Словообразовательная категория суффиксальных локативных
advertisement
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ АСТРАХАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Г.В. Белякова СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ Монография Издательский дом «Астраханский университет» 2007 ББК 81.411.2–211 Б43 Рекомендовано к печати редакционно-издательским советом Астраханского государственного университета Научный редактор: доктор филологических наук, профессор Н.Ф. Алефиренко Рецензенты: доктор филологических наук, профессор Вятского государственного гуманитарного университета С.В. Чернова; доктор филологических наук, профессор Волгоградского государственного педагогического университета М.Н. Заметалина Белякова, Г. В. Словообразовательная категория суффиксальных локативных существительных в современном русском языке [Текст] : монография / Г. В. Белякова. – Астрахань : Издательский дом «Астраханский университет», 2007. – 170 с. Посвящена изучению одной из самых сложно организованных словообразовательных категорий – категории суффиксальных nomina loci. Адресуется учёным-исследователям, преподавателям и студентам филологических специальностей университетов, колледжей и лицеев, а также учителям русского языка средних школ. ISBN 5-88200-986-3 © Издательский дом «Астраханский университет», 2007 © Г.В. Белякова, 2007 2 ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ......................................................................................................... 5 ГЛАВА 1. СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ КАК ДЕРИВАТОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА ......................................... 9 1.1. Словообразовательная категоризация: концептуальные подходы............................................................................... 9 1.1. 1. Одноструктурные комплексные единицы системы словообразования ............................................................................ 9 1.1.2. Словообразовательная категория как одноструктурная единица системы словообразования ................ 17 1.1.2.1. Формирование понятия словообразовательной категории ... 17 1.1.2.2. Место словообразовательной категории в иерархии одноструктурных комплексных единиц системы словообразования .......................................................................... 27 1.1.2.3. Компоненты словообразовательной категории ........................ 32 1.2. Кодеривация производных одной словообразовательной категории.................................................. 39 ГЛАВА 2. СТРУКТУРА СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ КАТЕГОРИИ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ ................44 2.1. Понятие суффиксальных локативных существительных .............. 44 2.2. Компоненты словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных ...................................... 49 2.2.1. Производящая база словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных ...................................... 49 2.2.2. Словообразовательное значение словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных .................. 53 2.2.3. Морфемарий словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных ...................................... 55 2.3. Субкатегории словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных ...................................... 63 2.3.1. Формальные субкатегории................................................................. 63 3 2.3.2. Семантические субкатегории ............................................................ 63 2.4. Кодеривация суффиксальных локативных существительных..... 71 ГЛАВА 3. ЛЕКСИЧЕСКАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ КАТЕГОРИИ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ ........... 77 3.1. Понятие потенциала в дериватологии .............................................. 78 3.2. Понятие ограничений в образовании производных слов ............ 87 3.3. Ограничения в образовании суффиксальных локативных существительных ..................................................................... 98 3.3.1. Внеязыковые ограничения ................................................................. 98 3.3.2. Языковые ограничения ....................................................................... 99 3.3.2.1. Исходные ограничения .................................................................... 99 3.3.2.2. Результирующие ограничения .................................................... 105 3.4. Потенциал словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных .................................... 122 3.4.1. Возможности пополнения состава производящих основ........ 122 3.4.2. Возможности пополнения состава морфемария ....................... 128 3.4.2.1. Заимствование суффиксов ............................................................ 128 3.4.2.2. Расширение объёма значений суффиксов................................ 132 3.4.3. Возможности пополнения состава семантических субкатегорий ..................................................................... 135 ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................................................................. 140 СПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ................................................ 141 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК ...................................................... 144 4 ВВЕДЕНИЕ П р о с т р а н с т в о как одна из фундаментальных категорий бытия всегда была в центре внимания учёных – представителей различных областей знания: философии, логики, физики, астрономии, языкознания, культурологии и др. При всём различии подходов есть общее мнение о том, что понятие пространства весьма сложно, противоречиво и (в качестве объекта исследования) практически неисчерпаемо. В философии пространство понимается как «форма бытия материи, характеризующая её протяжённость, структурность, сосуществование и взаимодействие элементов во всех материальных системах» (ФЭС, с. 541). Общепризнанной является связь пространства с другой формой бытия материи – в р е м е н е м . Между этими категориями существуют достаточно сложные взаимоотношения. По замечанию В.Г. Гака, пространство воспринимается человеком легче, чем время: «для того, чтобы постичь пространство, достаточно открыть глаза, повернуть голову, протянуть руку и т.п. Пространство – одна из первых реалий бытия, которая воспринимается и дифференцируется человеком. Оно организуется вокруг человека, ставящего себя в центр макро- и микрокосмоса» (Гак 2000, с. 127). Т.И. Вендина, отмечая, что С.М. Толстая в своих работах «привела убедительные примеры из славянской мифологии, доказывающие, что время и пространство, будучи фундаментальными определителями бытия, задают исходные ориентации, на основе которых строится любая картина мира», высказывает следующие важные для нас суждения: «То, что пространство и время относятся к ценностным категориям русского языкового сознания, подтверждается и фактами словообразования, поскольку именно эти категории часто являются объектом словообразовательной детерминации, что уже само по себе свидетельствует об их значимости для носителей языка: эта значимость и является побуждающей способностью к словотворческим усилиям человека. При этом чрезвычайно существенным представляется и тот факт, что именно эти категории участвуют в номинативном освоении других семантических сфер языка, поскольку и пространство, и время (как доказала современная психология) постоянно пополняются множеством предметно обусловленных всеобъемлющих систем отношений. В культурной парадигме носителей языка пространство и время "одушевляются" человеческим присутствием» (Вендина 1999, с.136). Обоснование важности изучения с лингвистических позиций категории пространства встречается практически в каждой работе. Однако, пожалуй, наиболее масштабным из них является философское обобщение, сделанное О.Я. Ивановой: «С древних времён человечество осознаёт себя в пространственно-временном континууме, понятие которого имеет глубокие основания и в языке. Язык как одно из важнейших явлений цивилиза5 ции пронизан пространственными координатами и наполнен лексикой с пространственным значением» (Иванова 2004, с. 3). Лингвокогнитивную значимость изучения проблемы категории пространственных существительных определил Б.Н. Яковлев: «Исследование наименований места является важным для установления тех контекстуальных (ситуационных) признаков, которые выполняют ключевую роль в осмыслении человеком пространственных отношений реального мира и последующего моделирования процессов речемыслительной переработки информации» (Яковлев 1980, с.1–2). При этом приходится констатировать, что исследованность способов вербализации категории пространства в сфере словообразования находится на начальной стадии. И это несмотря на то, что проблема вербализации пространственных отношений на разных уровнях русского языка всегда находилась в центре внимания лингвистов (Р.А. Агеева, Р. Беленчикова, Т.И. Вендина, М.В. Всеволодова и Е.Ю. Владимирский, З.Г. Киферова, Е.В. Красильникова, Е.С. Кубрякова, Д.А. Осильбекова, М.Ш. Мусатаева, Г.В. Рагульская, Н.А. Сабурова, Е.К. Савинова, В.В. Тихонова, Л.Н. Федосеева, Б.Н. Яковлев, Е.С. Яковлева и др.). Специфика субстантивной вербализации того или иного опредмеченного явления словообразовательными средствами заключается прежде всего в особом свойстве деривата – свойстве д в о й н о й р е ф е р е н ц и и – отнесённости к миру действительности и отнесённости к миру слов. Однако когнитивно-языковые механизмы осуществления двойной референции в процессе порождения производного имени существительного всё ещё остаются в науке «неуловимой жар-птицей». Между тем именно дериватология имени существительного позволяет понять, какие явления внеязыковой действительности и какими словообразовательными средствами получают пространственную маркировку. Сам выбор какой-либо реалии в качестве объекта субстантивной номинации в единстве с её словообразовательной детерминацией свидетельствует о значимости данной реалии для формирования и функционирования языкового сознания. Активность словообразования в языковой категоризации мира несомненна: анализ словообразовательных значенией (СЗ) дериватов позволяет понять, «какое концептуальное или когнитивное образование подведено под "крышу" знака, какой квант информации выделен телом знака из общего потока сведений о мире» (Кубрякова 1993, с. 23). В современном русском языке существительные со значением места образуются, как известно, разными способами: суффиксальным (калинник, картофелище, ложбина, зимовка), префиксально-суффиксальным (взгорбок, заболотье, межгорье), сложением слов или основ (овощехранилище, сейсмостанция, кинотеатр), префиксальным (субарктика, подтропики), субстантивацией (приёмная, учительская, ванная). Однако наиболее востребованным способом вербализации концепта «пространство» в русском 6 языке (наряду со словосложением) является, пожалуй, суффиксальное словопроизводство локативных существительных. Видимо, поэтому локативные существительные никогда не были обделены вниманием русистов. Однако специфика суффиксальных локативных существительных в современном русском языке по сравнению с локативами, образованными другими способами, всё ещё остаётся открытой проблемой, требующей исследования с позиций когнитивной дериватологии, в частности с точки зрения словообразовательной категоризации познаваемой действительности. Понятие словообразовательной категории (СК), хотя и остаётся одним из наиболее востребованных, используется в русской дериватологии непоследовательно и даже противоречиво. К проблемам, связанным с словообразовательной категорией, не оставались безучастными практически все учёные, которые в той или иной мере обращались к дериватологии: Н.В. Крушевский, В.А. Богородицкий, А.А. Потебня, М.М. Покровский, В.В. Виноградов, И.И. Ковалик, М. Докулил, И.С. Улуханов, Е.А. Земская, В.В. Лопатин, И.Г. Милославский, А.Н. Тихонов, В.Н. Немченко, Р.С. Манучарян, З.М. Волоцкая, Д.А. Осильбекова, В.М. Грязнова, Е.И. Коряковцева, Г.А. Пастушенков, Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдукова, Ю.Г. Кадькалов, Э.П. Кадькалова, Т.Г. Борисова, О.Я. Иванова, Т.В. Кузнецова и др. Однако существование различных, подчас взаимоисключающих точек зрения, недостаточность теоретического обоснования когнитивно-семантической сущности СК, отсутствие системного представления проблемы СК и чётких критериев её описания как комплексной единицы делают недостаточными существующие концепции. Кроме этого, отсутствие единого, общепринятого понимания СК как единицы системы словообразования оставляет тему открытой для дальнейшего исследования. Выявление в существующей научной литературе асистемных и противоречивых суждений делает потребность в проведении детального анализа СК крайне актуальной. Данное исследование актуально ещё и потому, что выстраивается по трёхчастной схеме «исчисление – объяснение – прогнозирование». Для реализации такой инновационной стратегии в познании сущности СК в работе впервые используется предложенный И.С. Улухановым исчислительно-объяснительный метод, позволяющий не только ответить на основной вопрос словообразования («Как сделаны слова?»), но и показать при этом креативную роль СК. Особую актуальность исследованию производных слов придаёт моделирование дериватов, находящихся в зоне действия СК. Справедливости ради следует отметить, что локативные существительные неоднократно становились объектами лингвистических исследований. Однако специфика суффиксальных локативных существительных по сравнению с локативами, образованными другими способами, не была 7 определена в полной мере. Кроме того, объектом исследования становилась та или иная часть суффиксальных nomina loci. Материал для данного исследования составляют суффиксальные nomina loci (около 1300 единиц), активно употребляющиеся в современной русской речи и пополняющие лексические средства выражения пространственных отношений в русском языке. В качестве дополнительного материала привлекались непроизводные существительные со значением места; локативы, образованные иными способами, а также суффиксальные nomina loci, относящиеся к устаревшей лексике. Всего авторская картотека содержит более 2500 нарицательных существительных, извлечённых из указанных выше источников методом сплошной выборки. Целью исследования является выявление закономерностей организации СК суффиксальных локативных существительных. Впервые в русском языкознании предпринята попытка комплексного описания конкретной СК на основе авторской методики. Первый исследовательский шаг – определение объёма СК локативных существительных и выявление особенностей словообразовательной структуры суффиксальных локативных существительных – обеспечивается такими приёмами, как сбор, наблюдение, сопоставление, обработка, интерпретации, обобщение, типологизация, систематизация и интерпретация производных nomina loci. В основе описания и систематизации собранного материала лежит словообразовательный анализ с использованием структурного приёма (приёма выделения словообразовательного форманта) и приёма сопоставления анализируемого слова с аналогичными по словообразовательной структуре словами. Для выявления тенденций образования суффиксальных локативных существительных в работе используется приём количественных подсчётов, позволяющий установить эффективность конкретной реализации анализируемых словообразовательных типов. На втором этапе исследования использовался исчислительнообъяснительный метод, позволяющий определить степень реализованности анализируемой СК и её когнитивно-деривационный потенциал. Осуществлению третьего этапа способствовало применение метода лингвистического прогнозирования с использованием таких приёмов, как приём элементарной статистики (количественных подсчётов дериватов) и приём оценки конкретной реализации анализируемой СК, а также метода моделирования, позволяющего обосновать возможности реализации выявленных лакун. Сказанное позволяет заключить, что настоящая монография посвящена изучению одной из самых сложно устроенных мутационных СК – категории суффиксальных существительных с пространственным значением. Основное внимание в данном исследовании уделяется возможностям вербализации концепта «пространство» суффиксальными средствами. 8 ГЛАВА 1 СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ КАК ДЕРИВАТОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА 1.1. Словообразовательная категоризация: концептуальные подходы 1.1.1. Одноструктурные комплексные единицы системы словообразования Комплексными единицами системы словообразования, как правило, называют единицы, образованные совокупностью (комплексом) других, более мелких единиц. Следуя этому утверждению, Е.А. Земская замечает, что «комплексные единицы системы словообразования формируются противопоставлениями разного рода: соотношением однокоренных слов и соотношением слов, имеющих разные корни, но одно и то же словообразовательное строение» (Земская 1989, с. 332). Последний критерий служит нам основанием для выделения одноструктурных комплексных единиц системы словообразования. В современной дериватологии спорным является количество одноструктурных комплексных единиц, их иерархия, а также терминологический аппарат, обслуживающий данную деривационную подсистему. Рассмотрим существующие проблемы. В ряде работ по дериватологии содержатся справедливые замечания относительно неупорядоченности данной терминологической подсистемы. Анализ специальной литературы позволил выявить несколько десятков терминов, использующихся для наименования одноструктурных комплексных единиц системы словообразования: вариант [словообразовательной] модели, вариант словообразовательного типа, гиперкатегория, дериватема, деривативный класс, лексико-словообразовательный подтип [производных слов], лексико-словообразовательный тип [производных слов], модель [внутреннего] устройства образцов, [словообразовательная] подкатегория, семантико-словообразовательная категория, словообразовательная категория, словообразовательная модель, словообразовательная подмодель, словообразовательный образец, словообразовательный подтип, словообразовательный подтип семантический, словобразовательный тип, способ словообразования, субкатегория, суперкатегория, супертип и др.1 Мы опираемся прежде всего на материалы словаря-справочника «Основные понятия словообразования в терминах» В.Н. Немченко, в котором «рассматриваются основные понятия словообразования по текстам современной лингвистической литературы; эти лингвистические понятия объясняются путём лексикографического описания соответствующих научных терминов» (Немченко 1985, с. 3). Кроме того, использованы результаты наших наблюдений. 1 9 В ряде случаев для наименования одной и той же словообразовательной единицы используются разные термины. Возможна и иная ситуация: один и тот же термин используется для называния разных словообразовательных единиц. Таким образом, сложилась несколько противоречивая ситуация: с одной стороны, количество предлагаемых лингвистами терминов более чем достаточно для обозначения одноструктурных комплексных единиц, с другой стороны, данную терминосистему нельзя считать упорядоченной в связи с явной асимметричностью её составляющих. Следует отметить, что дериватологические исследования содержат разные «наборы» одноструктурных единиц. Так, И.Г. Милославский выделяет такие единицы «словообразовательных отношений между словами»: способ словообразования, словообразовательный тип (СТ), словообразовательный образец, морфонологическая модель. Под СТ автор понимает «такое отношение между производным и производящим, при котором одновременно соблюдаются три следующие условия: 1) любые две пары слов принадлежат к одному и тому же словообразовательному типу, если производящие в обеих парах принадлежат к одной и той же части речи и производные в обеих парах также принадлежат к одной и той же части речи; 2) любые две пары слов принадлежат к одному и тому же словообразовательному типу, если формальные различия между этими парами в основном совпадают; 3) любые две пары слов принадлежат к одному и тому же словообразовательному типу, если семантические различия между этими парами в основном совпадают» (Милославский 2003, с. 355). Далее лингвист указывает на избыточность первого условия («поскольку условия 2 и 3 о формальном и семантическом совпадении практически уже включают его в себя») и расплывчатость формулировок второго и третьего условий, которая «на практике приводит к определённым трудностям в решении вопроса о том, один или разные типы представляют собой конкретные пары слов» (Милославский, 2003, с. 355). Неполная тождественность семантических отношений в парах, относящихся к одному СТ, по мнению И.Г. Милославского, приводит к необходимости выделения внутри СТ словообразовательных семантических образцов: «Любые две пары слов принадлежат к одному и тому же семантическому образцу в том случае, если семантические различия между членами пар полностью совпадают» (Милославский 2003, с. 356). Так, например, анализируя СТ, к которому принадлежат пары, характеризующиеся соотношением «глагол – существительное», дериватором -лк(а), значением ‘действие – предмет, охарактеризованный данным действием’, лингвист выделяет здесь два семантических образца: косить – косилка, молотить – молотилка (‘действие’ и ‘предмет, предназначенный для выполнения действия’) и читать – читалка, курить – курилка (‘действие’ и ‘место, где совершается действие’). При наличии пар, формальные различия в которых 10 не совпадают, автор предлагает выделять внутри данного СТ морфонологические модели: «Любые две пары слов принадлежат к одной и той же морфонологической модели в том случае, если формальные преобразования производящего в производном в обоих парах полностью совпадают» (Милославский 2003, с. 358). В указанной работе содержится важное замечание о том, что «словообразовательные типы устанавливаются с учётом и формы, и значения словообразовательных средств. Однако при строгом анализе значения выясняется, что оно не всегда укладывается в одинаковую форму. И в этом, в частности, проявляется асимметричность между формой и значением языкового знака» (Милославский 2003, с. 357). В учебном пособии «Современный русский язык» под редакцией П.А. Леканта2 представлены следующие комплексные единицы: словообразовательный тип, семантические разновидности словообразовательного типа, словообразовательная морфонологическая модель, словообразовательная категория. «Под словообразовательным типом понимается класс дериватов, принадлежащих к одной части речи и характеризующихся одинаковыми словообразовательными свойствами: а) производностью от слов одной части речи; б) одинаковым видом словообразования; в) общим способом словообразования; г) тождественным словообразовательным значением; д) одним и тем же средством выражения словообразовательного значения – дериватором» (Современный русский язык 2000, с. 229). Далее рассматриваются в качестве примеров дериватов, относящихся к одному СТ, существительные лесник и печник: «они образованы в рамках номинативного словообразования от одной части речи (существительного) одним и тем же способом (суффиксацией), при этом имеют одинаковое словообразовательное значение "лицо, характеризуемое по отношению к предмету, названному производящей основой", которое выражено одним и тем же суффиксом -ник» (Современный русский язык 2000, с. 229). В данной концепции особое внимание, по нашему мнению, следует обратить на следующие моменты. Во-первых, опорным компонентом дефиниции является словосочетание «класс слов», т.е. автор рассматривает СТ не как схему образования дериватов, а как их совокупность. Во-вторых, обязательным условием для отнесения дериватов к одному СТ является тождественность частеречной принадлежности производящих. В-третьих, автор рассматривает в качестве одного из обязательных условий принадлежности к одному СТ тождественность вида словообразования 3 . Далее автор замечает: «Для номинативного словообразования характерно выдеК сожалению, в данном учебном пособии не указаны авторы разделов. В параграфе «Функции дериватов и виды словообразования» анализируемого пособия находим: «Е.А. Земская разграничила пять основных функций, которые может выполнять словообразовательное средство, и, соответственно, пять видов словообразования: номинативное, экспрессивное, стилистическое, конструктивное (синтаксическое) и компрессивное словообразование» (Современный русский язык 2000, с. 219). 2 3 11 ление разных семантических разновидностей одного и того же словообразовательного типа, или разных словообразовательных семантических образцов. Это выделение основывается на вариантах одного и того же словообразовательного значения» (Современный русский язык 2000, с. 231). В качестве примеров рассматриваются существительные, относящиеся к разным семантическим разновидностям внутри одного СТ: секретарша и генеральша («поскольку суффикс -ш- в секретарша обозначает просто «женскость» (‘женщина-секретарь’), а в слове генеральша указывает на определённые родственные отношения (не ‘женщина-генерал’, а ‘жена генерала’), а также существительные читатель и выключатель («обозначающие "лицо или же предмет в его отношении к действию, названному производящей основой"»). Лингвист, указывая на то, что внутри одного СТ «обычно противопоставлено несколько словообразовательных моделей, которые представляют собой более дробные единицы словообразовательной классификации, выделяемые с учётом дополнительных формальных (морфонологических) признаков; поэтому словообразовательные модели обычно называются м о р ф о н о л о г и ч е с к и м и » (Современный русский язык 2000, с. 231). СК представлены в работе как «объединения синонимических словообразовательных типов» (Современный русский язык 2000, с. 232). В качестве примера приведена СК с СЗ ‘лицо, характеризуемое по его отношению к предмету, названному производящим’ (автомобилист, пулемётчик, табунщик, фабрикант, гусляр, аптекарь, шофёр). В.И. Максимов в разделе «Словообразование» выделяет параграф «Способы, типы и модели словообразования», подчёркивая связь этих понятий. Так, охарактеризовав основные способы русского словообразования, лингвист замечает: «Способы словообразования реализуются в словообразовательных моделях и типах» (Максимов 2003, с. 327). (Заметим, что термин «словообразовательная категория» в данной работе отсутствует.) Далее находим: «Под с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы м т и п о м понимают такую схему образования слов, в которую входят производящие слова любой части речи плюс какой-либо словообразовательный элемент, например, приставка или суффикс, образующие производные одного семантического ряда» (Максимов 2003, с. 327). Так, к одному типу лингвист относит десубстантив гардеробщик и девербатив регулировщик. Таким образом, рассматривая возможность отнесения к тому же СТ деривата бомбардировщик, называющего предмет, а не лицо, В.И. Максимов указывает: «…семантические оттенки в словообразовательном аффиксе не должны быть причиной спора относительно общности словообразовательного типа и его раздвоенности. Значительно больше оснований при выделении словообразовательных типов исходить из общности значений аффиксов, ибо именно они играют определяющую роль в формировании материальной и смысловой структуры производного» (Максимов 2003, с. 327). Лингвист справедливо замечает, что ориентация на «семантические оттенки, кото12 рые могут быть присущи аффиксам или другим непосредственно составляющим, а также возможные иные (второстепенные) характеристики последних» приведёт к беспредельному увеличению количества СТ. В качестве компромисса, по мнению В.И. Максимова, может рассматриваться «признание в едином словообразовательном типе с агентивным суффиксом -щик двух семантических подтипов» (Максимов 2003, с. 327)4. Внутри СТ В.И. Максимов предлагает различать словообразовательные модели, каждая из которых «представляет собой такую схему образования слов, в которую входит производящее слово определённой части речи… и какойлибо словообразовательный элемент…» (Максимов 2003, с. 327). Выделение данной – более дробной ( по сравнению со СТ ) единицы – позволит, по мнению лингвиста, сохранить единство СТ. Проанализировав морфонологические явления, сопровождающие образование существительных посредством суффикса -ин(а) («выделительного»), лингвист замечает, что данные явления «обусловливают различия в материальном оформлении производных, маркируют каждое из них. Следовательно, в словообразовательных единицах (типе, модели) запрограммированы различные варианты морфонологической маркированности производных, а значит, эти единицы включают в себя разные образцы» (Максимов 2003, с. 328). Указанные варианты В.И. Максимов называет «морфонологическими образцами» либо «словообразовательными образцами». Е.А. Земская рассматривает СК и СТ как комплексные единицы системы словообразования, которые формируются «соотношением слов, имеющих разные корни, но одно и то же словообразовательное строение» (Земская 1989, с. 332). Под СТ Е.А. Земская понимает схему образования производных слов, «характеризуемых общностью трёх элементов: 1) части речи производящей основы [в сноске – «Этот признак не является строго обязательным»], 2) семантического соотношения между производными и производящими, 3) формального соотношения между производными и производящими, а именно: общностью способа словообразования и словообразовательного средства (форманта)…» (Земская 1989, с. 292); «…основными признаками производных, диктующими их объединение в СТ, на наш взгляд, является единство словообразовательного значения и форманта. Конечный продукт словопроизводства (производное слово) – в пределах СТ – характеризуется единством части речи, тогда как исходный продукт (базовая основа) может быть взят из запасов различных частей реВ ТССЕ находим два омосуффикса -щик: -щик 1 – «регулярная и продуктивная словообразовательная единица, образующая имена существительные, которые являются названиями лиц мужского пола, характеризующихся отношением к тому, что названо мотивирующим словом и определяет их деятельность, характер, ремесло, занятие» (банщик, часовщик, бомбардировщик ‘лётчик’); -щик 2 – «регулярная и продуктивная (особенно в научно-технической терминологии) словарная единица, образующая имена существительные мужского рода со значением предмета (машины, механизма, приспособления), который производит действие, названное мотивирующим глаголом» (бомбардировщик, буксировщик, погрузчик) (ТССЕ, с. 513–515). 4 13 чи» (Земская 1992, с. 39). Внутри СТ Е.А. Земская различает морфонологические модели (или просто модели), представляющие собой морфонологические разновидности типа. В указанной выше работе (Земская 1989) содержится интересное замечание, затрагивающее проблемы дефинирования понятия «словообразовательный тип»: «Словообразовательные пары, между которыми имеются тождественные формальные и семантические отношения, входят в один словообразовательный тип: сахар – сахарница, селёдка – селёдочница, сухарь – сухарница. Термином с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы й т и п называют не совокупность словообразовательных пар, а схему (формулу) построения производных слов…» (Земская 1989, с. 333). СК лингвист называет единицей «более абстрактной и сложной, чем словообразовательный тип» (Земская 1989, с. 333). Далее Е.А. Земская замечает: «она [СК] формируется совокупностью словообразовательных типов, объединённых общностью деривационного значения в отвлечении от формальных средств выражения данного значения» (Земская 1989, с. 333). Автор предлагает следующую иерархию: гиперкатегория – словообразовательная категория – субкатегория (см. 1.1.2.2). Комплексным единицам системы словообразования уделяется достаточно много внимания в работах И.С. Улуханова и В.В. Лопатина. Так, например, в статье «Словообразовательный тип и способы словообразования» указанных авторов находим следующее определение СТ: «Обычно под словообразовательным типом понимается формально-семантическая схема построения ряда мотивированных слов, характеризующихся, вопервых, общностью структурного (формального) показателя, отличающего все эти слова от их мотивирующих; во-вторых, общностью части речи мотивирующих слов и, в-третьих, общностью семантического отношения мотивированного слова к мотивирующему (это семантическое отношение и является словообразовательным значением слов данного типа)» (Лопатин 1969, с. 4). В монографии «Словообразовательная семантика в русском языке и принципы её описания» И.С. Улуханова предлагается уточнение понятия «словообразовательный тип». Внутри СТ И.С. Улуханов предлагает выделять семантические подтипы: «Так, тип глаголов с суфф. -и-, мотивированных существительными, имеет, например, подтипы со значениями "совершать действие, обычно производимое кем-чем-нибудь", "наделять чем-нибудь", "действовать с помощью чего-нибудь" и т.п.» (Улуханов 2001, с. 14). Далее в работе содержится ценное замечание о том, что в СТ «входят и слова с уникальными отношениями между мотивирующим и мотивированным, находящиеся вне подтипов» (Улуханов 2001, с. 14). В данной монографии используется также понятие СК: «Слова с разными формантами, но тождественными формантными частями значений, мотивированные словами одной и той же части речи, образуют словообразовательные категории…» (Улуханов 2001, с. 129). Внутри СК лингвист предлагает различать подкатегории: «Слова одной категории, имеющие тождествен14 ные дополнительные компоненты в значении, объединяются в подкатегории. Так, категория глаголов со значением "делать так, чтобы объект имел что-нибудь" (= "наделять объект чем-нибудь"), в свою очередь, делится на подкатегории, образуемые глаголами с дополнительными компонентами значения, например, с компонентом "на поверхности": "делать так, чтобы объект имел что-нибудь на поверхности": вощить, глазуровать и др.» (Улуханов 2001, с. 130). В исследованиях А.Н. Тихонова одной из основных единиц системы словообразования (наряду со словообразовательным гнездом) предстаёт СТ5. По мнению лингвиста, СТ – это «формально-семантическая схема построения производных слов определённой части речи, отвлечённая от их конкретных свойств. Производные, составляющие СТ, характеризуются общностью трёх основных признаков: 1) имеют производящие, относящиеся к одной и той же части речи; 2) обладают одним и тем же формальным показателем; 3) выражают одинаковые семантические отношения к своим производящим, т.е. имеют одно и то же словообразовательное значение. <…> Производные слова, у которых не совпадает хотя бы один из трёх признаков, относятся к разным СТ» (ССТ, т. I, с. 31). В данной работе привлекает внимание следующее замечание: «На базе общности (близости) словообразовательных значений словообразовательные типы вступают в синонимические отношения» (ССТ, т. I, с. 31). Однако понятие СК в работе отсутствует. Заметим, что, рассуждая в одной из статей о перспективах деривационной лексикографии (в частности, о создании новых типов словообразовательных словарей), А.Н. Тихонов упоминает и словарь СК (см.: Тихонов 1989). Рассматривая словообразование как целостную (автономную) систему, Н.А. Янко-Триницкая указывает, что «элементарной, или основной, единицей словообразовательной системы является словообразовательный образец – структурная схема выводимых (производных) слов с указанием аффиксов, а также семантики базовой основы, в той степени обобщения или конкретизации, в которой эта семантика сказывается на словообразовательном значении выводимого слова» (Янко-Триницкая 1976, с. 45). Далее автор использует следующие основания для классификации образцов: 1) по категориальной (частеречной) принадлежности базового слова; 2) по категориальной принадлежности выводимого слова; 3) по семантической принадлежности выводимого слова; 4) по способу словообразования; 5) по деривационным аффиксам. Заметив, что первая классификация обращена к морфологии, вторая – к морфологии, лексикологии и словообразованию, четвёртая и пятая – к словообразованию, автор указывает: «С точки зрения системы словообразования классификация образцов должна строиться на «Это понятие [CТ] является одним из центральных понятий системы словообразования. <…> Словообразовательный тип – важнейшая единица словообразовательной системы языка. Синхронная система словообразования представляет собой совокупность всех существующих в современном русском языке словообразовательных типов в их взаимодействии» (ССТ, т. I, с. 31). 5 15 таких принципах, которые проясняли бы системность именно словообразования, указывали бы на сходства и различия в строении образцов, потому что именно образец является единицей словообразовательной системы» (Янко-Триницкая 1976, с. 46). Таким принципом, по мнению автора, является внутреннее устройство словообразовательных образцов, которое определяется характером соотнесения в слове морфем. Н.А. ЯнкоТриницкая вводит понятие «модель внутреннего устройства образца», под которым понимается «структурная схема, фиксирующая соединение базовой основы (основ) или формы (форм) базового слова с определённым видом дериватора и наличием или отсутствием системы флексий» (ЯнкоТриницкая 1976, с. 47). Таким образом, модель внутреннего устройства образцов – это «формальная единица, не имеющая собственного общего словообразовательного значения» (Янко-Триницкая 1976, с. 54). Статья Т.Х. Каде «Аналогия и словообразование» содержит замечание о том, что для изучения закономерностей и особенностей словообразовательного моделирования необходимо обратить внимание на сущность таких единиц, как словообразовательный тип (тип), словообразовательная модель (модель) и образец (Каде 1991, с. 30–31). По мнению лингвиста, иерархия указанных единиц выглядит следующим образом: тип – модель – образец. «При различной частеречной принадлежности производящих слов, а также в морфонологических явлениях, сопровождающих соединение суффиксов с производящими основами, типы вычленяют словообразовательные модели, а внутри последних выделяются образцы, различающиеся семантикой производящей основы и аффиксами» (Каде 1991, с. 31). В статье З.М. Волоцкой «Опыт описания одной словообразовательной категории (на материале производных названий места)» представлена следующая иерархия единиц: словообразовательная категория – деривативный класс – словообразовательный тип – подтип. Самой крупной единицей, по мнению лингвиста, является СК, в которую «входят производные различного морфологического и словообразовательного строения, но объединённые единым семантическим категориальным значением, которые присутствуют во всех производных, независимо от их конкретного лексического значения» (Волоцкая 1975, с. 351). Таким категориальным значением для производных названий места лингвист называет значение, «выражаемое словами ‘там, где’, например: читальня – ‘там, где читают’, лесопильня – ‘там, где пилят лес’, зимовье – ‘там, где зимуют’, пожарище – ‘там, где был пожар’, шашлычная – ‘там, где едят шашлыки’ и др.» (Волоцкая 1975, с. 351) 6 . К одному деривационному классу, по мнению З.М. Волоцкой, следует относить производные, имеющие один и тот же Заметим, что введение в данный ряд дериватов, относящихся к одной СК, существительного лесопильня, производящей базой которого является сочетание слов лес и пилить, позволяет утверждать, что лингвист относит к одной СК слова, образованные на базе одной и на базе нескольких основ. 6 16 тип семантических соотношений (ТСС) с производящими (например: красильня и коптильня имеют тип отношений ‘действие – место действия’). Деривативные классы предлагается разделять на СТ в зависимости от способа образования и выбора конкретного деривативного морфа, образующего производные» (Волоцкая 1975, с. 352). СТ делятся на подтипы «в зависимости от а) выбора конкретного морфа, образующего производные; б) наличия или отсутствия морфонологических альтернаций на стыке производящей и деривативного морфа; в) различия схемы ударения» (Волоцкая 1975, с. 353). Таким образом, налицо стремление выстроить в дериватологии иерархию одноструктурных единиц. Заметим также, что в ряде работ не используется понятие СК. 1.1.2. Словообразовательная категория как одноструктурная единица системы словообразования 1.1.2.1. Формирование понятия словообразовательной категории Самые ранние употребления термина словообразовательная категория находим в работах Н.В. Крушевского, В.А. Богородицкого, А.А. Потебни, М.М. Покровского, В.В. Виноградова. Краткий обзор позиций по проблемам СК (категорий словообразования) представлен в статье В.В. Виноградова «Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (на материале русского и родственных языков)». Так, по наблюдениям автора указанной статьи, Н.В. Крушевский и В.А. Богородицкий «выдвигают, как основу словообразования, учение о словообразовательных "категориях"» (Виноградов 1975, с. 186). Действительно, в главе «Имя существительное со стороны словообразования. Так называемые корневые существительные; существительные первообразные и производные» «Общего курса грамматики» В.А. Богородицкого отмечается: «Желая… выдвинуть в морфологии на первый план семазиологическую 7 сторону, мы постараемся вопрос о суффиксах имён существительных свести на вопрос о суффиксальных категориях, посредством которых классифицируется в русском языке всё разнообразие предметов мира» (Богородицкий 1935, с. 136). Анализируя имена существительные, образованные суффиксальным способом, лингвист замечает: «Обратимся к первообразным существительным, в которых корень распространён первичным присоединением суффикса. Как известно, все предметы мира, становясь объектами наших представлений, классифицируются нашим умом и зачисляются в те или иные образующиеся в уме категории. 7 Сохранена орфография указанного издания. 17 Внешними выразителями этого процесса и являются суффиксы, которые, присоединяясь к корню, определяют принадлежность обозначаемого предмета к тому или другому классу бытий. <…>… широкий рост суффиксального словообразования шёл рука об руку с прогрессом в умственной, культурной и социальной жизни народа. Обращаясь теперь к самому рассмотрению суффиксов данного отдела [«производства существительных от других слов посредством суффиксов» (с. 142)], мы должны сделать предварительную оговорку, что всё многообразие их оттенков, развитие которых продолжается и теперь в языке, не может быть заключено в совершенно определённые и неподвижные схемы. Все суффиксы производных существительных в русском языке можно разделить на несколько наиболее крупных отделов, соответствующих основным типам именных представлений или бытий. Не всегда однако с каждым отдельным суффиксом соединяется один определённый оттенок значения, но чаще один и тот же суффикс имеет по нескольку смысловых оттенков, причём нередко один и тот же оттенок значения передаётся различными суффиксами. Подобно тому, как в первообразных суффиксальных существительных благодаря первичному присоединению суффиксов определённее выступали основные категории бытий по сравнению с первообразными бессуфиксальными именами, так теперь с дальнейшим развитием суффиксального словообразования дифференциация смысловых оттенков становится более детальною и ещё более определённою. Рассмотрим главнейшие категории суффиксов имён существительных совместно с их значением так, как они представляются нам в современном русском языке…» (Богородицкий 1935, с. 141–143). Далее автор рассматривает следующие категории: «именные представления деятелей или действующих лиц по роду их действий или занятий», «субстантивные представления лиц по их свойствам», «названия лиц по их происхождению из известной страны, города или вообще местности, или же по их принадлежности к какой-нибудь народности», «названия животных, растений и минералов», «названия предметов культуры» и др. (Богородицкий 1935, с. 143–154). В.В. Виноградов, анализируя взгляды А.А. Потебни, изложенные в работе «Из записок по русской грамматике», приходит к следующему выводу: «Признавая тесную связь и взаимодействие грамматических и лексических значений слова, грамматических и лексических категорий, А.А. Потебня стремился установить в истории русского языка общие исторические закономерности развития таких словообразовательных категорий, как категория действия, категория собирательности и отвлечённости имён существительных, охватывающие большие массивы или системы слов. Он отмечает, что в именах действия в их историческом движении совмещаются значения места действия, результата действия, орудия, а иногда и деятеля. <…> Таким образом, А.А. Потебня доказывает законо18 мерную последовательность в семантических изменениях, через которые проходят разные словообразовательные морфологические категории (Виноградов 1975, с. 186–187). Рассматривая три работы М.М. Покровского – «Семасиологические исследования в области древних языков», «Несколько вопросов из области семасиологии» и «Материалы для исторической грамматики латинского языка», – В.В. Виноградов указывает на сходство и различие во взглядах М.М. Покровского и А.А. Потебни: «В отличие от А.А. Потебни, который изучал развитие словообразовательных категорий языка в связи с историей грамматических категорий, акад. М.М. Покровский уже в своих ранних работах середины 90-х годов XIX века связывал вопросы словообразования с семасиологическими наблюдениями лексикологического характера. Как и Потебня, М.М. Покровский утверждал, что пути семантической эволюции слова нередко определяются законами развития морфологических категорий. Опираясь на данные истории греческого, латинского, немецкого, французского и славянского языков, он выдвинул такой тезис: "Всевозможные морфологические типы nominum actionis (т.е. обозначений действий) по мере своей продуктивности в языке получают в конце концов все те значения, которые этому классу имён свойственны, т.е. для обозначения процесса, результата, орудия и места действия"» (Виноградов 1975, с. 187–188). Оценивая вклад М.М. Покровского в развитие теории словообразования (в частности – теории СК), В.В. Виноградов замечает: «По словам М.М. Покровского, морфологические связи между словообразовательными категориями оказывают большое влияние на ход, направление и пределы семантических изменений слов. <…> Однако легко заметить, что этого рода выводы М.М. Покровского о закономерностях, о регулярности семантических изменений словообразовательных категорий слов почти не связаны с конкретной историей языка и с историей его словарного состава и соответственно с историей общественности и мировоззрений» (Виноградов 1975, с. 189–190). Анализируя работы лингвистов более раннего периода, посвящённые проблемам СК, В.В. Виноградов также употребляет термин «словообразовательная категория». Однако, как отмечает Г.А. Пастушенков, данный термин используется лингвистом неоднозначно: «Он пользуется им то для обозначения словообразовательных явлений вообще и устанавливает, вслед за М.М. Покровским, что "морфологические связи между словообразовательными категориями оказывают большое влияние на ход, направление и пределы семантических изменений слов" (с. 122)8, то для обозначения словообразовательных типов и упрекает Л.А. Булаховского в том, что Г.А. Пастушенков цитирует статью В.В. Виноградова «Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (на материале русского и родственных языков)» по следующему изданию: Вопросы теории и истории языка. М., 1952. 8 19 явления словообразования представлены у него "вне связи с систематическим разграничением продуктивных, непродуктивных и малопродуктивных и даже отмирающих категорий" (с. 124), то для обозначения совокупности словообразовательных типов, объединённых единством словообразовательного значения, констатируя непродуктивность всех других (кроме -ость) суффиксов, встречающихся в именах существительных данного семантико-грамматического типа… Но чаще всего термин "словообразовательная категория" используется В.В. Виноградовым для обозначения выраженного морфологическими средствами словообразовательного значения, и в этом значении автор ведёт сопоставление словообразовательных категорий с грамматическими категориями (с. 125) и выделяет в сфере категорий отвлечённости словообразовательные категории качествасостояния (с. 126), действия (с. 119) и собирательности имён существительных (с. 119)» (Пастушенков 1981, с. 10). В то же время рассматриваемая статья В.В. Виноградова содержит весьма ценные наблюдения о природе СК. «Анализ словообразовательных категорий, хотя бы суффиксального типа, приводит к выводу о необходимости различать самый процесс формирования словообразовательной категории, пополнения её новыми словами, а также морфологические правила образования слов соответствующего типа и законы семантического развития данной категории, потенциальный параллелизм развития значений у слов, относящихся к этой категории, иначе говоря: в словообразовательных категориях явно различается две стороны: структурно-грамматическая и семантико-лексикологическая» (Виноградов 1975, с. 190). В своём «Резюме» к знаменитой монографии «Словообразование в чешском языке» («Tvořeni slov v češtinĕ») М. Докулил пишет: «В рамках аффиксального словообразования словообразовательный тип определяется А) единством ономасиологической структуры, Б) единством лексикограмматического характера словообразовательной основы и В) тождеством форманта во всех его обязательных частях. <…> Если отвлечься от определенного форманта, то получим словообразовательную категорию» (Dokulil 1962, с. 202, 204). В указанной выше монографии М. Докулила СК выступает в качестве основной единицы описания системы словообразования. Так, рассуждая о «месте словообразования в системе языка и о его отношении к остальным областям языка и на связанный с ним вопрос о месте науки о словообразовании в языкознании», лингвист замечает: «Между словообразовательными и грамматическими категориями имеется существенная разница в степени и качестве абстракции: словообразовательные категории, с одной стороны, всегда включают определённые лексико-семантические классы; с другой стороны, они сами содержатся в более общих лексикосемантических категориях; у грамматических же категорий мы никогда не встречаемся лишь с простым более или менее широким обобщением лек20 сических значений; грамматические категории лишь строятся на лексических значениях, но отвлекаются от них» (Dokulil 1962, с. 192 и 193). В разделе «Понятие словообразовательного типа и словообразовательной категории» находим: «При акте называния вопрос не только в том: 1. что нужно назвать, 2. куда включается данное явление, 3. чем оно определяется как член класса, но и в том 4. как реализуется выделенная таким образом ономасиологическая структура, какой словообразовательный приём избирается, какая лексико-грамматическая категория становится базой для образования нового слова и как формально образуется словообразовательная основа, и, наконец, какой формант используется при образовании нового слова. Все эти аспекты используются – с разной степенью абстракции – в понятии словообразовательного типа. <…> В рамках аффиксального словообразования словообразовательный тип определяется: А) единством ономасиологической структуры, Б) единством лексико-грамматического характера словообразовательной основы и В) тождеством форманта во всех его обязательных частях» (Dokulil 1962, с. 202). Далее лингвист рассматривает возможные комбинации трёх указанных плоскостей (А, Б и В) и выделяет «словообразовательные плоскости с меньшим [чем у трёхмерной плоскости словообразовательного типа (АБВ)] числом измерений (и, следовательно, более общие): одномерные: А) плоскость, заданная единством ономасиологической структуры (объединяющая, например, названия носителей свойства, образованные от прилагательных и от существительных, названия производителей и носителей действия), Б) плоскость, заданная единством лексикограмматического характера основы (например, плоскость отглагольных слов, плоскость отымённых слов, разделяющихся на производные от существительных и от прилагательных), В) плоскость, заданная единством форманта (например, плоскость с формантом -(е)с, охватывающая ряд словообразовательных типов); двухмерные, соединяющие два измерения: АБ (так называемые словообразовательные категории, см. ниже; например, названия носителей свойств, производные от прилагательных), БВ (слова, производные от прилагательных с формантом -(е)с)» (Dokulil 1962, с. 202– 203). Таким образом, по М. Докулилу, СК отличается от СТ тем, что «она отвлекается от единства форманта (так, тип А+in(a) [mateřština] – родной язык, включается в словообразовательную категорию названий носителей свойства, производных от прилагательных)» (Dokulil 1962, с. 203–204). Рассматривая СТ как «общее словообразовательное понятие, определённое некоторой общей ономасиологическо-семантической структурой, некоторой общей формальной словообразовательной структурой и некоторым формантом», М. Докулил указывает, что существуют также: «менее общие 21 словообразовательные понятия – словообразовательные подтипы», которые «присоединяют к этим определяющим признакам дальнейшие, а чаще всего специфический семантический класс производных слов или семантический или словообразовательный характер основных слов»; 2) «более общие словообразовательные понятия», которые «возникают затем путём обобщения одного из этих трёх определяющих признаков. Если отвлечься от определённого форманта, то получим словообразовательную категорию, в которую входят – наряду со словообразовательным типом – и разные другие подкатегории» (Dokulil 1962, с. 204). Исследование В.И. Максимова «Суффиксальное словообразование имён существительных» содержит анализ концепций, представленных в работах таких лингвистов, как И.И. Ковалик, М. Докулил, Е.А. Земская, И.С. Улуханов, В.В. Лопатин. Так, анализируя позицию И.И. Ковалика, изложенную в работе «Питання слов’янського именникового словотвору» (1958), В.И. Максимов замечает: «Сам И.