ФОЛЬКЛОРНЫЙ ТЕКСТ

Орловский государственный университет им. И.С. Тургенева
Центр городской антропологии (Москва)
ФОЛЬКЛОРНЫЙ
ТЕКСТ
В СОВРЕМЕННОМ
КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ:
ТРАДИЦИЯ И ЕЕ ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ
Международная научная конференция
Орел, 18-19 марта 2016 года
ТЕЗИСЫ ДОКЛАДОВ
Орел 2016
Составители: Михаил Алексеевский, Наталья Кургузова
Фольклорный текст в современном культурном контексте: традиция и
ее переосмысление. Международная научная конференция. Орел, 18-19
марта 2016 г.: Тезисы докладов. Орел: Орловский государственный
университет им. И.С. Тургенева, 2016. – 36 с.
Тезисы печатаются в авторской редакции.
© Авторы тезисов.
© Михаил Алексеевский, Наталья Кургузова, составление.
Алексеевский Михаил (Москва). Почему в Одинцово никогда не будет
метро: современная мифология и вопросы городского развития
Исследователи, которые занимаются изучением современной городской
мифологии, обычно рассматривают свой материал в синхронии, а не в
диахронии, представляя ее в виде своего рода устойчивой системы. Такое
восприятие городской мифологии в значительной степени объясняется
особенностями исследовательской оптики: лишь в редких случаях
собирательская работа по определенной теме в одном городе системно
проводится в течение длительного времени; значительно чаще речь идет о
экспедициях и других кратковременных исследовательских проектах, во время
которых собирателям необходимо в сжатые сроки как можно полнее описать
рассматриваемую традицию.
Принимая эти правила игры как данность, необходимо стремиться
рассматривать современную городскую мифологию в диахронном аспекте.
Особый интерес представляет вопрос о том, какое влияние на городскую
мифологию оказывают процессы городского развития, которые в некоторых
регионах в постсоветское время оказывались весьма стремительными.
Особенно значительные изменения за последние несколько десятилетий
пережили города ближнего Подмосковья, которые из сравнительно небольших
по размеру районных центров со своей самобытной культурой за счет
массового девелопмента начали превращаться в спальные пригороды Москвы.
В докладе будут проанализирован корпус городских легенд и устойчивых
суждений о специфике города, записанных в 2014 году в рамках
антропологического исследования от жителей подмосковного Одинцово,
типичного города-спутника Москвы. Несмотря на то, что эти нарративы
записывались в ограниченный период времени, их анализ позволяет понять, как
соотносятся между собой «старые» и «новые» городские легенды, как
формирование новых сюжетов оказывается тесно связано с трансформациями,
которые переживает город.
Аматуни Юлия (Санкт-Петербург). Песни и баннеры футбольных
фанатов: смыслы и функции (Россия, Сербия, Англия)
Исследование фанатских выступлений на стадионах в работах российских
ученых чаще всего сводится к описанию устных текстов (песен, «кричалок»,
«речевок», «зарядов») и распределению их по адресату на две группы «хвалебные» и «ругательные». Такой подход, во-первых, игнорирует прочие
инструменты (например, баннеры), которые активно используются
участниками движения для трансляции своих текстов, а во-вторых,
предполагает рассмотрение вербальных единиц изолированно от множества
контекстов, определяющих их содержание и прагматику: от специфики
конкретного матча до локальных и национальных традиций футбольного
хулиганизма.
1
Если обратиться к примерам перфомансов современных фанатов в
сравнительной перспективе (в нашем случае – на материале России, Сербии и
Англии), становится очевидным, что смыслы и функции того, что
демонстрируется фанатами во время игры, варьируются в зависимости от
множества факторов. Так, только учет политико-идеологических тенденций в
современном околофутбольном движении конкретных стран позволяет
адекватно прокомментировать случаи,
когда фанаты московского
«Локомотива» «заряжали» «Косово-Сербия» на матче против турецкого
«Фенербахче» в октябре 2015 года, а фанаты сербской «Црвены Звезды» в
марте 2014 растягивали российский флаг под песню «Катюша» на
баскетбольном матче против украинского «Будивельника»; исполнение на
каждом матче чемпионата фанатами «Бирмингем Сити» песни против команды
«Астон Вилла», последние сезоны игравшей вовсе в другой лиге, также может
быть понято только исходя из знания специфики локального городского
противостояния между этими клубами.
Целью настоящего доклада является пересмотр подхода к изучению фанатского
«стадионного» фольклора, анализ контекстов его бытования и функций,
которые он выполняет в сообществе как на локальном, так и на международном
уровне.
Антонова Мария (Орел). Рассказы о ливенских старцах в современной
околоцерковной среде
В XIX в. в г. Ливны Орловской губернии сложилась традиция местного
почитания первого игумена Свято-Успенского Сергиевского монастыря
Харлампия и ливенских старцев. Были открыты объекты местного почитания:
так называемая «пещерка», представляющая собой монастырский склеп, и
святой источник. В течение второй половины XIX в. устные легенды о
чудесных знамениях, связанных с именем Харлампия, записывались в
специальной книге, которая до нашего времени не дошла, но была
использована о. В. Понятовским для составления материалов к предполагаемой
канонизации ливенского старца (1915). В советское время традиция
сохранялась, но, по понятным причинам не афишировалась и не фиксировалась.
В наши дни епархиальные власти заинтересованы в сохранении местных
святынь и их почитания, в связи с чем рассказы о чудесных происшествиях,
связанных с Ливенской пещеркой, не только записываются, но и публикуются в
СМИ.
Анализ дошедших до нас записей рассказов о чудесах из работы о. В.
Понятовского и современных публикаций показывает, что в основном они
представляют три типа нарратива: 1) явления старца / старцев, 2) исцеления, 3)
явление + исцеление. Современные повествования, по нашим наблюдениям,
несмотря на наличие ряда новых реалий, не выходят за рамки традиции
рассказов о чудесах, характерных для агиографии. Следует отметить:
стремление к документированию и датированию повествования, мотив тонкого
сна (или иного пограничного состояния), которым сопровождается видение,
2
мотив исцеления по молитвенному обращению к старцу при помощи «песочка»
из пещерки.
Байдуж Марина (Москва). «Мне действительно было жутко»:
практика посещения страшных мест в городском пространстве
Тюмени и Новосибирска
В последнее время активно развиваются различные практики, связанные с
освоением городского пространства, в том числе и мифологического
ландшафта. Одним из самых популярных занятий такого рода является
посещение страшных мест: домов с привидениями, заброшенных зданий и
других объектов, опасных и неосвоенных территорий. Подобные практики
(legend-tripping или legend-quest) в американском и европейском пространстве
являются частым объектом исследования антропологов и фольклористов (D.
Hauck 1966; L. Dégh 1969, 2001; B. Ellis 1980, E. Tuker 1980, 2006; S. A. Gryder,
D. E. Goldshtein 2007; J. B. Thomas 1990 и др.), что не случайно, т.к., повидимому, они и происходят из американской подростковой культуры.
Несомненно, детские и подростковые «игры» россиян также связаны с
исследованием незнакомых и загадочных мест, что является следствием
освоения окружающей территории в процессе взросления (Осорина 2008).
Однако, что интересно, сегодня мы наблюдаем тенденцию перехода этих
практик во «взрослую культуру», исходя из возраста участвующих в подобных
акциях. Кроме того, различного рода урбантрипы, сталкерство и городские
игры в заброшенных объектах становятся все более формализоваными и
типичными, хотя и апеллируют к познанию локального пространства, его
проживанию и исследованию.
Кроме того, российские, в частности, сибирские, и американско-европейские
legend trips имеют ряд отличий. Как, например, обусловленные внешней
средой: в силу отсутствия в Сибири старых замков, поместий и т.п., куда можно
было бы «поселить» характерные приведения наблюдается большее развитие
индустриальной тематики таких путешествий (урбантрип). Также существуют
различия в структуре мифологических нарративов, транслируемых во время
«мистических поездок» по Сибири и Европе.
Таким образом, настоящий доклад будет посвящен сравнительному анализу
практик посещения страшных мест в Тюмени и Новосибирске, а также
связанных с ними мифологических нарративов; сопоставлениюю как с
американскими и европейскими практиками, так и с соседними – уральскими
(Екатеринбург и его окрестности). Исследование основывается на материалах
интервью, участвующего наблюдения в названных городах в 2010-2016 гг., а
также корпуса интернет-текстов, собранных в специализированных группах
социальных сетей и на локальных форумах.
3
Белякова Ольга, Жиляева Анна, Залогина Юлия, Конюченко
Александра, Лазарева Анастасия, Тимчук Светлана (Орел) «Типичный
фанфег»: опыт исследования частотных сюжетов фанфикшн (на
материале фандомов «Шерлок», «Сумерки», «Дневники вампира»).
Как широко распространенное явление фанфикшн изучался в различных
аспектах, однако до сих пор не было предпринято серьезной попытки провести
сюжетный анализ этого поля текстов. В нашем исследовании мы предприняли
попытку выявить типичные для фэндомов сюжетные линии.
В исследуемых сообществах выявляется как ряд типичных сюжетов,
характерных для каждого их трех анализируемых фандомов («Барышня и
хулиган», «Потеря», «Запретная любовь»), так и специфичные, свойственные
только тому или иному сообществу сюжетные линии («Бессюжетное порно»,
«Soulmate» - для фэндома «Шерлок»; «Стокгольмский синдром» - для
сообществ «Дневники вампира» и «Сумерки.Сага»).
Замечено, что выявленные сюжеты не всегда встречаются в чистом виде, они
взаимодействуют. Автор фанфика зачастую объединяет их в рамках одного
текста, проявляя таким образом свою индивидуальность, а также усложняя
конфликт фанфика. Делая его интересным для читателей, а значит –
жизнеспособным в сообещстве. Кроме того, те или иные тенденции в развитии
сюжетов изменчивы, они зависят от канона, фэндома и размера –
«Стокгольмский синдром» характерен для гетовых миди и мини, а «Soulmate» и
«Бессюжетное порно», в свою очередь, – для слэшевых мини и драбблов.
Власкина Нина (Ростов-на-Дону). Неофициальные праздники в
южнороссийском городе: конструирование и реконструкция
Доклад посвящен анализу неофициальных праздников, организуемых
жителями Ростова-на-Дону и Краснодара.
Мероприятия общегородского и более локального масштаба, посвященные
профессиональным и народным праздникам, уже привлекали внимание
исследователей (М. Рольф, М.Д. Алексеевский, И.А. Седакова, А. Фролова,
Н.А. Галактионова, В.Н. Попова, Л.А. Шумихина, О. Калачева, А. Васеха и др.).
Наряду с институционализированными формами проведения свободного
времени существуют и те, которые возникают по инициативе самих жителей
города.
Исходными данными для анализа выступили сведения о двух таких –
неофициальных – массовых мероприятиях, связанных или ассоциируемых с
традиционной культурой: «Русском хороводе» (в 2012–2014 гг. проводился
энтузиастами из Краснодара) и «Шермициях» – т.н. национальных казачьих
играх, в течение последних 6 лет устраиваются активистами из Ростова-наДону и Зернограда.
Среди основных выводов работы назовем следующее.
В случае «Русского хоровода» организаторы шли от «практики» – к «теории»,
от желания устроить массовое мероприятие – к осознанию значимости того
4
смысла, который они хотят донести. В случае «Шермиций» движение было
обратным: от «теории» – к «практике», от накопления знаний о культуре
казачества – к поиску способов того, как эту культуру возрождать и
пропагандировать.
Оба эти события продемонстрировали общие характеристики, свойственные
как городским праздникам в частности, так и закономерностям городского
контекста в целом:
– значимая роль индивидуальности в городском контексте;
– отсутствие у многих городских жителей знаний о традиционной культуре.
