В Г Безрогов .
advertisement
Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. В. Г. Безрогов Москва, Институт стратегии развития образования РАО ВЫЙТИ ИЗ БОЯ? ДЫХАНИЕ ВОЙНЫ В РОССИЙСКИХ УЧЕБНИКАХ ДЛЯ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ2 На фоне общего положения в учебном книгоиздании рассмотрены буквари С.П.Редозубова, А.И.Воскресенской и книги для чтения «Родная речь» Е.Е.Соловьевой, опубликованные в 1944 – 1948 годах. Проведено их сопоставление и показаны концептуальные отличия в подходах к отражению темы Великой Отечественной войны. Ключевые слова: букварь, азбука, книга для чтения, начальная школа V. G. Bezrogov Moscow, Institute of education development strategy of RAO OUT OF THE WAR? WAR TOPIC IN THE SOVIET ELEMENTARY SCHOOL TEXTBOOK, 1944-1948 One could see presentations and representations of more liberal and more conservative opinions of Soviet authorities looking through the 1944-1948 editions for the 1st grade of infant school. New elementary textbook editions made during the war period and two years after it has been investigated like an important evidence of the positions from three sides: ordinary people, textbook compliers/editors and state politicians. Keywords: reading primer, basal reader, elementary school, WWII Уверен я, мой миленький, что песенки о том, как нужно щит бросать, не позабудешь. Аристофан. Мир Введение В течение военного времени и первые годы после окончания второй мировой войны мы наблюдаем в советском обществе, культуре, ментальности весьма сложные, многоуровневые и разнонаправленные процессы. Налицо серьезные перемены в повседневном самосознании и самооценке людей, продолжавших существовать в тоталитарном обществе, но ощутивших его недостаточность и жесткие рамки, не дававшие душевной опоры в годы 2 Работа поддержана грантами РГНФ 13-06-00038а и 14-06-0315а. 86 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. тяжелых испытаний и бедствий. Известно произошедшее за годы войны неофициальное и официальное обращение к национальным корням и фольклору, то есть, конструирование представления о дополнительных и подчас даже более важных источниках и экзистенциальных опорах для человека, нежели только лишь советская власть, партийная идеология и социалистическая модернизация [22]. О рассогласовании народа и партийной власти свидетельствуют самые разные феномены, от усиления с 1942-43 году роли религии и церкви до попыток в 1947 году внедрить в образование автономию школы от идеологического аппарата и принцип внимания к каждому ученику как индивидуальности. Именно с этой точки зрения могут быть рассмотрены новые издания элементарных школьных учебников для начальной школы, подготовленные и выпущенные в 1943-1948 годах. Они выступают важным свидетельством подобных изменений, отражая в то же самое время тройную реакцию на них – со стороны «обычных людей», составителей/конструкторов учебников, государственных и политических официальных инстанций. Источники Источниками выбраны единые общегосударственные издания и учебники для сельских и региональных школ (буквари и книги для чтения в первом классе), всего около 20 разных изданий. Все эти пособия были утверждены и допущены в школы решениями соответствующих государственных органов. Перечень рассмотренных учебников приведен в конце статьи. Важную роль при определении «весомости» учебника как исторического источника играл факт первого его издания в середине 1940-х годов либо переиздания предвоенного варианта. В последнем случае учебник нередко меньше подвергался серьезным переработкам, и степень влияния на него исторического контекста именно середины 1940-х оказывалась ослабленной предшествующей традицией и «властью макета книги». Когда учебник готовился впервые, в нем более ярко и непосредственно отражалась военная тема, реакция на нее конструкторов учебников и ожидающей книги разнообразной аудитории. В переизданиях чаще интересующей нас материал сконцентрирован по преимуществу в одном, редко двух местах в учебнике (обычно ближе к концу обучения в первом классе). В другом случае он чаще распределен по всему учебнику. При этом военная тематика активно проникает в лексику учебника, насыщая его словарный фонд знаковыми словами «фронт», «танк», «враг», «боец», «пушка», «пехота», «армия», «пулемет», «винтовка», «госпиталь», «конница», «граната» и т.д. Ряд слов приобретают специфические, суженные значения («герой», «самолет», «шинель», «орден», «санитар» и т.д.). Особая специфика возникает в учебниках для сельских школ, в которых больше ориентации на вопросы жизни тыла, нежели на ведение активных боевых действий. В таких учебниках мы чаще встречаем не только аграрную, 87 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. но и фольклорную тематику, расширение которой стало общей тенденцией и для всех учебников в целом. Мы еще будем отдельно обсуждать временную «сдачу идеологических позиций» по сравнению с предвоенными учебниками, более негативно относившимися к этнокультурному, добольшевистскому прошлому и стихии фольклора. Для типологических сравнений и в качестве своего рода «контрольных групп» привлечены учебники для учащихся нерусских школ, обучающие родному языку и русскому как государственному, учебники для русскоязычных учащихся с особыми образовательными потребностями, а также немецкие, франкоязычные канадские, чилийские и колумбийские учебники для начальной школы 1945-1950 годов. Выбор стран обусловлен разными степенями их участия во Второй мировой войне, различной природой их политических режимов и культурных традиций. В российских изданиях букварей и книг для чтения на иных, негосударственных языках мы встречаем более редкие упоминания военной тематики, преимущественно на уровне связных текстов, помещенных во второй части учебника, после этнокультурного блока, сопровождающего изучение азбуки; их нет в общем для учебника словаре. В российских изданиях русского как второго «военное присутствие» может быть растянуто почти по всему учебнику. Сильно отличаются друг от друга учебники разных регионов и республик. Если в русском букваре для армянских школ мы видим постоянную, активную и подчас назойливую акцентуацию на военной теме, то в букварях для латышей и коми такое присутствие немного меньше, чем в общегосударственных букварях для русских общеобразовательных школ. Различные варианты, выявленные в сравнительной группе источников, позволили более четко представить читателю характеристики основной группы общегосударственных изданий и учебников для русскоязычных сельских школ. Подходы, способы и методы исследования Для работы с таким историческим источником как учебники 1940-х годов были применены соответствующие методы и подходы, в том числе понятийный, терминологический, тематический анализ, герменевтическая интерпретация изображений, текстов, внутренних последовательностей и внешних взаимодействий визуального и текстуального планов учебной книги. Генетическая критика была распространена на изучение вариантов учебных пособий, трансформировавшихся из года в год. Каждый изученный текст и образ (иллюстрация) помещены в контекст целостного учебника, а также во времена его создания и применения. Интертекстуальный анализ показывал связь выбранных для учебника фрагментов и нарративов с содержанием и циркулированием литературных и идеологических текстов вне школы и обучения. По включенным в учебники текстам прослежены их основные темы, обоснования их присутствия в учебнике. Словарь тем и лексика изучены на 88 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. предмет их частотности и взаимосвязи – внутри одной учебной книги как микрокосма, и в сравнении серий книг и различных учебный изданий между собой (в пределах первого года обучения). Фокус рассмотрения Нашей основной целью в данной работе не было отражение собственно деталей войны и военных действий в букварях и первых книгах для чтения, подготовленных накануне или сразу после мая 1945 года [Комментарий 1]. Мы попробовали выявить эволюцию общей степени милитаристичности словаря, текстуального и визуального канонов, выявить наличие/отсутствие «маркеров» войны и мира в изданиях разного типа, описать характер и свойства этих маркеров, обнаружить/не обнаружить корреляционные связи, объяснить изменения и различия. Война закончилась, ура, идем мы в бой! Продолжение войны в Букварях 1940-х годов Окончание войны было ознаменовано подготовкой новых базовых учебников для начальной школы. 3 мая 1945 года подписан к печати «Букварь для обучения неграмотных чтению и письму» Сергея Поликарповича Редозубова (1891-1957) (далее БОН), 4 мая – «Букварь» Александры Ильиничны Воскресенской (1890-1966), 25 декабря 1945 года появился «Букварь для школ сельской молодежи» С.П. Редозубова (далее БСМ). Буквари Редозубова и Воскресенской составили следующую эпоху в истории советских букварей после букварей Николая Михайловича Головина (18891954) и Александры Владимировны Янковской [-Байдиной], использовавшихся в школах в 1937-1944 годах. Буквари Редозубова и Воскресенской применялись в советских школах в следующих годах: БОН и БСМ до 1952 (с переработками, особенно в 1949 году, а затем у Редозубова с 1953 по 1965 год выходили буквари в соавторстве с А.В. Байдиной-Янковской и Н.А. Костиным, с 1957 по 1974 год в соавторстве с А.В. Байдиной-Янковской и/или А.И. Воскресенской), а Букварь Воскресенской до 1963 года (с 1965 по 1985 у нее выходила «Азбука» для дошколят). Обложка БОН 1945 года демонстрировала двух первоклассницгорожанок, осенним сентябрьским днем увлеченно рассматривающих учебник, сидя на скамейке перед школой. Увлеченный и мирный характер школьниц подчеркнут и состоянием природы, и новым зданием школы. Идея мирного труда довлеет в метапослании обложки учебника. Однако уже с пятой его страницы мы вместе с учеником первого класса, жившим в 1945 году, видим не только изображение возвращающегося из армии домой солдата, но и продолжающих бои танков. Странная аберрация «вроде-бызкончившейся-но-еще-идущей/продолжающейся войны» пройдет красной нитью по всему учебнику. 89 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Рис.1. Редозубов. Букварь. 