МЕТАПОЗНАНИЕ
advertisement
ХАЛИН СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ МЕТАПОЗНАНИЕ (Некоторые фундаментальные проблемы) Тюмень 2003 УДК 122.16+1(091)+00 С.М.Халин. Метапознание (Некоторые фундаментальные проблемы). Монография. – Тюмень: ТюмГУ, 2003. – 97 с. Работа посвящена рассмотрению особенностей формирования нового рода познания — метапознания, в котором изучаются проблемы развития самого познания. Вводятся категории: «метапознание», «тип познания», «предметный базис типа познания», «метапознавательная надстройка типа познания», «способ познания» и др. Дается характеристика основным типам донаучного познания (магическому, мифологическому, натурфилософскому, схоластическому) и научного познания (ранненаучному, классическому научному, современному научному и будущему синтетическому научному). Рассматриваются вопросы познавательной культуры, познавательных ценностей, специфики познавательной рациональности. Рассматривается место и роль философии в различных типах познания. Монография рассчитана на преподавателей философии, аспирантов, соискателей, на всех тех, кто интересуется вопросами теории и истории науки, философии познания. Работа рекомендована к печати кафедрой философии Тюменского государственного университета, прошла квалифицированную аттестацию в форме защиты докторской диссертации в совете по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук в ТюмГУ в декабре 1999г. (официальные оппоненты: д.ф.н. В.С.Швырев, д.ф.н. Ф.А.Селиванов , д.ф.н. В.В.Костецкий). © Сергей Михайлович Халин © Тюменский государственный университет © Кафедра философии Тюменского государственного университета 2 ВВЕДЕНИЕ В настоящей работе рассматривается тема познания и его изучения. Данная тема, несмотря на постоянное внимание к ней со стороны философов и представителей других наук, остается и сегодня такой же притягательной, какой она была на заре философии. Актуальность обращения к теме определяется, прежде всего, качественными изменениями, произошедшими в познании за последние полтора столетия. В свете этих изменений как никогда раньше стало ясным, что проблемой все еще остается понимание целостности познания, его структурно-функциональных закономерностей, соотношения предметного, метапредметного и метапознавательного аспектов в нем. Сохраняется принципиальная ограниченность исследований познания как целостной системы. Конечно, было бы ошибочным утверждать, что до сих пор не было получено важных результатов в осмыслении природы познания, его целостности. Дело обстоит как раз наоборот: мы располагаем сегодня огромным и все увеличивающимся объемом важнейших концептуальных достижений, касающихся целостности познания, различных его системных характеристик. Но в этом материале, мы убеждены, все еще отсутствует необходимая координация, единство подходов. Отсутствует полноценная основа, на которой можно осуществлять подобное соотнесение. В то же время, сфера изучения познания разрослась настолько, что на глазах превращается в особый род познания, наряду с естественно-научным и социальногуманитарным познанием. Этот новый род познания мы и называем метапознанием. В своей работе мы стремимся подойти к познанию, как к системному (типологическому) качеству, в котором метапознавательный компонент играет роль особой метапознавательной надстройки. Мы стремились выделит и охарактеризовать основные звенья исторической цепи познания, так называемые исторические типы познания. Разработка подобного замысла привела нас к существенному пересмотру ряда традиционных для диалектического материализма положений, хотя в целом мы остаемся на его позициях. Предлагаемые в работе подходы относятся, безусловно, к области гносеологических, теоретико-познавательных исследований, хотя и обнаруживает в ней особое направление – «теорию метапознания». Причем, «теория метапознания» — это такой элемент теории познания, в котором сама теория познания и даже философия в целом оказываются включенными в объект и предмет особых исследований. «Теория метапознания», как подсистема, взаимодействует с философией и теорией познания, как своими надсистемами, на правах особого автономного образования. Это вытекает из 3 рефлексивного характера всякой философской традиции, в том числе философско-познавательной. «Теория метапознания» составляет часть гносеологии. Однако, метапознание в целом, как особый род познания, далеко не сводится к своей философской части. Субъектами метапознания, помимо философов и методологов, являются также историки науки, науковеды, социологи, психологи, лингвисты и т.д., короче, все те, кто, так или иначе, занимается познанием, как главным объектом своих исследований. Общей философско-методологической основой настоящей работы, повторимся, является теория познания диалектического материализма (в широком смысле, т.е. включая и проблематику исторического материализма), которую мы продолжает считать наиболее перспективной общей программой исследования познания. Эта основа дополняется за счет учета многочисленных достижений, которые имеются как в отечественных, так и в зарубежных философских традициях. Излагаемые в настоящей работе подходе, думается, могут помочь при проведении новых исследований познания, как философского, так и многочисленных нефилософских уровней; уточнить уже полученные результаты и внести в них необходимые корректировки. Эти подходы могут быть также использованы непосредственно в сфере конкретных естественнонаучных и социально-гуманитарных исследований, коль скоро ее представители проявляют интерес и с учетом того, что предложенные в нашей работе подходы относятся не к предметному содержанию этих исследований , а нацелены на учет различных условий проведения исследований. Результаты работы могут быть использованы применительно к любой деятельности вообще, коль скоро в ней обнаруживается познавательный момент, учет которого желателен для успеха соответствующей деятельности. 4 ПРИРОДА МЕТАПОЗНАНИЯИ ЕГО ПРИНЦИПЫ Метапознание – это особая сфера, род познания, где познание исследует само себя. Здесь уместно напомнить слова Гегеля о том, что "цель всякой науки состоит … в том, что дух во всем, что есть на небе и на земле, познает самого себя" (17, с.25). Метапознавательный аспект присущ любому познанию на любом из этапов его развития. Интерес человека к самому себе как познающему существу уходит вглубь веков и тысячелетий. Но только современное познание созревает для того, чтобы образовать самостоятельную специализированную сферу изучения самого себя. Отталкиваясь от положения о том, что логика и теория познания должны быть выведены из развития всей жизни природы и духа (47, с.80), можно утверждать, что метапознание должно учитывать все стороны своего объекта – познания, все разновидности его элементов и их структурной определенности. Само метапознание возникает с необходимостью из глубинной потребности сознания и познания постичь собственную сущность. Метапознавательная проблематика зафиксирована уже в первых письменных свидетельствах человечества, не говоря уже о более поздних. Так, в Библии говорится: "Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых …" (8, с.1245). Впрочем, когда писались эти слова, метапознавательная проблематика уже активно обсуждалась древними греками с использованием вполне светских понятийных средств философии и логики. Метапознание не может сводиться только к категориальному, гносеологическому рассмотрению. Изучение познания предполагает те же в целом уровни, что и естествознание и социально-гуманитарное познание, свою эмпирию и свою теорию разной степени общности. Формы исследования в метапознании – это знакомые всем сбор и отбор материала, факты, гипотезы, обобщения, гипотезы, теории, модели и т.д. и т.п. Конечно, в случае метапознания речь идет об этих формах применительно именно к познанию и его закономерностям как объекту исследования. Отметим также, что совпадение форм и несовпадение содержания метапознания и других родов и видов познания оказывается нередко источником различных затруднений, как при изучении самого познания, так и при проведении исследований в естественных и социальногуманитарных науках. Осуществлять метапознавательное исследование, значит "не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь" (54, с.77). Если следовать положению о том, что уже "система практической 5 деятельности превращается в систему с рефлексией" (79, с.219), то метапознавательное исследование представляет собой систему с "рефлексией рефлексии", или даже систему с "рефлексией рефлексии рефлексии". Впрочем, "двухэтажной" рефлексии оказывается достаточно для объяснения всех более сложных образований, связанных с рефлексией. К сожалению, приходится констатировать факт того, что представители многих видов познания почти на каждом шагу демонстрируют свое непонимание собственной деятельности. Познание не может развиваться нормально, не порождая на всех уровнях и во всех отношениях рефлексии о самом себе. Оно должно осознавать свои прежние заблуждения, видеть перспективу своего развития. В этой связи представляется очень важным развивать самосознание науки, ее воззрения "на смысл и задачи научной деятельности, на ее общественную значимость" (83, с.41). Но осознание познанием, наукой самих себя никогда не было и сегодня не является прямолинейным процессом. Представления о природе познания порой расходились и расходятся едва ли не полярно. Одни уповают на отдельные открытия, связанные с природой познания, другие исходят из того, что нужно искать некую универсальную сущность познания. Ярким историческим примером подобного рода можно считать идею Лейбница о некоем универсальном языке, на котором можно было бы выразить любое знание. Сегодня нам понятно, что в процессе развития познания и практики развивается и сам язык, что новое знание и новые языковые (знаковые) средства возникают, как правило, совместно. Мыслить – "не значит унифицировать … мыслить – значит научиться заново видеть, стать внимательным; это значит управлять собственным сознанием", - писал А.Камю (28, с.37). Способность управлять собственным сознанием в той или иной степени присуща всем людям. Сократ уже публично отмечал в качестве признака мудрости наличие у человека знаний о своем незнании. Ларошфуко говорил: "Есть глупцы, которые сознают свою глупость и ловко ею пользуются" (43, с.62). Эту линию можно продолжить положением о том, что "лишь тот способен стать умнее, кто понимает, что никто … не гарантирован от глупостей" (70, с.43). Но непосредственное сознание позволяет контролировать свою практическую деятельность, в то время как самосознание (рефлексия) контролирует деятельность самого сознания, придавая ему новое качество. Метапознавательная рефлексия имеет место везде, где возникает необходимость сознательного контроля над своей познавательной деятельностью. Поэтому, "говоря о рефлексии над способами научнопознавательной деятельности, мы имеем в виду акты мышления, направленные на выявление и сознательный контроль основания, условий и средств деятельности по формированию и развитию … знаний. Степень 6 рефлексивности научного мышления пропорциональна, таким образом, степени осознанности приемов и способов, посредством которых оно осуществляется, степени сознательного контроля над ними и овладения ими" (93, с.25). Это же можно утверждать о любом виде или типе познания, хотя и не в каждом из них данный момент является отчетливой рефлексивной составляющей. Принято считать, что последовательное осмысление проблем познания начинается с положения Платона о том, что познание (знание) является "таинственным видом единства познающего и познаваемого" (см. 99, р.18). Но, конечно же, о своей способности познавать человек начал задумываться намного раньше. Сегодня можно говорить о том, что наряду с науками о природе, обществе и человеке сформировался целый ряд наук о самом познании, далеко выходящих за рамки гносеологического и логикометодологического и даже науковедческого подходов. От многих, преимущественно общественных и социально-гуманитарных наук, отделились области исследований, ориентирующиеся на познание как на свой основной объект. Причем этот объект существенно отличен как от объектов наук о природе, так и от объектов наук об обществе и человеке, хотя он и составляет особую часть бытия человека. Здесь обнаруживаются специфические закономерности, не сводимые ни к каким другим. Так формируется новый род познания 3 познание самого познания, или метапознание. Факт появления метапознания как особого рода познания подтверждается многочисленными косвенными и прямыми свидетельствами. Об этом говорит, например, все расширяющаяся практика употребления слов с приставкой "мета-". Так, в "Философском энциклопедическом словаре" (77) и в "Логическом словаре-справочнике" Н.И.Кондакова (35) фигурируют десятки подобных терминов: "метавысказывание", "метаинформация", "метатеория", "метаматематика", "металогика", "метаязык" и даже "метаметаязык" и т.п. Таких терминов становится все больше и больше. Вот некоторые последние, из попавшихся на глаза: "метасистема", "метатехнологии", "метапроблема", наконец, "метафилософия". Даже в учебнике по философии (см. 20) мы обнаруживаем целые разделы, озаглавленные "Метафилософия". Возникает потребность в использовании таких терминов, как "теория познания познания" ("теория метапознания"), "теория теории познания" – для обозначения той части теоретического метапознавательного знания, в котором отражены закономерности развития самой теории познания как особого раздела философии. Происходит лавинообразный рост метапознавательных элементов внутри современного естествознания и социально-гуманитарного познания. Думается, именно это обстоятельство имел в виду уже А.Эйнштейн, утверждая, что "теория познания без соприкосновения с наукой 7 вырождается в пустую схему. Наука без теории познания (насколько это вообще мыслимо) становится примитивной и путанной» (А.Эйнштейн. Собрание научных трудов. Т. 4. М.: 1967. С. 310). При этом имеет место тенденция последовательного отказа от натурфилософских, по сути, построений в отношении познания, переориентация на фактологическую сторону познания как особого среза бытия человека средствами, которые предоставляет современная наука и культура в целом. Речь идет об особых фактах – метапознавательных. Подобные факты во многом еще только предстоит научиться формировать, в том числе в отношении самой философии, ибо одними историко-философскими подходами невозможно ограничиться. Термин "метафилософия" как раз и признает факты подобного рода. Современное научное познание нуждается в особой подсистеме, которая бы занималась им самим в качестве особого самостоятельного предмета. Еще В.Виндельбанд отмечал, что "наряду с другими науками выступает … теория науки", что специальные науки – "суть факт … один из важнейших …и они хотят в свою очередь стать объектом особой науки" (см. 54, с.74). С.Тулмин выступил с требованием "восстановить связи между расширением научных знаний и их рефлексивным анализом" (74, с.23-24). В.С.Швырев отмечает наличие "эмпирически фиксируемых" групп специальных дисциплин, изучающих науку (101, с.30, 47). В.В.Ильин отмечает факт отсутствия специализированной методологии гуманитарных наук, "сопоставимой с методологией наук естественных, невзирая на несомненные находки" (27, с.77). Он же использует близкий понятию "метапознание" термин "когнитивистика", которым обозначается вся область исследований, так или иначе выходящих на познание как свой объект. Когнитивистику, согласно В.В.Ильину, образуют такие науки, как психология, логика, медицина (психиатрия, нейрофизиология и т.д.), этнология, кибернетика, социология, культурология, языкознание, антропология и др. (там же, с.6). Сюда же он относит методологию и теорию познания. Вопрос о выделении нефилософских исследований познания является принципиально важным. Наличие таковых, да еще в таком объеме, указывает на то, что мы имеем дело с особым системным качеством, которое "дорастает" до размеров самостоятельного рода познания. Нет сомнений, что теория познания составляет некоторый центр, ядро изучения познания как особого объекта. Но только ядро, которое должно быть окружено многочисленными слоями метапознавательных исследований. Это касается даже истории познания, так как познание изменяется даже в своем ретроспективном аспекте, что хорошо просматривается в работе Т.Куна (40). В отношении познания, как и в других случаях, "история несет в себе и новые факты, и новые способы исследования, требующие дальнейшего развития теории" (46, с.202). Метапознанию не обойтись без 8 изучения истории познания, истории философии, а также истории отдельных наук, истории умственного развития ребенка и животных, истории языка в частности, о чем В.И.Ленин писал еще в самом начале ХХ века (там же, с.314). Разработка концепции метапознания как особого рода познания предполагает его демаркацию относительно естествознания и социальногуманитарного познания. Предметом двух последних являются природа и общество, предметом метапознания является само познание. Предметность естествознания и социально-гумантарного познания относится к некоторому исходному, первичному уровню. Предметность метапознания носит вторичный по отношению к ним характер. Будем использовать для обозначения естествознания и социально-гуманитарного познания термин "предметное познание". Следует сразу отметить, что между предметным познанием и метапознанием нет непроходимой грани, скорее наоборот. Внутри предметного познания имеется тесно связанная с ним и с метапознанием своя "пятая колона". Сфера предметного познания, особенно в настоящее время, насыщена так называемыми метапредметными элементами. Она даже включает в себя целые области, слои внутри предметного познания, которые носят, по сути, метапознавательный характер, и из которых непосредственно вырастает метапознание. Правда, эти метапредметные элементы внутри предметного познания имеют основную ориентацию на содержание именно внешнего познанию объекта. В отличие от метапознания, где все даже предметные элементы берутся в их метапознавательной функции. Собственно, метапознавательная активность и появляется там и тогда, где и когда метапредметные элементы приобретают независимость от соответствующего предметного содержания. Происходит это тогда, когда формируется особый субъект познания, главным познавательным интересом которого становится исследование природы самого сознания и познания – субъект метапознания. Долгое время это были преимущественно философы, но затем и во все возрастающих размерах это стали исследователи – представители других, нефилософских отраслей знания, обратившиеся к познанию. Постепенно метапознание, как несколько веков назад естествознание и примерно век тому назад социально-гуманитарное познание, обретает собственную основу развития. Можно сказать, что метапознание в рамках целостной системы познания выступает в качестве своеобразной надстройки над предметным познанием как базисом, образуя вместе с последним тот или иной исторический тип познания, о чем пойдет речь в следующей статье цикла. В познании, как и в других сферах своей активности, человек рано или поздно обнаруживает различные границы, пределы, за которые он с необходимостью выходит. Пожалуй, наиболее ярким примером подобного 9 рода являются апории Зенона и антиномии-проблемы И.Канта. Именно так мы приходим и к обнаружению границ между предметным и метапознавательным уровнями познания вообще. Все основные аспекты познания, в известном смысле, возникают как бы одновременно, хотя и не обязательно сразу в своих наиболее развитых формах. "Физика и метафизика изначально возникли совместно", - пишет Т.Кун (40, с.25). Различные компоненты познания имеют неодинаковую скорость своего исторического становления. Очевидно, что первые развитые формы естествознания возникают раньше развитых форм социальногуманитарного познания. То же самое касается и развитых форм метапознания. Хотя отдельные элементы метапознания отчетливо просматриваются уже у древних греков, а затем пополняются многочисленными положениями Ф.Бэкона, Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля и др., только в настоящее время метапознание приобретает характеристики самостоятельного рода познания. Видимо, в познании действует некий закон, согласно которому сначала должны развиться до определенного уровня предметные области, причем, для них сохраняется некая своя последовательность, чтобы затем могло начать систематически развиваться метапознание. Как отмечал Гегель, "следует … различать … только ли мы существуем как мыслящие, или мы также знаем себя в качестве мыслящих. Первое мы представляем собой при всех обстоятельствах, последнее, напротив, в полной мере имеется лишь тогда, когда мы возвысились до чистого (читай – теоретического – С.Х.) мышления" (17, с.276). И далее – "всякое сознание другого предмета есть самосознание. Я знаю о предмете, что он мой (он – мое представление), поэтому в знании о нем я имею знание о себе" (там же, с.214). На ранних этапах познания все его уровни, сферы являются практически неразличимыми, синкретически слитыми друг с другом. Их разделение происходит постепенно, нередко в очень причудливых формах, например, через отнесение определенных познавательных функций к божеству, скрытым силам и т.п. Развитой слой метапредметных, и тем более метапознавательных элементов, - это достижение более поздних этапов развития познания. Для теоретического уровня познания проблема разграничения предметного, метпредметного и метапознавательного содержания еще более усложняется. В развитом познании, например, современной науке, одновременно функционируют сразу несколько теоретических подуровней, целая их иерархия. Кстати, различие предметного, метапредметного и метапознавательного аспектов свойственно в той или иной мере всем формам познавательной деятельности, включая неспециализированные, как, например, деятельность актера, режиссера и критика. Актерское сознание преимущественно предметно, режиссерское – преимущественно метапредметно, рефлексия критика – это уже своеобразный 10 метапознавательный уровень. При этом все трое призваны дополнять друг друга. Не случайно, хорошие актеры и режиссеры так ценят друг друга. К сожалению, хорошие критики – явление весьма редкое. Предметное познание первично по отношению к метапознанию. Оно задает (должно задавать) главную линию развития познания. Непонимание природы этого отношения нередко приводит к различным коллизиям в отношениях "предметников" и "метапредметников". Так, С.Тулмин отмечает факт некоторого презрительного отношения предметников к метапредметникам, в частности, к философам, как носителям якобы "ничем не сдерживаемого потворства своим желаниям" (74, с.292). С другой стороны, фактом является и то, что сами предметники, представители различных конкретных наук о природе и обществе, меньше интересуются метапредметными и метапознавательными аспектами своих исследований, например, методологическими, чем непосредственными объектами исследований, забывая о том, что объекты всегда даны им отнюдь не в "чистом" виде, а только в тех исторических формах, которые выработаны ко времени проведения ими своих исследований. Предметнику нужен сознательный подход к средствам, предпосылкам своей деятельности. Это с необходимостью приводит к тому, что в рамках самих конкретных наук начинает формироваться некая "рабочая методология". А это, в свою очередь, нередко сопровождается неразборчивостью относительно используемых ими, например, философских по своей сути принципов. Сегодня, однако, большинство конкретных наук, как естественных, так и социально-гуманитарных, подошли к осознанию необходимости сознательного всестороннего развития своих частных методологий. Их перестает удовлетворять ситуация, при которой "рабочая", или "отраслевая методология" "оказывается эмпирической, а в тех немногих случаях, когда она теоретизируется, приближается к философской гносеологии, в ней обнаруживается несогласованность, односторонние трактовки" (20, с.88). Чтобы разрешить подобные проблемы "отраслевых методологий", а также многие другие, нужно чтобы развернулось в полном объеме современное метапознание, причем, системно и во взаимосвязях со всеми конкретными науками. А чтобы это произошло, очень важно, чтобы само метапознание руководствовалось определенными общими правилами – принципами, выработанными к настоящему времени наукой и ориентированной на науку философией. К числу основных принципов современного метапознания можно отнести следующие известные требования: принцип объективности (материальности), принцип причинности, принципы отражения, системности, историчности, принцип активности субъекта познания, деятельностный принцип (подход), наконец, диалектический подход как таковой. Что касается нередко упоминаемых сегодня, особенно в социально-гуманитарных науках, принципов эмпиризма, феноменологизма, 11 герменевтики, принципа свободы, разделения сущности и существования и ряда других, то они не должны просто отбрасываться. Эти и некоторые другие принципы, установки должны учитываться там, тогда и в той мере, когда они высвечивают новые, необычные моменты, направления, средства разрешения проблем познания. Главное, чтобы не происходила идеологизация как философии, так и любой конкретной науки. Известные положения о "партийности" философии, о социалистической и буржуазной науке и другие вообще должны быть вынесены за рамки серьезной науки. Философия, теория познания, метапознание, конкретные науки о природе и обществе представляют собой свободный, творческий, но и критический процесс осмысления действительности, основывающийся на вырабатываемых ими самими же критериях, при учете действующих в современном обществе нравственных установок и ценностей. Последние, кстати, сами могут и должны стать объектами серьезных научных исследований, например, в современной этической науке. Принцип объективности. Он ориентирует на поиск в самом познании начала, которое не зависит от субъектов познания, хотя и проявляется только в их деятельности. При опоре на этот принцип только и возможно применение категорий научного мышления к историческому развитию познания, ибо "все попытки создать теорию познания строились как решение проблемы достоверного знания" (3, с.33). Сама логика человеческого мышления основывается на объективных отношениях, складывающихся между результатами абстрагирующей, познавательной деятельности людей. Но объективный – не значит безошибочный: "результаты исследований, - писал Б.Рассел, - иногда оказываются ошибочными, но это не делает их субъективными" (64, с.464). Сложность проведения принципа объективности (материальности) заключается в том, что сам объект метапознания – познание – в существенной мере является идеальным, вторичным образованием. Формирование и развитие познавательной способности неотделимо от формирования и развития сознания человека как такового. Поэтому принцип объективности должен быть гибким настолько, чтобы допускать, с одной стороны, материальную основу сознания и познания, а с другой – способность идеального, сознания творить новое материальное. Только через принцип объективности может быть использован принцип причинности, а также связанный с ним принцип отражения. Субъекты познания, познающие люди, всегда действуют в рамках определенного социального, культурного качества. Через осознание и учет этого обстоятельства можно прийти к научному анализу проблемы детерминации сознания познающих людей, проблемы соотношения свободного поиска и необходимости в познании. Причем, принципу причинности не может противоречить идеальный характер данности предметного содержания сознания и познания. Более того, сама 12 идеальность предмета, данного в сознании и познании, выступает как вполне объективное и даже очень принудительное в отношении деятельности познающего человека обстоятельство. Н.А.Бердяев отмечал, что "идеальная … детерминация есть самая беспощадная и при этом придающая себе возвышенный характер в отличие от детерминации материальной" (55, с.220). Об отражательной природе сознания и познания говорилось задолго до появления теории познания диалектического материализма, с которой ее зачастую связывают и поэтому переносят на отражение дополнительные негативные характеристики. Именно принцип отражения позволяет распространить на сферу идеального, как особой, высшей формы отражения, принцип причинности и тем самым ввести изучение сферы идеального, познавательной способности человека в рамки действительной науки. Разумеется, отражение при этом должно пониматься в последовательно философском, диалектическом смысле, а именно, как всеобщее, качественно многообразное, активное проявление материальной субстанции. Диалектический подход нацеливает на понимание познания как процесса качественных новообразований. Он дает сегодня знать о себе и в западной методологической традиции. Так, С.Тулмин пишет: необходимо, "чтобы мы пришли к терминам развивающихся взаимодействий … Вместо неизменного разума, получающего команды от неизменной природы посредством неизменных принципов, мы хотели бы найти изменчивые познавательные отношения между изменяющимся человеком и изменяющейся природой" (74, с.41). Очевидно, сторонником диалектического подхода был С.Н.