Глава 3 Крестьяне Ку пец кого прихода: между православием и
advertisement
m100p лава 3 Кр е с т ь я н е К у п е ц к о г о п р и х о д а : меж ду православие м и старообрядчеством Г Ч ИСЛЕННОС ТЬ С ТАРООБРЯДЦЕВ К У ПЕЦ КОГО ПРИХОДА жизнь крестьян Ку пецкого прихода была тесно Повседневная связана с церковью и приходским духовенством. Все наиболее важные события в жизни людей происходили с участием духовенства: священник совершал обряды венчания и крещения, отпевал умерших. До конца XVIII в. священников и других членов причта избирало на должности местное крестьянское сообщество. Эти должности также могли передаваться по наследству, при условии согласия прихожан. Начиная с XIX в. священноцерковнослужителей стали назначать указами духовной консистории. Очень важно было, чтобы в любом случае отношения членов причта с прихожанами сложились и обе стороны были бы довольны друг другом. Однако так происходило не всегда. В Купецком приходе взаимоотношения причта с местными крестьянами осложнялись присутствием в деревнях старообрядцев. В силу того что священникам было вменено в обязанность строго следить за состоянием раскола в их приходе и доносить духовному начальству о событиях, выбивавшихся из обычного течения жизни православного прихода, они сообщали о случаях объявления в приходе пришлых старообрядцев или перекрещении кого-либо из прихожан в старую веру, в особенности о совершении этого обряда над детьми, о фактах посещения местными крестьянами старообрядческих скитов, о проводившихся старообрядческих собраниях, молениях, богослужениях, о своих подозрениях в отношении кого-либо Крестьяне Купецкого прихода o101n в принадлежности к старообрядству или в «совращении в раскол» других жителей, в хранении запрещенных старообрядческих книг. Донесения священников обычно основывались на дошедших до них слухах или на тайных доносах кого-либо из местных крестьян. В изученных документах всегда бросается в глаза одна парадоксальная вещь: в ходе производимых по донесениям священников следственных мероприятий на допросах местные крестьяне на вопрос, кто «совратил в раскол» того или иного человека, ни разу не назвали имени «совратителя». Обычными ответами были: «не знаю», «не слыхал», «не видел». Почему православные крестьяне Ку пецкого прихода не выдавали следователям информацию о старообрядцах? Мы полагаем, они не могли не знать содержание тех же самых слухов, которые доходили до священника, может даже кто-то из них эти слухи и доводил до сведения священнослужителей. Однако как только начиналось следствие, на допросах оказывалось, что практически никто ничего ни о ком не знает. На самом деле такое поведение крестьян, вероятно, связано с самой сутью старообрядчества, распространенного на территории Олонецкой губернии, и в том числе в Купецком приходе. По данным разных должностных лиц, занимавшихся по своим обязанностям анализом состояния раскола в XIX в., была выявлена особая черта православных, которая была присуща и жителям деревень Ку пецкого прихода: многие прихожане, будучи православными и исполняя все церковные обряды, крестились двуперстным сложением как раскольники. Чиновник особых поручений Смирнов, составивший записку о состоянии раскола в Олонецкой губернии в 1854 г., указал: «двуперстное же сложение креста не только употребляется православными в раскольнических селениях, но даже в большей части губернии, там, где нет раскольников вовсе или есть они, но составляют ничтожную часть в отношении общаго населения и находятся у всех в пренебрежении» [41. Л. 36]. Миссионер Пётр Мишурин, побывавший в декабре 1857 г. в деревне Мелентьевской Ку пецкого прихода, отмечал, что о неправильности двуперстного сложения с крестьянами даже заговаривать было опасно, по-видимому, так сильна была их уверенность в истинности двуперстного крестного знамения и неприемлемости троеперстного. При этом миссионер подчеркивал, что до тех пор пока в Купецком приходе будет иметь влияние местный «расколоучитель» Ермил Дмитриев, нельзя достичь успеха «в обращении заблудшихся в недра Св. Церкви», и именно по внушениям Дмитриева «православные жители деревни Мелентьевской питают столь необыкновенное уважение к двуперстию» [47. Л. 80]. m102p Гл а в а 2 Вопрос о численности старообрядцев признается в историографии сложным и неразрешимым до конца [218. С. 299—308]. На это есть ряд причин. Во-первых, многие старообрядцы, чтобы избежать уголовного преследования, скрывали свое исповедание, делая вид, что являются православными. Во-вторых, местные священники, безусловно зная о присутствии в своем приходе тайных раскольников, однако не желая показывать их большого числа в своих отчетных документах, а в определенных случаях, не отказываясь от вознаграждения, вписывали старообрядцев в ряды православных, позволяя им тайно жить по их вере. Об этом также известно и из записки чиновника Смирнова [41. Л. 38—41]. Вероятно, такая обоюдно удобная договоренность могла действовать, пока между священником и кем-либо из старообрядцев не возникал серьезный неразрешимый конфликт. В этом случае священник все-таки исполнял свой прямой долг, сообщая начальству о якобы объявившемся, перекрестившемся или «совратившемся» в раскол крестьянине или группе крестьян, утверждая при этом, что до недавнего времени они были истинными православными (ведь в церковных документах так и было записано). На это обратил внимание чиновник Смирнов, на то же самое обратили внимание и мы, изучая архивные дела, связанные со старообрядцами Ку пецкого прихода. Вероятно, именно в этом кроется частое несоответствие показаний старообрядцев словам священников. Если приходской священник сообщал, что старообрядцы у него в приходе появились всего несколько лет назад, до того же времени их якобы вовсе там не было, то сами старообрядцы, наоборот, заявляли, что они в старой вере с малых лет, некоторые говорили, что впервые были перекрещены лет 30 назад, потом переходили в православие, затем — снова в старообрядство. Кстати, по словам чиновника, православные «не только не гнушаются и живут дружелюбно с раскольниками, но имеют почти общее обыкновение совращаться под старость в раскол, чтобы под конец жизни в старой вере, как говорят они, искупить грехи заблуждения молодости» [41. Л. 35]. Более подробно архивные дела о старообрядцах Ку пецкого прихода будут рассмотрены в соответствующем параграфе, а сейчас вернемся к проблеме учета численности старообрядцев. Сравнивая данные о явных старообрядцах, подаваемые священниками, и данные, собранные тайно, чиновник Смирнов убедительно показал огромную разницу между цифрами двух источников: количество старообрядцев по сведениям, собранным обо всех скрытых староверах, увеличилось в разы. В записке Смирнова нет сведений по волостям, есть только по городам и уездам, поэтому мы здесь приводится эта разница на примерах Олонецкой губернии в целом и Пудожского уезда в частности [41. Л. 1об—2]: Крестьяне Купецкого прихода o103n Таблица 3.1 Олонецкая город Пудожский губерния Пудож уезд Сведения, известные правительству из годового отчета губернатора, составленного на основании донесений полиции за 1853 г. 3284 чел. нет Сведения, собранные секретно в конце 1853 г. и в 1854 г. на основании Высочайшаго повеления, объявленнаго начальнику губернии в предписании господина министра внутренних дел от 4го июля за № 185 18 197 чел. 11 чел. 70 чел. 275 чел. Как видно, в целом по Олонецкой губернии разница в количестве старообрядцев в данных, собранных явно и секретно, огромная. По Пудожскому уезду тоже выявилось гораздо большее число старообрядцев, нежели открыто показывали священники и полицейские. Однако вопрос, насколько достоверны эти собранные секретно сведения, остается. Как собирались эти сведения, как выявляли скрытых старообрядцев, самих ли крестьян заставляли признаваться в своей вере или все было построено на информации тайных осведомителей — неизвестно. Тем не менее на основании обнаруженных в архиве документов, можно представить данные о численности старообрядцев конкретно по Ку пецкому приходу первой половины XIX в. В одном из судебных дел содержится два списка староверов Ку пецкого прихода на 6 февраля 1836 г. [63] (см. Приложение № 8). Имена в обоих списках одни и те же и можно отметить, что в основном названы целые семьи старообрядцев, включая маленьких детей. Однако составлены списки были по разным принципам. Первый список был представлен старостой Ку пецкого сельского мирского общества Алимпием За харовым, в нем имена раскольников были расписаны по деревням с указанием их возраста — всего 53 человека. Однако если исключить три деревни, не включавшиеся обычно в Купецкую волость, — Лукостров, Марнаволок и Чижму, останется 37 человек [63. Л. 103—104]. Другой список был составлен приходским священником Иосифом Соловьёвым и дьяконом Симеоном Азадановым, в нем священнослужители имена раскольников привели в другом порядке, а именно по годам их поступления в раскол, начиная с 1826 г. и заканчивая 1835 г., всего 56 имен, из которых семеро уже умерли на момент составления списка, а двое вновь обратились в православие. Итого 47 старообрядцев, по данным священника и дьякона, проживали в Купецком приходе в 1836 г. На основании данных списка можно думать, что до 1826 г. старообрядцев в Купецком приходе не было. m104p Гл а в а 3 В том же деле был приведен список старообрядцев НигижемскоГеоргиевского прихода, в котором были показаны более восьмидесяти староверов на тот же 1836 г. Таким образом, можно предположить, что цифра о численности старообрядцев по Пудожскому уезду — 275 человек, представленная в записке чиновника Смирнова в 1854 г., может быть близкой к истине, так как приходы Купецкий и Нигижемско-Георгиевский, по словам благочинного священника Матвея Попова, на 1862 г. считались самими «зараженными» расколом в Пудожском уезде, также сильный раскол был в Печанском, Уножском и Водлозерско-Ильинском приходах [45. Л. 61об.]. Тем не менее это секретное выявление и подсчет численности раскольников в уездах Олонецкой губернии и признание потери значения церковными документами, как содержащими недостоверные сведения, не привели к изменениям. Судя по тому, что в 1869 г. во всем Пудожском уезде, по подсчетам данных клировых ведомостей о прихожанах, показано чуть более 10 раскольников, из них в деревне Мелентьевской всего трое [55. Л. 38об.], полагаем, что секретный сбор информации о раскольниках остался для сведения высшего начальства, а представители местного духовенства продолжали занижать численность старообрядцев в своей документации. Возможно, имело место и действительное сокращение числа староверов в силу изменений условий жизни и утраты былого влияния старообрядческих наставников на молодое поколение. В отчете миссионера на 1900 г. Купецкий приход уже показан свободным от раскола — ни одного старообрядца в нем не было зафиксировано [48. Л. 204об—205]. Еще раз подчеркнем, степень достоверности этих данных остается неизвестной. Заметки этнографа В. Н. Харузиной свидетельствуют о том, что в 80-х гг. XIX в. старообрядцы еще жили в Купецком приходе. Исследовательница описала сказителя-старовера — «высокого старика» из деревни Мелентьевской [241]. Упомянула и о том, что старообрядцы жили в тех местах во время ее приезда, но жили отдельно от православных, которые их не любили и чуждались [241]. Наверное, правда состоит в том, что дети старообрядцев прежнего поколения, как и знакомый В. Н. Харузиной волостной старшина Филипп Назарыч, после смерти родителей не видели причин оставаться в старой вере и предпочитали переходить в православие, чтобы жить спокойно, имея возможность полноценно участвовать в жизни приходского и волостного сообщества. Очевидно они хотели избежать таких неприятных ситуаций, об одной из которых рассказал Филипп Назарыч: во время общего гонения на раскольников при императоре Николае I местный исправник М. Ф. Рожнов осквернил староверческое кладбище Купецкого прихода. Вот что сообщил Крестьяне Купецкого прихода o105n о его действиях Филипп Назарыч: «... начал он кресты наши (осмиконечные) сшибать, кивотки наши ногами переворачивать – ничего на месте не оставил» [241]. Что касается списков 1836 г., то имена восемнадцати староверов Купецкого прихода, зафиксированные в этих документах, известны по нескольким судебным делам 30-х и 50-х гг. XIX в., поэтому есть уникальная возможность сопоставить показания некоторых из них о собственном обращении к старообрядству с показаниями приходских священников. Можно отметить, что в списки внесены все известные по изученным судебным делам 30-х гг. XIX в. взрослые старообрядцы. По какой-то причине был пропущен сын Назара Клопова — Филипп, которому на момент составления списков было 4 года, хотя имя новорожденной дочери Назара Дарьи было указано. Исследование судебного дела о противозаконных действиях по расколу крестьянина Назара Клопова показало появление новых имен старообрядцев, ранее не внесенных в эти списки, — это Иван Анисимов (в списке есть его отец — Анисим Фадеев) и Ермила Дмитриев Овчинников, родственные связи которого ни с кем из старообрядцев Ку пецкого прихода, внесенных в списки, пока не установлены [62]. Эти же имена назвал миссионер Пётр Мишурин в 1857 г.: Ермила Дмитрев назван у него главным «расколоучителем» Купецкой волости, а Иван Анисимов вместе со вдовой Авдотьей Ефимовой — его учениками (все они являлись крестьянами деревни Мелентьевской) [47. Л. 79—80об., 87—100об.]