О книге В. Савельзона «Пушкин и Оренбуржье

В контексте культуры
ников Отдела редких книг есть надежда, что сейчас, когда ведется активная
работа по составлению электронного каталога книг лицейской библиотеки,
мы сможем получить сведения обо всех находящихся в Екатеринбурге лицей­
ских изданиях, собрать их воедино (пусть не на полках, но на страницах ката­
лога) и представить в сети Internet наиболее полное описание поистине бес­
ценной лицейской библиотеки.
1 См., например: Емельянов Б .. Цыпина Н. «Нашли приют надежный...» // Уральский библиофил.
Свердловск, 1984. С. 81— 93; Главацкий М. Е. Рождение Уральского университета. Екатеринбург. 1995.
С. 186—202.
; См.: Селезнев И. Исторический oLepK Императорского бывшего Царскосельского, ныне Александ­
ровского Лицея. Спб., 1861.
1 Пущин И. И. Записки о Пушкине. Спб.. 1907.
4 Ее Cabinet des fees; ou Collection choisie des contes des fees, et autres contes merveilleux: Ornes de
figures. T. 1— 37. Amsterdam et se trouve a Paris: de fimpremerie de Cl. Simon, 1785— 1786.
s Лагарп Ж. Ф. Ликей, или Круг сювесности древней и новой. Сочинение И. Ф. Лагарпа: В 5 ч.
Спб.. 1810— 1814.
' См.: Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. Спб., 1855. С. 14.
" Садовской Б. А. Державин. Русская камена. М.. 1910. Статья воспроизведена в кн.: Ходасевич В. Ф.
Державин. М.. 1992. С. 342—350.
В. П. Лукьянин
В ПРОСТРАНСТВЕ САМОРОДНОГО СЮЖЕТА
(О книге В. Савельзона
«Пушкин и Оренбуржье»)
Каждый, кто причастен к литературному труду, знает, сколь долог и мучи­
телен бывает поиск емкого сюжетного хода, который бы позволил выявить и
объяснить связь фактов и событий, выстроить и направить поток повествова­
ния.
Поездка Пушкина в Оренбургский край осенью 1833 года — необычайно
вместительный и редкостный в своей законченности исторический сюжет. Он
содержит уже как бы в готовом виде набор драматических обстоятельств, круп­
ных характеров, значительных поступков и сулит просторные подходы к глу­
бинным пластам неисчерпаемой темы пушкинской жизни. Пожалуй, даже
удивительно, что такой великолепный пас не был принят кем-нибудь из круп­
ных прозаиков в ту пору, когда биографические романы были у нас особенно
популярны. Зато литературоведческих работ о пушкинской поездке написано
— не счесть: десятки (если не сотни) статей, несколько монографий; в 1997
году вышла даже фундаментальная «Оренбургская пушкинская энциклопе­
дия» Р.В. Овчинникова и Л.Н. Большакова.
Вильям Савельзон едва ли не первый воспользовался самородным сюже­
том, чтоб написать роман1. Правда, не традиционный, а р о м а н - э с с е . Этого
жанрового обозначения, впрочем, нет на титульном листе, но оно использует­
€
В П Лукьямии, 1999
141
1999
Известия УрГУ
№11
ся в издательской аннотации. Кроме того, с первых же абзацев предисловия
явно и откровенно заявляется тема личного авторского отношения к Пушки­
ну — пожалуй, самая верная примета этого, все-таки явно не канонического
жанра. Проходя лабиринтами многократно исхоженных другими исследова­
телями коллизий, писатель занят не столько отысканием нераскрытых фактов
(хотя собственные находки у Савельзона тоже есть), сколько синтезом всего
того, что уже было описано в десятках других публикаций (библиографичес­
кая справка в конце книги пристала бы добротной диссертации). Это не меха­
ническое соединение: опираясь на информацию, почерпнутую из разнооб­
разных источников, авторское воображение стремится оживить картину со­
бытий полуторавековой давности. Достоверность изображения контролиру­
ется при этом тем же шестым чувством, которое и автору традиционного ро­
мана помогает выстроить и оживить внутренний мир своего произведения.
Конечно, многое приходится перепроверять, уточнять, додумывать; тут уже и
читатель оказывается вовлеченным в разгадывание тайн почти детективного
свойства. Следить за ходом мысли писателя тем более увлекательно, что дело
касается судьбы и творчества Пушкина.