Трубецкой, который отмечал: "Сознать себя во всем и все в себе, вместить полноту истины в реальном, абсолютном союзе со всеми – это конечный религиозный идеал жизни, а не только знания" (54 с.466). Диалектическому подходу присущ дух критицизма, нацеленность на преодоление любых абсолютизаций, который в значительной мере был утерян отечественными представителями диалектического материализма в известное время. Сегодня настораживает тенденция явного или неявного отхода, дистанцирования многих исследователей, особенно в гуманитарной сфере, от данной методологии. Мы считаем, что от нее не только не следует отходить, а развивать дальше, тем более, что сейчас для этого имеются все необходимые условия. К названным выше принципам и подходам тесно примыкает, конкретизируя их, системный подход. Познание по самой своей природе есть органическое системное образование. Чтобы познавать, человек должен быть включен в систему познавательных отношений своего времени. Сегодня и на Западе, и в нашей стране происходит как бы новое открытие "энтузиастами системной методологии" истин, которые уже 13 открыты основоположниками диалектики. Чтобы понять познание как организованную целостность, нужно знать все его компоненты, отношения между ними. Это-то и послужило причиной бурного становления системной методологии. Чаще всего данная методология рассматривает познание как открытую систему, действующую нередко методом проб и ошибок, ибо без этого познание лишилось бы необходимой для всякой развивающейся системы энтропии. Познание нужно рассматривать также как функциональную систему. Объективное воспроизведение познания в его темпоральных особенностях позволяет обеспечить исторический подход (принцип). Исторические исследования познания составляют саму основу метапознания. Как и везде, здесь нужно "рассматривать свой предмет … исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переходя от незнания к познанию" (44, с.54-55). Это касается и отдельных наук, и познания в целом. "Теория психологического познания, отмечается в одной из работ (101, р.12), - развивается согласно ее истории", а "задача историка психологии – реконструировать цепь прошлых озарений (прозрений) … которые сыграли важную роль в получении новых знаний о психике" (там же, р.7). Исторический принцип предполагает учет требования конкретного анализа конкретной ситуации применительно к познанию. Такой анализ позволяет решить множество как общих, так и весьма узких вопросов, например, вопрос о том, действительно ли "политические факторы влияют на науку в целом сильнее моральных" (79, с.225), и относится ли это ко всем историческим типам познания или только к некоторым. База метапознания будет неполной, если в ней не представлен принцип деятельности, или, быть может, точнее, процессуальнодеятельностный подход, поскольку познание не сводится только к деятельности людей, в нем происходит также специфическое движение элементов, которые непосредственно не являются составными частями деятельности, но включены в познание как некоторый сложный процесс. Деятельностный подход позволяет учесть фактор, о котором применительно к труду говорил К.Маркс, а именно: человек в процессе познания не только постигает форму объекта познания, но в нем он вместе с тем осуществляет свою сознательную познавательную цель. И эта цель (познавательная) как закон определяет характер и способ познавательных действий. Такой цели познающий человек подчиняется до поры до времени, пока не поставит перед собой некоторой новой познавательной цели. Деятельностный подход является конкретизацией теории отражения применительно к исследованию механизмов формирования и развития знаний (93, с.5). За знанием этот подход позволяет обнаруживать механизмы познавательной деятельности (там же, с.55), он преодолевает 14 ограниченность созерцательного подхода к познанию и одностороннего эмпиризма (там же, с.56). Наконец, при таком подходе все предпосылки и условия познания осознаются как компоненты структуры деятельности (там же, с.97). Именно деятельностный подход, учитывающий специфику субъектов познания, ведет к обращению к ценностному подходу (принципу). Ценностный подход представляет для метапознания и средство, и особую проблему, так как он стал применяться сравнительно недавно, хотя в отдельных отношениях его использовал фактически еще Сократ. Несмотря на свою "молодость", ценностный, или аксиологический, подход уже сейчас работает на решение многих проблем познания. Что касается культурологических исследований познания, то они с самого начала включали ценностный аспект познания в свой предмет. Без категории "познавательные ценности" невозможно решение вопроса о направленности познания, о том, почему выбираются одни направления, средства, сами предметы познания, а не другие. Через ценностный подход метапознание выходит на проблему связей своего предмета, его результатов, с другими сферами человеческой жизнедеятельности как культурными феноменами. В заключение статьи остановимся кратко на соотношении метапознания и сферы науковедческих исследований. Вообще-то, по сути, вся сфера изучения познания – метапознание – и должно было бы называться "науковедением", или "познаниеведением". Но случилось так, что термин "науковедение" закрепился за исследованиями, которые охватывают даже научное познание далеко не полностью. Познание вне сферы науки оно, как правило, вообще не исследует. Если в метапознание мы включаем все исследования, имеющие познание, причем любых видов и типов, своим основным объектом, то науковедение лишь предполагает использование кибернетики, информатики, истории естествознания и техники, логики науки, социологии, экономической науки, психологии, юриспруденции, педагогики, гигиены умственного труда (см. 23, с.17-18). Справедливости ради следует отметить, что идея некоего "наукоучения" возникла не сегодня, даже не в ХХ веке. Подобную идею сформулировал более двухсот лет тому назад Фихте, который писал: "наукоучение говорит работнику науки, что он может знать и чего не может, о чем он может и должен спрашивать, указывает ему последовательность исследований ... учит его, как проводить эти исследования и как вести свои доказательства" (см. 54, с.45). Нечто подобное мы обнаруживаем и у В.Виндельбанда: "Философия не есть более учение о вселенной или о человеческой жизни – она есть учение о знании, она не "метафизика вещей", а "метафизика знания" (там же, с.74). По нашему мнению, науковедение, как и подходы Фихте и Виндельбанда, представляют собой особые части метапознания, не покрывающие всю его 15 предметную область. Но они и многие другие представляют собой важные части метапознания, как эмпирического, даже прикладного, так и теоретических уровней. ТИП ПОЗНАНИЯ: ГЕНЕЗИС И ТРАКТОВКА, СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА Проблема типов познания является ключевой для понимания сущности метапознания. Под типом познания мы понимаем исторически конкретный этап развития познания, характеризующийся качественным единством всех своих составляющих. Накопленные факты и обобщения выдвигают сегодня задачу разработки категории "тип познания" как с точки зрения конкретно-метапознавательного, так и с точки зрения философско-метапознавательного подходов. Эта задача обусловливается также необходимостью проследить стадии возникновения и развития познания, в частности тем, чтобы определенно ответить на вопрос: возникает ли научное познание в Древней Греции, или даже еще раньше, или только лишь на рубеже Средних веков и Нового времени? Определенного ответа требует и вопрос об основных характеристиках современного научного познания, перспективах его дальнейшего развития. Типологический подход к познанию имеет свою историю. В.С.Швырев отмечает, что "анализ науки как способа производства научных знаний имеет многовековую традицию философскогносеологического и логико-методологического характера" (93, с.24). Идею определенных стадий познания мы находим у Фихте, насчитывавшего пять основных эпох в истории человечества (см. 55, с.445). Присутствует подобная идея в известной трехстадийной модели человеческой мысли О.Конта, согласно которой каждое из наших понятий последовательно проходит три "теоретические" состояния: 1) теологическое, или фиктивное, 2) метафизическое, или абстрактное, и 3) научное, или положительное. Предельными представлениями этих состояний, согласно Конту, являются: "единый бог", "природа" и "общий факт", соответственно (см.54, с.57). Гегель выделял принцип каждой эпохи, ступени определения и развития духа, которые "по самому существу своему имеют значение только в качестве моментов, состояний и определений высших ступеней развития" (17, с.32). 16 Высказывания о "типах сознания", "типах познания", "типах мышления" нередко можно встретить у мыслителей ХХ века, особенно последней его трети. Так, иногда выделяют "логический", или аналитический, и "картинный", или синтетический типы мышления, связывая их с функционированием различных полушарий человеческого мозга (см. 92, с.101-102). О различных типах философского мышления, и натурфилософии как одном из них, говорит Г.Г.Кириленко (34, с.13). Н.А.Бердяев различает "познание как объективацию" и "познание как бытие и существование" (см. 54, с.552). Е.И.Кукушкина и Л.Б.Логунова выделяют как особый "диалектический тип познания" (39, с.94). В "Философском энциклопедическом словаре" мы находим характеристику современной науки как исторически обусловленного "способа производства и организации знаний" (77, с.405). Здесь же указываются такие типы познания, как обыденное, художественное, научное, а внутри последнего – естественно-научное общественно-научное (там же, с.506). В.П.Фофанов отмечает, что "вводя представление о различных типах знания (обыденное, научное, художественное и т.д.), можно строить типологию различных видов духовной деятельности" (79, с.229). Многие исследователи обращают внимание на то, что становление и развитие каждого типа мировоззрения, сознания и познания связано с определенными общественно-экономическими условиями (см. 10, с.42). Утверждается, что теоретическое освоение действительности "определяется, в конечном счете, спецификой существующего технологического способа материального производства", что "определенному технологическому способу материального производства соответствует определенное "здание" науки, определенная система научного познания" (71, с.341). В рамках одной общественноэкономической формации разные типы сознания, мировоззрения могут приходить на смену друг другу, переплетаться, образовывая причудливые сочетания" (10, с.4). Привлекает внимание идея различения научного и ненаучного видов мировоззрения, а также выделение среди них таких разновидностей, как "последовательно научное, непоследовательно научное, ненаучное, антинаучное, донаучное" (там же, с.14-15). В.С.Швырев вводит представление об "исторических формациях науки" (93, с.7), при этом он сближает понятия "тип научного познания" и "исторический контекст научного познания" (там же, с.142 и др.). По нашему мнению, категория "тип познания" является системообразующей в сфере метапознания, подобно категории общественно-экономической формации для социального познания. Поэтому она требует особо тщательной разработки и, в частности, строгого различения от других понятий и категорий, в том числе от понятия "стиль познания (мышления, научного мышления и т.д.)". Нам близки идеи о том, что "каждый конкретный способ научного познания представляет собой органическое 17 единство средств познания, технологических приемов научноисследовательской деятельности и ее организационных форм, то есть может рассматриваться как система" (75, с.224); что научноисследовательская деятельность является динамичной, "что обусловливает динамический характер всего способа научного познания как системы" (там же, с.231). Очевидно актуальным является "понимание сознания как исторического процесса смены типов познавательной деятельности" (39, с.6), понимание того, что мышление, познание "есть закономерно развивающийся процесс смены конкретно-исторических типов познавательной деятельности" (там же, с.12). Очень важна идея о том, что нужно различать типы системности и разные степени "организованности и систематизации различных видов познавательной деятельности (там же, с.158). В отношении категории "тип познания" возможны два полярных толкования: 1) понимать под "типом познания" только эмпирически общее, выделенное путем прямого обобщения, например, истории познания, науки; 2) понимать под "типом познания" некую чистую абстракцию, чисто мысленную конструкцию, идеальную модель определенного этапа, стадии, стороны познания, ограничиваясь только наиболее общими признаками реально существующих сфер познания, прежде всего, наиболее развитых. Обе позиции имеют определенные основания. С подобных позиций начинается исследованию любого явления действительности. Но начиная с таких определений, мы скоро обнаруживаем существенные пробелы, в силу отсутствия знаний о тех или иных важных признаках познания. Реальное познание быстро превращается при этом в некое постоянное "отклонение от правил", поскольку всегда отличается как от эмпирических, так и категориальных моделей. Нечто подобное происходит на каждом шагу с парадигмальной концепцией науки Т.Куна (см. 40). Основой формирования категории "тип ползнания" следует признать специфические отношения, присущие сфере познания – познавательные отношения, как отношения, которые складываются в процессе реальной познавательной деятельности людей. Набор таких вполне объективно фиксируемых отношений, взятый в их целостности, системе, и характеризует сущность каждого определенного типа познания. Анализ таких объективных познавательных отношений, хотя они и существуют благодаря посредничеству человеческого сознания, что предполагает учет особенностей их носителей – субъектов познания, а также особенностей соответствующих видов знания, методов и т.п., позволяет обнаружить в структуре различных областей познания, включая обыденное, искомое общее, существенное, закономерное в познании. Так в метапознание входит общеметодологический критерий устойчивости и повторяемости, открывается возможность объективного системного изучения познания, в любых его реальных выражениях. 18 Категория "тип познания" характеризует основные этапы развития познания как единого процесса. Как система познавательных отношений, тип познания является тем каркасом познания, который при всех его исторических модификациях определяет общие рамки возможных вариаций познавательного качества. Хотя применение категории "тип познания" в конкретных случаях, конкретных ситуациях вызывает значительные трудности. Дело в том, что реальное познание разворачивается в виде огромного, постоянно умножающегося разнообразия конкретных "историй" отдельных областей познания, составляющих их частей и элементов. Судьба не то что целой области познания, но даже любого отдельного ее элемента, результата познания, своеобразна и неповторима. Трудности изучения реального познания только тогда и начинаются, когда делается попытка применить общие представления о познании в рамках того или иного конкретного метапознавательного исследования, будь то историческое, или социологическое, психологическое, лингвистическое, науковедческое и т.д. И все же категория "тип познания" призвана фиксировать только важнейшие, самые существенные признаки познания как системы, такие, которые повторяются в том или ином виде во всех областях, во всех элементах познания, но которые можно так или иначе зафиксировать и обобщить, выделить как бы в "чистом" виде. В структуре познания на типологическом уровне мы приходим к выделению трех основных составляющих: 1) средств познания, 2) познавательных отношений, 3) предметного базиса и метапознавательной надстройки. Средства познания включают в себя все уже имеющиеся, наличные знания, методы, методики, приборы и инструменты и т.п. Сюда же следует включить самих субъектов познания, индивидуальных и групповых, как носителей знаний, методов, навыков и умений применять соответствующие приборы и инструменты. К познавательным отношениям принадлежат отношения, имеющие место между любыми компонентами познания, включая отношения между знаниями, методами, знаниями и методами, знаниями и приборами и инструментами, методами и приборами и инструментами, наконец, отношения между самими различными субъектами познания. Важнейшими видами познавательных отношений являются отношения между субъектами и объектами познания, между знаниями, методами, инструментами и объектами познания, как частями объективной действительности. Предметный базис познания любого типа образуют все те элементы и отношения между ними, которые ориентированы непосредственно на объект – природу, общество, человека, личность. В каждом исторически конкретном типе познания предметный базис составляют естественнонаучные и социально-гуманитарные элементы и их отношения. В предметный базис также включаются все метапредметные элементы, коль 19 скоро они ориентированы на внешний объект и не имеют самостоятельного значения вне предметного познания. Метапознавательную надстройку каждого типа познания образуют все те его элементы и отношения между ними, которые ориентированы на познание как особый самостоятельный объект исследования, т.е. те, которые образуют сферу метапознания соответствующего типа познания. Базис и надстройка дополняют друг друга до целостной системы познания, образуя соответствующий тип познания. Предметный базис познания можно рассматривать в качестве некоторого способа познания, определяющего соответствующую метапознавательную надстройку, включая ту или иную историческую форму философии вообще, и философии познания, в частности. Метапознавательная надстройка выполняет регулятивную функцию в отношении соответствующего предметного базиса, способа познания. Реализация этой функции может иметь как положительный, прогрессивный, так и отрицательный, регрессивный, деструктивный характер. Воздействие метапознавательной надстройки может блокировать, приостанавливать нормальное развитие познания, как это было, например, в период средневековья, когда возобладавшая в обществе, в том числе в познании, христианская практика поначалу вообще вытеснила специализированное познание, возникшее было в Древней Греции и получившее определенное развитие в эпоху эллинизма. Исходным условием познания является наличие самих так или иначе познающих людей, субъектов познания. Связь субъектов познания и объектов существует в трех "измерениях": 1) биологическом, связанном с человеком как природным существом, 2) практически-познавательном и 3) теоретически-познавательном. Познающий человек биологически, телесно приспособлен к условиям своего существования. Прежде всего он должен непосредственно контактировать с объектом с помощью органов чувств, получать чувственную информацию о нем. В практически-познавательном аспекте происходит взаимодействие субъекта и объекта познания уже не только и не столько по законам объекта и биологической организации человека, сколько по законам человеческой – социальной, культурно обусловленной практической деятельности. Этот аспект тесно примыкает к биологическому, опосредуя его связь с теоретико-познавательным аспектом. Теория при этом понимается максимально широко, как синоним "идеального", как все то, что носит идеально-познавательный характер, или духовнопознавательный. В теоретическом срезе субъект может очень далеко отходить от непосредственной чувственной данности объекта, причем происходит это в очень разнообразных формах, одной из которых, в конце концов, оказывается наука. Такой подход позволяет субъекту приблизиться к объекту со стороны его ненаблюдаемой сущности. Очень важно, чтобы 20 при этом не терялась объективная сторона связи субъекта и объекта познания. Объективное содержание действительности проникает во внутренний мир человека через потребности, интересы, ценностные установки. Содержание действительности отражается не только в виде законченных, логически непротиворечивых структур. Подобное является проблемой даже в самих математике и логике. Действительность отражается человеком в виде сложной совокупности противоречивых побуждений и стимулов к действию (24, с.7). И только постепенно происходит настоящая "теоретизация" объекта, формируются такие структуры, как идеальные объекты, в частности, идеализированные объекты научного познания. Причем, субъект, так же как и объект, сам оказывается представленным на теоретическом уровне: "сейчас уже не философы, а ученые не могут мыслить без человека никакой реальности" (41, с.129). Но это обстоятельство нельзя считать решающим аргументом в пользу идеализма, как иногда думают. Дело в том, что применительно к метапознанию основной вопрос философии нуждается в определенных уточнениях, в сторону совместной представленности субъекта и объекта познания в метапознании. Мы убеждены, что при этом сохраняет всю свою силу олбъективно-материалистическое истолкование природы познания. "Практика, техника, которой владеет человечество на данном этапе … доставляет человеческому познанию вполне определенный конечный фрагмент материального мира, который познание и осваивает теоретически" (71, с.340). И при этом, как отмечал Гегель, сама определенность субъекта "внутри себя есть объективное". Изменения в средствах познания, в знаниях, как основном их них, ведут к изменению состояния всего соответствующего типа познания. Реальное познание протекает как процесс формирования, развития и смены качественно различных ступеней познания. Сегодня это отмечается практически всеми отечественными и зарубежными учеными. Многие из них подчеркивают наличие тенденции перехода от донаучных к научным типам познания. "Последовательность формообразований, которые сознание проходит … - говорил Гегель, - есть … подробная история самого сознания до уровня науки" (цит. По 88, с.180). Отмечается, что переход от первичного уровня познания к теоретическим формам знания совершается через ряд промежуточных ступеней (см., например, 39, с.153). Подчеркивается при этом и роль метапознавательного аспекта: так, Т.Кун указывает, что имеет место переход познающего сообщества "от более низкого методологического типа к некоторому более высокому" (40, с.141). Познание начинается с донаучного качества и "заканчивается" современной наукой: "Наука вырастает из ненауки" (82, с.223). Если смотреть на саму науку с точки зрения ее перспектив, то можно охарактеризовать это такими словами: "наука – дитя цивилизации и, 21 несмотря на свои поразительные успехи, она также находится еще в "юношеском" возрасте. Да, путь от наивного миросозерцания до осмысления сути явлений, от механического собирания сведений о вещах до целенаправленных комплексных исследований уже пройден, но главное – еще впереди" (57, с.52). Большинство исследователей также подчеркивают наличие преемственности в смене этапов познания. Что касается разрывов в развитии познания, или своеобразных барьеров (32, с.183), несоизмеримости сменяющих друг друга парадигм науки (40), то подобные моменты на деле скорее подтверждают преемственность в познании, чем отрицают ее. В теории познания диалектического с самого начала имеет место установка на то, что она "выводит … формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации, а не координации. Она развивает более высокие формы из нижестоящих" (95, с.538). И "подобно тому, как одна форма движения развивается из другой, так и отражение этих форм, различные науки, должны с необходимостью вытекать одна из другой" (там же, с.565). Преемственность исторических типов познания не ограничивается только их последовательной сменой. Важным признаком развития познания является момент сосуществования различных типов сознания и познания. Исторически и генетически более ранние типы познания не исчезают с появлением новых типов. Более ранние продолжают функционировать, оказывая на новые определенное влияние. Имеет место и обратное воздействие – влияние на более ранние, традиционные типы познания вновь появляющихся типов. В ситуации сосуществования различных типов познания возникает вопрос о ведущем на том или ином этапе в том или ином отношении типе познания. В современном обществе можно обнаружить элементы практически всех исторических типов познания, вплоть до магического и мифологического. Сохранение предшествующих типов познания объясняется сохранением традиционных укладов жизнедеятельности людей. Для нашего далекого предка-дикаря именно современные ему формы отражения и усвоения содержания окружающего мира были и более адекватными, и в этом смысле как бы более истинными. Современных научных теорий он просто не понял бы, а значит, и не воспользовался бы ими. Человек всегда воспринимает прошлое и будущее из своего некоторого настоящего. У ряда исследователей можно обнаружить определенные указания на примерные временные рамки тех или иных этапов развития познания. Становление каждого исторического типа познания "происходит в течение длительного исторического времени, делящегося на ряд этапов" (39, с.145). К тому же, понадобились "века, чтобы взамен мира богов и детерминированного движения атомов демокритовского мира наука начала постигать основанный на многих случайностях реальный диалектический 22 мир" (68, с.86). Б.М.Кедров исходит из оценки ступеней познания с позиций категорий единичного, особенного и всеобщего. Применительно к развитию знаний о химических элементах, он выделяет следующие стадии: стадию единичности (от древности – до середины ХУП в.), стадию особенного (с середины ХУП в. – до начала Х1Х в.), стадию всеобщего (с начала Х1Х в.) (32, с.8-14). Иногда за основу берутся стадии развития самих категорий философии, например: 1. От мифологии к собственно философии. 2. От элеатов до Платона. 3. Платон. 4. Аристотель. 5. Неоплатонизм. 6. Средние века. 7. Новое время. 8. От Канта до Фейербаха. 9. Диалектический и исторический материализм (см. 31, с.297-301). Важным моментом является определение качества исторически первого типа познания. Так, Е.И.Кукушкина и Л.Б.Логунова считают, что "первый исторический переход от старого сознания к новому состоял в замене изжившей себя логики мифологического сознания объяснительным принципом сходства вещей" (39, с.42). А.Ф.Лосев выделяет этап перехода от "фетишей вещей" к "фетишам – живым личностям", а также некий этап "критики фетишизма" (51, с.283, 287). Из последнего можно предположить наличие стадии сознания и познания, которая предшествует мифу. Мы считаем, что отсчет типов познания нужно начинать именно с древнего магического сознания и познания, предшествующих мифологическому этапу. Но, кстати, чаще всего начинают именно с мифологической ступени, выделяя затем античность и Новое время (см., например, 74, с.27). Затем к ним присоединяют классическую и современную науку. А.Ф.Зотов отмечает наличие стадии преднауки – от классической античности и до ХУП в., затем стадию с конца ХУП в. и до начала ХХ в.; наконец, стадию, берущую начало, как он считает, с точной даты – 1905 г., т.е. с момента выхода в свет первой работы А.Эйнштейна о теории относительности (26, с.96). Мы в работе (87, с.77-78) применительно к различным формам исследования выделяли близкую периодику: 1. Этап от Евклида и Архимеда до начала Нового времени (период отдельных разрозненных исследований). 2. Этап от начала Нового времени и до начала ХХ в. (период так называемых цепочечных, или ленточных исследований). 3. Этап от начала ХХ в., продолжающийся и в настоящее время (период многомерных, ветвящихся исследований). В настоящее время мы придерживаемся следующей последовательности исторических типов познания: 1) магический, 2) мифологический, 3) натурфилософский, 4) схоластический, 5) ранненаучный, 6) классический научный, 7) современный научный и 8) некоторый будущий синтетический научный тип познания. Первые четыре составляют эпоху донаучного познания (донаучные типы познания). Следующие четыре – эпоху научного познания (научные типы познания). Подробнее об этом пойдет речь в двух следующих главах. 23 ДОНАУЧНЫЕ ТИПЫ ПОЗНАНИЯ: МАГИЧЕСКИЙ, МИФОЛОГИЧЕСКИЙ, Критерием выделения донаучного периода познания, его типов для нас являются соответствующие временные рамки, а также признаки научного познания, которыми донаучные типы познания не обладают совсем или в сколько-нибудь развитом виде. К числу основных признаков научного познания следует отнести, прежде всего, его осознанное стремление к объективному знанию, хотя существует мнение, что "научность и истинность, будучи связанными, не совпадают" (27, с.155). Донаучные типы познания, за исключением натурфилософского, таким стремлением не характеризуются. Научному познанию свойственно также осознанное стремление к новизне. М.Вебер писал: "всякое совершенное исполнение замысла в науке означает новые "вопросы", оно по своему существу желает быть превзойденным" (55, с.354). Чего не предполагают донаучные типы познания, скорее, они заинтересованы в сохранении того, что уже сложилось, досталось от предков (традиция). Научному познанию очевидно присуща рационалистическая направленность, чего нельзя сказать о донаучных формах познания. Рациональность науки связана с ее теоретичностью в современном смысле слова. Научное познание с первых шагов "выступает как конструктивная творческая деятельность по построению научно-теоретической картины мира" (93, с.6). Кроме того, "в плане рациональности научное познание характеризуется еще двумя чертами – это доказательность и системность" (98, с.289)(выделено нами - С.Х.), что, как правило, отсутствует у донаучного познания. Научное познание характеризуется сложной цепью опосредований, что также не свойственно в развитом виде большинству донаучных форм познания. В науке много элементов, выполняющих функции, исключительно внутренние для нее. Поэтому, утверждение, что "настоящая научная установка должна быть беспредпосылочной" (там же, с.187), нельзя считать обоснованным. Научное знание нацелено на последовательную систематизацию знания, что отсутствует в донаучных типах познания. Оно стремится отразить свой объект в целостной системе понятий, что отличает науку не только от донаучных типов познания, но и от всех других форм духовнопрактического освоения действительности, в частности, таких, как мораль, искусство, религия. 24 Науке свойственны - организованность, нормативность, стандартизированность, а также наличие особых самоограничений, чего в последовательно развитом рациональном виде не обнаруживается в донаучных типах познания. "Из деятельности, поддерживаемой любознательностью и энтузиазмом одиночек, наука превратилась в деятельность организованную, нормативную, необходимую для самого существования людей" (57, с.29). Наука тесно связана с практикой, обобщая и опережая ее во многих отношениях, чего нет у донаучных типов познания, для которых связь с практикой носит, как правило, неосознаваемый характер. С опережающим, ускоренным развитием физических и математических наук Б.Рассел, например, связывает доминирование Запада в современном мире (58, с.263). Научное познание характеризуется сознательным отношением к методам. Сознательная установка науки на разработку и применение методов делает ее универсально критичной (Э.Гуссерль). Ничего подобного мы не обнаруживаем у донаучных типов познания, за некоторым исключением, опять же, в отношении натурфилософии. Научное познание, наконец, в отличие от донаучного, характеризуется сознательной установкой на опыт, как свою основу, чего нет даже у натурфилософского типа познания. Даже скептик Д.