. С ТАРООБРЯДЦЫ К У ПЕЦ КОГО ПРИХОДА: ПРИЧИНЫ ОБРАЩЕНИЯ В С ТАРУЮ ВЕРУ, ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ПОВЕДЕНИЯ ак уже было отмечено, старообрядцы Ку пецкого прихода до настоящего времени не становились предметом специального исКследования. О старообрядчестве Пудожского уезда в общих чертах писал краевед А. Г. Костин [161. С. 44—46]. Отдельные факты по этой же территории приводили в своих работах М. В. Пулькин и И. Н. Ружинская [218; 220]. В данном исследовании не ставится цель рассмотреть и проанализировать все аспекты старообрядчества как явления, имевшего место в Ку пецком приходе. Архивные документы, которые удалось найти и изучить, дают представление только о ситуации XIX в. Были ли в Купецком приходе старообрядцы в XVII—XVIII в.? Вероятно, были, однако, прямых документальных свидетельств этому не обнаружено. В опубликован- m106p Гл а в а 3 ном деле о пудожских раскольниках Купецкая волость не упоминается [98]. И только косвенное свидетельство документа, приведенного И. Филип повым в своей работе, посвященной истории Выговской старообрядческой пустыни, свидетельствует, что в окрестностях Ку пецкого озера могли проживать крестьяне-старообрядцы. Ку пецкая волость упоминается в источнике в контексте проведения мер по выявлению раскольников в этом крае: «И зимою 7252 [1744. — Авт.] году приехал с Новагорода в комиссию игумен Отинского монастыря Варсонофий к делам в товарищи… Такожде по сказке попов игумен с подьячим и солдатами ездил на Тубу, и на Купецкое и на Пещаное во все волости, и всех гнал и приводил без остатку, и во все погосты, ис комиссии к попам и к церковникам досланы жестокие указы, чтобы всех людей гнали в сей пост по причащению с принуждением, а кии не пойдут, чтоб на тех доносить в комиссию, дабы никого не укрывать ни под каким видом, и подавать всем попам письменные ведомости о том в комиссию» [239. С. 464—466]. Однако из документа неясны результаты этой проверки крестьян на принадлежность к православию или старообрядству. Следует заметить, что близость Выговских Даниловского и Лексинского скитов, располагавшихся в южной части Повенецкого уезда, скорее всего, оказывала определенное влияние на настроения и религиозные предпочтения окрестных крестьян. Как отмечал благочинный священник Шальского погоста Матвей Попов, среди раскольников были грамотные — начетники, которые распространяли свое учение не только на семейства свои, но и даже на соседей и на ближайшие окрестные приходы. «А по сему, — сетовал священник, — мало у них [у местных жителей. — Авт.] уважения к Св. Церкви» [45. Л. 61об.]. Это при том, что в приходах, незараженных расколом, отношение прихожан к духовенству было благоприятным, по словам благочинного. «Зараженность прихожан расколом», по мнению Матвея Попова, была одной из причин малочисленности детей, посещающих училище в Купецком погосте. Поэтому благочинный высказал предложение, что «весьма бы полезно и необходимо учредить казенное училище в Купецком приходе, в котором народится до 1370 душ обоего пола и при том оный приход заражен грубым расколом, а сверх сего в сие училище отдавали бы детей из ближайших окрестных приходов, Тубозерского и Уножского» [45. Л. 63об—64]. Благочинный заметил, что дети, обучившиеся грамоте и «понявшие несколько священную историю и краткий катехизис делаются гораздо расположеннее, чем родители их к духовенству и к церкви, усерднее стекаются к богослужению, читают на клиросе и поют церковное пение, от чего чувствуют потребность Крестьяне Купецкого прихода o107n к частому хождению к службам церковным и к ежегодному исполнению христианского долга — исповеди и св. причастия». Такое поведение и ревность к церкви детей, по убеждению священника, могло «открывать глаза грубым и невежественным родителям и привлекать их к Св. Церкви» [45. Л. 63об—64]. И. Н. Ружинская привела в одной из своих статей два имени старообрядческих наставников Пудожского уезда — Еф. Клопова и Ив. Галанина, не уточняя из какого они прихода, а также сообщила об исполнении Еф. Клоповым роли связного с Выгом и о последующем его заключении в тюрьму [220. С. 27]. Авторами настоящего исследования установлено, что Ефим Клопов был жителем деревни Загубской Ку пецкого прихода. Имена Ефима Созонова Клопова и его сына Назара Ефимова Клопова не раз встречаются в различных следственных делах первой половины XIX в. Не исключено, что Ефим Клопов исполнял роль связного и с Петербургом, у него было подходящее оправдание для своих поездок в столицу: согласно документам, там жили его дети, которых он ездил навещать [63. Л. 105—105об.]. Сопоставление сведения В. Н. Харузиной с именами старообрядцев из архивных документов, позволило прийти к выводу, что Филипп Назарыч из ее заметок является сыном известного по всей округе «раскольнического наставника» Назара Ефимова Клопова. Как сообщил Филипп Назарыч путешественнице, показывая то, что осталось от староверческого кладбища, предки его были староверами и были все похоронены там, отдельно от православных, а он сам и его братья перешли в православие после смерти отца [241]. Правление Николая I было трудным временем для старообрядцев по всей России. При нем было запрещено строить новые молельни, ремонтировать старые, а за публичное богослужение полагалось уголовное наказание, как и за «совращение в раскол православных людей». Тем не менее издание в самом начале царствования Николая I, в феврале 1826 г., указа о веротерпимости и запрете гражданским властям преследовать старообрядцев за их богослужения, по-видимому, создало в их среде иллюзию о возможности, во-первых, жить по своей вере открыто, во-вторых, требовать наказания тем представителям власти, которые по-прежнему чинили им различные притеснения. В НА РК хранится уникальное судебное дело 1830 г., следствие по которому было инициировано старообрядцем Ку пецкого прихода деревни Мелентьевской Феопемптом Фёдоровым, имевшем смелость пожаловаться на действия местных властей по притеснению раскольников прямо в Правительствующий сенат [43]. Обосновывая справедливость своей жалобы, Фёдоров ссылался именно на указы 1826 г. о веротерпимости. Получается, что старооб- m108p Гл а в а 3 рядцы были хорошо осведомлены об изменениях, происходивших в государственной политике в части издания новых законодательных актов в отношении старообрядцев. Объяснение этому кроется, вероятно, в тесных связях местных старообрядцев со столичными, через общение с которыми в Купецкий погост оперативно поступала информация обо всех важных для них решениях центральной власти, возможно через упомянутого Ефима Клопова. При подготовки данного исследования были изучены четыре архивных дела о старообрядцах Ку пецкого прихода. Это дело по жалобе Феопемпта Фёдорова на притеснения раскольников в Купецком приходе (1830 г.) [43], дело о крещении раскольником Патрикеем Логиновым новорожденного сына Назара Клопова — Филиппа (1833— 1840 гг.) [64], дело с разбирательством о пойманном в Ниги жемском приходе приезжем раскольнике Выборгской губернии Сергее Васильеве, до того три месяца проживавшего в доме у известного «расколоучителя» Ку пецкого прихода Ефи ма Созонова Клопова (1836—1840 гг.) [63], и дело о противозаконных действиях по расколу крестьянина Назара Ефимова Клопова (1855—1858 гг.) [62]. Как видно, только самое первое дело было инициировано старообрядцем, пытавшимся добиться справедливости и терпимого отношения духовных и гражданских властей к староверам. Все последующие дела — это следственные разбирательства по различным вопросам проявления старообрядцами своей веры и по выявлению сведений, кто, когда и по какому случаю «уклонился» в раскол и кто тот «совратитель», который свернул кого-либо из православных христиан с пути истинного. Как можно заметить из названий, три дела напрямую связаны с семьей Клоповых. Следует отметить, что жалоба Феопемпта Фёдорова по всем пунктам была признана ложной и даже названа ябедой. Таким образом, понимания между старообрядцами Ку пецкого прихода и властями различных уровней не возникло. Каждый стоял на своей позиции и настаивал на своем видении происходивших в приходе событий. Правду ли сообщали раскольники и пытались ли следователи выяснить истину или просто любыми средствами защищали непоколебимость авторитета духовной и гражданской властей? Давать однозначные ответы на эти вопросы нельзя, можно лишь предположить, что могло происходить в крестьянском обществе в первой половине XIX в., и в силу каких причин крестьяне могли то принимать православие, то переходить в раскол, а иногда совершать такие переходы по несколько раз, и до какой степени государственная политика в области религии могла влиять на уменьшение или увеличение численности старообрядцев, не скрывавших своего вероисповедания. Крестьяне Купецкого прихода o109n Итак, самое раннее свидетельство о появлении старообрядцев в Купецком приходе — это сообщение местного священника Иоанна Яковлева Попова от 1830 г. о том, что все раскольники его прихода это православные, лишь недавно уклонившиеся в раскол — с 1825, а еще больше с 1829—1830 гг. [43. Л. 17об.]. Об этом же сообщил олонецкому губернатору олонецкий архиепископ [43. Л. 10об.]. Такое свидетельство священника ставит исследование в тупик, не давая возможности взять за точку отсчета указ 1826 г. о веротерпимости. Возникает вопрос: почему именно с 1825 г. православные вдруг начали переходить в старообрядство? Однако список раскольников Ку пецкого прихода, представленный в 1836 г. другим уже местным священником Иосифом Соловьёвым (рассмотрен выше), дает немного иную информацию. Задача священника была показать всех раскольников прихода с указанием года, когда они перешли в раскол, и священник Соловьёв начал свой перечень с 1826 г., перечисляя потом последовательно лиц, обратившихся в раскол в 1827—1835 гг. Таким образом, все-таки можно предполагать воздействие именно указа 1826 г. на внезапное проявление большего числа раскольников, чем это было раньше. Несмотря на то что, по данным священника Иоанна Яковлева Попова до 1825 г. в Купецком приходе раскольников не было, это представляется маловероятным. Одним из доказательств того, что староверы в этом приходе были и до 1826 или 1825 г., служат их собственные показания на допросах, когда некоторые сообщали следователям об обращении в старообрядчество с малых лет, а один крестьянин, житель деревни Мелентьевской Епифан Семёнов, сообщил о своем обращении с привязкой к конкретному историческому событию: по его словам, он и его жена Катерина Аверкиева стали придерживаться старообрядства «с Филипова поста того года, в котором было нашествие Наполеона в Россию» [43. Л. 38]. Обычным делом на допросе было сокрытие староверами имен своих наставников и тех, кто их перекрещивал. Так поступил и Епифан Семёнов: поведав следователям о своем перекрещении в реке Выг «у Даниловскаго старообрядческаго скиту», он сказал, что обряд был совершен «тамошним неизвестным стариком», двумя его прислужниками и одним «тамошним же человеком восприемником» [43. Л. 38—38об.]