Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования города Москвы «Московский городской педагогический университет»
advertisement
Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования города Москвы «Московский городской педагогический университет» На правах рукописи ШУГАЕВА Екатерина Анатольевна РЕЧЕВОЙ АКТ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИНГВИСТИКЕ Специальность 10.02.05 – романские языки Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук Научный руководитель доктор филологических наук, доцент Рыжова Л.П. Москва – 2015 2 ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ...…………………………………………………………… 4 - 23 ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ .………………………………………….……….. 24 - 152 Глава 1. Особенности трактовки понятии яречевого акта во французской лингвистике …………………………………………….. 24 - 93 1.1. Основания французской и англосаксонской прагматических традиций ……………………………………………………………….. 24 - 29 1.2. Понятие речевого акта в теории речевых актов …………………. 29 - 30 1.2.1. Структура речевого акта ………………………………………… 31 - 38 1.3. Теория высказывания во французской лингвистике ……………. 38 - 41 1.3.1. Дальнейшее влияние теории высказывания на трактовку понятия речевого акта в трудах французских лингвистов …………... 41 - 51 1.3.2. Теория замены А. Беррандоннера ………………………………. 52 - 55 1.4. Классификация речевых актов ……………………………………. 55 - 60 1.4.1. Вопрос классификации речевых актов во французской лингвистике ……………………………………………………………. 60 - 63 1.5. Понятие перформатива ……………………………………………. 63 - 65 1.5.1. Понятие перформатива в работах французских лингвистов ….. 65 - 68 1.5.2. Критерии определения высказывания как перформатива …….. 69 - 76 1.6. Косвенные речевые акты ………………………………………….. 76 - 78 1.6.1. Типы косвенных речевых актов ………………………………... 78 - 81 1.6.2. Интерпретация косвенных речевых актов ……………………... 81 - 86 1.6.3. Употребление фигур речи. Иронические высказывания ……… 86 - 88 1.7. Процесс интерпретации высказывания ……………...…………… 88 - 91 Выводы по Главе 1 ……………………………………………………... 91 - 93 Глава 2. Речевой акт предостережения ……………………………….. 94 - 152 2.1. Основные характеристики речевого акта предостережения, его положение в классификациях речевых актов ………………………… 94 - 109 2.2. Условия успешности речевого акта предостережения ………….. 109-110 3 2.3. Прямые и косвенные речевые акты предостережения ………..… 110-115 2.3.1. Типы косвенных речевых актов предостережения ……………. 115-120 2.3.2. Степень косвенности речевого акта предостережения ………... 120-122 2.3.3. Интерпретация косвенных речевых актов предостережения … 122-127 2.4. Индикаторы речевого акта предостережения и их роль в его интерпретации …………………………………………………………... 127-138 2.5. Неискренние и иронические речевые акты предостережения …. 138-144 2.6. Перформативное высказывание речевого акта предостережения. 145-150 Выводы по Главе 2 ……………………………………………………… 150-152 ЗАКЛЮЧЕНИЕ ………………………………………………………… 153-156 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ……………………………………………… 157-174 СПИСОК ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА ………………....... 174-175 4 ВВЕДЕНИЕ Данная диссертация посвящена анализу речевого акта предостережения с учетом национальных особенностей трактовки понятия речевого акта, подходов к его изучению и направлений научного поиска во французской лингвистике. Проблема функционирования языка занимает центральную позицию на современном этапе развития науки о языке, при этом особая роль отводится коммуникативно-функциональной парадигме, объяснительные принципы которой (деятельности, антропоцентризма и функционализма) определяют главные ориентиры прагматических исследований и их концептуальнометодологическое единство. Коммуникативно-функциональная парадигма «опирается на п р и н ц и п д е я т е л ь н о с т и и провозглашает приоритет факторов, обеспечивающих успешное использование языка субъектом коммуникативной деятельности для достижения своих целей. Этой парадигме наша наука обязана утверждением фактора человека как субъекта деятельности в самом широком смысле, деятельности общения, коммуникативной и речевой деятельности» [Сусов 1985: 4], а язык рассматривается как средство деятельности субъекта в соответствии с правилами употребления языковых единиц в ситуациях коммуникативно ориентированного речевого поведения. В рамках коммуникативно-функционального направления формируется прагматическое направление (лингвистическая прагматика, прагматическая лингвистика), становление которого в лингвистике ХХ столетия представляет собой определенный этап в непрерывном, поступательном развитии научного знания, которое носит общечеловеческий характер, но протекает в определенных национально-территориальных границах и опирается на национальные философско-методологические и общетеоретические традиции. Разнообразие подходов к анализу языкового 5 материала на основе многофакторных критериев, неоднозначное понимание статуса прагматики, разногласия в решении вопроса о соотношении семантики и прагматики, о разграничении области семантического и прагматического в значении языковой единицы обусловливается введением в лингвистический анализ говорящего субъекта, ситуации и контекста употребления, деятельностных характеристик. Этим объясняется разнообразие и многоаспектность прагматических исследований и появление различных прагматических школ и направлений [Арутюнова, Падучева 1985; Рыжова 2004; Armengaud 1985]. В 90-е годы ХХ столетия была сделана попытка [Nerlich, Clarke 1998: 107-126] представить и охарактеризовать некоторые прагматические школы, которые сформировали прагматическую методологию в странах Европы. Это американская школа (Пирс, Моррис и др.), ставшая, в той или иной мере, источником развития прагматических идей в мире; англосаксонская школа, в рамках которой, начиная с XVIII в., анализируются языковые акты как социальные операции (Austin, Searle, Grice и др.); германская школа, которая занимается анализом разговора и изучает диалогические (конверсационные) маркеры в языке, а также функцию воздействия (Habermas, Henne&Reebock и др.). Французская лингвистическая прагматика не является исключением: методологически еѐ становление осуществлялось в общем русле современного прагматического движения, в общей системе национальные прагмалингвистических особенности. Французская понятий, школа но имеет изучает свои маркеры субъективности в языке, аргументативные и полифонические характеристики (Benveniste, Ducrot, Anscombre, Récanati, Kerbrat-Orecchioni и др.) [Рыжова 2005; 2007]. В отечественной лингвистике прагматическое направление интенсивно развивается с конца 70-х годов. Российские (советские) лингвисты рассматривают язык в широком коммуникативном контексте как деятельность, подчеркивая связь языка с совместной трудовой деятельностью 6 языкового сообщества (И.П. Сусов (Калинин / Тверь), В.В. Богданов, Л.П. Чахоян (Ленинград / Санкт-Петербург), Г.Г. Почепцов, Г.Г. Почепцовмл., О.Г. Почепцов (Киев), В.В. Лазарев (Пятигорск), А.А. Романов (Калинин / Тверь), И.С. Шевченко (Харьков) и др.). Следует отметить, что представители отечественной лингвистики прямо или косвенно (через труды И.А. Бодуэна де Куртенэ, Н.В. Крушевского, С.О. Трубецкого, Р.О. Якобсона, М.М. Бахтина и др.) оказали влияние на развитие прагматических идей в Европе [Сусов 1997: 7-8; Рыжова 2004, 2007]. Существует Международная прагматическая ассоциация, в рамках которой регулярно проводятся конгрессы, конференции и семинары, издаются журналы «Pragmatics» и «Journal of Pragmatics». Во Франции более четверти века издаѐтся научный журнал «Revue de Sémantique et Pragmatique». В рамках коммуникативно-функциональной научной парадигмы, которая рассматривает язык как средство деятельности субъекта для достижения своих коммуникативных целей, была поставлена проблема единиц речевой деятельности и единиц речевого общения. К данной научной парадигме относится теория речевых актов, ставшая во второй половине ХХ века своего рода «идеологией прагматики языка», в рамках которой «категория ―речевой акт‖ ... претендовала на методологическую роль ―минимальной единицы общения‖» [Макаров 2003: 162]. Проблеме теории речевых актов в этом новом смысле в современной лингвистической литературе посвящено значительное количество фундаментальных исследований. Достаточно в этой связи назвать работы выдающихся зарубежных и отечественных ученых Дж. Остина, Дж. Серля, Д. Вандервекена, Д. Вундерлиха, Г.П. Грайса, П.Ф. Стросона, Д. Франк, Н.Д. Арутюновой, В.З. Демьянкова, И.М. Кобозевой, Г.Г. Почепцова, А.А. Романова, И.П. Сусова и др. 7 Понятие речевого акта впервые ввел представитель английской лингвистической философии, логик Дж. Остин. Исследуя речевые акты, ученый приходит к выводу о том, что, говоря, мы часто совершаем определенные действия, поступки. «Сказать что-либо, значит совершить некоторое действие». По мнению И.М. Кобозевой, теория речевых актов Дж. Остина – это «учение о строении элементарной единицы речевого общения – речевого акта». Он представляет собой трехуровневое образование, включающее в себя локутивный, иллокутивный и перлокутивный акты и понимается «как актуализация предложения, причем речевое общение рассматривается как форма проявления преимущественно межличностных отношений» [Кобозева 1986: 12]. Однако, несмотря на то, что понятие речевого акта – центральное в прагматике, его трактовка у разных авторов неоднозначна. Традиционно под речевым актом понимают действие, совершаемое говорящими в процессе речевой коммуникации, ориентированное на достижение определенной цели [Searle 1970: 2]. Из данного определения следует, что акт речи предполагает говорящего, слушающего, порождение речевого высказывания, произносимого (зафиксированного на письме) при их непосредственном общении. Но, как справедливо подчеркивает И.П. Сусов, «речевой акт – это не единица общения, т.е. двустороннего обмена смысловой информацией […]. Речевой акт – это элементарная единица сообщения, т.е. только передачи информации в одном направлении. В речевом акте не отражается двусторонняя природа человеческого общения» [Сусов 1984: 5-6], а лишь потенциально содержится информация о том, каким образом может произойти взаимодействие партнеров [Макаров 2003], т.е. заложена способность к общению «со стерильным собеседником» [Романов 1988: 15]. Таким образом, происходит переосмысление традиционной, англосаксонской трактовки категории «речевой акт» в связи с тем, что 8 лингвистическая прагматика представляет собой многоаспектную междисциплинарную область исследований, которая интегрирует «все лингвистические, многие логико-философские, социологические, психологические, этнографические и некоторые кибернетические (связанные с созданием искусственного интеллекта) направления» [Маслова 2003]. К эмпирическим задачам общей теории прагматики относится разработка когнитивной модели производства, понимания, запоминания и т. п. речевых актов, а также модели коммуникативного взаимодействия и использования языка в конкретных социокультурных ситуациях. Теория речевых актов, включаемая в широко понимаемую лингвистическую прагматику, оказала влияние на разработку проблем коммуникативной грамматики, конверсационного анализа, анализа дискурса. Изучение основных аспектов речевого акта, предложенных в классической теории речевых актов, получило дальнейшее развитие в работах ученых разных стран. Речевые акты описываются по различным параметрам и основаниям. Рассматриваются компоненты структуры речевого акта, условия успешности речевых актов, выявляется роль интенции и иллокутивной силы и иллокутивной функции высказывания. Особое внимание уделяется лингвистами перформативным высказываниям [Austin1961, 1963; Fingarette 1967; Hausenblass 1978; Fraser 1974; Г.Г. Почепцов 1975; Hancher 1979; Katz 1977; Bierwisch 1980; Vanderveken 1980; Wunderlich 1980; Ballmer, Brennenstuhl 1981; Романов 1984; Богданов 1983; О.Г. Почепцов 1983 и др]. В последнее время большой интерес вызывает феномен перлокуции как компонент, наименее исследованный в классической теории речевых актов. Изучение перлокуции заключается в моделировании механизма воздействия на адресата, в предсказании вероятного эффекта [Борисова 2001, Чахоян 1980, Григорьев 1990], другими словами, перлокутивный аспект включает соотнесение речевого акта с его результатом. Исследуется связь иллокуции с перлокуцией [Кравец 2003], 9 описывается отличие перлокутивных актов от других речевых актов [Davis 1984], вносятся предложения вынести аспект перлокуции за рамки речевого акта [Шевченко 2007], рассматривать ее как «ответный ход партнера по взаимодействию» [Карабан 1989: 38].Создаются классификации перлокуций [Григорьев 1997], рассматриваются особенности их выражения на материале различных языков [Кирьякова 2011]. Примеры речевых актов, приводимые в работах Дж. Остина и Дж. Серля, по своему формально-членному объему не выходят за рамки предложения. Однако выражение коммуникативной цели говорящего не всегда может быть ограничено объемом одного предложения. В связи с этим М.Я. Блох предлагает скорректировать положение о речевом акте в связи с выдвижением понятия диктемы как элементарной единицы текста, включающей в себя одно или несколько предложений [Блох 2000]. С точки зрения выражения коммуникативной цели говорящего речевой акт «оказывается не чем иным, как отнесенной к ситуации общения диктемой» [Блох 2012: 54]. Среди недостатков классической теории речевых актов И.М. Кобозева называет «крайнее сужение объекта исследования» [Кобозева 1986: 20], ее сосредоточенность на понятии иллокуции. Теория речевых актов «не объясняет, как иллокутивная цель соотносится с практической, не выявляет связей между стратегической тактическими целями целью речевого взаимодействия и составляющих его речевых актов, не показывает, каким образом принадлежность человека к определенному коллективу и к определенной культуре влияет на характеристики его речевого поведения» [Кобозева 1986: 21]. Поэтому возникло стремление «выйти за пределы отдельно взятого речевого акта, связать его с другими единицами общения таким образом, чтобы получилась целостная картина живого общения с его поворотами, неудачами, исправлениями, усовершенствованиями стиля» [Демьянков 1986: 230]. Это привело к тому, что в настоящее время в 10 лингвистической литературе все больше внимания уделяется такому понятию, как дискурс, а теория речевых актов стала одним из «идейных источников» анализа дискурса [Рябинская 2002, Киселева 2002, Макаров 2003 и др.]. Дискурсивная методология требует переосмысления понятия речевого акта. Если в классической теории речевых актов он практически ограничивается аспектами говорящего и его интенции, то в анализе дискурса он рассматривается как речевое взаимодействие говорящего и слушающего [Шевченко 2007]. Важное место в теории прагмалингвистики принадлежит классификационным исследованиям речевых актов [Сусов И.П. Лингвистическая прагматика. URL: http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html]. Появились многочисленные модификации в области таксономий речевых актов, включающие в себя как относительно небольшое количество классов, так и более подробно выделенные типы речевых актов. Помимо критерия иллокутивности предлагаются иные основания, например, статусные отношения коммуникантов [Карасик 2002: 119], социальная роль в установлении и поддерживании вежливых отношений [Leech 1983]. Одновременно с классификацией речевых актов дается характеристика их поведения в дискурсе [Wunderlich 1976]. Наряду с таксономиями речевых актов создаются классификации перформативных посвящены глаголов раскрытию [Апресян структурных 1986]. и Многочисленные семантических работы особенностей перформативов, описанию их прагматических характеристик, средств и способов выражения перформативности на материале различных языков. Например, перформативы русского языка рассматриваются в работах Ю.Д. Апресяна [Апресян 1986], Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1998], Е.В. Падучевой [Падучева 1994], Н.И. Формановской [Формановская 1998], Г.Г. Почепцова [Почепцов 1987], В.В. Богданова [Богданов 1983], Е.А. Красиной [Красина 1999]. 11 Появилось большое число работ, посвящѐнных описанию на материале различных языков отдельных типов и видов речевых актов, их функционирования в монологическом и диалогическом дискурсе, языковых и неязыковых средств реализации иллокуций, в том числе в научной семантико-прагматической школе И.П. Сусова (Калининский / Тверской университет: А.А. Романов, Л.П. Рыжова, С.А. Сухих, Н.А. Комина, Р.В. Шиленко, А.С. Недобух, А.А. Пушкин, О.И. Герасимова, И.Н. Аксѐнова, Г.П. Пальчун, С.В. Крестинский, Т.А. Жалагина, Ю.Н. Варзонин, О.Д. Белецкая, Н.К. Кънчева), в школе В.В. Богданова и в школе Л.П. Чахоян (Ленинградский / Петербургский университет), в школе Г.Г. Почепцова (Киев), в школе В.В. Лазарева (Пятигорск) [Сусов И.П. Коммуникативнодеятельностные теории языка. URL: http://www.coolreferat.com/%20Коммуникативнодеятельностные%20теории%20языка]. Так, изучению английских вопросительных предложений с точки зрения их семантической и прагматической структуры посвящено диссертационное исследование О.Г. Почепцова [Почепцов 1979: 3]. Е.А. Маликова предложила системное исследование номинативных и коммуникативных аспектов вопросительного предложения современного английского языка в русле семантического и коммуникативного синтаксиса [Маликова 1989]. Е.Е. Карпушина выявляет грамматический, прагматический и интеракциональный потенциал высказываний, оформленных вопросительным знаком [Карпушина 1992]. С.А. Рыжов дает системное описание функционально-семантических свойств интеррогативных реплик в коммуникативных актах вопросно-ответного типа [Рыжов 2003]. С.С. Шимберг рассматривает функциональный потенциал вопросительных по форме высказываний в современном английском языке [Шимберг 1998]. Л.В. Вилкова и М.А. Сергеева предлагают классификацию реплик-реакций на 12 вопросительный иллокутивный акт) [Вилкова, Сергеева. URL: http://www.frgf.utmn.ru/journal/#18/journal.htm]. Обращение или вокативный речевой акт рассматривается в работах Л.П. Рыжовой коммуникативного прагматический как функционально акта, как тип многозначный особый, высказываний и вокативный речевых компонент коммуникативно- актов, обладающих собственным набором семантических и коммуникативно-прагматических признаков и свойств [Рыжова 1982]. И.В. Дорофеева, изучая английское обращение в системе языка и дискурса, рассматривает обращение непропозиционального оператора метакоммуникативном уровне социокоммуникативного как как адресации, особый взаимодействия, индексальный знак функционирующего речевой ход интеракции в (в на составе рамках конверсационного анализа) и как один из конституентов дискурса, представляющего собой многоаспектное социально-коммуникативное событие (в рамках различных направлений анализа дискурса и теории текста) [Дорофеева 2005].Обращение реализует в процессе общения различные функции, причем «особенностью обращения является то, что в одном словоупотреблении совмещается ряд функций и обращение предстает единицей многозначной» [Мизин 1973: 36]. Изучению особенностей функционирования комиссивных речевых актов в современном английском языке и установлению их прагматической организации посвящена работа Г.Р. Восканян [Восканян 1985]. Помимо этого, рассматриваются отдельные разновидности речевых актов, входящие в более крупные классы. Изучаются речевые акты аргументации и возражения [Хамзина 1996], предложения [Цурикова 1996], сожаления [Ломова, Юмашева 1986], комплимента [Двинянинова 2001, Мiщенко 1999, Мурашкина 2004, Агаркова 2004], извинения [Трофимова 2006], оправдания [Мирончук 1998], поздравления [Маринин 1996, Мудрик 13 1990], отказа [Симонова 2011]. Комплексное описание директивных речевых актов представлено в докторской диссертации Г.Г. Яковлевой [Яковлева 2005]. Среди директивных речевых актов рассматриваются речевые акты требования [Карандеева 2006], просьбы [Романов 1982], совета [Шеловских 1995], угрозы [Бут 2004, Быстров 2001, Карчевски 2002, Маслова 2004], приглашения [Алекберова 2006]. Речевой акт предостережения остается малоизученным. При этом изучение отдельных типов и подтипов речевых актов основывается на материале различных языков и различных типов дискурса: на основе личностных характеристик персонажей реалистической драмы [Закутская 2001], на материале деловой корреспонденции [Стеблецова 2001], на основе рекламного дискурса [Давыденкова 2002], на основе литературной рецензии [Попова 2003]. Однако методологической основой всех этих работ, независимо от того, на материале каких языков осуществлялось исследование, является англосаксонская идеология, лежащая в основе становления и развития прагматического направления в США и Великобритании. Поэтому складывается впечатление, что англосаксонские прагматические идеи распространяются на любые исследования в этой области, являются интернациональными и универсальными. Но, по справедливому замечанию швейцарского лингвиста П. Серио, «в лингвистике играет роль то, где развивается та или иная концепция: как история самих концепций, так и системы их противопоставлений другим концепциям не одни и те же повсюду, они зависят от страны или, точнее, от той или иной культурной традиции» [Серио1993: 38]. Поэтому тот факт, что в перечисленных работах, в целом отражающих общую картину направленности прагматически ориентированных исследований, не учитывались национальная специфика и национальные традиции в изучении конкретного языкового материала, 14 вызывает необходимость рассмотреть лингвистические теории и их терминологический аппарат с национальной точки зрения. В настоящем (французских) базируемся исследовании особенностей на при трактовки выявлении понятия национальных речевого концептуально-эпистемологической акта, модели мы анализа лингвистических теорий, разработанной Л.П. Рыжовой [Рыжова 2007]. Согласно данной модели анализа, особенности конкретных лингвистических теорий зависят от научной парадигмы и ее глубинных парадигмообразующих принципов, интеллектуально-мировоззренческого климата, исходной понятийно-терминологической базы и методов исследования. Научные парадигмы – это доминирующие в ту или иную эпоху направления теоретических исследований, определяющие центры интереса и методы исследований. Понятие научной парадигмы было предложено американским философом Т.С. Куном в книге «Структура научных революций» [Кун 2003]. Смена научных парадигм, согласно Т.С. Куну, происходит в ходе научной революции. История лингвистики нового времени представляет собой чередование четырех научных парадигм, последовательно сменявших друг друга: общая рациональная грамматика, системно-структурное сравнительно-историческое языкознание, языкознание, коммуникативно-функциональное языкознание. Каждая из лингвистических парадигм «предлагает свой подход к пониманию границ предметной области языкознания, соотношения частей языкового феномена как сложного и противоречивого целого, их значимости в развертывании лингвистического знания, вырабатывает свой содержательно-концептуальный аппарат, свои методы и процедуры исследования» [Сусов 1985: 4]. Однако применение понятий научной парадигмы и научной революции к гуманитарным наукам, в отличие от естественнонаучных дисциплин, имеет свои особенности. Так, для лингвистики характерна «плавность» и 15 «недискретность» переходов от одной парадигмы к другой [Кубрякова 1994: 5]. По словам П. Серио «в лингвистике (и вообще в гуманитарных науках) парадигмы не сменяют друг друга, но накладываются одна на другую и сосуществуют в одно и то же время, игнорируя друг друга» [Серио 1993: 52]. Что касается понятия научной революции, то, как указывает И.П. Сусов, «смена лидера в науке не всегда означает смены научных парадигм, предполагающей революционную ломку взглядов и всеобщую переориентацию исследований на новые принципы» [Сусов 1999: 99]. Ф.М. Березин предлагает рассматривать лингвистику как полипарадигмальную науку, в рамках которой парадигмы не отрицают друг друга, а сосуществуют [Березин 2000: 9-21]. Таким образом, появление новой коммуникативно-функциональной парадигмы не означает полное отречение от всех предыдущих, новые направления в лингвистике, так или иначе, используют достижения предыдущих эпох, применяя при этом свои новые подходы и преодолевая слабые места предыдущих парадигм. Итак, как было сказано выше, в лингвистической науке парадигмы сосуществуют, накладываются друг на друга. Большое влияние на процесс становления французской лингвистической традиции оказала Общая и рациональная грамматика Пор-Рояля (1660), а также структурализм, утверждающий принцип системности, принцип инвариантности, принцип иерархической организации. Структурное языкознание, «растворилось» в новых направлениях и стало во французской лингвистике «не методом науки, но методом изложения науки» [Степанов 2005: 10]. Однако коммуникативнофункциональное направление как личностно ориентированная лингвистика нашло свое проявление во французском языкознании уже во второй половине XIX – начале XX века в виде идеи субъективности как фундаментального свойства языка: «ученые обратили внимание на тот факт, что субъективность в языке проявляется прежде всего как способность 16 присваивать себе язык в процессе его использования» [Рыжова 2007: 34]. Данное наследие лингвистической науки влияет на восприятие новых идей. Помимо влияния научной парадигмы нельзя упускать из виду тот факт, что лингвистические теории формируются «в рамках определенной интеллектуальной системы, исторически сложившейся в той или иной национальной лингвистической традиции» [Рыжова 2007: 27]. Для французской лингвистики интеллектуальной системой является грекоримская традиция тривия, тогда как англосаксонская традиция основывается на модели триады Пирса-Морриса-Карнапа [Анисимова 2002, Rastier 1990]. Данное различие играет важную роль, несмотря на то, что общемировое распространение идей исключает изоляцию национальных лингвистических школ, а, напротив, приводит к тому, что новые идеи воспринимаются и адаптируются в соответствии с традициями определенной школы. Данная адаптация представляет интерес для изучения. Кроме того, особенности влияния интеллектуально- мировоззренческого климата на французскую школу лингвистической прагматики проявились, в частности, в следующем. Изначально понятие речевого акта в англосаксонской школе изучалось не лингвистами, а философами, что определило методику рассмотрения понятия речевого акта в классической теории актов, которая испытала также влияние идей популярной в США в конце XIX – начале XX века философии прагматизма. Во Франции прагматическое направление представлено, прежде всего, лингвистами, но «черта французской лингвистики, которая, может быть, в первую очередь поражает постороннего наблюдателя – это ее разнообразие. В отличие от многих других стран Европы, где, как правило, в теоретической лингвистике доминирует только одна научная школа [...],Франция в полной мере воплощает справедливость известного афоризма, что ―лингвистик столько же, сколько лингвистов‖» [Плунгян, Рахилина 1994: 107]. 17 Актуальность настоящего исследования обусловлена постоянно возрастающим интересом к проблемам коммуникативно-функционального изучения языковых единиц в аспекте национально-культурной направленности. Понятие речевого акта является базовым для коммуникативнофункциональной (прагматической) лингвистики в целом. В основе понимания его сущности лежат определенные общие теоретические положения и принципы, приемы и методы изучения материала, однако «поскольку исследователи чаще всего опираются на англоязычные источники, то создается впечатление, что существует только англоязычная (англосаксонская) прагматика» [Рыжова 2007]. Теория речевых актов приобрела общемировую популярность, идеи Дж. Остина и Дж. Серля были подхвачены и развиты учеными многих стран. Тем не менее, несмотря на общенаучный, интернациональный характер исследований, значительное влияние имеют национальные особенности отдельных школ исследовательские и направлений, традиции опирающихся развития научного на собственные знания. Поэтому классический вариант теории речевых актов, созданный в традициях англосаксонской прагматики, при попадании на национальную почву той или иной лингвистической общественности, не мог не претерпевать некоторых изменений в связи с влиянием национальных традиций. Так, прагмалингвистическое направление во французском языкознании, опираясь на достижения мировой лингвистики, развивается в рамках национального национальных интеллектуально-мировоззренческого философско-лингвистических традиций и климата, использует концептуально-терминологический аппарат и методы изучения языковых единиц, отражающие национальные особенности развития научного знания и национальную специфику научной картины мира. Это способствовало появлению национального семантико-прагматического подхода к трактовке 18 понятия речевого акта, отличного от традиционного, общепринятого в мировой прагматике, в основе которого лежат традиции англосаксонской школы. Особенности трактовки понятия речевого акта и национальных подходов к его изучению во французской лингвистике рассматриваются в данном диссертационном исследовании на примере речевого акта предостережения. Целью работы является рассмотрение речевого акта предостережения с учетом национальных особенностей трактовки понятия речевого акта, подходов к его анализу, принятых во французской лингвистике. Поставленная цель предполагает решение следующих задач: - рассмотрение общепринятой в мировой прагматике трактовки понятия речевого акта и подходов к его изучению; - выявление и изучение национальных особенностей трактовки понятия речевого акта во французской лингвистике, отличающихся от общепринятых в мировой прагматике; - рассмотрение речевого акта предостережения с учетом особенностей национального французского подхода. Решение поставленных задач предопределило выбор методов исследования. В работе применяются теоретико-дедуктивный метод семантической и прагматической интерпретации, методы речеактового, контекстного, интеракционального, интенционального анализа. Объектом данной исследовательской работы является речевой акт предостережения. Предметом исследования являются особенности трактовки речевого акта предостережения и подходов к его анализу во французской лингвистике. Теоретической базой исследования являются основные положения, разрабатываемые в области: 19 - теории речевых актов в трудах Дж. Остина, Дж. Серля, П.Ф. Строссона, Г.П. Грайса, Е.В. Падучевой, Н.Д. Арутюновой, И.М. Кобозевой, И.П. Сусова и др. - французской прагмалингвистики и теории высказывания в работах Э. Бенвениста, О. Дюкро, Ф. Реканати, А. Беррандоннера, Д. Спербера и Д. Уилсон, К. Кербрат-Орекьони, Ж. Мешлера, А. Ребуль, П. Лорандо, Ф. Немо, П. Кадьо и др. Методологической основой исследования является концептуальноэпистемологическая модель анализа лингвистических теорий, разработанная Л. П. Рыжовой в рамках Тверской школы семантики и прагматики, согласно которой особенности конкретных лингвистических теорий зависят от научной парадигмы и еѐ глубинных парадигмообразующих принципов, интеллектуально-мировоззренческого климата, исходной понятийно- терминологической базы и методов исследования. Материалом исследования послужили труды по теории речевых актов в традиционном понимании и в рамках французской лингвистической прагматики; примеры речевого акта предостережения, отобранные методом сплошной выборки из произведений художественной литературы французских писателей XX – начала XXI века. Научная новизна заключается в том, что в работе впервые проведен комплексный анализ речевого акта предостережения с учетом национальной специфики французской трактовки понятия речевого акта и подходов, характерных для французской школы лингвистической прагматики. Выявлены сущностные характеристики речевого акта предостережения, установлено его Охарактеризованы положение особенности в классификациях перформативного речевых актов. высказывания предостережения, его условия успешности и индикаторы. Уточнен механизм образования и функционирования косвенных, неискренних, иронических высказываний предостережения. 20 Теоретическая значимость диссертации заключается в уточнении особенностей трактовки понятия речевого акта, в том числе речевого акта предостережения, французскими лингвистами, заключающихся в недифференцированном рассмотрении языковых единиц, в приоритетном рассмотрении языковых особенностей высказывания, в непопулярности составления классификаций речевых актов, в нерелевантности понятия успешности речевого акта. Изучение национальных особенностей трактовки понятия речевого акта связано с вопросами интеграции различных направлений коммуникативно-функциональной лингвистики, теории дискурса, теории речевого воздействия. Практическая ценность диссертации заключается в том, что полученные результаты могут быть использованы на занятиях по лингвистической прагматике. Сделанные в диссертации выводы могут помочь в понимании национального своеобразия лингвистических школ и могут быть использованы в дальнейших исследованиях, посвященных их изучению. На защиту выносятся следующие положения: 1. Во французском языкознании сложилась особая, отличная от общепринятой (англосаксонской), семантико-прагматическая трактовка понятия речевого акта как результат существования национальных традиций в методологии изучения языковых явлений и национально-специфической исходной понятийно-терминологической базы. Понятие речевого акта не стало центральным во французской школе, был изменен подход к рассмотрению компонентов речевого акта, критериев определения и статуса иллокутивного акта. 2. Во французской школе лингвопрагматики не составляются классификации речевых актов, выделяются только три основных типа актов: утверждение, побуждение и вопрос, следовательно, не выделяется речевой акт предостережения как таковой: он включается в общий класс побуждений. 21 Напротив, с точки зрения представителей англосаксонского направления, выделяется отдельный речевой акт предостережения, его характерными признаками являются: приоритетность говорящего, наличие потенциальной опасности для слушающего, забота говорящего об интересах слушающего. 3. Исходя из особенностей вертикального анализа, который заключается в моделировании вариантов речевого акта с учетом языкового аспекта высказывания и анализе возможных смысловых вариантов одного и то же высказывания в зависимости от ситуации, французские лингвисты изучают языковые особенности высказывания предостережения, анализируя «следы» процесса высказывания (énonciation) в результате высказывания (énoncé). Рассматривается, как говорящий использует языковые средства для того, чтобы предостеречь. Маркеры иллокутивной деривации являются языковым выражением передачи сведений о потенциальной опасности и побуждения избежать ее. 4. Изучая языковые особенности выражения побуждения говорящим, французские лингвисты исходят из того, что интерпретация высказывания включает в себя две неразрывные составляющие: языковую и прагматическую. Смысл вычисляется одновременно из языковой формы и условий еѐ употребления. Согласно представителям англосаксонского направления, интерпретация речевых актов основывается на предположении о том, что говорящий соблюдает семантические правила успешности речевых актов, Принцип Кооперации и конверсационные максимы. 5. С точки зрения французских лингвистов, в прямом речевом акте предостережения Косвенное должно быть предостережение эксплицитно понимается выражено благодаря побуждение. «инструкциям», заложенным в языковой структуре высказывания, знанию ситуации и размышлениям слушающего о причинах высказывания и возможных последующих высказываниях. Прямые и косвенные речевые акты 22 предостережения представляются в виде непрерывного континуума. Степень косвенности высказывания зависит от его совпадения с мыслью говорящего. 6. Иронические высказывания предостережения, по мнению французских лингвистов, не воспринимаются слушающим как буквально верные, они вызывают правдивые импликации, следовательно, не являются нарушением максимы качества. В случае неискренних предостережений говорящий стремится ввести слушающего в заблуждение и заставить его совершить действие, выгодное самому говорящему. Говорящий сам делает свой процесс высказывания (énonciation) неискренним в определенной ситуации. 7. Французские лингвисты считают перформативными высказываниями предостережения только высказывания с перформативным префиксом, изучают языковую форму перформативных высказываний и особенности их употребления, не рассматривают их с точки зрения успешности. Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования представлены и обсуждены на Международных научных конференциях: «Романские языки в межкультурном пространстве» (М., МГОУ 2012), «Языковой дискурс в социальной практике» (Тверь 2012), «Человек в информационном пространстве» (Ярославль, 2013), «Современная филология: теория и практика» (М., 2014). Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка литературы, включающего 165 наименований, в том числе 57 на иностранных языках, Списка источников примеров. Основной текст работы составляет 153 страницы. Общий объѐм работы составляет 175 страниц. Во введении раскрывается актуальность темы, определяется объект и предмет исследования, формулируются цель и задачи, методологическая основа и теоретическая база исследования, дается обоснование научной 23 новизны, теоретической и практической ценности настоящего диссертационного исследования, излагаются положения, выносимые на защиту. В первой главе рассматривается понятие речевого акта, изучаются особенности его трактовки французскими лингвистами в отличие от основных общепринятых подходов характерных для общемировой прагматики, основывающейся на теории речевых актов, которая была создана в традициях англосаксонской школы. Во второй главе рассматривается речевой акт предостережения с учетом выявленных особенностей трактовки понятия речевого акта французскими лингвистами и подходов к его изучению. В заключении систематизируются результаты и подводятся итоги диссертационного исследования, намечаются перспективы дальнейших исследований по избранной проблематике. 