Ю. Александров СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ и - SD
advertisement
Ю. Александров СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ и СОЦИАЛИЗМ Москва 1999 г. АННОТАЦИЯ В книге в систематизированном виде представлены социально-экономические воззрения современной социал-демократии, которые вследствие их догматических и тенденциозных искажений официальной советской пропагандой до сих пор остаются практически неизвестными широким кругам российской общественности. В работе вскрыта сущность позиции, занимаемой социал-демократами по основным проблемам общественного развития, выявлены причины, которые привели к постепенному отходу реформистского течения в рабочем движении от своей первоначальной теоретической базы — марксизма. На основе критического анализа марксизма сформулирована современная социалистическая альтернатива развития общества. СОДЕРЖАНИЕ стр. Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 Марксизм: причины вульгаризации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 Корень разногласий в рабочем движении . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Развитие капитализма после Маркса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11 Социал-демократы и марксизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15 Демократический социализм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19 Проблема обобществления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 20 Социализм как процесс . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23 Политическая демократия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 26 Реформизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29 Экономическая демократия и соучастие . . . . . . . . . . . . . . . . 33 Отношение к частной собственности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36 Отношение к рынку . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37 Роль государства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38 Социал-демократы и рабочий класс . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41 Социальное партнерство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 42 Капитализм как “наименьшее зло” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43 Кризис социал-демократии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45 “Консервативный вызов” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47 ”Народный капитализм” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49 Социалистическая альтернатива и “фонды трудящихся” . . . 52 Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56 Список литературы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60 ВВЕДЕНИЕ Время, в которое мы живем, требует выдвижения новых идей. Отсутствие их серьезно затрудняет определение пути дальнейшего развития страны. В связи с этим проблема отношения к теории и практике современной социал-демократии приобретает особую актуальность. Крах советского “социализма” на рубеже 80-90-х годов был в значительной мере обусловлен кризисом официальной идеологии. На некоторое время место “бессмертных идей марксизма-ленинизма” в общественном сознании заняли концепции либерального и консервативного толка, прославляющие буржуазную свободу, буржуазную демократию и всесилие свободного рынка. Однако реалии антигуманного криминального капитализма, развал экономики, невосполнимые потери в духовной сфере вызвали идеологический “откат”. Часть левой и левоцентристской интеллигенции обратила свой взор в сторону идей международной социал-демократии. Причем очередная смена мировоззренческих ориентиров сопровождается, как это часто бывает, апологетическим и некритическим восприятием новой идеологии. Именно теорию и практику современной социал-демократии многие объявляют сейчас подлинным, “правильным” социализмом в противоположность “неправильному” советскому. Действительно, достижения социал-демократии в деле реформирования современного капитализма представляются достаточно внушительными, особенно по сравнению с нашим нынешним положением. Но означает ли это, что социал-демократы и их интерпретация социализма должны быть вне критики? Многие предлагают вместо мучительных поисков новой социалистической альтернативы принять тот подход, который отстаивают реформистские партии. В свете событий последних полутора десятилетий велико искушение занять подобную позицию. Однако, встав на такую точку зрения, мы рискуем увековечить капитализм, наемный труд и социальное неравенство и тем самым лишить себя исторической перспективы. Методологически правильно не абсолютизировать опыт социал-демократии (как ранее мы абсолютизировали свой собственный), а посредством анализа его позитивных и негативных сторон все-таки попытаться определить контуры подлинно социалистического общественного устройства и соответствующего ему способа производства. В этой работе предпринята попытка в кратком виде представить теорию социалреформизма во взаимосвязи с реальной практикой социалистических и социалдемократических партий Европы и на этой основе выявить линии соприкосновения и расхождения между формирующейся у нас в стране концепцией нового социализма и идеологией современной социал-демократии. МАРКСИЗМ: ПРИЧИНЫ ВУЛЬГАРИЗАЦИИ Сущность идеологии социал-демократии невозможно понять вне ее связи с теорией марксизма. Действительно, к концу XIX века именно марксизм утвердился в качестве идеологической доктрины международной социал-демократии. В начале текущего столетия различное отношение к ключевым положениям этого учения вызвало теоретическое и организационное размежевание до тех пор формально единого социал-демократического движения на два течения. Одно из них приняло название коммунистического, второе сохранило за собой традиционное название. И впоследствии воззрения социал-реформизма формировались в значительной степени как результат постепенной ревизии марксизма. Все это заставляет в поисках ключа к пониманию сущности позиции, занимаемой социал-демократией по основным общественным проблемам, проанализировать современное состояние марксистской теории. Это позволит заодно вскрыть причины неудачи, постигшей последователей ее революционной версии. К. Маркс и Ф. Энгельс провели исчерпывающий анализ современной им стадии развития капиталистического способа производства. В этой части их теоретического наследия сделанные ими выводы практически никем не оспариваются. Они показали обреченность капитализма в исторической перспективе и вскрыли особую роль пролетариата как “могильщика буржуазии”. Переход к новому посткапиталистическому обществу, по твердому убеждению основателей научного социализма, должен быть осуществлен путем социальной революции. Однако сейчас, в конце XX века, стало очевидным, что не все выводы и прогнозы Маркса и Энгельса выдержали проверку временем. В частности, это подтверждается крахом советской экономической модели, в основе которой лежали принципы классического марксизма, лишь частично скорректированные в отношении допустимости товарно-денежных отношений при социализме. Несмотря на бесспорные и беспрецедентные достижения в период 30-60-х гг., советская общественная и экономическая система в конечном счете потерпела закономерное фиаско. Истоки исторического поражения “реального социализма” следует искать прежде всего в той части учения Маркса, которая посвящена социализму как промежуточной между капитализмом и коммунизмом эпохе. Анализ современного им капитализма привел основоположников марксизма к выводу, что все противоречия капитализма, обуславливающие его негуманный по отношению к человеку характер и расточительный способ хозяйствования, вытекают из наличия частной собственности на средства производства, товарной и рыночной формы экономики. В качестве естественной и логичной альтернативы капитализму основоположники противопоставили коммунизм — строй, основанный на общественной форме собственности, безденежном, нетоварном, централизованном и плановом производстве. Принципиально, что под обобществлением собственности все сторонники учения Маркса понимали ее перевод исключительно в общенародную (до отмирания государства — государственную) форму. Справедливости ради следует отметить, что Марксу и Энгельсу была в принципе чужда идея социальной инженерии, которая овладела частью их последователей. Они не были склонны рассматривать общество в качестве объекта для социальных экспериментов, на который можно воздействовать в целях его трансформации в желаемом направлении, определенном идеологическими или политическими установками. Свою задачу основоположники видели не во вмешательстве в исторический процесс, а в выявлении объективных законов общественного развития. Этому тезису нисколько не противоречит приверженность Маркса и Энгельса революционному способу преобразования старого мира, так как социальную революцию они рассматривали как естественный результат объективных процессов, происходящих во всех сферах жизни общества. Классики марксизма неоднократно подчеркивали, что их теория позволяет выявить лишь тенденцию общественного развития, но не может служить источником конкретных рекомендаций по устройству будущего общества. По этой причине К. Маркс сформулировал только главные черты переходного периода от капитализма к коммунизму, но не счел возможным описывать его детально, не желая, по выражению Энгельса, фабриковать утопии. Достаточно заметить в этой связи, что Маркс и Энгельс старались избегать указаний, какие конкретные формы должен принять процесс обобществления средств производства в посткапиталистическом обществе. Термин “обобществление” встречается в их трудах многие сотни раз, но лишь в считанных случаях они явно связали грядущее обобществление собственности с ее огосударствлением (то есть, переводом в общенародную форму). Но если по отношению к коммунистическому обществу тождественность понятия “общественная собственность” и “общенародная собственность” очевидна и не вызывает сомнения, то как оказалось, что огосударствление собственности стало считаться неотъемлемым атрибутом социализма? Дело в том, что на социализм были неправомерно перенесены отличительные признаки коммунистического общества. Мы привыкли рассматривать коммунизм как дело далекого будущего. Мнение многих революционеров ХIХ и начала ХХ века по этому поводу было иным. Они полагали, что коммунизм близок. Их убеждение базировалось на конкретном анализе современной им действительности. В духе вполне естественного для молодой теории революционного романтизма Маркс и Энгельс считали, что капитализм дряхл и гибель его близка. Они полагали, что после мировой пролетарской революции устранение свойственных буржуазному способу производства противоречий, ликвидация частнокапиталистической собственности и отчуждения трудящихся от средств производства обеспечат гигантский скачок в темпах роста общественных производительных сил. Беспрепятственное развитие экономики, свободное от накладываемых капитализмом ограничений, должно было, по мысли основоположников, после относительно непродолжительного переходного периода позволить осуществить на практике подлинно коммунистические принципы функционирования общества, в том числе бесклассовую структуру, централизованное управление, плановый характер производства и распределения, отсутствие рынка и товарно-денежных отношений. Высочайший уровень развития производительных сил и сознательное отношение всех граждан к труду обеспечат возможность распределения производимого продукта в соответствии с потребностями членов общества. Именно убеждение в том, что капитализм неимоверно задерживает развитие общественного производства, позволило основателям марксистского учения рассматривать коммунизм в качестве ближайшей цели человечества. Столь оптимистический взгляд на будущее развитие общества не мог побудить Маркса и Энгельса уделить переходному этапу между капитализмом и коммунизмом, позже получившему название “социализм”, то внимание, которое он действительно заслуживает. Социализму было отказано в праве считаться особой общественноэкономической формацией, равной по статусу капитализму и коммунизму. В “Критике Готской программы” (1875 г.) Маркс представил социализм как неполный коммунизм, его первую, низшую фазу. Как следствие, социализм оказался наделенным почти всеми атрибутами коммунизма, включая главный из них — общенародную форму собственности на средства производства. Следующие поколения революционеров не ставили под сомнение этот вывод. В частности большевики, строго следуя рекомендациям “Критики Готской программы”, именно общенародную форму собственности положили в основу существовавшего в СССР способа производства. Основоположники марксизма, создавая свою теорию, по понятным причинам не могли располагать доступными нам теперь сведениями о последующем развитии капитализма и опыте построения реального социализма. Между тем к концу XX века стало очевидно, что отождествление процесса обобществления собственности с ее огосударствлением представляет собой вульгаризацию идеи социализма. История науки учит, что любая теория не застрахована от ошибочных положений и прогнозов. Поэтому не должно удивлять, что марксизм, в целом правильно отражающий многие законы и тенденции общественного развития, оказался вульгаризированным самими его создателями, то есть неправомерно упрощенным, лишенным диалектического содержания в тех своих разделах, в которых описывается устройство будущего социалистического общества. Тотальное господство общенародной собственности в СССР явилось результатом ошибочно определенной тенденции развития капитализма. Основатели научного социализма переоценили значение государственной собственности в капиталистической экономике. Они абсолютизировали процесс огосударствления части средств производства при капитализме, рассматривая его как признак грядущего переворота в спо- собе производства. Это позволило Ф. Энгельсу заявить, что “заставляя все более и более превращать в государственную собственность крупные обобществленные средства производства, капиталистический способ производства сам указывает путь этого переворота. Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность”1. Энгельс не мог предвидеть, что тенденция к монополизации производства и, как следствие, к огосударствлению средств производства, в дальнейшем будет носить лишь ограниченный и относительный характер. Монополизация и огосударствление, представляющие собой естественный процесс эволюции рыночной экономики, не угрожают и в видимой перспективе не будут угрожать существованию капиталистического способа производства. Современный капитализм в виде массового распространения акций предприятий среди их рядового персонала, перехода предприятий в групповую собственность трудовых коллективов, кооперативного движения демонстрирует другую тенденцию — коллективизации собственности. Эту тенденцию нельзя рассматривать как проявление альтруизма со стороны капиталистов. Коллективизация собственности отражает объективные, не зависящие от воли людей процессы. В основе этих процессов лежит развитие производительных сил, которое вызывает изменения в характере труда — его интеллектуализацию, повышение значения квалификации, опыта и ответственного отношения к своему делу со стороны работника. Как следствие, человек превратился в главную составляющую производительных сил, влияние “человеческого фактора” на современное производство стало определяющим. Проблема трудовой мотивации вышла на первый план и заставила работодателей постоянно искать дополнительные и новые возможности для стимулирования высокопроизводительного труда. Результатом стала “гуманизация” капитализма — улучшение условий труда, создание системы социальных прав и гарантий. Но в современных условиях этого уже недостаточно для эффективного стимулирования труда. Для создания новой мотивации к труду требуется изменить отношение работника к собственности. Только так можно наиболее полно задействовать его потенциал и лишь таким путем можно в современных условиях и дальше развивать производительные силы. И капиталисты вынуждены открывать трудящимся ограниченный доступ к собственности. Делают это они не по причине проснувшегося у них чувства социальной справедливости, а подчиняясь, возможно даже неосознанно, объективной логике развития современного производства. Эта логика указывает на то, что подлинный (“новый”) социализм предполагает не тотальное огосударствление, а преобладание различных форм коллективной собственности на средства производства. Логика этих рассуждений приводит нас к выводу, что результатом тотального огосударствления собственности стало утверждение в СССР не подлинно социалистических, а вульгарно-коммунистических производственных отношений, для которых было характерно сохранение отчуждения трудящихся от собственности, уравнительное (или полууравнительное) распределение. Этот же фактор предопределил тоталитарный характер политической системы, ограничения демократии, прав и личных свобод граждан, отсутствие рынка. Нарушение соответствия производственных отношений уровню развития и характеру производительных сил обусловило неадекватность существовавшего в СССР вульгарно-коммунистического способа производства современной экономической реальности. Именно это основополагающее обстоятельство определяло вектор развития нашей страны и весь ход советской истории, включая трагический финал2. Советский Союз пережил периоды неимоверных взлетов духовной энергии народа, однако к концу текущего столетия историческая ошибка, заключающаяся в отождествлении социализма с общенародной, а не с коллективной формой собственности на средства производства, проявилась со всей очевидностью. КОРЕНЬ РАЗНОГЛАСИЙ В РАБОЧЕМ ДВИЖЕНИИ Проведенный выше критический анализ учения Маркса и Энгельса о социализме как о промежуточной между капитализмом и коммунизмом стадии развития общества позволяет не только лучше понять идеологические корни социал-демократии, но и выявить причины ее разногласий с коммунистами. Оба эти течения связывают общее историческое прошлое. В последней трети прошлого века социал-демократические партии появились во многих странах Европы. В конце XIX - начале XX века они объединили ту часть рабочего движения, которая приняла марксизм в качестве своей идеологической доктрины. В 1903 г. возникло большевистское течение в рабочем движении, однако окончательное размежевание между коммунистами и социал-демократами произошло лишь после Октябрьской революции. Что же послужило фундаментальной причиной исторического раскола мирового рабочего движения? Как известно, начало кризису международной социал-демократии положила Первая мировая война. Возникший кризис через некоторое время привел к расколу прежде формально единого движения и был связан с переходом подавляющего большинства социал-демократических партий Европы с интернационалистической позиции на социал-националистическую. Почти все они выступили в поддержку империалистической политики правительств своих государств. Голосование авторитетной и влиятельной германской социал-демократии в пользу предоставления военных кредитов своему правительству оказало шокирующее влияние на партии II Интернационала. Военное противостояние развело рабочие партии по разным сторонам конфликта. Только крайне левые течения российской, болгарской, сербской и некоторых других социалдемократий проводили последовательно интернационалистическую политику. Этот конфликт внутри международного рабочего движения являл собой, однако, лишь видимую причину его раскола. На самом деле за внешним фасадом политического конфликта, вызванного различным отношением к текущей европейской политике, скрывался глубокий идеологический раскол. Именно фундаментальные идеологические расхождения обусловили в начале века различие позиций традиционных социалдемократов и будущих коммунистов по актуальным общественным проблемам, в том числе по отношению к империалистической войне. К проблеме идеологических разногласий в рабочем движении не следует подходить упрощенно. В общественно-политической литературе в качестве синонима понятия “социал-демократия” используют термин “социал-реформизм”. Этим хотят подчеркнуть характерную особенность социал-демократического движения — его приверженность реформистскому, эволюционному способу преобразования капиталистического общества в противовес революционному, отстаиваемому коммунистами. Однако предпочитаемые способы перехода к социализму не могут рассматриваться в качестве причины идеологических разногласий внутри рабочего движения, поскольку сами они являются следствиями различия подходов к противоречиям, существующим между марксистской теорией и реальной действительностью. Фундаментальной причиной расхождений взглядов социал-демократов и коммунистов является вульгарный характер марксистской концепции социализма и, в первую очередь, ее главного компонента — теории социалистической собственности. Выше было показано, что основатели марксизма ошибочно отождествили грядущее обобществление средств производства с их огосударствлением. Форма собственности на средства производства составляет базисную основу любого, в том числе и социалистического, общества. Ошибка в решении этой фундаментальной проблемы неизбежно приводит к деформации всего общественного здания. Содержание цели определяет также пути и способы ее достижения. Поэтому в основе многочисленных проявлений идеологических и политических разногласий социал-демократов и коммунистов по вопросам революции и реформ, по отношению к рынку, частной собственности, классовой борьбе, буржуазному государству, демократии и диктатуре лежит однаединственная причина принципиального характера — неадекватность постулируемой марксизмом формы социалистического обобществления действительной тенденции развития общества и общественного производства. При тотальном господстве общенародной собственной ее владелец — общество может осуществлять свое право пользования собственностью только через посредство государственных административных структур. Это обстоятельство предопределяет отсутствие у предприятий и организаций хозяйственной независимости и, следовательно, плановый и централизованный характер экономики вместо рыночного. Между тем с современной точки зрения, напомним, подлинный социализм предполагает господство различных форм коллективной собственности и многоукладную рыночную экономику. Налицо принципиальное расхождение между традиционными представлениями классического марксизма и выводами, полученными на основе анализа действительной эволюции капиталистического способа производства в XX веке. В связи с этим объективно существующим, но субъективно до сих пор не до конца осознанным обстоятельством, последователям обоих направлений в марксизме уже в начале текущего столетия пришлось решать проблему выбора между требованиями идеологии и здравым смыслом. Коммунисты (они организационно оформились в особое течение в рабочем движении в 1919 г., а до этого представляли собой крайне левое крыло международной социал-демократии), как известно, нередко предпочитали жертвовать здравым смыслом ради соблюдения “чистоты марксистско-ленинского учения”. В аналогичных ситуациях социал-демократы, напротив, руководствовались сугубо прагматическими соображениями, адаптируя теорию к реальной практике, то есть осуществляя ее ревизию, или же совсем отказывались от отдельных ее положений. Однако, как мы увидим в следующих главах, политика лавирования и приспосабливания идеологии к текущей действительности в конечном счете ведет к размыванию идеалов, потере цели и также далеко не всегда соответствует интересам развития общества. Коммунисты буквально, апологетически и некритически восприняли положение “Критики Готской программы” о социализме как первой, низшей фазе коммунизма и вытекающую из этого необходимость обобществления средств производства в общенародной форме. Более того, в период военного коммунизма большевики предприняли попытку упразднить товарно-денежные отношения и перейти к непосредственному товарообмену между городом и деревней, но потерпели неудачу, и нэп означал поражение подобной политики. Сформировавшаяся в 30-х гг. советская экономическая модель представляла собой наиболее последовательное воплощение марксистской концепции социализма. Она содержала почти полный набор признаков, отличающих вульгарно-коммунистический способ производства — тотальное господство общенародной собственности, недопущение частной собственности и многочисленные ограничения экономической свободы граждан, отсутствие рынка и конкуренции. С течением времени учение Маркса, в том числе и в вульгарной своей части, было коммунистами догматизировано. Его стали рассматривать в качестве свода непререкаемых истин. Это обстоятельство исключило всякую возможность критического анализа марксистской теории и освобождения ее от вульгаризации. Социал-демократы избрали другой образ действий. Уже в конце прошлого века выяснилась ошибочность ряда предсказаний Маркса, связанная с неправомерной абсолютизацией им некоторых тенденций развития капитализма. В частности, вывод о прогрессирующем обнищании пролетариата по мере роста капитала, возведенный Марксом в ранг всеобщего закона, оказался верным лишь для современной ему эпохи. Прогноз о повсеместном вытеснении мелкого производства крупным, что рассматривается марксистами как углубление общественного характера производства и проявление тенденции к его концентрации и централизации, также не подтвердился. Процесс роста монополий был постепенно взят под контроль. На место неограниченной конкуренции пришел “организованный капитализм” в лице трестов, синдикатов и картелей, в определенной степени обуздавших стихию и анархию рынка. Периодические экономические кризисы стали возникать реже и проявляться слабее. Введение в большинстве стран всеобщего избирательного права — главного политического требования рабочего движения со времен I Интернационала — было воспринято многими как начало перехода к сугубо парламентской форме борьбы за социализм. По их мнению, наиболее острые формы классового противостояния остались в прошлом и должны были уступить место борьбе с помощью избирательных бюллетеней. Основоположники марксизма не назначали сроков для социальной революции, но из всей логики их рассуждений следовало, что крах капитализма в результате катастрофического обострения присущих ему экономических и классовых противоречий — дело если не ближайших лет, то десятилетий. Несколько поколений социалдемократов в конце XIX - начале XX столетия были воспитаны на вере в скорую социалистическую революцию. (Известный радикализм большевиков в период 19171920 гг. во многом может быть объяснен именно их святой верой в неизбежность очистительного пожара мировой пролетарской революции в самое ближайшее время). Однако капиталистическое рыночное хозяйство продемонстрировало, особенно после Второй мировой войны, удивительную пластичность, умение приспосабливаться к изменяющимся условиям и способность обеспечивать рост производства. Становилось все более очевидным, что позитивный потенциал частнокапиталистической собственности, вопреки мнению основателей научного социализма, далеко еще не исчерпан. Отсюда следовал важный вывод: возможность дальнейшей эволюции капитализма сохранялась. Перспектива социалистической революции отодвигалась на неопределенное будущее. В период между двумя мировыми войнами изменения в капиталистическом обществе и способе производства заставляли вождей II Интернационала вносить серьезные коррективы в свою политическую линию. Исповедуемая ими теория требовала полной и безоговорочной ликвидации частной собственности как основы эксплуатации человека человеком, но жизнь была полна свидетельствами адекватности мелкой и средней частной собственности экономическим реалиям. В соответствии с учением Маркса следовало стремиться к полному вытеснению рынка плановым производством и распределением, однако, по мнению многих, лишь конкуренция способна заставить производителей действовать в интересах потребителей, а не только в своих собственных, и обеспечить постоянное обновление оборудования и технологии. Лидеры социал-демократии понимали, что ликвидация — в угоду идеологии — рыночных отношений неизбежно повлечет за собой экономическую катастрофу (как это и произошло в Советской России в период военного коммунизма, но у нас эти меры носили в значительной степени вынужденный характер2). Маркс постулировал неизбежность и необходимость диктатуры пролетариата при переходе к социализму, однако успехи рабочего класса в деле завоевания для себя все больших демократических прав и свобод в условиях буржуазного общества вызвали у правых идеологов II Интернационала отрицательное отношение к любой форме диктатуры. Они полагали, что переход к новому обществу должен быть осуществлен исключительно в процессе постепенных демократических преобразований общества. Однако отнюдь не объективный ход исторического развития общества заставил социал-демократов, в отличие от коммунистов, занять в целом примиренческую позицию по отношению к капитализму. Дело в том, что они не смогли найти достойный ответ на вызов, брошенный им развитием капитализма. Как мы видим, учение Маркса в начале века переживало кризис, вызванный несоответствием содержащейся в нем концепции социализма действительной тенденции развития общества и общественного производства. С течением времени всё больше росла актуальность пересмотра взглядов на устройство нового общества и, прежде всего и в первую очередь, разработки новой теории социалистической собственности. К сожалению, оба оппонирующие идеологические течения оказались не на высоте задачи. Коммунисты, в силу особенностей своего методологического подхода, и не искали альтернативу старым догмам, возведенным ими в абсолют. (Исключение составляет лишь кооперативный план В.