ОЧЕРКИ ПО ЛИНГВИСТИКЕ

Е. Ку р ил ов и ч
ОЧЕРКИ ПО ЛИНГВИСТИКЕ
СТАТЕЙ
4594%
СБОРНИК
ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва
1*
1962
ОТ
РЕДАКЦИИ
Профессор Краковского университета Ежи Курилович
известен широкому кругу языковедов как выдающийся
индоевропеист и специалист в области общего языкозна­
ния. Ему принадлежат такие капитальные и насыщенные
материалом работы, как «Etudes indo-europeennes» («Индо­
европейские этюды», Краков, 1935), «L’apophonie en indoеигорёеп» («Апофония в индоевропейских языках», Вроц­
лав, 1956) и «L’accentuation des langues indo-europeennes»
(«Акцентуация индоевропейских языков», Вроцлав, 1958).
Н аряду с этими монографическими работами Е. Куриловичу принадлежит большое количество статей, в которых
нашли отражение многие важные проблемы науки о языке,
привлекавшие внимание лингвистов в последние десяти­
летия. В этих статьях, пожалуй, с наибольшей полнотой
обнаруживается лингвистическая концепция Е. Куриловича, содержится изложение многих его оригиналь­
ных идей, теоретических изысканий и обобщений, обес­
печивших ему почетное место в современном языкозна­
нии. Предлагаемый советскому читателю сборник избран­
ных статей Е. Куриловича 1 был издан в Польше в 1960 г.,
причем все вошедшие в сборник статьи печатались на
тех языках, на которых они были опубликованы впер­
вые в различных, часто труднодоступных изданиях. На
русском языке сборник воспроизводится полностью, за
исключением одной статьи («Szerzienie si§ nowotworow
j?zykowych»), опущенной по желанию автора с целью
избежать повторений; кроме того, редакция сочла необ­
ходимым включить в сборник дополнительно две статьи:
' J. K u r y l o w i c z , E s q u i s s e s l i n g u i s t i q u e s , W r o c l a w — K r a k o w ,
1960, 312 p . ( P o l s k a A k a d . n a u k .
K o m ite t j^zykoznaw czy, Prace
J f z y k o z n a w c z e , 19).
«Система русского ударения» и «Знал ли индоевропейский
язык а наряду с о?»
Редакция отказалась в данном случае от специаль­
ной вступительной статьи, поскольку рассмотреть в пре­
дисловии всю совокупность проблем, которых автор ка­
сается в своих статьях, весьма затруднительно. Д ля этого
понадобилась бы работа по объему не меньшая, чем сама
его книга.
В своем кратком предисловии Е. Курилович указы ­
вает, что библиографические ссылки и необходимые по­
правки даются им в авторских примечаниях. В настоя­
щем издании они приводятся в сносках при каждой
статье.
Есть все основания надеяться, что сборник статей
Е. Куриловича, свидетельствующих о многосторонности
его творческих устремлений, будет с интересом встречен
языковедами Советского Союза и займет достойное место
в библиотечке трудов зарубежных ученых, которой ныне
располагают советские лингвисты.
Перевод книги был осуществлен коллективом перевод­
чиков, имена которых указаны в оглавлении при каждой
статье. Переводы статей, относящихся к индоевропейскому
языкознанию, дополнительно просматривались ст. науч­
ным сотрудником Института языкознания Э. Макаевым,
сделавшим много ценных замечаний и тем способствовав­
шим улучшению переводов.
ОТ
АВТОРА
Настоящий сборник включает тридцать статей, посвя­
щенных проблемам структурной и исторической лингвис­
тики, из которых только шесть написаны до 1941 года,
остальные же — после 1945 года. Они расположены по
традиционной схеме: статьи на общие темы, синтаксис,
морфологические категории, фонетика и т. д. Однако
исторические проблемы, преимущественно индоевропей­
ских языков, служат примерами, позволяющими приме­
нить некоторые общие понятия, важность и методическую
ценность которых автор всегда подчеркивал: изоморфизм
планов, первичные и вторичные функции, семантические
и синтаксические функции, отношение детерминации или
предсказуемость (predictability), субморфы или избыточ­
ные (redondants) морфы, поляризация, дифференциация.
За исключением нескольких поправок, тексты статей
публикуются без изменений. Это не означает, что и в
настоящее время автор готов подписаться под всеми содер­
жащимися в них выводами и объяснениями. Поэтому он
просит читателей обратить внимание на авторские приме­
чания, содержащие, кроме библиографических ссылок,
необходимые поправки.
Е. К.
ЛИНГВИСТИКА И ТЕОРИЯ ЗН А К А 1
( 1949 )
Термин «семантика» вопреки своей этимологии обычно
применяется к науке, которая занимается значениями
(смыслом) только языковых форм 2. Ф. де Соссюр, который
ощущал необходимость в новом термине для названия
общей теории знака, предложил термин «семиология»3.
По отношению к лингвистике и к другим социологическим
наукам семиология должна занимать такое же место, какое
занимает физика по отношению к естественным наукам.
Различные теоремы лингвистики должны представлять
собой результат применения семиологии к конкретному
частному случаю знаковой системы — к человеческому
языку.
Чтобы обнаружить основной слой, относящийся к
общей теории знака, следовало бы сопоставить семантику
с другими науками, которые занимаются любыми функ­
циями (а не только символическими). Однако при совре­
менном состоянии исследований такие сопоставления
оказались бы бесплодными. Д аж е лингвистика, эта наибо­
лее систематичная наука среди социальных наук, еще
не имеет, несмотря на усилия К- Бюлера, Ю. Лазициуша,
Ломана и других, отчетливой иерархии своих аксиом.
С первых же шагов всякой попытке сопоставления пре­
пятствуют различия не только в методах, применяемых
специальными науками, но и в анализируемом мате1 J. K u r y f o w i c z , L i n g u i s t i q u e et t h e o r ie du sig n e, J P s , 1949,
стр. 170— 180.
2 И м е н н о в э т о м с м ы с л е мы и б у д е м у п о т р е б л я т ь в д а н н о й р а ­
боте т е р м и н « сем а н т и к а » . О н о т н о с и т с я о д н о в р е м е н н о и к л е к с и к е
и к грам матике, к морф ологии в у зк о м см ы сле слова и к си нта к си су .
’ F e r d i n a n d
de
S a u s s u r e ,
C o u rs de l i n g u i s t i q u e
g e n e r a l e , и з д . 2, 1922, с т р . 3 3 .
10
Лингвистика и теория знака
риале — то глобальном и непрерывном, то фрагментарном
и дискретном.
Наблюдающийся в последние двадцать лет прогресс
в фонологии продвинул развитие теории знака вперед.
Основная заслуга фонологии в этом отношении состоит в
том, что она ввела понятия п р о т и в о п о с т а в л е ­
н и я (оппозиции) и к о р р е л я ц и и . Эти понятия иден­
тичны понятиям, которые уже давно используются в
области семантики (морфологии). Заметим только, что
термин д е р и в а ц и я , обозначающий отношение н е й тр а л ь н о - н е г а т и в н о е : п о з и т и в н о е исполь­
зуется в пределах одной оппозиции (например, cha­
teau : chatelet «замок»: «маленький замок») и таким обра­
зом точно соответствует термину
корреляция,
употребляемому в фонологии (например, [р] гл ухое:
[Ь] звонкое).
Д ругая важная черта, общая для обеих областей —
семантической и звуковой,— отношение между элемен­
тами одной и той же структуры ( =комплекса), или с и н ­
т а к с и с в широком смысле слова. Эта черта сначала
не привлекала внимания лингвистов, что объясняется
невниманием к ней фонологии. Однако уже JI. Ельм■слев и Ульдалль, которые в своем докладе на лингвисти­
ческом конгрессе в Копенгагене (1936) дали общий очерк
г л о с с е м а т и к и, подчеркнули глубокий параллелизм
обеих областей (названных ими «плерематикой» и «кенематикой»), касающийся главным образом структур.
Впрочем, обычно не отмечалось, по крайней мере в
явной форме, что общая теория знака, лежащ ая в основе
теории языкового знака, не нуждается в том, чтобы вы­
ходить за пределы языка. Дело в том, что и звуковая
область и семантическая область независимо от связываю­
щего их отношения, составляющих самую сущность языка,
представляют собой к а ж д а я в отдельности знаковую
систему и более того — систему гетерогенную в отноше­
нии формы, содержания и функции знака.
В области звучания имеются элементарные подтипы,
форма которых может быть исследована и описана мето­
дами, относящимися к физике и к физиологии. Функция
этих подтипов не является ни в коей мере (и на этом сле­
дует настаивать) функцией семантического порядка, то
Лингвистика и теория знака
11
есть данные подтипы непосредственно не служат симво­
лами. Они служат для построения семантических единиц:
корней, аффиксов и т. д. Именно эти единицы функциони­
руют в области семантики в качестве отдельных элементов
внутри структур с семантической функцией: слов и более
сложных структур (словосочетаний и предложений). Ина­
че говоря, звуковые элементы служат для построения
семантических единиц, которые в свою очередь входят в
качестве элементов в семантические структуры. Между
расчленением семантической структуры на семантические
единицы (элементы) и звуковым анализом последних
лежит пропасть, которая дает возможность осознать, на­
сколько глубоки различия между фонологией и семан­
тикой.
Расстояние, разделяющее их, столь же велико, сколь
и то, которое лежит между элементами архитектурного
стиля и физико-химическими свойствами материала, ис­
пользованного для какого-либо сооружения. И если,
несмотря на это, звуковые и семантические системы обла­
дают в области структуры рядом общих особенностей или
даже идентичных черт, то приходится признать существо­
вание законов, справедливых не для какой-либо одной
определенной системы, а вообще для систем, удовлетворя­
ющих некоторым общим условиям.
Чтобы проиллюстрировать эти общие особенности, мы
укажем на один закон, который действует в обеих обла­
стях,— звуковой и семантической. Этот хорошо известный
(из элементарной логики) закон касается содержания и
употребления (функции) понятий: чем уже сфера употреб­
ления, тем богаче содержание (смысл) понятия; чем шире
употребление, тем беднее содержание понятия. Закон
этот знаком и лингвистам. Обобщение и специализация
значения слова, суффикса и т. д. тесно связаны с расшире­
нием и сужением его употребления. Аналог этого закона
существует в звуковой системе; мы пытались проиллюст­
рировать это в статье «О понятии передвижения соглас­
ных»1.
Еще Н. Трубецкой п оказал2, что так называемое
привативное противопоставление фонем (то есть проти­
1 См.
2 JP,
настоящ ий сборник, стр. 334.
X X X , 1933, с т р . 2 2 7 — 2 4 6 .
12
Лингвистика и теория знака
вопоставление, которое нейтрализуется в известных усло­
виях) создает тесную связь между двумя фонемами, одна
из которых — п о з и т и в н а я — выступает только в
противопоставлении, а другая, н е г а т и в н о - н е й т ­
р а л ь н а я , выступает либо в противопоставлении (нега­
тивно), либо вне его (нейтрально). Наиболее известный
пример — противопоставление Iр 1 : lb], [t] : [d] и т. д.,
которое во многих языках функционирует как противо­
поставление г л у х и х з в о н к и м . В отличие от [t],
[р] и т. д. фонемы [d ], lb] и т. д. обладают з в о н к о ­
с т ь ю , которая отсутствует у It], [р] и т. д. Глухость
последних воспринимается не как положительное каче­
ство, а как о т с у т с т в и е звонкости: 1р ] определяется
как губной взрывной, a l b ] — как звонкий губной взрыв­
ной. Содержание, то есть сумма важнейших характеристик,
у lb] богаче, чем у [р]. Это различие отражается в упот­
реблении указанных фонем. Так, в ряде языков (русском,
польском, немецком) противопоставление [р] : lb], It] :
Id] и т. д. в конце слова нейтрализуется и бывает пред­
ставлено глухой фонемой. В начале слога это противопос­
тавление, напротив, всегда сохраняется. Следовательно,
имеются позиции, общие для глухих и звонких, и позиции,
где допускаются только глухие. Отсюда следует, что
сфера употребления глухих превосходит сферу употреб­
ления звонких и что упомянутое отношение между содер­
жанием и употреблением (функцией) имеет место не только
п области значений, но и в области звуков. Старая форму­
ла, применимая ранее только к понятиям или к семанти­
ческим единицам, отныне применяется и к другим зна­
кам — к фонемам.
Логический (семантический) закон соотношения между
содержанием и употреблением п о н я т и й становится
с е м и о л о г и ч е с к и м законом, относящимся к со­
держанию и употреблению з н а к о в . Возникает вопрос,
на какие существенные сходства обеих систем опирается
этот закон, действующий как в фонологии, так и в семан­
тике (морфологии)?
Приведем таблицу, в которой обобщим сказанное
выше.
Лингвистика и теория знака
Сводная таблица
13
обеих ( из оморфных)
систем
Область
форма
Содержание
Употребление
(функция)
Структуры
Классы
Семантическая
Звуковая
Фонемы
Звуки
Смысл
Фонема
Противопоставление внутри структуры
или класса
Предложения, словосо- Слоги
четания
Части речи, группы де- Гласные и сориватов
гласные
с их
подразделениями
Наиболее важная общая черта — двойная группировка
элементов: с одной стороны, в структуры, с другой —
в классы. В области семантики предложения состоят из
слов, а эти последние принадлежат к классам, называемым
«части речи». Семантика использует два ряда терминов:
синтаксические — например, с к а з у е м о е , п о д л е ­
жащее, определение, о б с т о я т е л ь с т в о ,
и собственно семантические — г л а г о л , с у щ е с т в и ­
тельное, прилагательное, наречие.
Термины первого ряда относятся к функциям элемен­
тов внутри структур, то есть предложений и словосочета­
ний; термины второго ряда связаны с семантическим
содержанием (действия или состояния, объекты, качества,
обстоятельства) и, таким образом, служат основанием
для разделения на классы. Причем наиболее важен тот
факт, что это содержание отраж ает прежде всего синтакси­
ческие функции, а также некоторые специальные семанти­
ческие функции. Глагол обозначает действие именно
потому, что он выступает в роли сказуемого, то есть опреде­
ления in sta tu nascendi; прилагательное обозначает качест­
во, поскольку оно тоже употребляется как определение,
но только определение, данное заранее; существительное
обозначает объект, так как оно обычно является опреде­
ляемым и т. д. Основные черты семантической системы
языка могут быть определены следующим образом: на базе
синтаксических функций строятся классы, характеризу­
14
Лингвистика и теория знака
емые общностью семантического содержания; внутри
класса имеются группы и подгруппы, члены которых
объединены более специальным значением (например, во
французском языке уменьшительные на -et в классе суще­
ствительных).
В настоящем очерке нам придется обойти молчанием
некоторые вопросы, имеющие вообще большое значение
для лингвистики; мы имеем в видупрежде всего проблему
деривации (словопроизводства), стоявшую на повестке
дня VI Международного лингвистического конгресса
(Париж, июль 1948), где обсуждали синтаксические осно­
вания деривации и, кроме того, проблему семантических
э л е м е н т о в и с т р у к т у р . Если у нас эти понятия
эквивалентны соответственно понятиям с л о в а и п р е д ­
л о ж е н и я , то это всего лишь о д н о из возможных
решений, хотя и наиболее важное. Слово само по себе
является сложной структурой, состоящей из корневой
(автосемантической) части и аффиксальных (синсемантических) частей; функциональные отношения этих частей
также ставят вопросы «синтаксического» и семантического
порядка. Однако, переходя от наиболее сложной струк­
туры — от предложения — к элементарным семантемам —
к корням и аффиксам, нельзя миновать промежуточный
этап — с л о в о .
Что касается звуков, то прежде всего отметим, что
различным классификациям, принятым как в традицион­
ной фонетике, так и в фонологии, не хватает единства об­
щих принципов. Разделение звуков на г л а с н ы е
и
с о г л а с н ы е основано на «синтаксической» функции
этих элементов внутри слога, с чем всегда молча согла­
шались. Последовательное применение этого функцио­
нального принципа позволяет продолжить классификацию
и выделить подгруппы изофункциональных согласных;
содержание этих согласных частично перекрывается (име­
ется в виду идентичность некоторых артикуляционных
признаков). В этом плане автор опубликовал недавно
статью в B S L P 1.
1 Е.
сборник,
К у р и л о н и ч,
стр. 267.
В о п р о с ы т е о р и и с л о г а , см . н а с т о я щ и й
Лингвистика и теория знака
1&
Отвлекаясь от содержания и обращая внимание только
на функцию, мы можем построить для наглядности сле­
дующую таблицу соответствий:
предложение
слог
гласная
сказуемое
начальная группа согласных
подлежащее
конечная группа согласных и т. д.
обстоятельство
В упомянутой статье читатель найдет объяснение функ­
ционального различия между начальной (эксплозивной)
группой согласных и конечной (имплозивной) группой
согласных по отношению к вокалическому центру.
В обеих системах — семантической и звуковой —
элементы или, скорее, классы элементов основаны на
структурах. Этот важнейший факт объясняется непосред­
ственными данными речи. Язык всегда реализуется в
форме высказываний (предложение — частный случай вы­
сказывания) и в форме слогов. Короче говоря, данные,
получаемые из наблюдения,— это структуры, а не эле­
менты .
Существенной чертой, общей для звуковой и семанти­
ческой систем, является то, что классы изофункциональных элементов основаны на структурах. Если наука дви­
жется в обратном направлении — от элементов (например,
фонем) к структурам (например, слогам), то это возможно
постольку, поскольку в результате предварительного
анализа, хотя и в н е я в н о й
форме,
элементы
были выделены из структур. От современной лингвистики
мы ждем именно строгого и я в н о г о анализа структур,
в результате которого будут получены классы, основан­
ные по своим синтаксическим функциям на струк­
турах.
Следует отличать элементы, входящие в один класс,
между которыми возможна к о м м у т а ц и я (например,
два существительных), от элементов, входящих в одну
структуру (например, с у щ е с т в и т е л ь н о е + г л а г о л , образующие предложение). Если в первом случае
между обоими элементами существует отношение, то это
отношение логического подчинения, например, chateau
«замок» : chatelet «маленький замок»; oiseau «птица» :
rossignol «соловей».
16
Лингвист ика и теория знака
Существует, как было показано выше, н е й т р а л ь ­
н ы й ( н е г а т и в н ы й ) член и п о з и т и в н ы й член,
причем первый может в с е г д а быть подставлен вместо
второго, тогда как обратное невозможно. Между членами
фразы, например l ’oiseau chante «птица поет», существует
отношение совсем другого плана. Сказуемое здесь — к о н ­
ституирующий
член ( ц е н т р а л ь н ы й ,
по
Ельмслеву и Ульдаллю), а подлежащее — к о м п л ем е н т а р н ы й ( п е р и ф е р и й н ы й — у тех же авторов)
член, поскольку сказуемое само по себе выполняет
ту же синтаксическую роль, что и целое предложение1.
В звуковой области гласный является конституирующей
частью слога, поскольку он один может составлять слог;
группы согласных — это комплементарные части.
Существуют противопоставления двух видов: между
членами одного класса и между членами одной структуры.
Как позитивный член класса определяется нейтральным
(негативным) членом, то есть нейтральный (негативный)
член является определяющим (definiens), а позитивный —
определяемым (definiendum), так и комплементарный
член структуры (например, подлежащее предложения
или группа согласных в слоге) определяется противопос­
тавлением (на этот раз —- синтаксическим) конституирую­
щему члену.
Семантический закон содержания и сферы употребле­
ния оказывается частным случаем семиологического зако­
на. Этот закон касается взаимозаменяемых элементов,
противопоставленных друг другу внутри одного и того же
класса; одни из этих элементов являются более общими,
другие, подчиненные первым,— более частными. Возни­
кает вопрос, существует ли соответствующий семиологический закон, касающийся элементов — частей струк­
туры.
В статье «О природе так называемых «аналогических»
процессов» 2 мы попытались определить пути, по которым
происходит распространение языковых инноваций, припи­
сываемых «аналогии». Эмпирические данные указывают
1 Ф орм альное доказательство этого п олож ен и я сод ер ж и тся в
н а ш ей ст а т ь е «О сн о в н ы е с т р у к т у р ы я зы к а: с л о в о с о ч е т а н и е и п р е д ­
л о ж е н и е » , см . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 4 8 .
г См. н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 9 2 .
Лингвистика и теория знака
17
два таких пути. Один — развитие от общего к частному;
например, то, что верно для исходного слова, верно также
и для производного (принцип II). Другой путь — от
полной структуры к ее конституирующему члену (принцип
III); например, в ряде индоевропейских языков простой
глагол принимает акцентуацию сложного глагола. Если
во в с е х сложных глаголах в результате слияния при­
ставки с глаголом, какова бы эта приставка ни была,
глагольная основа оказывается под ударением (или не
под ударением), простой глагол, не имеющий приставки,
получает ту же акцентуацию (или также лишается уда­
рения). Изофункциональные структуры (здесь — глаголы)
выступают то в полной, развернутой форме ( п р и с т а в к а + о с н о в а ) , то в форме, сведенной к одной кон­
ституирующей части (== о с н о в а). Так как эти формы
изофункциональны, одна и та же глагольная функция
распространяется как на соединение п р и с т а в к а +
,-f о с н о в а , так и на одну о с н о в у . Можно сказать,
что в последнем случае эта функция имеет более узкую
сферу употребления, чем в перА м случае, однако здесь
сферы употребления измеряются ш всем иначе, чем в пред­
шествующей логической те о р е л в
Оба пути, по которым распространяются языковые ин­
новации, называемые а н а л о г и ч е с к и м и (то есть
от общего к частному и от полных структур к сокращенным
структурам), показывают нам структуру обеих систем —
звуковой и семантической. Прибавим, что эти пути соот­
ветствуют двум основным путям человеческого мышления:
первый — это дедукция, ведущая от общего к частному
(то , ч т о в е р н о д л я о б щ е г о понятия А, в е рн о и д л я ч а с т н о г о п о н я т и я а); втор ой — это
индукция, ведущая от частного к общему (т о , ч т о в е р ­
но д л я к о н с т и т у и р у ю щ е г о ч л е н а п л ю с
дополнительный
ч л е н а,, а2, а, ... ап, где
п и с ч е р п ы в а е т все
возможности, вер­
но и
для
конституирующего
члена
п л ю с нуль).
В системе языка и в звуковой, и в семантической об­
ласти взаимные отношения между членами системы под­
чинены двойной
иерархии. Одна иерархия идентична
логическому закону подчинения частного целому. Вторая,
18
Лингвистика и теория знака
до сих пор не рассматривавшаяся, но являющаяся точным
аналогом первой, состоит в подчинении сокращенных
структур изсфункциональным полным структурам. Не­
сомненно, ошибочное мнение, будто предложения строятся
из изолированных слов, явилось причиной того, что тра­
диционная логика, возникшая из грамматики, не замечала
общего закона структур.
Современная грамматика такж е не признает этого
закона, что влечет за собой тяж кие последствия как для
фонологии, так и для морфологии и синтаксиса. Так,
например, иногда безличные предложения типа лат.
p lu it «идет дождь» рассматриваются как прототип личных
предложений или как элементарные формы, от которых
происходят полные формы. Однако в соответствии с
указанной теоремой как раз сокращенные м о т и в и р о ­
в а н н ы е формы являются производными от полных
двучленных предложений типа подлежащее ( г р у п п а
п о д л е ж а щ е г о ) + сказуемое ( г р у п п а с к а з у е ­
м о г о ) . Вопрос об и с т о р и ч е с к о м п р о и с х о ж ­
д е н и и различных типов предложений здесь нами не
рассматривается.
Семиология, о которой идет речь, не будет о б щ е й
теорией знака. Она будет основываться на двух разнород­
ных областях, которые, однако, обнаруживают порази­
тельное сходство в структуре, особенно в том, что касается
классов знаков, основанных на «синтаксических» функ­
циях. Но если грамматика породила логику, то теперь
необходимо пересмотреть труд Аристотеля, чтобы получить
семиологию, где были бы исправлены два основных недо­
статка его логики.
Первый недостаток состоит в том, что с о д е р ж а ­
н и е традиционно рассматривается как данное заранее.
Однако содержание элемента, например сумма артикуля­
ционных признаков фонемы или семантическое содержание
морфемы, является лишь как бы конденсацией употреб­
лений этого элемента, то есть вытекает соответственно из
звуковых или семантических противопоставлений, в ко­
торых участвует фонема или морфема. Содержание обус­
ловлено сферой употребления, но не наоборот. Это под­
тверждается приведенным выше фонологическим аргумен­
том (относительно нейтрально-негативного и позитив­
Лингвистика и теория знака
19
ного членов фонологической корреляции). Теорема о с од е р ж а н и и и у п о т р е б л е н и и напоминает нам
знаменитую теорему о массе и энергии.
Другой серьезный недостаток — это то, что традици­
онная логика рассматривает понятия как нечто существую ее д о суждений, то есть считает, что предложения
строятся просто из слов. Однако тот факт, что семантические классы определяются синтаксическими функциями,,
и теорема о том, что сокращенные структуры основаны
на полных, говорят в пользу обратной точки зрения.
Мы оставляем в стороне вопрос о хронологических
изменениях системы. В статье «О прирсде так называе­
мых «аналогических» процессов» мы использовали неко­
торые понятия, относящиеся к диахронии, например
понятия д и ф ф е р е н ц и а ц и я
и
поляриза­
ц и я . Здесь же наиболее важно рассмотреть иерархию и
взаимозависимость структур и элементов, удерживающи­
еся и сохраняющиеся, несмотря на все изменения. При
этом мы не можем подробно разбирать понятия п е р в и ч ­
ная
ф у н к ц и я (или з н а ч и м о с т ь — valeur)
и в т о р и ч н ы е ф у н к ц и и , хотя эти понятия имеют
капитальное значение как для диахронического, так и для
синхронического аспекта исследований.
Это еще не все. С о ц и а л ь н ы й фактор, который с
первого взгляда кажется внешним по отношению к системе
языка, в действительности органически связан с ней.
Расширение употребления знака внутри системы является
лишь отражением расширения его употребления в языко­
вом коллективе1. Это отношение характеризуется не
только динамической стороной, но и статическим аспектом.
Сфера употребления знака внутри системы соответствует
сфере его употребления в языковом коллективе. Иначе
говоря, чем обобщеннее (беднее) содержание знака, тем
шире сфера его употребления говорящими; чем специаль­
нее (богаче) содержание, тем уже сфера употребления не
только внутреннего ( = внутри системы), н о й внешнего
(в языковом коллективе).
1
В с я к а я «аналогическая» инн оваци я осн о вы ва ется на п р о п о р -
принц„ЛпеН( У 1 ) 0Т0Р0Й п р и н а д л е ж а т к д в у м Р а з л и ч н ы м г о в о р а м , с р .
2*
20
Лингвистика и теория знака
В области с е м а н т и к и
эта з а в и с и м о с т ь
между системой и социальным фактором уже давно была
указана М ейе1. С другой стороны, Тводл2 подчеркивал
социальную природу ф о н е м ы . Но социальный харак­
тер, внутренне присущий рассматриваемым здесь систе­
мам, а следовательно, и семиологической системе, которая
лежит в их основе, вытекает прежде всего из общих сооб­
ражений. Различные исследования, ставящие себе целью
обнаружение системы языка в ее реализациях, всегда
исходили из той гипотезы (более или менее предположи­
тельной, но справедливой), что единственная функ­
ция языка, заслуживающая внимания,— это функция
репрезентации, или символическая функция («Darstellungsfunktion» по Бю леру3). Именно в этой функции
сосредоточена социальная сторона речевой деятельности,
то есть язык как система (langue). Что же касается
экспрессивной и апеллятивной функций4, то эти функции
в той мере, в какой они носят спонтанный, не канонизо­
ванный характер, выступают только в р е ч и (parole)
и относятся скорее к теории человеческой деятельности,
нежели к теории знаков. И все то, что справедливо по
отношению к социальной природе символов, сохраняет
силу и применительно к звуковым элементам, из которых
строятся эти символы, то есть к фонемам, социальный
характер которых не менее очевиден.
1 А . М е i 1 l e t . C o m m e n t l e s m o t s c h a n g en t le sens, A S , 1905—
1906; L i n g u i s t i q u e h i s t o r i q u e e t l i n g u is t q u e gen erat e, 1, 1921, с т р .
23 0 .
2 M. T w a d d e l ,
O n d ef in in g t h e p h o n em e, « Lan gu age M o ­
nographs», X V I , 1935.
3 В р усской лингвистической традиции «D arstellungsfunktion»
К. Б ю л е р а п р и н я т о п е р е в о д и т ь к а к « ф у н к ц и я с о о б щ е ■н и я » . — П р и м .
ред.
1 В русск ой лингвистической традиции соответственно ф у н к ­
ц ии в ы р а ж е н и я
и о б р а щ е н и я . — П р и м . ред.
ПОНЯТИЕ ИЗОМОРФИЗМА 1
(1949)
Цель настоящей статьи — популяризация некоторых
идей глоссематики с помощью обычной традиционной тер­
минологии. Опыт обучения показывает, что новые понятия
усваиваются более эффективно, если они не отягощены
новой терминологией (хотя при этом несколько страдает
научная строгость). Так, прежде чем слово ф о н е м а
закрепилось в качестве рабочего термина, Бодуэн де
Куртене, Есперсен, Сепир, Дж оунз и другие подготовили
для этого почву, говоря о звуковых представлениях,
звуках-типах, звуковых моделях (sound-patterns) и т. д.
Термин г л о с с е м а т и к а и плеяда вызванных им
к жизни дополнительных терминов-неологизмов ( к а т а ­
л и з , к е н е м ы , п л е р е м ы и пр.) оправданы, по­
скольку они являются необходимыми орудиями новой
лингвистической теории, и их существование может оспа­
риваться только с точки зрения их удобства. Однако мы
полагаем, что сможем успешнее пропагандировать идеи,
если, оставив в стороне термины, сосредоточим наше
внимание на самих идеях, стоящих за ними.
О
чем пойдет речь? Звуковые комплексы (например,
слоги) и семантические комплексы (например, предложе­
ния) независимо от функциональных отношений, которые
их объединяют, обладают глубоким структурным парал­
лелизмом. Между ними существует весьма примечательное
сходство, которое можно назвать и з о м о р ф и з м о м .
Главная идея глоссематики состоит в том, чтобы выделять
структурные особенности, общие для обоих планов языка,
звукового и семантического (выражения и содержания).
1 J.
48
=
К и г у t о w i с z, L a n o t i o n de i ’i s o m o r p h i s m e , TC L C ,
R echerches
S t r u c t u r a l e s d e d i e e s a L . H j e l m s l e v , ст р .
22
Понятие изоморфизма
Ниже мы постараемся
провести параллель между
структурой слога и структурой предложения. Можно было
бы сравнить слог со словом или словосочетанием, но мы
выбрали предложение, поскольку его богатая и разно­
образная форма позволяет нам продолжить сравнение
сколь угодно далеко.
Возможность существования общих правил, вытекаю­
щая из природы комплексов (звуковых или семантиче­
ских), очевидна, когда речь идет о порядке элементов.
Поскольку комплекс может быть сведен к одному консти­
туирующему члену, по отношению к нему и определяется
место второстепенных членов. С этой точки зрения не
всегда правильно, считая конституирующим членом лич­
ный гл агол 1, определять его место внутри предложения
как «начальное», «второе», «конечное». Неверные форму­
лировки типа «обычный порядок слов = подлежащее +
+ глагол + прямое дополнение + обстоятельства» весь­
ма распространены и даже нормальны в описательных
грамматиках. Природа же предложения категорически
требует определять место подлежащего (группы подлежа­
щего) по отношению к сказуемому (группе сказуемого)
и — внутри каждой группы — место определяющего по от­
ношению к определяемому. Приведем несколько примеров.
В арабском предложении K atala zaidun ’asadan kabiran
«Саид убил большого льва» (глагол + подлежащее +
-г прямое дополнение + определение к дополнению) адек­
ватное определение порядка слов таково: подлежащее
(группа подлежащего) расположено между конституирую­
щими и второстепенными членами группы сказуемого;
в обеих группах (подлежащего и сказуемого) второстепен­
ные члены следуют за конституирующими. В немецком
языке высказыванию типа Die Donau mundet ins Schwarze
Меег «Дунай впадает в Черное море» (стилистический
вариант: ins Schwarze Меег m undet die Donau) соответ­
ствует следующая формулировка: подлежащее (группа
подлежащего) предшествует группе сказуемого; внутри
последней второстепенные члены следуют за конституи­
рующим (личным глаголом). В примере типа Ins Schwarze
Меег mundet in mehreren Armen die Donau, der grosste
1
E . К у р и л о в и ч , О с н о в н ы е с т р у к т у р ы я зы к а : с л о в о с о ­
ч е т а н и е и п р е д л о ж е н и е , см . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 48.
Понятие изоморфизма
23
Fluss der ungarischen Tiefebene «В Черное море много­
численными рукавами впадает Дунай, самая большая
река Венгерской низменности» происходят изменения во
взаиморасположении группы подлежащего и о д н о г о
второстепенного члена группы сказуемого. Это изменение
следует рассматривать как постановку в начале предло­
жения оборота ins Schwarze Меег, что со своей стороны
влечет за собой изменение места подлежащего. Наряду
■с относительными определениями позиции (подлежащее
по отношению к сказуемому, дополнение по отношению
к глаголу и т. д.) существует такж е абсолютное определе­
ние позиции: начальная или конечная позиция. Например,
позиция преверба, отделенного отличного глагола, обычно
■определяется абсолютно. Что же касается вопросительно­
го предложения (Miindet die Donau ins Schwarze Meer?
«Впадает ли Дунай в Черное море?»), то здесь возможны
две формулировки: первая — личный глагол ставится
в начале предложения, в остальном сохраняется порядок
слов повествовательного предложения; вторая — подле­
жащее помещается между глаголом и дополнениями. Мы
предпочитаем первую формулировку, поскольку порядок
слов вопросительного предложения о с н о в ы в а е т с я
на порядке слов соответствующего повествовательного
предложения и любое и з м е н е н и е п о р я д к а долж­
но рассматриваться прежде всего как перемещение к о нс т и т у и р у ю щ е г о члена (то есть группы сказуемого,
и в частности личного глагола). В придаточном предло­
жении, присоединенном с помощью союза, типа (Ich
weiss), dass die Donau ins Schwarze Meer miindet «(Я знаю),
что Дунай впадает в Черное море», речь идет, следователь­
но, не о помещении дополнения между подлежащим и
личным глаголом, а о конечной позиции личного глагола.
Таким образом, можно сказать, что в немецком порядок
слов вопросительных и придаточных предложений опре­
деляется в зависимости от порядка слов повествователь­
ного главного предложения, причем учитывается только
перемещение глагола (соответственно к началу или концу),
в то время как порядок других элементов остается неиз­
менным. С другой стороны, так как в главном повество­
вательном предложении порядок слов не мотивирован,
он может быть определен только через позицию консти­
24
Понятие изоморфизма
туирующих и второстепенных элементов по отношению
друг к другу. Правильной является не формулировка типа
«глагол стоит на втором месте», а формулировка типа
«подлежащее (группа подлежащего) предшествует сказу­
емому (группе сказуемого); внутри группы сказуемого
дополнения следуют за глаголом». В качестве стилисти­
ческого варианта допустима перестановка любого допол­
нения и подлежащего (группы подлежащего).
В области звуков полный сл ог1, состоящий из началь­
ной группы
согласных + слоговой центр + конечная
группа согласных, построен, как и предложение, по прин­
ципу дихотомии. Гласный + конечная группа образуют
единство, противопоставленное начальной
группе. Это
единство вытекает из того факта, что некоторые свойства
слога, например его количество или его интонируемость,
тесно связаны с гласным + конечная группа и никак не
зависят от н а ч а л ь н о й
г р у п п ы . Если через
i, V, f обозначить начальную группу, гласный и конечную
группу, можно утверждать, что дихотомия i + (V + f)
является оправданной и уместной. V + / — это консти­
туирующая часть слога, конституирующим членом которой
является V (слоговой центр, без которого слог не мог бы
существовать), а второстепенным — / (который не необ­
ходим для наличия слога). Таким образом, можно говорить
об
изоморфизме
между слогом i +
+ / и
предложением п о д л е ж а щ е е
(группа
подлежащего) + глагол+дополнения.
Слог
конституирующая часть
(1 дихотомия) V - \- f
конституирующий член
(2 дихотомия) V
второстепенный член
(2 дихотомия) /
второстепенная часть
Предложение
группа сказуемого (глагол
-f- дополнение)
глагол
дополнения
подлежащее (группа подле­
жащего)
(1 дихотомия) г
> Е.
сборник,
К у р и л о в и ч ,
ст р . 2 6 7 .
В о п р о с ы т е о р и и с л о г а , см . н а с т о я щ и й
Понятие изоморфизма
25
Анализ можно продолжить, производя последующие
деления до тех пор, пока мы не придем к отдельным эле­
ментам (фонемам, словам). Дихотомия в обоих случаях
влечет за собой одинаковые трудности. Так же, как име­
ются более тесно и менее тесно связанные с глаголом
дополнения (например, hostem occidit gladio «врага уби­
вает мечом» = hostem occidit — gladio), имеются и более
центральные и более периферийные консонантные эле­
менты, например лит. verk-из v erk ti-«плакать» разла­
гается на ver + к, поскольку только-ег-способен нести
интонацию. Однако между двумя этими областями суще­
ствует глубокое различие. В плане семантическом можно
отличать внешний порядок элементов от внутреннего
порядка элементов. Так, хотя внешний порядок слов в
приведенном латинском предложении и может быть раз­
личным (hostem occidit g la d io ^ g . о. h .= h . g. o. = g. h. o.),
тем не менее всюду в силу внутреннего порядка элементов
дополнение hostem связано с глаголом более тесно, чем
дополнение gladio. В плане звуковом мы не находим ничего
похожего; по крайней мере до сих пор в фонетике не отме­
чено ни одного подобного факта (факультативных метатез
стилистического порядка). Здесь всегда относительные
«синтаксические» единства образуются с м е ж н ы м и
элементами. Отсюда не следует заключать, что дихотомии
можно производить механически — это далеко не так.
Д ля них нужно найти обоснования функционального
характера, что сделать так же нелегко, как и найти обос­
нования для членения «он прыгнул на стол — в комнате»
(а не «он прыгнул в комнате — на стол»1). Так, анализ
начальных групп согласных в греческом языке показы­
вает, что группы sk-, st-, sp- образуют там относительные
единства.
Самой важной чертой, общей для обоих планов языка,
является, несомненно, двойная обоснованность: частного
общим, и наоборот2.
В области семантики производные основываются на
исходных формах (непроизводные слова > производные
1 Е.
К у р и л о в и ч ,
П роблем а классификации падеж ей ,
н а с т о я щ и й с б о р н и к , ст р . 175.
2
Е . К у р и л о в и ч , О п р и р о д е так н азы ваемы х « ан ал ог и ­
ч еск и х » п р о ц е с с о в , см . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 9 2 .
см .
26
Понятие
изоморфизма
слова, словосочетания > сложные слова). Производные
hort-ul-us «сад-ик», lup-ul-us «волч-онок» отличаются от
исходных слов hort-us «сад», lup-us «волк» с точки зрения
формальной (наличием суффикса -ul-) и семантической
(наличием значения уменьшительности). В области звуков
соответствующее явление представлено корреляцией, нап­
ример р : b, t : d в польском или русском. Фонетическое
различие между двумя членами пары сопровождается
функциональным (состоящим в различии сфер употреб­
ления). Точно так же, как производные слова мотивиро­
ваны соответствующими исходными формами, маркиро­
ванные фонемы обоснованы соответствующими архифоне­
мами.
Кроме того, имеется еще другого рода обоснованность.
Существуют комплексы, которые представляют собой фор­
му неполную, редуцированную по отношению к другим
структурам этого же класса. Так, высказывание pluit
«идет дождь» является, конечно, предложением (как с
формальной, так и с функциональной точек зрения), хотя
это предложение и не допускает дихотомии на подлежащее
и сказуемое. Но это высказывание является предложением,
поскольку оно эквивалентно по своей грамматической
функции полным предложениям типа
La terre tourne
autour du soleil «Земля вращается вокруг солнца». В пред­
ложении p luit нет синтаксического противопоставления
подлежащего сказуемому; оно существует в полных пред­
ложениях, которые служат основанием для предложений,
сведенных только к одному конституирующему члену
(глаголу). Здесь можно было бы говорить о принципе
максимального различия, в соответствии с которым не­
дифференцированные формы интерпретируются как упро­
щение изофункциональных дифференцированных форм.
Этот же принцип заставляет нас анализировать пару
t и d с помощью противопоставления, а не синкретизма,
или совпадения (например, в конце слова). Заметим, что
в отличие от первого случая (производное слово : исходное
слово) здесь имеет место обоснование чисто формальное,
а неформальное -|- функциональное. Обе рассматриваемые
структуры, полные предложения и редуцированные пред­
ложения, являются предложениями, то есть являются
изофункциональными комплексами, принадлежащими к
Понятие изоморфизма
27
одному и тому же классу структур. Корневые существи­
тельные опираются на суффиксальные существительные,
непроизводные глаголы основаны на префиксальных гла­
голах и так далее. Такого рода обоснование встречается
также у форм, принадлежащих к одной и той же парадиг­
ме. Так, форма генитива мн. ч. типа 6ix<bv «обычаев»,
«почестей» основана на форме номинатива мн. ч.
типа ЬЫса «обычаи», л ц а '1. «почести», так как противо­
поставление между ударением на последнем и ударением
на предпоследнем слоге не имеет места в генитиве. Номи­
натив дает возможность предсказать генитив, но не н а ­
оборот.
Следует строго отличать отношение деривации, суще­
ствующее между Хе;ло) «оставляю» и отош ло) «рас­
стаюсь»,
являющееся
отношением
формального
и
семантического порядка, от чисто формального отношения,
связывающего ^е’ясо как обоснованную форму с обосно­
вывающей формой преверб + Я.е1ясо. В цитированной
выше статье мы предположили, что так называемые изме­
нения «по аналогии» протекают в определенном направ­
лении, а именно — от
обосновывающей
формы
к
обоснованной. Эта рабочая гипотеза, подтвержденная
практическими результатами, имеет, очевидно, теорети­
ческое значение и позволяет нам делать выводы о фактах
обоснованности, то есть о структуре системы.
Теперь же нас интересует следующий вопрос: суще­
ствует ли обоснованность «полный комплекс : сокращен­
ный (до своего к о н с т и т у и р у ю щ е г о
члена)
комплекс» в области фонологии. В языках с долгими глас­
ными, например в санскрите, греческом, латинском,
персидском или классическом арабском, слоги на -ек,
'CS, -ег, -еп и т. д. служат обоснованием для слогов на -ё
(е обозначает любой гласный)1. Во всех этих языках -ек
и т. д. и -ё изофункциональны с точки зрения количества
(слог является всегда долгим); с другой стороны, в случае
•ек слог является дифференцированным, поскольку отре­
зок длительности представлен к о н с т и т у и р у ю Щ и м членом (то есть вокалическим центром) плюс
1
Е. К у р и л о в и ч ,
сборник, стр. 267.
Вопросы теории
с л о г а , см. н а с т о я щ и й
28
Понятие изоморфизма
в т о р о с т е п е н н ы й член (согласный), а -ё является
редуцированной формой, поскольку отрезок длительности
представлен только вокалическим центром. Обоснован­
ность -ek, -es, -ег, -еп : -е реальна, что доказывается преж­
де всего распространением а к у т о в о й интонации в
балтославянском; эта интонация была фонетически обус­
ловлена только для долгих гласных с рецессивным
ударением (например, лит. m 6teri<^*m aterm ), а распро­
странение ее «по аналогии» оказалось возможным именно
благодаря тому, что в балтославянском долгота гласных
была о б о с н о в а н н ы м фонологическим признаком1.
Другой поучительный пример дает долгая ступень
чередования в индоиранском корне2. Модель iT : aiT,
и Т : аи Т (Т = взрывной или s) порождает а Т : йТ, но
только перед гласным (то есть где Т относится к следу­
ющему слогу). Перед согласным различию iT : a iT соот­
ветствует аТ. Нетрудно найти причину этой ассиметрии:
она вытекает из структуры индоевропейского корня.
Корень содержит основной гласный е/о и затем либо
один согласный (взрывной, s, сонант, полугласный), либо
группу из двух элементов: i, u, г, 1, n, m + взрывной
или s. Ясно, что корни iT : aiT с Т перед согласным (при­
надлежащим к тому же слогу, что /а/i) не могли повлиять
на корни типа аТ. В первом случае в роли Т выступает
взрывной или s, во втором — любой согласный. Перед
гласным же, напротив, Т никак не влияет на предшест­
вующий слог, так как отделено от него слогоразделом.
Важно то, что здесь проявляется обоснованность:
корни обосновывающие: -eiT, -euT, -erT, -е1Т, -е п Т ,
-епгТ
корни обоснованные: с одной стороны, -ег, -ей, -ег,
-el, -еп, -ет, с другой стороны, -еТ
Разнообразные и сложные вопросы связаны с к л а с ­
с а м и элементов. Части речи в узком смысле слова3
(глагол, существительное, прилагательное, наречие) явля­
ются классами с л о в . Следовательно, союзы и предлоги,
которые являются только с и н с е м а н т и ч е с к и м и
1 S B , V I I , стр. 45.
2 B S L , X L I V , 1 9 4 7 — 1 9 4 8 , f a s c . I, с т р . 5 4 .
3 Е.
К у р и л о в и ч , Д е р и в а ц и я лексическая
синтак си ч еск ая, см . н аст о ящ и й с б о р н и к , стр. 57.
и деривация
Понятие изоморфизма
29
морфемами, не входят в эту классификацию с а м о с т о ­
я т е л ь н ы х слов. Вообще синсемантические элементы
находят параллель в п р о с о д е м а х
(количество,
ударение, интонация) — признаках, прибавляемых к го­
товым фонологическим комплексам1. Фонемы тоже обра­
зуют классы (гласные, согласные со своими подклассами),
как и самостоятельные слова.
В обеих областях значимость класса вытекает из его
первичной «синтаксической» функции. Термин с и н т а к ­
с и ч е с к и й употребляется здесь в широком смысле,
соответствующем его этимологии, аналогией может слу­
жить употребление греческими грамматистами термина
covTa|ig применительно как к фонологической структуре
(слога, слова), так и к структуре предложения. В плане
семантическом мы уже имели случай отметить внутреннюю
связь между общим значением ( = значению класса)
самостоятельных слов и их первичной синтаксической
функцией2. Поскольку существительное выступает как
определяемое, оно служит знаком для объектов (вещей);
поскольку прилагательное выступает как определение,
оно обозначает качества и т. д ., и наоборот. Мы склонны
заключить из этого, что определенные свойства фонем
вытекают из функции, выполняемой ими внутри слога:
так, конституирующая роль гласного влияет на степень
его открытости и т. д.
Классы связаны между собой процессами деривации.
Эти процессы бывают двух типов: исходное и производное
слова могут относиться к одному и тому же классу или к
различным классам, например chateau : chatelet «замок :
маленький замок» и blanc : blanchir «белый : белить».
В первом случае можно говорить о семантическом различии
(уменьшительность), во втором имеет место двойное раз­
личие: синтаксическое и семантическое. С одной стороны,
blanc отличается от etre blanc «быть белым» первичной
синтаксической функцией (определение: именная часть
сказуемого), с другой стороны, etre blanc, хотя и иден­
тично с blanchir по синтаксической функции, отличается
1
Л . Е л ь м с л е в, с м . в S B , V I ; с т р . 6 и 4 0 .
а Е.
К у р и л о в и ч , Д ери ваци я лексическая и деривация
с и н т а к с и ч е с к а я , с м . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 5 7.
30
Понятие изоморфизма
от blanchir по семантическому содержанию. Чтобы от
blanc прийти к blanchir, надо пройти два этапа:
b lan c —>etre blanc
I
blanchir
Здесь имеет место горизонтальный — синтаксический —
сдвиг и вертикальный — семантический. То же самое
верно для отношения существительное : производное при­
лагательное, например
printem ps «весна» и printanier
«весенний».
p rin tem p s—*de printem ps
|
printanier
„весенний(происходящий
весной)“
Семантическое различие между de printem ps и printanier
налагается на различие синтаксического плана между
printem ps
и de printem ps.
Однако отношения между исходным и производным
словами не всегда столь просты. Д л я blanc и blancheur
существуют д в е промежуточные стадии, так как сдвиг
разлагается следующим образом:
b lan c —-e tre b lan c —>-le fait d ’etre blanc „бытие белым1*
4
blancheur
Иначе говоря, чтобы образовать абстрактное сущест­
вительное от соответствующего прилагательного, необ­
ходимо пройти через именную часть сказуемого и имя
действия, что, впрочем, не оказывает никакого влияния
на форму производного1.
Из этих примеров видно, что горизонтальный сдвиг
выражается с помощью флексии исходного слова, а про­
цесс собственно деривации состоит в вертикальном изме­
нении. Это становится еще яснее на примере языков
«синтетических», скажем русского:
белый —- бел или
весна —■*весны
I
I
белеть
весенний
1
V . R e p o n s e s au q u e s t i o n n a i r e du V I е Con gres I n t e r n a t i o n a l d e
L in gu istes
(Paris,
194 8).
Понятие изоморфизма
31
Изменение класса (части речи), проиллюстрированное
последними примерами, объясняется изменяемостью син­
таксической функции. Каждый класс имеет свою синтак­
сическую функцию, но слова могут выступать и во вто­
ричных функциях, выраженных или не выраженных
специальными флективными формами. В omnia praeclara
гага «все знаменитое редко» сказуемое гага не содержит
никакого синтаксического показателя, в то время как,
например, вторичная функция прилагательного в русском
снег бел воплощается в особой форме. Ясно, что принад­
лежность формы к определенному классу (категории)
определяется первичной функцией. Французские глаголы
avoir и etre являются глаголами, хотя и употребляются
при определенных условиях как синсемантические эле­
менты (il a dormi «он спал», il est venu «он пришел», il
est jeune «он молодой»), В крайнем случае можно выделить
специальный класс вспомогательных слов с двойной функ­
цией, причем вторичная функция — это функция синсемантем. Исходя из аналогичной идеи, мы выделили особый
класс конкретных падежей, занимающих промежуточное
положение между наречиями (первичная функция) и грам­
матическими падежами (вторичная ф ункция)1.
При фонологической классификации согласных, то
есть при классификации с учетом употребления согласных
(а не их физиологических признаков), получаются классы,
элементы которых обладают только одной синтаксической
функцией (обосновывающие классы), наряду с другими
классами, элементы которых имеют две функции (первич­
ную и вторичную) и которые занимают промежуточную
позицию
между двумя
обосновывающими классами.
Греческие согласные образуют три основных к л а с са 2,
так как н а ч а л ь н ы е группы согласных в греческом
языке состоят максимум из трех элементов:
класс I: Q, Я, v, (х
класс II: х, т, я; %, д , ср; у, 6, р
класс III: ст
1 Е . К у р и л о в и ч , П р о б л е м а к л а с с и ф и к а ц и и п а д е ж е й , см .
н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 175.
2
Е . К у р и л о в и ч , В о п р о с ы т е о р и и с л о г а , см . н а с т о я щ и й
сборник, стр. 267.
32
Понятие изоморфизма
К классу I принадлежат такие согласные, которым не
могут предшествовать другие согласные, но которые сами
могут предшествовать другим согласным. Класс II вклю­
чает такие согласные, которые сами могут следовать за
другими согласными и за которыми могут следовать сог­
ласные. К классу III принадлежат такие согласные,
после которых согласные бывают, но перед которыми —
не бывают.
Однако некоторые согласные имеют более одной функ­
ции. Губные взрывные я, р, ф имеют функцию,, ( = функции
класса II) в группах типа стяд-, 0я-, лд- и функцию3 в
группах типа г(з-, ят-; ст: функция, в группах типа стяд-,
ая-, cFfi-, функция1 вг|>,
|х: функция1 в группе б|л-; функ­
ция, В [XV-1.
Если мы попытаемся установить промежуточные клас­
сы, учитывая вместе с тем иерархию функций, получится
следующая группировка:
I
(X
Q, X, V
Следует наконец определить взаимные отношения
элементов внутри одного комплекса.
В группе un sold at blesse d ’un coup de bai'onnette
«солдат, раненный ударом штыка» к о н с т и т у и р у ю ­
щ и й член (un soldat) определен группой, которая сама
состоит из к о н с т и т у и р у ю щ е г о члена (blesse)
и второстепенной
группы; последняя в свою
очередь распадается на d ’un coup ( к о н с т и т у и р у ю ­
щ и й член) и de bai'onnette ( в т о р о с т е п е н н ы й
член.) Итак:
un
soldat + [blesse + (d’un coup + de bai'onnette)].
Такой комплекс, как les vieux rem parts de la ville
«старые стены города», имеет другую структуру:
les
(vieux + rem parts) + de
la
ville.
1 В ц и т . выше ст а т ь е бы л и п р е д л о ж е н ы к р и т е р и и , п о з в о л я ю ­
щ и е о т л и ч и т ь п е р в и ч н у ю ф у н к ц и ю от в т о р и ч н ы х .
2 Р а с п о л о ж е н и е зн а к а III под зн а к ом II у к а зы в а ет на иерархию:
II — п ервичная ф у н к ц и я , III — вто р и ч н а я .
Понятие изоморфизма
33
В первом примере к о н с т и т у и р у ю щ и й член
определен группой, состоящей из двух частей. Во вто­
ром — менее отдаленным второстепенным членом (vieux),
в то время как более отдаленный член (de la ville) служит
для определения всей группы (les vieux rem parts).
Изоморфизм между двумя планами заставляет нас
ожидать сходных отношений между элементами группы
согласных. В греческом имеются начальные группы
ore-, сгтА,-, оу.К-, ctxv-, которые могут сокращаться до tqи т. д., но никогда до * oq-, *оК-, *av-. Отсюда вытекает,
что в от-, ох,- конституирующими членами являются
взрывные, а второстепенными — о. Во всяком случае
от-, ох,- образуют относительные единства внутри групп
OTQ-, охХ-, о%Х-, gkv-.Э то подтверждается, как нам каж ет­
ся, отношением стх-,
ал-, а<р-, сф—
где
явля­
ются как бы «сложными словами», построенными на базе
«синтаксических групп» он-, on-.
Аналогичное рассуждение может быть проведено для
начальных групп из трех согласных индийского или л а ­
тинского. В индийском отношение kr-, gr-, ghr—>-skr-,
где после s- уничтожаются артикуляционные различия,
позволяет нам говорить о «деривации» s k r-< k r-, gr-, ghr(ср. такж е k-, g--*sk-; kh-, gh—-skh), иначе говоря, о
второстепенной роли s- в sk(r)- и т. д. Со своей стороны
sk-, skh- (где сохранилось противопоставление «неприды­
хательный : придыхательный») обосновывают «сложное
слово» ks-.
В латинском противопоставление с(г)-, g(r)—>-sc(r)-,
как и в санскрите, и в то же время отсутствие sr-, si-* sn-,
как в греческом, доказывают второстепенную роль sв sc(r)-, st(r)-, sp(r)-.
Следовательно, во всех этих языках закономерно
разложение str- на (s + t) - f г, причем взрывной — это
конституирующий член сочетания внутри скобок.
Остается еще выяснить, каков конституирующий член
всего сочетания str-: (s + t), т. е. t, или г? Здесь полезно
вспомнить о параллелизме в структуре слога и предло­
жения и о том, что в слоге внешний порядок является
одновременно и внутренним порядком, то есть что «син­
таксически» связанные элементы являются элементами
смежными. Если гласный сравнить с глаголом, а начальную
^
Е. Курилови ч
34
Понятие изоморфизма
группу согласных — с группой подлежащего, консти­
туирующий член группы будет представлен сонантом
(i, у, г, 1, п, ш), который, непосредственно предшествуя
гласному, определяется им 1. С другой стороны, так же
как существительное — конституирующий член группы
подлежащего — является одновременно конституирую­
щим членом группы дополнения, так и сонант, находясь
в конечной группе согласных, во всех трех рассматривае­
мых языках занимает в этой группе первое место (то
есть стоит сразу после гласного). В инд. tras- «подле­
жащее» ^-(конституирующий член—г, второстепенный— t)
определяется «сказуемым» -as- (а = «глагол», s = «допол­
нение»); в vart- «дополнение» -rt- разлагается, как и trиз tras-, на конституирующий член г («существительное»)
и второстепенный t («определение»).
Тот факт, что в большинстве языков конечные группы
согласных (как -rt) представляют собой инверсию началь­
ных групп согласных (как tr-), опирается именно на закон
внутреннего порядка, который постулирует смежность
конституирующих членов двух связанных комплексов.
Однако параллелизм между двумя планами не ограни­
чивается этим. Любая группа подлежащего, как бы сложна
она ни была, может быть превращена в о д н о из допол­
нений, наряду с которым могут существовать ги другие.
Аналогично конечная группа согласных слога состоит
из «прямого дополнения», представляющего собой п е р ев е р н у т у ю начальную группу, и последующих «кос­
венных дополнений». Например: (h)art = а + (г -f t),
но (H)arm = (а + г) + ш, поскольку начального гпгне существует; (H)erbst = /е + (г + b)/ + (s + t) и т. д.
Мы видим, что при описании фонологических структур
можно, не боясь двусмысленности, использовать термины
синтаксиса и даже морфологии, заклю чив их в кавычки.
Д ля греческого или старофранцу зского языка можно,
например, говорить о «сочинении» и «подчинении» в фоно­
1 Е . К у р и л о в и ч , О с н о в н ы е с т р у к т у р ы я зы к а : с л о в о с о ч е ­
т а н и е и п р е д л о ж е н и е , с м . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 48: «В с в о и х
внеш них св язях словосочетание п р едста в л ен о только определяемы м
ч л ено м » (то е с т ь к о н с т и т у и р у ю щ и м ) ; « П р е д л о ж е н и е п р е д с т а в л е н о
в с в о и х в н е ш н и х с в я з я х с к а з у е м ы м » ( = к о н с т и т у и р у ю щ и м ч л е н о м ).
Понятие изоморфизма
36
логии, противопоставляя гр. ot (два слога) и oi (один
слог) или ст.-фр. suer «потеть» и suer «сестра». В слоге oi
самостоятельное i превратилось в несамостоятельное опре­
деление к о и т. д. Ср. II lit, il mange «он читает, он ест» >
> il lit еп m angeant «Он читает кушая» или И mange
еп lisant «Он ест читая».
Таковы структурные аналогии, выявить которые с
помощью новой терминологии и призвана глоссематика.
Очевидно, что параллелизм существует не только меж­
ду слогом и предложением, но и между слогом и словом
(как семантической структурой). Семантема, или корень
слова, представляет собой его конституирующую часть,
а второстепенными элементами являются различные синсемантические морфемы или аффиксы (суффиксы, префик­
сы, инфиксы). Здесь возникают те же проблемы, и прежде
всего проблема правильной дихотомии. Известно, напри'
мер, что неверный анализ сложных глаголов долго мешал
правильному анализу морфологии славянского глагола.
Форма типа
prinositi разлагается не на pri + nositi;
она образована от prinesti и должна разлагаться на pri*
nos + iti. Комплекс pri + nos + i- разлагается на (pri 4+ nos) + i, где приставка pri- является более близкой
морфемой (или более центральной), чем суффикс -i-. Имен­
но поэтому славянские итеративы с приставками не стано­
вятся формами совершенного вида: они являются не слож­
ными словами, а производными, образованными от слож­
ных слов. Важной особенностью, сближающей слово с
предложением и противопоставляющей его слогу, является
тот факт, что внутренний порядок морфологических эле­
ментов слова не всегда совпадает с внешким. Так, морфо­
логический признак среднего залога в индоевропейских
языках стоит, как правило, в конце глагольной формы
(abharat-a, ёсргдет-о, fert-ur), хотя с функциональной
точки зрения
изменение залога, которое затрагивает
лексическое значение слова (tuer : m ourir «убивать : уми­
рать», perdre : perir «губить : погибать» и т. д.), является
более центральным, чем, например, изменение вида или
времени.
Отметим, что, с другой стороны, слово имеет другую
общую со слогом структурную особенность: фиксирован­
ный внешний порядок элементов (морфем).
з*
36
Понятие изоморфизма
Глоссематика еще только начинает свой путь. Всякая
теория оправдывает свое существование, если она пред­
лагает метод, который позволяет специалисту разрешать
существующие проблемы, а такж е ставить и разрешать
новые. Метод, выдвигаемый глоссематикой,— это метод
в н у т р е н н е г о с р а в н е н и я двух планов языка;
мы нисколько не сомневаемся в том, что он позволит нам
глубже изучить внутренние свойства, присущие языковым
структурам. Из приведенных выше примеров видно,
насколько при описании звукового плана возможно сис­
тематическое сравнение с планом содержания.
АЛЛОФОНЫ И АЛЛОМОРФЫ 1
(1958)
Распределение звуков языка выступает в двух формах,
принадлежащих к разным планам: мена фонем, с одной
стороны, и распределение комбинаторных вариантов одной
и той же фонемы — с другой. Ср. нем. Rad(-t) «колесо» :
Rades(-d) и M acht (%) «власть» : M achte (%').
Комбинаторные варианты относятся к субфонологическому уровню («узус» в противопоставлении «норме»
или «системе»). Хотя и нельзя отрицать, что комбинатор­
ные варианты выполняют некоторые специфические, при­
сущие им функции, эти функции не являются различитель­
ными и поэтому не относятся к фонологическому плану.
Оба класса явлений — мена фонем и комбинаторные
варианты — имеют общую особенность: обусловленность,
которая в обоих случаях носит одинаковый характер.
Нельзя сказать, что мена фонем обусловлена ф о н о л о ­
г и ч е с к и , а комбинаторные варианты — ф о н е т и ­
ч е с к и . И там и здесь обусловленность определяется
в фонологических терминах. Велярное произношение о
в русск. брат и палатальный оттенок а в брать зависят
от твердости (непалатальности) или мягкости (палаталь­
ности) конечных взрывных. Речь идет о релевантном
(фонологическом) признаке окружения. То же самое мы
имеем в M acht : Machte. Противопоставление з а д н и е
гласи ые:передние
гласные
является ре­
левантным в немецком языке, ср. перегласовку (умлаут)
а : а(е), о : б, и : й, аи : аи (ей).
Итак, одни и те же условия определяют как распре­
деление фонем, так и распределение комбинаторных вари­
антов одной и той же фонемы. Так, в литовском языке
велярные взрывные всегда палатализуются перед перед­
ними гласными. Но за палатальным к не всегда следуют
1 J . К и г у 1 о w i с z, A l l o p h o n e s
Iorgu Iordan», 1958, с т р . 4 9 5 — 5 00.
et
allom orphs,
«O majiu
lul
38
Аллофоны и алломорфы
передние гласные, что придает этому К характер фонемы,
так как возможно противопоставление К и к перед задними
гласными,
например каикё «маска» : kiauke «галка».
Однако во многих языках мягкость велярных всегда обус­
лавливается последующими гласными, так что эти мяг­
к и е — не что иное, как комбинаторные варианты. Таким
образом, одни и те же условия определяют распределения
двух типов: ф о н о л о г и ч е с к о е (распределение фо­
нем) и с у б ф о н о л о г и ч е с к о е (распределение ва­
риантов).
Возникает вопрос, существует ли аналогичная двой­
ственность на м о р ф о л о г и ч е с к о м уровне? Д ей­
ствительно, дело обстоит именно так. Под влиянием
морфологического окружения могут иметь место: 1) устра­
нение контраста между двумя морфемами (явление управ­
ления) подобное мене фонем; 2) фонологическое изменение
морфемы, не имеющее никакой морфологической функции.
Первый случай можно проиллюстрировать примерами
управления или согласования. В таком словосочетании, как
лат. per urbem, аккузатив предопределяется предлогом;
однако форма urb-em идентична с формой urbem в слово­
сочетании urbem defendere и т. д. Все возможные контрас­
ты аккузатива с другими падежами аннулируются после
предлога. С этим полезно сравнить мену фонем и наличие
«архифонем», идентичных негативному члену противопо­
ставления п о з и т и в н ы й : н е г а т и в н ы й , например
конечная фонема в русск. град, идентичная фонеме / t /
в противопоставлении там : дам и т. д.
С другой стороны, мы имеем такие примеры, как и.-е.
*liktos, *Klut6s, *pektos, *settos — отглагольные при­
лагательные, образованные от корней *leiq^, *Cleu,
*peqU, *sed соответственно. Словообразовательным эле­
ментом, выступающим во всех этих примерах, является
суффикс -to-. Изменение корневого вокализма имеет место
только в части примеров: ei > i, eu > и, но е сохраняется
без изменения. Таким образом, апофония зависит
от
фонологических факторов, х о т я
сама она — яв­
ление
не
ф о н о л о г и ч е с к о е . Здесь перед
нами
фонологическая
обусловлен­
ность, п о д ч и н е н н а я м о р ф о л о г и ч е с к о й
о б у с л о в л е н н о с т и . Суффикс -to- вызывает изме-
Аллофоны и алломорфы
39
;нение корневого вокализма лишь в том случае, когда это
допускается структурой корня. С другой стороны, в кор­
нях определенной структуры (*leiq^, *kleu) изменение
суффикса влечет за собой изменение степени огласовки
корня (например, *loiq4-o-, наряду с *lik-to-).
Это изменение вокализма корня не имеет самостоятель­
ной морфологической функции. Повсюду в индоевропей­
ских языках оно связано с суффиксацией или флексиями.
То же самое можно сказать и о немецком умлауте. Мнимая
морфологическая самостоятельность умлаута в Vater :
Vater на самом деле может быть объяснена как управле­
ние субморфом (умлаутом) со стороны нулевой морфемы
множественного числа (ср. der M ieter «наниматель» : die
M ieter «наниматели» и т. д.); эта нулевая морфема высту­
пает вместо -е после -er, -el, -еп.
В санскрите или классическом греческом апофония
или перемещение ударения, взятые сами по себе, не явл я­
ются, вообще говоря, самостоятельными морфемами. Это
не значит, что они не могут иметь морфологической функ­
ции. Известно, например, что в греческом существовала
тенденция обращать имена нарицательные или прилага­
тельные в имена собственные посредством простого пере­
мещения ударения {yXavxlc, «блестящий»: ГХойход «Главк»).
С другой стороны, в тех примерах из древних языков,
которые обычно приводятся в данном случае, ударение
играет особую роль. Нет никакой п р я м о й связи между
гр. t6p,og «разрез» и Tojxog «режущий» или между др.-инд.
sadman- «сиденье» и sadman- «сидящий». Каждый член
такой пары произведен непосредственно от глагола; сле­
довательно: Ts^vo) «режу» : тбцое и Tsjivco : to^iog; sfdati «сидеть» : sadm an-и sidati : sadman-. Во всех этих при­
мерах акцентуация, как и апофония, является с у б м о рф о м, сопровождающим суффиксацию (-о- или -men).
Морфема -о- в первично абстрактных существительных
требует ударения на предпоследнем слоге; морфема -ов именах деятеля (в прилагательных) требует ударения
на последнем слоге. Т ак же и далее. Таким образом, уда­
рение — это субморф, обусловленный определенной мор­
фемой. Так как морфема — это морф, наделенный мор­
фологической функцией, суффиксы -о- в TOJl-O-g (имя
Действия) и в -top,-6-s (имя деятеля) представляют собой
40
Аллофоны и алломорфы
различные морфемы. Поэтому не удивительно, что они
требуют различных субморфов (ударение на предпослед­
нем слоге : ударение на последнем слоге).
Существует, однако, возражение, причем столь есте­
ственное, что оно долго мешало лингвистам правильно
понять структуру проанализированных выше форм. К а­
жется вполне закономерным, рассматривая * lik -to -<
< * lei q4, считать морфемой, имеющей семантическую
функцию, не просто -to-, a -to- плюс апофонию. Но в
*pek-to- или *set-to- отрезок -to- сам по себе является
морфемой, служащей для образования отглагольных при­
лагательных. Это -to- считается идентичным суффиксу
-to- в *lik-to-. Апофония ei > i , присущая данной форме,—
это прибавка, которая встречается не во всех формах дан­
ного ряда (*lik-to, *i(lu-t6, *pek-to-, *set-to-...) и поэтому
не может рассматриваться как характерный признак
словообразовательной морфемы.
Вывод: суффикс -to- — это морфема, функционирую­
щая в первичном словообразовании и служ ащ ая для обра­
зования отглагольных прилагательных. Суффикс -toобуславливает определенные фонологические изменения
(апофонию) в корнях некоторых типов.
Место ударения, например ударение на последнем сло­
ге у образований на -to-, должно рассматриваться иначе.
В отличие от апофонии, которая охватывает лишь часть
глагольных корней, ударение на конечном слоге имеет
ту же сферу распространения, что и суффикс -to-: оно
присуще в с е м формам с этим суффиксом. Однако подчи­
ненный характер ударения проявляется в том, что оно
может отсутствовать, например, во втором компоненте
двучленного сложного слова с ударением на предпослед­
нем слоге ( = на первом компоненте). В ряд ли необходимо
напоминать о том, что ударение является по своей природе
п р о с о д е м о й и что оно н а к л а д ы в а е т с я на
готовые фонологические структуры.
Другие примеры субморфов можно найти среди «со­
единительных» гласных и согласных, которые встречаются
перед некоторыми суффиксами и в то же время'обусловле­
ны фонетическим составом предшествующей | основы.
Между фонологическим и морфологическим планами
существует полный параллелизм:
Аллофоны и алломорфы
Фонологическая
обусловленность
А , Устранение фонологического контраста х :у в пользу х
А г Замещение фонемы ее
вариантом (аллофоном)
4D
Морфологическая
обусловленность
В, Управление одной мор­
фемой со стороны другой
( = устранение морфологиче­
ского контраста)1
В г Замещение морфа его
вариантом (алломорфом)
Термин а л л о м о р ф ы употребляется в настоящей
работе для обозначения ряда форм, которые характери­
зуются одной и той же морфемой, причем добавочные
изменения встречаются только в части этих форм. Так,
англ. went «шел», go «идти» по отношению к sew-ed
«шил» < sew «шить» не является алломорфом в предлага­
емом смысле.
По сравнению с явлениями A tB t явления А гВ г при­
надлежат к б о л е е н и з к о м у уровню: они принад­
лежат не к системе в узком смысле этого слова, а либо>
к субфонологическому (фонетическому), либо к субморфологическому (морфическому) плану. Но относительное
различие между фонологическим и морфологическим пла­
нами сохраняется в А гВ г: варианты фонем не имеют раз­
личительной способности, в то время как аллофоны раз­
личаются с фонологической точки зрения и эти различия
нейтрализуются лишь на уровне В х.
Далее рассмотрим некоторые следствия, вытекающие
из наличия изоморфизма между планами А и В, каждый
из которых характеризуется двумя возможностями, а
именно либо однородностью, либо различием обуславли­
вающих и обусловленных явлений (фонема : аллофон;
морфема : алломорф).
Параллелизм фактов Л , и В, заставляет более детально'
рассматривать появление фонологических вариантов, с
одной стороны, и алломорфов — с другой. A priori пред­
ставляется вероятным, что побудительные причины их
1 Н априм ер, в п редлож ной конструкции
т и п а п о л ь с к . bez
c h l e b a « б е з х л е б а » г е н и т и в н е и м еет п а р т и т и в н о г о з н а ч е н и я , п р и с у ­
щ ег о е м у в в ы р а ж е н и и d a je c h l e b a « д ает х л е б а » , п р о т и в о п о с т а в л е н ­
ном в ы р а ж е н и ю d a je c h l e b « дает х л е б » . Э т о р а з л и ч и е у с т р а н я е т с я
в предложной конструк ци и .
42
Аллофоны и алломорфы
возникновения окажутся одинаковыми, хотя процесс про­
текает по-разному в зависимости от природы каждого
плана. В области морфологии возникновение субморфов,
как, например, апофония или перемещение ударения,
объясняется как п о л я р и з а ц и я , то есть установле­
ние максимального различия между обосновывающей и
обоснованной формами (см. J . K u r y i o w i c z , L ’accentuation des langues indo-europeennes, стр. 46, а также
L ’apophonie en indo-europeen, стр. 10).
Углубление различия между исходным словом и его
производным может быть результатом фонетической эво­
люции, ср. *lik-to-, *klu-to- наряду с глагольными корня­
ми *leiqu, *kleu. Редукция корневого вокализма объясня­
ется предударной позицией корневого слога, но, например,'
обобщение тембра о, который был первоначально ограни­
чен определенной фонологической позицией, в сильных
формах перфекта и корневых отглагольных именах
(L’apophonie, стр. 45 и 49) — факт, который объясняется
п о л я р и з а ц и е й : различие между *leiqu-eti и *1еloiqu-e, *loik-s большее, чем между *leiql}-eti и *le-leiqtt-e,
*leik-s. Таким образом, существует тенденция к увели­
чению числа признаков, отличающих производное слово
от исходного (или — в более общем виде — обоснованную
форму от обосновывающей, L ’apophonie, стр. 6). Не
следует, однако, забывать, что эта тенденция реализуется
в пределах зоны основной морфемы. В приведенных при­
мерах распространение (или, скорее, обобщение) ступени
о, присущей вначале лишь слабым формам корней одного
особого типа, осуществляется под влиянием окончаний
перфекта и корневого склонения. Субморф с т у п е н ь
о встречается не во всех формах перфекта и не во всех
корневых отглагольных именах. Если гласный корня —
о (или а), то в перфекте и в корневом имени перегласовка
не наблюдается.
Термин п о л я р и з а ц и я относится прежде всего
к в н е ш н е м у аспекту описанного явления; основной
мотив, вызывающий данное явление,— несомненно э к с ­
п р е с с и в н о с т ь . Отметим, что здесь этот термин
употребляется более точно, чем в стилистике или литера­
туроведении. Не касаясь семантической функции, мы
■прибавляем к производной (обоснованной) форме опреде­
Аллофоны и алломорфы
43
ленные характеристики, к о т о р ы е
предостав­
ляются в наше р а с п о р я ж е н и е данной
языковой системой и с л у ж а т д л я мак­
симального
выделения производной
формы
на
фоне, п р е д с т а в л е н н о м ис­
ходным
с л о в о м (обосновывающей формой).
Можно ли говорить то же самое о явлениях Л 2? Иначе
говоря, объясняется ли происхождение комбинаторных
вариантов тоже экспрессивностью в указанном смысле?
Ответ оказывается утвердительным. Более того, в свете
фактов В г нам удается правильно интерпретировать про­
исхождение и функционирование комбинаторных вариан­
тов 1 (Л,):
комбинаторные
варианты
делают
более
экспрессивными
те
фонемы,
под
влиянием
которых
они
появля­
ются.
В таком примере, как русск. брат : брать, палаталь­
ность -ть подчеркнута передним произношением предше­
ствующего а. Расстояние между непалатальным -т и
палатальным -ть увеличивается благодаря палатальному
оттенку гласного в брать, который противостоит веляр­
ному тембру гласного в брат. Различие между п е р е д ­
н и м и з а д н и м г л а с и ы м в нем. M acht : M achte
усиливается и подчеркивается характером ch (велярный:
палатальный).
Учитывая факты В 2, мы склоняемся к тому, чтобы
объяснять становление комбинаторных вариантов Л 2 экс­
прессивностью, которая использует с у б ф о н о л о г и ч е с к и е элементы. В В 2 экспрессивность использует
для своих целей ф о н о л о г и ч е с к и е элементы.
Экспрессивность в точном смысле термина — это ак­
тивная сила, обусловливающая эволюцию язы ка. Однако
этого понятия недостаточно, чтобы объяснить все. Н аряду
с необходимостью различения существует пассивная сила
идентификации, неразличения элементов, которые до
сих пор различались. Аллофоны и алломорфы не только
появляются, но и исчезают.
1 П о д к о м б и н а т о р н ы м и в а р и а н т а м и мы п о н и м а е м в с е в а р и а н т ы ,
к р о м е г л а в н о г о (« н е й т р а л ь н о г о » ).
44
Аллофоны и алломорфы
При изучении апофонии или акцентуации в индоевро­
пейских язы ках и объяснении распространения этих.
явлений приходится на каждом шагу прибегать к принци­
пу поляризации. Х арактер апофонии и акцентуации тот
же, что и дифференциации аллофонов фонем. Степень
произвольности или случайности в обоих рядах фактовабсолютно одинакова. Ведь и в области фонологии до сих
пор еще не получен ответ на вопрос, почему в некоторых
случаях две фонемы стремятся удалиться друг от друга,
порождая комбинаторные варианты, а в других случаях,,
наоборот,— варианты исчезают. Может быть, ответ сле­
дует искать вне лингвистики как таковой.
С точки зрения диахронии параллелизм не менее поразителен.
Самый распространенный тип фонологической эволю­
ции может быть охарактеризован следующей формулой:
идентификация обусловливающих факторов и в результа­
те — выделение обусловленных фактов, то есть комбина­
торных вариантов, которые становятся релевантными.
Так, латинская оппозиция ё : ё, о : о и т. д., реализован­
ная как §: ё, р: о, где долгота обуславливает закрытое
произношение, перешла после исчезновения фонологиче­
ского количества в оппозицию § : е, р : о и т. д. Тембр
(открытый : закрытый) стал в свою очередь фонологиче­
ским средством. Д ругой пример: исчезновение i в позиции
после согласного (в славянских и романских языках, в
древнеанглийском, шведском и т. д.) повлекло за собой
появление контраста н е п а л а т а л ь н ы е с о г л а сные:палатальны е
с о г л а с н ы е . В группах
Tia- (которые противопоставлены группам Та-) согласный
Л
как бы проникся палатальностью, которая стала реле­
вантной лишь в момент падения последующего i (то есть
когда i было идентифицировано с нулем).
Субморф может такж е возвыситься в ранг морфемы.
Когда по какой-либо причине исчезает различие между
основными морфемами, морфологическую функцию берет
на себя именно субморф. Так, в английском различие
между I read «я читаю» (презенс) и I read «я читал» (пре­
терит), которое состоит в противопоставлении различных
гласных в корне (Т : ё), заменило старый контраст, суще­
ствовавший в среднеанглийском ich rede : ich redde, где
Аллофоны
и алломорфы
45
•основная морфема претерита представлена дентальным
■согласным, а сокращение корневого гласного — это всего
лишь побочное явление. Однако фонетическая эволюция
не является единственной причиной «морфологизации»
•субморфов. В такой же степени важны и сдвиги в системе
деривации. Известное различие между ударением на по­
следнем слоге в прилагательных и ударением на предпослед­
нем слоге в существительных в индоевропейских языках
идет от в т о р и ч н о г о противопоставления двух клас­
сов отглагольных производных, одних с ударением на
последнем слоге, других — на предпоследнем. Например,
как только в древнеиндийском вместо stdati : sadmanи stdati : sadman- появилось противопоставление sadm an :
sadm an-, идентичность основных морфем придала акцен­
туации морфологическую роль.
Перейдем теперь к проблеме исчезновения комбина­
торных вариантов и субморфов.
Исчезновение комбинаторных вариантов нисколько
не затрагивает эволюции фонологической системы. После
исчезновения релевантного контраста (х : у) х и у могут
по-прежнему оставаться комбинаторными вариантами.
В средненемецком и среднеанглийском краткие гласные
в открытом слоге под ударением (то есть перед простыми
согласными) подверглись удлинению. С другой стороны,
удвоенные согласные встречаются в интервокальном поло­
жении только после кратких гласных. Старая система
-аТа- : аТа- : аТТа- была сведена к -iiTa- : аТТа-. Р а з­
личие между Т и Т Т , обусловленное количеством пред­
шествующего гласного, перестало быть фонологическим.
Однако оно еще долго сохранялось на субфонологическом
уровне (и не только в орфографии). Можно такж е пред­
положить, что изменение гласных ё : ё > § : е в романских
языках прошло через такой этап, где долгота, уже пере­
став быть релевантной, прежде чем исчезнуть, сопровож­
дала в течение некоторого времени закрытое произношение
гласных. Романские языки дают пример изменения вари­
антов (§ : е) в фонемы и изменения фонем ( ё: ё) в вариан­
ты. Морфологическая эволюция такж е может идти в обоих
Направлениях: с у б м о р ф > м о р ф е м . а
и
мор­
ф е м а > с у б м о р ф (ср., например, развитие различных
46
Аллофоны и алломорфы
«соединительных» гласных и согласных с нулевой мор­
фологической значимостью).
Положение субморфов в области морфологии, анало­
гичное положению комбинаторных вариантов фонем,
является неустойчивым. Бесспорно, что в некоторых
индоевропейских язы ках, сохраняющих старые морфемы
с их традиционными семантическими функциями (-to-,,
ti-, -и-...), корневая -апофония, которая является суб­
морфом, приходит в упадок (особенно в итало-кельтских).
Если задать себе вопрос, какие силы подрывают основы
существования аллофонов или алломорфов, на ум при­
ходит только одна возможность: механический сдвиг
границы между основным вариантом и второстепенным
вариантом. Дело в том, что сначала варианты v i и v 2
(у,, у4...) не только отчетливо разграничены — формы
иг, v 3, vi .., кроме того, подчинены основному варианту
и,. Переход v2 > v t может повлечь за собой идентифика­
цию всех вариантов v 2 с v x, что равноценно исчезновению
варианта v t . Старая латинская долгота, которая в роман­
ских языках оказалась на субфонологическом уровне
(е : ё), с момента сокращения безударных гласных (без­
ударные ё превращаются в §) начала полностью утрачи­
ваться. В итало-кельтском некоторых изменений гласных
(например, лат. е > о, о > е, f > or...) оказалось доста­
точно, чтобы пошатнуть всю унаследованную систему
апофонии и способствовать ее полному разрушению.
Впрочем, этот вопрос еще нуждается, естественно, в под­
робном исследовании. В индоевропейском в именном скло­
нении основной морфемой было окончание, а субморфом —
место ударения. Однако у основ с ударением на конечном
слоге ударение на окончании и ударение на основе совпали
в результате падения ослабленных промежуточных глас­
ных, например вин. п. *рэ1ёг-гп-»-(ударение на основе):
дат. п. *pate r-ei (ударение на окончании) переходит в
*pater-m: *p3tr-ei. Ударение становится к о л о н н ы м ,
то есть отныне оно падает всегда на один и тот же слог,
считая от начала слова (в нашем примере — на второй
слог). Это влечет за собой исчезновение подвижности
ударения во всех двусложных и многосложных основах
с ударением на предпос леднем слоге, по вполне определен­
Аллофоны и алломорфы
47
ным причинам субморф ударения сохраняется только у
односложных основ.
Цель вышеизложенных замечаний — помочь исследо­
ванию
проблемы изоморфизма1.
Хотя очевидно, что оба плана — фонологический и
морфологический — различаются и числом своих элемен­
тов, и своими структурными возможностями, ясно, что
систематическое сопоставление обоих планов поможет
исследовать некоторые сложные проблемы, выделить их
семиологическую сущность и вскрыть ряд особенностей,
которые до сих пор отмечены не были.
1 Е,
сборник,
К у р и л о в и ч ,
стр. 21.
П о н я т и е и з о м о р ф и з м а , см. н а с т о я щ и й ,
ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРЫ ЯЗЫКА:
СЛОВОСОЧЕТАНИЕ И ПРЕДЛОЖЕНИЕ 1
(1948)
Предложением в грамматическом смысле термина яв­
ляется двучленный комплекс, сущность которого состоит
в противопоставлении сказуемого подлежащему или, в
более сложных случаях, в противопоставлении группы
сказуемого группе подлежащего например Au mois de
mars de l ’annee courante les journees etaien t le plus souvent
brumeuses et fraiches «В марте этого года дни были ччще
всего туманными и прохладными».
Эту характерную двучленность, которую называют
предикативным членением предложения, лингвисты и
логики часто сравнивают с двучленностью словосочетаний
(синтаксических групп), например существительное +
прилагательное (une fleur rouge «красный цветок»), суще­
ствительное + существительное в генитиве (les rem parts
de la ville «стены города»), прилагательное или глагол +
+ наречие (extrem em ent tim ide «крайнеробкий», ressentir
douloureusem ent «болезненно переживать»), глагол + су­
ществительное в косвенном падеже или существительное
с предлогом (lire un livre «читать книгу», etre couchё au lit
«лежать в постели») и т. д. В этих примерах синтаксическое
отношение между определяющим и определяемым членами
всюду одинаково (fleur : rouge; rem parts : ville и т. д.).
Это — отношение детерминации (определения), которое
можно назвать атрибутивным2 (в широком значении этого
термина) отношением в противоположность предикатив­
ному отношению, характеризующему предложение. Раз1 J. K u r y J o w i c z ,
L e s s t r u c t u r e s f o n d a m e n t a l e s d e la
langue: grou p e et p rop o sitio n , S P h , II I, 1948, стр . 2 0 3 — 209.
*
О т м ет и м , чт о мы у п о т р е б л я е м т е р м и н a t t r i b u t « а т р и бу т »
в с е г д а в и н т е р н а ц и о н а л ь н о м з н а ч е н и и с л о в а . И з в е с т н о , что в о ф р а н ­
цузск ой грам матике этот термин имеет д р у г о е зн а ч ен и е. П р и л а г а ­
т е л ь н о е г р у п п ы f l e u r r o u g e т а м н а з ы в а е т с я e p i t h e t e , в т о в р е м я к ак
термин
attrib ut сохр ан яется за предикативным уп отреблением
п р и л а г а т е л ь н о г о (la fl e u r e s t r o u g e « ц в ет о к к р а с е н » ) .
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
49
личные разновидности атрибутивного отношения зависят
только от части речи слов, составляющих словосочетание.
Тот факт, что мы рассматриваем отношение между
определяющим и определяемым членами как одинаковое
во всех указанных случаях, объясняется тем, что речь
идет только о словосочетаниях, то есть о комплексах,
которые играют в предложении ту же синтаксическую
роль, что и определяемые члены, взятые отдельно. В дан­
ном выше примере словосочетание au mois de mars de
Гаппёе courante «в марте этого года» с синтаксической
точки зрения эквивалентно словосочетанию au mois de
mars «в марте»; словосочетание etaient le plus souvent
brumeuses et fraiches «были чаще всего туманными и прох­
ладными» эквивалентно словосочетанию etaient brumeuses
et fraiches «были туманными и прохладными». Опуская
определяющие (или второстепенные) члены словосочета­
ния, мы ничего не меняем в синтаксической структуре
предложения, поскольку внешние связи словосочетания —
это связи определяемого (или конституирующего) члена
с другими частями предложения.
Анализируя временное определение (то есть обстоя­
тельство времени) au mois de mars de Гаппёе courante,
мы находим, что определяемый, или конституирующий,
член этого словосочетания (au mois de maw) содержит
показатель внешней зависимости (au = а 1е) от глаголь­
ного сказуемого фразы, в то время как de Гаппёе courante
содержит показатель внутренней зависимости (de) от
определяемого, или конституирующего, члена словосо­
четания.
То обстоятельство, что в своих внешних связях слово­
сочетание представлено только определяемым членом,
имеет основополагающее значение для нашего дальнейшего
рассуждения. Отметим попутно, что синтаксическую груп­
пу (словосочетание) в том значении, которое придается
здесь этому термину, нельзя смешивать с комплексами из
однородных членов (нем. W ortreihen в противоположность
W ortgruppen), например Pierre et Paul «Пьер и Поль»,
rouge et noir «красный и черный», ni ami ni ennemi «ни
Друг, ни враг» и т.д., где слова, участвующие в одинаковых
отношениях, как бы выносятся за скобки. Так, например,
Pierre et Paul erraient dans le bois «Пьер и Поль бродили
^
Е
Курилович
50
Основные структуры языка: словосочетание и предложениё
по лесу» — это своего рода сокращение высказывания
Pierre errait dans le bois et Paul e rrait dans le bois «Пьер
бродил по лесу и Поль бродил по лесу». В таких комплек­
сах слова являются однородными членами и между ними
не существует никакого отношения детерминации, или
подчинения. В интересующих же нас группах (словосо­
четаниях) такое отношение имеет место.
На первый взгляд может показаться, что существует
исключение из правила, согласно которому словосочетание
представлено в своих внешних синтаксических связях
лишь определяемым членом. Словосочетание de Гаппёе
courante «этого года» представлено определяемым (консти­
туирующим) членом de Гаппёе «года». В то же время дан­
ное словосочетание, взятое целиком, играет роль опреде­
ляющего внутри большего словосочетания au mois de mars
de Гаппёе courante «в марте этого года», чем и объясняется
форма генитива у существительного Г аппёе, зависимого
от существительного mois. В языках типа латинского
(anni currentis «этого года») прилагательное тоже прини­
мает форму генитива, что создает впечатление одинаковой
зависимости обоих членов словосочетания anni currentis
от определяемого словосочетания, так как и конституи­
рующий член anni, и второстепенный член currentis
принимают форму генитива. Однако это лишь кажущееся
исключение. В форме currentis генитив имеет иную син­
таксическую функцию, нежели в форме anni. Окончание
-i в anni — показатель внешней связи словосочетания,
то есть показатель того, что словосочетание anni currentis
само по себе является определяющим членом внутри боль­
шего словосочетания. Окончание -is в currentis, напротив,
выражает внутреннюю связь словосочетания — связь'между определяющим (currentis) и определяемым (anni).
Отсюда практическое правило: атрибут («adjectif ёрн
thete» во французском) согласуется со своим существитель­
ным в падеже, числе и роде (явление грамматического
согласования). Согласование только внешне выглядит
исключением из правила, согласно которому во внешних
синтаксических связях словосочетания участвует лишь
определяемый, или конституирующий, член.
В примере au mois de mars de Гаппёе courante слово­
сочетание de Гаппёе courante является определяющим
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
5Г
членом внутри большего словосочетания. Au mois de mars
определяется целым словосочетанием. Проанализируем
подробнее пример определения некоторого словосочетания
одним словом. В таком словосочетании, как les remparts
de la ville «стены города», оба его члена могут быть опре­
делены прилагательным, например
ancien «древний»:
смысл словосочетания les anciens rem parts de la ville
«древние стены города» отличается от смысла словосочета­
ния les rem parts de l ’ancienne ville «стены
древнего
города». Но если мы хотим определить с помощью прила­
гательного ancien словосочетание
les rem parts de la
ville в целом, то ничего другого, кроме les anciens remparts
de la ville, мы не получим, так как les rem parts de la ville
«стены города» — это в конечном счете rem parts «стены»,
а не ville «город». Иначе говоря, определить словосоче­
тание — значит определить его определяемый (конституирующий) член.
Поэтому, анализируя словосочетание
les anciens
rem parts de la ville, можно с равным основанием полагать,
что либо les anciens rem parts определяется посредством
la ville, либо les rem parts de la ville определяется посред­
ством ancien. Оба определяющих одинаково зависят от
rem parts. Тонкое семантическое различие между les
anciens — rem parts de la ville и les anciens rem parts —
de la ville, если оно и существует, относится к области
экспрессии и стиля, но не грамматики.
Эти соображения заставляют нас сделать следующий
вывод: синтаксическая функция словосочетания выпол­
няется его определяемым (конституирующим) членом
независимо от того, каким членом — определяющим или
определяемым — является
это словосочетание внутри
большего словосочетания.
Какова же в свете всего изложенного выше структура
предложения? Нельзя отрицать сходства между la rose
rouge «красная роза» и la rose est rouge «роза — красная*
с точки зрения наличия отношения детерминации и опре­
деленной иерархии между членами. В предложении 1а
rose est rouge подлежащее (la) rose определено сказуемым
est rouge, так же как в словосочетании la rose rouge суще­
ствительное (la) rose определено атрибутом (adjectif epithete) rouge. Характер подчинения слова
rouge слову
4*
52
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
(la) rose в словосочетании и в предложении одинаков.
Подчинение осуществляется в обоих случаях путем со­
гласования, поскольку форма прилагательного ro u g e(чис­
ло, род) зависит от существительного, выступающего в
роли подлежащего (l’herbe est vert-e «трава — зелен-ая»).
Окончание прилагательного само по себе не выполняет
никакой другой функции, кроме выражения подчинения
сказуемого подлежащему. То же наблюдается при гла­
гольном сказуемом: la rose fleurit «роза цветет», les roses
fleurissent «розы цветут» (в некоторых языках имеет место
также согласование и в роде).
Таким образом, критерий детерминации и иерархии
не позволяет нам констатировать различие между слово-,
сочетанием и предложением.
Чтобы обнаружить существенное различие между дву­
мя типами структуры, рассмотрим подробнее предложе­
ния, входящие в качестве отдельных элементов в более
сложные структуры.
Мы будем различать здесь два случая:
1) предложение определяется словом или словосоче­
танием;
2) предложение определяется другим предложением.
1) Самая важная из возникающих здесь проблем —
проблема синтаксической связи между союзом и придаточ­
ным предложением. Неважно, рассматриваем ли мы союз
как самостоятельное слово (или группу слов: фр. sans
que «без того, чтобы», dans le cas ой «в случае, если») или
несамостоятельное. Важно то, что союз вступает в тесную
связь со сказуемым придаточного предложения. Иначе
говоря: формальное преобразование главного предложе­
ния в подчиненное состоит в употреблении (подчинитель­
ного) союза, который вызывает определенные формальные
изменения сказуемого: изменение времени, наклонения,
позиции глагола. Ср. употребление сослагательного на­
клонения в придаточных предложениях, которое часто не
является самостоятельным, а зависит только от союза,
например лат. postquam hostes reppulit: cum hostes reppulisset «когда он отразил врагов». Ср. в немецком поста­
новку сказуемого (глагола) в конце придаточного пред­
ложения: предложение Ег kann nicht heiraten, seine materiellen Verhaltnisse erlauben es nicht «Он не может женить­
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
53
ся, его материальные обстоятельства не позволяют этого»
превращается в E r капп nicht heiraten, weil seine Verhaltnisse es nicht erlauben «Он не может жениться потому,
что его материальные обстоятельства этого не позволя­
ют», Все слова второго предложения, ставшего придаточ­
ным, сохраняют свои прежние места, кроме сказуемого.
Связь между придаточным предложением и союзом
напоминает связь между словосочетанием (существитель­
ное + прилагательное)
и
предлогом,
который
им
управляет. Точно так же, как в словосочетании avec la
rose rouge «с красной розой» предлог avec связан прежде
всего с существительным rose, в придаточном предложении
quand les arbres commencent a verdir «когда деревья начи­
нают зеленеть» союз связан прежде всего со сказуемым.
Итак, мы видим, что. именно сказуемое (на практике
личный глагол или связка) представляет внешние син­
таксические связи предложения. Вот почему определить
предложение некоторым словом — значит определить ска­
зуемое предложения. Бесплодны были бы попытки понять,
определяет ли словосочетание au mois de mars de Гаппёе
courante (в предложении Au mois de mars de l ’annee
courante les journees etaient le plus souvent brumeuses et
fraiches) только сказуемое или все предложение les jour­
nees etaient le plus souvent brumeuses et fraiches. Мы
видели выше, что определить все словосочетание целиком
(les rem parts de la ville) — значит определить конституи­
рующий член словосочетания (les anciens rem parts). Ана­
логично, определить все предложение — значит опре­
делить сказуемое предложения. Таким образом, разреша­
ется часто обсуждаемая грамматистами проблема большей
или'меньшей независимости обстоятельственных оборотов;
связаны ли они со всем предложением или только со ска­
зуемым? Мы говорим, что грамматически это одно и то
же, так как сказуемое представляет все предложение.
Вопрос о степени связанности обстоятельственного обо­
рота с остальной частью предложения относится уже к
области сти л я1.
1 Р а зу м еет ся , и склю чаю тся сл у ч а и , когда обстоятельственный
оборот оп р еде л я ет н епос ре дс тв ен но сущ ес тв и те ль н ое или п р и л а га ­
т е л ь н о е , н а п р и м е р t h e m a n i n t h e s tree t «ч ел о век на у л и ц е » , b reit
in d e n S c h u l t e r n « ш и р о к в п л е ч а х » и т . д.
54
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
Весьма показательны в этом отношении случаи с отри­
цанием. В немецком языке отрицание непосредственно
предшествует отрицаемому слову: Nicht der Lehrer hat
mich heute belobt «Не учитель меня сегодня похвалил»,
Nicht mich h at der Lehrer heute belobt «Не меня сегодня
похвалил учитель», Nicht heute hat mich der Lehrer belobt
«Не сегодня меня похвалил учитель». Но в случае, когда
отрицается все предложение, отрицание ставится непос­
редственно перед сказуемым (глаголом). H at dich der
Lehrer heute belobt? Nein. Der Lehrer h at mich heute nicht
belobt. «Похвалил тебя сегодня учитель? Нет. Сегодня
учитель меня не похвалил».
Следует наконец упомянуть о модальности предложе­
ния, то есть о субъективном отношении говорящего к вы­
сказыванию (сомнение, желание и т. д.). Модальность
может быть выражена самостоятельными словами, напри­
мер sans doute «несомненно», peut-etre «может быть» и
г. д. Но если модальность выражается суффиксами (а не
самостоятельными словами), то всегда глагольными (субъектива, оптатива и т. д.). Таким образом, модальность,
связанная с содержанием всего предложения, прикрепле­
на именно к сказуемому.
2)
В тех случаях, когда одно предложение определяет­
ся другим, представителями соответствующих предложе­
ний выступают именно сказуемые. Изменение формы
глагола (сказуемого) в придаточном предложении опре­
деляется сказуемым (глаголом) главного предложения,
например: Je sais, qu’il ecrit; Je savais qu’il ecrivait
<Я знаю, что он пишет»; «Я знал, что он пишет». Согла­
сование времен — результат зависимости «сказуемое при­
даточного предложения : сказуемое главного предложе­
ния». Другие члены главного предложения подобной
зависимостью не связаны. Ср. такж е употребление в л а ­
тинском языке конъюнктива во всех предложениях,
зависящих от предложения с конъюнктивом.
Широко известен тот факт, что семантика глагола
главного предложения часто определяет наклонение гла­
гола придаточного: J ’ordonne qu’il lefasse «Я приказываю,
чтобы он сделал это»; Je crains qu’il ne le fasse «Я боюсь,
как бы он не сделал этого».
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
55
Когда главное и придаточное предложения находятся
в простом соположении и не соединены союзом, их связь
часто выражается специальным порядком слов в прида­
точном предложении, а именно специальной позицией
личного глагола этого предложения: efit-il essaye encore
une fois, il eut reussi «Попробуй он еще раз, ему бы это
удалось». То же самое наблюдается в английском и немец­
ком.
Нет необходимости увеличивать число примеров. Итак,
предложение представлено в своих внешних связях ска­
зуемым, то есть определяющим членом, в отличие от сло­
восочетания, которое, как мы видели, представлено опре­
деляемым членом.
Можно сформулировать различие между словосочета­
нием и предложением следующим образом: конституиру­
ющим членом словосочетания является определяемый
член, а конституирующим членом предложения —■опре­
деляющий, то есть сказуемое.
Или, иначе говоря: двухчленный организованный (в
соответствии с принципом иерархии членов) комплекс
является словосочетанием, если конституирующий член —
определяемый, и предложением, если конституирующий
член — определяющий.
Обычно лингвисты совершенно верно отмечают различие
между словосочетанием (la rose rouge) и предложением
(la rose est rouge). Словосочетание (la rose rouge) строится
для существительного rose. Во втором случае, напротив,
предложение существует или строится только для сказу­
емого (etre rouge), но не для подлежащего (rose). Это интуи­
тивное мнение подтверждается приведенным формальным
лингвистическим доказательством. Формальным предста­
вителем словосочетания является его определяемый член,
формальным представителем предложения — определяю­
щий член, то есть сказуемое. Словосочетание выполняет ту
же синтаксическую функцию, что и его определяемый член.
Предложение выполняет ту же синтаксическую функцию,
что и его сказуемое (личный глагол). Сводя предложение
к его конституирующему члену, мы получаем безличное
предложение (типа лат. p luit «идет дождь», ninguit «идет
снег», oportet «надо, полезно» и т. д.). Безличные пред­
ложения являются предложениями с функциональной
56
Основные структуры языка: словосочетание и предложение
и формальной точки зрения. Слова или группы слов
типа: N uit. B ruit lointain de canons. V a-et-vient continuel
de soldats. «Ночь. Далекий гул пушек. Непрерывное дви­
жение солдат» можно рассматривать как выполняющие
функцию предложений (Satzaquivalente), но они не явл я­
ются предложениями с формальной точки зрения, так
как лишены конституирующего члена — сказуемого (лич­
ного глагола).
В связи с вышесказанным возникает ряд ожидающих
своего разрешения проблем:
1. Встречается ли в других областях, кроме языковой,
противопоставление между комплексом (структурой), в
котором конституирующим является определяемый эле­
мент, и параллельным комплексом, где конституирующим
является элемент определяющий?
2. Какое значение имеет констатация этого противо­
поставления для теории структуры объектов (специальных
объектов: синтем и синтезов)?
3. Имеется ли связь, прямая или косвенная, между
обеими элементарными формами языкового сознания,
словосочетанием и предложением, и понятиями простран­
ства (субстанции) и времени (изменения)?
ДЕРИВАЦИЯ ЛЕКСИЧЕСКАЯ И ДЕРИВАЦИЯ СИНТАКСИЧЕСКАЯ
К теории частей речи 1
(1936)
Между лексическим значением части речи и ее синтак­
сическими функциями существует определенное отноше­
ние. Оно отражается на направлении процессов деривации
и, по-видимому, не зависит от индивидуальных особен­
ностей языковых систем.
Совсем недавно Слотти2 обрисовал двойственный ха­
рактер частей речи. По его мнению, они представляют
собой категории (слов), обладающие, с одной стороны,
некоторым очень общим лексическим (или семантическим)
значением, а с другой стороны,— определенной синтак­
сической функцией. Так, например, существительное
обозначает предмет и в то же время выполняет функцию
подлежащего и дополнения, прилагательное обозначает
качество предмета и одновременно выполняет функцию
определения, глагол обозначает изменение, состояние
(временное) или действие и функционирует как сказуемое
1 С ообщ ен и е, п р едс та в л ен н о е на К опен га ген ск и й л и н гв и ст и ­
ческ и й к о н г р е с с .
J . K u r y t o w i c z , D e r i v a t i o n l e x i c a l e et d e ­
r i v a t i o n s y n t a x i q u e ( C o n t r i b u t i o n a la t h e o r i e des p a r t i e s du d isco u rs ),
B S L , 3 7 , 1 93 6 , с т р . 7 9 — 9 2 .
С е г о д н я в м ест о л е к с и ч е с к а я : с и н т а к с и ч е с к а я
а в то р п р е д п о ч е л бы у п о т р е б и т ь т е р м и н ы с е м а н т и ч е с к а я :
с и н т а к с и ч е с к а я , с о х р а н и в т е р м и н л е к с и ч е с к а я для
соотнесения с термином г р а м м а т и ч е с к а я . Ф л ек сия может
в кл ю ч ат ь и с е м а н т и ч е с к и е и с и н т а к с и ч е с к и е ч ер т ы , с р . ч и с л о и
падеж в склонении сущ ествительны х.
Ч т о к а с а е т с я о т н о ш е н и я м е ж д у ч л е н а м и п р е д л о ж е н и я и част я м и
реч и, т о и х и е р а р х и я з а в и с и т в к а ж д ы й д а н н ы й м о м е н т от т о ч к и
зрения говор ящ его. В акте к оди ровани я синтаксическая функция
з а с т а в л я е т н а с выб рат ь н а и б о л е е п о д х о д я щ у ю д л я н е е ч а с т ь р еч и .
В а к т е д е к о д и р о в а н и я ч а ст ь реч и п о з в о л я е т н ам п р а в и л ь н о в о с­
принять с и н т а к си ч еск у ю с т р у к т у р у вы сказы вания.
*
См.
S 1 о t t у,
P r o b l e m der W o r t a r t e n , « F o r s c h u n g e n und.
F o r ts c h r itt e » , V I I I , 1 9 32 , с т р . 3 2 9 — 3 3 0 .
58
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
и т. д. С другой стороны, существуют, например, формы,
обозначающие действие и функционирующие как подле­
жащее или дополнение (отглагольные существительные);
существуют «анафорические» прилагательные, которые
являются настоящими прилагательными с точки зрения
их лексического значения, но с синтаксической точки
зрения функционируют как существительные; существуют
причастия, лексическое значение которых эквивалентно
лексическому значению соответствующего личного гла­
гола, но которые с точки зрения их синтаксической функ­
ции могли бы рассматриваться как прилагательные,
и т. д. Попытка Слотти установить соотношение между
лексическим значением и синтаксической функцией ка­
жется с первого взгляда одним из тех философских постро­
ений, которые претендуют на почетное место в общей
грамматике, но, будучи неприменимы ни к одному реаль­
ному языку, остаются бесплодными и не имеют практи­
ческого значения для собственно лингвистики. В самом
деле, может показаться, будто возможность сочетания
данного лексического значения с любой синтаксической
функцией является блестящим подтверждением незави­
симости двух рядов значений или грамматических функций
(значений лексических или семантических, с одной сто­
роны, и значений синтаксических — с другой). Если это
так и независимость данных классов функций действи­
тельно имеет место, можно устанавливать части речи,
исходя либо из одной, либо из другой функции, то есть
либо с лексической, либо с синтаксической точки зрения.
В зависимости от того, какая точка зрения будет принята,
слово roi в примерах Le roi (est mort) «Король (умер)»
и (Louis XIV) le roi (de France) «(Людовик XIV) король
(Франции)» будет принадлежать к одной и той же или к
разным частям речи. Из этого можно было бы сделать сле­
дующие выводы: 1) различие между существительным,
прилагательным, глаголом, наречием может быть установ­
лено только с одной точки зрения — лексической, как
мы увидим, наиболее важной; 2) отношения между лекси­
ческим значением и синтаксической функцией не суще­
ствует. Первый вывод верен, но против второго справед­
ливо восстанут как традиционная грамматика, так
и
лингвисты-практики. Из того факта, что слово, обознача­
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
59
ющее качество (то есть прилагательное), может выполнять
функции и определения, и сказуемого, и самостоятельного
определяемого (анафорическое прилагательное), отнюдь
не следует, что все эти синтаксические функции в равной
степени присущи рассматриваемой части речи. Иначе го­
воря, лингвист-практик выступит за понятие п е р в и ч ­
ной с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и и
(и в т о ­
р и ч н ы х с и н т а к с и ч е с к и х ф у н к ц и й ) , кото­
рое мы находим уже в упомянутом труде Слотти.
Само собой разумеется, что объективное обоснование
различия между первичной и вторичной функцией следует
искать прежде всего в самом языке, то есть в формальных
моментах, а не во внеязыковых явлениях, какими яв л я­
ются, например, общие условия действительности или
психический склад. Общий закон, касающийся отношения
первичной синтаксической функции к вторичным синтак­
сическим функциям, состоит в следующем:
Если
изменение
синтаксической
функции
некоторой формы (некоторо­
го с л о в а ) Л в л е ч е т з а с о б о й
формаль­
н о е и з м е н е н и е А в В (при той же лексической
функции),
первичной
синтаксической
функцией
является
та,
что с о о т в е т ­
ствует
исходной
форме,
а вторич­
н о й — та, ч т о с о о т в е т с т в у е т п р о и з в о д ­
н о й ф о р м е . Примеры: лат. am at «он любит» и amans
«любящий» различаются только по синтаксической функ­
ции. Лексическое значение (действие) в обоих случаях
■одинаково; но, поскольку именно причастие образовано
от личного глагола, а не наоборот, можно считать, что
у слов с лексическим значением действия (то есть у глаго­
лов) первичной является функция
сказуемого, а
вторичной — функция определения. Соответственно, факт
образования, например, в германских языках слабого
прилагательного от сильного свидетельствует о том, что
функция определения является первичной функцией при­
лагательного, а функция анафорическая —- вторичной.
Формальные различия между первичной и вторичными
функциями могут быть присущи не словам, а словосочета­
ниям, частью которых является рассматриваемое слово.
Вместо того чтобы говорить о формальном различии,
60
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
удобнее пользоваться термином «различие синтаксического
окружения, или синтаксических условий». Так, в боль­
шинстве современных индоевропейских языков предика­
тивное прилагательное образовано от прилагательногоопределения посредством глагола «быть», например rouge:
est rouge «красный : красен» (букв, «есть красный»), В
русском языке, где сохраняется простая ( ~ несоставная)
форма славянского прилагательного в предикативном
употреблении, эта простая (краткая) форма образуется
от составной (полной), употребляемой в качестве опреде­
ления. Направление процесса деривации изменилось
вследствие изменения синтаксической функции форм.
Современное направление деривации определяется сопос­
тавлением таких пар, как белый — бел, с одной стороны,
и маленький — маленький — с другой. Сосуществование
подобных пар предполагает отношение белый (исходная
форма)—" бел (производная форма).
В достаточно распространенных случаях фонетического
совпадения номинатива и аккузатива существует отноше­
ние деривации между двумя синтаксическими употребле­
ниями этих форм существительного, которое можно
сформулировать так: именно аккузатив образуется от номи­
натива, поскольку аккузативу отводится определенное
место по отношению к глаголу (например, вообще после
глагола или непосредственно после глагола). Место
аккузатива о т м е ч е н о ,
или м о т и в и р о в а н о ,
а место номинатива — н е о т м е ч е н о , или н е м о ­
т и в и р о в а н о . Известно, что в процессе синтак­
сической деривации (в отличие от лексической) использу­
ются не только суффиксы, окончания и т. д., но такж е
морфемы, присущие словосочетанию, а не слову («Gestaltqualitaten»).
Из сказанного следует, что слова обладают первичной
синтаксической функцией в зависимости от их лексиче­
ского значения
(существительное п о д л е ­
жащее, п р и л а г а т е л ь н о е : о п р е д е л е н и е
к существительному,
глагол:сказуемое, н а р е ч и е : о п р е д е л е н и е к г л а г о л у )
и что всякое употребление их в другой синтаксической
функции, отличной от первичной, является с формальной
точки зрения м о т и в и р о в а н н ы м и о т м е ч е н -
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
61
н ы м употреблением. Структурный анализ языка дока­
зывает, что «устаревшая» теория, устанавливающая со­
отношения между частями речи и их синтаксическими функ­
циями, не лишена основания. Возражение, состоящее в
том, что части речи могут играть любую роль в синтаксиче­
ской структуре словосочетания или предложения,
не
учитывает того факта, что между различными синтакси­
ческими функциями одной части речи существует иерархия
и для каждой части речи имеется основная (исходная),
или первичная, синтаксическая функция. Хотя мы и
согласны с В. Брёндалем, когда настаиваем на строгом
различении лексических и синтаксических функций слов,
подчеркивая лексический характер частей речи1, мы
утверждаем, с другой стороны, что первичные синтак­
сические функции вытекают из лексических значений
частей речи и представляют собой своего рода транспози­
цию этих значений. Мы употребляем термин «деривация»
в широком смысле слова, понимая под деривацией не
только факт образования одних слов от других с целью
лередачи синтаксических функций, отличных от синтак­
сических функций исходных слов, но такж е и тот факт,
что одно и то же слово может выступать в разных в т о ­
р и ч н ы х синтаксических значениях, будучи в о т м е ­
ч е н н о м синтаксическом окружении. Мы допускаем,
что Слотти прав, приписывая каждой части речи свое л ек­
сическое (семантическое) значение и свою синтаксическую
функцию, однако он не подчеркивает, что вторая функция
просто вытекает из первой. Вводя термин «первичная
синтаксическая функция», Слотти не дает ему удовлетво­
рительного объяснения. Л. Ельмслев
в «Principes de
gram m aire generate» (стр. 331) говорит об обычной (ordi­
naire) функции частей речи. Очевидно, это понятие
идентично понятию первичной функции у Слотти, однако
Ельмслев тоже не определяет его.
Итак, понятие синтаксической деривации кажется
ясным. Синтаксический дериват — это форма с тем же
лексическим содержанием, что и у исходной формы, но с
Другой синтаксической функцией; она обладает синтакси­
1 L ’a u t o n o m i e d e l a s y n t a x e , J P ,
v O rdklass erne,
стр.
2 3 4 — 235.
XXX,
1 93 3, с т р . 2 1 7 и с л .;
62
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
ческой морфемой («Feldzeichen» у К арла Бюлера,.
«Sprachtheorie», стр. 35). Например: флексия у германского
прилагательного, фиксированное место дополнения по
отношению к глаголу; артикль, служащий для субстан­
тивации,— т& vov «нынешнее время», das H ier und Je tz t
«здесь и теперь, здешнее и теперешнее» и т. д. (выше мы
видели, что Feldzeichen может быть присущ слову или
большей синтаксической единице). Отсюда наличие форм,
которые трудно поместить в какой-либо из традиционных
классов. Анафорическое прилагательное (например, слав.
*dobrb-jb) обычно относят к прилагательным, а пригла*
гольный падеж типа лат. ferro «железом» считают особой
формой существительного на основании лексического
значения; в то же время такое слово, как фр. franchement
«откровенно», рассматривается как наречие на основании
синтаксической функции, а причастия иногда выделяют
в особый класс, поскольку они с лексической точки зре­
ния являются глаголами, а с точки зрения своей первичной
синтаксической функции — прилагательными. Грамма­
тисты справедливо опираются чаще на лексическую функ­
цию и объединяют причастие
с личным глаголом, а
анафорическое прилагательное с прилагательным-определением. Тем не менее они не решаются отнести к прила­
гательному так называемые наречия на -ment и ана­
логичные образования других языков, а рассматривают эти
образования в главе, посвященной настоящим (обстоятель­
ственным) наречиям. Тем не менее очевидно, что морфема
-ment является синтаксической морфемой («Feldzeichen»),
присоединенной к прилагательному не для того, чтобы
изменить его лексическое значение, а чтобы сделать его
определением к глаголу. Аналогично окончание аккуза­
тива придает существительному функцию прямого допол­
нения (определения
к переходному глаголу): суще­
ствительное не становится из-за этого наречием и его
основное семантическое значение сохраняется, так как
окончание является только синтаксической морфемой,
не изменяющей семантического значения.
Теперь нетрудно понять, чем отличается синтаксиче­
ская деривация от того, что называют лексической дери­
вацией, или к о р о ч е — деривацией. В то время как
синтаксическая деривация происходит внутри одного и
Деривация Мксичёская и деривация синтаксическая
63’
того же лексического значения (например, прилагатель­
ное-определение —* анафорическое прилагательное, без
изменения лексического значения), деривация лексиче­
ская предполагает, что исходное и производное слова
идентичны друг другу по первичной синтаксической
функции. Уменьшительная форма от данного существи­
тельного, так же как и существительное, имеет ту же
синтаксическую функцию, что и исходное существитель­
ное. То же и в случае образования глагола несовершен­
ного вида от глагола совершенного вида. Но не всегда
положение бывает столь же ясным. В примере фр. rouge
«красный» (прилагательное) : (le) rouge (=- «красный ка­
рандаш») можно отметить как изменение первичной
синтаксической функции (поскольку в этих случаях имеют
место разные части речи), так и изменение лексического
содержания (поскольку лексическое содержание слова
le rouge, являющегося названием предмета, включает
в себя, кроме качества красного цвета, еще и другие каче­
ства). Можно разложить процесс деривации на два этапа:
I) этап синтаксической деривации: прилагательное-определение —<- анафорическое прилагательное; 2) этап лекси­
ческой деривации1: анафорическое п ри лагательное—►
существительное. Исходным словом для
(le) rouge
(=■ «красный карандаш») является в действительности ана­
форическое прилагательное
le rouge (которое
может
относиться к любому предмету), а не прилагательноеопределение rouge. Анализ этого французского примера
кажется на первый взгляд преувеличением потому, что во
французском языке форма прилагательного не зависит
от того, как она употребляется — как определение или
как анафорическое прилагательное; поэтому нам кажется,
что (le) rouge образовано просто от прилагательного, а не
от прилагательного, употребленного в той или иной
синтаксической функции. Однако уже в немецком, где
частично сохранилось древнее германское различие меж­
ду прилагательным-определением и анафорическим при­
лагательным (ein junger Mann, der junge Mann «молодой
человек», но в анафорической функции только der junge),
1 Ср. термины «синтаксическая субстан ти ваци я» и «сем анти ­
ч еск а я (то е с т ь л е к с и ч е с к а я ) с у б с т а н т и в а ц и я » v J е 1 1 i n е k , Р В В *
XX X IV ,
ст р . 5 8 2 .
64
Деривация лексическая и дер ивация синтаксическая
такие существительные, как der Junge и ein Junge «юнош а»1, связаны по своему происхождению с анафорической
формой, которая имеет всегда основу на -п-, в то время
как определение может иметь как сильную, так и слабую
основу (в зависимости от предшествующего местоименного
элемента). Тот факт, что существительное образовано от
анафорического прилагательного, а не от прилагательногоопределения, имеет основополагающее значение, хотя
это выражается формально только там, где язык различает
прилагательное-определение и анафорическое прилага­
тельное. Д ругой поучительный пример — абстрактные
существительные, образованные от прилагательных, такие,
как фр. hauteur, нем. Hohe «высота» и т. д. Существенно
то, что эти существительные образованы не
от
при­
лагательных-определений, а от прилагательных в роли
сказуемого («Pradikatsadjektiv»). В работе В. П орцига3
указывается, что абстрактные существительные как бы
резюмируют целое предложение, опираясь на его сказу­
емое. Это значит, что они основаны на синтаксической
субстантивации сказуемого, которое может быть выражено
глаголом или прилагательным. Когда говорят «высота
этой горы», речь идет не о качестве «быть высоким», а о
вертикальном измерении, и мы еще раз встречаемся здесь
с деривацией в два этапа: 1) etre haut
hauteur «быть
высоким —>- высота» ( = качество быть высоким) — син­
таксическая деривация; 2) hauteur ( = качество быть вы­
соким)
hauteur ( = размер по вертикали) — лексическая
деривация. Здесь могут возразить, что если прилагатель­
ное 'в роли определения haut и прилагательное в роли
сказуемого (est)haut формально тождественны, не пред­
ставляется возможным решить, от какого из двух образо­
вано абстрактное существительное. Однако имеются языки,
где прилагательные в рассматриваемых синтаксических
функциях различаются; кроме того, сам французский
язык позволяет нам установить истину: чтобы выразить
смысл абстрактного качества, во французском надо при­
бегнуть к аналитическому выражению, которое включает
связку; например, le fait d ’etre haut, la qualite d ’etre
1 П р и м е р С л о т т и , см . выше.
* W . Р о г z i g, D ie L e istu n g
B d P h , I V , 1930, с т р . 6 6 — 7 7 .
der A b s t r a k t a
i n der S p r a c h e ,
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
65
h au t и т. д. образованы от etre haut (il est haut) «быть
высоким» («он высокий»), а не от haut «высокий».
Теперь мы видим, что, расширяя область деривации,
можно обойтись без понятия флексии. Если же мы хотим
сохранить это понятие любой ценой и обеспечить ему пра­
во на существование, следует различать основные поня­
тия — лексической и синтаксической функции, — разгра­
ничивать сначала эти функции в форме флексии и затем
устанавливать их иерархию. Например, лексическая
функция показателя множественного числа состоит в том,
что эта флексия указывает на множественность объектов;
синтаксическая функция этого элемента состоит в том,
что он указывает на согласование, то есть на атрибутивное
или предикативное определение.
Возвращаясь к синтаксической деривации, мы еще раз
отметим связь между лексическим значением и синтакси­
ческой функцией; всякое отклонение от этого «естествен­
ного порядка» сигнализируется или синтаксическими
морфемами или синтаксическим окружением (в последнем
случае мы будем говорить о вторичной функции рассмат­
риваемой формы). Теперь остается перейти к рассмотрению
различных частей речи и указать для них соответствующие
первичные синтаксические функции. Существительное яв­
ляется как бы опорой для определяющего — либо «атри­
бутивного», либо предикативного. Прилагательное явл я­
ется «атрибутивным» определяющим к существительному,
то есть определением существительного. Глагол является
предикативным определяющим к существительному. Н а­
речие — это определяющее глагола. Синтаксическая связь
наречия с глаголом похожа на синтаксическую связь
прилагательного и существительного; но с лексической
точки зрения прилагательное обозначает качество, а
наречие — отношение. Это можно доказать, применив
grosso modo к этим двум частям речи наш критерий дери­
вации. Существует деривация, направленная от прила­
гательного к наречию, и обратная деривация, где прила­
гательное образуется от наречия. С одной стороны, от
прилг/ательных можно образовать наречия качества,
с другйи— от наречий мэета и времени можно образовать
прилагательные (например, нем. hiesig «здешний», dortig
«тамошний», heutig «сегодняшний», gestrig «вчерашний»
66
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
и т. д.; польск. tutejszy «здешний», tam tejszy «тамошний»,
dzisiejszy «сегодняшний», wczorajszy «вчерашний» и т. д.).
Продуктивные процессы деривации показывают, что и
для прилагательных и для наречий имеется своя особая
семантическая область. Ср. также сложные глагольные
образования, которые, как правило, состоят из глагола и
предшествующего наречия, выражающего пространствен­
ное отношение, а не качество. Только что названные четы­
ре части речи имеют две общие особенности: 1) их ос­
новная лексическая функция является символической;
2) они являются словами в смысле известного определения
М ейе1. Будем ли мы называть следующие элементы
частями речи или нет, они не могут быть поставлены на
одну доску с указанными четырьмя классами, поскольку
для них отсутствует одно из двух условий:
1. М е ж д о м е т и я . Их функция состоит в том,
чтобы выражать, а не представлять (нечто).
2. М е с т о и м е н и я . Эти элементы представляют
указывая, а не символизируя (К. Бюлер).
Оба класса
не удовлетворяют первому критерию.
Так как местоимение отличается от указанных частей речи
только способом представления (а не предметом представ­
ления), оно уподобляется с синтаксической точки зрения
существительному, или прилагательному, или наречию
как только перестает быть лишь сопровождением неко­
торого жеста.
3. П р е д л о г и . Предложный оборот типа sur la
table «на столе» является одним словом, а не группой
слов. Если бы он был словосочетанием, управляющее
слово оборота должно было бы иметь то же синтаксическое
употребление, что и все словосочетание. Однако sur не
имеет такого синтаксического употребления. Предлог —
это не слово, а морфема (а иногда «субморфема», образу­
ющая единство с падежным окончанием). В таком примере,
как au-dessus de la table «над столом», мы имеем дело со
1 «С лово о п р е д е л я е т с я а с с о ц и а ц и е й д а н н о г о см ы сл а с д а н н ы м
звук овы м к омплексом , х а р а к те р и зу ю щ и м с я данным грамматическим
у п о т р е б л е н и е м » ( А . М е i 1 1 е t, L i n g u i s t i q u e h i s t o r i q u e et l i n g u i s t i q u e g e n e r a l e , 1 9 21 , ст р . 3 0 ) . Т е р м и н «смысл» э к в и в а л е н т е н з д е с ь
т е р м и н у « л е к с и ч е с к о е зн а ч е н и е » , т е р м и н
«грамматическое у п о т ­
ребление» — тер м и н у «синтаксическое зн ач ен и е (функция)».
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
67
словосочетанием (au-dessus может играть ту же синтакси­
ческую роль, что и словосочетание в целом), но тогда речь
идет о наречии, определяемом существительным, а не о
предложном обороте.
4. С о ю з ы . Их место в словосочетаниях и предло­
жениях аналогично месту предлогов в предложных обо­
ротах. Они являются словами с самостоятельной синтак­
сической функцией только в той мере, в какой они сохра­
няют наречное значение (то есть в той мере, в какой они
являются не настоящими союзами).
5. Ч и с л и т е л ь н ы е (количественные). Настоя­
щее количественное числительное
(не собирательное
существительное) образует семантическое единство с окон­
чанием множественного числа того
существительного,
которое оно определяет. Комплекс типа centum equites
«сто всадников» анализируется как centum (equit)-es, то
есть centum является лишь определением к морфеме и,
следовательно, морфемой. Сложную морфему centum +
+ -es можно сравнить со сложной морфемой in (urb)-em,
хотя последняя морфема — синтаксического порядка, а
первая — лексического.
Здесь может быть найдено объяснение тенденции
собирательных существительных к потере флексии при
переходе в количественные числительные.
6. А р т и к л ь (определенный). Он выполняет место­
именные функции (анафорическую, анамнестическую) или
служит для синтаксической субстантивации: то v5v.
В первом случае он не имеет символического значения, во
втором — является не самостоятельным словом, а просто
синтаксической морфемой.
Мы не утверждаем, что только четыре класса: суще­
ствительные, прилагательные, глаголы, наречия — за ­
служивают названия частей речи. Такое утверждение по­
влекло бы за собой бесплодные споры. Мы хотим лишь
сказать, что среди классов, до сих пор называемых частями
речи, имеется более тесная группа классов, отвечающих
указанным выше условиям; члены этой группы различа­
ются между собой только в одном отношении — лексиче­
ским содержанием. Существование ее доказывает, что
имеющиеся классификации не учитывают скрещивания
фа кторов,которое делает невозможным деление по одному
5*
68
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
признаку. Однако второе из упомянутых выше условий
сохраняет свое значение, поскольку части речи — это
классы слов, а не любых языковых форм (морфем, слово­
сочетаний, предложений). Самое большее, что можно
сделать,— это попытаться заменить определение Мейе, ко­
торое мы и до сих пор считаем лучшим, другим, более
гибким определением (ср., например, К. В u h 1 е г,
Sprachtheorie, стр. 297).