И вовсе не обязательно, чтобы речь шла о ключевых событиях, от трактовки
которых что-то всерьез зависит в нашем понимании пушкинского наследия. Це­
лая глава, например, посвящена времени приезда Пушкина в Оренбург. То есть
дата зафиксирована документально, а вот когда произошло событие — утро!у1,
днем? Тут разные источники расходятся. Савельзон предпринимает виртуозное
расследование. По разным источникам, сверяя их друг с другом, он очень досто­
верно устанавливает, с какой скоростью мог двигаться путник на почтовых лоша­
дях не по российским дорогам вообще, а именно по этому отрезку пути — от
Самары до Оренбурга. Принимается в расчет и количество станций, где ему при­
дется менять лошадей, и вероятное время ожидания свежей упряжки чиновни­
ком X класса (хотя нет, как раз перед оренбургской поездкой Пушкин произведен
в титулярные советники, а это уже IX класс). Автору и в этом, и во многих других
случаях очень помогает его собственное детальное знание местной географии и
топографии. Ну и, конечно, он использовал все письменные источники, чтоб ус­
тановить, в котором часу поэт выехал из Самары, а также — что вероятнее всего
он успел сделать уже в Оренбурге в день приезда.
Вот и получилось в итоге, что ни утром, ни даже к обеду 18 сентября 1833
года (такие версии преобладали в литературе) приехать к месту назначения
Пушкин не мог. А приехал он, по подсчетам Савельзона, к четырем-пяти ча­
сам пополудни. Побеседовал часок со старым другом губернатором Перовс­
ким и с Далем, с которым был тогда еще мало знаком. Потом Даль сводил его
в домашнюю баню, принадлежавшую инженер-капитану Артюхову, после чего
путешественник отправился на ночлег на загородную дачу Перовского... Д у­
маю, с этой версией всем пушкинистам, которые обратятся в будущем к орен­
бургскому сюжету, трудно будет спорить.
Савельзон любит разматывать подобные клубки, заниматься, по собствен­
ному определению, «арифметикой». Тут даже и не результат важен — ну что
для нас меняется от того, в два или в четыре часа дня приехал в город Пуш­
кин? Но самый поиск ответа на подобные вопросы позволяет писателю под­
нять такие пласты давно ушедшей жизни, что повествование действительно
приобретает масштаб и плотность романа.
Но и сами результаты его расследований не второстепенны, ведь понастоящему интересно, каким увидел Пушкин Оренбург, каким Оренбург
142
В контексте культуры
увидел Пушкина, в каких домах города поэт действительно бывал, а в ка­
ких его «поселила» молва, какие он там прежние знакомства возобновил и
с кем познакомился впервые, какими событиями был наполнен его первый
день в городе, а также дни второй, третий...
Порой эти расследования бросаю т неожиданный свет на худож ествен­
ную ткань «Капитанской дочки», которая, как известно, стала главным твор­
ческим итогом оренбургской поездки Пушкина. Много интересных (и хо­
рошо обоснованны х) предположений высказывает писатель относительно
оренбургских прототипов этого произведения и географических реалий,
превращенных в пространство романа. Он законно гордится, например,
что опознал село Н иж неозерное в беглой дорожной зарисовке Пушкина.
И еще# мне показалось очень интересным предположение, что поэт за­
тем отправил Гринева с Савельичем из Оренбурга для спасения Маши Ми­
роновой не самой ближней и не самой удобной дорогой, чтоб дать им воз­
можность н е в з н а ч а й оказаться близ ставки Пугачева в селе Берды.
Специальная поездка к предЕ.одителю бунтовщиков за помощью наложи­
ла бы несмываемое пятно на репутацию офицера и дворянина, а если бы
Петр Андреевич выбрал более рациональный путь в Белогорскую крепость,
то вряд ли могла бы состояться столь необходимая для развития сюжета
встреча его с Пугачевым.
Не могу, однако, признать, что во всех случаях «арифметика» автора
романа-эссе вполне меня убедила. Так, для самого Савельзона едва ли не
кульминацией погружения в тему (самая длинная глава и — тон! Таким
тоном говорят лишь о подлинно счастливой находке) стал «летний буран».
