Билет в один конец

Билет в один конец.
(пьеса для камерного театра).
Март, 2014.
Действующие лица.
Аня, 23 года.
Жанна, подруга Ани, 24 года.
Надя, сестра Ани, 28 лет.
Коля, 30 лет.
Попутчица, 62года.
Проводник, 19 лет.
Картина 1.
Морозный вечер, около 22 часов. Середина осени. Вокзал. Идёт дождь. Горящие
фонари отражают свет в мокрых рельсах. Аня и Жанна стоят на перроне, возле довольно
длинной очереди перед вагоном. На Ане синее пальто и бирюзовый хомут, Жанна одета в
мешковатый свитер, поверх которого тёплая жилетка. Очередь медленно продвигается.
Жанна. Я так за тебя рада, Анька.
Аня. Может, ничего из этого и не выйдет.
Жанна. Да брось. Если постораться, то всё равно добьёшься, хоть чего-нибудь.
Аня. Добьёшься, наверное.
Жанна. Ань, я в чудеса верю. В этой жизни возможно всё.
Аня поправляет сумку на плече, на автомате оглядывает свой багаж. Очередь
продолжает медленно продвигаться. Аня и Жанна стоят почти возле проводника,
проверяющего билеты.
Аня. Холодно сегодня.
Жанна. Здесь всегда холоднее, чем у вас.
Аня (смотрит вверх). Ещё этот дождь проклятый.
Жанна. Ты же любишь дождь.
Аня. Да, люблю… любила.
Доходит очередь. Проводник смотрит билет Ани, сверяет с паспортом, кивает, отдаёт
обратно. Смотрит на Жанну.
Жанна. Я провожающая.
Проводник кивает и небрежно махает рукой, приглашая в вагон. Девушки с трудом
затаскивают две больших сумки. В вагоне душно. Аня и Жанна находят отмеченное на
билете место. У Ани всего одна попутчица; девушки здороваются с ней, Жанна помогает Ане
разместить багаж. Садятся.
Жанна. Хороший вагон – новый. Когда прибытие?
Аня (разглядывает билет). Послезавтра, рано утром.
Жанна. Встретят?
Аня. Да, сестра.
Жанна. Волнуешься?
Аня. Да… нет… не знаю, я ещё не совсем осознаю, что это происходит на самом деле.
Жанна. Мама что говорит?
Аня. Мама всегда говорит много всего. Боится, волнуется. Мне стыдно перед ней.
Жанна. За что?
Аня. За то, что оставляю её. За то, что до сих пор я только её разочаровывала.
Жанна. Да брось, Анька, что за фигню ты говоришь?
Аня (косится на попутчицу). Ладно, не будем. А ты вечером чем заниматься будешь?
Жанна. Домой поеду, наверное. Устала совсем, убегались мы с тобой сегодня по
городу. (Смеётся). Насыщенный день.
Аня. А тебе трудно было первое время?
Жанна. Трудно… да. Но интересная жизнь заматывает, дни пролетают и ты, сама того
не замечая, вливаешься и меняешься.
Аня. Всё-таки нужно было ехать с тобой учиться в другой город, теперь бы не
пришлось так трястись.
Жанна. Теперь-то что говорить.
Аня (смотрит в окно). Резко всё меняется. Я к такому не привыкла.
Жанна (смеётся). Ну, конечно, в родном-то городе ничего не происходит, вот тебе и
кажется, что всё вверх ногами, а на самом деле это – просто обычная жизнь. Перемены – они
к лучшему, поверь. Я когда к маме приезжаю, то время как будто замедляется: один день как
неделя.
Проводник (проходит по вагону). Провожающие – на выход. Провожающие – на
выход. На выход, провожающие. Поезд сейчас поедет, провожающие – на выход.
Жанна. Ну, всё, Анька, мне пора. Удачно доехать.
(Обнимаются).
Аня. Спасибо, что проводила.
Жанна уходит. Аня садится на свою полку, достаёт домашние тапочки, переобувается;
достаёт спортивный костюм и откладывает в сторону; ставит сок на столик, затем – белую
кружку с голубым буддийским орнаментом и несколько чайных пакетиков, завёрнутых в
салфетку.
Попутчица (на ней изношенное платье и сапоги с большой дырой на правом). Далеко
вам ехать?
Аня. Мне? До конечной, а вам?
Попутчица. До Перми.
Пауза.
Попутчица. Дочь у меня там живёт, давно уж. Всё хотела проведать, но что-то
останавливало. Зятёк у меня живёт там – поганый человек! Не человек… человечишка! У-у-уу. Не понимаю, за какие грехи моя Светка такого выбрала. На свадьбу не позволил меня
позвать. Представляете? Меня – родную мать, не позволил позвать на свадьбу моей дочери!
У-у-у-ух каков. А Светка всё его оправдывает, мол, хороший он, приглядись. А я
приглядывалась! Честно, приглядывалась… ничего там хорошего. Срам, да и только.
Альфонс он, ей-богу. Муж – глава семьи же, а тут – наоборот. С работы на работу скачет, как
пташка: то ему не понравилось, другое… И дома по полмесяца сидит, страдает, якобы.
Светочка моя шею сворачивает, чтобы его прокормить. Ох, зла любовь, ох, зла.
Аня. Любовь долготерпит.
Попутчица. Ты мне тут не цитируй. Знаю, знаю… Я, может, и кажусь со стороны
дурной, но я же о дочери забочусь. У вас вот дети есть?
Аня. Нет. Не люблю детей.
Попутчица. Да как можно то?! Вы ж и сами когда-то были.
Аня. Когда была – себя не любила.
Попутчица (качает головой). Ой, ой… а сейчас?