Перейдем к диахроническому аспекту проблемы, а
именно к отношению между изменениями синтаксической
функции и формальными изменениями, то есть к процессу
создания новых синтаксических дериватов. Когда форма
А принимает вторичное синтаксическое значение, зави­
сящее от синтаксического окружения,
она заменяется
формой В (словом или словосочетанием), для которой
это значение является первичной функцией. Замена А
формой В эквивалентна замене окружения формой. Вместо
того чтобы выразить некоторую синтаксическую функцию
с помощью порядка слов, акцентуации словосочетания,
ритма (пауз) и т. д., можно использовать форму, лексиче­
ское значение которой уже предполагает рассматриваемую
синтаксическую функцию. Так, прилагательное в функции
определяемого заменяется существительным, родственным
ему с этимологической точки зрения, откуда возникает
анафорическое прилагательное; см. герм. *blindan-«aneпой человек» из *blinda-«o^enoft»; во французском и
древнегреческом используется артикль (определенный),
который первоначально мог относиться только к существи­
тельному. Индоевропейское прилагательное в функции
сказуемого почти во всех новых индоевропейских языках
заменяется оборотом с глагольным значением («быть»+
+ прилагательное). Прилагательное в функции опреде­
ления к глаголу заменяется формой с наречным значением
(например, конкретным падежом или предложным оборо­
том), ср. славянские наречия на -ё, которые восходят к
формам инструменталя (абстрактных существительных),
или романские наречия на -mente, которые такж е являются
древними инструментальными формами. Существительное
в функции определения к глаголу заменяется наречием
или наречным оборотом, ср. аналитические падежи
современных языков. Глагол, определяющий другой гла­
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
69
гол, заменяется словом или оборотом с наречным значени­
ем (например, конкретным падежом или предложным
оборотом), откуда возникает инфинитив и т. д.
Как отмечено в «Etudes indo-europeennes», I, стр.
271 и сл., частичная замена формы А формой В приводит
к установлению отношения деривации между А и В,
если эти формы родственные (с этимологической точки
зрения). Тот факт, что В получает новую базу деривации,
приводит к установлению пропорциональных отношений
между рядом А и рядом В, что может повлечь за собой
частичную трансформацию серии В в В'. Приобретя
новую базу деривации (Л), форма В получает новую
функцию. Так,* blindan-перестэетбыть существительными
становится анафорическим прилагательным, образован­
ным от прилагательного-определения. Формы типа ст.сл. prave или фр. franchem ent «откровенно» перестают
быть формами косвенных падежей и становятся «качест­
венными наречиями», образованными от соответствующих
прилагательных (определений). Инфинитив перестает быть
косвенным падежом имени действия и становится непо­
средственным дериватом личного глагола. Старая функция
этих слов проявляется только в особых синтаксических
условиях. Ср. пример pour juger les bons et les m auvais
«чтобы судить хороших и плохих» со значением существи­
тельного, а не анафорического прилагательного.
Здесь более всего важен факт замены, который дока­
зывает еще раз, что каждая часть речи имеет неотмеченную
синтаксическую функцию, присущую только ей, не нуж­
дающуюся в специальной примете. Возникает вопрос,
почему это так? Каково внутреннее отношение между
лексическим (общим) значением и синтаксической функ­
цией? Проще всего допустить, что, например, атрибутив­
ная детерминация (через определение) является только
языковой транспозицией психического процесса, заклю­
чающегося в выделении качеств объектов (реальных или
воображаемых). Поскольку нам представляется, что объ­
екты определяются своими качествами, слова, которые
обозначают объекты (существительные), определяются «ес­
тественным образом» словами, обозначающими качества
(прилагательными). То же — для отношения между дей­
ствием и обстоятельствами, которые его характеризуют
70
Деривация лексическая и деривация синтаксическая
(глаголы и наречия), и т. д. Однако, развивая эту мысль,
мы перейдем границы чисто лингвистического исследо­
вания и окажемся в области общей теории знака.
Если наше рассуждение верно, то в нем заключен
общий для всех языков закон, являющийся одновременно
подлинной основой общего синтаксиса. Научное описание
структуры любого языка — французского, китайского
и т. д .— сведется в таком случае к ответу на простой и
ясный (поскольку он имеет отношение к форме) вопрос:
каким путем идет образование вторичных синтаксических
функций от первичных функций частей речи? Ответ на
этот вопрос будет включать: 1) описание форм с первичной
синтаксической функцией и 2) описание формальных спо­
собов, характеризующих слово или его синтаксическое
окружение и придающих слову вторичную синтаксическую
функцию. Видимо, степень самостоятельности слова, свя­
занная с тем, что имеет больший вес,— синтаксические
морфемы, присущие слову, или синтаксические морфемы,
присущие
большим единицам, обуславливает всякое
существенное различие между человеческими языками.
Однако то обстоятельство, что, например, в английском
различия между частями речи в большой мере обусловлены
синтаксическим контекстом (a doubt : to doubt «сомне­
ние» : «сомневаться»), нисколько не затрагивает проблемы
взаимного отношения синтаксических функций внутри
одного и того же лексического значения (например, отно­
шение doubt «сомнение» в роли подлежащего и doubt
«сомнение» в роли дополнения).
СТРУКТУРА МОРФЕМЫ
(1938)
Современное языкознание, опираясь на замечательные
традиции Бодуэна де Куртене и де Соссюра, пытается
создать свою собственную аксиоматику, которая позво­
л ял а бы исследователям механически сводить даже очень
специальный с виду и детальный вопрос к элементарным
понятиям и утверждениям, чтобы с самого начала и до
конца работы ясно представлять себе и ее предпосылки и
конечную
цель. Знаменитый современный математик
Гильберт назвал такое мышление «Аксиоматическим мыш­
лением». Не боясь преувеличения, можно сказать, что по
крайней мере о д н и м из поворотных моментов в истории
языкознания было появление в 1916 году «Cours de linguistique generale» де Соссюра, изданного его женевскими
учениками. Эта дата более или менее совпадает с оконча­
тельным истощением лингвистической мысли в Германии.
Творческими центрами стали
Женева, П рага, Вена,
Копенгаген. Современные идеи и течения отразились
1 J. K u r y l o w i c z ,
S t r u k t u r a m o r f e m u , B P T J , t . 7, 1938,
1 0— 2 8 .
В с л о ж н о й морфеме сущ еств ую т отнош ения п одчи н ен ия м е ж д у
со став ля ю щ и м и ее частями (субм орф ам и ). И н то н а ц и я всегда о т н о ­
си т ся к з в у к о в о й ф о р м е в с е г о с л о в а . Н е о б х о д и м о с т р о г о с о б л ю д а т ь
р азличи е м е ж д у фонетическими законам и и морфологическими п о ­
с л е д с т в и я м и э т и х з а к о н о в . Т о , что н а з ы в а е т с я д е й с т в и е м з а к о н а д е
Соссюра в с е р е д и н е
литовского сл о в а ,— морфологический
факт. П он яти е д о м и н а ц и и , введенное Ельмслевом, совпадает
с п о н я т и е м с у б м о р ф а , к о то р ы й п р и с о е д и н я е т с я к о с н о в н о м у м о р ф у .
И н т е р е с е н в о п р о с о п а р а л л е л и з м е п л а н о в ( с р . ст а т ь и « П о н я т и е и з о ­
морф изм а» и «А ллофоны и алломорфы»).
Зам еч ан и я о греческой ак центуации уста р ел и . Ср. J . К и г у} о w i с z , L ’ a c c e n t u a t i o n d es l a n g u e s i n d o e u r o p e e n n e s , 1 9 58 , с т р .
110 и сл.
стр.
72
С т рукт ура морфемы
определенным образом в работе К арла Бю лера1. Мы не
найдем в ней лишь результатов исследований копенгаген­
ской школы (Брёндаль, Ельмслев) и некоторых
идей
Бронислава Малиновского. Тем не менее автор, по спе­
циальности философ и психолог, столь глубоко проник в
своеобразие языковых проблем, что его труд был понят
и одобрен даже таким эпигоном младограмматиков, как
Э. Герман. Несмотря на оговорки, касающиеся прежде
всего рассуждений
Бюлера о некоторых отдельных
проблемах лингвистики, его произведение, по мнению
Германа, заслуживает всяческого признания («ungewohnlich hohes Lob» «необычайно высокой похвалы»).
Бюлер высказывает много новых мыслей, вводит новые
понятия, которые станут (возможно, под другими назва­
ниями или формой) орудиями лингвистики. Одним из
важнейших понятий, которое я намереваюсь здесь исполь­
зовать, является понятие функционального плана, поля
или плоскости («Feld»). Д л я того чтобы форма, имеющая
функцию знака, символического (как слово и выражение),
или воспроизводящего (как рисунок, изваяние), была
правильно интерпретирована, то есть для того, чтобы
воспринимались ее существенные (релевантные) черты У
она должна быть отнесена к соизмеримому окружению.
Примеры известны. Прямоугольный кусок материи опре­
деленного цвета или сочетания цветов имеет одну функцию,
когда лежит в витрине магазина тканей, и другую, когда
его несут на древке перед шествием. В последнем случае
релевантным признаком является прежде всего цвет и
в известной степени форма, в то время как качество мате­
рии, ее цена и прочее значения не имеют, зато для первого
примера существенны именно эти последние элементы.
В картине со световыми контрастами серое пятно имеет
значение света, если окружение темное, в светлом же
окружении релевантными будут контуры пятна и т. д.
Эта многоплановость — явление очень важное в язы­
ковой области. Достаточно вспомнить факт широкого
диапазона произношения отдельных звуков и так называе­
мые фонетические изменения, обусловленные физиологи­
ческими или общественными причинами. Например, факт
1
J f ’tia,
К1934.
В ii h 1 е г,
S p r a c h t h e o r i e . D a r s t e l l u n g s f e l d e r der S p r a c h e .
С т рукт ура морфемы
П
произношения в польском языке а суженного может не
играть смыслоразличительной роли, но он релевантен для
общественной характеристики говорящего; со стороны ж е
говорящего он может быть показателем равноправного,
интимного отношения к собеседнику (разумеется, это лиш ь
одна из многих возможностей). Ф ункциональная много­
плановость звуков речи должна особенно учитываться
при описаниях языков и говоров групп, культурно зави­
симых от общественных, территориальных, или националь­
ных групп с другим языком или говором. Невозможно
представить себе более простой случай, чем двуплановость. Например, в литературном языке, свободном от
влияния говоров и иностранных языков, существуют
звуковые явления, не имеющие значения для идентифи­
кации слова, но важные в экспрессивном отношении;
примером может служить количество в польском языке.
С точки зрения так называемой диакритической (разли­
чительной) функции количество не релевантно в польском
языке и относится к шкале допустимых вариаций, но это
не значит, что оно не обладает функцией в другом плане,
а именно в плане выражения или экспрессии. Можно'
спорить о том, могут ли обе эти функции, а такж е и дру­
гие, обнаружившиеся в зависимых наречиях, тракто•ваться лингвистами одинаково при звуковом описании
языка или наречия, или их должна прежде всего интере­
совать функция звуков, выполняемая при построении
слогов и слов, то есть так называемая диакритическая
функция. Однако нельзя закрывать глаза на многоплано­
вость функций звуков языка и трактовать все их одинако­
во, будто многоплановых функций вовсе не существует.
Если мы ограничимся одним планом, то получим опре­
деленную систему звуковых черт, релевантных именно в
этом плане, например так называемую фонологическую
систему в плане диакритической функции. Некоторые
закономерности для экспрессивной функции старался
установить Е. М. Коржинек на Конгрессе психологов
(Париж, 1937). Общественные функции звуковых форм,
собственно уже внеязыковые, тоже имеют свои законо­
мерности, которые видны, например, в так называемых
фонетических заменах при заимствованиях слов одного
диалекта другим.
74
С т рукт ура морфемы
Если ограничиться планом диакритической функции,
то легко убедиться в том, что из практически бесконечного
количества конкретных черт мы воспринимаем только
некоторые, существенные для различения слов, то есть
такие черты, на основе которых можно установить опреде­
ленную фонологическую систему. Речь идет о процессе
абстрагирования, столь же обязательном в гуманитарных
науках, как в естественных науках обязательна искус­
ственная изоляция определенных явлений. Звуки высту­
пают как фонемы: этот факт означает только то, что в со­
отнесении с определенным функциональным планом вос­
принимаются лишь их некоторые конкретные черты.
Современная физиология сделала выводы из этого фак­
та уже десять лет назад. Ее огромная заслуга состоит в
том, что она подчеркнула ограниченную релевантность
звуков языка. Мы не пытаемся здесь выяснить, в какой
мере обусловили достижения фонологии предшествующие
исследования де Соссюра, Бодуэна де Куртене, Есперсена
и других. Однако нужно подчеркнуть важную о т р и ц а ­
т е л ь н у ю сторону определения фонемы у различных
фонологов: они определяют фонему не через ее языковые
функции, а через выбор звуковых черт. Прежде всего на
это обращает внимание датский лингвист Ельм слев1. Так,
например,
р датского языка должно быть определено
через комплекс функций, которые оно выполняет при
формировании слога: оно не может быть центром слога
(сёпёше central), а находится либо в начале его, либо
в конце (сёп ёте m arginal); в комбинации с другими сог­
ласными элементами
р стоит на определенном месте
(например, pi-, рг- в начале слога и, наоборот, -1р, -гр
в конце слога) и т. д. По мнению Ельмслева, определение
фонемы через звуковые черты (например, р в датском
языке = взрывной придыхательный; по сути дела речь
идет об одних артикуляционных чертах) не позволяет
нам создать и д е а л ь н у ю систему, которую этот автор
сравнивает с сетью, имеющей пустые ячейки 2, и актуали1 С р ., н а п р и м е р , L . Н j е 1 ш s 1 е v , N e u e W e g e der E x p e r i m e n t a l p h o n e t i k , « N o r d i s k T i d s s k r i f t for T a l e o g S t e m m e » , I I , 1 938,
с т р . 181 — 182.
2 Т ам ж е , с т р . 158.
С т рукт ура морфемы
75
задней которой являются конкретные звуки языка. Со­
временная фонология как бы застряла на половине пути.
Правда, она отдает себе отчет в и д е а л ь н о м характере
языковых элементов, но пытается добраться до них путем
ошибочных абстракций. В фонологические определения
включаются звуковые черты, или, как говорит Ельмслев,
«субстанция», в то время как языковые элементы, по его
мнению,— это ч и с т а я
ф о р м а , требующая функ­
ционального определения. Д ля обозначения этого раз­
личия Ельмслев вводит новый термин сепеш «кенема»
(от гр. jcevog «пустой») вместо термина ф о н е м а . Следу­
ет отметить, что количество кенем точно соответствует
количеству фонем, но определяются они через свои пер­
вичные и вторичные функции; так, например, кенема t
польского языка имеет определенную первичную и вто­
ричную функции(а именно, может в конце слова выполнять
функцию кенемы d, например *}ad > tat «лад, согласие»).
В действительности, хотя лозунг функциональности
был выдвинут едва ли не в первый момент формирования
фонологических понятий, он не был должным образом
реализован. Это нетрудно показать. Определение: дат­
ское р = взрывной губной придыхательный дает пред­
ставление не о функциях датского р, а лишь о тех звуковых
чертах (артикуляционных или акустических), которые
выполняют какую-нибудь функцию. То же самое можно
сказать об определении: польск. b = взрывной губной
звонкий. Фонологи говорят нам далее, что польск. b
маркировано (m erkm alhaltig; m arque, caracterise) по
отношению к польск. р (которое является немаркирован­
ным; merkmallos; non m arque, non caracterise). Можно
спросить, почему ie наоборот: например, польск. р =
придыхательное или fortis (маркированное), а польск.
b = непридыхательное или
lenis (немаркированное),
причем в обоих случаях польск. р приписывалась бы
некоторая положительная черта, не появляющаяся у Ь.
Иначе говоря, мы спрашиваем, каково объективное осно­
вание для утверждения, что b в польском языке марки­
ровано по сравнению с р. Этот вопрос, безусловно, вызовет
у фонолога затруднение, если только он не откажется
от з в у к о в ы х критериев и не займется исследовани­
ем функции звуков, как уже это делал в своих последних
76
С т рукт ура морфемы
работах Н. С. Трубецкой, ибо ответ на этот вопрос может
дать только исследование того,в каких позициях появляю т­
ся р, b (в слоге, в слове, в сандхи; вместе или только по­
одиночке). Звонкость польского b—это лишь актуализация
его маркированного характера, который со своей стороны
вытекает только из сферы употребления b в отношении
к сфере употребления р. Здесь такж е гениальная мысль
де Соссюра опередила современное языкознание и даже
фонологию на целое поколение. Д л я классификации
звуков де Соссюр ввел понятие степени раствора, тесно
связанное со структурой слога. Однако, поскольку он не
ограничился в своей классификации одной конкретной
звуковой системой, а принял во внимание скорее общие
черты многих языков, его мысль не нашла надлежащего
отклика.
Постараюсь показать на соответствующем примере,
как следует функционально определять звуковые явления
языка. Рассмотрим в качестве примера ударение, которое,
правда, нельзя считать языковым элементом в том смыс­
ле, как, например, польск. р, поскольку оно представляет
собой не к о н с т и т у и р у ю щ и й элемент (как
р
и т. п.), а элемент, х а р а к т е р и з у ю щ и й большие
комплексы («G estaltqualitat»). Мы не говорим здесь об
интонации слога — явлении, существующем в о б л а с т и
у д а р е н и я . Ударение независимо от того, музыкально
оно или динамично, выделяет один слог слова среди всех
других. Однако это слишком общая и неудовлетворитель­
ная формулировка. Т о ч н о е определение места ударе­
ния требует определения слога, вернее, позиции слога, на
который падает ударение. Существенная задача лингвис­
та — именно определение этого слога, а не констатация
того, какой элемент преобладает — силы или высоты.
Однако решить этот вопрос не так просто. В языках с так
называемым п о с т о я н н ы м местом ударения оно па­
дает на слог слова, который установлен: а) б е з о т н ос и т е л ь н о, как начальный или конечный слог слова (начальнаяи конечная граница слова); б) о т н о с и т е л ь н о, как следующий после начального (то есть второй) или
предшествующий конечному (то есть предпоследний) слог
слова. В языках с так называемым свободным и подвижным
ударением оно (по крайней мере частично) падает не на
С т рукт ура морфемы
77
отдельные слоги слова, а прежде всего на отдельные
морфемы в пределах слова. Различие между польской
формой rgkami (инстр., мн. ч.) и ее русским эквивалентом
рукйми заключается в том, что польская форма имеет
ударение на предпоследнем слоге с л о в а , а русская
форма — на первом слоге о к о н ч а н и я .
Прежде
чем установить место ударения в русском языке, следует
определить ударную морфему в пределах слова, и лишь
после этого — слог в пределах этой морфемы (первый,
второй, предпоследний или последний). Определить коле­
бания места ударения в пределах парадигмы рука, рукй,
руку, рукой, руки, руками и т. д. в русском языке как
колебания между ударностью последнего и предпослед­
него слогов слова было бы ошибочно; это значило бы оха­
рактеризовать явления русского языка с точки зрения
польского языка. С точки зрения русского языка речь
идет о чередовании: п е р в ы й с л о г о к о н ч а н и я :
корневой
с л о г . В своем определении мы можем
идти еще дальше, сравнивая словоизменение такого, на­
пример, существительного, как
сковорода, сковороду.
Отчетливо видно, что мы имеем дело с параллелизмом:
первый слог о кончания:первы й слог
к о р н я (поскольку корень рук- односложен, мы не могли
бы определить, о каком слоге корня идет речь).
В чакавском диалекте сербского языка в кратком при­
лагательном glaho «глухое» мы имеем дело с ударением
не на предпоследнем, а на п е р в о м слоге слова. В то
же время в соответствующей полной форме gluho «глухое»
ударным является не п р е д п о с л е д н и й слог слова,
а последний слог корня. Это различие реализуется в мно­
госложных прилагательных: okrfiglo «круглое», а в пол­
ной форме okriiglo. Следует заметить, что даже у одно­
сложных прилагательных это различие в функции уда­
рения в случае с долгой гласной влечет за собой интона­
ционное различие, поэтому gluho, но gluhS. Итак, разница
в понимании места ударения (или различие в функции
ударения) имеет последствия формального характера.
Т ак называемое славянское регрессивное ударение (на­
пример, сербохорв. povijest «повесть, история» : па povijest, opovijest «история» : па opovijest и т. п.), распрост­
раненное в сербохорватском, а частично и в русском язы ­
78
С т рукт ура морфемы
ках, не представляет собой чисто фонетического явления;
это следствие того факта, что в таком славянском слове,
как povestb, ударение воспринимается падающим на пер­
вый слог с л о в а , а не корня. Итак, основную роль в
грамматике играет способ определения места ударного
слога в слове или в пределах морфемы (например, окон­
чания).
Заметим, что исследования функции ударения в ука­
занном выше смысле позволяют утверждать, что при
обозначении места ударения мы никогда не имеем дела с
расстоянием в два, три и т. д. слога (хотя следует прове­
рить это на более широком материале). Т о ж е самое ха­
рактерно для порядка слов в предложении, если место
слова имеет грамматическую (синтаксическую) функцию.
Существуют правила порядка слов для разных членов
предложения, определяющие их положение в начале,
конце предложения, непосредственно перед каким-нибудь
другим членом предложения или непосредственно после
него. Однако нет правила, согласно которому какой-то
определенный член предложения должен стоять на втором,
третьем и т. д. месте до или после другого члена предложе­
ния.
Мы напали здесь на след общего закона позиции эле­
ментов, справедливого как для определения места слова
в пределах группы предложения, так и для определения
места ударения (то есть ударного слога) в пределах слова
или его морфологических элементов. В пределах предло­
жения место слова может быть определено: а) б е з о т ­
н о с и т е л ь н о , как начальное или конечное; б) о т н ос и т е л ь н о , как второе или предпоследнее. Однако
никогда
это место не может быть определено как
т р е т ь е , ч е т в е р т о е и т. д., считая от начала или
конца предложения. Так, например, во французском пред­
ложении II aime ses parents «Он любит своих родителей»
позиция группы ses parents определена по отношению к
глаголу, а именно объект следует обязательно после
личной формы глагола. Однако слово parents не стоит на
т р е т ь е м месте (после
aime), а объектная группа
ses parents следует
непосредственно
после
глагола, в пределах же этой группы определитель ses
стоит н е п о с р е д с т в е н н о
перед
определяемым
С т рукт ура морфемы
79
существительным. Определение «третье место» неправиль­
но бы отражало структуру предложения. Невозможность
определения места с помощью д и с т а н ц и и (два, три
места п е р е д или п о с л е ) является лишь последствием
осуществления принципа двучленности. Если, например,
имеется определенный комплекс A B C с обязательным по­
рядком элементов, то следует разложить этот комплекс
на А(ВС) или (А В )С , однако А никогда не будет стоять
на втором месте перед С (или С на втором месте после А),
А находится непосредственно перед ВС или А В непосред­
ственно перед С (или ВС после А , или С после А В).
С некоторыми изменениями тот же самый принцип
применяется для обозначения места ударения. В языках
с постоянным местом ударения последнее никогда не мо­
жет падать на третий, четвертый и т. д. слог, считая от
начала или конца слова, потому что, определяя тогда
место слога (от начала или от конца), мы должны были бы
иметь возможность считать два, три начальных или конеч­
ных слога слова единым комплексом, отделяющимся от
остальной части слова, за которым или перед которым
стоит ударный слог. Такое ударение возможно лишь в том
случае, когда между этим единым комплексом слогов и
ударным слогом проходит морфологическая граница,
то есть в языках, обладающих морфологическим ударе­
нием, то есть ударением типа русск. морозами, ведиче­
ского taranayah: речь здесь должна идти не о третьем слоге
от конца, а в первом примере — о конечном слоге корня и
во втором — о начальном слоге суффикса. Эту же функ­
цию ударение выполняет и во всех других формах соответ­
ствующих парадигм. Ср. ударность к о н е ч н о г о слога
корня в им. п. ед. ч. морбз{ъ), род. п. ед. ч. мороза (опре­
деление «ударность последнего или предпоследнего слога
слова» было бы неправильным) и т. д. с ударностью
н а ч а л ь н о г о слога суффикса в ном. ед. ч. taranih
«сквозной», акк. ед. ч. taranim и т. д. (и в этом случае
определение «предпоследний слог слова» было бы непра­
вильным). На первый взгляд может показаться, что
такие языки, как латинский, классический санскрит, клас­
сический арабский язык, среднеиранские языки и дру­
гие, опровергают наш принцип, так как в них нельзя
определить ударный слог иным путем, кроме как, считая
$0
С т рукт ура морфемы
расстояние до него от конечного слога (третий от конца,
то есть находящийся на втором месте перед конечным
слогом; четвертый от конца и т. д.). Однако быстро выяс­
няется, что ударность третьего, четвертого и т. д. слогов
от конца служит в этих языках лишь ф о н о л о г и ­
ч е с к и м в а р и а н т о м ударности п р е д п о с л е д ­
н е г о слога. Ударность третьего слога от конца в латин­
ском (например, lupulus «волчонок») представляет собой
к о м б и н а т о р н ы й вариант, вариант ударности пред­
последнего слога в том случае, когда он краткий. У дар­
ность третьего слога от конца не имеет в латинском ника­
кой функциональной значимости; ее отношение к ударности
предпоследнего слога то же, что и, например, отноше­
ние ст.-инд. п палатального перед взрывными палаталь­
ными к п в других позициях.
Из вышеприведенного очевидно, что Ельмслев прав,
упрекая фонологов в не соответствующем задачам фоно­
логии описании фонетических явлений. В «Трудах»,
посвященных покойному Казимиру Вуйчицкому, Р . Я коб­
сон в статье, свидетельствующей, впрочем, о глубокой
проницательности автора, классифицирует греческое уда­
рение следующим образом: регрессивное ударение ( j t q o n a o o ^ to v o v , то есть на третьем слоге от конца, как,
например, eoyevleaffi «благородным», дат. мн. ч.), прогрес­
сивное ударение (nago^Tovov, то есть ударение на пред­
последнем слоге, как, например, eoyevlog «благородного»,
отсутствие ударения (6|rjtovov), то есть ударение на по­
следнем слоге слова, как, например, eoyevr,? «благород­
ный»), Между тем функциональный анализ должен был
бы показать, что функция ударения во всех трех приме­
рах (euyevseCTcri, eoyevsog, eoyevris) идентична (ударение
конечного слога производной основы). Определения «ре­
грессивное» и «прогрессивное» уходят своими корнями
в старое измерение расстояния ударного слога от конеч­
ного слога, подобным является определение фонемы
р = взрывной губной глухой (например, в польском
языке), которое содержит лишь тонкое звуковое наблю­
дение, а не функциональный анализ. Акцентированные
слова греческого языка можно разделить на: а) слова
без ударения на последнем слоге и б) слова с ударением
на последнем слоге. В группе а) ударение падает на слог,
С т рукт ура морфемы
81
стоящий перед предпоследней морой слова. В качестве
комбинаторного варианта выступает ударность последнего
слога основы как в области словообразования (noa6e')-ov
«воспитывающее», гя!-те£ «ожидающая разрешения от
бремени»), так и в области словоизменения (natsg -a «отца»,
акк., астл;б-а «щит», акк.). Между а) и б) возможно чередо­
вание в пределах ударных окончаний и суффиксов: они
имеют «регрессивное» ударение, то есть ударение, падаю­
щее на слог, стоящий перед последней морой. Таким
образом, функция ударения — это сигнализация о конеч­
ной границе слова или основы. Кроме того, слог, следую­
щий после так называемого «регрессивного» ударения,
содержит, как указывает для эольского Якобсон (цит.
соч., стр. 84), предпоследнюю мору слова или суффикса.
Итак, греческая акцентуация имеет смешанный характер.
Поскольку слово с фонетической точки зрения представ­
ляет собой синтез слогов, а с морфологической точки
зрения — синтез морфем, постольку ударение, выделяю­
щее определенный слог из комплекса слогов (то есть из
слова), имеет фонетический характер, а ударение, выде­
ляющее суффикс в пределах слова (или только опреде­
ленный слог в пределах суффикса), выполняет морфоло­
гическую функцию. Так, смешанный характер имеет,
например, немецкое ударение, поскольку оно является
не только фонетическим сигнализирующим о начале слова,
но и морфологическим сигнализирующим о начале корня,
например в определенном типе сложных глагольных форм.
Разница в точках зрения фонолога и функционалиста
ярко проявляется при объяснении фонетических вариан­
тов. Д ля первого — это актуализация идеального звука,
для второго — актуализация определенной функции. Од­
нако само п о н я т и е а к т у а л и з а ц и и какого-ни­
будь идеального элемента является общим для обеих
точек зрения.
Ельмслев употребляет это понятие и в морфологии.
Примеры можно найти в его работе «Accent, intonation,
qu an tite» 1, содержащей анализ закона де Соссюра в со­
временном литовском языке. Наивно было бы утверждать,
что этот закон является живым фонетическим законом
1 L.
^
Н j е 1 ш s 1 е v,
E. К у р и л о в и ч
A ccent,
in ton ation ,
q u an tite,
SB,
VI.
82
С т рукт ура морфемы
для современного литовского языка, на том основании,
что, например, акк. мн. ч. от заимствованного существи­
тельного cigaras «сигара» будет cigarus. Гласный и сам
по себе не обладает свойством перетягивать на себя уда­
рение, например turgus «рынок». Поэтому языковой закон,
установленный на основе описания современного литов­
ского языка, свидетельствует не о фонетически обуслов­
ленном чередовании, а выражает свойство морфологиче­
ской структуры (ниже мы будем пользоваться термином
«структурный закон»). Определенные окончания и суф­
фиксы перетягивают на себя ударение, если предшествую­
щий корневой слог имеет циркумфлексную интонацию.
Каковы же эти окончания и суффиксы с современной точки
зрения? Это окончания и суффиксы, имеющие акутовую
интонацию, находясь во внутреннем слоге и под уда­
рением. Следовательно, cigar-us так же, как bas-uos(jus)
«босые» (акк.), ranka «рука» — т а к ж е , как bas-o(ji) («бо­
сая» и т. д. Следует отличать фонетический закон де Соссю­
ра от структурного закона де Соссюра. Закон, сформули­
рованный де Соссюром, является скорее структурным,
чем фонетическим; он определяет связь между двумя
морфемами в пределах слова. Нечто иное представляет
собой фонетическое изменение, являющееся базой струк­
турного закона. Ф о н е т и ч е с к и й закон де Соссюра
действовал в доисторический период в пределах д в у х
последних
слогов
с л о в а в случае, если
предпоследний ударный слог имел циркумфлексную ин­
тонацию, а п о с л е д н и й с о к р а щ а л с я . С т р у к ­
т у р н ы й закон де Соссюра действует и теперь в преде­
лах д в у х с о с е д н и х с л о г о в (принадлежащих
к разным морфемам), если первый, ударный, имеет цир­
кумфлексную интонацию, а второй в случае у д а р ­
н о с т и — акутовую интонацию. Структурный закон де
Соссюра гласит, что определенное интонационное соот­
ношение двух соседних слогов, принадлежащих к разным
морфемам (корень + суффикс или окончание), имеет оп­
ределенные последствия для акцентуации слова. Этот
закон действует так же строго, как в свое время фонети­
ческий закон, но имеет другую сферу действия, поскольку
функционирует в другом плане, а именно в морфологи­
ческом. Противопоставление udra «выдра» : ranka (ген.
С т рукт ура морфемы
83
lidros : rafikos) в сопоставлении cbaso-ii «босая», basos-jos
«босые» ж. р. интерпретируется как реализация *udro :
*ranko (< *ranko); отсюда вытекает следующий морфоло­
гический закон: с корня с циркумфлексной интонацией
ударение передвигается на морфему с акутовой интона­
цией, представляющую собой следующий слог. Например,
слово pirstiiotas «пальчатый» имеет акут на предпоследнем
слоге, хотя его основа (pirstas «палец») является баритонической, поскольку при окситонической основе (nages
«ноготь, коготь») акцентуация суффикса выражается его
акутовой интонацией (naguotas «когтистый»). Поэтому
циркумфлексированное pirst- теряет ударение в пользу
акти рован н ого -uotas, а акутированное kaln- (в kalnuotas«гористый») удерживает ударение.
Таким образом, на примере закона де Соссюра ясна
видно, что структурный закон имеет иную сферу действия
по сравнению с фонетическим, на который он опирается.
Структурный закон является отражением фонетических
законов в морфологическом плане. Закономерности мор­
фологической системы следует объяснять не фонетическими
законами, а структурными законами, вытекающими из
фонетических.
Исторически на формальный облик морфем могли
влиять два фактора: 1) функциональные (семантические)
изменения, влекущие за собой изменения основы дерива­
ц ии1; 2) изменения фонетической системы, влекущие за со­
бой новые структурные законы, понятие которых точно
определено. Оставляя в стороне вопросы внешних влия­
ний, а такж е взаимных воздействий языков и диалектов
друг на друга, мы утверждаем, что внутренние причины
исторических преобразований морфологической системы
следует искать т о л ь к о в п р е д е л а х э т и х д в у х
возможностей.
Другой пример: в польском языке в глагольных
формах biorg «беру», bierzesz «берешь», niosg «несу»,
niesiesz «несешь» чередование гласных уже не имеет
фонетического характера, как в старопольском, поскольку
за это время е появилось такж е перед твердой зубной из
1 Ср. S p r P A U m ,
1 9 33 ,
E t u d e s i n d o - e u r o p e e n n e s , I,
10, с т р . 3 — 18;
с т р . 1 6 9 — 185.
J. К и г у 1 о w i cz.
84
Ст рукт ура
морфемы
прояснившегося b(ie < ь), например pies «пес». Замена
е на о становится поэтому добавочной характеристикой
форм парадигмы глагола brae «брать». В таких формах,
как biore «беру», bior^ «берут», мы имеем дело с двумя
морфологическими чертами: окончанием и меной корневой
гласной. Возникает вопрос, являются ли эти черты одно­
родными и образуют простую сумму черт или одна из них
подчинена другой. Несомненно, некоторые окончания
(£, <} обуславливают мену е на о, однако не в силу ф о н ет и ч е с к о г о облика окончаний (ведь гласный е может
существовать и перед твердой зубной согласной), а в силу
их с е м а н т и ч е с к о й ф у н к ц и и . Вместо старо­
польского чередования, при котором появление о на месте
е перед твердой переднеязычной было обязательным,
в более позднюю эпоху возникает определенный структур­
ный закон польской морфологии. Он состоит в том, что
гласная морфема, следующая за корнем, оканчивающимся
на переднеязычную твердую согласную, влечет за собой
мену е на о в корне. В результате действия этого закона
оба элемента, входящие в характеристику первого лица
bior£, образуют не простую сумму, а иерархически орга­
низованное единство, в котором один элемент обусловлен
или управляем вторым. В нашем примере окончание управ­
ляет корневым гласным ( д о м и н и р у е т над ним).
Тот факт, что стык двух морфем требует иногда еще
дополнительных формальных изменений, Ельмслев назы­
вает д о м и н а ц и е й (dominance). Термины «струк­
турные законы» и «законы доминации» обозначают одни
и те же явления. Идеальная форма *bier (корень) + ?
(окончание 1 л. ед. ч.) актуализируется как biorg в резуль­
тате доминации окончания g над гласным корня. Эта
мена *bier£ > biore не прибавляет никакого нового от­
тенка значения к значениям, уже содержащимся в корне
*bier- и в окончании -g. Речь идет только об определенной
актуализации идеальной формы, или о явлении, парал­
лельном явлению фонетических вариантов. Какая-либо
фонетическая функция может актуализироваться различ­
ными способами (ср. п и п) так же, как и м о р ф о л о ­
г и ч е с к а я . Соотношение gryzg «грызу, кусаю»: biorg
таково же, как инд. п : п (то есть п 4 - п а л а т а л ь ­
н о с т ь ) , так как функция окончания § в gryzg точно
С т рукт ура
морфемы
85
та же, что и функция окончания § + м е н а г л а с н о г о
в biorg. Звуковая форма морфемы так же зависима от
соседства другой морфемы, как фонетические (комбинатор­
ные) варианты от фонетического окружения. В комбина­
торных вариантах основной звук, в сущности, не зависит
от окружения, но его вариант требует строго определен­
ного окружения (например, инд. п только перед взрыв­
ными палатальными, а п в других положениях); точно
так же звуковая структура слова biorg требует строго
определенных условий (изменения определенного гласного
перед определенными согласными, но т о л ь к о п е р е д
некоторыми
определенными
оконча­
н и я м и ) . Глаголы одного и того же класса с разными
корневыми гласными или согласными (gryzg «грызу, ку­
саю», kfadg «кладу», pasg «пасу», siekg «секу» и т. д.) не
обнаруживают дополнительной мены гласного перед оп­
ределенными окончаниями; наличие определенного глас­
ного и определенного согласного само по себе тоже не яв­
ляется достаточным условием для его изменения: biorg,
но, например, акк. ед. ч. Uwierg (фамилия).
Комбинаторным вариантам — явлению чисто фонети­
ческого плана — можно найти точную параллель в морфо­
логическом плане: „варьирование структуры морфем. И
в том и в другом случае речь идет о доминации фонемы или
морфемы над соседней фонемой или морфемой. Функция
некоторого данного звука идентична функции его комби­
наторного варианта. Так же как палатальность п в ст.идн. рапса «пять» совершенно не меняет функции п,
которая остается той же, что и в словах antah «конец,
граница», panthah «дорога» и т. д ., так и дополнительное из­
менение *bierg > b io rg морфологического плана ни в чем не
изменяет функции значения корня *bier-, а такж е целого
слова (biorg). Форма biorg есть лишь актуализация
некоторой идеальной формы *bierg, подобно тому, как п
в рапса есхь лишь актуализация некоторой идеальней
фонемы п.
В фонетическом плане комбинаторные варианты не
являются единственным случаем отклонения от идеальной
формы: другой подобный случай представляют фонетически
обусловленные звуковые чередования. Актуализация поль­
ского слова fad как /{at/ — это пример фонетического чере­
«6
Ст рукт ура
морфемы
дования, а не комбинаторного варианта, так как t — это
особая фонема по отношению к d, то есть это — кенема,
первичная функция которой отлична от первичной функции
кенемы d. Правда, в таком слове, как /fat.-, t дополнитель­
но выполняет и функцию d, но эта ее функция вторична
так же, как, например, в области синтаксиса вторичной
является определительная функция существительного.
Какое явление морфологического плана можно срав­
нить с явлением чередования? Поскольку морфологиче­
ские функции имеют семантический характер, точным
эквивалентом был бы синкретизм двух родственных форм
в определенных семантических условиях. Так, синкретиз­
му t и d в конце слова соответствует в морфологическом
плане отсутствие различия презенса и перфекта у некото­
рых глаголов; отсутствие различия форм с артиклем и без
артикля у некоторых существительных и т. д. Мы не ка­
саемся вопроса управления и подчинения и не решаем,
какой именно из двух звуков или какая из двух родствен­
ных форм, подвергающихся синкретизму,
является
немаркированной, или главной, а какая — маркирован­
ной, или подчиненной.
Следует заметить, что фонетическое различие между
идеальным элементом и его актуализацией не является
различием звуковых функций (ст.-инд. п и п — это только
комбинаторные варианты), морфологическое же — наобо­
рот: различие между идеальным элементом и его актуа­
лизацией выражается в звуковых функциях: например,
мы констатируем различие фонем (кенем) е : о в идеальной
форме *bier£ и ее актуализации biorg. Несмотря на это,
явления такого плана не следует ставить в один ряд с
явлениями ф о н е т и ч е с к о г о чередования, так как
различие между идеальной формой и ее реализацией в
*bier£ : biorg относятся к м о р ф о л о г и ч е с к о м у
или с м ы с л о в о м у плану. Функции же фонем (кенем)
касаются построения слога и высших звуковых комплек­
сов. Итак, морфологически обусловленные звуковые чере­
дования соответствуют не фонетически обусловленным
чередованиям, а только комбинаторным вариантам.
Впрочем, очевидно, что в обоих планах — морфологи­
ческом и фонетическом — действуют одни и те же законы.
Нас интересует здесь морфологическое явление, парал­
С т рукт ура
морфемы
87
лельное к о м б и н а т о р н ы м вариантам в звуковом
плане, то есть звуковая структура морфемы. Основным
понятием здесь является понятие доминации.
Явление доминации показывает, что анализ морфоло­
гической формы не может ограничиваться перечислением
ее черт (например, такой-то суффикс, такой-то вокализм
Корня или место ударения и т. д.), но он должен такж е
установить иерархию ее черт, то есть зависимость одних
черт от других. Форма biore характеризуется не только
окончанием е и корневым вокализмом о, но такж е доминацией окончания над вокализмом (а не наоборот). Б л а­
годаря доминации морфема актуализируется определен­
ным образом в соседстве с другой морфемой. Впрочем,
это не единственный пример иерархии в пределах мор­
фемы. В пределах идеальной формы *bier§ мы такж е име­
ем дело с явлением подчинения, а именно подчинения
суффикса (или окончания) корню. Это —■нормальное,
естественное, общее для всех языков явление. Ельмслев
называет его р е к ц и е й в отличие от доминации.
Итак, рекцией мы называем (при морфологическом
анализе слова, производимом на основе принципа двучленности) явление господства одного морфологического
элемента над другим. Например, в слове malarzom «худож­
никам» следует не только выделить морфологические эле­
менты (морфемы) rnal-arz-om, но такж е показать, что окон­
чание - о т подчинено комплексу морфем m al-arz-, в пре­
делах же этого комплекса морфема -arz- (как суффикс)
подчинена морфеме mal- (как корню). В данном примере
мы имеем дело с явлениями рекции, а не доминации.
Явления доминации только наслаиваются на явления ре­
кции и, как уже отмечалось, представляют собой специ­
альную звуковую актуализацию идеальной формы, пост­
роенной на основе рекции.
Д ля более точной иллюстрации явления доминации
возьмем пример итальянских и испанских глагольных
форм coniunctivi praesentis на -ga. В обоих этих языках
существует значительное количество
конъюнктивных
форм, обнаруживающих неорганическое -g- перед окон­
чанием конъюнктива -а. Например, ит. dolga (dolere
«болеть, сожалеть»), saiga (salire «подниматься»), valga (valere «иметь силу, стоить»), rim anga (rimanere «оставаться»),
88
Структура морфемы
ponga (porre «ставить, класть») из *ponere,
tenga
(tenere «держать»), venga (venire «приходить»); исп. saiga
(salir «выходить»), valga (valer «иметь силу, стоить»),
ponga (poner «класть, ставить»), tenga (tener «иметь»),
venga (venir «приходить») и т. д. Такое же неорганическое
g можно обнаружить и в западных наречиях французского
языка и в северных наречиях старофранцузского. В дав­
ние времена в этих языках должен был действовать сле­
дующий закон морфологической структуры: палатальные
1, п (и, по-видимому, г) в конце корня глагола заменялись
перед суффиксом конъюнктива -а группами lg, ng (rg).
Иначе говоря, идеальные формы dol’a, sa l’a, v a l’a, rematia, tena, vena и т. д. (в классической латыни doleat
«болел бы», saliat «прыгал бы», valeat «имел бы силу»,
rem aneat «оставался бы», teneat «держал бы», veniat
«приходил бы») реализуются как dolga и т. д. Конечно,
эта доминация является следствием определенных звуко­
вых изменений, причем не их н е п о с р е д с т в е н н ы м
следствием, а как бы отражением звуковых изменений в
морфологическом плане. П алатализация латинских групп
lg, ng (rg), дающих перед i, е романские Г, п(г),— это изме­
нение фонетическое. Например, exelgit «выбирает» (вместо
exeligit) дает в итальянском языке sceglie «выбирает»,
a pingit «рисует» — pegne «рисует». Д ля ряда глаголов
это фонетическое изменение должно было отразиться
в морфологическом плане специфическим звуковым соот­
ношением индикатива и конъюнктива. Именно у таких
глаголов, как exelgit, pingit (конъюнктив exelgat, pingat), образование конъюнктива из индикатива основывает­
ся на применении вышеназванного закона доминации.
На романской почве получаем индикатив
sel'e, репе,
конъюнктив selga, penga. В связи с этим замена Г, п в
конце корня глагола перед суффиксом конъюнктива -а
на lg, ng как закон морфологической структуры была
использована для всех глаголов, обнаруживающих пала­
тальное 1' или п перед окончанием конъюнктива: do l'a >
dolga, sa l'a > saiga, v a l'a > valga, remana > remanga,
tena > tenga, vena > venga. Во всех этих примерах lg,
ng не имеют никакой этимологической основы, эти фор­
мы суть только морфологически обусловленные ва­
рианты.
Структура морфемы
89
Пример значительно более сложной доминации дают
гак называемые подвижные парадигмы в славянских
языках. Подвижной с точки зрения ударения является
ларадигма склонения любого односложного существитель­
ного с циркумфлексной интонацией или краткой гласной
(например, sad-). Парадигма же склонения с акутовой
интонацией (например,
grad-) является неподвижной.
Иначе говоря, интонация корня доминирует над кривой
ударения парадигмы. Место ударения в форме какоголибо падежа уже заранее обусловлено интонацией корня,
например, в русском языке ген. сада, града, но ген.
мн. ч. садов наряду с градов; ср. с точки зрения инто­
нации в чакавском sad «насаждение», но grad «град».
Ф о н е т и ч е с к и ничто бы не мешало существованию
форм
*sadov и *gradov.
Интересным примером доминации в пределах целой
синтаксической группы служат явления кельтского сандхи. Характер его возникновения, конечно, чисто фонети­
ческий; это сандхи основывалось на восприятии слова,
начинающегося с согласного и стоящего внутри предло­
жения, аналогичном восприятию согласной внутри слова.
Так, например, в староирландском интервокальное b
дает Ь, а интервокальная группа mb дает mm. Например,
ibait «они пьют» (читай b как щелевой), imm- «вокруг,
около» (родственное лат. amb- и гр. яцср!). Также может
вести себя и b в начале слова, например senben «старая
женщина» из *seno-bena (читай b щелевое), secht bai
«семь коров» из *sektin boues (читай начальное b как т ) .
Однако эти изменения начальной согласной в староирланд­
ском обуславливает не конец предыдущего слова, который
к тому же уже исчез, а его синтаксическая функция по
отношению к следующему слову. В основном характерные
явления внешнего сандхи (лениция, назализация, геми­
нация) имеют место только после слова, выполняющего
функцию определения следующего за ним слова, например
после прилагательных, местоимений, числительных с
определительной функцией. Подобно этому в примерах
типа biorg надлежащие условия имеют морфологическую
(синтаксическую) природу, а не фонетическую.
Как уже отмечалось, явление так называемого м о р ­
фологически
обусловленного звукового чередо­
90
Структура морфемы
вания имеет совершенно иной характер, нежели явление
собственно звукового чередования. Как в фонетическом,
так и в морфологическом плане мы имеем дело с «двух­
этажным сооружением». И в том и в другом случае фунда­
ментом является определенная система функций, реализу­
ющихся в формах: звуки и их комбинации в фонетическом
плане, морфемы и их комбинации в морфологическом
плане. Д ля каждой формы соответствующая функция яв­
ляется ее первичной функцией. Первый этаж этого сооруже­
ния в каждом из планов составляют явления альтернации,
основывающиеся на вторичных функциях, то есть на при­
нятии одними формами в определенных условиях функций
других автономных форм. Второй этаж составляют актуа­
лизации форм, не способные к самостоятельному функ­
циональному существованию — так называемые комбина­
торные варианты. Они тоже выступают в точно определен­
ных условиях. На основе альтернации мы устанавливаем
объективные отношения между формами; так назы­
ваемые фонологические корреляции в фонетике и дерива­
ционно-флективные отношения в морфологии. Таким об­
разом, мы получаем идеальные образы фонем и морфем,
которые еще должны пройти стадию актуализации, совер­
шенно не затрагивающую функциональную сторону форм.
Итак, актуализация оказывается каким-то слоем, прикры­
вающим при анализе структуры морфемы идеальную
структуру. В упомянутой выше работе «Accent, intona­
tion, quantite» Ельмслев приводит примеры транскрипции
идеальных форм, то есть таких, с которых снят слой актуа­
лизации, например *cigaruo (-- инстр. п. ед. ч. cigarii).
То же самое можно сделать другим способом, хотя и менее
ярким, показав, например, что при построении формы
biorg мы имеем дело не с* bior + g, а с biore < *bierg <
*bier-g и что, следовательно, bior не может существо­
вать д о возникновения формы biorg, а вызывается к
жизни только данной формой. Это явление иерархии,
проявляющееся в отдельных структурных законах, а
следовательно, и вообще в построении морфемы, основы­
вается на звуковой обусловленности морфемы соседней
морфемой или на доминации морфемы над морфемой,
подобно тому как в фонетике комбинаторный вариант
есть результат доминации фонемы над соседней фонемой.
Ст рукт ура морфемы
91
При морфологическом анализе чрезвычайно важно
определить^ какие элементы морфемы являются консти­
туирующими, а какие как бы вытекают из уже готовой
морфемы.
Я имею в виду синхронический анализ, который раз­
личает обуславливающее и обусловленное. При диахрони­
ческом аспекте исследования мы различаем причины и
следствия. Выше мы видели на примере закона де Соссюра
и романских конъюнктивов на -lga, -nga, что историческая
причина не должна рассматриваться так же, как явления
обуславливания, действующие в настоящее время. Явле­
ния доминации, вскрытые с помощью синхронического
анализа, не следует понимать как н е п о с р е д с т в е н ­
н ы е рефлексы звуковых законов. Опасность ошибки
в определении условий и сферы действия этого звукового
закона очень велика.
О ПРИРОДЕ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ „АНАЛОГИЧЕСКИХ 14
ПРОЦЕССОВ1
(1949)
Противопоставление и с х о д н о е с л о в о : п р о ­
и з в о д н о е с л о в о позволяет
выделить в про­
изводном слове словообразовательную морфему. Напри­
мер. filie : fill-ette (суффикс) «дочь : доченька», fait :
m e-fait (префикс) «поступок : дурной поступок». Морфема
не всегда является простой; иногда она состоит из двух
или нескольких частей. Так, немецкое уменьшительное
Baum-chen «дерев-це» характеризуется — сравнительно с
Baum — не только уменьшительным суффиксом -chen,
но и перегласовкой (умлаут) корня. Словообразовательная
морфема здесь двучленна; возникает вопрос об отношении
взаимозависимости между суффиксом -chen и изменением
гласного (умлаутом). Заметим, что с точки зрения совре­
менного языка умлаут имеет не фонетический, а чисто
морфологический характер. Указанное отношение опре­
деляется широтой сфер употребления обеих частных мор­
фем. Умлаут присущ только некоторым производным на
-chen, так как возможен лишь при корнях, содержащих
гласные заднего ряда (а, о, и, аи). Суффикс -chen требует
умлаута в корне, но обратного явления нет: умлаут в B a­
um- не влечет за собой обязательного появления суффикса
-chen, поскольку встречается такж е в Baum-e или в Ваum -lein. Это отношение известно в терминологии J I. Ельмслева как д е т е р м и н а ц и я («Les fondem ents de la
theorie linguistique», рецензия А. Мартине в BSL, X LII,
стр. 25). С точки зрения иерархии умлаут подчинен суф­
1 J . К и г у I о w i с z, L a n a t u r e des p r o c e s d i t s « a n a l o g i q u e s » ,
A L , t. 5. 1945— 1949, ст р . 15 — 3 7 . О б а к ц е н т у а ц и и в л и т о в с к и х п а ­
р а д и г м а х см. в с т а т ь е J . K u r y t o w i c z ,
L ’a c c e n t u a t i o n des
l a n g e s i n d o e u r o p e e n n e s , 1958.
О природе так называемых «аналогических> процессов
93
фиксации. В рассматриваемом морфологическом процессе
существенным фактом является присоединение суффикса
-chen; изменение гласного корня — явление вторичное.
Это отношение можно проиллюстрировать схемой: B a­
um > *Baum-chen > Baum-chen.
В славянских формах несовершенного вида на -ajp
(древних итеративах) корневой гласный в открытом слоге
удлиняется. Например, pekp : -pekajp, bodp : badajQ,
т ь г р : -m irajp, d-ьтр : -dymajp и т. д. По сравнению с
присоединением суффикса -ajp удлинение корневого глас­
ного ограничено; так оно не имеет места при долгом кор­
невом гласном (например, sy p l’p : -sypajp), а такж е в
закрытом слоге (например,
tggnp : tfgajp < *teng). В
силу таких ограничений удлинение корневого гласного
является вторичной (подчиненной, или периферийной)
частью итеративной морфемы, а суффикс — основной
(конституирующей, или центральной) частью. Формула
для указанного случая выглядит так же, как предыдущая:
pekp : -*pekajp > -pekajp.
С тем же явлением встречаемся и в области флексии.
Ср., например, окончание -ег (мн. ч.) в немецком; оно тре­
бует умлаута в корнях, содержащих гласные заднего ряда:
W ald > W alder, H uhn > Htihner.
Однако сложная морфема может состоять из трех час­
тей. Возьмем в качестве примера древнеиндийские произ­
водные на -а- или -уа- с так называемым врдхи1 (vfddhi)
начального слога: типа brahmana- (окситонные, то есть с
ударением на последнем слоге). Среди таких производных
имеются и баритонные (с ударением на предпоследнем
слоге), но они составляют особую группу, отличающуюся
своим значением (семантикой). Итак, морфема состоит
из трех элементов: суффикс, ударение, врдхи. Какова их
иерархия? Суффикс и ударение на последнем слоге посто­
янны; врдхи, хотя и появляется в подавляющем большин­
стве примеров, тем не менее ограничено, поскольку в тех
случаях, когда гласным начального слога является а,
удлинение отсутствует. Значит, врдхи подчинено суффиксу
и ударению. Более сложен вопрос о соотношении между
этими последними. Суффиксы -уа-, -а- без ударения не
1 Ступень
максимального
удлинения
г л а с н о г о .— П р и м . ред.
94
О природе так называемых «аналогических» процессов
встречаются, оно сопровождает их постоянно; суффик­
сальное ударение также не встречается само по себе;
оно вообще невозможно без звуковой опоры — суффикса.
Суффиксальное ударение — это р е л я ц и я между кор­
нем и суффиксом; оно немыслимо без предварительного
существования этих оснований — к о р н я и с у ф ф и к с а. Таким образом, три рассматриваемых морфологиче­
ских элемента располагаются в следующем порядке:
brahman- (исходное слово) > 1. brahman-a- (суффикса­
ция) > 2. brahman-a- (суффиксальное ударение) > 3. bra­
hman-a- (врдхи).
Отношение между элементами 2 и 1 — иное, чем между
элементами 3 и (1 + 2). Элемент 2 основывается на эле­
менте 1 как примета целого комплекса (G estaltqualitat),
поскольку примета комплекса требует обязательного су­
ществования элементов этого комплекса; в то же время
элемент 3 основывается на (1+2) благодаря сфере своего
употребления, более ограниченной, чем сфера употреб­
ления для (/ + 2).
Отсюда вытекает следующее: явно не формулируемое,
но повсеместно принятое мнение о том, что в основе про­
изводных слов лежат исходные слова, опирается в конеч­
ном счете на объективный критерий широты употребления.
Живой способ словообразования, то есть способ образова­
ния новых слов, доказывает, что сфера употребления
производных не покрывает сферы употребления исходных
слов.
Совсем другими являются взаимоотношения между
флективными формами парадигмы. В самом деле, если
можно полагать, что лат. lupulus «волчонок» основывается
на lupus «волк», то есть что lupulus образовано от lupus
с помощью уменьшительного суффикса -olo-, было бы
серьезной ошибкой считать, что форма ген. ед. ч. lup
образована от основы (корня) lup- с помощью окончания
-i. Д ело в том, что понятие основы производно по отноше­
нию к конкретным формам парадигмы: мы получаем ее,
выделяя элементы, общие для всех падежных форм (если
речь идет о склонении). Например, формы lup-us, -i, -о,
-um, -orum, -is, -os обуславливают основу lup-. Русская
парадигма труд, -а, -у, -ом и т. д. позволяет выделить
основу
труд-, так как ударение на последнем слоге
О природе так называемых «аналогических» процессов
95
является общей чертой всех падежных форм. Таким об­
разом, отношение обусловленности имеет место не между
lup- и lup-i, а между lup-us, -i, -о и т. д. и lup-. Получен­
ную таким образом основу не следует смешивать с осно­
вой, выступающей в качестве первого элемента в сложных
словах. Здесь основа часто сохраняет более архаичную
форму, поскольку она как бы защищена от изменений,
которые претерпевает вся парадигма, например гласным
-а- в гот. weina-basi «виноградина» или гласным -о- в слав,
vodonosb и т. д.; такие гласные принято называть соеди­
нительными («Fugenvokal»).
Итак, основа — это своеобразная абстракция, в кото­
рой как бы резюмируется парадигма.
Когда мы говорим, что lupulus — это производное
от lupus, или, более точно, что основа lup-ul- произведена
от основы lup-, это значит, что парадигма lupulus являет­
ся производной от парадигмы lupus. Сказанное об основах
lup- или lupul- подтверждается еще и тем, что данные ос­
новы требуют вполне определенных окончаний (а именно
окончаний второго склонения).
Процесс деривации lupus > lupulus можно предста­
вить в следующей конкретной схеме:
lupus, -i, -о, -urn, -orum, -is, -os
4-
lupulus, -i, -o, -urn, -orum, -is, -os
или: lup-(-us, -i, -о и т. д.)
•I'
lupul-(-us, -i, -о и т. д.)
С точки зрения деривации парадигма эквивалентна
одной морфеме, а именно основе. Различные падежные
формы составляют те частные элементы, которыми опре­
деляется структура морфемы. В известной степени такое
положение вещей напоминает сложные морфемы, о
которых шла речь выше. Возникает вопрос, можно ли счи­
тать, что одни падежные формы основаны на других таким
образом, что падежная форма А предсказывает падежную
форму В, но не наоборот? На этот вопрос следует ответить
положительно. Например, в гр. ном. мн. ч. tix v a i «ис­
кусства» предсказывает ударение на последнем слоге в
ген. мн. ч. на -CDvCrex'vwv). Обратное правило места не
имеет, поскольку существует род. п. мн. ч. на - m v (t i j x o j v )
96
О природе так называемых «аналогических» процессов
«почестей», соответствующий формам ном. мн. ч. с ударе­
нием на последнем слоге тща1. «почести».
Различие между структурой парадигмы и структурой
сложной морфемы состоит в том, что морфема всегда по­
строена по принципу иерархии, в то время как о парадигме
того же сказать нельзя. В том случае, если этот принцип
находит применение, например в Ts^vai,
легко
видеть, что обусловленность формы В (ген. мн. ч.) фор­
мой А (ном. мн. ч.) определяется, как и в приведенных
выше примерах, сферой употребления.
В форме ном. мн. ч., ударение может нести как по­
следний, так и предпоследний слог; в форме ген. мн. ч.
ударение несет только последний слог. Схема Ts^vai,
Tipa!: -Sv вполне сравнима со случаями K ind-chen, Baumchen, где суффикс -chen встречается у слов как с перед­
ними, так и с задними гласными в корне, а умлаут воз­
можен лишь для корней с задним гласным.
Принцип иерархии, основанный на сфере употребления
форм,— это принцип чисто логического, а не специально
семантического порядка. Он касается отношения между
формой и функцией, причем значение (семантическое) —
это всего лишь случай особой функции. Кроме того, име­
ются еще синтаксические функции. Та же самая дихотомия
существует и для фонем: функции по отношению к другим
фонемам того же самого класса и функции по отношению
к другим фонемам той же самой структуры.'Таким образом,
этот принцип применяется и в области фонологии1.
Итак, мы видим, что указанный принцип применяется
по крайней мере в трех сферах:
1) в определении отношений между частями сложной
словообразовательной (или словоизменительной) морфемы;
2) в определении отношения между производящим
(исходным) словом и производным словом;
3) в определении отношений между формами одной
парадигмы.
В первом случае речь идет о н е с а м о с т о я т е л ь ­
ных
м о р ф е м а х и их частях (элементах). Второй
случай касается отношений между целыми с л о в а м и .
1 Ср. Е . К у р и л о в и ч , О понятии передви ж ени я согласны х,
см. н а с т о я щ и й с б о р н и к , ст р . 3 3 4 .
О природе так называемых «аналогических» процессов
97
Третий, наиболее интересный случай, как кажется на
первый взгляд, тоже касается отношений только между
словами; однако здесь имеются в виду слова как элементы
парадигмы, которая в свою очередь сводится к единице,
называемой «основа». Поэтому третий случай в известной
мере может сравниваться с первым.
Различие между случаем 1 и случаем 3, с одной стороны,
и случаем 2 — с другой, имеет еще один аспект. Отноше­
ние между случаями 1 и 3 — это отношение чисто формаль­
ного порядка. Абсурдно пытаться разложить значение
уменьшительности на более дробные семантические эле­
менты, соответствующие различным морфологическим эле­
ментам: суффиксу -chen, с одной стороны, и умлауту — с
другой. Не столь очевиден, однако, тот факт, что отношение
обоснованности между r i^ v a i и Te/vdtv никак не связано
с синтаксическими функциями номинатива и генитива
и касается указанных форм лишь постольку, поскольку
они образованы о т о д н о й и т о й ж е о с н о в ы .
В случае 2, напротив, отношение является в одно и то
же время и формальным и семантическим, так как проти­
вопоставление исходного слова и производного позволяет
выделить и словообразовательную морфему и семанти­
ческую модификацию, носителем которой как раз и будет
упомянутая морфема. Между двумя падежами одной па­
радигмы такое отношение встречается лишь в совершенно
исключительных случаях; оно возможно, например, если
генитив является падежом партитивного прямого допол­
нения (в противоположность аккузативу — падежу обыч­
ного прямого дополнения), то есть, если генитив семанти­
чески подчинен аккузативу.
Перейдем теперь к рассмотрению диахронического
аспекта перечисленных отношений.
Изменения
в морфологической
структуре —
следствие либо фонологических, либо семантических
изменений. В первом случае равновесие морфологической
системы нарушают противопоставления фонетически иска­
женных форм, во втором — новые противопоставления,
порожденные функциональными (семантическими) сдви­
гами. Отсюда возникает необходимость в перестройке,
называемой «изменением по аналогии» (action analogique).
Равновесие морфологической системы состоит в формальной
7
Е.
Курилович
98
О природе так называемых «аналогических» процессов
пропорциональности между обуславливающими и обу­
словленными формами, ср. постоянное формальное отно­
шение между исходным словом и производным, позво­
ляющее совершенно точно предсказать форму производного.
И так, законы морфологической структуры рождаются,
изменяются или исчезают вследствие фонетических и
семантических изменений. Рассмотрим, например, мно-жествеинов «вело существительных мужского рода силь­
ного склонения в немецком языке.
В .др.-вяйш , &(Г0 были либо основы на -a- (tag «день»,
ми. ч, taga), либо остювы на -i- (gast «гость», мн. ч. gesti),
если ютв'леягьсй от1 остальных классов основ, которые к
этому времени исчезали. Появление умлаута в gesti —
фант;чие®(г1фоне?гвгчесиого порядка: морфема мн. ч.— лишь
окончание i, изменение же а > е носит неморфологичесзшй характер.
Изменения
произошли
в конце
древневерх.н'внемецк'ого периода 8 момент перехода конечныкогпасвых (*а, -i) в -е*. Оба класса основ совпали по
окончаниям множестветсного числа, однако при этом мно­
жественное числе старых основ на
Оказалось связанным
еще- и- с умлаутом: ср. в.ннем. gest*e, где окончание -е
обуславливаем умлаут корневого гласного, наряду с ср.-в,нем fcag-e, где это не имеет места. Так фонетическое разви­
тие привело к появлению сложной морфемы.
Впрочем, это еще не вер. Образовалось две морфемы:
морфема -е„ которая служит для образования множествен­
ного числа существительных мужского рода сильного
еклонения, и изофункцнональная:(то есть такж е служащ ая
для образования множественного числа существительных
мужского рода сильного склонения) морфема -е, требую­
щая умлаута в корне. При этом особо важным представ­
ляется распространение умлаута на большинство старых
основ на -а-, то есть на большинство основ, имевших в
древневерхненемецком множественно?; число на -а, напри­
мер В а н т е «деревья», Topfe «горшки».
(IJ
М о р ф е м з, с о с т о я щ а я
из
двух
элементов, стремится
у п о д о б и т ь се­
бе
и з й ф у и к ц и о и а л ы г у ю е й м о р ф е м у,
включающую
только
один
из э т и х
двух
э л е м е н т о в ' , то есть с л о ж н а я
м в рф е м а sr * м е щ а <е т
простую.
О природе так называемых «аналогических» процессов
99
Следует подчеркнуть, что такое распространение слож­
ной морфемы не является о б я з а т е л ь н ы м .
Мы
утверждаем лишь, что в случае изменения «по аналогии»
побеждает сложная морфема, а не простая, поэтому мы
даже не пытаемся найти причину существования в совре­
менном немецком языке формы множественного числа
на -е без умлаута (Tage).
Удлинение гласного в славянских формах несовершен­
ного вида (итеративах) не может восходить к индоевропей­
ской эпохе. В индоевропейском удлиняться мог лишь
основной гласный е о. И если в балтославянском мы встре­
чаем-долгую ступень i, и (то есть i, й), то это очевидный
результат исчезновения э перед согласным, например:
лит. gerti «пить» < *gerti < *ger9ti-, лит. pinti «плести,
вить» < *pinti < * p in a ti-< *p0nati-.
Противопоставление
-er-t- (исходная форма) : -ёгajp (производная форма) = -er-t- (исходная форма) : -егajp (производная форма) превращается после сокращения
-ert- > -ert-, в -er-t- : -ёг-ajp = -er-t- : х(х = -erajp). Гра­
фические знаки имеют здесь особое значение: е = лю­
бой гласный, г = любой сонант, t (в суффиксе или
окончании) = любой согласный. Удлинение гласного
(е > ё) обобщилось в силу сформулированного выше
закона.
Имеются более сложные случаи. К ак показал Вакернагель, аккузатив множественного числа от основ с зия­
нием (типа euyev-fig «благородный», ном. мн. ч. eoyevle
-ее; [ie!£a>v «больший, старший», ном. мн. ч. *^е!^о-ее,
и т. д.) предполагает изменение, которое состоит в замене
старого окончания -ас, окончанием -vs (по модели старых
основ на гласный: jioAAo-vc; «частый, обширный», Ti[xdt-vs
«почести» и т. д.). Форма *euYevsvg заставляет нас ожидать
*еЬуе\г[g с острым ударением, как в no M o ’jg, Ti(xig.
Форму euyevetg с циркумфлексом Вакернагель объясняет
влиянием номинатива, где циркумфлекс фонетически
оправдан
(-г-eg > -eig). Однако сам механизм этого
превращения до сих пор не объяснен.
Мы объясняем это следующим образом* Окончания
множественного числа являются в греческом, как и во
всех других индоевропейских языках, г л о б а л ь ­
н ы м и знаками. Семантическая морфема множественности
7*
100
О природе так называемых «аналогических» процессов
и синтаксическая морфема падежа сливаются в этом
окончании, образуя неразложимое целое. Совершенно
иное положение существует в турецком и в классическом
арабском, где более центральная морфема множественного
числа отчетливо отделяется от падежных окончаний.
Морфема -e!g в форме ном. мн. ч. euyeveig разлагается
на части не только с формальной (окончание -eig -j+ интонация), но и с функциональной точки зрения: она
имеет центральную функцию показателя множественности
и периферийную функцию падежного показателя. При
этом, конечно, семантическое членение не имеет ничего
общего с формальной структурой морфемы (окончание +
+ интонация). Номинатив и аккузатив изофункциональны
с точки зрения их центральной функции (множествен­
ность). Наш закон применяется к случаю совпадения
окончаний номинатива и аккузатива множественного чис­
ла. Побеждает то из двух окончаний, которое требует
появления циркумфлексной интонации («облеченного уда­
рения»). Интонация номинатива множественного числа
проникает в аккузатив, но не наоборот, так как акутовая
интонация («острое ударение») — это не что иное, как
отсутствие интонации (циркумфлексной).
С первого взгляда наше объяснение может показаться
искусственным и натянутым, но оно подтверждается
совпадением номинатива и аккузатива множественного
числа мужского рода в славянских языках северной
группы (в польском, чешском, русском). Отпадение ко­
нечных еров (-ъ и -ь) привело к возникновению противопо­
ставления твердых и мягких согласных: -И -tb > t t '.
Затем согласные в позиции перед передними гласными
отожествились с мягкими имплозивными согласными.
В общих чертах было достигнуто состояние современного
русского языка. В этот момент фонологическое различие
между i и у перестало существовать; различие между ti
и ty заменилось различием между t'i и ti. Гласные i и у
стали комбинаторными вариантами одной фонемы i, вы­
ступающими либо после мягкого, либо после твердого
согласного. Основным вариантом было i, так как только
i могло выступать при отсутствии предшествующего сог­
ласного, то есть в начале слова. Это фонологическое сов­
падение i и у повлекло за собой совпадение окончаний
О природе так называемых «аналогических» процессов
101
номинатива и аккузатива множественного числа в основах
на -о- мужского рода. Но хотя формы trudi (ном. мн. ч.)
и trudy (акк. мн. ч.) совпали по своим окончаниям (ном.
trudi, акк. trudi), фонологическое различие между ними
сохранилось благодаря различию характера конечного
согласного корня (мягкий : твердый). Твердый характер
конечного согласного корня в trudi (акк.) о б у с л о в ­
л е н морфемой винительного, так как гласный -i обычно
предполагает мягкость предшествующего согласного. Эта
твердость конечного согласного прибавляется к окончанию
-i (ном. мн. ч.), что приводит к переходу tru d 'i в trudi
(совпадение номинатива и аккузатива множественного’
числа в форме аккузатива). Этот пример не только доказы­
вает истинность нашего объяснения акк. euyeveig, но и
подтверждает тот факт, что синтаксические функции номи­
натива и аккузатива никак не влияют на эволюцию паде­
жей. В греческом победила древняя форма номинатива
(euyeveTc), а в северных славянских я зы к а х — аккуза­
тива. В греческом именно морфема номинатива является
сложной морфемой и в аккузативе выступает лишь цент­
ральная часть этой морфемы, в указанных славянских
языках мы встречаем обратное явление.
Распространение сложной морфемы в сфере словооб­
разования эквивалентно созданию п о л я р н о г о п р о ­
т и в о п о с т а в л е н и я исходного и производного слов.
В самом деле, расстояние между А и А + суффикс +
-д о б а в о ч н о е изменение больше, чем расстояние между
А и А + суффикс. Хорошим примером тому может слу­
жить распространение удлинения гласных в славянских
итеративах. Поляризации формального противопоставле­
ния между исходным и производным словами соответствует
поляризация семантического противопоставления. Заме­
тим, что значение производного слова стремится ото­
двинуть исходное слово в сторону противоположного
значения. Так, исходное слово, от которого образовано
уменьшительное, приобретает — по контрасту со значе­
нием этого последнего — увеличительное (аугментативное) значение; в других случаях исходное слово, лежащее
в основе образования женского рода, приобретает значение
мужского рода и начинает обозначать существа мужского
пола (vrka- «волк» в противопоставлении к vrkt- «волчи­
102
О природе так называемых «аналогических» процессов
ца»), хотя по происхождению исходное слово нейтрально
в отношении рода.
То, что называют «конглютинацией» («склеиванием»)
или фузией суффиксальных элементов, часто представля­
ет собой не что иное, как явление поляризации противо­
поставления, в результате которого подчеркивается роль
производного слова по сравнению с исходным. Схемати­
чески это можно представить так:
В ----- >• В
s,
B-]~s2 £ +
где В обозначает исходное слово (основу), s,— более цент­
ральный суффикс, a s , — периферийный суффикс. Если
В и В + s, семантически совпадают, то есть если суффикс
s, утрачивает свое значение, то обобщение В (= вытес­
нение группы В + s, одной основой В) приводит к тому,
что производной формой становится не В + s2, а В + s, +
+ s2, так как s2 — это всего лишь часть комплекса
+
+ sa. Новый суффикс s, + s2 будет, естественно, иметь
значение старого суффикса s2. Ср. нем. -lein < -1 + -In,
-chen < -k + In- и т. д.
До сих пор мы говорили, что «аналогия» состоит в
распространении сложных морфем за счет простых изофункциональных морфем. Это изменение можно пред­
ставить с помощью пропорций, совершенно ясных в случае
словообразования. Например:
ёъшр : -dym ajp = pekp :
-pekajp и т. д. Основание пропорции — это отношение
и с х о д н о е с л о в о : п р о и з в о д н о е . Чтобы охватить
все относящиеся сюда случаи, надо расширить формулу,
введя понятия «обосновывающая форма» и «обоснованная
форма» (forme de fondation : forme fondee).
(II)
T а к называемые «аналогические»
изменения
происходят
в направле­
н и и от о б о с н о в ы в а ю щ и х ф орм к о б о с н о ­
в а н н ы м формам, о т н о ш е н и е м е ж д у ко­
торыми
оп ределяется
их
сферами
употребления.
Совершенно очевидно, что эта формула — шаг вперед
по сравнению со статистическим принципом частоты упо­
требления, который пытались применять к явлениям «ана­
О природе так называемых «аналогических» процессов
1СЗ
логии». Сферы употребления — это нечто совсем иное,
нежели количественные частоты; причем, что весьма суще­
ственно, сферы употребления могут быть определены
самым строгим образом.
Возьмем, например, парадигму греческого прилага­
тельного. Акцентуация в формах ном. и ген. мн. ч. ж. р.
fiixaiai, fiixaioov «справедливый», свойственная только
прилагательному, объясняется тем, что женский род ос­
нован на мужском роде. Сфера употребления мужского
рода превосходит сферу употребления женского рода,
поскольку имеются прилагательные типа ^Quaoi'tQovog
«златотронный» или euyevT^ «благородный», где форма
мужского рода употребляется в функции обоих родов.
С другой стороны, важно, что первичная ф ункция1 муж­
ского рода — это «общее» личное значение, так как именно
мужской род употребляется там, где пол не различается.
Это заставляет ожидать, что изменения фонетического
порядка будут компенсированы изменениями, осуществ­
ляющимися в направлении «мужской род
женский род»,
именно такой процесс имеет место при переходе от 6ixaiaoyv к *6ixai<Lv. Как раз в этот момент пришел в
действие механизм пропорции a-yadiv (м. р.) : ayaftfov (ж.
р.) = 6ixa!a)v (м. р.) : х (х = 6ixa!cov вместо *6ixai<»v).
Более древняя акцентуация bixaiai объясняется ана­
логично (ocyocdoi : ayadai - 6!xat,oi : х, где x = 6 ix a ia i
вместо *6ixatai).
Распространение умлаута в случаях типа
В айте,
циркумфлекса в греческих аккузативах множественного
числа типа euyeveTg, твердого согласного в славянских
существительных типа trudy (ном. мн. ч.) объясняется
тем, что здесь речь идет о формах множественного числа,
то есть об о б о с н о в а н н ы х формах (основанных на
единственном числе).
Отношение между ведическими образованиями vrkfh
«волчица» и dev! «богиня» вытекает из: 1) идентичности их
функций: они изофункциональны как о бразования жен­
ского рода, производные от исходных слов мужского
1 П е р в и ч н а я ф у н к ц и я не и м еет н и ч е г о о б щ е г о с э т и м о л о г и ч е
с к и м з н а ч е н и е м ф о р м ы . Э та ф у н к ц и я с в я з а н а с о з н а ч и м о с т ь ю ф о р м ы ,
о п р е д е л я е м о й в с и с т е м е и н е з а в и с и м о й от с е м а н т и ч е с к о г о о к р у ж е ­
ния.
104
О природе так называемых «аналогических» процессов
рода. Их распределение носит механический характер-,
суффикс -i/iy- (типа vrkth) употребляется при исходных
словах с тематическими основами, а суффикс -Г'уа(типа dev!) — чаще при исходных словах с атематическими основами (само devt представляет собой исключение);
2) сферы их употребления : тип vrkth встречается только
у основ существительных, а тип devt- как у основ суще­
ствительных, так и у основ прилагательных.
Таким образом, тип vrkth, сфера употребления кото­
рого является лишь частью сферы употребления типа devt,
подчинен этому последнему, или, что то же самое, тип
vrkth основан на типе devt. Следовательно, «аналогиче­
ские» изменения пойдут по пути devt vrkth.
В Ригведе оба типа еще очень хорошо различаются.
Имеется, правда, некоторое количество общих падежных
форм, а именно инстр. мн. ч. vrktbhih, devtbhih, дат.-абл.
мн. ч. vrktbhyah, devtbhyah, лок. мн. ч. vrktsu, devtsu
и инстр.-дат.-абл. дв. ч. vrktbhyam , devlbhyam (речь идет
о так называемых «средних» падежах). В остальных па­
дежах парадигмы различие сохраняется:
Ед. ч. ном.
акк.
дат.
ген.
инстр.
devt
devun
devyai
devyah
devya
vrkth
vfkiyam vrki'ye
vrkiyah
vrkiya
Мн.
ч.
ном.-акк.
devih
vrkiyah
Дв.
ч. ном.-акк.
devt
vrki'ya(u)
ген.
devmfim
vrktnam
ген.-лок.
devyoh
vrkiyoh
Фонетическая причина, вызывающая влияние формы
devt на форму vrkth,— это переход -iy + г л а с н ы й
в "(Оу - ( - г л а с н ы й с о s v a r i t a , откуда, начиная
с Атхарваведы, мы имеем -(i)y + г л а с н ы й с u d a t t а. Инстр. ед. ч. vrki'ya, ген.-лок. дв. ч. vrkiyoh переходят
к vrkya, vrkyoh, полностью, таким образом, уподобляясь
с точки зрения флексии
соответствующим формам
от devt. Так как vrkth подчинено devt, это совпадение
означает полную ассимиляцию форм vrkth формам devt
О природе так называемых «аналогических» процессов
105
но не наоборот. От парадигмы vrkih остались только две
формы, сохранение которых позволяет различать падеж­
ные формы с двойным употреблением: наряду с новой
формой акк. мн. ч. vrkih старая форма vrkiyah, уступая
свою функцию аккузатива форме vrkih, сохраняет старую
функцию ном. мн. ч.; новая форма vrkf вытесняет лишь
старый ном. ед. ч. (vrkih), в то время как старый ном.акк. дв. ч. vrkiya(u) > vrkyau сохраняется, отличаясь та­
ким образом от соответствующей формы единственного
числа. Оба эти различия проникают также в склонение
слова dev! (ном. мн. ч. devyah, ном.-акк. дв. ч. devya(u)).
Тип 1апйЬ«тело, лицо, особа», полностью параллель­
ный- типу vrkih, подвергается таким же изменениям. В
результате vrkiyam : vrktm = tanuvam : taniim, vrki'ye :
vrkyiai = tanijve : tanvai и т. д. Однако обоснованность
на базе отношений между сферами употребления форм не
единственная. Она может такж е быть выведена из
отношений между структурой и ее конституирующим
членом.
(III)
Структура
«конституирующий
?лен + подчиненный
член»
является
обоснованием
для
изолированного,
но и з о ф у н к ц и о н а л ь н о г о
всей струк­
туре
конституирующего
члена.
Таким образом, должны иметь место поляризация
формальных отношений между корнями без суффиксов
и корнями с суффиксами; корнями без префиксов и кор­
нями с префиксами; корнями с нулевым окончанием и
корнями со слоговым окончанием; односложными морфе­
мами (корнями и окончаниями) и изофункциональными
многосложными морфемами1.
Этот закон говорит не о противопоставлении двух форм,
иерархия которых вытекает из сфер употребления. Обос­
нование одной формы другой формой опирается здесь на
сопоставление структуры и ее конституирующего члена.
1 Э то п о с л е д н е е о т н о ш е н и е ( м н о г о с л о ж н ы е м ор ф ем ы : и з о ф у н к ц и о н а л ь н ы е о д н о с л о ж н ы е морф ем ы) с у щ е с т в е н н о с то ч к и з р е н и я
у д а р е н и я . У д а р н а я о д н о с л о ж н а я м о р ф ем а с о д е р ж и т т о л ь к о у д а р н ы й
с л о г (то ест ь к о н с т и т у и р у ю щ и й с т о ч к и з р е н и я у д а р е н и я ) , в т о
врем я к а к м н о г о с л о ж н а я м о р ф ем а в к л ю ч а е т о д и н и л и н еск ол ь к об езу д а р н ы х сл огов ( = подчиненны х с точки зр ен и я у д а р е н и я )
106
О природе так называемых «аналогических» процессов
То, что верно для структуры, верно такж е и для ее консти­
туирующего члена.
Возникает вопрос, совместимы ли формулы (II) и (III).
В самом деле, если по формуле (II) производное с суф­
фиксом или префиксом основано на соответствующем
исходном слове (например, гр. K’j со «освобождаю» : ivaX'Jai «анализирую»), то формула (III) говорит как будто об
обратном ( a v a ^ ’J c o : A -'Jc o ). Однако это противоречие лишь
кажущееся. Отношения между морфемами (в широком
смысле этого термина) бывают двоякими. С одной стороны,
морфема контрастирует с другими морфемами того же клас­
са, с другой — противопоставляется морфемам, с которы­
ми сосуществует в том же самом комплексе ( = в составе
более сложной морфемы). Это наиболее справедливо в
отношении слов. Слово принадлежит к с е м а н т и ч е ­
с к о м у классу ( = часть речи) и в то же время играет
синтаксическую
роль в словосочетании или
в предложении. Но в то время, как для слов существует
двойная терминология (с одной стороны, мы говорим о
глаголе, о существительном, о прилагательном и j . д.,
с другой — о сказуемом, о подлежащем, об определении
и т. д.), с более мелкими морфемами, такими, как корень
или суффикс, дело обстоит иначе.
В ряде конкретных случаев отсутствие нужных терми­
нов может маскировать различия между формулами (II)
и (III). Заметим, однако, что, если ava-XOto основано на
как производное от этого последнего, X’jco в свою очередь
основано не на ava-X’jco, а на комплексе п р е ф и к с + Л ’ло,
то есть на ava-Mco, хата-Мсо,
и т. д. с р а з у .
Это означает, что индивидуальные значения всех этих
префиксов несущественны и что речь идет только о полной
(развернутой) форме глагола, по сравнению с которой
простой глагол — результат редукции. В то время, как
первичная с е м а н т и ч е с к а я функция — это функ­
ция, не зависящая от семантического окружения (напри­
мер, от суффиксов), первичная с и н т а к с и ч е с к а я
функция определяется противопоставлением данной мор­
фемы другим морфемам, входящим вместе с ней в состав
структуры.
Перейдем теперь к примерам, связанным с фор­
мулой (III).
О природе так называемых «аналогических» процессов
107
Спряжение в средневековом французском построено
на трех элементах: 1) окончании; 2) месте ударения
■(старофранцузское ударение еще было подвижно, хотя
и в малой степени: слова на -е могли иметь ударение как
на последнем, так и на предпоследнем слоге, все прочие
слова имели ударение только на последнем слоге); 3)
чередовании гласных корня. Эти три элемента играют
важную роль и в так называемых нерегулярных спряж е­
ниях (П -b: тип tenir «держать»; III; IV) и в регулярном
спряжении (I), например: il leve «он моет» : nous levons
«мы моем»; il Iieve «он поднимает» : nous levons «мы под­
нимаем».
Итак, структура первой парадигмы спряжения такова:
некоторые
о к о н ч а н и я , содержащие -е, о б у ­
славливают
ударение
на
корне; эти
о к о н ч а н и я + уд а р е н и е на к о р н е
обус­
л а в л и в а ю т в свою
очередь чередова­
ния
ударного
коренного
гласного.
Например, 2 л. ед. ч. *lev-es > *leves > lieves. П ракти­
чески окончания г л а г о л а ---- е, -es, -е (ед. ч.) и -ent (3 л.
мн. ч.) индикатива и конъюнктива, а такж е -е во 2 л. ед. ч.
императива. Вследствие исчезновения конечного -е фоно­
логическая категория ударения к середине XVI века
перестала существовать во французском языке. Все упо­
мянутые окончания стали окончаниями с нулевым вока­
лизмом или, точнее, нулевыми окончаниями. Затем исчезло
и чередование гласных в корне, причем обобщился именно
безударный вокализм: avalons : avales = levons : leves
(вместо
lieves) = lavons : laves (вместо
leves). После
исчезновения конечного -e корневой вокализм глагольных
форм с ненулевым окончанием (то есть прежний вокализм
безударного слога) становится обязательным для форм с
нулевым окончанием. Обобщение у д а р н о г о
вока­
лизма — явление исключительное, обусловленное какимилибо особыми причинами.
Чередование гласных сохранилось у нерегулярных
глаголов lib , III, IV классов; здесь ударный вокализм
был всегда присущ не только формам с окончанием на
безударное -е (3 л. мн. ч.) m eurent «умирают», конъюнктив
m eure's/), но и формам с неслоговыми окончаниями (т е urs, m eurt), которые не употреблялись с глаголами первого
108
О природе так называемых «аналогических» процессов
спряжения. Однако, что особенно важно, чередование
с о г л а с и ы й н у л ь (например, meus : mouvons «дви­
гаешь» : «двигаем») начало усложнять взаимоотношения
между формами парадигмы. При основе mouv- в mouvons
формы с нулевым окончанием имеют основу meu-, что
мешает применению сформулированного выше закона,
так как создается впечатление, будто вокализм форм с
meu- связан с отсутствием согласного v.
Заметим, что личные формы с нулевым окончанием
изофункциональны формам с полным окончанием: в
формах с нулевым окончанием нуль, контрастирующий
с полными окончаниями, представляет определенную
значимость в пределах системы. Отношение между фор­
мами с полными окончаниями и формами с нулевым окон­
чанием — это отношение между полной структурой и
изофункциональной ей другой структурой, сведенной к
своему конституирующему члену (в нашем случае — к
глагольному корню, лишенному окончания или, вернее,
снабженному нулевым окончанием).
Акцентуация личного глагола в древнегреческом языке
объясняется тем же законом: конституирующий ^лен
структуры должен быть основан на структуре. В доисто­
рическую эпоху слияние личного глагола с предшествую­
щим наречием (которое стало превербом) лишило глагол
собственного ударения. Так как потеря ударения проис­
ходила при любом превербе, простой глагол (то есть глагол
без преверба) должен был следовать — в смысле акцен­
туации — полной структуре п р е в е р б т г л а г о л ,
что эквивалентно
потере ударения личным глаголом.
Так, например, airoAeinov «покидающее» (причастие ср.
рода) : XeTnov = anoXinov (1 л. ед. ч. аориста) : х (х =
=X inov без ударения). То же самое произошло в древнеин­
дийском. Об общем происхождении здесь думать не при­
ходится, поскольку соединение преверба с глаголом про­
исходит независимо в каждом индоевропейском языке.
Тесная связь между отсутствием ударения и образованием
сложных глаголов скорее заставляет констатировать па­
раллельное, хотя и независимое развитие. Мы знаем
благодаря Вакернагелю, что законы акцентуации в гре­
ческом привели к возникновению рецессивного ударения,
ставшего характерным для личного глагола. В другом
О природе так называемых шналогических» процессов
109
месте мы увидим, к а к аналогичные процессы, дока­
зывающие зависимость простого глагола от сложного,
шли в индийском языке.
Приведем еще один пример, иллюстрирующий зави­
симость односложных корней, не несущих интонации
( = состоящих из одной моры), от односложных корней,
несущих интонацию ( = состоящих из двух мор).
Парадигмы индоевропейских основ *suesor- «сестра»
и *dhugater «дочь» частично смешиваются в балтийских
языках вследствие сдвига внутренних ударений, причины
и условия которого до сих пор еще точно не определены
(возможно, внутреннее ударение, падающее на краткий
гласный или дифтонг, заменяется начальным ударением).
Во всяком случае, сильные формы *dukteri (акк. ед. ч.),
*dukteres (ном. мн. ч.) и т. д. в современном литовском
дают duktert, dukter(e)s в то время, как конечное ударение
слабых падежей *dukt(e)res (ген. ед. ч.), *dukt(e)rQ (ген.
мн. ч.) сохраняется. Таким образом, происходит частичное
совпадение окситонных и баритонных форм, распростра­
няющееся и на сильные падежи: dukteri, dukteres как
seseri, sSseres; противопоставление *seseres (ген. ед. ч.),
*seserij (ген. мн. ч.) и окситонных форм dukteres, dukteri]
фонетическим изменениям не подверглось.
Каковы же дальнейшие последствия этого частичного
смешения обеих парадигм?
1. Полное отожествление парадигм sesuo и dukt6,
в результате чего появилась единая парадигма с подвиж­
ным ударением.
2. Проникновение этой подвижности ударения вовсе
парадигмы основ на гласный с кратким гласным в корне
(то есть с гласным, несущим циркумфлексную интонацию).
Первое изменение касается непроизводных основ с
корнем, не несущим интонации. Они подчинены по своей
структуре непроизводным основам с корнем, несущим
интонацию, которые характеризуются неподвижной аку­
товой интонацией. Основы
dukte sesuo подпадают под
действие закона, требующего предпочтения простой мор­
фемы. В то время как парадигма dukte обуславливает
перемещение ударения (ср. отношение dukteri, dukteres :
dukteres, dukterQ), в парадигме sesuo (seserj., seseres :
*seseres, *sesen;) этот процесс не имеет места. Морфологи­
110
О природе так называемых «аналогических» процессов
ческое дополнение, заключающееся в передвижении уда­
рения, выходит за старые морфологические границы и
распространяется на баритонные парадигмы, откуда ген.
ед. ч. seseres, мн. ч. sesert|.
Влияние согласных основ (на -г, -n, -nt-, может быть,,
на - S - ) на гласные основы состоит в дальнейшем распрост­
ранении того же явления «аналогии». Отношение mote
«мать» : dukte (или sesuo) одерживает верх над отношением
vyras «мужчина» (неподвижный акут) : vilkas «волк» (не­
подвижный циркумфлекс), поскольку первое отношение
состоит в двойном противопоставлении (неподвижный
акут : подвижный циркумфлекс). Подвижность ударения
в парадигме vilkas в современном языке — следствие
поляризации, противопоставления по отношению к vyras.
Последний пример. В древнегреческом существитель­
ные среднего рода 3 склонения имеют рецессивное ударе­
ние (IqePos «мрак», оЧ'оца «имя», а'Аекрад «мазь, елей»).
Вследствие стяжений некоторые двусложные существи­
тельные среднего рода превратились в односложники
с циркумфлексной интонацией, например фшд «свет».
Поскольку односложность некоторых существительных
среднего рода 3 склонения имплицирует появление инто­
нации (то есть циркумфлексной интонации), исконные
односложники среднего рода (как *>oiq «сердце») такж е
принимают эту импликацию, откуда x ? , q .
То же самое происходит с личными формами глагола,
которые также имеют рецессивное ударение. Односложные
формы с циркумфлексом, получившиеся в результате
стяжений (например, стлав > стяа «тянет»), «навязывают»
циркумфлекс исконным односложным формам 65 «погру­
зился», (Ц «пошел». Существуют, наконец, односложные
вокативы типа Zeo «О Зевс!», где циркумфлекс объясня­
ется аналогично (ср. ном. Ze’jg ). Распространение цир­
кумфлекса, имплицируемого этими различными катего­
риями, объясняется тем, что односложники противопостав­
ляются многосложным существительным, на которых они
основаны.
Указанным изменениям может препятствовать тен­
денция к дифференциации. Мы уже видели, говоря о при­
мере vrkth devt, что окончания, ожидаемые а priori, то
есть -th в ном. мн. ч., -1 в ном.-акк. дв. ч. (по типу devt),
О природе так называемых «аналогических» процессов
111
уступили место соответствующим окончаниям типа vrkih
(то ecTb-/i/yah, - i yau соответственно) в силу стремления
к дифференциации. Форма devt играет двойную роль:
она является в одно и то же время номинативом единствен­
ного числа и номинативом-аккузативом двойственного.
Точно так же форма devth является одновременно номи­
нативом множественного и аккузативом множественного.
Дифференциация приводит к противопоставлению между
-1 (ном. ед. ч.) и -/i/yau (ном.-акк. дв.), между-т/уаЬ (ном.
мн. ч.) и -Ih (акк. мн. ч.). Такое распределение объясня­
ется тем, что исходные (обосновывающие) окончания в
соответствии с новым структурным законом подвергаются
изменениям, а обоснованные окончания сохраняют старую
структуру, отличаясь тем самым от обосновывающих
окончаний. Номинатив-аккузатив двойственного числа
основан на номинативе единственного числа (ном. ед. ч.
«детерминирует» ном.-акк. дв. ч.), так как окончание ном,акк. дв. ч. -а(и) одновременно соответствует ном. ед. ч.
основ на -а- и на согласный; точно так же окончание -Г
противопоставляется либо окончанию -ih, либо окончанию
-I, а окончание -е предполагает ном. ед. ч. либо на -аш,
либо на -а. С другой стороны, ном. мн. ч. на -ah осно­
ван на акк. мн. ч., так как ном. на -ah соответствует не
только акк. мн. ч. на -ah основ на согласный, но и акк.
мн. ч. с другими окончаниями. Поэтому ном. ед. ч. и акк.
мн. ч. получают такие окончания, как у devt, а ном .-акк.
дв. ч. и ном. мн. ч. сохраняют такие окончания, как у vrkih1.
(IV)
Е с л и к а к а я-л и б о ф о р м а п о д в е р ­
г а е т с я из- за и з м е н е н и й
дифференци­
ации, н о в а я ф о р ма с о о т в е т с т в у е т пер­
вичной
(обосновывающей)
функции
исходной
формы,
а
сама
исходная
форма сохраняет
вт ор ичн ую (обосно­
ванную) функцию.
Дифференциация имеет место именно для типа vrkih,
где она оказывается возможной благодаря вытеснению
(Старых окончаний окончаниями парадигмы devt, и лишь
г~аши--------1 У т в е р ж д е н и е , чт о о к о н ч а н и я - ( i ) y a h , - ( i ) y a u п а р а д и г м ы vfkTh
.д ь ц е р н я ю т с о о т в е т с т в у ю щ и е о к о н ч а н и я
парадигмы
devt в силу
"сАбей1 « й р о з р а ч н о с т и » , я в л я е т с я л и ш ь м е н е е т о ч н о й ф о р м у л и р о в к о й
‘Искапанного н а м и в ы ш е.
112
О природе так называемых «аналогических» процессов
затем эта дифференциация распространяется на пара­
дигму devl.
Дифференциация играет существенную роль в «анало­
гических» изменениях. Известны явления дифференциации
имени собственного и нарицательного, прилагательного и
уменьшительного существительного, падежной формы и
наречия, сложного слова типа bahuvrihi и сложного слова
типа tatpurusa и т. д.
Иногда дифференциация отличается специфическими
особенностями;
пример такой дифференциации можно
найти в романском склонении, где падежные различия
утратились, а различия единственного и множественного
числа сохранились. Л атинская система ед. ч. pams «хлеб»,
panem, мн. ч. panes, panes в западнороманском преобра­
зовалась из-за исчезновения конечных носовых и совпа­
дения 1 и ё в е, в panes, pane; pan^s, panes. Фонетическое
совпадение форм номинатива единственного и множест­
венного чисел приводит к потере семантического разли­
чия — различия чисел; восстанавливается оно за счет
падежных различий, поскольку они, как явление синтак­
сическое, занимают по сравнению с семантическим раз­
личием чисел более периферийную позицию.
По образцу (акк.) мн. ч. pangs : (акк.) ед. ч. рапе
восстанавливается номинатив ед. ч. и получается (ном.)
мн. ч. panes : (ном.) ед. ч. рапе.
Номинатив ед. ч. на -s был утрачен в иберо-романском
(исп. pan, порт. рЗо); старофранцузский, последовавший
тому же принципу, воспользовался другой пропорцией.
Чтобы противодействовать смешению чисел в 3 склоне­
нии (*pains от panis и от panes, *flours от *floris и от
flores), в старофранцузском ном. мн. ч. был перестроен
по аналогии со 2 склонением (для существительных муж­
ского рода) или ном. ед. ч. был перестроен по аналогии
с 1 склонением (для существительных женского рода).
В результате для мужского рода: (ном.) ед. ч. murs «стена»
(ном.), мн. ч. m ur == (ном.) ед. ч. pains : (ном.) мн. ч.
pain; для женского рода: (ном.) мн. ч. (уже перестроенный)
terres «земли» : (ном.) ед. ч. terre = (ном.) мн. ч. flours
«цветок» : (ном.) ед. ч. flour.
Здесь следует заметить, что у Кретьена де Труа встре­
чаются существительные женского рода типа flour с окон­
О природе так называемых «аналогических» процессов
113
чанием ном. ед. ч. -s; архаический характер этих случаев
до сих пор является предметом дискуссии.
Пропорция, использованная в старофранцузском, не
могла быть применена в иберо-романском. Формы типа
*muros, *mure (< murus, muri) или *terra, *terre ( < ter­
ra, terrae) в силу чисто фонетических причин (различия
в огласовке конечного слога) никак не могли влиять на
*panes и т. д. Замещение номинатива *panes аккузативом
рапе, происшедшее в иберо-романском, привело к тому,
что аккузатив распространился за счет номинатива, на 1
(исп. tierras) и 2 (muro, muros) склонения.
В восточнороманском (румынский, итальянский) из-за
утраты конечного -s еще в долитературную эпоху резуль­
тат был иным. Однако и там развитие следовало указан­
ному принципу. Три склонения, представленные формами
murus, terra, panis, получили в итальянском языке следу­
ющий вид:
ном. terra terre muro muri *pani pani
акк. terra *terra muro *muro pane pani
Нет необходимости специально останавливаться на
очевидном механизме дифференциации, корни которого
уходят в историю языка.
Данные романские примеры говорят о следующем:
(V)
Чтобы
восстановить
централь­
ное р а з л и ч и е , я з ы к м о ж е т о т к а з а т ь с я
от р а з л и ч и я , б о л е е п е р и ф е р и й н о г о .
Пять формул, проиллюстрированных примерами, ка­
саются:
1)
п р и н ц и п о в изменений, которые осуществля
ются в силу наличия тех или иных соотношений. С одной
стороны, эти принципы определяются отношением общего
к частному, то есть отношением, которое объективно ха­
рактеризуется соответствующими сферами употребления
(формула II); с другой стороны,— отношением структуры
к своему конституирующему изофункциональному члену
(формула III). Эта дихотомия соответствует двум большим
классам отношений, существующих в системе языка:
отношения деривации и синтаксического отношения, то
есть отношения между элементами, принадлежащими к
одному и тому же классу, и отношения между элементами,
входящими в одну и ту же структуру;
8
Е. К у р и л о в и ч
114
0 природе так называемых «аналогических» процессов
2) р е з у л ь т а т а указанных изменений, который
состоит в обобщении сложных морфем за счет простых
(частных) морфем (формула I);
3) д и ф ф е р е н ц и а ц и и как результата неполной
перестройки, приводящей к расщеплению одной формы
А на две формы: А ' и А , причем новая форма А ' представ­
ляет первичную функцию формы А , а вторичная функция
сохраняется за старой формой А (формула IV). Распро­
странение дифференциации может повлечь за собой утрату
периферийных различий, если это необходимо для сохра­
нения центральных различий (формула V).
Однако хотя упомянутые формулы проливают свет на
механизм так называемых «аналогических» изменений, они
не устраняют характер случайности, который часто при­
писывают этим изменениям. То обстоятельство, что пре­
образование может быть как полным, так и неполным
(в случае дифференциации), заставляет нас считать, что
оно может и вовсе не иметь места. Соответствующее дока­
зательство можно найти в близкородственных диалектах,
которые при одном и том же фонетическом изменении
подвергаются «аналогическим» трансформациям различной
степени охвата. Мы рассмотрим один пример такого типа.
В древнескандинавском было утрачено различие между
формами 2 и 3 л. ед. ч. презенса индикатива. Старые окон­
чания сильных глаголов были: *-iz во 2 л ., *-if> — в 3 л.
В результате выпадения предконечного гласного оконча­
ния -z и -|) оказались в контакте с конечным согласным
корня. Если им является -1 или -п, происходит ассимиля­
ция: -lz >-11, -If) > 11; -nz > -nn, -nf> > -nn. Таким
образом, у некоторых сильных глаголов в презенсе инди­
катива совпали формы 2 и 3 лица. Затем по «аналогии»
совпадение распространилось на все сильные и слабые
глаголы. Так, в древнеисландском ]зй by fir «ты живешь»
и hann Ьу{зг «он живет», |>u domer «ты полагаешь» и hann
domer «он полагает», fiu kallar «ты зовешь» и hann kallar
«он зовет» и т. д. В западноскандинавском процесс дальше
не идет, но в древнешведском дело обстоит иначе: там
совпадение продолжало распространяться и в конце
концов проникло во все парадигмы, в том числе в пара­
дигму претерита и в парадигмы обоих конъюнктивов.
В то время как в древнеисландском формы 2 и 3 л. (kallar)
О природе так называемых «аналогических» процессов
115
Совпадают только в презенсе индикатива, а в претерите
различаются: (fu)kallader «ты звал» и (hann)kallade «он
звал», в древнешведском совпадают и форма презенса и
форма претерита (kallade).
Итак, один и тот же фонетический толчок имел в за­
падноскандинавском и в восточноскандинавском различ­
ные последствия. В западноскандинавском действие «ана­
логии» распространилось сначала на сильные глаголы,
а потом на слабые исключительно в пределах презенса
индикатива. В восточноскандинавсксм презенс индикатива
повлиял в свою очередь на претерит индикатива и на
конъюнктив. Естественно, что совпадение форм 2 и 3 л.
влечет за собой расширение обязательного употребления
личного местоимения ] й «ты», так как теперь различать
2 и 3 л. позволяет только личное местоимение.
Почему же совпадение обеих форм охватывает в запад*
носкандинавском и в восточноскандинавском разные сфе­
ры? Нам кажется, что причиной этого могут быть лишь
внешние факторы, не зависящие от данной языковой сис­
темы. То, что сфера действия аналогии в вссточнсскандинавском шире, чем в заиаднсскандинавсксм, доказывает,
как нам кажется, что в заиаднсскандинавсксм ргсдр-сстранение новой формы (то есть совпадение двух форм) шло
на протяжении более долгого срока, так как натолкнулось
здесь на более серьезное социальное сопротивление.
Механизм распространения новых форм можно пред­
ставить следующей схемой, где А — центр, или исходная
точка определенней инновации, а В ,В 2 и т. д .— различные
общественные слои (классы, поколения, профессиональ­
ные и территориальные группы и т. д.), в которые постепен­
но эта инновация проникала.
Я,
Г\
р 1
ет\
А
индикатив г
t>
конъюнктив ег
64 1
------- >
г \
г (
ег \
г \
V f
ег 1
е 1
4
Л2
г)
г}
е1
О природе так называемых «аналогических» процессов
116
Когда группировка В, принимает совпадение личных
форм, происшедшее в среде А, окончание -г обобщается
в соответствии с пропорцией -]э (среда B J : -г (среда А)
в форме 3 л. ед. ч. презенса индикатива. Тому предста­
вителю среды В,, который различает в своей речи окон­
чания -г и - |\ совпадение этих окончаний кажется харак­
терным признаком языка среды А; стремясь подражать
этому языку, он преувеличивает (обобщает) различие меж­
ду языком среды А и языком среды В,, распространяя
это различие на случаи, где оно ранее не существовало,
создавая тем самым гиперкорректные формы: то есть
вводя повсюду в презенсе индикатива окончание -г вместо
окончания -'}). Если язык среды А продолжает распростра­
няться в этом видоизмененном виде (Л,), проникая, нап­
ример, в среду В2, то он может быть источником даль­
нейших поляризаций и новых гиперкорректных форм.
Д ля представителя среды В 2 совпадение всех форм 2 и 3 л.
презенса индикатива кажется приметой языка A lt
что приводит к совпадению этих личных форм и в презенсе
конъюнктива (в языке А г), поскольку в В2 они различа­
ются (-ег, -е).
Итак, язык А (им может быть общенародный, офи­
циальный, литературный и т. д. язык), проникая после­
довательно в социальные среды В,, В 2 и т. д., подвергается
изменениям, которые обусловлены противопоставлением
собственного говора (в широком смысле этого термина)
И языка А, существующим в мозгу говорящего.
Если вначале говоры В,, В2 и т. д. совпадают по инте­
ресующей нас морфологической особенности (в части
глагольных окончаний как таковых), то «аналогическая»
инновация (совпадение форм 2 и 3 лица) имеет шансы рас­
пространиться на всю систему (здесь — на оба времени
и оба наклонения).
2
и 3 л.
ед. ч.
д р .-И С Л .
др.-шв.
през.
през.
ИНД.
КОН .
прет.
инд.
прет.
к он.
-аг, -аг
-аг, -аг
-ег, -е
-е, -е
-ег, -е
-е, -е
-ег, -е
-е, -е
О природе так называемых «аналогических» процессов
117
Иначе говоря, распространение новой формы в системе
языка прямо и тесно связано с ее распространением внутри
языкового коллектива. Доказательство этому можно най­
ти не только в морфологии, но и в словаре. Так, богатство
смысловых нюансов слова, то есть его полисемия, отражает
его большее или меньшее употребление в пределах раз­
личных социальных, профессиональных и территориаль­
ных групп и т. д. Но чем более однороден языковой кол­
лектив, тем больше шансов, что инновация распространит­
ся в нем, не выходя за пределы первоначальной сферы
своего употребления.
В этом отношении весьма поучительно различие между
западноскандинавским и восточноскандинавским. Запад­
носкандинавский бытовал, очевидно, в более однородной
среде и поэтому был больше подвержен изменениям, чем
восточноскандинавский.
Однако рассматриваемый вопрос имеет еще один аспект.
Распространение совпадения форм 2 и 3 л. ед. ч. в западно­
скандинавском эквивалентно употреблению личного мес­
тоимения 2 л. ед. ч. |ju «ты», например ]эй каПа^зе перед
формами 3 л. ед. ч. типа kallajje «он позвал», обычно упот­
ребляющимися с существительным. Говорящие, которые
приняли новую форму 2 л. ед. ч., воспринимают ее как
замещение старой «синтетической формы» kallaper «clamavisti» «аналитическим» оборотом ]зи ка!1а}зе «*tu clamavit». Подражание такому распространению инновации
приводит к замещению синтетической формы аналитиче­
ским оборотом и в 1 л. ед. ч., откуда конструкция ek kallape вместо к а 11а р а . Таким образом, инновация распро­
страняется в двух направлениях: из парадигмы индика­
тива на другие парадигмы, от 2 л. ед. ч. на 1 л. ед. ч. Ко­
нечный результат этого — совпадение всех трех лиц един­
ственного числа во всех глагольных парадигмах запад­
носкандинавского.
Д ля этих скандинавских морфологических явлений
можно найти параллель из истории западногерманских
языков. В древнесаксонском (и англофризском) во мно­
жественном числе обоих времен и обоих наклонений суще­
ствовало одно окончание глагольных форм: gebath «мы
даем, вы даете, они дают», g§ben «мы, вы, они дали», gabun
«мы, вы, они дали бы» (претерит конъюнктива); gabin «мы,
118
О прирсде так называемых <ана/сгичесьих» прсцесссв
вы, они давали бы» (презенс конъюнктива). В то же время
во франконском мы имеем в през. инд. w erthan «становить­
ся», w irth it «он становится», w erthant «они становятся»
и т. д. Данная морфологическая особенность саксонского
и англофризского объясняется тем, что в этих языках
выпали носовые согласные перед спирантами /, р, s.
Окончания -а{) 2 л. мн. ч. и -ап|т 3 л. мн. ч. совпали, так
как компенсирующее растяжение предшествующего глас­
ного (ср. us < uns, ftf-fimf) аннулируется из-за сокраще­
ния безударных гласных (-агф > -а р > - а |') . Это совпа­
дение, фонетически объясняемое для глаголов на -ап и
-jan, обобщилось: в историческую эпоху оно стало обя­
зательным в саксонском и англофризском для всех
глаголов во всех четырех парадигмах. Далее, аналити­
ческая конструкция, ставшая необходимой во 2 л. мн. ч.
(например, др.-сакс, gi gobath «вы даете»), переходит
и в 1 л. мн. ч. В древнесаксонском и в англофризском
изменения произошли во множественном числе точно
те же, что и в единственном числе в восточноскрндинавском:
а) совпадение 2 и 3 л. презенса индикатива у некоторых
глаголов (в единственном числе — в восточносканди­
навском, во множественном числе — в древнесаксон­
ском) ;
б) совпадение охватывает претерит индикатива и обе
парадигмы конъюнктива (в единственном числе — в вос­
точноскандинавском, во множественном числе — в древ­
несаксонском);
в) совпадение охватывает 1 л. мн. ч. всех парадигм
(в единственном числе — в восточноскандинавском, во
множественном числе — в древнесаксонском).
Третий пример совпадения всех трех лиц можно найти
в истории алеманских диалектов, где общее окончание
множественного числа -et(gebet). Вначале имело место
лишь совпадение 2 и 3 л. мн. ч.; такое состояние не только
засвидетельствовано Ноткером (wir g§ben, ir gёbent, sie
gebent), оно встречается и в современном валлисском
говоре (- 2 , -et, -et).
Эти три примера показывают, что аналитическая
конструкция (личное местоимение + глагол в 3 л. мн. ч.)
обобщается внутри парадигмы числа (единственного или
О природе так называемых «аналогических» процессов
11 9
множественного). Аналитическое изменение происходит
либо в направлении от 2 л. ед. ч. к 1 л. ед. ч., либо от 2 л.
мн. ч. к 1 л. мн. ч., но никогда в направлении от 2 л. ед. ч.
ко 2 л. мн. ч. или наоборот. Аналитическая конструкция
типа *tu amat с amat вместо amas может вызвать замеще­
ние формы а т о конструкцией типа *ego amat, но не может
привести к замене формы amatis конструкцией *vos amat,
поскольку во множественном числе грамматическая систе­
ма требует am ant, а не amat. Результат *vos amat воз­
можен лишь в том случае, если формы 3 л. ед. и 3 л. мн. ч.
предварительно совпали, как это произошло, например,
в литовском.
В уже упоминавшихся алеманских диалектах можно
найти еще более ясные примеры гиперкорректных форм,
которые объясняются реакцией носителей местного говора
на общенациональный литературный язык. В говоре Б а ­
зеля 1 для всех трех лиц множественного числа существует
общее окончание
-е ( < -еп).
Оно обусловлено пропорцией, обосновывающие члены
которой — диалектные особенности, а обоснованные чле­
ны — факты литературного языка:
обосновывающие формы — gebe(t), gebet, gebet;
обоснованные формы — gebe(n), gebet, gebe(n).
Отношение gebet : gebe в 3 л. мн. ч. влечет за собой
отношение gebet : jc(x=gebe) также и во 2 л. мн. ч.
Аналогичные изменения произошли на территориях
говоров, переходных от алеманских к франкским:
обосновывающие формы — gebet, gebet,
gebet;
франкский диалект и литературный язык — geben,
gebet, geben;
переходные говоры — geben, geben, geben, gebet :
geben (1 и 3 л. мн. 4.)= g e b e t : x (*=geben).
Особенностью пропорций, лежащих в основе этих
изменений, является тот факт, что их члены — это и д е н-
6,
1 См.
B e h a g h e l ,
1920, с т р . 168 и с л .
G e s c h i c h t e der d e u t s c h e n S p r a c h e , и з д .
120
О природе так называемых «аналогических» процессов
т и ч н ы е элементы, принадлежащие к двум различным
системам. Приведенные пропорции представляют собой
особый случай и показывают, что в н у т р е н н е е обос­
нование, определенное формулами (II) и (III), является в
то же время и в н е ш н и м обоснованием.
(VI)
Первый и второй члены пропор­
ции п р и н а д л е ж а т в н а ч а л е к р а з ным
системам:
один к
подражаемому
го­
вору,
другой — к
подражающему.
Возвращаясь к нашим исходным позициям, отметим,
что невозможно предвидеть заранее сферу охвата «анало­
гического» изменения (ср. западноскандинавский : восточ­
носкандинавский). Распространение морфологического из­
менения является одновременно и в н е ш н и м (в языко­
вом коллективе), и в н у т р е н н и м (внутри граммати­
ческой системы). С одной стороны, определенная система
используется многими индивидуумами, с другой — ин­
дивидуум представляет собой как бы точку пересечения
нескольких систем (говоров, диалектов, языков). Шухардт
называл это пересечение Sprachmischung (букв. «Смеше­
нием языков»), но было бы точнее говорить об обосновании
системы А системой В (см. вышеприведенную схему),
которое вызывает эффекты противопоставления, поляри­
зации и т. д., так как различия, существующие между
двумя родственными системами, обычно обобщаются го­
ворящим индивидуумом (гиперкорректные формы). Явле­
ния этого рода были выявлены и подробно описаны отцом
лингвистической географии Ж- Жильероном.
Подведем итог. Конкретная грамматическая система по­
зволяет увидеть, какие «аналогические» изменения в ней
возможны (формулы I—V). Однако лишь социальный фак­
тор (формула VI) определяет, осуществятся ли эти возмож­
ности и если да, то в какой мере. Дождевая вода должна
течь по предусмотренному пути (водосточные трубы, жело­
ба, стоки) п р и у с л о в и и , ч т о и д е т д о ж д ь . Но
сам дождь не является необходимостью. Изменения, пре­
дусмотренные «аналогией», тоже не являются необходи­
мостью. Поскольку лингвистика вынуждена считаться с
этими двумя различными факторами, она никогда не может
предвидеть будущих изменений. Наряду с взаимозависи­
мостью и иерархией языковых элементов внутри данной
О природе так называемых «аналогических» процессов
121
системы, лингвистика имеет дело с исторической случай­
ностью (в социальной структуре). И хотя общая лингвис­
тика склоняется скорее к анализу системы как таковой,
конкретные исторические проблемы могут решаться удов­
летворительно лишь с учетом обоих факторов одновре­
менно1.
1 Н а с т о я щ а я ст а т ь я бы ла о т о с л а н а в A L в а п р е л е 1947 г о д а .
С т е х п о р ав то р з а н и м а л с я и с с л е д о в а н и я м и б а л т о с л а в я н с к о й а к ц е н ­
т у а ц и и , в р езу л ь т а те которы х отнош ени е м е ж д у п арадигм ам и с
подвижным циркумфлексом и парадигмами с неподвижным акутом
п р е д с т а л о п е р е д н им в н о в о м с в е т е . О д н а к о о с н о в н о й ф ак т п ол я р и з а ц и и ,
в ы т ек аю щ и й
из отнош ения о б осн ован и я, со­
м н е н и я м не п о д в е р г а е т с я .
ЭРГАТИВНОСТЬ И СТАДИАЛЬНОСТЬ В ЯЗЫКЕ 1
{1946)
Синтаксис языков с так называемым номинативным
строем, к которым принадлежат, например, индоевропей­
ские и семитские языки, отмечает различие между
подлежащим и (прямым) дополнением (subjectum, objectum). Подлежащим является слово, нормально сущест­
вительное или местоимение, определяемое предикативно
сказуемым (обыкновенно глаголом), и дополнением же —
существительное или местоимение, определяющие сказ-у
«мое, например дворник *- пилит *- дрова, где стрелы
направлены от определяющего к определяемому (хотя
оба эти определения по сути разны). Большинство языков
располагает возможностью применить пассивную] кон­
струкцию, т. е. переменить прямое дополнение в подлежа­
щее, подлежащее в косвенный падеж, преимущественно
творительный, а активный глагол в пассивный — дрова
пилятся дворником; janitor lignum secat: lignum secatur
a janitore.
Таким образом, одно и то же действие представлено
двумя языковыми способами, двумя конструкциями, ак­
тивной и пассивной. В первом случае грамматическим
подлежащим является agens, т. е. то, что действует (в на­
шем примере действующее лицо «дворник»). Во втором
случае роль подлежащего играет patiens, т. е. определяю­
щее лицо или предмет (в нашем примере «дрова»). Agens
и patiens — каждое может быть исходным пунктом, т. е.
подлежащим предложения. Таким образом, нельзя сме­
шивать agens’a с подлежащим, patiens’a с прямым до­
полнением. Подлежащее и прямое дополнение — это
1 Е . К у р и л о в и ч , Эргативность и стадиальность в язы ке,
И зв . А Н СССР, 1946, т. 5 , с т р . 3 8 7 — 39 4; п е р е п е ч а т ы в а е т с я б е з
р едакц и онн ы х изменений.
Эргативность и стадиальность в языке
123
грамматические категории, agens и patiens — понятийные
категории1. В вышеупомянутых языках нормальной яв­
ляется активная конструкция, т. е. с agens’oM как подле­
жащим, пассивная же конструкция имеет две различные
функции: одну грамматическую, вторую стилистическую.
Грамматическая функция страдательной формы — это
■ее употребление в том случае, когда предложение строится
■без agens’a или потому, что он неизвестен, или потому, что
не обращают на него внимания: в лесу был убит солдат
(в лесу убили солдата), пар вспахивается, латинское itur
«идут» (буквально «идется»). Обыкновенно, если agens’oM
является лицо, неизвестное или неназванное, возможна и
активная конструкция: говорят dicunt, on dit, man sagt.
При пассивной конструкции без agens’a имеем только
два основных члена, глагольную форму и patiens.
Другую, а именно не грамматическую, но стилистиче­
скую функцию имеет полная (трехчленная) пассивная
конструкция: солдат был убит врагом, пар вспахивается
крестьянином, которая совсем не отличается своим содер­
жанием от соответствующих активных конструкций: враг
убил солдата, крестьяне вспахивают пар. Эти две конст­
рукции разнятся между собою только стилистическим
оттенком. Говорят, например, Пушкин был убит в пое­
динке Дантесом, если речь шла о Пушкине, но Дантес
убил Пушкина в поединке, если речь шла о Дантесе. В
первом примере patiens, во втором agens являются психо­
логическим, а не только грамматическим подлежащим.
Но психологическое подлежащее — это уже термин сти­
листики.
Наличие пассивной конструкции в разных языках
оправдывается не этой стилистической функцией, а
первой, грамматической функцией. Это следует из факта,
что могут существовать или обе или только вторая, но
никогда не существует только вторая. Это значит, что нет
языка, который бы образовал и сохранял страдательный
залог исключительно для стилистических целей. Наобо­
рот, есть языки, в которых passivum служит только
1 Так как в русск ом язы ке сущ ествую т, кроме своих терминов
( п о д л е ж а щ е е , д о п о л н е н и е ) , и с о о т в е т с т в у ю щ и е и н о с т р а н н ы е ( su b j e c t u m , o b j e c t u m ) , н е к о т о р ы е р у с с к и е у ч е н ы е у п о т р е б л я ю т в м ест о
a g e n s и p a tie n s термины су б ъ ек т и объект.
124
Эргативность и стадиальность в языке
грамматическим целям, например латынь в своей старшей
стадии или классический арабский. В этих языках passi*
vum употребляется только в двучленных конструкциях,
состоящих из глагола и patiens’a (но без agens’a). Нет
языков, в которых бы пассив употреблялся только в трех­
членных конструкциях.
С другой стороны, есть языки, в которых нормальным:
является не наш номинативный, или активный, строй
(враг убил солдата), но так называемый э р г а т и в н ы й
строй, который можно бы сравнить с нашим пассивом.
Но сравнение это не вполне оправдано, так как этот эрга­
тивный строй считается в данных языках основным и нор­
мальным, как наш активный, не производным и сти­
листически подчеркнутым, как наш пассив. Например,
ср. Г у х м а н, Происхождение строя готского глагола,
стр. 136 (пример Дирра): в грузинском «охотник убил
оленя» передается так: monadire — man irem — i mohkla,
т. e. «охотником олень убит», в то время как в настоящем,
времени имеется monadire irem — sa mohklav, т. e. «охот­
ник оленя убивает». Таким образом, грузинский имеет в
прошедшем времени (так называемом аористе) эргативнук>
конструкцию, в настоящем — номинативную.
В эргативной конструкции исходным пунктом является
patiens («олень»). Он выступает в падежной форме, кото­
рую имеет подлежащее непереходного глагола. Agens.
стоит в косвенном падеже, называемом обыкновенно эрга­
тивным падежом или casus activus.
Эргативной (или менее правильно «пассивной») кон­
струкцией баскского, кавказских и североамериканских
языков занимались в начале века западноевропейские
языковеды (Schuchardt, Finck, Uhlenbeck), потом русские
лингвисты (Марр, Мещанинов, Кацнельсон и др.). Schu­
chardt первый обратил внимание на возможность происхож­
дения
индоевропейского
номинативного
строя из
эргативной конструкции. Марр же и его школа пытались
придать вопросу номинативной и эргативной конструкций
более глубокий характер, связывая их с теорией стадиаль­
ности языков.
Теория эта представляется в нескольких словах таким
образом. Языковые формы (главным образом предложениекак основная форма) развиваются р определенном направ­
Эргативность и стадиальность в языке
125
лении. Можно различать несколько главных этапов или
■стадий (три или четыре). Эволюция эта тесно обусловлена
соответственным развитием социальной структуры обще­
ства, производственных отношений и т. д. Члены предло­
жения и части речи возникают постепенно путем диффе­
ренциации.
Нас интересует здесь строй предложений. В этом отно­
шении школа Марра отмечает отсутствие различия между
словом и предложением на первой стадии, эргативный
строй предложения на высшей стадии. Если, как в грузин­
ском или в некоторых индоевропейских (а именно индо­
иранских) языках существуют рядом и номинативная
и эргативная конструкции, то следует последнюю считать
пережитком, не соответствующим действительному строю
общества и мышлению (миросозерцанию). Ибо эргативная
конструкция, рассматривающая действие со стороны раtiens’a, соответствует (по К а ц н е л ь с о н у , К генезису
номинативного предложения, стр. 92) мышлению, для
которого предметы сами по себе являются инертными;
с другой стороны, номинативная стадия связана с «возник­
новением в мышлении понятия о предмете как обладающем
свойствами субстанции и соответственно в языке имени­
тельного падежа как средоточия в с е х м ы с л и м ы х
глагольных
п р е д и к а т о в » (разрядка моя.—
Е. К.).
Прежде всего рассмотрим здесь номинативный и эр­
гативный строй в их взаимном параллелизме.
Как при номинативном, так и при эргативном строе
существуют у переходных глаголов три возможности:
1. Существует только эргативная конструкция.
2. Существует эргативная конструкция и, кроме того,
абсолютная
к о н с т р у к ц и я , т. е. такая, в
которой нет patiens’a, который является пропущенным
или потому, что неизвестен, или потому, что не обращается
на него внимания. Ср., например, женщина варит, он
пьет (если неизвестно что — водку, пиво, вино и т. д.;
или если это не стоит внимания). Но глагол в этом случае
выступает в некоторых языках эргативного строя, напри­
мер в абхазском ( М е щ а н и н о в,'Новое учение о языке,
стр. 166) в специальной форме, которукГзовут субъектной
в отличие от субъектно-объектной, употребляемой при
126
Эргативность и стадиальность в языке
наличии patiens’a. Что же касается agens’a, то он высту­
пает в а б с о л ю т н о м падеже, как при непереходном
глаголе или в номинальной фразе. То же самое прослежи­
вается и в ряде других яфетических языков ( М е щ а н и ­
н о в , Общее языкознание, стр. 158 и 159).
3. Существует эргативная конструкция, т. е. agens
в эргативном падеже, глагол в субъектно-объектной форме,
patiens в абсолютном падеже, а рядом с ней — подчер­
кнутая стилистически обратная конструкция: agens в.
в абсолютном падеже, глагол в субъектной форме, patiensв косвенном падеже. В то время как в эргативной форме
пунктом исхода является patiens (потому что его форма
является подлежащим и во фразах с непереходным гла­
голом и в номинальных фразах), в обратной конструкции
исходным пунктом становится agens. Имеем здесь будто
полярную противоположность современным европейским
языкам, в которых активная, т. е. нормальная, фраза ис­
ходит от agens’a, а стилистически подчеркнутая пассивная
форма от patiens’a.
Такое положение дела находим в описанных Мещани­
новым (в его «Новом учении о языке») палеоазиатских
языках. Он говорит (стр. 69): «В унанганском (алеутском)
языке мы имеем два строя спряжения с различными
формативами: прямой (субъектный), относительный (субъ­
ектно-объектный). Один из них (прямой, субъектный)
указывает местоименною частицею на субъект, объект же,
если он налицо во фразе, вовсе не отражается в глаголь­
ном оформлении». В другом (относительном) субъект
(существительное) ставится в относительном, а не в пря­
мом падеже, как при глаголах первой формы.