И. Ковалик, признавая в упомянутой книге словообразовательный тип в качестве основной словообразовательной единицы, толкует его как понятие, которое включает два обязательных составных элемента: лексико-семантическое единство производных и единство (в лексикограмматическом плане) словообразовательной основы. Третий элемент – единство аффиксов – он относит к факультативным, присущим только морфологическому способу словообразования. Это следует понимать так, что словообразовательный тип обязательно включает лишь начальное звено – производящую основу – и конечное – производное слово – и может не содержать никакого собственно словообразовательного элемента, что в принципе не может быть принято. К тому же производные одного типа имеют не только "лексико-семантическое единство", но и "лексикограмматическое единство", относясь к одной части речи, иначе это будут не однотипные образования. К сожалению, в понимании морфологической природы образующих основ И.И. Ковалик (впрочем, как и многие другие) отходит от тезиса, выдвинутого в университетском курсе лекций: он признаёт возможность сочетания аффикса в пределах одного словообразовательного типа с производящими основами только одной части речи» (Максимов 1975, с. 45). Данный подход, равно как и толкование словообразовательного типа как «просто "понятия", а не как схемы, "по которой идёт производство дериватов"», для В.И. Максимова является неприемлемым. В более поздней работе И.И. Ковалика «Словотвiр iменникiв у серболужицьких мовах» (1964), по наблюдениям В.И. Максимова, в понятие СТ включаются такие три основные элемента, как «1) словообразовательносемантическое единство; 2) единство лексико-грамматического и структурного характера производящих основ; 3) тождество аффиксов производных» (Максимов 1975, с. 45). В.И. Максимов указывает на то, что в данном определении первый и третий пункты «как бы повторяют друг друга». 22 Анализируя работу М. Докулила «Словообразование в чешском языке» («Tvořeni slov v češtinĕ»), В.И. Максимов замечает, что в определении СТ в данной работе «в известной мере оказались объединёнными рассмотренные две точки зрения. В понимании словообразовательного типа как "структуры ряда слов" автор цитируемой работы не выходит за пределы лексикологических представлений. В то же время он указывает на такие обязательные элементы рассматриваемого "словообразовательного понятия", как лексико-семантическую общность производных ("единство целостного структурного значения"), общность семантического взаимоотношения частей производных ("единство взаимоотношений составных частей"), частеречная общность производящей основы и единство форманта. При этом не совсем правомерно объединяются семантическая характеристика производных и семантические взаимоотношения между частями последних в рамках обобщения их "внутренней формы"» (Максимов 1975, с. 46). В монографии И.С. Улуханова «Словообразовательная семантика в русском языке и принципы её описания» находим: «Слова с разными формантами, но с тождественными формантными частями значений, мотивированные словами одной и той же части речи, образуют с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы е к а т е г о р и и , например, категории глаголов со значением "становиться каким или более каким", "становиться кем-чем", "наделять чем", "делать каким" и т.п. …» (Улуханов 2001, с. 129–130). Лингвист, обращаясь к проблемам семантического соотношения мотивированных слов, замечает: «Значение мотивированного слова складывается из двух частей – семантически мотивирующей части (т.е. значения мотивирующего слова) и всех остальных компонентов значения. Последние, в свою очередь, делятся на компоненты, индивидуальные для данного слова (если таковые имеются), и компоненты, повторяющиеся в семантике других мотивированных слов» (Улуханов 1975, с. 27). Далее И.С. Улуханов приводит примеры общих компонентов: компонент ‘тот, кто…’ (писатель, учитель, лётчик и др.); ‘то, что…’ (выпрямитель, буксировщик, разменник и др.). Анализируя категорию отымённых глаголов типа партизанить, геройствовать, столярничать, психовать, невеститься, имеющих суффиксы -и(ть) 9 , -ствова(ть), -нича(ть), -ова(ть), -ирова(ть) или суффиксальнопостфиксальный формант -иться, лингвист замечает: «…между мотивирующим и мотивированными словами могут быть следующие семантические соотношения: 1) ‘действие’ – ‘тот, кто совершает действие’, 2) ‘лицо (предмет)’ – ‘совершать действие, свойственное данному лицу (предмету)’. Второе из этих отношений… часто осложняется дополнительными семанВ цитируемой статье на месте форманта -и(ть) в результате опечатки представлен фрагмент «-(ть)». Однако соотнесение ряда формантов с рядом дериватов позволил установить, что в данном случае имеется в виду суффикс, посредством которого от субстантивной основы был образован глагол партизанить, т.е. суффикс -и(ть). 9 23 тическими компонентами, имеющимися в словообразовательном значении мотивированных суффиксальных глаголов: 1) ‘состоять на службе’; 2) ‘быть кем’ / ‘не быть кем’ (иногда также ‘стремиться выглядеть кем’); 3) неодобрение действия. В значениях суффиксальных глаголов эти компоненты (назовём их переменными) представлены в различных комбинациях. В зависимости от наличия – отсутствия тех или иных переменных семантических компонентов выделяются различные подкатегории в пределах словообразовательной категории глаголов, общий постоянный компонент значения которых – ‘совершать действие, свойственное тому, кто назван мотивирующим именем’ (Улуханов 1975, с. 28–29). Среди подобных подкатегорий И.С. Улуханов называет следующие: ‘совершать действие, свойственное кому; действие не одобряется говорящим» (виртуозничать) и др. (Улуханов 1975, с. 29). Р.С. Манучарян, отмечая широту, многоплановость и гибкость подхода М. Докулила к иерархической системе в словообразовании, замечает, что «некоторые его теоретические положения вызывают возражение. Прежде всего это относится к включению словообразовательных категорий в состав способа словообразования. Практически это означает описание словообразовательных категорий в рамках отдельных способов выражения словообразовательных значений. Однако между способами выражения словообразовательных значений и характером самих значений, даже конкретном содержании их, в индоевропейских языках не существует однозначной зависимости или соответствия» (Манучарян 1981, с. 197). Лингвист замечает, что СК «отвлекается от материальной определённости дериватора, вследствие чего её единство зиждется на инвариантности значения» (Манучарян 1981, с. 197). По мнению Р.С. Манучаряна, «объём и значимость словообразовательной категории не должны ограничиваться рамками определённого способа словообразования. Словообразовательная категория идентифицирует, таким образом, ряды производных с разными формантами и способами словообразования на основе общности словообразовательного значения» (Манучарян 1981, с. 197). Проблемам СК уделяется достаточно много внимания в работах Е.А. Земской. Лингвист, анализируя комплексные единицы системы словообразования, пишет: «С л о в о о б р а з о в а т е л ь н а я к а т е г о р и я (СК) – единица более абстрактная и сложная, чем словообразовательный тип; она формируется совокупностью словообразовательных типов, объединяемых общностью деривационного значения в отвлечении от формальных средств выражения этого значения. Словообразовательная категория выделяется на основании единства деривационного значения, в то время как средства выражения этого значения могут быть различными» (Земская 1989, с. 333). В монографии «Словообразование как деятельность» Е.А. Земская анализирует спорные вопросы теории СК. Предложенная Е.А. Земской иерархия одноструктурных единиц будет учтена нами в гл. 2. 24 В 70–80-е гг. ХХ в. понятие «словообразовательная категория» встречается в различных лингвистических работах. Так, Г.И. Миськевич описывает СК собирательных имён существительных в системнословообразовательном и нормативно-стилистическом аспектах (Миськевич 1970). И. Ташпулатова анализирует СК орудия действия в современном русском языке (Ташпулатова 1985). В исследовании Д.А. Осильбековой представлен анализ СК отглагольных локативных существительных, объединяющей 22 СТ с деривационным значением ‘место для выполнения действия’ (Осильбекова 1985, с. 97). В структуре данной категории автор выделяет ядро и периферию: «Ядро этой категории составляют полностью синонимичные словообразовательные типы с суффиксами -льн(я) (красильня) и -ловк(а) (забегаловка)… Для этих словообразовательных типов значение места действия является единственным и основным» (Осильбекова 1985, с. 98). «На периферии рассматриваемой словообразовательной категории находятся частично синонимичные словообразовательные типы, характеризующиеся тем, что назначение места действия выступает у них как неосновное. Сюда входят производные двух разновидностей: 1) существительные, у которых значение места действия является частным словообразовательным значением в пределах словообразовательного типа; 2) существительные, у которых значение места действия является вторичным по отношению к исходному значению отвлечённого процессуального признака» (Осильбекова 1985, с. 98). В более поздней работе Д.А. Осильбековой находим следующее определение СК: «Словообразовательная категория – это совокупность словообразовательных типов, объединённых деривационным значением и различающихся средствами выражения этого значения (формантами)» (Осильбекова 1997, с. 185). Таким образом, по мнению лингвиста, частеречная принадлежность производящих, использующихся для образования дериватов одной СК, должна быть тождественной. Несмотря на кажущуюся активность исследования СК, следует согласиться со следующими замечаниями лингвистов: «В наше время внимание к СК ослаблено. Они принадлежат к числу незаслуженно забытых в теории словообразования… Показательно, что Грамматика–80 даёт такие комплексные единицы системы словообразования, как тип, цепочка и гнездо, но не даёт такой единицы, как словообразовательная категория» (Земская 1992, с. 27); «Создаётся впечатление, что данное понятие нередко лишь декларируется, но не "работает", т.е. не становится действительным атрибутом деривационного описания» (Нещименко 1994, с. 96); «Последнее понятие [словообразовательной категории. – Г.Б.] в теории словообразования не только не занимает того первостепенного места, какое отводится грамматической категории в теории грамматики, но и находится пока на периферийном положении по сравнению с такими единицами описания, как словообразовательный тип (модель), способ словообразования, слово25 образовательное гнездо. Высказывались даже сомнения в правомерности данного понятия» (Манучарян 1981, с. 195). СК отсутствует также в таких фундаментальных трудах по русской дериватологии, как «Словообразовательный словарь русского языка» (1990) и «Морфемно-орфографический словарь» (1996) А.Н. Тихонова. По мнению лингвиста, важнейшей единицей словообразовательной системы русского языка является СТ: «Синхронная система словообразования представляет собой совокупность всех существующих в современном русском языке СТ в их взаимодействии» (Тихонов 1996, с. 699). Характерной чертой работ по русской дериватологии 90-х гг. ХХ – начала ХХI в. является возрастание интереса к СК. Причины перехода от изучения СТ к исследованию организации более сложной единицы системы словообразования названы в работе Э.П. Кадькаловой: «Описание словообразовательных типов русского языка хотя и сыграло неоценимую роль в становлении и прогрессе дериватологии, тем не менее представляет собой описание однорядовое, по сути своей перечислительное и уже в силу только одного этого свойства неспособное исчерпывающе отразить внутреннюю организацию словообразовательной системы языка» (Кадькалова 1994, с. 62). В последние два десятилетия несколько работ были посвящены проблемам изучения различных СК. Цель исследования В.М. Грязновой – «описать структурную организацию, семантические и прагматические характеристики, функционирование словообразовательной категории суффиксальных личных имён в русском литературном языке первой половины ХIХ в. как одной из комплексных единиц словообразования этого периода» (Грязнова 1990, с. 3). Е.Б. Назарова анализирует семантическую организацию СК отадъективных nomina abstracta (Назарова 1998). Ю.Г. Кадькалов исследует развитие специализации СТ, формирующих СК отвлечённых существительных (Кадькалов 2000). Т.Г. Борисова анализирует СК суффиксальных вещественных имён существительных с мутационным СЗ в современном русском языке (Борисова 2000). Объектом изучения Т.В. Кузнецовой является семантико-словообразовательная категория «становления/приобретения признака» (Кузнецова 2004). Предметом исследования О.Я. Ивановой, выполненного на материале русского и английского языков, стали «универсальные и специфические, структурные и когнитивные характеристики субстантивов со значением локативности» (Иванова 2004, с. 5). Таким образом, возрастание интереса к исследованию СК обусловлено стремлением лингвистов выйти за достаточно узкие рамки СТ и рассмотреть многообразие формантов, образующих дериваты с одним и тем же обобщённым СЗ. 26 1.1.2.2. Место словообразовательной категории в иерархии одноструктурных комплексных единиц системы словообразования Анализ дериватологических работ показал противоречивость позиций лингвистов. В качестве дискуссионных в современной русской дериватологии рассматриваются следующие вопросы теории СК. 1. Вопрос о тождественности/нетождественности частеречной принадлежности производящей базы СТ и СК. По мнению одних учёных, в рамках одной СК следует рассматривать производные, образованные от слов одной части речи. Другие же считают подобные требования лишними. Мы разделяем вторую точку зрения, полагая, что подобный подход, допускающий отнесение к одной СК дериватов, представляющих собой факты альтернативных мотивировок, позволит рассмотреть все особенности словопроизводства существительных с тождественным СЗ. 2. Вопрос об уровне обобщённости СЗ, свойственного СК (см.: 1.1.2.2, п. 3). 3. Вопрос о тождественности/нетождественности способа словообразования дериватов в рамках одной СК. Заметим, что в ряде дериватологических работ производные, образованные разными способами, рассматриваются в рамках одной СК. Так, Е.А. Земская, заметив, что «в реальности производные, имеющие общее словообразовательное значение, но созданные разными способами, в русском языке встречаются редко» (Земская 1992, с. 25–26), отвечает положительно на вопрос о возможности рассмотрения в рамках одной СК подобных дериватов. По мнению З.М. Волоцкой, в одну СК «входят производные различного морфологического и словообразовательного строения, но объединённые единым семантическим категориальным значением, которые присутствуют во всех производных, независимо от их конкретного лексического значения» (Волоцкая 1975, с. 351). Подобную позицию занимает и Р.С. Манучарян: «…объём и значимость словообразовательной категории не должны ограничиваться рамками определённого способа словообразования. Словообразовательная категория идентифицирует, таким образом, ряды производных с разными формантами и способами словообразования на основе общности словообразовательного значения» (Манучарян 1981, с. 197). Данная точка зрения вызывает у нас возражение. Полагаем, что так называемая «суженная» интерпретация СК, при которой к одной СК относятся производные, образованные одним способом словообразования, позволяет подвергнуть языковой материал более скрупулёзному анализу, что, безусловно, способствует выявлению мельчайших особенностей строения словообразовательной системы русского языка. Трудно не согласиться с мнением Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдуковой, которые, признавая СК кон- 27 венциональным понятием, считают, что эта интерпретация «предпочтительнее, поскольку она открывает больший оперативный простор для исследователя, делает описание более информативным, приближенным к языковой конкретике» (Нещименко 1994, с. 96). 4. Вопрос об адекватности самого термина «словообразовательная категория» для обозначения совокупности СТ на основе общности СЗ. В исследовании «Вопросы теории словообразования» Г.С. Зенкова находим термин «дериватема», который используется лингвистом вместо термина «словообразовательная категория»: «В отличие от словообразовательного типа дериватема – понятие чисто реляционное. Дериватемы представляют собой идеализированные дифференциальные элементы, абстрагированные от физической субстанции одноразрядных словообразовательных типов по линии словообразовательного средства и соотносимые с функциональной нагрузкой в системе языка. Конкретный словообразовательный тип представляет собой реализацию дериватемы в той мере, в какой он содержит релевантные признаки дериватемы» (Зенков 1969, с. 100). Данную позицию поддерживает М.И. Задорожный, который, анализируя работы Е.А. Земской, Р.С. Манучаряна, И.С. Улуханова, В.Н. Немченко, посвящённые проблемам СК, утверждает, что употребление термина «словообразовательная категория» в исследованиях указанных лингвистов «вряд ли можно признать приемлемым» (Задорожный 2001, с. 162). Аргументы лингвиста таковы: 1) подобное употребление термина «противоречит сложившейся общенаучной и языковедческой традиции трактовки понятия, терминологизированного как категория, в соответствии с чем последнее должно иметь более широкий, обобщённый смысл, а именно как любое формальносемантическое соотношение единиц в словообразовательном плане вообще, реализующееся в самых различных частных проявлениях той или иной степени обобщённости (ср. с понятиями грамматической и лексикологической, или лексико-семантической, категории). Иначе говоря, в этом аспекте представляется более целесообразным рассматривать словообразовательную категорию как таксономическую сетку, набрасываемую на всё множество формально-семантических соотношений соответствующих языковых единиц, а не как единственное из этих соотношений»; 2) «при наличии множества частных словообразовательных понятий в дериватологии (в современной, во всяком случае) до сих пор, как ни странно, отсутствует соответствующее "узаконенное" терминологизированное родовое понятие, в котором оно явно нуждается и которое фактически уже существует в готовом виде, но не используется по своему прямому назначению» (Задорожный 2001, с. 162). Трудно согласиться с тем, что термин «дериватема» может использоваться для называния одноструктурной комплексной единицы. По нашему мнению, данный термин следует употреблять для наименования 28 некой обобщённой единицы, конкретными представителями которой являются дериваты, например: дериватема «имя деятеля» представлена в русском языке производными типа читатель, бегун, певец, ср.: морфема мороз представлена морфами мороз (морозный), мороз, (морозить), мораж (замораживать), морож (мороженое)10. Сложившаяся в дериватологии традиция использования термина «словообразовательная категория» представляется вполне оправданной. См.: категория языковая – «в широком смысле – любая группа элементов, выделяемая на основании какого-либо общего свойства. <…> В зависимости от состава категоризуемого множества, характера категоризующего признака и отношения данного признака к классам разбиения выделяют различные типы категорий. <…> Если категоризующая сема получает формальное словообразовательное выражение, то категория называется словообразовательной, например, "имена деятеля" (учи-тель, воз-чик, бег-ун), "уменьшительные имена" (дом-ик, дым-ок, блин-чик)» (ЛЭС, с. 215–216). Итак, в большинстве дериватологических исследований СК понимается либо как совокупность слов, имеющих общее СЗ, либо как одноструктурная комплексная единица словообразования, формирующаяся совокупностью СТ на основе общности СЗ. Представляется более точным рассмотрение СК как формальносемантической схемы образования производных слов, принадлежащих к одной части речи, имеющих общее СЗ и образованных одним и тем же способом словообразования. Понимаемая подобным образом СК соответствует складывающейся в современной русской дериватологии доктрине. Она занимает медиальное положение в иерархии одноструктурных комплексных единиц системы словообразования: она входит в более крупные единицы и в то же время в её структуре выделяются более мелкие единицы. Рассмотрим данную проблему подробнее. В ряде дериватологических исследований рассматриваются одноструктурные комплексные единицы, включающие несколько СК. В качестве объединяющего признака могут выступать либо увеличение абстракции СЗ, либо отвлечение от тождественности способа словообразования. СК может входить в одноструктурную единицу системы словообразования, СЗ которой является более абстрактным, нежели у СК. Объединения СК подобного типа предлагается называть гиперкатегориями либо суперкатегориями. Так, Е.А. Земская предлагает называть гиперкатегориями категории, «объединяющие такие крупные и абстрактные по своему характеру ряды наименований, как лицо, предмет, признак» (Земская 1992, с. 26). И.С. Улуханов, ссылаясь на работы М. Докулила и В.В. Лопатина, Существует и иное понимание дериватемы. Е.А. Земская указывает: «Применяемый Яхно и соавторами термина "дериватема" можно сопоставить с русским термином "словообразовательное значение"» (Земская 1992, с. 29). 10 29 указывает, что в работах по словообразованию выделяются и «категории над категориями» – суперкатегории: «Они могут объединять несколько словообразовательных категорий. Так, в категорию "носителя отношения к действию" входят не только nomina agentis, но и такие категории, как "объект действия", "результат действия" и др.» (Улуханов 1975, с. 28). Заметим, что степень абстракции значений СК и подобных «категорий над категориями» (И.С. Улуханов), рассмотренных в данных работах, различна. Однако для нас в данном случае важна сама возможность выделения единиц с разным уровнем абстракции значения. Адекватность обоих предлагаемых терминов (гиперкатегория и суперкатегория) соответствующим понятиям не вызывает сомнения: «ГИПЕР… [< греч. hyper – над, сверх, по ту сторону]. Первая составная часть иноязычного слова или приставка (в словах, образованных в русском языке), указывающая на превышение нормы…» (ТСИС, с. 183); «СУПЕР… [англ. super < лат. super сверху, над]. Приставка, образующая <…> 2) существительные со значением ‘главный’…» (ТСИС, с. 674). В то же время, очевидно, следует попытаться избежать дублетности, оставив в терминосистеме один из предложенных дериватологами терминов. В данном случае мы предлагаем отдать предпочтение термину суперкатегория, подчёркивая приоритетность семантики при дериватологических исследованиях (супер – ‘главный’). Таким образом, в суперкатегорию ‘предмет’ входят, например, СК со значением ‘место’, СК со значением ‘орудие’ и др. Справедливым представляется замечание о том, что «СК не только тесно связаны друг с другом, но и образуют континуальное единство с плавным переходом от одной СК к другой» (Нещименко 1994, с. 121). Итак, признание существования СЗ разных степеней абстракции позволяет ввести в иерархическое единство одноструктурных комплексных единиц системы словообразования понятия суперкатегория и словообразовательная категория. Для выявления иерархичности одноструктурных комплексных единиц системы словообразования второй термин – гиперкатегория – предлагаем закрепить за объединением СК, в основе которого лежит общность СЗ при различии способов словообразования. При таком подходе в одну гиперкатегорию с локативным СЗ, вероятно, можно объединить СК суффиксальных существительных (сахарница, табакерка), СК префиксальных существительных (пригород, заграница), СК префиксально-суффиксальных существительных (предгорье, приморье). Впрочем, СЗ последних двух СК имеют некоторую специфику, вносимую префиксами. Внутри СК выделяются более мелкие единицы, называемые подкатегориями (И.С. Улуханов), субкатегориями (Е.А. Земская) либо деривативными классами (З.М. Волоцкая). Так, И.С. Улуханов в СК nomina agen30 tis различает подкатегории nomina agentis – лица, nomina agentis – неодушевлённые предметы и др. (Улуханов 1975, с. 27). Тот же автор, анализируя СК отымённых глаголов типа партизанить, геройствовать, столярничать, психовать, невеститься, замечает, что данные производные делятся на восемь подкатегорий: «‘совершать действие, свойственное кому’, ‘совершать действие, свойственное кому, на службе (= работать, будучи кем)’, ‘совершать действие, свойственное кому; субъект действия является тем, кто назван мотивирующим именем (= быть кем)’, ‘совершать действие, свойственное кому, состоя на службе; субъект действия является тем, кто назван мотивирующим именем (= работать, будучи кем)’» и др. (Улуханов 1975, с. 29). Е.А. Земская СК лица-производителя действия делит на субкатегории «по характеру действия, которое данное лицо производит (создать предмет, изучать предмет, иметь склонность к предмету)» (Земская 1992, с. 26). З.М. Волоцкая выделяет внутри СК деривативные классы, каждый из которых объединяет «мотивированные слова, связанные одинаковыми семантическими отношениями со своими мотивирующими» (Волоцкая 1975, с. 351–352). Наиболее удачными представляются термины субкатегория и подкатегория (ср.: гиперкатегория, суперкатегория). Ср.: «СУБ. < лат. sub – ‘под’. Эта приставка имеет значения: 1) ‘подчинение, зависимость одного действия или объекта от другого’ и 2) ‘меньший по тому или иному параметру, чем то, что обозначено основой слова’» (ТСИС, с. 671). Предпочтение, очевидно, следует отдать иноязычной приставке суб- (ср.: субкатегория, суперкатегория). С учётом формально-семантического характера СК представляется возможным говорить о выделении двух типов субкатегорий: субкатегорий с тождественной частеречной принадлежностью производящей базы (формальные субкатегории – ФСК) и субкатегорий с тождественным частным СЗ (семантические субкатегории – ССК). Выявленные при анализе языкового материала факты альтернативных мотивировок для некоторых дериватов позволяют говорить о незамкнутости каждой из субкатегорий. Внутри СК можно выделить более мелкую, нежели субкатегория, единицу – СТ. Под СТ при этом понимается формально-семантическая схема образования производных слов, принадлежащих к одной части речи, имеющих общее СЗ, образованных одним и тем же способом при тождественности основного словообразовательного компонента форманта. Таким образом, СК является, по весьма точному замечанию Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдуковой, «следующим шагом абстракции по отношению к словообразовательному типу» (Нещименко 1994, с. 96). Общепризнанным является утверждение о том, что СК формируется совокупностью СТ. Внутренняя организация СК, следовательно, обусловлена взаимодействием составляющих её СТ. 31 Изложенное выше понимание СТ позволяет выделить в рамках данной единицы более мелкие единицы, называемые в большинстве дериватологических исследований подтипами (ср.: подкатегория). В основе выделения лежат либо тождественность частеречной принадлежности производящей базы (формальные подтипы), либо тождественность частного СЗ (семантические подтипы). Таким образом, подтип является самой мелкой двуплановой одноструктурной комплексной единицей системы словообразования. (Заметим, что термин *субтип (ср.: субкатегория) в связи с сомнительной благозвучностью представляется нежелательной заменой термина подтип.) Проведённое классифицирование одноструктурных комплексных единиц системы словообразования позволило обосновать иерархический характер одной из деривационных подсистем (рис. 1). ГИПЕРКАТЕГОРИЯ СУПЕРКАТЕГОРИЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ ФОРМАЛЬНАЯ СУБКАТЕГОРИЯ СЕМАНТИЧЕСКАЯ СУБКАТЕГОРИЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ ТИП ФОРМАЛЬНЫЙ ПОДТИП СЕМАНТИЧЕСКИЙ ПОДТИП Рис. 1. Иерархия одноструктурных комплексных единиц системы словообразования Итак, существование иерархических связей между одноструктурными комплексными единицами системы словообразования не подлежит сомнению. Основной классификационной единицей деривационной подсистемы, формируемой иерархизированной совокупностью одноструктурных комплексных единиц системы словообразования, является СК – медиальный компонент данного построения. СК формируется совокупностью СТ, т.е. СТ выступают в качестве строительного материала для образования более сложной одноструктурной комплексной единицы. 1.1.2.3. Компоненты словообразовательной категории Понимание СК как схемы (формулы) образования производных слов, принадлежащих к одной части речи, имеющих общее СЗ и образованных одним и тем же способом словообразования, приводит к необходимости введения в научный обиход понятия «компонент СК». Под компонентом СК предлагаем понимать элемент схемы образования производного слова, относящегося к рассматриваемой СК. Таким образом, компонентами суффиксальных СК являются: производящая база; словообразовательное значение; морфемарий. 1. Производящая база как компонент СК. Под производящей базой производного слова в русской дериватологии понимаются основы сло32 ва, целые слова и/или сочетания основ слов и целых слов, которые используются для образования этого производного слова. У В.Н. Немченко находим замечание о том, что производящей базой является не только слово или сочетание слов, использующиеся для образования дериватов, но и «совокупность таких слов или словосочетаний, служащих базой для создания определённых объединений производных слов, например, слова какого-либо словообразовательного типа» (Немченко 1985, с. 100). Экстраполируя данное понимание производящей базы на СК, получаем следующее: производящей базой СК называется совокупность производящих баз (основ, слов и пр.), использующихся для образования производных, относящихся к данной СК. Таким образом, в рамках данного исследования под производящей базой суффиксальных СК понимается совокупность основ, использующихся для образования анализируемых дериватов. Представляется верным отнесение к сущностным параметрам следующих свойств производящих основ: 1) частеречная принадлежность; 2) принадлежность к той или иной лексико-семантической группе (ЛСГ); 3) принадлежность к тому или иному лексико-грамматическому разряду (ЛГР); 4) наличие тех или иных частных грамматических значений (у существительных – род, одушевлённость/неодушевлённость; у глаголов – переходность/непереходность, вид); 5) тип финали – консонантный или вокальный; 6) отношение к производности – непроизводная или производная (во втором случае – ступень производности); 7) морфемный состав – нечленимая или членимая (в этом случае особое внимание должно уделяться финальному морфу). Характеристика производящих основ с учётом заявленных параметров позволяет сформировать формальные и семантические субкатегории, а также выявить ограничения в образовании дериватов. Обобщение характерных черт производящих основ дериватов, относящихся к одной СК, даёт представление о производящей базе данной СК. 2. СЗ как компонент СК. СЗ в дериватологии понимается как «типизированное и семантически значимое отношение мотивирующих и мотивированных слов, это типизированное значение, которым отличаются все мотивированные слова данного словообразовательного типа [и, безусловно, СК. – Г.Б.] от своих мотивирующих» (Алефиренко 1999, с. 190). Спорным является само понятие «словообразовательное значение»: «…в современной дериватологии понятие "словообразовательное значение" получает довольно пёструю интерпретацию (от полного отрицания такового до придания ему самостоятельного статуса)» (Алефиренко 1999, 33 с. 188). Наиболее важными для исследования одноструктурных единиц системы словообразования представляется замечания лингвиста о том, что СЗ «упорядочивает и классифицирует отражаемую в нём действительность» и «создаёт стереотипы семантических классификаций» (Алефиренко 1999, с. 190). Общепризнанным остаётся понимание того, что все производные обладают СЗ и что именно это отличает их от непроизводных слов. Бесспорными также, по мнению Е.А. Земской, являются такие положения: «в семантике слова для словообразования важна не его лексическая конкретность, а то общее, что отражено в строении ряда слов, наделённых семантической общностью и имеющих общие формальные показатели в структуре», «словообразовательное значение устанавливается на основании семантического соотнесения ряда базовых и производных слов, характеризуемых общностью семантики и вычленяющих один и тот же словообразовательный формант», «то общее, что свойственно значению ряда производных слов, и отражено в их формальном строении, т.е. связано с семантикой форманта, является их словообразовательным значением», «СЗ обладают разной степенью абстрактности» (Земская 1992, с. 27–28). В качестве дискуссионных рассматриваются следующие вопросы теории СЗ: «Какова процедура выделения СЗ? Сколько СЗ выделяется в языке? С какой степенью абстрактности следует выделять СЗ?» (Земская 1992, с. 27). Уровень абстрактности СЗ может быть различен. В связи с этим выделяют обобщённое СЗ категории и частные СЗ субкатегорий. Последние являются «дальнейшими ветвлениями общих словообразовательных значений» и «иерархически подчинёнными этому общему значению» (Кубрякова 1976, с. 227). Подобные частные СЗ используются для выделения семантических субкатегорий (ССК). 3. Морфемарий как компонент СК. При выполнении данного исследования под морфемарием понимается совокупность словообразовательных морфем, обслуживающих ту или иную СК11. Суффикс является наиболее привлекательной для исследований морфемой в связи со значительной активностью суффиксального словопроизводства в русском языке, а также разнообразием суффиксов в русской морфемике. Однако, несмотря на значимость указанных аффиксов, до сих пор не существует детального описания всего корпуса суффиксов. Как представляется, одним из путей восполнения обозначенной лакуны является характеристика морфемариев отдельных СК. 11 Параллельно с термином «морфемарий СК» используется термин «репертуар СК». 34 Подобные исследования, очевидно, должны предваряться выработкой критериев характеристики, иными словами, необходимо «очертить, какой именно круг сведений должно включать адекватное описание суффикса, т.е. на какую "анкету" оно должно отвечать» (Кубрякова 1976, с. 204). Как правило, пункты подобной «анкеты» у разных исследователей совпадают. Существуют лишь некоторые различия (ср., например: Кубрякова 1976; Грамматика–80; ТССЕ и др.) Компоненты морфемария СК имеют разные сочетаемостные свойства, разный фонемный состав и т.д. Сущностными, очевидно, являются следующие характеристики словообразовательных аффиксов (здесь – суффиксов): 1) степень воспроизводимости в словах; 2) способность/неспособность образовывать новые дериваты; 3) фонемный состав; 4) способность/неспособность взаимодействовать с основами слов той или иной части речи; 5) способность/неспособность образовывать производные с тем или иным частным СЗ. Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдукова, рассматривая СТ в качестве строевых компонентов СК, замечают: «Из определения СК как множества СТ, однако не следует, что её деривационный ареал равняется сумме дистрибутивных ареалов соответствующих формантов. В этом случае отличаются следующие ситуации: а) полное разграничение дистрибуции формантов; б) частичное пересечение дистрибутивных сфер при варьировании величины зоны пересечения формантов; в) полное совмещение или же перекрывание дистрибутивных сфер формантов – данная ситуация сигнализирует избыточность форманта» (Нещименко 1994, с. 101). Лингвисты называют следующие причины «появления зон пересечения формантов у одних и тех же производящих основ»: а) «подключение адаптивного морфонологического механизма в виде различного рода чередований, усечений и пр., снимающих потенциальное напряжение на стыке»; б) «наличие в репертуаре формантов изофункциональных суффиксов с идентичными комбинаторными предпосылками»; в) «присоединение изофункциональных суффиксов с разными дистрибутивными предпосылками к различным алломорфам производящей основы» (Нещименко 1994, с. 105). Таким образом, анализ морфемария СК предполагает выявление соотношения деривационных ареалов составляющих его компонентов, а также специализации рассматриваемых аффиксов. 1. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории по критерию «степень воспроизводимости в словах». Общепринятым в дериватологии является тот факт, что аффиксы обладают разной способностью воспроизводиться в словах. В зависимости от степе35 ни воспроизводимости принято различать регулярные, нерегулярные и уникальные аффиксы. Регулярными называют аффиксы, которые воспроизводятся «в составе целой (обычно значительной по количеству) группы слов, образующих самостоятельные словообразовательные или формообразовательные типы» (Тихонов 1996, с. 674). Регулярными, по наблюдениям лингвиста, являются, например, суффиксы имён существительных -щик/-чик, -ниj, -тель, -ость, -ник, -ниц(а), -к(а) (в названиях лиц женского пола); суффиксы имён прилагательных -н, -ов; глагольные префиксы за- (в начинательном значении), в-, вы- (в пространственных значениях) и др. (Тихонов 1996, с. 674–675). Нерегулярными называют аффиксы, которые «не образуют словообразовательных или формообразовательных типов, слова, в которые они входят, не составляют закономерных рядов образований. Они изолированы от живых типов словообразования и формообразования, встречаются в строго ограниченном числе слов или только в составе отдельных слов. Например, приставка па- в современном русском языке употребляется в составе немногих слов: пасынок, патрубок, паводок, падчерица, пагуба, пасока (спец.). <…> К нерегулярным элементам языка относятся все уникальные части слова (одесс-ит, кипр-иот, коз-ёл, пав-лин и др.)» (Тихонов 1996, с. 675). По нашему мнению, следует разграничивать нерегулярные и уникальные аффиксы. Особенностью первых является их способность образовывать дериваты (они обладали указанной способностью в определённый период, однако в силу различных причин утратили её). Уникальные же элементы подобной способностью, как правило, не обладали. Следует заметить, однако, что разделение элементов на нерегулярные и уникальные сопряжено с некоторыми трудностями: в настоящее время в русской лексикографии не существует полного обратного словаря, что приводит к некоторым ошибкам в установлении принадлежности посткорневых морфем к нерегулярным либо уникальным. В связи с существованием в морфемике русского языка нерегулярных и уникальных морфем возникает вопрос о том, следует ли считать компонентом морфемария СК аффикс, который встречается лишь в одном слове или всего в нескольких словах. «Пока в языке существует определённая словообразовательная соотносительность элементов, до тех пор существует то правило, по которому они созданы, даже если оно не используется больше для образования новых слов. Следовательно, нет никакой необходимости исключать из синхронной словообразовательной системы модели, непродуктивные в современном русском языке, и слова, образованные по этим моделям в предшествующие периоды, но унаследованные современным русским языком» (Коряковцева 1991, с. 140). По нашему мнению, следует учитывать все существующие словообразовательные элементы. 36 2. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории по критерию «способность/неспособность образовывать новые слова». Одним из важнейших свойств аффикса является его отношение к продуктивности, понимаемой как способность образовывать новые дериваты. Однако при определении степени продуктивности возникают проблемы. Справедливым здесь представляется замечание М. Докулила о том, что «между полюсами неограниченной продуктивности и абсолютной непродуктивности расположен континуум (непрерывная шкала переходов)» (Dokulil 1962, с. 206). Действительно, границы между понятиями «высокая продуктивность», «средняя продуктивность» и «малая продуктивность» размыты: точные количественные показатели нигде не указываются. Очевидно, исследуя СК, необходимо сопоставлять уровни продуктивности аффиксов, входящих в морфемарий данной СК. 3. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории по критерию «фонемный состав». По критерию «фонемный состав» аффиксы делятся на две группы: 1) аффиксы с «положительным» фонемным составом (материально выраженные аффиксы); 2) аффиксы с «отрицательным» фонемным составом (нулевые аффиксы). Материально выраженные аффиксы могут иметь в своём составе разное количество фонем: одну (префиксы в-, с-, к- и др.; суффиксы -л, -к, -а и др.); две (префиксы по-, из-, на- и др.; суффиксы -ов, -ик, -ан и др.); три (префиксы раз-, под-, над- и др.; суффиксы -ист, -изм, -янк и др.) и т.д. Характеристика количества фонем в аффиксе необходима при исследовании антинеблагозвучных результирующих ограничений в образовании производных. Следует отметить, что для характеристики акта деривации при аффиксальном словообразовании весьма важным является тип компонента аффикса, входящего в контактную зону (например, в русской морфемике есть префиксы, оканчивающиеся на гласный (пре-, про-, наи- и др.) и согласный (из-, от-, супер- и др.), суффиксы с вокальным зачином (-ат, -ость, -ун и др.) и суффиксы с консонантным зачином (-тель, -тек(а), нича и др.). 4. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории по критерию «способность/ неспособность взаимодействовать с основами слов той или иной части речи». И.С. Улуханов делит суффиксы на следующие группы: присубстантивные, приадъективные и привербальные 12 , присубстантивно-приадъективно-привербальные, присубстантивно-приадъективные, присубстантивно-привербальные и приДругие производящие основы (кроме субстантивных, адъективных и вербальных) в монографии не рассматриваются. 12 37 адъективно-привербальные (Улуханов 2001, с. 108–110). Заметим, что некоторые суффиксы могут взаимодействовать с основами слов трёх основных частей речи. Для исследования СК представляется важным замечание лингвиста о том, что аффиксы в сочетании с различными частями речи могут характеризоваться одинаковой или неодинаковой продуктивностью (Улуханов 2001, с. 111). Изучение способности компонентов морфемария СК взаимодействовать с основами той или иной части речи позволяет выделить субморфемарий ФСК. 5. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории по критерию «способность/ неспособность образовывать производные, относящиеся к той или иной семантической субкатегории». Как уже отмечалось, в основе выделения ССК лежат частные СЗ. Суффиксы, составляющие морфемарий СК, обладают разными способностями в образовании производных с тем или иным частным СЗ. Кроме того, возможны случаи «предпочтительного» использования аффикса при обслуживании какой-либо ССК. Характеристика суффиксов с учётом данного критерия предполагает обязательное определение степени востребованности компонентов морфемария при образовании деривата с тем или иным частным СЗ. Таким образом, характеристика суффиксов, формирующих морфемарий СК, по указанным выше критериям позволит сделать вывод о специализации компонентов морфемария данной СК. Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдукова предложили для характеристики «инвентаря формантов» СК использовать оппозицию «центр – периферия», указав при этом на отсутствие жёсткой демаркационной линии между ними: «… в языке постоянно развиваются динамические процессы, сопровождаемые, в частности, тем, что некоторые из периферийных явлений обнаруживают тенденцию занять более высокорангированное место в системе. Соответственно идёт и обратный отток из центра на периферию. По нашему мнению, к верхнему ярусу периферии можно было бы отнести так называемые среднепродуктивные и ограниченно продуктивные форманты, которые по мере необходимости могут "обслуживать" определённые структурно-семантические ситуации. <…> Функциональное назначение суффиксального центра заключается в оптимальной реализации релевантного для данной СК словообразовательного значения и соответственно в оптимальном обеспечении наиболее полного инвентаря производящих основ» (Нещименко 1994, с. 108–109). Функциональное назначение суффиксов периферии, по мнению учёных, состоит в том, что они «обеспечивают некоторые локальные структурно-семантические ареалы (это в полной мере относится к суффиксам средней и ограниченной продуктивности). Кроме того, периферийные форманты могут использоваться для экспрессивного варьирования» (Нещименко 1994, с. 115). 38 Позиционируя периферию инвентаря формантов СК «как своего рода запасник, компоненты которого в случае необходимости могут быть востребованы носителем языка», лингвисты отмечают, что основу подобной группы «составляют аффиксы архаические, непродуктивные, входящие в состав СТ с нарушенными системными признаками» (Нещименко 1994, с. 116). Итак, мы можем говорить о неоднородности морфемария СК с точки зрения «вклада» компонентов морфемария в реализацию потенциала СК. Представляется верной следующая структура морфемария (рис. 2). Морфемарий актив (активный состав или запас) центр продуктивные суффиксы пассив (пассивный состав или запас) периферия малопродуктивные суффиксы непродуктивные суффиксы Рис. 2. Структура морфемария СК 1.2. Кодеривация производных одной словообразовательной категории Кодеривация (отношения совместной (параллельной) производности) широко распространена в деривационной системе русского языка. Одним из аспектов изучения данного явления может стать анализ особенностей сосуществования так называемых однокоренных словообразовательных синонимов – кодериватов, относящихся к одной СК. Применение исчислительно-объяснительного метода при исследовании СК позволяет по-новому рассмотреть отношения кодеривации. Устанавливая причины существования в языке дублетных образований, А.Е. Супрун приходит к следующим выводам: 1) «дублирующие элементы в парадигматике, например, синонимы, предназначены для преодоления трудностей говорящим. В случае, если говорящий забудет один элемент (что при колоссальном количестве имеющихся в языке элементов правомерно предусмотреть) или почему-либо не пожелает 39 использовать его, то есть надежда, что он сможет возместить этот забытый или нежелательный элемент другим, запасным»; 2) «…эта функция не во всём объясняет наличие, возникновение дублёров. Она просто допускает их существование. Возникают же дублёры нередко в результате того, что какие-то два элемента оказываются малодифференцируемыми, начинают в некоторых ситуациях или постоянно восприниматься как равнозначные» (Супрун 1963, с. 13). Общепризнанным в дериватологии является тот факт, что язык не только стремится избавиться от уже существующих дублетов, но и ограничить возможности появления новых: «Центральным процессом, пронизывающим словопроизводство всех частей речи, был процесс устранения словообразовательной дублетности и специализации словообразовательных средств на выражении одного или нескольких внутренне объединённых значений» (Очерки… 1964, с. 8). Таким образом, в результате функционирования на протяжении значительного временного отрезка язык приобретает некоторое количество дублетов (в частности – словообразовательных). Следует обратить внимание на то, что возникновению подобных явлений, а также его развитию способствуют широкие сочетаемостные возможности компонентов морфемария СК и возникающие в связи с этим пересечения их дистрибутивных зон. При исследовании потенциала СК представляется необходимым различать три группы кодериватов: 1) кодериваты с тождественными частными СЗ и тождественными ЛЗ; 2) кодериваты с тождественными частными СЗ и различными ЛЗ; 3) кодериваты с различными частными СЗ (в пределах общего локативного СЗ) и, разумеется, ЛЗ. Кодериваты первой группы, очевидно, имеют некоторый период совместного существования в языке, который (что также представляется очевидным), как правило, завершается вытеснением одного из компонентов из употребления либо их стилевым размежеванием. Следует заметить, что конкурентная борьба слов, связанных отношениями параллельной производности, может занимать значительный период. Параллельные образования первой группы создают особый запас прочности, позволяющий при необходимости «утратить» один из дериватов 13 . Кроме того, анализ исторического «пути» кодериватов позволяет проследить пути формирования потенциала СК. Так, например, Н.З. Котелова замечает: «Часто язык ищет номинацию, идёт методом проб и ошибок. <…> От сочетания средний на душу населения образованы прилагательные среднедушевный, среднедушный, среднедушевой, среднеподушный, ни одна номинация не закрепилась»14 (Котелова 1988, с. 60). Представим, например, ситуацию, при которой созданный локатив не устраивает «потребителя». Далее возможны два пути развития событий: 1) использование другого (несуффиксального) наименования; 2) использование суффиксального кодеривата с тождественным лексическим значением. 14 Наши наблюдения показывают, что в настоящее время востребован третий дериват. 13 40 Явление синонимии одноструктурных разносуффиксальных производных было объектом многих дериватологических исследований. Так, например, Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдукова замечают: «С точки зрения языковой экономии дублирование является нецелесообразным, поэтому рано или поздно язык избавляется от подобных дублетов, либо "разводя" их семантически или же стилистически, либо вытесняя менее перспективное по тем или иным причинам образование» (Нещименко 1994, с. 118). Появление подобных производных, по мнению лингвистов, «свидетельствует о наличии в системе очагов напряжения, своего рода болевых точек. По сути дела, осуществляется поиск более адекватного способа выражения методом "проб и ошибок"» (Нещименко 1994, с. 118). Таким образом, кодериваты первой группы свидетельствуют об избыточности словообразовательных средств, обслуживающих тот или иной сегмент словопроизводства. Кодериваты второй и третьей групп демонстрируют реализацию словопорождающих возможностей слова в пределах одной СК и указывают пути и направления развития потенциала СК. «Кодеривативность» СК (т.е. её способность создавать кодериваты), обусловленная рядом факторов – совпадением сочетаемостных свойств компонентов морфемария СК, активным использованием средств морфонологической адаптации, поиском наиболее приемлемых вариантов и др. – приводит к необходимости особого подхода к изучению потенциала данной СК. Таким образом, анализ «кодеривативности» СК представляется весьма важной составляющей исследования СК с применением исчислительнообъяснительного метода. 1. В современной дериватологии спорным является количество одноструктурных комплексных единиц, а также их иерархия. Кроме того, количество предлагаемых лингвистами терминов явно превышает количество одноструктурных комплексных единиц. Таким образом, данную терминосистему нельзя считать упорядоченной в связи с явной асимметричностью её составляющих. Работы последних лет демонстрируют стремление дериватологов создать иерархию одноструктурных единиц с учётом их особенностей. Однако до сих пор это сделать не удалось. Заметим также, что в ряде работ не используется понятие СК. 2. Изучение СК имеет давнюю историю. Самые ранние употребления термина словообразовательная категория находим в работах Н.В. Крушевского, В.А. Богородицкого, А.А. Потебни, М.М. Покровского, В.В. Виноградова. Однако в сочинениях лингвистов данный термин используется неоднозначно. Большое внимание проблемам устройства СТ и СК было уделено в знаменитой монографии «Словообразование в чешском языке» («Tvořeni slov v češtinĕ») М. Докулила. При этом в указанной работе СК выступает в качестве основной единицы описания системы словообразования. 41 Несмотря на кажущуюся активность исследования СК, следует согласиться с замечаниями лингвистов о незаслуженной «забытости» данной комплексной единицы в русской дериватологии 70–80-х гг. ХХ в. Характерной чертой работ по русской дериватологии 90-х гг. ХХ – начала ХХI в. является возрастание интереса к СК. При этом понятие СК используется в русской дериватологии непоследовательно и даже противоречиво. 3. В настоящее время в дериватологии существуют два основных понимания СК: первая позиция заключается в отнесении к одной СК производных с общим СЗ, но образованных при этом разными способами; вторая позиция требует тождественности способа в рамках одной СК. При выполнении данного исследования при придерживались так называемой «суженной интерпретации» понятия СК, которое позволяет более точно анализировать особенности словопроизводства одноструктурных производных. Кроме того, мы относили к одной СК дериваты, образованные от основ слов разных частей речи, полагая при этом, что подобный подход позволит не разводить по разным СК дериваты, имеющие альтернативные мотивировки. 4. Проведённое классифицирование одноструктурных комплексных единиц системы словообразования позволило обосновать иерархический характер одной из деривационных подсистем. Основной классификационной единицей деривационной подсистемы, формируемой иерархизированной совокупностью одноструктурных комплексных единиц системы словообразования, является СК – медиальный компонент данного построения. 5. Понимание СК как формально-семантической схемы (формулы) образования производных слов, принадлежащих к одной части речи, имеющих общее СЗ и образованных одним и тем же способом словообразования, приводит к необходимости введения в научный обиход понятия «компонент СК». Под компонентом СК мы предложили понимать элемент схемы образования производного слова, относящегося к рассматриваемой СК. Таким образом, компонентами суффиксальных СК являются: производящая база; СЗ; морфемарий. В рамках данного исследования под производящей базой суффиксальных СК понимается совокупность основ, использующихся для образования анализируемых дериватов. Различение частеречной принадлежности производящих одной СК позволяет выделить ФСК. Для характеристики производящей базы как компонента СК был сформирован следующий набор параметров: частеречная принадлежность; принадлежность к той или иной ЛСГ; принадлежность к тому или иному ЛГР; наличие частных грамматических значений (у существительных – род, одушевлённость/неодушевлённость; у глаголов – переходность/непереходность, вид); тип финали – консонантный или вокальный; отношение к производности – непроизводная или производная (степень производности); морфемный состав (нечленимая или членимая (в этом случае особое внимание должно уделяться характеристике финального морфа)). 