И. Ленина2). Социал-демократы, напротив, остро осознавали расхождение между теорией и практикой. Их идеологи много работали над тем, чтобы устранить это расхождение. Однако, как будет подробно показано ниже, в конечном счете социал-демократам так и не удалось предложить подлинно социалистическую форму обобществления средств производства и на этой основе разработать новую концепцию социализма, которая базировалась бы на столь же надежном научном фундаменте, что и старая концепция Маркса, но при этом преодолевала с помощью современных знаний об обществе ее историческую ограниченность и романтическое стремление приблизить срок воплощения коммунистического идеала. Не обладая теорией, адекватно отражающей и объясняющей идущие в обществе и экономике процессы, социал-демократы под напором обстоятельств были вынуждены постепенно подвергать ревизии отдельные положения марксизма и на практике переходить от революционной стратегии к реформистской. Подобная политика изначально содержала в себе зародыш отношения к капитализму как “наименьшему злу”, с которым приходится мириться, и, следовательно, возможность союза с буржуазией. В результате социал-демократы не смогли противостоять националистическому угару, охватившему значительную часть рабочего класса после начала Первой мировой войны. Социал-демократические партии большинства стран Европы отступили от декларируемого ими ранее интернационалистского курса на мировую пролетарскую революцию и поддержали националистическую (на самом деле, империалистическую) позицию собственной буржуазии, выдвинувшей лозунг “защиты Отечества”. Линия на классовое сотрудничество в условиях мира была продолжена и во время войны. В то же время крайне левое крыло социал-демократии, будущие коммунисты, сохранили верность интернационалистским принципам и осудили войну. Эти события стали формальной причиной прекращения деятельности II Интернационала и раскола мирового рабочего движения. Итак, коренная причина идеологических разногласий коммунистов и социалдемократов — несоответствие марксистской концепции социализма, и в первую очередь теории социалистической собственности, действительному содержанию исторического процесса. Коммунисты предприняли попытку не только буквального прочтения, но и идентичного воплощения на практике рекомендаций классического марксизма и, несмотря на былые феноменальные достижения, в конечном счете потерпели историческое поражение в XX веке. В свою очередь их оппоненты, социал-демократы, своей неспособностью выдвинуть действенную социалистическую альтернативу как капитализму, так и вульгарному коммунизму, обрекли себя на необходимость постоянного приспосабливания своей идеологии и политики к буржуазной действительности. РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА ПОСЛЕ МАРКСА Какова же роль социал-демократов в тех процессах, что шли в капитализме после Маркса, то есть в конце XIX и на всем протяжении XX века? Для ответа на этот вопрос нам предстоит разобраться в сути произошедших в обществе перемен и проанализировать применявшиеся различными политическими силами способы решения возникавших проблем. Маркс знал только современный ему капитализм, и всю свою теорию, от начала до конца, он вывел, наблюдая и анализируя общество середины прошлого столетия. По свидетельству Ленина, все учение Маркса “есть освещенное глубоким философским миросозерцанием и богатым знанием истории подытожение опыта”3. Не случайно поэтому та часть наследия Маркса, которая посвящена выявлению и описанию принципов функционирования капиталистического способа производства, и поныне сохраняет свою актуальность. Вместе с тем многие прогнозы Маркса, касающиеся будущего развития капитализма, как уже отмечалось выше, не оправдались или оправдались не в полной мере. Тенденция к монополизации и укрупнению производства не привела к тотальному огосударствлению собственности. Циклические экономические кризисы перестали угрожать существованию буржуазного способа производства. Капитализм сумел обеспечить высокий темп развития производительных сил и на этой основе — достаточно высокий уровень жизни населения в ряде стран Запада. Он адаптировался к современным условиям, хотя еще более ста лет назад основоположники марксизма полагали, что дни его сочтены. Следует ли из этого, что эволюция капитализма шла не по Марксу? И да, и нет. Буржуазное общество развивалось в полном соответствии с объективными законами, открытыми Марксом. Но конкретные формы, в которых протекало развитие капиталистического способа производства в последние 100-120 лет, он не угадал, да и не мог предугадать, поскольку в его эпоху процессы, вызвавшие трансформацию капитализма, еще не проявили себя. Во времена Маркса капитализм только вступил в машинную стадию производства, и уровень развития производительных сил был низким. На фабриках преобладал неквалифицированный труд, не требующий образования и длительного обучения. Механизация труда превратила человека в простой придаток машины, от него требовались только самые простые, однообразные приемы. Следствием такого характера труда было стремление капиталистов к сверхэксплуатации наемных рабочих, желание выжать из рабочей силы все возможное и невозможное. Моральные нормы отступали перед логикой машинного производства, диктующей сверхэксплуатацию неквалифицированного труда. Женщины и дети в значительной степени вытеснили взрослых мужчин из промышленного производства. Положение усугублялось наличием “резервной промышленной армии” безработных. В этих условиях капиталисту было выгодно увеличивать степень эксплуатации даже во вред здоровью рабочего, так как он всегда мог найти ему замену за воротами предприятия. Неквалифицированный характер труда не побуждал капиталиста ценить своего наемного работника. Маркс отмечал беспощадное отношение работодателя к здоровью рабочего, поскольку производительность труда неквалифицированного работника была для хозяина важнее, чем продолжительность его жизни. Незаинтересованность работодателей в обеспечении наемным рабочим достойных условий жизни позволила основоположникам научного социализма сделать вывод о том, что по мере развития капитализма увеличивается не только относительное, но и абсолютное обнищание пролетариата. За период, прошедший со времени выхода в свет “Капитала”, гигантский рост производительных сил общества привел к изменению характера труда. Ныне человек не является простым придатком машины, как это было раньше. Наоборот, производительность и эффективность работы машин и технологического оборудования зависят от квалификации, умения и опыта работника. Чрезвычайно выросло значение творческого, интеллектуального труда. Постоянно повышается спрос на высококвалифицированную рабочую силу, требующую особенно сложного и длительного обучения. Таким образом, лицо современной армии наемного труда определяет образованный, квалифицированный и опытный работник. Изменившийся характер труда стал причиной того, что человек стал самой ценной для капиталиста составляющей производительных сил. Это обстоятельство принципиальным образом изменило отношение между трудом и капиталом. Увеличение доли квалифицированного труда потребовало обеспечить широким массам трудящихся доступ к образованию, что положило конец существовавшей долгие века монополии высших слоев общества на знания. Экономические соображения заставили ценить жизнь и здоровье обученного и опытного работника, поэтому получила развитие система здравоохранения. Вся система социальных прав и гарантий современного капиталистического общества в конечном счете отражает возросший уровень развития производительных сил и изменившийся характер труда. Эти выводы позволяют лучше понять логику политической и экономической истории общества в XX веке. Как отмечено выше, для первого этапа развития капиталистического способа производства было характерно стремление буржуазии к сверхэксплуатации наемного труда, а также неограниченная свобода конкуренции. Именно этот этап описан и проанализирован Марксом в его трудах. На рубеже XIX и XX веков капитализм вступил в следующую, империалистическую фазу, главными особенностями которой были преобладание монополистического капитала в структуре производительных сил и закончившийся территориальный передел мира. Отношение работодателей к наемной рабочей силе не претерпело, между тем, серьезного изменения. Более того, в связи с широким внедрением конвейерных технологий получили развитие самые изощренные методы интенсификации труда, в частности, хронометраж рабочего времени. Делегат из США на III конгрессе Социалистического рабочего Интернационала (1928 г.) М. Хилквит указывал на обострение противоречий капитализма: “Это — проблема интенсификации труда: процесс истощения труда до физически невыносимого предела ... Я приглашаю вас прийти на наши автомобильные заводы, чтобы увидеть воздействие рационализации на истощение труда до предела, за которым рабочий лишается способности говорить, радоваться жизни, за которым люди низведены до простых механизмов, выбрасываемых на свалку, когда они перестают быть нужными”4. Две мировые войны, подъем революционного движения и экономические катаклизмы 20-х и 30-х годов стали неоспоримыми свидетельствами острого кризиса, переживаемого старой моделью капитализма. По мере своего развития капитализм прошлого плодил только нищету и социальные конфликты. Вместе с тем в начале века с ростом производительных сил характер труда стал постепенно меняться. Развитие техники и технологии приводило к повышению роли в производстве обученных работников. Рабочий класс уже не желал мириться с режимом сверхэксплуатации своего труда. С другой стороны, нерегулируемый процесс создания и укрупнения монополий вызвал возникновение застойных тенденций в общественном производстве. Таким образом, в начале XX века сложилась классическая ситуация: растущие производительные силы вступили в конфликт с устаревшими производственными отношениями. По отношению к “старому” капитализму, основанному на сверхэксплуатации наемного труда и нерегулируемой государством рыночной экономике, прогноз Маркса полностью подтвердился: он стал тормозом на пути развития общественного производства и был обречен на неминуемую гибель. Это объективное обстоятельство, отражаясь в общественном сознании, приводило к обострению классовой борьбы и проявлялось в многочисленных социальных конфликтах, которыми полна история первой половины века. Социальные и экономические противоречия в обществе обязательно должны были быть разрешены тем или иным способом — таков закон общественного развития. С высоты нашего сегодняшнего знания легко определяется круг альтернатив, которые на протяжении XX столетия реализовали разные страны при выходе из кризисной ситуации — буржуазная диктатура, революционный переход к новому способу производства и эволюционное преобразование капитализма2. Режим буржуазной диктатуры, через который в первые три четверти века прошло едва ли не большинство европейских стран, является тормозом общественного прогресса и потому лишен исторической перспективы. Он представляет собой только временную меру, способ отсрочить решение назревших проблем. Все буржуазные дик- татуры заканчивались или революционным переворотом, или возвратом к традиционной буржуазной демократии, но в новых условиях развития. СССР и другие страны “реального социализма” последовательно реализовали революционную альтернативу “старому” капитализму. Однако, как выше уже отмечалось, в них утвердился не подлинно социалистический, а вульгарно-коммунистический способ производства, при котором обобществление собственности было осуществлено в форме, неадекватной достигнутому уровню развития производительных сил. Это ключевое обстоятельство отразилось во всех сферах общественной жизни, начиная от невозможности реализовать основополагающий социалистический принцип распределения по труду и кончая тоталитарным характером политической системы. Можно согласиться с видным деятелем СДПГ П. фон Эртценом, заявившим: “Совершенно очевидно, что технико-экономическая отсталость “реального социализма” обусловлена сковыванием производительных сил авторитарно-бюрократическим способом, дезориентированными производственными отношениями”5. Европейская социал-демократия отвергла советскую модель социализма с ее сохранившимся отчуждением трудящихся от собственности, фактически наемным характером труда, всесильным бюрократическим аппаратом, ограничениями демократии и политических свобод. Советское общество не смогло стать примером для подражания для социал-демократов, поскольку, по словам идеолога Социалистической партии Австрии (СПА) Т. Новотного, “оно не указывает путей и способов решения важнейших социально-экономических и политических проблем, которые возникают на современном этапе развития человеческой цивилизации”6. События последнего десятилетия подтвердили этот вывод. Третий вариант решения назревших в первой половине века экономических и социальных проблем заключался в реформировании капитализма, то есть приспосабливании буржуазного способа производства к возросшим производительным силам, изменившемуся характеру труда и усилившемуся влиянию монополий на рыночную экономику. Кризис 1929-1933 гг. окончательно засвидетельствовал крах старых методов хозяйствования. Последовавшие затем реформы привели к ужесточению антимонопольных законов, общему усилению роли государства в регулировании экономических процессов и, главное, к “гуманизации” капитализма — относительному ограничению степени эксплуатации наемного труда и созданию системы социальных прав и гарантий трудящихся. В результате эволюционного развития капитализма возникла его современная форма. Вся деятельность социал-демократических партий направлена на осуществление третьей из перечисленных альтернатив — реформирование капитализма. Осознав несоответствие классической марксистской концепции социализма реальным процессам, идущим в обществе, социал-демократы не смогли, тем не менее, освободить ее от вульгаризации, главным образом, по проблемам собственности и отношения к рынку. Поэтому они не сумели на базе обновленного марксизма выработать действенную социалистическую альтернативу общественного развития — с тем, чтобы противопоставить ее как капитализму, так и вульгарному коммунизму. Тем самым они обрекли себя на оппортунистическую тактику: вместо революционного преодоления противоречий буржуазного общества социал-демократы оказались вынуждены приспосабливать свою теорию и практику к капиталистической действительности. В силу указанных причин политика международной социал-демократии осуществляется в пределах границ, определяемых эволюционным, реформистским путем развития капитализма, и никогда не выходит за эти границы. Социал-демократы внесли весомый, очень существенный вклад в становление современного западного общества. Капитализм в конце столетия совершенно другой, чем был в его начале. Социалдемократы приняли деятельное участие в процессе “гуманизации” капитализма. (Автор считает более правильным употреблять именно этот термин, а не “социализация”, поскольку упомянутый процесс не изменяет сущности способа производства). Социалдемократические и социалистические партии, отражая и защищая интересы рабочего класса, способствовали трансформации буржуазного общества в направлении его большей демократизации, усиления социальной функции государства, перераспределения доходов в пользу менее обеспеченных слоев. Удельный вес в валовом национальном продукте (ВНП) совокупных расходов общества на социальные цели в десяти ведущих западноевропейских странах возрос с 14,1% в 1960 г. до 25% в 1975 г. и 27,5% в 1985 г.7 Эта тенденция носит особенно показательный характер в странах, где социал-демократы являются одной из политических сил, формирующих правительство. Вместе с тем трансформация капитализма из дикой, варварской формы прошлого века в современную “цивилизованную” стадию не является исключительной заслугой социал-демократии, а представляет собой проявление объективной логики развития буржуазного способа производства. Его эволюция привела к положению, при котором достижение экономического эффекта невозможно без вложения средств в социальную сферу, образование, медицину и культуру. Сами социал-демократы признают, что если вдруг их партии исчезнут с политической арены, западное общество не претерпит серьезных изменений и тенденция его развития, связанная с “гуманизацией” капитализма, сохранится. Периодическое чередование у кормила власти левых и буржуазных партий не влечет за собой радикальных перемен в социальной политике. Однако все-таки в странах, где социал-демократы на протяжении длительного периода времени являются правящей партией (например, в Скандинавии), система социальных прав и гарантий в целом более развита, чем в странах с отсутствием глубоких социалдемократических традиций. Итак, историческая миссия международного социал-демократического движения в текущем столетии заключалась в способствовании процессу реформирования капиталистического способа производства, приспосабливании его к изменениям в общественных производительных силах и характере труда. Объективно этот процесс не ведет к преодолению противоречий буржуазного общества, но смягчает их проявление. Позиция, занятая социал-демократами в сфере идеологии и практической политики, стала следствием осознания ими неадекватности жизненным реалиям классической марксистской концепции социализма и исторической неудачи строительства “реального социализма” по марксистскому образцу. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И МАРКСИЗМ Содержание предыдущих глав должно убедить читателя в важности роли, которую играют марксистская теория и отношение к ней со стороны социал-демократии в формировании идеологии и политики этого движения. Развитие социал-демократической теории характеризуется постепенной и неуклонной эволюцией вправо от своей первоначальной идеологической базы — учения Маркса. В разных партиях и в различных течениях внутри одной партии этот процесс выражается в разных формах — от ревизии отдельных теоретических положений марксизма до полного идеологического разрыва с ним. Объективную основу “дрейфа” социал-демократов вправо составляет вульгарно-утопический характер классической марксистской концепции социализма. “Духовным отцом” ревизионистского направления в марксизме по праву считается Эдуард Бернштейн, один из лидеров германской социал-демократии — самой боевой, многочисленной и авторитетной партии II Интернационала. В самом конце прошлого века Бернштейн выступил с критикой многих ключевых положений марксистского учения (до тех пор он был вполне правоверным марксистом). Он обратил внимание на ошибочность некоторых прогнозов Маркса (об этом подробно говорилось выше) и сделал вывод, что общество развивается “не по Марксу”. На основании своего анализа Бернштейн пришел к отрицанию необходимости социальной революции. По его мнению, новые явления в развитии капитализма открывают возможность “частичного осуществления социализма” в рамках буржуазного общества8. В русле своей концепции “врастания” капитализма в социализм Бернштейн выдвинул идею о переходе к социализму в результате постепенного реформирования буржуазного общества. Сам социализм он рассматривал не как статичное состояние или конечную цель преобразований, а как непрерывный процесс социализации общества, который не имеет конца. Широкую известность получило его знаменитое изречение: “Я говорю открыто, что вижу чрезвычайно мало смысла в том, что обычно подразумевают под “конечной целью социализма”. Эта цель, какова бы она ни была, для меня ничто, а движение — все...”9. (Впрочем, этот тезис Бернштейна перекликается с одним из ранних высказываний Маркса и Энгельса: “Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние”10). При всем при том Бернштейн считал себя марксистом, он причислял себя к критическим ученикам Маркса. Он признавал необходимость классовой борьбы, хотя отвергал идею диктатуры пролетариата. Бернштейн верно подметил некоторые действительные противоречия, содержащиеся в классическом марксизме. Но и сам он далеко не во всем оказался прав. Например, он явно поспешил с выводом о том, что революции отжили свой век. Его прогноз о преодолении экономических кризисов при капитализме вследствие возникновения и развития монополий был также опровергнут жизнью. В начале 1920-х гг., сразу после идейного и организационного размежевания с коммунистами, идеологическая платформа многих социал-демократических партий сохраняла сильное влияние марксизма. В то время, как полагали Э. Бернштейн и его последователи, речь шла лишь об изменении тактики движения к социализму при сохранении целевых установок марксистской доктрины. Это обстоятельство порождало двойственность позиции социал-демократов, отмечаемую не только их противниками, но и сторонниками. В основе ее лежало отсутствие реальной и убедительной альтернативы марксистской концепции социализма. Поэтому на словах, в том числе и в партийных программах, социал-демократы продолжали провозглашать свою верность старым идеалам — национализации собственности и плановой организации производства. На деле же они были вынуждены проводить оппортунистическую политику, приспосабливаться к реалиям капиталистического способа производства и рыночной экономики. (Показательно, что современные коммунисты, в частности КПРФ, попав ныне в аналогичную ситуацию, вынуждены повторять, и тоже против своего желания, путь, уже пройденный однажды социалдемократами). В период между двумя мировыми войнами разрыв между теорией, сохранявшей опору на марксистские революционные традиции, и реформистской практикой очень остро ощущался социал-демократами, и идеологами, и рядовыми членами партий. Двойственность их позиции ни в коем случае не была следствием сознательного предательства интересов рабочего класса или беспринципного “лакейства перед буржуазией”, как зачастую утверждала советская пропаганда тех лет. На самом деле все было гораздо сложнее. В подавляющем большинстве случаев (исключение составляли только представители правых течений в социал-демократических партиях, уже тогда полностью порвавшие с марксизмом) социал-демократы искренне верили в идеалы марксизма и действительно стремились к уничтожению эксплуатации и созданию справедливого бесклассового общества, основанного на общественной форме собственности на средства производства. Эта вера отражалась в риторике, лозунгах и фразеологии программных документов. Однако, какой путь следовало избрать для движения к декларируемой цели? Большевики, как известно, осуществили вооруженный захват власти, провели тотальную национализацию, предприняли попытку ликвидировать товарно-денежные отношения, ввели жесткие административные методы управления экономикой, установили режим диктатуры пролетариата. Использование этих средств было вызвано их стремлением в кратчайшие сроки воплотить на практике марксистский идеал (в вульгарной интерпретации), не считаясь с реальными условиями и наличием необходимых предпосылок. Социал-демократы отвергли такой путь к социализму. Они поставили перед собой цель придти к власти с помощью демократических выборов, не применяя насилия. В их расчеты входило использование институтов парламентской демократии и буржуазного государства для улучшения положения рабочего класса. Последовательной классовой конфронтации с буржуазией социал-демократы предпочли политику компромиссов. Революционному способу преобразования общества был противопоставлен реформистский. Характерной иллюстрацией двойственности позиции европейских социалдемократов в период между двумя мировыми войнами служит деятельность их единомышленников в Австрии. В то время в этой стране сформировалась своеобразная система взглядов — разновидность реформизма, получившая название “австромарксизм”. В.И. Ленин считал критерием принадлежности к марксизму признание необходимости установления диктатуры пролетариата, и именно на этом основании отказывал реформистам в праве считаться подлинными марксистами11. Однако Линцская программа (1926 г.) австрийских социал-демократов содержала положение о возможности использования рабочим движением средств пролетарской диктатуры, правда, лишь в целях обороны12. (В этом австрийцы были не одиноки. Французская социалистическая партия также признавала учение о диктатуре пролетариата13). Наличие столь ортодоксально-марксистских взглядов не помешало австрийским социал-демократам, после крушения Австро-Венгерской монархии в 1918 г. возглавившим правительство, сознательно отказаться от инициирования социалистической революции и неизбежного в этом случае установления диктатуры пролетариата, хотя по признанию их ведущих лидеров О. Бауэра14 и Ф. Адлера15 это было возможно, и австрийский рабочий класс был готов к такому развитию событий. Что же удержало австромарксистов от этого радикального шага? Они руководствовались, как обычно, столь характерными для социал-демократии прошлого и настоящего сугубо прагматическими, а не идеологическими мотивами. Главной причиной стало опасение, что пролетариат, взяв государственную власть, не сможет ее удержать вследствие возможной оккупации страны войсками Антанты. Кроме того, в расчет брались враждебное отношение крестьянства из-за практики реквизиций продовольствия и угроза голода, предотвратить которую было возможно лишь при наличии внешней продовольственной помощи14,16. Все эти проблемы и еще масса других существовали и в России, но они не остановили большевиков, поскольку их практическая деятельность не расходилась с революционным духом исповедуемой ими теории. В Германии после Ноябрьской революции 1918 г. рабочие также были полны решимости установить новый общественный строй, что соответствовало общему психологическому настрою народа17. Но и там капитализм устоял, так как правые лидеры Социал-демократической партии Германии (СДПГ), пришедшие к власти, проводили политику реформирования системы, но не ее преодоления. На этом пути они не остановились даже перед кровавым подавлением выступлений революционных рабочих. Таким образом, уже в самом начале автономного существования социалдемократического движения его сохраняющая радикальные черты теория вступила в конфликт с оппортунистической практикой. В межвоенный период противоречие между программными целями, в основном сформированными под влиянием классического марксизма с его установками на революционное преобразование буржуазного общества, обобществление собственности, ликвидацию классов, и реформисткой политикой так и не было устранено. Углубляющаяся двойственность позиции социал-демократии грозила привести к окончательной потере идейных ориентиров и доверия масс. Во второй половине 40-х - 50-х гг. социал-демократы предприняли серьезную попытку устранить разрыв между теорией и практикой. Однако вместо того, чтобы разработать новую теорию социализма на основе марксизма, освобожденного от вульгаризации, они пошли по пути отказа от формирования своей идеологии на марксистской теоретической базе. Современная концепция демократического социализма, речь о которой пойдет в следующих главах, имеет не так уж много точек соприкосновения с учением, на протяжении многих десятилетий служившим социал-демократам ориентиром в их деятельности. В результате им в значительной мере удалось привести теорию в соответствие с реальной практикой, но ценой сведения теории до уровня служанки своей реформистской политики. Современны социал-демократы отказались от многих существенных компонентов учения Маркса. Ослаблению его влияния на партии Социнтерна способствует провозглашенный ими принцип “открытости идеологии”. Этот принцип означает, что социал-демократы, в отличие от коммунистов, расширяют свою идеологическую базу за пределы марксизма и включают в нее различные по содержанию концепции и теории — социальные, гуманистические, экономические, экологические и т.