ПРИНЦИП СВОБОДЫ ОЦЕНКИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ПО УПК

Г. А. Печников,
доктор юридических наук,
профессор, Волгоградская
академия МВД России
А.П. Резван,
доктор юридических наук,
профессор, Волгоградская
академия МВД России
А.П. Блинков,
Волгоградская академия
МВД России
ПРИНЦИП СВОБОДЫ ОЦЕНКИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
ПО УПК РОССИИ
PRINCIPLE OF THE FREE EVIDENCE EVALUATION
ACCORDING TO THE CRIMINAL PROCEDURE CODE
OF THE RUSSIAN FEDERATION
Статья посвящена принципу свободы оценки доказательств в действующем УПК РФ. В ней проводится мысль, что в состязательном уголовном процессе и оценка доказательств носит «состязательный» характер. Внутреннее убеждение должностных лиц, ведущих процесс, в УПК РФ выступает не
только критерием оценки доказательств, но и критерием юридической истины.
The article is devoted to the principle of free evidence evaluation according to the Criminal Procedure of
the Russian Federation. The article stresses the idea that controversial court process leads to controversial evidence evaluation. The convictions of the officials in court are not only the criteria of evidence evaluation, but
also the criteria of juridical truth.
Оценка доказательств по внутреннему убеждению Уголовно-процессуальным кодексом РФ
(ст. 17) признана процессуальным принципом.
В соответствии со ст. 17 УПК РФ « Свобода
оценки доказательств» :
1. Судья, присяжные заседатели, а также
прокурор, следователь, дознаватель оценивают
доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся
в уголовном деле доказательств, руководствуясь
при этом законом и совестью.
2. При этом никакие доказательства не имеют заранее установленной силы.
Было бы неправильно принцип свободы
оценки доказательств рассматривать «сам по
себе», безотносительно к конструктивной сущности, модели того уголовного процесса, в котором данный принцип применяется.
Безусловно, принцип свободы оценки доказательств несет в себе сущностные черты действующего состязательного УПК РФ. Или, иными
словами, сущность состязательного УПК РФ
находит свое отражение и в принципе свободы
оценки доказательств по внутреннему убеждению. Если либеральный УПК РФ отказался от
объективной истины как цели доказывания, противопоставив ей самодостаточную состязательность, то и оценка доказательств в состязательном УПК РФ будет осуществляться не с позиции
необходимости установления объективной истины, а с позиции состязательности, исключающей
объективную истину, с позиции состязательной
логики сторон с противоположным процессуально-выигрышным интересом. Это означает, что
сторона обвинения (например, следователь) будет оценивать доказательства в уголовном деле
не с точки зрения необходимости полного и достоверного раскрытия каждого преступления и
установления по ним объективной истины, а исходя из того: достаточно ли собрано обвинительных доказательств, чтобы выиграть процесс
(дело) у стороны защиты. Сторона же защиты,
наоборот, будет стараться оценивать доказательства по уголовному делу в интересах выигрыша
процесса в свою пользу, будет всегда пытаться
опровергнуть доказательства, собранные стороной обвинения, как недостаточные для обвинения, как необоснованные, несостоятельные, ненадлежащим образом процессуально оформленные и т.п. Словом, будет оценивать доказательства, чтобы показать суду, что сторона обвинения не доказала, по сути, предъявленное обвинение, свой обвинительный тезис, не предоставила
надлежащих доказательств виновности обвиняемого, не опровергла презумпцию невиновности
обвиняемого и что победу в правовом споре сторон необходимо присудить стороне защиты.
В свою очередь суд, подверженный, как и
стороны, логике состязательного процесса, оценивает доказательства по своему внутреннему
убеждению, основанному на совокупности
имеющихся в уголовном деле доказательств,
руководствуясь при этом законом и совестью
(ч.1 ст. 17 УПК РФ). Это значит, что суд в состя-
зательном процессе при оценке доказательств
исходит (и должен исходить) именно из той,
имеющейся в материалах уголовного дела, совокупности доказательств, которую предоставили
суду стороны. При этом суд не вправе в своем
внутреннем убеждении выходить за этот доказательственный предел, очерченный сторонами.
