Щавославное богословское офаЗованче Священное Писание и святые Отцы о богословском образовании

Щавославное богословское офаЗованче
Епископ
КАЛЛИСТ ДИОКЛИЙСКИЙ
Оксфорд. Оксфордский университет
Священное Писание и святые Отцы
о богословском образовании
Что есть богословие?
На совещании представителей богословских школ, посвя­
щенном богословскому образованию, уместно задать самим
себе первостепенной важности вопрос: что есть богословие?
Каким образом Св. Писание и Отцы Церкви понимают на­
значение богослова?
Обращаясь к Библии, мы сразу же сталкиваемся с пора­
зительным и замечательным фактом: нигде ни в Ветхом, ни в
Новом Завете мы ни разу не встречаем слов "богословие",
"богослов" или "богословствовать". Очевидно, это не биб­
лейские термины. Кроме того, мы можем отметить, что ни
один из Двенадцати, призванных Христом, не обучался в бо­
гословской школе.
Только с течением времени термин богословие входит
в христианский лексикон. Апологеты второго века относи­
лись к этому слову с подозрением, поскольку д л я них оно
прежде всего означало религиозные спекуляции мыслите­
лей-язычников. Тем не менее однажды оно было использо­
вано в христианском смысле Афинагором Афинским для
обозначения веры в Пресвятую Троицу. Использование слова
"богословие" в христианстве установилось благодаря алек­
сандрийцам: Клименту и в значительно большей степени
Оригену. Знаменательно также, что именно в Александрии
появилась первая хорошо о р г а н и з о в а н н а я богословская
школа, знаменитое катехизическое училище, последова­
тельно возглавлявшееся Пантеном, Климентом, Оригеном
и епископом Дионисием Александрийским. Позднее, в ви-
142
з а н т и й с к и й период, главный центр богословского образо­
вания переместился в патриаршую академию в Константи­
нополе.
Отметив, что богословие не является библейским сло­
вом и что лишь постепенно оно сделалось частью христи­
анского словаря, мы можем сделать еще одно замечание.
Пользуясь этим термином, греческие Отцы употребляли его
в з н а ч е н и и , заметно отличающемся от того, в каком оно
обыкновенно понимается сегодня. Например, Евагрий П о н т и й с к и й , ученик Каппадокийцев и пустынных отцов, в
своем известном афоризме замечает: "Если ты богослов,
то ты будешь чисто молиться; и если ты чисто молишься,
то ты богослов". Богословие, утверждает св. Диадох Ф о т и кийский (V век), "сообщает душе величайший из даров,
соединяя ее с Богом неразрушимым союзом". Для Петра
Д а м а с к и н а богословие — наивысшая из восьми степеней
духовного созерцания, эсхатологическая реальность буду­
щего века, позволяющая нам выйти за пределы самих себя
в "экстатическом восхищении".
Эти три примера свидетельствуют, что для святых от­
цов богословие означало нечто значительно большее, чем
то, что мы обычно понимаем под ним теперь. Конечно,
для них, так же, как и для нас, богословие означало сис­
тематическое изложение христианского учения с привле­
чением познавательных способностей человеческого разу­
ма, поскольку он есть дар Божий и им нельзя пренебрегать.
Но для Отцов оно имело и значительно более глубокий
смысл: видение Бога — Троицы, предполагающее не п р о ­
сто работу разума, но участие целостной человеческой лич­
ности, включая и способность интуитивного духовного
постижения (vo-Sg), и сердце (кар81а) в библейском и свя­
тоотеческом, а не в современном значении слова. Другими
словами, ВесЛоу'кх есть не что иное как весор'юс: созерцание,
предполагающее непосредственное общение с ж и в ы м Б о ­
гом и неразрывно связанное с молитвой. Не может быть
истинного богословия, не являющегося составной частью
служения Богу: всякое подлинное богословие литургично,
доксологично, мистично.
143
Это святоотеческое понимание богословия прекрасно обоб­
щено современным греческим богословом Христосом Яннарасом: "В традиции Православной Церкви богословие имеет
значение весьма отличное от того, которое мы придаем этому
слову ныне. Это есть дар Божий, плод внутренней чистоты
духовной жизни христианина. Богословие отождествляется с
видением Бога, с непосредственным видением личного Бога,
с личным опытом преображения твари нетварной благода­
тью". Таким образом, продолжает он, богословие не есть "те­
ория мира, метафизическая система", но "выражение и фор­
мулирование опыта Церкви: не интеллектуальная дисципли­
на, но опытное общение, причастие".
