7. СТРУКТУРА ХОЗЯЙСТВА И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ
advertisement
7. СТРУКТУРА ХОЗЯЙСТВА И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ Итак, различия современных структур хозяйства нашей страны и постиндустриальных государств следует квалифицировать -115- как принципиальные, качественные. Эти различия предопределяют многие следствия - как в текущей результативности хозяйства, его потенциале, адаптивности к переменам, обусловливаемым НТП, экологической обстановкой, социальным развитием, так и в возможностях действенного использования тех или иных средств управления, элементов хозяйственного механизма и основополагающих принципов его построения. 7.1. Структура хозяйства и издержки общественного производства Вряд ли надо доказывать, что потребности производства в каждый момент или краткосрочный период определяются самой хозяйственной структурой. Тем более не надо доказывать, что если структура хозяйства соответствует потребностям общества в какой-то приемлемой степени - с учетом как их текущего состояния, так и перспективы, — то это хорошо, и продукт, производимый хозяйством, следует признать общественно целесообразным во всех значимых его компонентах. А если потребности общества не удовлетворяются? Если из валового продукта для конечного потребления удается выделить лишь нечто, недостаточное по объему и несбалансированное по составу? И если при этом оказывается, что продукция производственного назначения по многим позициям своей номенклатуры выпускается в огромных объемах, на душу населения куда больших, чем в странах, до уровня потребления которых нам далеко? (Причем такое соотношение придется зарегистрировать и в том случае, если все военные расходы отнести к общественно целесообразным!) Тогда следует признать, что эти виды продукции вы-пускаются в объемах, превышающих общественно целесообразные, а по некоторым другим видам продукции (конечной) общественно целесообразные объемы далеко не достигаются. И такое положение вещей предопределено структурой хозяйства, то есть не сегодняшними решениями, не вчерашними, а позавчерашними — теми, что 10, 15 и 20 лет назад направляли долгосрочное развитие. Выправить этот дисбаланс в обеих его частях можно только вместе со структурой, но никак не в данной структуре. Можно надеяться победить дисбаланс, продавая излишки одних продуктов на мировом рынке и покупая на полученные сред-116- ства недостающее. Для тех, кому это вполне удается, нет оснований говорить о дисбалансе - обычное разделение труда. Что значит «вполне»? Это значит, что издержки на производство экспортной продукции приемлемы по критериям интегрированной системы мирового рынка, то есть для стран с конвертируемой валютой. К сожалению, прямой пересчет наших издержек на добычу экспортируемой нефти или газа в конвертируемые единицы невозможен - так же, как невозможна оценка продукции нашего машиностроения в ценах мирового рынка. Однако все косвенные рассуждения и сопоставления свидетельствуют, что наши нынешние издержки чрезмерны и наш экспорт вынужден текущими напряжениями внутри хозяйства, а вовсе не обусловлен выполнением внешних критериев целесообразности. Но это значит, что в долгосрочном аспекте он содействует дальнейшей деформации хозяйственной структуры. Пока в рассуждениях об издержках доминировал натуральновещественный аспект; лишь в предшествующем абзаце была отмечена невозможность их оценки в конвертируемой валюте. Обратимся к стоимостному аспекту, к проблеме внутренних цен. 7.2. Структура хозяйства и система экономических оценок Ясно, что если издержки в натуральном выражении зависят прежде всего от структуры хозяйства, то она детерминирует и стоимостные оценки, однако не непосредственно, а через систему социально-экономических отношений, включая отношения управления. Поэтому, рассуждая абстрактно, два хозяйства с примерно одинаковой структурой могут иметь различные системы экономических оценок, если разные механизмы осуществляют при этом передаточную функцию. Нашу систему экономических оценок, включая цены, тарифы, ставки зарплаты, нормы различных платежей и пр., много лет формировала по своему усмотрению командно-бюрократическая система управления, и к 1990 году, пожалуй, ни у кого это уже не вызывало одобрения. И много лет ставился вопрос о «правильных» ценах, адекватно отражающих требования закона стоимости, гарантирующих равновесие спроса и предложения, позволяющих отсекать общественно нецелесообразные и стимулирующих социально оправданные виды хозяйственной деятельности, обес-117- печивающих диктат потребителя и т.д., и т.п. Что за цены могли бы удовлетворить таким требованиям? (Примем условно точку зрения, согласно которой к ценам можно предъявлять требования не только в моделях, но и в жизни.) Очевидно, что в качестве ответа подразумевают те цены, которые сложились бы в хозяйстве с примерно такой же структурой, как у нашего, но с совсем другим экономическим механизмом, а именно, основанным на так называемом свободном рынке. При этом, как отмечалось, структурного сходства мало, пришлось бы постулировать близость социальных предпочтений населения, уровней его культурного развития, ориентации в трудовой деятельности... Не будем рассуждать, может ли такая система с данной хозяйственной структурой и прочими особенностями сформироваться в рыночных условиях, мы ведь проводим мысленный эксперимент, как шахматисты,— они иногда анализируют позиции, которые никак не следуют из начального расположения фигур при соблюдении всех правил игры. Какие ходы сделает рыночный механизм из такой «позиции»*? Иными словами, представим себе, что в нашей социально-экономической реальности, с теми же предприятиями, колхозами, совхозами, кооперативами, арендаторами, рабочими, крестьянами, с тем же населением, жильем и непроизводственными основными фондами вдруг возник «свободный» рынок. Нет никаких ограничений на выбор товаров, продавцов и пр.