Стороны — « хозяева доказательств». В противном случае суд нарушит саму архитектонику
состязательного уголовного процесса. Как и стороны, суд в состязательном уголовном процессе
не обязан устанавливать объективную истину.
Сама состязательная конструкция УПК РФ
ставит достаточно жесткие пределы активности
суда в процессе доказывания, ограничивает инициативу суда в «поисках истины». То есть состязательный УПК РФ диктует определенный предел оценки доказательств по внутреннему убеждению для сторон и суда, и предел этот обусловлен отказом от объективной истины и самодостаточностью состязательности, призванной выявить лишь победителя в поединке сторон с различным, противоположным процессуальным
интересом.
Сторонники состязательного построения
уголовного судопроизводства вполне логично
утверждают, что «суд не обязан собирать доказательства и к нему нельзя обратить упрек в том,
что обстоятельства дела не выяснены полно и
всесторонне. В судебном разбирательстве, построенном на принципе равенства сторон и состязательности, решение по делу зависит от использования сторонами в суде их равных процессуальных возможностей» [1]. От самих сторон зависит выигрыш-проигрыш дела. Если сторона обвинения не предоставила суду убедительных доказательств, подтверждающих обвинение, обвинение не опровергает презумпцию
невиновности обвиняемого, то это проблемы
стороны обвинения, и не дело суда устранять
пробелы предварительного следствия. И, наоборот, если сторона защиты не убедила суд в слабости, несостоятельности обвинения с позиции
его надлежащей доказанности, то это проблемы
стороны защиты. Отсюда при свободе оценки
доказательств по внутреннему убеждению требуется, по существу, лишь формальный подход,
а именно: определить, назвать сильнейшего в
состязании сторон, победителя в правовом споре,
выяснить — опровергла или не опровергла сторона обвинения презумпцию невиновности обвиняемого. В отличие от принципа установления объективной истины в либеральном состязательном УПК
РФ действует принцип «доказанности обвинения».
«Принцип доказанности обвинения означает,
что истинность (или, что то же самое, достоверность) выводов суда о фактических обстоятельствах уголовного дела является требованием
только к тем судебным решениям, которые кон-
статируют виновность лица в совершении преступления. В ситуации, когда обвинению не удалось представить суду такую совокупность доказательств, которая убедила бы его в виновности
обвиняемого, у суда есть два варианта поведения: руководствоваться стремлением установить
подлинные обстоятельства дела, добиться соответствия своих выводов фактам объективной
действительности (именно этого требует принцип материальной истины, одновременно являющийся в таком случае и целью доказывания),
либо следовать правилу, согласно которому недоказанная виновность равнозначна доказанной
невиновности, выносить оправдательный приговор и довольствоваться истиной юридической
(формальной). Следует подчеркнуть, что в ситуации, когда обвинению не удалось обосновать
свои требования, стремление суда к достижению
материальной истины, т.е. к установлению подлинной картины случившегося, означает принятие им на себя функции уголовного преследования, обязывает доделать то, что не удалось сделать органам предварительного расследования и
прокурору. Действующий закон существенно
сузил возможности суда идти по первому из указанных путей, что является закономерным следствием отхода от розыскной модели уголовного
судопроизводства, закрепленной в УПК РСФСР
1960 г.» [2].
Как видим, в состязательном УПК РФ приходится довольствоваться «истиной юридической (формальной)», «истиной сильнейшей стороны» в состязании сторон, «истиной победителя». Состязательно-выигрышный интерес сторон
всегда будет определять свободу оценки доказательств по внутреннему убеждению, а суд призван создавать равные возможности сторонам
для практической реализации этого интереса.
В условиях либерального состязательного
УПК РФ возрастает роль индивида, умение выиграть процесс в состязании сторон, а следовательно, возрастает и значение собственного усмотрения следователя, которое всегда граничит с
субъективизмом, произволом, если оно не ограничено, не урегулировано законом, рамками законности.
