61:07-10/1233 Литературная критика А.И. Солженицына

61:07-10/1233
Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского
На правах рукописи
АЛТЫНБАЕВА Гульнара Монеровна
Литературная критика А.И. Солженицына:
нроблемы, жанры, стиль, образ автора
Специальность 10.01.01 - русская литература
Диссертация на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Научный руководитель кандидат филологических наук,
профессор Л.Е. Герасимова
Саратов - 2007
2
СОДЕРЖАНИЕ
3
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА
1. Идейно-эстетические «узлы» литературной
А.И, Солженицына
1.1. Ответственность, служение и свобода
1.2. Правда и способы её выражения
1.3. Природа художественности и поэтика произведения
критики
39
39
53
76
ГЛАВА 2. Жанры литературной критики А.И. Солженицына. Особенности
стиля. Образ автора
2.1. Многообразие форм и синтез жанров
2.2. Особенности стиля
2.3. Образ автора
118
118
150
165
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
189
БИБЛИОГРАФИЯ
194
3
ВВЕДЕНИЕ
С момента первой публикации и до сегодняшнего дня личность и
творчество Александра
Исаевича Солженицына вызывают
неостывающий
интерес, да и отношение к писателю далеко не однозначно. Празднование 85летия писателя (2003 г.) показало, как много у него сторонников, но немало и
людей, откровенно не принимающих и не понимаюш;их его творчество и
общественную деятельность.
Несмотря на то, что уже существует обширный свод литературы о
А.И, Солженицыне, исследование его творчества ещё только начинается. Очень
важным при этом, по мнению всех пишущих о Солженицыне, является синтез
различных аспектов, методик и жанров изучения. Это, несомненно, так, хотя
есть ещё сферы творческой деятельности писателя, требующие предварительно
систематизации и тщательного анализа. Одна из них - литературная критика.
Анализ форм художественного творчества А,И, Солженицына, от романа
до публицистики, в большинстве случаев начинается с его личности. Конечно,
особенности эстетики, поэтики, философии А,И, Солженицына тесно, прямо
связаны с особенностями его личности.
Личность А,И, Солженицына очень ярко выразилась и в его литературной
критике. О Солженицыне-интерпретаторе русской литературы говорится в
публикациях
П. Басинского', В, Бондаренко^, Л,
Бородина^
П, Лаврёнова^, И, Пруссаковой^, а рассмотрению отдельных
критической деятельности
И, Ефимова^
писателя посвящены работы
Н, Ивановой^,
Н. Коржавина'°,
Р, Киреева'*,
составляющих
Л, Герасимовой,
Л, Лосева",
А, Молько'^
А, Немзера'^ Л, Сараскиной''*, И, Сиротинской'^ Л, Штерн'^ и др,
В, Бондаренко подчёркивает, что именно «в последние годы раскрылся
Солженицын и как тонкий и вдумчивый критик. Почитайте его «Литературную
коллекцию», его рецензии - одну за другой, он блестяще чувствует любой
текст, он умело анализирует не только прозу, но и поэзию. Его критические
статьи полезно читать молодым литераторам - вот она, настоящая школа
литературного мастерства. <...>. Не случайно же Александр Солженицын
оказался из тех писателей, что не дают никак опустить планку русской
литературы как можно ниже, не дают миру забыть о ней»'^.
Собственно о литературной критике А.И. Солженицына говорится во
многих критических и исследовательских работах. Да и нет практически ни
одной работы, где бы не упоминались его публицистические выступления, его
заметки, мемуарные книги. Но всё это лишь вспомогательный материал для
исследователей. Так, на публицистические выступления А.И. Солженицына
ссылаются
в
своих
работах
М.М. Голубков ,
Ж. Нива ,
Р. Нлетнев ,
Н.Е. Спиваковский^', А.В. Урманов^^, Н.М. Щедрина^^ и др. Выдержки из
публицистики и мемуаристики А.И. Солженицына нужны им в качестве
проверки,
подтверждения,
расширения
собственных
наблюдений
над
художественным творчеством мастера.
Не так давно «Литературная
коллекция» А.И. Солженицына стала
предметом диссертационного исследования. Т.М. Автократова рассматривает
её как «явление писательской критики»^''. Автор поставил перед собой цель
«выявить основные приёмы и принципы анализа художественных явлений,
проявившиеся в литературно-критических статьях (очерках) Солженицына,
вошедших в книгу «Из "Литературной коллекции"», и характеризующие
особенности писательской критики и ее автора»^^ В работе справедливо
замечено, что при прочтении «коллекции» «открывается что-то новое в
понимании творческой личности самого автора очерков», но при определении
особенностей
писательской
критики
А.И. Солженицына
диссертант
высказывает спорные суждения о природе субъективности в ней. Так, делается
акцент на том, что на «характер суждений» Солженицына повлияло его
«личностное отношение» к рассматриваемым писателям: доброжелательное,
сочувственное,
негативное,
взгляд
сверху
вниз.
«Субъективность»
Солженицына интересует так или иначе едва ли не всех занимающихся его
прозой,
публицистикой,
мемуаристикой.
Природа
субъективности
Солженицына-критика будет интересовать и нас. В ходе анализа текстов мы
еще вернёмся к диссертации Т.М. Автократовой, чтобы в полемике с ней
высказать свои суждения.
Мы
говорим
о
литературной
критике
писательской критике, которая «подразумевает
критико-публицистические
творческого
наследия
выступления
которых
А,И, Солженицына
о
литературно-критические и
литераторов,
составляют
как
основной
художественные
корпус
тексты» ,
Писательская критика - область, активно изучаемая. Существует ряд работ,
отражающих
ключевые
аспекты интересующего
ОТ
исследования
Ой
Б,И, Бурсова ,
А,П, Казаркина^°,
нас типа критики. Это
0Q
Б,Ф, Егорова ,
СП, Лежнева"",
С П , Истратовой ,
СИ, Машинского^^,
Г,В, Стадникова"''',
И,С, Эвентова^'*, коллектива авторов в составе: В,И, Баранов, А,Г, Бочаров и
Ю,И, Суровцев^^
СИ, Мащинский справедливо заметил, что «нам всегда интересно знать,
что думает художник об искусстве, как оценивает то или иное явление
литературы,
наконец,
как
он
творческий
опыт»^^.
Очень
теоретически
часто
осмысливает
писатели,
помимо
собственный
собственно
художественного творчества, обращают свой интерес в сторону исследований
трудов своих коллег или же собственных размышлений о природе творчества,
«Критические суждения крупных писателей имеют двойной интерес. Они
значительны прежде всего сами по себе, анализом художественного материала,
нередко позволяющим проникнуть в сложные и сокровенные тайны того, что
мы называем «творческой лабораторией». Интересны они ещё и потому, что
дают нам возможность глубже постигнуть эстетические позиции и собственное
творчество этих писателей»^^. Очевидно, что и создаются работы такого плана
по двум причинам: из желания высказать своё мнение о каком-либо
заинтересовавшем произведении или из желания поразмышлять о творческом
процессе, о работе писателя и т.п., т.е. осознать собственное творчество в
контексте общелитературного процесса («Критика этого типа в определённой
степени имеет установку
на самопознание, она важнейший инструмент
понятийного осмысления собственной художественной практики. Это почти
прямой или опосредованный диалог писателя с самим собой» ). По словам
Г.В. Стадникова, «своеобразие литературной критики писателя выражается, вопервых,
в
том,
теоретического
что
она
осмысления
является
законов
важнейшим
средством
собственного
понятийно-
творчества,
формой
самопознания и самоконтроля»''^. Замечено, что обращение писателя к
творчеству другого художника, как правило, носит положительный характер,
т.к. писатель-критик «старается прежде всего раскрыть его "индивидуальную
истину"»'*^, а кроме того, «писательская критика с её личностью, авторским
самораскрытием,
публицистическим
пафосом
обладает
эффектом
непосредственного, прямого, убеждающего воздействия»'*'.
Говоря о жанровом спектре писательских
работ,
необходимо
подчеркнуть
его
литературно-критических
«открытость»,
да
и
теоретиками
отмечается, что именно писательская критика наиболее свободна в области
критических жанров. Жанр писательской критики тесно взаимодействует с
пограничными жанровыми формами, такими как «в лаборатории писателя»,
эссе, мемуаристика, публицистические, документальные, эпистолярные жанры.
С П . Лежнев подметил, когда писал о литературно-критических работах
И.А. Гончарова, что основными чертами писательской критики, в первую
очередь, являются «ориентация на собственный художественный опыт» и
«умение входить в творческий процесс другого писателя не аналитически, а
целостно»"^^. Эти слова, на наш взгляд, приложимы и к литературнокритическим работам других писателей. Кроме того, исследователь пишет, что
«любая из статей писателя-критика содержит элементы его эстетической
программы, везде он защищает своё понимание искусства и те принципы,
которыми он руководствуется в художественной практике»"*^. И, наконец,
одной из важнейших особенностей писательской критики является образ
автора, который, несомненно, отличается ярко выраженной субъективной
позицией'*'*, т.к. «для писателя очень часто поводом для
литературно-
критического выступления является обоснование и защита собственного
творческого мeтoдa»'^^ Небезосновательна и точка зрения И.С. Эвентова,
утверждающего, что писательская критика «во-первых, в значительном своем
большинстве всё же даёт объективную характеристику
произведений и
составляющих их элементов, правильно ориентируя авторов в возможных
творческих решениях и нередко подсказывая их; во-вторых, даже те суждения,
в которых есть доля субъективизма, интересны с профессиональной стороны,
хотя могут быть и не приняты критикуемым автором или читателем»'*^. Т.е.,
писательская критика двунаправлена: с одной стороны, это новое прочтение
того или иного произведения, а с другой, - это «яркий отпечаток манеры и
стиля писателя», его проверка и утверждение.
Среди жанров писательской критики выделяют «лабораторию писателя».
Б.Ф. Егоров в своей работе «О мастерстве литературной критики», обращая
внимание
на возможность
расширения жанровых
границ
литературной
критики, писал, что «возможность прямого, непосредственного выражения
идей, а также меньшая обусловленность жанровыми, композиционными и
другими правилами превращали иногда критику в творческую лабораторию
писателя...»'*''.
П.Н. Медведев сделал
специального
изучения"*^.
жанр «в лаборатории писателя»
По
его
определению,
для
предметом
особой
формы
писательского самовыражения, которое условно можно назвать жанром «в
лаборатории писателя», характерно присутствие таких составляющих, как
читательское впечатление от текста, а отсюда - и «активно-познавательная,
оценочная позиция». О качестве читательского восприятия в жанре «в
лаборатории писателя» учёный писал: «Умение подмечать в явлениях типичное
и характерное, умение выбрать "натуру" - объект наблюдения - и, наконец.
8
умение связывать разрозненные наблюдения в убедительные художественные
единства (образы, картины, концепции) - в этом и заключается искусство
формировать впечатления, "искусство видеть мир"»'*^. Писатель-читатель как
бы повторяет путь создания произведения, но повторяет по-своему.
На наш взгляд, жанр «в лаборатории писателя» имеет смысл считать
вполне
самостоятельным
жанром, а
не, как это принято, поджанром
писательской критики.
Часто с писательской критикой граничит и жанр антикритики, смысл
которой «не только в самозащите писателей, в отстаивании ими своих
произведений
от
несправедливых
нападок.
Смысл
её
-
в
раскрытии
художником своей творческой системы или в высказывании им суждений и
идей, значение которых выходит далеко за рамки данного спора. Это могут
быть идеи нравственные, эстетические, социальные»^^.
В.В. Прозоров
отмечает
«особую
литературной критики, тяготеющую
разновидность
писательской
к сферам психологии творчества,
автохарактеристики, авторецензии и автокомментарии»^'. В
-
писательскую
критику он включает и «образно-публицистические отклики на современную
литературную жизнь в принадлежащих писателю художественных текстах»^ .
Таким образом, с одной стороны, мы имеем дело с очередным взглядом
на то или иное произведение или творчество в целом, а с другой стороны, перед
нами самораскрывается писатель, выступивший в роли критика. Немаловажно
и то, какую роль в таких работах отводит писатель сам себе. Еще в 1910 году
русский критик П.М. Пильский отмечал: «И самые интересные страницы
нынещней критики, за немногими исключениями, принадлежат вовсе не
профессиональным критикам, а художникам,
пишущим об
искусстве»".
Примечательно, что А.И. Солженицын придерживается о писательской критике
такого же мнения: «Истинный критик - это очень редкий и высокий талант.
Истинный критик - это тоже художник, только в другом повороте. Вот почему
так глубоки бывают статьи больших художников о больших художниках»^"*.
9
В русской литературе существует традиция обращения писателя, помимо
собственно
художественного
творчества,
к
творчеству
литературно-
критическому. В XIX веке литературной критикой занимались В.А. Жуковский,
А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.А. Гончаров, М.Е. СалтыковЩедрин, Н.С. Лесков; фрагменты литературной критики есть и в «Дневнике
писателя» Ф.М, Достоевского, и в «Былом и думах» А.И, Герцена. Эстетика
серебряного
века изложена
в манифестах,
статьях,
письмах
поэтов и
мыслителей конца XIX - начала XX века. Среди русских писателей XX века
подобных примеров много. Здесь можно назвать В. Розанова^^, А. Блока^^,
О. Мандельштама",
М. Цветаеву^^
Б. Пacтepнaкa^^,
Е. Замятина^^,
А. Платонова^', В. Шаламова^^, И. Бродского^^ А. Битова^"* и др.
А.И. Солженицын вписывается
в эту традицию
своим
уникальным
художническим и человеческим опытом. Причина здесь в цели и задаче,
которые ставил перед собой писатель, когда обратился в своем творчестве к
нероманным
жанрам.
Большинство
интервью
Солженицына,
по
его
собственным словам, были «разветвлённой личной защитой» от всевозможных
обвинений и штампов, «старательной метлой на мусор». Почти то же можно
сказать и в отношении его мемуарных книг, его публицистики. Но здесь
необходимо назвать и важнейшую задачу А.И. Солженицына -
«сохранить
память, просто писать для потомства, хоть без надежды напечатать при
жизни»^^ «Я пишу как художник, но имею в виду цель восстановления
исторической
правды,
которая
в
моем
народе
особенно
безжалостно
уничтожена, прервана»^^.
Восстановить
литературы
историческую
правду,
и трактовки значительных
расчистить
историю
произведений от «завалов
русской
лжи»,
вспомнить забытые имена, защитить репутации, увидеть «протеревши глаза»
литературные вехи национального сознания стремится и Солженицын-критик.
«Раздвигая
границы литературы»,
Солженицын «раздвигает
границы»
и
10
писательской критики. Историк, художник, критик едины в «волевом упоре»
(Н. Струве) литературных очерков, выступлений и статей Солженицына.
При изучении литературно-критического творчества А.И. Солженицына,
помимо собственно критических работ, мы обратились и к его публицистике,
мемуарным книгам, дневнику. В связи с этим необходимо остановиться и на
этих жанрах.
Литературно-критические
суждения
А.И. Солженицына
являются
неотъемлемой частью его публицистики, которая сопутствует писателю на
протяжении всего творчества, начиная с «Письма IV Всесоюзному съезду
Союза советских писателей» (1967). «Литература, которая не есть воздух
современного ей общества, которая не смеет передать обществу свою боль и
тревогу, в нужную пору предупредить о грозящих нравственных и социальных
опасностях, не заслуживает даже названия литературы, а всего лишь
-
косметика. Такая литература теряет доверие у собственного народа, и тиражи
её идут не в чтение, а в утильсырье», - писал Солженицын^^
Дора Штурман посвятила публицистике А.И. Солженицына специальную
монографию «Городу и миру. О публицистике А.И, Солженицына»^'^ (1988).
Здесь необходимо внести небольшое уточнение: в английском варианте
названия
книги в подзаголовке
значится
«On
the political
writings
of
Solzhenitsyn», что в буквальном переводе означает: «О политических работах
Солженицына», а не «О публицистике А.И. Солженицына». Т.е., центральными
в работе
Д. Штурман
являются
общественно-политические
выступления
писателя, а не интересующая нас эстетическая позиция мастера. Тем не менее,
последней уделено важное место в монографии.
Итак, в монографии Д. Штурман представлен «встречный поток мнений,
порождаемый публицистикой Солженицына только в той мере, в какой
отвечает на него он сам». Аргументируя выбранный для изучения материал,
Д, Штурман пишет в Предисловии: «Голоса современников не звучали бы так
разноречиво и неравнодушно, если бы публицистика Солженицына не была
и
столь впечатляющей по её литературному уровню и накалу искренности. На
неё трудно не отозваться немедленным встречным самовыражением. В своей
совокупности
эти
отклики
представляют
отношение
современников
к
Солженицыну и занимаюп];им его проблемам. Когда-нибудь они составят
особый объект исследования для историков общественной мысли нашего
времени. Нашим потомкам эта горячая полемика поможет охватить взглядом
если не весь, то почти весь спектр убеждений, выражаемых сегодня в печати
по-русски»^^.
В
качестве
центральной
работы
А.И. Солженицына,
где
представлены ключевые составляющие его эстетических взглядов, справедливо
называется «Нобелевская лекция». В этой связи выделим ряд высказанных
Д. Штурман положений.
Исследователь показывает точку зрения Солженицына на права писателя
(Солженицын, «полностью отрицая чью бы то ни было цензуру, требует для
писателя фундаментального демократического права опережать в своём
творчестве любые предварительные внешние установки»^°); на роль искусства
(«В нобелевской речи страстно высказана надежда, в то время очень сильная в
Солженицыне: художественная литература - один из ключей к спасению мира,
и искусство может сделать людей обладателями опыта, в реальности ими ещё
не пережитого. Нобелевский монолог пронизан мыслью, что при достаточной
мощи
эмоционального
эстетического
сопереживания
чужой
опыт,
воплощённый в искусстве и литературе, может полноценно предопределить
поведение тех, кто его воспримет, оберегая от роковых ошибок. Это убеждение
Солженицына не раз пошатнётся под натиском злой реальности, но, и обретя
привкус горечи и сомнения, оно останется одним из главных стимулов его
творчества»^'); на главную задачу литературы («Утверждая, что дар художника
есть нечто данное ему свыше и потому обязывающее, Солженицын говорит о
призванности литературы, о крене русской литературы - десятилетиями,
пожалуй, столетиями - в сторону общественного служения»^^). В монографии
показан главный лейтмотив публицистики Солженицына, впервые развернуто
12
изложенный в «Нобелевской лекции»: «Ни в чём не погрешить против того, что
считаешь правдой, - ни ложью, ни умолчанием, А перетянет ли слово правды
весь мир или только чуть-чуть пошатнёт его в его безумии, не скоро
увидится»^^ Кроме того, Д. Штурман не могла не сказать о том, как
Солженицын связывает свой «призыв к правде и жертве» с писательской
работой: «Для писателя, по разумению Солженицына, жизнь не по лжи
означает активное служение правде - не умолчание только, не только неучастие
в казенной лжи, а поведение и проповедь соответственно своему пониманию
правды»'''*.
Публицистика Солженицына и публицистическое начало его творческого
метода постоянно привлекают исследователей. Так, в центре диссертационного
исследования
Т.Д. Куликовой
публицистичности
творчества
-
утверждение
А.И. Солженицына,
о
принципиальной
а
«все
признаки
публицистического текста предстают как бы в концентрированном (сгущённом)
виде»'^. Объектом исследования являются «публицистические выступления
А.И. Солженицына
существенное
на
влияние
общественно-политические
на
сознание
литературно-художественная
критика
читательской
по
поводу
темы,
оказавшие
аудитории,
а
творчества
писателя-
публициста»^^. Но словам Т.Д. Куликовой, «в основе творческого
А.И.Солженицына
лежит
конструктивная
интеграция
также
метода
прозы
и
публицистики»^^. В работе уделяется внимание характеристике языковой
личности
А.И. Солженицына-публициста,
её
особенностям
и
формам
проявления. Специальный раздел исследования посвящен «анализу речевых и
общественных практик писателя после его депортации из России».
Многие литературно-критические суждения Солженицына высказаны в
рамках публицистических выступлений, поэтому для нас особенно важны и
формы выражения языковой личности, и авторские стратегии,
приёмы
воздействия на читателя, применяемые Солженицыным-публицистом. На
примере его творчества видны особенно отчетливо и существенные сближения
13
- при всех различиях - публицистики и литературной критики, по крайней
мере, одной из её ветвей в русской традиции.
Существенное количество работ о жанрах публицистики свидетельствует
об актуальности публицистического слова как в среде пишущих в этом модусе,
так и среди его исследователей'^
Е.П. Прохоров,
характеризуют
публицистике,
В.В. Учёнова,
публицистику.
присуще
и
М.С. Черепахов
И многое
из
того,
и
другие
что
литературно-критическим
они
подробно
пишут
жанрам.
о
Так,
«публицистика - всегда "разговор на равных", беседа»^^; «эффективность
публицистики зависит от гражданской позиции автора, от того, достаточно ли
хорошо он видит общее значение конкретной ситуации, конфликта, случая,
о/л
умеет ли без назидательности донести извлеченный им общий урок» ; «"я"
публициста - это организующее начало произведения, отражённое в нем
сложное и каждый раз очень своеобразное личностное единство
черт
художника и исследователя»^'; «стремление заинтересовать читателя такими
деталями и подробностями, которые наиболее результативно могут "включить"
его
в
суть
происходящего» .
Ряд
«универсальных»
характеристик
публицистики, её функций позволяет ей сближаться с другими близкими
жанрами, в нашем случае - с литературной критикой.
О своём публицистическом опыте А.И. Солженицын в одном из недавних
интервью сказал: «Всю жизнь я писал литературные произведения, но и
выступал с публицистикой» .
И даже в противовес следующему высказыванию А.И. Солженицына:
«Но я вообще не люблю "разговаривать о литературе"; предпочитаю молча
читать и впитывать, молча писать своё»^'*, размышления о природе творчества,
о художественном слове составляют значительный пласт его публицистики.
Это лишь
в очередной раз
подтверждает
Солженицына: «Какая политика? Я - художник!».
многократное высказывание
14
Размышления на литературные темы входят и в мемуарные книги
А.И. Солженицына «Бодался телёнок с дубом»^^ и «Угодило зёрнышко промеж
двух жерновов» . Но литература/«литературная
жизнь» на страницах этих
«очерков» представлена не изолированно от других форм общественной и
частной
жизни,
от
обш;ественных
практик
писателя,
а
в
контексте
достаточно
подробно
современности, в непосредственном своём функционировании.
Как
и публицистика, мемуарная
литература
представлена в теоретических работах, более того, её отечественное изучение
насчитывает гораздо больший срок, чем история изучения публицистики.
Одним из первых русских исследователей мемуарной прозы является
П. Пекарский, который в 1855 году определил, что мемуары «пишутся не из
притязаний на известность и не из других расчётов мира сего, а единственно
вследствие внутренней потребности оставить память о событиях, почемунибудь значительных и важных для писавшего. Этот отличительный признак
подобного рода произведений - записок, мемуаров - делает их любопытным
материалом для истории»^^
В.Г. Белинский указал на очень важную черту мемуаров: «Если они
мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа,
замыкая её coбoю»^^ В. Кардин спустя столетие пишет, что «неразличима
зачастую
межа,
публицистики,
отделяющая
научных
мемуары
исследований.
от
художественной
Обогащая
литературы,
сопредельные
жанры,
мемуары сами включают в себя особенности и элементы этих жанров» .
Л.Я. Гинзбург утверждает: «Литература вымысла черпает свой материал
из действительности, поглощая его художественной структурой; фактическая
достоверность изображаемого, в частности происхождение из личного опыта
писателя, становится эстетически безразличной (она, конечно, существенна для
творческой истории произведения). Документальная же литература живет
открытой соотнесённостью и борьбой двух этих нaчaл»^'^. По определению
Л.Я. Гинзбург, структурным принципом такой литературы является «установка
15
на
подлинность».
«Этот
принцип делает
документальной; литературой же
документальную
литературу
как явлением искусства
её делает
эстетическая opгaнизoвaннocть»^'. Идя вслед за В.Г. Белинским в мысли о
сближении мемуариста и писателя, она отмечает, что «художник создаёт знаки,
воплощающие мысль, и её нельзя отделить от них, не разрушив. У мемуариста
другой ход, как бы обратный. Он не может творить события и предметы, самые
для него подходящие. События ему даны, и он должен раскрыть в них
латентную энергию исторических, философских, психологических обобщений,
тем самым превращая их в знаки этих обобщений. Он прокладывает дорогу от
факта к его значению. И в факте тогда пробуждается эстетическая жизнь; он
становится формой, образом, представителем идеи. Романист и мемуарист как
бы начинают с разных концов и где-то по дороге встречаются в единстве
события и cмыcлa»^^. В своей книге «О психологической прозе» Л.Я. Гинзбург
представила,
по
её собственным
словам,
многообразную
«типологию
мемуаров».
Мемуары являются предметом интереса не только литературной критики
(в конце 1950-х годов организуются круглые столы, конференции для
обсуждения этого жанра^^), но и науки (исследованием жанра мемуаров
плодотворно занимаются и филологи, и историки, и культурологи^"*).
При рассмотрении мемуаров как факта литературы исследователями
часто специально выделяется такая область, как «писательская мемуаристика»,
особая роль которой, по утверждению
B.C. Барахова, «в современном
литературном процессе вызвана тем, что она до самого последнего времени
не перестаёт быть не только неисчерпаемым источником сведений об
истории литературы, восстанавливает благодаря памяти её авторов многие
недостающие
страницы в летописи замечательных
свершений, но и
способствует в силу своей специфики более проникновенному познанию
жизни
и
творчества
B.C. Бараховым
тех
или
иных
художников»^^
справедливо отмечено, что «точка
Кроме
того,
зрения писателя в
16
мемуарных произведениях <...> может выявляться с такой последовательной
определённостью и ясностью, что создаёт отчетливое представление о личности
96
самого автора воспоминании, его взглядах, симпатиях и антипатиях» .
В. Кардин пишет, что воспоминания писателя «обычно не исчерпываются
воссозданием сцен жизни, описанием быта и нравов. Чаще всего именно здесь,
не ограниченный жёсткими рамками сюжета, писатель свободно делится
своими мыслями об окружающем, думами об искусстве, литературном труде,
подводит итог сделанному, даёт характеристики художников, с которыми
довелось ему в своё время сталкиваться»^^.
Мемуары могут содержать и особые формы писательской литературной
критики,
о
которых
пишет
В.В. Прозоров:
«Писательская
критика
-
доверительные оценки и отклики лирического характера, черновые, домашние,
для себя и для узкого круга посвященных, отзывы, не предназначавшиеся для
по
печати» .
При чтении и тем более изучении мемуаров обращает на себя внимание
образ автора. Несомненно, главной его особенностью (можно даже сказать:
необходимой чертой) является субъективность, как «открыто выраженное
личностное
начало,
составляющее
структурно-организующий
принцип
мемуарного повествования». «Даже в тех случаях, когда автор не является
сюжетным центром воспоминаний, посвященных другим лицам и событиям
эпохи, рассказ всё равно строится или в их отношении к автору, или в его
отношении к ним, но всегда через призму его индивидуального восприятия.
Авторская субъективность предстаёт, стало быть, неотъемлемой чертой любых
мемуаров, единственно доступным им средством постижения объективной
99
картины прошлого» .
Да
и сам А.И. Солженицын не отказывается
от принципиальной
субъективности своих работ: «Не будем попирать права художника выражать
исключительно собственные переживания и самонаблюдения, пренебрегая
всем, что делается в остальном мире. Не будем требовать от художника, - но
17
укорить, но попросить, но позвать и поманить дозволено будет нам»'^^ или
«Конечно, автор как живой человек не может не иметь своего отношения к
тому, что описывает. ...освободиться от своей системы чувств я не могу»'^'.
Вокруг
позиции автора
в мемуаристике
возникло много споров.
А.И. Солженицына упрекали за излишнюю субъективность и резкость в
оценках. Более того, эту особенность приписывают всей его критике. Так,
И. Ефимов пишет: «Поборник Добра чувствует опасную искусительную силу
искусства, отмеченную ещё Платоном, - и ополчается на неё порой с искренней
страстью. <...>. Он отказывается вслушиваться в поэтический голос сердцем,
но начинает проверять его критериями правильного и неправильного, доброго и
злого, канонами стихосложения и догматами веры»'°^. Но среди критиков есть
и такие, которые относят субъективность
А.И. Солженицына.
Среди
них
к положительным
И. Пруссакова
(«Упрекнуть
качествам
его
в
пристрастности - значит проявить интеллигентскую бесхребетность, потому
что берётся он за дело засучив рукава, и тут уж не жди ни снисходительности,
ни уклончивости, ни простой толерантности»'*^'^) и Ю. Кублановский («О чём
бы он ни писал - о лагерях, шарашке, тюрьме, об омерзительном бесновании
революции, или вот в публицистике: о коммунистическом зле и болезнях
цивилизации, - в какие бы круги ада исследовательски ни опускался - всё в
Солженицыне энергия, здоровье, здравый смысл, духовная
бодрость»'"'').
«Защитником» выступает и О. Седакова, которая отмечает, что «недовольство
предшественниками, которое мы часто слышим в литературной критике
Солженицына, можно связать именно с ... тем, что стихия социального и
исторического, впервые так цельно выраженная в его «художественных
исследованиях», никогда прежде не являлась в такой очевидности, никогда не
была осознана таким образом, никогда не была предметом художника»'°^
Вообще в искусстве субъективность обладает совершенно особым характером.
Это определяет и проблему границ субъективности, возникает определенная
18
трудность при анализе писательского метода, а также при определении границ
и принципов соединения рационального и художественного мышления.
«Генетически и функционально» к мемуарам очень близки дневники, а
«несходство между ними связано прежде всего с различиями в способах
отражения действительности - синхронным в дневниках, ретроспективным в
воспоминаниях»'°^.
При
изучении
литературно-критического
творчества
А.И. Солженицына сближение данных жанров для нас принципиально важно.
Хотя А.И. Солженицын не очень высоко оценивает мемуары и называет
их «вторичной литературой», его собственный двадцатисемилетний опыт в
этой области'°^ представляет собой не просто подробную честную хронику
событий, в которых
писатель
принимал непосредственное участие,
но
настоящее художественное исследование. И именно после прочтения «очерков»
становятся понятными те или иные высказывания и вызывающие недоумение
поступки писателя, ведь «воздействует писатель - по определению - словом:
художественным, публицистическим, философским. Когда такое воздействие
1 ,
/-
108
есть - слово эффективно и споспешествует общественному выздоровлению»
.
«Телёнка» Ж. Нива назвал «одним из самых динамических, стремительных,
"герценовских" произведений Солженицына»'^^, а очерки «Зёрнышка», по
словам
Ю. Кублановского,
«дают
откровенную
доверительную
солженицынских сомнений, колебаний и осмыслений рубежа
картину
80 -
90-х
годов»"^. Г. Бёлль писал, что «Бодался телёнок с дубом» - «это книга великого
писателя, в котором легко угадать математика, причем математика в высшем
смысле слова, ибо он наделён даром планировать и выражать в виде формул
сложнейшие процессы, включать в эти формулы не поддающиеся расчету
величины, вероятности и невероятности: свой план он противопоставляет их
«стратегическому плану» ещё до того, как тот обрел зримые черты»
. На наш
взгляд, эти слова справедливы и по отношению к «Зёрнышку».
Надо сказать, что и очерки литературной жизни «Бодался телёнок с
дубом»
стали
предметом
специального
исследования.
В
частности,
в
19
диссертации
Л. Лукьяновой
публицистический
они
феномен
рассматриваются
и
средоточие
как
«художественно-
литературной
борьбы
А. Солженицына». Для нас важно, что автор диссертации говорит о «Телёнке»
как о «цельном произведении, представляющем собой искусный жанровый
конгломерат,
компоненты
которого,
взятые
в
отдельности,
являются
документальными очерками, рассказами, повестями, обычными документами.
Жанровое определение, данное книге самим автором, точно характеризует
формально-логическую доминанту произведения»"^. Т.е. автор диссертации
принимает во внимание важный для Солженицына приём «синтеза жанров».
Л. Лукьянова отмечает, что «в "Телёнке" - более полно, чем в остальной
публицистике
и литературной
критике писателя, освещена
трагическая
коллизия века: "столкнулись государство и литература"»''^.
Записи из мемуарных книг «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило
зёрнышко промеж двух жерновов», посвященные литературе,
интересуют
«профессиональных» читателей А.И. Солженицына только в соотношении с
описаниями бытовых событий. Тем не менее, отдельные наблюдения ученых
также
могут быть полезны при рассмотрении
литературно-критических
взглядов А.И. Солженицына.
Проблема
сохранения,
сбережения
родного
языка
является
для
А.И. Солженицына одной из важнейших. Об этом А.И. Солженицын говорит во
многих своих публицистических выступлениях и работах.
Исследователи обращают внимание на эти высказывания писателя, но
частично и только в связи с изучением языка художественных произведений
А.И. Солженицына
или
рассмотрением
«Русского
словаря
языкового
114
расширения»
, составленного писателем.
Ж. Нива в статье «Поэтика Солженицына между "большими" и "малыми"
формами» пишет: «Словарь
Солженицына задуман как гимнастика, как
упражнение в языковом дыхании. Не для того, чтобы протокольно фиксировать
сегодняшний запас русских слов (с «нахлыном» англицизмов), а для того.
20
чтобы расширить лёгкие русского человека, его языковые лёгкие»"^. Ж. Нива
точно
выделяет
важный
для
Солженицына
принцип
«расширения»,
максимально реализованный в «Красном Колесе». «От корня до гнезда, от
краткого стихотворения
в десять
строк до огромного полотна в 6600
страниц»"^.
Критиками отмечается внимание А.И. Солженицына к многообразию
ритмов, гибкости интонации, во-первых, в стиле других писателей, во-вторых, в
его собственных
произведениях, особенно в публицистике. Конечно, в
публицистике на первом месте содержательная сторона, «ибо тут дышит сама
свобода
-
свобода
от
догм,
схем, господствующих
умонастроений
и
мировоззренческих штампов»"', но язык - главное средство её выражения.
Несмотря на то, что большую часть публицистики составляют записи устных
выступлений и интервью Солженицына, языковой слой нисколько не обеднён.
Говоря словами Ю. Кублановского, «энергию голоса заменяют энергии слова,
слога. Риторические приёмы, повторы, рефрены выглядят как полноценная
ритмизованная проза, эмоциональная зажигательность произнесённой речи
остаётся
и на бумаге. Написанное слово
первичней произносимого и
118
рассчитано на самостоятельное горение»
.
В связи с вышесказанным необходимыми для понимания литературной
критики А.И. Солженицына нам представляются работы лингвистов о языке и
стиле писателя.
Нри изучении творчества писателя проблема языка является одной из
главных, т.к. она непосредственно связана как с образом автора, так и со
стилем. Проблеме изучения языка писателя посвящен целый ряд работ. Среди
них
наиболее
значимыми
В.В. Виноградова'^^,
для
нас
стали
Г.О. Винокура'^',
и
монографии
Р.А. Будагова' ,
особенно
Б.А. Ларина'^^.
Принципиально важно, что это исследования не чисто лингвистического
характера. По справедливому замечанию Б.А. Ларина, они находятся «на грани
лингвистики и науки о литературе». Кроме того, учёный подчёркивает, что
21
«изучение литературных видов речи прежде всего должно быть направлено на
эстетические их свойства, как отличительные; именно они определяют систему
123
применения языковых элементов в литературном творчестве»
В
своей
рассматривает
книге
«Эстетика
различные
слова
аспекты
и
языка
язык
.
писателя»
(форма,
Б.А. Ларин
функционирование,
словоупотребление, диалектизмы, словарь) в произведениях разных жанров
(стихотворение, пьеса, автобиографическая трилогия, рассказ, повесть). Также
он отмечает, что «едва ли есть что-нибудь более поучительное и нужное для
начинающего литератора, чем изучение "творческой лаборатории писателя" черновиков, набросков, материалов. Их надо изучать не только в общем и
целом, для накопления профессионального опыта, - к ним надо возвращаться и
по поводу частных технических вопросов, их надо пересматривать время от
времени и под одним узким углом зрения»'^''. Сам автор останавливается в этой
связи
на
записных
«словоупотребление
Б.А. Ларина,
данные
книжках
и лексику
Чехова
писателя».
конкретным
и
блестяще
анализирует
Несомненно, характеристики
произведениям
и
авторам,
несут
и
общетеоретическую установку. К тому же, практически каждая «заметка»
сопровождается теоретическим отступлением. В частности, выделим такое
высказывание Б.А. Ларина: «Писатель обновляет энергию слова, перезаряжает
его для литературного выступления - разряда. А это возможно только через
анализ словесного смысла. Нужна незаурядная острота и точность понимания
слов, полнота языкового опыта, чтобы, поставив слово в фокус, заставив
читателя увидеть в цепи слов одно звено как самое яркое, выразить именно
125
ЭТИМ словом свою мысль и вместе с тем отразить подлинную реальность»
.
Таким образом, суждения Б.А. Ларина, высказанные по поводу языка
художника, оказываются полезными и для изучения литературной критики
писателя.
22
Важное теоретическое и методологическое значение для нас имеют
работы В.В. Виноградова как в связи с обращением к языку писателя, так и в
связи с изучением образа автора.
Исследованию языка и стиля художественных произведений посвящено
большинство работ В.В. Виноградова. Он писал, что «творчество писателя, его
авторская личность, его герои, темы, идеи и образы воплощены в его языке и
только в нём и через него могут быть постигнуты. Исследование стиля, поэтики
писателя, его мировоззрения невозможно без основательного, тонкого знания
его языка. Самый текст сочинений писателя может быть точно установлен и
правильно прочитан только тем, кто хорошо знает или глубоко изучил язык
этого писателя»'^^, Проблему языка Виноградов тесно связывает с проблемой
жанров и типов речи художественного произведения. Он, в частности, пишет:
«Язык драматурга, язык лирика, язык новеллиста или романиста - различны по
своему
семантическому
строю,
стилистическим
задачам,
по
своим
конструктивным принципам. Эти различия в значительной степени зависят от
специфических свойств разных жанров словесно-художественного творчества и
разных типов художественной речи»'^^. Работы В.В. Виноградова ценны ещё и
тем,
что
исследования
учёного
часто
сопровождаются
обзором
всего
написанного до него по этому вопросу, а также даются исторические
предпосылки образования науки о языке.
Собственно язык является проявлением образа автора, о чем говорил
В.В. Виноградов:
«Изучение
художественного
произведения, его
языка,
содержания должно опираться ... на глубокое проникновение в творческий
метод автора и в своеобразие его индивидуального словесно-художественного
128
мастерства»
.
Образ автора является предметом изучения целого ряда отечественных и
зарубежных учёных. Помимо В.В. Виноградова, следует назвать М.М. Бахтина,
Г.А. Гуковского,
Б.О. Кормана,
С.С. Аверинцева,
Н.Т. Рымаря
В.П. Скобелева, А.Ю. Большакову, Р. Барта, М. Фуко, В. Шмида.