Это ставит вопрос об ответственности, которую несут неформальные лидеры за
пропагандируемые ими идеи;
– актуализация горизонтальных связей в обществе, которая происходит как в
процессе организации праздников, так и во время их проведения;
– корректировка содержания праздничных событий с поправкой на городской
контекст;
– актуализация спонтанных форм праздника.
Волкова Мария (Москва). Стакан мера всех вещей: современное
этиологические легенды о советских предметах
Материалами исследования послужили корпус статей и заметок в центральных
и региональных СМИ, собранные по базе данных «Интегрум» (75 текстов),
сюжеты из новостей на федеральных и региональных каналах (29 видеофрагментов, опубликованные в youtube), а также ответы на опросник по
граненому стакану (размещен в социальных сетях: Facebook, Вконтакте и
Одноклассники, 217 ответов). Из ответов респондентов видно, что СМИ играют
значительную роль в формировании современных представлений о граненых
стаканах. 52 % респондентов, ответивших на вопрос о том, откуда они узнали
истории о происхождении стакана, сообщили, что они услышали их устно, от
друзей и родственников. 47 % — узнали их из прессы и телевидения. При этом,
из респондентов старше 30 лет 69 % слышали подобные легенды только в
последние 15 лет, в 90-е — 21 %, а в советский период всего 8 %.
Таким образом, представления о том, что граненый стакан “изобретен” Верой
Мухиной или по приказу Петра I существовали, по всей видимости, и в СССР.
Однако в постсоветский период складываются развернутые легенды о том, как
именно он был изобретен. Цель этих легенд — подкрепить фольклорные
интерпретации формы стакана ссылкой на квазиисторическое событие,
объяснить зачем кому-то понадобилось делать стакан с гранями. Как правило в
них, какой-либо исторический персонаж, видя несовершенство гладкостенных
стаканов, придумывает граненый, облегчая тем самым жизнь людей. Вера
Мухина видит, что обычные стаканы выскальзывают из рук обессиливших во
время блокады граждан [Gazeta.ua 2013], Казимир Малевич видит, что хрупкие
стаканы часто ломаются в сильных зековских ладонях [Chippfest 2014], Петр I
просит придумать стакан, который не будет скатываться со стола во время
качки на корабле [Calend.ru].
5
В результате, граненому стакану приписывается новый героический статус,
отсутствующий в прошлом. Он становится не просто бытовым предметом, а
гениальным изобретением без которого советские люди не смогли бы жить:
В 1943 году увидел свет уникальный проект граненого стакана Веры Мухиной.
Она буквально спасла страну, в которой не из чего было выпить.
Гошина 2007 — Гошина Мария. Кавказский пленник // Саратовская областная
газета, Саратов, 2007, № 168. Calend.ru — День граненого стакана // URL:
www.calend.ru/holidays/0/0/3040/ (1.02.2015) Gazeta.ua 2013 — Цалик
Станосклав. Существует три версии появления граненого стакана // gazeta.ua,
07 августа 2013, URL: azeta.ua/ru/articles/history/_suschestvuet-tri-versiipoyavleniya-granenogo-stakana/510466 (1.02.2015)
Chippfest 2014 — 2 апреля День граненого стакана // Калейдоскоп Праздников:
всё о Праздниках, Юбилеях и прочих Знаменательных событиях, 2.04.2014,
URL: chippfest.blogspot.ru/2014/04/Day-faceted-glass.html (1.02.2015)
Вятчина Мария (Казань). От Льва Толстого до Нила Армстронга:
истории о знаменитых неофитах в мусульманском фольклоре
В фокусе данного доклада – истории о знаменитостях, принявших ислам,
циркулирующие в мусульманском сообществе. Форма передачи подобных
нарративов может быть самой разнообразной: устные рассказы, письменные и
визуальные тексты. Различаются сферы, в которых используются такие
истории, цель и способы преподнесения (коллективные беседы после
пятничного намаза, ифтары – совместные приемы пищи во время священного
месяца Рамадан, приватные беседы или виртуальные социальные сети). Нужно
заметить, что подобные фольклорные тексты играют важную роль в
конструировании
собственных
биографий,
которые
рассказываются
мусульманами-неофитами.
Отдельного рассмотрения заслуживает репертуар «культурных героев», то есть
персоналий, которые становятся центральными фигурами этих историй. Среди
факторов, которые выявляются в ходе анализа популярных историй, можно
выделить приобщение к элементам того, что подходит под критерии «halal
lifestyle» (например, появление в строгой одежде и с покрытой головой в случае
со знаменитными женщинами), условно «мусульманское» происхождение с
последующей легитимацией обращения в ислам под лозунгом «возврата к
корням» (боксер Мухаммед Али).
Однако самыми распространенными становятся те герои, которые обладают
экстраординарным социальным опытом (астронавт Нил Армстронг как первый
человек, побывавший на Луне, исследователь-океанолог Жак-Ив Кусто).
Именно они соответственно, могут/должны (согласно риторике информантов)
подтвердить религиозную составляющую в осмыслении биологических или
космических явлений, то есть всего, что попадает в категорию наиболее
сложных вопросов.
6
Гаврилова Мария (Москва). Детские игры и фильмы ужасов: взаимное
влияние
Тема взаимного влияния детских игр и хорроров – часть более обширной темы
«Взаимное влияние детского фольклора и массовой культуры». С одной
стороны, дети смотрят телевизор, ходят в кино, и увиденное влияет на их
фольклор. С другой стороны, создатели фильмов активно используют сюжеты
и образы детского фольклора, в частности детские мифологические рассказы
(страшилки), городские легенды, детские считалки и т.п. В то же время тема
взаимоотношений жанра хоррора и детских игр имеет свое особенное
измерение – именно о нем идет речь в докладе.
Так как я фольклорист, а не антрополог, фокус моего внимания направлен на
внутреннее устройство текстов: в данном случае под текстами понимаются: 1)
фильмы ужасов (хорроры), 2) детские игры. Говоря о взаимном влиянии двух
этих видов текстов, я имею в виду следующее: 1) образы, почерпнутые детьми
из хорроров, органично встраиваются в уже готовые сюжетные модели игр; 2)
сюжеты традиционных игр используются авторами сценариев хорроров в
определенного рода ситуациях в качестве клише.
Игры могут трактоваться двояко: как процесс играния, и как акциональный
текст, обладающий сюжетом (сценарий и набор ролей). В докладе игры
рассматриваются со второй точки зрения, причем прежде всего меня
интересуют традиционные игры – игры, сюжеты которых отшлифованы
временем и закреплены в формализованных правилах, а точнее – одна из
разновидностей таких игр: «игры преследования».
Игры преследования – это многочисленные разновидности «Пряток»,
«Жмурок» и «Догонялок». Во всех них реализуется один и тот же сюжет, в
основе которого – попытки водящего схватить / найти противника или
противников. После поимки участники меняются ролями: пойманный
становится водящим. Разновидности игр преследования можно расположить
между двумя полюсами: на одном окажутся более динамичные варианты игр (с
погоней), а на противоположном – менее динамичные (с прятаньем).
Игры такого рода чрезвычайно любимы детьми, их можно назвать наиболее
детской сюжетной разновидностью игр. Изображение в хоррорах игр
преследования – устойчивый мотив, особенно часто появляющийся фильмах с
персонажами-детьми и подростками. В то же время фольклорная игра
отличается от игры на экране. В настоящих детских играх преследующий,
ловящий, ищущий персонаж (водящий) всегда преподносится в качестве
«чужого», часто – в качестве представителя потустороннего мира (мертвец,
хищник, монстр и т.п.). В кино же возможны два различных варианта
реализации сюжета игры преследования.
Первый вариант: монстр, хищник, маньяк, динозавр («чужой») преследует
персонажа, которому мы сочувствуем («своего»). Ситуация «“чужой”
преследует “своего”» сопоставима с сюжетами игр типа «догонялок». Речь идет
о динамичных, активных вариантах игр преследования: скорее погоня, чем
прятанье / поиск. Чаще всего «свой» – это беззащитный ребенок, подросток,
7
девушка («Челюсти», «Парк Юрского периода», «Кошмар на улице Вязов»,
«Хэллоуин», «Крик», «Не бойся темноты» и др.). Момент преследования в
киноповествовании не всегда выделяется специально и не всегда называется
игрой, однако он, безусловно, «считывается» зрителем: именно такого рода
эпизоды склонны непосредственно влиять на фольклорные детские игры. Они
включаются в уже готовые игровые сюжеты или используются для образного
осмысления обстоятельств игры (фильм «Челюсти» – игра «Акула»).
Второй вариант: потусторонний персонаж (привидение, восставший из могилы,
демон) прячется от героя, подает голос из укрытия, вылезает из шкафа, из-под
кровати, тихо пробегает у него за спиной. Герой при этом изображается
«слепым»: поиск происходит в темноте, противник бесплотен (не видим),
прячется и т.п. Ситуация «“свой” персонаж ищет “чужого”» обратна той,
которая разыгрывается в настоящих играх – в играх обычно слеп «чужой».
Однако если в кино изображается игра с поиском вслепую, то она выглядит
именно так («Проклятье», «Приют», «Заклятие», «Кладбище домашних
животных» и др.). В роли «своего» персонажа при этом часто выступает
взрослый, а в роли «чужого» / «чужих» – дети (дети-демоны, дети-привидения,
дети-убийцы).
Для чего в хоррорах используется ситуация «игры» преследователя с жертвой?
Игры преследования с погоней и прятаньем – одна из простейших и
древшейших разновидностей игр, унаследованная с животных времен.
Заложенные в них смыслы предельно просты, они берут начало в психологии
или даже биологии: противопоставление своего и чужого, жизни и смерти.
Использование ситуации игры в качестве художественного образа позволяет
вызвать у зрителя эмоциональный отклик, связанный с собственным игровым
опытом и как бы включает в его сознании эти смыслы. Одновременно с этим
ситуация игры может вызывать у зрителя ассоциации, обусловленные его
культурным бэкграундом.
Каковы условия, при которых кинообразы попадают в детские игры? Игры
ищут вокруг себя разные способы образного выражения ситуации
преследования. Они активно втягивают из окружающей действительности то,
что лучше всего вписывается в их сюжетные схемы. В прошлом донорами
образов для игр часто оказывались обряды – отсюда изобилие ритуальных и
мифологических образов в старых традиционных играх. В новое время таким
донором образов для игр стала массовая культура и в том числе хорроры.
Почему, изображая игры с поиском вслепую, хорроры дают их в «обращенном»
виде: «слепым» водящим в кино оказывается «свой», а не «чужой» персонаж?
По-видимому, причина в следующем. В настоящих играх общение с
потусторонним изображается безопасным для участников: «чужой» персонаж
оказывается как бы втянутым на «нашу» территорию, он лишен части силы и
возможностей (в частости, «слеп»), вынужден играть по нашим правилам
(противники часто бьют и дразнят его). В хоррорах же ситуация обратна:
«свой» персонаж оказывается во власти «чужого». Попадая в ситуацию
преследования, герой оказывается на территории потустороннего противника и
8
лишен по сравнению с ним возможностей («слеп», заперт, ранен, слишком слаб
и т.п.).
Дорохова Екатерина (Москва). Процессы трансформации
южнорусских музыкально-фольклорных традиций в XX веке
Традиционная музыкальная культура – динамический объект, облик которого
определяется множеством разнонаправленных культурных процессов,
происходящих с различной скоростью и степенью интенсивности. Вплоть до
последнего времени им уделялось недостаточно внимания, поскольку течение
многих десятилетий в этномузыкознании господствовал синхронический
анализ культурных явлений. Лишь в последнее десятилетие ХХ века возрос
интерес к современному бытованию музыкально-фольклорных традиций и
происходящих в них изменениях. Отчасти это связано с развитием
практического
этномузыкознания, с
исследованиями
традиционного
музыкального исполнительства, с развитием реконструктивных технологий.