1945. С.7 На седьмой странице читатель видит подрывающих мост саперов, на пятнадцатой – стонущего раненого солдата, переносимого на носилках двумя санитарами. Еще через страницу мы видим солдата, обучающего для военных надобностей собаку. Идею неокончившейся войны продолжают на стр. 23 дети, играющие в войну и захватывающие высоту противника, на стр. 27 мальчик получает от взрослого винтовку (игрушечную) и восседает с ней на игрушечном военном коне. Штык и палаш на стр.29, пушка на стр. 33, 35, 36, 38 и др. вместе с пулями и танками (стр. 37) сопровождают рытье окопов на стр. 38 и размещение в наиболее глубоких из них зенитной артиллерии, увлеченно и частично успешно ведущей обстрел вражеских самолетов (стр. 57). Далее вплоть до последней страницы учебника и дети, и взрослые не только защищают страну, но и ведут активные боевые действия – в игре, на рисунке, в реальности. Конечно, говорится и о «полной победе над фашистами» (стр. 96), но нигде не говорится о том, что полная победа означает конец войны. Враг разбит, но война продолжается, поскольку враги всегда найдутся. Учебник Воскресенской первого года издания построен примерно таким же образом. Под мирной обложкой, на которой изображены идущие в школу деревенские дети, размещено не только мирное содержание. Конечно, и здесь на 16-й странице есть возвращающийся с фронта солдат, но и он не несет с собой полного мира. На стр. 22 мы видим танково-пехотную атаку и раненого, которому санитарка пробует остановить кровь, промыть и забинтовать рану. Хотя Букварь Воскресенской несколько более миролюбив, но и в нем есть военный летчик, готовый в следующую секунду сесть за штурвал (стр. 28), располагающийся в засаде автоматчик с уже выученной и посланной в армию боевой собакой (стр. 30), собранные в роту солдаты (стр. 90 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 30), артиллеристы, вместе с дальнобойной пушкой выдвигающиеся на боевую позицию (стр. 32). Рис.2. Воскресенская. Букварь. 1945. С.54 Бойцы геройствуют в бою (стр. 53), идут в бой «за Родину», получают ранения, но добиваются победы (стр. 54). Особенно подчеркнута важность танкистов, которые «бьют врага крепко» и будут продолжать это занятие на протяжении жизни не одного поколения (стр. 56, 58). В своих военных играх им подражают дети (стр. 64), у которых танк и пушка входят в число наиважнейших игрушек (стр. 67). Пехота, конница, танковые соединения и самолетные звенья, их готовность немедленно вступить в бой размывают грань между взрослым и детским миром (стр. 94). БСМ 1945 года чуть менее ориентирован на активное продолжение войны на своих страницах (возможно, из-за сельской аудитории и из-за того, что он был подписан в печать спустя семь месяцев по окончании военных действий). Обложка с растительным орнаментом, растущими из рукописных свитков (тетрадных листов?) плодами, а также рогами изобилия ориентирует на фантастический (сказочный) урожай, получаемый в том числе и с 91 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. помощью изучения грамоты родного языка. Военная тема начинается с изображения солдата, в минуту отдыха читающего письмо из дома (стр. 4). Затем возникает тема мин, причем не в контексте минирования и взрывания, как в БОН, а в контексте называния-знакомства с предметом через слово (стр. 19, 20). Конечно, мы также видим пушку (стр. 25) и действующие танки (стр. 27), причем слово «танк» одно из популярнейших по всему массиву учебника. Вводится непростое для школьника понятие «слава», особенно в контексте призыва к взрослым «служить в армии на славу СССР» (стр. 30, 34). В словаре букваря присутствуют «полк», «пуля», «напасть», «отнять», «выгнать» и пр., помещенные в милитаристический контекст (стр. 45, 51, 56 и др.). Готовность к военным действиям в данном издании крепче «упакована» в идею защиты берегов и сухопутных границ Родины (стр. 58-59 и др.). Служба в армии заявлена важным пунктом в списке жизненных путей (многодетная мать, рабочий на заводе, учительница, врач, инженер, школьник) (стр. 60). Акцентуируемая (как и в других, вышерассмотренных букварях) храбрость и смелость возможна, с точки зрения автора учебника, лишь в военном аспекте; квинтэссенцией выступает «наша конница», для конца войны образ уже архаический, но сохраняющий, видимо, свое важное символическое значение. Всадник, танкист, военный летчик – самый храбрые люди во всех учебниках середины 1940-х годов, иногда к ним добавляют разведчиков с их особого вида «умной храбростью» и реже – пехотинцев, вооруженных пулеметами, автоматами и винтовками (passim). Осуждается трусость – на фоне «залпов» и вообще (стр. 69 и др.). Осуждение трусости на фоне воспевания военного, а впоследствии и трудового героизма на «фронтах» советского «народного хозяйства» могло выступать в эпоху завершающихся открытых военных действий скрытым «предъявлением счетов» не только к детям, но и к находящимся рядом с ними взрослым, которых учебники точно так же «строили» и воспитывали, как и школьников. Букварь для сельской молодежи более других обращает внимание на восстановление деревни, на скорое возвращение в нее солдат и офицеров (стр. 78-79, 82), на тему победы и освобождения от ярма войны (стр. 88-92), но и в нем окончание войны не прочитывается как демилитаризация будущего бытия. «И вечный бой»: инваризация как способ эстетизации тоталитарного бытия Базовые буквари середины 1940-х годов, единые для общеобразовательных школ с преподаванием русского как родного языка, в целом воплощали концепцию продолжения и подчас даже наращивания присутствия в них военной темы, показа и обсуждения активных военных действий. Переходя от учебника к учебнику, она не ушла со сцены после мая 1945 года. Война была закончена, но сражения в букварных текстах и на иллюстрациях продолжались. Послевоенное «воспитание ради ненависти», 92 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. готовности к битвам и героизму на поле боя за «наших», «ретроспективная глорификация» героев и жертв как героев стали характерны для многих советских учебников, в том числе и пособий для начальной школы [Комментарий 2]. Вероятно, по аналогии с терминами «энемификация», конструированием образа врага, и «глорификация», прославлением участия в военных действиях и жертв как подвигов, стоит говорить об «инваризации» (inwarisation) как конструировании и продвижении образа войны в условиях мирного времени, приводящим к своего рода «санктификации», освящению войн, понимаемых как «справедливые». Когда мы говорим об «инваризации» послевоенных букварей в Советской России, нам нужно помнить еще об одном внешне парадоксальном, но внутренне вполне логичном процессе – своего рода эстетизации образа войны 1941-1945 годов как модели самого главного и прославляемого на века поведения, наиболее позитивного и славного во всех отношения способа бытия. Такая ситуация типологически относится к более широкому классу явлений, которые можно наблюдать в различные исторические эпохи в разных странах, сферах и регионах – эстетизации насилия. Такое явление характерно для обществ, относимых к тоталитарным. Образ легитимного насилия над внутренними и над внешними врагами как бы в интересах гомогенизируемого общества является важным пропагандистским приемом и объединяющим лояльных режиму сограждан путем овладения властью ситуацией. Эстетически привлекательный и эмоционально приподнятый визуальный ряд с неизбежностью стимулирует детскую любознательность в отношении военной темы и войны как стратегии страны, народа, человека. Ожиданиям со стороны страны и режима в отношении подрастающего индивида как будущего воина и героя придается привлекательная внешняя оболочка. Детальное исследование эстетизации насилия было проведено немецким исследователем Карстеном Хайнце на примере букваря «Jung-Deutschland-Fibel», выпускавшегося в Германии с 1933 по 1940 год, и «Westmark/Moselland Fibel», выходившего с 1939 по 1944 годы [52] [Комментарий 3]. Война, показываемая уже по ее завершении как часть окружающего детей пространства, обусловила ее продолжение в умах подраставшего в СССР послевоенного поколения, причем не только в военных играх, стимулируемых и развиваемых [Комментарий 4]. Война в учебниках становится частью окружающей ребенка среды – если не внешней ему, то внутренней. Конструируемое теплое отношение к героям войны вызывает желание подражать. Трудно сказать, что именно буквари способствовали развитию игр в войну, но какую-то роль в продвижении этих игровых практик они сыграли. Подражание героям выходило и за рамки игры, выражаясь в рисунках, сочинении текстов и сочинении соответствующего поведения. Показанные в учебниках подражающие героям дети вызывали 93 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. ответную цепную реакцию у пользователей. «Допущение к подвигу» и истории о таком допущении (от ребенка-проводника танков и разведчика до партизанского связного и предупреждающего машиниста о повреждении железнодорожного полотна) должны были закладываться в самый фундамент личности советского школьника, воспитывать его «всегда-готовность». Культ ветеранов также должен был вызывать постоянную готовность растущего поколения к подвигу во имя партии и советской страны. Формировался круг из позитивных образов войны, образов детского ей подражания и моделирования реакции на такую двойную индоктринацию собственно учеников, читавших и работавших по этим учебникам. «Позитивизация» образов войны – однако, не единственный путь для воспитания героизма и патриотизма. Например, просмотренные нами франкоязычные учебники для чтения, изданные в Канаде в 1948-1949 годах, работают с темой «мечты о свершении подвига» без всякой связи с военной тематикой. Например, через изображение мечтания ребенка о том, как он станет полярным летчиком и будет летать с различными миссиями, прежде всего, катехизаторскими, к отдаленным народам, еще не ставшим христианами [54, p. 35]. Хотя эти учебники, но на уровне лишь третьего года обучения, вводят все же образ солдата, причем не только как патриотический и грамматический (изучается единственное и множественное числа «солдат»-«солдаты»), но и как эстетически привлекательный, однако в них специально делается сравнение миссионерской христианской работы и военной – не в пользу последней [54, p. 33, 94]. Война изображена вне связи с армией, как оборонительный бой белых жителей форта против индейцев [54, p. 114]. Учебник данной серии для первого года обучения, однако, вообще не содержит подобных тем. Другой, аналогичный учебник 1950 года издания включает, тем не менее, ряд моментов, связанных с вооруженной активностью: называние и изображение огнестрельного оружия, его использования [47] [Комментарий 5]. Использование оружия прочитывается как символ войны и в колумбийском учебнике для 1 класса, изданном в 1950 году. Вероятно, реакцией на Вторую мировую войну являются строки, помещенные в нем рядом с изображением стреляющей пушки: «Мы не хотим войны, мы все братья, нужно хорошо ко всем относиться, любить других людей»[40, p. 