. Ни одного имени он не назвал, добавив, что «особеннаго к сему учителя не имел и тех людей показать не знает» [43. Л. 38об.]. В качестве причины, побудившей его к перекрещению, он обозначил «одно желание спасти свою душу». Старовер пояснил, что «слыхал много от разных старообрядцев, что вера их и обряды спасают человека» [43. Л. 38об.]. Пример Епифана Семёнова является типичным также и потому, что обратившись к старообрядству, спустя некоторое время он «из слов m110p Гл а в а 3 священника и других людей почувствовал, что заблуждается» и «вступил опять в общество людей ходящих в церковь и был до сего года всегда на исповеди у приходскаго священника» [43. Л. 39]. Однако в силу частого общения «в разных местах» с другими старообрядцами, «особенно с даниловскими», а кроме того, «имея у себя зятя Пещанскаго прихода крестьянина Егора Семёнова, который нередко читает у него в доме книги священнаго писания и придерживается старообрядчеству», Епифан Семёнов, по его словам, «вздумал по совету его и многих других снова поступить в старообрядчество» [43. Л. 39—39об.]. В результате они с женой в очередной раз ходили «в Данилов скит» и там «не перекрещивая уже себя принят в число старообрядцев». С того времени Епифан Семёнов перестал ходить в церковь, «почитая по внушению изъясненных людей веру свою православною» [43. Л. 39об.]. Чем же привлекало крестьян старообрядство? Это сложный вопрос, на который также нет однозначного ответа. Здесь могут иметь значение все факторы, уже называвшиеся в исследовательской литературе. Прежде всего, это, безусловно, искренняя убежденность в истинности старой веры и в связи с этим неприятие всего «никонианского». Кроме того, это эмоциональная восприимчивость крестьян к воздействию проповедей «раскольнических наставников». Возмож ны также экономические причины, которыми пользовались некоторые крестьяне, не желавшие исполнять ряд государственных служб, к которым раскольники не допускались [218. С. 301]. При этом старообрядцы, особо упорствующие в исповедании своей веры, не изменяли своих убеждений и после бесед с миссионерами. Так, священник Петр Мишурин, которому удалось в 1857 г. побеседовать с двумя старообрядцами деревни Мелентьевской Иваном Анисимовым и Евдокией Ефимовой у них дома, не добился желаемого результата. Важно отметить разное отношение староверов к миссионеру. Иван Анисимов без особых уговоров согласился на беседу, а к нему в дом, чтобы послушать разговор, пришли шестеро односельчан. По мнению священника, Анисимов не всегда знал, что ответить на его слова, тем не менее в заключение миссионер был вынужден отметить, что переубедить раскольника ему не удалось, и от веры своей Анисимов не отказался [47. Л. 79об—80, 92об—93]. В отличие от Ивана Анисимова вдова Евдокия Ефимова встретила миссионера враждебно и в дом впускать не хотела. Со свойственной женщинам эмоциональностью во время разговора она временами плакала, вопила и причитала о том, какие настали времена, «требуют веру изменить». После того как миссионер успокоил ее словами, что пришел только поговорить, она, успокоившись, заявила, что ничего не знает, что в веру эту положена родителями в малолетстве. Так Крестьяне Купецкого прихода o111n и из этого дома св. Петр Мишурин ушел безрезультатно, и эта раскольница осталась привержена своей старой вере [47. Л. 80, 93об.]. Ниже будут рассмотрены несколько сюжетов, выявленных в архивных документах. На основе этого материала, во-первых, можно восполнить тот пробел, который до настоящего времени существовал в знаниях о старообрядчестве Ку пецкого прихода первой половины XIX в., во-вторых, данные по этой локальной территории могут дополнить имеющиеся в историографии сведения о жизни староверов Олонецкой губернии в целом. О ТНОШЕНИЕ ДУ ХОВНОЙ И СВЕТСКОЙ ВЛАС ТИ К С ТАРООБРЯДЦАМ К У ПЕЦ КОГО ПРИХОДА: В ПРЕДС ТАВЛЕНИЯ Х ОБЕИХ С ТОРОН Притеснение старообрядцев Ку пец кого прихода в представлении старовера Феопемпта Фёдорова ранним из выявленных в архиве дел по времени происСамым ходивших событий было следственное дело по двум жалобам старообрядца Ку пецкого прихода крестьянина деревни Мелентьевской Феопемпта Фёдорова [43]. В 1830 г. указанный крестьянин сообщил не куда-нибудь, а прямо в Правительствующий Сенат о фактах незаконного притеснения старообрядцев Ку пецкого прихода местными духовными и гражданскими властями. За истцом справедливости, по его словам, стояли другие старообрядцы — государственные крестьяне Купецкой, Уножской и Нигижемско-Егорьевской волостей, которые якобы делегировали Фёдорову право выступать от их имени (в самом же обращении есть подпись только его самого). Причину своего обращения к высшей власти Фёдоров объяснял тем, что «находясь издавна в старообрядстве», имея «немалые притеснения» от приходских священников и «не могуще более претерпевать оных, вынужденными нашлись принести жалобу в правительство». Для этого, писал Фёдоров, крестьяне-старообрядцы указанных волостей сделали ему «доверие» и «просили Пудожское волостное правление и голову тех волостей оное доверие засвидетельствовать», но волостной голова им в том отказал «с негодованием и поношением», прибавив к тому, что «вам не только следует засвидетельствовать, но взяв оную представить прямо к епархиальному епископу или уголовную палату и предать всех в ней написанных строгому суду, а посланного посадить под стражу, ибо вас раскольников указом 1827 года велено вовсе искоренять и прочее» [43. Л. 1]. Жалуясь на такое к старообряд- m112p Гл а в а 3 цам отношение, Фёдоров в подтверждение незаконности подобных действий ссылается на «Высочайший указ» от 15 сентября 1826 г. и на прочие «о терпимости вер и не притеснении старообрядцев узаконения» [43. Л. 6]. Первая жалоба Феопемпта Фёдорова была подана им в Правительствующий Сенат в августе 1830 г. и состояла из нескольких пунктов. Как будет видно из нижеследующего, жалобы на местное начальство, связанные с притеснением за принадлежность к старой вере, будут тесно переплетены с личными обидами на некоторых должностных лиц. В первую очередь, истец довел до сведения Сената факты о проведении в декабре 1828 г. обысков в доме старообрядца деревни Мелентьевской Патракея Логинова. Обыски эти проводились членами причта Ку пецкого прихода священником Иоанном Яковлевым, дьяконом Семёном Азадановым, дьячком Алексеевым и пономарем Степановым вместе со старостою Купецкой волости Алексеем Петровым в присутствии нескольких приглашенных крестьян той же деревни. По словам Фёдорова, означенные лица прибыли в деревню 27 декабря в субботу и произвели во всем доме «строгий обыск». Истец возмущался, что «даже в запертых у женщин с их имуществом ящиках или сундуках перерыли все подробно». Однако поиски не увенчались успехом, поэтому, пишет Фёдоров, они «не найдя ничего, требовали с азартной настоятельностию старообрядческих книг». По заверению старообрядца, «в доме том оных не имелось» [43. Л. 1об.]. Такой результат обыска не удовлетворил священноцерковнослужителей. Видимо, в них присутствовала уверенность, что они ничего не нашли не потому, что староверы не хранили запрещенных книг и вещей, а потому, что хорошо их спрятали. Исходя из этих соображений, на следующий день, в воскресенье, обыск в доме Патракея Логинова повторился, но на этот раз без участия священника, служившего в это время литургию в церкви Ку пецкого погоста. О повторном обыске Фёдоров сообщил, что указанные лица «с такой же или и более азартной настоятельностию требовали от хозяев дому таковых же старообрядческих книг» и при этом причинили староверам «немалыя притеснения и обиды» [43. Л. 2]. Ровно через год, в декабре 1829 г., обыски в домах старообрядцев повторились, но с гораздо большим размахом. «На 20е число в ночи», (Фёдоров был уверен, что по наставлению приходских священников), прибыли в Купецкую волость лодейнопольский уездный судья Шеломов, пудожский уездный стряпчий Беляев, депутат с духовной стороны Шальского погоста священник Андомский, волостной голова Родин и староста Купецкой волости Артемьев. С ними было «человек до 5 приказных людей и служащих», которые, приехав раньше выше- Крестьяне Купецкого прихода o113n указанных должностных лиц, были «все тем вечером разосланы в домы старообрядцев крестьян разных волостей: Купецкой волости деревни Губской крестьянину Ефиму Клопову, деревни Мелентьевской Патракию Логинову и Епифану Симионову, Уножской волости д. Лукострова Егору Амозову и имели в домах тех присмотр за действием хозяев и всех домашних до прибытия в деревню Авдееву упомянутых членов» [43. Л. 2—2об.]. Той же ночью, по словам Фёдорова, во всех упомянутых домах (и в его доме тоже) были проведены «строжашие обыски с немалой обидой и притеснением» и отобраны все книги, какие у кого были. После обысков указанные должностные лица «проводили строгое розыскание о вере, обрядах и таинствах». Каждому из подозревавшихся в приверженности к расколу крестьянину задавали вопросы: «кто какой веры, давно ли в старообрядстве, кем и когда крещен и склонили ль кого в старообрядство крестьяне Клопов и Амозов и прочие разные подробности» [43. Л. 2об.]. Фёдоров утверждал в своей жалобе, что судья Шеломов допрашивал в домах только слабых и престарелых, остальные же были отведены в дом крестьянина За хара Антропова в д. Авдеевой и содержались там под стражей. Более того, истец жаловался, что сам допрос производился с «крайним стеснением и без всякой защиты» [43. Л. 2об.]. У старообрядцев возникло подозрение, что в допросах следователи писали, что им было угодно, так как записанные со слов показания безграмотных крестьян им были прочитаны столь быстро, что они «не только понять мысли допроса, но и слов выслушать не успевали» [43. Л. 2об—3]. Здесь у Феопемпта Фёдорова снова прозвучал упрек в адрес духовенства, по наставлению которого, по его мнению, так поступали следователи. Допрашиваемым «не дозволялось к оправданию сказать ни одного слова». «А только велят подписываться», — сокрушался Фёдоров [43. Л. 3]. Еще один упрек старообрядца в адрес священника Иоанна Яковлева Попова связан с другой ситуацией, а именно с допросом задержанного в Купецком приходе в мае 1829 г. проходившего через их приход, исключенного из духовного звания дьячка Петра Иванова Галкина, имевшего при себе книгу еретического содержания. По словам Фёдорова, священник Попов вместе «с его причетниками» под говорил задержанного Галкина показать в суде, что ночевал он и книгу эту получил у крестьянина деревни Загубской Ефима Клопова. По свидениям Фёдорова, отношения у священника Попова с крестьянином Клоповым были напряженные, и он «многократно разныя притеснительныя доносы делал на Клопова» [43. Л. 3—3об.]. Возмущение Фёдорова возникло из-за того, что первоначально Галкин при задержании сообщил старосте другие сведения: что ночевал он в деревне Бураковской у крестьянина Прокофья Степанова, а книгу получил от крестьянина Корбозерской волости [43. Л. 3]. В июне m114p Гл а в а 3 1830 г. пудожским дворянским заседателем Гороховцовым было проведено следствие по проверке показаний Галкина. По утверждению Фёдорова, Клопов «в ночлеге и даче книжки, как ложно показал Галкин, уличен не был», а староста вторично подтвердил, что «тот Галкин ночевал не у Клопова, но согласно первому его показанию в д. Бураковой у крестьянина Прокофья Степанова». Фёдоров заявил, что надо было «истребовать от Галкина, что его побудило сделать ложное показание на Клопова», но «сие упущено», из чего, — делает вывод Фёдоров, — «видно явное притеснение местнаго начальства, а паче духовенства», чинимое старообрядцам [43. Л. 3об.]