уржумка - Научная библиотека ЧелГУ
advertisement
УРЖУМКА В номере: Былинный образ Ермака Русские на чужбине Наследие ядерного века Есть ли будущее у немцев в России? I 1996 УРЖУМКА Издается институтом гуманитарных исследований при Челябинском государственном педагогическом университете, институтом культурологии при Челябинском государственном институте искусства и культуры. в 1995 году № 1(2), 1996. СОДЕРЖАНИЕ СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ Шубарина Л.В. Былинный образ Ермака Усанов В.И. Колонизация Урала русскими: к истории изучения вопроса Шумакова М.П. Миф о Востоке в менталитете русской интеллигенции на рубеже XIX-XX веков Смирнов С.С., Смирнова В.Е. Переселение за Урал: взгляд сквозь призму геополитической стратегии Белов Е.А. Ликвидация автономии Внешней Монголии и монгольская политика правительства А.В.Колчака (1919г.) . . . . Худобородов А.Л. Русские на чужбине: проблемы адаптации казаков в эмиграции Шмакова Н.П. Наука фронту: отечественное танкостроение в годы Великой Отечественной войны (1941—1945) Толстиков B.C. Наследие ядерного века Егорьева М.П. Северновеликорусская лексика как один из элементов характеристики диалектной принадлежности говоров западных поселений Горькой линии 2 14 23 30 40 52 61 67 74 КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ Бурганов А.Х. «Государство и эволюция»: парадоксальное сочинение Мамонов В.Ф. История России с позиций цивилизационного подхода Соковиков С.С. Многоликость культурологии 78 81 85 ЗЛОБА ДНЯ Фоменко Е.Н. Есть ли будущее у немцев в Россци? 90 Мамонов Ю.В. Пресса: предвыборные прогнозы и реальность . . 95 НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ Устьянцева Н.Ф. Тайна «сороковки» НАШИ АВТОРЫ 103 105 СТАТЬИ И СООБЩЕНИЯ Л.В.Шубарина БЫЛИННЫЙ ОБРАЗ ЕРМАКА Эпическая поэзия — своеобразный исторический источник. Былины, старины представляют интерес для исследователя, хотя, конечно, поэтическая основа влияет на достоверность исторических фактов, их полноту и последовательность. Историзм эпоса специфичен. Чаще он проявляется «в отборе воспеваемых... исторических деятелей, в народной оценке событий и лиц» (1, с. 143). Ведущая черта эпоса — отражение событий общенародного значения. Не случайно Киевский цикл былин рождается во времена планомерной обороны Киева от печенегов и половцев, а период Московской Руси влечет за собой новую волну эпического творчества, воспевающего взятие Казани, Астрахани, Сибирского ханства. Выбор прославляемых героев основывается на том же критерии — верности народным и национальным интересам. А потому факт эпического появления сибирского завоевателя в семье древних русских богатырей не случаев. В этом проявилась народная оценка совершенного Ермаком. Народ признал завоевание Сибирского царства по масштабу равным деяниям былинных богатырей, сражавшихся против кочевников. Былинный Ермак фигурирует преимущественно в одном эпическом сюжете. Это сюжет о борьбе русского государства с вражескими полчищами, детьми «Дикого поля», ведомыми то царем Кал иным, то Мамаем, то Бабищей-Мамаишной. В последнее время в фольклористике ставится под сомнение связь былинного Ермака с покорителем Сибири. Это обусловлено тем, что в Рязанской области обнаружено местное предание о некоем Ермаке, герое битвы с татарами на реке Воже в 1378 году (2, с. 43—44). Опираясь на сказанное, некоторые авторы считают, что «связь былинного богатыря с рязанским Ермаком более вероятна» (3, с. 533), а параллель с сибирским атаманом Ермаком Тимофеевичем «очевидная натяжка» (4, с. 139). Мы же со своей стороны не исключаем возможность того, что образ Ермака Тимофеевича закрепился в фольклоре на месте более раннего героя, или героев (в том числе и Ермака из Рязани). Невозможного в этом ничего нет. Напомним, что в устном фольклоре переработка ранее существовавших произведений применительно к новым, казавшимся более значительными событиям и людям, была обычным явлением. Но все-таки в былинах, по-нашему мнению, речь идет о завоевателе Сибири. Дело не только в тождестве имен (что вынуждены признать оппоненты), но и в том, что сам текст былин содержит детали, которые вне жанровой дифференциации в целом присущи фольклорному облику сибирского героя. Анализ фольклорных текстов показывает, что память народа представляет именно Сибирского Ермака в первую очередь, как борца за веру и отечество, во многих случаях говорится даже, что атаман за свои подвиги удостоен титула князя Сибирского. Обе эти грани фольклорного образа отражены в былинах, хотя и опосредованно. Можно заметить, что народное сознание в эпосе стремится установить причинно-следственные связи, а многообразие их вариантов с одной стороны — свидетельство множественности таких попыток, с другой стороны сами материалы о Ермаке (как фольклорные, так и летописные и даже документальные) содержат версии, порой исключающие друг друга. Так, в одной из сюжетных линий мы находим эпизод, повествующий о том, что отец Ермака «в старци ушел постригаться» (5, с. 329) (стал монахом). Следовательно, согласно данной трактовке выбор Ермаком стези борца за веру христианскую обусловлен семейной традицией. Сын пошел по стопам отца. Народное мировоззрение в этом случае объединяет две ипостаси идеала подвижника веры — сферу мощи духа и сферу ратных цел во имя Господа. В данном случае вне сомнения присутствует связь с летописной традицией, восходящей к синодику (6, с.20), положившему начало тенденции изображения сибирского Ермака как «воина Христова». Обычно в былинах Ермак предстает как племянник Владимира Красное Солнышко. Но в средневековой Руси племянник являлся ближайшим родственником после сына. Нам представляется не случайным то, что витязь поставлен с князем в столь тесные родственные отношения. Следует помнить, что сказания, где действует Ермак, относятся к позднему пласту былин, сформировавшемуся в обществе зрелого феодализма. Мировоззрение такого общества было обусловлено его строгой иерархичностью. Родовитость считалась необходимым условием доблестей, а отсутствие знатного происхождения весьма серьезным изъяном. Создатели былин о Ермаке и пытались устранить этот «изъян», делая атамана то князем Сибирским, то племянником Киевского князя Владимира. И цаже не просто племянником, а «любимым племяничком» князя. В данном случае вполне вероятно влияние других, прозаических жанров фольклора, и, несомненно, летописей, где Ермак величается князем Сибирским (8, с.ЗО9, 300, 33). Существует все же вариант, где наш герой представлен выходцем из голи перекатной. Он ведет себя соответствующим образом и появляется в самый нужный момент, когда князь, видя медлительность богатырей, горестно констатирует, что «Хлеба треснуть — есть—е кому, А за Киев град постоять некому». Тут-то наш герой «С того царева кабака з-за тых, з-за бочек з-за винных повыскочил...» (5, с. 410). Здесь Ермак, конечно, скорее похож на богатыря Ваську Буслаева, чем на княжеского племянника. Характерно и то, что за свой подвиг герой просит лишь «в каждом царевом кабаке пить пивце—винце безденежно». (5, с. 413). Следует отметить, что в ряде эпических произведений присутствует мотив легендарного панциря — дара Ивана Грозного. Это один из излюбленных мотивов фольклора о Сибирском завоевателе. В эпосе он встречается во фрагменте, повествующем о сборах Ермака (между прочим, отсутствуя в подобном описании других богатырей). В данном случае можно установить ассоциативную связь с известным татарским преданием, вошедшим практически во все сибирские летописи (8, с. 148, 83), которые повествуют то о «железе», то о «пансырях» — боевом снаряжении, увлекшем Ермака на дно реки и ставшими причиной его гибели. Несколько слов следует сказать о топонимике. При практически полной топонимической нейтральности в былинах все-таки встречается название, восходящее к географии Сибири. «Елисей-река» — есть ни что иное, как искажение слова «Енисей». Вспомним, в этой связи, что известнейшее уральское предание «Ермак взял Сибирь» из сборника Кирши Данилова определяет место гибели атамана не Иртыш, и не излучина Вагая, а крупнейшую реку Сибири — Енисей (9, с. 71). Былины — древнейшая форма воплощения образа сибирского завоевателя. Сюжетика и стиль былин сформировались еще на рубеже X—XI веков (10, с. 32). Можно предположить, что наш герой был введен в уже сложившуюся жанровую систему. Русский эпос жил в устной традиции. Естественно, что многое заслонялось нововведениями, а иное утрачивало «живое значение» в глазах новых поколений. Поэтому былинное время в сказаниях о Ермаке «спрессовано», содержит разновременные факты, имена, названия, даже в рамках одного сказания. Так, вражеский гонец едет не в Москву, а в стольный Киев-град. Калин-царь расположился на Куликовом поле, богатыри русские стоят на Московской заставе. Имя князя Владимира сохранилось еще со времен противостояния Руси хазарам. Позже враги в русском эпосе стали называться татарами. А последний пласт былин упоминает уже «литву поганую». Нет сомнения, что на образ эпического Ермака также оказали влияние специфика жанра, его традиции, система выразительных средств. А потому неудивительно, что Ермак появляется в контексте «Бродячего сюжета» замены «старшего богатыря на молодого», где «млад глупешенек» стремится в бой и в нем побеждает (11, с. 709). В русле этой образной формулы становится объяснимым появление в былинах «молодого Ермака, лет двенадцати». Можно заметить, что облик эпического Ермака следует традиционной образной формуле богатыря. Этот канон повторяется при описании всех других витязей: Ильи Муромца, Добрыни, Михаила потыка. Вот один из фрагментов канона: ...Идет молодец — будто подпирается, Ступеньки-мостики подгибаются, Крест кладет по-писанному, Поклон ведет по-ученому. (12, с. 99, 100, 101). Фольклористы отмечают, что народному эпосу свойственны «общие места». Они присутствуют не только при описании облика богатырского, но и на всех уровнях повествования — в сюжетах, узловых эпизодах, частных характеристиках (полчищ врага, богатырского убранства, поединка соперников и т.д.). Мы разделяем точку зрения М.В.Алпатова, что «общие места» в фольклоре вытекают не из бедности выражения, «...а из задачи сообразовать частное явление с общими нормами и понятиями, выработанными в течение многих веков» (13, с. 181). Следовательно, «общие места» есть не что иное, как элементы цельной знаковой системы, направленно несущие смысловую нагрузку. Если сегодня многие параметры былинного жанра воспринимаются как декоративные, то во время средневековой Руси с ее христианскоязыческим сознанием, они включали представления еще более ранних поколений, имели сакральный смысл, а потому канонизировались. Так, сила в представлении древнего человека была, очевидно, одним из главных выражений полноты жизни, поэтому культ силы ярко реализуется в эпосе в характеристике любого богатыря. Ермак, согласно былинной традиции, наделен фантастической силой. Он «...один в двадцать четыре часика» способен побить врагов, а в нем «силушка велика не уменьшилась» (11, с. 709). Сборы Ермака «в поле» также выдержаны в былинном каноне, принадлежностью которого является «сабля вострая», «копье муржамецкое», «палица тяжелая весом в сорок пуд». Описание процесса сборов Ермака — также древнейший эпический элемент, назначение которого— любование постепенно возникающей в воображении слушателя картиной богатырского снаряжения, красота которого также инобытие силы (14, с. 29—31). Следует отметить, что для сознания наших предков характерно отождествление не только силы с красотой, но и с мудростью. Поэтому совершенно естественно, что былинный Ермак в двенадцать лет — зрелый муж и воин. Источник неиссякаемой мощи эпического богатыря — природа. Обычно символ ее — «мать-сыра земля», что поддерживает молодца прикосновением или влагою (чара зелена вина). В былине «Илья Муромец и Жидовин» у Ильи, поверженного врагом подобно Антею «...лежучи...втрое силы прибыло» (15, с. 40). Родство со своим природным миром мы находим и в образе Ермака, который, обозревая несметные полки врагов, уверен, что «...не захватить меня... поганым воинам, потому что у меня подо мной да конь крылатый...» (5, с. 637). Силе русского богатырства противопоставлена сила вражеская. Она тоже выражена рядом былинных формул-характеристик, которые при больших или меньших размерах однотипны. Сравним: Нагнано тут силы татарская, что мать-сыра земля колыхается. Нигде силы край есть, померкло солнышко красное От того пару от татарского... (12, с. 103—104) или Стоит-то уж силушки, как на чистом поли, а как мелкаго ле у шумячего, Аи не видно ни краю да ни берега, Аи как знаменьев на чистом поли, Как сухого лесу жароваго. (5, с. 628, 631) или Нагнано-то силушки черныМ-черно, Черным-черно, как черного ворона, что не может пропекать красное солнышко Между паром лошадиным и человеческим, Вешним долгим денечком Серому зверю вокруг не обрыскати, Меженным долгим денечком Черну ворону этой силы не обграяти, осенним долгим денечком Серой птице вокруг не облететь. (17, с. 45). Не ставя задачи полного раскрытия языческой символики, отметим, что формула-характеристика вражеского войска несет информацию о том, что враг посягает на самые сокровенные святыни русичей. В частности, во всех приведенных выше фрагментах идет речь о пресечении света («померкло солнце красное...», «...не может пропекать», «...не видно ни краю... ни берега»), в то время как свет для средневекового русича был одним из центральных сакральных понятий (15, с. 30). Следовательно, древние архетипы мифологического сознания используются в образной системе былин для уточнения ситуации, оттенения масштаба подвигов русских воинов-защитников, а в данном эпическом контексте — Ермака. Следует отметить, что при всей каноничности, образ Ермака во всех вариантах былинного сюжета противопоставлен другим героям русского лагеря — князю Владимиру, Илье Муромцу и его войску. Его характеристика отлична от них. Так, все былины однотипно рисуют Владимира Красное Солнышко. При известии о татарской угрозе глава государства, потенциальный организатор обороны показан растерявшимся, впавшим в отчаяние. Действие князя в былине не соответствуют величию сана, отражают беспомощность. Он «сильно запечалился», «приу жахнулся», «бежал на выходы высокие», «закричал во всю голову» (12, с. 99, № 19). В более позднем варианте ситуация еще более заострена. Владимир решает с княгиней «на убег бежать»... в полон отдать славный городКиев-от. Богатырский отряд на всех пирах — военных советах (1, с. 387—388) показан безликим и приунывшим: ...Никто не пьет, да не кушает, а у всех повешены да буйны головы, аи как ниже плеч своих могучих, притуплены очушки ясный во кирпичный пол. (5, с. 628—629). Без главного богатыря витязи пассивны даже тогда, когда ситуация ясна и требует незамедлительных действий, например, когда Ермак один уже три дня бьется с врагами, а Илья спит богатырским сном, не случайно в уста проснувшегося Ильи вложена весьма резкая характеристика соратников — «...Ах вы, дурни, русские богатыри». Сам большой богатырь в разных вариантах сюжета действует по-разному, но всегда неадекватно ситуации — в этом сказители едины. В одном случае Илюша, вместо того, чтобы спешить князю на помощь, начинает сводить с ним счеты за старые обиды, это его уговорами «отперлись» все могучие богатыри «служить-стоять за стольный Киев-град» (12, с. 99). В другом — Илья советует за богатые дары ("мисы чиста серебра... красна золота...скатыя жемчуга...") просить отсрочку, чтобы собрать дружину хоробрую... и не возвращается к сроку (5, с. 63). В третьем — в критический момент для Руси спит Илья Муромец «под... одеяльцем соболиным», а его молодцы играют в шашки-шахматы" (3, с. 142). Таким образом, в былинах, где воспевается Ермак, Илья Муромец нуждается в добром помощнике, а единственным достойным претендентом народ видит сибирского покорителя. Почему же не находится преемников в ближайшем окружении Ильи? А Добрыня Никитич, Алеша Попович? Ответ обнаруживается в одной из самых древних былин, дошедших до нас. Это былина «Илья Муромец и Жидовин» (15, с. 39—41), ее сюжет составляет обсуждение и выборы достойного витязя для поединка с чужеземцем. За Ильей последнее слово. Он против Васьки Долгополого, который «на бою на драке заплетется», против и Гришки Боярского, так как «...боярские роды хвастливые, На бою-драке призахвастается, погинет Гришка по-напрасному...» Не подходит и Алеша Попович, «ведь он, ...рода поповского, Поповские глаза завидущие, Поповские руки загребущие, Увидит Алеша на нахвальщике Много злата, серебра — Злату Алеша позавидует, Погинет Алеша по-напрасному...» (15, с. 40) Выбранный же Добрыня Никитич не справился с поручением, испугался и вернулся ни с чем. Выходит прав Илья, сетуя: «Некем мне замениться». Эпическая сюжетика позволяет убедиться, что ни среди ближайших сподвижников, ни среди «Тридцати без одного витязя» — «братии приборной» (специальной подобранной — Л. Ш.) нет достойного ему равного богатыря. Илья сам берется за дело, да силы уж не те. Недруг, взяв в бою временный перевес, стал наговаривать, глумиться над возрастом Ильи: «..старый ты, старик, старый, матерый! зачем ты ездишь на чисто поле? Будто некем тебе, старику замениться? Ты поставил бы себе келейку При той путе — при дороженьке, Сбирал бы ты, старик, во келейку, Тут бы старик сыт — питанен был» (16, с. 41). Мы видим, что события служат подтверждением размышлений Большого богатыря. Таким образом, в эпосе создаются внешние и внутренние (объективные и субъективные) предпосылки появления нового лидера. В былинах Ермак во многом противоположен старейшему Илье. Не смотря на крайнюю молодость (по былинам Ермаку двенадцать или семнадцать лет) он энергичен, деятелен, рвется в бой. Во всех ситуациях (разные варианты сюжета в том единодушны) Ермак показан человеком действия, недюжинной отваги и воли, способным принимать решения, брать ответственность на себя. Так, принятое им решение не может поколебать и сам Владимир «...хоть ты дашь прощеньице, я повыеду...» (5, с. 142). Не боится он, печась о деле, бросить справедливый упрек старшему: «Аи же ты, старый казак, Илья Муромец, Спишь, молодец, прохлаждаешься, Над собой невзгодушки не ведаешь, На наше село на прекрасное, На славен на Киев-град Наехал собака-сударь Калин-царь» (3, с. 142) Ермака былинного отличает отвага и стремительность. Он начинает бой, не дожидаясь подмоги. Масштабы вражеского войска не пугают молодца, сдерживающего неприятеля до прихода основных сил — богатырской дружины. Попутно отметим, что победителем врага является обычно не один Ермак, а все богатырская рать или Илья Муромец. Следовательно, можно предположить, что Ермак не заменяет, а удачно дополняет Илью Муромца, а совокупность богатырских качеств обоих делает такой тандем непобедимым. Между тем, Илья и Ермак в эпосе имеет много общего. Можно говорить о целенаправленной преемственности между старшим и младшим. К этому устремлен смысловой и художественный вектор повествования. В частности, это проявляется в отношениях героев. Илья помогает Ермаку и советом и действием. Он подсказывает как победить БабищуМамаишну, держит в поле зрения сражающегося Ермака, старается быть рядом в бою (18, с. 65, 66; 19, с. 124). Атаман высоко ценит молодого воина, называя его «головушкой наилучшей» среди соратников. Именно Ермаку поручает он разведку вражеской силы. Это свидетельство доверия к разуму и смекалке последнего (15, с. 178). (К слову, своей надеждой Ермака считает и князь Владимир). (12, с. 110, № 20). Показательная расстановка сил в бою: Илья поручает пятнадцати витязям «не пускать силы за Елисей-реку», а другим пятнадцати — не давать ей «ходу на чисто поле». Сам Илья отправился биться на правой стороне, а Ермака поставил на левой. Следовательно, эпос признает силу Ермака примерно равной силе Ильи Муромца. Каждый из них вершит то, на что способны пятнадцать богатырей. О равенстве Ермака Илье свидетельствует и тот факт, что укротить «млада» Ермака способен только он сам, подчиняющий или невольно подавляющий неокрепшую силу молодого соратника порой до погибели (12, с. 114). Древний мотив испития чары, символизирующей животворные природно-космические силы, питающие богатыря от Матери-сырой земли, встречается и в сюжетах, где действует Ермак. По более ранней версии герой осушает чару «...в полтора ведра, весом в полтора пуда...» (17, с. 59—60) и становится носителем части этих сил. Теперь юному богатырю не страшны не только запреты князя Владимира, но и сила вражеская. Он нарочно ищет встречи с ней «в поле», на распутье, решая: «...не поеду я на гору Латынскую, а поеду во силу во поганую, попробую я своих плеч богатырских храбрости своея молодецкоей» (18, с. 123) По другому варианту Ермак отвергает подношение, говоря: «...если выпить как мой дядюшка, так нам не к чему будет и приезжать...» Подобный поворот сюжета явно позднего происхождения. Он свидетельствует, что в результате многовековой трансформации сакрально-магический смысл символов постепенно терялся, в ранние века подобный эпизод сюжета воспринимался как магический обряд, приобщение к таинству. Он же в более позднее время, — как верно отметил О. Ф. Миллер, — имеет значение бытовое, и понимается самим народом как причастность любимого богатыря (Ильи Муромца — Л. Ш.) не только к народным доблестям, но и к одному из главных пороков народных". (11, с. 750), но от которого свободен юный его помощник. Помимо ритуально-магического пласта богатырский канон средневековья содержал и черты, привнесенные в сознание русичей христианством. Причудливое переплетение обоих начал — обычное явление в характеристике богатырей. И образ Ермака — не исключение: «...Идет млад Ермак Тимофеевич, Идет молодец — будто подпирается, Ступеньки, мостики подгибаются, Крест кладет по-писаному, поклон ведет по-ученому» (12, с. 101-i—102). Христианство принесло на Русь новое качество слова и прежде всего книжного. Книжность открыла новые уровни бытия — сферу христианской духовности. Ученость, книжная мудрость считались воплощением духовной мощи, совершенства, воспринимались с благоговением, безграничным доверием, они обретали почти сакральное значение в сознании русичей, поскольку книги в средневековой Руси были чаще духовного содержания, несли информацию о высших духовных ценностях, о божественном (14, с. 106—107). Считалось, что нельзя стать праведным человеком без чтения книжного, ибо «в мудрости святых книг — начало добрых дел» (19, с. 33—34). Таким образом, сила духа стала осязаемым понятием и выделилась в отдельную категорию сознания наших предков, а приобщение к книжной мудрости стало органичной частью средневекового идеала, который и воплотился в богатырском каноне. Показательно, что представители вражеского стана выведены как антипод национальному идеалу. Послу царь—Калин наказывает: «...Креста не клади по-написанному, поклонов не веди по-ученому, и не бей челом во все стороны...» (20, с. 94). Следовательно, народное сознание лишает иноверцев черт духовного избранничества, которое дает по его мнению только вера истинная — христианская. Для русского народа еще с периода татаро-монгольского нашествия понятие «вера христианская» было объемным. Им обозначали весь комплекс национальных духовных ценностей, и в первую очередь Родину, землю русскую в противовес всему нехристианскому — «поганому» (этот эпитет как характеристика враждебного начала стойко сохранился в фольклорной традиции, а тазже стал составным элементом летописного и шире — литературного стиля). При столкновении с внешним врагом иной духовной ориентации русичи (при живучести многих языческих элементов) инстинктивно осознали себя приверженцами своей (а значит единственно верной) системы ценностей (14, с. 150— 152). Поэтому, борьба за веру христианскую (борцами за которую выступали в сознании народа богатыри) ассоциировалась во всем комплексом высокопатриотических чувств. Не случайно Ермак, верша суд над побежденным врагом, говорит в первую очередь о поруганных святынях: «...Ах как вот тебе безбожник Калин-царь, Вот тебе улушки распаханы, Со тыих Божьих церквей чудны кресты сняты ведь, Аи как вот во церквах сделаны стойлы лошадиный, Вот те умыты да ведь палаты белокаменны! Нет, не приписывай ерлуков скорописчатых Аи ко нашему солнушку князу Владимиру Аи с угрозами со великима! (5, с. 372—384). Былинный Ермак способен один противостоять полчищам врагов, не нуждаясь в соратниках. Он лишь «Зовет себе Бога на помочь» (12, с. 111, № 20). Невольно тут возникает ассоциация с библейским Давидом. В контексте средневекового мировоззрения молитва — способ сконцентрировать духовные силы, а значит, подготовиться к битве. В данном случае народное сознание наделяет Ермака чертами христианскрго идеала. Возможно это влияние житийной литературы, в которой последний был многократно воссоздан, возможно — это отголосок летописных повестей о Ермаке, ранние из которых появились уже в XVII веке. Обращение перед началом битвы и|ли в ее решающий момент к божественной помощи присуще и других былинным героям. Так, Добрыне молитва к Богу и Богородице помогает Уехать от нахвалыцика, Илья также перед боем творит молитву, а в критической ситуации мысленно ищет опору в священном писании: Написано было у святых отцов, удумано было у апостолов не бывать Илье в чистом поле убитому (15; с. 39—41). Напомним, что в подавляющем большинстве дошедших до нас былин, записаных самое раннее (в XVII-XVIII веке), Илья Муромец представлен христианином и борцом за православие и христианство. Преемственность образов Ильи Муромца и Ермака безусловно наблюдается и в этом. Деяния Ермака — продолжение ратных подвигов во имя христианства, так как Русь в понимании наших предков являлась его оплотом. Хочется отметить, что этот аспект былинной трактовки образа Ермака бчень близок к синодику, и производной от него Есиповской летописи. Общим местом для всех является мысль, сформулированная в синодике, что «...не во множестве воин победа бывает, но свыш от бога» (6, с. 20). ! Можно констатировать, что эпос впитал духовный идеал эпохи, декларируемый церковной и официальной литературой. С этих позиций происходит переосмысление в эпосе! сакрально-магического архетипа. Сила как разгул космической стихии дополняется, а порой заменяется силой духовной. Если сравнивать богатырей разных поколений, то высвечивается тенденция «очеловечивания» богатырских образов. Древний Святогор воплощал комплекс сложных отношений русича с природой, всецело олицетворяя космическое начало. В силе Ильи Муромца проявляется уже нравственно-патриотическая ориентация. Он стал символом идеальных для своего времени качеств как защитник родины и от небесных, и от земных злых сил. Он воплотил общественный идеал, на основе которого стало возможно фомирование реальной личности. Ермак же — земной человек, за свои «земные» заслуги возведенный в ранг богатырский. Он реализовал представление общества о «герое своего времени». Святогор был непостижим, внушал трепет и преклоне10 ние, Илья был недосягаем, так как по эпосу"... не бывать Илье ...убитому..." (15, с. 41). Ему предначертано не умереть, а окаменеть (12, с. 119), что доказывает его частичное внеземное начало. Ермака же выдвинул социум. Сам народ удостоил звания «богатыря святорусского» простого смертного, своего современника, в жизни которого материализовалась идея служения обществу. В отличие от летописей образ врага в сказаниях о Ермаке (как и в эпосе в целом) не является чем-то апокалиптическим. О.Ф.Миллер замечает, что «басурманская» сила доведена в былинах до карикатурности (11, с. 715). Былины о Ермаке продолжают эту традицию, так как' рождение эпического жанра на Руси — результат усиления русской нации и осознание ею своих возможностей. Тем более, что русская сила уже торжествовала над татарами, татарское иго давно было сброшено, а Казанское, Астраханское, Сибирское царства прекратили свое существование, войдя в состав Московии. Заслуги в окончательном утверждении Москвы принадлежали целиком русскому казачеству, ставшему в середине XVI века грозой для кочевых государств. Именно в недрах казачества и родились былины о Ермаке, с походами которого в сознании народа ассоциировались чувства мощи русского оружия и незыблемости державы. По роду своей жизнедеятельности казачество постоянно было связано «с полем», а значит с постоянным риском, с самоутверждением в борьбе с дикой природой и врагами. Потому оно живо откликалось на героический пафос былин, бережно сохраняя их в памяти. Казачество органично вписало героев эпоса в свои ряды, считая себя их преемниками. Не случайно Илья Муромец в былинах, дошедших до нашего времени, именуется «старым казаком», «атаманом», Добрыня Никитич — «податаманом», Алеша Попович — есаулом. В былинах хорошо просматривается и мотив взаимоотношений Ермака в царской властью. Симптоматично, что везде молодой богатырь выступает как опора князя и защитник его благополучия. Он один, не раздумывая, готов вступиться за князя, когда вороги хотят отнять княгиню Опраксию. Обращение Ермака к медлительным богатырям звучит укором нерадивым слугам и защитникам: «Едите вы, пьете, утешаетесь, Играете во шашки, во шахматы. Остался князь Владимир кручиноват. Кручиноват князь, печалноват.» (21, с. 298). Нет сомнения, что в данном случае проявилось мировоззрение эпохи — эпохи крепнущего абсолютизма, когда в сознании народа понятия государства и самодержца не разделялись. Верность царю и готовность служения ему отразил народ в образе Ермака — своего представителя. Этот мотив былин позднее разовьет народная сказка, где царь осознанно выбирает мужика Ермака, не надеясь на боярство (22, с. 154). Обобщая, следует сказать, что образ былинный Ермака в целом вписан традиционный «богатырский оклад», каноничность которого обусловлена средневековым сознанием русичей, синтезирующим элементы дохристианской культуры языческих мифо-ритуальных представлений и христианского духовного идеала. В нем воплотилась теснейшая связь с древним отечественным архетипом защитника Родины и проявились черты христианского Мировоззрения, такие как духовность и вера. 11 Эволюция народного идеала от абстракции к конкретной личности с мирскими деяниями общенационального значения обусловила появление Ермака как героя эпоса. В лице Ермака общественный идеал стал досягаемым для подражания и приобрел воспитательное значение не только в рамках казачьего сословия, но и в общегосударственном масштабе. Вместе с тем при всей отвлеченности от исторической конкретики нельзя отрицать определенных ассоциаций -героя былин с реальным историческим прототипом и вехами его похода. Перечислим эти параллели: — Ермак — безусловный лидер последнего этапа борьбы Московии с кочевыми княжествами. — Он появляется в критический момент на сцене событий. — Герой бьется с врагами практически в одиночку (отряд, несший потери изначально составлял примерно пятьсот человек). — Ермак погибает в борьбе с татарами. Он, выражаясь языком былин, «переселен» в непрерывных боях. — Во всех эпизодах былинного повествования отдается должное личным качествам и воинскому искусству Ермака, которыми несомненно обладал казачий предводитель. Подводя итог, можно констатировать, что эпические сказания о Ермаке следует рассматривать как одну из форм исторического повествования о завоевании Сибири. Не восстанавливая фактической канвы, они в своей совокупности воссоздают не только народный идеал, но черты реального атамана Ермака. Источники, литература 1. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и Русские княжества XII—XIII вв. — М: Наука, 1993. 2. Соколова В.К. Исторические предания Рязанской области. Литературоведческий сборник. — Рязань, 1972. 3. Былины / Сост. Ф. М. Селиванов. М: Сов. Россия, 1988. 4. Азбелев С.А. Историзм былин и специфика фольклора. — Л: Наука, 1982. 5. Гильфердинг А.Ф. Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом летом 1871. Т.Н, 4-е изд., М.—Л.: АН СССР, 1949. 6. Ромодановская Е.Н. Синодик ермаковым казакам (Предварительное сообщение). — Известия Сиб. Отд. АН СССР, 1970 (Сер. общ. наук, вып. 3). 7. Разрядная книга 1550—1605 г.г. М, 1974; Разрядная книга 1475—1598 г. М., 1966. 8. Есиповская летопись по головинскому списку / Сибирские летописи. СПб, 1907; Есиповская летопись по бузуновскому списку / Сибирские летописи; Новый летописец — Поли. собр. русских летописей. — Т.Н.—М., 1965. 9. Данилов К. Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. — 2-е изд. М: Наука, 1977. 10. Липец Р.С, Рабинович М.Г. К вопросу о времени сложения былин // Советская этнография. — 1960. 12 11. Миллер О.Ф. Сравнительно-критические наблюдения над слоговым составом народного русского эпоса. — СПб, 1869. 12. Рыбников Л.Н. Песни, собранные Л.Н.Рыбниковым. Т. I, чЛ.—М., 1861. 13. Липатов И. Немеркнущее наследие. — М: Просвещение, 1990. 14. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика XI—XVII вв.—М: Мысль, 1992. 15. На заставе богатырской: Сб. — М., 1993. 16. Былины / Сост. С.Н.Азбелев. — Л: Лениздат, 1984. 17. Песни, собранные П.В.Кириеевским. — ЧЛ, Вып.1, — М., 1868. 18. Былины / Сост. Б.Н.Путилов. —Л: Сов. Писатель, 1986. 19. Красноречие Древней Руси (XI—XVII в.в.) / Сост. Т.В.Черторицкая. — М., 1987. 20. Былины / Сост. ПД.Ухов. — М: Изд-во Московского ун-та, 1957. 21. Песни, собранные П.Н.Рыбниковым: В 3-х т. T.I.— Петрозаводск, Карелия, 1989. 22. Легенды, предания. Бывальщины / Сост. Н. А. Криничная. — М: Современник, 1989). 13 В.И.Усанов КОЛОНИЗАЦИЯ УРАЛА РУССКИМИ? К ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ВОПРОСА Одной из важных страниц отечественной истории является колонизация и хозяйственное освоение русским населением Урала. Этот процесс во многом предопределил дальнейшую судьбу уральского края, его социально-экономическое развитие. В современных условиях, когда усиливается региональный компонент в жизни России, выдвигаются вопросы межнациональных отношений, обращение к прошлому, к тому положительному, что было накоплено в ходе социально-экономического развития Урала, имеет актуальное значение и современное звучание. История колонизации уральского региона постоянно находилась в поле зрения представителей дореволюционной и советской историографии. Круг литературы по этой теме достаточно широк, поэтому в данной статье ставится задача — рассмотреть взгляды дореволюционных исследователей по истории колонизации русскими Урала. В дореволюционной литературе в изучении проблемы отчетливо выделяется два этапа: I. XVIII — первая половина XIX в. и II. вторая половина XIX — начало XX вв. I этап характеризуется в основном накоплением фактического материала по истории колонизации края и первыми попытками его осмысления, отдельными замечаниями о колонизационном процессе. Позиция дворянских историков по истории колонизации Урала впервые прозвучала в труде В.И.Геннина «Описание уральских и сибирских заводов» (1), который сменил на посту начальника горных заводов В.Н.Татищева. Автор рассматривал эту проблему сквозь призму упрочения государственной власти на Урале и развития здесь горнозаводской промышленности. Возможности расширения горнозаводского района он видел в отторжении земель _ башкир, которые, по его мнению, были основным препятствием дальнейшего роста металлургии в крае. (1, с. 80). Русификация Урала в представлении В.И.Геннина являлась важнейшим средством обеспечения горнозаводских предприятий рабочей силой. Методы защиты интересов дворянского государства на Урале у него вполне соответствовали колонизаторской политике самодержавия: постройка новых крепостей, увеличение регулярных войск в крае, проведение тактики заигрывания с местной феодальной верхушкой (1, С. 80). Военно-административные меры устрашения играли для исследователя «Описания» не последнюю роль. К сожалению, В.И.Геннин затронул лишь завершающий этап колонизации и хозяйственного освоения Урала русским населением, то есть первую половину XVIII в., связанный с формированием южноуральского горнозаводского района. Вне поля зрения автора остался колонизационный процесс XII—XVIII вв. Дальнейшее изучение истории колонизации Южного Урала в дворянской историографии было связано с трудами одного из ведуших историков второй половины XVIII в. П.И.Рычкова. Важное место в его научном наследии занимает последняя незаконченная работа «Лексикон, или словарь топографический Оренбургской губернии», который по-своему 14 содержанию — универсальное описание, где даются в алфавитном порядке разнообразные сведения по истории, географии, этнографии, экономике, природных условиях Южного Урала. Аналогом для него послужил «Лексикон исторический, географический, политический и гражданский» В.Н.Татищева. Исследователь много говорит о древних и современных народах, населяющих южноуральский край и даже пытается выяснить этногенез и демографию. Достоверно описаны также населенные пункты: села, крепости и города. Они рассматриваются автором как первичные колонизационные центры, вносившие жизнь в пустынные и дикие пространства юго-восточной России (2, с. 12—14). Историк верно уловил роль русского населения в развитии экономики на Южном Урале. Другой важный аспект, впервые освещенный П.И.Рычковым в виде отдельного очерка, серия башкирских восстаний в первой половине XVIII в. (2). Однако, причины и характер их он не раскрывает. Начало буржуазной историографии колонизации Урала восходит к творчеству видного историка Сибири П.А.Словцова. В его работе «Историческое обозрение Сибири» имеется ряд фрагментов по данной теме (3). Как показывают факты, в вопросе колонизации уральского края он придерживался позиции Г.