тема. гендерный аспект в древних китайской и индийской

ТЕМА. ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ В ДРЕВНИХ КИТАЙСКОЙ И
ИНДИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИЯХ
•
•
Проблема взаимоотношений полов в Древнем Китае. Даосизм и конфуцианство о полоролевых
отношениях
Гендерные отношения в Древней Индии. Отношение индуизма к проблеме пола
Проблема взаимоотношений полов в Древнем Китае. Даосизм и конфуцианство о полоролевых
отношениях
От идей, на которых Китай построил одну из самых утонченных цивилизаций в истории, отказались
большинство других народов на долгом пути от эпохи палеолита к эпохе постнеолита. Только китайцы,
отказавшиеся порвать с отношением к природе на основе древнего принципа «я – ты», начали развивать
мировоззрение, не имеющее ничего общего с богами, созданными человеческим воображением. Для них все
сущее представлялось динамичным движением постоянных изменений, в котором неразрывно слиты люди и
животные, трава и деревья, скалы и горы, облака, дождь и ветер, реки и моря.
Для непривыкших к чересчур абстрактному мышлению наиболее удобным способом представить
китайскую концепцию бытия является аналогия с многомерной климатической картой с постоянно
меняющимися воздушными течениями, сталкивающимися и взаимопроникающими; с облаками,
сбивающимися в тучи, дрейфующими по небосклону и громоздящимися в башни. И все это пронизано и
сцеплено непознаваемой, непредсказуемой силой, энергией, известной под названием «Чи», – жизненной
субстанцией, дыханием жизни, тропа которого есть Верховная Тропа, Путь – Дао.
Ключевой чертой китайского восприятия мира является движение, неуравновешенность, волнение.
Все элементы постоянно движутся и изменяются, то наступают, то отступают. Когда один продвигается
вперед, другой должен отступить назад. Когда один сокращается, другой расширяется. Не существует
активности без пассивности, не существует положительного без отрицательного.
Вплоть до середины I тысячелетия до н.э. эти идеи оставались смутными, туманными, они были
понятными, но не выраженными. Затем божественная книга «И-цзин» («Книга перемен») назвала пассивную
силу термином «Инь», а активную – «Ян», и описала как их взаимодействие друг с другом продвигает
энергию Чи по Верховной Тропе. «Взаимодействие одного Ян и одного Инь называется Дао, а
происходящий вследствие этого постоянный процесс порождения называется «изменение»».
Философия, выросшая на основе идеи Пути, стала известна под названием «даосизм», а ее
приверженцы считали (и до сих пор считают), что долгой жизни, счастья и даже бессмертия можно
добиться, если вместо того, чтобы подчиняться искусственности жестко структурированного общества,
человек научиться жить в гармонии с природой. Чтобы достичь этого, каждый человек должен поставить
себе цель – создать в своей собственной жизни такое же гармоничное взаимодействие Инь и Ян, как в самой
природе, чтобы пробудить в себе Чи, дыхание жизни, и научиться укреплять оба элемента, поскольку они
укрепляются контактом друг с другом.
Противоположные, но дополнительные по отношению друг к другу силы Инь и Ян можно наблюдать
во многих естественных явлениях. Луна и зима соответствуют элементу Инь, тогда как Солнце и лето – Ян.
Женщина (вопреки распространенному заблуждению, встречающемуся не только на Западе, но порой и в
самом Китае) классифицировалась не как чистый Инь, а как «младший Инь», а мужчина, соответственно,
как «младший Ян». Это было свидетельством признания психологической истины, согласно которой даже в
самой пассивной женщине присутствует активный элемент Ян и даже в самом активном мужчине –
пассивный элемент Инь.
Постепенно в китайском обществе над мягкой и снисходительной философией даосизма
восторжествовали идеи Конфуция, получившие распространение в последние два столетия до н.э. (Кун Фуцзы, по-русски – Конфуций, родоначальник древнекитайской философии, жил в 551-479 гг. до н.э.)
Конфуций утверждал необходимость всего того, против чего были настроены даосы: ритуалы и церемонии,
административный контроль и законность, классовое разграничение, авторитарность и искусственность
социальных установлений, созданных человеком. И все же даосизм и конфуцианство не находились в
абсолютном противостоянии; в действительности можно легко доказать, что они поддерживали китайский
мир в движении благодаря взаимодействию Инь и Ян между собой: даосизм – это иньское учение, гибкое и
интуитивное, а конфуцианство – янское, жесткое и бескомпромиссное.