24 ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ ГЛАВА 1. ОСОБЕННОСТИ ТРАКТОВКИ ПОНЯТИЯ РЕЧЕВОГО АКТА ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИНГВИСТИКЕ 1.1. Основания французской и англосаксонской прагматических традиций Понятие речевого акта стало общепринятым в интернациональной прагматике благодаря популярности теории речевых актов. Идеи Дж. Остина и Дж. Серля были подхвачены и развиты учеными многих стран. Классический вариант теории речевых актов, созданной в традициях англосаксонской прагматики, при попадании на национальную почву той или иной лингвистической общественности не мог не претерпевать некоторых изменений в связи с влиянием сложившихся национальных лингвистических традиций. Для выявления изменений в трактовке понятия речевого акта во французской лингвистике необходимо рассмотреть основные подходы к его изучению и направления научного поиска в рамках англосаксонского подхода, ставшие традиционными в мировой прагматике. Выбор центров интереса и основных методов изучения обусловлен особенностями интеллектуальной системы и интеллектуально- мировоззренческого климата англосаксонской прагматической традиции. Нельзя отрицать влияние на англосаксонскую прагматику идей популярной в США в конце XIX – начале XX века философии прагматизма. Основателями американского прагматизма являются Чарльз Пирс, Уильям Джеймс, Ричард Рорти, Джон Дьюи. Главные интересы ученых сосредоточены на социальных вопросах, в центре которых стоит человек, его практические проблемы, его повседневный опыт, при этом акцент делается на рациональности и свободе практических действий человека, на 25 достижении успешного результата этих действий [Есикова 2007; Blanchet 1995]. Несмотря на то, что, по словам П. Лорандо, ни Дж. Остин, ни Дж. Серль никогда не ссылаются на работы философов-прагматистов, а «если иногда и упоминают прагматизм – то только для того, чтобы отмежеваться от него – что уже является показателем» [Laurendeau 1997: 120], прагматизм как философская доктрина оказал влияние на философию языка. В идеологии прагматизма «привилегия отдается полезному в ущерб истинному, действию в ущерб мысли» [там же, p. 116] и значение рассматривается с точки зрения возможных последствий, практических результатов, уделяется внимание намерению и выбору действий, ведущих к успеху и получению пользы. Данный подход нашел свое отражение в теории речевых актов, где речевой акт рассматривается как действие, а это подразумевает изучение его целей, средств и условий успешности его осуществления, его эмпирических результатов. Именно влияние прагматизма сделало понятие успешности речевого акта одним из центральных в работах философов языка. Англосаксонская прагматическая традиция восходит к модели триады Пирса-Морриса-Карнапа, в которой четко прослеживается разграничение трех разделов семиотики: синтаксиса – учения об отношениях между знаками, семантики – учения об отношении знаков к объектам действительности и прагматики – учения об отношении знаков к тем, кто пользуется знаковыми системами. Таким образом, прагматика «изучает поведение знаков в реальных процессах коммуникации» [Арутюнова, Падучева 1985: 3]. При этом между данными разделами существует некоторая иерархия: «семантика интерпретирует то, что было соединено синтаксисом, прагматика подгоняет интерпретацию к конкретному употреблению языка» [Laurendeau 1997: 116]. Прагматика, таким образом, занимает положение «внешней и подчиненной составляющей, которая 26 находится на границах лингвистики и интерпретирует только отдельные значения» [Vion 1997: 86]. Модель триады препятствует применению синтетического подхода к изучению феноменов языка. Установление границы между семантикой и прагматикой приводит к пониманию прагматических особенностей как результата употребления языка и определяет их изучение как изучение функций элементов, а не самих элементов. Непосредственным течением, в русле которого возникла теория речевых актов, является аналитическая философия. Характерной чертой данного направления являлся интерес к языку, попытка ответить на вопросы о том, что есть язык, какова его связь с объектами мира, что представляет собой значение слова. М. Фреге, Б. Рассел, ранний Л. Витгенштейн считали язык «проективным изображением» реальности, признавая существование целого ряда слов, так называемых «простых символов», значение которых сводится к референции – указанию на объект. Предложения, включающие эти слова, могут быть истинными или ложными в зависимости от их соответствия или несоответствия фактам действительности [Рябинская 2002]. Данный тезис был оспорен Дж. Остином, что стало начальным этапом формирования теории речевых актов. Французская лингвистическая школа основывается на иной интеллектуальной модели: на греко-римской традиции тривия, состоящего из грамматики, диалектики (логики) и риторики, характеризующихся внутренним единством. Это придает модели тривия большую гибкость, она предоставляет своим составляющим возможность взаимного интегрирования в отличие от строгого разграничения составляющих модели триады. Поэтому во французской лингвистической школе языковые единицы традиционно рассматриваются недифференцированно, а область семантического толкуется расширенно: семантическое (языковое) значение и значение употребления или прагматическое значение. 27 По мнению Ф. Растье, сохранение деления на три части, предложенное Ч. Моррисом в модели триады задерживает развитие лингвистики [Rastier 1990]. Следование традиции тривия ведет к признанию отсутствия четкой границы между синтаксисом и семантикой, к понятию интегрированной прагматики, которая не имеет автономии по отношению к семантике. Таким образом, синтаксические, семантические и прагматические факторы пребывают в постоянном взаимодействии на протяжении всей текстовой интерпретации [там же]. Прагматика интегрируется в семантику, поскольку обе эти дисциплины занимаются языковым значением. «Лингвистическая семантика, целью которой является приписывание значения грамматическим фразам языка, должна включать в себя прагматическую составляющую, чтобы учитывать элементы, которые [...] конвенционально связаны с тем, что [...] делает говорящий, когда он высказывает эти фразы» [Récanati 1979: 13]. Единство семантического и прагматического было отмечено Э. Бенвенистом: «что касается принятого в логике разделения прагматики и семантики, лингвист, я полагаю, не находит его необходимым» [Benveniste 1974: 234]. Семантическое и прагматическое различается как отношения между языком и окружающим миром (семантическое измерение) и языком и его пользователями (прагматическое измерение), но для лингвиста это разделение излишне, поскольку, по словам Э. Бенвениста, «с того момента, когда язык рассматривается как действие, он предполагает говорящего и положение этого говорящего в мире. Эти отношения даны вместе в том, что я называю семантикой» [там же, p. 234]. Ф. Реканати также полагает, что «семантическое отношение фраз и положения вещей, которое они обозначают, не может быть противопоставлено прагматическому отношению фраз и тех, кто их высказывает» [Récanati 1979: 8], поскольку «репрезентативное значение систематически меняется вместе с контекстом высказывания» [там же, p. 9]. Зависимость семантического и 28 прагматического значений объясняется тем, что «значение выражений, имеющих прагматическую значимость, определяется их условиями употребления [...]. Нет противопоставления смысла и употребления, того, что относится к семантическому изучению и того, что относится к прагматическому» [там же, p. 17]. Французская прагматика отличается лингвистической направленностью: «следует изучать формы, тогда как прагматика изучает эффекты употребления и мало занимается формами, только как векторами, несущими буквальное значение» [Laurendeau 1997: 115]. При этом изучение форм подразумевает, что «прагматическое упорядочивание вписано в язык» [Tyvaert 1998: 102], языковые формы несут в себе потенциал возможного употребления, который в свою очередь сложился благодаря их употреблению в дискурсе, иными словами, «общность лингвистических черт дискурсивной последовательности сформирована функционированием этой последовательности в контексте высказывания» [Taleb 1984: 46]. Кроме того, французская лингвистическая традиция, восходящая к Общей и рациональной грамматике Пор-Рояля (1660), характеризуется стремлением найти универсальные законы и закономерности развития и существования языков, при этом рассматриваются рациональные, интеллектуальные свойства языка, его связь с логическим мышлением. Большое влияние на французскую лингвистику оказал структурализм. Изучение высказывания строится на принципах инвариантности, системности и иерархической организации. Лингвистические традиции оказали влияние на особенности анализа высказываний. Для французской лингвистической традиции характерен вертикальный анализ высказывания. Моделирование вариантов речевого акта происходит с учетом языкового аспекта высказывания, поскольку на основе буквального значения высказывания можно сделать предположение о смысле этого высказывания в том или ином контексте. Проводится анализ 29 возможных смысловых вариантов одного и то же высказывания (énoncé) в зависимости от ситуации. Результаты анализа корректируют изначальные теоретические положения. Напротив, в англосаксонской традиции применяется горизонтальный анализ: выделяются типы речевых актов и к ним подбираются примеры, отвечающие требованиям определенного типа речевого акта. Ф. Немо и П. Кадьо [Némo, Cadiot 1997a, 1997b] рассматривают многообразие и неоднородность прагматических исследований и выделяют четыре возможных подхода к интерпретации языкового материала: 1) семантическое объяснение семантических вопросов; 2) прагматическое объяснение прагматических вопросов; 3) прагматическое объяснение семантических вопросов; 4) семантическое объяснение прагматических вопросов [Nemo, Cadiot 1997b: 29-33]. Первые два подхода характерны для англосаксонской традиции, опирающейся на модель триады. Для французской лингвистики наиболее характерен третий подход, проявившийся, в частности, в работах крупнейших французских лингвистов Э. Бенвениста и О. Дюкро. К четвертому подходу относится концепция швейцарского лингвиста А. Беррандоннера. 1.2. Понятие речевого акта в теории речевых актов Идеи английского логика Дж. Остина, изложенные им в курсе лекций, опубликованном под названием «Слово как действие» (1986), составили ядро теории речевых актов – учения, являющегося важнейшей составной частью лингвистической прагматики. Главной особенностью данной теории является, по мнению Г.Г. Матвеевой, «тот факт, что языковое высказывание трактуется как действие» [Матвеева 2013: 56]. Минимальной единицей 30 коммуникации признается речевой акт, который Н.Д. Арутюнова определяет как «целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе» [Арутюнова 1998: 412]. Речевой акт – это «минимальная основная единица речевого общения, в которой реализуется одна коммуникативная цель говорящего и оказывается воздействие на адресата» [Темиргазина 2002: 57]. Если противопоставить мысль ее реальному произнесению, тогда говорение и является действием. Данное утверждение позволило исследователям «выйти за пределы предложения, раздвинуть рамки лингвистического анализа» [Демьянков 1986: 223]. При анализе речевого акта используются те же категории, которые необходимы для характеристики и оценки любого действия: субъект, цель, способ, инструмент, средство, результат, условия, успешность. Субъект речевого акта – говорящий – производит высказывание, как правило, рассчитанное на восприятие его адресатом – слушающим. Взаимодействие говорящего со слушающим рассматривается как интерактивность – взаимное влияние коммуникантов друг на друга посредством речевых актов. В зависимости от обстоятельств или от условий, в которых совершается речевой акт, он может либо достичь поставленной цели и таким образом оказаться успешным, либо не достичь ее и потерпеть коммуникативную неудачу. Итак, речевой акт – явление достаточно сложное. Главной особенностью теории речевых актов является подход к речевому акту как к действию, к способу достижения говорящим определенной цели. Изучаются условия и средства достижения успешности речевого акта, его типы и принципы выделения данных типов, результаты речевого акта как достижение иллокутивной цели говорящего. 31 1.2.1. Структура речевого акта В теории речевых актов речевой акт представлен как трехуровневое образование, включающее в себя локутивный, иллокутивный и перлокутивный акты [Остин 1986: 92-93]. 1) Локутивный акт (от латинского locution – «говорение») – акт говорения, произнесение определенного предложения с определенным смыслом. Ему присуще значение. Локутивный акт включает в себя фонетический акт (произнесение звуков, звуковая структура), фатический акт (употребление слов, их связывание по правилам грамматики, лексикограмматическая структура), ретический акт (семантическая структура). 2) Человек, как правило, говорит не ради самого процесса говорения – не для того, чтобы насладиться звуками собственного голоса, не для того, чтобы составить из слов предложение. Обычно осуществление локутивного акта одновременно является осуществлением иллокутивного акта. В процессе говорения (по-латински – inlocutio) человек одновременно совершает еще и некоторое действие, имеющее какую-то внеязыковую цель: он спрашивает, отвечает, просит, приказывает, предупреждает и т.д. Иллокутивный акт обладает определенной иллокутивной силой, что «обеспечивает указание не только на значение выражаемой пропозиции, но и на коммуникативную цель этого высказывания» [Сусов И.П. Лингвистическая прагматика. URL: http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html]. 3) Посредством говорения человек достигает определенных результатов. Возможное последующее воздействие на мысли и чувства собеседника, на его настроение, желания, поступки является перлокутивным актом. Этим аспектом традиционно занималась риторика, изучая оптимальные способы воздействия речи на мысли и чувства аудитории. Все три частных акта совершаются одновременно, а не один за другим. Их различение необходимо в методических целях. При этом любая серьезно 32 произнесенная фраза является осуществлением как минимум локутивного и иллокутивного актов. Иллокутивный акт отличается от локутивного акта по признаку интенциональности, т.е. связанности с определенной целью, намерением. В процессе осуществления иллокутивного акта к локутивному акту добавляется некоторая сила. Дж. Остин «настаивает на различении иллокутивного значения и буквального значения» [Taleb 1984: 452]. Противопоставление буквального значения и смысла высказывания рассматривается во внутренней структуре локутивного акта: буквальное значение высказывание получает в результате фатического акта, а смысл – в результате ретического акта. В итоге Дж. Остин различает три уровня значения: фатический уровень, то есть значение фразы, прагматически нейтральное, локутивный уровень с контекстно определенным пропозициональным содержанием, и иллокутивный уровень, в котором определена сила. Однако разделение локутивного и иллокутивного актов было оставлено или сведено к «различию, ставшему классическим, между пропозициональным содержанием и иллокутивной силой» [Récanati 1981: 223]. Данное различие было предложено Дж. Серлем, который отказался от понятия локуции, предложив понятие пропозиционального акта, в котором сообщается о положении дел в мире в прошлом, настоящем или будущем. Нельзя отождествлять пропозициональное содержание и локутивный смысл, поскольку «локутивный смысл частично прагматичен, он выражен в определенной модальности и имеет некоторые прагматические индикаторы в отличие от пропозиционального содержания» [там же, p. 223]. Следовательно, в локутивный акт, в том виде как он был выделен Дж. Остином, уже включена «иллокутивная сила, связанная с модальностью фразы» [там же, p. 236] и он становится иллокутивным актом, различие между локутивным и иллокутивным актами исчезает. Именно этот 33 недостаток в определении локутивного акта способствовал отказу от данного понятия и замены его на понятие пропозиционального содержания, прагматически нейтрального. Пропозициональное содержание – это «то, что фигурирует в речевом акте, т.е. то, что может быть подвергнуто утверждению, сомнению; то, что может быть предметом просьбы, приказания, пожелания, обещания; то, что остается, если из семантики вычесть иллокутивную функцию» [Падучева 1996: 232]. Иллокутивный акт заключается в том, что говорящий использует пропозициональное содержание с некоторой иллокутивной силой. В соответствии с этим, семантическая структура высказывания представляется Дж. Серлем в виде формулы F(p), где р - пропозициональный индикатор, F – индикатор иллокутивной силы, указывающий, как используется пропозиция, т.е. какой иллокутивный акт выполняет говорящий своим «говорением» [Cерль 1986: 156-157, 171]. Главная заслуга Дж. Серля – различение в структуре предложения того, что принадлежит самому иллокутивному акту, – маркера иллокутивной силы, и того, что принадлежит содержанию акта, – маркера пропозиционального содержания. Данное выделение типов маркеров и их противопоставление говорит о присущем англосаксонской традиции разделении прагматики и семантики, так же как и разграничение локутивного смысла как семантического смысла и прагматического смысла, обретаемого в процессе иллокутивного акта при помощи добавления иллокутивной силы. Замена понятия локутивного смысла на понятие пропозиционального содержания свидетельствует о жесткости данного разграничения, поскольку наличие прагматических индикаторов, а, следовательно, и некоторой иллокутивной силы, не может быть, согласно англосаксонским исследователям, включено в локутивный смысл высказывания, иллокутивная сила относится только строго к иллокуции. Кроме того, даже в первоначальном рассмотрении Дж. Остином понятия локутивного акта строгое разграничение буквального значения и прагматического смысла 34 также существовало, хотя оно и было рассмотрено во внутренней структуре локутивного акта. Понятие иллокутивного акта является главным новшеством трехуровневой схемы анализа речевого действия, поскольку оно отражает такие аспекты акта речи и содержания высказывания, которые не получили адекватного описания ни в традиционной лингвистике, ни в классической риторике. Именно этому аспекту речевого акта в теории речевых актов уделяется основное внимание. Дж. Остин, заложивший основы теории речевых актов в своих лекциях во второй половине 1950-х годов, не дал понятию иллокутивного акта точного определения. Он лишь привел характерные примеры таких актов, как вопрос, ответ, информирование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т.п., отметив, что в каждом языке существует своя номенклатура таких действий [Остин 1986]. Понятие иллокутивного акта было выведено при помощи его противопоставления локутивному и перлокутивному актам. Иллокутивный акт отличается от локутивного акта по признаку интенциональности, а перлокутивному акту он противопоставляется по признаку конвенциональности, т.е. по наличию определенных правил, соблюдение которых автоматически обеспечивает говорящему успешное осуществление данного иллокутивного акта. Дж. Серль считает иллокутивный акт минимальной единицей языкового общения. «Вопреки распространенному мнению основной единицей языкового общения является не символ, не слово, не предложение и даже не конкретный экземпляр символа, слова или предложения, а производство этого конкретного экземпляра в ходе совершения речевого акта» [Серль 1986: 152]. Самым существенным моментом в иллокуции является коммуникативное намерение говорящего, которое в соответствии с его 35 замыслом подлежит распознаванию со стороны слушающего. Иллокутивный акт рассматривается как способ достижения определенной цели, причем эта цель отнюдь не заключается «только в желании сообщить слушающему пропозициональное содержание» [Récanati 1979: 95]. Дж. Серль вводит понятие иллокутивной цели, которая определяется З. Вендлером как «ментальный акт, совершения которого добивается от слушателя говорящий, или ментальное состояние, в которое говорящий намерен привести слушающего» [Вендлер 1985: 243]. Иллокутивная цель составляет только часть иллокутивной силы. Высказывание имеет определенную иллокутивную силу, если, по мнению исследователя Ф. Реканати, «у говорящего есть намерение посредством данного высказывания осуществить определенный иллокутивнй акт» [Récanati 1979: 96]. Именно «понимание слушающим иллокутивной силы, которую говорящий вложил в свой процесс высказывания» [Récanati 1979: 96], является условием успешного осуществления иллокутивного акта. Иллокутивный акт не вытекает напрямую из пропозиционального содержания, он приобретает «силу» в зависимости от желания говорящего, а не от своего буквального значения. Поэтому представители англосаксонского направления основное внимание уделяют изучению намерения говорящего, его цели, то есть изучению прагматической составляющей безотносительно к семантической составляющей. Для того чтобы эксплицировать само понятие иллокутивного акта и получить общую модель их анализа, Дж. Серль формулирует семантические правила, которые определяют высказывание как иллокутивный акт определенного типа: 1) Правило пропозиционального содержания; 2) Подготовительные правила; 3) Правило искренности; 4) Существенное правило [Серль 1986: 167]. Первое правило представляет собой ограничения на пропозициональное содержание высказывания. Подготовительные правила отражают объективные и субъективные предпосылки, совместимые 36 с выдвижением данной иллокутивной цели, т.е. обстоятельства речевого акта, отсутствие которых ведет к коммуникативной неудаче. Правило искренности отражает внутреннее (психологическое) состояние, которое может быть приписано говорящему, исходя из предположения об искренности и серьезности данного речевого акта. Существенное правило соответствует иллокутивной цели – цели, которую говорящий стремится донести до сознания слушающего при помощи своего высказывания. Из всех четырех правил лишь первое правило пропозиционального содержания относится к языковому наполнению высказывания, при этом речь идет не о возможных прагматических указателях, содержащихся в предложении, а о прагматически нейтральном пропозициональном содержании. Ограничения на пропозициональное содержание высказывания рассматриваются как, например, в случае обещания – обязательная отнесенность пропозиционального содержания к будущему времени, то есть эти ограничения соблюдаются для успешности речевого акта, поскольку обещание сделать что-либо в прошлом абсурдно и является коммуникативной неудачей. Благодаря своей универсальности данные правила послужили основой для разработки классификации речевых актов Дж. Серля. Подобный подход характерен для англосаксонской традиции, одна из задач которой заключается в том, чтобы «определить правила, чье механическое применение к лингвистическим структурам позволяет вычислить или произвести [...] правильную интерпретацию этих структур» [Zaslawsky 1979: 49]. Правила, сформулированные Дж. Серлем, направлены, во-первых, на определение типа иллокутивного акта, во-вторых, они отражают стремление представителей англосаксонской традиции выявить условия успешности речевого акта, при этом лингвистическому содержанию внимание не уделяется. 37 Одной из особенностей иллокутивного акта П.Ф. Стросон назвал его конвенциональность [Стросон 1986: 132]. Применительно к речевым действиям можно говорить о двух видах конвенций. Во-первых, языковые конвенции, которые действуют на уровне локутивного акта и определяют локутивное или языковое значение высказывания. Существование данных конвенций является бесспорным. Однако языковые конвенции не способны объяснить производство и восприятие речевого акта на иллокутивном уровне. Одно и то же предложение может быть использовано говорящим с разными намерениями (например, «Я поговорю с твоими родителями» может быть либо обещанием, либо угрозой). Вопрос о существовании иллокутивных конвенций, которые связывали бы высказывание с определенным иллокутивным актом, остается спорным. Существует мнение, что подобных конвенций иллокутивной силы не существует. Другая точка зрения подразумевает существование конвенций, но только для определенного класса высказываний. Так, Г.Ж. Уорнок признает наличие конвенций только в случае экстралингвистических актов, таких как крещение, клятва и т.д. [Warnock 1973]. Для совершения конвенционального речевого акта достаточно действовать в строгом соответствии с установленной процедурой, и результат, на который нацелено данное действие, будет достигнут, если соблюдены все условия успешности. Акты подобного типа не являются преобладающими. Для приверженцев конвенциональной точки зрения, все иллокутивные акты являются конвенциональными, всегда существует конвенция, которая «соединяет некоторый тип акта с некоторым типом фразы» [Récanati 1981: 97]. Данной позиции придерживаются Дж. Остин и Дж. Серль. Понятие конвенции является «главным для работ Дж. Остина» [Taleb 1984: 287], оно используется, в частности, для разграничения понятий иллокутивности и перлокутивности. Для Дж. Остина, «иллокутивный акт является конвенциональным, поскольку может быть выражен эксплицитно 38 при помощи перформативной формулы» [Jayez 1986: 37] и может быть оценен с точки зрения успешности/неуспешности. Условием успеха будет понимание слушающим смысла и значения высказывания. Дж. Серль относит иллокутивные акты к формам поведения, которые регулируются правилами. Он выделил два вида правил: конститутивные и регулятивные. Последние регулируют формы поведения, которые существовали до них (например, правила этикета). Конститутивные же правила не просто регулируют, но создают деятельность, существование которой логически зависимо от этих правил. Иллокутивные акты, согласно Дж. Серлю, совершаются в соответствии с наборами конститутивных правил. 1.3. Теория высказывания во французской лингвистике Идеи теории речевых актов были перенесены на национальную почву французской лингвистики, в которой уже сложилась традиция изучения употребления языка. Она заключается в рассмотрении высказывания как процесса (énonciation) и его результата (énoncé). Существование данной традиции привело к тому, что понятие речевого акта (acte de language) не стало центральным во французской лингвистике: «характеристика так называемых актов является излишней […] важно обозначение личностей в ситуации диалога» [Tyvaert 1998: 100-101]. Теория высказывания, чьи основы были заложены французским лингвистом Э. Бенвенистом [Benveniste 1966, 1974], изучает «процесс высказывания (énonciation), то есть событие, которое порождает высказывание (énoncé) и его маркеры, его агентов и стратегии» [Taleb 1984: 47]. Процесс высказывания (énonciation) рассматривается как «приведение языка в действие посредством индивидуального акта его использования» [Бенвенист 1974: 312]. При этом изучаются языковые черты высказывания, которые проявляются благодаря присвоению языка говорящим. 39 «Высказывание следует рассматривать как акт говорящего, который употребляет язык в качестве орудия, и с учетом тех языковых черт, в которых проявляются отношения между говорящим и языком» [там же, с. 312]. Э. Бенвенист выделяет в высказывании «самый акт, ситуации, в которых он реализуется, средства его осуществления» [там же, с. 313]. Те же компоненты рассматриваются и в англосаксонской традиции. Однако различие заключается в подходе к рассмотрению данных явлений. Напомним, англосаксонский подход рассматривает речевой акт как единство локутивного, иллокутивного и перлокутивного актов. Первостепенное внимание уделяется иллокутивному акту, как выражающему намерения говорящего, его иллокутивную цель и обладающему иллокутивной силой. Изучаются средства и условия успешного достижения иллокутивной цели, выделяются типы речевых актов. В отличие от англосаксонской традиции, в теории высказывания акцент делается на изучении того, как говорящий отражает свою субъективность в языке, как он использует языковые средства в своих целях, присваивая себе язык в процессе высказывания, на «изучении различных лингвистических средств, которыми располагает говорящий для совершения речевого акта» [Moeschler 1985: 17]. То есть изучаются «следы» процесса высказывания (énonciation) в его результате (énoncé), поскольку, по словам исследовательницы К. Кербрат-Орекьони, «любая дискурсивная последовательность несет в себе следы своего говорящего, но разным образом и в разной степени» [Kerbrat-Orecchioni 1980: 157]. В процессе высказывания (énonciation) «говорящий занимает определенную позицию относительно слушающего, своего процесса высказывания (énonciation), высказывания как результата (énoncé), окружающего мира, предыдущих и последующих высказываний. Эта деятельность оставляет следы в высказывании (énoncé), которые анализирует лингвист» [Maingueneau 2007: 40 13]. Структура языка индивидуальный способствует тому, что он превращается в процесс высказывания (énonciation) и «производит определенный эффект в определенном контексте» [Laurendeau 1997: 123], поэтому процесс присвоения языка говорящим, обращающимся к слушающему в определенном контексте, не добавляется извне, но отражается в высказывании. Это объясняет интерес французских лингвистов к изучению способности тех или иных языковых средств оказать влияние на смысл высказывания. Определенные факты синтаксиса и лексики «требуют учета фактов внешних по отношению к языку» и являются примерами, свидетельствующими об «интеграции процесса высказывания в структуру языка» [Moeschler 1995: 25]. К этим фактам относятся способы выражения присутствия говорящего в высказывании: деиктические указатели (я, здесь, сейчас), обретающие новые референты в каждом новом высказывании, кроме того, «присутствие говорящего выражается также в маркерах модальности» [Maingueneau 1991: 108], в использовании перформативных глаголов, коннекторов, наречий, отрицания. Данная программа исследований берет начало в описании Э. Бенвенистом личных местоимений, глагольных времен, которое показало «узкую зависимость между морфологическими фактами и организацией высказывания» [Moeschler 1995: 25]. В центре внимания оказываются такие понятия как субъективность, выражающаяся в маркерах говорящего, присутствующих в высказывании, и интерсубъективность – изучение наличия в высказывании маркеров присутствия собеседника, а также указателей, которые позволяют предположить о возможном продолжении общения, ответ на вопрос как высказывание влияет на последующие высказывания на лексическом уровне. «Смысл высказывания содержит намек на вероятное продолжение: для смысла важно вызывать то или иное продолжение, ориентировать последующий дискурс в том или ином направлении» [Laurendeau 1997: 123]. 41 И если теория речевых актов «описывает изолированные акты без учета их возможного продолжения», то французские лингвисты отмечают, что «иллокутивные силы сами в себе несут потенциальную возможность к сцеплению. [...] Каждое ―действие‖ в общении открывает парадигму возможных сцеплений, которые не являются эквивалентными ни по уровню вероятности, ни по отношению к последствиям развертывания разговора» [Kerbrat-Oreccioni 1995: 7-8]. Данный подход отличается от англосаксонской традиции, в которой изучение взаимодействия говорящего со слушающим рассматривается как интерактивность – взаимное влияние коммуникантов друг на друга посредством речевых актов. 1.3.1. Дальнейшее влияние теории высказывания на трактовку понятия речевого акта в трудах французских лингвистов Французский лингвист О. Дюкро является создателем концепции интегрированной прагматики, в которой нашло отражение характерное для французской лингвистики единство семантического и прагматического аспектов. «Идея понимания прагматики как интегрированной в семантику противостоит линейной концепции лингвистической теории, в которой прагматика считается последней составляющей лингвистики» [Moeschler 1985: 74]. Изучение акта высказывания О. Дюкро строит на различении процесса высказывания (énonciation) и высказывания как объекта, произведенного говорящим (énoncé). При этом к данным понятиям добавляются основные постулаты теории речевых актов, трактовка которых претерпевает изменения во французской школе. Процесс высказывания (énonciation) – факт производства высказывания. Каждый акт высказывания (acte d’énonciation) является «уникальным событием, предполагающим конкретного говорящего в 42 конкретной ситуации» [Ducrot 1984: 69]. Посредством процесса высказывания осуществляются иллокутивные акты. При этом в процессе высказывания (énonciation) могут одновременно осуществляться несколько иллокутивных актов (акт пресуппозиции и другой иллокутивный акт (совет, приказ, вопрос и т.д.)). Сам процесс высказывания (énonciation), по мнению О. Дюкро, не является «актом кого-то, кто производит высказывание (énoncé), [...] это просто факт, что высказывание появляется» [там же, p. 179]. Процесс высказывания (énonciation) представляется как «сложная система закономерностей и ограничений, в которой различаются два уровня: конвенциональный уровень (семантический смысл) и конверсациональный уровень (прагматический смысл)» [Taleb 1984: 47]. В отличие от уникального процесса высказывания (énonciation), высказывание (énoncé) «остается неизменным в бесконечных актах высказывания, чьим объектом оно может быть» [Ducrot 1984: 69]. Высказывание (énoncé) не тождественно фразе, это «частное употребление фразы, которое может иметь особый смысл, не сводящийся к значению фразы» [Reboul 1995: 32]. Фраза – это абстрактное понятие. Она «состоит из отдельных элементов смысла, порожденных базовой семантикой, но высказывание (énoncé) [...] ставит их в сложные отношения, предписываемые дискурсом, и разделяет область референтов и языковую деятельность» [Taleb 1984: 44]. О. Дюкро выделяет в дискурсе два уровня: процесс высказывания (énonciation) или акт высказывания и иллокутивный акт (acte illocutionnaire). Для О. Дюкро «каждый процесс высказывания (énonciation) является осуществлением иллокутивных актов» [там же, p. 74]. Иллокутивность определяется «внутренне благодаря понятию юридического акта (акта создания прав и обязанностей)» [там же, p. 74]. Иллокутивный акт (acte illocutionnaire) – речевой акт, осуществляемый посредством процесса высказывания (énonciation) и способный изменить 43 ситуацию коммуникации, создать новые права и обязанности для собеседников. В качестве примеров упоминаются иллокутивные акты утверждения, вопроса, обещания, приказа, протеста и т. д., что совпадает с примерами иллокутивных актов, приводимых в теории речевых актов. Совершить иллокутивный акт – значит, по мнению О. Дюкро, «представить свои слова как незамедлительно приводящие к юридической трансформации ситуации» [Ducrot 1984: 36], «представить свой процесс высказывания как обязывающий…» [там же, p. 204]. Например, если некто дал обещание – это значит, что «он представил свой процесс высказывания (énonciation) как источник новой обязанности для него» [там же, p. 78]. Согласно О. Дюкро, «сказать, что высказывание (énoncé) имеет, в терминах философии языка, иллокутивную силу, значит сказать, что оно придает своему процессу высказывания (énonciation) юридическую силу» [там же, p. 183], устанавливает права и обязанности, заставляет слушающего отреагировать тем или иным образом, например, в случае приказа – заставляет действовать, в случае вопроса – отвечать. Связь буквального значения, интенции и конвенции позволяет предположить, что «иллокутивная сила [...] определяется в зависимости от значения самой фразы» [Taleb 1984: 284]. Говорящий получает юридическую власть над слушающим, и эта власть «предусмотрена в самой организации языка» [там же, р. 75]. Семантическое описание высказывания (énoncé) «должно с самого начала указывать, какой или какие акты осуществляются, когда это высказывание употребляется» [там же, р. 74]. Значение фразы «способствует не только определению положения вещей, представленного в высказывании, но также иллокутивной силы процесса высказывания» [Récanati 1979: 13], оно имеет потенциал иллокутивной силы. Французские лингвисты рассматривают маркеры с лингвистической точки зрения, в отличие от представителей англосаксонского направления, которые преследуют цель выявить правила для определения типа акта и 44 рассмотреть влияние маркеров на его успешность. Французские лингвисты изучают вписанные в высказывание прагматические индикаторы, такие, как, например, модальность, их влияние на способность данного высказывания быть употребленным в той или иной ситуации. Фразы могут быть и не формулами, но «конвенционально ассоциироваться, благодаря своей модальности (вопросительной, утвердительной, повелительной) с речевыми актами, для осуществления которых они служат» [Récanati 1981: 96]. Это происходит благодаря придающих фразам существованию некоторый «прагматических потенциал иллокутивной конвенций, силы. Эти конвенции относятся к семантическим правилам, определяющим смысл фразы, но отличаются от описательных конвенций» [там же, p. 97]. Например, «некоторые морфемы указывают на то, какой акт (иллокутивный акт у Дж. Остина) осуществляется, когда используется высказывание (énoncé), в которое они входят» [Ducrot 1984: 57]. Как считает французская исследовательница К. Кербрат-Орекьони, «каждое высказывание (énoncé) может быть рассмотрено как содержащее [...] иллокутивный маркер, который может быть сложным и должен уточнять прагматический статус высказывания» [Kerbrat-Orecchioni 1980: 188]. Тем не менее, существование прагматических конвенций позволяет «ассоциировать фразы лишь с крупными типами актов: спрашивать, утверждать, просить» [Récanati 1981: 97]. А специфичный речевой акт чаще всего не связан конвенционально с данной фразой благодаря содержащемуся в ней индикатору. Конвенционализм может быть «оправдан в случае институциональных актов» [Recanati 1986: 32], но невозможно строго разделить институциональные и речевые акты, поскольку «у речевых и институциональных актов одна природа и речевые акты могут, как и институциональные, быть осуществлены формальным способом» [там же, p. 33]. 