Медиатизация современной культуры и русский

66
РУССКАЯ РЕЧЬ 1/2014
Язык прессы
Медиатизация современной культуры
и русский национальный стиль
© Н. И. КЛУШИНА,
доктор филологических наук
В статье говорится о медиатизации современной культуры и о медийных, социальных и стилистических эффектах, которые ее сопровождают. Под медиатизацией понимается создание зон пересечений медиадискурса с различными социальными феноменами (политикой, культурой,
религией и т.п.) и придание им публичности. Высказывается гипотеза
о том, что в пространстве качественных медиа реализуется и развивается национальный стиль, который понимается как эталонный стиль,
как рефлексия интеллектуальной элиты социума над формой выражения
внутренней духовной силы нации, ее аксиологических, эстетических и
этических идеалов.
Ключевые слова: медиатизация, медиадискурс, медиаэффекты, информационное общество, медиастиль, русский национальный стиль,
интеллектуализация языка СМИ.
В русской научной традиции (при доминировании функциональностилистического подхода) литературный язык подразделяется на пять
функциональных стилей, противопоставляемых по различным параметрам. В научной дискуссии 60-х годов ХХ века широко обсуждались
именно параметры дифференциации стилей и особенности их функционирования. Считающаяся сегодня классической система функциональных стилей русского литературного языка была сконструирована как
таксономия научного, официально-делового, публицистического, литературно-художественного и разговорно-бытового стилей, отчетливо
разграниченных по функции, сфере бытования, устной или письменной
форме репрезентации, системе жанров, предпочтительности использования языковых средств и т.п.
Так, при строгом системном подходе публицистический и художественный стили отчетливо противопоставлялись по характеру отражаемой
действительности (первичная реальность / эстетически преобразованная реальность); по трактовке образа автора; по идеологической пози-
КУЛЬТУРА РЕЧИ
67
ции журналиста / авторскому кредо писателя; по стандартизованности /
креативности; тенденциозности / творческой свободе и другим критериям. Некоторые совпадения лежали в области художественно-публицистических жанров (очерк, заметка, эссе и др.).
В современном информационном обществе сложившаяся равновесная функционально-стилевая система стала неравновесной. Центральное положение в ней занял публицистический стиль [1]. И если
официально-деловой и научный стили демонстрируют относительную
стабильность, то публицистический, или медийный, стиль подвергся
значительным трансформациям. Расширение границ стиля приводит
к качественным его изменениям, настолько сильным, что некоторые
ученые начинают сомневаться в правомерности его квалификации:
«В целом представляется, что в современном глобальном мире публицистический, или медийный, ф-стиль менее определенен, чем научный,
официальный или художественный. Медийный ф-стиль гораздо сильнее
интегрирован с немаркированным бытовым ф-стилем. Вызывает большое сомнение, что есть какой-либо инвариант или хотя бы прототип,
объединяющий новости 1-го канала и тексты желтой прессы, рекламу
и репортажи радио “Культура”, и при этом надежно отличающий их от
других ф-стилей» [2. С. 83]. Как в свое время Ю.М. Скребнев отказался
признавать систему функциональных стилей на основании того, что ее
можно делить на различные стили произвольно и до бесконечности, так
сегодня А.А. Кибрик не видит доказательств для соединения разнородных медиатекстов в единый медиадискурс: «На данный момент представляется наиболее вероятным, что медийный дискурс, или публицистический ф-стиль, в целом вряд ли может быть идентифицирован как
вариант или даже прототип. Медийные контексты для этого слишком
многообразны» [Там же. С. 84].
Сложившуюся в стилистике ситуацию мы комментируем как результат доминирования медиастиля и завоевания им новых территорий.
В информационную эпоху «экспансия» медиастиля закономерна, но
воспринимается неоднозначно: от демонизации СМИ (приписывания
им манипулятивной функции и конструирования симулятивной реальности) до вынесения оправдательного приговора и попыток создания
«спокойных», объективных научных концепций описания медиа и их
эффектов. Пришло время новых дискуссий и новых доказательств.