Юм говорит о том, что, "если наука о человеке является единственно прочным основанием для других наук, то единственное прочное основание, на котором мы можем построить саму эту науку, должно быть заложено в опыте и наблюдении" (97, с.50). Можно также привести целый ряд других признаков научного познания, отличающих его от донаучного. Так, например, В.В.Ильин, помимо названных, указывает еще и следующие: "простота, красота, эвристичность, конструктивность, логическое единство, когерентная обоснованность, оптимальность … прагматичность" (27, с.116) (выделено нами – С.Х.). Специфика любого типа познания, включая научные, определяется тем социальным, социокультурным качеством, в рамках которого тот или иной тип познания появляется и функционирует, составляя его важнейшую часть. Многим хорошо известно высказывание В.И.Ленина: "инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет" (47, с.85). Здесь явно присутствует установка на учет существенных различий стадий развития сознания и познания. Животное тоже "отражает окружающий мир порой в виде сложных форм, но оно его не познает" (37, с.30). Должны были произойти многочисленные анатомические, психологические, а главное, социокультурные трансформации, чтобы определенный вид живых существ пришел к развитым формам языка, познания, ценностей. Само 25 первобытное, но уже человеческое сознание, носило эмоциональный, образный, ассоциативный, а(до)логический характер, тесно связанный с гилозоизмом, анимизмом, аниматизмом, антропоморфизмом, родовым социоморфизмом, биологическим генетизмом (см. А.Н.Чанышев, 910, с.45). Гиперэмоциональность первых ступеней сознания и познания человека побуждает некоторых исследователей даже выводить из нее все основные признаки развития человека (см., например, работу 38, в которой подобную роль отводят экстазу). Что касается собственно рациональности, своеобразной "теоретичности" донаучных типов познания, то ее зачатки можно видеть в таких моментах, как номинативность мышления древнего человека, фиксировавшего простейшие закономерности действительности, ее определенность, устойчивость, повторяемость. В натурфилософии подобные элементы достигают уже высокой степени развития. Несмотря на неосознанность связи с практикой, донаучное познание, особенно магическое и мифологическое, было, можно сказать, абсолютно практичным. Это обстоятельство позволило А.Н.Чанышеву утверждать следующее: "можно сказать, что все великие исторические достижения человечества приходятся на доисторическое время. Это речь и начатки мышления, это одомашнивание животных и создание сельскохозяйственных структур … овладение огнем и изобретение колеса … создание наиболее жизненно важных орудий труда и средств обитания и быта" (91, с.44-45). Вообще, о донаучных типах познания нельзя говорить, как о чем-то ущербном. Нам следует постараться понять их, чтобы лучше понимать себя сегодняшних. Донаучное познание тесно связано с религией. Сама религия возникает как следствие донаучных форм познания и знания, в особенности. Религиозный компонент сознания исторически играл роль важнейшей составляющей сознания человека, роль своеобразного резервуара идеальных способностей человека, получающих затем светские выражения. При этом, религиозное качество сознания и познания также неоднородно. Так, если "большинство христиан в донаучную эпоху верили, что каждое слово Библии вдохновлено богом" (Б.Рассел, 66, с.133), то, по словам А.А.Любищева, именно "религия толкала Леонардо не к созерцанию, а к творчеству" (цит. по 18, с.280). Ряд исследователей уже в рамках первых исторических типов познания находят элементы науки. Согласно В.В.Ильину, наиболее определенными предпосылками становления науки являются следующие: упразднение мифологической логики абсурда, переход к традиционной логике, оформление таких способов познания, которые конституируют элементы объективного мышления (27, с.90). Дж.Томсон связывает науку с магическим способом отражения мира, считая, что философия возникает из мифологии, а наука – из магии (см. 91, с.30). Также с магией, колдовством связывает 26 возникновение науки Б.Рассел. характеризуя колдовство как "преднауку" (58, с.37). Остановимся подробнее на основных донаучных типах познания. Магический тип познания. Это первая, по нашему мнению, историческая разновидность человеческого сознания и познания вообще. Магическая познавательная способность представляет собой чисто непосредственное, зеркальное отражение, на фоне которого происходят первые проблески сознания как такового. Человек, в основном только формирующийся, не отличал себя от природы, а природы от себя. Ощущения и восприятия, которые возникали в ту пору, он напрямую переносил на объект. Магическое сознание – это чисто чувственное сознание, которое "только предъявляет нам вещи, то есть показывает их нам лишь в их непосредственности", - писал Гегель (17, с.211). В этом сознании "все не только отличается от всего, но и переходит во все, все превращается во все" (50, с.187). Но, как писал А.Бергсон, "ум "первобытных людей" существенно не отличается от нашего; как и наш ум, он должен побуждать к тому, чтобы обращать динамическое в статическое и упорядочивать действия, превращая их в вещи" (6, с.137). Субъект этого типа сознания и познания – это не отдельные человеческие индивиды, а коллективные образования как единое целое. С.Н.Смирнов говорит даже о "коллективных условных рефлексах", потенциально содержащих в себе абстрактное мышление (71, с.224). Как отмечает Ян Линдблад, "выживание человека было обусловлено двумя диаметрально противоположными, хорошо сбалансированными качествами – эгоизмом и стайной общностью" (18, с.244). Постепенно это первобытное сознание развивается, в нем обнаруживаются свои определенные стадии. А.Н.Чанышев отмечает: "Третья (выделено нами – С.Х.) ступень первобытного сознания состояла в расчленении на персонифицированные части самой "маны". Так возникают представления о любых богах и демонах" (91, с.29). Средства магического типа познания характеризуются единством практического и мыслительного содержания, при неразвитости логики действия и логики восприятия. Такими средствами можно считать примитивные орудия труда, коллективные ритуальные действия, формирующуюся устную речь, разного рода фетиши и т.п. Отражение действительности при этом происходит в форме нерасчлененных комплексов, протекает по специфическим законам обобщения, прежде всего, в форме простейшей индукции. Этот тип познания нацелен на сохранение уже достигнутого, а не на какие-то изменения. Магический тип сознания и познания постепенно изменяется под воздействием медленно, но все же усложняющейся практики и расширения сферы иллюзорного идеального. На более поздних ступенях магического познания начинают формироваться элементы будущих мифов (ранний 27 миф). Начинают проявляться различия между простейшими формами утилитарного знания и мифологическими элементами. Причинноследственные связи природы начинают осмысливаться через семейнобрачные отношения мифических существ. Мистика примитивной магии начинает уживаться с определенной упорядоченностью мифологических элементов. Сам индивид становится носителем нового – мифологического сознания. Магия является важным звеном в цепи становления положительной познавательной способности человека. Позднее магический элемент будет воспроизведен в различных так называемых "тайных науках", например, вы средневековой алхимии. Магическая ступень показала, что в человеке природа "породила чрезвычайно эффективную комбинацию! Небольшой набор инстинктивных действий, но активное накопление каждым индивидом и сложение общего багажа знаний группы. Больше того, в багаж входят знания, добытые усопшими членами коллектива … Накопление информации – вот секрет стремительного развития нашей техники и культуры по сей день" (Линдблад, 48, с.205). Мифологический тип познания. Основной характеристикой этого типа познания является доминирование особых иллюзорных элементов во всех структурах сознания. Благодаря этим элементам он выходит за пределы непосредственно чувственно наглядной действительности в сферу некоторой первичной идеальной предметности. Этот тип познания связан с уже достаточно развитым социальным качеством производственной, бытовой, а также моральной и эстетической деятельности. Конечно, для этого типа сознания и познания "познание не является определяющим элементом" (4, с.11). Мифологические элементы поначалу выступают как доставшаяся от тотемических предков своеобразная мудрость, которая не предполагает особых познавательных действий. Этот миф. Однако, не следует отождествлять ни с религией, ни с искусством. Наиболее архаичные мифы, "например, австралийские, вообще полностью. Или почти полностью, дорелигиозны" (97, с.176). Разумность мифа ("инстинкт разумности" по Гегелю) постепенно дифференцировала социоантропоморфизм магической ступени. Мифология начинает играть роль первичной идеологической формы общественного сознания – мировоззрения. Мифология стала первой формой самоконтроля, что можно трактовать как момент появления метауровня сознания и познания. Мифологический тип сознания и познания, как и магический, еще продолжительное время остается коллективной духовно-практической деятельность. Но с него начинается формирование особых субъектов – сословия специфических носителей мифологизированного опыта, своеобразных "интеллектуалов традиционного общества" – пророков, мудрецов, первых учителей и наставников, мастеров и т.п. (см. 39, с.56). Поэтому вряд ли правильно определять "мифологию" как только 28 "коллективную психику" (Юнг, 98, с.139). Мифология становится первым в истории мировоззрением людей, что нередко смешивается с вопросом о первой исторической форме сознания и познания, каковой является магия. С появлением мифологии магия не исчезает, они долго сосуществуют вместе, а первые мифологические элементы – это еще во многом и элементы магического сознания. Более того, момент магической непосредственности присутствует в любом, даже самом развитом мифе. Хотя мифологические образы-символы – это уже элементы существенно опосредованного отражения связей действительности. На стадии мифологического типа познания происходит существенное расширение, по сравнению с магическим, предметного поля познания: от непосредственно чувственно воспринимаемого ближайшего окружения до мира в целом, реальные границы которого, правда, в мифе никак не улавливались. Этот тип познания связан также с резко ускоряющимся процессом накопления наглядно-чувственного материала: чем больше такого материала, тем прочнее сам миф, его "объясняющий" Но это же вело и к изменению самого мифа. На смену раннему мифу приходит развитая форма мифологии, наполняющаяся все новым и новым словесно-логическими, то есть уже и внешне рациональными, элементами. Развивалась способность к обобщению чувственных данных, подготавливалась почва для формирования ненаглядных форм отражения мира – понятийных. Мифологическое сознание еще не проводит четкой границы "между реальным и нереальным, объективным и субъективным, подлинным и мнимым" (27, с.89), но в его рамках уже намечаются границы подобного рода. Это, например, границы между сущностью и явлением, хотя то и другое еще "одинаково мыслятся чувственно-материальными" (51, с.282). Но миф, оставаясь чувственным по форме, все больше и больше наполняется нечувственным содержанием. Это происходит благодаря ускоренному развитию языковой способности. Мы не можем согласиться с А.Н.Чанышевым в том, что, по его мнению, "можно говорить лишь об элементах познания в мифе, о крупицах знания в нем. Знание же как таковое зарождается вне мифа, хотя и в тесной связи с ним. Как и мышление, оно зарождается в сфере … практики, при решении реальных задач" (91, с.48). Такой процесс не может проходить в некотором чистом виде, или же нужно принять некий принцип своеобразного преформизма в отношении всех последующих форм и типов познания, включая научные. В мифологическом сознании и познании все слито со всем. В них, в целом, присутствует некий "зародышевый листок" всех будущих органов развитого познания. Конечно, возможности мифа не следует преувеличивать. Кардинальная ограниченность мифа присутствует уже в самой мифологической "объяснительной" модели, каковой являются разного рода генеалогии, задающие структурные элементы мифа – 29 "мифемы" (4, с.162). Мифологическое сознание и познание все вопросы "решают" с помощью одного и того же набора семантических оппозиций, т.е. экстенсивно, порождая все большее и большее количество мифем. Систематизация в мифе опирается на специфически чувственные абстракции, например, в виде простейших чувственно различимых противоположностей: верх – низ, свет – тьма, сухое – влажное и т.п. Эти же элементы противопоставляются друг другу как ценное и неценное, сакральное и обычное, или низменное. Абстрактные признаки в этих оппозициях выступают содержанием неких протокатегориальных элементов человеческого мышления. Развитой миф – это уже определенное "предчувствие", непосредственная предтеча пусть и ненаучного, но уже теоретического качества – натурфилософского. Содержание мифов составляло древнюю мудрость, за которой ходили, ездили, плавали первые древнегреческие ученые-натурфилософы. Но взяв из мифологии предметное знание (математическое, астрономическое, медицинское, др.), древние греки сосредоточили свое внимание на именно "теоретическом" аспекте мифа, на заключенных в мифах идеализациях. Что касается конкретного знания, то оно, действительно, только в научных типах познания обретает достоинство, соизмеримое с идеями натурфилософии. Натурфилософский тип познания. Натурфилософия первоначально возникает как на Древнем Западе, так и на Древнем Востоке. Причем, в ряде отношений последний даже опережал, прежде всего по времени, Запад в становлении натурфилософского сознания и познания. Но все же наивысшего развития натурфилософия получает на Западе, начиная с античной Греции классического периода. Именно этот тип познания, кстати, должен был непосредственно предшествовать научным типам. Но история рассудила иначе. Древние греки впервые, как утверждает В.Виндельбанд, обнаружили ту "чистую жажду знания", которая привела затем к формированию науки (см. 54, с.71). М.Вебер считал, что "во всем значении понятие было открыто Сократом" (см. 55, с.348). Эта первая форма суверенной словеснологической рациональности составляет главный существенный признак натурфилософского типа познания. Но, как всякая впервые появляющаяся форма, натурфилософия абсолютизировала этот свой момент. В самом широком смысле натурфилософия, "натурфилософский стиль мышления" есть не что иное, как абсолютизирующее само себя понятие. Натурфилософия не желает видеть своего родства с порождающей ее эмпирической основой, в лице повседневного, нередко, действительно, грубого, даже низменного существования. Как же иначе должен вести себя "божественное" понятие – Логос! Кстати, самым заметным всплеском натурфилософии, этого "самомнения" понятия в Новое время была, несомненно, гегелевская система абсолютного духа, творящего на основе 30 абсолютного же понятия. Но натурфилософский тип познания дает немало превосходных теоретических достижений. Что касается эмпирического знания, то оно на правах неявных, скрытых обобщений, присутствует всегда и во всех натурфилософских системах. Гегель применял эмпирический материал открыто и вполне осознанно, считая, что иначе и быть не может. Натурфилософия, как первый понятийный тип познания, закрепляется не сразу. А.Н.Чанышев привлекает внимание к упоминанию еще Аристотелем тех, кто "не говорит обо всем в форме мифа", а "вперемежку" – то мифологически, то философски (см. 91, с.13). Возникшая впервые натурфилософия носит некий одноуровневый характер. Она противостоит всей сложившейся к тому времени эмпирии. Более частные, по сравнению с ее высшими обобщениями, а они действительно тогда уже были в немалом количестве, например, в виде учения о числах, евклидовой геометрии, архимедовой механики и т.п., виделись натурфилософии либо как нечто малозначительное, как результат "мнения", либо некритически присоединялись к "божественным" идеям, выносились на уровень предельных– категориальных – обобщений. Но это был "новый систематизированный тип мышления", главной структурной единицей которого стало понятие (39, с.43). Если что-либо отсутствовало, то оно выводилось, или вводилось, спекулятивным путем. Субъектами натурфилософского типа познания были ученыенатурфилософы, которые пользовались в Древней Греции большим авторитетом. Так, Фалес включался во все известные версии списка "семи мудрецов". Если Древний Вавилон, согласно С.Тулмину, обеспечил "нишу для больших достижений в области астрономии" (74, с.217), то Древняя Греция обеспечила подобную "нишу" для любых возможных на том этапе видов понятийного сознания и познания. С греков, в частности, начинается институт индивидуального авторства вы отношении идей, принципов, теоретических положений, поэм, диалогов, трактатов. Правда, "наукой" у греков занимались те, кто, по словам Аристотеля, имел досуг. Здесь появляется первый исторический тип профессионального ученого – "человека, посвятившего себя той или иной науке, по крайней мере двумтрем близким. Такой ученый даже получал иногда государственное вознаграждение" (58, с.82). Последнее, правда, имело место уже в эллинистическую эпоху. Но вот Аристотель "возможно был первым профессиональным философом" (там же, с.128). Поначалу предметная область как таковая в натурфилософии Древней Греции была незначительной. Однако, само новое качество познания у греков, его понятийно-категориальный характер, открывали совершенно новые горизонты, прежде всего, в развитии теоретического уровня познавательной способности человека. Поэтому оправданно видеть, например, в платоновской онтологии идей "некий прообраз 31 теоретизированного мира" (27, с.96). Аристотель начинает исследовать в качестве особого предмета само мышление, его логический строй. Именно в натурфилософском типе познания впервые в истории отчетливо проявляется метапознавательный уровень как самостоятельная сфера единого познания. Те же категории Аристотеля – это, по сути, предмет особого теоретического анализа, они играют "роль своеобразных методологических средств" при этом (93, с.144-145). Древнегреческие ученые-натурфилософы впервые в истории высказывают отчетливые идеи о существовании общих законов, вводят идеализации, т.е. "умопостигаемое и безвидное" (Платон). Платон же, по словам А.Н.Чанышева, был первым, кто "установил, что научное знание недостижимо без идеализации предмета знания" (90, с.28). Несмотря на большие достижения, "наука" древних греков, по нашему убеждению, не может рассматриваться в качестве полноценной, действительной науки. В лучшем случае она может быть охарактеризована в качестве непосредственно предшествующей науке формы познания. В ней господствует умозрительный подход, явно недооценивается эмпирия, умозрение считалось основным, истинным способом получения истинного же знания о мире. Древнегреческие мыслители "могли предаваться лишь размышлениям и созерцанию, довольствуясь информацией, полученной непосредственно из окружающего мира и полагаясь только на подаренные человеку пять органов чувств. Но и этого оказалось достаточно для постановки таких проблемных вопросов, над решением которых наука бьется и по сей день" (68, с.78). Греческая "наука" не знала настоящего эксперимента, и даже наблюдения в его полном виде. В ней господствует описательный материал, далекий от стандартов даже ранней науки, и который нельзя считать научными фактами в полном смысле слова. Натурфилософский тип познания проходит ряд внутренних ступеней развития. Та же "эллинистическая наука была подготовлена и в теоретическом и в специальном аспектах развитием древнегреческого интеллекта" (90, с.28). Этапность просматривается на примере правил оценки греками истинных и ложных утверждений: "У античных философов досократовского периода они еще эпизодичны, но уже у Платона и особенно Аристотеля обретают форму стройного учения" (63, с.59). Велики достижения греков в сфере метапознания. Тот же Аристотель, по словам Гегеля, "является как бы естествоиспытателем … духовных форм мышления … его логика … представляет собой осознание абстрактной деятельности чистого рассудка" (15, с.285). Но в этой логике очевидна неразвитость различения предметного, метапредметного и метапознавательного аспектов. Для Аристотеля законы логики – это и законы самих вещей. 32 Познание в Новое время многое заимствует у древнегреческой натурфилософии, хотя и начинает с ее отрицания. Схоластический тип познания. Начиная с эпохи эллинизма, древнегреческая философская традиция активно соединяется с элементами религиозного мировоззрения, особенно при участии неоплатонизма. Позднее древнегреческая "наука" и философия были возрождены и развиты в ряде отношений средневековыми арабскими учеными и философами. Однако, по своему высшей формой развития познания в средние века следует считать схоластику, "схоластическую науку". Именно в результате непосредственного преодоления схоластического мудрствования формируется следующий тип познания – ранняя наука, все представители которой вышли из теологических учебных центров. Как отмечает Б.Рассел, "от античности до Возрождения и появления современной науки на основе обращения к идеям древнего мира должно было пройти около 12 столетий. Бесполезно спрашивать, почему был возможен такой перерыв в умственном развитии человечества. Он имел место, и не стоит искать простых ответов" (65, с.189). Однако, и в средние века происходили интересные процессы, связанные с судьбами познания. Имел место специфический синтез духовного качества. Гегель, в частности, утверждал, что христианская религия "соответствует всякой ступени образования и в то же время удовлетворяет высшим требованиям" (16, с.350). Схоластика была попыткой объединить все духовнопознавательные традиции вокруг единого центра – христианского бога. В этом божественно-предметном единстве, основанном на законах формальной логики, были заключены и историческая сила, и историческая слабость. Слабость схоластики заключалась в том, что, "отказавшись от более поздних шагов, следует отказаться и от некоторых более ранних" (66, с.134-135). Как всякая религия, христианство ограничивает, особенно в начале своего становления и укрепления, многие творческие стороны человеческой натуры. Но в отличие от древних религий, христианство постепенно находит в себе возможность преодолеть "характер грубого материализма", свойственный первым. В рамках христианства начинает ускоренно формироваться и развиваться личностное качество человека. Такое качество, на основе которого наряду с "наукой" священной, божественной, начинает развиваться наука о мире как таковом. Конечно, исходным пунктом при этом оставалась церковная догма. Юриспруденция, естествознание, философия – "все содержание этих наук приводилось в соответствие с учением церкви" (96, с.495). Но для того, чтобы начала развиваться действительная наука, должно было коренным образом измениться отношении к эмпирии, опытному уровню формирования знания. Должен был быть преодолен своеобразный "снобизм" древнегреческой натурфилософии в отношении эмпирии. Что и 33 происходит во многом благодаря распространению христианской традиции на все стороны жизни людей, как связанные так или иначе с высшим – божественным – началом, высшими ценностями. После "школы жизни" средневековья в с е становится достойным человеческого интереса. Христианство кладет "конец мирской мудрости античных философов" (60, с.399), но оно же "разрушает сложившийся в античную эпоху культ теоретического созерцания действительности" (там же, с.6162). Разрушая культ созерцательности, средневековье формирует новые моменты, в частности, возрождает на основе аристотелевской "системы элементов" практику магического познания в лице упоминавшейся выше алхимии. Полного разрыва с античной натурфилософией, кстати, в средние века не было. Более того, христианство объективно выступило в качестве своеобразного практического приложения античных учений, греческой философии, прежде всего. Аристотель стал фактическим и непререкаемым авторитетом по большинству вопросов, связанных с пониманием природы в конце средних веков. Дело доходило, например, до отказа аристотелианцев смотреть в телескоп, так как они считали, вслед за Аристотелем, что "луны Юпитера являются иллюзией" (66, с.145). Но постепенно, однако, начинает формироваться новое качество субъектов познания, ученых нового типа. Это видно, в частности, из следующего признания И.Кеплера: "Некоторые люди имеют обыкновение излагать свою теорию с самым мрачным видом, от чего их утверждения приобретают особый вес, но сами того не желая, они довольно часто выглядят смешными. Я же по натуре создан для того, чтобы облегчать тяжкий труд научной работы, излагая его в непринужденной выразительной манере" (33, с.34-35). Но это высказывание Кеплера относится уже к эпохе заката средневековой схоластики и начала становления ранненаучного типа познания. Действительно, в средние века меняется качество субъектов познания и сам характер их подготовки. Если античность знала всего лишь несколько центров, так сказать, "высшего" образования и исследований, то в средние века возникают десятки таких центров – сначала в монастырях, а затем в виде университетов и академий. Новое качество, несмотря на догматические религиозные рамки, приобретает предметность познания. Наряду с немалым числом абсурдных по современным меркам тем, начинают обсуждаться практически любые вопросы, касающиеся природы, космоса, общества, человека и его познания. Схоластические "суммы" (трактаты) включали в себя много такого, что лишь по недосмотру не объявлялось ересью. Тот же Ф.Аквинский в довольно нетрадиционной форме стал излагать свои представления о связи причин и следствий, о сущности, порядке и движении, др. Постепенно расширяется круг систематически применяемых средств исследований. У схоластов мы 34 находим применение диаграмм и буквенных обозначений. Н.Кузанский вводит представление о противоборстве частей внутри целого. Укрепляется аристотелевский принцип: целое больше суммы своих частей. Теоретичность схоластического "знания", хотя и облачена в теологическую форму, превосходит теоретичность античной натурфилософии. Прежде всего, за счет появления в ней нескольких новых уровней. Форма написания схоластических трактатов и сегодня может считаться примером правильного оформления научных диссертаций. Но средневековье – это, прежде всего, господство религиозного мировоззрения, сутью которого оставались мифы. Философия низведена до положения "служанки богословия", теряет во многом свое интеллектуальное качество, превращаясь в некое интеллектуализированное религиозное чувство. Сама христианская теология является не только примером средневековой "теории", но и "организованным невежеством, которое придавало аромат святости заблуждениям, невозможным в просвещенный век" (66, с.149). Именно поэтому к средним векам уже можно применять понятия, типа "псевдонаука", "псевдофилософия", или, по крайней мере, понятия "паранаука", "парафилософия", хотя о "лженауке" говорить здесь еще рано. Лженаучное качество может быть четко зафиксировано только на фоне уже развившейся науки, то есть является "достижением" более позднего времени. В самой схоластике, как и в магии, мифологии, натурфилософии, выделяются различные периоды: ранняя схоластика, классическая схоластика, поздняя схоластика, а также досхоластический период – патристика. Некоторые исследователи говорят о так называемой "второй" схоластике. Сохраняется схоластическая традиция и в настоящее время. Интересна судьба конкретных знаний на каждом из названных этапов. Там, где христианская традиция нуждалась в них, эти знания сохранялись и использовались, в какой-то мере даже процветали. Например, аристотелевская логика стала важнейшим инструментом схоластической учености, что ей до сих пор нередко ставится в укор, но за что она, конечно же, не несет никакой ответственности. В качестве основного метапознавательного принципа, если так можно сказать, в схоластическом типе познания выступал принцип верховенства христианского бога, к которому с некоторых пор стал тесно примыкать принцип двойственной истины - божественной и земной, природной, человеческой, которую человек не только может, но в значительной мере даже обязывался постигать. Внутри этого типа познания обнаруживается немало элементов и даже подсистем будущих научных типов познания, обнаруживается тенденция к формированию установки на новизну результатов осмысления вещей и явлений. И.Кеплер призывал даже к созданию своеобразного щита "против ворчливых 35 критиков всего нового" (33, с.39). Широко применялся критерий недопущения формально-логических противоречий, поскольку они разрушают "доктрину божественного всезнания" (72, с.39). Действовала установка на известную критичность: согласно П.Абеляру, "в любом философском обсуждении авторитет ставится на последнее место или совсем не принимается во внимание" (см. 54, с.614). Ф.Аквинский формулирует требование доказательности: "бытие божие, коль скоро оно не является самоочевидным, должно быть нам доказано через свои доступные нашему познанию следствия" (см. там же, с.375). Как и предшествующие типы познания, схоластика преодолевается под воздействием внутренних противоречий. А также под влиянием формирующегося нового качества общества, культуры в целом. Переход к научной фазе развития познания носил вполне определенный революционный характер. В эпоху Возрождения, предшествующую наиболее радикальным изменениям в познании, происходило крушение натурфилософской картины природы, давала себя знать потребность в некоторой принципиально новой картине. Эту задачу стала выполнять наука. НАУЧНЫЕ ТИПЫ ПОЗНАНИЯ: РАННЕНАУЧНЫЙ, КЛАССИЧЕСКИЙ НАУЧНЫЙ, СОВРЕМЕННЫЙ НАУЧНЫЙ, БУДУЩИЙ СИНТЕТИЧЕСКИЙ НАУЧНЫЙ За донаучными типами познания – магическим, мифологическим, натурфилософским и схоластическим – следуют научные типы, которые характеризуются наличием развитых уровней, эмпирического и теоретического, при обязательной ориентации на опыт, наблюдение и эксперимент как на единственно надежную основу получения исходной информации об объекте познания. Каждому научному типу познания свойственно достаточно развитое качество самосознания (метапознания). Это -–"специфический признак науки, отличающий ее как тип сознания, например, от обыденного или мифологического сознания" (93, с.26). Друг от друга научные типы познания отличаются степенью развитости эмпирического и теоретического уровней, с одной стороны, и степенью развитости предметного, метапредметного и метапознавательного уровней – с другой. 