Методология и история психологии. 2009. Том 4. Выпуск 3 24 А.Н
advertisement
Методология и история психологии. 2009. Том 4. Выпуск 3 24 А.Н. Кричевец О КАТЕГОРИЯХ, ЭКЗИСТЕНЦИАЛАХ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ПОНИМАНИИ1 В работе разъясняется противоречивость (в особом, так называемом перформативном смысле) естественно-научного подхода в изучении познающего субъекта; показывается недостаточность гуманитарного подхода в изучении «нормального» человека, и особенно в изучении аномалий; предъявляются примеры синтеза двух парадигм и демонстрируется их широкое распространение; разъясняются особенности «категориального строя» психологии и вводятся базовые категории психологического понимания, обладающие особым статусом как по сравнению с категориями естественных наук, так и c экзистенциалами в духе М. Хайдеггера. Ключевые слова: гуманитарная парадигма, естественно-научная парадигма, личность, познающий субъект, категории, экзистенциалы, понимание, самопонимание, смысловые структуры, трансцендентальное, феноменология, ты-в-рамке-фактичности, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер. В дискуссиях о гуманитарной и естественно-научной парадигмах в психологии, об описательной и объяснительной психологиях и т.п. многие неясности проистекают из недостаточного понимания статуса естественных наук. Нет нужды говорить об их поразительной эффективности, но сама эта эффективность и ставит перед естественными науками проблему, решить которую они не в состоянии. Если же понять эту несостоятельность в ее истинном свете, то становится также понятна и особая позиция психологии в рамках разделения гуманитарных и естественных наук – позиция, подразумевающая синтез двух парадигм, из которых каждая в отдельности ясно демонстрирует свою недостаточность. В данной статье речь пойдет именно о синтезе, а не о дополнительности (в духе Н. Бора). 1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект 07-06-00515. План статьи таков: 1) продемонстрировать противоречивость (в особом, так называемом перформативном смысле) естественнонаучного подхода в изучении познающего субъекта; 2) разъяснить недостаточность гуманитарного подхода в изучении «нормального» человека, и особенно в изучении аномалий; 3) предъявить примеры синтеза двух парадигм и продемонстрировать их широкое распространение2; 4) разъяснить особенности «категориального строя» психологии и ввести базовые категории психологического понимания, обладающие особым статусом как по сравнению с категориями естественных наук, так и c экзистенциалами в духе М. Хайдеггера. 2 Таким образом, психологии не хватает, может быть, только адекватного осмысления этого синтеза. О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании Таким образом, будет прояснена необходимость, но не самодостаточность объективной (объясняющей, ориентирующейся на естественно-научный метод) психологии и показано, как объективирующее знание включается в схемы понимания более высокого уровня, а эти «составные» схемы понимания конституируют важнейшую и интереснейшую часть психологического знания. 1. Противоречивость естественнонаучного подхода В критическом рассмотрении самоинтерпретаций естественных наук я буду опираться на последнюю работу Э. Гуссерля «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология», которая, на мой взгляд, очень точно ориентирует нас в понимании противоречивой ситуации этих наук. Анализ Гуссерля центрируется как раз в области психологии. Физикалистская или натуралистическая психология, как называет ее Гуссерль, приписывает душе способ бытия, принципиально схожий со способом бытия природы, стремится описать душевные феномены в духе естественных наук как закономерные последовательности явлений (Гуссерль, 2004, с. 93). Именно этот подход привел еще в XVIII веке к «парадоксальному скепсису», который направлялся прежде всего против образца рациональности, против математики и физики. «В высшей степени успешные и ежедневно преумножаемые результаты в целом ряде наук, при новой направленности взгляда, а именно при взгляде со стороны психологии, в области которой эти свершения осуществлялись, становятся совершенно непонятны», – пишет Э. Гуссерль (там же, с. 98–99). 25 В самом деле, слова Галилея «книга природы написана на математическом языке» вместе с верой в безграничные возможности человека расшифровывать эту книгу не кажутся преувеличением адепту естественнонаучного подхода. Именно эта вера и вдохновляет его исследовать с естественно-научной позиции и самого познающего, т.е. в конечном итоге самого себя в процессе познания, но успех такого своеобразного самопознания оборачивается катастрофой. Действительно, никакой «механизм» познания – а именно так в идеале видится результат естественно-научного исследования – не может «читать книгу природы». Он может только функционировать, механически взаимодействуя со средой. Если он «познает» что-то, то это познание совершенно лишено пафоса научного исследования, которое всегда, даже если исследователь не дает себе в этом отчета, ориентируется на истину. Одержимый идеей понять, как на самом деле (то есть истинно) функцио нирует «механизм познания», ученый обнаруживает, что познающий субъект как предмет науки оказывается лишенным какого бы то ни было пафоса «всего лишь механизмом» (в силу этой ограниченности обреченным на систематические, «очень человеческие» промахи и ошибки). Этот «механизм» отделен от «познания на самом деле» непроходимой пропастью, тем самым не позволяя успешному в «самопознании» исследователю претендовать на статус читателя книги природы, т.е. ставит под вопрос сам этот успех. Противоречие, которое мы здесь наблюдаем, не является логическим. Здесь мы имеем дело с более слабым, так называемым перформативным 26 А.Н. Кричевец противоречием: между притязанием на истинность, заключенным в акте произнесения суждения, и содержанием сказанного в этом акте. Психологи как будто не видят эту опасность и продолжают лететь на свет естественных наук. Сетуя на то, что «гносеологическая проблема» далека от решения, В.