и
23
C.C. Аверинцев писал, что «категория авторства скрывает в своей
смысловой структуре
два объективных противоречия: между личным и
внеличным в акте художественного
творчества и между "человеком" и
"художником" в личностном самоопределении самого автора. С одной стороны,
творчество возможно только при условии включения в творческий акт
личности художника в её глубоких, отчасти не осознаваемых аспектах, и это
имеет место при самом «анонимном» (напр., фольклорном) творчестве; с
другой стороны, общезначимость художественного произведения обусловлена
тем, что в личном акте происходит восприятие глубоких внеличных импульсов
и, что ещё важнее, переработка личных импульсов, без остатка переводящая их
129
ВО внеличныи план»
Вычленяются
творческая
.
два
личность,
понимания
существующая
автора:
во
«автор
биографический
внехудожественной,
-
первично-
эмпирической реальности» и «автор в его внутритекстовом, художественном
воплощении»,
т.е.
с точки
зрения
творца
по
отношению
к
своему
произведению, - автора вне текста и автора внутри текста. Образ автора - это
«центр, фокус, в котором скрещиваются все стилистические приемы словесного
искусства»'^^.
В.В. Виноградов отмечал, что «образ автора может быть обращен в разные
стороны его восприятия и изучения. Вдумчивый художник, исследуя какогонибудь писателя, заинтересовавшего его своим творчеством, создаёт его образ
- целостный и индивидуальный. Этот образ является одновременно отпечатком
творческого сознания его исследователя или поклонника и - вместе с тем отражением объективных качеств художественных свойств стиля и личности
самого предмета изучения»'^'.
Работы М.М. Бахтина об авторе в контексте нашего исследования
представляют особый интерес. Ещё в своих размышлениях о полифоническом
романе Достоевского он утверждал, что «новая художественная позиция автора
по отношению к герою - это всерьёз осуществленная и до конца проведённая
24
диалогическая позиция, которая утверждает самостоятельность, внутреннюю
свободу, незавершенность и нерешительность героя. Герой для автора не "он" и
не "я", а полноценное "ты"»
, Одной из важных составляющих наследия
М.М. Бахтина являются его размышления об авторе. В двух больших ранних
работах учёного «Автор и герой в эстетической деятельности»'^^ и «Проблема
1
134
содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве»
под автором понимается прежде всего субъект эстетической активности.
А.П. Скафтымов
в
лекции
1922
г.,
посвяш;ённой
соотношению
теоретического и исторического подходов к изучению литературы, даёт ценные
рекомендации для исследователей художественной
условия, при которых необходимо учитывать
литературы,
личность
определяя
биографического
автора. «При теоретическом суждении о художнике, в авторе и должен
изучаться только художник, потому что только эта сфера имеет значение для
науки об эстетических фактах. Но при генетической постановке вопроса
изучения одной этой стороны сушества человека-художника мало. Художник и
человек в одном лице, это - мир раздваивающийся, но не раздвоенный, не
разрезанный, а только расходящийся
концами. Если жизнь
идеальных
устремлений и реального пребывания являют собой два сосуда, то это все же
сообщающиеся
сосуды.
Главнейший генетический
вопрос, который
сам
стучится в наше сознание и должен предстоять перед наукой о художественном
творчестве, - это вопрос о соотношении между человеком и художником в
одном лице. <...>. Для того чтобы рассмотреть и констатировать преломление,
нужно знать то, что преломилось, каково оно было до преломления и каким
светом засияло, претворившись в душе художника. И всякий вопрос, какого бы
мы ни коснулись в области процесса созидания, потребует от нас справок
биографического характера. Вот уже и нужно изучение биографии»
.
Границы изучения проблемы автора продолжают расширяться. Отметим
точку зрения А.Ю. Большаковой. Она пишет: «Одной из
причин
к
появлению
кризисных
тенденций
стала
побудительных
неудовлетворённость
25
смешением понятий автора как биографической, реально
существующей
личности, "автора" - творца художественного мира и образа автора как
элемента структуры произведения»
Интерес
вызывает
и
,
монография
Н.Т. Рымаря
и
В.П. Скобелева,
центральным для которой стало понятие «концепированного автора», т.е.
«автора как художественное произведение, - сознания, которое опосредовано
художественной целостностью, представлено в сложных преломлениях через
другие сознания и системах их взаимодействия между собой. Каждое из этих
сознаний - и объект автора, и определенная форма инобытия авторского
сознания,
каждое
из
этих
сознаний
обладает
и
определённой
самостоятельностью, отдельностью от автора»'^^. В теории Рымаря и Скобелева
автор является центральным организующим звеном всего произведения, это
«личность, обладающая свободой и непредсказуемостью, «разомкнутостью» в
бесконечные рамки, граница между ним и другими сознаниями подвижна,
текуча, часто очень неопределённа, так как его сознание несёт в себе опыт,
138
/-
уходящий в глубины надличного»
.
С 60-х годов XX века вслед за постулатами о «конце романа» и об
изменении в трактовке жанров была провозглашена «смерть автора»'•^^. По
мысли Р. Барта, если раньше все фокусировалось вокруг автора, то в
современном творчестве центром становится Читатель: «Это то пространство,
где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст
обретает единство не в происхождении своём, а в предназначении, только
предназначение это не личный адрес»''*°.
Проблема читателя - это важная составляющая в изучении образа автора.
Г.А. Гуковский специально уделяет внимание вопросу об авторе и читателе. В
работе о Гоголе''*' поднята «проблема достоверности знаний автора о своих
героях и проблема точки зрения автора на своих героев».
Одним из первых
исследователей
категории читателя является и
А.И. Белецкий, определивший изучение истории читателя
как одну
из
26
«очередных задач историко-литературной науки», т.к. «произведение является
художественным
или
нехудожественным,
первостепенным
или
второстепенным лишь в сознании читающих; это они открывают в нем красоту,
это они создают его
"
подозревает
л г ••
142
пишущий»
"идею", идею, о которой часто не
. Ученый утверждает принципиальную значимость читателя в
литературном
процессе. В работе представлена своего рода типология,
классификация читателя. А.И. Белецкий показал условия, при которых рядовой
читатель
трансформируется
в
читателя-автора,
тем
самым
показан
и
современный автор, «качественный» уровень современного писателя.
Ю.Н. Тынянов писал: «Когда литературе трудно, начинают говорить о
читателе. Когда нужно перестроить голос, говорят о резонансе. Этот путь
иногда удается
-
читатель, введенный в литературу,
оказывается тем
литературным двигателем, которого только и недоставало для того, чтобы
••
ку
сдвинуть слово с мертвой точки»
143
Т X
••
*'
"Г\
. И еще: «Все видят писателя, который
пишет, некоторые - издателя, который издаёт, но, кажется, никто не видит
читателя, который читает. Читатель сейчас отличается именно тем, что он не
144
читает»
.
Ю.М. Лотман создаёт модель «автор-текст-аудитория»
и пишет, что
«общение с собеседником возможно лишь при наличии некоторой общей с ним
памяти. <...>. Т.о., ориентация на тот или иной тип памяти заставляет
прибегать то к "языку для других", то к "языку для себя"»''*^ но «нельзя,
однако, упускать из виду, что не только понимание, но и непонимание является
необходимым и полезным условием коммуникации. <...>. Не случайно
ситуация диалога не стирает, а закрепляет, делает значимой индивидуальную
специфику участников»''*^.
В своей книге «Читатель и литературный процесс» В.В. Прозоров пишет
о роли читателя: «Независимо от субъективных
признаний художника,
вероятный читатель - объективно существующая, определяющая творчество
27
сила, это читатель, живущий в авторе (от эпика, драматурга или публициста до
ч 147
сокровеннейшего из лириков)»
Уже
цитированные
«концепированного
.
нами
автора»,
Н.Т. Рымарь
выделяют
и
важную
В.П. Скобелев,
для
них
кроме
категорию
«концепированного читателя», т.е. «читателя, который видит за текстом автора
- вступает в диалог с автором произведения как личностью. Это читатель,
который создан формой целостности, в его сознании, в его
духовной
активности произведение "собирается" в качестве системы особого типа целостности»''*^.
«определённый
Функция
аналог
читателя
деятельности
понимается
исследователями
литературоведа»:
«его
как
искусство
заключается в способности пережить полную схему деятельности художника он должен, с одной стороны, отдаться активности текста, прочитать всё
богатство его смыслов, с другой стороны, справиться с этим богатством в
соответствии с логикой его организации творческим субъектом в произведение,
стать участником события диалога художника с этим материалом, пережить его
структурирование в произведение»''*^.
Учёные
Института
мировой литературы
им. Горького,
создатели
коллективного труда «Теоретико-литературные итоги XX века», посвятили
категории читателя отдельный том'^*^. В нём собраны статьи отечественных и
зарубежных
исследователей,
выработанных в XX
сосредоточенных
на
«плодотворности
веке концепций читателя и методологий изучения
отношения читателя и произведения». Ряд концептуальных суждений и
методологических подходов, содержащихся в коллективном труде, возможно
применить и при анализе литературно-критических статей А.И. Солженицына.
К ним мы будем обращаться в ходе анализа.
Итак, мы видим, что в отечественном и зарубежном литературоведении
накоплен большой эмпирический (наблюдения над литературной критикой
А.И.
Солженицына) и теоретический
(изучение
писательской критики,
публицистики, мемуаристики) материал, делающий возможным целостное и
28
системное
исследование
Солженицына,
литературно-критических
жанрового
состава
его
литературной
взглядов
А.И.
критики
и
её
стилистических особенностей.
До сих пор литературная критика Солженицына в целом не стала
предметом
специального
изучения,
а лишь
являлась
вспомогательным
материалом при исследовании художественных произведений писателя.
В связи с этим новизна и актуальность диссертационной работы
видятся в системном анализе комплекса литературно-критических
взглядов
А.И, Солженицына, жанровой и стилистической специфики его литературнокритического творчества.
Объектом
исследовання
стали:
«Литературная
коллекция»;
литературно-критические статьи и заметки; Нобелевская лекция; предисловия и
«вступительные
слова» к публикациям писателей и учёных; «Слово при
вручении премии А.И. Солженицына»; публицистика А.И. Солженицына;
мемуарные книги «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж
двух жерновов»; автобиографические очерки «С Варламом Шаламовым» и «С
Борисом
Можаевым»;
сопоставления
отрывки
привлекаются
из «Дневника
художественные
Р-17»;
интервью.
произведения
Для
А.И.
Солженицына.
Предметом исследования являются проблематика, жанры, стиль и образ
автора в литературной критике А.И. Солженицына.
Цель работы состоит в том, чтобы выявить систему эстетических
взглядов
А.И. Солженицына,
его историко-литературных
представлений,
ставшую основой писательской критики, и показать реализацию теоретической
позиции художника в жанрах, стиле его критических работ, в специфике
вырастающего из них образа автора.
Цель работы предполагает решение следующих задач:
29
• определить
корпус
текстов
А.И. Солженицына, относящихся к
писательской критике или содержащих принципиальные для автора
эстетические суждения;
• систематизировать эстетические, теоретико-литературные суждения
А.И. Солженицына; реконструировать его критерии
литературно-
критической оценки произведения;
• проанализировать специфику жанров и их синтез в литературной
критике А.И. Солженицына;
• исследовать
стилистические
приёмы
и
авторские
стратегии
Солженицына-критика;
• выявить особенности образа автора в литературно-критической сфере
деятельности А.И. Солженицына, сопоставить с образом автора в
публицистике, мемуаристике и художественных текстах писателя.
Методология
диссертационного
исследования
использование
историко-литературного,
интертекстуального,
теоретико-литературного,
изучения
текста.
М.М. Бахтина,
Методологической
А.И. Белецкого,
Г.А. Гуковского,
Б.Ф. Егорова,
базой
историко-культурного,
стилистического
исследования
В.В. Виноградова,
Б.А. Ларина,
предполагает
методов
стали
труды
Л.Я. Гинзбург,
А.Ф. Лосева,
Ю.М. Лотмана,
А.П. Скафтымова, А.Н. Соколова, Б.А. Успенского.
Теоретическая
эстетических
значимость
исследования
и теоретико-литературных
суждений
-
в
систематизации
А.И. Солженицына, в
результатах их сопоставления с его литературно-критической практикой, в
расширении представлений о формах писательской критики в XX веке.
Практическая
исследования
могут
зиачимость
быть
работы:
использованы
результаты
при
диссертационного
изучении
творчества
А.И. Солженицына в контексте новейшей русской литературы, при подготовке
лекционных курсов, спецкурсов, посвященных творчеству писателя, при
теоретическом и практическом изучении жанров писательской критики, а также
30
при чтении курсов по истории русской литературы и критики второй половины
XX - начала XXI века, в работе спецсеминаров.
Положения, выносимые на защиту:
1, Нравственно-философское,
Солженицыным
религиозное
ответственности,
понимание
свободы,
самоограничения
определяет главные эстетические координаты его
критики: правда,
А.И.
литературной
достоверность,, искренность, память,
мера
и
гармония, «самородность» идей, лаконизм, единство духовного и
эстетического критериев.
2. Эстетика Солженицына реализмоцентрична, В свете реалистической
традиции решаются проблемы соотношения жизненного материала и
вымысла,
художественной
конвенциональности,
творческой
преемственности и авангардизма, динамизма литературных форм в
XX веке.
С
реалистических
оцениваются
позиций
произведения
отрицается
модернистов
фальшь
и
соцреализма,
постмодернистов,
достижения современных писателей.
3, Диалогизм литературной критики Солженицына проявляется и в
теоретическом осмыслении триады: автор - произведение - читатель,
- и в создании диалогического - и шире - интертекстуального поля в
критических очерках, и в умении вызвать резонансную потребность
«собеседника» в авторефлексии и внутренней самопроверке, и,
наконец, в двухуровневой
«Литературной
композиции каждой
публикации из
коллекции», когда «на равных» присутствуют и
анализируемый и анализирующий писатель.
4. Литературная
критика
Солженицына
полижанрова
и
полистилистична. Вместе с тем можно говорить о её стилевом
единстве,
о существенных
особенностях
стиля
Солженицына-
критика, корреспондирующих с его художественным стилем.
31
5. Изучение средств
создания образа автора как в
литературно-
критических, нублицистических, мемуарных, так и художественных
формах
творчества
А.И. Солженицына
позволяет
утверждать
единство образа автора для всех жанров, в которых
работает
писатель.
6. Литературная критика А.И. Солженицына способствует пониманию
новой природы художественности в литературе XX века, вносит
вклад
в реальное
«языковое
расширение»,
в
историческое и
теоретическое осмысление его нутей.
7. Лаборатория
писателя
А.И. Солженицыным,
и
лаборатория
-
важное
читателя,
средство
приоткрытая
постижения
его
художественного творчества и целостности его личности.
Материалы
Всероссийских
диссертации
научных
нрошли
апробацию
конференциях молодых
журналистика в начале XXI
учёных
на
ежегодных
«Филология
и
века» (Саратов, 2001-2006), Всероссийском
научном семинаре «А.И. Солженицын и русская культура» (Саратов, 2002),
Всероссийской научной конференции «Мир России в зеркале новейшей
художественной литературы» (Саратов, 2004), V Международных замятинских
чтениях «Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (ТамбовЕлец, 2004), Всероссийской научной конференции «Изменяющаяся Россия изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI
вв.»
(Саратов, 2005), Интернет-конференции «Литература и реальность в XX веке»,
секция «"Литература факта" и ее разновидности в XX веке» (Отдел теории и
методологии
литературы
литературоведения
им.
и
A.M. Горького
информационных
технологий
Образовательный
портал
искусствознания
(ИМЛИ)
в
РАН,
образовании
AUDITORIUM.RU,
Института
мировой
Ассоциация
развития
«ИИТЕРНЕТ-СОЦИУМ»,
www.auditorium.ru,
01.04-
31.05.2005), IV Всероссийской научной конференции «Художественный текст и
языковая личность» (Томск, 2005), Международной научной конференции
32
«Литература в диалоге культур-4» (Ростов-на-Дону, 2006), Международной
научно-теоретической Интернет-конференции «Герменевтика
литературных
жанров», секция «Жанровое пространство культуры» (Кафедра истории
русской
и
зарубежной
литературы
Ставропольского
государственного
университета, http://www.conf.stavsu.ru, 03.10-07.10.2006), в Международном
научном
Интернет-семинаре
«Теория
синтетизма
Е.И. Замятина
и
художественная практика писателя: эстетический ресурс русской литературы
XX - XXI веков» (Тамбовский государственный университет, http://tsu.tmb.ru,
21-30.11.2006 г.).
Основные положения диссертации отражены в 13 публикациях.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения,
двух
глав, заключения, библиографического
списка, включающего
наименования. Общий объем диссертации - 229 страниц.
392
33
Примечания.
' Басинский П. Солженицын критик ? / П. Басинский // Литературная газета. 2000. 19-25
июля {№ 30). С. 9.
Бондаренко В. Солженицьш как русское явление [Электронный ресурс] / В. Бондаренко //
Режим доступа : http://www.russ.dom.ru/2003/200312i/200312i.html.
Загл. с экрана.
^ Бородин Л. Солженицын-читатель / Л. Бородин // Между двумя юбилеями (1998-2003):
Писатели, критики, литературоведы о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост.
Н. А. Струве, В. А. Москвин. М., 2005. С. 349-351. Далее цитируется это издание.
'' Киреев Р. Солженицын - читатель. Каким цредстал он в своей «Литературной коллекции» /
Р. Киреев // Труд. 1998.3 дек. (№ 244). С. 5.
^ Лаврёнов П. Из уст в уста // Между двумя юбилеями. С. 144-150.
Пруссакова И. Критики нет ? Критика есть ! / И. Пруссакова // Вопросы литературы. 1998.
№ 4. С. 3-35.
^ Герасимова Л. Е. Этюды о Солженицыне / Л. Е. Герасимова. Саратов, 2007.
Ефимов И. Солженицын читает Бродского / И. Ефимов // Новый мир. 2000. № 5. С. 221-225.
Иванова Н. «Меня упрекали во всем, окромя ногоды...» (Александр Исаевич об Иосифе
Александровиче) / Н. Иванова // Знамя. 2000. Ш 8. С. 183-191.
'° Коржавин Н. Генезис «стиля опережающей гениальности», или миф о великом Бродском /
Н. Коржавин // Континент. 2002. № 113. С. 329-364.
" Лосев Л. Солженицын и Бродский как соседи / Л. Лосев // Звезда. 2000. JV» 5. С. 93-98.
12
Молько А. «Бодался теленок с дубом» А. Солженицына : проблема автоинтерпретации и
парадигма искусства как жизнетворчества в художественном сознании XX века / А. Молько
// А.И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 1999. С. 51-55 ; он
же. А. Солженицын о романистике В. Гроссмана (на материале цикла «Из литературной
коллекции») / А. Молько // Памяти профессора В. П. Скобелева : проблемы поэтики и
истории русской литературы XIX - XX веков : междунар. сб. науч. ст. Самара, 2005. С. 356367 ; он же. Роман Л. Леонова «Вор» в оценке А. Солженицына / А. Молько // Движение
художественных форм и художественного сознания XX и XXI веков : Материалы Всерос.
науч.-методич. конф., проведенной в рамках проекта «Самарская филологическая школа» 3-5
июня 2005 года. Самара, 2005. С. 261-270.
'^ Режим доступа : http:// www.ruthenia.ru/nemzer. Загл. с экрана.
'"^ Сараскина Л. «Роман высшей напряжённости» : А. И. Солженицын о романе
Ф. М. Достоевского «Подросток» / Л. Сараскина // Литературная газета. 2003. 15-21 января
(№1).С. 1;3.
'^ Сиротинская И. Александр Солженицьш о Варламе Шаламове / И. Сиротинская // Новый
мир. 1999. № 9 . С. 236-237.
'^ Штерн Л. Гигант против титана : Как Солженицын с Бродским бодался / Л. Штерн // Ех
libris НГ. 2000. 13 апреля (Хд 14). С. 3 ; Штерн Л. Солженицын о Бродском : Размышления
над эссе «Иосиф Бродский - избранные стихи» / Л. Штерн // Русская мысль. 2000. Ш 4312; Ш
4314.
'^ Бондаренко В. Солженицьш как русское явление.
'* Голубков М. М. Александр Солженицьш / М. М. Голубков. М., 1999.
'^ Нива Ж. Солженицын /Ж. Нива. М., 1992.
^^ Плетнев Р. А.И. Солженицьш / Р. Плетнев. Paris, 1973.
^' Спиваковский П. Е. Феномен А. И. Солженицына: Новый взгляд (К 80-летию со дня
рождения) / П. Е. Спиваковский. М., 1998 ; он же. Жанр романа и типология эпических
жанров в интерпретации А. И. Солженицына / П. Е. Спиваковский // Русский роман XX века
: Духовный мир и поэтика жанра : сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 304-310 ; он же. Теоретико-
34
литературные аспекты творчества А. И. Солженицына / П. Е. Спиваковский // Теоретиколитературные итоги XX века. М., 2003. Т. 1. С. 307-371.
Урманов А. В. Поэтика нрозы Александра Солженицына / А. В. Урманов. М., 2000 ; он же.
Творчество Александра Солженицына / А. В. Урманов. М., 2003.
Щедрина П. М. Романная традиция в русской литературе 70-80-х гг. XX в. и проблема
жанрового синтеза в «Красном колесе» А. И. Солженицына / Н. М. Щедрина // Русский
роман XX века : Духовный мир и поэтика жанра : сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 298-304.
Автократова Т. М. Из «Литературной коллекции» А. И. Солженицына как явление
писательской критики : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Т. М. Автократова. Тюмень,
2004.
^^ Там же. С. 4.
^^ История русской литературной критики / под ред. В. В. Прозорова. М., 2002. С. 14.
Бурсов Б. И. Критика как литература / Б. И. Бурсов. Л., 1976. Далее цитируется это
издание.
^* Егоров Б. Ф. О мастерстве литературной критики: Жанры, композиция, стиль / Б. Ф.
Егоров. Л., 1980. Далее цитируется это издание.
Истратова С. П. О характере писательской литературно-критической интерпретации / С. П.
Истратова // Филологические науки. 1982. Ш 11. С. 10-16 ; она же. Литература - глазами
писателя / С. П. Истратова. М., 1990.
Казаркин А. П. Писательская критика XX века : типы и жанры / А. П. Казаркин //
Проблемы литературных жанров : материалы X Международной научной конференции (1517 окт. 2001 г.). Томск, 2002. Ч. 2. С. 3-9.
'^' Лежнев С. П. Проблемы писательской критики / С. П. Лежнев // Русская литературная
критика. Саратов, 1994. С. 83-89. Далее цитируется это издание.
^ Машинский С. И. Слово и время / С. И. Машинский. М., 1975. Далее цитируется это
издание.
^^ Стадников Г. В. О специфике писательской литературной критики / Г. В. Стадников //
Зарубежная литературная критика. Вопросы теории и истории : межвуз. сб. науч. тр. Л.,
1985. С. 3-20. Далее цитируется это издание.
Эвентов И. С. Степень образованности всей литературы (О критике вообще и о
писательской критике) / И. С. Эвентов // Современная литературно-художественная критика.
Л., 1975. С. 156-177. Далее цитируется это издание.
•^' Баранов В. И., Бочаров А. Г., Суровцев Ю. И. Литературно-художественная критика / В. И.
Баранов, А. Г. Бочаров и др. М., 1982. Далее цитируется это издание.
^^ Машинский С. И., С. 299.
" Там же. С. 300.
^* Стадников Г. В., С. 18.
^^ Там же. С. 4.
'^'^ Истратова С. П. О характере писательской литературно-критической интерпретации. С. 11.
' Истратова С. П. Литература - глазами писателя. С. 5.
^^ Лежнев С. П., С. 85.
^^ Там же. С. 86.
'*'' В этом одни литературоведы видят сильную сторону писательской критики, другие слабую, но все отмечают наличие этой характеристики критических работ писателей.
'*^ Лежнев С. П., С. 86.
^^ Эвентов И. С , С. 171-172.
^^ Медведев П. Н. В лаборатории писателя / П. П. Медведев. Л., 1971. Далее цитируется это
издание.
35
^^Taмжe. с . 127.
^° Эвентов И. С , С. 173.
^' Прозоров В. В. Другая реальность : Очерки о жизни в литературе / В. В. Прозоров.
Саратов, 2005. С. 164. Далее цитируется это издание.
" Т а м ж е . С. 166.
^^ Пильский П. М. О критике (Мечты и парадоксы) / П. М. Пильский // Критика начала XX
века. М., 2002. С. 279.
^'^ Солженицын А. И. Беседа со студентами-славистами в Цюрихском университете //
Солженицын А. И. Публицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль, 1996. Т. 2. С. 233.
Далее цитируется это издание.
См.: Розанов В. В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях / В. В. Розанов. М.,
1995.
См.: Блок А. Собр. соч.: в 6 т. / А. Блок. М., 1971. Т. 5 ; он же. Об искусстве / А. Блок. М.,
1980.
" См.: Мандельштам О. Шум времени : Воспоминания. Статьи. Очерки / О. Мандельштам.
СПб., 1999.
См.: Цветаева М. Поэт о критике / М. Цветаева // Октябрь. 1987. №. 1. С. 185-197 ; она же.
Пленный дух : Воспоминания о современниках. Эссе / М. Цветаева. СПб., 2000 ; она же. Мой
Пушкин / М. Цветаева. СПб., 2001.
^^ См.: Пастернак Б. Мой взгляд на искусство / Б. Пастернак. Саратов, 1990.
См.: Замятин Е. И. Современная русская литература / Е. И. Замятин // Литературная учеба.
1988. Ш 5. С. 130-143 ; он же. Техника художественной прозы / Е. И. Замятин //
Литературная учеба. 1988. Ш 6. С. 79-107 ; он же. Я боюсь : Литературная критика.
Публицистика. Воспоминания / Е. И. Замятин. М., 1999.
^' См,: Платонов А. П. Размышления читателя. Литературно-критические статьи и рецензии /
А. П. Платонов. М., 1980.
^ См.: Шаламов В. Новая книга : Воспоминания. Записные книжки. Переписка.
Следственные дела / В. Шаламов. М., 2004.
^^ См.: Бродский И. Поклониться тени : Эссе. СПб., 2001 ; он же. Сочинения Иосифа
Бродского. Т. VI. СПб., 2003.
См.: Битов А. Статьи из романа / А. Битов. М., 1986 ; он же. Пятое измерение : На границе
времени и пространства / А. Битов. М., 2002.
^ Солженицын А. С Варламом Шаламовым / А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 4.
С. 166.
^^ Солженицын А. И. Телеинтервью компании Би-Би-Си в связи с выходом книги «Ленин в
Цюрихе», 25 февраля 1976 // Солженицын А.И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И. Солженицын М.,
2001. Т. 7. С. 180. Далее цитируется это издание.
^^ Солженицын А. И. Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 9.
^^ Штурман Д. Городу и миру, О публицистике А. И. Солженицына / Д. Штурман. Париж Нью-Йорк, 1988. Далее цитируется это издание.
Там же. С, 6.
1 ulVL ytV^.
\_/t 1 ^,
" Т а м же. С 15-16,
^^ Там же. С, 20.
^•^ Там же. С. 22.
^"^ Там же. С. 27.
36
Куликова Т. Д. Публицистика А. И. Солженицына. Процесс коммуникации: от
информационного бума до информационного вакуума (1960-1994 гг.) : автореф. дисс. ...
канд. филол. наук / Т. Д. Куликова. Ростов-на-Дону, 2004. С. 13.
^^ Там же. С. 4.
'''' Там же. С. 7.
^* См., например: Учёнова В. В. Гносеологические проблемы публицистики / В. В. Учёнова.
М., 1971 ; Черепахов М. С. Проблемы теории публицистики / М. С. Черепахов. М., 1973 ;
Стюфляева М. И. Поэтика публицистики / М. И. Стюфляева. Воронеж, 1975 ; Она же.
Образные ресурсы публицистики / М. И. Стюфляева. М., 1982 ; Прохоров Е. П. Искусство
публицистики : Размышления и разборы / Е. П. Прохоров. М., 1984 ; Учёные записки
Тартуского ун-та. 1986. Вып. 683 : Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия.
Труды по русской и славянской филологии.
^^ Учёнова В. В., С. 35.
^° Прохоров Е. П., С. 183.
*' Там же. С. 307.
*^ Учёнова В. В., С. 97.
о-у
Солженицын А. И. Из интервью телекомпании РТР // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т.
/ А. И. Солженицын. М., 2005. Т. 8. С. 536-537. Далее цитируется это издание.
^"^ Солженицын А. С Варламом Шаламовым. С. 166.
*^ Далее в тексте сокращённо - «Телёнок».
Далее в тексте сокращённо - «Зёрнышко».
^^ Пекарский П. Русские мемуары XVIII века / П. Пекарский // Современник. 1855. № 4.
С. 55.
Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г. Полн. собр.
соч. /В. Г. Белинский. М., 1956. Т. 10. С. 316.
^' Кардин В. Сегодня о вчерашнем : Мемуары и современность / В. Кардин. М., 1961. С. 73.
^° Гинзбург Л. Я. О психологической прозе / Л. Я. Гинзбург. Л., 1977. С. 9.
^'Там же. С. 10.
е. С. 11.
^^ См.: Литература, документ, факт // Иностранная литература. 1966. № 8 ; Особенности
свидетеля, права художника (Обсуждаем проблемы мемуарной литературы) // Вопросы
литературы. 1974. № 4 ; Мемуары на сломе эпох // Вопросы литературы. 1999. № 1 ;
Мемуары на сломе эпох : «Круглый стол» // Вопросы литературы. 2000. >fo 1.
^'' См.: Чечулин П. Мемуары, их значение и место в ряду исторических источников /
Н.Чечулин. СПб., 1891 ; Машинский С. О мемуарно-автобиографическом жанре /
С. Машинский // Вопросы литературы. 1960. Ш 6 ; Шайтанов И. «Непроявленный жанр», или
Литературные заметки о мемуарной форме / И. Шайтанов // Вопросы литературы. 1979. Л° 2 ;
Елизаветина Г. «Последняя грань в области романа...» (Русская мемуаристика как предмет
литературоведческого исследования) / Г. Елизаветина // Вопросы литературы. 1982. J^o 10 ;
Оскоцкий В. Дневник как правда / В. Оскоцкий // Вопросы литературы. 1993. Вып. V;
Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX вв. : От рукописи к
книге / А. Г. Тартаковский. М., 1991 ; он же. Мемуаристика как феномен культуры / А.
Тартаковский // Вопросы литературы. 1999. JVb 1 ; Сиротина И. Л. Культурологический
потенциал мемуарного источника: поиски новой парадигмы [Электронный ресурс] / И. Л.
Сиротина. Режим доступа : http://anthropology.ru/ru/taxts/sirotina/confess_20.html. Загл. с
экрана.
Барахов В. С. В зеркале писательской мемуаристики (к вопросу о ее роли и идейнохудожественном своеобразии) / В. С. Барахов // Русская литература. 1984. JV2 1. С. 90.
^^Taмжe.C. 90.
37
^^ Кардин В., С. 60.
^* Прозоров В. В., С. 164.
^^ Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры. С. 37.
'" Солженицын А. И. Нобелевская лекция // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 26.
'"' Солженицьш А. И. Интервью немецкому еженедельнику «Ди Цайт» // Солженицьш А. И.
Собр. соч. Т. 8. С. 114.
"^^ Ефимов И. Солженицьш читает Бродского / И. Ефимов // Новый мир. 2000. JSfc 5. С. 225.
'"•' Пруссакова И. Критики нет ? Критика есть ! / И. Пруссакова // Вопросы литературы. 1998.
№ 4. С. 8.
'°'' Кублановский Ю. Спасение через слово / Ю. Кублановский // Новый мир. 1996. }(° 6.
С. 232.
'^^ Седакова О. Маленький шедевр : «Случай на станции Кочетовка» / О. Седакова // Между
двумя юбилеями. С. 323.
Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры. С. 41.
"'^ 1967-1994: «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» (1967-1974) и
«Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания» (1974-1994).
'"^ Кублановский Ю. Не уступающий времени / Ю. Кублановский // Между двумя юбилеями.
С. 242.
Нива Ж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами / Ж. Нива //
Звезда.2003.№12. С. 146.
" " Кублановский Ю. Не уступающий времени. С. 242.
' " Бёлль Г. Приветствие Солженицыну / Г. Бёлль // Иностранная литература. 1989. № 8. С.
237.
"^ Лукьянова Л. В. «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» А. И.
Солженицына как художественно-публицистический феномен : автореф. дисс. ... канд.
филол. наук / Л. В. Лукьянова. Ростов-на-Дону, 2002. С. 5.
"^Тамже. С. 6.
"'' Русский словарь языкового расширения / сост. А. И. Солженицын. М., 2000. Далее
цитируется это издание.
^'' Нива Ж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами. С. 143.
Там же.
"^ Кублановский Ю. Спасение через слово. С. 228.
" * Т а м ж е . С. 231.
"^ Будагов Р. А. Писатели о языке и язык писателей / Р. А. Будагов. М., 1984.
'^° Виноградов В. В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов. М., 1959 ; он
же. Избранные труды. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов. М., 1980.
' ' Винокур Г. О. О языке художественной литературы. М., 1991.
'^^Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи / Б. А. Ларин. Л., 1974.
'^^ Там же. С. 28.
се. С. 125.
се. С. 127.
'^^ Виноградов В. В. О языке художественной литературы. С. 6.
'^^ Там же. С. 21.
'^^ Там же. С. 171.
'^^ Аверинцев С. С. Автор / С. Аверинцев // Краткая литературная энциклопедия : в 9 т. М.,
1978. Т. 9. Стлб. 28.
' " Виноградов В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. М., 1971. С. 231.
131 Пр
«""I л с /'
1 uiVl УК к/. V-/. 1 J U .
'
Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963. С. 84-85.
38
'^^ Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Автор и герой :
К философским основам гуманитарных наук / М. М. Бахтин. СПб., 2000.
'^'' Бахтин М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном
творчестве // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М.
Бахтин. М., 1975. С. 6-71.
'•'^ Скафтымов А. П. К вонросу о соотношении теоретического и исторического
рассмотрения в истории литературы / А. П. Скафтымов // Русская литературная критика.
Саратов, 1994. Вып. 3. С. 147-148.
'•'^ Большакова А. Ю. Теория автора в современном литературоведении / А. Ю. Большакова //
Известия АН. Серия литературы и языка. 1998. Т. 57. N° 5. С. 15-24.
'^^ Рымарь Н. Т., Скобелев В. П. Теория автора и проблема художественной деятельности /
Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. Воронеж, 1994. С. 103.
'^^ Там же. С. 108.
'^^ Первыми сторонниками и теоретиками этой идеи были французские структуралисты, в
частности, сам термин официально провозглашен Р. Бартом (1968) в одноименной статье. С
точки зрения Р. Барта, автор в его классическом значении перестал быть актуальным, т.к.
«иной стала, прежде всего, временная перспектива». Р. Барт утверждал, что «удаление
Автора - это не просто исторический факт или эффект письма: им до основания
преображается весь современный текст, или, что то же самое, ныне текст создается и
читается таким образом, что автор на всех его уровнях устраняется» (Барт Р. Смерть автора //
Барт Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика / Р. Барт. М., 1989. С. 386.). См. также:
Фуко М. Что такое автор? / М. Фуко // Современная литературная теория : сб. материалов.
Саратов, 2000. С. 27-43.
'^° Барт Р. Смерть автора. С. 389.
''*' Гуковский г. А. Реализм Гоголя / Г. А. Гуковский. М.; Л., 1959.
'''^ Белецкий А. И. Об одной из очередных задач историко-литературной науки (Изучение
истории читателя) // Белецкий А. И. Избранные труды по теории литературы / А. И.
Белецкий. М., 1964. С. 29.
''' Тынянов Ю. Н. Промежуток // Тынянов Ю. П. История литературы. Критика / Ю. Н.
Тынянов. СПб., 2001. С. 401-402. Далее цитируется это издание.
''*'* Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика.
С.435.
'''^ Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман.
СПб., 2000. С. 203.
'^^ Там же. С. 220.
'''^ Прозоров В. В. Читатель и литературный процесс / В. В. Прозоров. Саратов, 1975. С. 39.
'"^ Рымарь Н. Т., Скобелев В. П., С. 119.
'^^Тамже. С. 159.
'^° Теоретико-литературные итоги XX века. М., 2005. Т. 4. Читатель : Проблемы восприятия.
39
ГЛАВА 1. ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ «УЗЛЫ»
ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ АЖ
СОЛЖЕНИЦЫНА
1.1. Ответственность, служение и свобода
Правда - это и есть буря. Моё воздействие
именно в том, что я писатель, а не политический
деятель. Слова - нельзя остановить.
А.И. Солженицын
Ответственность, служение и свобода - центральные для Солженицына
этико-философские
категории,
включающие
его
в
традицию
русской
религиозно-философской мысли и в то же время индивидуально преломленные
в «раскалённый час» мира - вторую половину XX века. Не снимаемый
историей культуры вопрос о взаимоотношении между этикой и эстетикой
Солженицын решает, видя их обш,ий исток, ощущая себя
«маленьким
подмастерьем под небом Бога». Книги А.И. Солженицына, по выражению Н.А.
Струве, «трансцендируют свою эпоху»; как художник и как мыслитель
Солженицын включается в большой диалог культуры, но прежде всего - в
контекст всего XX века.
В одном из самых ранних своих печатных выступлений (в сентябре
1919г.) М.М.Бахтин высказал мысль о том, что жизнь и искусство должны
нести взаимную ответственность и вину друг за друга; «личность должна стать
сплошь ответственной: все её моменты должны не только укладываться рядом
во временном ряду её жизни, но приникать друг друга в единстве вины и
ответственности»'. Мысль эта принципиально важна для понимания искусства
всего XX века. По словам А.И. Солженицына, именно в XX
веке, веке
тоталитаризма, двойной морали, именно на художника и на искусство в целом
возложена самая главная ответственность - «победить ложь». «Против многого
40
в мире может выстоять ложь, - но только не против искусства»^. В этой
способности заключена и его - искусства - сила.
Бахтинское сочетание «искусство и ответственность» является, на наш
взгляд,
ключевым
для
понимания
творчества
А.И. Солженицына,
Ответственность, достоверность, истинность - вот центральные понятия его
этики и эстетики. Наивысшей точкой ответственности для А.И. Солженицына
является «жить не по лжи», а кроме того - «раскаяние и самоограничение»,
ведь «лишь с раскаяния может начаться и духовный рост», а самоограничение
есть «выбор вглубь..., к расцвету внутреннему, а не внешнему», потому что
«свою внутреннюю свободу мы можем твердо осуществлять даже и в среде
внешне несвободной»\
М.М. Бахтин, выделяя «три области человеческой культуры - науку,
искусство и жизнь», подчеркивал, что они «обретают единство только в
личности, которая приобщает их к своему единству»'*, а «внутреннюю связь
элементов личности» гарантирует только «единство ответственности».