51] [Комментарий 6]. Отталкивающая привлекательность образа войны выражена в данном учебнике со всей силой яркого образа «добротного и действенного орудия» и «сопровождающего» его текста, отрицающего данный образ. Напряженность отношений текста и образа должна была, вероятно, создавать у учеников необходимую амбивалентность чувств и отношений в связи с идеей войны. Приведенные примеры некоторых зарубежных дидактических традиций в отношении места и роли образов войны показывают как сходства с «послевоенным» периодом в СССР, так и различия. Среди отличий одно наиболее кардинальное необходимо подметить прежде всего: в канадских, 94 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. колумбийских и чилийских учебниках 1940-х годов либо совсем отсутствует (Канада), либо присутствует, но в меньшей степени (Колумбия, Чили) идея перманентной и бесконечной войны, которую вынуждено вести данное государство вместе со своими союзниками против всего остального мира – в идеале, за победу идей, которые принесут свет всем народам. Именно в такой модальности формируется в советской стране образ войны как славного и почетного образа жизни в борьбе за социалистические идеалы, за дело Коммунистической партии Советского Союза. Борьба с послевоенной разрухой, строительство как своего рода «фронт», где есть не только бригады, но и наступления, и резервы, и атаки [36, c. 137-138] – такого рода синонимия войны и мира в начальной учебной книге была прописана, но в менее явном (по сравнению с учебниками для средней школы) виде. Война выступала по преимуществу в своей буквальной, милитаристской версии. Трудовые завоевания появлялись в учебниках как следствия и продолжения завоеваний на полях сражений. Война и труд соединялись в одно, меч и серп становились двумя сторонами одного предмета, обеспечивавшего «полную вооруженность советских людей» в борьбе за «светлое будущее». Попытку «задержать военную лексику в литературе мирного периода, имитируя этим якобы воинственный энтузиазм советских трудящихся», отмечали в своей работе А.В. и Т.П.Фесенко применительно к общелитературному, официальному и повседневному языку [36, c. 138-139]. Вероятно, подобное явление дополняло идею «продолжения битвы за коммунизм» и подкрепляло эстетизацию образа войны в учебниках начальной школы. «Пацифизм» был столь же негативным понятием, как и «космополитизм». Однако если с негативностью космополитизма разобрались довольно быстро (кампания 1948-1953 годов), то слово «пацифизм» выступало своего рода ругательством в устах школьных преподавателей начальной военной подготовки как в 1940-1941, так и в 1960е – 1980е годы, когда это предмет входил в официальную сетку часов. «Священное чувство советского патриотизма» было надолго поставлено в один ряд со «жгучей ненавистью к капитализму», новая война с которым предполагалась в повестке дня не только 1940-х годов, поэтому новые поколения рабочих масс непременно должны были быть во всеоружии [Комментарий 7]. Если образ врага рассчитывался на создание чувства страха, тревожной неуверенности, вынужденного доверия имеющемуся руководству страны, то образ войны работал на готовность к героизации, к единению с правящим режимом, к жизни в закрытом обществе, воспринимаемом как осажденная крепость. Тема войны стала одной из главных тем не только визуальных искусств и литературы всего советского общества, но также одной из главных тем советских учебников 1941-1991 годов [14; 3]. Далеко не всегда именно образ врага порождает готовность к конфликтам и сами конфликты, образ войны также играет в этом немалую роль. Он используется для порождения готовности к конфликтам и 95 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. ксенофобии по отношению к разным, нечетко сформулированным «другим», как по ту сторону веры, расы, так и чуждым по классу, идеологии либо находящимся вне страны, ее партии и режима. Образ прошедшей войны эффективнее работает на бдительность и военную готовность, чем образ побежденного в прошлом врага – в случае с образом врага требуется создавать образ возможного нового врага [17, c. 31-71]. Исследования образа врага ведутся сейчас в гуманитаристике очень активно, исследований же образов войны меньше. Вернемся, однако, к букварям, где мы видим продолжение текстов о войне вместе с широко представленным иллюстративным рядом. Иллюстрации воспринимались детьми проще и легче, чего не скажешь о всех текстах. Тексты букварей середины 1940-х годов нацелены не только на детей, но и на окружавших их взрослых – родителей, родственников, учителей, родителей и родственников соучеников, и т.д. Мир детей в российских советских букварях этого времени не самоценен, он прежде всего направлен на выполнение ролей, социально важных с точки зрения взрослого мира. Мир взрослых направлен не прямо на детей, а на побуждение «малых сих» к становлению «правильными, государственными взрослыми». Возможно, немецкие коллеги меня поправят, но мне кажется, что в немецких букварях 1945-1946 годов мы встречаем по преимуществу центрацию на детях и на мире детей. Взрослым предлагают посмотреть на мир глазами детей [41; 49]. Взрослые как таковые появляются, скажем, во время уборки с поля урожая или в работе на и ради собственных детей [Комментарий 8]. Вероятно, такая центрация на детях и семье мыслилась помогающей взрослым преодолевать послевоенные трудности, а детям – так или иначе с ними мириться, находя отвлечение в играх и сказках. Советские буквари подобной центрации именно и прежде всего на детей не имели, следовали принципу «вместе с детьми к тотальному советскому порядку», и потому неосознанные, но вполне реальные и широко распространенные потребности в «терапии после» нашли на время свой выход в иных школьных книгах, не в букварях. Идея «война закончена, бои продолжаются», наблюдаемая в букварях, изданных в 1945 – начале 1946 года, приобрела серьезного дискутанта и неофициального оппонента в виде авторов книг для чтения, подготовленных для первого класса практически одновременно с рассматриваемыми изданиями букварей – в 1944-45 годах. Новая позиция, выразившаяся в попытке предложить послевоенному миру не продолжение героичности, но человеческое утешение и «лечение душ», по-видимому, не случайно совпала с тезисом врачевания принесенных войной многочисленных внутренних ран, сформулированным в расширение сталинского определения писателей как «инженеров человеческих душ» в феврале 1944 года Ольгой Берггольц («восстановление многих и многих человеческих душ... уврачуют многие и многие душевные раны») и в мае 1945 чуть менее определенно, среди других 96 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. «тем» Николаем Погодиным («врачевание ран душевных») соответственно на девятом и десятом пленумах правления Союза писателей СССР [Комментарий 9]. «Лекари человеческих душ» оказались не только среди писателей, на которых партией и государством была переложена задача «врачевания душ», но и в составе авторов учебных книг для начальной школы, прежде всего – среди конструкторов книг для обучения чтению и начаткам литературной грамотности. Поле и вёсны, птицы и долы, мы мечтою о мире живем. Книги для чтения 1940х: долгая предыстория короткого расцвета Редким случаем учебников, не только подготовленных именно во время военных действий, но и внесших человеческую нотку в наполненную усталости «железную эпоху» стали книги для начального чтения Евгении Егоровны Соловьевой (1869-1945) [16]. Ученица тифлисской женской гимназии и профессиональный педагог дошкольного и начального школьного обучения, методист, выпустившая в 1905 году свою первую «Русскую азбуку» и все последующие 40 лет составлявшая и издававшая различные пособия по чтению для начальной школы, знаток детской литературы, выразительного чтения и мастер рассказа, Евгения Егоровна в последние годы своей жизни, несмотря на личные моральные и физические трудности, заложила основы базового комплекта учебников, прожившего в советской общеобразовательной начальной школе четверть века, начиная с предпоследнего военного года и вплоть до 1968 г. Поначалу учебник Соловьевой внес свежие, этнокультурные, фольклорные, вполне мирные («терапия устным народным творчеством и сказкой») нотки в отработанные ходы литературно-дидактического канона, но с 1949 года трансформировался и стал сильно похож на своего предшественника 1930-х годов, возводившего советский урбанизм и промышленность, долг перед вождями и режимом на пьедестал. Учебник «Родная речь» 1949 года выстроил четкий «советский островок-крепость» в пограничье между «почвой» ищущего опору в «былинном прошлом» этнонационализма и «небом» идеи послевоенного объединения всех стран во всемирное демократическое правительство под эгидой ООН, активно разрабатывавшейся в мире во второй половине 1940-х годов. В итоге переработки именно соловьевская «Родная речь», выпущенная под эгидой этой известной фамилии, неизменно стоявшей впереди перечня всех соавторов, просуществовала базовым учебником для чтения в первых четырех классах советской школы с 1944 по 1969 год. К началу войны Е.Е. Соловьева автор уже многих учебников: «Русской грамоты» (1905-1926), «Развития речи» (1907-1923), «Тропы к правописанию» (1914-1930), «Картин-рассказов» (1914), «Золотых ключиков» (1915), «Розовой азбуки» (1918), «Зеленого шума» (1923, 1924), «Первого года», «Второго года», «Третьего и четвертого годов обучения» (1924-1926), 97 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. «Новой деревни» в четырех книгах (1925-1929), различных других пособий для школьников и учителей. Особенно популярны во второй половине 1920-х гг. были учебники Соловьевой для села («Новая деревня», 1-4 классы, далее НД) и для города («В новой школе», 1-2 классы, 1929-1930, далее НШ) [Комментарий 10]. В них проводится идея самоценности жизни и в деревне, и в городе, без принижения сельскости, но с «заселением» деревни, как и города, общими чертами советской социальности (коллективизм, вожди, праздники, идущее из города просвещение, и т.