36 Несходство науки и донаучных типов познания заключается не только в том, что она выходит за границы чувственных восприятий и обыденного опыта, воспроизводит объект на уровне его сущности. Это несходство заключается также в том, какими средствами это делается. Как отмечает Б.Рассел, именно опыт показывает, "как опасно начинать с общих принципов" (66, с.135); "наука начинает не с грандиозных допущений, а с конкретных фактов" (там же). Однако, это не может произойти без соответствующего понимания средств и методов науки, без развитого метапознавательного уровня, метапознавательной надстройки. Сама ценность фактуального, опытно-экспериментального подхода должна быть как-то кем-то открыта и продемонстрирована перед всеми, кто стремится заниматься познанием как своим профессиональным делом. Это осуществил Ф.Бэкон, с работ которого можно датировать начало этапа научного познания, в частности, его первого типа – ранней науки. Под возникновением науки, научных типов познания мы имеем в виду появление не отдельных элементов, сопоставимых с научными, а качество науки как целостного, системного образования, отличного от предыдущих донаучных типов познания. Как особое познавательное качество, наука возникает именно на рубеже позднего средневековья, эпохи Возрождения и Нового времени. Что касается "греческой науки", а также "вавилонской", "египетской", "китайской", "индийской", "арабской" и т.п., то это еще не была наука в своем целостном системном типологическом качестве. Конечно, наука "вырастает" из ненауки. Т.Кун отмечает, что если биологические парадигмы о наследственности появились буквально в самое последнее время, то первые математические и астрономические парадигмы относятся к "предыстории" соответствующих наук (40, с.33).Он также особо выделяет, как, впрочем, и некоторые другие исследователи, достижения древнегреческой "науки", говоря, что "только цивилизация, которая берет свое начало в культуре древних эллинов, обладает наукой, действительно вышедшей из зачаточного состояния" (там же, с.211). Основной же объем научного знания, которым располагает современное человечество, является результатом работы европейских ученых, включая так называемый Новый Свет, за последние четыре столетия. Ранненаучный тип познания. В этом типе познания, с одной стороны, еще видны многочисленные родимые пятна предшествующих ему натурфилософского и схоластического типов, а с другой – в нем обнаруживается принципиально новое познавательное качество, которое резко отличает раннюю науку от предшественников. О необходимости выделения этого типа познания, как первого среди научных, говорит многое. Это касается, прежде всего, самих границ данного типа познания, которые, чаще всего, проводятся на рубеже ХУ1-ХУП столетий со стороны начала. Наука, как компонент общественной жизни, "после совсем 37 недолгого существования у греков и арабов, возродилась лишь в ХУ1 веке", - считает Б.Рассел (66, с.132). С ХУ1-го же века предлагает вести отсчет "систематической экспериментальной науке" Ф.Энгельс (95, с.501). Согласно С.Н.Смирнову, ХУП столетие было временем второй так называемой "теоретически-интенсивной революции", "в результате которой на смену древнегреческому стилю мышления пришел макромеханицистский в своей основе стиль мышления новой науки" (71, с.353). По словам Е.П.Никитина, в ХУП веке, в его 30-е годы, "буквально в течение нескольких лет появились работы, которым суждено было стать истоками важнейших отраслей как "эмпирической", так и "чистой" науки" (58, с.20). А.И.Ракитов прямо говорит о том, что в эпоху возникновения буржуазного общества "появилась ранняя форма современной науки с присущим ей духом критичности и стремлением к объективной истине" (63, с.143). Этот тип – уже научного – познания отличается наличием уровня собственно эмпирического знания, "причем активно и методически формируемого" (58, с.14). Он очень быстро достигает таких успехов, что теперь уже теология вынуждена приспосабливаться, подстраиваться к нему. В предметной области масштабы ранней науки явно превосходят древнегреческую "науку". Это уже не космос греков, а Вселенная Д.Бруно, сопоставимая с современными представлениями о мире. Даже в математике, этой долгожительнице сферы познания, происходят радикальные качественные изменения: на смену числу и фигуре, как основным объектам математического исследования, приходят отношения и зависимости между ними, т.е. функции, или процессы. Субъектами познания в ранненаучном типе поначалу были люди, просто влюбленные, как и греки, в свои исследования. И.Кеплер говорит о себе: "Математику любил превыше других ученых занятий" (33, с.170). Это были разносторонне подготовленные и в то же время целеустремленные исследователи. В Галилее, например, удачно сочетались навыки экспериментатора и инженера и умение выразить результаты исследований в математической форме. В год смерти Галилея родился И.Ньютон, родоначальник следующего типа научного познания – классической науки. Можно отметить, что ученым этого периода была свойственна большая цельность, нежели исследователям в современной науке. Они выступали как мыслители, умели, как подчеркивает Д.А.Гранин, "соблюдать гармонию между своей наукой и общей культурой" (18, с.262). Однако, это их качество не следует преувеличивать. В то время добиться, по крайней мере, видимой гармонии было гораздо проще, чем теперь, например. с помощью средств все той же натурфилософии, что нынче просто невозможно в науке. Ранняя наука характеризуется новым качеством своего основного средства и результата – знания. Основным видом знания объявляется, и на 38 деле становится, знание опытное, знание фактов. Такой акцент, в условиях неразвитости последовательно теоретического знания, нес в себе как плюсы, так и минусы. Плюсов, в целом, оказалось больше. С одной стороны, создавался реальный эмпирический базис для нормального развития теории, теперь уже научной, как последовательного обобщения систематически собираемых фактов, с другой – ученые той поры вынуждены были прибегать к испытанным средствам натурфилософского умозрения. Знаменитое положение Ньютона "Гипотез не измышляю" не должно вводить никого в заблуждение. Движение вперед заключалось в том, что подобные положения, действительно, все больше и больше трактовались именно как гипотетические. И именно Ньютон создает первую теорию в современном смысле слова. То есть гипотетическую по своей природе конструкцию, которая, однако, в силу своих натурфилософских родимых пятен, так долго не только способствовала развитию науки, но и мешала ему. В ранней, а во многом и в следующей за ней классической, науке господствует существенно ограниченный аналитический подход, который давал, поэтому, и ограниченное во многом знание, хотя и некоторого нового – научного – качества. Не случайно, что это знание – естественнонаучное, по преимуществу, - вызвало весьма критическое отношение со стороны Гегеля. Это была пора начала становления аналитического подхода в науке, основные достижения которого были еще впереди. Знания, инструментарий ранней науки были еще весьма несовершенными. Так, водный термометр, созданный Галилеем в 1607 году, содержал всего лишь пять делений: очень холодно, холодно, умеренно, тепло и очень тепло (см. 56, с.178). Но это, с другой стороны, уже сопоставимо, например, с уровнем измерений в современном социологическом анкетировании, что считается достаточно добротным средством современных исследований общества. Огромное влияние на становление и развитие ранненаучного и следующего – классической науки – оказала новая по тем временам промышленная практика. Без подобного влияния не было бы и современного эксперимента, который теперь сам меняет промышленную практику, и не только ее. Накопление эмпирического материала, принявшее характер систематического процесса, с неизбежностью вело к формированию все новых и новых, пока еще первичных, эмпирических же обобщений – этих элементов будущих теорий: без Кеплера не было бы Ньютона. Галилей был первым, кто "отвергая попытки схоластов найти истину путем сопоставления текстов известных авторитетов, разработал и применил … метод рациональной обработки опытных данных" (36, с.89). Представление о степени развитости метода ранней науки, о ее метапознавательной надстройке, можно получить, знакомясь с подходами 39 Ф.Бэкона и Р.Декарта. У Ф.Бэкона мы обнаруживаем попытку построения системы категорий, "воплощающих в себе одновременно логикогносеологический и предметный, "вещный" аспекты" (34, с.31). Думается, что можно говорить не просто о декартовской, как это чаще всего делается, но о бэконовско-декартовской метапознавательной парадигме ранненаучного типа познания, которая затем, с теми или иными изменениями, продолжает функционировать во всех последующих типах научного познания. Подходы Бэкона и Декарта, несмотря на их кажущуюся внешнюю несовместимость, находятся, скорее, в отношении дополнительности друг к другу, чем в отношении непримиримого противоречия. Так, Ф.Бэкону принадлежат следующие положения: - "То, что достойно бытия, достойно и для знания, которое есть изображение бытия". - Старые науки "не открывают и не указывают новых дел". - Из "безрассудного смешения божественного и человеческого выводится не только фантастическая философия, но и еретическая религия". - "Логика, которой теперь пользуются … более вредна, чем полезна". - Следует возлагать надежду на "союз опыта и рассудка". - "Всего вернее истолкование природы достигается посредством наблюдений и соответствующих, целенаправленно поставленных опытов. Здесь чувство судит только об опыте, опыт же – о природе и о самой вещи". - "Умственные орудия дают разуму указания и предостерегают его". - Восходить нужно "по непрерывным, а не прерывающимся ступеням от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним ... наконец, к самым общим". - "Не следует допускать, чтобы разум перескакивал" к самым общим аксиомам. - "Лучше считать, что мы не знаем вполне, и все же ничего не знать". - Закон "служит основанием как знанию, так и деятельности". - Различные науки сходны "с ветвями дерева, вырастающими из одного ствола". - Демонстрация единства природы "является задачей первой философии". И п. А вот ряд положений Р.Декарта: - Нельзя "лучше доказать ложность аристотелевых принципов, чем отметив, что в течение многих веков, когда им следовали, не было возможности продвинуться в познании вещей". 40 - Хотя вначале науки "грубы и несовершенны, однако, благодаря тому, что содержат в себе нечто истинное, удостоверяемое результатами опыта, они постепенно совершенствуются". - Мы вольны предполагать любые способы движения, "лишь бы все вытекающее из них вполне согласовывалось с опытом". - Основными ступенями "новой мудрости" являются: ясные идеи, опыт, общение и чтение книг. И т.п. (Все приведенные выше положения Ф.Бэкона и Р.Декарта взяты из (54 и 55)). Формулировки Ф.Бэкона и Р.Декарта кажутся нам сегодня простыми и очевидными. Но исторически это были первые попытки систематической разработки методологических оснований именно научного познания. Это тем более важно отметить, что сами Бэкон и Декарт прошли мимо многих современных им явлений научного познания. Так, Ф.Бэкон не сумел оценить Кеплера, а Р.Декарт – Галилея, упрекая даже последнего в том, что "не исследуя первых причин природы, он искал только объяснений некоторых отдельных явлений и тем самым строил без оснований" (см. 58, с.40). По словам Б.Рассела, "Бэкон пропустил практически все важнейшие достижения своего времени. Ему не было известно о работе Кеплера; хотя Бэкон был пациентом Гарвея, он ничего не знал об исследованиях доктора по циркуляции крови" (65, с.295). Само учение Ф.Бэкона о методе, по мнению Г.Г.Кириленко, "выступает своеобразным аналогом натурфилософской системы" (34, с.29). Это и не удивительно, ибо в области гносеологии ближайшим подходящим средством для Бэкона оказалось все то же натурфилософское умозрение, примененное к самому познанию. Но его страстный призыв к ориентации на опыт имел более важные значение и последствия, чем все его недостатки, по меркам сегодняшнего дня. В то время только начинался систематический методологизм, как специфическая форма самосознания науки, причем, "выработанная в новое время схема анализа познания в наиболее развитой форме была воспроизведена в начале ХХ века в "Логико-философском трактате Л.Витгенштейна" (93, с.90). Классический научный тип познания имел место с конца ХУП начала ХУШ веков до, примерно, середины – последней трети Х1Х века. Сам термин "классическая наука" является определенной данью уважения тому периоду развития науки, когда она, наконец-то встав на собственные ноги, начинает бесперебойно функционировать, принося все новые и новые результаты. С этого времени наука развивается как "непрерывная дисциплинарная и вместе с тем профессиональная традиция критически регулируемых размышлений о природе" (74, с.221). Появляется первая научная теория – ньтоновская, которая, несмотря на свою молодость и единственность, сумела вытеснить уже устаревший картезианский взгляд на мир. Резко возрастает мировоззренческое влияние науки на человека. 41 Метапознавательный уровень классической науки в целом остается в ведении философии, причем, нередко на основе все того же натурфилософского умозрения, ярчайшим примером чего выступает система Гегеля. Но это был, фактически, заключительный всплеск, причем такого масштаба и качества, что послужил непосредственным источником последовательно ориентированной на науку философии и теории познания – философии и теории познания диалектического материализма, которая, в свою очередь, по нашему глубокому убеждению, и сегодня является наиболее сбалансированной философской основой наук, как о природе, так и об обществе и человеке, причем, способной к собственному дальнейшему обновлению и развитию. Субъектами классической науки становятся свободные, самостоятельные личности, число которых постоянно возрастало. Это был период, как отмечает П.Л.Капица, "частной инициативы" в науке (30, с.398). Совершенствовалось качество подготовки новых исследователей. В России данный процесс был связан с именами Петра 1 и М.В.Ломоносова. В это время были созданы Российская Академия наук, Петербургский и Московский университеты. Самые значительные перемены, по сравнению с ранней наукой, происходят в отношении знания, которое начинает становиться последовательно теоретическим в современном смысле слова. Опытный подход превращается в экспериментальный, близкий по качеству к современному. Резко изменилось положение дедуктивного метода: теперь он стал применяться не к надуманным (натурфилософским) положениям предельной общности, а к достаточно обоснованным гипотетическим положениям различной степени общности. Сама гипотеза становится, по словам Ф.Энгельса, ведущей формой развития естествознания (95, с.555). Даже априорист И.Кант заявляет, что "никакое познание не предшествует во времени опыту, оно всегда начинается с опыта" (см. 88, с.164). "Критику чистого разума" Канта можно считать одной из важнейших попыток выразить на языке философии своего времени принципиально новые идеи о соотношении эмпирического и теоретического уровней познания, теоретических знаний более низких уровней и теоретического знания более высоких, вплоть до философского. Уровней. Кант вплотную подошел к пониманию принципиального различия теоретико-предметного и теоретико-метапознавательного компонентов познания. 42 Классический научный тип познания связан с последовательной дифференциацией наук, отдельных дисциплин, количественно и качественно превосходя бэконовские предвосхищения. Так, А.М.Ампер в своей работе "Очерки по философии науки" перечисляет десятки наук, предсказывая новый, и в частности, "кибернетику", как науку о способах управления обществом, присваивая ей 83-й (!) номер в своем списке. Классическая наука стала в гораздо большей степени, нежели ранняя наука, испытывать нужду в разработке своих методологических проблем, хотя до исследования других сторон науки, зачастую, дело так и не доходило. Метапознавательная проблематика сводилась преимущественно к теоретико-познавательной, что не могло удовлетворить представителей конкретных наук. Как пишет Г.Г.Кириленко: "Развитие экспериментального естествознания вело к постоянным столкновениям натурфилософских идей и реальных процессов дифференциации философских знаний" (34, с.44). Собственно, реакцией на такое положение дел и было возникновение, с одной стороны, философии диалектического материализма, с другой - позитивизма. Переходной фигурой в сфере метапознавательной надстройки классического научного типа познания при смене ранней науки был Лейбниц. "Из реформаторов картезианства наиболее яркой фигурой … явился Лейбниц", - пишет Е.П.Никитин (58, с.43). Именно Лейбниц, сформулировав закон достаточного основания, связав его с опытом, наметил пути формирования теоретического уровня конкретных наук. Он настаивал на четком различении содержательного и формального аспектов рассуждений. Он развил, правда, несколько натурфилософскую, но весьма плодотворную по духу, как оказалось потом, идею некоего универсального формального исчисления применительно к процессам рассуждения. Однако, как и ранненаучный тип познания, классическая наука заключала в себе еще много неоправданных, по сегодняшним меркам, ограничений, как предметного, так и метапознавательного характера. А.Н.Чанышев отмечает слабую развитость истории науки во времена Гегеля (91, с.19). Классическая наука проходит ряд этапов своего развития: от этапа, когда "многие считали, что открытием законов механики закончено познание природы" (30, с.404), до этапа, когда прозвучали скандальные, но и пророческие слова о том, что "материя исчезла". В рамках классической науки постоянно появлялись и накапливались элементы нового качества на всех уровнях, включая становление основных родов предметного познания – естествознания и социально-гуманитарного познания в совокупности их основных внутренних составляющих: физика, химия, биология – для естествознания; социология, психология, общая экономическая теория – для социально-гуманитарного познания. В последней трети Х1Х века стало ясно, однако, что нужны некие иные принципы объяснения как принципы объяснения как предмета науки, так и 43 самого феномена науки. П.А.Флоренский писал: "в самой физике конца Х1Х века, несмотря на успехи, чувствовалось исчезновение руководящих начал и несоответствие системы физического знания сложившейся канонически и представлявшейся почти завершенным знанием, с физическим опытом" (78, с.127). Параллельно с этим появились новые признаки взаимоотношения между наукой и техникой. В течение Х1Х века "исследования стали, так сказать, индустриальными" (Рассел, цит. по 6. С.393). Результатом этого стала трансформация классической науки в новое качество – современный научный тип познания. Анализ современного научного типа познания представляет для нас наибольшие трудности, так как мы как бы находимся "внутри" него, что мешает видеть его "внешние" границы. Но именно об этом типе познания мы обладаем наибольшей информацией, в том числе из личного опыта. Именно средства, выработанные в рамках современного научного типа познания, использовались нами при анализе всех предшествующих ему типов. Теперь эти же средства нужно применить к самой современной науке. Сложность анализа современной науки возрастает еще и в связи с ее явно ускоренным развитием, по сравнению с предыдущими историческими типами познания. За немногим более, чем столетие, она успела вырасти из "малой науки" в "большую науку", причем, настолько "большую", что теперь диктует обществу, всем его сферам, что и как делать, обостряя тем самым до глобальных масштабов проблему дальнейшего развития научного познания и общества в целом. Современная наука стала важнейшей подсистемой общества, определяя напрямую многие его стороны. Темпы современной науки таковы, что каждое десятилетие знаменуется многими открытиями, каждое из которых в прошлом могло составить целую эпоху в развитии науки. Объем научных знаний в течение последних десятилетий ХХ века превзошел все, что было создано наукой за предыдущие столетия. От восьмидесяти до девяноста процентов ученых, которые когда-либо работали, живут в настоящее время. Количество научных публикаций и число реферативных журналов удваивается каждые десять, а теперь, возможно, и менее лет (см. 57, с.5). Наука стала обязательным элементом национальной политики современных государств. Но наука, какой мы ее наблюдаем на рубеже тысячелетий, появилась все же не сразу. Еще начало ХХ в. можно считать периодом некоторой неопределенности. Теория относительности, квантовая теория упрочилась только к концу второго десятилетия ХХ в. На развитие современной науки оказали влияние многие обстоятельства. А.Ф.Зотов выделяет среди них следующие пять: 1) начавшуюся в конце Х1Х в. грандиозную революцию в фундаменте научного знания: 2) индустриализацию науки; 3) рост расходов на науку и ресурсов, потребляемых ею на свои нужды; 4) гигантский рост производительных сил и возможностей, которыми 44 благодаря науке овладевает человечество; 5) параллельное развитие отечественного и зарубежного вариантов науки (см. 26, с.5-8). По словам В.С.Швырева, "специфической чертой современного этапа развития науки, понимаемого как определенная типологическая стадия ее истории, выступает проективно-конструктивный, программирующий характер научно-теоретического сознания по отношению к практической деятельности" (93, с.8). Современная наука оказывается все более "тонкой", ее воздействие на жизнь "становится более ей адекватным и виртуозным" (41, с.547). К.Ясперс обращает внимание на ускорение под влиянием современной науки процесса «разбожествления мира" (см. 55, с.547). Современная наука осуществляется большими коллективами исследователей и их помощников. Она характеризуется детальным разделением исследовательской деятельности, с одной стороны, и многоуровневой дифференциацией предметных областей – с другой. В то же время, можно констатировать отсутствие в современном обществе адекватного роли науки отношения к ней. Налицо явно невысокий уровень понимания природы и роли науки. Еще сравнительно недавно Н.Винер замечает: "Ни широкая публика, ни великие администраторы не понимают внутренних процессов науки … боятся ее" (13, с.347). Современная наука окончательно выявляет целостность объекта и предметов научных исследований. Выяснилось, что даже элементарные частицы, не говоря уже об атомах и выше, намного превосходят по своей сложности те объекты, которые изучала классическая наука. Многие объекты современной науки характеризуются принципиальной ненаблюдаемостью: химические элементы, частицы, кварки, генетический код, др. – "все это примеры реальности, которая вовсе не дана непосредственному созерцанию до науки и которая становится "наблюдаемой" для человека науки" (26, с.112). Наука становится все более парадоксальной. На вопрос о примерах парадоксальности науки ХХ века академик Ландау однажды ответил: частицы, которые находятся "ни в каком месте пространства" (63, с.123). Ничего странного в ненаблюдаемости многих сторон действительности нет. В известной степени, ненаблюдаемое улавливалось уже в магическом типе сознания и познания. Особенно активно в современном типе научного познания происходит осмысление социально-гуманитарных наук, в котором заключен особый человеческий смысл, отсутствующий в природе. Предметом, например, социологического исследования становится "действие, связанное с субъективно подразумеваемым смыслом" (14, с.52). Сложность человека, как объекта исследования, превосходит сложность любого природного образования. 45 Меняются представления о предмете таких наук, как логика и математика. Эти науки вводят особое представление своих объектов. Само понятие истины включается в предмет исследования логики. Как пишет Е.В.Смирнова, со ссылкой на Я.Лукасевича: "Логика изучает вполне объективные отношения (силлогистика, например, базируется на объективных отношениях … объемов понятий)" (72, с.48). Правда, сам Лукасевич говорил, что логика "имеет дело с мышлением не более, чем математика" (52, с.48). Современной науке присуща многоуровневость теоретического знания. Происходит резкое увеличение дистанции между "верхними" этажами и эмпирическим уровнем науки (см. 93, с.12). Формируются весьма своеобразные теоретические, идеализированные объекты науки. Эта система объектов современной науки сильно отличается, как от картины реальности, которую задает здравый смысл, так и от мира фантастических объектов религии. Могут возникать ситуации, когда "в теории существуют понятия о некоторых объектах, но самих объектов, точнее, соответствующих им объективных образов, еще нет, и никто не может точно сказать, как они "выглядят"" (4, с.123). Основными субъектами современного научного типа познания являются групповые, или коллективные субъекты. Качественно по-новому зазвучало понятие "научное сообщество", которое использовал еще И.Кеплер, говоря о сообществе философов и астрономов (33, с.38). Возникла необходимость изучать закономерности развития коллективной научной работы, о чем говорит П.Л.Капица (30, с.321). Будучи, по мнению Н.А.Бердяева, специфическим отчуждением (см. 54, с.321), познание, в лице современной науки, ставит перед личностью многие проблемы. Правда, И.Т.Фролов считает, что "наука из общественно отчужденной все больше становится "человечески измеримой"" (81, с.218). Само знание М.Фуко предлагает рассматривать, как отношение между людьми (см. 85). Возрастает роль ученых-организаторов, хорошо понимающих смысл и цели научной работы, умеющих правильно оценить ситуацию в научном познании, место тех или иных исследований в ней. Происходят качественные изменения в средствах современного научного типа познания, иной становятся и эмпирия, и теория. Наблюдение и эксперимент стали инструментами дальнейшей разработки уже имеющихся теорий. Теоретизация современной науки, по мнению В.В.Ильина, приняла характер "политеоретизации", предполагающей "плюралистическую, альтернативную основу" (27, с.126). Резко актуализируется вопрос об ускоренном развитии метапознавательной надстройки современного научного типа познания. Этого требует сам способ современного научного познания, до предела перенасыщенный метапредметными и метапознавательными элементами. 46 Новое качество обнаруживается в дифференциации современной науки. Усиливается специализация, с одной стороны, с другой – нарастает комплексность исследовательской проблематики, требующая объединения усилий представителей практически всех основных сфер современной науки. Г.Ф.Куцев пишет, что только "комплексность, как принцип организации исследований социально-экономических проблем региона", может привести к нужному результату (42, с.11). Только в рамках современного научного типа познания впервые обретает свое законное место метапознание – изучение всеми возможными средствами самого познания. Нужен профессиональный анализ современной науки со стороны специально и всесторонне подготовленных исследований. Логика типологического подхода к познанию ведет к необходимости говорить о некоем гипотетическом новом будущем синтетическом научном типе познания. На это настраивают, в частности, обнаруживаемые уже в современной науке тенденции. Как и все предыдущие, этот тип познания будет связан с качественными изменениями во всех трех основных родах познания – естествознании, социально-гуманитарном познании и метапознании. Уже сегодня становится совершенно очевидным, что нормально эти основные роды познания могут развиваться только в тесном системном взаимодействии друг с другом. Будущий синтетический тип научного познания видится именно как синтетическое качество, предвестником которого выступает современная компьютерная индустрия знания. Очень ощущается уже потребность в создании некоей суперсистемы теоретических знаний, объединяющей на единой основе все теоретические достижения конкретных наук. Формируется единый субъект научного познания в лице сообщества ученых, представляющих их все без исключения области современной науки. В будущем типе научного познания отдельные индивидуальные субъекты познания будут приобщаться к реализации общепознавательных задач через единые, хорошо осознаваемые познавательные интересы. В то же время подготовка всех категорий индивидуальных исследователей будет носить даже более опосредованный характер, чем сегодня. Все это потребует формирования особой универсальной познавательной культуры, учитывающей все особенности личностей и разнообразие действительности, в которой мы живем. МЕСТО И РОЛЬ ФИЛОСОФИИ 47 В ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПАХ ПОЗНАНИЯ Выражение «Философия – мать всех наук» не просто фраза. За ним стоит вполне оправданная аналогия, согласно которой без натурфилософской стадии познания не было бы последующей научной стадии. Без соответствующего уровня развития философии в рамках каждого научного типа познания развитие последних было бы заторможено, если вообще не остановлено. Философия своими прошлыми и современными достижениями вполне заслуживает быть поставленной и рассмотренной в одном ряду с основными историческими типами познания как совершенно особое, уникальное познавательное качество. При этом философия как бы выходит за рамки отдельно взятых типов познания, сопровождает их, начиная с натурфилософского. Философия и философы всегда привлекали к себе внимание общества. Это связано с особой природой философии, с особым местом философии и философов в обществе. При этом и философия, и философы всегда оценивались по-разному. Так, Н.А.Бердяев характеризует положение философа как «трагическое»: «Его никто не любит» (см. 54, с. 97). Р.Абель (R.Abel) говорит о «великом сообществе философии» (99, р. ХХ). Т.