Лекция№ 3 Этика науки. Цели: изучение этического
advertisement
Лекция№ 3 Этика науки. Цели: изучение этического пространства науки. Задачи: умение ориентироваться в сложных этических проблемах науки и применять полученные знания на практике. План: 1. Понятие «блага» в науке. 2. Внеморальный статус науки. 3. Этика ученого. 1. Понятие «блага» в науке. Углубление и расширение в XX в. философской рефлексии над наукой имело одним из своих многочисленных следствий формирование новой отрасли научного знания, которую принято сегодня именовать этикой науки. В центре внимания этой философской и внутринаучной рефлексии стали нравственные аспекты научной деятельности. В нерефлексивной форме истоки этики науки восходят к XVII в., к той историко-культурной эпохе, когда впервые наука стала оформляться в качестве социального института. Это означало, что отныне вся деятельность человека осуществляется на основе знаний, полученных научным путем. Благодаря науке и посредством нее человек создал новую, вторую природу искусственную, целиком наполненную объектами, являющимися продуктами материализации научных знаний. Тотальная пронизанность человеческого бытия научным духом принципиально изменила статус и ценность научного знания в системе общей культуры, придав ему социальное измерение: его содержание и форма от начала и до конца социальны. Эта социализация научного знания свидетельствовала о сущностном преобразовании его природы. Социальная природа современного научного знания привела к трансформации всех традиционных критериев научности и введению в их реестр дотоле неизвестных. Изменение природы научного знания означало переход традиционной классической эпистемологии, остававшейся, по сути, в рамках чистого гносеологизма, к так называемой социальной эпистемологии, в свете которой и содержание, и форма научного знания социальны от начала и до конца. Такой взгляд на природу и сущность знания значительно расширил проблемное поле и границы гносеологии и эпистемологии как таковых. Отныне гносеологическая, эпистемологическая и в целом философская рефлексии научного знания возможны лишь на пути единой, целостной научной рациональности, конституируемой многообразием сторон бытия научного знания, а именно социальной, культурной, экономической, эстетической, психологической, нравственной и т.п. Процесс социализации науки, обнаживший ценностную природу научного знания, стал «давать свои плоды» прежде всего в нравственной сфере бытия науки, когда стало очевидным, что классическое, т.е. аристотелевское понятие истины как соответствие знания действительности, являющимся, по сути, понятием логической истины, не исчерпывает собой все многообразные аспекты истинности современного знания. Последнее может претендовать на статус истинного, а значит, научного знания лишь при условии, что оно несет в себе добро и красоту. Эту известную соловьевскую формулу этизации и эстетизации истины можно было бы дополнить еще и психологизацией (истина, несущая в себе удовлетворение, удовольствие в процессе ее поиска) прагматизацией, экономизацией и т.п. Так, на психологический идеал, критерием которого служит та радость познания, которую испытывает ученый при открытии нового в этом океане Непознанного, неоднократно указывал А. Пуанкаре. «Наука, - отмечал он, - ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас: она постоянно дает нам зрелище, обновляемое и всегда более глубокое; позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль. Ради этого идеала он станет работать, не торгуя своим трудом. И когда бескорыстие станет его привычкой. вся жизнь его станет красочной. Тем более, что страсть, вдохновляющая его есть любовь к истине, а такая любовь не является ли самой моралью?». Тот же самый аспект науки подчеркивает и Джон Бернал: «Как и любой другой человек, я отдаю должное науке как наслаждению, примерно такого характера, которое испытывает альпинист, желающий взобраться на Эверест просто для того, чтобы иметь право сказать: «Это было там.» В античной традиции впервые на связь истины с нравственной компонентой знания обратил внимание Сократ, который, как известно, в рамках своей концепции этического рационализма отождествил знание с добродетелью, а зло с незнанием. Аристотель так передает смысл этой идеи Сократа: «Некоторые говорят, что «знающий» не способен быть невоздержным, ведь нелепо, по мысли Сократа, если, несмотря на имеющиеся у человека знания, верх в нем одерживает нечто иное и таскает его за собою как раба. Сократ ведь вообще отстаивал разумность так, словно невоздержности не существует: никто дескать не поступает вопреки тому, что представляется наилучшим, а если поступает, то только по неведению». Безусловно, данный тезис Сократа вступает в явное противоречие с практикой человеческой жизни и в этом смысле он парадоксален, на что обращал особое внимание Аристотель. Но действительно ли Сократ, утверждая, что люди совершают зло по незнанию, пренебрегал очевидными жизненными фактами? Видимо, он не отрицал очевидных фактов, просто смотрел на них по-своему, придавая понятию «знание» необычный смысл. С его точки зрения, существует тесная связь между знанием и моралью, а подлинное знание есть знание этическое. Это значит, что никакое знание