45 Кроме того, подобные маркеры присутствуют не всегда, и «иллокутивное значение высказывания (énoncé) может быть не маркировано во фразе, которая служит для осуществления акта» [Ducrot 1984: 39]. Одно и то же высказывание (énoncé) употребляется во многих процессах высказывания (énonciation), поэтому оно не может быть маркировано для всех своих возможных употреблений и не может быть предназначено исключительно для одного типа акта. «Если конкретный процесс высказывания (énonciation) осуществляет иллокутивный акт А, это не доказывает, что использованное высказывание (énoncé) лингвистически предназначено для А» [там же, p. 84]. Часто встречающееся отсутствие маркеров, указывающих на иллокутивное значение, привело к тому, что О. Дюкро перемещает «понятие акта из лингвистической составляющей в риторическую составляющую» [Taleb 1984: 458]. Например, иллокутивное значение обещания может быть не отражено в денотативном содержании фразы, оно находится в «процессе высказывания (énonciation) этого содержания в конкретном контексте, который позволяет вычислить, что дают обещание» [там же, р. 48]. Именно в конкретном процессе высказывания (énonciation) фраза становится обещанием, в другом процессе высказывания она могла бы стать предсказанием, угрозой и т.д. Задача французских лингвистов состоит в рассмотрении возможностей высказывания (énoncé) быть употребленным в том или ином процессе высказывания (énonciation), при этом рассматриваются возможные ограничения его употребления разных уровней (семантического, социального). Осуществление иллокутивного акта не признается главной целью говорящего, смысл высказывания не заключается в том, что говорящий совершает некоторый определенный акт посредством данного высказывания. По мнению О. Дюкро, описывая то, что говорящий сообщает о процессе высказывания (énonciation) в высказывании (énoncé), следует включить в 46 описание смысла не «указание иллокутивного акта, но связанную с высказыванием характеристику процесса высказывания, которая позволяет понять, почему говорящий может, производя высказывание, осуществлять акт» [Ducrot 1984: 184]. Говорящий осуществляет акты, но он их осуществляет, передавая слушающему знание о своем процессе высказывания (énonciation). Интерпретация лингвистического продукта состоит, в числе прочего, и в «узнавании актов, это узнавание происходит благодаря приданию высказыванию (énoncé) смысла, который является общностью указаний на процесс высказывания (énonciation)» [там же, p. 184]. Иными словами, для определения того, какой акт был осуществлен, «необходимо знать, что в смысле высказывания (énoncé) говорится об его процессе высказывания (énonciation)» [Taleb 1984: 462]. Но определение того, какой именно иллокутивный акт осуществляет говорящий, оказывается второстепенным во французской школе, в отличие от англосаксонской традиции, поскольку оно не оказывает существенного влияния на понимание смысла высказывания. По словам Ф. Реканати, «для описания смысла высказывания (énoncé) необходимо учитывать [...] прагматический контекст процесса высказывания (énonciation), но не нужно учитывать то, что Дж. Остин называет иллокутивной силой, то есть иллокутивный акт, который говорящий осуществляет в процессе высказывания» [Récanati, 1979: 11]. Смысл не зависит от иллокутивной силы, он определяется по значению фразы, соотнесенному с контекстом высказывания. В теории речевых актов иллокутивный акт является одним из трех компонентов, составляющих речевой акт. Но предложенное Дж. Остином разделение речевого акта на локутивный, иллокутивный и перлокутивный акты было пересмотрено О. Дюкро, который пришел к выводу, что локутивный и иллокутивный акты неразделимы, поскольку при осуществлении локутивного акта неизбежно осуществляется и некоторый иллокутивный акт. Разделение значения, придаваемого высказыванию в 47 локутивном акте, и иллокутивного значения говорит о разделении семантического англосаксонской объединено со значения и традиции. значением прагматического, Для что О. Дюкро предложения, характерно иллокутивное а не акта, то является для значение отдельным добавлением к предшествующему значению. Что касается перлокутивного противопоставление иллокутивности и перлокутивности заключается, по мнению О. Дюкро, «не только в употреблении актов, но, как правило, в типах актов» [Ducrot 1984: 84]. Перлокутивными являются такие действия, как надоедать, разочаровывать, унижать; а иллокутивными – разрешать, спрашивать, приказывать, что совпадает с трактовкой разницы между этими актами в теории речевых актов. Для О. Дюкро «иллокутивный акт вписан в высказывание (énoncé), перлокутивный – связан с ситуацией» [там же, р. 83]. Кроме того, различие иллокутивного и перлокутивного акта возможно «благодаря понятию ―юридического акта‖ или ―юридической трансформации‖, которая релевантна для иллокуции, но нерелевантна для перлокуции» [Taleb 1984: 455]. Итак, понимание сущности перлокутивного акта совпадает с предложенным Дж. Остином, но во французской лингвистике он выводится за рамки модели речевого акта. О. Дюкро является автором теории полифонии. Для одного и того же высказывания существует несколько ответственных, О. Дюкро различает говорящего (locuteur) и высказывающегося (énonciateur). Говорящий – ответственный за высказывание (énoncé), он физически производит его, осуществляет иллокутивные акты, а также к нему относятся маркеры первого лица [Ducrot 1984: 193]. Говорящий может вводить одного или нескольких высказывающихся, с которыми он либо идентифицирует себя, либо нет [там же, р. 205]. Выказывающийся (énonciateur) выражает свою точку зрения через процесс высказывания (énonciation), но ему не приписываются определенные слова, высказывание (énonciation) передает его взгляды, его позицию [там же, 48 р. 204]. Теория полифонии кардинально отличается от теории речевых актов, в которой утверждается наличие только одного говорящего, придающего иллокутивную силу пропозициональному содержанию. Помимо признания существования для одного высказывания нескольких ответственных, О. Дюкро полагает, что в рамках одного высказывания осуществляется не один иллокутивный акт, а «несколько актов, относящихся к одному высказыванию (énoncé)» [там же, р. 190], иллокутивная деятельность может быть разделена на множество отдельных прагматических элементов. Так, в отличие от представителей англосаксонского направления, говорящих об одном иллокутивном акте в составе каждого речевого акта, О. Дюкро называет иллокутивным актом пресуппозицию [там же, р. 37], что недопустимо в теории речевых актов. Это говорит об особенностях понимания иллокутивного акта. Одновременно с осуществлением иллокутивного акта утверждения говорящий совершает акт пресуппозиции, который «конвенционально закодирован в языке» [Bracops 2010: 166], не зависит от контекста и обстоятельств общения. По словам Н.Д. Арутюновой, пресуппозиция «входит в семантику предложения как ―фонд общих знаний‖ собеседников, как их ―предварительный договор‖» [Арутюнова 1973: 85]. Пресуппозиция заранее «предусмотрена в значении фразы, чьей реализацией является высказывание (énoncé)» [Ducrot 1984: 34]. В теории речевых актов пресуппозиция рассматривается как условие эффективности речевого акта. Ошибочная пресуппозиция ведет к неуспешности речевого акта. Высказывания с не соответствующими реальности пресуппозициями были определены Дж. Остином не как ложные, а как недействительные [Остин 1986: 36]. Недействительными являются такое высказывание как «Нынешний король Франции лыс» (ложная пресуппозиция «Во Франции есть король»). 49 Пресуппозиция не может быть осуществлена одна, без другого иллокутивного акта. Швейцарский лингвист А. Беррандоннер рассматривает понятие иллокутивного комплекса, являющегося «взаимосвязанностью, установленной между двумя элементарными иллокутивными актами» [Berrendonner 1981: 49]. Их осуществление одновременно, неразрывно и означается одним маркером, одним перформативным глаголом. Два акта не содержат одинаковое пропозициональное содержание, но относятся к одной пропозиции. Пресуппозиция разъясняет релевантность, функционирование второго иллокутивного акта. Она является высказыванием актуальных условий диалога, позволяет другому иллокутивному акту обрести релевантность, служит его верификацией. Тем не менее, А. Беррандоннер приходит к выводу, что пресуппозиция не может быть иллокутивным актом и предлагает считать пресуппозиции комментариями к иллокутивным актам, «предназначенными для разъяснения их интерактивного значения» [там же, р. 72]. Другой точки зрения придерживается О. Дюкро. Разработанная им теория полифонии предполагает разграничение говорящего, ответственного за высказывание, и высказывающегося или нескольких высказывающихся, чью точку зрения передает говорящий, идентифицируя себя с ними или нет [Ducrot 1984: 205].Таким образом, иллокутивный комплекс принадлежит говорящему, вводящему высказывающихся нескольких принадлежит акт высказывающихся. пресуппозиции, Одному причем из данный высказывающийся «уподобляется некоторому общему голосу (ON)» [там же, р. 232]. Утверждение нескольких о возможности иллокутивных пресуппозиция, актов, одновременного одним из осуществления которых признается говорит об особом понимании иллокутивного акта, не совпадающим с традиционным. Так, в теории речевых актов иллокутивный акт рассматривается как способ осуществления намерения говорящего. 50 Однако намерение говорящего не заключается в утверждении пресуппозиции. С этим соглашается и сам О. Дюкро: «говорящий берет на себя ответственность за содержание пресуппозиции, но нет утверждения этого содержания, данное утверждение не является целью речи» [там же, р. 233]. Понимание иллокутивного акта как действия, выражающего намерение говорящего, ведет к исключению пресуппозиции из множества иллокутивных актов, таких как приказ, совет, просьба, обещание, вопрос и т. д. Однако если в основу определения иллокутивного акта положить, как предлагает О. Дюкро, критерий способности изменить ситуацию коммуникации, изменить права и обязанности собеседников, то акт пресуппозиции «модифицирует может быть назван межсубъектные иллокутивным, отношения поскольку говорящих, она создает обязательства, устанавливает права и обязанности, приписывает роли» [Рыжова 2007: 116]. Например, осуществляя высказывание «Дед Мороз добрый», говорящий имеет намерение сообщить слушающему о качествах данного персонажа. Данное высказывание имеет пресуппозицию «Дед Мороз существует». Говорящий совершает акт пресуппозиции через одного из вводимых им высказывающихся и при этом обязывает слушающего принять утверждаемое в пресуппозиции за истинное в данных условиях общения, «заставляет его действовать так, как если бы содержание пресуппозиции было принято в качестве истины, которая не может быть отклонена» [там же, с. 116]. Придать пресуппозиции статус иллокутивного акта – значит признать наличие в ней общих черт иллокутивных актов. О. Дюкро отмечает следующие сходства между пресуппозицией и «классическими» иллокутивными актами. Пресуппозиция не всегда должна быть отмечена в значении фразы, а может появляться на уровне высказывания, выступать в роли подразумеваемого. Рассмотрим следующий пример. Высказывание 51 «Твой сосед бегает в парке по утрам» может иметь подразумеваемое «Твой сосед ведет более здоровый образ жизни, чем ты», но для появления данного подразумеваемого необходимо другое подразумеваемое: «Бегать в парке по утрам – значит вести здоровый образ жизни». Второе подразумеваемое функционирует как пресуппозиция, оно не является целью речи, но его невозможно отбросить, поскольку оно обеспечивает релевантность первого подразумеваемого, которое является целью высказывания. Пресуппозиция «Бегать в парке по утрам – значит вести здоровый образ жизни» не может быть вычислена из фразы «Твой сосед бегает в парке по утрам», она относится к высказыванию данной фразы. Следовательно, пресуппозиция может быть рассмотрена «либо на уровне высказывания, либо на уровне фразы» [Ducrot 1984: 42]. Кроме того, в случае иллокутивного акта пресуппозиции «фраза с маркированной пресуппозицией Х может быть употреблена риторически в высказывании, которое не имеет данной пресуппозици, а, например, объявляет данную информацию» [там же, р. 43]. Например, высказывание «Я сожалею, что не смог выполнить Вашу просьбу» имеет цель объявить, что говорящий не смог выполнить просьбу, тогда как, согласно структуре фразы, эта информация должна быть отнесена к пресуппозиции. Таким образом, ответ на вопрос, является ли пресуппозиция иллокутивным актом, может быть отрицательным, если в основу понятия иллокутивности положен критерий намерения говорящего, и положительным при принятии основным критерием способности иллокутивного акта изменить ситуацию собеседников. коммуникации, изменить права и обязанности 52 1.3.2. Теория замены А. Беррандоннера Мнение, что с помощью языка можно «действовать» стало общепринятым в мировой лингвистике благодаря распространившемуся влиянию теории речевых актов. Однако, несмотря на огромную популярность данной теории, не все ученые признают ее. Швейцарский лингвист А. Беррандоннер предлагает альтернативу остиновской теории речевых актов, излагая свою точку зрения в книге «Элементы лингвистической прагматики» [Berrendonner 1981]. Ученый призывает «отделаться от понятия иллокуции» [там же, р. 30], как от сомнительного, не имеющего точного определения, но претендующего на право быть аксиомой. «Наиболее жестоким примером понятия, которое своими несовершенствами общего характера, в конце концов, получает неискоренимую теоретическую ценность, является хорошо известное понятие иллокутивности» [там же, p. 14]. Лингвист призывает отбросить понятие иллокутивности и создать из языка репрезенталистскую концепцию, которая определяет язык как общность денотативных виртуалий. Лежащее в основе теории речевых актов положение, что с помощью слов можно выполнять действия, отвергается А. Беррандоннером. Для него акт, действие связаны с жестами, движениями, которые изменяют существующее положение дел и влекут за собой определенный результат. Противопоставляя понятия «делать» и «говорить» А. Беррандоннер из трех актов, описанных Дж. Остином, допускает существование лишь локутивного акта, как движения органов речи. В свете теории речевых актов высказывание «Я тебе обещаю сделать это» имеет то же прагматическое значение, что и акт обещания, то есть акт высказывания и акт обещания рассматриваются как один. Однако точка зрения А. Беррандоннера заключается в том, что этим высказыванием лишь пользуются, чтобы обещать, а само оно не является актом обещания. 53 «Означаемое высказывание не способно представлять собою акт, но может, при случае, служить заменой акта» [там же, р. 84]. Таким образом, язык представляется как заменитель действия. Рассматривая условия, при которых действие может быть заменено словами, А. Беррандоннер отмечает «неудобство» актов, обычно заменяемых высказываниями (L-subtituables). Совершение подобных актов либо невозможно (например, поцелуй в конце телефонного разговора), либо оказывается слишком долгим (пожизненный приговор заключенному), либо двусмысленно (рукопожатие). Тем не менее, необходимый признак «неудобства» не является достаточным: не все «неудобные» акты заменяются словами. Одной из основных проблем, с которыми сталкивается феномен замены действия словами – это отсутствие гарантий сохранности результата при потере возможности его непосредственного получения. Возможность акта быть замененным словами обязана своим существованием наличию нормативной силы, которая гарантирует результат действия. Так, например, невозможно ударить человека, сказав «Я тебе даю пощечину», но можно уволить, произнеся «Я Вас увольняю», при условии, что говорящий имеет на это полномочия. Следовательно, к условиям замены действия словами, помимо «неудобства» физического совершения действия, относится также существование определенной гарантии сохранности результата. «Чтобы прибегнуть к замене действия речью (L-substitution), необходимо обладать требуемой для этого властью» [Taleb 1984: 100]. Согласно А. Беррандоннеру, значение высказывания как замены действия никак не отражается во фразе, но может быть определено по контексту высказывания. Одним из указателей является «отсутствие референта, способного признать высказывание действительным» [Berrendonner 1981: 110]. Фраза сообщает о совершении действия, в то время как в действительности никакое действие не совершено. Таким образом, 54 высказывание, обозначающее действие (A-substitutive), которое не существует в реальности, является неправдой. Но если причиной отсутствия действия оказывается невозможность его осуществления, то говорящий претендует, чтобы ему поверили, что это действие совершено или что его результат существует. Данная теория «замены» А. Беррандоннера была подвергнута широкой критике, поскольку многие ее положения оказываются неподтвержденными. Репрезенталистская точка зрения, которой придерживается ученый, устарела. Следовательно, определение языка как кода, способного описывать реальность, и мнение, что семантическая функция высказывания заключается в том, чтобы «представлять (описывать, констатировать, отражать) ―положение вещей‖» [там же, р. 78] не могут быть приняты современной лингвистикой. Само основное положение теории А. Беррандоннера, заключающееся в том, что высказывание является «заменой» действия, а не наоборот, спорно, «никакой довод не представлен в поддержку этого сомнительного вывода» [Blanchet 1995: 109]. По мнению К. Кербрат-Орекьони, теория «замены» А. Беррандоннера может быть применена лишь к «некоторым второстепенным случаям как ―Я тебя целую‖ в конце телефонного разговора» [Kerbrat-Orecchioni 2004: 29]. Кроме того, данная теория не в состоянии объяснить многие факты, например, как можно пообещать с помощью физического действия, не прибегая к речевой «замене». Размышления А. Беррандоннера – своего рода провокация. Его теория «замены», возникшая как протест против теории речевых актов, указывает на «некоторые научные ―слабости‖ прагматического подхода, отсутствие определения некоторых понятий, порой слишком расплывчатых, которые возникают как недоказанные постулаты» [Blanchet 1995: 110]. Противоречие скрыто в самом понятии «акта», «действия». Согласно определению А. Беррандоннера, «действие» – это движение, жест. Однако 55 данный критерий другие исследователи называют «довольно произвольным» [Kerbrat-Orecchioni 2004: 30], тогда как второй критерий, выдвинутый швейцарским лингвистом, – наличие результата – широко признан и находит свое подтверждение в толковых словарях как французского, так и русского языков. Например, «ACTION [...] 2. Fait de produire un effet, manière d'agir sur qqn ou qqch» [Rey A., Rey-Debove J. Le Petit Robert dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française p. 29].'ДЕЙСТВИЕ [...] 2. Факт получения результата, способ воздействовать на кого-л. или что-л.' (Здесь и далее перевод наш. – Е.Ш.). В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова дается следующее определение: «ДЕЙСТВИЕ [...] 2. Результат проявления деятельности чего-н., влияние, воздействие» [Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка URL: http://www.ozhegov.org/words/299.shtml]. Исходя из высказывание критерия статуса наличия действия, результата, потому что невозможно именно с лишить помощью высказываний осуществляются такие действия как просьба, запрет, обещание и т. д., направленные на достижение определенного результата. Таким образом, компромиссом между точками зрения Дж. Остина и А. Беррандоннера может стать признание существования как неречевых, так и речевых актов, поскольку оба типа актов имеют результат. 1.4. Классификация речевых актов Перечисление примеров речевых актов, таких как советовать, обещать, просить, приказывать и т.д., вызвало стремление ученых к упорядочиванию данных речевых действий. Первая попытка классификации иллокутивных актов принадлежит Дж. Остину. Автор включил в свою таксономию пять классов, выделенных «в соответствии с иллокутивной силой входящих в них высказываний»: вердиктивы (суждения), экзерситивы (побуждения), 56 комиссивы (обязательства), бехабитивы (формулы социального этикета), экспозитивы (интродукции, эксплицирующие функцию реплики в коммуникации) [Остин 1986: 119]. Данная классификация послужила отправным моментом для дальнейшего развития теории речевых актов и прагматики в целом, однако в ней остается много спорных моментов. Неправомерно смешение иллокутивных актов, являющихся реальностью речевого общения, и иллокутивных глаголов, представляющих собой специфическое отражение данной реальности в лексическом наполнении конкретного языка. Кроме того, не все классы выделены достаточно отчетливо, не все глаголы являются иллокутивными. Самым серьезным ее недостатком Дж. Серль считает то, что она «не построена на каком-либо ясном или последовательном принципе» [Серль 1986: 180]. Учитывая недостатки данной пробной таксономии Дж. Остина, Дж. Серль при разработке своей таксономии речевых актов опирается на двенадцать значимых измерений, в которых происходит варьирование иллокутивных актов [там же, с. 172-177]. Среди них наиболее важными являются следующие: 1) Различия в цели данного типа акта. Иллокутивная цель – часть иллокутивной силы, «цель того или иного типа иллокутивного акта — это замысел, внутренне присущий ему как акту данного типа» [Серль, Вандервекен 1986: 252]. 2) Различия в направлении приспособления между словами и миром. Одни иллокуции (например, утверждения) имеют стремление сделать так, чтобы слова (пропозициональное содержание) соответствовали миру. Их направление приспособления «слова – реальность». Другие иллокуции (например, обещания, просьбы) стремятся сделать так, чтобы мир соответствовал словам. Их направление приспособления «реальность – слова». 57 3) Различия в выраженных психологических состояниях. Производя любой иллокутивный акт с некоторым пропозициональным содержанием, говорящий выражает свое отношение, состояние, касающееся этого пропозиционального содержания: убеждение, желание, намерение, сожаление или удовольствие. В основе типологии Дж. Серля лежит связь коммуникативной интенции говорящего со значением самого высказывания и иллокутивным эффектом, направленным на слушающего. Его таксономия строится на выделении пяти базисных классов иллокутивных актов. 1) Репрезентативы. Иллокутивная цель – зафиксировать ответственность говорящего за сообщение о некотором положении дел, за истинность выражаемого суждения. Направление приспособления – «слова – реальность». Психологическое состояние – убеждение. Пропозициональное содержание не ограничено. Примеры: осуждение, прогнозирование, квалификация, признание. 2) Директивы. Иллокутивная цель – попытки со стороны говорящего добиться того, чтобы слушающий нечто совершил. Направление приспособления – «реальность – слова». Психологическое состояние – желание. Пропозициональное содержание – слушающий совершит некоторое будущее действие. Примеры: просьба, запрет, совет, инструкция, призыв. 3) Комиссивы. Иллокутивная цель – возложить на говорящего обязательство совершить некоторое будущее действие. Направление приспособления – «реальность – слова». Психологическое состояние намерение, интенция. Пропозициональное содержание – – говорящий выполнит некоторое будущее действие. Примеры: обещание, клятва, гарантирование. 4) Экспрессивы. Иллокутивная цель – выразить психологическое состояние, задаваемое условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания. Не 58 обладают каким-либо направлением приспособления. Пропозициональное содержание – приписывание некоторого свойства либо говорящему, либо слушающему. Примеры: похвала, комплимент, выражение сочувствия, благодарности. 5) Декларации. Осуществление какого-либо акта из этого класса устанавливает соответствие между пропозициональным содержанием и реальностью. Они вносят изменения в статус или условие указываемых объектов уже в силу того факта, что декларирование было осуществлено успешно (у Дж. Остина – эталонные образцы перформативов). Направление приспособления – одновременно и «слова – реальность», и «реальность – слова». Психологическое состояние отсутствует. Примеры: назначение на пост, объявление войны или перемирия, посвящение в рыцари, прием в партию, присвоение звания человеку или имени учреждению [Серль 1986: 181-188]. Естественно, данные классификации не бесспорны и не окончательны. В настоящее время число классификаций речевых актов довольно велико. Классификации иллокутивных актов были рассмотрены отечественным лингвистом В.В. Богдановым в статье «Классификация речевых актов» [Богданов 1989: 25-37]. Автор условно разделяет классификации речевых актов на те, в которых выделено «небольшое число крупных классов», и те, в которых выделено «большое число мелких классов» [там же, с. 25]. В классификациях, построенных на том же основании, что и таксономия Дж. Серля, лингвисты добавляют такие классы как вопрос (квеситив у Г.Г. Почепцова [Почепцов 1981], эротетив у Д. Вундерлиха [Wunderlich1976]), вокатив (обращение, вызов, зов [Wunderlich 1976]), а также более мелкие классы, полученные путем разделения крупных. При этом возможно обособление конвенциональных актов (К. Бах [Bach 2006]: эффективы, вердиктивы; В.В. Богданов неинституциональные акты). [Богданов 1990]: институциональные, 59 Одной из важнейших проблем классификации является «вопрос о том, что следует классифицировать – речевые акты или речевые средства (в частности глаголы)» [Богданов 1989: 34]. Кроме того, для классификации необходим выбор исходного основания. Самым распространенным основанием является иллокутивный критерий, на котором основана классификация Дж. Серля, однако предлагались и иные критерии. Так, в классификации В.И. Карасика центральное место занимают статусные отношения коммуникантов. Он разделяет речевые акты на два класса: статусно-маркированные и статусно-нейтральные. К первому классу относятся инъюктивы (приказы, требования), реквестивы (просьба, мольба), инструктивы (предписания, запреты). Второй класс составляют констативы (утверждения), нарративы (повествования), дескриптивы (описания) [Карасик 2002: 119]. В классификации Дж. Лича выделены четыре типа иллокутивных функций, «исходя из того, какую социальную роль они играют в установлении и поддерживании вежливых отношений» [Сусов И.П. Лингвистическая прагматика.URL: http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html]: 1) Конкурирующий (иллокутивная цель конкурирует с социальной целью): распоряжение, просьба, приказ, мольба. 2) Компанейский (иллокутивная цель совпадает с социальной целью): предложение / предлагание, приглашение, приветствие, выражение благодарности, поздравление. 3) Коллаборативный, направленный на сотрудничество (иллокутивная цель безразлична по отношению к социальной цели): утверждение, отчѐт, объявление, инструктаж. 4) Конфликтный (иллокутивная цель конфликтует с социальной целью): угроза, обвинение, проклятие, выговор [Leech 1983]. 60 Классификации речевых актов, созданные представителями англосаксонского направления, имеют следующую общую черту: в них изучаются функции речевых актов безотносительно к их языковому наполнению, рассматривается способность речевых актов передавать интенцию говорящего, либо подчеркивать статусные различия, либо играть некоторую социальную роль. 1.4.1. Вопрос классификации речевых актов во французской лингвистике Составление более или менее развернутых классификаций речевых актов, начатое Дж. Остином и Дж. Серлем и подхваченное многочисленными учеными разных стран, не нашло, тем не менее, большого распространения среди французских лингвистов. Одна из причин того, что классификации речевых актов не являются важным направлением во французской лингвистической школе, заключается в том, что классическим основанием для построения классификации является критерий иллокутивной цели, а понятие иллокутивного акта не стало центральным во французской прагматике, в отличие от англосаксонской традиции. Э. Бенвенист, не говоря о классификации речевых актов, отмечал, что «акт высказывания создает необходимые условия для некоторых основных синтаксических функций» [Бенвенист 1974: 312] и среди таких функций назвал вопрос (interrogation), побуждение (intimation) и утверждение (assertion) актами высказывания «для оказания того или иного влияния на поведение собеседника» [там же, с. 315]. Была отмечена способность вышеперечисленных трех функций отражать «три основные позиции говорящего, который воздействует на собеседника своей речью» [там же, с. 140]. Говорящий может передать слушающему некоторую информацию, запросить информацию или же отдать некоторое приказание. В основании 61 разделения трех модальностей лежат лексические формы (частицы, местоимения), синтаксическое построение, интонация, служащие для выражения особенностей языкового поведения коммуникантов, связи между ними и манифестации присутствия говорящего в высказывании. Другими словами, выполняемые высказыванием функции «формально отмечены во фразах обыденного языка: существуют высказывания повелительные, утвердительные, вопросительные и т.д.» [Récanati 1986: 22]. Данный подход к разделению типов речевых актов оказал влияние на последующее рассмотрение вопроса о необходимости классификации речевых актов англосаксонского в том виде, направления как и это их осуществлялось последователями. лингвистами По мнению французских лингвистов, «вопрос классификации речевых актов не имеет большого значения в том плане, что определение иллокутивной силы (типа осуществленного речевого акта) не всегда является решающим для интерпретации высказывания или для успешности акта» [Reboul, Moeschler 1998: 172]. Идентификация типа иллокутивного акта необходима только в случае институциональных актов, таких как крещение, клятва, объявление войны и т.д. Но такие акты относятся французскими лингвистами к области изучения социологии, а не лингвистики и прагматики. Лингвистика занимается речевыми актами (неинституциональными), к которым относятся утверждение, предположение, совет, обещание, приказ, просьба, предостережение и т.д. Д. Спербер и Д. Уилсон предлагают разделение речевых актов на три типа: 1) утверждение («dire que»); 2) побуждение («dire de»); 3) вопрос («demander si») [цит. по: Bracops 2010: 120]. В подобном разделении просматривается связь выделяемых типов речевых актов с типами модальности предложения (утвердительная, повелительная и вопросительная), как это было рассмотрено Э. Бенвенистом. 62 Однако, несмотря на указанную связь выделения типов речевых актов с типами предложений, Д. Спербер и Д. Уилсон отрицают соответствие между синтаксической формой фразы и осуществленным актом, поскольку тот или иной акт может быть осуществлен при помощи фраз с различными синтаксическими формами. Соотнесенность типов речевых актов с тремя типами предложений была оспорена лингвистом Ф. Реканати, который назвал неправомерным использование данного критерия для основания классификации, поскольку каждой модальности (повелительной, вопросительной, утвердительной) невозможно приписать общую иллокутивную силу. Классификация не должна опираться «ни на то, что свойственно системе модальности конкретного языка ни на то, что отражается в его лексике» [Récanati 1981: 177]. Ф. Реканати разделяет иллокутивные акты на репрезентативные и нерепрезентативные, конвенционально выражающие социальное отношение к слушающему (экспрессивы Дж. Серля). Среди репрезентативных актов он выделяет перформативные, представляющие положение вещей, на которое они ссылаются, как виртуально осуществленное благодаря процессу высказывания, и констативные, представляющие свое содержание как независимое от процесса высказывания. К перформативам относятся декларативы, промиссивы и прескриптивы в том виде, в котором они были выделены Дж. Серлем. Таким образом, Ф. Реканати при составлении классификации речевых актов во многом следует традициям, заложенным Дж. Остином и Дж. Серлем, но, тем не менее, представляет структуру их взаимоотношений путем разделения крупных классов на более мелкие. Итак, непопулярность у большинства французских лингвистов классификаций речевых актов может быть объяснена, во-первых, признанием точного определения типа акта излишним для понимания высказывания. Вовторых, разделение речевых актов на абстрактные классы всегда носит 63 условный характер, тогда как «многие реальные высказывания имеют промежуточный статус, эмпирическая реальность представляет собой континуум, непрерывный спектр» [Kerbrat-Oreccioni 1995: 6]. Следовательно, классификация речевых актов может включать в себя только основные общие типы, но никак не все возможные в реальном общении. Помимо того, что существуют промежуточные случаи, когда высказывание может быть одновременно отнесено сразу к двум классам, даже относимые к одному классу высказывания могут обладать большей или меньшей интенсивностью. 1.5. Понятие перформатива Курс лекций Дж. Остина начинается с идеи о том, что многие высказывания похожие на утверждения (по крайней мере, грамматически) вовсе не предназначаются для сообщения или записи прямой информации о фактах и не могут быть оценены как истинные или ложные. Автор приводит примеры высказываний, которые ничего не описывают, не отражают положение вещей, а пытаются воздействовать на него, служат для того, чтобы изменить окружающую действительность: «Нарекаю судно «Королева Елизавета»; «Я завещаю свои часы брату»; «Объявляю вас мужем и женой». Высказывания подобного типа Дж. Остин предлагает называть перформативами (англ. perform – исполнять, выполнять, делать, осуществлять). Данное название указывает, что «производство высказывания является осуществлением действия» [Остин 1986: 27]. Эти предложения прямо эксплицируют иллокутивную функцию высказывания, которое производится с их помощью. Перформативы служат для выполнения действий, которые ссылаются на некоторую конвенцию: «сказать ―я обещаю‖ значит пообещать». называет констативы. Противоположностью перформативов Дж. Остин 64 Сложность применения критериев истинности/ложности к перформативам заключается в том, что для определения высказывания как верного или неверного необходимо «представляемое положение вещей и высказывание, которое его представляет» [Recanati 1986: 27]. Но перформативное высказывание является выполнением действия, оно само создает положение вещей, о котором говорится и не отделяется от него. Другими словами, отличие перформативов от других высказываний заключается в «отсутствии референта, внешнего по отношению к речи» [Taleb 1984: 68]. Поэтому вместо критериев истинности/ложности Дж. Остин выделяет у перформативов критерий успешности/неуспешности. Для успешности совершаемого действия необходимо не только произнесение слов, но и, как правило, наличие множества других необходимых обстоятельств. Для выяснения этих условий успешности перформативов Дж. Остин рассматривает и классифицирует те случаи, когда что-то идет неправильно и сам акт терпит неудачу (полную или частичную). Высказывания в таких ситуациях являются не ложными, а неуспешными. Автор схематично обозначает некоторые из условий, необходимых для успешного функционирования перформативных высказываний (наличие процедуры, необходимые люди и условия, правильное выполнение всеми участниками, желание принять требуемое поведение и его принятие) [Остин 1986: 32-35]. Основу лексико-семантической структуры перформативов составляет так называемый перформативный глагол, т.е. глагол, относящийся к подклассу глаголов говорения и содержащий в своем лексическом значении компоненты, указывающие на цель говорения и те или иные условия осуществления речевого действия. Перформативный глагол – это «глагол, который обозначает и осуществляет высказывания акт» [Taleb 1984: 105]. посредством своего процесса 65 В состав перформативного высказывания входит перформативная формула: местоимение «я» и перформативный глагол в настоящем времени, за перформативной формулой следует пропозициональная часть в форме либо придаточного предложения, либо инфинитива, указывающая на желаемое, предполагаемое или уже существующее положение дел. Наличие перформативного глагола не является достаточным условием для того, чтобы высказывание было перформативным. В перформативных высказываниях глагол в первом лице настоящего времени ведет себя поособому. Дж. Остин при рассмотрении особенностей перформативных глаголов говорит об асимметрии их употребления в первом лице и других лицах. Помимо эксплицитных перформативов, которые открыто обозначают осуществляемое действие и имеют перформативный префикс (местоимение «я» и перформативный глагол в настоящем времени), уточняющий иллокутивную цель, существуют имплицитные перформативы, не имеющие перформативного префикса. Например, высказывание «Я приказываю вам выйти из комнаты» является эксплицитным перформативом, его перформативный префикс «Я приказываю вам» обозначает осуществляемое действие (приказ), тогда как высказывание «Выйдите из комнаты» является имплицитным перформативом. 