Единство личности А.И. Солженицына и единство его творчества - в
ответственности перед Богом, перед Россией, перед читателем. Высокую
ответственность художника Солженицын связывает прежде всего с силой
искусства, с его природой. В Нобелевской лекции он говорит о великой
объединяющей силе искусства: «Искусство растепляет даже захоложенную,
затемнённую душу к высокому духовному опыту. Иосредством искусства
иногда посылаются нам, смутно, коротко, - такие откровения, каких не
выработать рассудочному мышлению»^. Не раз обращается Солженицын к
природе художественного дара: «Художнику дано лишь острее других ощутить
гармонию мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него - и остро
передать это людям. И в неудачах и даже на дне существования - в нищете, в
тюрьме, в болезнях - ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его»,
и он «знает над собой силу высщую и радостно работает маленьким
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
I
БИБЛИОТЕКА
..
41
подмастерьем под небом Бога, хотя еш,ё строже его ответственность за всё
написанное, нарисованное, за воспринимающие души»^.
А.И. Солженицын говорит о «шкалах оценок», совместить которые,
«создать человечеству единую систему отсчёта - для злодеяний и благодеяний,
для нетерпимого и терпимого» способно только искусство, литература
-
«единственный заменитель не пережитого нами опыта». Искусству, литературе
«дана чудесная способность: через различия языков, обычаев, общественного
уклада переносить жизненный опыт от целой нации к целой нации»^ - это
«благословенное свойство искусства».
«Высокую
ответственность»
классической
русской
литературы
А.И. Солженицын взял себе в пример: «...вот главное, что я вижу в традиции
русской литературы, что наследую и стараюсь повторять»^.
«Мой материал, совершенно необычный, потребовал <...> своих жанров,
своего подхода. - пишет он. - Но это значит - сохранять ту ответственность
перед читателем, перед своей страной и перед самим собой, которая была
свойственна русской литературе XIX века (курсив мои - Г.А.)»^.
Одну из важнейших составляющих ответственности перед литературой
А.И. Солженицын берет у Пушкина: «Ах,
как предчувствовал
Пушкин,
написал: "Уважение к именам, освящённым славою... первый признак ума
просвещённого"
(курсив
мой
-
Г.А.)»^^. Более
того,
Пушкин
для
А.И. Солженицына, да и «для всех нас уже второе столетие», - «путеводная
звезда», «непререкаемый духовный авторитет, в нынешнем одичании так
способный помочь нам уберечь наше насущное, противостоять фальшивому»".
«Самое высокое достижение и наследие нам от Пушкина <...> -
его
способность {наиболее отсутствующая
всё
в современной литературе)
сказать, всё показываемое видеть, о с в е т л я я его. Всем событиям, лицам и
чувствам, и особенно боли, скорби, сообщая и свет внутренний, и свет
осеняющий, - и читатель возвышается до ощущения того, что глубже и выше
этих
событий,
этих
лиц,
этих
чувств.
Ёмкость
его
мироощущения.
42
гармоническая цельность, в которой уравновешены все стороны бытия: через
изведанные им, живо ощущаемые толщи мирового трагизма - всплытие в слой
покоя,
примирённости
и
света.
Горе
и
горечь
осветляются
высшим
пониманием, печаль смягчена примирением (курсив мой - Г.А.)»^^.
Другим «пророком», создателем «русской литературной традиции, и даже
больше, самой высшей духовной её струи», влияние которой испытал и
А,И. Солженицын, назван Достоевский. В заметках о романе «Подросток»
читаем: «На простейших бытовых ситуациях и распространённых человеческих
страстях
-
он
создает
роман высокого
мастерства,
тонкости, высшей
напряжённости и головокружительного сюжета. В психологии - и всегда у него
очень тонкая вязь, глубоко, интересно, часто неожиданно. Но здесь
-
поразительные пируэты психологии, вихри, каскады догадок, предположений,
неожиданных дальних связей. Бездны перемен настроений, скрытых мотивов непредсказуемая и порой неуловимая психотехника. Охват психологии и
проницание в неё - у него сверхчеловеческие»'^
А.И. Солженицын
утверждает,
что
только
в
произведениях,
«зачерпнувших истины» (они «захватывают нас, приобщают к себе властно»),
заложена
мера
ответственности.
Мысли в таких
книгах «сложились
в
разговорах с людьми, теперь умершими, т о ю жизнью проверены, о т т у д а
выросли» ^'*.
В «Литературной коллекции» неоднократно звучит мысль о нравственной
ответственности
писателя.
Например,
анализируя
стихи
Н. Коржавина,
Солженицын показывает душевное и духовное восхождение поэта по ступеням
нравственной ответственности - от ощущения причастности к страданиям
русского и еврейского народа до осознания того, что «Мы ненавидим тех, чьи
жмут нам горло пальцы, / А ненависть в ответ без пальцев дущит нас»'^ до
высшей ответственности: «Сознаться в слабости своей / И больше зря не
спорить с Богом»'^. О политическом, историческом, философском содержании
поэзии
Н. Коржавина
Солженицын
пишет,
что
оно
«честно,
умно.
43
ответственно, и всё просвечено теплом, сердечной чистотой автора, всё льётся
от добрейшего сердца»'''.
Одной из важнейших опор для современного писателя должна стать его
ответственность
перед
читателем.
Это
традиционно
сложившееся
представление «писатель-подпольщик» раскрывает с неожиданной стороны:
«Но больше портит перо многолетняя невозможность иметь читателей строгих, и враждебных, и восхищённых, невозможность никак повлиять пером
на окружающую жизнь, на растущую молодёжь. Такая немота даёт чистоту, но
1S
и - безответственность» . Писатель готов отказаться от прижизненных
публикаций, но лишь бы знать, что тебя всё равно прочтут, оценят, что твои
мысли
будут
восприняты читателем.
Для
него
главное
-
реализация
намеченной цели всей жизни: «И взамен была только уверенность, что не
пропадет моя работа, что на какие головы нацелена - те поразит, и кому
невидимым струением посылается - те воспримут»'^.
Проблема ответственности рассматривается Солженицыным не только в
общеэстетическом или нравственном аспектах, но и в аспекте «технологии»
писательского труда. Об ответственности перед читателем в подаче материала
он говорит в своих очерках «Литературной коллекции». Так, в «Приёмах
эпопей» подчёркивается, что обзорные (описательные) главы «настоятельно
нужны читателю», т.к. эта подробность, скрупулёзность, даже местами
натурализм, дают читателю полное представление о разворачивающихся в
эпопее картинах, действиях. Данная черта, по справедливому замечанию
А.И. Солженицына, присутствует в манере В. Гроссмана. Отмечается, что в
«Жизни и судьбе» особое «чувство меры художника»: «Автор втягивает
читателя в густеющий поток обречённых к уничтожению евреев»; «При
описании глубины страданий и бессвязных надежд, и наивных последних
бытовых забот обречённых людей - Гроссман старается удерживаться в
пределах бесстрастного натурализма»^^.
44
В повести «Царица Смуты» Л, Бородин не просто обращает взгляд
читателя на время «общенародной Смуты», он стремится восполнить знания
читателя об этом времени не только исторически, но и психологически.
А.И. Солженицын
об
этом
замечает:
«Конструкция
эффективна. Экспозиция дана легко, сразу, без
повести
напряга
-
вполне
читательского
внимания. Далее применён сюжетный пунктир: семь главок - семь этапов
повествования, между которыми - пропуски, нисколько не разрущающие
цельности. А внутри -
вся подробность действий и чувств, правда с
неизбежным вмывом воспоминаний у персонажей - необходимых (пожалуй,
кроме гибели Ляпунова, это избыточно здесь) для ясности их фигур, душевного
строя, памяти, - одновременной оглядкой давая и читателю обрывки тех
главных событий Смуты, за рамками повести (курсив мой - ЛУ4.)» '.
Утеря
читательского
суда,
«неоправданно
бессвязно-хаотическое
построение (курсив мой - Г.А.)» ведет, как в случае с «Плотницкими
рассказами» В. Белова, к разрущению «цельности читательского впечатления,
да даже и интереса»^^.
Проблема ответственности наиболее остро встаёт для А.И. Солженицына
как при работе с материалом, так и при выборе жанра произведения.
Мы видим, что для писателя, по убеждению А.И. Солженицына, должны
быть
очевидны
литературой,
три
перед
уровня
Богом.
ответственности:
При
перед
сосредоточенности
читателем,
на
этих
перед
столпах
формируется сила и влияние искусства и его произведений.
Проблема ответственности в эстетике Солженицына неотделима от
проблемы свободы художника.
Личную
точку
зрения
на
права
и
обязанности
художника
А.И. Солженицын заявил ещё в «Нобелевской лекции» (1972 г.): «Не будем
попирать права художника выражать исключительно собственные переживания
и самонаблюдения, пренебрегая всем, что делается в остальном мире. Не будем
требовать от художника, - но укорить, но попросить, но позвать и поманить
45
дозволено будет нам. Ведь только отчасти он развивает своё дарование сам, в
большей доле оно вдунуто в него от рожденья готовым - и вместе с талантом
положена ответственность на его свободную волю»". Писатель против всякого
рода жёстких ограничивающих рамок, но и против бесконтрольной свободы
выражения. Самоограничение прежде всего.
В
свете
современности
проблема
свободы
в
размышлениях
А.И. Солженицына получает новое наполнение. Известный публицист Дора
Штурман отмечает, что «вопрос о целесообразности и нравственных границах
свободы, определяемых человеком внутренне, а обществом - юридически, не
перестаёт занимать Солженицына неотступно. <...>. Осознавая всю высоту и
ценность обязывающего к великой ответственности дара свободы, писатель
задумывается
над
неограниченной
предостерегал
его
парадоксами»^'*.
свободы
в
статье
во
О
вседозволенность
«Раскаяние
и
неизбежности
перехода
А.И. Солженицын
самоограничение
как
уже
категории
национальной жизни» (1973): «Понятие о неограниченной свободе возникло в
тесной связи с ложным, как мы теперь узнали, понятием «бесконечного
прогресса». Такой прогресс невозможен на нашей ограниченной Земле с
ограниченными
поверхностями
и
ресурсами.
Перестать
толкаться
и
самостесниться - всё равно неизбежно: при бурном росте населения нас к этому
скоро вынудит сама матушка-Земля. Но насколько было бы духовно ценней и
субъективно
легче
принять принцип самоограничения -
прежде
того,
дальновидным самостеснениему?^. О самоограничении как ключевом понятии
для
А.И. Солженицына
говорит
и
Н.А. Струве:
«Любимое
понятие
Солженицына - самоограничение - не чисто морального порядка: оно восходит
к чувству, вынесенному им как из жизни, так и из опыта смерти: восхождение
через
страдание
к
чему-то
возвышенному
и
неизречённому» .
Самоограничение, по-Солженицыну, должно распространяться на все стороны
жизни человека. Писатель говорит о внедрении самоограничения не только в
жизнь
отдельного
человека,
но
общества
в
целом,
его
социальных
46
(профессиональных) групп
(например, СМИ и
т.д.).
А.И. Солженицын
выступает за то, чтобы свобода не переходила во вседозволенность: должен
быть внутренний «ограничительный нерв», т.к. «самоограничение есть свобода
личности».
В
очерках
«Литературной
коллекции» А.И. Солженицын приводит
примеры влияния цензуры на работу художников. Наиболее примечательной и
показательной в этой связи является цитата из дневника П. Романова 1926 года,
которую приводит А.И. Солженицын в очерке, посвященном этому писателю:
«Когда я пишу, у меня всегда есть соображение о том, что может не пройти по
цензурным условиям... И это уменьшает мои возможности и правду того, что
пишешь, на 50 %. Вообще всё время чувствуешь над собой потолок, дальше
которого
нельзя
расти.
Правоверный
марксизм,
начётчики
марксизма
связывают по рукам и ногам»^^. Цензурное давление порождало два пути для
писателя: первый - писать в соответствии с директивами, в этом случае всё
сложится «удачно», по-советски. Среди таких писателей А.И. Солженицын
называет Юрия Нагибина - прозаика «с литературным стажем уже лет в
пятнадцать, а в общественном звучании весьма аккуратного» , «за пройденные
годы мастерство Нагибина усовершалось и оттачивалось, но всегда в рамках
советской благопристойности, никогда и ни в чём, ни литературно, ни
общественно, он не задевал вопросов напряжённых и не вызывал сенсации
(курсив мой - Г.А.)»^^. В статье о Давиде Самойлове Солженицын пишет о
поэте: «Общественные темы и приметы времени не слышны в его стихах,
избегаются. В сорокалетие 50 - 80-х годов он спокойно сохранился в рамках
дозволяемого к печаттУ'^, «всю жизнь, в жажде покоя, остерегался Самойлов
печатать
стихи
с
общественным
звучанием»^',
«но
именно
эти-то
предосторожности и опустошают душу (курсив мой - Г.А.)» . О Леониде
Леонове читаем: «Автор захотел дать ему (роману «Вор» - Г.А.) новую жизнь,
но уже приемлемую в советском русле. <...> Судя по году, выскажу догадку,
что уступки могли быть значительны и досадны для автора (курсив мой -
47
Г.^.)»". Об Александре Малышкине - «Последняя (по объёму пятая) часть
романа
(«Люди
из захолустья»
-
Г.А.)
-
победоносно-очистительная.
Оптимистический конец, заказанный всем советским книгам. Тем упрощается
задача автора и исполненье её (курсив мой -Г.^.)»^''. Солженицын остро видит
следы самоцензуры даже у самых любимых им авторов. Высоко ценя прозу Е.
Носова о деревне, он с болью отмечает «советские рубцы» и в сюжетах
некоторых рассказов замечательного писателя, радуется, что «такая слабость редка, редка у Носова» и обобщает: «Да без советских рубцов - и вся
литература наша, даже у высших мастеров, не обошлась»"'^ Второй путь
писательской деятельности - в идеале - остаться верным своим принципам, не
поддаваться внешним обстоятельствам, сопротивляться, но тогда если и не
затравят, то напечататься точно не дадут. Здесь возникает реальный пример
жизни
самого
А.И. Солженицына
-
он
на
время
стал
«писателем-
подпольщиком». Но движение по второму пути в действительности у многих
писателей сложилось по-разному. О Гроссмане читаем: «На примере Василия
Гроссмана выпукло изобразился тот путь, который столь многие из нас
одолевали мучительным ползком в советское время. Нуть не только через
цепкие тернии внешней цензуры, но и сквозь собственную
советскую
замутнённость»^^, «... в 1-м томе он оцепенел перед советской цензурой да и
внутренне ещё не осмелел оторваться от советского мышления (курсив мой »^'', «И это же всё писалось - в расчёте (наивном) на публикацию в
Но опасность для литературы А.И. Солженицын видит не в одной
цензуре. Он утверждает, что зачастую отсутствие настоящих авторов и
произведений происходит не из-за цензурных запретов: «Когда
я был
ожесточён борьбой с советским режимом и различал только заборы цензуры, Твардовский уже тогда видел, что не к одной цензуре сводятся будущие
разлагающие
опасности
для
нашей
литературы.
Твардовский
обладал
спокойным иммунитетом к "авангардизму", к фальшивой новизне, к духовной
48
^^. Это особенно актуально для современного состояния так называемой
«постмодернистской» русской литературы. Отрицая самоцензуру, вызванную
опасением перед цензурой государственной, как уступку лжи, несвободе,
А.И. Солженицын думает и о другой самоцензуре - результате наиболее
последовательно понятой внутренней свободы. Он активно выступает за
внутреннюю цензуру - за самоограничение в творчестве. Крайне отрицательно
относится он к тем современным течениям, в которых
«бесцензурная
художественная деятельность привела к никем не ограниченной свободе - к
нестеснённому "самовыражению" и только». Писатель предостерегает от этого
гибельного пути: «Если мы, создатели искусства, покорно отдадимся этому
склону вниз < . . . > - мы поспособствуем опаснейшему падению человеческого
духа на Земле, перерождению человечества в некое низкое состояние, ближе к
40
животному миру» .
в
своем творчестве А.И. Солженицын не раз обращался (в разных
жанрах) к проблеме свободы: свободе выбора, свободе самовыражения, свободе
поступка.
Проблема свободы, центральная для XX века, решается Солженицыным с
учетом и в контексте ее рассмотрения предшественниками. В трудах русских
религиозных философов видим многообразие постановки и решения этой
проблемы. Солженицын так же, как и русские философы, при рассмотрении
проблемы
свободы затрагивает
свободу
выбора,
соотношение
свободы
внутренней со свободой внешней, определение границ и меры свободы,
метафизику свободы. Писатель живет в разгар несвободы - философы на заре
XX века почувствовали начало эры тоталитаризма. Поэтому солженицынское
понимание свободы, вложенное в уста героев романа «В круге первом», а также
выраженное в публичных выступлениях автора, сопоставимо со взглядами
наиболее близких ему, на наш взгляд, предшественников: С.Л. Франка ',
И.А. Ильина''^, Г.П. Федотова''^
49
Солженицыну близка христианская трактовка соединённости личности
человека с Богом во внутренней свободе. В традиции русской философской
мысли
XX
века заложена
связь свободы
с
культурой,
с творческой
деятельностью человека.
Философия и физиология свободы - одна из главных тем романа «В круге
первом» (1955-1968). В романе, благодаря особому полифонизму, представлены
различные
взгляды
на
свободу,
выраженные
героями-идеологами.
Для
А.И. Солженицына важна проблема не внешней свободы, а метафизическое
понимание свободы - понимание свободы внутренней. Главное внимание
уделяется не тому факту, что внешняя свобода у людей отобрана, важнее
соотношение свободы внутренней с несвободой внешней. Герои романа
понимают свободу философски, но постепенно А.И. Солженицын подводит их
к
её
нравственному
пониманию.
Речь
идёт
о
самоограничении,
самоотречении. А.И. Солженицын замечательно представил
о
самодвижение
свободы в людях разного возраста, разного жизненного опыта. Художник
показал, как природное чувство
свободы, преобразуясь
под давлением
различных внешних обстоятельств, выходит наружу в новом качестве, ещё
более высоком, т.к. на одной шкале со свободой теперь стоит самоограничение
ради других.
К пониманию свободы А.И. Солженицын постоянно обращается и в своей
публицистике. Очевидно, что публицистические выступления и статьи для него
являются трибуной для провозглашения своих принципов, идей, мыслей о
проблемах современного общества в целом и судьбы отдельного гражданина в
частности, хотя как мемуарные книги названы «вторичной литературой», так и
публицистика определена писателем как «низший уровень, доступный каждому
болтуну»'*'*. Значимость его выступлений от этого нисколько не снижается.
Конечно, на первом месте здесь содержательная сторона, «ибо тут дышит сама
свобода
-
свобода
от
догм,
схем,
господствующих
умонастроений
мировоззренческих штампов»'*^ но язык - главное средство её выражения.
и
50
Остро, парадоксально развивает А.И. Солженицын мысль о свободе
литературы и свободе в литературе. Сравнивая подцензурное существование
отечественной словесности (все стоящее под запретом) и беспрепятственное
развитие западной (при неограниченных «свободах» отсутствие настоящих
произведений), он утверждает: «Свобода - ещё не независимость, ещё - не
духовная высота»"*^.
Солженицын постоянно призывает к «высокой ответственности», и не
только писателей. Не в меньшей степени он мобилизует к этому критиков и
журналистов, слово которых технически, масштабами и способами воздействия
(посредством
СМИ, Интернет)
более
доступно/частотно
для
читателя,
слушателя, зрителя, особенно молодого поколения.
На
протяжении
всей
жизни
А.И. Солженицын
выступает
и
за
самоограничение в творчестве. С одной стороны, писатель - за отмену
внешнего ограничения - цензуры («Я предлагаю Съезду принять требование и
добиться
упразднения
всякой
-
явной
или
скрытой
-
цензуры
над
художественными произведениями, освободить издательства от повинности
получать разрешение на каждый печатный лист»'*'), но, вместе с тем, он против
неограниченного самовыражения («Получили свободу
слова - да нечего
весомого сказать. Развязались от внешних стеснений - а внутренних у них не
оказалось.
Вместо
пустозвонство.
воскресшей
литературы
Литераторы резвятся.
...
да
полилось
непотребное
Стыдно за такую
"свободную"
литературу...»'*^). Солженицын ни в коей мере не архаист, он только против
изобретений «во имя пустоты», т.к. именно на искусство возложена важная
миссия: оно «растепляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому
духовному опыту»'*^.
Свою писательскую позицию А.И. Солженицын отстаивает и в диалоге со
СМИ, неоднозначные отношения с которыми
нашли отражение
в
его
мемуарных книгах. В «Зёрнышке» Солженицын часто размышляет о своих
контактах с прессой, об её однобоком восприятии русского писателя. Западные
51
журналисты считали его в первую очередь политическим деятелем, очень редко
- публицистом, хотя сам он постоянно утверждал, особенно в изгнаннический
период, что является прежде всего писателем. «И я никак не имею права
покинуть свою литературную
публицистической,
ибо
деятельность для политической или даже
считаю
художественное
доказательным, чем публицистическое.
исследование
более
Если я и высказываюсь
иногда
публицистически, то только по крайней необходимости и лишь по самым
жизненным
вопросам
моей родной
страны.
Её
неосвещённая
история
50
понуждает
меня не покидать моего главного литературного
замысла» .
Журналисты постоянно требуют от Солженицына высказываний о разных
событиях, произошедших в мире, чаще всего политических, не вникая в то, что
интервью, во-первых, отнимает у него много времени и «требует найти
слитный кусок чувства и мысли, большой концентрации, отдачи, поворота
всего существа»^', а во-вторых, «дело писателя - писать, а не мельтешить на
трибуне, а не давать объяснения газетам»^^. «У писателя есть перо - и надо
выражаться самому и письменно»^''. Большинство интервью Солженицына, по
его
собственным
словам,
были
«разветвлённой
личной
защитой»
от
всевозможных обвинений и штампов, «старательной метлой на мусор».
В
связи
с
проблемами
ответственности
и
самоограничения
А.И. Солженицына волнует и очень важный для русской литературы, особенно
XX века, вопрос о взаимоотношениях писателя и критики. Об этом он
размышляет на страницах очерков литературной жизни:
«Итак, жёсткой художественной
критики со знанием современных
литературных норм писатель-подпольщик не получает. А оказывается, что эта
критика, трезвая топографическая привязка написанного в эстетическом
пространстве - очень нужна, каждому писателю нужна, хоть в пять лет раз,
хоть в десять лет разочек. <...>. Десять и двенадцать лет пиша в глухом
одиночестве, незаметно распоясываешься, начинаешь прощать себе, да не
замечать просто: то слишком резкой тирады; то пафосного всклика; то
52
пошловатой традиционной связки в том месте, где более верного крепления не
В «Телёнке» широко представлена общественная борьба, неизбежно
повлиявшая не только на жизнь, но и на работу писателя. Солженицын говорит
о связанном с русским писателем XX века понятии «конспирация», вводит
определение «писатель-подпольш,ик». «Но всё-таки нырять в подполье и не о
том печься, чтобы мир тебя узнал, а чтобы наоборот - не дай Бог не узнал, этот писательский удел родной наш, чисто русский, русско-советский»^^.
Солженицын показал и положительную сторону подпольной деятельности:
«Сильное преимущество подпольного писателя в свободе его пера: он не
держит в воображении ни цензоров, ни редакторов, ничто не стоит против него,
кроме материала, ничто не реет над ним, кроме истины»^^.
Свою задачу написания мемуарных книг Солженицын определил так: «Я
всё это пишу для общей истины, а не о себе вовсе»^'. Он убеждает нас, что
«сотрясение общества сможет вызвать и начать литература»^^. И в «Телёнке», и
в «Зёрнышке» мы имеем дело с «человеком-писателем», и изучение его нужно,
«чтобы понять его произведения». По словам А.П. Скафтымова, «художник и
человек в одном лице, это - мир раздваивающийся, но не раздвоенный, не
разрезанный, а только расходящийся концами»^'.
53
1.2. Правда и способы её выражения
Без сомнения, без раздвоения вступил я в
удел
современного
русского
писателя,
озабоченного правдой: писать надо только для
того, чтоб об этом обо всём не забылось, когданибудь известно стало потомкам.
А.И. Солженицын
Ответственность,
служение
и
свобода,
по
утверждению
А.И.
Солженицына, связаны прямо с такими узловыми понятиями, как правда,
достоверность. В «Нобелевской лекции» приводится русская пословица: «Одно
слово правды весь мир перетянет»^^. В ней заключена основа творческой
деятельности художника, и к этому он призывает писателей всего мира.
Ж. Нива заметил, что А.И. Солженицын относится «к породе "реалистов",
писателей, которые буквально одержимы действительностью, реальностью, а
его подлинное величие неотделимо от того, что пережито писателем реально,
вживе»^'.
Не раз в интервью А.И. Солженицын в качестве своей главной цели
называл
«восстановление
исторической
правды»,
но
художественными
средствами. Более того, он сказал: «Моя задача - как можно меньше дать воли
воображению, как можно больше воссоздать из того, что есть. Воображение
художника помогает только спаять отдельные элементы и, войдя внутрь
персонажа, попробовать объяснить, как эти элементы друг с другом связаны»^^.
В очерке, посвященном дилогии Василия Гроссмана, А.И. Солженицын
недоумевает: «Но если правду знаешь - зачем хотеть печататься без неё?
Выкручивают? - но у автора оставался же путь: отказаться и не печатать. Либо
сразу пиши - в стол, когда-нибудь люди прочтут. Но насколько сам Гроссман
правду понимал или разрешил себе понять! (курсив мой - Л^.)»^^.
54
Именно проблема достоверности очень волнует А.И, Солженицына, Эта
категория является, по его словам, принципиально важной чертой литературы
XX века, о ней размышляет он буквально в каждом очерке «Литературной
коллекции».
Часто внутри одного произведения Солженицын замечает одновременное
присутствие
достоверных
и
недостоверных
черт,
правдоподобия
и
неправдоподобия. Например, в сюжете «Царицы Смуты» Л. Бородина: «Да это
весьма правдоподобно, что вера Марины возросла в годы непереносимых
лишений»; «фигура Олуфьева получилась искусственно сконструированной,
неотчётливый характер. Не верится и в его выдаюшуюся воинственность»;
«Бородин вкладывает в голову Заруцкого, и правдоподобно, проект превратить
Россию в казацкое государство»^^. Подробно анализируя понравившийся ему
роман «Генерал и его армия» Г. Владимова, Солженицын отмечает, что
прошлое Кобрисова «не ошуш;ено нами в реальности» и о нём самом «совсем
без доверия», но в образе Жукова, а также «других персонажей» «всё очень
натурально, убедительно»^^
В «Литературной коллекции», в литературно-критических очерках о
писателях последнего столетия, А.И. Солженицын говорит о соотношении
реальных исторических фактов с художественным вымыслом, а также о месте и
значении анахронизмов (временных несовпадений) в произведении. Для него
важен
перевес
факта над
вымыслом.
В
одном
из
интервью
читаем:
«Художественное исследование - это такое использование фактического (не
преображенного)
жизненного
материала,
чтобы
из
отдельных
фактов,
фрагментов, соединённых, однако, возможностями художника - общая мысль
выступала бы с полной доказательностью, никак не слабей, чем в исследовании
научном»^^. Речь идёт об особом литературном жанре
«художественного
исследования», но понимание роли вымысла принципиально для Солженицына.
Свою роль А.И. Солженицын определил так: «Но даже и более того я
сознавал свой долг - и испытывал страсть - раскопать и осветить завалы нашей
55
недавней истории, мучительно
переживал явную лживость
официальных
версий. Так, со своих 18 лет и далее чем за 70, главным делом своей жизни я
видел: написать литературную историю Российской революции Семнадцатого
А.И. Солженицын чаще говорит не о вымысле, а о воображении, т.к.
высшей своей задачей считает
служение реальности, т.е.
«воссоздавать
АИ
растоптанную, уничтоженную, оболганную у нас реальность»
художественными
средствами,
приёмами
он
постоянно
. Всеми своими
апеллирует
к
реальности.
Воображение играет не последнюю роль и в создании «Литературной
коллекции». А.И. Солженицын-критик вступает мысленно в со-творчество с
автором анализируемого произведения. Он интуитивно чувствует причину
откровенно слабых мест в рассматриваемых текстах. Проникая в авторский
замысел, он совершает попытки «домыслить», «переосмыслить» некоторые, как
ему кажется, недоделанные детали, места в произведениях. Так происходит в
очерке,
посвященном
роману
Ю. Тынянова
«Смерть
Вазир-Мухтара».
А.И. Солженицын пишет: «А всех-то его фактических знаний хватает на проход
всего лишь политической корки событий. Нет высоты общего понимания
российской истории (где нашла бы место и оценка всей нашей закавказской
завоевательной авантюры). И - нет проникновения как бы в "спинной мозг"
жизни»^^. Соотнося художественную
реальность
романа с исторической
реальностью, Солженицын дочерпывает для себя те стороны действительности,
которые не интересовали рецензируемого писателя или которые были закрыты
для того идейной установкой, требованиями цензуры и т.д. Реальная критика
при этом соединяется у Солженицына с духовным осмыслением русской
истории или современности.
Реальность многогранна в трактовке А.И. Солженицына. Художественное
её
осмысление
тесно
связано
с
памятью.
Литература
наделена
56
«неопровержимым сгущённым опытом: от поколения к поколению. Так она
становится живою памятью нации»^^.
Сохранению народной памяти посвятил свое творчество Василий Белов.
Это импонирует А.И.Солженицыну: «... с достоверной точностью, с какой
Белов обычно пишет лишь о деревне: с большим знанием смысла каждого
фрагмента деревенской жизни и любованием ею, что служит сохрану всего
этого быта в нашей исторической памяти»''.
Бережно
«коллекционирует»
Солженицын
исторические,
бытовые,
культурные детали далёкого времени, сохранённые художественной памятью
писателей и памятью языка. Пополнения «Русского
расширения» -
это и расширение реальности
словаря
языкового
прошлого, настоящего и
будущего, выраженной в языке и стимулируемой языком.
Особым вниманием Солженицына пользуется такой способ сбережения
реальности как мемуары. Автор мемуарных книг, он выступил вдохновителем и
организатором «Всероссийской мемуарной библиотеки». Задача её создания по
сути та же, что и задача написания Солженицыным собственных мемуарных
книг: «Я призываю моих соотечественников теперь же сесть писать такие
воспоминания и присылать их - чтобы горе наше не ушло бесследно, но
сохранилось бы для русской памяти, остерегая на будущее (курсив мой - Г.А.)
<...> Мемуары с наибольшей плотностью материала и самого общего интереса
будут Всероссийской Мемуарной Библиотекой со временем публиковаться
(разумеется,
только
с
согласия
автора)»'^.
Супруга
Дмитриевна добавляет: «Такого рода свидетельства
писателя
Наталия
представляются
мне
наиболее ценными сегодня, они позволяют нам оглянуться и "подглядеть" ту
настоящую встречу людей и Истории больше полувека тому назад, которую
- 73
утопили потом в криках торжества и проклятии» .
Достоверность
фактическая,
документальная
Солженицына от достоверности личностной.
неотделима
для
57
В
манере художника
ему особо важна нисательская искренность.
Истинность и искренность тесно связаны.
Мысль
душевная,
идущая
от
сердца,
импонирует А.И. Солженицыну. Это
пронизанная искренностью,
качество
он особо подчёркивал
«Нобелевской лекции», говоря, что «произведение художественное
проверку
несёт
само в себе:
концепции придуманные,
в
свою
натянутые,
не
выдерживают испытания на образах: разваливаются и те и другие, оказываются
хилы, бледны, никого не убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и
представившие нам её сгущённо-живой, захватывают нас, приобш,ают к себе
властно, - и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать»^'^. Для
А.И. Солженицына истина неразрывно связана со свободой, ведь «говорить
правду - это значит возрождать свободу».
Среди авторов «Литературной
коллекции», у которых искренность,
«сердечный жар» в изложении, а отсюда и достоверность факта являются
определяющими, А.И. Солженицын выделяет
Пантелеймона Романова, у
которого «открыты, вбивчиво открыты глаза и уши, - и он даёт нам бесценные
снимки и звуковые записи, которых нигде бы нам не собрать, не найти» ;
И. Шмелёва, «ничего не придумывающего: открывшимся зрением - видящего,
помнящего, и до каких подробностей!» ; Е. Носова с его «сюжетами —
обыденными
эпизодами
современной
жизни
-
но
всегда
ласково
высвеченными»^^; И. Лиснянскую, у которой «ничего искусственного, никакой
позы - отсердечная искренность»'^; Н. Коржавина с его «усвоенным, честным
взглядом
на
происходящее
и
предпринятым
общественным
размахом,
погружающие его в собственно русскую тему, горячо принятую им к сердцу»' .
Но А.И. Солженицыным замечена и другая форма искренности: о романе «За
правое дело» Гроссмана говорится, что «во всех лжах этого романа - нет
цинизма. Гроссман годами трудился над ним и верил, что в высшем (а не
примитивном частном) понимании - смысл событий именно таков, а не то
58
уродливое, жестокое, нескладное, что так часто происходит в советской
80
жизни» .
Писательская искренность есть форма проявления внутренней правды
писателя. За отсутствие этой черты А.И. Солженицын не жалеет даже своих
любимых авторов. Например, в его размышлениях о «Рассказе о самом
главном» Е. Замятина: «Читаешь, восхиш;аешься, но всё больше чувствуешь: а
чего, чего тут не хватает? А вот чего: простой сердечности, живого открытого,
нескованного движения авторского чувства»^'.
Наравне с правдой внутренней, А.И. Солженицын говорит и о неправде
внутренней, называя её «двоеньем». В «Нобелевской лекции» он подчёркивает:
«И за это двоенье, за это остолбенелое непониманье чужого дальнего горя
нельзя упрекать человеческое зрение: уж так устроен человек. Но для целого
человечества, стиснутого в единый ком, такое взаимное непонимание грозит
близкой и бурной гибелью. При шести, четырёх, даэюе при двух шкалах ле
может быть единого мира, единого человечества: нас разорвёт эта разница
ритма, разница колебаний (курсив мой -T.vi.)»^^.
На природе писательского «двоенья» А.И. Солженицын специально
останавливается в очерке «Литературной коллекции», посвяш,ённом прозаику
Юрию Нагибину. Уже название очерка указывает на цель его написания «Двоенье Юрия Нагибина». А.И. Солженицын не отрицает, что в Нагибине,
действительно, есть «сила слога», но это не отменяет другого. Всю жизнь он
работал «в рамках советской благопристойности», но вдруг в поздних повестях
«Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая тёща» появляются суждения,
порицающие советский режим. А.И. Солженицын на это замечает: «И отчего
же, отчего же это благородное сознание ни разу и никак не отразилось в его
книгах за несколько десятилетий?!»^^. В этих последних повестях заключена
причина такой перемены. По словам А.И. Солженицына, материалы повестей
«сплошь автобиографичны, и можно поверить автору, да это и видно: он
старается, с большой психологической самопроработкой, быть предельно
59
откровенен о себе, своих чувствах и поступках разных лет»^"^. Оказывается,
личные обстоятельства породили в нём сначала двойственность в поступках,
затем в характере. По жестокой иронии, получив то, что ему «было вожделенно
с самых ранних лет», он «испытывал не облегчение, а утрату державшего его
стержня».
И «этот мучительный
излом
жизни»
привел
к
тому,
что
А.И. Солженицын назвал «образованщиной» , чертами которой являются
«полная приниженность», «духовное самоуничтожение»,
«отчуждение
от
нынешнего народа», двоемыслие, «отвлечённый принцип правды». Всё это
воплотилось в Нагибине: «И этот весомый, глубоко
прочувствованный
приговор о русском народе - особенно непререкаем в устах русского писателя,
чей нравственный облик нам прорисовался на предыдупдих страницах, с
большим опытом цэдээловского ресторана, драк и разврата, лёгких денег от
кино, - он на высоте, чтобы судить как имеюш,ий моральную власть. Он-то и
явил нам образец желанного раскаяния - какая типичная фигура для столичной
ЯЛ
образованш,ины 80 - 90-х
годов!»
На отсутствие у Нагибина правды
внутренней, по словам А.И. Солженицына, указывает и то, что в нём «напрочь
не было и нет душевности, тёплого чувства. Вот уж в самом деле - Тьма в
конце...» .
Понимание
жизненной
правды
и
способов
её
художественного
воплощения раскрывается Солженицыным нередко в полемике с теорией и
практикой социалистического реализма. Сторонники соцреализма постоянно
говорили о следовании «правде жизни», «правде реальности», но сами эти
понятия
приобретали
у
них
идеологическую
ограниченность
и
тенденциозность.
В ряде своих художественных произведений А.И. Солженицын в уста
героев вложил трактовку правды в литературе «социалистического реализма»
(«стиля "чего изволите?" или "пиши так, как приказывает Партия"» ). Так,
Авиета из «Ракового корпуса» разъясняет, что «говорить народу правду - это
совсем не значит говорить плохое, тыкать в недостатки. <...> Вся литература
60
наша должна стать праздничной! <.. .> Литература - чтобы развлечь нас, когда
у нас настроение плохое. <...> Правда - то, что должно быть, что будет
од
завтра» . Более того, «поэтесса» вводит в диалектику такой литературы:
«Искренность никак не может быть главным критерием книги. При неверных
мыслях или чуждых настроениях искренность только усиливает вредное
действие произведения, искренность - в р е д н а ! Субъективная искренность
может
оказаться против
«Абрикосовое
варенье»
правдивости
показа
жизни»^^.
А
в
рассказе
через позицию Писателя показано, какое место
отводилось правде: «Но в литературе выдумка иногда бывает выше правды.
Персонажи могут говорить и то, что они не сказали, - и это будет ещё
новоявленнее, чем голая правда, - это будет праздник искусства! Я, когда
пишу, — постигаю воображением читателя — и рельефно вижу, в чём именно
нуждается oн»^'. В тексте «Ракового корпуса» обращает на себя внимание ещё
одна точка зрения на правду. Санитарка Елизавета Анатольевна советуется с
Костоглотовым
по поводу
сына: «...растёт умный
мальчик, обо всём
спрашивает - и как же его воспитывать? Нагружать всей правдой? Да ведь от
неё и взрослый потонет! Ведь от неё и ребра разорвёт! Скрывать правду,
примирять его с жизнью? Правильно ли это?»^^. Костоглотов уверенно ответил:
«Нагружать правдой!» И здесь мы слышим голос самого писателя.