42 При анализе СЗ как компонента СК было отмечено, что уровень абстрактности СЗ может быть различен. В связи с этим выделяют СЗ категории и частные СЗ субкатегорий. Подобные частные СЗ используются для выделения ССК. При выполнении данного исследования под морфемарием понимается совокупность словообразовательных морфем, обслуживающих ту или иную СК. Для характеристики компонентов морфемария был сформирован следующий набор параметров: степень воспроизводимости в словах; способность образовывать новые дериваты; фонемный состав; способность взаимодействовать с основами слов той или иной части речи; способность образовывать производные, относящиеся к той или иной ССК. Анализ морфемария СК с учётом указанных параметров, предполагает выявление соотношения деривационных ареалов составляющих его компонентов, а также специализации рассматриваемых аффиксов. 6. Анализ «кодеривативности» СК представляется весьма важной составляющей исследования СК с применением исчислительно-объяснительного метода. Нами были выявлены три типа кодериватов: 1) кодериваты с тождественными частными СЗ и тождественными ЛЗ; 2) кодериваты с тождественными частными СЗ и различными ЛЗ; 3) кодериваты с различными частными СЗ (в пределах общего локативного СЗ) и, разумеется, ЛЗ. Кодериваты первой группы свидетельствуют об избыточности словообразовательных средств. Кодериваты второй и третьей групп демонстрируют реализацию словопорождающих возможностей слова в пределах одной СК и указывают пути и направления развития СК. «Кодеривативность» СК (т.е. её способность создавать кодериваты), обусловленная рядом факторов – совпадением сочетаемостных свойств компонентов морфемария СК, активным использованием средств морфонологической адаптации, поиском наиболее приемлемых вариантов и др. – приводит к необходимости особого подхода к изучению потенциала данной СК. 43 ГЛАВА 2 СТРУКТУРА СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ КАТЕГОРИИ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ 2.1. Понятие суффиксальных локативных существительных Понятие «суффиксальные локативные существительные» весьма активно используется в исследованиях по дериватологии 15 . Однако объём данного понятия у разных лингвистов не всегда совпадает. В связи с этим представляется необходимым перед анализом СК суффиксальных nomina loci уточнить, что является объектом данного исследования. Суффиксальными локативными существительными, как правило, называют образованные суффиксальным способом производные имена существительные, формула толкования значения которых начинается с компонента ‘там, где’16. Анализ материалов нашей картотеки показал, что в единичных случаях в качестве зачина формулы толкования производного следует использовать иные местоимённые компоненты: 1) ‘туда, куда’, например: убежать – убежище ‘1. Место, где можно укрыться, найти спасение от чегонибудь, приют (книжн.). 2. Специально оборудованное помещение или сооружение для укрытия людей от средств поражения’ (СО, с. 669) (‘туда, куда убегают’); 2) ‘оттуда, откуда’, например: истекать – исток ‘1. Место, где начинается водный источник (река, ручей)’ (СОШ, с. 255) (‘оттуда, откуда истекает ручей’). При определении объёма корпуса производных, представляющих интерес для данного исследования, были выявлены четыре проблемы. 1. Первая проблема связана с существительными типа закусочная. Современные лингвистические словари фиксируют существительные адъективного типа склонения, называющие какое-либо место (как правило, помещение). Сопоставление словарных статей слов типа булочУказанные дериваты в научной литературе называют по-разному: существительные со значением места, существительные с локативным (локальным / местным / пространственным) значением, пространственные (локативные) наименования (существительные), локативы, nomina loci. 16 Мы отдаём предпочтение местоимённому компоненту, соглашаясь с мнением Е.А. Земской: «Показательно, что если толкование с помощью перифраз имён лиц и отымённых глаголов является общепринятым, то толкование предметных слов не представляется убедительным. Остаётся неясным, откуда извлекаются начальные члены перифраза («место», «документ», «волокно»). Очевидно, что они имеют разную степень обобщённости… и что считать словообразовательными значениями типа «волокно», «документ» нет оснований. Значения подобного рода никак не выражены в составе слова, они не представлены в рядах одинаковым образом сконструированных слов. Включать их в перифразы-толкования как начальные члены (подобно таким, как «тот, кто…») неправомерно» (Земская 1992, с. 32). Зачин ‘место’ используется в формулах толкованиях значений деадъективных локативов в связи с невозможностью построения конструкции с местоимёнными компонентами. 15 44 ная, детская, шашлычная показало, что в современных словарях поразному описывается механизм образования подобных слов. Ср.: детская – ‘в знач. сущ. Комната для детей; детская комната’ (БАС, т. 3, с. 752); ‘комната для детей’ (ТСУ, т. I, с. 699); пирожковая – ‘закусочная с продажей пирожков’ (СО, с. 419); пирожковый – ‘1. Прил. к пирожок. 2. в знач. сущ. пирожковая. Заведение, в котором изготовляются и продаются пирожки’ (МАС–2, т. III, с. 124). Анализ подобного рода расхождений в трактовке производящей базы и словообразовательной структуры локативных существительных адъективного типа склонения показывает, что одни лингвисты рассматривают подобные производные как дериваты, образующиеся в процессе субстантивации, а другие видят здесь чистую суффиксацию. Исследование материалов неографических изданий показало, что авторы этих словарей также по-разному описывают механизм образования слов типа гамбургерная 17 . Принято считать, что: а) суффиксацией образованы такие существительные, как блинная, вареничная, гамбургерная и некоторые др.; б) суффиксацией в сочетании с субстантивацией образованы слова лагманная, хашная и некоторые др.; в) субстантивацией образовано слово тренерская. Очевидно, «нахождение» в подобных случаях субстантивации (в качестве единственного способа (при чистом словопроизводстве) либо в качестве одного из способов словообразования (при смешанном словопроизводстве)) опирается на возможность/невозможность найти лексикографически зафиксированное промежуточное звено – относительное прилагательное. Проанализируем первую группу производных. Авторы неографических изданий рассматривают существительные блинная, лепёшечная и др. как суффиксальные дериваты, образованные непосредственно от субстантивных основ: лепёшечная ← лепёшка (Ø → е, к → ч)+-н(ая) (НРЛ–79), котлетная ← котлета+-н(ая) (СНС), супная ← суп+-н(ая) (НРЛ–78) и др. Однако анализ материалов «Сводного словаря современной русской лексики» показал, что прилагательные на -н(ая), образованные от основ слов лепёшка и котлета, были зафиксированы гораздо раньше указанных локативов: лепёшечный – БАС, котлетный – ТСУ. От основы существительного суп было образовано относительное прилагательное не посредством суффикса -н(ая) (как в локативе), а с помощью суффикса -ов(ая), хотя сочетаемостные свойства производящей базы (финаль на -п) и суффикса позволяли образовать подобное прилагательное (ср.: репный, вертепный, полипный и др.18). Однако прилагательное супный словарями не фиксируется, Источником сведений стали этимолого-словообразовательные справки, традиционно входящие в структуру словарных статей в указанных неографических изданиях. 18 Использованы материалы «Грамматического словаря русского языка» А.А. Зализняка. 17 45 локатив же супная, по мнению лексикографов, образуется суффиксацией: суп+-н(ая) → супная (НРЛ–78). В поисках истины и в результате анализа материалов авторской картотеки нами сформулированы две довольно смелые гипотезы относительно механизма образования подобных дериватов: 1) в русской морфемике существуют омосуффиксы -н(ая)1 и -н(ая)2, -ов(ая)1 и -ов(ая)2, -ск(ая)1 и -ск(ая)2. Первые компоненты этих пар образуют относительные прилагательные от субстантивных основ, а вторые – локативные существительные от тех же самых основ; 2) в некоторых случаях мы имеем дело с весьма условным (в данном случае) чересступенчатым словообразованием, т.е. локативное существительное образуется от субстантивной основы при отсутствии обязательного в таких случаях прилагательного (условность чересступенчатости здесь, по нашему мнению, состоит в том, что наличие/отсутствие прилагательного определяется лишь с опорой на лексикографические источники, полнота которых, к сожалению, оставляет желать лучшего). Разумеется, данные утверждения являются дискуссионными и требуют специального исследования. Всё это не позволяет нам рассматривать подобные производные наравне с локативами субстантивного типа склонения, т.е. в рамках СК суффиксальных nomina loci. 2. Вторая проблема при определении объёма производных, относящихся к анализируемой СК, связана с возможностью/невозможностью рассмотрения в качестве локативов дериватов типа ельник и кинотека. Данные производные рассматриваются в исследованиях по дериватологии либо как модификаты с собирательным значением, либо как мутанты с локативным значением 19 . Существуют расхождения в трактовке значений подобных слов и в лексикографической практике, например: брусничник ‘место, поросшее брусникой’ (ТСУ, т. I, с. 194); ‘Собир. 1. Кустики, заросли брусники. 2. Сушёные листья брусники, употребляемые как чай’ (БАС–2, т. I, с. 783); ежевичник ‘место, сплошь поросшее ежевикой’ (ТСУ, т. I, с. 830), ‘Собир. Кусты, заросли ежевики’ (БАС–2, т. V–VI, с. 27); ‘Собир. Кусты, заросли ежевики’ (БАС, т. 3, с. 1249–1250); ‘заросли ежевики’ (МАС–2, т. I, с. 464); дактилоскотека, дактилоскопотека ‘собрание, хранилище отпечатков пальцев лиц, находящихся под наблюдениЗаметим, что в большинстве исследований подобные дериваты относят к собирательным существительным либо говорят о первичности данного значения по отношению к локативному. Иной точки зрения придерживаются авторы «Краткой русской грамматики»: «Значение "пространство, территория, содержащая что-н." имеют существительные с продуктивными суффиксами: -ник-: лёд – ледик; ельник ‘еловый лес’, цветник, осинник, малинник, виноградник, могильник ‘спец.’; -няк-: дуб – дуб-няк ‘дубовый лес’, березняк, ивняк, сосняк. Продуктивен в этом значении суффикс -ник-. В качестве вторич-ник- и -няк- имеют собирательное значение "совокупность одинаковых предметов, названных мотивирующим словом": ельник ‘ели, еловые ветки’, малинник ‘кусты малины’, березняк ‘берёзы, берёзовые ветки’» (Краткая русская грамматика, с. 68). 19 46 ем’ (НРЛ–79, с. 65), игротека ‘собрание детских игр для выдачи их во временное пользование, а также помещение, оборудованное для игр’ (МАС–2, т. I, с. 629). Рассмотрим каждый из названных типов слов. Анализ словарных статей локативов, образованных от названий растений, показал, что в качестве опорных понятий при толковании ЛЗ подобных дериватов используются такие существительные, как место, поле, плантация, лес, роща, заросли, поросль, сад. Помета «собир.» (собирательное), как правило, сопровождает толкование значений производных, содержащее следующие слова (в качестве опорных понятий): лес, роща, заросли, поросль, сад. Проанализируем дефиниции данных слов, представленные в толковых словарях русского языка: лес – ‘1. Пространство, заросшее деревьями. 2. Срубленные и приготовленные для разных надобностей деревья. 3. Перен. Множество каких-л. острых, торчащих предметов (книжн.). 4. Временное высокое сооружение из брёвен и досок для работ возле стен строящегося или ремонтирующегося здания’ (ТСУ, т. II, с. 47– 48); ‘1. Деревья, стоящие во множестве на корню, а также пространство, обильно заросшее деревьями. 2. Собир. Срубленные деревья как строительный, поделочный и т.п. материал’ (МАС–2, т. II, с. 176); роща – ‘небольшой, обычно лиственный лес // выделяемый по каким-н. признакам или с какой-н. целью участок леса’ (ТСУ, т. III, с. 1391), ‘небольшой, часто лиственный лес’ (МАС–2, т. III, с. 734); заросль – ‘кустарник, переплетающаяся зелень растений, ветвей, которой заросло какое-н. место // место, заросшее кустарником, зеленью растений, ветвей’ (ТСУ, т. I, с.1002); ‘густо разросшиеся растения (кустарники, деревья)’ (МАС–2, т. I, с. 567); поросль – ‘1. Побеги, вырастающие на пне срубленного дерева // Молодой лес, побеги. 2. Густой мелкий лес, кустарник, заросль’ (ТСУ, т. III, с. 607), ‘1. Молодые побеги растений, вырастающие от пней, от корней, от стволов // перен. Потомство, молодое поколение. 2. Совокупность молодых деревьев, молодой лес // заросли из мелких деревьев или кустарников. 3. Разг. Растительность, волосяной покров (у человека)’ (МАС–2, т. III, с. 304); сад – ‘1. Участок земли, засаженный разного рода растениями (деревьями, кустами, цветами), обычно с проложенными дорожками’ (МАС–2, т. IV, с. 12). Таким образом, можно отметить, что подобные существительные имеют локативное и собирательное значения. Представляется верным в подобных случаях говорить об омонимии суффиксов: первые омосуффиксы образуют дериваты с модификационным собирательным СЗ, вторые – с мутационным локативным СЗ. Данное замечание справедливо и в отношении второй группы локативов (глиптотека, фототека, игротека и т.п.). См.: видеотека ‘собрание видеокассет, видеолент, видеоплёнок и видеопластинок, а также место для их хранения’ (НС–2, с. 125–126); лентотека ‘систематизированное собрание магнитных лент, на которых записана та или иная информация; помещение, где хранятся такие ленты’ (НС–2, 47 с. 322); глиптотека ‘собрание резных камней, произведений скульптуры; музей скульптуры’ (БАС–2, т. III, с. 136). Следует заметить, что в некоторых случаях вызывает затруднение разграничение суффиксальных производных существительных со значением ‘прибор/орудие’ и nomina loci (например, фондюшница, фритюрница). В подобных случаях кажется наиболее точным замечание Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдуковой о том, что «СК не только тесно взаимосвязаны друг с другом, но и образуют континуальное единство с плавным переходом от одной категории к другой» (Нещименко 1994, с. 121). Вычленяя из массива предметных суффиксальных дериватов слова, представляющие интерес для нашего исследования, мы опирались на возможность построения формулы толкования подобного производного с зачином ‘там, где’, ‘туда, куда’ или ‘оттуда, откуда’. 3. Третья проблема связана со словами, образованными посредством словообразовательных элементов -дром и -тек(а). Морфемный статус элементов -дром и -тек(а) устанавливается разными лингвистами по-разному. Одни относят их к корням (корневым морфемам) и считают слова, в структуру которых входят эти словообразовательные элементы, сложными 20 . Вторые относят их к морфемам переходного типа – к суффиксоидам 21 . Третьи считают их суффиксами 22 . Мы, вслед за Е.А. Земской, относим словообразовательные морфемы -дром и -тек(а) к суффиксам, что позволяет нам рассматривать локативы, в структуре которых содержатся эти морфемы, в рамках анализируемой СК. 4. Четвёртая проблема связана со словами типа царапина, выселок, которые некоторыми лингвистами рассматриваются как дериваты со значением ‘результат действия’. Включение нами подобных производных в состав суффиксальных локативных существительных основано на том, что формула их толкования начинается с компонента ‘там, где’, например: царапина – ‘там, где есть результат действия по глаголу царапать’ (частное СЗ – ‘место как результат действия, названного производящей основой’). Таким образом, объектом нашего исследования стали суффиксальные существительные субстантивного типа склонения, формула толковаСм.: «Различна судьба заимствованных локативов. Так, заимствованные сложные существительные портпапирос, портсигар, порттабак, картотека сохранили членимость основы, в них выделяются связанные корни порт-, -тек-» (Васильченко 1998, с. 110); «…ДРОМ [<греч. dromos место для бега]. Конечная составная часть сложных слов…» (ТСИС, с. 246); «…ТЕКА [<греч. thēke хранилище]. Конечная составная часть сложных слов…» (ТСИС, с. 688). 21 Так, например, данные единицы исключены из словника («морфемника») ТССЕ, что, очевидно, свидетельствует об отказе Т.Ф. Ефремовой рассматривать их в качестве суффиксов. 22 См.: «Среди новых формантов, образующих предметную лексику, есть два разряда: аффиксоиды (-ход, -воз, -лёт и под.) и аффиксы (ср. "молодые" суффиксы типа -дром, -тек(а)). Основное различие между ними заключается в следующем: 1) первые сохраняют связи с корневыми морфемами (ср. -ход и ходить, -лёт и летать), тогда как вторые таких связей не имеют, ибо в языке (в данном случае – русском) нет слов с корнями -дром, -тек(а) и под.; 2) вторые имеют особый – аффиксоподобный – характер значения» (Земская 1992, с. 35). 20 48 ния значения которых начинается с одного из трёх местоимённых компонентов – ‘там, где’, ‘туда, куда’, ‘оттуда, откуда’. 2.2. Компоненты словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных 2.2.1. Производящая база словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных Производящей базой СК суффиксальных локативных существительных является совокупность субстантивных, адъективных и вербативных основ. 1. Суффиксальные локативы образуются от основ конкретных (а), вещественных (б), собирательных (в) и отвлечённых (г) существительных, например: а) аббат аббатство, визитка визитница; б) бульон бульонница, вино винотека; в) багаж багажник, барахло барахолка; г) аборт абортарий, гипноз гипнотарий. Производящими для суффиксальных локативов могут быть основы одушевлённых и неодушевлённых существительных, например: городничий городничество, пёс псарня; пробка пробочница, ключ ключник. Следует отметить, что суффиксальные nomina loci могут быть образованы и от основ существительных pluralia tantum (чернила чернильница, дрова дровяник, дровница), и от основ существительных singularia tantum (сахар сахарница, вода вододром). Однако наиболее распространёнными производящими являются основы существительных, имеющих корреляты по числу. В качестве производящей базы для образования десубстантивных суффиксальных локативов выступают основы существительных, называющих: а) продукты (блюда, напитки), а также различные пищевые вещества, использующиеся для приготовления какого-либо блюда или улучшения его вкуса, например: батон батонница ‘пластмассовая коробка для хранения батона’ (НС, с. 66), кофе кофейня ‘заведение, где посетители пьют кофе’ (МАС–2, т. II, с. 116), мороженое мороженица ‘небольшое специализированное кафе, торгующее мороженым’ (НРЛ–83, с. 173), уксус уксусница ‘посуда, в которой уксус подают на стол’ (МАС–2, т. IV, с. 484); б) строения, например: амбар амбарище ‘место, бывшее под амбаром’ (БАС, т. 1, с. 112–113), церковь церковище ‘место, где раньше стояла церковь’ (БАС, т. 17, с. 666); 49 в) механизмы, например: рол (ролл) ‘машина для размола волокнистых материалов, служащих для изготовления бумаги, картона’ (МАС–2, т. III, с. 279) рольня ‘помещение на бумажной фабрике, где установлен рол’ (МАС–2, т. III, с. 279), скейт скейтодром ‘специальная площадка для занятий скейтбордом’ (ТСС, с. 591), трактор трактородром ‘специально отведённое место, где проводятся испытания сельскохозяйственной техники и её освоение’ (НС–2, с. 727); г) живые существа (люди, животные), например: слон слоновник ‘помещение для слонов, живущих в неволе’ (БАС, т. 13, с. 1265), гадюка гадючник ‘место обитания, скопления гадюк’ (БАС–2, т. II, с. 13–14); д) растения, например: рябина рябинник ‘заросли рябины; место, где растёт рябина’ (БАС, т. 12, с. 1652–1653); хмель хмельник ‘место, где растёт хмель’ (ТСУ, т. IV, с. 1160); е) различные предметы, например: патрон патронник ‘казённая (задняя) часть ружейного ствола, предназначенная для вкладывания патрона’ (ТСУ, т. III, с. 69), дрова дровяник ‘сарай для дров’ (МАС–2, т. I, с. 447), марка марочница ‘коробочка для хранения марок’ (ТСУ, т. II, с. 148); ж) болезни, например: лепра лепрозорий ‘лечебное учреждение для больных лепрой; колония прокажённых’ (БАС, т. 6, с. 166), люпус ‘один из видов туберкулёза кожи; туберкулёзная волчанка’ (МАС–2, т. II, с. 211) люпозорий ‘специальное лечебное учреждение для больных туберкулёзом кожи’ (МАС–2, т. II, с. 211); з) вещества, например: песок песочница ‘1. Коробочка с песком для посыпания (просушки) написанного чернилами. 2. В локомотиве: ящик с песком, автоматически выбрасываемым на рельсы при буксовании колёс. 3. Заполненный песком низкий широкий ящик для детской игры в песок’ (СОШ, с. 515); и) отвлечённые действия, например: гипноз ‘1. Состояние неполного, частичного сна (у человека и высших позвоночных животных), обычно вызываемое внушением. 2. Усыпление посредством внушения, а также воздействие на волю усыплённого (обычно с лечебными целями); гипнотизирование’ (МАС–2, т. I, с. 310) гипнотарий ‘специальное помещение для проведения сеансов гипноза с профилактической или лечебной целью’ (БАС–2, т. III, с. 169), ингаляция ‘Мед. Лечение верхних дыхательных путей посредством вдыхания лекарственных веществ (в виде паров, газов, распылённых жидкостей»)’ (МАС–2, т. I, с. 665) ингаляторий ‘помещение, где проводятся ингаляционные процедуры’ (МАС–2, т. I, с. 665). В единичных случаях для образования суффиксальных локативных существительных использовались основы существительных иных ЛСГ, например: ‘название танца’, см.: самба самбодром ‘специальное соору- 50 жение со сценической площадкой для исполнителей самбы и местами для зрителей’ (НРЛ–85, с. 225). Для образования суффиксальных десубстантивов с локативным значением используются основы существительных мужского, женского и среднего рода, например: чеснок чесночница, вереск верещатник, колокол колокольня; щётка щёточница, овца овчарня, репа репище; вино винотека. Базовые субстантивные основы, как правило, являются непроизводными. Единичные производные основы обычно относятся к первой ступени производности, например: город городничий городничество, карт картинг картингодром, место наместник наместничество. Производящие субстантивные основы в абсолютном большинстве случаев имеют консонантную финаль. Случаи использования субстантивных основ с вокальной финалью единичны. Кроме того, в последнем случае начинает действовать механизм морфонологической адаптации, например: соте сотейник, барбекю барбекюшница. 2. В качестве производящей базы суффиксальных локативных существительных выступают основы качественных и относительных прилагательных. Суффиксальные nomina loci образуются от основ качественных прилагательных, называющих признак по цвету (багровый багровина, синий синь), по пространственным качествам (высокий высь, далёкий даль, узкий узость, низкий низина). Относительные прилагательные, как правило, выступают в роли производящих основ в тех случаях, когда суффиксальные локативы находятся в особых видах отношений со своими производящими – отношениях расхождения формальной и смысловой производности, например: овсянище овёс и овсянище овсяной, рисовище рис и рисовище рисовый, торфяник торф и торфяник торфяной. В единичных случаях адъективные основы являются единственным вариантом мотивировки суффиксального локатива, например: безотвальный безотвалка, бытовой бытовка. В качестве производящих могут выступать так называемые аналитические прилагательные типа авто… (автодром), аква… (аквариум, акватория), аэро… (аэрарий, аэродром). Производящие адъективные основы, как правило, имеют консонантную финаль, исключение составляют основы аналит-прилагательных. Производящие адъективные основы могут быть непроизводными (качественные прилагательные) и производными (относительные прилагательные). 3. В качестве производящих используются глаголы различных ЛСГ. 51 Лидирующее положение среди вербативных основ, участвующих в образовании суффиксальных локативов, занимают глаголы деятельности. Среди них: а) глаголы созидания (заварить заварник, построить постройка, собрать сборка, строить строительство); б) глаголы разрушения (бить бойня, бойница; выбить выбоина, выломать вылом, выломка; надколоть надкол; проточить проточина; сломать слом); в) глаголы восстановления (заштопать заштопка, починить починка, реанимировать реанимация); г) глаголы преобразования объекта (белить белильня, волочить волочильня, красить красилка, красильня; мыть мойка, мыльня; мять мяльня, плющить плющильня); д) глаголы обучения (учить училище); е) глаголы профессиональной деятельности (выставить выставка, гипнотизировать гипнотарий, гранить гранильня, градировать градир, градирня; забить забой). Достаточно активно используются глаголы движения, например: входить вход, въезжать въезд, заворачивать заворот, кататься каток, подступить подступ. Следует заметить, что наиболее активны глаголы с корнями -бег-, -езд- и -ход- в сочетании с разными префиксами. Глаголы отношений представлены единичными случаями: глаголы имущественных отношений (отводить отвод, судить суд) и глаголы производственных отношений (править правление). Небольшую, но разнообразную по значению группу представляют глаголы состояния: а) глаголы существования (жить жило, жилище, жильё; зимовать зимовка, обитать обитель, обиталище, пребывать пребывание); б) глаголы физиологического проявления жизнедеятельности человека (болеть больница, опочивать опочивальня, спать спальня, почивать почивальня); в) глаголы интеллектуального состояния (читать читалка, читальня); г) глаголы положения в пространстве (лежать лежанка, сидеть седалище, стоять стойло). Глаголы звучания представлены единичным образованием: говорить говорильня. По типу финали производящие вербативные основы в большинстве случаев являются вокальными, например: играть игралище, коптить коптильня, мотать мотальня. Консонантная финаль представлена 52 лишь в единичных случаях (входить вход, сливать слив, узкий узость, низкий низина). Производящие глаголы могут быть производными (а) и непроизводными (б), например: а) построить постройка, выломать вылом, белить белильня; б) учить училище, прясть прядильня, бить бойня. Глаголы первой группы, как правило, являются девербативными приставочными образованиями первой ступени производности, например: бить → выбить → выбоина, давить → вдавить → вдавлина, пилить → выпилить → выпилина. 2.2.2. Словообразовательное значение словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных Местоимённые компоненты ‘там, где’, ‘туда, куда’ и ‘оттуда, откуда’, начинающие перифразы суффиксальных nomina loci, являются общей намёткой, своеобразной отправной точкой для формулирования локативного значения. Его конкретизация, обусловленная особенностями производящей базы (частеречной принадлежностью производящего, отнесённостью его к той или иной ЛСГ и т.п.), даёт формулы толкования, служащие основанием для выделения частных СЗ. Таковыми для исследуемой СК являются: 1) ‘там, где находится (находилось) то, что названо производящей основой’ (амбарище ‘место, где раньше был амбар’, булавочник ‘коробочка или подушечка для хранения булавок’); 2) ‘там, где живёт тот, кто назван производящей основой’ (бомжарня ‘помещение, в котором живут бомжи’, гусятник ‘помещение для содержания гусей’); 3) ‘там, где работает тот, кто назван производящей основой’ (каптёрка ‘склад имущества в воинской части, которым заведует каптёр’, консульство ‘помещение для канцелярии консула’); 4) ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’ (гвоздарня ‘мастерская по изготовлению гвоздей’, калачня ‘помещение, в котором пекут калачи’); 5) ‘там, где растёт растение, названное производящей основой’ (голубичник ‘место, где растёт голубика’, дубник ‘дубовый лес’); 6) ‘там, где испытывают механизм, названный производящей основой’ (картинг ‘специально оборудованное место для гонок на картах и испытаний картов’, мотодром ‘специально оборудованное место для испытаний мотоциклов и проведения соревнований по мотоциклетному спорту’); 7) ‘там, где создан тип среды, названный производящей основой’ (вододром ‘водоём для обучения танкистов способам преодоления водных 53 преград и ведения боя на плаву’, скалодром ‘скалистое место в горах, которое используется для тренировок и соревнований по скалолазанию’); 8) ‘место, которое характеризуется признаком, названным производящей основой’ (высь ‘высокое место’, даль ‘далёкое пространство, видимое глазом’); 9) ‘там, где совершается действие, названное производящей основой’ (выход ‘место, через которое выходят’, гипнотарий ‘специальное помещение для проведения сеансов гипноза с профилактической или лечебной целью’); 10) ‘там, где есть результат действия, названного производящей основой’ (забой ‘рабочее место горняка – поверхность горной выработки, перемещающаяся в ходе горных работ (как результат по действию забить)’, зазубрина ‘выемка, щербина на чём-либо остром (как результат по действию зазубрить)’). Указанные частные СЗ положены в основу выделения ССК. Ряд частных СЗ представлен единичными образованиями. К таковым относятся: а) ‘там, где лечат от болезни, названной производящей основой’ (лепрозорий ‘лечебное учреждение для больных лепрой’, люпозорий ‘лечебное учреждение для больных люпусом’); б) ‘там, где ловят животное, названное производящей основой’ (белушатник ‘база для ловли белух’); в) ‘там, где продают то, что названо производящей основой’ (барахолка ‘определённое место (часто на рынке), где торгуют подержанными вещами, барахлом’); г) ‘там, где изучают то, что названо производящей основой’ (планетарий ‘учреждение для демонстрации движений небесных светил, в том числе и планет’); д) ‘там, где танцуют танец, названный производящей основой» (самбодром ‘там, где танцуют самбу’). В отдельных случаях сложно сформулировать СЗ деривата. Таковыми, например, являются следующие локативы: бечевник ‘полоса земли по пологому берегу судоходной реки, канала, озера, служащая для потребностей судоходства, в старое время – для тяги бечевой’ (БАС, т. 1, с. 445– 446), денник ‘некрытая загородь для скота, находящегося там в течение дня и в хорошую погоду, а также вообще стойло в конюшне’ (ТССШ, с. 272), дымник ‘отверстие для выхода дыма в курной избе; деревянная печная дымовая труба’ (БАС, т. 3, с. 1202–1203), предварилка ‘место предварительного заключения’ (МАС–2, т. III, с. 362). 54 2.2.3. Морфемарий словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных Для выявления всего корпуса суффиксов, способных образовывать локативные существительные, на первом этапе исследования нами были изучены следующие работы: «Русский язык. Грамматическое учение о слове» В.В. Виноградова, «Русская грамматика», «Краткая русская грамматика», «Толковый словарь словообразовательных единиц» Т.Ф. Ефремовой, а также исследования Д.А. Осильбековой, Р. Беленчиковой и др. Анализ приведённых выше материалов позволил сделать следующие выводы: 1) ни в одном из исследованных источников не представлен полный список суффиксов анализируемой СК, что, очевидно, можно объяснить ограниченным языковым материалом, привлечённым лингвистами; 2) трактовка морфемного статуса некоторых словообразовательных единиц (самостоятельный суффикс или алломорф; суффикс или суффиксоид) у разных лингвистов не совпадает. Наше исследование словообразовательной структуры суффиксальных локативных существительных позволило выявить весь корпус суффиксов, образующих указанные производные. Морфемарий СК суффиксальных локативных существительных включает следующие суффиксы: -ник, -ниц(а), -н(я), -льн(я), -к(а), -лк(а), нулевой суффикс, -дром, -тека, -арий, -ищ(е), -орий, -ат, -няк, -ловк(а), -ость, -ств(о), -от(а), -ин(а), -л(о), -j(э), -тель, -трон, -инг, -ур(а), -ок, -ак, -иj(а), -ец, -ушк(а), -атор, -ень, -ун, -ач, -ель, -ырь, -б(а), -ев(а), -таш, -ч(а), -рав(а), -амт, -етт(а), -стас, -ерий, -блат, -хан(а), -ошь, -ик, -иц(а), -ынь, -ар(а), -в(а), -изн(а), -итет, -мань, -мень, -ух(а), -шет, -щин(а). Охарактеризуем компоненты морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критериям, указанным в гл. 1. 1. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критерию ‘степень воспроизводимости в словах’. Как уже отмечалось, компоненты морфемария одной СК могут различаться степенью воспроизводимости в словах. Анализ количественных данных показывает, что морфемарий анализируемой СК составляют регулярные и нерегулярные суффиксы. Безусловно, между этими двумя группами нет чёткой границы: здесь следует говорить о шкале регулярности – нерегулярности. Расположение аффиксов будет выглядеть следующим образом: нулевой суффикс (249 слов), суффикс -ник (163/160 слов), суффикс -к(а) (147/114 слов), суффикс -ниц(а) (120/110 слов), суффикс -ищ(е) (69/51 слово), <…> суффикс -ок (10 слов), суффикс -ловк(а) (7 слов) … 55 Анализ словообразовательной структуры суффиксальных nomina loci позволил выявить уникальные суффиксы, часть из которых ещё не была описана в научной литературе. Рассмотрим некоторые из них. 1. Суффикс -етт(а) – грилетта ‘специализированное предприятие общественного питания, где подают горячие бутерброды, приготовленные на гриле’ (НРЛ–85, с. 65). Зона этимологии словарной статьи указанного слова содержит следующие сведения: ‘фр. grill (жаровня)+ buvetta (закусочная)’ (НРЛ–85, с. 65). В русском языке данное слово воспринимается как десубстантив с локативным значением: гриль+-етт(а) грилетта (‘там, где находится гриль’; ср.: рольня). Следует отметить, что в русском языке есть ряд производных, в структуру которых входит суффикс -етт(а), однако все они имеют иные СЗ, например: ариетта ‘небольшая ария, обычно отличающаяся простотой формы, песенным характером мелодии’ (БАС–2, т. I, с. 222); канцонетта ‘уменьш. к канцона в 1 знач.; небольшая мелодичная песенка с аккомпанементом (гитары, мандолины)’ (ТСУ, т. I, с. 1308); пальметта ‘1. Архит. Архитектурное украшение в виде стилизованного веерообразного листа. 2. Сад. Форма кроны дерева в виде веера’ (МАС–2, т. III, с. 15). 2. Суффикс -стас – иконостас ‘увешанная иконами стена, отделяющая алтарь в православной церкви // Перен. шутл. и ирон. О большом количестве орденов, медалей, навешанных на чью-либо грудь или о их носителе’ (БАС, т. 5, с. 278–279): Прямой, высокий вызолоченный иконостас был уставлен образами в пять рядов, и огромные паникадила, висящие среди церкви, бросали сквозь дым ладана таинственные лучи на блестящую резьбу и усыпанные жемчугом оклады… (М. Лермонтов. Вадим). В ТСИС находим: иконостас – ‘< греч. еikon изображение + stasis стояние’ (ТСИС, с. 265). Другие дериваты на -стас нами не обнаружены. В современном русском языке слово иконостас воспринимается как десубстантив с локативным значением: икона + -стас иконостас (‘там, где находится икона’). 3. Суффикс -ошь – пустошь ‘незаселённый, невозделанный участок земли’ (МАС–2, т. III, с. 562): Пересчитывались земли, урочища, погосты, пустоши, осьмаки, клинья, подсчитывались все овраги, ибо настоятельнейше предлагалось включить в пятилетку уничтожение оврагов путём заплотинивания их на предмет орошения заштатных почв и создания питьевых водоёмов… (Б. Пильняк. Заштат); Однако пока это сплошная песчаная пустошь с редкими соснами, и лишь проходящая вдали железная дорога несколько оживляет пейзаж (Ф. Горенштейн. Место); Повёл он их на пустошь: там кое-где щепки валяются, и печка с трубой вытянулась (Г. Успенский. Нравы Растеряевой улицы). У М. Фасмера встречаем: ‘пустошь ж., ст.-слав. (Супр.). от pustъ (см. пустой)’ (ЭСФ, т. III, с. 411). Существительное ветошь, имеющее финаль - 56 ошь, представлено и в ССТ, и в ТССШ как дериват, образованный от основы прилагательного ветхий посредством нулевого суффикса. В современном русском языке слово пустошь воспринимается как деадъектив с локативным значением: пуст(ой) + -ошь пустошь (‘пустое место’). 4. Суффикс -терий – кафетерий ‘кафе с системой самообслуживания’ (БАС, т. 5, с. 884). Существительное кафетерий является заимствованием: кафетерий – ‘исп. cafeteria’ (НСИС, с. 277). В статье «Словообразовательный тип и способы словообразования» В.В. Лопатина и И.С. Улуханова находим: «Об отрезке -терий в слове кафетерий … можно сделать, на основании его формальной соотнесённости с существительными кофе и кафе, два предположения: он имеет значение помещения (кафетерий – «помещение, где можно выпить кофе», ср. кофейня, чайная и т.п.) или значение уменьшительности, ибо кафетерий можно рассматривать и как маленькое кафе». Оба предположения, повидимому, равноправны, но так и остаются предположениями, не подкреплёнными отнесённостью слова к определённому словообразовательному ряду» (Лопатин 1969, с. 7–8). Заметим, что существительное кафетерий в ССТ расположено в гнезде существительного кафе (ССТ, т. I, с. 421; СГ, № 338). 5. Суффикс -амт: почтамт – ‘1. Центральное почтовое учреждение в городе. 2. Здание, где помещается это учреждение’ (БАС, т. 10, с. 1731). В ИЭС следующим образом описывается происхождение данного слова: «Восходит к нем. Póstamt Post-Amt (ср. Post – «почта», Аmt – «служба»). В 1-й пол. ХIХ в. в русском языке допускалось написание почт-амт» (ИЭС, т. II, с. 63). В современном русском языке слово воспринимается как суффиксальный десубстантив с локативным значением: почт(а) + -амт почтамт ‘там, где находится почта’. 6. Суффикс -ев(а): синева ‘синее пространство, синяя поверхность (о море, небе, воздухе)’ (МАС–2, т. IV, с. 95): Горит полуденное лето, от зноя дымно в синеве… (С. Маковский. Горит полуденное лето…). В «Грамматическом словаре русского языка» А.А. Зализняка зафиксированы ещё два существительных с финалью -ева: королева и чернева. В первом случае мы встречаем суффикс, имеющий иное СЗ (‘женскость’: король – королева ‘жена короля’). Слово чернева отсутствует в «Сводном словаре современной русской лексики», поэтому определить его лексическое (а также и словообразовательное) значение мы не можем. В современном русском языке слово синева воспринимается как деадъектив с локативным значением: синий + -ев(а) синева (‘синее место’). 7. Суффикс -рав(а) (вариант -ров(а)): дубрава (устар. дуброва) ‘лиственный лес; роща из деревьев одной породы (осинник, березняк); дубовая 57 роща’ (БАС, т. 3, с. 1149): Уже в облетевшей дубраве Разносится звон синиц (С. Есенин. Анна Снегина). В ШЭС происхождение данного слова описывается следующим образом: «Общеслав. суф. производное от *dоbrъ «добовый лес» (ср. чешск. dubra, польск. dabrowa «дубовый лес»), образованного (суф. -r-) от *dоbъ «дуб» (ШЭС, 79). В современном русском языке слово дубрава воспринимается как десубстантив с локативным значением: дуб + -рав(а) дубрава (‘там, где растут дубы’). 8. Суффикс -шет: планшет ‘1. Специальная доска мензулы с натянутой на ней бумагой, на которую наносится план местности при топографической съёмке; составная часть мензулы. 2. Специальный план местности, получаемый при съёмке мензулой. 3. Плоская сумка для ношения карт с прозрачной пластиной на наружной стороне’ (БАС, т. 9, с. 1316–1317): Он встал, сунул коробку в планшет и сказал: – Ну вставай, поедем (Ю. Домбровский. Факультет ненужных вещей). В ИЭС следующим образом описывается происхождение данного слова: «Заимствовано, м.б., непосредственно из французского. Ср. фр. planchette, f. (уменьш. к planche – «доска», восходящему к позднелатин. planca – тж.). Из фр.-нем. Рlanchette, f» (ИЭС, т. II, с. 38). В русском языке данное слово воспринимается как производное: план+шет планшет. По наблюдениям Л.В. Рацибурской, в основе слова планшет произошло переразложение: «суффиксальный компонент -шет формально и семантически не совпадает с суффиксом соответствующего слова в языке-источнике, что, по-видимому, связано с заменой производящего в русском языке» (Рацибурская 1995, с.75). Финаль -шет имеет также слово рикошет, однако оно является непроизводным. 9. Суффикс -таш – патронташ: ‘сумка или пояс с футлярами (гнёздами) для ружейных и пистолетных патронов’ (БАС, т. 9, с. 305), ‘нем. Patronentasche, от Patrone – патрон и Tasche – карман, сумка’ (БАС, т. 9, с. 305): Дома он постриг бороду, одел патронташи, сумку и большую алюминиевую флягу в суконном чехле, наполненную медовухой (А. Фадеев. Разлив). В современном русском языке слово воспринимается как суффиксальный десубстантив с локативным значением: патрон+таш патронташ ‘там, где находятся патроны’. 10. Суффикс -ерий(а) – пиццерия – ит. pizzeria ‘закусочная, в которой готовят и подают пиццу’ (НРЛ–82, с. 139): – У тебя ещё остались деньги? – осторожно спросила Вера. – Можно в пиццерию заглянуть? <…> Не прошло и пятнадцати минут, как меня стало подташнивать. И не от слишком жирной пиццы, а от общения с Верой (Д. Донцова. Две невесты на одно место). 58 В современном русском языке слово воспринимается как десубстантив с локативным значением: пицц(а) + -ерий(а) пиццерия ‘там, где подают пиццу’. Включение рассмотренных выше уникальных элементов в состав морфемария анализируемой СК обусловлено пониманием того, что какойлибо из них при возникновении особых условий может быть использован для образования новых локативов (см. историю суффиксов -дром, -тека). Однако, по нашему мнению, подобное маловероятно: ни один из указанных элементов не создаёт дериватов с особым ТСС с производящим, например: ‘там, где находится’ (ср.: гриллета, почтамт, планшет и сахарница, глиптотека), ‘там, где растёт’ (ср.: дубрава и вязник). 2. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критерию ‘способность/неспособность образовывать новые слова’. СК суффиксальных локативных существительных отличается незначительной продуктивностью: большинство компонентов морфемария в настоящее время не используются для образования новых слов. В русском языке ХХ в. дериваты с локативным значением образуются, как правило, посредством суффиксов -ник, -ниц(а), -дром, -тек(а), -ищ(е), -арий, -к(а), -н(я), а также нулевого суффикса. Таким образом, значительная часть морфемария СК остаётся невостребованной. 3. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критерию ‘фонемный состав’. Материально выраженные суффиксы анализируемой СК могут иметь вокальный (-арий, -орий, -ак и др.) либо консонантный (-дром, -ник, -ниц(а) и др.) зачин. Данные суффиксы могут быть одно-, двух-, трёх- или четырёхфонемными. В состав морфемария входит также нулевой суффикс. Подобное разнообразие фонемного состава суффиксов значительно расширяет возможности функционирования СК, позволяя образовать дериваты от производящих основ с разными типами финалей. Кроме того, суффиксы анализируемой СК активно подключают «адаптивный морфонологический механизм», что позволяет им взаимодействовать с бо́льшим количеством производящих основ, например: утка утятница, ежевика ежевичник, дельтаплан дельтадром, кремировать/кремация крематорий, лыжи лыжедром, матка маточник, обрывать обрыв, пихта пихтарник, пихтовник, светлый светёлка. 4. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критерию ‘способность/ неспособность взаимодействовать с основами слов той или иной части речи’. Анализ фактического материала позволил сделать вывод о том, что суффиксальные локативные существительные в 59 современном русском языке представлены десубстантивами, деадъективами и девербативами. Однако компоненты морфемария анализируемой СК обладают разными сочетаемостными возможностями: они могут сочетаться с основами слов одной, двух либо трёх частей речи. Представим количественную характеристику суффиксов по указанному критерию с учётом случаев альтернативной мотивировки23 (табл. 1). Таблица 1 ‘Способность/неспособность суффиксов взаимодействовать с основами слов той или иной части речи’ Суффиксы -ник нулевой суффикс -ниц(а) -к(а) -ищ(е) -j(э) -ин(а) -н(я) -льн(я) -дром -ств(о) -ость -арий -орий -лк(а) -тек(а) -иj(а) -ат Субстантивная производящая основа 145/143 – 108/99 38/24 31/23 2/1 6/5 47/37 – 19 29/25 – 22/16 6/4 – 11 13 13/12 Адъективная производящая основа 3/1 22 1 21/7 5/1 6/4 19/18 5/3 – 6 2/1 16 6/5 2 1 3 – 1/0 Вербативная производящая основа 15 227 11/10 88/83 33/27 47/45 30/29 15/10 34/33 – 3/0 – 1/0 2/0 16 – 3 1/0 Таким образом, компоненты морфемария анализируемой СК по способности суффиксов сочетаться с основами слов той или иной части речи при образовании локативных существительных можно разделить на следующие группы: а) присубстантивные суффиксы, например: -ат; б) приадъективные суффиксы, например: -ость; в) привербативные суффиксы, например: -льн(я); г) присубстантивно-приадъективные суффиксы, например: -тек(а), -дром; д) присубстантивно-привербативные суффиксы, например: -ств(о), -иj(а); е) приадъективно-приверба-тивные суффиксы, например: нулевой суффикс, -j(э), ж) присубстантивно-приадъективнопривербативные суффиксы, например: -ник, -ниц(а), -к(а), -ин(а), -ищ(е). Обращает на себя внимание тот факт, что большинство суффиксов способно сочетаться с основами не одной, а нескольких частей речи. Од23 В таблице даны регулярные суффиксы. 60 нако при этом необходимо отметить, что количественные показатели способности суффикса взаимодействовать с основами разных частей речи, как правило, неодинаковы. Есть суффиксы «более присубстантивные» (-ник, -ниц(а), -н(я)), «более привербативные» (нулевой суффикс, -к(а), -j(э)). В некоторых случаях наблюдается паритетность частеречных предпочтений (-тек(а)). 5. Характеристика компонентов морфемария словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных по критерию ‘способность/ неспособность образовывать дериваты с тем или иным частным СЗ’. Представим количественную характеристику компонентов морфемария по указанному выше критерию с учётом фактов альтернативных мотивировок24 (табл. 2). Таблица 2 ‘Способность/неспособность суффиксов образовывать дериваты с тем или иным частным СЗ’ ССК 1 суффиксы -ник -ниц(а) -к(а) -лк(а) -ищ(е) -дром -няк -н(я) -ин(а) нулевой суффикс -тек(а) -арий -льн(я) -ость -ств(о) -иj(а) -j(э) 24 2 3 4 43/42 40 – 6 82/77 5/4 – 18 18/13 8/2 11/4 – – – – – 12 1 – 1 – – – – – – – – 6 21/15 17/12 17/13 3 3 – – – – 1 – 5 6 7 57 2 – – 11 – 13 – 1 – – – – – 18 – – – – – – – – 4 – – – 8 9 3/1 15 1 11/10 23/21 43/41 – 20 2 32 – – 3 – – 8 29 – 10 – – 41 – – – – 2 32 – – – – – – – 22 94 133 23 3 – – 8 – – – – – – – – 11 – – – – – 4 – – – – 23 – – 5 – 3 45 – – – – 21 6 – – 31/8 20/4 – – – – – – – – – – – – – – – – – – 2/0 6/5 28 – – – 31 По горизонтали указаны номера частных СЗ (см. 2.3.2). В таблице даны регулярные суффиксы. 61 Прокомментируем данные, представленные в таблице. Регулярные суффиксы анализируемой СК, как правило, образуют дериваты не одной ССК. Таковым, например, является суффикс -ник, -ниц(а), -н(я). Подобное «поведение» демонстрируют не только старые, но и некоторые новые суффиксы. Так, суффикс -арий, относительно недавно пополнивший состав морфемария анализируемой СК, образует дериваты четырёх ССК. Иначе ведёт себя новый суффикс -тек(а), который образует производные только одной ССК. Близок к этому и суффикс -дром: основное частное СЗ – ‘там, где испытывают механизм’, единичными случаями представлены дериваты, называющие место по типу среды, однако и здесь речь идёт о специально оборудованных местах для соревнований, испытаний – вододром ‘водоём для обучения танкистов способам преодоления водных преград и ведения боя на плаву’: Правительство Свердловской области приняло решение о строительстве… уникального вододрома. Здесь боевые машины смогут на плаву вести прицельный огонь и передвигаться на многометровой глубине (Деловой вторник 2001, № 37). Обращает на себя внимание и то, что одну и ту же ССК, как правило, обслуживают несколько суффиксов (исключение составляет ССК ‘там, где испытывают механизмы’). Суффиксы -ник, -ниц(а), нулевой суффикс и -н(я) обладают широкими сочетаемостными возможностями и пересекающимися дистрибутивными зонами. Суффиксы -няк, -льн(я), -лк(а) являются узкоспециальными, однако они также не избежали конкуренции. Заметим, что два наиболее активных суффикса -ник и -ниц(а) имеют абсолютно совпадающие (с точки зрения указанного критерия) деривационные ареалы. Причём данное совпадение относится не только к реализованной возможности образовывать локативы с одними и теми же частными СЗ, но и по количеству образованных производных. Заметим, что резкое различие числа суффиксальных локативов на -ник и -ниц(а) наблюдается в двух случаях – ССК ‘там, где живёт’ (40 – на -ник и 5/4 – на -ниц(а)) и ССК ‘там, где растёт’ (57 – на -ник и 2 – на -ниц(а)). Очевидно, здесь можно говорить о том, что суффикс -ник вытеснил в указанных выше случаях суффикс -ниц(а), при этом суффикс -ниц(а) практически монополизировал ССК с частным СЗ ‘там, где находится’, оставив лишь небольшой сегмент для наименования систематизированных хранилищ суффиксу -тек(а). Таким образом, морфемарий СК суффиксальных nomina loci характеризуется следующими признаками: 1) избыточность компонентов – пересечение деривационных ареалов некоторых суффиксов; 2) наличие центра (с незначительным количеством малопродуктивных суффиксов) и периферии (со значительным количеством непродуктивных суффиксов). 62 2.3. Субкатегории словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных 2.3.1. Формальные субкатегории Анализ собранного фактического материала позволил выявить три ФСК внутри СК суффиксальных локативных существительных: 1. Субкатегория с производящей базой – основой имени существительного. 2. Субкатегория с производящей базой – основой имени прилагательного. 3. Субкатегория с производящей базой – основой глагола. Каждую ФСК обслуживает определённый набор суффиксов (см. 2.2.3), совокупность которых образует субморфемарий. Так, например, в субморфемарий ФСК ‘S + суффикс’ входят суффиксы -ник (слон слоновник, уксус уксусник), -ниц(а) (дискета дискетница, сахар сахарница), -ств(о) (граф графство, агент агентство), -ищ(е) (репа репище, город городище), -арий (ирис иридарий, роза розарий) и др. Субморфемарий ФСК ‘Adj+суффикс’ включает следующие аффиксы: нулевой суффикс (глухой глушь, дальний даль), -ин(а) (быстрый быстрина, глухой глушина), -ость (выпуклый выпуклость, вогнутый вогнутость) и др. ФСК ‘V+суффикс’ обслуживает субморфемарий, компонентами которого являются нулевой суффикс (въехать въезд, входить вход), -ищ(е) (убежать убежище, пристать пристанище), -лк(а) (читать читалка, умываться умывалка) и др. Заметим, что суффиксальные nomina loci, находящиеся в отношениях полимотивированности либо в отношениях расхождения формальной и смысловой производности, как правило, относятся одновременно к двум ФСК, например: гороховище гороховый (субкатегория с производящей базой – основой имени прилагательного) и гороховище горох (субкатегория с производящей базой – основой имени существительного); гипнотарий гипнотизировать субкатегория с производящей базой – основой глагола) и гипнотарий гипноз (субкатегория с производящей базой – основой имени существительного). 2.3.2. Семантические субкатегории Анализ собранного фактического материала позволил выявить десять основных ССК внутри СК суффиксальных локативных существительных. Представим количественную характеристику указанных ССК25. 25 В таблице отражены факты альтернативных мотивировок. 63 Таблица 3 Количественная характеристика семантических субкатегорий № 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. Количество дериватов Частные СЗ ‘Там, где находится (находилось) то, что названо производящей основой’ ‘Там, где живёт (отдыхает) тот, кто назван производящей основой’ ‘Там, где работает тот, кто назван производящей основой’ ‘Там, где изготовляют то, что названо производящей основой’ ‘Там, где растёт растение, названное производящей основой’ ‘Там, где испытывают механизм, названный производящей основой, либо проводят соревнования с его использованием’ ‘Там, где создан тип среды, названный производящей основой’ ‘Место, которое характеризуется признаком, названным производящей основой’ ‘Там, где совершается действие, названное производящей основой’ ‘Там, где есть результат действия, названного производящей основой’ 204/188 110/66 85/32 44/38 99 19 10 141/132 340/326 245 1. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где находится (находилось) то, что названо производящей основой’. Дериваты данной субкатегории называют открытое место (территорию) либо вместилище, где находится (находился) какой-либо предмет (предметы), названный производящей основой. В качестве производящих выступают основы существительных, обозначающих предметы, вещества, сооружения и т.п., например: галошница и калошница ‘предмет мебели – полка, шкаф для хранения обуви, в том числе галош (калош)’: Арнадаль галошница. Вмещает 9 пар обуви (ИКЕА, 2000); Вам придётся ограничиться всего несколькими предметами. Например, полочкой для обуви или калошницей, вешалками, зеркалом, маленьким пуфиком (Комсомольская правда. 20.03.07)); конфетница ‘посуда для конфет’: В России наиболее доступен и популярен почему-то англо-саксонский стиль – это игрушки, функции которых понятны не сразу: солонки и перечницы в виде кукол, коробочки для чая и конфетницы в виде медвежат, заварочные чайники в виде деревенских домиков и такие же чашки (Дочки-матери 2000, № 36). Особую подгруппу здесь составляют дериваты, называющие место, предназначенное для хранения чего-либо ценного. В подобных случаях мы имеем дело со специально оборудованными, особым образом устроенными вместилищами различного рода, например: библиотека ‘учреждение, в ко64 тором собираются и хранятся книги, журналы и т.п. для выдачи их читателям’: В библиотеке была только Настя, и у стола сидел молодой человек, смотрел «Огонёк» (В. Шукшин. Классный водитель); Скажу также, что библиотека меня привлекала не столько конкретным содержанием книг, которые были мне, откровенно говоря, скучны…, сколько общей атмосферой торжественной, по-библиотечному чинной духовности… (Ф. Горенштейн. Место). 2. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где живёт (отдыхает) тот, кто назван производящей основой’. В качестве производящей базы для образования подобных локативов используются основы существительных, называющих людей или животных, например: бич – бичарня ‘барак, в котором живут бичи’ (НРЛ–86, с. 37); скворец – скворечник ‘помещение для скворцов в виде ящика с отверстием, укреплённого на высоком шесте или на дереве’ (БАС, т. 13, с. 923). Заметим, что локативы, образованные от названий домашних животных, являются наименованиями помещений для содержания и/или разведения этих животных, например: овчарник ‘хлев, загон для овец’: Волк ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню (И. Крылов. Волк на псарне); птичник ‘помещение для содержания и разведения птицы, обычно домашней’: Ей вполне предоставлены, для приятного рассеяния, все заботы о скотном дворе, птичнике и рукодельной промышленности дворовых женщин (В. Сологуб. Тарантас); свинарник ‘помещение, хлев для свиней’: – Позорно ему на свинарнике работать! А мясо не позорно исть? (В. Шукшин. В профиль и анфас); телятник ‘хлев для телят’: … в Тугожилине Венька Фомин загнал в телятник баб, запер их на задворину и грозится сжечь вместе с телятами, если они немедленно не выдадут ему десять рублей на опохмелье (В. Астафьев. Печальный детектив). Локативы, образованные от названий диких животных, являются либо наименованиями естественных мест проживания этих животных (а), либо наименованиями искусственных мест, предназначенных для проживания, разведения, показа посетителям и/или использования с какой-либо иной целью этих животных (б), например: а) гоголятник ‘помещение для уток гоголей в виде дощатого домика, размещённого на берегу лесного озера’: В лесных дуплах недалеко от воды поселяются утки гоголи. Их птенчики, едва обсохнув, по призыву матери прыгают вниз, не разбиваясь, и утка бдительно ведёт их к спасительной воде. Этот момент в жизни утят опасен. Зная это, по берегам лесных озёр заботливые натуралисты развешивают дощатые домики – гоголятники (Комсомольская правда 2004, № 81); муравейник ‘надземная часть жилища муравьёв в виде кучи из кусочков листьев, земли и др.’: Татьяна Канарейкина проехала на своём велосипеде мимо муравейника с муравьями, миновала Сукино болото, выехала на поле и покатила среди высокого ковыля (В. Токарева. Шла собака по роялю); б) нерпинарий ‘питомник для нерп’: Этого художника зовут 65 Тито, и он живёт в Иркутском нерпинарии. Тито – первая в мире нерпа, которая взялась писать картины (Аргументы и факты 2006, № 13); пингвинарий ‘питомник для пингвинов’: В Московском зоопарке скоро появится пингвинарий для антарктических пингвинов. Северным птицам обеспечат просторное помещение с ледяными горками и снегом, который будет выпадать в течение всего года, как в вольере у белых медведей (Новая газета 2006, № 57); слоновник ‘помещение для слонов, живущих в неволе’: К сожалению, в петербургском зоопарке слона нет. Последний умер от старости в 1892 году, и ветхий слоновник пришлось снести (Трибуна 2000, № 236). 3. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где работает тот, кто назван производящей основой’26. Данные локативы образуются от основ существительных, называющих людей по роду профессиональных занятий. Часть дериватов, относящихся к данной ССК, представляет собой наименования производственных помещений, например: кочегарка ‘помещение, где находятся топки паровых котлов; место работы кочегара’: Отчим Людочки… вышел на крыльцо, закурил, сплюнул, посмотрел на улицу, на дымящуюся трубу кочегарки Вэпэвэрзэ и двинулся по направлению к парку (В. Астафьев. Людочка); Кочегарка работала на газу, никакого сравнения с теми кочегарками, которые я прошёл в армии и в студентах (В. Крупин. Дети кочегара). Подобные слова, как правило, относятся к устарелой лексике. Современную лексику представляют локативы, образованные от основ существительных, называющих лицо по должности, например: консульство ‘помещение для канцелярии консула’: И как всегда, у него был такой вид, словно он собирается в консульство Нидерландов на приём в честь прибытия её величества и через пять минут за ним должна заехать машина (А. и Б. Стругацкие. За миллиард лет до конца света). Дериваты на -ств(о) и -ат могут называть место, где лицо, названное производящей основой, работает (управляет) и живёт, например: барон баронство ‘владения барона’ (БАС–2, т. I, с. 347); князь княжество ‘область, управляемая владетельным князем’ (МАС–2, т. II, с. 63); пастор пасторат ‘жилище пастора//приход пастора’ (БАС, т. 9, с. 273); эмир эмират ‘в мусульманских странах: государство или владение, возглавляемое эмиром’ (МАС–2, т. IV, с. 760). В нашей картотеке есть локативы на -к(а), которые относятся либо ко второй, либо к третьей субкатегории: в некоторых случаях словарные дефиниции не позволяют однозначно решить вопрос об отнесённости десубстантива на -к(а) к той или иной ССК, например: караулка ‘помещение для сторожа или караула’: В церковной караулке толпились казаки, приеВ «Краткой русской грамматике» для подобных слов предложена следующая формулировка значения «учреждение (или его часть), возглавляемое кем-н. или состоящие из кого-н.» (с. 69). 26 66 хавшие к светлому богослужителю с ближних и дальних хуторов (М. Шолохов. Тихий Дон); дежурка ‘помещение для дежурных’: Машиниста они нашли в дежурке, где отсыпались паровозные бригады (А. Платонов. Чевенгур); Выйдя из поезда, отбил барышню, увёл её в дежурную комнату, где её долго отпаивали водой. <…> Сотрудник ПОМа Брюзгин удалит барышню из дежурки (В. Астафьев. Печальный детектив); – Ты пришёл в дежурку в десять. Охранники ушли на всю ночь, а тебя оставили открывать и закрывать ворота (Т. Устинова. Гений пустого места); сторожка ‘небольшой домик для сторожа’: Она спит, как смертельно уставший, замерзший и изголодавшийся человек, который приготовился умирать, но добрался до сторожки, где жарко натоплена печь и сколько угодно тушёнки, хлеба и чая (Т. Устинова. Гений пустого места); …побрёл через широкие проходные дворы с саманными избушками, через пышные багровые сады с мелко полыхающим осинником и барбарисом; по скверу с вялыми утомлёнными клёнами, сладкими липами и дальше, дальше мимо глиняных заплотов, плетёнок, частоколов и водоразборных сторожек… (Ю. Домбровский. Факультет ненужных вещей). 4. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’. В качестве производящей базы выступают существительные, называющие различные предметы, вещества и т.п. Существенным здесь является то, что все они воспринимаются как продукты, результаты какой-либо трудовой деятельности. Локативы называют различного рода вместилища (посуду, помещения), предназначенные для изготовления данного продукта, например: сотейник ‘сковородка с высокими прямыми боками для приготовления соте (кушанья под соусом)’: Морковь, пастернак и лук-порей очистите и нарежьте кружочками. Положите в сотейник и залейте несколькими половниками бульона. Варите 30 мин. (ELLE 2006, май); блинница ‘форма для приготовления блинов’: А теперь ставим блинницу прямо на обеденный стол, наливаем тесто и через минуту получаем сразу шесть блинов – пышных, румяных, горячих (Аргументы недели 2007, № 6); сырня ‘предприятие по изготовлению сыров’. В единичных случаях локативы совмещают значение ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’ со значением ‘там, где продают/подают то, что названо производящей основой’, например: кофейня ‘предприятие общественного питания с различными закусками и напитками, в том числе кофе’: Настя чуть не в слезах выбегала из магазина, шла поднять тонус в кофейню – и понимала, что не чувствует нежнейшего вкуса «Чёрного леса» и капучино (А. и С. Литвиновы. Человек без лица). Следует заметить, что локативы, называющие место (предприятие общественного питания), где подают/продают что-либо, в современном русском языке представлены, как правило, существительными адъективного типа склонения, например: пельменная ‘закусочная, где торгуют пель67 менями’ (СО, с. 402), котлетная ‘предприятие общественного питания, в котором основным блюдом являются котлеты’ (СНС, с. 318), пирожковая ‘заведение, в котором изготовляются и продаются пирожки’ (БАС, т. 9, с. 1212–1213), вареничная ‘предприятие общественного питания, в котором подаются вареники’ (НС–2, с. 110), гамбургерная ‘предприятие общественного питания, где подаются гамбургеры’ (НРЛ–88, с. 75), лагманная ‘закусочная, столовая, специализирующаяся на продаже лагмана (особым образом приготовленной мясной лапши, подаваемой с подливкой)’ (НРЛ– 83, с. 40), блинная ‘предприятие общественного питания, в котором основным блюдом являются блины’ (СНС, с. 103), бубличная ‘небольшой магазин, где в качестве основного товара продают бублики’(НРЛ–85, с. 38), бульонная ‘небольшое предприятие общественного питания, где в качестве основного блюда подают бульон’ (НРЛ–85, с. 38), супная ‘небольшой ресторан, где подают главным образом супы’ (НРЛ–78, с. 219), хачапурная ‘предприятие общественного питания, где в качестве основного блюда подаётся хачапури’ (НРЛ–86, с. 238). 5. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где растёт (росло) растение, названное производящей основой’. Подобные производные называют открытое место (поле, огород, сад и т.п.) либо вместилище (теплица, питомник, реже – сосуды), где произрастает (произрастало) растение, названное производящей основой, например: березняк ‘место, где растут берёзы; берёзовый лес, берёзовая роща’: В других местах веселее – березняк белеет серебряной корой (А. Фадеев. Разлив), брусничник ‘место, где растёт брусника’: К брусничнику не идти, потому что там поезда проезжают, а по грунтовке телеги и грузовики-полуторки (Ф. Горенштейн. Улица Красных Зорь); Но уж день не таким чистым казался и за малинкой в брусничник идти перехотелось, хоть дети клянчили (Ф. Горенштейн. Улица Красных Зорь), кедровник ‘место, где растёт кедр; кедровый лес’: Но прежде чем зайти в кедровник, сырой и неуютный от утренней росы, прошёл с полкилометра по шоссе до кряжистого кедра на месте неприметного для непосвящённого, заросшего шиповником своротка (Астраханские известия 2000, № 40), флорариум ‘сосуд для растений’: Большой стеклянный сосуд прямоугольной или сферической формы называется, конечно, по-другому – флорариум (Домашний очаг 2002, № 1); Флорариумы незаменимы для тропических растений, требующих повышенной влажности воздуха и более высокой температуры (Сударушка 2007, № 3). 6. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где испытывают механизм, названный производящей основой, либо проводят соревнования с его использованием’. Дериваты называют специально оборудованные места (площадки, трассы и т.п.), например: картинг ‘специально оборудованное место для гонок на картах и испытаний картов’: А два года назад … он подошёл ко мне после выступления и предложил поехать на картинг, покататься (Сударушка 2006, № 20); картодром ‘то же, что картинг’: Я днями 68 и ночами сидел на картодроме, смотрел, как ездят наши великие гонщики, учился на их примере (Сosmopolitan 2006, октябрь); роллердром 27 ‘место для катания на роллерах’: На днях мне позвонил друг и предложил покататься на роликах. Я удивилась: «На роликах? Зимой?» Оказалось, в Москве существуют специально предназначенные для этого крытые павильоны – роллердромы. «Локстрим» на Черкизовской, куда мы приехали, – один из них. На первом этаже раздевалки и площадка для катания, в центре которой различные приспособления (рампа, трамплины), на втором – бильярдный стол, стойка бара, площадки для слалома (фигурного катания между стаканами) и для хоккея на роликах (Общая газета 2002, № 9). 7. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где создан тип среды, названный производящей основой’. Данная субкатегория представлена незначительным числов производных, например: вододром ‘водоём для обучения танкистов способам преодоления водных преград и ведения боя на плаву’: Правительство Свердловской области приняло решение о строительстве… уникального вододрома. Здесь боевые машины смогут на плаву вести прицельный огонь и передвигаться на многометровой глубине (Деловой вторник 2001, № 37); лунодром ‘специально оборудованная площадка для испытания макетов космических летательных аппаратов, предназначенных для полётов на Луну’: Под Ташкентом мы нашли участок, похожий на лунный ландшафт, на котором преобладали базальтовые породы, характерные для Луны. Организовали там филиал нашего КБ для создания полигона по испытанию модулей лунной базы. Идею лунодрома активно поддерживал первый секретарь ЦК Узбекистана Рашидов, ему очень хотелось иметь свой космический полигон… (Новая газета 2004, № 69); скалодром ‘скалистое место в горах, которое используется для тренировок и соревнований по скалолазанию’: Тренировки прошли на скалодроме. … в помещении искусственно создаются скалы – стены, а иногда и потолки с «зацепочками», по которым и лазают. <…> На скалодроме можно заниматься как профессионально (тренировки для туристов – любителей гор), так и просто в качестве альтернативы фитнесу (Комсомольская правда, 17.03.07). 8. Субкатегория с частным СЗ ‘место, которое характеризуется признаком, названным производящей основой’. Производящей базой являются основы качественных прилагательных, называющих какие-либо признаки. Например: быстрина ‘место быстрого течения реки’: Тринадцать белокрылых плыло на сребровлажной быстрине (К. Бальмонт. Тринадцать); возвышенность ‘возвышенное место’: Город наш расположен частично на возвышенности, частично в низине (Ф. Горенштейн. Место); впалость ‘вдавшееся, впалое место на лице, теле’: Огромную впалость Висков твоих – вижу опять. Такую усталость – Её и трубой не поднять Существительное роллер может называть либо приспособление для катания, либо человека, катающегося на них. 27 69 (М. Цветаева. Стихи к Блоку. Без зова, без слова…); глубь ‘место, расположенное на большом расстоянии от поверхности’: Стремительней летучая стихия – Прозрачней, чище глуби голубые, и светит удивительней лазурь (Вяч. Иванов. Апрель); глушь ‘место, удалённое от центров общественной и культурной жизни’: Всё снится мне заросшая травой, В глуши далёкой и лесистой, Развалина часовни родовой (И. Бунин. Всё снится мне заросшая травой…); крутизна ‘крутой спуск, крутое место’: Налево у ног ваших, под ужасною крутизною, вы увидите широкую реку-матушку, любимую народом, прославленную русскими поверьями; гордо играет она, и блещет серебряной чешуёй, и плавно и величественно тянется в сизую даль (В. Соллогуб. Тарантас); мель ‘мелкое место в реке, озере или море’: Затем пароход застрял окончательно на мели, стоял сутки, пока не пришёл второй пароход взять пассажиров (Б. Пильняк. Иван Москва). 9. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где совершается действие, названное производящей основой’. Данная субкатегория представлена значительным числом дериватов, которые, как правило, называют специально оборудованные либо специально выделенные для этого действия помещения (реже – другие вместилища), предназначенные для выполнения какого-либо действия. Например: вход ‘место для прохода внутрь чего-л.’: Вход в приёмную Модеста Матвеевича был заложен крест-накрест двутавровыми железными балками… (А. и Б. Стругацкие. Понедельник начинается в субботу); гостиница ‘дом с меблированными комнатами для временного проживания в нём приезжающих; отель’: В этот момент поезд подошёл к городку, имени которого я упорно не хочу называть… Так как вещей у меня с собой почти не было, я решил до ближайшей гостиницы дойти пешком (А. Аверченко. Один город); жилище ‘место, помещение для проживания кого-л.’: Люди придумали для себя новые жилища, провели под землёй железные трубы для воды, а замки и виадуки отдали во власть дождей и ветров, осенних и зимних заморозков…(Г. Семёнов. Чистый антик); загон ‘огороженное место для содержания скота’: Рядом с большим пустым коровником был расположен летний загон, отгороженный плетнём. К нему примыкал загон поменьше, там и сидел козлотур (Ф. Искандер. Созвездие козлотура); изолятор ‘помещение для больных, нуждающихся в изоляции’: Мы пятеро должны страдать из-за его болезни. Пусть в изолятор убирается… (Ф. Горенштейн. Место); каток ‘покрытая льдом площадка, предназначенная для катания на коньках’: Катки, катки,– на Мойке, на Фонтанке, в Юсуповском серебряном раю: кто учится, смешно раскинув руки, кто плавные описывает дуги…(В. Набоков. Петербург); А через двадцать лет каток полностью реконструировал. Тогда под ледовую арену было загнано сто сорок километров труб разного диаметра – по ним и сейчас циркулирует охлаждающая жидкость (Новая газета 2006, № 79); купальня ‘постройка на воде для купания’: Войдя в купальню, Аквинский быстро разделся и, вздрагивая от мягкого утреннего 70 холодка, осторожно спустился по ветхой шаткой лесенке к воде (А. Аверченко. Сплетня); Гармониками отражались сваи в воде, свиваясь и развиваясь; под гнилыми мостками купальни журчало, чмокало… (В. Набоков. Круг); лежбище ‘место, где лежат стадами морские звери’: Не часто, но в глухих местах можно встретить тут лежбища котиков и моржей (Комсомольская правда, 30.11–7.12.06). 10. Субкатегория с частным СЗ ‘там, где есть результат действия, названного производящей основой’. Данная субкатегория представлена значительным количеством дериватов. Например: впадина ‘1. Углублённое место’: Шоссе под машиной давно уже слилось в белый ровный плат, где не видно ни впадин, ни каменных куч по краям шоссе, – лишь тогда, когда уж очень велики были впадины на шоссе, взлетала машина над землёй и несколько саженей летела по воздуху, теряя шум летящих из-под шин камней (Б. Пильняк. Повесть непогашенной луны); Потонула деревня в ухабинах, Заслонили избёнки леса. Только видно, на кочках и впадинах Как синеют кругом небеса (С. Есенин. Русь). 2. ‘Вдавшееся, впалое место на лице, теле’: Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щёк (С. Есенин. В том краю, где жёлтая крапива…); выселок ‘небольшой посёлок, выделившейся из большого селения’: Юдины выселки состояли из шести низеньких и маленьких избушек, уже успевших скривиться набок, хотя их, вероятно, поставили недавно: дворы не были обнесены плетнём (И.С. Тургенев. Касьян с красивой Мечи); залив ‘вдавшаяся в сушу часть океана, моря, реки и т.п.’: Врезанные в песок заливы – кривы и плоски… (М. Кузьмин. Врезанные в песок заливы…); надрез ‘надрезанное место’: Ей удалось сделать надрез, она всунула в надрез руку, и в этот момент трижды постучали в дверь, затем, наверно, разглядели звонок и позвонили, тоже трижды (Ф. Горенштейн. Дом с башенкой). Другие частные СЗ представлены единичными производными (см. 2.2.2). 2.4. Кодеривация суффиксальных локативных существительных Пересечение деривационных ареалов компонентов морфемария СК суффиксальных nomina loci привело к появлению кодериватов с локативным значением. Анализ фактического материала позволил выявить около 200 случаев кодеривации суффиксальных локативных существительных. В отношения совместной производности могут вступать от двух до пяти локативов, например: сушилка, сушильня; скворечня, скворечник, скворечница; роевня/роёвня, роёвка, ройник, ройница; глушь, глушняк, глушник, глухота, глушина. Наиболее распространёнными являются двучленные ряды кодериватов. 71 Систематизация суффиксальных локативов, связанных отношениями параллельной производности, позволила выявить группы суффиксов, образующих подобные дериваты. Заметим, что в ряде случаев «кодеривационные» способности суффиксов не демонстрируют закономерности внутренней организации СК. Имеются в виду следующие моменты: 1) единичность реализации (значительная часть кодеривативных рядов представлена одной, двумя или тремя группами); 2) в некоторых случаях в поле нашего зрения попали локативы из пассивного лексикона (диалектизмы, устаревшие слова). Отказ от их рассмотрения уменьшает количество рядов кодериватов. Наиболее активны в образовании локативов-кодериватов следующие пары суффиксов: -ник/-ниц(а) (мусорник и мусорница, опарник и опарница, чайник и чайница), -н(я)/-ник (птичня и птичник, собачня и собачник, рудня и рудник), -няк/-ник (березняк и березник, липняк и липник, лопушняк и лопушник), -н(я)/-ниц(а) (гридня и гридница, хлебня и хлебница, колокольня и колокольница), -Ø/-к(а) (перевал и перевалка, выруб и вырубка, прокат и прокатка), -льн(я)/-лк(а) (кипятильня и кипятилка, парильня и парилка, красильня и красилка). В гл. 1 мы указали на возможность выделения трёх групп кодериватов одной СК. Рассмотрим это на примере суффиксальных локативных существительных. 1. Группа локативов-кодериватов с тождественными частными СЗ и тождественными лексическими значениями является наиболее многочисленной. Следует отметить, что большинство кодериватов достаточно долго и мирно сосуществуют в языке, занимая одни и те же «семантические клеточки» (табл. 4). Таблица 4 Кодериваты с тождественными лексическими и частными СЗ № Кодериваты 1 Голубятня, голубятник 2 Караулка, караульня 3 4 5 28 Первая лексикографическая фиксация28 Особое строение или пристройка к Голубятня, голубятник – Поличердаку для домашних голубей карпов (БАС) Караулка «помещение для сторожа Караулка – САР 1792, или караула» (БАС), караульня «по- караульня – Вейсманн мещение для караула» (БАС) Комната для курения (ТСУ) Курилка – САР 1847, курильня – ТСУ Помещение для кур (БАС) Курятник, курник – САР 1792, курятня – Лекс. 1762 ЛЗ Курилка, курильня Курятник, курятня, курник Муравейник, Куча из кусочков листьев, хвои, смо- Муравейник – Вейсманн, муравьище лы, дерева и земли, представляющая муравьище – САР 1847 собою надземную часть муравьиного жилища, которое состоит из сложной Сведения даны по БАС и БАС–2. 72 системы ходов и миниатюрных сооружений (ТСУ) 73 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 Парильня, парилка Птичник, птичня Пчельник, пчельня Раздевальня, раздевалка Салатник, салатница Свинарник, свинарня Скворечник, скворечня, скворечница Скотник, скотница Сосняк, сосенник Соусник, соусница Супник, супница Сушилка, сушильня Уксусник, уксусница Умывальня, умывалка Читалка, читальня 1. Отделение в бане, где парятся. 2. Помещение, где парят что-л. с целью очищения, размягчения и т.п. (МАС–2) Помещение для содержания и разведения птицы, обычно домашней (БАС) То же, что пасека (БАС) Парильня – САР 1847, парилка – ТСУ Птичник – Лекс. 1762, птичня – САР 1847 Пчельник – Поликарпов, пчельня – Срезневский Помещение для хранения верхней Раздевальня – ТСУ, одежды; гардероб (БАС) раздевалка – ТСУ Столовая посуда для салата (МАС–2) Салатник, салатница – САР 1794 Помещение, хлев для свиней (ТСУ) Свинарник – Росс. Целл., свинарня – Поликарпов Помещение для скворцов в виде Скворечник (скворешник) – ТСД, ящика с отверстиями, укреплённого скворечница (скворешница) – на высоком шесте или на дереве Дополнение, (БАС) скворечня (скворешня) – ТСД Помещение для скота (БАС) Скотник – Срезневский, скотница – Нордстет (у Срезневского – скотиньница «хлѣвъ») Сосновый лес (ТСУ) Сосняк, сосенник – Срезневский Посуда для соуса в виде продолгова- Соусник – САР 1794, той чашки с ручкой (БАС) соусница – ТСД Миска для супа (ТСУ) Супник, супница – ТСД Помещение, где производится сушка чего-н. (ТСУ) Посуда, в которой уксус подают на стол (МАС–2) То же, что умывальная – помещение, комната, где умываются (МАС–2) Специальное помещение при библиотеке, клубе и т.п., где посетители читают (БАС) Сушилка – ТСУ, сушильня – САР 1794 Уксусница – Срезневский (доп.), уксусник – Нордстет Умывальня – ТСД, умывалка – ТСД Читалка – ТСД, читальня – ТСД Нами также зафиксированы отдельные случаи образования новых подобных пар, например: шампиньонник и шампиньонница, плавилка и плавильня, ключник и ключница. Таким образом, анализ фактического материала не позволяет согласиться с распространённым мнением о недолгом сосуществовании дублетов в языке. Однако исследование материалов исторических словарей позволило выявить случаи вытеснения из употребления компонентов подобных рядов. Так, например, «Словарь русского языка ХI–ХVII вв.» фиксирует дериват горчичникъ со значением ‘сосуд для горчицы’ (4, с. 97); ср.: горчичник ‘лист бумаги со слоем порошка горчицы, применяемой как лечебное средство’ (БАС–2, т. III, с. 264) и горчичница ‘небольшой сосуд с крышкой для горчицы, подаваемой к столу’ (БАС–2, т. III, с. 264). Приведём другие примеры: дубникъ ‘1. Дубовый лес’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 4, с. 369); ср.: дубнякъ ‘моло74 дой дубовый лес’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 4, с. 369) и дубняк ‘дубовый лес, дубовая поросль’ (БАС–2, т. IV, с. 498); житня ‘помещение для хранения зерна, житница’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 5, с. 119); ср.: житница ‘1. Склад, хранилище зерна // Помещение, в котором находится зерновой склад’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 5, с. 118). Итак, в ряде случаев один из кодериватов вытесняет другой из употребления. Сохранившиеся кодериваты могут иметь стилевую дифференциацию, например: колокольница (устар.) и колокольня, птичня (устар. и прост.) и птичник. Существование подобных кодериватов является ярким свидетельством избыточности морфемария СК. 2. Количество кодериватов с тождественными частными СЗ, но различными ЛЗ невелико, среди них, например: пепельница ‘сосуд, посуда для стряхивания пепла от выкуриваемого табака’ и пепелище ‘место пожара; пожарище’ (частное СЗ ‘там, где находится то, что названо производящей основой’), дровяник ‘сарай для дров’ и дровница ‘каминный аксессуар – подставка для дров’ (частное СЗ ‘там, где находится то, что названо производящей основой’). Подобные случаи демонстрируют возможности различных лексических реализаций существующих схем словопроизводства дериватов с заданным частным СЗ. Одной из основных причин появления подобных кодериватов, вероятно, является поиск способов преодоления деривационных ограничений, в частности – антиполисемичных ограничений (см. гл. 3). 3. Данная группа также немногочисленна (часть из них дана в таблице. Анализ кодериватов с различными частными СЗ и различными ЛЗ позволяет сделать вывод о путях и направлениях развития потенциала СК (см. гл. 3). Так, например, основа существительного, называющего тот или иной продукт, может стать производящей базой для суффиксальных локативов с такими частными СЗ, как ’там, где изготовляют’ и ‘там, где находится’ (табл. 5). Вообще, при анализе фактического языкового материала создаётся впечатление, что выбор суффикса при тождественности сочетаемостных свойств может быть до некоторой степени случайным (см. шампиньонник и шампиньонница). Таким образом, анализ кодериватов с локативным значением позволяет лучше понять устройство СК, а также спрогнозировать некоторые направления развития её потенциала. 75 Таблица 5 Кодериваты с нетождественными лексическими и частными СЗ № Кодериваты Капустница Лексические значения Кадка для капусты (обл.) (ТСУ) Частное СЗ Там, где хранят Капустник Квасня Огород, засаженный капустой (обл.) (ТСУ) Предприятие, занимающееся квасоварением, изготовлением кваса (РСС) Там, где растёт Там, где изготовляют Квасник Сухарня Сосуд для кваса, разг. (НСЕ) Заведение, где изготовляют сухари (ТСУ) Там, где находится Там, где изготовляют Сухарница Сырня Ваза, блюдо для сухарей, печенья и т.п. (МАС–2) Предприятие, занимающееся сыроварением, изготовлением сыров (РСС) Там, где находится Там, где изготовляют Сырница Утятник Столовая посуда для сыра (НС–2) Птичник для уток (РСС) Там, где находится Там, где содержат Утятница Продолговатая посуда с толстыми стенками для приготовления утиной тушки (РСС) Помещение для выпечки хлеба; пекарня (БАС) Там, где изготовляют (приготовляют) Там, где изготовляют Хлебница Чайник Тарелка или корзинка для хлеба (МАС–2) Сосуд с ручкой и носиком для заварки чая или для кипячения воды (ТСУ) Там, где находится Там, где изготовляют Чайница Сосуд, банка для держания сухого чая (ТСУ) Там, где находится 1 2 3 4 5 Хлебня 6 7 1. При выполнении данного исследования под суффиксальными локативными существительными понимались суффиксальные существительные субстантивного типа склонения, формула толкования значения которых начинается с компонента ‘там, где’, ‘туда, куда’ или ‘оттуда, откуда’. 2. Производящей базой СК суффиксальных локативных существительных является совокупность субстантивных, адъективных и вербативных основ. Таким образом, внутри СК суффиксальных локативных существительных выделяются три ФСК. Следует отметить значительное разнообразие компонентов производящей базы (по ЛГР, по ЛСГ и др.). 3. Местоимённые компоненты ‘там, где’, ‘туда, куда’ и ‘оттуда, откуда’, начинающие перифразы суффиксальных nomina loci, являются общей намёткой для формулирования локативного значения. Его конкретизация, обусловленная особенностями производящей базы (частеречной принадлежностью производящего, отнесённостью его к той или иной ЛСГ и т.п.), даёт формулы толкования, служащие основанием для выделения частных СЗ. Таковыми для исследуемой СК являются: 1) ‘там, где находится (находилось) то, что названо производящей основой’; 2) ‘там, где живёт тот, кто назван производящей основой’; 3) ‘там, где работает тот, кто назван производящей основой’; 4) ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’; 5) ‘там, где растёт растение, названное производящей основой’; 6) ‘там, где 76 испытывают механизм, названный производящей основой’; 7) ‘там, где создан тип среды, названный производящей основой’; 8) ‘место, которое характеризуется признаком, названным производящей основой’; 9) ‘там, где совершается действие, названное производящей основой’; 10) ‘там, где есть результат действия, названного производящей основой’. Указанные частные СЗ были положены в основу выделения ССК. 4. Морфемарий СК суффиксальных локативных существительных включает следующие суффиксы: -ник, -ниц(а), -н(я), -льн(я), -к(а), -лк(а), нулевой суффикс, -дром, -тека, -арий, -ищ(е), -орий, -ат, -няк, -ловк(а), -ость, -ств(о), -от(а), -ин(а), -л(о), -j(э), -тель, -трон, -инг, -ур(а), -ок, -ак, -иj(а), -ец, -ушк(а), -атор, -ень, -ун, -ач, -ель, -ырь, -б(а), -ев(а), -таш, -амт, -етт(а), -стас, -ерий, -блат, -хан(а), -ошь, -ик, -иц(а), -ынь, -ар(а), -в(а), -изн(а), -итет, -мань, -мень, -ух(а), -шет, -щин(а), -рав(а), -ч(а). Анализ количественных данных показывает, что морфемарий анализируемой СК составляют регулярные, нерегулярные и уникальные суффиксы. Большинство рассматриваемых суффиксов непродуктивны. Материально выраженные суффиксы анализируемой СК могут иметь вокальный либо консонантный зачин. Данные суффиксы могут быть одно-, двух-, трёх- или четырёхфонемными. В состав морфемария входит также нулевой суффикс. Подобное разнообразие фонемного состава суффиксов значительно расширяет возможности функционирования СК, позволяя образовать дериваты от производящих основ с разными типами финалей. Компоненты морфемария анализируемой СК обладают разными сочетаемостными возможностями: они могут сочетаться с основами слов одной, двух либо трёх частей речи. При этом большинство суффиксов способно сочетаться с основами не одной, а нескольких частей речи. Суффиксы анализируемой СК, как правило, образуют дериваты не одной ССК. Все указанные свойства приводят к тому, что некоторые суффиксы имеют пересекающиеся дистрибутивные зоны. Причём степень пересечения может быть различной. Таким образом, морфемарий СК суффиксальных nomina loci характеризуется следующими признаками: 1) избыточность компонентов – пересечение деривационных ареалов некоторых суффиксов; 2) наличие центра и периферии. 5. Суффиксальные локативы активно вступают друг с другом в отношения совместной производности. Наиболее многочисленной является группа локативов с тождественными частными СЗ и тождественными ЛЗ. Исследование их истории не позволяет согласиться с распространённым мнением о недолгом сосуществовании дублетов в языке, хотя случаи вытеснения из употребления компонентов подобных рядов зафиксированы. Анализ суффиксальных локативов, пополнивших лексический запас русского языка в последние десятилетия, позволяет говорить о развитии специализации продуктивных компонентов морфемария исследуемой СК. 77 ГЛАВА 3 ЛЕКСИЧЕСКАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ КАТЕГОРИИ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В последнее время СК из разряда почти забытых понятий в теории словообразования переходит в разряд наиболее востребованных. Однако изучение данной комплексной единицы системы словообразования, по нашему мнению, должно проходить не только в рамках традиционной лингвистики (традиционного словообразования), но и в рамках гипотетической лингвистики (гипотетического словообразования). Что же понимается под гипотетическим словообразованием? Если словообразование традиционное – это раздел лингвистики, изучающий механизмы образования производных слов, а также строение всей словообразовательной системы языка, то гипотетическое словообразование изучает «степень возможности» образования новых дериватов, новых комплексных единиц системы словообразования либо «степень возможности» развития уже существующих единиц. Таким образом, традиционный вопрос словообразования «Как сделаны слова?» в гипотетическом словообразовании сменяется вопросом «Как можно сделать слова?» Представляется безусловно верным утверждение о том, что прогнозирование появления новых дериватов должно опираться на анализ уже существующих единиц, а также существовавших ранее единиц; при этом необходимо также учитывать ограничения, действующие при образовании дериватов того или иного типа. Возможности лексической реализации СК (в частности – СК суффиксальных локативных существительных) не привлекли ещё должного внимания лингвистов. Между тем изучение потенциала СК, безусловно, представляет большой интерес для понимания потенциала всей словообразовательной системы русского языка. Для научно обоснованного ответа на вопрос о потенциале СК необходимо исчисление имеющихся запасов дериватов, а также объяснение действия механизмов их создания и причин возникновения подобных производных. В главе 3 делается попытка спрогнозировать пути развития СК суффиксальных локативных существительных с учётом имеющихся ресурсов, а также с учётом возникновения новых возможностей реализации потенциала. Понимание СК как схемы образования производных слов, имеющих общий способ словообразования и общее СЗ, позволяет нам говорить о следующих возможностях лексической реализации СК: 1) пополнение состава производящих основ; 2) пополнение состава морфемария СК; 78 3) пополнение состава ССК. Кроме того, по нашему мнению, следует разграничивать внутренние резервы СК (внутрикатегориальный потенциал) и внешние источники пополнения компонентов СК (внекатегориальный потенциал). Аксиоматичным представляется утверждение о том, что исследование деривационного потенциала невозможно без учёта ограничений, действующих при образовании производных слов. 3.1. Понятие потенциала в дериватологии В качестве исходного тезиса данной части исследования хотелось бы привести цитату из статьи Н.З. Котеловой: «Новые номинации информируют о новом в действительной жизни» (Котелова 1988, с. 61). Развивая эту мысль применительно к предмету нашего исследования, предложим следующую её интерпретацию: новые номинации информируют нас о новом не только в действительной жизни, но и о новом в языке (в частности – в словообразовании, в ещё более суженном виде – в СК). Объяснимся. По меткому замечанию Е.А. Земской, «жизнь новообразований, их рождение (появление), ослабление и умирание (вытеснение другими словами и выход из языка) происходит в рамках той комплексной единицы системы словообразования, которую называют словообразовательной категорией» (Земская 1992, с. 25). Таким образом, знание механизма СК позволяет точнее выявить особенности нового слова, а также предсказать появление ещё не существующих, но вполне возможных дериватов. Потенциал различных единиц системы словообразования, а также всей словообразовательной системы русского языка – объект многих дериватологических исследований. Интерес к потенциальным производным словам (т.е. к словам, которые «можно сделать») существует в лингвистике давно. Рассуждая над проблемой кодирования познаваемого в семантике производного слова, М. Докулил замечает: «Постоянное развитие человеческого познания, охватывающего всё более широкие области действительности и проникающего всё глубже к её основным связям и закономерностям, приносит с собой всё новые понятия и более глубокое понимание старых понятий и тем самым ставит перед национальными языками задачу обеспечить эти успехи общечеловеческого мышления п о д х о д я щ и м и [выделено нами. – Г.Б.] наименованиями. Помимо того и изменения самой действительности (в общественной организации, технике и т.д.) требуют фиксации в новых наименованиях» (Dokulil 1962, с. 193). И далее: «Эту потребность в новых наименованиях язык может удовлетворять разными способами, общим признаком которых является закономерная связь с тем, что язык уже создал, что в нём выявилось как жизнеспособное и способное быть основой и исходным пунктом для нового. Основой для новых наименований является запас слов и наименований вообще, свойственный дан79 ному языку; способы их построения, их образования определяются принципами и правилами, действующими на данном этапе развития языка в качестве определяющих закономерностей» (Dokulil 1962, с. 194). Весьма ценным здесь является утверждение о том, что наименования, «обеспечивающие успехи общечеловеческого мышления», должны быть «подходящими». Очевидно, удовлетворению данного требования будет способствовать учёт особенностей всех компонентов словообразовательного акта – производящего слова, форманта и ожидаемого деривата. Е.А. Земская утверждает: «При наличии общественного или индивидуального заказа на слово создаётся производное слово, реализующее словообразовательный потенциал производящего. Время появления подобных слов установить невозможно. Они живут в языке под спудом, заключены в словообразовательных возможностях языка, но реально могут и не появляться, если в них нет нужды» (Земская 1989, с. 345). В качестве комментария к данному высказыванию хотелось бы предложить следующее соображение. Безусловно, предположение времени появления определённого производного в языке – дело практически неосуществимое. Значительно легче (в некоторых случаях) прогнозировать время (период) появления группы дериватов определённой ССК с учётом некоторых факторов (см., например, историю суффикса -дром в 3.4.2.1). Е.С. Кубрякова, исследуя место словообразования в теоретической ономасиологии, приходит к весьма важным выводам: «Существование определённых словообразовательных моделей как бы облегчает выбор того, что должно получить отдельное название в окружающей нас действительности. Конечно, определение того, что подлежит называнию и что должно быть наречено языком, диктуется прежде всего практическими нуждами человека и его социальным опытом в широком смысле этого слова. Но ведь неотъемлемой чертой этого опыта является и знание языка, а следовательно, и знание (быть может, и не всегда осознанное или осознаваемое) логико-понятийных основ расчленения мира, принятых его языком. Человек познаёт категоризацию явлений действительности в том виде, в каком она выступает в родном для него языке. В подобной категоризации мира с л о в о о б р а з о в а т е л ь н ы м к а т е г о р и я м п р и н а д л е ж и т в а ж н а я р о л ь … [выделено нами. – Г.Б.] Таким образом, само существование в конкретном языке определённых ономасиологических категорий (особенно находящих в этом языке чёткое формальное выражение) создаёт благоприятную почву для образования нового наименования в русле привычных категорий, по образцу и подобию бытующих в языке единиц» (Кубрякова 1977, с. 236–237). Далее лингвист замечает, что для теории номинации важно не только то, «как получает название какой-то фрагмент действительности и с помощью каких языковых средств реализуется потребность в его обозначении», но и то, «почему для наименования выбира- 80 ется именно этот фрагмент мира и какой из многочисленных признаков взят за основу его обозначения» (Кубрякова 1977, с. 237). Е.С. Кубрякова называет производное единицей, «которая отражает в особой форме завершённый словообразовательный процесс и которая как результат данного процесса проявляет зависимость и от источника её порождения, и от специфики протекания самого этого процесса. Такое понимание производной единицы ведёт также к необходимости изучения п р и чин словообразовательного акта и социальной обусловленности её появления и, главное, к анализу особеннос т е й в о с п р и я т и я п о д о б н ы х е д и н и ц в я з ы к е » (Кубрякова 1977, с. 247). Далее лингвист справедливо замечает: «Новое производное, рождённое в акте словообразования и апробированное затем обществом, как и всякое новое слово, выступает как результат обобщённо-мыслительной деятельности человека, продукт осмысления особенностей называемого предмета, результат выделения одного признака из многих и, следовательно, результат абстракции» (Кубрякова 1977, с. 252). Е.С. Кубрякова называет обстоятельства, служащие поводом для создания нового производного. К ним относятся: «полное отсутствие названия для нового явления, предмета или процесса; неудобство для его обозначения длинных развёрнутых описательных словосочетаний и оборотов; неудачное старое название, не соответствующее по своей внутренней форме вновь обнаруженным свойствам данного предмета или явления; нежелание повторения одного и того же обозначения в одном тексте… возможность опознания обозначаемого фрагмента действительности по разным признакам; необходимость представления имеющихся знаков в новом ракурсе… и т.п.» (Кубрякова 1977, с. 253). Анализируя проблему возможности/невозможности формулирования словообразовательных правил (т.е. правил создания новых производных слов), Е.С. Кубрякова замечает: «…более правы те учёные, которые подчёркивают, что в своей основе словообразовательные процессы достаточно регулярны и что при их описании можно опускать некоторые детали лексикализации моделей29. Можно добавить к этому, что словообразовательные правила легче поддаются изменениям, чем правила грамматические, и что срок их действия кажется менее продолжительным. <…> Важно отметить также, что, по нашему мнению, словообразовательные правила констатируют диапазон варьирования формально-семантических особенностей определённых словообразовательных моделей, а не однозначный итог словообразовательного процесса. Эти правила не столь жёстки, сколь грамматические, а потому они позволяют прогнозировать более сферу действия и круг значений модели, нежели её обязательный и единственно возможный результат» (Кубрякова 1977, с. 271). Последнее замечание 29 Здесь ссылка на: L. Lipka. Semantic stucture and word-formation. S. 77–78. 81 Е.С. Кубряковой представляется наиболее важным для нашего исследования, в центре внимания которого не столько анализ возможностей появления нового конкретного слова, сколько изучение путей и направлений возможностей реализации составляющих её компонентов. Н.Ф. Клименко указывает, что существует два пути поиска реализованного и потенциального в словообразовании (Клименко 1981, с. 129– 146). Одни учёные (Г.О. Винокур, В.Н. Хохлачёва, Е.А. Земская, Н.И. Фельдман, А.И. Смирницкий, Эр. Ханпира) исследуют соотношение реализованного и потенциального в словообразовании «путём определения отношений между словами реальными, существующими в языке как готовые лексические единицы, и словами, которые могут быть образованы по словообразовательным моделям языка в речи» (Клименко 1981, с. 129). При этом цель лингвистов – формулирование «чётких правил использования инвентаря языковых единиц и тех ограничений, которые определяют, например, возможность соединения деривационных морфем с производящей основой» (Клименко 1981, с. 129). Далее, заметив, что различие между потенциальными и окказиональными словами «основывается на разграничении возможностей, реальных для потенциальных и абстрактных для окказиональных слов», Н.Ф. Клименко очень верно замечает, что словообразование «представляет собой такую область языка, в которой абстрактные и реальные возможности тесно связаны между собой и переходят друг в друга. <…> Синхронное изучение словообразовательной системы языка также позволяет обнаружить превращение возможного в действительное, преобразование абстрактной (выражающей отсутствие в действительности каких-либо условий, порождающих некоторое явление) в реальную возможность (содержащую наличие необходимых условий, при которых она реализуется)» (Клименко 1981, с. 132–133). Лингвист абсолютно верно отмечает, что указанные выше данные о соотношении потенций и реализаций в системе словообразования «получены при изучении сочетаемости единиц морфемного уровня сквозь призму вхождения морфемы в те или иные словообразовательные типы, к о т о р ы е и з б и р а ю т с я д л я а н а лиза не произвольно, а в пределах одной словообразоват е л ь н о й к а т е г о р и и » [выделено нами. – Г.Б.] (Клименко 1981, с. 133). Вторым путём поиска реализованного и потенциального в словообразовании является, по наблюдениям Н.Ф. Клименко, использование математической модели как основного метода изучения языкового материала: «Любая лингвистическая модель указывает на те или иные возможности, она предусматривает что-то обязательное, некоторые запреты30. Применение такой модели к исследованию словообразовательной системы языка помогает осветить вопрос о сосуществовании в ней слов реальных и потенциальных» (Клименко 1981, с. 129). Безусловный интерес для нашего исЗдесь ссылка на: Шрейдер Ю.А. О понятии математическая модель языка // Математика и кибернетика. Сер. 2. 1971. № 1. С. 35. 30 82 следования представляет следующее замечание лингвиста: «Наличие классов неосуществлённых слов в исследуемой словообразовательной системе свидетельствует о специфической организации единиц в ней, о такой сетке отношений между ними, которая позволяет переход, перераспределение единиц между классами в системе одного исторического среза и, следовательно, обеспечивает дальнейшее развитие её. Можно предположить, что неосуществлённые слова составляют тот резерв, за счёт которого словообразовательная система будет развиваться, или же они могли быть реализованными в словообразовательной системе другого исторического среза и отброшены языком в процессе его развития» (Клименко 1981, с. 142). В монографии В.П. Изотова гипотетическому словообразованию посвящена целая глава. Автор указывает: «Вся предшествующая лингвистика имела дело с описанием реально существующих явлений или явлений, предположительно существовавших в прошлом. Теперь же возникает проблема описания тех явлений, которые возможны, только имеют потенцию к возникновению» (Изотов 1998, с. 106). Лингвист справедливо замечает, что указанное прежде всего относится к сфере словообразования. Говоря о вероятностном (гипотетическом) словообразовании, «предметом которого должно стать и изучение нереализованных возможностей словообразовательной системы, и прогнозирование появления новых способов словообразования», В.П. Изотов утверждает, что оно [гипотетическое словообразование] «не фикция, оно проистекает из насущнейших нужд языкознания» (Изотов 1998, с. 106–107). Обращает на себя внимание замечание лингвиста о том, что вершиной вероятностного словообразования является описание гипотетических способов словообразования (Изотов 1998, с. 107). Данное утверждение представляется если и не спорным, то достаточно уязвимым. Впрочем, далее В.П. Изотов пишет о включении в сферу вероятностного словообразования «и описание возможных корней, аффиксов, моделей и типов словообразования». Особый интерес для нашего исследования представляет следующее замечание о «модельных новациях»: «В области каждого способа словообразования можно обнаружить (и гипотетически создать!) новые модели…» (Изотов 1998, с. 107). (Пути и результаты поиска новых схем (моделей, СТ) , а также их гипотетического создания в рамках анализируемой СК будут представлены в данной главе.) Анализ существующей («сложившейся») системы способов словообразования, по мнению лингвиста, «отнюдь не закон», она «может быть увеличена и увеличивается на наших глазах» (Изотов 1998, с. 108). Одной из наиболее значимых является монография Т.Х. Каде, в которой проанализирован потенциал суффиксальных типов русских существительных с учётом его системно-функциональной специфики. Назовём основные положения данной концепции. Т.Х. Каде замечает: «Понятие "потенциал", не получившее дефиницию как научная категория, имеет важное значение на всех уровнях разви83 тия языка31. Оно употребляется всё чаще, о чём свидетельствуют такие образования, как лексический потенциал32, семантический потенциал33, словообразовательный потенциал 34 , однако однозначного его понимания не достигнуто» (Каде 1993, с. 7). Анализ исследований по данной проблеме позволяет лингвисту сделать вывод о том, что существует два понимания словообразовательного потенциала: 1) «под словообразовательным потенциалом подразумевают количество и структуру словообразовательных единиц, уровень материального обеспечения и уровень словообразовательных средств, которыми располагает в данный период язык. Например, раскрывается деривационный потенциал производящей основы35, словообразовательный потенциал гнёзд36, словообразовательный потенциал имён прилагательных, словообразовательный потенциал непроизводных двувидовых глаголов 37 ; низкий или высокий словообразовательный потенциал языка38. Их считают составляющими словообразовательного потенциала языка. <…> Фактически понятие "словообразовательный потенциал" в этом случае раскрывается как совокупность словообразовательных ресурсов, находящихся в распоряжении языка. Ресурсы становятся составляющими словообразовательного потенциала (взаимодействуя друг с другом, они порождают саму словообразовательную систему), и его во многом определяет характеристика каждой составляющей как таковой» (Каде 1993, с. 7); 2) «под словообразовательным потенциалом понимают и определённые возможности и способности словообразовательной системы, её единиц (словообразовательные потенции), а не просто перечень средств, которыми словообразовательная система располагает. Так называют: потенции словообразовательной системы 39 , словообразовательные потенции прилага- Здесь ссылка на: Каде Т.Х. Словообразовательный потенциал русского языка // Актуальные проблемы теории и практики преподавания русского и иностранного языков. Краснодар, 1991. С. 44–45. 32 Здесь ссылка на: Костинский Ю.М. К оценке возможностей активизации лексического потенциала языка // Литературная норма и просторечие. М., 1977. С. 119. 33 Здесь ссылка на: Литвинова М.Н. Деривационные процессы при переводе метафоры // Деривация и история языка. Пермь, 1987. С.110. 34 Здесь ссылка на: Ярулина Т.С. Словообразовательный потенциал и частеречная структура глагольных гнёзд // Вопросы русского и общего языкознания. Ташкент, 1978. № 549. 35 Здесь ссылка на: Дмитриева О.Л. Семантическая обусловленность функционирования деривационно связанных вариантов рода // Деривация в истории языка. Пермь, 1987. С. 92. 36 Здесь ссылка на: Какаева А.С. Словообразовательный потенциал гнёзд имён прилагательных // Актуальные проблемы русского словообразования. Ташкент, 1985. 37 Здесь ссылка на: Николаева Е.К. Словообразовательный потенциал непроизводных двувидовых глаголов // Актуальные проблемы русского словообразования. Самарканд, 1987. С. 459. 38 Здесь ссылка на: Тихонов А.Н. Проблемы составления толкового гнездового словаря современного русского языка // Слово в грамматике и словаре. М., 1984. С. 194. 39 Здесь ссылка на: Николаев Г.А. Русское историческое словообразование. Казань, 1987. С. 32. 31 84 тельных, деривационные потенции слов, деривационные потенции части речи40 и др.» (Каде 1993, с. 8). Отвечая на вопрос, в чём категориальный смысл понятия «потенциал», Т.Х. Каде приходит к следующему ответу: «Потенциал – это интегральное понятие, многоплановое, комплексное, характеризующее становление и развитие способности системы через диалектическую взаимосвязь возможности и действительности. С помощью этой категории постигается активность материи, приобретение ею новых форм бытия, превращающихся из одних форм в другие, переходящих из одного состояния в другое» (Каде 1993, с. 9). По мнению лингвиста, в структурном аспекте потенциал «состоит из трёх плоскостей связей и отношений: 1) отражающие прошлое: потенциал представляет собой устойчивую совокупность наличных свойств, ресурсов, накопленных системой в процессе её становления и обусловливающих реализацию предшествующих прошлому возможностей; способность (возможность) системы к функционированию и развитию; 2) репрезентирующие настоящее: возможное и процесс созидания нового и его бытие; актуализация наличных способностей, их использование, т.е. р е з е р в , нереализованный, неактуализированный (виртуальный) и избыточный запас возможностей, который обепечивает динамичность развития системы, её гибкость; выражение самодвижения и саморазвития реальной системы; 3) ориентированные на будущее, то, что реализовано из виртуального в актуальное, потенции будущего развития, без которых вообще немыслима система, её существование, движение, развитие» (Каде 1993, с. 9). Далее Т.Х. Каде отмечает, что сопряжённость трёх указанных плоскостей структуры потенциала определяет его степень развития (Каде 1993, с. 9). Весьма ценным представляется следующее замечание лингвиста: «…если актуальная система – это прошлое в настоящем, то потенциальная – это завтрашнее в сегодняшнем» (Каде 1993, с. 9). Лингвист указывает на наличие тесной взаимосвязи между идеальноцелевой и социально-нормативной моделями словообразовательного потенциала суффиксальных СТ существительных: «Идеальная модель вбирает в себя объективные закономерности языкового развития, не отлившиеся пока в форму реальных возможностей и определяющие лишь целевые ориентиры, общую перспективу и направленность развития типа. Социальнонормативная модель основывается уже не только на идеальных, но и на реальных возможностях. Последние, в отличие от первых, объективированы в самом реальном контексте словообразовательных связей и отношений. Здесь ссылка на: Гинзбург Е.Л., Клобукова Л.П. Исследование взаимодействия словообразовательной и лексической систем сквозь призму словообразовательных парадигм // Особенности словообразования в терминосистемах и литературной норме. Владивосток, 1983. С. 164. 40 85 Социально-нормативная модель словообразовательного потенциала суффиксальных типов представляет собой эталон наиболее существенных системных свойств и отношений системы, характеризующий оптимальную для конкретного этапа словообразовательного развития степень соответствия объективных возможностей развития типов и субъективно используемых средств их актуализации» (Каде 1993, с. 49). Одним из наиболее ярких и глубоких исследователей деривационного потенциала является И.С. Улуханов. Лингвист, отмечая, что «вопроса о соотношении возможного (закономерного, системного) и реализованного (узуально или окказионально) касались многие лингвисты», приводит высказывания В. Гумбольдта41, Я. Гримма42, Ф. де Соссюра43 и др., подчёркивает, что «в идеале словообразовательная система должна быть представлена как организованная совокупность возможностей (или «клеток»), одни из которых реализованы («заполнены»), а другие не реализованы («пустуют»)» (Улуханов 1996, с. 5, 7). По мнению И.