Например, qa-fi angagi-m su-kti «рыбу человек берет*
(стр. 65), angagi-h qa-h su-ku-h «человек рыбу берет» (стр.
70). Стр. 85: И в языке немепу (в Северной Колумбии),
«как и в унанганском (алеутском), непереходная форма
вовсе не означает непереходного глагола, который уже
по одной своей семантике не требует прямого дополнения.
В языке немепу, как и в унанганском, наоборот, непере­
ходная форма характеризуется лишь отсутствием объекта
в ней самой, что вовсе не означает невозможности объекта
во фразе с глаголом безобъектным по форме». Это значит,
что для переходных глаголов имеем два залога, субъектный
Эргативндсть и стадиальность
в языке
127
и субъектно-объектный, и, следовательно, две возможно­
сти конструкции фразы с переходным глаголом, как в.
унанганском языке.
То же самое для одульского (юкагирского), стр. 107,
пункт 3, для чукотского, стр. 121 и 122. В этом последнем,
языке предложение типа женщина варит мясо передается
или через
женщина — в орудийном падеже, варит— в субъектно­
объектной (переходной) форме, мясо — в
абсолютном
падеже, или
женщина — в абсолютном падеже, варит — в субъект­
ной форме, мясо — в косвенном (орудийном) падеже.
Таким образом, говорит здесь Мещанинов, одна и та же
фраза оказалась построенной по двум видам глагольного
оформления, с р а з л и ч и е м ф о р м а л ь н ы м п р и
т о ж д е с т в е с о д е р ж а н и я . В чукотском языке
находим, по автору, «выдержанное проведение эргативности» (стр. 121).
На основе этих материалов получается следующий
параллелизм номинативных и эргативных конструкций:
А. номинативные
Б. эргативные
1. женщина варит мясо
1. женщиной варится мясо
2. женщина варит мясо
2. женщиной варится мясо
мясо варится
женщина варит
3. женщина варит мясо
3. женщиной варится мясо
мясо варится
женщина варит
мясо варится женщиной
женщина варит мясо
Надо отметить, что в эргативной конструкции в неко­
торых языках различаем подгруппу глаголов sentiendi,
в которых agens принимает форму не орудийного, а
дательного падежа.
С другой стороны, в конструкции Б , женщина варит
мясо patiens в чукотском является в орудийном падеже.
Но эти детали не влияют на общую картину: суть дела
в том, что один раз agens, другой раз patiens является в
той падежной форме, которую имеет подлежащее в предло­
жениях с непереходным глаголом или в номинальной
фразе.
В А г и Б г находим одну полную конструкцию (с agens’oM
и patiens’oM) и одну неполную: в номинативном строе
128
Эргативность и стадиальность в языке
это конструкция мясо варится (без agens’a), в эргативном
строе конструкция женщина варит (без p a tie n s’a). Эти
неполные конструкции имеют грамматическую функцию.
Когда по разным причинам agens или patiens не упомяну­
ты, глагол принимает специальную форму, пассивную
в первом, абсолютную во втором случае. Под Л 3 и Б 3
находим по две полные конструкции. И в номинативном
и в эргативном строе их противоположность чисто сти­
листическая. В обоих случаях и agens и patiens могут яв­
ляться исходным пунктом конструкции, с той разницей,
что в номинативном строе н о р м а л ь н о является
подлежащим agens, а конструкция с p a tie n s’oM в роли
подлежащего — это ее стилистически подчеркнутый ва­
риант, в эргативном же с т р о е — наоборот.
И под 2. и под 3. язык имеет по два залога, в номина­
тивном строе — активный (действительный) и пассивный
(страдательный), в эргативном строе — эргативный и
абсолютный (или субъектно-объектный и субъектный).
Л, и Б , представляют собой языки с одним только залогом.
Язык может обойтись без другого залога даже в случае
неполной конструкции (где, как мы видели, второй залог
играет грамматическую роль). В санскрите можно с к а ­
зать marhsam pacati «варит мясо» в значении русского
мясо варится кем-то с той глагольной формой, что mamsam
pacati stri «женщина варит мясо». С другой стороны, в
ряде языков с эргативной конструкцией говорят женщиной
варится (что-то) с той же формой глагола, что и в полном
предложении женщиной варится мясо.
Возникает теперь вопрос, в какой мере разница между
номинативным и эргативным строем отражает разницу
мышления. В конструкциях Л, и £ ,, для которых нет в
пределах одного и того же языка сопоставления с другой
конструкцией — ни с конструкцией пассивной для Л,,
ни с конструкцией абсолютной (субъектной) для Б г, раз­
ница в мышлении совсем не может отразиться в конструк­
ции1, так как существует только одна грамматическая
1 Ср . В а н д р и е с , Я зы к ( р у с с к и й п е р е в о д ) , с т р . 2 1 8 — 2 2 1 .
Мышление мож ет отр аж аться в язы к е частично (отк уда я зы к ов ое и
внеязы ковое мы ш ление). Р а зн и ц а , су щ ес тв у ю щ а я в языке, д о л ж н а
с ущ естго р .а гь и п м ы ш л е н и и . Н о . н а о б о р о т , н е л ь з я з а к л ю ч и т ь из
отсутствия в язы ке разницы отсутствие ее в мышлении, н ап р и м ер ,
Эргативность
и стадиальность в языке
129
форма выражения, несмотря на то, ч т о является пунктом
исходным в мышлении, agens или patiens. То же самое
можно сказать о конструкциях А г и Б г, для которых тоже
нет противоположностей, так как строй неполных форм,
пассивной в А г, абсолютной для Б г, обуславливается чисто
грамматически отсутствием agens’a в А г и patiens’a в
Б г. Противоположность налицо только в Л , и Б ,, где име­
ем по две полные конструкции, в А } — нормальная —
женщина варит мясо, и стилистически подчеркнутая —•
мясо варится женщиной, в Б 3 — наоборот. Здесь разница
в мышлении действительно в некоторой мере отражается
и 'в языковой форме1. В зависимости от субъективного
психического расположения говорящего исходным пунк­
том (т. е. подлежащим предложения) является или agens
или patiens. Но, с другой стороны, мы видим, что эти воз­
можности наличествуют и в номинативном и в эргативном
строе. Разница здесь та, что в первом случае употребляем
н о р м а л ь н о а к т и в н у ю , во втором случае н о р ­
м а л ь н о э р г а т и в н у ю (субъектно-объектную) кон­
струкцию. Но это не качественная, а скорее количествен­
ная разница: употребление нормального и стилистически
подчеркнутого залога будет зависеть от индивида, воспи­
тания, стиля (класса, литературного языка) и т. д.
Существенным является наличие обеих возможностей
в обоих строях. Это значит, что эти два строя не отражают
двух разных мышлений.
Но можно бы возразить, что характерными для этих
двух строев являются не конструкции Л 3 и Б г, но кон­
струкции А г и Б ,, а именно: во время их в о з н и к н о ­
в е н и я в языке, когда в о з н и к а л о трехчленное
предложение, язык выбрал один из двух возможных пу­
в с е л ю д и р а з л и ч а ю т п о л (он, о н а ) , ч о не в се г р а м м а т и ч е с к и й р о д
( с р . и р а н с к о е о = «он, о н а» ). F c . i n с у ществует т о л ь к о о д и н з а л о г ,
н е л ь з я о п р е д е л и т ь , '-то я т я е т с ч д л я ; о в о р я щ е г о в р а з н ы х с л у ч а я х
и с х о д н ы м п у н к т о м д е й с т в и я ; г г гон; ?им о д р у г и х с р е д с т в а х , как
порядок слов, ударение. В э
псяк< t с л у ч а е , н е л ь з я с м е ш и в а т ь
м ы ш л е н и е , к а к п редставляем -> о ( я з ы к о м ) , с к а т е г о р и я м и , к а к о р у ­
дием представления.
1 А и м ен н о : о т р а ж а е т с я м '.дгпшдул;. ь н о е о т н о ш е н и е г о в о р я щ е г о
к в ы с к а з ы в а н и ю . О н о обр?:--. эт полю'' вн>.-ялыкового м ы ш л е н и я , в
то в ре м я к а к с о д е р ж а н и е о б е и х к о н с т р у к ц и й ( я з ы к о в о е м ы ш лени е)
тождественно.
130
Эргативность и стадиальность в языке
тей, от agens’a до patiens’a, или наоборот. Это была бы уже
не функциональная, а генетическая связь языка с мышле­
нием. Не хочу здесь пользоваться аргументом, вытекаю­
щим из собранных И. И. Мещаниновым материалов, а
именно: что как раз стадиально, по его мнению, старшие
палеоазиатские языки имеют противоположность двух
полных конструкций, отмечаемых под Б г. Это значило бы,
что изолированная конструкция J5, является редукцией
из старшего, двузалогового строя. Гораздо важнее, по
моему мнению, то, что если эргативная конструкция
£ , отражает мышление в моменте своего генезиса, тогда
нам приходится принять одно из двух: 1) или она опять
выбрана из двух конструкций, из которых другая исчезла,
тогда получаем более древнюю стадию, на которой или
agens или patiens могли стать подлежащим фразы; 2) или
мы имеем в виду момент в о з н и к н о в е н и я языка,
что, во-первых, является только отвлеченным построе­
нием, без эмпирического основания, а, во-вторых, опять
противоречит принципу стадиальности, по которому эрга­
тивность возникает на определенной, сравнительно позд­
ней, стадии языкового развития.
Итак, приходим к выводу, что номинативность
и
эргативность или ничего общего с разницей мышления
не имеют (Л,, Л 2;
Б г), или отражают стилистические
оттенки (Л8, £ ,) , но в таком случае о д и н а к о в ы м
с п о с о б о м в номинативном и эргативном строе, значит,
независимо от придаваемой школой Марра этим конструк­
циям стадиальности.
Но и само понятие стадиальности неприменимо по от­
ношению к номинативному и эргативному строю. Привер­
женцы теории стадиальности могут защищаться на новых
позициях, утверждая, что эргативность хотя и не пред­
ставляет собой более примитивного (т. е. соответствующего
более примитивному общественному строю) мышления,
чем номинативность, но все-таки она является более древ­
ней конструкцией, чем номинативность1. Такое утвержде­
ние было бы неправильно. Раз язык имеет выбор между
двумя стилистически дифференцированными конструк­
циями (Л 3, Б 3), исчезновение одной из этих может повлечь
1 Т. е. бол ее древним ор у д и ем
представления
мышления.
Эргативность и стадиальность в языке
131
за собой и изменение строя (номинативного на эргативный
и наоборот). Если в случае Л , (противоположность ак­
тивно-пассивная) исчезает пассив, получаем А г. Но если
исчезает актив, получим
Уже давно было открыто, что
разница между пассивной и эргативной конструкциями
состоит в том, что первую сопоставляют с активной, как
основной, вторую же — нет. Так объясняется генезис
эргативной конструкции в индоиранских языках. При­
бегать к понятию пережитков здесь не н у ж н о 1.
Французский язык, кроме нормальной конструкции —
le maitre prend le livre, les eleves prennent les plumes, имеет
пассив — le livre est pris pad le maitre, les plumes sont
prises par les eleves, и, кроме того, менее литературную,
но правильную конструкцию: le livre le maitre le prend;
les plumes les eleves les prennent.
Если бы вследствие потери контакта с литературной
традицией, в определенных условиях, например в какойто французской колонии, пассивная конструкция вытес­
нила две остальные, научному описателю языка пришлось
бы говорить об эргативном строе его фразы. Если бы, с
другой стороны, осталась только конструкция le livre
le maitre le prend, языковедам пришлось бы говорить о
субъектно-объектном строе французского глагола:
le livre — le maitre — le prend
les plumes — les eleves — les prennent.
Местоимения le, les, стоящие перед глаголом, казались
бы описателю просто неударяемыми, префигированными
глаголу элементами, согласующимися с p a tie n s ’oM (le
livre, les plum es), в то время как личные окончания гла­
гола (prend, prennent) соответствовали бы agens’y (le
m aitre, les eleves). Аналогично при упражнении Б , полу­
чаем Б и если исчезает вторая (субъектная) конструкция,
но Л ,, если исчезает субъектно-объектная (эргативная)
конструкция. Если бы чукотское женщина варит мясо
вытеснило выражение женщиной варится мясо, возникла
бы номинативная конструкция Л,.
Все это следует из принципа противоположности.
Функции языковых форм определяются объемом у пот.
1 П ринцип смеш ения язы ков (ар и й ск и х с доарийским и) или
билингвизма применять специально здесь н ельзя, так
принцип в аж ен вообщ е для всех я зы к овы х и зм ен ен и й.
9*
как
этот
132
Эргатиенссть и стадиальность в язьи е
ребления этих форм. Потому и функция формы должна
определяться в отношении к другим формам, употребляе­
мым рядом с ней в данной семантической или синтакси­
ческой области. Остановимся еще на таком вопросе: какое
значение придать разнице между А и Б , специально меж­
ду А 3 и Б 3, какое значение имеет для системы языка то
обстоятельство, что в первом случае форма с agens’oM как
подлежащим является нормальной, стилистически бесцвет­
ной, а форма с p a tie n s’oM стилистически подчеркнутой,
во втором же случае наоборот.
Такую разницу обнаружим в языке в случае, когда
дело идет о внешнем или внутреннем порядке элементов.
Так, например, в одних языках определение (прилагатель­
ное) стоит или обязательно или нормально перед опреде­
ляемым (существительным), в других — после. В пер­
вых — позиция после определяемого, во вторых — перед
определяемым считается стилистически подчеркнутой (ес­
ли вообще допускается). В фонетике в одних языках инто­
нация является положительной на второй части (например,
в славянском или латышском), в других на первой части
(в литовском). В этих примерах речь идет о внешнем по­
рядке элементов, о первом или втором месте. В случае же
номинативной и эргативной конструкции можно говорить
о внутреннем порядке элементов: исходным членом фразы,
т. е. подлежащим, несмотря на порядок слов, является
один раз agens (в номинативной конструкции), другой
раз — patiens (в эргативной конструкции). Внешний по­
рядок во фразе в этой связи нас не интересует.
Можно ли две полные конструкции А , считать просто
обращением двух конструкций />,? Ответ на этот вопрос
должен быть отрицательный. Совершенно правильно в
языковедении употребляют разные термины, говоря в
первом случае об отношении а к т и в н о й к п а с с и в н'о й ‘ конструкции, но во втором — об отношении э р ­
г а т и в н о й к а б с о л ю т н о й конструкции (но н е
п а с с и в н о й к а к т и в н о й ) 1. Точно так же, как в
> П о в н еш н ей ф о р м е а к ти в м о ж н о с р а в н и т ь с а б с о л ю т н о й , п а с ­
с и в — с э р г а т и в н о й к о н с т р у к ц и е й . Н о по ф у н к ц и и в я з ы к о в о й с и ­
с т е м е ак т и в и г р а е т т а к у ю ж е о с н о в н у ю р о л ь , к а к э р г а т и в н а я к о н с т ­
рук ц и я , пассив ж е является н адстрой к ой, как и абсол ю тн ая к он ­
струкция .
Эреатиенссть и стадиальность в языке
133
области фонетики, верхненемецкое или датское отношение
b : р не может считаться просто обращением славянскороманского р : Ь, так как в первом случае р, во втором b
является положительным элементом. И здссь тоже совсем
правильно языковеды употребляют разные термины: lenis
и fort is — для первой пары, tenuis и media (или глухая
и звонкая) — для второй пары. Это основано на другом
лингвистическом принципе, принципе положительности
и отрицательности языковых знаков, стоящем в тесной
связи с вышеупомянутым первым принципом.
Фонетический состав языка изменяется быстрее, чем
структура его фразы. На примере германского видим,
как отношение р : b изменялось несколько раз в течение
предыстории и истории германского. Индоевропейское
отношение tenuis : media заменено было во время первого
передвижения согласных (erste Lautverschiebung) отно­
шением lenis : fortis. В исторических германских языках
(например, в нижненемецком, английском, голландском,
шведском, норвежском) опять находим противопоставле­
ние tenuis : media. И опять эта противоположность в
верхненемецком и датском переходит в противоположность
lenis : fortis. Можно ли сказать, что эти два разных вида
отношений между р и b принадлежат разным стадиям
развития человеческой артикуляции?
Нет. Как на основе разницы между немецкой парой
b : р и русской парой р : b нельзя говорить о стадиально­
сти в развитии артикуляционных органов, точно таким
же образом на основе разницы между парой полных кон­
струкций Л , и парой Б 3 нельзя говорить о стадиальности
человеческого мышления, даже нельзя говорить о стади­
альности языковых средств.
Не затрагиваем здесь других признаков, которые Марр
и его школа выдвинули как характерные для разных
предполагаемых ими стадий языкового развития.
Утверждаем только на основе предыдущего, что эрга­
тивность и номинативность не только не отражают никакой
разницы мышления, но и являются формами, стадиально
совсем неопределенными.
Если стадиальность в языковом развитии существова­
ла, то в находящихся в нашем распоряжении и изложен­
ных выше материалах она следа не оставила.
СЛОЖНЫЕ ВРЕМЕНА В РОМАНСКИХ ЯЗЫКАХ 1
(1931)
Соотношение между непереходным глаголом и соот­
ветствующим переходным бывает двоякой природы.
В первом случае подлежащие обоих глаголов могут быть
идентичны: фр. Je cours «Я беру», J e parcours une distance
'<Я пробегаю дистанцию»; лат. venire «приходить», Romam
venire «приходить в Рим» и т. д. Во втором подлежащее
непереходного глагола может превращаться в прямое
дополнение соответствующего переходного: фр. Le cheval
sort de l ’ecurie «Лошадь выходит из конюшни», Je sors le
cheval de l’ecurie «Я вывожу лошадь из конюшни»; лат.
Discit puer litteras graecas «Мальчик учит греческие бук­
вы», Doceo puerum litteras graecas «Я учу мальчика
греческим буквам». Мы ограничимся в своем изложении
второй разновидностью отношений. Известно, что в этом
случае переходный глагол называется к а у з а т и в о м
соответствующего непереходного глагола. Мы сохраняем
термин к а у з а т и в за глаголами, п р о и з в о д н ы ­
м и о т г л а г о л о в (что касается термина ф а к т ит и в, то его лучше применять к о т ы м е н н ы м г л а ­
г о л а м , производным от существительных или чаще
от прилагательных, например фр. hausser «подымать»,
baisser «опускать» < haut «высокий», bas «низкий»),
В то время как переходный или непереходный характер
глагола определяется только его употреблением (синтак­
сическим), переходный глагол является каузативным лишь
тогда, когда он противопоставляется родственному с точки
зрения формы непереходному глаголу, подлежащее кото­
рого идентично прямому дополнению переходного гла­
гола.
1
J. K u r y t o w i c z ,
№ 2, 1931, с т р . 4 4 8 - 4 5 3 .
L e s t e m p s c o m p o s e s du r o m a n , P rF , t. 15,
Сложные времена в романских языках
135
В статье «t)ber den aktivischen und passivischen Charakter des Transitivums» (IF, XV III, стр. 528 и сл.) Г. Шухардт попытался показать, что с этимологической точки
зрения конструкция с переходным глаголом является,
как правило, продолжением пассивной конструкции:
конструкция
tc/v s^A'qov «я уничтожаю вра­
га» — это, в конечном счете, транформация конструкции
о
алоАЛитои (ол’ гцоо) «враг уничтожается
(мной)».
Д л я индоевропейских языков доказательство тезиса
Г. Шухардта представляет на первый взгляд непреодоли­
мые трудности, так как во всех этих языках конструкция
с переходным глаголом является наследием индоевропей­
ской общности. Но в ряде случаев, где вопрос о происхож­
дении переходного глагола ясен, история подтверждает
гипотезу Шухардта. Ф. Н. Финк выступил против общего
характера этой гипотезы в своей известной работе «Der
angeblich passivische Charakter des transitiven Verbs»,
KZ, XLI, стр. 208—281, ср. особенно стр. 266 и сл. Не
вдаваясь в подробности данной дискуссии, мы приведем
классический пример, подтверждающий тезис Г. Ш ухард­
та. Удивительно, что этот пример, почерпнутый из исто­
рии латинского языка и романских языков, совершенно
не привлек внимания Шухардта, хотя романское языко­
знание составляло специальную область его исследований.
Мы имеем в виду сложные времена с глаголом habere
в романских языках. В старороманских эти времена могут
иметь переходное значение, даже если глагол сам по себе
непереходный1, например «Chanson de Roland», 3591:
m ort as mon filz «ты убил моего сына»; «Couronnement
Louis»: quant deus l ’ot mort «когда бог убил его», ит. 1’ho
m orto «я убил его», а также соответствующие обороты
других старороманских языков. В ходе поздней эволюции
каузативное значение либо распространяется на всю пара­
дигму глагола, либо устраняется вовсе. В первом случае
непереходное значение сохраняется наряду с каузативным.
Ср. такие французские глаголы, как descendre «спускать­
ся» и «спускать», entrer «входить» и «вводить», sortir
‘ Ср. A. G a s p a r y , Z frP h . IX ,
4 2 5 — 428; F .
s t o i r e d e la la n g u e franijaise, P aris, I, 1939, стр. 236.
Brunot,
H i-
136
Сложные времена в романских языках
«выходить» и «вынимать», «выводить», sonner «звучать»
и «звонить» и т . д., которые в современном языке упо­
требляются и как переходные и как каузативные. В
испанском, например, соггег означает «бежать» и «гнать»
(например, соггег toros, ciervos «гнать быков, оленей»,
ср. фр. courre le cerf), volar «лететь» и «взрывать», crecer
«расти» и «увеличивать». В португальском мы находим*
аналогичные примеры. Ит. scendere «спускаться» и
«спускать», crescere «расти» и «растить», «увеличивать»,,
perire «погибать» и «губить», sonare «звучать» и «зво­
нить» также имеют оба значения, как и французские
глаголы. Следы этой тенденции имеются и в румын­
ском, например scadea «упасть» и «опрокинуть». С дру­
гой стороны, латинский глагол mori в современных
романских языках перестал быть каузативным; значение
«убить», распространенное в старороманских языках (в
сложных временах с habere), исчезло. То же самое про­
изошло с фр. apprendre (в ст.-фр. «изучать» и «обучать»),,
choir («падать» и «ронять»), croitre (в значении «увеличи­
вать» вплоть до XVII века), perir (в ст.-фр. «погибнуть»
и «погубить, потерять»), tomber (в значении «ронять»,,
«опрокидывать» еще в XVII веке).
Ни один из глаголов этой категории не был каузатив­
ным в латинском языке. В старороманских языках их
каузативный характер проявлялся только в сложных
временах с habere. Если гипотеза Шухардта верна, то>
романская конструкция h а b е г е + п р и ч а с т и е яв­
ляется, очевидно, продолжением пассивной конструкции.
Нам кажется, что это предположение подтверждается
историческими фактами. Происхождение романской кон­
струкции Ь а Ь е г е + п р и ч а с т и е
проясняется в
свете употребления глагола habere в классическом латин­
ском языке. Классическое значение этого глагола —
«держать». Д л я выражения менее конкретного и более
общего значения «иметь» в латинском обычно используется
конструкция д а т и в + e s s e . Народнолатинская кон­
струкция habeo factum (букв, «имею сделанным») является!
регулярным продолжением доклассической и классической
конструкции mihi factum est (букв, «мне сделано»), так
же, как habeo aliquid («имею что-либо») продолжает mihi
aliquid est (букв, «мне есть что-либо»). Конструкция habeo
Сложные времена в романских языках
137
factum не является инновацией народной латыни; эта
конструкция имеет классического «предка»: mihi factum
est. Habeo factum — это механическая трансформация
конструкции mihi factum est. Что же касается идиомати­
ческой конструкции mihi factum est, засвидетельствован­
ной начиная с эпохи Плавта, то это, по сути дела, пассив­
ная конструкция. Mihi factum est, где датив mihi, — это
dativus auctoris, равнозначно a me factum est.
У Плавта (Trin.,347)B m ulta bona bene parta habemus
значение «держать, обладать» выступает еще вполне отчет­
ливо. В классической латыни оборот с т р а д а т е л ь ­
ное
п р и ч э с т и е + h a b e r e встречается спора­
дически — только в отдельных выражениях (cognitum,
exploratum, perspectum, persuasum, habere)1. Значение
перфекта появилось достаточно поздно. Полностью оно
развилось у Григория Турского (VII век), например
Episcopum invitatum habes «Ты пригласил епископа».
Эта пассивная латинская конструкция, которую мы
считаем источником сложных романских времен с habere
и каузативного значения этих времен, охватывает прежде
всего перифрастические глагольные формы, то есть слож­
ные формы, содержащие либо страдательное причастие
прошедшего времени, либо герундив. Таким образом,
конструкция mihi occisus или occidendus est (букв, «он
мне убит» или «должен быть убит») противопоставлена
конструкции a me occiditur («он мной убивается»). Это
распределение точно соответствует распределению кауза­
тива и некаузатива в романских языках: например, ст.-фр.
j ’ai mort «я убил», но je fais mourir (а не je m e u rs )— для
того, чтобы передать значение «я убиваю». Это соответст­
вие между латинским и романскими языками, несомненно,
является наилучшим аргументом в пользу нашей гипотезы.
В работе Тильмана о dativus auctoris2 содержатся мате­
риалы по истории этой конструкции от Плавта и Энния
до Отцов церкви (Тильман исследовал более 1200 случаев
этой конструкции). У Плавта, например, мы находим:
«Mostellaria», 2, 2, 11; Expectatus veniam familiaribus
1 Ср. зам ечания Германа в S c h m a l z — S t o l z ,
L at.
G ram m ., стр. 561.
2 H . Т i 1 1 m а п n, D e d a t i v o q u i v o c a t u r g r a e c u s , A S P h E ,
I I , 1881, с т р . 81 и с л .
138
Сложные времена в романских языках
«Я приду, ожидаемый домашними»; «Captivi», 3, 4, 105;
:Satin istuc mihi exquisitum est «Достаточно здесь мной
выведано»; «Pseudolus», 942: Meditati sunt mihi doli «Обду­
маны мной хитрости». В ходе развития латинского языка
dativus auctoris становится все более частым. У Тита
Ливия (9,36): Silva erat Cim inia... nulli ad earn diem ne
mercatorum quidem adita «Лес Циминский... даже ни
одним из купцов до этого дня не был посещен». У Вергилия
встречается около шестидесяти примеров, у Овидия датив
превосходит по частоте аблатив с предлогом а(Ь). Тацит
дает сотню примеров. Эпический поэт Силий Италик упот­
ребляет dativus auctoris сто пятьдесят раз, а аблатив с
а(Ь) — только двадцать раз. Правда, как в классическую,
так и в послеклассическую эпоху датив употребляется
больше в поэзии, чем в прозе. У Тертуллиана мы находим,
например, quae пес inveniri пес investigari nisi soli Deo
potest «что не может быть ни изобретено, ни исследовано,
кроме как одним (самим) богом».
Начиная с III века нашей эры dativus auctoris все реже
встречается в литературном языке.
Статистическая таблица Тильмана показывает, что из
1222 случаев употребления dativus auctoris он встречается
934 раза (то есть в более чем 75% случаев) при перифрас­
тических глагольных формах и 288 раз (менее 25%) при
простых глагольных формах. Исчезновение датива, начи­
нающееся в III веке, является, по нашему мнению, косвен­
ным доказательством того, что в разговорном языке кон­
струкция mihi occisus или occidendus est вытесняется
конструкцией habeo occisum или occidendum.
Д л я понимания романских каузативов особенно важны
случаи употребления датива при непереходных глаголах.
Например, у Вергилия, «Georgica», 2, 206: Non ullo ex
aequore cernes— plura domum tardis decedere plaustra iuvencis «Ты не увидишь, как с какого-либо поля удаляются
в сторону дома многочисленные телеги, влекомые медлен­
ными волами»; у Силия Италика, 10, 28—29: Caditingensnominis expers uni turba viro «Огромная толпа, лишенная
имени, падает, повергнутая одним мужем» (букв, «падает
одному мужу»); 15, 647: fratri iacet ( = prostratus est a
fratre) «братом повергнут» (букв, «брату лежит»). Заменяя
конструкцию д а т и в + е э з е + н о м и н а т и в кон.
Сложные времена в романских языках
139
струкцией
номинатив + ЬаЬеге + акку­
з а т и в , мы переходим от типа inimicus mihi mortuus est
непосредственно к типу ст.-фр. j ’ai mort l ’ennemi (inimicum mortuum habeo).
Полную параллель сложным романским временам,
содержащим Ь а Ь е г е + с т р а д а т е л ь н о е
при­
ч а с т и е п р о ш е д ш е г о в р е м е н и , представляет
романское будущее типа cantare habeo (фр. chanterai,
ит. cantero, исп. cantare и т. д.). Это будущее продолжает
перифрастическую форму mihi cantandum est. В послеклассическую эпоху герундив употреблялся преимущест­
венно в перифрастическом спряжении1.
Конструкция г е р у н д и в + e s s e (типа laudandus
sum) стремится занять место пассивного будущего, напри­
мер «Salv. eccl.» 1, 35: Torquendus es, quia homicida es
цТы будешь подвергнут пытке, так как ты человекоубий«а»2. Отсюда следует, что соответствующая конструкция
с dativus auctoris (mihi cantandum est) должна была в ту
же эпоху иметь значение активного будущего. Тип mihi
cantandum est переходит в cantandum habeo, откуда can­
tare habeo.
Известно, что в германских языках также имеются
перифрастические глагольные формы, состоящие из гла­
гола со значением «иметь» (др.-в.-нем. haben, англ.-сакс,
hafian, др.-исл. hafa) + с т р а д а т е л ь н о е п р и ч а ­
с т и е п р о ш е д ш е г о в р е м е н и . Готский перевод
евангелия не знает этих форм; они встречаются только в
западногерманском и в северогерманском. Об их проис­
хождении ничего не известно, но поскольку они восходят
почти к той же эпохе, что и соответствующие формы
романских языков3, здесь не исключено, как нам кажется,
романское влияние.
Как мы видим, гипотеза Шухардта плодотворна. Она
позволяет нам решить проблему происхождения кауза­
тивных глаголов в романских языках. Кроме того, она
проливает свет на происхождение перифрастических глаольных форм, которые объясняются как старые пассивные
конструкции.
1 См. H o f f m a n n , ц и т . п р . , с т р . 5 9 4 .
2 Ср. H o f f m a n n ,
цит. п р ., стр. 553.
3 Ср. F. K l u g e ,
U rgerm anisch,
S tr a s s b u r g ,
1 913, ст р . 1 91.
140
Сложные времена в романских языках
В описанном процессе перехода пассива в актив реша­
ющий шаг состоит в замене конструкции д а т и в +
-f-esse + н о м и н а т и в
конструкцией н о м и н а ­
тив + habere + аккузатив.
Пассивная
конструкция была преобразована в активную. Но есть
случаи, когда форма сохраняется, а изменение состоит
только в смысловом сдвиге. В определенный момент исто­
рии языка конструкция, пассивная с точки зрения этимо­
логии, начинает восприниматься как активная. Латинская
конструкция ei factum est ( = ab eo factum est) в точности
соответствует древнеперсидскому avaya krtam «им сде­
лано», где avaya — это форма генитива-датива, как лат.
ei. Персидское vay kard продолжает с формальной точки
зрения древнеперсидскую конструкцию. Однако значение
этой персидской формы чисто активное: «он сделал» (ср.
романское habet factum). Следует, однако, иметь в виду,
что этот семантический сдвиг стал возможным только
благодаря фонетической и морфологической эволюции
(падению окончаний и исчезновению именной флексии).
ВИД И ВРЕМЯ В ИСТОРИИ ПЕРСИДСКОГО ЯЗЫКА1
(1953)
Уже давно принято противопоставлять языки, имею*
щие виды, например греческий или славянские, языкам,
выработавшим категорию времени, например латинскому
или основным языкам Западной Европы.
По-видимому, такое деление, ставшее классическим в
эпоху младограмматиков, не соответствует более методи­
ческим требованиям структурной лингвистики. В настоя­
щее время целесообразнее, видимо, рассматривать данное
расхождение как различие к о л и ч е с т в е н н о г о по­
рядка, основанное на большей или меньшей степени
г р а м м а т и к а л и з а ц и и определенных семантических
признаков глагола. Действительно, на первый взгляд
такое предположение кажется неприемлемым. Если в
славянских языках времена все же имеются (ср. различие
между настоящим временем и имперфектом = прошедшим
временем несовершенного вида), то, например, во фран­
цузском языке вид как будто бы полностью отсутствует. Ни
в английском, ни в немецком мы не обнаруживаем никаких
видовых различий в сфере неличных форм глагола2,
тогда как в греческом и славянском видовые противопо­
ставления в этом случае особенно разительны.
1 J . K u r y f o w i c z , A s p e c t e t t e m p s d a n s l ’ h i s t o i r e du pers a n , R O , t. 16, 1953, с т р . 5 3 1 — 5 4 2 . О п р е д е л е н и е п о в е с т в о в а т е л ь н о г о
в р е м е н и , д а н н о е на с т р . 146 и с л . , и з м е н е н о в р а б о т е J . К и г у > оw i с z, L ’ a p o p h o n ie en in d o -eu ro p ee n . Б л а г одар я откры тию а к к а д ­
с к о г о п е р ф е к т а ( Б . Л а н д с б е р г е р ) с т а л о я с н о , что [5 н у ж н о о т о ж е с т в ­
л я т ь с ф о р м о й i k t a s a d , в т о в ре м я к а к ik ^u d — э т о п о в е с т в о в а т е л ь ­
ное время. З ам ещ ен и е ia k tu l формой ia k ta l означает, следовател ь­
но,
зам ен у п овеств ов ател ьн ого времени перфектом.
2 Это н е с о в с е м в е р н о , о с о б е н н о в о т н о ш е н и и н е м е ц к о г о я з ы ­
к а .— П р и м . ред.
142
Вид и время в историй персидского языка
И все же именно количественные факторы определяют
все различие между польским pisac «писать» (несовершенность) : napisac «написать» (совершенность), с одной сто­
роны, и французским ecrire «написать» (одновременность):
avoir ecrit (предшествование) — с другой. Инфинитив
napisac опирается на личную форму napisal «написал»,
которая, хотя и является совершенной, не соотносится
с каким-либо определенным моментом во времени. Совер­
шенность может одинаково относиться как к моменту
речи, так и к какому-то моменту в прошлом. Напротив,
инфинитив avoir ecrit опирается на il a ecrit и il avait
ecrit, то есть на формы, выражающие предшествование —
в первом случае по отношению к моменту речи, во втором—
по отношению к определенному моменту в прошлом. Мы
констатируем, что в силу обязательной соотнесенности с
определенным моментом во времени конститутивная кате­
гория вида приобретает в западных языках особое содер­
жание, а именно понятие совершенности уступает место
понятию предшествования.
Итак, в случае так называемых «языков с видами» мы
имеем дело не с принципиально отличными глагольными
системами, а просто с системами, относительно менее
развитыми (elabores) по сравнению с западноевропей­
скими.
Западноевропейские в р е м е н а содержат два элемен­
та: 1) вид, 2) временную веху, с которой соотносится вид.
Так, французское прошедшее неопределенное (il a ecrit)
включает понятие совершенности и соотносится с момен­
том речи. То же относится и к английскому I have w ritten,
несмотря на второстепенные различия в употреблении
французской и английской форм. Формы j ’ecrivais и I was
writing включают понятие несовершенности и соотносятся
с определенным моментом в прошлом.
Поскольку западноевропейские времена имеют слож­
ную природу, необходимо, прежде чем приступить к срав­
нению двух рассматриваемых типов систем, разложить
их. Истинным, конституирующим содержанием глаголь­
ных форм является вид. Понятие временной вехи присоеди­
няется к нему почти так же, как артикль 1а присоединяет­
ся к символическому содержанию table в la table «стол».
Действительно, нельзя думать, что в la table речь идет
Вид и время в истории персидского языка
прежде всего о понятии определенного предмета, которое
затем уточняется понятием круглой или квадратной доски
на ножках. На самом деле имеет место обратное, о чем
свидетельствует также явление грамматического подчине­
ния (род, число, падеж артикля). Понятие момента во
времени не может само по себе составить никакого содер­
жания качественного порядка; речь здесь идет прежде
всего об указательном элементе, подобном определенному
артиклю. Определенный артикль европейских, семитских
и других языков представляет собой не только по своему
происхождению, но и по функции указательное местоиме­
ние, низведенное до ранга синсемантического элемента.
Значения nunc и tunc, присущие западноевропейским вре­
менам, могут быть также поставлены в параллель с место­
имениями ближнего и дальнего указания celui-ci : celui1а и т. п.
Особо существенно, однако, то, что недопустимо рас­
сматривать как параллельные противопоставления «м омент речи: м о м е н т в п р о ш л о м » и « м о м е н т
р е ч и : м о м е н т в б у д у щ е м » . Нельзя смешивать
языковую реальность с логико-математической схемой,
на которой прямая линия делится точкой настоящего на
две симметричные части — прошедшее и будущее. Если
уж мы хотим придерживаться графического изображения,
то оно должно быть не таким:
прошедшее
настоящее
а скорее таким:
прошедшее
“
“
будущее
настоящее
1
будущее
По сравнению с настоящим и прошедшим, выражающи­
ми действительность, будущее, обозначающее возмож­
ность, вероятность, ожидание и т. п., представляет собой
н а к л о н е н и е . В качестве такового оно противопостав­
ляется н а с т о я щ е м у + п р о ш е д ш е м у , взятым
вместе. Будущее — это наклонение, обозначаемое иногда
неуклюжим термином «субъюнктив» или «конъюнктив»
144
Вид и время в истории персидского языка
(йлохахпхое). Было бы желательно ограничить упот­
ребление термина «субъюнктив» его этимологическим зна­
чением (наклонение гипотаксиса, подчинения). Субъюнк­
тив типа индо-ир. bharat или гр. фгрт; «да несет», употреб­
лявшийся в доисторическую эпоху и в самых древних
текстах в главном предложении, представляет собой буду­
щее время, хотя наряду с ним существовало образование
дезидеративного характера на -sie/o-, в ходе истории
вытеснившее его. Древнее будущее cpsgr, сохранилось в
подчиненных предложениях, превратившись в субъюнктив
(ояотахпх&е) в подлинном смысле этого слова. В течение
всего того времени, пока сигматическое будущее представ­
ляет собой лишь дезидератив, субъюнктив на -е/о- выпол­
няет функции будущего и заслуживает названия будущего.
Поскольку наши заметки касаются только проблемы
видов и времен, мы оставим в стороне вопрос о будущем
и других наклонениях. Это не значит, однако, что в эво­
люции глагольной системы обновление наклонений не
связано с обновлением видов-времен. Напротив, мы сможем
даже указать важные случаи такого рода связи. Однако,
поскольку речь здесь идет не о развитии системы накло­
нений, эти примеры будут носить скорее разрозненный
и побочный характер.
Полная система видов, основанная на главном проти­
вопоставлении «несовершенность» (негативный член) :
«совершенность» (позитивный член), предполагает, кроме
того, существование нейтральной формы (ни несовершен­
ной, ни совершенной) и сложной формы (сочетающей эле­
менты несовершенного и совершенного видов). Вот система
видовых форм:
Г = нейтральная
В — несовершенная
р = совершенная
у = сложная
Сложный член системы, если он вообще имеется в
спряжении, представлен формами, выражающими с о с ­
т о я н и е . Так, во французском языке формы типа il
est maigri, il etait maigri «он похудел» представляют собой
у по отношению к совершенным формам ((3) il a maigri,
il avait maigri. В аккадском языке kasid «он победитель»
представляет собой у по отношению к совершенной форме
Вид и время в истории персидского ясыка
145
iksud «он победил». Термин «сложный» объясняется тем,
что по сравнению с В (il maigrit — настоящее время)
у (il est maigri) имеет значение совершенности, а по срав­
нению с р (il a maigri) у имеет значение несовершенности,
поскольку обозначает состояние.
Однако между Р и у существует особая близость,
которая проявляется в исторически известных фактах
замещения р прежним у. Так, латинский перфект (Р)
scripsi «я написал» был заменен в романском перифрасти­
ческой конструкцией scriptum habeo ( = scriptum mihi
est «мною написано») со значением состояния. В западно­
семитском совершенная форма iaktul (Р) была вытеснена
формой katal, значащей по своему происхождению «он
убийца» (имя деятеля).
С другой стороны, существует определенная близость
между нейтральным и негативным членами системы.
Существует тенденция к замещению Г прежним В, напри­
мер к замещению так называемого общего настоящего
длительным (несовершенным) настоящим. В славянском
длительное настоящее типа pripekajp «припекаю», явля­
ющееся само продолжением древнего итератива, полно­
стью вытеснило древнее общее настоящее pripekp, которое
приобрело модальную функцию (будущего времени). В
то же время в английском языке различие между Г (1
write) и В (I am writing) продолжает соблюдаться. Заме­
тим, что и в этом случае В восходит к образованию с пер­
воначальным итеративным значением.
Если ввести понятие временного отношения («момент
речи» : «момент в прошлом»), данная выше в и д о в а я
система раздваивается и превращается в систему времен:
1 (,,nunc“)
Г, = общее настоящее
В, = настоящее длительное
Р, = перфект
(прошедшее
неопределенное)
Y, = состояние (настоящее)
2 (,,tunc‘ )
Г г = прошедшее определен­
ное
В2= имперфект
Р2 = плюсквамперфект
= состояние (прошедшее)
Среди западноевропейских языков системой, наиболее
близкой к полной, располагает английский: / \ = I write,
10 Е. К у р илов ич
146
Вид и время в истории персидского языка
В, = I am writing, р, == I have written, у, = I have been
writing; Г г = I wrote, B 2 = I was writing, p2 = I had
written, y 2 = I had been writing. Французский язык не
различает Г, и В,, поскольку je suis еп train d’ecrire —
это пока еще только лексический оборот, а не перифрасти­
ческая грамматическая форма;
и у 2 существуют лишь
у ограниченного числа глаголов (pourrir «гнить», rancir
«прогоркнуть», vieillir «стареть» и др.); наконец, Г г (про­
шедшее определенное) в разговорном языке заменено р,
(прошедшим неопределенным)1. Такой переход от пер­
фекта к прошедшему определенному также представляет
собой частое явление в языковой эволюции. Система лите­
ратурного немецкого языка (а также нижненемецкая)
напоминает систему разговорного французского языка с
тем отличием, что здесь различаются
(ich habe geschrieben) и Г г (ich schrieb), но совпадают Г 2 и В г (ich schrieb).
В южнонемецких диалектах так же, как в разговорном
французском, р, (ich habe geschrieben) заменило Г 2 (ich
schrieb).
Три личные формы польского или русского языков
(например, польские piszg «пишу», pisaiem «писал»,
napisaiem «написал») занимают следующие клетки: pis z § = Г х и В х, napisafem = p t и р2, pisalem = В 2. Тож­
дество pt = Р2 ясно показывает, в чем состоит «видовой»
характер славянской системы, проявляющийся в особен­
ности в формах инфинитива и императива. Эта черта явл я­
ется следствием неполноты глагольной системы.
Распределение персидских форм тождественно распре­
делению форм в литературном французском языке:
Г, и В, = mikunam
Р, = kardah am
Гг
kardam
В г = mlkardam
Р2 = kardah budam
Специальных форм для Yi и У2 нетЭта система, представляющая собой конечный этап
эволюции древнеиранского глагола, возникла в результате
1 Сем антическое разл ичи е м е ж д у «неопределенным» и «определ енн ы м » в ж и в о м я з ы к е и с ч е з л о ; т е п е р ь г о в о р я т о « с л о ж н о м » и « п р о ­
стом» п р о ш е д ш е м .
Вид и время в истории персидского языка
147
ряда реорганизаций, повторяющихся во всех языках и во
все времена. Общее языкознание дает нам в этом полную
уверенность и даже позволяет заполнить некоторые л аку­
ны в исторической документации.
Древнейшая система, известная компаративисту, выте­
кает из данных Ригведы, Авесты и языка Гсмера. Вот она:
Г , и В, = настоящее время
Р1 и Р2 = аорист (корневой или сигматический)
Y,
= перфект (с редупликацией; значение состояния)
Г г и В 2 — имперфект (повествовательное время)
уг
= плюсквамперфект (значение состояния в про­
шлом)
Тождество (3, = $г— важная черта; оно придает древ­
нейшему индоиранскому и в особенности греческому
языку тот же «видовой» характер, который отличает
славянский от западных индоевропейских языков. В индо­
иранском мы находим инновации в отношении перфекта
(■у,), который лучше всего сохраняет свое первоначальное
значение в древнейшем греческом языке, хотя и начинает
здесь вторгаться в сферу гориста ф ,). Индоиранский на
первый взгляд сохранил древнюю ферму прешедшего
определенного (Гг = индоевропейский
имперфект), ко­
торое в греческом было обновлено переходом р, > Л (ср.
аналогичное развитие в разговорном французском языке
и в южнонемецких диалектах)1.
1 С л е д у е т , о д н а к о , о т м ет и ть , чтп при о т с у т с т в и и с п е ц и а л ь ­
н о й ф о р м ы д л я Г 2 я з ы к м о ж е т п р и б е г н у т ь д л я з а п о л н е н и я эт ой
л а к у н ы л и б о к р , , л и б о к В 2. Э т о з н а ч и т , чт о о д н а и з д в у х ф о р м
приобретает вторичную функцию прош едш его определенного ( = по­
в ествовательного времени). Е сли и сп ол ьзует ся имперфект, то д л и ­
тельность или развитие действия во внимание не принимается,
о с т а е т с я т о л ь к о и д е я м о м ен т а в п р о ш л о м . Т о ч н о т а к ж е , ес л и в к а ­
ч ест в е п о в е с т в о в а т е л ь н о г о в р е м е н и и с п о л ь з у е т с я п е р ф е к т ( п р о ш е д ­
ш ее н ео п р ед ел ен н о е ), то учиты вается тольк о отнесенность действия
к п р о ш л о м у , а не е г о с в я з ь с н а с т о я щ и м (то ест ь ег о з а в е р ш е н н о с т ь
к мом енту речи). В этом зак лю ч ается о д н о из главны х р азличи й м е ж ­
д у н е м е ц к и м и д и а л е к т а м и : Р , = Г 2 ic h h a b e g e s c h r i e b e n , В 2 ich s c h r i e b
(к а к в р а з г о в о р н о м ф р а н ц у з с к о м я зы к е ) и ли р, ich h a b e g e s c h r i e b e n ,
Г 2— В , i c h s c h r i e b . Т а к и м о б р а з о м , р а с х о ж д е н и е м е ж д у г р е ч е с к и м и
индои р анск и м сводится, п о-видим ом у, к р азл и ч и ю д и а л е к т н о г о
п о р я д к а . В г р е ч е с к о м (3, = Г 2 ( а о р и с т ) , В , ( и м п е р ф е к т ), в и н д о и р а н ­
с к о м р, ( а о р и с т ) , Г 2= В , ( и м п е р ф е к т ). О д н а к о в о п р о с о т о м , к а к о е
10*
148
Вид и время в истории персидского языка
Первое преобразование древнеиранской глагольной
системы состояло в замене у, и (3, древнеперсидской пери­
фрастической формой |mana] kartam (krtam) «мною сде­
лано». Этот именной оборот, близкий по значению к
древнему перфекту (у,), постепенно заменил его, а затем
проник в зону употребления аориста ф ,). Возможно,
древнеперсидский не достиг еще конечной ступени этого
развития, то есть допускал конструкцию (mana) kartam
в качестве у, как нормальную составную часть спряжения,
однако продолжал наряду с (mana) kartam использовать
в функции р, аорист1.
Клинописные тексты представляют, впрочем, довольно
мало возможностей для использования аориста. В силу
повествовательного характера этих документов на первый
план в них выступает Г 2 ( = древний имперфект). Во вся­
ком случае, именно конструкция (mana) kartam является
здесь, по-видимому, нормальной формой не только для
Y,, но также и для р,. Плюсквамперфектное значение
в западноевропейском смысле (Р2) вырисовывается в такой
фразе, как xsa^am tva haca amaxam taumaya parabartam
aha adain patipadam akunavam «царство, которое у нашей
семьи отнято было, я восстановил».
В среднеирапскую эпоху (mana) kartam проникает в
клетку Г г (прошедшее определенное; повествовательное
время). Тем самым достигается современное состояние.
Это смещение находится в тесной связи с появлением
нового именного оборота — персидского kardah am. Заме­
тим, между прочим, что вопрос о переходности kardah
am, равно как и вопрос о залоговой валентности в kardam,
не имеет значения для проблемы времени и вида. Оборот
kardah am, первоначально выражавший состояние, проник
из у, В Р, и ограничил использование kardam единственной
клеткой Г„.
и з т о ж д е с т з у с т а н о в и л о с ь р а н ь ш е , — и н д о и р а н с к о е Г 2= б_, и л и г р е ­
ч е с к о е Pi = r , — не м о ж е т быть р е ш е н на о с н о в а н и и о д н и х т о л ь к о
т е о р е т и ч е с к и х р а с с у ж д е н и й . Мы н а д е е м с я е щ е в е р н у т ь с я к э т о м у
вопросу.
1 П о Э. Б е н в е н и с т у (см . Е . B e n v e n i s t e , E t u d e s suv le
v i e u x p erse, B S L , X L V I I , f a s c . 1, 1951, с т р . 51 ), п е р и ф р а с т и ч е с к и й
оборот зам еняет древний аорист тольк о в некоторы х ф орм ах плрад игмы (в ч а с т н о с т и , в 3 л . мн. ч .) .
Вид и время в истории персидского языка
149
Об относительно позднем характере оборота kardah am
свидетельствуют не только данные памятников (в древне­
персидском эта конструкция отсутствует), но прежде всего
сам суффикс -ka- (krtaka-), характерный первоначально
для прилагательных; оборот этот возник не ранее средне­
иранской эпохи.
Последовательное смещение у, в сторону р, и р, в сто­
рону Г 2 ясно видно из следующей сводной таблицы:
(индо)иранский
древнеперсидский
среднеиранская
эпоха
Y,
перфект
(mana) kartam
kartak am
В ряду у,, р,, Г 2 каждая из форм у, и p t стремится
проникнуть в зону следующей формы. Обновление у\
приводит к ограничению использования прежней формы у,
сферой рп обновление р , — к ограничению использования
прежней формы р, сферой Г 2. Прежняя форма Г 2 либо
исчезает, как это случилось с иранским имперфектом,
либо приобретает модальный (оптативный) оттенок, как
это произошло, например, со славянским Ьу^ъ, by (древ­
ний аорист) или с латинским оптативом (субъюнктивом)
на -а- (тип veniat < venat), который, возможно, родствен
балтославянскому прошедшему на -а-.
Проблемы, касающиеся Г и В, по-видимому, более
сложны. Форма mlkunam, которая выполняет в современ­
ном персидском языке функции как длительного, так и
общего настоящего (дуратива), вероятно, первоначально
проникла в клетку В. Известно, что в пехлеви наречие
hame еще сохраняет свое этимологическое значение («всег­
да, постоянно»)1. Обновление В вызвано общеизвест­
ным явлением потери дуративного значения, связанной
с контекстными ограничениями (преверб, наречие, прямое
дополнение). Настоящее время в этом случае может быть
1 С р . G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e , I, 1, с т р . 311: O h r m a z d
b i t u h a s t u h a m 5 b a v e t « О р м у з д б ы л , ест ь и в с е г д а б у д е т » .
150
Вид и время в истории персидского языка
заменено итеративной формой, именем деятеля и т. п.,
которые восстановят непрерывный (линейный) характер
действия, затемненный ограничивающим влиянием кон­
текста. В общем именно такова причина замены прежнего
английского настоящего времени I write в функции В 2
длительной (continuous, progressive) формой. По той же
причине в славянском бывший итератив pripekajp занял
место pripekp (в функции В 2). Различие между pripekajp
и pripekp впоследствии стерлось в связи с проникновением
pripekajp в клетку Г, и ограничением pripekp модальным
употреблением (будущее время). Зато славянский дает
нам важные сведения о точных условиях замены формы
pripekp формой pripekajp. Соответствующими итератива­
ми были заменены (сначала в функции В,, а затем Г,)
глаголы, определявшиеся наречными превербами, напри­
мер pripekp, тогда как простые глаголы (по крайней мере,
первичные) сохранили прежнюю форму настоящего вре­
мени. Остается открытым вопрос о том, не закрепился ли
в английском языке оборот I am writing первоначально
за глаголами, определяемыми наречиями, то есть не
выполнял ли функцию В, оборот I write и, наряду с ним,
например, I am writing down. Форма I am writing, между
прочим, вторглась также в клетку Г, (he is always grumbl­
ing «он всегда ворчит»), не вытеснив, однако, полностью
простой формы. Что касается происхождения данного
оборота (причастие, т. е. имя деятеля, или имя действия on
writing > a-writing), то оно имеет лишь второстепенное
значение.
Эти общие соображения дают основания предположить,
что hame kunet (перс, mikunad «делает») вначале заменило
kunet в функции В,; следовательно, первоначально суще­
ствовало противопоставление между длительным настоя­
щим hame kunet и общим настоящим kunet. Историче­
ские данные подтверждают это предположение. Хотя в
настоящее время imkunad является нормальным предста­
вителем как Bj, так и Г,, имеются надежные свидетель­
ства использования в функции Г, формы kunam. По Ензен у 1, «аорист» kunam используется в качестве общего
настоящего в сентенциях, пословицах и т. п., например
1 Н.
J e n s e n ,
N eupersisch e G ram m atik ,
1931,
стр.
266.
Вид и время в истории персидского языка
151
шаг pusti х 'а ^ га gudarad amma yjiji x 'a d ra nagudarad
«Змея сбрасывает свою кожу, но не сбрасывает свсю на­
туру». В архаическом языке (Фирдоуси и др.) «асрист»,
особенно с частицей bi-, может выполнять функции на­
стоящего времени, например, nah kaisar biy'aham nah
fagfuri a n «я не прошу ни императора (Византии), ни
повелителя Китая»; в современном языке он употребляется
очень редко.
Особый интерес ввиду наличия славянских параллелей
представляет м о д а л ь н о е
использование прежнего
настоящего времени. Если форма yvaham kard — это еще
прозрачный дезидератив, форма bikunam — уже подлин­
ное будущее время, например, candan diram zahidanra
bidiham «столько дирхемов аскетам дам» (Саади). Эта
форма имеэт, кроме того, ряд специальных употреблений,
причем все они носят модальный ха р а кте р 1.
В славянском тип pripekp также сохранился, выражая,
во-первых, общее настоящее в пословицах и т. п. и, вовторых,— будущее. Персидская параллель показывает,
что значение будущего появилось отнюдь не как следствие
значения совершенности, которое имеет сложная основа
pripeko, хотя такое объяснение не раз выдвигалось и преж­
де и в настоящее время. Речь идет скорее о модальном
значении реликтового характера. Всякое настоящее время
может употребляться в значении будущего спорадически.
Однако такое употребление может быть облечено в
грамматическую форму настоящего времени, которая,
будучи вытеснена из клеток В , и Г л, сохранится лишь в
модальном использовании, до сих пор случайном. Причи­
ной того, что в славянском настоящее время с л о ж н ы х
глаголов приобретает значение будущего, является замена
настоящего времени с л о ж н ы х глаголов в функции В ,
и Г 1 соответствующими итеративами; простые глаголы
сохраняют в настоящем времени функции В, и Г,.
Параллельное замещение клетки В, формой hame kardam (ср. англ. В, = I am writing, В2 = I was writing)
не сопровождалось дальнейшим распространением этой
формы из В2 в Г,; таким образом, она продолжает ограни­
1 II. J e n s o n ,
N eu p ersisch e O ram m atik,
1931
стр. 267.
152
Вид и время в истории персидского языка
чиваться значением длительности (имперфекта). Мы видим,
что сфера употребления древнеиранского имперфекта
abarat ( = В г + хГ г) начиная со среднеиранской эпохи ока­
зывается поделенной между двумя формами: kardam = Г г
и hame kardam = В 2. Возникает, однако, вопрос, не сле­
дует ли усматривать между этими двумя этапами еще
один. Дело в том, что замещению В 1В г «аналитическими»
итеративными формами с hame могли предшествовать
попытки обновления В гВ г с помощью «синтетических»
форм на -ауа-. Основания для такого предположения дает
фонетическая форма окончаний настоящего времени,
которые, по-видимому, содержат элемент -I < -е- <
< -ау а -1. Помимо окончаний -ed > -Id во 2 л. мн. ч.,
древнему итеративу следует приписать также удлинение
а > а (в открытом корневом слоге) в таких глаголах, как
taxtan «бежать» и др. Необходимо исходить из древнего
итеративного, а не каузативного значения образования
на -ауа-, поскольку каузативное значение, предполагаю­
щее изменение залога глагола, не могло бы привести к
четкому противопоставлению видового характера между
-ati и -ayati2. Мы констатировали, что в иранском, так же
как и в ведийском, образование на -ауа- отличалось кау­
зативным значением лишь в противопоставлении с непе­
реходными глаголами, тогда как производные на -ауаот переходных глаголов оставались просто переходными.
Однако в отличие от индийского, где в послеведийскую
эпоху у образований на -ауа- возобладало каузативное
значение, в иранском, по-видимому, основным оказалось
итеративное значение, предшествующее значению дли­
тельности.
Можно считать a priori вероятным, что происхож­
дение персидской приглагольной частицы bi- связано с
развитием системы видов. Не существенно, к чему восхо­
дит эта частица. Гораздо важнее то, что мы не знаем пер­
воначальной ф у н к ц и и
bi-. Обычно функцию bi1 См. Е . B e n v e n i s t e ,
G r a m m a i r e s o g d i e n n e , I I , 1 9 29 ,
с т р . 4 с о т с ы л к о й к P . T e d e s c o , Z e i t s c h r i f t fur I n d o l o g i e u n d
I r a n i s t i k , II, 1923, с т р . 2 8 1 — 31 5; с р . е щ е р а н ь ш е Р . Н о г п, в
« G r u n d r iss der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e s , 1, 2 , с т р . 131.
2 С р . т а к ж е н а ш у ст а т ь ю в R O , V I , с т р . 1 9 9 — 2 0 9 .
Вид и время в истории персидского языка
153
определяют как ограничительную1, однако четко уста­
новить ее характер с помощью релевантных противопо­
ставлений невозможно, по крайней мере в современном
языке.
По данным «Grundriss der iranischen Philologie, I»,
частица
bi- отсутствует в североиранских (скифских)'
диалектах, но наличествует во всех центральных и при­
каспийских диалектах, в курдском, в белуджском и даже
в афганском. С другой стороны, mi- почти не встречается
за пределами собственно персидского. Так, эта частица
не представлена в кашанском диалекте, в габри, в наини,
в мазандеранском, гилянском и талышском, не говоря уже
о других иранских языках, перечисленных выше. Такое
соотношение соответствующих географических зон уже
само по себе достаточно убедительно показывает, что час­
тица bi- хронологически предшествует пп-. Еще более
показательно в этом отношении то, что у Фирдоуси частица
b i-неотделима от следующей за ней глагольной формы,тогда
как hame, этимологическое значение которого еще доста­
точно ясно в пехлеви, пользуется значительной свободой.
Наконец, отсутствие у bi- строго определенной функции
заставляет нас считать префиксацию этой чгстицы оста­
точным морфологическим процессом.
Уже в пехлеви частица be, хотя она встречается очень
часто и может сопровождать любые глагольные формы2,
по-видимому, не изменяет сколько-нибудь существенно
значение этих форм. В современном персидском типы
m lkunam и mlkardam противопоставляются типам bikunam
и bikardam. Было бы правильно считать, что bi- выступает
в тех формах, которые отсутствие ml- характеризует как
недлительные («аорист», императив, претерит, изредка
перфект). Формы, которые допускают только ml- или
только bi-, довольно редки. В будущем времени частица
bi- может присоединяться к вспомогательному глаголу
Xvastan6e3 изменения смысла формы: bi^ 'ahad raft = x vahad
raft «он пойдет»3. Наклонение, которое Ензен называет
1 Т а к , в к о н ц е к о н ц о в , сч и т а ет и Е н з е н , см . Н .
J е n se'n ,
N e u p e r s i s c h e G r a m m a t i k , 1931, с т р . 135.
2 См. ст а т ь ю З а л е м а н а в « G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e » ,
1, 1, с т р . 3 1 1 .
3 H . J e n s e n , N e u p e r s i s c h e G r a m m a t i k , 1931, с т р . 1 60.
154
Вид и вргмя в истории персидского языка
лрезумптивом*, образуемое из причастия прошедшего
времени и basam (например, guftah basad «он, должно
быть, сказал»), допускает факультативную префиксацию
частицы bi- к причастию (binadadah basad «он, должно
быть, не дал»). Наконец, мы обнаруживаем bi- в самостоя­
тельных формах причастия прошедшего времени, напри­
мер: Kalun did devi bijastah zi-band «Калун увидел демона,
.освободившегося из оков»2. Спорадическое употребление
bi- с причастием прошедшего времени явно вызвано нали­
чием bi- в прошедшем времени, от которого произведено
причастие. Что касается bi%vahad (raft), то здесь речь,
возможно, идет о том, чтобы подчеркнуть различие между
вспомогательным глаголом и самостоятельной формой
ml%vahad «он хочет».
В отношении современного персидского языка пред­
ставляется правомерной гипотеза о том, что bi- служит
прежде всего для противопоставления недлительных форм
.длительным и, таким образом, указывая на отсутствие
длительности, представляет собой знак отрицания. Чисто
формальное сохранение этой частицы в современном пер­
сидском объясняется, по-видимому, так же, как нунация
в арабском: будучи вытеснена в доисторическую эпоху
указательным элементом al- (артиклем), она указывает
теперь на отсутствие определенности3. Если данная па­
раллель верна, то частица bi- должна была играть ту же
роль, что затем стала выполнять hame, то есть служить
для подчеркивания длительного характера В 1В г (настоя­
щее время и имперфект). Иначе говоря, bi-----функцио­
нальный предшественник hame.
Вытеснение форм bikunam, bikardam формами mikunam, mikardam привело к тому, что формы с bi- были
отожествлены с kunam, kardam и получили недлительное
•значение. Отсюда почти полная эквивалентность kunam
и bikunam «чтобы я сделал», kardam и bikardam «я сделал»,
кип и bikun «сделай». Случаи одновременного употребле­
ния mi- и bi- в классическом языке доказывают отсутствие
всякого значения у bi-, ср. ora mi bijustand har so sipah
1 I I . ’ J e i i s e n , N e u p i T s i s c h e G r a u m i a l i k , 1931, стр. 160.
2 Т ам ж е , с т р .
146.
3 С р . S v m b o l a e F . H r o z n v , L a m i m a t i o n et 1’a r t i c l e e n a r a b e , 111,
■стр. 3 2 3 — 32 8 .
Вид и время в истории персидского языка
155
«солдаты разыскивали его повсюду». Разную степень
частоты употребления bi- (почти обязательно в императи­
ве, факультативно в претерите и т. д.) следует отнести за
счет более позднего фиксирования норм.
По-видимому, такой же остаточный характер частица
bi- носит в диалектах, где для обновления формы послу­
жила не hame, а другие частицы. Однако слишком общий
и фрагментарный характер данных (в частности, данных
«Grundriss der iranischen Philologie») не позволяет уста­
новить хронологическую последовательность различных
процессов. Отметим также возможность прямого влияния
персидского языка.
В афганском языке частица Ьа-, тождественная пер­
сидской bi- \ сообщает настоящему времени значение буду­
щего и в то же время превращает претерит в имперфект,
выражающий привычное действие. Не является ли это
второе употребление архаизмом? В белуджском мы нахо­
дим наряду с частицей bi-, заимствованной из персидского
(следовательно, употребляющейся при императиве и обра­
щающей «аорист» в будущее), частицу к-, которая сообщает
«аористу» значение настоящего времени. С функциональ­
ной точки зрения последняя является, таким образом,
эквивалентом hame. В. Гейгер2 связывает ее с персидски­
ми akntln, kuniln «теперь, сейчас». В курдском частица
be- имеет в общем те же функции, что и в белуджском, а
длительность выражается, по-видимому, префиксом t-3.
Аналогичное положение мы обнаруживаем в центральных
и прикаспийских диалектах.
Ввиду недостаточности сведений о междиалектных
отношениях в Иране целесообразно временно оставить
в стороне этот аспект проблемы и ограничиться аргумен­
тами внутреннего порядка, опирающимися на данные
персидского языка, которые, очевидно, подтверждают
предложенное решение.
1 « G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e s , I, 1, S . 2 2 0 .
2 Т а м ж е , I, 2, с т р . 2 4 3 .
5 Т а м ж е , ст р . 2 7 8 . В к у р д с к о м я з ы к е п о к а з а т е л е м н а с т о я щ е г о
и п р о ш е д ш е г о д л и т е л ь н о г о в р е м ен и и н д и к а т и в а я в л я е т с я -db, см .
К у р д о е в, Г р а м м а т и к а к у р д с к о г о я з ы к а , с т р . 6 0 4 . — П р и м . р е д .
ЗАМЕТКИ ОБ ИМПЕРФЕКТЕ И ВИДАХ В СТАРОСЛАВЯНСКОМ1
(1959)
Характерный для 3 л. ед. ч. славянского имперфекта
морф -ёа§е содержит столько же субморфов, сколько
фонем: -ё-, -a-, -s- и тематическую гласную -е. Убедитель­
ной будет такая этимология, которая не только укгжет на
происхождение этих различных элементов, но и сведет их
к общей основе, то есть к конкретной праславякской фор­
ме, существование которой может быть подтверждено
данными сравнительной грамматики.
Чтобы иметь возможность представить нашу интер­
претацию имперфекта дедуктивным образом, мы пред­
восхищаем здесь конечный результат: славянский импер­
фект
на -ease непосредственно продолжает имперфект
итератива на -aie/o- и, следовательно, восходит к перво­
начальному -aiet. С семантической точки зрения ничего
более правдоподобного предположить нельзя.
П р о д у к т и в н ы й тип исторически засвидетель­
ствованного славянского итератива характеризуется удли­
нением корневой гласной везде, где это фонетически воз­
можно. Тот факт, что имперфект не предполагает долгой
ступени, показывает, что мы имеем дело с древней формой,
отделившейся в результате семантического сдвига «импер­
фект итератива > имперфект» от продуктивного ряда
итеративов. Будучи ж и в ы м и производными формами,
эти последние подвергаются удлинению корневой гласной
в открытом слоге, что является прямым результатом сокра­
щения долгих гласных перед сонантом того же слога2.
1 J . К и г у 1 о w i с z, R e f l e x i o n s sur l ’ i m p a r f a i t e t l e s a s p e c t s
e n v . s l a v e , I J S L P , 1— 2, 1959, с т р . 1— 8 . ( Р е д а к ц и я сочла в о з м о ж ­
ным сох р ан и т ь у п о т р е б л е н н у ю автором л ати н скую транскрипцию ста­
росл авянск их пример ов.— П р и м . р г д . )
2 J. K u r y t o w i c z ,
L ’ a p o p h o n ie en in d o -eu ro p ee n , W rocta w , 1955, с т р . 2S 7 и 391 и с л .
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
157
Славянский имперфект продолжает имперфект на -aiet
с нулевой ступенью корня (в той мере, в какой она еще
используется), который занял место индоевропейского
имперфекта на -(e)t (тематического или атематического).
Ничто не мешает считать, что лат. erat «был» восходит
к *esaiet (а не к *esat, как считалось до сих пор); ср. на­
стоящее время первого спряжения amat, восходящее к
образованию на -aie/o-.
Из четырех перечисленных выше морфологических
элементов два, а именно -а- и тематическая гласная,
могут, таким образом, быть объяснены сразу. Тематиче­
ская флексия со вторичными окончаниями, а также зна­
чение формы заставляют нас думать об имперфекте какогото производного образования. Совершенно непонятно,
каким образом одно из ответвлений древнего аориста на
-s/%-, характеризующегося атематическими окончаниями,
могло бы заменить эти окончания, прочно ассоциирую­
щиеся с аористом на -s!%-, тематическими —-единственными
реально засвидетельствованными: -ъ, -е, -е, -ove, -eta,
-ete, -огпъ, -ete, -p.
Сопоставление vesti «вести»: vedease, vidfeti «видеть»:
videase и bbrati «брать» : bbraase показывает, что -ёв vedease представляет собой субморф с нулевым значением,
как бы мы его ни называли — «связующим гласным»
или как-либо иначе1. Таким образом, наша задача сводит­
ся к объяснению: 1) происхождения этого -ё- и историче­
ских границ его употребления; 2) происхождения -'/(s)
и его возможной связи с s
аориста.
Эти проблемы тесно связаны с вопросом об основе им­
перфекта на -ease. От чего он образован — от настоящего
времени или от аориста, или точнее: поскольку речь идет
о первоначально производной (итеративной) форме,—
какой системой он был ассимилирован: настоящего вре­
мени или аориста? Форма типа ved6ayvb говорит в пользу
первого из предположений, однако в vide-ахъ и особенно
в Ъыа-ауъ (где ступень Ььг- противопоставляется ступени
Ьег- в настоящем времени) ясно видна основа аориста.
Заметим также, что правило об образовании имперфекта
1 К р и т и ч е с к и й р а з б о р д а н н о й р а б о т ы см . в
ner. с т р . 2 5 1 .
Festschrift D ebrun-
158
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
от инфинитива, распространенного с помощью элементов
-е- или -a- (vid-e-ti, Ь ы -a-ti), является чисто практическим
и никак не учитывает происхождения инфинитива. Глас­
ные -е-, -а- являются по своему происхождению суффик­
сами аориста и лишь во вторую очередь проникают в
соответствующие инфинитивы, которые сами произведены
от аористов на -е/ъ, -а%ъ; точно так же от них произведены
имперфекты типа vide-ахъ, Ьыа-ах'ЬИмперфект двояко противопоставлен другим личным
формам глагольной системы. С одной стороны, он проти­
вопоставлен в плане временном настоящему времени
(прошедшее : настоящее), причем вид не меняется. С дру­
гой — противопоставлен но виду аористу (несовершен­
ный : совершенный), причем данное различие не является
чисто видовым (см. ниже).
Противопоставление форм типа *vedaje bbraje (с
нулевой ступенью, характерной для данного образования;
соответствующим аористам vesb, Ььга^ъ ведет к преобра­
зованию формы *bbraje. Действительно, по отношению
к vesb (ved-s-ъ) *vedaje представляет собой форму, образо­
ванную путем отсечения морфемы аориста -s(x)- (предпо­
лагающей удлинение корневого гласного) и присоединения
-aje. Следовательно, при аористе Ьыау_ъ имперфект дол­
жен быть образован от основы Ьыа- (отсечением -%-)
с помощью суффикса -aje. Дело в том, что распространение
в доисторическое время -у- уравняло древние сигмати­
ческие аористы с аористами на долгий гласный (-а-, -ё-).
Таким образом, имперфект от berp, bbrati принимает
форму *bbra-aje, заменяющую прежнее *bbraje, которое
само заняло место древнего *bere. Аналогично от vidjp,
videti, аорист vide^b, образуется имперфект *videaje.
Итак, славянский имперфект, являющийся по своему
происхождению первичным производным, войдя в систему
спряжения исходного глагола, оказался сориентирован­
ным на основу соответствующего аориста, а не настоящего
времени. Именно такое положение сохранилось в импер­
фектах глаголов на -ati 1 и 3 классов Лескина, например
Ьегр «беру», Ьыа%ъ, bbraase; pisp «пишу», рьБа^ъ, pbsaase.
Однако уже у глаголов н а -ujp, -ovati наблюдаются колеба­
ния: так, от kupujp «покупаю», кироуа^ъ имеем kupujaase,
наряду с kupovaase.
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
159
Другим указанием на связь имперфекта на -ease
с аористом является наличие элемента s(x), играющего
роль «связующего» согласного. В сигматическом аористе
чередование s : %(s) определяется м о р ф о л о г и ч е ­
с к и м правилом, которое можно сформулировать так:
в некоторых аористах элемент s перед окончаниями на
гласный заменяется x(s)> откуда zna-s-ta, zna-s-te, но
zna-x-ъ «знал», zna-x-ove, zna-v-onib, zna-s-£. Обратный
вариант этого правила (замена % на s перед окончаниями
на согласный) невозможен, так как существуют аористы,
в которых s выступает и перед согласными, и перед глас­
ными, например vesb «вел», уёвогпъ, veste и т. д.
Таким образом, элемент % в гпахъ, znaxove, гпахсшъ,
znasg начинает играть роль «связующего» согласного
(«consonne de liaison», «Hiatusfiiller»).
Действительно,
поскольку s и х не связаны между собой фенологическим
противопоставлением, замена s на х равносильна переходу
s > ноль > х , то есть замене нуля (зияния) на %. Данное
правило применимо именно к аористгм на -а-: Ьыахъ,
Ььгахо\’ё, Ь ы а х о т ъ , Ьы১.
Указанное морфологическое правило распространя­
ется также на имперфект с того момента, как вследствие
фонетической эволюции в определенных формах его пара­
дигмы возникает зияние между -а- основы и последующим
окончанием. Тогда здесь будет -a-j-ъ, -a-j-e, -a-j-e, -a-j-оуё,
-a-j-eta, -a-j-ete, -a-j-ошъ, -a-j-ete, -a-j-p. Далее, совпадение
йотированных и нейотированных передних гласных в
начале слова и слога, или, если угодно, исчезновение i
перед передним гласным (esmb «есмь», eze «которое» <
< и.-е. *esmi, *;od; ёшь «ем», edp «еду» < *edmi, *ia-)
создает фонологическое з и я н и е во всех формах, где
окончание содержит тематический гласный е. Так, *znaae,
*znaaeta, *znaaete — это формы с зиянием, по отношению
к которым znaaj-ъ, гпаа]-оуё, znaaj-ошъ, znaaj-p высту­
пают как формы со «связующим» согласным j, появляю­
щимся перед окончаниями с задними гласными (ъ, о, р).
Такая оценка i вытекает из сопоставления парадигмы
znaje с парадигмой vede: наряду с окончаниями -е, -eta,
-ete, тождественными окончаниям форм *znaae, *znaaeta,
*znaaete, мы находим после согласной просто (ved)b,
-оуё, - о т ъ , -р.
160
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
Зияние в формах *znaae, *znaaeta, *znaaete устраня­
ется путем введения элемента %(§), играющего ту же роль
«связующего» согласного в аористе, которому противопо­
ставляется новый имперфект. Таким образом, получаем
формы
znaase, znaaseta, znaasete, bbraase, bbraaseta,
bbraasete, а затем \ после замены элемента j на % в осталь­
ной части парадигмы — формы гпаах’ь, znaaxove, znaaх о т ъ , znaaxp и Ььгаахъ, Ьыаахоуё, Ь ьгаахотъ, Ьыаахр,
исторически уже засвидетельствованные. Такое же рас­
суждение применимо к *videaje > videase и т. д.
Обобщая все сказанное, можно констатировать, что
аорист повлиял на новый имперфект в двух направлениях:
1) в имперфект были введены суффиксы аориста -а-, -ё-;
2) в имперфект был введен «связующий согласный» x(s).
Последнее обстоятельство является результатом совмест­
ного действия двух факторов: морфологического (влияния
аориста как доминирующей формы) и фонологического
(исчезновения i перед передней гласной).
Остается одна важная деталь — элемент ё в vedёase,
tecaase; он выступает в имперфектах, образованных от
основы настоящего времени.
Прямое соотнесение имперфекта с настоящим време­
нем, ведущее к замене особой огласовки, свойственной
древним итеративам, огласовкой настоящего времени,
совершается с помощью глаголов на -i-, -eti (IV b класс
Лескина). В отличие от глаголов типа bero, bbrati глаголы
IV b класса (vidjp, videti) не обнаруживают в своем
сопряжении никаких следов чередования гласных в корне
(возможно потому, что первоначально они имели нулевую
огласовку корня и в аористе на -ё-, и в непереходном
настоящем времени на -i- или -ie'o-, ср. гр. s-^av-r]-v
«безумствовал, сошел с ума»: *piv-io-(.iai). При про­
тивопоставлении имперфекта videase,
образованного
от аориста videx"b, настоящему времени vidjp, viditb,
можно выделить -ёа§е в качестве суффикса
имперфекта, поскольку огласовка корня в настоящем
времени и в имперфекте
совпадает.
Отсюда -ease
(-aase после палатальных) и во всех имперфектах,
образованных от настоящего времени: vedease «вёл»,
1 Однако
ранее
перехода
io >
ie.
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
161
tecaase «тёк», sb%nease «сох», borjaase «воевал», vedease
«знал». У глаголов IVa класса (тип ljubiti) мы находим
наряду с ljubljaayvb (с палатальной согласной из ljubljp)
такие формы, как radeayb, «заботился», priyodeayb «при­
ходил» (Супрасл.).
Такое объяснение элемента -ё- в -ease заставляет нас
отказаться от гипотезы Ульянова (RVF, 25, 41), пред­
полагающей прямое родство -ё- в vedёaxъ, t e c a a ^ с -ев литовских формах прошедшего времени типа tek^(jo)
«тёк». На самом деле здесь имеет место лишь косвенное
родство. Элемент -ё-, входящий в -ease, был выделен в
самом славянском из аористов на -ё- типа vide-. В то время
как в славянском аорист на -ё- тесно связан с определен­
ными основами настоящего времени (на -i-), в балтийском
-ё-, широко распространившись, вытеснило сигматический
аорист1.
Глаголы IV b класса (Ч^ёН) дают возможность уста­
новить о т н о с и т е л ь н у ю
хронологию
воз­
никновения формальных отличительных черт славянского
имперфекта. Войдя в систему спряжения основного гла­
гола, имперфект итератива на -ajet вначале подвергся
влиянию аориста, результатом которого было включение
суффиксов аориста -а-, -ё- и принятие «связующего» со­
гласного %. Лишь после этого в силу противопоставления
основе настоящего времени суффикс -ease стал восприни­
маться как единый морф, способный присоединяться к
любой основе настоящего времени, за исключением гла­
голов на -ati, -ёМ.
Пока форма на -ajet оставалась производным с итера­
тивным значением, сохранял свое прежнее значение и
унаследованный имперфект на -et. После того как -et
вытеснила форма на -aiet, имперфект сохранился лишь в
качестве повествовательного времени и, следовательно,
отожествился с древним аористом. Обновление имперфек­
та в славянском не имеет никакого отношения к проис­
хождению исторически засвидетельствованной системы
видов. Проникновение в систему спряжения глагола ите­
1
С р . М . L е и га а п п, C o r o l l a L i n g u i s t i c a S o m m e r , с т р . 15 9
а т а к ж е J . K u r y t o w i c z , L ’A p o p h o n i e in i n d o - e u r o p e e n , с т р .
299— 301.
162
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
ративов типа vypekajp относится к более позднему вре­
мени. Хронологическое различие проявляется особенно
ясно в огласовке корня: bbraase «брал», но -birajp, -biraase; pecaase «пёк», но -p£kajo, -pekaase. Отсюда следует,
что сведение древнего имперфекта vede к аористу также
представляет собой явление, предшествовавшее формиро­
ванию в исторические времена системы видов1.
Итак, мы можем наметить в общих чертах относитель­
ную хронологию эволюции славянской глагольной си­
стемы.
Способ образования системы видов, использованный
славянским, позволяет усматривать в этом процессе об­
новление длительного значения инфекта, то есть презенса-имперфекта. Мы имеем здесь дело с очень распростра­
ненным типом эволюции2. Когда значение длительности
начало стираться, в особенности в настоящем времениимперфекте сложных глаголов и некоторых производных
глаголов^на -пе/о-, эти формы были заменены соответству­
ющими итеративами (vypekajp, уурёкаахъ; dvigajp, dvigaa^b). Прежние формы настоящего времени-имперфекта
(vypekp, ууресаа%ъ; dvignp, dvignea%b) сохранили лишь
второстепенные функции, получив при этом н е д л и ­
т е л ь н о е значение. Речь идет: 1) об общем настоя­
щем времени (имперфекте), выражающем привычность
действия и т. п.; 2) о модальных значениях (значении воз­
можности, в том числе значении будущего времени).
Значение будущего времени, свойственное типу vypekp,
объясняется не как следствие значения совершенного
вида, а как о с т а т о ч н а я
ф у н к ц и я древнего
настоящего времени, широко, впрочем, представленная
в известных нам живых языках. Ее остаточный характер
определяется именно тем, что с ней конкурирует функция
выражения возможного или первичного действия, в осо­
бенности в священных текстах. Ср., например3: Vbsklon itb s § p o p b «священник поднимается»; Slbnbcu vbs%od§stu
1 Т а к и м о б р а з о м , н е о б х о д и м о в н ес ти п о п р а в к у в « R e p o r t s of
t h e V I I I I n t e r n a t i o n a l C o n gress» , I I , с т р . 3 0 9 .
2 См.
J.
К u г у 1 о w i с z, L ’a p o p h o n ie en in d o-eu rop een,
стр. 27 и сл.
1
A . V a i 1 1 a n t , M a n u e l du v i e u x s l a v e , P a r i s , 1948, I, ст р .
3 2 5 ; и м е е т с я р у с с к и й п е р е в о д : А . В а й а н, Р у к о в о д с т в о по с т а р о ­
славянскому
язы ку,
М ., 1 952.
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
163
sbkryjetb s§ stfenb «Когда солнце восходит, тень скры­
вается»; Egda ze Sbzbreetb plod-ь, abije posbljetb вгьръ
«Когда же созреет плод, сразу посылает серп». Точно так
же имперфект сложных первичных глаголов (получивших
значение совершенного вида) служит для выражения
не длительного, а привычного или повторяющегося дей­
ствия, например1: Egda bo vb ratb^b obretaaxomb s § i pomoljaaxomb Boga «Ибо когда мы воевали и молились бо­
гу»; Rpkojp ze plbtb drbzaaxb, a dusejp Boga porazumeaxb
i... obrdstaaxb cudesno «Рукою я держал плоть, а душою
узнавал бога и находил нечто чудесное» (речь идет о Фоме,
который все время прикасался к Христу, чтобы уверить­
ся, и каждый раз убеждался в чуде); Aste sg sblucaase
ne imeti emu nicbsoze dati emu, to kotygp... dadSase nistuumu «Если случалось ему не иметь ничего, чтобы дать
нищему, то он отдавал ему одежду».
Причастие настоящего времени глагола совершенного
вида, являясь неличной формой, должно отразить значе­
ния соответствующих личных форм, а именно означать
либо будущее время, например2: о izmengstiixb sg «о тех,
которые изменятся», synove rodgstei s§ «сыновья, которые
родятся»; либо привычность или возможность действия
(а отсюда и способность к действию, в особенности в отри­
цательных оборотах), например: ljubljaase ze xozdenije
pr62de ne dvignyji s§ «прежде не двигавшийся, он любил
ходить», \ ъ гъ!ё prtbyvaase ne ispovedy sg «пребывал
во зл е , (никогда) не исповедуясь», vodonos'b... vbmestgstb
ро dbvfema li trbim> т ё г а т ъ «сосуд для воды, вмещающий
(способный вместить) две-три меры», сёвагьв^^е... ni
п асьп ото ni pribyvajgste «царство, не могущее начаться
и не увеличивающееся».
Каким образом древние формы смогли образовать сис­
тему совершенного вида, противопоставив ее системе
инфекта, имеющего значение длительности и несовершен­
ное™? 3
По-видимому, до сих пор от внимания лингвистов ус­
кользало следующее обстоятельство первостепенной важ ­
1 A. V a i l l a n t ,
ук . соч., стр. 3 2 8 .
2 Там ж е, стр. 326 и сл.
5 Учитывая различия в развитии отдельны х сл ав я н ски х я зы ­
к о в , мы о г р а н и ч и м с я з д е с ь п р и м е р а м и п о л ь с к о г о я з ы к а .
11*
164
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
ности: чисто видовое противопоставление характерно не
для центральной части славянской глагольной системы,
а исключительно для ее периферии — наклонений (буду­
щего времени, императива), неличных форм (инфинитива).
Так, в польском языке: bgde wypiekal «буду выпекать» :
wypiekg «выпеку», wypiekaj «выпекай» : wypiecz «выпеки»,
wypiekac «выпекать»: wypiec «выпечь». Противопоставле­
ние же имперфекта и аориста (или — в польском, русском
и других — прошедшего «несовершенного» и прошедшего
«совершенного», например польск. wypiekat «выпекал»:
wypiekl «выпек»), то есть именно то противопоставление,
которое обычно рассматривается как видовое par excel­
lence, н е
является
ч и с т о в и д о в ы м : w y­
piekal имеет значение несовершенности по отношению к
определенному моменту в прошлом, wypiekJ имеет значе­
ние совершенности по отношению к неопределенному
моменту (моменту речи и л и моменту в прошлом).
Это отсутствие симметрии составляет, с нашей точки
зрения, важное внутреннее отличие славянской глаголь­
ной системы от систем западноевропейских языков. Пос­
ледним свойственно противопоставление
«одновремен­
ность : предшествование». Так, во французском языке,
j ’ecris, j ’ecrivais : j ’ai ecrit, j ’avais ecrit; форма ecrivant
соответствует j ’ecris, j ’ecrivais, форма ayant ecrit — j ’ai
ecrit и' j ’avais ecrit; точно так же инфинитив ecrire соот­
ветствует j ’ecris — j ’ecrivais, инфинитив avoir ecrit —
j ’ai ecrit и j ’avais, ecrit. В целом это то же, что система
инфекта и перфекта в латинском языке. Имеется, таким
образом, причастие (инфинитив) со значением одновре­
менности и причастие (инфинитив) со значением предше­
ствования. Вместо одновременности мы можем говорить
о непредшествовании, подчеркивая тем самым ее немарки­
рованный характер.
В славянских языках мы находим тип польск. wvpiekam «выпекаю» (несовершенность в настоящем) + тип
wypiekalem «выпекал» (несовершенность в прошлом),
которым противопоставляется wypieklem «выпек» (совер­
шенность без временной соотнесенности). Различие между
bpd? wvpiekal «буду выпекать», wypiekaj «выпекай»,
wypiekac «выпекать», опирающимися на wypiekam «вы­
пекаю» + wypiekalem
«выпекал», с одной
стороны,
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
1G5
и wypiekg «выпеку», wypiecz «выпеки», wypiec «выпечь»,
опирающимися на wypieki «выпек», с другой, есть раз­
личие между н е с о в е р ш е н н о с т ь ю (немаркиро­
ванный член) и с о в е р ш е н н о с т ь ю , которое нам
следует теперь сопоставить с категорией п р е д ш е с т ­
в о в а н и я , характерной для западноевропейских язы­
ков.
Значение предшествования у инфинитива avoir ecrit
опирается на личные формы j ’ai ecrit и j ’avais ecrit, кото­
рые обозначают действие, п р е д ш е с т в у ю щ е е , со­
ответственно, моменту речи или моменту в прошлом.
Мы могли бы определить действие, предшествующее чемулибо, как действие, обладающее о т н о с и т е л ь н о й
с о в е р ш е н н о с т ь ю , которая характеризуется на­
личием показателя времени или временной соотнесенности.
Напротив, польский инфинитив wypiec «выпечь» и личная
форма wypiekiem «выпек», на которой он основан, означает
действие, обладающее а б с о л ю т н о й с о в е р ш е н ­
н о с т ь ю , без всякой временной соотнесенности. В то
же время польские формы со значением несовершенности
действия имеют временную соотнесенность, ср. wypiekam
«выпекаю»: wypiekaiem «выпекал». Различие между пред­
шествованием и совершенностью заключается, таким об­
разом, в том, что предшествование имеет относительный
характер. Эта относительность вытекает из симметрии
западноевропейской системы, а также из богатства ее
элементов:
II
совершен- (1) wypiekani
одновре- (4) j ’ecris (5) j ’ecность
(2) wypickatem
менность rivais
(3) wypiekiem
(6)
j ’ai
ecrit
(временная соот­ предшест- (7) j ’avais ecrit
несенность уст­ вование
(временная соот­
ранена)
несенность
со­
храняется)
Отсюда не следует, что при переходе от одной системы
к другой мы встречаем трудности только одного характера.
Дело в том, что относительная совершенность не является
в и д о м (в логическом смысле) абсолютной совершенно­
сти. В системе I, где абсолютная совершенность является
166
Заметки об имперфекте и видах в старославянском
грамматической и, следовательно, обязательной, относи­
тельная совершенность может подсказываться контек­
стом. Так, польский оборот ksiqZka, ktor^ pisat «книга,
которую он писал», в зависимости от контекста может
быть передан не только французским «1е livre qu’il ecrivait», но также и «1е livre q u ’il a ecrit» или «1е livre q u ’il
avait ecrit». Точно так же, чтобы перевести на польский
французские обороты le livre q u ’il a ecrit и le livre qu’il
avait ecrit, необходимо учитывать контекст, чтобы сделать
выбор как в первом, так и во втором случае между
«ksi^zka, ktonj pisab и «ksi^zka, ktor^napisab. Вообще форма
(1) соответствует форме (4), форма (2) — формам (5), (6)
и (7), форма (3) — формам (6) и (7). В обратном порядке
форма (4) соответствует форме (1), форма (5) — (2), (6) —
(2) и (3), (7) - (2) и (3).
Обе системы имеют тенденцию к совпадению в упот­
реблении деепричастия (piszqc «ecrivant», napisawszy
«ayant ecrit»); объясняется это тем, что, во-первых, поль­
ское деепричастие прошедшего времени типа pisawszy
вышло из употребления, а, во-вторых, деепричастие, соот­
носящееся внутри предложения с глаголом в личной фор­
ме, всегда имеет относительное значение.
ДРЕВНЕИНДИЙСКИЙ АОРИСТ V II 1
(1951)
Функциональное тождество сигматических (IV, V)
и асигматических (I, II, III) аористов установилось уже в
доисторическую эпоху. Как бы ни пытались объяснять
различие между этими двумя образованиями2, несомненно,
что их распределение в исторически засвидетельствован­
ных языках, а именно в индоиранских и в греческом, не
связано со смысловыми различиями. От глагольного
корня, как правило, образуется лишь один аорист —
сигматический или асигматический, если не считать аорис­
тов с редупликацией, которые приобретают в древнеин­
дийском каузативное значение (несомненно вторичное).
Правда, более древнее образование (обычно асигматическое) может уступить место новому (сигматическому)
аористу; при этом между старой и новой формами могут
развиться вторичные семантические различия, как это
было в индийском, где редуплицированный аорист оказал­
ся противопоставленным другим типам аориста, и в гре­
ческом, где дифференциация, представленная парой iprjv
«я пошел»: 10г](та «я повёл», принадлежит к той же катего­
рии явлений, что и, например, формальная дифференциа­
ция между медиальным и непереходно-пассивным залога­
ми (sA.raimiv «я развязал себе»: sA,’jdr]v «я был развязан»).
Возможность вторичного развития залоговых различий
явствует также из фактов, представленных в статье Le
1 J . K u r y t o w i c z , Le V I I 0 aoriste in d ien , C o m p te s R en d u s
d e l a S o c i e t e d es S c i e n c e s e t d es L e t t r e s d e W r o c l a w , I I I ( a n n e e 1948 ),
1951, c o m m u n i c a t i o n n ° l ( « I n d o i r a n i c a » ) .
2
Ср. н едавн ю ю статью
П . К речмера (O b jek tiv e K on ju g a tio n
im I n d o g e r m a n i s c h e n , S O A W , m 2 2 5 , 2 ) , г д е он р а с с м а т р и в а е т о т н о ­
ш е н и е м е ж д у г р е ч е с к и м f p r |v и e p r i a a ( к а у з а т и в ) к а к у н а с л е д о в а н н о е
из индоевропейского и приписывает ф орманту s д р е в н е е местоимен­
н о е з н а ч е н и е (т а к и м о б р а з о м , р е ч ь идет^ о б о б ъ е к т н о м с п р я ж е н и и ) .
158
Древнеиндийский аорист
VII
genre verbal еп indo-iranien, RO, \ 1, 1928— 1929, стр.
199—209'.
He менее важен другой факт, который подчеркивал
покойный Мейе в своей работе «Sur l ’aoriste sigmatique»2,
а именно распространение сигматического аориста за счет
асигматического. Что касается древнеиндийского, то здесь
этот процесс особенно заметен в медиальном залоге.
Активным формам аористов 1 (корневой атематический),
11 (корневой тематический) и IV (сигматический) в меди­
альном залоге уже в ведийском почти всегда соответствуют
сигматические формы. Примеры: adi$i «я дал себе» (АВ),
ср. adat «он дал», asthi^i «я встал» (мед.) (15р.), ср. asthat
«он встал», a g b a ta «они пошли» (мед.) (Бр.), ср. agat «он
пошёл», atasi «я натянул себе» (Бр.), ср. atan «он натянул»,
agasmahi «мы пошли» (мед.) (РВ), ср. agan «он пошёл»,
ahesata «они побудили» (мед.) (РВ), ср. ahenia «мы побу­
дили», aviksmahi «мы вошли» (мед.) и aviksata «они вошли»
(мед.) (РВ), ср. avisran «они вошли», abhutsi «я проснулся»
(PBj, abhutsata «они проснулись» (АВ), наряду с budhanta
«они проснулись» (РВ), ср. гр. гяи&оццу «я узнал», avitsi «я нашёл себе» (РВ), наряду с (a)vidanta «они нашли себе»
(АВ), ср. avidat «он нашел», adfksata «они увидели» (мед.)
(РВ), ср. djsan «они увидели», alipsata «они намазали
себе» (РВ), ср. alipat «он намазал», niksi «я вымыл себе»,
ср. amjan «они вымыли».
1 К р а т к о е р е з ю м е э т о й статьи: В в е д и й с к о м д р е в н е е п р о т и в о ­
п о с т а в л е н и е « а к т и в — м е д и о п а с с и в» п р а к т и ч е с к и п е р е с т а ­
л о быть п р о т и в о п о с т а в л е н и е м м е ж д у к а у з а т и в н о - п е р е х о д н ы м и
непереходно-пассивны м значениям и. Вместо этого определенны е
г л а г о л ь н ы е о б р а з о в а н и я п р и н я л и на с е б я ф у н к ц и и , п е р в о н а ч а л ь н о
в ы п о л н я в ш и е с я о к о н ч а н и я м и . Т а к , 1) к а у з а т и в н о е з н а ч е н и е п р о д о л ­
ж а е т в ы р а ж а т ь с я ак ти в н ы м з а л о г о м ; н е п е р е х о д н о е з н а ч е н и е в ы р а ­
ж а е т с я н а с т о я щ и м в р е м ен ем на - у а - с м е д и а л ь н ы м и и л и а к ти в н ы м и
о к о н ч а н и я м и ( д р . - и н д . п а с с и в и ли IV к л а с с о с н о в н а с т о я щ е г о в р е ­
м е н и ); 2) к а у з а т и в н о е з н а ч е н и е в ы р а ж а е т с я ак ти в ны м з а л о г о м
образования
* b h o r e i e о- ( д р е в н и й и т е р а т и в ) ; н е п е р е х о д н о е з н а ч е ­
н и е в ы р а ж а е т с я а к ти в н ы м или м е д и а л ь н ы м з а л о г о м н а с т о я щ е г о
в р е м е н и ( о бы ч н о к о р н е в о г о ) , н а п р и м е р v a r d h a y a t i «растит» — va rd n a t e «растет »; 3) к а у з а т и в н о е з н а ч е н и е в ы р а ж а е т с я н о со в ы м и н ф и к ­
со м ( с у ф ф и к с о м - п а - ) , и з р е д к а д р у г и м с у ф ф и к с о м ; н е п е р е х о д н о е
зн а ч ен и е п р о до л ж а е т вы раж аться медиальны м за л о го м н астоящ его
в р е м е н и (о б ы ч н о к о р н е в о г о ) .
* « M e l a n g e s de l i n g u i s t i q u e o f fe r ts a M. F e r d i n a n d de S a u ss u re» ,
1908, с т р . 81 — 106.
Древнеиндийский
аорист
VII
169
Отсюда понятно правило Уитни (Whitney-Zimmer,
стр. 296, §846), согласно которому большинство аористов
II образуют сигматический медиальный залог. Следами
тематического медиального аориста в Ригведе являются
следующие формы: ah(u)ve «я позвал», ah(u) vanta
«они позвали», liuveya «пусть я позову»; akhyata «он уви­
дел»; vidanta «они нашли себе»; voce «я сказал», (a)vocanta
«они сказали», vocemahi «пусть мы скажем».
Таким образом, по-видимому, следует рассматривать
медиальные тематические формы аориста II как иннова­
ции, образованные в соответствии с пропорцией «и м п е рфект
активного
залога:
имперфект
м е д и а л ь н о г о з а л о г а (bharat : bharata «нес» и
т. д.), и предполагать следующее первоначальное рас­
пределение форм:
а к т и в н ы й а о р и ст:
« т е м а т и ч е с к и й тем атический с и г м а т и ч е с к и й
м еди оп асси вн ы й аорист: атематический
с и г м а т и ч еск и й
Древнеиндийский в своем позднейшем развитии обоб­
щил в медиальном залоге сигматические формы.
Эта доисторическая схема с распределением «темати­
ческий актив : атематическин меднопассив» подкреп­
ляется, по-видимому, сохранением в гомеровском языке
целого ряда медиальных атематических аористов: a'ofievog,
«прилаженный», i>qto «поднялся», sAi/лхто «закачался»,
АДхто «сосчитал для себя», IXexto «лёг», ёщхто «смешался»,
кахгпцкхо «был воткнут», яаХто «затрясся», eqiOito «погиб»,
ехтсхто «был убит», >.'4 n]v «я развязалj себе», e[invuTo
«ожил, стал дышать», которым, правда, в активном залоге
соответствуют сигматические формы.
Таким образом, между активом с е о и медиопассивом
с нулем существовало, по-видимому, в целом такое же
отношение, как между активом оптатива с -уа- и медио­
пассивом оптатива с - I - . Данный факт может пролить
свет на условия чередования гласных в спряжении. Не
углубляясь в эту проблему, заметим лишь, что подобно
тому, как чередование -ya(i)- < H.-e.-ie(i)- было устра­
нено внутри активного залога и сохранилось только в
противопоставлении залогов (-уа-в активе, -i- в медиопассиве), отношение е'о: н о л ь , характеризующее противо­
170
Древнеиндийский аорист V II
поставление залогов, может восходить к древнему рас­
пределению «е'о : н о л ь в активе— н о л ь в медиопассиве». По крайней мере именно такое распределение
дает основания предполагать спряжение аориста от bhu
«быть» в ведийском:
bhuv-a-m
bhu-ma
bhuv-a-h bhti-tam bhii-ta
bhuv-a-t bhil-tam bhuv-a-n
Возвращаясь к нашей проблеме, рассмотрим вопрос
о том, как возникло гетероклитическое спряжение древне­
индийского аориста, характеризующееся обобщением сиг­
матического типа в медиальном залоге1.
Асигматический аорист лишен суффикса; таким обра­
зом, сигматический аорист оказывается по отношению
к нему формально доминирующим. Вот, например, струк­
тура медиального залога:
древний медиальный залог сигматического аориста:
-p-s-i, -p-s-thah, -p-s-ta и т. д.;
древний медиальный залог асигматического аориста:
-p-i, -p-thah, -p-ta и т. д.
Упрощение -psthah в -pthah, -psta в -pta означает
совпадение соответствующих окончаний сигматического
и асигматического аористов медиального залога. Это сов­
падение приводит к отожествлению форм с окончаниями
на гласный. Победа сигматического аориста (-psi, -psata
и т. д.) является как раз следствием того, что он является
доминирующим по отношению к асигматическому аористу.
Такоз положение вещей позволяет нам восстановить
развитие активного залога. Здесь доминирующей формой
является сигматический аорист с характерным элементом
s, предполагающим, во-первых, долгую ступень корня и,
во-вторых, атематические окончания.
Подчиненная форма — аорист II (а здесь нас интере­
сует именно он) — характеризуется отсутствием суффикса,
слабой ступенью корня и тематическими окончаниями.
1 М е т о д и к а а н а л и з а п р и в о д и т с я в ст а т ь е Е . К у р и л о в и ч .
О п р и р оде так назы ваемы х а н а л ог и ч е ски х п р оцессов , с м . настоящ ий
•сбор н ик , с т р . 9 2 .
Древнеиндийский аорист V II
171
В сигматическом аористе ks из s, j ( < g), h ( < gh) + s
перед согласными окончаниями упрощается в s. В резуль­
тате в этих формах сигматический аорист превращается в
корневой (например, *-ksta > -sta), так как перед зубны­
ми согласными, которые практически только и следует
учитывать, 6, j, h сами по себе переходят в s. Согласная
к в ks (в положении перед гласным, например в 1 л. ед. ч.)
воспринимается, таким образом, как вставной элемент,
появляющийся перед конечным согласным основы s в
интервокальном положении. Аорист II как форма подчи­
ненная перенимает у сигматического аориста это распреде­
ление (s перед согласным, ks перед гласным), то есть обоб­
щает ks по всей парадигме, поскольку здесь имеются толь­
ко гласные окончания. Именно поэтому аорист VII ^встречается вначале лишь у корней на 6, j, h (и s). Если бы имела
место лишь простая тематизация аориста IV, это явление
не зависело бы от конечного согласного корня. Следовало
бы ожидать формы *amrksat (от mrc «оскорблять»), *aruksat (от rue «сиять»), параллельные засвидетельствованным
формам amfksat (от mrj «вытирать», тгЗ «чувствовать»;,
aruksat (от ruh «подниматься»). В действительности речь
здесь идет не о тематизации аориста IV, а о преобразова­
нии аориста II путем введения ks вместо S, j, h.
В иранском мы находим лишь тематизованные формы
сигматического аориста: uz.vazat, vasata, vasinte; nasaiti, nasataeca; a v a .pasat1. Аорист от gaoz «прятать» — aguze. Никаких следов аориста VII нет.
Аорист VII образуется также от глагольных основ на
s. В соответствии с изложенной выше гипотезой s перед
согласной в аористе IVnepexoflHT в к?в аористе II; таким
образом, одинаковое развитие корней на s и корней
на s, j, h объясняется совпадением их форм в положении
перед согласным. В Ригведе из числа корней на £ аорист
VII образуют: kruS «кричать» (kruksa-), mjS «чувствовать»
(mfksa-), из числа корней на j — mfj «вытирать» (mfksa-),
из числа корней на h — guh «прятать» (ghuksa-), duh
«доить» (d h/uksa-), ruh «подниматься» (ruksa-). В Атхарваведе добавляется spfS (spfksa-) и появляется первый
1 Ср.Н. R e i c h e l t ,
1909, с т р . 122.
A w e s tis c h e s E le m e n ta r b u c h , H eidelberg,
172
Древнеиндийский аорист VII
пример корня на s (dviksa- от dvis «ненавидеть»). Ср.
также 2 л. ед. ч. настоящего времени dveksi вместо *dvesi.
Макдонелл в своей «Ведийской грамматике» (стр. 385,
§535), хотя и придерживается ошибочного традиционного
объяснения \ подчеркивает то важное обстоятельство,
что речь здесь идет о корнях на j, s, s и h со срединными
гласными i, и,
Известно, что тяжелые корни (то есть корни на сонант
плюс согласный) образуют главным образом аорист II,
тогда как аорист IV образуется преимущественно от л е г ­
ких корней2. Это дает дополнительное основание пред­
полагать наличие у перечисленных выше корней древних
аористов II, а не IV (к сожалению, в иранском аористы
от этих корней не засвидетельствованы).
Настоящая проблема имеет также фонетическую сто­
рону, которую нельзя оставить без внимания. Древне­
индийская группа ks < s, j ( < g), h (< gh) + s представ­
ляет собой, по-видимому, позднее и собственно индийское
развитие *ts. Первый звук этой группы (к) не имеет ника­
кой п р я м о й связи с артикуляцией индоевропейских
k, g, gh. Дописьменная форма ts устанавливается по раз­
витию конечного -ks не только в номинативах ед. ч. типа
rat «повелитель» или vit «селение» и аористах типа ayat
«принес в жертву», apraf «спросил», avat «повез», но также
и в изолированной форме sat «шесть» < *s,u eks; t засви­
детельствовано также в медиальных падежах на -bh-:
-bhih, -bhyah, -bhyam (vidbhiti «селениями» и т. д.).
В соответствии с общим принципом индийской фонетики
в конце слова от древней группы согласных сохраняется
только первый элемент. Этап ts (или, если угодно, t s ) 5
является во всяком случае индоиранским и позволяет
удовлетворительно объяснить иранское развитие *ks > s.
1 « Т е м а т и ч е с к о е а, н е с о м н е н н о , б ы л о и с п о л ь з о в а н о в э т и х не­
м н о г и х г л а г о л а х д л я т о г о , ч тобы и з б е ж а т ь при п р и с о е д и н е н и и о к о н ­
ч ан ий т р у д н о п р о и з н о с и м о г о с к о п л е н и я с о г л а с н ы х . . . К р о м е и н д и ­
катива, встречаются тол ьк о формы инъю нктива и и м п ер ати в а, в
общ ей сл ож н ост и менее д ю ж и н ы . Н и к а к и х субъ ю н к т и вн ы х, оп та­
тивных или причастных ф орм не засв и детел ь ств ован о.
2 С р . E o s X X X , 1 92 9, с т р . 2 2 1 — 2 2 7; L ’ a o r i s t e au p o i n t de v u e
fo r m e l.
3 Г р у п п а ф о н е м , о т л и ч н а я от е д и н о й ф о н ем ы с .
Древнеиндийский аорист VII
173
Поскольку ts дает здесь s (ts > ss > s, например matsya«рыба» > masya-), следует a priori ожидать, что ts >
sS > s .
Этот гипотетический этап ts, с нашей точки зрения, мож­
но считать гарантированным определенными фактами
аналогии, опирающимися на пропорцию s : ts = s : ts.
По Панини (7, 4, 49; цитировано у Вакернагеля1)
s + s дает ts. Речь здесь идет не о фонетическом переходе,
ср. as! < as + si. Это правило выполняется внутри опре­
деленных категорий. Сюда относятся прежде всего сиг­
матические глагольные образования: будущее время,
аорист, дезидератив.
Примеры (по Вакернагелю): avatslh (АВ) < vas «жить»,
jighatsati, jighatsu- (АВ) < ghas «есть», vatsyati (Майтраяни-санхита), avatsyat (Бр.) < vas «сиять», vatsyati,
vivatsati < vas «жить».
Кроме того, известен переход s > t в конце слова в
3 л. ед. ч. прошедшего времени: vy-avat (АВ) < vi-vas
«сиять», asat (Бр.) < sas «учить» и s*s «резать», asrat
(Бр.) <r srains «падать», ahinat (Бр.) < hims «повреждать».
В этой группе примеров, возможно, мы имеем дело с про­
цессом дифференциации (-s во 2 л., -t в 3 л.).
Что касается примеров первой группы, то они не
нашли удовлетворительного объяснения. Неубедительны
ни фонетическое объяснение Вакернагеля и И. Шмидта,
ни объяснение по аналогии, предложенное Бартоломэ.
В действительности дело заключается в том, что вставка
t перед s в глагольных образованиях с сигматическим
суффиксом (будущее время, аорист, дезидератив) повлекла
за собою вставку | перед s, поскольку в обоих случаях
суффикс s был поглощен конечным согласным к о р н я 2.
Таким образом, относительная хронология появления
аориста VII может быть установлена с помощью t e r m i ­
n u s a n t e q u е m: инновация произошла до индийско­
го перехода ts > ks, будучи, однако, не индоиранской,
а только индийской. Действительно, группа ts < s -f s
1
J.
W a c k e r n a g e l ,
A l t i n d i s c h e G r a m m a tik , G ottingen,
ст р . 178.
*
В о т н о ш е н и и к о р н е й на §, j, h эт о в е р н о т о л ь к о с ф у н к ц и
о н а л ь н о й
то ч к и з р е н и я , п о с к о л ь к у с г е н е т и ч е с к о й
т о ч к и з р е н и я д р е в н е е s п р е д с т а в л е н о з в у к о м 5 г р у п п ы {?•
174
Древнеиндийский аорист V II
в приведенных выше примерах должна была возникнуть
р а н ь ш е перехода ts > ks, поскольку она основана
на пропорции s : ts = s : ts. С другой стороны, появление
аориста! VII должно было предшествовать во времени
возникновению этой группы, поскольку нет аористов VII
на -tsa-. Аорист VII уже сформировался к моменту появ­
ления первых форм типа avatslh.
ПРОБЛЕМА КЛАССИФИКАЦИИ ПАДЕЖЕЙ 1
(1949)
§
1
Неправильный анализ предложных оборотов до сих
пор является, по нашему мнению, основным препятствием
для анализа категории падежа. В последних работах,
посвященных падежу (Л. Ельмслева2, Р. Якобсона3,
А. В. де Гроота4), предложные обороты либо вообще
обходят молчанием, либо рассматривают иначе, чем «син­
тетические» падежные формы. При установлении общего
значения падежей Якобсон расчленяет предложные обо­
роты так: п р е д л о г + п а д е ж н а я
форма
(о винительном см. стр. 248, о родительном ■
— стр. 260—
261, о творительном — стр. 268, о дательном — стр. 272
и о предложном — стр. 274—276), нарушая тем самым
морфологическое единство предлога и зависящего от него
падежного окончания. Д е Гроот, говоря об управлении
падежами («доминировании») в оборотах типа extra urbem
«вне города» или per urbem «по городу» (стр. 124) имеет,
очевидно, в виду то же членение: п р е д л о г (управляю­
щее) + п а д е ж н а я
ф о р м а (управляемое).
1 J. K u r y t o w i c z ,
L e p r o b l e m e du c l a s s e m e n t d e c a s ,
B P T J , t. 9 , 1949, с т р . 2 0 — 4 3 . А к к у з а т и в в ы с т у п а е т т о л ь к о т о г д а ,
к о г д а он п р о т и в о п о с т а в л е н н о м и н а т и в у ( п р я м о е д о п о л н е н и е : п о д ­
л е ж а щ е е ) , в т о в р е м я к а к у п о т р е б л е н и е н о м и н а т и в а н е з а в и с и т от
наличия или отсутствия ак к узати в а. Таким обр азом , ак кузати в
б а з и р у е т с я на н о м и н а т и в е (с и м в о л и ч е с к и :
н о м и н а т и в ->■ а к к у з а ­
тив) ( д а н н о е и с п р а в л е н и е о т н о с и т с я к ст р . 195, 199, 2 0 3 ) . В э р г а ­
т и в н ы х я з ы к а х ( с т р . 195) з а в и с и м о с т ь б у д е т с л е д у ю щ а я : а б с о л ю т ­
ный п а д е ж
эргативный п а де ж .
2
L . Н j е 1 m s 1 е v , L a c a t e g o r i e d e s c a s , I, 1935; I I , 1 9 37 .
s R . J a k o b s o n , B e i t r a g zu r a l l g e m e i n e n K a s u s l e h r e , T C L P ,
V I , 1 9 36 , с т р . 2 4 0 — 2 8 8 .
'
4
A . W . d e G г о о t , L e s o p p o s i t i o n s d a n s l e s s y s t e m e s de l a s y n t a x e et d es c a s , M B , 1 93 9, с т р . 107 — 127, в о с о б е н н о с т и с т р . 1 20 и с л .
176
Проблема
классификации
падежей
Впрочем, чрезвычайно важно, что такого типа управ­
ление совершенно не сравнимо с управлением, например,
в facere aliquid «делать что-либо»; это группа из двух само­
стоятельных слов, связанных отношением подчинения
(facere — определяемое,
aliquid — определяющее). Р ас­
членение facere aliquid на facere и aliquid — это правиль­
ная дихотомия, а расчленение extra urbem «вне города»
на extra + urbem — это, напротив, дихотомия ошибоч­
ная. Существительное urbs не определяет предлог extra,
который не является самостоятельным словом; с другой
стороны, и extra не определяет urbs, если термин «опре­
делять» употребляется только применительно к синтакси­
ческим связям между самостоятельными словами. Само­
стоятельное слово urbs определяется предлогом extra
точно так же и в том же смысле, в каком основа или корень
определяются флективным окончанием или словообразу­
ющим суффиксом, то есть несамостоятельной («синсемантической») морфемой. Морфема extra со своей стороны
обуславливает наличие окончания аккузатива (urb-em).
Морфологическая структура предложного оборота extra
urbem такова: самостоятельная («автосемантическая») мор­
фема = корень
urb-, несамостоятельная (синсемантическая) морфема = предлог extra, откуда extra urb-;
extra чисто формально имплицирует окончание аккузати­
ва, откуда extra urb-em.
Иначе говоря, при первом дихотомическом расчлене­
нии оборота extra urbem выделяется, с одной стороны,
чистый корень (или чистая основа), а с другой — предлог
extra с зависящим от него окончанием аккузатива. И толь­
ко при второй дихотомии удается разложить эту послед­
нюю морфему на основную субморфему, несущую значение
(предлог), и на дополнительную субморфему (окончание
аккузатива). Такая морфологическая структура вполне
обычна. Ср., например, в немецком языке множественное
число существительных на -ег, поедполагающее дополни­
тельную субморфему умлаута (*Wald-er > Wald-er), или
различные индоевропейские образования с первичными
суффиксами, часто обуславливающими определенный во­
кализм корня (*loukos, *luks и т. д.).
Однако особенность случая с предлогом состоит в том,
что предлог, хотя и является не самостоятельным словом,
Проблема классификации падежей
177
а морфемой, в известной степени независим от определя­
емого существительного. Эта независимость проявляется
прежде всего в том, что между предлогом и существитель­
ным могут вставляться другие самостоятельные члены
синтаксической группы: ad ripam Rhodani «на берег Ро­
ны» = ad Rhodani ripam. Эта относительная (ограничен­
ная) свобода предлогов не позволяет считать их рангом
выше, чем падежные окончания так называемых синтети­
ческих падежей, например др.-инд. инструменталя, абла­
тива или локатива. С функциональной точки зрения оба
средства выражения находятся на одном и том же уровне.
Анализируя глагольную систему французского языка,
никто не станет проводить границу между «синтетичес­
кими» формами презенса, имперфекта, простого прошед­
шего и «аналитическими» формами перфекта и плюсквам­
перфекта, отказываясь рассматривать эти формы вместе.
Однако «вспомогательность» глаголов avoir и etre является
спорной, так как они (особенно первый из них) употреб­
ляются и как самостоятельные глаголы. Предлог тоже
может употребляться самостоятельно в качестве наречия
(например, avec), что не мешает ему оставаться внутри
предложного оборота несамостоятельной морфемой. Изве­
стно, что предлоги обычно происходят от наречий или
наречных оборотов; превращение в предлог происходит в
тот момент, когда наречие или наречный оборот, до сих
пор определявшиеся существительным, становятся в ре­
зультате изменения иерархии его несамостоятельным опре­
деляющим. Например, французское a cause de la greve
«из-за забастовки» сначала было равно (a cause) — de la
greve, где стрелка направлена от определяемого к опре­
деляющему, а потом стало (a cause de) -*• la greve. Неса­
мостоятельная морфема a cause de состоит из основной
субморфемы a cause и падежной субморфемы de, что в
точности аналогично рассмотренному выше примеру extra
urbem. Точно так же разлагается grace а «благодаря ( че­
му)» и т. д. Во французском языке единство морфемы
a cause de ощущается лучше, чем в латинском единство
морфемы extra + аккузатив, так как в последнем случае
обе субморфемы не являются смежными.
Предлоги индоевропейских языков также могли про­
исходить от наречий, сопровождавших падежную форму
12 Е. К у р и л о в и ч
178
Проблема
классификации
падежей
например *peri (застывший локатив), которое определяло
существительное в локативе и т. д.
Графическая самостоятельность предлогов (ad ripam
вместо
*adripam, несмотря на безударность предлога
ad, объясняемую его семантической несамостоятельностью)
определяется наличием таких конструкций, как ad Rho­
dani ripam. Элемент ad, несмотря на его проклитический
характер, не пишется вместе, в одно слово с последующим
Rhodani, так как ad непосредственно связан с ripam,
в то время как с Rhodani он соотносится лишь косвенно.
Если бы предлоги никогда не отделялись от своих суще­
ствительных другими словами, они составляли бы с этими
существительными графическое единство, подобно после­
логам, которые в ряде языков, если невозможны проме­
жуточные элементы, пишутся слитно с предшествующим
существительным. В качестве графической параллели
приведем определенный артикль, с одной стороны, во
французском, итальянском, испанском,
английском,
немецком, а с другой — в румынском или в скандинав­
ских языках. Графическая самостоятельность первого
и несамостоятельность второго отражают закономерности
порядка слов (или морфем): во французском артикль мо­
жет отделяться от существительного прилагательнымопределением (le bon cure «добрый кюре»), в румынском
же это невозможно (omul mort «мертвый человек»).
Кроме раздельного написания предлогов, есть другой,
более серьезный аргумент: существование предлогов,
управляющих несколькими различными падежными фор­
мами (in urbe : in urbem). В самом деле, если в подобных
примерах падежная форма по крайней мере до некоторой
степени независима от предлога, то не следует ли считать,
что падежное окончание имеет наряду со значением пред­
лога собственное значение? Чтобы ответить на этот вопрос,
приведем сначала несколько хорошо известных примеров.
Древнеирландские предлоги air, fо, for, in(d) употреб­
ляются то с дативом, то с аккузативом. В немецком пред­
логи an, auf, hinter, in, neben, unter, iiber, vor, zwischen
требуют либо датива-локатива, либо аккузатива цели. В
польском после предлогов nad, pod, za употребляется либо
инструменталь, указывающий местонахождение, либо ак­
кузатив, обозначающий цель движения; после предлогов
Проблема классификации падежей
179
па, przy, w то же самое смысловое различие передается
альтернацией л о к а т и в : а к к у з а т и в .
Значение предлога в этих примерах не изменяется, хотя
глагол движения сообщает дополнительный оттенок цели,
поэтому, например, в латинском in urbem ire оборот in
urbe, где падежное окончание аблатива ( = е) зависит от
in, испытывает семантическое влияние со стороны глагола
движения и поэтому изменяется: ire in urbe > ire in ur­
bem. Однако сам оборот in urbe не зависит от окружения
и остается при глаголах движения неизменным. В русском
между Он прыгает на столе и Он прыгает на стол нет
прямого противопоставления, которое позволило бы нам
установить независимые значения для на столе и для
на стол. В первом примере (на столе) предложная кон­
струкция занимает более периферийную позицию, чем во
втором (ср. Он пишет на столе), а во втором примере
(на стол) ее позиция более центральная, чем в первом,
В развернутом высказывании В комнате он прыгнул на
стол аккузатив направления (на стол§ занимает более
центральную позицию, чем локатив (в комнате). Если
сравнить с этим выражение прыгает на столе, то мы уви^
дим, что на столе соответствует по своей периферийной
позиции сочетанию в комнате, а не на стол.
Аналогичная альтернация
аккузатив:аблат и в (исходная точка) наблюдается в греческом после
предлога лада в -цхоз лада стг «прихожу к тебе», лада рааi.lscog -qxrn «прихожу от царя». Но так как
означает
«приходить», аккузатив цели в -ijxco лаеа аз носит более
центральный характер, чем генитив (аблатив) удаления
в лада PacrtAscog1.
Встречаются также предлоги, управляющие несколь­
кими падежными формами, альтернация которых объяс­
няется совсем иначе, чем в вышеприведенных примерах.
Так, в литовском предлог uz с генитивом означает «за,
позади», а uz + аккузатив означает «для»; здесь перед
нами два различных предлога, и их различное управление
не является синхронической проблемой. Подчеркнем,
1 я а д а ( н а р я д у с 6я о ) — е д и н с т в е н н ы й
греческий предлог,
к о то р ы й м о ж е т у п о т р е б л я т ь с я п р и г л а г о л а х д в и ж е н и я л и б о с г е н и ­
тивом (аблативом ) у д а л е н и я , л ибо с ак к у за ти в о м ц ели, причем о с ­
н о в н о е з н а ч е н и е п р е д л о г а («у , к, п р и » ) - н е и з м е н я е т с я .
12*
180
Проблема классификации падежей
что в альтернациях типа in urbe : in urbem значение пред­
лога не меняется, поэтому следует искать другое объясне­
ние различия зависящих от предлога падежей. Значение
же uz, напротив, может быть определено только в м е с т е
с управляемым падежом.
Мы приходим к выводу, что наличие предлогов, управ­
ляющих несколькими падежами, не является доказатель­
ством самостоятельности этих падежей. Правильный ана­
лиз позволяет нам говорить либо о двух формах, одна из
которых семантически связана с глаголом, а другая сво­
бодна, либо о таких цельных комплексах п р е д л о г -jп а д е ж, и п р е д л о г - г п а д е ж 2, где невозможно
выделить п а д е ж , и п а д е ж 2, поскольку здесь не
имеет места смысловая идентичность предлогов первого
и второго комплексов.
Таким образом, основной аргумент в пользу членения
предложных оборотов типа extra + urbem, in + urbem,
in -j- urbe отклоняется окончательно. Правильное члене­
ние таково:
Отсюда два следствия: 1) па­
дежная форма не может быть оторвана от предложного
оборота; поэтому такую падежную форму нельзя рас­
сматривать наравне со свободными падежными форма­
ми или с падежными формами, управляемыми глаголом
непосредственно без предлога; 2) предлог не является
у п р а в л я ю щ и м падежной формы, а представляет
собой субморфему, хотя и основную, сложной морфемы II
(состоящей из предлога + падежное окончание). Пред­
лог управляет или, точнее, имплицирует только п а д е ж ­
н о е о к о н ч а н и е как таковое, а не падеж (то есть
не падежную форму).
В «аналитических» языках предложный оборот — это
то же самое, что в «синтетических» языках наречие, про­
изводное от существительного. Функциональное различие
между «аналитическим» падежом (например, фр. de Pierre
a Pierre) и предложным оборотом, очевидно, то же, что
и между «синтетическим» падежом и наречием (производ­
ным). Так же, как аналитические падежи пополняются
за счет предложных оборотов, так и синтетические падежи
имеют естественным источником отсубстантивное наречие.
Древнеиндийская форма на -tas (типа m ukhatah «впереди»,
Проблема классификации падежей
181
букв, «перед лицом»), являющаяся наречием в ведийском
языке и в классическом санскрите, в среднеиндийском
стала падежной формой (mukhato вместо древнего абла­
тива mukhat). С другой стороны, многие наречия являются
пережитками, представляющими окаменевшие падежи (на­
пример, гр. oi'xoi «дома», лат. certe «наверняка», русск.
кругом), которые отошли от живых падежей в ходе фор­
мального обновления парадигмы.
Переход н а р е ч и е (или п р е д л о ж н ы й о б ор о т ) > п а д е ж н а я ф о р м а и, наоборот, п а д е ж ­
ная
ф о р м а > н а р е ч и е соответствует расшире­
нию или сужению употребления рассматриваемой морфемы
(суффикса, предлога, окончания). Наречное образование,
даже продуктивное, обычно обладает относительно огра­
ниченной сферой употребления. Так, хотя образование
mukhatah является ж ивым1, оно распространяется в
древнеиндийском только на небольшое число существи­
тельных. Это объясняется конкретным семантическим
содержанием самого наречного суффикса, природа кото­
рого исключает неограниченное употребление, охватываю­
щее все именные основы. Употребление этого суффикса
ограничено определенным числом корней, смысл которых
согласуется со значением суффикса. Как только наречие
начинает выступать в функции, присущей падежной фор­
ме, а именно начинает у п р а в л я т ь с я глаголом,
конкретное семантическое значение уступает место син­
таксическому, а словообразовательный суффикс стано­
вится флективным окончанием. Теперь уже область упот­
ребления этой морфемы становится неограниченной: по­
скольку морфема превратилась в синтаксический показа­
тель (там, где падежная форма управляется другим сло­
вом), она может соединяться с любой именной основой (или
корнем). Наречие как форма словообразования и падеж
как форма словоизменения различаются главным образом
объемом сфер употребления
соответствующих
мор­
фем.
1
Ж и в ы м в том
вом-основой ощ ущ ается
ные о б р а з о в а н и я .
с м ы сл е , что с в я з ь э т о г о о б р а з о в а н и я с о с л о ­
г о в о р я щ и м и и п о з в о л я е т стр оить а н а л о г и ч ­
182
Проблема классификации падежей
§ 2
Ни одну морфологическую или фонологическую проб­
лему, представляющую известную степень сложности,
невозможно успешно исследовать, не определив сначала
понятие значения или в более общей форме п о н я т и е
ф у н к ц и и . В области морфологии, которой мы сейчас
занимаемся, Р. Якобсон (стр. 244, 252—253) различает
о б щ е е з н а ч е н и е («Gesamtbedeutung») и с п е ц иф и ч е с к и е з н а ч е н и я («spezifische Bedeutungen»),
среди которых имеется о с н о в н о е
значение
(«Hauptbedeutung»). Это различие, применимое в области
семантики, представляется нам неудобным при исследо­
вании переплетения семантических и синтаксических
фактов. Как нам кажется, анализ де Гроота (стр. 124—
127) представляет собой шаг вперед по сравнению с иссле­
дованием Р. Якобсона, хотя мы и не могли бы принять
все положения выдающегося голландского лингвиста.