п. На практике, в условиях классового противостояния капиталистического общества “открытость теории” неизбежно приводит к проникновению в социалистическую идеологию буржуазных экономических и политических взглядов. Вся идейная история социалреформизма отражает влияние, с одной стороны, марксизма, а с другой — буржуазного либерализма. После Второй мировой войны преобладание второго компонента стало решающим. В декларации принципов, принятой в 1951 г. на I конгрессе возрожденного после войны Социалистического Интернационала (Франкфуртской декларации), впервые зафиксировано важное положение о том, что демократический социализм не требует строгого единообразия взглядов. В этом документе, послужившим образцом для создания более поздних партийных программ, указывается, что убеждения социалистов могут основываться не только на марксистской, но и на других социальных теориях, или определяться религиозными или гуманитарными принципами18. С тех пор Социнтерн принял в свои ряды большое количество немарксистских партий из “третьего мира”, поэтому не удивительно, что в декларации, принятой в 1989 г., упоминание о марксизме уже отсутствует. Однако в опубликованной одновременно программе СДПГ среди духовных корней демократического социализма названы “христианство, гуманистическая философия, эпоха Просвещения, учение Маркса об истории и обществе, а также опыт рабочего движения”19, хотя в более ранней программе 1959 года марксизм не упоминался. В рамках принципа “открытости идеологии” марксизм рассматривается лишь как одна из ступеней в развитии системы знаний об обществе, как необходимый этап на пути к современным представлениям. Европейские социал-демократические и социалистические партии в разной мере признают марксизм в качестве одной из составляющих своей теоретической базы: партии Юга Европы, и особенно находящиеся в оппозиции, склонны в большей мере опираться на отдельные марксистские положения, чем партии северной Европы, тем более, входящие в правительство. Некоторые члены Социнтерна, в частности Лейбористская партия Великобритании, образовались на немарксистской идеологической платформе и вообще никогда официально не признавали учение Маркса, хотя им были не чужды многие его идеи, например, необходимость обобществления средств производства. Среди индивидуальных последователей идей социал-демократии также наблюдается целый спектр оценок теоретической и практической значимости учения Маркса. Часть из них не только порвала с марксизмом в идейном отношении, но и приветствует этот процесс как освобождение “от суда левой инквизиции”. На другом полюсе находится сравнительно незначительная группа, сохраняющая безусловную преданность теоретическому наследию Маркса. Между ними располагаются сторонники неоднозначного отношения к марксизму, критикующие “обветшалые догмы”, но одновремен- но подчеркивающие непреходящую ценность и актуальность многих марксистских положений20. Мнение последней группы выразил Ф. Миттеран: “Маркс был великим экономистом, который дал наиболее точное объяснение соотношению сил в нашем обществе. Но не следует делать из его учения догму”21. Видный деятель СДПГ П. фон Эртцен также подчеркивает, что без “марксистской критики политической экономии капитализма не может обойтись ни одна попытка понять кризис капиталистического общества и обусловленные им экономические, политические, социальные и культурные деформации капитализма”22. В целом современные социал-демократические партии, даже левого толка, нельзя считать марксистскими, хотя отдельные положения этого учения продолжают сохраняться в их теоретическом арсенале. С этой точки зрения существующее положение представляет разительный контраст по сравнению даже с тем, что имело место в межвоенный период. В 70-х гг. кризисные явления в западном капитализме вызвали всплеск активности левых течений в социал-демократии и возрождение интереса к марксизму, в частности взглядам Бернштейна и австромарксистов. Однако для характеристики эволюции социал-демократии за последние 100 лет показательно, что Бернштейн, бывший в начале века идеологом ее правого крыла, многим представляется ныне слишком левым. В 80-х гг. начался обратный процесс. Успехи “консервативной революции”, связанной с именами Р. Рейгана и М. Тэтчер, привели к смещению вектора общественных настроений вправо. В этот период многие партии Социнтерна взяли на вооружение даже некоторые идеи консерваторов. В настоящее время если социал-демократы и пытаются окончательно преодолеть еще сохраняющуюся двойственность своей позиции, то есть разрыв между декларируемыми целями и оппортунистической политикой, то лишь за счет все большего отхода от базовых основ учения Маркса. Развитие современного общества дает основания некоторым идеологам социалдемократии заявлять о кризисе марксизма. В самом деле, предсказания Маркса и Ленина о прогрессирующем загнивании капитализма в процессе его развития не оправдались. Несмотря на то, что классики марксизма пророчили ему скорую гибель, капитализм, благодаря заложенной в нем способности к саморазвитию, продемонстрировал исключительную гибкость, способность приспосабливаться к постоянно изменяющимся обстоятельствам. С другой стороны, изъяны социально-экономической системы и ограничения демократии в странах “реального социализма”, в которых якобы наиболее полно был реализован марксистский идеал, также свидетельствуют о кризисе теории. Как подчеркивает видный идеолог Итальянской социалистической партии Л. Пеликани, “причины кризиса марксизма многочисленны и сложны, но в конечном счете их можно свести к одной-единственной — разрыву между обещаниями теории и тем, что практика конкретно дала людям”23. На самом деле мы имеем дело скорее не с кризисом марксизма, а с кризисом наших представлений о нем. Не марксизм как учение неверен, ошибочна и вульгарна содержащаяся в нем концепция социализма. Если марксизм представлять в виде набора догм и готовых рецептов, а социализм как первую фазу коммунистической формации, то кризис подобного подхода, действительно налицо. Однако главное в учении Маркса не конкретные постулаты и рекомендации, а его метод познания общественных процессов. Некоторые прогнозы Маркса оказались несостоятельными, но нельзя отказывать классикам марксизма в праве на ошибки. Любая научная теория в большинстве случаев уже изначально содержит в себе определенную долю ложных положений, которые при диалектическом к ней отношении исправляются в процессе испытания теории реальной практикой. Только в результате догматического, нетворческого подхода к теории ее ошибочные выводы приобретают решающее значение. Поэтому утверждения некоторых идеологов социал-демократии (и не только их) о кризисе марксизма свидетельствуют лишь о нашем неумении применять марксистский диалектический метод для анализа современного общества. Нельзя представлять социалистическую альтернативу как выбор между слепым следованием рекомендациям “Критики Готской программы” и окончательным разрывом с марксистской научной традицией. В этой связи можно согласиться с идеологами СДПГ Г. Вуте и Х. Юнкером: “... кто пытается объяснить современные общественные явления и общество в целом без Маркса, тот невежда. Но кто пытается объяснить общество только на основе Маркса, тот тоже является таковым”24. Единственно правильный путь — формирование современной концепции социализма на марксистской теоретической базе, освобожденной от догматизма и вульгаризации, с привлечением достижений других теорий и концепций. Именно этой дорогой, как представляется, предстоит идти социалистическому движению в XXI веке. ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ Теперь, после того как мы выяснили отношение социал-демократии к марксизму и выявили роль, которую она сыграла в ходе общественного развития в XX веке, мы можем перейти к подобному рассмотрению теории и практики реформизма. Официальная доктрина современной социал-демократии, заменившая в этом качестве марксизм, носит название “демократический социализм”. Концепция демократического социализма представляет собой итог длительной идеологической эволюции социал-демократического движения. Процесс теоретического осмысления практики реформизма и поиск альтернативы марксистскому учению занял большую часть ХХ столетия. Ныне именно приверженность принципам демократического социализма определяет идейное единство социал-демократических партий, так же как членство в Социнтерне — организационное их единство. Однако, в отличие от классического марксизма, демократический социализм не представляет собой целостную, связную и однозначно трактуемую теорию. Принцип “открытости идеологии” предполагает почти безграничный плюрализм взглядов. На практике это приводит к постепенному включению в теорию демократического социализма не только разнообразных социалистических, но и либерально-буржуазных, а также экологических, феминистских и других концепций. Поэтому демократический социализм представляет собой весьма разнородную смесь идей. Причем по мере его развития, с утерей им классового содержания и вследствие все большей интеграции с буржуазными теориями, присущие ему расплывчатость и эклектизм не уменьшаются, а возрастают. Почти каждая социал-демократическая партия имеет свою собственную, обладающую специфическими особенностями концепцию демократического социализма. По этой причине члены Социалистического интернационала избегают на своих встречах обсуждать проблемы теории, полагая, что это является внутренним делом каждой партии. Расплывчатость социал-демократической идеологии отражает расхождение во взглядах не только между различными партиями, но и между радикальносоциалистическими и умеренно-реформистскими течениями, существующими внутри почти каждой партии. Размытость и аморфность концепции демократического социализма имеют и позитивный аспект. В частности, социал-демократию отличает повышенная восприимчивость к веяниям времени, умение интегрировать в свою идеологию самые противоречивые импульсы. Такой подход предоставляет возможность объединить для движения к общей цели самые разнородные силы. Только этим можно объяснить сосуществование под единой “крышей” радикально различающихся взглядами политиков, политических течений и партий — от левосоциалистических до самых правых, почти неотличимых от своих буржуазных оппонентов. На эволюцию содержания социал-демократической доктрины оказывает влияние не только ее идеологическая открытость, но и цикличность экономического развития стран Запада. В периоды высокой хозяйственной конъюнктуры среди сторонников демократического социализма начинает преобладать апологетический взгляд на современное капиталистическое общество и его “неограниченные” возможности. Крепнет вера в возможность преодоления коренных пороков капитализма с помощью мер государственно-монополистического регулирования или в результате научнотехнической революции. Количественный и качественный рост средних слоев населения вселяет веру в прочность социального мира. Партийная терминология теряет социалистическое и классовое содержание, марксизм объявляется устаревшим и упоминание о нем исчезает из социал-демократического лексикона. Напротив, во время экономических кризисов усиливается критика капиталистической общественной системы. Ухудшение условий жизни приводит к обострению социальной напряженности. В обществе распространяются настроения недовольства существующими порядками. Отражением этих процессов служит дифференциация, вплоть до раскола, в рядах социал-демократических партий, активизация в них левых течений. В программных документах все большее место занимает антикапиталистическая риторика, происходит частичный возврат к принципам марксистского анализа. Вообще наиболее активная работа по обновлению концепции демократического социализма совпадает именно с периодами кризисов капиталистической системы. ПРОБЛЕМА ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ Размытость основных положений демократического социализма является следствием прежде всего неопределенности позиций социал-демократии в отношении проблемы обобществления. Ядро марксистской концепции социализма составляет теория социалистической собственности. Именно постулируемая марксизмом необходимость и неотвратимость обобществления средств производства, превращения их в общенародную собственность определяет программу и логику действий коммунистов, от способа прихода к власти до характера устанавливаемой ими политической системы. Реформистское течение в социал-демократическом движении еще на рубеже XIX и XX веков столкнулось с проблемой неадекватности марксистской теории обобществления экономическим реалиям. Представление о социализме как первой фазе коммунистической формации предполагает тотальное огосударствление средств производства и демонтаж рыночных отношений, что и осуществили большевики в России после 1917 г. В условиях развитого товарного рыночного производства Европы подобная политика неизбежно должна привести к коллапсу экономики со всеми вытекающими отсюда последствиями в социальной и политической сферах. С другой стороны, развитие капиталистического способа производства свидетельствовало, что он, вопреки прогнозам Маркса, сохранял способность к эволюции. Несмотря на периодически сотрясавшие его кризисы, капитализм в целом обеспечивал стимулы для развития производительных сил общества. Кроме того, с изменением характера труда проявилась тенденция к трансформации капитализма в более гуманную форму. Все это составляло объективную основу для постепенного отхода лидеров социал-демократии от марксистских взглядов на проблему собственности. Однако драма социал-демократического движения заключается в том, что оно так и не сумело выдвинуть социалистическую альтернативу вульгарной марксистской концепции, предполагающей огосударствление собственности. Современные последователи реформизма признают: одна из их слабостей в том, что они ограничились критикой марксизма, не противопоставив ему новую теорию. Ни один идеолог социал- противопоставив ему новую теорию. Ни один идеолог социал-демократии не написал своего “Капитала”. Таким образом, социал-реформизм, формально сохраняя верность марксизму, уже в начале века фактически разошелся с ним по ключевому вопросу — о необходимости и желательности полного обобществления средств производства. Лишившись своего ядра — теории социалистической собственности, идеология реформизма — демократический социализм не мог не приобрести отмеченные выше признаки расплывчатости, аморфности и эклектизма. Потеснив марксизм в воззрениях лидеров социал-демократического движения по проблеме собственности на средства производства, его место заняли концепции, по существу мало чем отличающиеся от буржуазнолиберальных взглядов на ту же проблему. Эволюция взглядов социал-демократов легко прослеживается как по официальным документам и публикациям лидеров движения, так и по результатам их практической деятельности. Причем, что вообще характерно для социал-демократов, декларируемые в программах принципиальные теоретические положения зачастую почти не оказывают воздействия на проводимую ими политику, наоборот, сама теория корректируется и приспосабливается под прагматические цели. Э. Бернштейн признавал необходимость обобществления лишь крупных предприятий, что с точки зрения ортодоксальным марксистов представляло собой серьезное отступление от идеалов. Однако его последователи не торопились проводить в жизнь даже эти “адаптированные” к капиталистической действительности рекомендации. Уже в межвоенный период социал-демократы возглавляли коалиционные или даже формировали однопартийные правительства во многих странах Европы, но нигде они не рискнули провести сколь-нибудь масштабную национализацию промышленности, несмотря на то, что марксизм в то время занимал в их воззрениях существенно большее место, чем позднее. В результате самого тяжелого и разрушительного за всю историю капитализма экономического кризиса 1929-1933 гг., последовавшей за ним депрессии и войны, в которой выдающуюся роль сыграл СССР, вектор общественных симпатий сместился в сторону левой части политического спектра. “Старый” капитализм переживал кризис. Настоятельная необходимость глубоких структурных преобразований стала очевидной. В правительства многих стран Европы вошли представители рабочих партий — социал-демократы и коммунисты. В этих условиях во исполнение 4-го пункта Устава своей партии, декларирующего стремление к созданию общественной собственности на средства производства, распределения и обмена25, правительство британских лейбористов в период 1945-1951 гг. национализировало предприятия угольной, сталелитейной и ряда других отраслей промышленности, железные дороги и авиалинии. В целом в ведение государства перешло примерно 20% всех производственных мощностей страны26. Рост государственного сектора экономики имел место и в других странах. В частности, основу австрийской промышленности до сих пор составляют предприятия, национализированные в первые послевоенные годы. Однако в основе политики национализации лежали не столько идеологические соображения, сколько требования увеличения экономической эффективности и модернизации отсталых отраслей промышленности. Восстановление разрушенной войной экономики Европы требовало концентрации ресурсов (которые сами по себе были крайне ограничены) и централизации управления, то есть как раз тех качеств, которые отличают госсобственность и составляют ее сильную сторону. В подобных ситуациях и плановая централизованная экономика СССР также демонстрировала высочайшую эффективность2. Послевоенную национализацию многих предприятий и целых отраслей промышленности и транспорта следует рассматривать прежде всего как один из этапов формирования государственно-монополистического капитализма (ГМК). От предыдущей стадии развития капиталистической формации ГМК отличается активным участием буржуазного государства в экономической жизни. С помощью государства, этого, по определению Маркса, “совокупного капиталиста”, буржуазия рассчитывала преодолеть кризисное развитие, характерное для первой половины века. Социал-демократия сыграла важную роль в становлении ГМК. Политику национализации социал-демократические лидеры считали важным шагом на пути к своему идеалу — демократическому социализму. Однако время показало, что в условиях капиталистической рыночной экономики (равно как и при “социалистической” плановой) госсобственность не доказала своих преимуществ перед частной. Последняя кампания по национализации ряда крупных предприятий и банков была проведена во Франции после 1981 г. с приходом к власти социалистов во главе с Ф. Миттераном. Столкнувшись с экономическими трудностями, социалисты сами вскоре отказались от продолжения радикальной политики. Пришедшее им на смену буржуазное правительство провело приватизацию государственных предприятий. С тех пор французские социалисты и думать забыли о крупномасштабной национализации. Стокгольмская декларация Социнтерна (1989 г.) констатирует, что “социалдемократическое движение по-прежнему выступает за национализацию и государственную собственность в рамках смешанной экономики”. Но вместе с тем “...опыт показал, что национализация, необходимая в отдельных случаях, сама по себе не является единственным лекарством от болезней общества... Ни частная, ни государственная собственность сами по себе не являются гарантией экономической эффективности или социальной справедливости”27. Этот вывод, невозможный в начале текущего столетия, в конце его представляется очевидным и бесспорным. В настоящее время полностью возобладал подчеркнуто прагматический подход к проблеме национализации, и ее применение определяется исключительно экономической целесообразностью. Таким образом, в рамках концепции демократического социализма обобществление средств производства практически полностью утратило идеологический аспект и превратилось в средство государственно-монополистического регулирования экономики. Изменение формы собственности перестало быть актуальной проблемой для социал-демократов не только в рамках текущей политики, но и в качестве перспективной цели. Правда, требование обобществления крупной собственности в дискуссионном плане периодически выдвигается представителями левых течений, но оно носит декларативный характер, не изменяет принципиальные установки социалдемократического движения и отражает лишь его неоднородность. Как отмечает австрийский политолог А. Пелинка, “нынешние социал-демократические партии ни в коем случае не считают социализацию средств производства частью своей экономической 28 идеологии” Столь . негативный, по сути, итог реформаторской деятельности социалдемократов на ниве обобществления закономерен и не должен удивлять. Дело в том, что, как уже отмечалось выше, социал-демократы оказались не в состоянии разработать собственную теорию социалистической собственности. Поэтому, несмотря на свой “дрейф” вправо от марксизма, они, оставаясь все-таки социалистами, до сих пор по проблеме социалистической собственности продолжают в целом придерживаться марксистской парадигмы и отождествляют процесс обобществления средств производства с их огосударствлением. Между тем национализация не всегда несет с собой более высокий уровень обобществления. На деле, не юридически, а фактически, государственная собственность может быть даже менее обобществлена экономически, чем частнокапиталистическая29, процесс “размывания” которой в современном западном обществе зашел достаточно далеко. Огосударствление средств производства не устраняет коренной причины зависимого статуса работника — его отчуждения от собственности, продуктов труда и управления производством. Наемный характер труда сохраняется. Замена индивидуального работодателя на “совокупного капиталиста” мало сказывается на положении трудящихся на производстве. Подобная смена формы собственности не обладает стимулирующим эффектом: мотивация к труду, определяемая наемным статусом работника, не претерпевает изменений. Поэтому эффективность деятельности государ- ственных предприятий не выше, а зачастую даже ниже, чем находящихся в частном владении. Лишь коллективизация средств производства, то есть перевод их во владение, пользование и распоряжение членов трудового коллектива предприятия, коренным образом изменяет положение работника в системе производственных отношений. Необходимо реализовать такую схему коллективизации, при которой каждый работник становится реальным собственником конкретной собственности. Тем самым достигается цель, завещанная Марксом — ликвидация отчуждения непосредственного производителя от собственности. Общество освобождается от неравенства, определяемого неодинаковым отношением людей к средствам производства. Переход от наемного труда к свободному труду полноправных совладельцев коллективной собственности позволяет решить главную экономическую проблему современности — создать эффективную мотивацию к инициативному, добросовестному и высокопроизводительному труду. Именно коллективизация средств производства, а не их огосударствление, представляет собой подлинную социалистическую альтернативу частнокапиталистическому способу ведения хозяйства. Отсутствие у социал-демократов решения проблемы социалистического обобществления собственности — главной проблемы теории социализма повлекло за собой отступления и компромиссы и по многим другим направлениям. СОЦИАЛИЗМ КАК ПРОЦЕСС Результатом отказа социал-демократов от постулируемой марксистской теорией необходимости изменения господствующей формы собственности на средства производства стало то, что социализм в реформистской интерпретации потерял экономическое обоснование. Действительно, именно в частнокапиталистической собственности на средства производства основатели научного социализма (и не только они) видели главную причину эксплуатации, социального неравенства, нищеты, безработицы и всех прочих многочисленных пороков капитализма. По их твердому убеждению, прорыв к подлинной свободе, демократии и социальному равенству невозможен без коренного изменения отношений, существующих между людьми в процессе производства. Поэтому в марксизме необходимость перехода к социалистическому устройству общества обосновывается прежде всего экономически. Логика именно экономического анализа побудила Маркса и Энгельса противопоставить капиталистическому способу ведения хозяйства иной, социалистический, основанный на общественной собственности на средства производства. Очевидно, что если изменение господствующей формы собственности не признается больше необходимым элементом построения нового общества, само понятие “социализм” лишается четких экономических признаков, а термин “социалистический способ производства” в этом случае вообще утрачивает всякийИнтересно смысл. в этой связи проанализировать новую программу принципов СДПГ, принятую в 1989 г. Как далекий отголосок марксистской традиции, в ней содержится признание, что недостаточно просто подновить капитализм, но необходим новый экономический и общественный строй. При этом свою главную цель германские социалдемократы формулируют следующим образом: “Мы хотим осуществить общественное равенство мужчины и женщины и создать общество без классов, привилегий, дискриминации и изоляции людей”19. Прочитав эту фразу, не сразу понимаешь, что в ней между главным требованием феминистского движения и лозунгом борьбы с привилегиями, памятным нам по временам «перестройки», упомянута основополагающая марксистская идея о создании бесклассового общества. Но главное, конечно, не то место, которое уделено в программе столь принципиальной проблеме, а отсутствие указаний на то, каким путем можно устранить фундаментальную причину неравенства людей в буржуазном обществе — частнокапиталистическую собственность на средства производства. О необходимости изменения господствующей формы собственности программа умалчивает, поскольку это стремление чуждо людям, определяющим политику современной СДПГ. Как следствие такого подхода можно рассматривать признание лидера голландских социалистов Й. ден Ойла, заявившего, что уже в 50-60-х гг. социализм в социалдемократическом истолковании “был не только деидеологизирован, но сверх того потерял также свое обоснование”30, прежде всего экономическое. Однако, что же остается от социализма, лишенного экономического содержания, сущностные признаки которого частично утеряны, частично размыты? Главным в социализме становятся его этические идеалы, которые в социал-демократической теории носят название “основные ценности”. Перечни “основных ценностей” у разных партий далеко не во всем совпадают, но в программных документах Социнтерна чаще всего упоминаются три — свобода, справедливость, солидарность; иногда к ним добавляется четвертое — равенство. В Стокгольмской декларации принципов Социнтерна так раскрывается содержание этих понятий: “Свобода — это результат индивидуальных и совместных усилий, которые представляют собой две части единого процесса. Каждый человек имеет право быть свободным от политического принуждения, а также право иметь все возможности действовать в соответствии со своими личными целями и индивидуальными возможностями ... Справедливость означает прекращение всякой дискриминации личности, а также равенство в правах и возможностях. Это требует компенсации за физическое, умственное и социальное неравенство, а также освобождение от зависимости либо от владельцев средств производства, либо от тех, кому принадлежит политическая власть. Равенство представляет собой выражение равной ценности всех людей и является обязательным условием свободного развития личности ... Солидарность носит всеобъемлющий и глобальный характер. Это практическое выражение общности человечества и чувства сострадания к жертвам несправедливости”27. Именно “основные ценности” являются для сторонников демократического социализма тем самым “лучом прожектора”, который пронзает тьму незнания и заблуждений и указывает направление развития общества. Правящие и оппозиционные социал-демократические партии рассматривают их не просто в качестве моральноэтических норм, но прежде всего как руководящие принципы своей политики. Таким образом, социал-демократы, в отличие от коммунистов, определяют сущность социализма не через экономические категории, а только через этические и демократические идеалы. Законченное выражение эта позиция нашла в той же Стокгольмской декларации, где социализм полностью отождествляется с “основными ценностями”: “Демократический социализм представляет собой международное движение за свободу, социальную справедливость и солидарность”27. В идеологии современного реформизма “основные ценности” заняли то место, которое прежде принадлежало марксистским идеям обобществления собственности, упразднения наемного труда и эксплуатации. Тем самым социал-демократы в своей теоретической деятельности совершили как бы “обратную эволюцию”, от научного социализма возвратившись назад к традициям утопического социализма. Как известно, многочисленные версии утопического (домарксистского) социализма их создатели обосновывали большей частью также не экономическими, а моральными и этическими соображениями. Вследствие такого подхода конечная цель рабочего движения — социализм теряет конкретные очертания. Освобожденный от экономического содержания, он превращается в аморфное понятие, лишенное однозначных и четких признаков. Различия между капиталистическим и социалистическим общественным устройством становятся неопределенными. Для любого политического движения потеря определенности цели является серьезным испытанием. Социал-демократы выходят из положения в духе присущего им прагматизма. Современная их доктрина гласит, что демократический социализм вообще не может быть представлен в виде определенной, обладающей набором конкретных признаков конечной цели. Согласно этой логике, идеалы демократического социализма по мере развития общества постоянно наполняются новым содержанием. Поэтому конечная цель общественных преобразований также должна непрерывно изменяться, а это равносильно тому, что она перестает существовать. Социализм в этой интерпретации предстает уже не в качестве конечной цели, а как процесс бесконечного движения в направлении реализации некоторых идеалов. Тем самым социалреформизм в новых условиях возрождает знаменитую формулу Э. Бернштейна: “Движение — все, конечная цель — ничто”. Идеологам социал-демократии нельзя отказать в последовательности: тенденцию к размыванию контуров цели они доводят до логического предела, вообще отказываясь от формулирования целевой установки. Согласно современным представлениям, демократический социализм — это не особый общественный строй, а политика, преследующая цель улучшения функционирования капитализма. Идеолог Лейбористской партии Великобритании А. Кросленд считает, что социализм необходимо рассматривать как “вечный поиск истины, беспрерывное неопределенное движение, не имеющее конечной цели и результата”31. Стокгольмская декларация признает: “Социалисты не претендуют на то, что они владеют рецептом создания некоего общества как конечного результата их усилий, которое в дальнейшем не может быть изменено путем реформ или развития”27. Действительно, можно согласиться с тем, что социализм — еще не вершина человеческой цивилизации, и потому он не будет оставаться статичным. Но отсюда не следует, что он лишен конкретных признаков и что на этом основании ему можно отказывать в идентификации. Неопределенность цели, впрочем, не означает, что невозможно указать направление движения. Вектор преобразований задают принятые этические идеалы. В современной трактовке демократический социализм предстает как процесс развития общества, в ходе которого “основные ценности” — свобода, социальная справедливость и солидарность наполняются все большим реальным содержанием. Эти “вечные” вдохновляющие идеалы воплощаются в действительность в результате конкретной социально-экономической политики социал-демократических партий. При таком подходе социал-демократы не ставят перед собой задачи устранения всех пороков капитализма. Их цели более локальны — повышение уровня жизни населения, расширение социальных прав и гарантий, укрепление демократических основ общества, то есть всемерное способствование продвижению “основных ценностей” в капиталистическую действительность. Достижения социал-демократов на этом пути очевидны, но это не снимает с нас обязанности искать иную социалистическую альтернативу, в большей мере отвечающую условиям развития общества и производства. Провозгласив необязательность обобществления средств производства для создания общества социальной справедливости, социал-демократы рискуют потерять не только экономическое, но и идеологическое обоснование социализма. Водораздел между буржуазной и реформистской идеологией пролегает ныне не по проблеме собственности, а определяется лишь различным толкованием понятий “свобода”, “демократия”, “права человека” и т.