Здесь содержится несколько ключевых слов, к которым
мы будем возвращаться: дар, благодать, личный опыт, при­
частие, общение, внутренняя чистота, преображение, виде­
ние Бога.
Если все это и означает богословие, мы имеем право за­
даться вопросом: может ли богословие быть предметом, изу­
чаемым в университетах и академиях? Имеем ли мы законное
право устраивать экзамены по богословию, присуждать на­
шим студентам богословские степени и дипломы, различая
их по результатам испытаний как "первых", "вторых", "тре­
тьих"? Во всяком случае очевидно одно: если богословие и
должно изучаться и преподаваться в университетах и акаде­
миях, профессора и студенты всегда должны иметь в виду
золотое правило свт. Григория Богослова: богословствовать "в
духе рыбарей, а не Аристотеля".
Четыре замечания о Богословии
Хотя слово богословие и не содержится в Библии, в П и ­
сании немало текстов, говорящих о природе богословия. Рас­
смотрим некоторые из них.
1. "Бога не видел никто никогда; единородный Сын, су­
щий в недре Отчем, Он явил" (Ин. 1: 18).
2. "Ныне же, познавши Бога, или лучше, получивши по­
знание от Бога..!" (Гал. 4: 9).
3. "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (1 Кор. 13: 12).
144
4. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5: 8).
5. "Остановитесь и познайте, что я Бог" (Пс. 45: 11).
Эти пять текстов могут быть сведены к четырем ключевым
словам: %&pva\\.a, uwtipiov, косЭсерстц, f)au%ia. Рассмотрим пос­
ледовательно каждое из ключевых слов. Последующими раз­
мышлениями я во многом обязан исследованию профессора
Константина Скутериса "Значение терминов "богословие",
"богословствовать" и "богослов" в учении греческих Отцов и
церковных писателей до времени Каппадокийцев".
1. Хссршиа
Богословие есть дар Божий, свободный и незаслуженный
дар, дар благодатный. Современник и друг преподобного Мак­
сима Исповедника св. Фалассий Ливийский имел достаточ­
ное основание говорить о "желании всех желаний, о благода­
ти богословия". Иными словами, богословие означает не только
наше человеческое исследование божественной жизни, но
прежде всего наш ответ на Откровение Бога (Ин. 1: 18). Бого­
словие —- это не столько наши попытки найти и познать Бога,
сколько взыскание и испытание нас Богом. В светских науках
человек познает, в богословии же — человек познается Богом
(Гал. 4: 9).
Начало богословия находится скорее в Боге, нежели в че­
ловеке: Бог никогда не является пассивным объектом нашего
познания, но всегда активный Субъект. Иными словами, бо­
гословие есть мудрость — не школьное изучение или позна­
ние, но именно мудрость. Но подлинная мудрость всегда есть
Сам. Христос, живая и ипостасная Мудрость, "Божия Сила и
Божия премудрость" (1 Кор. 1: 24). Христос Сам есть богосло­
вие; Он — Богослов, мы же являемся богословами в силу
полученной от него харизмы. Подлинный богослов всегда есть
9eo5i8aKTo<;, "наученный Богом".
Эта мысль хорошо раскрыта Оригеном. Богословие, утвер­
ждает он, есть "дыхание", "излияние" и "сияние окрест" Бога.
"Чтобы быть достойным духовного знания, недостаточно на­
ших возможностей. Он есть Тот, Кто, богословствуя, откры­
вает истины о Боге Своим верным ученикам; а мы, пользуясь
следами, которые они оставили после себя в своих писаниях,
145
обретаем таким образом исходную точку, отталкиваясь от
которой, сами принимаемся за богословие". Рассуждая в том
же духе, Дидим Слепец именует богословие "силой", "сла­
вой" и "энергией" Божией.
В конечном счете это должно означать, что богословие
предполагает личную веру. Конечно, человеческий разум име­
ет существенное значение, если мы хотим богословствовать
на доступном языке, но наш разум может с пользой разви­
ваться только в пределах веры. "Credo ut intelligam ", — утверж­
дал Ансельм Кентерберийский: "Верю, чтобы понимать", —
а не наоборот!
2. Mwrfiptov
Святители Василий Великий и Григорий Богослов посто­
янно пользуются выражением "тайна богословия". В связи с
этим имеет большое значение восстановить подлинный бого­
словский смысл слова тайна. Тайна не просто неразрешимая
проблема, не головоломка, но нечто такое, что действитель­
но открывается нашему пониманию, хотя никогда не откры­
вается без остатка, поскольку простирается в божественную
бесконечность.