Ф.Миллера, полагая, что промышленников привлекал «глянец бобров и соболей». В освоении Урала ученый выделил три стадии: 1. введение земледелия; 2. организацию и создание горной промышленности; 3. распространение государства и христианства. В этом, по его мнению, состояла положительная сторона правительственной политики колонизации. Завершение колонизации Урала П.А.Словцов связывал с развитием горнозаводского производства, решающую роль в этом он отводил государству, тем самым, исследователь в понимании освоения края разделял позиции государственной школы Б.Н.Чичерина и К.Д.Кавелина. II этап в исследовании истории колонизации Урала в дореволюционной историографии — вторая половина XIX—начало XX вв. — показателен выработкой основных концептуальных подходов в решении проблемы. Определяющее влияние на ее разработку в буржуазной историографии оказала историческая концепция С.М.Соловьева, выдвинутая им в многотомном сочинении «История России с древнейших времен». История колонизации Урала является составной частью русского исторического процесса, в основу которого ученый положил два определяющих фактора — географический и государственный. В отечественной историографии задолго до С.М.Соловьева обращали внимание на роль в историческом развитии природно-географического фактора (И.Н.Болтин, Н.В.Станкевич и др). Но, несомненная заслуга его состоит в более глубоком показе влияния фактора природной среды и, главное, в раскрытии его связей с другими факторами. В выдвижении историком на первый план значения географического фактора как важнейшего объективного условия развития содержится позитивный аспект его воззрений. В противовес господствовавшим в дворянском направлении мнениям об истории как совокупности действий исторических деятелей, обусловленных их личными качествами, он обосновывал подход к истории как к объективному процессу, определяемому не субъективными, а объективными условиями, к числу которых ученый, кроме «природы страны» относил также «быт племен» и «внешний ход событий». 15 Следует однако подчеркнуть существенные изъяны в трактовке им роли этих факторов, которые, естественно, вытекали из идеалистического понимания исторического развития. Главный их них в том, что он не мог показать опосредованный социально-экономическими отношениями характер влияния этих факторов. Идеалистический подход С.М.Соловьева к понимания и объяснению хода истории отчетливо проявился и в оценке государства как высшей стадии общественного развития. У историка государство олицетворяет в себе народ, его высшую волю. Природно-географическими условиями объяснялась им территориальная общность русского государства. Единое Российское государство формировалось в процессе колонизации, заселения обширных пустующих районов. Он писал: «В русской истории мы замечаем то главное явление, что государство при расширении своих владений занимает обширные пространства и населяет их, государственная область расширяется преимущественно посредством колонизации» (4, Кн. I, т. 1, с. 58). Такой процесс действительно имел место, однако в состав России вошли добровольно или были присоединены в итоге завоеваний и обширные уже заселенные земли, к которым, несомненно, относился и Урал, где до прихода русских жили народы угро-финской группы (ханты, манси, коми-пермяки, удмурты) и тюркской группы (башкиры). Эти взгляды С.М.Соловьева находят подтверждение и в его выводах по истории колонизации Урала. Они содержатся в первых девяти томах труда «История России с древнейших времен» (4). Основной материал сосредоточен в 6—7 томах сочинения. Свои оценки автор делает, используя русские летописи, законодательные и другие акты, житийную литературу. Заслугой историка было то, что он впервые в отечественной историографии поставил наиболее узловые вопросы колонизации Урала русскими. В отличии от своих предшественников ученый более точно определил хронологические рамки колонизации и хозяйственного освоения края, которые охватывают у него период с конца XII до середины XVIII вв. (4). При этом автор выделяет два больших этапа в истории колонизации Урала: Новгородский и Московский. Новгородский период длился, по его мнению, с конца XII до середины XIV в., когда территория Приуралья и Северного Урала была сферой влияния Великого Новгорода. Начало его С.М.Соловьев связывает с походом новгородской дружины в 1193 г. на Северный Урал, в результате чего ханты и манси стали данниками Новгорода (4, Кн. 1, т. 2, с. 622). Вероятно, ему не были известны более ранние походы новгородцев сюда. Ученый отмечает, что во второй половине XII в. новгородские дружины проникают в Нижнее Прикамье, где основали независимую общину (4, Кн. 1, т. 2, с. 622). Опорным пунктом для проникновения русских на Урал стал Великий Устюг, основанный в бассейне Северной Двины, откуда русские дружины совершали походы вплоть до Зауралья, собирая дань с местных народов и в определенной степени подготовили почву для похода Ермака в Сибирь (4, Кн. 3, т. 5, с. 72). С.М.Соловьев впервые поставил вопрос о характере колонизации Урала русским населением и его взаимоотношений с местными народами, 16 в которых он выделяет две тенденции. С одной стороны, походы дружин Новгорода, а затем Московского княжества за сбором дани нередко приводили к военным конфликтам, нападению вооруженных отрядов местных народов на русские поселения (4, Кн. 1, т. 2, с. 622). Об этой тенденции почему-то позднее в историографии практически не говорили. В то же время, как считает историк, заселение и хозяйственное освоение территории Предуралья (Пермь Великая) и Северного Урала русскими проходило мирным путем (4, Кн. 1, т.2, с.622). Московский период колонизации Урала русским населением С.М.Соловьев определяет серединой XIV — первой половиной XVIII вв., выделяя в нем два этапа: вторая половина XIV — первая половина XVII вв. и вторая половина XVII — первая половина XVIII вв. Как верно подчеркивает ученый, со второй половины XIV в. развертывается борьба Московского княжества за уральские земли, находившиеся в зависимости от Новгорода, которая приняла затяжной характер (4, Кн. 3, т. 5, с. 70). Эта борьба была составной частью процесса создания и укрепления Российского централизованного государства. Он указывает на то, что Московское правительство укрепляло свое влияние в северовосточных землях и путем внедрения христианства. Церковная колонизация началась при епископе Стефане, который в 1383 г. был назначен в Пермь Вычегодскую (4, Кн. 2 т. 4, с. 547). Отсюда московское влияние, как пишет С. М. Соловьев, распространилось на Пермь Великую — верхнекамские земли пермяков, куда в 1451 г. Василий II назначил наместника князя Михаила Ермолаевича (4, Кн. 3, т. 5, с. 70). В 1462 году епископ Иона повторно крестил коми-пермяков. В крае начинают строиться церкви. Усиление церковного влияния среди комипермяков укрепляло политические позиции Московского правительства среди них. Окончательное присоединение Перми Великой к Москве исследователь связывал с ликвидацией независимости Новгорода и присоединения его к Русскому государству (4, Кн. 3, т. 5, с. 70). В 1505 году Иван III отстраняет от власти последнего пермского князя Матвея и вводит в Прикамье обычный для других районов аппарат управления. Особую роль в истории колонизации Урала во второй половине XIV в. С.М.Соловьев отводит Строгановым (4, Кн. 3, т. 6, с. 664—673), род которых ведет от Луки. Он прослеживает процесс формирования вотчинных владений Строгановых в Прикамье при Иване IV. В 1558 году Григорий Строганов, внук Луки, получил первую жалованную грамоту на земли по берегам Камы от устья Лысьвы до Чусовой (4, Кн. 3, т. 6, с. 666), в 1568 году его брат Яков получил земли по Чусовой, а в 1597 году среднекамские земли (4, Кн. 3, т. 6, с. 668). Как отмечает историк, грамоты царя давали Строгановым широкие права: царские воеводы не вмешивались во внутренние дела владений, где действовал свой суд; им разрешалось «прибирать охочих людей», создавать их них военные отряды, вести беспошлинную торговлю; они получили право заселять пожалованные земли крестьянами. В обязанность Строгановым вменялось строить укрепленные городки, содержать ратных людей, искать руду и править для казны металл, варить соль (4, Кн. 3, т. 6, с. 666-668). С расширением владений Строгановых он связывал дальнейшую колонизацию Урала, продвижение русских в Зауралье в конце XIV — начале XVII вв. Главную роль в этом сыграл поход Ермака и разгром 17 войск сибирского хана Кучума, результатом чего явилось присоединение Западной Сибири к России и проникновение русского населения в юго-восточную часть Урала. Достаточно подробно ученый описал весь поход Ермака вплоть до его гибели (4, Кн. 3, т. 6, с. 673—678; кн. 4, т. 7, с. 270—272). Им указана важная страница в освоении Зауралья — проведение дороги от Соликамска через Верхотурье в Сибирь (Бабиновская дорога) (4, Кн. 4, т. 8, с. 365). Основные заслуги в успешном походе Ермака он отдает Строгановым. Это, вероятно, объясняется тем, что С.М.Соловьев использовал в качестве основного источника Строгановскую летопись, где дается именно эта версия, в отличии от Кунгурской летописи, более ранней, отводящей основную роль Ермаку. I этап Московского периода колонизации Урала историк завершает описанием заселения Зауралья русскими и первыми нападениями на их селения калмыков и башкир в 50—60 годы XVII века (4, Кн. 6, т. 12, с. 559—561). Дальнейшее хозяйственное освоение Урала С.М.Соловьев связывает с формированием здесь крупной горнозаводской промышленности в первой половине XVIII века. Таким образом, он решающую роль в колонизации Урала отводил государству и Строгановым, ничего не говоря о крестьянской колонизации края. Важное значение для дальнейшего изучения истории колонизации Урала имело обогащение источниковой базы. Большая заслуга в этом принадлежит пермскому исследователю В.Н.Шишонко (1833—1889), который составил и издал большой сборник документов по истории края «Пермская летопись», доведенная до 1715 г. Он представляет собой подборку разнообразных источников по истории колонизации и хозяйственного освоения Урала с древнейших времен до начала XVIII в. Одним из ведущих буржуазных историков Урала второй половины XIX в. был Н.К.Чупин (1824—1882 гг). Он был «сыном своего времени» в полном смысле этих слов. Как в русской исторической науке творческий путь С.М.Соловьева начался в дореформенное время и расцвел после 1861 г., так и в ураловедении тот же период охватывает творчество Н.К.Чупина, ведь они были современниками. Под влиянием концепции С.М.Соловьева он трактовал колонизацию края как основное содержание его истории. Отсюда тот же интерес, который проявил Наркиз Константинович к материальной и духовной жизни уральского населения. Видным буржуазным исследователем колонизации Урала был А.А.Дмитриев, автор сборника «Пермская старина», где было обобщено все то, что было накоплено буржуазной историографией XIX в, по истории Приуралья. Вышло 8 выпусков работы. Автор впервые ввел в научный оборот данные переписных книг XVI—XVII вв., богатый актовый материал, местные летописи (5). Он первым занялся изучением экономического развития Урала XVI—XVII вв., рассматривая его как результат освоения края русскими (5). По его мнению, главную роль в этом процессе играла не правительственная, а крестьянская и посадская колонизация (5). Это была совершенно новая трактовка характера колонизации Урала, отличная от других буржуазных авторов. А.А.Дмитриев проследил пути проникновения русского населения на 18 Урал, происхождение переселенцев, эволюцию местных органов управления в ходе освоения земель и т.д. (5). Однако, он не касался вопросов классовой борьбы, закрепощения крестьян в России, не связывал процесс исхода русского населения на Урал с этими явлениями. Историк преувеличил значение Строгановых в колонизации, хотя и критиковал их за применение насильственных методов. Периодизацию истории Урала он связывал с этапами колонизации: Новгородским, Московским. А.А.Дмитриев отвел значительное место вопросу о присоединении Сибири, пытаясь уточнить ход событий и роль в них разных исторических лиц. Им были использованы две важнейшие летописи — Есиповская и Строгановская, по-разному трактующие это историческое явление. Есиповская летопись, более ранняя, ничего не говорит о заслугах Строгановых в завоевании Сибири. Инциативу и осуществление его она отводит атаману. Строгановская летопись, напротив, важнейшее место в организации похода определяет Строгановым. Историк, проанализировав обе летописи, выработал свой собственный взгляд на эти события. По его мнению, и инициатива завоевания Сибири исходила от Строгановых, но в силу ряда объективных причин Ермаку и казакам пришлось действовать самостоятельно (5, Вып. 4, с. 40, 62). Автор прав в том, что основная заслуга Строгановых состояла в материальном обеспечении похода. В то же время он крайне идеализирует их, считая, что Строгановы исходили не из корыстных устремлений, а патриотического порыва. Одним из ведущих буржуазных исследователей Урала конца XIX— начала XX веков был В.Д.Белов, создавший более десятка работ по истории Края. Он выделяет два этапа колонизации Урала: I. IX—XVI вв. и II. XVII в. Положительным моментом в изысканиях автора было то, что он дает богатый материал, говорящий о зарождении металлургии на Урале задолго до Петра I в ходе колонизации и освоения его переселенцами (6, с. 1—3). Одним из последних представителей буржуазной историографии, затронувшим проблему колонизации Урала был В.О.Ключевский, который вслед за С.М.Соловьевым выдвинул географический и государственный факторы — как важнейшие в историческом развитии России в целом, и Урала в частности. Следует сказать, что высказывания ученого о колонизации края носят краткий характер. Он первый в отечественной историографии отметил земледельческую направленность русской колонизации Урала. Важнейшими этапами в колонизации края историк считал присоединение Перми Великой и проникновение русских в Зауралье в конце XVI в (7, т. 2, с. 105, т. 3, с. 118). В пореформенный период возникает мелкобуржуазная историография, в которой также затронута проблема колонизации Урала русскими. Прежде всего, это касается творчества Р.С.Попова и И.С.Сигова. Р.С.Попов рассмотрел историю колонизации края с точки зрения развития здесь социальных отношений. Следуя за государственной школой он освещал происхождение крепостнических отношений на горнозаводском Урале, связывая ее с деятельностью государства. По его мнению, до конца XVII в. на Урале не было крепостного права, тут жили свободные «слободские люди». Закрепощение государством началось 19 с «возникновением и развитием горного промысла. Первоначальное свободное население обращено было в обязательных рабочих на возникших горных заводах. Первый шаг в этом отношении был сделал Петром». (8, с. 323—324). Значительно больший вклад в изучение проблемы внес И.С.Сигов, ведущей темой его изысканий была история уральской металлургии. Он стремился проследить весь процесс возникновения и развития горнозаводской промышленности края, раскрыть тяжесть положения и быта населения в период феодализма и капитализма. Наряду с В.Д.Беловым, исследователь первый дал цельный очерк истории Урала с начала колонизации и вплоть до начала XX в. Разрабатывая эту сложную и весьма многоплановую проблему, он обратился прежде всего к истории колонизации уральского региона русскими. Взгляды его по данному вопросу носили крайне противоречивый характер. С одной стороны, И.С.Сигов признал прогрессивное освоение Урала русскими, что ускорило освоение и развитие природных богатств края, его производительных сил, подготовило условия для формирования здесь горнозаводского района. Так русские крестьяне принесли сюда пашенное земледелие, которое постепенно вытеснило подсечную систему. Кроме того, с момента проникновения русского населения на Урал «здесь возникали и новые производства: добыча соли, выделка железа из руд» (9, с. 199—201). Историк считал, что в ходе колонизации русские поселенцы не раз встречали серьезное сопротивление со стороны коренных жителей. Несомненно, что степень враждебности по отношению к русским со стороны местных народов автором явно преувеличена. Как показали исследования советских ученых, колонизация края протекала в основном мирным путем. Что же касается восстаний башкир в XVIII веке, то они явились ответом на усиление феодального и национального гнета. Другое дело, что в ряде случаев башкирская феодальная верхушка использовала выступления башкирского народа в своих целях, организуя уничтожение русских поселений. И.С.Сигов правильно назвал и главную причину, вызвавшую поток русских крестьян на Урал — стремление освободиться от крепостного гнета. Земель, пригодных для земледелия, тогда здесь было много из-за малой плотности населения, что исключало острые столкновения русских с местными народами. В то же время он ошибочно полагал, что «жизнь на Урале с самого своего зарождения развивается совершенно самостоятельно и свободно, формы ее вырабатываются самобытно» (9). Автор утверждал, что «за отдаленностью края от центров управления писанные законы теряли здесь свое значение, уступая место обычаю» (9). непонимание хода русского исторического процесса не позволило ему увидеть того бесспорного факта, что по мере присоединения отдельных районов Урала к Русскому государству в них устанавливались обычные феодальные порядки. Особенность их состояла в том, что в крае преобладал государственный феодализм. Сущность взглядов И.С.Сигова по данному вопросу состояла в том, что он, как либеральный народник, считал государство надклассовым органом, поэтому отсутствие на Урале крупного вотчинного землевладения (за исключением владений Строгановых) создало у него иллюзию «особого» пути развития края, возможности перехода к общинному социализму. Однако естественный ход развития 20 Урала, по его мнению, был нарушен. Он пришел к выводу, что «колонизация Урала русскими поселенцами имела и роковое влияние на судьбы края» (9). К ее отрицательным последствиям историк отнес «перемены в отношении государственной власти к народу, закончившиеся закрепощением последнего, возникновением на Урале горнозаводской промышленности» (9). В начале XX века было положено начало марксистской историографии истории колонизации Урала. Марксистская точка зрения на Эту проблему нашла отражение в работе М. П. Орловского «За 200 лет» (10). I период истории Урала (XII—XVII вв.) он правильно определил как время колонизации и хозяйственного освоения края русским населением (10, с. 7—10). Причем в нем автор выделяет ряд этапов, которые связывает с постепенным процессом образования и укрепления Русского централизованного государства и освоения отдельных районов Урала русскими. I этап историк называет домосковским и датирует его с XII до середины XV в. В это время Урал был сферой соперничества между Великим Новгородом и Московским княжеством, которое являлось составной частью борьбы за создание единого государства. II этап (вторая половина XV — первая полоина XVI вв.) характеризуется им как период освоения и включения в состав Русского государства территории Западного Урала (10, с. 8). На III этапе (вторая половина XVI—XVII вв.) происходит колонизация русскими Среднего и отчасти Южного Урала и Зауралья (10, с. 8-9). В отличии от дворянских и буржуазных исследователей, которые главную роль в освоении Урала отводили царскому правительству, М.П.Орловский подчеркнул, что основная заслуга в колонизации и развитии здесь хозяйства принадлежала русскому крестьянству (10, с. 7—12). Он пришел к верному выводу, что колонизация края носила в основном земледельческий характер (10, с. 8). В то же время, историк указывает на то, что постепенно на Урале получают развитие кустарные промыслы (солеварение, обработка железа), транспорт и торговля. Весьма важным явилось положение о том, что попытка создания в крае первых железоделательных, медеплавильных предприятий подготовило почву для формирования здесь в XVIII в. крупнейшего в России горнозаводского центра (10, с. 9—10). М.П.Орловский не дает характеристики социальных отношений, сложившихся на Урале в XII—XVII вв. Однако, фактический материал, приводимый им, доказывает, что в крае постепенно утверждались феодальные отношения, о чем говорит появление вотчинного землевладения в лице Строгановых во второй половине XVI в., создание феодального аппарата управления, колониальная политика правительства в отношении местных народов, насаждение среди них православия (10, с. 8). К сожалению, он не увидел, что здесь развивался главным образом государственный феодализм. Итак, в XVIII — начале XX веков историками был накоплен значительный фактический материал по истории колонизации Урала, поставлены и решены такие важные аспекты темы, как: хронология и этапы освоения края русскими, роль в этом процессе Строгановых и похода Ермака, правительственная политика в этом процессе, характер 21 колонизации и взаимоотношений русского населения с местными народами. Все это создало благоприятные условия для дальнейшей разработки истории колонизации Урала в новейшее время. Источники, литература 1. Геннин В.И. Описание уральских и сибирских заводов. — М., 1937. 2. Рычков П.И. Топография Оренбургская. — СПб, 1762. 3. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. 2-е изд. 1886. Кн.1. 4. Соловьев СМ. История России с древнейших времен. — М., 1988—1991. Кн. 1—6. 5. Дмитриев А.А. Пермская старина. Сборник исторических статей и материалов преимущественно о Пермском крае. В 8 выпусках — Пермь, 1889—1900. , 6. Белов В.Д. Исторический очерк уральских горных заводов. — СПб, 1896. 7. Ключевский В.О. Курс русской истории. В 9 томах — М., 1987. 8. Попов Р.С. Горнозаводской Урал! // Отечественные записки. 1872. № 2. 9. Сигов И.С. Народ и поселочные владения на Урале. // Русское богатство. 1899. № 3. 10. Орловский М.П. За 200 лет: очерки по истории горнозаводского Урала — Екатеринбург, 1907. 4.1. 22 М. П. Шумакова МИФ О ВОСТОКЕ В МЕНТАЛИТЕТЕ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ НА РУБЕЖЕ XIX—XX ВЕКОВ Рубеж веков — период социально-политического кризиса не только в истории России, но и в общественно-политической жизни Европы. Именно этот период человеческой истории подготовил I мировую войну, полосу революций. Своеобразным ответом на состояние катастрофичности переживаемого бытия стали мифотворческие процессы, характерные для менталитета творческой интеллигенции того времени. Особое место в таком мифотворческом сознании занимал Восток, который часто из конкретно-исторического или конкретно-географического понятия превращался в «миф о Востоке», в своеобразную категорию духовной культуры, наполнявшуюся самым различным содержанием, от восторженного до глубоко враждебного. Увлечение востоком становится на рубеже веков неотъемлемой чертой духовной культуры творческой интеллигенции. А.Белый еще в ранней юности читает Упанишады, интересуется теософией, М.Волошин также увлекается теософией, антропософией, Бхагават-гитой, К.Бальмонт — ЗендАвестой, учением Лао-цзы, индуизмом, буддизмом, изучает восточные языки, И.Северянин, Эллис — теософией, В.Иванов изучает санскрит у Ф. де Соссюра, интерес к востоку сказывается и в творчестве В.Брюсова. Изучают наследие Востока и русские художники. Например, при создании эскизов к балету «Шехеразада» на музыку Римского-Корсакова Бакст, Серов делают зарисовки с иранских миниатюр, японских гравюр, а А.Я.Таиров при постановке «Шакунталы» Калидасы с увлечением просиживает в индийских залах Лондона и Парижа. Формулы, символика древневосточных сакрально-философских постулатов стали органичным лексическим, терминологическим фондом творческой интеллигенции того времени. Российские философы, поэты свободно ориентируются в терминах восточной философии (Кама-манас, Парабраман, Майя, «Тао Лао-Дзы» и др.), используют их в процессе общения. Тяга к Востоку определяет и географию путешествий: А. Белого — в Египет, Н.Гумилева — в Абиссинию, И.Бунина — в Индию, А.Кондратьева — в Палестину, М.Пришвина — В Среднюю Азию, В.Иванова — в Палестину, Александрию, Каир, П.Кузнецова — в киргизские степи, Бухару, Самарканд, Сарьяна — в Турцию, Египет, Иран, К.Бальмонт совершает кругосветное путешествие. Интерес к Востоку сказывался и в тематике произведений Д.Мережковского, К.Бальмонта, А.Белого, В.Брюсова, И.Бунина, М.Волошина, С.Городецкого, Н.Гумилева, В.Хлебникова (1), в творчестве Бакста, Серебряковой, Врубеля, Серова, Кузнецова, Сарьяна. Образ, возникающий в произведениях искусства, был интересен художнику не только своею экзотичностью, но и возможностью воссоздать психологию человека иной культуры. Здесь «срабатывал» своеобразный «метод» постижения культурных феноменов, характерный для творческой интеллигенции: стремление через себя, свое внутреннее «я» постичь сущность иной культурной модели. Например, С.Городецкий писал А.Блоку, «Вам предстоит стать Буддой, Магометом, Иисусом, т.е. 23 создать моральную систему», а Н.Бердяев утверждал: «Вы должны переносить свою духовную судьбу во все великие эпохи, чтобы постигнуть их». «Погрузиться душою в восторг изучения, я это знаю, — отмечал К.Бальмонт. — Долгими, сложными, трудными путями сделать так, что в Индии ты индус, что в Египте ты египтянин и мусульманин с арабом, и жадный испанец в морях». Интерес к Востоку был связан и с идеями «нового религиозного сознания», «нового Адама», становления человека грядущей эпохи; идеями, имевшими свой исток в творчестве глубоко почитавшегося Ф.Ницше. Черты «нового человека», гармоничного существования ищут и в восточных культурах, по-преимуществу древних. К.Бальмонт, совершенно очарованный восточными религиями и культурой отмечал, что языческие настроения «свойственны современной душе». Сам он пытался выразить мироощущение этого древнего человека — солнцепоклонника, странника, живущего в единении со стихиями, испытывающего от близости к ним экстатический восторг. «Лишь люди, целующие землю и движущиеся под небом, вольным от закрытостей, с первородною смелостью и своеобразием ставят и решают вопросы, касающиеся всего полярного в Природе и душе Человека» (2, с. 13), — утверждал Бальмонт. Таким образом, гармонизация внутренней жизни возможна для Бальмонта на основе реконструкции языческого мировоззрения, причем Восток для него «несомненно интереснее и первороднее Греков и Римлян». Подобным стремлением * отличается и творчество В.Иванова, который ищет в античной культуре «варварские», «азиатские» истоки, он пытается «воскресить и ввести в современное сознание» «не пластику и меру эллинскую», а «корибантиазм азийских флейт и музыку трагических хоров». Ему нужна «Малая Азия Гераклита или эпоха тиранов и архаический дифирамб» (3, с. 69). Стремление проникнуть в тип мышления человека иной культуры сказывалось и в творческой манере художников. Особенно это было характерно для творчества В.Серова. Его портрет Иды Рубинштейн искусствоведы сравнивают с египетскими рельефами, а в эскизе занавеса к «Шехеразаде» Римского-Корсакова стиль изображения, характерный для иранских миниатюр органично сочетается с творческой манерой, свойственной древнерусским мастерам. Иной характер постижения мира Востока мы видим у П.Кузнецова. В этом случае вряд ли можно говорить о какой-либо стилизации. Его творчество стало как бы естественным возвращением в тот мир, к тому укладу жизни, который соответствовал внутреннему складу его натуры. По словам М.Г.Неклюдовой, П.Кузнецов «сам в себе словно воплощал тот идеал мировосприятия, о котором многие его современники могли только мечтать, создавая различные эстетические и философские опусы» (4, с. 352). У Н.Рериха интерес к Востоку проявился еще в годы, предшествовавшие I мировой войне, во многом благодаря общению с В.В.Стасовым, развивавшим идею о «преемственности русской культуры и вообще европейской от азиатской». Большое влияние на художника оказали широко распространенные среди народов Востока и Запада легенды и сказания о таинственной стране, расположенной где-то в неприступных горах то ли Индии, то ли Тибета. Средневековые рыцари верили, что там хранится чаша Грааля, старообрядцы-раскольники называли эту страну «Беловодьем», тибетцы и монголы — Шамбала. Художник начи24 нает строить планы путешествия на Восток, но I мировая война, революция помешали их исполнению. Из дореволюционных работ Рериха отметим живописные сюиты к опере «Князь Игорь» А.П.Бородина. Поиск восточных корней в древнерусском искусстве обусловил и особый настрой его картин, посвященных русской старине. Восток виделся как первоисточник человеческой культуры и И.Бунину, который в интервью корреспонденту «Одесского листка» говорил: «Я вообще люблю Восток и восточные религии. Индия же интересует меня как колыбель человечества и религии». Н.Гончарова даже категорично утверждала: «Мой путь к первоисточнику всех искусств — К Востоку.. Запад мне показал одно: все, что у него есть — с Востока» (4, с. 362). Восток настолько входил «в плоть и кровь» русских поэтов, что М.Кузмин мог увидеть в очертаниях предрассветного Петербурга «чудный вид, будто Вавилон», а К.Бальмонт называть себя и Елену Константиновну Цветковскую Агни и Атой и надеяться продолжить изучение иностранных языков в последующей жизни. Характерное для творческой интеллигенции символистского круга стремление к жизнетворчеству приводило к включению в реальную бытовую жизнь элементов иной культурно-исторической среды, в том числе восточной. Особенно это характерно для знаменитой «башни» В.Иванова, в интимном кругу которой возникает «гафизский» кружок, атмосфера которого была наполнена восточными реминисценциями. В кружке были приняты переодевания (например, Н.Бердяев появлялся в виде Соломона, есть указания на «шальвары» и какое-то покрывало «зеленого (или голубого) газа» Зиновьевой-Аннибал), сидение на коврах, свечи, сладости и вино. Зиновьева-Аннибал так писала М.М.Замятниной: «Есть у нас заговор... устроить персидский, гафизский кабачок, очень интимный, очень смелый, в костюмах, на коврах, художественный и эротический» (5, с. 171). В кружке принимали участие по подсчетам Н.Богомолова 10 человек: В.Иванов с женой, Н.Бердяев с женой, Кузмин, Сомов, Бакст, Нувель, С.Городецкий, С.Ауслендер. Каждому участнику давалось второе имя. (Например, Н.Бердяев — Соломон, Иванов — Эль-Руми или Гиперион, Сомов — Аладйн и др.). Возникает проект (неосуществленный) издания книжки «Северный Гафиз», в котором русские стихи должны были печататься справа налево и прочитываться при помощи зеркала, портреты русских поэтому с гафизскими именами предполагалось выполнить в стиле персидских миниатюр; предполагалось и изображение обстановки «такой, как она у нас есть (только стилизованной)» (В.Иванов). В письме к жене В.Иванов писал: «Все ахнут, снобы умрут от зависти (особенное потрясение будет в Москве), все скандализуются и закричат» (5, с. 191). Интерес к Востоку и восточным философским системам возрастал и благодаря деятельности теософского общества. Увлечение теософией пришло в Россию с запада. Основательница российского теософского общества А.А.Каменская познакомилась с этим учением в Англии. В России ее последовательницей стала А.П.Философова, при содействии которой открылось первое российское женское общество (6, с. 1—2). Женским по преимуществу был и состав теософского общества. Показательно, что С.П.Каблуков, секретарь религиозно-философского общества в Петербурге, отмечал: «теософия есть какая-то глупая и нелепая, бабья чепуха» (7, л. 160). Тем не менее интерес к теософии был значитель25 ным среди определенных кругов российской интеллигенции. Приведем свидетельство А.Белого, на которого теософия в свое время оказала некоторое влияние: «Ася (жена А.Белого — М.Ш.) вновь впала в оцепенение, напоминавшее транс, вгрызаясь в книгу Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана» (8, с. 505). Теософия претендовала на то, чтобы осуществить синтез западной и восточной мистики, велика была роль в ее учении таких религиозно-философских систем Востока, как буддизм, индуизм. Несмотря на увлечение теософией в русском обществе отношение к ней среди творческой интеллигенции подчас было скептическим и даже враждебным. Враждебность эта была связана с тем, что теософия воспринималась как «церковь» буддистского толка, глубоко враждебная христианству» (В.Иванов) (9, л. 8), как буддистское антииндивидуалистическое движение (Д.Мережковский) (9, л. 19). Скепсис порождался дилетантизмом и отсутствием философской глубины в произведениях теософов; скептическим было отношение и к идее Великих Учителей. В Симфонии 2-й, драматической А.Белого дано сатирическое изображение «таинственного лица, вернувшегося из Индии», «участника таинственных мистерий», который провозглашает: «Сонные грезы... Мне знакомо... Вы утопаете в снах, проклиная обманчивую реальность» и т.п. В конце концов он «закинул свою бритую голову и блеснул серьгой, и каркнул черным вороном на все собрание: «Доколе, доколе они не познают тебя, о карма!» (10, с. 173). Знаменательным событием для русских теософов стало выступление А.А.Каменской с докладом «Теософия и богостроительство» в религиознофилософском обществе Петербурга. Д.Философов в статье, посвященной этому выступлению, отмечал: «Еще недавно в этом зале происходили горячие схватки между Базаровым, Мережковским, Струве. Социалисты, «веховщики», неохристиане боролись за различные методы действия и, казалось, вся аудитория участвует в этой борьбе, теперь не то. Все устали, жаждут покоя. Буддистский Восток начал свое мирное завоевание» (11, л. 60). Отрицательный образ Востока складывался в сознании Мережковского, Белого, Бердяева. Например, для Мережковского «главная желтая опасность» грозит не извне, а внутри: «лица у нас еще белые, но под белою кожей течет не прежняя, густая, алая, арийская, а все более жидкая, «желтая» кровь, похожая на монгольскую сукровицу; разрез наших глаз прямой, но взор начинает косить, суживаться» (12, с. 17). Этот внутренний Восток, внутренний Китай присутствует не только в Европе, но и в Америке: «Тут крайний Запад сходится с крайним Востоком». «Внутренний Китай» для Мережковского — это мещанство, позитивизм, утрата индивидуального начала». «В Европе, — замечает Мережковский, — позитивизм только делается, — в Китае он уже сделалася... Срединное царство — царство вечной середины, вечной посредственности, абсолютного мещанства», где личность приносится в жертву «грядущему влесенскому полипняку и муравейнику» (13, с. 16). Мережковский предвидит «грядущего на царство» мещанина, грядущего хама, образ которого, по-видимому, соединяется в сознании Мережковского с идеей восточной опасности. Помимо- «позитивизма» казенщины, бюрократизма и «позитивизма» «мертвой» православной церкви, 26 Мережковский отмечает у хамства еще одно лицо — «лицо хулиганства, босячества, черной сотни» (12, с. 43), т.е. внутренней народной стихии. Позже эта стихия получит у него воплощение в образе «свиньи-матушки», а борьбу России с Европой он определит как борьбу «всемирно-исторического «зада» со всемирно-историческим лицом» (12, с. 172). В подобном свете видится Мережковскому и мусульманство: «религия мусульман — религия косности, недвижности, и, поскольку она соприкасается с жизнью, — она ее задерживает. Религия чистого, каменного созерцания». Проблема противостояния Востока и Запада является центральной и для творчества А.Белого. Разгром России в Русско-японской войне он воспринимает (подобно Мережковскому) как общее укрепление Востока. Восток — двойственен для Белого. С одной стороны — это темное начало, стихия подсознательного, искони таящаяся в русской душе. Петр Дарьяльский, герой романа «Серебряный голубь» (в самой фамилии которого Запад «сходится» с Востоком), присутствуя на сектантском радении, «уже начинал понимать, что то — ужас, петля, яма: не Русь, а какая-то темная бездна Востока прет на Русь из этих радением источенных тел. «Ужас», — подумал он» (9, с. 260). В романе «Петербург» представление о востоке сближается с представлениями Мережковского. Сенатор Аполлон Аполлонович Аблеухов, действующее лицо романа, далекий предок мирзы Аб-лая, вышедшего из киргиз-кайсацкой орды становится у А.Белого продолжателем «монгольского дела». Именно он является создателем косной бюрократической машины, главное достоинство которой прямолинейность, дисциплина, застой, отсутствие творческого начала (13). А сын сенатора Аблеухова, увидев в астральном сне голову Кин-фу-Дзы или Будды чувствует, что его далекие предки, находившиеся в сношениях с тибетскими ламами, щедро наградили его кровь восточным началом. Идея «желтой», монгольской и даже «африканской» опасности пронизывает роман А.Белого; порой его героям кажется, что они уже слышат топот железных всадников Чингиз-хана. В критических статьях А.