Проблема объективности, беспристрастности
усмотрения следователя существует. Она обусловлена самой состязательной конструкцией
действующего
УПК
РФ,
состязательновыигрышным противостоянием сторон в процессе, где следователь — сторона обвинения, уголовного преследования в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ). Это, на наш взгляд, означает, что усмотрение следователя в УПК РФ
«осостязательствовано», т.е. так или иначе пронизано состязательно выигрышным интересом процессуальной стороны, а значит, отличается неко-
торой обвинительной односторонностью, предвзятостью (в отличие от уголовного процесса с
объективной истиной). Собственное усмотрение
следователя неразрывно связано и с целью уголовного судопроизводства, будь то объективная
истина, требование полного, достоверного раскрытия преступлений, будь то выигрыш дела в
поединке противоборствующих сторон.
«Внутреннее убеждение представляет собой
уверенность лиц, принимающих уголовнопроцессуальные решения относительно допустимости, относимости, достоверности и достаточности доказательств, а также тех выводов,
которые следуют из совокупности этих доказательств» [3]. Оценка доказательств — мыслительная, познавательная деятельность субъекта
доказывания.
И процессуальная самостоятельность следователя — это право следователя оценивать доказательства и принимать решения по основным
вопросам предварительного следствия, опираясь
на внутреннее убеждение.
«Указание закона о праве на внутреннее убеждение следует понимать как исключительную
компетенцию соответствующего должностного
лица. Внутреннее убеждение всегда носит индивидуальный характер, так как оно формируется в
сознании конкретного субъекта, является плодом
именно его размышлений и основано на его индивидуальном опыте. Тем самым законом закрепляется прерогатива участника процесса в области оценки доказательств, подчеркивается, что
оценка доказательств — его неотъемлемое персонифицированное право и обязанность. Перелагать
ее на кого-либо или руководствоваться оценкой,
данной другим лицом, следователь не вправе» [4.
— С. 144].
Поэтому никто не может принуждать следователя к принятию решения, противоречащего
сложившемуся внутреннему убеждению — собственному отношению к своим знаниям, решениям, действиям, заключающемуся, в конечном
счете, в чувстве уверенности – в их правильности [5]. Конечно, это правильное утверждение,
идеальное с точки зрения обеспечения подлинной процессуальной самостоятельности следователя, независимости его внутреннего убеждения,
а следовательно, и качественного предварительного следствия. Но в том то и дело, что подлинная процессуальная самостоятельность следователя, на наш взгляд, в УПК РФ существенно ограничена, а значит, испытывает определенное
воздействие извне и его внутреннее убеждение.
Для сравнения: следователь по закону уполномочен «самостоятельно направлять ход расследования, принимать решения о производстве
следственных и иных процессуальных действий,
за исключением случаев, когда, в соответствии с
настоящим Кодексом, требуется получение су-
дебного решения или согласия руководителя
следственного органа» (п. 3 ч. 2 ст. 38 УПК РФ).
Но и руководитель следственного органа уполномочен по закону «давать следователю указания о направлении расследования, производстве
отдельных следственных действий…» (п. 3 ч.1
ст. 39 УПК РФ). В таком случае следователь, как
представляется, уже не может по-настоящему
«самостоятельно направлять ход расследования»,
поскольку это будет не самостоятельное, а подконтрольное, подчиненное следственное расследование. Такого рода полномочия руководителя
следственного органа, естественно влияют на
формирование внутреннего убеждения следователя.
Обладание со стороны прокурора, руководителя следственного органа возможностью решающего влияния на ход и результаты расследования делает процессуальную самостоятельность
следователя довольно призрачной. С этим утверждением согласны 36% следователей, указавших в ходе проведенного опроса, что они в
современных условиях не имеют какой-либо
процессуальной самостоятельности, 52% следователей отметили, что они обладают относительной процессуальной самостоятельностью. Лишь
12% следователей указали, что обладают процессуальной самостоятельностью в полной мере [4.
— С. 156].