Таким образом, богословие, по слову св. Фалассия, есть
тайна, потому что "оно превосходит наше разумение", п ы ­
таясь выразить человеческим языком то, что далеко выхо­
дит за пределы человеческого п о н и м а н и я . По словам про­
тоиерея И о а н н а Мейендорфа, богословие, есть "a la fois
contemplation de Dieu et expression de l'lnexprimable", "од­
новременно и созерцание Бога и выражение Н е в ы р а з и м о ­
го". Т. С. Элиот называет богословие "вторжением в неизре­
ченное". "Любое богословское утверждение, — замечает свт.
Василий, — не достигает цели по причине н е п о н и м а н и я
говорящего".
Наше понимание немощно, а наш язык еще менее совер­
шен. Согласно Каппадокийцам, как только богословие забы­
вает о неизбежной ограниченности человеческого понимания,
подменяя неизреченное божественное Слово человеческой
логикой, оно перестает быть теологией и снижается до уров­
ня технологии.
146
Это объясняет, почему наше богословие должно быть все­
гда выражено "гадательно" (1 Кор. 13: 12). Мы вынуждены
пользоваться антиномиями и парадоксами, потому что мы
простираем наш человеческий язык за свойственные ему пре­
делы. Желая объять, хотя и неадекватно, полноту божествен­
ной истины, мы оказываемся вынужденными делать утверж­
дения, внешне противоречащие одно другому. Не без основа­
ния кардинал Ньюман описывает работу богослова как "ут­
верждение и отрицание сказанного ради достижения поло­
жительного результата".
Поскольку, таким образом, область богословия есть бо­
жественная тайна, наше богословское мышление должно быть
одновременно и отрицательным и положительным, апофатическим и катафатическим. Мы уравновешиваем наши утверж­
дения отрицаниями, и эти отрицания дают нам возможность
проникать посредством молитвы и богослужения в сияющий
мрак Синая. Богословие, лишенное апофатического измере­
ния, становится точно, в каппадокийском значении терми­
на, простой "технологией". Мы не рассматривали катафатическое и апофатическое богословствование как альтернатив­
ные пути, каждый из которых является самодостаточным. Нет,
они являются не взаимоисключающими, но взаимозависи­
мыми, причем не последовательно, а одновременно. Одно
предполагает другое, и не может быть подлинного богосло­
вия, которое не было бы в то же время и катафатическим, и
апофатическим. "Утверждение" и "отрицание" — составляю­
щие единого движения.
3 . К&варац;
Поскольку богословие есть видение Бога и поскольку имен­
но чистые сердцем Бога узрят (Мф. 5: 8), истинное богосло­
вие всегда остается даром Божественной благодати, этот сво­
бодный дар требует со стороны человека всяческого соработничества, полной синэргии нашей воли: "Ибо мы соработники (auvepyoi) у Бога" (1 Кор. 3: 9). В этом смысле всякое
богословие "теантропично". Человеческое соработничество
заключается в нашей обращенности, открытости наших сер­
дец любви Божией, в полном преображении нашей жизни
147
через вселение в нас Святого Духа. Богословие — это ptoq,
всеобъемлющий "образ жизни". Не может быть настоящего
богословия без личного стремления к святости; истинные
богословы — это святые.
Поэтому несомненно опасным и вводящим в заблужде­
ние является наименование богословия "наукой", как если
бы оно принадлежало к тому же уровню, что геология или
зоология. Несомненно, даже геология или зоология требуют
личного совершенствования; лишь немногие будут возражать
против того, что наблюдатель является частью эксперимента.
Но в геологии и зоологии в общем достаточно собрать с мак­
симальной точностью объективные факты и затем проанали­
зировать их с пониманием и бесстрастной строгостью. Личная
нравственная жизнь геолога или зоолога не имеет при этом
значения.
В богословии такое невозможно. Оно охватывает челове­
ческую личность во всей полноте и от каждого требует ради­
кального личного преображения. Несомненно, богословие
"научно" в том смысле, что оно также стремится и к точнос­
ти, и к интеллектуальной строгости. Хотя поведение многих
христиан могло бы заставить нас мыслить иначе, в действи­
тельности мы не служим Царствию Божию неясной, беспо­
рядочной и ленивой мыслью. Это диаволу нравится неточ­
ность, нравится вводить в заблуждение, Дух же Святой ха­
рактеризуется прежде всего ясностью, прозрачностью и чис­
тотой. Но в богословии точность и интеллектуальная стро­
гость сами по себе не могут быть достаточными. От нас требу­
ется также, и в значительно большей степени, личное обще­
ние с Богом и личная любовь к Нему.