Тот хрестоматийный, со школы всем памятный буран, когда будущий пред­
водитель крестьянского восстания вывел Гринева к постоялому двору, а
молодой барин отблагодарил его заячьим тулупчиком.
Так вот, Вильям Львович стал «листать страницы назад», прослеживая
события от момента первого известия о появлении войска Пугачева вбли­
зи Белогорской крепости, и у него вышло, что до этого дня юный офицер
прожил в крепости месяца два, а следовательно, буран должен был слу­
читься не иначе как в июле или августе. Хронологическая «ошибка» Пуш­
кина дает повод автору романа-эссе интересно порассуждать об особы х
свойствах художественного времени (в отличие от времени реального) и о
праве художника на вымысел. Что ж, не очень бросающ иеся в глаза «ош иб­
ки» в изображении ради достижения определенного художественного эф­
фекта — явление, достаточно хорошо известное в истории искусства, и не
с Пушкина начались подобные эксперименты. (Когда-то проф ессор Л.Н.
Коган обратил внимание: на знаменитой картине Брейгеля «Крестьянская
свадьба» на двоих персонажей с носилками приходится пять ног.)
И все же насчет «летнего» бурана в «Капитанской дочке» Вильям Льво­
вич несколько погорячился. Чтобы убедиться в том, достаточно обратить
внимание на две временные ею хи , выставленные Пушкиным очень четко.
На последней странице повести: «Из семейственных преданий известно,
что он (Петр Андреевич Гринев. — В.Л.) был освобож ден от заключения в
конце 1774 года». Случилось это, как вы помните, через сравнительно ко­
роткое время после того, как Марья Ивановна повстречалась с императри­
цей. А значительно ранее того герой-рассказчик при крайне драматичес­
ких обстоятельствах встретился с родителями: «Оба смотрели на меня с
изумлением, — три года военной жизни так изменили меня, что они не
143
1999
Известия УрГУ
№11
могли меня узнать». То есть военная жизнь Петра Андреевича началась
никак не позже 1771 года. Правда, встреча Гринева с родителями описана
в «пропущ енной главе», а в ней запечатлены следы еще далеко не завер­
шенного замысла, здесь даже Гринев еще зовется Буланиным, а Гриневым
— Зурин.
Что ж, в таком случае следует непредвзято и по порядку читать «кано­
нический» текст.
После краткой экспозиции начинается стремительный разбег сюжета:
«Однажды осенью матушка варила варенье...» Батюшка Петруши, отстав­
ной премьер-майор, был крут: решение об отправлении сына на военную
службу он принял незамедлительно и — «День отъезду моему был назна­
чен». Вряд ли Вильям Львович станет настаивать, что день тот был ото­
двинут года на два. Какое-то время, естественно, ушло на подготовку, но к
месту службы молодой Гринев отправился, конечно, той же осенью , самое
позднее — уже зимой. Так буран оказывается на положенном ему по ка­
лендарю месте.
Если верить Савельзону, так по приезде Гринева в Белогорскую кре­
пость события шли накатом: чуть попривык — влюбился; послал письмо
родителям с просьбой о благословении на женитьбу — неделя туда, неде­
ля обратно; потом дуэль... Словом, на все про все — те самые два месяца,
которые и заставляют Вильяма Львовича перенести буран на июль-август.
М ежду тем у Пушкина за первым знакомством героя-рассказчика с сем ей­
ством капитана Миронова следует как бы длинный прочерк: « Я был про­
изведен в офицеры. Служба меня не отягощала» и т.д. Сколько тут време­
ни прошло? Судить можно разве что по сообщ ению Маши Гриневу после
дуэли: дескать, Швабрин к ней сватался. «В прошлом году. Месяца два до
вашего приезда». Это признание настолько выпадает из хронологии, выс­
троенной Савельзоном, что кажется последнему «необъяснимой нелепи­
цей». А между тем решительно ничто не указывает на более близкие сро­
ки, и всего вероятнее, что дуэль произошла не менее чем через год после
приезда Гринева к месту службы.
После дуэли время снова утратило размеренную протяженность: «М а­
рья Ивановна почти со мной не говорила и всячески старалась избегать
меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я
сидеть один у себя дома»... Сколько времени прошло таким образом? Имей­
те в виду, что и ритмы жизни были тогда совсем другими — не то что
сейчас. Вот и получается, что «три года» из «пропущенной главы» ушли
из текста, но остались в пушкинском замысле; внутренний мир «Капитан­
ской дочки» живет по строго выверенному авторским воображением ка­
лендарю , и никакой «пятой ноги» искать в нем не надо.