Язык СМИ сближается не только с разговорно-бытовым стилем (как
это отмечает А.А. Кибрик), но и с научным, художественным, официально-деловым. Это сближение зависит от новой типологии российских
СМИ [3], от интенции, темы, особенностей жанров. Например, стиль
публикацийй на политические темы в качественной прессе сплетается
с официально-деловой манерой (документальность, протокольность и
т.п.); комментарии экспертов по своей сути – научный стиль, а таблоид3*
68
РУССКАЯ РЕЧЬ 1/2014
ный стиль подстраивается под разговорно-бытовой. И все же это единый медиадискурс, основой которого является медиастиль. Речь идет не
о «размывании» границ медиастиля и поглощения им других стилей (в
противном случае он бы «затопил» всю функционально-стилевую систему и слился с литературным языком). Речь идет об исключительности
данного стиля: медиастиль «смешивает» голоса различных стилей, то
есть в пространстве медиадискурса сосуществуют контексты из различных сфер деятельности. Но все эти контексты не просто сосуществуют
как фрагменты внешнего мира – в едином пространстве медиадискурса
фрагментарность внешней жизни преобразуется в целостный медиамир,
в котором различные контексты призваны усиливать его достоверность,
его реальность.
Некоторые российские исследователи пытаются описывать медиамир
как кривое зеркало («модель модели»), а роль журналистов сводить к
манипуляции сознанием адресата. В то время как ведущими западными
учеными «реальность массмедиа» определяется как особый феномен,
многоступенчатые эффекты которого отнюдь не только негативные.
Н. Луман представляет массмедиа как замкнутую, эмерджентную систему [4], а Г. Макклюэн, наоборот – как расширение человека, прорыв за
границы какой-либо системы [5].
На наш взгляд, медиамир – это особая «культурная» среда, сотканная
из чужих голосов (комментаторов, экспертов, чиновников, политиков и
др.) и усилиями журналистов преобразованная в нарратив о внешнем
мире. Преобразование внешнего мира в медиамир – это и есть одна из
важнейших задач журналистов, которых Эриксон назвал «культурными
рабочими». Работа журналистов по добыче информации и предоставлению ее широкой публике имеет важный социальный аспект: «Журналисты, гости ток-шоу, сценаристы мыльных опер – все они “смешивают” голоса и идеи специалистов и переводят их на язык общеизвестного
знания» [6. С. 20]. Таким образом, журналисты «выполняют некое социальное действие над словами других людей» [Там же. С. 57].
Вовлекая в свое пространство контексты иных стилей и преобразуя
их соотносительно собственных законов, медиастиль тем самым способен описать все многообразие мира, сделать знание не столько «общеизвестным», как это считает Матисон [Там же], сколько общим, консолидирующим национальные социумы и макклюэновскую «глобальную
деревню».
Пространство медиадискурса состоит из зон пересечений медиа и политики (политический медиадискурс), медиа и науки (научный медиадискурс), медиа и права (юридический медиадискурс), медиа и религии
(религиозный медиадискурс) и др. В этом и проявляется феномен медиатизации современной общественной жизни в информационную эпоху.
Под медиатизацией мы понимаем распространение влияния медиа на
КУЛЬТУРА РЕЧИ
69
важнейшие области социальной жизни и обратный процесс вовлечения
в информационную сферу различных сторон общественной деятельности, то есть создание зон пересечения медиа и социальных феноменов.
Одной из важнейших функций массмедиа Н. Луман называет функцию «репрезентации публичности» [4]. Медиатизация – это и есть результат проявления данной функции.
Сама по себе политика – сфера замкнутая, эзотерическая. Об эзотеричности политики Е.И. Шейгал говорит в «Семиотике политического
дискурса» [7]. Но осмелимся утверждать, что любая сфера институциональной жизни эзотерична (для «посвященных», для профессионалов).
И только медиа способны приоткрыть нам эти сферы и тем самым социализовать нас.