Размышляя об очевидном различии между официальной литературой и
подпольной, А.И. Солженицын говорит: «Едва только вступая в литературу, все
они - и социальные романисты, и патетические драматурги,
и поэты
общественные и уж тем более публицисты и критики, все они соглашались обо
всяком предмете и деле не говорить г л а в н о й п р а в д ы , той, которая людям в
очи лезет и без литературы. Эта клятва воздержания от правды называлась
соцреализмом. И даже поэты любовные, и даже лирики, для безопасности
ушедшие в природу или в изящную романтику, все они были обречённоущербны за свою несмелость коснуться главной пpaвды»^^
61
Герои
художественных
воспринимают
литературу
произведений
соцреализма:
Солженицына
Дёмка
(«Раковый
по-разному
корпус»),
до
которого ещё «трудно доходили мысли» об этом «празднике искусства»,
«любит правду» и уверен, что в литературе главной должна быть искренность,
и что она (литература) - учитель жизни; Настеньку («Настенька») поглотило
искусство «простой угодливости», она и не заметила, что уже «не могла
выражать, как чувствовала когда-то, Нрежняя незыблемая цельность русской
литературы оказалась будто надтреснутой - после всего, что Настенька за эти
годы прочла, узнала, научилась видеть. Уже боязно было ей говорить об авторе,
о книге, не дав нигде никакого классового обоснования»^'*; Авиета («Раковый
корпус») и Писатель («Абрикосовое варенье») - представители, глашатаи этого
«праздника
искусства».
Через
восприятие
персонажами
«литературы
соцреализма» даются особенности их характеров и судеб, черты времени и
присущего ему уровня общественного сознания. Несомненна и полемика
автора и с произведениями советских писателей, и с многочисленными
научными
работами
о
соцреализме,
О
последних
А,И, Солженицын
высказывался так: «О его сути и значимости нащлись охотники писать немало
критических исследований - а я бы не писал ни одного, ибо он - вообще вне
рамок
искусства,
ибо
не
существовало
самого
объекта
-
стиля
"социалистический реализм", - а доступная любому бытовому взгляду простая
угодливость: стиль "чего изволите?" или "пищи так, как приказывает Нартия",
О чём же тут научно тoлкoвaть?»^^
А,И. Солженицын знает, что, помимо официальных романистов, есть
«десятков несколько» «замкнутых упорных одиночек, рассыпанных по Руси, и
каждый пищет по чести и совести то, что знает о нащем времени и что есть
главная
правда»^^.
литература».
Благодаря
их
труду
«восстановится
великая
наща
Одно дело - соцреализм, а самом названии которого уже
содержится принципиальное ограничение реализма, и другое - литература
62
подсоветская, пробивающаяся через преграды и не без потерь к подлинному
реализму.
О современных прозаиках, поэтах и их произведениях, а кроме того о
своих критиках и биографах А.И. Солженицын пишет не только в специальных
литературно-критических очерках, «Литературной коллекции», «Слове при
вручении премии Солженицына», но и в мемуарных книгах «Бодался телёнок с
дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов».
Так, в «Телёнке» среди знаковых произведений XX века он выделяет
«Василия Теркина» А.Т. Твардовского и называет «книгу про бойца» «вещью
вневременной, мужественной и неогрязнённой - по редкому личному чувству
меры, а может быть и по более общей крестьянской дeликaтнocти»^^. Среди
поэтов обращает он внимание на Ю. Кублановского, считает его «весьма
талантливым, из лучших
общественным
и
русских
патриотическим
поэтов сегодня, и с очень верным
чувством,
-
хотя
его
усложнённая
метафоричность, нередко ускользающая в переливах, огорчает» . Но позднее
он скажет, что «поэзия Юрия Кублановского -
отличается
верностью
традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры
обновлённой
метафоричностью
-
никогда
не
эксцентричной,
всегда
оправданной по сущности; и естественной упругости стиха, часто просящегося
к перечитыванию и запоминанию»^^, А,И, Солженицын пишет, что стихи
В, Солоухина «не формой выделяются, как у него всегда, но ~ трезвостью
мысли»'°°; радуется и за «внезапно, быстрый уверенный рост Валентина
Распутина - такого душевного, и с углублением в суть вещей»
«деревенщиков»
как продолжателей
традиционной русской
; отмечает
литературы:
«сквозь порою казённые вставки или вынужденные умолчания, струится же
через их книги подлинный язык, и нынешняя униженная жизнь народа, и мерки
••
"
неказенной нравственности»
102
,
В «Слове при вручении премии Солженицына Валентину Распутину»
(2000) Александр Исаевич отмечает, что параллельно с соцреализмом в 70-е
63
годы «ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая групна нисателей
стала писать ...в простоте, без какого-либо угождения, каждения советскому
режиму, как позабыв о нем»'""'. Речь идёт о писателях-деревенщиках, которых
А.И. Солженицын справедливо называет нравственниками, «ибо суть их
литературного переворота была возрождение традиционной нравственности, а
сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной, наглядной
предметностью»'°'*,
На
некоторых
представителях
этой
группы
А.И, Солженицын останавливается специально. Он выделяет В. Распутина
(«сосредоточенное углубление в суть вещей, чуткая совесть и ненавязчивое
целомудрие, столь редкое в наши дни»'°^), Б. Можаева («,..уж он ли не
деревней жил? ...своё стояние за деревню Можаев не уклонял ни в какую
идеологию»'^^).
Валентина
Распутина
писателей-нравственников,
А.И. Солженицын
которые
признательности». По словам
ещё
называет
«ждут
первым
нашей
среди
благодарной
А.И. Солженицына, В. Распутин
вошёл
в
литературу и «заметно выделился», затронув такие темы, которые до того были
«запрещены и замолчаны». «Распутин - переступил этот запрет». Он взял и
нравственную тему - дезертирство во время войны («Живи и номни», 1974), и
экзистенциальную - реальность/«нереальность нашего бытия: существуем ли
мы вообще?» («Прощание с Матёрой», 1976). Солженицыну особенно близко,
что повествование у Распутина «не спешит», но «события развиваются
плотно». И его очень радует, что «во всём написанном Распутин существует
как бы не сам по себе, а в безраздельном слитии с русской природой и с
русским языком»"'^.
О другом представителе «деревенской прозы» - Борисе Можаеве - у
А.И. Солженицына есть автобиографический очерк «С Борисом Можаевым»
(1997)"^^. Уже предлог «с», вынесенный в заглавие, указывает на сроднённость
писателей, на их единомыслие. «Разговоры с Борей были мне всегда интересны
и полезны многими сведениями - хоть новейшими сегодня, хоть давне-исконно
64
крестьянскими, хоть различием каждой травки и каждой нтички, - а главное,
так легко он всё это рассказывал, оставаясь и полностью приимчив к спутнику.
Какая-то детская чистота светилась в нём»
, Кроме того, о Борисе Можаеве
сказано, что «простая трезвость его знающей оценки не могла оставить у него
места политическим заблуждениям»'"^, тем более, что он руководствовался не
этим. Главным делом Можаева было «спасение нашего сельского хозяйства», а
«злодейство над землей аж било Борю яростью».
Подлинный реализм, правду жизни видит А,И. Солженицын у писателейдеревенщиков,
«Ненарочитая,
ненастойчивая,
послевоенной советской деревне»'", -
но
сгущённая
правда
о
пишет он о «Привычном деле»
В, Белова, Силу традиции, но и некоторую устарелость русского реализма XIX
века отмечает он в романе того же автора «Кануны»: «Белов пишет роман в
доверчивом убеждении, что вся дробная, неторопливая описательная манера
русской прозы - незыблема и будет действовать постоянно и без отказа. С
этнографической обстоятельностью описываются устройство обширных изб и
крытых дворов северной деревни, одежды, ручные занятия <..•>, обряды
святочные, масленичные, бытовые отношения - и диалоги (всё - живое,
достоверное)»"^.
В рассказах Е. Носова радует Солженицына «крестьянская жизнь - до
того натуральная, будто не прошедшая через писательское перо <..,>,
Крестьянское осмысленное понимание каждого природного, бытийного хода.
Такое коренное, подробное знанье его, такой намётанный глаз, такая
пронимчивая наблюдательность, какой не находили мы у дворянских писателей
и быть не могло у них по их отстранённому положению. <,,,> Нам тут
посылается один из последних памятников деревенской, а значит, тысячелетней
и навсегда уходящей Руси. Она застигнута в её домирающем советском, а затем
послесоветском состоянии»"^.
В 1973 году отвечая на вопрос о «сегодняшней советской литературе»,
А.И, Солженицын сказал: «Могу сказать о сегодняшней русской прозе. Она
65
есть, и очень серьёзная. А если учесть ту невероятную цензурную мясорубку,
через которую авторам приходится пропускать свои вещи, то надо удивляться
их растущему мастерству: малыми художественными деталями сохранять и
передавать нам огромную область жизни, запрещённую к изображению. <...>
...вот ядро современной русской прозы, как я его вижу: Абрамов, Астафьев,
Белов, Быков, Владимов, Войнович, Максимов, Можаев, Носов, Окуджава,
Солоухин, Тендряков, Трифонов, Шукшин»''"*.
Сложные личные и творческие отношения связывали А.И. Солженицына
с В.Т. Шаламовым. В переписке с ним, в очерке о нём можно видеть не только
личный спор, ведущий порой к несправедливым суждениям с той и другой
стороны, но и понимание Солженицыным природы художественной правды,
возможностей
и
границ
реализма
действительности, изменившейся в XX
в
изображении
веке плотности
гулаговской
реалистического
письма.
С теплотой говорится в «Телёнке» о Варламе Шаламове, которого
А.И.Солженицын называл братом: «...вот он, брат! из тайных братьев, о
которых я знал, не сомневался»"^. «Мы с ним оба были верные "сыны Гулага",
я хоть по сроку и испытаниям меньше его, но по духу, по отданности, никак не
слабей. Это - очень стягивало нас, как магнитом»"^. В отношении В. Шаламова
не последним критерием оценки для А.И. Солженицына была и сходность их
судеб: «Для меня, конечно, и фигура самого Шаламова и стихи его не
укладывались в область «просто поэзии» - они были из горящей памяти и
сердечной боли; это был мой неизвестный и далёкий брат по лагерю (курсив
мой - ЛУ4.); ЭТИ СТИХИ ОН писал, как и я, еле таская ноги, и наизусть, пуще всего
таясь от обысков. Из тотального уничтожения всего пишущего в лагерях только
и выползло нас меньше пятка» "^. Он даже сравнивал влияние судьбы на свое
творчество и творчество Шаламова. Так, среди размышлений о вынужденной
творческой подпольности писателя в XX веке мы встречаем: «Проза Шаламова
тоже, по-моему, пострадала от долголетней замкнутости его работы. Она могла
66
бы быть совершеннее - на том же круге материала и при том же авторском
1 1
взгляде»
о
. И хотя далеко не однозначно было восприятие ими творчества друг
друга"^, но «запрещённые» стихи В, Шаламова с самого начала были высоко
оценены А.И. Солженицыным, более того он надеялся, что читатель «оценит их
мужественную интонацию, их кровоточение, недоступное опытам молоденьких
поэтов, и сам произведёт суждение, достойны ли они были того»'^^. И первые
опыты В, Шаламова как читателя А,И, Солженицына тоже были полны
восторга
и радости.
Об
этом
свидетельствуют
сохранившиеся
письма
В, Шаламова А, Солженицыну: «Дорогой Александр Исаевич, Я две ночи не
спал - читал повесть («Один день Ивана Денисовича» - Г.А.), перечитывал,
вспоминал... повесть - как стихи, - в ней всё совершенно, всё целесообразно.
Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична,
умна, тонка и глубока, что я думаю, что "Новый мир" с самого начала своего
существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал»'^'. При всей
разности
художественных
стилей
и
жизненных
позиций
Шаламова
и
Солженицына их обьединяет опыт лагерной жизни, о которой оба писателя
рассказывают в своих книгах, чтобы уста ГУЛага были раскрыты и чтобы люди
знали и помнили историю.
Из сопоставления прозы А,И, Солженицына и В.Т. Шаламова, как и из
сопоставления их взаимных критических оценок можно видеть принципиально
разный подход к передаче гулаговского опыта. Речь идёт не о разнице самого
опыта,
а
возможностях
реалистической
прозы, об
их
расширении
(у
Солженицына) и принципиальном изменении (у Шаламова),
«В "Одном дне Ивана Денисовича" Солженицыну нужно было создать
протокол для трансляции нечеловеческого лагерного опыта в нечто, доступное
человеческому
восприятию»'^^,
-
пишет
Е. Михайлик,
По
мнению
исследовательницы, Солженицын описывает лагерь «как систему с точки
зрения выжившего - то есть, человека, который: а) обладает достоверным
знанием
и б) еще способен им поделиться. Получившееся
двумерное
67
изображение
достраивается
до
трёхмерного
за
счёт
потенциала
неиспользованных, нереализованных в тексте вариантов»'^'',
Шаламов тоже стремился воспроизвести лагерь как явление во всей
полноте и тоже должен был преодолевать коммуникативный барьер. Но, как
замечает Е. Михайлик, «концепция двуязычного переводчика, персонажа,
выжившего - или выживающего - в лагере и потому способного транслировать
лагерную реальность во вне-лагерную речь, не казалась ему адекватным
художественным
решением»'^'*.
Рассказчик
исполнять свои функции повествователя»
у
Шаламова
«не
способен
. «Его сознание так же подвержено
распаду, как и любой другой структурный или значащий элемент текста. Он
существует в обстоятельствах рассказа - а потому вся исходящая от него
информация является сомнительной»'^ .
Сравнивая тексты Солженицына и Шаламова, Е. Михайлик делает, на
наш взгляд, убедительные выводы о природе художественной коммуникации в
творчестве писателей: «Там, где Солженицын выстраивает батарею значений,
Шаламов демонстрирует, что значения тоже не выживают. Разъедающий опыт
Колымы транслируется не в упорядоченную информацию, а в переизбыток
неупорядоченной. Шаламов пытается заставить читательский текст - личную
культурную память читателя - взаимодействовать ни с текстом рассказа, а с
текстом лагеря»'^^.
Когда А.И. Солженицын пишет, что рассказы Шаламова художественно
не удовлетворили его и поясняет, что в них ему «не хватало характеров, лиц,
прошлого этих лиц и какого-то отдельного взгляда на жизнь у каждого», когда
критикует композицию шаламовских рассказов: «Многие рассказы <,..>
составлены как бы из калейдоскопических кусочков, нет цельности, а
наволакивается, что помнит память, - хотя материал самый добротный и
"
несомненный»
128
,
повествовательных
-
то
манер.
здесь
В
не
просто
расхождение
реалистической
эстетике
писательских
Солженицына
трансляция лагерного опыта принципиально возможна. Он вписывает лагерь в
68
мир, опирается на художественные конвенции, уплотняя, предельно насыщая
повествование и духовно поднимая его. «Волевой упор» (выражение Н. Струве)
оптимизирует
повествование.
У
Шаламова
другая
эстетика.
Подробное
сопоставление эстетических принципов двух писателей могло бы обогатить
представление об ещё одном витке «литературы
в поисках
реальности»
(Л. Гинзбург).
Не раз возвращается А.И. Солженицын к проблеме вместимости зла в
искусство. Так, в статье «Алексей Константинович Толстой - драматическая
трилогия и другое» он пишет: «В предисловии (к роману «Князь Серебряный»
-Г.А.) излагает свой метод: "Из уважения к искусству и нравственному чувству
читателя... набросил тень" на ужасы эпохи. (После пережитого теперь нами это
вряд ли кажется правильным, хотя край злодейства в искусство не вмещается.
Внимателен
Солженицын к открытиям
реалистического
метода
в
современной литературе. В творчестве писателей-соотечественников он с
особым чувством подмечает выдвинутые ими темы, затрагивающие актуальные
проблемы современности, обращенность к истории России. Он пишет, что «в
рассказах Носова 90-х годов всё внятнее и тоскливей проступает сгущённая
горечь покинутых, обездоленных, если не осмеянных ветеранов Великой
войны»'^°; «Белов <...> собирает внимание читателя на пустоте развращённых
нравов и распаде семей. А примеры легко нанизываются, их и правда немало
вокруг»'•''; «За необъятную тему советско-германской войны Владимов взялся
не только как художник, но и как самый ответственный историк», «ставит
сложные проблемы, но все - на сюжетных случаях, образах, а не в общем голом
виде»
; «И вот - новая повесть («Царица Смуты» Л. Бородина - Г.А.) из того
сгустка нашей истории, посегодня отображённого ещё слишком мало»
.
Один из центральных теоретических тезисов Солженицына - развитие
реализма в XX веке с опорой на традиции и с учётом вызовов времени.
69
В «Телёнке» Солженицын приходит к очень важному не только для
литературы, но для искусства в целом выводу: «Уверенный, что главное в
творчестве - правда и жизненный опыт, я недооценил, что формы подвержены
старению, вкусы XX века резко меняются и не могут быть оставлены автором в
пренебрежении»''''*. Мысли А.И. Солженицына предопределил его «учитель».
Уже в 1922 году о том, что природа художественности в XX веке меняется,
писал Е.И. Замятин: «Но искусство - зорче нас, и в искусстве каждой эпохи отражена скорость эпохи, скорость вчера и сегодня»'^^. XX век Е.И. Замятин
назвал «автомобильно летящей эпохой». А.И. Солженицын спустя 60 лет, в
1983 году, скажет, что от «XIX века изменился темп нашей жизни, значит и
темп чтения, темп восприятия, темп мысли, поэтому невозможно писать так
разреженно, как в XIX веке»'^^. Сам писатель следует этому принципу, это
подтверждает
его стиль, его художественные
приёмы, способы
подачи
материала. Новую манеру письма А.И. Солженицын ищет/хочет увидеть и у
своих современников. Более того, писатель возвращается к этой мысли не раз и
развивает её.
Комментируя
высказывания
Е. Замятина
о
русской
литературе
и
революционизме в ней, Солженицын принимает отдельные положения, но со
многим не соглашается:
«"Сегодня, когда точная наука взорвала самую реальность материи, - у
реализма нет корней". (Нримитивное инженерство.) - "От быта - к бытию, от
физики - к философии, от анализа - к синтезу. Одно голое изображение быта,
хотя бы и архисовременного, - под понятие современного искусства уже не
подходит".
"Литература движется к синтетизму".
Скажу:
плоха
та
литература,
которая
от
него
когда-нибудь
отрывалась»'".
«"Реализм
природе нет". -
проектирует на координаты реального мира, которых в
"Неизмеримо ближе к реальности - проектирование на
70
мчащиеся кривые поверхности"... "Уже нельзя вернуться к Эвклиду", (Можно
и нужно)»'^^.
Вслед за Е. Замятиным Солженицын анализирует соотношение реализма
XX века с другими течениями и школами и прежде всего с их отражением в
произведениях Серебряного века. Опыт всего XX
века учитывается при
анализе, например, «Петербурга» Андрея Белого.
Позиция А.И. Солженицына-реалиста при прочтении им произведений
авторов, работающих в других методах, эстетических системах, конечно,
приходит с ними в столкновение/сопротивление, хотя эстетическая чуткость
позволяет дать глубокие и точные оценки достижений писателя. Так, о
«Петербурге» Андрея Белого Солженицын пишет: «Надо признать: нечто - до
того совсем не виданное в русской прозе, полностью рвёт с обстоятельным,
спокойным рассказом со стороны в духе XIX века. Нельзя отказать, что
литературно - это очень интересно. Раздвигает представления о возможностях
прозы. Очень новаторски, из этого вышло многое в литературе 20-х годов (хотя
истинного толку
не вышло, может быть от советской
идеологической
утюжки)»'^^.
Писатель-читатель конденсирует то, что, по его мнению, необходимо
художественному произведению из открытий Белого: выразительную передачу
процессов
мысли,
импрессионизм
онисаний,
многозначность
повторов,
многокрасочность, богатство интонаций. Но всякая избыточность формальной
игры неприемлема для него, вызывает отталкивание и усталость. «Буйный и
нервозный словесный поток. Многословие и повторность -
избыточные»;
«извивчивая полу фантастическая психологичность»; «Талант необузданный,
болезненно неуравновешенный» - все эти характеристики точны, но очевидная
их оценочность
продиктована
прежде
всего
несогласием
с той
мерой
деформации реальности, которой отличается «Петербург».
Семантика приёмов анализируется
с позиции реализма. Например:
«Элементы безумия тем охотнее развиты на Дудкине, длинно размазано его
71
сумасшествие, (Этими галлюцинациями Белый уводит нас от исторической
конкретности террора в России - как будто террор происходит только из
личного безумия!)»'''°, Такое прочтение «со стороны» имеет и свои минусы, но
и свои плюсы, остраняя символистское прочтение «Петербурга» и его
литературоведческое
толкование,
во
многом
обусловленное
этим
символистским прочтением. Столкновение кодов может стать полезным для
понимания сложного текста.
А.И. Солженицын, будучи сторонником «здорового консерватизма, как и
в самом творчестве, так и в восприятии его», отмечает, что он (консерватизм)
«должен быть гибок», должен «сохранять равную чуткость и к старому, и к
новому, и к уважаемой достойной традиции и к той свободе поиска, без
которой не рождается будущее»'"*'.
Не менее опасным для русской литературы, чем соцреализм, А.И.
Солженицын считает «авангардизм», называет его «штурмующим». Именно
«авангардизмом» «в нашем XX веке необходимое равновесное отношение к
традиции и к поиску нового было не раз резко нарушено»'"*^. А.И. Солженицын
не против нового, он против того, чтобы новое изобреталось во имя пустоты.
Вспоминая
А.Т. Твардовского,
А.И. Солженицын
заметил,
что
«Твардовский уже тогда видел, что не к одной цензуре сводятся будущие
разлагающие
опасности
для
нашей
литературы.
Твардовский
обладал
спокойным иммунитетом к "авангардизму", к фальшивой новизне, к духовной
порче»'"^^. Одной из главных бед современной литературы А.И. Солженицын
считает «нестеснённое "самовыражение" и только». Он сетует, что «в России
снова стало модно - высмеивать, свергать и выбрасывать за борт великую
русскую литературу, всю настоянную на любви к человеку, на сочувствии к
страдающим»'^^.
Всматриваясь в авангардистские художественные искания, Солженицын
критикует их с точки зрения их духовной направленности. Даже о таком
талантливом писателе, как Е. Замятин, он не может не сказать: «Острого
72
атеиста, вот его потянуло к мистике или к какой-то высшей философии - о
Вселенной, однако без Творца. Но когда миростроение с дуплом - трудно
сочинить философию, очень напряжённо»'"^^
В интервью парижской газете «Либерасьон»
принципиально
«Изобретение
важную
новых,
составляющую
каких-нибудь
при
Солженицын отметил
создании
поражающих
форм,
чего-то
если
нового:
они
не
предварены духовным открытием, - да, они в лучшем случае пустая забава, а в
146
худшем - они ускоряют разрушение»
.
Анализируя творчество неблизких ему духовно писателей и поэтов
современности, Солженицын внимателен к их таланту и к отражению в их
произведениях болей времени, но при этом неуступчив
в духовном
и
эстетическом планах.
Одним из самых
заметных,
спорных
стал
очерк
о И. Бродском.
Размышляя об этом поэте, А.И. Солженицын обращает внимание на такую
особенность, как новизна в приёме, принципе повествования, в языке, на
способность
поэта на
смелые
эксперименты, шаги
к
преобразованию
потерявших актуальность жанров, приёмов и т.п. А.И. Солженицын пишет:
«Поэт настолько выходит из рамок силлабо-тонического стихосложения, что
стихотворная форма уже как бы (или явно) мешает ему. Он все более
превращает стих в прозу (но и тоже очень нелёгкую для чтения). Начинаешь
воспринимать так: да зачем же он вставляет в прозу рифмы? Бродский
революционно сотрясает русское стихосложение. (В единственном нашем
обмене письмами, году в 1978, я написал ему об этом.) Он вносит - сразу много
резче, чем требует эволюция протекающего времени»''*^. А.И. Солженицын
видит, насколько впереди идёт Бродский, который сам был убежден, что
«писатель - орудие языка», он «пишет под диктовку гармонии языка как
такового. То, что мы называем голосом музы, на самом деле - диктат языка»'"*^.
Спор
с
И. Бродским
Эстетические
замечания
для
и
Солженицына
«придирки»
-
(как
мировоззренческий
показалось
спор.
«защитникам»
73
Бродского) - ступени этого спора. У Бродского, по мысли А.И. Солженицына,
«иронию
можно
мирочувствия
и
назвать
сквозной
всеохватным
чертой,
образом
органической
поведения,
частью
даже
его
бравадно
педалируемым»''*^, «романтика для него дурной тон, а проявить лиричность - и
вовсе недопустимо»'^°, чувства, «во всяком случае выражаемые вовне, почти
всегда - в узких пределах неистребимой сторонности, холодности, сухой
151
констатации, жесткого анализа»
, в его стихах не встретишь «человеческой
152
простоты
и душевной
доступности»
, их
отличает
«вязкость
текста,
нескончаемых фраз, закрученных цепочек ассоциаций - и автор и читатель с
трудом вытягивают из них ноги, как из плетучей травы»'^^. Портрет одинокого
поэта, взгляд и помыслы которого направлены не вглубь духа истории России,
а исключительно на язык, на «тактику языковых взрывов». Т.е., с точки зрения
реализма А.И. Солженицына - это, конечно, «неудачи», «провалы», но в этом и
очевидное
различие
художественных
систем
И.А. Бродского
и
А.И. Солженицына. Интересны не только отталкивания этих систем, но и их
притяжения.
Несмотря на возможное непонимание двумя гениями творчества друг
друга, главную особенность творчества каждого они оба уловили. Ведь и
Бродский в интервью журналу
«The Iowa Review» (1978) очень точно
охарактеризовал Солженицына: «Он писатель. Но он пишет не с целью создать
некие новые эстетические ценности. Он использует литературу, стремясь к
древней, первоначальной, её цели - рассказать историю. И, делая это, он, по154
моему, невольно раздвигает пространство и рамки литературы»
Исторический путь
русской
литературы
XX
века
.
представляется
Солженицыну путём расширения и углубления реализма в противоборстве с
отрицающими его течениями.
Ещё одним этапом разложения литературы, наряду с «соцреализмом» и
«авангардизмом»,
А.И. Солженицын называет «постмодернизм»:
«Так
на
разных исторических порогах это опасное антикультурное явление - отброса и
74
презрения
ко
всей
предшествующей
традиции,
враждебность
к
общепризнанному как ведущий принцип - повторяется снова и снова»'^^.
Постмодернизм,
по
определению
А.И. Солженицына,
характеризуется
следующими чертами: в мире нет реальных ценностей; автор интересен только
в саморефлексии; «культура должна замкнуться сама на себя»; преобладание
игры, «натужной игры на пустотах, и у художника нет ответственности ни
перед кем в этих играх»; идеалов нет. Писатель делает ужасающий вывод об
истоках этого нового искусства: «нравственно больно и всё наше столетие, и
эта нравственная болезнь не могла и повсюду не отразиться болезнью
искусства»'^^. Спасти человечество от «склона вниз», от «опаснейшего падения
человеческого духа на Земле, перерождения человечества в некое низкое
состояние,
ближе
к
животному»,
А.И. Солженицына, может только
по
неизменному
убеждению
искусство, которое «растепляет
даже
захоложенную душу к высокому духовному опыту».
А.И. Солженицына огорчает уклон современной культуры к массовости.
«Разрушительная массовость нынешней культуры, от которой художнику
неизбежно страдать из первых. Но ему же - иметь и стойкость выстоять»'^^.
Кроме того, в «очерках изгнания» в размышлениях об издательском деле
с
сожалением
констатируется
факт, что
западное книгоиздательство
и
книготорговля также направлены на массовость, что пагубно для литературы.
«В таких условиях великая литература появиться не может, не ждите, она
1
кончилась - несмотря на неограниченные "свободы"»
со
. «А современная
западная публика - та и вовсе, кажется, отвыкла думать над книгами, разве что
над журнальными статьями, и сами западные писатели, в большинстве своём,
не претендуют на силу убеждения. Пынешняя западная литература - щекотание
нервов или интеллигентному или массовому читателю, она снизилась до забавы
159
И парадокса, утеряла уровень воспитания умов и характеров»
Как художнику
.
ему видно и современное состояние литературной
традиции: «Она, конечно, бьётся за себя, она бьётся, но на книжном рынке её
75
позиции слабы, она не может в этом коммерческом соревновании устоять»' .
Но все-таки А.И, Солженицын остаётся оптимистом, поэтому неудивительны
его слова: «Я никогда не поверю, что наша литература может кончиться,
оборваться.
Она
вынырнет,
пространстве - нелегко»'^'.
но
при
таком
разорванном
культурном
76
1.3. Природа художественности и поэтика произведения
Как уже говорилось, эстетика А.И. Солженицына реализмоцентрична, но
он, несомненно, исходит из понимания художественности как исторической
категории. Об этом свидетельствуют
словесности, о
и его суждения о корнях русской
влиянии на содержание
и форму
русской
литературы
Православия, об исторической жизни языка, о значительном изменении
природы художественности в XX веке.
Собирая и систематизируя суждения
Солженицына, относящиеся к
теории художественного текста, мы видим, как непосредственно связаны они с
практикой анализа произведения.
Всякому
анализу
произведения
Солженицына, предшествовать
искусства
эстетическое
должно,
удовольствие
по
мысли
от текста.
О
рассказе Чехова «Свирель» он пишет: «Меня еш,ё много лет назад, в детстве
пронзил этот даже не рассказ, а очерк, мелодия. Ещё никакой природы не зная
и не сравнив, я - сразу в него поверил. И за полвека, за жизнь не вижу причин
усумниться»'^^.
«Окунаясь
в
Чехова»,
Солженицын
передаёт
радость
эстетических открытий, радость от соприкосновения с самой личностью автора.
Делясь общим впечатлением от романа Е. Замятина «Мы», он восклицает:
«Художественно
- ярко до ослепительности»'^1 А чуть позже добавляет:
«Восхищает он! А - не испытываю такого тёплого, родного чувства, как к
Булгакову»'^'*.
Трогает
его
в
рассказах
Е.Носова
то,
что
«...
и
165
малозначительный эпизод лучится от пропитанности теплотою»
.
Важно для А.И. Солженицына и умение читать «протеревши
глаза»,
преодолевая школьные штампы и идеологические стандарты. Именно так
прочитана
Солженицыным-зэком
комедия
Грибоедова
«Горе
от
ума».
Размышляя о трагедии А.К. Толстого «Царь Борис» и сопоставляя её с
«Борисом Годуновым» А.С. Пушкина, Солженицын замечает: «Удивительное
ощущение прочесть один и тот же сюжет у двух столь выдающихся авторов.
77
Увеличивается
стереоскопичность твоего восприятия»'^^. «Вчитываясь»
-
слово, не раз встречающееся в «Литературной коллекции» и выражающее
подход к произведению.
И в замысле, и в структуре произведения, и в последующей его жизни для
Солженицына принципиальное значение имеет жизненный материал.
В «Дневнике Р-17» читаем: «Как интересно выясняется по ходу дела.
Установив для себя три вида изложения (обычное, политическое и кино), я
никак не мог приладить двух последних (и общей фрагментарно-стыковой
манеры) к первым двум частям романа. Получалось только традиционное
медленное изложение большими главами (ну, м.б., кино-фрагмент будет при
прорыве кольца окружения). И вдруг понял: да ведь I и II Части и должны быть
такие! - они же до революции, еще в п р е ж н е й России. Так материал сам
меня поправш
(курсив мой - Г.А.)У>^^^. Главенство
материала
является
стержневой составляющей не только композиции, но и сюжета, жанра, шире всего творчества А.И. Солженицына. Об этом он говорит и в публицистике:
«Конечно, в большей степени и форму, и плотность, и ткань, состав
произведения определяют материал и задача... сам материал продиктует то, что
надо»'^^. Материал и задача неразделимы.
Во время одной из встреч А.И. Солженицына с В.Т. Шаламовым возник
разговор о Чехове, не освоившем большие эпические формы, несмотря на
явную склонность к ним. По мнению Шаламова, «Чехов всю жизнь хотел и не
мог, не умел написать роман. <...>. Это потому, что Чехов умел писать только
не отрываясь, а безотрывно можно написать только рассказ, а не роман»
.
Солженицын же подчеркивает, что «в Чехове не было устремления ввысь, что
обязательно для романиста», у Чехова отсутствовали «ведущие мысли». О том
же он говорит и в очерке «Литературной коллекции»: «Нет у него общей,
ведущей, большой своеродной идеи, которая сама бы требовала романной
формы»'^'^. Так в диалоге двух прозаиков прозвучали
необходимые для создания в XX веке эпической формы.
главные условия,
78
Как для каждого художника, для А.И. Солженицына важно единство
содержания и формы, но критерии, проверяющие это единство, у него особые.
Одним из важнейших критериев является лаконизм, потому его особенно
радует склонность других авторов к предельной сжатости, ёмкости слова,
высказывания. Он считает, что только в плотности можно проявить себя с
наибольшей способностью. Здесь А.И. Солженицын видит одну из главных
особенностей художественного творчества. «И крохотный рассказец может
быть велик... И книга в две тысячи страниц может быть совсем не длинна, если
она плотна»'^'. «Сжатость» концентрирует пафос произведения.
У Шмелёва в «Солнце мёртвых» повествование «невыносимо сгущено»
из-за «душевно трудного преодоления, прочтёшь несколько страниц - и уже
нельзя. Значит - правильно передал ту тягость»'^^.
Среди размышлений А.И. Солженицына в «Литературной коллекции» о
способности
писателей
к предельной
сжатости
фраз
отметим
строки,
посвященные Е. Замятину, А. Чехову, С. Липкину, И. Лиснянской. По словам
А.И. Солженицына, манера Е. Замятина «отрывистая, броская, энергичное
изложение, нет длинных описаний»
; у Чехова лаконичность «бессмертная»,
она есть «плотная динамика»; у С. Липкина «стих плотен и по составу слов,
дыхание - без какого-либо напряжения»'^'*; И. Лиснянская чувства «передаёт
лаконично, малыми деталями, иногда вторичными, третичными, исчезающими
намеками, ничего прямо-грубо»'^^
В
противоположность
некоторых
писателей
лаконизму
чрезмерную
А.И. Солженицын
растянутость,
повествовании, «излишнюю литературность».
отмечает
надуманность
у
в
Так, в тыняновском романе
«Смерть Вазир-Мухтара» иногда чувствуется «пафос автора, который никак не
помогает
убеждению
читателя,
удары
по
готовым
штампованным
клавишам»''^.
Как одну
А.И. Солженицын
из необходимых
выделяет
её
композиционных характеристик
напряжённость,
произведение
эпопеи
должно
79
«захватывать», плотность изложения на фоне «динамики самой истории».
Больше того, и диалоги должны быть «духовно напряжены», автор должен
быть «увлечён состязанием этих мыслей» и он - «выше своих героев», ему
необходимо «отчаянное вложение самого себя». Кроме того, в композицию
эпопеи «суш;ественно входят» выбор конца (он не должен быть «обвисшим»,
«со скучной доразвязкой») и избираемый охват времени («Злоупотребление
временными отступами нарушает желаемую чёткость композиции»
).
Напряжённость, плотность изложения как необходимые характеристики
произведения, стиля современного писателя, совершенно понятно, стали
логическим
последствием
стремления
и
призыва
А.И. Солженицына
к
самоограничению не только в жизни, но и творчестве,
А,И, Солженицын не возводит свои читательские впечатления в ранг
литературоведческого исследования, но его анализ текста, как и всё, что
создано
им,
носит
системный
характер.
Композиция
очерков
из
«Литературной коллекции» разнообразна, но с какого бы элемента системы ни
начал Солженицын, он выходит всегда к целостному восприятию текста.
Идейный комплекс произведения и его поэтика для Солженицына
всегда укоренены в исторической почве и в переплетении литературных
течений. Иногда он говорит об этом подробно, иногда едва фиксирует. Так, о
редакциях «Вора» Л, Леонова сказано коротко, а изменения в художественном
мышлении В, Гроссмана от первой части дилогии «За правое дело» до «Жизни
и судьбы» прослежены пристально. Солженицын - придирчивый читатель: не
прощает писателю отступлений от исторической правды даже и там, где они
кажутся
неизбежными
по
цензурным
причинам
или
по
закрытости,
недокументированности каких-то важных явлений жизни. Присущее многим
литературоведам
стремление
«оправдать» писателя чуждо
Солженицыну
(может быть, по причине природного максимализма или потому, что заметки
делались для себя).
80
Читая, А.И. Солженицын обращает внимание на факты биографии
писателя
и
творческой
истории
произведения,
которые
имеют
принципиальное функциональное значение в тексте. Так, в очерке «"Смерть
Вазир-Мухтара" Юрия Тынянова» он признаётся: «Я стал читать эту книгу
всего лишь потому, что ждал: тут узнаю много о Грибоедове (1927 - не к
столетию ли смерти Грибоедова писал?). Немало и узнал, правда (и, надо
думать,
большая часть
фактически достоверна)»
, И далее
по ходу
размышлений А,И, Солженицын показывает, что Тынянову-писателю не
удалось уйти от свойственной Тынянову-учёному научности, отсюда и черты,
нехарактерные романному повествованию. Об Андрее Белом написано: «Он
слишком взбрызчив и неуравновешен, чтобы
написать
уравновешенное
произведение, <.,.>. Усиленно наталкивает в книгу свою эрудицию, что читал в
увлечении. (Он под сильным влиянием Ницше и других философов)»'^ ; о
Замятине: «Но мере того, как узнавал и подробности биографии Замятина, я
задумывался над резкой типичностью её для пережитого им времени. <,,.>, Где
же его революционная деятельность? да собственно никакая, но политическая
страсть горит в душе, страсть передаётся из общей атмосферы. <,..>. В первые
же советские годы повидал Замятин завоевания революции - по пронзительной
живости ума гениально проник в суть и будущность этого нового строя» °; об
«Истоках» Алданова: «Эта книга писалась в разгар Второй Мировой войны. Но
не об истоках её или Нервой войны идёт речь, а об истоках той исторической
Революции, которая отпечаталась на обеих, и на всём веке, и от которой сам
I о1
автор к тому уже четверть века томился в дальней эмиграции»
. В статье о
В, Гроссмане Солженицын пишет: «Когда Гроссман в 1952 выпускал в свет "За
правое дело" - имел ли он в виду, что будет писать и второй том? По
композиции первого и по тому, как автор оборвал нити многих персонажей и
саму сталинградскую битву, - несомненно имел. Но через бетонный забор
неожиданной сталинской смерти он не мог тогда заглянуть - и наверняка
предполагал развитие сюжета не такое и не так, как мог себе позволить, а то и
81
сам переосмыслить - в уже приосвобождённое, а всё ещё не свободное
десятилетие»
. В поэзии Н. Коржавина сказались особенности его биографии:
«Наум Коржавин за политическое вольномыслие уже из студенчества был
вышвырнут в 1947 в ссылку. В сибирской, потом в карагандинской ссылке
обострились политические мысли его»'^'', «усвоенный честный взгляд на
происходящее и предпринятый общественный замах - погрузили Коржавина в
современную русскую тему, горячо принятую им к сердцу, он многократно это
проявил»'*'*.