Основателем даосизма считается Лао-цзы – старший современник Конфуция. Поэтому, казалось бы,
история общественной мысли в Китае должна начинаться не с Конфуция и не с конфуцианства, а с Лао-цзы
и даосизма, отчего древнекитайская общественная мысль только выиграла бы, поскольку даосизм как более
всесторонняя философия глубже конфуцианства. Однако существует обоснованное мнение ученых, что
«Даодэцзин» (главный труд даосизма) принадлежит не Лао-цзы (в отличие от реального Конфуция, Лао-цзы
– полулегендарная личность), а другому даосу – Чжуан-цзы. Этот трактат не мог быть создан ранее IV в. до
н.э. А если и был в реальности Лао-цзы, то он жил гораздо позднее, чем принято думать.
Вплоть до XX в. китайцы отдавали дань обоим учениям, строя свою личную жизнь согласно даосизму
и признавая конфуцианство как систему, превосходно приспособленную к потребностям общества и
государства. Одним из существенных элементов конфуцианского государства была крепко спаянная,
добропорядочная семья, в которой прошлое, настоящее и будущее сосуществовали так же, как и в даосских
представлениях. Мужчина – это связующее звено между своими предками и потомками; сыновний долг –
это долг не только по отношению к отцу, но и к бесчисленным предыдущим поколениям, от
благорасположения которых зависит будущее. Женщина занимала абсолютно и безусловно низшее
положение по отношению к мужчине, и, кроме того, с ней было «трудно иметь дело». «Если вы
дружелюбны с ними, – говорит Конфуций, – они отбиваются от рук, а если вы держитесь от них на
расстоянии, они обижаются». Женщины считались всего лишь биологическим приспособлением для
производства сыновей, которые продолжат служение потребностям «предков».
Китайская полигамия отличалась от полигамии в большинстве других обществ и просуществовала в
качестве системы гораздо дольше. Хотя у Соломона, например, было огромное множество жен и наложниц,
почти любая из них была бы намного счастливее, если бы была единственной. То же можно сказать и о
китайских крестьянках. Но между крестьянством и высшей аристократией в Китае существовал весьма
многочисленный средний класс, представители которого заботились о семье очень сознательно.
Зажиточный представитель этого класса имел в среднем от трех до двенадцати жен и наложниц;
аристократы низшего уровня – по тридцать или больше.
Уважение прав каждой жены и наложницы было строжайшей обязанностью мужа. Фаворитизм в
тепличной атмосфере женской половины дома приводил к разрушению семейного мира и покоя, что в свою
очередь могло угрожать карьере мужчины. Тот, кто не был в состоянии поддерживать порядок в семье,
считался неспособным занимать ответственную должность в государстве.
Браки обычно устраивались через посредников, и приобретение жены в чем-то напоминало покупку
дома в наши дни. Посредник проверял, насколько точным было описание «имущества»: не было ли у
невесты скрытых болезней, достаточно ли приемлемы для жениха ее родители; существовали
разнообразные ограничения, в особенности касавшиеся родственной связи жениха и невесты, какой бы
отдаленной она ни была (даже если они просто имели одну и ту же фамилию, это исключало любую
возможность женитьбы); нужно было также удостовериться, что все приметы благоприятны и что цена
справедлива.
Когда переговоры завершались, жених наносил визит родителям невесты, после чего он забирал
невесту в свой дом.
Обычно брачная церемония соединяла мужчину не только с выбранной им женой, но и с ее сестрами
и служанками, которых она приводила к нему как побочных жен. Это экономило время и деньги мужчины и
облегчало женщине привыкание к новой жизни, в результате чего ей не приходилось оставаться в
одиночестве. У нее было много новых трудностей: ведь она теперь целиком принадлежала к семье мужа, с
его родителями, братьями, сестрами, дядями и тетями; вся обширная семья жила вместе, в тесном
сообществе. Молодую жену представляли родственникам мужа наутро после свадьбы. В тот же день ее вели
в зал предков, чтобы представить ее душам умерших, а через два дня ее отпускали домой, чтобы она могла
попрощаться со своими родителями, которых она могла больше никогда не увидеть. Однако должно было
пройти еще три месяца, прежде чем оканчивался ее испытательный срок, и только после этого она
торжественно занимала свое место старшей жены. У мужа было право отказаться от нее, что происходило
обычно из-за бесплодия или неизлечимой болезни, но разводы были относительно редки, отчасти потому,
что они наносили оскорбление семье жены или потому, что старшая жена, уходя, забирала с собой почти
весь гарем. Отказаться от жены означало отказаться и от этого гарема.