В статье «Деривация лексическая и деривация синтак­
сическая »1 мы пользовались выражениями п е р в и ч ­
ная
функция
и вторичные функции.
Еще раньше мы применяли эти термины в работе «Etudes
indo-europeennes» (см., например, стр. 197). В области
фонологии это различие помогло нам установить классы
согласных и осветить вопрос об индоевропейских полу­
гласных (см. «Contribution a la theorie de la syllabe»).
Первичная и вторичная функции определяются соответ­
ственно языковой системой и условиями (контекстом).
Функция, проявляющаяся в таких специальных условиях,
которые можно определить п о л о ж и т е л ь н ы м об­
разом, считается вторичной2. В зависимости от того, идет
ли речь о семантической или синтаксической функции,
1 См. н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 5 7 .
2 И з т о г о , чт о у с л о в и я я в л я ю т с я с п е ц и а л ь н ы м и , н е с л е д у е т ,
что в т о р и ч н а я ф у н к ц и я ( н а п р и м е р , в т о р и ч н о е з н а ч е н и е ) я в л я е т с я
б о л е е с п е ц и а л ь н о й , ч ем п е р в и ч н а я . И з р а б о т В у н д т а ( « a s s o c i a t i v e
V e r d i c h t u n g » ) и з в е с т н о , что с п е ц и а л ь н ы е у с л о в и я м о г у т о т н и м а т ь
у р а с с м а т р и в а е м о й ф о р м ы ч а ст ь с е м а н т и ч е с к о г о с о д е р ж а н и я , о б щ е ­
го с эт и м и у с л о в и я м и . В н а с т о я щ е е в р е м я м о ж н о б ы л о бы г о в о р и т ь
о диссим иляции — прим енительно как к семантическим, так и к
морфологическим явлениям . Так, п осле п алатальны х согласны х
палатальны е гласные могут утрачивать п ал ат ал и зац и ю (*kriceti >
Проблема
классификации
падежей
183
эти условия бывают семантического или синтаксического
характера. Некоторая определяемая системой функция,
называющаяся первичной, может быть модифицирована
различными способами и давать различные вторичные
функции. Наши термины можно было бы сравнивать с
терминами Р. Якобсона, если бы термин ф у н к ц и я
точно соответствовал термину B e d e u t u n g ,
что
места не имеет. В таком выражении, как manu dextra
«правой рукой», еще можно говорить о значении оконча­
ния -и в manu, но окончание генитива множественного
числа -urn в potiri rerum «захватить власть» — это всего
лишь показатель синтаксической зависимости («Feldzeichen»).
Как применить понятия
первичной и вто­
р и ч н о й ф у н к ц и и к анализу падежей? Возьмем,
например, аккузатив
(в индоевропейских
языках).
При переходных глаголах, где этот падеж обозначает
внутренний или внешний объект действия (affectum или
effectum), окончание аккузатива не имеет никакой семан­
тической значимости, а является чисто синтаксическим
показателем подчиненности имени глаголу. Но, кроме
этого, имеются, как случаи особого употребления, акку­
затив цели, аккузатив пространственной или временной
протяженности, аккузатив цены и т. д. Каждое из этих
значений аккузатива присуще сочетаниям с глаголами
определенной семантической группы. Так, аккузатив
цели возможен только при глаголах, обозначающих дви­
жение. Аккузатив длительности (временной протяжен­
ности) бывает лишь при глагольных формах, содержащих
идею длительности. В славянских языках такой аккузатив
употребляется с глаголами несовершенного вида. Попольски, например, можно сказать pisal dwa tygodnie
«писал две недели», но нельзя napisal: dwa tygodnie «напи­
сал две недели» (napisat совершенный вид от pisai). Что же
касается переходных глаголов, при которых употреб­
ляется аккузатив (прямого дополнения), то их определить
с точки зрения семантики не удается. Характерный для
них признак — переходность — это признак синтакси­
kricati); од н ак о, с д р у го й стороны , зд есь в о зм о ж н а и
ц и я в е л я р н ы х г л а с н ы х ( н а п р и м е р , н о р в е ж с к о е h ja r ta >
hjarta).
ассимиля­
шведское
184
Проблема классификации
падежей
ческого порядка: существительное просто подчиняется
глаголу, и окончания аккузатива не содержат какоголибо особого оттенка значения, соответствующего семан­
тическому содержанию глагола.
Поэтому можно говорить о первичной функции акку­
затива — в роли прямого дополнения — и о ряде вторич­
ных функций: аккузатив цели (др.-инд. nagaram gacchati
«идет в город», лат. Romam ire «идти в Рим»), протяжен­
ности, цены и т. д. Условия употребления аккузатива
во вторичной функции всегда могут быть определены.
Условия эти — контекст, но не в каком-то неопределенном
смысле: это прежде всего и главным образом семантиче­
ское содержание глагола, от которого зависит падежная
форма1. Окончание аккузатива как бы приспосабливается
к глаголу, проникаясь его специальным значением. Пер­
вичную функцию, напротив, так определить не удается.
Пользуясь терминологией Б ю л ера2, она « о б у с л о в ­
л е н а в с и с т е м е » (systembedingt) в то время, как
вторичные функции « о б у с л о в л е н ы в п о л e»(feldbedingt).
Анализируя семантическое содержание аккузативного
окончания в его различных функциях, мы увидим, что в
первичной функции, где аккузатив представляет собой
чисто синтаксический показатель, оно равно нулю, но во
вторичной функции обладает различными смысловыми
оттенками. Следовательно, падежная форма аккузатива
функционирует как грамматический падеж в лат. occidere
hostem «убить врага» и как конкретный падеж в лат. Ro­
mam ire «идти в Рим», triginta annos у1уеге«жить тридцать
лет», польск. kosztuje jedn^ setkg «стоит одну сотню»
и т. д. Конкретный падеж, так же как и грамматический
падеж, подчинен глаголу, но его окончание сохраняет
собственное семантическое содержание, что придает кон­
кретному падежу наречный характер. Ср., например, вед.
1 Мы н е п р и н и м а е м з д е с ь во в н и м а н и е то т ф а к т , чт о р а з л и ч н ы е
специальные употребления аккузатива оп ределяю тся такж е зн а ч е­
н и ем с о о т в е т с т в у ю щ и х с у щ е с т в и т е л ь н ы х : а к к у з а т и в ц е л и — н а з в а ­
н и я м и м е ст а , а к к у з а т и в в р е м е н н о й п р о т я ж е н н о с т и — с у щ е с т в и т е л ь ­
н ыми, о б о з н а ч а ю щ и м и о т р е з к и в р е м е н и , и т. д .
2 С м . К . В u h 1 е г, S p r a c h t h e o r i e . D a r s t e l l u n g s f e l d e r der Sprac h e , J e n a , 1934.
Проблема классификации падежей
185
divi «на небе» и iha «здесь»: и локатив и наречие представ­
ляются одинаково независимыми от глагола (в семанти­
ческом отношении). Ср. также аблатив mukhat «рот, лицо»
и наречие mukhatah «впереди, перед лицом». Ясно, что
конкретные падежи ближе к наречию, чем грамматические.
Каковы же различия между конкретными падежами и
наречиями?
Конкретные падежи также имеют первичные и вторич­
ные функции. Первичная их функция — наречное упот­
ребление; однако от наречий их отличает наличие вторич­
ной функции, которая состоит в том, что падежное оконча­
ние, лишенное семантического значения, становится
простым синтаксическим показателем. Это происходит в
тех случаях, когда конкретный падеж у п р а в л я е т с я
глаголом со специальным значением. Достаточно обра­
титься к синтаксису любого индоевропейского языка,
чтобы убедиться в том, что все конкретные падежи —
и инструменталь, и аблатив, и локатив — могут после
определенных глаголов становиться грамматическими.
Если славянские глаголы со значением «потрясать», «раз­
махивать» требуют инструменталя, а не аккузатива, то
это факт у п р а в л е н и я , которое лишает соответствую­
щие окончания
инструменталя
их семантического
содержания и отождествляет их с точки зрения значения
с аккузативным окончанием прямого дополнения. Д руги­
ми словами, эти окончания становятся, так сказать,
к о м б и н а т о р н ы м и в а р и а н т а м и аккузативного окончания прямого дополнения,— вариантами,
которые обусловлены семантикой глаголов, управляющих
рассматриваемым падежом. Т а к 1, аблатив управляется
глаголами, выражающими понятия: 1) «уступать», «уда­
лять», «гнать»; 2) «быть лишенным», «нуждаться», «ли­
шать»; 3) «происходить», «возникать», рождаться»; 4)
«делать», «верить»; 5) «освобождать», «спасать», «защи­
щать»; 6) «брать», «получать»; 7) «оставаться позади»,
«быть удаленным». Значение глагола, сочетаясь со значе­
нием существительного, достаточно ясно определяет связь
между глаголом и существительным, так что падежное
1 См. К . B r u g m a n n ,
K urze
v ergleich en d e
G ram m atik
der i n d o g e r m a n i s c h e n S p r a c h e n , B e r l in — L e ip z i g , 1933, с т р . 4 2 2 и с л .
186
Проблема классификации
падежей
окончание лишается своего семантического содержания
(диссимиляция). Однако п е р в и ч н а я функция абла­
тива не вызывает сомнений: она обозначает исходную точку
действия. О первичности этой функции говорит: 1) тот
факт, чго она не зависит от окружения, тогда как
«управляемый» аблатив связан с определенными семанти­
ческими группами глаголов; 2) тот факт, что примеры
управления, где аблатив становится комбинаторным ва­
риантом аккузатива прямого дополнения, являются
вторичными по отношению к примерам, в которых суще­
ствование аблатива в парадигме оправдывается его само­
стоятельным значением.
Итак, мы подходим к предварительной дихотоми­
ческой классификации приглагольных падежей:
1) Грамматический
падеж 1 (аккузатив
прямого
дополнения):
а) первичная с и н т а к с и ч е с к а я
функция;
б) вторичная н а р е ч н а я функция;
2) конкретные падежи 1 (все прочие косвенные прила­
гательные падежи):
а) первичная н а р е ч н а я
функция;
б) вторичная с и н т а к с и ч е с к а я функция.
Подчеркиваем еще раз, что переход от первичной функ­
ции к вторичной всегда сопровождается о г р а н и ч е ­
н и е м условий, в которых выступает падежная форма.
Во вторичной функции она употребляется только после
глаголов, образующих вполне определенные синтаксиче­
ские группы. Направления перехода п е р в и ч н а я
функция >вт ор ич на я
ф у н к ц и я у грам­
матического падежа и у конкретных падежей диаметраль­
но противоположны. Грамматический падеж подвергается
адвербиализации,
а конкретные падежи —
г р а м м а т и к а л и з а ц и и . Степень того и другого
непосредственно сказывается на сфере употребления па­
дежного окончания.Чем больше «наречность» употребления
1 Б о л е е у д а ч н ы м и п р е д с т а в л я ю т с я т е р м и н ы « с и н т а к си ч еск и й »
в место « г р а м м а т и ч еск и й » и «сем а н т и ч е с к и й » в м ест о « к о н к р ет н ы й ».
Н о т е о р и я п а д е ж е й у ж е и т а к п е р е г р у ж е н а т е р м и н а м и (« п а д е ж и
в н у т р е н н е й и в н е ш н е й д е т е р м и н а ц и и » ( i n n e r e , a u B er e D e t e r m i n a t i ­
o n ), «м естн ы е п а д е ж и » и т . д . , п о э т о м у мы с о х р а н я е м п р и в ы ч н у ю
терминологию.
Проблема классификации падежей
187
падежа, тем меньше число именных основ, с которыми
может сочетаться соответствующее падежное окончание.
Аккузатив цели возможен только от существительных
(собственных и нарицательных), обозначающих место;
аккузатив временной протяженности образуется лишь
от существительных со значением «отрезок времени» и
т. д. Наоборот, когда конкретный падеж вступает в отно­
шение управления и его окончание утрачивает свое се­
мантическое содержание, сфера употребления этого падежа
расширяется, то есть число основ, от которых он обра­
зуется, увеличивается. Ясно, например, что у абстрактных
существительных окончание локатива не может иметь
конкретного (местного) значения: это окончание будет
прежде всего и главным образом выступать в роли син­
таксического показателя.
Основное различие между грамматическим падежом
и конкретными падежами состоит не только в различном
смысловом содержании соответствующих окончаний, но
и в различии синтаксической позиции по отношению к
глаголу. Рассмотрим, например, фр. Je reverrai mes col­
legues a l’ecole «Я вновь увижу своих коллег в школе».
Позиция прямого дополнения является по отношению
к глаголу более центральной, а позиция локатива — более
периферийной. Иначе говоря, локатив a l ’ecole определяет
группу je reverrai mes collegues, рассматриваемую как
относительное
единство. Именно потому,
что форма
аккузатива — это синтаксический показатель связи между
прямым дополнением и глаголом, эта связь теснее, чем
связь между глаголом и локативом, форма которого имеет
самостоятельное конкретное значение без прямой синтак­
сической функции. Этот локатив подчинен глаголу только
благодаря своему наречному значению (напротив, во
фр. croire au Saint Esprit «верить в святого духа» локатив
имеет синтаксическое значение). Формальная связь между
(je)reverrai и mes collegues (более отчетливо выраженная
во флективных языках) и отсутствие такой связи между
(je)reverrai и a l’ecole — вот причина того, что (je)reverrai
и mes collegues связаны между собой более тесно, чем
вся группа (je)reverrai mes collegues с локативом a l ’ecole.
Графически это можно выразить так: (je reverrai mes
collegues) a J’ecole.
188
Проблема классификации
падежей
Из этого примера видно, какое значение имеет для
теории падежей различие между центральными и пери­
ферийными позициями, проиллюстрированное выше в
связи с противопоставлением in urbe : in urbem. Если
грамматический падеж более централен, чем конкретный,
то и конкретный падеж, употребленный во вторичной
(синтаксической) функции, более централен, чем конкрет­
ный падеж в первичной (наречной) функции. Например,
в potiri civitate armis «захватить город силой» (букв,
«оружием») первый (управляемый) аблатив civitate более
централен, чем второй (свободный) аблатив armis, имею­
щий инструментальное значение; отсюда (potiri civitate)
armis. И, наконец, грамматический падеж, употребленный
во вторичной (наречной) функции, периферийнее, чем
тот же самый падеж в первичной функции, например
Dies circiter XV (iter fecerunt) «Они проделали путь приб­
лизительно за пятнадцать дней». Г р а м м а т и к а л и з а ­
ц и я падежной формы сообщает ей центральное положение
среди определяющих глагола; а д в е р б и а л и з а ц и я
падежа, напротив, отбрасывает его на периферию глаголь­
ной группы.
Ясно, что термины ц е н т р а л ь н ы й
и пери­
ф е р и й н ы й никак не относятся к порядку слов, кото­
рый далеко не всегда отражает внутренний порядок слов.
§ з
До сих пор мы говорили о падежах так, будто суще­
ствуют только приглагольные ( = определяющие глагол)
падежи. Однако имеются и другие падежные формы,
соответствующие другим синтаксическим функциям.
Существительное может быть в предложении:
1) подлежащим;
2) приложением (определением) к другому существи­
тельному,
или предикативом;
3) сказуемым;
4) косвенным определением глагола или имени.
В индоевропейских языках случаи 1 и 3 соответствуют
номинативу, первичной функцией которого является слу­
чай 1, а вторичной — случай 3. В славянских языках
в функции сказуемого частично выступает инструменталь,
Проблема классификации падежей
189
в связи с чем возникает семантическая проблема разгра­
ничения номинатива и инструменталя. Существительное
в роли приложения ведет себя, по сути дела, как прила­
гательное: оно согласуется с определяемым существитель­
ным в падеже (однако не всегда в роде и числе). Падежные
окончания
существительного-приложения — это чисто
синтаксические показатели его
подчинения, которое
выражается, однако, не просто самим падежным оконча­
нием, а скорее согласованием этого окончания с падежным
окончанием определяемого существительного. Можно было
бы говорить о специальном «приложительном» падеже
(cas special de l’apposition), окончание которого выступает
в форме нескольких комбинаторных вариантов, зависящих
от падежного окончания определяемого существительного.
Обзор всех возможных синтаксических функций суще­
ствительного позволяет увидеть, что случай 4 представля­
ет собой специфическую область употребления падежных
форм («Punkt der maximalen Kasusunterscheidung», как
говорит Р . Якобсон, указ. соч. стр. 259). В качестве опре­
делений к глаголу могут употребляться несколько равных
косвенных падежей, один р я д о м с другим: Exercitum
mari supero misit «Он послал войска Адриатическим мо­
рем»; Dies circiter XV iter fecerunt «Они проделали путь
приблизительно за пятнадцать дней» и т. д. Поэтому было
бы неправильно пытаться определить отношения между
падежами, используя повсеместно признанную и приме­
няемую коммутацию, когда речь идет, например, о
семантических отношениях между производящими и про­
изводными словами или вообще между формами, принад­
лежащими к одному и тому же синтаксическому классу.
Синтаксическое отношение между chateau «замок» и chatelet «маленький замок» (или между chateau ед. ч. и
chateaux мн. ч.) позволяет осуществлять анализ посред­
ством подстановки одной формы вместо другой в любую
синтаксическую конфигурацию, например
Le chateau
brflle «Замок горит» : Le chatelet brule «Маленький замок
горит»; le toit du chateau «крыша замка» : le toit du cha­
telet «крыша маленького замка» и т. д. Однако две или
несколько падежных форм, определяющих глагол, при­
надлежат в зависимости от их более центральной или
более периферийной позиции к различным синтаксическим
190
Проблема
классификации
падежей
классам. Выше мы видели, что Он прыгает на стол не
может быть получено из Он прыгает на столе (или наобо­
рот) простой коммутацией на столе > на стол (или на­
оборот), потому что на стол и на столе занимают разные
места внутри
глагольной группы. Первое выражение
можно представить в виде (прыгает на стол), а второе—
в виде (прыгает — ) на столе, где незанятым остается
место центрального определяющего, тогда как в (прыгает
на стол) не хватает периферийного определяющего.
Различие между функциями (значением) производных
и семантических категорий вообще, а также между
зна­
чением падежей и синтаксических категорий вообще —
это различие между вертикальными и горизонтальными
отношениями, которое можно графически проиллюстри­
ровать следующим образом:
le chateau brule, le to it du (отношение между chateau
chateau
и chatelet в одинаковых
le chatelet briile, le toit синтаксических условиях)
du chatelet
(отношение между на стол
(Он прыгает на стол) в ком- и в комнате, причем в ком­
нате
нате эквивалентно, с син­
таксической точки зрения,
выражению на столе).
Именно поэтому не следует, определяя синтаксические
значения, прибегать к семантическому противопоставле­
нию с н е й т р а л ь н ы м , п о з и т и в н ы м и н е г а ­
т и в н ы м членами. Хотя попытки дать научно адек­
ватную классификацию падежей весьма ценны, мы не мо­
жем принять решения, предложенные Л. Ельмслевом 1
и Р. Якобсоном. Встречаются, правда, и вертикальные
противопоставления падежей, например аккузатива и
генитива-партива в польском (и в русском): Д ай нам хлеб
1 Мы у б е ж д е н ы , что Е л ь м с л е в в е р н у л с я к св о и м ста р ы м п о з и ­
циям: е щ е в 19 38 г о д у , в х о д е о д н о й и з ф о н о л о г и ч е с к и х д и с к у с с и й ,
он в ы с к а з а л м н е н и е , что « р а з л и ч и е к л а с с о в п е р в и ч н о п о о т н о ш е н и ю
к д и а к р и т и ч е с к о й зн а ч и м о с т и » ф о н е м ы . С л е д о в а т е л ь н о , в п л а н е
с о д е р ж а н и я с и н т а к с и ч е с к и е р а з л и ч и я п ер в и ч н ы п о о т н о ш е н и ю к
р а з л и ч и я м с е м а н т и ч е с к и м и что с е м а н т и ч е с к и е р а з л и ч и я д о л ж н ы
устанавливаться только в пределах одного и того ж е синтаксиче­
с к о г о к л а с с а , т о ест ь м е ж д у ф о р м а м и , и з о ф у н к ц и о н а л ь н ы м и с с и н ­
таксической точки з р ен и я .
Проблема
классификации
падежей
191
(donne-nous le pain или un pain) и Д ай нам хлеба (donnenous du pain), но уже из французского перевода видно,
что это примеры весьма специального семантического
противопоставления, которое основано на более существен­
ном синтаксическом различии (между приглагольным
аккузативом и приименным генитивом).
Уничтожение синтаксического различия между этими
двумя падежами, употребление генитива н а м е с т е
аккузатива, порождает особое семантическое значение,
которое является в т о р и ч н ы м по отношению к ос­
новному различию синтаксических классов (приглаголь­
ный падеж : приименной падеж). В нашем примере речь
идет об оттенках, связанных с употреблением (во фран­
цузском) артикля, то есть об оттенках, не имеющих син­
таксической функции, а затрагивающих скорее семанти­
ческое содержание существительного. Аналогичный при­
мер чередование н о м и н а т и в а : и н с т р у м е н т а л я в роли именного сказуемого в разговорном польском
языке. Именно так мы понимаем различие между То
jest krol «Это — король», On jest krol «Именно он — ко­
роль», On jest krolem «Он король». Нам кажется, что
правильный метод — определять семантические различия,
если они есть, исходя из синтаксических различий, но не
наоборот. Тогда семантическое значение формы опреде­
ляется на основе ее п е р в и ч н о й
синтаксической
функции. Поэтому прежде всего надо определить значение
или синтаксический класс, характерный для рассматри­
ваемой падежной формы; уничтожение различия синтакси­
ческих классов, приводящее к семантическим различи­
ям,— явление низшего порядка.
§ 4
Приглагольные падежи — это именные формы с двумя
функциями: 1) конкретной, или наречной, и 2) граммати­
ческой. Можно представить себе падеж, имеющий только
грамматическую функцию, то есть такую падежную форму,
которая выступала бы только в роли прямого дополне­
ния. Однако форма, имеющая лишь наречное значение
(все равно синтетическая или аналитическая, то есть
192
Проблема классификации падежей
предложный оборот), относится к наречиям, а не к паде­
жам. Во всяком случае, мы будем различать два класса
приглагольных падежей в зависимости от их первичной
функции (эта классификация имеет место применительно
к древним индоевропейским языкам):
1) грамматический, или синтаксический падеж —
аккузатив прямого дополнения;
2) конкретные падежи, первичная функция которого
является наречной или семантической (инструменталь,
датив, аблатив, локатив).
Можно было бы полагать, что проблема системы паде­
жей сводится, таким образом, к возможности сгруппиро­
вать в соответствии с критерием семантического противо­
поставления конкретные падежи, относящиеся к одному
и тому же синтаксическому классу. Однако если они и
образуют систему, то только систему наречных значений,
поскольку во вторичной функции они становятся комби­
наторными вариантами грамматического падежа. С другой
стороны, было бы чистой случайностью, если бы эти паде­
жи образовывали систему, а не ф р а г м е н т ы системы.
Объясняется это двумя причинами.
Прежде всего мы видим (§ 1), что чем бы наречное зна­
чение не выражалось — предложным оборотом
или
«синтетическим» падежом,— это роли не играет, так как
предлог не управляет падежной формой, а является всего
лишь синсемантической морфемой, подчиненной существи­
тельному. Р. Якобсон сам рассматривает предложный
падеж (на столе, в столе и т. д.) вместе с «синтетическими»
падежами. Решающую роль играет функция, а не проис­
хождение. Никто не будет отрицать падежный характер
древнеиндийского датива только потому, что эта форма
содержит постпозитивный элемент -а, который отличает
ее от датива местоимений и от датива других индоевропей­
ских языков. Все отыменные наречия и все предложные
обороты, которые могут у п р а в л я т ь с я
глаголами
определенных семантических групп, должны относиться
к падежам.
С другой стороны, имеются наречия или предложные
конструкции, которые никогда не управляются глаголом.
Это и есть истинные наречия. Среди определений к глаголу
они занимают периферийное место; с глаголом эти наречия
П роблем а классиф икации падежей
193
связаны слабо — только по смы слу1. Например, {[(гла­
гол + грамматический падеж) + конкретный падеж] -Ь
+ наречие}. Мы видим, что конкретный падеж занимает
здесь промежуточное место: он колеблется между наречи­
ем и чисто синтаксической формой. Если мы ограничимся
его вторичной — грамматической — функцией, то получим
форму, представляющую комбинаторный вариант акку­
затива прямого дополнения (этот аккузатив является
основным вариантом). Во вторичной функции все конкрет­
ные падежи изофункциональны и, следовательно, не
образуют семантической системы. Если группировать
конкретные падежи по их наречным функциям, мы не мо­
жем отвлечься от функций всех прочих наречий: ведь
конкретные падежи составляют, так сказать, подгруппу
наречий, причем эта подгруппа отличается от остальных
наречий наличием вторичной функции. Другими словами,
как синтаксический класс конкретные падежи, занимаю­
щие промежуточное положение между грамматическим
падежом и наречиями, составляют особую группу; но если
мы приступаем к их систематизации, что возможно
лишь в том случае, если мы прибегнем к их наречному
значению, мы не сможем рассматривать их иначе, чем
подгруппу категории наречий.
Поэтому попытки систематизировать конкретные па­
дежи какого-либо языка приводят, как мы полагаем, к
систематизации продуктивных наречных образований это­
го языка. Рассматриваемые образования могут быть син­
тетические или аналитические, но и в том и в другом
случае речь идет о наречиях, о б р а з о в а н н ы х
от
с у щ е с т в и т е л ь н ы х («синтетический» тип mukhatah Adf|va£e и т. д.; «аналитический» тип: предложные
обороты), а не от прилагательных (тип fortement «сильно»).
Внутри системы этих образований конкретные падежи
с их первичными функциями образуют особый сектор,
который характеризуется наличием вторичной синтакси­
ческой функции.
Ни один из конкретных падежей не является сам по
себе более центральным или более периферийным, чем
1 Е сли в язы к е есть абсолютный п а д е ж ( a b la t iv u s a b so lu tu s
в л ати н ском , абсолю тны й генитив в са н ск ри те и т. д .), то и м енно
он я в л я е т с я сам ы м п е р и ф е р и й н ы м о п р е д е л е н и е м л и ч н о г о г л а г о л а .
*3 Е. К у р Илович
194
Проблема классификации падежей
другой. В предложении II a travaille dans се bureau quatre
semaines «Он проработал в этом бюро четыре недели»
более центральной может быть как группа quatre semai­
nes, так и группа dans се bureau в зависимости от того, что
именно желательно подчеркнуть. Более или менее цент­
ральная позиция этих определительных групп перестает
быть фактом грамматики и становится фактом экспрессии
или стиля. В некоторых языках для передачи подобных сти­
листических оттенков используется порядок слов. Но
порядок слов бессилен там, где суть дела в различии грам­
матических значений, из которых одно синтаксическое,
а другое — семантическое. В лат. Gladio hostem occidit
«Мечом врага убивает» или Hostem gladio occidit «Врага
мечом убивает» аккузатив всегда является более цент­
ральным, чем инструменталь, потому что подчинение
аккузатива hostem глаголу occidit формально выражено
окончанием аккузатива (синтаксическим показателем),
тогда как зависимость инструменталя gladio от глагола
вытекает только из семантического (наречного) значения
окончания инструменталя.
Предложенную здесь систематизацию конкретных па­
дежей вряд ли можно считать удачной заменой суще­
ствующих систем. Ведь среди производных наречных
образований конкретные падежи образуют квазислучайную группу, обусловленную вторичными (грамматиче­
скими) функциями, которые существуют у конкретных
падежей, но отсутствуют у настоящих наречий. Имеет­
ся ли для падежей такая схема классификации, которая
отражала бы их сущность и иерархию и одновременно их
первичные и вторичные функции? Нам кажется, что мы
можем ответить на этот вопрос утвердительно.
Конкретные падежи занимают в системе падежей под­
чиненное положение. Скелет системы образуют граммати­
ческие падежи, представляющие синтаксические функции.
Аккузатив, падеж прямого дополнения, противопоставлен
двум другим грамматическим падежам, номинативу и
приименному генитиву, следующим образом.
Так как пассивная конструкция основана в индоевро­
пейских языках на активной, то есть так как лат. hostis
profligatur «враг уничтожается» основано на hostem profligare «уничтожить врага», место номинатива (падеж
Проблема
классификации
падежей
195
подлежащего) в системе определяется его противопостав­
лением аккузативу (падеж прямого дополнения). Функция
номинатива первична в hostis profligatur, вторична в таких
словосочетаниях с непереходным глаголом, как Hostis
incedit «Враг наступает» или в таких именных словосоче­
таниях, как Hostis atrox erat«B par был жесток», и третична в словосочетаниях с переходным глаголом, как Hostis
obsides necavit «Враг убил заложников».
Из сказанного не следует, будто инструменталь в свою
очередь основан на номинативе, как это может показать­
ся, например, при рассмотрении такого противопоставле­
ния: др.-инд. Simhah srgalam vyapadayati «Лев шакала
убивает»: Siriihena Sfgalo vyapadyate «Львом шакал уби­
вается». Трехчленная пассивная конструкция, включаю­
щая наряду с объектом действия (patiens) еще и действую­
щее лицо (agens), отличается от соответствующей активной
конструкции только в стилистическом отношении. Лишь
двучленная пассивная конструкция имеет грамматическое
значение1. Отношение инструменталя к номинативу
ничем не отличается от отношения любого другого кон­
кретного падежа к номинативу. В языках с эргативной
конструкцией основное соотношение таково: эргатив
(активный падеж)
абсолютный падеж, что соответствует
противопоставлению
субъектн о-объектна я
конструкция :субъектная
конструк­
ц и я , которое в свою очередь соответствует индоевропей­
ской категории залога.
Поскольку, с другой стороны, субъектный генитив
и объектный генитив основаны на номинативе и аккуза­
тиве, то есть группы secessio plebis «уход плебса» и occisio
hostis «убийство врага» происходят соответственно от
plebs secedit «плебс уходит» и hostem occidere «убить
врага», то можно считать: 1) что эта синтаксическая функ­
ция первична для генитива и 2) что генитив основан на
номинативе и аккузативе, взятых вместе. Графически это
выглядит так:
аккузатив —>■ номинатив
I
генитив
1 Ср. Е . К у р и л о в и ч , Э ргативность
я зы к е , с м . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 122.
13*
и
стадиальность
в
196
Проблема классификации падежей
Стрелки указывают направление от основных форм
к производным.
Заметим, что субъектный и объектный генитивы служат
основой для всех других приименных употреблений гени­
тива, а именно, для партитивного и посессивного генитива
(вторичные функции), которые являются конкретными
употреблениями, образующими сравнительно поздний с
исторической точки зрения слой (известно,
например,
что в индоевропейских языках притяжательность выража­
лась главным образом прилагательным). При этом очень
важно, что во всех языках посессивный генитив продолжа­
ет основываться на субъектном и объектном генитиве
вследствие мотивированного характера этого последнего,
поскольку группа и м я д е й с т в и я + о б ъ е к т н ы й и л и с у б ъ е к т н ы й г е н и т и в всегда прои­
сходит от группы л и ч н ы й г л а г о л + п о д л е ж а ­
щее
или
прямое
дополнение.
Заметим также, что различные приименные употребле­
ния генитива (партитивный, посессивный и т. д. генитивы),
то есть употребления, вторичные по отношению к субъектному-объектному генитиву, служат способом косвенного
определения существительного другим существительным.
Прямое определение состоит в том, что определяющее
существительное становится путем согласования прило­
жения к определяемому. Это доказывается различием по
смыслу между deus homo «бог-человек» и deus hominis
«бог человека», различием между тождеством и отноше­
нием.
Тройка грамматических падежей и есть подлинная
система индоевропейских падежей. Это основной скелет
системы, к которому довольно слабо прикрепляются
конкретные падежи; они входят в систему только благо­
даря вторичной функции в качестве комбинаторных
вариантов аккузатива прямого дополнения. По своим же
первичным функциям конкретные падежи принадлежат
к семантической системе наречных производных (образо­
ванных от существительных). Речь идет о четырех падеж­
ных формах: инструменталь, датив, аблатив, локатив.
С точки зрения языковой системы конкретные падежи
занимают особое положение по отношению к наречиям
И к грамматическим падежам. Возникает вопрос, можно
Проблема классификации падежей
197
ли выделять класс форм, промежуточных между частью
речи и флективными формами другой части речи. В к а ­
честве довода в пользу этого выделения можно привести
следующую параллель: так называемые служебные слова
тоже занимают промежуточное положение между двумя
классами морфем — автосемантических и синсемантических. В каждом конкретном употреблении выступает та
или иная функция, никаких промежуточных положений
никогда не бывает, например, II a un fils «У него есть сын»,
И a cede «Он уступил». Однако вся совокупность форм
глагола avoir не может быть определена без учета обоих
значений — автосемантического и синсемантического. Это
заставляет нас отвести для глагола avoir (вместе с гла­
голом etre и др.) особое место в категории глаголов.
Единственно важная вещь — иерархия обеих функций.
В связи с этим закономерен вопрос, почему такая падеж­
ная форма, как инструменталь или локатив, является
существительным, а не наречием, хотя ее первичная функ­
ция — наречная. Ответ следующий: все решается в з а ­
висимости от сферы употребления данной морфемы; если
наречный суффикс обретает способность присоединяться
ко всем существительным (с формальными вариантами
или без них), он становится падежным окончанием; если
суффикс со значением собирательности обретает способ­
ность присоединяться к любой именной основе, он стано­
вится окончанием множественного числа.
Что касается датива, то грамматическая традиция
объединяет его с падежами, имеющими синтаксическую
функцию (номинатив, аккузатив, генитив), поскольку он
является падежом косвенного дополнения. Термин «кос­
венное дополнение» оправдан там, где группа г л а г о л +
п р я м о е д о п о л н е н и е управляет косвенным па­
дежом. Обычно это бывает датив, обозначающий лицо,
которому адресуется действие (donner а «давать комулибо», dire а «говорить кому-либо» и т. д.). Хотя в этих
конструкциях датив управляется глаголом, он менее
централен, то есть имеет более наречный характер, чем
аккузатив, поскольку его употребление ограничено су­
ществительными, обозначающими лицо. Помимо упот­
реблений в качестве косвенного дополнения или в качестве
падежа, управляемого непереходными глаголами, напри-
198
Проблема классификации падежей
мар лат. auxilio «помогаю», servio «служу» (эти употреб­
ления являются вторичными функциями датива), датив
выступает как конкретный падеж, основное значение
которого соответствует значению предложной конструк­
ции «дяя кого-либо, для чего-либо». Именно этим значени­
ем объясняется употребление застывшего датива имен
действия в роли инфинитива.
В стороне остается вокатив. Он имеет апеллятивную
функцию, отличную от чисто репрезентативной (символи­
ческой) функции других падежей. Рассматривать вокатив
в той же плоскости, что и другие падежные формы,—
значит допускать методологический промах, аналогичный
смешению экспрессивного употребления междометий с
символической функцией других частей речи. Поэтому
первая дихотомия, с которой мы начнем классификацию
падежей, отделит вокатив от прочих падежей.
В индоевропейских языках, где, с одной стороны,
грамматические падежи (номинатив, аккузатив, генитив)
и конкретные падежи (инструменталь, датив, аблатив,
локатив) образуются одинаково, то есть с помощью окон­
чаний, и где, с другой стороны, конкретные падежи и
предложные конструкции выполняют одни и те же нареч­
ные функции, различие между обеими группами падежей
выражено не столь ярко, примером может служить класси­
ческий арабский, где грамматические падежи являются
«синтетическими» (номинатив -и, аккузатив -а, генитив
-i), а конкретные — «аналитическими». Некоторые гла­
голы управляют предложными оборотами, в силу чего
предложные обороты становятся настоящими конкрет­
ными падежами с первичной наречной и со вторичной
синтаксической функцией (например, bada’a bi «на­
чинать», ’amana bi «верить в», dafa‘a ‘an «защищать»
и т. д.).
Поскольку грамматические падежи образуют чисто
синтаксическую совокупность, каждый конкретный падеж
противопоставляется в силу своего наречного значения
всей этой совокупности — точно так же, как производное
слово противопоставлено совокупности всей парадигмы
( = основе) производящего слова:
П роблем а
класси ф икац ии
аккузатив
падежей
199
номинатив
I
инструменталь
генитив
I
4
датив
I
аблатив
локатив
Все замечания сведены в таблице, помещенной в § 5.
§ 5
Теперь нам остается разобраться в различиях между
концепциями вышеупомянутых исследователей и нашими
положениями.
И Якобсон и де Гроот, первый на материале русского
языка, второй — латинского, стараются подтвердить пред­
лагаемый метод на соответствующих примерах. То же
стремимся подтвердить и мы своей схемой индоевропейских
падежей.
Якобсон (указ. соч., стр. 245) соглашается с Брендалем, который оспаривал синтаксическую природу падеж­
ных форм1. Мы же, напротив, полагаем, что шагом вперед
в этом плане является метод де Гроота. Он пишет (указ.
соч., стр. 122): «Мне кажется, что ситуация в действитель­
ности несколько более сложна [чем это полагают Ельм­
слев и Якобсон]. Падежи могут иметь как синтаксические,
так и семантические функции... Поэтому всегда приходит­
ся иметь дело с двумя системами функций, более или менее
самостоятельными».
Система индоевропейских падежей *
I. План обращения II. План представления („Darstel(,,Appellfunktion“ по
lungsfunktion" по К. Бюлеру)
К. Бюлеру)
Вокатив
1 См. « A c t e s du
II I C o n g r e s I n t e r n a t i o n a l
des L i n g u i s t e s » , с т р .
146.
е Синтаксические функции прилож ен и я, п р еди к а т и в а и им ен­
ной части с к а з у е м о г о в ы р а ж а ю т с я н е п а д е ж н ы м и о к о н ч а н и я м и ,
а согласованием окончаний. П оэтом у названны е ф у н к ц и и не пред­
ставлены в табли ц е.
200
Проблема классификации падежей
А) 1. Падеж подлежащего: номинатив
2. Приглагольные п а д еж и 1:
а) грамматический падеж: аккузатив
(первичная функция: прямое допол­
нение; вторичная функция: наречная)
б) 2 конкретные падежи:
инструменталь 3 (первичная
функция:
наречная;
датив
вторичная
аблатив
функция:
локатив
синтаксическая)
Б 1) Приименные падежи:
а) грамматический падеж:
генитив
(первичная функция: субъектный
или объектный генитив; вторичная
функция: партитивный, посессив­
ный и др. генитивы4)
б) конкретные падежи
1 У приглагольны х падеж ей синтаксическая зависим ость выра­
ж ается л ибо непосредственно — формой окончания, которое я в ­
л я е т с я т о г д а п р о ст ы м с и н т а к с и ч е с к и м п о к а з а т е л е м ( г р а м м а т и ч е с к и й
п а д е ж ) , л и б о к о с в е н н о — н ар е ч н ы м з н а ч е н и е м , к о т о р о е п а д е ж н а я
форма приобретает бл а го д а р я о к о нч ан и ю (конкретны е п а д е ж и ).
2 У потребл ен ие конкретны х приглагольны х п адеж ей в качестве
приименных определен и й, более или менее р асп р остр ан ен н ое в
р азл ич н ы х я зы к ах, основы вается на сл ед ую щ ем развитии: л и ч ­
ный
г л а г о л + к о н к р е т н ы й
п а д е ж - » и мя д е й с т ­
вия
или о т г л а г о л ь н о е
п р и л а г а т е л ь н о е + к о н ­
к р е т н ы й
п а д е ж ^ с у щ е с т в и т е л ь н о е
или
п р ил а г а т е л ь н о е + к о н к р е т н ы й
п а д е ж .
*
В торичная ф ункция инструм енталя — соперничество с ном ина­
т и в о м з а р о л ь и м е н н о г о с к а з у е м о г о (в с л а в я н с к и х я з ы к а х ) , б л а г о д а ­
ря ч е м у и н с т р у м е н т а л ь п р о н и к а е т в п о з и ц и ю п р е д и к а т и в а ( Я к о б ­
сон,
у к а з . соч., стр. 268).
4
В т о р и ч н а я ф у н к ц и я г е н и т и в а — эт о н а р е ч н о е у п о т р е б л е н и е
в качестве п рям ого до п о л н ен и я , причем генитив сем антически
п р о т и в о п о с т а в л е н а к к у з а т и в у (п р и м е р ы в р у с с к о м — см . Я к о ftс о н , у к а з . соч., стр. 256 и с л .).
Проблема классификации падежей
201
Другое важное положение де Гроота, тесно связанное
с предыдущим,— это различение центральных и перифе­
рийных позиций различных приглагольных падежей:
«В предложении, содержащем существительные в различ­
ных падежах, управляемый аккузатив является первым
по отношению к глаголу, управляемый датив — вторым,
управляемый аблатив — третьим... (Ille mihi manu prop­
ria librum dedit «Он дал мне книгу собственной рукой»)
(указ. соч., стр. 123 и сл.). Далее (указ. соч., стр. 127)
де Гроот признал преимущественно грамматический (син­
таксический) характер генитива: «множество «значений»
генитива объясняется отсутствием значения».
Наконец, де Гроот правильно подметил общую тен­
денцию развития (указ. соч., стр. 126): «Вообще говоря,,
эволюция элементов, подобных падежу, такова: сначала
они имеют только семантическую функцию, потом —
семантическую и синтаксическую функцию, наконец —
исключительно синтаксическую функцию». В наших тер­
минах это выглядит так: наречие (производное от суще­
ствительного) или предложный оборот > конкретный па­
деж > грамматический падеж.
У Р. Якобсона (указ. соч., стр. 248) различие между
сильноуправляемым и слабоуправляемым аккузативом
(starkregierter und schwachregierter Akkusativus) не опре­
делено формальным образом. А ведь это различие между
синтаксическим и в то же время центральным, с одной
стороны, и семантическим и в то же время периферий­
ным — с другой. Мы не можем также согласиться с Якоб­
соном, когда на стр. 249 он говорит об аккузативе и номи­
нативе к а к о маркированном и немаркированном членах
семантического противопоставления, в то время как там
имеет место противопоставление синтаксического харак­
тера.
На стр. 252 Якобсон пишет: «Вопрос об основных зна­
чениях падежей принадлежит учению о слове, а вопрос
о частных значениях падежей — учению о словосочета­
нии; основное значение падежа независимо от его окру­
жения, в то время как его отдельное (-ые) значение (-я)
являе(ю)тся, так сказать, комбинаторными вариантами ос­
новного значения» «Die Frage der kasuellen Grundbedeutungen gehort der Wortlehre und die ihrer Sonderbedeutun-
202
Проблема классификации падежей
gen der Wortverbindungslehre an, da die Grundbedeutung
des Kasus von seiner Umgebung unabhangig ist, wahrend
seine einzelne(n) Bedeutunge(n)... sozusagen die kombinatorischen Varianten der Grundbedeutung (sind)».
Однако есть семантический контекст и синтаксический
контекст, между которыми существует значительное раз­
личие. Когда конкретный падеж, выступая в роли при­
глагольного определения, становится наречием, здесь
сказывается воздействие синтаксического контекста. Н а ­
против, в таком выражении, как tete de fer «упрямец»
(букв, «железная голова»), действует семантический кон­
текст, поскольку перемена значения у (de) fer «железный»
обусловлена не тем, что это сочетание употреблено в роли
определяющего, а только специфическим значением слова
tete «голова».
Ряд различий, установленных Р. Якобсоном (указ.
соч., стр. 258, 254), относятся к области стиля и поэтому
являются вторичными, подчиненными грамматическим
фактам.
Самые слабые места различных трудов — неудачный
анализ предложных оборотов, отсутствие отчетливого раз­
личения первичной и вторичной функции (в смысле, опре­
деленном в § 2), наконец, отсутствие формального обос­
нования предлагаемых схем.
Что же касается двух последних авторов (Р. Якобсон,
указ. соч., стр. 233: да Гроот, указ. соч., стр. 127), то из
предшествующего положения ясно, что точка зрения де
Гроога гораздо ближе к нашей, чем Р. Якобсона. Де Гроот
различает внутри группы «падежи с синтаксической
функцией» две подгруппы: «падежи без семантической
функции» (грамматические падежи) и «падежи с семан­
тической функцией» (конкретные падежи). Синтаксическая
функция конкретных падежей вытекает из их семанти­
ческого (наречного) содержания, в то время как граммати­
ческие падежи с самого начала имеют первичную син­
таксическую функцию. Функции обоих видов, семанти­
ческие и синтаксические, присущи плану представления
(символизации), который противопоставлен плану обраще­
ния (вокатив).
Кроме того, как кажется, формула «номинатив —
не определяющее, аккузатив и генитив — определяющие»
Проблема классификации падежей
203
не отражает подлинных взаимоотношений между грамма­
тическими падежами. Критерии противопоставления не
следует выбирать произвольно: они должны быть фор­
мальны, то есть диктоваться самим языком. Язык же
представляет, с одной стороны, альтернацию аккузатива
(прямого дополнения) и номинатива в зависимости от залога
(hostem profligare «уничтожать врага», hostis profligatur
«враг уничтожается»), с другой стороны — альтернацию но­
минатива и аккузатива (прямого дополнения) с субъектным
и объектным генитивом, в зависимости от отглагольного
словообразования (plebs secedit «плебс уходит» : secessio
plehis «уход плебса», hostem occidere «убить врага» : occisio hostis «убийство врага»). Относительные операции
указывают нам направление зависимостей и одновремен­
но — соответствующие дихотомии. Аккузатив и номина­
тив вместе служат основанием для генитива, причем сам
номинатив основан на аккузативе.
Наконец, подразделение о т н о ш е н и е б е з л ок а л и з а ц и и : о т н о ш е н и е м е с т а , которое де
Гроот ввел для конкретных падежей, является нерелевант­
ным, поскольку эти падежи, как мы видели, связаны с
■системой только своей вторичной (синтаксической) функ­
цией. По своей первичной функции они принадлежат к
•семантической системе наречий.
К ВОПРОСУ О ГЕНЕЗИСЕ ГРАММАТИЧЕСКОГО РОДА1
(1934)
По мнению замечательного теоретика языкознания
проф. Карла Бюлера, языковые формы актуализируются
на основе двух «планов языковой репрезентации»2: 1)
внешней ситуации; 2) контекста. Разница между ними
проявляется особенно ярко в многочисленных синтаксикосемантических явлениях. Так, например, глагольные
формы приобретают различное временное значение в
зависимости от того, к какому плану мы их относим.
В предложениях: Он болеет и Говорили, что он болеет
одна и та же глагольная форма отнесена первый раз к
моменту речи и передает настоящее время, второй раз —
к моменту, выраженному в контексте (говорили = про­
шедшее время) и обозначает одновременность действия.
Благодаря Бругману были выявлены две основные функ­
ции указательных местоимений: 1) дейктическая функция;
2) анафорическая функция. Дейктическая функция у ка­
зательных местоимений заключается в указании на пред­
меты (внешние), анафорическая функция — в указании
на слова (контекста).
То же мы наблюдаем в области грамматического рода
(нас особенно интересует генезис противопоставления
мужской
род:женский
р о д ) . Грамматиче­
ский род существительного указывает в первую очередь
на определенную черту (или черты) предметов в соответ­
ствии с их принадлежностью к тому или иному классу.
В то же время род прилагательного и вообще атрибутив­
ных элементов указывает только на род существительного,
l J. К и г у 1 о w i с z, W s p r a w i e g e n e z y r o d z a j u g r a m a t y c z n eg o, S p r P A U m , 1934, f a s c . 10, с т р . 5 — 8.
® K . B i i h l e r , S p r a c h t h e o r i e . D a r s t e l l u n g s f e l d e r der Sprachfc.
Jena,
1934.
К вопросу о генезисе грамматического рода
205
к которому относится это прилагательное, то есть в первую
очередь на с е м а н т и ч е с к и й класс данного суще­
ствительного. Таким образом, можно различать дейктический и анафорический род. Можно говорить о том, что
язык обладает категорией грамматического рода только
в том случае, если в языке существует анафорический
р о д 1. Если в языке развита именная деривация, возможно
образование от существительных со значением одушев­
ленных существ мужского пола (главным образом людей
и представителей некоторых наиболее распространенных
видов животных) производных существительных со зна­
чением соответствующих существ женского пола. Однако
если прилагательное и другие атрибутивные части речи
несклоняемы или даже склоняются, но не обладают под­
вижностью (mocja), говорить о существовании в этом
языке категории грамматического рода нельзя.
У указательных местоимений новые анафорические
элементы развиваются из дейктических элементов; ана­
форический род, то есть род прилагательных, тоже пред­
полагает предварительное существование дейктического
рода, то есть рода существительных. Этапы развития
можно было бы представить следующим образом. Исход­
ной точкой является сильно развитая именная деривация.
Семантические категории, как обычно в таких случаях,
группируются вокруг определенных суффиксов, причем
один и тот же суффикс служит для обозначения целого
ряда семантических категорий и в то же время одна и
та же семантическая категория выражается несколькими
суффиксами. Д аж е в языках со слаборазвитой суффикса­
цией, например в семитских, нет однозначного соответ­
ствия между суффиксом и семантической категорией.
Важную роль в деривации играет образование существи­
тельных от прилагательных — семантическая, слово­
образовательная субстантивация, ср., например, функ­
цию суффикса -ек в smiatek «смельчак» и т. п. С помощью
ряда суффиксов образуются либо абстрактные, либо кон­
кретные существительные разных семантических подгрупп.
Решающий момент в процессе формирования грам­
матического рода — анафорическое использование на месте
1 С р . х а р а к т е р и с т и к у грамматическог о грода
язы ке у М ей е — М и хальского, ст р . 200.
в и н д о ев р оп е й ск о м
206
К вопросу о генезисе грамматического рода
старых прилагательных именно таких субстантивиро­
ванных прилагательных. Ср. герм, (гот.) manna blinds
«слепой человек», но анафорическое (sa)blinda «(этот)
слепой» (сущ.), где blinda — исконное существительное
(с основой на -п-). Такие анафорические формы, как сл,
slepT^-jb «слепой», или ст.-фр. cil bon «хороший» (сущ.),
хотя и являются «аналитическими», тоже представляют
собой сочетания, эквивалентные существительным, так
как генетически и jb, и cil — это местоименные сущест­
вительные, определяемые прилагательным. Поэтому су­
ществительные типа blinda, употребленные анафорически
на месте старых прилагательных, воспринимаются как
п р и л а г а т е л ь н ы е (синтаксическая субстантивация
в противоположность семантической). В германском (гот­
ском) существительные типа blinda низводятся до роли
атрибутивных а н а ф о р и ч е с к и х форм, употребляе­
мых либо самостоятельно, либо в качестве определений.
Анафорическое прилагательное, будучи ни чем иным,
как исконным существительным, подчинено тем же самым
законам словообразования, что и существительное. Однако
семантическое значение этихсловообразовательных средств
подвержено изменениям, соответствующим эволюции с уще с тв ит е л ь н о е > а на ф о р ич е с к о е
при­
л а г а т е л ь н о е . В частности, формальные элементы
существительных, указывающие на свойства предметов,
у анафорических прилагательных будут указывать на
семантическую категорию соответствующих (анафоризированных) существительных. Если, например, элемент
-а- или -I- у существительного указывает на женский пол
(sexus) индивида, обозначенного этим существительным,
то у прилагательного этот элемент указывает только на
грамматический женский род (genus) существительного,
к которому относится прилагательное.
Следующим этапом возникновения грамматического
рода служит экспансия отношения между существитель­
ным и анафорическим прилагательным, то есть отноше­
ния, свойственного первоначально только некоторой,
точно определенной семантической группе. Возьмем в
качестве примера индоевропейские суффиксы
-а-, -Т-.
До тех пор пока существительное на -а- или -Г-, образован­
ное от прилагательного, выполняло только функцию
К вопросу о генезисе грамматического рода
207
существительного, нельзя было говорить о грамматическом:
женском роде, так как он возникает только в тот момент,
когда существительное на -a-, -i- анафоризирует группу,
состоящую из п р и л а г а т е л ь н о г о + с у щ е с твительное,
обозначающее
существо
ж е н с к о г о п о л а , или становится синтаксическим
эквивалентом группы, где суффиксы -а-, -I- перестают
обозначать женский пол, а лишь анафоризируют его,
относясь исключительно к группам, состоящим из п р илагательного + существительное
лю­
бого о б р а з о в а н и я , о б о з н а ч а ю щ е е су­
щество женского
п о л а . С другой стороны,,
как уже подчеркивалось, отдельные суффиксы существи­
тельных характеризуют одновременно несколько разных
семантических групп, то есть наряду с существительными,
обозначающими существа
женского пола, характе­
ризуют также существительные абстрактные
и собира­
тельные. По аналогии с общей формой происходит экспан­
сия анафорических атрибутивных форм. Так, например,
по образцу -ti- (дейктический sexux femeninum): -а-,
(анафорический sexus femeninum) получаем -ti- (дейк­
тический): -а-, -1- (анафорический) независимо от значения
анафоризированного существительного, если только оно
н е и с к л ю ч а е т женского рода, то есть если оно не
обозначает существо мужского пола. При этом естествен­
ный род доминирует над формальным отношением: во всех
индоевропейских ягыках существительные, обозначающие
людей и некоторых животных (прежде всего домашних)
имеют грамматический род (genus), соответствующий
природному полу (sexus). Закрепление определенного
грамматического рода за каким-нибудь суффиксом сви­
детельствует только о том, что в м о м е н т в о з н и к ­
н о в е н и я р о д а соответствующий суффикс был также
продуктивен в сфере образования существительных, обоз­
начающих существа мужского или женского пола.
Третью группу составляют существительные, грамма­
тический род которых не мотивирован ни их значением,
ни их формой: они не обозначают живых существ и не
имеют суффиксов, связанных с определенным граммати­
ческим родом. Д л я этих существительных можно уста­
новить следующее правило: в момент формирования рода
208
К вопросу о генезисе грам м ат ического рода
юни принимают род других существительных, с которыми
функционально чередуются, в результате чего главный
или немаркированный член семантического противопостав­
ления навязывает свой род подчиненному или маркиро­
ванному члену («merkmalloses», «merkmalhaftes Glied»
по терминологии Трубецкого и Р. Якобсона). Это правило
подтверждается примерами, почерпнутыми из истории
отдельных языков. В немецком или французском языках
род определяется естественным принципом, если речь
идет о живых существах, пол которых известен, формаль­
ный же принцип, то есть корреляция родов по определен­
ным суффиксам, развит довольно слабо. Распространение
семантических функций какого-либо слова В за счет д ру­
гого слова А способствует тому, что В приобретает грам­
матический род А , а это в случае первоначального отличия
рода В от рода А приводит к изменению первого. Напри­
мер, в среднефранцузском языке слово orage «буря, гро­
за» (из лат. auraticum «буря») частично вытесняет слово
tempete «буря, шторм» (из лат. tempesta «буря»). Это
вызывает изменение мужского рода слова orage на женский
по пропорции tempete : orage = une violente tempete :
x ( = une violente orage «сильная буря»). Соответственно
немецкое Petschaft «печать» приобретает средний род сво­
его семантического предшественника Siegel (из лат. sigillum «печать»). Если семантический объем слова А включает
значительную часть маркированных (подчиненных) слов
В, то начинает действовать правило, по которому слова,
принадлежащие к одной семантической группе, приобре­
тают один и тот же грамматический род. Так, например,
во французском языке все названия деревьев приобретают
мужской род, поскольку слово arbre «дерево» в романских
языках мужского рода, в то же время большая часть
суффиксов слов, обозначающих деревья, не была связана
с определенным грамматическим родом. В латыни эти
названия, наоборот, женского рода, поскольку слово
arbor «дерево» женского рода, в то же время окончание
•us (например, в fagus «бук», carpinus «граб» и т. д.) не было
ранее связано с определенным грамматическим родом.
Не следует искать спасительное объяснение этому в
мифологическом мышлении и олицетворении. Следует
лишь подчеркнуть еще раз, что такие явления возможны
К вопросу о генезисе грам м ат ического р ода
209
лишь постольку, поскольку род не связан с суфиксом.
В польском языке подобные явления редки, так как
они возможны только среди существительных с основой
на мягкий согласный (по крайней мере, в именитель­
ном падеже). В таких случаях, как piec «печь», cien
«тень» (изменение старого женского рода на мужской),
нужно искать функционального предшественника этих
слов, частично или полностью вытесненного ими из упот­
ребления. Принятие грамматического рода слова А его
функциональным преемником В объясняет нам тд«же,
почему в конкретных индоевропейских языках суще­
ствительные на -os почти исключительно мужского рода,
существительные же на -а, -I почти все женского, рода.
Поскольку семантическим преемником существительного
часто является определяющее его прилагательное, то
прилагательные на -os или на -а, -I, заменяя вытесненные
им существительные мужского или женского рода, сами
стали существительными мужского или женского рода.
Резюмируя, мы можем констатировать, что граммати­
ческое противопоставление м у ж с к о й
р о д : ж е нс к и й р о д складывается на основе трех факторов:
1) естественного рода как prius; 2) явления анафоризации
и соотношения, основывающегося на некоторых посто­
янных соотношениях между суффиксами прилагательных
и существительных; 3) явления семантического господ­
ства и подчинения.
14 Е . К урилович
АККУЗАТИВ-ГЕНИТИВ И НОМИНАТИВ-АККУЗАТИВ
МУЖСКОГО РОДА В ПОЛЬСКОМ Я З Ы К Е 1
(1947)
Почти пятнадцать лет тому назад я заинтересовался
вопросом образования в польском языке акк.-ген. мн. ч.
лично-мужской формы (тип chtopow : osiedlac chfopow
«крестьян» : «расселять крестьян»). Однако данное мной
тогда объяснение, опубликованное в Бюллетене Польско­
го лингвистического общества2, перестало с некоторого
времени меня удовлетворять. Я высказал тогда мысль,
что форма на -ow была создана для семантического различе­
ния, так как форма акк. мн. ч. chfopy «крестьян», grzeszniki «грешников» могла употребляться для обозначения
либо смешанного коллектива (chlopi i chfopki «крестьяне
и крестьянки», grzesznicy i grzesznice «грешники и греш­
ницы») либо мужского (chfopi «крестьяне» в противопо­
ложность chfopki «крестьянки»). Форма акк.-ген. м. р.
существовала ранее для обозначения единственного числа
(тип chfopa «крестьянина», wilka «волка»); как форма
множественного числа она употреблялась более ограни­
ченно, а именно только для лично-мужских форм в тех
случаях, когда необходимо было отличить чисто мужской
коллектив от смешанного.
Эго объяснение не удовлетворяет нас по двум причи­
нам: а) в русском языке (в дальнейшем опускаем другие
севернославянские языки) акк.-ген. распространился не
только на все одушевленные имена мужского рода (уби­
вать котов), но охватил также женский род (кот ловит
мышей) и даже средний (я видел детей)', б) если появление
акк.-ген. мн. ч. мы будем объяснять лишь некоторыми
общелингвистическими тенденциями различения, мы упус1 J . К и г у \ о \v i с z, M e s k i
acc.-gen . i
p o l s k i m , S p r P A U m , t. 48, 1 94 7, с т р . 12 — 16.
a BPTJ,
I I I , с т р . 1 0 7 — 110.
n o m .-a cc.
jezyku
А к к .-ген . и н ом .-акк. м . р . в польском языке
211
тим из виду тот факт, что он появился в определенный
исторический момент: иначе говоря, отношение сЫор :
сМора = chfopi : х ( = chtopow) могло прекрасно дей­
ствовать как в доисторический период, так и в XVI и
XVII или в XX вв. Почему же оно появилось именно в
XVI или в . VII вв.?
Д л я решения проблемы личной формы акк.-ген. мн. ч.
может оказаться поучительным сравнение польского язы­
ка с русским. Как будто трудно сомневаться в том, что
отправным пунктом здесь является все-таки акк.-ген.
ед. ч., засвидетельствованный еще в старославянском.
Первоначально он употребляется только для личных имен
мужского рода, а не вообще для одушевленных, так как
в ст.-сл. акк.-ген. ед. ч. характеризует только личные,
а не все одушевленные имена. В языках с более поздними
памятниками, в польском и русском, мы наблюдаем
распространение форм акк.-ген. ед. ч. на другие одушев­
ленные имена мужского рода, причем этот процесс идет
еще и в настоящее врем я1. Распространение этой фермы
на множественное число ограничилось в псльсксм языке
только личными именами, в русском же охватило, как
уже было указано, не только одушевленные имена муж­
ского рода, но и одушевленные имена женского рода.
Задержка развития в польском связана, нессмгенно, со
структурой множественного числа мужского рода, отлич­
ной от русской. Польскому различию коty «коты»: chJopi
соответствует однородная русская форма коты : холопы
(холопи— только формальный вариант, ср. соседи, черти).
Возможно, что в момент совпадения форм номинатива и
аккузатива ед. ч. в русском языке, которое привело в
польском к различению личных и неличных имен, поль­
ский и русский языки находились еще на уровне старо­
славянского, то есть акк.-ген. ед. ч. был характерен только
для лично-мужских форм. После появления нового ном.
мн. ч. (тип коты, холопы) русский язык, где употребление
акк.-ген. распространилось на все одушевленные, объ­
единил множественное число личных и других одушевлен­
ных в одну группу, поскольку формы номинатива во
множественном числе совпадали (кот, холоп : кота, хо­
1 Ср. J . t o s ,
14*
G ra m a ty k a j^zyka p o lsk ieg o , P A U , стр. 254.
212
А к к .-ген . и ном .-акк. м . р . в польском языке
лопа\ коты, холопы : котов, холопов). Польский язык,
рассматривая одинаково chfop : chtopa и chtopi : chtopow,
не может в то же время образовать koty : kotow, несмотря
на существование kot : kota, так как существует формаль­
ное различие между chtopi и koty. По этой причине форма
акк.-ген. распространилась только на имена одушевлен­
ные единственного числа.
Такое распространение формы акк.-ген. ед. ч. м. р.
объясняется нормальной и известной из ряда примеров
трактовкой одушевленных имен как личных (а неоду­
шевленных как одушевленных). Уже издавна акк.-ген.
ед. ч. распространяется на многие имена неодушевлен­
ные1. Эго происходит (что до сих пор не подчеркивалось)
только в тех случаях, когда парадигмы неодушевленного
и одушевленного существительных в единственном числе
не различаются. Так, неодушевленные существительные,
имеющие в генитиве ед. ч. -и, не могут оканчиваться в
аккузативе на -а, так как одушевленные существительные
не имеют в генитиве -и, например: pic szampana «пить
шампанское», но не koniaku «коньяк».
Расширение сфгры распространения акк.-ген. ед. ч.
(pic szampana, znalezc grzyba «найти гриб») и мн. ч. (русск.
котов) возможно постольку, поскольку оно не тормозится
формальными причинами, как, например, -и в единствен­
ном числе (характерное только для неодушевленных) или
-у во множественном числе (характерное только для не­
личных существительных). В то же время русск. ген. мн.
ч. жен (без окончания -ов) не мешает распространению
формы акк.-ген. мн. ч. склонения на -а, так как отсутствие
окончания -ов характеризует не одушевленные или неоду­
шевленные существительные, а женский грамматический
род, в пределах которого имеет место точно такое же рас­
пределение, как и в мужском склонении, а именно:
номинатив
генитив
аккузатив
столыкоты
номинатив руки жены
столов 4
= генитив
рук ■»
> котов
> жен
столы )
аккузатив руки )
1 С р . J . f c o S , G r a m a ty k a j e z y k a p o l s k i e g o , P A U , ст р . 25 4.
А к к .-ге н . и н ом .-ак к. м . р . в польском языке
213
В то время как форма акк.-ген. ед. ч., несомненно,
уходит своими корнями в праславянский язык, форма
ном.-акк. м. р. имеет, конечно, более позднее происхож­
дение и появляется лишь в севернославянских языках
(польск. stoJy «столы», koty, русск. коты). Несомненно,
она является морфологическим последствием какогонибудь фонологического передвижения. Причину его мы
видим в утрате слабых редуцированных и появлении
оппозиции т в е р д ы е с о г л а с н ы е : м я г к и е с о ­
г л а с н ы е , характерной для севернославянских языков.
Механика же этого передвижения заключается в переходе
tb : tb > t : t', а затем в замене t на t' перед гласными
переднего ряда (е, ё, i, ?). В это время i и у становятся
комбинаторными вариантами одной фонемы, причем основ­
ной формой является i, а у выступает после твердых (не­
палатальных) согласных в качестве ее варианта. Д оказа­
тельством того, что i — основная форма, служит тот факт,
что в начале слова (то есть когда впереди нет ни твердой,
ни мягкой согласной) может быть только i, в то время
как у в этой позиции не выступает.
На первый взгляд кажется неясным, каким образом
фонологическое совпадение i и у могло способствовать
формальной идентификации аккузатива и номинатива
мн. ч. Ведь прапольские формы snopi и snopy «снопы»
перешли после фонологической идентификации i и у в
snop'-i : snop-i (в фонологической транскрипции), то есть
представляют собой различные формы. Причина в струк­
туре этих флективных форм (то есть аккузатива и номи­
натива мн. ч.). До совпадения i и у окончания были раз­
ные, после же совпадения окончания стали одинаковыми,
различаются только концы осноеы. Иначе, структура но­
минатива есть основа -f- i (палатальность конца основы
вытекает из наличия i), а структура аккузатива ■
— (ос­
нова + i) + твердость предшествующей согласной. Сле­
довательно, в акк. мн. ч. образуется следующая морфоло­
гическая структура: окончание -i влечет за собой твер­
дость (имплицирует твердость) предшествующего конца
основы, или твердость основы подчинена окончанию -i
в аккузативе. Эта импликация, характерная вначале лишь
для аккузатива, переходит затем в тот момент, когда окон­
чание ном. мн. ч. совпадает с окончанием акк. мн. ч., и на
814
А к к .-ге н . и н ом .-акк. м . р . в польском языке
номинатив. Поэтому и snop’i > snopi (то есть snopy).
Факты других языков доказывают, что при идентификации
окончаний двух падежных форм (ном. и акк. мн. ч.) пере­
даются и импликации. С точно таким же фактом иденти­
фикации ном. и акк. мн. ч. встречаемся в древнегреческом.
Ср. совпадающие основы типа euysvelg «благородные»
(из ном. euysvieg, акк. *eoYevivs). В момент, когда акк.
*eoYevsTs перешел в euyeveTg, то есть окончание аккуза­
тива совпало с окончанием номинатива, он получил также
интонацию (интонация = циркумфлексная интонация),
которая имплицирована окончанием номинатива (так как
чисто фонетически -svs дало -e'g, ср. * t i ^ 3VS > Tifteig
«ты ставил»),
Игак, совпадение ном. и акк. мн. ч. в севернославян­
ском было не фонологическим, а морфологическим послед­
ствием фонологической идентификации i и у.
В свете этого объяснения становится понятным после­
довательность употребления формы ном.-акк. мн. ч. в
русском языке. Польское же сохранение сгарэго номина­
тива на -i и -owie требует специальной оговорки. Проти­
вопоставление личных окончаний -i, -owie (в XVI в.
окончанию имен одушевленных) неличному (в XVI в.
окончанию имен неодушевленных) -у восходит к тем слу­
чаям, когда одна и та же осноза могла выступать в личномужском значении или без него, то есть, как правило,
во всех прилагательных. Ведь каждое прилагательное
имеет, кроме первичной семантической функции, вторич­
ную функцию существительного. Так, например, если
slepy «слепой» не используется в качестве определения
(Slepy kot «слепой кот») именной части сказуемого или
анафорически (то есть по отношению к существительному,
употребленному в контексте или вытекающему из коней
туации), оно может обозначать только какое-то лицо, на­
пример: Spotkat slepy kulawego «Встретил слепой хромого».
Эта вторичная функция прилагательных в языках,
располагаюцчх грамматическим родом, выступает следу­
ющим образом: мужской и женский род имеют вторичную
функцию личного существительного, а средний — вторич­
ную функцию абстрактных существительных (например,
bonus «добрый человек», bonum «добро»). П ереход-i в - у
в ном. мн. ч., имевший морфологический характер, не
А кк.-ген. и ном.-акк. м. р. в польском языке
S it
затрагивает таких существительных (типа dobri «добрые»)
благодаря сохранению различия dobry (bonae) : dobri
(boni) в функции существительного.
Форма
dobri послужила причиной сохранения
-i
прежде всего у лично-мужских существительных, а вслед­
ствие этого и у относящихся к ним определений. Неличные
одушевленные существительные занимали промежуточное
положение. По своему естественному роду они приближа­
лись к личным существительным; их форма ном. мн. ч.
была поколеблена лишь тогда, когда был закончен про­
цесс выравнивания существительных неодушевленных
(в XVI в.). Следовательно, одушевленно-мужской род мн. ч.
в XVI в. был представлен праславянским состоянием, а
далее сократился до сферы лично-мужского рода, сформи­
ровавшегося в XVII в. Вторжение -у ном. мн. ч. в сферу
лично-мужских существительных (XVIII в.) нашло отра­
жение в общелитературном языке благодаря стилистиче­
ским различиям между -i, -owie и -у.
Влияние субстантивированных прилагательных типа
dobri на сохранение окончания -i в лично-мужских или
одушевленно-мужских формах должно быть очень древним,
так как в историческое время краткие формы уже не явл я­
ются основной формой прилагательных. Однако единствен­
ным хронологическим ограничением здесь может быть
лишь исчезновение слабых редуцированных в качестве
terminus post quem.
Появившийся таким образом в польском языке лично­
мужской род уходит корнями в личный род, представлен­
ный во всех индоевропейских языках субстантивирован­
ными прилагательными (bonus, -а).
Выяснив таким образом причину совпадения форм
номинатива и аккузатива мн. ч. и возвратившись к акку­
зативу-генитиву мн. ч., мы видим, что распространение
аккузатива-генитива на множественное число стало воз­
можным лишь тогда, когда произошло совпадение форм
ном. и акк. мн. ч. у неличных существительных и переход
акк.-ген. ед. ч. с личных на одушевленные. Языковая сис­
тема выглядела в то время следующим образом:
«д. ч. ном.-акк., ген. неодушевленных | мн. ч. ном. -i
акк.-ген., ном. одушевленных /
акк. -у
г е н .-nw
216
А кк.-ген. и ном.-акк. м. р . в польском языке
Совпадение форм ном. и акк. мн. ч. вызвало совпадение
форм ед. и мн. ч. у неодушевленных существительных
(ном.-акк., ген. как в ед., так и во мн. ч.). А это в свою
очередь повлекло за собой соответствующую идентифика­
цию личных существительных, а именно форм акк.-ген.,
ном. мн. ч. На рубеже XVI и XVII вв., когда возникает
акк.-ген. мн. ч., существительные мужского рода, обозна­
чающие животных, в ном.-акк. мн. ч. оканчиваются уже
на -у, отличаясь тем самым от личных существительных,
и потому не образуют форм акк.-ген. на -ow.
Так как категория личных существительных была
подчинена категории одушевленных как более объемной,
это совпадение могло произойти только тогда, когда в
единственном числе возникла оппозиция о д у ш е в л е н н ы е г н е о д у ш е в л е н н ы е (до этого был а л и чн ы е : н е л и ч н ы е), а во множественном числе — н ел и ч н ы е : л и ч н ы е (до этого в XVI в. — н е о д ушевленные:одушевленные).
О последующем распространении форм акк.-ген. ед. ч.
на другие одушевленные, то есть о дальнейшем развитии
того состояния, которое было характерно для старосла­
вянского языка, мы уже говорили; также было уже ска­
зано, что личное окончание ном. мн. ч. -i не позволило
распространиться в польском языке (в противоположность
русскому языку) форме акк.-ген. на множественное число.
Приведенное здесь объяснение польского различия
snopy, koty : chtopi основывается на принятии двух
противоположных положений: а) уничтожении формаль­
ного различия между ном. и акк. мн. ч.; б) различении
личных и неличных существительных на основе субстан­
тивированных прилагательных. Это объясняет нам хаос,
царящий в старопольском языке особенно в XVI в.; такая
неупорядоченность, унаследованная, несомненно, еще из
долитературной эпохи, начинает в XVI в.— в век создания
литературного языка — использоваться в стилистических
целях. Во всяком случае, современный язык, не унасле­
довавший противопоставления wilki : wilcy, создал в
X V III в. противопоставление chfopi : chlopy. Может по­
казаться, что эту неупорядоченность усугубляет сопер?
ничество окончаний -i и -owie. Первоначально окончание
-owie, будучи ограничено несколькими изолированными
А кк.-ген. и ном.-акк. м. р . в польском языке
217
существительными и являясь как бы частным случаем
окончания -i, никакой роли не играло. Сейчас оно рас­
пространяется в польском языке, охватывая значитель­
ную часть лично-мужских существительных (особенно
собственные имена). Здесь важно разграничение в преде­
лах лично-мужских существительных (appellativa : prop­
ria, например, malcy «малыши» : Malcowie «Мальцы» (фа­
милия), а в дальнейшем — в пределах самих собственных
имен (Jgdrzejewiczowie «Енджеевичи» (фамилия) : J§drzejewicze «Енджеевичи» (название деревни). Однако это
разграничение не имеет непосредственного отношения к
рассматриваемым здесь вопросам, поскольку наши рас­
суждения касались преимущественно двух проблем: 1) что
сделало возможным возникновение соотношения chJop :
chtopa = chJopi : chtopow, 2) откуда появилось оконча­
ние мужского рода -у в форме номинатива мн. ч.
МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО МУЖСКОГО РОДА
ДР.-ИНД. devasah — АВЕСТ. daevaghj 1
{1951)
Как известно, употребление этой формы ограничива­
ется самыми архаичными индийскими и иранскими тек­
стами2. Чисто стилистическое использование номинативавокатива мн. ч. на -asas дгже и в этих текстах показывает,
что мы имеем здесь дело с реликтами, давно уже чуждыми
разговорной речи. В древнеперсидском мы находим это
окончание только в сакральной формуле aniyaha bagaha
«другие боги», что напоминает сохранение славянского
вокатива в русском Боже.
Структуру и происхождение форм на -asas стремились
понять компаративисты от Боппа и Потта до Бартоломе
и Мейе3. Мы берем две из них: во-первых, гипотезу Б а р ­
толоме относительно п р и ч и н инновации, состоявшей
в замене -as на -asas, во-вторых, гипотезу Потта и Гросс­
мана относительно ф о р м ы окончания с его характер­
ными двумя s.
С нашей точки зрения, решение проблемы должна
содержать элементы обеих этих гипотез, то есть и семан­
тический, и формальный элементы. Ни то ни другое объ­
яснение, взятое в отдельности, не может быть удовлетво­
рительным, но, взятые вместе, они дополняют друг друга
и удовлетворяют требованиям, предъявляемым к л и н г­
вистическому объяснению.
1 J . K u r y J o w i c z , L e pluriel m a sc u lin ind. d e v .isa k =
avest.
d a e v m h l , C o m p t e s R e n d u s d e l a S o c i e t e d es S c i e n c e s e t d e s L e t t r e s
d e W r o c l a w I I I ( a n n e e 1948), 1951, c o m u n i c a t i o n n° 1 ( « I n d o i r a n i c a » ) .
2 П о д р о б н о см . J . W a c k e r n a g e l ,
A. D e b r u n n e r ,
A l t i n d i s c h e G r a m m a t i k , I I I , с т р . 1 0 0 — 101.
s Р е зю м е различны х гипотез см. J . W a c k e r n a g e l ,
A.
D e b r u n n e r ,
A l t i n d i s c h e G r a m m a t i k , I I I , с т р . 101 — 102.
М н . ч. м. р.
др.-и н д. d e v a s a h —авест. daev3r]h6
219
Бартоломе1 считал, что причиной замены -as на -asas
является совпадение в индоиранском индоевропейских
окончаний -5s (ном.-вок. мн. ч. основ, м. р. на -о-) и -as
(ном.-вок. мн. ч. основ ж. р. на -а-). В какой мере это сов­
падение могло оказаться неудобным для языка? Если бы
Бартоломе прямо поставил этот вопрос, он мог бы прийти
к формальному решению проблемы. Однако он его не по­
ставил и даже не попытался объяснить структуру рассмат­
риваемого окончания.
Огвэг на наш вопрос напрашивается сам собой: совпа­
дение - j s и -as стирает семантические различия там, где
они выражены при одинаковом корне только основообра­
зующим;! гласными -о- : -а-, то есть у прилагательных.
Действительно, как установлено исследованиями Ломмеля о5 образовании женского рода в оэщеиндоевропейском, производные женского рода от существительных
на -о- оЗразозызались с помощью суффикса -Г- (тип vjkth),
например *ulquis «волчица» от *y!qyos «волк».
Правда, совпадение окончаний мужского и женского
рода у прилагательных (*sen5s = *senas «старые») не мо­
жет расстроить языковую систему в тех случаях, когда
речь идет о нормальном употреблении прилагательного
то есть об употреблении его в качестве определения. Окон­
чания играют при этом лишь синтаксическую роль, указы­
вая на подчинение прилагательного определяемому суще­
ствительному, и не выполняют никакой семантической
Функции, то есть не связываются со смысловым содержа­
нием.
Однако прилагательное может также быть употреб­
лено в качестве самостоятельной единицы, способной
получать определения, то есть быть с у б с т а н т и в и ­
р о в а н о . В этом случае тип boni означает «хорошие
люди (мужчины)», тип Ьопае — «хорошие женщины», а
пацежчые окончания (bonorum, bonarum), не указываю­
щие более на зависимость данного прилагательного от
некоторого существительного, становятся по своим се­
мантическим и синтаксическим функциям (роду, числу,
падежу) равносильными окончаниям существительного.
1 B a r t h o l o m a e ,
в « G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e » ,
S tr a ss b u r g , 18 9 5— 1901, 1, с т р . 130.
220
М н . ч. м. р. др.-инд. d ev asah —авест. d aev ag h o
Множественное число субстантивированного прилагатель­
ного типа boni обозначает смешанную группу людей,
состоящую из мужчин и женщин; во всех индоевропей­
ских языках о б щ и й род представлен мужским. Таким
образом, boni значит: 1) «хорошие люди», 2) «хорошие
мужчины» в противоположность Ьопае «хорошие жен­
щины». Именно в субстантивированных прилагательных
следует искать отправной пункт индоиранской инновации.
Совпадение *senos и *senas может оказаться неудобным,
только если речь идет о субстантивированных прилага­
тельных (les vieux «старики» = les vieux hommes «старые
мужчины», les vieilles «старухи» = les vieilles femmes
«старые женщины»). В этом случае возникает необходи­
мость восстановить различие между мужским (также
общим) и женским родами.
Что касается самых древних индийских и иранских
текстов, то известно1, что в Ригведе множественное число
на -asas > -asah составляет приблизительно треть всех
форм именительного-звательного падежа множественного
числа основ на -а-. В Атхарваведе это отношение умень­
шается до 1 : 25. Часто обе формы (-ah и -asah) выступают
рядом, причем выбор определяется требованиями размера.
Ср. приводимое Макдонеллом противопоставление между
bfhad vadema vidathe suvirah «громко повеления [Агни]
мы, мужественные, да возгласим»2 и suvtraso vidatham
Й vadema «мы, мужественные, повеление 1твое, о Индра]
да возгласим»3. В этих условиях попытка определить ис­
ходное значение рассматриваемого окончания представ­
ляется на первый взгляд малообещающей. Цитируемые
примеры ясно показывают, что окончанию -asah принад­
лежит чисто стилистическая и просто метрическая роль.
Тем не менее примечательно, что значительную часть
примеров множественного числа на -asah составляют
субстантивированные прилагательные. Так, среди наи­
более часто встречающихся форм с двояким окончанием —
-ah и -asah,— мы находим janasah (41 раз): janah (24)
стр.
1 Ср. A. A . M a c d o n e l l ,
260.
* Р В , I I , 1, 16.
* РВ,
II,
12,
15.
V e d ic G ram m ar, Strassburg, 1910,
М н. ч. м. р. др.-и нд. d ev asah —авест. daev Jrjh o
221
«люди»; devasah (86); devSh и devah (311) «боги»; somasan
(41): somah (42) «олицетворения сомы», но также amrtasah
(11): amftah (22) «бессмертные (боги)»; adityasah (24) : adityah (39) «группа богов Адитья» (собственно прилагатель­
ное от Aditi- «богиня Адити»); yajiliyasah (21) : yajniyah
(10) «доли жертвоприношения» (собственно «жертвенные»);
sutasah (29) : sutah (27) «сыновья ( = рожденные)» (цифры
по Макдонеллу).
Точно так же в Гатах Авесты, где насчитывается в
общей сложности около пятнадцати примеров множе­
ственного числа на -3gho, половину случаев составляют
субстантивированные прилагательные: aresvagho (Ясна
29, 3) «праведные», paranaijho (44, 13) «полные», yazamnagho (51, 20) «почитающие», vispSijho (32,3; 51,20; 53, .8)
«все», zavistyagho (28, 9) «быстрейшие», hazaoslgho (51,
20) «единомышленники». Другие примеры: ahurlgho (30,
9; 31, 4) «божества», diitagho (32, 1) «посланцы», fraestagho
(48, 8) «посланцы», masyflgho( 30, 11) «люди ( = смертные)»,
sanghSgho (48, 3) «учения», spitamagho (46, 5) «потом­
ки Спигамы»; по крайней мере для fraesta- и masyaдревнее адъективное значение можно считать несомнен­
ным.
Итак, по-видимому, окончание -asas, появившись пер­
воначально при субстантивированных прилагательных в
связи с необходимостью противопоставить мужской-общий
род женскому, впоследствии проникло в существительные
мужского рода, означающие людей, где противопостав­
ление по роду носило лишь потенциальный характер,
поскольку соответствующее слово женского рода, если
оно вообще существовало, образовывалось от другой
основы (на -I-).
Подобное влияние субстантивированного прилагатель­
ного на существительное не является чем-то беспримерным.
Именно таким образом объясняется личный мужской
род в польском языке (ном. мн. ч. -i, -owie наряду с -у,
-е неличного мужского рода). В период общей замены древ­
него окончания номинатива мн. ч. -i окончанием аккуза­
тива -у субстантивированное прилагательное сохрани­
ло -i, которое было здесь противопоставлено окончанию
ном. мн. ч. ж. р. -у, например dobri «boni»: dobry, «boпае». В свою очередь это способствовало сохранению -i
J2 2
М н. н. м. р. др.-и нд.
d ev asah —авест. daev3r)ho
в ном. мн. ч. личных (в польском) или о д у ш е в л е н н ы х
(в чешском) имен мужского р о д а 1.
Так же как и в славянском, в индоиранском мы находим
категорию личного мужского рода, которая характери­
зуется особым окончанием номинатива множественного
числа, перешедшим от субстантивированного прилагатель­
ного. Разница заключается только в том, что -i в типе
dobri есть результат сохранения древнего состояния,,
тогда как -asas в *daivasas «боги» представляет собой инно­
вацию. Тенденция в обоих случаях одинакова.
В ходе истории арийские языки утратили категорию
личного мужского рода. Она явилась, однако, удобным
средством персонификации неодушевленных предметов,
и, по-видимому, именно на эту функцию в основном опи­
рается ее использование в поэтических и сакральных
текстах. Так, все примеры из Гат относятся к лицам, за
единственным исключением sanghinho «учения» в Ясна,
48,3: spanto vidva yaecit guzra sanghanho «святой, знаю­
щий т а й н ы е у ч е н и я » (по Бартоломе), где это слово
получает благодаря -asas персонифицированное значение.
Еще легче понять ведийское множественное число somasah, поскольку обожествление с о м ы предполагает оли­
цетворение.
Другую параллель, хотя и менее показател ную и
лишь иллюстрирующую влияние субстантивированного
прилагательного на флексию личного или одушерленного
мужского рода, мы находим в немецком языке. Древние
основы на -п- подверглись здесь преобразованию, состоя­
щему в обобщении -п- ( — включению его в корень) и при­
соединении окончаний сильного типа. Ср., например,
др.-в.-н. формы balcho, balchin, balchin, balchun (ед. ч.),
balchun, balchono, balchom, balchun (мн. ч.) и современ­
ные немецкие Balken, Balkens «бревно» и т. д. Этого пре­
образования избежали только одушевленные имена м у ж ­
с к о г о рода: der Schiitze, des Schiitzen «стрелок», der Lowe,
des Lowen «лев» и т. д. Сохранение дреЕней флексии у
одушевленных существительгых мужского рода объяс­
няется прямым влиянием с\ Сстантивирсвгтшх прилага­
1 Ср. Е .
К у р и л о в и ч , А к кузати в-ген ити в и номинатива к к у з а т и в м у ж с к о г о р о д а в п о л ь с к о м я з ы к е , см . н а с т о я щ и й сбо р н ик ,
стр. 210.
М н . ч. м. р. др.-и нд. d ev asah —авест. daevS gho
22S
тельных типа der Alte, des Alten «старик», der Kleine,
des Kleinen «малыш» и т. д., основное значение которых
есть «лицо, или одушевленное существо, имеющее данное
качество». Бехагель в своей «Истории немецкого языка»1
не нашел этого очевидного решения.
Как только становятся ясными причины образования
форм на -asas, оказывается нетрудным обнаружить фор­
мальный механизм этого процесса. Поскольку речь шла
о том, чтобы разделить две функции, принадлежащие
окончанию -as, необходимо было, так сказать, раздвоить
эту форму, исходя из -as и в то же время опираясь на от­
ношение ж е н с к и й р о д г м у ж с к о й р о д в том
виде, в каком оно выступало в других падежных формах
парадигмы прилагательного. Наиболее близкой была пара
ном. ед. ч. м. p. -as : ном. ед. ч. ж. р. -а, которая дала
возможность установить следующую пропорцию: -а (ном.
ед. ч. ж. р.) : -as (ном. мн. ч. ж. р.) = as (ном. ед. ч. м.
р.) : х. Окончание ном.-вок. мн. ч. ж. p. -as позволяет
выделить й ном. ед. ч. (а > S по правилу «гласный перед
гласным сокращается») плюс окончание множественного
числа -as, выступающее у всех других основ мужского и
женского рода. Таким образом, окончание ном. ед. ч. ж.
р. -а содержится в окончании ном. мн. ч. -as. Строгое
выполнение пропорции дает: ном. ед. ч. м. p. -as + окон­
чание мн. ч. -as = *-asas. Следует, однако, заметить, что
присоединение окончания множественного числа
-as
может сопровождаться удлинением гласной а в предше­
ствующем открытом слоге (например, pad-ah «ноги»,
dat&r-ah «податели», taksan-ah «плотники» и т. д.). Форма
ном. мн. ч. ж. р. не дает возможности установить, чему
равно -as---- й + as или -а + as. Известно, однако2, что
сложная морфема получает преобладание над простой; ис­
ходя из этого, окончание -as, сопровождаемое удлинением,
получит преобладание над окончанием -as без удлинения.
Это формальное решение проблемы известно уже давно.
Оно было предложено Поттом (EF, 2, стр. 630) и Грассманом (K.Z, 12, стр. 249). Младограмматикам, которые не
1
О . 15 e h a g li e l , Q e s c h i e h t e der d e u t s c h e n S p r a e h e , 5 и з д . ,
B e r l i n — L e i p z i g , 1 9 28 , с т р . 5 1 2 .
224
М н. ч. м. р . др.-и нд. d ev asah —авест.. daevSrjho
находили до сих пор различия между этимологическим
и функциональным анализом или, вернее, признавали
только первый, объяснение путем сложения окончаний
может показаться неумелым и наивным. В действитель­
ности дело лишь в том, что оно не было подкреплено функ­
циональными аргументами, которые выдвинул только
Бартоломе.
ЗАМЕТКИ О СРАВНИТЕЛЬНОЙ СТЕПЕНИ
(в германском, славянском, древнеиндийском, греческом)'
(1954)
Проблема н у л е в о г о з н а к а , имеющая длинную
историю и обсуждаемая до сих п о р 2, знакома каждому
лингвисту. Если в системе данного языка формы /, и / 2
связаны между собою релевантным противопоставлением,
например если /, — исходное слово, а / 2 — производное,
отсутствие словообразовательной или словоизменитель­
ной морфемы ( о б о з н а ч а ю щ е г о ) в /, может быть
истолковано как выражение значения, противоположного
значению / 2. Это видно, например, из так называемого
обратного словопроизводства, при котором конечная часть
первичного слова, будучи понята как словообразователь­
ный суффикс, отделяется от этого слова, чтобы образовать
производное с обратным значением. Примерами могут
служить польские слова }ydka «икра ноги», fyzka «ложка»;
элемент -к- был понят здесь как уменьшительный суффикс
и отделен для образования у в е л и ч и т е л ь н ы х
слов }yda и }yga.
О б р а т н о е явление имеет место в тех случаях, ког­
да морфемы полностью утрачивают свое содержание и
превращаются в элементы, имеющие отношение только
к фонетической структуре. На их прежнюю самостоятель­
ность указывает сохраняющийся иногда между этими
элементами и соседними с ними морфемами своего рода
морфологический шов, который придает им характер
с в я з у ю щ и х гласных или согласных. Ниже речь
идет именно о таких связующих гласных, выступающих
1 J . K u r y t o w i c z , R e m a rq u es sur le c o m p a r a tif (germ anique, s la v e , v . in d ien , grecq), F estsch rift A .
Debrurm er,
1 95 4 ,
с т р .2 51— 257.
2
Ср. R . J a k o b s o n ,
S i g n e z e r o , M B , 1939; С . В a z e 11,
S t r u c t u r a l N o t e s , о т д е л ь н ы й о т т и с к I E F I Z D , I I , 1 9 5 1 , с т р . 9 — 1 4.
15 E . К ур илович
226
Заметки о сравнительной степени
в ряде индоевропейских языков перед суффиксами срав­
нительной (а также превосходной) степени.
Оба
германских суффикса сравнительной степени
-izan- и -ozan- явно родственны устойчивому индоевропей­
скому суффиксу -(i)ios-. Однако если -izan- представляет
собой нулевую ступень от -ios-, являющуюся результа­
том присоединения вторичного суффикса -on-1 (со спиран­
том z по закону Вернера), то вокализм б в -5zan- остается
неясным. Кроме того, далеко не очевидно и распределение
-izan- и -ozan-; известно лишь, что -ozan- не встречается
за пределами основ на -а-2.
Следует также учитывать, что п о л о ж е н и е индо­
европейского -(i)ios- внутри системы языка с превраще­
нием его в германское -izan- изменилось. Индоевропейские
суффиксы сравнительной степени -tero- H-(i)ios-, перво­
начально различавшиеся по значению3, но в историческую
эпоху уже выполнявшие единую функцию, сохранили
в то же время четкое различие с точки зрения словообра­
зования: суффикс -tero- был вторичным, то есть присое­
динялся к основе положительной степени независимо от
того, была ли она первичной или уже содержала суффикс,
например др.-инд. priya- «милый, приятный»: priya-tara-;
суффикс же -(i)ios- был первичным и присоединялся непо­
средственно к корню, причем всякий словоизменительный
или словообразовательный суффикс отбрасывался, напри­
мер др.-инд. Sukra- «блестящий»: Soclyas-, nava- «новый»:
nav(i)yas-. Такое положение заставляет предполагать,
что форма на -(i)ios- первоначально была отглагольным
производным (Soclyas- < Socate «сияет») и приобрела зна­
чение сравнительной степени лишь в силу вторичного
противопоставления отглагольным прилагательным с суф­
фиксом -га- (Sukra-) и другими суффиксами (см. ниже).
1 Т а к а я ж е! р е д у к ц и я
в суффиксе
превосходной
степени
-ist(h )o-.
* W . S t r e i t b e r g , G o tisch es E le m e n ta r b u c h , 5 и зд ., H e i­
d e l b e r g , 1 9 2 0 , с т р . 13 0 и с л .
* -tero-: «им ею щ ий к ач ест во , к о т о р о г о д р у г о й п р едм ет не и м еет
(сл а д к и й : н еслад к и й)»; -(i)ios-: « и м ею щ и й т о ж е к а ч ест в о , что и
я р у г о й п р ед м ет (с т о л ь ж е с л а д к и й , к ак)». С р . Е . B e n v e n i s t e ,
N o m s d ’ a gen t et n o m s d ’a c t i o n e n
in d o -eu ro p ee n ,
P a r i s , 1 9 48 ,
ст р. 143.
Заметки о сравнительной степени
227
В германском в качестве морфем сравнительной сте­
пени прилагательного сохранились только - i z a n - , - o z a n - .
Вытеснив -terc-, сни сами стали втсркчньми суффиксами.
Отсутствие гласного с с н с е ы в гот. a l ^ - i z a , h a r d - i z a от
a lf s «'старый», h a r d u s «твердый» не должно е е о д и т ь нас
здесь в заблуждение: словообразовательный суффикс в
сравнительной степени сохраняется, например в гот.
■fiaurft-iza< ^ a u r f t s «нужный» (от f a r f , f - a u r b a n ) .
Известно, кроме того, что даже в самом архаичном из
германских языков — готском — теряется сшушенке ин­
доевропейской с с н с е ы ( = корень -f постоянный флектив­
н ы й элемент). Это особенно с ч е Е и д н о в словосложении.
По-видимому, поздний, следовательно продукткЕньй,
т и п сложных слов представлен здесь фермами, где г л а с н ь й
отсутствует1, например gud-hus « х р а м » . Если понимать год
« с с н о е о й » отрезок, сбший для Е с е х ферм парадигкы, то
основой laggs «длинный», laggis, laggarrrra, lagga, laggos,
laggai и т. д. является lagg-, а отпедь не lagga-, о с н о в о й
hardus, hardjarrm a, hardja — bard-, а отнюдь не barduи т . д. Сохранение гласного первого кемгегекта сложного
слова в weina-basi «виноград» или laisa-w jijrds «пустсслсг»
(наряду с продуктивным т и г е м wein-drugkja « п ь я н ии г > . ,
laus-bandus «с пустыми руками») отражает устарепьую
морфологическую структуру. Д аж е в зпоху, когда сна
была продуктивней, weina- и lausa- не к л я л и с ь , ссбстгенно гоЕоря, основами, Е ы д е л е н г ь л ' и из ccoiFeicTE} к и ; г х
парадигм. Они представляли ссбсй скорее v e ir - a - (drugkja), laus-a-(Wcurds), то есть ccHOFbi, тр е б \к ш и е в соот­
ветствии с типом склонения того или иного «соединитель­
ного» гласного при слоЕССлсженки.
Если с морфологической точки зрения laggiza «длин­
нее» ( = lagg-iza), rraragiza «болыге» ( = manag-iza), faurftiza «нужнее» (=^aijrft-iza), hardiza «тЕёрже» ( = bard-iza)
состоят из сснсеы + суффикс сравнительной’ степени
-izan-, то в swinfoza «крепче» или frodcza «умне£» (от
sw infs и frofs) между двумя морфемами появляется эле­
мент -б-: swinf'-6-(i)zar.-, frcd-c-(i)zan-. Стяжение -o(j)iв -о- относится к сбщегермансксй зпохе; ср. готский тип
1 W.
15 *
S t r e i t b e r g ,
G o tisc h e s
E lem entarbuch,
стр.
162.
228
Заметки о сравнительной степени
salbo^ «мажет» < *salb5jif) (и.-e.-aieti) -о- мы отождеств­
ляем с наречным суффиксом -о, представленным во всех
германских языках (гот. galeiko «похоже» < galeiks «по­
хожий» и т. д.), на основании следующего.
Использование прилагательного среднего рода в к а ­
честве абстрактного имени представляет собой весьма
частое в индоевропейских языках явление2. Можно с к а ­
зать, что здесь идет речь о вторичной функции прилага­
тельного среднего или женского рода. Кроме того, ока­
менение падежной формы абстрактного имени часто при­
водит к изменению «падежное окончание > наречный
суффикс». Возьмем германское прилагательное *langaz
«длинный», -о, -а; можно предположить, что langa вы­
ступало в качестве абстрактного имени, а его падежная
форма lango со временем превратилась в наречие. Решаю­
щим явилось здесь исчезновение живой падежной формы
на -о (вероятно, эго был древний отложительный, а может
быть, согласно Кя:оге3, это было соответствие латинскому
•am в рэгрэга.п «олзбочно» и др.). Начиная с этого
момента lango, являвшееся до сих пор с л о в о и з м е н и ­
т е л ь н о й формой а б с т р а к т н о г о и м е н и , соот­
носится непосредственно с langaz, превратившись в н аречие, п р о и з в о д н о е
от п р и л а г а т е л ь ­
ного.
Семантическая связь мзж^у с у щ е с т в и т е л ь н ы м
и нрилагагельным-опргделгнием выражается благодаря
чаличио согласования окончаниями прилагательного.
Между г л а г о л о м (или прилагательным) и опреде­
ляющим его наречием имеется лишь внутренняя семанти­
ческая связь. Никакая морфэма наречия на нее не указы­
вает. В словосочгтании fortiter agere «храбро действовать»
морфгма -ter служит для образования наречия, а не для
указания на подчинение слоза fortis слову agere; fortiter
определяет глагол в качестве наречия как такового.
Итак, произвести наречие от склоняемого прилагатель­
ного способом, присущим индоевропейским языкам,— зна­
4 F . K l u g e , U r g e r m a n i s c h , S t r a s s b u r g , 1 9 13 , с т р . 18 0.
*
С р . , H a n p u w jp .
К- B r u g m a n n , K u r z e v e r g l e i c h a n d e
G r a m m a t i k der i n d o ’ i r m i n i s s h e n S p r a c h e n , S t r a s s b u r g , 1 9 Э2—•1 9 3 1 ,
ст р . 3 4 3 .
s F . K l u g e , U r g e r m a n i s c h , S t r a s s b u r g , 1913, с т р . 2 4 S .
Заметки о сравнительной степени
чит лишить прилагательное средств выражения согласо­
вания. Наречие, связанное с глаголом точно такой же
с е м а н т и ч е с к о й связью, какой прилагательное свя­
зано с определяемым существительным,— это прилага­
тельное с нулевым согласованием. П о т е н ц и а л ь н а я
форма наречия, образуемого от соответствующего прила­
гательного, равна чистой основе прилагательного. Отсюда
следует, что всякая морфема, служащая для образования
наречий от п р и л а г а т е л ь н ы х , является морфемой
с нулевым значением. Обычно такая морфема первона­
чально бывает связана с падежным значением, как это
было, например, с морфемой -б в гот. galeiko.
Иначе говоря, наречная морфема -б служит лишь для
указания на о т с у т с т в и е всякой морфемы согласо­
вания *.
Однако, если готский тип galeiko является не чем
иным, как реализацией потенциальной основы *galeik,
должна наблюдаться тенденция к замене этой основы в
производных формах, а именно в сравнительной и превос­
ходной степенях, более полной ее формой galeiko (кото­
рая содержит или подразумевает более краткую форму
*galeik). Это значит, что исчезновение падежной формы
на -б должно создать тенденцию к формированию сравни­
тельных степеней на -6-(j)izan- > -ozan- вместо -izan-.
Хотя наречия на -б были в большинстве случаев заме­
нены в готском языке более поздним образованием на
-(а)Ьа, на косвенную связь между -б и -oza указывает,
по-видимому, то обстоятельство, что оба суффикса огра­
ничены основами на -&-2.
Каково бы ни было точное распределение -izan- и
-ozan- в готском и в других германских языках и какими
бы причинами — ритмическими или иными * — оно ни
объяснялось, оно, несомненно, является результатом
позднейшей реорганизации. Представляется вероятным
следующее:
1 M u tatis m u ta n d is то ж е самое я вл ен ие повторяется в роман­
с к о м p u r u s «чистый»: p u r a m e n t e с т о й л и ш ь р а з н и ц е й , что з д е с ь
перед
нами «аналитический» тип.
* Н а р е ч и я , о б р а з о в а н н ы е от д р у г и х о с н о в , и м ею т ф о р м у на
-jo и л и - w o .
* W.
S t r e i t b e r g ,
G otisch es E lem e n ta r b u c h ,
с т р . 131
Заметки о сравнительной степени
233
а) -ozan- есть относительно поздняя замена -izan-;
б) -ozan- есть более полная форма -izan-, содержащая
наречную морфему с нулевым значением -5- и стремящая­
ся в силу эгого вытеснить -izan-;
в) -ozan- распространяется среди осноз на -5- незави­
сима ог наличия или огсугсгвия наречной формы на -5-.
В славянском мы также оэнаружизаем две морфемы
сразнигельнои степени — одну простую и одну сложную.
1) -и (-ijb), -b§i, -е из и.-е. -ios, *-isi, -iod. В соприкоснозении с i конечная согласная оснозы палатализуется,
например сг.-сл. х и^ ь «плохой, худой»: %u£de, dragb
«дорогой» : draSe (ср. род). Относительная древность
данного типа доказывается такими примерами, как
sladbkb «сладкий» : sla^de, t ^ b k b «тяжкий» : t§£e, где при
образовании сравнительной степени отбрасываются рас­
пространители -ъкъ, -ькъ, -окъ.
2) -Si (-6jb), -Sisi (-Sjbsi), -Sje, например starb «старый» :
starSje, поуъ «новый»: noveje. Ясно, что эго тог же самый
суффикс -ios с предшествующим элементом -ё-. В этом слу­
чае распространения на -к- сохраняются, например
ш?къкъ «мягкий» : mjkbcaje, что служит дополнительным
аргументом в пользу позднего характера -ё-.
Мы склоняемая также и в этом случае к интерпрета­
ции, принятой для германского, а именно:
а) -Sje есть относительно поздняя замена -je;
б) -Sje есть более полная форма -je, содержащая морфе­
му наречного происхождения с нулевым значением и стре­
мящаяся в силу эгого вытеснить -je;
в) -eje распространяется независимо от наличия или
огсугсгвия в каждом отдельном случае наречной формы
на -ё.
Известно, что -ё служит в славянских языках для образозаяия наречий от соогзатсгвуоцих прилагательных,
употребляясь наряду с -о, например gorbko и gorbce
«горько». Форма на -ё восходит к локативу единственного
числа прилагательного среднего рода, выполняя функцию
абстрактного имени1 (таким образом, исходное значение
gorbcfe’— «в горечи»). Д л я того чтобы тип gorbcS мог
превратиться в наречие, местный падеж на -ё должен был
1 Ср.
сущ ествительны е типа
dobro.
Замет ки о сравнительной степени
231
выйти из употребления еще до начала литературной эпохи.
Действительно, дело обстояло именно так. Начиная с
самых древних текстов во всех типах склонения древний
локатив заменяется «предложным»1. Мы
резюмируем
Мейе. Локатив без предлога сохранился лишь в несколь­
ких застывших случаях, например vn>%u «вверху» (а не
«на вершине»), dolu «внизу» (а не в «долине»), gorfe «вверх»
{а не «на горе»). Локативное значение может определяться
местным или временным значением корня (mfesto, саэъ,
dbnb, utro, zima; ср. отсутствие предлога во фр. le jour
de Г armistice «в день перемирия», le lendemain de la fete
«на следующий день после праздника»). Существуют,
наконец, примеры «чистого глагольного управления»
или, скорее, застывшего наречного употребления, как
в случае viseti vyji «висеть на шее».
После того как форма на -ё теряет возможность упот­
ребляться свободно и самостоятельно, в качестве морфемы
локатива выступает уже не -ё, а уъ, па, pri и т. д. плюс -ё.
По отношению к gorbk-ь, gorbka, gorbko конечная часть
gorw^ приобретает чисто отрицательное значение: фор­
мальное согласование между
gorbkb и определяемым
словом (глаголом) отсутствует. Таким образом, gorьcё
становится эквивалентом чистой основы (*gorbk-), способ­
ным заменять ее, например, в формах степеней сравнения.
Изложенная гипотеза неприемлема, однако, по той
простой причине, что ё локатива представляет собой древ­
ний дифтонг (-oi), тогда как ё формы сравнительной сте­
пени восходит, как это ясно видно по рефлексам задне­
язычных, к ё, ср., например, наречия gorw^ «горько»,
<1а1есё «далеко» и формы сравнительной степени m§kbcaje
•«мягче», mbnozaje «больше».
Морфема ё в славянской сравнительной степени, парал­
лельная морфеме 5 в германской сравнительной степени’
сближается скорее с более древним слоем наречий на -ё
из застывших форм аблатива (лат. valde(d) «очень», consu­
l t e d ) «обдуманно», certe(d) «конечно», др.-инд. paScSt
«после»), хотя, впрочем, теоретически не исключена воз­
1
Ср. А . М е i 1 1 е t, L e s la v e co m m u n (Secon de ed ition revu e
e t a u g m e n t e e a v e c l e c o n c o u r s d e A . V a i 11 a n t ) , P a r i s , 1 9 3 4 ,
crp. 467— 468.
232
Заметки о сравнительной степени
можность ее связи с древним творительным на -е
(др.-инд. pasca «после», исса «вверх», гр. щ -я о х а «какнибудь», гот. Ьё «чем»).
Третий пример пустого распространителя, предшеству­
ющего суффиксу сравнительной степени, мы находим в
древнеиндийском -i-yas- : РВ tav-Iyas- и tav-yas- «силь­
нее», nav-iyas- и nav-yas- «новее», pan-Iyas и pan-yas«чудеснее», sah-iyas- и sah-yas- «мощнее», bhav-Iyas- (также
bhiiv-iyas-) и bhu-yas- «более»; в большинстве случаев,
однако, обобщен о д и н из двух вариантов, как правило,
вариант с долгим гласным.
1
перед -yas- может представлять как древний долгий,
так и древний краткий гласный, ср. удлинение перед суф­
фиксальным -у- в пассиве и д р . 1 Ничто не мешает нам
исходить из конечного -i, если оно легче поддается морфо­
логической интерпретации, чем Г. В действительности
возможны два объяснения: одно, исходя из -Г, другое,
более предпочтительное,— из -i.
а) -Г может восходить к наречному суффиксу -I, древ­
нему падежному окончанию, которое сравнивают (пра­
вильно или неправильно) с кельто-италийским -I в ген.
ед. ч. основ на -о- (тв. п. ед. ч. основ на -i-?). В классиче­
ском санскрите эти наречия выступают главным образом
с глаголами, например phali karoti «очищает (зерно)»,
phallkfta- «очищенный». Имеется, однако, ряд возраже­
ний против сближения этого явления в индийском с ф а к ­
тами германских и славянских языков: 1) формы на -I
не являются древними (в Ригведе есть лишь один сомни­
тельный пример, в А тхарвавед е— три примера); они
характерны скорее для более поздних этапов развития
язы к а 2; 2) формы на -1 употребляются только при глаголах
кг-«делать» и bhu- «быть»; 3) формы на -I не имеют полной
самостоятельности, свойственной наречию, а сближаются
скорее с превербами; 4) формы на -Г образуются от имен
вообще, а не специально от прилагательных.
б) Объяснение, исходя из -i, более предпочтительно..
Прилагательные со сравнительной степенью на -(i)yas----1 J. W a c k e r n a g e l ,
A ltin d isch e G ram m atik ,
I, с т р . 4 5 .
2 W h i t n e y — Z i m m е г , стр. 3 8 0 — 381.
G ottin gen ,
Заметки о сравнительной степени
233
глагольного происхождения, таким образом, они явл я­
ются первичными производными от глаголов. Существуют
сравнительные степени на -iyas- и превосходные степени
на -istha-, соотносящиеся прямо с глагольным корнем,
без посредства положительной степени, например ригведические tvaks-Iyas- «энергичнее» < tvaks «создавать»,
pan-(i)yas- «чудеснее» < pan «восхищаться», skabh-iyas«прочнее»< skabh «укреплять». С другой стороны, форма
на -(J)yas- функционирует как нормальная сравнительная
степень не только от пол ожительных^ степеней, образован
ных от глагольных корней (тип bhuri- «большой, много­
численный»: bhaviyas-, tigma- «острый»: tejiyas-), но и
от явно первичных прилагательных (тип sana- «старый»:
san(I)yas-, nava- «новый» : n’av(i)yas-). Именно сдвиг от
ti j (tejate) «быть острым» —>- tejiyas- «острее» к tigm a«острый»—<- tejiyas- «острее» сделал возможным непосред­
ственное словопроизводство sana- «старый» —>• saniyas«старее». Этим изменением исходного слова (глагол >
глагольное прилагательное) объясняется первичный х а ­
рактер образования на -(i)yas-, суффикс которого проти­
вопоставляется разнообразным «первичным суффиксам по­
ложительной степени— га-, например ugra- «могучий», tura«сильный», dura- «далекий», srira- «прекрасный», сравни­
тельная степень ojlyas-, taviyas-, daviyas-, Sreyas-;- т а - ,
например tigma- «острый», yudhma- «воинственный», срав­
нительная степень, tejiyas-, yodhiyas-; -и-, например: fju«прямой», uru- «широкий», svadu- «сладкий», сравнитель­
ная степень fjiyas- (ср. rajistha- «прямейший»), variyas-,
sv&diyas и т. д.
Отсюда можно сделать вывод, что сначала это были
первичные суффиксы о т г л а г о л ь н ы х прилагатель­
ных, отбрасывавшиеся перед морфемой сравнительной
степени -yas-. Таким образом, перед суффиксом -yasэти разные основы подвергались с и н к р е т и з м у .
Но те же самые основы (или по крайней мере наиболее
многочисленная группа основ на-га-), выступая в качестве
первого компонента сложного слова, также подвергались
синкретизму в пользу формы к о р е н ь (в нулевой сту­
пени) + i. Каландом установлено, что в первой части
сложного слова суффикс -га- заменяется суффиксом -i-.
К многочисленным бесспорным примерам этого чередова­
234
З ам ет ки о сравнит ельной ст епени
ния в индоиранском и греческом следует добавить1: авест.
barazi- : barazant- «высокий», darsi- : др.-инд. dhfsnii-«сме­
лый», возможно, pisi- : pisman- «пёстрый» и некоторые
другие примеры2.
С нашей точки зрения, Вакернагель был прав, когда
предполагал тождество i в этих формах и i в сравнитель­
ной степени. Каким бы ни было происхождение i в слово­
сложении3, этот распространитель, ф у н к ц и я к о т о ­
р о г о с о с т о я л а в у к а з а н и и на
отсут­
ствие
специфического
первичного
с у ф ф и к с а , должен был проникнуть в сравнительную
степень, образуемую именно от корня, лишенного суффик­
сов. Гипотеза Вакернагеля подтверждается также сообра­
жениями структурного плана.
Индоевропейская корреляция между i в первой части
сложного слова и Г в -lios- подтверждается сохранением в
греческом одновременно типа >cv6i-avei()a «прославляю­
щая мужей» и суффиксов сравнительной степени -иоои -Iiov- (наряду с -юст- и -iov-).
Со своей стороны греческий язык имеет другую осо­
бенность в образовании сравнительной степени на -те(ю<;
(превосходная степень на -Taros). Присоединение этих
вторичных суффиксов к основе на -о- вызывает удлинение
этого гласного в том случае, если предшествующий слог
является кратким. Ясно, что стремление избежать после­
довательности из трех кратких гласных (например, *ао<ротедОз «более мудрый») не могло быть фонетической п р и ­
ч и н о й этого удлинения. Язык воспользовался в ритми
ческих целях наличием двух морфологических возмго»
ностей. Аналогичное явление представляет собой форма
определения в древнеармянском языке, которая зависит
от числа слогов1. Возражение против чисто фонетического
1 Ср. J . W a c ’k e r n a g e l , A ltin d isch e G ram m atik ,
II,
1,
стр. 59— 60.
2 D u c h e s n e- G u i 1 1 e m i n,
L es com p oses de l ’A vesta,
1936, стр. 20.
5
В о з м о ж н о , мы з д е с ь и м е е м д е л о с о с н о в а м и н а - i - , к о т о р ы е ,
б уд у ч и заменены в простом сл ове други м и отглагольными п р ои зв од ­
н ы м и (н а -га -, - т а - , -и- и т . д . ) , с о х р а н и л и с ь в п е р в о м к о м п о н е н т е
сл ож н ого слова.
4
А . М е i 1 1 е t, A lta r m e n is c h e s E lem e n ta r b u c h , H eid elb er g ,
1913, стр. 85.
3 m e m i a о срзвнит зльной степени
235
объяснения формы схофсЬтвдо:; состоит в том, что удлине­
ние затрагивает только о, а тип PocqjTsqos «более тяж е­
лый», несмотря на наличие последовательности из трех
кратких гласных, остается без изменения.
Требования ритма, определявшие выбор между -ои -со-, в эпоху диалектного разделения более не дей­
ствовали, что видно из аттического cnrevoTSQog «более
узкий» ( < (TTsvfoTeQos).
Отождествить со в aocpdbrsQOs с удлинением конечной
гласной первого члена сложного с л о в а 1 — значит обойти
проблему, не коснувшись ее существа. Х и рт 2 высказал
мысль, что стофсо- восходит к той же падежной форме, что
и наречие стофй;. Эго уже начало объяснения. Затем сле­
довало бы релить вопрос о том, восходят ли конечные
элемгяты греческих наречий -со и -cos к одной и той же
индоевропейской падежной 'форме, а именно к аблативу
на - o t3, или к двум разным: к творительному на -о и абла­
тиву на - 5 t \ Как бы то ни было, в общегреческом языке
до известного времени существовала падежная форма на
-со, представленная в исторический период наречными
формами оЗ-ясо «никак», ой-тсо «так», outicrco «назад», гхатздсо
«по обе стороны» и др. Прежде чем эта форма была распро­
странена элементом -s или прежде чем -cos было обобщено
за счет -со (в зависимости от того, чью точку зрения мы
примем — (ирта или Бругмана), она перестала употреб­
ляться как 'падежная форма и превратилась в наречие.
Затем имел место процесс, уже описанный нами выше для
германского и славянского. В наречиях на конечный -ю,
образованных от прилагательных, конечное -со было по­
нято как отрицательный знак ( = отсутствие выражения
согласования). Форма сгофсо- стала конкурировать с формой
стофо- и отчасти вытеснила ее; по отношению ко второй
форме первая выглядела как распространение (аофсо=
<тофо + о), то есть точно так же, как германское -о, сла­
вянское -ё и^индоиранское -i по отношению к нулю.
1 |С р . К - B r u g m a n n , G r i e c h i s c h e G r a m m a t i k , 4 и з д . п о д р е д .
T h u m b , M iinchen, 1913, стр . 2 2 8 .
*
Н . Н i г t , H a n d b u c h der g r i e c h i s c n e n L a u t - u n d F o r m e n lehre, H e id e lb e r g , 1912, с т р . 416.
5 Т ам ж е, стр. 2 5 5 — 257.
‘ К- B r u g m a n n ,
G riech isc h e G ram m atik , стр. 2 9 5 — 295.
A.
236
З а м е т к и о сравнит ельной степени
Строгое распределение -о- и -.со- в зависимости от ритма
представляет собой вторичное явление, которое полностью
заслонило первоначальные причины появления -со-. Одна­
ко даже факты исторического периода дают основания
полагать, что рассматриваемое удлинение связано с раз­
витием флексии основ на -о-.
ЗАМЕТКИ О ЗНАЧЕНИИ СЛОВА1
(1955)
§ 1. Предпринимавшиеся доныне попытки определения
семантических систем2, по крайней мере относительно
некоторых семантических категорий, следует рассматри­
вать как исходную точку для дальнейших исследований,
которые решат и вопрос о правильности этих определений.
Общим для всех этих попыток является, {ю-видимому,
понятие противоположности (opposition). Вопрос состоит
в том, можно ли считать противополагаемые друг другу
значения элементарными единицами, иначе говоря, вправе
ли мы, и на каком основании, принимать для слова или для
грамматической категории (например, множественного
числа) одно о б щ е е з н а ч е н и е , заключающее н ес к о л ь к о ч а с т н ы х , т. е. значение, осуществляемое
в нескольких'употреблениях. Многие современные языко­
веды (главным образом представители так называемых
структуралистических направлений) дают на этот вопрос
положительный ответ. Если они правы, возникает проб­
лема метода, позволяющего определить о б щ е е з н а ­
ч е н и е на основе непосредственных данных, т. е. памят­
ников языка, диалектологических записей, наблюдений
над фактами разговорного языка и т. д.
Р. Якобсон пользовался терминами «основное значе­
ние» (Grundbedeutung) и «частные значения» (spezifische
Bedautungan), среди которых он выделял еще «главное
1 Е . Р . К у р и л о в и ч , Зам етки о значении сл ова, В Я А Н
СС С Р , 3 , 1 9 5 5, с т р . 7 3 — 8 1; с т а т ь я п у б л и к у е т с я б е з р е д а к ц и о н н ы х
и з м е н е н и й . —■ П ри м .. р е д .
*
С е м а н т и ч е с к и е в п р оти в оп ол ож н ость синтаксическим
Термин ж е л е к с и ч е с к и й о т н о с и т с я к и золи рованн ы м фактам
в о т л и ч и е от ф а к т о в , п о д ч и н я ю щ и х с я з а к о н а м г р а м м а т и ч е ­
с к и х
явлений языка. Ср. л е к с и к а л и з а ц и я
и г р а м ­
м а т и к а л и з а ц и я . Эти д ве п р о ти в о п о л о ж н о с т и ск р ещ и ва ю тся .
S3S
Зам ет ки
о значени и слова
значение» (Hauptbedeutung) *. Нетрудно понять, что «ос­
новное значение» соответствует здесь термину «сбшее зна­
чение». Начиная с 1935 г. автор настоящей статьи употребляет термины «первичная» и «вторичная» (семантическая)
ф ун кц и я2. «Первичная функция» совпадает с «главным
значением» у Якобсона, «вторичные функции» тождест­
венны с прочими «частными значениями»3. Употребляемые
в разговорном языке выражения «собственное (букваль­
ное) и переносное значение» (sens propre, sens figure)
предполагают существование какой-то иерархии между
разными употреблениями слова. Понятно, что непосред­
ственно данными являются значения «частные», выступа­
ющие в конкретных условиях (в контексте).
§ 2 . Важность ''контекста издавна признавалась не
только языковедами, но и авторами практических слова­
рей. В известных словарях издательства Туссэна-Лангеншейдта применялся' целый ряд условных знаксв, спределяющих обстановку, ситуацию, контекст, в которых
данное слово встречается в специфическом употреблении.
Например, изображения цветка, якоря, зубчатого колеса,
скрещенных молотов, ноты и т. п. обозначали соответст­
венно область ботаники, судоходства, техники, гсрного
дела, музыки и т. п. (по Словарю Ушакова: бот., мор.,
тех., горн., муз.). Тот факт, что значение слова составлено
из элементов самостоятельных плюс элементов, прида­
ваемых ему контекстом («полем употребления»), К. Еюлер иллюстрирует («Sprachtheorie», 1934, стр. 180— 181)
следующей аналогией: долгота музыкального тона дана
с самого начала формой ноты, но высота его сбусловлена
иозицией ноты в отношении к'окруж аю щ им нотам.
Под контекстом в широком смысле мы разумеем здесь
не только с л о в е с н у ю обстановку, но и те элементы
1
См.
R . J a k o b s o л, B e it r a g zur a llg e m e in e n K asuslehre
T C L P , 6, 1936, стр. 244, 2 5 2 — 253.
* С м . « E t u d e s i n d o - e u r o p e e n n e s » , I, K r a k c w , 1935, с т р . 197;.
«L e p r o b l e m e du c l a s s e m e n t d es cas», B P T J , z e s z . I X , K r a k c w , 1949»
стр. 26, где различаю тся сем антические и синтаксические функции»
■з к оторы х то л ь к о первы е п одв ер гаю тся з д е с ь н абл ю ден и ю ; «L’ accent u a t i o n d es l a n g u e s i n d o - e u r o p e e n n e s » , K r a k o w , 1952, с т р . 4 6 — 4 9,
499— 500.
* О бщ ее значение
роне.
f
(G rundbedeutung) осталось
п р и эт о м в с т о ­
З ам ет ки
о значени и слова
23»
внешней ситуации, которые определяют значение. Кон­
текст в этом значении играет иногда решающую роль,
например, при местоимениях и местоименных наречиях.
Такие слова, как я, ты и т. п., получают свое полное
содержание только в отношении к внешней ситуации;
с другой стороны, этот, тот и подобные могут или обоз­
начать какой-либо предмет, или относиться к слову (суще­
ствительному) контекста. Те элементы ситуации или кон­
текста, которые позволяют нам определить содержание
местоимений, мы называем у к а з а т е л ь н ы м
кон­
текстом (Zeigfeld Бюлера).
В данном случае мы имеем в виду не указательные
функции местоимений, но семантические функции других
частей речи, имеющих самостоятельное коммуникативное
(символическое) содержание. Следует строго различать
семантические и синтаксические контексты. Синтаксиче­
ское употребление слов влечет за собой рамочное измене­
ние значения, как бы переход в другую часть речи. В пред­
ложении Слепые увидят, глухие услышат прилагательные
употреблены самостоятельно, без поддержки определя­
емого или существительного, и хотя по форме остаются
прилагательными, все-таки их с и н т а к с и ч е с к а я
самостоятельность подвергает их влиянию с е м а н т и ­
ч е с к и х факторов, придающих им значение, свойствен­
ное существительным (слепые, глухие люди). Существи­
тельные, употребляемые исключительно в синтаксической
функции
определения глагола, переходят в наречия;
ср. старые формы творительного падежа верхом, кругом.
Что же касается с е м а н т и ч е с к о г о контекста,
то самое главное здесь то, что некоторые — именно
вторичные — употребления слова определяются посред­
ством семантической обстановки — в противоположность
первичной функции, которую нельзя определить кон­
текстом.
В некоторых случаях определение элементов, состав­
ляющих контекст, не представляет никаких затруднений,
особенно когда дело идет не об обособленных словах, а о
целых грамматических категориях. Так, когда язык имеет
только одну форму для перфекта, или неопределенного
прошедшего (passe indefini), и для аориста, или опреде­
ленного прошедшего (passe defini), первичной является
240
З а м ет к и о знач ени и слова
функция неопределенного прошедшего. Определенное про­
шедшее обусловлено контекстом, а именно либо наречием,
либо другими глагольными формами, к которым относится
определенное прошедшее (главным образом в тексте рас­
сказа). Легко устанавливаются контексты в большинстве
случаев и для косвенных падежей. Употребление данного
косвенного падежа обусловлено или глаголом (поднять
руку, махнуть рукой), или семантикой глагола в тесной
связи с зависимым от него существительным (например,
он ехал всю ночь: глагол движения и существительное,
означающее промежуток времени).
§ 3. Определение же семантического контекста лек­
сических единиц — дело гораздо более сложное. Систе­
матическое исследование этой проблемы — одна из важ ­
нейших будущих задач языковедения, особенно семан­
тики1. Мы здесь оставляем ее в стороне, чтобы перейти к
другому вопросу: все ли называемые семантическим кон­
текстом оттенки значения интересуют языковеда или толь­
ко некоторые из них?
Одним из важнейших принципов языковедения я в л я­
ется следующий: из того факта, что данное слово отражает
две или несколько разных физических или психических
действительностей, не всегда следует делать заключение
о его многозначности (полисемии). Никто не сомневается
в том, что с лингвистической точки зрения значение слова
есть в сочетаниях есть яичницу и есть яблоки тожественно,
хотя физиологическая разница между этими двумя дей­
ствиями довольно значительна2. Разницы между мыть и
стирать не существует в немецком и английском языках,
в которых соответственный термин (нем. waschen, англ.
1 Так, например , в в ы р а ж ен и и к а м е н н о е с е р д ц е п р и л ага т ел ь н ое
м о ж е т быть у п о т р е б л е н о или в со б ст в ен н о м , или в п ер енос ном з н а ­
чении. В пер вом с л у ч а е речь и д е т о к ам ен но м и з о б р а ж е н и и сер д ц а.
В о в т о р о м с л уч а е п е р е н о с н о е у п о т р е б л е н и е п р ил а га т ел ьно го зав и си т
от т а к ог о ж е у п о т р е б л е н и я с у щ ес тв и те л ь н ого (в зн а ч ен ии « ч у в ств и ­
т ельн ост ь, х а р а к т ер » и т. п .). П е р е н о с н о е зн а ч ен и е с л о в а с е р д ц е
с а м о о б у с л о в л е н о д а л ь н ей ш и м
сем анти ч еск им к онтек стом (в к о т о ­
ром, н апр и мер ,
г о вор и тс я
о пси хи ческ и х
ч ер т а х
к а к о г о -н и б у д ь
л и ц а ).
2 Ср. L. Z a w a d o w s k i , R zec zy w isty i pozorny w p ty w kontekstu na zn a czen ie, «Spraw ozd an ia
W ro cla w sk ieg o tow arzystw a
n a u k o w e g o » , R . 4, 19 49 — D o d a t e k 2,
W r o c l a w , 1 9 52 .
Заметки о значении слова
241
to wash) о д н о з н а ч е н 1. Руководствуясь контекстом,
говорящий механически добавляет или отнимает от общего
значения слова семантические элементы, являющиеся
составной частью не данного значения, а контекста. Здесь
мы имеем дело лиш_> с м н и м ы м влиянием контекста
на значение.