нельзя считать моральным до тех пор, пока из него не будет следовать с необходимостью добрый поступок. В этом смысле Сократ отождествил нравственность с наукой и стал на позицию этического интеллектуализма, а точнее этического сциентизма. Парадоксальность тезиса Сократа, что добродетель есть знание, становится очевидной, если его преломить через призму другого этического принципа - принципа интеллектуальной скромности, выраженного в иронической форме в знаменитом изречении: «я знаю, что ничего не знаю». Если строго следовать сократовской логике рассуждений, получается, что ни один человек, обладающий всеми знаниями, не совершит неправильного (злого) поступка. Но в то же время Сократу было известно, что ни он, ни ктолибо из других смертных таким знанием не обладает. Истину знает только Бог. Исходной посылкой тезиса Сократа «добродетель есть знание» служит разум как определяющий признак человека, отличающий его от всех живых существ. Этим великий философ фактически утвердил в европейской культуре ставшее ныне расхожим сущностное определение человека как существа мыслящего. Кроме того, данным тезисом он поставил вопрос об отношении знания к добродетели и положил начало многовековым дискуссиям о взаимоотношении науки и нравственности Ученик Сократа Платон, верный в целом этическому интеллектуализму своего учителя, руководствовался его тезисом о добродетели как знании. Но в то же время он прекрасно осознавал слабости человеческой натуры и считал возможным реализовать сократовский этический идеал посредством принудительной силы закона и государства, во главе которого стоят философы-правители. И это не случайно, ибо именно они символизируют собой высшую мудрость, благодаря которой им удалось более, нежели другим смертным, приобщиться к миру идей. Как известно, в «иерархии» идей высшее место Платон отводит идеям блага, истины, прекрасного: истина, красота и добро царят в его мире идей. По Платону, путь к истине лежит через созерцание прекрасного, а от него к прекрасным нравам, т.е. к добру, а от них к прекрасному самому по себе, истинно-сущему прекрасному, иначе, к идее прекрасного. Но наивысшая, по Платону, «идея есть не идея истины и не идея прекрасного, а идея блага». «Познаваемые вещи, - читаем в «Государстве», - не только могут познаваться лишь благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно - за пределами существования, превышая его достоинством и силой»1. Именно идея блага придает познаваемым вещам истинность. «Правильно, - продолжает далее Платон, считать познание и истину имеющими образ блага»2. Идея блага есть самое важное знание, ибо без нее, по Платону, все человеческие знания были бы совершенно бесполезными. На тесную связь, существующую между этикой и наукой, впервые обратил внимание Эпикур, философия которого, как и в целом вся эллинистическая мысль, представляет собой свод ценностных ориентаций. Эпикуру не была чужда мысль об этической «нагруженности» науки, - об этом прямо свидетельствует его знаменитая максима: «Знать природу, чтобы правильно жить»3. Как видно, этике должна предшествовать физика, ибо условием существования свободы человека в обществе является ее существование в природе. Случайное отклонение атомов при их движении и есть свидетельство наличия такой свободы в природе. Стало быть, физика является фундаментом и гарантом истинности этики. Кроме этого, связь между этикой и наукой, в данном случае разумом, прослеживается у Эпикура при обсуждении им собственно этической проблематики. В этике он идет по пути, проторенным его предшественниками Сократом и Платоном. В унисон с ними звучат его слова: «Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно». И далее: «Начало всего... и величайшее благо есть благоразумие». Итак, главный критерий нравственного поведения - разумное удовольствие, благоразумие. Иными словами, разум есть мерило предела удовольствия. В этом смысле Эпикур, как и его предшественники, фактически отождествляет добродетель со знанием. Благодаря мудрости, знанию человек обретает счастье и независимость от всего того, что нарушает спокойствие духа. Счастье - это ataraxia (атараксия), невозмутимость духа, достигаемая путем длительного обучения, знания. Подводя общий итог реконструкции античной традиции по рассматриваемому здесь вопросу, можно сказать, что в целом она утверждала внутреннее единство истины и блага, знания и добродетели. В этом античном образе этически пронизанного знания гармонично переплетаются, соединяются познавательное и этическое отношение к действительности, которое выражено в неявной форме. Новую историческую веху в осмыслении взаимосвязи науки и этики знаменует новоевропейская культура. Как известно, Новое время - это эпоха радикальных изменений, связанных с переходом Европы к новым экономическим отношениям, с утверждением которых полностью преобразился духовный мир европейца. Эти преобразования затронули в первую очередь ценностную ориентацию субъекта деятельности. Они требовали от новоевропейской науки и философии отвечать не потребностям материального производства, а потребностям производства нового типа субъекта деятельности. Научные и философские идеи получали широкую социальную поддержку, так как они отвечали глубоким мировоззренческим