. Здесь в повествовании Фёдорова вновь прозвучали слова, подтверждающие мысль, высказанную нами выше, о том, что крестьяне чаще всего не только не называли имен «раскольнических наставников», но также не сообщали никаких подробностей ни о делах, ни о разговорах, ни о взаимоотношениях старообрядцев и православных. Так и Фёдоров, пытаясь оправдать собрата по вере, привел данные допроса, из которых следовало, что двадцать пять крестьян под присягою показали следующее: «Клопов к старообрядству как их не склонял, так и прочих склонял кого не слыхали» [43. Л. 3об.]. Третий упрек Фёдорова в адрес священника Яковлева удивляет своим содержанием, кажущимся нереальным: истец поведал Сенату, якобы покойная теща священника — жена умершего дьякона Захара Авдеева, вдова Мавра Иванова — прожила более десяти лет в доме своего зятя священника «будучи издавна старообрядкою», о чем, по словам Фёдорова, «и всему обществу известно» [43. Л. 4]. «Невзирая на то, что она померла в старообрядстве» в сентябре 1829 г., священник, — жаловался Феопемпт Фёдоров, — не допустил произвести над ней «никакова нашего обряда и погребал оную сам» [43. Л. 4]. Кстати, Иоанн Яковлев был определен к церкви Ку пецкого прихода в 1819 г. дьяконом и уже через год, в 1820 г., был рукоположен в священника этой же церкви [51. Л. 17]. Получается, что если то, что сообщил Фёдоров, правда, значит, священник Яковлев изначально женился на девушке, чья мать была старообрядкой. Это выглядит тем более странно, так как Мавра Иванова была женой дьякона. Однако мы выяснили, что ее муж, дьякон Захар Авдеев, умер задолго до начала этого следствия. В НА РК хранится дело об определении Ивана Авдеева пономарем к церкви Ку пецкого прихода в 1797 г. Из этого дела известно, что дьякон Захар Авдеев, вероятно старший брат Ивана Авдеева, умер 10 сентября 1796 г. [59. Л. 5]. Так как по ведомости 1793 г. ему был 31 год, значит, умер он в возрасте 34 лет [59. Л. 2]. Его жене тогда было 32 года, а дочери Марье (будущей жене священника Попова) — 12 лет [59. Л. 2]. Кстати, в 1831 г. священнику Попову было 37 лет, он был вдов, детей у него не было [51. Л. 17]. Крестьяне Купецкого прихода o115n Могла ли его жена, вдова Мавра Иванова, спустя два десятка лет обратиться в старообрядство? Мы полагаем, что это было вполне возможно, особенно в условиях, когда многие местные крестьяне под старость поступали именно так. Далее истец снова возвращается к притеснениям старообрядцев различными допросами. Фёдоров сообщил, что дважды, в апреле и июне 1830 г., в Купецкую волость приезжал священник Шальского погоста Андомский, «один и без всякаго от начальства повеления» многих старообрядцев «отводил в особую избу и наедине делал многия и притеснительныя розыскания о вере, обрядах и таинставах». Староверам было непонятно, для чего Андомский это делал, так как все было «уже довольно и подробно изследовано и отобраны показания и допросы вышеупомянутым лодейнопольским уездным судьею Шеломовым с прочими с ним бывшими членами со стороны гражданской и духовной». По словам Фёдорова, то «розыскание» им было «довольно притеснительно и обидно», тем более что, по мнению староообрядцев, все эти действия совершались без повеления высшего начальства и «мимо законнаго порядка»: «уездным судьею, а не земской полициею, другого города, а не того уезда, котораго мы состоим, притом с караулами, ночными внезапными обысками и содержанием под стражею без всякаго суда и обвинения» [43. Л. 4об.]. Завершив таким образом изложение претензий о притеснениях, чинимых старообрядческому обществу Купецкой волости в целом, Феопемпт Фёдоров перешел к собственной личной обиде, причиненной ему и его сыну Малафею Феопемптову священником Яковлевым. Суть обиды заключалась в отказе последнего обвенчать Малафея с сосватанной и уже привезенной невестой в самый день назначенной свадьбы, когда все приготовления были сделаны, все традиционные обряды проведены, невеста получена из родительского дома и привезена под венец в сопровождении родственников. Фёдоров уверял, что священник был предупрежден о намерении его сына жениться, и что Малафей в феврале 1829 г. сосватал себе невесту в деревне Якушевой Нигижемско-Георгиевской волости «у крестьянина Степана Солодягина дочь девицу» не как-то иначе, а с дозволения священника Яковлева. Когда в назначенный день молодые, проехав 40 верст, пришли в церковь и просили их обвенчать, священник сначала сказал, что «еще ему венчать надобно 4 свадьбы», пообещав, тем не менее, их обвенчать после всех. Однако потом, «обвенчавши те 4 брака уже вечером поздно в означенное воскресенье, сыну моему по негодованию за старообрядство в венчании отказал», — пожаловался Сенату Феопемпт Фёдоров [43. Л. 5]. Несчастной невесте со своими родственниками пришлось отправиться обратно домой. Можно представить, что чувствовала эта де- m116p Гл а в а 3 вушка, утром увезенная женихом из родительского дома после всех подобающих случаю свадебных плачей и причитаний, чтобы вечером перейти уже в другой статус — замужней женщины. Как могла она вернуться к родителям, которые в церковь с молодыми не поехали и не знали еще, что свадьба не состоялась? Вероятно, девушку переполняли смешанные чувства, и ей было стыдно вернуться в родную деревню незамужней. Только этим, пожалуй, можно объяснить то, что произошло дальше. Так как время уже было позднее девушка вместе со своими родственниками остановилась на ночлег в деревне Авдеево. Затем произошло нечто невероятное с точки зрения всех крестьянских обычаев и традиций: «и в ночи той же деревни Авдеевой крестьянин Трофим Селиванов, взяв оную девицу в невесту себе, привез к тому ж священнику. Тот же священник в сырной понедельник, т. е. 18 числа февраля утром уже на рассвете их и обвенчал». Крестьянин Феопемпт Фёдоров и его сын были шокированы как поступком самой невесты, так и действиями священника. Кроме того, что Фёдоров понес «значительной убыток и даже разорение по крестьянству, ибо все свадебное приготовление пропало, невозвратныя издержки как то дары и угощенья, проезды, упущение домашних работ и промысла остались без награждения», они не могли понять, как мог священник обвенчать «девицу обещавшуюся иному мужу». Фёдоров рассуждал, что «в случае же нечаеннаго какого-либо препятствия к венчанию с моим сыном следовало бы ему и с другим ее венчанием остановится, потому что первый жених ея от нее не отказался». Кроме того, нельзя было ее венчать потому, что «она без воли ея родителей идет за жениха уже другаго», в то время как родители ее находились за 40 верст и не ведали, что происходило. И еще одно нарушение: в соответствии с установлениями закона об «охотящих жениться» священник должен был возвестить о них людям после литургии хотя бы за неделю для того, чтобы выяснить все необходимые сведения о наличии или отсутствии препятствий к заключению брака между этими людьми, в противном случае, полагал Фёдоров, «таковыя супружества по определению церковных и гражданских законов есть незаконны, паче же беззаконна и ничто же суть» [43. Л. 5об—6]. Обиженный и оскорбленный Феопемпт Фёдоров восклицает со ссылкой на главу Кормчей книги о тайне супружества и Высочайшие указы от 15 августа 1728 г. и 27 июля 1765 г.: «иерей же дерзнувший венчать таковыя супружества под грех смертный подпадает, извержению и лютой казни подлежит» [43. Л. 6]. К тому же священник Яковлев венчал 4 брака вечером в мясопустное воскресенье, а пятый и вовсе утром в сыропустный понедельник, что запрещено церковными законами. Здесь, правда, возникает вопрос: приехавшие в церковь в мясопустное воскресенье пять пар желавших обвенчаться и их родственники ведь должны были знать, что Крестьяне Купецкого прихода o117n в этот день венчания не допускаются? Что толкало их жениться в этот день? Или, может, эти запреты строго не соблюдались? И если бы не жалоба обиженного старообрядца, то духовное начальство об этом и не узнало бы? Правда, в данном следственном деле большее внимание все же было уделено вопросу о притеснениях староверов, имели они место или истец исказил факты, очерняя должностных лиц, поэтому никаких данных о результатах расследования поступка священника, не венчавшего Малафея Феопемптова, но обвенчавшего его бывшую невесту на утро с другим женихом, в деле нет. Единственное, со слов Феопемпта Фёдорова известно, что епархиальный епископ предписал пудожскому иерею, чтобы обвенчал сына его уже на другой невесте сам, а протоиерей, в свою очередь, предписал «сие исполнить» Тубозерскому священнику Макарию [43. Л. 5об.]. Кстати, в списке раскольников Ку пецкого прихода на 1836 г. есть имя Малафея Феопемптова и у него показана жена [63. Л. 103, 116]. А напротив имени Малафея сделана помета: в 1829 г. перешел из раскола в православие и дал подписку навсегла оставаться православным, но в 1832 г. снова уклонился в раскол, несмотря на данную подписку [43. Л. 116]. Мы полагаем, что Малафей принял православие в 1829 г. после неудачной попытки обвенчаться. Вероятно, опасаясь повторения неприятного опыта, молодой человек притворился, что оставляет «богопротивный раскол» и присоединяется к Святой православной церкви. Однако спустя три года, будучи женатым человеком и, может быть, имея какие-то причины оставить православие, в 1832 г. Малафей вновь начал «жить по расколу». Объяснив столь подробно по семи пунктам суть жалобы, Феопемпт Фёдоров резюмировал, каких распоряжений он ожидал от Сената, а именно: «1е, повелеть кому следует оградить нас от притеснений по старообрядству, 2е, в причиненных обидах сделать защиту и удовлетворение, 3е, немалое имеем притеснение при церквах кладбищам, тож повелеть нам по примеру всех прочих старообрядцев отвести особыя кладбища» [43. Л. 6—6об.]. Позиция светской и духовной властей: признание жалобы Фёдорова ложной и необоснованной Обращение старообрядца Феопемпта Фёдорова в Сенат имело большой резонанс. По требованию столичного ведомства духовные и граж данские власти разных уровней Олонецкой губернии начали собирать сведения для представления в Санкт-Петербург. Сенат, а вслед за ним олонецкий губернатор хотели получить ответы на следующие вопросы: почему нарушены были указы от 9 января и 13 февраля 1826 г., в соответствии с которыми «ни местным полицаям, ни духовным начальствам не предоставлено старообрядцов тревожить m118p Гл а в а 3 понапрасну», по какой причине священники и прочие лица духовного звания «делали поиски в домах старообрядцов и дознание о вере их, а равно, почему священник Яковлев не допущал старообрядцов похоронить умершую в сентябре 1829 года старообрядческой секты вдову Марью Иванову» [43. Л. 7об—8]. Неожиданная информация о принадлежности к староверам тещи самого священника Ку пецкого прихода неприятно удивила даже олонецкого епископа Игнатия, который, обещая губернатору собрать и предоставить все требовавшиеся сведения, восклицал, что он «…для собственнаго наблюдения желал знать, не так ли подлинно оплошен в назидании православия, худ и соблазнителен тот священник, что находилась прямая раскольница в самом его семействе и раскольники могли иметь гласную претензию на то, что из собственнаго священника дома надлежало им по обряду своему чинить вынос священнической тещи, диаконицы, на церковное кладбище?» [43. Л. 11об.]. Также епископ Игнатий попросил губернатора устранить в своем доношении Правительствующему Сенату замечание о нарушении священнослужителями указов от 9 января и 13 февраля 1826 г., так как указы эти касались «старообрядцев закоренелых», а «значущиеся же в деле прихожане Купецкаго прихода по их показаниям, яко то видеть можно и из дела чрез Олонецкое Губернское правление шедшаго в консисторию, поступили в раскол в 1825, а некоторые и только 1828м годах». Кроме того, епископ полагал, что просьба старообрядцев разобраться с ложным показанием «праздношатающагося человека» Галкина о том, что еретическую книгу он получил от Ефима Клопова, «есть только встречная и отклонительная» [43. Л. 11]. Расследование по разным пунктам жалобы Феопемпта Фёдорова длилось несколько месяцев и одно за другим его обвинения и упреки в адрес священноцерковнослужителей и гражданских властей признавались необоснованными и даже попросту выдуманными им с целью опорочить различных должностных лиц. В ходе дознания, проведенного в Купецком приходе, священник Попов и дьякон Азаданов показали, что они действительно с волостным старостой Алексеем Петровым были в доме крестьянина Логинова 27 и 28 декабря 1828 г. Оказалось, что непосредственным поводом для их проверки явились полученные ими сведения, что в том доме «находятся частыя раскольников собрания и прочитываются раскольнические книги учителями их Ефимом Созоновым Клоповым и Егором Амозовым и частию самим им Логиновым» [43. Л. 13об.]