При этом еще один немаловажный фактор
снижает, по нашему мнению, процессуальную
самостоятельность следователя и оказывает
влияние на его внутреннее убеждение.
Следует учитывать, что следователь сведен
законодателем к процессуальной стороне обвинения, уголовного преследования в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ). А это,
по существу, односторонняя, обвинительная,
изобличительная уголовно-процессуальная направленность деятельности следователя. Тем
самым фактически узкие, заниженные цели, задачи ставят разработчики УПК РФ перед органами предварительного расследования в состязательном уголовном процессе. Можно ли при таких исходных законодательных установках надеяться на обретение следователем надлежащей
процессуальной самостоятельности, если сама
состязательная логика процессуальной деятельности следователя ограничена, по сути, односторонним обвинительным, изобличительным уклоном противостояния стороне защиты вместо всестороннего и объективного исследования обстоятельств уголовного дела. Соответственно,
тем же узким пределом, обусловленным самим
назначением стороны обвинения, уголовного
преследования будет ограничена и оценка доказательств следователем в состязательном уголовном судопроизводстве.
Поскольку законодатель в действующем состязательном УПК РФ отказался от объективной
истины как цели и принципа доказывания и цели
всего уголовного судопроизводства, значит, взамен в основе такого уголовного процесса, так
или иначе, будет лежать юридическая, вероятная, формальная истина (в состязательном УПК
РФ процессуальная форма имеет приоритет над
реальным содержанием), а сам состязательный
уголовный процесс в определенной степени всегда будет формализован, что и наблюдается в
современном УПК РФ. Например, отказ государственного обвинителя от обвинения в суде автоматически влечет за собой прекращение судом
уголовного дела или уголовного преследования
(ч. 7 ст. 246 УПК РФ), даже если суд не согласен
с государственным обвинителем. Или при особом порядке принятия судебного решения при
согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением суд постановляет обвинительный приговор без проведения судебного разбирательства
(ст. 314 УПК РФ). Достаточно формальности —
факта согласия обвиняемого с предъявленным
ему обвинением.
Формализация уголовного процесса наблюдается и при особом порядке принятия судебного
решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве (глава 40.1 УПК РФ).
В этом отношении, т.е. в плане формализации состязательного уголовного процесса, законодатель отходит от им же сформулированного
в законе правила антиформализованной направленности при оценке доказательств: «никакие
доказательства не имеют заранее установленной
силы» (ч. 2 ст. 17 УПК РФ).
Тогда как, например, собственное признание
обвиняемым вины оказывается сильнее, весомее
всех остальных доказательств и приобретает
юридическое значение (сразу выносится обвинительный приговор) при особом порядке судебного разбирательства (глава 40 УПК РФ), поскольку в суде выясняется добровольность признания,
а не его достоверность, истинность (хотя, не исключен и самооговор, но этот вопрос не исследуется в суде). Это напоминает в какой-то мере
возврат к теории формальных доказательств.
Применительно к УПК РФ И.Б. Михайловская отмечает: «Принятое в течение десятилетий
в отечественной процессуальной литературе абсолютное противопоставление материальной
(объективной) истины как цели доказывания истине формальной (юридической) лишилось нормативного обоснования» [2. — С. 174]. Это действительно так. Однако, на наш взгляд, это не
достоинство, а существенный недостаток, несовершенство состязательного (состязательновыигрышного) УПК РФ, сменившего свои приоритеты. Отказ от объективной истины действительно ведет к формальной (юридической, веро-
ятной) истине, что влечет за собой отказ от подлинного установления, познания реальных обстоятельств уголовного дела к подмене истинного, достоверного познания формальностями,
(формальными критериями) довольствование
вероятной истиной в современном уголовном
процессе.
Состязательный процесс использует формальные средства доказывания. К их числу относятся: а) презумпции; б) преюдиции; в) формальные соглашения; г) правила об исключении доказательств.