Аня вежливо улыбается, встаёт, засовывает спортивный костюм в сумку, весит на
крючок и застилает спальное место. Попутчица внимательно следит за её действиями, встаёт,
делает то же самое. Аня берёт сумку, уходит в туалет и возвращается в спортивном костюме.
Садится, наливает сок в кружку, выпивает, ставит обратно на стол, протирает салфеткой.
Попутчица. Не люблю поезда – тоску нагнетают.
Пауза.
Попутчица. Хорошо, если не подсядет больше никто в это купе. (Показывает на
боковушки). Вон там постоянно хачики всякие, да неруси ездят. Помню, ездила я несколько
лет назад в Пермь, когда доченька только с этим козлом недожаренным гулять начала, так тут
весь вагон «этими» кишил. Они же ещё семьями большими путешествуют, этакими
коммунами. И вот ходили, да ходили по вагону всё время, ещё и разговаривали на этом своём
противном языке. (Плюётся). Ужас, да и только.
Пауза. Аня вежливо улыбается.
Попутчица. Мария Петровна я, кстати.
Аня. Аня.
Попутчица. Аня… Анечка… я же не в первый раз в Пермь-то еду. Ага, не в первый.
Аня кивает головой.
Попутчица. Ну, я говорила уже про этих, таджиков противных. Ну, так вот. Не дал он
мне с дочерью увидеться, зятёк-то мой, противный, чтоб ему, гаду, могилу вырыли, да жить
туда отправили. (Замолкает, тяжело дышит и смотрит в одну точку, крестится). Что ж я такое,
дура, говорю? А? Точно дура.
Пауза.
Попутчица. Так вот, не дал он мне Светочку мою повидать, принцессу мою
белокурую. Та даже на лестничную площадку не вышла – мужьего гнева боялась. Думала –
выйдет, и выгонит он её тотчас. Дура… Дура! Такая же, как и я – дура! Она – единственное
чадо моё, большего Бог не послал. Любили детей мы с папашкой её – Всеволодом. Был бы
муж жив, так не позволил бы ей такого выбрать. Сам бы приехал, да отвёз обратно. Уважал он
меня, любил. И меня, и родителей моих, никогда и слова плохого в их сторону сказать не
смел. А Светка вот влюбилась в козла тугорогого, забыла и мать свою, и город родной, и всё,
чему я её учила. Больно это, Анечка, детей растить. (Плачет). Ночами не спишь, всё – им, всё
– для них, учишь, воспитываешь, все силы прикладываешь, чтобы человеком с большой
буквы вырос, а итог-то…
Аня. А вы ей это говорили?
Попутчица (вытирая слёзы). Чего?
Аня. Вы ей говорили, что вас беспокоит? Рассказывали всё это? Знаете, на людей
повлиять можно, на всех, главное – слова правильные подобрать.
Попутчица. Говорила… да что тут говорить.
Аня. Может, чаю?
Попутчица (не слушая). Как можно мать родную забыть? А? Ну как? Она же обувала,
одевала, добра желала, любила всегда и за всё. Как мать не любить? Я вот свою любила, да
покинула она меня рано – мне 5 лет было, не понимала совсем ничего, дурёхой ещё была.
Аня. Соболезную.
Попутчица. Я и теперь-то ехать боюсь. Понимаете? Боюсь. Не пустят, опять придётся
на вокзале ночевать. Я же скопила специально на эту поездку, чтобы дочь обнять. Не видела я
Светланку уже несколько лет. Душа болит, понимаешь? Болит. Да сердце отказывается
верить, что миленькая моя, жизнь моя, маленькое чадо моё отказалось от меня, чтобы
мужчину ублажить. Можете в это поверить? Я – не могу.
Аня. Людям вообще свойственно разочаровывать самых родных и любимых.
Попутчица. Вот вы мать любите?
Аня. Конечно, но ведь это не значит, что я никогда её не разочаровывала. Если вам
будет от этого легче – я всегда была кошмарным ребёнком, за это мне стыдно до сих пор.
Именно из-за этого я не люблю детей – из-за того, какой сама была и продолжала оставаться
чуть ли не до сегодняшнего дня.
Попутчица. Что вы натворили?
Аня. Наверное, ничего особенного. Матерям, которые действительно жертвуют собой
ради своих детей, стоит ставить памятники при жизни, я так считаю. Я очень не хотела
поднимать эту тему, но не так давно, всё же, сказала маме о том, что мне стыдно. Она
ответила, что давно уже всё простила. Уверена, что и вашей дочке стыдно.
Попутчица. Вы, правда, так думаете? Она ни разу не приезжала ко мне, на звонки не
отвечает, сама, естественно, тоже не звонит. Я даже не знаю, хорошо ли с ней всё, жива ли, не
болеет.
Аня. У меня сердце сжимается от вашей истории. Очень надеюсь, что ваша дочь
одумается.
Попутчица. Призрак её как будто меня преследует, хоть и жива моя милочка.
Представляете? Вижу Светочку мою, как наяву, и частенько, и всё пытаюсь сказать ей, что не
правильную жизнь она выбрала, да ведь не слушает.
Пауза.
Попутчица. Простите меня. Спать, пора спать. (Залазит на верхнюю полку).
Аня достаёт из сумки книгу Эдварда Радзинского «Моя театральная жизнь», кладёт на
стол.
Аня. Может, вам чего-нибудь нужно?
Попутчица. Принесите воды горячей, Анечка. За ночь остынет. Люблю воду.