п. Однако, отрицая классовую обусловленность содержания этих понятий, их связь с отношениями собственности и характером производственных отношений, сторонники демократического социализма создают ситуацию, в которой им трудно противодействовать опасному сближению своей теории с буржуазной идеологией. Как будет подробно показано в следующей главе, социалдемократическое понимание основных этических и демократических ценностей общества отличается от буржуазно-либерального лишь в частностях, но в главном и основном оно не идет дальше буржуазных представлений о свободе и демократии. Не случайно западногерманская ХДС — вполне “правоверная” буржуазная партия — также выдвинула свободу, справедливость и солидарность в качестве “основных ценностей” своей политики, чем повергла в смятение лидеров СДПГ32. И эта полуанекдотическая ситуация закономерна, поскольку является следствием того обстоятельства, что современные социал-демократы не видят реальных путей преодоления капиталистического способа производства, а потому в своей идеологии и политике неизбежно вынуждены эволюционировать в сторону сугубо буржуазных представлений и подходов. Итак, социализм в социал-демократической интерпретации представляет собой не наделенную конкретными признаками социально-экономическую систему, а непрерывный и бесконечный процесс реформирования общества. Проповедуется так называемый ценностный подход к социализму, в соответствии с которым необходимость перехода к новому обществу мотивируется не экономически, а прежде всего с морально-нравственной и этической точек зрения. При этом теория “основных ценностей” призвана скрыть тот факт, что социал-демократы не смогли выдвинуть реальную альтернативу капиталистической организации общества и общественного производства. Неопределенность цели, потеря идеологических ориентиров, узкопрагматический подход к политической деятельности в наиболее открытой, граничащей с цинизмом форме выражены одним из лидеров Лейбористской партии 50-х гг. Моррисоном, заявившим, что “социализм — это то, что Лейбористская партия делает в данный конкретный период времени”33. Ограниченность и оппортунизм подобной тактики ясны многим, о чем свидетельствуют периодически возникающие конфликты между правыми и левыми течениями внутри социал-демократических партий. Эти конфликты, в свою очередь, отражают неполную адекватность концепции демократического социализма целям рабочего движения. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ Центральное место в идеологической доктрине реформизма занимает демократия. Само название этой доктрины — “демократический социализм” (а не просто “социализм”!) указывает на огромное значение, которое ее сторонники придают демократическим принципам в политике, экономике и общественной жизни. Программные документы партий, входящих в Социнтерн, пронизаны духом верности традициям демократии. Эта идея служит критерием, с которым они всегда стремятся соотносить любые свои действия. Демократия — “священная корова” международного социал-реформизма. Безусловное следование ее принципам в любых ситуациях — это главное, что, по мнению социал-демократов, отличает их от коммунистов. Говоря о причинах коренного расхождения позиций двух течений мирового рабочего движения, идеологи реформизма всегда выносят на первый план их различное отношение к государственно-правовой демократии, диктатуре пролетариата, идеологической и политической монополии одной партии, а отнюдь не разногласия по социально-экономическим проблемам, например, по роли частной собственности или рынка в современной экономике. Социалдемократы убеждены, что демократия не может быть принесена в жертву ради достижения даже самых благих целей, и что подлинный социализм невозможен без демократии. Подобная позиция, безусловно, заслуживает уважения. Однако какое содержание при этом вкладывается в понятие “демократия” и какие средства предлагаются для достижения поставленных целей? Социал-демократы различают политическую, экономическую и социальную демократию. В этой главе на примере политической демократии мы попытаемся показать противоречивость и ограниченность сугубо ценностного подхода к социализму. Демократия представляет собой не идеологию, а набор определенных принципов политической власти: выборность лидеров, взаимную независимость всех ветвей власти, широкое самоуправление территориальных и общественных структур34. В демократическом обществе поощряется плюрализм мнений, уважаются взгляды меньшинства и гарантируются права политической оппозиции. Граждане реально обладают широким спектром политических прав и свобод — свободы мысли, слова, печати, организаций и религии. Все они равны перед законом. Целью своей политики социал-демократы считают трансформацию существующей капиталистической системы в новое, в высшей степени демократическое общество. При этом принципиальный момент заключается в том, что они трактуют политическую демократию с надклассовых позиций. В их интерпретации она предстает как абсолютная демократия, “демократия вообще”. Однако при экономической власти капитала возможна только буржуазная демократия, и никакая другая. Поэтому абсолютная всеобщая внеклассовая демократия — как лозунг, методологический принцип и программная установка социалреформизма — на деле неизбежно оборачивается банальной буржуазной ее формой. По-другому и не может быть: если демократические принципы и нормы реализуются в условиях классового общества, политическая система не может не нести на себе следы этого общества. Абсолютная демократия в человеческом обществе невозможна так же, как и абсолютная свобода. Уровень демократии определяется, в частности, материальными возможностями общества, его социальной структурой, традициями и т.п. Однако в классовых обществах важнейший фактор, определяющий реальный уровень демократических прав и свобод — отношение разных групп граждан к собственности на средства производства. Совершенно очевидно, что в капиталистическом обществе владельцы крупного капитала имеют гораздо бóльшие возможности, чем простые трудящиеся, осуществлять на практике свои экономические, политические и гражданские права — быть избранными, защищать свои интересы в суде, отстаивать выгодную точку зрения в СМИ, влиять на политику государства в нужном направлении и т.п. Большие деньги дают большую власть, и обладатели крупного капитала не упускают свои возможности. Историю человечества социал-демократы рассматривают как путь от несвободы к свободе. Но частнокапиталистическая форма собственности порождает экономическое неравенство и, как следствие, существенно различный уровень свободы для разных людей при получении образования, охране своего здоровья, реализации многих других неотъемлемых прав граждан. Социал-демократы видят недостатки и признают несовершенный характер буржуазной демократии. (С недавних пор и граждане бывшего СССР получили возможность со знанием дела оценивать ее достоинства и недостатки). Они ставят себе цель — дальнейшее развитие демократии. Однако социал-демократы уходят от марксистской постановки вопроса. Они не желают признавать определяющее влияние господствующих в обществе экономических отношений на надстроечные сферы, в частности, на политическую систему, поскольку такой подход предполагает наличие взаимосвязи процесса демократизации с необходимостью коренного преобразования отношений собственности на средства производства. Социал-демократы отрицают такую необходимость, и потому их подход к реформированию капиталистического общества не идет дальше необоснованного идеализма и мелкобуржуазного утопизма. В оправдание своей позиции реформисты указывают на свои заслуги в деле преобразования общества. Безусловно, буржуазное общество в целом развивается по пути демократизации. Сто лет назад трудящиеся боролись за всеобщее избирательное право, свободу политических объединений и право создавать профсоюзы. Сейчас эти права и свободы кажутся естественными. Через механизм свободных выборов народные массы влияют на политику государства. В западных странах этому обстоятельству придают столь большое значение, что определяют свою политическую систему как парламентскую демократию. Несомненно, за прошедшее столетие демократия распространилась на широкие слои общества. Социал-реформисты правы в том, что буржуазная демократия не остается статичной, в ее систему входят действительные демократические ценности. Это служит основанием для их стремления и дальше развивать сложившуюся общественную и политическую систему. Однако главным препятствием на пути к обществу развитой демократии является экономическое и, как следствие, политическое неравенство, порождаемое неодинаковым отношением людей к средствам производства, капиталу. Поэтому при капитализме все права и свободы неизменно будут “всеобщими” по форме, но буржуазными по сути. Социал-демократы обходят эту проблему, они не указывают пути ее разрешения. В этом заключается противоречивость и ограниченность их концепции: свое стремление к абсолютной демократии они собираются осуществить, не выходя за рамки буржуазного общества и способа производства, не пытаясь упразднить те пределы, которые экономическая система капитализма ставит на пути реализации демократических принципов. История доказывает, что в рамках одного и того же капиталистического способа производства может существовать целый спектр политических систем — от традиционной буржуазной демократии до самых крайних форм тоталитарных фашистских диктатур. Поэтому влияние фактора экономического неравноправия людей на политическую систему общества нельзя переоценивать. Но в такой же мере его недопустимо недооценивать. Можно согласиться с социал-демократами в том, что революционное изменение экономических отношений не приводит автоматически к торжеству свободы и демократии. Но очевидно и то, что первое является совершенно необходимой предпосылкой для второго. При сохранении буржуазных отношений собственности возможны только буржуазные по их истинному содержанию свобода и демократия. Для перехода к качественно новому уровню реализации демократических прав и свобод необходимо преодолеть самое главное отчуждение человека — от собственности. Тип политической системы и реальное содержание общественных отношений определяются не только экономическими факторами, но в первую очередь все-таки ими. Показателен в этой связи пример нашей страны — СССР. Нет оснований не соглашаться с В.И. Лениным, писавшим: “Буржуазной демократии, по самой природе ее, свойственна абстрактная или формальная постановка вопроса о равенстве... Под видом равенства человеческой личности вообще буржуазная демократия провозглашает формальное или юридическое равенство собственника и пролетария, эксплуататора и эксплуатируемого, вводя тем в величайший обман угнетенные классы ...Действительный смысл требования равенства состоит лишь в требовании уничтожения классов”35. Однако проблема демократии не сводится лишь исключительно к созданию общества социального равенства. Для установления высшей — по сравнению с буржуазной — формы демократии недостаточно ликвидировать эксплуатацию и эксплуататорские классы. В СССР, в котором был достигнут высокий уровень социального равенства, существовала, несмотря на это, тоталитарная политическая система. При этом пренебрежение демократическими принципами и нормами являлось результатом не субъективной их недооценки руководителями страны, а следствием объективно существовавшей неадекватности вульгарно-коммунистического способа производства уровню развития и характеру общественных производительных сил2. В. Брандт заявлял в связи с этим, что “огосударствление средств производства не решает вопроса демократизации и гуманизации общества, расширения сферы свободы многих индивидуумов”36. Причина — в сохраняющемся в этом случае отчуждении человека от собственности, а следовательно, от власти и реальных демократических прав. Несчастливая судьба демократии в Советском Союзе не опровергает, а наоборот, лишний раз доказывает определяющее влияние экономической основы общества (“базиса”) на его идеологическую и политическую сферы (“надстройку”). В обществе, основанном на господстве коллективной собственности на средства производства (в различных ее формах), в силу ее адекватности современным экономическим реалиям изначально и в принципе исключены проявления авторитаризма и тоталитаризма. Коллективизация собственности позволяет преодолеть свойственное буржуазному обществу экономическое неравенство. Бывшие наемные работники становятся собственниками средств производства и продуктов своего труда. Люди обретают реальное равенство в структуре общественного производства. Новое общество (в развитом своем варианте) будет представлять собой ассоциацию независимых от государства самоуправляемых трудовых коллективов. Трудящиеся как хозяева экономики становятся хозяевами и в политической сфере. Следовательно, тип государства и политической системы будут соответствовать именно их интересам. Концепция нового социализма предполагает многоукладность экономики, в которой преобладают коллективные формы собственности на крупные средства производства, но одновременно уважаются права других форм собственности, в том числе частной. Такое положение означает не сужение, а расширение экономической свободы и свободы предпринимательства2. Конечно, новый социализм — общество цивилизованных коллективных собственников — еще не является вершиной развития демократии, но он предоставляет человеку больше реальных прав и свобод, чем капиталистическое общество. Демократия нового социализма, в основе которой лежит экономическое и политическое равенство граждан, будет качественно отличаться от буржуазной демократии. Только в ее рамках может быть достигнута цель социал-демократического движения — наполнение формально декларируемых демократических и гражданских прав реальным содержанием. Сторонники демократического социализма вменяют в вину своим политическим и идеологическим оппонентам избирательность их подхода к “основным ценностям” человеческого общества. По их мнению, буржуазные либералы и консерваторы превозносят принцип личной свободы, но не хотят признавать важность принципов справедливости и солидарности всех членов общества. Коммунисты в свою очередь основной упор делают на достижение социального равенства и солидарности, но добиваются этого за счет ограничения свободы. Социал-демократы видят свое отличие в том, что они понимают взаимосвязанность всех фундаментальных этических принципов27. Очевидно, однако, что дело не столько в формальном признании равной значимости каждого из компонентов триады “основных ценностей”, сколько в том содержании, которое вкладывается в эти понятия. Свобода, справедливость и солидарность должны рассматриваться не в качестве абстрактных и надклассовых понятий, а только в контексте всей социальноэкономической реальности капиталистического общества. Качественный перелом в отношении практической реализации “основных ценностей” невозможен без устранения присущего капитализму экономического неравенства, порождающего ограничения реальной свободы, социальную несправедливость и разрушающего отношения солидарности между людьми. Социал-демократы принципиально уходят от решения проблемы социалистической собственности. Вместе с тем именно в ней, а не в теории “основных ценностей” содержится ключ к созданию подлинно свободного и демократического общества. До тех пор, пока проблема социалистического обобществления не будет решена должным образом, социализм в социал-демократической интерпретации будет представать лишь мелкобуржуазной утопией, прекраснодушной и недоступной мечтой. Вряд ли такое положение можно считать значительным прогрессом по сравнению с вульгарной версией коммунизма, в которую превратили социализм последователи коммунистического направления в рабочем движении. Итак, ограничивая содержание понятия “социализм” лишь этическими и моральными категориями, социал-демократы фактически лишают себя реальной возможности достичь своих целей. Апеллируя к всеобщей демократии, на деле они замыкаются в рамках буржуазной демократии, тогда как решение проблемы требует преодоления пределов капиталистического общества и прежде всего перехода к новому способу производства. РЕФОРМИЗМ Реформизм — один из основных компонентов доктрины демократического социализма. Если по многим другим теоретическим вопросам взгляды правых и левых социал-демократов зачастую расходятся, то в своем принципиальном неприятии социальной революции они едины. Все последователи демократического социализма считают, что достижение его целей возможно только реформистским путем. Коммунисты также признают реформы в качестве метода общественных преобразований, но настаивают на том, что без революции невозможен переход от капитализма к социализму. Они обвиняют социал-демократов в оппортунизме, то есть приспосабливании тактики рабочего движения к интересам буржуазного общества. Но мало констатировать факт оппортунистической тактики социал-демократии, так как на основании этого обстоятельства можно прийти к совершенно полярным выводам. Коммунисты считают подобную политику совершенно недостаточной и, в конечном счете, предательством идеалов рабочего класса. Социал-демократы не менее резки в своих оценках. Например, один из российских апологетов оппортунистической тактики Б.С. Орлов, сравнивая методологические принципы обоих направлений в рабочем движении, пишет: “Социал-демократы руководствовались в первую очередь здравым смыслом и если видели, что взятая на вооружение теория “не работает”, то пересматривали ее, внимательно приглядываясь к изменениям, постоянно происходящим в обществе, коммунисты же подгоняли жизнь под однажды выбранную теорию и, как тот пресловутый Прокруст, рубили руки-ноги, если общественное тело не укладывалось в идеологическую постель”37. Даже во многом согласившись с этим мнением, нельзя на этом основании оставлять реформизм вне критики. Правильную оценку оппортунизму и, в частности, реформистской тактике социал-демократов можно получить, лишь выяснив, почему, в силу каких объективных причин они вынуждены следовать ей. По сути, ответ на этот вопрос содержится в предыдущих главах. Социализм является общественным идеалом обоих течений мирового рабочего движения — и социал-демократов, и коммунистов. Однако, как уже отмечалось выше, социал-демократы не сумели разработать собственную теорию социалистической собственности в противовес вульгарно-марксистской, принятой на вооружение коммунистами. Вследствие этого они лишили концепцию демократического социализма ее ядра. Социализм в их интерпретации потерял экономическое содержание и стал пониматься не как общественно-экономическая формация, а как непрерывный и бесконечный процесс общественных преобразований. В итоге социал-демократы были вынуждены отказаться от формулирования конечной цели своей политики. Но если верно, что именно цель определяет средства для ее достижения, то отсутствие цели не может не оказывать влияние на тактику действий. Если демократический социализм не особый социально-экономический строй, а лишь политика, имеющая определенную направленность, то методы его достижения поневоле будут ограничены рамками “искусства возможного”. Поэтому реформистская тактика представляет собой логичное следствие всей идеологической концепции социал-демократизма, прежде всего — отсутствия в ней теории социалистической собственности. Взгляды социал-демократов на соотношение революционного и реформистского путей развития общества претерпели определенную эволюцию. Еще Э. Бернштейн пришел к выводу, что новое общество возникнет не благодаря революции, а как итог постепенных целенаправленных изменений капитализма. Он писал: “Социализм наступит не в результате крупных политических решающих схваток, а как следствие ряда экономических и политических побед рабочего движения в различных сферах его деятельности...”38. Он полагал, что капиталистическое общество путем мирного преобразования можно постепенно трансформировать в социалистическое. В подтверждение своей правоты Бернштейн апеллировал к некоторым высказываниям Маркса и Энгельса, рассматривая их вне общего контекста основанного ими учения. Так же поступает ныне часть его современных единомышленников39. Бернштейн идеологически обосновал реформизм. Однако процесс идеологической эволюции социал-демократов от революционного марксизма к последовательному реформизму был достаточно протяженным во времени. В период между двумя мировыми войнами у большинства партий Социалистического рабочего интернационала реформистская практика уживалась с революционной теорией. О. Бауэр, идеолог левого течения Социалистической партии Австрии, которая в свою очередь в то время принадлежала к левому крылу международной социал-демократии, признавал: “Целеустремленные социалисты противопоставляют этой (последовательно реформистской. — Ю.А.) точке зрения понимание того, что капиталистический общественный строй не может быть преодолен в результате постепенного преобразования, продвижении от реформы к реформе, что социалистический строй может быть завоеван только в результате революционного перелома”40. Несмотря на столь правоверный марксистский тезис, О. Бауэр оправдывает реформистскую тактику отсутствием предпосылок для социалистической революции и необходимости вследствие этого идти на компромисс. Он рассматривает реформистский социализм в качестве идеологии рабочего движения, неизбежной на определенной ступени развития, а именно “...на той ступени развития, на которой рабочий класс хотя и не обладает еще достаточной силой для свержения капиталистического общественного строя, но в то же время достаточно силен, чтобы успешно использовать демократические учреждения в своей борьбе за повышение уровня своей жизни в рамках капиталистического общественного строя”41. Позиция О. Бауэра опровергает выдвигаемое многими коммунистами обвинение в том, что оппортунизм социал-демократов служит доказательством их сознательной, расчетливой и корыстной измены идеалам социализма и освобождения рабочего класса. Напротив, О. Бауэр подчеркивает вынужденный характер реформизма и косвенно признает, что его причиной является отсутствие реальной социалистической альтернативы капитализму. До Второй мировой войны позиция многих европейских социалдемократических партий отражала переходный характер их идеологии того времени: революция еще не отрицалась в теории, но объявлялась невозможной на практике. В послевоенные годы переход на реформистскую платформу был полностью завершен. Под воздействием логики “холодной войны”, вследствие усиления влияния коммунистических партий на рабочее движение и зависимости восстановления экономики стран Европы от помощи США большинство социал-демократических партий заняло резко антикоммунистическую позицию. В дальнейшем успехи в развитии капитализма, которым в немалой степени способствовала политика, проводимая социалдемократами, привели к значительному их дрейфу вправо. Они полностью исключили термин “революция” из своего лексикона и заняли позицию полного отрицания социальной революции как метода достижения своих политических целей. Ныне социалдемократы единодушны в признании реформизма как единственно возможного для них способа трансформации капитализма в общество демократического социализма. Вместе с тем неоднородность социалистического движения проявляется и в отношении к этой проблеме. Представители левых течений подразделяют реформы на “системостабилизирующие” (не изменяющих сути господствующих в обществе и производстве буржуазных отношений) и “системоизменяющие”, которые, по их мнению, приближают общество к демократическому социализму. Однако и левые социалдемократы не ставят себе в качестве цели замену в обозримом будущем капиталистического способа производства другим. Они стремятся лишь по мере возможности устранить или смягчить негативные факторы, свойственные капиталистической системе, не нарушая при этом ее целостности и основы ее функционирования. Правые социал-демократы вообще отказываются проводить резкую грань между системостабилизирущими и системоизменяющими реформами. В самом деле, можно щими и системоизменяющими реформами. В самом деле, можно ли говорить о действительно глубоком изменении системы, если практикуемый социал-демократами подход исчерпывается установкой на реформирование капитализма в рамках самого капитализма? Обличая на словах “язвы” буржуазного общества, социал-реформисты не ведут речь о преодолении капиталистического способа производства. Превратив социализм в этический идеал, они фактически подменили одну цель (социализм) другой (улучшение капитализма). Бесплановому движению при отсутствии конкретной конечной цели естественно свойственна приспособительная тактика. Логика идеологической эволюции социал-демократов привела их к полному и окончательному разрыву с марксистской революционной традицией. В результате международная социал-демократия приняла на себя роль “лояльного управляющего” делами капитализма. Ныне приход к власти в какой-либо стране социалреформистской партии — партии, выражающей и отстаивающей интересы рабочего класса! — ничего, по сути, не меняет и не пугает буржуазию. В качестве оправдания оппортунистической тактики ее защитники приводят следующий довод: для того, чтобы придти к власти и иметь возможность реализовать свои цели, социал-демократии необходимо завоевать на свою сторону симпатии большинства избирателей. А в это “большинство” неизбежно входят потенциальные сторонники других партий, в том числе и буржуазных. Поскольку социал-демократы не хотят силой навязывать социализм противящемуся большинству, они вынуждены отказываться от собственных теоретических принципов, которые не встречают понимания у большинства избирателей. Австрийский политолог А. Пелинка называет этот процесс “законом редукции социализма”42, суть которого такова: проводить на практике только ту часть своей программы, которая может найти поддержку большинства электората. В действительности этот “закон” отражает лишь неспособность социал-демократов выработать реальную социалистическую альтернативу, привлекательную и приемлемую для самых широких народных масс. Именно поэтому им в борьбе за симпатии избирателей приходится заимствовать у буржуазии ее взгляды, ценности, методы и теории. Рассматривая соотношение революционного и реформистского путей развития, следует иметь в виду, что само содержание понятия “революция” претерпело некоторые изменения на протяжении последнего столетия. В начале века В.