Таким образом, медиатизация культуры – это не медиаверсия культуры [6] и не медиакультура (хотя эти термины очень важны, но они не
взаимозаменяемы), а это создание публичной зоны пересечения СМИ и
культуры, в которой есть место и для медиакультуры, и для медиаверсии культуры, и для собственно культурных феноменов. Эту зону пересечения медиадискурса и дискурса культуры условно можно назвать
культурным медиадискурсом, который имеет особую структуру и собственные эффекты.
В советское время все издания были идеологически унифицированными, стилистически качественными, а типология базировалась на
территориальном (общесоюзные / местные; областные / городские /
районные), гендерном (например, выделялся сектор женских журналов – «Работница», «Крестьянка» и др.) или возрастном («Студенческий меридиан», «Мурзилка» и др.) параметрах. Современная типология
СМИ трансформировалась в соответствии с западными образцами: выделяются качественные, массовые и желтые медиа. Но она не является
единственной. Предпринимаются попытки конфигурации российского
медиапространства по разным основаниям, но целостных таксономий
пока не предложено.
Наиболее близка к поднимаемой нами проблеме медиатизации культуры выделяемая современными российскими исследователями особая
типологическая ниша – досуговые СМИ, которые вписывают в сферу
культуры как культурный досуг (охота, рыбалка, вязание и т.п.). В таком
понимании досуг приравнивается к хобби, а СМИ, обслуживающие эту
сферу, выполняют психотерапевтическую функцию – релаксацию.
Мы не включаем досуговые СМИ, обеспечивающие развлечение и
отвлечение адресата в его свободное время, в зону пересечения СМИ и
культуры, т.е. в культурный медиадискурс, потому что со времен Аристотеля досуг, в отличие от отдыха, релаксации, понимается как свободное время (у Аристотеля – свободное время элиты), посвященное интеллектуальному труду, а не релаксации. Здесь наблюдается конфликт
70
РУССКАЯ РЕЧЬ 1/2014
функций: работа интеллекта (сфера культуры) и релаксация (сфера физиологических потребностей человека).
При расширенном понимании досуговых СМИ, которое сегодня
доминирует в российских исследованиях, им приписывают не только
функцию развлечения и релаксации, но и функцию просвещения и тем
самым размывают границы данного сектора. При таком подходе любое
СМИ можно отнести к досуговой журналистике, так как, кроме профессионалов от медиа, все остальные обращаются к СМИ на досуге. Не
случайно досуговые СМИ в таком понимании оказываются не встроенными в определенную таксономию. Им ничто не противопоставляется:
досуговые СМИ и ... не досуговые?
Таким образом, определение досуговых СМИ – далеко не однозначная проблема, она ждет своего решения и уточнения терминологии.
Мы же структуру культурного медиапространства рассматриваем не в
связи с типологическими характеристиками современных СМИ, а в связи
с теми культурными феноменами, которые функционируют в зоне пересечения СМИ и культуры. К ним мы относим: собственно культурные
феномены; медиаверсию культуры (арт-журналистику); медиакультуру.
Собственно культурные феномены – это драматические спектакли,
оперы, кинофильмы и тому подобные продукты культуры, созданные
за рамками медиа (во внешнем, а не в медиамире), но передаваемые через его каналы (например, телеканал «Культура», транслирующий собственно культурные феномены, или «толстые» журналы, делающие публичными произведения писателей). То есть, если какое-нибудь издание
напечатает стихотворение А.С. Пушкина, то произведение не станет от
этого феноменом медиадискурса, а так и останется феноменом культуры, инкрустированным в медиадискурс.
Медиаверсия культуры – это область интерпретации собственно
культурных феноменов в СМИ (рецензии, новости о событиях культуры, комментарии ведущих специалистов в области культуры, интервью
с ними), то есть медиадискурс о культуре. Сегодня эту область все чаще
называют арт-журналистикой [8].