Очевидна неравномерность изменений, происходящих в различных
региональных и локальных этнокультурных системах и даже в отдельных
пластах культурных традиций. Наиболее интенсивно эти процессы проходят в
традициях позднего формирования, возникновение которых относится к XVIII
– XIX столетиям, в частности, в народной музыкальной культуре Южной
России, до сих пор находящейся в продуктивном состоянии.
В докладе будут рассмотрены трансформации, связанные как со структурой
музыкально-фольклорных
текстов,
так
и
с
особенностями
их
функционирования в последние десятилетия, а также с характерными для
каждой локальной традиции приемами исполнительских стилей. Эти
трансформации подтверждают мысль о том, что определяющей чертой
современного этапа бытования традиционной народной культуры является
постоянно нарастающее усиление позиций личности музыканта и,
соответственно, допустимости личностных предпочтений, иногда вступающих
в противоречие с существовавшими ранее традиционными нормами.
Возрастание роли личности в народной культуре, вероятно, следует
рассматривать
как
часть
глобального
адаптационного
процесса,
обеспечивающего жизнеспособность традиций в стремительно изменяющемся
мире. С этой точки зрения все культурные инновации следует рассматривать
как компенсаторные реакции сложной саморегулирующейся системы на
внешние воздействия среды. Их изучение заставляет нас пересмотреть ранее
сложившиеся представления о темпах развития традиционной культуры и ее
консервативности, а также с бóльшей осторожностью относиться к попыткам
реконструкции того облика музыкально-фольклорных традиций, который, по
нашему мнению, они имели в прошлом.
9
Душакова Наталия (Москва). Липоване «в поле» и «в сети»:
современные старообрядцы о себе и своей истории
В докладе ставится проблема «этнографии на расстоянии» (remote ethnography)
[Postill 2016]: насколько продуктивно и методологически корректно
исследовать традиционные практики и представления, находясь далеко от
своих информантов. Иными словами, вопрос заключается в том, возможно ли
«насыщенное описание», если антрополог не присутствует «в поле».
На основе полевых материалов, собранных в старообрядческих поселениях
Северо-Западного Причерноморья в 2008-2015 гг., будут проанализированы
представления староверов поповского и беспоповского направлений об
этноконфессиониме «липоване» (как самоназвание и название других
старообрядческих общностей). С другой стороны, в качестве источников будут
привлечены посты и комментарии, относящиеся к бытованию термина
«липоване», опубликованные старообрядцами в соцсетях (Facebook,
vkontakte.ru).
В результате сравнительного анализа полученных данных можно будет
говорить о том, до какой степени при изучении поставленного вопроса
интернет-лор сопоставим с современным фольклором, собираемым
традиционным для антропологов методом.
Литература
Postill J. Doing remote ethnography // Routledge Companion to Digital Ethnography
(draft chapter). Eds. Larissa Hjorth, Heather Horst, Anne Galloway & Genevieve
Bell, 2016.
Еремина Анастасия (Москва). Современная мифология Патриарших
прудов
В докладе предполагается рассмотреть принципы конструирования образа
района Патриарших прудов у местных жителей и "других" пользователей этой
территории (туристов, офисных работников и т.д.). Основой для данного
исследования стали материалы глубинных интервью и ментальных карт,
полученных в ходе антропологического исследования различных районов и
улиц Москвы, проведенного Центром городской антропологии КБ "Стрелка" в
2015 году.
В последние годы район Патриарших прудов среди москвичей получил
репутацию одного из самых привлекательных и комфортных уголков города. В
докладе будут рассмотрены причины растущей привлекательности этого
района, а также ключевые составляющие новой мифологии "Патриков",
которые привлекают сюда все больше людей.
10
Жидченко Александр (Москва). Трансформации городской
мифологии: из устного пространства в пространство текста (по
материалам российских городов, построенных в середине ХХ в.)
Современные исследовательские практики, которые охватывают сложные
объекты социальной действительности, не могут обойтись без применения
междисциплинарного подхода и методологии различных дисциплин. К
подобным сложным объектам исследования относится и город, как
комплексный объект изучения, находящийся в центре внимания социологов,
филологов, историков, урбанистов и т.д.
В предлагаемой работе ставится цель рассмотрения процесса трансформации
городской мифологии, которая зародилась в новом городском пространстве,
создававшемся в середине ХХ века, и трансформировалась под влиянием ряда
социокультурных факторов. В качестве объекта исследования выбраны
несколько объектов городского пространства: районы крупных городов –
омский Городок Нефтяников и новосибирский Академгородок, а также
башкирский город Салават.
Исследование показало, что в процессе формирования новых городов возникает
множество устных легенд, которые становятся таковыми спустя некоторое
время. Происходящие определенные события, слухи, домыслы и иная
информация, которую первое поколение жильцов нового города передает
следующему поколению, приобретает зачастую устойчивую форму и нередко
трансформируется в предмет городской мифологии. Так, в частности, в омском
Городке Нефтяников есть легенда о строительстве одного из корпусов Омского
государственного университета на месте старого кладбища. Документальных
подтверждений этому нет, однако легенда жива среди многих жителей района
по сей день. Другая легенда связана в этом же районе с взрывом колонн Дворца
культуры «Нефтяник», которое документально не зафиксировано, но, по
рассказам старожилов, было приурочено к выходу Постановления об
архитектурных излишествах и типовом проектировании и приезду в Омск Н.С.
Хрущева, который мог раскритиковать проект строящегося дворца.
Важный этап трансформации подобных городских легенд – приобретение ими
помимо устной традиции письменного воплощения в литературе, нередко
искусстве (поэтическом, художественном творчестве местного сообщества), а
также культурных брендах и городской топонимике (нанесенной на карты,
автобусные маршруты и т.д.)
Жукова Ангелина (Санкт-Петербург). «Пять ночей с Мишкой Фредди»:
игра на смартфоне в современной детской игровой культуре и
фольклоре
В основу доклада легли материалы исследования, посвященного детской игре в
эпоху игровых мобильных электронных устройств – планшетов и смартфонов,
– которые за последние несколько лет стали полноценной частью детской
культуры и детской повседневности. Как и в отношении других областей
11
фольклорной традиции, в обществе распространено мнение о разрушительном
влиянии цифровых устройств и виртуальных игровых пространств на детскую
игру и фольклор, а также на работу воображения и развитие социальных
навыков.
В науке ответом на существующую дискуссию стало формирование отдельного
направления исследований влияния (и взаимовлияния) масс-медиа на детскую
игру и детский фольклор, своими результатами убедительно опровергающие
данные опасения. Принципиальным значением обладают работы британских
фольклористов Иона и Питер Опи, проводивших в 1960-х-70-х годах
наблюдения на школьных игровых площадках и описавших влияние
доцифровых медиа (радио, телевидения, кино) на игру и фольклорные тексты, а
также исследование, проведенное их коллегами в 2009-2011 гг., в котором
изучается состояние детской игры и фольклора в цифровую медиаэпоху (Willet
et al 2013; Burn, Richards 2014). Ключевые положения и система понятий этих
исследований послужили концептуальной рамкой для анализа материала.
В докладе я на конкретном примере попытаюсь показать как продукт
современной медиа-культуры – игра «Five Nights at Freddy’s» («5 ночей с
Мишкой Фредди»), существующая в виде игрового приложения на
смартфоне/планшете, – функционирует на детской игровой площадке и в
детской культуре. На материалах включенного наблюдения в группе
продленного дня начальной школы г. Санкт-Петербурга я покажу, как
виртуальная игра влияет на воображаемую игру (pretend play) в физической
реальности, выступая в качестве игрового сценария: каким образом
заимствуются и адаптируются тексты и игровая структура компьютерной игры
к игре «традиционной». Во-вторых, я проанализирую фольклорное бытование
этого медиа-продукта («Мишка Фредди»): как он функционирует в этом
качестве и какие формы принимает, как происходит взаимодействие
культурных элементов, полученных из разных источников (медиа-источники и
устная передача от ребенка к ребенку), а также как элементы медиа-текста
взаимодействуют с устойчивыми фольклорными формами детской среды.
Иванова Анна (Москва). Сакральное место как исследовательская
категория
1. Изучение триады «человек – природа – культура» предполагает уяснение
характера физического и духовного освоения человеком окружающего
пространства. Для его описания необходима разработка исследовательского
«инструментария» (= научного тезауруса), позволяющего отражать не только
комплексность изучаемого объекта, но и возможные аспекты его анализа. С
этой точки зрения, большим эвристическим потенциалом, на наш взгляд,
обладает исследовательская категория место, а при изучении сакральной
географии – сакральное место.
2. В морфологии сакрального места можно выделить два слоя – материальный
(визуальный) и духовный. Разнообразные формы их «закрепления»
12
одновременно могут рассматриваться как структурные элементы сакрального
места и как «языки» его презентации своим и чужим:
а) природный локус;
б) культовый объект;
в) топоним;
г) фольклор;
д) ритуальные практики.
По совокупности они образуют систему, отличающуюся семантическим и
функциональным единством, благодаря чему в случае утраты одних элементов
другие могут в течение какого-то времени удерживать эту целостность и
инициировать их восстановление. Перестройка данной структуры обычно
сопровождается семантическими и функциональными инверсиями (святое ↔
нечистое).
Таким образом, исследовательская категория сакральное место позволяет
анализировать фрагмент пространства с разных позиций – как
= идентификационный знак;
= образ;
= культурный текст.
3.С учетом сказанного становится понятной связь двух исследовательских
категорий сакральное место и культурный ландшафт. В рамках последнего
сакральные места предстают как значимые семантические «узлы», стянутые в
«сеть» разнообразными формами религиозной жизнедеятельности (среди
последних наиболее значимым представляется паломничество по святым
местам).
4. Изучение сакральной географии может вестись по нескольким векторам, что
напрямую зависит от целевых установок исследователя и его принадлежности
определенному научному дискурсу. Территориальный подход ориентирован на
выявление распределения сакральных мест в пространстве, установление
ареалов их функционирования; семантический – на анализ сакральных мест как
знаково-символической системы; структурный – на изучение их морфологии,
типологии и иерархии; функциональный – на описание ритуальных практик,
сформировавшихся вокруг сакральных локусов. В рамках культурноландшафтного подхода представлены все перечисленные аспекты.
Изотов Владимир (Орел). «Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами»:
образ Бабы-Яги в творчестве В.С. Высоцкого
Известно, что в творчестве В.С.Высоцкого фольклорные персонажи
существенно меняют свои характеристики. Вот и образ Бабы-Яги у поэта тоже
трансформируется.
В поэтических произведениях Высоцкого этот образ отмечен (прямо) в 3
произведениях.
В двух случаях этот образ/концепт употреблён достаточно специфически:
«Вдоль дороги лес густой С бабами-ягами» (Моя цыганская); «И началися его
подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба» (Песня о несчастных
13
сказочных персонажах). Специфичность заключается в том, что Баба-Яга
(единичный образ, единичная сущность) становится омножествлённым
персонажем. (Для Высоцкого, кстати, вполне типичная ситуация:
омножествляются у него, например, Кощей Бессмертный, Соловей-разбойник).
А вот в «Куплетах нечистой силы» Баба-Яга получает возможность
высказаться: она «к русскому духу не очень строга», поскольку любит его
«сваренным в супе». И монолог её заключается словами: «Нет, что-то стала совсем изменять Наша нечистая сила» (и это высказывание становится
лейтмотивом для всех остальных представителей нечистой силы, действующей
в этой песне).
