В этот исторический день

РозановаЛилиана
Вэтотисторическийдень
ЛилианаРозанова
ЛИЛИАНАРОЗАНОВА
Вэтотисторическийдень...
Человекжилидожилдостарости...Сюжетинтересный,дажефантастический.Всамом
деле,втом,чтобыдожитьдостарости,есть
фантастика.
ЮрийОлеша
ПодутроДедуприсниласьдорога.Онзналэтотсоннаизусть.
Дорогабылаиссохшей,жесткой,онневидел-потомучтобыланочь,-ночувствовалпод
ногамиеезаскорузлыеколеи.Онбылчастицейчего-тогромадного,протянувшегосядалеко
кпереди и кзади от него, что отличалось от окружающей ночи не столько своей плотной
чернотой,сколькомерным,чутьраскачивающимсядвижением.
Да,этодвигаласьколоннасолдат;ионшелвней.Степныеполынныезапахипровожали
их.
Былотихоитемно,толькопоблизости,подшаг,брякалочто-то,котелокилифляжка,и
впереди, куда вела дорога, стояло невысокое блеклое зарево. Они все шли, и посветлел
воздух, и чем больше утро набирало силу, тем подробнее, явственнее проступало
окружающее. Пустая, пустая деревня открылась по краям дороги - ни людей, ни собак, ни
петухов.
Жирныйбензиновыйпепеллипкщекам.Тольконакраюдеревнистоялабосаястаруха,в
рунахунеечернелочто-то, подобранноенапепелище,исовсеммаленькиймальчиксидел
наземле,грызсолдатскийсухарь.
Потом он близко увидел Володю. Они лежали рядом в кювете или окопе, да, в
неглубокомокопеистреляли,нецелясь,длиннымиочередямитуда,откудаблизкоижутко
сверкаловответ.
Приближалось самое яркое, самое горестное виденье. Выбравшись из окопа, они с
Володейбежали,кричачто-тоизадыхаясь;ивэтомпорыве,вкриках,стрельбеиогне,он,
словносамсраженный,мгновеннопочувствовал,когдаВолодяупал.Онтожеупал-рядом,
на колени, - и, вглядываясь в Володино мертвеющее лицо, услышал вдруг ясный, тугой,
певучийудар:дон-н-н...Иеще:дон-н...
Звукибоястихали,стихали,лишьотголоскиихслышалисьвшуршаньемеждуударами:
донн...донн...донн...
Володины глаза были открыты, но все было кончено. Невидимый оркестр взял первый
аккордизаигралскорбную,мудруюмелодию-прекрасныйгимнРеволюций.
"Доброе утро, дорогие товарищи!- - сказало радио свежим, улыбающимся голосом. Сегодняпятнадцатоеиюня.Восходсолнца-втричасасорокпятьминут".
Солнце и вправду давно взошло. Комната залита была тем легким, обильным светом,
какой бывает по утрам, когда вокруг много голубого и зеленого, и особая тишина раннего
утрастоялавдоме.Дедсовсемпроснулся,новесьбылещевтом,чтопришлосьпережить,и
некотороевремялежалнеподвижно,охраняявсебеэто.
Неожиданносмыслсловдикторадошелдонего:сегодняпятнадцатоеиюня!Какойдень
сегодня, какой праздник! Действительно, по радио гремели те особые марши, которыепередаютпоутрамПервогомаяилиСедьмогоноябряиоткоторыхпраздничностановится
надуше.
Дедподнялсяповозможностибыстрои,распахнувдверь,вышелнабалкон.Пахлохвоей
иморем.
Солнечные лучи, застряв в сизых верхушках сосен, стояли неподвижно; тени стволов,
расчертивплощадкупереддомомисломавшисьнабалконнойограде,лежалиподногамиу
Деда.
Балкон кольцом опоясывал дом: окна всех комнат выходили на него. По обыкновению
окна были открыты, но комнаты пусты: внуки, правнуки, внучатые и правнучатые
племянникиДедапрофессииимелибродяжьи-вечноонискиталисьвэкспедициях,ездили
по командировкам, ставили недельные опыты, дежурили по суткам, - дом месяцами стоял
полупустой-богзнает,чтозадом!