В каком же случае можно говорить о д е й с т в ит е л ь н о м влиянии контекста на значение? Изменение
смысла слова внутри контекста заметно тогда, когда оно
совпадает со значением другого, существующего в языке
слова (или оборота) или когда образуется семантическое
отношение между данным словом и другим словом, по­
вторяемое в системе данного языка. Схема этого отноше­
ния примерно такая:
слово С,
с л о е о С2
I
I
— •* слово
С ! -'
(=
слово С, в частно:.: ко::те:;сгь)
Слово С1— это, с одной стороны, Cj с вторично:'' се­
мантической функцией, с другой стороны, синоним слова
С2 или слово, играющее по отношению к С2 роль произ­
водного (конечно, только по смыслу, а не по звуковой
форме). Ф о р м а л ь н о С; совпадает с С,, с е м а н ­
тически
же — с С,.
Пример: слово морда. В первичном значении оно
употребляется по отношению к животным, во вторичном,
более или менее обусловленном контекстом и внешней
ситуацией,— по отношению к человеку. Это вторичное зна­
чение является стилистически сильно подчеркнутым ва­
риантом (синонимом) слова л и ц о 2.
Вторичное значение слова вошь встречаем, например,
в термине растительная вошь, который в свою очередь
1 Н е с м о т р я на то, чт о он м о е т р у к и и о н с т и р а е т б ел ье п е р е ­
дается одни м гл агол ом (нап рим ер, ан гл . he w a s h e s his h ands, he
washes
h is
linen).
2 С р . о п р е д е л е н и я з н а ч е н и я с л о в а м о р д а у У ш а к о в а : «1) П е р е д ­
н яя ч а ст ь го л о в ы ж и в о т н о г о , с о о т в е т с т в у ю щ а я л и ц у у ч е л о в е к а ;
2) Л и ц о ( в у л ь г . ) . . . Н е к р а с и в о е , б е з о б р а з н о е л и ц о ; ч е л о в е к с та ки м
лицом (в ул ь г. пренебр.)».
'6
Е. Курилович
242
Заметки о значении слова
является синонимом слова т ля. Между термином расти­
тельная вошь и словом тля существует только разница
стилистического их употребления (один чаще в научной,
другой — в разговорной речи), при тожественности ком­
муникативного (символического) содержания. Этот пример
отличается от предыдущего тем, что здесь целая группа 1
(растительная вошь) входит в синонимическое отношение
с другим словом (тля), но в переносном смысле употреб­
лено только вошь, в то время как термин растительная,
включенный, впрочем, с самого начала в понятие «тля»,
сохраняет свое значение.
Синонимы интересуют нас здесь постольку, поскольку
они связаны с многозначностью (полисемией). Экспрес­
сивные формы и стилистические варианты (оба эти рода
вариантов можно бы объединить общим термином с т и ­
л и с т и ч е с к и х в широком смысле слова) могут, ко­
нечно, являться независимыми от контекста, самостоя­
тельными словами; ср. разницу экспрессивности между
отец и батюшка, живот и брюхо и т. п.; с другой стороны,
стилистическую разницу: супруга и жена, священник и
поп и т. д. Во многих случаях разницы эти передаются в
русском языке уменьшительным суффиксом (водка — во­
дочка, чаю — чайку бы попить и т. п.) или противопостав­
лением родного и иностранного слова (самолет — аэро­
план). В таких случаях экспрессивный или стилистический
оттенок является /первичной семантической функцией
синонима.
Но большее значение для семантической теории пред­
ставляют такие синонимические слова, экспрессивность
или стилистическая функция которых не дана (как в слу­
чае батюшка) с самого начала, но объясняется их вторич­
ной семантической функцией (как в примере морда).
Действительное влияние контекста на значение про­
исходит также в тех случаях, когда языковой контекст
образует с данным словом слитную семантическую еди1ницу, значение которой не отвечает сумме их значений,
как, например, собаку съесть, где целое выражение
обусловлено семантическим контекстом («В науках, что на­
зывается, собаку съел». Салтыков-Щедрин). Существенным
1 В значении не «синтаксическая группа», а
сл о в о с о ч е т а н и е » и ли « обор от».
«идиоматическое
Заметки о значении слова
243
признаком фразеологического оборота является как раз
его г л о б а л ь н о е значение, не разделимое на семан­
тические элементы, отвечающие его членам.
В случае метафоры, такой, как владыка моря (кит),
к контексту, определяющему значение слова владыка,
относится, кроме дальнейших элементов, и море, упот­
ребляемое здесь в собственном значении. Но в обороте
собаку съесть ни один из двух членов не образует семан­
тического контекста другого; контекст влияет на фразе­
ологический оборот как на семантическую единицу.
§ 4. Все это напоминает аналогичные явления в фоне­
тике. Один и тот же языковой звук может, с одной стороны,
иметь две разные фонологические функции, с другой же —
представлять собой комбинаторный вариант другого зву­
ка. В определенном положении (в конце слова) русские
звонкие б, д, г совпадают с п, т, к, которые, таким обра­
зом, приобретают две функции: первичную функцию п\
т, к и вторичную б, д, г (например, в боб, год, враг). С
другой стороны, п, т, к являются комбинаторными вари­
антами звонких (в конце слова). П о н я т и е к о м б и - ,
н а т о р н ы х в а р и а н т о в с о в п а д а е т здесь,
с ч е р е д о в а н и е м с а м о с т о я т е л ь н ы х фо­
н е м (б : п, д : т, г : к). Но термин «комбинаторные
варианты» употребляется и в более широком значении*
например в случае разных произношений немецкого к
в Kind, Kahn, Kuh или русского а в брат и брать..
Такие варианты большей частью не сознаются говоря­
щими. Палатальное (передненёбное) к в Kind равняется
фонеме к плюс мягкость, которая, не встречаясь в
других фонетических условиях, ощущается говорящими
как относящаяся только к обстановке (т. е. к следующей:
гласной).
Такие варианты, не имеющие значения для фонологической системы языка (хотя и могут стать исходной точкой
фонологических изменений), напоминают мнимое влияние
контекста (вроде есть яичницу : есть яблоки), которое в
определенный момент истории языка может перейти вдействительное влияние контекста и повлечь за собой
дифференциацию единого термина.
Для независимых от контекста экспрессивных или'
стилистических вариантов (вроде батюшка) тоже имеется;
16*
‘.4 4
Заметки о значении слова
фонетическая аналогия, именно в виде так называемых
факультативных вариантов. Так, например, ч в конечно и
подобных словах произносят или я или ш. В некоторых
говорах вместо взрывного г произносят соответствующий
щелевой. У многих говорящих по-русски взрывной и ще­
левой — факультативные варианты, зависящие от внеш­
них условий (стиля) разговора. Аналогичные явления
наблюдаются и в области аканья.
Наконец, и фразеологический оборот с его глобальным
значением находит свое соответствие в фонетике. Он напо­
минает стягивание двух фонем в одну новую по сравнению
с ез составными частями. Например, в санскрите а -- i
переходит в новую фонему е, занимающую определенную
позицию в фонологической системе этого языка.
§ 5. Что касается мотивированных (производных)
слов, то здесь вопрос вторичных семантических функций
более сложен, так как, с одной стороны, семантический
ком текст влияет на смысл слова как целого, с другой же
стороны, основа производного слова часто модифицирует
значение аффикса. Основа является тогда семантическим
контекстом аффикса.
Пример на первый случай: вьюн(< виться) 1) длинная,
юркая рыба; 2) переносное значение, синоним к «юркий,
вертлявый человек». Этот случай не отличается от выше­
приведенных примеров (морда, тля).
Рассматривая, с другой стороны, например, производ­
ные на -щик (-чик), мы убеждаемся, что главной (первич­
ной) функцией этого суффикса является образование
о т ы м е н н ы х названий л и ц. На каких же объек­
тивных лингвистических фактах основано это наше убеж­
дение или языковое чутье? Закон словопроизводства до­
пускает образование посредством суффикса -щик (-чик)
названий лиц и от имен, и от глаголов: суконщик, уголь­
щик; покупщик, переписчик. Это, конечно, влечет за собой
и разницу в семантическом оттенке производного слова.
В первом случае подчеркнуто о т н о ш е н и е к обозна­
чаемому основным словом предмету (сукно, уголь), во
втором — д е я т е л ь н о с т ь (покупать, переписать). Воз­
никает вопрос, важны ли эти оттенки с лингвистической
точки зрения или нет. Сопоставление синонимов (по­
купщ ик — покупатель,
переписчик — писатель,
при­
Заметки о значении слова
245
чем -тель обозначает исключительно
деятельность)
показывает, что 1) оттенок деятельности, вызванный гла­
гольной основой, следует считать самостоятельным, на­
ходящимся и в других суффиксах, и что, следовательно,
2) оттенок этот является в т о р и ч н о й семантической
функцией суффикса -щик, стилистически подчеркнутого
(разговорного), и сопоставления с -тель.
Серии производных слов, объединенных общим суффик­
сом (вообще аффиксом), разбиваются, таким сбразсм, на
несколько групп, причем внутри каждой из них суффикс
сохраняет единство сЕоей функции. Но между этими функ­
циями существует иерархия, хотя в конкретных случаях
ее иногда трудно определить.
§ 6. До сих пор мы пользовались терминами «первич­
ная» и «вторичная» функция, соответствующими г л а в ­
ному
и (остальным) ч а с т н ы м значениям, не обра­
щая пока внимания на о б щ е е значение в понимании
Якобсона. Оно является своего рода абстракцией, с т р э ­
дом поддающейся формулировке.
Например: рассматривая слово осел (I — животное,
I I — глупый или упрямый человек), мы не сомневаемся в
том, что II — значение переносное и вторичное. Этимоло­
гия дает нам, конечно, только хронологическую последо­
вательность I и II, не решая проблемы синхронической
иерархии. Значения I и II имеют общий семантический
элемент, черту глупости или упрямства. Значение II
является метафорой с аффективным оттенком, опирающей­
ся на существование в языке термина нейтрального (с
аффективной точки зрения), имеющего чисто коммуни­
кативное содержание (т. е. только коммуникативную
функцию, без аффективной примеси). Итак:
осел I
упрямый (человек)
---------------- ►осел II <---------------Это значит, что употребление осел II вторично по от­
ношению к осел I, так как осел II является аффективной
формой, замещающей термин упрямец. С другой стороны,
осел I — форма, не опирающаяся на какое-либо другсе
название этого животного,— не имеет никакого аффектив­
-J46
Заметки о значении слова
ного оттенка, являясь символом с чисто коммуникативным
содержанием.
В о б щ е м определении значения слова осел должны,
таким образом, отпасть как частные понятия «животное»
и «человек», вместо которых мы подставляем понятие
«живое существо, глупое и упрямое». Но слово осел вряд
ли употребляется в применении к другим животным.
Что касается суффиксов, обозначающих деятеля, снаб­
женные ими слова часто обозначают в разных языках
не только лица, но и животных и предметы (орудия).
Таким образом, о б щ е е значение этих производных было
-бы: «тот или то, что делает что-либо».
О б щ е е значение — это абстракция, полезность и
применимость которой к конкретным лингвистическим
проблемам решит будущее. Наше личное возражение про­
тив введения этого понятия основано на невозможности
интеграции/' к а ч е с т в е н н о различных элементов, а
именно — коммуникативного содержания и аффективных
((стилистических) оттенков. По нашему мнению, самое
важное — г л а в н о е значение, то, которое не опреде­
ляется контекстом, в то время как о с т а л ь н ы е ( ч а ­
с т н ы е ) значения к семантическим элементам главного
значения прибавляют еще и элементы контекста. Обо­
гащая этот контекст, мы получаем дальнейшие частные
оттенки частных значений и т. д. Известно, что это семан­
тическое разветвление иногда довольно усложнено.
§ 7. В тесной связи с первичной и вторичными семан­
тическими функциями находится и теория кальки. Объ­
яснение к а л ь к и , как вообще объяснение любого язы­
кового нововведения, будет удовлетворительно тогда,
когда примет форму пропорции, иллюстрирующей под­
ражание образцу. Так как кальки образуются двуязыч­
ными субъектами, термины пропорции принадлежат в этом
случае двум разным языкам. Так, например, в случае
французского gratte-ciel «небоскреб», являющегося каль­
кой английского sky-scraper, действует пропорция: англ.
sky-scraper I: англ. sky-scraper II = франц. gratte-ciel I:?
Слово sky-scraper имеет первичное значение деятеля
(nomen agentis с морфемой -ег): «тот (или то), что чешет,
скребет». Значение «многоэтажное здание» является вто­
ричным (в английском слово употребляется и а смысле
Заметки
о
значении
слова
247
«человек длинный и худощавый»). Французский язык
образует сложные nomina agentis, прибегая к типу с
глаголом в первом члене (gratte-ciel).
Само по себе gratte-ciel могло бы употребляться и в
смысле «высокое дерево», «громоотвод», «самолет» и т. п.
Д л я всех этих значений «небоскреб» был бы подходящей
метафорой, но специфическое значение «многоэтажный
дом» заимствовано из английского.
Калькируя иностранный термин, мы придаем родному
слову, у ж е с у щ е с т в у ю щ е м у и л и н а р о ч н о
д л я э т о й ц е л и о б р а з о в а н н о м у , значение
которого совпадает с п е р в и ч н ы м значением иност­
ранного, в т о р и ч н о е (переносное, производное) зна­
чение последнего. Именно это подразумевает под «переда­
чей внутренней формы» иностранного слова Л. А. Булаховский («Введение в языкознание» II, 1953, стр. 125)1.
Есть два главных источника обновления родной лек­
сики: с одной стороны, изменение значений, т. е. употреб­
ление существующих уже слов в новом смысле, а с другой
стороны, образование новых слов по законам словопроиз­
водства. Те же две возможности существуют по отношению
к кальке. Нуждаясь в родном слове, в которое можно бы
вложить специфическое иностранное содержание, мы
или ищем и находим подходящую форму в актуальной
лексике, или ее образуем. Единственная разница между
внутренней эволюцией и заимствованием значения та, что
в последнем случае мы подбираем форму (старую или
новую), первичное значение которой совпадает с первич­
ным значением иностранного образца, и придаем ей вто­
ричное значение последнего.
§ 8. Различие между первичной и вторичными семан­
тическими функциями слова и их определение, без сомне­
ния, важно для практической работы лексиколога. Н о
ещ е в а ж н е е в н у т р е н н я я
связь, суще­
ствующая
между
многозначностью
(полисемией) слова и его синонимами.
Две
области
проблем,
какими
явля­
ются для
лекс икол ога
полисемия
и
1
Т а к и м о б р а з о м , « в н у т р е н н я я ф о р м а » с о в п а д а е т с «г лав ны м
зн а ч ен и ем » и л и « п е р в и ч н о й с е м а н т и ч е с к о й ф у н к ц и е й » с л о в а .
Заметки о значении слова
248
с и н о н и м и к а , о б р а з у ю т о д н о ц е л о е . Р ас­
сматривая схему, мы замечаем, что переход от С, до С'
слово С,
слово С 2
--------------- слово С! --------------совершается для одного и того же слова; это переход от
первичного к вторичному значению. С другой стороны,
С, и С' — две разные лексические единицы, но с общим
коммуникативным содержанием и стилистическим оттен­
ком в С[- Если С' представляет собой вторичную ф у нк ц и ю С,, то в случае отношения Сг: С\ можно гово­
рить о первичной и вторичной ф о р м е (с тожественным
содержанием) или о с т и л и с т и ч е с к о м ч е р е д о ­
в а н и и форм.
И в грамматике наряду с первичными и вторичными
функциями мы различаем п е р в и ч н ы е и в т о р и ч ­
н ы е ф о р м ы . Значение сравнительной степени связано
в английском языке или с морфемой more ( + положитель­
ная степень), например more convenient «удобнее», или с
суффиксом -ег, например clearer «чище». Но эти два приема
не равноправны: суффикс -ег прибавляется только к при­
лагательным односложным или несущим ударение на
последнем слоге. Прилагательные же с другим местом
ударения, не поддающимся положительному определению’,
образуют сравнительную степень посредством прибавле­
ния -ег. Итак, первичной формой является описательное
(перифрастическое) образование компаратива2.
§ 9. Определение контекста иногда затруднительно,
но в таких случаях имеется еще один критерий, тесно
связанный с предыдущим. Это критерий м а к с и м а л ьн о г о р а з л и ч и я , состоящий в том, что значения
1 Н е л ь з я о п р е д е л и т ь их и н а ч е к а к т ер м и н ом : с н е к о н е ч н ы м ударением.
2 Б ы л о бы, к о н е ч н о , н е п р а в и л ь н о с ч и т ать р а з н ы м и ф о р м а м и
т е, р а з л и ч и е к о т о р ы х о б ъ я с н я е т с я ч и с т о ф о н о л о г и ч е с к и . М о р ф о л о ­
гическая с т р у к т у р а н ем ец к их ф орм м н о ж ест в ен н о го числа G eister
( о к о н ч а н и е -ег) и W a l d e r (-ег с т а к н а зы в а ем ы м U m l a u t ’ oM) т о ж е ­
с т в е н н а , так как о т с у т с т в и е и з м е н е н и я к о р н е в о й г л а с н о й в G e i s t e r
в ы т е к а е т и с к л ю ч и т е л ь н о из ф о н е т и ч е с к о й с и ст ем ы я з ы к а .
Заметки о значении слова
249
или формы имеют первичную функцию в тех условиях,
в которых максимально различаются, вторичную же там,
где разница между ними частично исчезает. Разница между
С, и С 2 (например, осел: упрямец) касается коммуникатив­
ного содержания, но в случае С| (вместо С2) дело уже
только в экспрессивном оттенке1. То же самое происхо­
дит и в области формы. Разница между convenient и more
convenient — разница слова и группы слов, но clear :
clearer является только противоположением двух простых
слов. Вопрос, какое предложение — с глагольным или
именным сказуемым — является первичной формой в
индоевропейских (и других) языках, нетрудно решить,
пользуясь критерием максимального различия. От син­
таксической группы предложение с глагольным сказуемым
отличается формально (морфологически) наличием личного
глагола (manus manum lavat), но предложение с именным
сказуемым (omnia praeclara гага) — только специфической
для предложения интонацией2. Таким образом, первичная
и характерная форма предложения — предложение с
глагольным сказуемым.
§ 10. Иногда семантическую систему языка прирав­
нивают к сети, образующейся вследствие разложения
действительности (как физической, так и психической)
на элементы. Таким образом, ячеи сети различны в разных
языках по форме и величине. Эта метафора допускает бо­
лее целесообразную интерпретацию. Сеть состоит из нитей
и узлов:
(формы)
(функции)
1 И з э т о г о с л е д у е т , ч т о , х о т я т е о р и я с е м а н т и ч е с к о г о к о н т ек ст а
с а м а по с е б е ещ е не р а з р а б о т а н а , с л е д с т в и я в л и я н и я к о н т ек ст а
ясны: о н и л у ч ш е в с е г о о п р е д е л я ю т с я т е р м и н о м «с и н к р е т и зм » в с м ы с л е
частичного совпаден и я или п р и бл и ж ен и я зн ачен ия д в у х слов.
2 П редлож ение типа
т и х а у к р а и н с к а я ночь н е л ь з я , к о н е ч н о ,
п р и з н а т ь н о м и н а л ь н ы м в п р и н я т о м в ы ш е с м ы сл е , т а к к а к в с о п о с ­
250
Заметки о значении .'лова
Узлы представляют собой пункты встречи первичных
■семантических функций с первичными формами. Верти­
кальные же нити — в т о р и ч н ы е ф у н к ц и и , не
имеющие специальной формы ( = не пересеченные гори­
зонталями). И наоборот, отрезки горизонтальных нитей,
не пересеченные вертикальными, соответствуют в т о р и ч ­
ным формам.
Понятно, что узлы образуют, так сказать, остов или
скелет целой системы. Вторичные функции опираются на
первичные, вторичные формы основаны на первичных.
Соотношению между основным и производным словом
соответствует переход от узла к узлу (изменение формы и
функции).
§ 11. Поверхностному наблюдателю может показаться,
что лексикологическое исследование пользуется менее
точным методом, чем грамматический анализ. В действи­
тельности общая схема исследования в обоих случаях одна
и та же: определение для данной формы первичной (т. е.
главной) и вторичных функций, для данной же функции —
первичной (главной) и вторичных форм. Полисемия и
синонимика, влияние контекста на значение и чередова­
ние форм, неразрывно между собой связанные, создают
единство как грамматического, так и лексического иссле­
дования, придавая и этому последнему строго научный
характер.
т а в л е н и и с г р у п п о й (т и х а я у к р а и н с к а я ночь) о н о х а р а к т е р и з у е т с я
м о р ф о л о г и ч е с к и ( «кр а т к о й» ф о р м о й п р и л а г а т е л ь н о г о ) .
ПОЛОЖЕНИЕ ИМЕНИ СОБСТВЕННОГО В Я З Ы К Е 1
(1956)
Исследователи всегда отмечали, что и в лексикологии,
и в грамматике имена собственные играют скорее перифе­
рийную роль. В настоящей работе мы попытаемся про­
анализировать место имен собственных в системе языка,
используя преимущественно ^формальйые критерии. Эти
критерии, наряду со специфической семантикой имен
собственных, обуславливают их особое положение среди
прочих именных категорий.
Всякое существительное нарицательное имеет семан­
тическое содержание и сферу употребления, которые
связаны между собой обратной зависимостью: чем богаче
семантическое содержание данного слова, тем уже сфера
его употребления. Так, термин levrier «борзая» имеет бо­
лее специальное и конкретизированное содержание, чем
термин chien «собака», однако сфера употребления chien
превосходит сферу употребления levrier. Существенная
связь между содержанием и объемом понятия интересует
прежде всего логика. Но и лингвист, рассматривая семан­
тические функции слова, прибегает, по сути дела, к тем же
понятиям. В силу наличия у имени собственного семанти­
ческого содержания имя собственное обладает значением;
те объекты, которые оно способно обозначать, составляют
сферу его употребления.
Если среди существительных конкретные имена нари­
цательные являются центральной семантической катего­
рией, то это именно потому, что они обладают двумя
способностями: з н а ч и т ь (signifier) и о б о з н а ч а т ь
{designer). У них есть определимое семантическое содер­
жание, и в то же время они приложимы к реальным
1 J . К и г у t о w i с z, L a p o s i t i o n l i n g u i s t i q u e du n o m p ro p re,
O n o m a s t i c a , I I , 1956, с т р . 1— 14.
252
Положение
имени собственного в языке
объектам. Имена нарицательные имеют полную семанти­
ческую структуру.
Но в языке наряду с полными структурами существуют
другие, недостаточные структуры. Так, существуют имена,
лишенные либо семантического содержания, либо сферы
употребления. Первые — это местоимения, например ука­
зательное местоимение фр. celui-ci «этот», применимое к
любому объекту (единственное ограничение — обязатель­
ное соответствие в грамматическом роде). В то же время
п р и м е н и м о с т ь имен собственных сведена к мини­
муму. В самом деле, такие имена собственные, как Сер­
вантес, Наполеон, М он-Блан, в противоположность таким
существительным, как волк, дерево или город, представля­
ют собой «классы, состоящие из одного объекта». Сопос­
тавление местоимений и имен собственных подтверждает
правило логического отношения между содержанием и
сферой употребления. Семантическое содержание место­
имения celui-ci «этот» является общим для всех существи­
тельных (мужского рода) и крайне бедно: оно не содержит
указаний на какие-либо свойства, кроме одного-единственного — быть предметом. Собственное имя, например
Сервантес, имеет крайне богатое семантическое содержа­
ние, и поэтому собственное имя, связанное с одним кон­
кретным индивидуумом, принципиально не приложимо
к другим индивидуумам. Вместо того чтобы просто о б о з ­
н а ч а т ь , как все имена нарицательные, имя собствен­
ное н а з ы в а е т .
Д л я логиков представляется заманчивым рассматри­
вать абстрактные существительные как имена с н у л е ­
в о й сферой применимости. Безусловно, эти имена имеют
семантическое содержание, то есть смысл. Однако их
нельзя сопоставлять непосредственно с конкретными име­
нами (нарицательными и собственными). Абстрактные
существительные, точно так же как прилагательные или
глаголы, не принадлежат к первичному лексическому
слою. Это слова более высокого языкового порядка. Чтобы
правильно оценить роль прилагательного или глагола,
следует исходить из их п е р в и ч н о й синтаксической
функции, то есть из функции определения (для прилага­
тельного) и сказуемого (д/я глагола). Прилагательное,
например rouge «красный», взптое отдельно, выделено из
Положение имени собственного в языке
253
таких комплексов, как rose rouge «красная роза», couleur
rouge «красный цвет» и т. д. Непосредственно соотносится
с действительностью лишь целая группа rose rouge, а
прилагательное rouge связано с действительностью лишь
через синтаксический комплекс. M utatis mutandis то
же самое верно по отношению к личному глаголу. Что
же касается абстрактных существительных, то здесь В.
Порциг 1 еще в 1930 году показал, что их первичная функ­
ция состоит в том, чтобы сводить предложения к слово­
сочетаниям, например le roi est mort «король умер» > la
mort du roi «смерть короля». Сказуемое становится опре­
деляемым членом именной группы. Поскольку необходимо
различать о т г л а г о л ь н ы е а б с т р а к т н ы е с у ­
ществительные и отыменные абстрак­
т н ы е с у щ е с т в и т е л ь н ы е , мы можем уточнить
положение этих обеих разновидностей в языке с помощью
следующей схемы:
исходное предложение
(или
словосочетание)
les vieilles coutumes deperissent „старые обычаи отмирают*';
ses cheveux blancs „его седые во­
лосы"
производное
четание
le deperissement des vieilU?
coutumes „отмирание старых обы ­
чаев";
la blancheur de ses cheveux
„седина его волос"
словосо-
абстрактное существи- (le)deperissement 2 «отмирание»;
тельное
(выделенное из словосочетания)
( 1а)Ь1апсЬеиг«седина».
1
W . Р о г г i g , D i e L e i s t u n g der A b s t r a c t e i n der S p r a c h e ,
B d P h , I V , 1930, с т р . 6 6 — 6 7 .
! Мы с о в с е м н е р а с с м а т р и в а е м з д е с ь в т о р и ч н ы х ф у н к ц и й
абстрактны х сущ еств и тел ьн ы х. Так, вторичная ф у н к ц и я су щ е с т в и ­
т е л ь н о г о b l a n c h e u r с о с т о и т в т ом, чт обы с л у ж и т ь а б ст р а к т н ы м
и м ен ем д л я с о ч е т а н и я e t r e b l a n c ( se s c h e v e u x s o n t b l a n c s ) . И , н а о ­
б о р о т , с у щ е с т в и т е л ь н о е , d e p e r i s s e m e n t , в з я т о е в ег о в т ор и ч н о й
ф у н к ц и и , м о ж е т с о о т н о с и т ь с я с d e p e r i s s a n t (les c o u t u m e s d e p e r i s s a n t e s ) . Д а н н о е р а с с у ж д е н и е в н а ч а л е к а ж е т с я п р и м ен и м ы м т о л ь к о
к мотивированным абстрактным сущ ествительны м, но его м ож но
254
Положение
имени собственного в языке
В отличие от самостоятельных не абстрактных суще­
ствительных абстрактные имена представляют собой тре­
тий этаж языковой структуры, если иметь в виду слово.
Противопоставление абстрактных и конкретных имен
было бы методической ошибкой, аналогичной смешению
просодемы с дифференциальным признаком фонемы1.
Итак, мы приходим к выводу, что конкретные нари­
цательные существительные и имена собственные состав­
ляют ядро категории существительных, в то время как
абстрактные существительные первоначально относятся
к синтаксическим комплексам и связаны с настоящими
существительными лишь косвенно. Это утверждение верно
как с синхронической, так и с диахронической точки
зрения. Основной слой имен состоит из конкретных имен
нарицательных и собственных2, поэтому внимание линг­
виста привлекает именно отношение между этими двумя
группами. Существует ли здесь лингвистическая анало­
гия того различия, которое логики проводят между родо­
выми и индивидуальными именами? На этот вопрос можно
будет дать положительный ответ, если нам удастся опре­
делить формальный показатель, различающий обе кате­
гории, или, точнее (поскольку речь идет не о конкретном
языке, а об общих соображениях), если мы сумеем описать
отношение между именами нарицательными и именами
собственными таким образом, чтобы в любом языке сред­
ства их формальной дифференциации вытекали из этого
описания автоматически.
Чтобы упростить изложение, мы ограничимся в даль­
нейшем и м е н а м и
собственными челове­
ч е с к и х и н д и в и д у у м о в . Именно здесь наибо­
лее ясно выступают ономастические проблемы.
р а с п р о с т р а н и т ь и на н е м о т и в и р о в а н н ы е а б с т р а к т н ы е с у щ е с т в и т е л ь ­
ные ( н а п р и м е р , c h a n c e « с л у ч а й , у д а ч а » , m a l h e u r « несчаст ье» ) б л а г о ­
даря сем антической эквивалентности обеи х груп п .
1 Т а к , н а п р и м е р , в г р е ч е с к о м ( и о н и ч е с к о - а т т и ч е с к о м ) 1] к о н ­
т р а с т и р у е т с e i , как § (о тк р ы тое) с ё ( за к р ы т ы м ). О д н а к о к о н т р аст
м е ж д у б е з у д а р н ы м Г) и у д а р н ы м т] о с н о в а н на с о п о с т а в л е н и и по
крайней мере д в ус л ож н ы х комплексов.
2 Т о т ф а к т , что м е с т о и м е н и е в о с п р и н и м а е т с я к ак к а т е г о р и я ,
о т л и ч н а я от с у щ е с т в и т е л ь н о г о , д о к а з ы в а е т , что к о н с т и т у и р у ю щ а я
сем антическая ф ун кц и я сущ еств и тельн ого — это з н а ч е н и е ,
а н е с п о с о б н о с т ь о б о з н а ч а т ь ( о б щ а я с м е с т о и м е н и е м ) . У имен
собственны х способность о б о з н а ч а т ь
ог раничена до предела.
Положение имени собственного в языке
255.
Отношение между именами нарицательными и именами
собственными становится интересным для лингвиста лишь
с того момента, когда между обеими группами существи­
тельных возникают формальные различия — например
различия в акцентуации, в употреблении артикля, в скло­
нении и т. д. Все эти морфемы являются а к т и в н ы м и ,
когда они одни создают формальное различие между име­
нами нарицательными и именами собственными, образо­
ванными от одной и той же основы. Например, нем. der
(ein) Wolf «волк» : Wolf (имя собственное). Те же самые
морфемы являются п а с с и в н ы м и и, так сказать,
плеонастическими, когда мы имеем дело с собственными
именами не мотивированными, не ясными с этимологи­
ческой точки зрения, например
Schubert, Schubart,
Schubardt (без артикля) < др.-в.-нем. scuoh-vvurhto «са­
пожник».
Разнообразие употребления, свойственное нарицатель­
ным существительным, способным обозначать различные
объекты, у имен собственных отсутствует; имена собствен­
ные могут относиться лишь к одному определенному
индивидуальному объекту. Такое различие создает между
именем нарицательным и именем собственным отношение
обоснования: нарицательное является исходной (обосно­
вывающей) формой, собственное—-обоснованной фор­
мой
1. Когда имя нарицательное употребляется также и
как имя собственное (например, прозвища), его формаль­
ное (морфологическое) развитие может привести к расхож­
дению между новой формой, употребляющейся только В'
качестве имени нарицательного, и старой формой, высту­
пающей в роли имени собственного2.
2. Противопоставление н о в а я ф о р м а : с т а р а я
ф о р м а , выражающее семантическое различие и м я :
нарица те льное :имя
с о б с т в е н н о е , мо­
жет либо остаться непродуктивным (в этом случае можна
говорить лишь о пережитках старой формы), либо стре­
миться к обобщению, в результате чего возникает новый
способ образования собственных имен.
1 С р . A L , V , с т р . 1 6— 3 7 .
2 Там ж е ,
стр. 30.
256
Положение имени собственного в языке
3. В последнем случае все происходит так, как если
бы имя нарицательное было исходным словом, а имя
собственное — производным. Принцип пропорциональ­
ности (а, : а' = аг : а = а 3 : а ...) играет здесь столь
же важную роль, что и принцип формальной поляризации,
то есть выбора максимального формального различия,
которое возможно в системе данного я з ы к а 1.
4. Когда морфологические особенности, характерные
для имен собственных (особенно для имен лиц), оконча­
тельно сформировываются, они могут переноситься в сти­
листических целях (для выразительности) на имена
нарицательные. Вот несколько исторических примеров,
иллюстрирующих эти общие тенденции.
В древнеиндийском сложные слова типа бахуврихи
несут ударение на первом компоненте. Когда сложное
слово имеет значение прилагательного, часто применяется
ударный суффикс -а- (который выражается неявно в тех
случаях, когда второй компонент оканчивается на тема­
тический гласный). Так, мы находим vadhri-asva «тот,
чьи кони — мерины», vrsan-asva «тот, чьи кони — жереб­
цы» наряду с нормальными бахуврихи hari-asva- «тот,
чьи кони буланые» и asii-asva- «тот, чьи кони быстры»2.
Сложное слово sruta-sena- «тот, чья армия знаменита»
выступает в древнеиндийском с ударением на последнем
слоге: sruta-sena-. Но древняя форма с ударением на
первом компоненте сохранилась в собственном имени
демона (sruta-sena-). Точно так же имеем bjhad-ratha«тот, чья колесница велика» наряду с собственным именем
brhad-ratha-. Морфологические изменения слов типа ба­
хуврихи распространились не на все их употребления.
Выступая в качестве собственных имен, они кое-где сохра­
нили свою старую форму, являя здесь собой с формальной
точки зрения п е р е ж и т к и
более древнего
морфологического
состояния.
Подобные пережитки могут лечь в основу развития
целого продуктивного ряда собственных имен, но лишь в
том случае, если противопоставление новой формы (нари1 См. там ж е , стр. 20.
2 J . K u r y t o w i c z , L ’a c c e n t u a t i o n
p e e n n e s , 1952, с т р . 8 7 .
des
la n g u es
in d o-eu ro
Положение имени собственного в языке
257
цательного существительного) старой форме (сохранившейся в качестве пережитка в нескольких собственных
именах) становится морфологическим способом образова­
ния от данного нарицательного существительного соот­
ветствующего имени собственного. В долитературном
греческом языке свободное (подвижное) ударение, унасле­
дованное от индоевропейского, было ограничено к о н е ч ­
н ы м к о м п л е к с о м , состоящим из двух последних
мор плюс предшествующий слог ( Х Х _ , Х - ) .В т о же время
греческий язык устранил (за исключением нескольких
примеров) рецессивную акцентуацию вокатива, заменив
ее колонной акцентуацией, присущей всем прочим паде­
жам парадигмы, например ш я о 1(л-^ «пастух», растает
«царь», ik n i «надежда», aiSoi «почтенный», яеьйоТ «убеж­
дение» в соответствии с noijisvog, j i o i ^ s v i , noijjiva; fkxaiAscog,
paaiAei, fJaaiAia и т. д. Исключение составляют главным
образом названия лиц: шяатео «отец», ц,т,тед «мать», Оиуатед
«дочь», aveQ «муж». Вокатив некоторых нарицательных
существительных, употреблявшихся во вторичной функ­
ции в качестве имен собственных (или, скорее, проз­
вищ), избежал указанного изменения акцентуации, напри­
мер ” Е>.Л1 наряду с гАя». Возникшее противопоставление
распространилось затем на всю парадигму: ’'ЕАясбод:
: гАя'бос;, ’'ЕАяьба : гАя'ба... Впоследствии в противопо­
ложность древнеиндийскому акцентуационный контраст
типа гАя’е:’'ЕАяц; стал продуктивным способом образо­
вания имен собственных в греческом языке. Так, напри­
мер, хадяос; «плод»: Kignog (имя собственное); ’а а т -fiQ«звез­
да»: ” AatT]Q, (pQOvtig «забота»: (D q o v t i s , Гдсих&е и TevXQog
(этнические названия): ГдаЪсод, TeOxQos (имена собствен­
ные). Благодаря посредничеству субстантивированных
прилагательных имена собственные стали образовываться
и от прилагательных, например yAauxog «блестящий,
голубоватый» : TAaOxog,
lavftog
«рыжий» : Savdog,
yeA&v «смеющийся» : ГгАсоу, ’адуксттт^ «блестящий» :’Адуsotrig, ’ayaxAef,? «знаменитый» : ’АуаиАгт]*;. Рецессивное
ударение греческих собственных имен косвенно продол­
жает рецессивное ударение индоевропейского вокатива,
утраченное в греческом языке.
Возникновение и распространение определенного ар­
тикля во французском (как, впрочем,, и во всех романских
^7 Е. К у р и л о в и ч
258
Положение имени собственного в я м к е
языках) является в значительной степени фактом долитературным. Когда артикль стал обязательным при нарица­
тельных существительных, возникло расхождение между
первичной функцией существительного (в роли нарица­
тельного), показателем которой является артикль, и вто­
ричной функцией — функцией имени собственного, кото­
рая характеризуется отсутствием артикля. Благодаря
этому мы можем различать два хронологически различных
слоя имен собственных, происходящих от нарицательных:
1) без артикля: Barbier «цирюльник», Charpentier
«плотник», Chapelain «капеллан», Meunier
«мельник»
и т. д.
2) с артиклем: Lefevre «кузнец», Lemoine «монах»,
Lenormand «нормандец», Leverrier «стекольщик» и т. д.
Обе группы контрастируют с соответствующими нари­
цательными следующим образом:
Mercier
le mercier
Lemercier („галантерейщик11)
de Mercier
du mercier de Lemercier
a Mercier
au mercier
a Lemercier
(таким образом, в случае Lemercier отсутствует стяже­
ние de —
j—l e d u и a - f - le ^ > a u )
Аналогичная эволюция произошла и в арабском.
В этом языке старый определенный артикль представлен
нунацией1, а новый определенный артикль — префиксом
al-. В связи с этим можно различать древний слой имен
собственных, не имеющих нунации, в противоположность
нарицательным существительным, которые характеризу­
ются нунацией, например ‘akrabu (имя собственное); но
‘akrabun «скорпион»; zufaru (имя собственное), но zufarun «могущественное лицо»; zainabu (женское имя), но
zainabun «вид дерева»; misru «Египет» или «Каир», но
misrun «страна, территория, (большой) город». С другой
стороны, имеется группа имен собственных более позднего
происхождения и тем не менее с нунацией, например
hasanun «Хасан» («красивый»), sa'idun «Саид» («счастли­
вый»), muhammadun «Мухаммед» («знаменитый»), muradun
1
Н у н а ц и я — э т о с т а р а я м о р ф ем а о п р е д е л е н н о с т и , а н е н е о п р е ­
д е л е н н о с т и (см . «La n u n a t i o n et 1’ a r t i c l e e n a ra b e» , А О , X V I I I , 1— 2,
1 95 0, с т р . 3 2 3 — 3 2 8 ) .
Положение имени собственного в языке
259
«Мурад» («желанный»). Однако роль нунации в hasanun
«красивый» и в hasanun «Хасан» различна; в первом она
служит признаком неопределенности, во втором— сох­
раняется старое значение определенного артикля, прису­
щее имени собственному1.
Наиболее новый слой имен собственных составляют
существительные или прилагательные с артиклем al-:
al-haritu «пахарь», al-ja ‘du «курчавый».
Арабский язык использовал также и тот факт, что ста­
рые регулярные формы множественного числа на -Опа
(м. р.) и -atun (ж. р.) были замещены с целью еще большего
разграничения имен нарицательных и имен собственных
формами со значением собирательности. Имена собствен­
ные сохранили «целое» (правильное) множественное число
и в мужском и в женском роде2: hasanun «Хасан» : мн. ч,
hasanuna, но hasanun «красивый» : мн. ч. hisanun; fatimatun «Фатима» : мн. ч. fatlmatun, но fatimatun «отнятая
от груди» (о ребенке) : мн. ч. futumun. В большинстве
случаев старые имена собственные и омонимичные им
нарицательные существительные различаются основой
множественного числа.
Но это еще не все. Собственные имена без нунации (типа
‘akrabu, см. выше) отличаются и в единственном числе от
соответствующих нарицательных существительных своим
двухпадежным склонением: у имен собственных совпали
формы генитива и аккузатива.
al-‘akrabu „скорпион 11 (ном.) : ‘akrabu (А краб— собст­
венное имя (ном.)
al-‘akrabi „скорпиона" (ген.): ‘akraba (ген. и акк.)
al-‘akraba
„скорпиона" (акк.)
Двухпадежность имен собственных без нунации объяс­
няется, возможно, влиянием форм «правильного» множе­
ственного числа, которое было двухпадежным по проис­
хождению8.
1 Д л я арабских
грамматистов
и мя
собственное
является
« о п р ед е л ен н ы м с а м о п о себ е» ( m u ' a r r a f u n b i n a f s i h i ) . .
2 О ф у н к ц и и м н о ж е с т в е н н о г о ч и сл а у имен с о б с т в е н н ы х с м . н и ж е .
* L e d i p t o t i s m e et l a c o n s t r u c t i o n de n o m s de n o m b r e e n a rab e.
W o r d , V I I , 1 9 51 , ст р . 2 2 2 — 2 2 6 .
17*
260
Положение имени собственного в языке
Во всех приведенных примерах морфологическое изме­
нение нарицательного существительного приводит к фор­
мальному расхождению между нарицательным существи­
тельным как таковым и употребленным во вторичной
функции. С точки зрения языкового механизма эти приме­
ры сопоставимы с такими случаями, как заменасловазагке
«портной» ( > Sartre) словом tailleur или слова le fevre
«кузнец» ( > Lefevre) словом le forgeron. Однако эти слу­
чаи относятся к явлениям чисто л е к с и ч е с к о г о
порядка, тогда как выше мы рассматривали г р а м м а ­
т и ч е с к и е аспекты эволюции.
Морфологической особенностью собственных имен яв­
ляются способы выражения л а с к а т е л ь н о с т и , ге­
нетически связанные со способами выражения у м е н ь ­
ш и т е л ь н о с т и у нарицательных существительных.
Один и тот же суффикс, будучи употреблен после нари­
цательного существительного или после имени собствен­
ного, выражает различные оттенки смысла, например
maison «дом» : maisonnette «домик» и Anne «Анна» : An­
nette «Аннушка». Таким образом, развитие способоз об­
разования уменьшительных имен может привести к диф­
ференциации между новым и старым уменьшительными
суффлксами, так как старый суффикс начинает употреб­
ляться в значении не уменьшительного, а только ласка­
тельного. Иначе говоря, специальные ласкательные суф­
фиксы являются, по сути дела, вышедшими из употреб­
ления уменьшительными суффиксами.
Известно, что в основе образозания ласкательных форм
часто лежит не обычная, нормальная форма имени соб­
ственного, а его сокращенная или измененная форма,
взятая и принятая взрослыми из языка детей. Когда эта
форма начинает подчиняться строгому морфологическому
правилу, она утрачивает свой непроизвольный характер.
В английском языке формы Bess ( < Elisabeth), Bill
( < William), D ick(< Richard), Ned или Ted ( < Edward),
Nell ( < Eleanor) являются обычными ласкательными фор­
мами, принятыми в языке взрослых. Наряду с этим суще­
ствует регулярно применяемый способ условного сокра­
щения, состоящий в отделении начального слога имени,
который образует как бы «ласкательный корень». Этот
корень, снабженный суффиксом
-ie(-y) или нулевым
Положение имени собственного в языке
261
суффиксом, выступает в функции ласкательной формы:
полная форма
« л аск
аскат
ат ел ь
ьны
ный
к ор ень»
употребительная
л а с к а т е л ь н а я форма
Ed
Edward
Eddie
Will
William
Willie
Joseph
Joe
Joey
Louis
Lou
Louie 1
В древневерхненемецком языке, где полные имена
германского происхождения являются сложными словами,
«ласкательный корень» обычно представлен первым ком­
понентом (Werinher > Werin, Arnold > Arn) и лишь
изредка — вторым. Этот «ласкательный корень» может
быть расширен ласкательными суффиксами -о (который
иногда вызывает удвоение конечного взрывного в корне)
или -zzo:
полная форма
«л а с к а т е л ь н ы й
к ор ень»
употребительная
л аск а тел ь н а я форма
Eberhart
Eb(er)
Ebero, Ерро
Heimrich
Heim
Heimo, Heinzo (Heinz)
Uozzo
Uodalrtch
Uod(al)
Ср. также Fritz, Kunz, Diez ( < Frizzo, Kuonzo, Diezzo)
и т. д. Выпадение г, которое иногда имеет место, объяс­
няется, очевидно, особенностями языка детей: Веппо <
Bernhard, Geppa < Gerbirga.
В польском языке регулярный способ образования
ласкательных форм от собственных имен состоял некогда
в следующем: к начальной части имени (== начальная
группа согласных + следующий гласный) присоединя­
лись элементы с ласкательным значением: -ch, -sz,-s,
которые иногда дополнялись еще другими суффиксами.
полная форма
Jan
Pawel
Stanislaw
Barbara
Katarzyna
«л а ск а т ел ь н ы й
к ор ень»
JaPaStaBaKa-
употребительная
л аскательная форма
Jas, Jasiek
Paszek, Pas
Stach, Staszek, Stas
Basia
Kasia, Kachna
1 Ср. д ел ен и е на слоги
E d -w ard , W il-lia m , J o -sep h , L ou-is;
в п р о ч ем , мы н а х о д и м т а к ж е и D a v y < D a v i d ( D a - v i d ) .
262
Положение имени собственного в языке
В отличие от немецкого и английского в польском язы­
ке «ласкательный корень» сам по себе не употребляется.
Редукция полной формы объясняется внешними фак­
торами (язык детей) и становится морфологическим явле­
нием лишь при условии, если эта редукция становится
нормой. Ласкательные суффиксы, прибавляемые к сокра­
щенной форме имени (др.-в.-нем. -zzo1, или польск. -ch),
выдвигают ряд исторических проблем. В соответствии с
вышесказанным их следует рассматривать как у м е н ь ­
шительные суффиксы,
возникшие
на
базе
употребления.
Иногда уменьшительные формы от названий лиц (как
от нарицательных существительных, так и от имен собст­
венных) не имеют ласкательного значения, а выполняют
совсем другую функцию. Они служат для обозначения
потомков
лиц, обозначенных исходным именем.
Фамилии
Первичный смысл
(польские)
„маленький кузнец" = „сын кузнеца"
Kowalczyk
(kowal)
Slusarczyk
„маленький слесарь" = „сын слесаря"
(slusarz)
„маленький столяр" = „сын столяра"
Stolarczyk
(stolarz)
Szklarczyk
„маленький стеколь- = „сын стекольщи­
щик" (szklarz)
ка"
Tokarczyk
„маленький токарь" = „сын токаря"
(tokarz)
Mikolajczyk
„маленький Н и к олай "= „сын Николая"
(Mikotay)
„маленький Стани- = „сын Станислава"
Stanczyk
слав" (Stan)
То же верно и в отношении целого ряда уменьшитель­
ных суффиксов (-czak, -czuk, -yk, -uk, -ek и др.).
В других языках тот же самый способ может быть офор­
млен «аналитически»: фр. Petitjean (букв, «маленький
Жан»), нем. Kleinhans (букв, «маленький Ганс») и т. д.
1
Этот с у ф ф и к с р а с с м а т р и в а е т с я т о к а к п р о д о л ж е н и е г е р м а н
с к о г о t ( = и н д о е в р о п е й с к о е d), т о к ак s, к о т о р о е с о ч е т а е т с я с к о н е ч ­
ным з у б н ы м к о р н я .
Положение имени собственного в языке
263
Присоединение ласкательных или патронимических
суффиксов к именам нарицательным имело вначале э к с ­
прессивную окраску. Далее, уже из имен собственных
эти суффиксы проникли в нарицательные, присоединяясь
к названиям лиц, животных и к названиям неодушевлен­
ных предметов. Например, лит. brolis < *brote, польск.
brach < brat(r) «брат», нем. Spatz < др.-в.-нем. sparo
«воробей», Petz (Batz) < Ваг «медведь», польск. brzus
( < brzuch «живот») «животик», pysio «ротик» ( < pysk
«пасть»), kus ( < kutas «мужской член») и т. д.
С первого взгляда может показаться, что имена соб­
ственные и имена нарицательные настолько переплетены
и испытывают такие взаимовлияния, что говорить о под­
чинении одних другим невозможно. Однако это впечат­
ление обманчиво. В ходе процессов изменения и дифферен­
циации ласкательные и патронимические образования
развиваются за счет обычных уменьшительных суффиксов.
Обратный процесс места не имеет. Употребление экспрес­
сивных суффиксов вне собственных имен всегда ограни­
чено и не ведет к появлению неэкспрессивной суффик­
сальной категории. Лишенные экспрессивности, эти суф­
фиксы становятся пустыми морфемами.
Иерархия, определяющая отношения между обеими
основными категориями конкретных имен, позволяет нам
определить происхождение некоторых важных групп
суффиксов. Источник различных ласкательных или патро­
нимических образований следует искать среди сохранив­
шихся в языке родственных уменьшительных образований
или гипотетических (доисторических). С другой стороны,
таким формам, как soliculus (фр. soleil «солнце») или
avicellus (фр. oiseau «птица») можно не колеблясь припи­
сывать происхождение от экспрессивных ласкательных
образований. Конечно, здесь, как и повсюду, имеются
трудные промежуточные случаи; пример такого случая
мы сейчас приведем. В славянских языках с помощью
суффикса -itio- (ст.-сл. istb, сербо-хорв. -ic, русск. -ж,
польск. -ic) образуются названия молодых животных,
а также патронимические имена. Например, слов. og<?r
«угорь» : oggric «маленький угорь, молодой угорь», gos
«гусь» : gosic «гусенок»; сербо-хорв. vran «ворон» : vranic
«вороненок», vuk «волк» : vucic «волчонок»; сербо-хорв.
264
Положение имени собственного в языке
kraljevic = русск.
королевич = польск. krolewic «сын
короля», сербо-хорв.
Petrowic = русск. Петрович =
польск. Piotrowic «сын Петра» и т. д.
Возникает вопрос, является ли -Що- самостоятельным
патронимическим суффиксом (происходящим от доисто­
рического уменьшительного суффикса, преобразованного
или нет, но ставшего наконец самостоятельным в истори­
ческую эпоху), употребление которого для образования
названий молодых животных является вторичным и эксп­
рессивным, или это живой уменьшительный суффикс,
патронимическое значение которого является лишь се­
мантическим вариантом, обусловленным корнем (назва­
нием л ица)1.
Аналогично ласкательным и экспрессивным суффик­
сам собственное имя в целом также имеет экспрессивное
употребление: Lazarus > ladre «жулик,
проходимец»,
Metze (ласкательная форма от Mechtilde) «девка».
Однако подобные случаи представляют собой явления
спорадические, в то время как возможность употребления
нарицательных существительных в качестве имен соб­
ственных почти не знает пределов. Эта асимметрия объяс­
няется различием в семантическом содержании нарица­
тельного существительного и имени собственного. Нари­
цательное существительное, употребляемое в качестве
имени собственного, сравнительно бедно содержанием —
оно далеко не исчерпывает того бесконечного разнообра­
зия, которое характеризует конкретный предмет. С дру­
гой стороны, семантическая нагрузка имени собственного
превосходит семантическое содержание нарицательного
существительного, заменяемого этим именем собственным;
отсюда
экспрессивность нарицательного употребления
имен собственных.
Это семантическое отношение между обеими катего­
риями сопровождается определенным и постоянным фор­
мальным различием. Имя собственное, обозначающее
*
О б е эти г и п о т е з ы с т а л к и в а ю т с я с т р у д н о с т я м и . П о с к о л ь к у
названия молодых ж ивотны х с суффиксом -Itio - встречаются в л и ­
товском
(ungurytis, iq sy tis, va rn y tis, v i l k y t i s ) , тр удн о допусти ть
э к с п р е с с и в н о е у п о т р е б л е н и е с у ф ф и к с а - It io - в с л а в я н с к о м . С д р у г о й
с т о р о н ы , есл и и с х о д и т ь из ч и с т о у м е н ь ш и т е л ь н о г о з н а ч е н и я э т о г о
суффикса, невозм ож но объяснить отсутствие неодуш евленны х сущ ет в и т е л ь н ы х на - i t i o - .
Положение имени собственного в языке
265
только один индивидуум, не имеет множественного числа
в обычном смысле этого термина ( = совокупность инди­
видуумов, имеющих одни и те же свойства). Когда я го­
ворю «Все Петры празднуют сегодня день своего свято­
го», я имею в виду совокупность лиц мужского пола, не
имеющих между собой ничего общего, кроме имени. Так
называемое эллиптическое множественное число, извест­
ное у имен собственных, например польск. Jankowie «Ян
и его жена», встречается и у нарицательных существитель­
ных (типа исп. padres букв, «отцы» в смысле «родители» =
«отец и мать»). Но такое употребление множественного
числа имен собственных является обусловленным и иск­
лючительным. Наконец, в таком примере, как «У нас
не будет больше Катонов», имя собственное приближается
по значению к нарицательному: «Люди, имеющие свойства
Катона».
Таким образом, при образовании множественного числа
от имени собственного приходится иметь дело либо с мето­
нимическим употреблением, либо с метафорическим упот­
реблением (основанным на характерных качествах данногоиндивидуума), в результате чего имя собственное теряет
свой специфический характер2.
1 Мы г о в о р и м з д е с ь т о л ь к о о б и м е н а х и н д и в и д у у м о в . Н а з в а н и я
г р у п п ( н а п р и м е р , э т н и ч е с к и х ) в ы с т у п а ю т г л а в н ы м о б р а з о м во м н о ­
жественном
числе.
2 Н еск ол ьк о разум ны х замечаний по поводу множ ественного
ч и с л а и м ен с о б с т в е н н ы х в ы с к а з а л Э. К о с е р и у , ( R B F , I, 1, 1955,
с т р . 1 — 16). С о г л а с н о е г о м н е н и ю , с л е д у е т р а з л и ч а т ь :
1)
с л о в а т и п а l e s A n d e s «Анды», к о т о р ы е не и м е ю т е д и н ст в ен н о г о ч и сла ;
2)
с л о в а т и п а M t 6 o i «мидийц ы», к о т о р ы е к а к э т н и ч е с к о е н а ­
з в а н и е н е и м ею т е д и н с т в е н н о г о ч и с л а , но в ф о р м е м н о ж е с т в е н н о г о
ч и сл а от М т б о е «м и д и ец» ( + М г б о д + М т б о е
+ .. . ) и м ею т з н а ­
чение м н ож ест вен н ого числа н а р и ц а т е л ь н о г о
сущ естви­
т е л ь н о г о (с с о д е р ж а н и е м « и м ею щ и й э т н и ч е с к и е чер ты м и д и й ц а » ),
В п е р в о м з н а ч е н и и д о п у с т и м о т а к ж е и е д и н с т в е н н о е ч и сло : ит.
il T u r c o « т у р о к » , п о л ь с к . h i s z p a n па z a m k u z a t k n q l s z t a n d a r y « и с п а ­
н ец на з а м к е п о д н я л з н а м е н а » .
Ч т о к а с а е т с я ф о р м т и п а C l a u d i i « К л а в д и и » , l o s S a n c h e z « С ан че­
сы» и т . д . , т о и х а в то р п р а в и л ь н о р а с с м а т р и в а е т к а к н а з в а н и я сем ей
или р о д о в , а не к ак м н о ж е с т в е н н о е ч и с л о от и н д и в и д у а л ь н ы х имен
( C l a u d i u s « К л а в д и й » , S a n c h e z «Санчес»): l o s S a n c h e z , C l a u d i i , a p e s a r
de ser p l u r a l e s , n o s o n l o s p l u r a l e s de C l a u d i u s у S a n c h e z . ( « Х о т я «С а н ­
чесы» и « К л а в д и и » — э т о ф о р м ы м н о ж е с т в е н н о г о ч и с л а , о н и н е
я в л я ю т с я ф о р м а м и м н о ж е с т в е н н о г о ч и с л а от «Санчес» и « К л а в д и й ».У
266
Положение имени собственного в языке
Цель
приведенных выше
замечаний — поставить
г р а м м а т и ч е с к у ю проблему имени собственного,
выделив ее среди необозримого множества точек зрения
и мнений внелингвистического характера, выдвигающихся
на первый план в ономастических исследованиях. Внеш­
ние (по отношению к языку) факты истории вообще и факты
истории культуры в частности нередко оказываются
решающими для выяснения этимологии собственных имен.
Однако их специфическое значение для лингвистики за к ­
лючается в тех особенностях, которыми они отличаются
от других групп существительных. Остальное в значи­
тельной степени относится к смежным наукам: к этноло­
гии, социологии, политической истории, истории культу­
ры и т. д.
Н а к о н е ц , т а к о е м н о ж е с т в е н н о е ч и с л о , к а к 1os S a n c h e z «Санчесы»,
я в л я е т с я , по с у т и д е л а , и м ен ем н а р и ц а т е л ь н ы м , к о г д а о н о о б о з н а ­
чает:
1) р я д и н д и в и д у у м о в , н о с я щ и х ф а м и л и ю Санчес;
2) п р о и з в е д е н и я С а н ч еса;
3) л ю д е й , п о д о б н ы х С а н ч е с у ;
4) с п о с о б п о в е д е н и я С а н ч е с а ( « С е г о д н я ш н и й С а н ч ес — э т о не
вчерашний
С а н ч ес» ),
ВОПРОСЫ ТЕОРИИ СЛОГА1
(1948)
В настоящее время проблема деления слова на слоги
заняла среди всех других вопросов фонологии, касаю­
щихся слога, настолько преобладающее положение, что
может быть с полным основанием, хотя и в ущерб некото­
рым родственным проблемам, таким, как проблема струк­
туры слога или его свойств (количества, интонации),
названа о с н о в н о й п р о б л е м о й с л о г а . Такая
оценка оправдана и с объективной точки зрения. Выделе­
ние слога внутри слова — это в сущности предваритель­
ная и необходимая операция, предшествующая любому
описанию структуры или свойств слога.
Количество слогов в слове удается определить без
особого труд а2. Д ля этого достаточно сосчитать вершины
слогов (центральные элементы), то есть практически —
гласные, не принимая во внимание интервокальные груп­
пы согласных \ Впрочем, решающую роль в делении слова
на слоги играют именно эти промежуточные группы сог­
ласных. Граница слога проходит всегда перед такой груп­
пой или внутри нее, но не после нее, то есть непосредст­
венно перед силлабическим центром. Таким образом, вы­
деление слогов состоит в основном в разделении групп
согласных на имплозивную часть ( = принадлежащую
предшествующему слогу) и эксплозивную часть ( = при­
надлежащую последующему слогу)4. Так, в лат. pVtri
«к отцу» tr- эксплозивное, в др.-инд. pit-re «к отцу» t импло­
1 J . K u r y l o w i c z , C o n t r i b u t i o n a l a t h e o r i e de l a s y l l a b e ,
B P T J , t. 8, 1948, с т р . 5 4 — 69.
a С р . O . l e s p e r s e n , L e h r b u c h der P h o n e t i k , L e ip z i g , и з д . 3,
с т р . 190.
3 Г р у п п у с о г л а с н ы х мы б у д е м н а з ы в а т ь в д а л ь н е й ш е м п р о с т о
«группа».
4 Термины э к с п л о з и в н ы й и и м п л о з и в н ы й б уд ут
уп отр ебл я ть ся в дальн ей ш ем лиш ь в данн ом стр у к ту р а л ь н о м смысле.
268
Вопросы теории слога
зивное + г-эксплозивное, но никогда -tr имплозивное -f
гласный, принадлежащий следующему слогу.
Деление на слоги сразу же ставит перед нами вопрос,
как определять имплозивную и эксплозивную части групп.
При первой попытке появляется искушение применить
здесь критерий начала и конца слова. Действительно,
начальная группа слова, являясь одновременно началом
слога, всегда эксплозивна, точно так же конечная группа,
являясь концом последнего слога слова, всегда импло­
зивна. Таким образом, начало и конец слова могли бы дать
нам надежные критерии, позволяющие разграничить внут­
ри группы имплозивную и эксплозивную части, например
др.-инд. mantra- «гимн» = man-tra-, так как в языке, с
одной стороны, существуют слова, оканчивающиеся на
-п, например bharan «несущий», с другой, tr- возможно
в начале слова (trayah «третий»). Расчленение *ma-ntra
или *mant-ra было бы невозможным, так как слов с на­
чальным ntr- или с конечным -nt не существует. Исходя
из этого, разделение на слоги man-tra является един­
ственно возможным решением.
Итак, деление на слоги могло бы опираться на объек­
тивные факты данной языковой системы (здесь древне­
индийской) 1.
Как следует оценивать этот метод? Эффективность его
оказывается лишь частичной. Возьмем классический при­
мер геминат, принадлежащих по определению к двум
слогам и состоящих, следовательно, из имплозивного и
эксплозивного согласного. В греческом языке для такого
слова, как ijtnog «лошадь», иное деление на слоги, кроме
ш-яод, невозможно; это следует одновременно из опреде­
ления двойных согласных и из размера (метра). Однако
слов с конечным -л, так же как и с другими двойными
глухими согласными, и, кроме того, с ц и А(ф,-|да «глаз»,
а^-Яос; «другой, иной»), не существует. Достаточно этого
1 Н а ст р . 7 9 св о е й р а б о т ы S i l b e n b i l d u n g im G r i e c h i s c h e n u n d
in den a n d e r n i n d o g e r m a n i s c h e n S p r a c h e n Э. Г е р м а н п р и з н а е т , что
п р е д п р и н и м а ю т с я п оп ы тк и о п р е д е л и т ь г р а н и ц ы с л о г а в н у т р и г р у п п
из т р е х и ч е т ы р е х э л е м е н т о в , и с х о д я из к о н е ч н о г о к о н с о н а н т и з м а
с л о в а ; э т о б ы л о с д е л а н о М. Ж ю р е д л я л а т и н с к о г о я зы к а и Л . В о л ь ­
ф ом — д л я г е р м а н с к и х я з ы к о в , о д н а к о сам а в т о р н е сч и т а ет эт о т
метод правильны м.
Вопросы
теории слога
269
примера, чтобы убедиться в том, что конец слога может
содержать элементы (или группы), недопустимые в конце
■слова. С другой стороны, греческий язык дает нам пример
несоответствия между началом слова и слога. Группы
а + с м ы ч н ы й , столь частые в начале слова, в интер­
вокальной позиции, по-видимому, распадаются: слого­
раздел отделяет ст от следующего смычного, например
x d 0 -T G )Q «бобр», I c t - ^ o v « я принес» (несмотря на o ^ e l v
«принести») и т. д.
Существует ли связь между начальными и конечными
группами согласных, с одной стороны, и группами внутри
■слова — с другой? Мы думаем, что на это можно ответить
утвердительно. Однако речь идет не о простом взаимо­
отношении, описанном выше и принятом лишь как вре­
менная гипотеза. Иначе говоря, группа внутри слова не
-является всегда простой суммой имплозивной части, з а ­
свидетельствованной в конце слова, и эксплозивной части,
встречающейся в начале слова.
Две составные части группы, имплозивная и экспло­
зивная, далеко не симметричны. Эксплозивная часть
может существовать в изолированном состоянии, то есть
<5ез соответствующей имплозии, например в случае, когда
группа сокращается до одного интервокального соглас­
ного. Действительно, интервокальный согласный принад­
лежит всегда последующему слогу: с фонологической точ­
ки зрения он равноценен начальному согласному, а не
конечному, поэтому t в фр. arreter «останавливать» отно­
сится к -ter, а не к (arr)eter. Так же и во всех других язы­
к а х 1.
1 Я в н о е и с к л ю ч е н и е с о с т а в л я ю т н о в о г е р м а н с к и е я зы к и ( а н г ­
л и й с к и й , н ем е ц к и й и т . д . ) , г д е в с л о в а х т и п а M a t t e «горный л у г ,
выгон», х о т я и нет у д в о е н н ы х с о г л а с н ы х , с л о г о д е л е н и е п р о х о д и т
м е ж д у с о г л а с н ы м и . З а м е т и м , что ф о н ет и ст ы о б ы ч н о р а з л и ч а ю т
з д е с ь «р еч ев ы е с л о ги » ( S p r e c h s i l b e n ) — M a - t e — и « я зы к о в ы е сл оги »
( S p r a c h s i l b e n ) ; эти п о с л е д н и е о т р а ж а ю т с я в н а п и с а н и и :
M at-te.
И м е н н о S p r a c h s i l b e n и м е ю т ф о н о л о г и ч е с к о е з н а ч е н и е , о б эт о м б у д е т
с к а за н о н и ж е. В ообщ е, п осл едую щ и е зам ечания б удут относиться
к таким язы кам, как д р ев н еи н ди й ск и й или гречески й , в которы х тон
н е о к а з ы в а л н и к а к о г о в л и я н и я н а с т р у к т у р у с л о г а , в е р н е е , на ег о
в о к а л и з м . Н и ж е б у д е т р а с с м о т р е н в о п р о с о т а к и х я з ы к а х , как
а н г л и й с к и й , н ем е ц к и й и л и ф р а н ц у з с к и й , г д е р а з л и ч и е м е ж д у у д а р ­
ными и н е у д а р н ы м и с л о г а м и з а с т а в и т н а с р е ш а т ь в о п р о с о с л о г о д е ­
лении соверш ен но иначе.
270
Вопросы теории слога
То обстоятельство, что интервокальная группа (импло­
зивная часть + эксплозивная часть) может сокращаться
только до эксплозивной части, но не до имплозивной,
заставляет нас предположить, что конституирующей или
центральной частью группы является именно эксплозив­
ная часть. Как в области фонологии, так и в области мор­
фологии можно легко найти подобные случаи сокращения
групп (состоящих из центрального члена плюс дополни­
тельные члены до одного центрального члена). Так, слог
состоит из центрального члена (гласного) и дополнитель­
ных членов (эксплозивного и имплозивного согласных).
Сам гласный может составлять слог, согласный же —
никогда. Предложение, состоящее из сказуемого плюс
подлежащее, может быть сокращено до одного сказуемого
(глагол в личной форме), при этом оно не перестанет
быть предложением с формальной точки зрения; именно
сказуемое является в нем центральным членом1.
Известно также, что в интервокальной группе, состоя­
щей из двух или более согласных, последний согласный
всегда эксплозивный, то есть является частью следующего
слога; однако это не предрешает вопроса о принадлеж­
ности других согласных к тому или иному слогу. Таким
образом, эксплозивный согласный всегда присутствует в
группе, чем и определяется его конституирующая роль.
Иногда сочетание может равняться нулю (в случае зи я­
ния), но оно никогда не сведется к одному имплозивному.
Поэтому мы выдвигаем следующий принцип:
(I)
Согласный,
простой
или
являю­
щийся частью группы, стоящий перед
гласным, относится к последующему
слогу.
Имплозивная часть определяется в сопоставлении с
эксплозивной. Разумеется, речь не идет о противопостав­
лении фонемных корреляций, или корневого и производ­
ного слова. Речь идет скорее о противопоставлении двух
членов одной и той же структуры («Gestalt»), которое может
быть сопоставлено с противопоставлением подлежащего
сказуемому
или
согласного окружения — гласному,
1 Е . К у р и л о в и ч , О с н о в н ы е с т р у к т у р ы я зы к а : с л о в о с о ­
ч е т а н и е и п р е д л о ж е н и е , см . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 48.
Вопросы теории слога
271
принадлежащему к тому же слогу. Однако между двумя
типами противопоставлений имеется определенный парал­
лелизм. Первый тип — противопоставление А -+■ В, где
А играет роль негативного члена по отношению к В и,
кроме того, роль нейтрального члена в тех случаях, когда
противопоставление
А ->■ В перестает существовать.
Второй тип — противопоставление А
В, где А играет
роль конституирующего члена в группе А
В и, кроме
того, продолжает функционировать как самостоятельная
группа, когда группа сокращается до единственного члена
А. Соответствующие примеры легко найти в области
словообразования или синтаксиса. Д ля первого типа
приведем loup «волк» -+■ louve «волчица», где слово loup
в противоположность louve обозначает самца, хотя внепротивопоставления нейтрально в отношении пола. Второй
тип противопоставления может быть продемонстрирован
на примере Filius amat partem «Сын любит отца», гдеamat является сказуемым предложения, но вне противо­
поставления, например в amat, несет синтаксическую
нагрузку, равнозначную развернутому предложению, со­
стоящему из подлежащего + сказуемое (см. также pluit
«идет дождь», ninguit «идет снег» и т. д.).
«Синтаксические» противопоставления в широком смы­
сле с л ова 1 представляют также заметный параллелизм с
корреляциями, то есть с отношениями, существующими
между корневым словом и производным. Этот параллелизм
выступает прежде всего в асимметрии отношения между
А и В. Сточки зрения иерархии В подчинено А , если речь
идет о корреляции (об отношении производности) или
о структуре (фонологической, морфологической, синтак­
сической). В первом случае А нейтрально, во втором А
занимает конституирующее или центральное положение.
1 В том значении, в каком его понимали греческие грамматис­
ты, п р и м е н я я ег о т а к ж е к с т р у к т у р е с л о г а . Ф е о д о с и й г о в о р и л :
x a t o o v t a ^ i g (xlv i c m v , o r a v £т )т шцег я о ! ? auA.A,afiij a t ) v T i £ o n e v
t o o t o i x e i a , o i o v ev T i a a f l e v i j g , t o a , JioteQ ov Xtixtixov ectti
tf,g л д о т g a g a u A A a f ^ g r j i g x t i x o v Tr,g 6 ev T sQ a g « С и н т а к с и с в к л ю ­
чает в с е б я р а с с м о т р е н и е в о п р о с а о т о м , к к а к о м у с л о г у н уж н о относить буквы; н ап ри м ер, явл яется ли а в сл ове iafl'evrg п осл ед­
ней б у к в о й п е р в о г о с л о г а и л и п е р в о й в т о р о г о » ( Е . H e r m a n n , .
S i l b e n b i l d u n g im G r i e c h i s c h e n u n d in der a n d e r e n i n d o g e r m a n i s c h e m
S p r a c h e n , с т р . 1 30).
272
Вопросы
теории
слога
Существование В в обоих случаях зависит от А , причем
А является основой для определения В, но само не опреде­
ляется через В. (Так, слово loup само по себе нейтрально
в отношении пола и получает значение «самец волка»
лишь в противопоставлении с louve (un loup, pas une
louve «волк, а не волчица».) Напротив, значение слова
louve основывается на значении слова loup.
Так как артикуляция группы развивается в направ­
лении от имплозивной части к эксплозивной, ясно, что
слогоделение, то есть переход от имплозии к эксплозии,
может произойти только в момент, когда имплозия пре­
восходит артикуляционные возможности языка, объек­
тивно установленные концом слова. В таком языке, как
латинский, где группа пс существует в конце слова (на­
пример, hanc «эту»), слогоразделение слова sanctus «святой»
будет следующим: sanc-tus.
Наоборот, эксплозивная часть начинается с консонан­
тного элемента группы,возможной в начале слова, например
exem -plum «образец».Отсюда второй принципслогоделения.
(II)
К
имплозии
относится
макси­
м а л ь н а я ч а с т ь г р у п п ы , д о п у с т и м а я од­
новременно в
конце
с л о в а 1. К э к с ­
п л о з и и о т н о с и т с я м а к с и м а л ь н а я часть
группы, д о п у с т и м а я
одновременно в
н а ча ле слова.
Отсюда ясно, что консонантный элемент может при­
надлежать одновременно к имплозии и к эксплозии. П ри­
мером может служить t в лат. antrum «пещера»; возмож­
ность -nt гарантирована случаями dant «они дают», flent
«они плачут», возможность t r -----tres «три, трое», trudo
«я толкаю» и т. д. Поэтому и в ant-trum сочетание t + t
не привело к tt: в латинском языке отсутствуют удвоенные
согласные между согласными или после согласного. Так
же festus «праздничный», monstrum «знамение; чудовище».
В antrum или festus граница слогов находится не
между двумя фонемами, а скорее в одной фонеме.
1 П о д т е р м и н о м « д о п у с т и м ы е»
понимаются реальные сочета­
ния + с о ч е т а н и я н е и с п о л ь з у е м ы е , н о ф о н о л о г и ч е с к и в о з м о ж н ы е
в д а н н о м я з ы к е ( «п у ст ы е к л ет к и »). И з в е с т н о , чт о п р а к т и ч е с к и ч а ст о
бывает т р у д н о у с т а н о в и т ь р а з л и ч и е м е ж д у т ем , ч е г о не с у щ е с т в у е т ,
и тем, что не м о ж е т с у щ е с т в о в а т ь .
Вопросы теории слога
273
Различие между sanc-tus и ant-trum заключается именно в
том, что в antrum два соседних слога имеют общий кон­
сонантный элемент t; поэтому они связаны теснее, чем сло­
ги в sanctus. Здесь можно применить термины немецкой
фонетики fester и loser Anschluss. Разница между нем.
sat-ten «сытый» (где п р о с т о й согласный принадлежит
двум слогам) и Saa-ten «семена, посевы» кажется такой
же, как между ant-trum и sanc-tus. Однако в немецком
sat ten t — необходимая принадлежность обоих слогов,
чего нельзя сказать об antrum.
Возникает одно замечание методического характера:
необходимо сравнить внутреннюю имплозию с конечными
группами слова в позиции перед согласными следующего
слова в случаях, когда в конце слова происходят измене­
ния при соединении с последующим словом, например
персидское baz, barf перед начальным гласным, но baze ,
barfe перед начальным согласным следующего слова.
Принцип (1) является исключением из принципа (II):
согласный перед гласным никогда не будет частью импло­
зии. Поэтому mentum «подбородок» не может быть разде­
лено ment-um, несмотря на наличие конечного -nt.
Более сложен вопрос о слоговой принадлежности
согласных, которые, хотя и не входят в имплозивную
часть, не могут в то же время быть началом эксплозии,
так как, если бы это было возможно, возникла бы группа,
не допустимая в начале слова. Древнеиндийская форма
yunkte «он запрягает для себя» делится на слоги yunk-te,
хотя п + согласный не засвидетельствованы в конце
слова. Закономерно было бы разделить ее yun-k-te, где
yun- и -te выделены по правилам начала и конца слова
(например, bharan), а - к — «соединительный» элемент между
эксплозией и имплозией. Полезно также привести в ка ­
честве морфологической параллели соединительные эле­
менты, вставленные между корнем и, суффиксом. Само
собой разумеется, что функция к в yun-k-te не имеет ничего
общего с его морфологической ролью; но здесь важно то,
что соединительные морфологические элементы, как пра­
вило, подчинены суффиксам, то есть вспомогательным
(дополнительным) членам структуры к о р е н ь + с у фф и к с. Так, будущее время древнеиндийского gamisya
«пойдет» состоит из корня gam + с у ф ф и к с sya +
^8 Е. Курилович
274
Вопросы
теории слога
соединительный
г л а с н ы й i , являющийся
частью полной морфемы isya. Опираясь на эту параллель,
мы доказываем единство имплозии и последующего «со­
единительного» элемента, причем имплозия является до­
полнительным маргинальным членом структуры и м п л оз и я + э к с п л о з и я . Таким образом, yunkte = yunkte, где nk (имплозия) определяется в противопоставлении
с t (эксплозией) и само состоит из п (допустимого в конце
слова) + к — соединительного элемента, подчиненного п.
Надо было бы выделить это отношение специальной тран­
скрипцией, например nk — t в противоположность nt-t
в antrum или nc-t в sanctus.
(III)
Э л е м е н т ы в н у т р и с л о в'а, н е д о ­
п у с т и м ы е в н а ч а л е с л е д у ю щ е г о слога,
прина дле жа т
предшествующему слог у.
Принцип (III) можно наложить на принцип (II), сведя
их в одну формулу: к предшествующему слогу относится
все, что допустимо в конце слова, плюс то, что не допус­
тимо в начале слова.
С другой стороны, нужно заметить, что в , ‘ках, име­
ющих геминаты (противопоставленные прост: м согласным
в идентичном окружении), имплозивная часть может быть
обусловлена ими. Гемината определяется слогом т а к ж е ,
как долгий гласный определяется исходя из понятия ко­
личества слога. Геминатой является согласный (или, если
угодно, два одинаковых согласных), принадлежащий
двум соседним слогам1. С фонологической точки зрения
гемината определяется противопоставлением п р о с т о й
согласный : г е м и н а т а, например лат. mata «пьяный»
ж. р. : m a tta «циновка», ит. fato «срок» : fatto «факт».
Речь здесь идет не о противопоставлении элементов (фо­
нем), а о противопоставлении структур (слогов). Действи­
тельно, разъединить две части геминаты (имплозивную
и эксплозивную) слогоразделом (-), чтобы противопоста­
вить их соответствующему простому согласному, невоз­
можно. Строго говоря, противопоставлением является
1 Т а м он ф у н к ц и о н и р у е т в к а ч е с т в е б и н а р н о г о с о ч е т а н и я
со*
гласн ы х, р а с п р еде л ен н о го м е ж д у д в ум я сл огам и . Н о в то время как
би н ар н ая груп п а мож ет выступать в качестве эк сп л ози в н ой ( н а п р .,
группы
с м ы ч н ы й + п л а в н ы й
в л атинском ), гем и ната
всегда и м п л о з и я + э к с п л о з и я .
Вопросы
теории
слога
27&
t : t-t, а не t : tt. Этот факт ставит нас перед проблемой
нейтрализации. Гемината не может по определению высступать ни в начале, ни в конце слова. В этих позициях
она будет обязательно заменена соответствующим простым
согласным. Ср., например, др.-в.-нем. wan, мн. ч. wunnum
претерит от winnan «стараться, бороться». В позиции перед
согласным или после согласного геминания тоже чаете
исчезает. Простой согласный появляется во всех позициях,
где допустима гемината, обратная же ситуация невозмож­
на. Гемината является, таким образом, позитивным (мар­
кированным) членом, а простой согласный — негативно­
нейтральным (немаркированным) членом противопостав­
ления. Простой согласный является нейтральным в начале
и конце слова (иногда также в позиции; перед или после
согласного) и негативным — во всех позициях, в которых
он противопоставлен соответствующей геминате.
(IV).
Первый
элемент
двучленной
группы
принадлежит
н е т о л ь к' о п о ­
с л е д у ю щ е м у , но т а к ж е и п р е д ш е с т в у ­
ющему
слогу,
если
в языке сущест­
вует
соответствующая
гемината.
Например, гр. 'л-яос, откуда сл-лтос; «видимый», хотя
- я в конце слова невозможно.
Попробуем проверить неши правила, применяя их
к различным языкам, слогоделение котсрых уже известно
благодаря метрическим фактам или свидетельствем грам­
матистов. В результате мы сможем сформулировать неко­
торые специальные правила, белее узкие, чем предыду­
щие.
Согласно
Вакернагелю \ индийские грамматисты
установили следующие правила слогоделения:
а) Простой согласный относится к последующему
гласному (то есть к последующему слогу) ta-pas- «жар.
зной».
б) Последний согласный группы (tap-ta-[ «жгучий»)
также относится к последующему слогу.
в) Д ва последних согласных группы, состоящей по
крайней мере из трех согласных, принадлежат последую­
-Ч W a c k e r n a g e l
1896, т . I с т р . 2 7 8 .
18 »
A ltin d isch e G ram m atik ,
G ottingen,
276
Вопросы теории слога
щему слогу, если последним согласным группы является
свистящий или шипящий (s, s, s) либо полугласный (у, г,
[, v), например astam-psit «подпирать, поддерживать»
(в брахм.), an-tya- «последний».
г)
Если группа содержит геминату, она распределяется
между двумя слогами, например ak-ksi- «глаза», ag-graшачало», агк-ка- «луч, солнце».
Легко заметить, что правила а) и б) попадают под прин­
цип (I), а правило г) вытекает из самой природы геминат,
какова бы ни была фэнетическая и фонологическая при­
рода написаний ak-ksi - и ark-ka-, неизвестных правильному
классическому языку. Правило в) доказывает, что прин­
цип (II) действителен и для санскрита. Но в г) согласный
элемент, общий для двух соседних слогов, пишется лишь
один раз, например ak-si, ag-ra (вместо ak-ksi, ag-gra-),
если только г) не представляет фонологически обязатель­
ного слогоделения (ak-ksi-, ag-gra-). Согласно Якоби,
написание геминат (kk, gg и т. д.) опережает среднеин­
дийскую ассимиляцию.
Известно, что в санскрите все п р о с т ы е согласные
допустимы в кэмцэ слова (отвлекаясь при этом от комби­
наторных изменений типа t : d : dh, г : h и т. д.). Напро­
тив, к о н е ч н ы е г р у п п ы ограничены типом г +
с м ы ч н ы й . Трехчленная группа автоматически раз­
лагается на простой согласный + двучленная группа.
Итак, если двучленная группа возможна в начале слова,
то есть если она состоит из с м ы ч н о г о + с в и с т я щ и й (ksar- «течь, струиться», tsar- «ползти», psa«есть») или из с м ы ч н о г о - } - п о л у г л а с н ы й
(ср. jya «сила», tyaj «покидать, оставлять», руа «набу­
хать», myaks «находиться», vyac «простор, широта»,
jvar «жар», tvac «кожа, шкура», kri «покупать», jrayas«плоскость», tri- «три», рп «радовать» и т. д.), то они от­
носятся к последующему слогу, подтверждая принцип
(И). Если это не так, то ее первый элемент станет проме­
жуточным и будет относиться к предшествующему слогу:
yunk-te (kt невозможно в начале слоза).
Но есть два вопроса, которые эти слишком общие
правила не позволяют нам решить; один из них, более
важный, касается типа kartra- «делающий» (г + смыч­
ный + полугласный). По правилу в) следовало бы-делить
Вопросы теории слога
277
kar-tra-, в то время как по принципу (II) можно было бы
ожидать kart-tra-, так как группа -rt возможна в конце
слова. Заметим, однако, что конечные группы г + с м ы чн ы й, появляющиеся в некоторых нетематических формах
глаголов, неизвестны классическому санскриту (ведиче­
ский аорист vark «выбрать», avart «вертеться», dart «ло­
мать, разрушать», suhart «брать»). С /ругой стороны,
такая форма, как vartm an «дорога», согласно в), должна
сохранить слогоделение vart-man, равнозначное фоноло­
гическому слогоделению vart-tm an (существование на­
чальной группы tm- гарантируется словом tman- «сам»),
общий элемент t должен быть отнесен только к предшест­
вующему слогу, как в случаях ak-si- или ag-ra-.
Второй вопрос касается сочетаний ksn, ksm (aksnah
«поперек», laksmi- «счастье»), которые должны быть по
правилу в) разделены aks-nah, lakb-mi-, а по принципу
(II) aks-ksnah lak-ksml-, так как группы ksn-, ksm- суще­
ствуют в начале слова.
Что касается геминат, то их первая часть является
имплозивной по определению. Таким образом, существует
vf-ka-: vfk-ka «волк», ma-ta- : m at-ta-, a-na-: an-na- и т. д.
Поскольку простые согласные могут появляться на
конце слова, нет ничего удивительного в том, что бинарное
сочетание распределяется в древнеиндийском между двумя
слогами, образуя позицию. Это доказывает ведическая
и даже санскритская метрика1. Что касается классиче­
ских языков, то они обладают одной примечательной
особенностью, которая выдвигает новую проблему.
Д л я древнегреческого стиха метрика является един­
ственным надежным критерием слогоделения. Правила
грамматистов, рассмотренные Э. Германом2, основаны,
по всей видимости, на смешении произношения и написа­
ния, или, что более вероятно, опираются именно на напи­
сание. О справедливости этих правил можно судить только
после установления системы греческого слогоделения на
фонологических основах. Свидетельство же метрики пред­
ставляет собой большую ценность. Она дает непосредст­
1 Группы с м ы ч н ы й + п л а в н ы й составляю т исключение
т о л ь к о д л я б о л е е п о з д н е й э п о х и (J a c o b i , D a s R a m a y a n a , 37)
* Е. H e r m a n n , ук. со ч .,
с т р . 1 2 3 — 132.
278
Вопросы теории слога
венное восприятие долгих и кратких слогоз и свободна
от влияния графического образа.
Дрезнейлая греческая метрика предполагает состав­
ной характер всех бинарных сочетаний, а тем более всех
более сложных интервокальных групп. Г р е ч е с к и й
язык
находится
в состоянии
разло­
жения
всех б и н а р н ых сочетаний
на
имплозивную
часть + экс п л о з и в н а я
благодаря
категории
геминат,
дей­
с т в у ю щ е й в д а н н о м я з ы к е (ср. принцип IV).
Иногда перзол частью геминаты являются согласные,
допустимые в конце слова: q , v или g. В других случаях
принадчеж чэсть перзэй части к предшествующему слогу
вытекает из самого характера геминаты. И м п л о з и в ­
ная
ч а с т ь гемчнаты, принадлежащая предшествую­
щему слогу, делает его закрытым и, следозагельно, дол­
гим. Точно так же первый согласный бинарных групп
относится к прадлествующему слогу независимэ от того,
допустим он в конце слоза или нет.
Категория геминат, на которой оснозызается такое
слогоделение, не охватывает на первый взгляд всех со­
гласных ф э н е м (д э Д \, |л;л, vv; стсг, их, тг, ли), нонет ни малейлего сомчеяия, что потенциально удвоение возможно
для всех смычных согласных, даже придыхательных1.
Ср. Вхххо; «Вакх», Kix&ave «он умер», к хя ф х \а э а (П 103)
<в доспехах», кху y 'jvv (Г458) «в колено», хаббЗстоя «по­
груженные в воду», x ijjp a^ e «он уронил».
Так как, согласно принципу (I), последний элемент
группы относится во всех случаях к последующему слогу,
а, согласно принципу (II) или (IV), его первый согласный
составляет часть предшествующего слога, все группы из
трех и более согласных распределяются неизбежно между
двумя слогами. Однако греческая метрика не дает нам
указаний, где точно проходит граница слогов. Поэтому
здесь нужно со всей последовательностью применить прин­
ципы (II) и (III). Метрика позволяет сделать разрез
двояко: an\iy-% va «внутренности» и a n X iy ^-v x . Первый
слогораздел правилен: xv‘ Допустимо в начале (ср. %vouco
п~р
1 Удвоение придыхательных реализуется в ф орме г л у * о й +
ды х а т е л ь н ы й .
Вопросы теории слога
279
«грызть, глотать», однако -у% (-v%) невозможно в конце
слова. Точно так же aQ-xTog «медведь», ёхХау-£,а\ «посту­
чал» и т. д.
Одновременно ох-хт«> «восемь», ея-ята «семь», aa-ax 6?
«шкура, мех», оя-гро^са «ты будешь видеть», ах-£юс; «стоя­
щий, достойный» и т. д., поскольку, с одной стороны,
не важно, какой простой согласный может выступать в
конце слога, а с другой — не важно, что внутренние
группы вышеперечисленных слов допустимы в начале
слова.
Известно, что на протяжении всей истории греческой
метрики бинарные группы, состоящие и з с м ы ч н о г о +
п л а в н ы й , перестают закрывать предшествующий глас­
ный. Примеры есть уже у Гомера1. Э. Герман сделал
совершенно справедливое, как мы считаем, заключение,
что перемещение слогораздела т- q > - t q произошло в
разговорном языке еще до Гомера. Но какова была при­
чина такого перемещения?
Ответ на этот вопрос пришел в ходе исследования од­
ного ритмического явления в Ригведе2. Данное перемеще­
ние слогораздела является лишь следствием прекращения
в греческом языке действия закона Зиверса.
По Зиверсу3, перед сонантами (в данном случае 1, г)
наблюдается чередование нулевой ступени и ступени
редукции; нулевая ступень выступает, как правило, после
легкого слога ( = краткий гласный + простой согласный),
а ступень редукции следует всегда за тяжелым слогом
( = краткий гласный + группа согласных или: долгий
гласный + любая группа или любой простой согласный).
Таким образом, суффикс - t q o v в зависимости от окруже­
ния появляется то в форме - t q o v , т о в форме - t ^q o v , причем
слабые следы последней формы еще засвидетельствованы
в метрике Ригведы.
В доисторический период и в неизвестных условиях
чередование q : aQ, X : aA, исчезло; в результате группы
tq, тА (а параллельно и все другие группы, состоящие из
смычного + плавный) стали произноситься после кратких
1 Е. H e r
4 Ср. Les
*
H.
11, ст р . 197—
mann,
ук . со ч ., соч., стр. 9 4 — 96.
r a c i n e s set e t l a l o i r y t h m i q u e t/i, R O , X V .
H i г t,
In d ogerm an isch e G ram m atik , H eidelberg,
19 9.
1921,
280
Вопросы
теории
слога
гласных + группа согласных (ср. agftQov «орган», я'-цл«наполнять» и т. д.). Так как трехчленные группы
любой
с о г л а с и ы й + с м ы ч н ы й + п л а вн ы й и даже четырехчленные, такие, как -Ъстд- (например,
■frlbcTQov «облегчение, успокоение»), были разделены на:
согласный или группу = и м п л о з и и и смычный +
плавный = э к с п л о з и и ; отсюда вытекает, что пос­
ле любого согласного группа с м ы ч н ы й + п л а в н ы й стала относиться к последующему слогу.
Можно заметить, что смычный, выступавший в э к с п л о з и и , может быть заменен в позиции после соглас­
ного на с м ы ч н ы й + п л а в н ы й . Так, сг-т и cr-tg;
Я,-т : A -tq ; v -т : v - t q ; х - т : x - t q ; я-т : я - t q . Например:
аст-ти «город»: oia-TQov «звезда», лёА,-тт] «древко»: ij)aA,-TQia
«музыкантша, играющая на струнном инструменте», n s v те «пять»: x s v - t q o v «игла, острие», ax-rcoQ «вождь»: A s x - tq o v
«постель, кровать», хбя-тш «ударять, бить»: v ih - t q o v «чаша
для омовения», o(A,-xtyiq «защитник»: OIXx-TQiog «волшеб­
ный».
Отсюда следующий принцип:
(V). Е с л и к о н е ч н ы й (а с л е д о в а т е л ь н о ,
эксплозивный) с огласный группы все­
гда1 может быть заменен
э ксплозив­
ной
(существующей в начале слова)
г р у п п о й х -)г у, э т а г р у п п а т а к ж е
экс­
п л о з и в н а в_ и н т е р в о к а л ь н о м
положе­
нии.
Два момента требуют объяснения: 1) различие в гра­
ницах греческого языка между группами с м ы ч н ы й +
п л а в н ы й и п л а в н ы й + н о с о в о й ; 2) различие
между греческим и индийским языками в трактовке груп­
пы с м ы ч н ы й + п л а в н ы й .
Известно, что группы с м ы ч н ы й - f н о с о в о й
(включая ц/v) позднее разделили судьбу групп с м ы ч ­
н ы й ! п л а в н ы й . Однако ниже мы увидим, что в
греческой системе согласных эти группы были более ред­
кими и образовывали значительно больше «пустых клеток»,
чем группы с плавными. Следовательно, нет ничего
удивительного в том, что между соответствующими метри­
1 Т о ест ь п о с л е л ю б о г о с о г л а с н о г о .
Вопросы
теории
слога
ческими свидетельствами существуют некоторые хроно­
логические расхождения (ср. статистические данные Э.
Германа ').
Что касается индийского языка, то здесь надо принять
во внимание его архаичность; кроме того, он является
чисто литературным и искусственным языком.
Составной характер ( и м п л о з и я + э к с п л о з и я )
двучленных групп, состоящих из с м ы ч н о г о +
п л а в н ы й (г), является, несомненно, архаической чер­
той, восходящей к очень древней эпохе (это подтвержда­
ется гомеровской метрикой). Вследствие только что изло­
женных условий (падения слабых гласных между тяж е­
лыми слогом и плавными) позднейшая эволюция грече­
ского языка привела к перемещению границы слога (t-r >
-tr); в Ригведе имеются еще ощутимые следы выше­
упомянутых редуцированных гласных в менее развитом
состоянии, чем у Гомера. Поэтому нет ничего удивитель­
ного в том, что группы типа с м ы ч н ы й + r еще обра­
зуют там позицию. Однако, с другой стороны, разговорный
язык, который продвинулся в своем развитии дальше
и мог оказывать влияние на поэтический язык (как это
было и в греческом языке), был уже не ведическо-сан­
скритского типа, а типа пракритов. Группы с н ы ч н ы й + п л а в н ы й перешли там в у д в о е н н ы й
с м ы ч н ы й , распадающийся по определению между
двумя слогами. Если же разговорный язык и влиял на
литературный, то древние особенности слогоделения со­
хранялись. Несколько выше было отмечено, что интер­
вокальные группы с м ы ч н ы й + п л а в н ы й пере­
стали образовывать позицию в древнеиндийской метрике
только в поздней эпохе. Ведический язык является про­
должением того состояния, когда группа tr не всегда
являлась эксплозивной (ср. также hota -га «жрец»), то
есть не выступала в качестве эксплозивной после любой
согласной или, скорее, после любого слога.
Возникает вопрос, каково же отношение принципа
(V) к принципам (II) и (IV). По принципу (V) в греческом
языке будет, например, цг-tgov «мера», а по (IV) — цгтtqov.
Взаимоотношение принципа (V) с принципами
1 Е.
H e r m a n n ,
ук.
соч .,
стр.
10 3 — 110.
■282
Вопросы теории слога
(II) или (IV) становится ясным, если заметить, что они
устанавливают соответствия между начальными и конеч­
ными группами, а принцип (V) касается соотношений
только между внутренними группами. Строение более
сложных интервокальных групп служит основанием для
строения бинарных групп: t q эксплозивно в [x s -to o v ,
поскольку является эксплозивным в x j v - t q o v и т. д. Таким
образом, применяя принципы (II)— (IV), необходимо в
первую очередь учитывать группы, состоящие из макси­
мального числа членов. В свете вышеизложенного можно
сформулировать исходную мысль замечаний Геродиана
о греческом слогоделении1.
Согласные, находящиеся в начале слова ( = образую­
щие начальную группу), принадлежат одному слогу,
например х т -jjtog «гром», хтт(иа «имущество», лтшспд «паде­
ние», aMvoc; «сила, мощь», ■fl'yovog «кресло».
Группа согласных, не встречающаяся в начале, рас­
пределяется в интервокальном положении между двумя
слогами, например av-O'og «росток, цветок», sQ-yov «дело,
труд».
Слов, начинающихся с vfr или с ду, не существует.
Группы ■dfi-, cpv-, уб-, %ц-, Щ1-, ay-, аб- составляют исклю­
чение, так как они, хотя и не выступают в начале слова,
в середине слова не разделяются, например td[j,a «поход­
ка», acpveiog «богатый, обильный», oy6oog «восьмой»,
•ai%(ATi «копье», акцг\ «кончик, острие», (piayavov «меч»,деостбого; «данный богами»; хотя в общем языке не было слон
с начальным сочетанием стб, они встречались в эолийском,
например сгбиубд вместо оиуод «коромысло весов, весы».
К чему относятся эти правила Геродиана — к произ­
ношению или к написанию? Э. Герман (стр. 128), следуя
за Шульце, настаивает на том, что древние грамматисты
различали четко звук и букву.
Однако вышеперечисленные правила соотносились (по
крайней мере опосредствованно) с фонологической систе­
мой греческого языка. На это указывает соотношение
между началом слова и слога, установленное Геродианом.
Но являясь в определенной степени автономной, хотя и
вторичной, областью, орфографические правила способны
1 Е.
H e r m a n n ,
ук.
соч.,
стр.
129.
Вопросы теории слога
283
измзяять архитектонику некоторых противопоставлений
и элиминировать некоторые различия, весьма существен­
ные для фонологии.
Согласно Геродиану, слог может начинаться лишь с
группы, которая существует или м о ж е т с у щ е с т ­
в о в а т ь в начале слова. Геродиан применяет здесь как
будто понятие «пустой клетки», столь популярное в наше
время. Действительно, ftfj,-, cpv-, уЬ-, %fi-,
0Y~> а^ ‘хотя и не встречаются, но возможны в начале слова. Ср.
«разрез») и б л ^ б ^ г ^ ) . Слово cpve; «звуко­
подражание хрюканью» приводится у Э. М. (795, 45) как
ономатопическая форма, встречающаяся у Аристофана.
Группа уб- опирается на имеющиеся хт-, ^в1-.Группа
•становится возможной благодаря существованию х^{xjii^edgov, xjirjros), оу- и стб- — благодаря сх(3- (apivvufii
«тушить, гасить»), абстрагируясь от эолийской группы
<тб-, соотносящейся с ионийско-аттическим £.
Это правило лишь частично согласуется с нашим прин­
ципом (II), так как оно оставляет в стороне имплозивную
часть группы. Из метрики известно, что в классическом
треческом языке все двучленные группы, за исключением
•с м ы ч н ы й + п л а в н ы й, создают позицию. Следо­
вательно, одно из двух: либо правила Геродиана относят­
ся к написанию и отражают принцип (II), упрощенный
применительно к орфографии, поскольку написание отме­
чает только эксплозивную функцию общих элементов,
либо же эти правила относятся не к традиционному поэ­
тическому языку, а к разговорному языку.
Дело в том, что греческий консонантизм подвергся в
тсойнэ изменению, которое привело к серьезным для
слогораздела последствиям, а именно к упрощению удво­
енных. Принцип (IV) утратил силу; все группы, допусти­
мые в начале слова, стали эксплозивными в интервокаль­
ном положении, за исключением групп, начинающихся
•с q, у, а, то есть с согласных, возможных в конце слова.
Что касается q и v, то правила Геродиана не противоречат
тому, что эти согласные принадлежат всегда предшеству­
ющему слогу, так как в греческом языке нет слов с началь­
ным Q + с о г л а с н ы й , v + с о г л а с н ы й . В то же
время есть слова, начинающиеся с а + согласный. Иначе
гозоря, правила
Геродиана соответствовали бы тому
284
Вопр осы теории слога
состоянию языка, когда он утратил геминаты. Единствен'
ное исключение составляют группы а + с о г л а с н ы й
(на практике сх + с м ы ч н ы й или а + с м ы ч н ы й +
п л а в н ы й ) . Согласно принципу (II), они распадаются
на а (допустимое в конце слова) и а + с м ы ч н ы й i
п л а в н ы й , в то время как, по Геродиану, они при­
надлежали бы исключительно второму слогу. Однако
это затруднение частично устраняется благодаря несогла­
сованности, которая царит в мнениях греческих грамма­
тистов относительно этих групп, и благодаря самому
Геродиану. У Феодосия (IV в н. э.), упоминаемого Э. Гер­
маном1, вопрос о слогоделении групп сг+ с м ы ч н ы й
оставлен открытым: «Является ли ст в «aOevris «слабосиль­
ный» конечным предшествующего слога?» Уже у Секста
Эмпирика (II в н. э.) можно прочитать: «а в ’Agiaticov
«Аристион» можно отнести как к предшествующему слогу,
так и к последующему». Согласно Зиверсу (там же, стр.
193), правилам Геродиана точно соответствовало бы слого­
деление современного греческого языка (xa-cT W Q , ио-стцо?)
«порядок, мироздание», xa-ajxx «я проглочу», Фа-ятм «воз­
давать погребальные почести» и т. д.). Однако мы не при­
даем слишком большого значения этим наблюдениям экс­
периментального порядка. В действительности о г ринадлежит двум слогам (согласно принципу (II). Формула,
данная Геродианом2, кажется нам точной, хотя она и
относится скорее к орфографии: яасга аиЯХсф-ц хатаЦ ,Y o u a a e t g a i % e i x a i TifjV s g f ^ a u A ,A a p T ,v « q % o jjis v t]v 6 z i о t o v a .
(«Каждый слог, написанный перед о, предшествует слогу,
начинающемуся с а».)
Фонологическое слогоделение оя-ххо> и т. д. не является
чисто теоретическим построением. Написание геминат
(нефонологических) многократно засвидетельствовано в
греческих надписях. При этом такие написания появля­
лись исключительно в случае «fester Anschluss», то есть
в случае принадлежности консонантного элемента двум
соседним слогам. Действительно, количество примеров
геминации смычных перед плавными является минимальным
по сравнению с тем, насколько часты группы с м ы ч н ы й -f1 Е. H e r m a n n ,
’ Т ам ж е .
ук.
соч.
^тр.
1 1 0— 119.
Вопросы теории слога
285
п л а в н ы й 1. Напротив, сочетание оа + с м ы чный
является
обычным2.
Например:
Еврастсттоо
«священному», agiaatov «завтрак». В то же время
встречаются: группа аст[х:хосгсг;л(»5 «мирозданию», 6ecra[ia>v
«связывающих», удаасгрлтму, х а т а 6о1Лшар.<о,
«отделение», ©еохоасг|лос;, -фхфюгсг^хос; jx[xv : fxs6i[X|iivov «хлеб­
ная мера», iaQO(X(i,vanoves, [x]ap,jj,vi «он устает»; гемината
смычный + носовой:
Aixxvog,
{Шкц (i) ov;
с м ы ч н ы й + a : дг^атдог, 2 г|атои, г£ат<осп, avaygdcntjxu; с м ы ч н ы й ! ’'Exxtcog, ‘А ххт’омп, ёххтод, sxxxTjaeto, aQxiTsxxtovog, oxxtdj, тзОштятоа.
Известно лишь несколько случаев геминации одного
из элементов, составляющих группы п л а в н ы й или
носовой + любой
согласный,
однако, по
мнению Э. Германа, мы имеем здесь дело просто с ошиб­
ками. Можно, таким образом, утверждать, что в случае
«loser Anschluss» первый согласный никогда не бывает
геминатой.
Идеальная орфография пользовалась бы (нефонологи­
ческой) геминацией лишь для того, чтобы отмзтить границу
слога, проходящую внутри согласного, так, ссттеа «кости»,
но оа-ахеа. Естественно, что эти два орфографических
варианта влияют друг на друга. В результате мы имеем
не только введение геминат в слова, не разделенные на
слоги (оххтсо, овохеа), но также исчезновение в орфогра­
фии одной из двух частей нефонологической геминаты
в формах, разделенных на слоги. Полным написаниям
типа а-ах, ст-ajj,, |J.-|a,v, x-xv, я-ясг, х-хт соответствуют сок­
ращенные написания либо типа -ах, - с г ц , - j j l v , - x v , - я с г ,
-хт (например, у Геродиана), либо ст-т, сг-р,, ц-v, x- v, я -a,
х-т, представленные в надписях наряду с предшествую­
щим типом (ср. статистические данные, стр. 174— 175).
Материалы латинского языка позволяют сделать два
важных замечания. Эксплозивный характер группы
с м ы ч н ы й + п л а в н ы й выступал здесь очень от­
четливо, причем фонологическая основа этого явления
была иная, чем в греческом языке. Латинскому были
известны конечные группы -nt, -nc, -rt, что заставляет
иначе подходить к сочетаниям -пег- (например cancri
1 Е. H e r m a n n ,
у к . с о ч ., с т р . 114.
286
Вопросы теории слога
«рака») или -ntr- (antrum) внутри слова. Нормальное
слогоделение: (ca)nc-cr(i), (a)nt-tr(i), то есть граница елога проходит через смычную. Иначе говоря, сложные груп­
пы (трех- и четырехчленные) не могут обосновать (как это
было в греческом) эксплозивный характер cr, tr и т. д.
Если в латинском языке cl, cr, gl, gr, tr, pi, pr, bl, fl, fr
являются эксплозивными, то они противопоставляются
ccl, ccr, ggl, ggr, ttr, ppr, ppl, bbl, ffl, ffr (duplex «двоиной»; supplex «смиренный» и т. д.).
(VI)
Б и н а р н а я и н т е р в о к а л ь н а я г р у ппа является
эксплозивной, если
она'
способна
к г е м и н а ц и и (геминация группы
эквивалентна геминации ее первого элемента).
Группа ccl, будучи имплозивно-эксплозивной, имеет
упрощенную форму cl, которая обязательно являете»
эксплозивной, точно так же как интервокальное с по<
отношению к интервокальному сс.
Второе наблюдение касается отношения между груп­
пами и концом слова. Латинский язык не похож на ин­
дийский или греческий язык, поскольку они рассматри­
вают безударные и ударные слоги одинаково. В латинском
языке фонетическая трактовка конечного слога выявляет,
особенности, которые не позволяют непосредственно срав­
нивать его с начальным слогом. Ср., например, редукциюбезударных гласных (ё > I, о > й). Если, следовательно,
сравнивать конец ударного (тонического) слога или на­
чального слога с концом слова, нужно выбирать слова,
в которых конечный слог является в то же время ударным
или начальным, то есть односложные слова. Именно на
материале односложных слов следует окончательно ре­
шать вопрос об имплозивных группах в конце начального
слога. Приметы таких слов мы только что рассмотрели
(hanc, stant «они стоят», fert «он несет», est «есть» и т. д.).
Легко установить, таким образом, что латинский язык
не знал односложных слов с кратким гласным. Не важно,
имели ли односложные латинские слова исконную долгую
гласную (как в шб «меня, мне») или продлили старую крат­
кую гласную (pro «вперед, впереди, за, в защиту»)1. В л а ­
1 L e H a v e t п редп ол агает дои стор и ч еск ое у д л и н ен и е всех одно
сл ож н ы х л ати н ск и х слов с краткой гласной ffitu d e s rom anes d ed ie e s a G . P aris, 311).
Вопросы теории слога
287
тинском такие формы, как *рго или *da, *sta, не встре­
чаются (несмотря на dare «давать», datus «данный» и stare
«стоять», status «стоящий»)1. Это положение вещей влечет
за собой невозможность найти слогораздел, приемлемый
для таких форм, как pater «отец», datus «данный», lfitum
«грязь, глина» и т. д. Ударный конец слова (то есть одно­
сложного слова) типа *ра, *dS, *Ш недопустим в латин­
ском языке. С другой стороны, деление *pat-er невоз­
можно как по принципу (I), так и по требованиям метрики.
В таком случае не остается ничего иного, как предполо­
жить, что слогораздел проходит в н у т р и согласного,
что является для латинского языка характерным призна­
ком геминации; если бы t-t и t различались, то слогоделение
* pa t-ter оказалось бы фонологической деформацией слова.
Невозможность выделить ударный слог в лат. pater
«отец», tepidus «теплый» оставила ощутимый след в древ­
нем латинском стихосложении. Краткий слог, несущий
иктус, образует неделимое единство с последующим
слогом, и это единство равняется долгому слогу. Иктус
метра является здесь не чем иным, как разновидностью
транспозиции 2 ударения (тона) разговорного языка. Здесь
важно подчеркнуть различие между эквивалентностью — =
'-'w, имеющей силу для долгих слогов, не несущих иктуса,
и эквивалентностью — = ^ х , которая, хотя и появляется
также в слабых морах (— = ^ х ), приобретает благодаря
иктусу особенность кратких ударных (тонических) слогов..
Причина того, что она не играет никакой роли в клас­
сическом стихосложении, очень проста. Дело в том, что
классическая
метрика применяла лишь эквивалент­
ность —■ = w греческого метра и первый слог таких
слов, как pater, datus, lutum, составлял, следовательно,
всегда слабую мору.
Эквивалентность — = w х играет также решающую
роль в древнегерманском стихосложении. Невозможность
разделить на два слога такое слово, как wini,^приводит
1 С р . т а к ж е н а з в а н и е б у к в . У Л ю ц и л и я ест ь с л е д у ю щ а я с т р о к а
в к а ч е с т в е к л а у з у л ы г е к з а м е т р а : « п а т р s e q u i t u r s im u l e t t». С л е д о ­
в а т е л ь н о , б у к в а н а з ы в а л а с ь «р ё», а н е
«рё».
1 П о д о б н а я т р а н с п о з и ц и я н е б о л е е у д и в и т е л ь н а , чем и н д и й с к а я
э к в и в а л е н т н о с т ь p a d a («стопа») = p h r a se , п р о я в л я ю щ а я с я , н а п р и м е р , ,
в а к ц е н т у а ц и и г л а г о л а и ли в п о з и ц и и п р е в е р б о в .
288
Вопросы теории слога
к тому, что древнеисландский, древнеанглийский, древне­
саксонский языки удлинили все конечные ударные глас­
ные, то есть все краткие гласные односложных слов.
Например: древнеисландское sa (указательное местоиме­
ние) < s& (в готском). Причина неделимости wini и выте­
кающей отсюда метрической эквивалентности — =
точно та же, что и в латинском. Можно сказать, что слова
типа pater или древнегерманские слова типа wini пред­
ставляют собой силлабические соединения, расположен­
ные с точки зрения структуры между односложными сло­
вами и двусложными с первым долгим слогом.
Добавим, что в древних германских языках, за исклю
чением готского, различие между ударным и конечным
слогом было еще более сильным, чем в латинском. Ясно,
что модель имплозивной части ударного слога объясняется
аналогией с кондом односложных ударных слов1.
Параллелизм последующего развития, существующий
между различными германскими языками, весьма значи­
телен. Наиболее важная общая черта — удлинение удар­
ных кратких гласных в открытом слоге. Необходимым
последствием этого было исчезновение геминации. Д ей­
ствительно, фонологическое различие между е-пе и еп-пе
не может удержаться после удлинения епе > епе. Геми­
ната в еппе уже не противопоставляется простому соглас­
ному п, выступающему в том же фонологическом окруже­
нии, так как е в Ьёпе стало долгим. С этого момента данная
гемината утрачивает сначала свою фонологическую зна­
чимость, а затем и фонетические признаки геминаты.
Такая форма, как нем. satter «сытый», с а (кратким) и
простым t, разлагается на sat-ter, и это не только факт
орфографии. Это t заключает в себе границу слогов,
н е б у д у ч и п р и э т о м t -геминатой. Сумма s a t + t e r
не может быть не чем иным, как sater, поскольку такое
противопоставление
t-t : t неизвестно современному
немецкому языку. Утрата гемината и возможность разде­
ления на слоги в с е х слов, даже тех, что содержат крат­
кий ударный слог, сделали возможным изосиллабическое
1
П одробности, касающ иеся латинского и древнегерманского
язы ка, м о ж н о найти в статье
Е . К у р и л о в и ч а, П р и н ц и п ы
л а т и н с к о й и г е р м а н с к о й м е т р и к и , с м . н а с т о я щ и й с б о р н и к , с т р . 41 1.
Вопросы теории слога
289
стихосложение, неизвестное на более ранних этапах раз­
вития германских языков.
Таким образом, мы не согласны с де Гроотом, который
говорит1: «В голландском слове фонологические слоги как
таковые имеют кульминационные пункты, но не имеют
фиксированных границ между двумя фонемами; в латин­
ском и в греческом языках они имеют как кульминацион­
ные пункты, так и точно обозначенные границы между
двумя фонемами». Таким образом, де Гроот признает
различие между языками с фонологическими слогами
(неразграничимыми), каким является, например, гол­
ландский, и языками с силлабемами (разграничимыми),
например греческий и латинский языки; однако мы этого
различия не можем признать. Лат. ant-trum (см. выше)
можно полностью сопоставить с нем. sat-ter. В обоих
случаях слогораздел проходит внутри простого взрывного
t, но этот факт отражается лишь в немецкой орфографии.
Немецкий, английский и даже французский язык
отличают ударный слог от всех остальных слогов с л ова2.
Объективно это различие проявляется в вокализме, сис­
тема которого является более развитой в ударном поло­
жении по сравнению с безударным. Германское слово вклю­
чает в себя но крайней мере о д и н слог, а иногда два
или более слогов с полным вокализмом. В трехсложном
английском слове tomahawk «томагавк» первый и третий
слог имеют полный вокализм, свойственный ударным
слогам, в то время как вокализм среднего слога является
редуцированным. В системе безударных гласных англий­
ского языка различаются лишь два гласных: передний
(ср. среднюю гласную в слове enmity «вражда») и задний
(например, средняя гласная в слове tomahawk) гласные.
Именно на огнозе различия между полной и сокращ ен­
1 D е
Gr o o t ,
V o y e l l e , c o n s o n n e e t s y l l a b e , E x t r a i t des
A rch ives N e e r la n d a is e s P h o n e t iq u e E x p e r im e n ta le ,
X V I I , 1941
ст р . 3 0 .
2 В подчинении количества у дар ени ю заклю чается причина
т о г о , п о ч е м у ф р а н ц у з с к и й , а н г л и й с к и й и л и н е м е ц к и й я з ы к и не
доп уск аю т коли чественн ого с т и х о с л о ж е н и я , несмотря на с у щ ес т в о ­
вание в этих я зы к ах разл ичи я м е ж д у долги м и и краткими гласными.
О количестве м о ж н о говорить лиш ь по отнош ени ю к некоторым
г л а с н ы м , а и м е н н о п о о т н о ш е н и ю к у д а р н ы м г ла сн ы м : и н а ч е г о в о р я ,
количество сл едует рассм атривать через у дар ени е.
19
е
. Курилович
290
Вопросы теории слога
ной системой гласных следует устанавливать различие
между ударными и неударными слогами. Напротив, раз­
личия по тону имеют место лишь среди слогов с полным
вокализмом (ср., греческий или древнеиндийский). Таким
образом, можно сказать, что в слове tomahawk ударными
являются первый и третий слог, а средний слог безударен.
В то же время первый слог является тоническим по от­
ношению к третьему. Отношение to(m)- к -hawk является
почти таким же, как между М- и -уо?- в греческом.
Отсюда следует, что в языках, которые знают, кроме
тона, еще и ударение, нужно сравнивать конец внутрен­
него ударного слога с концом слова, имеющего ударение
на последнем слоге, что значит для германских — с кон­
цом односложного слова; точно так же эксплозивная часть
(начало) ударного слога может сравниваться лишь с нача­
лом слова, с ударным начальным слогом.
Все перечисленные выше принципы имеют силу лишь
для технических языков. В тех языках, в которых высту­
пает ударение, нужно придерживаться следующего пра­
вила.
(VII)
В языках
с
ударением ( в
том
с мыс л е , к а к это б ы л о о п р е д е л е н о вы­
ш е ), н а ч а л о и к о н е ц у д а р н о г о с л о г а
зависят
соответственно
от н а ч а л ь ­
ных г р у п п
в с л о в а х с у д а р е н и е м на
первом слоге
и от к о н е ч н ы х г р у п п в
с л о в а х с у д а р е н и е м на п о с л е д н е м с л о г е .
Возьмем, например, французский язык. В современном
французском языке есть ударение (на конечном слоге),
так как количественные и даже некоторые качественные
различия в вокализме (закрытый гласный : открытый
гласный) теряют силу в неконечных слогах. Конец удар­
ного слога совпадает с концом слова, поэтому никакой
проблемы не возникает. Начало ударного слога опреде­
ляется лишь началом односложного слова. С другой сторо­
ны, конец безударного слова не может быть определен,
так как во французском языке нет слов, оканчивающихся
на безударный слог. Начало безударного слога соотно­
сится с началом многосложного слова, так как оно начи­
нается с безударного слога. В результате французское
слогоделение состоит в подчинении последующему слогу
Вопросы теории слога
291
максимального количества согласных, возможных в на­
чале слова.
Слогоделение в том виде, как мы его здесь изложили,
не имеет ничего общего с морфологическим анализом сло­
ва. С другой стороны, слогоделение нужно отличать от
понятий чисто фонетических — и артикуляционных, и
акустических. С этой последней точки зрения слог можно
определить как экспираторное (или баллистическое) един­
ство или как отрезок слова, заключенный между двумя
минимальными растворами (степенями звучности ) 1 и т. д.
Если только не придавать термину р а с т в о р функцио­
нального значения, чего нельзя сделать иным путем,
кроме как на базе фонологического анализа, все попытки
разрешить проблему слогоделения, исходя из физиологи­
ческой точки зрения, заранее обречены на провал. Мы пол­
ностью присоединяемся к мнению Р. Г. Стетсона, сформу­
лированному в его работе «Bases of phonology», опублико­
ванной Оберлинским колледжем (Oberlin, Ohio, 1945),
согласно которому гласный и согласные определяются
слогом. С другой стороны, мы не согласны с ним в вопросе
о методе. Никакой физиологический метод не позволяет
нам определить фонологическую границу в нем. Matte,
которая проходит как Mat-te, в то время как слогоделение,
произведенное на основании физиологического наблюде­
ния, было бы Ma-te. Если п в нем. findet «он находит»
принадлежит к первому слогу, то это происходит не по
причине физиологической реализации, которая в этом слу­
чае совпадает с фонологической схемой, а по причине
особенностей, свойственных началу слова в немецком
языке (в котором ни одно слово не начинается с nd-).
Старое различие между Sprechsilbe и Sprachsilbe сохра­
няет свое значение, и постулат, сформулированный Ельмслевым и Цвирнером для экспериментальной фонетики
(или, скорее, для фонометрии), сохраняет здесь свою силу:
экспериментальные исследования слога можно проводить
лишь после того, как будет предварительно установлено,
что такое слог. Таким образом, этот ответ предполагает
функциональное исследование, которое выпадает на долю
лингвиста.
1
silb e).
19*
B r e a th -p u ls e s y lla b le (D ru ck silb e) и so n o r ity s y l l a b l e (Schall-
292
Вопросы теории слога
Более тонкой задачей является разграничение слогов
и морфем. Здесь есть случаи совершенно ясные. В fishy <о
«очаровывать, околдовывать» слогоделение
суще­
ствовало всегда, начиная с Гомера и кончая Геродианом.
Морфологический анализ выделяет корень fiiXy и окон­
чание со:
Случай deXxT^Qiov является уже более
грудным. Представляется заманчивым с точки зрения
как морфологии, так и слогоделения разделить эту форму
б'еХх -ftTjQiov. Но, следуя принципу (II), нужно делить
fl'e^-xtfiQiov. Еще больше затруднений вызывают случаи,
когда речь идет о сложных словах: eg-ayco «отправляться,
идти» вместо* г^-сгаусо и т. д.
Чтобы добиться ясности в этих вопросах, нужно сна­
чала принять во внимание тот факт, что мы исследуем
слогоделение с л о в а . Между словами в речевой цепи
имеются словесные.и морфемные швы, которые в большин­
стве языков устраняются благодаря междусловному санд­
хи. Тем не менее конец слова является всегда концом
перед паузой, а начало слова — началом после паузы.
Словесные швы являются, таким образом, гораздо более
отчетливыми, чем морфемные швы одного и того же слова.
Впрочем, и морфемные швы могут быть более или менее
отчетливыми в зависимости от более или менее тесной
спайки между морфемами. Ясно, что спайка между корнем
и первичным суффиксом является более тесной, чем между
основой и вторичным суффиксом, а эта последняя в свою
очередь будет более тесной, чем соединение между двумя
частями сложного слова. Наконец, очень слабой является
спайка частей сложного слова, первая часть которого
является флективной формой (например, генитива); ср.
так же сложные индийские слова с двумя ударениями.
Здесь мы имеем дело с различными степенями «стыка»
(juncture). Таким образом, изложенные выше принципы
относятся к простому слову со всеми его особенностями,
характерными для данного языка. Такие языки, как анг­
лийский и немецкий, в частности, не представляют в этом
отношении никаких затруднений. В нем. abtreten «изна­
шивать, уступать» невозможно иное деление, чем ab-treten, несмотря на существование конечной группы -bt
(например, Abt «аббат»), так как с точки зрения фоноло­
гической структуры abtreten (и вообще все сложные
Вопросы теории слога
293
немецкие слова) занимает благодаря сосуществованию
тона и ударения 1 промежуточное положение между одним
словом и двумя словами. Отвлекаясь от того факта, что ab
элемент отделимый (Ег tritt ab «Он уступает»), мы отме­
чаем наличие в этом слове двух ударений или, скорее,
двух слогов с ударным вокализмом. Если в случае abtreten не находит применения принцип (II), то в случае
abandern «изменять» в таком же положении оказывается
принцип (I). Не «твердый приступ» (coup de glotte) мешает
делению *a-bandern, а, наоборот, деление ab-andern
определяет наличие «твердого приступа».
Принцип (I) создает наилучший критерий для решения
вопроса о том, подчиняются ли слова, разложимые на
морфемы, тем же правилам слогоделения, что н первичные
(немотивированные) слова. Представляется, что это ка­
сается слов с первичными или вторичными суффиксами
или слов с флективными окончаниями, как можно судить
по нем. mach-tig «могущественный» < macht-ig, Schreiber «пишущий, писарь, переписчик» < Schreib-er и т. д.
(так же во всех индоевропейских языках). Еще более убе­
дительны примеры, относящиеся к принципу (И), напри­
мер др.-инд. savit-(t)re < savitre (дат. ед. ч. от savitfс морфологической границей между i и t), ср. приведенное
выше правило индийских грамматистов, гр. фгдест-'&е
«несите!» <срг 1>е-{-стА'е и т. д. Если вернуться к пример)
ftefocTTiQiov, то естественно было бы считать, что эта форма
подчиняется тем же законам слогоделения, что и немотиви­
рованные слова, то есть делится на ■OeX+xttiQiov так же.
как ФгАу+ю на ФгА.-f-'yco. Более того, по Геродиану, сло­
годеление сложных слов, включающих преверб,— таких
как
«уводить», ехдот] «устье», гхЯоуп «выборы»,—
будет: е-|аую, s-xqot), 5-хА,оут), то есть оно следует прави­
лам Геродиана для простых слов. Э. Герм ан 2 несправед­
ливо, по нашему мнению, усомнился в той важности, ко­
торую придает этому свидетельству И. Шмидт (KZ,
1 П р о с т ы е н е м о т и в и р о в а н н ы е с л о в а с д в у м я у д а р е н и я м и , и м ею
щими в д в у х у д а р н ы х с л о г а х г л а с н ы е п о л н о г о о б р а з о в а н и я , как
англ. to m a h a w k ,
называются иногда формальны ми сложными
с л о в а м и ( f o r m e l l e K o m p o s i t a ) . Этот т е р м и н был п р и м е н е н А к с е л е м
К о к о м . D i e A l t - u n d n e u s c h w e d i s c h e A k z e n t n i e e r u n g . S t r a s s b u r g , 1901
! E . H e r m a n n , ц и т . с о ч . , с т р . 131.
294
Вопросы
теории
слога
.XXXVIII, 14). Нужно принять во внимание тот факт,
что греческие сложные слова с превербами несравнимы с
фонологической точки зрения со сложными немецкими
глаголами. В греческом языке эти формы имеют лишь
один ритмический центр, причем безударный вокализм
не отличается здесь от вокализма ударного слога. И хотя
использовать в качестве принципа написание можно лишь
с осторожностью, знаменательно то, что слогоделение
подобного рода встречается в надписях. Действительно,
если слогоделение ёя-Xoyq, будучи этимологическим, не
исключает фонологического варианта г-х^оут), то, если
оно не соотносится с фонологической реальностью, оно
является лишь простой ошибкой.
Вообще орфографические предписания являются, как
нам кажется, следствием морфологических и фонологи­
ческих факторов. Ср. во французском языке de-sunir
«разъединять», но des-abuser «рассеивать заблуждения»,
des-arme «разоружать», me-salliance «неравный брак»,
но mes-aventure «злоключение», несмотря на полную иден­
тичность слогоделения во всех этих примерах. О слого­
делении, которое бывает то фонологическим, то мор­
фологическим, ср. также у Э. Германа 1 ( o t - v e S q i o t
«совет» и <rev-e6Q!ov, ngc-ao6ov «атаку» и ядоа-сбоид
и т. д).
Мы придаем решающее значение четкому отграничению
фонологической точки зрения от физиологического аспек­
та и морфологического анализа. Возможно, что выдвину­
тые выше принципы неполны и недостаточно четко сфор­
мулированы. Но это не изменяет того факта, что единст­
венный метод, ведущий к цели, состоит в применении
к слогоделению языковых критериев, то есть прежде
всего в выявлении э к с п л о з и в н о й
и импло­
з и в н о й частей начальных и конечных групп слова.
Не следует приступать к разделению интервокальных
групп ( и м п л о з и я + э к с п л о з и я ) , прежде чем
будет выполнена эта предварительная операция. Ведь
начало и конец слова являются непосредственными реаль­
ностями, в то время как внутренние границы слогов —
это лишь научная абстракция.
1 Е. H e r m a n n ,
ук. соч., стр. 2 0 2 — 203.
Вопросы теории слога
295
Разделив слова данного языка на слоги, можно поста­
вить вопрос о с т р у к т у р е слога в этом языке.
Известно, что конституирующая (центральная) часть
слога представлена гласным. В действительности гласной
является та элементарная фонема, которая сама по себе
может составлять слог (то есть односложное слово). Проб­
лема слогового характера таких форм, как нем. pst, легко
разрешима. С формальной точки зрении эта последняя
форма не является слогом. Но ей можно придать ф у н к ­
ц и ю слога, используя ее как с л о в о . Здесь полезно
было бы привести морфологическую параллель. Предло­
жение, сокращенное до одного сказуемого (глагол в лич­
ной форме), все еще остается предложением. Если же оно
сокращено до имени, оно будет предложением только в
том случае, если мы придадим ему эту функцию, например
в контексте L ’agent ouvrit la porte. Personne. Silence
complete. «Служащий открыл дверь. Никого. Мертвая
тишина». С функциональной точки зрения (но отнюдь не
с формальной) Personne и Silence complete эквивалентны
L ’agent ouvrit la porte — распространенному предложе­
нию, содержащему, кроме конституирующего члена (ска­
зуемого), второстепенные члены (дополнение, подлежа­
щее). Когда такая форма, как pst, используется в стихе,
построенном на силлабическом принципе, она считается
слогом, так как функционирует в качестве слова среди
других слов. В качестве с л о в а (название звука или
буквы) t функционирует как слог независимо от того,
произносят ли это t с вспомогательной гласной или без
нее.