Солженицын
прослеживает
идейно-историческую
динамику
в
творчестве писателей и первой, и второй половины XX века. «На жизни Ивана
Сергеевича Шмелёва, как и многих общественных и культурных
деятелей
России ещё дореволюционного, а потом и послереволюционного времени, мы
можем
видеть
этот
неотвратимый
"освобожденческой" идеологии 1900-х -
поворот
мировоззрения
от
10-х годов - к опоминанию, к
умеренности, у кого к поправению, а у кого - как у Шмелёва - углублённый
возврат к русским традициям и православию»
. Об отразившем настроения
70-х годов XX века романе Ф. Светова «Отверзи ми двери» читаем: «Эта книга
в
своей
напряжённой
густоте
совмещает:
вопросы
метафизические,
богословские, исторические ретроспекции, реальный советский быт 70-х годов,
психологические
метания
столичного
образованного
круга
и
острые
политические и нравственные проблемы тех лет»' .
Для Солженицына «не удивительно, что сильнейшую встряску испытал
Бродский, в его 24 года, от судебно-ссыльных испытаний», хотя опытный зэк и
иронизирует слегка: «Впечатления эти он выразил в преувеличенно грозных
стихах: "Я входил вместо дикого зверя в клетку..."»'^^. Ноэзия Д. Самойлова
понятнее в историческом контексте: «Удивительно:
точный ровесник (и
одногруппник) тех неистовых мифлийцев, рвавшихся сложить головы в войне
за мировую революцию (1941), и близкий по возрасту младший брат тех
космических копьеметателей 30-х годов- насколько же Самойлов иной. Где
82
тот их напор? та резкость? тот порыв к переустройству России и мира? - как же
с годами изменился, психологически и творчески, тип советского поэта»'^^.
Тонко передаёт Солженицын неповторимые особенности времени и
места создания ироизведеиия. Так, о «Царице Смуты» Л. Бородина он пишет:
«Знаю от автора, что тема эта пришла к нему в лагере, во время второго срока:
только такая отдалённая от наших дней тема и могла быть не опасна
заключённому. Но после выхода из лагеря попал автор в поток реальной
общенародной Смуты, по меньшему счёту - Третьей в русской истории»'^'.
А.И. Солженицын определяет место выбранного писателя или его
произведения
в общелитературной
традиции.
Многие
его замечания
существенно важны для изучения творчества художника XX века. Он видит
влияние Достоевского на Леонова и Пильняка; чеховскую и шаламовскую («изза человеческого за-пределья») линии у П. Романова, а его эпопею «Русь»
включает в ряд эпопей, называя ее «надгробьем долгой русской дворянской
литературы»; анализирует параллели в «Генерале и его армии» с «Войной и
миром»
и «остатки
влияния» Л. Толстого
на Г. Владимова,
чеховскую
традицию у Е. Носова; отмечает элементы классицизма у молодого Бродского,
но
в дальнейшем
«сущностную
отчуждённость
Бродского
от русской
литературной традиции».
Все элементы структуры художественного текста - от системы
образов до частного нриёма - А.И. Солженицын рассматривает в их
функциональности.
Важное место при прочтении выбранного произведения он отводит
раскрытию снмволики его заглавия. О «Голом годе» Б. Пильняка читаем:
«Голый год. Почему так названо? Вначале думаешь: год - голодный? год нищий для страны? Оказывается, нет: голый - как обнажение человеческих
инстинктов (а затем - и тел)»'^°; о произведении Шмелёва: «"Солнце мёртвых"
- летнее, жаркое, крымское - над умирающими людьми и животными. "Это
солнце обманывает блеском... поёт, что ещё много будет дней чудесных, вот
83
подходит бархатный сезон". Хотя автор к концу объясняет, что "солнце
мёртвых" - сказано о бледном, полузимнем крымском. (А ещё "оловянное
II
солнце мертвых
..
"
он видит и в равнодушных глазах далеких европейцев»
191
;о
«Степи» Чехова: «Черезо всю повесть Чехов раскрывает степь - как единое,
живое, главное, и с каким знанием её фауны и всего растущего, и с каким
полным художественным впитыванием её пейзажных изменений»'^^. В какихто случаях Солженицын готов поспорить с автором о названии произведения.
Так, он размышляет о «Воре» Л. Леонова:
«Однако: насколько роман
оправдывает своё название? Насколько Дмитрий Векшин (один раз названный
и "русским Рокамболем") является смысловым и организующим стержнем
книги? - Никак. Здесь что-то не задалось»'^^.
Размышляя
о
принципиальной
важности
заглавия
произведения,
А.И, Солженицын в мемуарных книгах подчёркивает, что «верно найденное
название книги, даже рассказа - никак не случайно, оно есть - часть души и
194
сути, оно сроднено, и сменить название - уже значит ранить вещь»
.
А.И. Солженицына привлекает и в малой форме (рассказ, новелла, очерк),
и в крупной (повесть, роман, эпопея) система героев, событий, как они
формируют сюжет или входят в него. В произведениях писателей герои
проверяются по системе полифонии, события - с позиции достоверности.
Так, обращается внимание на «многослойность Версилова» («Подросток»
Достоевского): «Сколько раз открываются новые слои. Вот - он несомненно
любит сына, проснулись годами несуществовавшие в нём отеческие чувства,
даже
чрезвычайно
дорожит
его
мнением...
вот
с таким
сочувствием
выслушивает рассказ сына об Ахмаковой, - а на самом деле это он выведывает
для своего шага-удара... Повороты на 180° делаются автором не раз и с
лёгкостью, - но они начинают создавать и ощущение истерики. И эта вечная
двойственность, и запрятанная истерика вдруг разрешаются сообщением о
"двойнике" и потрясающей сценой: как душевно завещанную икону Макара им же, Версиловым, не раз обманутого, и уж кажется так примирясь с ним
84
перед его смертью - вдруг разбивает пополам о печку!»'^\ В том же романе
Достоевского А.И. Солженицын подробно анализирует женские персонажи:
«Женщины - не удались почти сплошь. Ярче всех - Ахмакова, ибо она, в
немногих сценах с ней, переливается, меняется, поражает неожиданностью
сравнительно с тем, как о ней уже думали, говорили, истолковывали её мотивы.
А что-то делает её сходной с её соперницей Анной Андреевной, ещё менее
показанной. И начинают они чуть смешиваться, да ещё при безрельефной
разнице имен: Катерина Николаевна, Анна Андреевна. И мать Подростка недовоплощённая, хотя ясно: незащищённая, чистая, приниженная душа. С
Лизой - один удачный момент, начало дружбы брата и сестры (когда, нагнав на
улице, она бьёт его зонтиком по плечу). Но это - не получило никакого
развития, Лиза задвинута в тень, и её горькая судьба не трогает читателя. А кто
удалась - это Татьяна Навловна. Весь роман насквозь понятная тем, что обычная заботливость постаревших женщин. А зачем она все эти заботы ко
всем прикладывала - всю жизнь вмешивалась в их семью? просто из доброты?
И вдруг - внезапной, во мгновение и проходящей догадкой Подростка: да она
всю жизнь любила Версилова! и всю жизнь пыталась исправить наделанные им
ошибки. (И короткими слезами, отвернувшись, она подтверждает догадку.) Ну,
ещё её чухонка-прислуга лаконично выразительная. Оля и её самоубийство
хотя и сильны, но Достоевский в этом повторяется, повторяется. (Ещё Ремизов
потом подобное подхватит, повторит.) Мать же Оли чисто функциональна, для
передачи сведений и вопросов по ходу сюжета»
).
По-писательски заинтересовано рассматривает
Солженицын приёмы
создания характеров в прозе XX века. Б. Пильняк в романе «Голый год», по
наблюдению А.И. Солженицына, представляет своих героев постепенно, через
быт, поступки, монологи. Так представлены князья Ордынины («У князей
Ордыниных тот прежний разоблачённый быт - как будто продолжается и после
революции: ни дом не отобран? ни добро? Впрочем, добро старинного рода
"грабленое, должно быть?", да и сегодня: гниющая одежда в сырой кладовой.
85
Соответственно тому и семейка, <...> Так - семья расправляется сама с
собой»'^^), Ян Лайтис, Семён Матвеевич Зилотов, Андрей Волкович и др.
Очень редко Пильняк по отношению к героям использует образность, хотя он
«щедр на образы, и они естественны в ткани повести и часто свежи». «Но в
подавляющем числе образы обращены не к наружности или психологии
персонажей, а - к природе, что и связано живо со всей музыкальностью
повести»'^*.
А.И. Солженицын обращает внимание на то, что, по его мнению, является
художественными просчётами писателя в создании характеров. Ю. Тынянов
представляет характер Грибоедова «сложно-пёстрым», не дорабатывает; в
«Петербурге» А. Белого «все наружности, кроме молодёжи на балу, показаны
как отвратительные, ни одной человеческой, все деформированы. Часто прямые
199
И резкие карикатуры»
.
Нелёгкая задача для писателя - система образов. В «Приёмах эпопей» как
традиционная составляющая романной формы называется «неизбежное обилие
персонажей»,
среди
которых
преимущественное,
сравнительно
с
историческими, число вымышленных, а задача автора всякой эпопеи трудная «Как: и не избегать этого числа и вместе с тем не переобременить читательское
восприятие?»^^'^. Через систему персонажей «Солнца мёртвых» И. Шмелёв
передаёт тяжёлую обстановку времени: «Один за другим, как на предсмертный
показ, проплывают отдельные люди, часто даже друг с другом никак не
соотносясь, не пересекаясь, все ободиночели»^^'.
Вновь и вновь возвращается Солженицын к находкам писателей в
характеросложении. Герои Чехова подаются с помощью психологического
рисунка, «при малом объёме описания», «безо всякой натяжки, без усилий»:
«Чехов лепит характеры, кажется безо всякого труда, по каким-то случайным
деталям, все характеристики - через поступки, даже менее - через слова
персонажей»^^^; у Е.Носова в рассказах «какая соразмерная отчётливость в
изображении мужика в оставляемых ему всё меньших клочках бытия. Какие
86
незатёртые, ответственные слова для переданья той точности наблюдений,
никогда не пустых и лишних, даваемой только долгим личным опытом и
детальной вращённостью в быт»^°^; в романе «Вор» Л. Леонова «клубок
персонажей очень уплотнён (хотя местами искусственно)»; в «Привычном
деле» В. Белова «автор и герой слиты с природой, у них свычка с каждым
деревом в лесу, с неуничтожимым родничком, развороченным дорожными
машинами»^*^'*; образы героев Г, Владимова
задуманы
глубоко, типично,
«наружность постепенно нагляднеет»; в центре внимания «Царицы Смуты»
Л. Бородина «психология, внутренняя жизнь Марины Мнишек», через которую
представлены события и обстановка исторического времени. В её фигуре
удачно совмещены исторические и литературные черты, «и Бородин проводит
перед нами психологическую разработку»^^^.
Постоянно
интересуют
Солженицына
композиционные
«удачи»
писателей, внимательно вглядывается он в композицию не только всего
произведения, но и отдельного эпизода, в приёмы повествования и описания.
О
Малышкине
сказано:
«Это
катящее,
льющееся
движение
красноармейской массы - идёт черезо всю повесть («Севастополь» - Г.А.),
постоянно ощущается - а отдельные случаи выделены редко. Удача
-
несомненная. Для описателя крупных людских движений - такое труднее
всего»^''^; о «Воре» Л. Леонова - «Вполне в манере Достоевского и действует в
романе
всеобщий доверенный посредник ("конфидент") -
посторонний
свидетель многих ситуаций, сюжетно связывающий персонажей. В качестве
такого введён
писатель Фирсов. Само по себе введение писателя как
действующего лица всегда производит впечатление вторичности произведения,
недостатка авторского воображения. Но тут у Леонова решение нерядовое,
динамичное. <...>. В таком включении сочинителя есть и удавшаяся игривость.
Создаётся двоение литературной формы, роман в романе, как составное яичко в
яичке - хотя от этого же снижается реальный вес книги»; «А более всего
удались Леонову второстепенные персонажи, отчётливые характеры - от них в
87
романе яркое многолюдное оживление»^^^. О «Генерале
и его
армии»
Г, Владимова читаем: «Отлично подана понтонная переправа при оживлённом
воздушном бое», «Ошеломительно - ночной воздушный десант», «И такое
общее понимание воюющей армии», «И такое безошибочное фронтовое
ощущение»; «И целая серия ярких удач - во всей кунцевской сцене»,
«прекрасные картины и мысли о войне»^°^.
Тщательно
А. Толстого:
анализируются
«Любопытно,
что
композиционно-стилевые
для
передачи
толпы
автор
приёмы
начинает
использовать прозу»; «В разных местах белый стих ненадолго переходит в
рифмованный. Это усиляет звучание»; «У Толстого в трилогии немало стихов,
„
Ф
„
оризмами - это самый высокий признак»
209
.
Любимая Солженицыным «сжатость» высоко ценится им и в композиции
произведения. О Замятине: «И какая поучительная сжатость] Сжаты многие
фразы, нигде лишнего глагола, но сжат и весь сюжет - как это сплочено?! Вот
урок, вот писать. Какое крепкое мастерство»; «Художественно - ярко до
ослепительности»; «Но как это сделано!»; «Снова несравненная сжатость
повествования! то, что и называют в физике "ядерной упаковкой", <...>. И
какой сжатый синтаксис! И как сжата прямая речь, сколькое - на обрывах,
паузах, недоговорённостях - мастерство !»^"^.
Удачной композицией, судя по репликам А.И. Солженицына в очерках,
считается та, которая динамична, лаконична, без затяжек, «объём точно
соответствует
сюжету». Только так можно удержать внимание читателя.
Мастером
части
в
композиционных стратегий
представлен
А.П. Чехов
(например, о повести «В овраге»: «И как будто составлена без напряжённой
композиции, такова же, как другие повести? - а нет! собрана и настроением, и
сюжетом, и мыслью замечательно»^").
Обращаясь к разным формам комнозиции - в том числе и растянутой или
хаотичной, - Солженицын всегда оценивает их как важное средство донесения
содержания и в зависимости от выполнения этой функции одобряет или не
88
одобряет выбранную автором форму. О романе Ф. Светова «Отверзи ми двери»
он пишет: «Какова взятая манера, такова и композиция: от одной ситуации к
другой - без вздоха, без перерыва и, уж конечно, без стройной архитектуры,
такие
метания
отрицают
всякую
конструктивную
форму,
взвешенное
соотношение частей. Автора - как бы кидает, повелительно и беспорядочно, из
темы в тему. С первых же страниц повествование поклубилось динамично, с
большого разгона, и этот разгон не ослабевает до конца: весь роман в 600
212
страниц - как единый выдох всего накопившегося за годы в груди»
.
Основной ошибкой в композиции А.И. Солженицын считает её неоправданную
растянутость. Об этом сказано в связи с П. Романовым («Большей частью рассказы совсем коротки, а некоторые просятся: ещё бы короче! Это - от
избыточно поясняющих фраз, когда и без них ясно»^'^). О недостатках
композиции в романах В. Белова: «И - почему же всему этому не придано
цельное понимание? Почему эта раскалённая правда не стягивается ни в какой
слиток? Форма то и дело расплывается, автор как будто только ищет её»^''^.
Солженицын пишет о содержательном значении композиции не только в
прозаических произведениях, но и в стихотворных. Например, восхищается
стихотворением С. Липкина: «Очень сильно в "Моисее" - и как мастерски: в
стихе всего лишь 12-строчном - 8 строк разгона нестерпимого напряжения, а на
9-й строке (пропорция "золотого
сечения") -
царственно-успокоительно
вступает Бог»^'^.
В ряде очерков «Литературной коллекции» даются тонкие наблюдения
над отдельными приёмами композиции (повторы, ритм). Так, о «Петербурге»
Белого Солженицын пишет: «Многократный возврат к одним и тем же деталям
пейзажа, погоды, зданий - создаёт и крупный ритм. Стократным повторением,
часто дословным, автор просто внедряет сырость, жёлто-зелёные туманы,
гниль, полутьму, фрески Петербурга - и тот верен получается!»^'^.
Солженицын чувствует ритм и как теоретик, и как практик. В эпопее
«Красное Колесо» писатель представил необычайное богатство ритмов.
89
В «Литературной
коллекции» Солженицын пишет об особенностях
повествовательных ритмов у Пильняка и Белого («ритм не столько внутри фраз,
сколько в повторе целых групп фраз и абзацев, и даже по нескольку
абзацев»^'^); Шмелёва, по мнению Солженицына, отличает «беспощадный
ритм»;
Чехов
отмечен
характерной
поэтичностью,
музыкальностью
прозаических строк, а сам его рассказ «динамичный, и ничего лишнего.
Никакой затяжки, объем точно соответствует сюжету»
Малышкина «словесные
выражения поддержаны
; в произведениях
и часто возникающей
ритмичностью»^'^.
Понятие ритма связано у Солженицына не только с композицией и
языком произведения, но - через композицию и язык пониманием мироустройства, со своеобразным дыханием
с авторским
художественного
произведения.
Наблюдения А.И. Солженицына над текстами организуются триадой
автор
-
произведение
повествователя
и
-
автора
читатель.
в
Тонко
произведениях
анализируя
соотношение
И. Шмелёва,
Солженицын
показывает, как возникает образ повествователя в самом тоне отречённости от
жизни, пронзительной безысходности, а потом - медленном пробуждении веры
(«Солнце мёртвых»), как увидена Москва одновременно и глазами ребёнка, в
чьём восприятии «многие тени и не бывают видны», и глазами взрослого
повествователя,
отдалённого
от изображаемых
событий
временем, как
сливаются эти взгляды в едином образе автора, видящего Россию «промытыми
глазами» («Лето Господне»).
В «Литературной коллекции» даются подчас совершенно неожиданные
подходы к пониманию имплицитного автора. Идя от частного, от приёма, от
языковой или композиционной детали, Солженицын восходит к целому
произведения, к его главным идеям и образу автора. Приведём пример.
Одной
из
существенных
ошибок
писателя,
по
наблюдению
А.И. Солженицына, являются анахронизмы. Этим отличился в «Голом годе»
90
Пильняк. Но иногда этот «сбой», становясь приёмом, оборачивается «удачей»
автора. Речь идет о романах «Жизнь и судьба» В. Гроссмана («Не всё это у
Гроссмана увязано (может быть, и не успел он доработать книгу до последнего
штриха) - а важней, что ведёт-то он своего героя к тяжкому и решительному
испытанию. И вот оно подступило - в 1943 вместо бы ожидаемого 1948 - 49,
анахронизм, но это дозволенный для автора приём, ибо он камуфляжно
ООП
переносит сюда уже собственное такое же тяжкое испытание 1953 года»
)и
«Генерал и его армия» Г. Владимова («И хотя есть отходы от временного
порядка, но это не к худу, большей частью удачи, переходы получаются
естественно»^^').
Необыкновенно интересно у Солженицына взаимодействие разных форм
анализа
произведения,
когда
он
обращается
к
образу
читателя.
Функциональный анализ прочно соединён с внутритекстовым анализом. О том
же «Солнце мёртвых» он пишет: «Надо же увидеть это всё - глазами
неподготовленного
дореволюционного
поколения.
Для
советских,
в
121
последующие вымаривания, - ничто уже не было в новинку»
.
Критикуя композиционные неудачи В. Белова, Солженицын связывает их
с нечётким представлением автора о читателе: «Белов пищет роман («Кануны»
- Г.А.) в доверчивом убеждении, что вся дробная, неторопливая описательная
манера русской прозы - незыблема и будет действовать постоянно и без
отказа»^^''. И в другом месте того же очерка: «... но текст не прометен от сора 224
И разрушается цельность читательского впечатления, да даже и интереса»
.
Из последовательных наблюдений Солженицына над хронологически
расположенными текстами писателя постепенно вырастает образ автора, о
котором он пишет. Анализируются и субъектные формы создания образа
автора, и внесубъектные. Так, в очерке о Е. Замятине обращается внимание на
всё нарастающую тенденцию к «безоглядной» сатире: «На куличках» - «... уже
не шарж, не гротеск (которые, пишет, заимствовал у Гоголя), даже не фарс, а
прямое литературное хулиганство. (Гоголь - онемел бы перед такой вереницей
91
харь.) Почти сплошь уроды физические и умственные, такая закрайность, когда
автор становится несправедлив не к избранному только материалу, но к самой
жизни на Земле»^^^ В этих размышлениях слышится постоянная мысль
Солженицына о сатирическом искажении дореволюционной жизни как истоке,
резерве и обосновании идеи разрушения мира «до основанья», идеи революции.
Но есть здесь и другой аспект: разрушительная роль ненависти и презрения для
самого автора: «Отступя во времени и оглядывая всё творчество Замятина
целиком, мы с горечью обнаруживаем, что в нём-то самом - нет сердечности,
теплоты (хотя и призывает: "нам нужен отдых от ненависти, время любви")»
,
Иногда Солженицын сближает понятия «внетекстовый автор» и «образ
автора в произведении» больше, чем принято в литературоведении. Ему важно
подчеркнуть особую ответственность писателя во всём: от идеи до самых,
казалось бы, «нейтральных» художественных средств. Постоянно повторяется
тезис:
«Писатель
есть
реальный
комплекс своих
убеждений
и
своих
художественных способностей. Это единое лицо, его нельзя разделить»^^^.
В
литературно-критических
изысканиях
А.И. Солженицына
язык
занимает особое место, являясь для писателя одним из важнейших критериев
творчества. Во многих его публицистических статьях чувствуется художник и
учёный, и к различным вопросам он подходит, синтезируя эти два начала.
Солженицын не только составил «Русский словарь языкового расширения», но
фактически всем своим творчеством показывает бесконечные возможности
русского языка, его красоту и многообразие. Это близко тому, о чём писали
известные учёные Р.А. Будагов, В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин. По
мысли Б.А. Ларина, «изучение литературных видов речи прежде всего должно
быть направлено на эстетические их свойства, как отличительные; именно они
определяют
систему
творчестве»
. Эстетические возможности слова постоянно интересуют и А.И.
Солженицына.
применения языковых
элементов
в
литературном
92
Изучение этого аспекта художественного мира Солженицына, на наш
взгляд, является очень важным для понимания его эстетики.
Суждения А.И. Солженицына о русском языке в его историческом
развитии, о роли литературного языка, о языке отдельных писателей настолько
системны, что трудно
вычленить только то, что относится к поэтике
произведения, не обеднив всех системных связей.
А.И. Солженицын,
действует
работая
над
«сохраном»
языка,
в трёх направлениях: во-первых, составил
действовал
«Русский
и
словарь
языкового расширения», проработав Словарь В.И. Даля и лексику русских
писателей XIX-XX вв.; во-вторых, читая тексты отечественной литературы,
«зорко подмечает» «свежие» слова и выражения; в-третьих, в своём творчестве
активно использует богатство родной речи.
Впервые
Солженицын
высказал
свои
соображения
относительно
положения русского языка в статье «Не обычай дёгтем щи белить, на то
сметана» (1965). Он пишет: «Словарный запас неуклонно тощал; ленились
выискивать и привлекать достойные русские слова, или стыдились
их
«грубости», или корили их за неспособность выразить современную высокую
тонкую мысль (а неспособность-то была в нетерпеливых авторах). Взамен
уроненного наталкивали без удержу иностранных слов, иногда очень хороших
(кто кинет камень в «энергию», «нерв», «процесс», «проблему»?), часто совсем
никчёмных»^^^. Но Солженицын не просто говорит о постепенном обеднении
русского языка, а предлагает пути выхода из сложившейся ситуации. «Однако
замечательно - и обнадёживает нас! - то, что все указанные пороки, сильно поразив письменную речь, гораздо меньше отразились на устной. <...>. Мне
кажется, что здесь писатели могли бы помочь письменной речи вернуть речи
устной кое-какой должок. Под этим я понимаю очень осторожное словарное
расширение:
продуманное употребление (в авторской речи!) таких слов,
которые хоть и не живут в современном разговорном языке, но настолько
близко расположены за стёсами клина и настолько понятно употребляются
93
автором, что могут прийтись по нраву говорящим, привлечь их - и так
вернуться в язык»^^*'. Последние строки статьи звучат как призыв: «Я так
понимаю, что, быть может, настали решающие десятилетия, когда ещё в наших
силах исправить беду - совместно обсуждая, друг другу и себе объясняя, а
больше всего - строгостью к себе самим. Ибо главная порча русской
письменной речи - мы сами, каждое наше перо, когда оно поспешно, когда оно
скользит слишком незатруднённо. Умедлим же и проверим его бег!»
.
По словам Ж. Нива, «эта статья дает первый ключ для оценки новизны и
232
даже причудливости солженицынского языка»
.
В «Пекоторых грамматических соображениях» (1983), приуроченных к
изданию десятитомного Собрания сочинений, А.И. Солженицын говорит, что
«всякая дифференциация в языке, его способность различать - она драгоценна,
она есть сила и талант языка. <...>. Принимая грамматические решения, я
руководствовался
В
октябре
старанием
1983
года
сохранить
и
усилить
оттенки,
где
это
в интервью для французского телевидения
А.И.Солженицын сказал: «...я считаю, что русский язык, как и всякий
современный язык, слишком быстро сужается в своем объёме. Он приобретает
много технических терминов, но это не обогащение языка. А свой рельеф и
объём, живой объём, все современные языки уменьшают. Однако вокруг того,
что являет собой сегодняшний язык, есть ещё не отмерший слой. Если этот
слой сохранить, то можно язык расширить. Моя работа - именно в этом слое. Я
хочу сохранить для языка то, что ещё можно сохранить. И я веду реестр этому,
делаю экстракты, выписки тех слов, которые можно сохранить для живого
употребления в языке»^^'*.
В 1990 году результатом 40-летней практики А.И. Солженицына по сбору
языкового
материала
стал
выпуск
им
«Русского
словаря
языкового
расширения»^^^, включающего более 260 страниц лексических словоформ часто
с добавлением современного аналога или согласующихся
с ними слов.
94
принадлежности какой-либо части речи - при невозможности определить её
самостоятельно, редко - признак оценочности (например, врж., ирнч., ласк.,
прнбрж., укорз., шутч,, бран.).
В «Литературной
писателях
XIX
-
XX
коллекции», собрании очерков об
вв.,
запечатлелся
один
из
отечественных
этапов
работы
А.И. Солженицына по отбору лексических находок («словный запас других
русских авторов, прошлого века и современных») и удачных синтаксических
конструкций («исторические выражения, сохраняющие свежесть <...>, из
коренной струи языка»).
Ж. Нива
в статье
«Поэтика
Солженицына между
«большими»
и
«малыми» формами» пишет: «Словарь Солженицына задуман как гимнастика,
как упражнение в языковом дыхании. Не для того, чтобы протокольно
фиксировать сегодняшний запас русских слов (с «нахлыном» англицизмов), а
для того, чтобы расширить лёгкие русского человека, его языковые лёгкие»
.
Ж. Нива точно выделяет важный для Солженицына принцип «расширения»,
максимально реализованный в «Красном колесе». «От корня до гнезда, от
краткого стихотворения
страниц»
в десять
строк до огромного
полотна в 6600
.
В «Объяснении» к словарю читаем: «Словарь составлен не по привычным
нормам, и я не претендую ни на какую научность отбора. Этот словарь имеет
цель скорее художественную. <...>. Я опирался на личное языковое чутье,
примеряя, какие слова еще не утеряли своей доли в языке или даже обещают
гибкое применение»^^^.
Для составления словаря Солженицын, по его собственным словам,
«заново стал перерабатывать словарь Даля, привлекая к нему и словный запас
других русских авторов прошлого века и современных (желающие могут ещё
многое найти у них, и словарь значительно обогатится); также исторические
выражения, сохраняющие свежесть; и слышанное мною самим в разных местах
- но не из штампов советского времени, а из коренной струи языка.
95
Лучший
способ
обогащения языка -
это
восстановление
прежде
накопленных, а потом утерянных богатств»^''^,
«Литературная коллекция» по мере её опубликования даёт представление
о расширении лингвистических разысканий Александра Исаевича, но не менее
интересно
прочесть
рассматриваемых
её,
расположив
в «коллекции»
заметки
по
художественных
хронологии
текстов: тогда
выхода
можно
увидеть, что в «Литературной коллекции» Солженицын создаёт своего рода
историю русской литературы и русского литературного языка. К тому же, он
выделяет ключевые моменты в биографии авторов или в истории страны, так
или иначе повлиявшие на развитие литературы и языка, строит цепочки
писательской
преемственности, выделяет
литературные
«циклы»,
формы
языкового расширения.
Во вступительной заметке к «Литературной коллекции» читаем: «А ещё:
зорко примечаю лексику автора и в заключении обычно привожу два-три
десятка слов и выражений, которыми он в этой книге отметно расширил наш
скудеющий поток»^"**^. Но этим он не ограничивается.
А.И. Солженицын
выдвигает
следующие
подходы
к
языку
художественного произведения.
В первую очередь он говорит о лексике.
Она связана и с жанром
произведений, и с языковым фоном. Например, лексика
исторических
романистов Алданова и Гроссмана связана с жанром эпопеи, центром которой
является
«описание
крупного
исторического
движения, со
персонажей, со многими сюжетными линиями, с детальным
множеством
описанием
разнообразных областей жизни и социальных слоев»^'*').
Парадоксальным однако оказывается тот факт, что, по наблюдению
А.И. Солженицына, у мастеров эпопеи Алданова и Гроссмана языковой слой
оказался слабой подпоркой для самой крупной романной формы. У Алданова
«лексика - большей частью городского интеллигентного круга, иногда жаргон
молодёжи, народными красками не блещет, да через кого, вокруг кого их
96
давать, если народа нет?»^''^ «язык Гроссмана, кроме нарочитых крепких
абзацев, необъёмен по составу, не богат вширь. Нет и живого народного
диалога. В авторской речи интонационно-синтаксически он не выходит за
рамки толстовской традиции. Есть, есть не всегда с надобностью, употребление
грубых слов - причём в диалоге не простонародном, что было бы законно»^'*'',
В историческом романе Л. Бородина «Царица Смуты» Солженицын с
удовлетворением отмечает строгость автора к себе «в лексическом отборе, чтоб
нигде не выпасть из стиля времени», точность и «освежение лексики».
Неизменен
интерес
Солженицына
к
использованию
писателями
языкового потенциала и при этом к верности языкового фона. Так, читаем:
«Язык
Малышкина богат,
народные диалоги»^^'';
гибок. Хорошо
удались
некоторые
короткие
«И лексика Малышкина по-прежнему -
во всём
богатстве и непринуждённости»^'^^; «Замятину доводилось ездить в обпдих
вагонах, немало наслушался народных слов. В молодости густо употреблял их,
а также фонетические искажения. И - богатейшая лексика» ^^\ «В этом истинно
меш,анском языке, почти без простонародных корней и оборотов с одной
стороны и без литературности с другой, - главная удача автора, и не знаю:
давал ли такое кто до него? (о «Человеке из ресторана» И.С. Шмелёва ^^^; «А иногда в мещанском этом языке просверкнёт и подлинно
^*^; «Я з ы к
необходимый
рабочий
Романова не назовёшь
минимум
всегда
лексически
есть.
богатым.
Просверкнёт:
Но
"чего
выгляделись?".. .»^'*^; «Крестьянская речь - не утрирована и всюду хороша <...>.
А русский язык Пильняк чувствует отзывчиво и основательно»
; у Белого в
«Петербурге» «встречаются неплохо найденные слова (я взял бы некоторые из
них в словарь языкового расширения, да уже поздно)»^^'; Малышкин, как и
многие советские писатели, в 20-х годах «отдал щедрую дань
поиску»
«лексического и синтаксического освежения фраз, как избежать затёртости
выражений, как выразиться необычным образом»
, более того «бывает и
трудно провести различие между свежестью выражения и уже отлившимся
97
^; «Для передачи пейзажа Леонов ищет свежие выражения. Солнце,
луна - каждый раз новыми словами. <...>. Но поиск свежих выражений - и
шире, не только к пейзажу. <...>. Блистательно выдержана речь Манюкина и
Чикилёва. Да и диалоги воровского мира, без пересыщения их жаргоном»^^"*.
«Многие сочные русские слова, употреблённые Беловым в разных местах, я
привёл в "Словаре языкового расширения"»^^^; слова у Носова
«точно
выверенные, целомудренно», «и все страницы Носова сочатся полнозвучными
русскими словами, а в диалогах - живейший разговорный язык, в нём и
характер
каждого
говорящего, и достоверно
скрестившийся момент»
;
Г. Владимов «за фоном языковым не всегда следит», но ситуационная смена
художественного стиля на деловой, протокольный - «верно и выразительно».
Языковому фону Солженицын придаёт большое значение, отмечает
просчёты и у классиков, и у современных ему писателей: восхищаясь высоким
мастерством Чехова в построении сжатых, лаконичных фраз («И опять поместилась перед нами долгая жизнь в малых строках»
), а также отмечая
своеобразный «юмористический» язык («Интересно, что этот мнимый юмор
Чехов использует не для смеха, а как задыхание в пошлости, комические черты
- для уныния и угнетения читателя»^^^), Солженицын тем не менее в укор
Чехову, хотя и недоуменно, ставит «выпадение из языкового фона»: «Никогда
так простой человек не скажет и не подумает»^^^; «Очень жаль, что он
пренебрегал и народной лексикой, и звуковой и ритмической стороной»
.
Язык Леонида Леонова, по мнению Солженицына, «упруг, многими местами
изобретателен. Но иногда автор нарушает «звуковой фон», употребляет слова
261
ПО соседству с прямой речью - непостижимые для говорящего персонажа»
Языковые
просчёты
талантливых
писателей
Солженицын
.
анализирует
тщательно прежде всего для того, чтобы не повторить: «Такие все подробности
легко видеть у других, а вот у себя не пропусти.. .»^^^.
98
Особую языковую
чуткость
проявляет
А.И. Солженицын
в
сфере
морфологии и словообразования. Он тщательно собирает всё ценное, что
расширяет современный литературный язык.
С точки зрения морфологии наиболее предпочтительными для него в
«Русском словаре языкового расширения», по его же собственному признанию,
были «наречия и отглагольные существительные мужского и женского рода»
из-за их энергии
. «Род существительных
большей частью самопонятен,
наречия отмечены чаще, по их привычности. Глаголы не всегда приводятся в
паре (несовершенный и совершенный вид), иногда только один из пары или
объясняется
только
один
из
двух
-
который
я
нахожу
выпуклым,
264
выразительным»
.
Примечательно,
что
многие
образованы приставочным
путём.
слова,
«Иногда
выделенные
Солженицыным,
глагол с приставкой
может
встретиться и по корню, и по приставке»^^^.
Выписывая из прочитанного новые или полузабытые русские слова,
Солженицын особо выделяет словообразование с помощью приставки. Так, в
очерке о Василии Белове: «Очень част приём: вместо "начали делать" что глаголы с приставкою "за" - даже такие, как заувёртывалисъ, завсплескивали,
заразвязывали, започёсываласъ, запеременивалисъ местами»^^^. Солженицыну
нравится у Белова «высокая чуткость к русскому словообразованию». Дорожа
находками писателей, строгий читатель не проходит и мимо их неудач. У
А. Белого, по мнению Солженицына, с одной стороны, злоупотребление
превосходной
степенью,
с
другой
стороны,
«назойливо-частое,
совсем
неуместное уменьшение слов суффиксами»^^^.
Предметом постоянной заботы Солженицына становятся и синтаксис,
интонация произведения.
Особое внимание он уделяет звучанию, ритмике, музыкальности языка,
отметив их для себя впервые у Замятина («энергичное описание», великолепная
динамика).
99
А.И. Солженицын называет Е.И. Замятина своим предшественником и
учителем
в области синтаксиса литературного языка. Он, в частности,
утверждает: «И в синтаксисе, я считаю, русский язык требует и допускает очень
большое облегчение. Наш синтаксис может стать ещё более свободным. Он и
так свободен, он и так просторен. <...>. А наш синтаксис довольно развязанный, но можно ещё свободнее его сделать, ещё более гибким. Ну вот, всё это
входит в то, что я называю «связь с языком». Язык сам знает, как сокращать и
чего он хочет»^^^.
Большинство приёмов Замятина связано с его «эллиптичным, летучим»
синтаксисом, над усвоением
работал».
которого Солженицын «очень
сознательно
Приёмы эти, по мнению Солженицына, «можно
попытаться
классифицировать, хотя это не будет строго, они и пересекаются всё время»
(«без
глаголов»,
«даже
только
одни
существительные»,
«усиленное
использование тире», «внезапные переходы через двоеточия», «сочетание
разных приёмов в общей сжатости», «недоговорки», «рассогласовка частей
предложения»)^^^.
Солженицын внимателен к «приёмам». Среди основных приёмов Бориса
Пильняка отмечены три: повторы («повторы отдельных фраз, эпитетов, а
иногда и целых эпизодов, целых абзацев из нескольких фраз»
), «часто
нарочитая смутность изложения, загадочность письма, стремление остаться
непонятным или не вполне понятным» («В
этом -
есть несомненное
поэтическое очарование»^^'), разрыв фраз («Свои порою весьма длинные
фразы, перегруженные ответвлениями, Пильняк разрывает графически - новой
строкой и глубоким сбросом промежуточной части фразы в виде отдельного
абзаца»^^^). В приёмах Тынянова есть «находки»: «висящие полу-ничьи мысли
в косвенной форме», «приём коротких размыслительных подглавок, как
интерлюдий», «приём коротких абзацев». У А. Белого «циклические повторы»,
«выдёргивание фразы, полуфразы, синтагмы - в заголовок подглавки». Хотя
100
повторы
у
Белого
изнурительно
многочисленны,
в
их
использовании
Солженицын выделяет «свое очарование».
Анализ синтаксиса в «Литературной коллекции», как и анализ лексики,
ведёт к оценке адекватности языка художественному замыслу. О произведении
Л. Бородина: «Во всю повесть («Царица Смуты» - Г.А.) - равномерно, без
срыва, Бородин выдерживает, в духе эпохи, и долгие раскаты фраз <...> и часто
ставит прилагательные и причастия после своих существительных; скуп на тире
"
273
И ПОЧТИ вовсе не использует двоеточии»
.
Традиционное для русской литературы требование музыкальности фразы
по-новому оживает в начале и в середине XX века. И тут сближаются позиции
Е.И. Замятина и А.И. Солженицына.
Е.И. Замятин отмечает особый способ изобразительности - «музыку
слова». А.И. Солженицын говорит о
музыкальности языка, его ритмике. И
Е.И. Замятин, и А.И. Солженицын в этой связи приводят в пример роман
А. Белого «Петербург». Но и в других очерках «Литературной коллекции»
видим зоркие наблюдения над музыкальной стороной не только поэзии, но и
нрозы, над интонацией, тоном произведения.
Примечательно, что
внимание
к многообразию
ритмов,
гибкости
интонации отразилось и в публицистике А.И. Солженицына. Несмотря на то,
что большую часть публицистики составляют заниси устных выступлений и
интервью Солженицына, языковой слой нисколько не обеднен. Говоря словами
Ю. Кублановского,
Риторические
«энергию
приёмы,
голоса
повторы,
заменяют
рефрены
энергии
выглядят
слова,
как
слога.
полноценная
ритмизованная проза, эмоциональная зажигательность произнесённой речи
остаётся
и на
бумаге. Написанное слово первичней произносимого и
274
рассчитано на самостоятельное горение»
.
Уже отмечалось сходство Е.И. Замятина и А.И. Солженицына в подходе
к языку литературы, обратим внимание ещё на важные сближения.