Белого у Востока в его понимании появляется еще одно определение — «правда народная», «соборность». По его мнению, в русской литературе «Запад по-новому сталкивается с Востоком», происходит движение с Востока на Запад, преодолевается западный индивидуализм во имя соборности (14, с. 89). Некоторое сходство с подобными представлениями о Востоке можно найти в произведениях Н. Бердяева. Однако, он различает «два Востока». «Не следует смешивать темного, дикого, хаотического, азиатского востока с древней культурой азиатского Востока, представляющего самобытный духовный тип, привлекающий внимание самих культурных европейцев» (15, с. 58). Итак, для Бердяева Восток как особая категория духовной культуры, не связанная с конкретной культурно-исторической реальностью, есть «темная хаотическая стихия», «варварская тьма, которой так много в России». Таковы, по его мнению, русские западники с их преклонением перед Европой: «Только темная, еще азиатская душа, не ощутившая в своей крови и в своем духе европейской культуры может обоготворять дух европейской культуры. И она же не чувствует древних культур Востока» (15, с. 58). Для него Россия — это Востоко-Запад, величайшая 27 империя, оплот в борьбе против монгольской опасности, но чтобы стать таким оплотом, она должна «освободиться от всего монгольско-восточного в себе самой» (15, с. 126). Во время первой мировой войны Бердяев ставит проблему сближения Востока и Запада, встречи всех типов культур, объединения человечества через борьбу, взаимодействие и общение всех рас. «Поистине проблемы, связанные с Индией, Китаем, или миром мусульманским, с Океанами и материками, более космичны по своей природе, чем замкнутые проблемы партий и социальных групп» (15, с. 147). Поражение России в I мировой войне, революция вызывают у Бердяева опасения, что «на пепелище старой, потрясенной собственными варварскими хаотическими стихиями Европы пожелает занять господствующее положение иная, чуждая нам раса, с чуждой нам цивилизацией» (15, с. II—III). Выиграть может, по Бердяеву, крайний Восток — Япония и Китай или Америка. Сходные черты просматриваются и в концепции В.Иванова, который противопоставляет варварство и эллинство как два типа культурного творчества. « Великая стихия не-эллинства, варварства, — пишет В.Иванов, — живет отдельною жизнью рядом с миром стихии эллинской. Оба мира относятся один к другому как царство формы и царство содержания, как формальный строй и рождающий хаос, как Аполлон и Дионис — фракийский бог Забалканья, претворенный, пластически выявлений и укрощенный, обезвреженный эллинами, но все же самою стихией своей — наш, варварский, наш, славянский боп> (3, с. 66). В.Иванов взывает «не к Элладе светлого строя и гармонического равновесия, но к Элладе варварской, оргийной, древледионисиискои» (3, с. 69). В период I мировой войны в творчестве В.Иванова также проявляется мотив «желтой опасности», который понимается им как дехристианизация Европы, ее обращение «к истокам ветхозаветной азиатской веры и мудрости. И отвратить эту опасность может лишь духовное единение христианских народов на почве самой Азии» (3, с. 380). По поводу союза с Англией, В.Иванов замечает, что «его конечное назначение — свободное воссоединение древней азиатской души с действующей на всемирно-историческом поприще душою грядущего христианского человечества. Этот союз должен исправить пути к обращению Азии в христианство — не к тому обращению, которое не обогащает качественно церковь как вместилище вселенского религиозного сознания, но к обращению иному: такому, при котором Индия внесет в его сокровищницу все богатство своего обособленного внутреннего опыта и познания; всю самобытность своего вселенского лика» (3, с. 380). Недаром в полемике с теософами В. Иванов назвал свою приверженность христианству «радостью на обретенную жемчужину» (9, л.80. Итак, интерес к Востоку, восточной культуре становится характерной чертой духовной культуры творческой интеллигенции России рубежа веков. Восток привлекал не только своей экзотичностью, но и возможностью реконструировать тип личности иной культуры, в котором виделись черты человека будущего, «нового Адама», что отражало поиск модели гармоничного существования в переходную эпоху. Восток виделся и как первоисточник человеческой культуры. Тем не менее, в сознании той части творческой интеллигенции, для которой было характерно стремление к философским обобщениям, Восток 28 становился синонимом иррациональной, бессознательной стихии, «свиньи-матушки», «монгольской опасности» не только в географическом, но и в социально-психологическом смысле. Таким образом, «Восток» как особый термин заменял, на наш взгляд, категорию «бессознательного» и тем самым описывал психологическую реальность. Причем отношение к этому бессознательному было не только отрицательное (Бердяев, Мережковский, А.Белый), но и положительное — как к источнику творческой стихии (В.Иванов). С другой стороны, Восток становился синонимом косной бюрократической системы, подавляющей творческое начало, и таким образом, по мнению автора, сближался с понятием тоталитаризма в современном понимании, описывал модель построения социума, цивилизации, т.е. становился социологической категорией. Таким образом, проблемы культурного и даже политического характера часто смешивались в сознании творческой интеллигенции с проблемами социальными и психологическими, порождая многозначность понятия «Восток», превращая его в своеобразный символ, который, будучи развернутым во времени и пространстве превращался в мифологическую структуру, наполненную тем содержанием, которое в ней хотели бы видеть различные представители творческой интеллигенции, и что являлось, в сущности, продолжением культурной традиции, идущей еще от В.Соловьева («Восток Ксеркса» и «Восток Христа»). Стремление к закреплению за понятием «Восток» какой-то одной характеристики психологического, социального характера (положительной или отрицательной), что становилось, на наш взгляд, выражением свойственного любому мифологическому мышления способа постижения действительности по методу бинарных оппозиций (например, Восток — Запад). Источники, литература 1. Тартаковский П.И. Русская поэзия и Восток. 1800—1950. — М., 1975. 2. Азадовский К.М., Дьяконова Е.М. Бальмонт и Япония.—М., 1991. 3. Иванов В. Родное и вселенское. - М., 1994. 4. Неклюдова М.Г. Традиции и новаторство в русском искусстве конца XIX — начала XX веков. — М., 1991. 5. Богомолов Н. Петербургские гафизиты // Серебряный век в России. Избранные страницы. — М., 1993. 6. Вестник теософии. 1912. № 5/6. 7. РО ГПБ СЩ, ф. 322, № 6. 8. Белый А. Петербург. — М., 1981. 9. РГАЛИ, ф. 2176, оп. 1, д. 9. 10. Белый А. Симфония. — Л., 1991. 11. Каблуков С. П. Дневник 1906 // РО ГПБ СЩ, ф. 322, № 6. 12. Мережковский Д. С. Больная Россия. — М., 1991. 13. Мясников А.С. Вступительная статья // Белый А. Петербург — М„ 1987. 14. Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма. Проблемы жизнетворчества. — Воронеж, 1991. 15. Бердяев Н.А. Судьба России — М., 1990. 29 С.С.Смирнов, В.Е.Смирнова. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ЗА УРАЛ: ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ПРИЗМУ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ В последние годы при изучении спорных и противоречивых процессов переломных эпох с успехом используется геополитический метод, позволяющий исследователю путем переноса проблемы в более широкомасштабную систему пространственно-временных и полисубъектных отношений найти логические закономерности даже там, где, казалось бы, полностью потеряна связь времен. Разумеется, этот метод не универсален, и сфера его применения ограничена. Кроме того, он сравнительно нов и потому недостаточно разработан. Тем не менее применительно к целому ряду дискуссионных вопросов российской истории, связанных с особенностями естественно-географических условий, демографической ситуацией, колонизационными процессами, геополитический подход нам представляется допустимым, а иногда и просто необходимым. Данная статья является попыткой взглянуть на переселенческую политику царского правительства «эпохи империализма» сквозь призму общей геополитической стратегии Российского государства на рубеже двух последних столетий нынешнего тысячелетия. Разумеется, мы не претендуем на абсолютную непогрешимость своих выводов, наоборот, мы признаем их спорными, а свою главную цель видим в привлечении внимания историков к возможности иной интерпретации именно тех вопросов, которые многим из нас по традиции представляются истинами в последней инстанции. В отечественной историографии долгие годы господствует взгляд на переселенческое дело при правительстве П.А.Столыпина как на одну из важнейших составных частей аграрной политики, нацеленной на разрушение крестьянской общины и создание таким путем слоя «крепких» крестьян-кулаков, которые наряду с помещиками являлись бы экономической и социальной опорой приспосабливающегося к новым условиям самодержавия. При этом имеется в виду, что выдворение на окраины империи наиболее беспокойной и опасной для режима беднейшей части сельского населения было одновременно и чисткой земель для новоявленной крестьянской буржуазии. Начало такой трактовки с резко негативной оценкой результатов этой политики было положено полемически заостренными статьями В.И.Ленина, считавшего невозможным разрешение аграрных противоречий в центре страны без ликвидации помещичьего землевладения, что, разумеется, вовсе не означало отрицания им необходимости переселенческой политики вообще. В дальнейшем крайне отрицательная характеристика всего, что было связано с постановкой переселенческого дела в России, в отечественной историографии стала хрестоматийной. Деятельность Переселенческого управления напрямую связывалась с проведением в жизнь столыпинского курса: «В задачу переселенческого управления входило разрядить земельную тесноту прежде всего в центральных губерниях России, где малоземелье и безземелье крестьян были особенно остры» (1, с. 89). Соответственно также односторонне оценивались и результаты этой деятельности: «Переселение не разрядило сколько-нибудь значительно земельной тесно30 ты. Число переселенцев и ушедших в города не поглощало естественного прироста населения. Большинство оставалось в деревне, еще более увеличивая земельную тесноту и аграрное переселение, таившие в себе угрозу нового революционного взрыва в деревне». Тех же, кто решился на этот шаг, «ожидали, начиная с переезда в знаменитых «столыпинских» вагонах и кончая прибытием на место, полное разорение, смерти, болезни, неслыханные мучения и издевательства чиновников. Главным итогом стало массовое возвращение на родину, но уже без денег и надежд, ибо прежнее хозяйство было продано. За 1906—1916 гг. из-за Урала возвратилось более 0,5 млн. человек, или 17,5%; в 1910—1916 гг. доля возвратившихся составила 30,9%, а в 1911 г. — 61,3%" (1, с. 89—90). Иными словами, переселенческая политика потерпела полный провал. Вывод этот настолько очевиден, что его трудно опровергнуть. Да никто серьезно и не пытался это сделать. В многочисленных публикациях последних нескольких лет, положительно и даже восторженно оценивающих деятельность «великого реформатора», характеристика его переселенческой политики либо отсутствует, либо авторы прямо признают, что «реформа не смогла повлиять на увеличение крестьянского землепользования в центре страны» (2, с.99). И это действительно так. Простое сопоставление числа выезжающих на окраины крестьян с темпами естественного прироста населения в Европейской России — наглядное тому подтверждение. С другой стороны, высокий процент «обратных» переселенцев также свидетельствует, скорее, о провале переселенческой эпопеи, чем о ее триумфе, во всяком случае, на первый взгляд. Удивляет здесь лишь одно обстоятельство: самих организаторов крестьянского движения за Урал высокий удельный вес возвращавшихся назад, видимо, не особенно тревожил. Сообщая в июле 1907 г. о положении дел в Сибири и на Дальнем Востоке, главноуправляющий землеустройством и земледелием писал с явным оптимизмом: «Количество зарегистрированных обратных ходоков весьма незначительно: из 120000 человек отмечено обратных только 45000 и следовательно до 75000 поныне остается еще в Сибири» (3, л. 2—6). Таким образом, свыше трети вернувшихся «без денег и надежд» — факт менее значительный, по сравнению с тем, что несколько десятков тысяч человек все же закрепилось на сибирских землях. Тем более неплохим показателем должны были казаться главноуправляющему всего 17,5% или 0,5 млн. человек, возвратившихся за десятилетие. Действительно, в масштабах Европейской России лишние полмиллиона разорившихся за десятилетие крестьян были величиной достаточно небольшой, практически незаметной. Собственно говоря, для нее практически незаметной величиной были и те 3,3 млн. крестьян, которые в 1906—1914 гг переселились на окраины. Ведь за эти же годы население пятидесяти европейских губерний выросло примерно на 15 млн. человек. Зато для слабозаселенных окраин эта величина являлась весьма заметной. И если допустить, что главной целью переселенческой политики являлась колонизация окраин, то оптимизм чиновника становится вполне понятным и объяснимым. Вообще, при подходе к переселенческому делу лишь как в составной части аграрной реформы многое' в нем может показаться нелогичным и даже противоречащим ее целям и духу. Совсем иное впечатление 31 создается, если подходить к нему с позиций российской геополитической стратегии, в которой колонизация и русификация восточных районов империи занимали важнейшее место. Начнем с того, что переселенческий вопрос возник задолго до прихода правительства Столыпина и не исчез после его ухода. Более того, не исчез он и после «ухода» всего общественного строя, который олицетворял Столыпин. Крестьянское продвижение на восток имело давние традиции и носило объективный характер. Теоретически идею о неподвластности миграционного процесса социальной политике в наиболее общей форме сформулировал В.О.Ключевский: «История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней... Периоды нашей истории — этапы, последовательно пройденные нашим народом в занятии и разработке доставшейся ему страны» (4, с.24—25). Бесполезность попыток сдерживания стихийного крестьянского движения на окраины была осознана к началу 1890-х годов. Тогда же стал очевиден и другой факт: каким бы мощным это движение не было, для Европейской России оно всегда будет оставаться лишь слабым ручейком и потому не сможет нанести ощутимого ущерба «культурному», выражаясь языком Столыпина, помещичьему хозяйству, основанному на отработочной системе. Интенсивное железнодорожное строительство начала 90-х годов перевело переселенческий вопрос из области, скорее, теоретической в сферу практической колонизационной политики. К 1893 г. была закончена постройка Самаро-Златоустовской дороги, связавшей Урал с центральными губерниями. В том же 1893 году для постройки Транс-Сибирской магистрали был образован междуведомственный Комитет Сибирской железной дороги в составе высших должностных лиц во главе с наследником престола Николаем Александровичем. Комитет получил широкие полномочия, и, что не менее важно, огромные финансовые возможности. Это и обусловило успех его деятельности. Только за одно пятилетие с 1893 по 1897 годы было открыто движение на четырех участках Сибирской железной дороги, построены Екатеринбург—Челябинская, Южноуссурийская, Североуссурийская, строились Забайкальская, Пермь-Котласская, Иркутск-Байкальская дороги. Всего за неполных три года было уложено свыше четырех тысяч верст рельсового пути. Сметные ассигнования на строительство составили за пятилетку 371 млн. руб. Активное, хотя и не такое бурное, железнодорожное строительство в восточных районах продолжалось и в последующие годы. К началу столыпинских реформ сеть одних только казенных дорог оценивалась в астрономическую цифру — 4,5 млрд. руб. Из ник Сибирская, Забайкальская и Уссурийская, по признанию Витте, создавались не из коммерческих, а из военно-политический соображений. Из стратегических же соображений прокладывались в Сибири вторые колеи, основывались воинские продовольственные пункты, строились новые станции (5, с. 264—267). На повестку дня встал вопрос о заселении и хозяйственном освоении этой «зоны отчуждения». Все это резко изменило взгляды правительства на суть и значение переселенческого дела. Сразу же был найден для его поддержки фонд в 32 14 млн. руб, который в 1897 году увеличился еще на 7,9 млн. Фонд предназначался «на вспомогательные мероприятия, связанные с постройкой Сибирской дороги и имеющие целью как облегчение сей постройки, так и содействие заселению и промышленному развитию прилегающих к дороге местностей (6, с.459). Непосредственно на нужды переселенческого дела за первое пятилетие деятельности комитета было ассигновано почти 12 млн. руб. Эти кредиты предназначались на астрономические, топографические, гидротехнические, ботанические, экономико-статистические исследования в районах водворения поселенцев, а также на дорожные, мелиоративные, строительные работы, на врачебно-продовольственную помощь, на улучшение сибирских водных путей и аренду пароходов и барж, на устройство и содержание переселенческих пунктов, на переселенческие ссуды и пособия. Уже в то время заметно проявилась одна важная особенность в организации переселенческого дела, сохранявшаяся и в последующие десятилетия: львиная доля средств выделялась на создание соответствующей инфраструктуры, без которой колонизационный процесс, как способ вовлечения окраин в сферу экономической жизни государства, был бы невозможен. Непосредственно на помощь в устройстве хозяйства самих переселенцев выделялось средств относительно немного, и то главным образом в виде ссуд, хотя и льготных, но подлежащих возврату. Так, за указанное пятилетие на ссуды и пособия ассигновано 4157 тыс. руб., или примерно треть использованных кредитов. Такая же пропорция сохранялась и в дальнейшем. Новое отношение к переселенческому делу, как к колонизационному процессу было сформулировано императором в выступлении на заседании комитета 3 марта 1895 г., в котором он подчеркнул «крайне благоприятное влияние переселений на политическое и экономическое развитие Сибири, способствующих насаждению там русской культуры и содействующих достижению правительством задачи ближайшего объединения наших азиатских владений с Европейской Россией» (7, с. 121—122). В рамках указанной программы и осуществлял свою деятельность этот орган. По словам известного специалиста в области аграрных отношений А.А.Кауфмана, в основу организации переселенческого дела комитетом были положены «не столько виды общей государственной земельной политики, сколько специальная задача заселения и оживления района Сибирской железной дороги» (8, с. 537). Соответственно исполнительный орган, созданный в 1896 г. для непосредственного руководства переселенческим делом, и переживший, кстати, не только Комитет Сибирской железной дороги, но и Столыпина и даже Октябрьскую революцию, — Переселенческое управление — Кауфман считал «типичным» министерством колоний» (18, с. 538). Как видим, стратегические цели новой колонизационной политики были определены еще в середине 1890-х годов. Тогда же, то есть в конце XIX — самом начале XX века, была создана материальная и организационная база, позволившая Столыпину осуществлять переселенческую политику более энергичными темпами. Однако по большому счету, все, что делалось правительством П.А.Столыпина в этой области, являлось лишь продолжением и развитием начатого еще С.Ю.Витте, изменились масштабы, темпы, районы колонизации, но неизменной 33 оставалась геополитическая стратегия. Именно поэтому, подводя итог двадцатилетнему периоду организованного переселенческого движения за Урал, авторы «Азиатской России» с полной справедливостью могли сказать, что «роль переселения в деле улучшения условий государственной обороны окраин должна быть признана первою заслугою этого народного движения» (6, с. 493). Если отказаться от предвзятого мнения о тесной связи переселенческой политики со столыпинской аграрной реформой и на передний план поставить ее колонизационную сущность, то очевидной становится ее преемственность с политикой Комитета Сибирской железной дороги, а если отказаться от привычки во всем противопоставлять до- и послеоктябрьский периоды, то можно обнаружить черты преемственности и в миграционной политике Советского государства. Ведь объективные причины и условия миграционных процессов в Советском Союзе, по крайней мере до начала массовой коллективизации, во многих отношениях оставались прежними и, следовательно, требовали от государственной власти адекватных действий по их регулированию. Такие конкретные проявления колонизационного движения как сохранение традиционных направлений переселенческих потоков, значительный удельный вес самовольных переселенцев, крестьянский характер колонизации требовали от советской власти соответствующей организации переселенческого дела. Если масштабы движения и сократились (в 1929 г. нарезано участков всего на 93 тыс. едоков) (9, с. 8), то в остальном заметных изменений не произошло. Сохранилась и старая исполнительная структура (бывшее переселенческое управление), и сеть переселенческих пунктов, в прежнем виде и с прежними функциями, переселенческие районы и подрайоны, институт ходачества и многое другое. Все это позволило специально исследовавшим вопрос М.И.Бродкину и С.В.Максимову прийти к выводу, что «на протяжении первого послереволюционного десятилетия в миграционной политике не было ничего принципиально нового» (10, с. 126). Кстати, сам факт сохранения и после 1917 г. прежней системы в организации переселенческого дела заставляет усомниться в правомерности однозначно негативных оценок постановки его в царской России. Рассмотрим теперь с позиций предложенной нами концепции некоторые более частные стороны переселенческой политики периода столыпинских реформ. В сборнике «Аграрная реформа Столыпина» высказана интересная мысль о том, что переселенческое дело являлось важной составной частью аграрной политики еще задолго до прихода к власти кабинета П.А.Столыпина и что последний лишь перенес акцент с попыток «любым путем разрядить сельское население в центре России, «сбыть побольше беспокойных крестьян в Сибирь» и этим «притупить» аграрные противоречия в центральных районах страны» (11, с.4) на «ставку на сильных» в переселенческом деле. Действительно, принципиально новый подход к целям и задачам переселенческого движения был заложен еще Комитетом Сибирской железной дороги и закреплен законодательно сначала во временных правилах, а затем и в законе 6 июня 1904 г. Причем, последний был принят после долгой борьбы со сторонниками приоритета интересов землеустройства крестьян в европейских губерниях, выразителем которых являлся министр внутренних дел В.К.Плеве, разработавший собственный проект, основанный на детальной 34 регламентации порядка получения разрешений на выезд. Это позволило бы регулировать плотность населения в отдельных губерниях, уездах и волостях. Между тем принятый закон, делая выезд практически свободным, позволял регулировать путем системы льгот именно въезд и распределение переселенцев на окраинах, то есть исходил из приоритета интереса колонизационной политики. Лица, переезжавшие с одобрения переселенческого чиновника на заранее приготовленные участки, получали государственную помощь в виде организованной перевозки по льготному тарифу в специальных переселенческих поездах с питанием, врачебной помощью и санитарным надзором, с правом пользования переселенческими пунктами. Им предоставлялись льготные ссуды, а иногда и пособия, делалась первоочередная нарезка наделов, списывались недоимки по прежнему месту жительства и давалось освобождение от налогов на новом месте. Кстати, очень дешевый, льготный проезд как в прямом, так и в обратном направлениях являлся одной из причин большого числа возвращавшихся обратно. Назад ехали ходоки после осмотра участков, новопоселенцы, решившие продать свои старые усадьбы, просто сезонные рабочие, воспользовавшиеся под видом переселенцев дешевым билетом. Закон не делал различия между переселенцем, едущим в Сибирь или возвращающимся обратно. Зачастую последнему выдавалось пособие на покупку билета. По * переселенческому тарифу № 5-1909 г. проезд взрослого человека от Варшавы до Владивостока стоил менее 15 руб., а до Омска менее 6 руб. (12, с. 167). Это было примерно в десять раз дешевле, чем подобное путешествие по английской железной дороге и в четыре раза дешевле, чем по австрийской. Попытка рассматривать переселение как «одно из важнейших звеньев новой аграрной политики», обусловленой крестьянскими волнениями осени 1905 г., ведет к ошибочной трактовке сути закона 6 июня 1904 г. и к переоценке указа 10 марта 1906 г., якобы принятого под давлением этих волнений. Согласно этому взгляду, «изданный 6 июня 1904 г. новый закон о переселении мало что изменил в существующем законодательстве по данному вопросу. Он лишь слегка очистил его от некоторых ограничительных норм» (13, с. 323). «Только подъем крестьянского движения осенью 1905 г. заставил самодержавие отменить 10 марта 1906 г. существовавшие стеснения в переселении крестьян за Урал, а также в некоторые восточные и северные губернии Европейской России» (13). С тем, что закон «мало что изменил», согласиться, пожалуй, можно, так как он в виде «временных правил» фактически уже действовал со второй половины 90-х годов и его принятие можно считать формальным. Но и указ 1906 г. не мог отменить «существовавшие стеснения», поскольку они уже были отменены. В принципе, каждый имел право на переселение. Указ же существенно расширил контингент лиц, получавших переселенческие льготы. Ехать на общих основаниях, то есть как частному лицу, не запрещалось и до этого указа. Таким образом, и в законодательной практике мы не обнаруживаем ничего противоречащего курсу, избранному все тем же Комитетом Сибирской железной дороги. Весьма своеобразно осуществлялась в районах колонизации и пресловутая «ставка на сильных». Теоретически, зажиточный переселенец, опять же с точки зрения колонизационной политики, всегда 35 предпочтительнее бедняка. Практически же «сильные» по вполне понятной причине: от добра добра не ищут, переселялись не так охотно, как беднота и середняки. Лозунг самого правительства был таков: «Правительство никого не приглашает переселяться, а заботится только о том, чтобы оказать возможную помощь решающимся на это дело и чтобы всем были известны условия переселения и . льготы, предоставляемые переселенцам» (14, с. 4). Оставался лишь один путь: рекомендовать местным землеустроительным органам поощрять создание хуторов и отрубов или хотя бы стимулировать переход переселенцев к подворному землепользованию. Тем не менее ни правовой, ни материальной поддержки в этом направлении им практически не оказывалось. Так, в отличие от европейских губерний, на восточных окраинах внутринадельное межевание производилось исключительно на средства самих крестьянских обществ, а преимущество сторонников новых форм землепользования сводилось к первоочередному предоставлению участка в случаях, когда на него претендовали и крестьяне—общинники. В целом же крестьянам было предоставлено право самим решать вопрос о своем землеустройстве. В итоге к 1916 г. из примерно 400 тыс. переселенческих семей поселились на хуторах 5395 и на отрубах 66403. Среди последних только 40,9 тыс. имели отруба, сведенные в один участок, остальные владели укрепленными землями чересгюлосно (6, е. 232, 218). Обращают на себя внимание масштабы этих «кулацких» хозяйств: средний размер хутора составлял 43,7 десятины, а отруба — 35,6 десятин. При душевой норме надела в 15 десятин, то есть потенциальной возможности закрепить за собой гектаров 45—60, эти хозяйства трудно назвать крепкими. К сказанному надо добавить, что укрепляли землю в Сибири почти исключительно старожильцы, но делали это не вследствие новой аграрной политики, а в силу традиции захватного землепользования да с целью оградить свои окультуренные владения от посягательств подселявшихся к ним переселенцев, тогда как приезжие воссоздавали старую форму земельных отношений, то есть общину. Власти хорошо понимали преимущество общинных отношений в условиях неосвоенного края для неокрепшего переселенческого хозяйства и потому действовали осмотрительно и ненавязчиво. Исследования последних лет показывают, что Сибирь начала XX в. отличалась от Европейской России не большим числом «фермерских» хозяйств, а наличием сети кооперативов, особенно в маслоделии, поощряемых государством (15, с. 19—56, 106—140). С другой стороны, укрепление наделов в частную собственность в районах выхода нисколько не противоречило целям и задачам колонизационной политики, а только способствовало их осуществлению, получив такое право, даже разорившийся крестьянин мог выручить от продажи земли достаточно крупную сумму денег, чтобы попытаться завести новое хозяйство на бесплатно полученном участке где-нибудь в Сибири или Казахстане. Классовая суть аграрной политики в данном случае не должна заслонять геополитического аспекта переселенческого вопроса. Движение кредитов на переселенческое дело также подтверждает постоянство курса на хозяйственцое освоение окраин. 36 Таблица Движение кредитов на переселенческое дело за десятилетие с 1906 по 1915 годы (16, с. 45—51). Годы Количество прямых переселенцев и ходоков, тыс. душ Отпущено кредитов, млн. руб. Приходится на одного переселенца и ходока, руб. 1906 216,6 4,9 22,6 1907 577,0 12,1 20,9 1908 758,1 19,1 25,2 1909 707,5 23,0 32,5 1910 353,0 24,9 70,5 1911 226,1 27,0 119,5 1912 259,6 27,1 104,6 1913 337,2 27,5 81,6 1914 336,4 29,3 87,2 1915 28,2 27,2 (фактически 25,4) 900,7 Таблица отражает лишь расходы по сметам Переселенческого управления. В действительности тратилось средств значительно больше, поскольку здесь не учтены затраты Министерства путей сообщений на перевозку, врачебную помощь в пути и т.д., не учтены также расходы Синода и Министерства народного просвещения на строительство школ и церквей. Но и приведенные показатели свидетельствуют о неуклонном курсе на увеличение ассигнований. Даже в годы войны, несмотря на резкое сокращение переселенческого потока, правительство сочло необходимым изыскать средства на продолжение хозяйственного развития окраин, значение которых как сырьевых районов существенно возросло. По мере освоения наиболее доступных и удобных для сельского хозяйства районов, все большее значение в колонизационном процессе приобретало заселение приграничных областей таких, как «Забайкалье вдоль китайской границы, весь район Амурской железной дороги и Тихоокеанского побережья, Усинский край Енисейской губернии с его естественным придатком землеобильным Уренхаем, юго-восточная часть Ферганы, Семиречья и Семипалатинской области, Муганская степь в Закавказье» (6, с. 493). А поскольку «принудительно заселять границы уже невозможно», было признано, что «все меры правительственного содействия добровольному крестьянскому переселению в эти местности имеют важное стратегическое значение» (6, с. 493). На этом основании направлявшимся в такие места крестьянам давались дополнительные льготы в виде повышенных ссуд, более продолжительных отсрочек, то есть фактического освобождения от призыва в армию, соответствующего распределения кредитов на мелиоративные и дорожные работы. Например, в 1911—1915 гг. при среднем 37 размере ссуды на строительство школ и церквей, приходящемся на одного переселенца, в б руб. 13 коп., в Сырдарьинском районе он составил около 10 руб., в Иркутском свыше 13, в Амурском свыше 17, в Забайкальском более 18 и в Приморском 19 руб. (17). К началу первой мировой войны наряду со стратегическим фактором все большее значение в переселенческой политике придается экономическим интересам. Этому способствовали успехи хозяйственного освоения окраин российскими крестьянами. К 1913 году при ежегодных затратах на переселенческое дело за десятилетие в среднем по 25 млн. руб., оброчная подать в пользу государства в Сибири увеличилась с 6 до 13 млн. руб. в год, посевные площади ежегодно расширялись почти на миллион десятин, годовой экспорт масла достиг пяти миллионов пудов и оценивался в 75 млн. руб., Сибирская железная дорога из убыточной превратилась в доходную, дав в 1913 г. 13,5 млн. руб. чистой прибыли (18, с. 138). В разработанной в годы войны Переселенческим упрвлением программе ч «Об основаниях размещения населения по сельскохозяйственной территории», являвшейся частью более общего плана подготовительных работ к новой земельной реформе, в основу концепции миграционной политики были заложены не социально-аграрные, а народнохозяйственные ориентиры. Предлагалось даже сам термин «переселение» заменить на «колонизацию», как более соответствующий сути происходившего процесса. Реализация этой политики предполагала прежде всего «количественное и качественное увеличение производительных сил страны» (18, с. 142—143). Рассчитанный на пятилетие, план колонизации Сибири предполагал интенсивное промышленное освоение ее колоссальных природных ресурсов, превращение из сырьевого придатка в особый экономический регион. В связи с этим предусматривался отказ от сословного принципа наделения переселенцев землей. Реализация этого плана, но уже на иной общественно-экономической основе, осуществлялась в советский период истории России. Итак, с точки зрения геополитической стратегии, главное содержание долгосрочной переселенческой политики последнего десятилетия XIX — первых десятилетий XX в. заключалось не столько в попытках разрешения аграрного вопроса в центре страны, сколько в планомерной колонизации ее окраин и в этом смысле, несмотря на очевидные издержки и неудачи, эта политика была успешной. Источники, литература 1. Аврех Я.А. П.А.Столыпин и судьбы реформ в России. —М., 1991. 2. Тюкавкин В.Г. Второй период столыпинской аграрной реформы (1910—1914 гг.) // Формы сельскохозяйственного производства и государственного регулирования. — М., 1994. 3. РГИА. Ф. 1276. Оп.1. Д.510. 4. Ключевский В.О. Курс русской истории. 4.1 — М., 1911. 5. Витте С. Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов. СПб., 1910. 6. Азиатская Россия. — T.I. — СПб., 1914. 38 7. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. — СПб., 1900. 8. Кауфман А.А. Переселенческая политика // Энциклопедический словарь «Гранат». Изд. 7. 9. Переселение в Сибирский край в 1929 году. — М., 1929. 10. Бродкин М.И., Максимов СВ. Макроанализ структуры миграционных потоков // Отечественная история. — 1993, № 5. 11. Сидельников СМ. Аграрная реформа Столыпина. — М., 1973. 12. Сборник узаконений и распоряжений по передвижению переселенцев. — СПб., 1914. 13. Сидельников СМ. Указ соч. 14. Переселение за Урал в 1914 году. — СПб., 1914. 15. Емельянов Н.Ф., Пережогина И.Н., Семенова ОТ. Крестьянский социализм в Зауралье при капитализме. — Курган, 1994. 16. Источники таблицы: Тресвятский В. Итоги переселенческого дела за Уралом за десятилетие с 1906 по 1916 г. // Вопросы колонизации. — Вып.20. — Пг., 1917. 17. Смирнова В. Е. «Духовно-нравственные нужды» крестьянпереселенцев в сметах Переселенческого управления // Религия и церковь в культурно-историческом развитии Российского Севера. — Киров, 1995. — Тезисы докладов. 18. Журнал Комиссии по вопросам переселения и колонизации // Вопросы колонизации. — Вып.20. 39 Е.А.Белов ЛИКВИДАЦИЯ АВТОНОМИИ ВНЕШНЕЙ МОНГОЛИИ И МОНГОЛЬСКАЯ ПОЛИТИКА ПРАВИТЕЛЬСТВА А.В.КОЛЧАКА (1919г.) Вопрос об отмене автономии Внешней Монголии в 1919 г. слабо исследован в советской и зарубежной литературе. Он, например, затронут в совместном труде советских и монгольских ученых — «Истории МНР». Основной их вывод сводится к тому, что «ничтожная верхушка» монгольских феодалов, боясь влияния Октябрьской социалистической революции на Внешнюю Монголию, согласилась в 1919 г. на ликвидацию ее автономии (1, с. 299-300). Однако, в действительности все обстояло сложнее. Боязнь монгольских феодалов влияния Октября была далеко не главной причиной отмены автономии внешних монголов. Академик Б.Ширендыб в одной . из своих работ приводит интересные факты из документов Государственного архива Российской Федерации (далее ГАРФ; бывший ЦГАОР) по истории монгольского вопроса в 1918—1919 гг. (2, с. 166—169, 176—182). Но эти факты изложены так сумбурно, что читателю трудно, даже невозможно понять, какие же факторы обусловили ликвидацию автономии Внешней Монголии. Китайские историки (КНР, тайваньские, гонконгские) по данному вопросу придерживаются концепции гоминьдановского историка Чжан Чжунфа, суть которой состоит в следующем. Независимость, а потом автономия Внешней Монголии были «делом рук русских». После того, как Россия очутилась в пучине гражданской войны, монгольские князья решили покончить с автономией. В 1918 г. атаман Семенов замыслил создать Великую монгольскую империю. Поскольку Внешняя Монголия была против этой идеи, Семенов в 1919 г. стал угрожать ей вооруженной интервенцией. В виду этого' правительство Китайской республики ввело во Внешнюю Монголию свои войска, и, опираясь на монгольских князей, ликвидировало ее автономию (29). Вопрос о политике правительства А.В.Колчака в отношении этой части Монголии не разработан нашими и зарубежными авторами. На основе неопубликованных русских архивных документов попытаюсь научно осветить вышеназванные вопросы. * * * Автономия Внешней Монголии была достигнута в ходе национальноосвободительной борьбы монголов при значительной поддержке их царской Россией, которая также оказывала дипломатическое и военное давление, в своих и монгольских интересах, на Китай. В Пекине никогда не были довольны тройственным — русско-китайско-монгольским — Кяхтинским соглашением 1915 г., закреплявшим автономию внешних монголов. Однако при царском и Временном правительствах в России Пекин практически не пытался пересмотреть Кяхтинское соглашение и отменить автономию Внешней Монголии. Сильная, или по крайней мере единая, Россия являлась гарантом незыблемости Кяхтинского соглашения. Но в Пекине ждали благоприятного момента, чтобы аннулировать 40 автономию внешних монголов. И такой момент наступил в 1919 г. К этому времени во Внешней Монголии и вокруг нее сложились выгодные для Китая условия, позволившие его руководителям реализовать свой замысел. Осенью 1918 г. в российской печати появились сообщения, что якобы Внешняя Монголия склонна отказаться от своей автономии. (Эти сообщения были порождены фактом ввода батальона китайских войск в сентябре 1918 г. в Ургу и Маймачэн (монгольская Кяхта). Батальон был введен в нарушение Кяхтинского соглашения, согласно которому Китай имел право держать во Внешней Монголии только конвои (в Урге — 150 солдат, в Кобдо, Маймачэне и Улясутае — по 50) и не вводить туда свои войска. В то же время китайский батальон был введен с согласия монгольского правительства на Урге.) Это привлекло внимание правительства А.