М. Аллахвердов пишет: «Если процесс познания не поддается рациональному объяснению, то чего стоят все разъяснительные конструкции при описании познавательных процессов в учебниках психологии?» (Аллахвердов, 2003, с. 70). Автор здесь почти прав: без прояснения нашей позиции (позиции самого" познающего) в процессе познания мы не можем рассчитывать на полное понимание познавательных процессов (в равных нам других субъектах). Однако рациональное объяснение, если я правильно понимаю смысл этого выражения для уважаемого автора, как раз и не может нам здесь помочь. Подчеркнем, вслед за Гуссерлем, что при несомненных успехах естественных наук под вопросом оказывается «смысл их истинности» (Гуссерль, 2004, с. 28). Уточнение таково: во-первых, физикалистская объективность есть только лишь одна из смысловых структур, в которых человек осваивается в бытии, и притом весьма специфическая структура. Во-вторых, «забывая» о скептическом парадоксе, объективная наука радикально «забывает» о самой себе как форме человеческой осмысленной деятельности. На протяжении всего своего пути Гуссерль рассматривал как одну из наиболее важных задач – не только для философии, но и для психологии – не терять при изучении человеческого познания ту самую смысловую структуру ищущего истину человека, в которой это изучение инициируется. Это значит, что психология будет тем дальше уходить от наиболее важного своего предмета – осмысленно живущего человека, чем более она преуспеет в самоограничивающем построении себя по естественно-научному образцу объективирующей науки. В «Кризисе» и в «Амстердамских докладах» Гуссерль разъясняет роль трансцендентальной феноменологии для психологии. Трансцендентальная феноменология выявляет смысловые структуры данности мира человеку. «Объективно существующий мир» никакого смысла иметь не может, смысловые структуры «появляются» в нем благодаря субъекту. Трансцендентальная 3 феноменология предлагает исследователю вглядеться в смысловой базис, конституирующий познавательную деятельность, не ставя вопрос об онтологическом статусе ни смысловых структур познания, ни самого 3 Понятие «трансцендентальное» было введено И. Кантом в «Критике чистого разума». По Канту, на стороне субъекта обнаруживаются формальные условия познания: пространство, время, категории рассудка и регулятивные идеи разума (например, идея, что вообще нужно что-то познавать все более полно), которые не могут быть извлечены из наблюдаемого мира, а напротив, сами задают структуру его познания. Эти структуры относятся к сфере трансцендентальных оснований познания. Гуссерль расширяет понятие, добавляя к регулятивным идеям иные смысловые структуры, также не принадлежащие явленному миру, но структурирующие отношения субъекта и мира. Наиболее простой пример: сохранение следов только что прошедшего восприятия, участвующих в формировании восприятия в данный момент (ретенция). В частности, несомненное участие (не в виде воспоминаний) следов отзвучавших нот при восприятии мелодии. Восприятие производится в смысловой рамке, как бы скользящей по последовательности моментов «теперь», но включающей также и прошедшие моменты и предвосхищение будущих моментов. О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании «объективного мира». Важным результатом этого «вглядывания» является понимание, что естественно-научные смысловые структуры подчинены самым общим человеческим смысловым установкам, структурам жизненного мира4. Наука есть методическое уточнение «грубых предвидений», которые изначально только и возможны в рамках познаваемого жизненного мира (Гуссерль, 2004, с. 78). Наука встраивается в деятельность, развивая некоторый ее аспект, имеющий в рамках жизненного мира привычный и понятный смысл предвидения поведения стабильных предметов при посредстве объективирующего знания. Наука лишь уточняет и расширяет это знание. Отмечу, что психо логия как научно-культурное образование также служит уточнению, но уточнению структур первоначально «наивного» понимания человека человеком. Именно в этой перспективе будет далее рассматриваться психология. По Гуссерлю, проводя, как он говорит, интенциональный анализ способов данности мира, трансцендентальная феноменология разрабатывает для психологии некий понятийный каркас, «чистую психологию», играющую для эмпирической психологии роль, похожую на роль математики в естественных науках. «Прояснение психологических понятий лишь тогда вообще впервые делает психическое доступным, лишь тогда вообще 4 «Оправданное возвращение к наивности жизни, сопровождаемое, однако, возвышающейся над ней рефлексией, представляет собой единственно возможный путь к преодолению философской наивности, скрытой в “научности” традиционной объективистской философии» (Гуссерль, 2004, с. 88). 27 впервые дает увидеть его собственное бытие и то, что в нем “лежит”, когда от овнешненных интенциональностей переходят к внутренним, интенционально их конституирующим» (там же, с. 329)5. Всякому психологическому анализу какой-либо ситуации должно предшествовать ее феноменологиче ское описание – собственно так и понимают роль феноменологии как метода многие современные психологи (Мэй, 2001, с. 31; Эмбри, 2005). Феноменологический подход в духе Гуссерля до определенных границ существенно расширяет поле психологии. Однако лишь до определенных границ. За этими границами оказываются достаточно представительные психологические направления (например психоанализ во всех формах). Явно недостаточным оказывается метод Гуссерля и в психиатрии. В обоих случаях причина этого ясна. «Гуссерль знает лишь формально-логическую и семантическую истину некоторого “сознания вообще”» (Апель, 2001, с. 58–59), которому в эмпирической психологии должно соответствовать сознание полностью для себя прозрачное и самодостаточное. Прежде чем продолжить анализ программы Гуссерля, сделаем одно замечание, которое понадобится нам несколько позже. Методически разрабатывающий смысловые структуры философ занимается прежде всего своими структурами. Однако значение его находок не ограничивается самопониманием. Дело в том, что извлекаемые 5 К «овнешненным интенциональностям» относятся, например, столь важные для культурно-исторической психологии артефакты – предметы, аккумулирующие на себе идеальные формы деятельности. 