1.5.1. Понятие перформатива в работах французских лингвистов Особенности высказываний, названных Дж. Остином перформативными, были независимо рассмотрены в работах французского лингвиста Э. Бенвениста. Их изучение началось с рассмотрения асимметрии между первым лицом и остальными лицами. По словам Э. Бенвениста, «―я‖ от ―ты‖ отличает прежде всего то, что ―я‖ является внутренним по отношению к высказыванию. […] Можно, таким образом, определить ―ты‖ 66 как лицо несубъективное по отношению к лицу субъективному, которое представлено в ―я‖, и эти оба ―лица‖ вместе противопоставляются форме ―нелица‖ (=―он‖)» [Бенвенист 1974: 266]. Э. Бенвенист индивидуальный обратил акт внимание социального на глаголы, значения: «обозначающие клясться, обещать, гарантировать, удостоверять» [там же, с. 299], употребление которых в первом лице единственного числа настоящего времени превращает высказывание в одновременное выполнение данного действия. Возможность отождествления высказывания «субъективностью» речи, с условием самим действием отождествления объясняется высказывания с действием является «высказывание ―имени‖ действия» и высказывание субъектом «своего указателя (―я‖)» [там же, с. 300]. Различие между высказываниями «Я клянусь» и «Он клянется» с одним и тем же глаголом «клясться» основано именно на асимметрии между первым лицом и другими лицами, о которой также упоминал Дж. Остин. По словам Э. Бенвениста, «один и тот же глагол приобретает различное значение в зависимости от того, принимает ли ―субъект‖ выражаемое им действие как свое или же этот глагол находится вне ―лица‖» [там же, с. 299]. Для того чтобы высказывание было перформативным, необходимо не только наличие перформативного глагола и его форма в первом лице единственного числа настоящего времени, но и его неописательное употребление. Если перформативный глагол употреблен описательно, то он «вносит вклад в определение пропозиционального содержания осуществленного речевого акта» [Recanati 1984: 322]. Но в том случае если перформативный глагол употреблен неописательно – он «вносит вклад в определение содержания не речевого акта, но его иллокутивной силы» [там же, p. 322]. Перформативное высказывание является «тождественным самому акту. Но это не заложено в самом значении глагола – именно 67 ―субъективность‖ речи делает такое отождествление возможным» [Бенвенист 1974: 299]. В отличие от англосаксонского подхода к изучению перформативных высказываний, который включает в себя подробное рассмотрение их условий успешности, классификацию неудач, признание имплицитных перформативов, французские лингвисты существования рассматривают перформативные высказывания с лингвистической точки зрения, неразрывно изучают языковую форму перформативного префикса и особенности употребления перформативных высказываний. Примером данного подхода является рассмотрение случаев перформативов с прозрачной перформативной формулой, которая «не вносит ничего в содержание высказывания, но лишь указывает на природу речевого акта, для осуществления которого служит» [Recanati 1984: 323]. Если отбросить перформативную формулу в таком высказывании как «Я тебя уверяю, он придет», существенной потери смысла не произойдет, поскольку перформативный глагол лишь уточняет специфическую иллокутивную силу высказывания [там же, p. 323], выполняет «функцию прагматических индикаторов» [там же, p. 325]. В других случаях перформативные глаголы не являются прозрачными, например эксплицитное перформативное высказывание «Я приказываю тебе подойти» не является эквивалентным по отношению к высказыванию «Подойди». Перформативное высказывание понимается как действие большинством лингвистов. Перформативность находится «в смысле глаголов и фраз как внутренняя семантическая особенность» [Taleb 1984: 51]. Этой точки зрения придерживаются лингвисты, уделяющие особое внимание лингвистической структуре перформативных высказываний как критерию перформативности, что особенно характерно для французских лингвистов, а также лингвисты, рассматривающие перформативные глаголы в составе перформативных высказываний как эксплицитные указатели иллокутивной 68 силы высказывания. Последнее положение характерно для теории иллокутивности в целом, как в первоначальном варианте Дж. Остина, так и в последующем ее развитии, в частности в работах таких французских лингвистов как О. Дюкро, Ф. Реканати. Объединяющим положением служит понимание перформативного высказывания как осуществления действия, которое оно обозначает. Противником данной точки зрения выступает швейцарский лингвист А. Беррандоннер, считающий язык заменителем действия [Berrendonner 1981]. С данной точки зрения перформативы являются не действиями, а предложениями, которые представляют будущее жестикуляционное событие, описывая его заранее. Отвергается языковая зависимость высказываний от их способности быть заменителем действия. Тем не менее, А. Беррандоннер признает особое положение перформативов среди остальных высказываний. Он отмечает способность перформативных высказываний служить заменителем действия, поскольку они обладают способностью «обозначать событие одновременное его процессу высказывания», а кроме того, они «указывают на своего говорящего как на агента акта, совершенного в момент речи» [там же, p. 101]. Последняя характеристика полностью совпадает с указанной Э. Бенвенистом отличительной чертой перформативов: субъект принимает выражаемое действие как свое [Бенвенист 1974: 299]. Однако интерпретационный механизм замены не подходит для большинства перформативных глаголов, чье значение акта лексикализировано, интегрировано на конвенциональном уровне значения. Можно объяснить замену действий словами в случае перформативного использования таких глаголов как «давать», «обнимать», но невозможно представить себе осуществление таких действий как «обещать», «объявлять» иначе, как при помощи языка [Taleb 1984: 104]. 69 1.5.2. Критерии определения высказывания как перформатива Первоначальное констативы высказываний было разделение подвергнуто оказался высказываний сомнению. слишком большим, на перформативы Класс и перформативных объединяющим разные высказывания и возникла проблема определения критериев, по которым высказывание может быть названо перформативным. Не только перформативы могут быть успешными или неуспешными, но также и некоторые констативы. Признание существования имплицитных перформативов приводит к тому, что любой констатив может быть имплицитным перформативом, все высказывания более или менее перформативны, при осуществлении любого, даже внешне «описательного» высказывания говорящий совершает акт, в том числе акт утверждения. Данные наблюдения приводят Дж. Остина к выводу, что «трудно подчас обрести уверенность в перформативности высказывания, даже если оно эксплицитно имеет перформативную форму» [Остин 1986: 82]. Перформативы для Дж. Остина становятся лишь частным способом осуществления иллокутивных актов. Проведение жесткой границы между перформативами и констативами оказалось невозможным, и это привело Дж. Остина, по мнению И.П. Сусова, к мысли, что деятельностной природой обладают, по существу, не только перформативы, но и все высказывания [Сусов И.П. Лингвистическая прагматика.URL: http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html]. Поэтому основной задачей теории речевых актов стало не столько определение понятия перформативности, сколько выяснение природы речевого акта и в частности иллокутивного акта как несущего в себе интенцию говорящего. Однако другие исследователи полагают, что противопоставление перформативов и констативов возможно, если соблюдать более строгие и четко выраженные критерии перформативности. 70 Дж. Остин «смешивает высказывания с перформативными глаголами и имплицитные перформативы без этих глаголов» [Attal 1995: 14], он использует два критерия перформативности: «высказывание служит осуществлению акта [...] и осуществление этого акта реализует положение вещей, указанное в высказывании» [Récanati 1981: 89]. Тем не менее, класс перформативов может быть выделен на основании иных признаков, нежели совершение акта при произнесении, поскольку недостаточно для высказывания осуществлять речевой акт, чтобы стать перформативом. Г.Ж. Уорнок [Warnock 1973] предлагает следующий критерий определения перформативности: перформатив – фраза, служащая для осуществления институционального акта (противоположность акта «сказать что-нибудь»). Данный критерий подходит для эксплицитных перформативов, служащих для осуществления таких экстралингвистических, институциональных актов как крещение, клятва и т. д. Однако речевые акты, такие как обещание, совет, запрет также могут быть перформативными. Французские лингвисты поддерживают идею выделения перформативов на основе лингвистического критерия, то есть признают перформативами только эксплицитные перформативы, к этому основному критерию могут быть добавлены другие критерии. Ф. Реканати [Récanati 1981] считает, что противопоставление перформатив/констатив должно быть интерпретировано как различие между двумя типами иллокутивных сил, различаемых по признаку «направления приспособления»: реальность подстраивается под слова или наоборот [цит. по: Bracops 2010: 44]. Данный признак был одним из критериев, положенных в основу классификации иллокутивных актов Дж. Серля. По мнению Ф. Реканати, чтобы высказывание было перформативным, необходимо, чтобы процесс его высказывания устанавливал «реальность, на которую высказывание ссылается» [Récanati 1981: 85]. Однако подобное направление приспособления «реальность – слова», стремящееся изменить реальность так, 71 чтобы она соответствовала словам, свойственно в таксономии Дж. Серля классам комиссивов и директивов, которые не всегда осуществляются при помощи перформативных высказываний. Следовательно, одного критерия направления приспособления «реальность – слова» недостаточно для определения перформативного высказывания, точно так же как и одного критерия определения высказывания как акта. Поэтому Ф. Реканати предлагает сочетание критериев для определения перформативных высказываний: «высказывания, названные Остином эксплицитными перформативами, являются таковыми не потому, что они служат для осуществления иллокутивного акта, а потому что они, кроме того, обозначают осуществление данного акта, служат для его осуществления и делают реальным то положение вещей, которое они представляют» [там же, р. 86]. Идею разграничения перформативов и констативов также поддержал французский лингвист Э. Бенвенист. Перформативность и иллокутивность не должны смешиваться, их следует рассматривать как феномены разной природы, при этом перформативность рассматривается как объект интересов грамматики, а иллокутивность – семантики или философии. Для Э. синтаксическая Бенвениста структура критерием перформативности высказывания: глагол в является первом лице единственного числа настоящего времени соединен с диктумом. Помимо критерия формы как критерия перформативности, для Э. Бенвениста первостепенное значение имеет условие правомочности говорящего, поэтому ученый называет областями возникновения перформативов, область распоряжений власти, а также область личного обязательства говорящего [Бенвенист 1974: 307]. Следовательно, критерий перформативности заключается не в выборе глаголов, а в условии законности, правомерности, относящемуся к говорящему и обстоятельствам процесса высказывания [Taleb 1984: 78-79]. Данный критерий является основным для Э. Бенвениста, 72 поскольку он допускает отнесение к перформативам высказываний без эксплицитно выраженной перформативной формулы, но обязательно с имплицитным приписыванием власти, например: «Объявляется конкурс на замещение должности…» [Бенвенист 1974: 306]. Условие правомочности лица, произносящего высказывание, и условие особых обстоятельств осуществления высказывания, которые, по мнению Э. Бенвениста, должны быть соблюдены, были также упомянуты в числе выделенных Дж. Остином условий для успешного функционирования перформативных высказываний (необходимые люди и условия) [Остин 1986: 35]. Но Дж. Остин, в отличие от Э. Бенвениста, не считает условия успешности перформативных высказываний критерием для определения высказывания как перформативного. Позиция Э. Бенвениста близка взглядам Дж. Серля, который также считает надежным индикатором перформативности лишь перформативный префикс. Дж. Серль не говорит об обязательном соблюдении условия правомочности говорящего, однако, по его мнению, к перформативам относятся высказывания, входящие в класс деклараций его таксономии, которые «вносят изменения в статус или условие указываемых объектов» [Серль 1986: 185]. Примерами деклараций, а, следовательно, эталонных образцов перформативов, являются назначение на пост, объявление войны или перемирия, посвящение в рыцари и т.д., то есть именно такие высказывания, для соответствующее перформативам осуществления право. только Точка которых зрения необходимо Г.Ж. Уорнока, институциональные акты иметь относящего (крещение, к клятва, объявление войны), также не противоречит данным взглядам, поскольку институциональные акты подразумевают наличие лица, обладающего полномочиями совершить определенный акт. Мнение Ф. Реканати, предлагающего объединение нескольких критериев для выделения перформативов (обозначение осуществления акта, 73 предназначенность для его осуществления, претворение в жизнь указанного в них положения вещей), похоже, и в то же время отличается от позиций Г. Ж. Уорнока и Э. Бенвениста. Общим является выделение критерия формы перформатива. Не противоречит взглядам Г. Ж. Уорнока и Э. Бенвениста и упоминаемое Ф. Реканати положение, согласно которому перформативные высказывания служат для осуществления своего акта. Однако Ф. Реканати не ограничивает существование перформативов лишь областью осуществления институциональных актов, соблюдающих условие правомочности лица. Что же касается критерия направления приспособления «реальность – слова», то он, в совокупности с остальными критериями, позволяет отграничить перформативные высказывания от высказываний, содержащих перформативный префикс, но не являющихся перформативами, поскольку они употреблены описательно либо несерьезно. Так, например, высказывание «Я объявляю заседание открытым», осуществленное председателем в начале заседания, является перформативом, поскольку оно обозначает осуществление акта, предназначено для его осуществления, а также процесс его высказывания устанавливает реальность, которая в нем обозначена. Однако если то же самое высказывание «Я объявляю заседание открытым» осуществлено человеком, не имеющим полномочий открывать заседание, то оно не является перформативным. Среди критериев, выделенных Ф. Реканати, подобное высказывание не соответствует критерию реализации положения вещей, представленного в высказывании. А с точки зрения Э. Бенвениста, нарушено условие правомочности лица. Точно так же высказывание «Я объявляю заседание открытым» не является перформативным, если оно осуществлено в иной ситуации: например, у председателя спрашивают: «Как обычно начинается заседание?», он отвечает: «Я объявляю заседание открытым. Затем …». В данном случае высказывание «Я объявляю заседание открытым» употреблено описательно, при этом оно имеет форму перформативного высказывания, но поскольку 74 оно не соответствует критерию направления приспособления «реальность – слова», то не является перформативным. Сочетание формальных признаков и особенностей употребления перформативных глаголов представлено также в следующем подходе. К. Рюбатель [Rubattel 1980] обращается к логическим моделям и предлагает описывать перформативные глаголы с учетом формальных требований. Он выделяет два уровня анализа: логическая форма и связь логической формы с семантической интерпретацией. Семантическая интерпретация – это «присвоение значения истинности высказываниям посредством условий употребления каждого глагола» [там же, р. 108]. Семантическое описание перформативных глаголов основывается на логической форме и условиях употребления, которые зависят от полярности говорящий – слушающий. Лингвистического критерия выделения перформативов придерживается также О. Дюкро, он считает перформативные высказывания «лингвистическими формами, при помощи которых проявляется и выражается иллокутивное значение» [цит. по: Taleb 1984: 76]. Критерием перформативности О. Дюкро предлагает взять перенос в косвенную речь, что возможно также только в случае эксплицитного перформатива [цит. по: Bracops 2010, p. 45]. Осуществленное высказывание «Я обещаю» можно представить как «Говорящий пообещал». Подобный перформативный тест для определения высказывания как перформативного предлагает также Э. Руле [Roulet 1978]: глагол действия А является перформативным в том случае, если смысл высказывания не меняется, «Говорящий сказал А» означает «Говорящий совершил А» [цит. по: Taleb 1984: 297]. Однако, по мнению О. Дюкро, перенос «Говорящий совершил А» возможен, если появилось новое значение для выражения «Я А»: «совершать действие с помощью формулы ―Я А‖» [Ducrot 1984: 145]. То есть, критерием перформативности становится наличие у перформативного префикса конвенционального значения совершения указанного в нем действия. 75 Таким затрагивается образом, в проблема изучении их перформативных способности быть высказываний действием, она рассматривается с исторической точки зрения. Гипотеза О. Дюкро заключается в том, что перформативный смысл глагола является результатом делокутивного образования (dérivation délocutive). Согласно данной гипотезе, эксплицитный перформатив является результатом сложного процесса появления у глагола нового значения, благодаря которому он становится перформативным. Данный процесс может быть описан следующим образом: глагол имеет первичный смысл и употребляется в первом лице единственного числа настоящего времени для осуществления иллокутивного акта, такое употребление становится конвенциональным и глагол получает второе значение, в котором он обозначает акт. Глагол воспринимается во втором смысле, его формула становится эксплицитным перформативом, который служит для осуществления иллокутивного акта, а также описывает его осуществление. Делокутивная гипотеза направлена на изучение семантической структуры акта, который обозначается перформативным глаголом, она описывает изменение значения глагола, что говорит о семантическом подходе к изучению феномена перформативности, однако новое значение глагол приобретает в процессе его употребления говорящими, что относится к прагматическим факторам. Кроме того, само употребление глагола может быть либо перформативным, либо описательным, что зависит от говорящего и ситуации общения. Семантическое и прагматическое рассматривается неразрывно. Можно сделать вывод, что те лингвисты, которые настаивают на сохранении отвергнутого Дж. Остином противопоставления перформатив/констатив, признают перформативами только эксплицитные перформативы, имеющие в своем составе перформативный префикс. Французские лингвисты Э. Бенвенист, Ф. Реканати «ищут лингвистическое 76 объяснение перформативной интерпретации высказываний» [Attal 1995: 14], тогда как Дж. Остин пытался соединить лингвистические особенности с природой перформативов как действий и в итоге выбрал второе направление – рассмотрение высказываний как действий. 1.6. Косвенные речевые акты «Любая коммуникация частично эксплицитна, а частично – имплицитна» [Blanchet 1995: 90]. При этом объем имплицитных данных гораздо больше, чем эксплицитных. Буквальное значение высказывания понимается благодаря языковым знаниям слушающего, тогда как для понимания смысла высказывания необходимо знание ситуации, фоновые и экстралингвистические знания. Лингвисты различают прямые и косвенные речевые акты. В прямых речевых актах интенция говорящего выражена эксплицитно, благодаря определенным маркерам иллокутивной силы. В косвенных речевых актах «фраза, чей маркер иллокутивной силы указывает на определенную иллокутивную силу, в действительности используется с иной иллокутивной целью» [Bracops 2010: 62]. При помощи косвенных речевых актов говорящий одновременно с прямым значением передает слушающему и нечто иное, то есть большее содержание, чем то, что он реально сообщает. Например, высказывание «Вы можете передать соль?» имеет буквальное значение вопроса о физических возможностях говорящего передать соль, однако используется как просьба. Проблема косвенных речевых актов заключается в выяснении того, «каким образом говорящий может с помощью некоторого высказывания выражать не только то, что оно непосредственно означает, но и нечто иное» [Серль 1986: 196]; и как слушающий распознает это намерение говорящего. 77 Причиной, по которой говорящий прибегает к косвенным речевым актам вместо прямых, является вежливость. Данную точку зрения высказал Дж. Серль: «главной мотивировкой (хотя и не единственной) использования подобных косвенных форм является вежливость» [там же, с. 213]. Французские лингвисты разделяют точку зрения Дж. Серля о вежливости как причине, по которой говорящий прибегает к косвенным речевым актам вместо прямых. Так, О. Дюкро называет одной из причин выбора косвенной формы выражения своей мысли невозможность ее прямого выражения, что приводит к выбору близкого по смыслу высказывания. Невозможность прямого выражения может быть связана с нарушением общепринятых норм общения при использовании прямого речевого акта в определенной ситуации. Д. Спербер и Д. Уилсон считают, что говорящий использует косвенное выражение своей мысли, потому что это наиболее адекватный способ передать сообщение в зависимости от правил вежливости, с целью убедить, удивить и т.д. Говорящий выбирает наиболее уместную форму: желаемый когнитивный эффект достигается без серьезных усилий. Всегда возможна буквальная перифраза, но она менее уместна. Косвенные речевые акты осуществляются опосредованно, через другие акты – то, что Г.Г. Почепцов назвал транспонированием одной иллокутивной силы в другую [Почепцов 1981: 278]. В таких случаях принято называть буквальный акт вторичным, а косвенный акт, к которому относится иллокутивное намерение говорящего, первичным. Таким образом, в случае косвенного речевого акта совершаются вторичный (буквальный) и первичный (косвенный) акты. Разногласия заключаются в понимании того, как и кем осуществляются эти два акта. Французский лингвист О. Дюкро, автор теории полифонии, разделяет говорящего, ответственного за акт высказывания и высказывающегося, ответственного за иллокутивный акт, выполненный в процессе акта высказывания. Говорящий может отождествлять себя с тем или иным 78 высказывающимся – это случай примитивного (прямого) акта. Косвенный речевой акт осуществляется, когда говорящий «вводит высказывающегося, не идентифицируя с ним себя» [Ducrot 1984: 228]. Этот высказывающийся осуществляет прямой речевой акт, но говорящий отождествляет себя с другим высказывающимся, который осуществляет косвенный речевой акт. 1.6.1. Типы косвенных речевых актов Способы осуществления и понимания косвенных речевых актов связаны с вопросом о возможном различении типов косвенных речевых актов. Рассмотрение данного вопроса характерно для представителей англосаксонского направления. Лингвистическая традиция, опирающаяся во многом на положения классической риторики, предлагает четкое разделение буквального и небуквального значений. Кроме того, буквальные высказывания и косвенные высказывания «не интерпретируются одним и тем же способом» [Reboul, Moeschler 1998: 161]. У.Г. Ликан [Lycan1984] различает три типа косвенных речевых актов, начиная с самой слабой степени косвенности до самой сильной: 1) Возможная косвенность: фразы могут использоваться в косвенном виде, но также и в прямом, то есть могут иметь иллокутивную цель соответствующую маркеру иллокутивной силы; 2) Вероятная косвенность: фразы обычно используются косвенно; 3) Явная косвенность: фразы всегда используются косвенно [цит. по: Bracops 2010: 62]. Дж. Серль разделяет косвенные речевые акты на конвенциональные и неконвенциональные. Неконвенциональными являются те косвенные речевые акты, которые не имеют маркеров, указывающих на употребление высказывания в небуквальном смысле. Понимание того, что фраза употреблена косвенно, осуществляется благодаря неязыковым знаниям 79 слушающего. Это акты, которые были отнесены У.Г. Ликаном к первому типу возможной косвенности. Напротив, два последних типа косвенных речевых актов, выделенных У.Г. Ликаном, относятся к конвенциональным косвенным речевым актам. Например, конвенциональными являются косвенные просьбы, в которых побуждение передается посредством высказывания содержании вопроса имеются или утверждения. маркеры В иллокутивной их пропозициональном силы, такие формулы вежливости как: «Можете ли вы...?», «Я хотел бы, чтобы вы...», «Не будете ли вы так любезны...», «Вам следует...». Противопоставление буквального и небуквального значения было рассмотрено в работах Г.П. Грайса, который в статье «Логика и речевое общение» (1985) ввел понятие импликатуры как выводного (инференционного), имплицированного значения. Импликатура – значение того, что говорящий имел в виду и намеревался передать слушающему (небуквальное значение) – противопоставляется экспликатуре – значению того, что сказано (буквальному значению, значению предложения). Если говорящий выражает в своем высказывании больше, чем говорит, то присутствует импликатура, имплицитная информация, без понимания которой невозможно адекватное понимание высказывания. В случае косвенных речевых актов присутствует речевая импликатура, которая не зависит от значения слова. Речевые импликатуры делятся на частные и общие. Общая речевая импликатура используется автоматически при помощи стандартных форм, она независима от контекста (вероятная или явная косвенность у У.Г. Ликана, косвенные конвенциональные акты у Дж. Серля). Частная речевая импликатура зависит от контекста и условий коммуникации (возможная косвенность у У.Г. Ликана, косвенные неконвенциональные акты у Дж. Серля). Противопоставление прямых и косвенных речевых актов, а также выделение типов косвенных речевых актов, характерное для представителей 80 англосаксонской традиции, считается более или менее условным и теоретическим и оспаривается французскими лингвистами. Так, Д. Спербер и Д. Уилсон считают буквальным и невозможным косвенным провести значением, четкую границу следовательно, между «процесс интерпретации одинаков для буквальных высказываний и небуквальных» [цит. по: Bracops 2010: 133]. К. Кербрат-Орекьони говорит о «шкале конвенциональности» [Kerbrat-Oreccioni 1995: 10], которая идет от полной лексикализации смысла до подразумеваемого, которое появляется исключительно в контексте, между ними находятся все возможные промежуточные случаи. Буквальное и косвенное значения могут быть определены «относительно мысли, которую хочет передать говорящий: в зависимости от степени сходства между этой мыслью и высказыванием» [Reboul, Moeschler 1998: 162]. Если мысль и пропозиция совпадают – это прямой речевой акт. В случае косвенного речевого акта мысль и пропозиция имеют большее или меньшее сходство, которое слушающий должен обнаружить. Иными словами, критерием степени косвенности является степень совпадения мысли говорящего и высказывания. Говорящий, прибегающий к косвенному выражению своей мысли, производит высказывание, пропозиция которого близка к его мысли, которое имеет нечто общее с этой мыслью, хотя бы одну общую контекстную импликацию. Определение степени косвенности высказываний возможно только в случае сравнения возможных высказываний одной и той же мысли относительно друг друга. Именно такой анализ предлагают проводить Д. Спербер и Д. Уилсон. Например, говорящий может выразить свою мысль «Я хочу искупаться», используя следующие небуквальные высказывания (в порядке повышения уровня косвенности): - Не пойти ли нам искупаться? (мысль и пропозиция во многом совпадают, но не идентичны); 81 - Сейчас самое подходящее время для купания (мысль и пропозиция имеют достаточно совпадений); - Вода уже теплая (мысль и пропозиция имеют некоторые совпадения); - Мы пришли на пляж не для того, чтобы весь день лежать на песке (мысль и пропозиция имеют мало совпадений). 1.6.2. Интерпретация косвенных речевых актов Наиболее сложным и многоплановым представляется вопрос о понимании косвенных речевых актов говорящим. Адекватное взаимопонимание коммуникантов может обеспечиваться языковыми знаниями. Однако говорящий, выражая свою иллокутивную цель косвенно, рассчитывает не только на языковые знания собеседника, но и на его способность к умозаключению на основе разнообразных неязыковых знаний: знаний условий успешности речевых актов, принципов общения и знаний о мире, часто называемых также «энциклопедическими». Залогом понимания адресатом намерения говорящего в конкретной ситуации является «сумма сведений, которая должна быть предварительной для однозначного понимания высказывания и его составляющих» [Колшанский 1976: 73]. В теории речевых актов узнавание намерения говорящего объясняется наличием семантических правил, которые накладываются на речевые акты. Дж. Серль рассматривает способы осуществления косвенного акта на основе выделенных им правил: правила пропозиционального содержания, подготовительных правил, правила искренности, существенного правила. Например, для того чтобы совершить косвенный акт просьбы достаточно задать вопрос о предварительных условиях, либо вопрос о выполнении условия пропозиционального содержания, либо высказать утверждение о выполнении условия искренности или о существовании веских причин для осуществления некоторого действия [Серль 1986: 210]. 82 Интерпретация косвенных речевых актов может осуществляться благодаря умозаключениям слушающего на основе Принципа Кооперации и конверсационных максим. Принцип Кооперации был сформулирован Г.П. Грайсом следующим образом: «твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога» [Грайс 1985: 222]. Следствия из принципа кооперации называются конверсационными максимами. Г.П. Грайс выделяет четыре максимы: 1) максима количества, предписывающая сообщать столько информации, сколько требуется; 2) максима качества, предписывающая не сообщать ложной или сомнительной информации; 3) максима отношения (релевантности), предписывающая быть релевантным, то есть говорить соответственно ожиданиям, сообщать уместную информацию, не отклоняться от темы; 4) максима способа выражения, требующая ясного, последовательного, недвусмысленного изложения информации [Грайс 1985: 222-223]. Имплицитное содержание вычисляется слушающим, исходя из презумпции соблюдения Принципа Кооперации и конверсационных максим. Французские лингвисты в вопросе интерпретации косвенных речевых актов большое внимание уделяют их лингвистической форме. Процесс высказывания – это функциональная составляющая структуры фразы, и причины производства высказывания заложены в лингвистических структурах фразы. Дело в том, что в акте речи реализуется имеющийся в языке ряд закономерных соотношений между интенциями и способами их выражений. По словам О. Дюкро, «некоторые лексические, синтаксические или интонационные особенности указывают слушающему на то, что для понимания высказывания необходимо применить закон дискурса, а не придерживаться прямой интерпретации» [Ducrot 1984: 138]. Эти особенности получили название маркеров иллокутивной деривации. Они являются свидетельствами отражения в высказывании его процесса высказывания. 83 Предложения, имеющие данные маркеры, стандартным образом могут быть использованы для осуществления косвенного речевого акта, их функции заключаются в экспликации интенций говорящего, в «лингвистическом кодировании основных типов иллокутивных интенций» [Récanati 1979: 98]. Про такие предложения, включающие в себя маркеры, Ф. Реканати говорит, что в результате частого употребления в переносном смысле они начинают конвенционально ассоциироваться с подразумеваемым смыслом, а их лингвистические особенности становятся маркерами, указывающими на употребление фразы в небуквальном смысле [Recanati 1984: 335-340]. Понимание косвенных речевых актов достигается не только благодаря языковым знаниям слушающего, поскольку маркеры иллокутивной деривации присутствуют не всегда. Кроме того, высказывание «не осуществляет постоянно один и тот же акт. Нет взаимно однозначного соответствия между иллокутивным значением и структурами, которые его реализуют» [Kerbrat-Oreccioni 1995: 9]. И даже высказывания с маркерами иллокутивной деривации могут в определенном контексте осуществлять иной акт, нежели тот, на который указывают данные маркеры. Поэтому для интерпретации косвенных речевых актов необходимо знание контекста и фоновые знания. Кроме того, слушающий заранее ожидает, что высказывание релевантно, уместно. Понять высказывание – значит понять причины, вызвавшие его использование. Существуют различия в рассмотрении интерпретации косвенных речевых актов в англосаксонской и французской традициях. Если в теории речевых актов способы косвенного выражения просьбы рассматривались Дж. Серлем на основе выделенных им семантических правил успешности речевых актов, то при рассмотрении примера косвенной просьбы, осуществленной посредством вопросительной фразы, О. Дюкро предлагает другой анализ. Вопросительная фраза на основании своего значения дает 84 слушающему две инструкции для понимания смысла высказываний этой фразы: а) в этих высказываниях появляется высказывающийся, выражающий сомнение относительно содержания фразы; б) если этот высказывающийся идентифицируется с говорящим, выражение сомнения должно быть понято как вопрос, процесс высказывания должен быть описан как требующий от слушающего ответа [Ducrot 1984: 227]. Возможны два варианта интерпретации высказывания вопросительной фразы: либо это прямой речевой акт вопроса, либо косвенный речевой акт, в частности, просьбы. Если говорящий идентифицирует себя с высказывающимся, то есть имеет интенцию выразить сомнение, то высказывание является вопросом. Если же у говорящего нет данной интенции, и он не идентифицирует себя с высказывающимся, то это другой иллокутивный акт. В случае косвенного речевого акта слушающему предлагается вопросительное высказывание, тогда как цель говорящего не заключается в получении ответа. Однако слушающий знает, что вопрос может служить первым этапом процесса просьбы, и предвидит эту просьбу в заданном ему вопросе. Согласно О. Дюкро, интерпретационные механизмы подразумевают, что существует тенденция «задаваться вопросом, почему говорящий сказал то, что он сказал» [Ducrot 1984: 88], какова могла быть причина, поскольку каждое высказывание имеет мотивацию своего процесса высказывания. Существует также тенденция интерпретировать акт речи с помощью предвидения будущего развития реплик [там же, p. 89]. Рассмотрим пример косвенного высказывания «У Вас есть газета?». Согласно Дж. Серлю, это высказывание интерпретируется слушающим как вопрос о предварительных условиях акта просьбы дать газету, который и стремится осуществить говорящий. О. Дюкро говорит о предвидении дальнейшего развития диалога, о том, что вопрос интерпретируется как 85 указатель на последующую просьбу. По своей сути оба данных подхода к интерпретации косвенного речевого акта просьбы ведут к одному и тому же: косвенный вопрос о наличии газеты интерпретируется слушающим как просьба дать газету, поскольку чаще всего за подобным вопросом следует подобная просьба. Однако для Дж. Серля главным является понятие успешности речевого акта, которое достигается за счет соблюдения правил и условий успешности. Поэтому косвенный вопрос говорящего о наличии газеты является его «разведкой» выполнения предварительных условий (в данном случае наличия газеты) для успешности последующей просьбы. О. Дюкро говорит о влиянии высказывания на последующие высказывания, об «инструкциях», заложенных в лингвистической структуре для понимания высказывания, понятие успешности не является важным для французских лингвистов. О. Дюкро описывает законы дискурса, которые в определенной мере аналогичны конверсационным завершенности (loi максимам d’exhaustivité), Г.П. закон Грайса. Это закон информативности (loi d’informativité), закон модальности (loi de modalité), закон литоты (loi de litote) и др. [Ducrot 1984: 100–107]. Законы дискурса, как и конверсационные максимы Г.П. Грайса, являются нормами, соблюдение которых необходимо для коммуникации. Ф. Реканати рассматривает понятие подразумеваемого (sous-entendu), которое является объектом акта коммуникации, осуществляемого благодаря узнаванию слушающим намерения говорящего. Подразумеваемое появляется в процессе ее высказывания в определенном контексте. Особенностью акта, содержащего в себе подразумеваемое, является тот факт, что для его понимания недостаточно указателей, включенных во фразу, поскольку эти указатели дают доступ лишь к буквальному смыслу высказывания. О. Дюкро понимает под подразумеваемым «особый процесс кодирования или декодирования, способ проявления речевых актов» [Ducrot 86 1984: 40]. Подразумеваемое вычисляется слушающим путем размышлений над «условиями высказывания сообщения» [там же, p. 25] и над причинами высказывания. Говорящий может отказаться от ответственности за подразумеваемое. Обнаружить присутствие в речевом акте подразумеваемого, согласно Ф. Реканати, позволяет анализ соответствия высказывания конверсационным максимам. Говорящий, вступая в коммуникацию, обязуется «соблюдать эти принципы по мере возможного и заставляет слушающих ожидать [...], что он их соблюдает» [Recanati 1981: 143]. Явное и преднамеренное нарушение принципов общения при буквальной интерпретации высказывания является для слушающего сигналом того, что интенция говорящего может быть скрыта. Таким образом, подразумеваемое присутствует в случае существования «явного нарушения максим и, кроме того, объяснимого только интенцией говорящего нечто подразумевать» [Récanati 1979: 104]. Для распознавания подразумеваемого слушающий прибегает к «размышлениям над условиями процесса высказывания» [Ducrot 1984: 25] и над причинами, побудившими говорящего выбрать именно данное высказывание для данной ситуации. Другими словами, слушающий задает себе вопрос «Почему говорящий сказал именно так?», а подразумеваемое, по словам О. Дюкро, «оказывается объяснением процесса высказывания» [там же, p. 34]. 