В.Колчака в Омске. Управляющий Министерством иностранных дел этого правительства Ю.В.Ключников просил российского дипломатического агента (представителя) и генконсула во Внешней Монголии А.А.Орлова убедить ургинское правительство в том, чтобы оно сделало официальное заявление, обращенное к омскому правительству, о сохранении впредь автономии Внешней Монголии. (Правительство Китайской республики и монгольское правительство не признавали советское правительство и отношения с Россией поддерживали через бывших царских дипломатов в Китае и Монголии — князя Н.А.Кудашева, являвшегося посланником и главой Российской дипломатической миссии в Пекине, и А.Орлова Эти дипломаты служили Временному Правительству, а теперь — правительству А.В.Колчака). Орлов имел беседу с министром иностранных дел ургинского правительства Цэрэн-Доржи по этому вопросу. Министр заявил Орлову, что Внешняя Монголия придерживается Кяхтинского соглашения и не откажется от своей автономии (4, д. 324, л. 12—13). Ключников считал сохранение автономии Внешней Монголии «вопросом первостепенной важности» для России на Дальнем Востоке (4, д. 324, л. 12—13). Сменивший его на посту Управляющего Министерством иностранных дел И.И.Сукин выступил даже за то, чтобы ургинское правительство обратилось через омское правительство А.В.Колчака с просьбой к союзникам России, в частности к США, установить их покровительство в отношении Автономной Монголии (4, д. 324, л. 29). В начале 1919 г. монгольский вопрос приобрел особое значение в связи с возникшим панмонгольским движением, идея которого четко обозначилась впервые еще в конце 1911 г. при провозглашении независимости Монголии от Китая. Ургинское правительство во главе с Богдо-ханом Джебцзун-Дамба-хутухтой тогда выдвинуло задачу создания великомонгольского государства в составе Халхи (Северная Монголия), Западной Монголии, Внутренней Монголии, области Барга в Маньчжурии и Урянхайского края (Тувы). Практическим результатом этой борьбы монголов явилось завоевание широкой автономии Внешней Монголией (Халхой и Кобдоским округом Западной Монголии) в 1915 г. Теперь инициаторами панмонгольского движения выступили некоторые князья и ламы Внутренней Монголии, часть бурятской интеллигенции и верхушка баргинских монголов. Эту идею панмонгольского движения с осени 1918 г. стали- широко пропагандировать в своих интересах атаман Семенов и японские оккупанты в Забайкалье и их агенты в Барге, Внутренней и Внешней Монголии. Японская военщина хотела создать мощный антисоветский плацдарм в лице буферного (прояпонского) госу41 дарства на территории Забайкалья и Монголии с тем, чтобы русский Дальний Восток надежно находился в ее руках. Атаман Семенов, правивший Забайкальем и не подчинявшийся до лета 1919 г. правительству Колчака, опирался на японцев, которые снабжали его оружием и деньгами. В конце февраля — начале марта 1919 г. в Чите состоялся съезд панмонголистов — представителей от Бурятии, Барги и Внутренней Монголии. Внешняя Монголия отказалась прислать своих представителей. Съезд провозгласил создание независимого великомонгольского государства и избрал Временное правительство во главе с влиятельным ламой (из Внутренней Монголии) Нэйсэ-гэгэном Мэндэбаяром. Это правительство формировало войска из бурят, внутренних монголов и баргинцев, которые расквартировывались в районе железнодорожной станции Даурия. Фактически главным начальником этих войск был Семенов. Правительство Колчака отрицательно отнеслось к панмонгольскому движению. Уже 7 марта И.И.Сукин сделал письменное Сообщение официальным представителям Англии и Франции в Омске. В нем говорилось, что Российское правительство (в Омске) будет соблюдать Кяхтинское соглашение и поэтому относится «вполне отрицательно» к Читинскому съезду, «могущему нарушить существующие .международные отношения, установленные договорами» (5, д. 406, л. 3) В доверительном письме Сукину от 28 марта 1919 г. Кудашев писал, что панмонгольское движение может привести к усилению китайского влияния во Внешней Монголии и Барге и вводу туда китайских войск. Посланник подчеркивал, что у Китая никогда не ослабевало «вожделение возвратить обращенные Россией в буферные государства Халху и Барту под свое непосредственное управление» (5, д. 406, л. 3). Правительство А.В.Колчака продолжало монгольскую политику царского и Временного правительств, суть которой состояла в сохранении и защите автономии Внешней Монголии, где Россия имела бы большое политическое и экономическое влияние. В связи с панмонгольским движением в правительственных кругах Пекина стал обсуждаться вопрос о вводе войск во Внешнюю Монголию. Сообщения об этом появились в китайсих газетах. 2 апреля Кудашев направил памятную записку в Вайцзяобу (Министерство иностранных дел Китая), в которой выразил протест против намерений китайского правительства послать войска во Внешнюю Монголию. Из Вайцзяобу последовал ответ: Внешняя Монголия является частью китайской территории, поэтому Китай не может «равнодушно относиться к вопросу о поддержании в ней порядка и спокойствия», посылка туда китайских войск — это «рациональная мера» со стороны китайского правительства (4, д. 324, л. 28). Из этого ответа явствует, что Пекин уже принял решение о вводе китайских войск. В китайских газетах появились . и сведения о том, что не все монгольские князья стоят за автономию Внешней Монголии (4, д. 324, л. 30). И это было правдой. А.А.Орлов в своем донесении Н.А.Кудашеву в Пекин от 12 апреля 1919 г. сообщал, что до него стали доходить слухи о существовании среди князей сторонников ликвидации Автономной Монголии еще с лета 1918 г., которые усилились с февраля 1919 г., когда умер Председатель Совета министров сайн-ноинхан Намнан-Сурэн (4, д. 324, л.43). Как выяснилось после, Намнан-Сурэн был отравлен «придворною ламскою кликою» (4, д. 324, л. 166). Этот крупный политический и 42 государственный деятель пал в борьбе, которая постоянно шла в Автономной Монголии между «партиями» лам и светских князей. Последние стремились ослабить засилье во Внешней Монголии ламаистского духовенства. Однако оно, пользуясь поддержкой Богдо-хана, одерживало верх в борьбе с князьями. Придворная клика, да ш сам Богдо-хан Джебцзун-Дамба-хутухта пользовались в этой борьбе недозволенными методами. Они отравили в 1912 г. хана Цзасакту ханского аймака Агван-Цэрэна, а вслед за ним и хана Тушетуханского аймака Даши-Ниму, в 1915 г. такая же участь постигла министра иностранных дел Ханда-Доржи. А.Орлов в донесении от 12 апреля 1919 г. приводит следующий сенсационный факт. Его предшественник на посту Дипломатического Агента и генконсула в Монголии А.Я.Миллер пришел к мысли (видимо, после отравления Ханда-Доржи — наиболее преданного России монгольского министра) о необходимости проведения во Внешней Монголии государственного переворота с целью «отделения церкви от государства», то есть с целью сделать государственную власть светской. Миллер намечал произвести переворот в 1916 г. силами русских военных отрядов, находившихся в Урге, Улясутае и Кобдо. Свой план государственного переворота Миллер направил в Министерство иностранных дел России, но там он был отклонен (4, д. 324, л. 44), и вот в феврале 1919 г., был отравлен глава правительства. А ведь это были люди заслуженные, инициаторы и активные участники борьбы за независимость Монголии от Китая. Трагическая смерть Намнан-Сурэна и других видных представителей светской элиты не могла не волновать монгольских князей. Они, видимо, понимали, что подобная насильственная смерть может настигнуть и их. В этой ситуации монгольские князья, по словам Орлова, припоминали, что при китайском управлении Внешней Монголией до декабря 1911 г. жизнь их была в безопасности, да еще они получали от пекинского правительства денежное жалование (4, д. 324, л. 167). Материальное положение князей в период фактически независимой (1911—1915 гг.) и Автономной Монголии (1915—1919 гг.) несколько ухудшилось по следующим причинам. Численность шабинаров (крепостных) за это время возросла за счет части населения хощунов, управляемых князьями. Перевод этой части монголов в шабинары осуществлялся с разрешения Богдо-хана Шабинским ведомством вопреки интересам князей, которые теряли своих налогоплательщиков. К 1919 г. шабинары составляли уже четверть всего населения Внешней Монголии (4, д. 324, л. 43). Они не платили никаких государственных налогов и не несли никаких государственных повинностей. Но на содержание войск и чиновничества нужны были большие средства, поэтому налоговое бремя возрастало и ложилось на хощуны, которые управлялись светскими князьями. Стало быть, налоговые тяготы косвенно ложились и на самих князей. Шабинское ведомство добилось, чтобы часть средств на содержание Богдо-хана и его духовного окружения выделялась правительством из государственного бюджета. Все это вызывало недовольство светской элиты ламаистским духовенством. Расточительство Богдо-хана не знало границ. По его указанию строились кумирни не только в Урге, но и в ее окрестностях, в том числе в труднодоступной горной местности. Особенно возмущала князей постройка деревянных ворот во дворце Богдо-хана в Урге, на которую из госбюджета было отпущено 150 тыс. лан (4, д. 324, л. 168). 43 На основе этих и других фактов А.Орлов приходил к выводу, чге монгольские князья и некоторые министры «стремились к отмене автономии (Внешней Монголии) и искали у китайцев защиты своей личной i имущественной безопасности» (4, д. 324, л. 169). У меня нет оснований, отвергать этот вывод. 12 июня 1919 г. пекинская газета «Чэнь бао» (№ 179) опубликовал! статью под заголовком «Опасность положения Внешней Монголии». В не* приводился текст телеграммы китайского резидента (сановника) в Урге Чэнь И президенту Китайской республики. Чэнь И сообщал, что у атамана Семенова обсуждается вопрос о военном походе во Внешнюю Монголию и изгнании оттуда китайских войск, и что монгольские войска, стоящие на границе с Россией, вошли в тайные отношения с российскими бурятами. Китайский сановник заключал, что Внешни Монголия находится в большой опасности, а потому пекинское правительство должно послать туда свои войска (4, д. 336, л. 72—73). В начале июля 1919 г. в Ургу прибыла из Калгана на автомобилях, первая группа китайских солдат (5, д. 479, л. 45). На запрос Кудашева в Вайцзяобу, почему посылаются китайские войска во Внешнюю Моник лию его Управляющий Чэнь Лу заявил, что посылка нового отряда вызвана «исключительно опасностью от ожидаемого вторжения семеновских войск во Внешнюю Монголию и обязанностью Китая помочь Монголии в охране порядка» (5, д. 478, л. 236). 18 июля президент Китайской республики Сюй Шичан издал указ об учреждении должности Комиссара—устроителя северо-западной границы (Сибэй чоубяныпи). На эту должность был назначен генерал Сюй Шучжэн из аньхойской клики милитаристов, возглавляемой Дуань Ци-| жуем. В район деятельности Сюй Шучжэна включалась и Внешня! Монголия, Комиссару-устроителю теперь подчинялся китайский сановндо в Урге и его помощники в Кобдо, Улясутае и Маймачэне (4, д. 324, л. 56, 62). 20 июля указом Сюй Шичана создавалось «Бюро по заведованию делами пограничной обороны» во главе с Дуань Цижуем, Последний в письме президенту предложил ссрормировать несколько новых дивизий для охраны северо-западной границы, мотивируя это: 1) слабостью омского правительства; 2) угрозой Внешней Монголии со стороны атамана Семенова и 3) опасностью «занесения в Китай больше-', вистской заразы» (4, д. 324, л. 56, 62). Назначение Комиссара-устроителя северо-западной границы и подчинение ему китайского сановника в Урге, а также ввод туда китайских войск свидетельствовали о намерении Пекина ликвидировать автономию Внешней Монголии и восстановить там всю полноту власти Китая. Вплоть до октября 1919 г. на запросы А.Орлова монгольскому руководству о том, действительно ли оно выступает за ликвидацию своей автономии или это только слухи, Цэрэн-Доржи неизменно отвечал, что слухи об отмене автономии носят «провокационный характер» и что монгольское правительство не обсуждает с представителями Китая подобного вопроса (4, д. 324, л. 14). Однако на самом деле ряд министров ургинского правительства, и прежде всего Цэрэн-Доржи, обсуждал с Чэнь И, в тайне от русской дипломатии, вопрос об условиях ликвидации автономии Внешней Монголии. В ходе этих переговоров был составлен документ из 64 пунктов «0j уважении Внешней Монголии правительством Китая и улучшении ее 44 положения в будущем после самоликвидации автономии». В документе предусматривалось: Внешняя Монголия войдет самостоятельной частью в Китайскую республику пяти национальностей (Временная конституция Китайской республики (принята в 1912 г.) провозглашала создание в Китае республики пяти равноправных национальностей — ханьцев, маньчжур, монголов, тибетцев и китайских мусульман). Внешняя Монголия будет пользоваться уважением правительства Китая, но монгольская администрация будет заменена китайской. В пункте 60-м было сказано, что тройственное Кяхтинское соглашение автоматически аннулируется в силу самоликвидации автономии Внешней Монголии. Согласно документу, Джебцзун-Дамба-хутухта сохраняет титул хана, но теряет светскую власть над монголами, ему и его жене пекинское правительство выплачивает ежегодно большое жалованье (2, с. 176—177). В сентябре в Урге состоялся съезд хошунных князей, на котором рассматривались некоторые вопросы внутренней и внешней политики Автономной Монголии, в том числе и вопрос отношения к панмонгольскому движению. Сторонники ликвидации автономии из министеров и других авторитетных лиц воспользовались этим съездом, чтобы пропагандировать среди князей идею перехода внешних монголов под полный суверенитет Китая. Активными пропагандистами такой идеи были Цэрэн-Доржи, министр юстиции Наван-Нэрин (хан Цэцэнханского аймака), предавший Богдо-хана его советник князь Шарнин-Дамдин, князь 1-й степени Дархан, бывший при Цинской династии монгольским амбанем в Урге. По сведениям, полученным из секретных источников А. Орловым, большинство монгольских князей к октябрю 1919 г. выступало за ликвидацию автономии Внешней Монголии и ее полное присоединение к Китаю (4, д. 324, л. 174). Сторонником отмены автономии был и Председатель Совета министров Бадам-Доржи (Бадамдорж) — один из крупнейших церковных феодалов, глава духовного Шабинского ведомства. А. Орлов объяснял переход Бадам-Доржи в прокитайский лагерь тем, что этот высокопоставленный лама являлся морально разложившимся человеком, крупным взяточником и казнокрадом. Помогая китайцам ликвидировать автономию Внешней Монголии, он, видимо, рассчитывал в дальнейшем на покровительство и защиту своего личного и имущественного положения со стороны пекинских властей. 30 сентября Чэнь И отправил курьером пекинскому правительству документ (из 64 пунктов), выработанный им совместно с Цэрэн-Доржи, об условиях ликвидации автономии Внешней Монголии. К концу октября в Урге уже находилась китайская смешанная бригада численностью свыше 4 тыс. человек (4, д. 324, л. 174). 26 октября Богдо-хан, надеясь еще сохранить автономию страны, послал в Пекин влиятельнейшего в Монголии ламу Чжалханцза-хутухту с письмом президенту Китайской республики. В письме Богдохан обращал внимание Сюй Шичана «на беспричинный ввод во Внешнюю Монголию китайских войск и на интриги китайского представителя в Урге (Чэнь И), направленные лично против него, и просил положить конец такому положению вещей». На Чжалханцза-хутухту Богдо-хан возложил и другое поручение: в случае неуспеха обращения к президенту, выяснить положение его самого при будущей китайской администрации и «выторговать у китайцев возможно лучшие условия как для него, так и для шабинаров» (4, д. 324, л. 176). 45 29 октября в Ургу прибыл генерал Сюй Шучжэн. Он посетил монгольских министров и передал им подарки. Генерал устроил парад своих войск, на котором присутствовали монгольские министры и князья. После парада для них были устроены обед и театральное представление. Однако Богдо-хан пока отказывал в приеме Сюй Щучжэну. Он выжидал, еще надеясь, что правительство и князья одумаются и выскажутся против отмены автономии Внешней Монголии. Омское правительство было против ликвидации автономии внешних монголов. И.И.Сукин 2 ноября направил телеграмму Н.А.Кудашеву, в которой сообщал, что китайцы в самом непродолжительном времени намерены уничтожить автономию Монголии, и просил посланника указать китайскому правительству, что сосредоточение китайских войск в Урге не вызывается необходимостью, ибо «отпала опасность наступленм панмонгольских войск и самостоятельных предприятий Семенова». Управляющий МИДом колчаковского правительства добавлял: «Россия никогда не примирится с нарушением Китаем его договорных обязательств относительно Монголии» (5, д. 445, л.86). Однако, Омское правительство начало слабеть, так как войска Колчака уже терпели поражения от Красной Армии. Видимо, поэтому Кудашев и был осторожен в своих отношениях с китайским правительством. 3 ноября он направил памятную записку в Вайцзяобу, в которой ограничился лишь указанием на то, что сосредоточение 4-х тысяч китайских войск в Урге не оправдывается никакой необходимостью и «не соответствует норме, установленной Кяхтинским Соглашением 1915 года» (4, д. 324, л. 75). Китайский МИД не ответил на эту записку. Процесс ликвидации автономии Внешней Монголии набирал силу. Сюй Шучжэна не устраивали некоторые из 64 пунктов документа, выработанного Чэнь И и Цэрэн-Доржи, да и сама форма отмены автономии его не удовлетворяла. Дело в том, что документ из 64 пунктов, видимо, предполагал заключение какого-то договора между монгольской верхушкой и китайским правительством. Сюй Щучжэн, чувствуя свою силу, решил резко надавить на монголов с тем, чтобы они сами обратились с петицией к Пекину, в которой объявили бы о самоликвидации своей автономии и просили бы пекинское правительство принять их под полное управление Китая. Сюй Щучжэн и Чэнь И потребовали от монгольского правительства именно такой петиции, которая должна была быть представлена им в самые сжатые сроки. В этих условиях Богдо-хан передал вопрос об отмене автономии на рассмотрение Верхней и Нижней Палат. ' Эти Палаты не были представительными органами, а являлись организациями высших чиновников. Верхняя Палата состояла из пяти министров (внутренних дел, иностранных дел, финансов, юстиции и военного) и 11 их заместителей. В Нижнюю Палату входили все чиновники этих пяти министерств. Нижняя Палата в отличие от Верхней выступала за сохранение автономии Внешней Монголии. И это не случайно. Монгольское чиновничество по сути дела начало фомироваться после провозглашения независимости Монголии в декабре 1911 г. До этого в Монголии чиновниками были в основном китайцы и маньчжуры. Фактически независимая Внешняя Монголия в 1911—1915 гг. управлялась только своими монгольскими чиновниками. Управление Автономной Монголией в 46 1915—1919 гг. также находилось в руках монгольских чиновников. За 8 лет независимой и Автономной Монголии сложился целый слой чиновников, которые в значительной своей массе жили за счет государственного жалованья. Ликвидация автономии несла многим монгольским чиновникам неприятности: они могли быть заменены ханьскими чиновниками и таким образом остаться не у дел и лишиться денежных окладов от государства. Вот почему чиновничество было заинтересовано в сохранении автономии Внешней Монголии. Совместное заседание обеих Палат с участием представителей ламаистского духовенства и находящихся в Урге князей из хошунов состоялось 8 ноября под председательством Бадам-Доржи. Докладчиком выступил Цэрэн-Доржи. По словам А.Орлова, он обрисовал международные условия, приведшие правительство к сознанию невозможности дальнейшего существования Внешней Монголии «как самоуправляющейся страны», и перечислил те пункты условий отмены автономии, относительно которых ему удалось договориться с Чэнь И, как и те, по которым согласия не достигнуто. (Чэнь И, например, не принял предложения Цэрэн-Доржи о сохранении за Богдо-ханом права пожалования титулов, о праве внутренних монголов оставаться в Халхе. Эти монголы бежали в Халху после подавления антикитайских восстаний во Внутренней Монголии в 1912—1913 гг.). Первым после доклада выступил начальник полиции Урги Цембельбэйсэ. Он заявил, что вопрос об отмене автономии уже «предрешен и присутствующим, в сущности, нечего здесь делать». Он также высказал недоумение, почему еще недавно правительство отклонило предложение баргинцев, внутренних монголов и бурят присоединиться к ним для образования общемонгольского государства, как противоречащее Кяхтинскому соглашению, а теперь находит возможным нарушить это соглашение, делая монголов поддаными Китая. 13 апреля 1919 г. ургинское правительство отклонило предложение лидеров панмонгольского движения присоединиться Внешней Монголии к провозглашенному в Чите в начале марта 1919 г. независимому общемонгольскому государству, заявляя о своей верности Кяхтинскому соглашению 1915 г. Начальника полиции поддержал человек из окружения Богдо-хана туше-гун (князь 5-й степени) Баторбадарха. Последний заметил, что его удивляет, почему правительство не осведомцло о переговорах с китайскими представителями российского представителя и нарушает Кяхтинское соглашение без ведома России. На это Цэрэн-Доржи сказал, что «России, подписавшей Кяхтинскре соглашение, не существует» (4, д. 324, л. 178—179). На этом прекратилось совместное заседание Палат. Присутствующим было предложено собраться по группам от каждого из четырех аймаков Халхи и принять там соответствующие решения по обсуждаемому вопросу. Такие групповые собрания состоялись вечером того же дня, большинство на них составляли чиновники и ламы, т.е. те, кто был против отмены автономии. Решения собраний о сохранении автономии в письменной форме были направлены через правительство Богдо-хану (4, д. 324, л. 179-180). Получив письма с решениями собраний, Богдо-хан принял генералов Сюй Шучжэна и Чэнь И. Он им заявил, что не видит никаких причин к отмене автономии Внешней Монголии. Однако, генералы это заявление 47 пропустили мимо ушей, ибо были полны решимости в ближайшие дни покончить с автономией. Сюй Шучжэн сказал ургинскому хутухте, что берет на себя хлопоты по устройству будущего положения главы монгольской ламаистской церкви и его шабинаров. Генерал заверил Богдо-хана в том, что при установлении полной власти Пекина над внешними монголами интересы шабинаров и лам не пострадают. Тогда теократический правитель сказал, что он назначает для переговоров с генералами главу правительства Бадам-Доржи (4, д. 324, л. 180). Переговоры шли трудно, ибо на Бадам-Доржи оказывали давление сторонники сохранения автономии как из окружения хутухты, так и из правительства. Но китайские генералы спешили с ликвидацией автономии и им по существу уже никто не мог помешать ни внутри Монголии, ни за ее пределами. Ночью с 14 на 15-е ноября Чэнь И по приказу Сюй Шучжэна пришел к Бадам-Доржи и предъявил ему ультиматум: если до 8 часов вечера следующего дня генералам не будет передана петиция ургинского правительства, то i Богдо-хан и Бадам-Доржи будут посажены в автомобили и отправлены в Пекин (4, д. 324, л. 181—182). Утром 15 ноября глава правительства явился к Богдо-хану и доложил ему об ультиматуме. «Живой бог» монголов ответил, что не располагает вооруженными силами, чтобы противостоять требованиям китайцев, поэтому просит Бадам-Доржи вновь собрать Палаты и решить дело (4, д. 324, л. 182). Что касается вооруженных сил, то, действительно, хутухта и правительство ими в достаточном количестве не располагали. И в этом они были повинны только сами. Монгольские руководители уделяли недостаточное внимание созданию вооруженных сил. В 1919 г. в их распоряжении находилось только 2 тыс. цыриков, причем большинство из них были слабо обучены и недисциплинированы. Ядро этого двухтысячного войска составляли подразделения, обученные русскими военными инструкторами, но они с лета 1919 г. находились в Урянхайской крае (Туве). Ургинское правительство и Пекин в 1918—1919 гг. предпринимали согласованные действия с тем, чтобы лишить Россию протектората над Урянхаем и поставить этот край под свою власть. В 1919 г. Пекин и Урга ввели отряды своих войск в Урянхайский край. Монгольский отряд численностью в 300 цыриков был выведен оттуда летом 1920 г., а китайские отряды выбиты частями Красной Армии в 1921 г. Военная слабость Внешней Монголии являлась одной из причин, приведших ее к полному подчинению Китаю. 15 ноября, в полдень, обе Палаты собрались в здании МВД. В это время от центра города до дворца хутухты на р. Тола были поставлены китайские войска. Дом Цэрэн-Доржи также окружили солдаты Сюй Шучжэна. Несмотря на то, что члены Нижней Палаты возражали против перехода Урги под управление Китая, петиция о ликвидации автономии Внешней Монголии была подписана вечером того же дня всеми пятью министрами и одиннадцатью их заместителями. Подписанный документ отправили Богдо-хану для приложения его печати, но он отказался дать ее. После этого петиция 17 ноября была передана Сюй Шучжэну (4, д. 324, л. 182—183). В «Коллективной петиции правительства, князей и лам Внешней Монголии» отмечалось, что в последние годы правления Цинской династии творились злоупотребления над внешними монголами со стороны 48 маньчжуро-китайской администрации. Этим воспользовались иностранцы (русские), которые стали подстрекать монголов провозгласить независимость. По заключенным договорам (о Внешней Монголии) Китай получил «чисто номинальные права сюзеренитета» во Внешней Монголии, а правительство последней «утратило свои права и интересы». Гражданская война и анархия в России, отмечалось далее в Петиции, привели к тому, что у России не стало «возможности сохранить договоры». Кроме того, буряты, «войдя в сношения с местными разбойниками», выработали план «создания из всей Монголии единого независимого государства», осуществление которого принесет Внешней Монголии «только вред и никакой пользы». Буряты, видя, что мы не приняли их план, задумали послать против Внешней Монголии военную экспедицию, чтобы «угрозою вынудить ее дать согласие» на вхождение в общемонгольское государство. Авторы Петиции утверждали, что в связи с опасностью, которая грозит Внешней Монголии извне, ургинское правительство «неоднократно» созывало князей и лам на совещания, на которых якобы «все выразили желание отменить автономию и по-прежнему восстановить старые законоположения Маньчжурской Династии, с тем, чтобы власть цзасаков (цзасаки — владетельные князья хошунов) по-прежнему осуществлялась непосредственно, чтобы центральная (китайская) власть служила объединяющим органом, чтобы Центральное Правительство (Китая) прилагало все усилия в отношении упорядочения внутреннего управления и принятия мер к защите от внешних осложнений». О русско-монгольском соглашении 1912 г., русско-китайской декларации 1913 г. о Внешней Монголии и тройственном Кяхтинском соглашении 1915 г. в Петиции говорилось: «...так как эти акты в свое время были заключены ради автономии Внешней Монголии, то ныне, когда Внешняя Монголия сама выразила желание отказаться от автономии, все эти акты естественно утрачивают свою силу» (4, д. 324, л. 97—100). 22 ноября президент Китайской республики издал указ, содержащий полный текст вышеназванной Петиции. Сюй Шичан утвердил все положения этого важнейшего документа, в котором монгольские министры, князья и ламы заявляли об отказе от своей автономии, о передаче ими высшей светской власти пекинскому правительству и о расторжении всех международных договоров о Внешней Монголии, определявших ее статус как автономной части Китая. Кроме того, в указе говорилось, что в отношении почета ургинского хутухты и прав четырех аймаков Халхи и Шабинского ведомства должны соблюдаться все старые законоположения времен Цинской династии (4, д. 324, л. 101). В этот же день специальным указом китайский президент утвердил почетный титул ургинского хутухты: Джебцзун-Дамба-хутухта Богдо-гэгэн Хан Внешней Монголии. И к этому титулу был еще добавлен похвальный эпитет «Ишан Фухуа» («Помогающий добру и сочувствующий просвещению») (4, д. 324, л. 102). 24 ноября Кудашев телеграфировал Сукину, что указом китайского президента отменяются все договоры с Россией о Внешней Монголии. В тот же день российский посланник направил ноту протеста в Вайцзяобу. В ней говорилось, что договоры между государствами «не могут быть расторгнуты единоличным распоряжением одной стороны», и что права России, русских подданных во Внешней Монголии, которые основаны на 49 договорах 1912—1915 гг. (Петербурга с Пекином и Ургой), должны «считаться незыблемо существующими и не подлежащими никакому посягательству до тех пор, пока не последует согласия правомочного и признанного Русского правительства на их отмену». 27 ноября в пекинских газетах появились сообщения о том, что МИД Китая отклонил протест Кудашева, заявив, что отмена автономии произошла «по желанию самих монголов». А.Орлов пытался передать протест Цэрэн-Доржи, но тот его не принял. 28 ноября Кудашев беседовал с посланниками Англии и Франции в Китае. Из бесед он вынес впечатление, что страны Антанты «сне особенно охотно поддержат нас в монгольском вопросе и трудно ожидать, чтобы они выступили в пользу отмены декрета (китайского) президента», С.Д.Сазонов в Париже просил правительства США, Англии и Франции заявить протест пекинскому правительству «против самовольных действий Китая в Монголии». Однако i все эти протесты уже не имели никакого значения для Пекина, ибо никто не мог в данный момеш остановить его действия во Внешней Монголии. В декабре 1919 г. монгольское правительство и его войска бьш распущены, оставлены лишь небольшие отряды цыриков, охранявши) Богдо-хана и российское консульство. Китайским властям монголы передали 5776 винтовок и 874362 патрона к ним, 2456 берданок и 71477? патронов, 7 орудий с 5410 снарядами, 10 пулеметов, 12 пистолетов, 2608 шашек (4, д. 324, л. 197). Все это оружие и боеприпасы были русскогс производства, поставленные Урге Россией в счет тех денежных беспроцентных займов, которые она предоставляла монгольскому правительству. Телеграф и телефон в Урге и Маймачэне перешли в руки китайцев. Русские военные и финансовые советники монгольского правительства оказались не у дел, им приказано было покинуть здания бывших министерств и домов, в которых они жили в центре города. А.Орлов уже не протестовал против действий китайской военщины, он боялся, что и его консульство к|итайцы могут ликвидировать. Он вынужден был признать де-факто китайскую власть во Внешней Монголии. В 1920 г. начались переговоры между Китаем и РСФСР. Переговоры привели к тому, что в сентябре того же года пекинское правительство издало распоряжение закрыть Российскую Миссию в Пекине и все российские консульства в Китае. Наступил новый период в российско-китайских отношениях. В циркулярном письме Бадам-Доржи, разосланном в январе 1920 г, по хошунам, говорилось, что главными причинами отмены автономии Внешней Монголии являлись угроза ей со стороны панмонгольского движения и недостаток войск у ургинского правительства (4, д. 324, л. 193). На мой взгляд, главные причины заключались в другом. Автономия Внешней Монголии определялась договорами 1912—1915 гг, (Петербурга с Пекином и Ургой). Эти договоры были заключены при определенном давении царской России на Китай. Пока Россия являлась сильным государством, договоры о Внешней Монголии соблюдались неукоснительно. В 1918 г. в России началась гражданская война, в результате которой северный сосед Китая и Монголии сильно ослабел. Этим обстоятельством воспользовался Китай, введя летом 1918 г. военный отряд (усиленный батальон) вопреки тройственному Кяхтинскому соглашению 1915 г., нарушив таким образом права России по этому соглашению. Правительство А.В.Колчака проводило в отношении Монголии ту же политику, которую проводили царское и Временное правительства, а именно: Внешняя Монголия должны быть автономной частью Китая и там Россия должна иметь сильные экономические и политические позиции. Однако, колчаковское правительство было неизмеримо слабее царского и Временного правительств и уже не имело того мощного влияния на Монголию, какое имели они. К осени 1919 г. для Пекина стало ясно, что власть омского правительства начинает рушиться под ударами Красной Армии, и тогда пекинское правительство сочло этот момент подходящим для отмены автономии Внешней Монголии. Оно ввело туда свои войска и заставило внешних монголов отказаться от автономии. Монгольская феодальная элита к этому времени была уже расколотой, противоречия между светской (княжеской) и церковной (ламаистской) «партиями» достигли большого накала. Об этом, в частности, свидетельствовало отравление придворной ламаистской группировкой главы правительства, лидера светской «партии» сайн-ноина Намнам-Сурэна. Значительная часть князей встала на позиции ликвидации автономии, надеясь, что при китайском управлении им будет безопаснее и богаче жить. Раскол в правящей монгольской элите существенно облегчил Китаю совершить ликвидацию автономии внешних монголов. Ургинское правительство допустило стратегическую ошибку, пойдя в 1918—1919 гг. на совместные действия с китайцами по установлению монголо-китайской власти в Урянхайском крае. Его главная задача в эти годы, на мой взгляд, должна была заключаться в сосредоточении сил монголов — военных и дипломатических — на отстаивании, защите своей автономии. Увязнув в Урянхайском крае, монгольское правительство ослабило себя, дав возможность китайцам действовать более настойчиво и твердо в деле ликвидации автономии Внешней Монголии. Что касается боязни правящих кругов Китая и Монголии влияния Октябрьской революции и советской власти на их страны, то этот фактор имел место, но не играл решающей роли в событиях, связанных с ликвидацией автономии внешних монголов. Решающим фактором, определившим судьбу Внешней Монголии в 1919 г., являлась необычайная слабость России, обусловленная поразившей ее длительной гражданской войной. Источники, литература 1. История Монгольской Народной Республики.—М. 1983. - с.299—300. 2. Ширендыб Б. Монголия на рубеже XIX—XX веков. — Улан-Батор, 1963. 3. Чжан Чжунфа. История внешних сношений Китайской республики. На кит. яз. — Тайбэй. 1961. — Гл. 8-я. — С. 343—359. 4. Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ), ф. Миссия в Пекине. 5. ГАРФ. ф. 200 — Опись I. 51 Л. А. Худобородов РУССКИЕ НА ЧУЖБИНЕ: ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ КАЗАКОВ В ЭМИГРАЦИИ За последние годы в условиях распада СССР проблемы миграции населения и адаптации его к новым условиях жизни приобрели чрезвычайную остроту и злободневность в России и в республиках бывшего Советского Союза. Только за пределами России осталось 25 миллионов русских, а в самой России — миллионы выходцев из стран ближнего зарубежья (см. 1, с. 8). В связи с этим несомненный интерес представляет опыт адаптации российских эмигрантов 1920—1930-х годов к жизни на чужбине, в странах рассеяния. В целом указанная тема получила некоторое освещение в исторической литературе последних лет (1; 2 с. 29—64). Но практически не исследованы особенности адаптации различных слоев и групп эмиграции, со свойственными им мировосприятием, традициями, сложившимся укладом жизни. Вот почему в данной статье рассматриваются в качестве самостоятельной темы проблемы адаптации казаков как военнослужилого сословия в эмиграции в 20—30-е годы, при этом в статье идет речь о социально-этнической адаптации казаков, которая означает приспособление отдельного человека или человеческой общности к изменениям социальной или этнической обстановки, вызванной, в частности, эмиграцией. Нужно учесть также, что- проблемы адаптации включают юридические, экономические, бытовые, психологические и другие вопросы. К концу 1920-х годов казаки-эмигранты жили в 18 странах мира — в Европе, Азии, Африке, Австралии, Северной и Южной Америке. Общее их число достигало 40 тысяч человек, причем половину из них составляли казаки-донцы (3, с. 213, 4, д. 10, л. 1). Для казаков, как и в целом для профессиональных военных, были характерны наибольшие сложности с точки зрения адаптации к новым условиях жизни на чужбине, учитывая специфику казачьего уклада жизни, языковой барьер с местным населением страны пребывания, необходимость приобретения новой специальности или рабочей профессии. Кроме тоге казачество не растворялось в основной массе русских эмигрантов, проживая, как правило, обособленно в зарубежных казачьих станицах, объединяясь и за границей вокруг своих станичных и войсковых атаманов. И все же, несмотря на все трудности, казаки приспосабливались к эмигрантской жизни, усваивали в той или иной степени господствовавшие в данном обществе социальные нормы и ценности, а иногда и ассимилировались с местным населением, получали гражданство страны пребывания. Конечно, в каждой стране и регионе планеты были свои особенности адаптации казаков-эмигрантов. Рассмотрим эти особенности на примере трех стран — Чехословакии, Соединенных Штатов Америки и Китая. Наиболее благоприятные условия для обустройства эмигрантов и их адаптации к жизни на чужбине в 20-е годы были, пожалуй, в Чехословакии. Не случайно к середине 20-х годов эта страна становится одним из центров российской, в том числе казачьей эмиграции. Чехословацкое правительство оказывало значительную правовую и финансовую 52 помощь русским эмигрантам в приобретении знаний, получении высшего образования и специальности, создавало благоприятные условия для деятельности русских ученых, художественной интеллигенции. Эта помощь получила известность во всем мире под названием «русская акция» • и проводилась по инициативе первого чехословацкого президента Т.