28 А.Н. Кричевец таким образом на поверх ность качества «субъекта вообще» не являются достоянием только лишь данного исследователя. По Канту, мы можем найти объективно-общечеловеческие свойства познающего субъекта в себе как существе изолированном, но представляющем субъекта вообще. Гуссерль идет даже дальше Канта в вопросе об объективности получаемого таким образом знания. По Гуссерлю, мы потенциально способны понимать других людей вследствие интенционального взаимопроникновения: «все [души] едины не внешне, а внутренне, именно благодаря интенциональному взаимопроникновению в ходе формирования общности их жизни» (Гуссерль, 2004, с. 336). Это важнейший пункт в философии и психологии позднего Гуссерля: интерсубъективность как сеть взаимообмена смысловыми структурами является одним из несводимых феноменов6. Можно, продолжив мысль Гуссерля, сказать, что мы понимаем друг друга благодаря потенциальной общности смысловых структур, а схватывание новых для нас смыслов обеспечивается не только и не столько внешними опорами (как в отечественной теории деятельности), но внутренней потенциальной скоординированностью возможных смыслов общающихся субъектов7. 6 Подобным образом можно истолковать и слова Л.С. Выготского о том, что интерпсихическое предшествует в развитии ребенка интрапсихическому, собственно внутренней психической деятельности (Выготский, 1983, с. 145). Интерпсихическое, рассредоточенное между взрослым и ребенком, подразумевает смысловую скоординированность. 7 Должен заметить, что речь здесь не может идти о врожденной скоординированности. Поскольку здесь невозможно развернуть подробную аргументацию, см. Кричевец, 1997; 2005 а. 2. Недостаточность гуманитарной, понимающей психологии Как мне представляется, Гуссерль упустил одну важную возможность, которую подхватили его последователи. Смысловые структуры, интересующие психологию, не исчерпываются теми, что доступны прямой рефлексии. Примером может служить проведенный самим Гуссерлем и воспроизведенный выше анализ «забывчивости», присущей естественно-научному подходу. Описание смысловых структур, лежащих в основании науки Нового времени, не может быть результатом проведения феноменологической процедуры в духе Гуссерля. Напротив, их понимание предшествует и инициирует феноменологический метод. Эти структуры описываются Гуссерлем как для нас понятные, но понятные в своей неистинности и тем самым чуждые автору, точку зрения которого и предлагается разделить читателям «Кризиса». Заблуждения и непонимания разного рода не могут не интересовать психологию, но они не могут быть получены позитивным «вглядыванием» в себя или «вчувствованием» в другого. Не удивительно, что феноменологический подход на границе философии и психологии оказывается более широким, чем трансцендентальная феноменология Гуссерля. Однако, как мне кажется, именно работы Гуссерля дают опору для разрешения проблемы совмещения естественно-научного и гуманитарного знания, задавая на стороне последнего столь же четкий полюс, сколь четким является полюс математической физики на стороне естествознания. Теперь я попытаюсь показать, что пониманию доступны смысловые структуры, скрытые или не вполне прозрачные для субъекта самонаблюдения О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании и рефлексии. Ж.-П. Сартр в книге «Бытие и ничто» показывает, что смысловые структуры сознания не исчерпываются способами данности мира. Он обращает внимание на то, что среди проектов освоения мира имеются структуры, непрозрачные, точнее, полупрозрачные для самих себя, что вызывает необходимость рассматривать и способы данности субъекту самих этих смысловых структур, которыми он как будто бы обладает. Одна из таких структур – самообман (mauvais foi)8. Сознание, пребывающее в самообмане, должно быть одновременно и лжецом, и обманутым, скрывать от себя нечто, что должно быть хорошо известно, чтобы быть скрытым. Не буду излагать тонко разработанные примеры Сартра, которые потребуют слишком большого объема текста. Психологам же хорошо известны совершенно аналогичные структуры сознания, описанные Э. Берном в книге «Игры, в которые играют люди» – не столь тонкие, как сартровские, но зато очень компактные. Вот один из примеров: игра, которую Берн назвал «Почему бы вам не…– Да, но…»: В компании дама задает вопрос, что ей предпринять в некоторой сложившейся ситуации. Присутствующие 8 В работе Ю.А. Разинова утверждается, что самообман «есть инициированная самим сознанием фрагментация сознания, искусственное замутнение прозрачных для него сфер, но не в смысле вытеснения, а в смысле осознанного перемещения из зоны оптической прозрачности в зону невидимого» (Разинов, 2004, с. 27). С позиции Гуссерля можно было бы возразить, что феноменология могла бы ориентироваться на прозрачное для себя сознание как идеал и цель трансцендентального метода. Тем самым его результатом должна быть чистая психология, т.е. трансцендентальная феноменология некоторого «правильного», прояснившего себя сознания. Понятно, однако, что для психологии недостаточно так понятой феноменологии. 29 предлагают различные выходы, а дама аргументирует, почему каждый данный совет неприемлем. Будучи совершенно искренней, она не осознает, что настоящий ее выигрыш в том, что ее советчики оказываются несостоятельными, она же находится в центре внимания (Берн, 1988, с. 96). Чтобы не понимать очевидную цель игры, при этом уверенно эту цель достигая, сознание должно само себя обманывать. Но каким же способом Сартр и Берн могли вообще прийти к пониманию и описанию этой самоOй себе не данной структуры сознания? Рефлексия, как пишет Сартр, неминуемо разрушает самообман, переводя его либо в прямой и циничный обман, либо разрушая его как форму сознания и поведения, поэтому ей само обман недоступен. Здесь осуществляется понимание смысловой структуры другого сознания в его «неистинности», которое не сводится к восприятию поведения9, хотя на него опирается. Это одна из исходных форм понимания человеком другого человека. Назовем ее ты-в-рамке-фактичности, подразумевая, с одной стороны, связь с Я–Ты-отношением (М. Бубер), подчеркивающим «равноправие» входящих в общение сторон, а с другой стороны, связанность этого Ты теми аспектами бытия, которые временно или навсегда лежат вне его сознания. Я считаю понимание человека главным делом психологии10. Понимаются смыслы, и не случайно, начиная с работ В. Франкла, проблемы 9 Замечательно, что Э. Берн считает себя последователем бихевиоризма. 