Постоянными жильцами были в нем лишь Дед и Юнна, или, как звали ее приятели,
Юнка, шестнадцати лет. Родственные узы, связывающие их друг с другом, были сложны и
громоздки, - Дед без долгого раздумья и сказать бы не смог, кем она ему доводится, впрочем,чтозадело,онлюбилее,толькоимениеенемогвзятьвтолкиназывалееЮнгой.
ОбычновэтовремяЮнгаещеспала;и,проходябалкономмимоееокна,Дедухватился
за ограду и пошел крадучись, на цыпочках, - но сегодня, в красных трусах и лифчике, она
крутиласьуженасвисающихспотолкакольцахрыжаягривкабиласьвокругголовы.
-Дед!-крикнулаона,соскочив.-Проснулся,Дед?Ну,поехали?Ну,полетели?Ятольков
парикмахерскую,быстренько,раз-два.Покаочерединет.
Онабылавсякоричневая,рыжая,пропитаннаясолнцем.
- Нельзя же в таком виде - в Москву, - говорила она, дыша горячо и быстро. - ИХ
встречать-стакимиглазами!Неприлично!-Онавытаращилаглазаипохлопаларесницами.
Глазаунеебыликрасивые-серо-зеленые,каксосновыеиголки,нотеперь,оказывается,
такихненосили,аносилилиловые,особенновМоскве.Покаонаодевалась,Дед,вздыхая,
что не поспеет сготовить горячего, достал из холодильника вощеные пакетики с молоком,
облепиховымсокомияичнымижелтками,вылилвкастрюлькуивключилмоторчик.
На кухню Юнга забежала уже в параде - в белом джемпере с осьминогами, из-под
джемпера чуть виднелись штанишки из блестящей материи, издающей при ходьбе словно
легкийсвист.
- Я быстренько, - говорила она между глотками, сидя на столе и покачивая ногой, раздва.ЗанамиПеказалетит,знаешь,ПекаизАкадемгородка?КакразнаВстречууспеем.
Оннавертолетечетыреставыжимает!
Оставшисьодин, Дедсбольшойбережностью наделгимнастерку,пристегнулмедалии
натянул сапоги. Гимнастерке лет было без счету, однако на новую Дед не соглашался,
справедливополагая,чтотакойнесошьют,даинеизчегобылошить,непродавалитеперь
такой материи. Гимнастерка с вечера была выглажена Юнгой, и сапоги начищены ею, а
пуговицы на гимнастерке Дед надраил сам с помощью зубного порошка "Ванда".
Гимнастерку он надевал в исключительных, торжественных случаях - например, на
пионерскиесборы.Пионерывстречалиегоуподножьясияющихбелыхлестниц,окружив,с
почетом,медленновеливзалы,полныесвиристеньяищебетанья:иДедгордился,молодел,
оправлял складки под ремнем и вскидывал голову. Говорить он особенно не умел,
выступлениеего,поДедовойпросьбе,написалодинжурналист,иДедвыучилегонаизусть,
ноотволнениявсе-такисбивалсяикашлял,даиуставатьсталотдолгогоразговора.Однако
сборыэтиоченьлюбил,вспоминалпотомкострыизшелковыхлентсвентиляторомилиеще
чтонибудь такое, а красные галстуки, что повязывали ему как почетному пионеру, хранил
вместесвоеннымимедалями.
Однажды, выступая, он сказал: "Было это в августе сорок второго года" и пухлый
сероглазый мальчик в очках, с нарукавной повязкой, на которой значилось "летописец",
уточнил вежливо, подняв карандашик: "Простите, в тысяча ДЕВЯТЬСОТ сорок втором
году?" Услышав об этом случае, Юнга так и покатилась от хохота, но Дед загрустил и,
вспоминая,каждыйразрасстраивался.
Вотисейчас,вспомнивмальчика-летописца,Дедвнезапнорешил,чтополетитодин.Бог
с ним, с этим голенастым Пекой из Академгородка, бог с ним и с его вертолетом, пусть
летятвдвоемсЮнгой-чтозарадостьимвозитьназаднемсиденьедревнегоДеда?
Поэтому, разыскав телефонную книгу, он позвонил в диспетчерскую. И попросил
прислатьтакси.
Девушка-диспетчер сначала долго возмущалась: может быть, товарищ думает, что у нее
вертолетный завод, говорила она. Все рейсы на Москву заказаны неделю назад! Но потом
вдругподобрела,сказала,чтоничегонеобещает,нопостарается,да,постарается,и,может
быть,скоро,исталаспрашиватьадресиестьлинакрышепосадочнаяплощадка.