101
Е.И. Замятин и А.И. Солженицын составляли свои суждения о языке
через наблюдения над творческой лабораторией рассматриваемого писателя,
пытаясь «угадать, что он мог ощущать в работе, и оценить, насколько он свою
задачу выполнил».
В лекциях по технике художественной прозы Замятин выделял ряд
критериев оценки языка писателей. Он выступал за право писателя не только
пользоваться
языком, но и создавать
А,И, Солженицын,
выступая
за
его
законы, формы
«словарное
расширение»,
и
словарь,
и
являясь
составителем «Русского словаря языкового расширения», подчёркивает, что
нововведения, если и необходимы, то должны быть обязательно предварены
духовным открытием, в ином случае новое «изобретается во имя пустоты»,
Е,И, Замятин говорит о сжатости письма, как следствии усложнения
жизни, убыстрения её темпа. Главным учителем здесь называется Чехов,
«давший удивительные образцы сжатости письма», А,И, Солженицын, в свою
очередь, в «Литературной коллекции» подчеркивает, что именно от Чехова
пошел «великолепный краткостью и зримостью» портрет у Замятина,
Как одну из существенных черт языка Замятин выделяет народность, т,е,
обогащение его «народными выражениями и оборотами, местными словами,
которые в литературе русской были дотоле неизвестны», А,И, Солженицын
неоднократно высказывался о том, что лучшим способом обогащения языка
является «восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств».
Прикосновение к глубинным слоям русского языка радует Солженицына у
писателей-деревенщиков, особенно у Е, Носова и В, Распутина. У Евгения
Носова «все страницы сочатся полнозвучными русскими словами, а в диалогах
- живейший разговорный язык, в нём и характер каждого говорящего и
275
достоверно скрестившийся момент»
Валентин Распутин -
.
«не использователь
языка, а сам -
живая
непроизвольная струя языка. Он - не ищет слов, не подбирает их, - он льётся с
ними в одном потоке. Объёмность его русского языка - редкая средь нынешних
102
писателей. В "Словарь языкового расширения" я от Распутина не мог включить
и сороковой части его ярких, метких слов»^^^, - радостно говорит Солженицын.
Критерий
народности
языка
применяется
Солженицыным
последовательно в очерках и о прозаиках, и о поэтах. Чаще всего он помогает
многое понять в авторе, но бывают и сбои. Так, размыщляя о поэзии
И. Бродского, Солженицын пищет: «Бродский весьма отдаёт себе отчёт, как
важна родственность
языку,
на котором
пищещь, и не раз
об
этом
высказывался, что даже и цели иной не имеет, как только служить русскому
языку. <...>, Глубинных возможностей русского языка Бродский вовсе не
использовал, огромный органический слой русского языка как не существует
для него, или даже ему не известен, не проблеснёт ни в чём. Однако обращается
он с языком лихо, то нервно его ломает, то грубо взрывает разностилем,
неразборчив в выборе слов, то просто небрежен к синтаксису и грамматике»
При
верности
наблюдений
общая
оценка
языка
Бродского
.
выглядит
односторонней, особенно если её сравнить с суждениями на ту же тему
Ю. Кублановского в его интервью Джону Глэду: «В послесловии к моему
сборнику "С последним солнцем" Бродский написал, что я обладаю самым
богатым словарём после Пастернака. Это не так, конечно, но преувеличение
очень характерное. Просто мой словарь совсем другой, чем у Иосифа. У него
язык, действительно сформированный Ленинградом. Мой язык, опять же,
сформирован русской провинцией. Это несколько другой язык, чем у него, и
это он принял за какое-то богатство.
Напрасно Солженицын как-то поставил Бродскому в вину, что тот пишет
на городском сленге. Пет, у Бродского и язык и словарь превосходны - это язык
Питера, язык Набокова, язык времени, советский язык, где жаргон имеет
особый щарм.
Я пищу именно с захватом славянизмов, с больщим
количеством
традиционных уменьщительных. Сама "психология" моей лирики диктует
такой
^'^
103
в читательских заметках для себя Солженицын не предполагает дать
полную характеристику языка и стиля писателя, тем ценнее его точные и часто
афористичные высказывания.
Солженицын пишет, что стиль Пильняка характеризуется «отдельностью
глав и подглавок, как если б и вообще не задумано единого повествования»,
при этом добавляет: «Но несмотря на эту фрагментарность, несплошность
повествования - оно сохраняет несомненную ёмкость смысла и значительное
богатство содержания, так что - эксперимент несомненно yдaчный»^^^. У
Ю. Тынянова
как
особенность
стиля
Солженицын
выделяет
«манеру
язвительного комментария» («Местами это воспринимаешь как авторскую
брезгливость
и
к материалу
и
к
персонажам»^^*^).
Манера
Замятина
«отрывистая, броская; энергичное изложение, нет длинных описаний. Как
только ситуация, характер намечены - он лишнего слова не скажет, даже
настолько недоговорено, что и не всякий читатель скумекает. Можно сказать:
ни одной лишней черты, детали, которая бы не работала. У него жажда 281
освежить всю манеру русской прозы»
.
Эстетическую ценность представляют и размышления Солженицына о
взаимосвязи стиля, творческой манеры писателя и жанра. Для него важно
точное определение жанра. Он сетовал,
что зря соглашался
изменить
обозначение жанра «Ивана Денисовича» и «Ракового корпуса», т.к. «у нас
смываются границы между жанрами и происходит обесценение форм. "Иван
Денисович" - конечно, рассказ, хотя и большой, натруженный. Мельче рассказа
я бы выделял новеллу - лёгкую в построении, чёткую в сюжете и мысли.
Повесть - это то, что чаш,е всего у нас гонятся называть романом: где несколько
сюжетных линий и даже почти обязательна протяжённость во времени. А
роман (мерзкое слово! нельзя ли иначе?) отличается от повести не столько
объёмом, и не столько протяжённостью во времени (ему даже пристала
сжатость и динамичность), сколько - захватом множества судеб, горизонтом
огляда и вертикалью мысли»
.
104
Читатель
«Литературной
коллекции»
заметит,
что,
обращаясь
творчеству другого автора, А.И. Солженицын акцентирует
жанровом
своеобразии
рассматриваемого
к
внимание на
произведения. Его
привлекают
больше всего те жанры, в которых он работает сам (эпические жанры) или те,
которыми всегда интересовался (лирические жанры), А.И. Солженицыну важно
показать, чем определяется жанр, и какова его роль. Несомненно, от жанра
зависит очень многое в произведении: не только его композиция, фабула, но и
художественные средства, приёмы повествования и язык. В качестве яркого
примера
назовем
А.И. Солженицын
очерк,
посвященный
значительно
раздвигает
А.П. Чехову,
рамки
жанра
в
котором
«рассказа»,
не
соглашаясь с чеховским однообразным обозначением. Он называет рассказ
очерком (поэтическим, газетным, натуралистическим), стихотворением в прозе,
новеллой, мелодией, повестью, даже детективом.
В
очерке «Приёмы эпопей»
А.И. Солженицын, «в основном по
формальным признакам произведения», выводит «теорию» эпопеи. Анализируя
произведения двух авторов («Истоки» М. Алданова и дилогию В. Гроссмана
«За
правое дело» и «Жизнь
и судьба»), он показывает
необходимые
составляющие этого жанра. Так мы видим и солженицынские «приёмы
эпопеи». Значительным дополнением здесь является «Дневник Р-17»^^'*. В нём
через отрывочные записи разных лет (1960-1991) открывается творческая
лаборатория писателя, процесс написания «романа всей жизни».
Солженицын в первую очередь даёт определение эпопеи: «В нашем
представлении эпопея - это следующая по крупности за романом прозаическая
форма: где единичные судьбы персонажей уже не столь центральны, не столь
даже и важны, не ими замыкается обзор, но поднимается выше - к событиям
эпохи, целой страны, к лицам уже не сочинённым, а историческим, и к
действиям их в реальных событиях»
. «Описание крупного исторического
движения, со множеством персонажей, со многими сюжетными линиями, с
детальным описанием разнообразных областей жизни и социальных слоев»
.
105
Следующим шагом к исследованию этого жанра становится выдвижение
ряда необходимых
его
составляющих.
Во-первых,
это «обилие
весьма
разнородных исторических лиц» («в самом многочислии их есть и очарование
жанра эпопеи как такового»), которые не должны быть разбросаны и более или
менее должны
быть
связаны
с действием
эпопеи, т.е.
должна
быть
«органическая сущностная связь с остальным действием и фигурами», кроме
того должна быть определена мера внимания к ним в зависимости от их
значимости в тексте. Во-вторых, естественно, в эпопее обязательно наличие
исторических
событий. В-третьих, обращает
на себя
внимание особая
композиция: «...за художником всегда остаётся право перепрыгивания во
времени, как, естественно, и в пространстве. Однако соприкасаясь с поступью
Истории, достойнее не суетиться,
а идти параллельно
её мерному и
загадочному ходу. <...>. ...в исторической эпопее важнее всего - ясность и
ПЛОТНОСТЬ исторических событий во взятом отрезке времени»
. Как видим,
для себя А.И. Солженицын делает выбор в пользу «временного течения
событий», свою композицию он строит «на внутренней логике событий и
собственной их сюжетной скрепе»
. Необходимо выделить одну очень
существенную характеристику эпопеи, имеющую и к композиции, в том числе,
непосредственное отношение.
Определённой «данью романной традиции» является присутствие в
эпопее вымышленных персонажей, но очень важно удачно их выбрать и
проработать. «Передачу наружности таких героев» А.И. Солженицын считает
«трудной задачей для автора всякой эпопеи»: «... не пытаться их изображать? будет череда безликих; а пытаться какими-то чертами снабжать? - при
офомном числе персонажей черты будут неминуемо повторяться, на всех не
может хватить ни внешнего, ни психологического разнообразия, и читателю
тоже нужны усилия, чтобы увидеть, а потом ещё большие усилия, чтобы
запомнить и различать десятеро широкоплечих от десяти плечистых и ещё от
289
десяти узкоплечих, и всех русых, кудрявых и чёрных»
. Что касается главного
106
героя, то, по мысли А.И. Солженицына, нужно, чтобы читатель «верил в его
чувства и поиски», кроме того, такой герой должен быть значим и ему отведена
«социальная роль», одна из его функций - служить «для связи разнородных
мест повествования». Но сам А.И. Солженицын против главного героя в
эпопее, о чём он неоднократно высказывался в интервью и в публицистике.
«Главного героя не будет ни в коем случае - это и принцип мой: не может один
человек, его взгляды, его отношение к делу передать ход и смысл событий»^^°.
Эту особенность он считает существенным признаком эпопеи: «Если вообще в
эпопеях нужен (или даже допустим) главный герой от автора - в чем я
сомневаюсь. Это - заторможенное представление, наследованное из рамок
обычного романа»^^'. Близкую
себе установку
Солженицын находит
в
размышлениях о дилогии В. Гроссмана: «Что в романе нет определённо
главного действующего лица - это хорошо, для эпопеи так и надо. На эту роль
претендует несколько персонажей»^^^. В сопоставлении с опытом других
писателей автор «Красного Колеса» ещё и ещё раз подтверждает свой принцип:
«Обязательно даже главных, излюбленных, ведущих героев должно быть с
293
десяток, всего же их сотни, а главное действующее лицо — сама Россия»
Как одну
из необходимых
А.И. Солженицын
выделяет
её
.
композиционных характеристик эпопеи
напряженность,
произведение
должно
«захватывать», нужна плотность изложения на фоне «динамики самой
истории». Больше того, и диалоги должны быть «духовно напряжены», автор
должен быть «увлечён состязанием этих мыслей» и он - «выше своих героев»,
ему необходимо «отчаянное вложение самого себя». Кроме того, в композицию
эпопеи «существенно входят» выбор конца (он не должен быть «обвисшим»,
«со скучной доразвязкой») и избираемый охват времени («Злоупотребление
\
294ч
временными отступами нарушает желаемую четкость композиции»
К
«художественным
опорам»
).
в эпопее А.И. Солженицын относит
использование реальных фактических деталей («Это даёт повествованию
крепкую плоть»); газетных вкраплений («Дозированное пользование газетами
107
очень способствует восстановлению воздуха эпохи»); пристальное внимание к
природе;
внедрение
равномерно
вдоль
повествования
«наружностей
персонажей и черт их характеров». Не мепее важно при изображении какого-то
подлинного события «показать его просто изнутри и по себе, из того состава
лиц, которые там реально были». Важны и средства, взятые автором для
«выражения мысли персонажа»: «или прямая речь, или мысль в точных
кавычках, внутренний монолог точными прямыми словами», косвенный
монолог, авторское переложение, разговорная речь.
Лексика, язык автора в эпопее (да и в любом другом жанре) имеет
принципиальное значение.
В
систематизации
«приёмов»
эпопеи,
предложенной
А.И. Солженицыным, отчётливо видны и глубинное понимание древнего
жанра, и сосредоточенность на его исторически конкретных формах в XX веке,
и проверка теории собственным опытом. Жанровые штудии Солженицына, в
частности его изучение приёмов эпопеи, репрезентативны для его литературнокритического
метода,
соединяющего
генетический,
структурный,
функциональный анализ текста, сопоставление со своим писательским опытом,
практические выводы о расширении художественных возможностей писателя.
Главной
эстетической
художественность,
произведения
т.к.
ценностью
для
«убедительность
неопровержима».
В
А.И. Солженицына
истинно
художественном
остаётся
художественного
тексте
не
только
гармонично соединены его содержание и форма, прочтение его рождает
позитивный диалог автора и читателя. Талантливый читатель, Солженицын
прокладывает путь всем, кто, следя за его мыслью, погружается в литературное
произведение. Его лаборатория читателя не менее интересна, чем лаборатория
писателя.
Неоднократно
в
интервью
жена
писателя
Наталия
Дмитриевна
высказывала суждение, что «Литературная коллекция» - это доброжелательное
мнение, но «не писательское мнение, не мнение критика, это мнение читателя.
108
который по случайности судьбы оказался писателем». «Он выбирает не только
тех, кто ему нравится, а кто вообще художественно
интересен. Пишет с
доброжелательностью, в писательской среде почти забытой»^^^.
В А.И. Солженицыне чувствуется реальная потребность уловить
и
удержать то, что дают авторы в своих произведениях. В нем соединены
строгость и последовательность мышления, писательское чутьё и широта
знаний.
При
этом
языковые
и
стилистические
критерии,
которыми
руководствуется Солженицын-читатель, его притяжения и отталкивания от
предшественников
и
современников
помогают
многое
понять
в
художественном и публицистическом творчестве Солженицына-писателя.
А. Солженицын
в
своей
литературно-критической
деятельности
вступает в диалог с русской литературой от А. Грибоедова до А. Варламова, т.е.
им охвачен широкий историко-литературный период, от XIX до XXI вв. Как
катализатор контакта между русской литературой и современным читателем он
обладает особой мощью - своего таланта и своей личности. Каждое сказанное
им слово получает мгновенный и долгий резонанс. Мгновенный - волна
откликов не только злобных, но и аналитических на статью о Бродском, долгий
- в саморефлексии писателей (Ю. Кублановский, И. Лиснянская, А. Варламов),
в расширении самого поля рецепции русской литературы, в формировании
ценностных ориентиров, о чём свидетельствуют многочисленные читательские
отклики. В присутствии А.И. Солженицына укрупняется масштаб диалога с
литературой
и
о
литературе,
поднимается
нравственная
планка,
прорисовываются разные виды ангажированности. Свободная мысль писателя
пробуждает свободу и в его собеседнике-читателе.
109
Примечания.
Бахтин М. М. Искусство и ответственность // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества
/ М. М. Бахтин. М., 1979. С. 5-6.
^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И.
Солженицын. М., 2001. Т. 7. С. 33. Далее цитируется это издание.
^ Солженицын А. И. На возврате дыхания и сознания // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С.
56.
Бахтин М. М. Искусство и ответственность. С. 5.
^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 18.
^ Там же.
^ Там же. С. 25.
* Солженицын А. И. Интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм», 23 мая 1989 //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 482.
9 гг
Там же.
'" Солженицын А. И. ...Колеблет твой треножник // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7.
С. 434.
" Там же. С. 456.
'^ Там же. С. 453.
' Цит. по : Сараскина Л. «Роман высшей напряжённости» : А. И. Солженицын о романе
Ф. М. Достоевского «Подросток» / Л. Сараскина // Литературная газета. 2003. 15-21 января
(№ 1). С. 3.
'"^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 21.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных поэта /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 4. С. 190.
'^ Там же.
'^ Там же.
'* Солженицын А. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни / А. Солженицын //
Новый мир. 1991. № 6 . С. 13.
'^ Там же. С. 7-8.
^° Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 8. С. 166.
^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты» /
А. Солженицын // Новый мир. 2004. № 6. С. 149-150.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов / А. Солженицын // Новый
мир. 2003. № 1 2 . С. 156.
^^ Солженицын А.И. Нобелевская лекция. С. 26-27.
^'^ Штурман Д. Городу и миру. О публицистике А.И. Солженицына / Д. Штурман. ПарижНью-Йорк, 1988. С. 154.
^^ Солженицын А. И. Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни //
Солженицын А. И. На возврате дыхания. Избранная публицистика / А. И. Солженицын. М.,
2004. С. 87. Далее цитируется это издание.
^^ Струве Н. Явление Солженицына. Попытка синтеза / Н. Струве // Между двумя юбилеями
(1998-2003): Писатели, критики, литературоведы о творчестве А.И. Солженицына : альманах
/ сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М., 2005. С. 265. Далее цитируется это издание.
^^ Цит. по : Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов рассказы советских лет/А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 7. С. 201.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Двоенье Юрия Нагибина /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 4. С. 164.
no
^^Taмжe. с . 165.
'^'^ Солженицын A. Из «Литературной коллекции» : Давид Самойлов / А. Солженицын //
Новый мир. 2003, № 6. С. 171.
^'Тамже. С. 175.
^^ Там же. С. 176.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор» / А. Солженицын
// Новый мир. 2003. № 10. С. 165.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин / А. Солженицын //
Новый мир. 1999. № 10. С. 190.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов / А. Солженицын // Новый
мир. 2000. № 7. С. 197.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана. С. 154.
" Т а м ж е . С. 165.
^^ Там же. С. 163.
^^ Солженицын А. Богатырь : К 90-летию со дня рождения А. Т. Твардовского /
А. Солженицын // Новый мир. 2000. №. 6. С. 130.
^'^ Солженицын А. И. Игра на струнах пустоты // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И.
Солженицын. М., 2005. Т. 8. С. 94. Далее цитируется это издание.
"" Франк С. Л. Этюды о Пушкине / С. Л. Франк. СПб.: Фонд Русской поэзии, 1998.
''^ Ильин И. А. Путь к очевидности / И. А. Ильин. М . : Республика, 1993.
"^ Федотов Г. П. Судьба и грехи России : избранные статьи но философии русской истории и
культуры : в 2 т. / Г. П. Федотов. СПб.: София, 1991.
'^ Солженицын А. И. Три отрывка из «Дневника Р-17» / А. И. Солженицын // Между двумя
юбилеями. С. 15.
''^ Кублановский Ю. Спасение через слово / Ю. Кублановский // Новый мир. 1996. Ш 6.
С.228.
Солженицын А. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. >ib 11. С. 118.
'*^ Солженицын А. И. Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 9.
Солженицын А. Богатырь. С. 130.
'*' Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 18.
^'^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... I А. Солженицын // Новый мир. 1998. }i° 9. С, 117.
^' Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 2000. >Го 9. С. 130.
^^ Солженицын А. Бодался телёнок ...Ik. Солженицын // Новый мир. 1991. № 6. С. 103.
^^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 1998. Х» 9. С. 95.
^ Солженицын А. Бодался телёнок ... / А. Солженицын // Новый мир. 1991. N° 6. С. 12.
^' Там же. С. 7.
^^ Там же. С. 12.
" Там же. С. 39.
^^ Там же. С. 11.
^^ Скафтымов А. П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения
в истории литературы / А. П. Скафтымов // Русская литературная критика. Саратов, 1994.
С. 148.
^^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 32.
^' Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. М., 1992. С. 49. Далее цитируется это издание.
^^ Солженицын А. И. Телеинтервью компании Би-Би-Си в связи с выходом книги «Ленин в
Цюрихе», 25 февраля 1976 // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 180.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции»: Дилогия Василия Гроссмана. С. 157.
Ill
^'' Солженицын A. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты».
С. 152; 155;156.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия» / А. Солженицын // Новый мир. 2004. № 2. С. 147, 148-149.
^ Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н. А.Струве, март 1976 //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 204.
^'' Солженицын А. И. Наука в ниратском государстве // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 8.
С. 451.
Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с И. А. Струве. С. 208.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова / А. Солженицын // Новый мир. 1997. Ш 4. С. 195.
Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 25.
^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 157.
^^ Цит. по : Кублановский Ю. О Всероссийской Мемуарной Библиотеке / Ю. Кублановский //
Книжное обозрение. 1990.8 июня {№ 23). С. 10.
" Там же.
'"' Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 19.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет. С. 197.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых» /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 7. С. 191.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 195.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных ноэта. С. 187.
'^ Там же. С. 189.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана. С. 157.
*' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина / А. Солженицын //
Новый мир. 1997. № 10. С. 195.
Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 24.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Двоенье Юрия Нагибина. С. 166.
^^ Там же. С. 165.
^' Солженицын А. И. Образованщина// Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 100-142.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Двоенье Юрия Нагибина. 169.
*^ Там же. С. 170.
QQ
Солженицын А. И. Игра на струнах нустоты. С. 91.
^^ Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И. Солженицын. М., 1999. Т. 3 : Раковый корнус.
С. 278-280. Далее цитируется это издание.
' " Там же. С. 278.
^' Солженицын А. И. Абрикосовое варенье // Солженицын А. И. Собр. соч.: в 30 т. М., 2006.
Т. 1 : Рассказы и Крохотки. С. 384. Далее цитируется это издание.
'^ Солженицын А. И. Раковый корнус. С. 452.
^•' Солженицын А. Бодался телёнок ... / А. Солженицын // Новый мир. 1991. № 6. С. 10-11.
^'^ Солженицын А. И. Настенька// Солженицын А.И. Собр. соч. Т. 1. С. 370.
^^ Солженицын А. И. Играна струнах нустоты. С. 91.
'^ Солженицын А. Бодался телёнок ... I А. Солженицын // Новый мир. 1991. Л1> 6. С. 11.
^'^ Там же. С. 14.
^'^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... I А. Солженицын // Новый мир. 2000. Х« 12. С. 151.
Солженицын А. [о поэзии Ю. Кублановского] [Электронный ресурс] / А. Солженицын.
Режим доступа : www.m-m.sotcom.ru/8-lO/soljenic.htm. Загл. с экрана.
'^^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... /А. Солженицын // Новый мир. 2000. JVo 12. С. 150.
'^' Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 9. С. 128.
112
'"'Там же.
'"•^ Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину 4 мая
2000 / А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 5. С. 186.
'"' Там же.
'°^ Там же. С. 189.
^ Солженицын А. И. С Борисом Можаевым / А. И. Солженицын // Можаев Б. А. Земля ждёт
хозяина. Старые и новые истории / Б. А. Можаев. М., 2003. С. 21.
Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину. С. 189.
'"^ Солженицын А. И. С Борисом Можаевым. С. 9-24.
'°^ Там же. С. 12.
•'"Тамже.С. П.
' " Солженицын А. Из «Литературной коллекции» ; Василий Белов. С. 154.
" ' Т а м ж е . С. 157.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 196.
""^ Солженицын А. И. Из интервью агентству «Ассошиэйтед пресс» и газете «Монд», 23
августа 1973 // Солженицын А. И. Нублицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль,
1996. Т. 2. С. 47. Далее цитируется это издание.
''^ Солженицын А. Бодался телёнок ... I А. Солженицын // Новый мир. 1991. ЛГе 6. С. 11.
"^ Солженицын А. С Варламом Шаламовым / А. Солженицын // Новый мир. 1999. JV» 4. С.
163.
"^ Солженицын А. Бодался телёнок ... /А. Солженицын//Новый мир. 1991. № 6 . С. 39.
" Ч а м ж е . С. 13.
'' См. об этом: Солженицын А. Бодался телёнок с дубом / А. Солженицын // Новый мир.
1991. № 6-8; Солженицын А. С Варламом Шаламовым / А. Солженицын // Новый мир. 1999.
.№ 4. С. 163-169; Шаламов В. Новая книга : Воспоминания. Записные книжки. Переписка.
Следственные дела / В. Шаламов. М., 2004. С. 641-679; Шаламов В. Т. Воспоминания / В. Т.
Шаламов. М., 2001. С. 368-380.
Об этом также см. : Шаламовский сборник. Вып. 2. Вологда : Грифон, 1997. 207 с.
[Электронный ресурс]. Режим доступа :
http://www.booksite.ru/fulltext/2sh/ala/mov/shalamov.rar.
Загл. с экрана.
"° Солженицын А. Бодался телёнок ... / А. Солженицын // Новый мир. 1991. № 6. С. 39.
' Шаламов В. Переписка с Солженицыным А. И. // Шаламов В. Новая книга. С. 641.
" ' Михайлик Е. Кот, бегущий между Солженицыным и Шаламовым [Электронный ресурс] /
Е. Михайлик. Режим доступа : http://www.booksite.ru/fulltext/3sh/ala/mov/shalamov.rar.
Загл. с
экрана. [Шаламовский сборник. Вып. 3. Вологда : «Грифон», 2002. 232 с ] .
"^ Там же.
же.
Речь идёт о рассказе «Тишина».
"^ Михайлик Е. Кот, бегущий между Солженицыным и Шаламовым.
"^ Там же.
О художественной природе прозы В. Шаламова также см. : Халитова Н. Е. О некоторых
повествовательных особенностях прозы И. Бродского и В. Шаламова / Н. Е. Халитова //
Изменяющаяся Россия - изменяющаяся литература : художественный опыт XX - начала XXI
веков сб. науч. трудов. Саратов, 2006. С. 331-336.
"^ Солженицын А. С Варламом Шаламовым. С. 164.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое / А. Солженицын // Новый мир. 2004. Х» 9. С. 137.
' '^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 199.
'^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 164.
ИЗ
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия». С. 144.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты». С.
149.
'^"^ Солженицын А. Бодался телёнок ... I А. Солженицын // Новый мир. 1991. № 6. С. 10-11.
'^^ Замятин Е. И. О синтетизме // Замятин Е. И. Я боюсь : Литературная критика.
Публицистика. Воспоминания / Е. И. Замятин. М., 1999. С. 80.
'^^ Солженицын А. И. Интервью с Даниэлем Рондо для парижской газеты «Либерасьон», 1
ноября 1983 // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 378.
'•'' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 188.
' Там же. С. 189.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого /
А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 7. С. 191.
'^°Тамже. С. 195.
''" Солженицын А. И. Игра на струнах пустоты. С. 88.
'"^ Там же. С. 89.
'"^^ Солженицын А. Богатырь. С. 130.
''*'' Солженицын А. И. Игра на струнах нустоты. С. 92.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 193.
''^^ Солженицын А.И. Интервью с Даниэлем Рондо для парижской газеты «Либерасьон».
С. 378.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иосиф Бродский - избранные стихи /
А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 12. С. 185.
'''* Бродский И. Язык - единственный авангард // Иосиф Бродский. Большая книга интервью /
И. Бродский. М., 2000. С. 54. Далее цитируется это издание.
'"'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иосиф Бродский - избранные стихи. С.
180.
'^"Там же.
'^' Там же. С. 181.
'^^ Там же.
' " Там же. С. 184.
'^'* Бродский И. В Солженицыне Россия обрела своего Гомера // Иосиф Бродский. Большая
книга интервью. С. 49.
'^^ Солженицын А.И. Игра на струнах нустоты. С. 92.
J. CUV1 Л \ ^ • v^.
у ,j,
' " Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 12. С. 140.
'^* Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 11. С. 118.
'^^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... / А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 9. С. 116.
'^° Солженицын А. И. Беседа с Витторио Страда // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 8. С. 502.
^^' Там же.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова / А. Солженицын //
Новый мир. 1998. № Ю. С. 168.
^' •^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 192.
'^^Тамже. С. 201.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 195.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 140.
' ^ Солженицын А. И. Три отрывка из «Дневника Р-17». С. 12.
'^^ Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н. А. Струве. С. 203.
Шаламов В. Т. Воспоминания. С. 373.
114
"^ Солженицын A. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 178.
Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н.А. Струве. С. 203.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Шмелёв и его «Солнце мёртвых». С. 186.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 197.
'^'' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных цоэта. С. 186.
'^^ Там же. С. 187.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 194.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей / А. Солженицын //
Новый мир. 1998. № 1. С. 179.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 191.
Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 191.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 186.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 172.
'^^ Там же. С. 177.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных поэта. С. 188.
'^^ Там же. С. 189.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 184.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Феликс Свеаов - «Отверзи ми двери» /
А. Солженицын // Новый мир. 1999. >Г« 1. С. 166.
1 Й7
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иосиф Бродский - избранные стихи. С.
182.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Давид Самойлов. С. 171.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты». С.
149.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка /
А. Солженицын//Новый мир. 1997. Хо 1. С. 195.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 186.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 169.
' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 166.
Солженицын А. Бодался телёнок ... /А. Солженицын // Новый мир. 1991. ЛЬ 6. С. 61.
'^^ Цит. по : Сараскина Л. «Роман высшей напряжённости»: А. И. Солженицын о романе
Ф. М. Достоевского «Подросток». С. 3.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка. С. 196.
'^^ Там же. С. 202.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 194.
^°° Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 184.
^'" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 188.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 182.
^°^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 196.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 154.
'^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты». С.
153.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 183.
^"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 165; 169.
115
ТЛЯ
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия». С. 145; 150.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 139; 140; 142.
Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 191; 192; 193;
194.
^" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 180.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Феликс Светов - «Отверзи ми двери». С.
167.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет. С. 203.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 156.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных ноэта. С. 185.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 192-193.
^'"'Тамже. С. 194.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 162.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 183.
^^° Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана. С. 168.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия». С. 144.
^ ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 189.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 157.
^^''Тамже. С. 156.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 189.
^^^Тамже. С. 187-188.
^ Солженицын А. И. Интервью немецкому еженедельнику «Ди Цайт» / А. И. Солженицын //
Звезда. 1994. №6. С. 53.
Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателей / Б. А. Ларин. Л., 1974. С. 28.
Солженицын А. И. Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана // Солженицын А. И.
Публицистика. Т. 2. С. 8-9.
^^^ Там же. С. 10-11.
. С. 12.
,С. 142.
^^^ Солженицын А. И. Некоторые грамматические соображения / А. И. Солженицын //
Русская речь. 1993. No 2. С. 40.
Солженицын А. И. Интервью с Бернаром Пиво для французского телевидения, 31 октября
1983 // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 358.
^•^' Русский словарь языкового расширения / Сост. А. И. Солженицын. 3-е изд. М., 2000.
Далее цитируется это издание.
Нива Ж. Поэтика Солженицын между «большими» и «малыми» формами // Звезда. 2003.
№ 12. С. 143.
^^^ Там же.
Солженицын А. Объяснение // Русский словарь языкового расширения. С. 4.
^^^ Там же. С. 3.
^'"' Солженицьш А. [Вступительное слово к «Литературной коллекции»] // Новый мир. 1997.
№ I . e . 195.
^'" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эноней. С. 178.
^"•^ Там же. С. 177.
^ ^ ^ е . С. 187.
116
^ Солженицын A. Из «Литературной коллекции»: Александр Малышкин. С. 182.
^^^ Там же. С. 192.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 200.
^'*' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 184.
^^^Тамже. С. 185.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет. С. 203.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка. С. 203.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 196.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 181.
^^^Тамже. С. 191.
^^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 170-171.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 155.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Посов. С. 199.
^ " Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 161.
^^^Тамже. С 177.
^^^ Там же. С. 161.
^ ^ ' ^ е . С. 178.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 170.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 181.
Солженицын А. Объяснение. С. 4.
^^^ Там же. С. 4-5.
^^^ Там же. С. 5.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 156.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 196.
Солженицын А. И. Беседа со студентами-славистами в Цюрихском университете, 20
февраля 1975 // Солженицын А. И. Публицистика. Т. 2. С. 218-219.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 199-200.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка. С. 200.
'^^' Там же.
•^^^ Там же.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Бородин - «Царица Смуты». С.
158.
Кублановский Ю. Спасение через слово. С. 231.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 199.
^ Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину. С. 189.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иосиф Бродский - избранные стихи. С.
187.
^^* Глэд Д. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье / Д. Глэд. М., 1991. С. 165.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка. С. 195.
^*^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 195.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 197.
*^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... /А. Солженицын // Повый мир. 2000. N° 9. С. 19.
^^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей / А. Солженицын //
Повый мир. 1998. № 1. С. 172-190.
Солженицын А.И. Три отрывка из «Дневника Р-17». С. 9-28.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 172.
^ ^ ^ е . С. 178.
117
^^^ Там же. С. 175.
^^^ В «Дневнике Р-17» А.И. Солженицын отмечает: «Но вот удивительно: раснределение
материала по главам, строение Части, т.е. композиция - абсолютно зрелая, могу
использовать сейчас. Значит, чувство композиции - мое природноеЫ (курсив мой - Г.А.)
(Солженицын А. И. Три отрывка из «Дневника Р-17». С. П.).
^^^ Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 179.
^^^ См., например, «Телеинтервью на литературные темы с Н. А. Струве» (С. 213.).
^^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции»: Приёмы эпопей. С. 176.
^ ^ ^ e . С. 184.
^ Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н. А. Струве. С. 213.
' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 179.
Черных Е. Долгий путь Солженицына: Интервью с Н. Д. Солженицыной / Е. Черных //
Комсомольская правда. 2003. 10 декабря (№ 229). С. 18.
118
ГЛАВА 2. ЖАНРЫ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ А,И. СОЛЖЕНИЦЫНА.
ОСОБЕННОСТИ СТИЛЯ. ОБРАЗ АВТОРА
2.1. Многообразие форм и синтез жанров
Я считаю, что жанр должен определяться
материалом, над которым писатель работает,
А.И. Солженицын
Писательская критика А.И. Солженицына вписывается в «разножанровую
и стилистически сложную художническую критику XX в.»', систематизация и
осмысление которой представляется литературоведам актуальной задачей . При
этом необходимо учитывать, что заметки и очерки «Литературной коллекции»
писались в одном литературно-критическом контексте («недееспособность и
вредоносность
советской партийной критики»^; возврат
к нравственным
критериям, к реализму, к проблемам национальной идентичности в 60-е - 70-е
годы
XX
века),
а
публиковались
-
в
другом
(деконструктивизм
и
деканонизация, взрыв норм в 90-е гг. и «возвращение к норме, без которой нет
реального
общественного
самосознания»'*).
Солженицын не примеривает к себе
предполагаются
для
писателя-критика
Принципиально
ни одну
из тех
важно,
что
ролей, которые
(критик-импрессионист,
критик-
специалист, критик-физиогномист, парадоксалист, моралист и т.д.). Он прежде
всего читатель: «Безо всякой цели что-то пересмотреть или перепонять, просто
понасладиться взял я в руки как-то в лагере «Горе от ума» и стал читать глазами уже пожившего человека, изрядно повидавшего разных людских
положений»^.
Во вступительном слове к «Литературной коллекции» говорится: «Я
делал это - для себя, без мысли о печатании. По видя, вот, как ныне
выглаживается память о многих примечательных наших книгах, - я склонился
119
напечатать иные из этих заметок, однако уже ничего не меняя в них (курсив
мой - Г.А.)»^. Тем интереснее увидеть взаимодействие личности писателя и
жанровых традиций литературной критики, неповторимого стиля Солженицына
и диалогизма как сущностного свойства критики как таковой; попытаться
проанализировать размежевание времён и синтез Времени в литературнокритических очерках Солженицына.
Надо сказать, что выдвинутых перед собой и своим творчеством целей
Солженицын придерживается во всех художественных и нехудожественных
формах,
в которых
исследования»,
но
работает.
и
в
Не только
своих
в
«опытах
художественного
литературно-критических
очерках
А.И. Солженицын выступает в роли «летописца», имея цель: «чтобы обо всём /
об этом не забылось», тем самым он заполняет образовавшиеся пустоты в
истории русской литературы.
Для воплощения своей цели, своих идей на протяжении всего творчества
А.И. Солженицын использует различные формы. Его жанровый ряд, помимо
традиционных рассказа и романа, включает крохотки, опыт художественного
исследования, повествованье в отмеренных сроках, мемуары, драматические,
поэтические жанры, а также
ряд
публицистических
жанров.
Писатель
«экспериментирует», ищет формы для своих идей. В этой связи очень важным
является следующее его высказывание: «Я должен комбинировать жанры. Не
считаю, что я открыватель чего-то нового, но и не традиционалист, - я только
каждый раз думаю, как эту задачу решить лучше всего, как наиболее рельефно
подать читателю этот материал»^. Порой один сюжет может быть воплощён в
разных
формах.
Примером
такого
эксперимента
может
послужить
литературная, театральная и кинематографическая судьба романа «В круге
первом».
Важно помнить, что полижанровость является отличительной чертой
художественного
метода
Солженицына.
«Мой
материал,
совершенно
необычный, потребовал <...> своих жанров, своего подхода. Но это значит -
120
сохранять ту ответственность перед читателем, перед своей страной и перед
самим собой, которая была свойственна русской литературе XIX века (курсив
У А.И. Солженицына есть свои жанровые «склонности», о чём он говорит
так: «Я думаю, во-первых, что у каждого писателя есть своя склонность к тому
или иному виду архитектуры, от миниатюры до огромных зданий. Кроме того,
жизнь нас гнёт, то есть тот материал, который идёт, требует, чтоб мы о нём
писали, он диктует нам форму. Значит, тут должны были сойтись и личные
склонности, и требования материала. Вот так они во мне сошлись, мои личные
наклонности к большим формам и мaтepиaл»^.
Можно сказать, что каждое его произведение представляет собой синтез
нескольких
жанров. Благодаря
такой
«взаимовключаемости»
(Р. Уэллек,
О. Уоррен) и полифоничности (М, Бахтин), и достигается полнота воплош,ения
авторского
замысла. Более того, по словам
И. Бродского, «делая это,
Солженицын невольно раздвигает пространство и рамки литературы»"^. От себя
добавим - и критики.
На наш взгляд, помимо специальных работ (например, «Протеревши
глаза»,
«...Колеблет
твой
треножник»,
«Литературная
коллекция»)
к
литературной критике А.И. Солженицына относятся отдельные фрагменты
повествования мемуарных книг «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило
зёрнышко промеж двух жерновов» и публицистики, в которых рассматривается
природа и вопросы искусства, художественного творчества.
«Опыт художественного исследования», воплощённый Солженицыным в
романной форме, применён и в критике: отсюда и многообразие жанров и их
синтез.
Споры
о
жанрах
Солженицына
породило
опубликование
его
«Литературной коллекции». Изучение функционирования жанров внутри этого
собрания представляется нам актуальным.