10 Если читатель категорически не согласен с этим лозунгом, понимание человека можно считать важным делом психологии с соответствующим ограничением общности утверждений. 30 А.Н. Кричевец смысла занимают значительное место в психологических исследованиях второй половины ХХ и начала нового века (Леонтьев, 2005). Но подобно тому, как понимание смысла исторических событий есть понимание смысла, который может и не порождаться и не переживаться каким-либо действующим в этом историческом процессе сознанием, так и психолог в профессиональной своей позиции понимает человека не в его аутентичном переживании. Это профессионально развиваемый, но базирующийся на изначальной способности модус понимания. Когда говорят, «писатель Лев Толстой – великий психолог», подразумевают способность, родственную этому модусу, но развиваемую в литературной традиции. Безжалостные толстовские описания некоторых его персонажей близки описанным Сартром структурам самообмана. И те, и другие опираются на проницательное истолкование поведения, понимание смысла, только лишь проступающего в поведении, но не данного самому субъекту поведения. На самом деле и исторически изменчивые формы самопонимания, и формы понимания другого имеют общий знаменатель: они опираются на первичное понимание себя и другого, актуализирующееся посредством языка. Исторически изменчивые средства (обыденного) языкового описания смысловых форм не могут быть актуализированы субъектом вне его опыта понимания – себя и других одновременно. Такие слова, как «воля», «желание», «терпение» и др., могут осваиваться ребенком только в едином процессе, где понимание поведения другого опосредуется собственными переживаниями и языком, самопонимание опирается на язык и понимание поведения другого (возможно, непрозрачного для этого другого), а овладение употреблением слова – на оба вида понимания11. Понимание себя и понимание другого равноисходны и взаимосвязаны. Но при этом понимание другого не является только лишь более или менее точным воспроизведением и повторением его переживания – это становится ясно, если обратиться к языковой коммуникации. Понять сказанное и понять говорящего – разные вещи. Это идеальные полюса, между которыми располагается континуум возможных установок понимания. Обман, шутка, ирония – эти модусы речи выводят понимание из ограниченности словесно выраженного уже в обыденном общении. Сюда же можно отнести и сам факт высказывания, поскольку он мотивирован ситуацией говорящего. Понимание высказывания даже и в обыденном общении всегда включает также и более или менее ясное осознание прагматического аспекта речи, отнюдь не всегда и не полностью ясного для самого говорящего – тем самым высказывание всегда уже расслоено на непосредственный смысл и смысл контекста произнесения. Выше я упоминал высказывание Гуссерля о том, что естественные науки развивают исходно принадлежащее человеческому жизненному миру предвидение поведения стабильных объектов, лишь уточняя и углубляя это предвидение, но не меняя исходной ориентированной на деятельность смысловой структуры его применения. 11 Здесь уместно вспомнить принципиальную позицию «позднего» Л. Витгенштейна – приватный язык невозможен. Для нас это значит, что языковое самопонимание и самоописание возможны для человека только в коммуникации. О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании Теперь аналогичную мысль можно высказать относительно психологии: другим аспектом жизненного мира является понимание интенций других людей. Эти интенции не только взаимопроникают друг в друга, как справедливо указывал Гуссерль, но и охватываются извне на их внешних проявлениях, что соответствует замыслу научной психологии. Оба эти аспекта интенциональных взаимоотношений людей в их общем жизненном мире изначально слиты. Таким образом, психолог-профессионал в своей работе развивает формы понимания, в какой-то степени присущие уже ребенку, который начинает понимать различие между тем, что видит и знает он сам, и тем, что видят и знают другие люди, начинает использовать в жизни наивную психологию, соединяющую его объективирующий опыт, критическую дистанцию по отношению к речи другого и готовность к пониманию в сказанном нового содержания. Эти исходные формы понимания / самопонимания изучаются психологией в рамках трех направлений: исследований социального и эмоционального интеллекта и исследований детской Theory of mind12 (ТОМ). К сфере социального интеллекта относят, кроме понимания поведения и внутренних переживаний другого человека, предвидение последствий того или иного поступка. К сфере эмоционального интеллекта, кроме понимания другого, 12 Пока перевод на русский язык этого обозначения области исследования не устоялся. В силу неточности перевода английского «mind» любым (одним) русским словом, по-видимому, короткого русского названия области просто не может быть. Вслед за некоторыми авторами мы будем употреблять аббревиатуру ТОМ. 31 относят также и понимание себя (Люсин, Ушаков, 2004). ТОМ подразумевает понимание рациональных оснований поведения. Во всех трех случаях речь идет об особых способностях, связь которых с собственно интеллектом невысока, что ставит под вопрос точность наименования. Отметим, что к предмету изучения этих подобластей психологии относятся в равной степени как стихийно складывающаяся в онтогенезе способность, которая является необходимым условием нормальной жизни в обществе, так и ее культивируемые формы при воспитании профессионалов (в тех областях деятельности, которые в классификации Е.А. Климова (1995) относятся к сфере взаимодействий «человек–человек»; в частности к этой сфере относится и профессия психолога – больше шансов стать психологом-профессионалом имеет молодой человек, который уже обладает развитым аппаратом понимания других людей и интересом к его развитию). Таким образом, научная практика косвенно подтверждает наш тезис об общем корне наивного и профессионального понимания человека. 