Второстепенные или маргинальные части слога состоят
из начальной, или эксплозивной, группы согласных и
конечной, или имплозивной, группы. Таким образом,
на первый взгляд представляется заманчивым различать
три части слога: начальную группу, вокалический центр,
конечную группу. Но в языке единственно правильными
различиями являются дихотомические. Предложение
L ’agent ouvrit la porte разлагается не на l ’agent + ouv­
rit -f la porte, а на l ’agent + (ouvrit la porte), где дихото­
мия внутри группы сказуемого подчинена дихотомии меж­
ду подлежащим (группой подлежащего) и группой с к азу­
емого. То же самое мы утверждаем в отношении слога*
296
Вопросы теории слога
Вот принцип, который определяет дихотомический ха­
рактер слога:
(VIII)
Эксплозивная
часть слога про­
тивопоставлена вокалическому цент­
ру + и м п л о з и в н а я
часть,
причем
эти п о с л е д н и е ф у н к ц и о н и р у ю т к а к от­
носительное
е д и н с т в о 1.
В некоторых словах связь между эксплозивной частью
и центром слога более основательна и одновременно более
слаба, чем связь между центром и и м п л о з и в н о й
ч а с т ь ю . Если это так, должны быть свойства, прису­
щие лишь части слога, начинающейся с гласной, и свой­
ства, общие для вокалического центра и имплозивной час­
ти, исключая начальную группу. Такие свойства суще­
ствуют: ими являются просодические характеристики
слога, а именно количество и интонация2. Количество
слога определяется вокалическим центром и и м п л о ­
з и в н о й частью при эквивалентности д о л г и й г л а ­
сный
без
имплозивной
ч ас т и = краткому гласному + и м п л о з и в н а я
часть.
Интонация распространяется на интонируемый отрезок,
включающий гласный и ч а с т ь н е к о т о р о й импло­
зии. Ср., например, в литовском языке vefkti= v e rk -ti
«плакать», и м п л о з и в н а я
ч а с т ь = rk, интони­
руемый отрезок = е + г. Структура н а ч а л ь н о й груп­
пы согласных не затрагивает ни количества слога, ни
интонируемого отрезка. Таким образом, оказывается
оправданным рассмотрение г л а с н о г о + и м п л о з и в н а я ч а с т ь как более тесного единства внутри
слога.
Итак, и м п л о з и в н а я ч а с т ь подчинена э к сп л о з и в н о й внутри группы, а с другой стороны
(внутри слога) — подчинена вокалическому центру. Т а­
ким образом, и м п л о з и в н а я ч а с т ь
связывает
1 О т н ы н е мы б у д е м и с п о л ь з о в а т ь т е р м и н ы э к с п л о з и я
и
и м п л о з и я в смысле начальной и конечной груп п ы согласны х в
слоге, а не в смысле частей одн ого и т ого ж е сочетания согласн ы х.
г Тон и у д а р ен и е являются просодическими характеристиками
с л о в а ( р а с ш и р е н н о г о з а сч ет э н к л и т и к и п р о к л и т и к ) , а н е с л о г а ,
хотя он и и р е а л и з у ю т с я в сл оге (точно так ж е количество, св ойст­
в е н н о е с л о г у , м о ж е т быть р е а л и з о в а н о г л а с н ы м с л о г а ) .
Вопросы теории слога
297
силлабический центр слога с второстепенным членом
(эксплозивной
частью) следующего слога.
(IX)
Имплозивная
ч а с т ь с о с т о и т из
м о т и в и р о в а н н ы х г р у п п , к о т о р ы е пред­
ставляют собой инверсию эксплозив­
ных
групп,
и из
немотивированных
(автономных) групп.
Смысл этого принципа состоит в том, что нужно опре­
делить структуру и м п л о з и в н ы х групп по отно­
шению (в противоположность) к э к с п л о з и в н ы м
группам. Так, например, в современных германских язы­
ках, где конечные группы весьма разнообразны, легко
провести границу между мотивированными имплозивными
группами, такими, как -rp, -rt, -rk и т. д., и немотивиро­
ванными, такими, как -sp, -st, -sk и т. д. (поскольку
ks-, ts-, ps- не существуют в начале слова). Мотивирован­
ные имплозивные группы являются результатом п о л я ­
р и з а ц и и и м п л о з и и по отношению к э к с п л оз и и. Продолжая нашу морфологическую параллель, мы
можем сравнить вокалический центр со сказуемым
(с глаголом в
личной форме), и м п л о з и в н у ю
ч а с т ь — с его различными определителями (с косвен­
ными падежами и наречиями), а эксплозивную — с под­
лежащим. Итак, отношение между подлежащим и опреде­
лителями сказуемого зависит от того, имеются ли в виду
косвенные падежи или наречия (немотивированные). В
первом случае мы имеем дело с противопоставлением
н о м и н а т и в : к о с в е н н ы й п а д е ж , причем пос­
ледний обусловливается номинативом. В случае наречия
(немотивированного) это отношение зависимости не су­
ществует; есть только синтаксическая эквивалентность
наречия и косвенных падежей. И так же, как косвенный
падеж и наречие могут одновременно определять сказу­
емое, будучи одно более близким (центральным) опреде­
лением, другое — более далеким (маргинальным), так и
имплозивная группа может состоять из мотивированной
(под)группы и немотивированной (под)группы. Немоти­
вированная (под)группа имплозивной части всегда следует
за мотивированной (под)группой. Иначе говоря, мотиви­
рованная (под)группа является более центральной, чем
немотивированная. Имплозивная группа в нем. Herbst
298
Вопросы теории слога
«осень» дает -rps + t (-rps = spr- в обратном порядке, t
не мотивировано, как в Abt, так как начальное tp- не
существует в немецком языке); wirft «он бросает»: -rf + t,
и т. д.
Немотивированная имплозивная группа не является
необходимостью. Есть языки, где имплозивная часть
всегда мотивирована, например греческий или индийский.
Так как греческое слово может оканчиваться на - q , -v,
-g, -г|), -g, -v£ -q£, каждый из этих элементов или групп
согласных имеет свое соответствие в начале: g-, v - ,
or-, cm-, ox-, axv-, * c f x q - ; правда, axg- является пустой клет­
кой. В индийском в конце слова возможен либо простой
согласный, либо группа r + с м ы ч н ы й , которая на­
ходится в соответствии с начальной группой с м ы чн ы й + г.
Начальные и конечные группы в слоге занимают раз­
ные иерархические ступени. Начальная группа является
как бы добавлением к центральному элементу, в то время
как имплозивная группа служит определением этого
элемента. Хотя обе группы согласных являются второсте­
пенными (маргинальными) по отношению к центру,
эксплозивная часть противопоставлена центру и импло­
зивной части, которые образуют более тесное единство.
Оба эти отношения можно представить графически следу­
ющим образом (стрелки обозначают отношение подчине­
ния):
центр
ф
I имплозия
(
э к с п л о з и я <—
Эмпирическим доказательством этой иерархии яв­
ляется тот известный факт, что есть много языков, где ко­
нечного консонантизма не существует, либо он существует
лишь в слабой степени (например, итальянский), но нет
таких языков, где бы отсутствовал начальный консонан­
тизм, то есть где бы все слова начинались с гласных1.
1
С р . Р . Г . С т е т с о и: « И з в с е х в о з м о ж н ы х ф о р м с л о г а п р о с ­
тейшим для м е ж д у н а р о д н о г о в спом огател ьного языка я вл яется,
б е зу с л о в н о , слог, которы й начинается с со гл а сн о го и кончается
г л а сн ы м (то ест ь с н а ч а л ь н о й э к с п л о з и е й , н о б ез к о н е ч н о й и м п л о ­
зи и )»; « Т а к о й тип с л о г о в х а р а к т е р е н д л я н е к о т о р ы х п о л и н е з и й с к и х
языков».
Вопросы теории слога
299
(X)
П равильная
к л а с с и ф и к а ц и я со­
г л а с н ы х д о л ж н а о с н о в ы в а т ь с я на той
роли, к о т о р у ю о н и и г р а ю т в с т р у к т у р е
эксплозивных
групп.
Анализ начальных групп согласных приводит к раз­
личению к л а с с о в согласных фонем. В морфологии
деление слов на части речи основывается на их первичной
синтаксической функции; то же и в фонологии — прежде
чем установить классы, нужно внимательно изучить роль
согласных внутри эксплозивных групп, поскольку импло­
зивные группы определяются лишь по отношению к
эксплозивным группам. Возьмем, например, греческий
язык. Начальные группы согласных являются там трех­
членными (состоящими из трех согласных элементов)
или двучленными (включающими два согласных элемента),
а группы из четырех элементов совсем отсутствуют. Трех­
членная группа всегда включает в себя в -f с м ы ч н ы й
(я, р, ср; т, 6 , д; х, у, у) + сонант (плавные q, к или носовые
v, ц). В действительности же греческий язык был далек
от того, чтобы использовать все теоретические возможно­
сти (в количестве 9 х 4 = 3 6 ); ему были известны лишь сле­
дующие трехчленные группы: (Х ф д-, c t t q - ; о я А .- , ахХ- , gxA ,,
axv-; остальные группы были «пустыми клетками». Именно
в трехчленных группах, поскольку они являются наиболее
сложными, следует изучать взаимоотношения согласных.
Эти группы включают прежде всего элемент, непосред­
ственно соседствующий с вокалическим центром ( q ,
v,
ц.); его синтаксическую функцию мы обозначим через /,.
Второй элемент предшествует первому и следует за третьим
(л, р, ср; т, б, Ф; х, у, %); функцию его мы обозначим через
Д. Третий элемент предшествует второму (а); функция / 3.
Функция /, состоит в том, что согласный с ней может
следовать за другим согласным, но за ним самим соглас­
ный следовать не может. Функция / 2 является функцией
согласных, которым предшествует и за которыми следуют
Другие согласные. Функция / 3 является функцией соглас­
ных, за которыми следуют другие согласные, но пред­
шествовать которым другие согласные не могут.
Двучленные группы бывают двух родов. Одни являют­
ся механическим сокращением трехчленных групп. Утра­
та а дает группы с м ы ч н ы й + с о н а н т :
300
Вопросы теории слога
яд-, Pq-, cpQ-
ziK-,
р^-,
фЯ-
ял’-,
■
—,
—— ,
tq-, 6g-, Oq-
хХ-,
—,
йЯ-
—,
6v-,
dv- ф - , 6j.i-
XQ-, Y6-. %Q-
Y^-’ Х^‘ xv-' Yv‘> Xv"
ХИ-> — -
— ,—
—
Здесь также встречаются «пустые клетки», то есть не­
реализованные группы, существующие потенциально, что
доказывает, например, неологизм tpve!, встречающийся
в языке комедии.
Исчезновение сонанта в трехчленных группах приводит
к бинарным группам a - f - с м ы ч н ы й : стя-, ар-, crop-;
ах-, — , ад-; ах, — , ох-.
Незанятая клетка аб- встречается в словах, заимство­
ванных из эолийского, как, например, абиуое вместо
или абебуХа =£еиуАа «ярмо».
Наконец, в результате падения смычной появлялись
двучленные группы а + с о н а н т . Хотя они исчезали
уже в доисторическую эпоху, все же ар- еще встречается
в языке исторического периода, ср. ацедбоЛгое «страш­
ный, ужасный», а|л%со «смывать, чистить» наряду с древ­
нейшим изменением а^,- > ц- в pei 6ico «улыбаться» (tptAoP|i,ei6 r(g «всегда улыбающийся»).
Вторая разновидность двучленных групп не обуслов­
ливается трехчленными сочетаниями. Она включает в
себя следующие случаи:
1. смычный -{- a : г|>, £-, £-,
2 . смычный лабиальный или гуттуральный + смыч­
ный дентальный: ят-, (36-, ср#-; хт-, %■&- (уб- встречается
лишь в середине сложного слова гд'-убоияод «грохочу­
щий»).
Эти группы имеют одну общую особенность: их первый
элемент выступает в функции / 3, а последний — в функ­
ции Д. Действительно, все двучленные группы не могут
следовать за каким-либо согласным, и никакой согласный
не может им предшествовать. Итак, ■ф=я3а 1, ят = я , т 1(
jxv = p sVj. В 1|з и ят функция составляющих изменилась:
я г > я ,, а, > а , , т 2 > г ,. В ^v- v сохраняет свою функцию
/,, но [х, перешло в |Л3.
Когда в каком-либо языке устанавливают классы сог­
ласных, исходя из выполняемых ими функций внутри
начальных групп, часто замечают, что согласные имеют
больше одной функции. Так, в греческом языке элементы.
Вопросы теории слога
301
л , (3, ср: функция / 2 в сочетаниях типа ал£>-, ал-, лд-;
функция / 3 в группах типа Ц)-, лт-; а: функция /, в группах
типа алу-, ал-, а^-; функция /, в группе типа if;
ji : функция /, в группе типа б,и-; функция / 3 в }iv-.
Итак, прежде чем отнести один из элементов в опреде­
ленный класс, нужно решить основной вопрос: какая из
двух функций должна быть признана первичной, или ос­
новной. Известно, что использование существительного
s качестве определения (приложения) или, наоборот,
использование прилагательного в качестве самостоятель­
ного имени (в качестве определяемого члена) вовсе не
уничтожает существенного различия между этими двумя
частями речи. Речь идет только о том, чтобы выдвинуть
объективный критерий, позволяющий установить иерар­
хию двух функций в одной и той же форме (функцию пер­
вичную, или основную, и функцию вторичную)1. Крите­
рии этого определения существуют. Это прежде всего
критерий сфер употребления.
(XI)
Ш и р о к а я
с ф е р а
у п о т р е б л е н и я
п е р в и ч н а но о т н о ш е н и ю к у з к о й с ф е р е
употребления.
В группах и + с м ы ч н ы й каждый смычный сохра­
няет свой индивидуальный характер. Напротив, в группах
с у ы ч н ы
й -р a (if-, ?,-) это последнее появляется лишь
после глухих (if-яд, |-х а). Функция /, является, сле­
довательно, вторичной у а; основная же, или первичная
его функция — это / 3. Следовательно, для смычных
первичной функцией будет / 2, а вторичной — / 32.
1 Д е Г р о о т (цит. с оч., с т р . 27), г о в о р я о в о к а л и ч е с к о й ф у н к ц и и
н е к о то р ы х с о г л а с н ы х ( т а к и х , к а к г и л и 1), и с п о л ь з у е т в ы р а ж е н и е
« с в я з ан н ы й со с т р у к т у р о й я з ы к а » и « с в я з а н н ы й с л и н г в и с т и ч е с к и м
сознанием » — т е р м и н ы , с о о т в е т с т в у ю щ и е «п е рв и чн ой
функции»
и «вторичной ф у н к ц и и » . В д е й с т в и т е л ь н о с т и ж е п е р в и ч н о й ф у н к ц и е й
г я в л я е т с я ф у н к ц и я с о г л а с н о г о , а г —• л и ш ь в т о р и ч н а я ф у н к ц и я
той ж е фонем ы г; с ч и т а т ь ж е, что в ч е ш с к о м и с л о в а ц к о м с у щ е с т в у ю т
Две р а з л и ч н ы е ф онем ы г и г бы л о бы н е п р а в и л ь н ы м . О т н о ш е н и е
п е п в и ч н а я : в т о р и ч н а я
о п р е д е л я е т с я п р и н ц и п а м и (X I )
и (X II).
2 В е р н е м с я к п р о б л е м е с л о г о в ы х г и 1, в ы д в и н у т о й де Г р о о то м .
О п р е д е л е н и е к а ч е с т в а не т о л ь к о г, 1 (n, т ) , но и и н д о е в р о п е й с к и х
i. и; д о л ж н о и с х о д и т ь из ф а к т а , что i и i, и и ‘и, г и г, п и п н и к о г д а
не п р о т и в о п о с т а в л я ю т с я . Эти эл е м ен ты р е а л и з у ю т с я к а к г л а с н ы е в
определенных позициях: меж ду согласны ми, между нулем и соглас­
302
Вопросы теории слога
(XII)
У п о т р е б л е н и е , в к о т о р о м проти­
вопо ст ав ля ютс я
классы,
является
п е р в и ч н ы м по о т н о ш е н и ю
к употреб­
лению,
в котором
п ро ти в оп о ст ав ля ­
ю т с я э л е м е н т ы , п р и н а д л е ж а щ и е к од­
ному
и тому
же к л а с с у .
В группах ал-, ат- и яд-, тд- элементы я и х противо­
поставляются идентичным образом а (имеющему функцию
/ 3) и q (имеющему функцию /,). В ят- они противопостав­
ляются друг другу. Их первичной функцией будет, сле­
довательно, функция, выполняемая ими в группах ая-,
ах-, яд-, тд-, т. е. / 2, в то время как функции /, у я и /, у т
(в группе ят-) будут вторичными. Тот же самый критерий
применим к р: первичная функция -/, (в бр-, ср. 6v-),
вторичная функция -/ 3(pv-).
Таким образом, система классов греческих согласных
такова, как нам представляет ее анализ трехчленных
групп: 1 класс — с о н а н т ы ; 2 класс — с м ы ч н ы е;
3 класс — а. Некоторые из этих элементов могут употреб­
ляться во вторичной функции, соответствующей другому
классу — не тому, к которому принадлежит рассматри­
ваемый элемент.
Подобная, хотя и не совсем тождественная ситуация
имеет место в индийском языке. В нем были следующие
трехчленные начальные группы (более сложных не было):
1) str-, sty-, spr-, sphy-; 2) ksn-, ksm-, ksv-. Трудно не­
посредственно сравнивать группы типа 2) с группами типа
1) из-за большого количества неиспользованных «пустых
клеток»; нет примеров на s + с м ы ч н ы й перед носовым
или v, и, наоборот, ks- не встречается перед г или у. Од­
нако двучленные сочетания, возникающие при утрате
последнего согласного элемента, убеждают нас в том, что
группы st-, sp-, sph- из 1) являются результатом сокраще­
ния полной системы sp-, sph-, st-, sth-, sk-, skh-, в то время
как ks из 2) является единственным использованным пред­
ным, м еж ду с о г л а с н ы м и н у л е м . К а к с о г л а с н ы е они р е а л и з у ю т с я не
т о л ь к о меж ду гласны м и, м еж д у нулем и гласным, между гласны м и
ну л е м , но и с в е р х т о го, что о ч е н ь в а ж н о , м е ж д у с о г л а с н ы м и г л а с ­
ным и м е ж д у г л а с н ы м и с о г л а с н ы м . И з э т о г о с л е д у е т, что в к а ­
че стве н е с л о г о в ы х они и м е ю т бол ее ш и р о к у ю с ф ер у у п о т р е б л е ­
н и я , чем в к а ч е с т в е с л о г о в ы х . П о э т о м у их к о н с о н а н т н а я ф у н к ц и я
явл яется основной, или первичной.
Вопросы теории слога
ставителем системы ps-, ts-, ks-. Соотношение между этими
двумя системами является таким же, как в греческом 1
языке. Следовательно, снова функция /, будет свойствен
на сонантам (в том числе у и v), / 2 — смычным, / 3 — s.
Шипящий s принадлежит, таким образом, к третьему
классу (начальная группа sc-). Главные отличия от гре­
ческого языка заключаются в следующем: двучленные
группы s (и s) + сонант: sr-, sn-, sm-, sy-, sv- и Sr-, S1-,
Sn-, Sm-, sy-, sv- с функциями / 2 /, (перед s может стоять,
к); позиция h, принадлежащего к 3 классу (hr-, hi-, hn-,
hy-, hv-), и, наконец, взаимоотношения между элементами
1 класса: вторичная функция /, у m и v в сочетаниях шг-,
ml-, my-; vr-, vl-, vy-; вторичная функция / s у n в ny-.
Рассмотрим, наконец, начальные группы в латинском
языке, менее сложные, чем в греческом или индийском.
Трехчленные группы: spr-, spl-; str-, stl-; scr-, scl- позволя­
ют установить три уже известных класса. Двучленные
группы представлены, с одной стороны, сочетаниями
sp-, st-, sc- (и squ-) с функциями / 3 / 2, а с другой — груп­
пами pr-, pi-, tr-, cr-, cl- с функциями / у ,. Функциональ­
ная эквивалентность b, d, g, f и р, t, с, которая дока­
зывается существованием двучленных групп Ьг-, Ы-; dr-(?);
gr-, gl-, fг-, fl-, в то время как sr-, si- отсутствуют, за ­
ставляет нас определить функцию b, d, g, f как
На­
конец, начальная группа gn- определяет для п функцию/,.
В латинском языке есть только два согласных элемента,
которые не входят в начальные группы: m и h. Класс m
может быть определен только последующим анализом
имплозивных групп.
Обычно анализ эксплозивных групп дополняется по­
следующим анализом имплозивных, который дает некото­
рые дополнительные уточнения в вопросе классификации
согласных фонем и их родства. Так, например, в латин­
ском позиция m не определяется только начальными
группами, поскольку m никогда не является частью на­
чальной группы. Но оно появляется в имплозивной груп.
1 В а р р о н н а з ы в а е т f п о л у г л а с н ы м (se m iv o c a lis) ; п о с к о л ь к у {
я в л я е т с я щ е л е в ы м ( д л и т е л ь н ы м ), он о т н о си т его вместе с s, х в один
к л а с с с г, 1, т , п. П р и ц и а н , н а п р о т и в , н а з ы в а е т f с м ы ч н ы м ( m u t a ) ,
н е со м н ен н о , пото м у, что с т о ч к и з р е н и я ф у н к ц и и , ос о б ен н о п е р е д
п л а в н ы м и , f вед ет себя т о ч н о т а к ж е , к а к р и b, t и d, с и g.
304
Вопросы теории слога
.пе -шр (например, emptus «купленный»), проявляя себя,
таким образом, как элемент класса 1, точно так же, как п
в ant-trum, sanc-tus.
Анализ структуры слога логически приводит нас к
классификации согласных фонем, хотя это и не является
нашей задачей. Но классы элементов д о л ж н ы б ы т ь
выведены из анализа структуры, и мы выдвигаем методи­
ческое требование: установление системы консонантизма
какого-либо языка должно опираться на предваритель­
ное изучение с л о г о д е л е н и я и н а ч а л ь н ы х
г р у п п с л о г а 1. В конце концов именно потому, что
это требование сознательно не применялось, до сего вре­
мени терпели крах все попытки фонологической класси­
фикации согласных. Стетсон был совершенно прав, утвер­
ждая: «Согласные не существуют независимо, а лишь
выполняют свою функцию в слоге» (цит. соч., стр. 6);
«Согласные и гласные являются компонентами (factors),
существующими лишь в составе слога, они отнюдь не бу­
синки, нанизанные на шнурок» (стр. 90). Кажется, Ф огт 2
был единственным, кто пытался определить классы сог­
ласных в соответствии с их функцией внутри слога. Но
мы думаем, что этого можно достигнуть, лишь исходя
из анализа максимально сложных начальных групп . То,
что Фогт называет
«сложными фонемами» (composite
phonemes), а именно группы sp- и т. д., которые ведут
себя как р и т. д. в эксплозивной позиции и как s — в
имплозивной,— это группы с первичной эксплозивной и
в т о р и ч н о й имплозивной функцией (ср. принцип IX).
Остается теперь обратиться к к о л и ч е с т в у с л ог а. Речь идет о характеристике, которой обладает слог
далеко не в каждом языке. Долгие и краткие слоги раз­
личаются лишь в языках, характеризующихся противо­
поставлением гласных по количеству. Это различение
1
У с т а н о в л е н и е ф о н о л о г и ч е с к о й си ст ем ы в о всей е е п о л н о т е
и с х о д и т п р е ж д е в с е г о и з р а з л и ч и й м е ж д у с и л л а б и ч е с к и м и ц ен т р а м и
и г р у п п а м и с о г л а с н ы х . Э т о р а з л и ч и е с л у ж и т о с н о в а н и е м д л я п ер в о й
д и х о т о м и и — г л а с н ы е : с о г л а с н ы е . Д е Г р о о т ( ц и т . с о ч . , с т р . 37)
делает р азл ичи е м е ж д у ст р ук т ур н ой и ф ун к ц и он ал ьн ой к ласси ф и к а­
ц ией ф о н е м . С у т ь в том, что п е р в а я ( = р а з д е л е н и е н а к лассы ) д о л ж н а
о с н о в ы в а т ь с я н а в т о р о й (то е ст ь н а « с и н т а к с и ч е с к о й ф у н к ц и и ф о н ем
в сл о ге» ).
s N o r s k T i d s k r i f t . X I I , 1 9 4 2.
Вопросы теории слога
305
опирается одновременно на противопоставление е : е
(е выступает здесь как символ любого гласного) и на коли­
чественную эквивалентность е = et (t = простой соглас­
ный или любая группа)1. Оно обязательно для греческой,
латинской, санскритской, персидской, арабской метрики.
Именно благодаря эквивалентности е = et каждый слог
может быть отнесен либо к долгим, либо к кратким.
Двойная обоснованность количества слога доказывает в
то же время, что количество является характеристикой
не фонемы, то есть гласного, а слога. Действительно, если
et и е эквивалентны в отношении количества, количество
слога не вытекает из количества гласного, а наоборот —
долгота е является лишь частным случаем долгого слога,
а именно случаем долгого открытого слога. Богатому
разнообразию таких долгих закрытых слогов, как ek, eg, es,
ег, еп и т. д., противостоит только один вид долгого откры­
того слога: е, равное продленному силлабическому центру
и противостоящее непродленному (то есть краткому) ё.
Однако здесь могут возразить, что количество слога
существует всюду, так как в каждом языке встречаются
закрытые и открытые слоги. Если это так, то неверен наш
тезис о существовании количества слога лишь в языках
с противопоставлением гласных по количеству. Однако
это не так: в польском или в итальянском языках коли­
чественное стихосложение невозможно. Противопоставле­
ние з а к р ы т ы й
с л о г : о т к р ы т ы й с л о г не
эквивалентно ( д о л г и й с л о г : к р а т к и й с л о г ) .
Необходимо противопоставление е : е, и только посредством
ё, которое с количественной точки зрения эквивалентно
et, et может как долгий слог противопоставляться ё.
Почему же тогда количество, будучи специфической
характеристикой слога, проявляется в гласном, в резуль­
тате чего его рассматривали как характеристику гласного
и говорили о системе гласных ё, ё, б, б и т. д. в индоевро­
пейском, греческом, латинском и т. д.? Дело в том, что
мы встречаемся здесь с явлением довольно частым в язы­
ковых структурах. Характеристика целой структуры
1
Мы н е г о в о р и м з д е с ь о н а ч а л ь н о й г р у п п е , к о т о р а я н е и м еет
значения д л я количества сл ога. Е сл и начальный к онсонантизм
и играет роль в с т и х о с л о ж е н и и , то лиш ь в связи с п р едш ествую щ им
с л о в о м и б л а г о д а р я т о м у , что с т и х (и л и п о к р а й н е й м е р е п о л у с т и ­
шие) в о с п р и н и м а е т с я к ак е д и н о е с л о в о .
2 0 Е. К у р и л о в нч
306
Вопросы теории слога
может либо сохранять некоторую независимость, либо
быть включена в конституирующий (центральный) член
структуры. Таким образом, модальность (например, сом­
нение, неуверенность) предложения выражается либо
специальным словом (наречием), как peut- etre «может
быть», probablement «вероятно» и т. д., либо граммати­
ческой категорией наклонения, например сослагательнымбудущим (subjonctif-futur) II sera malade «Он, наверное,
'олен», которая присуща сказуемому (глаголу в личной
форме), но не подлежащему (имени).
Можно сравнить долготу в слогах ek, eg, es, ег, еп
и т. д., с одной стороны, и долготу слога ё — с другой,
с двумя способами выражения модальности в предложе­
нии. Присоединение -к, -g, -s, -г, -п можно сравнить с
выражением модальности при помощи относительно само­
стоятельных лексических элементов; удлинение же ё > ё
будет, напротив, соответствовать изменению, происходя­
щему внутри конституирующего (центрального) члена
структуры. И точно так же, как в морфологии модаль­
ность, выраженная лишь наречиями, не является грам­
матической к а т е г о р и е й , количество слога не может
опираться лишь на противопоставление е : et -— оно тре­
бует наличия ё, которое делает возможным отношение
е : ё = et (ср. II est malade «Он болен» : II sera malade
«Он, вероятно, болен» = И est probablement malade
«Он, вероятно, болен»).
Имеются также слоги с вдвойне мотивированной дол­
готой: долготой гласного и последующей и м п л о з и в ­
н о й частью. Эти случаи также имеют соответствие в
морфологии. В II sera probablement malade «Он, вероятно,
болен» имеется некоторого рода плеоназм, поскольку
возможность или неуверенность выражена два раза —
грамматически и лексически. В этом случае грамматиче­
ская характеристика является более центральной, чем
лексическая, так как она состоит из синсемантической
морфемы, включенной в конституирующий член предло­
жения (окончание subjonctif-futur). Точно так же коли­
чество слога, выраженное фонологически, состоит из
просодемы, присущей гласному как конституирующему
члену слога. В этом случае и м п л о з и в н а я часть
не прибавляет ничего нового к количеству слога.
ЗАМЕТКИ О ГРУППАХ СОГЛАСНЫХ В ПОЛЬСКОМ Я З Ы К Е 1
(1952)
В десятом томе Бюллетеня Польского лингвистиче­
ского общества 2 в статье М. Баргелувны собраны и со­
поставлены полные данные о начальных, серединных и
конечных группах согласных в польском языке. Из-за
отсутствия места приводятся лишь статистические дан­
ные, конкретные примеры ( 1— 2) приведены только
для редко встречающихся групп. Однако материалы
Баргелувны дают достаточно оснований для интересных
общетеоретических выводов.
В восьмом томе Бю ллетеня 3 были выдвинуты методи­
ческие принципы классификации согласных на основании
функциональных критериев. Артикуляционная или осно­
вывающаяся на ней фонологическая классификация
должна опираться на разделение согласного в пределах
слога в соответствии с его конкретной функцией. При ана­
лизе групп согласных были учтены следующие положения:
1.
Первичной функцией согласных является экспло­
зивная функция, вторичной — имплозивная. Это следует
из двух фактов: а) наличия языков без имплозивных со­
гласных, то есть имеющих лишь открытые слоги и гласные
исходы; при этом языки без эксплозивных согласных,
в которых бы каждый слог и каждое слово начинались
с гласных, отсутствуют (выражения п е р в и ч н ы й и
вторичный
употреблены здесь не во временном
значении: предшествующий и последующий, а в иерархи­
ческом: главный и второстепенный); б) существования
между имплозивной группой (концом слога) и гласным
1
wych,
2
3
20*
J.
K u r y t o w i c z , U w a g i о p o l s k i c h g r u p a c h s p o f g l o s oB P T J , X I , 1 952, с т р . 5 4 — 6 9 .
B P T J , X , с т р . 1— 2 5 .
B P T J , V I I I , с т р . 8 0 — 114.
308
Заметки о группах согласных в польском языке
более тесной связи, чем между гласным и эксплозивной
(начальной) группой слога, как это следует из явлений
просодии, количества и интонации с л о га 1. Первая дихо­
томия слога разлагает его на эксплозивную группу, с
одной стороны, и г л а с и ы й + и м п л о з и в н а я
г р у п п а — с другой.
2. В связи с этим конечные группы слога или слова
должны быть описаны в их отношении к начальным груп­
пам, как к исходным. Проблема групп в середине слова,
тесно связанная с границей слога, должна основываться
на предварительном анализе конечных и начальных групп
слова.
3. Так как по отношению к слову (точнее говоря, к
акцентуационному единству) слог как единица, не имею­
щая семантической функции, является абстракцией (пусть
языковой, а не лингвистической, как это доказывают не
только метрические, но и фонетические явления), основой
для изучения конечных и начальных групп слога должны
быть начальные и конечные группы с л о в а 2.
4. Схему последовательных операций можно предста­
вить следующим образом (стрелки обозначают очеред.ность):
Слово--------------------------------------------- >Слог
начальные группы
начальные группы
I
гр\'ппы внутри
* слова
1----j
-<-----4(граница слога)
4конечные группы
конечные группы
Таким образом, первой операцией оказывается анализ
начальных групп слова.
5. «Синтаксис», описывающий функции согласных,
является исключительно
«синтаксисом последователь­
ности». Функция согласного в построении группы опреде­
ляется позицией, которую он занимает (или может зани­
1 С р . т а к ж е я в л е н и я рифмы ( b u k : r o g и т. п . ) . В а ж н о от м ет и ть ,
чт о п о з и ц и е й с и н к р е т и з м а ( н е й т р а л и з а ц и и ) бы в а ет п о з и ц и я к о н ц а ,
а н е н а ч а л а с л о в а , н а п р и м е р к о н е ч н ы е t / d в п о л ь с к о м я з ы к е и т. п.
2 Н ач ал о сл ова всегда является началом слога, конец слова —
к о н ц о м с л о г а , но н е н а о б о р о т .
Заметки о груп п а х согласных в польском языке
309
мать) по отношению к другим согласным. Отсчитывая
3, 2 , 1 место «налево» от гл а с и л о , мы приходим к выводу,
что в греческом языке согласные q, A, v принадлежат к
первому классу, то есть могут занимать в начальной груп­
пе место непосредственно перед гласной1.
Эти предпосылки должны обеспечить адекватное опи­
сание и функциональную классификацию польских сог­
ласных.
По сравнению с санскритом или классическими язы­
ками, в которых строение начальных групп довольно
прозрачно (BPTJ, VI I I , стр. 107— 111), в польском языке
сразу же бросаются в глаза две черты. Первая из них —
возможность перестановки членов групп. Сосуществова­
ние групп типа а ,а 2 и а 2а, — довольно частое явление.
В греческом языке или в санскрите такая перестановка
возможна*лишь в группах с s, например др.-инд. sp, st,
sk и ps, ts, ks (k§). Вторая ч ер та — наличие геминат в
начале слова. Они не являются геминатами в обычном
значении этого слова, поскольку не определяются как
согласные, через которые проходит граница слога. Языки,
в которых имеются геминаты, например классические
или древнегерманские языки, не имеют и не могут иметь
геминат в начале или конце слова. Таким образом, поль­
ские геминаты начала слова в большинстве случаев сос­
тавляют группы с идентичными членами.
Приведем примеры перестановки членов двухэлемент­
ных групп (в алфавитном порядке):
Ы : }b (Jba «лба»), bz (bzu «сирени») : zb’ (zbir «бандит»),
bz : zb’ (zbik «дикая кошка»), cf : fc (wcale «совсем»): cf : fc
(wczoraj «вчера»), dr : rd (rdest «гречишка»), dv : vd (wdowa «вдова»), 3^ (dzwi§k «звук») : v j (wdzi^k «очарование»),
fs (wsie «деревни») : sf’, fs : sf, ft (wtorek «вторник») : tf,
gf : }g, gm : mg (mgiefka «туман, дымка»), gz (gzyms
«карниз») : zg (zgaga «изжога»), gz : zg (igac «шпарить»),
xm : mx (mchu «мха»), ki : Ik (fkac «всхлипывать»), ks : sk,
ks : sk, kt : tk, lv (lwa «льва») : vl (wlec «влечь»), \z : zi,
цию
109,
вана
ных
1 П о д р о б н у ю ф ун к ц и он ал ь н ую (синтаксическую ) классифика
г р е ч е с к и х с о г л а с н ы х м о ж н о н а й т и в B P T J , V I I I , с т р . 107 —
и в T C L C , V , 1949, с т р . 5 6 — 5 7 . Э та к л а с с и ф и к а ц и я о с н о ­
н а а н а л и з е н а и б о л е е р а с п р о с т р а н е н н ы х , т о е ст ь т р е х э л е м е н т ­
групп.
310
Заметки о группах согласных в польском языке
tl : lz (ize «он лжет»), ms : sm, mz : zm (zmudny «тяжелый,
утомительный»), ps : sp, ps : sp’, rt : tr, rv : vr, rz : £r,
st : ts, vz : zv (zwac «звать»), vz : iv.
Геминаты, встречающиеся в начале слова: сс (czczy
«тщетный»), зз (dzdzu «дождя»), ss (ssak «млекопитаю­
щее»), ss (ssie «он сосет»).
Основная трудность заключается в разделении трех­
элементных групп на две части. В тех случаях, когда груп­
па состоит из неслоговой приставки и начала корня (на­
пример, wst-awac «вставать»), это разделение не вызывает
сомнений, так как определяется морфологической грани­
цей. В данном примере согласные s и t, относящиеся к
корню, более тесно связаны между собой, чем с согласной
приставки w (то есть {). Группа fst разделяется таким об­
разом на согласный f и сочетание st (сочетаниями мы бу­
дем называть подгруппы с более тесной связью элементов
в пределах групп согласных). В примере (f/st) раздел
группы совпадает с морфологической границей, не всегда
совпадающей с границей слогораздела и с морфологиче­
ским делением.
Анализ трехэлементных начальных групп с продуктив­
ными приставками f(v) < уъ и s(z) < s-ь, гъ дает возмож­
ность выделить следующие сочетания, которые могут быть
сгруппированы в следующую схему:
kr
tr
xr
рг
br
dr
gr
ks
ps
ts
xs
Ы
g2
Р* Pi tt tl kf kl xl xl
di­
ы
ы
Si cf
gn gn
xm
em
gm
dm
tf t f ’ kf k f’ xf
dv 5V gv gtf
sc
st Sc sk
Sp’
sr st si sn sm sf’
Как видим, в первый ряд этой схемы попали главным
образом группы, состоящие из смычного или х и сонанта
( г ,}, 1, n, m, f = v ) или s/i (< исторического<г), а во второй
Заметки о группах согласных в польском языке
311
и третий — группы из s + смычный или сонант (а также
sc). Примеров сочетаний смычный -f- n, m, f(v) здесь недо­
статочно. Несмотря на это, система кажется «синтаксиче­
ски» довольно ясной. Смычные предшествуют r(s, 2), 1 (1),
n, m, f(v), а сами (глухие) следуют з© s (s). s предшествует
сонантам г, I (1), n, m, f. Разделение на три класса — со­
нанты, смычные, s — в сущности совпадает с подобным
делением в древних индоевропейских языках. Классифи­
кация согласных проведена здесь в зависимости от места,
которое они занимают по отношению к гласным и друг к
другу.
Трехэлементные немотивированные группы, то есть
такие, через которые не проходит морфологическая гра­
ница, фонологически распадаются на две части в том слу­
чае, когда вторая и третья согласные образуют сочетания,
встречающиеся в приведенной выше таблице, а именно:
s/pr, v/br, z b r , z dr, z/gr, z,gI, с kl, s kt, s ki, t/kl, p/xt,
p/xl, midi, m dl; m/gt, m gl, z/gl, с kn, 1 gn, 1/gri, m.gri,
t kf’, f 'sp, f st, f/sc, m sc, f,sc, m/sc, 1 sri.
Это бинарные группы, но вторая часть их представлена
не отдельным согласным, а сочетанием. Поскольку возмож­
но их деление, допустима и перестановка. Следовательно,
мы можем найти и такие трехэлементные группы, в которых
сочетание образует два первых согласных. Ср: tr f, kr/f,
kr, f’, kr/n, kr t, br v, dr g, dr j , dr/v, dr.tf, dr z, gr,d, ps t,
ks/t, xs/t, xs/c, bz d, bz/з, b i m, gz b, gz'ni, gz rn, pi c,
pi f, sc g, sm'r.
В следующих группах можно с равным основанием
отделить как первый, так и последний согласный: str,
spr, skr, stj, sks, pic, xsc, sxl, skn, skf, skf’.
Приведенная выше таблица сочетаний может быть
заполнена посредством интерполяции. Так, например,
сочетание хп возможно с фонологической точки зрения,
но является «пустой клеткой» (case vide). Это следует из
пропорции gm : gn = xm : хп. Ряд сочетаний, который
можно восстановить при помощи интерполяции, образуют
группы z + с м ы ч н ы й или с о н а н т (zb, zd, zg, zr,
zi, zl, zn, zm, zv). Это звонкие соответствия групп sp, st,
sk, sr, si, si, sn, sm, sf, допустимые в качестве сочетаний
наравне с этими последними, поскольку озвончение, как
и палатализация всей группы, ничего не изменяет во вза­
312
Заметки о группах согласных в польском языке
имоотношении элементов сочетания. Следовательно, рг :
br = sp : zb и т. д.
В свете последних замечаний остальные немотивиро­
ванные трехэлементные группы можно рассматривать как
комбинации отдельных согласных и сочетаний: р/хп,
р xn, b'zd, b £3 , v/zr, V;Zt.
Признание существования сочетания как составной
части трехэлементной группы позволяет нам выделить
некоторое количество мотивированных групп ( = с продук­
тивным префиксом), в которых морфологическая дихото­
мия не совпадает с фонологическим делением. Так, морфо­
логическому делению s/ps-, s/tx- в spsocic «напроказить»,
stchorzyc «струсить» соответствует фонологическое sp s-,
st 'x-, так как сочетание образуют только два первых, но
не два последних элемента. Если бы эти слова были сла­
вянским наследием (sbpbs-, sbdbx-), то в современном язы­
ке они звучали бы как *zepsocic (ср. zepsuc «испортить»),
*zetchorzyc (ср.
zepchac «спихивать»). Использование
приставок f(v), s(z) перед начальной группой корня, не
образующей сочетания, возможно лишь тогда, когда сам
префикс входит в сочетание с первой согласной к о р н я 1.
Так становятся ясными остальные случаи трехэлемент­
ных мотивированных групп:
морфологическое деление фонологическое деление
s pss txs frs/flz brz gb-
sp sst/xsf rsf/ 1zb;zzg/b-
1 С у щ е с т в о в а н и е с л о в типа z e b r a c « со бр а т ь» , г д е в с т р е ч а е т с я
п р е ф и к с z e - п е р е д с о ч е т а н и е м (br), н е п р о т и в о р е ч и т э т о й ф о р м у л е .
В о з де й ст в и ю а н ал ог и и (z-broic «вооруж и ть» и т. д .), до п у с ти м о м у
с ф о н ологич ес кой точки з р ен и я , п р епя тствует м ор ф ол оги ч еск ое
ч е р е д о в а н и е z b i o r - , z b i e r z - , z e b r a - , т о ест ь и з м е н ч и в о с т ь к о р н я . С р .
далее
w e g n a c « в о гн а т ь» ( * w z e n i e ) ; w e p r z e «он
вотк н ет», w e s l a c
« п р и сл а т ь » ( K S b l a t i и s t b l a t i ) , w e t r z e «он вотрет », w e z w a c « п р изв а т ь»
и т . д . , «г де w e я в л я е т с я о м е р т в е в ш и м о с т а т к о м п р о ш л о г о , но в
w ejrzec «взглянуть», w e p c h a c и т. д. о н о п о дд ер ж и в а ет ся с у щ е с т в о ­
в а н и е м г р у п п с о г л а с н ы х b rn , j z , j d , l g n , I k n , m k n , p x ( n ) , rw , ss,
tx n , tk(n).
Заметки о группах согласных в польском языке
z/gdz.'mrz mlz mnz/vrz/vtz vt-
313
zg'dzm rzm / 1zrn(nzv; rzv 1ZV:l-
Ср. также zdj^c «снять» = zd'jqc. Единственным при­
мером группы согласных, в которой нет сочетания ни в
начале, ни в конце, является группа fsn- (wsznurowac
«зашнуровать»).
Кроме префиксов f(v) и s(z), существует третий: fs(vz).
Так как согласные этого префикса не образуют сочетания,
использование его в неслогообразующей форме (fs-, vz-)
требует, чтобы следующий за ней корень начинался с
согласного, с которым s(z) может образовать сочетание.
Это условие легко выполнимо, ибо s(z) соединяется с каж ­
дым последующим фрикативным, х взрывным, носовым
и f(v). Следовательно:
морфологическое
fs/p (wspomniec
fs/p’ (wspi^c si?
fs;k (wskazac
fs/x (wschodzic
vz b (wzburzyc
vz b ’ (wzbierac
vz d (vvzd^c
vz/g (wzgardzic
vz 1 (wzleciec
vz/n (wznosic
vz n (wzniesc
v z r n (wzmoc
vz/rh (vzmianka
vz/v (wzwyz
деление фонетическое деление
„вспомнить")
f/sp„взобраться")
f/sp’
„указать")
f/sk„восходить")
f'sx„возмутить")
v.’zb„подниматься"
v zb’
[об уровне воды])
„раздуть")
v/zd„пренебречь")
v.'zg„взлететь")
v/zl„возносить")
v'zn„поднять")
v';zn„усилиться")
v zm„замечание")
v'zrfi„ввысь")
v/zv-
Из суффиксов при образовании трехэлементных началь­
ных групп учитывается лишь суффикс -п^(-п^с). Если два
314
Заметки о группах согласных в польском языке
первых элемента не образуют сочетания, то его образуют
второй элемент и суффиксальное п:
морфологическое деление
k l'ng („я проклинаю11)
s x ’n§ („я засыхаю")
tk/ng („я дотронусь")
mk/ng („я мчусь")
zg пе („я обожгу")
tx /n ? („я дохну")
фонологическое деление
kl/nsx'n- (может быть и s'xn-)
t knmkn
z.'gnt ;xn-
B изолированной форме schfa «сохла» наряду с морфо­
логическим делением sch-Ia возможны фонологические
sx/ia и s xia.
В отличие от индоевропейских языков в польском язы­
ке существуют четырехэлементные начальные сочетания.
Они не многочисленны, но благодаря им система сочетаний
может быть пополнена.
Встречаются следующие немотивированные группы
из четырех элементов: fstr, pstr, psts, fsks, vzgl, z$ bl l .
Все эти группы, за исключением последней, мы можем
разделить лишь следующим образом: f/str, p/str, р,sts,
f/sks, v zgl, так как два первых элемента не образуют
сочетания. В то же время три последних составляют
трехэлементное сочетание, в котором каждый член (s, z;
■смычный; плавный или s) занимает место, соответствующее
его классу. В случае zjbl возможно только деление г%
(палатальный вариант zd)
bt.
В связи с этим для четырехэлементных мотивирован­
ных групп следует принять следующие дихотомии:
морфологическое деление
fs;tsvz brvz/drv z d is/trf-
фонологическое деление
f/ S15v zbrv;zdrv/zdistr,f-
1 w s t r ^ t « о т в р а щ е н и е » , p s t r y «пестрый», p s t r z y c « п естр ить»,
•w s k r zesic «в о с к р е с и т ь » , w z g l ^ d « в з г л я д » , z d z b t o « с т е б е л ь » .
Заметки о груп п ах согласных в польском языке
s'krfdrg П - 1
315
skr fdr/gn-
Таким образом, мы пополнили нашу систему трехэле­
ментными сочетаниями, и теперь ее можно представить
в следующем виде:
I. Полные формы: s,z -j- глухой (звонкий) смычный +
г, s(z),
1, п, m, f (v).
II. Сокращенные двухэлементные формы:
а) глухой (звонкий) смычный -f г, s(z), t, 1, n, m, f(v),
б) s(z) + глухой (звонкий) смычный,
в) s(z) + Г, I , 1, П , Г11, f(v).
Наряду с твердыми формами могут, несомненно, вы­
ступать и соответствующие мягкие (палатальные) формы.
Польские начальные группы можно разбить путем
дихотомического деления на элементы и сочетания. Обыч­
но группы состоят:
1) из двух элементов;
2) из элемента -р двух- или трехэлементное сочетание;
3 ) из двух- или трехэлементных сочетаний + элемент;
4) из двух двухэлементных сочетаний (zdzblo, drgnqc).
Общее определение польской начальной группы (двух-,
трех- и четырехэлементной) звучит следующим образом:
это двучленная структура, состоящая обычно из двух соче­
таний, из которых одно, а иногда и оба могут быть сокра­
щены до одного элемента или одно — до нуля.
Из этого определения вытекает возможность переста­
новок согласных, а также внешние геминаты в начале
слова, представляющие собой как бы два сочетания, реду­
цированные в один, случайно совпавший элемент.
На основании полученных результатов связь между
членами двухэлементной группы следует считать более
тесной в тех случаях, когда они составляют сочетание,
например tr, или более слабой, например rt(rt?c «ртуть»),
kt, tk, то есть точно такой же, как связь между элементом
и сочетанием, или как связь между сочетанием и сочета­
нием в четырехэлементной группе.
1
w s t r z q s n ^ c « п о т р я ст и » ,
w z b r o n i c « за п р е т и т ь » , w z s d r y g n j i i
s i e « с о д р о г н у т ь с я » , w z d l u z y c « у д л и н и т ь » , strw o n id « п р о м о т а ть »,
s k r w a w i c « о к р о в а в и т ь » , drgnaf. « д р о г н у т ь » .
316
Заметки о группах согласных в польском языке
Трехэлементные группы также могут состоять из од­
ного сочетания, ср. выше случаи, когда граница могла
быть проведена и после первого, и после второго члена:
spr, str, skr, sts, ski, sxl, skn, skf(skf’).
Следовательно, при функциональной классификации
польских согласных сочетания принимаются как комп­
лексы, занимающие среднее положение между группой и
элементом.
Согласные группируются в сочетаниях по
трем классам, как это уже было показано выше:
1. г Л , 1, n, m, f(v), s(z); 2. смычные, х, с(з), с(з); 3. s(z).
В пределах классов мы можем провести более мелкое фоно­
логическое деление на основе корреляций (противопостав­
лений), например звонких и глухих, твердых и мягких,
которые опираются на живые чередования, оглушение
конца слова и т. п.
Польские начальные группы гораздо сложнее праславянских, что со всей очевидностью доказывается хотя бы
существованием четырехэлементных групп. В то же время
польские сочетания в точности соответствуют славянским
группам.
Как известно, в праславянском языке все слоги были
открытые, в результате чего все внутренние группы от­
носятся всегда к последующему слогу (то есть являются
эксплозивными). При анализе эксплозивных групп можно,
следовательно, поставить рядом начальные и внутренние
группы, что и сделал в своей грамматике старославянского
языка Лескин (изд. 1909 г. стр. 53): «Im W ortanlaut stehen
im Urslavischen folgende alte Konsonantengruppen, die
demnach auch im Silbenanlaut vorkommen konnen». («В
начале слова в праславянском встречаются следующие
старые группы согласных, которые впоследствии могли
оказаться в начале слога».) В результате исследований
Лескин представил возможности праславянского языка
следующим образом:
1. Полные формы
s (z) -j—смычный —
)—г, 1, m, п, v;
реализовано:
s tr (strojiti, bystrb)
skr (skrebp, iskra)
zdr (только внутри слова: m^zdra)
ski (только внутри
слова: istgsklb)
Заметки о группах согласных в польском языке
stv (stvolb, mpzbstvo)
pr
br
pi
bl
317
skv (только в начале
слова: skvoze)
II. Сокращенные двухэлементные формы
реализовано:
а)
смычный 4 - г, 1, n, m, v;
kr (krasti, токгъ)
(prositi, veprb) tr (tresti, ptrb)
xr (х го тъ , vixri>)
(bratb, dobrb) dr (drug-ь, mpdrb) gr (grobb, igra)
kl (klasti, tekl-ь)
(pletp, t e p b )
xl (xlebb, dr^xlb)
gl (glgdati, rnbgla)
(bl^sti, dobl’b)
k n (т о л ь к о внутри
слова: tbknpti)
gn (gnevb, begnpti)
kv ( т о л ь к о в начале
tv (tvor'ti,
слова: kvasb)
klgtva)
xv (xvala, vlbxvb)
dv (dvignoti) gv ( т о л ь к о в начале
слова: gvozdb)
6)
s ( z )-j-смычный; реализовано:
sp (speti, luspa)
st (stati, mesto)
zd ( т о л ь к о внутри
слова: nibzda)
sk (skociti, iskati)
zg ( т о л ь к о внутри
слова: mozgb)
в) s (z) —
j—r, 1, m, n, v 1;
реализовано:
si (sledb, paslb) sn (snegb, sm (smexb, pismg)
pesnb) sv (svetb, vlbsvi
vlbxub)
zl ( т о л ь к о внутри zn (znati.
слова zezlb)
ceznoti) zv (zvonb, jazva)
В результате исчезновения слабых редуцированных,
стоящих в первом слоге слова, начальная группа слова
совпадала с начальной группой следующего слога и обра­
зовывала более сложные группы, составными частями
которой были старые праславянские группы, ставшие с
точки зрения польского языка сочетаниями2. Выделить
1 sr- > s tr -, с р . s t r u j a , s e s t r a .
2 С о ч е т а н и я м и я в л я ю т с я н е со м н ен н о и т е в т о р и ч н ы е г р у п п ы ,
С[роение к о т о р ы х ид ен т и ч н о с т р о е н и ю с о ч е т а н и й ( н а п р и м е р , «брать» :
brae ( < b b rati), к ак
b ra t ( < b ratb ).
318
Заметки о группах согласных в польском языке
их позволил анализ слов с неслогообразующими префик­
сами, такими, как f(v), s(z). Исходя из неслоговой формы
префикса, мы должны предположить наличие старых
групп, так как исчезновение редуцированного в префиксе
гарантировало его наличие в следующем слоге1. Прибегая
к сочетаниям, мы смогли провести функциональную клас­
сификацию польских согласных, которая была бы невоз­
можна, если бы мы исходили из равнозначности всех эле­
ментов трех- и четырехэлементных групп. Установление
сочетаний позволяет нам разделить согласные на классы,
так как праславянские группы согласных, продолжением
которых являются польские сочетания, отражают индо­
европейскую схему трехклассового деления согласных
фонем, причем такие несущественные подробности, как
возникновение z, упрощение
некоторых внутренних
групп, опускаются.
В свете истории языка дихотомия польских начальных
групп легко объясняется явлением утраты слабых реду­
цированных. Но если говорить о выработке метода, по­
зволяющего определять функции согласных в построении
группы, то этого не может дать одно историческое объяс­
нение, не говоря уже о том факте, что хронологическая
перспектива в редких случаях бывает столь же ясной,
как в рассмотренном случае.
Полные конечные группы также состоят главным
образом из двух сочетаний с той только разницей, что
первое из них имеет не п р е в о к а л ь н ы й , как это
было до сих пор, а п о с т в о к а л ь н ы й характер2.
В положении после гласного нормальным является
сочетание, обратное превокальному. В частности, таким
сочетаниям, как с м ы ч н ы й - с о н а н т и т. д., соот­
ветствуют в качестве поствокальной формы сочетания с он а н т + с м ы ч н ы й и т. д . 3
Следовательно, возможны следующие формы конечной
группы:
1 Е с л и бы ч а с т ь г р у п п ы , с т о я щ а я п о с л е п р и с т а в к и , б ы л а в т о ­
р и ч н о й , то есть о б р а з о в а л а с ь по с л е и с ч е з н о в е н и я ь, ъ , п р и с т а в к а
д о л ж н а б ы л а бы бы ть с л о г о о б р а з у ю щ е й (we-, ze-, wez-).
2 В противополож ность терминам
« эк с п л о зи в н ы й » и « и м п л о ­
зи вн ы й », к о т о р ы е о т н о с я т с я к п о з и ц и я м г р у п п , т е р м и н ы « п р е в о к а л ь ­
ный» и « п о с т в о к а л ь н ы й » о т н о с я т с я к их ф орм е .
3 Ср. B P T J ,
V I I I , с т р . 105 и T C L P , с т р . 58.
Заметки о груп п ах согласных в польском языке
31 &
1) элемент
элемент;
2) поствокальное сочетание ( + элемент);
3 (элемент + ) поствокальное сочетание (двух- или трех­
элементное);
4)
поствокальное сочетание + превокальное сочета­
ние.
Примеры на 1): pt, рс, рс, tc (poswiadcz «засвидетель­
ствуй!»), kt, ср (liczb «чисел»), ct (uczt «пиров»), xt, ps, ks;
sp, st, sx (zmierzch «сумерки»); mn (hymn «гимн»).
Примеры на 2): поствокальное сочетание:
-г + р, t, к, с, с, с, х (parch «парша»); f, s, s, s (piers
«грудь»), 1, n, n (ciern «терн»), m.
4 -j- p(kietb «пескарь»), t, k, с (miaucz «мяукай!»),
с, f, (zolw «черепаха»), s(maiz «раковина»), n (speln «ис­
полни!»), m (helm «шлем; холм»).
-1 + p (strzelb «винтовок»), t, k, с (wale «вальс»), x
(oleh «ольх»), f, s, s (odwilz «оттепель»), m.
-n 4 t, k, c, c, x (wgch «нюх»), f (tynf «старинная
польская монета»), s, s.
-ri+ p(harib «позоров»), с,с (ch^c«желание»), s (g?s «гусь»),
-m -j- p (t§p «истребляй»), с (zniemcz «онеметь»),
x (czeremch «черемух»), s, s, (tlams «сплющь»), s, (zamsz
«замша»),
-f + t, с (sprawdz «проверь!»).
-j + p, t, k (strajk «забастовка»), с (lejc «вожжей»),
с, p (pejs «пейс»), s (czyjs «чей-нибудь»), s (spojrz «посмот­
ри!»).
Поствокальное сочетание + элемент: (sfi-)nks «сфинкс»,
(ku-)nst «искусство», (ge-)ricp «песнопений», (asu-)mpt
«повод», (he-)rst «атаман».
Примеры на 3): двухэлементные превокальные соче­
тания: pr, tr, xv (wichr «вихрь»), [fr (cyfr «цифр»)], dr
(kadr «кадров»), рз (wieprz «вепрь»), xs (wichrz «мети, раз­
дувай»), kl (cykl «цикл»), [fl (trefl «трефь»)], dl (modi si£
«молись», namydl «намыль»), pri (nawapn «произвесткуй»),
tm (rytm «ритм»), dm (wydm «дюн», odm «вдуваний»), jm
(wiedzm «ведьм»), tf (modlitw «молитв»), sp, sp, st, sc, sk
(scisk «сжимание»), sc, si, sri, sm, sm (tasm «лент»), sf (nazw
«названий»), sf (orzezw «отрезви»), zn (blizn «шрамов»).
Трехэлементные превокальные сочетания: str (siostr
«сестер»), sts (ostrz «точи»), stf.
-
-
320
Заметки о группах согласных в польском языке
Элемент + превокальное двухэлементное сочетание:
x/tr (blichtr «блестка»), l/'tr ( f i l t r «фильтр»), C /t f (wydawnictw «издательств»), k / s t ( t e k s t «текст»), r st ( w i o r s t
«верст»), m st ( p o m s t «местей»), r sc (garsc «горсть»), p s k
(babsk «баб»), j sk (wojsk «армий»), r sc, 1 sc (spolszcz
«сделай польским!»), j(sc ( m i e j s c «мест»), j sc (dojsc «дойти»),
l (s n ( p i l s n «фетр»). Большинство этих групп (в словах f iltr .,
w i o r s t , garsc и др.) может быть рассмотрено как поствокальное сочетание -4- элемент.
Элемент + поствокальное трехэлементное сочетание:
p/sts (zapstrz «сделай пестрым»), p/stf (glupstw «глупо­
стей»), f stf (ludoznawstw «этнографий», marnotrawstw «рас­
хищений»), r, stf (warstw «слоев», bzdurstw «бессмыслиц»,
bajczarstw «сплетен, разговоров»), n stf (paristw «госу­
дарств»), m stf (kfamstw «неправд»), j stf (zabojstw
«убийств»). Здесь также некоторые группы (например, в
warstw) допускают деление на поствокальное сочетание -Ь
превокальное сочетание.
Примеры на 4): поствокальное сочетание + превокаль­
ное сочетание: nc.'tf (intryganctw «коварств»), m p s k
(strz§psk «обрывков», k§psk «пучков»), fc,tf (szewctw
«сапожных ремесел»); mp stf (przestgpstw «преступлений»,
skcjpstw ген. мн. ч. от «скупость»),
С исторической точки зрения такое положение вещей
объясняется относительно просто. В результате оглушения
конечных редуцированных на конце слова оказались либо
отдельные согласные, либо сочетания, которыми начинал­
ся когда-то последний слог. Кроме того, в общеславян­
скую, лехитскую или прапольскую эпоху существовали
внутренние закрытые слоги на г, 1; так, например, обще­
славянские слоги or, ol существовали наряду с открытыми
слогами г, J; в то же время в польском существуют не
только открытые слоги с го, 1о, но и закрытые с аг,'ег,
(< г), el, il (< 1). Благодаря этому польский язык унасле­
довал конечные группы, которые были не только превокальными сочетаниями по крайней мере в случаях г,
1 -|- согласный, или г, t, 1 + превокальное сочетание.
Фактором, создавшим новые поствокальные сочетания и
группы, было также расщепление е > еп (em), р > оп
(от) по крайней мере в разговорном литературном произ­
ношении. Само появление поствокальных сочетаний в
Заметки о груп п ах согласных в польском языке
321
таких словах, как czart «гончая», cwierc «четверть», kiefb,
wilk, «волк» и т. п., явилось исходным моментом для
восстановления поствокальных сочетаний в конце слова.
В дальнейшем упомянутая выше первичность эксплозии
по отношению к имплозии сделала возможным образова­
ние сложных конечных групп по следующим моделям:
Превокальное сочетание: превокальное сочетание, сле­
дующее за превокальным внешним сочетанием (в начале
слова).
Поствокальное сочетание: поствокальное сочетание,
после которого следует внешнее превокальное сочетание
(в конце слова)1.
Явление инверсии существует, по-видимому, не только
для начальных сочетаний типа с м ы ч н ы й + с о н а н т
и т. д., которым в качестве сочетаний соответствуют в
конечных группах соединения с о н а н т + с м ы ч н ы й
и т. д., но и для двучленных начальных групп, как это
следует из примеров типа wieszczb «пророчеств» (;с р —
инверсия к р sc: pszczofa «пчела», Pszczyna «Пшчина»,
astm «астм» (st/m — инверсия к m/st, ср. mscic «мстить»,
mzda «мзда»), wychrzt «выкрест» (xs/t — инверсия к t 'x i,
ср. р х 1-, t kl-). Иначе говоря, создание подобной однослож­
ной формы (wieszczb или astm) опирается на фонологиче­
скую пропорцию tr : rt = р sc, m st : sc/p, st'm . В случае
перестановки в пределах группы ее сочетания сохраня­
ются, то есть функционируют сами как элементы.
Инверсия действительна и для таких сокращенных
форм, как, например, э л е м е н т + э л е м е н т , не
создающих сочетания. Образование форм, подобных liczb
(*<ПсьЬъ), uczt (< * ucbtb) вместо *liczeb, *uczet, где нам
приходится иметь дело с исчезновением двух следующих
друг за другом редуцированных (если рассматривать это
явление исторически), стало возможным благодаря суще­
ствованию начальных двучленных
групп p-с, t-c
(например, в *pczota, Tczew и т. п.). Случаи szept «шепот»,
nikt «никто» подкрепляются начальными группами слов
dbac «заботиться», tkac «ткать», причем в начале слова
1 То ж е самое явлен и е встречается в немецком язы ке: H erb st
«осень» ( g e rb s t «ты ду б и ш ь » , l o b s t «ты х в а л и ш ь » ) д е л и т с я на rb
(ср. Ьг в н а ч а л е с л о в а ) -|- н а ч а л ь н а я г р у п п а st и т. д.
21
Е. К у р и л о в и ч
322
Заметки о группах ссгласных в польском языке
возможны «пустые клетки» (tp не засвидетельствовано,
есть лишь звонкое db).
Переходя к внутренним группам, изложим сначала не­
которые принципы, выдвинутые в работе, упомянутой
выше.
1) Группа согласных внутри слова не существует в
принципе как (относительное) единство. П о к р а й н е й
м е р е последний элемент всегда относится к следующему
слогу. Если к следующему слогу относятся все элементы,
то приходится иметь дело с начальной группой слога.
Однако чаще внутренняя группа распределяется между
двумя соседними слогами.
2) К следующему слогу относится не только последний
элемент, но и те предшествующие элементы, которые могут
образовать начальную группу с л о в а . К предшествую­
щему слогу относятся те элементы, которые могут обра­
зовать конечную группу с л о в а .
Если учесть большие возможности польского языка
в образовании групп, то слогоделение внутренних групп
согласных (членение на две части) не может быть опре­
делено однозначно. Правила, опирающиеся на систему
языка, можно сформулировать следующим образом:
а) При делении слова на слоги преимущество отдает­
ся морфологической границе, за исключением ограниче­
ния 1): последний элемент интервокальной группы или
единичный интервокальный согласный должен принадле­
жать последующему слогу, например pie-sek «собачка»
(морфологически pies-ek). Важно, чтобы это правило
действовало только между корнем и аффиксом (окон­
чанием), а не между префиксом и корнем (od-uczyc). Точно
так же дело обстоит в немецком языке: Le-ser «читатель»
(морфологически Les-er), но er-obern «завоевывать».
б) Если морфологической границы нет, то в группах,
состоящих из трех и более элементов, преимущество от­
дается делению, не разбивающему сочетаний. Это правило
почти не имеет применения. Большинство слов, как это
видно из сопоставлений Баргелувны, имеют морфологи­
ческую границу; в некоторой части остальных слов мы
можем выбирать между поствокальным и превокальным
сочетанием (например, par-dwie «куропатки» или pardwie). Важнее всего то, что мнемотехническое отягощение
Заметки о группах согласных в польском языке
323
теорией сочетаний бессмысленно для такого незначитель­
ного явления, как орфографическое деление. Остается
правило об общей допустимости определенных групп в на­
чале или конце слова. Следовательно, возможно: осетbrowanie «обшивание досками, облицовка» и ocemb-rowanie, diop-tra «диоптрия» и diopt-ra и т. д.
в)
Во внутренней двухэлементной группе (если перед
ней или через нее не проходит морфологическая граница)
возможность отнесения первого согласного к следующему
слогу зависит исключительно от того, допустима ли соот­
ветствующая двухэлементная группа в начале слова.
Следовательно, возможны kob-za «кобза» и ko-bza, но
только kon-dor «кондор». Сочетания рассматриваются
здесь наряду с другими двухэлементными группами, по­
скольку они не входят в состав больших групп.
Все эти замечания о группах согласных не претендуют
на окончательное решение проблемы, важной не только
для изучения структуры польского языка, но и для об­
щего языкознания. Мы стремились продемонстрировать
здесь новый метод исследования, ценность и полезность
которого будет оценена лингвистической практикой.
21 *
К ВОПРОСУ О МЕТОДИКЕ АКЦЕНТОЛОГИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ 1
(1939)
В области акцентологии воззрения младограмматиков
и предрассудки в силу инерции удерживались особенно
долго, и можно сказать, что они живы по сей день. Объяс­
нить это можно двумя причинами.
Прежде всего с л о ж н ы м х а р а к т е р о м акцен­
тологических явлений (мы ограничимся здесь славянскими
и балтийскими языками). Ударение как характеристика
целого слова или, по крайней мере, морфемы («Gestaltqualitat»), а не какой-либо отдельной гласной фонемы
или слога играет как фонетическая категория более зна­
чительную роль в морфологии, чем какая-либо другая,
фонетическая категория (количество, окраска гласных
палатальность согласных и т. д.). В связи с этим уста­
новить «абсолютные фонетические законы» в области
акцентологии значительно труднее, чем где бы то ни было.
Количество морфологических «аналогических» инноваций
так велико, что последователь младограмматиков мог
бы в результате каждой новой попытки объяснения отдель­
ных конкретных вопросов потерять веру в свои силы и
впасть в скепсис. В этом нет ничего удивительного, так
как школа младограмматиков не могла объяснить «анало­
гических» изменений как явлений функционального ха­
рактера, то есть изменений, вызванных либо семантически­
ми сдвигами, либо действием и отражением в области мор­
фологии звуковых законов. Младограмматики не понимали
связи между фонетической и морфологической системами,
а также з а к о н о в м о р ф о л о г и ч е с к о й с т р у к ­
т у р ы , так как у них не было принято понятие системы
языка.
1 J. К и г у to w i cz,
n o - S l a v ic a o f i a r o w a n e p ro f .
Do m e t o d y k i b a d a n a k c e n t o w y c h , P olo H . U f a s z n y n o w i , 1939, с тр. I l l — 112.
О методике акцентологических исследований
325
Вторая причина, тесно связанная с первой, заключа­
ется в возможности абстрагироваться от акцентуации при
исследовании морфологических
проблем. В структуре
слова или морфемы ударение обосновывается (имплици­
руется) определенным суффиксом, падежным окончанием
и т. п. и представляет собой как бы надстройку над готовой
формой слова, надстройку, которая может быть снята без
ущерба для фундамента. Обратный процесс был бы невоз-'
можен: нельзя исследовать ударение без учета морфоло­
гического строения слова, но детальное описание грам­
матики, как это уже показала практика, вполне возможно
без описания ударения (ср. старославянский и др.). Сле­
дует отказаться от точки зрения, согласно которой опи­
сание морфологии без учета акцентологических законов
является неточным. Оно будет неполным, но в своих зам­
кнутых границах вполне точным.
Итак, специфические трудности, связанные с акценто­
логическими проблемами, и возможность отвлечься от
этих проблем без ущерба для точности морфологических
исследований, явились причиной того, что работ, посвя­
щенных этим проблемам, сравнительно мало. Поскольку
получить «чистые» фонетические результаты невозможно,
мнения по этим вопросам были достаточно субъективны и
подкреплялись в основном авторитетом предшествующих
исследований. Нерушимыми и не подлежащими критике
результатами исследований считаются прежде всего сле­
дующие утверждения, касающиеся акцентно-интонаци­
онных отношений в л и т о в с к о м
языке: 1) так
называемый закон Лескина о сокращении гласных под
акутом в конечных слогах; 2) так называемый закон де
Соссюра о передвижении ударения на последующий слог
при определенном интонационном строении (краткий
гласный или гласный под циркумфлексом
гласный под
акутом); 3) идентификация с точки зрения интонации ко­
нечных литовских слогов с конечными греческими слогами
(Бецценбергер).
Ошибочность этих утверждений отмечалась нами неод­
нократно1. Здесь же мы хотели бы обратить внимание
1 J . К и г у i о w i с z, L e p r o b l e m e des i n t o n a t i o n s b a lt o - s l a ves, RS, X , 1931, с т р . 1— 80, о с о б е н н о 4 5 — 53; е г о ж е O n t h e
326
О мет одике акцентологических исследований
на то, что они н е д о п у с т и м ы с точки зрения совре­
менного языкознания, другими словами, что прежде, чем
приступать к детальному изучению фактов исключительно
на основе определения интонации и синхронического опи­
сания интонационных систем греческого и литовского
языков, от воззрений, опирающихся на эти утверждения,
нужно отказаться. Этот вывод, хотя и негативный, должен
иметь значение для акцентно-интонационной славянской
системы, которая столь близка литовской со структурной
и исторической точек зрения.
Прежде всего легко заметить, что 1 и 2 утверждения,
в особенности второе, справедливы лишь в том случае,
если предположить, что когда-то, в доисторическую эпоху,
литовский язык различал интонации также и в б е з у д а р ­
н ы х с л о г а х (речь идет главным образом о безудар­
ных к о н е ч н ы х слогах). Однако с таким утверждени­
ем нельзя согласиться. Интонации представляют собой
акцентные переходы (неважно динамического или тониче­
ского характера), поэтому ф о н о л о г и ч е с к и они могут
существовать лишь в ударных слогах. Правда, известно,
что, например, в литовском языке все предударные слоги
имеют восходящую интонацию, а все заударные — ни­
сходящую, однако с фонологической точки зрения этот
факт не имеет значения, так как ни в одном безударном
слоге восходящая интонация не может быть противопо­
ставлена нисходящей. Это противопоставление выступает
только п о д
у д а р е н и е м . Мы отстаивали такое
понимание вещей уже в 1931 г., опираясь на показатель­
ные эмпирические данные Яунюса. В то же время Эндзелин
(LSP, XV, 1938, стр. 349) заявил недавно о существовании
интонационных различий в безударных слогах латышского
языка. Приводимые им примеры неубедительны. Эндзелин
принял за особую, третью интонацию, выступающую
наравне с восходящей и нисходящей, гортанную смычку,
которая часто сопутствует артикуляции долгих гласных
developm ent
of t h e G r e e k i n t o n a t i o n , L , V I I I , 1932, е г о
же
L ' i n d e p e n d a nee h i s t o r i q u e des i n t o n a t i o n s b a l t i q u e s et gre cqu e s,
B S L , X X X V , 1934, с т р . 2 4 — 34; с р . т а к ж е A t t i del I I I Co ngreso
I n t e r n a z i o n a l e dei L i n g u i s t i , R o m a , 1933, с т р . 9 8 — 100. В печати:
J
К u г у 1 о w i с z, I n t o n a t i o n et m o r p h o l o g i e e n l i t u a n i e n ,
SB, V II.
О методике акцентологических
исследований
327
и дифтонгов. Это методическая ошибка, состоящая в сме­
шении синхронической и диахронической точек зрения.
С диахронической, или исторической, точки зрения ар­
тикуляцию с гортанной смычкой следует считать продол­
жением восходящей интонации в определенных условиях,
а с описательной, или синхронической, точки зрения среди
долгих гласных и дифтонгов необходимо различать группу
с гортанной смычкой и группу без нее; интонационные
различия возможны лишь во второй группе, и то только
под ударением. Так, противопоставление ticiba «вера» : ticigs «верящий» (ударение в обоих случаях падает на пер­
вый слог) говорит не в пользу Эндзелина. В ticigs имеется
долгий безударный гласный со смычкой гортани, в tici­
ba — тот же гласный без смычки. Хотя знак
служит
обычно для обозначения восходящей интонации у долгих
гласных (и дифтонгов) первого слога, то есть ударных,
его можно использовать и для обозначения д о л г и х
б е з у д а р н ы х гласных, как знак ^ в сербохорват­
ском языке. Знак
в первом слоге слова выполняет одну
функцию, а во всех остальных слогах — иную, так же,
как знак ^ в сербохорватском.
Другие примеры Эндзелина — это с л о ж н ы е слова,
причем их сложный характер проявляется весьма о тч е т л и в о. Например at-zit «узнать», но mio-ziegties
«совершить преступление». Главное ударение в обоих
случаях падает на первый слог, то есть на глагольную
приставку, а корень имеет морфологически обусловлен­
ное п о б о ч н о е у д а р е н и е , почему в корневом сло­
ге и становится возможным появление н а р я д у
с
у д а р е н и е м интонационных различий, сопровожда­
ющих ударение. Наоборот, сохранение побочного ударе­
ния в начальных слогах таких форм, как ta-pati «та же
самая» : ta-pasa «того же самого» (главное ударение падает
на второй слог), влечет за собой сохранение интонацион­
ных различий: ta «эта», ta «этого».
Эндзелин считает, что пралатышский язык когда-то
(до стабилизации ударения на первом слоге) различал
интонации также и в предударных слогах, но эта гипо­
теза не находит подтверждения в функциональном ана­
лизе различных языков в исторический период, а скорее
даже противоречит ему. Если согласиться с тем, что в
328
О методике акцентологических
исследований
латыш,
p^rkuns == лит. perkunas «гром» или латыш,
lideka == лит. lydeka (ген. lydekos «щука») латышское
начальное ударение младше литовского конечного или
внутреннего ударения (что весьма правдоподобно), то
тогда следует считать интонационное различие в удар­
ном слоге латышского языка не отражением интонаци­
онного различия в предударном слоге, а дифференциа­
цией, которая стала возможной благодаря ударению и
обусловлена другими фонетическими факторами, прежде
всего структурой слога (количество и т. д.) и влиянием
родственных и других форм.
В той же работе Эндзелин отрицательно высказывает­
ся об одном аргументе, доказывающем отсутствие интона­
ции в языке
Ригведы. Интонация всех предударных
слогов обозначается в этом тексте знаком — (под строч­
кой), а интонация всех заударных слогов — знаком'
(над строчкой). Мы имеем здесь дело с точным наблюде­
нием и обозначением чисто звуковых явлений, обусловлен­
ных механически и не имеющих значения для фонологи­
ческой системы. Отсюда вывод, что, если бы в языке
Ригведы существовала фонологическая категория инто­
нации (в ударном слоге), она бы т е м б о л е е была
замечена и для нее было бы введено соответствующее
графическое изображение. Эндзелин не учитывает этого,
когда говорит: «Я полагаю, мы могли бы принять, что,
например, латышские vile «напильник» и vile «опушка»
произносятся интонационно с одним и тем же i, так как
в обычной орфографии оба эти слова пишутся совершенно
одинаково (теперь vile, раньше wihle)».
В свете изложенных соображений вызывает сомнение
обычная формулировка закона де Соссюра: на самом де­
ле — могли ли интонационные различия выступать в
пределах безударного (конечного) слога? Ответ может
быть только отрицательным. Решающую роль здесь
могли играть только конечная позиция, отсутствие уда­
рения и структура слога (открытый или закрытый, с
кратким или долгим гласными). Я сознательно не касаюсь
здесь положительного решения, уже обсуждавшегося в
другом месте, которое состоит в синтезе законов де Сос­
сюра и Лескина, причем одновременно исключает понятие
акута в безударном (конечном) слоге.
О методике
акцентологических
исследований
329
Генетическое отожествление литовских интонаций с
греческими (в конечном слоге) содержит серьезную мето­
дическую ошибку, на которую смогла указать, правда,
только современная фонология. Против таких сопостав­
лений,
как alga «жалованье» = aXcpfj, algos «жало­
ванья» = ’аАфт]е, нельзя возразить в общем плане, в духе
Мейе, заметив, что отдельные соответствия, выхваченные
из двух различных систем, еще не свидетельствуют об
общем происхождении этих систем. Ведь фонетика индо­
европейских языков на каждом шагу снабжает нас при­
мерами разных, но исторически родственных систем.
Такова система смычных согласных: четырехэлементная
в древнеиндийском, тройная — в греческом языке, двой­
ная — в славянском. Именно конкретные сопоставления
показывают, каким глубоким преобразованиям подверг­
лась определенная первоначальная система на почве
отдельных языковых единиц. Отсюда вытекает, что если
греческий язык в противоположность литовскому
не знает интонационных различий в сочетаниях
к р а тк и й
г л а с н ы й
т а в т о с и л л а б и ч е с к и е г, 1, ш, п, то это не может быть аргумен­
том
против
интонационных
равенств alga = aX(jY|,
algos = яЯфт,е.
Методическая ошибка данного сопоставления состоит
в отсутствии предварительного ф у н к ц и о н а л ь н о г о описания обеих систем, которое ясно показало бы,
что мы имеем здесь дело с в з а и м н о и с к л ю ч а ю ­
щимися
системами. В к р а й н е м с л у ч а е индо­
европейским наследием можно было бы считать только
одну из них.
В литовском языке акутовая интонация противопо-.
ставлена циркумфлексной только в н е к о н е ч н ы х
ударных слогах. В к о н е ч н ы х ударных слогах возмож­
на лишь циркумфлексная интонация. Впрочем, вероятно,
в защиту законов де Соссюра и Лескина и для согласова­
ния их с современным состоянием литовского языка была
выдвинута гипотеза о том, что акутовая интонация, суще­
ствовавшая некогда, согласно этим законам, также и в
конечных слогах перешла в определенный момент в
циркумфлексную и таким образом в конечных слогах
больше не существует (Шпехт).
330
О методике акцентологических
исследований
Однако, поскольку ошибочность законов де Соссюра
и Лескина уже доказана, не остается сомнений и в оши­
бочности гипотезы . Шпехта. Распределение интонации
в литовском языке исторической эпохи указывает на то,
что акутовая интонация встречается только там, где фоне­
тически допустима и циркумфлексная интонация, а
циркумфлексная интонация — т а к ж е и т а м , где аку­
товая интонация фонетически невозможна, а именно в
конечных слогах. Согласно фонологическим принципам,
отсюда следует вывод, что в литовском противопоставле­
нии ц и р к у м ф л е к с : а к у т первый является так
называемым негативным, а второй позитивным членом
противопоставления. Иначе говоря, с функциональной
точки зрения циркумфлекс является не чем иным, как
только акцентуацией долгого гласного или дифтонга,
а акут добавляет к этому еще и момент интонации. Следо­
вательно, здесь имеет место то же самое отношение, что
и между польскими р и Ь; к признакам р нужно добавить
положительный признак звонкости, чтобы получить Ь;
глухость р — не положительный признак, а отсутствие
положительного признака. Это соотношение является
следствием того, что существует позиция (абсолютного
конца), в которой р может существовать, не противопоставляясь Ь.
В греческом языке дело обстоит иначе. Там обе ин­
тонации противопоставляются в к о н е ч н о м слоге.
В н е к о т о р ы х слогах, то есть практически во втором и
третьем слоге от конца, интонационного противопостав­
ления не существует. В основном там возможен лишь
акут; циркумфлекс является комбинаторной заменой
акута, в частности в предпоследнем слоге, если последний
слог краткий. Из этого распределения следует, что в гре­
ческом языке акут является лишь акцентуацией долгих
гласных и дифтонгов, а интонацию представляет как
дополнительный признак ударения циркумфлекс. Цир­
кумфлекс выступает главным образом только там, где он
противопоставляется акуту (то есть в конечном слоге),
а акут возможен и в других позициях. Характер фоне­
тического (комбинаторного) варианта, приписываемого
циркумфлексу предпоследнего слога, можно сравнить (если
снова обратиться к примеру польского р : Ь) с факульта­
О методике акцентологических
исследований
331
тивным озвончением (конечного) -р перед гласным или
звонким согласным следующего слова.
Короче говоря, положительный признак интонации
появляется в литовском языке лишь в неконечных слогах
(как акут), а в греческом языке — в конечных слогах
(как циркумфлекс). Обычно же в каждом сопоставлении
греческой и литовской форм только одна из них может
иметь интонацию, другая же характеризуется ее отсут­
ствием (нулем интонации). Так, например, в algos =
аАфт)д в греческом языке выступает интонация (фонети­
чески допустимым было бы и --^5 , ср. например, гъугх'г&),
а в литовском ее не только нет, но она и фонетически
невозможна (*algos недопустимо с точки зрения системы
литовского языка). В случае pi'eva = яо!(^)г] имеет место
обратное положение вещей. В литовском слове выступает
интонация (*pieva — фонетически возможная форма, ср.,
например, lieka), а в греческом ее нет и не может быть,
так как система этого языка не допускает акцентуации
типа *not(f)r].
Положение таково, будто определенной фонеме од­
ного языка в другом всегда соответствует нуль и одно­
временно той же фонеме второго языка всегда соответст­
вует нуль в первом языке. Но можно ли в таком случае
возводить данную фонему к праязыку и признавать обе
фонемы исторических языков ее рефлексами? Нам пред­
ставляется, что ответом на этот вопрос может быть лишь
категорическое «нет». Признав какое-нибудь из распреде­
лений (между данной фонемой и нулем), засвидетель­
ствованных историческими языками, первоначальным,
мы должны были бы одновременно признать, что во втором
языке данная фонема сначала исчезла, а затем появилась
вновь. Следовательно, и греческие, и литовские интонации
не могут одновременно восходить к индоевропейскому
языку. Индоевропейской может быть, в крайнем случае,
лишь о д н а из этих систем. Но тем самым вероятность
индоевропейского происхождения становится минималь­
ной. Действительно, в обоих случаях мы имеем дело
с самостоятельным развитием.
Третье принципиальное возражение против предше­
ствующих интонационно-акцентологических исследований
вызывает методически ошибочная позиция многих иссле­
332
О методике акцентологических
исследований
дователей в отношении так называемой метатонии. Д ля
простоты изложения я понимаю под ней появление цир­
кумфлексной интонации вместо ожидаемой по теории де
Соссюра акутовой в долгих гласных и дифтонгах. Счита­
ется, что циркумфлексная метатония — проявление непо­
следовательности, отступление от нормы, а также, что это
явление — более позднее по сравнению с образованием
категории интонации. Такой подход ошибочен, так как
отсутствие циркумфлекса на долгих гласных и дифтонгах
сделал бы невозможным ф о н о л о г и з а ц и ю акутовой
интонации. Интонацию (имеется в виду акутовая инто­
нация в балтийском и славянском языках) можно опреде­
лить лишь посредством противопоставления этой интона­
ции о т с у т с т в и ю интонации (то есть циркумфлексной
интонации в балтийском и славянском языках) в и д е н ­
тичных
у с л о в и я х . Если же акут выступал в
долгих гласных и дифтонгах, то там же должен был
появляться и циркумфлекс. Из этого следует, что метато­
по­
нию надо считать явлением, с о в р е м е н н ы м
явлению
интонации.
Но дело не только в этом. Акутовая интонация на
долгих гласных и дифтонгах считается нормальной на
том основании, что она преобладает или кажется коли­
чественно преобладающей над циркумфлексной метато­
нией. Впрочем с точки зрения современной лингвистики
это мнение необоснованно. Статистика неприменима к
системе и иерархии ее частей. В морфологии имеет суще­
ственное значение не численность групп, а их продуктив­
ность или непродуктивность.
В интересующем нас случае статистический подход
неуместен и безрезультатен. В то же время рассуждение
о фонологическом отношении обеих интонаций друг к
другу требует совершенно иного, противоположного тра­
диционному, подхода к этой проблеме. Когда мы решаем
вопрос о происхождении интонации и циркумфлексной
метатонии (оба эти вопроса неразрывно связаны между
собой), мы должны придать ему следующую форму: каким
образом появилась в языке интонация (акутовая интона­
ция в балтийском и славянском языках)? Она образова­
лась в долгих ударных гласных и дифтонгах, но лишь при
определенных условиях, которые необходимо обнаружить
О методике акцентологических
исследований
333
и описать. Циркумфлексная же метатония — это негатив­
ное явление, которое невозможно определить с помощью
положительных условий: мы находим ее остатки там, где
не существовало положительных условий для образова­
ния акута.
Чтобы понять важность такого изменения в формули­
ровке вопроса, достаточно вспомнить историю скандинав­
ской акцентуации. Сформулированное замечательным
скандинавистом А. Коком решение этой проблемы1 было
в корне ошибочно именно потому, что рассматривало обе
акцентуации как равноценные и независимые, а не как
иерархически соподчиненные (негативная : позитивная).
1 A.
Kock,
D i e a lt- u n d n e u s c h w e d i s c h e
1901; с р . т а к ж е S p r P A U m , 1936, с т р . 3 0 1 — 306.
A kzentuierung,
О ПОНЯТИИ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ СОГЛАСНЫХ 1
(1948)
Термин «передвижение согласных» стал техническим
термином: он не обозначает какие угодно изменения любых
согласных фонем, а относится только к взрывным (р, Ь;
t, d; k, g; иногда также qu, gu). Изменение, обозначаемое
этим термином, не является обусловленным, то есть
имеет место не только в совершенно определенных пози­
циях, как это было, например, с озвончением или спирантизацией согласных в интервокальном положении в ро­
манских языках. Наоборот, это изменение является почти
абсолютным, то есть оно осуществляется во всех положе­
ниях, кроме положения после s (другие исключения зна­
чения не имеют). Наконец, всякое передвижение согласных
представляет собой сложное явление, делящееся на не­
сколько этапов. Характерно, что в результате передвиже­
ния старое противопоставление р : b и т. д. может по­
явиться вновь, не будучи при этом прямым продолжением
исходной пары р : Ь, оба члена которой были затронуты
передвижением. В самой общей формулировке передви­
жение согласных заключается в оглушении звонких
взрывных и в аспирации или даже одновременной спирантизации глухих взрывных.
Среди индоевропейских языков пример передвижения
согласных дают германские языки и армянский. В гер­
манистике принято различать первое, или общегерман­
ское, передвижение, происшедшее, очевидно, во второй
половине первого тысячелетия до нашей эры, и второе,
или древневерхненемецкое, передвижение, относящееся
1 J . К и г у i о w i с z, L e sens des m u t a t i o n s c o n s o n a n t i q u e s ,
L, I, 1, 1948, с т р . 7 7 — 85. См. т а к ж е B P T J , X V I I , 1958, с тр. 2 0 3 —
206.
О понятии
передвижения согласных
335
к VI веку нашей эры. В армянском также произошло два
передвижения: одно доисторическое, общеармянское, а
второе — историческое, ограниченное отдельными ди­
алектами.
Примеры первого общегерманского передвижения:
1. лат. реси «скот», tacere «молчать», capio «брать,
хватать», гот. faihu, |>ahan, hafja;
2 . лат. duo «два», gustus «вкус» : гот. twai, kustus;
3. др.-инд. bharati «несет», dadhati «ставит, кладет»,
hyah «вчера» : гот. bairi]5, de])s, gistra-;
4. Изменение, называемое законом Вернера и состоя­
щее в озвончении глухих спирантов s, f, fi, h при опреде­
ленных условиях, связанных с ударением.
Эти четыре этапа не являются, по-видимому, синхрон­
ными. Этап 4 явно имел место позже этапа 1, так как
спиранты f, р, h возникли именно в результате осуществ­
ления этапа 1. С другой стороны, этап 3 иногда рассмат­
ривается как предшествующий этапу 1. Здесь мы ограни­
чимся только этапами 1 и 2. Изменение 3, касающееся
индоевропейских аспират, в ходе второго передвижения
не повторяется, так как в общегерманском придыхатель­
ные взрывные уже перестали существовать; таким обра­
зом, это изменение не является общей особенностью обоих
германских передвижений. Изменение 4 еще менее харак­
терно для передвижения согласных. Зависимость глухих
спирантов от места ударения не встречается ни в немецком
передвижении, ни в древнеармянском, где ударение поте­
ряло свою подвижность. Поэтому мы будем интересовать­
ся только судьбой глухих и звонких взрывных.
•густ. -
Примеры передвижения согласных в древнеармянском:
1) лат. pater «отец», septem «семь», argentum «серебро»,
linquo «оставляю» : др.-арм. hair, e u t‘n, arcat‘, lk‘anem;
2) лат. domus «дом», др.-прусск. genno «женщина» :
др.-арм. tun, kin;
3) др.-инд. bhrata «брат», dadhati «ставить», ghnanti
«убивать» : др.-арм. efbair, dnem, gan.
Здесь также случаи 1) и 2) относятся к судьбе глухих
и звонких взрывных в индоевропейском.
336
О понятии передвижения согласных
Наконец, древневерхненемецкое передвижение. В к а ­
честве иллюстрации приведем древневерхненемецкие фор­
мы в сравнении с древнесаксонским; будучи языком наи­
более близким к древневерхненемецкому, он тем не менее
сохранил древний германский консонантизм.
1. др.-сакс, hlopan «бежать», ntetan «измерять», makon
«делать» : др.-в.-нем. hloufan, rrezzan, mahhon; др.-сакс.
\rerpan «бросать», wurt «корень», wurkian «работать» :
др.-в.-нем. vrerpfan, wurz, wurchen;
2 . др.-сакс. Ьёгап «нести», don «делать», gast «гость» :
др.-в.-нем. рёгап, tuon, kast.
Древневерхненемецкие формы, приведенные в пункте
2), даны в древнебаварской орфографии. Результаты вто­
рого передвижения проявляются в пяти основных диалек­
тах древневерхненемецкого неодинаково — между диа­
лектами имеются важные различия в деталях. Д ля нашей
цели достаточно принять, что звонкие взрывные стано­
вятся ненапряженными, «слабыми» ( = lenes), теряя при
этом свою звонкость, что отмечается в баварской и алеманской орфографии с помощью р, t, к. Глухие взрывные
становятся в зависимости от позиции либо спирантами,
либо аффрикатами.
По мнению некоторых известных лингвистов, совре­
менный датский язык переживает в настоящее время новое
передвижение согласных, которое эти лингвисты называют
третьим. В самом деле, в датском (в противоположность
шведскому, норвежскому, голландскому, английскому,
нижненемецкому) согласные b, d, g потеряли свою звон­
кость. С другой стороны, согласные р, t, к, хотя и не пре­
вратились в спиранты или аффрикаты, настолько сильно
аспирируются, что в некоторых позициях создают акус­
тическое впечатление аффрикат (например, начальное t
перед i). Примеры: Gade «улица» : дат. kalde «звать»,
Dag «день» : tage «брать», bede «просить» : Pige «де­
вушка».
Здесь важно то, что отношение между обоими членами
пары р : b и т. д. в датском или в верхненемецком не та­
ково, как в остальных германских, славянских или
романских языках. В этих последних согласные b, d, g
являются маркированными фонемами: они имеют признак
(marque) звонкости, которого лишены согласные р, t, к.
О понятии передвижения согласных
337
Это субъективное ощущение основано на объективном
факте: на соотношении с ф е р
употребления
глухих и звонких взрывных.
Так, в польском или русском оба ряда согласных (глу­
хие и звонкие) равноправны повсюду, кроме конца слова,
где употребляются только глухие. В области семантики
(в логике) содержание находится в обратной зависимости
от сферы употребления (чем шире сфера употребления,
тем беднее содержание; чем уже сфера употребления, тем
богаче содержание, ср., например, chien «собака»: basset
«такса»); то же и в фонетике: тот член противопоставления,
который имеет более ограниченную сферу употребления,
воспринимается как имеющий добавочный признак (по
сравнению с другим членом). Поэтому языковое чутье
поляков или русских стремится обнаружить в b, d, g
некий положительный признак (соответствующий огра­
ниченному употреблению этих согласных) и находит этот
признак в их звонкости. Ни более энергичная артикуля­
ция согласных р, t, к, ни их придыхательность как поло­
жительный признак не воспринимаются.
Иначе обстоит дело в датском или верхненемецком,
особенно во франкских диалектах. В этих языках функ­
циональная сфера согласных р, t, к является более узкой,
чем сфера употребления b, d, g, и поэтому р, t, к воспри­
нимаются как маркированные по отношению к немарки­
рованным b, d, g. Именно в р, t, к языковое чутье ищет
положительный признак и находит его в силе артикуляции
(напряжение мускулов) или в придыхательное™. Немец­
кие лингвисты пользуются терминами lenis : fortis (или
tenuis lenis : tenuis fortis)1, подчеркивающими силу арти­
куляции, или unbehaucht : behaucht, отмечающими на­
личие или отсутствие придыхания. В обоих случаях
согласные b, d, g рассматриваются как немаркиро­
ванные.
В свете вышесказанного передвижение согласных —
это в действительности не что иное, как обращение отно­
шения между р, t, к и b, d, g. Являясь первоначально
отношением между глухими и звонкими (как во фран­
цузском, польском, русском и т. д.), оно становится в
1 tenuis
«глухо й »
2 2 Е . -К у р и л о в и ч
(m edia
«звонки й»).
338
О понятии передвижения согласных
результате обращения фонологической корреляции от­
ношением между напряженным (придыхательным) взрыв­
ным и ненапряженным, или «слабым» (непридыхательным)
взрывным. Отсюда вытекает два следствия: поскольку
фонемы b, d, g становятся немаркированными, их звон­
кость теряет свое значение в фонологической системе и
исчезает; с другой стороны, придыхательность сильных
согласных (р, t, к) приводит к дальнейшему преобразова­
нию этих согласных в аффрикаты и спиранты.
Однако констатация того факта, что передвижение
согласных состоит в обращении отношения р : b, t : d,
k : g, не является сама по себе объяснением передвижения,
так как не указывает его причину. Некоторые лингвисты
искали эту причину в различии между артикуляционной
базой, существовавшей в индоевропейских языках, и ар­
тикуляционной базой догерманского языкового суб­
страта. Но это объяснение не является лингвистическим,
и лингвиста не интересует, насколько оно истинно. Под­
линно лингвистическое объяснение передвижения должно
состоять в сведении этого явления к более элементарным
явлениям обычной фонологической системы, например к
совпадению (идентификации) двух фонем, исчезновению
фонем и т. д.
Именно обращение отношения между р, t, к и b, d, g
представляет собой основную особенность передвижения
согласных, позволяющую нам провести лингвистическое
объяснение. Это обращение должно быть следствием либо
сужения сферы употребления фонем р, t, к, либо расши­
рения сферы употребления фонем b, d, g, либо, наконец,
обоих факторов вместе. Рассмотрим с этой точки зрения
передвижения согласных в древневерхненемецком и дат­
ском, имевшие место в исторический период.
Состояние древневерхненемецкого языка перед вторым
передвижением было в принципе идентично состоянию
в древнесаксонском или в англосаксонском. В этих языках
противопоставление р : b, t : d, k : g существует во всех
положениях *, кроме положения после s (ср. такие примеры
на отсутствие противопоставления t : d после s, h, f, как
1 З в о н к и е с п и р а н т ы (5, у бы ли в э т у э п о х у
ными в а р и а н т а м и
b, g.
лиш ь комбинатор­
О понятии передвижения согласных
339
maht «власть», haft «плен»). В этих языках встречаются
группы sp, st, sk и не встречаются группы sb, sd, sg (кото­
рые реализовались бы как zb, zd, zg), поскольку в запад­
ногерманских языках z в этой позиции исчезало (напри­
мер: нем. Miete «арендная плата», англ. meed «награда»
при гот. mizdo, ст.-сл. mbzda) или переходило в г (напри­
мер: нем. Mark «костный мозг» = ст.-сл. mozgb). Таким
образом, в западногерманских языках ряд р, t, к, имею­
щий более широкую сферу употребления, чем ряд b, d, g,
воспринимался как немаркированный по отношению к
b, d, g. Этому последнему ряду приписывался положитель­
ный признак звонкости. Таково в общих чертах положение
вещей в современном нижненемецком. Заметим, что в ниж­
ненемецком нейтрализация отношения р : b и т. д. в поль­
зу глухого происходит также в конце слова.
Второе передвижение согласных объясняется, по на­
шему мнению, совпадением фонем р, t, к, находящихся в
позициях после s, с фонемами b, d, g, находящимися в
других позициях. Благодаря этому совпадению вся
фонологическая система повернулась на 180°. С одной
стороны, сфера употребления фонем р, t, к сузилась,
поскольку эти согласные перестали существовать после s.
Тем самым сфера употребления фонем b, d, g расшири­
лась. Вследствие этого обращения отношения звонкость
фонем b, d, g потеряла характер положительного приз­
нака, и отныне положительным признаком стала сила
артикуляции и придыхательность фонем р, t, к. Прочие
явления передвижения согласных — лишь следствия этого
фонологического обращения. Так, придыхательность р,
t, к вызывала спирантизацию и частично (в зависимости
от места артикуляции и от диалекта) приводила к аффри­
катам. Старая звонкость b, d, g, утратив свою фонологи­
ческую функцию, продолжает существовать только в
особых условиях. Ср., например, закон Ноткера (tes
koldes — unde demo golde; ter b ru oder— unde des pruoder),
где мы встречаемся с той же трактовкой, что и внутри
слова, в позиции после гласного или после согласного
(например: &ёЬап, но arbelgan). Мы отвлекаемся здесь от
орфографических явлений, выделив из них лишь одно.
Совпадение р, t, к в позиции после s с начальными b, d, g
ясно выступает в случае старых t и d, например: trinkan
22 *
£40
О понятии передвижения согласных
«пить», tuon «делать», как festi «крепкий», др.-в.-нем.
leisten «совершать, выполнять» (при англ. drink, do, на­
ряду с fast, last). Однако в случае р : b, k : g орфографи­
ческая идентичность между (s)p, (s)k и b-, g- существует
лишь в южнонемецком (баварском и алеманском), нап­
ример: бав. рёгап, kast, как spinnan, skoni. Напротив, во
франкском р и к не пишутся вместо b и g, что объясняется
необходимостью сохранить различие между ненапряжен­
ными (lenes) b, g и напряженными (fortes) р, к. Д ля
южнонемецкого это не нужно, поскольку здесь сильные
перешли в начальном положении в аффрикаты, например:
pftegan при франкск. ptegan, chan при франкск. кап.
В конце древневерхненемецкой эпохи южнонемецкий
принял франкскую орфографию (beran, gast). Написа­
ние sg вместо sk также часто встречается1; иногда встре­
чаются также sb вместо sp; sd вместо st; hd, fd вместо
ht, ft.
В датском имеет место аналогичное явление передви­
жения, которое привело в конце концов к обращению
отношения р, t, k : b, d, g. Так, р в spille «играть» = b
в bede «просить»; t в stille «тихий» = d в danse «танце­
вать»; к в skrive «писать» = g в Graes «трава». Датские
примеры наиболее показательны, так как здесь различие
между слабыми и сильными сохранило, особенно в началь­
ной позиции, свой первоначальный характер: слабый
глухой придыхательный, сильный = глухой придыха­
тельный. Если обратиться к состоянию древнедатского,
то здесь звонкие взрывные противопоставлялись в момент
передвижения глухим только в начальной позиции и
геминации. После s, после гласных и плавных встреча­
лись только глухие взрывные. Что касается положения
после носовых, то начиная с XVI в. группы mb, nd, ng
переходили в mm, nn, цг). Таким образом, и после носовых
встречались только глухие взрывные. Учитывая такое
положение вещей, можно было бы ожидать, что в позициях
нейтрализации (то есть в позициях, где не было противо­
поставления) старые р , t , к будут представлены после пе­
редвижения, то есть в современном датском, ненапряжен­
ными. Однако ненапряженные проникли не только в
1 VV. В г a u n е, A l t h o c h d e u t s c h e G r a m m a t i k , § 146, п р и м . 3.
О понятии передвижения согласных
341
положение после s (spille, stille, skrive), после гласных
(kebe «покупать»; в bede «просить», bage «печь» (инф.)
происходит развитие интервокальных ненапряженных в
звонкие спиранты), после плавных и носовых (Lampe
«лампа», Hjaerte «сердце», Тапке «мысль»). Н енапря­
женные проникли также и в сферу геминации, где в
древнескандинавском существовало противопоставление по
крайней мере между gg и kk. Этот последний факт не ме­
няет ничего в общей картине: сфера употребления ненапря­
женных, и так уже более широкая, чем сфера употребления
напряженных, увеличивается, нисколько не изменяя от­
ношения между немаркированными (ненапряженными)
и маркированными (напряженными).
В датской орфографии начиная с XIV в. в интерво­
кальном положении вместо р , t , к пишутся b, d, g; это
позволяет установить для данного передвижения дату
ante quern. Датское передвижение — явление весьма ста­
рое, и следы аффрикации взрывных р-, t-, к- в современном
языке представляют собой позднейший результат. При­
бавим еще, что с фонологической точки зрения не следует
говорить об озвончении взрывных р, t, к в интервокаль­
ном положении. Здесь существенно другое: проникнове­
ние b, d, g (представленных как b-, d-, g-, так и (s)p, (s)t,
(s)k) в новую сферу, а именно в интервокальное положе­
ние. Результатом этого распространения является фоно­
логическое оглушение b-, d-, g-, а не озвончение р, t, к,
хотя с фонетической точки зрения звонкость может сохра­
ниться в известных условиях как к о м б и н а т о р н ы й
признак
(kabe).
Положение после s является позицией нейтрализации
к играет важную роль в обоих передвижениях, о которых
только что шла речь. Эта позиция является основным
звеном нашего объяснения. Возникает вопрос, нельзя ли
объяснить аналогичным образом доисторические передви­
жения согласных в германских языках и армянском.
Трудность заключается в том, что в индоевропейском
положение после s не было позицией нейтрализации обоих
рядов взрывных: после s встречаются d, g, например:
*nizdo- «гнездо», *ozdo- «ветка», mezg- «погружаться»,
с переходом s в z, которое, однако, функционирует не как
самостоятельная фонема, а лишь как комбинаторный
342
О понятии
передвижения согласных
вариант фонемы s. При этом возможно, что в начальном
положении не существовало групп s -f звонкий (непри­
дыхательный). С другой стороны, мы не можем определить,
был ли конец слова позицией нейтрализации в индоевро­
пейском, так же как он был позицией нейтрализации в
древнеиндийском (d > t и т. д.).
Однако оба доисторических передвижения являются
таким изменением, в котором положение после s играет
существенную роль. Мы имеем в виду совпадение обоих
рядов после s. В западногерманских формах rwst «гнездо»,
ast «ветка» t одинаково с t в ist (и.-е. *esti) или в naht
(и.-е. *nokt-). Если результат этого совпадения воспри­
нимается в свою очередь как идентичный не старым р, t, к,
а старым b, d, g, то создается то же положение, что и в
исторических передвижениях. Старые звонкие стано­
вятся ненапряженными, старые глухие — напряженными;
происходит обращение старого фонологического отно­
шения.
Существование звонких взрывных в таких языках,
как английский или шведский, например англ. bear «нес­
ти», do «делать», good «хороший», объясняется восста­
новлением старой системы в результате перехода индо­
европейских взрывных gh, dh, bh в звонкие непридыха­
тельные взрывные (или в звонкие спиранты): глухое t
в two «два» (и.-е. * duuou) противопоставляется звонкому
d в do (и.-е. *dhe(o), глухое к в corn «зерно» — звонкому g
в good. Новые звонкие взрывные в общегерманском я в л я­
ются маркированными (следовательно, звонкими, а не
ненапряженными), потому что их сфера употребления огра­
ничена по сравнению со сферой употребления р, t, к
(< и.-е. b, d, g): они не встречаются после s. Это возрож­
дение противопоставления г л у х и е : з в о н к и е яв­
ляется непременным условием нового передвижения,
происшедшего в древневерхненемецком и в датском.
В древнеармянском мы находим совершенно анало­
гичное развитие: совпадение рядов р, t, к и b, d, g после s:
nist «сидение», ost «ветка», как astt «звезда»). Затем (s)p,
(s)t и (s)k совпали с b, d, g, существовавшими в других
позициях. Это повлекло за собой изменение отношения
р : Ь ( г л у х и е : з в о н к и е) в отношение н а п р яж е н н ы е : н е н а п р я ж е н н ы е. Следствием ука­
О понятии передвижения согласных
343
занного изменения явилось оглушение древних b, d, g
и сильная аспирация древних р, t, к, приводящая (час­
тично) даже к спирантизации. Так tun «дом», kin «жен­
щина», lk'anem «я оставляю», k'an «когда», arcat '«серебро»,
eut'n «семь»; придыхательное р переходило в h, в полу­
гласный или нуль: hair «отец», eut'n «семь». В армянском
так же, как и в германских языках, старое противопостав­
ление г л у х и е .’ з в о н к и е возродилось в результате
перехода (в определенных позициях) индоевропейских
bh, dh, gh в звонкие взрывные, что создало возможность
нового передвижения.
Сформулируем несколько выводов общего характера,
вытекающих из всего сказанного выше.
Языковые явления нужно объяснять другими языко­
выми же, а не какими-либо инородными явлениями; их
следует сводить к элементарным или по крайней мере более
простым языковым явлениям. Объяснение с привлечением
инородных социальных явлений — методическая ошибка.
Аналогично объяснение передвижения произношением
«с открытой голосовой щелью» — объяснение физиологи­
ческое; теория субстрата, связанная с этим объяснением,
для лингвиста значения не имеет.
Другое общее замечание касается связи между фоне­
тическими особенностями и сферой употребления звуков,
между появлением или исчезновением определенных зву­
ковых особенностей и сужением или расширением этой
сферы. Выбор звуковых признаков зависит от маркиро­
ванного (положительного) и немаркированного (отрица­
тельного) характера фонем.
Подчеркнем, наконец, что решающим положением
или по крайней мере одним из решающих положений
для рассмотренных выше передвижений согласных явля­
ется положение глухих взрывных после s, то есть положе­
ние, где, как обычно говорят, не было передвижения.
Важность этой позиции вытекает из ее роли в качестве
позиции нейтрализации противопоставления р, t, к : Ь,
d - g.
Датское передвижение согласных, которое часто рас­
сматривается как факт современного языка, было завер­
шено к XIV веку. Основная особенность этого передви­
ж е н и я — не спирантизация р, t, к, а обращение отношения
344
О понятии передвиж ения согласных
между обоими рядами взрывных,
на орфографии XIV в . 1
которое сказалось
1
Т е р м и н « п еред в иж ени е», о п р е д е л е н н ы й в ы ш е , м ож ет п р и м е ­
н я т ь с я к д р у г и м з н а ч и т е л ь н ы м и з м е н е н и я м к о н с о н а н т и з м а или
в о к а л и з м а , п ри че м к а к д о и с т о р и ч е с к и м , т а к и и с т о р и ч е с к и м . П е р е ­
ход индоевропейского противопоставления к : к (м арки рованн ы й
чл ен = к) в q u : к ( м а р к и р о в а н н ы й ч л е н = q u) с п о з и ц и е й н е й т р а л и з а ­
ци и п е р е д о, и и с о г л а с н ы м и м ож ет бы ть н а з в а н п е р е д в и ж е н и е м , т а к
ж е к а к и п е р е х о д р о м а н с к и х п р о т и в о п о с т а в л е н и й ё : ё, 5 : о ( м а р к и ­
р о в а н н ы е ч л е н ы = ё , о) в е : е, о : о ( м а р к и р о в а н н ы е чл е ны = g, р)
с п о з и ц и е й н е й т р а л и з а ц и и в б е з у д а р н о м с л о г е (в н а р о д н о й л а т ы н и ) .
Е динственное р а зл и чи е между передвиж ением согласны х в герм ан­
с к и х я з ы к а х и п е р е х о д о м k : k > q u : к ( и л и , к а к п р е д п о ч и т а ю т не ­
ко т о р ы е уч е н ы е , k : q u > к : к) з а к л ю ч а е т с я в том, что в перво м
с л у ч а е р е ч ь ид ет о п р о т и в о п о с т а в л е н и и по с пособу а р т и к у л я ц и и , а
во в то р о м с л у ч а е — по месту а р т и к у л я ц и и .
ЗАМЕТКИ О МАЗУРЕНИИ 1
(1954)
Если не принимать во внимание ф у н к ц и о н а л ь ­
н о г о аспекта, который проявляется прежде всего в
фонетических и морфологических чередованиях, а кроме
того и в строении морфемы, построение системы фонем
окажется лишь игрой ума, оторванной не только от живой
звуковой материи языка, но, что важнее всего, и от роли,
выполняемой фонемами в морфологии, для чего они,
собственно говоря, и существуют. Понятие распределения,
или г р а н и ц у п о т р е б л е н и я фонемы, являющее­
ся основополагающим
для понимания чередований и
возможных классификаций, еще не осознано многими линг­
вистами. В связи с этим нужно отметить, что дискуссии
часто не идут далее А. Мартине и К- Л . Пайка.
Непонимание функционального аспекта является при­
чиной того, что некоторые исследователи, признавая в
основном фонологию, считают, что объяснение истори­
ческих проблем может быть л и б о фонетическим (физио­
логическим, артикуляционным), л и б о фонологическим.
Так, например, Милевский2, Л. Заброцкий3 считают,
что германское передвижение является в сущности фоне­
тическим явлением (в вышеуказанном смысле), а не фоно­
логическим. Действительно, у лингвиста здесь нет выбора.
Мы либо прибегаем к внеязыковым факторам и оперируем
только гипотезами (что доказывает разнообразие физио­
логических или артикуляционных объяснений), либо
исходим из самого языка, и тогда факт идентификации
(-sk-), -st-, (-sp-) с (-zg-), -zd-, (-zb-) становится прочным
1 J.
1954, с тр.
2 АО,
3 L.
I II, стр.
К u г у t о w i с z, U w a g i о m a z u r z e n i u , B P T J .
X III,
9 — 19.
X V I I , 1949, 2, с т р . 189 и с л .; L P , IV , с т р . 3 1 2 — 313.
Z a b r o c k i , U s i l n i e n i e i l e n i c ja , с т р . 118— 130; L P ,
3 5 1 — 352.
346
Заметки о мазурении
исходным пунктом объяснений, которые сами по себе могут
быть предметом обсуждения, но обсуждения с помощью
внутриязыковых аргументов. Физиологическое объясне­
ние может быть хорошим или плохим, но не оно является
непосредственной целью лингвистики. Существенные изме­
нения происходят не в реализации фонем, а в границах
их употребления, а также в их отношении друг к другу.
Повторяя приведенную уже параллель1, замечу, что меди­
цинским объяснением внезапной смерти будет «крово­
излияние» или «удушение», а не «ножевое ранение» или
«повышение».
Характерным для внеязыковых объяснений является
отнесение фонетических явлений или изменений к двум
диаметрально противоположным группам, обозначаемым
терминами из области психофизиологии, например: domi­
nance и resistance у Жюре, adattam ento и distinzione
у Девото, usilnienie и lenicja у Заброцкого, ассимиляция
и диссимиляция у Граммона и др. Последняя пара понятий
является, может быть, самой удачной, но, как мы это уви­
дим ниже, и к ним нельзя свести все типы фонетических
изменений. Постоянное применение этой терминологии
можно, как видно, объяснить отсутствием удовлетвори­
тельного лингвистического решения.
Если функциональный критерий отсутствует, а фоноло­
гия становится самоцелью, «искусством для искусства»,
то не удивительно, что в фонологическом объяснении опе­
рируют устаревшими еще в тридцатые годы (устаревшими
к а к л и н г в и с т и ч е с к и е о б ъ я с н е н и я ) раз­
личными артикуляционными, а следовательно, физиоло­
гическими причинами фонетических изменений. Под­
держку им находят во влияниях субстратов и суперстра­
тов. Типичным примером является мазурение. Переход
s > s, z > z не столь обычен, как палатализация или
интервокальное озвончение, для которых достаточным
объяснением казалась ассимиляция (согласного под вли­
янием гласного окружения). Ни о какой ассимиляции
или диссимиляции в случае мазурения, по крайней мере
на первый взгляд, не может быть и речи. Именно поэтому
никому не приходило в голову использовать при объясне­
1 JP , XXVII,
1947, стр. 6.
Заметки о мазурении
347
нии таких явлений, как праславянская палатализация
(перед j, ь, i, е, ё, §), влияние иностранных этнических
элементов, то есть двуязычие, охватывающее целые обще­
ственные слои или территории. Истории исследований
известно, что к ним обращались в тех случаях, когда ас­
симиляция или диссимиляция не были очевидными, на­
пример, при объяснении германского передвижения соглас­
ных, перехода лат. и во фр. й, и л и при объяснении мазурения. Мысль о влиянии угрофинского, а затем прусского
(балтийского) языкового элемента, высказываемая при
объяснении мазурения, была неизбежным з л о м (malum),
а не н е о б х о д и м о с т ь ю (necessarium). Заметим,
что даже в хорошо исторически засвидетельствованных
случаях субстрата (для французского — кельтского) или
суперстрата (французский по отношению к английскому,
арабский — к персидскому) мы часто не можем с полной
уверенностью утверждать, что имеем дело с фонетическим
воздействием на язык-победитель (например, в переходе
и > й). В таком случае можем ли мы предполагать в явле­
нии мазурения воздействие на польский язык какой-то
социально и даже территориально неопределенной дву­
язычной польско-прусской прослойки, которая навязала
свою артикуляцию двум третям польских диалектных
провинций (а именно: Мазовше, Малой Польш е 1 и части
Силезии 2 в противоположность Великой Польше с По­
морьем и частью Силезии)? Если бы нам даже удалось
установить существование такой группы, то и тогда
трудно было бы предположить, что она оказала
на польский язык влияние хотя бы столь же ничтожное,
какое могла оказать Белорусская канцелярия Великого
Княжества Литовского.
Бездоказательное признание
чуждого этнического влияния на польскую артикуляци­
онную базу — методическая ошибка. Если же мы считаем
движущей силой более сложных фонетических изменений,
которые нельзя объяснить ассимиляцией и диссимиля­
цией, м е ж ъ я з ы к о в ы е отношения, то мы должны
признать ту же роль и за м е ж д и а л е к т н ы м и отно­
шениями. Иначе говоря, мы можем столкнуться не только
1 С небольш ими исключениями.
2 Н е говоря у ж е о Беленском районе над нижним
Н отецем.
348
Заметки о мазурении
с межъязыковой, но и с междиалектной фонетической
с у б с т и т у ц и е й , ясные и поучительные примеры
которой можно найти в довоенных работах 3. Штибера.
Между прочим, уже Шухардт в 1885 г . 1, а позднее
(до 1926 г.) Жильерон считали субституцию основой фоне­
тического развития. Схематично вопрос можно предста­
вить себе следующим образом: пусть Л и £ будут предста­
вителями двух языковых групп в широком значении этого
слова (с территориальными, классовыми, профессиональ­
ными, возрастными и т. д. различиями), а границы реали­
зации двух фонем /, и / 2, или:
_ J ' --------- /г —
1
2 3 4
f,
К
1 2
3
4
Почувствовав разницу на отрезке 2—3, Б может подра­
жать мнимому передвижению /, > / 2 у А 2,
может
впоследствии заменить / 2 на /, даже там (отрезок 1— 2),
где первоначально было /, (гиперкорректные формы),
и, наконец, может вести себя пассивно. В этом последнем
случае артикуляционное различие не повлияет на фоне­
тическую эволюцию языка. Причиной фонетических изме­
нений является не артикуляционное передвижение, а его
сознательное восприятие. Не стоит добавлять, что и это
социологическое объяснение не является конечной целью
лингвистики, задача которой состоит в исследовании изме­
нений, происходящих в распределении и во взаимоотно­
шениях фонем (а следовательно, в системе). Однако оно
ближе лингвистике в той мере, в какой социология как
гуманитарная наука ближе к лингвистике, чем физио­
логия.
В мае 1953 г. в разговоре с автором данной статьи
Т. Браерский высказал предположение, что мазурение
может быть следствием образования серии палатальных
s, z, с, з, в результате которого была стерта разница между
A
1 H . S c h u c h a r d t ,
t)b er die L a u tg e se tz e . G egen die Ju n gg ram m atik er.
2 П р и э т о м м о г у т п р о и с х о д и т ь с в о е о б р а з н ы е м е т а т е зы , с р . н и ж е
случаи м азурени я.
Заметки о мазурении
349
:s, z, с, з и s, i, с, з- Эта гипотеза оказалась при первой же
проверке не вполне удовлетворительной. Она не объясня­
ет, почему мазурение не возникло на большей и важней­
шей польской языковой территории, несмотря на то, что
серия s, z, с, з появилась повсюду. С другой стороны, серия
i , Ь, с, з образовалась, например, в белорусском языке,
что, однако, не вызвало там мазурения. К тому же гипо­
теза не объясняет, какова причинная связь между возникновением серии s и исчезновением серии s. Достоинство
гипотезы —• вовлечение в круг проблем новых палаталь­
ных (ряда s) наряду со старыми палатальными (ряда s),
что, как мы увидим ниже, является фактом весьма суще
ственным.
Д ля славянской эпохи, предшествующей времени ис­
чезновения слабых редуцированных, мы принимаем суще­
ствование категории мягкости в следующей форме (огра­
ничиваемся зубными и задненебными, ибо губные для
дальнейшего изложения не важны):
непалатальные: k. g, х; палатальные: с, /, s
непалатальные: t, d,s, z, n, 1, г; палатальные: t', d ’, s,z ,n ,l', f .
Мы видим, что звуки s, i являются мягкими парами
к s, z, например: czesze «я чешу» к czesac «чесать», maze
«я мажу» к mazac «мазать». Первоначально s, z играют
роль палатальных по отношению к х, g, вторично — роль
палатальных к s, z, а с является мягким вариантом к.
Другой важной чертой упомянутой системы является
морфологический характер чередований палатальных с
непалатальными. Вызывавший палатализацию j исчезал,
поэтому следующий после смягченного согласного глас­
ный был обусловлен этим согласным, а не сам обуслав­
ливал его. Однако у задненебных рядов с морфологическим
чередованием (типа
plakati «плакать»: placp «плачу»
как cesati «чесать» : сею «чешу») существует также пала­
тализация, фонетически обусловленная следующим перед­
ним гласным, например: pekp «пеку», ресе 1:ъ «печет»
наряду с nesp «несу», nesetb «несет». Это фонетическое
чередование (k, g, х перед задним гласным, с, z, перед
передним или задним гласным) находит соответствие во
второй палатализации, имевшей место уже в конце праславянской эпохи. Старый дифтонг oi совпадает со стары­
Заметки о мазурении
350
ми долгими гласными ё (например, в лок. ед. ч. vblce)
или i (например, в ном. мн. ч. vblci). Таким образом с,
z, s или с, з, s появляются перед ё и i в зависимости от
м о р ф о л о г и ч е с к о й категории. Здесь следует при­
вести примеры прогрессивной ассимиляции, дающей в
конечном итоге с, 3 , s также перед ь, е, например: кирьсь,
jajbce. Следовательно, перед гласными переднего ряда
появляются с, z, s или с, з, s, но не к, g, х.
Севернославянская группа унаследовала из праславянской эпохи следующую систему твердых и мягких
согласных, опирающуюся на фонетические и морфологи­
ческие чередования:
непалатальные: k, g, х; палатальные с, z. s или с, 3 , s
(у западных славян)
непалатальные: t, d, s, z, n, 1, г; палатальные: t', d ’, s, z,
n,
Г,
r
Чередования зубных были обусловлены морфологи­
чески. Чередования задненебных были обусловлены мор­
фологически только в тех категориях, в которых смяг­
чились зубные. Кроме того, у задненебных мы встречаемся
и с фонетической обусловленностью (за ними следуют
ь, i, ё, е, §) двоякого типа, определяемой опять-таки
морфологической категорией. Общим условием является
здесь передний характер последующего гласного; выбор
шипящего или свистящего варианта регулируется мор­
фологически. Между передним и непередним гласными
выступают с, 3 , s.
В пределах этой системы фонетическая обусловлен­
ность чередований передних гласных (преимущественно
последующих) существует только в задненебных, поэтому
о чередовании т в е р д ы х и м я г к и х зубных сог­
ласных можно говорить лишь постольку, поскольку оно
соотносится с чередованием задненебных. Следовательно,
раз существует pekp : pecetb (твердый : мягкий), то и
отношение plakati : placp является отношением твердого
и мягкого, несмотря на то, что фонетическая обусловлен­
ность здесь уже не существует. Таким же будет отношение
orati : ofp, опирающееся на plakati : placp и т. д.
С функциональной точки зрения основой чередования
являются задненебные, у которых частично сохранились
Заметки о мазурении
351
фонетические условия появления твердого и мягкого;
с точки же зрения артикуляции отношение п : п; 1 : 1, г : г,
несомненно, яснее отражает противопоставление т в е р^
д ы й — м я г к и й , чем отношение к : с, g : z, х : s.
В свою очередь исчезновение слабых, особенно конеч,
ных (редуцированных), привело к новой палатализации
зубных согласных перед передними гласными. Образо^
валась следующая система мягких и твердых согласных:
к :с (с),
g : z (3), x:s(s); n:ri, 1 : Г ; г : г
t
d
s
z
t,
t2
d,
d2
s,
s 2 z, z 2
Старое соотношение между к, g, x и с, z, s (с, 3 , s)
изменениям не подверглось, ибо передние гласные уже bi
предшествующую эпоху, как правило, смягчали задне-небные согласные. Что касается n, 1, г, то мягкие варианты
заменили твердые перед передними гласными, что привело
к значительному распространению п, Г, г и одновременно
образовало фонологическую основу соотношения n : п
и т. д. как соотношения твердого — мягкого (перед перед­
ними гласными — только мягкий). Звуки t, d, s, z полу,
чили по два палатальных соответствия, новое (t,, dI?
Sj, z,) и старое (t2, d2, s2, z2). Например, для польского
языка:
Н овая палатализация
t с
kot «кот» : koci «коша*
чий»
d з wielblqd
«верблюд» :
wielbi^dzi «верблюжий»
s s pies «собака» : psi «собачий»
z/z koza «коза» : kozi «козий»
но:
к с wilk «волк» : wilczy «волчий»
г г kur «петух» : kurzy «куриный»
С тарая палатализация
t с lopotac «хлопать» : iopoсе «он хлопает»
d'z giod «голод» : glodz§ «я
заставляю голодать»
s/s czesac «чесать», : czesz^
«я причесываю»
z/z mazac «мазать» : mazp
«я мажу»
к/с plakac «плакать» : placzg
«я плачу»
г z огас «пахать» : orz£
«я
пашу»
П о д s 2, z 2 мы п о н и м а е м 5 > s i , z > z i . Д е л о не в ф о н е т и ч е с к о й
т р а н с к р и п ц и и , а в том ф а к те, чт о в о п р е д е л е н н ы х м о р ф о л о г и ч е с к и ^
к а т е г о р и я х s , г я в л я ю т с я м я г к и м и в а р и а н т а м и s, z.
352
Заметки о мазурении
Старая палатализация обусловлена не фонетическим
окружением, а исключительно морфологическими фак­
торами. Новая определяется последующим передним глас­
ным (это относится, конечно, к рассматриваемой здесь
севернославянской эпохе, а не к современному польскому
языку).
Не нужно добавлять, что как старые, так и новые па­
латальные согласные являются самостоятельными фоне­
мами, а не комбинаторными вариантами твердых; это сле­
дует из факта противопоставления, например, в конце
слова.
Единство старой и новой палатализации у задненебных
и сонантов n, 1, г является как бы соединяющим звеном
между парами
tj и t ' , сГ и d', s, и s2, z, и z2. Члены
каждой из этих пар тесно связаны между собой на основе
единства палатальной функции, выражающейся в одина­
ковой форме для n, 1, г. Старая палатальность опирается
на новую, как на фонетически обусловленную ( t : t' =
n : п), но фонетическое отношение t : t' отличается
от п : п.