— только собственный бюджет. Есть деньги и желание - выбирай и покупай, нет денег - попробуй заработать или умерь свои желания, и это относится ко всем, начиная от КАМАЗа или «Уралмаша» и кончая любой домохозяйкой. Цены устанавливает владелец товара совершенно свободно. Надо бы уточнить, кого следует считать владельцем, если товар произведен на государственном предприятии, или какие нужны дополнительные предпосылки к изменению отношений собственности, возможен ли свободный рынок при нашем уровне монополизма, но не будем погружаться в эти сверхсложные вопросы; то, что нас сейчас интересует, мало зависит от их решения. Какие же события произойдут на рынке? * Рассуждения на тему, какие ходы сделает рыночный механизм из той или иной «позиции», остаются весьма актуальными и для современной российской экономики, хотя сама ее «позиция», конечно, изменилась (но при этом, как не раз здесь отмечалось, тенденции развития структуры реального сектора изменений практически не претерпели) — без таких рассуждений невозможен экономический анализ последствий намечаемых мер. -118- Что у нас за рынок? Многим именно так и кажется: с 1 января 1992 года, когда была осуществлена либерализация цен, в России «вдруг возник свободный рынок». Увы, ничего подобного. Во-первых, подлинно свободного рынка, то есть рынка с совершенной конкуренцией, в реальности не бывает, это теоретическая абстракция, очень полезная в самых разнообразных экономических моделях и вербальных построениях. Однако экономисты часто сопоставляют реальные экономические системы с этим идеальным образом и пытаются оценивать степень их близости к нему. В частности, известно много индикаторов, которыми характеризуют степень монополизированности рынка. Во-вторых, элементы рынка (продажа товаров за деньги или бартерный обмен вне рамок государственного плана) существовали в советской экономике и до перестройки (хотя и в малых объемах), как в легальных, так и в теневых формах, причем последние в период застоя активизировались, и по оценкам объем теневого оборота к середине 1980-х годов достигал 20% от общего объема продаж в народном хозяйстве. С 1986 года сфера, дозволенная элементам рынка, стала расширяться, в то время как область действия государственных планов — сокращаться, однако, похоже, что теневой сектор рос быстрее легального рыночного. Ситуацию 1991 года в экономике СССР, разумеется, ни в коем случае нельзя считать «свободным рынком», но и «нерыночной» эту экономику можно называть только с определенными оговорками. Труднее всего классифицировать полный беспорядок. В-третьих, экономическая система, сформировавшаяся в России после либерализации цен в 1992 году, конечно же, ближе к рыночной, чем то, что было раньше, но от «свободного рынка» все же еще очень далека. В связи с этим надо, в первую очередь, отметить весьма высокий уровень монополизированности многих товарных рынков. Далее, значительные элементы несвободы вносит в экономику коррупция, очень сильно сказывающаяся при продаже государственной собственности, при выборе исполнителей госзаказов, при выдаче самых разнообразных лицензий (прежде всего, на недропользование), к тому же «эффекты» коррупции усиливаются сговорами олигополистов и т.п. Нелегальный вывоз огромных капиталов за границу фактически уничтожает рынок инвестиций. Кредитование имеет коммерческий характер, но чрезвычайно высокие процентные ставки отсекают от рынка не только долгосрочные и среднесрочные проекты, но и те краткосрочные, срок окупаемости которых превышает пять—шесть месяцев; это крайне сужает сферу действия рынка (хотя с долгосрочными проблемами и развитый рынок, как правило, не справляется). Крайне слабый средний класс, ничтожное количество малых и средних предприятий и ряд других обстоятельств — свидетельство низкого уровня развития социально-экономических структур, совершенно необходимых для нормального функционирования рыночной системы. Менталитет значительного -119- большинства занятых (включая и менеджеров), их отношение к труду не соответствуют требованиям рынка и не позволяют многим предприятиям достичь приемлемой эффективности производства. Государство, хотя и ушло из многих областей экономики, остается действующим лицом в ней, но оно при этом, с одной стороны, слишком мало и неумело регулирует рынок (напомню, что регулирование рынка — это его защита как от внешних сил, деформирующих его и препятствующих проявлению его достоинств, так и от порождаемых им самим эффектов, приводящих к его неустойчивости), с другой стороны, добивается собственных экономических и иных целей не в качестве одного из рыночных игроков, а наоборот, ограничивая и ослабляя рынок, действуя против него (льготы, лимиты, замораживание цен на отдельные виды продукции, избирательное применение общих законодательных норм, поддержание «на плаву» неэффективных предприятий — из ряда подобных действий). Я вовсе не хочу сказать, что нерыночные или антирыночные действия государства всегда вредны (регулирование рынка к ним не относится); но если они необходимы, это значит, что рынок несвободен, несовершенен и функционирует в условиях, мало способствующих его развитию. Итак, в силу перечисленных и иных причин российской экономической системе рубежа XX—XXI веков до развитого рынка так же далеко, как нашему среднедушевому ВВП до западноевропейского. А поэтому рассуждения в духе «если бы у нас вдруг возник свободный рынок» в принципе не потеряли актуальности; может быть, более точной их предпосылкой должно стать «если бы наш рынок вдруг освободился от своих оков, обрел необходимую ему инфраструктуру, а рыночные агенты стали хотя бы немного сильнее, так, чтобы у них были возможности инвестирования». 7.3. Может быть, и нам стоит повысить цены на энергоресурсы? Нерыночный вопрос в рыночной экономике Постановка вопроса, конечно, сугубо нерыночная, и многим может показаться, что она не соответствует нынешним российским условиям. Однако этот вопрос как раз указывает на один из сугубо нерыночных элементов в нашем хозяйстве: дело в том, что внутренние цены на энергоносители, в том числе экспортируемые, подчас существенно отличаются от цен мирового рынка. Поэтому, в частности, ОАО «Газпром» всеми силами старается снизить потребление газа внутри страны (предлагая, скажем, значительную часть теплоэлектростанций перевести с газа на уголь) — естественно, чтобы больше оставалось для экспорта, ведь «там» за тысячу кубометров платят примерно в четыре раза больше, чем здесь. Такой вот «рынок». Поэтому вопрос: а не поднять ли в России цены на природный газ до уровня мировых? — вовсе не потерял смысла, его острота, наоборот, все время возрастает. -120- Рынок повышает цены на продукты, дефицит которых ощущается в хозяйстве, и при этом особенно далеко вперед он не заглядывает — «рынок близорук», как говорят его исследователи на Западе. А какие продукты у нас в самом остром дефиците - это определяется главным образом структурой хозяйства: многие годы перманентная нехватка энергии, труб, проката, цемента, кирпича, древесины и других продуктов, выпускаемых предприятиями нижних слоев хозяйственной структуры. Рынок поднимет цены прежде всего именно на эти продукты. «Вот и хорошо, мы наконец начнем их экономить»,- подумают многие. Хорошо, да, к сожалению, не сразу: растраты и потери, происходящие от бесхозяйственности, из-за отсутствия элементарного порядка определяются не якобы низкими ценами на энергию, сырье, материалы, а незаинтересованностью в сокращении затрат. Если топят, когда и без того тепло, освещают, когда и без того светло, не закрывают краны, равнодушно проходят мимо «сифонящих» щелей и т.