И, наконец, медиакультура – это те культурные феномены, которые
созданы в пространстве медиа, в медиамире, а не вовлечены в него извне. Медиакультура не однородна, она стратифицируется на элитарную
и массовую. К элитарной мы бы отнесли, например, публицистическую
поэзию Дм. Быкова, к массовой – выдуманные «невыдуманные рассказы» из журнала «Лиза» и многих других коммерческих, потребительских журналов.
Таким образом, культурный медиадискурс – особая сфера пересечения культуры и медиа, которая не только вовлекает в себя внешние, по
отношению к медиа, культурные факты и события, но и интерпретирует
их, и создает собственные медийные продукты культуры.
КУЛЬТУРА РЕЧИ
71
Медиатизация культуры приводит к особым эффектам – медийным,
социальным и стилистическим. Медийные эффекты – это идеологизация, популяризация, массовизация культуры [9].
В пространстве медиадискурса феномены культуры могут идеологизироваться (что в большей степени характерно для тоталитарных обществ). Например, творчество Вагнера использовалось в гитлеровской
Германии для создания националистических мифов, тиражируемых
прессой, а философские трактаты Ницше – в качестве политических манифестов. В России был создан особый феномен – пролетарская культура, выполнявшая идеологическую функцию.
Таким образом, идеологизация культуры – это «приспосабливание»
феноменов традиционной или элитарной культуры под политические
нужды конкретного общества, конкретной эпохи. Произведения традиционной и элитарной культуры «обрастают» идеологическими смыслами, насильственно погружаются в идеологический контекст, политизируются и тиражируются СМИ, не столько приобщая массового адресата
к качественным образцам культуры, сколько идеологически «заряжая»
массовое сознание необходимыми политическими смыслами с помощью
архетипов традиционной и идиообразов элитарной культуры. Идеологическая интерпретация культуры в СМИ формирует особое к ней отношение: культура обязана приносить пользу обществу, а эстетические
эксперименты чистого искусства должны быть «сброшены с корабля
современности».
Еще один медиаэффект культуры – это ее популяризация в СМИ. Именно пресса создает моду на «культурные продукты», муссируя состоявшиеся или будущие культурные события. Если, политизируя культуру, СМИ
преследуют идеологические цели, то в процессе популяризации средства
массовой коммуникации выполняют просветительскую функцию.
И, наконец, третий медиаэффект – это массовизация культуры, ее
упрощение, редукция сложности из-за бесконечного тиражирования
или одномерной ее интерпретации. Современный человек, по словам
В.В. Миронова [10], под Баха чистит картошку. Тем самым снижается
духовное восприятие произведений искусства массовым адресатом. Но
подобное искажение хронотопа не низводит феномены высокой культуры до уровня массовой культуры. Искажение хронотопа обедняет слушателя, а не фугу Баха.
Другое дело, когда усилиями рекламистов оперная ария «привязывается» к утилитарным продуктам и неизбежно начинает с ними ассоциироваться, что, может быть, и говорит об успешности рекламы, но за счет
снижения эстетических коннотаций и опрощения самого культурного
феномена, низведения его в бытовую сферу.
В массовизации культуры, конечно, можно увидеть попытки преодолеть (или хотя бы нейтрализовать) духовную пропасть между ин-
72
РУССКАЯ РЕЧЬ 1/2014
теллектуальной элитой и массой, тем не менее здесь таится угроза травестировки и пошлого копирования высокой культуры, принижение ее
до потребительских нужд. Однако негативные медиаэффекты в долговременной перспективе могут иметь противоположный, позитивный результат: общество усвоит культурные образцы и встроит их в свою повседневность, которая станет от этого богаче, сложнее и «культурнее».
Социальные эффекты медиатизации культуры как раз и состоят в
том, что общая социальная память сохранит образцы высокой культуры и передаст их будущим поколениям. СМИ в этом процессе играют
неоценимую роль: они являются и «носителями» этой памяти, и «медиаторами», посредниками в передаче культурной информации в будущее,
т.е., по словам Н. Лумана, выполняют функцию «воспроизводства будущего» [4. С. 177].