Масарика и министра иностранных дел Э.Бенеша. Чехословацкая политика в отношении российской эмиграции имела две особенности. Во-первых, аполитичность в деле помощи эмигрантам и широкая терпимость к различным русским политическим группировкам на территории Чехословакии. Во-вторых, тенденция заменить специфически благотворительную помощь эмигрантам такими новыми формами помощи, при которых эмигранты по возвращении на родину могли бы оказаться ценными работниками в культурной и хозяйственной жизни, в области науки, искусства и т.д. Вот почему российские эмигранты — авторы книги «Русские в Праге 1918—1928» с такой признательностью писали: «Помощь денежная, вещевая, юридическая, трудовая, медицинская, помощь оканчивающим студентам, устройство артелей, мастерских, столовых, защита интересов русских беженцев в международных организациях, организация высших и низших школ, библиотек, архивов, исследовательских институтов и пр. — все эти разнообразные приемы разрешения беженской проблемы путем русских организаций создали Чехословакии в глазах всей Европы большой авторитет при разрешении вопроса о русских беженцах и послужили толчком для пересмотра правительствами западноевропейских государств своих прежних взглядов на беженскую проблему» (5, с. 248—249). Применительно к казачеству эта «Русская акция» чехословацкого руководства проявлялась, в частности, в том, что в стране было довольно много казаков-студентов (386 человек к 1928 г.), причем большинство из них подучали правительственную стипендию, и лишь около 13% студентов-казаков не получали по разным причинам стипендии (см:5, с. 189—190, 192). Все студенты-казаки составляли Общеказачью студенческую станицу в Чехословацкой Республике, студенты учились в вузах Праги, Брно, Пшибрама и Братиславы. При материальной поддержке Чехословацкого правительства Общеказачья студенческая станица в 1924—1931 гг. издавала в Праге литературно-публицистический журнал «Казачий сполох», всего вышло 22 номера. Правительство Чехословакии оказывало содействие деятельности многих эмигрантских организаций в этой стране, которые помогли казакам адаптироваться к новым условиям жизни. Особенно большую работу в этом отношении проводили Общеказачий сельскохозяйственный союз (в 1928 г. в его состав сходило 2265 казаков) и Объединение российских земских и городских деятелей в Чехословацкой Республике (Земгор). Общеказачий сельскохозяйственный союз с 1924 по 1927 гг устроил в вузы Чехословакии 119 казаков, в средние и специальные школы — 195 человек (5, с. 181). При союзе были открыты Русские земледельческие курсы, окончившие их казаки работали в фермерских хозяйствах и у богатых крестьян-чехов. Так казаки возвращались к своему исконному труду земледельца. Общеказачий сельскохозяйственный союз организовывал среди казаков подготовтельные курсы для поступления в автомобильно-тракторную шко53 лу Земгора и на специальные курсы машиноведения. По инициативе этого союза среди казаков были организованы артели: грузчиков, леснш рабочих, косарей и сапожников. Наконец, союз оказывал всем казаках и значительную правовую помощь: принимал на себя хлопоты ш получению видов на жительство, заграничных паспортов, выдавал удосго верения об имущественном и семейном положении, об образовании \ прежней службе на родине. Важно подчеркнуть еще одну особенность политики чехословацкоп руководства по отношению к русским эмигрантам. Русские учебные за ведения в Чехословакии (Русский университет, Технический институт Сельскохозяйственная школа и др.) полностью признавались чехословацкт министерством образования: они удостоверяли документы об образовании полученные в дореволюционной России, и на основании результата) экзаменов выдавали собственные дипломы по образцу дипломов русски: университетов до 1917 г. Представитель пражского Карлова университет, входил во все экзаменационные и приемные комиссии, а также имел голо при назначении ученых на преподавательские должности. Все отмеченные выше факторы, а также доброжелательное в цело! отношение чехов к русским эмигрантам способствовали быстрой адапта ции казаков к жизни среди родственного славянского народа. Нередк были и случаи смешанных браков казаков с чешскими женщинами, чт ускоряло ассимиляцию казаков в чешском обществе. Адаптация и частичная ассимиляция порождали, однако, нову! проблему, которую осознавали все казаки на чужбине: угрозу утрат! казачьей культуры, обычаев, традиций и даже родного языка. Эт тревога находила отражение в художественной литературе Русског Зарубежья. Например, донской казак, писатель И.И.Колесов, проживав ший в Чехословакии, писал в своем рассказе «Зов крови»: «AKHI Ипатыч замолчал. Воспоминания разом, волнод, нахлынули на него i понесли далеко, на Тихий Дон, в родные станицы. Наконец, опомнившись, он, волнуясь, обратился к студенту: — Где ж бы это нам посидеть, поговорить... — Он старался говорит по-русски и не мог, забылась родная речь, и только изредка в памян всплывало какое-нибудь знакомое слово, и не знал, куда его вставить Аким и радостно улыбался, когда находил ему место. — Ты что ж, станишник, аи и говорить по-своему разучился? спросил студент. — Разучился, брат! Пять лет не слышал родного слова, пять лет н видал своего человека. Лицо казака омрачилось, грусть облаком прошла» (6, с. 174—175). Вот почему многочисленные казачьи организации за рубежом стреми лись в 20-ЗО-е годы сохранить казачью культуру, обычаи и традиции поощряли изучение истории казачества. Применительно к Чехсловаки речь идет о деятельности Донского казачьего архива, Донской историчес кой комиссии, общества изучения казачества, объединения «Литературна семья», Донского казачьего хора имени атамана Платова и др. Процесс адаптации казачества к жизни на чужбине с теми ил иными особенностями проходил и в других европейских странах Болгарии, Югославии, Франции, Германии и т.д. и это приносило сво результаты. Не случайно пражский журнал «Казачья земля» писал 1929 г.: «Годы эмиграции, несмотря на всю тяжесть полуголодног 54 существования, дали возможность казакам пройти хорошую жизненную школу, дали возможность подойти вплотную к европейской цивилизации. Студенты и офицеры, выбитые войной из их природного русла, за границей окончили высшие школы, многие казаки пооканчивали школы сельскохозяйственные, авто-тракторные и другие, и почти каждый знает то или другое ремесло» (3, с. 213). « Одним из центров казачьей эмиграции были Соединенные Штаты Америки. К началу 1930-х годов только в Нью-Йорке и его окрестностях проживало более 400 казаков, кроме того, казачьи станицы были организованы в Филадельфии, Кливленде, Детройте и Чикаго (7, с. 29). В США были свои сложности адаптации казаков. Это прежде всего суровое иммиграционное законодательство США, затруднявшее въезд туда эмигрантов, высокие требования к знанию английского языка, значительная интенсивность физического труда на местных заводах и фабриках, необходимость рассчитывать только на свои силы и отсутствие всякой благотворительной помощи эмигрантам со стороны американских властей, индивидуализм американского образа жизни, трудносовместимый с общинными, коллективистскими традициями казачества. Характерно в этом отношении письмо казака из США в Западную Европу в 1924 г., подписанное инициалами «С. Г. Е.»: «Вы не можете себе представить, как не мог представить и я сам, напряженности труда. Работают 4 часа до обеда и затем, после двухчасового отдыха, еще 4 часа, но как?! Ни одного лишнего движения, ни остановки, ни слова — и напряжение всех сил. Никакая каторга не может сравниться с этим поистине нечеловеческим трудом. Я снимал рубашку, весь мокрый, на холодном осеннем ветру без страха простудиться, ибо я не отдыхал ни одной минуты» (8, с. 33). И в то же время автор письма подчеркивает: «Но, забыв навсегда свое звание, опростившись, опустившись на самую низкую ступень социального положения, я чувствую, что стал жить лучше, увереннее, обеспеченнее, чем жил в Европе на положении интеллигента, зачастую приживальщика у благотворителей. Через пять лет я гражданин Америки, освоившись с языком, могу пустить в оборот знание инженера и совершенно спокойно относиться к вопросу о завтрашнем дне. Нужно вам впрочем, добавить, что интеллигентного труда здесь почти нет для русских, по крайней мере не усвоивших в совершенстве языка, и оплачивается он весьма скромно (...). Здесь царство труда физического. Только мускулы, выносливость и ничего более. Надо быть готовым к самым тяжким испытаниям и к самой неприятной работе. Обычно такую работу выполняют негры и, конечно, эмигранты» (8, с. 34). В конце письма еще раз отмечается трудность адаптации к эмигрантской жизни в США: «Для казаков, которые пожелали бы выехать в Америку, сообщаю, что здесь имеются свободные земли для поселения, но люди для этого должны быть закаленными, способными без ропота выносить невзгоды первого времени и не рассчитывать ни на кого, кроме себя. Здесь благотворительности нет абсолютно, есть лишь широкий кредит людям, уже доказавшим свою работоспособность» (8, с. 36—37). Конечно, в данном письме чувствуется тяжесть первых лет эмигрантской жизни в Америке, мучительный поиск казаками своего места, своего «я» в новом для них мире. Часть казаков так и не смогла приспособиться к условиям жизни в Северной Америке. 55 И все же многие казаки сумели неплохо адаптироваться в американскую действительность 1920-1930-х годов. Об этом свидетельствует, в частности, материал о нью-йоркской казачьей колонии, опубликованный в пражском журнале «Вольное казачество» в 1931 году. Казак-эмигрант, инженер М.Черныш писал на страницах этого журнала: «Казаки в Нью-Йорке занимаются самыми разнообразными ремеслами, есть среди нас шоферы, маляры, разборщики домов, паркетники, танцоры, певцы, музыканты, служат казаки в госпиталях, ресторанах, фабриках, заводах — чем только не занимается казак-труженик, при этом казаки могут гордиться тем, что они на работе за малым исключением так себя зарекомендовали, что где работают казаки — с удовольствием берут при надобности и других, обратившихся туда за работой казаков. Здесь в Америке всякая работа хорошо оплачивается, а кроме того, здесь в сравнении с Европой, низкий прожиточный минимум, и, таким образом, зарабатывая приличные деньги, и, скромно живя, можно сэкономить себе что-нибудь про черный день, что и практикуется большинством казаков здесь, — это почти что невозможно для казакаэмигранта в Европе (...). Что еще меня здесь поразило, когда я приехал в Америку — так это то, что здесь казаки наши летом ездят на дачу, на берег моря. В Европе мы себе эту роскошь не можем позволить за неимением средств и свободного времени, а здесь летом семейные наши станичники посыпают свои семьи на целое лето на берег моря, некоторые сами едут отдохнуть на месяц или же ездят на работу с дачи и все свободное время проводят у моря, на солнышке, на свежем воздухе... Многие казаки здесь уже обзавелись семьями, причем в большинстве случаев в жены себе берут женщин славянского происхождения: украинок, русских, полек, женщины иного происхождения, в том числе и чистокровные американки, по своему характеру казакам не подходят» (7, с. 29). Наконец, о проблеме получения гражданства казаками-эмигрантами в США М.Черныш отмечал: «Некоторые казаки, приехавшие в Америку законным образом и прожившие здесь 5 лет, приняли американское подданство, другие казаки этого не делают, потому что принятие подданства почти что ничего не дает, потому что здесь каждый себя чувствует как дома и может иметь работу, если он справится с ней и будет ее аккуратно исполнять; в Европе же дают работу в первую очередь своим подданным и за неимением таковых — иностранцам, здесь же никто себя иностранцем не чувствует» (7, с. 29). Наибольшие трудности в ходе адаптации к условиям эмигрантской жизни испытали казаки востока России, отступившие под ударами Красной армии на территорию Китая. Здесь действовал целый ряд факторов, резко осложнивших жизнь казаков в этой стране и их приспособление к культуре, обычаям и традициям китайского общества. Прежде всего, китайские власти с крайним нежеланием, а часто и откровенно враждебно встречали вооруженные отряды казаков. Большинство их было разоружено и интернировано. А многим оренбургским казакам пришлось пережить все ужасы нищенского и полуголодного существования в концлагерях в районе китайских городов Кульджа, Чугучак, Гучен в 1920—1923 гг. Во многих случаях русские эмигранты сталкивались с недоброжелательным отношением китайского населения, которое воспринимало их как 56 представителей бывшей великой державы, вместе с Англией, Францией и США проводившей в прошлом политику угнетения и порабощения Китая. Крайне трудно казакам-эмигрантам было конкурировать с китайцами в поисках работы. Так, пражский журнал «Казачий путь» писал в 1926 г. о хозяйственной жизни казаков в Китае: «Большинство казаков занимаются здесь извозом. Всякий казак, имеющий хотя бы одну лошадь, может уже не думать о завтрашнем дне. Что касается физического труда, то найти его здесь довольно трудно, потому что конкурировать с китайцами невозможно. Китаец согласен работать в день за 15 центов, а прожиточный минимум для рабочего европейца не менее 50 центов» (3, с. 219-220). Значительно ухудшило как правовое, так и экономическое положение казаков-эмигрантов установление советско-китайских дипломатических отношений в 1924 г. и совместное (СССР и Китая) управление КитайскоВосточной железной дорогой (КВЖД) с того же года. Не случайно в «Письме с Дальнего Востока», опубликованном в № 78 журнала «Казачий путь» (Прага) за 1926 г., говорилось: «Положение эмигрантов с каждым днем становится все хуже и хуже. С тем пор, как в Правление КВЖД вошли представители Советской власти, немедленно начались массовые увольнения и сокращения штатов: конечно, в эту рубрику попадали исключительно только эмигранты. Их просто выбрасывали на улицу без объяснения каких-либо причин... В особенности эти гонения распространялись, главным образом, на нас казаков» (3, с. 219). Этот фактор, необходимость усиления защиты прав и интересов казаков, стимулировал их к созданию своих организаций в Китае — Восточного Казачьего союза в Харбине и Казачьего союза в Шанхае. Объясняя, например, особую необходимость объединения казаков в Шанхае в единый Союз, председатель правления этого Союза И.Н.Шендриков и секретарь правления А.Г.Грызов писали в письме в Париж 30 апреля 1925 г.: «Шанхайские казаки, т.е. рассыпанные в Шанхае, — частью устроившиеся на различного рода местах и службах, частью добывающие случайный поденный заработок, и частью не имеющие даже такого заработка, — все они, не признающие соввласти и непереходящие в совподданство, с водворением здесь совконсульства, оказались совершенно бесправными. Вот эти то казаки, через свои объединения по войскам и их представителей и составили Казачий Союз в Шанхае» (4, д. 18, л.2). Наконец, нужно учесть, что казаков в Китае окружала чуждая им культурная и религиозная среда. Для многих казаков, как и для большинства русских эмигрантов, Китай оставался отсталой азиатской страной, с непонятной, хотя и древней культурой. Профессор Н.В.Устрялов, преподававший в Харбине, писал, что если в Европе русскую эмиграцию «ждала» «близкая и своя европейская культура», то в Китае «все чуждо, неведомо и меет недоступный смысл». По мнению Н.В.Устрялова, Китай — «...застывший на века азиатский сфинкс, замкнутый в себе и отчужденный от европейского глаза» (цит. по: 9, с.28). В этих условиях чрезвычайно редкими были браки казаковэмигрантов с китаянками и японками, то есть об ассимиляции казаков в Китае говорить, конечно, не приходится. Обособлению казаков-эмигрантов от китайского общества способствовало и их тяготение к мощному пласту русской национальной культуры, 57 который сохранялся в Маньчжурии, в полосе отчуждения КВЖД, прежде всего в Харбине, а также и в Шанхае. К 1922 г. на китайской земле компактно проживали более 400 тысяч человек—выходцев из России (10, с. 48). в Маньчжурии были русские школы и университеты, русская пресса, опера, балет, русская музыкальная культура, активная литературная жизнь. Так создавались условия для сохранения традиций как русской национальной, так и казачьей культуры на территории Китая (подробнее об атом см. 10, с. 33-40; 11, с. 126—128). Эту особенность русской эмиграции в Китае очень верно заметила известная писательница Н.И.Ильина, сама прожившая около 30 лет (до 1948 г.) в Китае. Анализируя, почему знаменитый певец Александр Вертинский решил в 1935 году уехать именно в Китай, Н.И.Ильина писала: «Покинувшие отечество пианисты, скрипачи и балерины без русской аудитории существовать могли в том грубом смысле, что не она кормила их. Морально тяжело, но материально жить можно. Вертинский же без русского слушателя обойтись не мог ни в каком смысле, ибо искусство его только русским и было нужно. Так почему же все-таки в Китай? Эмигранты второго поколения, пош вшие за границу малыми детьми, живя в Америке или во Франции, ходили в тамошние школы, родной язык забывали, от русских корней отрывались — не все, но многие, Этот процесс был особенно характерен для молодых русских, выросших в США. В Китае подобного слияния с местным населением произойти, конечно, не могло. Кроме того, эмигрантская молодежь Шанхая тридцатых и сороковых годов в большинстве своем выросла в Харбине, оставаясь русской и по языку, и по устремлениям. Не эта ли надежд; найти более молодую и обширную аудиторию плюс отчаянье и толкнул) Вертинского ехать в Шанхай?» (13, с. 187). И все же, несмотря на трудности, многие казаки-эмигранты сумел! приспособиться к нелегким условиям жизни в Китае. Этому способствовали два обстоятельства. Во-первых, кроме Казачьих союзов в Харбин! и Шанхае, в 20-е годы масса других эмигрантских общественных i благотворительных организаций оказывала помощь казакам и вообни русским беженцам, прибывавшим в Китай. Так, в Харбине активж действовал Комитет помощи русским беженцам, организованный еще i Приморье в 1922 году владивостокским адвокатом Н.Г.Рачковым i директором коммерческого училиша В.И.Колокольниковым. Созданнь» исключительно в целях благотворительности, он включал в свое правдение представителей всех эмигрантских организаций. В Харбине такж было организовано общество инвалидов во главе с генералом Н.Г.Володченко. В Шанхае с 1924 года авторитетной организацией был Комити защиты прав и интересов русских эмигрантов во главе с бывши российским консулом В.Ф.Гроссе. Тогда же широко развило свою дея тельность Русское благотворительной общество в Шанхае, оно открьш несколько дешевых, а нередко и бесплатных общежитий. После раскола в среде российской эмиграции в Шанхае В.Ф.Гроссе вышел из Комитета зашиты прав и создал в 1926 г. Русский эмигрантский комитет я благотворительное общество под названием «Помощь». Генерал Забайкальского казачьего войска В.В.Зимин возглавлял в Шанхае Сок» русских инвалидов. 58 Во-вторых, часть казаков, прежде всего, забайкальцы, сумели обосноваться в северных районах Маньчжурии, в долинах рек Ган, Дербул и Хаул (Маретка) — притоки Аргуни, создали около тридцати казачьих поселков. Этот район получил название Трехречья, на его территории проживало около 3 тысяч казаков. Полковник Сибирского казачьего войска А.Г.Грызов писал так о заселении Трехречья казаками в первые годы- эмиграции: «Забайкальцы — станичники, многие издавна знакомые С соседней китайской заграницей, бывавшие и даже живавшие в ней со своими стадами, в большом количестве переходили границу со всем добром и располагались на прежде знакомых местах» (14, с. 125). О жизни казаков Трехречья в конце 20-х годов сообщалось в письме из Восточного казачьего союза (Харбин) в Казачий союз в Париже от 8 мая 1929 г.: «Занимаются земледелием и скотоводством. Земля там хорошая и плодородная. За аренду земли ничего не платят, а только платят налоги — 8 пуд. с десятины хлеба. Сенокосы и патбища бесплатны. Потому осевшие там живут хорошо. Многие даже лучше, чем жили в Забайкалье». 94, д.19, л.7). Нужно заметить, однако, что даже благоприятные условия для адаптации казаков в Китае не гарантировали их от бедствий, лишений, невзгод, которыми так была богата их эмигрантская жизнь в этой стране. Так, казаки Трехречья, хорошо освоившиеся в благодатном районе Маньчжурии, очень сильно пострадали от советско-китайского вооруженного конфликта 1929 года и от произвола японских оккупационных властей в 30-е годы (подробнее об этом см.: 5, с. 159—160, 183; 16, с. 47-49). Анализ процесса адаптации казаков к эмигрантской жизни на примере Чехословакии, США и Китая показывает, что успех его зависел от ряда важнейших факторов: правительственной политики страны обитания к эмигрантам, экономической конъюнктуры в данной стране, благоприятной общественной атмосферы вокруг эмигрантов, способности самих эмигрантов, их организаций приспособиться к традициям, обычаям, ценностям окружающего их общества. Но, пожалуй, самый главный фактор, который может свести на «нет» все усилия по адаптации — коренные социально-экономические и политические изменения в стране обитания в результате войн, революций или других событий. Например, вторая мировая война, ее последствия привели в конечном счете к исчезновению казачьей эмиграции из таких государств, как Китай и Чехословакия. Источники, литература 1. Поляков Ю.А. Проблемы эмиграции и адаптации в свете исторического опыта // Новая и новейшая история. —1995, № 3, с. 8—15. 2. Раев Марк. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919—1939: Пер. с англ. — М., 1994. 3. Долгих А. И. Казачья эмиграция в 1920—30-х годах // Казаки России (Проблемы истории казачества). — М., 1993. 4. Государственный архив Российской Федерации. — ф. 6679 — Оп.1. 5. Русские в Праге. 1918—1928. Редактор-издатель Постников С П . — Прага, 1928. 59 6. Колесов И.И. Зов крови. // Дон. — 1991. — № 10. 7. Черныш М. Нью-Йоркская казачья колония // Вольное казачество. Прага. — № 75. — 25 февраля 1931 года. 8. Крестная ноша. Трагедия казачества. Часть вторая. (Собрал и сложил в книгу Сидоров В.) // Дон. 1991. — № 10. 9. Сонин В.В. Крах белоэмиграции в Китае. — Владивосток, 1987. 10. Мелихов Г.В. Международная роль культуры «восточной ветви» русского зарубежья (К постановке проблемы). // Проблемы изучения истории российского зарубежья: сборник статей. — М., 1993. 11. Роль русского зарубежья в сохранении и развитии отечественной культуры. Научная конференция. Москва, 13—15 апреля 1993 г. Тезисы докладов. — М., 1993. 12. Худобородов А.Л. Деятельность казаков-эмигрантов в Китае по сохранению культурных традиций казачества (1920—1930-е гг.) // Россия и Восток, проблемы взаимодействия. III международная научная конференция. Тезисы докладов. Часть II. — Челябинск, 1995. 13. Ильина Н.И. Дороги и судьбы: Автобиографическая проза. — М., 1985. 14. Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества. — Ростов н/Д, 1992. 15. Балакшин Петр. Финал в Китае: возникновение, развитие и исчезновение Белой эмиграции на Дальнем Востоке. Т. 1. — СанФранциско—Париж—Нью-Йорк, 1958. 16. Санников Виктор. Под знаком восходящего солнца в Маньчжурии: Воспоминания. — Сидней, 1990. 60 Н.П.Шмакова НАУКА ФРОНТУ: ОТЕЧЕСТВЕННОЕ ТАНКОСТРОЕНИЕ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (1941—1945) В годы Великой Отечественной войны наша страна одержала не только военную, но и экономическую победу над Германией. Об этом свидетельствуют и видные представители немецкого вермахта. Так бывший военный министр вооружения ЛЛпеер вынужден был признать на Нюрнбергском процессе, что они проиграли войну в производственно-техническом и экономическом отношении еще в начале лета 1944 г. (1, с. 51). В технико-экономическом состязании с фашистской Германией огромную роль сыграла отечественная наука, которая не только обеспечила развитие оборонной промышленности, но и сумела добиться превосходства Красной Армии в боевом и техническом вооружении над противником. Среди основных видов вооружения возрастало значение танков и бронетанковых частей. Не случайно вторая мировая война вошла в историю как война брони и моторов. Советское правительство еще в довоенные годы развернуло большую работу по развитию отечественного танкостроения. Особое внимание обращалось на создание новых образцов военной техники. В ЗО-е годы молодые харьковские конструкторы К.Ф.Челпан, Т.П.Чупахин, Я.В.Вихман и др. впервые в мировой практике разработали дизельный двигатель для танков. В то время на Западе и в США применялись бензиновые моторы, двигатель В-2 не только позволил увеличить скорость танка, но и повысить безопасность его эксплуатации. За разработку двигателя В-2 конструктору Т.П.Чупахину была присуждена Государственная премия СССР, а в октябре 1941 г. за образцовое выполнение заданий правительства по выпуску танковых двигателей Харьковский дизельномоторный завод № 75 был награжден орденом Ленина. В 1939 г. были созданы оригинальные типы боевых машин: средний танк Т-34, конструкторы М.И.Кошкин, А.А.Морозов, Н.А.Кучеренко, и тяжелый танк ИС, главный конструктор Ж.Я.Котин. (В апреле 1942 г. за создание танка Т-34 М.И.Кошкину (посмертно), А.А.Морозову, Н.А.Кучеренко была присуждена Государственная премия СССР). Эти машины обладали высокими боевыми качествами — прочной броней, мощным вооружением, отличной маневренностью. Их создание явилось новым направлением не только в отечественном, но и мировом танкостроении. В 1940 г. началось серийное производство этих машин. К лету 1941г. производственные мощности советского танкостроения в 1,5 раза превысили мощности танковой промышленности Германии (3, с. 99). Однако, к отражению агрессора страна оказалась не готовой. Несмотря на численное превосходство в танках, большая часть их была устаревших образцов; накануне войны заводы успели выпустить только 639 машин KB и 1.225 — Т-34; бронетанковые части находились в стадии перевооружения. Кроме того, в первые месяцы войны, особенно летом и осенью 1941 г., потери в танках составили 91% (4, с. 16). Серьезный урон нанесли и сталинские репрессии. Так были выдвинуты необоснован61 ные обвинения главному конструктору Т-34 М.И.Кошкину, оказались под арестом создатели первого в мире танкового дизельного двигателя В-2 — К.Ф.Челпан и Я.Н.Аптекман. Все это неблагоприятно сказалось на военных действиях начального периода войны. В этих условиях необходимо было организовать массовое производство танков на Востоке страны, создать там материальную, научную и конструкторскую базу. Главным танковым арсеналом Красной Армии стал Уран. Здесь на базе ЧТЗ, Ленинградского, Кировского и Харьковского дизельного заводов возник мощный комбинат по выпуску боевых машин—Танкоград, единственное объединение, поставившее на поток производство тяжелых гусеничных танков. Производство Т-34 было сосредоточено на Уральском танковом заводе имени Коминтерна в Нижнем Тагиле и Уралмаше в Свердловске. На Урал были эвакуированы и многие крупные научно-исследовательские институты. Среди них — Всесоюзный электротехнический, и Всесоюзный институт минерального сырья, Институт электросварки и Институт энергетики АН УССР и др. Только в Свердловске работало 17 академиков, в их числе и президент АН СССР В.Л.Комаров. По предложению В.Л.Комарова была создана Комиссия по мобилизации ресурсов Урала. К участию в ее работе было привлечено около 60 учреждений и организаций, она объединила более 800 работников науки и техники. Комиссия в короткий срок разработала программу по превращению Урала в основную военно-промышленную базу страны, которая была доложена правительству 12 декабря 1941 г. (4, с. 35). Для связи науки с производством в условиях войны в ряде городов возникли комитеты и научные советы ученых. Ученые и специалисты направили свои усилия на разработку и внедрение новых технологических процессов, замену дефицитных материалов местным сырьем, на создание новых типов боевых машин. Для производства танков необходима была броневая сталь. Первые опыты по выплавке ее в обычных мартеновских печах велись 'учеными Ленинграда еще до войны. В июне 1941 г. они были продолжены на ММК. В октябре ученые вместе с опытными сталеварами под руководством директора комбината, видного металлурга Г.И.Носова успешно разработали новый способ выплавки высококачественной стали в большегрузных мартеновских печах. Здесь же, впервые в мировой практике металлурги освоили прокат броневого листа на обычном блюминге. Металлурги Танкограда А.И.Веденов, Г.А.Серегин, Г.И.Марголин и А.Н.Барам в содружестве с работниками Магнитки создали новые высокопрочные марки сталей, освоили производство сложного профилированного проката и были удостоены Государственной премии СССР. Высокое качество продукции советских металлургов было проверено на фронте. А один из главных специалистов в области бронетанковых войск Германии Гудериан писал: «Наша легированная сталь, качество которой снижалось из-за нехватки необходимого сырья, также уступала легированной стали русских» (5, с. 268). Большую роль в технологии танкового производства сыграл переход от ручной сварки к автоматической по методу академика Е.О.Патона. Первый сварной танк прошел испытания на полигоне в январе 1942 г. Советским ученым принадлежит и приоритет в изобретении и внедрении в производство автоматической сварки под флюсом. До конца войны 62 промышленность Германии не овладела этим методом, а в США он появился только в 1944 г. (6, с. 252). На Урале впервые в отечественном танкостроении под руководством члена-корреспондента АН СССР В.П.Вологодина был применен метод термической обработки деталей токами высокой частоты, которая повышала производительность труда в десятки раз. Так цикл обработки одной детали сократился с 30 часов до 37 секунд. Только за один год применения электрозакалки Танкоград сэкономил 25 млн. рублей. Советские танкостроители разработали и впервые в мировой практике применили высокопроизводительный способ отливки крупных стальных деталей в металлических формах (кокиль) вместо песочных (земляных). Использование кокильного литья только на Челябинском заводе повысило произвоительность труда сталелитейных цехов в 2-3 раза, высвободило более 100 квалифицированных рабочих. На Уралмаше этот метод позволил сэкономить на каждой башне танка Т-34 около одной тонны жидкой стали. Здесь же, впервые в мировом танкостроении была осовоена штамповка танковых башен. В Челябинске впервые в мировой практике сборка тяжелых танков была поставлена на конвейер. На поточных линиях работало около 70% всего оборудования цехов, занятых изготовлением деталей танков и моторов (7). Разработка новых технологических процессов, внедрение поточных методов сыграли важную роль в повышении производительности труда и снижении себестоимости продукции. За 2 года расходы на изготовление боевых машин уменьшились почти вдвое. В целом по Наркомату танковой промышленности с 1942 г. по 1945 г. экономия от снижения себестоимости составила 3,7 млрд. руб. За счет этого танковая промышленность дополнительно дала фронту за три года 25700 Т-34. А всего за годы войны производительность труда в танковой промышленности выросла на 48%, себестоимость тяжелого танка снижена в 3 раза, а средних — в 2,5 (8, с. 208; 9, с. 41). Война предъявляла все новые и более высокие требования к боевой технике. Ученым и конструкторам приходилось постоянно работать над созданием новых образцов машин, боевые качества которых проверялись на полях сражений. Основным типом танкового вооружения в годы Великой Отечественной войны стал танк Т-34, знаменитая и любимая танкистами «тридцатьчетверка». Всего за годы Великой Отечественной войны было выпущено свыше 50 тыс. Т-34, т.е. почти половина общего количества танков, поступивших в действующую армию. А.А.Морозов, один из конструкторов танка, дважды Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и Государственных премий СССР вспоминает": «В то время, как основные воюющие страны были вынуждены обновлять свое танковое вооружение, а гитлеровская армия даже полностью перевооружиться и целиком перейти на новые типы танков, наша «тридцатьчетверка» год от года улучшаясь и совершенствуясь, прошла через всю войну и завершила свой славный боевой путь в поверженном Берлине» (10, с. 21). В сотнях писем фронтовиков, полученных из армии танкостроителями, а позднее в воспоминаниях советских военачальников была дана высокая оценка боевым и техническим качествам Т-34. Их вынуждены были признать и вражеские офицеры и солдаты. Так гитлеровский 63 генерал Шнедер писал: «Попытка создать танк по образцу русского Т-34 после его тщательной проверки немецкими конструкторами оказалась неосуществимой». (10, с. 249). Генерал-фельдмаршал Клейст назвал Т-34 лучшим танком в мире, а английский журналист Д.Орджилл — рекордсменом в истории мирового танкостроения. 5 августа 1944 г. конструкторское бюро Уральского танкового завода им. Коминтерна за выдающиеся заслуги в создании танка Т-34 и дальнейшее усовершенствование и улучшение его боевых качеств было награждено орденом Ленина, а завод — в 1945 г. орденом Отечественной войны I степени. Прообразом современных научно-производственных объединений стал в годы войны Танкоград. Он имел научные и конструкторские институты и отделы; технологические и общетехнические службы и лаборатории. Коллектив комбината хорошо знал, что производство танков начинается с чертежа, с конструкторов. Здесь сформировался талантливый коллектив создателей новых машин, во главе которого стояли главные конструкторы Ж.Я.Котин и Н.Л.Духов. Ж.Я.Котин (1908—1979) — конструктор танков, генерал-полковник, инженер, профессор, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР, создатель первых отечественных тяжелых танков. В годы войны — главный конструктор Танкограда, зам. наркома танковой промышленности, депутат Верховного Совета СССР. Награжден 4 орденами Ленина; орденами Октябрьской Революции, Красного Знамени, Суворова I и II степени, Отечественной войны I степени, тремя орденами Трудового красного Знамени и Красной Звезды; орденом «Знак Почета». НЛ.Духов (1904—1964) — конструктор тяжелых танков, генерал-лейтенант инженерно-технической службы, член-корреспондент АН СССР, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и пяти Государственных премий СССР. С июня 1943 г. и до конца войны был гл. конструктором Танкограда. Награжден 4 орденами Ленина; орденами Суворова II степени, Трудового Красного Знамени и Красной Звезды (11, с. 372—373, 255). «В течение всей войны, — вспоминал директор Танкограда И.М.Зальцман, — КБ осуществляло единую техническую концепцию развития танка: дизельный мотор и оптимальное сочетание противоречивых требований, предъявляемых и тяжелому танку — увеличение огневой мощи, броневой защиты, маневренности, скорости и проходимости» (12, с. 78). Осенью 1942 г. в конструкторском бюро завода возникла идея создания нового совершенного тяжелого танка ИС. После успешных испытаний ГКО принял постановление о массовом производстве этого танка. Исходя из накопленного опыта, даже в условиях войны, для выполнения задания требовалось не менее двух месяцев самого напряженного труда. Коллектив Танкограда в рекордно короткий срок — всего за 51 день — наладил серийный выпуск машин ИС. Когда на полях сражений появились новые немецкие «тигры» и «пантеры» и самоходные орудия «фердинанды», Красная Армия уже имела на вооружении ИС, самый мощный тяжелый танк в мире и превосходные образцы САУ. По своей бронезащите, артиллерийскому вооружению и маневренности ИС до конца войны остался непревзойден-Х ным танком тяжелого типа. Испытав в боях мощную силу нашего танка ИС, немецкое командование вынуждено было издать секретный приказ, 64 в котором немецким танкистам предписывалось избегать боев с этими машинами. Война близилась к концу, когда в конструкторском бюро ЧТЗ родился еше один новый танк — ИС-3 — лучший из того, что дал Танкоград фронту. После испытаний машина была направлена в Красную армию и в первые месяцы 1944 г. поставлена на серийное производство. «Все годы войны, — вспоминал Ж.Я.Котин, — шло состязание конструкторских умов воюющих стран. Германия трижды меняла конструкцию своих танков. Однако гитлеровцам так и не удалось достигнуть боевой мощи советских танков» (13). Всего за годы войны советскими конструкторами в области танковой промышленности было разработано более 80 опытных образцов боевых машин. Большая часть их выпускалась методами крупносерийного поточного производства. Важным преимуществом наших танков и САУ была установка на них дизельных двигателей вместо карбюраторных. В годы войны возглавлял конструкторское бюро по дизелям Танкограда один из создателей двигателя В-2 И.