д.), которые официально в те годы представлялись важнее различий между городом и селом. Оба комплекта по мере сил и понимания воспитывали взаимоуважение сельчан и горожан. «Сельский учебник» для 1 класса, хотя и завершается текстами о городе и школе, помогающей неграмотной деревне контактировать с ученой и важной своими познаниями письменной культурой города, но многие страницы отдает воспеванию модернизирующегося села, со школой, больницей, избойчитальней, мельницей, кооперативом (НД 1925, 1, с. 4). Учебник показывает идиллию леса, дола, утопическое единство школьного образования и сельской жизни: «Наша Иваниха [название деревни] на горе. Как идти в школу, так с горы бегом бежим: сами ноги несут. У речки остановимся, отдохнем и начинаем по камешкам перескакивать. Это мы так переправляемся. Кто хорошо перейдет, а кто поскользнется, да в воду. Ну, в речке-то не глубоко, не страшно. Потом идем до леса. Тут еще веселее. Сосновыми шишками кидаемся, за деревьями и кустами прячемся» (НД 1925, 1, с.5). Рассказ «Дорога в школу» оптимистически соединяет дальнюю деревню и школу, и даже промоченные ноги не могут огорчить ни героев рассказа, ни аудиторию. Деревенская жизнь со всей ее утопической поэтикой в середине 1920-х еще жила на страницах учебников. «Городской учебник» говорил о сельском раздолье и «клондайке» продуктов и сырья для города. Город полон разных детских игр и досуга, но здоровье получают в деревне (НШ 1929, с. 5-7). В другом учебнике «Русской грамоте», общем пособии для любых типов школ, – сельская тема продолжает господствовать и в 1926 году – последнем году переиздания этого учебника. В нем моделью типичного социума взято большое село. Именно в нем, на природе идет жизнь детей. Однако школа показана не только сельская (с. 54), но и на границе между селом и городом (с. 30, 100102), а первая городская черта – это водопроводный кран как запредельное удобство (с. 36). В дальнейшем, под конец учебника теме «Город» посвящен уже специальный раздел (с. 96 и слл.). Можно сказать, что для Е.Е.Соловьевой в 1920-е гг. сельское имело чуть большее значение, хотя такая позиция не акцентировалась через сельскую традиционность и обрядность. Не приветствовался реальный фольклор, но приветствовалась 98 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. мечтавшая о коммунизме природность и идиллическое вхождение деревни в новое, социалистическое общество. После 1929 года и по 1937 год у Соловьевой больших работ нет. Чтению в начальной школе тогда обучались по «Книгам для чтения» Елены Яковлевны Фортунатовой (1-2 классы, 1933-1943) и «Хрестоматии по литературе» Сарры Моисеевны Браиловской (1893-?) и Марии Александровны Рыбниковой (1885-1942) (3-4 классы, 1933-1944). Небольшой объем пособий для всех четырех первых классов привел к мысли об их дополнении, и Е.Е. Соловьева предлагает свои варианты таких дополнений. Сначала появилось ее двухтомное пособие для учителей «Чтение в начальной школе» (1937). Оно показывало, насколько можно разнообразить и дополнять изучаемый материал, причем со вполне идеологически и пропагандистски выверенных позиций. Внедряется идея о целесообразности подготовки и тиражирования учебников-дополнений к действующим пособиям: «Сборника рассказов и стихотворений» для 2 класса (1938-1941) и «Книги для чтения» в 3-4 классах (1938-1941) Е.Е. Соловьевой с соавторами (В.И. Волынской, О.Г. Ивановой, А.А. Канарской, Л.А. Карпинской, и др.). Учебники позиционировались как приложения к страдающим ограниченностью стационарным пособиям. Обстановка, подготовленная пособиями для дополнительной работы со школьниками, становится благоприятной для того, чтобы предложить свой стандартный, базовый для всех школ учебник. Вновь, впервые после успеха 1920-х гг., когда учебники Е.Е. Соловьевой считались основными для начальной школы всех типов, возникает у нее возможность подготовить общий для всей страны учебник по чтению. Семидесятидвухлетний специалист в условиях начавшейся войны берется за создание нового, единого для всей страны учебника по начальному чтению. Мы не можем сказать, был ли учебник ей заказан либо его продвижение было ее индивидуальной инициативой, но позволение в условиях военного времени готовить новый базовый учебник говорит, как нам кажется, о многом. Вероятно, необходимость нового пособия ощущалась не одной Е.Е.Соловьевой. Перед ней хронологическая и личностная дилемма. Что выбрать? Недавно отработанные материалы, появившиеся в пособиях 1937-1941 гг. и более отвечающие довоенному моменту? Или материалы давних учебных изданий 1920-х гг., а то и 1910-х гг., в свое время завоевавшие самый верхний уровень популярности и признания, хотя и в основном дифференцированные: отдельно для сельских и городских школ, но свободные еще от ужасов коллективизации, культурной революции и войны? Может быть, принять схему авторов-составителей предыдущих базовых учебников – Фортунатовой, Браиловской и Рыбниковой? Или найти какой-то иной путь, не повторяющий ни себя, ни своих коллег, друзей и конкурентов? 99 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Евгения Егоровна решает проблему следующим образом. За основу первой версии «Родной речи», рекомендованной в 1-2 классах общеобразовательных школ для 1944-45 учебного года (затем добавились учебники для 3 и 4 классов), Соловьева выбирает корпус текстов, отработанный ею и коллегами для «Новой деревни» 1920-х годов, привлекая как собственные наработки 1910-х, дореволюционных лет, так и опыт учебника Е.Я.Фортунатовой 1930-х годов. На тот момент учебник Фортунатовой уже доказал властям (хотя и не на очень долго, до 1949 года, когда пришедший ему на смену учебник Соловьевой был кардинально переработан), что учебник первого класса следует начинать с простых и близких детям текстов, «прививая» взрослую общегосударственную идеологию не форсированно, а постепенно, соблюдая своего рода «мораторий» на превышение степени политической серьезности [Комментарий 11]. Хронологически предшествующий 1940-м годам этап собственного творчества 1930-х принимается во внимание Е.Е.Соловьевой в гораздо меньшей степени. Мы видим попытку уйти от самой себя сегодняшней в саму себя прошлых лет, еще не знавших ни сталинской индустриализации, начатой в 1928 г. первым пятилетним планом, ни культурной революции, прошедшей в те же 1928-1932 годы. Личностный опыт первых военных лет пробуждает терапевтическую потребность спуститься в более давнее биографическое прошлое. Трудно сказать, насколько сознательным был такой уход в опыт первой половины 1920-х (а кое в чем и 1910-х) вполне пробольшевистски настроенной Е.Е.Соловьевой, или он был «на поверхности» связан с использованием задела, уже один раз принесшего автору-составителю победу и популярность, но в тематическом спектре и составе текстов первого издания «Родной речи» для 1 класса (1944) явно слышатся голоса «Новой деревни: книги для чтения в I группе сельской школы» 1925-1928 годов и «Русской грамоты. Чтения после азбуки» 1916 года. Налицо попытка уйти в относительно беспроблемные годы, найти в них психологическую опору для выживания в бесконечно длящуюся эпоху трудностей. Попытка, которой неосознанно ждали не только обычные взрослые и дети, но даже цензоры, пропустившие издания 1944 и 1945 годов в печать. Взятый за основу учебник для сельских школ периода до коллективизации («Новая деревня» начала 1920-х гг.) обусловил некоторые базовые характерные черты учебника 1944 года, которые просуществовали недолго, будучи постепенно заменены к шестому изданию 1949 года вполне официальными текстами послевоенного советского общества, с которыми учебник Соловьевой прожил до 1969 года. Мы можем только предполагать, что Евгения Егоровна успела увидеть и дать добро на верстку второго издания 1945 года, поскольку в этом же году на 76 году жизни ее внезапно не стало. 100 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Родная речь образца 1944 года На фоне десятилетия развертывавшегося в СССР с середины 1930-х пропагандистского дискурса о Родине, безудержного патриотизма, идеи «родной страны», лозунгов о величии родного (=русского) языке и великого русского народа возвращение к названию «Родная речь», не употреблявшемуся в школьной учебной литературе с 1915, а в начальной школе, по-видимому, с 1904 г. [Комментарий 12], выглядело и символично, и значимо, соединяя интенцию Соловьевой «уйти» в народное прошлое, к фольклорным истокам с «магией тутошнего момента». Во второй половине 1930-х гг. интернациональный дискурс власти 1920-х преобразуется в национал-большевизм осажденной крепости социализма, которую, по обновленной официальной версии, издревле защищал и удерживал «великий русский народ», продвигая «всю необъятную страну» в светлое будущее [Комментарий 13]. Поэтому в 1943-1944 годах, в контексте обеления и акцентуирования памяти о победах русских царей и полководцев прошлых столетий, по-видимому, вполне закономерным предстало возвращение к досоветскому названию «Родная речь». Конечно, во многом лишь только к названию, поскольку содержание пособия с таким титулом формировалось уже по иным критериям, нежели в 1900-е гг. Мотив «родного» теперь использован в контексте неразрывной пары словосочетаний «родная советская страна» и «великий русский народ», желание служить которым на поле боя ради победы должны были разделять и дети, и взрослые. «Оповседнизация», фольклоризация и архаизация языка учебника для чтения была связана не только с его «очеловечиванием» ради душевной терапии затронутых войной и надорванных душ, но и с «почвенизацией» этноистории боевых подвигов «великого русского народа», ставшей теперь наряду с религиозными послаблениями источником для пропаганды в адрес и солдат, и работников тыла – среди последних учителей и родителей обучавшихся в первых классах школьников 1940х годов [36, c. 114 и далее]. Последовавшая затем борьба с космополитизмом явилась логическим продолжением такой «патриотической работы». «Отогревание» патриотизма проводилось в том числе посредством вызывания и легитимации восходящих к дореволюционному давнему прошлому архаизмов, «милых сердцу русского человека» (А. Чивилихин, 1950). Сходство с этим общим процессом мы наблюдаем и в учебниках для первого класса школы, издававшихся с 1944 по 1948 год. Переходя к детальному рассмотрению содержания «Родной речи» для 1 класса, мы, однако, увидим более пестрое смешение досоветских и разных советских пластов литературно-дидактического канона, воплощавшихся в более чем сорокалетнем педагогическом опыте и профессиональной памяти Е.