1.6.3. Употребление фигур речи. Иронические высказывания Одной из конверсационных максим П. Грайса является максима качества, предписывающая говорить правду. Поэтому употребление фигур речи, с точки зрения представителей англосаксонского направления, является эксплуатацией данной максимы, поскольку буквальное значение иронических, метафорических высказываний не соответствует истине, 87 говорящий утверждает, что Р, а имеет в виду либо противоположное значение (в случае иронии), либо переносное (в случае метафоры). Тем не менее, как отмечают Д. Спербер и Д. Уилсон, «функционирование фигур не может быть ограничено нарушением максимы качества» [Bracops 2010: 137]. Их интерпретация зависит от психологических факторов. Использование фигур речи делает высказывание более релевантным. Д. Спербер и Д. Уилсон не считают фигуральное употребление языка нарушением максимы правдивости, поскольку ироничное или метафоричное высказывания не воспринимаются слушающим как буквально верные. Кроме того, даже если сами фигуры речи не правдивы, они вызывают правдивые импликации. Ирония является своеобразным эхом. Данную точку зрения Д. Спербера и Д. Уилсон разделяет О. Дюкро. Говорящий отражает предыдущее предложение, указывая, что оно несостоятельно. Ирония для Д. Спербера и Д. Уилсон – это сказать через кого-то иного заведомо абсурдную вещь, заставить услышать голос, который не является говорящим. Точно так же, в теории полифонии О. Дюкро, ирония рассматривается как случай высказывания, в котором говорящий не идентифицируется с высказывающимся, как и в косвенных речевых актах. Кроме того, пропозиция иронического высказывания имеет нелепый характер, говорящий не только не идентифицирует себя с высказывающимся, не берет на себя ответственность за его позицию, но и считает точку зрения высказывающегося абсурдной [Ducrot 1984: 210-211]. В отличие от косвенных речевых актов, в ироническом высказывании нет высказывающегося, с которым говорящий идентифицировал бы себя, который «представлял бы разумную точку зрения» [там же, p. 211]. Следовательно, акт иронии отличается тем, что «он не служит для осуществления никакого примитивного акта» [там же, p. 229]. Говорящий отделяет себя от высказывающегося благодаря «очевидной нелепости 88 ситуации, особым интонациям, а также некоторым оборотам» [там же, p. 211]. По мнению А. Беррандоннера, речевая деятельность подчинена нормам, а ирония – это «уловка, позволяющая говорящему избежать обязательного подчинения правилам рациональности и общественной благопристойности» [Berrendonner 1981: 239]. Ирония «стирает границу между тем, за что говорящий несет и не несет ответственность» [Maingueneau 1991: 149]. Для интерпретации иронического высказывания необходимо знание ситуации и разнообразные фоновые знания. 1.7. Процесс интерпретации высказывания Ответ на вопрос о том, какая из конверсационных максим является наиболее важной, предлагается в работах Д. Спербера и Д. Уилсон. А. Ребуль и Ж. Мешлер называют Д. Спербера и Д. Уилсон «наследниками Грайса» [Reboul, Moeschler 1998: 71]. Тем не менее, из четырех максим Г.П. Грайса – количества, качества, релевантности и манеры – Д. Спербер и Д.Уилсон заимствовали лишь максиму релевантности. Преимущество данной максимы, способной обеспечить функционирование всех остальных, заключается в том, что говорящий, соблюдающий максиму релевантности, «дает требуемое количество информации [...], говорит правду [...] и говорит ясно, без двусмысленности» [там же, p. 74]. Д. Спербер и Д. Уилсон сформулировали принцип релевантности, согласно которому строится общение: любой акт коммуникации вызывает у слушающего ожидание релевантности этого акта. Этот принцип интерпретации является основой для умозаключений по интерпретации высказываний. Говорящий выбирает для своего высказывания ту форму, которая наиболее релевантна в данных обстоятельствах, а слушающий 89 заранее уверен в этом. Чем меньше высказывание требует усилий для его понимания и чем больше эффектов оно производит, тем более оно релевантно. Поиск релевантности позволяет слушающему отобрать из всей известной ему информации необходимую, заслуживающую внимания, способствующую пониманию высказывания. Согласно теории релевантности Д. Спербера и Д. Уилсон [Sperber, Wilson 1989], интерпретация любого высказывания осуществляется с помощью двух типов процессов: лингвистических или кодических и прагматических. С одной стороны, говорящий кодирует свое сообщение, а слушающий декодирует его, а с другой стороны, говорящий пользуется не только языковыми, но и неязыковыми средствами для передачи своего намерения, которое определяется слушающим «на основе обеспеченной говорящим очевидности путѐм логического выведения (инференции)» [Сусов И.П. Лингвистическая прагматика. URL: http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html]. Интерпретация высказывания начинается с кодических процессов, осуществляющих лингвистический анализ высказывания, определяющих логическую форму высказывания, затем вступают процессы умозаключения, независимые от конкретного языка, осуществляется прагматический анализ высказывания. Прагматическая интерпретация включает в себя две серии процессов. Первая серия прагматических процессов выявляет эксплицитную информацию, дает доступ к пропозициональному содержанию и распознает тип речевого акта. Совершается интерпретация того, о чем эксплицитно говорится в высказывании. Вторая серия прагматических процессов анализирует имплицитную информацию, извлекаемую из контекста, «который создается для интерпретации каждого высказывания» [Reboul 1995: 33]. Д. Спербер и Д. Уилсон относят к контексту «энциклопедические знания [...], данные, непосредственно воспринимаемые, извлекаемые из ситуации или физического окружения и данные, выводимые из 90 интерпретации предшествующих высказываний» [Reboul, Moeschler 1998: 69] и называют эти источники информации когнитивным окружением. Прагматическая обработка высказывания осуществляется исходя из предпосылок, основанных на контекстной информации и логической форме высказывания, согласно принципу релевантности. Полученные в ходе анализа высказывания заключения ведут к имплицитному выводу или контекстной импликации. Этот вывод заключается в «получении новой информации, извлеченной из интерпретации высказывания в контексте, и не может быть извлечен ни из одного только высказывания, ни лишь из контекста» [Bracops 2010: 218]. Подобное разделение процесса интерпретации высказывания на лингвистический и прагматический этапы предлагается также французским лингвистом О. Дюкро [Ducrot 1984: 97-98]. Его теория имеет вид буквы «Y», в ней «риторическая лингвистической составляющая составляющей» [Vion (прагматика) 1997: 86]. прибавляется к Лингвистическая составляющая дает доступ к независимому от контекста значению (signification) фразы. Риторическая или прагматическая составляющая дает доступ к смыслу (sens) высказывания в определенной ситуации благодаря соединению буквального значения с условиями процесса высказывания. Риторическая составляющая подразделяется на две части: первая занимается референцией и аргументацией и дает первый набросок смысла – буквальный смысл (sens littéral). Слушающий «отбирает некоторые элементы ситуации, при помощи которых он создает, уточняя значение, первоначальный смысл» [Ducrot 1984: 113]. Вторая часть риторической составляющей оперирует «буквальным смыслом и, с другой стороны, условиями процесса высказывания» [там же, p. 99] для вычисления смысла высказывания. Роль риторической составляющей заключается в «обнаружении в ситуации элементов, способных заполнить пробелы в значении фразы» [там же, p. 98]. 91 Таким образом, рассмотренный О. Дюкро процесс интерпретации высказывания очень близок предложенному в работах Д. Спербера и Д. Уилсон. В них используется общая схема в виде «Y». Не проводится строгая граница между лингвистической и риторической составляющими, они сливаются в единый смысл, вычисляемый одновременно из лингвистической формы и условий ее употребления, что говорит о единстве лингвистической и прагматической составляющих, об их синтезе в передаче смысла. Выводы по Главе 1 1) Англосаксонская и французская прагматические традиции основываются на разных интеллектуальных системах: англосаксонская – на модели триады, французская – на греко-римской традиции тривия, которая характеризуется внутренним единством и большей гибкостью. Поэтому языковые лингвистами единицы традиционно недифференцированно, рассматриваются граница между французскими семантикой и прагматикой не проводится. Интеллектуальная система оказывает влияние на выбор подходов к рассмотрению материала. Для французской традиции характерно прагматическое объяснение семантических вопросов либо семантическое объяснение прагматических вопросов. 2) Во французской прагматике понятие речевого акта не стало центральным. Высказывание рассматривается как процесс (énonciation) и его результат (énoncé). Приоритетным является изучение лингвистических особенностей высказывания, поиск «следов» процесса высказывания в результате высказывания. В отличие от представителей англосаксонской традиции, изучающих, что говорящий делает при совершении речевого акта, французские лингвисты изучают как говорящий использует язык для того, чтобы посоветовать, предостеречь, убедить и т.д. Определение конкретного типа речевого акта оказывается второстепенным, составление классификаций 92 речевых актов не нашло распространения, выделяются три основных типа: утверждение, побуждение и вопрос. 3) Во французской лингвистике отрицается разделение локутивного и иллокутивного актов, перлокутивный акт выводится за рамки модели речевого акта. Иллокутивный акт рассматривается как осуществляемый посредством процесса высказывания. Осуществление иллокутивного акта не признается главной целью говорящего. Изменяется критерий определения иллокутивного акта. В концепции О. Дюкро иллокутивный акт выступает как способ трансформации юридической ситуации коммуникации, источник новых прав и обязанностей для коммуникантов. 4) Противник понятия иллокутивности, А. Беррандоннер, отвергает лежащее в основе теории речевых актов положение, что с помощью слов можно выполнять действия, и представляет язык как заменитель действия в условиях «неудобства» физического совершения действия или же в случае существования определенной гарантии сохранности результата. Критика теории замены основывается на том факте, что критерий понятия «акта», «действия» – наличие результата – соблюдается и в случае высказываний (обещания, запрета, просьбы и т.д.), а не только в случае неречевых действий. 5) В вопросе определения высказывания как перформатива французские лингвисты придерживаются критерия синтаксической формы. Рассматриваются лингвистические черты перформативных высказываний, особенности перформативного употребления глаголов. Изучается семантическая структура акта, который обозначается перформативным глаголом: делокутивное образование у глагола перформативного смысла в процессе его употребления говорящими, что свидетельствует о неразрывности семантического и прагматического. 6) Французские лингвисты считают невозможным провести четкую границу между буквальными и косвенными речевыми актами, представляют 93 их в виде непрерывного континуума. В вопросе понимания косвенных речевых актов внимание уделяется их лингвистической составляющей, содержащей маркеры иллокутивной деривации, также говорится о размышлении над причинами высказывания, о предвидении возможных последующих высказываний, о законах дискурса. Процесс интерпретации высказывания включает в себя лингвистическую и прагматическую составляющие. Они не противопоставляются друг другу, а сливаются в единый смысл, вычисляемый одновременно из лингвистической формы и условий ее употребления, что говорит об их синтезе в передаче смысла. 94 ГЛАВА 2. РЕЧЕВОЙ АКТ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ 2.1. Основные характеристики речевого акта предостережения, его положение в классификациях речевых актов Речевое поведение рассматривается как коммуникативно значимая, психологически, социально и контекстуально мотивированная форма проявления речевой деятельности [Борисова 2003: 60]: коммуникант совершает тот или иной речевой поступок, когда возникает необходимость разрешения некоторой языковыми средствами. «проблемной» Согласно коммуникативной Дж. Серлю, ситуации предостережение «рассматривается как доведение до сведения С, что событие Е не соответствует интересам С» [Sеаrle 1969: 67]. При этом, по словам А. Вежбицкой, «в ряде случаев мы предостерегаем людей по поводу того, что считаем неизбежным, желая, таким образом, самое большее сообщить им о некотором будущем событии и дать им возможность подготовиться к нему» [Вежбицка 1985: 268]. Задачей настоящего исследования является рассмотрение речевого акта предостережения с учетом особенностей трактовки понятия речевого акта и подходов к его изучению в традициях французской лингвистики в отличие от подходов, предложенных в рамках англосаксонской традиции и ставших общепринятыми. Итак, для англосаксонской традиции характерно применение горизонтального анализа; составление развернутых классификаций речевых актов; важность определения конкретного типа речевого акта в соответствии с правилами; акцент на понятии интенциональности и успешности речевого акта, а не на его лингвистическом содержании; признание существования одного говорящего, осуществляющего один иллокутивный акт. 95 Для французской традиции характерно применение вертикального анализа; непопулярность классификаций речевых актов, выделение трех основных типов: утверждение, побуждение и вопрос; отсутствие необходимости выделения конкретного типа речевого акта; акцент на изучении лингвистических особенностей высказываний, поиск «следов» процесса высказывания (énonciation) в результате высказывания (énoncé); признание существования не только говорящего, но и одного или нескольких высказывающихся. Важным направлением научного поиска в англосаксонской традиции является создание классификаций речевых актов. Рассмотрим положение речевого акта предостережения в различных классификациях и типологиях. В первой классификации Дж. Остина перформативный глагол «предостерегать» был отнесен к экзерситивам – актам побуждения, являющимся «осуществлением власти, прав или влияния» [Остин 1986: 119]. Данная классификация была подвергнута критике за смешение иллокутивных глаголов и иллокутивных актов, главным ее недостатком Дж. Серль считает отсутствие до конца выдержанного принципа классификации [Серль 1986: 180]. В своей альтернативной таксономии Дж. Серль в качестве основания предлагает избрать «иллокутивную цель и вытекающие из нее понятия: направление приспособления и выражаемые условия искренности» [там же, с. 180]. Его таксономия строится на выделении пяти базисных классов иллокутивных актов: репрезентативы; директивы; комиссивы; экспрессивы; декларации [там же, с. 181-188]. В предложенной классификации, ставшей классической, предостережение относятся к крупному классу директивов – высказываний, при помощи которых говорящий пытается добиться от слушающего какого-либо ответного действия. Для изучения речевого акта предостережения представляет интерес позиция С.А. Сухих [Сухих 2004], который указывает на наличие в 96 деятельности человека связанных с деятельностными, интеракциональными компетенциями макроинтенций: эвристической – представляет познавательную потребность человека; фатической – отражает потребность в связях и поддержании контакта; экспрессивной – включает потребность субъектов в аффиляции, т.е. в эмоциональном контакте путем объективации своих состояний; регулятивной – выступает как необходимость нормирования активности членов социума с целью кооперативного удовлетворения потребностей. Данные типы макроинтенций реализуются преимущественно посредством языкового общения, речевых действий. Умение совершать различного типа речевые действия является важной составляющей коммуникативной компетенции. Так, в качестве компонента функциональной системы С.А. Сухих выделяет инвариантный интенциональный или иллокутивный потенциал – набор, включающий семь классов речевых действий, среди которых: вокативы или контактивы; декларативы; эротетивы; экспрессивы; регулятивы; структивы; констативы. Он не дает подробной характеристики данных классов, ограничиваясь перечислением речевых действий, входящих в состав каждого их них, так называемый иллокутивный состав каждого класса. Речевое действие предостережения С.А. Сухих включает в состав регулятивной макроинтенции, в иллокутивный состав которой входят побуждения с различной степенью императивности и отражающей потребность партнеров в нормировании совместной деятельности. Реализуя прямое или косвенное регулирование предметного поведения и состояния партнеров (и говорящего и слушающего), регулятивы включают высказывания приказа, просьб, запрета, упрека, предложения и приглашения, совета, предостережения, угрозы, подбодрений, успокоения [там же, с. 3946]. Данный класс регулятивов близок по своему составу классу директивов в классической классификации речевых объединяет различные типы побуждения. актов Дж. Серля, поскольку 97 В других классификациях речевых актов, построенных, как и классификация Дж. Серля, на основании критерия иллокутивной цели, при некоторых различиях в выделении тех или иных классов, неизменным остается выделение класса директивов, например, в классификациях Дж. Лича; К. Баха; Д. Вундерлиха [Богданов 1989: 27-29]. Директивные речевые акты обладают общим коммуникативным назначением. Их цель заключается в стремлении говорящего побудить адресата совершить некоторое действие. Вместе с тем в каждой конкретной ситуации общения директивный речевой акт может расцениваться поразному: как приказ, просьба, мольба, совет, предостережение и т.д. Каждый из этих типов речевых актов совершается с определенными целями, в определенных условиях и имеет определенную направленность. Это разнообразие речевых актов, относящихся к крупному классу директивов, побудило ученых-лингвистов, классификации типов следующих речевых актов, англосаксонской попытаться традиции выделить и систематизировать по дополнительным признакам более мелкие однородные типы речевых актов в рамках основного класса. Например, Г.Г. Почепцов [Почепцов 1981] в своей классификации прагматических типов предложений в рамках класса директивов выделяет подклассы инъюктивов (приказов) и реквестивов (просьб). Данное разделение базируется на различии статусов говорящего и слушающего. Инъюктивы подразумевают приоритет говорящего, а реквестивы – наоборот, приоритет слушающего. В данной классификации речевой акт предостережения принадлежит к инъюктивам, поскольку приоритетное положение занимает говорящий. Однако подкласс инъюктивов не является однородным, возможно разделение на более мелкие подклассы, об этом говорит слишком явное различие между такими речевыми актами как приказ и предостережение. 98 Выделение типов директивных речевых актов может осуществляться на основании нескольких признаков. Подробные основания для классификации директивов предлагает В.И. Карасик: 1) степень категоричности говорящего, т.е. мера психологического давления отправителя речи на адресата, выражающая волю говорящего; 2) организационная определенность желаемого действия; 3) статусное соотношение участников общения; 4) пропозициональный знак желаемого действия (утверждение либо отрицание, т.е. побуждение либо запрет); 5) первичность либо вторичность директива, т.е. выражение базового недифференцированного побуждения (непосредственный директив) либо осложненного директивного речевого действия (связанный директив); 6) эксплицитность (явное выражение) либо имплицитность (косвенность) директива; 7) внутренний оценочный знак побуждения, которое направлено на благо адресата либо не содержит такой направленности [Карасик 2002: 4950]. Некоторые из перечисленных критериев свойственны всем речевым актам (непосредственность / опосредованность и эксплицитность / имплицитность), другие – только директивам (степень категоричности, статусное соотношение коммуникантов, внутренняя оценка пропозиции) или их отдельным разновидностям (организационная определенность пропозиции, пропозициональный знак). Все директивы могут быть разделены на категоричные и некатегоричные. К первым автор относит приказы, запреты, требования, инструкции; в них выражается воля говорящего, а мнение адресата не принимается во внимание [там же, с. 50]. К некатегоричным директивам, по мнению исследователя, относятся просьбы, рекомендации, советы, пожелания, извинения. В силу разных причин говорящий пытается снизить 99 степень прямого воздействия на адресата, учитывает его позицию [там же, с. 52]. Речевые акты предостережения относятся к типу некатегоричных директивов. Признак организационной определенности пропозиции дает возможность противопоставить два класса побуждений: 1) директивы, регламентирующие структуру действия и его последовательность (инструкции и рецепты); 2) директивы, дающие возможность адресату самостоятельно структурировать действие (приказы, просьбы). Речевые акты предостережения относятся ко второй группе, говорящий полагает, что слушающий сам в состоянии определить, как ему осуществить требуемое действие, какие шаги стоит для этого предпринять. Существенным признаком директива является статусное соотношение участников общения: вышестоящий отдает приказы, нижестоящий и равный обращаются с просьбой. В случае речевого акта предостережения говорящий обладает более высоким статусом по отношению к слушающему. Пропозициональный знак желаемого действия (утверждение либо отрицание, т.е. побуждение либо запрет) для предостережения может быть как положительным, так и отрицательным в зависимости от того, требуется ли для избегания потенциальной опасности совершить либо не совершать некоторое действие. Внутренний оценочный знак директивного речевого действия может быть маркированным (положительным либо отрицательным) или нейтральным. Маркированный положительный знак директива объясняется через выявление мотивации говорящего: «Я хочу, чтобы ты сделал то-то, потому что это будет для тебя благом» [там же, с. 52]. К директивам с маркированным положительным знаком относятся советы и рекомендации, а также предостережения, иллокутивная цель которых заключается в совершении социально значимых поступков со стороны говорящего, которые 100 влияют на выбор поведения объекта предостережения – слушающего, адресата, поскольку говорящий заботится о его интересах, предостерегая от некоторой грозящей ему опасности. Таким образом, речевые акты предостережения являются некатегоричными директивами, дают возможность адресату самостоятельно структурировать действие, говорящий обладает более высоким статусом, чем слушающий, внутренний маркированным оценочный положительно. знак Кроме предостережений перечисленных является постоянных характеристик предостережения могут иметь как положительный, так и отрицательный пропозициональный знак желаемого действия, а также могут быть эксплицитными и имплицитными. Е.И. Беляева в своей монографии «Грамматика и прагматика побуждения: Английский язык» [Беляева 1992] предлагает следующие прагматические признаки для описания различий между основными типами директивов: а) облигаторность выполнения действия для адресата; б) бенефакторность действия (т.е. соответствие интересам одного из коммуникантов); в) приоритетность положения говорящего или адресата [там же, с. 1620]. Сравним вышеперечисленные критерии классификации директивов с ранее рассмотренными основаниями, предложенными В.И. Карасиком. Признак облигаторности выполнения действия близок к разделению директивов на категоричные и некатегоричные. Признак бенефакторности действия совпадает направленным на с внутренним благо направленности. Последний адресата, признак, оценочным либо не выделенный знаком побуждения, содержащим Е.И. такой Беляевой, – приоритетность говорящего или адресата – также был рассмотрен В.И. Карасиком как статусное соотношение участников общения. Тем не менее, 101 выбор трех указанных признаков позволил Е.И. Беляевой составить классификацию директивов на основании сочетания данных признаков. В типологии, опирающейся на вышеперечисленные признаки, выделяют три основных типа директивов: 1) характерны прескриптивы – предписывают действие адресата, для них приоритетность позиции говорящего и обязательность выполнения действия для адресата (признак бенефактивности действия здесь нерелевантен). Адресат находится в неприоритетной позиции и не обладает правом решать вопрос о выполнении/невыполнении действия. К этому типу относятся: приказ, распоряжение, разрешение, запрещение, инструкция, предписание, заказ. 2) реквестивы – побуждают к действию, совершаемому в интересах говорящего, для них характерны приоритетность адресата, необязательность действия и бенефактивность для говорящего. К этому типу относятся: просьба, мольба, приглашение. 3) суггестивы – выражают совет, для них характерны приоритетность говорящего, необлигаторность и бенефактивность действия для адресата. К этому типу относятся: совет, предостережение, предложение [там же, с. 16-20]. Как видно из представленной Е.И. Беляевой типологии, речевой акт предостережения принадлежит к типу суггестивов. Иллокутивная цель суггестивов состоит в побуждении адресата совершить действие, полезное для него с точки зрения говорящего. Приоритетную позицию занимает говорящий: на основе своего опыта или знания положения дел в определенной ситуации он считает себя вправе руководить действиями адресата. Тем не менее, адресат сам принимает решение о выполнении или невыполнении предлагаемого действия, которое не является облигаторным (обязательным для исполнения). 102 Однако речевой акт предостережения не является единственным из суггестивов, поэтому для дальнейшего определения специфических черт речевого акта предостережения необходимо выяснить, в чем заключается его отличие от других суггестивов. Наиболее близким к речевому акту предостережения является речевой акт совета. Предостережение и совет обладают общими характеристиками, свойственными всем суггестивам приоритетность позиции говорящего, (необлигаторность бенефективность действия, действия для адресата). И в случае предостережения и в случае совета говорящий пытается повлиять на действия слушающего, заботясь об его интересах. Тем не менее, между этими двумя речевыми актами имеются существенные различия, которые могут быть выявлены на основе семантических правил, представленных Дж. Серлем в его монографии «Что такое речевой акт?» и способных определить тип конкретного иллокутивного акта: правило пропозиционального содержания; подготовительные правила; правило искренности; существенное правило [Серль 1986: 167]. Применительно к речевым актам предостережения эти правила могут быть сформулированы следующим образом: 1) Правило пропозиционального содержания: предостережение должно произноситься в контексте речевого отрезка, произнесение которого указывает на некоторое положение дел, ситуацию, в которой кроется возможная опасность для слушающего; 2) Подготовительные правила: предостережение следует произносить, если описываемое положение дел представляет собой какую-либо потенциальную опасность для слушающего, угрожает его интересам в настоящем или будущем; 3) Правило искренности: предостережение следует произносить, только если говорящий убежден подстерегающей слушающего; в наличии потенциальной опасности, 103 4) Существенное правило: произнесение предостережения является попыткой говорящего проинформировать слушающего о возможной опасности и убедить его постараться избежать ее. Применительно к речевым актам совета эти правила могут быть сформулированы следующим образом: 1) Правило пропозиционального содержания: совет должен произноситься в контексте речевого отрезка, произнесение которого является предложением одного из вариантов будущих действий слушающего; 2) Подготовительные правила: совет следует произносить, если слушающий находится в затруднительном положении и не может самостоятельно выбрать оптимальный способ выхода из сложной ситуации; 3) Правило искренности: совет следует произносить, только если говорящий убежден в своей возможности судить о том, что хорошо и что плохо для адресата в данной ситуации; 4) Существенное правило: произнесение совета является попыткой говорящего предложить свой вариант дальнейших действий слушающего и убедить адресата последовать ему. По мнению Г.В. Кусова, совет предполагает «установление временной иерархической системы добровольного подчинения: адресант, который советует, наделен статусом вышестоящего; тот, кому дается совет, исполняет роль нижестоящего и выражает одобрительное отношение за оказанную помощь в решении трудной жизненной ситуации; речевая тактика при получении совета требует от адресата того, что он обязан согласиться с констатирующей частью совета, т. е. признать долю своей вины или неумения справиться с обстоятельствами, а также обязан прореагировать на рекомендательную часть совета» [Кусов 2004: 31-32]. Различие заключается в между речевыми следующем. В актами случае предостережения предостережения и совета существует потенциальная опасность или возможные неблагоприятные последствия 104 какого-либо действия для слушающего, от которых говорящий стремится его уберечь. А посредством совета говорящий предлагает наилучший с его точки зрения путь выхода из уже сложившейся трудной ситуации, способствует улучшению положения слушающего. Кроме речевых актов предостережения и совета к суггестивам также относятся речевые акты предложения. Речевые акты предложения близки к речевым актам совета, но в отличие от последних, говорящий способствует улучшению ситуации не только для слушающего, но и для самого себя, а действие, о котором упоминает говорящий, может быть осуществлено не только слушающим, но и самим говорящим совместно со слушающим. Таким образом, речевые акты предостережения, совета и предложения, относящиеся к типу суггестивов, обладают следующим набором отличительных черт: - предостережение: существование потенциальной опасности для слушающего, указываемое действие должно быть осуществлено слушающим; - совет: наличие возможности улучшить ситуацию для слушающего, указываемое действие должно быть осуществлено слушающим; - предложение: наличие возможности улучшить ситуацию для слушающего и говорящего, указываемое действие должно быть осуществлено слушающим или слушающим совместно с говорящим; Помимо речевых актов совета и предложения речевой акт предостережения имеет общие черты с такими речевыми актами, как угроза и предсказание. Речевой акт угрозы разные исследователи относят к разным классам: к комиссивам вместе с обещаниями; к экспозитивам [Романов 1988]; Г.Г. Почепцов выделяет отдельный класс менасивов – предложений-угроз [Почепцов 1981]. 105 Цель комиссивов заключается «в том, чтобы возложить на говорящего обязательство […] совершить некоторое будущее действие» [Серль 1986: 182]. В случае угрозы говорящий берет на себя обязательство совершить будущее действие (основной признак комиссивов), нарушающее интересы адресата, но он делает это с целью заставить адресата выполнить какое-либо действие, выгодное говорящему. Следовательно, в речевом акте угрозы присутствует такая черта, свойственная всем директивам, как стремление добиться, чтобы адресат совершил нечто. Рассмотрим высказывание «Не подходи ко мне, а то я закричу». Говорящий стремится повлиять на будущие действия слушающего (добиться того, чтобы адресат не приближался к говорящему) и для повышения успешности данного директива говорящий берет на себя обязательство совершить неприятное для адресата действие (закричать) в случае невыполнения адресатом требования говорящего. Из этого следует, что такая черта, как стремление говорящего повлиять на дальнейшие действия слушающего является общей для речевых актов предостережения и опасности слушающего. для угрозы и объясняется Однако наличием отношение потенциальной говорящего к существованию данной опасности, а также сила, с которой говорящий пытается повлиять на последующие действия слушающего, совершенно различны. В случае предостережения говорящий заботится об интересах слушающего и оставляет ему право совершать или не совершать указанное действие, а в случае угрозы говорящий сам создает данную опасность для слушающего и стремится насильно заставить его выполнить требуемое действие. Речевой акт предсказания относится к классу репрезентативов, поскольку говорящий имеет цель проинформировать слушающего относительно положения дел в будущем. Однако если говорящий, сообщая данную информацию, стремится добиться от слушающего совершения 106 какого-либо действия, то такой речевой акт становится директивом, а уточнение его конкретного типа зависит от ситуации общения и фоновых знаний коммуникантов – это может быть приказ, просьба, совет, предостережение, угроза и т.д. Если в предсказании сообщается информация о грядущих приятных событиях, то интенция говорящего может заключаться в стремлении посоветовать слушающему воспользоваться благоприятным положением дел, это случай речевого акта совета. Предсказание, содержащее в своем пропозициональном содержании сообщение о вероятной опасности в будущем, при наличии интенции говорящего избавить слушающего от возможных неприятностей становится предостережением. Однако если говорящий не имеет намерения заботиться об интересах слушающего, а наоборот, готов навредить ему чем-либо, то подобное предсказание становится угрозой. Итак, выявленные сущностные характеристики рассмотренных выше речевых актов свидетельствуют о том, что речевой акт предостережения имеет общие предложением, черты со угрозой, следующими предсказанием. речевыми актами: Предостережение, советом, совет и предложение выражают заботу об интересах слушающего, а различаются наличием потенциальной опасности для адресата (случай предостережения) или существующего затруднительного положения для адресата (случай совета и предложения). Предостережение и угроза, предполагающие возможное будущее нарушение интересов слушающего, отличаются по признаку бенефакторности, то есть соответствия/несоответствия предполагаемого действия интересам слушающего. Кроме того, в случае угрозы появляются признаки, характерные для комиссивов, то есть говорящий одновременно с желанием заставить слушающего выполнить некоторое действие, берет на себя обязательство совершить нечто неприятное для слушающего в случае отказа выполнить упомянутое действие. Предсказание, являясь репрезентативом, то есть сообщением о 107 положении дел в будущем, в зависимости от намерения говорящего и ситуации может стать директивом: предостережением, советом, угрозой или другим актом. Таким образом, речевой акт предостережения обладает следующими характеристиками: - общими для директивов: цель – стремление говорящего побудить адресата совершить какое-либо действие; - общими для суггестивов: приоритетность говорящего, необлигаторность и бенефактивность действия для адресата; - отличительными для данного типа речевого акта: указание на существование потенциальной опасности с целью убедить адресата постараться избежать ее. Следует, однако, подчеркнуть, что в классификациях речевых актов рассматриваются функции речевых актов безотносительно к их языковому наполнению. Анализируются типы интенций говорящего, передаваемых слушающему посредством речевых актов, изучается способность речевых актов подчеркивать статусные различия коммуникантов. Это свойственно англосаксонской прагматической традиции, в которой используется горизонтальный анализ: выделяются типы речевых актов и к ним подбираются примеры, отвечающие требованиям определенного типа акта. Характерным примером горизонтального анализа являются семантические правила, выделенные Дж. Серлем для определения типа речевого акта [Серль 1986: 167]. Согласно данным правилам определяется конкретный тип речевого акта, его положения относительно других типов, его характерные признаки. Это свидетельствует о том, что для представителей англосаксонского направления важен ответ на вопрос, что говорящий делает, какое именно действие он совершает, когда он говорит. Французские лингвисты придерживаются иного подхода. Для них точное определение конкретного типа речевого акта не является главной 108 задачей, не играет важной роли в процессе интерпретации высказывания. Для французских лингвистов главным является вопрос, как говорящий использует языковые средства в процессе высказывания (énonciation). Поэтому составление подробных классификаций речевых актов не характерно для французской прагматики. Выделяются основные классы утверждений, побуждений и вопросов, что основано на связи с типами модальности предложения (утвердительная, повелительная и вопросительная), хотя не существует соответствия синтаксической формы фразы и осуществленного акта. Французские лингвисты не выделяют отдельный тип речевого акта предостережения, он относится к общему классу побуждений, дальнейшая интерпретация которого в каждом конкретном случае зависит от ситуации, от конкретного процесса высказывания (énonciation), в котором используется высказывание (énoncé). Основные классы утверждений, побуждений и вопросов выделяются также отечественным ученым М.