потребностям новоевропейского человека. Этим, повидимому, можно объяснить, почему в Новое время возрос интерес к нравственной философии, прежде всего к эллинистической философии эпикурейцев, стоиков и скептиков. Без преувеличения можно сказать, что стержень первых философских исканий Нового времени проходит не в области «натуральной философии», а в сфере нравственной. Более того, даже такие выдающиеся умы, как Ньютон и Лаплас, которые, казалось бы, были заняты решением чисто физических проблем, на самом деле видели цель науки в исследовании истины бытия, проливающей свет на смысл человеческого бытия, на важнейшие нравственные проблемы человека XVII в. Задача познания природы безотносительно к идее блага была предельно чужда классикам науки. В защиту своего механицизма они выдвигали аргументы этического порядка. В целом научные программы Ньютона, Декарта, Гассенди можно рассматривать как средство реализации их этических метапрограмм. Все это позволяет говорить о том, что нравственные идеалы и ценности новоевропейского человека тесно связаны с характером его физических представлений. Познание природы выступало для него важнейшим средством нравственного бытия, формой его самореализации, способом истинно нравственного, разумного существования. Этический пафос специфики естественнонаучного мышления замечательно выразил Б. Паскаль в своей фразе: «Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности». И далее: «Очевидно, человек создан для мышления; в этом все его достоинство, вся его заслуга и весь долг его мыслить как следует.». Тем же пафосом пронизана и философская мысль Б. Спинозы: «.самое полезное в жизни - совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит высшее счастье или блаженство человека.». Из вышесказанного можно заключить, что в Новое время мышление, рациональное познание становится высшим нравственным долгом человека. И естествознание, в лице прежде всего физики, берет большую часть этого нравственного долга на себя. Тем самым физика и этика XVII в. связали себя тесными узами, как это уже имело место у Эпикура. Эту же мысль разделяют и мыслители Нового времени, Известно, что П. Гассенди попытался даже возродить в новых культурных условиях античный атомизм Эпикура. И хотя этическое, ценностное измерение имманентно присуще науке, в том числе и новоевропейской науке, все же его экспликация представляется крайне трудной, ибо оно не всегда «лежит» на поверхности. Наиболее отчетливо этический аспект науки выявляется в период радикальной смены философских и методологических установок в ходе научных революций, и наименее отчетливо в период «нормального» развития науки. Научная революция XVII в. в этом плане представляет собой благодатный предмет исследования. В эпоху формирования новых методологических парадигм, новых исследовательских программ связь научного познания с общими нравственными задачами рефлектировалась основоположниками новоевропейской (классической) науки. Так, защитники атомизма П. Гассенди, Р. Бойль, И. Ньютон, отстаивая его преимущества, выдвигали прежде всего аргументы ценностного порядка. В рассуждениях Ньютона также прослеживается прямая связь между познанием природы и нравственными установками: «Насколько мы можем познать при помощи натуральной философии, что такое первая причина, какую силу имеет она над нами и какие благодеяния мы от нее получаем, настолько же станет ясным в свете природы наш долг по отношению к первой причине, а также друг к другу». Если попытаться проследить связь, существующую между этическими идеалами новоевропейской культуры и их влиянием на формирование основной фундаментальной исследовательской программы классической науки - механицизма, то окажется, что основной нравственный пафос механистического понимания природы определялся значительно возросшим в эту эпоху интересом к нравственной философии эллинизма - скептицизму, эпикуреизму и стоицизму. Этот интерес к ним был неслучаен, ибо после крушения феодального уклада жизни, повлекшего за собой крах средневековых ценностей, нравственные интенции эллинистической мысли стали очень близки Этика эллинистической мысли, в частности эпикуреизма и стоицизма, оказалась для новоевропейского человека притягательной требованием мужества, личной ответственности за собственную жизнь, требованием с достоинством выходить из трудных обстоятельств, отрицанием авторитетов, апелляцией к разуму, требованием избегать мнимых удовольствий и достижения тем самым внутренней уравновешенности и спокойствия духа, строгостью детерминистического образа мироздания, равнодушием к абстрактным, умозрительным знаниям, не ведущим к поискам практических средств сохранения достоинства и самообладания перед лицом социальных потрясений. Перенесенный из сферы физики в нравственную сферу атомизм Эпикура стал не только основой классического атомизма Бойля и Ньютона, но и важнейшим мировоззренческим фактором культуры Нового времени. В целом можно сказать, что этика и физика XVII в. были связаны между собой теснейшими внутренними узами. Более того, те или иные этические установки оказывали влияние на формирование научно-исследовательских программ, классического стиля мышления, каковым выступал механицизм. Без преувеличения можно