Е. Соловьевой. Они были извлечены оттуда для построения нового учебника новой эпохи, общества, с большим напряжением и еще не 101 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. окончательно побеждающего в войне и потому нуждающегося в иных учебниках, поддерживавших и направлявших «идеологию корней» ради обретения людьми новых внутренних сил. Новые пособия Евгении Егоровны стремились сыграть роль живого моста между несколькими педагогическими эпохами. Потеряв к тому времени на войне единственного сына, будучи серьезно больна физически, она и в последний период своей жизни отдавала себя работе, формируя литературно-дидактический канон для тылового и только-только, чуть-чуть начинавшего выходить из войны общества. Этот канон сильно отличался от довоенного, применявшегося и в первые годы войны. Под одной теперь обложкой «Родной речи» для 1 класса собрано 263 текста. В базовом учебнике предыдущего времени было 137 текстов. В переломный для уставшей от войны страны 1943 год Соловьева предлагает насыщение учебника фольклором и по преимуществу досоветской классикой, включает в состав пособия даже два немецких (Гримм), два шотландских (Роберт Стивенсон), один польский (Мария Конопницкая) и один американский (сказка) тексты. Остальные – примерно поровну произведения российских и советских писателей [Комментарий 14]. В дальнейшем число текстов последовательно уменьшается за счет сокращения дореволюционных авторов, добавления авторов советских, сужения разнообразия авторских имен и введения в учебник дидактических статей о полезном назначении тех или иных предметов и явлений. В 1948 году вводится разбивка текстов учебника на темы, в оглавлении появляется акцентуация на времена года, школу, семью, ленинские дни, город, пищу и гигену, домашних и диких животных. Всего 219 текстами завершается в 1948 году первый этап существования данного учебника[Комментарий 15]. Концепция издания была кардинально изменена при подготовке учебника 1949 года, выполненного уже без основателя коллектива авторов, но с сохранением ее имени на обложке. Учебник 1949 года стал образцовым учебником тоталитарного послевоенного советского режима; канон текстов приобрел звеняще-требовательную идеологическую «железобетонную прозрачность» и выверенность, уже совсем мало связанную с литературными достоинствами многих помещенных в учебник текстов, тематика разделов стала более императивной («Будешь чистым – будешь здоровым» вместо «Пища и гигиена») [Комментарий 16]. Почти ни одного шага в сторону художественности и простой человечности. Расширен и представлен как особая тема раздел «Советская армия», в 19441947 годах издания в книге отсутствовавший и лишь факультативно появившийся как подраздел в 1948 году в качестве материала к празднованию Дня армии. До «переработки 1949» пособия Соловьевой для 1 класса, при всех урезаниях состава учебника и внесения в него пропагандистски важных подтем, воплощали концепцию, если не противоположную букварям, то во многом с ними не совместимую. Отсутствие тематической разбивки в 102 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. изданиях 1944-1947 годов позволяло учителям к каждому тексту относится как к самоценному и особенному. Концепция книг для чтения 1944-1948 годов. На сколько было возможно и допустимо, учебник 1944 года стремился отойти от своих непосредственных предшественников 1930-х гг. Он обращается, как мы уже подчеркнули, к 1920-м, а иногда – даже и к 1910-м годам. От 1930-х взята возможность начинать учебник для 1 класса не с идеологических текстов, а с посвящений природе, ее сезонным особенностям и забавам. Е.Е. Соловьева уходит от своего же «Сборника рассказов и стихотворений», начинавшегося «Песней о родине» и «Песней о Сталине», использует принцип «Книги для чтения» Е.Я. Фортунатовой с первыми послебукварными текстами «Зима настала» и «Шапка». Первыми текстами «Родной речи» стали «За весной, красой природы» А.С. Пушкина и «Журавли» М.Ю. Конопницкой (1842-1910). Сбор яблок в колхозном саду и призыв К.Д. Ушинского собираться в школу переходят далее в аллюзию на учебник для первого чтения, подготовленный Е.Е. Соловьевой еще в 1916 году, когда «Русская грамота: чтение после азбуки» в четвертом, значительно переработанном издании, начиналась с «Времен года», текста, где весна, лето, осень и зима символически представали в образе детей, заботящихся о природе, правильном ходе времени распределении людских забот, детской учебе, играх и «раздолье» (1916, 3-5). Такой же ход применен в учебнике 1944 года, только детские символы сезонов заменены коллективными и, пожалуй, более прагматичными походами в «лес прежде, теперь и потом». Даны описания леса весной, летом и осенью (почему-то выпущена зима). В этих описаниях сквозят следы прежнего поэтизирующего природу стиля, но они прячутся, перемежаются с иным ощущением, внесенным взрослой серьезностью советского мира, смотрящего на детей как на маленьких взрослых и призывающего их вырастать нужным и наиболее прямым путем к четким строителям будущего коммунизма. 1916: «[От имени нарисованной девочки с лейкой:] Я весна. Я принесла цветы, зеленую травку, птичек, бабочек, голубое небо, солнечное сияние, тепло и радость. Кто не любит меня?» 1944: «Вот он – наш лес на горе. Мы ходили туда весной. И был лес нежнозеленый. Там мы рвали первые цветы. Слушали первые песни птиц.» 1916: «[От имени босой девочки с граблями:] Меня зовут летом. Когда я прихожу, птички уже кончают вить свои гнезда; в полях, на лугах, в садах все цветет, зреет и спеет. Дети кончают учиться и рвутся в поля и леса. Для крестьянина же настает время самого тяжелого, упорного труда.» 1944: «[По поводу рисунка лесного пейзажа:] Это тот же самый лес. Теперь он тёмнозелёный. В нем мы собирали плоды, грибы. Прятались в густых кустах, плели пёстрые венки. Видели много птиц. Ловили разных жучков. Было в лесу шумно, весело.» 103 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 1916: «[К рисунку девочки, везущей плоды на игрушечной тележке:] А я осень. Я пришла – и плодовые деревья украсились спелыми яблоками, грушами, сливами. Созрел виноград. Вот детям-то раздолье! Я раскрашиваю листья на деревьях в красные и желтые цвета. Я тороплю птичек улетать в теплые края, потому что знаю, что за мной идет зима.» 1944: «И вот мы опять в том же лесу. Не узнаешь его. В третий раз он иной. Теперь он весь расписной: золотые берёзы, пёстрые клёны, красные осины. Цветов мало. Они без запаха. Исчезли бабочки, жучки. И прежних птиц нет. Одна ворона каркает, да свистит синичка». Учебники 1930-х, да и 1920-х гг. не знали такого синтетического описания времен года, размещенного в начале учебной книги (иногда последовательное описание сезонов встречалось, но в иной стилистике [загадок «когда это бывает?»], не похожей ни на стиль 1916, ни на стиль 1944, явно, хотя и видоизмененно, без центрации на детском «я», воспроизводящий именно издание 1916 в версии «мы»). Книги для чтения 1920-х годов начинались с темы «Школа», настраивающей на обучение, на поход в школу за идеологией и навыками чтения, письма и счета. Книги 1930-х годов начинались с природы зимой, изображали катающихся у школы на санках детей, поскольку в первом классе к этим пособиям переходили после букваря именно зимой. Учебник 1944 года берет идею «образа всех сезонов» из дореволюционного опыта, переиначивая ее на свой лад, убирая фигуру ребенка-индивида, приспосабливая стилистику текста и визуала к изданию в совсем условиях коллективистской идеологии, условиях борьбы соцреализма с прорастающими сквозь асфальт режима прежними стилями и словарями. «Хорошо забытое старое» 1910-х гг. позволило предложить «новый подход» к вступлению в книгу для чтения. Однако данный вариант не прижился, и в учебнике 1945 года мы уже не видим разворота с лесным трехсезоньем. Нас встречает «Наступление зимы», стихотворение И.З. Сурикова (1841-1880), воспевателя природы и сельского крестьянского быта как бы народным голосом, который с этого времени будет становиться все более и более популярным в начальных учебниках по чтению. Пособие 1944 года начинает с осени и вместе с картинами природы вводит детей в круг их жизни, состоящий из игр, заботы о природе, заботы о друг друге, коллективе, школе и социуме в целом. Рассказы о поведении зверей в сказках дают им примеры социального и асоциального поведения, одобряемого либо приносящего неприятности самому деятелю. Важной темой заявлена тема семьи, заботы о ее членах и о тех, кто так или иначе вовлечен или вовлекается в ее орбиту. Ослушаться непродуктивно и опасно. Тему войны составители вводят постепенно, обращая, прежде всего, внимание на сопутствующие ей изменения в быту, а не на собственно военные действия, как сделано в рассмотренных выше букварях. Первая нота 104 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. вообще идет как намек на нее – через формально, как бы абстрактно показанную безотцовщину и заявленную необходимость справляться с повседневностью самостоятельно: «Муре восемь лет. У нее брат – Тосик. Мама ушла. Она уходит на весь день на службу. Папы давно нет. Он умер. Долго тянется время без мамы» (В.Инбер, РР 1944, 33) [Комментарий 17]. Попутно детей обучают вести себя правильно (=незаметно) в условиях многонаселенной коммунальной квартиры. Помимо безотцовщины и перенаселенности (скученности) учебник приучает сносить и голод, решая эту проблему также в семейной обстановке. Неравный вклад членов семьи в общую заботу о пропитании, и, несмотря на это, возможность существовать лишь сообща, не нарушая установленных правил взаимодействия, четко прописаны в ряде рассказиков первой части учебника. Воскрешаемые крестьянские мечты об изобилии и верном (=справедливом) распоряжении едой и взаимопомощью вносят в учебник своеобразную задушевную нотку. Рис.3. Соловьева. Родная речь. 1944. С.51 Первые 57 страниц учебника вообще свободны от явной военной темы. Но и когда она появляется, то звучит неожиданно мирно: речь идет о переписке потерявшей отца и мать девочки с бойцами на фронте, которые в коммуникации с нею исполняют роль ее родителей (РР 1944, 58). В данном учебнике нет ни описаний боевых действий (кроме как разведчиков), ни казней героев, ни работы детей и подростков на военных заводах в тылу, как мы видим в аналогичном учебнике, составленном в 1946 году для сельских школ [6, c.47-49, 55-56 и др.] [Комментарий 18]. Воссоединение потерявшихся членов семьи (следующий рассказ на стр. 59), нахождение 105 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. новых, ожидание конца военных действий и перехода к мирной жизни, жизни спасенных бойцами детей – такова тональность тех не слишком многочисленных мест в учебнике, где имеются отсылки к военной теме. Отсутствие даже в визуальном ряду изображения активных боевых действий, в отличие от визуального ряда букварей, говорит о многом в позиции составителей первой книги для послебукварного чтения. Учебник предпоследнего года войны не принимает позиции усиления воинственности взрослых акцентуированием темы войны в детско-взрослой аудитории потребителей букварей. Наоборот, он стремится во многом облегчить сознание своих читателей, их внутреннее напряжение, укрепить их психологическое состояние картинами фольклорной атмосферы мирной сельской, более или менее сытой жизни, народной в своем наиболее устойчивом варианте, связь с которой утишит и порадует и детей, и взрослых. Проблемы, с которыми нужно уметь справляться (и учебник этому учит) – проблемы отнюдь не уровня общегосударственного и партийного соответствия народа обязательному героизму, но проблемы повседневного существования, показ спокойных и человеческих путей решения которых составляет одну из важных особенностей концепции учебника Соловьевой, выпущенного в 1944 году и затем из года все более и более возвращаемого, «прививаемого» к общему, «большому воспитательному дискурсу» советской официальной педагогики второй половины 1940-х годов [Комментарий 19]. Заключение. Опрокинутый в войну мир. 1948 год – последний, когда воспроизводится порожденная тяготами жизни концепция рустизации, любования сельским как наиболее устойчивым к бедам военной жизни. Этот стиль пособий 1944-1948 годов со всеми его атрибутами – от любви к «буренушке» до удали косарей во время жатвы – был предложен Е.