И. Ойзерман обращает внимание на сложность взаимоотношений между самими философами и философскими направлениями: «Все выдающиеся философские учения отрицают друг друга – это эмпирический факт, из которого исходит историко-философская наука» (60, с. 49). Вообще, необходимо переосмысление «всех традиционно фиксируемых признаков, сторон, функций философии. Переосмысление не по содержанию (хотя там, где это нужно, следует разбираться и с содержанием), а по тем системно-структурным характеристикам, которыми философия обладает», - писали мы в одной из работ (87, с. 92). Философия, как и любой объект исследования, также нуждается в построении соответствующих – метафилософских – теоретических моделей. Системная оценка философии требует учета специфики философского знания, деятельности философов как живого процесса. Необходим учет общественных условий, которые приводят к ее возникновению и к ее последующим качественным изменениям. Трудность понимания и изучения философии заключается еще и в том, что она, на первый взгляд, предстает как нечто неорганизованное, или плохо организованное, неопределенное, неуловимое. Не случайны характеристики философии, подобные следующей: занятие философией принимает вид чего-то «apriori не ограниченного ничем, а потому в известном смысле произвольного» (27, с. 9). На самом деле никакого 48 особого философского «произвола» не существует. У философии имеется свой особый предмет. Она есть концентрированное выражение рациональности человеческой деятельности, рациональности человека вообще. Это проявляется во всех ее категориях и принципах, делает ее универсальной. «Философия – это рационально-теоретическая форма мировоззрения, которая, выступая рефлексией предельных оснований всех видов человеческо-исторической практики, а) подытоживает … формирует миропонимание; б) … задает мироотношение» (Там же, с. 10). Философия – это «легизированная, теоретизированная, рационализированная форма мировоззрения» (93, с. 127). В.Виндельбанд отмечал, что «из истории нельзя … вывести какого-либо одного понятия философии» (см. 54, с. 75). Однако, какие-то определения философии, пусть и рабочие, всегда нужны. Они необходимы хотя бы для того, чтобы видеть связь философии с другими сферами деятельности человека. У философии всегда можно отыскать такие стороны, аспекты, моменты, которые позволяют, по крайней мере, обсуждать ее природу, а значит давать ее определения. М.Хайдеггер говорит о философии как об «абсолютной науке», которая представляет собой «нечто самостоятельное, последнее» (Там же, с. 117). А.В.Павлов характеризует философию как «способ и познания всеобщего, и его творчества из материала единичности» (61, с. 55). Для нас философия есть развертывающаяся во времени перспектива, проект рационального освоения различных сторон бытия человека с точки зрения его основных всеобщих моментов. Философия – это наука о наиболее общих условиях изучения, постижения, познания, изменения, преобразования окружающей человека действительности и самого человека. П.Л.Лавров еще до неопозитивистов характеризовал философию как «только деятельность, строящую науку, и без нее не существовало ни одной науки» (см. 54, с. 92). Имеет право на существование и идея философии как деятельности по рассмотрению «фундаментальных вопросов, которые требуют сначала, чтобы мы сделали отчетливым то, о чем мы спрашиваем» (99, р. ХХ111). Философия выступает слоем предельных обобщений каждого исторического типа познания, начиная с натурфилософского, в рамках которого она появляется и который она сама непосредственно конституирует. Своеобразный слой предельных обобщений (и только в этом смысле «философских») легко обнаружить в обыденном сознании и познании людей. Философия, собственно, и возникает как некая модификация «философии» обыденного сознания и познания, того, что очень верно именуют мудростью. Философия является универсально-упорядочивающей деятельностью. За каждым видом уже достигнутого порядка она стремится обнаружить еще более глубокий, более широкий порядок, который затем и 49 выражает в своих категориях и принципах, в том числе и новых. Философия, философский подход и появляются всегда там, где обнаруживаются те или иные границы, пределы действительности, ее познания. В этом состоит, можно сказать, собственная внутренняя мера философии. Объективно присущая философии, философскому подходу цель – это освоение обнаруживающихся новых границ человеческого бытия, их дальнейшее расширение в рациональной, понятийнокатегориальной форме. Кстати, особо чувствительна к этой стороне философии мистика, которая поэтому всегда старается «убежать» от философии и науки за те пределы, которые так или иначе уже рационально освоены. Мистика оказывается своеобразным индикатором в отношении границ рационально освоенных границ человеческого бытия. Но природа самой мистики может и должна быть выражена рационально, как бы ей самой это не нравилось. Философия есть рефлексия неизвестного на границах соответствующей исторической предметности человеческого бытия. Она формирует и укрепляет саму способность человека осваивать неизвестное. Если использовать терминологию Т.Куна (40). То можно охарактеризовать философию как традицию, постоянно (перманентно) находящуюся в фазе «экстраординарной науки», в фазе по природе своей всегда конфликтной, революционной, творческой. И если при этом удается выйти на категоризацию какой-либо новой стороны реальности (природной, социальной, личностной, познавательной), то это всегда является признаком ценной философии, какой бы она не представлялась в других своих отношениях. Действительно, «поучителен анализ пути развития самой философии, представляющий непрерывно развивающуюся систему предельных обобщений, отлитых в форму абстрактных категорий способов осмысления мира» (39, с. 222-223). Философия – это, прежде всего, умозрение, некая чистая синтетическая априорность, как сказал бы с надеждой И.Кант. Она связана со всеобщим, ее понятия имеют предельную – категориальную природу. Рефлексия философии – это рефлексия «предельных пределов», сама рациональность на уровне всеобщего. Философия не ставит опытов, в общепринятом значении этого слова, не проводит экспериментов, как это делают конкретные науки. Она оперирует ею же созданными всеобщими концептуальными моделями. Категории философии находятся в постоянном движении, смысл которого – интерпретация любых видов опыта человека, любого содержания сознания и познания. У философии нет, и не может быть специального языка, как у многих конкретных наук. Но философия характеризуется особым способом мышления, рассуждения, нацеленным всегда на выявление внутренней всеобщности мира, человеческого бытия. При этом она вводит новые абстракции, прибегает к символу, даже мифу, особенно поначалу (Платон). Но это не следует 50 смешивать с некими авангардистскими ухищрениями. Просто философия ищет подходящие средства для выражения новых, только что обнаруженных смыслов, моментов всеобщего. Многие философы нередко останавливаются на стадии первичного выражения подобных моментов, как бы «зацикливаются», что делает их достижения очевидно незавершенными, постановочными, только намечающими контуры осмысления чего-либо нового. Как всякая познавательная традиция, философия начинает с индуктивных обобщений тех видов опыта, которые уже имеются у людей, ярким примером чего можно считать Сократа в диалогах Платона. Но эта фаза зачастую скрыта, порой просто не осознается самими философами. Далее она переходит к дедуктивной разработке своих – категориальных – обобщений. Это-то и оказывается преобладающим содержанием, по крайней мере, философских текстов (трактатов, монографий и т.п.). Философия использует свои обобщения для анализа того опыта, с которого она начала, а также для осмысления новых видов опыта, тех, которые ранее ею не принимались в расчет. Поэтому философия и становится таким достижением человеческой культуры, которое закладывает сами основы последней. Предтечей философии, как известно, является мифология, чувственная по форме, но нечувственная, «сверхчувственная», по содержанию. В схоластике философская интенция, насколько она вообще сохраняется, нацелена на освоение неких границ рациональности, появляющихся в особом всеобщем предмете, сконструированном человеком, - Боге. В ранней науке философская рефлексия более всего занята поиском всеобщих методологических оснований формирующейся науки. В классическом типе научного познания философия более всего обращена к самой себе, своим собственным основаниям. Особое положение философия занимает в рамках и по отношению к современному научному типу познания. Сегодня философия занята активной разработкой одновременно всех возможных и даже невозможных видов предметности как одинаково важных, значимых для современного человека. Эта тенденция, думается, сохранится и в отношении будущего синтетического типа научного познания. Присутствует философская рефлексия и практически во всех сохраняющихся сегодня традиционных типах сознания и познания, то поднимаясь над ними, то «опускаясь» до них. Все стороны жизни человека объективно предполагают свое категориальное выражение. Это тоже путь философии. Возникающая научная (конкретнонаучная) рефлексия вклинивается между практическим сознанием и познанием человека и первыми философскими (натурфилософскими по преимуществу) обобщениями. Но философия от этого не исчезает: должна «исчезнуть» некоторая ее прежняя форма. В связи с научными типами познания возникают новые формы философской рефлексии, как средство, 51 основа связанных теперь уже с действительной наукой рубежей рациональности. Философия есть особая форма теоретизации всех других способов духовного освоения действительности. «Эмпирический базис философии – специфические отражения различных типов сознания» (5, с. 12). Так возникает целый ряд последовательность исторических форм философии, отличающихся качеством предельных обобщений уже имеющихся достижений познания и понимания мира и собственного бытия человека. Обладая такой специфической – всеобщей – предметностью (предметностью в форме всеобщности), философия отличается от всех других форм рациональности. Там, где появляется новый слой специфического опыта, некий новый конкретно-теоретический уровень, философия с необходимостью переходит на соответствующий метатеоретический уровень. Философия и «начинается» всегда там, где все другие виды рациональности как бы «заканчиваются», останавливаются, или переходят в некоторые иррациональные формы. Предмет философии – мир в том виде, в каком он уже дан в результатах других – конкретных, частных, специфических, - формах познавательной, и вообще духовной активности человека. Но что может дать философия другим видам рациональности, духовности, «рационализирующему» или «иррационализирующему» (по аналогии с «экзистирующим») человеку? А.Шопенгауэр считает, что всякая философия лишь «размышляет … а не предписывает» (см. 54, с. 56). Но всякая наука тоже рассуждает и не предписывает: «предписывают», т.е. участвуют в принятии тех или иных решений людей результаты науки – научные знания. В этом отношении результаты философии тоже кое-что «предписывают», например, по-новому, полнее, всестороннее, глубже, не упрощая видеть предмет той или иной конкретной деятельности. В некотором первоначальном виде, как отмечалось выше, философия зарождается в рамках обыденного сознания определенной эпохи. Вообще, обыденное сознание хотя и является, как правило, утилитарным, ориентированным на конкретные практические, в том числе духовнопрактические, цели, т.е. неспособным во всей полноте выразить содержание действительности, не может и не должно считаться чем-то ненужным, низшим, ущербным по сравнению со специализированным, в частности, философским, сознанием и познанием. Можно во многом согласиться с С.Н.Булгаковым, который писал, что народ, «при всей своей неграмотности, просвещеннее своей интеллигенции» (11, с. 63). Обыденное сознание может даже опережать теоретическое сознание, например, «в выражении результатов человеческой деятельности и в ее первичном программировании» (39, с. 143). В обыденном сознании современного общества участвуют профессиональные знания, навыки и умения, а также философские представления о мире. Ему вполне доступна 52 определенная форма всеобщности при оценке различных ситуаций. Оно способно фиксировать также условия самого познания, даже научного. Об этом, кстати, говорит анализ пословиц и поговорок различных народов, особенно русского. О своеобразном обыденном, или повседневном, сознании можно говорить даже применительно к науке – об «обыденном (повседневном) научном сознании». Это именно для самих ученых, «бывшие еще вчера парадоксальными … истины науки становятся сегодня элементами повседневного знания» (там же, с. 173); а проникающие в науку традиции, привычки превращают любые, в том числе научные установки, в негибкие, абсолютные (76, с. 18). Связь науки с повседневным сознанием становится очевидной с каждым новым историческим научным типом познания, особенно современным. «Мы сейчас достигли такого уровня, - пишет А.Кларк, - когда некоторое знание основ естественных наук необходимо для повседневной жизни так же, как умение читать и писать» (56, с. 38). Знаменитое гегелевское положение: «Все действительное разумно, все разумное действительно» - знал практически каждый просвещенный немец известной поры, хотя далеко не все правильно его понимали. Кроме того, «наука никогда в полной мере не покрывала и не выражала и в дальнейшем не будет покрывать и выражать всего «человеческого»» (27, с. 70). Можно согласиться с тем, что именно житейский словарь объединяет сторонников различных парадигм (40, с. 254). Обыденное сознание, особенно современное, насыщено философскими элементами. Как отмечает Г.Г.Дилигенский, «развитые философские системы соседствуют с так называемой «народной философией»» (22, с. 11). В свое время А.И.Герцен обращал внимание на то, что «к философии приступают со своей маленькой философией» (см. 54, с. 49). Думается, мы вправе говорить о некоей «эмпирической философии», как предельной рефлексии, впервые обнаруживающей себя у обыкновенного простого человека. Как последовательно теоретическая деятельность философия обнаруживает себя только у Платона, а особенно у Аристотеля. То, что считалось мудростью в их время, - это своеобразный метауровень соответствующего обыденного сознания, на смену, в развитие которого и приходит как философия, так и все последующие развитые виды специализированного познания. Конечно, можно быть уверенным в том, что наука, в конце концов, сможет объяснить (по-своему), что такое, например, смерть человека, но она никогда не сможет, да это и не является ее задачей, примирить человека со смертью, а значит объяснить ее «до конца». Смерть - это некий предел физического существования каждого человека и всего живого. Но и этот предел должен быть освоен, подобно другим. Смерть, однако, - это особый предел, это как бы «предел всех пределов» для человека. Философия нужна и для освоения этого предела. 53 Существуют свидетельства, что именно мысли о смерти привели Сократа к занятиям философией. Сегодня, как ни странно, активно дебатируется вопрос о том, должна ли философия стремиться принять форму науки, или нет? Наукой конкретной она в принципе быть не может. Но, думается, не может философия, применительно, по крайней мере, к практике современного научного познания, не развивать в себе, не усваивать критерии, нормы, подходы научной деятельности. Мы убеждены в том, что сегодня нужно привыкать говорить не столько об отдельных науках, как о каких-то завершенных платоновских идеях или монадах Лейбница, а о едином, целостном познании, в рамках которого имеют место все т.н. конкретные науки, философия и все познавательные практики, свойственные не специализирующимся на познании сферам общества. И все же философия не только не должна избегать научной формы, но нередко сознательно стремиться к ней. Философия – это также высший уровень изучения самого познания, т.е. метапознания, который смыкается с высшими уровнями предметного познания – естествознания и социально-гуманитарного познания. Это вытекает очевидным образом из природы базовых – онтологических – категорий философии, распространяющих свое действие на все виды бытия, в том числе на познание, науку. Метапознавательный характер философии особо представлен гносеологическими категориями, дополняющими онтологические. В отношении социально-гуманитарных наук к онтологическим и гносеологическим категориям философии добавляются общесоциологические, этические, эстетические, религиоведческие. Философия составляет ядро сферы метапознания, основу изучения самого познания. Поэтому сегодня практически все исследователиметодологи отмечают факт несводимости изучения познания только к гносеологическим подходам, даже если в последние включать методологию и логику науки; тем более что «уровни методологии не при всех условиях носят философский характер» (21, с. 124). В свое время А.А.Богданов предлагал новую науку – тектологию, как некую нефилософскую методологию точных, естественных и общественных наук. О необходимости различать методологию в широком и узком смысле слова пишет А.И.Ракитов (63, с. 23). Более того, как утверждает Г.Г.Кириленко, появление новых «метанаучных дисциплин (а этот процесс интенсивно идет сейчас и нет оснований утверждать, что он завершится в будущем) требует осмысления новой предметной области, понятийного аппарата, отношения новой отрасли знания к другим формам познавательной деятельности, в том числе к философии» (34, с. 72). Развитие, самоопределение этой области является одной из «фундаментальных задач, стоящих перед философской мыслью 54 современности» (там же, с. 108). Философия – это и «методология методологии». Всякая философская проблема является и методологической, и метапознавательной, и метадеятельностной. Но далеко не всякая, например, методологическая, проблема является философской. Кстати, нужно оговорить также возможность метафилософского анализа самой философии. Подобно предметному познанию (естествознанию и социальногуманитарным наукам), метапознание вырастает как бы из философии и осуществляется при ее непосредственном участии. Как отмечает В.С.Швырев, «уже у самых истоков существования специально-научного знания, отдифференцированного от философии, возникает непосредственно ориентированный на него методологический слой. Такой слой имеет место уже в древнегреческой математике. Достаточно оформленная и развитая методологическая традиция именно в рамках специально-научного мышления … наблюдается в науке Нового времени, начиная по крайней мере с Галилея» (93, с. 41-42). В самой философии всегда существовали предметный и метапредметный аспекты, что связано с ее историческими корнями. Первые философы продолжили во многом практику мудрецов. Гераклит известен как «темный» философ в немалой степени из-за того, что, видимо, не умел точно выражать свои мысли о всеобщем, не различал предметный и метапредметный моменты. Пифагор считается основателем особой мудрости. Само слово «философия» означает, как известно, «любовь к мудрости». Но мудрец не ищет мудрости, он уже обладает ею. Но уже первые философы именно искали мудрость. Софисты объявили себя «учителями мудрости», хотя сами зачастую не обладали многими знаниями. Они владели, кстати сказать, в первую очередь определенными, метапредметными, методологическими и логическими знаниями, нередко злоупотребляя ими. Не случайно Сократ называл их «ложно-мудрыми». В неоплатонической традиции присутствует попытка возврата к традиционной мудрости, отход от светского способа философствования, утвердившегося благодаря прежде всего Аристотелю. Неоплатоники сблизили Платона с религиозной традицией, что затем и проявилось в христианстве, особенно на стадии его становления и укрепления, в деятельности отцов церкви, в патристике. Схоластика еще дальше развивает эти элементы, «возвращаясь» в лице Ф.Аквинского даже к Аристотелю. Внутри схоластики, кстати, возникает немалое число формальных признаков последовавшей далее эпохи уже собственно научного познания, вплоть до современной науки. Важно учесть также то, что Возрождение, начав с восстановления светского качества философствования, придает такое же качество личностному началу в человеке. Новое время стало периодом возрождения натурфилософии, нередко под лозунгами борьбы с нею, но натурфилософии особого 55 качества – в виде попыток создания философии, отвечающей духу ранней науки. Ступень классической науки очень скоро обнаруживает несовместимость натурфилософии и вставшей на свои ноги конкретной науки окончательно. Современное научное познание, за некоторым исключением, характеризуется постоянным разладом с традиционной философией, ее натурфилософскими элементами. Дело доходит до «полного отказа» некоторых представителей науки от философии. Хотя и в современной науке, в ее методологическом обосновании можно обнаружить натурфилософские, по сути, элементы. Натурфилософское качество появляется и проявляется везде, где та или иная предметность «творится» умозрительно. Наиболее ярким примером подобного рода в ХХ веке можно считать развитие неопозитивистского варианта «философии науки», в котором на натурфилософский манер трактуются многие признаки, стороны самой науки (см. 34). Как выяснили сами представители этой «философии науки», и что, кстати, делает им честь, они использовали умозрительные, надуманные в значительной мере положения о природе науки, познания, философии. Эти положения не были результатом систематических обобщений конкретных данных о науке, ее истории. Здесь также не совсем уместно использование термина «философия», ибо такое использование предполагает выход на уровень универсальных обобщений, пусть и в отношении науки, познания. Подобные обобщения в «философии науки» присутствуют скорее в виде исключений, в то время, как основной массив ее построений связан с конкретным материалом и некоторыми непредельными его обобщениями. Традиционные гносеологические вопросы в «философии науки» не исчезают, конечно, поскольку это вообще невозможно. Но они существенно затенены конкретными видами метапознавательной рефлексии. Однако, как только обнаруживаются предельные границы научного познания, так сразу же возникает и «старая», т.е. нормальная философия. Представители неопозитивизма искали пределы познания в сфере языка. Но в языке присутствуют все пределы человеческого бытия. Обнаружив ряд подобных пределов, неопозитивисты отбросили собственные принцип демаркации научных и ненаучных утверждений, принципы верификации и фальсификации как «метафизические», т.е. ненаучные. Чего вовсе делать не было необходимости. Эти принципы нуждаются просто в ином истолковании, а современная наука без них уже просто немыслима. Мы считаем, что тот же принцип демаркации научных и ненаучных (а также донаучных) утверждений должен опираться на развитую типологию познания, на четкое разграничение донаучных и научных типов познания. В «философии науки» сама философия оказалась как бы излишней. Это породило у М.Шлика даже мысль о том, что философия – «это не наука … но тем не менее она есть нечто столь значительное и важное, что 56 ее, как и раньше, можно удостоить звания Царицы Наук. Ибо нигде не записано, что Царица Наук сама должна быть наукой» (3, с. 30). Конечно, подобные характеристики философии следует расценивать как простые отговорки, как попытку уйти от досадной необходимости объяснения природы философии. Тем более что сам Шлик отмечает необходимость философии как средства поиска «последних оснований познания» (там же, с. 32). Человеческая культура, любая ее часть всегда включали, начиная с натурфилософской фазы, включают, и будут включать всегда в себя уровень философской рефлексии. Это понимают представители других традиций западной философии. Гадамер, например, отмечал, имея в виду ограниченность неопозитивизма и его сторонников, что «философский разговор с философией науки никогда не удается. Дебаты Адорно с Поппером, как и Хабермаса с Альбертом, показывают это очень ясно» (См. 1, с. 128). Но уже у последующих поколений западных методологов науки, близких к позитивистской и неопозитивистской традициям, обнаруживается определенная готовность и способность начать философский разговор вообще, и философский разговор о природе познания в частности. Так, С.Тулмин приходит к выводу о необходимости использования широкого эволюционного подхода в объяснении познания. Он пишет: «мы нуждаемся именно в таком объяснении концептуального развития, которое может согласовывать изменения любой глубины, но при этом объясняет постепенные и резкие изменения как альтернативные результаты одних и тех же факторов, действующих совокупно, но поразному» (74, с. 132). 57 КУЛЬТУРА ПОЗНАНИЯ КАК ОСОБЫЙ ВИД КУЛЬТУРЫ Познание разворачивается в культуре и на фоне культуры. Каждый исторический тип познания связан с культурой соответствующего периода в развитии общества и активно взаимодействует с нею. Человек, человек познающий призваны творить культуру, реализовывать себя через культуру. Познание обладает своей культурной спецификой, внутри которой, в свою очередь, можно различить много еще более специфических проявлений познавательной культуры. Проблема познавательной культуры имеет большое значение для философии познания и всей сферы метапознания в целом. Приступая к рассмотрению познавательной культуры, следует обратить внимание на факт огромного разнообразия подходов к культуре вообще. Сегодня насчитываются десятки определений культуры, каждое из которых имеет свои оправдания. Кроме того, применительно к познанию также можно и нужно различать такие понятия, как «познавательная культура», «научная культура», «культура исследования», «культура теоретического исследования», «Методологическая культура» и целый ряд других. Сегодня особенно значимым становится «культурологическое исследование науки» (93, с. 22). Не только гуманитарное познание, но и любое познание представляет собой «пространство человеческих значений, ценностей, смыслов, возникающих при условии и освоении культуры» (27, с. 81). Мы исходим из понимания культуры вообще как специфически человеческого способа освоения действительности, представляющего собой целенаправленно созидательный, творческий процесс, вырастающий на определенной био-социальной материальной основе. Культура по своей сути есть образование духовное. То, что именуют «материальной культурой», является лишь определенным аспектом бытия культуры – аспектом объективации, материализации духовной стороны культуры как ведущей по отношению к «материальной культуре». В культуре в целом и в каждой ее подсистеме, элементе в частности можно выделить три основные компонента: 1) знания (номологический компонент), 2) навыки, умения, технологии в широком смысле (технологический компонент), 3) различные значимости чего-либо для человека (ценностный компонент). Мы убеждены, что познавательный компонент обязательно присутствует в 58 любом культурном явлении, даже очень далеком, на первый взгляд, от познавательного аспекта жизни человека; в явном или, что также нередко бывает, скрытом виде. Предложенная трехчленная трактовка всякого культурного качества позволяет достаточно точно и последовательно учесть основные требования к пониманию культуры, наметить пути объяснения проблем культуры, связанных с фундаментальными вопросами ее развития, такими, как прогресс и регресс в культуре, соотношение культуры и цивилизации, природа духовных ценностей в культуре в культуре вообще и в познавательной культуре в частности. Подобный подход дает возможность достаточно объективного сравнения различных культурных систем, тех или иных отдельных элементов, в том числе культурно-познавательных. Это, конечно, не отменяет, но думается, облегчает процесс интерпретации культурных феноменов, их «перевода» на язык другой культуры, поскольку подобная процедура осуществляется всегда в рамках определенной культуры. Только всесторонне развитая, всесторонне сознающая себя культура, с развитой научной традицией, развитым метанаучным, метапознавательным блоком, обладает и развитой способностью сравнения, соотнесения, интерпретации других культур. Для нас таковой является современная культура, включая современную научную культуру, современную культуру философствования также. Культура будущего синтетического научного типа познания даст, конечно, еще более развитое качество, но оно может вырасти только из современности. Важную роль в характеристике культурно-познавательной реальности играют метапознавательные подходы, начиная с философского уровня и кончая конкретными метапознавательными подходами истории познания, психологии познания, социологии познания и т.д. Именно эти подходы акцентируют то обстоятельство, что, если любое культурно образование обладает номологической характеристикой, предполагает участие некоторого знания, то культурно-познавательный элемент характеризуется особой номологической характеристикой – знанием о самом знании и познании. Номологический компонент культурнопознавательного качества – это его метапознавательный срез. В ранних, донаучных типах познания этот срез, как правило, сливался с общесоциальными механизмами регулирования отношений между людьми, в том числе познавательных отношений. В более развитых, научных типах познания этот метапознавательный срез выделяется в особую сферу, становится в полном смысле метапознавательной надстройкой соответствующих типов познания. Технологический срез культурно-познавательного качества включает в себя метапредметные и метапознавательные элементы. Он представляет собой совокупность, приемов, методов, инструментов, используемых в том 59 или ином типе познания на том или ином этапе его развития. Как и номологические элементы, технологический срез познавательной культуры в ранних типах познания слит со всей совокупностью средств единой жизнедеятельности людей. Метапознавательным по своему качеству является ценностный срез познавательной культуры, любого ее элемента. Он является таковым даже в еще большей степени, чем номологический и технологический срезы. Ценностный срез познавательной культуры наиболее «удален» от предметного уровня познания, поскольку его интересует не столько то или иное предметное содержание познания, сколько значимости тех или иных элементов предметного содержания познания для человека. Хотя, конечно, для сферы специализированного научного познания высшей значимостью обладает именно предметное содержание знания. Следует отметить, что именно недостаточная развитость ценностного среза познания делает уязвимыми практически все исторические типы познания, за исключением, быть может, будущего синтетического научного типа познания. Всякий культурный феномен как целое включает в себя свои номологический, технологический и ценностный срезы, гуманистическая ориентация которых предполагает высокую развитость каждого из них. Прежде всего – с точки зрения их нацеленности на благо человека. В зависимости от того, насколько ориентированы на это все три среза, может быть определена степень гуманистической развитости культуры вообще и познавательной культуры в частности. Здесь нужно очень тонко различать многие моменты, деформированные разного рода видимостью, кажимостью. Так, мы высоко ценим всякую традицию того или иного народа. Но за многими элементами таких традиций могут стоять примитивные, варварские, и в этом отношении негуманные, мягко говоря, образования. Трехчастная модель культуры, познавательной культуры, позволяет вполне определенно проанализировать такую известную оппозицию, как: культура – цивилизация. Мы рассматриваем это отношение через взаимодействие номологического и технологического аспектов как единого целого, с одной стороны, и ценностного аспекта, противостоящего им, - с другой. Первые два – номологический и технологический аспекты – и суть, собственно, то, что, как правило, называют цивилизацией, цивилизационным качеством. Мы убеждены, что не может быть никакого цивилизационного качества без или вне культуры, т.