Но как бы сильно ни отличался восточный институт брака от западного, китайские мужья могли бы
признать, что у них много общего с их современниками среди евреев, греков и римлян, особенно в том, что
касается представления о добродетельной жене. Она не должна была обладать выдающимся умом,
мудростью и красотой. От нее требовалось быть «мягкой и спокойной, целомудренной и порядочной», с
охотой «прясть и ткать, избегать жестикуляции и громкого смеха, хорошо готовить пищу и вино для
гостей… Она не должна слушать непристойные разговоры…, в доме она не должна выглядеть неряхой, а
вне дома не должна чересчур пышно наряжаться; ей не следует смешиваться с толпой и подглядывать из
окна…».
Единственная ценность вышеуказанного перечня женских достоинств заключается в том, что его
истоки коренятся не в еврейских псалмах и не в принципах афинских женоненавистников. Этот перечень
был составлен хорошо воспитанной и очень образованной дамой Пэн Чао, – одной из первых и величайших
китайских женщин-ученых, которая внесла определенный вклад в историю династии Хань.
Ученая, конфуцианка и вовсе не феминистка (по крайней мере, в современном смысле слова) Пэн Чао
считала, что девочки должны получать такое же начальное образование, как и мальчики. В ее время (она
умерла около 116 г. н.э. в преклонном возрасте) и более восьми столетий после нее китаянки были по
большей части неграмотными. Исключение составляли только те, у кого было желание и возможность
получить образование, или куртизанки, которые подобно греческим гетерам рассматривали искусство
чтения и письма как один из инструментов своей профессии. Одним из следствий такого положения дел
стало то, что большинство стихотворений, повествующих о судьбах замужних женщин, сочинены
мужчинами.
Жены по преимуществу были матерями и домохозяйками, каждая из которых занимала свое место в
иерархии женской половины, и у каждой были свои ежедневные обязанности. Много времени женщины
проводили перед зеркалом, причесываясь и одеваясь.
Разговор женщин с мужьями ограничивался только домашними темами. Конфуцианцы осуждали
женщин, пытавшихся разделять с мужьями их интересы, подобно римлянам, которые считали, что участие
женщины в общественных делах – это корень всех зол. «Если женщинам доверяют задания, связанные с
общением со внешним миром, – говорил древнекитайский государственный деятель Янь Чен, – они
принесут беспорядок и замешательство всей империи, они навлекут стыд на императорский двор…
Женщинам нельзя позволять участвовать в государственных делах». Необходимо отметить, что жалобы Янь
Чена не были безосновательными, поскольку в его время императорский двор управлялся отвратительной
гаремной кликой – союзом, который состоял из наложниц и евнухов и который пошатнул самые основы
династии Хань.
Несмотря на то, что конфуцианские правила не всегда и не везде соблюдались строго, эти установки,
какими бы неестественными они ни казались современному человеку, все же создали кодекс домашних
формальностей и придворной жизни, который обеспечивал даже самой последней наложнице такую степень
уважения, которая значительно позднее очень редко встречалась в моногамных обществах Запада по
отношению к женщине, разве что она занимала исключительно высокое социальное положение.
На самом деле патернализм конфуцианского государства не угнетал жен, наложниц и вдов (последних
называли «особами, ожидающими только смерти») настолько, как это может показаться на первый взгляд.