утверждать, что общие нравственные установки, обогащенные знанием физики, стали для новоевропейского человека важнейшей наукой, имя которой этика. Однако реконструированным выше внутренним типом взаимосвязи этики и науки не исчерпывается общая позиция новоевропейских ученых и философов по рассматриваемому здесь вопросу. Наряду с этим прослеживается и иная тенденция: многие выдающиеся умы классической науки пытались проводить на рефлексивном уровне мысль об автономии науки, прежде всего ее социальной автономности, «в некоем автономном социальном пространстве, в котором производится чистое объективное знание»1. Эта идея была положена даже в основу первого научного сообщества - Лондонского королевского общества, в уставе которого было записано, что его целью является «совершенствование знания о естественных предметах и всех полезных искусствах. с помощью экспериментов, не вмешиваясь в богословие, метафизику, мораль, политику». Безусловно, с изменением природы научного знания в эпоху Нового времени, его социализацией такое представление об автономии науки могло быть лишь идеалом, которым грезили многие великие ученые классической эпохи3. Но реальная ситуация, складывающаяся в классическом естествознании, свидетельствовала об обратном. Его становление и дальнейшее развитие сопровождались постоянным и весьма напряженным диалогом науки с метафизикой, религией, моралью, политикой. Многочисленные же заявления, лозунги и максимы типа: «Гипотез я не измышляю» (Ньютон) или «»Физика! Бойся метафизики»! (просветителиньютонианцы) должны оцениваться лишь как идеологические по своей сути, как своеобразный идеологический трюк с целью предстать перед научным сообществом, которое в целом с недоверием относилось к «философствующим» ученым в образе строгого ученого-эмпирика, а не «философствующего», склонного к метафизике научного рационалиста. Если подвести промежуточный итог нашего экскурса в Античность и Новое время, можно сказать, что в эти культурно-исторические эпохи сформировался в целом этический образ науки, образ благой, добродетельной науки. Через призму этого образа наука виделась как благо, как деятельность, наиболее достойная человека и приносящая большую и безусловную пользу всему обществу. Начальной предпосылкой просветительского единства науки и морали, соответственно истины и добра служило глубокое убеждение в том, что человек находится в гармонии с окружающим миром. Быть нравственным для просветителей означало действовать в согласии с подлинной человеческой природой, сообразующейся, в свою очередь, с законами природы. А если человек в своем поведении отклоняется от этого «естественного» пути, то в силу своего неведения и предрассудков. Устранить моральные пороки человека как раз и должно просвещение на основе науки, которая призвана помочь человеку обрести все необходимое, включая счастье. Правда, эта глубокая просветительская вера во всесилие научного разума и добродетельность, благость науки вскоре была омрачена и слегка подорвана знаменитым Рассуждением великого французского мыслителя Ж.Ж. Руссо на тему: «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» (1750). Казалось бы, будучи проводником просветительских идей, ответ на поставленный Руссо вопрос мог быть только утвердительным. Однако, как гром среди ясного неба, прозвучал неожиданный ответ «одинокого мечтателя»: «Нет». Более того, развитие наук и искусств не только не способствовало нравственному совершенствованию людей, но, напротив, препятствовало ему. «Наши души, - подчеркивает Руссо, - развратились по мере того, как шли к совершенству наши науки и искусства». И далее: «Люди испорчены: они могли бы быть еще хуже, если бы имели несчастье родиться учеными». Причину падения нравов Руссо связывает с феноменом отчуждения, порожденным противоречивостью культурного прогресса. Он считает, что все люди своей деятельностью привели себя к несчастьям и страданиям. В процессе культурного развития изначально нравственная человеческая природа была испорчена: нравы доцивилизованного человека, будучи хотя и грубыми, но естественными, превратились в наше время в хитроумные ухищрения следовать не собственному разуму, а этикету. Моральное оскудение произрастает из того, что на смену естественному эгоизму, себялюбию приходит извращенная страсть самолюбия, тщеславного, кровожадного. Лживость и фальшь проникают в искусство и науку и в отношения между людьми. «Наука и искусства, - замечает в этой связи Руссо, - .