3. Синтез двух парадигм Подобно тому, как естественная наука уточняет изначально вплетенное в жизненный мир объективирующее знание, служащее для предвидения артикулированных в пространстве и времени фактов (т.е. знание отнюдь не обо всем мире), так и объективирующее психологическое знание – не все знание о человеческой психике. Объективирующее знание лишь расширяет и уточняет тот аспект понимания человека, который обнаруживает себя в донаучном жизненном мире. 32 А.Н. Кричевец Тот факт, что психологическая наука отнюдь не достигла идеала строгости, для нас здесь совершенно не важен. Как бы ни были точны или, напротив, сомнительны знания объективной психологии, важно, что они в гуманитарно-ориентированной психологии (так мы условно назовем психологию, которая ставит своей целью понимание человека) используются и должны использоваться. Точнее говоря, важно, как они используются и должны использоваться. Здесь можно только наметить пути дальнейшего исследования. Знания, получаемые от объективной психологии, расширяют арсенал опосредований, и объективное знание встраивается в психологические интерпретации ситуаций индивидов и коллективов. Последний тезис вовсе не является «коперниканским переворотом». В действительности по современному стандарту почти во всякой журнальной статье по экспериментальной психологии имеются разделы «методика» и «результаты», в которых исследовательская ситуация описывается «на языке наблюдений», позволяющем различные дальнейшие интерпретации; и раздел «обсуждение», в котором и производится авторская интерпретация исследовательской ситуации в терминах более высокого теоретического уровня – собственно психологическая интерпретация. То, что в этом журнальном эталоне стандартизуются в первую очередь формальные аспекты научной работы, а интерпретативная деятельность исследователя регулируется разве что по объему и дискуссия об интерпретациях проходит на «общерациональных» основаниях, свидетельствует, во-первых, все о той же «забытости» непредметных аспектов понимания в естественно-научном подходе (под несомненным влиянием которого эти стандарты сформулированы), а во-вторых, о том, что эти интерпретации и не могут регулироваться на естественно-научной методологической базе. Смысловая структура «понимание другого субъекта, опирающееся на объективное знание», есть специфический вид для рода «ты-в-рамке-фактичности». Как видим, эта структура просматривается уже на уровне собственно научной психологии, но становится явной на следующих уровнях13. Гуманитарное, понимающее знание человека может быть связано как с пониманием отдельного индивида, так и групп разной степени интегрированности и разного объема, вплоть до этносов и человечества в целом. Хотя, как уже говорилось, психологическое понимание никогда (или почти никогда) не является непосредственным «схватыванием» переживания другого, оно всегда имеет эмпатийный аспект (интенциональное взаимопроникновение). Его отсутствие может наблюдаться только в чисто физиологическом описании, но уже из описаний поведения этот аспект неустраним. Даже описания «на языке наблюдений» включаются в психологическое знание, будучи поняты и интерпретированы, т.е. переведены на язык понятий, исходно обладающих эмпатийной «составляющей». Детальную аргументацию последнего тезиса 13 Кроме уровня объективного знания, в «здании» психологии можно выделить еще два «этажа», два уровня понимания: уровень гуманитарно-интерпретативный и уровень экзистенциальный (см.: Кричевец, 2005 б). В 2008 г. опубликована статья В.В. Знакова «Три традиции психологических исследований», где аналогичное расслоение производится, должен признать, более основательно (Знаков, 2008). О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании нам придется отложить. Здесь повторим, что понятия обыденной психологии присваиваются в онтогенезе в процессе эмпатического соотнесения собственных переживаний с понимаемым поведением и телесными проявлениями себя и другого и тем, как этот другой интерпретирует поведение и телесные проявления обоих (а также и третьих лиц). Научные психологические понятия суть всегда уточнения этих обыденных и сохраняют следы своего происхождения. Что касается невозможных для рефлексии феноменов типа сартровского самообмана, то в психологии и философии можно наблюдать как тенденции к объективации и причинной интерпретации этих феноменов (З. Фрейд, К. Ясперс 14), так и тяготеющие к их оценке интерпретации, вменяющие эти «способы бытия» индивиду как личности (Ж.-П. Сартр, Э. Берн, М. Хайдеггер). Здесь речь идет не о правоте и истинности того или иного подхода, наша задача – как можно шире охватить разнообразные способы понимания, уже применяемые в психологии. Не будем пока пытаться проводить достаточно четкие границы между гуманитарными психологическими интерпретациями и пониманиями и теми, которые должны быть отнесены уже к более высокому уровню экзистенции – уровню высших человеческих устремлений и предназначения человека. 14 Полагаю, упоминание З. Фрейда здесь не требует комментариев. Что касается К. Ясперса, то в «Психопатологии» он неоднократно употребляет следующую схему: в психиатрии психологическое понимание упирается в свою нижнюю границу (первичный бред), где вступают в силу причинные объяснения, и с другой, верхней стороны – в экзистенцию, которая не может быть понята (Ясперс, 1997, с. 374). 33 Здесь даже эта почти невинная формулировка (высшие человеческие устремления) может вызвать решительный протест. Именно это и дает предварительное основание для проведения границы. Характеристики гуманитарного уровня, по-видимому, должны быть таковы, что не вызовут протеста психологического сообщества, а высший уровень предварительно характеризуется лишь негативно. Необходимость же его введения и обсуждения вытекает из того факта, что современные теории личности (в том числе и весьма известные, например гуманистическая психология А. Маслоу, психотерапия К. Роджерса) более или менее осознанно выходят в области высших ценностей (см. также работы А.Г. Асмолова, Б.С. Братуся, В.П. Зинченко, В.