Я. Блохом, который рассматривает коммуникативные типы предложения (высказывания), «отражающие цель общения на синтаксико-категориальном уровне [...] коммуникативный тип предложения (высказывания) определяется типом ремы» [Блох 2012: 58]. Выделяются кардинальные коммуникативные типы высказываний (повествовательные, побудительные и вопросительные) и промежуточные, в которых певая часть термина обозначает форму конструкции, а вторая – ее функцию (повествовательно-вопросительные и повествовательно- побудительные, вопросительно-повествовательные и вопросительно- побудительные, побудительно-вопросительные и побудительно- к побудительному повествовательные). Речевой кардинальному акт предостережения типу (1), но также относится может быть выражен через промежуточные повествовательно-побудительные (2) и вопросительнопобудительные (3) типы. 109 В примере (1) жена обращается к посетителям, которые внезапно пришли и хотят видеть ее мужа, спящего в соседней комнате. (1) Ne lui faites pas peur ! [Billetdoux 1991: 52]. 'Не напугайте его!' Высказывание (2) адресовано женой мужу за ужином. (2) Les sauces, c’est mauvais pour tout le monde [Calaferte 1993: 93]. 'Соус – это плохо для всех'. В примере (3) молодой человек обращается к приятелю, которого все считали погибшим, а он остался в живых и хочет пойти к родителям. (3) Mais tu ne sais pas que la joie peut tuer ta mère ? [Pagnol 1989: 112]. 'Ты не понимаешь, что твоя мать может умереть от радости ?'. 2.2. Условия успешности речевого акта предостережения Большое внимание в англосаксонской прагматической традиции уделяется понятию успешности речевого акта, и, следовательно, способам и условиям достижения успешности. Успешность речевого акта достигается, во-первых, при понимании слушающим лингвистического и прагматического смысла высказывания, а во-вторых, в случае директивных речевых актов, при выполнении слушающим ожидаемого от него действия [Теплякова 1998]. Коммуникативная неудача речевого акта предостережения, связанная с нарушением условий успешности первой группы, может произойти в случае неясного языкового оформления говорящим своего высказывания, то есть нарушения максимы ясности, что приводит к непониманию. Коммуникативная неудача происходит при осуществлении говорящим косвенного речевого акта предостережения, поскольку смысл высказывания может быть не понят слушающим прежде всего из-за отсутствия в высказывании маркеров иллокутивной силы. Коммуникативная неудача может произойти из-за отсутствия у слушающего фоновых знаний, необходимых для понимания потенциальной опасности ситуации 110 неучтенного говорящим. Все это приводит к непониманию слушающим смысла высказывания и к невозможности отреагировать на него. В случае выполнения условий успешности первой группы, то есть при понимании слушающим смысла высказывания, речевой акт предостережения может оказаться неуспешным по причинам иного плана. Говорящий может не обладать необходимой приоритетностью с точки зрения слушающего, слушающий вправе поставить под сомнение правдоподобность и важность потенциальной опасности, на которую указывает говорящий, кроме того, влияние оказывает субъективный фактор желания/нежелания слушающего выполнять требуемое действие, поскольку речевой акт предостережения характеризуется необлигаторностью действия. Во французской лингвистике понятие успешности речевого акта не рассматривается. 2.3. Прямые и косвенные речевые акты предостережения В прямых речевых актах предостережения, с точки зрения представителей англосаксонского направления, должны быть эксплицитно выражены характерные признаки предостережения, а именно: стремление говорящего побудить адресата совершить или не совершать определенное действие (а), чтобы избежать указанного негативного результата, потенциальной опасности (b). Для французских лингвистов, не выделяющих отдельный тип речевого акта предостережения и относящих его к общему классу побуждений, прямым речевым актом предостережения является тот акт, в котором эксплицитно выражено побуждение что-то сделать или не сделать. Согласно позиции французского лингвиста О. Дюкро, понять высказывание – значит понять причины, вызвавшие его использование. Процесс высказывания – это функциональная составляющая структуры 111 фразы, и причины производства высказывания заложены в языковых структурах фразы [Ducrot 1984: 99]. Так, в примере (4) сидящие в кафе разговаривают, один из них адресует своим приятелям высказывание (4), в котором упоминается неприятный для них общий знакомый: (4) (а) Ne le dites à personne qu’Escartefigue est cocu. (b) Ça pourrait se répéter [Pagnol 1988: 170]. '(а) Никому не говорите, что Эскартефиг рогоносец. (b) Эта информация может распространиться'. По всей вероятности, говорящий не хочет, чтобы об этом говорили, и болтливость его приятелей может иметь нежелательные для всех последствия. В примере (5) муж обращается к жене, пытающейся успокоить кричащего ребенка, но выбравшей, по его мнению, неверную тактику. (5) (а) Ne crie pas, (b) tu vas le faire pleurer [Calaferte 1993: 238]. '(а) Не кричи, (b) ты доведешь его до слез'. В примере (6) молодой человек обращается к женщине, собирающейся выйти из дома вечером в легкой одежде. (6) (а) Ne sortez pas comme ça, madame Aurélie. (b) Vous risquez de prendre froid [Pagnol 1969: 18]. '(а) Не выходите в таком виде, мадам Орели. (b) Вы рискуете простудиться'. В примерах (4, 5, 6) побуждение передано при помощи своего основного маркера – повелительного наклонения глагола (а). Во второй части высказывания (b) дается обоснование, причина, по которой говорящий осуществляет данное побуждение. Такой причиной оказывается существование потенциальной опасности для слушающего, и говорящий проявляет обеспокоенность по этому поводу и заботится о том, чтобы слушающий избежал указанной опасности. Поэтому эксплицитное указание на наличие отрицательных последствий какого-либо действия служит 112 основанием для восприятия адресатом такого речевого акта в качестве предостережения. Однако смысл высказывания частично строится на имплицитных данных, объем которых гораздо больше, чем эксплицитных. Если говорящий выражает в своем высказывании больше, чем говорит, то присутствует импликатура, имплицитная информация, без понимания которой невозможно адекватное понимание высказывания. В косвенных речевых актах предостережения намерение говорящего передается имплицитно. Значения того, что сказано (буквальное значение, значение предложения) – экспликатура; значение того, что говорящий имел в виду и намеревался передать слушающему (небуквальное значение) – импликатура. Выделяют, как правило, первичный и вторичный акты, при этом иллокутивное намерение относится только к первичному акту. В теории полифонии О. Дюкро первичные и вторичные акты осуществляются разными высказывающимися, говорящий идентифицирует себя с высказывающим первичный акт. В теории речевых актов признается существование одного говорящего, осуществляющего и первичный, и вторичный акты. Поэтому с точки зрения представителей англосаксонского направления, косвенные речевые акты предостережения могут быть совершены посредством вторичных актов предсказания (7, 8) или же утверждения (9). В примере (7) молодой человек обращается к девушке, которая решила выйти замуж за пожилого человека ради денег: (7) Il faudra que tu te laisses embrasser [Pagnol 1988: 91]. 'Тебе нужно будет позволить целовать себя'. Из этого высказывания следует имплицитное предостережение: «Ты его не любишь, и тебе будет плохо». Имплицитный смысл данного высказывания в целом: «Не нужно выходить замуж за нелюбимого человека ради денег». 113 В высказывании (8) женщина обращается к мужчине, который предлагает переехать в Европу из Америки. Женщина сомневается в целесообразности этого переезда, приведя достаточно веский аргумент: (8) Il va y avoir la guerre en Europe [Besnehard 1989: 121]. 'В Европе скоро будет война'. Следующий пример (9) представляет собой высказывание- утверждение, по сути, нейтральное, констатирующее некоторое положение дел. (9) Il faut réagir aux premiers signes, qu’après on peut mettre des mois à s’en remettre [Lévy 1999: 50]. 'Нужно реагировать на первые симптомы, потому что потом можно потратить месяцы на выздоровление'. Секретарь адресует это высказывание своему начальнику, который очень странно себя ведет, разговаривает с невидимыми собеседниками, и это вызывает опасение относительно его психического здоровья: возможно он сходит с ума и его надо лечить. Вторичный акт в данных высказываниях – предсказание в примерах (7, 8), утверждение в примере (9), во фразах используются формы будущего и настоящего времени. Однако первичным актом в данных примерах является предостережение. Представители англосаксонской традиции объясняют это тем, что иллокутивная цель говорящего заключается в стремлении повлиять на будущие действия слушающего ввиду существования для него потенциальной опасности: в примере (7) – предостеречь девушку от замужества по расчету; в примере (8) – убедить мужчину не переезжать в Европу, где ожидается война; в примере (9) – убедить начальника, который странно ведет себя, посетить врача. С точки зрения французских лингвистов, предостережение в косвенных речевых актах передается при помощи подразумеваемого. О. Дюкро [Ducrot 1984] различает в смысловой структуре высказывания пресуппозицию (présupposé), полагаемое (posé) и подразумеваемое (sous-entendu). Так, в 114 примере (7) оба собеседника обладают сведениями о том, что девушка собирается выйти замуж не по любви, поэтому передаваемая в высказывании эксплицитная информация о будущих поцелуях с нелюбимым мужем приводит к подразумеваемому предостережению от неудачного брака. В примере (8) общим знанием является намерение переехать в Европу, сообщаемая информация об ожидаемой войне передает подразумеваемое предостережение о нежелательности осуществления изначального намерения. В примере (9) пресуппозиция заключается в том, что наблюдаются некоторые подозрительные симптомы психического заболевания. Передаваемая в высказывании эксплицитная информация о необходимости своевременно обратить на них внимание, чтобы не запустить болезнь, приводит к подразумеваемому «Обратитесь к врачу, пока не поздно». Косвенные речевые акты предостережения могут также осуществляться при помощи фраз, содержащих повелительное наклонение глагола – основной маркер директивности. В примере (10) мать обращается к сыну, уезжающему в деревню: (10) N’attrape pas froid... [Billetdoux 1991: 57]. 'Не простудись…'. Для представителей англосаксонского направления вторичный акт относится к общему классу директивов, первичным актом является предостережение, поскольку иллокутивная цель говорящего заключается в стремлении повлиять на будущие действия слушающего для того, чтобы он избежал болезни. Согласно подходу французских лингвистов, в примере (10) говорящий и слушающий обладают общей фоновой информацией: беспечность сына относительно своего здоровья, повышенная вероятность простудиться в дороге и вдали от заботливой матери, а также знание, что следует делать и что не следует для избегания болезни. Эксплицитная информация передает стремление матери повлиять на последующие действия сына для того, чтобы эти действия не привели к болезни. Знание ситуации, а 115 также во многом буквальное значение высказывания позволяют слушающему понять высказывание как предостережение. Итак, при рассмотрении осуществления косвенных речевых актов посредством вторичных речевых актов представители англосаксонского направления исходят из того, что первичный речевой акт вычисляется по иллокутивной цели говорящего, которая в свою очередь определяется исходя из ситуации общения. Французские лингвисты рассматривают использование говорящим языка в процессе высказывания. Поэтому изучается употребление форм будущего времени (7, 8), особенности фразы в настоящем времени (9) (указатель «нужно» ―il faut‖), употребление повелительного наклонения глагола (10). Буквальное понимание высказывания оказывается неприемлемо в конкретной ситуации, значит, следует предположить, что говорящий идентифицирует себя с другим высказывающимся, стремящимся передать некоторую имплицитную информацию, а не с тем, который имеет в виду только буквальное значение высказывания. 2.3.1. Типы косвенных речевых актов предостережения Противопоставление прямых и косвенных речевых актов, а также выделение типов косвенности характерно для представителей англосаксонского направления. В результате выделения типов речевых актов и их классификации, сравнения и противопоставления друг с другом для каждого речевого акта определяется набор характерных признаков. Напомним, что для речевого акта предостережения основными характерными признаками является стремление говорящего повлиять на будущие действия слушающего и наличие потенциальной опасности для слушающего. Если в прямом речевом акте предостережения присутствует побуждение говорящего и описание потенциальной опасности, то в 116 косвенном речевом акте предостережения говорящий может опускать некоторые элементы, делая их имплицитными: либо опускается описание предполагаемого негативного результата или нежелательного действия, либо скрывается, делается неявной побудительная интенция говорящего. На этом основании среди косвенных речевых актов предостережения выделяются следующие типы: 1) «Предполагаемое действие – Негативный результат» Говорящий соединяет некоторое действие (а) и связанный с ним негативный результат (b), имплицитно предостерегая слушающего от совершения указанного действия, влекущего за собой указанные отрицательные последствия. При этом действие (а) передается описательно, эксплицитно выраженное побуждение отсутствует. Говорящий при осуществлении косвенного речевого акта предостережения рассчитывает на способность слушающего к умозаключению на основе предлагаемой ему информации: если совершить действие (а), произойдет нечто неприятное (b), следовательно, не стоит совершать (а). В примере (11) молодой человек обращается к девушке, к которой он неравнодушен, но которая решила выйти замуж за пожилого человека ради денег. (11) Fanny, (а) si tu faisais ça, (b) tu serais la dernière des dernières [Pagnol 1988: 90]. 'Фанни, (а) если бы ты это сделала, (b) ты бы была презреннейшей из презреннейших'. В примере (12) мужчина обращается к своему другу, который во всем подчиняется своей жене. (12) (а) Si nous nous laissons faire, (b) nous serions rapidement ridicules devant les femmes [Billetdoux 1991: 31]. '(а) Если мы подчинимся, (b) мы быстро станем посмешищем для женщин'. Французские лингвисты не противопоставляют прямые и косвенные речевые акты и не выделяют их типы. Для них важен анализ языкового 117 содержания высказываний. Поэтому при рассмотрении примеров (11, 12) французские лингвисты обращают внимание на смысловую связь между придаточным предложением условия, в котором подразумевается некоторая ситуация как причина неправильных с точки зрения говорящего действий адресата, и главным предложением, в котором содержится описание негативного результата выполнения данного условия. Говорящий использует соединение данных предложений для того, чтобы побудить слушающего не совершать указанное действие. Другими словами, для французских лингвистов значение имеет то, как говорящий использует язык для побуждения и аргументации не совершать того или иного действия, а не определение конкретного типа косвенного речевого акта. 2) «Действие» Говорящий явно выражает свое стремление повлиять на действия адресата, используя повелительное наклонение глагола, но опускает описание негативного результата. Определение данного типа речевого акта как предостережения зависит от контекста, поскольку вне ситуации подобные фразы могут использоваться как любой из директивных речевых актов. В примере (13) мужчина обращается к девушке, чей возлюбленный мечтает уплыть в море, в день отхода крупного корабля. (13) Mais tout de même... Surveille-le... Surtout ce matin [Pagnol 1988: 198]. 'Но все-таки… Следи за ним… Особенно этим утром…' В примере (14) рабочий предостерегает девушку, которая приближается к месту проведения строительных работ, где ожидается взрыв. (14) Ne vous approchez pas ! [Pagnol 1989: 8]. 'Не подходите!' Понимание, от какого именно негативного результата предостерегает говорящий, достигается благодаря знанию ситуации, иллокутивная цель предостережения не выражена эксплицитно, следовательно, для 118 представителей англосаксонского направления предостережения данного типа являются косвенными речевыми актами. Для французских лингвистов важно использование основного маркера побуждения – повелительного наклонения глагола. Поскольку отдельный тип речевого акта предостережения не выделяется французскими лингвистами, то для них высказывания (énoncés) (13, 14) являются прямыми речевыми актами, так как они эксплицитно выражают побуждение. Поэтому не важно, являются ли они приказом, просьбой, советом или предостережением. Именно процесс высказывания (énonciation) покажет, что хотел сказать говорящий, какой иллокутивный акт совершить. 3) «Негативный результат» В данном случае эксплицитно передаются лишь отрицательные последствия, а способы их избегания подразумеваются известными адресату благодаря знанию ситуации. В примере (15) женщина обращается к своей подруге, которая решила расстаться со своим мужем. (15) Il va beaucoup te manquer [Billetdoux 1991: 25]. 'Тебе будет сильно не хватать его'. В примере (16) девушка и молодой человек тайно убегают из дома, им необходимо избежать свидетелей их побега. (16) Nous allons peut-être rencontrer un domestique dans le couloir [Anouilh 1973: 65]. 'Мы можем встретить слугу в коридоре'. Французские лингвисты обращают внимание на формы будущего времени. Слушающий задумывается о причинах высказывания, основываясь на его буквальном значении: описании некоторого будущего положения дел, которое понимается как негативное на основе содержащейся в нем эксплицитной информации (15) или благодаря знанию ситуации (16). 4) «Описание потенциально опасной ситуации» 119 В данном типе косвенного выражения речевого акта предостережения имплицитными остаются и действие, нежелательное для совершения и возможный негативный результат. Говорящий описывает существующую потенциально опасную ситуацию и ожидает, что слушающий понимает сам, какими негативными последствиями грозит ему данная ситуация, а также, что слушающему известны способы, как избежать опасности в подобной ситуации. Например, к данному типу относится высказывание (17), адресованное барменом девушке, заказывающей третий напиток подряд: (17) Il est encore un peu tôt pour un troisième verre, non ? [Lévy 2008: 180]. 'Еще немного рановато для третьего стакана, не так ли?'. Это вопросительное высказывание может рассматриваться в данной ситуации как косвенный речевой акт предостережения, перлокутивный эффект которого определяется ситуацией. Как известно, вопросительное предложение включает, как минимум, две возможности в реализации иллокутивного акта: либо прямой акт вопроса, либо косвенные акты предостережения (отказа, совета и т.п.). И произнесенное в данной ситуации, это высказывание не требует ответа на заданный вопрос, но предполагает, что говорящий и слушающий имеют общие фоновые знания относительно употребления большого количества спиртных напитков (сильное опьянение может привести к неприятностям). Именно благодаря данным знаниям в высказывании имплицитно существует «скрытая» информация, и слушающий способен сделать вывод, эксплицируя для себя нежелательность действия, от совершения которого предостерегает его говорящий («Не пейте так много!»), и возможный негативный результат, который повлечет за собой указанное действие («Опьянеете, потеряете контроль над собой и попадете в неприятную ситуацию»). Выбор говорящим именно данного типа высказывания в качестве предостережения обусловлен вежливостью и социальной иерархией в отношениях бармен – клиент. По этим же причинам 120 данное высказывание не может быть интерпретировано как отказ выполнить заказ клиента или совет воздержаться от следующей порции спиртного. В примере (18) женщина обращается к мужчине: (18) Elle te fait du chantage [Besnehard 1989: 115]. 'Она тебя шантажирует'. Общими являются знания о том, что такое шантаж и чем это грозит. Кроме того, говорящий считает, что слушающий сам знает, как избежать потенциальной опасности, как уберечь себя от действий шантажиста. При буквальном понимании данных высказываний нарушается максима релевантности, следовательно, в них присутствует подразумеваемое. Говорящий задумывается о причинах высказываний, используя свои фоновые знания. Таким образом, выделение типов косвенных речевых актов характерно для англосаксонской прагматической традиции. Данное выделение происходит на основании наличия или отсутствия эксплицитного указания характерных признаков определенного типа речевого акта. Напротив, французские лингвисты не выделяют типы косвенных речевых актов, а изучают особенности языкового выражения высказывания. При этом в случае предостережений анализируются способы языкового выражения побуждения, поскольку отдельный речевой акт предостережения не выделяется французскими лингвистами, а относится к общему классу побуждений. 2.3.2. Степень косвенности речевого акта предостережения Имплицитная информация, содержащаяся в высказывании, говорит о наличии небуквального, косвенного значения высказывания. Однако, по мнению французских лингвистов, невозможно провести четкую границу между буквальным и косвенным значением. Поэтому во французской 121 лингвистической школе прямые и косвенные речевые акты не разделяются как противоположные по способу осуществления и способу интерпретации, а представляются в виде непрерывного континуума. Несмотря на невозможность, по мнению Д. Спербера и Д. Уилсон, разграничения прямых и косвенных речевых актов и одинаковый процесс их интерпретации, объем имплицитной информации у высказываний с разной степенью буквальности различается. Рассматривается степень косвенности, которая зависит от степени совпадения мысли говорящего и высказывания. Проведем сопоставительный анализ косвенных речевых актов на предмет совпадения высказывания и мысли говорящего. Высказывание (19) адресовано отцом сыну: (19) Si tu continues à lire comme ça, tu finiras par devenir maigre comme un stoquefiche [Pagnol 1988: 189]. 'Если ты будешь и дальше читать так много, ты кончишь тем, что станешь худым как сушеная рыба'. Мысль: «Не читай так много, иначе ты кончишь тем, что станешь худым как сушеная рыба». Ситуация высказывания (20) подразумевает опасность разбудить спящих, что нежелательно для коммуникантов. (20) Ne fais pas de bruit surtout [Pagnol 1988: 132]. 'Главное – не шуми'. Мысль: «Главное – не шуми, а то разбудишь спящих». Высказывание (21) адресовано молодым человеком девушке, к которой он неравнодушен, но которая собирается выйти замуж за пожилого человека ради денег. (21) Il va te serrer dans ses bras, ce dégoûtant, ce voyou ! [Pagnol 1988: 92].'Он будет обнимать тебя, эта свинья, этот повеса!' Мысль: «Не выходи за него замуж, иначе он будет обнимать тебя, эта свинья, этот повеса!» Высказывание (22) адресовано девушкой подруге, готовой потерять голову от симпатичного молодого человека: 122 (22) Le pire, c’est justement ce genre-là [Lévy 2003: 41]. 'Нет ничего хуже такого типа мужчин'. Мысль: «Не теряй голову от его обаяния, он принадлежит к худшему типу мужчин, отношения с ним принесут тебе большие неприятности» В высказывании (19) совпадение высказывания и мысли говорящего наиболее велико, эксплицитно описывается некоторое действие и указывается его негативный результат, следовательно, степень косвенности данного высказывания низкая. Напротив, в высказываниях (20) и (21) полностью остается имплицитным и определяется по контексту либо информация о негативном результате действия, либо отсутствует эксплицитное побуждение к совершению некоторого действия, которое нежелательно выполнять. Таким образом, степень косвенности подобных высказываний выше, чем в примере (19). Наиболее высокой степенью косвенности обладает последнее высказывание (22) поскольку в нем остаются имплицитными и само побуждение и информация о его негативном результате, эксплицитным является только описание причины возможных негативных последствий при совершении нежелательного действия. Таким образом, вместо выделяемых в англосаксонской традиции типов косвенных речевых актов, Д. Спербер и Д. Уилсон анализируют степень совпадения мысли говорящего и высказывания, не противопоставляя прямое и косвенное значение. 2.3.3. Интерпретация косвенных речевых актов предостережения В англосаксонской традиции предпочтение отдается прагматическому рассмотрению процесса интерпретации речевых актов: главным для понимания речевого акта является узнавание слушающим типа речевого акта, иллокутивной цели говорящего. Для этого определяются семантические 123 правила успешности речевых актов. Интерпретация основывается на предположении о том, что говорящий следует данным правилам, а также соблюдает Принцип Кооперации и конверсационные максимы. При понимании косвенных речевых актов, согласно Дж. Серлю, большую роль играют не только языковые знания слушающего, но и его способность к умозаключению на основе разнообразных неязыковых знаний: знаний условий успешности речевых актов, принципов общения и знаний о мире, часто называемых также «энциклопедическими». Именно с помощью неязыковых знаний слушающий понимает, что говорящий предвидит именно негативный, представляющий опасность результат какого-либо действия. В примере (23) мать молодой девушки обращается к пожилому человеку, решившему жениться на ее дочке. (23) Mais quand je pense à ça et que je vous regarde, je vous vois une paire de cornes qui va tourner le plafond [Pagnol 1988: 65]. 'Но когда я думаю об этом и смотрю на вас, я вижу у вас пару рогов до потолка'. Высказывание негативного содержит результата этого в себе поступка. лишь описание Оба возможного собеседника владеют информацией, что рога образно приписывают мужу, которому изменяет жена, и оба воспринимают это событие негативно. Мнение, что супружеская измена – отрицательное явление разделяется не только говорящим, но и слушающим, иначе предостережение не было бы таковым. Иными словами, говорящий знает, что результат негативен, но он уверен также, что и слушающий это знает. Большой вклад в изучение косвенных речевых актов внес Г.П. Грайс [Грайс1985]. Он назвал основным принципом общения Принцип Кооперации, а его следствия конверсационными максимами, которые управляют отношениями собеседников. Это максимы количества, качества, релевантности и способа выражения. Явное и преднамеренное нарушение данных максим является указанием на существование скрытой интенции 124 высказать нечто большее, чем буквальный смысл, на присутствие подразумеваемого. Рассмотрим пример косвенного речевого акта предостережения (24), адресованного молодым человеком девушке, к которой он неравнодушен, но которая собирается выйти замуж за пожилого человека ради денег: (24) Tu sais bien que quand on se marie, il ne suffit pas d’aller à la mairie, puis à l’église [Pagnol 1988: 91]. 'Ты хорошо знаешь, что когда выходят замуж, недостаточно сходить сначала в мэрию, а потом в церковь'. Если воспринимать это высказывание буквально, нарушена максима релевантности: не ясно, общеизвестную истину, с не какой сообщая целью говорящий никакой новой высказывает информации слушающему. Но учитывая желание молодого человека отговорить девушку от брака по расчету с пожилым мужчиной, обнаруживается скрытая интенция предостережения: молодой человек напоминает, что семейная жизнь только начинается со свадьбы, а долгая жизнь с нелюбимым мужем – негативный результат замужества, от которого он ее и предостерегает. Важность знания ситуации, контекста и общих фоновых знаний коммуникантов для адекватного понимания высказывания подчеркивают также в своей теории релевантности Д. Спербер и Д. Уилсон [Sperber, Wilson 1989]. Наиболее важной максимой признается максима релевантности, способная ограничить контекст для того, чтобы при интерпретации учитывались «только те сведения, которые способны создать достаточный эффект […] или наиболее доступные» [Bracops 2010: 124]. Соблюдение максимы релевантности позволяет говорящему наиболее адекватно передать сообщение в зависимости от правил вежливости, с целью убедить, удивить и т.д. Рассмотрим влияние максимы релевантности на особенности осуществления и понимания высказывания (25), с которым молодая женщина 125 обращается к своей матери, напевающей какую-то мелодию, обе женщины знают, что в соседней комнате спит маленький ребенок. (25) Tu vas finir par le réveiller! [Pagnol 1969: 200]. 'Ты в конце концов его разбудишь!' Данное высказывание уместно, потому что ребенок спит, женщина знает это, но поет и, следовательно, может его разбудить. Соблюдение максимы релевантности – существование причины для употребления данного высказывания в данной ситуации – способствует соблюдению остальных максим: позволяет высказыванию быть кратким (опускается запрет «Не пой») – соблюдение максимы количества, правдивым – соблюдение максимы качества, исключает двусмысленность (le – ребенок, спящий в соседней комнате) – соблюдение максимы способа выражения. Сравним процесс интерпретации прямого (26a) и косвенного (26b) речевых актов предостережения, адресованных женой мужу, который хочет съесть котлеты на ужин. (26а) C’est trop lourd pour le soir, ne les mange pas, tu vas souffrir de l’estomac. 'Это слишком тяжело для вечера, не ешь их, у тебя будет болеть желудок'. (26b) C’est trop lourd pour le soir [Calaferte 1993: 31]. 'Это слишком тяжело для вечера'. Интерпретация речевых актов во французской школе рассматривается как две серии процессов: лингвистических и прагматических (риторических). В случае косвенных речевых актов, когда влияние лингвистической составляющей на интерпретацию высказывания уменьшается, французские лингвисты говорят о размышлении над причинами высказывания, о предвидении возможных будущих высказываний, о законах дискурса, об ожидаемой релевантности высказывания. Первым этапом интерпретации, согласно Д. Сперберу и Д.Уилсон, является лингвистическая интерпретация, в результате которой слушающий получает доступ независимому от 126 контекста значению (signification) фразы и распознает эксплицитный тип речевого акта: (26а) побуждение, (26b) утверждение. На втором этапе прагматической интерпретации слушающий опирается на сведения, полученные в ходе предыдущей интерпретации, на свои фоновые знания и анализирует имплицитную информацию, извлекаемую из контекста, ситуации коммуникации. Соединение буквального значения с условиями процесса высказывания дает доступ к смыслу (sens) высказывания. Высказывание (26а): говорящий и слушающий знают, что котлеты – тяжелая пища, а тяжелую пищу не следует есть перед сном. Из контекста и ситуации общения извлекается информация, что слушающий собирается съесть котлеты на ужин. Говорящий стремится повлиять на действия слушающего, эксплицитно указывая действие, нежелательное для совершения (есть котлеты), причину, по которой это не следует делать (это тяжело для вечера) и потенциальную опасность (боль в желудке). Имплицитный вывод: говорящий предостерегает слушающего от употребления тяжелой пищи перед сном. Высказывание (26b): говорящий и слушающий знают, что котлеты – тяжелая пища, а тяжелую пищу не следует есть перед сном. Из контекста и ситуации общения извлекается информация, что слушающий собирается съесть котлеты на ужин. Говорящий высказывает известную информацию о том, что это тяжелая пища. При буквальном понимании высказывания нарушена максима релевантности. Значит, у говорящего должна быть иная цель, чем сообщить уже известную информацию, а именно – напомнить, что это тяжелая пища для ужина и она может вызвать боль в желудке, а, следовательно, не надо ее есть. Имплицитный вывод: говорящий напоминает слушающему о том, что эта пища тяжела для ужина с целью предостеречь слушающего от ее употребления. 127 В прямом эксплицитной высказывании информации (26а) позволяет наличие более большого точно количества определить тип директивного речевого акта, что является важным для англосаксонских исследователей, но не для французских. Помимо этого, буквальная перифраза (26а) менее уместна, поскольку недостаточно деликатна, подразумевает более грубое вмешательство в личные дела слушающего, а кроме того указание на действие, которое не следует совершать, и описание негативных последствий его совершения излишни, поскольку это известно обоим коммуникантам, относится к их общим фоновым знаниям. Для представителей англосаксонского направления высказывание (26а) является нарушением максимы количества. Таким образом, понимание слушающим косвенных актов предостережения возможно благодаря знанию контекста, ситуации, которое позволяет говорящему опускать эксплицитное повторение уже известной обоим коммуникантам информации; общим фоновым знаниям, которые в случае предостережения позволяют коммуникантам воспринимать результат действия как негативный, а также явному нарушению конверсационных максим на уровне буквального значения, что говорит об их соблюдении на другом уровне. Французские лингвисты, в отличие от представителей англосаксонского направления, первым этапом интерпретации высказывания называют лингвистическую интерпретацию, за ней неразрывно следует прагматическая интерпретация. 2.4. Индикаторы речевого акта предостережения и их роль в его интерпретации Существование маркеров иллокутивной силы признается как представителями англосаксонского направления, так и французскими лингвистами. Но в англосаксонской традиции исследователей больше 128 интересует их влияние на успешность речевого акта, поскольку данные маркеры способствуют пониманию высказывания, тогда как французские лингвисты рассматривают индикаторы как свидетельства отражения в высказывании (énoncé) его процесса высказывания (énonciation), полагая иллокутивное значение вписанным в значение фразы. Основным положением теории речевых актов является то, что говорящий осуществляет высказывание с некоторой целью, и одновременно дает понять слушающему, какая это цель. Каждое высказывание обладает иллокутивной силой. Согласно французскому лингвисту Ф. Реканати, «большинство иллокутивных сил могут быть выражены лингвистически, даже если необходимо обратиться к контексту для определения конкретной выраженной силы» [Récanati 1981: 206]. Того же мнения придерживается и другой французский лингвист, О. Дюкро, автор концепции интегрированной прагматики. Он отмечает, что «некоторые морфемы указывают, какой акт осуществляется, когда используется высказывание, в которое они входят» [Ducrot 1984: 57]. И хотя одно и то же высказывание может быть использовано в разных типах речевых актов, тем не менее, оно «содержит намеки на некоторые типы актов, реализуемые в процессе его высказывания» [там же, р. 84]. Таким образом, в высказывании могут присутствовать некоторые маркеры или индикаторы иллокутивной силы, с которой данное высказывание может быть реализовано в процессе высказывания. Основным индикатором для выражения побуждения является повелительное наклонение глагола, однако оно обладает общим значением, поэтому определение конкретной иллокутивной цели говорящего осуществляется благодаря знанию контекста. Например, высказывание (27) в разных ситуациях может означать приказ, просьбу, совет, предостережение. (27) Ne monte pas tout de suite [Pagnol 1946: 26]. 'Не поднимайся сразу'. 129 Знание ситуации – сын приехал проститься с умирающим отцом и желает подняться к нему в комнату – позволяет определить, что данное высказывание является предостережением, поскольку дает сведения о возможной опасности (напугать умирающего внезапным вторжением в его комнату), от которой предостерегает говорящий слушающего. Существование потенциальной опасности для слушающего как отличительная черта речевого акта предостережения позволяет предположить, что индикаторами данного речевого акта являются слова и выражения со значением «риск», «опасность», «осторожность». Данными индикаторами речевого акта предостережения являются глаголы prévenir, avertir (предостерегать), risquer (рисковать), глагольные перифразы prendre garde (остерегаться), mettre en garde (предостерегать), être/se tenir sur ses gardes (быть настороже, смотреть в оба), faire attention (обращать внимание), se méfier (проявлять осторожность), être prudent (быть осторожным) и др., междометие attention (осторожно). В значении данных индикаторов заложена потенциальная иллокутивная сила. Рассмотрим высказывания, содержащие в пропозициональном содержании данные индикаторы: (28) Ah, attention, le chat [Barbery 2006: 271]. 'Осторожно, кот'. (29) Ne restons pas là, c’est dangereux [Anouilh 1973: 11]. 'Уйдем отсюда, здесь опасно'. (30) Méfiez-vous du mulet, il mord! [Pagnol 1969: 13]. 'Берегитесь мула, он кусается!' (31) Félix, mets ta casquette. Tu risque une congestion [Pagnol 1946: 36]. 'Феликс, надень фуражку. Ты рискуешь получить кровоизлияние'. Индикаторы иллокутивной силы предостережения позволяют слушающему распознать данную иллокутивную силу высказывания, а, по словам Ф. Реканати, «прагматический смысл высказывания состоит, по крайней мере, частично, из его иллокутивной силы» [Récanati 1981: 21]. Тем 130 не менее, одного лишь знания, что данное высказывание является предостережением, недостаточно для понимания смысла высказывания. Индикаторы иллокутивной силы облегчают понимание высказывания, но не обеспечивают его полностью. Поэтому для понимания высказывания необходимо также знание ситуации. Так, в примере (28) говорящий привлекает внимание слушающего к коту, наличие индикатора эксплицитно указывает на то, что с этим котом связана некоторая потенциальная опасность. Однако знание, в чем именно может состоять данная опасность, а также способы ее предотвращения полностью извлекаются из ситуации, в которой было осуществлено данное высказывание. В рассмотренном случае высказывание было адресовано хозяйкой консьержке, они разговаривали на пороге двери, а кот собрался выскочить из квартиры. Таким образом, ситуация предоставляет следующую информацию, необходимую для понимания высказывания: потенциальная опасность – побег кота, способы предотвращения – помешать коту убежать (закрыть дверь, поймать кота и т.