В формуле оценки доказательств по внутреннему убеждению (ст. 17 УПК РФ) законодатель отказался от принципа всесторонности,
полноты и объективности исследования всех
обстоятельств дела, ведущего к объективной истине. Таким образом, вместо устоявшейся, традиционной и понятной практике основы формирования внутреннего убеждения субъекта оценки
доказательств, правоприменитель получил стилистически невыдержанную, тавтологическую
редакцию ст. 17 УПК РФ, предписывающую
оценивать доказательства, исходя из «совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств» [6. — С. 264].
Статья 17 УПК РФ в своей основе имеет
сходную редакцию, изложенную в ст. 20 проекта
УПК РФ, обсужденного в июне 1997 г. и одобренного государственной Думой в первом чтении. Там предлагалось «оценивать доказательства на основе совокупности рассмотренных
доказательств», «что логически неправильно,
поскольку в основании оценки должны находиться иные, отличные от доказательств категории. Доказательство, определенное (оцененное)
через свой аналог («самое себя»), изначально
ущербно, поскольку лишено потенциала объективности» [6. — С. 261].
Стремление законодателя избавиться в тексте УПК РФ от сочетания категорий «объективность, всесторонность и полнота» при исследовании обстоятельств дела представляется непродуманным.
Согласно правилам оценки доказательств:
каждое доказательство подлежит оценке с точки
зрения относимости, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности — достаточности для разрешения уголовного дела (ч.1 ст.88 УПК РФ). Но, поскольку
состязательный уголовный процесс не приемлет
объективную истину, то значение достоверности при оценке доказательств, безусловно, падает, уступая место вероятности, а объективное
уступает место субъективному.
С точки зрения материалистической диалектики, нельзя стирать различия между вероятностью и достоверностью. Вообще, достоверность
можно понимать и трактовать двояко: в диалекти-
ко-материалистическом и в позитивистском
смысле. Это принципиально разные подходы.
Если подходить к понятию достоверности с позиции диалектико-материалистической гносеологии,
то достоверность следует понимать как объективную истинность. По мнению М.С. Строговича:
«Достоверность — это то же самое, что истинность. То, что достоверно, то и является истинным, так как находится в соответствии с действительностью» [7].
Критерием такой достоверности, объективной истинности выступает практика.
Позитивисты же понимают достоверность
иначе — рассматривают достоверность лишь как
степень или вид вероятности. И критерием истинности такой достоверности служит не практика, а внутреннее убеждение субъекта доказывания, его субъективная уверенность.
По сути, позитивизм стирает всякое различие
между достоверностью и вероятностью, не признает достоверности как таковой, а сводит все к
одной лишь вероятности, идеализирует вероятность.
В этой связи мы не можем согласиться с таким суждением в юридической литературе:
«Любой достоверный вывод одновременно является и вероятностным» [8].
На наш взгляд, и законодатель в состязательном УПК РФ стоит на позиции позитивизма,
т.е рассматривает достоверность лишь как степень вероятности и тем самым стирает различие
между достоверностью и вероятностью. В этом
состоит вполне закономерный итог отказа законодателя от объективной истины в состязательном УПК РФ. Как видим, именно такой вид уголовного процесса отвечает современным реалиям. Такой процесс всегда выгоден «сильной стороне».
Наиболее отчетливо универсализация вероятности в современном уголовном процессе была
выражена в одном из проектов УПК РФ, разработанном Государственно-правовым управлением Президента РФ. Проект дифференцировал
степень доказанности обстоятельств, являющихся основой вынесения процессуального решения,
в зависимости от типа уголовного судопроизводства, в ходе которого данное решение принимается. Выделялось три степени доказанности:
1) с несомненностью;
2) с установленной законом степенью вероятности;
3) с преимуществом доказательств в пользу
одной из сторон.
При этом предлагалось считать обстоятельство «доказанным с несомненностью, если правильность его установления не может при зрелом
размышлении вызвать разумных сомнений в
достаточности для его установления имеющейся
совокупностью доказательств. В случае, если
обстоятельство, которое должно быть в силу закона доказано с несомненностью, не было доказано в соответствии с этим наивысшим в уголовном судопроизводстве стандартом, то установленным считается противоположное обстоятельство» [9]. Отсюда следует, что из вероятностного
уровня доказанности познания обстоятельств
уголовного дела мы при этом не выходим. «Степень доказанности» ориентирована здесь на вероятность, вероятную юридическую истину. В
основе этого подхода лежит известная формула
«уверенность вне разумного сомнения».