Несмотря на усреднение, популяризацию, массовизацию культуры в
пространстве СМИ, в конечном итоге – важнее ее усвоение и сохранение.
Новое и креативное высвечивают себя только на фоне повседневного и
широко известного, нормированного. Креативность как преодоление устоявшейся нормы и есть творческий путь культуры. Медиа обеспечивают
на этом пути широкое обсуждение, публичность, а иногда и славу.
«Воспроизводство будущего» и производство новых смыслов, конструирование идентичности в соответствии с теми культурными образцами, которые получили публичность в СМИ, то есть стали широко
известными и социально одобренными, а также нейтрализация эзотерических сфер социума, что способствует социализации индивидуума,
«встраиванию» его в общекультурный процесс, – вот некоторые положительные социальные эффекты медиатизации.
Медиатизация культуры имеет и важный стилистический эффект.
Именно в пространстве качественного медиадискурса (медиадискурса
качественных медиа) получил сегодня развитие русский национальный
стиль, понимаемый нами как стиль эталонный, вмещающий духовное богатство нации, ее понимание языка как духовной ценности [9].
О. Шпенглер в «Закате Европы» пишет: «Стиль, как и культура, есть
первофеномен в строжайшем гетевском смысле, все равно стиль искусств, религий, мыслей или стиль самой жизни» [10]. Национальный
стиль – это выражение уникальной идеологии, эстетики и этики нации
в ее стремлении к гармонии с Универсумом. Эталонность национального стиля проявляется в его ориентации на высокие духовные ценности
(истина, добро, красота, соборность, патриотизм), которые осознаются
как его норма.
Смешение различных контекстов в медиадискурсе расширяет стилистические ресурсы формирования национального стиля, способствует его интеллектуализации и креативности. Вестернизация языка СМИ,
оцениваемая с позиций культуры речи как негативное явление, «работа-
КУЛЬТУРА РЕЧИ
73
ет» на интеллектуализацию национального стиля, что является несомненно позитивным для русского языка в целом. Интеллектуализация качественного медиадискурса и русского национального стиля позволяет
адресату не отвыкать от умственного труда, от интеллектуальных усилий, сохранять привычку мыслить, а не сводить чтение к ритуалу [12],
развлечению или удовольствию.
Реализуясь и развиваясь в медиадискурсе, получая тем самым публичность, русский национальный стиль участвует в формировании и
формулировании общей идентичности, общих критических проблем,
то есть русский национальный стиль создает общее национальное пространство, в котором все такими же неизменными остаются «проклятые» русские вопросы, будоражащие ум и бередящие русскую душу, что
в конечном итоге и позволяет нации сохранить себя в унифицированном
глобалистском контексте.
Литература
1. Солганик Г.Я. Практическая стилистика русского языка. М., 2006.
2. Кибрик А.А. Дискурсивная таксономия и медийный дискурс //
Язык и дискурс средств массовой информации в XXI веке / Под ред.
М.Н. Володиной. М., 2011. С. 79–85.
3. Клушина Н.И. Интенциональная конфигурация медийного пространства // Политическая лингвистика. 2013. № 2 (44). С. 40–46.
4. Луман Н. Реальность массмедиа / пер. с нем. А.Ю. Антоновского.
М., 2012.
5. Макклюэн Г. Понимание медиа: внешние расширения человека.
М., 2011.
6. Матисон Д. Медиадискурс. Анализ медиатекстов. Х., 2013.
7. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004.
8. Цветова Н.С. Дискурс искусства в современной российской журналистике // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2012. № 1.
9. Клушина Н.И. Русский национальный стиль и его реализация в текстах современных СМИ // Stylistyka XXI. Opole, 2012.
10. Миронов В.В. Средства массовой коммуникации как зеркало попкультуры // Язык средств массовой информации / Под ред. М.Н. Володиной. М., 2008.
11. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1998.
12. Дзялошинский И.М. Коммуникационные стратегии социальных
институтов в медиапространстве России. Автореф. дисс. … докт. филол. наук. М., 2013.
МГУ им. М.В. Ломоносова