С. Улуханова, «исчислению и объяснению могут подвергаться самые различные единицы словообразования и морфемики – однородные и разнородные» (Улуханов 2002, с. 43). Так, применяя исчислительно-объяснительный метод при выявлении возможных и реализованных парных сочетаний морфов в словоформах, лингвист приходит к выводу о существовании следующих видов сочетаний морфов: 1) регулярные и частотные сочетания; 2) лексически ограниченные сочетания; 3) сочетания, реализованные только окказионализмами, относящимися к редким способам словообразования; 4) нереализованные и маловероятные сочетания; 5) невозможные сочетания (Улуханов 2002, с. 45). В указанной выше «Любой язык в полном своём объёме содержит всё, превращая всё в звук. И как невозможно исчерпать содержание мышления во всей бесконечности его связей, так неисчерпаемо множество значений и связей в языке. Помимо своих уже оформившихся элементов, язык в своей гораздо более важной части состоит из способов (Methoden), дающих возможность продолжить работу духа и предначертывающих для этой последней пути и формы. Его элементы, приобретая устойчивую оформленность, образуют в известном смысле мёртвую массу, но эта масса несёт в себе живой росток бесконечной определимости (Bestimmbarkeit). Поэтому в каждый момент и в любой период своего развития язык, подобно самой природе, представляется человеку – в отличие от всего уже познанного и продуманного им – неисчерпаемой сокровищницей, в которой дух всегда может открыть что-то ещё неведомое, а чувство – всегда по-новому воспринять что-то ещё не прочувствованное. Так на деле и происходит всякий раз, когда язык перерабатывается поистине новой и великой индивидуальностью, и, чтобы гореть воодушевлением в своём вечно беспокойном интеллектуальном порыве и в дальнейшем развёртывании своей духовной жизни, человек нуждается в том, чтобы рядом с областью уже достигнутого перед ним всегда открывалась некая бесконечная и мало-помалу проясняющаяся перспектива» (Гумбольдт 1984, с. 82). 42 «Учение о словообразовании должно выявлять модели, т.е. изучать, "какие производные могут возникать", фиксировать же, какие производные "возникают в действительности, – задача словарей"» (Гримм 1830). 43 «Импровизируемое мною слово … уже существует потенциально в языке… а его реализация в речи есть факт незначительный по сравнению с самой возможностью его образования» (Соссюр 1977, с. 200). 41 86 работе лингвист, используя исчислительно-объяснительный метод изучения словообразовательной системы, описал состав способов словообразования и словообразовательных формантов и возможности их пополнения (см.: Улуханов 1996). Интересные наблюдения, касающиеся особенностей словообразовательного потенциала, содержит исследование Е.В. Огольцевой. Автор указывает: «Понятие лингвистической потенции на уровне словообразования определяется прежде всего как возможность образования новых слов по действующим в языке моделям и частотность их реализации»44 (Огольцева 2001, с. 121). Далее лингвист замечает, что «понятие "потенциальный" более приложимо не к слову, а к словообразовательной модели. При этом показателем потенциальности модели являются факты таких индивидуальноавторских образований, которые созданы без нарушения модели, а также с минимальным её нарушением. Это единственно допустимое нарушение связано с использованием в словообразовательном акте производящей основы, выходящей за пределы ограниченного круга основ данной словообразовательной модели» (Огольцева 2001, с. 121). Заметив, что любая модель «как схематическое отражение словообразовательного акта есть трёхкомпонентная структура, в которой два компонента представляют собой заданный "материал" словообразовательного процесса, а третий отражает его результат: производящая основа + образующий формант = производная структура» (Огольцева 2001, с. 121), Е.В. Огольцева утверждает, что проблема потенциальности словообразовательной модели «связана, главным образом, со спецификой её компонента, точнее, с параметрами его ограничения»45 (Огольцева 2001, с. 123). Исследование потенциала СК невозможно без выявления лакун и способов их восполнения. Так, в диссертации Г.В. Быковой, посвящённой проблемам лакунарности 46 , среди положений, выносимых на защиту, находим: «2. Лакуны представляют собой виртуальные лексические единицы, принадлежащие сфере потенциального в языке. <…> 7. В системе языка лакуны приобретают статус нулевых лексем, существование которых постулируется парадигматикой языковой системы. <…> 9. Лакуны стремятся к лексической объективации при формировании коммуникативной востребованности, в результате чего происходит их элиминирование в речи. 10. Элиминирование лакун осуществляется на уровне синтаксической объективации (компенсация лакун) либо универбализации (заполнение, устранение лакун)» (Быкова 1999, с. 5). Здесь ссылка на: Степанова М.Д. Методы синхронного анализа лексики. М., 1968. Данное утверждение представляется нам спорным. Наше исследование потенциала СК суффиксальных локативных существительных, результаты которого будут представлены в 4.3–4.5, показало, что свой «вклад» в потенциал вносят все компоненты СК. 46 См.: «Предметом исследования является потенциальная сфера лексической системы языка в виде "белых пятен", пробелов, пустых, незаполненных мест в лексической системе языка» (Быкова 1999, с. 4). 44 45 87 Исследование Г.В. Быковой содержит перечень методов выявления лакун в языковой системе. Назовём те из них, которые, по нашему мнению, могут быть использованы при исследовании особенностей СК суффиксальных локативов: 1) «историко-сопоставительный метод» («сопоставление способов номинирования концепта в диахронии»); 2) «словообразовательно-парадигматический метод выявления лакун через комплексные единицы словообразования»; 3) «аналогический метод выявления лакун» («морфологическое словообразование всегда является аналогическим и выражается, собственно говоря, в заполнении пустой клетки словообразовательного квадрата четвёртым до этого возможным, но реально не существовавшим членом»); 4) «метод моделирования потенциальных слов» («Вслед за Б. де Куртене Л.В. Щерба считает абсолютно оправданным и необходимым в языкознании принцип лингвистического эксперимента. Относительно лексики он отмечает, что писальщик, читальщик, ковыряльщик никогда не входили и не входят ещё в словарь, но могут быть всегда сделаны и правильно поняты. Подобным образом смоделированные "нереализации" системы делают явными латентно существующие в языке лакуны и затрагивают область потенциального. <…> парадоксально, но факт: то, чего нет, и обнаруживает значимые пустоты, указывая на "дремлющие" словообразовательные потенции системы»; 5) «метод выявления лакун через ограничения» («Обнаружение внутриязыковых лакун возможно и на "закрытых дорогах" языковой системы, когда ею запрещены, ограничены какие-либо образования слов, ибо если это латентное «нечто» ограничивается, следовательно, оно существует в виде значимой пустоты – лакуны») (Быкова 1999, с. 14–30). При исследовании возможностей лексической реализации СК суффиксальных локативных существительных мы в той или иной степени использовали каждый из этих методов. Причём в ряде случаев не изолированно, а в сочетании. 3.2. Понятие ограничений в образовании производных слов Значительное место изучение ограничений в образовании производных слов занимает в работах И.С. Улуханова. Так, лингвист замечает: «Изучение ограничений и их причин – это переход от констатирующего способа описания к объяснительному, что соответствует многим современным направлениям в изучении грамматики и языка вообще (прежде всего, таким как объяснительная грамматика, естественная морфология, когнитивная грамматика)» (Улуханов 1998, с. 537). Далее дериватолог, указывая на преобладание констатирующего способа и спорадичность объяснительного способа изложения современных славянских грамматик, замечает: «Очевидно, в настоящее время есть предпосылки для создания объяснительных грамматик каждого из славянских языков. В этих грамматиках можно было бы раскрыть причины всех тех явлений (в том числе и 88 ограничений), которые поддаются синхронному объяснению на базе описываемого литературного языка, т.е. на базе фактов, и з в е с т н ы х н о с и т е л ю э т о г о я з ы к а [выделено нами. – Г.Б.]» (Улуханов 1998, с. 537). Отметим общепризнанность утверждения о том, что ограничения имеет любая СК. Существует несколько классификаций ограничений в образовании производных слов. Рассмотрим их. Прежде всего все ограничения в образовании производных слов принято делить на экстралингвистические (внеязыковые, внешнеязыковые) и собственно лингвистические (внутриязыковые). И.С. Улуханов, отмечая, что Д. Кастовский «в качестве основного экстралингвистического ограничения образования слов называл несуществование референта или его бессмысленность»47 (Улуханов 1998а, с. 537), далее указывает, что данная причина «сдерживает продуктивность ряда словообразовательных средств, например, суффикса -ик(а) со значением ‘ягоды’: новых видов ягод не появляется»48 (Улуханов 1998а, с. 537). В то же время, по мнению И.С. Улуханова, «данный вид ограничений полностью не исключает новообразований, поскольку названными могут быть и несуществующие явления…» (Улуханов 1998а, с. 537). В.П. Гриценко и Т.Ю. Данильченко, анализируя проблему языковой и культурологической лакунарности, обращают внимание на необходимость различения лакуны и иллогизма: «Иллогизмы обусловлены отсутствием потребности в предмете. Так, в парадигме "специалист по разведению животных" есть кролиководы, животноводы, овцеводы и др., но нет лексем для обозначения специалистов по разведению воробьёв, носорогов, крыс и т.д., поскольку эти профессии не востребованы. Соответствующие концепты есть, есть потенциальные семемы, но нет лексем» (Гриценко, с. 45). Ср.: «"Пустые клетки" системы принципиально неоднородны и представлены двумя разновидностями: пустоты-иллогизмы обусловлены невозможностью существования денотата или его невостребованностью в реальной действительности; пустоты-лакуны отражают концепты, не имеющие физического воплощения в виде отдельных лексем» (Быкова 1999, с. 5). И далее: «…лакуна – семема без лексемы, иллогизм – концепт без семемы и лексемы» (Быкова 1999, с. 8). И.Г. Милославский, исследуя ограничения сочетаемости морфем, замечает, что весьма важным фактором, влияющим на возможность/невозможность образования деривата, является «отсутствие в объективной действительности таких феноменов, которые могли бы быть обозначены с помощью словообразовательных средств русского языка. Например, существительные со значением орудия действия от большинЗдесь ссылка на: Kastovsky D. Wortbildung und Semantik. Dusseldorf, 1982. Здесь ссылка на: Арутюнова Н.Д. Очерки по словообразованию в современном испанском языке. М., 1961. С. 58. 47 48 89 ства русских глаголов не образуются потому, что соответствующих орудий либо просто нет в действительности (полоть, рвать, одевать, покупать, завёртывать и мн. др.), либо эти орудия предназначены для действий более конкретных, чем те, которые названы производящим глаголом: строить, готовить (обед), убирать (комнату) и т.п.» (Милославский 1979, с. 7). Г.С. Зенков, изучая взаимодействие СТ с суффиксами -щик, -ник, замечает, что «неограниченной продуктивности в языке нет» и что «условия, сдерживающие продуктивность, могут быть самого различного свойства» (Зенков 1963, с. 143). К подобным условиям лингвист относит: 1) условия семантического характера. «Невозможность производства существительного сахарница в значении лица женского пола при вполне обычном сахарник (работник сахарной промышленности) объясняется прочным закреплением за словом сахарница предметного значения (но ср. колхозник – колхозница, отличник – отличница и т.п.)» 49 (Зенков 1963, с. 143); 2) условия грамматического характера. «Общеизвестно, что суффикс -льщик в современном русском языке способен присоединяться только к основам глаголов несовершенного вида (ср. точильщик, болельщик и невозможность образований вроде «заточильщик», «заболельщик» и т.д.)» (Зенков 1963, с. 143); 3) условия фонетического характера. Анализируя особенности образования посредством суффикса -щик (-чик) существительных со значением лица от основ отглагольных существительных на -к(а), лингвист замечает: «Непременным условием такого присоединения является опущение суффикса производящей основа -к(а). <…> Однако в ряде случаев агентивный суффикс лица -щик (-чик) и здесь наталкивается на серьёзные преграды. Существо этих преград заключается в том, что после опущения суффикса -к(а) производящая основа оказывается непригодной для сцепления с названным суффиксом по причинам того же морфонологического порядка» (Зенков 1963, с. 138). К условиям, сдерживающим продуктивность, лингвист также относит: наличие отрицательной экспрессивной окраски у производящих слов; наличие «стилистической окрашенности высокоторжественного, книжного характера, присущей тем или иным разрядам производных слов» (Зенков 1963, с. 138); существование «исключительной монополии» на производство слов с тем же СЗ у другого суффикса (Зенков 1963, с. 143–144). Отметим ошибочность данного суждения: БАС фиксирует у деривата сахарница 3 значения: «1. Посуда для сахара – предмет чайного сервиза. 2. Разг. Любительница сладкого, сластёна. 3. Разг. Женск. к сахарник» (БАС, т. 13, с. 206). Очевидно, точнее было бы говорить не о невозможности создания подобного слова, а о его невостребованности в связи с широким распространением локатива сахарница. (Заметим, что другие лексикографические издания (МАС–2, ТСУ, ТСД) не фиксируют дериват сахарница со значением ‘лицо’.) 49 90 В указанной статье содержится важное наблюдение, характеризующее взаимодействие синонимичных суффиксов в направлении преодоления ограничений в образовании дериватов. Отметив существование в профессиональной лексике «исключительно великой потребности» в образовании существительных со значением лица от основ девербативных существительных с суффиксом -к(а), лингвист обращает внимание на два момента: 1) при усечении суффикса -к(а) производящей основы искомые производные в большинстве случаев легко образуются посредством суффикса -чик/-щик (сверловщик, формовщик, фрезеровщик и т.п.); 2) однако в некоторых случаях даже после указанного усечения продолжают действовать морфонологические ограничения; в этом случае производство требуемых дериватов происходит «посредством суффикса -ик через промежуточное звено словопроизводственного процесса – от производных основ имён прилагательных с суффиксом -н» (Зенков 1963, с. 138). Далее автор приходит к следующему выводу: «…границы закономерностей, определяющие словообразовательную структуру функционирующих в языке моделей, проходят в точках соприкосновения и взаимной поддержки этих моделей. То, что не по силам одному словообразовательному типу, оказывается по силам другому» (Зенков 1963, с. 139). Классификация видов ограничений, предложенная Е.А. Земской, частично совпадает с классификацией Г.С. Зенкова. Она выделяет следующие виды ограничений сочетаемости морфем50: 1) семантические ограничения. «Они вызываются чаще всего семантической несовместимостью морфем. Поскольку части речи являются самыми общими лексико-грамматическими разрядами слов, самые широкие ограничения такого рода проявляются в сочетаемости аффикса с основами той или иной части речи.… Кроме таких общих ограничений, действуют ограничения более специализированные, т.е. тот или иной аффикс может сочетаться не со всеми основами данной части речи, а лишь с основами определённой семантики. <…> На семантические ограничения могут накладываться так называемые прагматические ограничения. Так, суффикс прилагательных -оват(ый), обозначающий неполноту признака, сочетается лишь с основами качественных прилагательных, обозначающих нежелательные (плохие) свойства… Человек как бы не хочет уменьшать положительно оцениваемые (хорошие) признаки» (Земская 1989, с. 321–322); 2) словообразовательные ограничения. «Имеется в виду неучастие тех или иных видов производных основ в качестве производящих. Для примера можно назвать имена прилагательные с суффиксами субъективной оценки -еньк(ий), -охоньк(ий)/-ошеньк(ий), -ущ(ий), -енн(ый)… От приПо нашему мнению, точнее было бы говорить не о сочетаемости морфем (и, соответственно, об ограничении их сочетаемости), а о сочетаемости производящей базы и деривационной морфемы (и, соответственно, об ограничении их сочетаемости). 50 91 лагательных этих типов не образуются производные» (Земская 1989, с. 322); 3) формальные ограничения. «Одни из них разрешаются на уровне морфонологии – происходит взаимоприспособление морфем при их соединении в составе слова. <…> Формальные ограничения, которые не может устранить морфонология, приводят к невозможности соединения морфем. Так, суффикс -н- не сочетается с существительными типа парк, воск, имеющими в исходе группу согласных. В таких случаях используется суффикс -ов-, имеющий в начале гласный: парковый, восковой» (Земская 1989, с. 323); 4) стилистические ограничения. «Вызываются стилистической несовместимостью морфем и объясняются тем, что словообразовательные морфемы, подобно словам, могут обладать определённой стилистической окраской. Обычно наблюдается тенденция к стилевой однородности сочетающихся морфем…» (Земская 1989, с. 323–324); 5) лексические ограничения. «В качестве причин ограничения выступают в основном такие факторы, как явления омонимии и занятость данного "семантического места" другим словом. Эти причины объясняются несоответствием между возможностями словообразовательной системы и лексическими нормами» (Земская 1989, с. 324–325). И.Г. Милославский, исследуя правила, ограничивающие сочетаемость морфем в производном слове, представленные в работах Е.А. Земской и И.С. Улуханова, предполагает главенство семантических ограничений: «Именно они определяют, являются ли в принципе совместимыми те или иные значения, соответствуют ли данному совмещению значений тот или иной феномен внешней действительности» (Милославский 1979, с. 5). Проанализировав ограничения, действующие в отношении некоторых групп производных, лингвист приходит к следующему выводу: «Иными словами, то, что исследователи называют семантическими ограничениями правил сочетаемости морфем, в действительности включает в себя, с одной стороны, универсальные семантические запреты, действующие безотносительно к уровню морфем. С другой стороны, эти семантические ограничения касаются семантико-словообразовательной валентности определённых лексико-семантических групп непроизводных слов. Однако "правила", относящиеся к этой, второй, стороне семантических ограничений, вовсе не универсальны, они носят не абсолютный, а вероятностный характер» (Милославский 1979, с. 6–7). Анализируя так называемые лексические ограничения, лингвист обращает внимание на их относительный характер («поскольку в языке всегда существует значительное количество синонимических обозначений»), замечая при этом, что «реально среди русских словсинонимов почти не представлены непроизводные слова и производные с более или менее стандартным словообразовательным значением» (Милославский 1979, с. 7). В то же время, по наблюдениям И.Г. Милославского, 92 весьма распространённой является синонимия производных (в частности – суффиксальных). Обращая своё внимание на замечания лингвистов относительно невозможности образования дериватов со значением женскости типа пилотка в связи с потенциальной омонимией, учёный указывает: «В этом случае остаётся совсем непонятным, почему не реализуются те семантически возможные (и необходимые) сочетания производящих слов с суффиксами, которые не приводят в результате к появлению омонимов. Почему нет соотношения пилот – *пилотша, *пилотица, *пилотесса и под. …» (Милославский 1979, с. 8)51. Далее учёный обращается к формальным ограничениям, предлагая рассматривать здесь два случая: 1) «когда заданное значение может реализоваться только в одной морфеме»; 2) «когда существует некоторый набор синонимичных морфем, способных выражать заданное значение, и формальный запрет на сочетаемость с одним из членов ряда не объясняет того, почему отсутствуют сочетания с другими членами ряда, к которым нельзя приложить какие-либо запретительные правила сочетаемости» (Милославский 1979, с. 8). В качестве примера лингвист рассматривает «запрет на образование существительных с суффиксом -ость от прилагательных с ударной флексией», указывая на высокую степень вероятности, но не абсолютность этого правила. Т.Х. Каде, анализируя словообразовательный потенциал суффиксальных типов существительных, замечает: «Принцип ограничения определяет некоторый выбор из возможных сочетаний [производящих основ и суффиксов. – Г.Б.] и составляет лишь часть реально способных к существованию [производных слов – Г.Б.]» (Каде 1993, с. 31). Далее лингвист называет виды ограничений, действующих при образовании суффиксальных существительных: 1) семантические ограничения. «Выступают в тех случаях, когда возможности новообразований сдерживаются семантикой словообразовательной базы и её лексико-грамматическими особенностями» (Каде 1993, с. 32). К семантическим ограничениям Т.Х. Каде, в частности, относит неспособность морфа -чан- (суффиксальный СТ на -ан/-ин со значением «носитель предметного признака» сочетаться со сложными основами названий городов на -град, -город, -горск; неспособность суффикса -тель сочетаться с невербативными производящими основами и др; 2) фонетические ограничения, по наблюдениям Т.Х. Каде, «в случае продуктивности СТ, большей частью устраняются с помощью интерфикКак представляется, каждое из приведённых лингвистом слов имеет ограничение в образовании. Дериват *пилотша имел бы разговорную окраску. Кроме того, суффикс -ш(а), как правило, используется для образования мутационных феминативов (‘жена’). Производное *пилотица явно неблагозвучно. Феминатив *пилотесса в некоторой степени нарушает синхроннодиахронические ограничения (при заимствованности слова пилот всё-таки следует признать, что суффикс -есс(а) явно тяготеет к более новым иноязычным словам. 51 93 сации или усечения» (Каде 1993, с. 32). Однако в ряде случаев подобные ограничения действуют, например: указанный выше морф -чан не встречается после сочетаний согласных, морфы -б(а) и -об(а) (значение отвлечённого процессуального признака) невозможны после губных (Каде 1993, с. 32); 3) словообразовательные ограничения. «Выступают в тех случаях, когда те или иные потенциальные производные основы не участвуют в словообразовании» (Каде 1993, с. 32). Примером действия подобных ограничений автор называет невозможность образования производных с суффиксом -л- со значением «носитель процессуального признака» от глаголов 1 класса с морфом -ива-; 4) лексические ограничения. «Выступают тогда, когда данный референт уже имеет наименование или когда пустая клетка СТ занята лексемой с другим значением» (Каде 1993, с. 32). В качестве примера лингвист приводит уже знакомые случаи с существительными штукатурка, пилотка, замечая при этом: «Важно учитывать время появления подобных образований: в некоторых случаях наличие названий женщин не препятствует появлению омонимичных названий предметов (финка, испанка, полька)» (Каде 1993, с. 32). И.С. Улуханов отмечает: «В грамматиках славянских языков с разной степенью подробности и систематичности указывались ограничения без каких-либо обобщений. Эти обобщения делались в теоретических работах» (Улуханов 1998а, с. 537). В качестве видов ограничений называются внутрилингвистические и внелингвистические ограничения. Анализируя работы дериватологов, посвящённые проблеме ограничений сочетаемости морфем в образовании производных слов52, лингвист указывает, что описанные ограничения «характеризуются главным образом в соответствии с теми уровнями языка, к которым они относятся» (Улуханов 1998, с. 537). Здесь же автор обращает внимание на то, что ограничения «могут быть охарактеризованы и с других точек зрения; при этом выявляются важные свойства ограничений» (Улуханов 1998, с. 537). Далее лингвист выделяет следующие виды ограничений: 1) абсолютные и относительные. «Абсолютные ограничения обусловлены такими свойствами слов, которые препятствуют их функционированию в качестве мотивирующих в любых словообразовательных процессах. <…> Относительными ограничениями можно назвать такие ограничения мотивирующих слов, которые действуют лишь применительно к определённым формантам» (Улуханов 1998, с. 537–538); 2) системные и узуальные. «Системными ограничениями сочетаемости мотивирующей части и форманта можно считать такие ограничения, которые обусловлены свойствами этих составляющих мотивированного Здесь ссылка на: Kastovsky D. Wortbildung und Semantik.Dusseldorf, 1982; Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. М., 1973; Современный русский язык. М., 1997. 52 94 слова. Системные ограничения всегда объяснимы. <…> Узуальные ограничения обусловлены не только свойствами мотивирующей части и форманта, но и дополнительно закреплены лексически. Это дополнительное закрепление ничем не объяснимо; оно представляет собой узуальную реализацию системных возможностей» (Улуханов 1998, с. 538); 3) характеризованные и нехарактеризованные. «Характеризованные ограничения – это ограничения такой группой слов, которая имеет какоелибо общее свойство (свойства), т.е. может быть охарактеризована. Нехарактеризованные ограничения – это ограничения такой группой слов, которая не имеет общего свойства (свойств), не может быть охарактеризована и задаётся только списком» (Улуханов 1998, с. 538); 4) жёсткие и нежёсткие. «Многие жёсткие ограничения вызваны закономерностями сочетания фонем. <…> Нежёсткие ограничения – это распространённые ограничения, которые имеют исключения в узуальной лексике и/или могут преодолеваться в сфере окказионализмов» (Улуханов 1998, с. 539); 5) исходные и результирующие. «Ограничения, объясняющиеся свойствами мотивирующего, назовём исходными. Вместе с тем существуют ограничения, обусловленные не свойствами мотивирующего, а свойствами возможного (или предполагаемого) мотивированного… Эти ограничения назовём результирующими» (Улуханов 1998, с. 539–540). И.С. Улуханов рассматривает следующие виды исходных ограничений в образовании слов: семантические, словообразовательные (морфемные), стилистические, синхронно-диахронические, морфонологические, формально-грамматические. Семантические ограничения, по мнению лингвиста, «состоят в том, что форманты выступают в сочетании лишь с теми мотивирующими словами (основами), которые обладают каким-либо общим семантическим свойством. Для того чтобы соединение форманта и мотивирующего слова (основы) состоялось, необходимо, чтобы они были семантически совместимы» (Улуханов 1998, с. 543). Далее И.С.Улуханов, указав, что «значения мотивирующих слов, влияющих на возможность их соединения со словообразовательными формантами, относятся к разным уровням языка – грамматике и лексике» (Улуханов 1998, с. 543), предлагает подробный анализ грамматических и лексических значений мотивирующих слов. Так, по мнению лингвиста, среди грамматических значений, которые влияют на словообразовательную валентность, следует выделить общие (частеречные) и частные (классификационные или лексико-грамматические значения мотивирующих) (Улуханов 1998, с. 543–547). Отметив разнообразие лексических значений мотивирующих слов («от значений нехарактеризованных лексико-грамматических разрядов (одушевлённость/неодушевлённость, качественность/относительность, переходность/непереходность) до достаточно узких значений», автор говорит о 95 необходимости построения (в пределах каждой части речи мотивирующих слов) классификации данных значений по принципу «от общих к частным» (Улуханов 1998, с. 547). Словообразовательные ограничения заключаются в том, что «форманты выступают в сочетании с теми мотивирующими словами (основами), которые характеризуются определёнными словообразовательными свойствами» (Улуханов 1998, с. 548). В качестве подобных словообразовательных свойств рассматриваются производность/непроизводность мотивирующей основы, наличие в производной основе того или иного аффикса (Улуханов 1998, с. 548–549). Стилистические ограничения состоят в том, что «форманты выступают в сочетании лишь с теми мотивирующими словами (основами), которые обладают общим стилистическим свойством» (Улуханов 1998, с. 549–550). Синхронно-диахронические ограничения заключаются в том, что «формант выступает в сочетании лишь с теми мотивирующими словами, которые обладают определёнными диахроническими свойствами, сохраняющимися в синхронном состоянии языка» (Улуханов 1998, с. 551). Так, например, заимствованные суффиксы, как правило, образуют производные от основ заимствованных слов, в то же время некоторые исконные суффиксы сочетаются лишь с исконными мотивирующими. Морфонологические ограничения состоят в том, что «формант присоединяется лишь к тем словам (основам), которые обладают определённым морфонологическим (формальным) свойством» (Улуханов 1998, с. 551). В качестве примера приводится суффиксальный морф -еств(о), который присоединяется только к производящим основам, оканчивающимся на шипящую (владычество, изящество) и суффиксальный морф -ств(о), который взаимодействует с производящими основами, оканчивающимися любыми согласными, кроме шипящих (Улуханов 1998, с. 551). Формально-грамматические ограничения. Данный вид ограничений, по мнению автора, состоит в том, что «словообразовательный формант сочетается только со словами (основами), относящимися к определённому грамматическому классу, не имеющему общей семантики, т.е. выделенному на основе формальных критериев» (Улуханов 1998, с. 552). Таким критерием у имён, по мнению И.С. Улуханова, является тип склонения. Впрочем, лингвист сразу замечает, что ограничивающая роль типа склонения мотивирующего существительного незначительна. Однако «существует ряд формантов, сочетающихся только с существительными определённых типов склонения. При этом тип склонения мотивирующего обусловливает распределение синонимичных морфов или алломорфов одной морфемы у мотивированных слов». Лингвист предлагает рассматривать пять видов результирующих ограничений (рис. 3). 96 Результирующие ограничения отталкивающие антивариантные антинеблагозвучные антиомонимичные антиполисемичные антисинонимичные Рис. 3. Виды результирующих ограничений (Улуханов 1998, с. 552) Отталкивающие ограничения «объясняются занятостью в словарном составе места (клетки), на которое претендует возможное, но не реализованное мотивированное слово» (Улуханов 1998, с. 540). К отталкивающим результирующим ограничениям относятся антиомонимичные, антиполисемичные и антисинонимичные ограничения. Антиомонимичными И.С.Улуханов предлагает называть ограничения, «представляющие собой омонимическое отталкивание, препятствующее появлению омонимов» (Улуханов 1998, с. 540). Примером действия названного вида ограничений лингвист называет препятствие в образовании коррелятов женского рода от существительных пилот, штукатур, электрик в связи с наличием слов пилотка ‘летний форменный матерчатый головной убор без полей’, штукатурка ‘1. Действие по глаголу штукатурить; 2. Масса известкового, цементного и гипсового раствора с песком, употреблявшаяся для отделки стен, конструкций, а также засохший слой такого раствора’, электричка ‘электропоезд не дальнего следования’ (Улуханов 1998, с. 540). Характеризуя антиполисемичные ограничения, И.С. Улуханов замечает: «Узуально отсутствующее (но окказионально возможное) значение слова может быть потенциально связано со значением формально аналогичного слова отношениями полисемии» (Улуханов 1998, с. 540). Отсутствие такого слова вызвано антиполисемичными ограничениями. В качестве примера антиполисемичного ограничения лингвист называет отсутствие у глагола заблудиться в узуальной лексике коррелята несовершенного вида: «В окказиональной лексике такой коррелят возможен: – Не заблудитесь? – Чего же заблуждаться (К. Симонов). Значение этого окказионализма является прямым значением по отношению к переносному значению глагола заблуждаться в значении «иметь ошибочное, неправильное мнение» (ср. заблудившийся и заблудший)» (Улуханов 1998, с. 540). К антисинонимичным ограничениям И.С. Улуханов относит ограничения, которые препятствуют образованию дериватов, синонимичных уже существующим словам. Таким образом, для выявления антисинонимичных результирующих ограничений, действующих в сфере образования локативных существительных, по нашему мнению, необходимо определить, 97 какие слова, использовавшиеся либо могущие использоваться для образования локативов, имеют синонимы, способные сочетаться либо с тем же суффиксом, либо с его синонимом. Примером действия подобных ограничений, по мнению лингвиста, является отсутствие образований типа *лошадёнок, *коровёнок в связи с существованием «супплетивных» пар лошадь – жеребёнок, корова – телёнок (Улуханов 1998, с. 541). Рассмотренные виды результирующих ограничений в образовании производных слов, как уже отмечалось, лингвист относит к отталкивающим ограничениям, т.е. к ограничениям, действие которых объясняется занятостью «клетки» в словарном составе языка. Следующие два вида результирующих ограничений не являются отталкивающими: «клетка, на которую претендует потенциальное мотивированное слово, пуста» (Улуханов 1998, с. 541). Таковыми И.С. Улуханов считает антивариантные и антинеблагозвучные ограничения. Первое ограничения «состоит в том, что нет устоявшихся морфонологических правил образования какого-либо слова, и в результате этого могут возникнуть морфонологические варианты. Так, в числе ограничений образования слов на -enie от глаголов на -e/ei- в «Грамматике современного польского языка» (1984) указывается колебание формы (sniedzenie/ sniedzienie)53» (Улуханов 1998, с. 541). Антинеблагозвучными ограничениями лингвист называет ограничения «на количество фонемных сочетаний слогов или одинаковых фонем в слове» (Улуханов 1998, с. 541). Данная работа И.С. Улуханова завершается, безусловно, верным утверждением о необходимости «продолжать выявление новых закономерностей (ограничений) с тем, чтобы в перспективе создать их возможно более полную и детальную типологию. Достижению этой цели может способствовать последовательное применение объяснительно-исчислительного метода изучения системы языка: попытки объяснения способствуют выявлению новых причин сочетаемости/несочетаемости и систематичности описания» (Улуханов 1998, с. 554). При выполнении данного исследования мы использовали классификацию ограничений, предложенную И.С. Улухановым. В то же время наше исследование позволило внести в данную классификацию некоторые дополнения. В связи с этим представляется необходимым предварить изучение ограничений в образовании суффиксальных локативных существительных некоторыми теоретическими выкладками. В качестве гипотез мы выдвигаем следующие положения: 1) ограничения в образовании слов одной СК следует разделять на две группы: ограничения, распространяющиеся на всю СК, и ограничения, распространяющиеся на отдельные субкатегории; Здесь ссылка на: Gramatyka wspolczesnego jezyka polskiego. Morfologia. Warszawa, 1984. S. 336. 53 98 2) в СК ослабляются (вплоть до полного исчезновения) некоторые исходные ограничения. Дело в том, что ограничения, действующие для одного СТ, в рамках СК могут компенсироваться за счёт других СТ. При этом развивается конкуренция типов, формирующих категорию; 3) результирующие ограничения могут взаимодействовать, усиливая или ослабляя влияние друг друга; 4) в ряде случаев нельзя исключать одновременного действия нескольких видов ограничений, например: исходных и результирующих, языковых и внеязыковых. Безусловно, подтвердить или опровергнуть данные гипотезы может анализ конкретного языкового материала. 3.3. Ограничения в образовании суффиксальных локативных существительных 3.3.1. Внеязыковые ограничения В качестве основного внеязыкового ограничения, очевидно, следует рассматривать незначительную востребованность суффиксальных локативов в настоящее время. Так, О.Я. Иванова, исследовав СК локативности в русской и английской деривационной системах, называет одним из основных универсальных свойств данной категории неактуальность для современного человека наименований пространств: «наш современник (и русский, и англичанин) полагает, что эта сторона действительности им освоена и названа в достаточной степени» (Иванова 2004, с. 20). Наши наблюдения над словопроизводством суффиксальных локативов позволяют согласиться с данным утверждением. Таким образом, новые суффиксальные дериваты, называющие пространство, в русском языке в настоящее время не образуются. При этом локативы, называющие территории и вместилища, обладают определённой степенью востребованности. Для суффиксальных локативных существительных внеязыковые ограничения различаются в зависимости от ССК. При общей незначительной продуктивности анализируемой СК ряд ССК всё же пополняется новыми дериватами. Таким образом, внеязыковые ограничения в образовании суффиксальных локативных существительных могут быть сведены к невостребованности либо к незначительной востребованности конечного продукта процесса словопроизводства, действующего в рамках данной СК. У И.Г. Милославского находим замечание о том, что локативы со значением ‘место действия’ «могут быть образованы от глаголов лишь в том случае, когда для данного действия характерно какое-то особое место (парильня, спальня, жилище, но писать, думать, ходить)» (Милославский 1980, с. 154). Ограничения в образовании девербативных суффиксальных 99 существительных связаны также с сокращением потребности в определённом типе помещений. Так, например, в настоящее время локативы не образуются от основ глаголов профессиональной деятельности. Ср.: зернить ‘дѣлать зернистым, приводить въ зерна’ (САР–1907, т. II, вып. 9, с. 2603) зернильня ‘рабочая комната, гдѣ зернится порохъ’ (САР–1907, т. II, вып. 9, с. 2601); мѣсильня ‘заведенье или отдѣленье, гдѣ мѣсятъ’ (ТСД, т. II, с. 369); крутильня ‘мѣсто, гдѣ вьютъ, крутятъ верёвки’ (САР–1809, т. II, с. 441); обжигальня ‘строенiе, въ коемъ находятся печи для обжиганiя сдѣ ланныя’ (САР–1790, т. II, с. 1072). В ряде случаев подобные образования архаизовались, т.е. были вытеснены другими номинативными единицами. Так, например, слово парикмахерская заменило прежние брильня ‘заведение, где брили и пускали кровь’ (СлРЯ XVIII в., т. 2, с. 140) и постригальня ‘место, где стригутся, цирюльня’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 17, с. 257); словосочетание ‘мастерская скульптора’ – существительное ваяльня, отмеченное (с пометой «малоупотр.») САР–1891 (т. 1, с. 345). Так, ограничения для дериватов со значением ‘место, которое характеризуется признаком, названным производящей основой’ обусловлены количеством тех самых признаков, которые способны образовывать подобные производные. Как уже отмечалось, деадъективы с локативным значением, как правило, образуются от основ качественных прилагательных. С высокой степенью вероятности можно предположить, что прилагательные, называющие качества характера (гордый, добрый, жадный и т.п.), интеллектуальные качества (умный, глупый, мудрый и т.п.), физические качества людей и животных (глухой, слепой, хилый и т.п.), не будут использоваться для образования локативов. Разнообразие реалий, называемых десубстантивными локативами, позволяет утверждать, что внеязыковые ограничения для этой группы производных обусловлены в значительной мере степенью востребованности подобных дериватов. 3.3.2. Языковые ограничения 3.3.2.1. Исходные ограничения Анализ словообразовательной структуры суффиксальных nomina loci показал, что производящая база исследуемой СК весьма разнообразна. Однако и ей свойствены ограничения. 1. Семантические ограничения. Как уже отмечалось, производящей базой для мутационной СК суффиксальных локативов являются субстантивные, адъективные и вербативные основы. Между тем суффиксальные существительные могут быть образованы и от основ числительных (например, двое двойка). Существует ли возможность реализации данного потенциала? 100 Следует отметить, что подобные случаи имели место в истории русского языка: семерня ‘2. Дом, постройка, хоромы, состоящие из 7 срубов, соединённых сенями и переходами’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 24, с. 54); десятина ‘6. Мера, сосуд для жидкости объёмом в десятую часть ведра (?)’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 4, с. 233–234); десятня ‘3. Мера, сосуд для жидкости объёмом в 10 вёдер’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 4, с. 234–235). Однако подобные образования, по нашим наблюдениям, единичны и, кроме того, данные слова относятся к устаревшей лексике. Дальнейшее развитие обозначенного пути не наблюдается, что, очевидно, можно объяснить невостребованностью такого рода предметов, а следовательно, и отсутствием необходимости поиска соответствующих номинаций. Привлечение в качестве производящих основ слов иных частей речи, по нашему глубокому убеждению, является маловероятным. Нет необходимости, по-видимому, специально доказывать, что родовая принадлежность производящих существительных не является ограничением при образовании локативов. Однако обращает на себя внимание отсутствие десубстантивных nomina loci с производящей базой – основой существительного общего рода. Представляется возможным следующее объяснение данного явления. Группа нарицательных существительных общего рода весьма невелика. В неё входят одушевлённые существительные со значением лица, обладающие дополнительной качественной (обычно отрицательной) характеристикой. Очевидно, здесь можно говорить о действии внеязыковых ограничений: представляется весьма эфемерной потребность в образовании локативов ССК с частным СЗ ‘там, где живёт тот, кто назван производящей основой’ либо ‘там, где работает тот, кто назван производящей основой’ от основ существительных с пейоративной окраской типа плакса, соня, задира, забияка. Образование локатива от основы существительного сирота сдерживается антисинонимичными результирующими ограничениями (ср.: приют, детский дом). Особым случаем внутрикатегориальных исходных ограничений является неспособность какого-либо компонента морфемария данной СК взаимодействовать с основой слова той или иной части речи при вхождении подобных основ в состав производящей базы СК. Данное ограничение не является жёстким, здесь, вероятно, точнее было бы говорить о нереализованной возможности, которая может быть реализована при необходимости. Яркой иллюстрацией данного высказывания является дериват дактилоско<по>тека ‘хранилище отпечатков пальцев’. В связи с сомнительной благозвучностью десубстантива *отпечаткотека был образован указанный выше деадъектив (производящая база – усечённая основа прилагательного дактилоскопический). Это единичный случай сочетания суффик- 101 са -тек(а) с основой прилагательного54. Неиспользование какого-либо другого компонента морфемария объясняется тем, что именно за этим суффиксом в русской морфемике закреплена функция образования дериватов со значением ‘систематизированное хранилище однородных предметов’. 2. Словообразовательные ограничения. Анализ собранного фактического материала позволяет утверждать, что производящими для суффиксальных локативов являются непроизводные и производные основы, причём последние относятся к первой степени производности. По наблюдениям А.Н. Тихонова, словообразовательные цепочки (СЦ) русского языка максимально включают восемь звеньев. Безусловно, семи- и восьмизвенные СЦ встречаются редко, но пяти- и шестизвенные достаточно распространены. Словообразовательные ограничения для анализируемых производных заключаются в том, что данные дериваты, как правило, «довольствуются» вторым или третьим местом (звеном) СЦ. Например: ель ельник; тёплый теплица; давить вдавить вдавлина. 3. Синхронно-диахронические ограничения. Изучение данного вида ограничений затруднено тем, что в ряде случаев невозможно определить, было ли слово заимствовано либо образовано уже в русском языке на базе действующей модели с заимствованным суффиксом. Так, например, в ТСИС находим: видеотека – ‘нем. Videothek или образовано в русском языке от видео… + …тека’ (ТСИС, с. 147). Кроме того, исследование данного вида ограничений вызывает определённые затруднения, связанные со сложностью выявления «степени» заимствованности (чужеродности) производящего. Проанализируем имеющийся в нашем распоряжении фактический материал. Морфемарий СК суффиксальных локативных существительных включает следующие заимствованные суффиксы: -дром, -тек(а), -арий, орий55. Локативы на -дром относятся к ССК со следующими частными СЗ: 1) ‘там, где испытывают тот мехнизм, который назван производящей основой, или проводят соревнования с его использованием’ (ракетодром, планеродром, танкодром); 2) ‘там, где создан тот тип среды, который назван производящей основой’ (космодром, вододром, аэродром). Абсолютное большинство дериватов на -тек(а) относится к ССК с частными СЗ ‘там, где хранится то, что названо производящей основой’. Однако в отличие от других локативов, называющих тот или иной вид хранилища (сахарница, иголочник, каретник и под.), локативы на -тек(а) называют систематизированные хранилища, т.е. специально оборудованные 54 55 Имеются в виду «обычные» прилагательные (т.е. не аналитические). Единичные образования на -инг не учитывались. 102 вместилища, в которых созданы условия для хранения чего-либо ценного. Таким образом, заимствованный суффикс -тек(а) создает особый «подраздел» в группе локативов. Тяготение суффикса -тек(а) к заимствованным производящим основам очевидно. Однако есть и иные случаи. НРЛ–83 фиксирует слово запахотека со значением «собрание зафиксированных на чёмлибо запахов, а также специальное место их хранения» (НРЛ–83, с. 32). При этом слово запах не является заимствованным. В то же время в «Словаре русского языка XVIII в.» находим: ароматник, ароматик, ароматница – ‘1. Коробочка с благовонными вещьми, ароматник, досканьчик с духами’ (СлРЯ XVIII в., т. 1, с. 94). (Заметим, что в настоящее время также употребляются существительные ароматник и ароматница, а также композит мешочек-ароматник.) Итак, здесь мы наблюдаем сочетание исконно русской основы с заимствованным суффиксом (запахотека) и заимствованной основы – «нем. Aromat, фр. aromate» (ТСИС, с. 78) с русским суффиксом (суффиксами). Необразование локатива *запашник можно объяснить действием антиомонимичных ограничений: запашник ‘сельскохозяйственное орудие, легкая соха для вспашки на небольшой глубине или запахивания посеянных семян’ (БАС–2, т. V–VI, с. 518). Дериваты -арий в современном русском языке являются наименованиями различного рода питомников, предназначенных для выращивания растений или животных (розарий, иридарий, фазанарий). Часть дериватов была заимствована русским языком, другие – были образованы уже в русском языке по действующей модели. Интересное наблюдение над словом клюкварий находим в одной из лингвистических работ: Н.Г. Гольцова, анализируя текст одной заметки, указывает, что слово клюкварий было употреблено много раз, однако «несмотря на удобство (и точность) нового слова (ср. слово клюкварий и описательные обороты питомник для выращивания клюквы в искусственных условиях или питомник для искусственного выращивания клюквы), несмотря на то, что данное слово было создано по имеющейся в языке модели, с учётом возможностей языка и без нарушения нормы (ср. розарий, дельфинарий), несмотря на отсутствие фонетических препятствий и неудобств в произношении (ср. с потенциально возможными, но не очень удобными для произнесения образованиями типа апельсинарий, мандаринарий, тюльпанарий и т.п.), слово клюкварий не стало употребительным и в последующих сообщениях о работе данного питомника уже не повторялось» (Гольцова 1993, с. 82). Далее лингвист указывает, что и слово лимонарий «не получило прав гражданства» (Гольцова 1993, с. 82). Наблюдения Н.Г. Гольцовой хотелось бы сопроводить некоторыми замечаниями. Основа существительного клюква ещё до появления рассмотренного выше производного была использована в качестве производящей базы для образования локатива, причём той же ССК – деривата клюквенник ‘там, где растёт клюква’. Таким образом, весьма весомым 103 представляется предположение о том, что невостребованность локатива клюкварий объясняется действием антисинонимичных ограничений. (Отметим попутно, что некоторая, очень незначительная разница в лексических значениях анализируемых кодериватов, безусловно, присутствует). Дериваты на -орий/-ориум относятся к ССК со следующими частными СЗ: 1) ‘там, где совершается действие, названное производящей основой’ (инкубаторий, ингаляторий, крематорий, профилакторий), 2) ‘там, где создан тот тип среды, который назван производящей основой’ (акватория, аэротория), 3) ‘там, где отдыхает (живёт) человек, названный производящей основой’ (лекториум), 4) ‘там, где лечат от болезни, названной производящей основой’ (лепрозорий, люпозорий). Первые три из названных ССК уже были известны СК суффиксальных nomina loci, например: умываться умывалка, зимовать зимовка, заварить заварник (1); скала скалодром, Луна лунодром (2); сторож сторожка, гридь гридня и гридница (3). Последняя ССК является новой для указанной категории. Таким образом, заимствованный суффикс -орий способствует реализации потенциала анализируемой СК. Рассмотрим иную ситуацию, а именно: закономерности сочетаемости производящих основ заимствованных слов и суффиксов при образовании локативов. Анализ фактического материала показывает, что в ряде случаев (иные были рассмотрены выше) подобные базовые основы в силу разных причин вынуждены сочетаться с исконными формантами. Так, например, для образования вместилища, предназначенного для приготовления того, что названо производящей основой, либо с его использованием, в русском языке употребляется модель «производящая субстантивная основа + суффикс -ниц(а)»: пасочница ‘форма для изготовления пасхи’. Та же модель была использована для образования локативов от заимствованных основ фондю, фритюр, барбекю и кокот: «Вулканкарусель» – так называется этот набор для фондю. Он состоит из фондюшницы, спиртовки, подноса, 6 пиал и вилок (Лиза 2002, № 2); В новой фритюрнице Snack Oleoclean компании Tefal решила главную проблему – слив и хранение использованного масла (Лиза 2007, № 3); Спассеруйте в масле муку, вложите грибы и переложите массу в порционные кокотницы. Взбейте яйцо, добавьте сметану, залейте соусом грибы и запекайте в духовке (Сударушка 2006, № 28); От барбекюшницы тянуло поджаристой куриной корочкой, собравшиеся горели желанием начать (Cosmopolitan 2003, июнь). Впрочем, синхронно-диахронические ограничения и их преодоление/непреодоление в ряде случаев следует рассматривать не изолированно, а в сочетании с другими явлениями (в том числе и с иными видами ограничений). Так, например, необходимо учитывать не только «происхождение» суффиксов -ниц(а) и -тек(а), но и их «взаимоотношения»: первый об104 разует дериваты со значением ‘там, где хранится’ (сахарница, кофейница, шашечница, шильница и т.п.), второй имеет более узкую специализацию – ‘систематизированное хранилище’ (библиотека, фонотека, гильзотека и т.п.). Данное наблюдение проиллюстрируем весьма любопытным, на наш взгляд, примером. Подставку для хранения орудий письма называют карандашницей: Так почему бы не сделать его [рабочее место] приятным? Купить забавный коврик для мыши, пару симпатичных рамочек для фотографий, изящную карандашницу, цветок в горшке (Cosmopolitаn 2005, апрель). Между тем существуют фломастеры, маркеры и ручки. Неиспользование в качестве производящего какого-либо из указанных согипонимов объясняется разными причинами. В первых двух случаях наблюдается действие синхронно-диахронических ограничений (при явной ошибочности потенциальных образований *фломастеротека или *маркеротека – речь идёт не о систематизированных хранилищах!). Необразование деривата *ручечница, очевидно, объясняется антинеблагозвучными ограничениями. Ярким случаем преодоления синхронно-диахронических ограничений, обусловленным невозможностью использования «подходящего» суффикса является образование локатива дискетница (заимствованная основа+исконный суффикс). Как представляется, исследуемый вид ограничений весьма легко преодолевается при необходимости. Возникает вопрос: можно ли вообще говорить о действии синхронно-диахронических ограничений в рамках анализируемой категории? Дело в том, что ни один из заимствованных суффиксов не имеет конкурентов с полностью совпадающими деривационными ареалами (ср. конкуренцию исконно русских суффиксов, например: сахарник и сахарница). Заимствованные суффиксы либо образуют новую ССК, либо имеют более узкую специализацию в рамках существующей ССК. Таким образом, наблюдается асимметрия между потребностями в локативах того или иного типа (и, соответственно, запасом производящх основ) и возможностями заимствованных суффиксов. Впрочем, иногда специализация может не учитываться (например, случай с дериватами шампиньонник и шампиньонница). Таким образом, можно констатировать, что синхронно-диахронические ограничения, сталкиваясь с иными ограничениями, либо, уступая им, преодолеваются, либо, объединяясь с ними, приводят к невозможности образования слова. 4. Стилистические ограничения. Для образования суффиксальных локативных существительных используются стилистически нейтральные производящие основы (исключения единичны, например: барахло барахолка). 105 Таким образом, стилистические ограничения для анализируемой СК можно сформулировать следующим образом: для образования подобных дериватов не употребляется стилистически окрашенная лексика. 5. Морфонологические ограничения. Морфонологические ограничения отдельных СТ компенсируются сочетаемостными свойствами других СТ. Это достигается следующим образом: 1) морфемарий СК суффиксальных локативных существительных включает компоненты с разными зачинами, что позволяет расширить производящую базу; 2) суффиксы анализируемой СК имеют значительное количество пересечений деривационных ареалов, что позволяет заменять суффиксы при необходимости (например, для избежания омонимии, многозначности и т.