Опосредованно этот персонаж фигурирует в антисказке «Лукоморья больше
нет», где действует Бабка-Ведьма, но и здесь присутствует идея
множественности образа: «Распрекрасно жить в домах На куриных на но-гах».
Упоминается Баба-Яга в набросках песен к несостоявшемуся спектак-лю по
сказкам Б.Шергина, где она «секретно ездит в ступе, ловко путая сле-ды».
Ещё в двух песнях, густо населённых нечистью, - «Песня-сказка о нечисти» и
«От скучных шабашей…» - Бабы-Яги как таковой нет, но там действуют
ведьмы, объявляющими себя патриотками (в первой песне) и отправляющимися в город от лесной скуки (во второй песне).
Таким образом, Баба-Яга у Высоцкого существенно меняет свои функ-ции,
перестаёт быть единичным образом.
Калуцков Владимир (Москва). О литературных местах и
литературных ландшафтах
Литературное место представляет собой важный объект литературногеографических исследований. Под литературным местом понимается локус
литературно-географического пространства, образ которого неразрывно связан
с определенным литературным именем.
На наш взгляд, можно выделить три типа литературных мест: биографические,
собственно литературные и комплексные. Первые из них связаны с жизнью
литератора, вторые связаны с его произведениями и их героями, а третьи
представляют собой продукт той ситуации, когда грань между жизнью и
творчеством стерта.
Возможны и другие типологии литературных мест, например, статусноиерархическая типология, которая включает: национальные литературные
места, обладающие самым высоким статусом в данной культуре и связанные с
национальными
гениями,
региональные
литературные
места
и
субрегиональные литературные места, играющие важную роль в маркировке
культурного пространства региона или субрегиона. Интересно, что
региональные и субрегиональные литературные места обычно представлены
биографическими локусами (места рождения, жизни, смерти литератора).
Национальные литературные места, как правило, представлены как
биографическими локусами, так и локусами, связанными с географическим
пространством литературного произведения, с «жизнью» национального
14
литературного героя: «дом Раскольникова» в Петербурге, «нехорошая
квартира» в Москве, «аллея Татьяны» и «скамья Онегина» в Михайловском и
т.д.
Особого внимания заслуживают «полилитературные» места, т. е. такие, образ
которых создавался несколькими литературными деятелями. К таким,
например, относятся Летний сад в Петербурге, Петербург в целом. Одним из
первых исследователей, выделивший «полилитературные» места (на материале
Петербурга и Москвы) в качестве перспективных объектов для
междисциплинарного исследования был Н.П. Анциферов.
Под
литературным
ландшафтном
понимается
природно-культурный
территориальный комплекс. Основу литературного ландшафта составляют
литературные места. Другие культурные места-локусы (исторические,
живописные, музыкальные) формируют культурный контекст данного
ландшафта. Природные урочища образуют природный фон литературного
ландшафта.
Можно выделить два типа литературныех ландшафтов — региональнотипологический и личностный. Первый связан с определенной литературной
традицией, например, южноруский литературный ландшафт или пермский
литературный ландшафт.
Личностный литературный ландшафт сформирован жизнью и творчеством
литературного гения национального масштаба, с одной стороны, и
мемориальной деятельностью (деятельностью по сохранению и развитию
наследия гения), с другой. Ярким примером такого типа можно считать
литературный ландшафт Пушкиногорья.
Кирзюк Анна (Москва). «Сегодня почему-то окончательно убедилась,
что война неизбежна…»: будущая война в слухах эпохи застоя
Доклад будет основан на материалах проекта «Слухи эпохи застоя: социальный
и географический контекст». Проект направлен на создание аннотированного
онлайн-каталога сюжетов слухов, бытовавших в советском обществе в период
1965-1985 гг. На протяжении 2015 года собиралась база сюжетов, которая
сейчас насчитывает 300 единиц (полученные данные уточняются и
дополняются). В первой части доклада я планирую кратко рассказать об
устройстве базы и структуре будущего указателя, а во второй – обратиться к
одному из его тематических блоков.
Слух о грядущей войне – один из самых устойчивых сюжетов советского
времени. Его «живучесть» объясняется не только работой государственной
пропаганды, постоянно воспроизводящей мифологему «осажденной крепости»,
но и наличием личного опыта войны в жизни большинства советских людей.
Яркие всплески таких слухов в 1930-е и в конце 1940-х гг. уже стали предметом
исследования [Зубкова1998, Никонова2011]. Изучение слухов эпохи застоя
показывает, что и в относительно благополучные позднесоветские годы
ожидание близкой войны становилось основным интерпретационным образцом
15
для осмысления текущей внешнеполитической и экономической ситуации. При
этом к популярному в конце 1940-х – начале 1950-х гг. сюжету «враг поможет»
(Америка начнет войну против СССР и свергнет коммунистический режим)
добавляются новые сюжеты, вызванные обсуждением угрозы ядерной войны в
публичном политическом дискурсе. В докладе будут рассмотрены несколько
моментов, связанных с механизмами сюжетопорождения и циркуляции слухов
о будущей войне в позднесоветском обществе: 1) изменения в риторике
пропаганды и экономические трудности как «триггеры» для актуализации
слухов о войне 2) социальные среды бытования слухов о войне 2) лежащие в
основе военных сюжетов мифологические модели.
Литература
Зубкова 1998 - Зубкова Е. Мир мнений советского человека. 1945-1946 гг. //
Отечественная история.1998. № 3.
Никонова 2011 – Никонова О. Война, рассказанная по секрету: слухи и
возможности их интерпретации // Слухи в России XIX-XX вв. Неофициальная
коммуникация и «крутые повороты» российской истории: Сб.статей / Ред. И. В.
Нарский и др. Челябинск, 2011.
Клишина Александра (Орел). Образ Мери Сью в фанфикшн (на
материале фандомов «Сверхъестественное», «Мерлин», «Шерлок»)
В каждом из трех фандомов, основанных на сериалах с похожими типами
персонажей в центре внимания, образ Мэри Сью типичен. Вероятно, он
типичен во всей культуре фанфикшн, о чем свидетельствует общее
наименование явления.
В исследуемых фандомах «Шерлок», «Мерин» и «Сверхъестественное» для
Мэри Сью характерно:
1) красивое длинное имя;
2) яркая, необычная внешность (особенно выделяются глаза);
3) сложный характер;
4) Юный возраст (15-19 лет);
5) Типичная история жизни, всегда связанная с центральными персонажами
канона;
6) Особый (по отношению к остальным персонажам фанфика) социальный
статус.
Все эти черты, характерные для образа Мэри Сью, еще раньше были отмечены
исследователями в героине девичьего рукописного рассказа: как и героиня
девичьих рассказов, Мэри невероятно красива, имеет особенное имя, сильный,
волевой характер, часто упряма, горда. Как и женский образ в девичьем
рукописном рассказе, образ Мэри Сью в фанфиках стереотипен, именно
поэтому так легко выделяется из общей массы и вызывает неприязнь со
стороны читателей.
16
Однако основная функция Мэри - сюжетообразующая. При этом отмечаются
незначительные расхождения с шаблоном, например, когда Мэри лишь
помогает главным героям. В целом можно говорить о типичности образа не
только для конкретного фандома, но и для фанфикшн в целом, ведь
предупреждение Мэри Сью является универсальным для всех сообществ на
ресурсе ficbook.net.
Козлова Ирина (Санкт-Петербург). Мифологема врага в современной
гражданской интернет-поэзии
Сама идея заговора неких врагов против какого-либо государства уходит
корнями в глубокую древность и является одной из самых устойчивых
сюжетопорождающих моделей в политической мифологии. Ее актуальность и
востребованность в культуре напрямую зависит от общественно-политических
процессов, происходящих в обществе: в некоторые периоды она оказывается
более актуальной, в другие – менее.
В Советском Союзе резкий взлет популярности мифологемы «враг народа»
происходит в годы правления Сталина и оказывается напрямую связан с
репрессивной политикой властей, которая в медийном поле объяснялась
необходимостью борьбы с «внутренними и внешними врагами» советского
государства. После разоблачения культа личности Сталина актуальность
представлений о внутренних «врагах народа» резко снижается, однако
продолжает
развиваться
политическая
мифология,
связанная
с
противостоянием Советского Союза с буржуазным Западом в Холодной войне.
В постсоветское время представления о врагах России долгое время не имели
широкого хождения, однако в последнее несколько лет мы можем наблюдать,
как нарративы о внешних и внутренних врагах России вновь актуализировались
как в медиа, так и в разного рода культурных текстах. Своего рода индикатором
этих изменений может служить раздел «Гражданская лирика» на интернетпортале «Стихи.ру», где любой желающий может разместить свои стихи. Сайт
«Стихи.ру» пользуется огромной популярностью у русскоязычных интернетпользователей; по состоянию на февраль 2016 года более 670 тыс. авторов
разместило там свыше 32 млн. своих произведений. Среди этих текстов можно
обнаружить несколько сотен стихов о врагах России, большинство из которых
написаны в последние 5 лет.
В своем докладе я планирую проанализировать выявленный корпус
стихотворных текстов интернет-пользователей о врагах России, рассмотреть,
каким образом конструируются образы этих врагов, проследить динамику
развития мифологемы врага в современной интернет-поэзии, а также сравнить
образы современных врагов в творчестве интернет-пользователей с образами
врагов СССР, которые встречаются в советской культуре.
17
Коробко Мария (Орел). Категория жанра в фанфикшн
Проблема жанрового определения в фанфикшн представляется наиболее
сложной для анализа, поскольку в науке и в самой культуре фанатства не
сложилось точного определения «жанра». Чаще всего под жанром в фанфикшн
понимают вид фанфиков, построенных с помощью определенного приема,
однако полноценного определения «жанра» не дается. То, что в культуре
фанатов принято называть собственно «жанрами» (гет, слэш, романтика, ангст
и др.), скорее можно назвать «жанровыми особенностями.
Важно понимать, что употребление термина «жанр» в фанфикшн
актуализирует, в первую очередь, «обыденное» значение термина, в понимании
самих фанатов, несмотря на частичное совпадение с литературоведческими
терминами.
Культура фанатов склонна понимать «жанр» как модель построения текста, а не
как тип произведения (что наиболее близко к понятию «жанра фольклорного»).
Широкое пространство интерпретации в тексте обеспечивается возможностью
сочетать сразу несколько жанров в пределах одного фанфика, самыми
популярными из которых в сообществах, выбранных для исследования
(«Шерлок», «Мерлин» и «Сверхъестественное») являются жанры «слэш»,
«романтика» и «ангст». В последних двух отмечаются частотные сюжеты и
мотивы («Пострейхенбах», «смерть героя», «Ад»), что говорит об определенной
традиции, сложившейся в фандомах.
Популярные жанры появляются в первые же дни формирования сообществ и
занимают лидирующие позиции во все время развития фандомов. При этом на
первом месте всегда оказывается жанр «слэш», популярность которого
приводит к возникновению «истинного жанра» (по аналогии с «истинным
пейрингом»; излюбленный жанр фикрайтеров) и слэшеров (почитателей
текстов этого жанра).
Отмечено, что заявленные «жанры» не всегда совпадают с содержанием
основного текста, что может быть связано с непрофессионализмом авторов или
же с изменившейся концепцией фанфика. Подобная ситуация может
свидетельствовать об отсутствии четких границ понятия «жанр» не только в
научной среде, но и в кругу самих фанатов.