Я.Трашутин, (1906—1986) инженер-полковник, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий СССР, награжден 4 орденами Ленина, орденом Красной Звезды. Почетный гражданин города Челябинска. Он вспоминал: «С гордостью могу сказать: в том, что фронт получал все больше танков, превосходивших технику врага, велика заслуга и конструкторов-дизелистов. Они дерзали, трудились неустанно, внесли за годы войны более 750 крупных изменений в конструкцию дизеля».(14, с. 124—125). За выдающиеся заслуги в создании и усовершенствовании конструкции танковых двигателей КБ по дизелям Танкограда было награждено орденом Денина. За годы войны Урал превратился в крупнейшую базу отечественного танкостроения. Он давал 40% всей продукции военной промышленности страны и выпускал грозных боевых машин и САУ больше, чем вся Германия. А среднегодовое производство танков и самоходных артиллерийских установок в СССР было почти в 2 раза больше, чем в Германии и в 4 раза — чем в Англии (2, с. 189). Усилия ученых и широко развернувшееся военное производство позволили оснастить Красную Армию отечественной боевой техникой, во многом превосходящей по своим качественным показателям зарубежную. Источники, литература 1. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941— 1945 г. — М., 1965. - Т. 6. 2. История социалистической экономики СССР — М., 1978. - Т. 5. 3. Моисеев М.А. Цена победы // Военно-иссторический журнал, 1993, № 3. 4. Левшин Б.В. Академия Наук СССР в годы Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.). М., 1966. 5. Гудериан Г. Воспоминания солдата. — М., 1954. 6. Патон Е.О. Воспоминание. — М., 1958. 7. Челябинский рабочий, 1943, 31 декабря; 1944, 19 января. 8. Васильев А.Ф. Промышленность Урала в годы Великой Отечественной войны 1941—1945. М., 1988. 65 9. Морехина Г.Г. Экономическая политика Коммунистической парти в период Великой Отечественной войны. М., 1975. 10. Т-34: путь к Победе. Воспоминания танкостроителей и танкисте — Киев, 1989. 11. Великая Отечественная война 1941—1945 гг. Энциклопедия — М 1985. 12. Зальцман И., Эдельгауз Г. Вспоминая уроки Танкограда. / Коммунист. 1984. № 16. 13. Правда, 1945, 15 февраля. 14. Карташов Н.Ф. Командармы индустрии. — Челябинск, 1989. 66 В.С.Толстиков НАСЛЕДИЕ ЯДЕРНОГО ВЕКА В послевоенный период на Урале, в индустриальном и геополитическом центре России, за относительно короткое время были построены и вступили в действие гигантские предприятия совершенно новой отрасли промышленности — атомной. Урал превратился не только в становой, но и в ядерный хребет страны. Здесь, вдоль уральских гор, на расстоянии почти пятисот километров, расположена половина (пять из десяти) закрытых, «атомных» городов-объектов, где создавалась и поддерживается до сих пор оборонное могущество раньше Советского Союза, сейчас России. Кроме того, на Урале, недалеко от Екатеринбурга, более 30 лет действует один из первых объектов мировой ядерной энергетики — Белоярская атомная станция. Первенцем атомной промышленности страны, ее флагманом по праву считается химический комбинат «Маяк», вступивший в строй в июне 1948 года в городе Челябинск-40. Именно здесь в обстановке жесточайшей секретности происходила наработка оружейного плутония, т.е. взрывчатки для ядерных бомб (1, с. 15). Напряженная работа по получению плутония проводилась в исключительно неблагоприятных условиях. «Ядерная лихорадка», постоянная спешка периода «холодной войны» обусловили известное пренебрежение здоровьем людей. Из-за недостатка знаний о воздействии радиации на человека и природную среду, несовершенства технологии и оборудования многие рабочие, инженерно-технические работники и ученые атомных предприятий переоблучались, получали повышенные дозы радиации. Боясь отстать в гонке ядерных вооружений от США, мало внимания уделяли созданию совершенных технологий, хранению и переработке радиоактивных отходов. Проблема локализации отходов казалась тогда и менее важной, и менее сложной, чем задача наработки и выделения плутония. Со временем вопросы хранения, переработки радиоактивных отходов приобрели важнейшее значение, глобальный характер. В Соединенных Штатах среднеактивные и низкоактивные отходы с Ханфордского ядерного комплекса (аналог химкомбината «Маяк») длительное время сбрасывались в многоводную реку Колумбию, затем они попадали в океан. Производство оружейного плутония в Ханфорде привело к значительному загрязнению территории. Радиоактивные отходы здесь закачивали в стальные контейнеры, закапывали в грунт и сливали в траншеи. Как считают в США, решение острых проблем загрязнения окружающей среды в Ханфорде требует разработки сложнейшей технологии, огромных финансовых ресурсов и может затянуться на десятилетия. Еще более острое положение сложилось вокруг атомных предприятий России. Теперь ясно, что у атомщиков Урала есть как бы два различных облика. Один из них героический, самоотверженный — производство атомного оружия, благодаря чему ликвидировали монополию Соединенных Штатов Америки на владение этим сверхоружием, и второй образ атомщиков — трагический, в основном для здоровья тысяч людей, для экологии региона. Действительно, найти в мире вторую такую гигантскую радиоактивную зону невозможно. Уральский регион уникален 67 своей рукотворной бедой, техногенным и радиационным воздействием атомного производства на живую природу, загрязнение территории и гидросферы. Символами этого второго облика стали река Теча, радиоактивное озеро Карачай, Восточно-Уральский радиоактивный след. В небольшую реку Течу сбрасывались жидкие радиоактивные отходы химкомбинатом в течение трех лет, с 1949 по 1951 год (2, с. 257). По своим последствиям радиоактивное загрязнение реки Течи, которая входит в огромную речную систему Карского моря, может быть отнесена к разряду наиболее тяжелых глобальных экологических инцидентов. Именно эти события более чем сорокалетней давности предопределили характер многих современных радиоэкологических проблем, которые с огромным трудом стали решаться федеральными и местными органами власти только в последнее время. За три года в реку Течу сбросили почти три миллиона кюри радионуклидов (3, 15). С вешними водами радиоактивность распространялась на сотни километров вниз по течению, загрязняя воду, пойменные участки и донные отложения на всем ее протяжении. Действительный масштаб загрязнения реки Течи определили лишь в 1951 году в ходе специальной экспедиции, предпринятой институтом биофизики при Минздраве СССР. У жителей ряда прибрежных деревень были отмечены случаи хронической лучевой болезни. Как правило, это было связано с активным использованием реки для питьевых и хозяйственных нужд, купания и полива огородов. Сложившаяся радиационная обстановка потребовала проведения комплекса мероприятий по снижению уровней воздействия на население. Прежде всего был значительно ограничен сброс радиоактивных веществ в реку Течу и одновременно официально запрещено использование реки для питьевых и хозяйственно-бытовых нужд. Тогда же начали и частичное отселение жителей ряда особенно пострадавших от радиации сел. В 1956, а затем в 1963 году, на реке Тече построили плотины, которые полностью изолировали гидротехнические объекты химкомбината «Маяк» и «грязную» заболоченную пойму в верховьях от нижележащих участков реки. Для питьевого и хозяйственного водоснабжения осуществлялось строительство водоводов, шахтных и артезианских колодцев. Выполнение комплекса мероприятий привело к улучшению радиационной обстановки в бассейне реки Теча — Исеть — Тобол — Обь. С опозданием приняли наконец-то и решение об эвакуации населения из наиболее неблагополучных по уровням гамма-полей населенных пунктов. Всего в 1955—1960 гг. переселили в «чистые» районы 7500 человек из 19 населенных пунктов. В связи с тем, что эвакуация населения из «грязных» районов была проведена несвоевременно, эти меры защиты людей оказались малоэффективными, многие жители еще до эвакуации получили большую дозу как внешнего, так и внутреннего облучения. Только при выборочном обследовании зарегистрировали 935 случаев заболевания лучевой болезнью. (2, с. 259—260). Как уже отмечалось ранее, заражение бассейна рек Теча—Исеть—Тобол породило целый комплекс социально-экономических, экологических проблем, которые не решены и до настоящего времени. Особенно острым является вопрос водоемов-накопителей, в которых концентрируется радиоактивная вода. Миллионы кубометров этой воды буквально висят над всей вышеупомянутой речной системой. Если эта активная вода прорвет 68 земляные дамбы, ограждающие водоемы, катастрофа может быть огромных масштабов, примет глобальный характер. Требуются безотлагательные действия, большие финансовые и материальные ресурсы. Сегодня широкую известность в мире приобрело и озеро Карачай, расположенное непосредственно на территории химкомбината «Маяк». После того, как прекратили сбрасывать радиоактивные отходы в реку Течу, нужно было выбирать, либо продолжать нарабатывать плутоний, либо остановить радиохимическое производство химкомбината, прекратив сбросы его отходов. Естественно, в сложившейся тогда геополитической обстановке, приостановить даже на непродолжительное время наработку плутония никто и не собирался. Деятельность химкомбината продолжалась, причем во все возрастающих объемах. Радиоактивные отходы решили сбрасывать в бессточное озеро Карачай, находящееся буквально рядом. В настоящее время в этом небольшом водоеме, площадью всего 50 гектаров, содержится около 120 миллионов кюри радионуклидов. Это в два с половиной раза больше, чем в Чернобыле (4, с. 33). За время эксплуатации водоема из него в подземные воды поступило около пяти миллионов кубических метров промышленных растворов. Под водоемом сформировалась линза загрязненных подземных вод площадью 10 квадратных километров. Сквозь грунтовую толщу они расползаются все шире со скоростью 80 метров в год. Словом, печальная история повторяется с интервалом во времени. Еще в 70-е годы было принято решение — озеро Карачай засыпать грунтом. Но тревожная экологическая ситуация, связанная с этим источником загрязнения живой природы на Урале, остается. Работы по ликвидации этого потенциального источника радиоактивного загрязнения идут крайне медленно. За почти полувековую историю атомной энергетики в мире произошло три крупные аварии: в Англии на атомной станции «Уиндскейл», в США — на атомной станции «Тримайл—Айленд» и в СССР — в Чернобыле. Чернобыльская катастрофа, произошедшая 26 апреля 1986 года, считается одной из самых тяжелых техногенных катастроф на нашей планете и занимает особое место в истории развития мировой цивилизации. В этой аварии сфокусировались самые негативные черты научно-технического прогресса, т.е. все отрицательные явления, которые могут произойти при неумелом руководстве и использовании современной техники и технологии. Чернобыльская авария вызвала боольшую озабоченность мировой общественности, о ней много писали и люди во всех уголках земли сразу узнали о ней из средств массовой информации. Вместе с тем мало кому было известно об одной из серьезнейших аварий, произошедших на Южном Урале, почти за 30 лет до Чернобыля. В отличие от Чернобыля авария произошла на сверхсекретном, оборонном предприятии, химкомбинате «Маяк» 29 сентября 1957 года. В течение долгого времени об этом ядерном инциденте в нашей стране ничего не говорилось, никакого правительственного сообщения тогда не последовало. Все содержалось в глубокой тайне, людей не информировали о ядерной аварии. Практически ничего не знали об этом и на Западе. Впервые о ядерной катастрофе в СССР упомянуто было в 1958 году в одной из копенгагенских газет. Но сообщение оказалось неточным, в нем говорилось, что произошла какая-то авария во время советских ядерных испытаний в марте 1958 года. Несколько позже в докладе Национальной лаборатории США в Лос-Аламосе сделали предпо69 ложение, что Советский Союз случайно рассекретил необычно большие учения химических, биологических и радиологический войск. Строились и другие догадки, различные домыслы на этот счет. И только в 1979 году в США была издана книга Жореса Медведева, известного советского диссидента, ученого-биолога под названием «Ядерная катастрофа на Урале», рассказывающая о сентябрьской трагедии 1957 года. Но даже после выхода в свет этой книги американские специалисты-атомщики не поверили Ж.Медведеву. Они считали, что проводились испытания русского ядерного оружия на Новой Земле и после этого радиоактивное облако опустилось на Южный Урал. В 1980 году была опубликована статья американских ученых из Ок-Риджа под названием «Анализ ядерной аварии в СССР в 1957—1958 годах». Авторы ее известные ученые-атомщики Д.Ж.Грабалко, Л.Д.Эйхман, С.И.Ауэбах наряду со сведениями, которые соответствовали действительности, высказывают предположения, дают немало неверных описаний аварий. Различные ошибочные утверждения, откровенные домыслы в отношении аварии 1957 года содержатся и в книге Ж.Медведева. Он пишет, например, о большом количестве погибших после этого взрыва. Другой ученый-диссидент Николай Ботов, кстати работавший в 60-70-е годы в филиале института биофизики № 4 в Челябинске, а затем эмигрировавший в США, пишет, что «живя в Союзе Ж.Медведев не был специалистом в радиационных авариях, за исключением медицинской радиологии, тем более он не привлекался к конкретным «натурным» экспериментам или техническому контролю, не говоря уже о самом ядерном производстве» (5, с. 190). Всю информацию об аварии 1957 года, как утверждает Н.Ботов, Ж.Медведев почерпнул через однокашников по вузу и друзей, работая в НИИ радиационной медицины города Обнинска Калужской области. В Советском Союзе факт взрыва на химкомбинате впервые подтвердили в 1989 году. До середины 1989 года в советской научной и широкой печати не было никаких прямых сведений о радиационной аварии. Советские ученые-атомщики во время поездок за границу и при встречах с экспертами из других стран, приезжавших в СССР, обычно отрицали достоверность сведений об этой аварии или же утверждали, что им ничего неизвестно о ней. И только в июне 1989 года на пресс-конференции в Челябинске первый заместитель министра атомной энергетики Б.В.Никипелов сделал официальное заявление о радиационной аварии 1957 года. 30 июня 1989 года Межведомственный совет по информации и связям с общественностью в области атомной энергии опубликовал в Москве короткий в 15 страниц, информационный бюллетень «Об аварии на Южном Урале 29 сентября 1957 года». Потом начался буквально шквал публикаций, который захлестнул центральную и местную печать. Эту аварию 1957 года сначала называли в средствах массовой информации у нас в стране и за рубежом «Кыштымская атомная катастрофа». Во многих публикациях масштабы аварии раздувались до невероятных размеров, домыслов хватало разных. В июле 1989 года стало известно и о существовании сверхзагрязненного радионуклидами озера Карачай. Первые сведения об этом озере были опубликованы в статье о кыштымской аварии в «Комсомольской правде» 15 июля 1989 года: «Для переработки топлива с ядерного реактора создали радиохимический завод. В течение 1949—1952 годов 70 эти отходы сбрасывались... в открытый водоем! Впоследствии было принято решение использовать бессточные водоемы. Одним из них стало озеро Карачай». Озеро Карачай упоминалось и в докладе Б.В.Никипелова на слушании в Верховном Совете 18 июля 1989 года, а также в объяснениях, данных о кыштымской аварии заместителем Председателя Совета Министров СССР Л.Д.Рябевым в Верховном Совете СССР в августе 1989 года. Как пишет Ж.Медведев, американцам стало известно об озере Карачай еще раньше, в конце 70-х годов. На картах, сделанных со спутников и опубликованных в отчетах Ок-Риджской лаборатории в 1980 году, а также в особом отчете Лос-Аламосской лаборатории в США, видно это озеро, расположенное недалеко от радиохимического комбината. Но особенно ясно Карачай виден, как утверждает Ж.Медведев, на картах, сделанных со спутников и опубликованных в конце 1988 года в Швеции (6, 109). Что касается аварии, произошедшей 29 сентября 1957 года, то о ней сейчас многое известно. Произошел тогда не ядерный взрыв, как нередко утверждалось в тех или иных сообщениях, а химический взрыв емкостихранилища высокоактивных отходов. Взрыв полностью разрушил емкость (банку) из нержавеющей стали, содержавшую 70—80 тонн жидких радиоактивных отходов. Из хранившихся в емкости 20 миллионов кюри радиоактивности. 10 процентов было поднято в воздух на высоту до одного километра. Два миллиона кюри сильным юго-западным ветром разнесло на площади свыше 1000 квадратных километров Челябинской, Свердловской и Тюменской областей. Позднее территория, на которой выпали радиактивные осадки, получила название Восточно-Уральский радиоактивный след (ВУРС) (7, 48). Как отмечалось в зарубежных средствах массовой информации, мелкие радиоактивные частицы и пыль в результате аварии 1957 года обогнули земной шар трижды. Радиационная авария 1957 года считается одной из крупнейших в истории развития мировой атомной энергетики. Сразу же пришлось отселить более 10 тысяч человек из 23 населенных пукнтов, значительная часть территории оказалась зараженной радионуклидами (8. с.76>. Люди пострадали от последствий взрыва значительно меньше, чем в ситуации с рекой Течей, случаев лучевой болезни не зарегистрировали, как и заметного ухудшения здоровья населения. Однако иначе как драмой массовое переселение населения с обжитых мест не назовешь. Катастрофа 1957 года на химкомбинате «Маяк» поставили перед отечественной наукой и практикой целый ряд совершенно новых задач. Ведь до этого не только в нашей стране, но и в мире не было случаев радиоактивного загрязнения обширных территорий. Каким будет поведение радиоактивных вешеств в окружающей среде, что такое радиоактивное загрязнение природы, облучение населения, каковы последствия аварии для жизни людей? Все это оставалось тогда неясным. Такой науки, как радиоэкология, еще не существовало. Необходимо было как можно быстрее проводить научные исследования, разработать стратегию и тактику радиационной зашиты. Не без оснований также считали тогда, что все эти работы могут пригодиться и в случае ядерной войны, или других аналогичных катастроф. В мае 1958 года была создана, недалеко от Челябинска-40, Опытная научно-исследовательская станция (ОНИС), коллектив которой сыграл потом видную роль в изучении последствий 71 радиационной аварии 1957 года и выработке научно обоснованных рекомендаций по ее преодолению. Рядом с городом Касли, в Сунгуле, а затем в Миассово проводил исследования в области радиационной биологии и генетики всемирно известный ученый Н.В.Тимофеев-Ресовский. В 1966 году в головной части ВУРСа создали на площади в 16 тысяч гектаров уникальный Восточно-Уральский государственный заповедник. Этот заповедник является первым и, пожалуй, единственным атомным заповедником в мире, сотворенным ядерной бедой. Коллектив Опытной станции уже к середине 60-х годов стал признанным лидером в отечественной радиоэкологии. Больших успехов в проведении исследований достигли ученые: Н.П.Архипов, Б.С.Пристер, Г.Н.Романов, Е.А.Федоров и другие. Разработанные ими рекомендации по ведению сельского и лесного хозяйства при радиоактивном загрязнении окружающей среды стали настольной книгой для занимающихся ликвидацией последствий Чернобыльской трагедии. К сожалению, многие другие научно-исследовательские работы, отчеты Опытной станции, имеющие большое научное и практическое значение, оказались невостребованными и неизвестными организаторам ликвидации последствий Чернобыльской аварии. Произошло это в основном из-за излишней секретности, а также крайне ограниченного количества экземпляров подобных документов. В настоящее время большой интерес к научным исследованиям, проводимым учеными Опытной, станции в районе ВУРСа, проявляют зарубежные специалисты. (9, 39-41). За период с 1990 по 1995 год здесь побывали делегации ученых из США, Франции, Японии и других стран. Подводя итоги вышесказанному, хотелось бы подчеркнуть, что значительная часть населения Урала одной из первых в стране столкнулась, на собственном опыте познала, что такое радиоактивное воздействие и его последствия. В результате радиационных аварий люди, проживающие на Восточно-Уральской территории (Челябинской, Курганской и Свердловской областей), понесли значительный социально-экономический и моральный ущерб. Он выразился в вызванных последствиями радиации заболеваниях части граждан, сокращении продолжительности жизни, переселения с привычных мест обитания и нарушения привычного образа и уклада жизни, социальных и экономических связей, выведения из народно-хозяйственного оборота части сельхозугодий, лесов, водоемов и т.д. Подсчеты показывают, что с 1949 года всего на Восточно-Уральской территории радиоактивного загрязнения подверглись радиационному воздействию около 436 тысяч человек. По предварительным оценкам, статус граждан, пострадавших от радиации, имеют право получить 350 тысяч человек. Среди них: гражданское население — 314 тысяч человек, военнослужащие — 24 тысячи, профессиональные работники химкомбината «Маяк» — 15 тысяч человек. (10, с5). Все эти люди имеют основания на социальную защиту, помощь со стороны государства. Но закон Российской Федерации «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие аварии в 1957 году на производственном объединении «Маяк» и сбросов радиоактивных отходов в реку Теча», принятый 20 мая 1993 года, предусматривает льготы и компенсации только для 85 тысяч пострадавших. Естественно, что все это вызывает определенное недовольство, 72 социальное напряжение среди значительной части населения. Средства, выделяемые государством на реабилитацию территории - и людей, подвергшихся радиационному воздействию, не соответствуют тому социально-экономическому и моральному ущербу, который был нанесен им в результате радиационных аварии, имевших место в прошлом. Наследие ядерного века оказалось тяжелым грузом, преодолеть его за короткое время не представляется возможным, оно тяжким бременем лежит на экономике России. Источники, литература 1. Круглов А.К. Как создавалась атомная промышленность в СССР. М.: ЦНИИАТОМИНФОРМ, 1995 2. Новоселов В.Н.. Толстиков B.C. Тайны «сороковки» — Екатеринбург: ИПП «Уральский рабочий>/. 1995 3. Аклеев А.В.. Голошапов П.В., Дегтева М.О. и др. Радиоактивное загрязнение окружающей среды в регионе Южного Урала и его влияние на здоровье населения. Под обшей редакцией академика Булдакова Л.А. — М.: ЦНИИАТОМИНФОРМ. 4. Никипелов Б.В.. Лызлов А.Ф.. Кошурникова Н.А. Опыт первого предприятия атомной промышленности. // Природа, 1990. №2. 5. Ботов Н. О статье Жореса Медведева «До и после трагедии». // Природа, 1992, №4. 6. Медведев Ж. До и после трагедии. Размышления о причинах и последствиях Кыштымскои аварии хранилища ядерных отходов в сентябре 1957 года. // Урал. 1991. №4. 7. Никипелов Б.В.. Дрожко Е.Г. Взрыв на Южном Урале. // Природа. 1990. №5. 8. Никипелов Б.В., Романов Г.Н., Булдаков Л.А. и др. Радиационная авария на Южном Урале в 1957 года. // Атомная энергия, 1989. том 67, вып. 2. 9. Губарев B.C., Камиока И., Лаговский и др. Ядерный след. — М.: Изд AT. 1992. 10. Система социальной защиты граждан, пострадавших от радиации. Под обшей редакцией доктора экономических наук Татаркина А.И. и др. Челябинск. 1994. 73 М.П.Егорьсва СЕВЕРНОВЕЛИКОРУССКАЯ ЛЕКСИКА КАК ОДИН ИЗ ЭЛЕМЕНТОВ ХАРАКТЕРИСТИКИ ДИАЛЕКТНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ГОВОРОВ ЗАПАДНЫХ ПОСЕЛЕНИЙ ГОРЬКОЙ ЛИНИИ Прогрессирующий процесс сглаживания и исчезновения диалектных различий постоянно уменьшает возможность фиксации ценнейших для лингвистической теории фактов, поэтому перед диалектологами стоит задача первостепенной важности — собрать, зафиксировать, квалифицированно описать и теоретически осмыслить тот диалектный материал, который до сих пор не был исследован в каком-либо аспекте. В этом плане большой историко-лингвистический интерес представляет изучение русских говоров на территории позднего заселения, так как они значительно менее изучены по сравнению с говорами раннего формирования. Именно таким говором позднего образования является говор западных поселений Горькой линии — небольшой островок старожильческого диалекта потомков казаков Сибирского казачьего войска, которые были первыми поселенцами в этих местах и построили в XVIII веке линию укреплений между Оренбургской губернией и Омском. Начало строительства укреплений Горькой линии, связанное с колонизацией юго-восточных земель окраины России, относится к 1752 году (5, с. 182). Свое название эта линия получила из-за географического положения, так как располагалась вдоль цепи горько-соленых озер (5, с.ЗО). Определенных данных о первоначальном этническом субстрате поселенцев Горькой линии, к сожалению, нет. По историческим материалам можно лишь приблизительно судить о первых жителях этих мест. Г.Е.Катанаев в книге «Западно-Сибирское служилое казачество и его роль в обследовании и занятии русскими Сибири и Средней Азии» приводит названия войсковых объединений казаков, обслуживавших эти укрепления: Тобольские, Тюменские, Пелымские, Березовские, Кузнецкие, Томские и т.д. (4, с.2). Помимо казаков, «служилых людей», на Пресногорьковскую линию в XVIII веке интенсивно переселялись крестьяне из районов Тобольска, Тюмени и других мест. (3, с. 182).Несмотря на этническую неоднородность казачьих полков, основную массу, очевидно, составляли «сибирские казаки», «ядром которых послужила так называемая «старая сотня» оставшихся в живых сподвижников Ермака» (4, с.2). Подтверждением этому служит лингвистический диалектный материал, собранный автором в селах Сибирка, Пресногорьковка и Песчанка Ленинского района Кустанайской области СССР в конце восьмидесятых годов. Словарный состав частной диалектной системы имеет сравнительно мало слов, бытующих только в данной лексической системе и не встречающихся в других говорах (7, с. 90). Говор западных поселений Горькой линии в этом отношении не составляет исключения. Лишь часть анализируемой лексики является специфически местной, встречающейся только в обследованных населенных пунктах. Многие слова имеют довольно-таки широкое диалектное распространение, о чем говорят показания региональных словарей. Но даже в отношении тех слов, которые мы условно относим к сугубо местным, с твердой уверенностью сказать, что они действительно местные, нельзя, 74 поскольку всегда существует вероятность наличия этих слов в необследованных говорах. Слова широкого диалектного распространения, наряду со словами общенародными и местными, и составляют словарный состав говора. В исследуемом говоре наиболее многочисленна группа слов, представляющих собою собственно-лексические диалектизмы. Это слова: БАСТРИК, ГРУЗДЯНКА, ПЕСТЕРЮШКА, АЛЯБУШКА, ГАЛЬЯН и др. БАСТРИК «жердь для укрепления на возу различных грузов»: «...Рыбачили много, рыба была. Под БАСТРИКИ рыбу накладут, чтоб с возу не выпадывала, возили в Тургай и везде». ГРУЗДЯНКА «грибной суп»: «Кто солит: кто маринует, кто ГРУЗДЯНКУ варит, суп груздяной». ПЕСТЕРЮШКА «небольшая корзина»: «ПЕСТЕРЮШКУ бери и айда за ягодами». ДРОБЛЕНКА «дробленая пшеница, идущая на корм скоту»: «Пшаницу-то дробят на складе, вот он га и называется ДРОБЛЕНКОЙ». МОЛОКАНКА «машина с цистерной для перевозки молока»: «А это, МОЛОКАНКА пройдет сама у вас там?» ОЛЯБУШКИ «лепешки»: «Кожурочки помнешь, сваришь, ОЛЯБШКИ сделаешь, помнешь и на сковородке пожаришь». ГАЛЬЯН «небольшая озерная рыбка»: «ГАЛЬЯН, он наподобие пескаря». Корни многих слов, входящих в эту группу, представлены в литературном языке: ДРОБЛЕНКА — дробить, МОЛОКАНКА — молоко, ПОДШАЛОК — шаль, РАССОЛОДКА — солод, СУПРЯДКИ — прясть. Корни слов БАСТРИК, ПЕСТЕРЮШКА, КОЛОК, ВЕТИЛЬ, ЧЕЛДОН, ЧЕБАК, РУСЛЕТ, КИЗИН, ЧИМБАРЫ и многих других отсутствуют в литературном языке, в толковых словарях русского языка можно найти некоторые из этих слов с пометкой «областное» или с указанием на места их бытования. Например, аналог слову БАСТРИК — БАСТРОК — есть в Толковом словаре живого великорусского языка В.И.Даля. Слово имеет то же значение и подается с пометкой «тмб» (тамбовское), что указывает на территориальную ограниченность его употребления (1, т.1, с.53). Фиксируют это слово и региональные словари. В Словаре русских говоров Новосибирской области: БАСТРИК/Бастрык «длинная жердь, которой скрепляют сено, солому, снопы и т.п. на возу или санях» (8, с.20). В Словаре русских говоров Среднего Урала: БАСТРЫК/БАЙСТРЫК/БАСТРЫГ «очищенная от коры жердь толщиной 10-15 сантиметров, в 3-4 метра длиной, с глубокими зарубками для веревок на концах. Служит для крепления на возу объемных рыхлых грузов — сена, соломы, снопов, мха и т.п. (9, т.1, с.36-37). КОЛОК «роща, лесок» имеется и в Словаре В.И.Даля с пометой «вост.» (1, т.П, с.140), и в Толковом словаре русского языка под редакцией Д.Н.Ушакова (14, т.1. с.1406), и в Словаре современного русского литературного языка (12, т.5, с. 1174) с пометой «обл.». В анализируемом говоре слово КОЛОК употребляется с тем же значением, которое было свойственно ему в древнерусском языке: «небольшая роща, перелесок» (11. т.7, с.248). На диалектную природу слова ПЕСТЕРЬ указывают составители Словаря современного русского литературного языка, помещая его с пометой «обл.» (12, т.9, с. 1089). Слово ВЕТИЛЬ не нашло отражения в толковых словарях русского языка, но оно имеется в Словаре русских говоров Среднего Урала (9, т.1, с.74). Слово 75 имеет то же значение, что и в говоре Горькой линии, обозначает рыболовную снасть особой, конусообразной формы: сеть, натянутая на несколько обручей. Точно такую же рыболовную снасть в говорах Подмосковья называют ВЕНЗЕЛЬ (2, с.52). В словаре В.И.Даля с тем же значением помещено слово ВЕНТЕР и даны его варианты: ВЕНТЕЛЬ, ВИТИЛЬ, ВЕНТЕРЬ (1, т.1, с. 177). Все рассмотренные диалектные слова имеют территориально ограниченное употребление, они являются местными названиями общенародных вещей, явлений, понятий. Почти каждому из них в литературном языке имеется соответствие: ЬАСТРИК — жердь. ПЕСТЕРЮШКА — корзина. КОЛОК — роша, ЗАПОН — передник. САЛАГИ — сани. КИЗИН — творог. КУРЖАК — иней. НЕДОЕДКИ — голод, ОПАСНИК(бранное) — зараза. СУМЕТ — сугроб и т.д. Иногда понятие, обозначаемое в диалекте одной лексемой, в литературном языке обозначается описательно, чаше всего словосочетанием: МАХАЛКА — кисть для побелки. ВЯЗОЧКА — вязаное изделие. ЧИМБАРЫ — брюки из овчины, МАРТЫН — озерная чайка. ДРОБЛЕНКА — дробленая пшеница, ЗАВОЗНЯ — крытый двор, ЗЕЛЕНКА — свежескошенная трава, КОЛЕСНИК — колесный трактор, РУКОТЕРКА — полотенце для рук и др. Такая недостаточность словарного состава литературного языка иногда преодолевается за счет вовлечения в него диалектных слов. Исследуя фонетические и морфологические особенности говора западных поселений Горькой линии. М.К.Кокобаев относит его к северновеликорусском> наречию, в рамках которого считает его смешанным, сложившимся на базе различных диалектов, в основном Вологодско-Вятских и других северных говоров (6. с. 18-20). Сопоставительный анализ лексики говора и лексики региональных словарей, предпринятый нами с целью определения места говора в системе диалектов, подтверждая справедливость этого вывода, дает возможность более точно охарактеризовать его как говор урало-сибирской диалектной зоны. Многие слова, имеющиеся в нашей картотеке, зафиксированы словарями уральских и сибирских говоров (имеется в виду полное тождество плана содержания и плана выражения анализируемых единиц). Это АМБАРУШКА (9, с.26; 8, с. 10), БОРНОВОЛОК (9. с.51; 8. с.36>. ВИШЕНЬЕ (9. с.82: 8. с.67). ВЯЗКА (9 . с. 108: 8. с.87). ГОРОШНИЦА (9, с.123; 8, с.104), ЗАПЛОТ (8, с. 178: 9, с.181; 1, т.1, с.617), КАМЕНКА (1. т.П. с.81). КАРТОВНИЦА (10. вып.13, с. 102). КЛУБЯНКА UU. вып. 13. с.312) и др. Эти слова составляют приблизительно 47,1 процента от общего числа рассматриваемых диалектизмов. Значительно меньше слов, общих с южновеликорусскими и средневеликорусскими говорами. Они составляют соответственно около 6 и 9,4 %. Например, слова БЕРЕСТВО, ВТОРОГОДНИК, ВЫТЯЖКИ, ГРЕЧУХА, ГРОХАЛО. ЕРАНЬ. ЗАПОН и ряд других, кроме нашего говора, встречаются в подмосковных говорах (2. ее. 29, 69! 73. 97. 130, 161). а ДОМАШНОСТЬ. КАРТОВНИК. КАЧКА. МОЛОДУХА. НАЗЕМ. НЕДОХВАТКИ — в говоре деревни Деулино Рязанской области (13, ее. 148. 218. 219. 295, 316. 334j. Некоторые из слов имеют очень широкое распространение. Например. АНБАР подается Словарем В.И.Даля без помет, есть оно с Словаре русских говоров Новосибирской области, в Словаре говоров Подмосковья и в Деулинском словаре. МОЛОДУХА. КАРТОВЬ. ТРЕТЬЯК, судя по данным словарей, встречаются и в подмосковных (2, ее. 168. 188. 514) и в сибирских (Ь. ее. 300. 214. 541). и с южнорусских говорах (13. ее. 295. 218. 564). а 76 ПРЯХА, ТЕТЕРЯ, СУМЕТ, СУСЛОН, СТАЙКА, СКРЫНЯ и ряд других слов, отмеченных нами в говоре Горькой линии, — в сибирских (8, ее. 449, 536, 526, 527, 515, 502) и подмоскомных говорах (2, ее. 428, 508, 499, 500, 490, 478). Слова, не зафиксированные другими региональными словарями, составляют около 37,5 процента от общего количества слов картотеки. Но эти данные приблизительны, поскольку принципы отбора диалектного материала в словарях различны. Наиболее удачным в плане сопоставительного анализа является Словарь современного русского народного говора под редакцией И.А.Оссовецкого, гак как этот словарь включает всю лексику одного населенного пункта. Но даже эти приблизительные данные, которые мы выявили в результате сопоставительного анализа лексики исследуемого говора и лексики региональных словарей, позволяют сделать вывод о принадлежности говора западных поселений Горькой линии к урало-сибирской диалектной зоне. Оказавшись в иноязычном окружении, в условиях длительной территориальной и социальной изоляции, говор сохранил свои самобытные черты, резко противопоставленные русским акающим и украинским говорам поздних поселений. Источники, литература: 1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. — 7-е изд., М.: Русский язык, 1978-1980. 2. Иванова А.Ф. Словарь говоров Подмосковья. — М.: Московск. обл. пед. ин-т им. Н.К.Крупской, 1969. 3. История Сибири с древнейших времен до наших дней, 11 т. — Л.: Наука,. 1968. 4. Катанаев Г.Е.Западно-сибирское служилое казачество и его роль в обследовании и занятии русскими Сибири и Средней Азии. — СПб., 1908, вып.1. 5. Кокобаев М.К. Говор западных поселений Горькой линии. — Дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. — Алма-Ата, 1965. 6. Кокобаев М.К. Говор западных поселений Горькой линии: Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. филол. наук. — Алма-Ата, 1965.г. 7. Оссовецкий И.А. Лексика современных русских народных говоров. — М.: Наука, 1982. 8. Словарь русских говоров Новосибирской области (Под ред. докт. филол. наук. А.И. Федорова. — Новосибирск: Наука, Сибирск. отд., 1979. 9. Словарь русских говоров Среднего Урала. — Свердловск: Среднеуральское Книжное Издательство, 1964 — 1983, тт. 1-4. 10. Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П.Филина, вып. 1 — XX. — М. — Л.: Наука. 1965 — 1985. 11. Словарь русского ^зыка XI—XVII вв., вып. 1-9, — М., Наука, 1975—1982. 12. Словарь современного русского литературного языка, тт. 1-17. — М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1965. 13. Словарь современного русского народного говора (дДеулино Рязанского района Рязанской области) / Под ред. Оссовецкого И.А. — М.: Наука, 1969. 14. Толковый словарь русского языка / Под ред. проф. Ушакова Д.Н. - М.: Государственное изд-во иностранных и национальных словарей. 1935-1940, тт. 1-4. 77 КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ А. X. Курганов «ГОСУДАРСТВО И ЭВОЛЮЦИЯ»: ПАРАДОКСАЛЬНОЕ СОЧИНЕНИЕ Издана книга Е.Т.Гайдара «Государство и эволюция» (М., 1995). На заседании «Московской трибуны» состоялось ее обсуждение. Правда, обсуждение книги носило явно комплиментарный характер, так как в нем участвовали исключительно поклонники Е.Т.