обязаны своим происхождением нашим порокам». Порочное происхождение науки и искусства таит в себе много опасностей на пути к истине. Им приходится преодолевать множество ошибок, заблуждений, в тысячу раз более опасных, чем польза, приносимая истиной. Стало быть, продолжает свою мысль Руссо, наука и искусство еще более опасны по тем результатам, к которым они приводят. Развитие наук особенно вредно отражается на моральных качествах человека. «С первых лет нашей жизни, - отмечает Руссо, - безрассудное воспитание изощряет наш ум и извращает наши суждения». К тому же в храме науки работают в большинстве своем заурядные, посредственные учителя, в то время как доступ в храм, святилище науки должны иметь одаренные природой люди, которые могут мужественно пользоваться собственным разумом, а не идут по стопам своих заурядных учителей. По словам Руссо, «Бэконы, Декарты и Ньютоны - эти наставники человеческого рода, сами не имели никаких наставников; и какие педагоги привели бы их туда, куда вознес этих людей их могучий гений? Заурядные учителя могли бы лишь ограничить их кругозор узкими рамками своих собственных возможностей». Основную причину всех несчастий людей Руссо видит в отчужденном характере человеческой культуры. Кульминацией этого отчуждения выступает всеобщий «разлом культуры». Безусловно, описанная выше картина и поставленный великим просветителем диагноз европейской культуре во всем предвосхитили будущее европейской культуры. Создается впечатление, что эта картина была списана с нашей нынешней реальности. Это «Рассуждение...» Руссо стало первым предвестником грядущей бури, под натиском которой был окончательно разрушен сложившийся еще в Античности идеал добродетельной науки. Необходимо заметить, что отстаиваемая здесь Руссо идея противопоставления природы и культуры имеет давнюю традицию, истоки которой восходят к древним грекам, в частности к Диогену Синопскому. Этой своей идеей Руссо пробудил от догматического сна И. Канта в метафизике нравов. Согласно Канту, если в своем поступательном шествии к совершенству человеческий род действительно прогрессировал, то этого нельзя сказать в отношении отдельного человека, который, выйдя из своего естественного, животного состояния, где царило одно добро, сразу же злоупотребил своим разумом тем, что противопоставил себя природе, покинул ее материнское лоно. «История природы, - отмечает Кант, - .начинается с добра, ибо она произведение Бога; история свободы - со зла, ибо она дело рук человеческих». Тем самым уже в самом начале человеческой истории произошло столкновение животного, естественного состояния с состоянием цивилизованным, культурным. Формулируя эту мысль, Кант прямо указывает на справедливость в этом отношении позиции Руссо, который в своих сочинениях раскрыл неизбежное противостояние культуры и природы человечества как физического рода. Из этого столкновения возникли зло и, что еще хуже, пороки окультуренного разума. Итак, прогрессирующая культура уродует естественную природу человека, что, безусловно, губительно сказывается на нравственном состоянии человечества: развитие морали значительно отстает от роста культуры. Подтверждением этой мысли может служить следующий примечательный пассаж из «Идеи всеобщей истории во всемирногражданском плане» (1784): «Благодаря искусству и науке мы достигли высокой ступени культуры. Мы чересчур цивилизованны в смысле всякой учтивости и вежливости в общении друг с другом. Но нам еще многого недостает, чтобы считать нас нравственно совершенными. В самом деле, идея моральности относится к культуре; однако применение этой идеи, которое сводится только к подобию нравственного в любви к чести и во внешней пристойности, составляет лишь цивилизацию». Безусловно, Кант прав. Действительно, нынешний человек - человек цивилизованный, но все его поведение подчинено не морали, а этикету, правила и нормы которого детерминированы внешней мотивацией (среда, сообщество, религия). Он поступает соответствующим образом потому, что этот способ навязывается ему извне. Правда, сам Кант как-то заметил, что если человек в течение длительного времени будет следовать внешним нормам приличия, то он к ним привыкнет, в дальнейшем они войдут в его плоть и кровь, и тем самым его поведение уже будет внутренне мотивировано. Однако с этой мыслью Канта трудно согласиться, так как для перехода от состояния цивилизованности к состоянию моральности необходимо духовное перерождение человечества, которое, в свою очередь, предполагает соответствующее переустройство социального мира. Видимо, только таким путем можно осуществить прорыв от культурности, цивилизованности к моральности, торжеству морали, как и к преодолению противостояния культуры и физической природы человека. В результате мы получим новую моральную - личность, поведение которой будет определяться внутренней мотивацией, мотивами, исходящими из глубин его души, или, как сказал бы Ницше, ее нравственными инстинктами. Так нравственный проект, идеал Канта из утопии становится реальностью. Подводя общий итог нашему экскурсу в историю философии и науки, можно констатировать, что уже ко второй половине XIX в. для научного сообщества, а в XX столетии для простого обывателя стало очевидным, что наука - это обоюдоострое оружие, несущее в себе как добро, так и зло. С середины XIX в., когда наука начала выходить за узкий мир университетских кафедр и стала все более интенсивно внедряться во все сферы человеческой деятельности, стало совершенно ясно, что она вносит в мир человека далеко не одно благо, что отныне «уже нельзя изображать науку наподобие гоголевской дамы, "приятной во всех отношениях"». Закончилась эпоха, когда еще можно было заниматься наукой, не думая о социальных последствиях научных изысканий. «Непоправимым» последствием активного вторжения науки и техники в жизнь людей стал процесс девальвации этического фундамента цивилизации. С этого момента проблемы этики науки выдвинулись на передний план. Это привело к тому, что нравственные суждения в общегуманистическом и мировоззренческом смысле стали суждениями более высокого порядка, чем суждения науки как таковой, подобно тому, как, например, научные суждения являются суждениями более высокого порядка, чем суждения здравого смысла. Сказанное не означает, что нравственные суждения «лучше» научных или что они несовместимы. Это значит, вопервых, что существование науки может быть оправдано лишь с позиции ее служения человеческому благу. «Если, - как справедливо заметил по этому поводу отечественный философ Н.