д.). Представители англосаксонского направления полагают, что употребление индикатора является необходимым условием для успешности данного речевого акта. В рассматриваемой ситуации говорящему требуется быстрота действий, иначе кот убежит. Тем не менее, наравне с быстротой осуществления для успешности речевого акта требуется достичь понимания иллокутивной цели говорящего со стороны слушающего, что осуществляется благодаря индикатору. Французские лингвисты рассматривают особенности языкового выражения побуждения: его лаконичность ввиду необходимости быстроты осуществления, осуществление побуждения путем соединения индикатора опасности и источника данной опасности. Высказывание (29) содержит эксплицитное описание действия, к совершению которого говорящий побуждает слушающего (уйти из того 131 места), наличие потенциальной опасности также указано эксплицитно, но она описана лишь в общих чертах (здесь опасно), поскольку коммуниканты обладают общим знанием ситуации, которое позволяет им понимать друг друга без излишних описаний: девушка и молодой человек встречаются тайно и боятся разоблачения, следовательно, им нельзя оставаться вместе в людных местах, где их могут увидеть знакомые, и они оба это понимают. С точки зрения англосаксонских исследователей, наличие индикатора в данном примере повышает успешность речевого акта, так как позволяет слушающему определить конкретный тип речевого акта, а также повышает вероятность того, что слушающий подчинится указанию говорящего, поскольку последний мотивирует свое требование. Для французских лингвистов побуждение эксплицитно выражено при помощи повелительного наклонения, а индикатор, указывающий на опасность, объясняет причины высказывания. В примере (30) эксплицитно описана потенциальная опасность (кусающийся мул), внимание слушающего к данной опасности привлекает маркер «берегитесь», а конкретное действие, которое позволило бы избежать опасности и к совершению которого говорящий побуждает слушающего, не указано, поскольку в данном примере оно подразумевается очевидным для слушающего: если запряженный мул кусается, не надо подходить к нему. Для французских лингвистов «берегитесь» является не только маркером потенциальной опасности, но и выражением побуждения. Пример (31) содержит больше эксплицитной информации, чем предыдущие примеры (28, 29, 30): указано действие, которое говорящий побуждает слушающего совершить (надеть фуражку), а также описана сама потенциальная опасность (кровоизлияние), знание ситуации (жаркий солнечный день) лишь дает объяснение, почему существует данная потенциальная опасность. С точки зрения французских лингвистов, в данном высказывании эксплицитно выражено побуждение и указана его причина. 132 Представители англосаксонского направления обращают внимание на то, что эксплицитное указание причины побуждения повышает его успешность, указание потенциальной опасности способствует тому, что слушающий выполнит указанное действие. Таким образом, можно сделать вывод, что индикаторами речевого акта предостережения являются слова и выражения со значением «опасность», «риск», «осторожность» поскольку отличительной характеристикой речевого акта предостережения слушающего является совершить стремление некоторое действие говорящего ввиду побудить существования потенциальной опасности для слушающего. Наличие в пропозициональном содержании высказывания индикаторов иллокутивной силы предостережения облегчает понимание высказывания слушающим, что важно для представителей англосаксонского направления, изучающих способы обеспечения успешности речевых актов. Для французских лингвистов индикаторы являются языковым выражением передачи сведений о потенциальной опасности и побуждения избежать ее. Наличие индикаторов позволяет определить особенности побуждения и понять подразумеваемое предостережение. Тем не менее, анализ примеров речевых актов предостережения показал, что наличие индикаторов иллокутивной силы не является достаточным для понимания высказывания слушающим, поскольку для интерпретации высказывания необходимо знание потенциальной опасности и возможного способа ее преодоления. Данное знание, если оно не передается говорящим в эксплицитной форме, извлекается слушающим из ситуации общения благодаря общим фоновым знаниям коммуникантов. Кроме того, даже фразы с индикаторами определенного речевого акта могут быть использованы с другой иллокутивной силой в зависимости от намерения говорящего в определенном коммуникативном контексте. «Одно и то же высказывание может обозначать различные речевые акты, поскольку 133 пропозиция не исчерпывает содержания ни речевого акта, ни высказывания, а развертывание пропозиции пропозиционального осуществляется содержания в к направлении от действительности» [Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 413]. Моделирование и анализ возможных вариантов употребления высказывания (énoncé) в различных процессах высказывания (énonciation) с учетом языкового аспекта высказывания характерен для французской школы, это вертикальный анализ. На основе буквального значения высказывания делаются предположения о смысле этого высказывания (énoncé) в том или ином контексте, рассматривается потенциал его употребления в том или ином процессе высказывания (énonciation). Так, например, О. Дюкро при анализе высказывания (énoncé) «Avez-vous le Monde?» рассматривает «две возможности касательно иллокутивных актов, связанных с его процессом высказывания. Либо будет совершен акт вопроса, либо косвенный акт, который может быть, среди прочих, актом просьбы» [Ducrot 1984: 227]. В примере (28) индикатор ―Attention‖ ―Осторожно‖ указывает на потенциальную опасность, связанную с котом. В рассмотренной ситуации эта опасность заключалась в возможном побеге кота из квартиры. В других ситуациях: нападение царапающегося кота, похищение котом еды и т. д., речевой акт, осуществленный при высказывании данной фразы, остается предостережением, поскольку говорящий, указывая на возможную опасность, действует в интересах слушающего. Тем не менее, возможна и иная ситуация, в которой данная фраза могла бы быть использована с иной целью и, соответственно, высказывание было бы не предостережением, а другим речевым актом. Наличие индикатора сужает круг возможного употребления фразы. Индикатор ―Attention‖ ―Осторожно‖ служит для привлечения внимания слушающего к некоторой опасности. Признак наличия потенциальной опасности является общим для речевых актов предостережения и угрозы, следовательно, фраза с данным индикатором 134 могла бы быть употреблена в речевом акте угрозы. Для этого необходим следующий контекст: говорящий стремится насильно заставить слушающего совершить некоторое действие и готов причинить вред коту в случае отказа слушающего от выполнения требуемого действия. Возможности употребления фразы в разных типах речевых актов могут быть ограничены не только наличием индикаторов, но и буквальным смыслом пропозиционального содержания. На однозначность высказывания влияет высокая степень эксплицитности, и невозможность его употребления в других типах речевых актов. Так, фраза из примера (31) не может быть употреблена в речевом акте угрозы, поскольку невозможно требовать надеть фуражку и при этом угрожать солнечным ударом. В случае отсутствия индикаторов определенного типа речевого акта возрастают возможности высказывания (énoncé) быть употребленным в разных процессах высказывания (énonciation). При помощи подразумеваемого говорящий может осуществлять косвенные речевые акты, используя фразы, которые маркированы для осуществления других речевых актов. Рассмотрим предсказания, речевые имеющие акты предостережения, пропозициональное совета, содержание в угрозы, форме утвердительного предложения. Пропозиция в форме утвердительного предложения в прямом смысле употребляется для осуществления репрезентативов, целью которых является «сообщение о некотором положении дел» [Серль 1986: 181]. Тем не менее, речевой акт с пропозицией в утвердительной форме становится репрезентативом только в том случае, когда говорящий просто информирует слушающего о положении дел или возможном развитии событий. Если же цель говорящего заключается в стремлении убедить адресата поступить определенным образом, то это говорит о наличии подразумеваемого, при помощи которого говорящий, используя пропозицию в утвердительной 135 форме, осуществляет речевые акты предостережения, совета, угрозы и т.д. Итак, с точки зрения представителей англосаксонского направления, типы речевых актов определяются по иллокутивной цели говорящего. Для французских лингвистов важно не определение типа речевого акта, а указания в языковой составляющей высказывания (énoncé) на его процесс высказывания (énonciation). Имплицитная информация передается при помощи подразумеваемого. Для понимания подразумеваемого в конкретном случае у коммуникантов есть общая «сумма сведений, которая должна быть предварительной для однозначного понимания высказывания и его составляющих» [Колшанский 1976: 73] и «которые, не входя в языковое значение высказывания, создают почву для его употребления и позволяют ему достигнуть коммуникативной цели» [Арутюнова 1973: 88]. Рассмотрим пример фразы (32), которая может быть употреблена в различных процессах высказывания в зависимости от ситуации. (32) Pierre arrive demain. 'Завтра приезжает Пьер'. Представители англосаксонского направления рассматривают типы речевых актов, в которых могла бы быть использована данная фраза в зависимости от иллокутивной цели говорящего. Данная фраза может быть предсказанием, то есть сообщением о положении дел в будущем, имеющим целью лишь проинформировать адресата. Это случай репрезентатива. Однако эта же самая фраза может быть употреблена в директивном речевом акте, если, сообщая данную информацию, говорящий тем самым желает добиться от слушающего какого-либо действия. Причем тип директива может быть уточнен лишь при ознакомлении с ситуацией общения и фоновыми знаниями коммуникантов – это может быть приказ, просьба, совет, предостережение, угроза и т.д. Наряду с эксплицитно выраженной информацией существует область имплицитного. Понимание смысла высказывания возможно только при условии, что слушающий понял не только то, что говорится, но и зачем это говорится, что говорящий подразумевает. Если при высказывании данной 136 фразы говорящий имплицитно подразумевает «Поезжайте на вокзал встречать его», то совершается речевой акт приказа или просьбы в зависимости от иерархического положения говорящего по отношению к слушающему. Если говорящий подразумевает «Лучше всего приготовить его любимый суп на обед», то это речевой акт совета – говорящий заботится об интересах слушающего и предлагает ему наилучший, по его мнению, вариант действий. При этом для понимания слушающим подразумеваемого необходимы общие фоновые знания коммуникантов и соответствующая ситуация, которые позволили бы связать приезд Пьера и приготовление определенного блюда. Если же целью говорящего является стремление повлиять на будущие действия адресата с намерением защитить его от потенциальной опасности, связанной с приездом этого человека, то в таком случае осуществляется речевой акт предостережения, для понимания подразумеваемого необходимо осознание слушающим опасности, исходящей из приезда этого человека, а также понимание того, что говорящий действует в интересах слушающего, потому что в противном случае высказывание пропозиции превращается в речевой акт угрозы. Таким образом, рассмотренная фраза может быть употреблена в различных типах речевых актов, интенция говорящего не может быть вычислена на основе буквального смысла, а лишь благодаря анализу коммуникативной ситуации, фоновых знаний, отношений между коммуникантами. Французские лингвисты говорят о связи на лексическом уровне с дальнейшими возможными высказываниями. В буквальном значении высказывания содержится информация о приезде указанного человека. Слушающий задумывается о причинах данного высказывания и возможных последующих высказываниях на основании общих знаний о ситуации. Следовательно, различие в подходах представителей англосаксонской и французской традиций к интерпретации высказывания заключается в том, 137 что первые уделяют большое внимание определению типа речевого акта на основе иллокутивной цели говорящего, что обеспечивает успешность данного речевого акта, а французские лингвисты в основу анализа ставят изучение лингвистических средств. Общим является важность знания ситуации. Несмотря на отсутствие индикаторов определенного типа речевого акта, буквальный смысл высказывания может оказывать значительное влияние на способность пропозиции быть употребленной в том или ином процессе высказывания. Высказывание (33) может быть употреблено как репрезентатив, информирующий слушающего о положении дел. (33) Il faut manger des fruits et des légumes pour être en bonne santé. 'Нужно есть фрукты и овощи для того, чтобы быть здоровым'. Но более вероятно его использование в речевом акте совета, поскольку в буквальном смысле содержится указание на наличие потенциального положительного результата (быть здоровым) при выполнении определенного действия (есть фрукты и овощи), что является мотивацией для адресата совершить это действие. Потенциальный положительный результат не позволяет данной пропозиции быть употребленной в речевом акте предостережения или угрозы, поскольку для осуществления этих речевых актах необходимо наличие потенциальной опасности. Подобным образом высказывание (34) в буквальном смысле содержит указание возможных негативных последствий, следовательно, оно не может быть употреблено в речевом акте совета. (34) Le fer branché laissé sans surveillance pourrait causer un incendie. 'Оставленный без присмотра включенный утюг может привести к пожару'. Помимо сообщения о положении дел данное высказывание употребляется как предостережение, говорящий побуждает слушающего 138 избежать негативных употребление данного последствий. Можно высказывания как также угрозы, предположить если говорящий подразумевает, что указанный негативный результат произойдет со слушающим в результате отказа от выполнения некоторых требуемых говорящим действий. Таким образом, содержании наличия эксплицитное указание положительного в пропозициональном результата или, наоборот, отрицательных последствий какого-либо действия служит основанием для восприятия слушающим такого высказывания в качестве совета и предостережения либо угрозы соответственно. 2.5. Неискренние и иронические речевые акты предостережения В некоторых случаях говорящий скрывает свою истинную цель от слушающего и стремится убедить последнего в наличии иной цели. Другими словами, наряду с искренними речевыми актами существуют неискренние или ложные. Г.Г. Матвеева определяет ложный речевой акт как «вид речевого действия, при совершении которого отправителем намеренно нарушается ожидаемое получателем соблюдение принципов и правил речевого общения» [Матвеева 2013: 105]. В теории речевых актов одним из семантических правил успешности речевого акта является правило искренности, кроме того неискренние высказывания – это нарушение максимы качества, предписывающей не сообщать ложной или сомнительной информации. А. Ребуль выделяет две основные характеристики неискреннего высказывания: «лгать – значит говорить то, что считаешь неверным; лжец имеет интенцию обмануть собеседника» [Reboul 1992: 127]. Неискренность говорящего проявляется на уровне пропозиционального содержания, когда говорящий представляет заведомо ложную информацию как истинную, а 139 также на уровне иллокутивного намерения – говорящий скрывает свою истинную цель, а вместо нее демонстрирует другую. Представители англосаксонского направления рассматривают неискренние речевые акты, определяя истинную иллокутивную цель говорящего. Для французских лингвистов важно, что предложение само по себе не представляет и не описывает то или иное положение дел и не может быть ни истинным, ни ложным: говорящие сами используют эти предложения таким образом, чтобы представить данное положение дел и сделать свои утверждения истинными или ложными [Récanati 1979: 6-10]. С точки зрения французских лингвистов, говорящий сам делает свой процесс высказывания (énonciation) неискренним в определенной ситуации, само высказывание (énoncé) может быть искренним или неискренним в зависимости от процесса высказывания, в котором оно употреблено. Неискренние речевые акты предостережения имеют цель ввести слушающего в заблуждение и заставить его совершить действие, выгодное самому говорящему, а не слушающему, как в случае искреннего предостережения. Говорящий влияет на действия слушающего в своих интересах, делая при этом вид, что он заботится исключительно о слушающем. Для введения слушающего в заблуждение может использоваться описание положения дел, которое не соответствует действительности, но является потенциально опасным для слушающего и заставляет его вести себя определенным образом для того, чтобы избежать возможных негативных последствий. Например, при помощи следующего высказывания (35) молодой человек стремится заставить девушку войти в его дом: (35) Attention, ne vous retournez pas: voilà justement la marchande de journaux qui s’amène. C’est la pire commère de toute la ville... [Pagnol 140 1989: 48]. 'Осторожно, не оборачивайтесь: вот как раз продавщица газет идет. Это худшая сплетница во всем городе'. В данном примере факт появления продавщицы газет не соответствует действительности, однако молодой человек сообщает о еѐ появлении, зная, что опасность быть замеченной в обществе молодого человека и вызвать сплетни заставит девушку поскорее войти в дом, чего и желает говорящий. С точки зрения представителей англосаксонского направления, говорящий использует индикатор ―attention‖ (осторожно), эксплицитно выраженное побуждение ―ne vous retournez pas‖ (не оборачивайтесь) и подробное описание потенциальной опасности для повышения успешности речевого акта, для гарантии того, что слушающий поймет данное высказывание как предостережение и совершит требуемое действие. Описание несуществующей потенциальной опасности не является, тем не менее, основным признаком неискреннего предостережения. Главным показателем неискренности является намерение говорящего повлиять на действия слушающего в своих интересах. Предостережение оказывается неискренним, даже если потенциальная опасность для слушающего действительно существует и говорящий при помощи своего предостережения способствует предотвращению неприятностей для слушающего. Рассмотрим следующее высказывание (36), адресованное молодым человеком приятелю, который хочет увидеться со своим бывшим одноклассником. (36) Il risque de sortir par une autre porte [Pagnol 1989: 38]. 'Он может выйти через другую дверь'. Говорящий предостерегает слушающего, что его одноклассник может выйти через другую дверь и тогда они не встретятся. Данная потенциальная опасность действительно существует в реальности, однако целью говорящего 141 была не забота об интересах говорящего, а желание остаться наедине с девушкой и, соответственно, отослать подальше приятеля. Определение истинной цели говорящего возможно благодаря знанию ситуации. В случае отсутствия указываемой говорящим потенциальной опасности, распознать неискренность проще, поскольку слушающий может каким-либо образом убедиться в ложности описания опасной ситуации. Соответствие описания потенциальной опасности действительности затрудняет доказательство неискренности говорящего. Она может быть доказана только путем умозаключений при наличии у слушающего достаточной информации о говорящем и ситуации общения, которые позволяют слушающему предположить, что говорящему выгодно определенное действие слушающего. К случаям нарушения максимы качества, помимо неискренних речевых актов, представители англосаксонского направления относят также иронические высказывания. Иронические предостережения могут оказаться неискренними как предостережения, если их целью не является забота о благе слушающего в свете существования для него потенциальной опасности. Целью говорящего может быть указание на несоответствие определенных качеств слушающего в определенной ситуации. Так, в примере (37) высказывание адресовано мужчиной женщине благородного происхождения, отправившейся за ним в каюту третьего класса: (37) Sommier métallique, matelas de crin. Bien inconfortables pour vos chairs délicates [Besnehard 1989: 58]. 'Металлическая сетка, матрас, набитый конским волосом. Довольно неудобно для вашего нежного тела'. Говорящий описывает условия проживания как неподходящие для слушающего и, следовательно, ему можно приписать интенцию повлиять на слушающего, чтобы убедить его не останавливаться в данной каюте из-за 142 риска подвергнуться неудобствам. Тем не менее, скрытой целью говорящего является стремление неприспособленность подчеркнуть к трудным изнеженность условиям жизни, слушающего, поэтому его данное ироничное высказывание не является искренним предостережением. Д. Спербер и Д. Уилсон считают иронию своеобразным «эхом мыслей или разговоров, действительных или воображаемых, более или менее отдаленных, принадлежащих или нет конкретным индивидам» [цит. по:Bracops 2010: 140]. Намек, ссылка на предыдущее высказывание или поступок, а также отношение говорящего к этому прошлому высказыванию или действию, позволяют слушающему понять, что высказывание иронично. Например, высказывание (38) является откликом на более раннее действие. Молодой человек обращается к девушке, которую он собирается подвезти на мотоцикле: (38) Et si vous me serrez trop fort, ou d’une manière pas convenable, j’aurai le droit de vous tirer les cheveux! [Pagnol 1989: 17]. 'И если вы сожмете меня слишком сильно или неподходящим образом, я буду вправе дернуть вас за волосы!' До указанного высказывания девушка дернула молодого человека за волосы, поскольку он не хотел выпускать ее из своих объятий. Данное высказывание имеет ссылку на этот предыдущий поступок. Предостережение ироническое и неискреннее, поскольку на самом деле молодой человек не имеет намерения дергать девушку за волосы. Тем не менее, неискренность данного высказывания не имеет своей целью ввести слушающего в заблуждение, обмануть его, поскольку описываемая потенциальная опасность не воспринимается слушающим как реальная, это лишь намек на предыдущие действия коммуникантов. Однако не всегда ироничность предостережения лишает его искренности. Так, в следующем примере (39) мать отвечает сыну, который 143 скрывает от нее, куда он отправляется и чем он будет заниматься, а говорит, что будет гостить у друга: (39) En tout cas, tâche de ne pas lui faire un enfant [Pagnol 1946: 56]. 'В любом случае, постарайся не сделать ему ребенка'. Мать не верит сыну и предполагает, что тот собирается провести время с девушкой. Поэтому на рассказ сына, что он едет к другу, она отвечает данным ироническим предостережением, желая показать, что ей известна истинная цель поездки. Ирония по поводу неумелой лжи сына не лишает, тем не менее, предостережение его основной силы. Кроме цели показать, что ложь сына не обманывает ее, мать имеет цель предостеречь сына от возможной опасности, заботится о его интересах. Французский лингвист О. Дюкро рассматривает иронию в свете разработанной им теории полифонии. Согласно данной теории, следует различать говорящего, ответственного за высказывание и одного или нескольких высказывающихся, с которыми говорящий либо идентифицирует себя, либо нет. В случае иронии говорящий «представляет высказывание как выражающее позицию некоторого высказывающегося, позицию, за которую говорящий не несет ответственности и которую он к тому же считает абсурдной» [Ducrot 1984: 211]. Говорящий не отождествляет себя с данным высказывающимся. Рассмотрим пример (40) иронического предостережения, в котором мужчина обращается к женщине, собирающейся подкупить таможенников и пронести с собой кота, которому положен карантин: (40) (a) La corruption, c’est une solution. (b) Tu te retrouves avec ton chat derrière les barreaux...[Besnehard 1989: 64]. '(a) Подкуп – это решение. (b) Ты со своим котом оказываешься за решеткой…' Говорящий не идентифицирует себя с высказывающимся, выражающем точку зрения (a), что взятка является хорошим решением вопроса. Говорящий представляет данное мнение как глупое и нелепое. 144 Чтобы показать всю абсурдность совета, предложенного предыдущим высказывающимся, говорящий, на этот раз идентифицируя себя со вторым высказывающимся (b), предостерегает слушающего от совершения данного поступка, описывая его негативные последствия. Таким образом, приведенные факты позволяют сделать вывод о том, что предостережение является неискренним, если говорящий не ставит своей целью повлиять на действия слушающего в интересах последнего в ситуации потенциальной опасности для слушающего. Целью говорящего становится воздействие на слушающего в своих интересах в случае реальной или ложной опасности для слушающего. Как показал анализ примеров иронических предостережений, данные высказывания могут быть как неискренними, так и искренними. В неискренних иронических предостережениях цель говорящего может заключаться в стремлении подчеркнуть несоответствие качеств слушающего окружающей обстановке или же намекнуть на предыдущие действия или высказывания коммуникантов. Иронические высказывания могут быть истинными как предостережения, если целью говорящего является забота об интересах слушающего в ситуации потенциальной опасности. Кроме того, в случае неискреннего предостережения говорящий стремится заставить слушающего поверить, что предостережение предостережение оказывается искреннее, неискренним а если как ироническое предостережение, слушающий чаще всего понимает это. Ироническое высказывание не воспринимается слушающим как буквально верное, оно вызывает правдивые импликации, следовательно, не является нарушением максимы правдивости. Это означает, что говорящий, высказывающий ироническое предостережение, не ставит перед собой цель ввести слушающего в заблуждение, и этим ироническое неискреннего предостережения. предостережение отличается от 145 2.6. Перформативное высказывание речевого акта предостережения Для каждого иллокутивного акта существует «свой конвенциональный способ выражения – ―формула‖ или ―индикатор‖, которые предназначены для обозначения осуществления данного акта» [Récanati 1981: 100] и при помощи которого проявляется и выражается иллокутивное значение, при отсутствии в высказывании индикатора можно предположить, каким он мог бы быть. Для речевого акта предостережения таким индикатором является глагол «предостерегать» (prévenir, avertir). В значении данных глаголов заключена потенциальная иллокутивная сила предостережения, они могут быть употреблены как перформативы при соблюдении определенных условий. Французские лингвисты в вопросе определения высказывания как перформативного поэтому придерживаются перформативами для критерия них являются синтаксической только формы, эксплицитные перформативы, имеющие в своем составе перформативный префикс. При этом глагол должен быть употреблен неописательно. Французские лингвисты неразрывно изучают лингвистическую форму перформативов и их особенности употребления. В англосаксонской традиции перформативы рассматриваются с точки зрения успешности, однако этот аспект не учитывается во французской лингвистике. В случае речевого акта предостережения перформативная форма высказывания может быть употреблена для придания веса, значимости словам. Говорящий желает, чтобы его высказывание воспринимали всерьез. В примере (41) муж обращается к жене, пытающейся лаской успокоить плачущего ребенка. (41) Je t’avertis, si tu te laisses prendre à ses moindres lubies, il ne faut plus compter avoir sur lui aucune autorité, il te mènera par le bout de nez [Calaferte 1993: 239]. 'Я тебя предупреждаю, если ты будешь 146 поддаваться его малейшим прихотям, не стоит рассчитывать иметь над ним хоть какую-то власть, он будет водить тебя за нос'. Говорящий выбирает перформативную форму высказывания предостережения для большей торжественности, для придания себе авторитетности. Перформативный префикс ―Je t’avertis‖ (Я тебя предупреждаю) может быть опущен, при этом высказывание осталось бы предостережением и не вызвало бы значительных затруднений при понимании слушающим, поскольку в нем эксплицитно указано действие, которое не следует совершать (поддаваться прихотям), чтобы избежать негативного результата (отсутствие власти над ребенком). Изучением данных особенностей употребления перформативного высказывания занимаются французские лингвисты. Перформативный префикс употреблен не столько для облегчения понимания высказывания слушающим, для избегания возможной многозначности, но для привлечения внимания слушающего, для пафоса. С точки зрения англосаксонских исследователей, он повышает успешность речевого акта. Высказывание (42) адресовано врачом девушке, от которой скрывали, что, пока она была в коме, ее мать согласилась отключить ее от аппаратов. (42) Vous la voulez vraiment, la vérité? Je vous préviens qu’elle n’est pas facile à entendre [Lévy 2008: 270]. 'Вы действительно хотите узнать правду? Я Вас предупреждаю, что ее нелегко выслушать'. В данном высказывании перформативный префикс употреблен говорящим также для придания серьезности своим словам, для привлечения внимания слушающего. Однако, в отличие от предыдущего примера (41), в данном случае перформативный префикс также играет некоторую роль в облегчении понимания высказывания слушающим, поскольку при опущении перформативного префикса остается только общее описание того факта, что правду нелегко выслушать, в высказывании нежелательного действия или негативного результата. отсутствует описание 147 Перформативный префикс указывающий, что высказывание является предостережением, может, тем не менее, употребляться и в речевых актах, которые являются скорее угрозой, чем предостережением. Изучение типов речевых актов и их определение в зависимости от иллокутивной цели говорящего характерно для представителей англосаксонской школы. Примером подобного употребления является высказывание (43), адресованное отцом дочери, которая захотела прокатиться в конном экипаже. Отец не любит лошадей. (43) Je te préviens, si je vois la queue de ce pachy-dermene serais-ce qu’un moment, je descends [Lévy 2008: 109]. 'Я тебя предупреждаю, если я хоть на миг увижу хвост этого слонообразного, я вылезаю'. Общей чертой речевых актов угрозы и предостережения является существование потенциальной опасности для слушающего. Их отличие заключается в том, заботится ли говорящий об интересах слушающего (случай предостережение) или наоборот готов нарушить его интересы (случай угрозы). В данном примере (43) неприятным для слушающего событием является уход говорящего, говорящий намерен совершить это действие, следовательно, он действует не в интересах слушающего. Данное высказывание является угрозой, несмотря на то, что перформативный префикс ―Je te préviens‖ (Я тебя предупреждаю) – указатель речевого акта предостережения. В примере (44) сестра обращается к брату в следующей ситуации: она надела яркое платье сари и все пристают к ней с вопросами по поводу платья. (44) Je te préviens, si l’autre morue me demande si je vais à un bal costumé, je lui fais bouffer ton chapeau [Gavalda 2009: 52]. 'Я тебя предупреждаю, если еще одна баба спросит меня, не иду ли я на маскарад, я заставлю ее сожрать твою шляпу'. Прямая угроза говорящего относится не к слушающему, но ее исполнение затронет и его интересы, будет ему неприятно. Если слушающий 148 не предотвратит конфликтную ситуацию, то ему придется быть не объектом, но свидетелем гнева говорящего, что является для него нежелательным. Высказывание (45) адресовано девушкой молодому человеку, который переносит ее через ручей, останавливается и просит ее сказать ему свое имя. (45) Je vous préviens: je vais vous tirer les cheveux [Pagnol 1989: 14]. 'Я вас предупреждаю: я дерну вас за волосы'. В данном случае говорящий обязуется совершить неприятное для слушающего действие (дернуть за волосы) в случае отказа последнего осуществить требуемое говорящим действие (в данной ситуации отпустить говорящего). Но говорящий использует эксплицитный указатель предостережения – перформативный префикс ―Je vous préviens‖ (Я Вас предупреждаю) – для того, чтобы смягчить свое высказывание, чтобы придать ему внешний вид заботы об интересах слушающего, чтобы показать, что он не желает причинять ему вред, но будет вынужден это сделать в случае отказа совершить требуемое действие. При отсутствии данного эксплицитного указателя речевой акт был бы более жесткой угрозой. Кроме того, на выбор говорящим высказывания с перформативным префиксом повлияли причины, сходные с теми, которые влияли на выбор говорящего в примере (41): говорящий стремится придать весомости своим словам, желает, чтобы его воспринимали всерьез. Наравне со случаями употребления перформативного префикса предостережения в высказываниях, которые не самом деле являются угрозами, возможно употребление в речевых актах предостережения перформативного глагола, являющегося эксплицитным указателем другого типа акта, но использованного для осуществления речевого акта предостережения. К подобному случаю относится высказывание (46), адресованное отцом дочери в следующей ситуации: они тайком отправляются в поездку, отец не желает, чтобы это стало известно жениху дочери. 149 (46) Quelle que soit la raison que tu invoqueras, je te déconseille de lui dire où nous allons [Lévy 2008: 89]. 'Какую бы ты не назвала причину, я тебе не советую говорить ему, куда мы едем'. Несмотря на использованный перформативный глагол ―déconseiller‖ (не советовать) высказывание является предостережением, а не советом, поскольку существует потенциальная опасность для слушающего (станет известна информация о поездке, что нежелательно для слушающего), в целях ее предотвращения говорящий, заботясь об интересах слушающего, стремится повлиять на его действия (убедить не рассказывать о поездке). По этой же причине высказывание (47) также является предостережением, а не просьбой, несмотря на то, что в нем использован перформативный глагол ―demander‖ (просить), являющийся эксплицитным указателем речевого акта просьбы. В данном примере (47) женщина, работающая в больнице, обращается к предполагаемым родственникам мужчины больного амнезией перед встречей с ним. (47) Je vous demande simplement de ne pas crier, de ne pas vous jeter à sa rencontre [Anouilh 1973: 145]. 'Я прошу вас только не кричать, не бросаться ему навстречу'. Потенциальной опасностью является непредвидимая реакция пациента на бурные выражения эмоций со стороны предполагаемых родственников, поэтому говорящий предостерегает последних от совершения неверных в данной ситуации действий. Таким образом, предостережения перформативное помимо функции высказывание экспликации речевого акта иллокутивной цели говорящего служит для придания значимости, пафоса словам говорящего, для привлечения внимания слушающего. Перформативный префикс предостережения используется в речевых актах угрозы в том случае, когда говорящий желает скрыть очевидность своей угрозы, попытаться выдать ее за предостережение, которое направлено на благо слушающего. В отдельных 150 случаях в перформативном префиксе речевого акта предостережения может быть использован иной глагол нежели «предостерегать». Выводы по Главе 2 1) Для традиционного подхода к изучению речевого акта предостережения характерно рассмотрение его положения в классификациях речевых актов, что позволяет определить его характеристики: общие для директивов (стремление побудить слушающего совершить некоторое действие); общие для суггестивов (приоритетность говорящего, необлигаторность и бенефакторность действия для адресата); отличительные для данного типа речевого акта (указание на существование потенциальной опасности с целью убедить слушающего постараться избежать ее). Речевой акт предостережения выделяется на основе иллокутивной цели говорящего и сопоставляется с другими речевыми актами (совета, предложения, предсказания, угрозы). Во французской лингвистической школе подробные классификации речевых актов не составляются, отдельный речевой акт предостережения не выделяется, он относится к общему классу побуждений. 2) Успешность речевого акта предостережения достигается, во-первых, при понимании слушающим лингвистического и прагматического смысла высказывания, а во-вторых, при выполнении слушающим ожидаемого от него действия. Невыполнение условий первой группы ведет к невозможности говорящего адекватно отреагировать на предостережение, удовлетворение условий успешности второй группы зависит от субъективных причин: авторитетности и убедительности говорящего, желания слушающего совершить требуемое действие. Французские лингвисты не рассматривают понятие успешности. 