Аня берёт алюминиевую кружку Марии Петровны, захватывает свою, идёт вдоль
выгона к крану с кипятком, набирает воду в обе кружки, возвращается. Ставит кружку
попутчицы на стол, накрывает салфеткой, в свою кладёт чайный пакетик. В вагоне темно, по
радио играет прелюдия до диез минор Рахманинова. Аня видит Колю на противоположной
полке, вздрагивает, садится, некоторое время смотрит на него. На Коле джинсы и клетчатая
рубашка. У него тёмные волосы, родинка на правой щеке, он слегка дёрганный.
Аня. Ты что… ты что тут делаешь?
Коля (разглядывает свои ногти). Проводить вот решил. В последний путь, нет?
(Смеётся).
Аня энергично поднимает и опускает чайный пакетик в своей кружке, делает глоток.
Аня Ты – последний, кого я хочу видеть.
Коля. Ты что, обиделась? Ань, прекрати.
Аня. Нет, правда, я больше не хочу видеть тебя!
Коля (смотрит в окно). Смотри, дождь.
Аня тоже смотри в окно; по нему барабанят капли. В вагоне душно. Аня встаёт и с
силой открывает окно. По движению вагона капли летят на неё.
Коля (показывает наверх). А как же старушка?
Аня. Ничего с ней не случится.
Коля. А с тобой?
Аня. У тебя очередной план как подпортить мне жизнь?
Коля. Мы всё-таки похожи… нет, всё-таки очень похожи.
Аня. Ни капли общего! Я – не бесчувственная сволочь, не механизм.
Коля. Ах, да, ты же считаешься себя особенной
Аня. Каждый человек считает, что «я не такой как все». Что с того? Так думаю я, ты и
ещё 7 с лишним миллиардов людей.
Коля. Да ты на себя посмотри! Пустячковая, среднестатистическая деваха. У меня таких
– пруд пруди.
Аня. Благословляю тебя, в таком случае, на долгую жизнь, полную приключений,
рядом с «пустячковыми, среднестатестическими девахами».
Коля. И что, ни капли не ревнуешь?
Аня. Нет. Ты мне весь мозг проел за эти годы: крашусь я чересчур много, учусь не там,
где надо, работа у меня скучная и отстойная, читаю я мусор, дышу тоже неправильно.
Коля. Обиделась всё-таки…
Аня. Обижаются на людей, чьи поступки важны, но больше…
Коля (перебивает). Вот только не надо со мной шаблонами разговаривать.
Аня. Так ведь у меня вся жизнь по шаблону, тоже, кстати, неправильному.
Коля (указывает на книгу Радзинского). Вот они – шаблоны твои. Кто там у тебя ещё
на божничке? Ах, да, Познер – великий журналист времён и народов, мастер интервью. Ещё
кто? – Тарковский – полоумный режиссёр, Бертолуччи – туда же, писатели твои любимые,
фильмы, режиссёры, драматурги, поэты… ты вся из цитат и состоишь – ничего своего.
Аня. А ведь я считала тебя умным. Однобоко судите, сударь. К тому же, вкусы у нас с
тобой всегда похожи были. Об этом свидетельствует хотя бы то, что мы любили одного
человека – тебя. Ты, правда, и сейчас от него без ума.
Коля. Значит, вот каким ты меня видишь?
Аня. Ты – сноб, диктующий всем свои правила и попирающий всех, кто им не
соответствует.
Коля. Да брось.
Аня. Я ведь из глубинки, из деревни, можно сказать, из маленького города, где ты,
кстати говоря, сам жил какое-то время. Я не патриот, я не люблю его, но, чёрт возьми, то, что
я там родилась – ещё не повод считать меня второсортной! (Повышает голос). Нет у меня
трёх высших, не знаю я английский в совершенстве, как твоя ненаглядная Алёна. И, кстати, да
– в Америке я тебе тоже не изменяла, уж прости.
Коля. Браво!
Аня. Да ты меня не знаешь даже. Не такая я, какой ты меня видел все эти годы. И
знаешь почему? Потому что я влюбилась в тебя, как идиотка и у меня мозг отключался
напрочь, когда я видела тебя. Я своё имя-то вспомнить не могла. Я превратилась в какое-то
подобие человека, тупое и влюблённое, которое на всё было готово, чтобы ты хотя бы
попытался полюбить в ответ.
Коля. Да ты ж меня сама и придумала. Не я это, не такой я, каким ты меня видела.
Аня. Может, отчасти – может, я видела в тебе только хорошее, оправдывала каждый,
абсолютно каждый камень в мой адрес. Для чего тебе это было нужно?
Коля. Что нужно?
Аня. Заставлять меня чувствовать себя неуместной.
Коля. Неуместной?
Аня. Да, неуместной. Скучной, ненужной, неинтересной, ошибкой природы, в общем.
Хотя нет, подожди, скучной я всё же была, потому что боялась сказать что-то не так. Знаешь,
насколько это поганые ощущения? Я места себе не находила, комнату шагами мерила. У меня
даже список песен есть, сборник так сказать, собрание сочинений – всё, что напоминало о
тебе. Ты ведь постоянно пугал, что рано или поздно уйдёшь из моей жизни. У меня тетрадка
была со стихами, посвящёнными тебе, все билеты к тебе хранились, не знаю, зачем только. И
вот итог: около ста стихотворений, несколько десятков рассказов, столько же миниатюр про
тебя, про нас, про то, почему нас так и не было.
Коля. И после этого ты хочешь сказать, что у меня было ошибочное мнение о тебе? Я
никогда не считал тебя второсортной. Недалёкой – да. Но разве умный человек будет
заниматься всем этим? Стихи она писала, рассказы, ещё всякую дрянь.
Аня. Мне было 19, я была влюблённой дурочкой. Прогуливала пары, чтобы
разговаривать с тобой целыми днями, сидела с телефона в аське и каждый день представляла,
как в один прекрасный момент ты поймёшь, что жить без меня не хочешь и как в дурацких
фильмах прибежишь останавливать в аэропорт, на вокзал, у такси, да просто у фонаря
уличного. Главное, что ты, такой умный и большой дядя, заберёшь меня к себе, и до конца
жизни будешь оберегать от всего дерьма.
