Cовременный философ Григорий Сковорода

54
СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ І ФІЛОСОФІЯ ІСТОРІЇ
УДК 130.3
О.В. Панченко, доцент, канд. филос. наук
Севастопольский национальный технический университет
ул. Университетская, 33, г. Севастополь, 99053
E-mail: fsn.sntu@gmail.com
CОВРЕМЕННЫЙ ФИЛОСОФ ГРИГОРИЙ СКОВОРОДА
Рассматриваются возможности влияния религиозно-философских идей Г.С. Сковороды на
ментальность современного украинского общества
Ключевые слова: антропология, религия, сердце, сущность, счастье.
«Замутнение телоса», «субъективность», «одномерность»… – эти и другие подобные
характеристики духовного состояния общества образца ХХ-ХХI столетий, данные известными
философами выражают сущность ментальности современников, которую часто называют кризисной. С
другой стороны, особенность коллективного сознания в том и состоит, что никакой опасности люди не
замечают и безмятежно плывут по волнам «окей-мира», лишь изредка вздрагивая от экономических,
финансовых и политических потрясений. Те же, кого волны непосредственно ударили, зачастую
попадают в цепкие объятия мистицизма, сектантства или религиозной ортодоксии. Дух более
субтильных в поисках опоры обращается к историческим аналогиям – к возрождению, просвещению,
понимая, что история есть «одна из форм сознания, которое общество имеет о самом себе, подобно
тому, как самосознание есть аспект самосознания личного» (Р. Арон).
Эпоха Просвещения, в которую жил и творил Григорий Саввич Сковорода, близка нам по
определению – современное общество не случайно называют «информационным». Но для извлечения
уроков истории, следует помнить о том, что аналоговый индуктивный анализ корректируют дедуктивные
установки. Одну из них точно сформулировал проницательный Гегель, который заметил, что история
повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Апология чувственности,
возвышение человека в культуре Возрождения, обернулись в Новое время кровавыми революциями и
войнами под просветительскими лозунгами достижения абсолютных
истин, которые сменил
хаосоподобный индивидуализм современности, фундируемый «как бы» знанием «как бы» бытия.
В ХVIII веке Екатерина II не без влияния французских просветителей проводит на территории
Российской империи социальные реформы в интересах тогдашнего «среднего класса», дворянства, и
одновременно усиливает феодальный гнет, получив в ответ пугачевский бунт. На Юге Российской
империи она ликвидирует украинскую вольницу, Запорожскую сечь, вводит крепостное право на
Левобережье и Слобожанщине.
В этих условиях лишь немногие из просвещенных, к коим, несомненно, относился и Григорий
Сковорода, смогли предпочесть моде на накопление богатств, коллекционированию произведений
искусства и высокому социальному статусу духовные ценности. Образованный человек, обучавшийся в
Киево-Могилянской академии, знавший несколько языков, побывавший в Венгрии, Австрии, Польше,
Германии, Италии, не мог не слышать о современных ему романтических социальных проектах
европейского просвещения. Однако украинский мыслитель разделял свободомыслие, воспринятое из
более близкого ему источника – народного характера. Интерес Сковороды не к политике и научному
знанию, а к повседневной высшей практике, к нравственности, ориентация на глубинное, духовное в
человеке опередил время. Действительно, как показала дальнейшая история европейского модерна,
рациональные политические плоды созревают быстрее, но чаще горькими на вкус. Это потому, что
корневая система мировоззренческого древа, на котором они произрастали после Платона и Аристотеля,
считавших целью политики не власть, а общественное благо, постепенно переродилась в свою
противоположность – в политиканство и «макиавеллизм», практика сузилась до технологии, а
«компетенция эксперта оттеснила политический разум»[1, c. 620].
В философском учении Сковороды этические идеи, собранные подобно нектару из различных
источников – сочинений античных мыслителей, учений основателей христианства и средневековых
теологов, ученых Нового времени, фольклора и простонародной мудрости, – получили своеобразное
обоснование. Значение этих решений состоит не столько в принципиальной новизне, сколько в
цельности и целостности, позволяющих строить реальную жизнь во всей ее полноте, органично сочетать
метафизику, гносеологию и этику со здравым смыслом, истину – с красотой и добром.
В моральной антропологии Сковорода усмотрел и выразил наиболее ценные стороны славянской
души. Лживости потреб аристократии, которая «завысокосилась», видит счастье в обладании «тварной
натурой» – «почеты», «сребро», «волости» – он противопоставил правду приоритетов, исповедуемых
народом: святость труда, презрение к праздности, уважение к природе, пиетизм к подлинной дружбе и
любви, бескорыстное «веселие духа».
Вісник СевНТУ. Вип. 103: Філософія: зб. наук. пр. — Севастополь: Вид-во СевНТУ, 2010.
СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ І ФІЛОСОФІЯ ІСТОРІЇ
55
Однако мыслитель не стал ни моралистом-догматиком, ни христианским ортодоксом. Автор
одного из самых авторитетных исследований истории русской философии, В.В. Зеньковский, назвал
Г. Сковороду «первым философом на Руси в точном смысле слова», который самостоятельно продумывал свои идеи, если даже они западали в его душу со стороны. «Он был настоящий философ,
впервые после 40 лет приступавший к изложению своей системы, которая, в общем, оставалась
неизмененной до конца его жизни» [2, с. 66]. К этому можно добавить, что Г. Сковорода так же один из
первых на Руси-Украине носителей фронесиса – тесно вплетенной в действительность народной
мудрости, переплавленной совестью.
Подлинно-национальное всегда обладает импульсом, способным воздействовать на
интернациональное. Вклад Г.С. Сковороды в историю мировой философской мысли состоит в
небезуспешном стремлении решить самый важный для людей, особо потребный в смутные времена их
бытия антропологический вопрос о сущности человеческого счастья и указать путь к нему. Для этого
мыслитель, используя исторические и бытовые аналогии, актуализирует вечную сократовскую проблему
самопознания. «Русский» («украинский Сократ»), предлагал современникам, подобно Наркиссу,
внимательно взглянуть на себя. Но, в отличие от мифического героя, не растаять от самолюбования,
превратившись в источник, а узнать свою «исту натуру», обнаружить в ней дорогу к счастью, ибо
«познать себе самаго, и сыскать себе самаго, и найти человека – все сие одно значит» [3, с. 159].
Всматриваясь в собственную душу, утверждал философ, можно разглядеть главное – «голову», а не
«пяту» и «хвост».
Резонна и избранная философом диалогическая форма собственного самоанализа – спокойная, без
постороннего шума критическая дискуссия с воображаемыми идейными противниками. Возникающие в
ходе ее противоречия двигали глубинные пласты сознания мыслителя, обостряли его умственное и
чувственное зрение. «Для себя» разговор Григория Сковороды – не «фихтеанское зеркало», а
продолжение диалога с реальными людьми, современниками и предшественниками, обращенный,
одновременно, ко всему человечеству. Это позволило философу избежать самозамкнутости сознания –
верного «признака умственного помешательства», как позднее назвал солипсизм С.Л. Франкл. Выводы
из споров Сковорода перепроверял в живом теплом общении, впитывая и пропуская сквозь себя новые
вопросы и решения. Платоновский диалог органично переходил в сократовскую беседу, а последняя – в
практику. Подтверждением является жизнь философа-странника, который пользовался уважением и у
селян, и у дворян, помогая мудрым советом, получал взамен понимание, кров и пищу.
В наше время с диалогом произошла та же метаморфоза, что и с политикой. Общение через
Интернет и другие СМК скользит по поверхности. Затрагивая лишь внешние стороны жизни, оно
возвращается к индивиду в формах примитивизма либо эгоизма, высушивает личность как холодная
красота Нарцисса нимфу Эхо, провоцирует тотальное отчуждение, с фатальной неумолимостью ведет к
творческому бесплодию. Именно поэтому актуально сегодня напоминание философом, просветителем
души, всем беспечным и самонадеянным средневековой шутки о доживших до седин деда с бабой,
которые построили дом без окон, а затем хотели исправить ошибку – занести свет с улицы, набрав его в
мешки.
Размышления о себе наводят Сковороду на еще одну вечную платоновскую мысль – о «сродном
труде». Понятие «сродности», следования своему призванию становится центральным в
антропологическом учении философа. Содержание его Сковорода раскрывает в баснях и письмах, ему
посвящен диалог – «Разговор, называемый алфавит, или букварь мира». На простых, доступных
здравому смыслу примерах автор доказывает преимущества жизни по призванию души. Одновременно
он указывает приметы некоторых сродностей к професcиям, проявляемые уже в детском возрасте.
Сродное – это когда сложное становится нетрудным, а трудное – несложным, приносит «увеселение
сердечное». Устами одного из участников диалога он говорит «Я, напротив того, с удовольствием
дивлюся, коль сладок труждающемуся труд, если он природный» [4, с. 420]. И продолжает: «Мертва
совсем душа человеческая, не отрешенная к природному своему делу, подобна мутной смердящей воде, в
тесноте заключенной» [4, с. 420]. Итак, счастье внутри нас. Оно зависит от сердца, сердце от мира, мир
от звания (призвания), а звание – от Бога. Далее пути нет.
Кажется все ясно. Однако религиозной стороне души Сковороды противится рациональный разум.
Словами одного из участников диалога, Афанасия, он требует ответа на вопрос: как отличить сродность
от охоты, призвание от желания? Ведь критерий – «увеселение сердечное» – присущ обеим склонностям.
Поэтому, на самом деле, христианину Григорию покой лишь только мнится.