И. Ленин утверждал, что “... вопрос о власти есть коренной вопрос всякой революции”43. В эпоху господства в Европе монархий, слабого развития парламентаризма и других демократических институтов революция в сознании людей ассоциировалась с вооруженным восстанием и неизбежной гражданской войной, которые должны открыть дорогу социалистическим преобразованиям. В условиях современной парламентской демократии вопрос о власти отходит на второй план. Как известно, социал-демократические и другие рабочие партии приходили к власти во многих странах, но ни в одной из них не произвели революционных перемен. Главным стал вопрос о собственности. Подход партии или политического движения к проблеме революции зависит от отношения этой партии к капиталистической частной собственности, с одной стороны, и ее представлений о социалистической форме собственности, с другой. В самом деле, если социалистический идеал коммунистов подразумевает тотальное огосударствление средств производства и создание плановой централизованной экономики, то он совершенно несовместим с капитализмом и путь к нему лежит только через революцию. Если, с другой стороны, у социал-демократов вообще отсутствует концепция социалистической собственности, но они признают позитивную роль частной собственности, а под обобществлением средств производства понимают их частичную национализацию в рамках капиталистической экономики, то для них естественным способом достижения цели становятся реформы, не нарушающие целостность существующей системы, при безусловном исключении революции из арсенала допустимых средств. Подлинный (“новый”) социализм предполагает не огосударствление, а коллективизацию средств производства. При этом новые социалисты, подобно социалдемократам, признают позитивную роль в современной экономике как частной, так и государственной форм собственности. Поэтому для нового социализма характерна многоукладная рыночная экономика, но, в отличие от капитализма, ее лицо будет определять не частная, а различные формы коллективной собственности. Это последнее обстоятельство имеет решающее значение, и оно заставляет признать, что подлинный социализм представляет собой новый, качественно отличный от капитализма способ производства. В его основе лежит принципиально иная система производственных отношений. Поэтому переход к социализму не может быть осуществлен только за счет реформ, не затрагивающих основ капиталистического способа производства — господствующего положения частной собственности и наемного характера труда. К обществу подлинного социализма можно придти только через революцию (имеется в виду революция в способе производства, а не насильственный захват власти). Поэтому идеология нового социализма является не реформистской, а революционной по своей сути. Марксисты понимают революцию как скачок в развитии, прерывание “непрерывного”, нарушение постепенности. В этом они видят отличие революционного пути от эволюционного. Однако одновременно марксисты признают относительность этого различия. Действительно, революция не совершается вмиг: в ночь с 7 на 8 ноября 1917 г. в России произошла лишь смена политической власти, сам же процесс социалистических преобразований, пройдя через ряд этапов, занял годы. Поэтому отличие революционного пути от реформистского не только и даже не столько в темпе преобразований, сколько в их радикальности, выражающейся в полном и безоговорочном разрыве со старым, отжившим и замене его новым и прогрессивным. На практике революционная альтернатива также представляет собой ряд последовательных реформ, но революционные реформы должны затрагивать основы экономического базиса общества, в первую очередь, отношения собственности. Революция в современном понимании представляется не одномоментным скачком, а более или менее длительным периодом коренных реформ, изменяющих фундаментальные принципы функционирования общества и общественного производства. При этом, как отмечал французский левый социалист (не социал-демократ) С. Малле, частичные структурные перемены вовсе не устраняют потребности в революции, то есть в разрушении структуры в целом. Напротив, глубокие реформы делают это разрушение неизбежным, ибо частично преобразованные структуры начинают проявлять свою неадекватность старому социальному механизму, слом которого становится насущной необходимостью. Революцию, которая совершается без предварительной реформистской подготовки и рассчитывает разрушить отжившие социальные структуры одним махом, С. Малле рассматривал лишь как поверхностный акт44. Аналогичную трансформацию своих взглядов на революцию претерпели и некоторые коммунистические партии. В частности, еще в начале 60-х гг. итальянские коммунисты выдвинули концепцию революции-реформы. Суть ее составляют структурные реформы, которые, в отличие от социал-демократического подхода к той же проблеме, должны охватывать и отношения собственности, следовательно, отношения власти и выводить в результате страну за “логику механизмов капитализма”45. В современных условиях революция, как свидетельствует практика последних десятилетий, не связана с вооруженным восстанием, тотальным насилием и кровопролитием. (Классический пример — антишахский политический и социальный переворот в Иране. Можно вспомнить также “бархатные” революции конца 80-х гг. в Восточной Европе. Да и события в нашей стране на рубеже 80-90-х гг. также в целом подтверждают тенденцию к изменению форм, в которых ныне протекают социальные перевороты). Еще Маркс предвидел, что грядущие переделы собственности могут осуществляться мирными средствами, например, выкупом средств производства у их владельцев. XXI век будет столетием “бархатных” революций. Они будут отвечать интересам подавляющего большинства населения и отличаться постепенностью, подавляющего большинства населения и отличаться постепенностью, мирным характером и прагматическим, а не идеологическим подходом к реформам. Значительная часть современников может и не осознавать сути происходящий событий, однако даже “незаметные” перемены будут иметь революционный итог — полный разрыв со старым миром. Итак, реформизм социал-демократов является в конечном счете следствием отсутствия у них теории социалистической собственности. Они стремятся достичь демократического социализма посредством реформирования капитализма в рамках самого капитализма, без революции в производственных отношениях и способе производства. Однако таким путем невозможно преодолеть капитализм и создать принципиально отличное от него общество. Подход новых социалистов также не отрицает реформы, но их конечная цель — новый способ производства, отличный от капиталистического, — однозначно предопределяет революционный способ ее достижения. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ И СОУЧАСТИЕ Вульгарно-марксистской модели общественного производства, предусматривающей тотальное огосударствление, плановый и централизованный характер организации хозяйственного механизма, социал-демократы противопоставляют свою концепцию, известную под названием “экономическая демократия”. Эта концепция определяет принципы, по которым должна осуществляться трансформация капиталистической экономики в экономику демократического социализма. Социал-демократы рассматривают концепцию экономической демократии в качестве альтернативы национализации средств производства. При этом различные партии по-разному трактуют понятие экономической демократии, что вообще характерно для членов Социнтерна. Однако сущность ее, отраженная в названии, заключается в распространении процесса демократизации буржуазного общества из политической сферы на экономическую. Главный метод демократизации экономики — широкое внедрение в хозяйственную жизнь принципов общественного самоуправления. В Швеции, где велика доля перераспределяемых через бюджет ресурсов и доходов, полагают, что экономическая демократия “... означает влияние общественных органов на процесс труда и распределение результатов производства”46. В последней программе СДПГ в качестве целевой установки заявлено: “Мы хотим демократии во всем обществе, в том числе в экономике, на предприятиях и на каждом рабочем месте, хотим ограничить экономическую власть и осуществлять над ней демократический контроль. Мы хотим, чтобы основные экономические решения — в первую очередь о том, что расширять, а что сокращать, — принимались демократическим путем”19. В Стокгольмской декларации подтверждается, что “не существует единой или завершенной модели экономической демократии”. Вместе с тем ее “главный принцип очевиден — не просто официальный юридический контроль со стороны государства, а существенное участие самих трудящихся и их объединений в принятии экономических решений”27. Итак, главный элемент экономической демократии — совместное с капиталистами участие трудящихся, представляемых профсоюзными или другими выборными органами, в управлении производством на всех уровнях. В последние десятилетия эта проблема приобрела особую актуальность, в частности в связи с качественными изменениями в характере труда и растущей его интеллектуализацией. Во времена К. Маркса основная масса наемных работников была занята тяжелым физическим трудом. Преимущественно умственный труд оставался привилегией узкого слоя специалистов и служащих, входивших в административную элиту, тесно связанную с господствующим классом. Поэтому различия между физическим и умственным трудом носили классовый характер47. Развитие современного производства постепенно приводит к тому, что элементы физического труда перестают играть определяющую роль в производственной деятельности промышленных рабочих и постепенно вытесняются функциями умственного труда48. Этот процесс развивается на общем фоне интеллектуализации наемного труда. Однако расширение сферы умственного труда на новые категории трудящихся не устраняет классового антагонизма. Былая противоположность между физическим и умственным трудом, существовавшая во времена Маркса, переходит в новую противоположность, также носящую классовый характер — между повышающейся сложностью и интеллектуализацией труда наемных работников и отчуждением их от функции принятия решений по основным производственным вопросам49. Постепенно формируется новый тип труженика, для которого имеет значение не только оплата труда, но и осознание его смысла и цели. Стремление трудящихся к участию в процессе управления производством отражает диалектическую природу собственности. Дело в том, что права собственника не сводятся к формальному владению. В марксизме собственность понимается не просто как юридически закрепленное право на вещь, а как совокупность всех экономических отношений между людьми, включающая в себя участие в управлении, организации труда, осуществлении функции контроля, распределении дохода и т. п. Социалдемократы абсолютно правы, когда утверждают, что само по себе обобществление средств производства, тем более их простая национализация, не делает трудящихся действительными их собственниками. Еще Э. Бернштейн утверждал, что “в хорошем фабричном законе может быть больше социализма, чем в огосударствлении целой группы фабрик”50. Видный западногерманский социал-демократ Т. Майер солидарен с ним: “В присвоении государственной бюрократией всех прав на принятие экономических решений куда меньше социализма, чем в фабричном законе, который формально сохраняет частную собственность, однако некоторые из прежних прав на принятие решений передает в руки рабочих, их профсоюзов или демократического государства (например, обеспечение безопасности рабочих мест, здравоохранение, участие в принятии решений о делах предприятия и о кадрах)”51. Действительно, наш общий опыт подтверждает, что без участия в управлении, организации и контроле производства формальное совладение общенародной собственностью не изменяет подчиненного и зависимого статуса работника, не создает из него хозяина. Однако не только неудача предпринятой в СССР попытки обобществления определила повышенное внимание, даже “зацикленность” социал-демократов на проблеме участия трудящихся в процессе управления предприятиями. Не будем забывать, что, вполне обоснованно критикуя советский опыт, они не располагают, тем не менее, альтернативной программой социалистического обобществления. Поэтому им поневоле приходится сводить процесс обобществления собственности в основном к соучастию трудящихся в управлении, отодвигая при этом на задний план или даже совсем отказываясь рассматривать проблему владения. Очевидно, что социал-демократы повторяют принципиальную ошибку своих коммунистических оппонентов. Если коммунисты среди всего спектра прав собственника абсолютизируют право владения и совершенно недооценивают остальные, то социал-демократы демонстрируют другую крайность. Они столь же искусственно из совокупности отношений собственности выделяют функцию управления и контроля над производством и именно ее возводят в абсолют. При этом они готовы мириться с сохранением средств производства в частном владении. Вряд ли абсолютизация только какой-то одной стороны явления или процесса может свидетельствовать о правильности применяемого подхода. В практике социал-демократии система приобщения трудящихся к управлению предприятиями получила название “соучастие”. В ее рамках во многих странах Запада на предприятиях сформированы различного рода выборные комитеты или производственные советы. Они осуществляют контроль за соблюдением администрацией коллективных договоров. Члены производственных советов привлекаются к решению ограниченного круга проблем, непосредственно затрагивающих интересы трудящихся, таких, как гигиена, безопасность и оплата труда, занятость, повышение квалификации и т. п. Согласно законодательству ФРГ, решения по этим вопросам принимаются совместно дирекцией предприятия и производственным советом. Однако возможность представителей трудящихся отстаивать интересы коллектива сильно ограничены. В частности, в случае невозможности достичь согласованного решения назначается комиссия для поиска компромисса. При этом закон прямо предписывает производственному совету “отказаться от всех мер борьбы трудящихся, способных нарушить работу предприятия и мир на нем”. Средствами воздействия производственного совета признаны только “диалог и компромисс”52. В целом участие трудящихся в процессе управления предприятиями через посредство производственных советов ограничено как кругом вопросов, к обсуждению которых допускаются члены советов, так и неизбежным противодействием со стороны владельцев капитала. Существует и другая форма рабочего представительства. В ФРГ, где система соучастия получила наибольшее развитие, она была введена в 1951 г. в горнодобывающей и металлургической отраслях промышленности, а в 1976 г. распространена на корпорации остальных отраслей с числом занятых более 2000 человек53. В соответствии с существующим в ФРГ законодательством представители трудового коллектива занимают половину (как правило, 6 из 12-ти) мест в наблюдательных советах компаний. Наблюдательный совет вырабатывает самые принципиальные решения, от которых, по существу, зависит судьба компании. Тем самым, трудящиеся через своих представителей в наблюдательном совете принимают полноправное участие в управлении предприятием совместно с владельцами капитала. Однако это не означает, что достигнут подлинный “паритет” в управлении. В частности, одно из мест в пределах квоты, выделяемой для лиц наемного труда, резервируется за руководящими менеджерами среднего и низшего звена, которые далеко не во всех случаях занимают солидарную позицию с остальными делегатами трудящихся. Председатель наблюдательного совета, которым является представитель акционеров, в конфликтных ситуациях обладает правом дополнительного решающего голоса. Таким образом, акционеры при наличии среди них согласия всегда имеют возможность принять выгодное для себя постановление. Практика подтверждает, что владельцы капитала сохраняют контроль над принятием решений54, и именно они на деле определяют политику фирмы или корпорации. Помимо формально-юридического преобладания в наблюдательном совете они располагают серьезным психологическим преимуществом: в то время, как трудящиеся отчуждены от собственности, судьба капитала крупных акционеров напрямую зависит от качества принимаемых решений. Все эти обстоятельства заставляют признать, что в западногерманской концепции соучастия трудящимся отведена роль присутствующего, наблюдающего, обсуждающего, рекомендующего и т. д., но не управляющего55. При всей ее ограниченности система соучастия, сложившаяся в ФРГ и других странах Западной Европы, представляет собой серьезное достижение рабочего класса, а также теории и практики социал-демократии. Существует мнение, что признанное законодательством соучастие рабочих в управлении служит важным социальным механизмом, облегчающим восприятие перемен, и потому способствует освоению новых технологий56. Показательно, что во Франции, где в 80-х гг. социалисты предприняли усилия по расширению системы соучастия, за привлечение представителей трудящихся к деятельности высших органов управления предприятиями высказывается все большее число самих предпринимателей57. Эти факты свидетельствуют о том, что буржуазия уже не способна в одиночку организовать эффективное функционирование современного производства, по мере дальнейшего развития которого значение “человеческого фактора” становится все весомее. Социал-демократы рассматривают последовательную реализацию на практике института соучастия как прорыв в сфере демократизации экономики. Однако прорыва не получается. Соучастие в управлении в определенной степени нарушает единовластие капиталиста, но ни в коем случае не ведет к установлению экономической власти трудящихся на предприятии. Сущность отношений собственности, по Марксу, составляет право присвоения результатов труда. К. Маркс даже употреблял понятия “собственность” и “присвоение” как синонимы58. В глазах работника право собственности реализуется прежде всего через возможность присвоения продуктов его труда. В связи с этим представляется совершенно очевидным, что любые попытки осуществить “социализацию” собственности, не посягая на право владения, а значит, и присвоения, в принципе не могут привести к желаемому результату. До тех пор, пока будет существовать неравенство в присвоении прибавочной стоимости (как следствие частнокапиталистического характера владения собственностью), будут сохраняться социальное неравенство и прочие пороки капитализма. Институт соучастия трудящихся в управлении не может противостоять логике капиталистического производства, ставящего во главу угла извлечение максимальной прибыли. В той же ФРГ система соучастия не может предотвратить закрытие шахт, металлургических предприятий и увольнения рабочих. Вместе с тем практика соучастия указывает направление развития общественного производства и производственных отношений. Дальнейшее развитие объективно требует коллективизации собственности. Только в этом случае произойдет действительная социализация средств производства, и трудящиеся получат возможность реализовать все без исключения права собственника в их диалектическом единстве, а не в отрыве друг от друга. ОТНОШЕНИЕ К ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ На практике социал-демократы выступают за смешанную экономику, то есть сочетание частного и государственного секторов в рамках рыночной организации общественного производства. По их мнению, смешанный тип экономики сохранится и при демократическом социализме. По отношению к частной собственности социал-демократы совершили эволюцию от ее полного отрицания в духе классического марксизма до признания ее в качестве неотъемлемого компонента смешанной экономики. В 1951 г. в первой послевоенной декларации Социнтерна (Франкфуртской), еще сохранявшей следы классового подхода, было впервые указано, что социалистический способ ведения хозяйства не предполагает обобществления всех сфер производства и совместим с существованием частной собственности в торговле, малой и средней промышленности18. В Годесбергской программе СДПГ (1959 г.), ставшей образцом для программных документов других партий, было окончательно признано, что “частная собственность на средства производства имеет право на защиту и поощрение в той мере, в какой она не препятствует созданию справедливого социального строя”59. Социал-демократы оказывают безусловную поддержку отнюдь не любой форме частной собственности. Они довольно последовательно выступают, по крайней мере на словах, против концентрации экономической и политической власти в руках монополий. Вся концепция экономической демократии имеет ясно выраженный антимонополистический запал. В ее рамках ставится задача обуздания всевластия монополий и установления за их деятельностью общественного контроля. В целом эволюция взглядов социал-демократов по отношению к частной собственности отражает процесс постепенного преодоления ими вульгарно-марксистского подхода к этой проблеме. Частнокапиталистическая собственность на средства производства порождает наемный труд и эксплуатацию, и социал-демократы, оставаясь в русле марксистской традиции, не отрицают этого. Вместе с тем прагматизм их подхода к проблеме частной собственности имеет под собой объективную основу. Дело в том, что различные сферы общественного производства отличаются неодинаковым уровнем развития производительных сил. В силу этого обстоятельства степень обобществления средств производства должна быть также неодинаковой для разных структур и отраслей народного хозяйства. Как известно, материальной базой социализма служит крупная машинная индустрия. Поэтому в тех сферах, где производство пока не достигло стадии крупной машинной промышленности, частная собственность еще не исчерпала своего позитивного потенциала. Это относится к торговле, сфере услуг, ряду отраслей сельского хозяйства, мелкой и, частично, средней промышленности — всем тем производствам, где эффективность и экономический успех во многом зависят от энергии, работоспособности, компетентности и таланта одного человека (предпринимателя) или группы лиц. В этих сферах буржуазия до сих пор сохраняет за собой функцию организатора производства. Вульгарно-марксистский подход игнорирует отличия в уровне развития разных сфер материального производства. Опыт существования общенародной собственности в СССР, также как и практика национализации на Западе, доказали, что отождествление процесса обобществления собственности с ее огосударствлением представляет собой вульгарную и ошибочную интерпретацию соответствующих положений учения Маркса. Поэтому признание социал-демократами, в отличие от коммунистов, прав частной собственности свидетельствует об их отходе от вульгарных взглядов. Вместе с тем их примиренчество и вынужденный прагматизм по отношению к господству частнокапиталистической собственности, особенно крупной, в современной западной экономике объясняется отсутствием у них социалистической альтернативы частной собственности. ОТНОШЕНИЕ К РЫНКУ Основу вульгарного толкования марксизма составляет представление о социализме как о первой, низшей фазе двуединой коммунистической формации. Перенесение на социализм атрибутов коммунистического способа производства, в частности, нетоварного и нерыночного способа ведения хозяйства, привело к тому, что по отношению к рынку — еще одному элементу смешанной экономики — неадекватность вульгарно-марксистского подхода проявилась наиболее явственно. Ортодоксальный марксизм рассматривает планомерный характер развития общественного производства как антитезу анархии рынка. В далекой исторической перспективе план, безусловно, вытеснит рынок. Но современному уровню развития и характеру производительных сил наиболее адекватна именно рыночная форма организации экономики. Механизм конкуренции ориентирует производителя на наиболее полное удовлетворение запросов потребителя. Тем самым устраняется противоречие между той целью, которую преследует в процессе производства общество (удовлетворение определенных своих потребностей) и целью отдельного предприятия (получение максимальной прибыли). Как известно, советская экономическая система так и не смогла разрешить аналогичное противоречие2. Одновременно та же конкуренция побуждает предприятие стремиться к количественному расширению производства и качественному его обновлению, внедрению достижений научно-технического прогресса. Производство обретает способность к саморазвитию — важнейшее качество здоровой экономической системы. Советская модель социализма была основана на тотальном огосударствлении собственности, лишающем производителей экономической независимости, и ей естественным образом соответствовала плановая централизованная экономика. Но коллективизация собственности, то есть передача средств производства во владение и пользование трудовым коллективам, предопределяет независимый от государства статус предприятий и, тем самым, рыночную форму организации экономики. Поэтому представляется совершенно неправомерным традиционное для марксизма отождествление рыночной экономики и капитализма, результатом чего являлись идеологизация рынка и отношение к нему как явлению, чуждому интересам рабочего класса. Экономика нового, подлинного социализма будет рыночной. Явная адекватность рыночных механизмов, прежде всего конкуренции, современным экономическим реалиям, обуславливает прагматизм позиции социалдемократии по этой проблеме. Видный деятель СДПГ О. Лафонтен полагает, и он не одинок в своем мнении, что эффективность капиталистической системы объясняется отнюдь не частной собственностью на средства производства, а именно свободной конкуренцией самостоятельных производственных единиц60. Поэтому экономическая доктрина социал-демократов исходит из того, что любые реформы не должны разрушать рыночный механизм, наиболее действенный, с их точки зрения, в современных условиях. Эволюция взглядов социал-демократии на план и рынок отражена в ее программных документах. В принятой в 1951 г. Франкфуртской декларации Социнтерна, еще сохранявшей некоторую связь с марксистской традицией, утверждалось, что “... производство не может быть предоставлено свободной игре экономических сил. Оно должно планироваться”18. Но уже в 1959 г. СДПГ в своей Годесбергской программе ясно заявила, что выступает за свободный рынок, где всегда господствует подлинное соревнование (конкуренция)59. После этого, по свидетельству В. Брандта, в СДПГ стало “вполне возможно присягать рынку как наиболее эффективному механизму регулирования экономики, не боясь быть обвиненным в игнорировании социалистического наследия”61. При этом план не противопоставляется рынку. Шведские социалдемократы считают, что “эти два метода не являются несоединимыми, а, напротив, дополняют друг друга; ни один из них самостоятельно не может обеспечить достижение целей развития общества и благосостояния граждан”46. Годесбергская программа содержит чеканную формулировку: “соревнование — насколько это возможно, планирование — насколько это необходимо!”59. В целом социал-демократы преодолели необоснованно отрицательное отношение вульгарного марксизма к товарному производству, конкуренции и рынку. Их отношение к этим экономическим институтам представляется вполне здравым. Вместе с тем позиция социал-демократов лишь отражает влияние хозяйственной практики на их экономическую доктрину и полностью укладывается в рамки капиталистической системы, тогда как в идеале она должна вытекать из решения проблемы социалистической собственности и представлять собой неотъемлемую часть модели социалистической рыночной экономики. РОЛЬ ГОСУДАРСТВА Главными инструментами, с помощью которых социал-демократы реализуют на практике свои идеологические и политические цели, служат институты буржуазного государства. Выше уже отмечалась исключительная роль, которую играет демократия в идеологической доктрине социал-реформистского движения. Демократию можно рассматривать, в частности, как одну из форм государства. Проповедуя неклассовую, “всеобщую”, “абсолютную” демократию, реформисты переносят этот подход и на государст- во. Оно в их интерпретации предстает как надклассовая и нейтральная сила, действующая в интересах всего общества, а не только экономически господствующего класса. Социал-демократы рассчитывают использовать возможности буржуазного государства для достижения своей цели — строительства общества демократического социализма. Поэтому они отказались от исповедуемой коммунистами идеи обязательного слома буржуазной государственной машины, без чего полная победа социализма, по мнению коммунистов, невозможна. Вместо этого реформисты стремятся посредством демократических процедур овладеть потенциалом и ресурсами государства и превратить его в орудие политического контроля над экономической властью, сосредоточенной в руках капиталистических корпораций. На практике это проявляется в усилении экономической и социальной функций государства, которые в современных условиях приобрели такое же большое значение, как и традиционные его функции — защита национальной безопасности и охрана общественного порядка. После кризиса 30-х гг. и разрушительной войны развитие капиталистического способа производства вступило в качественно новый этап, одним из главных отличительных признаков которого является активное участие государства в регулировании экономических процессов. Эта новая форма развития западного общества получила название “государственно-монополистический капитализм” (ГМК). Во многих странах именно социал-демократия стала архитектором ГМК, придав ему специфические черты. Появление в конце XIX века монополистических объединений капиталистов вызвало кризисные явления в рыночной экономике. Неконтролируемый рост монополий сужал сферу действия механизмов рынка и в перспективе угрожал самому существованию капиталистического способа производства. ГМК явился ответом на объективную потребность экономики западных стран в централизованном вмешательстве и регулировании со стороны государства. В результате рыночная экономика далеко ушла от тех принципов, на которых она функционировала в эпоху свободной конкуренции или даже в первой половине текущего столетия. Государственные меры контроля над экономикой включают в себя регулирование деятельности корпораций с помощью антимонопольного законодательства, влияние на хозяйственную конъюнктуру посредством изменения стоимости кредита, размера налоговых отчислений и льгот, таможенного тарифа. Перечень применяемых средств содержит также мероприятия по регулированию цен, занятости, условий труда и т.п. Государство выступает в качестве крупнейшего заказчика и потребителя продукции, в частности, военной. В странах Западной Европы государственный сектор занимает доминирующие позиции на железнодорожном транспорте, в гражданской авиации, электроэнергетике, добывающей промышленности. В ряде стран были подвергнуты национализации крупнейшие предприятия тяжелой промышленности. Но все-таки основное поле деятельности современного буржуазного государства, пожалуй, не производство, а сфера распределения. В настоящее время роль государства в перераспределении национального дохода через бюджет особенно велика. Усиление социальной функции государства стало следствием объективных обстоятельств. Изменившийся характер труда потребовал “гуманизации” капитализма, то есть изменения отношения к наемной рабочей силе со стороны ее нанимателей, развития системы социальных прав и гарантий, обеспечения самым широким слоям трудящихся доступа к качественному образованию и здравоохранению. Капиталистический способ производства достиг стадии, на которой инвестиции в человека, в социальную инфраструктуру стали обязательным условием экономического роста. Однако, хотя дальнейшее развитие производства делает расширение социальных прав наемных работников объективно необходимым и экономически выгодным классу капиталистов в целом, для каждого отдельного работодателя это сопряжено со снижением нормы прибыли и его доходов. Проведение социальных реформ в рамках только одного предприятия может серьезно подорвать позиции его владельца в конку- рентной борьбе. По этой причине меры, законодательно ограничивающие степень эксплуатации и расширяющие социальные права трудящихся, должны приниматься в масштабе всего общества. Это обстоятельство обуславливает активную роль современного государства в социальной сфере. В настоящее время в ведущих западных странах через бюджет перераспределяется 3045% национального дохода. Роль социальных институтов в современном капиталистическом обществе столь велика, что это позволило социал-демократам ввести понятие “государство благосостояния”, или социальное государство. Социалдемократы считают, что недостаточно ограничиваться формальной гарантией основных демократических прав и свобод, характерных для концепции правового государства, но необходимо дополнить их рядом социальных прав, обеспечивающих определенный уровень защищенности гражданина, в том числе в случае болезни, инвалидности и в старости. Тем самым они расширяют понятие правового государства, переходя к концепции социального государства. Социал-демократы сделали очень много для становления “государства благосостояния”. Один из отечественных их последователей Б.