Коля. Что за глупости?
Аня. Мне нужно было, чтобы меня спасли, понимаешь? От всего: от моей жизни, от
моих детских комплексов, от дороги, по которой я каждое утро ходила в институт, от второй,
по которой я ходила на работу, от монотонно сменяющих друг друга времён года, от слякоти
и грязи. Я была уверена, что ты сможешь. И знаешь – да, я придумала тебя, потому что ты бы
не смог. Я думала, что ты – спасательный круг, я любила в тебе саму идею любви и
освобождения.
Коля. Как поэтично…
Аня. А ты без конца сравнивал меня с этой Алёной. С этой девочкой с надменным
взглядом и русыми волосами, обязательно красивыми. И красилась она в меру, и умная была,
наверняка, и вся такая идеальная. И кофе вы любили, и джаз слушали, и за одеждой куда-то
там ездили, не припоминаю куда, но обязательно вместе. Я ненавидела её, хотя ни разу даже
не видела. Было время, когда я хотела разыскать её и подружиться, чтобы узнать, что же в ней
такого особенного, почему ты каждую с ней сравниваешь. Или только я до неё недотягивала?
Коля. Да что ты пристала к ней?
Аня. А ты?
Коля. Она давно ничего для меня не значит. Это так, кусок прошлого, какой-то там
старый и забытый сюжет. Она замуж вышла уже за какого-то урода, счастлива, наверное.
Аня. Да у тебя все девки – куски прошлого. Сегодня ты с кем-то, а завтра она для тебя
уже прошлое, ведь разгадал. Скажи всё-таки, почему ты меня так долго не отпускал?
Коля. Я не держал тебя – это раз. Во-вторых, я всегда говорил, что хорошо к тебе
отношусь.
Аня. Не держал? (Смеётся). А все твои обещания, что нас таки ждёт впереди большое
жирное светлое будущее?
Коля. Я и сейчас не прочь построить с тобой светлое будущее.
Аня. Да, конечно, светлое… светлее не бывает, я бы сказала.
Коля. А что тебя смущает?
Аня. То, что с тобой нет будущего. Его физически быть не может. Ты убиваешь всё
живое в человеке, превращаешь его в существо, полностью зависящее от тебя. Я ненавижу,
но уважаю эту Алёну, хотя бы за то, что она смогла уйти от тебя и захлопнуть дверь перед
твоим носом. Не важно, кто из вас кого бросил – важно, что она к тебе не вернулась.
Коля (повышает голос). Ты не знаешь, что у нас было, не лезь туда!
Аня. Что, за живое задела? Только этим тебя обидеть и можно.
Коля. Я не обижаюсь.
Аня. А я больше не хочу твоего присутствия в моей жизни.
Коля. Я тебе не верю.
Аня встаёт, берёт сумку и кружку, уходит. Возвращается через некоторое время, весит
сумку на крючок, кладёт на стол зубную щётку и пасту, завёрнутые в мешочек.
Аня. Всё сидишь?
Коля. А куда я денусь?
Аня. В идеале – как можно дальше отсюда.
Коля. Не груби, тебе не идёт.
Аня расправляет кровать, ложится. Коля тоже ложится на соседнюю полку, смотрит в
потолок.
Коля. Ну что говорить, ты же у нас теперь сурьёзная дама. Будешь жить в большом
городе, появятся у тебя мужики порядочные наконец-то, а то перебирала всякий хлам.
Аня. Ты – мой главный хлам.
Коля. И что, это правда? Вот так вот просто уедешь, оборвёшь со мной все связи?
Аня. Нечего обрывать.
Коля. А как же – любовь?
Аня. Нет любви.
Коля. А что есть?
Аня. Ничего нет, Коля. Ты прав – я тебя придумала, а теперь хочу раздумать.
Коля. О чём я и говорю – ты сама-то себя не знаешь, не понимаешь.
Аня. Пойму, какие мои годы.
Коля. Тикают часики, тикают. Ну, ничего, найдёшь мужика порядочного, замуж
выскочишь, нарожаешь детей, будешь дома с небритыми ногами коляску качать, пока муж
изменяет. Всё нормально, Ань, все так живут.
Аня. Ты другого в людях и не видишь.
Коля. Да все изменяют. Не веришь?
Аня. То, что ты от бывшей жены налево ходил, ещё не значит, что все такие.
Коля. Ах, ну да, полюбит тебя любовью неземной осёл какой-нибудь, и будет у вас всё
по-особенному, и уже он тебе стихи читать и дифирамбы петь будет, а не ты ему.
Аня. А тебе-то что с того?
Коля. Да ничего, это я так, о тебе беспокоюсь.
Аня. О себе беспокойся.
Коля. А у меня всё прекрасно, меня моя жизнь полностью устраивает.
Аня. Устраивает? Да у тебя вся жизнь – это крик о помощи. Цепляешь девушек,
которым даже в глаза не смотришь – без надобности. Они для тебя всё равно все на одно
лицо. Говоришь им одно и то же, делаешь всё по одной схеме, а дальше – они для тебя уже
пройденный этап, мусор. Некоторые годны максимум на повторный приём.
Коля. Да не веду я себя так.
Аня. А как?
Коля. Не подходила ты мне просто, понимаешь? Ты какая-то вечно вялая, холодная.
Вечно появлялись у тебя новые идеалы, ты бредила разными властителями разных искусств,
превозносила их, сама пыталась пробиться в ряды писак. Я ждал, пока вырастешь и
поумнеешь.