Древнекитайский философ Ко Хунь, подытожив конфуцианские каноны семейной жизни, отмечал, что
женщины и девушки обращают на них слишком мало внимания. Вместо этого они предпочитают «шататься
по рыночной площади… Они ходят в гости, навещают своих родственников, отправляясь к ним при свете
звезд или с факелами, и так ночь за ночью; они берут с собой большую свиту… служанок, посланцев,
работников и носильщиков… Эти женщины устраивают себе увеселительные путешествия в буддийские
храмы, они ходят любоваться на охоту и рыбалку, они обедают на природе в холмах и на берегу реки. Они
даже уезжают в далекие путешествия… в открытых повозках, с поднятыми занавесками, останавливаясь в
каждой деревне и каждом городе, который они проезжают, они пьют вино, поют и слушают музыкантов».
Такое неуважение к правилам приличия, по мнению Ко Хуня, означает не что иное, как упадок семьи и
разрушение государства.
Гендерные отношения в Древней Индии. Отношение индуизма к проблеме пола
Древнеиндийское общество было насквозь пропитано идеями индуизма – классовой, кастовой
религии, доктрины которой влияли на все аспекты жизни человека. Эта религия покоилась на священном
авторитете Вед – библии светлокожих арийских завоевателей, которые во II тысячелетии до н.э. вытеснили
своих темнокожих противников на юг полуострова. Эта религия разделяла общество на четыре неравных
класса. Брахманы стояли выше, чем кшатрии, кшатрии – выше, чем вайшьи, а вайшьи – выше, чем шудры. И
все они стояли выше, чем покоренные народы, которые вообще не имели социального статуса.
Социорелигиозная классовая система Вед усиливалась учением о карме, или переселении душ, в
котором утверждалось, что если любое живое существо (человек, зверь, насекомое и т.д.) вело
«правильную» жизнь, то после смерти его душа будет воплощена на более высоком уровне, а если
«неправильную» – на более низком. Даже самый последний из людей, ведя добродетельную жизнь в течение
ряда инкарнаций, мог так улучшить свою карму, что поднимался на самый высокий уровень и в конце
концов освобождался от круга перерождений. По этой причине «правильное поведение» считалось
чрезвычайно важным, особенно для брахманов, которые достигли последней ступени перед освобождением
и поэтому могли бы потерять больше других, если бы скатились вниз.
В жизни было Четыре Цели, неразрывно связанные с концепцией правильного поведения. Успешное
достижение четвертой из них – освобождение от круга перерождений – считалось естественным следствием
сознательного исполнения трех первых, и поэтому четвертой Цели можно было добиваться только косвенно.
Поэтому религиозные и светские власти сосредоточивали внимание на первой Цели – дхарме, т.е.
выполнении религиозных, социальных и моральных обязательств (различных для каждой касты), которое
определяло правильное поведение в основных областях деятельности человека, а с политической точки
зрения – действовало в пользу порядка и стабильности, что было выгодно как для правителей, так и для
жрецов.
«Золотым веком» индийской истории называют период IV – V вв. н.э., при котором в результате
экономического развития торговая каста, вайшьи, достигла богатства и достоинства. Сыновья и дочери
купцов жили в довольстве и роскоши, у них были деньги и социальные амбиции, которые заставляли их
изучать правильное поведение не только в религиозном смысле, но и в отношении моды. Традиционалисты
жаловались на упадок нравственности, но их слушали только брахманы; тем не менее конечным
результатом стало серьезное ограничение свободы индийских женщин.
Однако в то время девушки купеческой касты обладали значительно большими возможностями, чем
их современницы в любом другом обществе. Они, как и повсюду, могли зависеть от отца, мужа и сына, но
ни в одном другом государстве респектабельные родители не стали бы советовать своей дочери броско
одеваться и не стали бы посылать ее в те места, «где все с легкостью могли увидеть ее», не стали бы
«выказывать ее достоинства в обществе, ибо она является своего рода товаром». Несмотря на всю
унизительность такого подхода, многие дочери купцов того периода весело проводили время. Существовала
даже такая форма брака, которая позволяла им самим выбирать себе мужей. Следует заметить, что если
другие цивилизации признавали в целом только две разновидности женщин – уважаемую и неуважаемую, –
то в Индии в тот же период времени терпимо относились к нескольким промежуточным разновидностям.