д., и т.п., то это происходит не из-за низких цен на энергию, а вследствие бездействия хозрасчета в условиях монополии производителя. Ведь все издержки, оправданные и неоправданные, можно переложить на потребителя. Если в рыночной экономике говорят: потребитель всегда прав, то в командно-бюрократической системе уверены в другом: потребитель оплатит все. Иногда очень трудно быть потребителем Принцип «потребитель оплатит все» господствует не только в команднобюрократической системе советского типа, но, как давно известно и как убеждаются граждане России в последние десять лет, и в других системах. В частности, на монополистическом рынке. Другой пример — минеральное сырье: если вместо рентного налога на природные ресурсы установить в какой-либо форме продуктовый налог, то плата за эксплуатацию природных ресурсов, которая причитается обществу (если владельцем ресурса является именно оно), будет взиматься не с природопользователя, а с потребителя добытого этим пользователем сырья (а рента останется у природопользователя). Итак, повышение цен на энергоресурсы само по себе не излечит от ничем не оправданных, совершенно непроизводительных потерь энергии. Но много потерь другого рода. Они происходят из-за нарушений режимов эксплуатации имеющегося оборудования, плохих стыковок сопряженных технологических процессов. -121- Причины хорошо известны: отсутствует простейшая контрольноизмерительная аппаратура (подчеркнем, что имеются в виду достаточно традиционные, с современной точки зрения - вчерашние производства, те, где используются термические процессы без автоматизированного управления; таких предприятий очень много в металлургии, промышленности строительных материалов, химической, пищевой). В современных производствах контрольно-измерительная аппаратура составляет значительную часть стоимости основных производственных фондов, она проектируется, изготовляется и монтируется как неотъемлемый элемент всей технологической системы. Сейчас речь идет не об этом, а о простейших термометрах, манометрах, амперметрах и т.п. В отличие от тривиальной бесхозяйственности, когда предотвращение потерь энергии, по сути, не требует никаких затрат, здесь некоторые затраты необходимы -' на контрольно-измерительную аппаратуру, на некоторую переподготовку персонала (при этом людей не требуется учить чему-то новому, надо лишь напомнить забытое и обратить внимание на то, чем по привычке пренебрегают). Эти затраты незначительны (правда, в наших условиях простейших приборов подчас невозможно «достать»), а результаты, которые за ними должны последовать, обязательно предусматриваются элементарным порядком на производстве. И вновь цены на энергоресурсы оказываются не столь существенными, и уровня цен 1990 года вполне хватило бы для реализации этих мер, лишь бы была принципиальная заинтересованность в экономии. Но ее-то как раз и нет. Подлинно хозрасчетное предприятие без элементарного порядка просто не выживет, разорится. К другим вопросам приводит анализ перерасхода энергии, вызываемого технологическим отставанием как таковым, когда экономия при сохранении старого оборудования уже недостижима либо неэффективна, «овчинка выделки не стоит». Тогда требуются капитальные затраты - для замены энергоемкого оборудования энергосберегающим (пусть без изменения профиля предприятия, то есть для выпуска примерно той же продукции). Рассмотрим этот важнейший случай подробнее. Допустим, что замена оборудования требует капитальных затрат К, получаемая при этом экономия энергии Е, а цена на энергию р. Тогда срок окупаемости предполагаемых капитальных вложений Т составит Т = К/Ер, если допустить, что никаких иных ре-122- зультатов, кроме экономии энергии, данное инвестиционное мероприятие не принесет. Очевидно, если цена энергии возрастет, то пропорционально этому возрастанию сократится срок окупаемости. Ряд экономистов считает, что цены на нефть относительно уровня 1990 года у нас следует поднять в четыре раза таково примерно соотношение между действующей ценой этого года и замыкающими затратами в нефтяной промышленности (то есть самыми высокими из реализуемых предприятиями нефтедобычи). Если последовать этому и другим подобным предложениям относительно угля и природного газа, то срок окупаемости вложений в энергосбережение сократится в три— четыре раза (относительно 1990 года). Наши рассуждения касаются условий рынка. Возможно ли такое повышение цен в рыночной системе? Если исходить из наших предположений - рынок возник сразу (о реалистичности такой посылки речь пойдет ниже), то именно так и должно произойти. Ведь убыточных предприятий в рыночной системе быть не может, а чтобы окупить затраты замыкающим предприятиям, цена и должна возрасти втрое—вчетверо. Конечно, они могли бы просто разориться, прекратить производство. Но их нефть нужна, нет сомнений, что спрос на нее, конечно, какое-то время сохранится на прежнем уровне и при высокой цене. Еще до программ перехода к рынку предприятиям были установлены лимиты потребления энергии и штрафы за нарушения лимитов, и почти все нарушали лимиты и охотно платили штрафы - это говорило о большой готовности платить за энергию гораздо больше действовавшей цены. Структура хозяйства в принципе достаточно инерционна, а наша - с характерной для нее тенденцией расползания нижних слоев - тем более. Потребности же в производственных ресурсах, прежде всего в энергии, предопределены структурой. В сочетании с остальными особенностями нашей экономики и формируется упомянутый итог: потребитель оплатит все. Конечно, при этом он мало получит. Но вернемся к формуле Т = К/Ер. Обозначение времени будем писать в скобках. Очевидно, что если он р(0) мы перешли к р(1) = ар(0), то вместо Т(0) будет Т = Т(0)/а, здесь a - коэффициент повышения цены на энергию. Спрос на