Аня. Вот и жди дальше. (Отворачивается к стенке).
Картина 2.
Аня просыпается ближе к полудню. Попутчицы уже нет, Коля всё так же лежит на
противоположной полке и смотрит в потолок. Аня берёт со стола зубную щётку и пасту,
уходит на некоторое время, возвращается, садится на полку, смотрит в окно. Дождь перестал
идти, но на улице пасмурно.
Коля. Как спалось?
Аня. Прекрасно.
Коля. Ну что ж, ещё немного – и ты достигнешь своей цели. Ты ведь этого всегда
хотела – сбежать от чего-то. Вот, пожалуйста, сбегаешь. Вот только туда ли?
Аня. А куда надо было? К тебе?
Коля. Да на кой ты мне?
Аня. Как обычно – семь пятниц на неделе. Хочу – не хочу, люблю – не люблю, нужна
– не нужна. Только теперь-то до меня дошло, что не нужна и никогда нужна не была.
Коля. Нужна – не нужна. Ты что, совсем ограниченная?
Аня. Продолжай, ещё какая?
Коля. В твоём мире нет полутонов.
Аня. А тебе что до моего мира?
Коля. Ты меня утомляешь.
Аня. Добро пожаловать подальше отсюда в таком случае.
Коля. Уверена? Не хочешь меня больше видеть? Ты ведь в курсе, что я, правда, могу
исчезнуть из твоей жизни.
Аня. Да ты давно из неё исчез. Ты в самый первый день это сделал.
Коля. Что за глупости?
Аня. Все эти звонки, смс-ки, извинения с завидной периодичностью, этакое
фальшивое раскаяние – посмотрите на меня, я не такой изверг, я тоже могу чувствовать.
Редко, но метко – могу, делаю. Для чего ты меня звал постоянно, просил к тебе приехать?
Время на меня тратил, водил везде, показывал жизнь, которой у меня с тобой никогда не
будет, создавал видимость, как будто мы так счастливы, что ничто вокруг значения не имеет?
(Почти кричит). Для чего ты всё это делал, а? Смотреть нравилось, обламывать? Да ты с
первого дня всё понял и всё знал. Знал, на какие кнопки нажимать, что говорить, что делать.
Это ведь тоже по знакомому плану делалось, так?
Коля. Да успокойся ты. Я всегда хорошо относился к тебе, и у меня не было цели тебя
обидеть.
Аня (не слушает). Зачем ты сам приезжал? Зачем врал, что чувствуешь ко мне что-то
особенное. Оно, конечно, сильное, но не дотягивает до того, чтобы заострить своё внимание
только на мне. Для чего ты заставлял меня меняться под тебя?
Коля. Стоп. Ты всё это делала по своей воле, я никогда ничего от тебя не требовал. Я
звал – ты приезжала, какие проблемы?
Аня. Никаких, всё разумно и логично, если не брать во внимание, что я сразу
выложила карты на стол, а ты крутил и играл ими, как хотелось. Коле скучно – Коля балуется.
Я молчала год, целый год, или всего год – это, по желанию. Ну, так вот, спустя этот чёртов
год я сказала, что люблю тебя, и что ты ответил? – «зря». Ты сказал «зря».
Коля. Уймись, я не делал ничего, чтобы обидеть тебя.
Аня. Да какая к чёрту теперь-то разница?! Ты никогда ничего не делаешь, да. Ты – из
тех, кто стоит рядом с человеком, висящим над пропастью, и наблюдаешь за тем, скоро ли он
сорвётся. И твоей вины в этом не будет – ведь не из-за тебя он в таком положении, а
помогать? – что вы, зачем вмешиваться, увольте.
Коля. А что, ты висела над пропастью? У тебя всё прекрасно было: училась худобедно, жила с мамой, тебя одевали и кормили. Не жизнь, а сказка. Потом моча в голову
ударила, ты переехала в какую-то халупу, потом сменила одну на другую, и так раз 10, жила с
каким-то придурком, а когда и он киданул, то решила, что пора в корне менять свою жизнь.
Где тут пропасть? Тут юношеский максимализм, который из тебя, видимо, так до конца
жизни и не выйдет.
Аня. Я образно выражаюсь.
Коля. Ты – пустой человек. Обвиняешь меня в своих бедах и неудачах, а для чего? Что
тебе это даст?
Аня. Конечно, у меня всё прекрасно было, впрочем, как и у тебя. Однако это не
мешало тебе с выражением лица человека, познавшего жизнь во всех её тонкостях, постоянно
тыкать меня носом во всё, как собаку нассавшую не в том месте. И ты знаешь, а я ведь правда
считала тебя невероятно умным и мудрым. Думала, как Коля говорит, так и есть – ведь ему
лучше знать. Ты же мне постоянно и внушал, что я маленькое безмозглое создание, которому
ещё расти и расти до тебя, твоих взглядов на жизнь и ощущений. И преступлением для тебя
было, что я думаю не так, как ты.
Коля. Да тебе всегда, насколько помню, было на кого ровняться. Взять хотя бы этот
список сомнительных мужиков, с которыми ты спасалась то ли от горя, то ли от безделья.
Аня. А как же твой парад девиц, о которых ты рассказывал? И каждый раз я думала:
бедная, несчастная, ущербная девочка, как она вообще могла ему поверить? А спустя какое-то
время до меня доходило, что это я, скорее, себя жалею, ведь я тоже в твоём списке далеко не
первая и не последняя.
Коля. Я хотя бы не орал на каждом повороте, что эти девушки меня
трансформировали в другое «Я».
Аня. Любой человек, который появляется в твоей жизни, тебя меняет.