Отчасти это происходило потому, что ранний индуизм не имел абсолютной морали: в нем не
существовало концепции безусловно верного и неверного в том, что связано с человеческими
взаимоотношениями. Взаимодействие между поведением одного человека и поведением другого имело
такое же отношение к прошлому и будущему каждого из этих людей, как и к настоящему. Если поступки
одного человека заставляли другого страдать, всегда можно было сказать, что таков был приговор
пострадавшему за его неправильное поведение в предыдущих воплощениях; с другой стороны, человек,
который стал причиной страдания, заплатит за это в своих будущих инкарнациях.
В Древней Индии, как и везде в те времена, мужчина находился в положении главы семьи и не
допускал никакой конкуренции со стороны женщины. Однако были и весьма примечательные отличия. Идея
«расширенной семьи», или «объединенной семьи», была, с исторической точки зрения, не новой. По всему
миру в течение многих веков женатые сыновья приводили своих жен в родительский дом, который
расширялся, чтобы принять молодые семьи. Эта система становилась неприемлемой, когда города
разрастались и переполнялись горожанами, но она все еще была характерна для высших классов в Китае
даже тогда, когда семьи средних и низших классов начали разбиваться на отдельные хозяйства. Однако
нигде эта система не процветала так, как в Индии. Сыновья, дочери, тетки, дядья, двоюродные сестры и
братья, более дальние родственники – все собирались под одной крышей или в группе примыкающих друг к
другу зданий; вдобавок они часто жили вместе со слугами, которые приводили в дом и свои семьи. С
экономической и эмоциональной точки зрения, эта система избаловывала более слабых членов клана,
защищая их от тягот независимой жизни и необходимости принимать решения, изолируя их от жестокого
реализма нищенского существования, который в других обществах часто служил аргументом в пользу
ограничения семьи. Почти за 2000 лет до того, как западный мир открыл эту истину, индусы уже знали, что
социальная защита – превыше всего.
Очевидно, что одной из опасностей объединенной семьи было ее быстрое разрастание до слишком
больших размеров, однако эта опасность устранялась священным законом, действовавшим в согласии с
излюбленным индусами духом классификации. Подобно тому как в обществе выделялось четыре класса, а
для добродетельного человека существовали четыре главные цели, так и жизнь индивидуума подвергалась
идеальному, хотя и весьма искусственному делению на четыре этапа: юность, расцвет, зрелость и старость.
Когда ребенок брахмана, кшатрия или вайшьи вырастал, он наделялся священной нитью и «рождался» как
член общества. С этого момента до 20 лет мальчик находился в возрасте ученика; ему полагалось во всем
повиноваться своему учителю, жить в чистоте, строгости и целомудрии. Следующей ступенью были брак и
отцовство. Третья ступень, которая начиналась тогда, когда сыновья человека сами становились отцами,
требовала от этого человека покинуть свой дом и стать отшельником, чтобы начать освобождение своей
души от материальных вещей. Процесс этого освобождения завершался, когда в старости человек наконец
обрывал все свои привязанности и становился бездомным странником.
Естественно, до конца этим суровым предписаниям следовало не так много людей, хотя саньясины,
добровольные нищие, всегда были характерной чертой индийского общества. Но сознание долга всегда
нависало над человеком, достигшим отцовской власти и авторитета. Как бы высоко ни поднялся мужчина на
втором этапе своей жизни, по окончании этой ступени его влияние ослабевало. Большая часть семейного
имущества находилась в общественном владении, и, когда отец умирал, это имущество должно было
распределиться между его сыновьями, которые, следуя священному закону, могли взять свою долю и уйти
из дома, чтобы основать свои собственные семьи. Но еще задолго до смерти отец должен был отказаться от
главного места на семейных советах и от административного контроля над семейными делами, чтобы стать
отшельником – если не в буквальном смысле слова, то хотя бы символически.
Эта система имела два удивительных последствия. Во-первых, поскольку сыновья мужчины обладали
полномочиями отстранить своего отца от семейных дел, когда тот достигал третьего жизненного этапа, то
даже человек авторитарного склада характера не мог навязывать семье свой диктат; в Индии почти не было
семей, похожих на патриархальные еврейские семейства. А во-вторых, вопреки ярко выраженной
маскулинности индийского общества и несмотря на общественный и социальный гнет, жена и мать в Индии
могла достичь удивительной власти и авторитета. Молчаливая и покорная индианка – это миф, созданный
сторонними наблюдателями, которые придавали слишком много значения законам и не слишком много
внимания уделяли самому народу. Когда супруг женщины отходил от дел и слагал с себя ответственность за
семью, уважение и послушание, которые в других обществах предназначались отцу семейства, почти
незаметно переходили к его жене. Какой бы зависимой она ни показалась со стороны, ее власть внутри
семьи зачастую была абсолютной. Эти поздние годы замужества могли стать счастливейшей порой в жизни
индианки.