И. Слободчикова и др.), а в последнее время систематическое изучение этого аспекта жизни человека стоит в центре внимания так называемой позитивной психологии, которая справляется с поставленной задачей с известными издержками научного подхода. В терминах упомянутого трехуровневого деления одна из возможных позиций, а, на мой взгляд, и основная позиция психолога – понимание человека и его ситуации, опосредованное объективным знанием – как собственно психологическим, так и почерпнутым из смежных областей. Опосредованность понимания объективным знанием отличает психолога от гуманитария сферы «наук о духе». Направленность на понимание отличает его от ученого-прикладника в сфере естественных наук, поскольку понимание не может использоваться инструментально, в стиле «инженерии человеческих душ», а обычно встраивается в коммуникации 34 А.Н. Кричевец так или иначе апеллирующие к личности поOнятого. Мы приведем далее один яркий пример из множества примеров работы психолога на границе гуманитарного и естественно-научного подходов. В недавно вышедшей на русском языке книге О. Сакса «Человек, который принял жену за шляпу» (Сакс, 2006) среди множества историй человеческих судеб, каждая из которых могла бы иллюстрировать сказанное выше, есть одна история, где объективирующее знание использовалось не только при интерпретации, но и вполне инструментально. Автор столкнулся с пациентом, страдающим постоянными множественными тиками (синдром Туретта). Тики пронизывали всю жизнь этого человека, а над ними «надстраивалась» талантливая личность, сумевшая не только в значительной степени справиться с возникающими проблемами, но и использовать имеющую ту же «тикозную» природу резкость и неожиданность своих физических и ментально-речевых реакций. Этот человек, например, прекрасно играл в джазе на ударных, неожиданными ударами ставил в тупик противника при игре в настольный теннис, речь его была ярка и остроумна. Тем не менее со временем проблемы стали слишком серьезными и вынудили этого человека обратиться за помощью. Сакс пишет: «В действии синдрома Туретта проявляется как патология, так и клиника загадочного связующего звена между телом и сознанием. По-видимому, во всех этих случаях в мозгу возникает избыток стимулирующих трансмиттеров, в особенности дофамина. Отсюда следует, что, регулируя дофамин, можно влиять на показатели возбуждения. Например, для того, чтобы снять апатию у пациентов с болезнью Паркинсона, уровень дофамина следует повысить. Неистовые же туреттики нуждаются в понижении уровня дофамина, и для этого используются его нейтрализаторы, такие, как галоперидол. Но дело не только в избытке дофамина в мозгу туреттика и недостатке его у больного паркинсонизмом. Имеют место и гораздо более тонкие и обширные нарушения, что вполне естественно при расстройстве, которое может изменить личность. Бесчисленные причудливые траектории отклонений от нормы не повторяются ни от пациента к пациенту, ни в разные моменты наблюдения одного и того же больного. Галоперидол относительно эффективен при синдроме Туретта, но ни это, ни любое другое лекарство не может полностью разрешить проблему. В дополнение к чисто лекарственным и медицинским подходам необходим подход человеческий» (Сакс, 2006, с. 133). Сакс назначил больному галоперидол, и препарат оказался весьма действенным. Однако, избавившись от тиков, пациент столкнулся с тяжелейшей проблемой несоответствия «верхних этажей» психики и личности изменившейся психосоматической основе. Лишенное тиков, а вместе с тем и резкости, психофизическое тело не могло «служить вместилищем» привыкшей к другому «носителю» душе. Лечение пришлось срочно прервать. Потребовалась долгая конструктивная работа (которую следует назвать истолковательно-проектировочной) психолога с пациентом, в результате которой был намечен и реализован план частичной перестройки всей «многоуровневой конструкции», соединяющей ставший иным физиологический организм О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании с понимающей и переосмысляющей себя личностью. Лишь после этого было возобновлено медикаментозное вмешательство. Результатом стал человек, научившийся жить в «обоих телах» и использующий эту возможность. О. Сакс, считающий себя последователем А.Р. Лурии, не только понимал в духе культурно-исторической психологии двойную обусловленность возникающих и развивающихся в культурной среде разноуровневых психических функций, но и точно использовал свое понимание. Свои работы он рассматривал как продолжение ряда последних работ А.Р. Лурии, в которых описывались (в духе «понимающей» психологии) конкретные человеческие случаи, осмысляемые в контексте нейропсихологических знаний. Сам Лурия назвал этот подход «романтической» наукой, отличая ее от «классической», под последней имея в виду ориентированную на естественные науки психологию (Лурия, 1992). 4. Между категориями и экзистенциалами Посмотрим теперь на сказанное выше с иной стороны. Для естественно-научного мышления мир противопоставлен субъекту и схватывается познающим субъектом в категориях. Кант утверждал, что всякая связь явлений может мыслиться наукой только в понятиях, подчиненных категориям (содержащимся в таблице категорий «Критики чистого разума»). В главе о схематизме чистых рассудочных понятий Кант указывает на инструментальный характер категорий, связанных с самыми общими схемами описания явлений и их последовательностей. М. Хайдеггер в «Бытии и времени» противопоставляет категории 35 и экзистенциалы. Экзистенциалы – это «бытийные черты присутствия (Dasein). Их надо четко отделять от бытийных определений неприсутствиеразмерного сущего, которые мы именуем категориями»15 (Хайдеггер, 1997, с. 44). Категории – предельные определения действительности, которые в качестве таковых выступают основаниями всего относящегося к ним знания о мире, являются своего рода «ядрами» понимания, основными единицами мышления, «узловыми пунктами» в сети всевозможных определений действительности. В качестве таковых категории оказываются основными инструментами рационального постижения сущего (Разинов, 1999, с. 59). Экзистенциалы же предназначены для совсем иного употребления. Основные экзистенциалы Хайдеггера: «бытие в мире», «забота», «заброшенность». Особо отметим экзистенциал «совесть» (совесть Хайдеггер не связывает с оценкой прошлых поступков). Совесть призывает из будущего, требуя от человека правильным образом сориентироваться в бытии. Некоторые психологи называют эту инстанцию словами «Высшее Я», «Подлинная самость» и т.