. Неожиданным прозвучало имя осведомителя: им оказался сын Феопемпта Фёдорова — Кондрат Феопемптов(!) [43. Л. 13об.]. Здесь вырисовывается очень сложная жизненная коллизия, когда сын старообрядца, активно борющегося за права староверов на спо- Крестьяне Купецкого прихода o119n койную жизнь без притеснений, доводит до сведения приходского священника информацию, тщательно скрываемую прочими крестьянами-старообрядцами. Чего хотел добиться этот молодой человек своим доносом? Стал ли его поступок результатом разлада в отношениях с отцом, или он не одобрял открытого присоединения своего отца и брата к расколу? На эти вопросы трудно ответить. Тем более что сам Феопемпт Фёдоров, по-видимому, ничего не подозревал о поступках своего сына Кондрата. Описывая в своей второй жалобе его действия, Фёдоров показал Кондрата активным борцом за справедливое решение по делу о невенчании его брата Малафея. Кроме того, в списках старообрядцев Ку пецкого прихода на 1836 г. жена Кондрата и дети записаны в числе староверов [43. Л. 103, 117]. Имени самого Кондрата в том списке нет, но так как его жена показана солдаткой, по-видимому, Кондрат был отдан в солдаты и находился на службе. Этот факт также наталкивает на размышления. Дело в том, что в ходе расследования дела об отказе священника Яковлева обвенчать Малафея Феопемптова в ноябре 1830 г. для выяснения всех обстоятельств этого дела в Купецкий приход были присланы местный благочинный священник Васильев, священник Сумского прихода Антонов и пудожского земского суда сельский заседатель Биричев. Но случилось так, что в то самое время Феопемпт Фёдоров со своим сыном Малафеем были в отлучке по крестьянским делам — ездили в Повенецкий уезд «для продажи в селениях льна своей выпашки на платеж 5 душ казенных податей» [43. Л. 65об.]. В деревне оставался только другой сын Фёдорова — Кондрат. Тем не менее следователи не посчитали отсутствие главных пострадавших причиной для переноса расследования на другое время. Это, а также то, что поселились следователи в доме обвиняемого священника, где они имели «каждодневное хлебоядство и прочее угощение», что, по мнению истцов, было недопустимым с точки зрения закона, послужило поводом для подачи Феопемптом Фёдоровым второй жалобы в Сенат [43. Л. 65—69об.]. Как сообщил Фёдоров, его сын Кондрат, «видя помянутых следопроизводителей в доме священника Яковлева в уважительных угощениях», просил «словесно» заседателя Биричева «производством следования остановиться», чтобы, во-первых, через эти угощения, а во-вторых, из-за отсутствия самих просителей при производстве дела «не была б затмена сущая справедливость для закрытия притеснителей, а к напрасному обвинению обидомых». Но заседатель посчитал его прошение недопустимым и с негодованием потребовал от сельских старшин подать рапорт о самовольной отлучке Феопемпта Фёдорова от дому, а Кондрату угрожал «с дерзостию выслать в суд и проч.» [43. Л. 66]. m120p Гл а в а 3 Далее Фёдоров сообщил, что ввиду такого поведения заседателя Биричева его сын Кондрат «пришел в большое сомнение, что в производстве ими справедливости и для обидимых законной защиты и покровительства ожидать неуповательно». Поэтому на следующее утро он уже с письменным изложением своего мнения пришел в земскую избу. Следопроизводители же в то время оказались в гостях уже у дьякона Азаданова, о чем Кондрат узнал от пономаря, который в это самое время звал старосту Мошникова и нес к дьякону бутылку вина. Когда же следователи вышли от дьякона, Кондрат «неоднократно бумагу свою подавал заседателю при священниках в доме крестьянина Прокопия Степанова», но заседатель «с дерзостию» отказывался принимать, аргументируя тем, что «у вас бумага писана и рука приложена раскольником, а им верить и принимать бумаг их не следует». И единственное, о чем Биричев допросил Кон драта, это о самовольной отлучке его отца и брата. Однако Кон драт, рассерженный тем, что следователь не принимает других его объяснений, не стал подписывать этого допроса и ушел. Заседатель же через старосту Якова Мошникова снова «вытребовал» его и, обвинив в том, что тот бегает от него, ударил по щеке. Кондрат «объявлял о битье и прочих притеснительных поступках, равно и помянутых угощениях священником и дьяконом» и старосте Мошникову, и пятисоцкому Иванову, но сельские старшины «во уважение ли следопроизводителей и священника Яковлева с причетниками или почему другому» не только не обратили никакого внимания на жалобы Кон драта, но и дали ему совет: «нас ты не проси и в дело не входи», уверяя, что таких показаний Кондрата и его родственников никто из крестьян не подтвердит и «священник с причетники за старообрядцов не променяют» [43. Л. 67]. Кстати, Фёдоров сообщил, что из числа крестьян, которые в Купецкой волости всегда «находятся в уважении от духовенства и паче при венчании браков», некоторые в дни проведения следствия «имели частовременное пребывание в домах священника и дьякона», а именно бывший в 1829 г. пятисоцким Гаврила Михайлов, Никифор Егоров, Артемий Иванов, Алексей Петров и прочие. Об упомянутом же Алексее Петрове, винопродавце означенной волости, Фёдоров сообщил, что тот все дни находился в доме Прокопия Степанова, где проводились допросы, и неизвестно для чего «имел бочонок вина каждодневно» [43. Л. 68]. Далее истец сообщил, что допросы бракосочетавшихся людей и их поручателей проводились в нарушение закона поздними вечерами и ночами и не каждого человека порознь. При этом при допросах присутствовал дьякон Азаданов, который «научал их говорить, что ему было угодно, якобы венчались в вечеру до вечерни и проч.» В то же время Фёдоров пишет, что вечерни в тот день не было вообще, да и на следующее утро служба не проводилась, о чем, по его словам, «некоторые люди и желали бы утвердить сущую справедливость, Крестьяне Купецкого прихода o121n что венчались в полночь и была ли вечерня после, они о том и не знают и проч.», однако «таковых их показаний не приняли, уграживали с пристрастием, что за такое показание сделают их виновными» [43. Л. 67об.]. По-видимому в том, что они согласились венчаться в неурочное время. Как и в рассмотренном выше случае с обысками в домах старообрядцев и их допросами лодейнопольским судьей, Фёдоров обвинил и этих следопроизводителей в том, что писали они в допросах, что хотели, так как допросы «писаны и читаны самыми следопроизводителями», а руки за безграмотных подписал крестьянин Иван Богданов, который «по малоумению грамоты», кроме рукоприкладства «допросов им читать не умел». При этом главная претензия Феопемпта Фёдорова заключалась в том, что ни от него, ни от его сына Малафея никаких показаний отобрано не было [43. Л. 67об—68]. Кроме того, истец довел до сведения Сената содержание любопытного разговора, состоявшегося между дьяконом Азадановым и благочинным Васильевым, свидетелем которого стал его сын Кондрат. В один из вечеров дьякон Азаданов вместе с бывшим пятисоцким Михайловым вышли в сарай и «имели между собой тайный разговор». Заметив это, Кондрат Феорпемптов сделал дьякону замечание, что «не должно вам находиться при допросах и наедине тайно говорить с теми людьми, коих допрашивают». Дьякон же после сделанного замечания возвратился в сени, где в то время находился благочинный Васильев с прочими людьми, и просил засвидетельствовать, что здесь находятся раскольники и их дети. Благочинный же ответил дьякону следующее: «что же де мне сделать, за тем не можно вас во всем и закрывать, на примере, хотя и жалко отцу роднаго сына, но придет очередь, отдаст сам в военную службу, также и мне жалко вас, но когда в сыропустный понедельник свадьбы венчаете, то можете и на Валаме пожить» [43. Л. 68об.]. Эта фраза, в которой благочинный мельком упоминул солдатскую службу, интересна для нашего исследования еще и тем, что Кондрат Феопемптов, вероятно, всетаки был отдан в солдаты, поскольку его жена в списке старообрядцев была названа солдаткой. С другой стороны, если принимать во внимание факт тайных доносов Кондрата Феопемптова священнику Яковлеву о местах раскольнических собраний, непонятно, почему отношения Кондрата с дьяконом Азадановым были такими напряженными, ведь получается, что они в деле борьбы с расколом были тайными союзниками. Эта запутанная история еще таит в себе много неясностей, требующих дополнительного исследования. Что касается второй жалобы Феопемпта Фёдорова, то, подытоживая изложение всех фактов незаконных притеснений, истец выдвинул три просьбы: во-первых, произвести новое расследование, но уже m122p Гл а в а 3 с участием других должностных лиц, во-вторых, принимать от старообрядцев жалобы и «по оным делать защиту и удовлетворение» и, в-третьих, повелеть по примеру всех прочих сословий допустить со стороны старообрядцев депутата, человека доброго, знающего закон и грамоту, из купеческого или другого звания, и при этом дать им полную свободу «при производстве к доказательству священника Яковлева с причетниками и прочих, кого следует, в причиненных обидах» [43. Л. 69—69об.]. Однако, как уже было замечено выше, жалобы Феопемптова были признаны необоснованными или даже ложными. Так, в части, касающейся проведенных в домах старообрядцев обысков, священник и дьякон, во-первых, показали, что действовали по доносу Кондрата Феопемптова, а во-вторых, что раскольнические книги искали, «но ничуть не в женских сундуках, каковых, вероятно, и не имеется, а при доме и в покоях» [43. Л. 13об.]. Действиям лодейнопольского судьи Шеломова и его помощников, осуществлявших обыски и допросы в декабре 1829 г., тоже, как выяснилось из справки олонецкой духовной консистории, имелось законное основание. Летом 1829 г. священник Ку пецкого прихода Иоанн Попов донес в Вытегорское духовное правление о дошедших до него слухах о том, что несколько крестьян разных деревень его прихода ходили в июле в «раскольнический Данилов монастырь, называемый ими старообрядческий» и «чрез слухи узнал он», что они там перекрестились и «отторглись от Святыя Церкви чрез развратителя, умеющаго в грамоте Песчанскаго прихода крестьянина Егора Семёнова», поступившего в раскол только в том же 1829 г. и часто приходившего в Купецкий приход с «какими-то неизвестно книгами», где, по словам священника, «развращает народ и производит иногда служение у тестя своего вышепрописаннаго крестьянина Епифания Семёнова, а иногда той же деревни и у того ж раскольника Феопемпта Фёдорова в воскресные и праздничные дни» [43. Л. 14об—15]. Вытегорское духовное правление представило доношение священника Попова олонецкому епискому, а олонецкая духовная консистория после утверждения епископом сообщила в свою очередь Олонецкому губернскому правлению о необходимости допросить означенных крестьян, что и было поручено сделать упоминавшемуся выше лодейнопольскому уездному судье Шеломову. Дело велось в атмосфере строгой секретности, и все документы переписки по означенным вопросам помечались соответствующим грифом — «Секретно». Сам судья в своем письменном объяснении губернатору пояснил, что действовал согласно с распоряжениями консистории и в рамках закона. Кроме того, судья опроверг сведения Фёдорова, что якобы Крестьяне Купецкого прихода o123n пять его помощников были разосланы по домам старообрядцев. По словам Шеломова, он направил только «двух служителей наперед, с наставлением остановиться в домах людей более подозреваемых под видом холода для обогрения их». До его прибытия эти два человека должны были «неприметно наблюдать, чтобы не было каких-либо книг скрываемо». По мнению судьи, «таковое действие не только обидеть, но и огорчить старообрядцев не могло, ибо они, приняв посланных мною людей за проезжающих, не знали до нашего приезда цели их прибытия, по приезде же нашем, мы