3) Для выделение представителей типов англосаксонской косвенности. Среди традиции косвенных характерно речевых актов 151 предостережения можно выделить следующие четыре типа на основании наличия или отсутствия эксплицитного выражения характерных признаков предостережения: 1) Действие – Негативный результат; 2) Действие; 3) Негативный результат; 4) Описание потенциально опасной ситуации. Французские лингвисты анализируют лингвистическое содержание высказывания с целью изучения особенностей выражения побуждения прямыми и косвенными способами. Степень косвенности определяется степенью совпадения мысли и высказывания. 4) Индикаторами речевого акта предостережения являются слова и выражения со значением «риск», «опасность», «осторожность». С точки зрения представителей англосаксонского направления, они повышают успешность речевого акта, поскольку облегчают понимание иллокутивной силы. Французские лингвисты изучают лингвистические особенности использования индикаторов для передачи побуждения. Проведенный вертикальный анализ речевых актов предостережения показал, что наличие индикатора, а также высокая степень эксплицитности сужают круг возможного употребления высказывания. 5) В случае неискренних речевых актов предостережения говорящий имеет цель обмануть слушающего и заставить его совершить действие выгодное самому говорящему в случае ложной или реальной опасности для слушающего. Неискренние высказывания являются нарушением максимы качества и рассматриваются представителями англосаксонской школы с точки зрения определения скрытой цели говорящего. Иронические речевые акты предостережения могут быть как неискренними предостережениями, так и искренними. Отличие неискренних и иронических предостережений заключается в том, что в первом случае говорящий стремится обмануть слушающего, а в случае иронического предостережения, даже неискреннего, такого стремления у говорящего нет. Иронические предостережения не 152 воспринимаются слушающим как буквально верные, следовательно, не являются нарушением максимы качества. 6) Перформативное высказывание речевого акта предостережения может быть употреблено для придания веса, значимости словам, для привлечения внимания слушающего, для повышения успешности речевого акта, для узнавания слушающим его типа, что важно для представителей англосаксонской школы. Французские лингвисты изучают лингвистическую форму перформативных высказываний и особенности их употребления. 153 ЗАКЛЮЧЕНИЕ Трактовка понятия речевого акта во французской лингвистической школе отличается от традиционной, предложенной в теории речевых актов и ставшей общепринятой в мировой прагматике. Причиной появления различий является существование национальных традиций в методологии изучения языковых явлений и национально-специфической исходной понятийно-терминологической базы, оказавших влияние на особенности адаптации идей теории речевых актов. Изучение речевого акта предостережения с учетом подходов, характерных для французской лингвистической школы, отличается от принятого в англосаксонской традиции. Для традиционного подхода к изучению речевого акта предостережения характерно рассмотрение его положения в классификациях речевых актов, что позволяет определить его основные характеристики, общие и отличительные черты и выделить данный тип среди прочих типов речевых актов. Речевой акт предостережения выделяется на основе иллокутивной цели говорящего. Во французской лингвистической школе подробные классификации речевых актов не составляются, отдельный речевой акт предостережения не выделяется, он относится к общему классу побуждений. Выделение типов косвенности, также характерное для англосаксонской традиции, позволяет рассмотреть типы косвенных речевых актов предостережения на основании наличия или отсутствия эксплицитных указаний на нежелательное для слушающего действие и возможный негативный результат. Французские лингвисты анализируют языковое содержание высказывания предостережения с целью изучения особенностей выражения говорящим побуждения прямыми и косвенными способами. 154 Степень косвенности определяется степенью совпадения мысли и Индикаторами речевого акта предостережения являются слова и высказывания. выражения со значением «риск», «опасность», «осторожность». Подход представителей англосаксонского направления к изучению индикаторов речевого акта предостережения заключается в их рассмотрении с точки зрения влияния на успешность речевого акта предостережения, поскольку они облегчают понимание высказывания, позволяют слушающему распознать иллокутивную силу. Французские лингвисты рассматривают индикаторы как «следы» процесса высказывания. Однако при высокой степени имплицитности необходимость обращения речевого к акта контексту, предостережения поскольку возрастает даже фразы с индикаторами определенного речевого акта могут быть использованы с другой иллокутивной силой в зависимости от намерения говорящего в определенной ситуации. Кроме того, индикаторы иллокутивной силы одного речевого акта могут быть использованы в другом типе речевого акта, а также они могут быть использованы не для экспликации иллокутивной силы, а с иной целью. Например, перформативное высказывание речевого акта предостережения может быть употреблено для придания веса, значимости словам, для привлечения внимания слушающего. Во французской лингвистической школе изучаются особенности выражения и употребления перформативных высказываний предостережения. Французские лингвисты не рассматривают понятие успешности речевого акта, они изучают языковые особенности использования индикаторов для передачи побуждения. Характерный для французской лингвистической школы вертикальный анализ заключается в моделировании и рассмотрении потенциального употребления высказывания (énoncé) в том или ином процессе высказывания (énonciation) с учетом языкового аспекта высказывания. Данный подход к изучению речевого акта предостережения 155 позволяет определить круг возможного употребления фразы, который сужается при наличии индикатора, а также при высокой степени эксплицитности. Неискренние и иронические высказывания предостережения относятся представителями англосаксонского направления к нарушениям максимы качества, тогда как для французских лингвистов иронические высказывания не воспринимается слушающим как буквально верные, вызывают правдивые импликации, следовательно, не являются нарушением максимы качества. Данный подход позволяет рассмотреть способность иронических предостережений быть как искренними, так и неискренними, а также определить их отличие от неискренних предостережений, в которых говорящий стремится ввести слушающего в заблуждение, заставить его выполнить действие выгодное для самого говорящего. Таким образом, изучение речевого акта предостережения при помощи подходов, характерных для разных национальных традиций, способствует его наиболее всестороннему рассмотрению, позволяет соединить результаты разных направлений исследования. С другой стороны, выделение и рассмотрение национальных особенностей трактовки понятия речевого акта и подходов к его изучению позволяет выявить национальную специфику, основывающуюся на традициях, сложившихся в национальной школе. Период наибольшей популярности теории речевых актов приходится на 60 – 70-е годы в англосаксонском направлении, на 70 – 80-е годы во французской школе. Ее дальнейшее развитие направленно на преодоление таких основных недостатков классического варианта теории речевых актов как крайнее сужение объекта исследования и его изолированное изучение, абсолютизация роли иллокутивной цели, внесоциальное понимание акта коммуникации, статическая точка зрения на объект, несовпадение одного речевого акта с одной репликой говорящего в диалоге [Демьянков 1986; Романов 1988]. 156 Изменения в трактовке понятия речевого акта во французской школе способствовали преодолению некоторых из указанных недостатков. Например, французские лингвисты рассматривают иллокутивные акты как осуществляемые посредством процесса высказывания, следовательно, предполагается, что в процессе высказывания говорящий может совершать не один, а несколько иллокутивных актов. Изолированность изучения иллокутивных актов была преодолена благодаря переносу акцента с определения конкретных типов иллокутивных актов на изучение влияния высказывания на возможные последующие высказывания. Данное направление исследований приводит к анализу дискурса, конверсационному анализу. Таким образом, изучение национальных особенностей в трактовке понятия речевого акта во французской школе позволяет выявить национальную специфику и ее влияние на развитие дальнейших направлений научного поиска. Дальнейшие исследования могут заключаться национального аспекта других терминологических единиц. в выявлении 157 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Агаркова О.А. Прагматические аспекты комплимента как формы речевого этикета: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.19 / Агаркова Ольга Анатольевна. – Челябинск, 2004. – 22 с. 2. Алекберова И.Э. Функционально-семантические характеристики приглашения в английском языке: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 – Алекберова Инесса Эльдаровна. – Тверь, 2006. – 21 с. 3. Анисимова Н.П. Современные французские семантические теории (историко-эпистемологический анализ): моногр. / Н.П. Анисимова; Твер. гос. ун- т.; Науч. ред. И.П. Сусов. – Тверь: ТвГУ, 2002. – 196 с. 4. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре / Ю.Д. Апресян // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1986. – Т. 45. – № 3. – С. 207–223. 5. Арутюнова Н.Д. Понятие пресуппозиции в лингвистике / Н.Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1973. – Т. 32. – Вып. 1. – С. 84–89. 6. Арутюнова Н.Д. Перформатив / Н.Д. Арутюнова // Языкознание: Большой энциклопедический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – С. 372–373. 7. Арутюнова Н.Д. Речевой акт / Н.Д. Арутюнова // Языкознание: Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – С. 412–413. 8. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики / Н.Д.Арутюнова, Е.В. Падучева // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI: Лингвистическая прагматика. – М., 1985. – С. 3–42. 9. Беляева Е.И. Грамматика и прагматика побуждения: Английский язык / Е.И. Беляева. – Воронеж, 1992. – 168 с. 158 10. Бенвенист Э. Общая лингвитика / Э. Бенвенист / Под ред., с вступ. статьей и коммент. Ю.С. Степанова. – М.: Прогресс, 1974. – 448 с. 11. Березин Ф.М. О парадигмах в истории языкознания ХХ в. / Ф.М. Березин // Лингвистические исследования в конце ХХ в. – М., 2000. – С. 9–21. 12. Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка / М.Я. Блох // Вопросы языкознания. – М., 2000. – № 4. – С. 56–67. 13. Блох М.Я. Философия регуляции речевого общения: от диалога личностей к диалогу культур / М.Я. Блох // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета (ИГЛУ). № 2 (18). 2012. С. 53–59. 14. Богданов В.В. Иллокутивная функция высказывания и перформативный глагол. / В.В.Богданов // Содержательные аспекты предложения и текста. – Калинин, 1983. – С. 58–67 15. Богданов В.В. Классификация речевых актов / В.В.Богданов // Личностные аспекты языкового общения: Межвуз. сб. науч. трудов / Калининск. гос. ун-т. – Калинин, 1989. – С. 25–37. 16. Богданов В.В. Речевое общение: Прагматические и семантические аспекты / В.В. Богданов. – Л.: Изд-во Ленин. гос. ун-та, 1990(б). – 88 с. 17. Борисова Е.Г. Перлокутивная лингвистика и ее преподавание студентам-филологам / Е.Г. Борисова // Вестник Московского университета. Сер. 9, Филология. – 2001. – № 1. – С. 115–134. 18. Борисова И.Н. Непрямая коммуникация в речевой систематике лингвокультуры / Е.Г. Борисова // Аксиологическая лингвистика: проблемы коммуникативного поведения: Сб науч. тр. – Волгоград: Перемена, 2003. – С. 60–71. 19. Бут Н.А. Просодические характеристики ситуативно обусловленных иллокутивных актов группы «минативов» : дис. ... канд. филол. наук : 10.02.04 / Бут Наталия Андреевна. – Тамбов, 2004. – 185 с. 159 20. Быстров В.В. Функционально-семантический анализ менасивных диалогических реплик: автореф. дис. … канд. филол. наук :10.02.19 / Быстров Вячеслав Владимирович. – Тверь, 2001. – 20 с. 21. Вендлер З. Иллокутивное самоубийство / З. Вендлер // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. – С. 238–250. 22. Вежбицка А. Речевые акты / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. – С. 251–275. 23. Вилкова Л.В., Сергеева вопросительный Л.В. Вилкова, М.А. иллокутивный Классификация акт [Элекстронный реплик ресурс] М.А. Сергеева. http://www.frgf.utmn.ru/journal/#18/journal.htm на // URL: (дата обращения 15.09.2014). 24. Восканян Г.Р. Структура, типы, контексты функционирования комиссивных и эмфатических ассертивных высказываний в современном английском языке: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Восканян Галина Романовна. – Пятигорск, 1985. – 17 с. 25. Грайс Г.П. Логика и речевое общение / Г.П. Грайс // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. – С. 217–237. 26. Григорьев Е.И. Типология речевых актов в системе тоновой парадигмы / Е.И. Григорьев // Языковые единицы в парадигматике и синтагматике. – Днепропетровск, 1990. – С. 57–63. 27. Григорьев Е.И. Основы фонопрагматики немецкого языка / Е.И. Григорьев. – Днепропетровск, 1997. – 169 с. 28. Давыденкова О.А. Вопрос как когнитивная основа реализации имплицитного воздействия английских предложений рекламноинструктивного характера / О.А. Давыденкова // Композиционная 160 семантика: Материалы Третьей Междунар. шк.- семинара по когнитивной лингвистике, 18-20 сент. 2002г./ Отв.ред. Н.Н. Болдырев, редкол.: Е.С. Кубрякова, Е.М. Позднякова, В.Б. Гольдберг и др.: в 2ч. Ч.1. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2002. – С.161–162. 29. Двинянинова Г.С. Комплимент: коммуникативный статус или стратегия в дискурсе? / Г.С. Двинянинова // Социальная власть языка: сб. науч. трудов. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. – С. 101–106. 30. Демьянков В.З. «Теория речевых актов» в контексте современной зарубежной лингвистической литературы (Обзор направлений) / В.З. Демьянков // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 223–234. 31. Дорофеева И. В. Английское обращение в системе языка и в дискурсе : дис. ... канд. филол. наук : 10.02.04 / Дорофеева Ирина Валентиновна. – Тверь, 2005. – 166 с. 32. Есикова М.М. Основы этики / М.М. Есикова. – Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2007. – 80 с. 33. Закутская Н.Г. Директивные речевые акты как средство характеристики психологических особенностей личности / Н.Г. Закутская // Социальная власть языка: Сб. науч. трудов. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. – С. 106–112. 34. Карабан В.И. Сложные речевые единицы (прагматика английских асиндетических полипредикативных образований) / В.И. Карабан. – Киев: Вища школа, 1989. – 132 с. 35. Карандеева Л.Г. Ситуативно обусловленная вариативность просодических характеристик директивных (иллокутивных) актов: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Карандеева Людмила Георгиевна. – Тамбов, 2006. – 25 с. 161 36. Карасик В.И. Языковый круг: личность, концепты, дискурс / В.И. Карасик. – Волгоград: Перемена, 2002. – 477 с. 37. Карпушина Е.Е. Грамматическая, прагматическая и интеракциональная вариативность вопросительных конструкций): автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Карпушина Елена Евгеньевна. – СПб, 1992. – 17 с. 38. Карчевски Р.И. Угроза в терминах типологии речевых актов / Р.И. Карчевски // Форма, значения и функции единиц языка и речи: Матлы докл. междунар. науч. конф. – Минск: МГЛУ, 2002. – Ч.2. – С. 129–131. 39. Кирьякова О.В. Перлокутивные глаголы в современном немецком языке / О.В. Кирьякова // Вестник Томского государственного педагогического университета №3, 2011. – С. 81–85. 40. Киселева Е.А. Языковые и неязыковые параметры фатического дискурса / Е.А. Киселева // Традиции и новаторство в гуманитарных исследованиях: Сб. науч. тр., посвящ. 50-летию ф-та иностр. яз. Мордов. гос. ун-та им. Н.П. Огарева / Редкол.: Ю.М. Трофимова (отв. ред.) и др. – Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2002. – С. 24–27. 41. Кобозева И.М. «Теория речевых актов» как один из вариантов теории речевой деятельности / И.М. Кобозева // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 7–21. 42. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке / Г.В. Колшанский. – М., 1976. – 232 с. 43. Кравец А.С. Деятельностная парадигма смысла / А.С. Кравец // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки, 2003 – № 1. – С. 160–189. 44. Красина Е.А. Семантика и прагматика русских перформативных высказываний : дис. … д-ра филол. наук : 10.02.01 / Красина Елена Александровна. – Москва, 1999. – 310 с. 162 45. Кун Т.С. Структура научных революций: пер. с. англ. / Т. Кун; Сост. В.Ю. Кузнецов – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. – 605 с. 46. Кубрякова Е.С. Парадигмы научного знания в лингвистике и ее современный статус / Е.С. Кубрякова // Изв. АН. Серия литературы и языка. – М., 1994. – Т.53, № 2. – С. 3–15. 47. Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: дис. …канд. филол. наук : 10.02.19 / Кусов Геннадий Владимирович. – Краснодар, 2004. – 161 с. 48. Ломова Г.М., Юмашева В.В. Экспрессивный речевой акт сожаления / Г.М. Ломова, В.В. Юмашева // Актуальные проблемы прагмалингвистики. Тез. Докл. Науч. Конф. – Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1986. – 92 с. 49. Мiщенко В.Я. Комплiмент в мовленнєвiй поведiнцi представникiв англомовних (британськоï та американськоï) культур: автореф. дис. … канд. фiлол. наук : 10.02.04 / Мiщенко Вікторія Яківна. – Харкiв, 1999. – 18 с. 50. Макаров М.Л. Основы теории дискурса / М.Л. Макаров. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. – 280 с. 51. Маликова Е.А. Вопросительное предложение: номинативные и коммуникативные аспекты (на материале современного английского языка): автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Маликова Евгения Александровна. – Киев, 1989. – 25 с. 52. Маринин Ю.Н. Речекомплекс «Поздравления» (на материале текста поздравительной открытки: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.19 / Маринин Юрий Николаевич. – Волгоград, 1996. – 25 с. 53. Маслова А.Ю. Коммуникативно-семантическая категория побудительности и ее реализация в славянских языках (на материале сербского и болгарского языков в сопоставлении с русским): дис. … 163 д-ра филол. наук : 10.02.03 / Маслова Алина Юрьевна. – СПб, 2003. – 554 с. 54. Маслова А.Ю. Специфика коммуникативных неудач в речевой ситуации угрозы / А.Ю. Маслова // Филологические науки : Научные доклады высшей школы. – 2004. – №3. – С. 75–84. 55. Матвеева Г.Г. Основы прагмалингвистики : монография / Г.Г. Матвеева, А.В. Ленец, Е.И. Петрова. – М.: ФЛИНТА: Наука, 2013. – 232 с. 56. Мизин О.А. Функции обращения в современном русском языке / О.А. Мизин // Вопросы методики преподавания языка и литературы. Вып. 4. – Минск, 1973. – С. 36–47. 57. Мирончук Т.А. высказываний Семантические оправдания в и прагматические современном особенности английском языке): автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Мирончук Татьяна Андреевна. – Киев, 1998. – 16 с. 58. Мудрик Л.В. Стилистические черты просодии английского поздравления : дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Мудрик Лариса Валентиновна. – Пятигорск, 1990. – 234 с. 59. Мурашкина Э.В. Комплимент как регулятивный речевой акт (на материале английского языка) : автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Мурашкина Эльвира Вячеславовна. – Тверь, 2004. – 22 с. 60. Остин Дж.Л. Слово как действие / Дж.Л. Остин // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 22–129. 61. Падучева Е.В. Вид и время перформативного глагола / Е.В. Падучева // Логический анализ языка: Язык речевых действий. – М.: Прогресс, 1994. – С. 86–102. 164 62. Падучева Е.В. Семантические исследования. Семантика времени и вида. Семантика нарратива / Е.В. Падучева. – М.: Школа ―Языки русской культуры‖, 1996. – 464 с. 63. Плунгян В.А., Рахилина Е.В. О некоторых направлениях современной французской лингвистики / В.А. Плунгян, Е.В. Рахилина // Вопросы языкознания. – 1994. – №5. – С. 107–125. 64. Попова С.А. Прагматический аспект литературной рецензии / С. А. Попова // VIII Державинские чтения. Филология и журналистика: Мат.-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Фев. 2003г. / Под ред. Н.Л. Потаниной. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2003. – С. 103–104. 65. Почепцов Г.Г. Прагматический аспект изучения предложения / Г.Г. Почепцов // Иностранные языки в школе. – 1975. – №6. – С. 15–25. 66. Почепцов Г.Г. В.В. Бурлакова, Прагматика Г.Г. предложения Почепцов. // И.П. Теоретическая Иванова, грамматика современного английского языка. – М.: Высш. школа, 1981 – С. 267– 281. 67. Почепцов Г.Г. (мл.) Коммуникативные аспекты семантики : монография / Г.Г. Почепцов (мл.). – Киев : «Вища школа», 1987. – 131 с. 68. Почепцов О.Г. Семантика и прагматика вопросительного предложения (на материале современного английского языка): автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Почепцов Олег Георгиевич. – Киев, 1979. – 24 с. 69. Почепцов О.Г. Иллокутивные глаголы / О.Г. Почепцов // Прагматические аспекты изучения предложения и текста. – Киев: КГПИЯ, 1983. – С. 12–20. 165 70. Романов A.A. Коммуникативно-прагматические и семантические свойства немецких высказываний-просьб: дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Романов Алексей Аркадьевич – Калинин, 1982. – 168 с. 71. Романов A.A. Прагматические особенности перформативных высказываний / А.А. Романов // Прагматика и семантика синтаксических единиц. Сб. на-учн. трудов / Отв. ред. проф. И.П. Сусов. – Калинин: Калининск. гос. ун-т, 1984. – С. 86–92. 72. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения: Пособие по теоретическим курсам / А.А. Романов. – М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1988. – 183 с. 73. Рыжов С.А. Функционально-семантические свойства интеррогативных реплик в динамической модели диалога: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.19 / Рыжов Сергей Анатольевич. – Ульяновск, 2003. – 22 с. 74. Рыжова Л.П. Обращение как компонент коммуникативного акта: автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.19 / Рыжова Людмила Павловна. – М., 1982. – 16 с. 75. Рыжова Л.П. Основные понятия французской прагматики / Л.П. Рыжова // Человек в социальном мире: проблемы, исследования, перспективы. Вып 1. – 2004. – № 1. – С. 75–79. 76. Рыжова Л.П. Становление прагматического направления во французском языкознании: автореф. дис. … д-ра филол. наук : 10.02.05 / Рыжова Людмила Павловна. – М.: МГУ, 2005. – 35 с. 77. Рыжова Л.П. Французская прагматика. – М.: КомКнига, 2007. – 240 с. 78. Рябинская Н.С. Речь как социальное действие: основные понятия дискурсивного анализа / Н.С. Рябинская // Социологический журнал. –2002. – № 4 – С. 78–91. 166 79. Серио П. В поисках четвертой парадигмы / П. Серио // Философия языка: в границах и вне границ. – Харьков: Око, 1993. – Вып. 1. – С. 37–52. 80. Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? / Дж.Р. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 151–169. 81. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов / Дж.Р. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 170–194. 82. Серль Дж.Р. Косвенные речевые акты / Дж.Р. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов.– М.: Прогресс, 1986. – С. 195–222. 83. Серль Дж.Р., Вандервекен Д. Основные понятия исчисления речевых актов / Дж.Р. Серль, Д. Вандервекен // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. Логический анализ естественного языка. – М.: Прогресс, 1986. – С. 242–263. 84. Симонова С.О. Коммуникативно-когнитивныеособенности выражения косвенных и имплицитных речевых актов отказа в диалогическом дискурсе : автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.19 / Симонова Светлана Олеговна. – М., 2011. – 25 с. 85. Стеблецова А.О. Речевые стратегии в тексте делового письма как коммуникативно-прагматический инструмент воздействия на адресата / А.О. Стеблецова // Социальная власть языка: сб. науч. трудов. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. – С. 238– 241. 86. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. – М.: URSS, 2005. – 312 с. 167 87. Стросон П.Ф. Намерение и конвенция в речевых актах / П.Ф. Стросон // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 131–150. 88. Сусов И.П. Коммуникативно-прагматическая лингвистика и ее единицы / И.П. Сусов // Прагматика и семантика синтаксических единиц. – Калинин: Калининский гос. ун-т, 1984. – С. 3–12. 89. Сусов И.П. Языковое общение и лингвистика / И.П. Сусов // Прагматические и семантические аспекты синтаксиса. – Калинин, 1985. – С. 3–12. 90. Сусов И.П. Общее языкознание. Ч.2: Европейское и американское языкознание 19-20 вв. Программно-справочное пособие. – Тверь, 1997. – 87 с. 91. Сусов И.П. История языкознания: Учебное пособие для студентов старших курсов и аспирантов. – Тверь: Тверской гос. ун-т, 1999. – 327 с. 92. Сусов И.П. Лингвистическая прагматика [Электронный ресурс] // И.П. Сусов. – Тверь, 2006. http://homepages.tversu.ru/~ips/PragmA.html (дата URL: обращения 16.03.2012). 93. Сусов И.П. [Электронный Коммуникативно-деятельностные ресурс] / И.П. теории Сусов. языка: URL: http://www.coolreferat.com/%20Коммуникативнодеятельностные%20теории%20языка (дата обращения 15.05.2012) 94. Сухих С.А. Личность в коммуникативном процессе / С.А. Сухих. – Краснодар: ЮИМ, 2004. – 156 с. 95. Темиргазина З.К. Современные теории в отечественной и зарубежной лингвистике / З.К. Темиргазина. – Павлодар, 2002. – 140 с. 96. Теплякова Е.К. Коммуникативные неудачи при реализации речевых актов побуждения в диалогическом дискурсе: дис. ... канд. филол. 168 наук : 10.02.04 / Теплякова Елена Константиновна. – Тамбов, 1998. – 157 с. 97. Трофимова Н.А. Полиинтенциональность речевых актов извинения / Н.А. Трофимова // Вестник Ленинградского госуд. университета им. А.С.Пушкина. – №2. – СПб, 2006. – С. 56–60. 98. Формановская Н.И. Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения / Н.И. Формановская. – М.: Ин-т рус. яз. им. А.С.Пушкина, 1998. – 291 с. 99. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого общения, лингвистике и риторике / Д. Франк // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. Теория речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С . 363–373. 100. Хамзина Г.К. Языковый стереотип речевых актов аргументации и возражения / Г.К. Хамзина // Актуальные проблемы прагмалингвистики. Тез. докл. науч. конф. – Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1996. – С. 76–80. 101. Цурикова Л. В. Прагматика речевого акта предложения в английском и русском языках / Л.В. Цурикова // Современные прагмалингвистические исследования романских, германских и русского языков. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1996. – С. 153–157. 102. Чахоян Л.П. Коммуникативно-семантическая теория высказывания (на материале новоанглийского языка) : автореф. дисс. … д-ра филол. наук : 10.02.04 / Чахоян Людмила Павловна – Л., 1980. – 31 с. 103. Шевченко И.С. Речевой акт как единица дискурса: когнитивнопрагматический подход / И.С. Шевченко // Тверской лингвистический меридиан: Сб. науч. статей. – Вып.7: В мире языка. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. – С. 69–80. 104. Шеловских Т.И. Прагматическое пространство суггестивов / Т.И. Шеловских // Коммуникативные и прагматические компоненты в 169 лингвистическом исследовании: сб. статей. – Воронеж, 1995. – С. 133– 140. 105. Шимберг С.С. Функциональный диапазон вопросительного высказывания в современном английском диалогическом дискурсе: автореф. дис. … канд. филол. наук :10.02.04 / Шимберг Светлана Станиславовна. – СПб, 1998. – 19 с. 106. Яковлева Г.Г. Директивный дискурс в диалогическом пространстве разных языков (Строевые и функциональные аспекты описания) : дис. ... д-ра филол. наук : 10.02.19 / Яковлева Галина Григорьевна. – Тверь, 2005. – 322 с. 107. Armengaud F. La pragmatique / F. Armengaud. – Paris, 1985. – 127 р. 108. Attal P. La pragmatique est-elle une forme honteuse de behaviorisme? / P. Attal // L’information grammaticale №66. – Paris, 1995. – Р. 13–16. 109. Austin J.L. Performative Utterances / J.L. Austin // Philosophical Papers. – Oxford: Clarendon, 1961. – P. 220–239. 110. Austin J.L. Performative – Constative / J.L. Austin // Philosophy and ordinary Language. – Urbana: University of Illinois Press, 1963. – P. 22– 54. 111. Bach K. Speech Acts and Pragmatics / K. Bach // Blackwell Guide to the Philosophy of Language. – Oxford: Blackwell, 2006(а). – Р. 147–167. 112. Ballmer Th., Brennenstuhl W. Speech act classification / Th. Ballmer, W. Brennenstuhl. – Berlin: Mouton de Gruyter, 1981. – 274 p. 113. Benveniste É. Problèmes de linguistique générale / É. Benveniste. – Paris : Éditions Gallimard, 1966. – V. I. – 356 p. 114. Benveniste É. Problèmes de linguistique générale / É. Benveniste. – Paris : Éditions Gallimard, 1974. – V. II. – 286 p. 115. Berrendonner A. Eléments de la pragmatique linguistique / A. Berrendonner. – Paris: Minuit, 1981. – 247 p. 170 116. Bierwisch М. Semantic Structure and Illocutionary Force / М. Bierwisch // Speech Act Theory and Pragmatics / Ed. by J.R. Searle, F. Kiefer and M. Bierwisch. – Dordrecht, 1980. – P. 1–35. 117. Blanchet Ph. La pragmatique d’Austin à Goffman / Ph. Blanchet. – Paris: Bertrand-Lacoste, 1995. – 127 p. 118. Bracops M. Introduction à la pragmatique. Les théories fondatrices : actes de language, pragmatique cognitive, pragmatique intégrée / M. Bracops. – Bruxelles: Editions Duculot, 2010. – 240 p. 119. Davis S. Speech acts and action theory / S. Davis // Journal of Pragmatics, North-Holland Publishing Compаny, 1984. – № 8. – Р. 469–487. 120. Ducrot O. Le Dire et le Dit / O. Ducrot. – Paris: Minuit, 1984. – 240p. 121. Fingarette H. Performatives / H. Fingarette // American Philosophical Quarterly, 1967. – vol. 4, № l. – P. 39–48. 122. Fraser B. An Analysis of Vemacluar Performative Verbs / B. Fraser // Towards Tomorrow's Linguistic / Ed. By Schuy etc. – Waschington: Georgetown Univ. Press, 1974. – P. 139–158. 123. Jayez J. Règles et conventions dans les actes de language / J. Jayez // Théorie des Actes de language, Ethique et Droit. – Paris, 1986. – Р. 37–51. 124. Habermas J. Zur Entwicklung der Interaktionskompetenz / J. Habermas. – München: Hueber, 1974. – 187 S. 125. Hancher M. The classification of cooperative illocutionary acts / M. Hancher. – Language in society, 1979, vol. 8, №1. – Р. 1–14. 126. Hausenblass K. On the characterization and classification of discourses / K. Hausenblass // Travaux Linguistiques de Praguе. – Praguе, 1978. – 141 p. 127. Henne H., Rehbock H. Einführung in die Gesprächsanalyse / H. Henne, H. Rehbock. – 2. verb. u. erw. Aufl. – Berlin, New York, 1982. – 330 р. 128. Katz J.J. Propositional structure and Illocutionary Force. A study of the Contribution of Sentence Meaning to Speech Acts / J.J. Katz. – New York : Crowell, 1977. – 249 p. 171 129. Kerbrat-Orecchioni C. L’Énonciation. De la subjectivité dans le language / C. Kerbrat-Orecchioni. – Paris : Armand Colin, 1980. – 290 p. 130. Kerbrat-Orecchioni C. Où sont les actes de language ? / C. KerbratOrecchioni // L’information grammaticale №66. – Paris, 1995. – Р. 5–12. 131. Kerbrat-Orecchioni C. Que peut-on « faire » avec du dire? / C. KerbratOrecchioni // Cahiers de linguistique française. Les modèles du discours face au concept d'action. 26/2004. – Р. 27–43. 132. Laurendeau P. Contre la trichotomie Syntaxe / Sémantique / Pragmatique / P. Laurendeau // Revue de Sémantique et Pragmatique, 1997. – № 1. – P. 115–131. 133. Leech G.N. Principles of Pragmatics / G.N. Leech. – London, New York: Longman, 1983. – 257 p. 134. Lycan W.G. Logical form in natural language / W.G. Lycan. – Cambridge (Massachusetts): MIT Press, 1984. – 348 p. 135. Maingueneau D. L’Analyse de discours. Introduction aux lectures de l’archive / D. Maingueneau. – Paris: Hachette, 1991. – 268 p. 136. Maingueneau D. L’énonciation en linguistique française / D. Maingueneau. – Paris: Hachette, 2007. – 160 p. 137. Moeschler J. Argumentation et Conversation: Éléments pour une analyse pragmatique du discours / J. Moeschler. – Paris: Hatier, 1985. – 203p. 138. Moeschler J. La pragmatique après Grice: contexte et pertinence / J. Moeschler // L’information grammaticale №66. – Paris, 1995. – Р. 25–31. 139. Némo F., Cadiot P. Un problème insoluble ? / F. Némo, P. Cadiot // Revue de Sémantique et Pragmatique, 1997a. – № 1. – P. 15–22. 140. Némo F., Cadiot P. Un problème insoluble ? / F. Némo, P. Cadiot // Revue de Sémantique et Pragmatique, 1997b. – № 2. – P. 9–40. 141. Nerlich B., Clarke D.D. La pragmatique avant Austin: fait où fantasme? / B. Nerlich, D.D. Clarke // Histoire. Epistémologie. Langue, 1998. – T. XX.- F. 1. – P. 107–126. 172 142. Rastier F. La triade sémantique, le trivium et la sémantique linguistique / F. Rastier // Nouveaux actes sémiotiques. – 1990(а). – №9. – P. 55–75. 143. Reboul A. La pragmatique à la conquête de nouveaux domaines : la référence / A. Reboul // L’information grammaticale №66. – Paris, 1995. – Р. 32–37. 144. Reboul A. Le paradoxe du mensonge dans la théorie des actes de language / A. Reboul // Cahiers de linguistique française, 1992. – №13. – P. 125–147. 145. Reboul A., Moeschler J. Pragmatique aujourd’hui: Une nouvelle science de communication / A. Reboul, J. Moeschler. – Paris: Seuil, «Points Essais» №371, 1998. – 216 p. 146. Récanati F. Le développement de la pragmatique / F. Récanati // Langue française: La pragmatique, 1979(а). – № 42. – P. 6–20. 147. Récanati F. Insinuation et sous-entendu / F. Récanati // Communication, 1979(b). – №30. – Р. 95–106. 148. Récanati F. Les énoncés performatifs: Contribution à la pragmatique / F. Récanati. – Paris: Les Editions de minuit, 1981. – 287 p. 149. Récanati F. Remarques sur les verbes parenthetiques.//De la syntaxe a la pragmatique. – Amsterdam: Philadelphia,1984. – P. 319–352. 150. Récanati F. La pensé d’Austin et son originalité par rapport à la philosophie analytique antérieure / F. Récanati // Théorie des Actes de language, Ethique et Droit. – Paris, 1986. – Р. 19–35. 151. Roulet E. Essai de classement syntaxique et sémantique des verbes potentiellement performatifs en français / E. Roulet // Cahiers de linguistique, 1978. – № 8. – P. 437–455. 152. Rubattel C. Une analyse sémantique des verbes performatifs / C. Rubattel // Cahiers de linguistique française, 1980. – №1. – Р. 104–127. 153. Searle J.R. Spreech Acts: An Essay in the Philosophy of Langage / J.R. Searle. –London: Cambridge University Press, 1970. – 306 p. 173 154. Sperber D., Wilson D. La pertinence. Communication et cognition / D. Sperber, D.Wilson. – Paris: Les Editions de minuit, 1989. – 396 p. 155. Taleb O. B. Actes de discours et performativité en français : de la syntaxe à la pragmatique / O. B. Taleb. – Université de Tunis, 1984. – 526 p. 156. Tyvaert J.-E. La question du positionnement de la pragmatique dans les sciences du language : discussion autour d’une illustration révélatrice / J.E. Tyvaert // Revue de Sémаntique et Pragmatique. – Paris, 1998. – № 1. – P. 95–104. 157. Vanderveken D. Illocutinary logic and self-defeating speech acts / D. Vanderveken // Speech act theory and pragmatics. Ed. by J.R.Searle et al. – Dordrecht et al.: Reidel, 1980. – P. 247–273. 158. Vion R. Sémantique, pragmatique et missions de la linguistique / R. Vion // Revue de Sémantique et Pragmatique. – Paris, 1997. – № 1. – Р. 81–93. 159. Warnock G. J. Some Types of Performative Utterance / G. J. Warnock // Isaiah Berlin et al. (eds.), Essays on J. L. Austin. – Oxford: Clarendon Press, 1973. – Р. 69–89. 160. Wunderlich D. Studien zur Spechakttheorie / D. Wunderlich. – Frankfurtam-Main: Suhrkamp, 1976. – 417 р. 161. Wunderlich D. Methodological remarks on speech act theory / D. Wunderlich // Speech act theory and pragmatics. Eds. J. Searle, F.Kiefer, M.Bierwisch. – Dordrecht, Boston, London: Reidel, 1980. – P. 291–312. 162. Zaslawsky D. Pronoms personnels, performatifs et actes de language / D. Zaslawsky // Langue française: La pragmatique, 1979. – № 42. – P. 48–59. Словари 163. Лингвистический энциклопедический энциклопедия, 1990. – 682 с. словарь – М.: Советская 174 164. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка [Электронный ресурс] URL: http://www.ozhegov.org/words/299.shtml (дата обращения 18.04.2012). 165. Rey A., Rey-Debove J. Le Petit Robert dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française / A. Rey, J. Rey-Debove. – Paris: Le Robert, 2011. – 2838 p. СПИСОК ИЛЛЮСТРАТИВНОГО МАТЕРИАЛА 1. Anouilh J. Le bal des voleurs. – Paris: Folio, 1973. – 218 p. 2. Anouilh J. Le voyageur sans bagage. – Paris: Folio, 1973. – 218 p. 3. Barbery M. L’élégance du hérisson. – Paris: Gallimard, 2006. – 368 p. 4. Besnehard D. Internat. L’ourse blanche. – Paris: Edilig – Collection Théâtrales, 1989. – 125 p. 5. Billetdoux F. Le comportement des époux Bredburry. Comédie en quatre actes. – Paris: ACTES SUD – PAPIERS, 1991. – 87 p. 6. Calaferte L. Théâtre complet. Pièces intimistes. – Blois: Hesse, 1993. – 401 p. 7. Gavalda A. L’Échappée belle. – Paris: Le Dilettante, 2009. – 164 p. 8. Lévy M. Et si c’était vrai. – Paris: Robert Laffont, 1999. – 268 p. 9. Lévy M. Sept jours pour une éternité. – Paris: Robert Laffont, 2003. – 288 p. 10. Lévy M. Toutes ces choses qu’on ne s’est pas dites. – Paris: Robert Laffont, 2008. – 238 p. 11. Lévy M. Vous revoir. – Paris: Robert Laffont, 2008. – 352 p. 12. Pagnol M. César. – Paris: Fasquelle, 1946. – 114p. 13. Pagnol M. Angèle. – Paris: Le Livre de Poche, 1969. – 68 p. 14. Pagnol M. Fanny. – Paris: Le Livre de Poche, 1969. – 256 p. 175 15. Pagnol M. La femme de boulanger. – Paris: Le Livre de Poche,1969. – 74 p. 16. Pagnol M. Marius. – Paris: Editions deFallois, 1988. – 223 p. 17. Pagnol M. La fille du puisantier. – Paris: Editions deFallois, 1989. – 130 p.