121
«Литературная
коллекция»
-
«систематизированное
собрание»
литературно-критических записей, сделанных одним автором и проникнутых
общей идеей, высказанной во вступительном слове.
Журнал «Новый мир», в котором впервые опубликованы фрагменты
«Литературной коллекции», поместил их в раздел «Дневник писателя». Но, по
авторитетному высказыванию супруги и неизменной помощницы Александра
Исаевича Солженицына - Наталии Дмитриевны, его литературно-критические
записи - это «не писательское мнение, не мнение критика, это мнение читателя,
который по случайности судьбы оказался писателем»". Конечно, такая позиция
одного
писателя
по отношению
к тексту
другого
применялась
и до
Солженицына. Особенность его записей состоит в том, что делались они по
ходу чтения и обобщались после. Примечателен и тот факт, что изначально не
было «мысли о печатании», но и тогда, когда возникла такая необходимость,
никакой редакторской правки, никаких дополнений А.И. Солженицын не внес.
В тексте Солженицын присутствует один на один с интересующим его автором,
и нет никаких внешних влияний, никакой цензуры, кроме внутренней. И
именно эта «внутренняя цензура», установленная А.И. Солженицыным над
самим собой, определяет
всю строгость, всю серьёзность размышлений
писателя «на полях» «чужого» письма.
Вышесказанное
объясняет,
почему
в
начале
каждый
очерк
«Литературной коллекции» представляет собой «заметки на полях», а к концу переход в связанное обобщение. Целостное понимание
художественной
системы избранного автора выстраивается (через конкретный выбранный текст
или комплекс произведений) из отдельных
пометок, наблюдений, через
понимание характеров, образов, рассказ за рассказом, приём за приёмом, мотив
за мотивом - так отдельные цепочки связываются в единую
концепцию. Динамика
заложенных
речи
Солженицына
в
подаче
авторскую
материала
(идей,
в тексте, и способов их воплощения) к концу очерка с
увеличением, накоплением наблюдений только нарастает.
122
В
таком
стиле
написаны практически все тексты
«Литературной
коллекции».
Когда А.И. Солженицын берёт историю создания произведения, то
обязательно видит её в контексте времени, многое понимает через перелом
времени.
Наиболее
показательными
в
этой
связи
являются
записи,
посвященные дилогии В. Гроссмана. Так, в «Приёмах эпопей» читаем: «Но
через бетонный забор неожиданной сталинской смерти он не мог
тогда
заглянуть - и наверняка предполагал развитие сюжета не такое и не так, как
мог себе позволить, а то и сам переосмыслить - в уже приосвобождённое, а
всё ещё не свободное десятилетие (курсив мой - Г.А.)»^^. В этом же ключе
написано о «Воре» Л. Леонова и «Царице Смуты» Л. Бородина.
Исторический кругозор писателя, о котором размышляет Солженицын,
соотносится с кругозором читателя из другого времени и с кругозором самого
Солженицына,
прошедшего
через
смену
времён,
-
это
создаёт
стереоскопичность критического текста. Даже тогда, когда речь идёт не о
динамике смыслов самого произведения, но о типологии его восприятия
(«Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно»).
Предметом солженицынского внимания были произведения авторов,
непохожих и в стилевом аспекте, и в жанровой направленности творчества,
поэтому для полноты раскрытия замысла Солженицын в «коллекции» и не
ограничился рамками одной критической формы. Здесь проявляется его
стремление «комбинировать жанры».
В литературной критике А.И. Солженицына мы имеем дело как с
устоявшимися жанрами, так и с их синтезом.
Литературный портрет
Если в советское время панегиричность была главной, даже обязательной
чертой
литературного
Солженицын
отходит
портрета
как классика, так
от
традиции.
этой
Его
и современника, то
литературные
портреты
диалогичны. К литературным портретам Солженицына вполне приложимо
123
суждение Ю.М. Лотмана, высказанное по поводу портрета в живописи: «Какую
мысль изображенный человек высказал своим лицом и какую мысль худож:ник
выразил своим изображением. Пересечение этих двух различных мыслей
придает портрету объёмное пространство (курсив мой - Л^.)»'^
Солженицын применяет различные «техники» портретирования - от
общего
контура
тематики постигаемого
автора до
неповторимо-личного
читательского впечатления. Портрет возникает через заметки о произведении,
через стиль, манеру подачи материала, Солженицын проявляет нарративное
мастерство: он пробует писать в стиле, в ритме исследуемого автора - в
стремлении лучше его понять. Так создается «лицо» символиста Белого,
христианских
мыслителей
Шмелёва
и
Светова,
учёного-литературоведа
Тынянова, тонкого рассказчика Чехова. Образ писателя Булгакова разбросан по
«Литературной
коллекции». Можно сказать, что Солженицын постоянно
вынашивает мысли о Мастере, сопоставляет его жизненный и творческий путь
с жизнью и творениями его коллег-соотечественников. Так, прямое упоминание
о нём встречаем в записях об А.С. Пушкине, П. Романове, Л. Леонове. А уже в
очерке «Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно» его образ
выстраивается через обстановку, в которой творил, через «сети, в которых немо
бился» «блистательный как солнце» Мастер.
Создавая литературный портрет писателя, А.И. Солженицын с самого
начала вписывает своего героя в историю жизни народа, в истинную, а не
только официальную историю литературы, и это определение всегда личностно
выстрадано. Так, об Александре Малышкине читаем: «Он почти забыт на
родине, а за границей вовсе неизвестен. Это несправедливо, ибо он был из
ярких, чутких авторов того ломкого времени и нервно переплетён с его темами,
тревогами, помехами, жизненными и художественными поисками. Всё же
напечатал два романа, повесть, несколько рассказов - еш,ё не худший жребий
среди тех задавленных в умолк, о которых мы никогда не узнаем, ни даже имён,
и никогда не представим, что бы могло у нас явиться в литературе»^ . Коротко
124
вписан в традиционную деревенскую тему Василий Белов: «То, до чего Глеб
Успенский досмотрелся пытливым взглядом доброжелательного стороннего
наблюдателя - власть земли, - то через 80 лет Василий Белов бесхитростно
излил нам из своего крестьянского естества, из своей души и опыта»'^.
Объединив
четыре
литературных
портрета
современных
поэтов,
Солженицын вписывает их в историю литературы так: «Явление, которому
находилось место в причудливом СССР (а пожалуй и не в нём одном, в разных
обществах разные тому причины): почти незаметно, "неслышно" суп],ествовали
в поэзии незаурядные поэты - десятилетиями мало кому известные, оттого что
не кидались служить режиму, как почти вся остальная поэтическая толпа»'^.
Литературный портрет
возникает из динамики заметок,
суждений
критика. При этом Солженицын каждый раз обозначает специфику своего
подхода.
В литературном
портрете
Малышкина: «Иду
не по
порядку
публикаций, а по стержню авторской жизни. Пережитое ранее - трудней
поддавалось передаче в разрешённой публичности»''.
Ключ к литературному портрету Инны Лиснянской: «Казалось бы: после
Ахматовой и Цветаевой, после двух столь великих - как можно проложить
свою самобытность, и при том быть значительной и украсить
русскую
поэзию?» .
Портретируемый
и
портретирующий
-
при
всей
разности
их
художественных манер - всегда находятся в притяжении близких тому и
другому идей или эстетических принципов. О «Севастополе» Малышкина:
«Эти несколько круговоротных месяцев с большой полнотой передают нам
воздух
свободы
заслонённый
Семнадцатого
Октябрьским
года,
уже
мало
переворотом»'^,
кем ощутимый
О
поиске
теперь,
«свежести»,
«незатрёпанности» у Малышкина, о его «напряжённой поисковой манере»:
«Эта экспрессивная манера и не продержалась в литературе долго. А нечто - и
утеряли мы без неё» . О Науме Коржавине: «Его душевное сотрясение от
расставания с Россией - поражает своей силой, глубиной и долголетней
125
носледовательностью»^'. О нём же: «Вот эта ноэма, да и другие места в стихах
Коржавина - напоминают мне Некрасова: не только ритмикой, но - приёмом,
манерой речи и мысли, через которые льётся напряжённое и патриотическое
чувство»^^.
Литературный
портрет
у
Солженицына
может
иметь
различное
композиционное строение, но он всегда внутренне завершён. Это завершение в
концентрации
сущностных,
с
точки
зрения
портретируюш,его,
содержательных и формальных особенностей портретируемого, в яркой их
оценке. Благодарно цитируя и цитируя стихи Семёна Липкина, Солженицын
воссоздаёт и объём, и тон, и направленность лирики поэта: «Это сердечное
сочувствие к русской деревне распахивается у автора на всю Россию <...> Так - автор достигает высоты уже выше национальной. <.,,> Да автор жаждет,
жаждет веры, но .,, - никак не докоснуться»^^ И всё же: «Не раз текут в стихах
Липкина библейские мотивы, а порой они трансформируются в евангельские:
"Ужас пониманья проникает / В тёмную веш,ественность души / <,,,> Разве
только нам карьер копали, / Разве только мы в него легли?" - а когда плакала
Богородица о Сыне?»^'*,
В
качестве
завершаюш,его,
концентрирующего
весь
литературный
портрет Солженицын может использовать, например, мотив читательского
удивления, проходящий через весь текст. Так о Малышкине: «Долго поверить
нельзя: неужели всё это мы читаем в советском романе 30-х годов?» ,
Литературные портреты, созданные Солженицыным, запоминаются и по
сходству стилевому с тем автором, о котором он нишет, И это не только
сознательная тонкая стилизация, но и органическая «заражённость» художника
своим объектом.
Иногда трудно разграничить
в «Литературной
коллекции» жанры
литературного портрета и очерка творчества. Так написаны очерк о Василии
Белове, очерк «Иван Шмелёв и его "Солнце мёртвых"».
126
Статья о классике
Это устойчивый жанр советской критики. У Солженицына он получает
новое наполнение. Своими работами о классиках он доказывает, что пришло
время фиксации «обновившихся впечатлений», актуальным становится взгляд
«протеревши глаза» или «промытыми глазами».
Написанный в 1954 году очерк «Протеревши глаза («Горе от ума»
глазами
зека)»^^ можно
считать
первым
опытом
А.И. Солженицына в
написании критической статьи о классике. Именно потому, что прочтена
комедия А.С. Грибоедова была «безо всякой цели что-то пересмотреть или
перепонять, просто понасладиться», Солженицын увидел в ней не долго
внедрявшийся политический подтекст, а психологическую и любовную линию,
а кроме того - «как чистым ветром рвётся со сцены на нас гибкая, свободная,
меткая, ядрёная русская речь, вовсе не свободная и от петровских загрязнений и
от позднейших литературных выглаживаний, подстригов, - речь, не только не
устаревшая за полтора столетия, но завидно ускользающая от нас, говорящих
пресно, бледно, избито, - речь, настолько сросшаяся со стихом, как будто
русскому языку даже не свойственна проза»^^. Всем последующим читателям
он посоветовал сделать то же - читать «протеревши глаза». Эта позиция дала
Солженицыну возможность увидеть и слабые, как ему кажется, стороны в пьесе
А.С. Грибоедова:
«Неудача
её
не
только
в
неподвижности
взаимного
положения героев, но и в насильственной схеме автора, валящего вину на
здоровую голову Софьи» .
А.И. Солженицын
пишет
о
классических
произведениях
не
как
литературовед, а как критик-читатель, тем самым обостряя актуальность
классического текста, его реальное вхождение в сознание современного
человека, его участие в современном развитии идей.
Статья «...Колеблет
твой треножник» написана в
1984
году как
полемическая: Солженицын спорит с А. Синявским («Нрогулки с Пушкиным»),
с авторами статей о Пушкине в журнале «Синтаксис». Солженицын -
127
блестящий, неопровержимый полемист, но движима статья прежде всего
любовью, благодарным восхищением перед гением Пушкина и проходящим
через всё творчество Солженицына стремлением всеми способами, в том числе
и обращением к духовному авторитету Пушкина, в «нынешнем одичании»
«уберечь наше насущное, противостоять фальшивому»^^.
«Бессчастный наш Пушкин! Сколько ему доставалось при жизни, но
сколько и после жизни», - начинает Солженицын свою статью. Пасквильная
статья в «Синтаксисе», как и «Прогулки с Пушкиным» вписываются в историю
советского
ущербного
восприятия
Пушкина.
Разумеется,
Солженицын
понимает изощрённую постмодернистскую игру Синявского, его тотальную
иронию, прикрывающую восхищение Пушкиным. Понимает, но не принимает:
слишком заигрался автор. Подробно цитируя книгу Синявского, Солженицын и
сам иронизирует, комментирует, сопоставляет с литературными фактами, с
суждениями о Пушкине современников, философов XX века (Франк, Бердяев,
Федотов), поэтов (Ахматова, Блок). Постепенно нащупывается исток «нового»
прочтения
Пушкина: «неизлечимое
амплуа
Синявского -
вторичность,
переработка уже готовой литературы, чужого вдохновения, с добавкой специй.
А ещё есть несчастное представление, что он творит новый литературный стиль
языковыми разухабствами»^°. Солженицыну важны и добавляемые «специи».
Они не только в фривольности, в «егозливых прыжках и ужимках», в
вивисекции: «рассечь на гения и человека, "светлую часть рассматривать не
будем"»'^'. Гораздо важнее глубинные мировоззренческие расхождения автора
«Прогулок с Пушкиным», даже и в тех случаях, где Синявский проникает в
истинную суть творений поэта.
Сущностный уровень полемики Солженицына удерживает точные и
тонкие наблюдения Синявского и этим ещё более ценен. Заметив важное
суждение Синявского: «В своих сочинениях ничего другого не делал, кроме как
пересказывал ритмичность миропорядка», Солженицын поднимает его до
духовного уровня: «... а есть ли у художника более высокая задача, чем делать
128
слышным ритм миропорядка?»^^. «Чувство всеобш;ей гармонии, царствующее в
Пушкине, дразнит критика -
и он схемно,
коридорно
объясняет
его
фатализмом, "сознанием собственной беспомощности"»".
Пытаясь проникнуть в замысел автора «Прогулок» и отметив многие его
зоркие, ценные мысли, Солженицын недоумевает: «Понимая т а к о е - на что
же тратить свой талант? как же можно изгаляться, наметать столько блатного
мусора?»^'*.
И
постепенно,
уходя
от
разногласий
стилистических,
психологических и т.д., Солженицын идёт к главным разногласиям не только в
пушкинистике, в современной литературе, но и в понимании русской истории,
мироустройства. Он высказывает своё понимание творчества Пушкина и его
роли в истории России и русской мысли.
А.И. Солженицын, о котором и друзья, и недруги пишут как о борце,
бойце, выделяет главную для него пушкинскую мысль: «... Нет убедительности
в поношениях, и нет истины, где нет любви»''^. В пушкинском понимании
истории для Солженицына важно и нежелание «иметь другую историю, кроме
истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал» (как пишет Пушкин
Чаадаеву), и «свободный консерватизм» (выражение Вяземского), и сомнения
по поводу демократии, и «яркая память всей глубины истории русской»^''.
Автор «Красного Колеса» ищет у Пушкина то, что ему так необходимо:
«Но мало что пушкинское чувство истории было напряжённым - оно было и
удивительно взвешенным: он мог одновременно негодовать от внутренних
пороков в современной ему России (письмо Чаадаеву, 1836) и не упускать
места России в мировой истории» .
Думая о том, «сколько пушкинского мы переносим с собою в XXI век»,
Солженицын сосредоточен прежде всего на духовной стороне творчества
великого
поэта,
на связи эстетических
его
открытий
с
христианским
мирочувствием: «Самое высокое достижение и наследие нам от Пушкина - не
какое
отдельное
непревзойдённая,
его
ни
произведение,
даже
глубина
ни
его
даже
лёгкость
народности,
так
его
поэзии
поразившая
129
Достоевского. Но - его способность (наиболее отсутствующая в сегодняшней
литературе)
всё сказать, всё показываемое видеть, осветляя его. Всем
событиям, лицам и чувствам, и особенно боли, скорби, сообщая и свет
внутренний и свет осеняющий, - и читатель возвышается до ощущения того,
что глубже и выше этих событий, этих лиц, этих чувств»^^.
При таком понимании Пушкина неприемлемо любое «переигрывание
пустоты», даже и небесталанное.
Заканчивает
свою
статью
Солженицын
цитатой
из
Блока,
солидаризируясь с настроением поэта: «Дай нам руку в непогоду, помоги в
немой борьбе!»'^^.
В
«Ответном
Американского
слове
на
присуждение
национального клуба
искусств»
литературной
награды
(1993) А.И. Солженицын
сказал следующее: «Божий замысел таков, что нет предела появлению всё
новых удивительных творцов - однако никто из них, нисколько и ни в чём не
отменяет созданного его выдающимися предшественниками, хотя бы от тех
прошло уже пятьсот лет или две тысячи. И никогда нам не закрыты пути ко всё
новой свежести, — однако это не отнимает у нашей благодарной памяти всего
прежнего (курсив мой - 7".^.)»'*^. Этой благодарной памятью пронизаны статьи,
заметки, высказывания Солженицына о русских
классиках. Традиция
-
внутреннее его достояние. Ещё в 1976 году в разговоре с Н. Струве он
утверждал: «Вы знаете, традиция в том смысле ведёт, что я в детстве читал,
читал русскую литературу, и она отлож:илась в душе, вот и всё, а во время
работы ни о какой традиции не думаешь и не помнишь, что вот продолжить ту
или иную линию. Просто такой мысли нет (курсив мой -Г.^.)»"*'.
Жанр полемической статьи - один из характерных для Солженицына. В
рамках «Литературной коллекции» «Новый мир» опубликовал в 2004 г. статью
о гонителях М.А. Булгакова «Награды Михаилу Булгакову при жизни и
посмертно»'*^, которая взламывает панегирическую
картину современного
булгаковедения. Солженицын выступает не просто в роли защитника писателя
130
(как это было в очерке «...Колеблет
твой треножник»), он изобличает
«специалистов» по Булгакову, ничего не придумывает и не додумывает, а
просто представляет читателю на суд факты. «Изо всех газет и журналов статьи
рыгали, блевали, плевали в одинокого Мастера - и негде было опровергнуть,
ответить, оправдаться»'*''. А.И. Солженицын придает огласке списки тех, кто
травил Мастера: «эти пролетарские перья и докалывали до слепоты и до
смерти»'*'*.
Статья-диалог
Диалогичность как сущностная черта критики близка писательской
природе Солженицына. Диалогичность ощущается во всех его статьях и
очерках «Литературной коллекции», но иногда он прибегает к диалогу как
жанру литературной критики. Так написан, например, очерк о Замятине. По
существу
диалог с Замятиным Солженицын ведёт много лет: «Достать
Замятина всегда было трудно, и я читал его в разное время, урывками. <...> В
синтаксисе поставил его себе как бы одним из учителей, хотя практически мало
взял у него уроков: не вернёшься разбирать его приёмы в деталях, а жизнь
При сопоставлении высказываний А.И. Солженицына и Е.И. Замятина о
сжатости, концентрированности как необходимом условии стиля возникает
целый ряд и других сближений в теоретических взглядах двух писателей.
В начале XX века Е.И. Замятин в своих статьях и лекциях провозгласил
черты искусства наступающего времени. Через полвека А.И. Солженицын
подхватил
и по-новому
диссертационного
актуализировал
исследования
уже
эти
приёмы.
говорилось
В
первой
главе
о сходстве понимания
художественности литературы XX века двумя писателями, об их стремлении к
лаконизму: «Пи одной второстепенной черты, ни одного слова, какое можно
зачеркнуть: только суть, экстракт, синтез, открывающийся глазу в сотую
секунды, когда собраны в фокусе, спрессованы, заострены все чувства»"*^.
«...плотность
должна дойти до фразы и до слова»'*^.
Дополнительным
131
«стимулом» сжатости письма были для Солженицына и условия его жизни. Вот
как он описывает процесс прихода к такой лаконичности: «В памяти - без
всякой записи, когда я не мог ничего записывать, — так много укладывается,
такой обильный материал. Так что все эти годы я запоминал данные...<...>.
Сотни людей присылали мне показания о лагере. Я должен был их выслушать,
собрать, обработать»''*; «Я большую часть своей жизни провёл в закрытых
помещениях. А это уплотнение, нет, оно не случайно»''^. А кроме того: «Сами
события очень концентрируются, и сами события властно требуют менять, я бы
сказал, виды повествования»^'^.
Замятин утверждал,
творчеству
что «синтетизм открывает путь к совместному
художника -
и читателя или зрителя; в этом его
сила»^'.
Экспериментаторство характерно и для Солженицына, но он уверен, что
нововведения, если и необходимы, то должны быть обязательно предварены
духовным открытием, в ином случае новое «изобретается во имя пустоты».
В 1919 году Е.И. Замятин писал, что «единственное оружие, достойное
человека -
завтрашнего человека -
это слово»^^.
Это же
утверждает
А.И. Солженицын: «Слова нельзя остановить». Но носителем Слова может
быть только художник, которому «дано лишь острее других ощутить гармонию
мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него и остро передать это
Выдвинутые Е.И. Замятиным и А.И. Солженицыным подходы, методы
прочтения современных художественных текстов, являются отличительными
приметами и их собственного творчества.
Не только сближения, но и отталкивания - характерная особенность
диалога
Солженицына
с
Замятиным.
Надо
сказать,
что
отношение
Солженицына к Замятину, судя по его репликам в адрес «учителя», далеко не
однозначно. Да, он восхищается, восторгается
портретами
(«брызжущий
применения!»^'*),
но в то
талант,
же
ещё
его
синтаксисом и его
не нашедший
время, «с
горечью»,
себе
достойного
в упрёк
ставится
132
предшественнику отсутствие «сердечности, теплоты», «острую, назойливую
атеистичность». Отсюда и характер обращений одного писателя к другому: то
обиженно - «Над кем же и смеяться, как не над духовным лицом? Но шутка
получилась глупая»^^, «Уже несёт его бездумно»^^, «Чуть переменился и
Замятин
к
монастырскому,
божественному?
На
что-то
пошёл
ему
революционный год?»", «Это уж и прямо - на безрыбьи, когда ничего нельзя
напечатать, пишут такие рассказы»^^; то сочувственно - «В 1924 появился
(роман «Мы» - Г.А?) в США по-английски - и что они там поняли?» , «Но
"Мы" - куда там печатать?,.»^"; чаще всего, конечно, восторженно - «Но как это
сделано!», «Восхищает он!».
Бывает, что
в ходе диалога
с Замятиным Солженицын
как
бы
останавливается, прерывается и обращается к самому себе, ища ответа на
волнующие вопросы. Например: «Но и спросишь себя: а может быть эта
предельная сбивчивость, неоконченность всего говоримого (правда, больше в
минуты волнения) - уже и искусственна? А это повторение и повторение одних
и тех же коротких примет - уже через меру экспрессивно? уже и до
примитивности?»^'.
Интересно проследить особенности диалогичности в композиции очерка
«Из Евгения Замятина». С самого начала Солженицын обозначает линию спора:
у Замятина нет ни тени сожаления об ушедшей России. «Такова его доконечная
преданность - революционному вихрю и уничтожению»^^. «Но что же? вот,
новая действительность - не так хороша?»^^ - иронизирует Солженицын. Ему
горько,
что
многого
Замятин
не
хотел
видеть
в
революционной
действительности. Цитируя высказывания Замятина о русской литературе и
революционизме в ней, Солженицын комментирует их остро и страстно.
Например: «"Сегодня, когда точная наука взорвала самую реальность материи,
- у реализма нет корней". (Примитивное инженерство.)»^'*. Анализ текстов
Замятина, восхищение его изобразительным талантом часто прерываются не
только
сравнениями
с
другими
писателями,
но
и
собственными
133
переживаниями, думами о времени, изображённом Замятиным. И онять спор:
«Социально - провидчески. Но понимал ли он, что высмеял идеал всей своей
жизни?»^^ (о романе «Мы»). И спор потому такой напряжённый, что «люди
(нумера) настолько живые, что просто волнуешься за них, трудно дочитать
книгу, не заглядывая вперёд»^^.
В диалоге Солженицын то дружески понимает собрата-писателя: «уже
бит и бит нападчиками - хочет написать "проходимый" рассказ. Как это
знакомо!» '', то жалеет его: «Эмиграция не только не рассвободила Замятина, но
вогнала его в зажатое одиночество»^^, то горько свидетельствует: «Не угождает
цензуре, что, мол, за красных. Но и не потакает нам, что за восставших
мужиков. Всё же: "Сломать тех - прочь с земли - чтоб не мешали счастью"\
Это - мы узнаём.. .»^^.
Мало о ком из писателей А.И. Солженицын пишет с таким восхищением
и с такой горечью, как о Замятине. Нред нами - трудное взаимодействие
эстетического и духовного анализа художественного творчества.
В жанровой палитре Солженицына-критика есть и традиционные жанры:
анализ одного произведения, статья об отдельном лсанре. Уже шла речь о
его статье «Приёмы эпопей». Необходимо отметить, что размышления о
«приёмах эпопей» пронизывают и «коллекцию», и мемуары, и публицистику.
Разрабатывается и история, и теория эпоса.
А.И. Солженицын параллельно со своим главным большим трудом «Красным Колесом» - писал мемуарные очерки, поэтому естественно, что на
страницах «Телёнка» и «Зёрнышка» часты размышления писателя о процессе
создания «крупной исторической эпопеи». Автор показывает и тонкости сбора
материала, и способы включения в текст исторических лиц, и особенности
композиции и жанра «повествованья в отмеренных сроках». Представлены и
этапы редакторской работы писателя от первого варианта до окончательного.
«Крупная историческая эпопея не может начаться иначе как с восстановления
скелета событий. Лишь её полнота может обеспечить затем доказательность
134
повествования, убедительность достигнутого исторического выяснения - хотя
от этой-то полноты повествованию грозит большая объёмность и перегрузка. А
не ставя себе такой цели - автору доступно отдаться лишь безответственной
игре воображения»^^.
Литературно-критические
фрагменты
постоянно
встречаются
в
мемуаристике и публицистике А.И. Солженицына.
Мемуарные книги помогают определить его критерии художественного
творчества. Книги эти - своего рода творческая лаборатория писателя: в них
представлен
обстоятельства
Солженицына,
и
творческий
появления
и
процесс
и
создания
проявления
размышления,
ряда
подходов,
связанные
с
произведений,
приёмов,
литературной
и
«манер»
полемикой.
Охватывая большой период жизни писателя, мемуарные книги дают его
глазами увиденный литературный контекст, в который вписывались
его
произведения. При этом важными становятся не только конкретные оценки, но
мера, которой оценивается литература второй половины XX века - её боли,
опасности, перспективы.
А.И. Солженицын на протяжении всего творческого пути пишет заметки
об
обш,ественно-литературной
жизни, делает
записи
различных
бесед,
заседаний, встреч, собирает выдержки из писем, обраш;ений, статей и т.п. Всё
это и многое другое в итоге вошло в две мемуарные книги «Бодался телёнок с
дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». В них запечатлены
образы эпохи, зафиксирована обстановка жизни и творчества писателя (в
первой книге - в Советском Союзе, во второй книге - на Западе). Среди этих
хронологически выстроенных заметок о литературной жизни, в которой
принимал участие Солженицын, присутствуют и конкретные его высказывания
о
художественном
творчестве,
и
развёрнутые
литературно-критические
сюжеты, и саморефлексия, и спор с Твардовским - в «Телёнке», полемика с
эмигрантами, характеристика
«Зёрнышке».
журналистики
и издательского
дела
-
в
135
Собственно мемуары, по мнению Солженицына, являются «вторичной
литературой» и стоят «значительно ниже литературы первичной». Свою задачу
писатель видит в следующем: «Я всё это пишу для общей истины, а не о себе
вовсе»^'. Он убеждает нас, что «сотрясение общества сможет вызвать и начать
литература»^^.
А.И. Солженицын продолжает работать в направлении модернизации
мемуарного жанра. В июне 2006 г. «Литературная газета» опубликовала его
«Тверские города» - отрывки «Очерков возвратных лет: 1994-1999 («Иное
время - иное бремя»)», где мемуары уже граничат с жанром путевого очерка.
Писатель экспериментирует и в публицистике, где тоже использует
факты,
произведения
литературы
в
качестве
доказательств
публично
высказанных суждений.
Так, в «Нобелевской лекции» он крепит свои постулаты с помощью
Достоевского, Вл. Соловьева; в интервью, статьях - ссылки на древнерусскую
литературу и фольклор, на Пушкина, Достоевского, Замятина, Ахматову и др.
И даже в противовес следующему высказыванию А.И. Солженицына:
«Но я вообще не люблю «разговаривать о литературе»; предпочитаю молча
читать и впитывать, молча писать своё»'^, размышления о природе творчества,
о художественном слове составляют значительный пласт его публицистики.
А.И. Солженицын после вынужденной двадцатилетней эмиграции теперь
уже больше десяти лет (с 1994 г.) живёт на родине, свободно и открыто
работает, но полемика вокруг него и его творчества не утихает. Зачастую
отечественные СМИ, копируя западные клише, воспринимают его лишь как
общественного деятеля, на это сам писатель уже много лет отвечает: «Какая
политика? Я - писатель!» Находясь в центре внимания, он в своих работах
вынужден также актуализировать разные формы полемического
часто, к сожалению, переходящего
в самозащиту.
диалога,
Формами таких
выступлений стали открытые письма, автокомментарии,
антикритика.
его
136
Первым подобным опытом А.И, Солженицына является его «Письмо IV
Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (16 мая 1967 года), где он,
обращаясь «в
президиум
съезда и делегатам,
членам ССП, редакциям
литературных газет и журналов», предлагает упразднить «всякую - явную или
скрытую
-
цензуру
над художественными
произведениями, освободить
издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист»^'*.
Затем были «Открытое письмо Секретариату Союза писателей РСФСР» (1969),
«Письмо вождям Советского Союза» (1973), «Заявление прессе»
(1974),
«Письмо Президенту Рейгану» (1982), «Потёмщики света не ищут» (2003) и др.
«Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» написано в
масштабе самых крупных проблем: человеческой жизни и её незащищённости
(более шестисот писателей погибли в лагерях), непроходимых препятствий
цензуры, останавливающей развитие отечественной, а тем самым и мировой
литературы, уничтожения самой сущности литературы - её «права высказывать
опережающие суждения
о нравственной жизни человека
способности
назревшую
«выразить
народную
мысль,
и
общества»,
своевременно
и
целительно повлиять в области духовной или на развитие обшественного
сознания»^^. Сила укора тем, которые «любить умеют только мёртвых»,
бесстрашие
конкретных
обвинений, предъявленных
не
только
власти,
литературным чиновникам, но и всем писателям, определялись готовностью
Солженицына
выполнить
свою
писательскую
задачу
«при
всех
обстоятельствах, а из могилы - ещё успешнее и неоспоримее, чем живой»^^. И
всё-таки это письмо - не только обвинение и пророчество, но и надежда
разбудить совесть писателей, голос изнутри литературы, ради неё.
Примечательно,
функционируют
в
что
различные
мемуарных
книгах
формы
полемики
Солженицына.
Так,
активно
частотно
использование в «очерках» жанра автокомментария, т.е. упоминаемый факт
не просто сопровождается писательским комментарием, но также прилагаются
документы, подтверждающие слова автора воспоминаний.
137
Кроме того, следует отметить использование Солженицыным, и не
только в мемуарных книгах, возможностей антикритики. Характерно, что это
вынужденная форма самовыражения для писателя. Это где-то даже на грани
полемики, по определению М. Бахтина, - «низшей разновидности диалога». В
истинном же диалоге М. Бахтин утверждает «доверие
к чужому
слову,
благоговейное приятие <...>, ученичество, поиски и вынуждение глубинного
смысла, согласие, его бесконечные градации и оттенки»^^.
Задача антикритики «не только в самозащите писателей, в отстаивании
ими своих произведений от несправедливых нападок. Смысл её - в раскрытии
художником своей творческой системы или в высказывании им суждений и
идей, значение которых выходит далеко за рамки данного спора. Это могут
быть идеи нравственные, эстетические, социальные» . Принципиально важно,
на
наш
взгляд,
что
антикритика А.И. Солженицына
содержит
в
себе
положительные коннотации. Она не только самозашита и самораскрытие.
Фактами
опровергая
лжебиографов,
необоснованные
комментаторов,
высказывания,
мнимых
соратников,
выводы
своих
многочисленных
«разоблачителей», Солженицын продолжает своё главное дело - несёт истину
людям.
Художественное начало неизменно присутствует во всём, что пишет
А.И. Солженицын. Иногда
можно
видеть
параллель
художественных
и
публицистических жанров. Речь идёт о созданных им новых малых формах.
Это крохотки, лирические миниатюры в прозе и близкая к ним форма устной
публицистики. Писателем была учреждена именная литературная премия,
вручение
которой
по
традиции,
введённой
А.И. Солженицыным,
сопровождается «Словом» не только лауреата, но и учредителя премии. До
недавнего времени «Слово» произносил сам Солженицын, теперь с такой речью
выступает кто-нибудь из членов жюри премии. В «Слове при вручении премии
Солженицына Валентину Распутину 4 мая 2000 года» лауреат представлен
Солженицыным в контексте группы деревенщиков или «нравственников»
138
(определение
Солженицына).
Очень
тонко
рисуется
образ
Распутина,
главнейшими из качеств которого является «сосредоточенное углубление в суть
вещей, чуткая совесть и ненавязчивое целомудрие, столь редкое в наши дни»^^.
В 2001 году премии были удостоены Константин Воробьёв и Евгений
Носов, «через жизни и литературные труды» которых «Великая война пролегла
несмываемыми, многопоследственными полосами». В «Слове» отражено, как
по-новому показана тема и образ войны в произведениях этих нисателейфронтовиков, переживших то, о чём пишут. Лейтенант К.Воробьев впервые
затронул до этого в советской литературе запретную тему-правду немецкого
плена. «Это новое разящее, уму не представимое бытие, по сути грозившее в
тот год любому воюющему, бытие, смертную жестокость которого нельзя было
и близко вообразить тогдашней советской молодёжи, воспитанной в победных
обещаниях (курсив мой - Г.А.)» . Лейтенант Е.Носов остро «свидетельствовал
и о советском обезумелом отступлении 41-го года, о поджигальщиках сена в
стогах и немолоченого хлеба в копнах, обливателях керосином складской
пшеницы - своё бросаемое население обрекающих на голод. И недосказанное
прежде: штабеля мёртвых красноармейцев в госпитальном дворе и свалку их
сотнями в колхозные ямы из-под картофеля. И, донося через 40 лет всю ту же
военную тему, с горькой горечью всколыхивает Носов то, что больно и
сегодня, что досталось никому уже не нужным ветеранам-фронтовикам,
израненным, больным и нищим, когда невежественная молодёжь высмеивает
их боевые ордена, пренебрегает их терпеливой скромностью, чужа их
о 1
воспоминаниям и датам (курсив мой - Г.А.)» . Центральной в «Слове»
является мысль А.И. Солженицына, что «человеку,
жаждущему
правды,
невозможно брести в реке лжи». Данная позиция роднит трёх писателей,
прошедших войну и понимавших необходимость и важность рассказать истину,
поднять вопросы нравственности, морали, духа.
139
Каждое «Слово» Солженицына становится таким концентрированным
эссе, а может быть, и стихотворением в прозе, посвященным дорогому ему
писателю или учёному-гуманитарию.
И, наконец, жанр интервью у А.И, Солженицына также получает особое
наполнение. Несмотря на то, что он много раз в своей
мемуаристике
подчёркивал, что «интервью - не дело писателя» («А для меня, для писателя,
форма пресс-конференции, как, впрочем, и интервью, - совершенно ненужная,
чуждая
форма. У писателя есть перо - и надо выражаться
самому и
письменно» ), выступления, среди которых, помимо радио- и телеинтервью,
речи, лекции, «слово», в новом 30-томном собрании сочинений составят вместе
с другими жанрами публицистики четыре тома.
Необходимо подчеркнуть, что в своих интервью Солженицын неизменно
находится в сильной позиции. В беседе он всегда держит центральные идеи, не
позволяет случайных, спонтанных суждений; всё системно, хотя сам жанр
допускает импровизацию, неожиданные ходы как со стороны интервьюера в
вопросах, так и интервьюируемого - в ответах. В случае Солженицына никакой
провокационный вопрос не способен поколебать, изменить его точку зрения на
различные стороны жизни.
Чаще всего интервьюеры расспрашивают Солженицына о процессе его
работы, просят истолковать тот или иной образ, но нередки и вопросы о
современной отечественной и западной литературе. Александр Исаевич не
уклоняется ни от каких вопросов. В «Беседе с Витторио Страда» (20 октября
2000 г.) на вопрос итальянского учёного: «Как вы вообще
оцениваете
сегодняшнюю литературную ситуацию в России?» - Солженицын в своём
ответе идёт из глубины, определившей развитие русской литературы: «Да,
русская литература выросла под сильным влиянием православия. Даже у
авторов, которые не были верующими, - всё равно это сильное поле
православное
охватывало
литературу
столетиями.
Поэтому
в
русской
140
литературе всегда нравственная нота, нота сочувствия ко всем страдаюш;им
была очень cильнa»^^
Точно, метко показывает Солженицын, как коммунистическая власть
«умело проэксплуатировала это направление», «захватила его в капкан и
направила по своему пути», внешне сохраняя и по сути извратив традицию.
Писатели, понимавшие это, оставались подпольными. Когда произошло «новое
крушение социального строя», то, по мысли Солженицына, накопившееся у
людей «противодействие казёнщине» толкает их к отказу от всякой традиции.
Распад России, распад культурного пространства опасен, «положение культуры
бедственное», но есть надежда на новые таланты. «Я никогда не поверю, что
наша литература может кончиться, оборваться. Она вынырнет, но при таком
разорванном культурном пространстве - нелегко»^"*.
Подробно цитируемый нами ход мысли Солженицына характерен как для
его понимания России и русской литературы, так и для структуры ответов
интервьюерам. Никогда Солженицын не упрощает вопроса, но всегда ответом
углубляет, драматизирует вопрос, ищет не словесный, а действенный выход.
«Волевой упор», о котором писал Н. Струве, присущ писателю и при ответе на
самые трудные вопросы.
В
движении
писательской
мысли
трудно
порой
разграничить
публицистические и литературно-критические жанры. Свойственная и тем и
другим в наше время эссеистичность способствует синтезу жанров.
Эссе
Необходимо сказать, что эссе является одной из важных жанровых
составляющих
«Литературной
коллекции». Избирая автора по критерию
талантливости и думая об изображенных им сторонах жизни, Солженицын в
связи с произведением свободно развивает свои мысли о человеке, обществе, о
высших ценностях жизни. Прочитанное сложно входит в контекст постоянных
дум писателя о прошлом и настоящем России.
141
To, что в эссе предмет изучения - «это сам автор», помогает нам даже на
основе «Литературной
коллекции» определить
природу
художественного
творчества в понимании А.И. Солженицына.