е. культурного качества как такового. Но нельзя говорить и о культуре без ее цивилизационной составляющей. Можно и нужно исследовать степень развитости (неразвитости) культуры, ее здоровья или нездоровья, но в каждом конкретном историко-культурном качестве в том или ином виде все три компонента обязательно присутствуют, пусть даже со знаком минус. 60 Познавательная культура, особенно применительно к специализированным типам познания (натурфилософскому и всем научным), представляет собой способ специфически познавательного отношения к миру. В этом отношении номологический, технологический и ценностный компоненты существуют в виде метапредметных и метапознавательных элементов соответствующего типа познания. Поэтому судьба исторических типов познания напрямую зависит от качества, степени развитости метапредметных и метапознавательных элементов, метапознавательной надстройки в целом. Многие проблемы, например, современного научного типа познания могут быть решены удовлетворительно только в результате соответствующих целенаправленных изменений в метапредметной и метапознавательной сферах. Кстати, можно и нужно отметить наличие специфической метапознавательной культуры, которую чаще всего сводят к методологической культуре, что не может быть оправданным. Метапознавательная культура предполагает не только сознательное, систематическое использование методологических средств, но такое же отношение ко всем другим сторонам познания, и прежде всего сознательное отношение познающего человека к самому себе. Элементы метапознавательной культуры обладают метаметапознавательным характером. Познание, наука особо важное значение имеют для цивилизационного блока всякой культуры, поскольку они по сути своей направлены на создание новых знаний, основанных на них новых технологий в производственной и иных сферах жизнедеятельности человека. Но они имеют немаловажное значение и для ценностного блока всякой культуры. Об этот говорит само наличие специализированных отраслей познания, исследующих природу ценностей, ценностного отношения человека к миру. Если исходить из положения о том, что культура есть «механизм внебиологической знаковой трансляции», своеобразный «социокод» (27, с. 57), то отсюда с необходимостью вытекает ведущая роль познания, науки в жизни всякого общества, даже самого раннего. Роль познания, особенно в виде научных типов, противоречива. Их в целом прогрессивный вклад в развитие культуры сопровождается многими издержками, заставляющими порой сомневаться в оправданности самой науки. Хиросима, констатирует И.Т.Фролов, «упрочила … геростратову известность науки» (82, с. 90). Но не менее противоречивым было положение познания и на ранних стадиях развития общества. Так, А.Бергсон считает, что «цивилизованный человек – тот, у которого нарождающаяся наука … смогла захватить значительный участок у магии». «Нецивилизованный человек – это, наоборот, тот, кто … дал магии проникнуть прямо в зону нарождающейся науки» (6, с. 185-186). Как и 61 культура в целом, познавательная, научная культура лишь постепенно обретает свое развитое качество. Это происходит при активном взаимодействии познавательной культуры со всеми другими сферами культуры. Старые идеи в новом контексте, на новом культурном фоне приобретают новое звучание. Познавательная культура отличается от всех других видов культуры тем, что она имеет своим непосредственным и главным предметом само познание, знание, которое во всех других видах культуры является лишь частью, нередко неглавной, подчиненной. Впрочем, знание, как правило, высоко ценится и в культуре в целом. Знание входит во все мировоззренческие модели мира, составляющие важнейший компонент культуры. М.Фуко прямо говорит о том, что «эпистемы» - это «основополагающие коды любой культуры» (85, с. 37). Культурный процесс в своей основе номологичен: приобретение и накапливание знаний носит характер перехода от невежества к познанию. В свою очередь, представители науки в подавляющем своем большинстве высоко ценят культуру, правда, не всякую. Культурный – не значит совершенный. Наука имеет нередко достижения, превосходящие достижения других областей культуры. Профессор Сегре (США) отмечает, что «наблюдаемое порой презрение (представителей науки – Авт.) относится не к литературе, а к бесплодной эрудиции. Ее хватает и в науке» (57, с. 166). С этим соглашается и писатель Д.А.Гранин, считающий, что «эрудиция не заменяет культуру. Количество … в искусстве ничего не дает, оно часто даже мешает» (18, с. 123). Ступени развития познавательной культуры совпадают с историческими типами познания, хотя и не сводится к содержанию этих типов, взятых по отдельности, за исключением первого – магического – типа познания в истории человечества. Все последующие ступени развития познавательной культуры характеризуются сосуществованием двух и более исторических типов познания, что породило многочисленные промежуточные, смешанные, даже сознательно смешиваемые культурнопознавательные формы. Сама последовательность возникновения исторических типов познания, в свою очередь, соотносится с такими фазами общекультурного развития человечества, как дикость, варварство, цивилизация, будущая цивилизация (под цивилизацией в данном случае имеются в виду определенные ступени развития культуры в целом, в рамках которых очевидно присутствуют развитые системы знаний и технологий). Конечно, культура не должна сводиться к своей общественно-экономической основе. Современная наука, например, во многом сама определяет эту основу. Как пишет А.И.Ракитов, «каждая эпоха и каждая культурная традиция создает свой познавательный идеал», который фиксирует «основную тенденцию познания, его наиболее совершенную с точки зрения современников форму» (63, с. 114). 62 Происходит это всегда в борьбе внутренних и внешних тенденций в познании и в соответствующей культуре в целом. В свое время обращение к использованию геометрии для решения задач живописи «было связано с отказом от средневековой концепции иерархически неоднородного пространства и принятием выработанной научным сознанием идеи естественного, однородного пространства» (4, с. 209). Получается, что познавательная культура, культура вообще должны были носить сначала сакрализованный характер, чтобы позднее они могли породить некоторые высшие формы, развитую светскую культуру, включая культуру научного познания. Попытка же вырваться за пределы культурно-исторического контекста нередко завершалась гибелью выдающихся личностей (Сократ, Д.Бруно, др.). Культуру нередко связывают с другими, отличными от научного, видами познания, например, с искусством или обыденным сознанием. Это не случайно, так как культурное качество возникает как синкретическое образование, в котором каждая сторона играет важную, нередко незаменимую роль. Все элементы культуры, как отмечено выше, включают в себя номологический компонент, не говоря уже о технологическом, тем более ценностном компонентах. Но объективное предназначение других, не специализированных на познании сторон, сфер культуры, состоит в ином. Мораль, искусство, религия, будучи нацеленными непосредственно на руководство повседневной жизнью человека, связаны с различными непосредственно практическими потребностями, духовно-практическими по преимуществу. Особое место познавательный компонент занимает в искусстве. Сегодня много говорится о соотношении науки и искусства. Гегель считал искусство исходной формой духовного освоения действительности человеком, которая затем преодолевается религией и философией. В ранних типах познания просматривается непосредственная взаимосвязь познания и практики эстетического творчества. Сама наука поначалу воспринималась как особое искусство: искусство измерять, вычислять, объяснять и т.п. Но этого уже никак не скажешь о современной науке без существенных оговорок. Н.Винер, например, говорит вообще о разрыве современной науки и литературы и искусства (12, с. 23). Порой дело доходит до противопоставления науки и искусства. А.Л.Андреев утверждает, что «научный способ обобщения плохо согласуется с некоторыми гносеологическими установками искусства. Абстракции науки, теряющие непосредственное сходство с чувственно данным миром, слишком «сухи»; кроме того, правильное оперирование ими требует «узкой специализации» субъектов познания, отказа от пристрастий, эмоций и т.п.» (4, с. 31). Но сам же он затем обращает внимание на то, что «понятия, абстрактное мышление играют в искусстве немалую роль» (там же, с. 114). Со своей стороны, научное познание, в том числе современное, 63 активно применяет, например, такое традиционное для сферы искусства средство, как метафора, особенно при решении проблем интерпретации теоретических выражений. А.Л.Андреев склоняется, правда, к тому, что только реалистическое художественное мышление находится в полной гармонии с научным подходом, являясь его художественным «коррелятом» (там же, с. 229). Но это можно считать, скорее, данью определенной идеологической и политической ситуации. Сегодня такая позиция является делом вкуса. Различные виды «нереалистического» искусства имеют в некотором отношении больше общего с научным мышлением, чем реалистическое искусство (читай – наглядное). Искусство действительно никогда не станет сферой чистого, «голого» абстрактного мышления. Это «запрещается» природой искусства. Искусство представляет собой неразрывное единство творчества по законам красоты и своеобразного художественного познания. С течением времени, конечно, меняются объекты искусства, меняются его субъекты. Вполне допустимо, что во многих видах искусства будет возрастать объем тем и средств, которые не дадут современному искусству и современной науке окончательно оторваться друг от друга. Что же касается научной «беспристрастности», то, как утверждает профессор Поллинг (США), «иногда научное исследование представляют себе как однообразную, чисто логическую работу. На самом деле оно так же, как литература и искусство, сильно зависит от вдохновения и степени оригинальности личности» (57, с. 161). Э.Фромм отмечает, что функция искусства состоит в том, чтобы «помочь выживанию человеческого духа, а не тела» (84, с. 273). Но разве не в этом же нередко заключается и роль науки! Очевидные и теснейшие связи с познанием имеет такой традиционный культурно-исторический институт, как образование. Состояние сферы образования очень многое определяет и предопределяет в познании вообще и в научном познании в частности (см. 40). Образование дает первичную подготовку субъектам различных видов деятельности, в том числе профессиональным исследователям. С некоторого времени в системе образования появляются особые подсистемы (например, вузы), готовящие человека к занятиям именно наукой. Можно проследить, как с развитием общества, с переходом от одного типа познания к другому менялся сам институт образования и как он в конце концов превратился в неотъемлемую часть культуры, познавательной культуры в том числе. Сфера обучения, сфера образования, подготовки новых поколений всегда носила, носит и будет носить очевидно метапредметный и метапознавательный характер. Этот факт, однако, явно недостаточно осознается как теми, кого готовит эта сфера, так и самими ее представителями. Каждому типу познания соответствует такое обучение, которое максимально нацелено на моделирование реальной 64 познавательной практики и других видов деятельности в соответствующих исторических условиях, в рамках исторически определенной культуры. Здесь далеко не все вопросы решены, как в нашей отечественной, так и в зарубежной практике образования. Так, еще сравнительно недавно Н.Винер отмечал, что «каналы обучения специальности в значительной степени засорены илом. Наши начальная и средняя школы интересуются больше формальной школьной дисциплиной, чем интеллектуальной дисциплиной, направленной на тщательное изучение предмета, и большая часть серьезной подготовки … перекладывается на … высшие учебные заведения» (12, с. 138). Впрочем, сама такая постановка вопроса носит дискуссионный характер. Немало проблем в сфере образования, отражающихся на познании, науке, связано с соответствующими культурно-историческими особенностями общества в целом. Если, например, «в эллинские времена средние школы были твердо установленной стадией в образовании молодежи» (58, с. 110), то в Англии ХУШ в. «было всего лишь два университета, и доступ в них был открыт только для тех, кто исповедовал англиканство» (Там же, с. 396). По мнению многих представителей современной профессиональной науки, преподавательская деятельность активно содействует получению новых научных результатов: так шлифовалась неэвклидова геометрия Лобачевского, было открыто основное уравнение квантовой механики Шредингером, подготовлена основа для открытия периодического закона и создания периодической таблицы химических элементов Д.И.Менделеевым. Академик, лауреат Нобелевской премии П.Л.Капица считал, что «студенты лучше знают, шире знают вопросы физики, чем преподаватель. Преподаватель, как специалист, подходит узко, у него нет широкого подхода. У студентов гораздо шире подход. И когда студент беседует с преподавателем, преподаватель очень много узнает от студента» (30, с. 261). Современная наука вносит много нового в образование. Компьютеризация и информатизация превратились в один из важнейших аспектов взаимодействия науки и образования. В образование проникают многочисленные элементы современных знаний о самом познании – метапознавательные элементы. В любом обучении сегодня мы имеем дело не просто с изучаемой дисциплиной, взятой лишь в ее предметном содержании, а с неким ее метапредметным, метапознавательным вариантом. Задача обучения сегодня заключается не столько в том, чтобы обеспечить максимальный объем предметных знаний, сколько в том, чтобы обеспечить усвоение как можно большего объема метапредметных и метапознавательных знаний, навыков и умений, в духе известного требования: «Учить учиться!». Это начинается со знакомства с историей соответствующей дисциплины и заканчивается нередко знакомством с ее философскими проблемами, правда, с последними в гораздо меньшем 65 объеме, чем нужно. Акцент на данном виде знаний способен оказать самое благотворное влияние на управление познавательной активностью обучающегося, как школьника, так и студента. Как отмечает В.С.Буянов, в настоящее время изменяется сам характер связи науки с человеком, требуется сочетание широкой общенаучной подготовки и все возрастающей специализации, но при тенденции к быстрой переориентации познавательных интересов (10 с. 109). Последнее обстоятельство предполагает овладение в первую очередь именно знаниями о самом познании. Отсутствие развитой метапознавательной культуры сегодня весьма небезобидно. В свое время Л. Де Бройль обращал внимание на то, что именно недостаток широты понимания ситуации, «философская склонность к «номиналистскому удобству» и помешала Пуанкаре понять значение идеи относительности во всей ее грандиозности» (9, с. 398). Ряд важнейших проблем метапознания связан с процессами быстрых качественных, революционных изменений в познании, познавательной культуре, при всей склонности последней к постепенности. Революциям в познании уделяется немало внимания, как в отечественной, так и зарубежной философии. Особое внимание обращает на себя работа Т.Куна «Структура научных революций» (40). Научные революции рассматриваются Куном «как такие некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, несовместимой со старой» (там же, с. 123). Под самой научной парадигмой Кун подразумевает некоторое крупное теоретическое достижение, требующее перестройки всей прежней практики соответствующей науки. Отметим, что у Т.Куна речь идет о достижении прежде всего предметного характера, что касается метапредметных и метапознавательных компонентов, то они у него вводятся лишь задним числом, под предлогами, связанными с последствиями научных революций. В силу определенных обстоятельств, связанных прежде всего с практикой обучения новых поколений исследователей по традиционным учебникам, считает Кун, научные революции происходят нередко незаметно. Напротив, С.Тулмин утверждает, что революций в науке вообще не происходит, а имеет место эволюция «популяций понятий» (см. 74). О революциях в познании, причем не только научном, много говорится в работах отечественных исследователей. Отмечается, что «чередование экстенсивных и революционных периодов развития характерно как для науки в целом, так и для отдельных ее отраслей» (77, с. 404). Обращается внимание на практическое основание научных революций (71, с. 341). Важно отметить тот факт, что в результате научных, познавательных революций происходит смена исторических типов познания, самих типов соответствующих познавательных культур. 66 То же возникновение философии, результатом которой стал натурфилософский тип познания, как пишет Т.И.Ойзерман, было «революцией в общественном сознании античного общества» (60, с. 21). По-своему революционными были переходы от схоластического типа познания к ранненаучному, от ранненаучного к классической науке, и тем более это заметно на примере перехода от классической науки к современному научному типу познания. Многие и сегодня считают, что тот кризис в физике, в основаниях математики и логики, который начался еще в конце Х1Х века, продолжается до сих пор, захватывая в свою орбиту все новые и новые области современной науки. Революционные изменения в познании, действительно, не всегда замечались и не всегда по достоинству оценивались современниками, о чем свидетельствует та же история неэвклидовых геометрий. Сказывается недостаточная развитость методологической, метапознавательной рефлексии. Как утверждает А.В.Панин, «без введения понятий, фиксирующих существование … метатеоретического «архетипа» (базовой методологии, в нашем понимании – Авт.) … описание научной революции вообще невозможно» (62, с. 146). Только в современном научном познании «общее и абстрактное представление о естественности и закономерности научных революций приобретает вид достаточно развитой метатеоретической, методологической концепции» (26, с. 19). Недостаточно развитая метапознавательная рефлексия приводит иногда к тому, что ученые, сделавшие объективно революционные открытия, сами пытаются сохранить старую картину мира, как это было, например, с К.Максвеллом. С опаской к революционным изменениям в познании, науке относятся представители других сфер общества. По Б.Расселу, «не только церковные, но и светские власти имеют основания опасаться революционных взглядов ученых» (66, с. 133). Наряду с революционными изменениями в предметном базисе познания, подобные изменения происходят и в метапознавательной надстройке, как правило – вследствие первых. Очевидным примером революции в метапознавательной надстройке является становление ранненаучного типа познания, связанное с деятельностью такого пионера в разработке научного метода, как Ф.Бэкон. С революционными изменениями в метапознавательной надстройке современного научного типа познания можно связать своеобразную «научно-гуманистическую революцию», о которой говорит В.А.Кутырев (см. 41, с. 141). Мы считаем, что познавательная революция имеет место там, где произошли качественные изменения во всех трех компонентах познавательной культуры: номологическом, технологическом и ценностном. Т.е. и в знаниях, и в методах и средствах познания, и в самом понимании того, что, как и, не в последнюю очередь, для чего нужно исследовать. Работа Т.Куна (40) потому, думается, и получила такое 67 широкое признание, что в ней, в ее фактологическом базисе улавливаются все три вида вышеназванных изменений. Кстати, на наш взгляд, все эти три вида изменений присутствуют и в концепции С.Тулмина (74), но он почему-то продолжает настаивать на отсутствии научных революций как таковых, называя подходы Т.Куна «революционной иллюзией» (так называется целый раздел работы 74). Но в тулминовской критике Куна есть рациональное зерно: мы согласны с Тулминым в том, что работу Куна правильнее было бы назвать не «Структура научных революций», а «Революция научной структуры», коль скоро научная революция должна затронуть все три основные компонента соответствующей познавательной культуры. Полная познавательная революция (а только такой она и может быть, в противном случае она останавливается) происходит тогда, когда необратимые качественные изменения охватывают все три среза культуры, по крайней мере, в основных областях старого типа познания. Познавательная революция начинается с изменений в способе познания, в предметном базисе. Затем она протекает как процесс преобразования всей системы познавательных отношений, захватывая многие отношения в других сферах общества. В номологическом аспекте, в аспекте знаний, применительно к деятельности А.Эйнштейна, Т.Кун правильно отмечает: «необходимость изменить значение общезначимых понятий – основа революционного воздействия теории Эйнштейна» (40, с. 135). Согласны мы и с его пониманием перехода от одной системы представлений (парадигмы) к другой как акта «обращения», «в котором не может быть места принуждению» (там же, с. 192). Познание, по нашему глубокому убеждению, представляет собой ту сферу, где человек, как это ни покажется кому-то странным, является наиболее свободным от внешнего принуждения, от принуждения со стороны других людей. «Принуждение» же со стороны объекта познания является основой свободного познавательного, и не только познавательного, творчества человека. Такой основой, которая требует постоянного поиска все новых и новых идей, подходов, средств, развития личности самого познающего человека. Человеческая культура в целом и познавательная, научная культура в частности изначально «обречены» на инновации. Именно поиск все нового и нового знания о действительности, которая является многосущностной, или «многоуровневосущностной», и приводит время от времени к революционным изменениям, к смене одного типа познания другим на месте ведущего, определяющего основные пути дальнейшего развития общества, по крайней мере. Что касается личности, то здесь нужны многочисленные специальные оговорки. Основной задачей всякой познавательной революции, ее объективной целью как социокультурного феномена, по нашему мнению, является формирование и развитие нового качества субъектов познания, познающих людей, соответствующего 68 объективным потребностям развития познания и общества в целом. Первые примеры подобного рода произошли в Древней Греции и связаны с появлением первых профессиональных исследователей – греческих натурфилософов. Э.Гуссерль считает даже, что «в отдельных личностях, таких как Фалес и другие, возникает новое человечество – люди, которые профессионально созидают философскую жизнь, философию как новую форму культуры» (см. 54, с. 80). То же самое можно утверждать и о науке как таковой. С началом формирования ранненаучного типа познания появляется новый, отличный от ученого-натурфилософа тип исследователя, ориентированного на систематический опыт как основу познания. Аналогичные во многом процессы происходят и в настоящее время в связи с развитием современного научного познания и появлением тенденций формирования будущего синтетического типа научного познания. Думается, будущий синтетический научный тип познания преодолеет жесткую дифференциацию современной науки. В его рамках будут формироваться исследователи, если не энциклопедисты в традиционном понимании, то все же такие исследователи, которые будут способны делать в науке практически все. Специализация не исчезнет, не исчезнет специфика различных видов исследований. Но отдельный исследователь будет подготовлен к участию практически в любых видах исследований. Будет преодолена чрезмерная зависимость отдельных исследователей от узко и жестко специализированных сфер, областей познания. Ученый будущего предстанет как всесторонне развитая личность, способная превращать постоянно возникающие новые условия своей деятельности в основу своего саморазвития как познающего человека, и как человека вообще ПОЗНАНИЕ И ЦЕННОСТИ Ценности дополняют имеющиеся знания и технологии человеческой деятельности до целостной системы культуры. Знания и технологии составляют цивилизационный блок всякой культуры. Но только будучи 69 связан с ценностями, прежде всего духовными, этот блок превращается в культуру. Без ценностного компонента никакая культура существовать не может. Ослабление ценностного компонента превращает культуру в «голую» цивилизацию антигуманистического типа. Только ценности делают культуру гуманистической, и прежде всего ценность личности. Это ценности, которые мы и называем «абсолютными», они требуют рассматривать человека, личность в качестве главного элемента любых общественных процессов. Это ценности, которые являются не довеском к цивилизационному блоку, а занимают главное, ведущее, системообразующее положение в культуре. Все сказанное должно быть отнесено и к познанию, научному в том числе. Только тогда познание, наука становятся гуманистическими, когда они подчинены, как в процессе производства, так и в ходе всякого использования соответствующих знаний, высшим ценностям. Но в этом как раз и заключается проблема: что означает подчиненность познания, науки высшим ценностям? «Мир ценностей», «мир познавательных ценностей» - это не особые самостоятельные «миры», а необходимая сторона, одна из основ человеческого бытия, человеческого мира. Только обладание ценностями делает человека, субъекта познания духовным существом. Само по себе бытие природы, бытие человека ни истинно, ни ложно, таковыми могут быть только знания о них. Но всякое бытие воспринимается каждым человеком как имеющее для него то или иное, положительное или отрицательное значение. Без человека, вне человека нет никакого «мира ценностей» вообще, и «мира познавательных ценностей» в частности. Ценности – важнейший, ведущий компонент всякой культуры. Они и составляют в каждой культуре то, что способствует благоденствию отдельных людей и общества в целом. Да, среди ценностей имеются значимости со знаком минус – антиценности. Это также элементы культуры, но такие, которые вредят человеку, обществу и самой культуре. Например, в сфере познания антиценности – это все то, что мешает ему развиваться естественно, тормозит его. Это, в частности, «лженаука», которую не следует смешивать с понятием «ненаука», а также с понятием «протонаука» и им подобными. В сфере познавательных, научно-познавательных ценностей действуют те же закономерности, связанные с определенными потребностями человека, его интересами, целями и средствами их достижения, что и в любой другой сфере человеческой жизнедеятельности. Это так называемые познавательные потребности, интересы, познавательные цели и средства их реализации. Другие общественные ценности составляют необходимый общий ценностный фон деятельности познающего человека, ученого, как часть общекультурного фона. Познавательные и иные ценности по-разному взаимодействуют в различных исторических типах познания. В магическом и мифологическом 70 типах познавательные ценности слиты со всеми другими. За исключением, быть может, только установки на любознательность, которая перешла к человеку от его животного предка. Современное научное познание характеризуется своим особым качеством ценностей, отличным от всех других. Его ценности могут вступать в противоречие, и даже конфликт с ценностями иных сфер современного общества. Впрочем, подобное имело место и в других типах познания, как научных, так и донаучных. Надо сказать, что познавательный аспект является, в свою очередь, неотделимой стороной всякого ценностного отношения. Выделяющаяся же в обществе сфера специализированного познания представляет собой «специфический гносеологический этос … задающий и регулирующий сам ход своей предметности» (27, с. 53). Познавательные ценности, как особый вид ценностей, - это форма существования обособившихся в ходе развития общества познавательных интересов человека. В «мире познавательных ценностей» на первый план выходит не то, что непосредственно необходимо человеку для жизни, не то, что выгодно в том или ином отношении, а то, что должно, что соответствует представлению человека о назначении познания, познающего человека. Ценности познания, в том числе научного, в своей основе являются духовными ценностями. Хотя нередки случаи, когда эта связь теряется, исчезает, например, в случае использования науки, научной карьеры для примитивного личного обогащения, особенно в связи с современным научным типом познания. Познание наука тесно связаны с интересами общества в целом. Но они также связаны со специфическими познавательными интересами отдельных людей, отдельных групп людей. Эти познавательные интересы можно рассматривать в качестве основания системы познавательных ценностей, познавательной культуры в целом. Это особенно заметно на примере современного научного типа познания. Для него характерна повышенная опасность разрыва многих связей с привычными, традиционными человеческими ценностями. Эту опасность с полным правом следует рассматривать в качестве одной из глобальных проблем современности, ибо тот лавинообразный процесс роста научных знаний и основанных на них технологий, который сейчас происходит, может привести к такому же лавинообразному изменению общественной жизни, за которым человек, включая его нравственную сферу, просто не успеют, начнут необратимым образом, катастрофически отставать. Что может привести к маргинализации огромных масс людей, что в свою очередь станет не меньшей угрозой нормальному существованию человечества на Земле, чем современное ядерное и термоядерное оружие. Познавательные и иные ценности, как пишет И.