Торопясь, Дед написал Юнге несколько слов, а потом, неожиданно для себя, достал
старыйальбомивынулизпервойстраницыпожелтевшую,туманнуюфотографиюВолоди:
они оба были сняты на ней, под машинку стриженные, в пилотках, оба на одно лицо, не
отличишь,-испряталвподшитыйизнутрикармангимнастерки.
Такси прибыло вскоре - серый вертолетик с клетчатым пояском по фюзеляжу. Таксист
былголенастыйидлинношеий,какПека.
-Незатолкаютвас,дедушка,вМоскве?-спросилон,цодсаживаяДедавкабину.
-Ясамкогохочешьзатолкаю!-теноркомкрикнулДед.
Он радовался, что успел улететь до возвращения Юнги, однако, гордясь
самостоятельностью, испытывал вместе с тем некоторую робость, так как давно уже не
тольковМоскву,ноинаместныйстадионнелеталводиночестве.
Небо было праздничным. В несколько этажей летели в сторону Москвы самолеты. В
самой выси - серебряные лайнеры, словно молнии-громы, опережающие раскаты
собственных моторов; пониже - междугородные рейсовые дирижабли; еще ниже разноцветные легковушки разных марок, персональные и государственные; над самыми
деревьями, растянувшись цепочкой, двигались туристские монолеты, водители их,
спортивные молодые люди в мотоциклетных шлемах, вылетели, видно, ни свет ни заря,
чтобыпоспетьнаВстречу.
Такси попалось старенькое, спотыкаясь о порывы ветра, оно громыхало, как железная
бочка,черезщелитянулосвежестью,попахивалобензином.Впрочем,Дедуиэтонравилось.
Онвообщелюбилтакси.
Лететьпредстоялочасачетыре.
Под вертолетом плыла тайга - такая зеленая, что улыбаться хотелось, расщепленная
реками и дорогами, расчерченная просеками. Поворачивались боком и уходили назад
прямоугольникиполей,выплывалигородасзаводскимитрубамиипарашютнымивышками,
экскаваторы тянули шеи, горели в сопках костры экспедиций, кипела вода на плотинах, и
снова наступала тайга, тайга... Одно место показалось Деду знакомым - это там, где от
синей реки уходили на север вышки линии электропередачи. Дед хотел спросить, но
постеснялся.
Однако вспомнил далекое: снега, снега до неба, белого как снег; заледенелый брезент
вмерзшейвземлюпалатки;вершинутолькочтоустановленнойопоры,струящуюсявстылом
мареве; себя самого - в рукавицах, опоясанного монтажным поясом, - неотличимого от
десяти других, таких же, как он. Воспоминание расплывалось, ускользало, оставив тихую
полузабытуюмелодию.Закрывглаза,Дедстаралсявслушатьсявнее,нонемогприблизить,
не мог разобрать слов, - он понял только, что то звучит любимая их песня, которую Они
пели там, в палатке. И даже вспомнилось ему, как поют они ее, но не в палатке уже, а в
каком-то зале, набитом битком, а на сцене стоит композитор - вернее, композиторша,
похожаянамаленькуюбеленькуюдевочку.
- Что, красиво, дедушка, нравится? - спросил парнишка-таксист, не оборачиваясь, со
снисходительностьючеловека,видавшеговидыипоинтереснее.
Деднерасслышал.Ондумал:"ВотбудутуЮнгиканикулы,-возьмемтакси,полетимс
нею по всем знакомым дорогам. На Мамакан слетаем, попросим лететь низенько, чтобы
видны были кривые березки и рыжие озерца, вдоль русла полетим над самой водой, до
плотины...Вудекпогода-оттуданаКамчатку.Ачтож?..Чтоблететьнадсамымокеаном,а
поправуюрукучтобстоялидымынадсопками.НаТЭС,Верно,кто-нибудьиззнакомыхеще
живет,тамипереночеватьможно,скольколет,сколькозим!..Возьмемпенсионныескнижки
-ислетаем...
НезаметноДедзадремал,ноувиделнебелыегребниокеанскогоприлива,инеЮнгу,а
снова босую старуху в сгоревшей деревне. Теперь он видел ее близко - застывшие глаза,
серыепрядиизподплатка,корявыеруки.Маленькиймальчикводнойрукедержалсухарь,а
другой набирал золу и, приподняв, чуть разжимал кулачок, так что зола вытекала легкою
струйкой.