Коля. Опять клише…
Аня. Из-за кого-то я полюбила ночные прогулки, кто-то привил любовь к балету, ты,
вот, заставил меня вообще по-другому взглянуть на себя и свою жизнь.
Коля. Чем это?
Аня. Когда я встретила тебя, чувство такое было, знаешь, как нечто очень светлое и
тёплое, которое где-то там, впереди. И ты видишь это и стремишься туда быстрее. Ты
пробуждал во мне лучшее. Можно сказать, что всё, что было «до» - это лишь подготовка к
жизни. Когда появился ты, мне захотелось развиваться, а не деградировать, а ведь ты знаешь,
насколько я ленива. И всё ключом забило. Я преобразила комнату, ну, как могла, даже
уговорила родителей перенести ко мне «кассио»: была уверена, что ты увидишь, попросишь
сыграть, и именно этим я тебя покорю. (Смеётся). «Лунная соната» Бетховена – она должна
была заставить тебя полюбить меня. Перед тем, как ты пришёл ко мне во второй раз, я
сыграла её, наверное, раз 15. Специально ногти подстригла, чтобы по клавишам не стучали.
(Серьёзно). Мама моя тебя не выносила. Она хорошо людей чувствует. Говорила, что ничего
от тебя ждать не стоит, но я постоянно её убеждала в обратном.
Коля. Надо было маму слушать.
Аня (не слушая). А когда ты пришёл, то даже не обратил внимание на синтезатор.
Посидел, покачал головой, как обычно, рассказал пару шуток, вручил шоколадку, обёртку от
которой я сохранила, а потом ушёл. А я второй раз в жизни тебя видела, но уже была
абсолютно уверена, что это любовь. Та, которая до гроба и дураки оба. Ошиблась: дура
только я. Хотя ты, по-своему, тоже дурак.
На улице стемнело, в вагоне загорается свет.
Коля. Аня, ты меня смешишь. Чего ты вообще ожидала от меня? Любила она…
Аня. Я всегда ждала от тебя только одного – взаимности. Да, я была студенткой,
которая жила с родителями, но ты и не таких имел, будем честнее. Коля, ты далеко не
порядочный человек, которого принято знакомить с родителями. Ты придираешься к словам,
вскрываешь чужие комплексы и раскидываешь их вокруг, ты давишь на самое больное, всё
серьёзное обращаешь в шутку…
Коля (перебивает). Достаточно. И чего ж ты, милая, от меня, такого негодяя, хотела?
Аня. Любовь зла, знаешь ли.
Коля. Но это не моя вина, что ты ждала того, чего я не мог тебе предложить.
Аня. Не строй из себя идиота! Ты предлагал, а через сутки отказывался от своих слов,
заявляя «давай всё останется так, как есть, я ещё не готов», или «ты ещё не готова». Ты просил
забыть обо всём, забыть тебя, убрать тебя из моей жизни. Ты сам из неё несколько раз уходил,
но я билась за тебя… не знаю с кем… с собой, очевидно. И – всё, Коля, я больше не хочу
этого.
Коля. Ты просто воспринимаешь всё очень близко к сердцу.
Аня. Нет, тут стоит переформулировать: ты просто откровенно срёшь на всё, что
близко моему сердцу. Ты всегда так делал, я уже привыкла. И знаешь, стала мазохистом,
очевидно, за столько времени. Мне больше неинтересны обычные среднестатистические
обыватели… нет. Видимо, я ищу того, кто меня доломает.
Коля. Я тебя не ломал. Ты на себя посмотри – ты итак вся в пробоинах. Тебя не
залечить уже, не зашить. Внутри тебя так же пусто, как в моей коробке с дорогими душе
вещами, но строишь ты из себя интеллигента, хотя толком ничего и не знаешь. Но требуешь
при этом к себе королевского внимания, мол, у меня есть список требований и если вы не
соответствуете – мимо.
Аня. Список есть и у тебя, правда, там физические данные, в основном.
Коля. Да нет у меня никакого списка.
Аня. Разве?
Коля. Просто я не уделяю внимания тем, кто, мягко говоря, этого не заслуживает.
Аня. О чём и я говорю. Но тут работает политика двойных стандартов, и если ты,
отшивая тех, кто тебе никак – просто разборчив, то я, делая то же самое, меркантильная тварь.
Коля. А при чём здесь меркантильность?
Аня. Не при чём, по идее, да вот вы, мужики, при любом раскладе называете девушку
меркантильной.
Коля. Бред.
Аня. Каждый трактует поступки людей так, как хочет.
Коля. Понятно, короче. Мало того, что ты обвиняешь меня во всех бедах…
Аня (перебивает). Достаточно. Какой в этом толк? От того, что мы спорим, ты ничего
не докажешь, а я не верну 4 года своей жизни назад.
Коля. Я ни в чём не виноват.
Аня. Да никто не виноват… я ждала от тебя того, чего ты, очевидно было, не сможешь
дать.
Коля. Сия претензия к тебе.
Аня. О чём я и говорю.
Проводник вагона моет пол, забирает мусор. Доходит до купе Ани.
окно).
Проводник (натирает шваброй пол). Не холодно вам? (Указывает на приоткрытое
Аня. Нет, всё в порядке.
Проводник вежливо улыбается, продолжает наводить чистоту, через пару минут
уходит в соседнее купе, прихватив пакет с мусором.
Аня (Коле). Знаешь, а ведь правду говорят, что всё – к лучшему. Мы бы не ужились
вместе. И я бы никогда не решилась уехать.
Коля. А ты что, и правда думаешь, что тебя ждёт счастливая и безоблачная жизнь?
Аня. Нет, но я готова к трудностям. Спасибо тебе, в какой-то степени, научил. Я
правда считаю, что каждый человек приходит в твою жизнь в качестве учителя, и чем
чудовищнее он её делает – тем сложнее предмет. В итоге всем, кто был, хочется сказать
спасибо.