энергосберегающее оборудование немедленно возрастет. Но имеется ли возможность столь же быстро удовлетворить этот спрос? Увы, нет, наша про-123- мышленность слишком мало выпускает передовой техники (вспомним пример с мартенами - сколько лет говорим, что они устарели, и около 50 процентов стали по-прежнему выплавляем именно этим способом), а за импорт в широких масштабах нечем платить. Как же рынок реагирует на увеличение спроса, если его нечем удовлетворить? Очень просто: повышением цены на соответствующий продукт, в данном случае - на энергосберегающее оборудование. Она возрастет так, чтобы снова уравновесились спрос и оборудование. Она возрастет так, чтобы спрос, при котором срок окупаемости вложений в энергосбережение оказался бы прежним. Очевидно, вместо К(0) практически сразу сформируется К(1) = аК(0), и все вернется на круги своя: Т(0) = К(0)/Ер -= аК(0)/Еар(0) = Т(1). Однако повышенная цена энергосберегающего оборудования создает стимул для наращивания его производства, в этот сектор машиностроения должны бы устремиться дополнительные капиталы, потом расширятся производственные мощности, выпуск будет нарастать, цена станет снижаться и, через какое-то время, сложится как раз желательная ситуация: сохранив р = ар(0), мы возвратим цену оборудования к прежнему значению К = К(0) и получим требуемое Т = Т(0)/а, так что процесс замены энергоемкого оборудования энергосберегающим пойдет полным ходом. Но надо прикинуть, какой срок пройдет прежде чем начнется желанное энергосбережение благодаря замене оборудования. Для этого не обязательно изучать положение в машиностроении, возможности инвестирования на предприятиях, способных в принципе выпускать это оборудование, и другие очень сложные вопросы. Для решения нашей задачи можно идти другим путем: попытаться оценить ситуацию не с общехозяйственной, а с локальной точки зрения. Допустим, что мы хотим заменить оборудование на какомнибудь крупном энергоемком предприятии. Какие этапы должен пройти этот процесс и сколько времени для него понадобится? Момент Т = 0 соответствует повышению цен на энергоресурсы. Первый этап - обеспокоенность, анализ ситуации на предприятии, ориентировочное выявление оборудования, которое желательно заменить, выяснение технологических возможностей для этого, окончательное формирование представления о конкретных путях энергосбережения, подготовка чернового технического задания на новое оборудование. Заметим: на крупном предприятии -124- при его реконструкции или модернизации оборудования типовыми решениями не обойдешься, кроме того, наша промышленность выпускает крайне мало энергосберегающего оборудования не только по количеству экземпляров, но и по количеству видов. ТЗ будет необходимым в большинстве случаев. Второй этап — поиск изготовителя оборудования, заключения контракта. Заметим: этот этап на Западе считается едва ли не самым ответственным. Очень часто для решения соответствующих задач привлекаются консультативные фирмы. Поиск лучшего исполнителя, лучших условий контракта требует высшего менеджерского класса. Конечно, мы не избалованы разнообразием и вряд ли столкнемся с длинным списком возможных подрядчиков. Но у нас есть другие проблемы, не менее сложные и требующие времени для решения, так что обольщаться краткостью данного этапа не стоит. Третий этап - исполнитель проектирует требуемое оборудование. Четвертый этап - исполнитель занят подготовкой собственного производства, поиском субподрядчиков, заключением контрактов с ними и т.п. Пятый этап - изготовление оборудования и доставка его заказчику. Шестой этап - монтаж и освоение. Только теперь, после шести этапов, энергосберегающее оборудование заработает и мы, наконец-то, начнем экономить энергию. Вряд ли для всех этих событий понадобится менее десяти лет. Да еще при том, что фактически сделаны самые благоприятные предположения: и средства у заказчика есть, и имеется возможность остановить производство на время замены оборудования, а то и построить новый цех вместо старого на новой площадке, и исполнитель сразу приступает к выполнению заказа, и с субподрядчиками у него нет никаких сбоев и т.п. Конечно, в постиндустриальных странах все это делается гораздо быстрее, но ведь у нас пока — не постиндустриальное хозяйство. Какие события могут произойти, пока будет разворачиваться описанный процесс из шести этапов на основных энергопотребляющих предприятиях? Краткосрочная реакция хозяйства на изменение условий известна: из всех привычных видов деятельности оно выбирает те, которые соответствуют новым требованиям. Но повышенным це-125- нам на энергию соответствует увеличение ее производства, благо, спрос и при повышенных ценах вряд ли упадет, то же относится и к прочим продуктам первичной экономики. Ведь самое привычное для нашего хозяйства - шахты и карьеры, скважины и трубопроводы, домны и мартены, ГЭС и ТЭС, а не контрольно-измерительная аппаратура, не средства автоматизации, не компьютеры, не мембранные фильтры, не композиты, тем более - не образцовая организация труда, высокая дисциплина соблюдения требований технологии, качество продукции... Мы не верили в лозунг «советское - значит отличное» даже тогда, когда он красовался на всех стенах, железнодорожных насыпях и заборах стройплощадок. А ресурсосберегающее оборудование - это прежде всего результат организации, дисциплины, качества и применения новейших технологий предприятиями-изготовителями. Пока все это к нам придет, пока стимулы рынка (а он только еще формируется!) повернут машиностроение к выпуску того, что действительно нужно, пока затраты на производство этого оборудования и объем предложения достигнут таких значений, что рыночная цена станет приемлемой для многих, мы, скорее всего, пробурим новые скважины для дополнительной добычи нефти и газа... Но как раз этого нам категорически не следует делать — дальнейшая деформация структуры хозяйства, разрастание ресурсного основания приведут к тому, что экономических ресурсов на развитие передовых производств не останется, а дефицит энергии и сырья благодаря дальнейшему развитию << самоедского» контура будет увеличиваться и подхлестывать цены. Такое неуправляемое развитие может закончиться только глубочайшим структурно-экономическим кризисом, который не обойдется без неизбежных социальных и политических «приложений». Еще два замечания в заключение этого, возможно, слишком длинного сценария о резком повышении цен на энергоресурсы в духе требований