-Твойпацанчик.мать?-спросил.Володя.
-Моивсеубитые,-ответиластарухаивзяламальчиканаруки.
Большенеочемеебылоопрашивать.Володяскинулмешок,вытащилсвитериположил
на горелую балку у ног старухи. Там стоял уже котелок, полный сахару, лежали пачки
концентратовинесколькобаноктушенки.
Потомсновадорогавелаих.
Икогдадеревнинесталовидно,Володяспросил:
-Знаешь,Сережка,чегояхочубольшевсеговжизни?
- Дойти до Берлина - и вернуться, - ответил он. - Мальчишку разыскать и бабку, если
доживет.
Ачерезчасначалсябой,иВолодюубило...
Этобылихпервыйбой.Идорогаперваяидеревняпервая.
- Заснул, Дед? - спросил таксист, переключил на автоматику и обернулся. - Москва
скоро.
Дед открыл глаза - как и не спал. Вовсе он не на Пеку был похож, этот парнишкатаксист.
Он на Володю был похож: такая же у него была тонкая шея, такой же румянец во всю
щеку,серыеглазаитолстыегубы.
-Чтовынаменятаксмотрите?-улыбнулсяон.-Догадываетесь,откудамузыка,да?
И правда, Дед услышал: где-то совсем рядом играла музыка, хор пел величественное,
голосистое,ноникакогоприемниканевиднобыло.
- Вот он где у меня, вот, - смеялся парнишка и бережно похлопывал себя по груди, таллинский!-ИтаккакДедневиделничего,торасстегнулсинююформеннуюрубашкуи
пальцемпровелпоузкомушраму.-Развпятьлетнаподзарядкуложиться,апока-хочешь
плавай,хочешьныряй!Здорово?Дляподводногоспорта-вещьнезаменимая!
Дедмолчал,ионпродолжалвоодушевленно:
-Эточто!Яслышал,скоро специальныеприемничкившивать будут,чтобымыслидруг
друга улавливать, не разговаривая! Понимаете? Говорят, уже испытывают их на
добровольцах.
"Нет,показалось,-подумалДед.-НепохожоннаВолодю:глупый".Исказалсожалея:
-Навралитебе,сынок.Зачем,скажи,ученыенатакуюерундустануттратиться?Близкие
люди,онибезвсякихтранзисторов,поодномувзглядудругдругапонимают.Иантенныиз
ушейненадовысовывать.Вотмы-близнецыбылисбратом...
-Тактокогдабыло?-ничутьнеобижаясь,перебилводитель.-Небосьвдвадцатомвеке?
Разветогдаэлектроникабыла-однасмехота.Авыговорите!..
МеждутемдействительноподлеталикМоскве.
Сверкнули окнами вытянувшиеся вдоль Водохранилища белые корпуса Института
геронтологии, где лежал когда-то Дед три... нет, пожалуй, четыре года. Вон в том корпусе,
что в глубине парка, и лежал. Там у них подобралась своя компания, фронтовики: генерал
Асарканов, летчик-украинец Кудлатченко, этот веселый москвич Федька Коркин. Редкая,
душевная была компания. Сколько лет потом писали друг другу! Только последнее время
замолчалиребята,написьманеотвечают...
Чем ближе к Москве, тем теснее становилось в небе. Тени от самолетов, слившись,
образовалинечтовродегромаднойтучи,плывущейповершинамдеревьевипервымкрышам.
Появилисьсветофоры;передоднимпришлосьпровисетьминутдвадцатьвожидании,пока
нерассосетсяпробка.
Город тянул навстречу белые этажи; ветер стрелял пестрыми стягами. Хоры
транзисторов, заглушая друг друга, рвались. из окон. .Воздушные шары взлетали с крыш и
тротуаров-былопохоже,будтовверхногамиидеткрупный,редкий,разноцветныйдождь.
Щелкнуло и развернулось над колонной монолетов алое полотнище: "СЛАВА
ПОТОМКАМГАГАРИНА!"Слава!Слава!Слава!-кричалиплакатыитранспаранты.
И еще одно слово сверкало, вспыхивало, ликовало: ПЛАНЕТОЛЕТЧИКИ. "Слава
планетолетчикам! Планетолетчикам слава!" За Октябрьскую площадь пролет был закрыт.