Н. Трубников, - она этого не делает, она не нужна. Если она делает не это, она вредна». Во-вторых, это в конечном счете различение истины и заблуждения имеет смысл только тогда, когда оно есть одновременно и соответствующее различение добра и зла. Иначе говоря, отношение истины и заблуждения попадает под суждение добра и зла, т.е. расхождение между истиной и добром воспринимается настоящим ученым как социальная проблема, от которой нельзя отмахнуться ссылкой на свою «профессиональную» непричастность. Такой сдвиг в сознании современного человека относительно науки и научности вызван все более возрастающим недоверием к современному научному развитию, в первую очередь к науке. Как образно выразился в этой связи Н.Н. Трубников, «над наукой и соответственно над обобщенной фигурой ученого вынесен приговор, лишающий в глазах современного общества первую полномочий высшей инстанции человеческого суждения о мире, а второго - почтенной роли служителя незапятнанно чистой Истины». 2. Внеморальный статус науки. Хотя наука и техника выступают сегодня в ряду факторов, приводящих к необходимости создания некоей новой или универсальной этики, но возможно эта задача в позитивистском духе не выполнима и тем тревожнее слышать предупреждения биологов, генетиков, медиков о том, что мы стоим перед опасностью разрушения человечества как вида, деформации даже его телесных основ. Расшатывание генофонда, лихие шаги генной инженерии, открывающей настолько новые горизонты, но и зловещие возможности: порождения ―призрака Франкенштейна‖, выход из-под контроля ―мутантных генов‖, могущих исказить эволюционные приспособления человека, массовое порождение искусственных мутантов. Не исключена возможность ломки основного генетического кода в результате непродуманных вмешательств в его структуру. Нарастает генетическая отягощенность человеческих популяций. Повсеместно фиксируется резкое ослабление иммунного аппарата человека, под воздействием ксенобиотиков и многочисленных социальных и личных стрессов. Возможно этика ненасилия и диалога из полуэкзотической и наивноутопической конструкции становиться одним из центральных моментов этической мысли и выживания человечества в этом стремительно меняющимся мире. Поэтому дискуссии происходящие по этическим аспектам в биологии, медицине, генетике имеют не только чисто теоретический интерес. но и практический касающийся всех нас так или иначе. В научной литературе понятия ―мораль‖ и ―этика‖ часто употребляются, как взаимозаменяемые (хотя они и не тождественны). Например мы говорим: нормы профессиональной этики, этика ученого, моральные, нравственные, этические нормы и т.д. Это происходит от того, что сама мораль, как реальность содержит в себе разные элементы, тесно переплетенные между собой — сознание, отношения, поступки (деятельность), то есть содержит и определенное обоснование своих норм и принципов, точно так же, как наука о морали — этика -не ограничивается лишь пассивным теоретическим отражением моральной стороны нравов, а сама имеет нормативное содержание вырабатывает конкретные образцы поведения, обоснование должного. Кроме понятий ―мораль‖ и ―этика‖ в русском языке употребляется и термин ―нравственность‖. Этимологически понятия ―нравственность‖, ―мораль‖, ―этика‖ восходят к одному корню и в античности употреблялись как анонимы. Термин ―этика‖ произошел от древнегреческого , ,s (обычай, характер, образ мыслей) и получил признание в работах Аристотеля. Латинским аналогом этого слова является mos-mores (нрав, обычай, характер, поведение). Отсюда наряду с греческим , (учение о добродетелях), появляется латинское moralitas — мораль (степень моральности человека). Другими словами, по своему первоначальному значению греческое и латинское moralitas в основном совпадают однако в процессе развития культуры, философии термины ―этика‖ и ―мораль‖ (―нравственность‖) наполняются различным содержанием (цит. по; Лазар,1985,с.33). В истории этики нравственность иногда трактовалась, как нечто отличное от морали. Так, Гегель делит этику на три части: абстрактное право, мораль и нравственность. Первое охватывает внешнее поведение, второе вскрывает внутреннюю сущность особой воли субъекта. Нравственности Гегель придавал более высокий смысл, рассматривая ее как идеал, как долженствование и критическое отношение к социально-историческим явлениям. Следует отметить, что предмет этики — мораль и наука о ней — этика исторически, от эпохи к эпохи менялись. Особенности научно-технической революции не могли не оказать влияния и на постановку этических проблем современного естествознания. в частности на отношение ученых к проблеме ответственности. Как постановка. так и решение проблемы ответственности