Е.Соловьевой в качестве альтернативы накопившейся от войны усталости. Не мир детской игры, не просто центрация на семейности, но центрация на сельских радостях, мире, где есть еда и можно выживать, где есть тепло общежития, добрых отношений в семье и колхозе, вообще в мире природы, домашних животных, близкой людям школы и общего дела, не затмевающего нужды каждого и дающего каждому силы, – таков мир первой книги для чтения данных лет. К миру традиции, миру села воззвали в трудное время – для психотерапии как детей, так и взрослых в «нулевые годы» для России, для диссассоциации от войны, если не метапозиционирования, то, по крайней мере, отделения себя от военного прошлого, переключения [Комментарий 20]. Речь впервые зашла прежде всего о человеке, окружающей его природе, животном мире и общей красоте бытия, а не о строительстве нового (для Соловьевой, по-видимому, читай=городского) мира советских людей. Как и когда миновала опасность «человеческого провала», когда власть укрепилась в первые послевоенные годы – такая концепция была ликвидирована, гуманистические «перекосы» в составе 106 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. литературно-дидактического школьного канона срочно устранены, отклик педагогической системы на потребность в «терапии мира» был заменен «терапией воинственности» как наилучшим для системы методом заглушить посттравматический синдром без его излечения. Страна и в книгах для начального чтения вернулась к «педагогике войны и битвы» за «лучшее будущее» «осажденной крепости», увеличившей свои территории, которые теперь нужно было лучше и надежнее охранять и в чем ей вполне уже помогали буквари. Для России anno zero стал в элементарных учебниках, скорее, не 1945-й, но 1949-й год, когда после трудного пути 1943-1948 годов полностью оформилась и во всех общегосударственных пособиях утвердилась тоталитарная версия послевоенного сталинского литературнодидактического канона, допускавшего, утверждавшего и пропагандировавшего идею войны как лучшего способа борьбы за мир и победу коммунистических, советских идей в масштабах всего человечества. Комментарии 1. Учебники стремились издать до начала учебного года в сентябре. Поэтому даты сдачи в печать учебников, вышедших в 1945 году, обычно март – август 1945 года. Тиражи поступали в школы в августе-октябре. 2. Воплощаясь в разной доле, иногда уменьшая свой удельный вес, как, например, в букваре С.П. Редозубова 1949 года, очень редко на время исчезая совсем, но тут же снова возникая, данная тенденция продолжилась вплоть до наших дней [3]. Подобная ситуация, но очень по-разному, встречается в послевоенных учебниках для начальной школы практически всех стран Варшавского пакта и «победившего социализма»: ГДР, СФРЮ, Чехии, Румынии, Польше, Венгрии, Болгарии. См.: [56; 42; 3]. Определенная глорификация героев Сопротивления, жертв нацистов имела место и в культурах Франции, Бельгии, Голландии и, вероятно, других европейских стран, столкнувшихся с нацистами на своей земле. Однако, как мы пока что лишь предполагаем, она не вылилась в учебниках в эстетизацию войны и военного насилия. О ситуации в Западной Европе в сравнении с Восточной, об общетипологических процессах ретроспективной глорификации см.: [52]. 3. Аналогичная эстетизация насилия прослеживается и в других германских букварях периода национал-социализма, к примеру: [53]. На стр. 68 и 101 издания 1943 года стол во время игры и даже стол под рождественской елкой сплошь заставлены игрушечными солдатами, пушками, танками и грузовиками, вступившими в войну или только явившимися из подарков в полной готовности принять участие в военных действиях. Эстетизацией войны как бы заканчивается внутренняя имплицитная полемика, открытая в данном букваре на стр.12 изображением девочки раннего школьного возраста, спасающей кошку из-под колес 107 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. пытающегося для этого затормозить грузовика с солдатами, и на 14-й странице показом ребенка примено 4-х лет, пугающегося громкого звука мобилизованного нацистами мотоцикла, и проходившая на фоне любования гитлерюгендом и отроками, вступившими в регулярную армию «сынами полка» (стр. 35, 46, 48, 51, 59, 65, 67, 92), а также просто солдатами вермахта (с. 52, 53 и др.) и даже «сестрами гитлерюгенда», входившими в Jungmädelbund, стр. 9). Буквари, изданные после падения Третьего Рейха, уже были полностью очищены от какого бы то ни было упоминания о войне – как второй мировой, так даже и первой (в то время как упомянутый выше букварь Ядвиги Мансфельд в издании 1943 года помещает рассказ ветерана первой мировой о том, как начавшееся после нее угнетение немцев поляками удалось ликвидировать лишь с победами над поляками в новой войне; стр. 85). В букварях 1945-1947 под рождественской елкой уже нет ни одной военной игрушки. 4. Интересно, что милитаристические игры и игрушки были запрещены Советской военной администрацией в восточной зоне оккупации Германии [56, p. 5], но вполне легитимированы внутри СССР. Легитимированы они и в польском букваре 1947 года [44, s. 46-47, 51]. Наиболее «военизированными» после войны оказываются начальные учебники эпохи Тито в югославском регионе (см.: [58]), за ними следом идут учебники советские. Мы, конечно, далеки от мысли полагать, что развернувшиеся на постсоциалистическом пространстве войны в бывших СФРЮ и СССР «обязаны» своему рождению букварям второй половины 1940-х и последующих годов, хотя подобная гипотеза напрашивается сама собой. Нерешенные проблемы с полным отвержением самой идеи войны, с сохранением «военного присутствия» в элементарных школьных учебниках «проросли» во взрослый мир. 5. Учебник насыщен образами людей в военной форме, изображением военных игр и оружия, идеями патриотизма и величия Родины. В аналогичном чилийском учебнике 1945 года есть «солдат – защитник Родины», но он изображен стоящим на посту, хотя в помещенном рядом и на следующих страницах текстах есть и слова о том, что «солдат Родины» бьется с врагами и отдает свою жизнь за Родину, когда дело переходит от мира к войне (см.: [57, p. 41, 57], подп.в печать в апреле 1944). Вероятно, образы войны проникают в некоторые учебники невоевавших во Втором мировой войне стран с некоторым запаздыванием – как своего рода эхо этих глобальных событий. В случае неучастия в прошедшей войне эти образы подчас переключаются на представление о будущих сражениях «за мир, за родину (vlast), за свободу и народную честь», как сказано в чешском букваре 1953 г., букваре новорожденного просоветского государства, на тот момент еще не участвовавшего в войнах с внешним врагом [50, s..82, также см. s.170]. 6. Слова Д.Т. Шепилова. См.: [39; 9; 1]. 7. См., к примеру: [45, S.44]. 108 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 8. Литература и искусство, 7, 1944; Литературная газета, 22, 1945; см.: [51, p. 307-331]. 9. В 1920-е годы вместо «класс» употреблялся термин «группа». Начальная и средняя школа назывались школами первой и второй ступени. Для удобства читателя мы не применяем данные специфические термины в статье. 10. О термине «мораторий» см.: [37; 38]. 11. «Родная речь» В.А.Соколова, изданная в 1918 году [27], представляла собой продолжение и завершение дореволюционных «Родных речей» В.А.Соколова и других авторов [26; 19]. В учебнике «Родная речь» для 1 класса 1944 года рассказ К.Д.Ушинского «В октябре» снабжен единственным во всей книге подзаголовком, демонстрирующим происхождение текста. О фрагменте Ушинского сказано: «Из книги “Родное слово”». Составители претендуют на ненавязчивое воспитание у аудитории чувства преемственности в понимании «родного»: советская «родная речь» заявляет о преемственности с «родным словом» прошлого. 12. О термине «национал-большевизм» в применении к внутренним условиям в советской России см.: [43]. 13. Из 143 имен указанных в оглавлении учебника 1944 г. дореволюционных авторов Константину Ушинскому (1823/4-1871) атрибутировано 14 текстов, 13 – Льву Толстому (1828-1910), 5 – Александру Пушкину (1799-1837), 5 – Саше Черному (1880-1932), 3 – Илье Репину (18441930), 2 – Ивану Крылову (1769-1844), 2 – Сергею Аксакову (1791-1859), 2 – Александру Блоку (1880-1921), 2 – Алексею Плещееву (1825-1893), 2 – Ольге Беляевской (1910е), по 1 – Ивану Белоусову (1863-1930), Николаю Некрасову (1821-1878), Константину Бальмонту (1867-1942), Михаилу Лермонтову (1814-1841), Федору Сологубу (1863-1927), Софье Макаровой (1834-1887), Павлу Висковатому (?1842-1905), Ивану Сурикову (1841-1880), Аполлону Коринфскому (1868-1937), Александре Бостром (1854-1906), Ивану Горбунову-Посадову (1864-1940), Дмитрию Мамину-Сибиряку (1852-1912), Марии Пожаровой (1884-1959), Александру Коваленскому (1897-1965), Марии Зарницыной (р. 1890), Модесту Богданову (1841-1888), Федору Туманскому (1799/800-1853), Аполлону Майкову (1821-1897), Василию Водовозову (1825-1886), Сергею Есенину (1895-1925), Поликсене Соловьевой (1867-1924), Сергею Елпатьевскому (1854-1933), Василию Жуковскому (1783-1852) и др., вышедших в советское время 6 – Самуилу Маршаку (18871954), 4 – Варваре Мирович (1869-1954), 3 – Алексею Толстому (1883-1945), 2– Корнею Чуковскому (1882-1969), 2 – Ивану Новикову (1877-1959), 2 – Агнии Барто (1906-1981), 2 – Елене Благининой (1903-1989), 2 – Ивану Вольнову (1885-1931), 2 – Виталию Бианки (1894-1959), 2 – Александру Насимовичу (1880-1947), 2 – Михаилу Пришвину (1873-1954), по 1 – Елизавете Полонской (1890-1969), Елизавете Тараховской (1891-1968), 109 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Сергею Городецкому (1884-1967), Александру Неверову (1886-1923), Вере Инбер (1890-1972), Сергею Розанову (1894-1957), Сергею Шервинскому (1892-1991), Софье Могилевской (1903-1981), Гавриилу Добржинскому (1883-1946), Маргарите Ивенсен (1903-1977), Ивану Соколову-Микитову (1882-1975), Маргарите Алигер (1915-1992), Михаилу Исаковскому (19001973), Владимиру Воинову (1882-1938), Николаю Казьмину[Вьюгову(1920е?)], Льву Кассилю (1906-1970), Аркадию Гайдару (1904-1941), Марии Клоковой[-Лапиной] (1884-1943), Карлу Мазовскому (1893-1962) и др. 14. 