Свободные таксисты и все желающие тут же, на посадочной крыше, смотрели Красную
площадьпотелевизору.
Ктомужеотсюда,свысоты,прекрасновиденбылвесьпуть,покоторомуОНИпоедут.
ОднакоДедлифтомспустилсянапервыйэтаживступилвтолпу.
У него закружилась голова, и несколько минут он просидел на раскладном стульчике,
относящемсякуличномукафе"Первоклашка".
Потомонпошелтуда,кудашливсе.Иидтисовсемибылолегкоипрекрасно.Кто-тодал
емуврукуфлажок-нанемулыбалсяпланетолетчиквскафандре,споднятойрукой.Люди
обгоняли Деда, но это было неважно. Они пели. Женщины катили колясочки, мальчишки
стреляли в небо из рогаток бумажными парашютистами. Старые космонавты глядели с
портретов.Новотдвижениезамедлилось.
"Пропуска!-пронеслосьнадтолпой.-Дальшепопропускам.Какиепропуска?Голубые?
Нет,красные.Красные!Дальшетолькопокрасным".Толпарастекалась.
Людивыстраивалисьвдольтротуаров.
Дедосталсяодин.Унегонебылопропуска,ниголубого,никрасного,всежеонзачем-то
похлопал себя по карманам. Всюду было пусто. Только в кармане гимнастерки под его
пальцами щелкнул плотный бумажный четырехугольник, и на дне обнаружилось что-то
маленькое,твердое,снеровнымикраями.
Дед расстегнул гимнастерку и вынул это. Двое мальчишек-солдат глянули на него со
смутной фотографии, и перекатился по ладони согревшийся на груди тяжелый кусочек
свинца.ОсколокдавнонепопадалсяДедунаглаза,ионзабылонемвовсе.Исейчас,зажав
его в кулаке и медленно шагая по мостовой. Дед хотел припомнить, при каких именно
обстоятельствахонупалкогда-то,брошенныйназемлюэтиммаленькимкусочкомметалла;
илинеупалвтотраз,апродолжалбежать,припадаянаразбухшуюоткровиногу?Накакой
дороге,накакойземле?Неясновспомниласьемупалатка,гдележалон,мучаясьотболии
жара,ожидаяочередикстолуподжелтымсветомкеросиновыхламп,заслоненномуотнего
людьмивбелом;вспомнилисьголовывбинтах,набелыхподушках,икрошечнаяпрозрачная
девочка с бантиками - видно, какую-то песенку пела им, недвижимым, эта девочка; и еще
вспомниласьчудная,гулкаяцерковь,гдеоченьвысоко,вразрушеннойснарядомкрышебыло
видно ночное небо; потом оно на мгновение исчезло, заслоненное лицом женщины-врача,
склонившейсянадним.Нокогдаименноизвлеклиизеготелаэтотосколок,нет,уженемог
Дедвспомнить.
Междутемондошелдопатруля,гдеспрашивалипропуска,-тобылацепьмальчиковв
форменных зеленых куртках и в брючках до колен из такой же, как у Юнги, свистящей
материи.
Дединепридумал,чтоимсказать.
Однакоонисамирасступилисьипропустилиего.
Зацепьюлюдскаяреказаметнопоределаипоплылаторжественнее,медленнее.Дедшел
по местам, вовсе ему незнакомым: да и то сказать, сколько лет он не был в Москве, не
сосчитать. Дома-паруса, выгнувшись навстречу солнцу, летели по обеим сторонам улицы.
Строй лиственниц рассекал мостовую вдоль, и в их кронах мелькал кто-то рыженький,
хвостатый.
Улица вывернулась и уперлась в реку. И тут Дед остановился, потому что это все-таки
была Москва. Над неспешной рекой, над серым парапетом вставали зубчатые стены, и
звездысмотреливнебострогоиясно.Порекеплылтрамвайчик,рассекаязеленыйотсвет
деревьев, и трамвайчик, и звезды, и потемневший от времени мост, созданный, казалось,
специальнодлятого,чтобыстоятьнанемиглядетьвокруг,ибайдаркавосьмерка,задравшая
нос на оставленной трамвайчиком вблне, - все это было знакомо Деду с тех пор, как он
помнилсебя.