Коля. Клише – твоё второе имя.
Аня. Это мои мысли. Плевать, что так же могут думать ещё половина населения
Земли, но это мои мысли.
Коля. В тебе нет ничего, понятно? Ты – обычная, стандартная, пустая, очень
недальновидная…
Аня (перебивает). Почему тебя так задевает то, что я тебе не подхожу?
Коля. Шутишь? Меня это никак не трогает.
Аня. Тогда почему ты здесь? Зачем говоришь все эти вещи? Для чего опять пытаешься
меня задеть?
Коля. А что, получается?
Аня. Я уже привыкла к этим бессмысленным оскорблениям, которые тоже, кстати,
звучат неизвестно для чего. Но всё же – для чего ты здесь?
Коля. Я всегда говорил, что ты – дорогой человек для меня.
Аня. Да не дорога я тебе. С дорогими так себя не ведут, на дорогих не плюют с
многоэтажки.
Коля. А я что, плевал на тебя?
Аня. Ну, а как это ещё назвать? – когда я приезжала к тебе, а ты вообще игнорировал
сей факт, хотя я предупреждала, что еду не по делам, а конкретно к тебе. Или когда мы всётаки встречались и уже спустя пару часов ты всем видом показывал, как я тебе наскучила.
Коля. А что мне было делать, если ты постоянно молчала? У тебя вот только сейчас
голос прорезался.
Аня. Ты мне не давал слова. Вспомни, как у нас проходили практически все беседы:
говорил ты, говорил обо всём и сам с собой, и даже когда я открывала рот – всё равно
говорил ты. Опять же в этом нет ни твоей, ни моей вины. Мы просто говорили на разных
языках, жили в разных мирах и так далее. Некоторым людям просто не предназначено
встретиться, а мы каким-то образом обошли эту систему и сделали всё по-своему.
Коля. Мир не такой, как ты о нём думаешь.
Аня. Мой мир такой. У каждого своя истина.
возня.
Поезд останавливается на вокзале одного из небольших городов. В вагоне начинается
Аня (смотрит в окно). А ведь всё могло быть иначе, будь я немного другой, или ты
немного другим… или если бы мы встретились в другое время, или в другом месте.
Коля. Что, например?
Аня (не отрываясь от окна). Да всё. Встретились бы мы хоть на день позже и,
возможно, всё было бы по-другому. Дьявол в мелочах. В нашем случае – действительно
дьявол. (Переводит взгляд на Колю). Влюбляются же, в первую очередь, в мелочи. В родинку
на правой щеке, в то, как голову склоняешь набок, когда смеёшься, в суетливо бегающие глаза
непонятного такого цвета, в чёлку, которая ну никак не лежит так, как надо. Я настолько
нервничала перед нашей первой встречей, что совершенно не помню, какой она была.
Помню только свои ощущения – что уже никогда не будет так, как раньше.
Коля (какое-то время думает). Так, значит, вот за что ты меня полюбила?
Аня. За это, за многое другое. За то, что такого, как ты больше нет. «Шедевры не могут
множиться» - так я о тебе писала в одном из стихов.
Коля. Я никогда не читал твоих стихов.
Аня. Я знаю, и я этому рада.
Коля. Почему?
Аня. Ты бы в своей манере сказал что-нибудь, а на меня влияли твои слова. Если бы
не эти блокноты с записями – я бы не пережила ни одной из зим. В это время года было
особенно грустно. Хотя, это скорее не грусть, а ощущение невозможности, как будто дальше
ничего нет и быть не может.
Коля. Не стоило так воспринимать мои слова.
Аня. Я знаю.
Коля. К тому же, ну какое будущее у нас может быть? Мне нравится жить одному, я не
хочу делить с кем-то своё время, зависеть от кого-то.
Аня. Никогда не верила этим словам.
Коля. Почему? Потому что «человеку нужен человек»?
Аня. Потому что сложно возвращаться домой, когда никто не ждёт. Это как в фильме,
знаешь, который обязательно снят в тёмных тонах: человек возвращается домой, кидает сумку
на стол, вздыхает, обходит комнату, наливает в бокал вина, садится. Обязательно играет какаянибудь инструментальная мелодия, скажем, в ля миноре. Ля минор – это грусть, но не
трагедия. И всё у него не так, и стены на него давят, потому что среди них нет никого, кто мог
бы сесть рядом и в унисон помолчать.
Коля. Ты слишком часто смотришь мелодрамы.
Аня. Что, у тебя никогда не бывало таких вечеров?
Коля. Нет.
Аня. А у меня вот были и частенько.
Коля. Тебе постоянно нужны были люди вокруг, чтобы стать полноценнее, что ли.
Для меня это было невмоготу.
Аня. Я должна была уважать твоё решение. Это сложно, это как будто с ума сходишь: я
любила тебя и хотела быть с тобой, просто чтобы видеть твою жизнь изнутри. Тебя это
угнетало, тебе это действовало на нервы, хоть ты и не хотел совсем избавляться от меня.
Самое страшное во всём этом для меня то, что я не могла сделать тебя счастливым. И это –
главное разочарование в самой себе.
Коля. Ань, да как вообще можно сделать кого-то счастливым, если мы сами себя-то не
можем порой? На это никто не способен.