п.); 3) многие суффиксы имеют алломорфы, что усиливает их сочетаемостные возможности. Исследование морфонологических ограничений СК представляется неактуальным в связи с тем, что явление морфемного шва, сопровождающее образование суффиксальных локативов того или иного СТ, описаны в научной литературе достаточно подробно (см.: Грамматика–80, ТССЕ). 6. Формально-грамматические ограничения. По нашим наблюдениям, данный вид ограничений не действует при образовании суффиксальных локативов: суффиксальные локативы образуются от основ существительных субстантивного (епископ епископат, жито житница; ежевика ежевичник, жертва жертвенник; голень голенище, гридь гридница), нулевого (барбекю барбекюшница, кофе кофейня), адъективного (городничий городничество, казначей казначейство) типов склонения. Таким образом, роль исходных ограничений в образовании суффиксальных локативных существительных незначительна. Особую значимость при анализе СК получают результирующие ограничения, характеризующие особенности актов деривации. 3.3.2.2. Результирующие ограничения 1. Антисинонимичные ограничения. Под словообразовательными синонимами традиционно понимают слова типа хозяйствовать – хозяйничать, т.е. синонимичные производные, различающиеся каким-либо компонентом морфемного состава. По нашему мнению, их точнее было бы назвать синонимами, образованными словообразовательными средствами. Словообразовательными же синонимами, очевидно, следует называть производные с тождественными СЗ (общими или частными). Лексические значения при этом могут быть тождественными либо нетождественными. 106 Представляется возможным также предположить различные комбинации указанных выше компонентов (табл. 6). Таблица 6 Возможные деривационные комбинации Синонимичные основы Одна и та же основа Синонимичные суффиксы + + Один и тот же суффикс + Анализируя антисинонимичные ограничения, необходимо также учитывать, что «клеточка», на которую претендует потенциальный дериват, может быть занята также непроизводным словом либо словосочетанием, традиционно использующимся для именования данной реалии. Анализ материалов словарей синонимов русского языка показал, что образование суффиксальных локативов путем сочетания синонимичных производящих основ с синонимичными суффиксами либо с одним и тем же суффиксом маловероятно, так как производящие суффиксальных локативов редко вступают в синонимические отношения с другими словами. К подобным случаям можно отнести, например, пары аромат – запах, багровый – красный, бич – бомж, быстрый – стремительный. В данной ситуации обращает на себя внимание тот факт, что для образования суффиксальных локативов в абсолютном большинстве случаев используется доминанта синонимического ряда, например: белильня белый (белоснежный, молочный и др.). Исключением является слово барахолка барахло (ср. вещь/вещи – вещевой рынок). При стилистической нейтральности в качестве производящих могут использоваться доминанта и какой-либо член синонимического ряда. Например: агент → агентство, представитель → представительство; аромат → ароматник, запах → запахотека. Однако подобные случаи единичны. Заметим, что в качестве ограничения иногда выступает не роль слова в синонимическом ряду, а другие факторы. Так, например, неиспользование в качестве производящего прилагательного высокогорный (ср.: альпинарий) можно объяснить синхроннодиахронными исходными и антинеблагозвучными результирующими ограничениями. Сочетания одинаковых основ и синонимичных суффиксов приводит к образованию кодериватов двух типов: 1) ключник – ключница, кедрач – кедровник, колокольня – колокольница (тождественные частные СЗ и тождественные ЛЗ); 2) пепельница и пепелище, тепляк, теплушка и теплица (тождественные частные СЗ и различные ЛЗ). Существование кодериватов первого типа свидетельствует об избыточности морфемария СК. Подобные случаи немногочисленны. Кроме того, такие кодериваты, как правило, имеют стилистические различия. Существование в языке суффиксальных локативов с тождественными лексиче- 107 скими значениями является свидетельством нарушения антсинонимичных ограничений, что позволяет согласиться с мнением И.С. Улуханова об их нежёсткости. Однако подобные ограничения всё-таки действуют, и в ряде случаев возможные кодериваты не образуются: ср. салатник – салатница и сахарница; скворечня – скворечник – скворечница, голубятник – голубятня и коровник, крольчатник, синичник. Дериваты второй группы мы относим к словообразовательным синонимам с учётом широкого понимания данного явления. В случае с подобными словами, очевидно, следует говорить об антисинонимичных ограничениях (с деривационной точки зрения, но не с лексической). Причём, как представляется, важнее было бы здесь видеть пути развития потенциала конкретной деривационной единицы, а не искать ограничения в её функционировании. К антисинимичным ограничениям примыкают ограничения, обусловленные возможностью производящего вступать в гиперо-гипонимические отношения: если реальным производящим является гипероним, то потенциал гипонимов быть использованными как производящее резко ограничивается. Так, от названий животных могут быть образованы локативы со значением ‘там, где живёт тот, кто назван производящей основой’. Рассмотрим подобные возможности реализации указанной ССК. Наличие суффиксального локатива обезьянник, образованного от основы существительного обезьяна, практически лишает возможности быть созданными локативы от основ существительных, находящихся с указанным мотивирующим в гиперо-гипонимических отношениях (например, гиббон, горилла, лемур, макака, мартышка, павиан, шимпанзе). Представляется верным говорить здесь о действии языковых и внеязыковых ограничений. В первом случае следует обратить внимание на два момента. 1. Явное ощущение «заимствованности» потенциальных производящих влечёт за собой требование образования дериватов посредством заимствованного суффикса (таким суффиксом в данной семантической субкатегории может выступать лишь -арий) (см. выше о синхроннодиахронических ограничениях у И.С.Улуханова). Таким образом, получаем гипотетически возможные *гиббонарий, *горилларий, *лемурарий, *макакарий, *мартышкарий, *павианарий, *шимпанзарий. Безусловна сомнительность благозвучия подобных образований (кроме, возможно, потенциального деривата *павианарий)! При игнорировании синхронно-диахронического ограничения, являющегося, вероятно, нежёстким, можно смоделировать локативы, образованные посредством суффикса -ник (и его алломорфов), также обслуживающего данную ССК (например, львятник, слоновник, свинарник, коровник). Таким образом, получаем возможные *гибонник, *горилльник, *лемурник, *макакник (явное неблагозвучие!), *павианник. Производящая основа 108 мартышк- имеет в финали два консонанта (причём непосредственно в контактной зоне находится один из наиболее проблемных для сочетаемостных свойств консонант – заднеязычный), что приводит либо к невозможности образовать локатив, либо к использованию различных средств морфонологической адаптации (*мартышатник, *мартышник, *мартышковник). Затрудняет образование локатива и вокальная финаль существительного шимпанзе (возможный выход – интерфиксация: *шимпанзейник; ср. кофе кофейник, соте сотейник). 2. Представляется сомнительной потребность в данных номинациях: локатив обезьянник в связи с его частотностью может быть использован в разных ситуациях, т.е. при назывании как недифференцированного питомника для обезьян (т.е. для обезьян разных пород), так и для обезьян отдельных пород. Подобную сомнительность можно найти и при анализе возможностей образования локативов от основ существительных – названий пород собак (боксёр, болонка, лайка и т.п.) при реализованных собачник и псарня. Заметим, что весьма распространённым является и употребление двусловного наименования собачий питомник. Деление производящих субстантивных основ, называющих животных, на две группы (названия диких животных, названия домашних животных) позволило нам сделать интересное наблюдение относительно исчерпанности/неисчерпанности потенциала. Так, группа названий домашних животных, очевидно, вряд ли может быть источником для образования новых локативов56. В то же время значительная часть существительных, называющих диких животных, ещё не была использована для производства суффиксальных nomina loci. Одной из основных причин подобного положения, вероятно, следует считать значительную разницу в количественном составе указанных групп. Кроме того, от названий диких животных, как отмечалось выше, могут быть образованы локативы следующих типов: названия естественных мест обитания диких животных (1), названия питомников, где их разводят (2), названия помещений в зоопарке (реже – в цирке), где их содержат (3). Следует отметить, что первая группа весьма немногочисленна, что, очевидно, говорит о невостребованности подобного рода номинаций. Существуют ограничения и для второй группы: производящими здесь могут выступать основы лишь тех существительных, которые называют животных, чьё разведение представляет интерес для человека. Третья группа может пополняться за счёт образований от основ существительных, называющих животных, которых либо демонстрируют в зоопарке, либо показывают в цирке. Заметим, что и круг животных, поддающихся дрессировке, и круг животных, содержащихся в зоопарке, велик (особенно во втором случае), но ограничен. Разумеется, при необходимости такого типа дериваты могут быть образованы, например: 56 Безусловно, появление нового домашнего животного сделает это утверждение спорным. 109 *жирафятник, *зебрятник или *зебровник. Кроме того, как отмечалось выше, для наименований подобных помещений могут быть использованы дериваты с производящей базой – основой существительного, представляющего собой родовое наименование. Во второй и третьей ситуации нередки случаи использования двусловных наименований типа «питомник + название животного» (обезьяний питомник) либо «прилагательное, образованное от названия животного + заповедник» (бизоний заповедник). По нашему мнению, представляет интерес анализ возможности использования в качестве потенциально производящей односложной основы як. Гипотетические дериваты с локативным значением *ячник либо *яковник отличаются невыразительностью и вряд ли могут быть востребованы. Образование локативов анализируемой группы могут лимитировать антисинонимичные ограничения. Например, наличие в языке локатива бегемотник приводит к невостребованности возможного локатива *гиппопотамник57. Нами отмечен весьма любопытный случай ограничения в образовании локативов анализируемой группы. Существительное олень является родовым понятием для существительных изюбр ‘восточный олень’ и марал ‘сибирский и среднеазиатский олень’. В русском языке фиксируются локативы оленятник ‘питомник для оленей’ и маральник ‘питомник для маралов, изюбров и пятнистых оленей’ (в данном случае наблюдаем отношения периферийной мотивированности между производящим и производным). Таким образом, гипероним изюбр практически лишён возможности реализовать свой деривационный потенциал в образовании суффиксального локатива. При характеристике потенциала указанной ССК следует учитывать и такие ограничения, как: 1) локатив со значением ‘там, где показывают животное’ не может быть образован от названия домашнего животного: его не демонстрируют, у него другие «обязанности»; 2) локатив со значением ‘место обитания животного’ не может быть образован от названия домашнего животного; 3) локатив со значением ‘там, где изучают животное’ не может быть образован от названия того животного, которое не представляет интерес для исследователей. Названные ограничения регулируют потенциал внутри одной ССК, однако, по нашему мнению, именно такой скрупулёзный учёт особенностей производящих основ и потенциальных производных слов позволяет дать детальную характеристику реализации возможностей СК. Следует заметить, что отношения существительных бегемот и гиппопотам трактуются авторами словарей либо как синонимические (‘то же, что’), либо как гиперо-гипонимические (гиппопотамы представлены обычными бегемотами и карликовыми бегемотами). 57 110 Представляется маловероятным (но не невозможным) увеличение данной группы за счёт локативов, образованных от основ существительных, называющих людей по профессии, роду занятий и т.п. Наше исследование СК суффиксальных локативных существительных позволило выявить ещё один вид результирующих ограничений – ограничений, связанных с существованием в языке слов с периферийной мотивацией. Понятие периферийной мотивации, введённое Е.А. Земской, к сожалению, не стало предметом специальных научных исследований. Между тем, по нашему глубочайшему убеждению, изучение данного феномена позволит восполнить некоторые лакуны в теории дериватологии. Явление периферийной мотивации, по мнению Е.А. Земской, наблюдается в парах слов типа белый – бельё, полк – полковник, каша – кашевар. Определяя, связаны ли отношениями производности такие пары слов, лингвист приходит к выводу о том, что «анализируемые слова имеют живые семантические связи с производящими, но связи эти можно назвать периферийными (т.е. неосновными, окраинными), потому что семантика производных не включает семантику производящих целиком, как в парах типа дом – домик, стол – столик, тигр – тигрёнок, но связана с семантикой производящего лишь «краешком своего значения» (Земская 1989, с. 243). Е.А. Земская отмечает: «Для слов, связанных отношениями периферийной производности, характерен семантический компонент «в том числе» (Земская 1989, с. 243). И.А. Ширшов, анализируя типы словообразовательной мотивированности, замечает: «Если при полной прямой мотивированности значение производящего формирует ядро значения производного, то при периферийной – узкий участок семантического пространства, окраину семантического поля. Связано это с процессом расширения лексического значения производного: мотивационное значение перемещается на периферию семантического пространства, а ядро занимает значение, находящееся с мотивационным в парадигматических отношениях, чаще всего – в родо-видовых» (Ширшов 1995, с. 49). В учебнике «Современный русский язык» под редакцией П.А. Леканта вид отношений семантической производности в парах типа стол – столяр, белый – бельё, роза – розовый назван «метонимической производностью», при которой «наблюдается метонимическое расширение или сужение значения производящей основы» (Современный русский язык, с. 227). Слово, выбранное в качестве производящего, может находиться с потенциально производящим в разных отношениях: 1) они могут быть антонимами, например: выключатель – выключать и включать; 2) они могут быть соответствующими видовыми понятиями к общему родовому, например: столяр – стол, табурет, стул и т.п. (родовое – мебель); 3) они могут быть родовыми понятиями к некоторому количеству видовых, например: обезьянник – обезьяна, мартышка, гиббон и т.п. 111 Данный вид ограничений, очевидно, занимает промежуточное положение между отталкивающими и неотталкивающими ограничениями: существующее производное занимает пустую клетку, но при этом занимает её не полностью, оставляя место для «соседей-конкурентов». Рассмотрим ограничения в образовании словообразовательных синонимов – суффиксальных локативов. Рассмотрим случаи ограничения, обусловленные наличием в языке слов с периферийной мотивацией. Анализ фактического материала показал, что в ряде случаев причиной ограничения является не только наличие слова с периферийной мотивацией, но и другие факторы (отсутствие слова-гиперонима, неблагозвучие потенциального производного, несоответствие потенциального производного каким-либо традициям и т.п.). Проанализируем возможные ситуации. Существительное бочарня имеет значение ‘там, где делают различную деревянную посуду, в том числе бочки’. В данном случае ограничением, очевидно, будет являться не столько факт существования деривата бочарня, сколько отсутствие нерасчленённого (однословного) наименования родового понятия: деревянная посуда; ср. посуда (вообще) посудник ‘полка, шкаф для посуды’ (обл.). Косметичкой называют сумочку, в которой хранятся туалетные принадлежности, в том числе и косметика: Купи небольшую дежурную косметичку и набей её предметами первой необходимости (расчёска, крем для тела, лосьон для снятия макияжа, зубная щётка и паста, маскирующий карандаш, блеск для губ, тушь…) (Cosmopolitan 2005, апрель). В качестве потенциального производящего для наименования подобной реалии, очевидно, можно выбрать прилагательное туалетный (из словосочетания туалетные принадлежности). Однако востребованность возможного локатива *туалетница представляется весьма сомнительной в связи с его явной неблагозвучностью и двусмысленностью. Для наименования предмета мебели, использующегося для хранения обуви, в современном русском языке, как правило, употребляется локатив галошница (калошница), например: Арнадаль галошница. Вмещает 9 пар обуви (IKEA, 2000г.); Обувь, конечно, можно оставить и на полу, но куда удобнее воспользоваться калошницей – специальным шкафчиком, – её размеры зависят от площади прихожей (Алина, 2004, № 1 – 2). Выбор производящего представляется трудно объяснимым. Однако существование данного деривата какое-то время не позволяло быть образованным локативам от основ существительных, называющих другие виды обуви (сапоги, туфли и т.п.), а также от самого гиперонима (обувь). В последнее время подобные слова начали появляться, например: Оставил заряженную ловушку в прихожей, в ботиночнице (Д. Донцова. Но-шпа на троих); Саке не осталось. Сосед отдыхает в прихожей. Голова в обувнице (В. Шендерович. Япона жизнь); Он попятился в квартиру и, захлопнув за собой 112 дверь, рухнул на обувницу под вешалкой, больно стукнувшись копчиком о какую-то металлическую дрянь (Г. Куликова. Салон медвежьих услуг). Итак, существующие локативы, ограничивают возможности быть использованными в качестве производящих соответствующих согипонимов либо гиперонима. Подобное ограничение, как показало наше наблюдение, является нежёстким. 2. Антиомонимичные ограничения. Следует отметить, что явление словообразовательной омонимии рассматривается в лингвистике поразному. Мы придерживаемся точки зрения, представленной, в частности, в работах А.Н. Тихонова. А.Н. Тихонов делит словообразовательные омонимы на три типа: 1) «омонимы, возникающие на базе лексических омонимов» (сплавщик I (‘тот, кто занимается сплавкой металлов’) и сплав-щик II (‘тот, кто сплавляет лес’)); 2) «омонимы, созданные на базе однокоренных слов (птич-ник I (‘помещение’) и птич-ник II (‘работник, ухаживающий за птицами’)); 3) «омонимы, образованные на базе созвучных, но не омонимичных и не однокоренных слов, основы которых совпадают, когда они участвуют в словообразовании» (метель метельный I: метельная зима, метельная ночь, метельный снег и метла метельный II: метельные прутья, метельная палка) (ССТ, т. I, с. 33). Таким образом, для выявления антиомонимичных результирующих ограничений, действующих в сфере образования локативных существительных, по нашему мнению, необходимо: 1) определить, какие слова, использовавшиеся либо могущие использоваться для образования локативов, имеют омонимы, способные сочетаться либо с тем же суффиксом, либо с его омосуффиксом (омосуффиксами); 2) какие суффиксы, входящие в морфемарий СК суффиксальных локативов, имеют омонимы в русской морфемике; 3) какие производящие базы (не однокоренные и не омонимичные) для локативов совпадают при образовании дериватов. Представляется возможным также предположить различные комбинации указанных выше компонентов (табл. 7). Таблица 7 Возможные деривационные комбинации Омонимичные основы Одна и та же основа Созвучные основы Омосуффиксы + + + Один и тот же суффикс + + Специфика исследования антиомонимичных ограничений СК определяется двумя моментами: 113 1) наличие у ряда компонентов морфемария омосуффиксов усиливает антиомонимичные ограничения СК; 2) существование конкуренции заставляет суффикс преодолевать антиомонимичные ограничения, что приводит к образованию лексических омонимов. Рассмотрим возможные пути образования производных омонимичных локативов, направления действия антиомонимичных ограничений, а также способы их преодоления. 1. Анализ «Словаря омонимов русского языка» О.С. Ахмановой позволил выявить более 60 случаев омонимии производящих основ. В абсолютном большинстве случаев представляется невозможным либо практически невозможным использование омонима для образования локатива в силу внеязыковых ограничений. Например: двор I и двор II (дворец), издать I (издательство) и издать II, очки I и очки II (очечник), соль I (солонка, солонец, солоница, солончак, солянка) и соль II. Неиспользование омонимов в качестве производящих может быть также обусловлено действием языковых ограничений – исходных и результирующих (не только антиомонимичных). Так, например, при возникновении потребности в именовании вместилища для перьев скорее всего будет использован суффикс -ниц(а) (ср. карандашница), но не -ин(а), как при образовании локатива от перо I (перина). Невостребованность строить II ‘ставить в строй’ (ср. стройка ‘место, где что-либо строят’) объясняется, вероятно, действием антисинонимичных ограничений (ср. плац ‘площадь для военных парадов, строевых занятий и т.п.’). Подобное можно предположить и в отношении шашка II ‘колющее и рубящее оружие со слегка изогнутым клинком’ (ножны), ср. шашка I шашечница ‘коробка для шашек’. Таким образом, представляется сомнительной востребованность омонимичных основ в качестве производящих баз. 2. Для выявления суффиксов, омонимичных компонентам морфемария словообразовательной категории суффиксальных nomina loci, использовались материалы «Русской грамматики», «Толкового словаря словообразовательных единиц» Т.Ф. Ефремовой, а также личные материалы автора. Проведённое исследование позволило выявить, что омосуффиксы имеют следующие компоненты морфемария анализируемой СК: -ак, -арий, -ат, -атор, -ур(а), -ач, -ец, -изн(а), -ий(а), -ик, -ин(а), -иц(а), -ищ(е), -j(э), -к(а), -л(о), -лк(а), -ловк(а), -н(я), -ник, -ниц(а), -тель, нулевой суффикс. Здесь не учитываются следующие виды аффиксов: 1) формообразовательные аффиксы; 2) аффиксы, образующие существительные адъективного типа склонения; 3) аффиксы, образующие производные иных частей речи (т.е. не имена существительные). Следует заметить, что в ряде случаев омосуффиксы являются нерегулярными и непродуктивными (либо малопродуктивными) и, следова114 тельно, не могут ограничивать словопроизводство «конкурентов». Кроме того, исследовались только те суффиксы, которые имеют зоны пересечения деривационных ареалов. Омосуффиксы -ищ(е). Суффикс -ищ, образующий локативные существительные, может конкурировать с модификационным (увеличительным) суффиксом. Пересечение деривационных ареалов омосуффиксов может наблюдаться при образовании производных от основ существительных, называющих растения, предметы, строения, населённые пункты. Заметим, что локативы с частным словообразовательным значением «там, где растёт» образуются, как правило, посредством алломорфов суффикса -ищ, например: -овищ (свекловище), -янищ (картофлянище). Модификационный -ищ, по наблюдениям Т.Ф. Ефремовой, алломорфов не имеет. Таким образом, в подобных случаях омонимия возможна лишь в отдельных образованиях типа клеверище, коноплище, репище, ржище. Омосуффиксы -к(а). В русской морфемике конкуренцию суффиксу 1 -к(а) с локативным значением могут составить следующие суффиксы: -к(а)2 с размерно-оценочным значением, -к(а)3 со значением единичности, к(а)4 со значением женскости, -к(а)5 со значением действия. Каждый из указанных омосуффиксов имеет зону пересечения с рассматриваемым аффиксом, причём отдельные участки могут совпадать у нескольких формантов. Так, дериваты на -к(а), образованные от названий лиц, могут быть модификационными образованиями с одним из трёх значений либо мутационными производными с локативным значением. Ср.: соседка (‘женскость’) и кочегарка (‘локативность’), мармеладка (‘единичность’). От существительных, называющих лицо мужского пола, посредством омосуффиксов -к(а) могут быть образованы и локативы, и феминативы (ср. дежурка, вахтёрка и артистка, делегатка). Омосуффиксы -н(я). Зоной пересечения деривационных ареалов омосуффиксов -н(я) -н(я)1 образует существительные с локативным значением, -н(я)2 – с собирательным значением) является словопроизводство дериватов от основ существительных – названий лиц (ср. бич бичарня, матрос матросня). Заметим, что модификационные образования относятся к разговорной речи либо к просторечию. Омосуффиксы -ник. Нами выявлены две зоны пересечения деривационных ареалов омосуффиксов -ник (-ник1 образует существительные с локативным значением, -ник2 – со значением лица): 1) словопроизводство девербативов (ср. морозильник и наставник ); 2) словопроизводство десубсантивов (ср. пляжник и салатник). Омосуффиксы -ниц(а). Зоной пересечения деривационных ареалов омосуффиксов -ниц(а) (-ниц(а)1 образует локативы, -ниц(а)2 – феминативы) является, как представляется на первый взгляд, словопроизводство дериватов от основ существительных, называющих людей и животных. Однако, учитывая механизм образования nomina feminina на -ниц(а) (ср. учить 115 учитель учительница и чай чаёв(ник) чаёвница), следует также привлекать к исследованию производящие базы существительных – названий лиц мужского пола. (Заметим, что в ряде случаев мы наблюдаем чересступенчатое словообразование.) Нулевые омосуффиксы. Нулевой локативный суффикс имеет пересечение деривационных ареалов с омосуффиксами, образующими существительные со значением опредмеченного действия (ср. вход ‘место, через которое входят’ и бег) и опредмеченного признака (ср. новь и тишь). 3. Совпадение производящих основ возможно при паронимии исходных слов. Так, например, от основы слова танка – ‘нерифмованное пятистишие, распространённое в японской поэзии’ (ср. танк) – возможно образование слова танкодром (ср. с названием рубрики в ряде печатных изданий – Стиходром), которое будет омонимичным локативу танкодром ‘специально оборудованное место для испытания танков и других боевых гусеничных машин, а также для обучения танкистов’. Заметим, что лишь единичные производящие, использованные для образования локативов, имеют паронимы, например: белить (белильня) и белеть. Как видится, существующее разнообразие средств морфонологической адаптации базовых основ как компонентов деривационного акта не позволяет выявить иные интересующие нас случаи. Таким образом, подобный путь образования омонимов практически не востребован. Ещё менее вероятны иные «созвучия» производящих основ. 4. Анализ материалов нашей картотеки показал, что производные омонимичные локативные существительные, как правило, образуются при взаимодействии одной и той же производящей базы с омосуффиксами. Подобное явление зафиксировано среди омосуффиксов -ник, -ниц(а), -ищ(е), -к(а), а также для нулевых суффиксов. Сопоставление словопорождающих возможностей производящих одной тематической группы позволяет выявить случаи «необразования» омонимов. Рассмотрим данные дериваты. От основ существительных, называющих животных, посредством омосуффиксов -ник могут быть образованы дериваты со значением ‘лицо’ и дериваты со значением ‘место’, например: гусятник I ‘птичник для гусей’ и гусятник II ‘продавец гусей’; курятник I ‘помещение для кур’, курятник II ‘торговец курами’. Заметим, что значительное число локативов на -ник, образованных от основ существительных, называющих животных, не имеет омонимов со значением ‘лицо’ (бегемотник, гадючник, индюшатник, лисятник, львятник, маральник, овчарник, синичник, ягнятник и др.). Большинство указанных слов появились в русском языке в ХХ в., что даёт основание говорить о развитии специализации данной деривационной морфемы. Дериваты на -ник, образованные от названий растений, как правило, имеют локативное значение, например: ежевичник ‘заросли ежевики’. 116 Единичными случаями представлена омонимия производных на -ник, образованных от основ существительных, называющих растения, например: ягодник I ‘место, где растут ягодные растения’, ягодник II ‘любитель ягод’. От основ существительных, называющих блюда, продукты питания, посредством суффикса -ник, как правило, образуются локативы – названия различных предметов посуды, например: кофейник ‘сосуд для варки или подачи кофе’; салатник ‘столовая посуда для салата’; сливочник ‘кувшинчик для сливок’; сотейник ‘род сковородки – металлическая тарелка с прямыми боками (для соте)’; соусник ‘посуда для соуса в виде продолговатой чашки с ручкой’. Омонимия наблюдается в единичных случаях, например: сметанник I ‘любитель сметаны’ и сметанник II ‘посуда для сметаны’; чайник I ‘сосуд с ручкой и носиком для заварки чая или для кипячения воды’ и чайник II ‘любитель чая, чаёвник’. Частичное совпадение сочетаемостных свойств омосуффиксов -ниц(а) приводит к образованию словообразовательных омонимов, например: булавочница I ‘работница на производстве булавок’ и булавочница II ‘коробочка или подушечка для хранения булавок’; галошница I ‘работница на галошном производстве’ и галошница II ‘шкафчик или полка для галош, уличной обуви’. Несложно смоделировать феминативы на -к(а), омонимичные локативам типа вахтёрка, например, слово малярка со значением ‘женщинамаляр’. Однако в языке данные феминативные значения передаются другими способами (малярша, дежурная) либо не передаются вообще. Исключением является пара косметичка I ‘женщина, проводящая косметические процедуры’ и косметичка II ‘сумка для косметики’. Омонимия производных со значением ‘действие’ и ‘место действия’ (‘место как результат действия’) характерна для слов с суффиксом -к(а) и с нулевым суффиксом, например: подчистка, штопка, штриховка; вход, разворот, укус. Впрочем, говорить о конкуренции здесь не приходится: соперничающим, казалось бы, производным удаётся вполне мирно сосуществовать. Например, локативы ссылка, остановка, мойка, стройка и парковка имеют омонимы со значением ‘действие’. Единичными случаями представлена омонимия размерно-оценочных и локативных дериватов на -ищ(е), например: амбарище, городище. Конкуренция омосуффиксов, как видится, имеет некоторые особенности. Так, например, морфемарий анализируемой СК включает два суффикса, чьи «анкетные» данные (и, соответственно, деривационные ареалы) во многом совпадают – суффиксы -ник и -ниц(а). Анализируя новые локативы, мы обратили внимание на то, что ССК с частным СЗ ‘там, где находится’, как правило, пополняется дериватами на -ниц(а), суффикс же -ник используется в крайних случаях. Почему это происходит? Оба суффикса имеют очень сильных соперников по «звуковой оболочке» – суффикс -ник со значением ‘лицо’ и суффикс -ниц(а) со значением ‘женскость’. Однако 117 действие антиомонимичных ограничений во втором случае явно слабее. Здесь мы предлагаем следующее объяснение. Производные на -ниц(а) вызывают две ассоциации: ‘женщина’ либо ‘место’. Если в этом случае не возникает ассоциации с существительным, называющим лицо мужского пола, то дериват на -ниц(а) воспринимается как локатив. Анализ материалов, представленных в толковых словарях русского языка ХVIII–ХIХ вв. и в исторических словарях, позволяет сделать вывод о том, что сосуществование словообразовательных омонимов обычно заканчивается вытеснением из языка одного из дериватов. Ср.: 1) каштанникъ ‘1. Место, засаженное каштанами; каштановая роща. 2. Дикое каштановое дерево. 3. Любитель каштановъ’ (САР–1909, т. IV, вып. 3, с. 675) и каштанник ‘каштановая роща’ (БАС, т. 5, с. 897); 2) игольникъ – ‘1. Тот, кто изготовляет иголки или торгует ими. 2. Коробочка, футляр для хранения иголок’ (СлРЯ XI–XVII вв., т. 6, с. 79) и игольник – ‘1. Футляр для хранения швейных иголок. 2. Хвоя’ (БАС, т. 5, с. 20). Таким образом, следует признать, что антиомонимичные результирующие ограничения, действующие при образовании суффиксальных локативных существительных, не являются жёсткими. Однако сам факт их существования отрицать нельзя. 3. Антиполисемичные ограничения. Как известно, большинство слов многозначно. Основным способом развития полисемии является приобретение словом нового значения: «Человеческое познание – беспредельно, ресурсы же языка ограничены, поэтому мы вынуждены обозначать одним и тем же знаком различные, но как-то связанные предметы» (Современный русский язык, с. 197). Производные словами имеют, кроме указанного, два специфических, обусловленных их особой структурой способа «полисемантизации». 1. Первый способ основан на отношениях производного и производящего. Как известно, производное слово образуется на базе определённого значения производящего. Здесь возможны две ситуации: 1) производное с интересующим нас СЗ образуется на базе каждого значения полисемичного производящего, что приводит к появлению полисемичного производного; 2) моносемичное производящее используется для образования полисемичного производного. Данное описание, безусловно, несколько схематично, его конкретизация возможна при анализе фактического материала. Рассмотрим подобные случаи. Так, например, из семи значений производящего катать (‘двигать, передвигать какой-либо округлый предмет, вращая, заставляя его скользить по поверхности’, ‘возить кого-либо на чём-либо для прогулки, для развлечения’, ‘быстро или много ездить, развлекаясь’, ‘вращательными движениями придавать чему-либо мягкому или вязкому округлую форму’, ‘разглаживать что-либо при помощи вращательных движений // подвергать прокатке (о железе)’, ‘выделывать из битой шерсти (об обуви, войлоке, 118 шляпах)’, ‘означает стремительное, резкое проявление какого-либо действия’) (МАС–2, т. II, с. 39) для образования локативов использованы лишь два: катальня ‘мастерская для валяния разных изделий из битой шерсти’ катать ‘выделывать из битой шерсти (обувь, войлоки, шляпы); валять’ и катальня ‘мастерская, цех по производству, прокату листового железа’ катать ‘плющить или вытягивать (железо, проволоку и др.), производить прокатку’. Ещё пример. Существительное кофе имеет четыре значения (МАС–2, т. II, с. 116), три из которых были использованы для образования суффиксальных локативов: кофе ‘семена (зёрна) кофейного дерева, порошок из этих семян’ кофейница ‘коробка или банка для хранения кофе’, кофе ‘напиток’ кофейник ‘сосуд для варки и подачи кофе’ и кофейня ‘заведение, где пьют кофе’, кофе ‘питьё такого напитка’ кофейня. Одно значение существительного кофе ‘тропическое дерево, из семян которого приготовляют особый напиток; кофейное дерево’ осталось невостребованным: место, где растут такие деревья, называют кофейной плантацией. Существуют также случаи нулевой реализации словопорождающих возможностей полисеманта. Так, например, существительное какао, относящееся к той же ЛСГ, что и кофе, не образует ни одного локатива. (Заметим, что какаовникъ ‘мѢсто, усаженное деревьями, приносящими какао’ (СЦСЯ–1867, т. II, с. 316) утрачено современным языком.) В качестве ограничений здесь, очевидно, следует рассматривать внеязыковые (значительно меньшая распространённость продукта) и языковые – морфонологические (финаль производящей основы содержит два гласных). В абсолютном большинстве случаев производный локатив использует одно значение полисемичного производящего. В ряде случаев это обусловлено иллогичностью потенциального деривата. Так, например, для образования локативов гладильня и гладилка (‘помещение, где что-либо гладят’) было использовано одно значение производящего полисеманта гладить ‘делать гладким при помощи горячего утюга или пресса (бельё, одежду и т.п.)’ (БАС–2, т. III, с. 118–119), второе же значение (‘водить ладонью, пальцами и т.п. по поверхности чего-л. …//…// Ласкать кого-л., поглаживая по голове, руке и т.п.’) не имеет возможностей образовать локатив в связи с бессмысленностью потенциального производного. Однако основным сдерживающим фактором всё-таки являются антиполисемичные ограничения. Таким образом, один из видов антиполисемичных ограничений обусловлен количеством полисемичных производящих и востребованностью лексико-семантичного варианта полисеманта. Рассмотрим случаи образования полисемичного производного на базе моносемичного производящего либо на базе одного значения полисемичного производящего. Так, локатив песочница (‘1. В паровозе, вагоне – ящик с песком, автоматически высыпающимся на рельсы во время движе119 ния для устранения буксования. 2. Разг. Ящик с песком, в котором играют дети’) был образован на базе одного из значений полисемичного производящего песок (‘1. Сыпучие крупинки твёрдых минералов (гл. образом кварца)’ (МАС–2, т. III, с. 114). Подобное развитие полисемии – объект исследования лексикологии. См. также: картотека – 1. Ящики для хранения карточек с какими-л. сведениями. 2. Папка со специальными отделениями для хранения визитных карточек; курятник – 1. Место (обычно помещение) для кур. 2. Клетка, в которой возят кур. 2. Второй способ «полисемантизации» производного связан с возможностью изменения предиката в перифразе. Подобное находим, например, в случае с дериватом мороженица: 1) ‘там, где изготовляют мороженое’; 2) ‘там, где подают мороженое’; 3) ‘там, где находится мороженое’. Предикат, «идущий» на смену существующему, должен соответствовать предикатам, зафиксированным у слов этой СК (отдельные исключения возможны). Наше исследование СК суффиксальных локативных существительных показало, что в ряде случаев наблюдается «необразование» деривата именно в связи с нежеланием развития многозначности слова. Весьма важным для понимания устройства деривационной подсистемы русского языка представляется выявление способов преодоления указанных выше ограничений. В качестве гипотезы нами рассматривается возможность интерпретации существования случаев параллельной производности как одного из способов «обхода» антиполисемичных ограничений. Объяснимся. Существование в языке однокорневых, но разносуффиксальных дериватов, имеющих общее СЗ, с определённой долей вероятности можно объяснить как использование ресурсов СК (а именно морфемария) для того, чтобы избежать полисемии уже созданного деривата либо «уменьшить» её. Подобное возможно при наличии в «распоряжении» СК компонентов морфемария, имеющих пересекающиеся дистрибутивные ареалы. Приняв в качестве исходного положение о существовании антиполисемичных ограничений, рассмотрим случаи их нарушения и ненарушения. Как видится, наличие в языке кодериватов с тождественными СЗ и нетождественными ЛЗ можно рассматривать как результат реализации одного из таких способов. Так, например, от основы тёплый образуются три суффиксальных локативных существительных, имеющих разные ЛЗ: теплица ‘тёплое застеклённое помещение для выращивания ранних или южных растений; парник, оранжерея’, теплушка ‘1. Отапливаемый товарный вагон, который предназначен для перевозки людей. 2. Тёплое помещение на стадионах и строительных площадках, в котором можно погреться’, тепляк ‘1. Временное отапливаемое помещение на стройках. 2. Утеплённое помещение для содержания скота-молодняка’. 120 Таким образом, можно предположить, что появление кодериватов обусловлено стремлением ограничить полисемию. По нашим наблюдениям, данная возможность преодоления антиполисемичных ограничений используется в языке не очень активно. 4. Антинеблагозвучные ограничения. Одним из видов подобных ограничений являются ограничения, связанные с количеством слогов в слове. Так, например, с этой точки зрения вызывает затруднение образование локативов от основы многосложного прилагательного дактилоскопический (шесть слогов в основе) посредством суффикса -тек(а). Ожидаемое производное *дактилоскопическотека насчитывало бы девять слогов, что вряд ли позволило слову быть жизнеспособным. Этого удалось избежать с помощью усечения производящей основы: дактилоскоп(ический) дактилоскопотека (семь слогов) и дактилоско(пический) дактилоскотека (шесть слогов). Следует отметить, что усечение производящей основы является весьма действенным способом уменьшения длины производного слова, позволяющего избежать ограничения в образовании деривата. Приведём ещё пример: дельтаплан + -дром дельтадром (ср. *дельтапланодром). Несколько иную ситуацию наблюдаем при образовании nomina loci от основы существительного вертолёт. Словари фиксируют вариативные образования: а) без усечения производящей основы – вертолётодром; б) с усечением производящей основы – вертодром. Во втором случае мы имеем слово с не вполне внятной внутренней формой, что, безусловно, снижает его шансы в «конкурентной борьбе». Следует отметить, что антинеблагозвучные ограничения в некоторых случаях настолько сильны, что могут привести к нарушению закономерностей сочетаемости производящей базы и суффикса. Так, например, названия питомника для выращивания шампиньонов должно было быть образовано посредством суффикса -арий, имеющего указанную специализацию (ср. розарий, иридарий), однако преполагаемый дериват имел бы пять слогов: *шампиньонарий. В связи с этим в русском языке возникло производное из четырёх слогов: шампиньонник. Разумеется, усечению подвергаются производящие основы и тогда, когда предполагаемому производному не угрожает длина, превышающая некую норму. Однако здесь усечение выполняет свою основную функцию – устраняет нежелательные или невозможные сочетания звуков, что также способствует преодолению антинеблагозвучных ограничений. Усечение же в случаях типа дельтадром имеет иную цель. Заметим также, что суффиксы -дром и -тека(а), имеющие «точечную» специализацию, не могут быть заменены другими суффиксами. В качестве ограничения, очевидно, можно рассматривать не только многосложность, но и «малосложность» производящего. Преодоление данного ограничения также осуществляется средствами морфонологиче121 ской адаптации. Так, например, вместо ожидаемых *нерпарий и *альпарий (ср. с заимствованным розарий) фиксируются нерпинарий и альпинарий. Антинеблагозвучные ограничения могут привести к необразованию локатива. Так, например, при явной «неудобности» финали производящего песец (*песцарий(?), *песечник(?), *песецатник(?)/*песечатник) был избран иной способ восполнения лакуны: песцовая ферма. 5. Антивариантные ограничения. Исследование антивариантных ограничений необходимо предварить анализом существующих вариантов. Анализ фактического материала показал, что суффиксальные локативы в современном русском языке представлены различными вариантами: а) акцентными – и и и и и обнаруи пицце и и б) орфографическими – галошница и калошница, дубрава и дуброва, матрасник и матрацник, стлище и слище, стерновище и стерневище; в) грамматическими – пожог и пожога, проток и протока, пустынь и пустыня и др. В рамках данного исследования нас интересуют варианты, появление которых обусловлено словопроизводством дериватов, так называемые словообразовательные варианты. Активное использование компонентами морфемария анализируемой СК средств морфонологической адаптации приводит к появлению вариативных локативов: идёт «перебор» возможных вариантов, создаётся некий запас, подыскивается подходящая звуковая оболочка. В этом случае мы встречаем два вида вариативности: 1) варианты, связанные с наличием/отсутствием усечения производящей основы (вертодром – вертолётодром, дактилоскотека – дактилоскопотека); 2) варианты, связанные с наличием/отсутствием/меной интерфикса (дернище – дерновище, игольник – иголочник, картофелище – картофлянище, гусятня – гусарня, свинарник – свинушник – свинюшник, ржище – ржанище). Таким образом, следует констатировать, что в отдельных случаях суффиксальные локативы имеют вариативные образования. В то же время анализ фактического материала позволяет утверждать, что антивариантные ограничения существуют, однако, как и остальные ограничения, являются нежёсткими. См., например: амбарище и *амбаровище, гороховище и *горошище (ср. мшище), городище и *городовище. 122 3.4. Потенциал словообразовательной категории суффиксальных локативных существительных Понимание СК суффиксальных nomina loci как схемы образования существительных с локативным значением посредством суффиксации позволяет говорить о следующих путях развития потенциала данной комплексной единицы системы словообразования: а) пополнение состава производящих основ; б) пополнение морфемария; в) пополнение состава ССК (появление новых частных СЗ обобщённого локативного значения). Кроме того, анализ суффиксальных локативов, появившихся в русском языке в ХХ в., позволяет определить потребности в новых наименованиях и способах реализации данных потребностей. 3.4.1. Возможности пополнения состава производящих основ Существует четыре пути пополнения состава производящих основ: 1) использование нового значения полисемичного производящего; 2) использование того же значения производящего, но для образования локатива иной ССК; 3) использование новых слов уже известной данной СК ЛСГ; 4) привлечение к словопроизводству слов иных ЛСГ и грамматических разрядов. Рассмотрим данные пути. 1. Общепризнанным в дериватологии является понимание того, что каждое производное образуется на базе строго определённого значения производящего. Следовательно, при неиспользованности того или иного значения полисемичного базового слова можно говорить о возможностях пополнения исходного компонента данной комплексной единицы системы словообразования. Потенциальные производные могут относиться к той же ССК, что и существующие, либо к иной ССК. Кроме того, возможно использование одного и того же либо разных суффиксов. Значительная распространённость полисемии в русском языке обусловливает «солидный» запас производящих. Однако анализ языкового материала позволяет утверждать, что случаи востребованности более одного значения базового компонента деривационного акта при образовании суффиксальных локативов единичны. 2. Анализ ЛСГ, использующихся для образования суффиксальных nomina loci, показал, что в ряде случаев при производстве десубстантивов две или (реже) три ССК могут пополняться дериватами, образованными от производящих одной и той же ЛСГ. В связи с этим наблюдением представляется необходимым привести следующую цитату: «Привычные связи 123 исходного слова и их отражение в семантике производного составляют важную особенность смысловых структур дериватов. Её изучение заставляет предположить, что набор тех семантических компонентов, которые существуют у говорящего в связи с мотивирующим словом и которые предопределяют выбор данного слова в качестве источника (базы) нового наименования. Для существительного пожар характерна связь с глаголом тушить, поэтому пожарник – это ‘тот, кто тушит пожар’» (Земская 1978, с. 119). Десубстантив винница 58 представляет собой пример максимальной реализации словообразовательных возможностей производящего вино: 1) ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’ – ‘обл. (укр.) винокуренный завод’ (БАС, т. 2, с. 379); ‘винница, винокурня, винокурный заводъ; малрс. караванъ, заведенiе, гдѣ сидятъ, курятъ или гонятъ горячее вино’ (ТСД, т. I, с. 205); 2) ‘там, где продают то, что названо производящей основой’ – ‘неол. Помѣщенiе, гдѣ вино продается распивочно’ (САР–1891, т. 1, с. 422); ‘торговое заведение, в котором продают в разлив виноградное вино’ (БАС, т. 2, с. 379); 3) ‘там, где находится то, что названо производящей основой’ – ‘цсл. Погребъ для храненiя вина’ (САР–1891, т. 1, с. 422); виньница ‘чаша, кубок’ (СДЯ, т. I, с. 434). Заметим, что указанные значения фиксировались для существительного винница в разное время. Однако для нашего исследования важен сам факт возможности подобной реализации. Не менее интересным является случай с существительным мороженица, которое относится к трём ССК: ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’, ‘там, где продают то, что названо производящей основой’, ‘там, где находится то, что названо производящей основой’. Изменение скрытого предиката десубстантивных локативов, очевидно, осуществимо прежде всего в тех случаях, когда в качестве производящего выступает существительное, чьи словопорождающие способности «распространяются» более чем на одну ССК. Как показало наше исследование, подобное предположение справедливо в отношении существительных, называющих продукты питания, живых существ (людей), а также самые различные предметы. (Разумеется, возможности для изменения предиката у них различны.) Проиллюстрируем данное предположение. От основ существительных, называющих продукты питания, образуются локативы ССК со следующими частными СЗ: ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’, ‘там, где продают то, что названо производящей основой’, ‘там, где находится то, что названо производящей Ср. винотека ‘хранилище образцов вин’, винарня ‘небольшое торговое заведение, в котором продаётся вино’. 58 124 основой’. Однако полная реализация подобных возможностей практически не наблюдается (искл. вино, мороженое). Существительное бульонница ‘предмет столового сервиза – посуда для бульона’ относится к ССК со следующим частным СЗ ‘там, где находится то, что названо производящей основой’. Таким образом, остаётся нереализованной возможность отнесения локатива к двум ССК. Однако предполагаемые «клетки» заняты другими словами (супница, кастрюля, бульонная). Лексическая реализация анализируемой СК с повторным использованием компонентов производящей базы указанной комплексной единицы возможна и при образовании дериватов посредством других суффиксов. Случаи тождественности лексических значений кодериватов проанализированы нами в гл. 2. Здесь же нас интересует следующее: образование кодеривата иной ССК как свидетельство неисчерпанности потенциала производящей основы в пределах той же СК. Рассмотрим подобные случаи. Существительное сырня ‘(устар.) Предприятие, занимающееся сыроварением, изготовлением сыров’ (РСС, т. II, с. 494)59 относится к ССК с частным СЗ ‘там, где изготовляют то, что названо производящей основой’. Кодериват указанного слова со значением ‘там, где находится то, что названо производящей основой’ образуется посредством суффикса -ниц(а): сырница ‘столовая посуда для сыра’ (НС–2, с. 697–698). То же справедливо и в отношении пары сухарня – сухарница. В большинстве же случаев данное направление развития потенциала СК не используется. 3. На первый взгляд, использование новых слов уже известных ЛСГ представляется наиболее перспективным путём развития потенциала анализируемой СК: количество слов каждой ЛСГ значительно больше, чем производящих основ, использованных для образования суффиксальных nomina loci. Так, например, раздел «Названия растений и других растительных организмов»60 РСС содержит более 1500 единиц, «считая заголовочные словозначения, ближайшие производные от них, … а также фразеологические единицы…» (РСС, т. I, с. 515). В качестве производящих могут выступать, например, такие существительные, как айва (*айвовник), абрикос (*абрикосник, *абрикосовник) и т.п. Существующие лакуны заполняются расчленёнными наименованиями типа айвовый сад, алычовый сад, апельсиновые рощи, мандариновая плантация, мандариновый сад, акациевая аллея (примеры из РСС). При этом в словопроизводстве локати- Современные толковые словари не фиксируют это слово. Данный лексический класс «разбивается на три подвершинных множества: 1) «общие обозначения», 2) «растения», 3) «грибы» (РСС, т. I, с. 514). 59 60 125 вов со значением ‘там, где растёт’ использовано лишь незначительное число производящих61. Подобным образом обстоит дело и в отношении слов других ЛСГ. Однако представляется верным здесь говорить о том, что большая часть потенциальных производящих и не будет востребована в силу причин как вне-, так и внутриязыкового характера. Рассмотрим, например, ССК ‘там, где находится то, что названо производящей основой’. Существование локативов данной семантической субкатегории, вероятно, следует объяснить потребностью в наименовании места, имеющего ту или иную ценность (историческую, культурную, археологическую и т.п.) либо выделяющегося своими особенностями, например: городище ‘место, где в древности стоял город’ (СО, с. 114); селитрянка ‘почва, насыщенная селитрой’ (ТСУ, т. IV, с. 136). Следует отметить, что некоторые подобные локативы относятся к пассивному запасу лексики (амбарище, банище и т.п.). Привлечение к исследованию материалов исторических словарей, а также толковых словарей, фиксирующих лексику предыдущих периодов развития русского языка, позволило сделать вывод о том, что наши предки имели большую «склонность» к «детальной» характеристике окружающего их пространства, к выделению отдельных участков этого пространства и, соответственно, использовали для этого большее количество слов (суффиксальных локативов), например: погребище ‘обветшалый сруб, яма от бывшего погреба’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 15, с. 201); погостище ‘место, где был погост’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 15, с. 197); мельничище ‘место, где стояла мельница’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 9, с. 84); изгородище ‘место, где была изгородь’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 6, с. 142); черепушникъ ‘место, гдѣ битая посуда или черепица лежитъ грудами…’ (ТСД, т. IV, с. 593); юртовище ‘мѣсто, гдѣ стоятъ юртами кочующiе народы’ (САР–1794, т. VI, с. 1015). Бóльшая детализированность проявлялась и при номинации различного рода вместилищ, например: бисерница ‘ящичекъ для храненiя бисера’ (САР–1891, т. I, с. 187), канифольница ‘коробочка, в которой держатъ канифоль’ (САР–1809, т. II, с. 52), румянница ‘коробочка для румян’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 22, с. 255), ледница ‘сосудъ для держанiя льда употребляемый‘ (САР–1814, т. 3, с. 540), шляпникъ ‘коробка для поклажи шляпы, чтобы не мялась’ (САР–1794, т. VI, с. 910), бритовникъ ‘ящичекъ, въ которомъ держатъ бритвы с приборомъ’ (СЦСЯ–1867, т. I, с. 172), душница ‘сосудецъ для храненiя духовъ’ (СЦСЯ–1867, т. I, с. 795). К ССК с частным СЗ ‘там, где находится то, что названо производящей основой’ относятся, в частности, названия различных видов посуды Здесь необходимо также отметить, что некоторая часть подобных дериватов, существовавших в языке ранее, сейчас ушла в пассивный запас лексики. Например: ясенникъ ‘лѣсъ состоящiй изъ ясеней’ (САР–1794, т. VI, с. 1055), дынникъ ‘дынная гряда, парникъ, въ которомъ растутъ дыни’ (САР–1895, т. 3, с. 1220). 61 126 (селёдочница, супница, сухарница и т.