Т.Фролов, могут оказывать на развитие науки как положительное, так и отрицательное влияние (83, с. 70). Например, отрицательное влияние традиционных христианских ценностей было характерно периоду схоластического типа 71 познания, особенно на ранних стадиях его развития. Значение ценностей для познания вообще очень отчетливо просматривается при историческом взгляде на него. Анализ соотношения ценностей и познания, морали и познания, науки можно встретить у мыслителей Возрождения и даже еще раньше – у древнегреческих философов. Как отмечает Б.Рассел, «бескорыстное исследование – это добро. Этот этический принцип берет свое начало от Пифагора. Достижение истины, которая признана независимой от исследователя, со времен Фалеса было этической движущей силой науки греков» (58, с. 467). Насколько высоко ценилось знание в прежние эпохи, можно видеть из слов Н.Макиавелли: «Я … не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели познания мои в том, что касается деяний великих людей, приобретенные мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным изучением дел минувших» (53, с. 3). Правда, в противоположность высоким положительным оценкам познания, науки, высказывались и весьма критические замечания и оценки. Так, Ж.-Ж.Руссо утверждал, что души людей «развращались по мере того, как совершенствовались науки и искусства» (см. 55, с. 322). Научное познание всегда живет «сегодняшним днем», в том смысле, что оно постоянно нацелено на новое знание, устремлено вперед. Оно не может остановиться даже на самом последнем, только что сформированном знании. Более того, по мере обретения нового положительного знания, ученый параллельно уже готовит задел на будущее, в виде формулировок новых вопросов, проблем, по ходу текущего исследования. Формулировка проблемного результата в науке уже давно считается не менее, а нередко даже более важным достижением, чем достижение результата позитивного. Взяв только что сформированное знание в качестве очередного основания, наука тут же начинает строить новые сооружения. В то же время познание, современное научное познание в особенности, очень нуждается в осмыслении своих путей, средств, целей. Многое, созданное когда-то самой наукой, отправляется впоследствии в музей. Но, как пишет Д.А.Гранин: «Для музея смерть – не конец, а начало существования» (18, с. 264). Изучение «музейных» познавательных ценностей позволяет лучше понять современную науку. Основным объектом оценок в познании является знание. Оно составляет саму субстанцию познания, науки. Ценностный аспект познавательной культуры говорит о том, что эволюционирующие знания и основанные на них технологии являются результатом именно человеческой деятельности. Ценность знания представляет собой свойство информации, заключенной в нем, оказывать влияние на поведение, жизнь людей. Эта ценность исключительно значима («ценность ценности»), так как знания всегда оказывали, оказывают, и будут оказывать огромное влияние на поведение разумного человека. Но сама ценность знаний, как 72 отмечает Э.Фромм, должна выводиться «из знания человеческой природы» (84, с. 144). Накопление знаний «само по себе нисколько не имеет более высоконравственного значения, чем накопление воска в улье», - писал П.Л.Лавров (см. 55, с. 331). В познании, особенно научном, постоянно совершается процесс внутренней оценки и переоценки всех сторон и прежде всего знаний. Знание оценивается с точки зрения его истинности, полноты, непротиворечивости, надежности и т.д. В разных ситуациях для различных субъектов познания те или иные элементы знания имеют неодинаковое значение, неодинаковую ценность. Т.Кун, например, считает, что в науке, «вероятно, наиболее глубоко укоренившиеся ценности касаются предсказаний» (40, с. 232). Многие ценности современного общества непосредственно основываются на научном знании. Таких ценностей становится все больше и больше. Они постепенно выходят на первый план, тесня и видоизменяя так называемые традиционные ценности. Но последние не должны отбрасываться, как совершенно изжившие себя. Их основное содержание, их очевидно гуманистическая ориентация, при всей непоследовательности, должны полностью перейти в ценности, основывающиеся на достижениях современной науки. Достижения современной науки – это достижения, не надо забывать, не только естественных наук, но и наук социальногуманитарных, а также наук, изучающих само познание – метапознавательных. Современная наука может многому научиться у прежних типов познания. Например, в отношении проблемы знания и незнания, знания и невежества. Еще Сократ трактовал зло как следствие незнания («неведения»). Связь между добром и знанием вообще характерна греческой традиции. Христианская этика в этом отношении во многом прямо противоположна последней. В христианской традиции самое главное – «чистое сердце, и похоже, что его легче найти среди невежественных» (58, с. 90). Нравственность и ее ценности в известной мере стоят «выше» собственно познавательных ценностей. Они ближе к непосредственному существованию человека. Как отмечал еще Б.Паскаль, «основы нравственности утешат и при незнании науки о предметах внешнего мира» (43, с. 160). Это происходит, прежде всего, в отношении отдельного человека, конкретной личности, для которой действительно может быть не так уж важно, знает ли она или не знает, например, теорию относительности Эйнштейна. Однако для общества в целом высочайшая ценность познания, науки, той же теории относительности никак не может быть поставлена под сомнение. Сомневаться можно и нужно, прежде всего, в отношении ценности практики применения достижений познания, науки. Получению новых знаний – нравственно содействовать всеми средствами, достойными человека. Что касается применения знаний, то 73 здесь нравственно – значит быть максимально критичным, максимально придирчивым, если угодно – неумолимым. Познание, наука исходят, как и все другие сферы жизни человека, из того, что истинно ценным является все то, что, так или иначе, работает на повышение благоденствия людей. Это, прежде всего, касается сохранения дара жизни, которому подчинена вся иерархия более частных ценностей, расположенных по уровням в соответствии с их ролью в поддержании основной ценности. Отступления от основной ценности – дара жизни – могут быть оправданы только тогда, когда они направлены на поддержание, сохранение жизни большего числа людей или же по здравому решению самой личности, предпринимающей то или иное действие, грозящее ее собственному (и только) благоденствию. Личностный уровень оценки и самооценки не менее, а зачастую более важен, чем групповой, коллективный. Решение нравственных проблем вообще и в познании в частности осуществляется как некий личностный, конструктивный или деструктивный выбор. Проблема выяснения и поддержания смысла человеческой жизни и деятельности может решаться только конкретными личностями в конкретных условиях. Каждый познающий человек должен, прежде всего, сам найти, сконструировать свой особый познавательный смысл и проявить верность ему в своей профессиональной деятельности. В этом каждый отдельный человек, личность соизмеримы с обществом и даже миром в целом, поскольку они также реализуются как уникальные процессы. Познание, наука предполагают участие всего естества человека, участие эмоций и чувств не в последнюю очередь, и т.д. Познавательная деятельность может вызывать не меньший восторг, чем, например, занятия художественным творчеством. Она может вызывать и грусть, уныние, печаль от «непостижимости сложности и совершенства природы» (6, с. 268). Но преодоление тайны, неизвестности, непознанного дает немало счастливых минут исследователю. Что касается печали, то она может вызываться не только совершенством природы, но и несовершенством самого реального познания. По признанию Г.А.Лоренца, ему пришлось пережить огромное сожаление в связи с тем, что он «не умер пять лет тому назад, когда этих противоречий (в физической теории начала ХХ в. – Авт.) не было» (цит. по 76, с. 21-22). Н.Винер, наоборот, считал себя счастливым человеком, потому что ему не пришлось «долгие годы быть одним из винтиков современной научной фабрики; делать, что приказано, работать над задачами указанными начальством» (13, с. 343). Различные типы познания связаны с существенно различающимися системами познавательных ценностей, и ценностей вообще, а также ценностными подходами к самому познанию. Афины времен Сократа еще не знали настоящей ценности личности, что, по всей видимости, и привело к гибели Сократа. Высшая ценность личности появляется в специфически 74 религиозной форме в христианстве, но она распространялась долгое время только на благочестивых христиан, сопровождаясь многочисленными безобразными жестокостями в отношении, например, тех, кто подозревался в ересях и т.п. Новое качество личности и ее ценности возникает в эпоху Возрождения, что стало одной из важнейших причин формирования последовательно научного познания. Новое время, с его пониманием личности как центра всякой активности, способствовало ускорению созревания научного познания. Это, в свою очередь, было закреплено и развито в Новейшее время. Будущий этап развития общества, ценностного качества личности, а вместе с этим и будущий этап научного познания, дадут еще более высокое качество личности и отношения личности и общества. Наука станет, судя по всему, важнейшей сферой самовыражения личности, утверждения ее достоинства в обществе. Творческий момент, самореализация занимают центральное место в познании, науке как человеческой деятельности. В познании, в «интеллигибельном мире … возможна причинность особого рода – «через свободу», которая только и делает человека моральным существом» (2, с. 105). В познании, особенно научном, всегда есть простор оригинальной личности. Здесь действует своеобразный «принцип Винера»: «Когда единственный недостаток доказательства – его необычность, пусть у вас достанет смелости принять его и эту необычайность» (13, с. 343). Высшую ценность внутри познания составляет истинное знание. Общение ученых основывается на молчаливом допущении, что каждый хотя бы старается говорить то, что он считает истинным. Занятия наукой требуют объективности и уважения к чужим достижениям. Знания и средства их достижения, помимо нравственного, обладают также эстетическим ценностным аспектом. Конечно, всякая эстетическая деятельность непосредственно стремится к созданию прекрасного. В науке, познании прекрасное заключено в их результатах. Кроме того, нужно иметь определенную специальную подготовку, чтобы наслаждаться прекрасными сторонами познавательного достижения. Чего не требуется в отношении различных вещей, созданных на основе этих достижений. Если искусство специально и главным образом направлено на созидание эстетических ценностей, то познание, наука в особенности нацелены на создание нового достоверного знания, эстетические аспекты которого лишь дополняют его предметное содержание и формы его выражения. Эстетическое в познании – это сигнал специфическими средствами о степени удовлетворительности или неудовлетворительности того или иного познавательного результата. Поэтому принцип красоты, эстетичности занимает почетное место в системе критериев научности. В отличие от науки, искусство само создает «новую форму как новое ценностное отношение к тому, что уже стало действительностью для познания и поступка», - говорил М.М.Бахтин (см. 55, с. 320). 75 В реальном познании ценностный аспект вплетен в ткань более сложного, целостного гносеологического отношения как такового. Можно утверждать, что в познании, науке имеет место очевидный прогресс эстетического критерия. В отличие от достижений искусства, научные открытия, совершенные в прошлом, не имеют непосредственно прежнего эмоционального и эстетического отклика уже у представителей ближайшего нового поколения исследователей. Эстетический аспект познания, науки демонстрирует их гуманистическую природу, хотя и весьма своеобразно, и эта сторона науки должна сохраняться и развиваться дальше. Познание, наука никогда не были и не будут гуманитарно нейтральными, особенно в отношении использования их результатов. Но очень важно, чтобы это была вполне определенная гуманистическая установка: «Наука для человека» - и только так», - утверждает И.Т.Фролов (83, с. 76). Ответственность за результаты науки несут не только и не столько ученые, сколько те люди, которые используют их, прежде всего – представители политической и юридической власти, центральные фигуры сферы экономики. Возлагать, например, на науку ответственность за проявления жестокости современного человека, применение им достижений науки в антигуманных целях – значит переносить тяжесть преступления с убийцы, с преступника на орудие преступления. В то же время, ответственность за безопасность своих разработок, особенно прикладных, несут сами ученые. При анализе гуманистического аспекта познания, науки очень важно всегда иметь в виду соотношение предметного базиса и метапознавательной надстройки соответствующего типа познания, соотношение содержания знания и методов и средств его получения. Отсутствие систематического учета этих моментов приводит даже серьезных исследователей к ошибочным выводам в отношении познания. Так, М.Вебер утверждал, что науки лишь разрабатывают технику «овладения жизнью», что медицина не спрашивает: «Является ли жизнь ценной и когда?» (см. 55 , с. 350 и 351). Б.Рассел говорит, что «наука может обсуждать … причины и средство удовлетворения (этических желаний – Авт.), но, занимаясь установлением истины или лжи, сама этических суждений не содержит» (66, с. 203). К этим высказываниям близко и положение М.М.Бахтина: «Действительность, входя в науку, сбрасывает с себя все ценностные одежды, чтобы стать голой и чистой действительностью познания, где суверенно только единство истины» (см. 55, с. 319). По нашему убеждению, эти утверждения весьма уважаемых исследователей верны и неверны одновременно, хотя и в разных отношениях. Они, безусловно, верны в отношении предметного содержания познания. Они также верны в отношении методов, техники исследования, ориентированных на «голое» предметное содержание. Но 76 эти же положения неверны и неверны принципиально, если смотреть на познание не только как на некое неуловимое, мистическое самодвижение предметного содержания, а как на очень сложное социальное качество, носителями которого являются живые люди, конкретные личности. Наука не только не свободна от этического, эстетического, ценностного содержания, но и обязательно всегда включает их в себя. Попытка представить дело иначе сама по себе является не очень нравственным делом. Можно и нужно понять опасения представителей науки по поводу того, чтобы не засорялась сфера предметного содержания исследования. С этой целью, мы убеждены, Э.Гуссерль и пытался создать средство разделения различных видов содержания сознания человека, основанное на принципе феноменологической редукции. Но, заботясь о чистоте предметного содержания науки, нельзя забывать обо всех других ее сторонах. Нужны надежные механизмы разрешения противоречий между этически нейтральным предметным содержанием науки и ее же отнюдь не нейтральными в этом отношении другими сторонами. Подобные механизмы должны быть нацелены на формирование личности исследователя, способной взять на себя ответственность за свою деятельность, а также в значительной степени и за ее результаты. Современное общество нуждается в качественно новых нормах и ценностях, связанных с познанием, наукой. Обществу необходимы научные знания. Но обществу необходимы знания, которые бы применялись с учетом высших моральных ценностей. Это вполне возможно, так сообщество ученых в массе своей состоит из людей, способных давать высокие примеры истинно человеческого общения, честности, последовательности, если надо – бескомпромиссности, любви к истине и справедливости, за которые многие из них боролись во все времена. Важный вопрос, с которым связана противоречивость современного и, надо полагать, будущего синтетического научного типа познания, вопрос, которого практически не существовало для прежних типов познания. – это вопрос о цивилизованном запрете некоторых видов исследований, способных привести к ситуации нанесения непоправимого ущерба человеку и самой жизни на Земле. Нужен ли такой запрет, и какими могут быть механизмы подобного запрета? Мнения по этому вопросу разделились, высказываются прямо противоположные суждения. Одни считают, что никаких запретов, ни на какие научные исследования быть не должно. Другие – что запреты должны быть, коль скоро выясняется, что то или иное исследование чревато гибельными последствиями. Наше мнение таково: никакие запреты не смогут остановить исследования, для которых наука уже созрела. Остается только одно средство – индивидуальный и коллективный разум людей. Как 77 отмечал писатель А.Казанцев, «не отказ от знаний нужен человеку, а разумное владение ими» (57, с. 78). Не менее опасным по своим последствиям может оказаться феномен «лженауки». Лженаука – это такие превращенные формы, связанные с наукой, которые при определенных условиях, проникая в науку, способны нанести ущерб и науке, и обществу в целом. Лженаука является одной из главных причин отрицательных последствий применения результатов истинной науки. Ярким и, к сожалению, печальным примером подобного рода может служить «лысенковщина». Феномен лженауки связан с ложными и, если можно так выразиться, «подложными» ценностями. Он особенно опасен тогда, когда соединяется с искренними носителями ложных ценностей. Такие люди заражают других своей верой в ложные идеи и ложные способы их реализации. Но даже не эти люди превращают подобную практику в законченную лженауку. Это осуществляют те, кто сознательно делает ставку на ложные, или откровенно сомнительные ценности, заранее зная, что они именно таковы. Без этого имел бы место феномен «ненауки», который постоянно встречается и в науке, но достаточно быстро и органично, относительно безболезненно преодолевается самими же учеными. Носители лженаучного качества никогда не отказываются от него добровольно, если это сулит им те или иные личные выгоды. Только ученые способны быстрее всех разобраться в сути лженаучных интервенций в науку и вовремя забить тревогу. Но для этого сами ученые должны обладать всеми необходимыми средствами. В частности профессионально владеть принципами научной оценки самого познания, науки, т.е. владеть развитыми метапознавательными знаниями. ПРОБЛЕМА РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ПОЗНАНИЕ Культурно-познавательная проблематика предполагает учет рациональной стороны человеческого бытия. Рациональность человеческого познания обусловлена тем, что оно есть процесс отражения законосообразно устроенной действительности, включая само сознание и познание. Проблема рациональности обсуждается уже давно. Еще Б.Паскаль отмечал, что в отношении разума допускаются две крайности: 78 «зачеркивать разум, признавать только разум» (43, с. 217). С древности разумность признавалась и за самой действительностью, например, за космосом древних греков. Эту разумность космоса они именовали «нус», в отличие от разумности самого человека, которая связывалась с «логосом». Разумность человека связана с духовностью. Гегель отмечал, что «то, что в живом как таковом есть род, то в духовном есть разумность» (17, с. 242). И далее: «То самое, о чем дух имеет разумное знание, становится именно в силу того, что оно познается разумно, разумным содержанием» (там же). Гегель настаивал также на том, что «хотя обычно думают, что невыразимое и есть как раз самое превосходное, однако это претенциозное мнение не имеет никакого основания» (там же, с. 273). В данной статье мы исходим из того, что, то новое, что сегодня появляется в проблематике рациональности, должно получить развернутое рациональное истолкование на основе концепции исторических типов познания и места метапознавательного блока в них. Следует говорить не о рациональности вообще, а о рациональности определенных этапов развития человеческого сознания, познания, культуры. При этом нужно учитывать положение И.Канта о том, что «определить границы рационального применения нашей познавательной способности мы можем, но определить границы в эмпирической области невозможно» (29, с. 59), понимая под этим догадку Канта о бесконечном разнообразии природы. В этом положении первая часть касается собственно метапознавательной проблематики, а вторая – предметного содержания познания, не имеющего объективно границ, а потому и нелимитированного ничем, кроме собственных законов, которые познает человек. В известном смысле мы принимаем даже положение У.Джеймса о том, что «в вопросе об истине решительно прагматисты, а не рационалисты являются настоящими защитниками рациональности мира» (20, с. 117). Джеймс, пусть и несколько ограниченно, не так последовательно, как, например, представители диалектического материализма, все же выходит на принцип практики, практического основания сознания и познания. Мы согласны со следующей характеристикой рациональности, которую предлагают П.В.Алексеев и А.В.Панин: «В самом общем виде рациональность понимается как постоянная апелляция к доводам разума и рассудка и максимальное исключение эмоций, страстей, личных мнений» (2, с. 289). Эмоции, страсти и т.п., правда, вообще не имеют непосредственного отношения к рациональному как такому содержанию действительности, которое может при определенных условиях стать доступным нашему рассудку и разуму. Эмоции, страсти, как специфическая объективная реальность, также обладают неким содержанием, которое в той или иной степени доступно рассудочному и разумному освоению и выражению в понятиях, закрепленных в том или ином языке, в широком смысле, включая «языки» танца, скульптуры, 79 иконы и т.п. Этим занимаются, в частности, психология, искусствоведение и др. науки. При этом мы различаем рассудок и разум как способность фиксировать соотношение частей и элементов чего-либо внешним образом (рассудок) и как способность схватывать единство данного в нашем сознании содержания (разум). Следует также учитывать многоуровневость этих способностей, преодолевать традиционное их сведение к некоему, пусть и фундаментальному, но лишь единственному уровню. Последнее мы обнаруживаем у Канта. Но рассуждать, не разумея можно и на самых высоких теоретических уровнях. Мы исходим из того, что рациональным в широком смысле является все то, что доступно человеческому рассудку и разуму и что может быть выражено в понятиях и закреплено в знаках, языке. Рациональным в узком смысле является то, что уже получило выражение в понятиях и языке. Если из первого «вычесть второе, то получается огромная область «нерационального» в узком смысле слова. Такое «нерациональное» есть ничто иное, как то, что человеком еще не познано. Оно будет сопровождать человека всегда. Однако, считать «нерациональное» в этом смысле «иррациональным», как это нередко делается, является грубой ошибкой. Как и вообще ставить какие-либо абсолютные границы человеческому разуму, познанию, основываясь на представлениях своего времени. Это же относится и к еще непознанному содержанию нашей собственной способности сознания и познания. Как утверждает А.Камю, «сознание рождается вместе с бунтом … это еще довольно смутное сознание» (см. 55, с. 223). Но это такой «бунт», в результате которого понадобились изобретение речи и языка. В частности, для того, «чтобы делиться тем, - как пишет Ян Линдблад, - что умели делать руки» (48с. 204). Рациональность вообще и рациональность познания в частности связывают с целесообразностью, пониманием, концептуальностью, смысловой проблематикой. М.Вебер различает «ценностную» и «целевую рациональность». Согласно А.В.Панину, диалектический материализм основу рациональности человеческой деятельности «в первую очередь усматривает в ее целеполагающем характере, в детерминированности этой деятельности идеальными моделями предполагаемого будущего» (62, с. 217). Рациональность познания в узком смысле непосредственно связана с целеполагающей способностью человека. Но, во-первых, есть еще практически бесконечное рациональное в широком смысле. Т.Е все то, относительно чего вообще еще нет возможности поставить какие-либо определенные цели, кроме одной – искать, познавать. Во-вторых, сами целевые установки могут быть недостаточно точно и полно выражены в понятиях. Трудно считать такие цели исходной основой человеческой рациональности. 80 О связи рациональности с концептуальностью идет речь в работе В.С.Степина «Становление научной теории» (73). С концептуальностью связывает рациональность и С.Тулмин, однако, он в то же время считает, что «никогда не было обязательным» уравнивание рациональности и логичности (74, с. 60). Общую ситуацию в отношении рациональности Тулмин оценивает как такую, которая с самого начала была эквивалентна проблеме сохранения человека «открытым разуму» (там же, с. 59). Действительно, логичность – это признак мышления как особого процесса, совершающегося в мире благодаря человеку. Логичность не является признаком внешних предметов. Выражения тип «логика вещей (событий и т.п.)» являются не более, чем своеобразными метафорами. Личность человека не может быть перенесена на сам мир, объективную реальность. Логичность можно привлекать только для объяснения рациональности в узком смысле – в отношении содержания, уже выраженного в понятиях и языке, т.е. даже не для объяснения всех способностей даже познающего человека, таких как, например, интуиция. Там, где мы говорим об «открытости разум», с необходимостью присутствует проблематика рациональности в широком смысле, подразумевается непознанное содержание действительности. Наконец, проблема рациональности резко усложняется еще и тем, что различные исторические типы познания имеют существенно отличные друг от друга наборы и объемы понятийных средств: от сравнительно небольших у первых типов, до сверхсложных понятийных сеток современного научного типа познания. Рациональность теснейшим образом связана с проблемой смысла, смыслообразования, в том числе в сфере самого познания и вокруг познания. Так, относительно рациональности современного научного познания, особенно взятого в его откровенно сциентистских вариантах, вполне уместны слова К.Ясперса: «Внутреннюю позицию в этом техническом мире называют деловитостью. От него ждут не рассуждений, а знаний, не размышлений о смысле, а умелых действий, не чувства, а объективности» (см. 55, с. 551-552). Здесь, правда, подразумевается особый смысл объективности: объективности как чего-то «овнешненного», лишенного связи с разумом человека, как активно ищущим и все оценивающим началом. Здесь говорится об объективности применительно к человеку-автомату, признаки чего можно наблюдать сегодня. Познание наполнено «смысловой» проблематикой. Сами изменения познания вызываются тем, что человек в рамках любого типа познания ищет наиболее удовлетворительный смысл своего знания, его применения и т.п. И этот искомый смысл не есть некий смысл-в-себе, а смысл, который, по словам М.М.Бахтина, существует «для другого, то есть существует только с ним» (5, с. 350). Выяснение связей смыслов может быть весьма затруднительным. Так, в одной солидной коллективной богословской монографии говорится: «Есть такие области 81 действительности, которые ускользают от научных методов изучения. Так, ни одна наука не способна ничего сказать о принципиальном смысле и начале действительности в целом» (59, с. 25). То есть не по вопросу, связанному с возможным началом действительности, а о самом начале действительности, как будто наличие такого начала уже окончательно чемто или кем-то подтверждено. Происходит элементарная подмена понятия, которая очень часто направляет по следу совсем не того смысла, который предполагался изначально. В этом, кстати, состоит вся особенность религиозного, а также вообще обыденного сознания. Современная наука, однако, достаточно созрела для того, чтобы начинать всякое свое исследование не с выяснения вопроса о смысле некоторого объекта, которого она до этого не изучала, а с выяснения смысла слов, понятий, терминов, которыми она оперирует уже при самой постановке проблемы. Обсуждать проблему имеет смысл только тогда, когда участники обсуждения занимают ясные позиции и заинтересованы в нахождении истины, а не в чем-то ином. Особо следует остановиться на вопросе соотношения рациональности и понимания. Под пониманием часто имеются в виду разные вещи. Для М.Шлика – «понять» не означает ничего иного, как прояснить правила, по которым употребляются слова» (3, с. 48). Но подобные заявления тут же вызывают бурю возмущения у тех, кто всю свою профессиональную жизнь занимался выработкой понимания сущего, сути происходящего, и в частности того, что есть познание. Вопрос в том, о каких словах и о каких правилах употребления слов идет речь. Можно только строить гипотезы о том, насколько специфичной была практика употребления слов первоязыка в рамках магического типа познания, или даже мифологического типа. С другой стороны, объективно какие-то правила употребления слов всегда существуют, причем, правила, не сводимые не только к синтаксису. Неопозитивисты (логические позитивисты) поначалу пытались все свести именно к синтаксису, не получилось, что они сами и признали. П.