Костромичева Мария (Орел). Граффити современного Орла
Полноценную фольклорную картину современного города трудно представить
без граффити во всех разновидностях – от граффити вражды (лозунги, слоганы,
символы – графические изображения, числовые сочетания, аббревиатуры,
используемые неонацистами) до любовных надписей (собственно признания в
любви, признательно-извинительные, поздравительные надписи, надписи –
«томлениия» и пр.). И если первые служат для пропаганды неонацистских
взглядов (либо в качестве опознавательных знаков), то вторые, несмотря на
свою внешнюю примитивность, в целом, представляют собой комплекс,
включающий в себя символику, прочтение которой зависит от
18
контекстуального окружения, разнородные мотивы, а, порою, и магические
функции.
Куприянов Павел (Москва). Лоси, быки и великаны: перезагрузка
мифологии в северном Прикамье
Целенаправленное конструирование локальных символов и традиций (в том
числе в рамках брендирования территории) в последние годы стало весьма
характерным и даже типичным явлением для российской провинции. В
значительной степени оно обусловлено задачами развития въездного туризма:
чаще всего именно туризм дает импульс для продуцирования локальной
мифологии, появления новых сакральных мест и ритуальных практик и
обеспечивает их функционирование. Степень сконструированности этих новых
мифов и культурных форм, а также их связь с местной традицией в разных
случаях разная: диапазон колеблется от незначительного дополнения реально
существовавших явлений до полного сочинения абсолютно нового сюжета.
Несмотря на то, что новая традиция чаще всего представляет собой
стилизованное моделирование на основе общекультурных клише,
репрезентируется она всегда, во-первых, - как сугубо местное явление, а вовторых – как возрождение, реконструкция, реанимация старой традиции.
Данные процессы довольно активно присходят на севере Пермского края, в
северном Прикамье. Будучи относительно популярным туристическим
направлением, Чердынский район, и, в первую очередь, сама Чердынь стала в
последние годы своего рода полигоном для интенсивного конструирования
новых сакральных мест и практик. При этом в процессе мифотворчества
активно используются традиционные образы – легендарных великанов и
сакральных животных. Чердынские примеры позволяют рассмотреть
указанный феномен в нескольких аспектах: механизмы изобретения новых
традиций, стратегии их легитимизации, факторы устойчивости, а также –
степень и качество их аутентичности.
Кургузова Наталья (Орел). Поэтика смерти в девичьем рукописном
рассказе
Жанровый канон девичьего рукописного рассказа в большей степени
ориентирован на сюжеты с трагическим финалом, включающем в себя смерть
одного или обоих главных героев. Влюбленные гибнут в результате
несчастного случая, от рук коварных соперников / соперниц, накладывают на
себя руки или умирают от загадочной и неизлечимой болезни. В данном
исследовании мы обратимся к сюжетам с насильственной смертью героев или с
самоубийством. Сама идея преждевременной гибели, смерти очень важна для
данного жанра, подтверждением тому служат сюжеты, в которых авторы даже
не уточняют причины. В выборе же способа смерти, на мой взгляд, ощутимо
скорее влияние классической литературы, а не реального жизненного опыта.
19
Особенное значение в текстах девичьих рукописных рассказов приобретает
эпизод похорон главных героев. После смерти все близкие и друзья должны
оценить героя или героиню по заслугам, воздать должное испытанной любви и
правильно оплакать. Известный фольклору и литературе мотив посмертного
соединения влюбленных приобретает специфические черты: героев хоронят
рядом, особо отмечается надпись на общей могиле влюбленных, назначение
которой «узаконить» наконец-таки их отношения, своего рода «брак на
небесах».
В качестве причины трагедийного финала девичьего рукописного рассказа
исследователи отмечают, что авторы текстов «убивают» своих героев, так как
не знают, как дальше им продолжать повествование. Смерть героев становится
самым простым способом закончить действие [Китанина, 2002, 509]. В целом
для этого жанра характерны представления о смерти как о «вечном свидании»,
неком параллельном мире, в котором герои теперь всегда будут вместе
[Борисов, 2002, 41]. Герои девичьего рукописного рассказа подражают и героям
жестокого романса, и героям классической литературы, и героям советского
кинематографа в их стремлении стать мучениками за идею. Финал девичьего
рукописного рассказа закономерен и назидателен, утверждая непреходящую
ценность любовного чувства.
Литература
Борисов С.Б. Любовный рассказ в ансамбле девичьего рассказа // Рукописный
девичий рассказ: Сб. / Сост. С.Б. Борисов. М.: ОГИ, 2002. С. 19–49.
Китанина Т.А. Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа //
Рукописный девичий рассказ / сост. С. Б. Борисов. М., 2002. С. 504—519.
Левкиевская Елена (Москва). Функции литературных текстов в
каноне «народного отпевания» (на материале современного
погребального обряда украинцев Саратовской и Воронежской обл.)
В докладе будет проанализирован корпус текстов, используемых в
современном погребальном обряде в двух украинских анклавах
(Самойловского р-на Саратовской обл. и Богучарского р-на Воронежской обл.)
в рамках т.н. «народного отпевания». Практика «народного отпевания»
сложилась в данных ареалах в советский период как заместительная форма
отсутствовавшего церковного отпевания (подробнее см.: Левкиевская 2015: 1035) и продолжает существовать в актуальной традиции в этих районах. Такой
обряд называется «ходить по покойникам», «читать по покойникам» и
считается обязательной частью погребального обряда, несмотря на наличие в
селах священников. В настоящее время в круг лиц, совершающих «отпевание»,
входят читалка, читающая Псалтырь, и 2-4 певчих – женщины, поющие
фрагменты панихиды и канты (корпус текстов самой разной этиологии).
Читалка и певчие приглашаются в дом покойника вскоре после его облачения в
20
смертную одежду и с небольшими перерывами присутствуют при покойнике до
конца похорон.
Корпус текстов, предназначенных для «отпевания», содержится в
переписанных от руки «отпевальных» тетрадках. В местные каноны
«отпевания» входят 30-35 кантов - это поздние по происхождению тексты XIXXX вв., написанные силлабо-тоническим стихом на русском языке, большая
часть из них имеет отчетливое авторское происхождение, не осознаваемое
самими исполнительницами. Сюда входит, например, текст А. Плещеева
«Легенда», положенный на музыку Чайковского («Был у Христа младенца
сад…»), стихотворение поэтессы середины XIX в. Юлии Жадовской
«Молитва», текст иеромонаха Романа (Матюшина) «Соловей» (80-е гг. XX в.).
Пока у нас нет сведений, на каком этапе отрывки панихиды стали дополняться
подобными кантами и когда установился круг этих текстов. В настоящее время
примерно четвертая часть кантов функционально вписана в структуру
похоронного обряда (остальные поются по желанию родственников
покойного): в частности, песня иеромонаха Романа «Соловей» обязательно
исполняется перед выносом покойника из дома, поэтому является одной из
самых популярных в «отпевании». Это свидетельствует о том, что народная
традиция, будучи вынужденной создавать собственные религиозные формы,
замещающие церковные, опиралась не только
на «внутренние» ресурсы, но и активно адаптировала тексты «высокой»
литературы, разными путями попадавшие в традицию.
Литература
Левкиевская 2015 – Левкиевская Е.Е. «Народное отпевание» в Самойловском
районе Саратовской области // Memento Mori: похоронные традиции в
современной культуре / Сост. А.Д. Соколова, А.Б. Юдкина. Отв. Ред. Д.В.
Громов. М., ИЭА РАН, 2015. 294 с. С. 10-35.
Леонова Бэла (Орел). «Волки, бойтесь о́ вцев»: традиционные приёмы
магической защиты в современном бытовании
Вера в возможность магической защиты от разнообразных житейских рисков,
просто недоброжелателей и собственно магических угроз со стороны – весьма
распространённое явление в современной фольклорной среде. Превентивная
защитная магия, по нашим наблюдениям, - наиболее распространённый на
сегодня вид магических практик. Активность её бытования объясняется
субъектной универсальностью (страхи и риски, которые хочется отвести,
возникают в жизни всякого человека, огромный арсенал приёмов магической
защиты не относится к «тайному знанию» и может применятся профанами),
адресной широтой, доступностью средств. Традиция поддерживается, прежде
всего, стойкостью веры в сглаз и порчу, глубоко укоренившейся в массовом
сознании.
21
Современное бытование приёмов защитной магии и сами эти приёмы
демонстрируют большую близость к традиционным формам. Трансформации,
затронувшие массовые магические практики, связаны с расширением каналов
трансляции соответствующих знаний в фольклорной среде, влиянием
квазинаучной и оккультной понятийной сферы, реакциями на некоторые новые
реалии окружающей действительности. Последний фактор, как нам
представляется, действует в рамках традиционных моделей.
Среди распространённых приёмов превентивной магической защиты выделим
и рассмотрим следующие: заговорные и заклинательные формулы, объектыапотропеи, действия и ритуалы, нейтрализующие потенциальную угрозу. В
данном контексте следует рассматривать и запреты, соблюдение которых
призвано отвести неприятности.
Лурье Михаил (Санкт-Петербург). «Современный фольклор»: к
истории вопроса
На рубеже ХХ – ХХI столетий в российской (и не только) фольклористике
происходила своего рода перезагрузка, изначально и главным образом
связанная с переосмыслением не методов, а самого предметного поля
дисциплины. В общих словах этот процесс можно представить как сдвиг
исследовательских интересов от «классического» (крестьянского) в сторону
современного фольклора, вызвавший огромное количество исследований,
которые были бы невозможны в предшествующие годы не столько по
политическим обстоятельствам, сколько в силу академических конвенций.
Вокруг понимания исторических, социальных и типологических параметров
современного фольклора, вокруг представления о его легитимности в качестве
предмета фольклористики развернулась и основная дискуссия (отголоски
которой возникают до сих пор), в ходе которой, в частности, предлагались
различные варианты его концептуализации: неофольклор, псевдофольклор,
постфольклор.
Однако 1990-е – 2000-е гг. – не единственный период, когда в отечественной
фольклористике возникал интерес к современному фольклору, а само это
словосочетание употреблялось как кредо или лозунг. Радикальный разворот в
эту сторону произошел в 1920-е – 1930-е гг., менее заметный – в 1960-е. Все
три случая, на наш взгляд, имели много общего не только в плане
исторического и идеологического контекста, но также в методологических
провалах и теоретических поисках, которыми они сопровождались.
Мещерякова Ольга (Елец), Шестеркина Наталья (Саранск). Мотив
иерофании в рассказе В. Набокова «Гроза»
Изучение современной мифологии предполагает обращение к авторской
неомифологии, представленной в художественном тексте. Рассказ В. Набокова
«Гроза», в структуру которого вписан библейский миф о пророке Илии,
повествует о встрече Елисея с ветхозаветным святым, у колесницы которого
22
отскочило колесо. Однако это не ремифологизация. Здесь происходит не
столько трансляция мифа, сколько его интерпретация.
Авторской волей В. Набоков определяет мотив иерофании – встречи со
священным – в качестве доминирующего.
Этот мотив обусловливает специфику лексического уровня текста и
формирование неомифологической семантики.
Описание грома, грозы, молнии, как атрибутов Илии в народной религии,
одновременно выражают идею священного в мифологии: молния – атрибут
божества неба как мужского космического начала; гроза предстает как соитие
земли и неба; гром как явление, ассоциируемое с небом, выражает идею
верховенства, доминирования, гром – проявление присутствия Бога, его воли и
его суда. Упоминание облака коррелирует с раннехристианскими
представлениями об Илии, обеспечивающем появление всходов и
плодоношение; одновременно облако – символ теофании: с облака божество
спускается к людям.