рынка. Первое. На всякий случай еще раз подчеркнем, почему прогноз, содержащийся в этом далеко не полном, частичном, а потому не претендующем на адекватность сценарии не соответствует тем результатам, к которым пришли на Западе после нефтяного кризиса. Причина - в недостаточной научно-технической базе, отсутствии резервов мощностей машиностроения. Повышение цен на нефть для развитых капиталистических стран стало стар-126- товым выстрелом, а бегуны были уже подготовлены, натренированы, беговая дорожка, если продолжать эту аналогию, имела «рыночное покрытие». У нас — рытвины и колдобины командно-бюрократической системы, нет резервов и техническое отставание как раз в ключевых отраслях гражданского машиностроения. Второе. Из рассмотренного сценария не следует, что рынок вообще невозможен ни в каких частях нашего хозяйства. Не следует и утверждение о том, что рост цен на энергоресурсы заведомо противоречит долгосрочным интересам, хотя возражения можно продолжать. Все дело в том, с какими другими мерами и явлениями сочетаются те или иные процессы и предложения. Приведенный анализ имел целью показать, как все непросто в нашей экономике, как краткосрочные стимулы и тенденции могут противоречить долгосрочным стратегическим интересам, продиктованным необходимостью перестройки структуры хозяйства. С 1 января 1991 года введены новые оптовые цены. Энергоресурсы подорожали. Но это повышение цен — административное, их значения опять рассчитаны в кабинетах. Новые цены не обеспечат рентабельности предприятиям, необходимым народному хозяйству, не отсекут тех, чье функционирование не соответствует общественным интересам. Это очередная попытка сбалансировать товарный обмен применительно к текущему состоянию хозяйства, то есть решить ту задачу, которая под силу только рынку. Однако, вновь «конкурируя» с рынком в решении проблем краткосрочной конъюнктуры, наша система планирования, по сути, игнорирует структурные долгосрочные проблемы. Как получить минимум, отдав максимум Увы, рассуждения этого раздела не потеряли за 10 лет актуальности. Именно нефтегазовый сектор российской экономики дальше от нормального рынка, чем какой-либо другой. Именно здесь особенно остры противоречия между краткосрочными интересами воротил бизнеса и долгосрочными государственными интересами. Именно здесь государство отдало максимум (при любом способе расчета), а получает минимум (конечно, если считать в относительных, а не в абсолютных измерителях). 7.4. Опасности экономического романтизма, или «купцы» верхом Из подобных рассуждений - а можно было бы проанализировать немало и других «линий» развития событий на несколько -127- ходов вперед - следуют выводы, не вполне согласующиеся с наиболее радикальной точкой зрения на стратегию экономической реформы. Эта точка зрения, как показывают многие публикации либерального направления в газетах и журналах, выступления по радио и телевидению, на предвыборных собраниях и на научных обсуждениях, сводится к тому, что необходим как можно более быстрый, по мнению некоторых экономистов и журналистов почти мгновенный переход к рыночным отношениям, совершенно свободным ценам, невмешательству государства в хозяйственные дела, к полностью конвертируемому рублю и приватизации средств производства. Основные аргументы в пользу этой позиции - ссылка на блестящий успех нэпа, аналогии с реформами в Китае, восхищение практикой неоконсерватизма на Западе. Эти аргументы не представляются убедительными потому, что подразумеваемые ими сравнения неправомерны: разница в условиях, характерных для нашей нынешней ситуации, и тех, что были у нас в 1920-е годы, в начале и середине 1980-х в Китае, тем более - в США или Англии в последнее десятилетие, столь велика, что применять хорошо сработавшие инструменты без оглядки на эти условия никак нельзя. Да и мера вмешательства государства в экономическую жизнь, степень приватизации и ряд иных факторов в упомянутых случаях были существенно различны. Это было бы новым проявлением уже подводившего нас экономического романтизма, когда привлекательная идея ставится на экономической реальностью в уверенности, что сможет подчинить и должным образом трансформировать эту неудовлетворительную реальность. Нужно ли нам развивать рынок? Совершенно необходимо, ибо для нашего уровня производительных сил и социальных структур он, как бы ни относиться к его будущему за пределами научного предвидения, был и остается прогрессивной формой, которую - именно в наших нынешних и долго еще предстоящих нам обстоятельствах — заменить нечем. Развитие рынка благоприятно скажется и на социальных процессах, будет содействовать становлению правового государства, демократического общества. Вот как бы только не дискредитировать идею рынка, особенно учитывая, сколь много у нее скрытых и явных противников и как далеко она не в теории, а на практике - от повседневных дед большинства нашего трудоспособного населения. Поэтому таг -128- важно понимать, что декретом рынок ввести нельзя, что он не появится сам собой по мановению волшебной палочки, как только будут сняты какие-то ограничения, изданы законы и т.д. На Западе рынок формировался не одну сотню лет (даже если ограничиться капитализмом), он стал элементом культуры общества, развиваясь в соответствующей социальной среде и, конечно же, воздействуя на эволюцию этой среды. Раз рынок — элемент культуры, то это и история, и традиция, и ритуалы, неписаные и писаные законы... Всего этого не только за два года, но и за две пятилетки не сформировать. Многие искренне верят, что наша левая экономика — готовый рынок, надо только «освободить» ее от бессмысленных запретов, легализовать. Увы, левая экономика -обратная сторона командно-бюрократической системы, это способ жить на проценты с чужого капитала, и, как отмечалось в прологе, фундаментальный принцип ее существования - обман, а вовсе не культура. Еще раз об экономической теории и практике реформ Как раз две пятилетки и прошло. Уже 1992 год — первый год радикальной экономической реформы — показал, что все предостережения этого, да и других разделов «Бегства к рынку» (1991) справедливы. Дальнейший ход реформы дал новые подтверждения опасности анализируемых в книге угроз экономического романтизма, точнее, реализации его рецептов в России. Тем не менее, из этого анализа вовсе не вытекает какой-либо альтернативы тем решениям, которые принимались правительством в ходе проведения реформы. Не следует и