п.). Как представляется, при стремлении к большей дифференцированности предметов чайных и столовых сервизов, локатив фруктовница, а также неоднословные наименования типа ‘ваза для фруктов’, ‘тарелка для фруктов’ могут быть заменены локативами типа лимонница62, с производящей базой – основой существительного, называющего тот или иной фрукт, овощ или ягоду. Ср. лимонникъ ‘мелкая чаша на ножке с поддоном, в которой подавались на стол лимоны и вообще фрукты’ (СлРЯ ХI –ХVII вв., т. 8, с. 235); лимонникъ и лимонница – ‘любитель лимоновъ // сосудъ для храненiя ихъ’ (ТСД, т. II, с. 252). Следует заметить, что данная ССК обладает некоторой продуктивностью. Так, нами обнаружены слова, не имеющие пока лексикографической фиксации: дровница ‘каминный аксессуар – подставка для дров’: Дополняет интерьер светильник-звезда из папье-маше и бумаги, настенные панно из джута, циновки (Индия); бесшумные часы-картины фирмы LAWELL; каминные аксессуары: дровницы, решётки (Аргументы и факты – Астрахань 2006, № 50), салфетница ‘подставка для салфеток’: Хорошо на такой скатерти будут смотреться деревянные баночки для специй в сочетании с деревянной салфетницей (Дочки-матери 2000, № 36) и др. Несколько иная ситуация у ССК с частным СЗ ‘там, где подают/продают то, что названо производящей основой’. Как уже отмечалось, подобные дериваты, являющиеся названиями предприятий общественного питания, в современном русском языке в абсолютном большинстве случаев представлены существительными адъективного типа склонения. Следовательно, образование локативов типа *бубличница, *чебуречница, *хинкальница сдерживается антисинонимичными ограничениями (ср. с уже существующими производными бубличная, чебуречная, хинкальная). Здесь же, вероятно, можно говорить и о внеязыковых ограничениях: нежелание нарушить традиционный порядок называния определённого типа реалий. Нереализованность данного направления потенциала СК суффиксальных локативов в значительной степени также обусловлена действием различных языковых ограничений. 4. Рассмотрим возможности использования в качестве производящих слов иных ЛСГ и иных ЛГР. 4.1. Данное направление развития потенциала СК суффиксальных локативов представляется наименее перспективным в связи с тем, что анализируемая комплексная единица системы словообразования в русском языке имеет устойчивые «традиции» и достаточно консервативный «ха- Представляется верным здесь отдать предпочтение суффиксу -ниц(а) в связи с возможным действием антиомонимичных ограничений при взаимодействии основы существительного лимон с суффиксом -ник: лимонник ‘вьющийся кустарник из сем. магнолиевых с бледнорозовыми цветками и красными плодами, по вкусу и запаху напоминающими лимон’ (БАС, т. 6, с. 227). 62 127 рактер». В связи с этим появление производящих, резко отличающихся от уже задействованных, представляется маловероятным. В то же время в качестве потенциальных субстантивных производящих (с минимальными шансами) можно назвать, например, основы существительных, называющих ткани63, предметы мебели. 4.2. Использование в качестве производящих основ существительных общего рода не представляется возможным в силу причин, изложенных в 3.3.2.1. Основы притяжательных прилагательных не используются для образований суффиксальных локативов, однако их нередко используют в двусловных номинациях типа обезьяний питомник, бизоний заповедник. Как показывают наблюдения, словопорождающие возможности притяжательных прилагательных крайне ограничены: на их базе образуются только наречия (лисий по-лисьи, мамин по-маминому). В качестве потенциальных производящих основ для производства девербативных суффиксальных локативов можно назвать основы глаголов звучания, глаголов восприятия, глаголов умения, глаголов эмоционального состояния, глаголов изображения, глаголов наказания и др. Следует отметить, что в истории русского языка отмечены периоды функционирования подобных локативов, например: мучилище ‘место для мучений, истязаний’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 9, с. 320); смотрильница ‘караулка, сторожка; вышка для наблюденья, для обзора; башня на валу, на стѣнахъ городка, крѣпости, подзорная или садовая, сторожевая вышка’ (ТСД, т. IV, с. 238); молчальница ‘особая, отдѣленная келья для безмолвного житiя служащая’ (САР–1814, т. 3, с. 342), кричальница ‘возвышающаяся над мечетью башня, с которой муэдзины призывают мусульман на молитву, минарет’ (СлРЯ ХI–ХVII вв., т. 8, с. 59), посл шати ‘слушать, внимать; слышать’ (Срезневский, т. III, ст. 1240) – посл шалище ‘мѣсто слушания’ (Срезневский, т. III, ст. 1239); позоровати ‘смотреть, наблюдать, быть зрителем чего-л.’ – позорование‘2. Место проведения зрелищ’ (СлРЯ ХI– ХVII вв., т. 16, с. 125). Безусловно, глаголы некоторых групп имеют незначительные возможности стать базовыми основами для образования суффиксальных локативов. Таковыми, например, являются глаголы эмоционального состояния либо эмоциональных отношений (представляется странной потребность в специальном месте для выражения каких-либо эмоций). В ряде работ встречается дериват тканетека, однако его значение не указывается и оправдательные примеры не приводятся. 63 128 3.4.2. Возможности пополнения состава морфемария Появление в русской морфемике новых суффиксов – явление не частое, но и не уникальное. Е.А. Земская, анализируя возможности развития семантического класса «Имена предметов», указывает: «В современном русском языке наблюдается явление, способствующее активному пополнению наименований предметов: увеличение инвентаря средств, служащих для называния различных конкретных подклассов внутри общего класса имён. Это явление особенно важно при изучении деятельностного характера современного словообразования» (Земская 1992, с. 124). Лингвист называет следующие пути увеличения инвентаря словообразовательных средств: 1) вовлечение в активное словопроизводство сегментов заимствованных слов; 2) ослабление корневого статуса русских корневых элементов («вследствие чего тяготеют к переходу в статус морфем»); 3) расширение семантического диапазона суффиксов (Земская 1992, с. 124). Представляется возможным также говорить и о таких путях пополнения состава морфемария суффиксальной СК (в частности – СК суффиксальных локативных существительных), как усиление «самостоятельности» алломорфа (превращение одного из морфов морфемы в самостоятельное словообразовательное средство), расширение сочетаемостных свойств компонента морфемария64, активизация уникальных и нерегулярных морфем65. Данные суффиксы со временем сформировали в русском языке СТ и вошли в состав морфемария анализируемой СК. Т.Х. Каде, отметив, что скорость процесса типообразования зависит как от внеязыковой действительности, так и от внутренней организации, структуры СТ, от «способности его к внутренней перестройке (через новообразования) под влиянием внутренних и внешних воздействий», указывает, что данный процесс может быть значительно ускорен при целенаправленном действии человека» (Каде 1991, с. 31). 3.4.2.1. Заимствование суффиксов В ХХ в. морфемарий СК суффиксальных локативных существительных пополнился новыми заимствованными суффиксами. Рассмотрим их. 1. Суффикс -дром. Группа локативов на -дром в русском языке «начиналась» с существительного ипподром (первая лексикографическая фиксация – словарь И.И. Срезневского)66. Здесь, безусловно, речь идёт не о количественном увеличении состава морфемария, а о возможности при сохранении тех же аффиксов увеличить количество производных. 65 В связи с последним пунктом представляется важным привести сравнительную конструкцию, встреченную нами в статье В.В. Виноградова: «непродуктивные, как бы з а м е р ш и е [выделено нами. – Г.Б.] типы словообразования» (Виноградов 1975а, с. 161). Таким образом, непродуктивные ныне СТ (и суффиксы, их обслуживающие) следует рассматривать как потерявшие н а в р е м я способность образовывать новые слова. 66 Данные о первой лексикографической фиксации слов приводятся по БАС. 64 129 Л.В. Алпеева замечает: «Довольно долгое время (до начала ХХ в.) это слово [ипподром] имело статус корневого (не членимого на морфемы) слова. С появлением в начале этого века из французского же языка слова аэродром (aerodrome), затем циклодром (позднее его заменило более привычное нам велодром), слово ипподром претерпевает усложнение основы. Оно начинает члениться на корень и элемент -дром, который приобретает статус словообразующей морфемы с чётко определившимся словообразовательным значением: «место запуска, испытания машин, обозначенных мотивирующей основой, или проведения спортивных мероприятий, связанных с тем, что названо мотивирующей основой» (Алпеева 1999, с. 78). Е.В. Красильникова, рассматривая процесс освоения морфемы -дром системой русского словообразования, указывает: «В судьбе элемента -дром отразились научные достижения и интересы людей 20-го века. В самом начале века развитие авиации потребовало названия взлётнопосадочного поля первых летательных аппаратов. Известно, что в России первые «этажерки» поднимались с ипподромов … нередко для показательных полётов, и только позднее стали создаваться аэродромы и было заимствовано само слово аэродром. Этот факт реальной жизни оказался важным и для языка. У говорящих по-русски возникла ассоциация ипподром – аэродром. Таким образом, ещё сам будучи на грани бытия/небытия, элемент -дром связал слова двух семантических типов, которые оказались взаимосвязаны и впоследствии. Один ряд: место спортивно-зрелищных мероприятий (условно далее ‘стадион’); второй ряд – место запуска или испытания машин (‘полигон’). Как мы теперь знаем, обе эти идеи оказались весьма актуальными в 20-м веке» (Красильникова 1972, с. 108). В начале ХХ в. в русском языке появляются новые заимствования на -дром с локативным значением (см.: РЯСО, с. 223–224; Красильникова 1972, с. 109–110; Алпеева 1999, с. 78). «На определённом этапе в ряду слов, связанных и в своей семантике, стал выделяться элемент -дром. Затем произошёл скачок: возникают образования от именных основ на русской почве… Одним из первых новообразований такого типа, повидимому, было слово ракетодром. <…> Если даже это слово было заимствованием, важное значение имело то, что его основа соотносится с самостоятельной русской (т.е. освоенной) основой, и это слово могло ощущаться как производное от данной основы» (РЯСО, с. 223). По наблюдениям Е.В. Красильниковой, появление в русском языке слова ракетодром может быть отнесено к концу 20-х – началу 30-х гг. ХХ в.: «Самое раннее из зафиксированных нами употреблений слова ракетодром: 1931. 14 У. Первый старт жидкостной ракеты на Берлинском ракетодроме (Я. Перельман. Межпланетные путешествия. 1933. стр. 129)» (Красильникова 1972, с. 113). Таким образом, появление в русской морфемике суффикса -дром было связано с усилением членимости основ заимствованных слов. Данные локативы относятся к ССК со следующими частными СЗ: 130 1) ‘там, где испытывают тот механизм, который назван производящей основой, или проводят соревнования с его использованием’ (ракетодром, планеродром, танкодром); 2) ‘там, где создан тот тип среды, который назван производящей основой’ (космодром,вододром,аэродром). 2. Суффикс -тек(а). Появление в словообразовательной системе русского языка суффикса -тек(а) было связано с усилением членимости основ слабочленимых слов. Е.В. Красильникова, характеризуя словообразовательную систему русского языка 60-х гг. ХХ в., замечает: «Возрастает словообразовательная активность морфемы -тек(а). Ряд старых слабо членимых слов библиотека, глиптотека67, пинакотека … получил продолжение в полностью членимых образованиях картотека, игротека, фильмотека…» (РЯСО, с. 223). Рассмотрим историю формирования группы локативов на -тек(а), точнее – историю формирования СТ, оформленного суффиксом -тек(а) в русском языке. Самым «старым» из анализируемых слов является существительное библиотека. У Г.А. Богатовой находим: «Вхождение в язык международных слов типа библиотека в значительной мере связано с переводческой деятельностью и глоссированием при создании переводов. Так, Е.М. Иссерлин обращает внимание на текст Геннадиевской Библии 1499, где слово библиотека впервые оставлено в русском тексте без перевода…» (Богатова 1984, с. 35). В этимологических словарях русского языка находим такие сведения о слове библиотека: «Слово латинское. Латин. bibliotheca, в свою очередь, восходит к греч. βιβλιουήχη – тж. (от βίβλος, βιβλίον – «книга» и υήχη – «хранилище». <…> Заимствовано, вероятно, непосредственно из латинского» (ИЭСЧ, т. 1, с. 88); «…со времени Петра 1. …заимств. через польск. biblioteka из лат. bibliotheca…» (ЭСФ, т. 1, с. 164); «Заимствовано, вероятно, через польск. из лат. яз. В рус. отмечается с к. ХVII в. Лат. bibliotheca «библиотека» в свою очередь заимствовано из греч. bibliotheke «библиотека» образовано из biblion «книга»… Второй элемент theke значит «хранилище, склад» (ЭСЦ, с. 31). Словари русского языка ХIХ в. фиксируют слова глиптотека («Энциклопедический лексикон» (1838), «Словарь русского языка, сост. Вторым отд. Акад. Наук» (1838)) и пинакотека («Настольный словарь для Ошибочным, на наш взгляд, является отнесение слова глиптотека к слабочленимым словам (по мнению Е.В. Красильниковой, основа данного слова относится к пятой ступени членимости). Напомним, какие слова (основы) относятся к данной ступени: «Дано слово Аб; есть ряд Аб, Бб, объединённых общим деривационным значением, но А встречается только в сопровождении б» (РЯСО, с. 215). Наше исследование показало, что основа слова глиптотека является производной, производящая база – основа существительного глипт (глиптотека ‘1. Коллекция, музей глиптов – художественных изображений на камне: камей, гемм. 2. Музей скульптуры’ (ТСУ, т. I, с. 570) глипт ‘камень с резным художественным изображением на нём; камея, гемма’ (ТСУ, т. I, с. 570)). Таким образом, существительное глиптотека следует относить не к 5, а к 1 ступени членимости основ. 67 131 справок по всем отраслям знания» (под ред. Ф. Толля и В. Зотова (1864)). Указанные слова также являются заимствованными: глиптотека – «фр. Gliptotheque < греч. gliptos вырезанный, изваянный + theke хранилище» (ТСИС, с. 189); пинакотека – греч. Pinakotheke < pinax (pinakos) картина + theke вместилище» (ТСИС, с. 532). Остальные слова на -тек(а) появились в русском языке в ХХ в. Абсолютное большинство данных дериватов относится к ССК с частным СЗ ‘там, где хранится то, что названо производящей основой’. Однако в отличие от других локативов, называющих тот или иной вид хранилища (сахарница, иголочник, каретник и т.п.), локативы на -тек(а) именуют систематизированные хранилища, т.е. специально оборудованные вместилища, в которых созданы условия для хранения чего-либо ценного. Таким образом, заимствованный суффикс -тек(а), пополняя запас уже существующей ССК, создаёт внутри данного образования особую подгруппу. 3. Суффикс -арий. В «Толковом словаре иноязычных слов» Л.П. Крысина находим: «...АРИЙ [< лат. ...arium < area – площадь, площадка]. Конечная составная часть иноязычных существительных со значением "помещение, место, предназначенное для определённой цели"» (ТСИС, с. 76). Среди анализируемых слов самую раннюю фиксацию в словарях русского языка имеет слово планетарий Planetarium < лат. planeta – планета (ТСИС, с. 537). Оно было отмечено «Новым словотолкователем, расположенным по алфавиту» Н. Яновского (1803–1806). В «Энциклопедическом словаре, составленном русскими учеными и литераторами» (1861) находим существительное акварий < лат. aquarium, букв. водоем (ТСУ, т. I, с. 20). «Настольный словарь для справок по всем отраслям знания» (1863– 1864) приводит слово розарий лат. rosarium < rosa – роза (ТСИС, с. 613). В «Энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона» находим слово террарий [нем. Terrarium < лат. terra] – земля (ТСИС, с. 694). Словари русского языка XX в. фиксируют следующие заимствования на -арий с локативным значением: виварий нем. Vivarium < лат. vivarium < vivus – живой (ТСИС, с. 147) и солярий лат. solarium < sol – солнце (ТСИС, с. 653), альпинарий нем. Alpinarium < Alpen – Альпы (ТСИС, с. 50), дендрарий нем. Dendrarium < греч. dendron – дерево (ТСИС, с. 216) и инсектарий Jnsektarium < лат. insectum – насекомое (ТСИС, с. 275). Таким образом, проведённое исследование позволяет утверждать, что в отношении существительных на -арий с локативным значением справедливым будет замечание о «постепенном, долговременном накоплении заимствований одинаковой структуры» (РЯСО, с. 218). Е.А. Земская указывает, что заимствованный суффикс -арий приобретает в современном русском языке активность (Земская 1992, с. 137). 132 Так, посредством суффикса -арий в русском языке 70–80-х гг. XX в. были образованы следующие локативы: гипнотарий, дельфинарий, иридарий, сирингарий, скорпионарий, фазанарий. Следует отметить, что Л.П. Крысин рассматривает слова дельфинарий и сирингарий как заимствования: [сирингарий – лат. syringarium < syringe – сирень] (ТСИС, с. 645); дельфинарий – нем. Delphinarium (ТСИС, с. 214). Авторы «Словаря-справочника по материалам прессы и литературы 70-х годов» считают их производными, образованными в русском языке посредством форманта –арий: (дельфинарий – «дельфин + -арий – помещение, место для изучения, показа и т.д., ср.: океанарий» (НС–2, с. 188–189), сирингарий – лат. syringa – сирень + -арий (НС–2, с. 660). Итак, группа существительных на -арий с локативным значением состоит из заимствований, а также из слов, образованных в русском языке посредством новой словообразовательной морфемы. Таким образом, одним из действенных способов развития потенциала СК суффиксальных локативных существительных является пополнение её морфемария заимствованными суффиксами. 3.4.2.2. Расширение объёма значений суффиксов В данном параграфе будут рассмотрены случаи расширения объёма значений суффиксов -тель, -трон и -ловк(а), которые относительно недавно «приобрели» локативное значение. 1. Суффикс -тель. По наблюдениям лингвистов, суффикс -тель «первично выступал как суффикс действующего лица. Слова с этим суффиксом обозначали лиц по роду их деятельности, временным обязанностям (получатель, учитель). Однако для удовлетворения социальных потребностей, связанных с развитием общественного производства, формант -тель приобретает предметное значение…» (Шпортько 1990, с. 107). Анализ дериватов на -тель с предметным значением позволил лингвисту выделить следующие частные оттенки предметного значения: прибор, устройство, механизм; приспособление; инструмент; орудие; содействующее орудие; машина, аппарат; установка; препарат; судно; вещество; материал; помещение, учреждение; сооружение; вместилище; пособие, руководство и др. Н.А. Янко-Триницкая отмечает, что «в советский период возникли два существительных, созданных по рассматриваемому образцу, но резко отличающихся по своему значению от всех остальных, обозначая не лицо и неорудие, а учреждение и помещение, где оно находится, – распределитель и вытрезвитель68. <…> Первое из этих слов могло ещё появиться в результате переносного употребления слова со значением лица или прибора, но второе, вне всякого сомнения, возникло сразу же в его настоящем Здесь ссылка на: «И.Т. Яценко (Морфологическое словообразование имён существительных в русском литературном языке советской эпохи: Канд. дисс. Киев, 1954, стр. 285) указывает ещё одно слово оздоровитель, но не иллюстрирует его». 68 133 значении. Возможно, что и учреждение вначале тоже могло быть осмыслено как орудие, средство для проведения тех или иных мероприятий, но всё же это – учреждение и помещение!» (Янко-Триницкая 1963, с. 95). Далее лингвист, размышляя о судьбе суффикса -тель с новым для него значением, замечает: «Будет ли это новое сопутствующее значение повторяться в новообразованиях, станет ли оно продуктивным, появится ли у данного образца ещё одно сопутствующее значение и тем самым расширится ли ещё больше, станет ли ещё отвлечённей значение словообразовательного образца, или, напротив, с постепенным сокращением образования слов для названия лиц образец сузит своё значение до значения неодушевлённого предмета – предугадать трудно» (Янко-Триницкая 1963, с. 95). Заметим, что за сорок лет, прошедших со времени выхода данной статьи, запас локативов на -тель пополнился лишь одним производным – накопитель ‘место накопления кого-, чего-л.’: По его словам, «сегодняшний Совет Федерации РФ уже не тот, в котором он отработал шесть лет, он стал накопителем для отставных московских чиновников и бизнесменов» (Российская газета 2002, № 164), Каждый из людей, не зэков, а обычных, свободных граждан, желая пройти внутрь зоны, входит в накопитель, дверь за ним закрывается, человек показывает сотруднику колонии документы и офицер открывает вторую дверь. По сути, накопитель – огромная клетка, вход туда и выход из неё лишь поодиночке (Д. Донцова. Лягушка Баскервилей). Этот факт позволяет утверждать, что данное направление развития потенциала анализируемой СК вряд ли будет активным. Таким образом, морфемарий СК локативных существительных пополнился суффиксом -тель, образующим локативы, относящиеся к ССК с частным СЗ ‘там, где совершается действие, названное производящей основой’: вытрезвитель ‘специальное санитарно-медицинское учреждение для вытрезвления’: Ночь Андрей провёл в вытрезвителе (В. Шукшин. Как Андрей Иванович Куринков, ювелир, получил 15 суток), Чтобы развеять или подтвердить слухи, мы обратились в единственный в нашей области Центральный медицинский вытрезвитель, официальное название которого – здравпункт по оказанию медицинской помощи лицам в нетрезвом состоянии (Аргументы и факты – Астрахань 2006, № 45), распределитель ‘магазин, распределяющий какие-л. товары в период существования карточной системы’: С каждой получки Евдокия непременно покупает что-нибудь на толкучем рынке, или в закрытом распределителе, или через каких-то тёмных людей… (Ю. Гончаров. Наш хлеб насущный). Следует отметить, что появление данного суффикса, очевидно, обусловлено стремлением восполнить такую лакуну морфемария, как минимально функционально нагруженный (ср. -ник), не имеющий омосуффиксов (ср. нулевой суффикс) привербативный суффикс. Однако несоответствие -тель всем указанным критериям привело к его незначительной востребованности. 134 Однако попытки образовать от предложенных вербативных основ локативы с иными суффиксами (*вытрезв, *вытрезвник, *распределильник, *накоп, *накопильник, *накопиловка и т.п.) приводит к неудаче: полученные дериваты не соответствуют требованиям. Таким образом, ФСК ‘V + суффикс’ явно нуждается в корректировке субморфемария. 2. Суффикс -трон. Локативы на -трон в современном русском языке представлены десубстантивом климатрон ‘оранжерея с искусственным климатом’ (НС, с. 222); ‘помещение, покрытое прозрачными материалами, в котором создаются климатические условия для выращивания растений различных географических зон’ (ТСИС, с. 327) и деадъективом фитотрон ‘Бот. Камера (или комплекс камер) для выращивания растений в регулируемых искусственных условиях с целью изучения влияния факторов внешней среды’ (ТСИС, с. 748). Суффикс -трон активен в физической терминологии. Он используется для образования производных – названий различных установок. Представляется весьма удачным закрепление за указанным суффиксом функции образования локативов, называющих место (обычно вместилище), в котором создан тот или иной тип среды. Данное частное СЗ в настоящее время вербализуется посредством нескольких суффиксов, имеющих, кроме указанного, и иные частные СЗ. Использование суффикса -трон для создания подобных дериватов позволило бы развить специализацию компонентов морфемария анализируемой СК. 3. Суффикс -ловк(а). Локативы на -ловк(а) называют место, где совершается действие, названное производящей основой, либо место, предназначенное для совершения действия, названного производящей основой: вытрезвить вытрезвиловка ‘то же, что вытрезвитель’ (БАС–2, т. II, с. 911) 69 ; грабить грабиловка ‘1. Местность, известная грабежами. 2. О каком-нибудь учреждении, предприятии, допускающем грабежи’ (ТСУ, т. I, с. 611); забегать забегаловка ‘маленькая второразрядная закусочная с продажей вина’ (МАС–2, т. I, с. 493); обдирать обдираловка ‘вымогательство, грабёж // Место, заведение, где вымогают, грабят’ (БАС, т. 8, с. 62); обирать обираловка ‘о месте, где обирают, где вымогают деньги у покупателей, посетителей’ (МАС–2, т. II, с. 325). Использование данного суффикса позволило удовлетворить потребность (весьма незначительную, но существовавшую) в образовании локативов с пейоративной окраской: Привокзальное кафе зачастую приезжие называли обираловкой. Он [супермаркет] дорогой очень, из нашего дома туда никто не заглядывает, да мне на день рожденья баночки крабов понадобились, вот я и направилась в обираловку (Д. Донцова. Муха в самолёте). Вытрезвитель ‘специальное санитарно-медицинское учреждение для вытрезвления’ (БАС–2, т. II, с. 911). 69 135 Таким образом, даже при наличии значительного количества компонентов морфемария СК суффиксальных локативных существительных «открыта» для новых аффиксов, которые смогут упорядочить отдельные сегменты словопроизводства локативов. 3.4.3. Возможности пополнения состава семантических субкатегорий Как видится, исследование возможностей пополнения состава ССК необходимо предварить введением двух понятий – «актуальные ССК» и «виртуальные ССК». Под актуальными ССК предлагаем понимать те ССК, которые существуют в настоящее время70. Актуальные ССК следует разделить на две группы: 1) активные (использующиеся в настоящее время для образования новых слов); 2) пассивные (неиспользующиеся в настоящее время для образования новых слов). Виртуальными ССК следует называть те ССК, которые пока не существуют, но могут возникнуть71. Прогнозирование появления новых ССК, по нашему мнению, должно прежде всего опираться на те языковые единицы, которые существовали в прошлом, а также на так называемые семантически изолированные локативы. Рассмотрим подобные случаи. Так, например, историзм волковня ‘1. Яма, приготовленная для ловли волковъ, то же, что волчья яма’ (САР–1891, т. I, с. 491) имел ТСС ‘животное – там, где ловят животное, названное производящей основой’. Тот же ТСС свойствен и единичному современному локативу белушатник – ‘база для ловли белух’. Таким образом, с высокой долей вероятности можно предположить, что в отношении подобных дериватов действуют внеязыковые ограничения, заключающиеся в невостребованности конечного продукта потенциального акта словопроизводства. Уникальный ТСС (‘лицо – место как результат действия лица, названного производящей основой’) имел дериват дятловина ‘мѢсто въ деревѢ, во пнѢ, издолбленное дятломъ’ (ТСД, т. I, с. 512). ТСС ‘действие – место как результат действия, названного производящей основой’ имеет в русском языке ряд девербативов, например: надпил, скол, шов. Однако десубсантивные локативы, подобные указанному выше, в современном русском языке не фиксируются. Близким указанному ТСС является ТСС ‘предмет – место как результат использования этого предмета’, который имеют кодериваты лыжница (устар. или обл.) и лыжня ‘колея, накатанная лыжами, след от лыж’ (БАС, т. 6, с. 410). Ср.: лапотня ‘пск. твр. слѢдъ лаптя, ноги обутой въ лапоть’ (ТСД, т. II, с. 237). С некоторой натяжкой к См.: актуальный – ‘2. Существующий, проявляющийся в действительности’ (НСИС, с. 35). См.: виртуальный – ‘1. Возможный, способный возникнуть при определённых условиях’ (НСИС, с. 132). 70 71 136 данному ТСС можно отнести существительное дуплище ‘полость в пне, оставленная от дуплистого дерева’ (СлРЯ XI–XVII вв., т. 4, с. 316). Другие семантически изолированные суффиксальные локативы (планетарий ‘там, где изучают’, самбодром ‘там, где танцуют’ и др.), как видится, не могут образовать ССК. Некоторые шансы здесь, возможно, имеет ТСС ‘болезнь – там, где лечат от этой болезни’, который (при наличии «общественного заказа») может сформировать ССК, оформленную суффиксом -орий (см. уже существующие локативы лепрозорий, люпозорий). Таким образом, пополнение состава ССК за счёт семантически изолированных суффиксальных nomina loci представляется маловероятным. 1. Изучение СК, перешедшей в последнее время из разряда почти забытых в разряд весьма востребованных объектов научного интереса, должно проходить не только в рамках традиционной лингвистики (традиционного словообразования), но и в рамках гипотетической лингвистики (гипотетического словообразования). 2. Прогнозирование появления новых дериватов должно опираться на анализ уже существующих единиц, а также существовавших ранее единиц; при этом необходимо также учитывать ограничения, действующие при образовании дериватов того или иного типа. 3. Возможности лексической реализации СК (в частности – СК суффиксальных локативных существительных) не привлекли ещё должного внимания лингвистов. Между тем изучение потенциала СК, безусловно, представляет большой интерес для понимания потенциала всей словообразовательной системы русского языка. 4. Для научно обоснованного ответа на вопрос о потенциале СК необходимо исчисление имеющихся запасов дериватов, а также объяснение действия механизмов их создания и причин возникновения подобных производных. В главе 3 была предпринята попытка спрогнозировать пути развития СК суффиксальных локативных существительных с учётом имеющихся ресурсов, а также с учётом возникновения новых возможностей реализации потенциала. 5. Принятое в работе понимание СК как схемы образования производных слов, имеющих общий способ словообразования и общее СЗ, позволило выявить следующие возможности лексической реализации СК: 1) возможности пополнения состава производящих основ; 2) возможности пополнения состава морфемария СК; 3) возможности пополнения состава ССК. 6. Исследование потенциала невозможно без анализа ограничений, действующих в рамках данной СК. В главе были проанализированы различные классификации ограничений, представленные в дериватологических исследованиях. Мы использовали классификацию ограничений, предложенную И.С. Улухановым. В то же время наше исследование позволило внести в данную классификацию некоторые дополнения. Появление некоторых из них в значительной степени обусловлено спецификой СК как объекта исследования. 137 7. В качестве основного внеязыкового ограничения для СК суффиксальных локативов выступает незначительная востребованность подобных производных в настоящее время. Семантические ограничения состоят в следующем: 1) производящей базой для мутационной СК суффиксальных локативов являются субстантивные, адъективные и вербативные основы; основы слов иных частей речи не используются; 2) среди субстантивных производящих основ остались невостребованными основы существительных общего рода, что обусловлено бессмысленностью референта; 3) среди адъективных производящих основ остались невостребованными основы притяжательных прилагательных, что обусловлено их крайне ограниченными словопорождающими способностями; 4) ограничения для вербативных производящих основ касаются в основном неиспользования слов отдельных ЛСГ (эмоционального состояния, звучания и т.п.), что обусловлено бессмысленностью референта; 5) словообразовательные ограничения для анализируемых производных заключаются в том, что данные дериваты, как правило, «довольствуются» вторым или третьим местом (звеном) СЦ; 6) синхронно-диахронические ограничения в образовании суффиксальных локативов существуют, но являются нежёсткими в связи с существующей асимметрией между потребностями в локативах того или иного типа (и, соответственно, запасом производящих основ) и возможностями заимствованных суффиксов; 7) стилистические ограничения заключаются в том, что для образования суффиксальных локативных существительных используются стилистически нейтральные производящие основы; стилистически окрашенная лексика не употребляется; 8. Морфонологические ограничения отдельных СТ, формирующих анализируемую СК, компенсируются сочетаемостными свойствами других СТ. Это достигается следующим образом: 1) морфемарий СК суффиксальных локативных существительных включает компоненты с разными зачинами, что позволяет значительно увеличить количество производящих основ; 2) суффиксы анализируемой СК имеют значительное количество пересечений деривационных ареалов, что позволяет заменять суффиксы при необходимости (например, для избежания омонимии, многозначности и т.п.); 3) многие суффиксы имеют алломорфы, что усиливает их сочетаемостные возможности. Исследование морфонологических ограничений СК представляется неактуальным в связи с тем, что явление морфемного цва, сопровождающее образование суффиксальных локативов того или иного СТ, описаны в научной литературе достаточно подробно (см.: Грамматика–80, ТССЕ). 9. По нашим наблюдениям, формально-грамматические ограничения не действуют при образовании суффиксальных локативов. 138 10. Особую значимость при анализе СК приобретают результирующие ограничения. Проведённое исследование показало, что практически все подобные ограничения являются нежёсткими. Наше исследование СК суффиксальных локативных существительных позволило выявить ещё один вид результирующих ограничений – ограничений, связанных с существованием в языке слов с периферийной мотивацией. Данный вид ограничений, очевидно, занимает промежуточное положение между отталкивающими и неотталкивающими ограничениями: существующее производное занимает пустую клетку, но при этом занимает её не полностью, оставляя место для «соседей-конкурентов». Анализ антисинонимичных ограничений показал, что «клеточка», на которую претендует потенциальный дериват, может быть занята также непроизводным словом либо словосочетанием, традиционно использующимся для именования данной реалии. Гиперо-гипонимические отношения между словами могут ограничивать их употребление в качестве производящих для локативов и в несколько ином плане: если реальным производящим является гипероним, то потенциал гипонимов быть использованными как производящее резко ограничивается. Проведённое исследование позволило сделать вывод о том, что наиболее активно синонимичные суффиксальные локативы образуются при сочетании одной и той же производящей основы с синонимичнми суффиксами. Результатом подобного словопроизводства являются кодериваты. Нами выявлены три типа кодериватов: кодериваты с тождественными частными СЗ и тождественными ЛЗ, кодериваты с тождественными частными СЗ и различными ЛЗ, кодериваты с различными частными СЗ и различными ЛЗ. Существование кодериватов первого типа свидетельствует об избыточности морфемария СК. Подобные случаи представлены наибольшим количество групп. 11. Наиболее активно омонимичные суффиксальные локативы образуются при сочетании одной итой же основы с омонимичными суффиксами. Следует заметить, что в ряде случаев омосуффиксы являются нерегулярными и непродуктивными (либо малопродуктивными) и, следовательно, не могут ограничивать словопроизводство «конкурентов». Кроме того, исследовались только те суффиксы, которые имеют зоны пересечения деривационных ареалов. Подобное явление зафиксировано среди омосуффиксов -ник, -ниц(а), -ищ(е), -к(а), а также для нулевых суффиксов. Сопоставление словопорождающих возможностей производящих одной ЛСГ позволяет выявить случаи «необразования» омонимов. 12. Антиполисемичные ограничения также являются нежёсткими. В качестве гипотезы нами рассматривалась возможность интерпретации существования случаев параллельной производности как одного из способов «обхода» антиполисемичных ограничений. По нашим наблюдениям, данная возможность преодоления антиполисемичных ограничений используется в языке не очень активно. 139 13. Одним из видов антинеблагозвучных ограничений являются ограничения, связанные с количеством слогов в слове. Так, например, вызывает затруднение образование локативов от основы многосложного прилагательного дактилоскопический (шесть слогов в основе) посредством суффикса -тек(а). Ожидаемое производное *дактилоскопическотека насчитывало бы девять слогов, что вряд ли позволило бы слову быть жизнеспособным. Этого удалось избежать с помощью усечения производящей основы: дактилоскоп(ический) дактилоскопотека (семь слогов) и дактилоско(пический) дактилоскотека (шесть слогов). В качестве ограничения, очевидно, можно рассматривать не только многосложность, но и «малосложность» производящего. Преодоление данного ограничения также осуществляется средствами морфонологической адаптации. Так, например, вместо ожидаемых *нерпарий и *альпарий (ср. с заимствованным розарий) фиксируются нерпинарий и альпинарий. 14. Понимание СК суффиксальных nomina loci как схемы образования существительных с локативным значением посредством суффиксации позволяет говорить о следующих путях развития потенциала данной комплексной единицы системы словообразования: пополнение состава производящих основ; пополнение морфемария; пополнение состава ССК (появление новых частных СЗ обобщённого локативного значения). Существуют четыре пути пополнения состава производящих основ: 1) использование нового значения полисемичного производящего; 2) использование того же значения производящего, но для образования локатива иной ССК; 3) использование новых слов уже известной данной СК ЛСГ; 4) привлечение к словопроизводству слов иных ЛСГ и ЛГР. Проведённое исследование показало, что все указанные пути используются в той или иной степени, однако степень реализуемости потенциала крайне низка. 15. Пополнение состава морфемария, как правило, происходит либо при заимствовании суффиксов, либо при использовании суффиксов иных СК. СК суффиксальных локативов «воспользовалась» обеими возможностями, что, безусловно, привело к активизации её потенциала. 16. Пополнение состава ССК – один из наименее востребованных путей развития потенциала анализируемой СК, что обусловлено её консервативным характером. 140 ЗАКЛЮЧЕНИЕ СК суффиксальных nomina loci обладает значительным деривационным потенциалом. Однако его востребованность («реализуемость») минимальна. Тем не менее проведённое исследование позволяет утверждать, что словопорождающие ресурсы данной СК могут обеспечить потребности в наименовании любого пространственного объекта. Причём в ряде случаев возможны вариативные образования, что, безусловно, повышает «жизнеспособность» указанной комплексной единицы деривационной системы русского языка. Словообразовательные категории «работают» в языке практически без временны ства понятия, потребность в которых может возрасти либо уменьшиться, но не может исчезнуть. Могут выходить из употребления дериваты, созданные в рамках словообразовательных категорий, могут архаизоваться отдельные словообразовательные типы, но словообразовательная категория как максимально абстрагированная схема образования производных функционирует в языке неограниченно долго. Потребность в вербализации понятия места, очевидно, будет существовать всегда. В связи с этим изучение способов именования вместилищ, территорий и пространств является актуальным и перспективным. Проведённое исследование позволяет утверждать, что исчисление возможностей данной комплексной единицы деривационной системы русского языка выявило пути её развития, а также способы восполнения лакун посредством суффиксального словопроизводства. Конечно, выявленные закономерности сочетаемости производящих основ и суффиксов при образовании nomina loci лишь правила (не без исключений!), а не законы. Иными словами, мы, вслед за Г.П. Нещименко и Ю.Ю. Гайдуковой, «отнюдь не склонны их [комбинаторные закономерности. – Г.Б.] глобализовать, а тем более предписывать им жёсткий регламентирующий характер» (Нещименко 1994, с. 104). Кроме того, абсолютно справедливым признаём и замечание лингвистов о возможности появления «не поддающейся подчас эксплицитной интерпретации отклонений от логически предсказуемых результатов словообразовательной комбинаторики» (Нещименко 1994, с. 104). Таким образом, выявленные нами лакуны могут быть, а могут и не быть заполненными. Кроме того, практически невозможно предсказать время появления того или иного суффиксального nomina loci. Однако для нас принципиально важным было доказать, что, несмотря на общераспространённое (и, безусловно, справедливое) мнение о незначительной продуктивности, СК суффиксальных локативных существительных в русском языке обладает внушительным деривационным потенциалом и её лексическая реализованность мизерна по сравнению с возможностями её лексической реализации. 141 СПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ 1. БАС – Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. / АН СССР. – М. – Л. : Изд-во АН СССР, 1948–1965. 2. БАС–2 – Словарь современного русского литературного языка : в 6 т. – М. : Рус. яз., 1991–1994. 3. Вейсманн – Вейсманн. Немецко-латинский и русский лексикон. СПб., 1731. 4. Грамматика–80 – Русская грамматика : в 2 т. / под ред. Н. Ю. Шведовой и др. – М. : Наука, 1980. – Т. 1. 5. Дополнение – Дополнение к Опыту областного великорусского словаря. СПб., 1858. 6. ИЭС – Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. / П. Я. Черных. – М. : Рус. яз., 1993. 7. ЛГР – лексико-грамматический разряд. 8. Лекс. 1762 – Лексикон российский и французский, в котором находятся почти все слова российского алфавита. Ч. 1–2. СПб., 1762. 9. ЛЗ – лексическое значение. 10. ЛСГ – лексико-семантическая группа. 11. ЛЭС – Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. – М. : Сов. энциклопедия, 1990. 12. МАС–2 – Словарь русского языка : в 4 т. / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; под ред. А. П. Евгеньевой. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Рус. яз., 1981–1984. 13. Нордстет – Российский с немецким и французским переводами словарь, сочинённый Иваном Нордстетом. СПб., 1780–1782. 14. НРЛ–77 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–77 / под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1980. 15. НРЛ–78 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–78 / Н. Г. Герасимова, Н. З. Котелова, Т. Н. Поповцева, В. П. Петушков ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1981. 16. НРЛ–79 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–79 / Н. З. Котелова, М. Н. Судоплатова, Н. Г. Герасимова, Т. Н. Поповцева ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1982. 17. НРЛ–83 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–83 / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1987. 18. НРЛ–85 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–85 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. 19. НРЛ–86 – Новое в русской лексике: Словарные материалы–86 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. 20. НРЛ–88 – Новое в русской лексике : словарные материалы–88 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. 21. НС – Новые слова и значения : словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х гг. / под ред. Н. З. Котеловой и Ю. С. Сорокина. – изд. 2-е, стереотип. – М. : Сов. энциклопедия, 1973. 142 22. НС–2 – Новые слова и значения : словарь-справочник по материалам прессы и лит. 70-х гг. / Е. А. Левашов, Т. Н. Поповцева, В. П. Фелицына и др. ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1984. 23. НСИС – Захаренко, Е. Н. Новый словарь иностранных слов / Е. Н. Захаренко, Л. Н. Комарова, И. В. Нечаева. – М. : Азбуковник, 2003. 24. Поликарпов – Поликарпов, В. Ф. Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище. М., 1704. 25. Росс. Целл. – Российский Целлариус, или этимологический российский лексикон, изданный Ф. Гелтергофом. М., 1771. 26. РСС – Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений : в 3 т. / РАН ; Ин-т рус. яз. ; под общ. ред. Н. Ю. Шведовой. – М. : Азбуковник, 1998. 27. РЯСО – Русский язык и советское общество: Словообразование современного русского литературного языка. – М. : Наука, 1968. – 300 с. 28. С – страница, столбец. 29. САР – Словарь Академии Российской. СПб., 1789–1794 ; Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806– 1822; Словарь русского языка, составленный Вторым отделением Академии наук. – СПб., 1891–1920. – Т. 1–5. 30. СДЯ – Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.) : в 10 т. / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; гл. ред. Р. И. Аванесов. – М. : Рус. яз., 1988. 31. СЗ – словообразовательное значение. 32. СК – словообразовательная категория. 33. СлРЯ XI–XVII вв. – Словарь русского языка XI–XVII вв. / под ред. С. Г. Бархударова. – М. : Наука, 1975. 34. СлРЯ XVIII в. – Словарь русского языка XVIII в. / под ред. Ю. С. Сорокина. – Л. : Наука, Ленингр. отделение, 1963. 35. СНС – Словарь новых слов русского языка (середина 50-х – середина 80-х гг.) / ИМЛИ РАН ; под ред. Н. З. Котеловой. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1995. 36. СО – Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. – 20-е изд., стереотип. – М. : Рус. яз., 1988. 37. СОШ – Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова / РАН ; Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – 4-е изд. – М. : ООО «А Темп», 2006. 38. Срезневский – Срезневский, И. И. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1893–1912. 39. ССК – семантическая субкатегория. 40. ССТ – Тихонов, А. Н. Словообразовательный словарь русского языка : в 2 т. – 2-е изд., стереотип. – М. : Рус. яз., 1990. 41. СТ – словообразовательный тип. 42. СЦ – словообразовательная цепочка. 43. СЦСЯ – Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный II отделением императорской Академии наук. – СПб. : Типография императорской Академии наук, 1868. 143 44. ТСД – Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. – М. : Терра, 1996. 45. ТСИС – Крысин, Л. П. Толковый словарь иноязычных слов / Л. П. Крысин. – М. : Рус. яз., 1998. 46. ТСС – Толковый словарь современного русского языка. Языковые изменения конца ХХ столетия / под ред. Г. Н. Скляревской. – М. : ООО «Издво Астрель» ; ООО «Изд-во АСТ», 2001. 47. ТССЕ – Ефремова, Т. Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка / Т. Ф. Ефремова. – 2-е изд., испр. – М. : АСТ ; Астрель, 2005. 48. ТСУ – Толковый словарь русского языка : в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. – М. : Терра, 1996. 49. ФСК – формальная субкатегория. 50. ФЭС – Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. Ф. Ильичёв и др. – М. : Сов. энциклопедия, 1983. 51. ШЭС – Шанский, Н. М. Школьный этимологический словарь русского языка: Происхождение слов / Н. М. Шанский, Т. А. Боброва. – 3-е изд., испр. – М. : Дрофа, 2000. 52. ЭСФ – Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / М. Фасмер. – 3-е изд., стер. – СПб. : Терра-Азбука, 1986–1987. 144 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК Научные и учебные издания 1. Абаев, В.И. Языкознание описательное и объяснительное. О классификации наук / В. И. Абаев // Вопросы языкознания. – 1986. – № 2. – С. 27–39. 2. Агеева, Р. А. Категория пространства и способы её выражения в языке / Р. А. Агеева // Категории и законы марксистско-ленинской диалектики и язык : сб. научно-аналитических обзоров. – М., 1984. – С. 84–113. 3. Адливанкин, С. Ю. Модели словообразовательного процесса и способы словообразования / С. Ю. Адливанкин // Деривация и семантика: Слово – предложение – текст. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1986. – С. 6–13. 4. Азарх, Ю. С. О связи словообразования с морфологическими категориями / Ю. С. Азарх // Проблемы структурной лингвистики–1982. – М. : Наука, 1984. – С. 35–50. 5. Азарх, Ю. С. Об актуальной и исторической производности слова / Ю. С. Азарх // Восточные славяне. Языки, история, культура. – М. : Наука, 1985. – 300 с. 6. Азарх, Ю.С. Русское именное диалектное словообразование в лингвогеографическом аспекте / Ю. С. Азарх. – М. : Наука, 2000. – 178 с. – ISBN 5-02-011756-0. 7. Азарх, Ю. С. Словообразование и формообразование существительных в истории русского языка / Ю. С. Азарх. – М. : Наука, 1984. – 248 с. 8. Акимова, А. И. К вопросу о семантической типологии глаголов / А. И. Акимова // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, членакорреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – ISBN 5-8353-0108-1. – С. 67–71. 9. Акимова, А. И. Однокоренная синонимия в словообразовательной системе (на материале отсубстантивных суффиксальных глаголов) / А. И. Акимова // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 52–54. – ISBN 5-7511-1334-9. 10. Алефиренко, Н. Ф. Морфонология как лингвистическая проблема : спецкурс для студентов-филологов / Н. Ф. Алефиренко. – Волгоград : Колледж, 1999. – 72 с. 11. Алефиренко, Н. Ф. Современные проблемы науки о языке / Н. Ф. Алефиренко. – М. : Флинта ; Наука, 2005. – 416 с. – ISBN 5-89349573-X (Флинта), 5-02-032584-8 (Наука). 145 12. Алефиренко, Н. Ф. Спорные проблемы семантики : монография / Н. Ф. Алефиренко. – Волгоград : Перемена, 1999. – 274 с. – ISBN 5-88234320-8. 13. Алефиренко, Н. Ф. Теория языка. Введение в общее языкознание : учеб. пособие / Н. Ф. Алефиренко. – Волгоград : Перемена, 1998. – 440 с. – ISBN 5-88234-276-7. 14. Алпеева, Л. В. Ипподром, аэродром, психодром / Л. В. Алпеева // Русская речь. – 1999. – № 3. – С. 77–81. 15. Андрейчин, Л. Д. Грамматика болгарского языка / пер. с болгарск. и словарь В. В. Бородина ; под ред. Н. С. Державина. – М. : Изд-во лит-ры на иностр. яз., 1949. – 496 с. 16. Антипов, А. Г. Морфонологическая категоризация словообразовательной формы / А.Г. Антипов // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 35–50. – ISBN 5-8353-0108-1. 17. Апресян, Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка / Ю. Д. Апресян. – М. : Наука, 1974. – 367 с. 18. Араева, Л. А. Истоки и современное осмысление основных проблем русского словообразования / Л. А. Араева // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 4–24. – ISBN 5-8353-0108-1. 19. Араева, Л. А. Словообразовательный тип: к проблеме определения / Л. А. Араева // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 57–58. – ISBN 5-7511-1334-9. 20. Арапов, М. В. Квантитативная лингвистика / М. В. Арапов. – М. : Наука, 1988. – 183 [2] с. 21. Арапова, Н. С. Шкап для гардероба / Н. С. Арапова // Русская речь. – 2004. – № 3. – С. 98–102. 22. Арутюнова, Н. Д. Коммуникативная функция и значение слова / Н. Д. Арутюнова // Филологические науки. – 1973. – № 3. – С. 42–54. 23. Арутюнова, Н. Д. Очерки по словообразованию в современном испанском языке / Н. Д. Арутюнова. – М. : Изд-во АН СССР, 1961. – 198 с. 24. Архипов, И. К. Типы значений и номинативно-коммуникативные функции дериватов / И. К. Архипов // Деривация и семантика: Слово – предложение – текст. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1986. – С. 50–64. 25. Ахманова, О. С. О методологии языкознания / О. С. Ахманова, И. Е. Краснова // Вопросы языкознания. – 1974. – № 6. – С. 32–47. 146 26. Байков, В. Г. К построению лингвистической теории прогнозирования (на материале квалиметрии простого предложения) / В. Г. Байков // Вопросы языкознания. – 1979. – № 4. – С. 57–66. 27. Балалыкина, Э. А. Русское словообразование : учеб. пособие / Э. А. Балалыкина, Г. А. Николаев. – Казань : Изд-во Казанского университета, 1985. – 184 с. 28. Беленчиков, Р. О соотношении словообразовательного и лексического значений (на материале русских наименований места – nomina loci) / Р. Беленчиков // Язык. Культура. Гуманитарное знание. Научное наследие Г.О. Винокура и современность / отв. ред. С. И. Гиндин, Н. Н. Розанова. – М. : Научный мир, 1999.– С. 97–110. 29. Белогородцева, Е. В. Организация производных слов со значением лица в древнерусском языке: на материале словообразовательного типа «Основа глагола + суффикс -тель» / Е.В. Белогородцева // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 72–79. – ISBN 5-8353-0108-1. 30. Бениньи, В. Продуктивные модели в развитии класса аналитических прилагательных / В. Бениньи ; ИРЯ РАН им. В. В. Виноградова // Русский язык сегодня : сб. ст. – Вып. 2. – М. : Азбуковник, 2003. – С. 339–342. – ISBN 5-93786-044-6. 31. Бертова, Т. С. К вопросу о языковой категоризации пространства и времени (на материале английского языка) / Т. С. Бертова // Когнитивные аспекты языковой категоризации : сб. науч. тр. / М-во образования РФ ; Рязанский гос. пед. ун-т им. С. А. Есенина ; отв. ред. Л. А. Манерко. – Рязань : Рязанский гос. пед. ун-т, 2000. – С. 47–51. 32. Блинова, О. И. Методы мотивологического исследования / О. И. Блинова // Актуальные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии : мат-лы Всероссийской конференции, посвящённой 120летию Томского университета (27–29 марта 1998 г.). – Томск : Изд-во Томского ун-та, 1998. – С. 4–6. – ISBN 5-7511-0961-9. 33. Блинова, О. И. Явление мотивации слов / О. И. Блинова. – Томск : Изд-во Томск. ун-та, 1984. – 191 с. 34. Богатова, Г. А. История слова как объект русской исторической лексикографии / Г. А. Богатова. – М. : Наука, 1984. – 253 с. 35. Богородицкий, В. А. Общий курс русской грамматики (из университетских чтений) / В. А. Богородицкий. – Изд-е 5-е, перераб. – М. – Л. : Государственное социально-экономическое изд-во, 1935. – 156 с. 36. Борисова, Т. Г. Деривационная категория и деривационный тип: определение, функционирование, взаимодействие / Т. Г. Борисова // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов : 147 мат-лы Междунар. науч. конф. – Волгоград : ВолГУ, 2005. – С. 188–192. – ISBN 5-9669-0022-1. 37. Борисова, Т. Г. Словообразовательная категория суффиксальных вещественных имён существительных с мутационным словообразовательным значением в современном русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / Борисова Т. Г. – Ставрополь : Ставропольский государственный университет, 2000. – 21 с. 38. Быкова, Г. В. Лакунарность как категория лексической системологии : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Быкова Гульчера Вахобовна. – Воронеж : Воронежский гос. ун-т, 1999. – 32 с. 39. Ваншенкер, А. Н. Отражение направления словообразовательной производности в словарных толкованиях / А. Н. Ваншенкер // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 103–109. 40. Васенькин, В. В. Отражение изменений системы научных знаний в истории слова «пространство» / В. В. Васенькин // Язык и общество. Роль экстралингвистических факторов в развитии лексических подсистем : межвуз. сб. науч. тр. – Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 1979. – С. 61–67. 