естествоиспытателя находятся в прямой зависимости от более общей проблемы взаимоотношения науки. морали и этики. Для обозначения максимально широкого круга философскометодологических и социологических проблем. отражающих разносторонние аспекты этого взаимодействия, употребляют термин ―этика науки‖. Этика ученого — более узкое по своему объему понятие. чем этика науки. поскольку она охватывает преимущественно регулятивистские аспекты действия морали в науке. обосновывает профессиональную мораль ученых и является частью, одним из аспектов этики науки. Кроме этих двух понятий (―этика науки‖ и ―этика ученого‖) в литературе часто встречается и такие понятия, как ―этика научного работника‖, ―этика (этические аспекты) научного творчества (деятельности), ―нравственная функция науки‖, обозначающие те или иные аспекты этики науки (Дробницкий,1977,с.6). Этика науки представляет собой философское и социологическое изучение взаимоотношений науки и морали: а) в плане воздействия науки на мораль, знаний и научного прогресса на моральность, нравы людей и нравственный прогресс общества, влияние ценностей науки на мораль, соотношение истины и добра, истинности моральных явлений и б) в плане воздействия морали на науку, ценностей и норм морали на отношение в науке и ее результаты, мировоззренческих установок ученого на познание действия морали как регулятора научной деятельности и научного общения, раскрытия содержания гражданской и моральной ответственности ученых. По аналогии с социологией — этика науки должна иметь также разные уровни исследования: общеэтический анализ взаимоотношений науки и морали (с выходом на философский уровень, на обобщение методологического порядка), средний уровень для которого общеэтические положения выступают в качестве методологических предпосылок, и конкретно — эмпирический уровень исследования моральных отношений и нравов в науке с помощью методов социологии, социальной психологии и других наук. В нормах научной этики находят свое воплощение во-первых общечеловеческие моральные требования и запреты, приспособленные разумеется к особенностям научной деятельности. Во-вторых, этические нормы служат для утверждения и защиты специфических, характерных именно для науки ценностей. Первый из них является бескорыстный поиск и отстаивание истины. В повседневной научной деятельности обычно бывает непросто сразу же оценить полученное знание, как истину либо, как заблуждение. И это обстоятельство находит отражение в нормах научной этики, которые не требуют, чтобы результаты были новыми знаниями и так или иначе логически, экспериментально и пр. — обоснованными. Ответственность за соблюдение такого рода требований лежит на самом ученом (Фролов, 1989,с.407). Так, современный английский социолог науки Р. Мертон считает, что научные нормы строятся вокруг четырех основополагающих ценностей : универсализма, всеобщности, бескорыстности (незаинтересованности), и организованного скептицизма (Философия, 1995,с.513). Корень вопроса при обсуждении же, темы о науке и нравственности заключается, видимо, не просто в том, чтобы понять, как вообще соотносятся два этих явления. Для всех нас, имеющих какое-то отношение к науке, источник беспокойства, а с ним и повышенного интереса к теме, заключается, очевидно, не просто в том, нравственно или безнравственно современное использование достижений науки, нравственно или безнравственно то или другое явление современного научного развития, даже не в том, можем ли мы сегодня, как мы это делали последние 200-300 лет, начиная от эпохи Просвещения и до середины нынешнего века, все еще возлагать надежды на то, что научное развитие по мере достижения в области приобретения и распространения знаний сможет выработать надежную основу для решения наиболее важных проблем человеческого бытия, но в том, может ли вообще наука, как особая форма сознания, быть и оставаться высшей инстанцией при решении всех без исключения общих, т.е. и мировоззренческих, нравственных и им подобных вопросов? Не являются ли напротив, некоторые, из этих суждений, например. нравственные, в общегуманистическом и мировоззренческом, пускай даже и более абстрактном смысле суждениями более высокого и общего порядка, чем суждения науки как таковой. Подобные вопросы, почти невозможные лет 50100 назад неожиданно оказались почему-то возможными сегодня, и не только возможными, но чуть ли не естественными. И эта их возможность и естественность как раз и обнаруживает чрезвычайно важные сдвиги, которые произошли в сознании современного человека относительно науки, и научности по сравнению с сознанием людей ближайших к нам предшествующих культурных эпох. Естественность этих вопросов обнаруживает не только глубокое и все более возрастающее недоверие к современному научно-техническому развитию в его материальных формах, и в первую очередь к науке, как бы мы ни понимали ее. 3. Этика ученого. Успешная научно-исследовательская деятельность учѐных определяется соблюдением ими этики академического сообщества, а также наличием у них этических ценностей учѐного. Кодекс этики учѐного является системой ценностей, понятий и убеждений, своего рода ориентиром для молодого учѐного, решившего посвятить себя науке. Он определяет линию поведения учѐных