обоснования того, что такая альтернатива (хотя бы одна) в принципе существует. И не следует верить тем, кто говорит, что знал тогда или, задним числом, увидел сейчас такую альтернативу, и не только потому, что история (в том числе экономическая) не признает сослагательного наклонения. Дело в том, что подобные утверждения в принципе неверифицируемы, слишком далека наша реальность от теоретических картинок, глядя на которые «экономические эскулапы» прописывают свои рецепты. Если же приспосабливать эти рецепты для наших условий, пытаясь учесть те или иные особенности, то либо утрачиваются основания, исходя из которых назначалось лечение, либо выясняется, что разные особенности требуют противоположных мер, а скорее всего, то и другое вместе. Главное же обстоятельство, о котором слишком часто забывают при оценке проведенных реформ, состоит в том, что в России они были политическими даже больше, чем экономическими (я имею в виду именно те шаги, которые в другой системе полностью укладывались бы в экономические рамки — либерализацию цен, приватизацию, антимонопольные меры и -129- т.п.). Основная их цель, несомненно, состояла в том, чтобы добиться таких преобразований, которые сделали бы невозможной реставрацию советской системы. Здесь уже не до экономической выверенности рецептов. В феврале 1993 года мне посчастливилось часа полтора беседовать в Стэнфордском исследовательском институте с Милтоном Фридманом, «главным монетаристом», лидером чикагской экономической школы, лауреатом Нобелевской премии (кроме него, в беседе принимал участие только М. Бернштам, который и организовал встречу). Я ожидал, что Фридман займет очень жесткую позицию, так что спор с ним не получится: великие имеют обыкновение высказывать свои мнения как истину в последней инстанции и слишком часто не слышат других мнений. Поначалу Фридман и в самом деле стал очень критически высказываться в том духе, что реформы в России проводятся нерешительно, очень медленно, непоследовательно (а я тогда был членом правительства, так что он повел разговор в духе предъявления претензий, а не обсуждения некой как бы достаточно посторонней нам обоим темы). Почти не надеясь быть понятым, я стал рассказывать о нашей специфике, о том, что российский крестьянин в массе своей совсем не готов с разбегу броситься в фермеры, что главное «достоинство» большинства директоров, воспитанное советской властью, — умение обходить закон, а вовсе не жить по закону, и т.д. и т.п. К моему удивлению, Фридман не только согласился с тем, что за любым экономическим рецептом стоит система предпосылок, и в каждом конкретном случае надо специально и очень тщательно изучать, выполнены ли они (все это ясно и без моих пояснений каждому, кто стремится строго мыслить), но и признал сообщенные мною сведения очень важными для принятия решений относительно реформы, так что о прямом применении монетаристских рецептов речи уже не было. Мы пришли к выводу, что для этого надо подготовить необходимые условия, а сколько на это уйдет времени — теория не учит. Воистину, не так страшен черт, как его «малютки». Экономический, более того, социальный романтизм проявляется и в неразличении закона и практики его применения. Как много надежд в начале перестройки возлагалось на Закон о государственном предприятии: введем его в действие, и все предприятия окажутся на хозрасчете. Выяснилось, однако, что Закон не открывает даже пути к хозрасчету, а все «законотворческие» разочарования разве что позволяют лучше увидеть этот путь, долгий, трудный, сопряженный с преодолением множества препятствий, в том числе непредсказуемых. И, пожалуй, если бы с самого начала это обстоятельство вполне осознавалось, то ряда негативных последствий того форсирования событий, которое фактически произошло вслед за принятием Закона, можно было избежать (конечно, дело не только в противоречиях и недосказанно-130- стях, характерных для всех перестроечных, а также и доперестроечных законов)*. Для подлинного хозрасчета одного закона мало - необходимы демонополизация, достаточно развитая оптовая торговля средствами производства, цены, отражающие как сложившуюся структуру, так и общественно целесообразные направления ее трансформации (в этом диалектическом противоречии совсем нелегко разобраться), хорошо налаженная система финансовых взаимоотношений предприятий и государства, предприятий и местных органов власти и многое другое. Постепенно это становится ясно практически всем. Но экономический романтизм не хочет примириться с необходимостью пройти долгий и трудный путь и ищет «экономический камень», который катализирует желанные перемены. Сами того не замечая, некоторые наши «купцы» (если использовать классификацию теоретиков и практиков хозяйства на «купцов» и «кавалеристов», предложенную А. Стреляным) вскочили на лошадей и размахивают в нетерпении шашками. Экономика начинается с цены; ею же пока и заканчивается Когда-то (в начале 1960-х годов) в Институте экономики АН СССР проводилась дискуссия по проблемам ценообразования; все выступающие обязательно говорили: «В социалистической экономике цена должна...», а дальше уж что бог на душу положит. Утомленный этими разглагольствованиями чл.-корр. В.П. Дьяченко вышел на трибуну и сказал: «Товарищи, поймите, цена никому ничего не должна!» С тех пор, как только слышу (тем более — от самого себя) что-либо о «долгах» цены, я настораживаюсь. Так и сейчас: «необходимы цены, отражающие...» — не совсем о долгах, но все-таки! Необходимы пояснения. Естественно, здесь вовсе не имеется в виду, что такие цены будут кем-то назначены. Однако предполагается, что экономическая система (вместе с социальной и политической) такова, что формируемые рынком цены будут обладать указанными (и иными важными) свойствами, фактически именно они согласовывают интерес каждого экономического агента с общим интересом, как при «невидимой руке» Адама Смита. Разница в том, что к ней в современном регулируемом рынке приделаны вполне видимые рычаги, которыми оперирует * Трудно указать сколько-нибудь существенный закон из числа принятых в последние 10—15 лет, к которому это не относилось бы. Что касается Закона о государственном предприятии, то он сослужил дурную службу: главным результатом его введения была окончательная утрата государством способности управлять предприятиями — не частными, а государственными! Последние получили свободу действий, для госпредприятий заведомо чрезмерную, при отсутствии