41. Васильев, Л. М. Понятийные, семантические и грамматические категории как объект современной лингвистической семантики / Л. М. Васильев // Исследования по семантике. Семантика слова и фразеологизма. – Уфа : БГУ, 1986. – 138 [3] с. 42. Васильченко, С. М. Словообразовательные модели и их варианты в современном русском литературном языке (на материале суффиксальных имён существительных, обозначающих животных и неодушевлённые предметы) : автореф. дис. … канд. филол. наук / Васильченко Светлана Матвеевна. – Орёл : Орловский гос. пед. ин-т, 1970. – 21 с. 43. Вендина, Т. И. Дифференциация славянских языков по данным словообразования / Т. И. Вендина. – М. : Наука, 1990. – 168 с. – ISBN 5-02011013-2. 44. Вендина, Т. И. Пространство и время как параметры дискретизации макрокосма / Т. И. Вендина // Славянские этюды : сб. к юбилею С. М. Толстой. – М. : Индрик, 1999. – С. 136–140. 45. Вендина, Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм) / Т. И. Вендина. – М. : Индрик, 1998. – 240 с. – ISBN 5-85759-081-7. 46. Виноградов, В. В. Русский язык: Грамматическое учение о слове / В. В. Виноградов. – М. : Учпедгиз, 1947. – 784 с. 47. Виноградов, В. В. Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (на материале русского и родственных языков) / В. В. Виноградов // Избранные труды: Исследования по русской грамматике. – М. : Наука, 1975. – С. 166–229. 148 48. Виноградова, В. Н. О понятиях словообразовательной цепи и словообразовательного типа / В. Н. Виноградова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 44–47. 49. Виноградова, В. Н. Стилистическое «распределение» мотивированных слов / В. Н. Виноградова // Русская словообразовательная синтагматика и парадигматика : сб. науч. тр. – Краснодар : Кубанский гос. ун-т, 1991. – С. 10–16. – ISBN 5-230-07711-5. 50. Винокур, Г. О. Заметки по русскому словообразованию / Г. О. Винокур // Известия АН СССР. – СЛЯ. – 1946. – Т. 5, вып. 4. – С. 315–322. 51. Волоцкая, З. М. К сопоставительному изучению языков на словообразовательном уровне / З. М. Волоцкая // Сопоставительное изучение словообразования славянских языков / отв. ред. Г. П. Нещименко. – М. : Наука, 1987. – С. 20–26. 52. Волоцкая, З. М. Опыт описания одной словообразовательной категории (на материале производных наименований места) / З. М. Волоцкая // Актуальные проблемы русского словообразования. – Ташкент : Укитувчи, 1975. – С. 351–355. 53. Волоцкая, З. М. О факторах, влияющих на актуализацию значений словообразовательных формантов / З. М. Волоцкая // Актуальные проблемы русского словообразования : мат-лы III Республиканской научной конференции. – Ташкент : Укитувчи, 1980. – Ч. 2. – С. 17–20. 54. Всеволодова, М. В. Способы выражения пространственных отношений в современном русском языке / М. В. Всеволодова, Е. Ю. Владимировский. – М. : Русский язык, 1982. – 264 с. 55. Вяткина, М. В. Семантическая многомерность как когнитивная модель словообразовательной формы / М. В. Вяткина // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 97–109. – ISBN 5-8353-0108-1. 56. Гак, В. Г. Пространство вне пространства / В. Г. Гак // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. – М. : Языки русской культуры, 2000. – С. 127–134. – ISBN 5-7859-0174-9. 57. Галаванова, Г. П. Словообразовательные модели с авиа-, авто-, аэро-, био- и др. в словаре русского языка / Г. П. Галаванова // Современная русская лексикография 1981. – Л. : Наука, 1983. – С. 144–159. 58. Гейгер, Р. М. О разграничении семантического и аффиксального словообразования (к вопросу о диахронии и синхронии в словообразовании) / Р. М. Гейгер // Актуальные проблемы русского словообразования. – Ташкент : Укитувчи, 1980. – Ч. 2. – С. 23–27. 149 59. Гейгер, Р. М. Потенциальное слово как элемент формальносемантической структуры словообразовательного гнезда и как единица анализа / Р. М. Гейгер // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках : тез. докл. республиканской конференции (26–28 мая 1982 г.) : в 2 ч. – Гродно, 1982. – Ч. 1. – С. 28–30. 60. Герд, А. С. Морфемика в её отношении к лексикологии / А. С. Герд // Вопросы языкознания. – 1990. – № 5. – С. 5–11. 61. Герд, А. С. Морфемика / А. С. Герд. – СПб. : Изд-во СПб. гос. ун-та, 2004. – 176 с. – ISBN 5-288-03484-2. 62. Гинзбург, Е. Л. Словообразование и синтаксис / Е. Л. Гинзбург. – М. : Наука, 1979. – 264 с. 63. Голанова, Е. И. О «мнимых сложных словах» (развитие класса аналитических прилагательных в современном русском языке) / Е. И. Голанова // Лики языка / отв. ред. М. Я. Головинская. – М. : Наследие, 1998. – С. 31–39. 64. Головин, В. Г. Принципы выделения словообразовательных частей слова и их характеристика : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Головин Виктор Георгиевич. – СПб. : СПб. гос. ун-т, 1991. – 44 с. 65. Гольцова, Н. Г. Окказиональность слова и окказиональность фразеологизма / Н. Г. Гольцова // Русский язык в школе. – 1993. – № 3. – С. 81–86. 66. Грамматика русского языка : в 2 т. / АН СССР ; Ин-т рус. яз. – М. : Изд-во АН СССР, 1960. – Т. 1–2. 67. Грамматика современного русского литературного языка. – М. : Наука, 1970. – 767 с. 68. Гриценко, В. П. Проблема лакунарности в контексте «своё – чужое» (Проблема языковой и культурологической коммуникации) [Электронный ресурс] / В. П. Гриценко, Т. Ю. Данильченко. – Электронные данные – М., 2007. – Режим доступа: http://www.arigi.ru, свободный. – Заглавие с экрана. – Яз. рус. 69. Грязнова, В. М. Словообразовательная категория суффиксальных личных существительных в русском литературном языке первой половины ХIХ века : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Грязнова Виолетта Михайловна. – М. : Московский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина, 1990. – 38 с. 70. Дащенко, О. И. О соотношении комплексных единиц словообразования / О. И. Дащенко, А. Д. Зверев // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 47–53. 71. Денисик, Л. Н. Словообразующий потенциал вещественных существительных в современном русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / Денисик Любовь Николаевна. – Киев : Киевский ордена Ленина и ордена Окт. революции гос. ун-т им. Т. Г. Шевченко, 1988. – 16 с. 150 72. Доронина, Н. И. Зависимость деривационного потенциала слов от их стилистической окраски / Н. И. Доронина // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Том. ун-та, 2001. – С. 58–61. – ISBN 5-7511-1334-9. 73. Дундайте, А. И. Древнерусские суффиксы / А. И. Дундайте // Русская речь. – 1975. – № 4. – С. 121–124. 74. Евсеева, И. В. Реализация принципа «фамильного сходства» на уровне семантики многозначного производного слова / И. В. Евсеева // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 61–62. – ISBN 5-7511-1334-9. 75. Ермакова, О. П. Лексические значения производных слов в русском языке / О. П. Ермакова. – М. : Русский язык, 1984. – 151 с. 76. Ермакова, О. П. Сопоставительное изучение словообразования и внутренняя форма слова / О. П. Ермакова, Е. А. Земская // Известия АН СССР. – СЛЯ. – 1985. – Т. 44, № 6. – С. 518–525. 77. Ерофеева, И. В. Омонимия имён на -ник в истории русского языка / И. В. Ерофеева // Русская и сопоставительная филология: Исследования молодых учёных. – Казань : Казанский гос. ун-т им. В. И. УльяноваЛенина, 2004. – С. 53–59. 78. Жаналина, Л. К. О содержании и средствах выражения словообразовательного значения / Л. К. Жаналина // Филологические науки. – 1992. – № 4. – С. 62–74. 79. Жаналина, Л. К. Словообразовательное значение с позиции интегративного подхода / Л. К. Жаналина // Филологические науки. – 2004. – № 4. – С. 67–78. 80. Жукова, Т. В. Модель словообразовательного типа (структурносистемный подход) / Т. В. Жукова // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 62–65. – ISBN 5-75111334-9. 81. Жукова, Т. В. Словообразовательный тип как система (на материале отсубстантивов «С + ник») / Т. В. Жукова // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 112–117. – ISBN 5-8353-0108-1. 82. Задорожный, М. И. Моделирование словообразовательной категории / М. И. Задорожный // Актуальные проблемы русского словообразо151 вания. – Елец : Изд-во Елецкого гос. ун-та им. И. А. Бунина, 2001. – С. 110–115. 83. Задорожный, М. И. Словообразовательная категория как родовое понятие / М. И. Задорожный // Актуальные проблемы русского словообразования. – Елец : Изд-во Елецкого гос. ун-та им. И. А. Бунина, 2001. – С. 162–167. 84. Зайченкова, М. С. Экспериментально-ономасиологическое исследование словообразовательного контекста (на материале современного русского языка) : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Зайченкова Маргарита Саргеевна. – Свердловск : Уральский ордена Трудового Красного Знамени гос. ун-т им. А. М. Горького, 1988. – 38 с. 85. Звегинцев, В. А. Предложение и его отношение к языку и речи / В. А. Звегинцев. – М : МГУ, 1976. – 305 с. 86. Зверев, А. Д. Словообразование в современных восточнославянских языках / А. Д. Зверев. – М. : Высшая школа, 1981. – 206 с. 87. Земская, Е. А. Производные слова в толковых словарях русского языка / Е. А. Земская // Современная русская лексикография 1976. – Л. : Наука, 1977. – С. 110–122. 88. Земская, Е. А. Словообразование / Е. А. Земская // Современный русский язык : учеб. для филол. спец. ун-тов / В. А. Белошапкова, Е. А. Брызгунова, Е. А. Земская и др. ; под ред. В. А. Белошапковой. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Высшая школа, 1989. – С. 237–379. – ISBN 5-06000191-1. 89. Земская, Е. А. Словообразование как деятельность / Е. А. Земская ; Ин-т рус. яз. РАН. – М. : Наука, 1992. – 221 с. – ISBN 5-02-011082-5. 90. Земская, Е. А. Современный русский язык. Словообразование / Е. А. Земская. – М. : Просвещение, 1973. – 304 с. 91. Земская, Е. А. Проблемы словообразования на современном этапе (в связи с XII Международной конференцией лингвистов) / Е. А. Земская, Е. С. Кубрякова // Вопросы языкознания. – 1978. – № 6. – С. 112–123. 92. Зенков, Г. С. Вопросы теории словообразования / Г. С. Зенков. – Фрунзе : Киргизский гос. ун-т, 1969. – 165 с. 93. Зенков, Г. С. О словообразовательных типах с суффиксами -щик, -ник и их взаимодействии в современном русском языке / Г. С. Зенков // Развитие современного русского языка. – М. : Издательство АН СССР, 1963. – С. 136–144. 94. Иванова, О. Я. Лингвокультурная специфика словообразовательной категории локативности (на материале русского и английского языков) : автореф. дис. … канд. филол. наук / Иванова Ольга Яковлевна. – Ставрополь : Ставр. гос. ун-т, 2004. – 22 с. 95. Изотов, В. П. Параметры описания системы способов русского словообразования : монография / В. П. Изотов. – Орёл : Орловский гос. ун-т, 1998. – 149 с. 152 96. Каде, Т. Х. Аналогия и словообразование / Т. Х. Каде // Русская словообразовательная синтагматика и парадигматика : сб. науч. тр. – Краснодар : Кубанский гос. ун-т, 1991. – С. 30–41. – ISBN 5-230-07711-5. 97. Каде, Т. Х. Словообразовательный потенциал суффиксальных типов русских существительных / Т. Х. Каде. – Майкоп : Адыгейское республиканское книжное изд-во, 1993. – 166 с. 98. Каде, Т. Х. Потенцирование суффиксов – одна из проблем функционального описания словообразовательных типов / Т. Х. Каде // Принципы функционального описания языка : тезисы Всероссийской научной конференции : в 2 ч. – Екатеринбург : Уральский гос. пед. ин-т, 1994. – Ч. 1. – С. 71–72. 99.Кадькалов, Ю. Г. Развитие специализации словообразовательных типов в словообразовательной категории отвлечённых имён существительных / Ю. Г. Кадькалов // Предложение и слово: парадигматический, текстовой и коммуникативный аспекты : межвуз. сб. науч. тр. – Саратов : Изд-во Саратовского пед. ун-та, 2000. – С. 46–55. 100. Кадькалов, Ю. Г. Семантико-стилистическое своеобразие отвлечённых существительных с суффиксом -иц(а) / Ю. Г. Кадькалов // Семантика языковых единиц : доклады VI Международной конференции. – М. : МГОПУ, 1998. – Т. I. – С. 317–319. 101. Кадькалова, Э. П. Лексические значения производных слов / Э. П. Кадькалова // Предложение и слово: парадигматический, текстовой и коммуникативный аспекты : межвуз. сб. науч. тр. – Саратов : Изд-во Саратовского пед. ун-та, 2000. – С. 56–69. – ISBN 5-87077-110-2. 102. Кадькалова, Э. П. Развитие отношений между словообразовательными моделями одной семантико-словообразовательной категории: принципы и перспективы изучения / Э. П. Кадькалова // Исследования по историческому словообразованию : сб. научн. докладов / ИРЯ РАН. – М. : [б. и.], 1994. – С. 62–78. 103. Казак, М. Ю. Глагольное словообразовательное гнездо в современном русском языке : монография / М. Ю. Казак. – Белгород : Белгородский гос. ун-т, 2004. – 124 с. – ISBN 5-9571-0099-4. 104. Казак, М. Ю. Интегративная теория словообразовательного гнезда: грамматическое моделирование; квантитативные аспекты; потенциал; прогнозирование : автореф. дис. … д-ра. филол. наук / Казак Мария Юрьевна. – Белгород : БГУ, 2004. – 39 с. 105. Караулов, Ю. Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка / Ю. Н. Караулов. – М. : Наука, 1981. – 365 с. 106. Катлинская, Л. П. Место семантики в описании русского словообразования / Л. П. Катлинская // Филологические науки. – 1995. – № 4. – С. 63–72. 153 107. Катышев, П. А. Мотивационная многомерность словообразовательной формы / А. П. Катышев. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – 130 с. – ISBN 5-7511-1369-1. 108. Катышев, П. А. Полимотивация как проявление смыслого потенциала словообразовательной формы / П. А. Катышев // Филологические науки. – 2005. – № 2. – С. 35–41. 109. Катышев, П. А. Когнитивно-дискурсивное моделирование полимотивированности / П.А. Катышев, М. А. Осадчий // Лингвистика как форма жизни : сб. науч. тр., посвящённый юбилею доктора филологических наук, профессора, члена-корреспондента МАН ВШ Людмилы Алексеевны Араевой / под ред. П. А. Катышева. – Кемерово : Кузбассвузиздат, 2002. – С. 117–132. – ISBN 5-8353-0108-1. 110. Кильдибекова, Т. А. Функциональное словообразование русского языка : учеб. пособие для филол. фак-тов вузов / Т. А. Кильдибекова, И. М. Миниярова, Р. Ф. Газизова, В. И. Убийко. – Уфа : Изд-во Башкирского ун-та, 1997. – 116 с. – ISBN 5-86759-027-5. 111. Киферова, З. Г. Структура лексико-семантического поля локальности в русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / З. Г. Киферова – М. : МГОПИ, 1994. – 16 с. 112. Клименко, Н. Ф. Потенциальные и реализованные слова / Н. Ф. Клименко // Система и структура языка в свете маркистсколенинской методологии / отв. ред. В. И. Перебейнос. – Киев : Наукова думка, 1981. – С. 129–146. 113. Клобуков, Е. В. Теоретические основы изучения морфологических категорий русского языка (Морфологические категории в системе языка и в дискурсе) : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Клобуков Евгений Васильевич. – М. : Изд-во МГУ, 1995. – 74 с. 114. Клобукова, Л. П. Характер валентности как фактор формирования деривационной парадигмы русского прилагательного / Л. П. Клобукова // Деривация и семантика: Слово – предложение – текст. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1986. – С. 64–70. 115. Ковалик, И. И. Вопросы словообразования имён существительных восточнославянских языков в сравнении с другими славянскими языками : автореф. дисс. … д-ра филол. наук / Ковалик Иван Иванович. – Львов, 1961. – 48 с. 116. Коржева, Л. Б. Мотивационная типология производного слова (на материале суффиксальных новообразований современного английского языка) : автореф. дис. … канд. филол. наук / Коржева Лидия Борисовна. – М. : Московский ордена Дружбы народов Гос. пед. ин-т иностр. яз. им. Мориса Тореза, 1985. – 23 с. 117. Коряковцева, Е. И. О словообразовательных вариантах и словообразовательных синонимах / Е. И. Коряковцева // Актуальные пробле- 154 мы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 75–80. 118. Костомаров, В. Г. Языковой вкус эпохи / В. Г. Костомаров. – СПб. : Златоуст, 1999. – 319 с. – ISBN 5-86547-070-1. 119. Котелова, Н. З. Теоретические аспекты лексикографического описания неологизмов / Н. З. Котелова // Советская лексикография. – М. : Рус. яз., 1988. – С. 46–63. 120. Красильникова, Е. В. Инвентарь морфем / Е. В. Красильникова // Способы номинации в современном русском языке / отв. ред. Д. Н. Шмелёв. – М. : Наука, 1982. – 296 с. 121. Красильникова, Е. В. Об освоении иноязычных морфем системой русского словообразования (на примере морфемы -дром) / Е. В. Красильникова // Актуальные проблемы русского словообразования. – Самарканд : изд-во Самаркандского гос. ун-та им. А. Навои, 1972. – С. 107–113. 122. Красильникова, Е. В. Словообразовательный тип / Е. В. Красильникова // Обзор работ по современному русскому литературному языку за 1974–1977 гг. Словообразование (материалы для обсуждения) / под ред. В. В. Иванова. – М. : Наука, 1982. – С. 43–45. 123. Краткая русская грамматика / под ред. Н. Ю. Шведовой и В. В. Лопатина. – М. : Рус. яз., 1989. – 639 с. – ISBN 5-200-00726-7. 124. Крысин, Л. П. Словообразование или заимствование? / Л. П. Крысин // Лики языка / отв. ред. М. Я. Головинская. – М. : Наследие, 1998. – С. 196–201. – ISBN 5-201-13321-5. 125. Крючкова, О. Ю. Морфемный повтор при словообразовании конкретно-предметных существительных в древнерусском языке / О. Ю. Крючкова // Семантика языковых единиц : докл. VI Международной конференции. – М. : МГОПУ, 1998. – Т. 1. – С. 324–327. 126. Кубрякова, Е. С. О понятиях места, предмета и пространства / Е. С. Кубрякова // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. – М. : Языки русской культуры, 2000. – С. 84–93. – ISBN 5-7859-0174-9. 127. Кубрякова, Е. С. Образы мира в сознании и в словообразовательной категории как составляющие / Е. С. Кубрякова // Известия РАН. – СЛЯ. – 2006. – Т. 65, № 2. – С. 3–13. 128. Кубрякова, Е. С. Ономасиологические характеристики комплексных единиц словообразовательной системы / Е. С. Кубрякова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1982. – С. 21–25. 129. Кубрякова, Е. С. Производное слово в лексике и грамматике / Е. С. Кубрякова // Слово в грамматике и словаре. – М. : Наука, 1984. – С. 60–69. 130. Кубрякова, Е. С. Пути изучения формальных и содержательных характеристик производного слова / Е. С. Кубрякова // Словообразо155 вание и номинативная деривация в славянских языках : тезисы докладов Республиканской конференции (26–28 мая 1982 г.) : в 2 ч. – Гродно, 1982. – Ч. 1. – С. 78–80. 131. Кубрякова, Е. С. Рецензия на: Улуханов, И. С. Мотивация в словообразовательной системе русского языка. – М. : Азбуковник, 2005. – 314 с. / Е. С. Кубрякова // Известия РАН. СЛЯ. – 2007. – Т. 66, № 1. – С. 71–73. 132. Кубрякова, Е. С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира / Е. С. Кубрякова // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б. А. Серебренников, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова и др. ; отв. ред. Б. А. Серебренников ; АН СССР ; Ин-т языкознания. – М. : Наука, 1988. – С. 141–172. 133. Кубрякова, Е. С. Семантика в когнитивной лингвистике (о концепте контейнера и формах его объективации в языке) / Е. С. Кубрякова // Известия РАН. СЛЯ. – 1999. – Т. 58, № 5–6. – С. 3–12. 134. Кубрякова, Е. С. Словообразование / Е. С. Кубрякова // Общее языкознание (внутренняя структура языка). – М. : Наука, 1972. – С. 344–393. 135. Кубрякова, Е. С. Теория номинации и словообразования // Языковая номинация. Виды наименований / Е. С. Кубрякова. – М. : Наука, 1977. – C. 222–303. 136. Кубрякова, Е. С. Типы языковых значений. Семантика производного слова / Е. С. Кубрякова. – М. : Наука, 1981. – 200 с. 137. Кубрякова, Е. С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы) / Е. С. Кубрякова // Известия АН СССР. СЛЯ. – 1997. – Т. 56, № 3. – С. 22–31. 138. Кубрякова, Е. С. О словообразовательном значении и описании смысловой структуры производных суффиксального типа / Е. С. Кубрякова, З. А. Харитончик // Принципы и методы семантических исследований. – М. : Наука, 1976. – С. 202–233. 139. Кузнецова, А. И. Глубина слова как фактор, регулирующий процессы образования новых слов (на материале русского языка) / А. И. Кузнецова // Деривация и семантика: Слово – предложение – текст. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1986. – С. 43–50. 140. Кузнецова, Т. В. Лексико-семантический потенциал словообразовательных структур (на материале моделей семантико-словообразовательной категории «становление/приобретение признака») : автореф. дис. … канд. филол. наук / Кузнецова Татьяна Вячеславовна. – Саратов, 2004. 141. Курилович, Е. Деривация лексическая и деривация синтаксическая / Е. Курилович // Очерки по лингвистике. – М. : Изд-во иностр. литры, 1962. – С. 57–70. 142. Латинский язык / под общ. ред. В. Н. Ярхо и В. И. Лободы. – М. : Просвещение, 1983. – 320 с. 156 143. Лебедева, Л. Б. Семантика «ограничивающих слов» / Л. Б. Лебедева // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. – М. : Языки русской культуры, 2000. – С. 93–97. 144. Лопатин, В. В. Основные единицы сопоставительного описания словообразовательных систем славянских языков / В. В. Лопатин // Сопоставительное изучение словообразования славянских языков / отв. ред. Г. П. Нещименко. – М. : Наука, 1987. – С. 46–53. 145. Лопатин, В. В. Нулевая аффиксация в системе русского словообразования / В. В. Лопатин // Вопросы языкознания. – 1966. – № 1. – С. 76–87. 146. Лопатин, В. В. Русская словообразовательная морфемика. Проблемы и принципы её описания / В. В. Лопатин. – М. : Наука, 1977. – 315 с. 147. Лопатин, В. В. Словообразование как объект грамматического описания // Развитие современного русского языка / В. В. Лопатин. – М. : Изд-во АН СССР, 1963. – С. 47–60. 148. Лопатин, В. В. Словообразовательный тип и способы словообразования / В. В. Лопатин, И. С. Улуханов // Русский язык в национальной школе. – 1969. – № 6. – С. 4–11. 149. Лукашевич, Е. В. Семантическая типология ЛСВ со значением артефакта / Е. В. Лукашевич // Семантика языковых единиц : доклады VI Международной конференции. – М. : МГОПУ, 1998. – Т. 1. – С. 174–176. 150. Максимов, В. И. Морфемика и словообразование / В. И. Максимов // Современный русский литературный язык : учебник / под ред. акад. РАО В. Г. Костомарова и проф. В. И. Максимова. – М. : Гардарики, 2003. – С. 307–362. – ISBN 5-8297-0141-3. 151. Максимов, В. И. О методе словообразовательного анализа / В. И. Максимов // Вопросы языкознания. – 1974. – № 1. – С. 108–115. 152. Максимов, В. И. Суффиксальное словообразование имён существительных / В. И. Максимов. – Л. : ЛГУ, 1975. – 222 с. 153. Малеева, М. С. Лексическая и синтаксическая объективация знания в словообразовательном контексте / М. С. Малеева. – Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1983. – 128 с. 154. Мальцева, Р. И. О словообразовательном потенциале локативных существительных / Р. И. Мальцева // Русская словообразовательная синтагматика и парадигматика : сб. научн. тр. – Краснодар : Кубанский гос. ун-т, 1991. – С. 78–84. – ISBN 5-230-07711-5. 155. Мамрак, А. В. Проблема возникновения новых аффиксов / А. В. Мамрак // Филологические науки. – 1994. – № 4. – С. 58–69. 156. Маноли, И. З. Потенциальная лексика современного французского языка (Теория. Динамика. Специфика) / И. З. Маноли. – Кишинёв : Штиинца, 1981. – 142 с. 157 157. Манучарян, Р. С. Аспекты и вопросы сопоставительнотипологического изучения словообразования / Р. С. Манучарян // Сопоставительное изучение словообразования славянских языков / отв. ред. Г. П. Нещименко. – М. : Наука, 1987. – 271 [1] с. 158. Манучарян, Р. С. К типологии словообразовательных значений / Р. С. Манучарян // Известия АН СССР. – СЛЯ. – 1974. – Вып. 6. – С. 516–526. 159. Манучарян, Р. С. Проблемы исследования словообразовательных значений и средств их выражения (на материале сопоставления русского и армянского языков) : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Р. С. Манучарян. – Ереван : Изд-во Ереванского гос. пед. ин-та рус. и ин. языков им. В. А. Брюсова, 1975. – 53 с. 160. Манучарян, Р. С. Словообразовательные значения и формы в русском и армянском языках : учеб. пособие для филол. фак-тов вузов / Р. С. Манучарян. – Ереван : Луйс, 1981. – 315 с. 161. Мерзлова, Е. А. Коммуникативные функции слов с конкретнопредметным значением / Е. А. Мерзлова // Семантика языковых единиц : доклады VI Международной конференции. – М. : МГОПУ, 1998. – Т. 1. – С. 180–181. 162. Милославский, И. Г. Вопросы словообразовательного синтеза / И. Г. Милославский. – М. : Изд-во МГУ, 1980. – 296 с. 163. Милославский, И. Г. Об ограничениях сочетаемости русских морфем / И. Г. Милославский // Вестник МГУ. Сер. филологии. – 1979. – № 3. – С. 3–14. 164. Милославский, И. Г. Вопросы словообразовательного синтеза / И. Г. Милославский // Современный русский язык. Фонетика. Лексикология. Словообразование. Морфология. Синтаксис : учебник / под общ. ред. Л. А. Новикова. – 4-е изд., стереотип. – СПб. : Изд-во «Лань», 2003. – С. 330–379. – ISBN 5-8114-0255-4. 165. Мирзоев, Р. С. Русское словообразование : учеб. пособие / Р. С. Мирзоев. – Баку : Маариф, 1986. – 244 с. 166. Мирошникова, З. А. Системные семантические отношения деривационно связанных единиц / З. А. Мирошникова // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 68–73. – ISBN 5-7511-1334-9. 167. Миськевич, Г. И. Словообразовательная категория собирательных имён существительных в современном русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / Миськевич Галина Устиновна. – М. : АН СССР ; Ин-т рус. яз., 1970. – 28 с. 158 168. Моисеев, А. И. Выдающийся труд, сделанный на века / А. И. Моисеев // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Г. Лыков. – Ташкент : Укитувчи, 1989. – С. 124–125. 169. Моисеев, А. И. Основные вопросы словообразования в современном русском литературном языке / А. И. Моисеев. – Л. : Изд-во ЛГУ, 1987. – 206 [1] с. 170. Морозова, Т. С. Отражение валентностей производящего глагола производными частями речи / Т. С. Морозова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1982. – С. 401–405. 171. Мурясов, Р. З. Грамматика производного слова / Р. З. Мурясова // Вопросы языкознания. – 1987. – № 5. – С. 18–30. 172. Мурясов, Р. З. Некоторые вопросы словообразования и лексикографии / Р. З. Мурясов // Актуальные проблемы русского словообразования. – Ташкент : Укитувчи, 1980. – С. 27–30. 173. Мурясов, Р. З. Принципы моделирования словообразовательной системы языка / Р. З. Мурясов // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов – Ташкент : Укитувчи, 1982. – С. 41–44. 174. Мусатаева, М. Ш. Локативные существительные с малопродуктивными суффиксами в русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / Мусатаева Манат Шаяхметовна. – Горький : Горьковский гос. ун-т им. Н. И. Лобачевского, 1987. – 17 с. 175. Мухачева, А. М. Семантика пространства как база метафорических переносов в русском языке / А. М. Мухачева // Проблемы русистики : мат-лы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвящённой 70-летию профессора кафедры русского языка ТГУ О. И. Блиновой. – Томск : Изд-во Томского ун-та, 2001. – С. 142–145. – ISBN 57511-1334-9. 176. Назарова, Е. Б. Семантическая организация словообразовательной категории / Е. Б. Назарова // Семантика языковых единиц : доклады VI Межд. конференции. – М. : МГОПУ, 1998. – Т. 1. – С. 336–338. 177. Немченко, В. Н. Современный русский язык. Словообразование / В. Н. Немченко. – М. : Высшая школа, 1984. – 255 с. 178. Нещименко, Г. П. К проблеме сопоставительного изучения славянского именного словообразования / Г. П. Нещименко, Ю. Ю. Гайдукова // Теоретические и методические проблемы сопоставительного изучения славянских языков. – М. : Наука, 1994. – С. 93–126. – ISBN 5-02011126-0. 179. Общее языкознание: Внутренняя структура языка / отв. ред. Б. А. Серебрянников. – М. : Наука, 1972. – 565 с. 180. Огольцева, Е. В. Аспекты изучения потенциальности словообразовательной модели / Е. В. Огольцева // Слово и фразеологизм в русском 159 литературном языке и народных говорах : межвуз. сб. науч. тр. НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Великий Новгород : Новгор. гос. ун-т, 2001. – С. 121–128. 181. Онхайзер, И. К текстообразующим функциям комплексных единиц словообразования / И. Онхайзер // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 61–67. 182. Осильбекова, Д. А. Семантическая структура отглагольных локативных существительных / Д. А. Осильбекова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 97–101. 183. Осильбекова, Д. А. Семантическая структура отглагольных локативных существительных и принципы семантизации их в толковых словарях : автореф. дис. … канд. филол. наук / Д. А. Осильбекова. – Ташкент : Ташкентский гос. ун-т им. В. И. Ленина, 1986. – 21 с. 184. Осильбекова, Д. А. Синтагматические и парадигматические связи производных слов в словообразовательной категории / Д. А. Осильбекова // Грамматические категории и единицы: Синтагматический аспект : мат-лы Международной конференции. – Владимир : ВГПУ, 1997. – С. 185–187. 185. Осильбекова, Д. А. Словообразовательная категория / Д. А. Осильбекова // Современный русский язык. Словообразование: проблемы и методы исследования / под ред. Д. Н. Шмелёва. – М. : Ин-т рус. яз. ; АН СССР, 1988. – С. 80–84. 186. Осильбекова, Д. А. Словообразовательные цепи отглагольных локативных существительных / Д. А. Осильбекова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1982. – С. 211–214. 187. Основы построения описательной грамматики современного русского литературного языка / отв. ред. Н. Ю. Шведова. – М. : Наука, 1966. – 211 с. 188. Очерки по исторической грамматике русского литературного языка ХIХ в. Изменения в словообразовании и формах существительного и прилагательного в русском литературном языке ХIХ в. – М. : Наука, 1964. – 600 с. 189. Панов, М. В. Об аналитических прилагательных / М. В. Панов // Фонетика, фонология, грамматика. – М. : Наука, 1971. – С. 240–254. 190. Панов, М. В. Позиционная морфология русского языка / М. В. Панов. – М. : Наука, 1999. – 275 с. – ISBN 5-02-011716-1/ 191. Панова, А. А. Ономасиология и проблемы идиоматичности слова : учеб. пособие / А. А. Панова. – Уфа : Изд-во Башкир. ун-та, 1984. – 76 с. 160 192. Пастушенков, Г. А. Производные имена существительные в словообразовательной системе языка : учеб. пособие по спецкурсу / Г. А. Пастушенков. – Калинин : Калининский гос. ун-т, 1981. – 84 с. 193. Петрухина, Е. В. Рецензия на: Новые пути изучения словообразования славянских языков. (Neue Wege der Slavistischen Wortbildungsforschung Renate Belentschikow (hrsg.). Vergleichende Studien zu den Slavischen Sprachen und Litera tuuren. Band 3. Frankfurt am Mein, 1999) / Е. В. Петрухина // Известия АН СССР. CЛЯ. – 2000. – Т. 59, № 6. – С. 70–74. 194. Подлесская, В. И. «Лицом к лицу» / В. И. Подлесская, Е. В. Рахилина // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. – М. : Языки русской культуры, 2000. – С. 98–107. – ISBN 5-7859-0174-9. 195. Позднякова, Е. М. Словообразовательная категория имён деятеля в английском языке (когнитивный аспект исследования) / Е. М. Позднякова. – Тамбов : Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 1999. – 110 с. 196. Полякова, Л. В. К методике исследования словообразовательной деривации / Л. В. Полякова // Деривация и семантика: Слово – предложение – текст. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1986. – С. 13–23. 197. Попова, В. А.Суффиксальные дериваты с локативным значением в восточнославянских языках / В. А. Попова // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках : тезисы докладов Республиканской конференции : в 2 ч. – Гродно, 1982. – Ч. 2. – С. 117–119. 198. Потиха, З. А. Современное русское словообразование : пособие для учителя / З. А. Потиха. – М. : Просвещение, 1970. – 384 с. 199. Рагульская, Г. В. Имена существительные локативного значения с суффиксом «-н(я)» / Г. В. Рагульская // Русский язык в школе. – 1978. – № 4. – С. 89–92. 200. Рагульская, Г. В. Имена существительные на «-ень» в современном русском языке / Г. В. Рагульская // Русский язык в школе. – 1976. – № 3. – С. 82–83. 201. Раевская, О. В. К вопросу об ономасиологических категориях / О. В. Раевская // Филологические науки. – 1999. – № 1. – С. 22–28. 202. Распопов, И. П. Методология и методика лингвистических исследований (Методы синхронического изучения языка) : пособие по спецкурсу / И. П. Распопов. – Воронеж : Изд-во Воронежского ун-та, 1976. – 110 с. 203. Рацибурская, Л. В. Уникальные морфемы в современном русском языке / Л. В. Рацибурская // Русский язык в школе. – 1998. – № 4. – С. 83–89. 204. Рацибурская, Л. В. Уникальные части в заимствованных словах / Л. В. Рацибурская // Русский язык в школе. – 1995. – № 1. – С. 73–76. 161 205. Рацибурская, Л. В. Уникальные части в составе этимологически сложных слов / Л. В. Рацибурская // Русский язык в школе. – 1995. – № 4. – С. 66–69. 206. Ревзина, О. Г. Структура словообразовательных полей в славянских языках / О. Г. Ревзина. – М. : МГУ, 1969. – 154 с. 207. Ремчукова, Е. Н. Креативный потенциал русской грамматики : монография / Е. Н. Ремчукова. – М. : Изд-во РУДН, 2005. – 329 с. – ISBN 5209-01802-4. 208. Русская грамматика / под ред. Н. Ю. Шведовой и др. – М. : Наука, 1980. – Т. 1. – 783 с. 209. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис / Е. А. Земская, М. В. Китайгородская, Е. Н. Ширяев. – М. : Наука, 1981. – 276 с. 210. Русский язык и советское общество: Словообразование современного русского литературного языка. – М. : Наука, 1968. – 300 с. 211. Сабурова, Н. А. Структура фразеосемантического поля пространства / Н. А. Сабурова // Филологические науки. – 2002. – № 2. – С. 81–87. 212. Савинова, Е. К. Ономасиологическая категория локативности и её отражение в производных наименованиях : автореф. дис. … канд. филол. наук / Савинова Елена Константиновна. – М. : Моск. ордена Дружбы народов гос. ин-т ин. языков им. Мориса Тореза, 1989. – 20 с. 213. Садыхова, Т. Существительные с суффиксом «-к(а)» и производящие глаголы / Т. Садыкова // Русский язык в школе. – 1986. – № 4. – С. 87–89. 214. Санджи-Гаряева, З. С. Об одном продуктивном типе номинации в русской разговорной речи / З. С. Санджи-Гаряева // Актуальные проблемы русского словообразования / под. ред. А. Н. Тихонова. – Ташкент : Укитувчи, 1975. – С. 318–322. 215. Сахарный, Л. В. Словообразование как синтаксический процесс // Проблемы структуры слова и предложения / Л. В. Сахарный. – Пермь : Пермский гос. ун-т, 1974. – С. 3–29. 216. Современный русский язык : учеб. для студ. вузов, обучающихся по спец. «Филология» / П. А. Лекант, Е. И. Диброва, Л. Л. Касаткин и др. ; под ред. П. А. Леканта. – М. : Дрофа, 2000. – 560 с. – ISBN 5-71072548-Х. 217. Степанова, М. Д. Вопросы моделирования в словообразовании и условия реализации моделей / М. Д. Степанова // Вопросы языкознания. – 1975. – № 4. – С. 53–63. 218. Степанова, М. Д. Методы синхронного анализа лексики (на материале современного немецкого языка) / М. Д. Степанова. – М. : Высшая школа, 1968. – 200 с. 162 219. Суванова, Э. Х. Лексико-семантическая классификация непроизводных глаголов / Э. Х. Суханова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 80–84. 220. Супрун, А. Е. Вероятностный характер языка и описание грамматической системы / А. Е. Супрун // Развитие современного русского языка. – М. : Изд-во АН СССР, 1963. – С.12–22. 221. Сэшан, Ш. Существительные на -инг – символ американской языковой экспансии? / Ш. Сэшан // Русская речь. – 1996. – № 3. – С. 46–49. 222. Ташпулатова, И. Словообразовательная категория орудия действия в современном русском языке / И. Ташпулатова // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1985. – С. 229–233. 223. Творонович, О. Е. Фразеологичность семантики производного слова в русском языке (источники и регуляторы возникновения) / О. Е. Творонович // Русское языкознание : республ. межведомств. науч. сб. – Киев : Лыбидь, 1991. – Вып. 23. – С. 56–63. 224. Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность / А. В. Бондарко, М. Д. Воейкова, В. Г. Гак и др. – СПб. : Наука, 1996. – 230 с. – ISBN 5-02-028158-1. 225. Теплова, И. И. Термин «словообразовательный тип» и его функциональное наполнение / И. И. Теплова // Функционирование терминов в современном русском языке : межвуз. тематич. сб. науч. тр. – Горький : Горьковский гос. ун-т, 1986. – 124 с. – С. 112–117. 226. Тихонов, А. Н. Основные понятия русского словообразования / А. Н. Тихонов // Словообразовательный словарь русского языка : в 2 т. – 2-е изд., стереотип. – М. : Рус. яз., 1990. – Т. 1. – С. 18–51. – ISBN 5-20001091-8. 227. Тихонов, А. Н. Русская морфемика / А. Н. Тихонов // А. Н. Тихонов Морфемно-орфографический словарь русского языка. Русская морфемика / А. Н. Тихонов. – М. : Школа-Пресс, 1996. – С. 655–701. – ISBN 588527-119-4. 228. Тихонов, А. Н. Словообразовательная мотивированность однокоренных слов / А. Н. Тихонов // Русская словообразовательная синтагматика и парадигматика : сб. науч. тр. – Краснодар : Кубанский гос. ун-т, 1991. – С. 110–121. – ISBN 5-230-07711-5. 229. Тихонов, А. Н. Современный русский язык (Морфемика. Словообразование. Морфология) / А. Н. Тихонов. – М. : Цитадель-трейд, 2002. – 464 с. – ISBN 5-7657-0213-9. 230. Тихонова, В. В. Категория локальности в русском языке / В. В. Тихонова // Предложение и слово: парадигматический, текстовой и коммуникативный аспекты : межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. О. Я. Мякише- 163 ва. – Саратов : Изд-во Саратовского пед. ин-та, 2000. – С. 46–69. – ISBN 587077-110-2. 231. Топоров, В. Н. О введении вероятности в языкознание / В. Н. Топоров // Вопросы языкознания. – 1959. – № 6. – С. 28–35. 232. Улуханов, И. С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация / И. С. Улуханов ; РАН ; Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – М. : [б. и.], 1996. – 221 с. 233. Улуханов, И. С. Исчислительно-объяснительный метод в словообразовании / И. С. Улуханов // Бодуэновские чтения: Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика : Междунар. науч. конф. (Казань, 11–13 дек. 2001 г.) : труды и мат-лы : в 2 т. / под общ. ред. К. Р. Галлиулина, Г. А. Николаева. – Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2001.– Т. 1. – С.8–9. 234. Улуханов, И. С. Компоненты значения членимых слов / И. С. Улуханов // Вопросы языкознания. – 1974. – № 2. – С. 71–78. 235. Улуханов, И. С. Мотивация в словообразовательной системе русского языка / И. С. Улуханов. – М. : ООО Издательский дом «Азбуковник», 2005. – 314 с. – ISBN 5-98455-014-8. 236. Улуханов, И. С. О закономерностях сочетаемости морфем в славянских языках / И. С. Улуханов // Славянское языкознание : XII Международный съезд славистов : доклады российской делегации / Отделение литературы и языка РАН. – М. : Наука, 1998. – С. 536–555. 237. Улуханов, И. С. О методах изучения сочетаемости словообразовательных единиц / И. С. Улуханов // Учёные записки Казанского гос. ун-та. – Т. 143. Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика : мат-лы Международной научной конференции «Бодуэновские чтения» (Казань, 11–13 декабря 2001 г.) / сост. Г. А. Николаев. – Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2002. – С. 42–47. 238. Улуханов, И. С. О принципах описания значений словообразовательно мотивированных слов / И. С. Улуханов // Известия АН СССР. – СЛЯ. – 1970. – Вып. 1, т. 29. – С. 14–22. 239. Улуханов, И. С. О словообразовательной категории (на материале глаголов, мотивированных именами) / И. С. Улуханов // Известия АН СССР. СЛЯ. – 1975. – Т. 34, № 1. – С. 27–36. 240. Улуханов, И. С. Словообразовательная мотивация и её виды / И.С. Улуханов // Известия АН СССР. – СЛЯ. – 1971. – Вып. 1, т. 30. – С. 37–46. 241. Улуханов, И. С. Словообразовательная семантика в русском языке и принципы её описания / И. С. Улуханов. – 2-е изд., стереотип. – М. : Эдиториал УРСС, 2001. – 256 с. – ISBN 5-8360-0237-1. 242. Улуханов, И. С. Словообразовательная семантика и принципы её описания в грамматиках славянских языков / И. С. Улуханов // Развитие современного русского языка. – М. : Изд-во АН СССР, 1963. – С. 121–136. 164 243. Улуханов, И. С. Словообразовательные отношения между частями речи / И. С. Улуханов // Вопросы языкознания. – 1979. – № 4. – С. 101–110. 244. Фатхутдинова, В. Г. К вопросу об основных единицах двух подсистем словообразования / В. Г. Фатхутдинова // XI Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность (Казань, 11–13 декабря 2003 г.) : труды и мат-лы : в 2 т. / под общ. ред. К. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. – Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2003. – Т. 1. – С. 104–106. 245. Федосеева, Л. Н. Пространственные отношения в современном русском языке: семантика и средства выражения : автореф. дис. … канд. филол. наук / Федосеева Лариса Николаевна. – Елец : Елецкий гос. ун-т им. И. А. Бунина, 2004. – 22 с. 246. Хасанова, Л. Р. причины нерегулярности словообразовательных элементов / Л. Р. Хасанова // Когнитивные аспекты языковой категоризации / отв. ред. Л. А. Манерко. – Рязань : Рязанский гос. пед. ун-т, 2000. – С. 115–118. 247. Хохлачёва, В. Н. Словообразование существительных в русском языке (опыт системного исследования) : автореф. дис. … д-ра филол. наук / Хохлачёва Вера Николаевна. – М. : АН СССР ; Ин-т рус. яз., 1976. – 48 с. 248. Царёв, П. В. Продуктивное именное словообразование в современном английском языке / П. В. Царёв. – М. : Изд-во Московского унта, 1984. – 224 с. 249. Цывин, А. М. К вопросу о классификации русских словарей / А. М. Цывин // Вопросы языкознания. – 1978. – № 1. – С. 100–108. 250. Шанский, Н. М. Очерки по русскому словообразованию / Н. М. Шанский. – Изд. 2-е, доп. – М : Ком. книга, 2005. – 336 с. – ISBN 5-484-00070-X. 251. Шведова, Н. Ю. Об активных потенциях, заключённых в слове / Н. Ю. Шведова // Слово в грамматике и словаре. – М. : Наука, 1984. – С. 7–15. 252. Шебит, Н. Г. Семиологические типы номинативных единиц / Н. Г. Шебит // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках : тезисы докладов Республиканской конференции (26–28 мая 1982 г.) : в 2 ч. – Гродно, 1982. – Ч. 1. – С. 242–44. 253. Ширшов, И. А. Проблемы словообразовательного значения в современной отечественной науке / И. А. Ширшов // Вопросы языкознания. – 1979. – № 5. – С. 104–122. 254. Ширшов, И. А. Теоретические проблемы гнездования / И. А. Ширшов. – М. : Прометей, 1999. – 236 с. 255. Ширшов, И. А. Типы полисемии в производном слове / И. А. Ширшов // Филологические науки. – 1996. – № 1. – С. 55–67. 165 256. Ширшов, И. А. Типы словообразовательной мотивированности / И. А. Ширшов // Филологические науки. – 1995. – № 1. – С. 41–55. 257. Шмелёв, Д. Н. О третьем измерении лексики / Д. Н. Шмелёв // Русский язык в школе. – 1971. – № 2. – С. 6–11. 258. Шпортько, Л. Г. Двуфункциональность суффикса -тель в современном русском языке / Л. Г. Шпортько // Русское языкознание : республ. межвед. научн. сб. – Киев : Лыбидь, 1990. – Вып. 21. – С. 107–111. 259. Яковлев, Б. Н. Деривационно-семантический анализ имён существительных со значением места в русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук / Яковлев Борис Николаевич. – Л. : Ленинградский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени гос. ун-т им. А. А. Жданова, 1980. – 21 с. 260. Яковлев, Б. Н. Семантический объём локативных производных в структуре деривационного гнезда / Б. Н. Яковлев // Актуальные проблемы русского словообразования / отв. ред. А. Н. Тихонов. – Ташкент : Укитувчи, 1982. – С. 328–330. 261. Яковлева, Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия) / Е. С. Яковлева. – М. : Гнозис, 1994. – 344 с. – ISBN 5-7333-04 24-8. 262. Янко-Триницкая, Н. А. Закономерность связей словообразовательного и лексического значений в производных словах / Н. А. ЯнкоТриницкая // Развитие современного русского языка. – М. : Изд-во АН СССР, 1963. – С. 83–97. 263. Янко-Триницкая, Н. А. К системности русского словообразования / Н. А. Янко-Триницкая // Филологические науки. – 1976. – № 5. – С. 44–54. 264. Янко-Триницкая, Н. А. Фразеологичность языковых единиц разных уровней языка / Н. А. Янко-Триницкая // Известия АН СССР. СЛЯ. – 1969. – Т. 28. – С. 429–436. 265. Янценская, М. Н. О семантической структуре словообразовательных типов / М. Н. Янценская : в 2 ч. – Гродно, 1982. – Ч. 1. – С. 160–163. 266. Dokulil, M. Tvořeni slov v češtinĕ / M. Dokulil. – Praha, 1962. Словари 267. Ахманова, О. С. Словарь омонимов русского языка / О. С. Ахманова. – 3-е изд., стереотип. – М. : Русский язык, 1986. – 448 с. 268. Большой толковый словарь русского языка : справочное издание / гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб. : Норинт, 2001. – 1536 с. – ISBN 57711-0015-3. 269. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. – М. : Терра, 1995. – ISBN 5-85255-489-8. 270. Дополнение к «Опыту областного великорусского словаря». – СПб. : Типография императорской Академии наук, 1858. – 326 с. 166 271. Ефремова, Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толковословообразовательный : в 2 т. / Т. Ф. Ефремова. – М. : Рус. яз., 2000. – ISBN 5-200-02800-0. 272. Ефремова, Т. Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка / Т. Ф. Ефремова. – 2-е изд., испр. – М. : АСТ ; Астрель, 2005. – 636 [4] с. – ISBN 5-17-029963-Х (ООО «Изд-во АСТ») ; ISBN 5-271-11397-8 (ООО «Изд-во Астрель»). 273. Зализняк, А. А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение / А. А. Зализняк. – М. : Рус. яз., 1980. – 880 с. 274. Захаренко, Е. Н. Новый словарь иностранных слов / Е. Н. Захаренко, Л. Н. Комарова, И. В. Нечаева. – М. : Азбуковник, 2003. – 784 с. – ISBN 5-93786-034-9. 275. Комлев, Н. Г. Словарь иностранных слов / Н. Г. Комлев. – М. : ЭКСМО-Пресс, 2000. – 672 с. – ISBN 5-5-04-002298-0. 276. Крысин, Л. П. Толковый словарь иноязычных слов / Л. П. Крысин. – М. : Рус. яз., 1998. – 848 с. – ISBN 5-200-02517-6. 277. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. – М. : Сов. энциклопедия, 1990. – 685 с. – ISBN 5-85270-031-2. 278. Лопатин, В. В. Русский толковый словарь / В. В. Лопатин, Л. Е. Лопатина. – М. : Рус. яз., 1997. – 832 с. – ISBN 5-200-02420-X. 279. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания / под ред. Ф. Толля и В. Зотова. – СПб. : Ф. Толль, 1863–1864. 280. Новое в русской лексике: Словарные материалы–1989: / РАН ; Ин-т линг. исслед. ; под ред. Н. В. Соловьева. – СПб. : Дмитрий Буланин, 2001. – 369 [1] с. – ISBN 5-86007-096-9. 281. Новое в русской лексике: Словарные материалы–77 / под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1980. – 176 с. 282. Новое в русской лексике: Словарные материалы–78 / [Н. Г. Герасимова, Н. З. Котелова, Т. Н. Поповцева, В. П. Петушков] ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1981. – 262 с. 283. Новое в русской лексике: Словарные материалы–79 / [Н. З. Котелова, М. Н. Судоплатова, Н. Г. Герасимова, Т. Н. Поповцева] ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1982. – 319 с. 284. Новое в русской лексике: Словарные материалы–80 / [В. П. Петушков, Т. Н. Поповцева, Н. В. Соловьев, М. Н. Судоплатова] ; под ред. [и с предисл.] Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз. , 1984. – 286 с. 285. Новое в русской лексике: Словарные материалы–81 / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; [Н. З. Котелова и др.] ; под ред. [и с предисл.] Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1986. – 286 [1] с. 286. Новое в русской лексике: Словарные материалы–82 / Н. З. Котелова, М. Н. Судоплатова и др. ; под ред. Н. З. Котеловой / АН СССР ; Ин-т рус. яз. – М. : Рус. яз., 1983. – 253 с. 167 287. Новое в русской лексике: Словарные материалы–83 / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; [В. П. Петушков] ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1987. – 189 [2] с. 288. Новое в русской лексике: Словарные материалы–84 / АН СССР ; Ин-т рус. яз.; [В. Н. Плотицын и др.] ; под ред. [и с предисл.] Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1989. – 424 [2] с. – ISBN 5-200-00313-X. 289. Новое в русской лексике: Словарные материалы–85 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. – 351 с. – ISBN 586007-035-7. 290. Новое в русской лексике: Словарные материалы–86 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. – 381 с. – ISBN 586007-036-5. 291. Новое в русской лексике: Словарные материалы–87 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. – 352 с. – ISBN 586007-066-7. 292. Новое в русской лексике: Словарные материалы–88 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1996. – 420 с. – ISBN 586007-065-9. 293. Новое в русской лексике: Словарные материалы–90 / Н. А. Козулина, С. И. Алаторцева и др. ; отв. ред. Е. А. Левашов / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 2004. – 674 с. – ISBN 5-86007-097-7. 294. Новое в русской лексике: Словарные материалы–92 / Л. В. Степанова, В. Н. Плотицын и др. ; отв. ред. Т. Н. Буцева / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 2004. – 212 с. – ISBN 5-86007-161-2. 295. Новое в русской лексике : словарные материалы–94 / РАН ; Ин-т лингв. исслед. – СПб. : Дмитрий Буланин, 2006. – 398 [1] с. – ISBN 586007-522-7. 296. Новые слова и значения : словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х гг. / под ред. Н. З. Котеловой и Ю. С. Сорокина. – Изд. 2-е, стереотип. – М. : Сов. энциклопедия, 1973. – 543 с. 297. Новые слова и значения : словарь-справочник по материалам прессы и лит. 70-х гг. / [Е. А. Левашов, Т. Н. Поповцева, В. П. Фелицына и др.] ; под ред. Н. З. Котеловой. – М. : Рус. яз., 1984. – 805 с. 298. Новые слова и значения : словарь-справочник по материалам прессы и лит. 80-х гг. / РАН ; Ин-т лингвист. исслед. ; [Т. Н. Буцева и др.] ; под ред. Е. А. Левашова. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1997. – 903 [1] с. – ISBN 5-86007-034-9. 299. Обратный словарь русского языка / [предисл. А. Зализняка]. – М. : Сов. энциклопедия, 1974. – 944 с. 300. Объяснительный словарь русского языка: Структурные слова: предлоги, союзы, частицы, междометия, вводные слова, местоимения, числительные, связочные глаголы / Гос. ин-т рус. яз. им. А. С. Пушкина ; В. В. Морковин, Н. М. Луцкая, Г. В. Богачёва и др. ; под ред. В. В. Морко168 вина. – 2-е изд., испр. – М. : ООО «Изд-во Астрель» ; ООО «Изд-во АСТ», 2002. – 432 с. – ISBN 5-17-011274-2 (ООО «Изд-во АСТ») ; 5-271-03178-0 (ООО «Изд-во Астрель»). 301. Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. – 20-е изд., стереотип. – М. : Рус. яз., 1988. – 748 [2] с. – ISBN 5-200-00313-Х. 302. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова / РАН ; Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – 4-е изд. – М. : ООО «А Темп», 2006. – 944 с. – ISBN 5-9900358-2-9. 303. Опыт областного великорусского словаря. – СПб., 1852. – 275 с. 304. Немченко, В. Н. Основные понятия словообразования в терминах : краткий словарь-справочник / В. Н. Немченко. – Красноярск : Изд-во Красноярского ун-та, 1985. – 204 с. 305. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений : в 3 т. / РАН ; Ин-т рус. яз. ; под общ. ред. Н. Ю. Шведовой. – М. : ИРЯ РАН ; Азбуковник, 1998. – ISBN 588744-008-2 (ИРЯ РАН), ISBN 5-89258-007-2 (Азбуковник). 306. Сводный словарь современной русской лексики : в 2 т. / АН СССР ; Ин-т рус. яз. / под ред. Р. П. Рогожниковой. – М. : Рус. яз., 1990. – ISBN 5-200-01536-7. 307. Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.) : в 10 т. / АН СССР ; Ин-т рус. яз. ; гл. ред. Р. И. Аванесов. – М. : Рус. яз., 1988. – ISBN 5-200-00049-1. 308. Словарь новых слов русского языка (середина 50-х – середина 80-х гг.) / ИМЛИ РАН ; под ред. Н. З. Котеловой. – СПб. : Дмитрий Буланин, 1995. – 877 с. – ISBN 5-86007-016-0. 309. Словарь русского языка XI–XVII вв. / под ред. С. Г. Бархударова. – М. : Наука, 1975– . – Вып. 1. 310. Словарь русского языка XVIII в. / под ред. Ю. С. Сорокина. – Л. : Наука. Ленингр. отделение, 1963– . – Вып. 1. 311. Словарь Академии Российской. – СПб., 1789–1794. 312. Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. – СПб., 1806–1822. 313. Словарь русского языка : в 4 т. / АН СССР ; Ин-т рус.яз. ; под ред. А. П. Евгеньевой. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Рус. яз., 1981–1984. 314. Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. / АН СССР. – М. – Л., 1948–1965. 315. Словарь современного русского литературного языка : в 6 т. – М. : Рус. яз., 1991–1994. – ISBN 5-200-01068-3. 316. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный II отделением императорской Академии наук. – Изд. 2-е. – СПб. : Типография императорской Академии наук, 1868. – Т. 4. 169 317. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный II отделением императорской Академии наук. – Изд. 2-е. – СПб. : Типография императорской Академии наук, 1867. – Т. 1–2. – 987 с. 318. Тихонов, А. Н. Морфемно-орфографический словарь русского языка. Русская морфемика / А. Н. Тихонов. – М. : Школа-Пресс, 1996. – 704 с. – ISBN 5-88527-119-4. 319. Тихонов, А. Н. Словообразовательный словарь русского языка : в 2 т. : Ок. 145000 слов. – 2-е изд., стер. – М. : Рус. яз., 1990. – ISBN 5-20001091-8. 320. Толковый словарь русского языка : в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. – М. : Терра, 1996.– 824 с. 321. Толковый словарь современного русского языка. Языковые изменения конца ХХ столетия / под ред. Г. Н. Скляревской. – М. : ООО «Издво Астрель» ; ООО «Изд-во АСТ», 2001. – 944 с. – ISBN 5-17-008103-0 (ООО «Изд-во АСТ») ; ISBN 5-271-02129-7 (ООО «Издательство Астрель»). 322. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / М. Фасмер. – 3-е изд., стереотип. – СПб. : Терра-Азбука, 1986–1987. – ISBN 5-7684-0020-6. 323. Философский энциклопедический словарь / ред.-сост. Е. Ф. Губский и др. – М. : Инфра-М, 2003. – 574 [1] с. – ISBN 5-86225-403-Х. 324. Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. Ф. Ильичев и др. – М. : Сов. энциклопедия, 1983. – 839 с. 325. Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. / авт. предисл. Ж. Ж. Варбот. – М. : Рус. яз., 1993. – ISBN 5-200-01259-9. 326. Шанский, Н. М. Школьный этимологический словарь русского языка: Происхождение слов / Н. М. Шанский, Т. А. Боброва. – 3-е изд., испр. – М. : Дрофа , 2000. – 398, [1] с. – ISBN 5-7107-3206-0. 327. Яновский, Н. Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту / Н. Яновский. – СПб. : При императорской Академии наук, 1804. – 962 с. 170 Белякова Галина Владимировна СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ СУФФИКСАЛЬНЫХ ЛОКАТИВНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ Монография Редактор О.В. Якунина Компьютерная правка и верстка Н.П. Туркиной Заказ № 1194. Тираж 500 экз. (Первый завод – 200 экз.) Уч.-изд. л. 10,7. Усл. печ. л. 9,6. Издательский дом «Астраханский университет» 414056, г. Астрахань, ул. Татищева, 20 тел./факс (8512) 54-01-89, тел. (8512) 54-01-87; E-mail: asupress@yandex.ru 171