С мотивом иерофании связано художественное пространство, которое в
набоковской неомифологии призвано подготовить Елисея к сакральной
встрече. Действие происходит во дворе большого дома, представляющего
собой двор-колодец. Как источник питьевой воды колодец в мифологии
наделяется функцией поддержания жизни; с другой стороны, он часто является
входом в иной мир. Двери и окна дома связываются с образами границы и
перехода.
Авторская интерпретация иерофании определяет образы второстепенных
героев. Примечательно, например, появление во дворе белокурой нищенки:
нищие считались посредниками между «этим» и «тем» светом,
представителями и заместителями сакральных сил на земле. Белые волосы –
символом божественного величия.
Потеря колеса кажется «грубым» отступлением от библейского сюжета, однако
здесь тоже налицо авторская интерпретация солярного символа. Этот образ
является пережитком солнечного культа, когда солнце воспринималось как
колесо, а колесо олицетворяло космическую энергию светила.
В целом функция неомифологии в рассказе состоит в авторском понимании
встречи с Божественным как онтологической основы бытия человека.
Момзикова Мария (Санкт-Петербург). Интернет-мемы «Типичного
Норильска»: производство, тематика, потребление
В фокусе исследования находится интернет-сообщество социальной сети
ВКонтакте “Типичный Норильск🌴🌴” (численность 21750 человек на момент
исследования). Состав участников сообщества неоднороден: комментарии к
публикациям оставляют жители Норильска, люди, уехавшие из города, а также
люди, которые никогда не были там. Это, кажется, единственное место
массового общения норильчан в интернете.
23
Интернет-мемом в данном контексте мы называем картинку (рисунок или
фотографию), на которую наложен текст, контрастирующий с ней по
содержанию, в связи с чем, подобный «жанр» интернет-публикации почти
всегда представляет локальное знание в виде шутки.
Для анализа был выбран 101 мем, опубликованный за один месяц (март 2015
г.). Больше половины этих мемов так или иначе обыгрывают снежную тему:
сугробы, снежные заносы, пурга и ее последствия, мороз, долгая зима,
актировки, полярная ночь, стереотипы «южан» о Норильске и Севере,
«суровый» характер норильчан, легковые машины в снегу. Стоит отметить, что
популярность снежной тематики обусловлена не только временем года
рассматриваемой выборки. Снег, суровость зимы и ее преодоление входят в
норильскую локальную идентичность, именно поэтому мемы со снежной
тематикой можно встретить и в летних публикациях.
Мемы, имеющие отношение к «социальной тематике», интересны, скорее,
норильчанам, а не «сторонним» посетителям паблика. Это проблемы низкой
зарплаты, высоких цен, плохого интернета и экологической обстановки. Стоит
отметить, что представления о «плохой экологии» Норильска прочно вошли в
локальный городской текст.
Популярными для сообщества также являются мемы, связанные с городским
пространством, символами и образами города, локальным патриотизмом.
Отдельно выделяется группа мемов, затрагивающих тему города и "материка"
(все что находится за территорией Таймыра). В них разрабатывается тема
отпуска, отъезда на материк, удаленности, нелетной погоды и задержек
авиарейсов, "посылок" на материк (через знакомых, летящих в пункт
назначения на самолете).
Мороз Андрей (Москва). Зачем нужны памятники. Освоение уличной
скульптуры в городском пространстве
В современном русском словоупотреблении лексема памятник означает не
только собственно памятник (скульптурное сооружение в память какого-л.
лица, события – БАС), но и любое скульптурное изображение вне зависимости
от наличия/отсутствия памяти в интенциях авторов (ср. "памятник Учителю
(педагогу с указкой)", "памятник Матери", "памятник Зайцу" и др.).
Собственно, в значительной степени эта ситуация отражает тенденцию к
одомашниванию уличной скульптуры. Постепенное снижение постаментов,
очеловечивание фигур и поз, заведомо непарадная, ориентированная на
соположение зрителю в пространстве, а то и откровенно ироничная, шутливая
внешность персонажей располагают обитателя городского пространства к
выстраиванию с ними некоторых отношений. Это не означает, что такие
отношения не выстраивались раньше, когда памятник возвышался над зрителем
и подавлял его как размерами, так и авторитетом, однако то были совершенно
иные отношения. Дон-Жуановский Командор, Пушкинский Медный всадник,
памятник Пушкину у Маяковского и т. д., хотя и становились поневоле
собеседниками человека, однако требовали в общении с собой смелости и
24
нахальства. В остальном же горожане ограничивались преимущественно
шутками и анекдотами (Глупый умного догоняет, да Исакий мешает – Николай
I и Петр I; Где мои чемоданы? - Гагарин). При смене власти, обладавшей
прерогативой воздвижения памятников, актуальной становилась борьба с ними
(ср. Ленинопад на Украине). В новой ситуации (в России она связана с
постсоветским временем) возникает новые модели взаимодействия с
памятниками.
1. Широкое распространение получает известная и ранее модель
корпоративного взаимодействия с памятниками в рамках обрядности
замкнутого коллектива (прежде всего выпускники специальных вузов): мыть,
одевать, натирать, украшать скульптуру соседнюю и/или тематически близкую,
"свою".
2. Фото не на фоне памятника, но совместно с ним (персонаж на фото образует
с памятником единую композицию и как бы коммуницирует с ним.
3. Стихийное (не календарное, не ритуальное и не коллективное)
"украшательство" памятников: размещение на памятнике особых предметов,
придающих ему большую человечность в глазах украшателя.
4. Ритуальные практики "продуцирующего" характера – чтоб исполнилось
желание (натирание выступающих частей, бросание монет, принесение
предметов.
5. Ритуальные практики "коммеморативного" характера (приношения: помимо
цветов приносят сигареты и т. п.).
Перечисленные практики свидетельствуют о об очеловечивании памятника, с
одной стороны, и о стремлении человека включить его в собственное
культурное пространство, сделать объектом своего жизненного пространства. В
этом контексте легко прогнозировать практики, которые могут возникнуть в
связи с тем или иным вновь сооружаемым скульптурным объектом, что
нередко практикуется местными властями, но чаще игнорируется к вящему
комизму последствий.
Мохов Сергей (Москва). «Смерть не служит ни черту, ни богу»:
мортальные представления в современных практиках веретничества
и русского чернокнижия.
В фокусе рассмотрения данного доклада находится комплекс мортальных
представлений
людей,
активно
практикующих
колдовство
и
идентифицирующих себя как последователей веретничества и русской
чернокнижия. Целью доклада является реконструкция системы верований
современных колдунов (веретников и чернокнижников), связанных со смертью
и, в частности, с кладбищем как местом исполнения ритуала.
Метод проведенного исследования - полуструктурированное интервью. Время
каждого интервью 60-80 минут, количество информантов 8 человек. Дата сбора
информации с июня 2015 по ноябрь 2015 года; место – Москва и Московская
25
область. Так же удалось присутствовать во время исполнения обряда заговора
на кладбище в районе подмосковного города Истра, в декабре 2015 г.
В докладе предлагаются к рассмотрению общие фиксируемые представления
информантов о смерти, разветвленная система верований, общая картина мира,
описание обрядов и практик. В качестве основного фокуса интерпретации
предлагается
связь
представлений
информантов
с
классическими
фольклорными мотивами. К их числу относится страх заложных покойников,
представления о «плохой» и «хорошей» смерти, работа с символическим
бессмертием, мифология кладбища и населяющих его духов.
В рамках доклада автор делает вывод о причинной связи картины мира
современного веретничества и чернокнижия с известными new age практиками,
а так же распространенными фольклорными представлениям.
Петров Алексей (Тверь). «Наивная литература» Тверского края:
история собирания и перспективы изучения
В настоящее время кафедрой истории русской литературы филологического
факультета ТвГУ ведется активная работа по собиранию и изучению так
называемого «наивного» искусства (примитива) и «наивной» литературы
Тверского края. Преподавание на филологическом факультете ТвГУ
направлению «Филология» курса «Чтение и наивная литература», проведение
экспедиционной работы, изысканий в государственных и частных архивах, а
также сотрудничество с краеведами области способствует выявлению
творческого наследия «наивных» писателей.
Интерес в научной среде к «наивной литературе» в Тверской губернии возник в
1920-е гг. во время комплексных экспедиций, направленных на изучение края.
Собиратели фиксировали творчество «наивных авторов» и в 1930 – 40-е гг., но
эта работа не была системной. Хотя в 1920 – 1990-х гг. при институте (затем
университете) специально не изучалось творческое наследие «наивных
писателей», однако к концу ХХ – началу ХХI вв. отдельными тверскими
фольклористами начал проводиться системный сбор, а затем и публикация
творчества подобных авторов. Были опубликованы стихотворения, собранные
во время экспедиций в Бельский, из Кашинский и Оленинский районы.
Один из разделов пятого выпуска из серии «Традиционная культура Тверского
края», посвященного 70-летию победы в Великой Отечественной войне,
посвящен творчеству «наивных писателей», что входило в задачи издания. В
сборнике
опубликовано
творчество
писателей
из
Калининского,
Андреапольского, Лихославльского, Рамешковского, Спировского районов
Тверской области.
Продолжение полевой исследовательской работы университетом в начале
ХХI в. на территории Тверской области показывает наличие в каждом районе
представителей «наивной литературы». Так, во время экспедиции 2013 г. в
фондах краеведческого музея г. Кашина были обнаружены сочинения
Г.Н. Большакова и А. Спировского. Во время полевой работы 2015 г. в
Краснохолмском районе были сделаны фотокопии с рукописей «наивной»
26
поэтессы А. И. Смирновой. Также в августе 2015 г. нами вместе с краеведом
Л.М. Концедайло был проведен выезд в с. Ведное Рамешковского района для
фиксации творчества З.А. Валентиновой.
Петров Никита (Москва). Московские высотки в массовой культуре и
городском фольклоре
В докладе будут рассмотрены нарративы, связанные с московскими знаковыми
постройками – их строительством, переделкой, внешним обликом. Ставшие
одним из брендов города, эти высотные здания аккумулируют вокруг себя как
конспирологические сюжеты, так и тексты, связанные со знаковыми фигурами
советского прошлого. Рекордные темпы строительства, долгие споры среди
архитекторов относительно мест постройки зданий, нетипичные решения
архитекторов, вписанность в облик столицы – все это в совокупности с
мифологизацией советских правительственных персон в советское и
постсоветское время сформировало довольно устойчивый комплекс
этиологических сюжетов. Приведу некоторые из них.
* Сталин вместе со своими астрологами выбирает места для расположения
высотных зданий, с тем, чтобы после его смерти, провели необходимый для его
оживления ритуал;
* Каганович, недовольный проектом театра Советской армии, хватает
чернильницу, обводит карандашом и говорит: «Так и стройте!» — получается
пятиконечная звезда;
* Сталин расписался, утвердив оба проекта гостиницы "Москва" / подписал два
варианта на совмещенном листе, поэтому постройка несимметричная;
* Сталин приказал быстрее достраивать одну из высоток - сначала поставили
"фальшивый" фанерный шпиль, потом втайне от Сталина заменили на
настоящий;
* Сталин, проезжая на свою ближнюю дачу мимо строившегося здания на
Смоленской, вдруг сказал: "Вижу шпил". Так в одно мгновение было решено
завершение всех восьми московских зданий.
Затрагиваемая в докладе тема уже была объектом осмысления фольклористов.
В замечательной статье «Высотные здания в свете мифологии» Г.И. Кабакова
затрагивает тему, связанную с устной интерпретацией образа московских
«высоток» [Кабакова 1997].