должны уже более разскрыть причину домохозяевам, и самым пристойным образом дошли до того, что они сами же все в домах у себя показали и какия были книги признаны депутатом неизвестными и надлежащими разсмотрению, то с согласия же хозяев и взяты были, при таковом нахождении моем в домах старообрядцов ни обид, ни притеснения вовсе нимало не было допущено». Судья выразил недоумение, с чего Фёдоров взял на него таким образом жаловаться. По мнению судьи, он употребил все меры, чтобы не только не притеснить и не обидеть старообрядцев, но даже не хотел их утруждать в переходах из деревни в деревню, а у многих сведения отбирал в домах их, за исключением тех, которые изъявили готовность следовать до его квартиры, и там уже допрашивал их, но отнюдь они не были под стражей, к чему он «не только способов, но и намерения не имел» [43. Л. 22]. Шеломов полагал, что старообрядцы могли принять за содержание под стражей то, что он просил опрошенных им крестьян побыть некоторое время в соседнем доме, а сделал он это, чтобы предотвратить общение между собой до окончания допроса крестьян, которые были уже опрошены и которые еще нет. Также отрицал судья и то, что писали они в допросах, что хотели. В своем объяснении он уверял, что старообрядцы ни за что бы не подписали допрос, пока не узнали бы, что в нем записано. А главным доказательством того, что всем староверам была дана воля помещать в допросе, что они сами хотели, являлся допрос «главнаго их развратителя Амозова», который и сочинял, и переписывал свой допрос сам без всякого участия судьи, кроме сделанных ему вопросов. Судья пришел к выводу, что Фёдоров, жалуясь на него, имел намерение увеличить чем-либо свою претензию, хотя бы даже ложным [43. Л. 22]. Обыск, проведенный судьей Шеломовым, оказался результативным: в доме Ефима Созонова Клопова нашли три печатные книги, пять письменных тетрадей и одну копию с отношения министра внутренних дел. Допрос подозревавшихся в перекрещении крестьян показал такую картину: все они раньше были «сынами православной церкви», но некоторые 30 лет назад, другие 15 или менее лет начали придерживаться старообрядства, «в продолжении иные од- m124p Гл а в а 3 наго года, а иные и не многаго времени», и потом снова обращались к Святой Церкви, «а ныне опять поступили в раскол». Некоторые из опрошенных перекрестились в Даниловском скиту в реке Выг, приняв крещение от «даниловских стариков», имен которых не знают. Перекрестившиеся крестьяне пояснили, что сделали это для того, чтобы через старообрядчество получить отпущение грехов и спасение души. В справке олонецкой духовной консистории подчеркнуто, что священнику Андомскому было поручено «пастырски увещевать» этих крестьян, «отнюдь не входя с ними в ссоры и распри о содержимой ими веры» [43. Л. 16]. Как мы писали выше, приезд священника Андомского и его беседы с крестьянами воспринимались старообрядцами как притеснение и послужили основой для одной из претензий Феопемпта Фёдорова к духовным властям. Таким образом, эта претензия оказалась несостоятельной, так как священник Андомский приехал не по собственному разумению, а ради исполнения поручения консистории. Донесение Феопемпта Фёдорова о том, что теща священника Иоанна Яковлева была старообрядкой и умерла в старой вере, также не нашло в ходе следствия подтверждения. Во-первых, в исповедных ведомостях за 1827 и 1828 гг., хранившихся в консистории, вдова Мавра Иванова была записана наряду с православными «бывающею у исповеди и Святаго причастия», а не старообрядкою [43. Л. 17]. Во-вторых, сам священник Попов сообщил, что он действительно сам произвел погребение своей тещи по православному обряду, потому что она и была православного исповедания [43. Л. 17—17об.]. Тем не менее полагаем, что запись в исповедных ведомостях ничего не доказывает. Как свидетельствовал чиновник особых поручений Смирнов в своей Записке о состоянии раскола, рассмотренной выше, священники зачастую вносили в свою документацию, в силу разных причин, недостоверные сведения. Не подлежит сомнению, что если теща священника Мавра Иванова в какой-то момент обратилась в старую веру, священнику ничего не оставалось, кроме как продолжать вносить в исповедные ведомости сведения о ней как об истинной православной. В противном случае его репутация перед епархиальным начальством могла бы быть безнадежно испорчена. По поводу претензий Феопемпта Фёдорова о якобы чинимых старообрядцам притеснений в погребении умерших священник сообщил, что из числа раскольников его прихода еще никто не умирал, так как все они поступили в старообрядство только с 1825 г. «и более размножились в прошлых 1829 и 1830м годах», следовательно, уверял священник, и никаких притеснений в вопросах погребения им чиниться не могло [43. Л. 17об.]. Таким образом, здесь выявлено два противоположных видения ситуации. Старообрядец Феопемпт Фёдоров, уверенный в силе указа о ве- Крестьяне Купецкого прихода o125n ротерпимости, рассматривал действия местных церковных и светских властей как притеснения с их стороны крестьян придерживавшихся старой веры. В то же время представители власти в основном действовали в рамках законов и распоряжений вышестоящего начальства. Безусловно, налицо некоторые злоупотребления своим положением. Однако в целом это как раз та ситуация, когда история событий не может быть написана однозначно. Неизвестно, как было на самом деле. Наиболее приемлемым здесь является феноменологический подход, в рамках которого является возможным представить разные точки зрения непосредственных участников на происходившие события, а также проанализировать предполагаемые причины и мотивы тех или иных поступков и поведения как крестьян-старообрядцев, так и прочих лиц, обозначенных в следственном деле. В ЕНЧАНИЕ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО КРЕС ТЬЯНСКОГО СЫНА ЯКОВА СЕМЁНОВА: К ВОПРОСУ О РОЛИ ДУ ХОВЕНСТВА В БРАКОСОЧЕТАНИЯХ 1831 г. в жизни крестьян Ку пецкого прихода Пудожского Вфеврале уезда, еще недавно взбудораженной обращением старообрядца Феопемпта Фёдорова с жалобой на местную власть в Правительствующий Сенат и последующим следственным разбирательством, произошло обыкновенное по своей сути событие — венчание двух молодых людей — крестьянского сына Якова Семёнова из деревни Кисляковской Ку пецкого прихода и крестьянской девицы Елены Еремеевой из деревни Пяльмы Повенецкого уезда. Это событие имело далеко идущие последствия для некоторых крестьян и, в особенности, для причта Купецкой церкви. Обстоятельства складывались таким образом, что спокойная жизнь молодоженов после свадьбы быстро закончилась, и причина этого заключалась в следующем. Один крестьянин того же Ку пецкого прихода деревни Лядинской — Логин Феопемптов, обиженный на упоминавшегося выше местного священника Иоанна Яковлева Попова за отказ венчать его третьим браком с крестьянской вдовой Ксенией Васильевой, написал прошение благочинному священнику Михаилу Васильеву с просьбой разобраться в основаниях действий священника по отношению к нему [51. Л. 3—4]. Желая, с одной стороны, доказать свое право венчаться третьим браком, а с другой — показать имевшую место, по его мнению, нечестность и корыстолюбие священника Попова, Логин Феопемптов донес посредством благочинного до епархиального начальства информацию, которая, как, по-видимому, он был убежден, могла бы помочь в решении вопроса о его бракосочении. m126p Гл а в а 3 Следует заметить, что русской православной церковью третий брак хотя и не приветствовался, но разрешался. Поэтому, не видя оснований для отказа венчать его самого третьим браком, Логин счел необходимым пояснить, почему он желал вступить в брак. Как оказалось, в его семействе не было «взрослого женского пола, апаче малолетной дочерей», в силу чего он пришел в крайнюю бедность, так как некому «хлеб печь, одежду холщовую шить, скотину кормить и другим женским рукоделием заниматься» [51. Л. 3об.]. А вот несколько лет назад, апеллировал Логин к имевшему место прецеденту, в 1826 или 1827 г. тот же священник Попов обвенчал третьим браком крестьянина деревни Мелентьевской Анисима Фадеева с солдатской вдовой Степанидой Абрамовой. Тут же обиженный жених сообщил, что у Анисима не было столь большой необходимости в заключении третьего брака, так как в его семействе есть «взрослый женский пол», а именно: матерь, невестка и две дочери [51. Л. 3об—4]. Изложив таким образом суть своей претензии к священнику, не имевшему основания для отказа от венчания, Логин Феопемптов должно быть решил утвердить у епархиального начальства впечатление о священнике Попове как о недобросовестном исполнителе священослужения. Для этого он сообщил, что в том же месяце, когда ему было отказано в венчании, в мясопустную субботу 21 февраля священник Попов повенчал несовершеннолетнего крестьянского сына деревни Кисляковской Якова Семёнова, которому на момент венчания, по словам Логина, было только лишь 16 лет отроду [51. Л. 4]. Напомним, что обвинение священника Попова в венчании свадеб в запрещенные дни уже было высказано ранее старообрядцев Феопемптом Фёдоровым. Что касается Логина Феопемптова, неизвестно, хотел ли он таким образом испортить жизнь молодоженам, или не думая о последствиях своего предприятия, желал лишь отомстить священнику, жестоко обидевшему его самого. Тем не менее это прошение послужило началом длительного и напряженного расследования с опросами свидетелей и вызовом участников дела в Вытегорское духовное правление. Дело дошло до Святейшего Синода, на заседании которого, после рассмотрения всех собранных документов, свидетельств и доказательств, в деле была поставлена точка. Крестьянский сын Яков Семёнов действительно оказался несовершеннолетним — на момент венчания ему не хватало до 18-летия 7 месяцев и 23 дней [51. Л. 29об.]. Так что же произошло и почему священник повенчал этого молодого человека? Как выяснилось из материалов дела, в Покровской церкви Ку пецкого прихода по какой-то причине хранились метрические книги с записями начиная только с 1820 г. Неизвестно, как выясняли возраст других лиц, желавших вступить в брак, но в слу- Крестьяне Купецкого прихода o127n чае с Яковом Семёновым священник Попов, по его словам, поверил подписанному поручителями обыску, в котором утверждалось, что жениху есть 18 лет [51. Л. 20]. Кроме того, в исповедных ведомостях за предыдущий 1830 г. Яков был указан 17 лет [51. Л. 14об.]. Поверив этим доказательствам, или сделав вид, что поверил, Иоанн Попов повенчал пару в мясопустную субботу. Это было еще одним нарушением, так как в этот день венчать было нельзя. Священник объяснил следователям, что совершил обряд венчания, побоявшись негодования прихожан, помня 1823 г., когда у него сожгли 33 заколины сена. При этом на следующий день он прочитал необходимые разрешительные молитвы [51. Л. 14об.]. Выяснение действительного возраста жениха Якова Семёнова заняло некоторое время. Сначала следователи опросили свидетелей, местных жителей и родственников. Отец жениха — Семён Артемьев — уверял, что его сыну уже исполнилось 18 лет, что родился он в 1813 г., точного дня рождения он не упомнит за давностию лет, но знает, что родился Яков после Сретения Господня [51. Л. 15об.]. В подтверждение своих слов Семён Артемьев ссылался на повивальную бабку, которая принимала роды. Повивальная бабка Марья Фёдорова подтвердила его слова, в том числе то, что крестили ребенка у священника Шальского погоста Иоанна Ларионова, так как их священник отлучался в то время по делам благочиния [51. Л. 15об.]. Еще две крестьянки — Евдокия Гаврилова и Мавра Емельянова — утверждали, что Яков совершеннолетний. Первая сообщила то же, что и повивальная бабка. Вторая вспомнила, что когда она приехала в Купецкий приход в деревню Кисляковскую в связи с замужеством в 1814 г. вскоре после Пасхи, Яков «уже ходил сам собою», при рождении же его она в Купецком погосте еще не находилась [51. Л. 16]. Судя по документам следственного дела, в какой-то момент обвинения, изложенные в прошении Логина Феопемптова, стали признаваться ложными, тем более что сам он по неизвестной причине отказался отвечать на вопросы следователей. Однако в Олонецкой духовной консистории нашлись метрические книги Ку пецкого прихода за нужный год, и возраст Якова был установлен с опорой на заслуживающий доверия источник. Священнику Иоанну Попову было вменено в вину то, что он не сделал должную «выправку» о возрасте и, не имея нужных метрических книг в своей церкви, не обратился к высшему начальству [51. Л. 29—29об.]