16 – Ушинский, 11 – Лев Толстой, 2 – Пушкин, 0 – Саша Черный, 0 – Репин, 1 – Крылов, 2 – Аксаков, 2 – Блок, 3 – Плещеев, 1 – Беляевская, 0 – Конопницкой, 0 – Белоусов, 0 – Некрасов, 0 – Бальмонт, 1 – Лермонтов, 0 – Сологуб, 0 – Макарова, 0 – Висковатый, 1 – Суриков, 1 – Коринфский, 0 – Бостром, 1 – Горбунов-Посадов, 0 – Мамин-Сибиряк, 1 – Пожарова, 1 – Коваленский, 0 – Зарницына, 0 – Богданов, 0 – Туманский, 1 – Майков, 1 – Водовозов, 1 – Есенин, 1 – Соловьева, 0 – Елпатьевский, 1 – Жуковский. Новых досоветских авторов добавлено не было. Расширен состав советских: Сергей Михалков (1913-2009, 4 текста) , Борис Житков (1882-1938, 3 текста), Алексей Сурков (1899-1983, 2 текста), Валентина Осеева (1902-1969), Зинаида Александрова (1907-1983), Василий Лебедев-Кумач (1898-1949) и др. Новых иностранных авторов не включено. 15. Процессы в другой сфере «средств массовой идеологизации» – в кино – показыют значащую аналогию: «ход кино от агитационного к развлекательному, от социально ангажированного – к лирическому и бытовому... по этому законному желанию народа хотя бы немного отдохнуть, успокоиться и утешиться после страшных испытаний ударили разгромные сталинские постановления и кампании, не замедлившие явиться уже в 1946 году – о репертуаре драматических театров, в 1947-м – об опере и о кино» [14]. 16. Интересно, что аналогичный чешский учебник 1942 года издания не создает таких аллюзий в теме безотцовщины, а специально указывает: «Папа попал под автомобиль». Трудно сказать, возникала ли у чешских детей 1940-х годов ассоциация с гражданским или военным авто, но составители пособия явно не хотели вызывать военных ассоциаций у школьников [55, рассказ «Sirotek»]. 17. Второе издание этого учебника (1948 г.) при сохранении военной тематики добавляет прорагандистские статьи, снабженные пафосом трудовых подвигов по восстановлению хозяйства и жизни, в которой государственные и экономические структуры помогают сиротам и другим жителям тыла, уважают их чувства и потребности. Этого ложного официального пафоса, как ни удивительно, в пособиях Соловьевой 1944-48 годов гораздо меньше. Особенно в первом издании учебника в 1944 году. 110 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 18. Вероятно, данный «кейс» можно сопоставить с реконструированной в статье М.Л.Майофис истории с неудачей проекта по автономизации школы от партийно-идеологической системы, заявленного в те же 1940-е годы [20]. 19. Термин «нулевые годы», в отечественной культуре обычно обозначающий годы 1900-е, в данном случае приложен к иному периоду 1945-1947 годов по аналогии с названием фильма Роберто Росселлини «Германия год нулевой» (Germania anno zero), снятом в 1947 году о послевоенном Берлине 1945-го. «Нулевые годы» – в научной литературе теперь распространенный термин при описании Германии 1945-1949 гг. Литература 1. Александров Г.Ф. Космополитизм – идеология империалистической буржуазии // Вопросы философии. 1948. № 3. С.178-186.[ Aleksandrov G. F. Kosmopolitizm – ideologija imperialisticheskoj burzhuazii // Voprosy filosofii. 1948. № 3. S.178-186. (In Russ.)] 2. Афанасьев П.О., Шапошников И.Н., Соловьева Е.Е., Кореневский Е.И. Сборник статей для изложения с приложением примерных работ по картинам, видов делового письма и тем для сочинений. Пособие для учителей начальной школы. Изд. 4-е. М.: Учпедгиз, 1948 с. 158 с. [Afanas'ev P.O., Shaposhnikov I.N., Solov'eva E.E., Korenevskij E.I. Sbornik statej dlja izlozhenija s prilozheniem primernyh rabot po kartinam, vidov delovogo pis'ma i tem dlja sochinenij. Posobie dlja uchitelej nachal'noj shkoly. Izd. 4-e. M.: Uchpedgiz, 1948 s. 158 s. (In Russ.)] 3. Баранникова Н.Б., Безрогов В.Г. Тема Великой Отечественной войны в учебниках начальной школы (1945-2008) // Педагогические традиции и новации в истории педагогической культуры (Материалы к учебному курсу). Учебное пособие. Под ред. Г.Б.Корнетова. М.: АСОУ, 2011. С.296302. [Barannikova N.B., Bezrogov V.G. Tema Velikoj Otechestvennoj vojny v uchebnikah nachal'noj shkoly (1945-2008) // Pedagogicheskie tradicii i novacii v istorii pedagogicheskoj kul'tury (Materialy k uchebnomu kursu). Uchebnoe posobie. Pod red. G.B.Kornetova. M.: ASOU, 2011. S.296-302. (In Russ.)] 4. Бектабекян Л.П., Коршунова Л.М., Алекян Н.Г. Букварь. Для II и III классов нерусских школ. Утверждено Наркомпросом Арм.ССР. Изд. 6-е. Ереван: Армгиз, 1945. 182 с. [Bektabekjan L.P., Korshunova L.M., Alekjan N.G. Bukvar'. Dlja II i III klassov nerusskih shkol. Utverzhdeno Narkomprosom Arm.SSR. Izd. 6-e. Erevan: Armgiz, 1945. 182 s. (In Russ.)] 5. Беспаленко А.Р. Букварь для эвенской (ламутской) начальной школы. Утверждено Наркомпросом РСФСР. Изд. 2-е, испр. Пер.с эвенского (ламутского) языка [в помощь учителю эвенской (ламутской) школы]. Л.: Учпедгиз Ленинградское отделение, 1945. 36 с. [Bespalenko A.R. Bukvar' dlja jevenskoj (lamutskoj) nachal'noj shkoly. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. Izd. 111 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 2-e, ispr. Per.s jevenskogo (lamutskogo) jazyka [v pomoshh' uchitelju jevenskoj (lamutskoj) shkoly]. L.: Uchpedgiz Leningradskoe otdelenie, 1945. 36 s. (In Russ.)] 6. Бурдина М.И., Сычев П.А. Русская речь. Книга для чтения в первом классе школ сельской молодежи. Утверждена Министерством просвещения РСФСР. М.: Учпедгиз, 1946. 160 с. [Burdina M.I., Sychev P.A. Russkaja rech'. Kniga dlja chtenija v pervom klasse shkol sel'skoj molodezhi. Utverzhdena Ministerstvom prosveshhenija RSFSR. M.: Uchpedgiz, 1946. 160 s. (In Russ.)] 7. Бурдина М.И., Сычев П.А. Русская речь. Книга для чтения в первом классе школ сельской молодежи. Изд. 2-е, испр. и доп. Утверждена Министерством просвещения РСФСР к переизданию 10 января 1948 года. М.: Учпедгиз, 1948. 167 с. [Burdina M.I., Sychev P.A. Russkaja rech'. Kniga dlja chtenija v pervom klasse shkol sel'skoj molodezhi. Izd. 2-e, ispr. i dop. Utverzhdena Ministerstvom prosveshhenija RSFSR k pereizdaniju 10 janvarja 1948 goda. M.: Uchpedgiz, 1948. 167 s. (In Russ.)] 8. Васильев А.Н., Ярасов Б.С. Учебник русского языка для 3-го класса коми начальной школы. Вторая книга. Утверждено Наркомпросом РСФСР. Изд. 3-е. Сыктывкар: Коми Госиздат, 1942. 195 с. [Vasil'ev A.N., Jarasov B.S. Uchebnik russkogo jazyka dlja 3-go klassa komi nachal'noj shkoly. Vtoraja kniga. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. Izd. 3-e. Syktyvkar: Komi Gosizdat, 1942. 195 s. (In Russ.)] 9. Вдовин А.И. «Низкопоклонники» и «космополиты». 1945-1949: история и современность [Электронный ресурс] //Русское воскресение [Сайт] URL: http://www.voskres.ru/idea/vdovin.htm (Дата обращения 11.10.2015). [Vdovin A.I. «Nizkopoklonniki» i «kosmopolity». 1945-1949: istorija i sovremennost' [Jelektronnyj resurs] //Russkoe voskresenie [Sajt] URL: http://www.voskres.ru/idea/vdovin.htm (Data obrashhenija 11.10.2015)] 10. Вдовин И.С. Букварь для чукотской начальной школы. Утверждено Нарокомпросом РСФСР. Перевод с чукотского языка [в помощь учителю чукотской школы]. Л.: Учпедгиз Ленинградское отделение, 1945. 26 с. [Vdovin I.S. Bukvar' dlja chukotskoj nachal'noj shkoly. Utverzhdeno Narokomprosom RSFSR. Perevod s chukotskogo jazyka [v pomoshh' uchitelju chukotskoj shkoly]. L.: Uchpedgiz Leningradskoe otdelenie, 1945. 26 s. (In Russ.)] 11. Воскресенская А.И. Букварь. Утвержден Наркомпросом РСФСР. М.: Учпедгиз, 1945. 96 с. [Voskresenskaja A.I. Bukvar'. Utverzhden Narkomprosom RSFSR. M.: Uchpedgiz, 1945. 96 s. (In Russ.)] 12. Друг. Азбука и первое чтение после азбуки. Допущено Наркомпросом ЛССР. Рига: Гос. изд-во пед. лит. ЛатвССР, 1944. 135 с. [Drug. Azbuka i pervoe chtenie posle azbuki. Dopushheno Narkomprosom LSSR. Riga: Gos. izd-vo ped. lit. LatvSSR, 1944. 135 s. (In Russ.)] 13. Друг. Азбука и первое чтение после азбуки. Составили О.Х.Озолина и Э.П.Озолин. Утверждено Наркомпросом ЛССР. Рига: Педгиз ЛатвССР, 112 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 1940. 152 с. [Drug. Azbuka i pervoe chtenie posle azbuki. Dopushheno Narkomprosom LSSR. Riga: Gos. izd-vo ped. lit. LatvSSR, 1944. 135 s. (In Russ.)] 14. Зоркая Н.М. Визуальные образы войны // Неприкосновенный запас, 2-3 (40-41), 2005. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/zo43.html (Дата обращения 11.10. 2015). [Zorkaja N.M. Vizual'nye obrazy vojny // Neprikosnovennyj zapas, 2-3 (40-41), 2005. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/zo43.html (Data obrashhenija 11.10.2015). (In Russ.)] 15. Зыков С.А. Букварь для глухонемых. Утвержден Наркомпросом РСФСР. Изд. 4-е. М.: Учпедгиз, 1945. 140 с. [Zykov S.A. Bukvar' dlja gluhonemyh. Utverzhden Narkomprosom RSFSR. Izd. 4-e. M.: Uchpedgiz, 1945. 140 s. (In Russ.)] 16. Кабашева О.В. Методист начальной школы Евгения Егоровна Соловьева // Проблемы современного образования, №6, 2014. С.149-175. [Kabasheva O.V. Metodist nachal'noj shkoly Evgenija Egorovna Solov'eva // Problemy sovremennogo obrazovanija, № 6, 2014. S.149-175. (In Russ.)] 17. Колесникова А.С. «Бой после победы»: образ врага в советском игровом кино периода холодной войны. М.: РГГУ, 2015. 230 с. [Kolesnikova A.S. «Boj posle pobedy»: obraz vraga v sovetskom igrovom kino perioda holodnoj vojny. M.: RGGU, 2015. 230s. (In Russ.)] 18. Кривова А.М. Изложения и сочинения в III и IV классах. Ростов на Дону: Рост.обл.ведомственное изд-во, 1940. 72 с. [Krivova A.M. Izlozhenija i sochinenija v III i IV klassah. Rostov na Donu: Rost.obl.vedomstvennoe izd-vo, 1940. 72 s. (In Russ.)] 19. Любимов А.Н. Родная речь. Пособие к изучению строя родной речи, в связи с последоват. научением письмен. изложению мыслей. Для школ земск., минист., церков., воскрес., а также мл. кл. сред. учеб. заведений и самообучения. – Вновь пересм. и доп. изд. Архангельск : типо-лит. В.А. Черепанова, 1904. 76с. [Ljubimov A.N. Rodnaja rech'. Posobie k izucheniju stroja rodnoj rechi, v svjazi s posledovat. naucheniem pis'men. izlozheniju myslej. Dlja shkol zemsk., minist., cerkov., voskres., a takzhe ml. kl. sred. ucheb. zavedenij i samoobuchenija. – Vnov' peresm. i dop. izd. Arhangel'sk : tipo-lit. V.A. Cherepanova, 1904. 