эффективных косвенных способов влиять на их поведение. -131- государство, — оно определяет границы поля, где действуют рыночные силы (например, запрещает торговлю наркотиками), и параметры взаимоотношений экономических агентов с государством (например, налоги). А что такое «подлинный хозрасчет»? Это такое функционирование экономического агента (фирмы, предприятия, банка, страхового общества и пр.), при котором он в полной мере несет экономическую (и прочую) ответственность за свои действия, а последние находят признание общества. Государство (представляемое системой органов власти) при этом тоже находится на «хозрасчете», выступает в реализации общих целей как экономический агент и находит признание общества, которому служит вполне осознанно (в отличие от прочих агентов). Это возможно только в гражданском обществе. Но что делать в процессе перехода к гражданскому обществу, к рыночной экономике, когда приходится стартовать из кризисной ситуации, отталкиваясь от обломков разваливающейся системы? Удовлетворительного, то есть мотивированного и хотя бы на старте принимаемого большинством общества ответа нет. А варианты, выдвинутые в 1987—1991 годах, рассматриваются в следующем разделе. 7.5. Реформа цен - ключ к рынку? В ряде предложений относительно перехода к рынку, в том числе в программе, представленной Н.И. Рыжковым Верховному Совету в мае 1990 года, и ее сентябрьской модификации, в качестве палочки-выручалочки фигурировали новые цены, которые следует ввести централизованно. Ярчайшее практическое проявление этой концепции - повышение цен на потребительские товары 2 апреля 1991 года. Многие уверены: чтобы хозрасчет «заиграл», чтобы исчез дефицит и расцвела оптовая торговля (а тем самым были подготовлены условия к введению рынка), надо установить «правильные» цены. Вот только откуда они возьмутся? Есть три варианта ответа. Первый: надо провести тщательно подготовленную реформу цен - то есть, опять-таки, рассчитать их. Неужели Госкомцен в состоянии это сделать, особенно если учесть, что видов продукции, для которых определены цены, существует более 25 миллионов, а пока Госкомцен успевал утвердить и установить лишь примерно 300 тысяч цен в год, в основном, по предложениям министерств, ведомств и предприятий? Казалось бы, вся наша практика убеждает: цены нельзя рассчитать в кабинете, даже за дисплеем лучшего компьютера, ничего хорошего из этого не получается. -132- Да и экономическая теория давно нашла аргументы в пользу вывода, что расчет цен как математическая задача совершенно эквивалентен составлению плана в натуре. Кстати, и никаких новых идей относительно методики расчетов, никаких новых принципов калькуляции что-то незаметно. Самое забавное в том, что среди сторонников этой точки зрения немало таких, кто убежден: вообще-то цены должен определять рынок, но вот для того, чтобы инициировать его появление, нужна реформа цен. Видимо, в последний раз. Видимо, Госкомцен осуществит ее перед упразднением, и даже очень жалко будет прощаться с этой организацией после того, как она добьется выдающегося успеха при проведении реформы. Второй: принять цены мирового рынка в качестве внутренних, они-то, мол, правильно отражают соотношения затрат и результатов, учитывают и некоторые передовые тенденции и т.д. Остается выяснить: какой структуре хозяйства принадлежат те затраты и результаты, которые отражены ценами мирового рынка? Отнюдь не нашей. Но что это значит для нас, если мы попробуем их ввести? Резкое несоответствие натурально-вещественных соотношений ценовым. (Между прочим, в качестве едва ли не главного порока системы наших экономических параметров уже не один год указывают на такое несоответствие.) Правда, при этом выражается надежда, а то и уверенность, что цены мирового рынка будут способствовать прогрессивным структурным сдвигам. Однако резкие изменения экономических параметров приводят вовсе не к тем сдвигам, которые ожидались, они лишь усиливают диспропорции, вызывают хаос. Мировые цены органичны для хозяйства, интегрированного в международную систему разделения труда, имеющего конвертируемую валюту и, тем самым, согласного продавать практически все, что оно имеет, по мировым ценам, и по ним же покупать практически все, что ему требуется. Нам до такой интеграции очень далеко, и, грубо говоря, удаление приемлемых для нас цен от мировых примерно соответствует расстоянию, которое предстоит пройти нашему хозяйству до интеграции в мировой рынок,- если мы поставим такую цель (уверен, что к этому следует стремиться). Уместно напомнить, что реализация японской государственной программы превращения иены в конвертируемую валюту (а это, по сути, и есть интеграция в мировой рынок) заняла - до снятия последних существенных огра-133- ничений - 22 года, с 1949 по 1971 г. (а в Японии был капитализм, с начала войны в Корее она получала огромную помощь от США, уже с середины 1950-х годов рынок был более или менее насыщен товарами внутреннего производства и т.д.). Третий: снять все ограничения, «отпустить вожжи» и «поручить» определение цен нерегулируемому свободному рынку, в полном соответствии с рецептами неоконсерватизма. Подобные рецепты (хотя и со множеством ограничений) небезуспешно применяются в странах, где структура хозяйства в сравнении с нашей может считаться вполне гармоничной, где рынок реально действует и его не надо «налаживать», где проблема состоит в том, чтобы ускорить переориентацию вполне к этому готовых хозяйственных субъектов, где валюта конвертируема и экономика интегрирована в мировую систему (более того, играет в ней не последнюю, а то и одну из первых ролей). Да и неоконсерватизм вряд ли будет господствовать вечно, как раз наоборот, история послевоенного развития показывает регулярную, почти циклическую смену консервативных и, скажем условно, лейбористских, социалдемократических концепций в зависимости от того, какие изменения акцентов экономической политики под воздействием напряжений в структуре и других факторов кажутся целесообразными. Нужно ли нам увеличение производства энергии вместо ее экономии при потреблении? Конечно, нет, но при нашей структуре, как было показано, цены свободного рынка, скорее всего, будут толкать именно в эту сторону и достаточно долго — «рынок близорук». Таким образом, при сильно деформированной структуре рынок как единственный инструмент ценообразования недостаточен, он должен быть дополнен иными мерами, не обязательно прямыми (фиксация цен на некоторые виды продукции государством со всеми вытекающими из таких «лобовых» решений последствиями типа необходимости дотаций, субвенций, установления искусственных ограничений и пр.). Централизованные воздействия на процесс ценообразования ряда структурных и стратегических целей могут быть и косвенными (дифференциация налогообложения, условий кредитования и т.