. Весь причт Покровской церкви Ку пецкого прихода понес наказание. Священнику Иоанну Попову и дьякону Симеону Азаданову, отстраненным от исполнения священнослужения с началом следствия, это и было оставлено в качестве наказания, то есть запрещение служить. В указе от 15 марта 1832 г. о наказании причта было замечено, что m128p Гл а в а 3 следовало бы священника и дьякона отправить на монастырские труды на столько, сколько не хватало жениху до совершеннолетия — на 7 месяцев и 23 дня. Однако ввиду их хорошего поведения, отсутствия судимости и штрафов в прежние годы, это наказание не было применено, их оставили жить в приходе, но в статусе запрещенных [51. Л. 29—29об.]. Срок запрещения не был указан. Однако, судя по более поздним документам, оба вернулись к службе. Священник Иоанн Попов совершал обряд крещения уже в октябре 1832 г. [64. Л. 18—18об.]. Симеон Азиданов указан дьяконом в клировой ведомости Купецкой Покровской церкви за 1846 г. [52. Л. 206—210]. А вот дьячку Купецкой церкви, который как раз и являлся запрещенным на три года священником, не повезло. Синод посчитал участие в венчании несовершеннолетнего вторым его преступлением и ввиду того, что ранее он уже был судим (за что, мы не знаем), он-то и был отправлен на работы в монастырь на тот именно срок — на 7 месяцев и 23 дня. Вместе с ним в монастырь был отправлен пономарь, совсем еще молодой человек. Приняв во внимание недавнее назначение последнего к Купецкой церкви, Синод смягчил его наказание и приговорил всего к месяцу работ в монастыре. Получив билеты, оба отправились в Палеостровскую обитель [51. Л. 29об.]. Наказание крестьян, составивших и подписавших ложный обыск, Синод предоставил осуществить гражданским властям, и как их наказали, неизвестно. Брак несовершеннолетнего Якова Семёнова и Елены Еремеевой Синод оставил в силе, указав лишь, что по достижении Яковым совершеннолетия обряд венчания необходимо будет повторить [51. Л. 29]. Остается вопрос: что же стало с просителем — Логином Феопемптовым, удалось ли ему заключить третий брак и привести в дом хозяйку? Спровоцировав следственное дело, дошедшее до Олонецкого епископа и Синода, одного Логин достиг — весь причт Купецкой церкви понес наказание, но удалось ли ему жениться в третий раз? Об этом в деле ничего не сказано. В целом можно сделать вывод, что священноцерковнослужители Купецкого прихода периодически нарушали правила венчания и допускали отступления от законного порядка, венчая свадьбы в неположенное время, доверяя словам крестьян и обыскам подписанным ими. Упоминание священником Поповым о сожженных у него заколинах сена наводит на мысль, что прихожане в некоторых случаях сами толкали священника на нарушение церковных правил. Вполне возможно, что обычно все это оставалось известным узкому кругу участвовавших в венчании лиц. Однако в тех случаях, когда находился кто-либо недовольный действиями священника в отно- Крестьяне Купецкого прихода o129n шении его самого, все скрываемые факты нарушений обнаруживались, и как случилось в рассмотренном деле, весь причт мог понести наказание за свои проступки. Ц ЕРКВИ К У ПЕЦ КОГО ПРИХОДА (XVI — НАЧАЛО X X в.) церкви было важной частью жизни крестьян вплоть Посещение до революционных событий начала XX в. При этом деревянные церковные строения, как и дома прихожан, нередко страдали от пожаров. Это было одной из причин их частой постройки и перестройки. П. П. Медведев в рамках исследования, посвященного архитектурному наследию Авдеевской ГСМ, привел некоторые данные о церквах Ку пецкого прихода [190]. В данном разделе монографии эти сведения будут дополнены, а некоторые факты скорректированы на основе дополнительно выявленных архивных документов. Первое упоминание о церкви в Купецкой волости содержится в писцовой книге 1563 г. Описывая деревню «На Купецком же озере у часовни», располагавшуюся в вотчине Новгородского Юрьева монастыря, писцы отметили: «на той земли поставлена церковь ново святый мученик Егорий». У церкви находились дворы попа Семана, дьяка Ондрюшки и пономаря Никонки [81. С. 171]. То, что церковь была поставлена «ново», значит, что в предшествовавшем письме Юрия Сабурова 1496 г. она не была зафиксирована и появилась в этой деревне между 1496 и 1563 г., до того же времени там была только часовня. В последующих писцовых и переписных книгах также встречается описание этой церкви. В 1583 г. при описании той же деревни указано: «а ныне поставлена церковь Христов мученик Егоргей». У церкви во дворах жили поп Мина, дьячок церковный Меншичко Яковлев и пономарь Васка [80. С. 220]. Возможно, за прошедшие двадцать лет эта церковь успела пострадать от пожара и была построена заново. В описании 1616—1619 гг. записано, что у этой церкви на погосте во дворах жили поп Арист Миронов, дьячок Посник Иванов и пономарь Марчко Яковлев [4. Л. 276об.]. В опубликованном в Олонецких губернских ведомостях отрывке писцовой книги 1628 г. приведены только названия деревень и указана та же церковь [82. С. 14]. По данным Н. С. Шайжина, в 1628 г. при той церкви служили поп Арист Миронов, дьячок Кирилко Кирилов и пономарь Фомка Иванов [260. С. 76]. В переписной книге 1646 г. в рассматриваемой деревне указаны поп Кирило Петров, дьячок Герасимко Петров и пономарь Якушко Обросимов [6. Л. 302об.]. В переписных книгах 1678 и 1707 гг. эта деревня уже не упоминается, есть только указание на m130p Гл а в а 3 наличие церкви. В 1678 г. церковь называлась во имя Страстостерпца Христова Георгия, но о причетниках ничего не сказано [7. Ч. 1. Л. 31]. Данные переписной книги 1707 г. противоречивы. В начале описания государственных деревень Купецкой волости указана и церковь во имя Святаго Великомученика Георгия и причетники: поп Евсевий Иванов, у него сын Иван пяти лет и дьячок Климанко Гаврилов, у него сын Иван дву лет, и приписано, что живут они на монастырской земле Новгородского Юрьева монастыря [8. Л. 560]. В то же время в описании деревень вотчины Юрьева монастыря той же Купецкой волости писцы о тех же причетниках сообщили следующее: «а живут оне на тяглой земле, а дворы их написаны выше сего против вышеписанного меж дворовых» [8. Л. 564об.]. По-видимому, имелось в виду, что земля причетников не была обелена и они должны были выплачивать тягло в пользу монастыря. Еще раз заметим, что эта церковь в последних двух переписных книгах описывалась уже не в составе деревни, как ранее, а в самом начале описания Купецкой волости. Кстати, до 1646 г. включительно в вотчине Юрьева монастыря в Купецкой волости указывалось две деревни под названием «На Купецком же озере у часовни». В одной, как мы выше показали, всегда указывалась церковь и назывались дворы причетников, в другой — крестьянские дворы. Начиная с описания 1616—1619 гг. к названию последней добавляется «а Буракова тож». Таким образом, вероятно, обе эти деревни располагались у одной у той же сначала часовни, затем церкви. В одной жили священноцерковнослужители, во второй — крестьяне. Начиная с переписи 1678 г. дворы причетников перестали выделяться в книгах как отдельная деревня. Таким образом, осталась только деревня, где проживали крестьяне — «На Купецком же озере у часовни, а Бураково тож», которая в последующем стала называться деревня Бураковская и сохранилась до наших дней под названием Бураково. Кстати, в изученном недавно Е. Д. Сусловой Синодике Палеос тровского монастыря, хранящемся в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге, есть имена вкладчиков монастыря — жителей Ку пецкого погоста, в том числе причетников: упоминавшегося в переписной книге 1707 г. попа Евсевия Иванова, а также иерея Иоанна, схимницы Наталии, Матфея*; Ивана Демьянова, схимонаха Дорофея, Иоанна, Марины, Вассы**; Ильи Строгого, Михаила, Илии***. Далее за период с 1707 по 1793 г. мы ничего не знаем о состоянии церкви в Купецкой волости, однако в 1794 г. источники неожиданно * Р. IV. Оп. 23. № 53. Л. 60об. Сведения получены Д. В. Брусницыной от Е. Д. Сусловой в ноябре 2012 г. ** Там же. Л. 36об. *** Там же. Л. 53об. Крестьяне Купецкого прихода o131n сообщают нам о том, что 21 марта того же года в Купецком погосте сгорели сразу две церкви: одна во имя Святого Великомученика Георгия, теплая «от топления печнаго», другая — во имя Покрова Пресвятой Богородицы, также сгорели колокольня и часть ограды [49. Л. 18]. Следовательно, в XVIII в. в дополнение к уже существовавшей Георгиевской церкви была построена Покровская. И. А. Чернякова совместно с О. В. Черняковым, изучая алтарные посвящения Заонежских и Лопских погостов, выявили, что в Пудожском крае, включавшем погосты Пудожский, Шальский и Андомский, посвящение церквей Богородице было широко распространено [255. С. 39]. То, что новая церковь, построенная в Купецком приходе в XVIII в., была посвящена Покрову Пресвятой Богородицы, показывает, что предпочтения крестьян оставались традиционными и в это время. Восстановление двух церквей было не по средствам прихожанам, поэтому после пожара священноцерковнослужители и прихожане Ку пецкого прихода подали в Архангельскую духовную консисторию прошение с просьбой разрешить им отстроить заново теплую церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы [49. Л. 18]. Рапортом от 10 декабря 1794 г. священник и дьячек Ку пецкого прихода — Авдей Иванов и Спиридон Авдеев — сообщили о завершении строительства Покровской церкви в точности с утвержденным в консистории планом [50. Л. 19]. В декабре того же 1794 г., 15 числа, то есть вскоре после завершения постройки новой церкви, священноцерковнослужители и мирские люди Ку пецкого прихода подали прошение епископу Архангельскому и Олонецкому Вениамину утвердить их выбор в пономари к церкви Покрова Пресвятой Богородицы сына священника Авдея Иванова — Ивана, которому на момент избрания было всего 10 лет [59. Л. 1—1об.]*. В этой просьбе им было отказано, так как при церкви уже служили трое причетников: священник Авдей Иванов, диакон Захар Авдеев и дьячок Спиридон Авдеев. Четвертый причетник к этой церкви не полагался [59. Л. 2]. Однако когда в 1796 г. диакон Захар Авдеев умер, Иван Авдеев, которому теперь уже исполнилось 12 лет, снова подал прошение об утверждении его в должности пономаря к этой церкви [59. Л. 3]. На обороте его прошения была сделана помета от 12 марта 1797 г.: «Проситель Иван Авдеев по книгам читает не худо, по ноте октоих и одну херувимску поет годится, катихизиса часть истории восемнатцеть глав изусно знает, ирмосов не знает. Херувимских две и ирмосов доучить и… тогда дело произвесть» [59. Л. 3об.]. Однако уже 14 марта 1797 г. после допроса просителя, который обязался исполнять свои обязанности в соответствии с правилами, было указано * М. В. Пулькин привел выбор прихожан из этого дела в качестве одного из примеров о размере обещанной за службу руги и доброхотного подаяния. [218. С. 143]. m132p Гл а в а 3 после исповеди и присяги представить в стихарь и потом дать грамоту и указы в приход и заказчику [59. Л. 5об.], что и было сделано на следующий день 15 марта 1797 г. [59]*. В 1801 г. бывший дьячок, а теперь священник Ку пецкого прихода Спиридон Авдеев просил разрешить построить теплый придел в паперти церкви [57. Л. 1—2]. В ведомости об этой церкви за 1846 г. записано: «построена в 1794 году тщанием прихожан», «зданием деревянная с таковою же колокольнею» [52. Л. 206]. Находилась эта церковь в 100 саженях от деревень Бураковской, Новинской и Кисля ковской [52. Л. 209об.]