В начале нашей эры в Индии стало увеличиваться число ранних браков. Одним из серьезных
факторов этого процесса было сокращение численности женщин. В Индии голод был очень
распространенным бедствием. В периоды голода смертность была высокой в первую очередь, среди
беременных женщин, новорожденных детей и девочек, которым отказывали в пище, чтобы прокормить их
братьев. Бедняки даже решались убивать детей женского пола. Кроме того, когда брачный возраст снизился,
уровень смертности должен был возрасти среди тех девушек, которых выдавали замуж чересчур молодыми.
Во II и III вв. н.э. идеальным браком считался тот, в котором возраст невесты составлял 1/3 от
возраста жениха. В книгах законов, приписывавшихся Ману, подходящими возрастами называются 8 лет и
24 года соответственно. Обычно индийская невеста-ребенок не сталкивалась с некоторыми из проблем,
отягощавших ее современниц в других странах. В большинстве случаев ее муж принадлежал к тому же
классу, что и она (в более поздние времена – к той же касте), поэтому их мировоззрение и воспитание были
сходными. Хотя индусы были знакомы с полигамией, она не была достаточно популярной, если не считать
царскую семью и богачей. В некоторых областях (например, на побережье Малабара и в предгорьях
Гималаев) существовал даже обычай полиандрии, позволявший женщине иметь сразу нескольких мужей.
Моногамный брак в Индии имел любопытные психологические стороны. Мужья в Индии, как
правило, обращались со своими юными женами почти с такой же нежной заботой, какую они потом
распространяли на детей; в результате вместо того, чтобы заставить их повзрослеть, они, наоборот,
отсрочивали их взросление. Жена-подросток зависела от своего вполне зрелого мужа и в интеллектуальном,
и в эмоциональном, и в физическом отношении, поэтому она относилась к нему, как и предписывали ей
религиозные тексты, как к абсолютно превосходящему ее существу. Ведь психологические различия между
12 и 28 годами гораздо больше, чем, например, между 20 и 36 годами. Только достигнув 20 лет, индийская
женщина начинала раскрывать свою собственную личность и свой потенциал. Когда же ее сыновья
вырастали и вступали в брак, а муж отходил от семейных обязанностей, ей шел всего лишь четвертый
десяток, и она вполне могла взять власть в свои руки и заставить семью считаться с ней.
Повторный брак женщине запрещался, равно как и все материальные удобства. Вдова спала на земле,
питалась один раз в день самой простой пищей (ей не позволялось есть мед и мясо, пить вино и употреблять
соль), не могла носить цветные и узорчатые одежды, не могла использовать благовония. Все свое время она
должна была посвящать молитвам и исполнению религиозных обрядов, чтобы обеспечить себе повторный
брак со своим мужем в следующем воплощении. Ее присутствие воспринималось всеми, кроме ее детей, как
проклятие; появление вдовы на пиру считалось дурным предзнаменованием.
Поэтому неудивительно, что некоторые вдовы предпочитали умирать вслед за своими мужьями. В
самых разных частях света в Месопотамии, Египте, Центральной Азии и Китае часто встречаются
захоронения мужчин вместе с их вдовами, слугами, любимыми лошадьми и псами. Однако в Индии обычай
сати (sati), что означает «добродетельная женщина», всегда был добровольным или по крайней мере
считался таковым, потому что социальное и семейное давление в пользу правильного поведения зачастую
было достаточно сильным, чтобы заставить вдову взойти на погребальный костер ее мужа, хотела она того
или нет. В Ведах встречаются намеки на то, что эта традиция пришла из глубокой древности, но впервые
она была зафиксирована в IV в. и до периода средневековья практиковалась весьма редко. Некоторые
авторитеты осуждали сати, но другие утверждали, что вдова, совершив этот обряд, освобождает тем самым
себя и своего мужа от всех грехов, и что эта счастливая пара сможет наслаждаться тридцатью пятью
миллионами лет совместного блаженства на небесах.