Рикер связывает понимание с объяснением. Но никто больше неопозитивистов не работал с проблемой объяснения. К тому же Рикер сам не так уж далеко уходит от них. Он утверждает: «Под пониманием мы будем иметь в виду искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другим сознанием через внешнее выражение (жесты, позы, и разумеется речь). Цель понимания – совершить переход от этого выражения к тому, что является основной интенцией знака, и выйти вовне через выражение» (67, с. 3-4). И далее: «понимание предполагает объяснение в той мере, в которой объяснение развивает понимание» (там же, с. 9). По нашему мнению, сами подобные выражения требуют специального объяснения, толкования, чтобы быть правильно поняты. Конечно, познающий человек, ученый всегда стремится «больше 82 объяснять, чтобы лучше понимать», но насколько рационально вводить при этом все больше и больше слов, которые не столько проясняют смыслы, сколько затрудняют их восприятие? Этим особенно грешат представители т.н. современного постмодернизма, засорившие «сад философии» неимоверным количеством самых невероятных словообразований, буквально за считанные десятилетия. Всякое понимание предполагает знание. И чем больше развернуто знание, тем глубже, вернее понимание сути вещей. И чем полнее это знание выражено «внешним» образом, в понятиях и языке, тем совершеннее, точнее наше понимание вещей и друг друга. Хотя, конечно, есть ситуации, когда для понимания людьми друг друга не нужно, как говорится, слов, особенно много слов. Таким образом, мы возвращаемся к соотношению рациональности в широком и узком смысле слова. Выражение чего-либо с помощью понятий и слов, что бы и кем бы ни говорилось, - лучший способ сделать то или иное содержание своих мыслей доступным другим людям. Это является исходным условием познавания, познавательной деятельности как таковой. Как видно, отовсюду приходится возвращаться к объективной основе рациональности. Правда, сама объективность может также пониматься поразному. Об этом говорит сама классическая философская оппозиция: материализм – идеализм. С некоторых пор широкое распространение получил так называемый субъектоцентрический подход, который, однако, лишь прикрывает, маскирует традиционную оппозицию. Н.А.Бердяев вынужден был признать, что даже «сама религия, как явление социальное, есть объективация, и, конечно, объективация есть теология»; «религия исторически всегда объективируется и социализуется» (см. 54, с. 551). Более того, исторически религия и была основной формой объективации вплоть до Нового времени, до появления самостоятельного научного познания. Но для большинства населения Земли религия во многом остается таковой и по сей день, и будет таковой еще долгое время. Следовательно, вопрос нужно ставить по-другому: кто – религия или наука, религиозная или светская практика. Основанная на науке, будет оказывать в будущем, прежде всего, ближайшем, основное регулятивное воздействие на развитие общества, на жизнь отдельных людей? Или же следует ожидать появления неких смешанных форм, с участием обеих сторон? Последнее предполагали Фейербах, «богостроители» и др. О соотношении рациональности и субъективности (не путать с субъектоцентризмом) также говорится немало. Ж.Маритен считает, что «субъективность как субъективность неконцептуализируема» (см. 55, с. 275). Но с таким же успехом можно говорить о невозможности концептуализирования никакой вещи самой по себе («в-себе»). Ибо невозможно заменить бытие вещи, чем бы она не являлась, бытием другой вещи, бытием ее образа, бытием знания о ней. Это разные виды бытия в 83 рамках единой действительности. Человек не может быть камнем, птицей, другим человеком. Но он может знать и понимать и природу камня, и природу птицы, и природу другого человека. Понять, узнать другого человека, конечно, несравненно сложнее, чем камень или птицу. Превращение вещей, человека в другие вещи, в других людей, собственно, и не нужно. Проблема заключается в другом: как правильно, адекватно выразить содержание чего-либо с помощью понятий и языка. Б.Паскаль утверждал: «Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все, что я в них вычитал» (43, с. 160). Но не менее верным было бы сказать, что в писаниях Монтеня содержится все то, что в них содержится. И не происходит ли действительно «жертвоприношение интеллекта». Как пишет Камю о Кьеркегоре, когда пытаются напрямую сопоставить содержание вещи с ее понятием? Н.А.Бердяев, по нашему мнению, прав, говоря, что феноменологию можно понимать «как науку о пережитом по ту сторону объекта» (54, с. 227). Суть феноменологического подхода, как он был задуман Э.Гуссерлем, заключается в том, чтобы не смешивать содержание вещи, данное в сознании как особое переживание, с содержанием самого переживания как особого состояния человека, субъекта. Объективное познание, наука стремится как можно точнее выразить первое и четко отделить его от второго. Но это не означает, что при этом отрицается субъективное как таковое. Наоборот, с целью познать природу субъективного формируется целый комплекс наук, прежде всего, психологических. Активно в этом участвует и философия. Только «параноидальное мышление, - как говорит Э.Фромм, - характеризуется тем, что оно может быть совершенно логичным и в то же время в нем полностью отсутствует какая бы то ни было заинтересованность в подлинном исследовании реальности» (84, с. 249). Мы согласны с К.Г.Юнгом в том, что «убеждает только собственное переживание» (98, с. 287). Но с той оговоркой, что переживание берется во всей полноте своего содержания, включая весь его контекст, внешний и внутренний. Научные убеждения, любые знания существуют и могут существовать только в виде конкретных переживаний конкретных людей. «Голая» информация содержится в книгах, других неодушевленных носителях. Нечто подобное имеет место в случаях зомбирования человека. Но такая информация не есть человеческое знание. Знанием любая информация становится лишь тогда, когда она входит в живую психику сознающего себя индивида. И только такое знание можно считать полноценным элементом культуры. Действительно, находясь «внутри» науки, в сфере профессионального научного познания, ученые зачастую отвлекаются от многих культурных параметров знания, даже собственной деятельности, абсолютизация чего и порождает сциентизм. Профессиональный аспект науки сциентизм выдает за полный образ науки, с чем, безусловно, не согласится девять десятых, если не больше, самих 84 представителей науки, ученых. Да, порой наука почти инстинктивно стремится защитить свою профессиональную сферу от проникновения всякого рода некомпетентности, невежества, как чего-то чужеродного ей по определению; той же политики, например. Но только полное метапознавательное исследование самой науки может в достаточной степени гарантировать от досадных недоразумений во взаимоотношениях науки и других сфер общества, науки и общества в целом. При обсуждении проблемы рациональности более всего внимания, как правило, уделяется соотношению науки и религии, знания и веры. Научное познание возникает не сразу. Первому более-менее полноценному типу научного познания – ранней науке – исторически предшествуют четыре донаучных типа познания! Поэтому у вопроса о соотношении науки и религии имеется длинная предыстория. Отметим, что и развитые формы религии также возникают далеко не сразу, более того, они продолжают эволюционировать и сегодня. Можно предположить, с другой стороны, что первый тип сознания и познания – магический – долгое время не знал религии. Последняя возникает по мере превращения магического типа сознания и познания в мифологический тип. Только правильное понимание соотношения знания и веры дает ключ к правильному же пониманию отношения познания и религии, религии и науки, наконец, науки и церкви как важнейших социальных институтов современного общества, без нормального сосуществования которых оно просто немыслимо. Так, известное изречение Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно», чаще всего, трактуют как акт слепой веры. По нашему мнению, здесь присутствует и другое. Данное высказывание можно понимать и как эмоционально окрашенную констатацию вполне объективного факта отсутствия понимания действительности, причем, как внешней, природной и социальной, так и внутренней, субъективной. Само это изречение может быть понято как вполне рациональный элемент сознания и познания своего времени и места, подобно положению Сократа – «Я знаю, что ничего не знаю». И прежде всего оно должно пониматься как метапознавательный элемент, ведь сама мысль здесь выражена словами, в понятиях веры и абсурда, которые, надо думать, были вовсе не абсурдными для Тертуллиана. Гегель говорил: «как бы ни заблуждалась религия, ей все-таки присуща истина, хотя и в искаженной форме» (16, с. 228). Вера присуща человеку как психофизическому существу. Грубой ошибкой является сведение веры только к одному из ее видов, пусть даже в форме такого всеобъемлющего явления, как религия. Причем, даже здесь акцентируется преимущественно специфически содержательный аспект, а не берется явление в полном объеме. Вера и религиозная вера – это существенно различные вещи, несводимые друг к другу. Вера как атрибут человека связана со специфически метапознавательной, 85 метадеятельностной функцией, направленной на преодоление человеком ситуаций неопределенности, неизвестности, непознанности, ибо человек как практическое природное существо не может никогда остановиться без ущерба для своей жизни. Во всяком акте веры, светской или религиозной, присутствует, с одной стороны, глубокое убеждение в собственном, субъективно-личностном существовании, что и отметил Декарт, в своем известном тезисе: «Мыслю, следовательно, существую», а с другой – вполне осознанная фиксация отсутствия необходимых сведений о чемлибо внешнем или внутреннем, субъективном. При этом в зависимости от психофизических качеств людей. Акт веры может характеризоваться как пассивной, так и активной интенцией. В целом, думается, людям свойственная преимущественна активная интенция веры. В противном случае они бы просто не выжили как биологический вид. С этим, кстати, согласны и богословы, современные, по крайней мере: «вера всегда есть дерзание, подразумевает отказ и обращение от старого и привычного образа мыслей и действий», - пишут некоторые из них (59, с. 42). Каждый акт веры в значительной степени есть всегда и акт рационального сознания, и даже самосознания. Мы считаем ошибочным утверждение Б.Рассела о том, что «мы говорим о вере тогда, когда хотим подменить опыт эмоциями» (цит. по 100, р. 141). Вера есть основа любых наших убеждений, в том числе научных. Ученый, вступая в область новой, еще непознанной предметности, верит, убежден, что в ней он обнаружит, возможно, непривычные, но объективные закономерности, управляющие непознанными еще явлениями. Сама религиозная вера также связана с неизвестным. Она и возникает как механизм овладения, приспособления человека к открывающейся его еще «детскому», «молодому» сознанию неизвестности окружающего мира и собственного внутреннего мира. Только позднее, развившись, религия начинает выполнять множество социальных функций, не столько познавательных, сколько регулятивных, воспитательных и т.п. Религия – естественное выражение этапных особенностей антропогенеза, так же естественно она может быть преодолена. К сожалению, даже сегодня актуальны слова С.Н.Булгакова о том, что имеет место «поразительное невежество нашей интеллигенции в вопросах религии» (11, с. 34). Это, кстати, можно отнести как к той части нашей интеллигенции, которая ударилась в религиозность, так и к той, которая продолжает отстаивать позиции грубого, варварского атеизма. Познание, как можно видеть из истории, вполне совместимо с религией. Об этом говорит опыт всех донаучных типов познания, а также опыт, по крайней мере, ранненаучного и классического научного типов познания, представителями которых были, не много ни мало, сами основоположники этих типов познания – Ф.Бэкон, Ньютон, Лейбниц. Но познание основывается на вере. Которая не должна отождествляться 86 только с религиозной верой. В донаучных типах познания религия принимала непосредственное участие, выполняя функции метапредметных и метапознавательных регуляторов. Кстати, не совсем правильно говорить, что «религия исходит из принципиального разделения всех … событий на естественные и сверхъестественные» (49, с. 178). Магическая ступень сознания и познания сверхъестественными признавала любые вещи и явления. Религия, основывающаяся на мифологии, делает огромный шаг вперед, объявляя сверхъестественными уже не все вещи и явления, а только «высшие», «божественные». Как ни странно, но религия исторически сама постоянно расширяла сферу естественного, земного, вплоть до масштабов всей повседневной жизни человека. Сегодня религия, в лице современных теологов, готова признать естественность всей предметной сферы современной науки – Метагалактику! В связи с последним можно привести слова Б.Рассела о том, что «когда … были установлены размеры Солнечной системы, Галактики и, наконец, Вселенной … тогда очень трудно стало верить, что столь огромный уголок мог стать домом человека, - если конечно значение человека определяется космическими масштабами, о которых твердила традиционная теология» (66, с. 140). Но не следует забывать и другие положения: «Вера в Бога делает возможным фундаментальное доверие к действительности» (59, с. 36). Религия «есть защитная реакция природы против созданного умом представления о неизбежности смерти» (6, с. 140). Понятие бога – «совершенно необходимая психологическая функция иррациональной природы, которая вообще не имеет отношения к вопросу о существовании бога» (98, с. 112). С естественным происхождением природы и человека сегодня во многом готова согласиться даже современная теология, характеризующая Святое Писание как «полностью Слово Божие и полностью слово человеческое» (59, с. 48). Современные теологи отдают должное современной науке и науке вообще: «Надо сказать, - пишут некоторые из них, - что эмпиризм является действительно могучим средством познания мира. Все главные достижения науки и техники обязаны более всего именно опыту и эксперименту» (Там же, с. 15). Как метко писал все тот же Б.Рассел: «теологи осознали следствия нового учения (Дарвина – Авт.) быстрее, чем его сторонники» (66, с. 164). Диалектико-материалистическая философия настаивает на принципиальной неполноте, относительности любых человеческих знаний. Теологи, в принципе, с этим соглашаются, но делают из этого свои особые выводы. Например, о том, что «наука может и должна искать «естественные причины», «но она не может отвергать возможности действия Бога в мире» (59, с. 22). Времена, однако, необратимо изменяются, и то рациональное, что исторически присуще религии, становится все больше и больше во многих отношениях, по мнению Э.Фромма, «пустой раковиной», тогда как «ориентация на разум и 87 неослабные искания истины в гораздо большей степени способны исправить ошибки одностороннего рационализма, чем псевдорелигиозный обскурантизм» (84, с. 20). Всякая вера, религиозная в первую очередь, основывается на факте осознания индивидом собственного «Я». Первоначальные акты веры при этом чрезвычайно активны и даже агрессивны: «вера всегда агрессивнее фактов», - утверждает Ч.Хэнзел (89, с. 9). Психологически вера – это интегратор всех духовных сил человека, как носителя культурного качества. Религиозная вера давала долгое время приемлемый синтез всех сторон жизни, включая познание. Величайшим изобретением людей стал социальный институт церкви, хотя она всегда была и остается сегодня наполненной многочисленными иллюзорными элементами. Эти последние с развитием знания, появлением все новых и новых типов познания, особенно научного, все больше и больше уступают место понятийным элементам, причем, внутри самой рели – в теологии – не в последнюю очередь. Достаточно вспомнить судьбы учений Платона и Аристотеля в схоластической традиции. Сегодня налицо огромное количество элементов культуры, ориентированных на веру человека в самого себя, свои возможности и способности, без придания им фантастических культурны. Оболочек. С религией, донаучными типами познания связан институт древних мудрецов. Они были носителями концентрированного рационального начала в этих типах познания. Эта форма рациональности преодолевается в натурфилософии, которая сознавала себя уже не в качестве самой мудрости, а в качестве «любви к мудрости», поиска мудрости, знаний. Философия отходит от непосредственности жизни. Мудрость же всегда остается вплетенной в реальную повседневную жизнь. Мудрость не творит жизнь, она ее поддерживает. Философия, научные формы познания создают идеализации, творят своего рода вымышленную действительность («жизнь»), недоступную традиционной мудрости. Поэтому, мы убеждены, философия и наука еще должны будут научиться быть столь же мудрыми, как традиционные формы сознания и познания, но научиться такой мудрости, которая бы учитывала вновь открытые стороны внешнего и внутреннего бытия человека. Они должны овладеть мудростью, как носительницей общечеловеческих, и в этом смысле абсолютных ценностей. Современная наука столкнулась с необходимостью всестороннего самопознания, следствием чего и является бурное становление сферы метапознания как одного из основных родов познания, наряду с естественнонаучным и социально-гуманитарным. Но даже современная наука еще до стыдного мало знает саму себя. В то же время она часто обвиняет традиционные формы сознания и познания в абсурдности. Но если провести аналогию между «абсурдными» элементами донаучного 88 сознания и познания и сновидениями в толковании З.Фрейда, то окажется, что «мысли, скрывающиеся за ними (сновидениями – Авт.), никогда не носят абсурдного характера» (80, с. 175). А.Эйнштейн, как утверждает П.Л.Капица, любил ссылаться на бога, когда у него не было более разумного довода (см. 30, с. 404). Он же говорил, что «если есть интуиция, значит есть и закономерность» (Там же, с. 412). Рациональное вообще и рациональное в научном познании особенно нередко противопоставляются духовности. Многими духовность объявляется таким качеством, которое якобы избегает рациональности, или объективации. Но истинная духовность возможна только при посредничестве и постоянной опоре на развитую рациональную способность. Без этого духовность легко, сожалению, «растворяется» в агрессивной среде повседневных жизненных отношений. Можно предположить, что у древнего человека первые элементы духовности были слабы, потому что были значительно более независимыми от материальных элементов. Это была первая ступень диалектического отрицания материального духовным. Постепенно, однако, это абстрактное противостояние материального и духовного обогащается все новыми и новыми моментами. Телесное и духовное в человеке взаимно приспосабливаются друг к другу. Телесное становится все более «духовным» (улыбка, выражение глаз, походка, голос, речь и т.д.). Духовное, в свою очередь, находит все большее и большее творческое выражение в телесном и внешнем материальном. Все религии, включая христианство, можно рассматривать как исторические ступени, формы соединения материального (прежде всего человеческой телесности) и духовного начал человека. Всякое познание, безусловно, рационально, как в узком, так и в широком смысле. То, что мы относим к «иррациональному», является ничем иным, как своеобразной формой выражения и попыткой первоначального освоения еще непознанных сторон внешней и внутренней действительности, включая само сознание и познание во всех их формах и разновидностях. 89 БИБЛИОГРАФИЯ 1. Алексеев П.В. Наука и мировоззрение. – М., 1983. 2. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. – М., 1996. 3. Аналитическая философия. – М., 1993. 4. Андреев А.Л. Место искусства в познании сира. – М., 1980. 5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. 6. Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. 7. Бессараб М.Я. Ландау. Страницы жизни. – М., 1971. 8. Библия. – М., 1992. 9. Бройль Л. Де. По тропам науки. – М., 1962. 10. Буянов В.С. Научное мировоззрение. – М., 1987. 11. Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. – Свердловск, 1991. 12. Винер Н. Кибернетика и общество. – М., 1958. 13. Винер Н. Я — математик. – М., 1967. 14. Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Историческая рациональность. – М., 1991. 15. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. – СПб., 1994. 16. Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. – СПб., 1993. 17. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Часть третья. – М., 1956. 18. Гранин Д.А. Река времени. – М., 1985. 19. Грушин Б.А. Массовое сознание. – М., 1987. 20. Джемс В. Прагматизм. – Киев, 1995. 21. Диалектико-материалистическая методология — основа естественнонаучного и социального познания. – М., 1987. 22. Дилигенский Г.Г. В поисках смысла и цели. – М., 1986. 23. Добров Г.М. Наука о науке. – Киев, 1966. 24. Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. 25. Зотов А.Ф.Структура научного мышления. – М., 1973. 26. Зотов А.Ф., Воронцова Ю.В. Современная буржуазная методология науки. – М., 1983. 27. Ильин В.В. Теория познания. – М., 1993. 28. Камю А. Бунтующий человек. – М., 1990. 29. Кант И. Критика способности суждения. – М., 1994. 30. Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. – М., 1981. 31. Категориальные структуры познания и практики. – Киев, 1986. 32. Кедров Б. О творчестве в науке и технике. – М., 1987. 33. Кеплер И. О шестиугольных снежинках. – М., 1983. 90 34. Кириленко Г.Г. Кризис методологических основ буржуазной «философии науки». – М., 1982. 35. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. – М., 1975. 36. Копнин П.В. Диалектика как логика и теория познания. – М., 1973. 37. Коршунов А.М. Познание и деятельность. – М., 1984. 38. Костецкий В.В. Человек в экстазе. – Тюмень, 1996. 39. Кукушкина Е.И., Логунова Л.Б. Мировоззрение, познание, практика. – М., 1989. 40. Кун Т. Структура научных революций. – М., 1975. 41. Кутырев В.А. Естественное и искусственное. – Н.Новгород, 1994. 42. Куцев Г.Ф. Актуальные вопросы исследования социальных проблем региона. / Методологические вопросы хозяйственного освоения территорий. Межвуз. сборник. Тюмень, 1982. 43. Ларошфуко Ф., Паскаль Б., Лабрюйер Ж. Суждения и афоризмы. – М., 1990. 44. Ленин В.И. Карл Маркс. / Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. М., 1969. 45. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. / Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. М., 1968. 46. Ленин В.И. Рецензия на книгу К.Каутского «Бернштейн и социалдемократическая программа. Антикритика». / Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 4. М., 1967. 47. Ленин В.И. Философские тетради. / Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 29. М., 1969. 48. Линдблад Я. Человек — ты, я и первозданный. – М., 1991. 49. Лойфман И.Я. Принципы физики и философские категории. – Свердловск, 1973. 50. Лосев А.Ф. Дерзание духа. – М., 1988. 51. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. – М., 1982. 52. Лукасевич Я. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. – М., 1959. 53. Макиавелли Н. Государь. – М., 1990. 54. Мир философии. Ч. 1. – М., 1991. 55. Мир философии. Ч. 2. – М., 1991. 56. На пути к единству науки. – М., 1983. 57. Наука и общество. – М., 1977. 58. Никитин Е.П. Открытие и обоснование. – М., 1988. 59. О вере и нравственности по учению православной церкви. – Изд. моск. патриархии, 1991. 60. Ойзерман Т.И. Проблемы историко-философской науки. – М., 1982. 61. Павлов А.В. Необычайное. – Екатеринбург, 1993. 62. Панин А.В. Диалектический материализм и постпозитивизм. – М., 1981. 91 63. Ракитов А.И. Историческое познание. – М., 1982. 64. Рассел Б. История западной философии. – М., 1959. 65. Рассел Б. Мудрость Запада. – М., 1998. 66. Рассел Б. Почему я не христианин. – М., 1987. 67. Рикер П. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. – М., 1995. 68. Седов С.Е. Одна формула и весь мир. – М., 1982. 69. Селиванов Ф.А. Избранное. – Тюмень, 1998. 70. Селиванов Ф.А. Ошибки. Заблуждения. Поведение. – Томск, 1987. 71. Смирнов С.Н. Диалектика отражения и взаимодействия в эволюции материи. – М., 1974. 72. Современная логика и методология науки. – М., 1987. 73. Степин В.С. Становление научной теории. – Минск, 1976. 74. Тулмин Ст. Человеческое понимание. – М., 1984. 75. Философия и естествознание. Вып. 3. – Воронеж, 1971. 76. Философские проблемы естествознания. – М., 1967. 77. Философский энциклопедический словарь. – М., 1983. 78. Флоренский П.А. У водоразделов мыслей. – Новосибирск, 1991. 79. Фофанов В.П. Социальная деятельность как система. – Новосибирск, 1981. 80. Фрейд З. О клиническом психоанализе. – М., 1991. 81. Фролов И.Т. О человеке и гуманизме. – М., 1989. 82. Фролов И.Т. Перспективы человека. – М., 1983. 83. Фролов И.Т., Юдин Б.Г. Этика науки. – М., 1986. 84. Фромм Э. Психоанализ и этика. – М., 1993. 85. Фуко М. Слова и вещи. – М., 1977. 86. Халин С.М. Место и роль описания в научном познании: дис… канд. филос. наук. – М.: МГУ, 1981. 87. Халин С.М. Системный подход и эффективность философского творчества. / Творческое мышление и деятельность инженера. Тез.докл..научно-практич.конф. 14-15 ноября 1989 г. Тюмень, 1989. 88. Хрестоматия по философии / Составители: Алексеев П.В., Панин А.В. – М., 1996. 89. Хэнзел Ч. Парапсихология. – М., 1970. 90. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. – М., 1991. 91. Чанышев А.Н. Начало философии. – М., 1982. 92. Число и мысль. Сборник. Вып. 6:. – М., 1983. 93. Швырев В.С. Научное познание как деятельность. – М., 1984. 93а. А.Эйнштейн. Собрание научных трудов. Т. 4. М.: 1967. 94. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. М., 1961. 92 95. Энгельс Ф. Диалектика природы. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. «). М., 1961. 96. Энгельс Ф. Юридический социализм. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. М., 1961 97. Юм Д. Трактат о человеческой природе. Книга первая. – М., 1995. 98. Юнг К.Г. Собрание сочинений. – М., 1994. 99. Abel R. Man is the Measure. – NY., 1976. 100. Hospers J. An Introduction to Philosophical Analysis. – L., 1987. 101. Yaroshevsky M. A History of Psychology. – M., 1990. 93 SUMMERY: This research is devoted to a discussion of the question of a sphera of investigation the cognition itself, which is termed here as "metacognition". It is substantiated the hypothesis about transformation this sphere into a special kind of cognition, side by side with the natural and socio-humanitarian sciences. There is a discussion on main principles of metaconition: objectivity, causality, reflextion, systematics, activities and value approaches. It is grounded here the necessity of introduction a new category into the theory of knowledge – "type of cognition". The type of cognition is understood as an integral systemic quality, in which there is an original combination of the subject-cognition and metacognition levels, named as "subject basis" and "metacognition superstructure". We try to prove an idea of the necessity to distinguish pre-scientific and scientific periods in the development of the human cognition. We give the description of main pre-scientific cognition types: magic, mythological, natural philosophy and scholastic. The appearance of some elements of the future types of cognition is considered here. We examine here the descriptions of the basic historical scientific types of cognition, indicated in the title. An early-scientific type of cognition is understood as opening the scientific phase which is considered as uninterrupted tradition. Classic science is the cognition which developes on it`s own ground. It is marked that the most important sign of morden science is multilevelness of the theoretical knowledge. The artical settles a hypothesis about some future synthetic scientific type of cognitin. Philosophy, and mainly the ancient one, was the general system-forming element for the natural philosophy type and for all following next scientific types of cognition. There is an analysis of the philosophy as a part of the scientific types of cognition. Here we lay the ground for a thesis about philosophical reflection as a necessary condition for assimilation of the new bounderies of the human existence and cognition, scientific to begin with. There is an explication of the cognition culture through the unerstanding one as a apecific human mode of assimilation reality, based on the three main components: nomological (knowledge), technological (modes of activities) and value (including the spiritual values). It is grounded the understanding of the civilization as a sum of the technological and nomological aspects of every culture. The leading part of the autoreflection of cognition (metacognition) in the cognition culture formation is pointed out. 94 The principal thesis of this issue is a proposition about inseparability of the humanistic and value aspect from the cognition generally, and from the scientific cognition types in particular. The specific internal cognitional values are considered. It is substantiated that the obgective and authentic knowledge is the main internal value of the science. The article raises a question about the scientists” responsibility for the purity of sciece from pseudo-science set-backs, and a question about the possibility of civilic prohibition for some sorts of investigations, particularly for the most dangerous modern sciences” researches. There exists an actual theme of the correlation between the knowledge and ignorance, first one and socis institutions. It is given a description of different historical types” of cognition rationality. There is the analysis of the questions on relationships between rationality, from one side, and understanding, purposefulness, conseptionness, sence, subjectivity and spirituality, from the others. 95 ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………….. 3 ПРИРОДА МЕТАПОЗНАНИЯ И ЕГО ПРИНЦИПЫ………………….. 5 ТИП ПОЗНАНИЯ: генезис и трактовка, содержание и структура…………………………………………….16 ДОНАУЧНЫЕ ТИПЫ ПОЗНАНИЯ: магический, мифологический, натурфилософский, схоластический………………24 НАУЧНЫЕ ТИПЫ ПОЗНАНИЯ: ранненаучный, классический научный, современный научный, будущий синтетический научный…………………………….37 МЕСТО И РОЛЬ ФИЛОСОФИИ В ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПАХ ПОЗНАНИЯ……………………………………………………..48 КУЛЬТУРА ПОЗНАНИЯ КАК ОСОБЫЙ ВИД КУЛЬТУРЫ…………58 ПОЗНАНИЕ И ЦЕННОСТИ………………………………………………70 ПРОБЛЕМА РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ПОЗНАНИЕ…………………….79 БИБЛИОГРАФИЯ………………………………………………………….91 SUMMARY………………………………………………………………….95 96