п., по сути, давая лишь указатели с нулевым содержанием. Хайдеггер же подчеркивает противоречивый статус совести: моя совесть, с одной стороны, принадлежит мне, но с другой, действует поверх и извне меня. Человек всегда так или иначе истолковывает свое бытие, но это истолкование не обязательно автоматически 15 Хайдеггеровский термин Dasein, переводимый в данном случае как присутствие, накрывает человека не как объект, но и не вполне как субъекта сознания, а как точку прохождения сил, больших, чем человек, но подразумевающих его ответственное в них участие. 36 А.Н. Кричевец причастно экзистенциалам (в отличие от категорий: всякое синтаксически правильное суждение о мире явлений автоматически причастно той или иной категории, знает об этом судящий или нет). В экзистенциалах истолковывающее себя и свое бытие присутствие – на правильном пути, в отличие от многообразных «неподлинных» модусов бытия. Человек, понимающий себя под экзистенциалом совести, изменяется, осознавая двусмысленность личностного существования. Резюмируем: – экзистенциал является «категорией» особого рода, в свете которой присутствие истолковывает бытие, в первую очередь свое собственное; – «приложение» экзистенциала к истолковываемому бытию «неклассическим образом» меняет «способ» бытия, в отличие от «классических» категорий, которые принадлежат только описанию внешнего мира и приложение которых описываемый мир не изменяет. Вернемся теперь к категориям психологического понимания. Как мне представляется, многие попытки осмыслить категориальную структуру психологии игнорируют промежуточное положение психологических «категорий». Само употребление термина категория при разработке методологических проблем психологии накрепко связывает с естественно-научным подходом и закрывает возможность разомкнуть исследование в сторону иной возможной онтологии. В известном труде, посвященном категориальной структуре психологии, – многократно переиздававшейся книге А.В. Петровского и М.Я. Ярошевского «Теоретическая психология» – проводится огромная и продуктивная работа по многоуровневому структурированию «протопсихологических», собственно психологических и «метапсихологических» категорий. Остановимся на одной из важнейших. Общепсихологическая категория активности вводится в этой книге следующим образом. «Активное существо не просто пребывает в движении. Оно содержит в себе источник своего собственного движения, и этот источник воспроизводится в ходе самого движения. Речь при этом может идти о восстановлении энергии, структуры, свойств, функций живого существа, его места в мире – словом, о воспроизведении любых измерений его жизни, если только они рассматриваются как существенные для него и неотъемлемые. Имея в виду это особое качество – способность к самодвижению, в ходе которого живое существо воспроизводит себя, говорят, что оно есть субъект активности. “Быть субъектом” – значит воспроизводить себя, быть причиной существования в мире» (Петровский, Ярошевский, 2003, с. 213). Авторы совсем не случайно многократно пишут «воспроизводить себя». «Воспроизводить» означает длить то, что уже заранее дано, поэтому «быть причиной существования» означает здесь не более чем «способствовать делению, пребыванию в неизменном виде». А.А. Пузырей, возможно, наиболее радикальный и последовательный противник подобных трактовок, говорит в таких случаях «производить себя». С позиций детерминизма, как бы он ни понимался (авторы «Теоретической психологии» остаются безоговорочно верны «общенаучному принципу детерминизма»), такое выражение противоречиво: производить может О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании только некий субъект производства – делатель, который не может быть одновременно и изделием, предметом деятельности, произведенным в том же самом процессе. С моей точки зрения это противоречие неизбежно. Оно демонстрирует невозможность уловить мышлением в категориях происхождение субъективности, что соответствует выходу рассудка за границу мира явлений (Кант) или попытке свести «присутствиеразмерное сущее» к его онтическим (т.е. принадлежащих к миру вещей) характеристикам (Хайдеггер). Таким образом, неслучайное, согласованное с ориентацией на естественно-научную модель категориального мышления употребление слова «воспроизведение» закрывает возможность разработки способов понимания субъекта, трансцендирующего его собственную данность, экзистирующего. Это значит, что экзистенциально-феноменологические подходы в психологии будут с этих позиций последовательно отторгаться16. Признанием «неклассичности» современной психологии уже никого не удивишь (по крайней мере, в России), и более того, культурно-исторический подход Выготского–Леонтьева–Лурии, судя по публикациям в отечественной периодике, почти единогласно считается неклассическим. Мне кажется, однако, что связанная с этим признанием необходимость пересмотра категориального строя психологического знания недостаточно осознается. Психологическое мышление опирается на априорные схемы, которые 16 «Путь, на который он [Дильтей] встал, неизбежно повел в сторону от магистральной линии психологического прогресса, в тупик феноменологии и иррационализма» (Петровский, Ярошевский, 2003, с. 347). 37 выводят за границы естественно-научного категориального познания. Мышление вне категорий – вовсе не новость в философии. Экзистенциалы Хайдеггера – наиболее общие схемы понимания своей ситуации для того, кто сумеет свою ситуацию так увидеть и помыслить, т.е. станет причастен этому «человеческому априори». М.