Итак, юридическая, процессуальная, формальная, вероятная истина вместо объективной
истины. Соответственно, именно этим юридическим пределом (процессуальной, формальной,
вероятной истиной) ограничена и свобода оценки доказательств по внутреннему убеждению в
состязательном уголовном процессе.
После победы буржуазных революций
(XVII—XVIII вв.) появился суд присяжных, вердикт которых хотя и опирается на их внутреннее
убеждение, но не требует обоснования, доказывания. В связи с этим появилась концепция вынесения вердикта «вне разумного сомнения». Это означало, что среднестатистический нормальный
разумный человек, оценив собранные по делу
доказательства, практически не сомневается в
том, что их достаточно для вывода о виновности
подсудимого. Концепция «разумного сомнения»
отбросила требование установления истины и
заменила его допущением высокой степени вероятности вывода [10].
И в наше время в науке уголовного процесса
достаточно широко распространен подход (критерий) оценки доказательств «вне разумных сомнений», данный субъективный, вероятностный
критерий выступает одновременно и критерием
истины, достоверности в уголовном судопроизводстве (юридической, вероятной истины).
Так, А.А. Кухта подчеркивает: « Новый подход к определению судебной достоверности
должен основываться на принципах состязательности, равноправия сторон, которые составляют основу современной идеологии процесса. Ключевое значение для концепции судебной истины имеет понятие «разумные сомнения». Судебная истина есть категория оценочная, прежде всего оценка касается вероятности знания, достигнутого об обстоятельствах,
ставших предметом судебного спора. Аксиологические (ценностные) суждения характеризуют
определенное психическое состояние судей —
состояние так называемой убежденности, которая основывается не только на рациональных
доводах, но и на вере» [11].
Сторонники юридической, вероятной истины
за критерий истины принимают не практику, а
то, что не выходит за пределы сферы сознания, а
именно: внутреннее убеждение, «определенное
психическое состояние судей», «индивидуальный или коллективный опыт», «общественный
практический опыт», «индивидуальное или общественное сознание», «практические презумпции», «правдоподобные умозаключения» и т.п.
Однако только практика – подлинный критерий
истины (объективной истины).
Практику как критерий истины следует рассматривать, исходя вообще из диалектической
взаимосвязи теории и практики. Практика без
теории слепа. Теория без практики беспредметна. «Я привык думать, — писал А.Ф. Лосев, —
что всякая разумная практика должна быть пронизана теорией, а всякая разумная теория должна
быть пронизана практикой. Теория для меня —
это символ практики, а практика — это символ
теории» [12].
Сама судебно-следственная практика (как критерий истины) [13] в соприкосновении с конкретным уголовным делом будет вскрывать его «правильности» и «неправильности». Например, может
ли быть истинным вывод по делу о виновности
обвиняемого, если он основан на одном лишь признании обвиняемым своей вины, т.е. когда нарушено диалектическое требование о всесторонности,
полноте и объективности исследования всех обстоятельств дела, на котором «развертывается»
объективная истина по уголовному делу. Практика
показывает, что признание обвиняемого может
быть и самооговором.
Практика — объективный критерий правильного, адекватного отражения мышлением следователя, судьи реальных обстоятельств совершенного
деяния.
Внутреннее убеждение должностных лиц,
ведущих процесс, есть критерий оценки доказательств в уголовном процессе (согласно ст. 17
УПК РФ), но не критерий истины. Как отметил
М.С. Строгович: «Нельзя смешивать критерий
оценки доказательств, при помощи которых устанавливается истина, и критерии истинности
выводов суда, получаемых при помощи доказательств. Рассматривать же внутреннее убеждение судей как критерий истинности выводов суда — значит подменять объективную истину
субъективной уверенностью, которая сама может
быть правильной или ошибочной. Практика входит в процесс познания и является критерием
истинности полученных знаний, давая возможность отделять истинные, правильные суждения
и выводы от ложных, ошибочных» [14].