д.). Однако есть и другое важнейшее обстоятельство, не позволяющее безоглядно принимать идею «освобождения» всех цен: социальная приемлемость последствий такого шага. Сдвиги цен - это -134- всегда сдвиги в распределении дохода, и отнюдь не все из них, даже при том, что кажутся экономически целесообразными, могут пройти без недопустимых реакций со стороны каких-либо общественных групп. И в этом случае тоже требуются дополнения к стихийному ценообразованию, то есть регулирование, а то и прямое вмешательство в функционирование рында: компенсации, дотации тем или иным слоям населения и т.п. Обнищание населения и политическая элита Среди многих неудач радикальной экономической реформы в первую очередь, как правило, указывают обнищание значительной части населения (даже если акцентируется падение производства, то снижению жизненного уровня отводят второе место). Однако каким было бы экономическое положение этой или такой же по численности, но иной по составу «замыкающей» части населения, если бы реформы не было? При объективном подходе к проблеме ясно, что уже через два—три года оно было бы не лучше, чем случилось в реальности: реформа лишь ускорила неизбежное падение. Но начало выхода из этого, по I сути социального, кризиса в значительной степени зависит or выверенности шагов реформаторов (конечно, не только в экономике), и здесь (увы, не только здесь) политическая элита России явно оказалась не на высоте. Конечно, свободное ценообразование можно так «дополнить», что от свободы останутся одни воспоминания. В частности, бессмысленно компенсировать последствия роста цен всем без исключения слоям и прослойкам, поскольку само движение цен теряет при этом всякий смысл. Наученные горьким опытом всеохватного централизованного планирования, многие экономисты стали опасаться, что регулирование рынка приведет к смене вывески, оставив без изменения суть командно-бюрократической системы. Конечно, во всем нужна мера, но рынок без регулирования - отнюдь не рай. 7.6. По ту сторону рынка При «классическом» капитализме структурные сдвиги осуществлялись не рынком в процессе его «нормального» функционирования, а скорее, кризисами, разрушавшими выработанную этим рынком систему экономических оценок, конкретных ориентаций хозяйственных субъектов и их взаимосвязей. В те же годы, на которые пришлась наша индустриализация, капитализм на-135- чал искать средства, позволяющие жить без кризисов, добиваться необходимых структурных сдвигов достаточно мягко и гладко. Родилось государственное регулирование. Вместе с другими элементами экономического устройства и социальными институтами государственное регулирование фактически образует силу, рынку противостоящую, если иметь в виду создаваемое им ориентационное поле, хотя, вместе с тем, в долгосрочном аспекте эта сила воспроизводит условия существования рынка, защищает его от него самого, от последствий его стихийного развития. У нас нет такой силы, уравновешивающей рынок, она и не могла сформироваться в условиях, когда не было самого рынка -не было всерьез, а не в качестве рудимента или противозаконного компенсатора самых кричащих дефицитов при удовлетворении потребностей населения. Часто приходится слышать возражения: как так, именно в противодействии рынку мы и сильны, 60 лет только тем и занимались, что искореняли его, нам ли учиться этому «искусству», сами кого угодно научим! В том-то и дело, что не о борьбе с рынком, не об искоренении его идет речь, а совсем о другом: о регулировании, о целенаправленном воздействии на него, не только разрушающем, но в определенном смысле укрепляющем рынок. Нерегулируемый рынок приводит в условиях структурной диспропорциональности к галопирующей инфляции, которую ни в коем случае нельзя воспринимать как путь выправления диспропорций. Бешеная скачка цен - как раз свидетельство бессилия рынка справиться с тем, что ему неподвластно, ибо весь смысл рынка как регулятора (должен предостеречь от смешения рынка как регулятора с регулирующими воздействиями на рынок) состоит в относительно быстром возвращении системы к равновесию, к стабильности. При этом рынок, как свидетельствует практика и, между прочим, подтверждает математическая теория,- регулятор в малом, сам по себе он справляется лишь с относительно небольшими отклонениями от равновесия. Это вовсе не противоречит тому, что происходит при ползучей инфляции (с годовым темпом 5—10 процентов, может быть, даже 15—20 процентов): ее причиной является непрерывное появление новых отклоняющих от равновесия факторов и обстоятельств, не обусловленных непосредственно рыночным механизмом; такое положение вещей характерно для рыночных экономик, посредст-136- вом косвенного регулирования целенаправленно преодолевающих структурные диспропорции. Но при галопирующей инфляции рынок «работает» как усилитель нестабильности и тем более нуждается в сдерживании. Желательные структурные сдвиги могут произойти и на фоне такой галопирующей инфляции (с годовым темпом в две-три сотни процентов), но вызывают их совсем другие причины - иностранная помощь, умелое управление научнотехническим развитием, мобилизация хозяйственных резервов в государственном секторе и пр. Скачка цен в таких случаях может оказаться лишь ширмой, скрывающей реальные позитивные процессы до тех пор, пока они не устранят диспропорции, тогда вместе с обусловившими их причинами исчезают и инфляционные конвульсии. И наоборот, паллиативные меры, действующие не на причины, а только на проявления, загоняют болезнь внутрь и создают условия для воспроизводства даже с усилением тех феноменов, против которых сами и направлены. Во многих случаях эти паллиативные меры (сдерживание цен, регулирование доходов и т.п. вне зависимости от структурной роли соответствующих видов продукции и деятельности) необходимы, прежде всего в социальном аспекте - для смягчения дестабилизирующих факторов, но если одновременно не реализуются серьезные воздействия на структуру, такие меры могут лишь оттянуть и, в конечном счете, обострить катастрофу, неизбежную при подобном развитии событий. -137-