К. Мамардашвили называл подобные схемы «тавтологиями бытия-понимания» – это (неклассические) средства понимания, изменяющие и структурирующие бытие. Понятно, что новации Хайдеггера в онтологии должны отразиться в психологии. С другой стороны, фундаментальная онтология Хайдеггера не дает психологии достаточной базы. Как и Гуссерль, Хайдеггер постоянно критически истолковывает возможные способы бытия присутствия. И в то же время он, как и Гуссерль, не предлагает читателю продумать основания самой этой критики. Автор «Бытия и времени», несомненно, обращается своей книгой к эмпирическому субъекту – читателю, критически описывая состояние заблуждения или «неподлинности», к которому читатель в той или иной мере причастен. Автор обращается к читателю, который может понять что-то в его тексте, но не обладает актуально тем бытием-пониманием, к которому может быть этим текстом приведен. То, как Хайдеггер понимает читателя, показывает нам одну из самых общих схем понимания, принадлежащих сфере психологии. В частности, эта схема присутствует во всякой ситуации консультирования. «Высота», с которой профессиональный психолог понимает представленную ему ситуацию, никогда (за исключением случаев, когда сам консультант должен стать объектом 38 А.Н. Кричевец психопатологического исследования) не бывает абсолютной. Однако ситуация консультирования как таковая подразумевает превосходство психолога в определенных аспектах понимания, поэтому схема «понимаю твою ситуацию (тебя) лучше, чем ты сам ее (себя) понимаешь» можно считать неким пределом профессиональной позиции психолога. Модификации этой схемы включают и «объективное» знание (собственно психологическое, психофизиологическое, биологическое и др.). Пользуясь словами Х.-Г. Гадамера, можно сказать, что тем самым мы приостанавливаем «притязания на истину» того, кого мы таким образом понимаем, и все же то, что мы поняли, не есть знание естественно-научного типа – эта схема понимания укладывается в рамки понимающей психологии. Однако это предельная позиция. На другом полюсе понимающий психолог сохраняет за своим клиентом его притязания на истину, в той же мере умеряя свою собственную уверенность в обладании истиной. Пример продуманной позиции этого типа можно найти в работах А.А. Пузырея и его учеников, где способ понимания психолога (прежде всего в ситуации психотерапии) осмысляется как некая ситуативная феноменологическая работа, не доводящая выявляемые феномены до эксплицитных языковых описаний (не делающая их темой), а использующая то, что Гуссерль называл «интенциональным взаимопроникновением» (Архангельская, 2005), – возможность понимания неэксплицированных и нетематизированных смыслов. Однако, вероятно, А.В. Петровский и М.Я. Ярошевский в чем-то правы, говоря о «тупике феноменологии», – из этой позиции невозможно разглядеть психосоматические связи, в чем сам А.А. Пузырей неоднократно и признавался. Напротив, в приведенном выше примере из работы О. Сакса, понимание клиента как равноправного Ты опосредуется именно объективирующим знанием естественно-научного типа, но «интенциональное взаимопроникновение» – безусловно, слишком слабое средство для такого рода понимания. Резюмируем: основной категории психологического понимания ты-врамке-фактичности подчинены два подвида: 1) понимание, опирающееся на объективирующее, прежде всего научное знание (пример О. Сакса); 2) понимание, просветляющее непрозрачные и полупрозрачные для «понятого» слои его психики-сознания (пример Э. Берна). Отмечу, что наши «категории» помещаются строго между естественно-научными категориями и хайдеггеровскими экзистенциалами, сохраняя «неклассический» статус последних. Таким образом, исходная категория ты-в-рамке-фактичности – это способ понимания человеком другого человека, где первый опирается на профессионально развитые формы знания о втором; видит и понимает в другом личность (всегда выходящую за рамки всякой обусловленности, хотя и как бы17 «надстроенную» именно над этими «квазимеханизмами» – личность, к которой только и имеет смысл обращаться в связи с этим пониманием); готов поставить под вопрос свое объективирующее понимание, и в частности профессиональное знание, 17 Отметим, что разговорное слово-паразит имеет здесь вполне точный смысл кантовского als ob (как если бы). О категориях, экзистенциалах и психологическом понимании как и вообще свои притязания на истину, общаясь с равным Ты18. Именно такую неклассическую категориальную базу я предлагаю принять сразу в двух качествах: как описание и как норму профессиональной психологической деятельности. Литература Аллахвердов В.М. Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания. СПб., 2003. Апель К.-О. Трансформация философии. М., 2001. Архангельская В.В. Проблема понимания в современной индирективной психотерапии: дис. канд. психол. наук. М., 2005. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. М., 1988. Выготский Л.С. Собрание сочинеий: в 6 т. Т. 3. М., 1983. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004. Знаков В.В. Три традиции психологических исследований // Ярославский психологический вестник. 2008. № 23. С. 14–19. Климов Е.А. Образ мира в разнотипных профессиях. М., 1995. Кричевец А.Н. Об априорности, открытых программах и эволюции // Вопросы философии. 1997. № 7. С. 79–91. 18 Или даже признавая его превосходство, что не мешает психологу применять профессиональные знания. 39 Кричевец А.Н. Внутренние условия развития и психофизическая проблема // Вопросы психологии. 2005 а. № 1. С. 3–18. Кричевец А.Н. Многоэтажная психология. Эскизный проект // Мир психологии. 2005 б. № 3. С. 218–233. Леонтьев Д.А. (ред.). Проблема смысла в науках о человеке (к 100-летию В. Франкла). Материалы Международной конференции, Москва, 19–21 мая 2005 г. М., 2005. Лурия А.Р. Этапы пройденного пути. М., 1982. Люсин Д.В., Ушаков Д.В. (ред.). Социальный интеллект: теория, измерение, исследования. М., 2004. Мэй Р. Происхождение экзистенциальной психологии // Экзистенциальная психология. М., 2001. Петровский А.В., Ярошевский М.Г. Теоретическая психология. М., 2003. Разинов Ю.А. Понятия категории и экзистенциала в философии М. Хайдеггера // Вестник СамГУ. 1999. № 1. Разинов Ю.А. Как возможен самообман // Вестник СамГУ. Гуманитарный выпуск. 2004. № 1 (31). Сакс О. Человек, который принял жену за шляпу. СПб., 2006. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. Эмбри Л. Рефлексивный анализ. М., 2005. Ясперс К.Общая психопатология. М., 1997.