На сегодняшний момент (относительно 1997 года) репликация подобных
текстов достигла некоторого максимума: сюжеты осторожно копируются,
перелицовываются, копипастятся и включаются как в историческую литературу
(например, в книге В.Б. Муравьева, посвященной исторической Москве,
описываются улицы и площади, строения старой Москвы, а также приводятся
исторические легенды, связанные с московскими чудаками и знаменитыми
москвичами [Муравьев 2012]), так и в беллетризованную псевдоисторическую
(например [Бурлак 2001; Коровина 2012]). В сети (как на русском языке, так и
27
на английском) тиражируются списки «мистических» и «загадочных» мест
Москвы; данная тема находит отражение в телепередачах и фильмах («Темный
мир: равновесие», 2013). В этой связи интересно проследить механизмы
трансмиссии таких текстов. Так, в докладе я попытаюсь ответить на следующие
вопросы, каким образом происходит тиражирование, изменение и
распространение таких текстов в интернет-среде и как происходит
визуализация конспирологического нарратива.
Литература
Муравьев 2012 — Муравьев В.Б. Московские легенды. По заветной дороге
российской истории. М.: Астрель, 2012.
Коровина 2012 — Коровина Е. Москва мистическая. М.: Центрполиграф, 2012
Кабакова 1997 — Кабакова Г.И. Высотные здания в свете мифологии // Живая
старина. 1997. № 3. С. 13—14.
Петрова Наталья (Москва). Анимационный фольклоризм 2000-х:
традиция в современности
Доклад посвящён анимационным экранизациям фольклора 2000-х гг.
(преимущественно – до 2010 г.). Поскольку в 2000-е гг. количество
анимационных экранизаций фольклора исчисляется многими десятками в
странах Европы, США и на постсоветском пространстве, показалось
правильным ограничить круг рассмотрения только полнометражными
мультфильмами и мультсериалами.
Фольклорные экранизации в анимации имеют достаточно длительную историю,
и хотелось бы разобраться, чем обусловлен всплеск интереса к сказочным и
эпическим темам именно в 2000-е гг. Аналогичная ситуация уже имела место в
истории мультипликации: в 1950-е гг., используя успешный американский
опыт на уровне техники (диснеевский стиль), европейские мультипликаторы
использовали национальные по происхождению фольклорные сюжеты.
Созданные по такому принципу ленты, с одной стороны, конкурентоспособны,
с другой – имеют чёткую привязку к конкретной национальной школе
анимации. В 2000-е гг. создатели мультфильмов должны продемонстрировать
навыки создания компьютерных двухмерных и трёхмерных картин.
Большинство проектов, снимающихся сейчас с целью возродить/породить
национальную мультипликационную традицию, являются как раз
экранизациями фольклорных текстов.
По объёмам выпускаемой продукции лидирует американская анимационная
индустрия, «фольклорные» мультфильмы которой основаны зачастую на
заимствованных сюжетах. Фольклорные произведения используются в качестве
основы для занимательных историй, тогда как национальный колорит
нивелируется до полного исчезновения. Неудивительно, что американские
мультипликаторы
осваивают
преимущественно
сказочный
материал
(«Золушка», «Белоснежка», «Рапунцель», «Джек и бобовое зёрнышко» и др.),
28
тогда как для европейских и постсоветских аниматоров важной задачей
является воплощение на экране эпоса («Никита Кожемяка» (Украина),
«Добрыня Никитич и Змей Горыныч (Россия), «Сасна Црер» (Армения), «Эль
Сид» (Испания), «Алпамыш» (Узбекистан) и т.д.). Дело в том, что для сказок
характерна индивидуально-личная, а для эпоса – общественно-государственная
(и связанная с национальной спецификой) прагматика действий героя.
Можно выделить некоторые общие черты современных фольклорных
экранизаций. Во-первых, преобладает ироническое отношение к фольклорным
ценностям (например, прекрасный принц может быть показан глупым и
чванливым).
Во-вторых,
большинство
картин
демонстрирует
«осовременивание» различной интенсивности (от цитатных намёков до
перенесения действия в наши дни). Наконец, почти везде фольклорные имена
включены в заглавие мультфильма (что, по сути, является главной отсылкой к
фольклорному источнику, т.к. строгое следование сюжету вовсе не
обязательно).
В докладе выявленная специфика фольклорных экранизаций 2000-х гг. будет
рассмотрена в контексте общих закономерностей развития массовой культуры
(в частности, через призму формульной теории Дж. Кавелти).
Попова Анна (Орел). Жаргонная лексика, обозначающая реалии
ролевых компьютерных игр
Распространённые в настоящее время компьютерные многопользова-тельские
онлайн игры предполагают, помимо игрового процесса, и литера-турное
творчество (во всяком случае, стремление к таковому). Как и практи-чески в
любой сфере деятельности человека (ремесло, искусство), появляется система
лексем и устойчивых сочетаний, обслуживающая литературное творчество на
базе ролевых игр. Творчество (так называемые отыгрыши) во многом
напоминают пьесы с их диалогами/полилогами, перемежающимися, как
правило, вставками текста «от автора».
В процессе сбора материала для картотеки лаборатории «Язык, фольк-лор,
этнография города и деревни» (Орловский государственный универси-тет)
было выявлено более 100 лексем, связанных с ролевой игрой на матери-але
компьютерной игры. Единицы вошли в наш лексикографический проект
«Современное лексическое и фразеологическое представление компьютер-ных
технологий».
Жаргонизмы представляют собою систему наименований, частично параллельную литературоведческой. Приведём примеры «параллелей» между
литературоведческими терминами и понятиями, связанными с литературной
деятельностью, и жаргонизмами: писатель / ролеви́к; писатель-непрофессионал
/ раклеви́к, лолеви́к; автор-натуралист, скрупулёзно описы-вающий
действительность, / лорофа́г, автор низкопробных текстов / гыгыло́л; спонтанно
создаваемый текст (по типу комедий дель арте) / фрипле́йчик; ге-роический
персонаж / имба́, эпизодический персонаж / нпс; боевая сцена / боёвка,
эротическая сцена / вирт; правдоподобность / трушность, неправдо-подобность
29
/ имхоло́р, имхоло́рство; деталь (биографическая; черта характе-ра) / перк и др.
Безусловно, литературоведческая терминология шире, богаче, системнее, имеет
древнейшую историю, терминология же ролевых игр очень
молода, но при этом часть её «терминов» уникальна и не имеет аналогов сре-ди
терминов, понятий, связанных с писательской деятельностью.
Радченко Дарья (Москва). Антисанкционная масленица:
политическое высказывание праздника
Использование «традиционных» форм и их актуализация являются общим
местом советского и постсоветского городского праздника на протяжении
нескольких десятков лет. Одним из наиболее востребованных для актуализации
праздников стала Масленица, в форме «Проводов зимы» активно вводимая в
календарь сначала сельских, а затем и городских праздников начиная со второй
половины 1950-х гг. В рамках этих мероприятий, инициируемых, как правило,
локальными учреждениями, вполне типично «осовременивание» как
программы в целом, так и отдельных его элементов – например, масленичного
«чучела», которое теперь не олицетворяет зиму, а является персонификацией
конкретных проблем сообщества. В 1990-х-2000-х гг. фиксируются игровые
варианты таких чучел, в которых, однако, сохраняется и развивается семантика
уничтожения
зла
(например,
«студенческая»
масленица
нередко
сопровождается сжиганием «чучела сессии»).
В начале 2010-х годов наметившаяся тенденция к конкретизации сжигаемого
«зла» приобретает неожиданный поворот. Сжигание масленицы превращается в
иронически окрашенный политический перформанс. Особое распространение
такие перформансы приобрели в феврале 2015 г.: на волне обвального падения
курса рубля в блогосфере и социальных сетях муссировалась ироническая идея
сжигания чучела кризиса /чучела доллара, а затем был зафиксирован и ряд
случаев ее реализации.
Другой характерной формой «антикризисной» масленицы в 2015 г. становится
сжигание чучела, которому приданы черты президента США Б. Обамы,
которому приписывается личная ответственность за антироссийские санкции.
Практика позднесоветской и постсоветской масленицы, таким образом,
смыкается с перформативной формой выражения агрессии, глубоко
укорененной в политической традиции – сжиганием чучела отсутствующего
или недосягаемого противника. Помимо двух публичных акций (в
Симферополе и Калининградской области), состоялся целый ряд «сжиганий
Обамы» небольшими группами частных лиц. В докладе
планируется обсудить спонтанное конструирование «антисанкционного»
ритуала, взаимодействие игровой, политической и магической прагматики в
процессе его проведения, а также проблемы, связанные с переходом этих акций
в публичное пространство после размещения их видеозаписей в интернете.
30
Скрыльников Павел (Москва). Конструирование традиции в среде
русских неоязычников
Традиция является для русских неоязычников-родноверов центральным
понятием для определения собственной идентичности, и с их точки зрения
следование ей, как правило, становится тем главным условием, соблюдение
которого даёт человеку право называть себя приверженцем родной веры. Под
Традицией, как правило, понимается следование ряду мировоззренческих
принципов. В их числе — почитание предков и их жизненного уклада,
морально-этические установки, может декларироваться необходимость
принадлежности к одному из славянских народов. Однако небольшое
количество материала — этнографического, исторического, лингвистического и
т.д. — пригодного для построения целостной концепции собственного
вероучения, которая связала бы нынешних родноверов с дохристианскими
верованиями славян в единую непрерывную традицию. Существование
движения преимущественно в современной городской среде и взаимодействие
с разнообразными молодёжными, музыкальными, политическими движениями
обуславливает развитие современной родноверческой традиции как
самостоятельной и самобытной. Немалую роль в её формировании играет то,
что, несмотря на декларирующийся религиозный характер родноверия, многих
последователей этого движения приводит к нему поиск фундаментальных
основ
собственной
этнической
идентичности.
Конструирование
родноверческой традиции, таким образом, приобретает черты, близкие к
этнокультурной реконструкции — примером таковой, частично также
обращающимся к дохристианским верованиям, можно назвать этнокультурное
объединение «Меря». Методы того, как предполагаемая традиция, фактически,
изобретается заново реконструкторскими религиозными и этническими
движениями — интерпретация христианских праздников как заимствованных,
или же украденных христианами у славян-язычников, апеллирование наряду с
широким спектром накопленных современной наукой данных к личному
мистическому опыту и т.д. На наш взгляд, они представляют определённый
интерес в контексте того, в каких формах и по какой причине утраченная
традиция может проявляться в современном обществе.
Соколова Алла (Майкоп). Современный свадебный обряд курдов
Адыгеи
Курды появились в Адыгее сравнительно недавно – в середине 90-х годов века.
Их численность в республике Адыгея выросла с двухсот человек по переписи
2002 года до 10000 по неофициальным данным в настоящее время. В
Красногвардейском районе республики Адыгея курды составляют более 13 %
населения, а в целом по республике они занимают пятую позицию после
русских, адыгов, армян и украинцев.