Во втором тезисе о Фейербахе К. Маркс
писал: « Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, вовсе не вопрос теории, а практический вопрос.
В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность, мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действи-
тельности или недействительности мышления,
изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос» [15].
Практика — объективный критерий истины.
Могут возразить, мол, человеческая практика не
может не зависеть от сознания человека. В томто и дело, что человеческая практика подчиняется объективным диалектическим законам развития и в этом смысле не зависит от сознания
субъекта, его субъективного усмотрения, представления.
Например, суд ошибся и осудил невиновного. Субъективная ошибка стала достоянием
практики. Но это порочная единичная практика,
а надо брать практику шире — всю практику
судебно-следственной деятельности во всей ее
полноте и объективности. Как справедливо подчеркнул В.М. Сырых: «Не отдельные примеры из
юридической практики, а сама правовая практика, познанная в полном соответствии с теорией
познания, — таков действительный итог творческого применения теории познания в решении …
юридических проблем» [16]. И тогда мы увидим,
что объективная практика, подчиняющаяся диалектическим закономерностям, не согласуется с
односторонней, субъективистской практикой,
игнорирующей диалектику.
Конкретные данные практики отвергли теорию формальных доказательств, практика показала недопустимость переоценки признания обвиняемым своей вины, практикой установлено,
что косвенные доказательства подлежат проверке и оценке в совокупности и взаимосвязи с другими доказательствами, практика отвергла как
доказательство предположения и т.п. [17]
Практика доказывает, что истина всегда конкретна и что уголовное дело только тогда будет
объективно расследовано, когда целью доказывания станет объективная истина.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лупинская П.А. Уголовно-процессуальное
право Российской Федерации / под ред. П.А. Лупинской. — М.: Юристъ, 2004. — С. 252.
2. Настольная книга судьи по доказыванию в
уголовном процессе / под ред. И.Б. Михайловской. — М., 2006. — С. 18.
3. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / под общ.
ред. А.И. Бастрыкина. — М., — 2008. — С.39.
4. Азаров В.А., Ревенко Н.И., Кузембаева
М.М. Функции предварительного расследования в истории, теории и практике уголовного
процесса России: монография. — Омск: Изд-во
ОмГУ, 2006.
5. Кальницкий В.В. Ведомственный процессуальный контроль за деятельностью следовате-
лей органов внутренних дел: дис. …канд. юрид.
наук. — М., 1982. — С.40.
6. Азаров В.А., Таричко И.Ю. Функция судебного контроля в истории, теории и практике
уголовного процесса России: монография. —
Омск: Омск. гос. ун-т, 2004.
7. Строгович М.С. Материальная истина и
судебные доказательства в советском уголовном
процессе. — М., 1955. — С. 33—39.
8. Уголовный процесс: учебник/ А.В. Смирнов, К.Б. Калиновский; под общ. ред. проф.
Смирнова. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.;
КНОРУС, 2007. — С. 68.
9.
Проект
Общей
части
уголовнопроцессуального кодекса Российской Федерации. — М., 1994. — С. 145.
10. Петрухин И.Л. Истина, достоверность и
вероятность в суде // Юридический мир. — 2003.
— № 8. — С.19.
11. Кухта А.А. Доказывание истины в уголовном процессе: автореф. дис. …д-ра юрид.
наук. — Нижний Новгород. — 2010. — С. 46-47.
12. Лосев А.Ф. Дерзание духа. — М., 1988.
— С.213.
13. Васильев Л.М. Практика как критерий
истины в уголовном судопроизводстве. — Краснодар, 1993.
14. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса Т.1. — М., 1968. — С. 339—340.
15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т.3. — С.1.
16. Сырых В.М. Логическое основание общей теории права: в 2 т. Т.1: Элементный состав.
— М., 2000. — С. 244.
17. Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный
процесс: доказательства и доказывание. — Воронеж, 1995. — С. 47.