С. Орлов даже считает социальное государство главным вкладом социал-демократов в мировую цивилизацию. Впрочем, он тут же противоречит себе, признавая, что даже уход социал-демократов в оппозицию не влечет за собой демонтажа социальной инфраструктуры буржуазного государства62. На самом деле “государство благосостояния” представляет собой продукт объективной эволюции капиталистического способа производства. Характерные для него институты существуют и в тех странах, где позиции социалистов слабы. Но деятельность сильной социал-демократической партии, безусловно, способствует усилению социальных функций государства. В каком же направлении, по мнению социал-демократов, должна идти эволюция буржуазного государства? Значительная часть теоретиков в качестве желательной тенденции рассматривает развитие общественного самоуправления и максимальную децентрализацию власти. Представители новых течений, особенно в странах юга Европы, полагают, что в перспективе эта тенденция может привести к отрицанию буржуазного государства и противопоставляют ему в качестве альтернативы “самоуправленческий социализм”. Они считают, что принцип самоуправления должен быть распространен на все сферы общества. Этот принцип предусматривает повышение политической и социальной активности широких масс граждан и усиление влияния — наряду с традиционными политическими партиями — профсоюзов, общественных организаций и органов местного управления. В связи с этим ставится задача обеспечения каждому гражданину более прямого доступа к принятию решений по касающимся его вопросам. Однако на практике идеологическая ориентация на самоуправленческий социализм вступает в противоречие со стремлением решать экономические и социальные проблемы методами государственно-монополистического регулирования (а отнюдь не за счет развития общественного самоуправления). Кроме того, курс на самоуправление, то есть прямую демократию, плохо сочетается с апологетикой парламентской, то есть представительной, демократии. Итак, вместо слома буржуазного государства социал-демократы стремятся сделать его главным орудием своей политики. Они считают, что современное государство, выполняя важные и многочисленные функции в экономике и социальной сфере, превратилась в надклассовую и нейтральную силу. Действительно, в этом столетии, особенно в послевоенный период, буржуазное государство претерпело серьезную трансформацию. Изменение характера труда, “гуманизация” капитализма и развитие демократии привели к тому, что оно стало выражать и защищать интересы не одного только господствующего класса, но и более широких слоев населения. Однако, с другой стороны, очевидно, что государство классового общества не может не быть классовым. Таким образом, в настоящее время в нем сочетаются различные тенденции. Поэтому в одинаковой степени неправомерны взгляд на современное буржуазное государство как на некий “нейтральный институт”, современное буржуазное государство как на некий “нейтральный институт”, стоящий над классами, так и абсолютизация влияния монополистического капитала на государственную политику. Левые социал-демократы признают классовый характер современного государства, тогда как правые, декларируя надклассовость власти, на деле вынуждены, тем не менее, проводить политику, выгодную крупным корпорациям, что особенно явно проявляется в периоды экономических кризисов. Причина такого положения заключается в том, что увеличение роли государства в экономике и социальной сфере не изменяет качественно сущности капиталистического способа производства. Невозможно добиться радикального перераспределения экономической и политической власти в пользу широких трудящихся масс без революционного изменения основ их экономического существования, определяемых прежде всего типом собственности на средства производства. Лишь изменение экономического базиса общества путем коллективизации основных средств производства приведет к переходу реальной власти из рук анонимных представителей крупного капитала к трудовым коллективам. В этом случае трудящиеся, экономически независимые как от частных лиц, так и от государства, заставят служить последнее их интересам — точно так же, как капиталистические корпорации делают это в отношении современного буржуазного государства. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И РАБОЧИЙ КЛАСС Социал-демократические партии традиционно причисляются к рабочим партиям, то есть — отражающим и защищающим интересы рабочего класса. Некоторые из них даже в названии содержат определение “рабочая”. Однако развитие общества, а также количественные и качественные изменения, произошедшие с самим рабочим классом, внесли коррективы в классовую ориентацию социал-демократии. В связи с научно-технической революцией, развитием новых технологий и повышением производительности труда численность промышленных рабочих в ведущих странах Запада постоянно сокращается. А именно промышленный пролетариат составлял массовую базу социал-демократических партий еще со времен Маркса. Одновременно возрастает значение непроизводственной сферы — услуг, образования, культуры и т.д. В конце 80-х гг. в 18-ти странах развитого капитализма в сфере услуг трудилось 4570% общего числа занятых, тогда как в промышленности и строительстве только 2540%63. Ныне рабочие составляют меньшинство населения развитых государств. Однако гораздо более важное влияние на положение рабочего класса в современном буржуазном обществе оказало изменение его качественного состава. В период написания “Капитала” основную массу пролетариата составляли занятые неквалифицированным физическим трудом. Именно их Маркс считал “могильщиками буржуазии”. “Гуманизация” капитализма, открывшая трудящимся доступ к образованию и культуре, изменила облик рабочего класса. В настоящее время его лицо определяют широкие массы трудящихся, прошедших длительное обучение и способных к сложному и сверхсложному труду. Причем условия и характер труда различных категорий рабочих настолько отличаются, что это позволяет говорить о стратификации — разделении прежде относительно единого рабочего класса на страты, то есть группы и прослойки, слабо связанные между собой общностью целей и интересов. Если высококвалифицированные рабочие могут приближаться по своему статусу к “белым воротничкам”, то занятые неквалифицированным физическим трудом зачастую обречены влачить довольно жалкое существование. Внутренняя дифференциация рабочего класса по уровню квалификации, образования и доходов рождает различие интересов. Пролетариат перестал быть монолитом и превратился в довольно размытую и стратифицированную социальную общность с нечеткими границами. Что очень важно, изменилась психология рабочего класса: ему уже есть что терять, кроме своих цепей. Вместе с тем, несмотря на относительное уменьшение численности промышленного пролетариата, доля лиц наемного труда постоянно растет и в настоящее время достигает 7590% экономически активного населения. Работники непроизводственной сферы и “интеллектуальных” профессий — инженеры, конструкторы, ученые также эксплуатируются капиталом и объективно заинтересованы в коренных преобразованиях капиталистического строя. Хотя промышленный пролетариат в силу положения, занимаемого им в структуре общественного производства, своей многочисленности, организованности, обладания опытом и традициями классовой борьбы продолжает оставаться ядром армии наемного труда, уже невозможно игнорировать перемены в классовой структуре буржуазного общества. Поэтому современное социал-демократическое движение не замыкается исключительно на проблемах рабочего класса, но ориентируется в своей деятельности на широкие массы лиц наемного труда. СДПГ еще в 1959 г. заявила, что превратилась из партии рабочего класса в партию народа59. Программа 1989 г. определяет СДПГ как “левую народную партию”19, причем подчеркивается ее неклассовый характер64. В лексиконе правой социал-демократии понятие “рабочий” заменено термином “работополучатель”. В принципе процесс расширения социальной базы социал-демократических партий за пределы рабочего класса (в традиционном понимании этого термина) является вполне оправданной и закономерной реакцией на объективные перемены, происходящие в реальной жизни. Недопустимо рассматривать непролетарские слои населения лишь в качестве временных “попутчиков”, интересами которых можно пренебречь после захвата политической власти рабочим классом. Концепция нового социализма должна выразить чаяния всех без исключения слоев трудящихся, ныне эксплуатируемых крупным капиталом; все они должны увидеть перспективу для себя в установлении новых производственных и общественных отношений. Проблема заключается в том, чтобы суметь в партийной идеологии и программе адекватно отразить интересы трудящихся, не разменивая их на “вынужденное” соглашательство с буржуазией. СОЦИАЛЬНОЕ ПАРТНЕРСТВО Социал-демократы признают наличие в буржуазном обществе господство капитала над человеком и одного класса над другим19. Но если коммунисты абсолютизируют классовую борьбу, делают ставку на ее обострение и стремятся довести ее до логического предела — социальной революции, то социал-демократы строят свою политику на сглаживании классовых противоречий. В своей практической деятельности они твердо придерживаются установки на замену наиболее острых форм классовой борьбы классовым сотрудничеством или, по их собственной терминологии, социальным партнерством. Такая позиция соответствует проводимой ими линии на реформирование буржуазного общества, не выходя за пределы этого общества и капиталистического способа производства. Предпосылкой социального партнерства служит убеждение, что работодатели (капиталисты) и наемные работники в равной мере заинтересованы в росте производства и повышении его эффективности. Поэтому классовому противоборству, забастовкам и локаутам, разрушительным образом действующим на экономику, социалдемократы предпочитают путь поиска классового компромисса. Процесс достижения договоренности предполагает создание различного рода согласительных комиссий, в состав которых входят представители профсоюзов, работодателей и, если это необходимо, государства. (В последние годы появился их российский аналог, получивший название Трехсторонней комиссии). В ходе работы этих комиссий с помощью демократических процедур — переговоров и консультаций сопоставляются различные точки зрения и, если удается достичь компромисса, вырабатывается согласованное решение. Многие социал-демократы представляют социальное партнерство как форму классовой борьбы, проходящей не в виде острого противостояния сторон, а за столом переговоров. Напротив, представители левых течений критикуют партийное большинство за чрезмерную склонность к компромиссам и забвение классовых целей. Однако идея социального партнерства настолько глубоко укоренилась в общественном сознании, что в настоящее время рассматривается как элемент политической культуры. Правые лидеры социал-реформизма утверждают, что с течением времени противоречия между трудом и капиталом уменьшились, и по этой причине классовая борьба потеряла остроту. Это спорное мнение. Действительно, современный капитализм, в отличие от капитализма XIX и начала XX века, накладывает существенные ограничения на степень эксплуатации наемного труда. (При этом следует учитывать не только количественные параметры — соотношение необходимого и прибавочного рабочего времени, но и качественные — условия труда, социальные гарантии и т.п.). Ныне работодатель вынужден ценить здоровье и жизнь своего работника. Специфика квалифицированного труда такова, что отдача от него резко снижается, если его непрерывная продолжительность превышает физиологические и психологические возможности человеческого организма. Однако, с другой стороны, противоречия между буржуазией и наемными работниками, инициирующие классовую борьбу между ними, неустранимы при капиталистическом способе производства, поскольку они основаны на несправедливом распределении вновь создаваемой прибавочной стоимости. Поэтому классовая борьба, в том числе и в самых острых своих формах, будет существовать, пока существует капитализм. Социальные права не даруются работодателями наемному персоналу, а завоевываются трудящимися в противоборстве с буржуазией, сопротивляющейся ограничению своего “права” на эксплуатацию. В целом институт социального партнерства не может “отменить” присущие капитализму социальные конфликты. Он только переводит их, когда это возможно, в умеренные формы, характерные для конца XX века. Революционные социалисты не должны отказываться от использования механизмов социального партнерства, но сама их цель — революционное преодоление капитализма не позволяет им, в отличие от правых социал-демократов, абсолютизировать политику классового компромисса. КАПИТАЛИЗМ КАК “НАИМЕНЬШЕЕ ЗЛО” Для всех социал-демократов, и правых и левых, характерен взгляд на капитализм как на несправедливую общественную систему. Они признают, что капиталистический способ производства порождает экономическое и политическое неравенство, эксплуатацию и не способен функционировать без периодических кризисов и безработицы. Вместе с тем они не видят альтернативы концепции смешанной экономики, основанной на сочетании частного и государственного секторов при использовании механизмов рынка в качестве естественных регуляторов. Собственная практика и опыт “реального социализма” убедили социал-демократов в том, что всеобщая национализация, сохраняющая отчуждение трудящихся от средств производства, не решает ни экономических, ни социальных проблем. Адекватность рынка современным хозяйственным реалиям ныне не отрицается даже самыми радикально-левыми ным реалиям ныне не отрицается даже самыми радикально-левыми течениями. Поэтому большинство социал-демократов вынужденно признают капиталистическую систему высшим на данное время достижением социально-экономического развития человеческого общества. Эксплуатацию и социальное неравенство они рассматривают как неизбежную плату за экономическую эффективность. Как отмечает один из ведущих идеологов СДПГ (умеренно-левой ориентации) П. фон Эртцен, “перспектива ликвидации механизма капиталистической экономики в настоящее время нереалистична, так как некоторые основные законы капитализма весьма прочны и соответствуют современному этапу общественного развития”65. Социал-демократы отнюдь не идеализируют капитализм, но он представляется им “наименьшим злом”. Свою задачу они видят в минимизации действия негативных факторов, присущих буржуазному обществу. В настоящее время они не посягают на капиталистическую систему, а наоборот, своей деятельностью фактически стабилизируют ее и вносят свой вклад в ее развитие. Основой такой позиции служит убеждение социал-демократов в том, что предел совершенствования современного западного общества далеко не достигнут. В этом с ними можно согласиться. Капиталистический способ производства еще не исчерпал полностью потенциал своего развития и сохраняет способность к дальнейшей эволюции. Однако этот вывод не лишает актуальности требование его замены более прогрессивной социально-экономической системой. Капитализм уже давно перевалил через высшую точку своего развития. Изменившийся характер труда требует качественно нового уровня трудовой мотивации, которого можно добиться только путем устранения отчуждения непосредственного производителя от средств производства. При сохранении частной собственности и наемного характера труда этого достичь невозможно. Поэтому капиталистические производственные отношения оказывают тормозящее влияние на развитие производительных сил общества. Именно это обстоятельство должно рассматриваться в качестве экономического обоснования социализма2. Социализм представляет собой не результат стремления людей к абстрактной справедливости, а естественный продукт развития капиталистической стадии производства. Ф. Энгельс призывал истинные причины общественных переворотов искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях, произошедших со способом производства66. Социал-демократы вследствие отсутствия у них концепции социалистической собственности лишили демократический социализм экономического содержания, представив его в виде совокупности этических идеалов. Таким образом, их способ обоснования социализма прямо противоположен тому, который отстаивали их учители — классики марксизма. Не удивительно поэтому, что социализм в реформистской интерпретации лишен конкретных четких признаков, предстает не особым социальноэкономическим строем, а политикой и образом действий, не отрицает и преодолевает капитализм, а практически сливается с ним в одно целое. Сама же социал-демократия выступает в роли “лояльного управляющего” делами капитализма. Проблема заключается не в том, что социал-демократы своей политикой социального компромисса сглаживают противоречия капитализма и объективно способствуют его стабилизации. В борьбе за улучшение положения трудящихся реформистские методы вполне уместны и допустимы, тем более что практика свидетельствует об их эффективности. Причина кризиса социал-демократического движения в том, что оно ограничивается реформами, не изменяющими сущности производственных отношений. Утеряв экономическое обоснование, демократический социализм перестал быть революционной теорией, и вся деятельность социал-демократии свелась исключительно к реформизму — приспосабливанию капитализма под меняющуюся реальность, с одной стороны, и адаптации своей идеологии к буржуазной действительности, с другой. Вместе с тем не только и даже не столько коренные интересы трудящихся, но прежде всего интересы дальнейшего развития производительных сил требуют революционной (но одновременно демократической и мирной) смены способа производства. КРИЗИС СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ В течение продолжительного периода после Второй мировой войны социалдемократическое движение находилось на подъеме. Это были годы благоприятной хозяйственной конъюнктуры и почти бескризисного развития экономики. К этому времени социал-демократы окончательно интегрировались в политическую систему буржуазного общества. В большинстве государств Западной Европы реформистские партии участвовали в деятельности правящих коалиций или формировали собственные правительства. В странах северной Европы — Дании, Швеции, Норвегии традиция почти непрерывного нахождения социалистов у руля государственного управления насчитывала несколько десятилетий. Социал-демократы внесли большой вклад в формирование современной модели капитализма. Они приняли деятельное участие в становлении системы государственномонополистического регулирования экономики, в создании инфраструктуры социального государства, сыграли определяющую роль в развитии практики социального партнерства. Но на рубеже 70-80-х гг., по общему мнению, социал-демократия оказалась в состоянии глубокого кризиса. Он проявил себя рядом обстоятельств. Прежде всего социал-демократы продемонстрировали явную неспособность справиться с последствиями экономического кризиса начала 80-х гг., вызванного обострением экономической, сырьевой и экологической проблем, а также необходимостью структурной перестройки капиталистического народного хозяйства. Попытки социал-демократических правительств преодолеть трудности традиционными методами государственно-монополистического регулирования (государственными дотациями, покрытием бюджетного дефицита за счет увеличения налогов, национализацией ряда предприятий и т.д.), как правило, не давали желаемого результата. Под влиянием неудач реформистской политики произошло “поправение” буржуазного общества. Во многих странах социал-демократы были вынуждены уступить власть неоконсерваторам, наиболее яркими представителями которых были Р. Рейган и М. Тэтчер. Неоконсерваторы и осуществили программу выхода из экономического кризиса. Период экономических трудностей совпал с очередным этапом научнотехнической революции. Широкое внедрение трудосберегающих технологий вызвало волну массовой безработицы. Резко возросло социальное расслоение. Далеко не все работники традиционных отраслей промышленности, ставшие жертвами структурной перестройки экономики, смогли найти свое место в новых условиях. Значительная их часть была обречена на случайные заработки, крайне низкий уровень жизни, моральную деградацию и пополнила маргинальные, то есть частично деклассированные, слои, достигающие 1320% населения67 даже в самых богатых странах. Постоянно возраставшая нагрузка на бюджет вызвала кризис концепции социального государства. Прежняя политика в рамках доктрины “государства благосостояния” стала непосильным бременем для социал-демократических правительств в условиях экономических трудностей 80-х гг. Огромные социальные выплаты превратились в фактор, подрывающий конкурентоспособность национальных экономик на мировом рынке. Постоянно увеличивающиеся обязательства государства перед населением, также как и неуклонное повышение зарплаты под давлением профсоюзов, вызывали рост издержек производства, которые корпорации путем увеличения цен перекладывали на плечи потребителей. Этот процесс провоцировал инфляцию, в свою очередь дестабилизирующую экономику. Со временем становилось все яснее, что экономические неудачи социалдемократических правительств нельзя объяснить только их тактическими ошибками. В основе кризиса лежала более серьезная причина: послевоенная экономическая модель, с которой социал-демократы связали свою судьбу и основу которой составляли концепция социального государства и государственно-монополистические методы регулирования, в значительной мере исчерпала свой позитивный потенциал и должна была подвергнуться серьезной коррекции. Изменение социальной структуры буржуазного общества, о чем уже говорилось выше, также поставило новые проблемы перед социал-демократическим движением. Например, в СДПГ в середине 50-х гг. рабочие составляли 40% членского состава, а в начале 80-х гг. — только 28%, тогда как служащих и чиновников стало 35%68. Представители новых “интеллектуальных” профессий не всегда рассматривают социалдемократов в качестве выразителей своих интересов. Да и рабочие стали отказывать реформистским партиям в поддержке. Например, в Англии на выборах 1987 г. лишь 41% членов профсоюзов проголосовал за лейбористов69. Однако наиболее остро кризис социал-демократии проявил себя в области идеологии. Многие традиционные установки, принципы и методы действия социалреформизма были поставлены под сомнение. Ощутимый разрыв между социалистическим идеалом и реформистской практикой стал более очевидным. Согласно общему мнению, социал-демократы проявили определенную идеологическую беспомощность и не смогли выработать действенную альтернативу “неоконсервативной волне”. Их попытки противопоставить неолиберальным и неоконсервативным программам свою оригинальную экономическую концепцию закончились неудачей70. Впрочем, и коммунисты признали, что у них тоже нет достойного ответа на экономический вызов неоконсерваторов71. Успехи последних совпали по времени с закатом и крахом “реального социализма”. На протяжении жизни нескольких поколений коммунисты олицетворяли собой альтернативу буржуазному обществу. Не многие на Западе принимали эту альтернативу, но она существовала. Теперь же политическое влияние на трудящиеся массы “вечных” соперников социал-демократов резко ослабло. Крупнейшая по численности компартия Западной Европы — итальянская не только сменила название, но и отказалась от прежней идеологии и была принята в члены Социалистического интернационала72. Давление на политику и идеологию социалдемократов слева, со стороны их коммунистических оппонентов, почти сошло на нет даже в тех странах, где оно традиционно было значительным. Ощутимые экономические успехи капитализма, его способность обеспечить очередной технологический прорыв, равно как и крах “реального социализма”, усилили правые тенденции в социал-демократии. Под напором обстоятельств социалдемократам пришлось все дальше отходить от собственных принципов. Они окончательно отказались от попыток противопоставить частной собственности какую-либо альтернативу. По свидетельству английского исследователя Д. Сассуна, “к 1989 году, когда рухнула Берлинская стена, привычная реформистская идея о том, что нужно иметь большой общественный сектор в качестве противовеса негативному влиянию частного капитала, исчезла из программ всех социалистических партий”73. Как неизбежный результат ухода от решения проблемы социалистической собственности следует рассматривать тот факт, что “левые всей Европы теперь признают, что целью социализма является не уничтожение капитализма, а его сосуществование с социальной справедливостью”74. Таким образом, поставив себе в конце прошлого века задачу преодоления капитализма, в конце нынешнего социал-демократы отождествляют социализм с внутренней “гуманизацией” буржуазного общества. Не удивительно, что Д. Сассун делает вывод о том, что у социалистов кончились идеи. По его мнению, европейский социализм находится в глубоком кризисе и не смог выполнить своей первоначальной цели — создать новое общество, качественно отличающееся от буржуазного75. Не сумев выдвинуть новую социалистическую теорию, адекватную реалиям конца XX века, социал-демократы все чаще стали заимствовать отдельные положения буржуазных экономических и политических учений. Появились дополнительные осно- вания для обвинений в их адрес в том, что они являются “самыми верными и лучшими защитниками капитализма в Европе” и постепенно попадают под идейное влияние буржуазии. Избиратели не видели смысла в голосовании за левые партии, которые проводят, между тем, правую политику. В западных общественных и политических кругах все чаще стали задавать естественный вопрос: если левые не отличаются от правых, если социал-демократы видят свою роль только в качестве лучших, чем буржуазные партии, ”менеджеров капитализма”, то зачем тогда вообще нужны левые? Таким образом, после более чем столетнего периода развития социалдемократического движения, перед ним в полный рост, как и на заре его формирования, встала проблема идентификации76, то есть необходимость теоретического осмысления и практического выражения своей специфики как движения социалистического, отражающего интересы трудящихся. Эта ситуация, иллюстрирующая итог политики реформизма, подчеркивает глубину кризиса, прежде всего идеологического, переживаемого социал-демократией. КОНСЕРВАТИВНЫЙ ВЫЗОВ Причины кризиса социал-демократического движения лучше всего выявляются при анализе деятельности его оппонентов — неоконсерваторов. Перед неоконсерваторами в начале 80-х гг. стояла задача не просто преодолеть новый циклический кризис капитализма, но осуществить технологическое перевооружение производства, которое стало неизбежным в связи с проявившейся ограниченностью энергетических и сырьевых ресурсов и обострением экологических проблем. Во второй половине 80-х гг. стало очевидным, что неоконсерваторы со своей задачей справились77. Капиталистический способ производства, пережив очередной кризис, вышел на новый виток своего развития, связанный с широким использованием постиндустриальных технологий. Этот факт лишний раз подтверждает, что капитализм еще не утратил способности к эволюционному развитию. Социал-демократы и неоконсерваторы применяют различный набор “лекарственных средств”, но их принципиально объединяет стремление преодолеть очередной “недуг” капитализма путем борьбы с симптомами “болезни” вместо ликвидации ее причин. Впику политике социал-демократических правительств с их левой риторикой неоконсерваторы подняли знамя возрождения принципов “истинного” капитализма — частной собственности, рынка и т.п. В рамках этого курса, например, в Англии были частично приватизированы предприятия, ранее национализированные лейбористами. В результате этой и других предпринятых мер эффективность работы приватизированных предприятий повысилась. Этот факт, однако, не может служить подтверждением превосходства частнокапиталистической формы собственности. Он свидетельствует лишь о том, что огосударствление средств производства (в рамках капитализма или “реального социализма”) не изменяет наемного характера труда, не создает дополнительной трудовой мотивации и поэтому в целом не способствует радикальному решению задачи ускорения развития производства. Кроме того, в большинстве случаев национализация предприятий приводит к существенному сокращению для них сферы рыночной конкуренции. Указанные недостатки государственной формы собственности наиболее рельефно проявились именно к началу 80-х гг. с переходом западной экономики к инновационному типу развития, который основан на непрерывном качественном обновлении продукции с помощью самых передовых достижений науки и техники, постоянном создании новых товаров и услуг, не существовавших ранее. Инновационный процесс потребовал увеличения мобильности производства, повышения ответственности за принимаемые решения, дебюрократизации управления. Необходимо было в большей степени, чем прежде, вовлечь предприятия в степени, чем прежде, вовлечь предприятия в конкурентные отношения друг с другом. Неоконсерваторы подошли к решению этих проблем чисто по-капиталистически, приватизировав, то есть передав под контроль частного капитала, часть государственных предприятий. Вместе с тем переход к новому этапу НТР выявил неполное соответствие прогрессивной тенденции развития современного производства не только огосударствления, но и частной монополии на производительную собственность. В условиях инновационного процесса резко возросло значение инициативы и самостоятельности исполнителей. Возникла настоятельная необходимость создания предпосылок для наиболее полной реализации знаний и способностей работников, раскрытия и использования их творческого потенциала. Российский ученый Н.