Согласно легенде, первый сати совершила жена великого бога Шивы (в его ранней ипостаси Рудры).
Индуизм возник около 500 г. до н.э. как своего рода экуменический союз различных сект, объединенных
лишь благодаря общему признанию Вед священной книгой, однако около III в. н.э. многочисленные боги и
богини уступили некоторые свои персональные черты и большинство своих атрибутов новой троице –
Тримурти, в которую входили мудрый творец Брахма, благосклонный защитник и хранитель Вишну и Шива
– властный и наводящий ужас бог плодородия, повелитель духов и демонов, мастер танца и разрушитель
миров.
Примерно в то же время на теологической сцене начинают появляться богини, которым раньше
уделялось мало внимания. Простые люди (особенно в Южный Индии, где идея главенства мужчины,
свойственная арийским завоевателям, так и не вытеснила до конца древние земледельческие традиции
местного населения) всегда поклонялись богиням плодородия, женским божествам рек и деревьев, но
индийские интеллектуалы, верные традициям своих предков-кочевников, в течение столетий были чересчур
озабочены очищением и прояснением невообразимо сложного и исключительно маскулинистского
экуменического пантеона, чтобы тратить усилия на женщин. Боги, как и люди, имели жен – и этого было
достаточно.
Но когда жены богов начали приобретать важные функции, это проявилось в уникальной форме.
Большинство аспектов повседневной жизни индийских богов, так же, как и у других народов, обладало
примечательным сходством с повседневной жизнью самих индусов, но в том, что касается разделения труда
между мужем и женой, здесь наблюдалась неожиданно перевернутая ситуация: бог отдыхал, наслаждаясь
покоем и уединением, а работу выполняла его жена. Она являлась шакти – активным аспектом пассивного
божества. Он существовал, а она действовала. Таким образом, это была китайская теория Инь и Ян,
вывернутая наизнанку.
Одной из некогда туманных фигур этого пантеона, обратившихся к активной деятельности, была
Парвати, жена Шивы. Шива в своем предыдущем воплощении был ведическим божеством Рудрой, а
Парвати была его женой Сати (что значит «добродетельная») и добровольно взошла на погребальный костер
мужа. Теперь, являясь его шакти, она обладала столь же многочисленными функциями, как и он. Как
богиня-мать Гаури она была активной ипостасью Шивы в его роли бога плодородия; как Кали («черная») – в
роли разрушителя. Все стороны деятельности Шивы и Парвати были окрашены их сексуальной жизнью,
выражавшейся обычно в созидании или разрушении, но иногда превращавшейся в пресыщение друг другом
и охлаждение. Одна из ипостасей Шивы – «великий аскет», а один из эпитетов Парвати – «недоступная».
ЛИТЕРАТУРА
Бэшем А. Чудо, которым была Индия.-М., 2000
Вардман Э.Э. Женщина в Древнем мире. – М., 1990
Гусева Н.Р. Познакомимся с индуизмом. Популярные очерки. – М., 1999
Ефименко В.А. Шактизм и Тантра / Древо индуизма. – М., 1999
Индийская фиософия Ратхакришна. – М., 1994
Конрад Н.И. Запад-Восток. – М., 1972
Лунь Юй. Конфуций. – М., 1998
Мишель Малерб. Религия человечества. – М., – СПб., 1997
Осборн Ричард, Порин Ван Лоон. Восточная философия. – Ростов-на-Дону, 1997
Ригведа. Мандалы I – IV / Изд. подгот. Т.Я. Елизаренкова. – М.,1989
Роули Дж. Принципы китайской живописи. – М., 1989
Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия./ Сост. Б.С.Ерасов. – М., 2001
Чаттопадхьяя Д. Локаята Даршана. История индийского материализма. Перевод с англ. – М., 1961
Шилаппадикарам. Повесть о браслете. Перевод Ю.Я. Глазова. – М., 1966
Юань Хе. Мифы древнего Китая. – М., 1988
Bradford N.J. Transgenderizm and the Cult of Yellamma: Heat, Sex, and Sickness in South Indian Ritual //
Journal of Anthropological Research. – 1983.Vol.39. P. 307 – 322