«Летний буран» — далеко не единственная моя претензия к автору в
общ ем-то очень интересной книги. Просто досадной оплош ностью пока­
залась мне ещ е попытка Савельзона доказывать известный и до него по­
стулат, что, дескать, «Капитанская дочка» — проза поэта, отыскивая в пуш­
кинском тексте ритмически организованные фразы. Будто столь велика у
гения инерция стихотворства, что и тут он пишет прозу, а сами собой вы­
ходят стихи. Если бы это на самом деле было так, то свидетельствовало
бы не в пользу Пушкина, а скорее наоборот. Но это не так; беспримерно
тонко чувствуя язык, Пушкин выдерживает безупречно особы й ритм про­
заической речи, окрашенный неповторимо индивидуальными тонами.
144
В контексте культуры
Пожалуй, и ещ е об одной претензии скажу, оставив без внимания про­
чие мелочи. На мой взгляд, одно из несомненны х достоинств книги В.Л.
Савельзона, в силу некоего неотвратимого диалектического закона, обора­
чивается в конце концов недостатком. Д ело в том, что каждая деталь, зат­
ронутая автором в ходе повествования, будто твердая крупица, попавшая в
перенасыщенный раствор, у автора романа-эссе, так м ного знающ его о
Пушкине, мгновенно обрастает бесчисленными уточнениями, дополнени­
ями и ассоциациями. Повествование утрачивает упругость, теряет форму;
стилистика вступает в некоторое противоречие с предметом повествова­
ния.
В заключение поделюсь одним наблюдением — может быть, субъек­
тивным. Книги о книгах обычно мало кто читает; книги о книгах Пушкина
(тем более о самом Пушкине) читают едва ли даже не больше, чем самого
Пушкина. Такова притягательная сила этой личности.
Так что даж е просто по теме своей книга Савельзона не будет обой д е­
на вниманием читателей. Она и издана строго и элегантно — ее приятно
взять в руки. Думаю, и прочитана она будет, несмотря на отмеченные мною
слабости, на едином дыхании.
1 Савельзон Вильям. Пушкин и Оренбуржье: Над страницами «Капитанской дочки» и «Истории
Пугачева». Оренбург, 1998.
A.C. ПУШКИН.
СТАНОВЛЕНИЕ ПОЭТА
(Лекция проф. И.А. Дергачева
для студентов-филологов
в записи его учеников)
Память навсегда сохранила образ Учителя. За кафедрой небольшого роста седовласый про­
фессор с очень живыми модуляциями в голосе, с озорным блеском в глазах, с характерной жестику­
ляцией — рука вечно устремлена куда-то вверх. Сам этот образ как нельзя лучше соответствовал
идее русской классической литературы — идее духовной вертикали, сопрягающей мир земной с
миром небесным. Сказывался в этом образе и еще один момент, столь необходимый в занятии лю­
бым трудом — тот дисциплинирующий стержень, который остался у Ивана Алексеевича, по-видимому. еще с войны и который был пронесен им до самого последнего часа.
Стиль лекций проф. И.А. Дергачева трудно описать. Это было поистине артистическое дей­
ство, демонстрация органического вживания в русскую классику, ее философию и поэтику, взве­
шенное умом и прочувствованное сердцем Слово о великой литературе Пушкина, Лермонтова, Го­
голя. У нас, слушающих профессора студентов, создавалось впечатление легкости и, как позднее
выяснялось, обманчивой простоты. Это была лишь иллюзия, ибо, перечитывая конспекты лекций,
мы понимали, насколько они внутренне глубоки и насыщенны в плане духовных открытий — при
всей их, казалось бы, наружной легкости и доступности.
Лекции И.А. Дергачева о русской литературе первой трети XIX века были, конечно же, четко
продуманы и осмыслены. Но нередко казалось, что лектор забывал о «форме плана», превращаясь
на наших глазах в поэта-импровизагера (сродни герою пушкинских «Египетских ночей»). Лекцию
на одну и ту же тему И.А. Дергачев в разное время читал по-разному. Так, к примеру, он признавал­
145