. В следующем 1847 г. священноцерковнослужители и церковный староста Ку пецкого погоста сообщили в Олонецкую духовную консисторию о необходимости перекрыть новым тесом крышу Покровской церкви, построенной в 1794 г., и шатер колокольни, построенной в 1800 г., пришедших в ветхость. Также они просили разрешить срубить в Купецкой даче «беспопенно» лес и на основании расчетов называли, сколько деревьев им потребуется для ремонта: «для церкви, которая по крыши в длину 13 сажен, 60 дерев. сосновых длиною в 3 сажени, толщиною от 6ти до 7ми вершков, для шатра на колокольни, который в окружности 12ть сажен, в вышину 4 ½ саж. — 25 дерев. 4х и 3,5 — 3х сажен от 6ти до 7ми вершков» [53. Л. 2об.]. Нам неизвестно, был ли произведен этот ремонт, однако через пять лет, 1 июля 1852 г., эта церковь сгорела от попадания в нее молнии, и прихожане в целях «безостановочного совершения Богослужения» в 1853 г. наспех построили временную деревянную церковь снова во имя Св. Великомученика Георгия. Как сетовали прихожане и священноцерковнослужители, помещение церкви оказалось тесным и не вмещало всех прихожан, а кроме того, зимой во время служб в церкви было холодно [42. Л. 16]. Желая исправить эти неудобства священноцерковнослужители Купецкого прихода, заручившись согласием своих прихожан, в мае 1864 г. подали прошение «епархиальному Преосвященному» о разрешении построить новую, теперь уже каменную, церковь с тем же посвящением, что и сгоревшая — Покрова Пресвятой Богородицы. Епархиальное начальство прежде, чем выдать разрешение, запросило ответы на существенные вопросы: есть ли в Купецком приходе средства на материалы и осуществление строительных работ и могут ли крестьяне взять на себя некоторые работы. Также потребовалось представить «проэкт» и смету и избрать из среды крестьян благонадежного человека для сбора доброхотных подаяний [42. Л. 7—7об.]. Были запрошены соответствующие сведения и от благо* Запись сделана на обложке дела. Крестьяне Купецкого прихода o133n чинного священника Матвея Попова, который сообщил, что крестьяне готовы взять на себя бесплатно следующие работы: заготовку булыжника на фундамент, заготовку леса и дров для обжига кирпича и часть пиловки. Место под постройку церкви, по словам благочинного, имелось удобное — в 15 саженях от временной Георгиевской церкви, «грунт песчаный, довольно крепкий» [42. Л. 17]. Надо заметить, что в Пудожском уезде было всего две каменные церкви, обе в городе Пудоже. Во всех приходах церкви были деревянные. Возможно поэтому замысел построить каменную церковь в Ку пецком приходе вызвал активную переписку различных ведомств, тем более, что сама по себе постройка каменных церквей не могла быть «пущена на самотек». По крайней мере несколько позже, 26 января 1867 г. было издано циркулярное предписание министра внутренних дел № 91, регламентации которого при постройке каменных церквей надо было следовать [42. Л. 34об—35]. Получив заверение благочинного и причта Ку пецкого прихода о том, что удобное место под церковь имеется, о наличии 820 руб. сер. и о том, что прихожане на сельском сходе договорились о сборе еще 1000 руб. сер. на постройку новой церкви, Олонецкая духовная консистория дала разрешение начать строительство, рекомендовав командировать в Купецкий приход гражданского инженера или его помощника для осмотра грунта на предполагаемом под новую церковь месте [42. Л. 20]. Также крестьянам Ку пецкого прихода было предписано избрать из своей среды трех или четырех благонадежных и добросовестных крестьян, «известных усердием к Церкви Божией», в члены комитета по постройке церкви и составив о них общественный приговор, представить его в палату государственных имуществ [42. Л. 19об—20]. В сентябре 1865 г. Авдеевское волостное правление сообщило об избрании в означенный комитет попечителями следующих крестьян: деревни Ананьинской Фёдора Прохорова Кабелева, деревни Кильповской Марка Филипова Чикина, деревни Алексеевской А…Кирилова Ермолова, деревни Климовской Александра Емельянова Боранова, деревни Мелентьевской Филипа Романова Епишина, удостоверяя, что «означенные крестьяне поведения хорошаго, неподсудимые, православнаго вераисповедания и усердны к церкви Божией» [42. Л. 15]. С духовной стороны в комитет вошли приходской священник Василий Благовещенский и церковный староста крестьянин Осип Григорьев Керешин [42. Л. 19об.]. В решении вопроса о строительстве каменной церкви были задействованы различные ведомства: Олонецкая духовная консистория во главе с Епархиальным Преосвященным, Строительное отделение Олонецкого губернского правления, Олонецкая палата государственных имуществ, 1-е Пудожское лесничество, Авдеевское во- m134p Гл а в а 3 лостное правление. Были составлены «проэкт» и смета, в которых излагались архитектурные и финансовые аспекты строительства. По сметным подсчетам на строительство каменной церкви требовалось 2346 рублей [42. Л. 18об.]*. Олонецкая духовная консистория сделала запрос в Купецкий приход, какие работы крестьяне могли бы взять на себя и осуществить бесплатно, чтобы удешевить общую стоимость строительства. В результате крестьяне пообещали заготовить булыжники для фундамента, песок, глину, известь, изготовить кирпичи и осуществить вырубку и вывозку леса, необходимого для хранения и обжига кирпича [42. Л. 18об—19]. С просьбой о выделении леса на постройку новой церкви крестьяне обратились лично к господину управляющему палатой государственных имуществ, который по делам находился в Авдеевском волостном правлении. Чиновник рекомендовал им изложить их просьбу письменно и подать в соответствующее ведомство в установленном порядке, что крестьяне и сделали, подав прошение в 1-е Пудожское лесничество [42. Л. 7об—8]. Исправляющий должность лесничего Смоликов перенаправил крестьянское прошение в олонецкую палату государственных имуществ, испросив разрешения на выдачу крестьянам леса на бревна и дрова [42. Л. 1—1об]. Из документов известно количество бревен и дров, запрашивавшееся крестьянами: «сосновых бревен длиною от 3 до 4 саж., толщиною от 4 до 6 вершков — 20 дерев.; той же длины и толщины еловых — 10 дерев., а всего 30 дерев. Для обжога кирпича дров разных пород до 30 куб. саж.» [42. Л. 4]. Олонецкая духовная консистория просила выделить лес из ближайшей к Ку пецкому погосту казенной дачи без уплаты «попенных» денег [42. Л. 20]. Далее, как следует из архивного дела, ведомства вели переписку в течение двух лет и когда, наконец, весной 1867 г. Олонецкое губернское правление наконец запросило у Олонецкой духовной консистории, есть ли необходимость в командировании техника в Купецкий приход для освидетельствования материала и начала строительства церкви, выяснилось, что строительство уже велось с 1866 г., и в ноябре того же года Авдеевское волостное правление уже сообщало в Олонецкую духовную консисторию, что подряженный прихожанами мастер, крестьянин Кабанов, к тому времени уже вырыл рвы под постройку церкви и забутил их камнями на три аршина** (то есть выложил фундамент) [42. Л. 31об.]. В том же документе прибавлено, что отведенное место для постройки церкви оказалось удобным, «почему с открытием весны 1867 г. поряженным мастером имеет быть приступлено к клаже стен церкви из приготовленнаго прихожанами кирпича» [42. Л. 31об.]. * Первая цифра суммы читается нечетко, возможно, это цифра 9. ** Аршин — старая русская мера длины, равная 0,71 м [266. С. 30]. Крестьяне Купецкого прихода o135n Тем не менее на запрос Олонецкого губернского правления Олонецкая духовная консистория ответила, что командирование техника к месту строительства считает необходимым для освидетельствования фундамента начатой постройки церкви и заготовленных материалов, а также и для наставления подрядчику и комитету в дальнейшем построении церкви [42. Л. 31об.]. Строительство каменной церкви было для крестьян Ку пецкого прихода, несмотря на их согласие и желание, тяжелым финансовым бременем. Уже в 1865 г. крестьяне на волостном сходе ходатайствовали о снижении затрат на это строительство [42. Л. 4]. В 1869 г. благочинный священник Андрей Алферовский сообщил в своем рапорте по поводу строительства новой каменной церкви в Купецком приходе: «уже третие лето производится выкладка новой каменной церкви. Работ произведено выкладкою до 3х сажен выше бута. В работе видна прочность, но работа идет небыстро за ограниченностию средств в церкви. Чтобы подвинуть работу к скорейшему окончанию, для этого здесь нужна сторонняя благотворительная помощь …» [54. Л. 18]. Тем не менее строительство было завершено. В 1876 г. новая каменная церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы в Купецком приходе Пудожского уезда была освящена и в ней стали проводить богослужения [61. Л. 62]. Что касается Георгиевской церкви, тот факт, что она не упоминалась в ведомостях о церквях Пудожского уезда за 1890 г., дал основание П. П. Медведеву предположить, что к тому времени она была уже разобрана [190]. Мы ничего не знаем о судьбе Георгиевской церкви в 1870 — 1880-е гг., однако в журнале Олонецкой духовной консистории за 1894 г. была сделана запись об освящении в Купецком приходе церкви во имя Св. Великомученика Георгия [58. Л. 148]. Полагаем, эта церковь вновь была отстроена, возможно, после очередного пожара. Из воспоминаний местных жителей известно, что разобрали Георгиевскую деревянную церковь только после революции, в 20-х или 30-х гг. XX в. В 2005 г. жительница деревни Мелентьевской Ольга Семёновна Терехова сообщила участникам экспедиции, организованной РГГУ, что было две церкви и что из деревянной церкви иконы сняли и сделали в том здании клуб [236. С. 50]. Как мы знаем, каменные стены Покровской церкви, чудом пережившей период гонений на все церковное, но сгоревшей в результате неосторожного обращения с огнем местных подростков в 1964 г., до настоящего времени стоят неподалеку от деревни Бураково. Рядом на погостском кладбище сохранились могилы двух священников Захария Поспелова (XIX в.), Василия Павлова Благовещенского (1815—1875) и его жены Марии Григорьевны Благовещенской (1826—1876). m136p Здесь уместно добавить также то, что помимо приходской церкви в деревнях, расположенных вокруг Ку пецкого озера, в XIX в., а вероятно и в более ранние времена, существовали часовни. По свидетельству ведомости о Купецкой церкви за 1869 г. в ведении той церкви находились восемь часовен: 1. Во имя Святителя Чудотворца Николая и Преподобнаго Макария Унженскаго при деревне Бураковской, расстояние от церкви 1 верста, деревянная, построена неизвестно когда и кем. Богослужение отправляется 9го мая и 25го июля. 2. Во имя Преображения Господня и Воздвижения Честнаго Креста Господня при деревне Лядинской, расстояние от церкви 1 верста, деревянная, построена в 1811м году. Богослужение отправляется 6го августа и 14 сентября. 3. Во имя Собора Пресвятыя Богородицы и Преподобных Зосимы и Савватия Соловецких Чудотворцев при деревне Мелентьевской, расстояние от церкви 3 версты, деревянная; построена в 1810м году. Богослужение отправляется 17 апреля, 8го августа и 26го декабря. 4. Во имя Вознесения Господня и Рождества Иоанна Предтечи при деревне Авдеевской, расстояние от церкви 2 версты, деревянная. Построена в 1810м году. Богослужения отправляются в день Вознесения Господня и 24 июня. 5. Во имя Сретения Господня при деревне Ижгоре, расстояние от церкви 5 верст, деревянная. Построена в 1735м году. Богослужение отправляется 2го февраля. 6. Во имя Св. Архангела Михаила и Св. Апостол Петра и Павла при деревне Ананьинской, расстояние от церкви 3 версты, деревянная; построена неизвестно когда. Богослужения: 8го ноября и 29 июня. 7. Во имя Введения Божия Матери при деревне Маткаже, расстояние от церкви 5 верст, деревянная. Построена в 1718м году. Богослужение отправляется 21го ноября. 8. Во имя Казанския Божией Матери при деревне Сарозерской, расстояние от церкви 15 верст, деревянная, построена в 1751м году. Богослужение отправляется 8го мая и 22го октября [54. Л. 33—34]. Последняя часовня располагалась на берегу Сарозера, но во второй половине XIX в. эта территория входила в Купецкий приход. Таким образом, в живописной округе озер Ку пецкого и Тягозера, по берегам которых в XIX в. располагались девятнадцать деревень, архитектурной доминантой являлись не только приходские церкви, но также семь часовен, что еще раз подтверждает важность церкви и религии в жизни крестьян Ку пецкого прихода.