И то, что все осталось здесь таким же, как много-много лет назад, сначала
представлялось удивительным, но потом становилось очевидным, что именно так оно и
должнобылобыть.
ИдтиДедубыловсетрудней.
Унегонебылоничего,нотелоегословноприобреталопостепенностраннуюлегкость,
ненадежность,неуправляемость.Однаколюдскойпотокнесего,ион,радуясь,понимал,что
все-такидойдетдоКраснойплощадиивсеувидит.
Надплощадьюстоялатишина.
Впрочем, возможно, это только чудилось Деду, который оказался в первом ряду
развернувшихся и застывших напротив Кремля многих сотен людей, и долго смотрел на
приоткрытуюдверьМавзолеяивершиныгромадныхседыхелей,уходящиевнебо.
Потом он услышал; дон-н!.. И еще раз: дон-н!.. Близко, близко, только голову подними,
биличасы:донн!донн!донн!..
"Вонони!"-звонкокрикнулкто-тоспоследнимударом.
"Едут!"-ахнулаплощадь.
"Едут!Вотони,вот!Ура!.."
"ВЭТОТИСТОРИЧЕСКИЙДЕНЬ..."-торжественнозаговорилрепродуктор.
Грянулиоркестры.
Справа от Исторического музея въезжали на площадь пять длинных, низких,
серебристыхмашин,усыпанныхцветами.Внихстоялипланетолетчикивалыхскафандрах,
снепокрытымиголовами.
Дед видел ато несколько мгновений. Потом серебристые машины начали блекнуть,
заслоненные новой картиной, такой яркой, что Дед почувствовал, как горячо, трудно и
больнозабилосьегосердце.
На площадь вступали солдаты - с тяжелыми, украшенными черными крестами
знаменами.Солдатынеслиссобоюпыльдорогизапахибоя,илицаихбылилицамилюдей,
видевшихиюньсорокпервогоимайсорокпятого.
ПодходякМавзолею,онишвырялизнаменакегоподножию.
ДедтожешелмимоМавзолея,шел,печатаяшагпокаменнымплитам,знаменалежалиу
егоног,исизые,спервойпроседьюелисмотреливсинеенебо.
ИзвалиегоСережкой.
Оншелвколоннесолдат,шелдосвоегопоследнегомгновения,когда,уженичегоневидя
вокруг, отступил из первого ряда за людские спины и сел на плиты, согретые солнцем, -а
потомповалилсяничком,неудобноподвернувруки.
Иуспелподуматьеще,чтоумираетвстрою,какиподобаетсолдату.
Этопроизошлотихо,илюди,поглощенныевеликолепнымзрелищем,развертывающимся
наплощади,несразузаметилилежащегостарика.
Потом те, кто заметил, осторожно перенесли его в тень, и старые медали негромко
звякнули,когдаоказавшийсяпоблизостиврачприложилухокегогруди.
Неяснуюфотографиюсвнукамиилиправнукамистарикавынулиизеготемнойрукии
спряталиемувовнутреннийкармангимнастерки.
Толькопотом,толькомногомесяцев,аможетбыть,илетспустя,людипоняли,ктобыл
этот старик. Сначала мало кто верил в это, но после большой и тщательной проверки
оказалось,чтоошибкинетичтоэтодействительнотак.
Долго думали, какой памятник поставить ему, и в конце концов установили на могиле
простойгранитныйобелискскраснойзвездой.
"ЗДЕСЬ
ЛЕЖИТ
ПОСЛЕДНИЙ
СОЛДАТ,
ПРОШЕДШИЙ
ВЕЛИКУЮ
ОТЕЧЕСТВЕННУЮ",-былоначертанонаобелиске.
Иниже:"ПУТЬВЫЛ,КАКМЛЕЧНЫЙ.РАСКАЛЕНидолог"...
Знатоки говорили, что это строчка из стихов старого поэта, который тоже прошел всю
войну,ноумервскореоттяжелыхран.
FB2documentinfo
DocumentID:fb2-6a2bd4fa-fd7b-8a92-2865-414b1e0389a5
Documentversion:1.01
Documentcreationdate:2013-06-11
Createdusing:LibRusEckitsoftware
Documentauthors:
rusec
About
ThisbookwasgeneratedbyLordKiRon'sFB2EPUBconverterversion1.0.28.0.
Эта книга создана при помощи конвертера FB2EPUB версии 1.0.28.0 написанного Lord
KiRon