Гайдара и его идей. Поэтому есть необходимость дать и критический анализ данной книги, чтобы оценка ее была более объективной и всесторонней. Само название книги претендует на ее прочтение в соотношении с визави — книгой Ленина «Государство и революция». Государство, рожденное революцией, ею наделенное правом собственности на национальное достояние — диктаторское, тоталитарное, замещающее собой и общество. Рожденное же эволюцией и отделенное от собственности, по Гайдару, не претендует на замещение собой общества, содействует его демократическому развитию. Так ли это? Только ли в этом вся правда? Ведь будучи отделенным от собственности с самого начала формирования буржуазного государства на Западе собственность двигалась в направлении к монополизации, преобразуя общественный строй в государственно-монополистический. Следствием такого развития стали: две мировые войны, коммунизм и фашизм в ряде важнейших стран, в целом попрание демократии во всем мире. Только после второй мировой войны западная демократия отделение собственности от власти дополнила политикой и практикой рассредоточенности собственности в народе. Итог: пресекся мировой революционный процесс, потерпел крах фашизм и коммунизм. Эволюционное развитие там, где общество в своей основе собственническое, а не наемническое, и государство при нем — демократическое по той же причине. Наемническое общество способно существовать только при тоталитарном режиме: оно нереформируемо. Оно либо революционизируемо, либо окончательно рабское. Последнее — при полной изоляции от мирового сообщества. По автору, обмен номенклатурной власти на собственность — явление нормально-неизбежное, что иначе Россию отнять у номенклатуры нельзя, придется ее у нее выкупать. Для Гайдара главное, чтобы возник свободный рынок, на котором пусть изначально номенклатура занимает решающие позиции, что является лишь залогом преемственности прав собственности. Дальше свои позиции каждому, дескать, придется подтверждать делом. Таким образом происходит первоначальное накопление капитала. И слава Богу! Потом все образуется через конкуренцию. Такова квинтэссенция мысли автора. Уроки истории говорят о другом. Первый этап первоначального накопления капитала в России дал три революции. Непреодоленный в более благоприятных условиях начала века, он абсолютно непреодолим в его конце. Потому что на наших глазах процветает демократический мир и не только Запада, но и кое-где еще. Добавим к этому закрепленную большевизмом общинно~"социалистическую" ментальность народа. Нам 78 предлагается «выкупить» Россию у узурпаторов власти и национального достояния. В LBoe время Маркс считал более приемлемым для пролетариата вместо насильственной революции выкупить у буржуазии ее богатство. И это было резонно, ибо выкупалось бы у собственников. Наш «антимарксист) предлагает наоборот отдать собственность узурпаторам, проходимцам и иже с ними, взамен получить разоренную, разграбленную страну. Понимает ли он что такое «Отечество» вообще? И почему у пролетария, будь то физического или умственного труда, не бывает Отечества, ибо оно для человека там, где \ него в собственности хотя бы клочок земли и другие средства производства, дающие ему возможность жить, не завися от власти. Да и почему, с какой стати номенклатура, став и формальным собственником народного богатства, «продаете народу Россию, то есть отдаст ему власть? Тут — нечто схожее с известным марксистским постулатом об отмирании государства, ставшего собственником всего богатства нации. Автор полагает, что Россия вынуждена идти по западному пути. Я склонен думать, что. в конечном счете, итоговый результат западного пути неизбежен и для нас. Но средства его достижения у нас свои, с учетом нашей ментальности. Я убежден, что в России рано или поздно восторжествует принцип частной собственности, но не на началах «классического» капитализма, а на началах акционерно-кооперативного капитализма. Будут доминировать не индивидуально-частные, а крупные, объединяющие в себе частные доли, предприятия. Я мыслю будущую Россию как экономическую, культурную и политическую федерацию снизу доверху, соединяющую людей всех профессии, строящих свое благополучие на самых разных формах собственности. Строить такой капитализм, которого уже нет на его родине, нелепо. Удивляет безысходность, безальтернативность в постановке вопроса Гайдаром и его сторонниками. V них свет в окошке — капитализм, его же не прейдеши. Причем худший его вид. Хотя в декларативном плане Гайдар пишет о капитализме кануна XXI века, отделенного 100-150 годами от «классического» капитализма, что нам предстоит войти «в этот новый капитализм». Но почему же в него, «в новый капитализм» входить через «старые двери» (узкие, низките. уродливые, приведшие к серии революций и войн)? Развитие общества непременно предполагает использование уже наработанного нового опыта. как правило. ушедшего вперед ол первоначального способа его созидания. Да. «классический» капитализм формировался методом первоначального накопления, при котором одни обогащались за счет других, монополизацией собственности, а «новый капитализм» строится «рассредоточением собственнности» (Хайею. Пробуксовка гайдаровской реформы объясняется неприятием ее обществом. Потому что, во-первых, она была начата не с системообразуюшего фактора (с изменения формы собственности, разгосударствления и приватизации экономики), во-вторых. — по причине неприемлемости способа разгосударствления экономики. Она позволила чиновникам, плохо руководившим хозяйством при властном государстве, разваливать ее при безвластном государстве. В полном ходу разграбление народного богатства номенклатурой, криминальными и спекулятивными структурами. Обогащается незначительная часть населения, его большинство как было наемническим и нищим, таковым и остается. А у такого общества определяющая его движения закономерность одна — к революции, либо «социалистической». либо фашистской <что. впрочем одно и то же;. 79 Гайдар иронизирует по поводу того, что прогнозы «кассандров» о социальном взрыое не оправдались. Пока не оправдались. До первой русской революции после крестьянской реформы прошло 45 лет, до второй — после ее «развития» столыпинской реформой — еще 10 лет. Так что еще не пришло время. Крот истории роет не спеша, но верно. Массовая безработица — впереди, появление второго дыхания у коммунистов не заставит долго себя ждать. Пагубная самодеянность Гайдара проистекает из непонимания им природы большевизма. Он утверждает, что «большевизм — дитя войны». Если и применять данный образ, то вернее было бы сказать, что война стимулировала, ускорила завершение процесса формирования большевизма, и не только в партии, но и в массах, как законченного экстремистского течения в освободительном движении, его крайнего проявления в виде сверхреволюционности. Большевизм возник задолго до империалистической войны в конце XIX века, оформился в 1903 году. В первой и второй революциях большевистская партия не принимала решающего участия, а вторая — ею даже не была предвидена. Большевизм, как и любой другой общественный экстремизм, рождается обществом, в основании неблагополучия которого находится наемничество большинства народа, его обессобственниченность, отсутствие у него собственной материальной опоры жизни, то есть неустойчивость бытия на этой грешной земле. Для российской государственности характерно извечное игнорирование принципа собственности для большинства народа, да и для гоподствующего класса (дворянства) он веками оставался в какой-то мере условным чуть ли не до 1917 года. Корни большевизма в крестьянской реформе 1861 года с ее «отрезками» крестьянских земель в пользу помещиков, с огромными, намного превосходившими цену полученной крестьянами земли, выкупными платежами, осуществлявшимися на протяжении почти полувека. Тяжелые последствия реформы были усугублены столыпинскими законами, о которых так похвально отзывается автор. Попытка утвердить принцип частной собственности для большинства народа обернулась разграблением крестьянской общины, сохраняя при этом помещичье землевладение нетронутым, — и была последней каплей, переполнившей чашу терпения многострадального российского крестьянства. Все три русские революции — это крестьянские революции. Большевики въехали во власть на плечах общекрестьянской гражданской войны против дворянства, защищаемого Временным правительством. «Заслуга» большевиков лишь в том, что они талантливо использовали льющийся через край гнев, озлобленность нуждой российского народа. Мы можем идти к «новому капитализму» как бы с другого конца, чем это произошло в странах «классического» капитализма. Не разорением народа и друг друга, а проведя народную приватизацию, превращая народ из фиктивного «хозяина» национального богатства в его реального собственника. Проводя же гайдаро-чубайсовскую обманную, жульническую приватизацию мы готовим почву для приступа к реализации лозунга «Грабь награбленное!» Причем он более подходит к дню нынешнему, чем к 1917 году. Гайдар ратует за эволюционное развитие страны. Вроде бы. На деле же его книга о революции, в ней — обоснование того, что подводит народ к революции-контрреволюции. Предельно парадоксальное сочинение. 80 В.ФМ стонов ИСТОРИЯ РОССИИ С ПОЗИЦИЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПОДХОДА Похоже, что с выходом в свет книги Л.И.Семенниковой «Россия в мировом сообществе цивилизаций» (Брянск, 1995), изданной как учебное пособие для вузов, дискуссия между сторонниками и противниками цивилизационного подхода вступила в новую фазу. Ей раньше сильно не доставало конкретики. Участники дискуссии высказывали свои суждения по общетеоретическим (главным образом методологическим) вопросам, нередко добавляя для убедительности политические обвинения по адресу своих оппонентов — без этого у нас не может обойтись ни одна дискуссия. Но и только. Можно было так до бесконечности обмениваться любезностями. Дело не сдвинулось бы, да и не могло сдвинуться с мертвой точки, поскольку главным критерием эффективности той или иной методологии является все же не степень остроумия, проявленного ее сторонниками, а качество научных исследований, выполненных па ее основе. В этом смысле позиции сторонников цивилизационного подхода были явно уязвимыми. Правда, можно назвать ряд интересных работ, выполненных на основе цивилизационного подхода. Но все они посвящены частным проблемам отечественной или всемирной истории. Даже книги Л.Н.Гумилева при всей масштабности, характерной для них постановки вопросов, написаны в конечном счете на довольно ограниченных во времени и в пространстве материалах. Л.Н.Гумилев делал, конечно, экскурсы в разные сюжеты всемирной истории для подтверждения тех или иных своих положений. Но это и были именно экскурсы. Он дал не столько картину, сколько пунктирные наброски общей концепции истории развития человечества. Разумеется и это очень много. Гораздо больше, чем дали другие сторонникии цивилизационного подхода среди российских ученых. Но это не решало проблемы. До сих пор на русском языке имелось несколько вариантов всемирной и отечественной истории, выполненных на основе линейного подхода к историческому процессу. Их можно критиковать, при желании даже «разоблачать», но сторонникам цивилизационного подхода требовалось также «дать что-нибудь взамен». Не лучше в этом смысле обстояло дело в зарубежной исторической литературе. Сколько-нибудь разработанный с позиции цивилизационного подхода концепции истории России в иностранной историографии не было и нет. Работу Л.И.Семенниковой выгодно отличает масштабность в постановке проблем. Автор претендует на то, чтобы дать свою собственную оригинальную концепцию исторического развития России более чем за тысячу лет. Причем история России рассматривается во взаимосвязи со всемирной историей. Это потребовало дать - с позиций цивилизационного подхода по крайней мере основные элементы концепции развития мировой истории. В методическом плане книга Л.И.Семенниковой тоже может оцениваться как новаторская. По существу она — первая попытка дать студентам вузов учебник по истории, написанный на основе нового государственного стандарта. Заметим, стандарта не вполне реалистическо81 го, поскольку громадный по объему и сложности материал преподаватели вынуждены втискивать в 100-часовой курс (и это еще хорошо, если 100-часовой — практически в большинстве вузов на него дают от 60 до 80 часов). Л.И.Семенникова сделала, кажется, невозможное — сумелатаки уместить громадный по объему материал в рамки одной книги, причем сделала это достаточно умело. Одно это уже обеспечит популярность учебника у преподавателей и студентов. Но все-таки главное у Л.И.Семенниковой не достижения в области методики, а новый взгляд на историю России. Автор подчеркивает, что она стремится дать курс «основанный на единой авторской концепции, опирающейся на принципы цивилизационного подхода». Это не просто декларация, как нередко бывает. Практически все вопросы отечественной истории анализируются именно под таким углом зрения. Уже во вводной части учебника подробнейшим образом рассматриваются теоретические проблемы цивилизационного подхода к истории. Это далеко не лишне, поскольку, как показывает практика, нередко даже профессиональные историки имеют весьма смутное представление о цивилизационном подходе (что, правда, отнюдь не мешает им рассуждать о его достоинствах и недостатках). О студентах и говорить нечего. Л.И.Семенникова посвящает специальные лекции рассмотрению понятийного аппарата цивилизационного подхода, анализирует типы цивилизаций, уделяя при этом главное внимание рассмотрению цивилизации западной. Специальная лекция посвящена проблеме межцивилизационного диалога. Отметим, что именно этот раздел учебника производит наиболее благоприятное впечатление, хотя, разумеется, можно соглашаться или не соглашаться с постановкой вопроса, которую Л.И.Семенникова дает. Например, высказанная ею мысль о том, что сегодня еще нельзя говорить о единой мировой цивилизации достаточна спорна. Но независимо от этого, первые три лекции несомненная удача. Без них история России, написанная с позиций цивилизационного подхода, была бы просто непонятна. Во многом по-новому подходит Л.И.Семенникова к проблеме исторического исследования. Не секрет, что многие работы по отечественной истории, как дореволюционных, так и советских исследователей сильно грешат по части подбора материала. Идеи экономического детерминизма, весьма популярные отнюдь не только среди марксистов, привели к тому, что по существу отечественная история сводилась главным образом к истории экономической и выяснение того как влияли изменения в области экономики на другие стороны жизни общества. Л.И.Семенникова стремится дать целостную картину исторического развития, включая аспекты экономические и социальные, политические, духовные и даже экологические. В результате у Л.И.Семенниковой совершенно иное соотношение факторов, влияющих на развитие российского общества, чем у большинства других авторов. Несомненным достоинством является то. что она попыталась проанализировать влияние политических институтов государства, а также многопартийнои системы на процессы общественного развития. Значительный интерес представляет раздел курса «Технических прогресс и общество». Для работы Л.И.Семенниковой весьма характерно стремление jncpeocмыслить тот идейный арсенал, который оставили нам предшествующие поколения историков. Причем речь идет не только об историках либерального лагеря, которым автор явно симпатизирует. Например, одну из центральных идей книги — о цивилизационном расколе русского 82 общества со времен Петра I Л.И.Семенникова несомненно позаимствовала из работ виднейших российских историков консервативного направления — князя М.М.Щербатова и Н.М.Карамзина. Вообще Л.И.Семенникова относится к идейному наследию своих предшественников без предубеждения или почти без предубеждения: то, что считает приемлемым для своей концепции — использует независимо от того, историк какого направления выдвинул данную идею. С цивилизационным подходом к исследованию несомненно связаны не только достоинства, но и недостатки работы Л.И.Семенниковой. Это естественно, поскольку «наши недостатки — продолжение наших достоинств». Например, среди сторонников цивилизационного подхода уже не первый год идут споры по поводу типологизации цивилизаций. Практически каждый ученый, начиная с А.Тойнби, сначала формулирует критерии цивилизации, потом разделяет цивилизации по типам, потом, обнаружив, что оказывается в мире есть порядочное число народов и государств невписывающихся почему-то в его так хорошо составленную классификацию, начинает объяснять как такая аномалия могла возникнуть. Столкнулась с этой проблемой и Л.И.Семенникова. Составив классификацию и выделив основные типы цивилизаций, она должна была, естественно, решить вопрос и о том к какому типу отнести Россию. Выход найден ею простой и даже изящный. Л.И.Семенникова рассматривает Россию как цивилизационно неоднородное общество, расположенное между двумя мощными центрами цивилизационного влияния — Востоком и Западом, которые оказывали в прошлом и оказывают сейчас на нее громадное влияние. Вся история России рассматривается через призму борьбы двух влияний, двух начал: западного и восточного. Л.И.Семенникова — сторонница западного влияния, поэтому решительно все, что усиливает это влияние на Россию является, по ее мнению, благом: призвание варягов славянами в 862 году и приглашение королевича Владислава на Московский престол во времена Смуты. Реформы Петра I тоже позитивны лишь в той мере, в какой усиливали западное влияние. Их ограниченность также, оказывается, связана преимущественно с тем, что Петр недопонимал насколько благодетельно это влияние. С возмущением, которое выглядит, надо сказать, довольно забавно, пишет Л.И.Семенникова о том, что Петр, разрушая обособленность России от Европы, все же был и оставался продуктом русского общества. «В европейском опыте он видел лишь орудие усиления России». Во времена Петра такой упрек вряд ли кто-нибудь мог сделать монарху. Да и сегодня кажется довольно трудно найти страну, руководителю которой историки и публицисты могли выдвинуть в качестве обвинения то, что он ставит интересы собственного государства превыше всего. Так оно идет и дальше с объяснением исторических судеб России: все хорошее здесь от западного влияния, все плохое — от восточного. Конечно, для признания правильности этой точки зрения необходимо согласиться с целым рядом выдвинутых Л.И.Семенниковой постулатов: с ее типологизацией цивилизаций, с тем что Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, не является и страной с собственной, своеобразной цивилизацией, а была и есть таким вот монстром, который уже более тысячи лет все никак не может решить вопрос о том. куда наконец склониться: к передовому Западу или к отсталому Востоку. 83 Со всей отчетливостью в работе Л.И.Семенниковой проявляется л другая весьма распространенная черта сторонников теории цивилизационного подхода — установка на модернизацию прошлого, сопоставленние вещей по сути дела несопоставимых на основе второстепенных или даже третьестепенных признаков. Классический пример тому — А.Тойнби, любивший сопоставлять, например, древнюю Спарту и фашистскую Германию. В книге Л.И.Семенниковой подобные сопоставления, оценки, выводы настолько обычны, что перестают даже удивлять. Люди далекого прошлого на страницах ее книги нередко действуют так, как будто они — наши современники, причем руководствуются не просто нынешними представлениями и критериями, а даже программными документами тех или иных, конечно, преимущественно либеральных партий. Если же они не руководствуются этим, то Л.И.Семенникова делает им весьма серьезные замечания. Успехи античной цивилизации, в особенности Древнего Рима, Л.И.Семенникова связывает преимущественно с тем. что в античности произошла «абсолютизация свободы личности, а коллектив, общество были признаны вторичными». Конечно все это весьма далеко от конкретики античного мира. Напомним, что для римлян, например, считалось несомненным правилом «благо государства — высший закон», что наиболее популярным героем в Риме был Брут (не убийца Цезаря, а его далекий предшественник). Причем главной его заслугой считалось не то, что он сыграл решающую роль в свержении царской династии Тарквиниев или в учреждении республики, а то, что будучи консулом, приказал казнить собственных сыновей, замешанных в заговоре против государства. «Благо государства — высший закон». Одним словом, версия Л.И.Семенниковой довольно мало согласуется с реалиями античности, но зато очень хорошо с известными политическими установками. Или. например, чего стоит утверждение Л.И.Семенниковой о том, что Петр I видел главное в модернизации «внедрение в России рыночных отношений, предпринимательства и соответствующей им светской культуры, науки и образования». Можно подумать, что речь идет не о Петре 1, а о Егоре Гайдаре или Григории Явлинском. Но нет, оказывается все-таки о Петре. Только покойник, к сожалению, не очень хорошо понимал, что такое рыночные отношения, почему у него с реформами не очень гладко и получилось. Сильно вредит книге Л.И.Семенниковой излишнее увлечение декламацией, назидательный тон. Как будто человек не историю пишет, а оценки выставляет хорошим или проштрафившимся школьникам. Но ото тоже черта довольно характерная для сторонников цивилизационного подхода. А в общем при всех недостатках книга Л.И.Семенниковой все же серьезный шаг вперед. Представляется принципиально важным, что наши историки от общих рассуждений и взаимных обвинений переходят все-таки к крупным историческим исследованиям. 84 С. С. Соковиков МНОГОЛИКОСТЬ КУЛЬТУРОЛОГИИ Пора почти полного одноголосия в культурологии закончилась. Пространство, занятое прежде «Основами марксистско-ленинской теории культуры» (под ред. А.И.Арнольдова и А.С.Фриша) теперь быстро заполняется различными изданиями, призванными ознакомить читателя с основами культурологии как отрасли знаний, с закономерностями возникновения и развития культуры и пр. Учебные пособия создаются отдельными авторами и коллективами, в вузах столицы и городах Сибири, Урала. Уже издано не менее полутора десятков пособий, а число их растет и растет. Ситуация понятна. Культурология входит в Государственный образовательный стандарт, что требует методического обеспечения. С другой стороны, сейчас происходит становление новых представлений о культурологии, ее статусе, предмете и проблематике. Казалось бы, у авторов различных изданий достаточно много общего в подходах, например, единодушное обращение к русской философии «серебряного века». Но далеко не всегда представляемая в рамках культурологических изысканий возможность высказаться по «наболевшим вопросам» удерживает авторов от ухода в публицистику. Здесь-то и обнаруживается вполне отчетливо, на какие из предшествующих традиций создатели учебников опираются в большей степени. Достаточно яркий пример этого являет собой пособие Ю.Т.Марченко и И.И.Мамая «Культурология» (Новосибирск, 1995) (1). Пафос авторов обнаруживается уже на первых страницах, где культурология определяется как ответвление философии, напрасно отождествляемой с наукой (1, с. 3). Коль скоро культурология — не наука, логично утверждение авторов о том, что «в ней нет и не должно быть жестких и однозначных критериев научности» (1, с. 4). Что же тогда остается на долю культурологии? Не менее, как «средоточие познания и переживания целей и смыслов существования человека, народа, человечества, целей и смыслов, ' трудно поддающихся прояснению и даже таинственных» (1, с. 3). Изъяснить таинственные смыслы, действительно, трудно. Поэтому далее авторы постулируют оценочный подход к культуре, относя к ней знания, добро и красоту, а также практический опыт, служащие задаче воспроизводства, сохранения и усовершенствования человеческой жизни. Все остальное — антикультура. На этом приключения дефиниций не кончаются. Делая попытку «синтеза материалистического и идеалистического понимания культуры», авторы приводят аргументацию и цитируют тезисы самого разного характера, но с явным преобладание второго подхода. Например, идеальная среда предстает как единственно значимая сфера человеческого развития (1, с. 14), «вся культура происходит от идеи», но тут же: «культура — образ жизни определенного народа», и далее — «культура — это материальный и духовный прогресс как индивидов, так и всевозможных сообществ» и т.д. Подобная пестрота явно не способствует прояснению картины, хотя позиция авторов просвечивает уже в фигуре 85 ухода от ответов, например: «Что же касается происхождения человеческой духовности, связей ее с более высокой и абсолютной духовностью (? — С О , то на этот счет пусть каждый поразмыслит сам» (! — С О . Одним словом, как пишут авторы, «останемся с самозаданием и в заинтерсованном беспокойстве» (1, с. 6). Более взвешенный и обстоятельный подход демонстрируют авторы учебного пособия «Введение в культурологию» (М., 1995, под ред. Е.В.Попова) (2). Как указано в аннотации, книга написана в соответствии с государственным стандартом по культурологии. Действительно, книгу отличают стройность и четкость композиции, ясность логики изложения. Последовательно рассматриваются: многообразие подходов в исследовании культуры; понимание культуры в разных эпохах — от Античности до мыслителей XX века: сущность и функции культуры, ее становление как исторического феномена: описываются культурно-исторические типы культуры; дается характеристика русской культуры и актуальные проблемы современной культурной ситуации. К несомненным достоинствам книги следует отнести широкий тематический диапазон, обилие культурно-исторических материалов, делающих содержание доказательным, доступный уровень изложения. Целесообразным выглядит и четкое структурирование текста, особенно в разделе «Типология культур» (гл. IV—VIII). Это не случайно, ибо книга — плод работы 21 автора. Может быть, именно поэтому, при всей композиционной выстроенности, книге недостает целостности, концептуальной завершенности. Наиболее полно и последовательно в пособии даны материалы, характеризующие истоки и основные черты различных культурно-исторических типов культур: первобытного, конфуцианско-даосистского, индобуддийского, исламского, христианского. Каждый тип представлен системой мировоззренческих позиций, системой ценностей и практики, воплощающей идеи той или иной культуры. Особо выделен очерк о русской культуре (гл. VIII), где в частности, анализируются ее истоки, крупнейшие явления и наиболее значимые ценности и ориентации ("соборность", православие и др.). Завершает книгу раздел «Актуальные проблемы современной культуры». К числу последних относят техницизм, экологию, социальное равенство и останавливаются не столько на современном их состоянии, сколько на ретроспективе их возникновения в истории. Несколько особняком стоит раздел «Российская социокультурная ситуация», где последняя представлена почти исключительно негативными аспектами. Таким образом, пособие, по-сути, образует совокупность очерков истории и теории культуры, материалы которых вполне могут «пособить» студенту в изучении курса, особенно — его культурно-исторических аспектов. По сравнению с предыдущей, книга С.П.Мамонтова «Основы культурологии» (М., 1995) (3) представляется более целостной и отвечающей задачам учебного издания (о чем, в частности говорят контрольные вопросы к главам). Автор последовательно рассматривает широкий круг вопросов: истоки культурологии как науки: основные культурологические школы XX века; русская культурологическая мысль до и после 1917 года; культура как общечеловеческое достояние, функционирование культуры в обществе. 86 Далее, в главах 6 и 7 («Культура во времени и пространстве») автор использует диахронный и синхронный подходы к анализу культурный явлений и процессов, представляя, по-сути, типологию культуры. Материалом дальнейших глав (гл. 8—13) служат отдельные проблемы культурологии: субъект культуры; искусство как чувственная сфера культуры; соотношение культуры с природой, религией, государством. В трактовке тех или иных положений автор обращается к взглядам Вольтера и Кондорсе, Канта и Шиллера, Гегеля и Гумбольта, Моргана, Тейлора, Фрейда и др. Достаточно представительно выглядит и экскурс в историю русской культурологической традции, где диапазон от П.Я.Чаадаева до Ю.М.Лотмана. Правда, здесь уже обнаруживается обстоятельство, о котором автор упоминает в Предисловии: неприятие и критика всего того, что случилось с отечественной культурой после Октября (3, с. 3). Неудивительно, что послеоктябрьской культурологии отведена 1 страница. Если иметь в виду эту книгу не как единственную, а в ряду других, она вполне приемлема в качестве учебного материала. Несколько иное впечатление складывается после знакомства с работой А.И.Арнольдова «Введение в культурологию» (М., 1993) (4). В заглавии она определена как учебное пособие. Однако во Введении автор называет иной жанр книги — размышления о культуре, разговор-беседа (4, с. 3). Несмотря на достаточно свободную форму и композицию работы, ее проблематика весьма разнообразна: определение научных границ культурологии соседствует с многочисленными инвективами в адрес современных ситуаций, описание основных элементов политической культуры сменяется проблемами культурной политики. Причем в последней усматривается 3 основных направления: концептуальное обоснование развития важнейших сфер культуры, демократизация всей ее системы и, наконец, совершенствование материально-технической базы. Что же, подход достаточно новый... Тематически, казалось бы, весьма содержательная, работа переполнена достаточно общими положениями, отчасти сохранившими отпечаток упомянутой вначале «теории культуры», с другой стороны, тезисами, содержащими непроясненные положения, требующие анализа, а не только формулировки. В работе П.С.Гуревича «Культурология» (М., 1996) (5) культура рассматривается, в первую очередь, как антропологический феномен, в этом смысле автор отделяет антропологический смысл культуры от пространства собственно социальной истории. В тексте даны трактовки культурологии и как систематизированного знания о культуре — специфическом и уникальном феномене, и как собственно теории культуры — общеисторического процесса, и как междисциплинарной метатеории, где культура выступает одновременно объектом и инструментом познания интегрального образа культуры. Не упуская первого и второго, автор делает достаточно удачную попытку анализа ряда проблем именно в рамках третьего подхода или, по его выражению, культуроцентризма (5. с. 43). Работа включает круг очерков, посвященных нескольким аспектам бытия культуры, возникающим сегодня с наибольшей остротой. Достаточно перечислить названия некоторых глав ("Техника и цивилизация", «Аполлоническое и дионисийское». «Партикуляризм и универсализм» и др.), чтобы увидеть принцип 87 оппозиции некоторых культурных начал, порождающих динамику исторического развертывания культуры. Разумеется, эта книга — не Учебник, ее главы включают лишь некоторые проблемы культурологического знания. Однако пособие вполне определенно может служить материалом, позволяющим выйти за традиционный круг тематики учебной литературы. Книга Б.С.Ерасова «Социальная культурология» (М., 1994) (6) пожалуй, в полной степени отвечает статусу учебного пособия по структуре и содержанию. Б.С.Ерасов подчеркивает особую модальность, которую предполагает в отношении к культуре социальная культурология. Это, прежде всего, исследование принципов духовной регуляции различных сфер социального бытия. Плодотворность подобного подхода видится в том, что он позволяет достаточно «жестко анализировать» культурный подтекст и смысл процессов и событий... таких, как смена технологий и социальных структур, политических систем, революции, реформы, войны т.д.» (6, с.6). Автор четко определяет основные принципы социальной культурологии, которая видится как составная часть общего культуроведения (наряду с гуманитарной или антропологической традицией). Содержательная и объемная (624 с , книга заслуживает, несомненно, обстоятельной рецензии. Вместе с тем ее можно рекомендовать в качестве одной из фундаментальных работ, выполненных по культурологии в жанре учебной литературы, хотя бы по следующим основаниям. 1. Материалы пособия основаны на анализе и обобщении широчайшего круга культурологических материалов, зарубежных и отечественных, которые представлены корректно и, в то же время, подчиняясь логике автора, «работают» на многоаспектное раскрытие проблематики. 2. Социокультурная картина общества прослежена в синхронном и диахронном подходах, при этом рассмотрению подлежат все его основные структурные сегменты. 3. Анализ в работе превалирует над сугубо оценочными мотивами (что отчетливо заметно, например, в гл. IV «Социокультурные характеристики российского общества»). 4. Материал пособия системно выстроен, каждой теме предпосылается ее программное изложение. Ориентироваться в содержании помогают указания на взаимосвязь различных разделов. Основным дефинициям даются вполне корректные определения. 5. Пособие снабжено развернутым планом семинарских занятий, примерными вопросами к экзамену по курсу и обширным списком литературы, что облегчает использование книги как методического источника. Но основным достоинством книги Б.С.Ерасова, на наш взгляд, является то, что это одна из удачных попыток создания одного из интересующих подходов к культурологической области знаний, рассматривающих культуру как целостную, динамичную систему. При этом возможности и границы подхода понимаются авторами и четко фиксируются. Книг по культурологии становится все больше. Сама наука предстает в них разноликой, отражая многогранность феномена культуры. Пользу может принести любой текст. Стоит только ясно представлять, что из них способно служить учебным целям, а что, отражая «злобу дня», преходяще, хотя, несомненно, также любопытно. Вероятно, пора «Классических» текстов культурологии — еще впереди. 88 Источники, литература 1. Марченко Ю.Т., Мамай И.И. Культурология: учебное пособие. — Новосибирск: Наука, 1995. 2. Введение в культурологию: Учебное пособие для вузов. / Руководитель авт. колл. и отв. ред. Попов Е.В. — М.: ВЛАДОС, 1995. 3. Мамонтов С П . Основы культурологии — М.: Изд-во Российского открытого университета, 1995. 4 Арнольдов А.И. Введение в культурологию. Учебное пособие. — М.: Народная академия культуры и общечеловеческих ценностей, 1993. 5. Гуревич П.С. Культурология. Учебное пособие. — М.: Знание. 1996. 6. Ерасов Б.С. Социальная культурология: Пособие для студентов высших учебных заведений. В 2-х ч. — М.: АО «Аспект Пресс», 1994. 89 ЗЛОБА ДНЯ Е.Н. Фоменко ЕСТЬ ЛИ БУДУЩЕЕ У НЕМЦЕВ В РОССИИ? Одной из глобальных проблем развития современной цивилизации является национальный вопрос. Долгие годы было принято считать, что все проблемы в сфере межнациональных отношений у нас уже решены, что все проживавшие в СССР народы были связаны великой и нерушимой дружбой. И вдруг — события в Якутии, Казахстане, Закавказье, Узбекистане, Молдове, Прибалтике. Меня интересует судьба российских немцев. По свидетельству Н.М.Карамзина, немцы появились в России в конце 1 тысячелетия н.э. В XVIII в., в эпоху Екатерины Великой они «окультурили» южные границы Российской империи, создали образцовые хозяйства фермерского типа. К концу XIX в. в России проживало уже около 2 млн. человек немецкой национальности. Их доля была значительна в сельскохозяйственном экспорте России. Очень высок был и культурный уровень: в 1890 г. грамотность у немцев-колонистов в Самарском уезде достигала 74 процентов, при среднем показателе 7 процентов. Однако с 80-х годов прошлого столетия положение немцев в России резко ухудшилось. Печатались шовинистические статьи, книги, в которых говорилось, что немцы планомерно завоевывают Россию, скупают земли. Правительство выпустило ряд указов, значительно ущемляющих права немецкого населения. В результате десятки тысяч немцев реэмигрировали, тысячи переселились в Сибирь. В годы первой мировой войны вновь расцвело великодержавное шовинистическое отношение к российским немцам. Правительство приняло ряд законов, ограничивающих землевладение. В прессе публиковались призывы развернуть борьбу с «внутренними немцами», которые «изнутри завоевывали Россию», в Государственной думе выступали черносотенцы, по немецким деревням прокатилась война погромов. Уступая нажиму «общественности», царь подготовил указ о выселении всех немцев в Сибирь. Только тяжелое положение на российско-германском фронте не позволило снять части для осуществления депортации. А в это время 200 тысяч немцев честно воевали в состве российской армии против германо-австрийских войск, но этого российская общественность старалась «не замечать». В январе 1933 г. в Германии к власти пришли фашисты. В ноябре 1934 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О работе среди немецкого населения». Советские намцы были объявлены «пособниками фашистской Германии». А потом была война. Десятки тысяч немцев встретили врага с оружием в руках в составе Красной Армии. Но вскоре всех приравняли к фашистам и сотни тысяч немцев сослали в Сибирь и Казахстан. В дороге тысячи умерли от дизентерии, голода и холода. Из сводки НКВД СССР № 9 от 12.09. 1941 г. по Красноярскому краю: «В пути следования эшелонов с немцами—переселенцами умерло 437 человек, родилось 143, были сняты с поезда по болезни 77». Зачастую людей высаживали в голой степи, бросали на произвол судьбы. Старики со 90 слезами на глазах вспоминают русских, украинцев, казахов, делившихся с ними последними продуктами. Многие немцы брали себе славянские фамилии и умудрялись попасть на фронт. Одиннадцать российских немцев были удостоены звания Героя Советского Союза. Мужчины 15-55 лет и женщины подлежали мобилизации в «трудовую армию». Известно много случаев, когда из 2-3 тысяч «трудармейцев» выжили только 15-20 (см.: 1, 1994, № 27, 13 Juli, s. 5). Сталин, Берия и их окружение нашли эффективную форму массового уничтожения советских немцев измором. Они пропустили через трудмобилизацию, через трудармейский лагерь НКВД все взрослое население российских немцев (даже подростков). Всего было мобилизовано через военкоматы 120 тысяч немцев-мужчин и подростков (см.: 1, 1995, №7, 27 Februar, s. 7). Постановление ГКО — № 9526 ее — о дополнительной мобилизации спецпереселенцев в уголльную промышленность предусматривало, что ведущее место здесь отводилось советским немцам. По подсчетам, через трудмобилизацию, через .трудармейские лагеря' НКВД прошли около 800 тысяч советских немцев. Доктор исторических наук Н.Ф.