Большинство переселенцев являются выходцами из Армении, хотя есть семьи,
приехавшие из Азербайджана, Казахстана и Киргизии. Основные проблемы
31
социокультурной адаптации переселенцев были связаны с незнанием русского
языка, следованием традициям кочевого в прошлом сообщества, замкнутостью
и непроницаемостью культуры, психологическими трудностями в связи с
интеграцией в новое сообщество. Для исследователей большой интерес
вызывает анализ механизмов сохранения культуры и непреодолимые
культурные диффузии, проникающие в самые «закрытые» традиционные
формы. Для примера показана современная свадьба курдов Адыгеи, в которой
сохранена большая часть старинных обрядов, но, тем не менее, в другой части
видны функциональные замещения и проникновение глобализационных
характеристик. Обряд похищения подушки и борьбы всадников за владение ею
превратился в гонки на машинах. Обряд закидывания невесты яблоками
парнями, стоящими на крыше дома, превратился в игру, в которой
воинственная часть заменена на шуточно-развлекательное действо. В обряде
«хана» (рисование узоров хной на руках молодоженов) потеряны мистические
и прогностические действия и знаки. Переодевание невесты во время
свадебных ритуалов сведено к двум нарядам: красное платье во время
проведения обряда «хана» и белое европейское платье во время свадебного
пира. Сопровождающее невесту зеркало во время всех свадебных церемоний
(аналогичные обряды характерны для азербайджанцев) приобрело
исключительно эстетический смысл. Присутствие огня сведено к минимуму в
момент проведения обряда «хана». Сакральные песни в обрядах превратились в
инструментальные мелодии. В отдельных случаях мелодии сопровождаются
одной-двумя вербальными репликами. Дудук и барабан в большинстве случаев
уступили место синтезатору. Главный хороводный танец гованд стал символом
этнической идентичности курдов. Его продолжительность и массовость
исполнения, а также многочисленные варианты (от медленных до умереннобыстрых и очень скорых) выступают мерилом надежности, крепости и
единения этноса.
Шадрина Татьяна (Орел). Заимствование загадок в условиях
иноэтнического окружения (на материале русской традиции в Литве)
Загадки в анклаве заимствуются значительно чаще, чем пословицы. Около 15%
загадок, бытующих в русской среде Литвы, несут на себе следы влияния
иноязычных традиций (литовской, польской, белорусской).
Чаще всего заимствуется весь текст иноязычной загадки. Чтобы иноэтническая
загадка вошла в традицию, требуется, чтобы она была созвучна жизненному
укладу и мировоззрению данного народа. Тематика калькированных русскими
старожилами Литвы загадок традиционна: животные, птицы, насекомые,
растения, деревня и её окрестности, внутреннее убранство дома, предметы
утвари и посуда, пища, земледельческие работы, ремёсла, инструменты,
средства транспорта. Это всё то, с чем столкнулись переселенцы на своей новой
родине. В то же время загадки, касающиеся основ миропонимания, как
правило, не заимствуются, воспринимаются в качестве мировоззренческих,
следовательно, к их «чуждости» относятся особенно серьёзно. Загадки,
32
тематика которых связана с верой и обрядами, не только не заимствуются, но и
практически не бытуют в местной русской традиции.
Причины заимствования загадок в условиях островного существования
традиции разноплановы. Прежде всего, это заполнение своеобразных «лакун» в
репертуаре, обусловленных отсутствием отдельных тем или текстов как в
местном корпусе загадок, так и в общерусском, а также отражение
региональной специфики.
При калькировании литовских текстов происходит перевод всех слов. В
белорусских и польских загадках некоторые слова, не совпадающие с
русскими, в отдельных случаях сохраняются.
Если текст пословиц и поговорок при калькировании, как правило, переводится
точно, то для загадок этот принцип соблюдается лишь в отношении очень
коротких текстов. Трансформация текстов может быть связана с влиянием
разноплановых причин.
Заимствование загадок происходит не механически. Чтобы прочно войти в
традицию, заимствованные элементы должны быть адаптированы
функционирующей системой национального фольклора, переработаны, из
«чужих» стать «своими».
Югай Елена (Вологда). Реальные и мифологические жильцы Дома
Писателей: студенческий фольклор Литературного института им. А.М.
Горького
В докладе анализируются легенды и практики, связанные с общежитием
Литературного института им. А.М. Горького (Москва). Материал – интервью,
взятые автором у студентов и выпускников Литинститута в 2013 – 2015 гг.
В комплексе легенд, шуток и баек об общежитии выделяются четыре источника
образов:
1. Мифология места, плейс-лор, связанный с Останкиным, его негативной
аурой, находившимися здесь кладбищами [см. Петров 2015]. Это порождает
рассказы о неуспокоенной женщине в белом, живущей в общежитии, при этом
указывается этаж и сторона здания. Сама телебашня, видимая из половины
комнат, не даёт уснуть и, в зависимости от самоопределения рассказчика,
мешает или помогает творить.
2. Фольклорные модели студенческого общежития, общие для всех подобных
зданий [Dégh 1978, Brus 2004, Tucker 2007]. Речь идёт о призраках студентов, с
которыми приключились трагические истории, или – в более
рационализированном варианте – энергии бывших владельцев комнат,
влияющих на жизнь в них, а также одушевлении «опасных» пространств
лестниц, душевой и др.
3. Стереотипы, связанные с получаемой специальностью (литературное
творчество).
33
4. Мифологизация недавнего прошлого, реальной истории строения здания и
конкретных людей. Среди последних выделяется Н. Рубцов, который учился в
Литинституте в 1962-1969 и жил в общежитии. С ним связаны байки, практики
(например, приветствие открываемой ветром двери: «Здравствуйте, Николай
Михайлович!»), легенды о призраках.
К. Престон, рассуждая о превращении места в «обитаемый космос», отмечает:
«Студенческий фольклор говорит о студенческих страхах неудачи и
нейтрализует эти страхи. Хотя иронически эти же самые легенды говорят и о
надежде на успех <…> посредством связи себя с теми, кто жил здесь раньше, и
одушевлении здания» [Preston 2004, p.166]. Разговоры о сверхъестественном в
Доме Писателей с одной стороны типичны для студенческого общежития, с
другой – специфичны, так как они отсылают к социальным и моральным
проблемам, связанным с избранным ремеслом.
Литература
Петров
Н.В.
Современный
мегаполис
в
устных
рассказах
и
неинституализованных ритуалах («фольклорная карта Москвы») // Ситуация
постфольклора: городские тексты и практики. М.: ФОРУМ, 2015. С. 64 – 88.
Bruce, Alexander M. (2004) Building Community: The Folklore of Physical Space at
Florida Southern College. Contemporary Legend. Volume 7. P. 112-136.
Dégh, Linda (1978). The Roommate's Death and Related Dormitory Stories in
Formation. Folklore Publishing Group.
Preston, Cathy Lynn (2004) University campus legends: Student tactics and habitable
spaces // Contemporary Legend. Volume 7. P. 137-171.
Tucker, Elizabeth (2007) Haunted Halls: Ghostlore of American College Campises.
University Press of Missisppi.
34
Оглавление
Алексеевский Михаил (Москва). Почему в Одинцово никогда не будет метро: современная
мифология и вопросы городского развития .................................................................................... 1
Аматуни Юлия (Санкт-Петербург). Песни и баннеры футбольных фанатов: смыслы и
функции (Россия, Сербия, Англия) .................................................................................................. 1
Антонова Мария (Орел). Рассказы о ливенских старцах в современной околоцерковной среде
.............................................................................................................................................................. 2
Байдуж Марина (Москва). «Мне действительно было жутко»: практика посещения страшных
мест в городском пространстве Тюмени и Новосибирска ............................................................. 3
Белякова Ольга, Жиляева Анна, Залогина Юлия, Конюченко Александра, Лазарева
Анастасия, Тимчук Светлана (Орел) «Типичный фанфег»: опыт исследования частотных
сюжетов фанфикшн (на материале фандомов «Шерлок», «Сумерки», «Дневники вампира»). 4
Власкина Нина (Ростов-на-Дону). Неофициальные праздники в южнороссийском городе:
конструирование и реконструкция................................................................................................... 4
Волкова Мария (Москва). Стакан мера всех вещей: современное этиологические легенды о
советских предметах .......................................................................................................................... 5
Вятчина Мария (Казань). От Льва Толстого до Нила Армстронга: истории о знаменитых
неофитах в мусульманском фольклоре............................................................................................ 6
Гаврилова Мария (Москва). Детские игры и фильмы ужасов: взаимное влияние...................... 7
Дорохова Екатерина (Москва). Процессы трансформации южнорусских музыкальнофольклорных традиций в XX веке ................................................................................................... 9
Душакова Наталия (Москва). Липоване «в поле» и «в сети»: современные старообрядцы о
себе и своей истории........................................................................................................................ 10
Еремина Анастасия (Москва). Современная мифология Патриарших прудов ......................... 10
Жидченко Александр (Москва). Трансформации городской мифологии: из устного
пространства в пространство текста (по материалам российских городов, построенных в
середине ХХ в.) ................................................................................................................................ 11
Жукова Ангелина (Санкт-Петербург). «Пять ночей с Мишкой Фредди»: игра на смартфоне в
современной детской игровой культуре и фольклоре .................................................................. 11
Иванова Анна (Москва). Сакральное место как исследовательская категория......................... 12
Изотов Владимир (Орел). «Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами»: образ Бабы-Яги в
творчестве В.С. Высоцкого ............................................................................................................. 13
Калуцков Владимир (Москва). О литературных местах и литературных ландшафтах ............ 14
Кирзюк Анна (Москва). «Сегодня почему-то окончательно убедилась, что война
неизбежна…»: будущая война в слухах эпохи застоя.................................................................. 15
Клишина Александра (Орел). Образ Мери Сью в фанфикшн (на материале фандомов
«Сверхъестественное», «Мерлин», «Шерлок») ............................................................................ 16
Козлова Ирина (Санкт-Петербург). Мифологема врага в современной гражданской интернетпоэзии ................................................................................................................................................ 17
35
Коробко Мария (Орел). Категория жанра в фанфикшн ............................................................... 18
Костромичева Мария (Орел). Граффити современного Орла ..................................................... 18
Куприянов Павел (Москва). Лоси, быки и великаны: перезагрузка мифологии в северном
Прикамье ........................................................................................................................................... 19
Кургузова Наталья (Орел). Поэтика смерти в девичьем рукописном рассказе ......................... 19
Левкиевская Елена (Москва). Функции литературных текстов в каноне «народного
отпевания» (на материале современного погребального обряда украинцев Саратовской и
Воронежской обл.) ........................................................................................................................... 20
Леонова Бэла (Орел). «Волки, бойтесь о́вцев»: традиционные приёмы магической защиты в
современном бытовании.................................................................................................................. 21
Лурье Михаил (Санкт-Петербург). «Современный фольклор»: к истории вопроса ................. 22
Мещерякова Ольга (Елец), Шестеркина Наталья (Саранск). Мотив иерофании в рассказе В.
Набокова «Гроза»............................................................................................................................. 22
Момзикова Мария (Санкт-Петербург). Интернет-мемы «Типичного Норильска»:
производство, тематика, потребление ........................................................................................... 23
Мороз Андрей (Москва). Зачем нужны памятники. Освоение уличной скульптуры в
городском пространстве .................................................................................................................. 24
Мохов Сергей (Москва). «Смерть не служит ни черту, ни богу»: мортальные представления в
современных практиках веретничества и русского чернокнижия. ............................................. 25
Петров Алексей (Тверь). «Наивная литература» Тверского края: история собирания и
перспективы изучения ..................................................................................................................... 26
Петров Никита (Москва). Московские высотки в массовой культуре и городском фольклоре
............................................................................................................................................................ 27
Петрова Наталья (Москва). Анимационный фольклоризм 2000-х: традиция в современности
............................................................................................................................................................ 28
Попова Анна (Орел). Жаргонная лексика, обозначающая реалии ролевых компьютерных игр
............................................................................................................................................................ 29
Радченко Дарья (Москва). Антисанкционная масленица: политическое высказывание
праздника .......................................................................................................................................... 30
Скрыльников Павел (Москва). Конструирование традиции в среде русских неоязычников .. 31
Соколова Алла (Майкоп). Современный свадебный обряд курдов Адыгеи.............................. 31
Шадрина Татьяна (Орел). Заимствование загадок в условиях иноэтнического окружения (на
материале русской традиции в Литве) ........................................................................................... 32
Югай Елена (Вологда). Реальные и мифологические жильцы Дома Писателей: студенческий
фольклор Литературного института им. А.М. Горького.............................................................. 33
36