76 s. (In Russ.)] 20. Майофис М.Л. Решающий рецепт: проект автономизации школьной системы в позднесталинском СССР // Вестник ПСТГУ. Серия IV: педагогика, психология. 2014. No 2. С.65-82. [Majofis M.L. Reshajushhij recept: proekt avtonomizacii shkol'noj sistemy v pozdnestalinskom SSSR // Vestnik PSTGU. Serija IV: pedagogika, psihologija. 2014.No 2. S.65-82. (In Russ.)] 21. Мучник И., Феофилактов Н. Букварь для городских школ грамоты Московской области. М.-Л.: Учпедгиз, 1932. 64 с. [Muchnik I., Feofilaktov N. Bukvar' dlja gorodskih shkol gramoty Moskovskoj oblasti. M.-L.: Uchpedgiz, 1932. 64 s. (In Russ.)] 113 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 22. Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIII в. – 1991 г.) / Отв. ред. В.В. Журавлев. М.: Политическая энциклопедия, 2015. 783 с. [Patriotizm i nacionalizm kak faktory rossijskoj istorii (konec XVIII v. – 1991 g.) / Otv. red. V.V. Zhuravlev. M.: Politicheskaja jenciklopedija, 2015. 783 s. (In Russ.)] 23. Петров И.Д. Букварь для 2-го класса латышских школ. Утверждено Наркомпросом Латвийской ССР. Рига: VAPP, 1945. 84 с. [Petrov I.D. Bukvar' dlja 2-go klassa latyshskih shkol. Utverzhdeno Narkomprosom Latvijskoj SSR. Riga: VAPP, 1945. 84 s. (In Russ.)] 24. Редозубов С.П. Букварь для обучения неграмотных чтению и письму. Утвержден Наркомпросом РСФСР. М.: Учпедгиз, 1945. 96 с. [Redozubov S.P. Bukvar' dlja obuchenija negramotnyh chteniju i pis'mu. Utverzhden Narkomprosom RSFSR. M.: Uchpedgiz, 1945. 96 s. (In Russ.)] 25. Редозубов С.П. Букварь для школ сельской молодежи. Утвержден Наркомпросом РСФСР. М.: Учпедгиз, 1945. 128 с. [Redozubov S.P. Bukvar' dlja shkol sel'skoj molodezhi. Utverzhden Narkomprosom RSFSR. M.: Uchpedgiz, 1945. 128 s. (In Russ.)] 26. Родная речь: Русская хрестоматия для сред. учеб. заведений /Сост. В. Соколов, преп. Лазарев. ин-та вост. яз. и шестикл. прогимназии в Москве. 16-е изд. Ч. 1. Москва, Петроград: т-во "В.В. Думнов, насл. бр. Салаевых", 1915. [б.у. страниц]. [Rodnaja rech': Russkaja hrestomatija dlja sred. ucheb. zavedenij /Sost. V. Sokolov, prep. Lazarev. in-ta vost. jaz. i shestikl. progimnazii v Moskve. 16-e izd. Ch. 1. – Moskva, Petrograd: t-vo "V.V. Dumnov, nasl. br. Salaevyh", 1915. [б.у. ctranic]. (In Russ.)] 27. Соколов В.А. Родная речь. Русская хрестоматия для средних учебных заведений. Ч.1. Для низших классов. Изд. 17-е. М.; Пг.: Наследники Салаевых, 1918. 533 с. [Sokolov V.A. Rodnaja rech'. Russkaja hrestomatija dlja srednih uchebnyh zavedenij. Ch.1. Dlja nizshih klassov. Izd. 17-e. M.; Pg.: Nasledniki Salaevyh, 1918. 533 s. (In Russ.)] 28. Соловьева Е.Е., Карпинская Л.А., Щепетова Н.Н. Родная речь. Книга для чтения в 1 классе начальной школы. Утверждено Наркомпросом РСФСР. М.: Учпедгиз, 1944. 215 с. [Solov'eva E.E., Karpinskaja L.A., Shhepetova N.N. Rodnaja rech'. Kniga dlja chtenija v 1 klasse nachal'noj shkoly. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. M.: Uchpedgiz, 1944. 215 s. (In Russ.)] 29. Соловьева Е.Е., Карпинская Л.А., Щепетова Н.Н. Родная речь. Книга для чтения в 1 классе начальной школы. Утверждено Наркомпросом РСФСР. Владивосток: Примиздат, 1946. 172 с. [Solov'eva E.E., Karpinskaja L.A., Shhepetova N.N. Rodnaja rech'. Kniga dlja chtenija v 1 klasse nachal'noj shkoly. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. Vladivostok: Primizdat, 1946. 172 s. (In Russ.)] 30. Соловьева Е.Е., Карпинская Л.А., Щепетова Н.Н. Родная речь. Книга для чтения в 1 классе начальной школы. Изд. 5-е. Утверждено 114 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Министерством просвещения РСФСР к переизданию 4 ноября 1947 г. М.: Учпедгиз, 1948. 159 с. [Solov'eva E.E., Karpinskaja L.A., Shhepetova N.N. Rodnaja rech'. Kniga dlja chtenija v 1 klasse nachal'noj shkoly. Izd. 5-e.Utverzhdeno Ministerstvom prosveshhenija RSFSR k pereizdaniju 4 nojabrja 1947 g. M.: Uchpedgiz, 1948. 159 s. (In Russ.)] 31. Соловьева Е.Е., Карпинская Л.А., Щепетова Н.Н. Родная речь. Книга для чтения в 1 классе начальной школы. Изд. 6-е. Утверждено Министерством просвещения РСФСР. М.: Учпедгиз, 1949. 160 с. [Solov'eva E.E., Karpinskaja L.A., Shhepetova N.N. Rodnaja rech'. Kniga dlja chtenija v 1 klasse nachal'noj shkoly. Izd.5-e. Utverzhdeno Ministerstvom prosveshhenija RSFSR k pereizdaniju 4 nojabrja 1947 g. M.: Uchpedgiz, 1948. 159 s. (In Russ.)] 32. Суник О.П. Букварь. Пер.с нанайского языка [в помощь учителю нанайской начальной школы]. Утверждено Наркомпросом РСФСР. Изд. 2-е, испр. и доп. Л.: Учпедгиз Ленинградское отделение, 1945. 30 с. [Sunik O.P. Bukvar'. Per.s nanajskogo jazyka [v pomoshh' uchitelju nanajskoj nachal'noj shkoly]. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. Izd. 2-e, ispr. i dop. L.: Uchpedgiz Leningradskoe otdelenie, 1945. 30 s. (In Russ.)] 33. Суник О.П. Нанайское слово. Книга для чтения впервом классе нанайской начальной школы. Пер.с нанайского языка [в помощь учителю нанайской начальной школы]. Утверждено Министерством просвещения РСФСР. Л.: Учпедгиз Ленинградское отделение, 1945. 60 с. [Sunik O.P. Nanajskoe slovo. Kniga dlja chtenija vpervom klasse nanajskoj nachal'noj shkoly. Per.s nanajskogo jazyka [v pomoshh' uchitelju nanajskoj nachal'noj shkoly]. Utverzhdeno Ministerstvom prosveshhenija RSFSR. L.: Uchpedgiz Leningradskoe otdelenie, 1945. 60 s. (In Russ.)] 34. Трофимов А.Т. Букварь [на чувашском языке]. Утвержден Министерством просвещения Суващской АССР. Изд.17-е. Шупашкар: Чувашское госизд-во, 1949. 99 с. [Trofimov A.T. Bukvar' [na chuvashskom jazyke]. Utverzhden Ministerstvom prosveshhenija Suvashhskoj ASSR. Izd.17-e. Shupashkar: Chuvashskoe gosizd-vo, 1949. 99 s. (In Russ.)] 35. Уродов П.В., Чередова А.И., Мальцева О.А., Кайдалова А.А. Букварь. Учебник русского языка для 2-го класса коми начальной школы. Утверждено Наркомпросом РСФСР. Изд. 6-е. Сыктывкар: Коми Госиздат, 1944. 110 с. [Urodov P.V., Cheredova A.I., Mal'ceva O.A., Kajdalova A.A. Bukvar'. Uchebnik russkogo jazyka dlja 2-go klassa komi nachal'noj shkoly. Utverzhdeno Narkomprosom RSFSR. Izd. 6-e. Syktyvkar: Komi Gosizdat, 1944. 110 s. (In Russ.)] 36. Фесенко А., Фесенко Т. Русский язык при Советах. Нью-Йорк, 1955. 222с. [Fesenko A., Fesenko T. Russkij jazyk pri Sovetah. N'ju-Jork, 1955. 222s. (In Russ.)] 37. Хайнце К. От систематизации знаний к педагогизации. Дискурсноаналитические подходы и инновационно-теоретические перспективы // 115 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. Начало учения дΟтемъ: роль книги для начального обучения в истории образования и культуры. Под ред.В.Г. Безрогова, Т.С. Маркаровой. М.: Канон+, 2014. С.447-463. [Hajnce K. Ot sistematizacii znanij k pedagogizacii. Diskursno-analiticheskie podhody i innovacionno-teoreticheskie perspektivy // Nachalo uchenija detem#: rol' knigi dlja nachal'nogo obuchenija v istorii obrazovanija i kul'tury. Pod red.V.G. Bezrogova, T.S. Markarovoj. M.: Kanon+, 2014. S.447-463. (In Russ.)] 38. Хайнце Кр., Хайнце К. Педагогическая концептуализация понятия «народное единство» в букварях эпохи национал-социализма на примере изображения Адольфа Гитлера (перспективы методики изучения) // Начало учения дΟтемъ: роль книги для начального обучения в истории образования и культуры. Под ред.В.Г.Безрогова, Т.С.Маркаровой. М.: Канон+, 2014. С.324342. [Hajnce Kr., Hajnce K. Pedagogicheskaja konceptualizacija ponjatija «narodnoe edinstvo» v bukvarjah jepohi nacional-socializma na primere izobrazhenija Adol'fa Gitlera (perspektivy metodiki izuchenija) // Nachalo uchenija detem#: rol' knigi dlja nachal'nogo obuchenija v istorii obrazovanija i kul'tury. Pod red.V.G. Bezrogova, T.S. Markarovoj. M.: Kanon+, 2014. S. 324-342. (In Russ.)] 39. Шепилов Д. Победа социализма в СССР – торжество идей ленинизма: К 25-й годовщине со дня смерти В. И. Ленина // Правда. 1949. 16 января. [Shepilov D. Pobeda socializma v SSSR – torzhestvo idej leninizma: K 25j godovshhine so dnja smerti V. I. Lenina // Pravda. 1949. 16 janvarja. (In Russ.)] 40. Alvarez de Vásquez, Helena. Metodo racional. Para aprender a leer. Libro primario. Bogota: Cultural Colombiana, 1950. 64 p. 41. Beuermann, Helene u. Carl Will. Bunte Welt. Eine Fibel. Hamburg: Ellermann, 1946. 96 p. 42. Bezrogov, Vitaly. Consolidating childhood: children and warpage in Soviet and post-Soviet reading primers 1945-2008 // History of Education & Children’s Literature, IX, 2 (2014), pp. 151-162. 43. Branderberger, David. National Bolshevism. Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge, Mass.: Harvard UP, 2002 (рус.пер. 2009). 400 р. 44. Falski, Marian. Elementarz. Hanower: Pol. Zw. Wychodźctwa Przymusowego, 1947. 110 s. 45. Fenske, Esrnst u. Carl Schulz. Lesestoff für Schulen. Teil 1. Berlin: Schulz, 1946. 120 s. 46. Fibel für die deutsche Jugend. Hrsg.von einer Facharbeitsgemeinschaft deutscher Erzieher. Berlin: Deutsche Schulverlag, [1941]. 96 s. 47. Forest, Marguerite et Madeleine Ouimet, ill.Jean-Charles Faucher. Mon premier livre de lecture. Montréal: Granger Frèrers, 1950. 112 p. 48. Heinze, Carsten. The discursive construction and (ab)uses of a ‘German childhood’ in primers during the time of national socialism 1933-1945 // Paedagogica Historica, 48:1, 2012. P.169-183. 116 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4, декабрь 2015 г. 49. Kinderwelt. Erstes Schuljahr. Bearb.auf Grund von Otto Zimmermanns Hansafibel. Braunschweig u.a.: Westermann, 1947. 104 s. 50. Koreis J. Et al. První čítanka: učebnice čtení a psaní pro první postupný ročník národních škol. 3. vyd. Praha: Státní Pedag. Nakl., 1953. 198 s. 51. Krylova A. “Healers of Wounded Souls”: The Crisis of Private Life in Soviet Literature, 1944-1946 // The Journal of Modern History, 73, 2001. P.307331. 52. Lagrou, Pieter. The Legacy of Nazi Occupation. Patriotic Memory and National Recovery in Western Europe, 1945-1965. Cambridge: CUP, 2004. 344 р. 53. Mansfeld, Hedwig. Die Fibel für den Reichsgau Wartheland: Hirts Schreiblesefibel. 2. Und 3. Aufl. Breslau : Hirt, 1942, 1943. 104 s. 54. Mon deuxième livre de Français par la lecture. Montreal: Congregation de Notre Dame, 1949. 112 р. 55. Poupata : čítanka malých / sest.: Josef Kožíšek a Karel Hlava. 6., změn. vyd. Praha: Školní Nakl. pro Čechy a Moravu, 1942. 160 s. 56. Rodden, John. Textbooks Reds: Schoolbooks, Ideology, and Eastern German Identity. University Park: Pennsylvania State UP, 2006. 352 р. 57. Silabario ilustrado. XVI edition. Santiago de Chile: La Salle, 1945. 64 р. 58. Začetnica. Ljubljana: OZS, 1945. 40 s. 117