Некоторое облегчение приносит обращение к традиционному конечному основанию всего сущего
– к христианской метафизике, представленной достаточно самобытно. В природном и человеческом
мирах Сковорода различает две натуры: внешнюю, «видимую», «тварную» материю и внутреннюю,
«невидимую» божественную идею. Подлинная натура – невидимая, ибо божественна. Адекватным
образом обоих миров, Вселенной и человека, является Библия. По сути, она есть как бы «третий»,
символический мир. Но и этот мир дуален. Именно скрытая от суеверных толкований в символах
Вісник СевНТУ. Вип. 103: Філософія: зб. наук. пр. — Севастополь: Вид-во СевНТУ, 2010.
56
СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ І ФІЛОСОФІЯ ІСТОРІЇ
божественная природа Святого Письма содержит конечные тайны обоих миров. В раскодировке
библейских образов и понимании их истинной сути Сковорода усматривает органон философствования.
Открыть символический смысл Библии – значит разгадать высшие цели природного и человеческого
бытия. Смысл оксюморона «разумной веры», сокрытой за завесами высокомудрствования и суеверия,
доступен сократовскому демону – иррациональному оку сердца. Но не абсолютно: путь к высшим
истинам представлен философом-писателем, по преимуществу, в форме аллегорических интерпретаций
библейских легенд в песнях, баснях, диалогах и письмах. В символическом выражении в Библии
подлинной натуры сущего, Сковорода находит субстанциальную правду. Истина внутри, в душе
человеческой, в которой «ум и сердце едины»: «Сердце твое есть голова внешностей твоих. А когда
голова, то сам ты еси твое сердце» [4, с. 168].
Можно скептически оценивать иррационализм Сковороды и уличать его самого в наивности, если
бы не открытое психологами, философами- герменевтиками и экзистенциалистами присутствие в любом
знании важнейшей составляющей – переживания, веры в предельно-широком смысле этого слова. В
оригинальных интерпретациях Библии философ стремится сделать максимально гармоничной связь
сердца и разума. Глубоко религиозный человек, Г. Сковорода, обладал одновременно и свободным умом
философа, не позволял мистическому чувству овладеть собою полностью. Критикуя суеверные
прочтения Книги, он допускает удивительные даже для атеизма вольности – употребляет в адрес Библии
кощунственные для слуха правоверного христианина эпитеты. В то же время ему чужда
безапелляционная рационалистическая критика Библии, свойственная некоторым французским
просветителям. Свобода для Сковороды имеет, скорее, характер религиозного императива, а не буйства
недоверчивого ума. Тем не менее, этот и другие христианские каноны философ стремится прояснить и
аргументировать. С этой целью он задает себе от имени воображаемых оппонентов все новые каверзные
вопросы.
Трудно, а в контексте поставленной в данной статье цели, и не столь важно, определить, чего в
учении мыслителя больше – философии или религии. Однако, знакомство с жизненным путем «русского
Сократа», который не стал ни ученым-богословом, ни монахом-затворником, «сквозь щели» души
которого, по его собственному признанию, проникал «адский ветер», которая носила его как осенний
листок по степям Слобожанщины, позволяет предположить, что Григорий Сковорода, как позднее и Лев
Толстой, стоял на распутье между религиозно-философской теорией и практической моралью,
рациональным и мистическим миросозерцанием. Не в этой ли неуспокоенности сокрыт источник его
творческого вдохновения?! Не потому ли он и осмелился пожелать, чтобы на его надгробии были
начертаны слова «Мир ловил меня, но не поймал»?
Благодаря сочетанию мятежности духа с моральной чистоплотностью, Григорий Саввич
Сковорода современнее, ближе к идеалу универсального человека, способного достойно преодолевать
критические ситуации, чем многие из нас. Быть может, знакомясь с жизнью и творчеством философа,
писателя, поэта, христианина, заимствуя пронизывающую силу его характера, уравновешенную
сердечной теплотой, нам тоже откроются простые истины, и удастся отыскать новые возможности для
продолжения социального проекта?
Библиографический список
1. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос. герменевтики: пер. с нем. / Х.-Г. Гадамер. — М.:
Прогресс, 1988. — 704 с.
2. Зеньковский В.В. Перелом в церковном сознании. Философия Г.С. Сковороды / В. Зеньковский
// История русской философии. В 4-х т. Т. 1. – Ч. 1. Гл. 2. — Ленинград: Эго, 1991. — С. 55–82.
3. Сковорода Г.С. Наркисс. Разглагол о том: узнай себе / Г.С. Сковорода // Полное собрание
сочинений. В 2-х т. Т. 1. — К.: Наукова думка, 1973. — С. 154–200.
4. Сковорода Г.С. Разговор, называемый алфавит, или букварь мира / Г.С. Сковорода. // Полное
собрание сочинений. В 2-х т. Т. 1. — К.: Наукова думка, 1973. — С. 411–462.
Поступила в редакцию 30.09.2009 г.
Вісник СевНТУ. Вип. 103: Філософія: зб. наук. пр. — Севастополь: Вид-во СевНТУ, 2010.