Вышеописанное состояние подвергается в польском
языке дальнейшему изменению. Обусловленность пала­
тальности согласного последующим вокальным элементом
уже не имеет места. Переход ъ > е, смешение р и £, де­
палатализация е, е, стяжение (например -bju > ’и) —
все это явилось причиной того, что перед любым гласным
(а со времени падения редуцированных и в конце слова)
могли появляться как мягкий, так и твердый согласные.
Остается лишь следующая обусловленность: перед у
только твердый, перед i — мягкий. Звуки у и i стано­
вятся вариантами одной фонемы вследствие отсутствия
противопоставленности (у — только после твердых, i —
в начале слова и после мягких), в то время как твердые
и мягкие согласные противопоставлены всем гласным и
согласным в конце слова.
Категория мягкости в польском языке является преж­
де всего важным фактором морфологических чередований.
При этом нужно принимать во внимание как старые, так
и новые палатальные согласные. Вот несколько важней­
ших категорий:
Заметки о мазурении
353
A. Чередование т в е р д ы й — н о в ы й п а л а т а л ь ­
н ый . I — II классы по Лескину, например: wiodf
«я веду», wiedzie «он ведет», nios§ «я несу», niesie «он
несет», wiozg «я везу», wiezie «он везет». То же самое в
именной флексии (дат. лок. ед. ч.; ном. мн. ч. лично-муж­
ская форма), например: (w) rocie «в присяге», kfodzie
«колоде», kosie «косе», kozie «козе», па pfocie «на заборе»,
chtodzie «холоде», wrzosie «вереске», wozie «возу»; kat
«палач», kaci «палачи» и т. д. перед суффиксами, начи­
навшимися первоначально с -ь, -i, -ё и т. д.: ср. koci,
wielbhjdzi, psi, kozi, krzesac «высекать огонь» — krzesiwo
«огниво» и т. п.
Б. Чередование т в е р д ы й — с т а р ы й
п а л ат а л ь н ы й . Ш а класс по Лескину, например: iopotac—
Соросе (совр. lopocze), czesac— czesze, mazac — maze. Аб­
страктные существительные на -ia, например: Zqda6 «же­
лать» > zqdza «жажда», g§sty «густой» > g^szcze «гуща».
B. Чередование
новый
палатальны й—
старый палатальный.
IV класс по Лескину,
например: wroci «он вернется» — wrocg «я вернусь»,
wodzi «он водит» — wodz? «я вожу», kosi «он носит»— kosz?
«я ношу», wozi «он возит»---WOZ£ «я вожу».
Как видно из вышеприведенных примеров и как уже
упоминалось выше, новая и старая палатальность раз­
личались и различаются в рефлексах t, d, s, z, в то время
как для n, 1, г, и k, g, х имеется только один мягкий
вариант (если отвлечься от ограниченных несколькими
случаями результатов второй праславянской палатализа­
ции, сохранившихся в дативе, локативе ед. ч. и номина­
тиве мн. ч. лично-мужской формы, например, w г?се «в
руке», w nodze «в ноге», flisak «сплавщик»: flisacy «сплав­
щики», t, d, s, z в этих категориях имеют новый палаталь­
ный, см. выше). Так как фонетической параллелью для
n : ri, 1 : Г, г : г была новая мягкость (t : t'., d : d' , s : s,,
z : z,), а не старая, то старые палатальные к t, d, s, z
отряжались на фоне новой палатальности как фактор
специфический и маркированный, появляющийся только
в определенных морфологических условиях, требующих
палатализации.
П о э т о м у переход от нового к старому мягкому является
Дополнительном процессом в категориях Б и В, где только
23 н. Курилович
354
Заметки о мазурении
для п, 1, г, к, g, х появляется палатальность tout court
(в чередовании с твердой в Б или без него в В), a t, d, s, z
заменяют форму t', d ' , 6,,
появляющуюся в категории
А, на t',а d',а s., z,. Отсюда отношение:
/
/
немаркированная (новая) палатальность t lt d1(
маркированная (старая) палатальность t 2, d2, s2, ±t
Отношение t; : ti, d', : di дает для польского языка
ci : су, 3i : зу, то есть совпадает с отношением ni : пу
(м я г к и й : т в е р д ы й). По этому образцу на терри­
тории мазурения 6, : йг, z„ : г г также дают si : sy,
ii : zy, то есть вместо sy, zy получаем sy, zy, а отсюда
и су вместо су. Поэтому мазурение является не чем иным,
как введением отношения м я г к и й — т в е р д ы й вме­
сто н о в ы й п а л а т а л ь н ы й — с т а р ы й п а л а ­
т а л ь н ы й . В литературном языке подобное изменение
происходит только для t' : t', d' : d'. Поэтому можно
предположить, что мазурение является результатом меж­
диалектных взаимоотношений, механизм которых можно
представить себе следующим образом.
На диалектной территории 1 происходит отвердение
ci в су, Q в зу (si в sy, zi в zy, ci в су, 3 i в зу); в то же
время территория 2 не имеет спонтанного отвердения, а
лишь подражает отвердению территории 1. Это отвердение
создает на территории 1 отношение ci : су, 31 : зу ( = rii :
пу и т. д.) вместо старого отношения н о в ы й п а л ат а л ь н ы й : с т а р ы й п а л а т а л ь н ы й , а межди­
алектное распространение (с территории 1 на 2) этого
измененного отношения дает на территории 2 в конечном
итоге также si : sy, zi : zy, а затем по типу s : s, i : z
также с > с, з > 3 .
Территория 1 представляет исконное и спонтанное
отвердение согласных с, 3 , s, i, с, 3 , а территория 2 — реак­
цию на это отвердение. Территория 2 символизирует ди­
алекты с мазурением, территория 1 — без мазурения. Тер­
ритория 1 является очагом нововведений, в частности
отвердения, которое в результате междиалектной интер­
ференции дает на территории 2 результат иной, чем на
исконной территории.
Здесь необходимо заметить следующее. Предположим,
что по типу wroci — wroc?, wodzi : wodzg территория 2
Заметки о мазурении
355
образует к si : kos§ (вместо kosz§), wozi : woz§ (вместо
woze), а отсюда plos?, wroz? (вместо pioszg, wroz?) и т. д.;
тогда понятной становится замена s, z вместо s, i в
вышеупомянутых категориях, но не в таких изолирован­
ных словах, как szary «серый», zona «жена». Отвечая на
это возражение, необходимо подчеркнуть, что здесь речь
идет об определенном типе звукового замещения, а не о
морфологической «аналогии». Это замещение началось
несомненно в упомянутых выше морфологических кате­
гориях, так как именно в них твердость и мягкость ощуща­
лись благодаря своей морфологической роли наиболее
сильно1. Однако сущность этого замещения состояла
не в замене одних звуков другими, например s—s, а в за­
мене одного о т н о ш е н и я другим, а именно отношения
§ : s, z : z отношением п а л а т а л ь н ы й : н е п а л а т а л ь н ы й (твердый). После того, как s, z были заме­
нены s, г в формах, где их обусловило морфологическое
чередование, такое же замещение произошло и в изоли­
рованных словах.
В системе:
твердые
новые палатальные а
>
старые палатальные J
r l n t d s z x g k
с 3 s г
г Г п
эйс
с дь z
сначала s, z заменяют s, й в функции старых палатальных,
то есть там, где s,z противопоставлены s, z. В этом проти­
вопоставлении s,z функционально наиболее активны.
Замена влечет за собой постепенное вытеснение s, i зву­
ками s, z в функции палатальных, то есть там, где они
противопоставлены твердым (х, g). Одновременно с заме­
щением s, z ( < х, g) звуками s, z наступает соответствую­
щее замещение с ( < к) звуком с. Утратив позицию, в
которой различие ощущалось благодаря чередованию
сильнее всего, звуки s, z, с теряют смысл существования в
функционально пассивном употреблении (szyja «шея»,
Iona «жена»,
czas «время»).
Таким образом, в диалектах с мазурением группа че­
редований В (см. выше) перестает существовать как само­
1 Ср.
SprW TN,
23*
D o r o s z e w s k i ,
1934 ( ф у н к ц и о н а л ь н о
Z ragadnien
fonetyki
ак т и в н ы е з в у к и ) .
ogoln ej,
356
Заметки
о мазурении
стоятельный класс и поглощается классом А : kos§ — kosi
становится чередованием того же типа, что и nios$ — niesie.
В пределах группы В исчезают чередования s : s, z : z.
Распространение мазурения было двояким: внутрен­
ним, то есть в пределах одной языковой системы, и внеш­
ним, то есть территориальным. Оба эти аспекта тесно
связаны между собой1. В пределах языковой системы ис­
ходным пунктом является замещение чередований § : s,
t : на s : s, г : z. Отсюда, с одной стороны, происходит
вытеснение необусловленных s, z звуками s, z, с другой —
замещение с, 3 на с, 3 . Что касается территориального
распространения, то, так как внутренняя польская коло­
низация состояла главным образом в экспансии Мазуров
(в северо-западном и в юго-западном направлениях),
предпосылки расширения территории мазурения суще­
ствовали как бы a priori.
Здесь следует подчеркнуть интересную особенность,
касающуюся говоров с мазурением, где с произносится
как с, в то время как восстановлено произношение s, z 2.
Возврат к старому состоянию произошел под влиянием
говоров без мазурения после перехода f (rz) в z и его
комбинаторный вариант s. В этих говорах с (из старого с)
и г з (< йз) удержались как следы старого состояния.
Прибавим к этому, что различие с и с менее важно (то есть
несет меньшую «функциональную нагрузку»), чем проти­
вопоставление s : s, z : 2. Фонемы с : с противостоят друг
другу главным образом через п о с р е д с т в о k(k : с,
к : с), в то время как чередование s/s, z'f. поддерживается
парами t /с, d/ 3 , п/й, 1/1', г/г. Хотя мазурение возникло
сначала в звуках s ( > s), z ( > z), а потом в c ( > с), в случае
регрессии мазурения с удерживается дольше.
Если выдвинутое здесь объяснение механизма мазуре­
ния верно, то возникает вопрос, можно ли на его основании
сделать какие-либо исторические или хронологические
предположения.
Соотношение t[ : ta, d[ : d^ проявляется в современ­
ном польском языке как ci : су,
: зу. Важно получит!,
ответ на вопрос, с какого времени это соотношение, явля­
1 Ср. S p r P A U m ,
? N i t s с h
и
1 94 6 , с т р . 2 6 6 — 27 3; A L , V , с т р . 3 5 — 3 7 .
S t e i n ,
M P K J. V II,
1 9 2 0 , с т р . 18 3 — 2 3 4
Заметки о мазурении
357
ющееся исходным пунктом мазурения, существует в поль­
ском языке. По сравнению с севернославянской эпохой
в этом соотношении произошли следующие изменения:
t2> с, t, > с, наконец, ci > су (то есть произошло
отвердение), и соответственно изменился звонкий соглас­
ный: d2 > 3 , di > 3 , 3i > зу. Наиболее древним западно­
славянским процессом следует считать ti > с, поздней­
шим является ci > су, так как спонтанное (не заимство­
ванное из Великой Польши) отвердение появляется на
Мазурах довольно поздно1. В качестве terminus post
quem мазурения мы принимаем переход t, (или просто t')
в с, d '— в з и следующее затем (в великопольском диалекте)
отвердение ci > су, zi > zy. Только тогда соотношение
ci : су, 3i : зу могло быть отождествлено с rii : ny, l'i : 1у,
ri : гу и в качестве такового повлечь за собой Si : sy (на
месте sy), zi : zy (на месте zy) на малопольско-мазовецкой
территории.
Переход t ' > с (d' > 3) следует считать важной вехой
в развитии фонологической системы польских диалектов.
Возникновение ассибиляции в t ', d' создало соотношение
этих звуков с унаследованными с, z, которое в момент от­
вердения совпало с соотношением n : п и т. д. Дату пере­
хода t ' > с, d' > з установить нетрудно. Ассибиляция
t', d' не отмечена в Булле 1136 г., но появляется в 1153 г.
в повторенном два раза Bartozege-Bartodzieje*. В Булле
1136 г. многочисленные с (например, в названиях мест­
ностей на -ica, -icy) передаются при помощи 3, c(i), в не­
скольких случаях — ch; 3 (редко встречающееся) пере­
дается также с помощью 3 , например: Виза ( = Budza),
R a 3c ( = Radzk), Re 3k ( = Rdzek), Re 3c ( = Redzk), Zera 5
(•=Sieradz). В то же время часто встречающееся с изобра­
жается постоянно как t (например Glouotins, Jarotici), а
3 — как d (напр. Brodic == Brodzik, Budizlau =.- Budzislaw). Если бы соотношение с : с, 3 : 3 было таким же,
как в современном языке, то есть если бы с, 3 произноси­
лись с ассибиляцией, то, учитывая отсутствие особого
знака для изображения палатальных в графике памятника
1 C p . T a s z y c k i , D aw nosd tzw . m azurzenia w ie z y k u p o lsk im ,
1948, с т р .
13— 19.
* С р . R o z w a d o w s k i , MP K.J, I V , с т р . 4 7 8 и с л .
Заметки о мазурении
358
1136 г., мы могли бы ожидать, что с и с, а также 3 и 3 пере­
давались бы одинаково. Очевидно, t ' и d' были особыми
фонемами, а не вариантами t, d так же, как с и dz являются сегодня самостоятельными фонемами, а не вариан­
тами с, dz.
Ассибиляция t ', d' — первое предварительное условие
мазурения — происходит, следовательно, во второй поло­
вине XII в. Что касается второго явления, то есть отвер­
дения ci > су, zi > zy, то здесь установление хроноло­
гии встречается с определенными трудностями1.
Если, однако, приведенные выше доводы в пользу m h i кости с, з, s, z, с, з на Мазовше верны, то значит там еще
в XV в. существовали районы без мазурения.
Можно предположить, что в Малой Польше еще в конце
средневековья существовали территории, сохраняющие
мягкость старых палатальных с и 3 . Это могло бы служить
доказательством того, что в соответствующих местностях
мазурение еще не развилось.
Появление мазурения на польской территории объяс­
няется одновременным переходом t a в с, t x в с (и отверде­
нием ci в су) с прибавлением междиалектной интерферен­
ции. Иначе обстоит дело в соседних с польским славянских
языках. В чешском языке, как и вообще в западнославян­
ских, произошел только первый переход (t 2 > с), но не
второй (t, сохранилось или депалатализовалось в t).
В белорусском t , перешло, правда, в с, но t 2 дало с
(как вообще в восточнославянских); в украинском языке
t' > с, t' или t. В этих языках не было предварительных
условий для мазурения; оно отсутствует даже в кашубском
языке.
Наоборот, в полабском языке, в лужицких, севернорусских, сербохорватских диалектах, где мы констати­
руем мазурение или факты, внешне близкие к нему (с > с),
мы должны, учитывая разницу в исходной системе (в
полабском языке, например, отсутствует переход t ' > с
и т. п.), искать другое объяснение этих явлений.
Мазурение является по своему существу подражатель­
ной, а не спонтанной депалатализацией старых мягких
1 Ср.
R o z w a d o w s k i ,
G ram atik a
P o l s k a , с т р . 180.
Заметки о мазурении
359
§, z (по образцу депалатализации с, з), которая могла в
общем наступить в любом пункте польской языковой
территории, в говоре которого отвердение произошло
раньше, чем в соседних (ср. веленский клин). Реализация
этой депалатализации зависела только от того, воспри­
нималась ли она соседними говорами и в какой форме,
приводила ли она к транспозиции ci, 3 i : су, зу = si, zi :
sy, zy (на месте sy, zy) или нет.
В качестве максимальной протяженности terminus post
quern—terminus ad quem следует, пока не будут найдены
поздние записи, принять первую половину XII в. (Булла
1153 г.) — 1600 г. (rz > z); однако более всего вероятно,
что эта протяженность иная. За terminus post quem я
принял бы 1200 г.
Территориальное распространение
могло продолжаться столько же, сколько продолжалась
внутренняя колонизация. Датировать этот процесс можно
только периодом, но не датой, так как сама форма мазуре­
ния (s, z, с; s, z, с; М , с и т. д.) должна была развиваться
в соответствии с его экспансией или отступлением.
П р и м е ч а н и е : Мысль некоторых исследователей 1
о том, что новое чередование pieszy : piesi, grubszy : grubsi, duzy : duzi имело связь с мазурением, кажется нам
неверной. В приведенных примерах чередования вплоть
до отвердения s, z не было, так же, как его не было и нет,
например, в случае tani (ном. ед. ч.) : tani (ном. мн. ч.).
После отвердения s > s, z > z язык использовал эквива­
лентность s/s и s/s, например, в kosze «я Koiny»/kosi «он
косит» для случая proszg «я nopomy»/proszy «он порошит»,
а также эквивалентность z/z и 2/2 например wozg/wozi и
wrozg/wrozy, чтобы ввести i с предшествующей палаталь­
ной согласной в ном. мн. ч. Замещение szy на si в выше­
упомянутых случаях повлекло за собой чередование gluszy > glusi, Czeszy>Czesi и т. п., где ном. ед. ч. в ном. мн. ч.
различались и раньше. Связь между рассмотренным здесь
явлением и мазурением (первые следы которого, согласно
Вайану, появляются в XV в . 2) существует постольку, по­
скольку оба ведут свое начало от отвердения (з, й или с, з).
1 A. V a i l l a n t ,
с т р . 2 9 4 — 29 5 .
G ram m aire с о т р а г ё е
des l a n g u e s
slaves,
МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ ГЕМИНАЦИЯ В КЕЛЬТСКИХ
И ГЕРМАНСКИХ Я З Ы К А Х 1
(1957)
В соответствии с принятой точкой зрения в кельтских
языках группа «взрывной + п» развивается в kk, tt, рр
(из k + п, t + п, р + п) и в gg, dd, bb (из g или gh + n, d
или dh + n, b или bh + n). Однако эта точка зрения пос­
тоянно вызывала сомнение у многих лингвистов. Ведь
подобная прогрессивная ассимиляция, напоминающая ана­
логичные явления в пракритах2, неизвестна в индоевро­
пейских языках. Более того, очень хорошо засвидетель­
ствована иная, явно фонетическая трактовка этих групп.
Например:
1 J.
К и г у J о w i с z, M orp h ological G e m in a t io n in K e lt ik
and G erm a n ic, «Studies P resen ted to J o sh u a W h a tm o u g h on his S i x ­
t i e t h B i r t h d a y » , 1 9 57 , с т р . 131 — 144.
П р идер ж ив ая сь п реж н его мнения относительно происхож дени я
г е м и н а ц и и , мы с к л о н н ы д а т ь ей в н а с т о я щ е е в р е м я б о л е е л а к о н и ч н у ю
и более точную формулировку:
производящ ий
✓
отглагольные
образования с
п р о ст ы м с о г л а с н ы м
глагол
\
отглагольные
образования с
геминатой
Отглагольны е о бр азов ан и я с геминатой выполняли в о п р едел ен н ое
в р е м я д в о й н у ю ф у н к ц и ю : а) бы л и о т г л а г о л ь н ы м и п о о т н о ш е н и ю
к производящ ем у глаголу, согласн ую которого они удваивали;
б) с о о т н о с и л и с ь с о т г л а г о л ь н ы м и о б р а з о в а н и я м и с п р о с т о й с о г л а с ­
ной, я вл я яс ь их
«экспрессивными» ф орм ам и . «Экспрессивность»
геминации ок азы в ается, таким об р а зо м , за м к н у та внутри отымен­
ного и о т гл агол ь н ого о б р а зо в а н и я (нап рим ер, * d r u p o n : * d u rp p on).
В а) м о р ф е м а о т г л а г о л ь н о г о о б р а з о в а н и я п р е д с т а в л е н а п е р в и ч ­
ными с у ф ф и к с а м и . В б) с о в п а д е н и е с у ф ф и к с о в п о д н я л о г е м и н а т у
д о у р о в н я с а м о с т о я т е л ь н о й мор ф ем ы , п р и м е н и м о й к н е п р о и з в о д н ы м
и м ен а м .
2
Санскр.
a g n i - « ог о нь», v i g h n a - « п р е п я т с т в и е , з а т р у д н е н и е » ,
y a tn a - «н а п р я ж е н и е, у с и л и е , забота» > п р ак р . aggi-, v ig g h a -, jatta- и т. д.
Морфологическая геминация в кельтских и германских
361
ср.-ирл. Ьгёп «вонючий», уэльск. Ьгаеп, ср.-брет,
breyn, совр. брет. brein < *mrakno-; ср.-ирл. Ыёп «свод»г
уэльск. Ыаеп, корн.
Ыуп «вершина», ср.-брет. bleire
«вершина» < *mlakno-; др.-ирл. sron «нос», уэльск. ffroen,
ср.-брет. froan, совр. брет. fron, также уэльск. trwyn,
др.-корн, trein < *s(p)rokna-; ср.-ирл. ton «низ», уэльск.
tin < *tukna-; др.-ирл. т ё п «открытый рот», уэльск.
tnin «губа», корн, т у п , т е у п , брет. min «рыло» < *тёкпоили *тёкпа.
Ср.-ирл. grain «отвращение», уэльск. graen «жесто­
кость, мучительный» < *gragni-; ирл. stan «олово», уэльск.
ystaen, совр. корн, stean, брет. stean, галльск.-лат. stan*
num < *stagno-; ирл. suanem «веревка», уэльск. hoenyn,
hwynyn «волос; силок» < *sogno-; др.-ирл. 1ёп «повозка»,
уэльск. gwain (мн. ч. gweiniau), галльск. covinnos (vocant
quorum falcatis axibus utuntur) < *uegno-; ср.-ирл. cuilera
«щенок, собачка», уэльск. colwyn, др.-корн, coloin, брет,
kolen < *koligno-.
Др.-ирл. ёп «птица», уэльск. edn, др.-корн, hetherr,
ср.-корн, ethen, совр. корн, ecfanor «птицелов», др.-брет.
etn-, ср.-брет. ezn, совр. брет. evn, ein < *petno-, в уэльск.
llwdn «детеныш» (животного), ср.-брет. lo(e)zn, совр. брет.
loen, каково бы ни было происхождение этих форм, корень
ирландского loth «жеребенок» был расширен носовым
суффиксом.
Ср.-ирл.
moin «вересковая пустошь» < *moudni-;
уэльск. blwyddyn (с другим вокализмом: др.-корн, bli^en,
ср.-корн, blythen, blethen, брет. blizenn) имеет старое
мн. ч. blynedd < *blidniias (после числительных).
Ср.-ирл. ten(e) «огонь», уэльск., корн., брет. tan <
*tepnet-; др.-ирл. suan «спать», уэльск., корн., брет.Ьип <
*sopno-; ср.-ирл. сйап«гавань» < *kopno-, ср. др.-исл.Ьф 1п.
Др.-ирл. domun «мир, свет», domain «глубокий», уэльск.
dwfn (ж. p. dofn), корн, down, брет. doun «глубокий»,
галльск. Dubnoreix (собственное имя), брет. < *dubno-.
Эти и другие примеры (на -kn-, -gn-) см. у Педерсена1.
Отсюда ясно, что приходится учитывать двойную трак­
товку групп «взрывной + п». По мнению Стокса и ЦупиХ Н . P e d e r s e n , V e r g l e i c h e n d e G r a m m a t i k der
S p r a c h e n , т. I, 1909, с т р . 125, 103, 135, 113, 9 3 , 117.
Keltis chen *
.362
Морфологическая геминация в кельтских и германских
цы, к которому присоединились Педерсен 1 и Вальде—
Покорный2, обе трактовки являются фонетическими,
причем ассимиляции -kn > -kk-, -gn- > -gg- и т. д. проис­
ходят непосредственно перед (доисторически) ударным
гласным. Но так как независимые свидетельства, касаю­
щиеся доисторической акцентуации, отсутствуют, это
объяснение остается чистой гипотезой, хотя соответствую­
щие индоевропейские образования (имена на -по-, -па-,
-ni-, -пи, глаголы на -пе,'о-, -па-, -пи-) имели, как правило,
ударение на суффиксе. Неудивительно поэтому, что другие
ученые относились к вышеупомянутой ассимиляции сдер­
жанно или даже отрицательно, ср. Турнейзен* или
М. J1. Шестедт4.
Д л я решения этой фонетической дилеммы лингвистам
приходилось прибегать к понятию так называемой экспрес­
сивной геминации. Если, оставить в стороне звукоподра­
жания и звуковые метафоры, то основную массу экспрес­
сивных форм представляют собой ласкательные варианты
собственных имен и тех нарицательных имен, которые
обозначают лиц (в особенности членов семьи), реже ж и­
вотных и лишь в исключительных случаях неодушевлен­
ные объекты. Прозвища тесно связаны с ласкательными
именами. Из прилагательных такие варианты способны
иметь главным образом те, что относятся к лицам (напри­
мер, обозначающие физические или моральные недо­
статки) .
Но как только мы откажемся от более или менее опре­
деленных критериев экспрессивного словообразования,
объяснение с помощью экспрессивности фонетических
форм, выпадающих из общего правила, становится иллю­
зорным. Никто не будет оспаривать различие между
прагерманской геминацией, которая играет важную роль
в германской морфологии, и греческой геминацией, почти
покрывающей вышеупомянутую семантическую область*.
1
г
*
1909,
4
n a sal
•
Н . P e d e r s e n , у к . с о ч . , с т р . 159.
V gl., W tb .
R. T h u r n e y s e n ,
H a n d b u c h d es A l t - I r i s c h e n , H e i d e i b e r g ,
стр. 88.
M . - L . S j o e s t e d t , L ’a s p e c t v e r b a l et l e s f o r m a t i o n s a a f f i x e
e n c e l t i q u e , 1926, с т р . 19, 2 0 .
E . S c h w y z e r , G r i e c h i s c h e G r a m m a t i k . . . , I, с т р . 3 1 5 .
Морфологическая геминация в кельтских и германских
363
Кельтские языки, очевидно, совпадают в этом отноше­
нии с германскими: в них удвоение взрывных согласных
играет грамматическую роль. Если это верно, то ни преж­
нее фонетическое объяснение, ни более позднее семанти­
ческое приняты быть не могут: здесь должна быть допу­
щена м о р ф о л о г и ч е с к а я геминация. Индоевро­
пейское происхождение геминации представляется мало­
вероятным, поскольку следы морфологического чередова­
ния
«простой взрывной : удвоенный
взрывной»
не
сохранились ни в индоиранском, ни в греческом1. Поэтому
на первый план выдвигается вопрос о к е л ь т с к о м
происхождении геминации.
Удвоение взрывных в унаследованных индоевропей­
ских корнях — специфическая черта как кельтских, так
и германских 2 языков. Однако последняя группа дает
гораздо больше языковых данных, позволяющих разли­
чать разные хронологические пласты геминации и просле­
дить развитие геминации от морфологически ограниченного
явления до почти факультативного средства «экспрессив
ности». Так как вполне вероятно, что фрагментарный
кельтский материал сохранил следы аналогичного разви­
тия, можно думать, что анализ германских данных
поможет пролить свет на изучаемое явление в кельтских
языках.
1
В эт о м о т н о ш е н и и и н д о е в р о п е й с к и е я з ы к и р е з к о о т л и ч н ы от
сем итск и х, где уд воен и е второго или третьего к орневого согласн ого
м о ж е т п р е д с т а в л я т ь с п е ц и а л ь н ы й мор ф: а р . k a t a l a «у б и в а т ь » : k a tt a l a «убивать много, у стр аив ать резню ».
*
В г ерм ан ски х я зы к ах, как и в к ельтск их, геминаты никогда
н е п р о и с х о д я т из п р о с т ы х в зр ы в н ы х + п . С р . п р и м е р ы р е г у л я р н о г о
ф о н е т и ч е с к о г о р а з в и т и я : д р . - и с л . b o t n «дно»; д р . - и с л . o g n и гот.
.aiihns «печь» (в д р , - и с л . o g n «печь» н е п р е д с т а в л е н о ; д а н н а я ф о р м а
является лиш ь в о с т о ч н о скандинавской: др.-ш в. u g h n , oghn,
с о в р . ш в. u g n , д а т . а р х . o g n , д р . - и с л . o f n , с о в р . и с л . о п п ; см . J . de
F r i es ,
A l t n o r d i s c h e s e t y m o l o g i s c h e s W o r t e r b u c h , L e i d e n , 1961,
с т р . 4 1 7 a . — Р е д . ) \ д р . - а н г л . s w e f n «сон , с н о в и д е н и е » , д р . - и с л . s v e f n ;
д р . - и с л . ] }eg n «тан; м у ж ч и н а » , д р . - с а к с . d h e g ( a ) n , д р . - в . - н е м . dSgan;
г о т . u s l u k n s «от кры ты й» и т . д . К а к у к а з ы в а е т В и с м а н ( W i s s m a n n ,
iN om ina p o stv e r b a lia , стр . 97), зн а ч и тел ь н ое число гер м ан ск и х г л а ­
г ол ов с суффиксом -по-, соответствую щ их глаголам с суффиксом
- п а - , и м е е т с я в д р у г и х и н д о е в р о п е й с к и х я з ы к а х , о д н а к о ни о д и н
г е р м а н с к и й г л а г о л с к о н е ч н ы м у д в о е н н ы м в зр ы в н ы м н е с о о т в е т с т ­
в у е т г л а г о л у с суф ф иксом -па- в каком -л и бо д р у го м я зы к е.
364
Морфологическая
геминация в кельтских и германских
Германские языки с их сильными глаголами и рядом
форм с аблаутом особенно удобны для изучения первичных
способов деривации. Представляется, что к первичным
образованиям в сфере сильных глаголов относится не
только чередование гласных, но и удвоение конечного
согласного корня.
III
класс германских сильных глаголов включает
ряд форм с удвоенными носовыми или плавными соглас­
ными, например, brinnan «гореть», ginnan «открывать;
начинать», hlimman «звучать», krimman «сдавить», linnan
«отправляться, превращаться», rinnan «бежать», spinnan
«прясть», swimman «плыть», winnan «стараться, трудить­
ся, бороться»; bellan «лаять», gellan «звучать», hellan
«звать», kerran «кричать, плакать», quellan «набухать»,
skellan «звучать», skerran «скрести», swellan «набухать»,
wellan «кипеть», wellan «кружиться».
Гемината восходит к группе, которая первоначально
состояла из конечного согласного корня и суффикса на­
стоящего времени. В соответствии со словарями Вальде —
Покорного, Фалка — Торпа, Фика — Торпа (Wortschatz
der germanischen Spracheinheit, Gottingen, 1909), и т. д.
гемината восходит к -пи- в brinnan, linnan, rinnan, spin­
nan, winnan и, возможно, -ginnan; к -In- в hellan, quellan,
skellan, swellan, в обоих wellan и, возможно, в bellan
и g ellan1; к -rz- в kerran, skerran. Гемината m в hlimman,
krimman и swimman пока не объяснена2.
Гемината, первоначально встречавшаяся только в
настоящем времени, распространилась на все спряжение
уже в доисторический период, ср. претеритопрезентные
глаголы в готском: капп «может», kunnum «можем» и т. д.
1 С р . го т . k i n n u s , k i n n a u s « п о д б о р о д о к » < * к 1 п и 5 , k i n n a u s < *kin u s, * k i n n i s ( < * k i n u i z ) . [ E . К у р и л о в и ч не с о в с е м т о ч н о д а е т и с т о р и ю
г о т . k i n n u s « п о д б о р о д о к » (и- о с н о в а ж . р .): з а с в и д е т е л ь с т в о в а н а т о л ь ­
к о ф о р м а а к к . е д . ч. k i n n u ;
k in n a u s н у ж н о дать п од астериском
с п р а в а . Р е к о н с т р у к ц и я < * k i n u s , * k i n u o u z (а не * k i n u i z ) . — Р е д . ]
П р о г р е с с и в н а я а с с и м и л я ц и я In > 11 х о р о ш о з а с в и д е т е л ь с т в о в а н а в
г е р м а н с к и х я з ы к а х : г о т . w u l l a «шер ст ь» = с а н с к р . йгпа- ( < *ujna-);
го т . f u l l s «п олный» = с а н с к р . purna- ( < * p jn o - ) ; д р . - в . - н е м . " w § lla
« в олн а» ( < * u e l n a -) , с р . с т . - с л . ш ш ( < * u j n a - ) . В о б щ е г е р м а н с к о м
г р у п п а In н е в с т р е ч а е т с я .
2 П рогрессивная ассимиляция
* su em + п- и л и
* su e m + uв р я д ли в о з м о ж н а .
Морфологическая геминация в кельтских и германских
365
Прямое доказательство такого происхождения геминат
можно найти в некоторых древних первичных производ­
ных, которые в соответствии с известным индоевропейским
правилом словообразования образованы от корня глаго­
ла, а не от основы презенса. Например:
brinnan «гореть»: др.-исл. bruni «пожар», др.-англbryne (основа на -i-).
hlimman «звучать»: слабый глагол I др.-исл. hlymja
«трещать, шуметь»; слабый глагол II др.-в.-нем. hlamon
«реветь, грохотать»;
krimman «сдавить, стиснуть»: слабый глагол др.-исл.
kremia «давить; сжимать»; слабый глагол II др.-шв.
krama «стиснуть»; др.-исл. krpm «сжатие, хватка»;
rinnan «бежать» : гот. runs (ж. р. — основа на -i-) «тече­
ние» = др.-англ. гупе м. р.; др.-исл. run «проток между
двумя озерами»; гот. garunjo «поток, наводнение»;
spinnan «прясть» : др.-исл. spuni «пряжа»; др.-англ.,
ср.-в.-нем.
spinel «прялка»;
swimman «плыть» : ср.-в.-нем.
swamen «плыть»;
bellan «лаять» : др.-исл.
belja «орать» ( < *baljon);
др.-исл. bylja «угрожать»;
hellan «звучать, звать» : слабый глагол II *halon
«звать» (др.-англ., др.-фриз., др.-сакс., др.-в.-нем.); др.исл. hjala «беседовать с кем-либо», hjal «беседа»;
kerran «плакать, кричать» : слабый глагол II др.-исл.
kura «ворчать»; др.-исл.
kura «жалоба»;
quellan «набухать» : дат.
kval «пар»;
skellan «звучать» : др.-исл.
skjal «беседа»; др.-исл.
skal «шум»;
swellan «набухать»: др.-англ. swile «разбухание, опу­
холь»; др.-в.-нем. swilo и swil «благо, благосостояние»;
wellan «пузыриться, кипеть» : слабый глагол I др.исл. у 1j а «греть», др.-исл. ylr «пар»; др.-в.-нем. wait
«тепло»;
wellan «кружиться, поворачивать» : ср.-н.-нем. walen;
др.-исл. valr «круглый».
Отношение между производными формами и соответ­
ствующими сильными глаголами аналогично отношению
между spurnan «пришпоривать, лягать» и производным
с -п- *spuran- (др.-исл. spori, др.-англ. spora, др.-в.-нем.
366
Морфологическая геминация в кельтских и германских
sporo) «шпора», которое образовано от корня *spur, а не
от основы презенса
spurn-.
Однако продуктивность некоторых гласных суффиксов
привела ко все более возрастающему проникновению
геминат в отглагольные производные — как в имена,
так и в глаголы. Основные категории этих производных
таковы:
1) каузативно-итеративные глаголы на -(i)ja (слабые
глаголы: I) *brannjan, *kannjan, *rannjan (гот. и т. д.);
др.-исл. skella ( < *skellan); гот. ufswalleins < *swalljan
( < swellan); др.-исл. vella ( < wellan);
2) итеративные и интенсивные глаголы на -б- (слабые
глаголы II) : др.-англ. crammian, др.-в.-нем. krammen
( < krimman); др.-исл. bulla, др.-в.-нем. bullon ( < bel­
lan); др.-исл. karra ( < kerran); др.-исл. kurra ( < kerran);
норв. skarra и ср. -н.-нем., ново-в.-нем. scharren ( < sker­
ran); шв. skorra и ср.-н.-нем. schurren ( < skerran); слабый
глагол III гот. -kunnan образован от претеритопрезентного
глагола капп;
3) существительные на -(j)o- (нем.-а-) : др.-исл. gjallr
и gallr ( < gellan); др.-исл. skjallr = др.-англ.
sciell
( < skellan); др.-исл. sullr ( < swellan);
4) существительные на -(j)a- (нем. -б-) : гот. winna
( < winnan); др.-исл. skpll ( < skellan); др.-англ. wiell
( < wellan) «кипеть»;
5) существительные на -i- : др.-англ. hlemm ( < hlim ­
man); гот. wunns (ж. р.) ( < winnan); др.-исл. skellr =
др.-в.-нем. scal(l) ( < skellan);
6) слабые германские существительные на -(j)an-,
-(j)on- : brinno ( < brinnan); др.-англ. hlimme ( < hlim ­
man); др.-исл. krumma, krymma ( < krimman); гот. rinno
( < rinnan); гот. winno = др.-исл. vinna ( < winnan);
др.-исл.
bjalla = др.-англ. belle ( < bellan);
др.-исл.
vella и olla ( < wellan) «кипеть».
Новый и унаследованный способы словообразования
сосуществовали в течение некоторого времени, что привело
к появлению контраста между простым согласным и геми­
натой. Гемината стала восприниматься как «экспрессив­
ный» согласный не в силу ее фонологической маркирован­
ности, а благодаря тому, что была носителем первичной
семантической функции (каузатива, итератива и т. д.),
Морфологическая геминация в кельтских и германских
367
в то время как вторичные функции выполнялись в течение
некоторого времени все еще формами без геминат. Этсг
длившееся некоторое время противопоставление, ставпродуктивным, повлекло за собой создание геминированных форм вне строго ограниченной области, где геминированные формы были оправданы с этимологической точки
зрения. Например: kuron : kurron ( < kerran) = tugon г
tukkon ( < tiuhan).
З а пределами указанной первоначальной области ге­
минация проникала в производные слова с отчетливым
семантическим значением
словообразовательного суф­
фикса. Там, где это значение ослаблялось или нейтрализо­
валось корнем, удвоение конечного согласного корня не
имело места. Этим и объясняется неполное распростране­
ние геминации, основные морфологические этапы кото­
рого были таковы:
а) Живые производные (группы 1—6) указанных выше
глаголов (brinnan и т. д.) заменяют, как правило, простой
согласный соответствующей геминатой.
б) Производные 1— 6 других сильных глаголов часто
геминируют конечный согласный корня.
в) Другие производные с суффиксами 1—6 , главным
образом отыменные, также могут допускать геминацию.
г) Немотивированные (простые) слова со словоизме­
нительными суффиксами, соответствующими словообразо­
вательным суффиксам 1— 6 (-/i) ja-, -о-, -ё-; -(j)a-, -(j)o-,
-i-, -(j)an-, -(j)on-) и н о г д а геминируют конечный
согласный корня.
Группа б) хорошо иллюстрируется слабыми глаголами
на -on- и слабыми существительными. Ср. итеративные и
интенсивные глаголы на -on:
*glisan (предполагается на основе норвежского прила­
гательного glisen) : др.-исл. glissa «скалиться, усмехаться»;
hnipan «сжать, толкнуть» : др.-исл. hnippa «толкнуть»;
sm pan «резать» : ср.-в.-нем. snetzen «стругать, выре­
зать» (др.-в.-нем. snetzeri «скульптор»);
wfpan «кружиться» : др.-в.-нем. wipfon «заблудиться»;
writan «гравировать, чертить» : др.-в.-нем. rizzon «скре­
сти»;
d r iu p a n «капать»:др.-англ. droppian, др.-в.-нем. tropfon;
368
Морфологическая геминация в кельтских и германских
liugan «лгать» : *1иккбп «заманивать, соблазнять» (др.исл., др.-англ., др.-в.-нем.);
sliupan «скользить» : др.-в.-нем.
slophon (предпола­
гаемое имя деятеля slophari);
striukan «гладить» : др.-англ. stroccian;
tiuhan «тянуть, тащить» ; др.-в.-нем. zocchon «хватать»
(без геми нации zogon);
supan «глотать, втягивать» : др.-англ. soppian «впиты­
вать»;
brekan «ломать» : др.-в.-нем.
brockon;
teran «разрывать» : др.-в.-нем.
*zerron (в gezerrot)
«отрезать»;
tredan «ступать, наступать»: др.-в.-нем. trett6n«TonraTb»;
hlahjan «смеяться» : др.-фризск.
hlakkia (интенсив),
др.-исл.
hlakka;
stapjan «шагать» : др.-в.-нем. stapfon;
swarjan «клясться; ругаться» : др.-исл.
svarra «вор­
чать, жужжать».
Сильный глагол от *likkon «лизать» (др.-англ., др.сакс., др.-в.-нем.) не засвидетельствован.
Одной из главных функций германского именного
суффикса -п- было образование отглагольных имен. Геми­
нация засвидетельствована в следующих случаях:
driupan «капать» : др.-англ. droppa «капля», др.-в.-нем.
tropfo;
fliugan «летать» : др.-в.-нем.
floccho «хлопья»;
slflkan «глотать» : др.-в.-нем.
slucko «обжора»;
smiugan «прижиматься»: др.-в.-нем. smocko «рубашка»;
snufen snuben (ср.-в.-нем.) «храпеть, фыркать» : др.-в,нем. snupfe «насморк»;
supan «всасывать, глотать» : др.-англ. soppe «кусочек,
глоток»;
stehhan (др.-в.-нем.) «колоть» : др.-англ. sticca «палоч­
ка, трость», др.-в.-нем. э1ёско (без геминации з!ёЬЬо);
brekan «ломать» : др.-в.-нем. Ьгоско «кусок; крошка»;
gedan «полоть» (сорняк) : др.-в.-нем. ]'ёйо «сорняк»;
kresan «ползти» : др.-в.-нем. kresso «пескарь»;
fregnan «спрашивать»: др.-англ. fricca «глашатай»;
hafjan «подымать» : др.-в.-нем. hepfo «дрожжи, зак­
васка» (также и без геминации: heve);
stapjan «шагать» : др.-в.-нем. stapfo «шаг».
Морфологическая геминация в кельтских и германских
369
Это чередование простых и удвоенных согласных в
мотивированных (отглагольных) основах на -п- с гемина­
цией (функционирующих как «экспрессивные» формы)
имеет тенденцию распространяться на другие мотивиро­
ванные основы на -п-, а именно на отыменные основы (груп­
па в). При образовании прозвищ и ласкательных имен
от существительных и прилагательных эти последние часто
переходят в слабое склонение и легко принимают гемина­
цию как добавочный «экспрессивный» признак. Если ис­
ходное нарицательное существительное само является
слабым, то геминация может функционировать одна в
качестве конституирующего морфа.
Например: др.-исл. farri «бродяга» < *fari — имя
деятеля < fara;
др.-исл.
goddi — прозвище < go£)i
«жрец»;
др.-в.-нем.
zicki(n) «козленок» < *zecko <
riga; др.-в.-нем. Berri — название созвездия < *berro <
Ьёго «медведь»; др.-в.-нем.
roggo, rocko «рожь» <
*rugi-, др.-исл. futta «cunnus» < fu}->.
Возможно, что нем. Кпарре «оруженосец, подручный»
и Rappe «вороной конь» были первоначально ласкатель­
ными формами ( < Knabe «мальчик» и < Rabe «ворон»).
Ласкательные собственные имена образуются путем
прибавления словоизменительного суффикса -п- к ласка­
тельному корню и удвоением конечного согласного корня.
Так, в немецком:
ласкательный
корень
Friedrich
FridKarl
KalLudwig
LudSig (-bert, -frid,
Sig-mar)
шв. Lars
Lasполное имя
ласкательное
имя
Fritz ( < Fritt(o))
др.-в.-нем. Kallo
Lutz ( < Lutto)
др.-в.-нем. Sikko
( < Siggo)
Lasse
Возможно, что др.-исл. krabbi, др.-англ.
crabba,
совр. н.-нем. krabbe < *krabban- восходят к ласкательной
геминированной форме от *krabita, сохранившегося в
немецком
Krebs «рак».
Как слой третьего порядка можно рассматривать
геминированные основы на -п-, у которых словоизмени^4 Е. Кури лович
370
Морфологическая геминация в кельтских и германских
тельный суффикс не мотивирован деривацией- В таком
случае геминация могла быть вызвана семантическим
контактом со словами, принадлежащими к более глубоким
пластам. Д ля этой последней группы характерны колеба­
ния между простым и удвоенным согласным.
Относительно недавнее появление группы г), а час­
тично и группы в) доказывается тем, что в этих груп­
пах геминированные и негеминированные формы часто
существуют параллельно.
Различия между двумя диалектами: др.-исл.
boli,
др.-англ. bula «бык» — ср. н.-нем. и совр.-в.-нем. Bulle;
др.-исл. kraki «изогнутая палочка» — др.-в.-нем. kracco;
др.-фриз., др.-сакс, skap, др.-в.-нем. skaf «ведро, кадка» —
др.-исл. skeppa «мерка» (для сыпучих тел); др.-в.-нем.
scrato «чудовище, домовой»— др.-исл. skratti «колдун»;
др.-исл. spari (и s p a r r i) — др.-в.-нем. sparro «брус,
бал­
ка»; др.-сакс., др.-в.-нем. waga «колыбель» — др.-исл.
vagga.
Внутри одного и того же диалекта: др.-исл. staka и
stakka «кожа, шкура»; др.-в.-нем. bahho и backo «щека»;
ср.-в.-нем. гёсЬе и zecke «козочка, козленок»; др.-в.-нем.
zota и zotta «хохолок, косичка». С одновременным сокра­
щением долгого гласного: др.-англ. сгйсе «кувшин», но
сгосса «горшок, котелок»; др.-в.-нем. hako «крюк» и hacko
«излучина, изгиб» (др.-англ. haca, др.-сакс, haco с прос­
тым согласным).
В отыменных и непроизводных глаголах н а -o n -гемина­
ция часто тоже факультативна: англ. to gloat «пожирать
глазами, злорадствовать» < *glotian, но др.-исл. glotta
«скалиться», совр. в.-нем. glotzen «глазеть»; др.-в.-нем.
hlamon «реветь; нестись», но др.-исл. hlamma; др.-исл.
skopa и др.-шв. skoppa «дразнить, насмехаться»; ср.-в.нем. klaffen и klapfen «издавать звук, хлопать»; фриз,
dufen, duven и dubben «толкать» (др.-исл. dubba, др.англ.
dubbian).
Аналогично можно привести многочисленные примеры
суффиксов групп 1), 3), 4) и 5 ) 1, иллюстрирующие этапы
б), в) и г).
1
П р я м о е п р о и с х о ж д е н и е той и л и и н о й ф о р м ы ч а с т о ост ает ся
н е я с н ы м . О с н о в ы м у ж с к о г о р о д а н а - а, о с н о в ы ж е н с к о г о р о д а ни
.о - и с л а б ы е о с н о в ы о б о и х р о д о в м о г у т быть п р о и з в е д е н ы от с л а б ы х
Морфологическая геминация в кельтских и германских
371
Подведем итоги. Экспрессивная функция геминации
развивалась, вероятно, в следующих
направлениях:
На этапе а) оба способа, то есть суффиксация -б- (сла­
бые глаголы II) и суффиксация плюс геминация, семанти­
чески противопоставлены. Распространение геминации
на этапе б) не является следствием итеративного (интен­
сивного) значения глаголов б); геминация восприни­
мается как уже существующая альтернатива, дающая
возможность дифференциации по отношению к фор­
мативу, употреблявшемуся до сих пор. При этом, если
инновация в формообразовании приводит к диффе­
ренциации, то новая форма становится носителем первич­
ной семантической функции, а вторичные функции, по
крайней мере временно, выполняются старой формой.
Это объясняет временное сосуществование геминированных
и негеминированных форм, иногда даже одного и того же
корня.
Звуковой символизм, ассоциирование значения ин­
тенсивности (или повторяемости) с повторением конечного
согласного,— явление вторичное. Гемината в *druppon
явно отличается по своей природе от геминат в a tta или
mamma, которые объясняются как Urschopfung.
Экспрессивность в этом смысле может связываться
не только с геминацией, но и с назализацией, удлинением
гласных, суффиксацией, срастанием суффиксов и т. д.
Особенно часто встречается последнее явление: др.-в.-нем.
fugililt = fugil-il-i «маленькая птица, птичка» более
экспрессивно (в указанном выше смысле), чем fugil-t;
ср.-в.-нем. zickel-in «козленок» = zick-el-tn более экспрес­
сивно, чем др.-в.-нем. zickin и т. д. Новый формообразо­
вательный способ «экспрессивнее», чем старый.
Если геминация на этапе б) является формальным
усилением главного морфа -б-, то понятно и ее появление
г л а г о л о в , н а п р и м е р : д р . - и . - н е м . k o u f « п о к у п к а » от k o u f o n (го т .
k a u p o n * ). П о эт о м у гемината так и х о сн ов м ож ет в осходить н еп о с ре д ­
с т в е н н о к г е м и н и р о в а н н ы м г л а г о л а м н а -о-: д р . - в . - н е м .
brocko,
t r o p f o , s t a p f o , д р . - а н г л . s o p p e , с р . b r o c k o n , t r o p f o n , s t a p f o n , so p p i a n . С д р у г о й с т о р о н ы , з д е с ь м о ж н о п р е д п о л о ж и т ь г л а г о л ы на
- о п , п р о и з в е д е н н ы е от г е м и н и р о в а н н ы х о с н о в на -а-, - о - . В о в сех
п одобны х сл у ч а я х сдел ать выбор м е ж д у возмож ны ми а л ьтер н ати ­
вами д о в о л ь н о т р у д н о .
24
372
Морфологическая геминация в кельтских и германских
на этапе в). Распространение геминации происходит по
формальным линиям: принимать геминацию в качестве
вспомогательной характеристики могут не только морф
итератива -б-, но и другие словообразовательные морфы
глагола (например, -о- в отыменных глаголах). Вплоть
до этого момента геминация ограничена -определенными
семантическими категориями, которые представлены сло­
вообразовательным суффиксом -о-. Но этап в) отличается
от б) именно тем, что совокупности геминированных форм,
состоящей из двух или большего числа различных под­
групп, нельзя приписать специального семантического
значения. Экспрессивность геминации становится более
расплывчатой, чем на этапе б), однако семантическая
роль геминации на этапах б) и в) видна благодаря тому,
что даже будучи ограничена в своем распространении
областью глаголов со словообразовательным суффиксом
-б-, она проникает не во все эти глаголы. Поэтому мы
должны заключить, что семантическое значение к о р н я
или, точнее, отношение между суффиксом и корнем я в л я­
ется важным фактором, объясняющим наличие или от­
сутствие геминации в производных глаголах на -on-.
Во всяком случае на этапе г) роль корня становится
неограниченной; суффикс как чистый показатель типа
словоизменения теряет на этом этапе свое семантическое
значение. Здесь, наконец, мы встречаемся с явлением,
которое напоминает нам экспрессивность в т р а д и ц и ­
о н н о м смысле этого термина: спонтанное явление,
обусловленное эмоциональными факторами и не зависимое
от какой-либо особой грамматической структуры, хотя и
должное быть облечено в какую-нибудь грамматическую
форму, то есть входить в тот или иной тип словоизменения.
Однако в отличие от случаев «Urschopfung» на этапе г)
формы образуются посредством проникновения геминации
в уже существующие слова, а не посредством создания
новых слов геминацией.
Сторонники экспрессивности в традиционном смысле
слова исследовали как раз последний этап (то есть этап
г)), где экспрессивность основывается на лексическом
значении, а не на одном (этап б)) или нескольких (этап
в)) грамматических значениях. Поэтому число различных
возможных ассоциаций резко возрастает и геминация
Морфологическая геминация в кельтских и германских
373
теряет способность «выражать» о п р е д е л е н н ы й се­
мантический
оттенок. Отныне она способна выражать
любой оттенок и в силу этого становится в известной
степени ф а к у л ь т а т и в н ы м добавочным морфом.
В истории языков известны случаи подобного развития.
Такова, например, судьба индоиранского именного суф­
фикса -(а)ка-. В пехлеви суффикс -ак может быть присое­
динен к любому имени без всякого изменения в значении:
kam-ak «желание» = kam -1. Тот же самый суффикс играет
роль пустого морфа и в санскрите, например, у aka- «(тот)
кто» —у а - 2.
Интересная точка зрения была выдвинута почти сто
лет назад Герландом3: геминированные формы интенсива
не образовывались от корней, оканчивающихся на плавные,
носовые или s. Хотя, конечно, для геминации здесь нет
фонетического препятствия, можно понять, какая здесь
возникала морфологическая трудность. Начиная с изве­
стного момента, в общегерманском существовали сильные
глаголы с корнями на гг, 11, nn, mm (ср. выше), но не на
удвоенный взрывной. Геминация г, 1, n, m могла бы во
многих случаях привести к деформации глагольного корня
и к смешению производных от сильных глаголов III и
IV классов. По крайней мере геминации, очевидно, из­
бегали следующие корни: beran «рождать; нести», но др.в.-нем. barren (раггёп) «застыть, оцепенеть»; helan «скры­
вать» : hellan «звучать»; quelan «болеть, страдать, уми­
рать» : quellan «бить ключом»; skeran «резать, стричь» :
skerran «скрести, скоблить»; stelan «воровать» : *stalljan
«ставить; поднимать» и *stilljan «успокаивать»; fw eran
«крутить, вращать» : f>werran (др.-исл. fiverra) «умень­
шаться, истощаться».
Что касается глагольных корней на -s, то мы должны
учитывать возможность перехода s > z (закон Вер­
нера) > г (в западногерманском (и скандинавском.—
Ред.)); это также создает то же морфологическое пре­
пятствие для геминации, что и в случае с исконным г.
Глаголы на -on- и слабые имена деятеля характеризуются
1 « G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e s , I, 2 , с т р . 173.
2 B l o c h , L ’ I n d o - A r y e n , с т р . 111 .
3 A.
M a r t i n e t ,
L a g e m i n a t i o n c o n s o n a n t i q u e , с т р . 146.
374
Морфологическая гем инация в кельтских и германских
нулевой ступенью и сопровождающим «грамматическим
чередованием» (закон Вернера).
Следует, однако, подчеркнуть, что правило Герланда
не абсолютно. Встречаются примеры геминаты s или
плавного: др.-в.-нем. kresso, др.-исл. svarra, вероятно,
есть и некоторые другие примеры.
Контраст между геминацией гг, 11, nn, шш, встречаю­
щейся в старом фонде сильных глаголов, и геминацией
взрывных в живых и продуктивных словообразовательных
категориях весьма поучителен и говорит в пользу нашего
объяснения германских взрывных геминат. Когда геми­
нация плавных и носовых уже становится морфологически
релевантной (как особенность г л а г о л ь н о г о к о рн я), она часто все-таки не может применяться для обра­
зования производных от сильных глаголов, оканчиваю­
щихся на простые г, 1, п, ш. С другой стороны, геминация
взрывных, присущая только производным словам, но не
сильным глаголам, представляет собой явление явно
более позднее, чем возникновение геминат гг, 11, nn, mm
в сильных глаголах. Один только факт отсутствия первич­
ных глаголов на Т Т (удвоенные взрывные) ставит под
сомнение как теорию фонетического удвоения ( Т Т < Тп),
так и теорию экспрессивного удвоения в традиционном
смысле. Если бы последняя теория была справедлива,
полное отсутствие сильных глаголов типа *gebban, *lessan, *waddan и т. д. было бы необъяснимо1.
Отсутствие морфологической геминации в готском язы­
ке является загадкой; торжественный характер известных
текстов — это малоудовлетворительное объяснение. Хотя
экспрессивные формы (в старом смысле) могут и не встре­
чаться в переводе Нового Завета, следовало бы, безус­
ловно, ожидать отдельных итеративных глаголов на
-бп или слабых существительных, обозначающих неоду­
шевленный объект, то есть слов с морфологической геми­
нацией2. Единственное приемлемое
объяснение суще­
1 П о э т о м у д р . - в . - н е м . b a c k a n «печь» с л е д у е т р а с с м а т р и в а т ь к ак
п р о и з в о д н о е от
b a k a n , з а св и де те л ь ст в о в а н н о го в д р .-в .- н е м ., ср .в .- н е м . ( b a c h e n ) и д р . - и с л . ( Ь а с а п ) . О н о м о ж е т п р е д с т а в л я т ь со б о й
к о н т а м и н а ц и ю от b a k a n + * b a k k o n .
2 К р о м е у ж е у п о м я н у т ы х в ы ш е ф о р м , о т н о с я щ и х с я к э т а п у а),
как, н а п р и м е р , b r a n n j a n и т . д . , с п е ц и а л ь н о м у и с с л е д о в а н и ю д о л ж -
Морфологическая геминация в кельтских и германских
375
ствующей ситуации состоит в том, что морфологическая
геминация — черта, присущая только северным и запад­
ным германским языкам и развившаяся в период языковой
общности этих двух групп диалектов, приблизительно
между 200 и 500 гг. н. э. (после отхода готов в сторону
Черного моря).
Фонетический
аспект германской геминации
имеет лишь вторичное значение. Тот факт, что геминаты
kk, tt, рр соответствуют, очевидно, всем трем типам арти­
куляции (и.-е. k, g, gh = repM. h, к, g), может быть объяс­
нен следующими допущениями: а) древнейший слой соот­
ветствующих форм восходит к периоду, когда закон
Вернера представлял собой живое чередование глухих и
звонких щелевых; б) геминация щелевых сопровожда­
лась их «усилением», то есть одновременной смычкой (ср.
аналогичные факты в древнеирландском : Турнейзен, цит.
соч. 82, в древнеанглийском).
Пока пары д : h, (1 :
ft : f подчинялись правилам
привативного противопоставления (глухие щелевые ни­
когда не встречаются перед ударением, кроме начального
положения), то есть до исчезновения унаследованной
индоевропейской акцентуации, треугольная система гер­
манских согласных выглядела следующим образом:
п—+h
ct—ф
k
t
■I
,
Ъ—Л
-1
р
Поскольку закон Вернера установил тесную связь
между (1 и ]) и т. д., мы должны принять: 1) что (1 и т. д.
(а не d) являлись основными аллофонами, так как взрыв­
ные встречались только в абсолютном начале и после
носовых, 2) что Ь, |з, f имели ограниченное употребление
ны быть
п о д в е р г н у т ы с л е д у ю щ и е ф ормы:
a n d - s t a u r r a n , fai'rra,
q u a ir r u s, q r a m m i ] j a , s k a t t s , s m a k k a , s t a m m s , w a m m e .
У двоенное
г в первы х т р ех сл ов ах
объясняется, согласно
Б р у г м а н у , за
к о то р ы м с л е д у е т В а л ь д е - П о к о р н ы й ( I , 6 8 5 ; I I , 31 и 6 2 8 ) , г а п л о л о г и ­
ч е с к и м в ы п а д е н и е м п р о м е ж у т о ч н о г о г л а с н о г о . Э т и м о л о г и я сл о в
skatts и sm ak k a неизвестна, этимология слова w a m m e н ен адеж н а.
О д н а к о q r a m m i |> a (в м е с т о к г а т т ф а ) и s t a m m s я в л я ю т с я , в о з м о ж н о ,
сл у ч а ям и неэтимологической геминации. Н а м неизвестны примеры
г е м и н а ц и и в з р ы в н ы х в ф о р м а х 1— 6 , о б р а з о в а н н ы х от с и л ь н ы х
глаголов.
376
Морфологическая геминация в кельтских и германских
и поэтому были маркированными членами противопостав­
ления Я : ]) и т. д. и 3) что единственными представителя­
ми германских взрывных были k, t, р.
Если геминация влекла за собой взрывность, то понят­
но, почему удвоение 3 и
давало tt.
Никаких о б ъ е к т и в н ы х фонологических крите­
риев, требующих предпочесть систему t——cl с d в качестве
Р
основного варианта фонемы d/fl, нет,— по крайней мере
для периода предшествующего фиксации германского
ударения.
Так как единственными представителями геминат пер­
воначально были kk, tt, рр, то германские геминаты
gg, dd, bb должны принадлежать к более позднему слою.
Их появление обусловлено тем, что на более ранних ста­
диях фонетической эволюции взрывные g, d, b достигли
статуса основных вариантов (или даже независимых фонем).
Удвоение Ь, и f, которое имело место только в запад­
ногерманских 1 диалектах, появилось еще позднее.
Подытожим результаты анализа материала германских
языков в виде следующей, более общей формулы (t— сим­
вол — носового или плавного):
глагольный корень
.................
■V,
первичные производные -V
4з
гласный суф­
-ификс
новые образования
-tsts
гласный
суф- V r - 'Л фикс
Отсюда противопоставление
: - t x-, - t j 2- : - t 2-,
распространилось за пределы его первона­
чально ограниченной сферы.
Основным условием для такого развития было, конеч­
но, появление нового типа глагольных корней, неизвест­
ного в индоевропейском праязыке, а именно корней
с геминированным конечным согласным, возникшим в
результате
п р о г р е с с и в н о й ассимиляции.
- t j 3- : - t s- . . .
1
Это не совсем т о ч н о . Г е м и н а ц и я "{э и м е л а место в г о тс к о м я з ы к е ,
см. W . В г a u п е, G o t i s c h e G r a m m a t i k , 1952, H a l l e , с т р . 48; г е м и н а ­
ц и я f в с т р е ч а е т с я в д р е в н е и с л а н д с к о м в з а и м с т в о в а н н ы х с л о в а х , см.
A. N o r e e n , A l t n o r d i s c h e G r a m m a t i k , 1923, H a l l e , с т р . 2 4 0 . — Ред.
Морфологическая геминация в кельтских и германских
Ъ7Т
Р е г р е с с и в н а я ассимиляция не имела бы мор­
фологических последствий, так как противопоставление
типа
(из t2 -{- /,) : -tt- является изолированным,,
а следовательно — не продуктивным.
Возвращаясь к нашей исходной точке, то есть к кельт­
ским геминатам взрывных, мы прежде всего спросим,
существовали ли в кельтском глагольные корни с геми­
натами, получившимися в результате прогрессивной
ассимиляции. На этот вопрос следует ответить утверди­
тельно.
Прогрессивная ассимиляция в кельтском засвидетель­
ствована рядом надежных этимологий. Основные случаи
таковы же, что и в германском: -In- > -11-, -rs- > -гг- и, мо­
жет быть, -Is- > - 11-, причем наиболее важным является
первый случай (примеры см. у Педерсена, цит. соч., I,
стр. 156, 82, 85). Мы можем оставить в стороне -гр- > -гг-,
поскольку р практически не имеет значения в качестве
морфологического элемента.
Глаголы на -11- : др.-ирл. at-baill «умирать» ( < *bal-n-);
cell- «поворачивать» (<*qyel-n-); ad-ellaim «посещать»
( < *el-n-) «поворачивать, сгибать» ( < *uel-n-); уэльск.
gallaf «быть способным» ( < *gal-n-). Глаголы на -гг- :
ср.-ирл. cirrim «отрезать, увечить», соггап «серп». Соглас­
но распространенному мнению, эта форма восходит к
*kerp; однако фонетически допустимо и смешение с *kers.
Есть, кроме того, примеры на -пп- < -п + п- : др.-ирл.
senn «играть (на музыкальном инструменте)» < *suen +
п-; уэльск. mynnu (корн. 1 л. ед. ч. mennaf) «хотеть» <
*men -f- п-, ср. ст.-сл. pom§npti < *men + n-.
За пределами системы презенса старый глагольный
корень лучше сохранился в древнеирландском, чем вгерманском, где пары типа *fregnan : *frah встречаются
лишь как исключение.
Например:
др.-ирл. benaid «ударять» : сослагательное наклонение
-bia-, прошедшее время -bi, пассив -bith, отгла­
гольное имя beim (m);
др.-ирл.
bongid «ломать» : сослагательное наклонение
-boss-, прошедшее время -beb(a)ig, пассив -bocht,
отглагольное имя biiain;
378
Морфологическая геминация в кельтских и германских
др.-ирл. guidid «просить, молить» : сослагательное накло­
нение -gess-, прошедшее время -gaid, пассив -gess,
отглагольное имя guide.
Прогрессивная ассимиляция -1 + n- > -11-, происхо­
дившая в формах презенса, привела к появлению корней
нового типа, а старый корень, который выступал в формах
других времен, стал восприниматься как модификация
основной формы с геминатой, например, ball- : конъюн­
ктив —■bel-(a-). Распространению нового корня (старой
основы презенса) и его проникновению в первичные про­
изводные способствовало раннее разрушение чередования
ступеней огласовки (аблаута). Временный контраст
между простым согласным и геминатой в первичных
производных стал исходной точкой морфологической
геминации.
Отсюда мы можем заключить, что происхождение и
судьба геминации в кельтском были во многом таковы же,
что и в германских языках. Однако скудость кельтских
материалов не позволяет нам установить тесную связь
между первичными глаголами и геминированными фор­
мами. Тем не менее можно попытаться сгруппировать
сохранившиеся примеры по тем же нескольким катего­
риям, которые были предложены выше для германских
языков.
Слабые глаголы
на -aie/o-:
ср.-ирл. gataim «красть» < *gadda-, ср. сильный глагол
герм.
getan «доставать, получать» (соотношение
корневых гласных то ж е , что и в др.-ирл. gabim :
герм, geban «давать»);
ср.-ирл. slacaim «бить» (в slactha «избитый»), slacc «меч»,
совр. ирл. slacaire «драчун», ср. сильный глагол
герм, slahan «ударять»;
ср.-ирл. bocaim «трясти», совр. ирл. bogadh, ср. др.-англ.
cwacian и cweccan (каузатив) «трястись», возможно
от сильного глагола V или VI;
ср.-ирл. glaccaim «хватать», glacc (совр. ирл. glac) «рука»,
ср. др.-англ. clyccean «стиснуть», предполагающее
и.-е. *glek-.
Морфологическая геминация в кельтских и германских
379
Отглагольные существительные на
-о-, -а-, - 1-:
др.-ирл. accai (дат. ед. ч.) «сковывание» < *pakki-, ср.
лат. pango «прибивать, прикреплять», рах «мир»;
ср.-ирл. Ьгосс, совр. гэльск. brog «печаль, грусть», ср.
ст.-сл. gryzp, grysti, лит. grauziu, grauzti «грызть»,
гр. Рдбх® «кусать»; русск. грусть;
ср.-ирл. ette, совр. ирл. eite «крыло», сильный глагол
санскр. patati, гр. ягторси «летать»;
совр.-ирл. grag «карканье», ср. др.-англ. *cracian ( > совр.
англ. to croak «каркать»), др.-исл. kraka «ворона»,
krakr «ворон»;
совр.-ирл. grug «морщина», ср.-ирл. grucanach, ср. герм,
kriukan «извиваться, ползти», в норв. (диалект)
krjuka, др.-в.-нем. kriochan; ср.-н.-нем. kroke «мор­
щина»;
др.-ирл. 1асс (звонкий взрывной) «слабый», первичный
глагол гр. Яг|уо) «прекращать, кончать»;
ср.-ирл. 1u ta , совр. ирл. luda «мизинец», ср. герм. *lutila«маленький» < lutan «нагибаться, склоняться, опу­
скаться, падать»;
др.-ирл. reicc (инфинитив из дат. ед. ч.) «продавать»,
ср. лит. perku, pirkti «покупать»;
ср.-ирл. robb «бодливый» (о животных), ср. герм, raupjan
«ощупывать, обдирать, раскалывать» и др.-исл.
интенсив ruppa;
совр.-ирл., гэльск. smug «насморк», ср. лат. emungo
«сморкаться».
Приведенный список содержит лишь такие этимологии,
которые признаются в словаре Вальде-Покорного.
Находящиеся в нашем распоряжении кельтские дан­
ные неполны и не позволяют провести различие между
группой производных слов (группа в)) и группой непро­
изводных слов (группа г)). Мы можем, однако, с уверен­
ностью допустить ласкательную геминацию для суще­
ствительных первичного характера, обозначающих лиц
или животных.
ирл. fracc «женщина», совр. гэльск. frag «добрая жен­
щина», уэльск. gwrach «старуха», ср.-брет. groach,
совр. брет. grac’h ( < *uragg-);
380
Морфологическая геминация в кельтских и германских
др.-ирл. шасс «сын», др.-брит. Maccus (собственное имя);
уэльск. merch «девушка», корн, myrgh, брет. merc’h
( < *mergga, если возможна связь с лит. merga
«девушка»);
ср.-ирл. lelap «ребенок» (совр. ирл. leanaban) предпола­
гает
*lelabb-;
совр. ирл. Ьосап, ср.-ирл. boccanach «домовой» ( < *bukk-);
ср.-ирл. catt «кошка», уэльск. cath, корн, cath, брет. kaz
( < *katto-), если это слово исконно кельтское;
уэльск. hwch ж. р. «свинья», корн, hoch, брет. houc’h
«свинья» и (родственное) др.-ирл. soccsail «кара­
катица» ( < *sukka-);
др.-ирл. т и с с «свинья», гэльск. moch, галльск. Моссо
(собственное имя).
Отметим также галльские Eppius, Е р р о — ласкатель­
ные собственные имена из сложений с Еро- и ирландское
имя
Tuatan (t < tt) < tuath.
Параллельное существование простых и геминирован­
ных корневых согласных хорошо засвидетельствовано в
кельтском, хотя, конечно, примеры не столь многочислен­
ны, как в германских языках:
ср.-ирл. Ьгосс, совр. гэльск. brog «печаль» ( < *broggo-)
и ср.-ирл. Ьгоп «печаль», уэльск. brwyn «острая
боль» ( < *brogno-);
ср.-ирл. сгосепп «кожа», совр. ирл. croiceann, корн, cro(g)
hen, брет. kroc’hen ( < *krokko-) и уэльск. сгоеп,
мн. ч. crwyn, др.-корн, croin ( < *krokno-);
ср.-ирл. ette, совр. ирл. eite «крыло» ( < *pettia-), но др.ирл. ёп «птица», уэльск. edn, др.-корн, hethen, ср.брет. ezn ( < *petno-).
Приведенные примеры одновременно показывают ра з­
личие между удвоенным взрывным и группой «взрыв­
ной + п».
Ср. далее др.-ирл. шасс «сын», но уэльск. mab; ср.ирл. lelap и lenab «ребенок» (совр. ирл. leanaban и
leanbh); совр. ирл. Ьосап, но уэльск. bwg(an).
Что касается фонетического аспекта геминации, то
бритская и галльская ветви представляют ту же проблему,
что и германские языки. Геминация интервокальных Ь,
d, g дает рр, tt, kk (отсюда f,
х), в то время как гой-
Морфологическая ггминация в кельтских и германских
381
дельская группа различает глухие и звонкие геминаты
(kk : gg ...). Ср. галльские глухие геминаты наряду со
звонкими простыми взрывными в ласкательных формах,
как Vigellius : Viccius, Gaberius : Gappius и т. д . 1 По
нашему мнению, это фонетическое следствие раннего
ослабления (спирантизации) интервокальных b, d, g.
Их усиление (геминация) должно было породить глухие
(геминированные) просто потому, что соответствующие
звонкие взрывные перестали существовать.
В гойдельском спирантизация затрагивает глухие и
звонкие взрывные одновременно, и соответствующие ге­
минаты становятся простыми взрывными.
Учитывая вышеизложенные факты и замечания, мы
можем подытожить проблему кельтских и германских
удвоенных взрывных с помощью нескольких формул:
1. Фонетическое изменение группы «взрывной + п»
в удвоенный взрывной не имело места ни в кельтских,
ни в германском. Однако теория ассимиляции содержит
зерно истины, так как прогрессивная ассимиляция 1 + п >
11 (наряду с г + s > гг, 1 + s > 11) была основным
источником нового класса первичных глаголов, то есть
глаголов с удвоенным конечным корневым элементом
(И, nn, гг, может быть mm).
2. Геминаты, получившиеся в результате прогрессив­
ной ассимиляции корневого элемента и суффикса (глав­
ным образом п), сначала не встречаются ни за пределами
спряжения презенса, ни в словообразовании. Однако но­
вое понимание глагольного корня (корни с геминированным конечным элементом) способствует распространению
геминат в спряжении и в производных от соответствующих
глаголов.
Это первый шаг в общем процессе замещения глаголь­
ного корня основой презенса.
3. Контраст -11- : -1-, -nn- : -п- между старыми и но­
выми производными, сопровождаемый семантическими раз­
личиями, начинает играть роль вне его исходной строго
ограниченной сферы в соответствии со следующей пропор­
цией: 1 : 11 = n : nn — Т : Т Т ( Г = в зр ы в н о й )2.
1 С. W a t k i n s ,
L , 31, 1955, с т р . 16.
2 Со с т р у к т у р н о й т о ч к и з р е н и я д в у ч л е н н а я п р о п о р ц и я у ж е д о ­
с тато ч на, чтобы у с та н о в и т ь м о р ф о л о г и ч е с к о е п р а в и л о . О т н о ш е н и е
382
Морфологическая геминация в кельтских и германских
4. Гемината (взрывного) может быть названа экспрес­
сивной постольку, поскольку она подчеркивает первич­
ную функцию словообразовательного суффикса. Экспрес­
сивность не произвольна, она морфологически обусловле­
на и встречается сначала только в первичных производных.
5. Дальнейшая эволюция роли геминации в языке была
проиллюстрирована выше категориями в) и г); последняя
фаза эволюции—это утрата геминатами морфологического
характера в пользу лексически обусловленного признака.
6 . Изучение этой последней стадии как экспрессивности
par excellence способствовало в значительной степени
некоторому пренебрежению к стадиям б) и в), которые
представляются более древними и более важными, чем г).
7. Тем не менее экспрессивность этапа г) следует строго
отличать от экспрессивности при «Urschopfung», хотя в
периферийных случаях, например, в ласкательных фор­
мах, подверженных несистематическим искажениям, оба
типа экспрессивности могут совпадать и становятся
неразличимыми.
8 . Правильное лингвистическое решение проблемы
геминации в кельтских и германских языках лежит где-то
посередине между двумя объяснениями, предлагавшимися
до сих пор. Именно морфологические последствия асси­
миляции 1 + п > 11 и т .д . объясняют особый статус гемина­
ции в некоторых категориях, то есть экспрессивность
геминации в новом смы сле'.
si t : sat (причастие п р о ш е д ш е г о в р е м е н и sat) = s p i t : s p a t ( п р и ч а с ­
т и е п р о ш е д ш е г о в ре м е н и
s p a t) о т л и ч а е т с я от h e e d : h e e d e d
m e n d : m e n d e d = beg : be gg ed = p a c k : p a c k e d
и т. д. т о л ь к о
о г р а н и ч е н н о й сф ер ой у п о т р е б л е н и я и н е п р о д у к т и в н о с т ь ю с о о т в е т ­
ствую щ его морфа. С другой стороны, нел ьзя провести р азл ичи е
м е ж д у и з о л и р о в а н н ы м и с л у ч а я м и а б л а у т а , к а к ch o o se : c h o se или
f l y : flew и « су п п л е ти в н ы м » о тн о ш е н и е м т и п а go : w e n t .
1 М а р т и н е не с д е л а л всех в ы в о д о в из у к а з а н н о г о им с а м и м ф а к ­
та (цит. п р о и з в ., с т р . 131) « ...ч а с т о в с л о в а х одной и той ж е с е м а н т и ­
ч е с ко й к а т е г о р и и о д н о в р е м е н н о в с т р е ч а ю т с я г е м и н а ц и я и о п р е д е ­
л е н н ы й с у ф ф и к с , х а р а к т е р н ы й д л я э т о г о к л а с с а , п р и ч е м эт о п о в т о ­
р я е т с я во м н о г и х р а з л и ч н ы х с е м а н т и ч е с к и х к л а с с а х ; эт от ф а к т и н ­
т ер е се н д л я н ас, п о с к о л ь к у он д о к а з ы в а е т , что г е м и н а ц и я — я в л е ­
ние не п р о и з в о л ь н о е , а х а р а к т е р и з у ю щ е е особы е с е м а н т и ч е с к и е
группы».
К ВОПРОСУ О ДРЕВНЕПЕРСИДСКОЙ КЛИНОПИСИ
(1960)
В то время как попытки связать древнеперсидскую
клинопись с другими клинописными системами Ближнего
Востока следует считать безуспешными, функциональный
анализ этого письма, исходящий из фонологических
принципов, проливает свет на создание данной системы
и на ее внутренние алогизмы. Поскольку в этих алогизмах
находят отражение определенные фонетические измене-,
ния, мы получаем возможность сделать некоторые заключения о р а з в и т и и данного письма.
В отличие от аккадской и эламской систем, которые
содержат слоговые знаки двух типов, а именно Т Е
(=согласная + гласная) и Е Т ( = гласная + согласная),
древнеперсидское слоговое письмо знает лишь первый тип
знаков. Имплозивная часть слога типа Т гЕ Т 2 передается
знаком Т\. Таким образом,
Т , £ Т 2 = Т\ + Т\. Д л я
письменного изображения звукосочетаний типа 7\> а Г 2,
7' 1i7'2, 7’,и Г 2 в аккадской системе используется в прин­
ципе шесть различных знаков ( Г ,a, jT,i, 7 , 11, а Т г, \ Т г
и Г 2), в древнеперсидской же — только четыре (Т\, Т\,
Т “, Г р . Это упрощение достигается, однако, ценой
двусмысленности знаков с внутренним а: знак Т'А фоне­
тически равен либо Т + а, либо просто Т без гласной.
Если применить здесь использующиеся в фонологии
и морфологии понятия п е р в и ч н о й и в т о р и ч ­
н о й функций, то следует рассматривать Та как первич­
ную, а Т — как вторичную функцию семитского консонантического знака. Таким образом, сочетание Та находится
в прямом противопоставлении с сочетаниями Т i Т и, з а ­
писываемыми с помощью matres lectionis. Ср. индийское
письмо деванагари, где знаки для к, р и т. д. выводятся
из знаков для ка, ра и т. д., а не наоборот. Одного этого,
384
К вопросу о древнеперсидской клинописи
факта достаточно, чтобы постулировать для индийского
письма семитский источник.
Не подлежит сомнению, что и характерная для древ­
неперсидского двойственность Т = Т + а или = Т вос­
ходит к семитскому алфавитному письму, развитие кото­
рого, как это можно видеть из пехлевийского письма,
шло к обозначению гласных 1 и й через matres lectionis,
тогда как а оставалось необозначенным1. Первоначальная
многозначность консонантнческого знака превращалась,
таким образом, в двузначность. Знак Т, первоначально
равный Та, Ti, Ти, Т, постепенно стал означать Та, Т.
Тем самым объясняется еще одна двусмысленность
древнеперсидского письма — неразличение I и I, й и й
(так, Т ‘ + i может обозначать как Ti, так и Ti). Алфа­
витное письмо имело тенденцию к использованию matres
lectionis для записи i и и, в результате чего за счет нераз­
личения количества устранялась неопределенность тембра
огласовки.
Наряду с указанными чертами древнеперсидской пись­
менности, отражающими особенности арамейского алфа­
витного письма, место и время существования которого
еще предстоит установить, имеются также другие черты,
непосредственно связанные с фонетическими особенностями
древнеперсидского языка. Они ясно проявляются при
анализе с о с т а в а ф о н е м , о котором мы здесь не
будем говорить подробно. Более глубокое понимание
ф о н е м а т и ч е с к о й с и с т е м ы древИеперсидского
языка изобретателями древнеперсидской клинописи в ы ­
является при изучении о г р а н и ч е н и й числа слого­
вых знаков. Ниже мы покажем, что эти ограничения
находят удовлетворительное объяснение в самих особен­
ностях древнеперсидской фонологии.
Влияние, оказываемое на слоговое письмо семитским
алфавитом, приводило к тому, что слоговые знаки Т 1 , Т и
разлагались на Т + i, Т + и (то есть на Т а + i, Т а -+- и),
если в фонетической системе языка соответствующая сог­
ласная могла выступать п е р е д с о г л а с н о й , то
есть без последующей гласной. Так, (глухие) спиранты,
1 Ср.
стр. 255.
Залеман
в
«G rundriss
der
iranischen
P h i l o l o g i e s , I, 1,
К вопросу о древнеперсидской клинописи
385
как правильно отметил уже Мейе х, обычно представлены
лишь одним слоговым знаком — ха , оа , f а , sa , sa , а сочета­
ния Т i и Ти передаются в этом случае через Т а + i, Т а -f
ti, а не через Т' + i, Т и + и. Глухие спиранты — это
именно те фонемы, которые в древнеиранском могут вы­
ступать и часто выступают в положении перед согласной.
Поэтому в слогах, соответствующих знакам ха , 'в'3 и т. д.,
могут быть выделены благодаря наличию сочетаний -хг-,
-dv-, -Фг- и т. д. согласная и гласная части. Мы получаем,
таким образом, •б'3 = й + а, но также = 0 , откуда появля­
ется возможность передачи §i, Фи через 0 а + i, # а + и.
То же самое верно в отношении z — звонкого соответст­
вия фонемы s.
Иначе обстоит дело со взрывными. Все они имеют бо­
лее, чем один слоговой знак. Кроме того, в целом звонкие
взрывные имеют больше различных знаков, чем глухие:
ka — ku
с а ----------- t a — t u
ga — gu
ja
ji _
(Ja
(Ji
Полное отсутствие глухих взрывных к, с, t в поло­
жении п е р е д с о г л а с н о й делает в данном случае
невозможным понимание Т как Т + а и последующую
замену Г ‘ , Т и на Т а + i, Т а + и. Точнотак же звонкие
спиранты у, z, б, выступающие в середине слова в положе­
нии перед согласным, не отождествляются с начальными
взрывными g, J, d. В начальных сочетаниях gr-, dr- и т. д.,
вероятно, могли наблюдаться вставные гласные, хотя это
и нельзя точно доказать \
Таким образом, взрывные согласные имеют в принципе
три различные формы: Т а , Т' , Т и . Об отсутствии с1' , t'
см. ниже; отсутствие k 1' , g‘ , cu , ju объясняется особенно­
стями древнеиранской фонетической системы, которая
более строго, чем древнеиндийская, сохранила старое
распределение между k, g и с, ].
Губные согласные (р, Ь) имеют, однако, лишь по одному
знаку (с внутренним а ) : есть ра , Ьа , но нет р' , b 1’ , pu , b u .
Это особое положение губных находит объяснение в авес­
тийском, где р и b действительно засвидетельствованы
1 А . М е i 1 1 е t, V i e u x p e r s e , с т р . 3 6 .
г Там ж е , стр. 74. K e n t , O ld P ersian , стр. 45, § 28.
386
К вопросу о древнеперсидской клинописи
в положении перед согласными, а именно перед t, d : hapta
«семь» и т. д.; abda- «безногий», bibda- «двуногий»,
■frribda- «трехногий», dispabda- «оковы на все ноги» (все
от pad- «нога»); xv abda(ya) — именные формы от x v ap
«спать», ubdaena «из ткани» (Ог^эба- «изобилующий»
следует рассматривать как ’“Oramf'fl'a-, ср. ихба- «сказан­
ный» = uxxta-, рихба- «пятый» = *puxfta-). Возможность
вычленять р, Ь, выступающие перед согласными, имелась
только в авестийском языке. Вероятные последствия
такого вычленения для древнеперсидской клинописи пред­
полагают у изобретателя или изобретателей этого письма
правильное произношение таких авестийских слов, как
hapta, xvabdaya-. Произношение pt (bd) в авестийском
гарантируется строгим и правильным распределением
р и f во всех других положениях и, таким образом, никак
не связано с недифференцированностью р f в пехлевий­
ском алфавите.
Сонанты и полугласные дают следующую картину:
ша
m
гп1
—
па
nu
ru
—
га
—
va
V'
—
—
уа
Сонанты гп, п, выступающие перед согласными, не
отождествлялись со взрывными ш, п, так как назализо­
вали предшествующую гласную и поэтому вообще не
отмечались. Чередование «ш, п перед гласной: назализация
перед согласной» было живым; отождествление гп, п
в положении перед согласными с гп, п в положении перед
гласными было невозможно.
Иначе обстояло дело с фонемой г, которая могла также
выступать в качестве слогообразующей, в чем оказалась
сходной с у, v. Впрочем, здесь необходимо учитывать
следующие важные различия:
1) и и v ■
— разные фонемы, ср. различие между uraи vra-, uya- и vya-;
2) i и у — это аллофоны, изображаемые, однако, по
традиции различными знакам и1;
1 В эпоху возникновения персидского слогового письма у и i
( т а к ж е , к а к v и и) бы л и р а з л и ч н ы м и ф о н е м а м и , п о с к о л ь к у , к а к мы
К вопросу о древнеперсидской клинописи
387
3)
неслоговое и слоговое г — это аллофоны, обознача­
емые единым знаком га .
Распределение y/i опирается на распределение v и,
распределение г г — на оба предшествующих. Ср. - T j T t-:
-T',i7’2-, -TjUTj-; -агГ- : -aiТ-, -auT- и спирантизацию
(р, б, z, у) взрывных, которая происходит как после ai,
au, так и после аг. Вокалический характер г в сочетании
-агГ- препятствует его отождествлению со взрывным г(ср. и в -auТ- и v-, которые являются разными фонема­
ми).
Отсюда следует, что для рассмотренных сонантов и
полугласных можно ожидать наличия трех разных зна­
ков — Т'Л, Т [, Т и. Поскольку сочетания v “, у‘ в иранском
невозможны, неожиданным оказывается отсутствие только
грех особых знаков: n', г1, у и.
Отсутствие знаков для
t 1, п1, г 1 неясно. Обращает
па себя внимание тот факт, что при наличии двух различ­
ных слоговых знаков отсутствует всегда Т ‘, а не Т и.
Отсутствие j u при ]а, ]' обусловлено, как мы видели выше,
фонологической системой; таким образом, | \
соответ­
ствует трехчленному: da, d ‘, du; са соответствует двучлен­
ному t a, t u (поскольку с 11 исключено по указанным выше
причинам). Точно так же потенциально трехчленно v : va,
v’ и исключенное v u.
От чего же зависит различие между знаками с внут­
ренним i и знаками с внутренним и?
Характерное для индоиранского распределение -iya
и -уа, -uva- и -va- не находит отражения в древнеперсид­
ском слоговом письме. Во всех случаях — как после дол­
гого, так и после краткого слога — употребляется -iya-,
-uva-; -уа- встречается только в -hya, -tya-; -va- только в
fraharvam «всего, в итоге».
В индоиранском первичные формы подчинялись закону
Зиверса (-iya-, -uva- после долгого, -уа-, -va- после крат­
кого слога), продуктивные же суффиксы, например, суф­
фикс прилагательных -iya- или суффиксы женского рода
-Г- (тип vrki- «волчица»), -й- (тип tanfl- «тело»), выступали
и после долгого, и после краткого слога в полной форме
у в и д и м н и ж е , i (y )a, u ( v )a и у а , v a м о г л и в ы с т у п а т ь в о д и н а к о в о м 1
к о н т е к с т е , а и м е н н о по с л е к р а т к о г о с л о г а .
25*
388
К вопросу о древнеперсидской клинописи
(-iya-, -uva-). Подчинение и этих производных закону
Зиверса наблюдается лишь в поздних частях Ригведы.
Распределение -iya- и -уа- в гатах Авесты показывает,
что в древнеиранском сохранялось в общем то же положе­
ние, что в древних частях Ригведы: после долгого слога
здесь обязательно выступает -iya-, а после краткого
различаются исторически непродуктивный суффикс -уаи продуктивный суффикс -iya. Ср.:
1) -iya- после долгого слога:
paoirya- «первый, прежний» (др.-перс.
parviya-); в 12
местах -iya- обязательно или, по меньшей мере,
допустимо (только в Ясне 30,7 метрически пред­
почтительно
-уа-);
гпазуа- «человек» (др.-перс, martiya-); 10 раз -iya- (только
в Ясне 48,5 предпочтительно -уа-);
(a)vastrya «(не)скотоводческий»; 8 раз -iya- (только
в Ясне 29,1 предпочтительно -уа-);
zavistya- «быстрейший»; 3 раза -iya-;
isanghya- «полезный»; 2 раза -iya-.
Кроме того, -iya- обязательно или, по меньшей мере,
допустимо в xSadrya- «властитель», dafsnya- «тот, кого
предстоит обмануть», naptya- «потомок», yesnya- «достой­
ный почитания, восхваления», vaepya- «pathicus» (NB р!),
saraidya- «товарищ», staomya- «хвалебный», возможно,
также в aojya- «достойный похвалы» (в каждом случае
по одному разу). Напротив, в xrflnya- «кровопролитие»,
duty а- «посольство» (NB t!), vaintya- «умоляющий» метри­
чески предпочтительно -уа-.
2) Непродуктивное -уа- после краткого слога:
haiftya- «истина»; 11 раз -уа- (в Ясне 46, 6 размер нарушен);
апуа- «другой»; 8 раз -уа-.
3) Продуктивное -iya- после краткого слога:
иуа- «к которому следует стремиться»; 3 раза -iya-;
vairya- «который следует выбрать»; 3 раза -iya-;
aviiya- «явный»; 2 раза -iya- (i чисто графическое, ср.
вед. avih «явно»).
Г'- Кроме того, -iya- обязательно или, по меньшей мере,
допустимо в manahya- «духовный», varazanya- «принад­
лежащий к общине», raiOya- «путь», zaoya- «которого еле-
К вопросу о древнеперсидской клинописи
389
/
дует призывать», zahya- «оставляемый на произвол судь­
бы», hvaijhaoya- «праведная жизнь», а также возможно в
miOahya- «фальшивый». Ср. вед. rathiya- «относящийся
к колеснице», vrjaniya- «принадлежащий к общине»,
ha'fl'iya- «подлежащий принесению в жертву», прилагатель­
ные на -av-iya- от основ на -и- и т. п.
Аналогичное положение находим у основ женского
рода на -й-. Как и в ведийском, перед гласными окончани­
ями здесь обычно встречается -uv-, независимо от харак­
тера предшествующего слога:
tanu- «тело»; 4 раза -uv- (в Ясне 53, 5 метрическая неяс­
ность); в Ясна 33,10 предпочтительно чтение tanum,
а не
tanuvam
hizu- «язык»; 5 раз -uv-, но 3 раза hizva «языком» (в два
слога); в Ясне 45,1; 47,2; 51,3
fsaratu- «вознаграждение» и aijhfl «меч» (каждое по одному
разу) -uv-.
Приведенные данные дают основание полагать, что в
этом отношении древнеперсидский язык отражает более
позднее состояние, приблизительно соответствующее клас­
сическому санскриту.
Первоначальное существование в древнеперсидском
-iya- после краткого слога доказывается наличием взрыв­
ных р, t, с (а не f, d, s) в таких словах, как H arauvatiya«арахозийский», Akaufaciya- «житель страны», *Akaufaka Maciya- «житель страны Мака»1. Однако, по-види­
мому, в древнеперсидском произошло стяжение этого про­
дуктивного -iya- в -уа- после краткого слога. Мы считаем
возможным предположить это на основании того, что
написание iya распространяется на в с е случаи. Так, если
написанию Maciya- соответствует произношение Масуа-,
то и наоборот, произношение hasya- «истинный» (др.-инд.
satya), апуа- «другой» будет передаваться написанием
hasiya-, aniya-. Схематически это может быть представлено
следующим образом:
1) До стяжения:
-iya- в -а7Туа-, -aTiya-;
-уа- в -аГуа1 Kent,
цит. соч., стр. 50.
-uva- в -a7'uva-va- в -aTva-
390
К вопросу о древнеперсидской клинописи
Следует отметить различие между суффиксами с -уи суффиксами с -V -. В первую группу входит продуктивный
суффикс прилагательных -iya-, вторая же группа не со­
держит в древнеперсидском продуктивных суффиксов.
2) После стяжения:
Совпадение -aTiya- с -аГуа- приводит к появлению
графического -iya- на месте старого -уа-. Ср. замену
написания 11 написанием Id в датском языке, происшед­
шую после фонетического изменения Id в 11.
Отношение
-aTiya- : -aTiya- (то есть графическое
обобщение -iya-) ведет в свою очередь к установлению
отношения -aTuva- : -aTuva- (то есть к замене графиче­
ского -aTva- графическим -aTuva-).
Более важными оказываются, однако, ф о н о л о г и ­
ч е с к и е последствия этого стяжения. Согласные Q, с, t,
п, г попадают в непосредственное соседство с последую­
щим у. Таким образом, произношению -gya-, -суа-, -tya-,
-пуа-, -гуа- соответствует написание с -iya-, в том числе
и после краткого слога: hamigiya- «мятежный», Maciya«из страны Мака», harauvatiya- «арахозийский», daraniya«золото», Ai'l'uriya- «ассириец». Совершенно естественным
оказывается введение ga, са, t a, п а, га как знаков для запи­
си согласных в п о л о ж е н и и п е р е д с о г л а с ­
н ы м и вместо первоначальных д\ с', t', п', г'. Исполь­
зование знаков типа Т а перед -iya- приводит затем к тому,
что ТЧ вообще заменяется на Т аi.
Возникает вопрос, как обстоит дело с другими соглас­
ными, которые в результате стяжения оказываются в
непосредственном контакте с у.
В случае -Jiya-, -diya- ничто не меняется, поэтому
знаки
d‘ сохраняются; действительно J, d были и
остаются звонкими спирантами (z, б). Что же касается
ш и v, то, по-видимому, после губных стяжение не имело
места; ср. поразительную параллель в романском1:
-ius (-eus) -ia (-еа) перешли здесь в -ius, -ia только после
зубных и заднеязычных, тогда как после ш, v (р, Ь) стяже­
ние не имело места. Такое же распределение, вероятно,
существовало в древнеперсидском, где оно и объясняет
1 W . M e y e r- L u b k е, E i n f i i h r u n g i n d a s S t u d i u m der r o m a n i*
s c h e n S p r a c h w i s s e n s c h a f t , и з д . 3 , 1 9 2 0 , с т р . 172.
391
К вопросу о древнеперсидской клинописи
сохранение особых знаков ш1', г'. Здесь следует отметить
также одну интересную параллель из авестийского. Так
называемая эпентеза i- имеет место перед г, п, перед зуб­
ными и губными шумными, а также перед сочетанием
nt \ но не имеет места перед m и v.
Подводя итоги, мы можем сказать, что древнеперсид­
ская клинопись находилась под постоянным влиянием
семитского алфавита. Это влияние существовало не только
в момент ее создания (использование знаков типа
Т3
для обозначения простого Т, использование matres lectio­
nis для записи как долгих, так и кратких i, и, но также
и после стяжения -iya- > -уа-, которое сделало возможным
устранение ряда слоговых знаков с внутренним i. Пос­
ледним обстоятельством объясняется отсутствие паралле­
лизма между знаками с внутренним i- и знаками с внут­
ренним и-; знаки с и- представлены шире, чем знаки с i(отношение 7 : 4 ) .
Употребление большинства знаков типа Т я перед i,
и, а также почти обязательное использование matres
lectionis при знаках типа Т а, Т ' , Т’и превращают знаки
Т ' , Ти в к о м б и н а т о р н ы е
в а р и а н т ы знака
Т а. Т ' , Т и— это просто формы, которые принимает перед
i, и знак типа Т а у о п р е д е л е н н ы х согласных.
Предположение о том, что ТЧ сохранялось для различения
звукосочетаний 74 и Tai (на письме Т а\), следует отверг­
нуть как неправильное; наоборот, п о с к о л ь к у у
определенных согласных
Т Ч сохранилось, возможно
графическое различие i и ai (но только после именно
этих согласных).
Отказ от этих комбинаторных вариантов превратил
бы древнеперсидское слоговое письмо в клинописный
алфавит семитского типа.
Из этих заметок следует, что древнеперсидская кли­
нопись в той форме, в которой она нам известна, предпо­
лагает определенную и с т о р и ю р а з в и т и я . Она
не может, таким образом, представлять ссбой изобретение
Д ария или его современников.
1 « G r u n d r i s s der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e s ,
I,
1, ст р .
176.
СВЯЗЬ МЕТРИКИ С РАЗГОВОРНЫМ ЯЗЫКОМ ‘
(1930)
Как показал опыт, при исследованиях метрики наиболее
часто приходится обращаться к фонетической системе
данного языка и к его истории, которые помогают объяс­
нить элемент ритма, или так называемые респонзии (соот­
ветствия), а также метрические вольности (licencja).
Однако вопрос о том, следует ли пользоваться здесь
лингвистическим объяснением и в какой мере, зависит
лишь от такта исследователя. Языковые явления носят,
как правило, столь общий характер, что не могут исчер­
пывающе объяснить индивидуальные и спорадические
черты определенной стихотворной формы. Однако чем
более общими будут эти черты, чем меньше они будут
зависеть от лчиности творца, тем больше шансов, что
они являются характерными чертами используемого ма­
териала, то есть языка. Сам факт выбора определенного
языка как материи ритма ограничивает поэта в его твор­
честве структурой этой материи. В данном плане деятель­
ность поэта сводится к селекции, к выбору формы —
более обычной или более редкой,— которая поможет ему
достигнуть эстетической цели. Как пример ср. польский
ямбический ритм, которому посвятил недавно несколько
прекрасных работ проф. Юлиуш Клейнер2.
Греческий поэт никогда не мог бы создать стиха на
основе ритма у д а р е н и я , подобного стиху современ­
ных европейских народов, так как греческий язык не знал
ударения в том смысле, в каком оно существует теперь в
польском, немецком или французском языке. Греческий
1 J. K u r y l o w i c z ,
Zw i^ zki m e tr y k i z j f z y k i e m p o to c z n y m ,
«K si^ g a P a m i a t k o w a I l - g o G i m n a z j u m w e L w o w i e , 1 9 30 .
*
«Prace p o lo n isty c z n e ofia ro w a n e J a n o w i t o s i o w i » , P F , X I I ,
ст р . 3 5 — 43.
Связь метрики с разговорным языком
393
слог, который мы называем ударным, отличался от других
не силой, а высотой тона. Высота же тона не может быть
элементом ритма. Элемент ритма может существовать
только в сильной или слабой форме (например, с л о г
у д а р н ы й — с л о г н е у д а р н ы й в польской мет­
рике, с л о г д о л г и й — с л о г к р а т к и й в гре­
ческой метрике), а высота тона образует в языке шкалу,
охватывающую больше чем две ступени. Единственным
элементом ритма, который предоставлял поэту греческий
язык, было к о л и ч е с т в о (quantitas), им и пользо­
вался греческий поэт. В греческом языке (речь идет,
конечно, о древнегреческом) каждый слог был кратким
или долгим (tertium non datur). Хотя о б ъ е к т и в н о
долгий слог длиннее краткого (произношение слога тт)или тео- требует больше времени, чем произношение слога
те-), принимается во внимание только с у б ъ е к т и в ­
н о е время или же с у б ъ е к т и в н ы й изохронизм.
Объективно
тт]- и те<> не были изохронны (как
показывают экспериментальные изучения современных
языков), но о щ у щ а л и с ь как изохронные. С этой точки
зрения (то есть в смысле количества) тг]- и t e q - эквива­
лентны. Еще более интересно, что t e q - и тедл-, а также
тг)- и т г |х - эквивалентны друг другу, хотя между членами
каждой из этих пар должно было бы существовать раз­
личие, равное различию между те- и t e q - . Однако суще­
ствует лишь различие между кратким и долгим слогом;.
те- — краткий слог, тт)-, t e q - , т т ) х - , тедл ------- долгие слоги,
эквивалентные друг другу. Отсутствие среднего по коли­
честву слога является необходимым для квантитативной
метрики, поскольку, как мы уже говорили, элемент рит­
ма может выступать только в двух формах — сильной
и слабой.
Аналогичные выводы напрашиваются m utatis m utan­
dis и в области польского стихосложения. Построение
польского стиха, опирающееся на количество, невозможно,,
так как польский язык не знает этой категории. На самом
деле о б ъ е к т и в н о некоторые слоги дольше (напри­
мер, в слове baba первое Ьа дольше, чем второе), но
с у б ъ е к т и в н о количественной разницы нет (это
значит, что разница в количестве не ощущается). С точки
же зрения ударения все слоги распадаются на ударные
394
Связь метрики с разговорным языком
и неударные; ударение имеет в польском языке с у б ъ е к ­
т и в н о е существование, поэтому оно может быть эле­
ментом ритма. В таких стихах как:
Sk § d L i t w i n i w r a c a l i ? Z nocn ej w r a c a l i w y c i e c z k i .
W ie z l i f u p y b o g a te , w z a m k a c h i c e r k w i a c h z d o b y t e .
М ч а т с я о т к у д а л и т в и н ы ? С н о ч н о г о м ч а т с я н а б е га .
С к а ч у т с це н н о й доб ы ч ей , з а х в а ч е н н о й в з а м к а х и х р а м а х 1
XX XXX XX XXX XXX XX
сущность
ритма та же самая, что в стихе
то£’ <I>[ioicnv excov ацфт^дефЕа т е (paQsTQT|v
А(45)
Л у к з а п л е ч а м и не ся и к о л ч а н со с т р е л а м и з а к р ы т ы й 2
или
x i X x a s e e a to Q if t r i s , otavonaXcov L%’ a Q i a t o g
К а л х а с восстал Ф есторид,
( -- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - V . / ^
—
— -
(А 69).
в е р х о в н ы й п т и ц е г а д а т е л ь *.
—
ww
—
w
чу
—
— )
Правда, обычно в понятии ритма содержится и понятие
э л е м е н т а ритма, что формы — w ^ (дактиль, состоя­
щий из долгого и двух кратких) и ххх (дактиль из удар­
ного и двух безударных) считаются формами принципи­
ально разными, но ритм в обоих случаях основывается
на последовательности э л е м е н т
сильный +
элемент
слабый + элемент
слабый.
В результате можно сказать, что данный элемент
ритма предполагает: 1) субъективное существование дан­
ной категории в языке, 2) бинарность (bipartycja) этой
категории. Например, количественный характер грече­
ского стиха требует не только существования категории
количества в греческом языке, но также отсутствия сред­
них по количеству слогов, сверхдолгих или сверхкратких
(zanikowy); существуют только долгие или краткие слоги.
Противопоставление элементов относится к типу а —■не а
(выражения
сильный
элемент —слабый
э л е м е н т могут быть употреблены только в некоторых,
правда самых важных, случаях, например при наличии
категории количества и категории ударения). Выше мы
видели, что все слоговые типы teg-, тедл-, тт)-, тт)х- более
1 А. М и ц к е в и ч ,
К о н р а д В а л л е н р о д , п е р е в о д Н . А с ее в а,
«И збранные
п р о и з в е д е н и я » , т. I, М ., 1955.
! Г о м е р, И л и а д а , п е р е в . Н . И . Г н е д и ч а , М ., A c a d e m i a , 1935.
' Там ж е.
Связь метрики с разговорным языком
395
долгие, чем тип те-, значительно отличаются друг от
друга. Здесь перед нами именно пример противопоставле­
ния те- (открытый слог с кратким гласным) — не те(го есть закрытые слоги, как t e q - , тедл-, т г ) х - , и слоги с
долгим гласным, как тт]-).
Однако язык определяет не только элемент ритма, но
и другие принципиальные особенности метрики. С эсте­
тической точки зрения важнейшей чертой, характерной
для каждой метрической формы, является ее изменчивость
(в определенных границах).
Так, например, изменчивость гекзаметра основывается:
1) на возможности замены дактиля спондеем; 2) на подвиж­
ности места цезуры (в то же время д в о я к и й — апceps — характер слога перед паузой, цезурой или концом
стиха не влияет на ритмический облик стиха). Заменяе­
мость определенных элементов (или их комплексов) д ру­
гими элементами (или их комплексами) в метрике обычно
называется респонзией (responsio). Мы употребили выше
термин э к в и в а л е н т н о с т ь (для определения р а ­
венства т е о = тедя и т. д.) и будем им пользоваться в
дальнейшем изложении, говоря, например, об эквивалент­
ности — = w (долгий слог равен двум кратким) в грече­
ской и латинской метрике.
Раньше чем давать примеры метрической эквивалент­
ности, мы должны прежде всего обратить внимание на
определенную трудность, вызванную тем, что языковое
происхождение данной эквивалентности на первый взгляд
не очевидно. Вопрос этот тесно связан с характером поэти­
ческого творчества. Элементы ритма существуют, как мы
видели, и в разговорном языке. Возможно, в какую-либо
эпоху опредепенные фонетические комплексы подвергнутся
перемещению или изменению. Фонетические изменения в
языке совершаются не в один день, а в течение долгого
периода времени, иногда на протяжении нескольких поко­
лений. Фактически они основываются на медленном отборе
одного из двух типов — старшего или младшего (послед­
ний представляет собой изменившийся старший тип).
Этот отбор, причины которого могут быть самыми разными,
действует в отдельных случаях (или формальных катего­
риях) в пользу либо одного, либо другого типа; иногда
вследствие дифференциации их языковых функций удержи­
396
Связь метрики с разговорным языком
ваются оба типа. В какой-то период оба они даже могут
быть относительно равноправны. Тогда существует их
э к в и в а л е н т н о с т ь в разговорном языке. Ср.,
например, польские формы trzeba и trza, из которых вто­
рая моложе. В преобладающем количестве случаев воз­
можно использование любой из этих форм; в относительно
редких случаях можно употребить т о л ь к о первую
форму. Разумеется, эквивалентность в разговорном языке
повлечет за собой и эквивалентность в поэтическом языке.
Поэт сможет употреблять эти формы в зависимости от
метрических требований или чтобы разнообразить метри­
ческую форму. Однако рано или поздно одна из двух форм
будет вытеснена из языка путем отбора, а другая утвер­
дится окончательно. Эквивалентность исчезнет прежде
всего в разговорном языке. Поэтический язык эволюцио­
нирует медленнее, так как испытывает влияние не только
современного ему разговорного языка, но и более ранних
произведений, служащих ему образцами. Вместе с мет­
рической формой из этих образцов заимствуются и опре­
деленные языковые формы, таким образом, в метрике
какая-либо эквивалентность может удержаться намного
дольше, чем в разговорном языке, и стать благодаря этому
чисто метрической эквивалентностью, не имеющей парал­
лелей в современном разговорном языке.
1)
В латинском языке 3 в. до н. э. сократились конеч­
ные долгие гласные всех двусложных слов с кратким
первым слогом, например: Ьёпё «хорошо» перешло в Ьёпё,
а т а «люби» — в й та ; в то же время такие формы, как сегte «наверняка», lauda «хвали», сохранили долготу конеч­
ного гласного в силу долготы первого слога. Такое явление
мы называем ямбическим сокращением1. В соответствии
с этим поэты того времени могли расценивать формы Ьепе,
а т а либо как w , либо как ^ — (под влиянием случаев
certe, lauda, где долгота удержалась). Метрической эк­
вивалентности здесь соответствует эквивалентность в
разговорном языке.
1 В таких сл овах, как a m ic itia «друж ба», p u d ic itia «стыдли­
вост ь», д о л г и й
г л а с н ы й в т о р о г о с л о г а был п о з д н е е в о с с т а н о в л е н
п о д в л и я н и е м и с х о д н ы х ф о р м ( a m i c u s « д р у ж е с к и й » , p u d i c u s «ст ы д ­
л и в ы й » ).
Связь метрики с разговорным языком
397
2)
В среднеперсидскую эпоху, растянувшуюся от упад­
ка государства Ахеменидов до упадка государства Сасанидов (период в тысячу лет), персидский язык подвергся
глубоким изменениям. Важнейшим была утрата послед­
него гласного слова и всех следующих за ним согласных.
При словосложении выпадал также конечный гласный
первого члена. Однако в случае, когда его утрата при­
водила к возникновению группы д о л г и й
глас­
ный + два с о г л а с н ы х
или группы из трех
или более согласных (например, в случае, когда конечным
гласным первого члена предшествовали долгий гласный -fсогласный или два согласных, а второй член начинался
с согласного; или в случае, когда конечному гласному
предшествовал единичный согласный, но второй член
начинался с группы из двух согласных), тогда конечный
гласный первого члена удерживался в виде краткого i.
Например, н.-перс. sahr из хзадга- «власть», -уаг (в слож_ных словах) «держащий», отсюда сложное слово sahriyar
(а не *t>ahr-yar) «держащий власть», то есть «властелин»;
zam «мороз, холод», -stan (в сложных словах) «место,
время», отсюда zamistan (а не *zamstan) «холодное время»,
то есть «зима»1.
Кроме того, в среднеперсидском языке все начальные
группы из двух и более согласных были разбиты в зави­
симости от диалекта, либо гласным в середине группы
(так называемый «анаптиксис»), например xratu- «ра­
зум, ум» > xirad, star «звезда» > sitara, либо развитием
гласного перед группой d (так называемая «протеза»),
благодаря чему согласные в группе разделились на два
слога, например Ьгй- «бровь» > abrfl (слогораздел ab-гй).
Если слово, начинающееся с группы согласных, является
вторым членом сложения, анаптиксис не имеет места,
поскольку само сохранение конечного гласного первого
члена представляет собой как бы протезу (например,
zami-stan, ср. выше, а не *zamsitan, хотя второй член как
самостоятельное слово звучал бы *sitan с анаптиксисом;
baxrad дословно «с разумом», то есть «разумный», хотя
второй член как самостоятельное слово звучит xirad
«разум» с анаптиксисом).
1 С р . « G ru n d riB der i r a n i s c h e n P h i l o l o g i e »
I, 1, с т р . 2 7 4 .
398
Связь метрики с разговорным языком
В разговорном новоперсидском языке существуют
многочисленные примеры протезы, анаптиксиса и сохра­
нения конечного гласного первого члена сложных слов.
Еще более интересно, что эти явления живут и в метрике.
Если в пределах стиха какое-нибудь слово кончается на
д о л г и й г л а с н ы й + с о г л а с н ы й или на два
согласных, то перед следующим словом, начинающимся
с согласного, развивается так называемый метрический
гласный. Ср. стихи:
s ik an d ar f u b iSnld
k a m a d sipah
b i z a d ku s u a v u r d la S k a r b a ra h
( S a h n a m a 1 7 9 1, 152, e d V u l l e r s - L a n d a u e r )
К о г д а И с к а н д е р у с л ы ш а л , чт о п р и ш л о в о й с к о ,
[О н] у д а р и л в б а р а б а н [ы ] и н аправил [сво е ] войск о в путь.
Д л я того чтобы в них был соблюден нормальный ритм,
они должны читаться следующим образом:
s i - k a n - d a r £u b i $ - n l - d i k a - m a d s i - p a h
b i - z a d k u - s u a - v u r - d i l a § - k a r b a-r a h
---------u ---------w -------- )
Итак, слова в стихе осознаются как члены одного боль­
шого сложного слова.
С этим явлением мы часто встречаемся и в других мет­
риках. Оно объясняется тем, что каждый стих противо­
стоит как замкнутое целое другим стихам (предшествую­
щему и последующему) и отделен от них паузами; про­
явлением же теснейшей связи между отдельными членами
этого целого (словами стиха) является сандхи, то есть
фонетические изменения на границе слов. Другой пример:
в персидском языке в первом члене сложных слов сокра­
щается долгий гласный, стоящий перед
h, например,
sipah «армия», но sipahbad «вождь». Внутри же стихадолгий гласный также может быть сокращен перед h конеч­
ным, поскольку слово, стоящее внутри стиха, является
как бы частью одного большого сложного слова и подвер­
гается тому же самому явлению с а н д х и , которое имеет
место при словосложении. Очевидно, что в метрах с внут­
ренней паузой — цезурой — последняя может препятст­
вовать явлениям с а н д х и
между словами, которые
она разделяет.
Связь метрики с разговорным языком
399
В приведенных выше стихах персидского эпоса мы находим еще одну метрическую вольность (licencjа), которая
объясняется уже упомянутыми среднеперсидскими фоне­
тическими тенденциями. Слово
bisnid «он услышал»
состоит из префикса bi и формы личного глагола sanid.
Внешне здесь перед нами как будто синкопа краткого а
в sanid (bi + sanid > bisnfd). Однако в действительности
дело обстоит несколько иначе. Мы видели, что средне­
иранский избавился от начальных групп с помощью
протезы или анаптиксиса (чаще с помощью анаптиксиса —
исконного персидского явления; протеза свойственна
скорее центральным и надкаспийским наречиям), напри­
мер, *dravad переходит в diravad, но в сложном bidravad
группа -dr- остается без изменения (поскольку она разде-.
лена на два слога). По образцу bidravad, которому соответ­
ствовало простое слово diravad, поэт создал соответст­
вие bisnid (из bi
sanid) к простому слову sanid, хотя в
этой последней форме а — отнюдь не анаптиксис, а суще-ствующий с давних пор гласный. Здесь мы вновь имеем
дело с метрической вольностью (licencja), основывающейся
на искусственном обобщении уже отмершей фонетической
тенденции языка.
3)
Важнейшая эквивалентность как греческой, так и
древнеиндийской метрики определяется правилом vccalis
ante vocalem corripitur; это значит, что в позиции, требую-,
щей краткого слога, можно употребить слог с долгим:
гласным или с дифтонгом в том случае, если непосредствен­
но за ним вновь следует гласный (начальный гласный слот.
ва или следующего члена сложения). В случае, когда мы
имеем дело с дифтонгом, это сокращение (ccrreptio) пред^
ставляется рациональным, например: -ai + a- (ai к о н е ч-.
н о е + а н а ч а л ь н о е ) переходит в -а + ia-, то есть
а краткий +краткий.
В случае с долгим гласным, например, -а + а- мы
ожидаем стяжения или (в случае сохранения зияния)
сочетания д о л г и й + к р а т к и й . В «Ргасе Filolo’
giczne» (XI, стр. 225 и сл.) показан языковой источник
сокращения долгого гласного перед гласным; перво­
начально такому сокращению подвергались только некото­
рые долгие гласные (так называемые исконные долгие).
400
Связь метрики с разговорным
языком
В отдельных индоевропейских языках следы этого
фонетического процесса незначительны (см. там же, а
также ср. гр. аотт] «эта» с кратким а наряду с артиклем
t
а, т) с долгим а). В древнегреческом это правило не имеет
языкового обоснования, оно узаконено только традицией
и представляет собой чрезвычайно старое наследство эпо­
хи индоевропейского единства.
Основой перечисленных и подобных им эквивалент­
ностей служат языковые факты прошлого. Как мы уже
указывали, язык поэта в отличие от языка других членов
данного языкового коллектива претерпевает, с одной сто­
роны, влияние разговорного языка, с другой — влияние
языка поэтических произведений древних авторов. В уме
поэта возникают определенные пропорции и соответствия
между разговорным языком и языкомдревних поэтических
памятников, что это создает для него возможность к о н ­
с т р у и р о в а н и я архаических форм, примеров которых
нет и даже не могло быть в древних поэтических произве­
дениях и в языке раннего периода. Ранние образцы могут
быть известны поэту из традиционной декламации или
из литературы. В последнем случае мы имеем иногда дело
с чисто визуальными влияниями, классический пример
которыхдают новоанглийские рифмы1.Такие пары, как espy
[is'pai ] «заметить» : soberly ['soubali ] «трезво», form [ fa : m ]
«форма» : worm
[wa : m]
«червяк»,
breast
[brest]
«грудь» : feast [fi : st] «праздник», в новоанглийском
разговорном языке рифмами не являются.
В поэзии эти слова рифмуются либо по традиции, как
они рифмовались к о г д а - т о , либо потому, что они риф­
муются визуально (у—у, orm—orm, east — east), причем
даже визуально эти рифмы — категория вторичная, раз­
вившаяся из традиционных форм. Еще одну категорию
составляют рифмы, возникшие из перекрещивания пра­
вильных рифм (то есть слуховых рифм) с рифмами визу­
альными, например, рифма
eye lai] «глаз» : soberly,
возникшая на основе таких рифм, как eye : espy (слухо­
вая) и таких, как espy : soberly (визуальная).
1 Ср.
P . V е г г i е г, M e t r i q u e a n g l a i s e , I, с т р . 2 3 0 .
Связь метрики с разговорным языком
401
4)
Интересную метрическую эквивалентность, связь
которой с разговорным языком до сих пор не была иссле­
дована, представляет принцип моры, состоящий в том,
что долгий слог равняется двум кратким. Этот принцип,
характерный для греческой метрики, в классической
латинской поэзии является не исконным, а заимствованным
(как и некоторые другие эквивалентности и метры).
Поэтому в своих дальнейших рассуждениях мы огра­
ничимся греческой метрикой. Принцип моры касается
всех слогов, долгих в метрическом отношении: не только
слогов с долгим гласным (или дифтонгов), но также и так
называемых долгих по положению. Кроме того, эта фор­
мула обратима. Возможна замена не только долгого слога
двумя краткими, но также двух кратких долгим. Р а зу ­
меется, эта эквивалентность, как и всякая другая, до­
пустима только в некоторых, хотя и многочисленных
Метрических
позициях. В преобладающем количестве
случаев можно установить, что первично — один долгий
слог или два кратких. Так, например, в 3 и 4 море дак­
тиля первичны два кратких слога, а долгий слог вторичен,
в то время как в 1 и 2 море долгий не может быть заменен
двумя краткими, так как формула эквивалентности на эту
позицию не распространяется.
Принцип моры — самая характерная черта греческой
метрики, отнюдь не являющаяся обязательным следствием
ее квантитативного характера.
Такие системы стихосложения, как индийская, араб­
ская, новоперсидская, не знают принципа моры, хотя
они тоже квантитативны. Все они построены на ритме ко­
личества (чередовании долгих и кратких слогов), а также
на п о с т о я н с т в е к о л и ч е с т в а слогов в стихе.
В греческом языке вместо этого постоянно количество
с т о п , в пределах которых может иметь применение прин­
цип моры. При постоянном количестве слогов этот прин­
цип был бы невозможен, так как эквивалентность д о лг и й = д в у м к р а т к и м необходимо изменяет (увеличи­
вает или уменьшает) количество слогов в стихе. В таких
квантитативных системах стихосложения, как ведическая,
арабская и т. д., вместо этого возникает эквивалентность
д о л г и й = к р а т к о м у , известная, впрочем, и гре­
ческой метрике (а отсюда и латинской); речь идет о так
2 6 Е. Курилови ч
402
Связь метрики с разговорным языком
называемом слоге anceps, который мы встречаем прежде
всего перед паузой (концом стиха или цезурой) и реже в
других позициях. При этой последней эквивалентности
количество слогов в стихе остается, конечно, неизменным.
В сравнении с ведической системой стихосложения,
хотя и квантитативной, но не знающей принципа моры,
греческое стихосложение, вероятно, стоит на более позд­
ней ступени развития. Однако мы не можем принять этого
a priori. Только раскрыв происхождение этой эквивалент­
ности, мы смогли бы решить проблему его относительной
хронологии. Чтобы обнаружить связь принципа моры с
греческой языковой системой, следует прежде всего обра­
тить внимание на тот факт, что количественное отношение
долгого срока к краткому (2 : 1), которое мы встречаем в
греческой метрике, не может опираться ни на какие соз­
нательные физиолого-физические наблюдения. Как под­
тверждают современные экспериментально-фонетические
исследования языков, обладающих категорией количе­
ства, это отношение, во-первых, является не постоянной
величиной, а лишь функцией многих переменных (струк­
туры долгого слога, его позиции в слове, позиции слова
во фразе и т. п.); и, во-вторых, оно в среднем намного мень­
ше, чем отношение 2 : 1 .
Количественное отношение долгого слога к краткому
имеет только дифференциальную и субъективную цен­
ность. Это значит, что в языках, обладающих количеством,
говорящий индивид ощущает долгий слог как б о л е е
д о л г и й по сравнению с кратким и ничего кроме этого.
Возникает вопрос, не произошли ли в греческом языке
изменения, которые привели к тому, что долгий слог стал
ощущаться равным двум кратким.
Такие перемены усматриваются в с т я ж е н и я х г л а ­
с н ы х , которые несомненно больше всех других фонети­
ческих изменений преобразили первоначальный облик
древнегреческого языка. Стяжение является одной из
наиболее характерных черт греческого языка. Можно
смело утверждать, что с момента возникновения языковой
обособленности греческого языка вплоть до образования
к о й н э на протяжении более десяти веков не было пе­
риода, в который греческий язык не знал бы зияний между
внутренними гласными, а также стяжений, как следствия
Связь метрики
с разговорным языком
403
этих зияний. Здесь можно выделить ряд хронологических
периодов: два периода стяжений относятся к индоевро­
пейской эпохе. А ранний представлен такими случаями,
как окончание дат. ед. -со из о + oi (или ei); в более
поздний период стяжение имело место после выпадения
согласных элементов э в интервокальном положении1.
Третий, прагреческий период, охватывает зияния и стя­
жения, возникшие после выпадения интервокальных s, |.
В разговорном языке эпохи Гомера все эти стяжения уже
осуществились (если не считать исконных двусложных
слов типа
«бог» и т. п.). Четвертый и последний пе­
риод связан с выпадением и (дигаммы) в отдельных
греческих диалектах уже исторической эпохи. В этом
последнем случае стяжение не только не было правилом,
но, напротив, возникало исключительно лишь в некото­
рых, точно определенных случаях (при ровном тембре
гласных).
В том, что зияние и стяжение играли значительную
роль в греческой морфологии в историческую и в доисто­
рическую эпохи, убеждает хотя бы поверхностное обозре­
ние парадигм. Ср., например, стяженные имена первого
и второго склонения, основы на -s- (например: у г \е о с >
ysvorg «рода», eoyevsa > euyevf, «благородные», ср.
мн. aificog > aiSo^g «страха, стыда», сйЫа > a ! 6 i 2),
на -oi- (например: nei<Hog > neiOoos
«убеждения»,
jtetdca > neifttu), на -u-, -ёи- (например, v6seg > i,6eig
«приятные», paaiA^ec; >
«цари»); из спряжения —
чрезвычайно продуктивные классы слитных глаголов на
-аса, -го), -ош (например: stipae > гт'ца «он уважал»,
гло!ее > enoiei «он делал», гбоаЛое > гбо’Д ои «он пора­
бощал», конъюнктив и оптатив у глаголов с основой на
гласный (например, Tidu) от глагола t!dr)pi «кладу», п гЧ-еЬ^ «пусть он положит») и т. п.; из словообразования —
такие суффиксы как -eog и т. д.
В зависимости от характера компонентов и диалекта
результатом стяжения может быть долгий гласный или
1 С р . с т а т ь ю « Q u e l q u e s p r o b l e m e s m e t r i q u e s du R i g v e d a » , R O ,
IV ,
стр . 196— 218.
г Ср . т а к ж е т а к и е а р х а и ч е с к и е ф о р м ы к о м п а р а т и в а , к ак |iei£<o
( а к к . е д . ) «б о л ь ш и й » , ц е ^ о г э е ( н о м . мн. ч. м. ж . р .) и |iei'£(p (ном .
мн. ч ., с р . р .) и з * ц г у ю с г а , * ц * у 10СТ,,£' *H*Yt O 0 a -
26*
404
Связь метрики с разговорным языком
дифтонг, то есть во всех случаях долгий слог, хотя оба
компонента были краткими гласными.
Кроме того, важно следующее обстоятельство: стяжение
двух гласных при зиянии не влечет за собой непосредствен­
ного исчезновения нестяженной формы; она существует
и употребляется наряду со стяженной формой на протя­
жении довольно длительного периода времени, иногда
даже очень долгого’.
Выбор той или другой формы зависит от языковых и
внеязыковых причин, разбирать которые здесь мы не
можем. В период сосуществования обеих форм возникает
ощущение эквивалентности двух слогов одному долгому
слогу, возникшему из их стяж ения, конечно, в границах
определенных морфологических категорий. Д ва кратких
слога равноценны одному долгому, но объективно долгий
слог как результат стяжения может быть эквивалентным
не только двум кратким, но такж е двум долгим или д о л ­
г о м у -f к р а т к и й
( краткому + долгий).
Итак, метрическая эквивалентность, которую мы назы­
вали принципом моры, является, с одной стороны, расши­
рением, а с другой — сужением объема той эквивалент­
ности, которая возникла в греческом языке в периоды
стяжений (речь идет, главным образом, о третьем, прагреческом периоде, а не о четвертом, диалектном): расши­
рением, поскольку она относится ко всем долгим слогам,
а не только к тем, что возникли из стяжения, даже к дол­
гим по положению слогам, которые не могли возникнуть
из стяжения; сужением, поскольку формула метрической
эквивалентности — д о л г и й с л о г = д в у м к р а т ­
к и м, и никогда д о л г и й = д в у м д о л г и м , или
д о л г о м у + к р а т к и й , или к р а т к о м у + д о л г и й.
Как следует объяснять это расширение или сужение
исконной эквивалентности? Напраш ивается следующий
ответ: метрическая эквивалентность первоначально была
необратимой, а именно два к р^а т к и х —>- д о л г и й
1 В староф ран ц узск ом языке в резул ьтате выпадения некоторых
согласн ы х в и нтерв окал ьн ом п о л о ж ен и и возн ик ли зи я н и я , и стя­
ж е н и е г л а с н ы х п р о и с х о д и л о на п р о т я ж е н и и п о ч ти т р е х в е к о в ( X I I —
X V в в .) .