П. Иванов отмечает наличие объективно существующего противоречия между возрастанием роли “человеческого фактора” в современном производстве, с одной стороны, и сохранением подчиненного статуса наемного труда, с другой. Он приходит к выводу, что инновационное развитие экономики требует необходимости передачи хотя бы части прерогатив собственника лицам наемного труда, превращения их в совладельцев и соуправителей78. Однако только полная коллективизация собственности коренным образом изменяет систему трудовой мотивации и приводит ее в соответствие с требованиями современного производства. Капитализм реагирует на возрастание творческого компонента труда созданием венчурных (рисковых) фирм и развитием в частных корпорациях внутреннего антрепренерства. В последнем случае происходит частичное делегирование права собственности автономным подразделениям внутри фирм с целью увеличения их заинтересованности в создании новой наукоемкой продукции79. По мнению Н.П. Иванова, главная причина высокой эффективности мелких инновационных и венчурных фирм, участвующих в разработке высокотехнологичных проектов, заключается в том, что в них наемные работники привлекаются к решению многих управленческих вопросов и получают в виде вознаграждения часть прибыли(!). Такое совмещение статуса совладельца и работника, функций менеджера и исполнителя образует исключительно эффективно действующий экономический субъект80. Таким образом, переход к инновационному типу экономического развития усилил процесс “размывания” частной собственности. Однако прогрессивная тенденция коллективизации собственности наталкивается на естественные пределы, определяемые частнокапиталистическим характером способа производства. Курс неоконсерваторов на приватизацию отразил действительные противоречия, свойственные государственной форме собственности. Вместе с тем национализация предприятий по причинам их монопольного положения на внутреннем рынке, неприбыльности и дотационности, с целью спасения от банкротства или для технического перевооружения за счет колоссальных возможностей государства является оправданной и объективно необходимой мерой в условиях современного капиталистического народного хозяйства. Чередующиеся волны национализаций и приватизаций направлены на поиск и достижение оптимального сочетания между частным и государственным секторами в рамках смешанной экономики. Поэтому экономическая политика и методы социал-демократических и буржуазных партий не исключают, а дополняют друг друга. Подобный подход к оптимизации хозяйственного механизма до сих пор, действительно, обеспечивает решение текущих задач, но в принципе не может вывести общественное производство на качественно новый уровень развития. Аналогичную оценку можно дать и следующему направлению реформирования западной экономики, последовательно реализованному неоконсерваторами в период вывода ее из кризиса. Речь идет о расширении сферы нерегулируемого рынка при одновременном ограничении роли государства в регулировании экономических процессов. Эти меры также привели к положительным результатам. Оживление рыночной конкуренции способствовало решению проблемы ускорения научно-технического прогресса и слома механизма его торможения. В частности, крупные корпорации столкну- лись с конкуренцией со стороны мелких и средних фирм, быстро осваивающих выпуск наукоемкой продукции. В этой связи следует напомнить, что многие нынешние “киты” в области микроэлектроники и информатики выросли в 80-х гг. из первоначально небольших фирм. Вместе с тем, учитывая объективную экономическую реальность конца XX века, неоконсерваторы и не пытались полностью демонтировать систему государственного регулирования, созданную с участием социал-демократов. Они стремились лишь ограничить масштаб государственного вмешательства в экономику и найти точку нового равновесия между стихией рынка и теми силами, которые ее обуздывают и контролируют. Наиболее принципиальным шагом неоконсерваторов стал пересмотр концепции “государства благосостояния”. В условиях экономического кризиса государство не смогло выполнять свои непомерно возросшие социальные обязательства, которые сделались непосильными для бюджетов даже самых богатых стран. Однако и в этом случае неоконсерваторы не ставили себе задачу ликвидации наследия социал-демократов — социальных программ. Они лишь рационализировали их, сократив расходы по одним статьям, но увеличив по другим. Во многих случаях уменьшение социальных выплат по линии государства компенсировалось увеличением расходов на те же цели местных властей, страховых и благотворительных фондов. В целом расходы развитых капиталистических стран на социальные цели за годы “консервативной волны” не уменьшились, а увеличились и в абсолютных размерах, и относительно ВНП81. В частности, в период с 1979 г. по 1983 г. социальные расходы правительства Тэтчер возросли с 22,6% до 23,8% ВНП82. Идя на выборы 1987 года, руководство британских консерваторов имело все основания заявить в своем избирательном манифесте, что за последние 8 лет правительство тратило на нужды здравоохранения больше, чем какоелибо другое из его предшественников83. Это лишний раз подтверждает, что создание современного западного социального государства не является исключительной заслугой социал-демократии, а представляет собой естественный результат развития капиталистического способа производства. “НАРОДНЫЙ КАПИТАЛИЗМ” Самой последовательной противницей концепции социального государства зарекомендовала себя М. Тэтчер. Этой концепции она противопоставила идею “народного капитализма”. Сама эта идея не нова, она выдвигалась и ранее. В основном она сводится к тому, чтобы путем продажи работникам наемного труда некоторой части акций предприятий превратить их в “маленьких капиталистов”. Как заявил бывший министр финансов в кабинете М. Тэтчер Н. Лоусон, “конечной целью правительства консерваторов является превращение британского народа в нацию акционеров, создание народного капитализма, когда все больше граждан будут иметь личную долю в бизнесе и промышленности”84. В соответствии со своим стремлением к “демократии собственников” правительство Тэтчер осуществило продажу значительной части акций приватизируемых корпораций мелкими партиями и на льготных условиях, чтобы как можно больше людей могло стать акционерами. Особенно поощрялась покупка акций рабочими и служащими самих приватизировавшихся корпораций, с тем чтобы повысить их заинтересованность в эффективной деятельности предприятий, на которых они трудятся. В результате проводимой консерваторами политики в Англии на начало 1988 г. 8,5 млн. человек стали акционерами. Это примерно 20% всего взрослого населения страны (в 1979 г. доля акционеров составляла только 7%)85. Основная стратегическая цель, которую преследуют идеологи политики “народного капитализма” — посредством приобщения людей к собственности изменить их сознание. Об этом прямо заявила М. Тэтчер в 1981 г.: “Наш метод — экономика, а наша цель — изменить душу”86. Дело в том, что уровень развития, достигнутый производительными силами общества, настоятельно требует утверждения новых производственных отношений. Необходимость этого многими осознается уже достаточно давно. Еще на рубеже 60-х гг. развитые капиталистические страны столкнулись с парадоксальным явлением: механизация и автоматизация труда не приводили к росту эффективности производства. Напротив, темпы роста производительности труда стали даже снижаться. Изучив этот феномен, западные ученые пришли к выводу, что автоматизация может проявить свои преимущества только при кардинальном обновлении организации труда и создании действенного механизма трудовой мотивации87. Эффективность современного производства в решающей степени зависит от “человеческого фактора”, то есть от полноты использования потенциала каждого работника, его инициативы, творческого, ответственного и заинтересованного отношения к своему делу. Причем по мере дальнейшего развития значение “человеческого фактора” будет только возрастать. Поэтому современные технологии, особенно наукоемкие, несовместимы с наемным характером труда и отчуждением работника от собственности, результатов его деятельности и процесса управления. Главной проблемой общественного производства в настоящее время стало создание новой эффективной мотивации к труду. Производительные силы достигли такой стадии, когда их дальнейшее развитие зависит от качества решения этой проблемы. Успехи любой фирмы в конкурентной борьбе в огромной степени определяются тем, насколько полно удается задействовать квалификационный и деловой потенциал ее персонала. Вместе с тем существующая система стимулирования высокопроизводительного труда уже не в полной мере отвечает потребностям развития экономики. Все послевоенные десятилетия в рамках концепции социального государства стимулирование труда осуществлялось путем постоянного увеличения заработной платы и расширения системы социальных прав и гарантий. (Непосредственным побудителем этого процесса служит классовая борьба между трудящимися и буржуазией). Ныне это стало недостаточным. Наемный работник при капитализме сознает наличие эксплуатации, несправедливого распределения создаваемой трудящимися прибавочной стоимости, и это является одним из факторов, формирующих его систему интересов и ограничивающих влияние на него традиционных способов стимулирования труда. Создание действенного механизма, побуждающего трудиться с максимальной отдачей, требует изменения отношения человека к собственности. Только таким путем можно преодолеть психологию наемного работника и решить проблему формирования эффективной трудовой мотивации, отвечающей характеру современных производительных сил. Именно объективная логика их развития, а не успехи в области гуманизации и демократизации общественных отношений, диктует работодателям настоятельную необходимость обеспечения трудящимся хотя бы ограниченного доступа к собственности. Интересно, что буржуазия зачастую лучше ощущает веления времени, чем более “прогрессивные” социал-демократы. Вероятно, это происходит по причине того, что буржуазия в силу занимаемого ею положения в системе общественного производства более остро осознает его нужды. В рамках концепции “народного капитализма” экономически господствующий класс стремится создать у трудящихся иллюзию совладения капиталом и за счет этого снизить накал классовой борьбы и разработать постоянно действующий механизм повышения производительности труда. Трудящиеся получают доступ к собственности посредством покупки ими части акций предприятия. Тем самым работник становится мелким акционером предприятия, на котором он трудится, то есть — формально — его совладельцем. Он получает не только зарплату как наемный работник, но и доход по акциям в качестве собственника средств производства. То обстоятельство, что капиталист, несмотря на вековые классовые предрассудки и очевидный психологический барьер, все-таки вынужден добровольно передать наемному персоналу часть собственности, составляющей основу его экономической власти и личного благополучия, лишний раз подчеркивает значение, которое приобрела в настоящее время проблема трудовой мотивации. По мнению неоконсервативных идеологов, “рассеивание” акционерного капитала свидетельствует об изменении классового характера капиталистической собственности. Но факты свидетельствуют об обратном. В ФРГ акциями владеет пятая часть населения, однако абсолютное большинство акций (порядка 85-90%) сосредоточено в руках лишь 1% населения, реально управляющего собственностью. В Швеции тот же 1% держателей акций контролирует две трети их общего количества88. Во Франции правое правительство, сменившее в 1986 г. у власти социалистов, провело приватизацию государственных предприятий, причем акции продавались миллионам французам по заниженному курсу. Однако на деле предприятия и тут попали под контроль крупных промышленных групп. По некоторым данным, всего лишь 15 человек получили контроль над денационализированными предприятиями. Вначале они сосредоточили в своих руках около 20% общего количества выпущенных акций, а впоследствии их доля значительно возросла в результате скупки акций мелких 89 акционеров Распределение . ограниченного количества акций среди трудящихся не ставит под сомнение господствующее положение частной собственности в капиталистической экономике. Капиталисты не теряют контроля над средствами производства, поскольку совокупная доля трудового коллектива составляет незначительную часть всего пакета акций. “Рабочие акции”, как правило, не дают право голоса на собраниях акционеров. Общепризнанно, что мелкие держатели ценных бумаг корпорации не оказывают абсолютно никакого влияния на ее политику. Вместе с тем право собственности остается неполным, формальным и не обладает стимулирующим эффектом, если оно сводится лишь к частичному владению и не включает в себя функции контроля и управления собственностью. В рамках концепции “народного капитализма” трудящиеся, несмотря на формальное причисление к слою собственников, не приобретают реальных прав управления предприятием, не участвуют в принятии важных для них решений и продолжают оставаться в положении объектов, а не субъектов производственного процесса. Отчуждение трудящихся от средств производства фактически не преодолевается, наемный характер труда сохраняется, в психологии наемного персонала не происходит качественных изменений, тем более что роль дивидендов в увеличении общих доходов обладателей “рабочих акций” невелика: в лучшем случае они составляют лишь десятую часть заработной платы90. Недостаточное “количество” (чисто символическое приобщение работника к собственности) не позволяет проявиться новому “качеству” (изменению положения трудящегося в процессе производства). В.И. Ленин еще в начале века показал, что “демократизация” владения акциями не устраняет пропасти между трудящимися и капиталистами91. Итак, концепция “народного капитализма”, выдвигаемая и отстаиваемая, что показательно, прежде всего рьяными защитниками частной собственности, наиболее ярко демонстрирует тенденцию развития капиталистического способа производства. Эта тенденция заключается в коллективизации (а не огосударствлении!) собственности. В основе процесса приобщения трудящихся к собственности через наделение их акциями предприятий лежит объективная потребность современного производства в создании эффективных стимулов к труду. Не случайно институт совладения наиболее развит в самых передовых и высокотехнологичных фирмах, которые прилагают огромные усилия для выработки у своих сотрудников корпоративного сознания. Именно на предприятиях высокой технологии, эффективность работы которых во многом зависит от полноты использования интеллектуальных ресурсов рабочей силы, проблема формирования действенных побудительных стимулов к высокопроизводительному труду стоит наиболее остро. Однако буржуазия никогда добровольно не откажется от контроля над собственностью, поскольку именно владение средствами производства обеспечивает ей экономическую власть и связанные с ней материальные и политические привилегии. В условиях капитализма масштаб участия трудящихся в совладении и управлении предприятиями будет неизбежно ограничен, так как буржуазия может допустить только такую степень реализации этого процесса, которая не нарушит капиталистический характер способа производства. Поэтому прогрессивная тенденция коллективизации собственности вступает в противоречие с частной собственностью на средства производства — основой буржуазного общества. Вследствие невозможности устранить отчуждение работника от собственности, продуктов его труда и процесса управления производством капитализм накладывает непреодолимые для него ограничения на мотивацию к труду. Это обстоятельство составляет основу механизма торможения развития общественных производительных сил капиталистическими производственными отношениями2. Капитализм сам ставит предел своему существованию, поскольку в конечном счете историческую победу одержит тот способ производства, который создаст наилучшую систему стимулирования инициативы, ответственного и творческого отношения к делу. СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА И “ФОНДЫ ТРУДЯЩИХСЯ” Глубинной причиной кризиса социал-демократии является отсутствие у нее ясных представлений о социалистической форме собственности и неспособность вследствие этого выдвинуть действенную социалистическую альтернативу буржуазным рецептам лечения “болезней” западного общества. Поэтому неудивительно, что на очередном витке политической борьбы неоконсерваторы смогли вытеснить социалдемократов из властных структур многих государств. В настоящее время социалдемократы вновь вернулись к власти в некоторых европейских странах, но чтобы добиться этого, им пришлось стать еще более правыми, отказаться от существенной части прежних идеалов и принципов, перенять многие лозунги неоконсерваторов. Между тем сама жизнь, интересы развития общества и общественного производства настоятельно требуют выдвижения новой социалистической альтернативы. Капитализм, несмотря на внешний блеск, демонстрирует признаки загнивания способа производства. Это выражается, в частности, в утрате буржуазией (в значительной мере) функции непосредственного организатора процесса производства, которая перешла к наемным служащим — менеджерам. Аналогичная ситуация имела место в эпоху упадка Римской империи, когда всеми делами рабовладельцев заправляли их бывшие рабы — вольноотпущенники. Но главное — то, что присущие капитализму экономические отношения в настоящее время выступают в качестве фактора, сдерживающего дальнейшее развитие общественных производительных сил. Социалистическое обобществление средств производства должно являться продолжением объективной логики хозяйственной эволюции капитализма. Поэтому подлинный социализм, социализм XXI века должен базироваться, как на основе, на различных формах коллективной собственности. Коллективизация средств производства не предполагает насильственных методов ее осуществления. Но независимо от форм этого процесса он является революционным по своему содержанию, поскольку его цель — переход к новому способу производства, наиболее адекватному современным производительным силам. Если каждый трудящийся станет реальным совладельцем конкретной собственности, это обеспечит наивысший стимулирующий эффект. Качественно новая система мотивации к труду позволит превратить личные интересы трудящихся в мощную силу социально-экономического и научно-технического прогресса. Поэтому новый способ производства и соответствующая ему модель общественного устройства имеют под собой объективное экономическое обоснование и не могут рассматриваться лишь как результат стремления людей к абстрактным идеалам — свободе, справедливости и солидарности. Экономика подлинного социализма предполагает наличие многоукладности. Но доминирующее, преобладающее, господствующее положение в ней — по аналогии с частной собственностью при капитализме — должна занимать коллективная собственность на средства производства (в различных своих формах). Таким образом, в главном — общественном секторе народного хозяйства будут ликвидированы наемный труд, экономическая эксплуатация и частнокапиталистическое присвоение прибавочной стоимости. Люди обретут реальное равенство в системе общественного производства. Свойственное буржуазному обществу экономическое неравенство будет преодолено. Только коллективизация средств производства в сочетании с рыночной формой организации хозяйственной жизни позволит осуществить на практике так и не реализованный в советской экономической модели основополагающий принцип социализма — распределение по труду2. Однако процесс коллективизации средств производства не должен сводиться лишь к формальной перемене собственника. Право собственника не ограничивается правом владения. Необходимо создать условия, при которых будут преодолены все виды отчуждения трудящихся, в том числе и от процесса принятия управленческих решений. При капитализме любые попытки работодателей повысить заинтересованность наемных работников в результатах их труда за счет приобщения их к процессу выработки решений наталкиваются на неизбежные ограничения, связанные с концентрацией собственности и экономической власти в частных руках. Только коллективизация средств производства позволит устранить все преграды на пути дальнейшего развития демократизации управления предприятием. Какова же позиция социал-демократии по проблеме преобразования собственности на средства производства? Роль частной собственности в процессе организации общественного производства ныне все чаще подвергается сомнению. Растет понимание того, что экономическая эффективность капитализма объясняется не типом собственности, а рыночной формой организации экономики. Так, например, считает один из лидеров СДПГ О. Лафонтен. Он вполне допускает возможность существования рыночной экономики и без частной собственности92. Социал-демократы долгое время весьма сдержанно относились к идее «народного капитализма», справедливо усматривая в ней не «социализацию» капитализма, а, наоборот, стремление буржуазии сохранить и укрепить господствующее положение частной собственности в системе общественного производства. Однако с течением времени тенденция коллективизации собственности в различных своих проявлениях стала настолько заметна, что её уже невозможно было игнорировать. С середины 70-х гг. “Народные социалисты” Дании и Норвегии, занимающие позиции левее социал-демократов, выдвигают идеи самоуправления трудовых коллективов и передачи средств производства в руки всех занятых на данном предприятии93. Сами же социал-демократы долгое время весьма сдержанно относились к идее “народного капитализма”, справедливо усматривая в ней не “социализацию” капитализма, а, наоборот, стремление буржуазии сохранить и укрепить господствующее положение частной собственности в системе общественного производства. Однако с течением времени тенденция коллективизации собственности в различных своих проявлениях стала настолько заметна, что ее уже невозможно было игнорировать. Например, в последние десятилетия на Западе появились предприятия, полностью принадлежащие работающему на них персоналу. В ряде случаев трудовой коллектив выкупает предприятие у прежнего хозяина. В мире существуют тысячи таких пред- приятий, и число их постоянно растет. В “цитадели капитализма” — США их около 11 тыс., и на них работает 10 млн. человек94. В Швеции только в обрабатывающей промышленности насчитывается свыше 100 фирм, принадлежащих их персоналу95. В Англии в 1982-1988 гг., то есть в “эпоху Тэтчер”, около 1900 компаний были полностью выкуплены персоналом и менеджерами у бывших владельцев96. Эффективность коллективных форм собственности подтверждает и длительный опыт существования кооперативного движения. В последние годы социал-демократы также обратили особое внимание на его развитие. Они считают, что производственные кооперативы более жизнеспособны и эффективны, чем аналогичные частные фирмы. (В этой связи следует отметить, что еще в начале столетия такие антиподы в политике, как Э. Бернштейн97 и В.И. Ленин2, исходя, правда, из разных посылок, связывали продвижение к социализму с повсеместным распространением и развитием кооперации). Идеолог Социалистической партии Австрии Т. Новотный считает, что подобные процессы свидетельствуют об образовании в недрах капитализма нового, социалистического общественного строя98. Однако в целом социал-демократы все еще далеки от того, чтобы осознать актуальность решения своей главной проблемы — разработки теории социалистического обобществления. Показательна в этой связи история с созданием так называемых “фондов трудящихся” в Швеции. Идея их создания возникла в середине 70-х гг., когда произошло очередное обострение кризисных явлений в капиталистической экономике. Инициатором выступила не сама Социал-демократическая рабочая партия Швеции (СДРПШ), а тесно с нею связанные профсоюзы. Разработка проекта осуществлялась под руководством видного шведского экономиста Р. Мейднера. Он предложил создать за счет отчислений от прибылей компаний (в размере 1020%) специальные государственные фонды под управлением профсоюзов. Фонды должны были аккумулировать поступающие средства и обращать их в акции предприятий. Проектом предусматривалось, что средства, отчисляемые фондам, должны были вкладываться в акции этого же предприятия. Таким образом, фонды должны были выступать в качестве механизма перераспределения собственности в пользу трудящихся. Характерно, что под влиянием практики “народного капитализма” и распространения “рабочих акций” шведские профсоюзы выступили против индивидуальной формы участия работников в “фондах трудящихся”. Они считали, что распыление акций не уменьшает, а, наоборот, увеличивает концентрацию экономической власти в руках крупных владельцев капитала. (Это справедливо, если масштабы коллективизации не нарушают капиталистического характера владения собственностью. Переход предприятия целиком в собственность его работников снимает эту проблему). Поэтому в проекте Р. Мейднера специально оговаривалось, что заключенная в акциях собственность должна быть коллективной и не подлежать распределению среди персонала предприятия99. На практике это условие должно было привести к усилению влияния трудового коллектива на формирование политики предприятия, но ценой отказа от достижения максимальной индивидуализации собственности. По расчетам, проведение плана Р. Мейднера в жизнь должно было через 25-70 лет (в зависимости от величины отчисляемого в фонды процента от прибыли) передать в руки трудящихся преобладающую часть акций частных компаний страны. Авторы проекта преследовали далеко идущие радикальные цели. Их заявления свидетельствуют, что они вполне сознавали ограниченный характер традиционной для социал-демократии практики соучастия, то есть привлечения рабочих к обсуждению определенных производственных проблем: “Мы хотим лишить старых владельцев капитала их власти, которой они обладают в качестве собственников. Весь наш опыт показывает, что просто расширить влияние трудящихся и их контроль еще недостаточно. Собственность играет важнейшую роль”. И далее: “Невозможно изменить общество в целом, не изменяя отношений собственности”100. Проект Р. Мейднера, в котором буржуазия усмотрела серьезную угрозу своим экономическим интересам, вызвал сильнейшее противодействие со стороны Объединения шведских предпринимателей. На дискредитацию проекта в глазах общественности были затрачены огромные деньги. В средствах особенно не стеснялись. В рамках пропагандистской кампании “фонды трудящихся” были представлены даже в качестве варианта централизованного планирования советского типа101. Во многом в ответ на предложение профсоюзов о создании “фондов трудящихся” предприниматели изменили обычной политике поиска социального компромисса и перешли к активной наступательной тактике, направленной против рабочего движения. Это произошло в Швеции впервые с 30-х гг., когда были заключены соглашения между работодателями и профсоюзами, положившие начало длительному периоду социального партнерства102 Под давлением предпринимательских кругов СДРПШ и профсоюзы несколько раз пересматривали концепцию реформы. Противники законопроекта нашлись и внутри самой СДРПШ, руководство которой негативно отнеслось к выдвижению на повестку дня проблем собственности. Лидерам СДРПШ удалось убедить профсоюзы в том, что радикальная линия последних привела к поражению социал-демократов на выборах 1976 г.103 В результате окончательный вариант закона о “фондах трудящихся”, принятый шведским парламентом в 1983 г. после очередного прихода социал-демократов к власти, оказался в значительной степени выхолощенным по сравнению с первоначальным проектом Р. Мейднера. Было создано 5 региональных фондов, средства в которые поступали не только за счет налога на сверхприбыль корпораций, но и путем отчислений из фонда заработной платы трудящихся. Причем, по утверждению профсоюзов, принятая редакция закона оставляла лазейки для утаивания предпринимателями истинных размеров своих прибылей. Региональные фонды получали право приобретать суммарно не более 40% (каждый — максимум 8%) акций частных фирм, причем последние не были обязаны продавать свои акции фондам104. Таким образом, закон 1983 года не изменил капиталистического характера акционерной собственности. Вследствие ограниченного масштаба аккумулирования акций в “фондах трудящихся” старые хозяева предприятий сохранили за собой основные функции управления и право на принятие решений. Фактически дело свелось к банальному “рассеиванию” части акционерного капитала, что вполне укладывается в рамки буржуазной концепции “народного капитализма” или “демократии собственников”. За счет переноса центра тяжести в формировании фондов с прибылей корпораций на доходы (заработную плату и жалование) трудящихся буржуазная экономика приобрела новый источник накопления капитала (в аналогичной роли во многих странах Запада выступают и пенсионные фонды). При этом главную выгоду от увеличения объема инвестиций получила, естественно, крупная буржуазия, а отнюдь не трудящиеся. В целом можно констатировать, что “фонды трудящихся” не устранили отчуждения наемных работников от владения и управления собственностью, и это обстоятельство может рассматриваться как обобщающая характеристика этого проекта. Сами шведские социал-демократы признали провал в осуществлении своих планов по коллективному участию трудящихся в прибылях корпораций105. Инициаторы проекта — профсоюзы также заявили, что “фонды трудящихся” не оправдали связывавшихся с ними ожиданий106. Судьба плана Р. Мейднера показывает, что социал-демократы пока не способны осознать ограниченность концепции демократического социализма. Они продолжают придерживаться установки на реформирование капитализма, избегая коренным образом затрагивать отношения собственности. На практике социал-демократы способны осуществлять только такие реформы, которые не нарушают целостности капиталистической системы и не ослабляют, а укрепляют ее. Постоянно приспосабливаясь к капиталистической действительности, заимствуя у буржуазии ее мировоззрение, теории и методы, социал-демократы во многом растеряли первоначальный позитивный потенциал идеи социализма. В итоге они, как и ком- мунисты, столкнулись с кризисом своей идеологии, теоретических и практических подходов. И этот кризис, несмотря на внешнее различие в нынешнем положении социал-демократов и коммунистов, является их общей проблемой. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Итак, пора подвести итоги. Социал-демократическое движение возникло во второй половине прошлого столетия. Вскоре после своего рождения оно попало под сильное влияние марксизма, который лег в основу теоретической базы социал-деморатии на рубеже двух веков. Однако в тот же период в социал-демократическом движении началось теоретическое размежевание, которое после Октябрьской революции привело к его окончательному идеологическому и организационному расколу на коммунистическое и реформистское течения. Весь ход развития социалистического движения в последние 100 лет был предопределен фактом вульгаризации марксизма в той его части, которая касается основных признаков и черт социалистического общества и способа производства. Социализм был представлен как первая, низшая фаза коммунистической формации и вследствие этого на него были неправомерно перенесены почти все атрибуты коммунистического общества, включая главный и определяющий — общенародную собственность на средства производства. Ключ к пониманию сущности идеологических и политических позиций коммунистов и социал-демократов следует искать в их отношении к проблеме социалистической собственности. Для коммунистов свойственно рассматривать любые положения классического марксизма как истины, не подлежащие критике. Их буквальное следование рекомендациям теории вылилось на практике в тотальное огосударствление собственности в странах “реального социализма”. Это основополагающее обстоятельство определило содержание их политики и методы достижения целей. Поскольку формирование социалистического (в понимании коммунистов) базиса требует национализации средств производства в общенациональном масштабе, он не может возникнуть в недрах капитализма даже в виде уклада, пока экономическая власть находится в руках буржуазии. Поэтому коммунисты проповедуют революционную тактику, не исключающую вооруженное восстание и безусловно предусматривающую установление диктатуры пролетариата и слом буржуазной государственной машины. Роковым фактором для судьбы коммунистического движения в XX веке стало несоответствие вульгарно-коммунистических производственных отношений достигнутому уровню развития производительных сил. Обобществление собственности в общенародной форме не позволило устранить фактическое отчуждение трудящихся от владения и управления собственностью. Вследствие этого, а также из-за отсутствия рыночных механизмов так и не удалось реализовать на практике основополагающий принцип социализма — распределение по труду. В результате в советской модели социализма отсутствовали действенные экономические стимулы к труду, и эффективность экономики в решающей степени зависела от такого субъективного и преходящего фактора, как энтузиазм масс. Вместе с тем недопущение — по сугубо идеологическим мотивам — многоукладности экономики вело к необоснованному ограничению экономической свободы граждан, практически исключало предпринимательство, “глушило” всякую инициативу. Централизованное планирование не смогло в должной мере заменить конкуренцию в качестве главного регулятора экономических процессов. Неадекватность существовавшего в СССР способа производства современной экономической реальности предопределило тоталитарный характер политической системы, ограничения демократии, прав и личных свобод граждан. В итоге “социализм” советского образца (то есть, вульгарный коммунизм) закономерно проиграл соревнование с обновленным капитализмом2. Социал-демократы, в отличие от коммунистов, еще в самом конце прошлого века поставили под сомнение марксистский идеал социализма, основанный на общенародной форме собственности и плановой централизованной экономике. Сначала они отодвинули возможность его практического осуществления на неопределенно далекое будущее, а позже окончательно отказались от него, выдвинув концепцию демократического социализма. Однако социал-демократы так и не смогли разработать новую теорию социалистической собственности взамен марксистской, продемонстрировавшей свою несостоятельность. Тем самым концепция демократического социализма лишилась своего ядра. В результате социализм в реформистской интерпретации потерял экономическое обоснование и предстал в качестве совокупности этических идеалов, приобретя черты аморфности и расплывчатости. Причем, поскольку эти идеалы (“основные ценности”) трактуются с неклассовых позиций, социал-демократам очень трудно преодолеть их интерпретацию в сугубо буржуазном духе. В итоге они вынуждены отказаться от формулирования конечной цели своей политики и представить социализм не в качестве особой общественно-экономической системы, наделенной конкретными признаками, а в виде непрерывного и бесконечного движения в направлении практической реализации некоторых моральных и этических принципов. Такому представлению о социализме естественным образом отвечает реформистская тактика. Социализм, по мнению социал-демократов, наступит в результате постепенной целенаправленной трансформации буржуазного общества. Необходимость в социальной революции и диктатуре пролетариата при такой постановке проблемы отпадает. Таким образом, позиция социал-демократии сводится к реформированию капитализма в рамках самого капитализма, без революции в способе производства. В качестве важнейших инструментов для проведения этой политики используются институты буржуазного государства. Социал-демократы преодолели вульгарно-отрицательный подход классического марксизма к частной собственности и рынку. Вместе с тем, поскольку у них отсутствует ясное представление о том, какой тип собственности должен преобладать при социализме, они не в состоянии противопоставить частнокапиталистической собственности действенную альтернативу и не посягают на ее господствующее положение в современной западной экономике. В итоге им приходится мириться с эксплуатацией и социальным неравенством как неизбежной платой за демонстрируемую капитализмом экономическую эффективность, а сам он представляется им “меньшим злом” по сравнению с вульгарно-марксистским идеалом, воплощенным в СССР и странах “реального социализма”. Важным отличием реформистского подхода является исповедуемый им принцип идеологического плюрализма. Благодаря своей идеологической терпимости и подчеркнутому прагматизму социал-демократы всегда открыты для позитивных идей, независимо от их источника. Им чужда идеологическая зашоренность. Поэтому они куда более гибко, чем коммунисты, реагируют на социальные и экономические процессы, происходящие в обществе. Но за политический оппортунизм им приходится расплачиваться потерей определенности цели и идеологических ориентиров. Возникает закономерный вопрос: кто же к настоящему времени оказался прав в историческом споре между “вечными” оппонентами — коммунистами и социалдемократами? Очевидно, что та интерпретация марксизма, которую отстаивали коммунисты, оказалась несостоятельной. Доказательствами тому служат крах социализма советского образца во всей Европе, распад СССР (что наиболее печально!) и нынешняя позиция КПРФ, которая не в состоянии сформулировать действенную альтернативу нынешнему курсу, несмотря на все мерзости нашей жизни и катастрофические провалы правящего режима. Главной причиной неудачи коммунистов стала их неспособность освободиться от догматического отношения к марксизму и очистить его от вульгаризации. Но и социал-демократы, как представляется, не одержали победы. Безусловно, своей деятельностью, особенно в последние полвека, социал-демократы способствовали формированию нового облика западного общества, для которого ныне характерен высокий уровень социальных прав и демократических свобод. Социальное государство осуществляет перераспределение национального дохода в пользу нетрудоспособных и неимущих слоев населения. Современная капиталистическая рыночная экономика демонстрирует эффективность, обеспечивающую достаточно высокие стандарты потребления. Но социал-демократия не смогла устранить ни одного из экономических и социальных противоречий, присущих капитализму, удалось лишь ослабить остроту их проявлений. В западном обществе экономическая и политическая власть остается в руках у немногих, которые “не только хозяйствуют, но и господствуют над людьми”59. Утверждение Франкфуртской декларации Социнтерна (1951 г.): “Там, где действуют влиятельные социалистические партии, создается новый общественный строй”18 не выдержало проверку временем и к нему теперь уже не возвращаются. Но дело даже не в том, что ныне социал-демократы фактически так же далеки от осуществления своего идеала — социализма, как и 100 лет назад. Гораздо важнее, что с течением времени сам этот идеал утратил конкретные очертания и на практике все менее отличим от банального капитализма, пусть и “гуманизированного”. Провозгласив при рождении своего движения в качестве главной цели преодоление капиталистического общества и способа производства, на деле социал-демократы фактически реализуют другую цель — улучшение и стабилизацию капитализма. Историческая миссия международного социал-демократического движения свелась к реформированию капитализма, приспосабливанию его к изменениям, происходящим в производительных силах и характере труда. Английский историк В. Томпсон констатирует, что к концу XX века основные левые течения пришли к поражению. Капитализм не может справиться со всеми проблемами современности, но и традиционный левый проект мертв107. Поэтому не должна удивлять своей парадоксальностью ситуация, в которой оказалась ныне социал-демократия: после более чем столетнего периода деятельности перед ней остро встала проблема ее самоидентификации, то есть необходимости идейного и теоретического разграничения с буржуазным лагерем. Потеря целевых ориентиров куда опаснее любой политической неудачи. Поэтому, хотя коммунисты потерпели очевидное идеологическое поражение, социал-демократы все-таки не имеют оснований торжествовать победу. Большая часть XX века прошла под знаком жесткого идеологического противостояния двух версий социализма — коммунистической и социал-демократической. В конце столетия становится все более очевидным, что обе конкурирующие версии в конечном счете оказались несостоятельными. Причем по одной и той же причине — вследствие догматизации марксизма, прежде всего вульгарной его части. В отношении коммунистов этот вывод вряд ли требует аргументации. Но и социал-демократы не сумели освободить марксистскую теорию социализма, в частности концепцию обобществления собственности, от вульгаризации. Их отказ от большинства принципиальных положений учения Маркса — вместо их творческого пересмотра и обновления — также можно рассматривать как форму догматизации марксизма, только с “отрицательным знаком”. Задача новых социалистов заключается в том, чтобы возродить идеалы подлинного социализма и вновь сделать их привлекательными для широких трудящихся масс. В истории науки и общества неоднократно случалось, что тупиковые ситуации возникали из-за неспособности двух альтернативных и непримиримых теорий, подходов или направлений общественной мысли найти необходимый компромисс и на его основе осуществить переход к качественно новому этапу развития. Поэтому методологическая основа решения стоящей перед новыми социалистами задачи известна и не вызывает сомнений. Прежде всего необходимо провести “ремонт” исходной, классической теории, лежащей в основе обоих альтернативных подходов, в данном случае марксизма. Следует очистить его от наслоений вульгаризации и догматизма, выявить в нем устарев- ет очистить его от наслоений вульгаризации и догматизма, выявить в нем устаревшие положения и дополнить его новым содержанием на основе полученного опыта и современных знаний об обществе. Новые социалисты должны исправить методологическую ошибку, в равной мере присущую обоим течениям в рабочем движении, каждое из которых абсолютизирует свой собственный подход и полностью отрицает взгляды оппонентов. Необходимо на базе обновленного и расширенного марксизма объединить оба “непримиримых” подхода к строительству социалистического общества — коммунистический и реформистский. Сущность этого объединения должна заключаться не в механическом слиянии, а диалектическом синтезе, в результате которого родится качественно новая теория. Она будет сочетать в себе достижения как коммунистической, так и социалдемократической теории, но одновременно преодолевать присущую им ограниченность. Ядро новой теории должна составить концепция подлинно социалистического обобществления средств производства. Как с учетом этих выводов должны строиться взаимоотношения между новыми социалистами и социал-демократами? Из содержания предыдущих глав со всей очевидностью следует, что политика реформизма не является сознательным “лакейством перед буржуазией”, как утверждала порой советская пропаганда. Социал-демократы никогда не предавали интересы рабочего класса. Напротив, они очень много сделали для трудящихся в рамках своей реформистской тактики. Поэтому никто не может поставить под сомнение право социал-демократов отстаивать их собственный путь преобразования буржуазного общества. Социал-демократическая альтернатива должна признаваться в качестве достойного выбора. Более того, теория нового социализма должна вобрать в себя лучшие достижения социал-демократической мысли — безусловное уважение гуманистических и демократических ценностей, прав человека, плюралистический характер внутрипартийных и общественных дискуссий, утверждение приоритета здравого смысла перед идеологической одержимостью. Однако прагматизм политики не должен приводить к сдаче принципиальных позиций. Новые социалисты должны стремиться не к реформированию капиталистического общества (хотя они не отрицают тактику частичных реформ), а к его революционному преодолению (понимая революцию как синоним смены способа производства). Поэтому новые социалисты, в отличие от социал-демократов, способны сформулировать конкретные экономические, социальные и политические признаки своей конечной цели — подлинного социализма. Причем, если социал-демократы относят воплощение своего идеала — демократического социализма на неопределенно отдаленное будущее, новые социалисты считают, что современное общество не только созрело для радикальных перемен, Успехи но и требует социал-демократов их. в 50-70-х гг. объясняются тем, что им долгое время удавалось обеспечивать адаптацию капитализма к новым условиям, не изменяя коренным образом отношений собственности, а лишь посредством расширения социальных прав и гарантий и улучшения материального положения трудящихся. Ныне перед современным капитализмом во весь рост встала проблема трудовой мотивации, которую невозможно в полной мере решить в рамках экономических отношений буржуазного общества. Капиталистические производственные отношения объективно тормозят развитие производительных сил, и именно это обстоятельство является главным убедительным основанием для перехода к новому способу производства. Дальнейшее развитие экономики требует приобщения трудящихся к собственности посредством ее коллективизации. Различные формы коллективной собственности на средства производства должны составить экономический базис подлинного (“нового”) социализма. Однако социал-демократы, сосредоточив свои усилия на разработке теории “основных ценностей”, не уделяют достаточного внимания проблемам собственности, уступая инициативу в этом направлении буржуазным партиям. В итоге “народный капитализм” неоконсервативного толка в ряде случаев позволил добиться лучших результатов, чем чисто “затратное” социальное государство, отстаиваемое социал-демократами. При выборе стратегии политической борьбы новым социалистам следует учитывать специфику нашей страны. В структуре производительных сил, доставшихся нам в наследство от СССР, преобладают монопольные производители. Огромная часть товаров производится отраслевыми и, даже в большей степени, региональными монополистами. В отсутствие нормальной конкуренции свободное ценообразование не может не привести к инфляции неимоверных масштабов, ограничить которую можно только ценой сжатия денежной массы. В монопольной экономике единственный способ устранения ценового диктата производителя — “удушение” производства. Именно либерализация цен в условиях предельно монополизированного производства представляет собой главную (не единственную, но именно главную) причину разрушения экономического потенциала страны за годы рыночных “реформ”. Хозяйственная практика последнего десятилетия убедительно доказала несовместимость капиталистического рыночного хозяйства с ныне существующей структурой наших производительных сил. Вместе с тем безграмотная и преступная деятельность ретивых “реформаторов” не должна поставить под сомнение факт безусловной адекватности рыночных механизмов современному уровню развития общественного производства и целесообразность перехода от командноадминистративной системы к экономике, основанной на законах конкуренции. Однако формирование конкурентной рыночной среды потребует времени, исчисляемого не годами, а десятилетиями. При сохранении нынешнего курса для российского капитализма еще долго будут характерны спекулятивно-финансовая, а не производственная направленность капитала, бартер вместо товарно-денежных отношений, невыплаты зарплат и социальных пособий. Вместе с тем социал-демократия идеологически и практически приспособлена действовать в условиях развитого капиталистического общества. В реалиях нашей страны подходы и методы, практикуемые Выход из социал-демократами, текущего экономического скорее всего кризиса окажутся невозможен несостоятельными. без установления контроля над ценообразованием со стороны государства. Для достижения этой цели государство должно вернуть себе право владения предприятиями-монополистами. При этом, чтобы избежать возрождения пороков советской экономической модели, предприятия должны быть переданы в аренду, то есть полное (за исключением права устанавливать цены на свою продукцию) хозяйственное пользование трудовым коллективом. По мере развития рыночной инфраструктуры и формирования конкурентной среды предприятия будут постепенно переходить в собственность работников. В связи с этим именно концепция нового социализма, а не капитализм, даже в социалдемократической интерпретации, представляется наиболее адекватной условиям нашей страны с учетом сложившейся структуры и характера производительных сил. Итак, и новые социалисты, и социал-демократы, и коммунисты объективно находятся по одну сторону “баррикад”, отражая и отстаивая, каждые по-своему, интересы трудящихся в их противостоянии с капиталом. При этом положение новых социалистов представляется предпочтительным, поскольку лишь в рамках предлагаемой ими концепции можно решить коренную проблему левого движения — разработать теорию социалистической собственности, адекватной современным реалиям. До тех пор, пока эта задача не будет решена, социализм будет оставаться либо мелкобуржуазной утопией (в социал-демократической версии), либо вульгарной интерпретацией коммунизма (в коммунистическом варианте). Проблема социалистического обобществления развела социал-демократов и коммунистов по разным идеологическим течениям, она же — в случае ее успешного решения — может позволить преодолеть, наконец, раскол рабочего движения на базе платформы нового социализма. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, с. 224. Ю.Александров. СССР: логика истории. — М.: ТОО “СИМС”, 1997. 3 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 29. 4 Цит. по: С.С. Салычев. В поисках “третьего” пути. — М.: Мысль, 1988, с. 53. 5 Цит. по: М.И. Мелкумян. Мы и социал-демократы. — В кн.: Драма обновления. — М.: Прогресс, 1990, с. 125. 6 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 124. 7 Ю.В. Шишков. Социализм и призрак “конвергенции”. — В кн.: Драма обновления. — М.: Прогресс, 1990, с. 166. 8 Международное рабочее движение. Т. 2. — М.: Мысль, 1976, с. 309. 9 Там же. 10 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 34. 11 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 34. 12 В.Я. Швейцер. Социал-демократия Австрии. Критика политических концепций и программ. — М.: Наука, 1987. 13 Идеология международной социал-демократии в период между двумя мировыми войнами. — М.: Наука, 1984, с. 102, 128. 14 Г.Б. Ардаев. Особенности формирования австрийского социал-реформизма. — В кн. Современная социал-демократия: теория и практика. — М., 1993, с. 106. 15 С.С. Салычев. Указ. соч., с. 24. 16 Международное рабочее движение. Т. 4. — М.: Мысль, 1980, с. 203-205. 17 С.С. Салычев. Указ. соч., с. 22. 18 Цели и задачи демократического социализма. Декларация принципов Социалистического интернационала, принятая на I конгрессе, состоявшемся во Франкфурте-на-Майне 30 июня-3 июля 1951 г. — В кн.: Современная социал-демократия: теория и практика. — М., 1993, с. 164173. 19 Новая программа принципов Социал-демократической партии Германии (Бонн, 1989 г.). — В кн.: Современная социал-демократия: теория и практика. — М., 1993, с. 229-249. 20 И.В. Данилевич. Европейская социал-демократия: глобальные проблемы и “поиски идентификации”. — В кн.: Рабочий класс и социальный прогресс. — М.: Наука, 1992, с. 72. 21 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 108. 22 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 122. 23 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 107. 24 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 112. 25 Идеология современного реформизма. — М.: Наука, 1970, с. 131. 26 В.Я. Швейцер. Современная социал-демократия: Словарь-справочник. — М.: Политиздат, 1990, с. 86. 27 Декларация принципов Социалистического интернационала (Стокгольмская декларация). — В кн.: Современная социал-демократия: теория и практика. — М., 1993, с. 202-228. 28 А. Пелинка. Социал-демократия в Европе. Власть без принципов или принципы без власти? — В кн.: Современная социал-демократия: теория и практика. — М., 1993, с. 77. 29 В. Студенцов. Сдвиги в государственном регулировании и экономическая роль государства. — “Мировая экономика и международные отношения”, 1989, № 1, с. 11. 30 Цит. по: Немарксистские концепции социализма. — М.: Мысль, 1986, с. 81. 31 Цит. по: М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 129. 32 Немарксистские концепции социализма, с. 94. 33 Цит. по: И.В. Данилевич. Указ. соч., с. 79. 34 Мировое политическое развитие: век XX. / Н.В. Загладин, В.Н. Дахин, Х.Т. Загладина, М.А. Мунтян. — М., 1995, с. 7, 9. 35 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 162. 36 В. Брандт. Демократический социализм. Статьи и речи. — М.: Республика, 1992, с. 56. 37 Б.С. Орлов. Социал-демократическая теория. Взгляд из России. — М., 1993, с. 28. 38 Цит. по: А. Пелинка. Указ. соч., с. 39. 2 39 См.: Т. Майер. Демократический социализм — социальная демократия. Введение. — М.: Республика, 1993, с. 38-40. 40 О. Бауэр. Между двумя мировыми войнами? — В кн.: Современная социал-демократия: теория и практика. —М., 1993, с. 156. 41 О. Бауэр. Указ. соч., с. 157. 42 А. Пелинка. Указ. соч., с. 83. 43 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, с. 10. 44 Размежевания и сдвиги в социал-реформизме. — М.: Наука, 1983, с. 35. 45 В.О. Мушинский. Альтернативы, или Пример Запада и что мы можем из него почерпнуть. — М.: Международные отношения, 1993, с. 43. 46 Проект новой программы Социал-демократической рабочей партии Швеции. — В кн.: Социал-демократия: теория и практика. —М., 1993, с. 285-313. 47 Современный капитализм: изменения в структуре и положении рабочего класса. — М.: Наука, 1987, с. 51. 48 Там же. 49 Современный капитализм... С. 52. 50 Цит. по: Т. Майер. Указ. соч., с. 54. 51 Т. Майер. Указ. соч., с. 51. 52 В.О. Мушинский. Указ. соч., с. 144. 53 А.С. Пох. Проблемы производственной демократии в условиях НТР. — “Рабочий класс и современный мир”, 1990, № 2, с. 157. 54 В.О. Мушинский. Указ. соч., с. 145. 55 Л.И. Пияшева. Международная экономическая теория и практика социал-реформизма. — М.: Международные отношения, 1983, с. 138. 56 Н.Д. Гаузнер. Социальные аспекты технологической революции в странах развитого капитализма. — “Рабочий класс и современный мир”, 1988, № 5, с. 41. 57 В.В. Горелова, Г.И. Лукьянова. Проблема участия трудящихся Франции в управлении производством. — “Рабочий класс и современный мир”, 1989, № 1, с. 79. 58 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 12, с. 713. 59 Основная программа СДПГ (Годесбергская программа). — В кн.: Современная социалдемократия: теория и практика. — М., 1993, с. 174-201. 60 Общественно-политические взгляды Оскара Лафонтена. — М.: ИНИОН, 1989, с. 39. 61 В. Брандт. Указ. соч., с. 332. 62 Б.С. Орлов. Указ. соч., с. 31. 63 Рабочий класс в современном мире. С. 9. 64 Э. Эплер. Платформа для нового большинства: комментарии к Берлинской программе СДПГ. — В кн.: Актуальные проблемы социал-демократии. Вып. 1. — М.: ИНИОН, 1993, с. 117. 65 Цит. по: И.В. Данилевич. Указ. соч., с. 133. 66 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, с. 210. 67 Рабочий класс в современном мире. — В кн.: Рабочий класс и социальный прогресс. — М.: Наука, 1992, с. 9. 68 В.Я. Швейцер. Западноевропейская социал-демократия и новые отряды трудящихся. — “Рабочий класс и современный мир”, 1990, № 3, с. 117. 69 Ж.Ф. Осадчая. Лейбористская партия Великобритании: лицом к будущему. — М.: АОН при ЦК КПСС, 1990, с. 80. 70 И.В. Данилевич. Указ. соч., с. 69. 71 О новых возможностях взаимодействия различных течений в рабочем движении. — “Рабочий класс и современный мир”, 1988, № 5, с. 111. 72 М. Бул. Западноевропейское коммунистическое движение в конце ХХ в. — В кн.: Партии и движения Западной и Восточной Европы: теория и практика. — М.: ИНИОН, 1997, с. 30. 73 Цит. по: Б. Кагарлицкий. Сто лет реформизма. — “Свободная мысль”, 1997, № 7, с. 100. 74 Цит. по: Б. Кагарлицкий. Указ. соч., с. 102. 75 Цит. по: Б. Кагарлицкий. Указ. соч., с. 99. 76 И.В. Данилевич. Указ. соч. 77 И.В. Данилевич. Указ. соч., с. 67. 78 Н.П. Иванов. Инновационная экономика и собственность. — “Рабочий класс и современный мир”, 1990, № 4, с. 112. 79 Н.П. Иванов. Указ. соч., с. 110. 80 Н.П. Иванов. Указ. соч., с. 108. В.А. Красильщиков. Изменения капитализма и проблемы левых сил. — В кн.: Рабочий класс и социальный прогресс. — М.: Наука, 1992, с. 187. 82 Л.И. Пияшева., Б.С. Пинскер. Экономический неоконсерватизм: теория и международная практика. — М.: Международные отношения, 1988, с. 135. 83 С.П. Перегудов. Тэтчер и тэтчеризм. — М.: Наука, 1996, с. 177. 84 Цит. по: Н. Гнатовская. Приватизация — экономическая политика. — “Мировая экономика и международные отношения”, 1987, № 12, с. 116. 85 С.П. Перегудов. Указ. соч., с. 162. 86 Ж.Ф. Осадчая. Указ. соч., с. 56. 87 В.Д. Роик. Условия труда и активизация человеческого фактора. — “Рабочий класс и современный мир”, 1989, № 3, с. 4. 88 А.М. Еремин. В дебрях реставрации капитализма (от “перестройки” к деградации экономики). — “... Изм”, 1997, № 2 (13), с. 9, 20. 89 С.В. Мочерный. Процесс огосударствления средств производства и его противоречия в условиях приватизации. — “Рабочий класс и современный мир”, 1989, № 3, с. 128. 90 Н.П. Иванов. Указ. соч., с. 112. 91 В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, с. 345. 92 Общественно-политические взгляды Оскара Лафонтена. — М.: ИНИОН, 1989, с. 39. 93 А.-В. Карлсен. Противоречия неореформизма. Критика теории и практики “народных социалистов” в современной Скандинавии. — М.: Наука, 1986, с. 75. 94 “Правда”, 1989, 22 марта. 95 Н.П. Иванов. Указ. соч., с. 113. 96 С.П. Перегудов. Указ. соч., с. 162. 97 Международное рабочее движение. Т. 2. — М.: Мысль, 1976, с. 311. 98 М.И. Мелкумян. Указ. соч., с. 116, 117. 99 Социал-демократический и буржуазный реформизм в системе государственномонополистического капитализма. — М.: Наука, 1980, с. 357. 100 Размежевания и сдвиги в социал-реформизме. — М.: Наука, 1983, с. 257. 101 У. Химмельстранд. Будущее социализма. Взгляд из Скандинавии и Африки. Защита принятых решений или определение проблематики. — “Социализм будущего”, 1990, № 1, с. 127. 102 В. Корпи. Стратегия реформистских социалистических партий в смешанной экономике: шведская модель. — “Социализм будущего”, 1992, № 2, с. 103, 108. 103 Размежевания и сдвиги... С. 257, 258. 104 Западно-европейская социал-демократия: поиски обновления. /С.П. Перегудов, В.С. Паньков, И.П. Шадрина и др. — М.: Наука, 1989, с. 65. 105 У. Химмельстранд. Указ. соч., с. 115. 106 А.-В. Карлсен. “Шведская модель”? — “Рабочий класс и современный мир”, 1990, № 3, с. 186. 107 Б. Кагарлицкий. Указ. соч., с. 99. 81