Евагрий Понтийский подчеркивает эту мысль, уподобляя
богослова св. евангелисту Иоанну на Тайной Вечери:
Перси Господа есть знание Бога;
Он, который покоится на них, есть богослов.
Богословие предполагает непосредственную близость, по­
добную той, какой пользовался возлюбленный ученик Спа­
сителя. Прп. Максим Исповедник высказался еще смелее и
более выразительно: "мистическое богословие" подразумева­
ет ёроткт! Щшащ — выход за пределы самого себя, проникну-
148
тый непреодолимым страстным стремлением к живому Богу.
Без него невозможно быть богословом: богословие без лично­
го общения — лишь псевдобогословие.
По словам св. Диадоха, нет ничего более скудного и бед­
ного, чем "философствующий о Боге ум, сам находящийся
вне Бога", — предостережение, которое каждый из нас, пре­
тендующих на то, чтобы преподавать или изучать богословие,
должен принять близко к сердцу!
Путь катарсиса, ступить на который призван каждый бо­
гослов, требует от нас в особенности трех вещей:
1. Исходный пункт есть покаяние, цета\чжх, перемена ума.
Это следует понимать в широком смысле, приданном ему
митрополитом Даниилом Молдавским: "Не только пробуж­
дение и изменение ума, но также и суд, производящий пере­
ориентацию личности или общества", — не менее, чем ради­
кальное обновление. "Покаяние", хотя и является нашим ис­
ходным пунктом, представляет собой нечто присутствующее
на всем протяжении нашей земной жизни, из чего мы никог­
да не можем выйти вплоть до нашего последнего вздоха: по­
добно умирающему авве Сисою в "Изречениях пустынных
Отцев" мы можем сказать на смертном одре: "Не знаю, поло­
жил ли я хотя бы начало покаянию".
2. Очищение требует от нас аоклек;: непрестанного аскети­
ческого усилия в самом широком смысле слова. Свт. Григорий
Богослов учит: "Желаешь стать богословом?.. Соблюди запо­
веди. Дела суть основа созерцания". Свт. Григорий Нисский
говорит, что, если мы хотим заниматься богословием, наша
жизнь должна соответствовать нашей вере; не может быть
"православия" без "праводелания". ^"Асктузк;, ведущая нас к
отказу от эгоцентризма и к смирению, не является индивиду­
альной, но церковной, предполагающей жизнь в сообществе,
основанном на таинствах Крещения и Евхаристии. Алексей
Хомяков выразил это следующим образом: "Никто не спасет­
ся в одиночку, каждый спасается в Церкви как член ее и в
единстве со всеми другими членами."
3. Прежде всего, не может быть продвижения на пути бо­
гословского катарсиса без молитвы. Богословие и молитва свя­
заны по своей сущности. Вспоминая сказанные на кресте слова
149
благоразумного разбойника "Помяни меня, Господи, когда
приидешъ в Царствие Твое!" (Лк. 23: 42), св. Модест Иеруса­
лимский (VII в.) называет эти слова OeoAxryta; знаменательно,
что они представляют собой именно исповедание веры, ко­
торое также является и молитвой. "Богослов есть тот, кто мо­
лится": эти слова Евагрия должны предостерегать христиан от
того, чтобы говорить (как это они часто делают): "Я — не
богослов", — ибо в действительности они говорят тем са­
мым: "Я не молюсь и не особенно стремлюсь к этому".
Будучи составной частью молитвы и богослужения, ис­
тинное богословие всегда доксологично. Богословствовать, как
понимают это святые Отцы, означает прославлять Бога в сла­
вословиях и молитвах и конечно, самим становиться живым
гимном во славу Божию. По словам Константина Скутериса,
"целостная личность, переживающая таинство нового творе­
ния — иными словами, образованная посредством здравого
учения и очищения, — становится непрестанным гимном и
постоянным славословием Богу". Аналогично свт. Григорий
Нисский замечает, что богословие соединяет нас с ангела­
ми, назначение которых есть по преимуществу славословия.
Св. Диадох говорит, что "богословие" делает душу соучастни­
цей ангельской Литургии.