Связь метрики с разговорным языком
405
(а не д о л г и й —►д в а к р а т к и х ) . Поскольку между
двумя краткими слогами (гласными) возникало зияние,
они могли измеряться как один долгий, так как ф акуль­
тативно можно было заменить два кратких слога с зиянием
между ними стяженным слогом. Эквивалентность же
д о л г и й - + д в а к р а т к и х представляется вторич­
ной. Она является обращенной первой эквивалентностью,
что такж е объясняет, почему мы встречаем только д о лг и й - > д в а к р а т к и х , а не д о л г и й - ^ д о л г и й - f
краткий
и т. д.
Впрочем, и эта обратимая формула, которую греческая
метрика относит ко всем долгим по природе или по поло­
жению слогам, имеет применение в разговорном греческом
языке; правда, там она относится лишь к слогам долгим
по природе, и притом только конечным, а такж е к одно­
сложным словам. Такие слоги получают формальный
показатель эквивалентности в виде автономного циркум­
флекса.
Прежде чем обосновать это утверждение, полезно
сделать несколько замечаний о характере греческого цир­
кумфлекса. Лучшее представление о нем дает греческая
музыка, в которой существовал следующий принцип:
акцентированный слог не мог петься на более низкой ноте,
чем неакцентированный. Если циркумфлексный слог по­
ется на две ноты, то первая из них не может быть ниже
второй1.
Из этого вытекает, что греческий циркумфлекс был
двухвершинным тоном, причем первая вершина была
тонически выше второй. С этим согласуются результаты
стяжения: при стяжении двух последних слогов слова
мы получаем циркумфлекс или акут в зависимости от того,
какой слог был акцентирован — первый или второй.
Известно, что циркумфлекс (так же, как и акут)
существует а в т о н о м н о только в последнем слоге
слова и в односложных словах, внутри же слова он зависит
от количества последнего слога.
Автономный циркумфлекс в слогах, возникших не
из стяж ения, служит доказательством восприятия соот­
1
Ср. j . W a c k e r n a g e l ,
D a s Z e u g n i s der d e l p h i s c h e n H y m n e n fibe r d e n g r i e c h i s c h e n A k z e n t , R h e i n i s c h e s M u s a u m , 5 1 .
406
Связь метрики с разговорным языком
ветствующего слога как синтеза двух кратких слогов
и такой же оценки его разговорным языком. Примеры:
1) Поскольку от таких слов, как я а т-rjQ «отец»,
«мужчина», yuvri «женщина» и т. д., вокатив звучит как
л^тед, aveg,
то от слова Zeiig «Зевс» (с акутом)
он звучит как Zeo (с циркумфлексом). Именно еи в Ze’Jg
оценивается как сумма двух слогов, из которых акценти­
рован второй (так как ZeJg имеет акут); но в вокативе
ударение должно падать на первый из этих двух мнимых
слогов, отсюда Ze') (с циркумфлексом).
2) Лесбийцы избегали окситона, отодвигая ударение
назад, отсюда яятее, aveg и т. д.; в связи с этим ионическоаттическое Z eis звучит в лесбийском как Zeog.
3) Третье лицо сильных аористов типа |3т( «он пошел»
(с аугментом: гЩ) имеет циркумфлекс, в противополож­
ность причастию pag, который имеет акут, так как аорист
А:яе «он оставил» (с аугментом: гЪяе) в противополож­
ность окситоническому причастию Aimov является баритоническим.
4) Односложные слова среднего рода x t(q «сердце»,
0xiQ «навоз» имеют циркумфлекс (хотя г), со, так же как ev
в Zeo или г] в Рг(, происходят не из стяжения), поскольку во
всех словах среднего рода третьего склонения, состоящих
из двух и более слогов, ударение отодвигается как можно
дальше к началу слова.
Во всех приведенных примерах (их число легко можно
было бы увеличить) циркумфлекс в односложных словах
является как бы отражением рецессивного (то есть отод­
винутого к началу) ударения в словах из двух и более
слогов. Именно под влиянием последних циркумфлекс
возник и в односложных словах; это обстоятельство пред­
полагает оценку долгой гласной (или дифтонга) как суммы
двух кратких, из которых первая получает рецессивное
ударение. Такая оценка исходит из существования в гре­
ческом языке форм с зиянием и стяженных форм.
Итак, в свете сказанного принцип моры может быть
объяснен как явление, полностью зависимое от фонети­
ческого характера греческого языка. Из этого следует,
что принцип моры в количественной метрике какого-либо
другого языка может быть объяснен, как и в греческом,
фактами зияния и стяжения (за исключением латинского,
Связь метрики с разговорным языком
407
где принцип моры, как и вся метрика вообще, целиком
заимствованы из греческого языка, а не развивались
спонтанно). Среди известных нам метрик этот принцип
свойствен еще некоторым индийским метрам, а именно
метру агуа и метру g iti1.
Эти метры, как доказал Якоби, первоначально неиз­
вестные санскриту, свойственны практическому наречию
maharastri, и в санскрит были введены поздно, только в
XI в. н. э .2
С языковой точки зрения пракрит соотносится с сан­
скритом так же, как романские языки с латинским. Н аи­
более характерным фонетическим изменением, отличаю­
щим пракрит от санскрита, бесспорно, является выпадение
большинства согласных в интервокальном положении
(ср. выпадение латинских t, d и т. п. во французском);
так, например, в наречии maharastri выпадают интерво­
кальные k, g, с (то есть tf), j (то есть d 3), t, d, у, а в не­
которых случаях даже губные, включая v. Например,
санскритскому caturdasa «четырнадцать» соответствует в
этом отношении наречие coddasa, где о возникает из стя­
жения а + u (catur- > *ca-ur-), санскритскому sthavira«крепко» соответствует thera-, где е такж е является
результатом стяжения (из а + i). Отсюда вывод: если
пракритская метрика, как и греческая, обладает принци­
пом моры, то это сходство не является случайностью, а
обусловлено сходством фонетической структуры обоих
языков (выпадение согласных и стяжение).
Было бы весьма желательно исследовать, находят ли
свое обоснование в языке другие эквивалентности грече­
ской метрики, кроме принципа моры. В частности, воз­
никает вопрос, не связана ли эквивалентность — ^ =
^ — с фонетическим явлением, которое грамматика
определяет как количественную метатезу (ясЛт|ос;> ябХесод
«города» и т. д.).
Проблема п р о и с х о ж д е н и я греческих метров
связана с затронутым здесь вопросом лишь косвенно.
1 j а с о b i, Zur K e n n t n i s der А г у а в « Z e it s c h r i ft der d e u t s c h e n
m o r g e n l a n d i s c h e n G e s e l l s c h a f t » , т. 4 0 , с т р . 3 3 6 .
2 Т а к и м о б р а з о м , п р и н ц и п мор ы был п е р в о н а ч а л ь н о н е з н а к о м
с а н с к р и т с к о й м е т р и к е и был в в е д е н в н е е из п р а к р и т а (так ж е , как
он был п е р е н е с е н и з г р е ч е с к о й м е т р и к и в л а т и н с к у ю ) .
408
Связь метрики с разговорным языком
Если бы даже мы могли принять мысль об эгейском про­
исхождении гекзаметра, к чему склоняется А. Мейе в
своей работе «Les origines indo-europeennes des metres
grecs», раздел V III), то эквивалентность д в а к р а тк и х = д о л г о м у , которую мы встречаем в эгейском, на­
ходит свое обоснование в разговорном греческом языке;
поэтому мы должны были бы либо предположить, что дан­
ная эквивалентность существовала и в эгейском языке, ли­
бо, что замена дактилей спондеями развилась только на
почве греческого язы ка, в то время как первоначально
гекзаметр был чисто дактилическим. Однако до тех пор,
пока эгейская природа гекзаметра не будет доказана,
эти комбинации не имеют никакого значения.
Против приведенной выше теории возникновения мет­
рической эквивалентности д в а
к р а т к и х = долг о м у можно было бы выдвинуть следующее возражение:
самая древняя греческая поэзия, по-видимому, неразрывно
связана с музыкой; в музыке же известны такие простые
временные отношения (отношения продолжительности
тонов), как 2 : 1 . Отношение 2 : 1 могло, таким образом,
быть перенесено из музыки в метрику.
Впрочем такой подход вызвал бы целый ряд трудно­
стей: 1) метрическое количество не является функцией
музыкального количества: каждый слог слова может
петься, в зависимости от необходимости, в течение одной,
двух и т. д. временных единиц; 2) независимо от музыки,
количественная метрика знает принцип моры только там,
где соответствующий разговорный язык знает зияние и
стяжение (греческий, пракрит) и, наоборот, языку без
зияния и стяжения соответствует обязательно количест­
венная метрика без принципа моры (ведийский, арабский);
3) ведийские метры пелись (отсюда такие названия, как
pragatha- от корня ga «петь») и, несмотря на это, им был
неизвестен принцип моры; в то же время пракритские мет­
ры, как агуа и giti, которые тоже пелись, знали принцип
моры.
5)
В заключение хотелось бы обратить внимание на
определенную эквивалентность, существующую в западногерманской метрике, параллельную принципу моры в
греческой метрике. Западногерманская метрика (древне­
верхненемецкая, древнесаксонская, англосаксонская)осно­
Связь
метрики
с разговорным
языком
409
вывается на ритме ударения (так же, как, например,
новофранцузская или польская метрика). Однако от этих
последних западногерманская метрика отличается при­
близительно так ж е, как греческая метрика отличается от
ведийской. Д ело в том, что в немецком стихе количество
слогов непостоянно (так же, как в греческом гекзаметре),
постоянно лишь
количество тактов (так же, как коли­
чество стоп в греческом).
Постоянство количества слогов в стихе практически
невозможно по той причине, что существует эквивалент­
ность — = 6 bd; это значит, что долгий ударный слог
равен двум слогам, из которых первый, краткий, является
ударным. Ср., например, два следующих полустишия из
«Hildebrandslied» (около 800 г. н. э.).
2 0 а pru t
in
bOre
и
2 4 а fa tares
m fn es
Слогу prut в 20а'соответствуют два слога fate- в 24а
Н а первый взгляд, если не учитывать акцентуацию,
здесь имеет место та же самая эквивалентность, что и в
греческом языке. Однако это только видимость. Западногерманская метрическая эквивалентность — = с ^ име­
ет совсем иную языковую основу, чем греческий принцип
моры. Существует фонетическое явление, в такой же мере
характерное для западногерманского, в какой д л я 'г р е ­
ческого характерно зияние и стяжение; это явление
синкопа кратких гласных. Правило западногерманской
синкопы звучало в общих чертах следующим образом:
после долгого ударного слога синкопируется краткий
гласный следующего слога (конечного или внутреннего)*,
в то время как после краткого ударного слога синкопы
нет. Например, зап.-герм. *gasti «гость» переходит в gast,
но wini «друг», удерживая конечное i, не меняется; зап.герм. *handu «рука» переходит в hand, но sunu «сын»
сохраняет конечное и. Внутри слова, например, др.-в,нем. n erita «я спас», но horta (а не *horita) «я услышал».
1 К б g е 1, G e s c h i c h t e der d e u t s c h e n L i t e r a t u r , I, 1, с т р . 2 9 2 .
*
Е сли конечный слог си н к о п и р о в а л с я , внутрен ни й п ервон а­
чально удер ж и вается.
410
Связь метрики с разговорным языком
Различия в вышеприведенных примерах объясняются тем,
что слоги gast-, hand-, h o r-— долгие, a win-, sun-, пег---краткие.
Несомненно, то же правило должно было первоначаль­
но регулировать синкопу и в староскандинавском1.
Западногерманская синкопа доказывает, что ударение,
падающее на краткий слог, дополнялось побочным ударе­
нием, падающим на следующий слог. Сумма этих двух
ударений равнялась ударению, падающему на долгий
слог. Отсюда отсутствие синкопы после краткого удар­
ного слога, а такж е метрическая эквивалентность — =
О .м. Важным различием между немецкой и греческой
эквивалентностью служит то обстоятельство, что в гре­
ческом языке в определенную эпоху формы с двумя крат­
кими слогами
и формы с долгим слогом (—) сосуще­
ствовали одна рядом с другой для одних и тех же слов,
например (sti-) рае наряду с (ётч-) р,а, в то время как в
немецком языке Iпротивопоставлялось — в р а з ­
н ы х словах, хотя и принадлежащих к идентичным мор­
фологическим категориям (gast : wini, hand : sunu и т. д.).
JF,
1
40,
G . N е с k е 1, D i e d r e i s i l b i g e n A k z e n t t y p e n d es G e r m a n i s c h e r i
с т р . 133.
ПРИНЦИПЫ ЛАТИНСКОЙ И ГЕРМАНСКОЙ М ЕТРИ КИ 1
(1949)
Между классической латинской просодией и просодией
более древнего периода, представленной в драмах Плавта
и Теренция, имеется существенное различие. Первая
основана на эквивалентности —= о w, хорошо известной
такж е в греческой просодии; вторая использует другой
способ нарушзния однообразия ритма, а именно эквива­
лентность — = о
то есть подстановку двух слогов,
первый из которых краток и несет ударение, на место
одного долгого слога, несущего метрическое ударение
или ictus. Например, «Амфитрион» Плавта, Пролог*:
ст. 1 и сл . ut v o s in v o str is v o l t is m e r c im o n iis
e m u n d is v e n d u n d is q u e m e laetu m lucris
ad ficer(e) a t q u ( e ) a d i u v a r ( e ) i n r e b u s o m n i b u s
et lit res r a f t o n e s q u e v o s t r o r ( u m ) o m n i u m
b e n (e ) ex p ed i're v o l t i s p er eg r i q u ( e ) e t d o m i . . .
Х о т и т е , ч т о б ы я ва м п о м о г а л в д е л а х ,
В п р о д а ж е - к у п л е , с р а д о с т ь ю д а в а л бы вам
В т о р г о в л е п р и б ы л ь ? Ч т о б ы у д а в а л и с ь вам
Д е л а в се и р а с ч е т ы в а ш и в с я к и е
В чуж и х к р аях и д ом а?..5
с т . 21
t a m e tsi рг(о) i m p m o v o b i s
q u o d d i c t u m fo ret
Х о т ь з н а е т о н , чт о в о л ю вы и с п о л н и т е . . .
1 J.
K u r y l o w i c z ,
L a tin an d G erm an ic M etre, E n g lish
a n d G e r m a n i c S t u d i e s , I I , 1 9 4 9 , с т р . 3 4 — 38; см. т а к ж е B P T J , X ,
1950, с т р . 3 7 — 4 2 .
2 « Р а з в е р н у т ы е » ст о п ы д а н ы к у р с и в о м .
*
З д есь и дал е е переводы даю тся по изданию Т и т М а к ц н й
П л а в т , И з б р а н н ы е к о м е д и и , М . — Л . , A c a d e m i a , 1 9 33 , т . 1.
412
Стр. 45
Принципы, латинской и германской метрики
deoru m r e g n a t o r a r c h i t e c t u s t o m n i b u s
[ К ч е м у сч и т а т ь в с е т е б л а г о д е я н и я ,
Ч т о ] д ар овал вам ц арь богов, [родитель мой?]
Ст. 5 4
e a n d (e m ) h a n c , si v o l t i s , fa c iam e x t r a g o e d i a
Хотите, перестрою всю трагедию
В к о м е д и ю , Iс т и х и ж о с т а в л ю п р е ж н и е . ]
Однообразие ямбического или спондеического ритма
нарушается развертыванием — в ^ v , отсюда — о ^ (на­
пример, adficere) или ^ ------ (например, tam etsi).
В старолатинской просодии это явление (эквивалент­
ность - = о н ) носит название «ямбического сокраще­
ния» в связи с тем, что слог, следующий за
становится,
как полагают, кратким. В действительности же мы стал­
киваемся с примерами превращения не только ' — в
6
но и w ---- - в w w - (deorum). Это означает изменение
размера — превращение ямба в пиррихий. Хотя вначале
это сокращение казалось специфической чертой старола­
тинской просодии (несколько примеров встречается, прав­
да, и в старых дактилических стихах), мы знаем теперь,
что это не искусственное метрическое правило, а явление,
тесно связанное с фонетической структурой языка.
Окончание двойственного числа -б сохраняет долготу
в ambo «оба» (то есть после долгого слога), но сокращается
в duo «два» (после краткого слога). То же происходит с
наречным суффиксом -ё/б : longe «далеко», pure «чисто»,
sero «поздно», но bene «хорошо», male «плохо», cito «быст­
ро». В 1 л. ед. ч. наст. вр. изъявит, накл. мы находим
laudo «хвалю», canto «пою» (с сохранением долготы), но
а т о «люблю» (с сокращением) и т. д. В некоторых морфо­
логических категориях рано обобщился один из двух ва­
риантов. Так, имена женского рода на древнее -а в ном.
ед. ч. всегда имеют краткое -а независимо от долготы пред­
шествующего слога.
Ф. Зом мер 1 открыто отождествляет метрические и грам­
матические явления. Однако такое отождествление едва ли
1 F . S о ш m е г, H a n d b u c h der l a t e i n i s c h e n L a u t - u n d F o r m e n Jeh re, с т р . 127 и с л .
Принципы латинской и германской метрики
413
может быть правильным. Во-первых, второй слог слова
tam etsi, долгий по положению, не может подвергнуться
сокращению. Во-вторых, ударное 5 в формах типа deorum
в разговорном языке никогда не сокращалось. Действи­
тельно, сам Зоммер говорит: «Правильное объяснение
дает (устно) Турнейзен, а именно: в связи с экспираторным
характером латинского ударения два слога, первый из
которых состоял только из краткого гласного, при усло­
виях, указанных выше для закона ямбического сокраще­
ния, произносились одним экспираторным усилием, выде­
л яясь как единый «ударный слог» («Drucksilbe»). Мы
должны, таким образом, допустить, что драматурги вос­
производили разговорный язык, когда рассматривали
(начальные) два слога в словах типа senex или gubernabunt как неделимое целое, как одну единицу. Действи­
тельное сокращение происходило только в том случае,
если второй слог мог ему подвергаться, то есть если он
содержал долгий гласный.
Мы можем, таким образом, сделать вывод, что в древ­
нелатинский период последовательность о м выступала
в качестве неделимой единицы как в языке, т а к и в стихо­
творном размере, а именно функционировала как один
долгий слог.
Аналогичное явление засвидетельствовано в древне­
германской просодии. Так, древнеисландская строфа
fornyrpislag состоит из четырех стихов, каждый из которых
распадается на два полустишия, содержащих по два
ударения (1 и 2, 3 и 4). Аллитерация соединяет первое и
третье или первое, второе и третье ударения, например
iprji
fannsk
aeva — п ё
upp him in n
Зем л и тогда н е было, не было неба 1
В силу тенденции скальдов к изосиллабизму каждое
полустишие содержит четыре слога. Однако и ударный,
и безударный долгий слог может быть заменен последо­
вательностью
например
vara
Ни
sandr
пё
морского
1 «Э дда», п е р е в о д
* Там ж е .
saer — п ё
песку,
ни
sv alar
u n n ir
холодной
С. С в и р и д е н к о ,
волны*.
М .,
1917,
стр. 94.
Принципы латинской и германской метрики
414
Первый и третий стихи строфы H o^ahattr представляют
более древний тип, чем fornyrf>islag. Здесь нет тенденции
к изосиллабизму, и строка может оканчиваться либо на
—, либо на i у (которые, таким образом, эквивалентны
друг другу), но не на —м . Примеры:
v in sin u m
sk a l rn a^ r v i n r v e r a
Д р у г у п л а т и з а п р и я з н ь ты п р и я з н ь ю
или
еп o v in a r sins sk y li
e n g i m a jir
Д е л а т ь д р у г о м с е б е н и к о г д а ты н е д о л ж е н
К т о был д р у г о м в р а г у т в о е м у 1.
т о го ,
В древнеанглийском и древнесаксонском, а такж е в
древневерхненемецком стихе односложное слово может
само по себе составить полную метрическую единицу
(«такт»). Двусложное слово типа z. — может иметь два
метрических ударения, то есть принадлежать к двум раз­
ным метрическим единицам (это бывает главным образом в
случае со сложными словами типа hring-net «кольчуга»);
со словами типа 6
этого не бывает никогда. Здесь мы
снова сталкиваемся с метрической эквивалентностью
1 — - w
Данный принцип продолжает действовать даж е в
средневерхненемецкий период; это хорошо засвидетель­
ствовано рифмами, то есть наиболее чувствительным эле­
ментом размера. В одной и той же поэме и даже в одной
и той же строфе Вольфрам фон Эшенбах использует такие
рифмы, как sane : enklanc, nahtegal : tal, tw anc : lane
наряду с такими, как klagen : tagen (все в качестве муж­
ских рифм). Вальтер фон дер Фогельвейде считает рифму
kranz : tanz эквивалентной рифме maget : traget; далее,
мы находим у него sta t : hat, arbeit : leit, ensol : wol_
me : we, siht : giht наряду с jehen : geschehen, tage :
klage, nim et : gezimet.
Эквивалентность - =
как в северогерманском,
так и в западногерманском подтверждается также к ос вен но
процессом синкопы. В западногерманском
краткий конечный или срединный гласный (i, и) синко­
пируется после долгого ударного слога, но сохраняется
—
---
_Г_.
1 «Эдда», п ер ев од С.
Свириденко,
М., 1917, ст р . 29 3 .
Принципы
латинской и германской метрики
415
после краткого ударного слога. Это различие ясно видно
в древнеанглийском, где древние основы женского рода
на -а сохраняют конечное -и после краткого слога основы
(например, giefu «дар», cwalu «смерть», scolu «толпа»,
lufu «любовь» и т. д.), но теряют его после долгого слога
основы (например, rod «распятие», гпеагс «знак, граница»,
sorg «печаль», heall «зал» и т. д.). То же самое происходит
с древними основами на -i и на -u : wine «друг», giest
«гость», stede «место», hete «ненависть», scyte «выстрел», но
wyrm «червь», feng «схватывание», wyrp «брссок»; sunu
«сын», wudu «дерево», meodu «мед», но feld «поле», weald
«лес», had «состояние, суть». Ср. такж е прошедшее время
первого слабого спряжения nerede «спас», cnysede «толк­
нул», swefede «спал», но demde «думал», hi'erde «слышал»,
fylde «наполнял».
Независимо от того, как мы будем рассматривать гер­
манскую синкопу, она четко свидетельствует о метрическом
различии между L «-> и о
Происхождение метрического сходства между арха­
ической латынью и древнегерманским подлежит, таким
образом, обсуждению. Несомненно, это сходство следует
считать результатом сходства соответствующих фоноло­
гических структур.
Д л я латыни важнейшим обстоятельством является
полное отсутствие полноударных односложных слов,
оканчивающихся на краткий гласный. Имеются имен­
ные формы типа re, spe, vi; глагольные формы типа da,
do, fla, flo, na, no, sta, sto; местоимения me, ml, quT,
se, te, tu; парадигма hie и т. д.; наречия ne, qua, qui,
quo; предлоги a, de, e, pro, se; союзы ne, ni, si; междо­
метия a, ffl, mu, 6 , pro. Но на краткий гласный могут
оканчиваться только энклитики, то есть безударные
элементы, например -се, -ne, -ре, -que, -te, -ve.
Авэ в «Etudes romanes dediees a Gaston Paris» (стр. 311)
утверждает, что в доисторический период в односложных
словах происходило удлинение всех конечных кратких
гласных (как, например, в императиве da, ср. dare или в
наречии и предлоге pro, ср. санскр. рга, гр. ядо). Это
предположение, само по себе вполне вероятное, играет,
однако, лишь второстепенную роль. Важно то, что с точки
зрения латинской фонологической системы слово типа;
416
Принципы латинской и германской метрики
sgnex не допускает деления на слоги. Точно так же, как
в слове nemo, п является здесь эксплозивным и принадле­
жит к следующему слогу (-пех); первый слог вида ве­
не имеет в латинском языке параллелей, поскольку, как
мы видели выше, односложные слова такого типа не встре­
чаются. Слогом, возможным для данного язы ка, мы можем
считать только такой звуковой комплекс, который фоно­
логически допустим в качестве самостоятельного слова.
С другой стороны, мы не можем делить senex на sen-nex
с имплозивным п в первом слоге и эксплозивным во вто­
ром. Слог sen-, конечно, возможен в латинском языке
(ср. такие слова, как геп, ап и т. д.), однако разделение
имплозивной и эксплозивной частей свойственно только
геминатам (например, в pen-na, an-nus, Сап-пае и т. д.).
Хотя у слова senex два слоговых центра (две гласных),
разделить его на два слога невозможно. Следователь­
но, оно должно функционировать как неделимая еди­
ница, эквивалентная самостоятельной единице, то есть
играть роль одного долгого слога (эквивалентность, разу­
меется, не означает тождества).
Из вышеизложенного можно заключить, что положе­
ние, засвидетельствованное в просодии древнелатинской
драмы, обусловлено двумя фонологическими явлениями:
а) отсутствием односложных слов, оканчивающихся на
краткий гласный, и б) существованием геминат.
05е эти фонологические черты характерны такж е для
тех древнегерманских и среднегерманских языков, в
которых используется метрическая эквивалентность - =
г
KJ
-.
а) Отсутствие односложных слов, оканчивающихся
на долгий гласный. В древнеисландском, древнеанглий­
ском и т. д. такой гласный удлинялся; ср., например,
указательное местоимение (и артикль) ном. ед. ч. м. р.:
гот. sa, но др.-исл. sa, др.-англ. se. Значительное число
односложных слов с долгим гласным возникло из форм
с конечным h, например др.-исл. a, q «вода» < *ahwu;
др.-англ. ta «палец ноги» < *taihu и т. д.
б) Существование геминат (ss, гг, И, nn, mm, kk, tt,
рр, а в западногерманском такж е gg, dd, bb, hh,
ff).
Например, имеется фонологическое различие между
Принципы латинской и германской метрики
417
древнеанглийским wine «друг» и winne ед. ч. наст. вр.
сосл. накл. от w innan «трудиться, стараться».
Эволюция средневекового германского размера и его
превращение в романский изосиллабизм довольно поучи­
тельны. Такое изменение стало возможным только после
утраты противопоставления простых и геминат. Гемина­
ция исчезла после того, как в средние века произошло
удлинение кратких ударных гласных в открытых слогах,
как, например, в англ. week «неделя», wood «лес» или в
нем. sieben «семь», Biene «пчела». Исчезновение типа
«краткий ударный гласный плюс простой согласный»
лишает тип «краткий ударный гласный плюс гемината»
фонологически противопоставленного члена; иными сло­
вами, гемината утрачивает свой фонологический статус
и упрощается. Таким образом, в среднеанглийском и
средневерхненемецком вновь появляются слова с удар­
ными краткими гласными в открытых слогах. С фоноло­
гической точки зрения слово типа b itter (английское или
немэцкое) представляет собой /b itf/ с кратким гласным и
простым согласным. Поскольку в этих языках нет одно­
сложных слов с кратким гласным, казалось бы, следует
считать, что такие слова не делятся на слоги. Однако
такое заключение было бы неверным. Мы можем расчле­
нить b itter на bit- (равное существительному bit) +
-ter (равное -ter в barter); действительно, b it + ter в
сумме дазт /b itf/ именно потому, что в английском языке
отсутствуют геминаты. Черта ■— отсутствует в современном
английском и в современном немецком языке.
П араллельная, но независимая эволюция, засвидетель­
ствованная в английском и немецком языках, лежит в
основе того изменения в метре, которое произошло (также
независимо) в этих языках. Мы можем установить здесь
один важный
хронологический момент:
романский
изосиллабический метр мог пустить корни в этих двух
языках только после удлинения кратких ударных гласных
в открытых слогах, или, точнее, после его прямого след­
ствия — упрощения геминат.
27 Е . Курилович
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫ К С ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ 1
(1947)
В ходе подготовительной дискуссии перед пятым
Конгрессом лингвистов в Брюсселе (август—октябрь 1939 г.)
был предусмотрен в качестве одной из тем пленарных
заседаний вопрос о поэтическом языке (la langue poetique).
На эту тему до начала Конгресса было опубликовано око­
ло десяти работ, что и послужило основанием для дискус­
сии. В них ставился вопрос о том, является ли поэтический
язык (а если да, то в какой степени) предметом лингви­
стического исследования, что в свою очередь тесно связано
с сущностью, с определением поэтического языка. Вопрос
этот сводится к тому, будем ли мы относить к поэтическому
языку только неповторяемые языковые явления того или
иного произведения (тогда у нас было бы столько языков,
сколько произведений) или ряд определенных поэтических
явлений, которые по характеру являются, может быть,
не конвенциональными, как разговорный язык, а конвенционализованными. Эти явления, создающие как бы тр а­
диционный арсенал писателей и поэтов, занимают проме­
жуточное положение между спонтанными неологизмами
лирической экспрессии, с одной стороны, и конвенцио­
нальным разговорным языком — с другой. Каждая из
этих точек зрения имеет среди лингвистов своих сторон­
ников. Так, итальянский компаративист Пизани говорит
только об индивидуальном аспекте поэтического языка:
«Формулой поэтического языка является свобода» («1а
form ula della lingua poetica ё liberta»). To же полагает и
Франц Дорнзайф (из Грайфсвальда): сущность поэтиче­
ского языка — это пластика и экспрессия, достигаемые
метафорой («Сдвиг синонимов — это самое сильное в
1 J . K u r y f o w i c z , J ezy k p oetyck i ze stan ow isk a
t y c z n e g o , S p r W T N , 2 , 1 9 47 , с т р . 4 — 11.
lin gw is-
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
419
поэтическом языке»), обращением к диалектному и архаиче­
скому материалу и т. д. Согласно мнению итальянского
лингвиста Террачини, поэтический язык есть выражение
чистой лиричности: („linguaggio come espressione della
pura liricita»): поэтический язык исключительно субъек­
тивен. Он пригоден только для синхронной интерпретации.
Исследование отдельных поэтических элементов в срав­
нении с разговорным языком, и даже с языком других
произведений того же автора, способствует пониманию
поэтического
языка
лишь в тех случаях,
когда
эти элементы не противоречат экспрессивному содержа­
нию произведения в целом, благодаря которому это
произведение и может быть отнесено к поэзии. Поэтический
язык как таковой понятен людям, но не годится для под­
ражания и не имеет традиционного продолжения, поэтому
его нельзя втиснуть в схему исторического развития. Такая
точка зрения не противоречит тому факту, что поэты ока­
зывали влияние на язык своих современников и потом­
ков. Влияние это объясняется, по мнению Террачини,
в значительной степени «психологической симпатией, мо­
дой, вкусом, школой», то есть причинами внепоэтическими.
Кроме того, добавляет Террачини, «это объясняется тем,
что в ходе определенной и необходимой аналитической
работы любые конкретные элементы поэзии исчезают».
Большинство лингвистов высказалось за такое опреде­
ление поэтического языка, которое подчеркивает его
конвенционализованный и традиционный характер. Орельен Соважо выдвигает гипотезу о том, что поэтический
язык может составлять систему: «Мы могли бы конста­
тировать, что явление, именуемое поэтическим языком,
подчиняется совокупности весьма точных законов». Од­
нако он недооценивает лексического аспекта, который
вопреки его странному и наивному, как нам кажется,
мнению следует выдвинуть на первый план по сравнению
с фонетикой, морфологией и синтаксисом. Классик
Шантрен считает, что в разные эпохи и в разных странах
проблема поэтического язы ка представляется по-разному.
Существуют поэтические языки, в которых основной слой
создают традиционные элементы определенного литера­
турного жанра (Гомер). Существуют и другие поэтические
языки, где основной слой создан индивидуальными
27*
420
Поэтический язык с лингвистической
точки зрения
выразительными средствами писателя (Пиндар, Эсхил,
Софокл, Аристофан). Лингвиста интересуют только по­
этические языки первого вида. Такие, первые по времени
языки были закреплены поэтическими корпорациями
(филидами в Ирландии, тулами («thular») в Исландии,
скопами в Англии, аэдами в Греции). Они отличаются
прежде всего подбором исключительно архаичных, за ­
частую едва понятных для слушателей слов, особой кон­
струкцией фраз, обилием сложных слов и т. д. (парал­
лелью в современном французском поэтическом языке
может служить препозитивное употребление прилагатель­
ного, которое пришло в поэтическую прозу, но в разговор­
ном языке представляет собой остаточное явление). Если
же речь идет о втором случае («индивидуальная поэзия»;
в Греции — уже от Гесиода), то исследование поэтического
языка перестает быть предметом науки (пожалуй, точнее,
перестает быть предметом лингвистики) и совпадает с
анализом стиля.
Виктор Маньян (классик из Тулузы) и парижский
семитолог Марсель Коэн признают общественный харак­
тер поэтического языка (что в отношении Гомера не под­
лежит, по мнению М аньяна, никакому сомнению).
Луи Мишель (Брюссель) такж е различает п о э т и ­
ческий
язык
и поэтическую
речь
(в
понимании де Соссюра) в зависимости от того, рассматри­
ваем ли мы общественные (межиндивидуальные) признаки
иди индивидуальные. По мнению Мишеля, фактор успеха
действует так, что определенные формы поэтической
«речи» становятся поэтическим «языком» («grace aux facteurs psycho-sociaux du succes, il arrive que certaines for­
mes de la parole poetique deviennent langue poetique»).
Под п о э т и ч е с к и м
языком
(langue poetique)
Мишель понимает «формулы-типы, которые являются
условными и немотивированными единствами». Его рас­
суждения опираются на историю старофранцузского эпоса.
В подходе Мишеля и Ш антрена бросается в глаза один
крупный пробел: отсутствие внимания к тому, что придает
такому конвенционализованному поэтическому языку ха­
рактер языка, а именно к его продуктивности. Этот пробел
восполняют рефераты Ману Леймана из Цюриха и ав­
тора данной статьи. Лейман предлагает такое определение:
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
421
«Поэтический язык как предмет лингвистики представляет
собой не особую языковую форму выражения одного
изолированного индивидуального поэта, а коллективную
языковую форму духовной общности». Этой коллективной
языковой форме (именуемой поэтической) придает тор­
жественное достоинство и освященность только тот факт,
что употребленная впервые эта форма связывалась в дан­
ном конкретном случае с возвышенным, волнующим и
вдохновенным содержанием. Культ содержания был пере­
несен и на форму, которая стала восприниматься как поэти­
ческая. Однако, поскольку каждый поэт сознательно или
бессознательно находится под влиянием поэтической тр а­
диции, поэтический язык более связан традицией, чем
разговорный, и потому в большей мере архаичен.
Одним из двух эталонов для оценки поэтического ягыка служит современный разговорный язык. Границей
отличия поэтического языка от разговорного является
понимаемость. Это негативное
условие понимаемссти
допускает определенные неологизмы, но в поэтическом
языке неологизмы более рискованны и не подвергаются
проверке на пригодность путем отбора, как в разговорном
языке. Впрочем, принципиально способ их возникновения
и там и здесь одинаков.
Второй (внутренний) критерий поэтического языка
принадлежит сфере индивидуальности поэта, впрочем,
индивидуальный стиль находится за пределами интересов
лингвиста. Этот критерий может обладать и коллективной
значимостью; тогда он ограничивает свободу образова­
ния неологизмов, а такж е определяет такие «негативные»
черты, как эвфемизмы, стремление избежать банальных
или неприличных выражений (что весьма характерно,
например, для Гомера или Ригведы) и т. п.
С лингвистической точки зрения в языке литературных
произведений можно различить два слоя: 1) слой, моти­
вированный системой разговорного (прозаического) языка,
современного данному произведению; 2) слой, не находя­
щий мотивировки в разговорном языке. Поэтическое
новообразование, как бы ни была велика его оригиналь­
ность и эстетическая ценность, не является для лингвиста
проблемой, отличной от проблемы любого другого неологиз­
ма, поскольку такж е объясняется живыми процессами
422
Поэтический язык с лингвистической
точки зрения
современного язы ка. Быть может, можно было бы
усматривать разницу в том, что поэтический неологизм
является индивидуальным, а неологизм разговорного
языка — скорее коллективным (pluralistyczny), поскольку
его создает какая-нибудь общественная прослойка, про­
фессиональная группа и т. п.; кроме того, поэтический
неологизм не проходит проверку отбором. Однако
несомненно, что, если бы мы попытались установить точный
генезис какого-либо общеупотребительного неологизма,
мы и здесь убедились бы в его индивидуальном происхож­
дении. Что же касается распространения неологизма в
языковом коллективе, то здесь поэтический неологизм и
неологизм разговорного языка проявляют точное соответ­
ствие друг другу: литературный неологизм находит распро­
странение в языке определенного литературного жанра или
литературной школы, а неологизм разговорного я з ы к а —•
в языке общественной прослойки, территориальной или
профессиональной группы. И тот и другой могут в резуль­
тате эволюции распространиться в языке целого общества.
Сколькими словами, сколькими выражениями современ­
ный немецкий язык обязан художественному языку Л ю ­
тера: Wer einem anderen eine Grube grabt, fallt selbst
hinein «Кто роет другому яму, сам в нее попадет»; durch
die Finger sehen «смотреть сквозь пальцы»; der Dorn im
Auge «бревно в своем глазу»; sein Licht unter den Scheffel
stellen «зарыть свой талант в землю»; lasterm aul «злой
язык, клеветник»; siindenbock «козел отпущения» и т. д.
Слова G rund «причина» и Beruf «профессия» получили
свое современное значение именно у Лютера.
Но, впрочем, чаще неологизм ждет ограничение упот­
ребления и языковая смерть или по крайней мере окосте­
нение; в таких комплексах, как daj kurze grz?d§ «дай
курице грядку, она весь огород разроет», faire chere lie
«хорошо поесть», sein Schafchen ins Trockene bringen
«обеспечить себя», слова grz§da «грядка», lie «веселый»,
Schafchen «овечка» уже не употребляются самостоятельно
в собственном смысле.
Лингвистические проблемы можно поставить при рас­
смотрении того слоя поэтического языка, который не
находит мотивировки в процессах разговорного языка.
Здесь опять-таки минимальный интерес лингвиста вызы­
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
423
вают звуковые метафоры и звукоподражание, поскольку
эти образования возникают по тем же творческим за ­
конам, что и соответствующие образования живого раз­
говорного языка, а такж е потому, что они не под­
даются в силу редкости и спорадичности общим оценкам.
Некоторые поэтические школы усматривают в массовом
создании таких образований сущность поэтического твор­
чества, однако сторонники таких взглядов, так же как
и [те, кто усматривает сущность поэзии в создании не­
определенных смысловых туманностей (вроде известных
mirohfadow Ю. Тувима), неправы. Н ельзя предста­
вить себе литературное произведение, в особенности
поэтическое, совершенно лишенным смыслового содер­
жания.
Нас же здесь интересуют языковые формы, которые
употребляются автором как поэтические в противополож­
ность прозаическим. Речь идет о формах, заимствованных
поэтом из известных ему литературных образцов и поз­
воляющих предполагать существование литературной тра­
диции и наряду с разговорным языком языка литератур­
ного и поэтического. Если же в момент возникновения
литературы в каком-либо языке не было традиции и об­
разцов, то приходится говорить не о поэтическом языке,
а лишь об индивидуальном языке автора, ибо лингвисти­
ческое понятие поэтического языка подразумевает обще­
ственный продукт, межиндивидуальный. Противопостав­
ление
разговорный : поэтический
не
совпадает с противопоставлением о б щ е с т в е н н ы й :
и н д и в и д у а л ь н ы й , а пересекается с ним. Так же,
как и разговорный, поэтический язык проходит этапы
определенного исторического развития. Используя здесь
термин «разговорный», мы отдаем себе отчет в том, что
существует целый ряд факторов (территориальные, клас­
совые, профессиональные, возрастные и т. д.), разрушаю­
щих кажущееся единство разговорного языка, однако
все эти варианты в их совокупности мы противопостав­
ляем как единство поэтическому языку.
Компоненты противопоставления р а з г о в о р н ы й :
п о э т и ч е с к и й неравноправны: первый обязательно
должен существовать, если существует второй, но может
существовать и без второго. Из этого более широкого
424
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
объема разговорного языка
вытекает маркированный
характер поэтического языка, имеющего более узкую
область употребления. Это значит, что поэтический язык
мы воспринимаем как имеющий определенные характер­
ные положительные признаки, определенные характер­
ные черты по сравнению с разговорным. В соответствии с
этим описание поэтического языка представляет собой
описание черт, отличающих его от разговорного языка,
а не описание языка произведений или произведения как
единого целого. Словом, поэтический язык определяется
как разновидность разговорного. Это, если так можно
выразиться, норма, но существовали и крайности, когда,
например, многовековая поэтическая традиция приводила
к нарушению контакта между обоими языками и поэти­
ческий язык становился непонятен среднему человеку.
Санскрит, позднее пракрит, позднее апабхранша — это
последовательные фазы языка, закрепленные в определен­
ных литературных ж анрах. Здесь уместно сравнение с
ролью латинского по отношению к сосуществующим ро­
манским языкам (литература на итальянском языке воз­
никает только в X III веке!). Санскрит и средневековая
латынь как литературные языки являю тся в значительной
мере транспозицией соответственно пракрита и роман­
ского. Центры тяжести при описании разговорного и
поэтического языков различны. Ц ентральная часть опи­
сания разговорного языка — грамматика — отступает при
описании поэтического языка на второй план по сравне­
нию с расширенной лексической частью: слова, совсем не
употребляемые в разговорном языке или употребляемые
не в том значении, которое дал им поэт, целые выражения,
устаревшие процессы словообразования и т. п. Например,
обращение И .-Я . Бодмера в сороковых годйх X V III в.
к миннезангу ввело в немецкую литературу такие слова,
как M inne «любовь», H ort «клад», К а т р е «герой, воин»,
Recke «богатырь», kiiren «выбирать», Ferge «перевозчик»,
W at «одежда», Brunne «кольчуга» и т. д., которые, впрочем,
уже и в X III в. частично были только поэтическими. Ср.
такж е архаизацию лексики в трилогии 1 и еще большую'в
1 И мею тся в виду три и сторических романа
Г. С е н к е в и ч а :
« О г н е м и мечом », « П о т о п » и « П а н В о л о д ы е в с к и й » . — П р и м . р е д .
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
425
«Крестоносцах»
Из провансальской французской по­
эзии целый ряд суффиксов перешел в итальянскую поэзию:
-iere, -iero, -aggio, -ardo, префикс mis-, а оттуда — и в
разговорный язык: guerriero «воин»; coraggio «мужество»,
messaggio «посол, весть, сообщение»; m isfatto «преступле­
ние» и т. д.
И лишь далеко позади идут морфолого-синтаксические
явления: употребление грамматических категорий в уже
не существующем значении; употребление необычного
для разговорного языка порядка слов и т. п. Так, например,
во многих языках в поэтических произведениях исполь­
зуется форма двойственного числа, в то время как в раз­
говорном языке она уже не употребляется. Вот примеры
особого порядка слов в поэтических произведениях:
Roslein rot (Гёте, «Красная розочка»); In sienen Armen
das Kind war tot («В руках его мертвый ребенок лежал»,.
Готе, «Лесной царь»); Ег also sich zur Seite k e h rt,U n d t u t r
als h a tt’er’s nicht gehort («Он отходит в сторону и делает
вид, что ничего не слышал»); La belle au bois dorm ant
(название сказки Перро «Спящая красавица»); II veut
sa patrie sauver («Он хочет родину спасти», Ромен Рсллан).
Следует заметить, что звуковой облик такж е может
выглядеть архаично. Мы имеем в виду не только случаи,
когда какое-либо слово выступает в своей старой форме
(например, польское tako вместо tak), но и систематиче­
ское «переиначивание» в звуковом отношении целых кате­
горий слов. Ср., например, так называемые протяженные
формы у Гомера или стяженныеформыв Ригведе наряду с нестяженными формами. К этой категории явлений относится
произношение и участие в метрике (liczenie) так называемо­
го «е muet» во французской поэзии начиная с XVII века.
Можно сказать, что архаизмы теряют свой собственный
характер и приобретают новую функцию — функцию
языковой
поэтической
формы. Итак, налицо
переход противопоставления н о в ы й : с т а р ы й
в
противопоставление
разговори ый:поэтичес к и й. Благодаря синхронизации формы, относящиеся
к разным эпохам, приобретают новые функции. Поэтиче­
ский язык, возникший из архаического язы ка, можно
чазвать языком в лингвистическом смысле слова лишь
1 И сторический
роман Г. С ен к еви ч а .— П р и м .
ред.
426
Поэтический язык с лингвистической точки зрения
постольку, поскольку он продуктивен. Критерием служит
наличие форм, которые можно было бы назвать ложными
архаизмами или «гиперархаизмами». Поэт, руководствуясь
отношением, существующим между какой-нибудь разго­
ворной формой и соответствующей поэтической формой,
придает другой разговорной форме аналогичную поэти­
ческую форму, которой в архаическом языке никогда не
было. Ср., например, зияние в окончании род. п. ед. ч.
-sya в Ригведе (в соответствии со случаями dyaus «небо,
свет и день» : diyaus); метрику Гомера с основным соот­
ношением д о л г и й с л о г р а в е н д в у м к р а т ­
к и м ; форму gewalkieret (использование французского
суффикса как поэтического) у Генриха Фельдеке (Eneit,
5201); W si^dzna moj rqczy kori «Сядь на моего быстрого
коня» у одного из современных польских писателей —
псевдоархаизм в соответствии с wsiqsc па коп «сесть на
коня»; quadragenaire в значении
«восьмидесятилетний
старец» во французской газетной статье (по аналогии с
sexagenaire «шестидесятилетний старик» и т. д. при нали­
чии французского quatrevingt «восемьдесят»), У братьев
Ронис встречаем искусственно созданное
Passe defini
il fuya (вместо II fuit) «Он бежал». Конечно, поэтиче­
ское образование по аналогии во многих случаях совпада­
ет с формами, которые существовали или могли суще­
ствовать в архаическом языке, но они как бы заново
созданы, а не заимствованы непосредственно из соответ­
ствующих образцов. Гиперархаические формы, кажущиеся
ошибками только с точки зрения исторической грамматики,
не являются таковыми с точки зрения той функции,
которую они выполняют: это не архаизмы языкового ар­
хеолога, а лишь поэтические формы, созданные по анало­
гии с формами, встреченными поэтом в известных ему
литературных образцах. В то же время они свидетельст­
вуют, что поэтический язык (в приписываемом ему здесь
значении) — это язык, обладающий механизмом, созда­
ющим по аналогии неологизмы не столько символического,
сколько экспрессивного характера.
Очевидно, ту же роль может играть местный говор, или
язык, родственный общеразговорному языку. Ср. приве­
денный выше пример провансальско-французских связей
с разговорным итальянским языком.
ЗНАЛ ЛИ ИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ ЯЗЫК
А
НАРЯДУ С
О?1
Хотя учение, согласно которому индоевропейские
долгие гласные представляют собой результат стяжения
основного гласного е с определенными консонантными
элементами, и не является повсеместно принятым, оно
продолжает завоевывать новых сторонников. Совсем не­
давно к нему присоединились Б енвенист2, Куврер ”,
Сэпир и Стертевант 4. Сэпир попытался описать упомяну­
тые согласные с фонетической точки зрения. Как и м ы 5,
Сэпир допускает четыре различных согласных, для кото­
рых он принимает следующие символы: ’, х, у; _l . Э т и с и м ­
в о л ы сами по себе предполагают фонетическую идентич­
ность рассматриваемых согласных с определенными зву­
ками египетского или общесемитского языка. Мы же в
своих работах всегда ограничивались рассмотрением фун­
кций этих элементов в фонетической системе индоевропей­
ского языка-основы и изучением их дальнейшей судьбы
в исторических индоевропейских языках. Принятые нами
символы (э,, э 2, э 8, э 4) ничего не говорят о фонетической
природе обозначаемых согласных. Единственный функ­
циональный признак, который удалось констатировать —
это корреляция г л у х о й : з в о н к и й между
э 2 и,
5 ,*. Независимо от нас Куврер сделал тот же самый вывод
1 J. K u r y t o w i c z ,
L ’ in d o e u r o p c e n c o n n a is s a it - il A c o te de
O?, «M e la n g e s J. v a n G i n n e k e n » , P a r i s , 1937, ст р. 199— 206.
2
E . B e n v e n i s t e , O r i g i n e s d e l a f o r m a t i o n des n o m s en
i n d o e u r o p e e n , I, с т р . 148 и с л .
1 C o u v r e r ,
D e H e t t i t i s c h e h , K a t h o l i e k e U n i v e r s i t e i t de
L e u v e n . P h S , T e k s t e n e n v e r h a n d e l i n g e n , N 12, 1 935.
1 L„ X I I , с т р . 141 — 143.
5 См. J . K u r y t o w i c z ,
Q u e l q u e s p r o b l e m e s m e t r i q u e s du
R i g v e d a , R O , IV , стр . 216, п р и м еч а н и я ;
J . K u v y t o w i c z , E t u d e s i n d o e u r o p e e n n e s , I, с т р . 7 5 и 2 5 4 —
255.
6 Ср. J . K u r y t o w i c z ,
E t u d e s in d o eu rop een n es.I, стр.
2 5 4 , а т а к ж е « R e s u m e s d e s C o m m u n i c a t i o n s du I V C o n g res I n t e r n a ­
t i o n a l des L i n g u i s t e s » , с т р . 5 3 .
428
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
изучая хеттскую орфографию (интервокальное проти­
вопоставление -hh- : -h-). Он приписывает этим обоим
согласным природу семитских h и ' и отождествляет наше
э, с гортанным смычным ’ (coup de glotte).
Куврер допускает только три исчезнувших элемента,
определяемые следующими уравнениями: е ’ > ё , ’е > е;
eh > a, he > а; е' > б, 'е > о. Мы же высказались в поль­
зу четырех таких элементов: еэ, > ё, э,е > е; еэг > а,
э 8 э > а; еэ, > б, э,е > о; еэ 4 > а( э4е > а (комплекс
е + э дает долгий гласный перед согласным и краткий
гласный перед гласным). Различие между э г и э 4 прояв­
ляется в хеттском и индоиранском. В индоиранском эле­
мент э г = хетт, h не вызывает изменения предшествую­
щего глухого взрывного, а элемент э4, соответствующий
в хеттском нулю (или, может быть, гортанному смычному),
влечет придыхательность
предшествующего глухого
взры вного1.
Тембр а наблюдается в большом числе примеров, где
он обусловлен соседством элементов э г или э 4 (х и у Сэпира, h у Куврера). В то время как е и о мы приписываем
самостоятельное существование, поскольку они встре­
чаются часто и нормально (е не только перед или после
э, и о, не только перед или после э, и э,, но и в любом воз­
можном окружении, кроме соседства с э, и э4), самостоя­
тельность тембра а вызывает подозрение. Правда, в неко­
торых языках (а именно в южных — армянском, грече­
ском, италийском, кельтском) а является фонемой,
не зависящей от какого бы то ни было фонетического окру­
жения. Но если в этих язы ках заменить начальные а
на э , е и э 4е, исконные долгие а — на еэ 2 и еэ 4 и по крайней
мере некоторые из дифтонгов ai, au — на e§i и еэи, то
значительная часть остающихся случаев может быть све­
дена к двум основным категориям 2.
а)
Экспрессивные слова (звукоподражания, акустиче­
ские метафоры), детские сл ова 3 и, может быть, прила­
гательные,
обозначающие
физические
недостатки *.
1 J . K u r y J o w i с z, E t u d e s i n d o e u r o p e e n n e s , I, с т р . 2 5 4 — 2 5 5 .
* Т а м ж е , с т р . 1 0 6 — 107.
’ А . М е i 1 1 е t, I n t r o d u c t i o n , с т р . 135.
4 F . d e S a u s s u r e, R e c u e i l d e s p u b l i c a t i o n s s c i e n t i f i q u e s ,
стр. 595 и с л .
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
429
Поскольку а несет в этих формах экспрессивную или
смысловую нагрузку, оно является более поздним, чем
фонема а, так как объяснять появление новой фонемы
экспрессивными или семантическими причинами не пред­
ставляется возможным.
б)
Слова, в которых а является результатом ослабле­
ния гласных е, о перед сонантами г, I, п, ш. Это явление
удобно разложить на два этапа. Первый этап состоит
только в изменении тембра: е, о > а перед г, 1, п, ш. На
втором этапе происходит последующее изменение (напри­
мер, лат. ar, al > or, ol; лат. an, am > en, em), однако
тембр первого этапа в позиции перед гласными повсюду
сохраняется: ar, al, an, am (ar, al, an, am). Передвижения
ударения — последующие на первом этапе и предшеству­
ющие на втором — часто приводили к фиксации вока­
лизма а 1.
Нам кажется, что, принимая учение об исчезнувших
согласных звуках, мы вынуждены признать вторичный
характер гласного а в индоевропейском. Более того, по­
скольку эта фонема ограничена единой областью южных
диалектов и оба элемента э 2 и э 4 исчезли независимо в
хеттском (сохранение э 2, э а) и в индоиранском (развитие
придыхательности у глухих взрывных под воздействием
элемента э 4 и, быть может, э ,) 2, мы пришли к гипотезе
о диалектном происхождении фонемы а. Звук а, обуслов­
ленный соседством э 2 и э4, не мог функционировать в индо­
европейском как самостоятельная фонема.
Если мы признаем неиндоевропейский характер фоне­
мы а, нам придется решить прежде всего две следующие
проблемы.
1) Как выглядели в индоевропейском звуковые комп­
лексы еэ 2 и э 2е, еэ 4 и э 4е, если переход е > а в соседстве
с э2, э4 "происходил не в индоевропейском?
2) Поскольку исчезновение элементов э,, э2, э,, э 4 про­
исходило в отдельных диалектах или группах диалектов
независимо, каково же сходство и различие между язы­
ками Севера (германский, балтийский, славянский, илли­
рийский) и языками Юга в отношении трактовки этих
1 J. K u r y t o w i c z ,
107.
’ Та м ж е, стр. 254.
Etudes
i n d o e u r o p e e n n e s , I , с т р . 106-
430
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
звуков? Если различие между а и о не является индоев­
ропейским, появление самостоятельной фонемы а в пос­
ледней группе должно быть тесно связано с южной тр ак­
товкой звуков э 2 и э4.
Поскольку ясно, что соответствие ю ж н ы е о и а =
с е в е р н о е о должно объясняться как расщепление индо­
европейского о в условиях, пока неизвестных, следует
предположить переход и.-е. еэ2> оэ2, э2е > э 2о; еэ 4 > оэ4,
э„е > э 4о. Иначе говоря, в соседстве с ?, и э 4 индоевропей­
ский допускал лишь задний гласный о. Оставим в стороне
несколько разительных семитских (арабских) параллелей.
Языки Севера (ср. ниже замечания о балтийском) сохра­
няют тембр индоевропейских гласных. Так, например, в
германском мы имеем о и а, то есть те же самые отражения,
которые германский дает для индоевропейских о и о
в любом окружении. В языках Юга э 2о и э4о переходят в
а, а оэ 2и оэ4— в а. Мы видим, следовательно, что,в то время
как в северных язы ках переход э 2,4о > о заключается
просто в исчезновении э 2>4, в южных языках то же самое
исчезновение связано с изменением тембра. В E tudes
мы уже указы вали 1, что любая новая фонема является
результатом изменения фонетической системы, которое
сводится к совпадению двух членов системы в определен­
ных условиях. Это равносильно следующему утвержде­
нию: есл/а южные языки приобрели новую фонему а, эта
новая фонема не может происходить только из э 2, 4о,
а должна иметь еще и другой источник, который мы дваж ­
ды пытались определить2.
Откровенно признаем, что ни одна из этих попыток
нас не удовлетворила.
Было отмечено, что перед г, 1, n, m следующего слога
(а в более раннюю эпоху такж е и перед г, 1, n, m того же
слога) е, о переходят в язы ках Юга в а. Такой переход
мог бы рассматриваться как второй член искомого совпа­
дения (поскольку е, о перед г, 1, п, ш дают тот же резуль­
тат, что э 2, 4о ) ; однако это правильно лишь отчасти. Если
появление фонемы а в языках Юга объясняется расщеп­
лением индоевропейского о , то переход е > а в силу того.
1 J. K u r y i o w i c z ,
цит. с о ч ., стр.
2 Т а м ж е , с т р . 109 и 2 5 5 .
104 и с л .
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
431
что он не связан с появлением новой фонемы, должен был
произойти позже, чем переход о > а перед сонантом.
А если оба перехода (ег > аг и or > аг) не одновременны
(первый — более поздний, чем второй), то переход or >
> аг не может объясняться влиянием последующего со­
нанта (то есть своеобразным поглощением гласного сонан­
том). Этот переход следует скорее приписать редуциро­
ванному характеру гласного о . Отсюда кажется простым
следующий вывод: в южных языках индоевропейский ре­
дуцированный гласный о превратился в а одновременно
с переходом э 2 , 4о в а.
Это уравнение может быть выражено следующими
формулами: э 2,4о > а; э 2 4о > а; э 2,4 о > а; о > а; о оста­
ется без изменения. Происходит совпадение э 2,4 о и о(оба дают а ) , но в то время как фонологические отношения
группы э 2,4о сохраняются (э2,4о : а = э2,4о : а = э 2>4
б : а), отношения гласного о с о и 6 нарушаются, посколь­
ку о переходит в а. (Трактовка группы оэ 2,4 идентична
трактовке группы э 2, 4о, за исключением того, что в первой
группе обычно перед согласными есть долгота.)
Лишь после становления новой системы гласный е
перешел в а перед сонантами. Речь идет о совпадении
тембров гласных в позиции перед согласными; это обще­
известное явление не требует комментариев.
Попытаемся решить теперь вопрос, как проверить
приведенную выше формулу на конкретном материале?
Поскольку во всех примерах вокализма а в южных языках
в отличие от вокализма о в северных языках, а уже издавна
постулируется в качестве индоевропейского вокализма,
обратимся к спискам на стр. 115— 119 в «Etudes indoeuropeennes»; там собраны почти все относящиеся к данному
вопросу примеры. Разумеется, мы не будем рассматривать
все те а, объяснение которых уже давно найдено, то есть
начальные а, а в дифтонгах ai и аи, южное а = и-е, г, а
также южное а перед сонантами следующего сл ога1.
Примеры: арм. darbin «кузнец», лат. faber «кузнец» :
готск. gadaban, лит. dabnus «наряженный, украшенный»,
ст. сл. д«връ; лат. barba «борода» : др.-в.-нем.
bart
«борода», лит. barzda «борода», ст. сл. Ерлдз; арм. а!
1
J.
Kurytowicz,
цит. соч., стр.
115.
432
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
«соль», греч. аХс, «соль», лат. sal «соль», др.-ирл. salann.
гот. salt, латыш, sals, ст.-сл. с«дк (долгота в латинском
и латышском вторична); гр. xavSagog «жук-скарабей»,
avOoa' «уголь, карбункул», лат. candeo «блистаю, белею»,
галльск. сапп : алб. hqne (др.-инд. candra- представляет
ступень е) и т. д. Объяснение, прибегающее к э (между
взрывными) или допускающее для всех форм, содержащих
а + сонант, ступень о в языках Севера и ослабленную
ступень в языках Юга, не обладало бы достаточной ве­
роятностью. Предположение о заимствованиях применимо
лишь в индивидуальных случаях; скорее следует считать,
что в языках Юга вокализм а обусловлен в большинстве
случаев перемещениями ударения, более поздними, чем
переход э 2Мо > а . В языках Севера редуцированное о,
на которое падает вторичное ударение, выступает как о;
в язы ках Юга аналогичное перемещение ударения неиз­
бежно приводит к а. Таким образом, очевидны случаи,
когда один и тот же морфологический фактор (перемещение)
ударения) ведет к разным фонетическим последствиям,
поскольку он воздействует на формы, разнящиеся с фоне­
тической точки зрения. Приведем следующую параллель:
формы др.-инд. sacante «он следует (за)» и гр. ejtovtai
(тож е) не совпадают с фонетической точки зрения, хотя
<£нованы на формах sacate и елетоа, восходящих к индо­
европейскому
*seke-. Однако между индоевропейской
эпохой и эпохой перестройки форм 3 л. мн. ч. (поформам
3 л. ед. ч.) произошли индоиранская палатализация
и лабиализация в языках centum . Таким образом, sacante
и enovtai не идентичны, хотя образованы одним и тем же
морфологическим способом от форм, идентичных по про­
исхождению. Равенство южного sal < *sal < *sol и се­
верного
sol < *sol — явление, как мы полагаем, по
сути дела то же самое. Примеры южн. а = сев. о, приве­
денные выше, являются следами параллельного морфоло­
гического развития языков на севере и на юге Европы.
Впрочем, сами по себе северные языки не позволяют ре­
шить вопрос о том, восходит ли их о к полному о или к
редуцированному о, попавшему под вторичное ударение
до перехода о в и перед г, 1, n, m (ст.-сл. ъ р, ъ д , -ьн, ъ м =
лит. иг, ul, ип, и т ; ср. такж е герм, иг < ег и or
и т. д.).
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
433
Среди языков южной группы такж е можно найти соот­
ветствия а : о, однако более редкие, чем соответствия южн.
а : сев. о. Теперь мы понимаем, что здесь дело в апофонии
о: о, которая аналогична апофонии ei : i , ег : ег и т. д.
Например, гр. vjixavog, лат. сапо «пою», др.-ирл. canim
«пою»: лат. ciconia «аист»; гр. ^.астхсо «кричу; возвещаю»;
лат. loquor «говорю»; лат. capo, capus «каплун»: гр.
хоятсо «бью, ударяю», лат. capio «беру, хватаю», capsa
«ящик», гр. х я щ «ясли» : гр. хшят] «рукоять»; лат. badius
«гнедой» : др.-ирл. buid (< *bodios); лат. fastigium «вер­
шина», др.-ирл. barr : ср.-ирл. borr; лат. шаге «море» :
др.-и рл .^тш г (< *mori); лат. sarm en(tum) «ветка, лоза» :
гр. oQjtr]g «ветка, копье»; лат. scabo «чешу, скребу» : scobis
«опилки», scobina «напильник» и т. д.
Исчезновение элементов э и развитие вокализма а
на части европейской территории предполагает следую­
щую относительную хронологию: 1) совпадение э, и э а,
совпадение э 2 и э4. Во всей Европе группы э,о~и э^о,
оэ, и "оэ8, э 2о и э 4о, оэ 2 и оэ, трактуются одинаково; из
четырех э остается только два (палатальный гортанный
смычный и велярный гортанный смычный, если принять
фонетическое описание Сэпира); 2) утрата этих двух эле­
ментов на Севере, переход э 24о и оэ2>4> а на Юге, где этот
переход объясняется фонологическим совпадением э24о
с о. Балтийский и, быть может, иллирийский занимают
промежуточное (между Севером и Югом) положение:
здесь совпадают э 2 4о и о (как на Севере и на Юге), а также
совпадают э 2<1 о и о (как на Севере), но различаются э г 4 о
И б (как на Юге); 3) переход е > а перед г, 1, n, m на Юге;
переход о > и перед г, 1, n, m на Севере. Параллельные
морфологические инновации, развившиеся за период меж­
ду 2) и 3), приводят к появлению известного числа соответ­
ствий а : о, которые натолкнули исследователей на мысль
о самостоятельной индоевропейской фонеме а.
Фаза 1) относится к более поздней эпохе, чем отделение
хеттского и индоиранского от индоевропейского языкаосновы: в хеттском еще различаются как э, и э3, так и
?4 и 2г (нуль или гортанный смычный в отличие от h), а в
индоиранском еще различаются э2, э 3, не влияющие на
предшествующие взрывные, и э4, э,, которые вызывают
придыхательность этих взрывных. Хеттский язык, который
2 8 Е.
Курилович
434
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
знал только два гласных, выступает здесь, как и во мно­
гих других отношениях, в роли более консервативного.
Из того факта, что в индоевропейском языке существо­
вали только е й о, а а, если даже и встречалось в соседстве
с э2, э4, существовало лишь как фонетический вариант
фонемы о, вытекает простое следствие, касающееся ин­
доевропейского прототипа гласного э, то есть южн. а —
сев. о = индо-ир. г. Европейское отражение позволяет
просто постулировать редуцированный гласный о. Мы уже
пытались п о к а за ть1, что э представляет собой ослабление
сочетания эе, а не еэ. Однако, сосредоточившись на сог­
ласных, мы не уделили достаточного внимания вокаличе­
скому тембру этого сочетания. Теперь мы можем уточнить
нашу точку зрения и постулировать и.-е. *dh 3 ,oto«сделанный», *st 32oto- «поставленный», *d 9soto- «дан­
ный» (лат. factus, status, dStus; гр. ©ercg, ataTog,
6orcg; др.-инд. hita-, sth ita-, *dita-). Правда, вокализм e
встречается в параллельных образованиях axetog «тот,
кого можно иметь (держать)» и аояетog «невыразимый,
несказанный», однако иранское
azgata- предполагает
более поздний вокализм (вокализм ир. gmata- остается
неизвестным). Наиболее важно, что категории со ступенью
э (причастия на -to-, абстрактные имена на -ti- и т. д.)
имеют в качестве исходной (производящей) формы форму
3 л. ед. ч. среднего залога корневого аориста. Судя по
типу вед. Й-dat и по хеттскому окончанию -а, эта исход­
ная форма имела следующий вид: *dh§,o, *str>2o, *d 3 ,o.
Если е в 0et6g — исконное, оно относится к а в factus
так же, как е в acrneTog к о в azgata-. Тембр а не обуслов­
лен элементом э, скорее он объясняется последующим
редуцированным гласным.
Таким образом, является совершенно регулярным
чередование а : о, которое констатируется в начале слов
южных языков: гр. ax@ig «горная вершина», a'xarv «дро­
тик», лат. acies «острие» : гр. gxqu;, др.-лат. ocris; гр.
otjivog «ягненок», лат. agnus «ягненок» : др.-ирл. йап
(< *ognos) «ягненок»; арм. akn «глаз» : гр. соле «глаза»,
л ат. oculus «глаз»; арм. ateam : гр. сбхктоцси «сержусь,
гневаюсь», лат. odium «ненависть». Здесь мы имеем дело с
1 J.
Kurytowicz,
цит. со ч ., стр. 55— 65.
Знал ли индоевропейский а наряду с о?
435
количественной апофонией э о (= э !):э о , полностью парал­
лельной количественной апофонии о : о, которая была
отмечена выше в таких примерах, как scabo : scobis
и т. д.
Опираясь на некоторые гипотезы относительно приро­
ды фонологических изменений, на существование соглассных
э в индоевропейском языке-основе, на природу
апофонии а : э и на тот факт, что апофония е : о пред­
шествует ослаблению гласных (все эти вопросы рассмат­
ривались в неоднократно цитированной работе), мы
утверждаем, что соответствие ю ж н о е а : с е в е р н о е
о всегда и везде представляет собой развитие индоевропей­
ского вокализма о, идет ли речь о эо или о, или го (= э ).
Таков, по нашему мнению, окончательный вывод, который
необходимо сделать на основе «Мемуара» и против «Мемуара» шестьдесят лет спустя после его появления.
28*
СИСТЕМА РУССКОГО УДАРЕНИЯ1
Занимаясь вопросом ударения в русском языке, я
ограничиваюсь в настоящей работе ударением слова,
вовсе не рассматривая ударения словосочетаний, групп
слов или предложений. С другой стороны, интересует нас
здесь только чисто синхроническая проблема функций,
отражающих
н о р м а л ь н о е ударение в русском
языке XX столетия, но не, например, диахронический
вопрос происхождения русского ударения или его перво­
начальной связи с интонацией и количеством гласных.
Это — историческая проблема, которую исследуют около
пятидесяти лет, которой занимался и я в некоторых своих
работах, но которая составляет отдельный вопрос в со­
поставлении с интересующим нас здесь вопросом, вопро­
сом функций ударения в русском языке. Я имею в виду
литературный язык, ударение которого описано в слова­
рях и других работах ученых, и русских и иностранных.
Язык последних тридцати или сорока лет показывает
некоторые отклонения от старой нормы, объем которых
пока трудно определить.
Ударение в русском языке является индивидуальным
признаком слова, то есть характеризует слово наряду с
отдельными фонемами. Например: мука : мука, в которых
разница смысла связана с разницей места ударения.
Само по себе ударение не является фонемой, и даже при­
знаком фонемы: в слове мука ударение является не при­
знаком гласного у, хотя оной падает на нем, но признаком
целого слова, потому что подчеркивает один слог, или
1 Ю.
Р.
К у р и л о в и ч , Система р у сск о го у д а р ен и я , Н ауЛ ь в 1в с ь к о г о Д е р ж а в н о г о У н и в е р с и т е т у i M. 1в Ф р а н к а ,
т . I I I , в. 2 , 19 46; с т а т ь я п е р е п е ч а т ы в а е т с я б е з р е д а к ц и о н н ы х и з ­
менений.
KOBi з а п и с к и
437
Система русского ударения
одну морфему, которая противопоставляется всем осталь­
ным. Поэтому ударение и называется прозодическим
признаком, то есть признаком, который мы добавляем
к уже готовому фонетическому составу слова. Итак,
например, слово м ука надо анализировать не м + у +
+ к + а, но м - \ - у + к + а + ударение на у. Ударение
является н а д с т р о й к о й над фонетическим составом
слова. В слове мука — это надстройка, обусловленная
корнем: корень мук требует определенного ударения,
не считаясь с окончанием (муки, муками). Однако ударе­
ние может являться надстройкой над корнем и оконча­
нием вместе, ср. голов-ами в сопоставлении с лйп-ами и
с гдлов-ы (при изменении окончаний или корня'изменяется
и ударение). В словах производных или мотивированных,
то есть таких, которые образуются от других существую­
щих в языке слов путем живого морфологического про­
цесса, функция ударения может быть другого рода: на­
пример, в прилагательных на -ический ударение является
надстройкой над суффиксом, так как никогда не зависит
от акцентуации основной формы. Но оно может являться
надстройкой над к о р н е м + с у ф ф и к с , ср. стол­
овый в сопоставлении с мак-овый и стол-ик (при изменении
суффикса или корня изменяется и ударение).
Чтобы установить все эти функции более подробно,
надо познакомиться с главными типами ударения в ос­
новных и производных формах.
Главные типы скхонения имен существительных
Непроизводные
существительные
Д л я всех трех родов можно установить следующие
типы:
1а) С ударением на определенном слоге корня-основы,
например:
говор
говора
говоры
говорами
копыто
копыта
копыта
копытами
беседа
беседу
беседы
беседами
мысль
мысли
мысли
мыслями
438
Система
русского
ударения
16) С ударением на окончании:
стол
добро
статья
стола
дсбра
статьи.
столы
дсбру
статей
столами
добром
статьями
путь
пути
пути
путями
2а) С подвижным ударением, колеблющимся между
окончанием:
дар
город
зеркало
поле
дара
города
поля
зеркала
города
дары
зеркала
поля
дарами
городами
полями
зеркалами
борода
бороду
бороды
бородами
рука
руку
руки
руками
повесть
повести
повести
повестями
кость
кости
кости
костями
26) С подвижным ударением, колеблющимся межд^
последним слогом корня-основы и окончанием:
высота
полстно
вино
трава
вина
траву
пслстна
высоту
ей на
полотна
высоты
травы
полотнами
вйнами
высотами
травами
В группах 1а и 16 ударение является надстройкой над
корнэм-оснозой, в группах 2 а и 26 — надстройкой над
корнем-основой и окончанием.
Производные
существительные
В то время как непроизводные существительные скло­
няются как все вышеупомянутые типы, у производных
выступают только группы 1а, 16, т. е. типы с неподвиж­
ным ударением на определенном слоге во всех формах
образца:
стол-ик
стол-ика
стд/1-ики
стол-иками
надпись
надписи
надписи
надписей
вещ-ество
вещ-ества
вещ-ества
вещ-ествами
Система русского ударения
439
Главные типы склонения имен прилагательных
Непроизводные
прилагательные
Склонение прилагательных в русском языке обнимает
и полные и краткие формы. При этом полные формы сами
по себе образуют всегда образец с неподвижным ударением
(или на корне, или на окончании), а только краткие формы
могут внести (но не всегда) в образец элемент подвижности.
1а) С ударением на определенном слоге корня-основы:
здоровый (здоровая, здоровое, здорового и. т. д.)
здоров
здорозы
вхожий', вхож,
вхожа,
вхоже
вхожи
16) С ударением на окончании:
нагой;
наг,
нага,
наго,
нагй
2а) С колебанием ударения между начальным слогом
слова и окончанием:
пустой
молодой
пуст
молод
пуста
молода
пусто
молодо
пусты
молоды
26) С колебанием ударения между последним слогом
корня-основы и окончанием:
тяжёлый
тяжёл
тяжела
тяжело
тяжелы
острый
остёр
остра
остро
остры
2в) С колебанием между начальным слогом, последним
слогом корня-основы и окончанием:
дешёвый
дёшев
дешева.
дёшево
дёшевы
чистый
чист
чиста
чйсто
чисты
440
Система русского ударения
В группах 1а и 16 ударение является надстройкой над
корнем-основой или окончанием; в группах 2 а, 26, 2в —
надстройкой над корнем-основой и окончанием.
Производные
прилагательные
В то время как непроизводные прилагательные скло­
няются, как все приведенные здесь типы, у производных
выступает только неподвижный ( 1а, 16), с ударением на
определенном слоге во всех формах образца, тем более
что производные прилагательные большей частью краткой
формы не имеют.
Например: торжественный, торжественен), торже­
ственна, торжественно, торжественны, ручной, маковый,
морской и т. д.
Главные типы спряжения глаголов
Здесь различаем такие типы:
1а) С ударением на определенном слоге корня (основы):
мечу
вижу
лезу
плачу
кисну
метишь
видишь
лезешь плачешь
киснешь
метит
видит
лезет
плачет
кйснет
лезть
плакать
кйснуть
метить
вйдеть
16) С ударением на окончании:
везу
молчу
везёшь
молчйшь
везет
молчйт
везти
молчать
26) С колебанием ударения между окончанием и по­
следним слогом корня (основы):
клеплю
ношу
смотрю
тону
тонешь
носишь
смотришь
клеплешь
клеплет
носит
смотрит
тонет
клепать
тонуть
носить
смотреть
В группах 1а, 16 ударение является надстройкой над
корнем (основой) или окончанием; в группе 26 — над­
стройкой над корнем и окончанием.
Система русского ударения
441
П р о и з в о д н ы е г л а г о л ы спрягаются только
по неподвижному образцу, например:
слепну
исполню
глуш у
глушйшь
слепнешь
исполнишь
слёпнет
глушйт
исполнит
глушйть
слёпнуть
исполнить
Таким образом, получаем основной принцип ударения
в русском склонении и спряжении: образцы непроизвод­
ных слов —■с подвижным и неподвижным ударением, но
образцы производных слов — только с неподвижным
ударением ( и с к л ю ч е н и е : тип учитель : учителя,
формировать : формирован).
Другими словами, когда ударение определяется суф­
фиксом, оно не может определяться одновременно и окон­
чанием; или ударение не может являться одновременно
надстройкой над суффиксом и окончанием.
Второй вопрос — это ударение в производных формах,
то есть отношения между ударением основной и ударением
производной формы.
IA) Ударение падает или на корень (основу), или на
определенный слог суффикса: гороховый, буковый, луко­
вый, маковый, лаковый, липовый; но: дворовый, бобовый,
дроздовый, китовый, ножозьш, серповый, слоновый, сно­
повый, столовый, чижовый, шиповый, рублёвый, осетровый,
замковый (от замок-, -а, в противоположность к замковый,
от замок, -а); наконец, с ударением на окончании: рядо­
вой, краевой, паевой, даровой, боевой, домовой, жиро­
вой, мозговой, носовой, паровой, половой, часовой, строе­
вой, круговой, громовой, ногтевой, полевой, полосовой.
Здесь один и тот же суффикс выступает в тройной фор­
ме: как неударяем ы й---- овый; как ударяемый на по­
следнем с л о г е -----овдй; как ударяемый на первом слоге —
-овый.
В словах типа горох ударение падает во всех формах
образца на определенный слог корня (основы), потому и в
производном слове остается на нем; в словах типа дворовый
оно падает во всех формах образца на первый слог окон­
чания (двор, дворами), потому и в производном слове па­
дает на первый слог суффикса. В случае подвижного
образца основного слова (ряд, полоса, поле) производное
442
Система
русского
ударения
слово имеет ударение на последнем слоге суффикса (ря­
довой, полосовой, полевой). Другими словами, мы имеем
суффикс -овый (без ударения) для группы 1а (как горох),
суффикс -дзый для группы 16 (как двор), суффикс -овбй
для группы 2 а (как ряд).
Идентичное явление встречаем при суффиксе -аный,
яный (для группы 1а: кожаный), -яный (для группы 16:
конопляный), -яндй (для группы 2 а: водяной, костяной).
В случае суффиксов -ной!-ный и -ской'-ский, которые
в отличие от -овой и -яндй начинаются согласным, это
обстоятельство имэгт последствия для ударения. Д ля груп­
пы 1а нэт разницы: южный, репный; для группы 2 а тоже
нет разницы: цветной, лесной, зубной, головной, ножной,
ручной. Но для группы 16 разница в отношении к -овый
состоит в том, что ударение падает не на суффикс, а на
последний слог корня-основы (конечный, постный, судный,
трудный).
То же самэг в случае суффикса -ской’-ский: 1а посад:
посадский', 2 а город : городской, море : морской, но 16
бурлак : бурлацкий.
В вышеупомянутых примграх производные от группы
16 отличаются от производных группы 2 а, так как суф­
фикс сам по себе является ударяемым на окончании. Но
для суффиксов вроде -й:тый существует только две воз­
можности: для группы 1а азотистый, болотистый, для
группы 16 волнистый, волокнистый, но и для группы 2 а
волосистый, басистый, тенистый.
Сюда принадлежат и суффиксы -ить, -еть, образующие
производные глаголы: для группы 1а балагурить, для
группы 16 винить, включить, но и для группы 2 а вкоре­
нить, вместить, бороздить, боронить-, для группы 1а
беременеть, барышничать, бесстыдничать-, для группы
16 вдоветь, но и для 2а вечереть.
I
Б). Ударение падает всегда на определенный слог
суффикса: атомический (атом), рифмйческий (рифма),
гармонический (гармония)-, биржевик, бобовйк, грузовик-,
далее, производные слова на -ёнок (воронёнок, волчонок),
-ёнка -днка (бабёнка, избёнки, ручонка)-, производные
на -ак (бурсак), -ач (бородач), -няк (березняк), иностранные
суффиксы, как -йзм, -йст, -йчный (вандализм, бандурист,
аналогичный) и т, д,
443
Система русского ударения
II А). Ударение надает или на корень, или на начальный
слог: машинопись (машина — 1а), коновязь (конь — 16),
рукопись (рука — 2 а).
II Б). Ударение падает или на корень, или на предсуффиксальный слог: карандаш, бантик, билетик (бант,
билёт — 1а); карандашик, вйнтик, ключик, котик (ка­
рандаш, винт, ключ, кот — 1 6); домик (дом — 2 а).
В одной только группе I Б ударение является единст­
венной надстройкой над суффиксом, в остальных (I А,
II А, II Б) оно является надстройкой над корнем+суффикс.
С точки зрения основного слова надо отметить, что в
группах I А, II А, II Б ударение основного слова сохраня­
ется, если его образец имеет неподвижное ударение на
корне (основе), то есть принадлежит к группе 1а:
I А горох
гороховый
II А машйна~^> машинопись
II Б билёт ~у>билётик
Эти три группы (I А, II А,
случаях, когда основы имеют
или подвижное ударение:
I А двор :дворовый\
II А конь:коновязь\
II Б ключ'.ключик',
II Б) различны только в тех
или ударение на окончании,
I А
II А
II Б
ряд'.рядовой
рука:рукопись
дом :ддмик
Прежде всего нас здесь интересует группа I А, о кото­
рой можно было бы сказать, что в производных словах
остается ударение основного слова:
горох,-а
двор,-а
гороховый;
бук,-а,-и,-ов,
дворовьш; боб,-а бобовый
буковый
Но для существительных с подвижным ударением, как
город, мост, год, получаем город-овдй, мост-овдй, год-овбй,
причем ударение прилагательного не соответствует ни
ударению падежей гдрод-а, -у, -ом, (в) -е, ни город-а,
-ов, -ам, -йми, (в) -а х; в первом случае мы ожидали бы
*гдрод-овый, во втором — *город-овый. Кажется, что здесь
суффикс имеет свое собственное ударение, независимое
от образца основного слова.
Таким образом, для производных 1а и 16 преобладает
ударение корня, для
производных
2а — ударение
444
Система русского ударения
суффикса. Другими словами, у существительных типа
2а IA совпадает с 1Б.
Только для существительных групп 16 различается
четыре разных способа акцентуации производного слова:
IA: ударение на корне-основе;
1Б: передвижение ударения «направо» (на суффикс);
ПА: передвижение ударения «налево» (на начальный
слог);
П Б : передвижение ударения на предсуффиксальный
слог.
Поражает сходство роли ударения в словообразовании
с ролью его при склонении и спряжении:
1а: ударение на корне-основе (ср. IA — сохранение
ударения основы);
16: ударение на окончании (ср. 1Б — ударение суф­
фикса);
2а: ударение на начальном слоге (ср. ПА — ударение
начального слога);
26: ударение слога перед окончанием (ср. П Б — уда­
рение предсуффиксального слога).
Ударение на окончании в некоторых падежах образцов
2 а и 26 не является для этих групп характерным, так как
оно повторяется и в группе 16.
К русскому ударению можно применить понятия «от­
рицательный» и «положительный», применяемые пока
только к фонемам.
Но, в то время как, например, в древнегреческом или
древнефранцузском эти понятия применяются в первую
очередь к месту ударения в целом слове, в русском языке
они применяются к разным морфемам слова: ударение
может передвигаться к корню или к конечной морфеме;
иногда это Движение является сложным, включающим
оба направления.
Движением отрицательным является движение «влево»,
как в санскрите, и обратное литовскому. Начальное уда­
рение слова — это п о л я р и з а ц и я ударения на лю­
бом слоге суффикса или окончания1.
1 Ср . о б р а т н о е я в л е н и е в л и т о в с к о м . Ч еты р ем в о зм о ж н о с т я м
р у с с к о г о с о о т в е т с т в у ю т ч ет ы р е в о з м о ж н о с т и л и т о в с к о г о : IA: у д а ­
р е н и е на с у ф ф и к с е и л и о к о н ч а н и и ; 1Б: « н ал ев о » (н а к о р е н ь ) ; IIA :
« н а п р а в о » (н а п о с л е д н и й с л о г с у ф ф и к с а и л и о к о н ч а н и я ) ; Н Б : на
слог после корня-основы .
AL
AO
AS
ASPhE
— A cta L in g u istica , C openhague
— A rch iv O rien ta ln i, Praha
— A n n e e so c io lo g iq u e , P aris
— A cta S e m in a r ii P h ilo lo g ia E rla n g en sis, E r la n g en ( B a v a ­
ria)
B d P h — B l a t t e r fur d e u t s c h e P h i l o s o p h i e , B e r l i n
B P T J — B iu le ty n p olsk iego tow arzystw a jezyk ozn aw czego, K ra­
kow
B S L — B u l l e t i n d e la S o c i e t e L i n g u i s t i q u e de P a r i s , P a r i s
B S P L — B u l l e t i n de l a S o c i e t e p o l o n a i s e de L i n g u i s t i q u e , K r a k 6 w
IJ S L P — In te r n a tio n a l J o u rn a l of S la v ic L in g u s t ic s an d P o e tic s
IE F1Z D — Istanbul E d e b iy a t F a kiiltesi In g ilizce Zum resi Degr is i,
Istanb u l
E F — E t y m o lo g is c h e F o rsch u n g en , B e rlin
IF — In d o g erm a n isch e F orschungen,
B e rlin
JP — Jezyk
P o lsk i
J P s — Jou rn a l de P s y c h o lo g ie
K Z — K u h n ’s Z e i t s c h r i f t ( Z e i t s c h r i l t fur v e r g l e i c h e n d e S p r a c h f o r s c h u n g a u f d e m G e b i e t e der i n d o g e r m a n i s c h e n
S p rach en , hrsg. v o n A . K u h n ), B e r lin
L — Language
L P — Lin gu a
P o sn an ien sis
MB — M elan ges
B a l l y (M ela n g es de l in g u is t iq u e o ffer ts a
C harles B a lly ) , G en ev e
OL — O rien ta listisch e L itera tu rzeitun g
P rF — P r a c e f i l o l o g i c z n e
R B F — R e v i s t a B r a s i l e r i a de F i l o l o g i a , R i o de J a n e i r o
R O — R oczn ik o r ie n ta lis ty c z n y
RO — R oczn ik s la w is ty c z n y
R V F — R e v i s t a V a l e n c i a n a de F i l o l o g i a , V a l e n c i a
SB — S tu d t B a lt ic i, F ir en ce
S P h — Stu d ia p h ilo sop h ica , Basel
SprTNL — S p raw ozdania T o w a r zy stw a naukow ego L w o w sk ieg o
S p r P A U m — S p r a w o z d a n i a z c z y n n o s c i i p o s i e d z e ii P o l s k i e j A k a d e m i i
U m iejetn osci, K rakow
Sp rW T N — Spraw ozd an ia W ro cia w sk ieg o T o w arzystw a N a u k ow ego
T C L C — T r a v a u x du C e r c le L i n g u i s t i q u e de C o p e n h a g u e , C o p e n
hague
T C L P — T r a v a u x du C e r c l e L i n g u i s t i q u e d e P r a g u e , P r a h a
Z r P h — Z e i t s c h r i f t fur r o m a n i s c h e P h i l o l o g i e ,
T iibingen
ВСЯ — Вопросы славянского языкознания
В Я — В опросы языкознания
БИБЛИОГРАФИЯ1
1. A p ro p o s d e l ’a c c e n t u a t i o n
fasc. 138, 1952, p . 2 0 — 2 3.
indo-europeenne.— BSL, v o l.
49 ,
О т вет на р ец . M. L e g e u n e (см . № 3).
2. L ’a c c e n t u a ti o n d es c o m p o s e s o r e f i x a u x e n s l a v e c o m m u n . ( T h e ­
m e s en - o - ) . — „ B u l l e t i n I n t ern a t io n a l d e l ’Acad. P o l o n a i s e d es s c i e n c e s
et des l e t t r e s . C l a s s e d e P h i l o l o g i e . . . d ’h i s t o i r e e t
de
philosophie"
(1 929) z e s z . 4 — 6, 1930, s . 125— 127.
3. L ’a c c e n t u a ti o n
527
des
la n g u e s
in do-europeennes,
Krakow,
1952,
p. ( P o l s k a A k a d . U m i ? j e t n o § c i , P r a c e K o m i s j i j ^ z y k o w e j , 37).
Р е ц . : L e j e u n e M .— B S L , v o l . 4 8 , fasc. 137, 1952, p. 2 4— 30;
Lejeune
M . — „ R e v u e d e s e t u d e s l a t in e s " , v o l . 3 0 , 1952, p.
37 5 —
376; V a i l l a n t A . — „ R e v u e d e s e t u d e s s l a v e s " , v o l . 29, 1952,
c. 1 2 0 — 121; E r n о u t A . — „ R e v u e d e p h i l o l o g i e , d e l i t t e r a t u r e et
d ’h i s t o i r e a n cien n es" , v o l . 2 7 , 1953, p . 100; M a r t i n e t
vo l. 9,
1953,
p.
2 8 2 — 286;
Pisani
A . — ,,W ord“ ,
V . — „ P a id e i a " ,
vol.
8,
1953,
p. 3 0 3 — 305; C a r n o у A . — „ L e u v e n s e B ijd rag en " , v o l . 4 3 , „ B ijb lad ",
5 — 7; Z g u s t a
Zgusta
нов
L , — „ A r c h i v O r i e n t a ln i" ,
L .— „B ibliotheca
В. В . , — В Я ,
o r i e n t a l i s ”,
1954, № 4.
v o l . 21, 1953,
t.
10,
с . 125— 136;
1953,
s . 4 7 2 — 474;
s.
164;
Leumann
Ива­
М .— O L ,
1955, s . 12— 15.
2 - е и з д а н и е книги вышло в W r o c l a w — K r a k o w , 1958.
4. T h e a c c e n t u a t i o n of t h e v e r b in
r e w . — „W o rd " , v o l .
Indo-European
and
in
H eb­
15, N 1, 1959, p. 123— 129.
5. A k c e n t u a c j a p o l a b s k a . — „ S t u d i a z f i l o l o g i i p o l s k i e j i s l o w i a n s k i e j “, N 1, 1955, c. 3 4 9 — 3 7 4 .
6. A k c e n t u c j a p o l s k a . — в к н.: „ S p r a w o z d a n i a z p o s i e d z e n n aukow y c h za rok a k a d . 1952— 1953*, I n s t i t u t j ^ z y k o z n a w s t w a U n i w e r s y t e t u
J a g i e l l o n s k i e g o , s. 17— 2 2.
1 Библиография составлена К ■ Г . Ф илоновой. Звездочкой
отме­
чены т е работы, с в е д е н и я о к отор ы х п о л у ч ен ы и з к о с в е н н ы х и с т о ч ­
н и к ов и п о т о м у в к л ю ч ен ы в сп и с о к не de v i s u . Р а б о т ы , в ош ед ш и е
в д а н н ы й сбо р н и к , н а п еч ат ан ы к у р с и в о м . Н а з в а н и я н а и б о л е е ча ст о
вст ре ча ю щ ихся и з д а н и й д а н ы в с о к р а щ е н и я х ; сп и с о к с о к р а щ е н и й
см. на ст р 445.
447
Библиография
7. A k c e n t u a c ja p r a s l o w i a n s k ic h t w o r o w p r e f i k s a l n y c h ( t e m . n a - o - ) . —
S p r P A U m , t. 34, N 4, 1929, s. 6 — 10.
s.
8. A kcentuacja
1— 18.
slow in sk a
(po m o rsk a ) — R S ,
1952,
t.
17.
N
1,
9. A l l o p h o n e s et a l l o m o r p h s . — в кн.: „ O m a jiu Iui Iorgu Iordan",
B u c u r e § t i , 1958, p. 4 9 5 — 5 0 0 .
10. A p o p h o n ia w jQ zyk a ch s e m i c k i c h . — „S p ra w ozd a n ia z prac na u k o w y c h W y d z i a l u nauk s p o t e c z n y c h " , 1960, z e s z , 2— 3, s. 3 3 — 38.
*
11. L ’a o r i s t e du p o i n t
du
vue
f o r m e l . — EO S ,
vol.
32, 1929
c. 221 n s t .
12. L ’a p o p h o n i e en in d o -e u r c p e e n , W r o s l a w , 1956 ,
430
p.
Р ец .:
B e r g e r H . — O L , 1958, N 1— 2, s. 22— 29; B e n v e n i s t e E . —
B S L , t. 5 3 , 1957— 1958, fasc. 2, p. 4 6 — 50; W a t k i n s C. — L . , t . 34,
1958, p . 3 8 1 — 398; Z g u s ta L . - A O , № l ,
13. L ’a p o p h o n i e
en
sem itiq ue,
t. 27, 1959, s. 153— 155.
W r o s l a w — W a rs za w a — K ra k o w ,
1961, 224 s . ( K o m i t e t j^ z y k o z n a w c z y P o l s k . a k a d . nauk. P ra ce
j^zy-
k o z n a w c z e , 24).
14. U n archaTsme d e
la co n j u g a i s o n
indo-iran ien n e.— RO,
t.
8,
(1 93 1 — 1932), 1934, c . 9 4 — 101.
15. A s p e c t et terr.ps d a n s I’h i s t o i r e d u p e r so n . — R O , t. Г6 (1 950),
1953, p. 5 3 1 — 542.
16. B a H o s t a w i a n s k a j e d n o s c j ^ z y k o w a . — В кн.; „ S l o w n i k s t a r o z y t n o s c i sJ o w ia iisk ich ". Z e sz. p r o b n y , W a r s z a w a , 1934, s. 4 — 7.
17. L e c h a n g e m e n t a c c e n t u e l dans la lan gu e f r a n fa i s e du X V I
s i e c l e . — „ B u l l e t i n l i n g u i s t i q u e de la F a c u l t e d es L e t t r e s de B u ca r est " ,
t. 13, 1945, p.
39 — 4 5.
18. C o n t r i b u t i o n a 'J a th eo rie de la f y l l a b e . — B P T J ,
t.
8,
1948,
s. 5 4— 69.
19. L e deg re
c.
en i n d o - i r a n i e n .— B S L , v o l . 44, N 128, 1947— 1948,
4 2 — 63.
20. L e d eg r e l o n g en b a l t o - s l a v e . — R S , t. 16, N 1, 1948, с. 1— 14.
21.
Le
degre
long
en s e m i t i q u e . — R O , t. 17 (195 1— 1952) 1953,
c . 138— 145.
22. D e r i v a t i o n l e x i c a l e et d e r i v a t i o n s y n t a x i q u e . ( C o n tr i b u t io n
a la t h e o r i e des p a r t i e s du d i s c o u r s ) . — B S L , v o l . 3 7 , 1936, p. 7 9 — 92.
448
Библиография
23. L e s d e s i n e n c e s m o y e n n e s d e P i n d o - e u r o p e e n e t d u
B S L , v o l . 3 3 , f a s c . 1— 4 , 1932, p. 1— 5.
24. L e d i p t o t i s m e
et
la
construction des
noms
de
h ittite .—
nombre
en
a r a b e .— „W o rd " , v o l . 7, N 3, 1951, p. 2 2 2 — 229 . T o ж е — B P T J , t . 1 1 ,
1952, c. 174— 180.
2 5. D n i e p r o w e p r o g i .— В кн.:
„Stow nik
st a r o z y t n o S c i
sl o w i a n s -
k ic h " , J e s z . d y s k u s y j n y , W r o c l a w , 1958, s. 30.
26. Do
m etodyki
badari
akcen tow ych .— В
к н .:
„P olono-slavica
o f i a r o w a n e P ro f. Dr. H . U t a s z n y n o w i " , 1939, p. I l l — 121.
И м е е т с я от д ель н ое и з д а н и е , в ы ш е д ш е е в П о з н а н и в 1939 г.:
„ L a c o n t r i b u t i o n a la m e t h o d e d e s r e c h e r c h e s d ’a c c e n t u a t i o n " .
27. D i e D o p p e l v e r t r e t u n g v o n id g . ei, oi im
В
кн.
„M N IM IS
C harin.
G edenkschrift
L itto lita u isch en .—
Paul
K retschm er",
I,
W i e n , 1956, s . 2 2 7 — 23 6.
2 8 . D w a p r z y c z y n k i d o a k c e n t o l o g i i s t o w i a i i s k i e j . — B P T J , t . 14,
1955, c , 112— 121.
2 9. э i n d o e u r o p e e n et h h i t t i t e . — В к н .: „ S y m b o l e g r a m m a t i c a l
in h o n o r e m J o a n n i s R o z w a d o w s k i , I, C r a c o v i d e ,
1927,
p.
9 5 — 104.
Р е ц . : см. № 30.
30. L e s e f f e t s d e a e n i n d o - i r a n i e n . — P r F , t. 11, 1927, c. 2 0 1 — 243.
Р ец .: M e i l l e t
A . — B S L , v o l . 2 9 . , i a s c . 2 , 1929, p. 6 0 — 62.
31. E s q u i s s e d ’u n e t h e o r i e d e l ’a p o p h o n i e e n s e m i t i q u e . — B S L ,
v o l . 5 3 , fa sc. 1, 1957— 1958, p. 1— 38.
32. E t u d e s i n d o - e u r o p e e n n e s , 1, K r a k o w , 1935, 294 p.
Рец.: M e i l l e t
S o m m e r f e l t
A .— BSL,
A .— „Norsk
v o l . 3 6, f a s c .
T id ssk rift
for
3,
1935,
p.
2 0 — 22;
Sprogvid en sk ap " ,
11,
1939, s. 2 6 0 — 267.
33. L e s f o r m e s
v erb a les com posees
de
R igved a.— B P T J ,
t.
5,
1936, s. 39— 46.
3 4. L a g e n e s e d ’a s p e c t s v e r b a u x s l a v e s . — P r F , t. 14, 1929, c . 6 4 4 —
657.
3 5. La g e n e s e d e c e r t a i n e s a l t e r n a n c e s
q u a lita tiv es
en
sfemiti-
q u e . — B P T J , t . 13, 1954, s. 109— 116.
3 6. La g e n r e
v e r b a l e n i n d o - i r a n i e n . — R O , t . 6 ( 1 9 2 8 ), 1929, p.
199— 20 9 .
37.
T h e G e r m a n i c v o w e l s y s t e m . — B P T J , N 11, 1952, s . 5 0— 54.
Рец.: V a c h e k
c.
2 2 0 — 226.
J . — „ C a s o p i s pro m o d e r n ! f i l o l o g i i " , t. 3 5 ,
1935,
449
38. G e r m a n s k o - s J o w i a n s k i e s t o s u n k i j ^ z y k o w e . — Б к н .: „ S f o w n i k
tarozytnosd i stow ian sk ich .
Zesz. d y sk u sy jn y " ,
W roclaw ,
1958,
c. 3 4 — 3 5 .
39. L e h i t t i t e . — В кн.: „ P r o c e e d i n g s for t h e E i g h t i n t e r n a t i o n a l
c o n g r e s s o f l i n g u i s t s . O s l o , 1957“ , 1958, p . 2 1 6 — 2 5 1 .
40 . H o m e r o w y g e n i t i v u s s i n g . яоЯ,г]о£— S p r W T N , 1 , 1 9 4 6 , s. 2 4 — 30.
41. L ’i n d e p e n d a n c e h i s t o r i q u e d e s i n t o n a t i o n s b a l t i q u e s et g r e c q u e s . — B S L , v o l . £ 5 , 1924, p. 2 4— 34.
4 2 . L ’in d o e u r o p e e n
co m n aissait-il
A
a c o t e О? — В к н .: „ M e la n ­
g e s v a n G i n n e k e n " , P a r i s , 1937, p. 199— 2 06.
* 43.
In d o -eu ro p ejck ie
t. 6 , N 3, 1926, c.
d,
a,
w j^zykach
b altvjsk ich .— SprTNL'
108— 109.
4 4. I n d o i r a n i c a . 1. L e VII^ a o r i s t e i n d i e n ; 2. L e p l u r i e l i n a scu l i n i n d , d e v a s a h - a v e s t . d e v a ij h o ; 3. L e s s u f f i x e s f e m i n s - i / y a ( d e v i - ) ,
- i / i y ( v r k i ) e t - a - .— E x t r a i t d e s „ C o m p t e s r e n d u s d e l a S o c i e t e d e s
s c i e n c e s e t d e l e t t r e s d e W r o c l a w " , 3, N 1 (194 8). 1 9 5 1, 16 p.
4 5. I n j o n c t i f e t s u b j o n c t i f
t . 3 ( 1 9 2 5 ), 1927, s. 164— 179.
dans
les
G athas
d e l ’A v e s t a . — RO ,
* 4 6 . I n t o r i c j e l i t e w s k i e . — S p r T N L , s. 8 2 — 83.
47. In to n a tio n et m o rp hologie
c . 3 7— 87.
en
litu a n ie n .— SB,
t.
7,
1939-
4 8. I n t o n a t i o n e t m o r p h o l o g i e e n s l a v e . — R S , t . 14, 1938, с . 1— 66.
49. J e s z c z e о „ L ’a c c e n t u a t i o n d a n s l e s l a n g u e s i n d o e u r o p e e n n e s "
( N a m a r g i n e s i e a r t y c u l u K . J a n a f k a w S l a v i i ro£. 2 6 , 1957, s . 4 8 9 —
4 9 9 ) . — „ S l a v i a " , 1S58, r o t . 27, s e s . 3, s. 3 2 9 — 333 .
5 0. J g z y k p o e t y c k i
t . 2, 1947, c. 4 — 11.
re
sta n o w isk a
Iin g w istyczn e^ o .— SprW TN,
5 1. J ^ z y k o z n a w s t w o o g o l n e w d z i e s i q c i o l e c i u 1945— 1 9 54 .— B P T J
t. 14, 1955, c. 1— 10.
Р а з в и т и е о б щ е г о я з ы к о з н а н и я в П ольш е.
5 2. J e z y k o z n a w s t w o r o s y j s k e o s t a t n i e j d o b y . — J P ,
N J, p. 1— 7.
t.
27,
1947,
О язы кознании в СССР.
* 53. - K lasyfik acja
genealogiczna
„K w a rt^ ln ik K la sy cz n y " ,
znaczen
greck iego
5 4. L e s l a b i o v e l a i r e s e p h i o p i e n n e s . — R O . t . 9 , 1 9 3 4 ,
5 5. L a t i n a n d G e r m a n i c
d i e s " , 2 , 1949, p. 3 4 — 38.
29
E. КурилоЕнч.
m ed iu m .—
t. 3, 1929, s . 4 1 7 n st.
m etre .— „ E n g lis h
and
c. 3 7— 4 2 .
G erm an ic
Stu ­
450
Б и блиограф ия
Т о ж е , — B T P J , t . 10, 1950, р.
3 7— 4 2 .
5 6. L i n g u i s t i q u e e t t h e o r i e d u s i g n e .— J P s , 1949, p. 170— 180.
5 7. La J o i d e B r u g m a n n " e n i n d o - i r a n i e n . — B S L , v o l . 4 5 ,
1949, p. 57 — 60; с м . т а к ж е „ R o z p r a w i y K o m i s j i o r i e n t a l i s t y c z n e j " ,
1 951, N 4.
* 5 8 . L o i s g e n e r a t e s d e c h a n g e m e n t l i n g u i s t i q u e . — В кн.:
d u 11 C o n g r e s I n t e r n a t i o n a l d e P s y c h o l o g i e " , 1938, p . 244.
„ A ctts
5 9. L o t e w s k o - l i t e w s k a m o n o f t o n g i z a c j a a i . e i ^ s i e , — B P T J , t . IF,
1946, c . 113— 126.
* 60. M iejsce akcentu w y ra zo w e g o
S p r T N L , t , 6, 1926, s. 5 0 n s t .
6 1. M g s k i
a s s .- g e n .
i
nom .-acc.
w
j^zyku
w jgzyku
starej
A w esty .—
polskim .— S p rP A U m ,
t, 4 8 , N 1, 1947, s. 1 2 - 1 6 .
6 2 . La m i m a t i o n e t P a r t i c l e e n a r a b e . — AO, t . 18, N 1— 2 , 1 9 5 0 ,
p. 3 2 3 — 328 .
63. M o r p h o lo g ic a l gem ination
in
K e l t i c a n d G e r m a n i c . — В кн.:
„S tu d ies presented to Josh u a W h atm ou gh on h is s ix tie th
B irthday"
s ’G r a v e n h a g e , 1957, p . 131— 144.
6 4 . L e s m u t a t i o n s c o n s o n a n t i q u e s . ( R e p o n s e a М. E . B u y s s e n s ) . —
B P T J , t . 17, s. 2 0 3 — 2 0 6 ; ' с м . ст . E . B u y s s e n s ’a — „ L i n g u a " , v o l . 7 , p.
4 2 1 — 427 .
65. L a natu re
des
19 49), f a s c . 1, 1949, p .
prods
d i t s „ a n a t o g i q u e s " .— A L , t. 5 (1 94 5 -—
15— 3 7 .
6 6 . N e w d i s c o v e r i e s i n I n d o - E u r o p e a n s t u d i e s , a. l e h i t t i e . R a p p o r t . — C m . № 39.
6 7 . N o t e s d ’e t y m o l o g i e r o m a n e . — P r F , t. 10, 1926,
68. L a
n o tio n
de
c . 3 2 2 — 336.
I’i s o m o r p h i s m e , — TC L C , 5, 1949, p. 4 8 — 6 0 .
* 69. N o v y typ p ierw ia stk o w
in d o -eu ro p ejsk ich .— Sp rT N L ,
t.
6,
1 926, s . 5 7 n st.
70. О j e d n o S c i j ^ z y k o w e j b a l t o - s l o w i a n s k i e j . — B P T J . t . 16, 1957,
s . 7 1— 113.
71. O d p o w i e d z j ^ z y k o z n a w s t w a . — B P T J . t . 19, 1960, s. 2 0 1 — 2 1 0 .
72. O n c e r t a i n a n a l o g i e s a n d d i f f e r e n c e s b e t w e e n t h e
S lavon ic,
G o t h i c and О Ir ish c o n j u g a t i o n s . — B P T J , t . 19, 1960, 117— 124.
7 3 . O n t h e d e v e l o p m e n t o f t h e G r e e k i n t o n a t i o n . — L, t / 8 , 1932,
p. 3 4 0 — 343.
* 7 4 . C zac i a s p e c t w j ^ z y k a c h
1927. s. 124 nst.
i n d o e u r o p e j s k i c h . — S p r T N L , t. 7.
451
Библиограф ия
* 75. O b e c n y s t a n b a d a n n a d j ^ z y k i e m h e t y c k i e m . — „ S p r a w o z d a n i a
z p ra c n a u k o w y c h . W y d z . n a u k s p o l e c z n y c h P o l s k . a k a d . n a u k ",
1Э58, N 1.
* 76. L ’o r i g i n e
de
l ’a c c e n t u a t i o n
sc a n d in a v e.— SprPAU m ,
1936,
t . 4 1 , N 1 0 , s. 3 0 1 — 306 . См. т а к ж е : „ B u l l e t i n I n t e r n a t i o n a l d e l ’A c a d .
P o l o n a i s e d e s s c i e n c e s e t d e s le t tr e s " , 1937, p. 133— 152.
77 . O r i g i n e i n d o e u r o p e e n n e
du
red o u b lem en t
a t t i q u e . — „ E os" ,
t . 3 0, 1 9 27 , p . 2 0 6 — 2 1 8 .
P e n .: M e i l l e t
78 . L e pluriel
7 9.
A .— BSL,
v o l . 2 9 , fasc. 2, 1929, p. 6 0 — 62.
m a s c u l i n i n d . d e v a s a h — a v e s t . d e v a rih o . C m . № 4 4 .
P o ch o d z e n ie
slo w ia n sk ic h
P rah a, 1929. См. т а к ж е : P r F , t .
aspektow
czasow n ik ow ych .—
14.
И з л о ж е н и е д о к л а д а н а П ервом с ъ е з д е сл а в и с т о в в П р а г е .
80.
P olsk i
g e n .- a c c .
p lu r .
m esn o o so b o w y .— B P T J,
t. 3, 1931,
s . 107— 110.
8 1. L a
position
lin g u istiq u e
du
nom
p r o p r e . — „ O n o m a s ti c a " ,
r o f . 2, N 1, 1956, p. 1— 14.
Р е з ю м е на п о ль ск о м я зы к е .
Р е ц .: K r a j i o v i i
R . — „ S l a v i a " , t. 2 7 , 1952, с. 3 1 4 — 316.
82. P o w sta n ie slo w ia n sk ic h aspektow c z a s o w n ik o w y c h .— SprTN L,
t. 9 , 1929, s . 7 0 — 7 5.
c.
8 3. L e p r o b l e n l e d e s i n t o n a t i o n s b a l t o - s l a v e s . — R S , t. 10, 1931,
1— 8 0 .
8 4. L e p r o b l e m e d u cla ssem en t d e s c a s . — B P T J , t . 9 , 1949, p. 2 0 — 4 3 .
Р е ц . : J. S . — J P , t . 2 9 , 1949, s. 130; J . T . — „ P o r a d n i k j ^ z y k o w y " ,
1952, N 2 , c . 21— 23; B a u e r J . — „ L i s t y f i l o l o g i c k e " , 1951, c. 31 8 — 320.
8 5. P r o b l e m s of G e r m a n i c q u a n t i t y and
19 50, c. 2 0 — 44.
Р ец .: V a c h e k
c. 220— 226.
m etr e.— BP T J,
t.
10,
J . — „ C a s o p is pro m o d e r n i f i l o l o g i i " , t . 3 5, 1953,
8 6 . P r o p o s i t i o n e t v e r b e . — B P T J , t . 9 , 1949, c. 7 6 — 7 9.
8 7 / Q u e l q u e s m o t s ro m a n s d ’o r i g i n e crrien tale.— R O , t. 2 (19 1 9—
1924), 1925, s. 2 5 1 — 25 9.
88. Q u e l q u e s p r o b l e m e s d e c o n s o n a n t i s m e i n d o - e u r o p e e n . — P r F ,
t . 17, 193 7, c. 9 0 — 96.
p.
29*
8 9 . Q u e l q u e s p r o b l e m e s mfetriques d u R i g v e d a . — R O , t . 4, 1926,
196— 218.
Р е ц . : M e i l l e t A . — B S L , v o l . 2 9 , f a s c . 2, 1929, p . 6 0 — 62.
Библиогр *"1я
452
9 0 . L e s r a c i n e s s e t e t la l o i r y t h m i q u e i/I — R O ,
19 49), 1949, p. 1— 24.
9 1. R e f l e x i o n s s u r
l ’a p o p h o n i e
q u alitative
t. 15 ( 1 9 39 —
en i n d o e u r o p e e n . —
„W ord", v o l . 6, N 3, 1950, c. 2 0 5 — 216.
9 2. R e f l e x i o n s
sur
V i m p a r f a i t et
les
a s p e c t s en
vieux
slave.—
„ I n t e r n a t i o n a l j o u r n a l o f S l a v i c l i n g u i s t i c s a n d p o e t i c s " , 1— 2 , 1959,
p. 1— 8.
9 3. R e m a r q u e s
sur
le c o m p a r a t i f
(g e r m a n i q u e ,
sla v e ,
v. i n d i e n ,
g r e c q ) . — В к н .: „ F e s t s c h r i f t A . D e b r u n n e r , 1954", p . 2 5 1 — 2 5 7 .
9 4. R u s k y j a z y k o s p y t p o s l e d n y c h
c. 6 5 — 69.
9 5. L e
sens
des
m u ta tio n s
C ias.— „ S l o v o
a
tvar",
c o n s o n a n t i q u e s .— „ L in gu a" ,
1947,
vol.
1,
1948, c . 7 7 — 8 5 .
Р е ц .: Z a b r o c ! ' i L . — „ L i n g u a p o s n a n i e n s i s " , 3, 1951, c. 3 4 4 — 3 5 2 .
9 6. L e V I I -ет е a o r i s t e in dien . Cm. № 44.
97.
Stosu n k i
etn iozn e
w
p rzedhistorycznej
„Z bior pra c p o s w i e c o n y c h E . R o m e r o w i " , L w o w ,
E u ro p le.— В
1934,
s.
кн.:
543— 550.
98. La s t r u c t u r e d e l ’i m p a r f a i t s l a v e . — В кн.: „M elan ges l i n g u is t i q u e s o f f e r t s a B . P e d e r s e n " , A a r h u s , 1937, p. 3 8 5 — 392.
9 9. S t r u c t u r a m o r f e m u . — B P T J , t. 7 , 1938, s. 10— 2 8.
100. L a ' s t r u c t u r e m o r p h o l o g i q u e . — В кн.: „ V - е C o n g r e s I n t e r n a ­
t i o n a l d e l i n g u i s t e s . R a p p o r t s " , B r u x e l l e s , 1935, p . 46 1 — 46 3.
101. L e s
stru ctu res
fondam entales
de la l a n g u e :
groupe et p ro ­
p o s i t i o n . — S P h , 3 , 1 9 48 , p. 2 0 3 — 20 9.
102. S u r q u e l q u e s m o t s p r e r o m a n s
a
propos
de
l ’a c e l t i q u e . —
В кн.: „ M ela n g es V e n d r y e s " , P a r i s , 19 25, p . 2 0 3 — 21 6 .
103. S y n o n i m i k a i k o n t e k s t w z e s z y c i e p r o b n y m S l o w n i k a p o l s z czyzny XVI
104. L e
w . — J P , r o c z . 3 8 , N 2 , 1958, s . 8 7 — 9 2 .
sy stem e de
1’a c c e n t u a t i o n
g r e c q u e . — BCI.C,
5,
1940,
45, fa sc .
1,
p . 7— 8.
105. L e
system e verbal
du
se m itiq u e .— BSL ,
t.
1 9 4 9 , p. 4 7 — 56.
106. Le
p. 104— 118.
system e de
l ’a c c e n t u a t i o n
v e d iq u e .— AL,
t . 1,
1939,
453-
Библиограф ия
107. S z e r z e n i e sie n o w o t w o r o w
jgzykow ych
(na przyk tadzie pew-
n y c h k o n c o w e k k o n i u g a c y j n y c h g e r m a n s k i c h ) . — S p r P A U m , t . 4 7 , N 8,
1946, c. 2 6 6 — 273.
108.
T.
zw.
prawo
Brugmanna
w
in d o -ira n sk im .— „R ospraw y
Womisji o r i e n t a l i s t y c z n e i j " , N 4 , 1951, s. 5 8 — 62.
См. т а к ж е № 57.
Р е ц .: P i s a n i V . — „ P a i d e i a " , t . 8, 1953, p. 408.
109. L e s
te m p s
com poses
du
r o m a n .— P r F ,
t.
15,
N
2,
1931,
p. 4 4 8 — 4 5 3 .
110. T r a c e d e l a p l a c e du t o n en g a t h i q u e , P a r i s , 1925, 3 9 p.
Р е ц . : A . M [ e i l l e t ] — B S L , t . 2 7 , 1927, p. 46.
111. T r a c e de s u b s t a n t i f s n e u tr e s e n l i t u a n i e n . — B P T J , t. 4, 1934,
c . 16— 21.
112. L e t y p e v e d i q u e g f b h a y a t i . — В кн.: „ E t r e n n e s B e n v e n i s t e " ,
P a r i s , 1928, c . 5 1— 62.
113.
Uwagi
о
ak cen tuacie
kaszu b sk im .— „ S la v ia
o c c i d e n t a l is",
1960, t. 20, zes z. 2, s . 71 — 77.
114.
Uwagi
о m a z u r z e n i u .— В
кн.:
„ U n iversitet
Jagellonski",
Z e s z n a u k o w e N 5 . S er. n a u k s p o l e c z n y c h , F i l o l o g i a ,
N 1, K r a k o w ,
1955, s . 2 2 9 — 232. См. т а к ж е : B P T J , t. 13, 1954, p. 9 — 19.
115. U w a g i
о polskich
grupach
s p o l g l o s k o w y c h .— B P T J ,
t . 11,
1952, s. 54 — 6 9.
116.
Uwagi
о
ro m a fisk ch
czasach
zto zo n y ch .— SprTNL,
t.
10,
1930, s. 5 2 — 56.
117. U w a g i о „ S l o w n i k u e t y m o l o g i c z n y m j ^ zy k a
p o l s k i e g o " , Fr.
S l a w s k i e g o . — J P , t . 3 3 , N 2, 1953, c. 6 5 — 70.
118. W s p r a w i e g e n e z y r o d z a j u g r c m a t y c z n e g o .— S p r P A U m , 1934,
fasc. 10, p . 5 — 8.
* 11 9. Z a s a d n ic z e
uwagi
о
kw estii
i n to n a c j i
slo w ia n sk ic h .—
S p r P A U m , t. 4 2 , № 10,. 1937, s . 281— 284.
120. Z m i a n a a k c e n t u f r a n c u s k i e g o w X Y I
w .— SprPAU m ,
t. 4 7 .
1946, N 7, s. 2 4 3 — 246.
*121. Z m i a n a
deryw acji
istotg.
t.
zw.
analogji
j^ zykow ej.—
S p r P A U m . t. 38, N 10, 1933, c. 3 — 8.
122.
Zw iqzki j^ z y k o w e
s l o w i a n s k o - g e r m a i i i s k i e . — „P rzegla d
Za-
c h o d n i " , t. 7, N 5 — 6 , 1951, s. 191— 206.
123. Z w i^ z k i
m etryki
z
p a m i ^ t k o w a П -go G i m n a z j u m
j^zykiem . p oto czn y m .— В
w e L w ow iV '. L w o w ,
кя.:
,tK s i? g a
1930. $£ 16— 18.
454
Б иблиограф ия
Работы
на
р усском
языке
12 4. С и с т е м а русск о г о у д а р е н и я . — „ Н а у к о в !
д е р ж . у н - т у , т . 3 , вып. 2 , с. 7 5 — 7 6 .
Л ьв 1вськ.
за п и ски
125. З а м е т к и о з н а ч ен и и с л о в а . — В Я , 1955, № 3 , с. 7 3 — 8 1.
Р е ц . : К u i р е г F . В . J . — „ L in g u a" , v o l . 5, 1955— 1956, с. 3 2 4 — 3 2 6 .
с.
126. О б а л т о - с л а в я н с к о м яз ыково м е д и н с т в е .— В С Я , 1958, № 3 ,
15— 4 9 .
127. Э р г а т и в н о с т ь и с т а д и а л ь н о с т ь в я з ы к е . — И з в . А Н С С С Р ,
О т д е л е н и е л ит ер а т у р ы и язы ка, т . 5 , 1946, с. 3 8 7 — 3 9 4 .
Воспоминания,
рецензии,
отзывы
128. A n r z e j G a w r o n s k i (1 8 8 5 — 1 9 2 7 ) .— B P T J , t . 1, 1 92 7, s. 37 — 3 9 .
129. B l o c h
J . , L ’i n d o a r y e n
R O , t . 10, 1934, s.
d u Veda
aux
tem ps m o d e rn es.—
186— 187.
130. В r 0 n d a 1 V . , L e s e s s a i s d e l i n g u i s t i q u e g e n e r a l e . — A L , t. 6
N 2— 3 (1950— 1951),
131. B r 0 n d a l
1951, p. 100— 109.
V . , L e s p a r t i e s du d i s c o u r s ( p a r t i e s
E t u d e s su r les c a t e g o r i e s l i n g u i s t i q u e s . — A L , t . 6, N
1 9 5 1 ), p . 100— 109.
132. G o n d a J . , T h e
ch a ra cter
„ K r a t y l o s " . J g . 1, H e f t 2, 1956
133. L o g n o n
of
the
oration es).
2— 3
Indoeuropean
(1 9 5 0 —
m o o d s.—
p . 123— 130.
A . , L e s n o m s d e l i e u d e la F r a n c e , P a r i s , 19 20—
1 9 2 9 .— „P rzeg la d k a r t o g r a fi c z n y " , t . 8 , 1930, s. 189— 2 01.
134. M a n c z a k
W ., T en d en ce gen erales du
chengem ent
analo-
g i q u e . — B P T J , t . 17, 1958, p. 2 0 7 — 219.
135. O t r ^ b s k i
J ., О n ajd aw n iejsz ych p olskich
b o w y c h . W i l n o , 1935, 8 3 s . — R S , t.
136. S p r a w o z d a n i e
z
im ion a ch
oso-
13, 1937, s . 2 0 — 29.
czasopism :
1)
BSL,
X X V III,
2,
X X IX ,
1, 2) IF , X L V I , 3) „ Z e it s c h r i f t fur v e r g l e i c h . S p r a c h fo r sc h u n g " , L V , —
„K w artaln ik
k l a s y c z n y " , 3, 1929, s. 8 7 — 89.
137. S t a n g
Ch . S . ,
Slavonic
a c c e n t u a t i o n . O s l o , 1957, 192 p . —
R S , t. 2 0 . cz. 1, 1958, s . 4 0 — 53.
138. W i j k
N . v a n ., D ie b altisch en und s la v is c h e n Akzent
und
I n t o n a t i o n s s y s t e m e . 2 A u f l . ’s — G r a v e n h a g e , M o u n t o n , 1958, 160 s . —
„ K r a t y l o s " , 1959, J g. 4 , H e f t 2 , p. 198— 204.
139. W f i s t W . , V e r g l e i c h e n d e s u n d e t y m o l o g i s c h e s
W orterbuch
d e s A l t i n d o a r i s c h e n ( A l t i n d i s c h e n ) . — R O , t. 11 ( 1 9 3 5 ), 1936, s. 245— 2 4 9 .
140. Z y g m u n t
siewcz,
Rysiewcz,
W s p o m n i e n i e . — В кн.:
S t u d i a j ^ z y k o z n a w c z e , W r o c l a w , 1956, s. V — X I .
Z.
R y-
СОДЕРЖАНИЕ
От
р едак ц и и
О т а в т о р а
....................................................................................
5
.............................................................................................................
7
Л и н гвисти к а и теория зн а к а . Перевод с ф ран цузского И . А . М е л ь ­
ч у к а .........................................................................................................................
9
П онятие изом орф изм а. Перевод с ф ранцузского Л . Н . И орданской
21
А ллофоны и алломорфы. Перевод с ф ранцузского И . А . М е льч ук а
37
О с н о в н ы е с т р у к т у р ы я зы к а : с л о в о с о ч е т а н и е и п р е д л о ж е н и е . П е ­
ре в о д с ф р а н ц у з с к о г о Л . Н . И о р д а н с к о й ....................................
48
Д е р и в а ц и я л е к с и ч е с к а я и д е р и в а ц и я с и н т а к с и ч е с к а я . П ер ев о д
с ф р а н ц у з с к о г о Л . Н . И о р д а н с к о й ...................................................
С т р у к т у р а м о р ф ем ы .
П е р е в о д с п о л ьско го М . Я - Г л о в и н с к о й
.
.
О п р и р оде так называемы х «аналогических» п р оцессов. Перевод
с ф р а н ц у з с к о г о И . А . М е л ь ч у к а ....................................................
57
71
92
122
Э р г а т и в н о с т ь и с т а д и а л ь н о с т ь в я з ы к е ..........................................................
С л ож н ы е времена в ром ан ск их я зы к ах. Перевод с ф ранцузского
И . А . М е л ь ч у к а .............................................................................................. 134
В и д и время в истории п ерсидск ого я зы ка. П еревод с ф р а н ц у з ­
ского А . А . З а л и з н я к а ................................................................................ 141
Заметки о б имперфекте и видах в старославянском .
Перевод
с французского А .
А . З а л и з н я к а ................................................... 156
Д р ев н еи н д и й ск и й аорист V I I . Перевод с ф ран ц узск ого А . А . З а ­
л и з н я к а .................................................................................................................... 167
П роблем а классификации п адеж ей .
П еревод с французского
И.
А.
М е л ь ч у к а ......................................................................................... 175
К в о п р о с у о г е н е з и с е г р а м м а т и ч е с к о г о р о д а . П е р е в о д с польского
М . Я - Г л о в и н с к о й .......................................................................................... 204
А к к у з а т и в -г е н и т и в и н о м и н а т и в - а к к у з а т и в м у ж с к о г о р о д а в
п о л ь с к о м я з ы к е . П е р е в о д с п о л ьск о го В . Ф . К о н н о в о й 210
М н о ж ес тв ен н о е число м у ж с к о г о рода д р .-и н д . devasah — авест.
d a evS gh o. Перевод с французского А . А . З а л и зн я к а
Заметки
о сравнительной
.
. 218
ст е п е н и (в г е р м а н с к о м , с л а в я н с к о м ,
д р е в н е и н д и й с к о м , г р е ч е с к о м ). П е р е в о д с ф р а н ц у з с к о г о
А . А . З а л и з н я к а ............................................................................................. 225
З а м е т к и о з н а ч е н и и с л о в а .................................................................................. 2 3 7
П о л о ж е н и е имени собств енн ого в я зы к е. Перевод с ф ран цузского
И
А . М е л ь ч у к а ........................................................................................ 251
456
Содержание
В оп р осы теории сл ога. Перевод с ф ран ц узского В . Ф . Конновой 267
Заметки о гр у п п а х согласных в польском язы ке.
П ер ев о д с
п о л ьск о го В . Ф . К о н н о в о й .......................................................................307
К вопросу о методике акцентологических исследований. П ере­
в од с п о л ь с к о го В . Ф . К о н н о в о й ........................................................ 324
О понятии п ер ед ви ж ен и я со гласн ы х. П еревод с ф ранцузского
И . А . М е л ь ч у к а ........................................................................................... 334
З а м е т к и о м а з у р е н и и . П е р е в о д с п о л ьск ого В . Ф . К о н н о в о й .
.
. 345
М орф ологи ческ ая геминация в кельтских и герм ан ски х язы к ах
П е р е в о д с а н г л и й с к о г о И . А . М е л ь ч у к а ....................................3 6 0
К в о п р о с у о д р е в н е п е р с и д с к о й к л и н о п и с и . П е р е в о д с н ем ец к ого
А . А . З а л и з н я к а .......................................................................................... 383
Связь
ме тр и ки
с разговорным языком.
П е р е в о д с п ольского
М . Я ■ Г л о в и н с к о й . . .........................................................................392
П ринципы латинской и германской метрики. Перевод с а н гл и й ­
ского И . А . М е л ь ч у к а . ................................................................... ..... 411
П о э т и ч е с к и й я з ы к с л и н г в и с т и ч е с к о й то ч к и з р е н и я .
Перевод
с п о л ь с к о го М . Я - Г л о в и н с к о й .........................................................4 1 8
З н а л ли и н д о е в р о п е й с к и й я з ы к а н а р я д у с о? П е р е в о д с ф р а н ц у з ­
ск ого И .
Система
А.
русского
С п и с о к
М ельчука
..........................
427
у д а р е н и я ..........................
с о к р а щ е н и й
Б и б л и о г р а ф и я .......................................
. 436
. .
445
....................4 4 6