и чувство принадлежности к академическому сообществу. Кодекс этики учѐного разработан в целях развития и формирования у учѐных этических ценностей академического сообщества, норм поведения и принципов. Кодекс соответствует общепринятым этическим нормам академического сообщества, является основой саморегулирования поведения и деятельности учѐного. Этический кодекс учѐного провозглашает: – моральную ответственность учѐного за последствия применения своих открытий; – обязанность информировать научного руководителя и других членов академического сообщества о возможных негативных последствиях применения научного открытия; – уважение прав и свобод человека, который является объектом исследования, сведение к минимуму негативных для него последствий; – открытое высказывание своего мнения о соблюдении этических норм при проведении исследований, особенно если это подвергает риску людей или общество в целом; – руководство нормами действующего законодательства, при возникновении вопросов этического характера консультирование с научным руководителем; – личную ответственность за качество и достоверность информации при проведении исследования; – аккуратное ведение и хранение данных, которые отражают проделанную работу и полученные результаты, независимо от формы их записи (электронный вариант, печатная копия, магнитофонные записи, фотографии); – независимость научной истины от личных интересов, мотивов и других нравственных характеристик исследователя; – объективность при оценке своих и чужих результатов исследования, независимо от личного отношения к оппоненту, данной научной школе или используемой при исследовании методологии; – опубликование своих трудов, вынесение их на всеобщее обсуждение только после тщательной проверки результатов эксперимента и данных; – представление результатов своих исследований в научных публикациях, которые содержат четкое описание проделанной работы, честную и открытую оценку полученных данных; – критическое отношение к собственным достижениям, отказ от «почѐтного соавторства», публикаций по методу «салями» и повторяющихся публикаций; – обязанность соблюдения авторских прав, что является нормой этики научно-исследовательской деятельности; недопустимость плагиата в любой форме, обязанность ссылаться на авторов идей, формул и т.д. (при этом ссылки на чужие работы тем более обязательны, чем ближе эти работы к собственным работам учѐного); – обязанность признания своих ошибок и затруднений во избежание повторных, ненужных исследований, вызывающих лишние общественные затраты; – этические ценности учѐного: 1) ценности, определяющие характер научного труда: преданность истинному знанию и научным исследованиям, критическое мышление, потребность в профессиональном совершенствовании; 2) ценности, обусловливающие взаимоотношения субъектов научной деятельности: академическая свобода, моральная и социальная ответственность, требовательность к себе и окружающим, уважение к себе и окружающим, готовность и потребность в сотрудничестве; 3) ценности, характеризующие совокупную профессиональную деятельность ученого-педагога, т.е. обще педагогические ценности: честность, терпение, бескорыстие, демократичность, оптимизм, академическая добросовестность, патриотизм и активная гражданская позиция, сочувствие и восприимчивость, совестливость, любовь к своему делу и профессии; – формирование единого научного и этического поля, в котором осуществляется информационное, научно-методическое, организационное и экономическое обеспечение исследовательских проектов, программ и разработок, и которое наполнено этическими ценностями академического сообщества; – поддержание атмосферы взаимного уважения, доверия и доброжелательности по отношению к каждому члену научной школы, представителю научного сообщества; – принятие на себя ответственности за реализацию целей и исследований научной школы, к которой он принадлежит, за еѐ репутацию, обеспечение конфиденциальности, проводимых научной школой исследований, что подразумевает неразглашение идей своих коллег без их согласия, так как нарушение конфиденциальности подрывает этичность проведения исследования; – повышение уровня профессионального мастерства, овладение современными информационными технологиями, методами проведения исследований, статистической обработки данных; – умение принять решение большинства, а в случае несогласия, быть готовым изменить его научными доводами; – использование материальной базы университета (оборудования, лабораторий, конфиденциальной информации и т.д.) только в целях, связанных с работой в университете; – честное соблюдение устава вуза, своих обязанностей; – рациональное распределение времени для того, чтобы уделять внимание преподаванию, научно-исследовательской работе, участию в конференциях и семинарах; – стремление к сотворчеству в выдвижении идей, концепций и решений; к расширению взаимодействия и сотрудничества с представителями исследовательских коллективов из смежных областей научных знаний; – уважение труда научного наставника, так как он вкладывает в учеников время и ресурсы, а также информирование руководителя об изменении исследовательских интересов или каких-либо других обстоятельствах, которые могут повлиять на совместную работу.