Бугай, выступая в июне 1993 года на научной конференции в Москве, привел следующие данные НКВД СССР: на различных работах использовались 695,6 тысячи немцев-переселенцев (2, с.89). Цифра 695,6 тысяч — это почти 2/3 общей численности советских немцев, ибо по переписи 1939 года их было 1,4 миллиона человек. Заместитель Берии Василий Чернышев вынужден был признать постоянное нарушение даже, понятно, далеко не мягких официальных инструкций по организации проживания немцев в зонах Молотовской области (ныне Пермская). Хотя эта область была одной из самых страшных зон, где голодом, непосильной работой уморили тысячи и тысячи советских немцев, однако практически не лучше содержали трудармейцев в других лагерях. После войны немцев-трудармейцев начали перебрасывать с Урала и европейского Севера на Дальний Восток и Среднюю Азию. Многим пришлось еще 5-7 лет работать в системе ГУЛАГа. Репрессии против советских немцев продолжались и после войны. Всех, кто остался в живых, взяли под строгий и позорный комендантский надзор НКВД-МВД. 26 ноября 1948 года издается Указ Президиума Верховного Совета СССР (опять под грифом ее), которым ужесточается режим спецпоселения. За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения «давали» 20 лет каторжных работ. Наконец, 13 декабря 1955 года принимается Указ Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Этот указ, конечно же, был в определенной степени прогрессивным, но он сохранял запрет на возвращении людей в места, откуда они • были выселены, не могло быть и речи о том, чтобы им вернули конфискованное имущество. Запрет на выбор места жительства для российских немцев был снят только в 1972 году Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября. И то формально. Немцы не имеют до сих пор своей государственности, они борются за восстановление исторической справедливости. Не находя путей разрешения этого вопроса, вынуждены эмигрировать на Запад. 91 Сотни тысяч людей из Казахстана, Трансильвании и Силезии стремятся на родину своих предков, надеясь, что она их примет и даст шанс. И Германия принимает их. Очень трагичная и сложна судьба немцев в России. Моя семья — это тоже одна из страниц из истории немецкого народа. Трагедия всего немецкого народа — ото трагедия моей семьи, непосильный изнурительный труд в спецпоселениях — это труд моей семьи. Воспоминания моей бабушки Классен Галины Максимовны и деда Классен Николая Федоровича для меня б е г у н ы , так как я расскажу историю их судеб и своим детям. Классен Галина Максимовна — моя бабушка, которая в настоящее время живет в Копейске, ей сейчас 72 года. Я расскажу о ее жизни в годы войны. Родилась она в 1923 году в селе Фольмер Саратовской области, в Поволжье. Семья их была большая (11 детей). Было у них большое хозяйство: дом, мельница, маслобойня, много крупного рогатого скота. Жили они хорошо, с детства приучали их к труду. В 1933 году, когда бабушке было 10 лет, начался голод. Началось «раскулачивание» зажиточных крестьянских хозяйств. Им пришлось всей семьей переехать в Армению. Поселились они недалеко от Еревана. Очень дружно жили они с армянским населением. Выучили даже армянский язык. Прожили они в Армении до 1941 года, до начала войны. Из Армении их выселили в Восточно-Казахстанскую область, в Усть-Каменогорск. И уже из Усть-Каменогорска в 1942 году их стали отправлять в трудармию. Было тогда моей бабушке 19 лет. Отправили бабушку с ее матерью (моей прабабушкой) в Куйбышевскую область, в Кинель-Нефть. Из детей у них в семье осталось к этому времени только 3. Бабушкиного отца со старшим сыном забрали из семьи и отправили на Урал, в Копейск, на шахты. Бабушку с мамой, как я уже сказала, отправили в Куйбышевскую область, но позже. И ни с кем остался бабушкин младший брат, было ему тогда только 9 лет. Увозили бабушку с матерью зимой, на санях, брат бежал следом за санями, падал в снег, вставал и опять бежал, бежал до тех пор пока сани не скрылись. Дальняя родственница бабушки, пожилая женщина, взяла мальчика себе. В Куйбышевской области работали они на изнурительных работах. Днем копали траншеи, а ночью по приходу поездов разгружали вагоны с бревнами и трубами. Здесь они работали всю войну. Никаких трудовых книжек им тогда не давали, зарплаты тоже, только паек, чтобы не умереть с голода. Вестей от других членов семьи тоже не было. Бабушка с матерью начали розыск своих родственников (отца и брата), которых отправили в Копейск. И тогда они не знали, что бабушкиного отца уже нет в живых, он умер от инфекционного заболевания еще 1942 году прямо в шахте. Бабушкин брат похоронил отца, как мог. Только спустя много месяцев после войны они нашли брата. Он выслал им вызов, так как находился на спецпоселении. В 1946 году бабушка с мамой прихала в Копейск, где живет до сегодняшнего дня. Воспоминания Классен Николая Федоровича (моего дедушки): «Родился я в Ставропольском крае, в селе Этока, в 1922 году. До 1930 года жили своим личным хозяйством: имели свою пасеку, хорошие сады, лошадей. 92 В 1930 году вступили в колхоз, куда отдали все свое хозяйство. Голод 1933 года мы пережили, худшее предстояло впереди: 1941 год—война. Мать у меня была русская, отец — немец. Нас выселили в Южно-Казахстанскую область, Каратасский район, село Ленинское. Привезли, поселили в каком-то сарае, отцу дали работу. В 1942 году меня, как старшего сына, забрали из семьи и перевезли в Чкаловскую область. Работали мы на строительстве железной дороги. Бараки, куда нас поселили, были заброшены, пища была очень плохая. Проработал я здесь месяцев 6. Было очень тяжело: не было рядом ни родственников, ни знакомых, ни друзей. Потом отправили нас в Челябинскую область, в г.Коркино, на строительство разреза, затем переправили в поселок Роза (тоже на строительство угольного разреза). Положение трудармейцев было крайне тяжелым. Хлеб получали по карточкам. В июне 1942 года Управление Тресткопейскуголь забрало всех немцев в Копейск. Попал я в зону за колючую проволоку, работал на пилораме, на лесном складе. В июне 1942 года перевели меня на шахту, работал на тяжелых подземных работах по 14-18 часов. Были случаи, когда после таких смен, ночью посылали на разгрузку леса, разгружали по несколько вагонов. Жили мы в зоне, на работу ходили под конвоем, работали в шахте вместе с русскими, у которых отношение к немцам было не всегда хорошее. Здесь работал я до 1945 года. На спецпоселении (без права выезда из города) находился до 1956 года. Даже после окончания войны ходили отмечаться в комендатуру г.Копейска. (После войны писал письма родственникам, пока, наконец-то не смог съездить к матери, сестрам, брату). Отца уже не было в живых. В Копейске я остался навсегда. Проработал на шахте на подземных работах до 1972 года. Имею на сегодняшний день 30 лет подземного стажа, 40 лет — общего. После войны несколько раз предлагали учиться по специальности». Возвращаясь к положению немцев в современной России, необходимо сказать следующее. Немецкий народ до сих пор полностью не реабилитирован ни в политическом, ни в социальном отношениях. Не реабилитирована до конца даже его культура. И это несмотря на то, что еще парламент бывшего СССР осенью 1989 года принял Декларацию «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав». Факт незаконности репрессий признан и парламентом России, принявшим 2 важных закона—«О реабилитации репрессированных народов» (26.04.1991) и «О реабилитации жертв политических репрессий» (18.10.1991). Российские немцы за период репрессий 20-30-х годов, выселения, трудармии и спецпоселения потеряли 40 процентов своей общей численности. Должна быть подготовлена и опубликована для широкого обсуждения государственная концепция национальной политики России. Нужно подготовить Комплексную государственную программу решения проблемы российских немцев, создать Госкомитет по проблемам российских немцев при Правительстве Российской Федерации. Необходимо на государственном уровне обеспечить поддержку существующих немецких национальных районов; строительство немецких поселений в Поволжье; создать, согласно Указу Президента, национального района в Саратовской и национального округа в Волгоградской областях. 93 Нужно продолжить оказание помоши России в решении проблем российских немцев. Целесообразно установить уже сегодня деловое сотрудничество с областями, где проживает большое количествог немецкого населения и облегчить решение вопросов его образования, культуры и занятости. Литература, источники: 1. Neues Leben. Zeniralzeilung. 2. Немецкий российский этнос: вехи истории. — М., 1994. Ю. В. Мамонов ПРЕССА: ПРЕДВЫБОРНЫЕ ПРОГНОЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ О роли прессы в предвыборной борьбе сказано достаточно много. Всеми признано, что в значительной степени позиция средств массовой информации влияет на победу того или иного избирательного объединения на выборах. Выборы 17 декабря 1995 года вызвали огромный интерес у профессиональных политологов, о чем свидетельствует поток публикаций на эту тему, как до, так и после их проведения. Если не все, то, по крайней мере, очень многие из них содержали прогнозы результатов выборов. Не секрет и то, что каждое из крупных политических движений располагает поддержкой определенной части прессы, а то и просто содержит на свои партийные средства одну или более газет. В этой связи представляет несомненный интерес вопрос о том насколько оправдались прогнозы средств массовой информации, в какой мере эти прогнозы использовались как метод политической борьбы в ходе избирательной кампании. Для анализа я выбрал пять политических движений, что прошли в Думу, прибавив к ним и блок «Демократический выбор России — объединенные демократы» (ДВР—ОД), как движение, имеющее мощную поддержку в прессе. Симпатии газеты «Известия» к блоку «ДВР—ОД» широко известны. Практически во всех материалах, посвященных предстоящим выборам, авторы прогнозов проявляли чрезвычайную осторожность в оценке шансов Е.Гайдара. Редкий автор публикаций отваживался однозначно предсказать, что «Демвыбор» преодолеет 5-процентный барьер. Наиболее пессимистично была настроена Корнелия Герстенмайер. В статье «Я счастлива, что могу проголосовать» она писала: «И если вдруг случится такое несчастье и «Выбор России» не преодолеет 5-процентный барьер , в нашей Думе не будет той самой конструктивной оппозиции, без которЧж нам всем будет очень плохо» (1). Судя по этому материалу, в редакции «Известий» не исключали такую возможность. Наиболее оптимистичен в этом смысле автор статьи «Социологи прогнозируют левый реванш» (2). Он предсказал «Демвыбору» 7-8 процентов мест в Думе. Но если не брать за основу эти крайние точки зрения, а остановиться на общем впечатлении, которое оставляют абсолютное большинство публикаций в «Известиях» на эту тему, то можно сделать вывод, что авторы прогнозов ожидали довольно скромных для «ДВР—ОД» результатов, но 5-процентный барьер для него они считали вполне преодолимым. Партия Гайдара набрала 3.86 процентов голосов и в Думу попали лишь девять ее представителей, прошедшие в одномандатных округах, а значит и прогнозы в «Известиях» относительно «Демвыбора» ошибочны. Неточность составила всего 1,5 процента голосов, но они оказались для этого блока роковыми. Кого же авторы «Известий» считали главными противниками «ДВРОД»? Ответ на этот вопрос можно получить уже взглянув на заголовки статей: «Социологи прогнозируют левый реванш» и «Проголосовать надо 95 так, чтобы вчерашний день не стал завтрашним» (3). Буквально каждая статья начиналась со слов о коммунистической угрозе. Все авторы, как один, сходились на том, что КПРФ опередит своих соперников на выборах и соберет около 15 процентов голосов избирателей (Леонид Седов «Дамские успехи на думском поприще» — 14 процентов; Юрий Левада «Тревоги и страхи не одно и то же» — 15 процентов). Тот же Леонид Седов в статье «Социологи прогнозируют левый реванш» утверждал, что коммунисты получат 28 — 31 процент мест в списочной части Думы, увеличив долю своих представителей за счет партий и движений, не преодолевших 5-процентный барьер. Результаты выборов показали, что социологи «Известий» допустили очень серьезную погрешность в оценке шансов КПРФ. Они занизили их на 13-16 процентов. Как известно, по партийным спискам в Государственную Думу прошло 99 депутатов, что составляет 44 процента от общего их числа. Кроме КПРФ к непримиримой оппозиции, а значит и к противникам «ДВР— ОД» публицисты «Известий» отнесли «КРО», «ЛДПР», «АПР». Леонид Седов — автор нескольких материалов на эту тему повторил неточность большинства исследователей, отведя Конгрессу русских общин 11-13 процентов мест в списочной части Думы, а «ЛДПР» 8-10 процентов. Но «КРО» не набрала необходимых 5 процентов, а «ЛДПР» получила 20 процентов мест по партийным спискам. В отношении же Аграрной партии автор оказался прав — по партийным спискам она в Госдуму не попала. Своими возможными союзниками, судя по публикациям, «Известия» считали все партии правого и право-центристского направлений. Из тех, что по мнению Л.Седова имели шансы попасть в Думу, это «Яблоко» и «НДР». Кроме того, публицисты «Известий» не исключали сотрудничества «Демвыбора» и с блоком «Женщины России», и «Партией самоуправления трудящихся». Л.Седов так оценил шансы «НДР»: Только «партия власти» сохраняет завидную стабильность, отвоевывая при любых раскладах и величинах явки свои 15 процентов депутатских мандатов» (4). И в этом случае он был далек от истины — «НДР» получила около 20 процентов мест по партийным спискам. Шансы «Яблока» исследователь оценил в 21 процент мест в списочной части Думы, а партии Святослава Федорова отвел 8 процентов мест и довольно существенно ошибся в обоих случаях — «Яблоко» получило 14 процентов мест по спискам, а «ПСТ» вообще не набрала 5 процентов. Не стала исключением в этом смысле и оценка Л.Седовым шансов движения «Женщины России». В статье «Дамские успехи на думском поприще» он утверждал, что оно соберет 10 процентов голосов и получит 27 процентов в списочной части Думы. Действительность и на этот раз опровергла его прогнозы. «Женщины России» не собрали и 5 процентов голосов избирателей. Итак, неточность за неточностью. Публицисты газеты, откровенно симпатизирующей «Демвыбору» ошибались практически во всем. Единственно, что они правильно сумели спрогнозировать — это первое место «КПРФ» и поражение «АПР». Ошибки в прогнозах колебались в диапазоне от 5 до 15 процентов, да и в целом состав новой Думы они представляли себе совершенно иным. Видимо слишком большое влияние на их прогнозы оказали политические симпатии и антипатии. Об этом говорит то, что они слишком явно завысили возможности своего 96 направления и слишком явно занизили потенцияал своих политических противников. Авторы статей в газете «Российские вести», освещая тему предстоящих выборов, своих симпатий к движению «Наш дом Россия» отнюдь не скрывали. Судя по публикациям разброс мнений о количестве голосов, которые будут отданы за это политическое объединение, довольно велик. Например, Павел Шинкаренко в статье «Демократия может существовать в России» (5), на мой взгляд, сверхосторожен. Он считал, что «НДР» сможет преодолеть 5-процентный барьер и будет в коалиции с другими центристскими блоками формировать правительство. А Николай Андреев в статье «Игра в одни ворота» (6), наоборот, сверхоптимистичен. Он предполагал, что «НДР» в состоянии набрать до 40 процентов голосов. Но большая часть прогнозов, комментариев в «Российских вестях» скорее ближе к предсказанию Дмитрия Орлова в статье «Шансы коммунистов преувеличены» (7). В ней исследователь утверждал, что потенциальный электорат «НДР» составляет 15 процентов избирателей. В этом случае аналитики «РВ» завысили шансы своего объединения не более чем на треть, что не такой уж большой грех, если вспомнить об ошибках в «Известиях». В номере 238 на первой полосе опубликован прогноз о предполагаемых результатах выборов 17 декабря. Кроме рейтингов партий и объединений в ней с исчерпывающей ясностью показано кого в редакции «РВ» считают силами прогрессивными, а кого реакционными. Сделано это было довольно оригинальным способом, с элементами наглядной агитации. Материал был разбит на три колонки. Одна из колонок содержала собственно прогноз, над другой стояло слово «За», а еше выше урна для голосования и встающее на ее-фоне солнце. Этот рисунок по замыслу авторов олицетворяет прогресс — иод ним идет перечисление партий и движений, которые по мнению редакции «РВ» за этот прогресс борются. Это «НДР», блок Ивана Рыбки-на, «ДВР—ОД», «Яблоко», «Вперед, Россия». Над третьей колонкой стоял заголовок «Против» и, по контрасту, изображены ночь, звезды, месяц — что олицетворяет реакцию. Ниже довольно доходчиво объясняется, что голосовать ни в коем случае не надо за «КПРФ», «ЛДПР», «АПР», «НРПР», движение «Держава» и «Власть народу». Как оценивали шансы союзников и противников публицисты «Российских вестей». На первом месте «КПРФ» — ей прогнозировали 15 процентов голосов, на втором «Яблоко», о котором писали: «Лишь в самом худшем случае повторение результатов прошлых выборов» (8). Автор прогноза — Марк Урнов в номере 238 чрезвычайно осторожен. Он писал: «В группу лидеров входят «Вперед Россия», «Партия самоуправления трудящихся», «ДВР—ОД». Из этих слов непонятно прогнозирует ли он им преодоление 5-процентного барьера или нет. В общем редакция «РВ» была крайне осторожна и конкретных цифр во всех публикациях называлось лишь две — это 15 процентов у коммунистов и около 15 процентов у «НДР». В обоих ел чаях авторы прогнозов ошиблись на одну треть, занизив потенциал «КПРФ» и завысив возможности «Нашего дома России». В целом точность прогнозов можно оценить, как невысокую. В «Новой ежедневной газете» не было недостатка в материалах, посвященных парламентским выборам, и все они проникнуты симпатиями к блоку «Яблоко», лидер которого Григорий Явлинский входит в 97 редколлегию «НЕГ». Но конкретики в прогнозах немного. Например, на какое количество голосов рассчитывает блок «Яблоко» на предстоящих выборах сообщалось лишь в одном случае. Автор писал: «Яблоко» рассчитывает набрать 12-14 процентов голосов избирателей» (9). В действительности за это объединение проголосовало 6.89 процентов избирателей. О других партиях и блоках авторы статей в этой газете писали в иронично-неприязненной манере. Например, вот как представлена предвыборная деятельность «ЛДПР»: «Не совсем, правда, понятно, зачем она вообще нужна, эта агитация, ведь что такое «ЛДПР», известно любому младенцу — и все благодаря уникальности ее лидера, Владимира Вольфовича Жириновского, который регулярно радовал и ужасал своими эскападами российскую (да и мировую общественность на протяжении вот уже нескольких лет» (10). Подобный тон без каких-либо изменений выдерживался по отношению практически ко всем избирательный объединениям. О том, сколько голосов блоки и партии соберут на выборах, судить по публикациям в «НЕГ» очень трудно. Цифр в газетных материалах почти нет. Исключение сделано лишь для «КПРФ». В номере 41 писали, что если на выборы придет 40 процентов избирателей, то коммунисты имеют возможность получить свыше 50 процентов мандатов в Госдуме, если же придет 70 процентов, то этой возможности они лишатся. Как видим прогноз довольно расплывчат, но тем не менее ясно, что его основу составляет известный тезис — чем больше придет на выборы избирателей, тем меньше депутатских мандатов получат коммунисты. Результаты выборов это предположение не подтвердили. К избирательным урнам пришло 65 процентов избирателей, но коммунисты тем не менее получили 44 процента мандатов в списочной части Думы. Либерально-демократическая партия России издает газету «ЛДПР». Первая полоса газеты в ноябре-декабре 1995 года заполнялась небольшими по объему агитационными материалами, а остальные три были отведены под перечень основных государственных гарантий, льгот, социальных выплат гражданам (11). Возможно потому, что результаты прогнозов часто не оправдываются, в газете «ЛДПР» их не было, но зато брошюра В.Жириновского «Политический ландшафт России» была полностью посвящена анализу деятельности наиболее крупных политических партий. Лидер либеральных демократов так оценил потенциал своей партии: «Представители от ЛДПР лидируют среди патриотических сил, однако наличие нескольких патриотических кандидатов раскалывает их электорат. Суммарное количество голосов было бы достаточно для победы» (12). Такую же уверенность демонстрировал лидер «ЛДПР» в интервью «Российской газете». В нем он утверждал, что его партия рассчитывала на 40 процентов голосов избирателей. Итоги выборов показали, что он почти в четыре раза завысил возможности партии либеральных демократов. Среди других политических объединений лидер «ЛДПР» выделил три наиболее мощных. Это коммунисты, демократы и «НДР». О коммунистах он писал следующее: «Коммунистическое движение в его различных ипостасях сегодня представляет собой, безусловно влиятельную силу». (13) Далее следует разбор программы «КПРФ» на 6 страницах, гда слова «ложь» и «фальшь» встречаются чуть ли не в каждой строчке. Он писал: «Коммунисты — опасный и коварный противник патриотического 98 движения и «ЛДПР», как его руководящей силы». В этом лидер либеральных демократов не ошибся. Именно «КПРФ» отодвинула «ЛДПР» на второе место в Думе. Под термином «демократы» В.Жириновский объединил все партии реформаторского крыла. Это в первую очередь «ДВР-ОД» и «Яблоко». Его оценка этих партий весьма категорична: «За несколько последних лет «Демократы» запятнали себя несмываемым позором, который может быть сравним лишь с клеймом полицаев на оккупированной территории. В результате этого само слово «демократ» стало синонимом подонка и предателя. «Демократы» пришли к полному политическому банкротству. Если на рубеже 1980-1990-х годов на митинги «демократов» стекались толпы доверчивых граждан, то в середине 1990-х годов лишь жалкие кучки обиженных Богом дебилов приходят послушать их безумные бредни". В.Жириновский был уверен, что возможности «ДВР-ОД» и «Яблока» на выборах 17 декабря очень невелики и их влияние в Думе уменьшится. В общем и целом его прогноз подтвердился. Партия Е.Гайдара в Думу по партийным спискам не прошла, а «Яблоко» собрало голосов меньше, чем на прошлых выборах. В.Жириновский охарактеризовал «НДР», как партию власти. Его эпитеты в отношении этого блока типа «Наш дом — Газпром» и «Наш дом — тюрьма» характеризуют его негативное к нему отношение. Об его оценке шансов «НДР» на выборах красноречиво свидетельствуют следующие строки из брошюры: «Время само расставит все по своим местам и сметет в мусорное ведро беспринципные коалиции мелких политиканов, выработавших свой ресурс, как бы они не цеплялись за ускользающую из рук власть» (15). Формулировка достаточно расплывчата, особенно, в той части, где речь идет о времени. Непонятно, когда оно, по мнению, Жириновского, должно смести «НДР». Газета «Советская Россия» известная своими симпатиями к коммунистам. В ходе предвыборной кампании агитировала за четыре политических объединения: «КПРФ», «Власть народу», «Коммунисты — Трудовая Россия — за Советский Союз» и «АПР». Но по обилию пропагандистских материалов и по комментариям нетрудно догадаться об ориентации редакции этой газеты на «КПРФ». В статье «На последних рубежах избирательной атаки» (16) дан наиболее полный и развернутый прогноз результатов выборов 17 декабря. Автором прогноза был «Независимый Центр исследований политической культуры». По его данным, коммунисты получат около 29 процентов голосов. Окончательные итоги выборов показали, что прогноз в целом подтвердился. Ошибка составила всего 2 процента. Сложенные вместе голоса «КПРФ» и блока «Коммунисты — за Советский Союз», соответственно 22,30 процентов и 4,53 процента составляют около 27 процентов голосов, и это даже без учета голосов, отданных за блок «Власть народу», который многие исследователи относят к коммунистическому движению. Задумываться над тем, кого считали в редакции «Советской России» союзниками «КПРФ», не приходится. На первой полосе этой газеты в ноябре-декабре 1995 года из номера в номер печатались названия избирательных блоков, которые, по мнению редакции отражали интересы трудового народа. Это помимо «КПРФ» — «АПР», «Власть народу», «Коммунисты — Трудовая Россия — за Советский Союз». В оценке шансов этих избирательных объединений аналитики «Советской России» проявляли некоторую двойственность. 99 С одной стороны утверждалось, что преодолеть 5-процентный барьер есть шансы у всех четырех левых избирательных объединений. С другой в прогнозе, опубликованном 10 декабря, утверждалось, что, кроме «КПРФ», лишь только «АПР» находится вблизи от заветной 5-процентной черты. Да и то авторы совсем не уверены, что «АПР» эту черту преодолеет. Судя по общему тону публикаций и комментариев, первое заявление носило скорее декларативный характер, являлось «реверансом» в сторону будущих возможных союзников «КПРФ», а второе, которое в различных вариациях встречалось почти в каждом номере «Советской России», имело вполне определенную цель — дать понять читателям, что голосовать надо за «КПРФ», так как голоса, отданные за другие левые блоки, судя по этому прогнозу, все равно пропадут. Прогноз в отношении блока «Женщины России», к которому пресса коммунистов относится в целом нейтрально, оказался практически точным. В статье «На последних рубежах избирательной атаки» (17) автор утверждал, что этот блок скорее всего не наберет 5 процентов. Но аналитики «Советской России» ошиблись в отношении шансов «КРО» и «ЛДПР», прогнозируя соответственно 10 и 5 процентов голосов этим движениям. Возможно в этом случае на исследования повлияло то, что коммунисты с симпатией относятся к «КРО» и негативно к «ЛДПР». Этой тенденции, когда шансы избирательного объединения, близкого по направлению, завышаются, а шансы противников занижаются, оказались подвержены газеты практических всех направлений. Но это оказалось, пожалуй, единственная ошибка. В остальных прогнозах погрешность не превышает 1-2 процентов. Например шансы «НДР» оценивались в 9 процентов — погрешность составила чуть более 1 процента, «Яблоку» предстказывалось 6 процентов голосов — погрешность составила менее 1 процента. О «ДВР—ОД» сказано, что уже сейчас за это объединение готовы проголосовать менее 5 процентов избирателей и их число все время уменьшается. Результаты выборов свидетельствуют о существенном изменении в политических симпатиях граждан России. Избиратели стали более требовательными при определении своего выбора. Об этом говорит хотя бы тот факт, что партии, имеющие явно популистские или неопределенно-расплывчатые программы, рассчитанные на то, чтобы заполучить голоса как слева, так и справа, получили гораздо меньше голосов. В 2 раза меньше избирателей поддержали «ЛДПР», не смогли преодолеть 5-процентный барьер «АПР» и «Женщины России». Достаточно явно прослеживается тенденция увеличения доли избирателей, симпатизирующих левым, особенно коммунистам. За «КПРФ» и блок «Коммунисты — СССР» проголосовали около 27 процентов избирателей, что почти в 2 раза больше, чем на выборах в 1993 году. Существенно выросли симпатии к партиям национал-патриотического направления. Как известно, в ходе прошлой предвыборной кампании ни одна из партий этого направления не смогла собрать даже 100 тысяч подписей необходимых для регистрации. 17 декабря 1995 года националпатриотов в совокупности поддержали около 10 процентов избирателей, и хотя эти голоса были разделены между «КРО», движением «Держава», блоками «За Родину», «Мое Отечество», Станислава Говорухина, «НРПР», что не позволило ни одной из них преодолеть 5-процентный барьер, тем не менее эти выборы показали, что их влияние растет. 100 Общее число избирателей, отдавших свои голоса правым и правоцентристским партиям и блокам, изменилось. И в 1993, и в 1995 годах они собрали около 30 процентов голосов избирателей. Различие в том, что на прошлых выборах их представляли «ДВР», «Яблоко», «Пресс», «РДДР», «ПЭС». Депутаты от этих партий составляли в Думе почти 40 процентов от общего числа. На этих же выборах правых и правоцентристов представляли три относительно крупных и около десятка мелких и мельчайших партий и блоков, что естественно привело к значительно большему «растаскиванию» голосов — в результате в Думе они имеют не более 25 процентов мандатов. Представляет значительный интерес анализ того, какое из направлений потеряло или выиграло от блокирования или его отсутствия между партиями и движениями со схожими или близкими программами. Исследование этого вопроса показало, что потеряли практически все. Но больше всех партии национал-патриотического направления. Они проявили, пожалуй, наименьшую искушенность в политических комбинациях и, собрав в целом 10 процентов голосов, в Думу по партийным спискам не попали. Неблагоприятная для правых и правоцентристов расстановка сил в новой Государственной Думе стала следствием их раздробленности. Коммунисты же, собрав вместе с союзниками 32,2 процента голосов, контролируют чуть меньше 50 процентов мандатов, но они могли получить и абсолютное большинство, если бы три других левых блока каким-либо образом объединили свои голоса и прошли в Думу. Ведь партии Ампилова не хватило для преодоления 5-процентного барьера менее половины процента, а «АПР» одного и двух десятых. Так что и они имеют право сетовать на свою раздробленность. В предвыборных прогнозах прессы различных направлений притом, что они зачастую были противоположными, даже взаимоисключающими, невозможно не заметить некоторых схожих черт. Например, все газеты завысили шансы тех избирательных объединений, которым они с большей или меньшей долей откровенности симпатизировали и соответственно занизили шансы тех, кого они считали своими политическими противниками. Практически всем прогнозам сопутствовал комментарий, который был неизменно негативен по отношению к сопернику и всегда полон симпатий к политическим союзникам автора. Средства массовой информации всех направлений, публикуя прогнозы, во главу угла ставили не объективность, а интересы близкого им политического объединения. И в этом смысле не важно, принадлежит ли газета, брошюра этой партии, как, например, в «ЛДПР», открыто ли декларирует свою приверженность «КПРФ», как «Советская Россия», или же заявляет о своей независимости от политических пристрастий, как «Известия». Стремления повысить шансы близкой ей партии почти всегда перевешивают объективность. Поэтому при изучении прогнозов, публикуемых в СМИ в ходе предвыборной кампании, необходимо делать очень серьезную корректировку на симпатии и антипатии газеты, журнала. Литература, источники 1. «Известия», 1995, № 234. 2. «Известия». 1995, № 228. 101 3. «Известия», 1995, № 237 4. «Известия», 1995, № 237. 5. «Российские вести», 1995, № 237. 6. «Российские вести», 1995, № 235. 7. «Российские вести», 1995, № 237. 8. «Российские вести», 1995, № 237. 9. «Новая ежедневная газета», 1995 № 42. 10. «Новая ежедневная газета», 1995 № 39. П. «ЛДПР», 1995, №16, 17, 18. 12. «Политический ландшафт России» с. 14. 13. «Политический ландшафт России» с. 15. 14. «Политический ландшафт России» с. 27. 15. «Политический ландшафт России» с. 29. 16. «Советская Россия», 1995, 10 декабря. 17. «Советская Россия», 1995, 10 декабря. 102 НАУ*ШАЯ ЖИЗНЬ Н.Ф. Устыищеаа -ТАЙНА СОРОКОВКИ 6 декабря 1995 года в Челябинском государственном педагогическом университете прошли научные чтения, посвященные выходу из печати книги В.Н.Новоселова, В.С.Толстикова «Тайна «сороковки». В чтениях приняли участие преподаватели и студенты вузов г.Челябинска. Открывая чтения, доктор исторических наук, профессор В.Ф.Мамонов подчеркнул, что эта книга является по существу первым объемным историческим трудом, посвященным созданию отечественной атомной промышленности и ее первенца - химического комбината «Маяк». Многим известна та роль, которую сыграл Урал в годы Великой Отечественной войны. Но гораздо меньше у нас информации о том, что в послевоенный период Уральский регион стал основным центром атомной энергетики, ядерным арсеналом страны. Из десяти закрытых городов Министерства атомной промышленности пять находятся на уральской территории. Ядерный комплекс Урала внес огромный вклад в достижение паритета стратегических вооружений,глобального равновесия сил в мире. Как далее отметил В.Ф.Мамонов, атмосфера секретности, в которой проводились работы по атомному проекту в СССР, привела к тому, что и в настоящее время об этой гигантской работе по освоению атомной энергии, во многом трагической, мало известно общественности. Поэтому книга «Тайна «сороковки», повествующая о создателях ядерного оружия, о тех кто стоял у истоков строительства атомной промышленности представляет большой научный и познавательный интерес. Выступившие затем авторы книги В.Н.Новоселов, В.С.Толстиков подробно рассказали о том, что им предстояло решить нелегкую задачу: собрать и обобщить огромный архивный и печатный материал, опросить многих участников событий, разобраться в обилии фактов, документов, воспоминаний, отобрать наиболее важные, в которых запечатлелась история создания атомной отрасли в стране. События, освещаемые в книге, охватывают сравнительно большой период времени, с конца 30-х — начала 40-х годов и до середины 90-х годов. Авторы показали, что ядерный вызов нашей стране был навязан извне. Причем Советский Союз в развернувшейся гонке ядерных вооружений, которая началась фактически уже в годы второй мировой войны, находился в исключительно трудном положении. Насмотря на послевоенную разруху, в СССР в кратчайшие сроки сумели решить сложнейшую задачу — создать собственную атомную промышленность. Буквально на пустом месте построили уникальные атомные комплексы, новые города. Ярким примером этого является история строительства уральского атомграда — Озерска (в прошлом — База — 10, Челябинск — 40, Челябинск — 65). В книге рассказывается о том, что для решения задач по разработке ядерного оружия организовали в августе 1945 года Специальный комитет и Первое главное управление (ПГУ). Эти органы наделялись чрезвычайными полномочиями и могли привлекать к реализации атомного проекта 103 любые отрасли промышленности и институты. В экстремальных условиях командно-административная система демонстрировала завидную эффективность. Авторы показали, что при строительстве атомных объектов широко применялся труд военных строителей, заключенных, советских немцевтрудармейцев, репатриированных. Строительство осуществлялось в условиях строжайшей секретности, введенной ведомством Берии. В книге убедительно показано и то, что важным фактором при создании ядерного комплекса в СССР являлся и подлинный энтузиазм, творчество ученых и инженеров, рабочих, даже заключенных. Первостроители атомной отрасли искренне считали тогда, что их труд необходим стране, поможет отстоять и сохранить мир. В.Н.Новоселов, В.С.Толстиков рассказали также о том, что напряженная работа на атомных предприятиях Урала проходила в исключительно неблагоприятных условиях. Из-за недостатка знаний о воздействии радиации на здоровье человека и природную среду, несовершенства технологии и оборудования многие рабочие и ученые получали повышенные дозы радиации. В результате сброса радиоактивных отходов в реку Течу, озеро Карачай, ядерной катастрофы в сентябре 1957 года большие территории, прилегающие к ядерному комплексу, оказались загрязненными радионуклидами. На научных чтениях отмечалось, что в первые десятилетия ядерное оружие использовалось как в нашей стране, так и за рубежом преимущественно в военных целях. В конце 80-х — начале 90 годов атомная энергетика все больше ориентируется в сторону мирного применения. Авторы книги «Тайна «сороковки» В.Н.Новоселов, В.С.Толстиков ответили на многочисленные вопросы присутствующих. 104 НАШИ АВТОРЫ Белов Евгений Александрович — доктор исторических' наук, ведущий научный сотрудник Института Российской истории Российской Академии Наук (г.Москва). Бурганов Агдас Хусаинович — доктор исторических наук, профессор Российского государственного гуманитарного университета (г.Москва). Егорьева Маргарита Павловна — кандидат филологических наук, доцент Челябинского государственного педагогического университета. Мамонов профессор. Владимир Федорович — доктор исторических наук, Смирнов Сергей Сергеевич — доктор исторических наук, профессор, завкафедрой Челябинского государственного университета. Смирнова Вера Ефремовна — старший преподаватель Челябинского государственного технического университета. Соковиков Сергей Степанович — доцент Челябинского государственного института искусства и культуры. Толстиков Виталий Семенович — кандидат исторических наук, доцент, завкафедрой Челябинского государственного института искусства и культуры. Устьянцева Наталья Федоровна — кандидат исторических наук, доцент Челябинского государственного института искусства и культуры. Усанов Виктор Иванович — доктор исторических наук, профессор Челябинского государственного педагогического университета. Худобородов Александр Леонидович — кандидат исторических наук, доцент Челябинского государственного педагогического университета. Шубарина Любовь Васильевна —• преподаватель Челябинской академии физической культуры. Шумакова Марина Павловна — аспирантка Челябинского государственного университета. Шмакова Нина Павловна — профессор, зав. кафедрой отечественной истории исторического факультета Челябинского государственного педагогического университета. Фоменко Елена Николаевна — студентка факультета иностранных языков Челябинского государственного педагогического университета.