Аня. Ты же смог сделать меня счастливой. Мне доставляла радость каждая смс-ка от
тебя: это означало, что с тобой всё в порядке. Каждое утро я верила, что именно этот день
станет особенным, прокручивала эти моменты в своей голове: как я возвращаюсь с учёбы, а
ты ждёшь меня у подъезда, как внезапно звонишь и спрашиваешь: «Ты дома? Потому что я
стою возле двери», (повышает голос) как я получаю многозначительное сообщение, где есть
хотя бы намёк на то, что я – единственная для тебя… я ненавидела эту эру информационных
технологий, потому что она убила всю загадку. (Внезапно начинает говорить очень спокойно
и тихо). Но я возвращалась с учёбы – а у подъезда никто не ждал, ты никогда не приходил без
предупреждения, не писал сообщений, а только отвечал на них.
Коля. Ты права, всё могло быть иначе, если бы мы оба были другими людьми.
Поезд плавно трогается. Аня и Коля молча смотрят в окно на мелькающие картинки
города. Опять начинает капать дождь.
Аня (кивает головой на окно). Где-то в параллельной вселенной, мы могли бы жить в
подобном городе. Работать, каждый где-то, возвращаться домой под вечер, ужинать, читать
газеты, рассказывать, как у кого прошёл день. Я могла бы любить детей и, возможно, они бы у
нас были и даже не в одном экземпляре. Мы бы ссорились, путешествовали и любили. И мы
бы любили такую жизнь, чёрт возьми.
Коля. Ничего в этом хорошего нет. Это спокойствие, надёжность, уютное гнёздышко,
которая мечтает себе свить каждая девушка… тебе бы самой наскучило всё это через полгода.
Да и где гарантия, что я бы тебе не наскучил при любом раскладе? Я – обычный человек,
езжу в транспорте, иногда чихаю, хожу в туалет, хамло вот, как выяснили.
Аня. Ты, правда, думаешь, что всё это могло бы стать причиной разочароваться в тебе?
Уж если я не стала к тебе относиться хуже после твоих выкрутасов, то тот факт, что ты
сидишь на горшке, насвистывая мелодию, меня бы вряд ли задел.
Коля. Конечно, нет, сначала всё кажется новым, выразительным и прекрасным. А
представь, если я буду каждый день делать одно и то же? Монотонность действий, фраз.
Через пару месяцев ты уже будешь точно знать, что я скажу, если ты задержишься на работе,
если оставишь волосы в раковиной. Спустя ещё несколько месяцев тебя это будет уде
раздражать. Знаешь, как живут люди в семьях? – плохо.
Аня. Мы всё равно этого никогда не узнаем.
Коля. Верно.
Пауза.
За окном светает. На улице слабый туман. Поезд замедляет ход, заехав в область
конечного пункта назначения. В полупустом вагоне медленно начинают просыпаться
пассажиры, ходить туда-сюда.
Аня. И всё-таки я правильно сделала, что отпустила тебя.
Коля (улыбается). Как знать, а вдруг…
Аня (перебивает). Нет.
Коля. Ты – хорошая девушка, будет у тебя ещё счастье.
Аня. У тебя тоже.
Коля. У меня и так всё в порядке.
Аня берёт сумку и уходит, возвращается в одежде, в которой садилась на поезд,
костюм убирает в сумку. Туда же – кружку и чай.
Коля. Не растворись в большом городе. Ну, знаешь, как это бывает.
Аня (задумчиво). А ведь я ни разу правильно не угадывала, что будет с моей жизнью
через несколько лет. Бывают люди, которые знают, кем хотят себя видеть и ставят чёткие
цели. А потом видишь их спустя пару лет – да, они этого добились: кто-то построил карьеру,
причём конкретную, кто-то семью завёл, кто-то спился. Я тоже всё время видела себя через
какое-то время в определённой роли, но эти пророчества никогда не сбывались.
Коля. Ты просто маленькая ещё, не знаешь, чего хочешь.
Пауза.
Аня. Мне страшно, Коль. 4 года у меня жизнь вертелась только вокруг тебя, а теперь я
как будто выглянула в окно… ну, туда, где жизнь за пределами твоих привычек, фраз, твоей
родинки на правой щеке и суетливо бегающих глаз непонятного цвета. Ощущение, что я
совсем одна.
Коля. Ты и раньше была одна.
Аня. Но теперь я возвращаюсь домой, где никто не ждёт, кидаю сумку куда-нибудь,
вздыхаю, прохожу по комнате, наливаю вино в бокал и музыка в ля-миноре – та, что должна
быть грустной, но не трагичной… она больше не играет. Стены не давят;среди них и не
хочется видеть того, кто сядет рядом и будет молчать, потому что он будет мне мешать,
неважно чем, даже тем, что дышит.
Коля. Встретиться тебе ещё кто-нибудь, с кем захочется молчать.
Поезд подползает к вокзалу, останавливается. В вагоне начинается суматоха. За окном
из динамиков раздаётся: «Прибыл скорый поезд №071 с сообщением Екатеринбург – СанктПетербург прибыл на 2 путь 1 платформу. Аня накидывает пальто и накидывает хомут как
шарф.
Аня (встаёт). Ты ведь никогда не любил меня?
Коля. Нет.
Аня. И не смог бы?
Коля. Ань, нет.
Аня. Всё равно спасибо за то, что ты был в моей жизни.
Аня проходит вдоль вагона, волоча за собой две сумки. На перроне её встречает Надя,
помогает вытащить багаж. Обнимаются.
Надя. Как доехала?
Аня. Хорошо.
Надя. Много народу было?
Аня. Нет, до Перми со мной ехала попутчица, дальше – одна.
Надя (оглядывает сумки). Места у нас мало, учти.
Берёт один чемодан, Аня – второй, идут вдоль поезда.
Надя. Резюме уже кому-нибудь отправляла?
Аня. Да, в несколько фирм. Пока ничего не ответили.
Надя. А вообще, с чего хочешь начать?
Аня. Строить будущее. С прошлым я уже попрощалась.
Уходят.
Конец.