Если богословие включает в себя все вышеназванное, мы
можем задаться вопросом: кто из нас имеет смелость зани­
маться богословием? Кто из нас дерзнет назвать себя бого­
словом? Свт. Григорий Богослов, несомненно, одобрил бы
нас за проявленную в этом отношении осторожность: фило­
софствовать о Боге можно не всякому: да, не всякому, — не
настолько дешев и низок предмет — и, я добавлю, не перед
любой аудиторией, не во всякое время и не по всякому пово­
ду, но в определенных случаях, перед определенными людь­
ми и в определенных границах.
Не всякому, поскольку это дозволяется только тем, кто
был испытан и далеко продвинулся в созерцании, кто прежде
очистил душу и тело или, по крайней мере, очищается.
"Не всякому не перед любой аудиторией": разве не далеко
это от современного университета или от современной духов­
ной семинарии: наиболее подходящего места для преподава-
150
ния и изучения богословия? Согласно моему ограниченному
опыту, большинство университетов и, слишком часто, семи­
нарий, не являются рассадниками святости.
Тем не менее, мы можем утешиться трехчастной схемой
свт. Григория Паламы. Во-первых, он говорит о святых или,
иными словами, о тех, кто достиг полноты личного опыта
Бога. Во-вторых, он называет тех, кто не имеет такой полно­
ты, но доверяет святым. В-третьих, указывает на тех, кто и
личного опыта не имеет и святым не доверяет. Принадлежа­
щие к первой группе, святые, с точки зрения Паламы, —
богословы. Вторая группа: тс, кто доверяет святым, — также
могут быть хорошими богословами, хотя и более низкого,
второго уровня. Третья группа: те, кто не доверяет святым, —
плохие богословы, или, говоря точнее, не богословы вовсе.
Это успокаивает меня. Я знаю, как далек я от святости, но
по крайней мере, могу стремиться быть богословом во втором
значении: я могу доверять святым, могу стараться достоверно
свидетельствовать о том, как говорили и как жили святые.
Богословие на этом, втором, уровне возможно даже в совре­
менном светском университете: с научной точностью мы мо­
жем преподавать учение святых. Во всяком случае, именно
так я стараюсь поступать в Оксфорде.
4. '^В.ащш
То, что было сказано о богословии и молитве, приводит
нас к четвертой теме: не может быть богословия без цащьа,
без внутреннего безмолвия, без тишины сердечной. Остано­
витесь
(а%оХ&аате) и познайте, что Я — Бог" (Пс. 45: 11):
богословие как познание Бога, как не просто разговор о Боге,
но также и слушание Бога предполагает безмолвие: ахоХг\,
цахща. Продолжим цитату из свт. Григория Богослова: "В ка­
ком случае это позволительно? Когда мы достигаем состоя­
ния успокоения от всякой внешней нечистоты и беспокой­
ства, необходимо пребывать в состоянии покоя и таким об­
разом познавать Бога".
Иными словами, всякое подлинное богословие есть мис­
тическое богословие. Лучше других выразил это Владимир
Лосский: "Богословие и мистика отнюдь не противополага151
ются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга.
Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть
личностное проявление общей веры, то богословие есть об­
щее выражение того, что может быть опытно познано каж­
дым. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что
существеннее, нет богословия без мистики. Не случайно пре­
дание Восточной Церкви сохранило наименование "богослов"
только за тремя духовными писателями: первый из них — свя­
той Иоанн Богослов, наиболее "мистичный" из четырех еван­
гелистов, второй — святой Григорий Богослов, автор созер­
цательных поэм, и третий — святой Симеон, называемый
"Новым Богословом", воспевший соединение с Богом. Та­
ким образом, мистика рассматривается в данном случае как
совершенство, как вершина всякого богословия, как бого­
словие "преимущественное".
Радостное удивление
Надо сказать еще об одном. Хбсрюца, |хштгрю\', KoBapaiq, трщш
— все это необходимо, но равно важна и радость. Мы должны
посвящать себя богословию со страхом Божиим, но также,
согласно св. Диадоху, с радостным сердцем. Нет никакого ос­
нования для богослова быть суровым и угрюмым. В повество­
вании о крещении Киевской Руси говорится, что послы св.
Владимира, побывавшие у различных народов, не нашли в их
богослужении именно присутствия радости; и обратило их к
Православию чувство радостного удивления во время Боже­
ственной литургии в великой церкви святой Софии в Кон­
стантинополе. Как богословы будем и ныне развивать это чув­
ство радостного удивления, и тогда мы обнаружим, что наше
свидетельство приносит плоды, намного превышающие наши
ожидания.