Критика
и
эссеистика
тесно
взаимодействуют
в
«Литературной
коллекции». Примечательно, что свойственная эссе тяга к парадоксальности
часто проскальзывает в критических размышлениях Солженицына: вспомним
его размышления об отсутствии больших форм у Чехова, несмотря на всю его
талантливость, или вывод о принципиальной важности в русской литературе
романа Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», противоречащий рассуждениям об
этом романе как авторской неудаче, или до сих пор вызываюш;ий недоумения и
споры очерк о Бродском,
В лаборатории писателя
Жанр «в лаборатории писателя» входит в жанровую
составляюш,ую
«Литературной коллекции», мемуарных книг и дневника А,И, Солженицына,
Размышления о собственных произведениях, о процессе их создания, о других
писателях и их творчестве позволяют нам не только ознакомиться с очередным
анализом художественного
материала, но чаще всего дают возможность
«проникнуть в сложные и сокровенные тайны» творческой лаборатории
Александра Исаевича,
Солженицын, берясь за прочтение произведения другого писателя, вопервых,
стремится
понять его, хочет
проникнуть
в
его
«творческую
лабораторию» (о чём и заявляет во вступительном слове к «Литературной
коллекции»), но и, во-вторых, проверяет собственные творческие приёмы,
подходы, критерии.
Он совершает попытку «войти в душевное соприкосновение с избранным
автором», увидеть, как работает другой писатель, тем самым, открывает перед
нами
и
свою
И,С, Шмелёва,
творческую
он
настолько
мастерскую.
проникается
Так, читая,
анализируя
внутренними
прозу
переживаниями,
поисками героев и самого автора, что постепенно его манера сближается со
142
шмелёвским стилем изложения. Но вместе с тем, обращаясь к творчеству
писателей,
придерживавшихся
«другой»
шкалы
ценностей,
кардинально
отличающейся от его собственной, Солженицын всё-таки ищет в их творчестве
положительное. Например, Юрий Нагибин «силы слога не утратил до самой
смерти»; «уважение вызывает та устойчивость, с которою Самойлов сумел
воздержаться от советских тем в их казённой тогда распространённости, избрал
благую долю -
удержался
в аполитичности, сумел устоять
в позиции
ос
независимого
поэта» ,
«всегда
искренняя
интонация,
вдумчивость.
И
неизменная скромность - никогда не заносится, как это бывает у многих
поэтов»^^; «язык Леонова в "Воре" упруг, местами изобретателен»^^
В тексте «Литературной коллекции» не последнюю роль играет такая
черта творческой деятельности, как воображение. Критик вступает мысленно в
СО-творчество с автором анализируемого произведения. А.И. Солженицын
интуитивно чувствует причину откровенно слабых мест в рассматриваемых
текстах. Нроникая в авторский замысел, он совершает попытки «домыслить»,
«переосмыслить» некоторые, как ему кажется, недоделанные детали, места в
произведениях; хочет в «мысленной беседе с ним (рассматриваемым писателем
- Г.А.) угадать, что он мог ощущать в работе, и оценить, насколько он свою
задачу выполнил», но иногда додумывает или модернизирует (по-новому
осмысляет) линию, которую в произведении писатель упустил или ослабил. В
качестве примера назовём его размышления о «Воре» Л. Леонова, затруднение
которого «было в том, что не мог он распахнуть
в Векшине прямое
88
разочарование итогами революции» .
Сигналом СО-творчества с избранным писателем в тексте часто служат
вопросы и восклицания: А нужно ли здесь? Зачем? А какой цели служит? И что это? и т.п. Т.е. Солженицын пропускает произведение, стиль автора через
себя, через свою систему, и когда возникают противоречия - вырывается
недоумение, но в самом вопросе видно, как бы написал Солженицын. Иногда
он прямо прописывает свой вариант.
143
Очень
ценным
материалом
для
изучения
творческого
процесса
Солженицына служит, на наш взгляд, такой уникальный текст, как «Дневник
Р-17», который стал для писателя, по его собственному утверждению, «ещё
одним действующим лицом в создании романа - ... помощником, критиком и 89
ПОГОНЩИКОМ» . Причём в дневнике запечатлелось не только, как ежедневно в
течение
тридцати
лет
(1960-1991)
создавался
«роман
о
Революции
Семнадцатого года», но зафиксированы и волновавшие Солженицына в это же
время вопросы, и даже то, что отвлекало его от написания «Красного Колеса»:
«Вечная гонка жизни - как когтями вырывает меня из материала.. .»^°.
Трудности творческого опыта «писателя-подпольщика» приобретают и
общеэстетическое значение, корректируют представления о читателе, об
исторической мере восприятия: ««Позже, когда я из подполья высунулся и
облегчал
свои
вещи
для
наружного
мира,
облегчал
от
того,
чего
соотечественникам ещё никак на первых порах не принять, я с удивлением
обнаружил, что от смягчения резкостей вещь только выигрывает и даже
усиляется в воздействии; и те места стал обнаруживать, где не замечал раньше,
как я себе поблажал - вместо кирпича целого, огнеупорного, уставлял
надбитый
и
крохкий.
Уже
от
первого
касания
с
профессиональной
литературной средой я почувствовал, что надо подтягиваться»^'.
В «Дневнике Р-17» отражена позиция писателя по поводу конкретной
эпической
формы, высказаны суждения
о
художественном
творчестве,
отнощение к общественности, точка зрения на историю.
Дневник помогает читателю отчётливее увидеть в Солженицыне черты
писателя, историка и его личную точку зрения. Здесь они и разложены, и
показаны в сплетении, взаимодействии. Папример: «Да вообще: описание
революции, вживе и в подробностях, - это и есть то, к чему я создан. Я историк революции, это - мой главный жанр, отчего я и выбрал тему ещё
щкольником. Ладони горят! - так змеится и сожигается в них материал,
порываясь хоть в нолевую редакцию пока - но скорей! Дорвался я до главной
144
работы жизни!»^'^; «Наверно, это из лучших счастий историка: но краткому
сухому документу восстановить и угадать объёмную ситуацию и человеческие
чyвcтвa»^^; «Как всё-таки трудна адаптация к истории. То, что сердцем и
разумом безошибочно знаешь в сегодняшней жизни, - ту самую ситуацию не
сразу узнаёшь в прошлом, - и поддаёшься сперва и долго - распространённой
ЛЖИ»
94
.
В
«Дневнике
Р-17»
Солженицын
самораскрывается,
откровенно
признаётся в сокровенных вещах, ведь по сути писался дневник для себя. 31
октября 1976 года записано: «С годами автор меняется и физиологически, и
умственно, и в убеждениях, и в настроениях. Ничто не повторимо. И если он
пишет 30 лет, то это - не единый насквозь автор»^^.
Через все записи ощущается стремление Солженицына к своей цели, даже
записи об этом пронизаны внутренней энергией: «В тяжкие минуты: верностью
этой теме я только и проявляю верность своему детству и своему назначению.
Сколько б ни делал я ошибок в жизни, но в э т о м ошибки нет, в э т о м - не
ошибаюсь, здесь - омываюсь душой. <...>»^^. Судя по ходу рассуждений
Солженицына, до многих идей и ходов в процессе письма он дошёл
интуитивно, об этом даже есть прямое суждение: «Много раз замечал, как
нахожу инстинктивно пути и решения - ещё прежде, чем ознакамливался с
обильным материалом, а материал потом подтверждает чаще всего, даёт
углубление, объём, но идёт дорога - по угаданному пунктиру» ^.
Несмотря
на
первостепенную
значимость
излагаемых
событий,
Солженицын всегда помнит о тех, на кого впоследствии будет направлена вся
эта мощь, - материал структурируется с оглядом на читателя. «Надо подумать:
в самые роковые дни разделять их - 27-е, 28-е, 1-е - отдельными титульными
страницами? почасным графиком? Создать в голове читателя предельно ясное
временное совмещение (курсив мой -7".^.)»^^; «Ох, неэкономен киноэкранный
способ! Мало материала размазывается на много страниц, не стиснешь. Это -
145
только для оживления читательского внимания, или отдельные, очень уж
яркие сценки (курсив мой - ЛУ^.)»^^.
Рассуждения о традиции и новаторстве в творчестве нашли отражение
на страницах «Дневника Р-17». Например, 30 января 1975 года автор дневника
пишет: «Я никакой не новатор, я даже не люблю быть новатором. Но когда
условия прижимают - надо исхитриться и что-то выдумать»'°^.
Солженицын
фиксирует
приёмы
(например,
«Мой
привычный
и
"спасительный" приём - все события насаживать на ось времени...»'°') и
способы повествования (например, «Но что киноэкран хорошо передаёт, это настроение толпы»
), которыми он пользовался при создании эпопеи. Немало
говорится о самом жанре, в котором написано «Красное Колесо». Очевидно,
что и здесь отразилось стремление писателя к «синтезированию»
форм.
Встречаем и мысли Солженицына о языке («своеобычное, русское, яркое,
объёмное»),
языковом фоне (например, «языковой
фон всегда
должен
соответствовать духу персонажа»).
Из дневника мы узнаём, что «чувство композиции» является природным
чувством для Солженицына, что для себя он установил три вида изложения «обычное, политическое и кино», что главы эпопеи («здание») делятся на
обзорные («железобетонные балки») и повествовательные («кирпичи»). Причём
в понимании Солженицына они имеют равное и взаимозависимое значение в
эпопее:
«...обзорные
главы
-
не
только
не
помеха,
отвлечение
от
художественности, - а полная необходимость: чтобы Узлы принимались
весомо-серьёзно,
как
исторические
книги,
а
не
фантазия
художника
(«Шингарёв сказал», «Керенский ответил», - откуда автор знает?.. А по
обзорным линия событий - обнажится с новой несомненностью)» ^'^.
В дневнике выведена своего рода формула, по которой пишется большое
по форме и по охвату идей произведение - такое, как «Красное Колесо»: «Что
значит написать этот роман? Это - стать себе на плечи, и ещё раз тому второму
на плечи, и тогда напружить ноги, подпрыгнуть, зацепиться пальцами за край
146
стены, подтянуться и перелезть. Вот так - трудно. Вот так - почти невозможно
(курсив мой -Г.Л.)»"''^. Есть прямые записи о том, как рождается произведение:
«Отличное состояние одинокого творчества. Его свойство: во время пустых дел
(хозяйство, лыжи, велосипед) какая-то подъёмная площадочка в тебе всё время
подаёт наверх мысли, просто заваливает, успевай записывать в разные места.
Это работает подсознание, домысливая то, чего ты не домыслил вчера и
позавчера.
В таком именно стиле, заглотом,
шулубинская
глава («Раковый корпус» - Г.А.)
навалилась
на меня вся
во время хозяйственной
велосипедки из Рождества в Наро-Фоминск летом 1966. Хорошо, что была
бумага и карандаш, слезал и записывал»'°^
«Дневник Р-17» уточняет и развивает многие литературно-критические
суждения
А.И. Солженицына, но нигде
постулатами,
критериями,
оценками
мы не видим
произведений,
противоречий
содержащимися
с
в
«Литературной коллекции». Требовательность к себе и требовательность к
другим авторам едины. Более того, «Дневник» ещё раз подтверждает интерес к
тем же историческим и эстетическим «узлам», которые были отмечены нами в
литературно-критической
лабораторию
писателей,
деятельности
Солженицына.
предпринятое
Проникновение
А.И. Солженицыным,
открывающий его собственную творческую лабораторию, -
в
дневник,
своеобразный
способ моделирования эстетической и поэтической системы писателя.
Таким образом, в мемуарных записях, публицистических выступлениях,
собственно
критических
одновременно
применяет
работах
свои
А.И. Солженицын
критерии
«проговаривает»
эстетической
и
и
литературно-
критической оценки произведения. Вступая в разговор с другим художником,
А.И. Солженицын исходит из своих творческих принципов. В этом причина и
сближений, и отталкиваний между А.И. Солженицыным и его собеседникамиписателями.
147
А.И, Солженицын не только участник диалога двух писателей, он и
инициатор возникновения нового контакта между рассматриваемым
им
писателем и читателем.
Чтобы лотмановская модель «автор - текст - аудитория» в полной мере
начала работать на русской литературе XX века, необходим был «декодер»,
который возвратит читателю имена незаслуженно забытых писателей. Эту роль
на себя взял А.И. Солженицын.
В «Беседе со студентами-ставистами
в Цюрихском
университете»
А.И. Солженицын выводит формулу идеального критика: «Истинный критик это очень редкий и высокий талант. Истинный критик - это тоже художник,
только в другом повороте. Вот почему так глубоки бывают статьи больших
художников о больших художниках»'°^.
Свои мемуарные книги А.И. Солженицын назвал «очерками» («очерк,
ценный своей документальностью
и причислявшийся к
художественным
107\
жанрам
именно потому, что
«Очерками
литературной
«Литературной
жизни»
коллекции»
Рассматриваемые
не претендовал
нами
и
также
«очерки»
на художественность»
«Очерками
названы
изгнания».
И заметки
Солженицыным
Солженицына
):
очерками.
обладают
чертами
художественных жанров, публицистики, мемуаров, литературно-критических
жанров, эпистолярного жанра, так
называемого жанра «в
лаборатории
писателя» и др. Ни «Телёнок», ни «Зёрнышко», как и художественные тексты
А.И. Солженицына, строго
не
Солженицын
следует
неизменно
укладываются
своему
в
рамки
одного
творческому'
жанра.
принципу
«комбинирования жанров» ради адекватного читательского восприятия.
Синтез жанров -
черта не только художественных
произведений
Солженицына, это свойство характерно и его мемуарам, и публицистике, и
литературно-критическим работам.
148
Читая, слушая Солженицына, мы ощущаем в его высказываниях удачное
и продуктивное соединение исповедального и формального, социологического
и эстетического, нравственного и религиозного аспектов.
Исследуя жанровое функционирование в творчестве Солженицына, мы
обнаруживаем, что, с одной стороны, работая в разных жанрах, синтезируя
жанры, он создает всеохватную,
панорамную
картину истории русской
литературы, с другой стороны, этим он расшатывает соцреалистические, а
иногда даже и классические каноны, а в-третьих, и фактически это главная его
цель,
он,
как
простой
читатель,
хочет
понять
суть
произведения
самостоятельно, без идеологической указки.
В основе системы соединения форм у Солженицына, по нашему
наблюдению, лежат его основные творческие принципы: во-первых, что с чем
соединить и как — зависит от материала, над которым писатель работает; вовторых, синтез, создание новой формы - во имя идеи, но не «во имя пустоты»;
в-третьих, в основе синтезирования всегда задача автора - наиболее рельефно
подать фактический материал; в-четвёртых, скрещение разных форм - ради
читательского восприятия.
Кроме
того,
необходимо
сказать
об очень
важной
особенности
синтезирования жанров у Солженицына. По убеждению писателя, «граница
между жанрами должна быть чёткая. Неопределённость их - это уже доля
108
современного вавилонского смешения искусств»
гг
г
. Т.е., должно быть не
только органичное соединение разных форм, но чёткое представление о
каждой, т.к. именно это позволяет наиболее точно и неприметно на первый
взгляд, а в то же время на пользу материалу сводить жанры.
Надо сказать, что при объединении жанров писателем берётся в расчёт и
стиль повествования, передачи материала, и ритм. Итак, в рассказах, повести,
романе, опыте художественного исследования и эпопее Солженицына мы
встречаем
соединение художественной
эпической формы с документом,
хроникой, протоколом, киносценарием; в мемуарных книгах - мемуарного
149
жанра с документальным, литературно-критическим, эпистолярным, эссе,
местами -
с антикритикой, с «лабораторией
портретом;
в
эпистолярным,
публицистике
-
антикритикой; в
нисателя»,
публицистического
литературной
жанра
критике -
литературным
с
интервью,
литературно-
критического жанра с эпическим, с «лабораторией писателя», очерком, эссе,
литературным портретом.
150
2.2. Особенности стиля
Из
чего
художественные
вообще
складываются
приёмы
нисателя?
Они
складываются из его личности, из материала и из
традиции
его
литературы,
в
данном
случае
русской.
А.И. Солженицын
Литературная
критика
А.И. Солженицына
нолижанрова
и
полистилистична. Вместе с тем можно говорить о её стилевом единстве, о
существенных
особенностях
стиля
Солженицына-критика,
корреспондирующих с его художественным стилем.
Проникновенность, с которой Солженицын погружается
в каждого
автора, заметна во всём. Отсюда и богатство интонаций и соответствующих
эпитетов, а также местоимеиий и междометий, присутствующих в тексте: от
радостных и восторженных (о А. Толстом: «Как ярки характеры! Мастерское
обоснование психологических переходов Ивана. <...>. Великолепен разговор
Иоанна со схимником (здесь и далее курсив мой - Л.4.)»'°^; о Чехове: «...как
хорошо! <...>. Очарование. <...>. ...а совершенство! ... Какой сразу тон взят
отначала] <...>. Но как же и Чехов отзывчив к церковной теме, как часто
возвращается к ней в разных рассказах. Сколько ж: заложено в нём этого тихого
влечения - в образованский век. <...>. Что ж; за богатый диапазон у Чехова в
искусстве рассказа»"^; о Замятине: «Но всё это так легко нодано, неупускаемо
изобразительно... <...>. Как удачно угадан былинный замедленный тон! <...>
Вот - своевременный рассказ! <...> Вот урок, вот писать. Какое крепкое
мастерство. <...> Как всё сгущено!»'"; о Шмелёве: «Как сочно, как тепло
написано, и Россия встаёт - живая! <...> Чудная книга, очищает душу»
;о
Пильняке: «Ахнешь: и как лее за 20 лет наша проза ушла от Чехова!.. - но ведь
151
понравимо :?/се?»"^; о Носове: «Какая соразмерная отчётливость в изображении
мужика в оставляемых ему всё меньших клочках бытия. Какие незатёртые,
ответственные слова для переданья той точности наблюдений, никогда не
нустых и лишних, даваемой только долгим личным онытом и детальной
врош;ённостью в быт. Какое точнейшее, невообразимое различение и называние
буквально сотен запахов - спектр, уже мало-мало кому доступный»""*; о
Светове: «А манера! С первых же страниц читатель обнаруживает, автор же не
только не скрывает, но даже и выставляет: что мы погружаемся в жанр, по
приёмам, темпу и толпяш,имся обстоятельствам как бы сходный с романом
Достоевского. Однако это
-
не нарочитое воспроизведение, не
приём
сознательного подражания, неш/»"^; О Владимове: «Генерал Власов при
провидческой встрече своей с храмом Андрея Стратилата и вся сцена вокруг великолепны»^^^) до саркастических (о «Петербурге» А. Белого: «Написано
очень неэкономно (сознательно неэкономно, в этом художественный замысел)
- но идёт ли это в XX век? Вот - покопировали эту манеру в 20-е годы - да уже
полвека как и забыли. Сегодня эта книга - экспонат литературного прошлого,
для знатоков и гурманов. <...> Откуда же возникло такое новаторство! От
представления {ложного), что обычными фразами уже ничего не выразить?»"'';
1 1 о
О Малышкине: «.. .ещё от автора ли это? Часом не от издателя?»
; о критиках
Булгакова: «...скрытых трусливых псевдонимов (а чего прятались? Ведь
писали в угоду властям)... <...> И вот: их смыло или изничтожило, как не
было»"^) и даже разочароваииых («А вот отклонения в авторском языке,
нарушающие фон персонажа, - это портит, и Чехов за этим почему-то не очень
следит»^^°; «Психопатологической
рокового
трактовкой Белый свёл терроризм
от
общественного явления к личной извращённости террористов
(слишком лёгкое решение вопроса)»'^'; о Замятине: «Восхищает он! А - не
испытываю такого тёплого, родного чувства, как к Булгакову»' ^; о Пильняке:
«Всё это - форма ради формы?»'^^; «Как жаль: сам ли поддавшись красной
пропаганде или нарочито включась в неё, Малышкин разрешает запечатлеться
152
в истории - неправдоподобию и легендам»'^'*; о «Смерти
Вазир-Мухтара»
Ю. Тынянова: «Но узнаём ли мы тут того автора "Горя от ума", который мог
донести любовь к родине даже до замороченных школьников ранних советских
лет, сквозь мертвенный лязг марксистской социологии? Нет. Нет.
<...>
...Тынянов не доработал характера. Духовно высокого Грибоедова-писателя
так и не увидели»^^^; о Леонове: «Но - нет у нашего автора нигде той высоты
мыслей и того духовного верхнего "этажа", какими так славен и характерен
Достоевский»
; о Гроссмане: «...ах, где сне это было раньше? ах, сколько же
правды стоит еш;ё позади этого!»
; о Самойлове: «Где тот их напор? та
резкость? тот порыв к переустройству России и мира? - как же с годами
изменился, психологически и творчески, тип советского поэта»'^^).
Авторская интонация варьируется от автобиографической интимности и
лирической проникновенности до публицистического саркастического анализа.
Любопытно, что если какой-либо автор запал в душу Солженицыну, то
очерк,
посвященный
ему,
буквально
перенасыщен
лексическим
многообразием, В качестве ярких примеров можно назвать работы о
«блистательном»
Булгакове и его гонителях «под маской», а также о
языкотворцах Распутине и Носове.
Необычайно чуткий к языку, Солженицын и в критических выступлениях
ищет
единственное
слово,
передающее
неповторимый
предмет,
индивидуализированное писательское действие, энергию впечатления
от
художественного текста: «Чехов дослушивается, доглядывается, но и сам
остаётся и нас оставляет всё же в сомнении (здесь и далее курсив мой Г.А.)»^^'^, «...общее ладное восприятие всей вселенной...»' ; «...Шмелёву,
прошедшему
и
заразительное
поветрие
"освобожденчества",
потом
изстрадавшемуся в большевицком послеврангелевском Крыму, — дано было
пройти оэюивленье угнетённой, омертвелой души - катарсис, <...>, И теперь,
под свои 60-65 лет, взяться воссоздать, описать, чего не приладилась, на что и
не смотрела наша перекособоченная тогда литература»'^'; в «Жизни и судьбе»
153
Гроссман «теперь (после «За правое дело» - Г.А.) уже со страстью это всё
упущенное
вонзал в ткань романа»^^^;
«Г.Адамович <...>
умудрился
проигнорировать те сети Несвободы, в которых Булгаков немо бился; не понял,
что умолчание в напряжённом тексте уже было формой крика из задавленного
'^^; «Беззащитен оказался Бродский против издёрганности нашего века:
134
/-
повторил ее и приумножил, вместо того чтобы преодолеть, утишить»
.
Для усиления своих высказываний Солженицын использует не только
образность и повторы, но также - зрительные, графические — средства
синтаксиса, иуиктуации: старается
предложениях;
часты
минимизировать количество
восклицательный
и
вопросительный
слов в
знаки
и
использование знака тире. Акцентируется внимание читателя и с помощью
курсива и полужирного шрифта.
Необходимо сказать ещё об одном приёме. Солженицыну всегда на
помощь приходит народиая мудрость, заключённая в русских иословицах и
поговорках, присказках, словечках. Их использование встречаем не только в
его критических размышлениях, но и в мемуарных книгах и публицистике, а
наиболее основательно - в «Красном Колесе».
В критике и публицистике пословица может концентрировать смысл
выступления, как в Нобелевской лекции: «Одно слово правды весь мир
перетянет.
Вот на каком мнимо-фантастическом нарушении закона сохранения масс
и энергий основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям
всего мира»'^^.
Может пословица стать кратчайшим путём высказывания мысли и
одновременно иллюстрацией этой мысли. В «тесной газетной статье» «Не
обычай дёгтем щи белить, на то сметана» Солженицын предлагает читателю
почувствовать беду потери русского склада речи, сопоставив «фразы из какогонибудь
современного литературного
документа
<...>
с той
особенной
154
живостью, которая аукает нам почти из каждой русской пословицы, - аукает,
намекает, как можно фразы строить, а мы слышим:
И на мах, да в горсти...
Репьём осеешься, не жито и взойдёт.
В девках сижено - плакано: замуж хожено - выто.. .»'^^.
Важная особенность стиля Солженицына - многообразие форм иронии.
И в художественных
текстах, и в литературно-критических
мы видим и
словесную, и ситуационную иронию, и переживание «иронии истории», и
цитацию
иронических
суждений
классиков.
От
лёгкой
иронии, порой
«защитной» до сарказма, от самоиронии до сатирических образов - все формы
вместила критика и публицистика, посвященная литературным сюжетам.
Горькой иронической фразой начинается статья
«...Колеблет
твой
треножник»: «Бессчастный наш Пушкин! Сколько ему доставалось при жизни,
137
НО сколько
и
после
жизни»
TI
. И
дальше
^.
^
иронический
комментарии
сопровождает цитаты из книги «Прогулки с Пушкиным» А. Синявского. А ещё
раньше - описание обложки книги: «Ещё обложка предупреждает нас, в чём
будут состоять прогулки: франтоватость беспечного Пушкина (у него же не
было горей) - и основательная огруженность лагерника Синявского, вероятно
прямо с лесоповала: в валенках, стёганой ватной одёжке, рукавицах, и всё это
внутри двойного обмыка колючей проволоки: вот, дескать, сейчас мы тебя
распатроним перед нашим лагерным опытом»
. В ходе полемики Солженицын
развивает несколько сатирических образов, среди которых образ писателятанцора:
«Тут
Неуничтожимое
танцор
захрамывает
чувство
истории
и
даже
-
падает
на
Неопровержимое
колени:
...-
ощущение
гармонического бытия...»'^^. Иронию Синявского по поводу пушкинской
«пустоты» Солженицын «подкрепляет» перечнем серьёзных стихотворений,
написанных поэтом в 16, 17, 20 лет. Ирония и антиирония переплетаются в
тексте статьи. Насмешливые возражения Синявскому вдруг прерываются
горьким: «естественно ли было нам ожидать, что новая критика, едва
155
освободясь от невыносимого гнёта советской цензуры, - на что нервое
употребит свою свободу - на удар по Пушкину?»''*^.
Саркастически
излагает
Солженицын
статью
М. Золотоносова
о
Булгакове, опубликованную одновременно в трёх изданиях и не только
порочащую великого писателя, но изобилующую нелепостями. Цитируя,
Солженицын комментирует: «Булгаков - комбедовец?», «Булгаков - пособник
советского империализма?», подсчитывает, что ругательство СРА (субкультура
русского антисемитизма) употреблено в статье 28 раз, уличает М. Золотоносова
в
подтасовках,
иронизирует
над «глубокомыслием»
критика. Защищая
«блистательного как солнце Булгакова», Солженицын применяет один из
излюбленных булгаковских приёмов - комическую полемику с «оппонентом»гонителем.
Полемичность - постоянное свойство стиля Солженицына.
В
этом его критические работы
похожи
на его
художественные
произведения. Он полемизирует со своими оппонентами. На это указывает
напряжённость стиля, предельная сжатость, уплотнённость мысли, чёткая
внутренняя структурированность.
Если Солженицын ведёт полемику, то очень остро, строго, сильными
средствами. Отсюда его пристрастность, которая многим кажется излишне
субъективной, но именно этим он и интересен. Анализируя полемичность
публицистических
выступлений
А.И, Солженицына,
М.А. Кормилицына
пишет: «Солженицын в своих публицистических выступлениях никогда не
выбирает конфликтную стратегию полемики, которая чаще всего ведёт в тупик.
Он конструктивен, стремится к сотрудничеству со своими оппонентами»
«Его
полемические
продуктивными»'''^.
выступления
можно
Это можно сказать
назвать
,
по-настоящему
и о полемических
фрагментах
«Литературной коллекции». Полемизируя с писателями - предшественниками
и современниками, Солженицын прежде всего ищет истину, умеет поникнуть в
суть позиции анализируемого автора.
156
Диалог с писателями у Солженицына многообразен - от единения до
полярности точек зрения. Но прежде всего - понимание.
Помогает этому и частое звучание в критических работах Солженицына
несобственно-прямой
речи,
благодаря
которой
сохраняются
«некоторые
элементы стиля другого лица». Этот приём также использован писателем в
«Архипелаге ГУЛаг» и «Красном Колесе».
Читая критические записи, мы ощущаем, что их автор сам заражается
стилем своего героя. Поэтому по манере изложения, по приёмам - это как бы
повторение стиля исследуемого художника, а может быть иногда и улучшение
его благодаря Солженицыну. По возникают и диссонансы, когда невозможны
такие совмещения, и тогда лексические, интонационные доминанты другие, и
звучат они хотя и уважительно, но принципиально жёстко, а к промахам и
ошибкам внимание очень пристально. Так - о Пагибине, Самойлове, местами о Гроссмане.
Диалогическому восприятию произведения способствует и то, что в
каждом очерке Солженицын-читатель ощущает себя в трёх временах: вопервых, во время создания произведения - попытка заглянуть в «творческую
лабораторию»
писателя
в
определённый
период;
во-вторых,
во
время
публикации - попытка проследить судьбу произведения; в-третьих, во время
собственного прочтения текста - проанализировать, как сложилась судьба
произведения, а также собственно солженицынские впечатления - взгляд на
писателя
с позиции другого писателя. Читателю
показано, как
живёт
произведение, как меняется его восприятие разными поколениями, в чём его
актуальность, новизна, и при этом используются критерии прочтения, анализа
уже не только настоящего времени, но личной художественной системы.
В своей литературной
критике А.П. Солженицын совмещает
стиль ^
доверчивого читателя с анализом профессионала. Это создаёт неповторимость
его творческой манеры как на фоне профессиональной критики, так и критики
писательской.
157
Вот, например, идёт анализ романа В. Белова «Всё впереди»: «В этом
романе он круто сменил манеру письма, усвоил (впрочем, уже не впервые)
живую и хлёсткую манеру вполне современного заправского московского
писателя, как бы отдался этой круговерти телефонных звонков, метаний в такси
по улицам <,,,> и даже - чего уж совсем не ждать бы от Белова! - начал с
туристической поездки льготных (политически проверенных) москвичей во
Францию. (Впрочем, эти страницы скучны, Франции почти не видим, лишь
туристическую нудь, да наверно автор так и хотел, - только дивимся: как сам
он вместился в подобную поездку?) При том остро новые ноты, зазвучавшие в
советской жизни как раз в середине 80-х, Белов игнорирует <...> и собирает
внимание читателя на пустоте развращённых нравов и распаде семей. А
примеры легко нанизываются, их и правда немало вокруг.
В тоне автора нарастает раздражение. И этот тон проходит черезо всю
книгу и портит её. Само по себе раздражение не может стать движущей силой
143
художественной удачи»
В
«Литературной
.
коллекции»
ведётся
одновременно
и диалог
с
писателем, о котором идёт речь, и диалог с читателем.
В критических записях Солженицына мы встречаем разные формы
контакта автора с читающей аудиторией. Различные типы таких обращений
(прямых, неявных, лодтекстовых, комментаторских) внутри одного текста
органично сосуществуют и меняют друг друга в ходе авторских размышлений.
Смена позиций зависит от цели, которую преследует инициатор диалога Солженицын.
Самая очевидная форма общения с читателем - повествование об
избранном авторе. Но при этом читательское внимание акцентируется
важнейших,
ключевых
особенностях,
моментах
творчества
автора
на
или
конкретного произведения, выбор каждой выдвинутой черты аргументирован.
В последовательности, форме и манере подачи материала проявляется образ
автора, позиция Солженицына.
158
В стремлении донести читателю истину, правду, восстановить забытое
Солженицын просвещает аудиторию, используя лаконичные, но ёмкие
предложения. Речь автора информативна, можно сказать - протокольна. Так
чаще всего начинаются критические очерки, тот же тон встречаем и в «Слове
при вручении премии Солженицына». Например: «На рубеже 70-х и в 70-е годы
в советской литературе произошёл не сразу замеченный, беззвучный переворот
без мятежа, без тени диссидентского вызова. Ничего не свергая и не взрывая
декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого
"соцреализма" не было объявлено и диктовано, - нейтрализуя его немо, стала
писать в простоте, без какого-либо угождения, каждения советскому режиму,
как позабыв о нём. В большой доле материал этих писателей был - деревенская
жизнь, и сами они выходцы
из деревни, от этого
(а отчасти
и от
снисходительного самодовольства культурного круга, и не без зависти к
удавшейся
вдруг
чистоте
нового
движения)
эту
деревенщиками»^'^'^; «Через
жизни
и литературные
группу
труды
стали
звать
Константина
Воробьёва и Евгения Носова, уроженцев Курской земли и невдали друг от
друга, - Великая война пролегла несмываемыми, многопоследственными
полосами»'''^; «Слава этого фильма («Андрей Рублёв» А. Тарковского - Г.А.) и в Советском Союзе и за границей - надолго опережала его показ: потому что
он был запрещён цензурой. Законченный в 1966, он появился сперва за
границей в 1969, затем малыми дозами просочился на советские экраны - либо
избранные, закрытые, либо вовсе уж глухо-провинциальные, где не опасались
власти вредного для них истолкования»'"^^; «Этот сборник («Заколдованные
деревни» П. Романова - Г.А.) впервые попал мне в руки в лубянской тюрьме, в
1945, и дал мне сильный толчок чувств. Другой раз, освежить впечатление, я
взял его в Штатах, в 1991.»''*^; «Литературная жизнь Малышкина не была долга
- 20-е годы и начало 30-х, и с 30-ми же ушла в глухоту»''*^; «Этот роман («Вор»
Л. Леонова - Г.А.) существует в трёх версиях: исходная, 1926-27 гг.; переделка
1959 г.; и переделка 1982 г.».
159
Другая форма обращения к читателю и к анализируемому автору прямая речь, призывающая к диалогу. Например, «Читателям, не имеющим ни
к чему не назначенный досуг, я хочу в этих заметках предложить сделать то же
(читать «протерев глаза» - /".Л.)»''*^; «Такие книги, как «Ноднятая целина»,
оскомившие нам зубы в советском долбёжном учении, достойны ли вообще
серьёзного разбора?»'^°; «Но в литературе XX века мы видим чаще умельчение
объективов, концентрацию поля обзора на одной-двух жизнях, и даже чаще
всего собственной жизни, и даже мельчайших её переживаний. Свидетельство
ли это отчаяния охватить и осмыслить крупное?»'^'; «Где тот их («неистовых
мифлийцев» - Г.А.) напор? та резкость? тот порыв к переустройству России и
мира?»; «И - почему же всему этому не придано цельное понимание?»'^^.
Необходимо сказать и о такой, очень важной, форме диалога с читателем,
которую можно обозначить — мы. Ноказательны в этой связи два похожих и по
заглавию очерка - «С Варламом Шаламовым» и «С Борисом Можаевым». «Мы
с ним оба были верные "сыны Гулага", я хоть по сроку и испытаниям меньше
его, но по духу, по отданности, никак не слабей. Это - очень стягивало нас, как
магнитом (здесь и далее курсив мой - Г.У4.)»'". В тексте критической статьи
Солженицын,
высказываясь,
либо
относит
и
приравнивает
многочисленной группе своих читателей, либо солидарен
себя
к
с писателем, о
котором говорит: «С уважением относясь к подобным трактовкам, мы, однако,
не можем запретить себе и более привычные мерки, не можем
вовсе
отказаться от распространённых представлений о сценичности (хотя и сильно
расширенных в XX веке), от сравнений исторической выверенности»'^^; «На
жизни Ивана Сергеевича Шмелёва <...> мы можем видеть этот неотвратимый
поворот мировоззрения...»'^^; «И в этом купе слышим разговоры.,.»'^ ; «...так
щедро вырывает и представляет нам подлинный автор романа»'^^; «И нам
подарены прекрасные страницы русской прозы»'^'^. Иногда «мы» расширяется
до
всего
русского
народа,
в
этом
случае
диалог
приобретает
уже
общечеловеческий масштаб. Например: «Сколько талантливых и неведомых
160
нам писателей мы потеряли и в боях той войны (мы знали только о потерях на
видных журналистских дoлжнocтяx),..»'^^; «Обращение к истории - и право
наше, и обязанность, это и есть утверженье нашей спасительной памяти»'^'';
«...Грибоедов же выхватил и представил нам тип с самым широким будущим в
России. Наша русская жизнь давала потом сожигателей Чацких - и давала
гораздо множественней, чем сумела их отразить русская литература»'^'; «Тон для русской литературы XX века уникальный: он соединяет опустошённую
русскую душу этого века - с нашим тысячелетним духовным устоянием»
.
В критическом дискурсе Солженицына часты глагольные формы второго
лица единственного числа: думаешь, понимаешь, ощущаешь, встречаешь и т.д.
Данная форма находится, на наш взгляд, на стыке диалога и монолога и
является глубоко личным проявлением соучастия, со-мыслия, сотворчества с
избранным автором. Поэтому неудивительно, что наиболее частотно такое
употребление - в записях, посвященных Замятину, Булгакову и Гроссману, в
остальных очерках - единично.
Монолог
автора в критике Солженицына мы слышим, когда он
размышляет о наболевшем, затрагивает вопросы социальные, политические,
нравственные. А статья «Богатырь», приуроченная к 90-летию со дня рождения
А.Т. Твардовского,
и полностью
представляет
собой
автобиографически
укоренённые размышления Солженицына о нынешнем состоянии русской
литературы. «Когда я досиживал лагерный срок ещё при Сталине - как
представлялась мне русская литература
будущего, после коммунизма?
-
светлая, искусная, могучая, и о народных же болях, и обо всём перестраданном
с революции! - только и мог я мечтать быть достойным той литературы и
вписаться в неё»'^^; «И невозможно не задуматься: а что же с нынешними, и
вовсе заброшенными детскими поколениями? - и как это отдастся нам в
будущем?»'^'*; «Интересно, что думал о П. Романове Твардовский? Не мог не
знать, не читать. Не спросил я
'^^
161
в
тексте
статей
нередки
высказывания от
первого лица:
«Мне
невозможно прочесть его (рассказ «Шуточка» А. Чехова - Г.А.) свежими
глазами: я его в юности учил наизусть, читал со сцены. И ни единого
словесного срыва не нахожу и сегодня (здесь и далее курсив мой - Г.А.)»^^^',
«Не понимаю - смысла выбора главного персонажа»'^^; «...и не знаю: давал ли
кто такое до него?»'^^; «...мне кажется - это не по веку»'^^; «Таков основной
корпус четырёх пятых этой небольшой, ёмкой и, на мой взгляд, редкой
советской книги»'''^; «Я стал читать эту книгу всего лишь потому, что
ждал...»'^'.
Представленные формы диалогичности и монологичности в литературнокритическом творчестве
А.И. Солженицына свидетельствуют
о том,
что
писатель использует широкий диапазон приёмов приобщения читателя не
только к русской литературе, но масштабнее - к проблемам историческим,
политическим, эстетическим, нравственным.
Стиль литературной критики А.И. Солженицына в сопоставлении со
стилем его художественных произведений обнаруживает целый ряд признаков,
позволяющих говорить о наджанровом стилевом единстве, своеобразном
метастиле (по аналогии с понятиями метажанра, метатекста), о единстве стиля
творчества А.И. Солженицына. Наблюдения критиков и
исследователей
А.И. Солженицына над стилем его художественных произведений совпадают с
выводами, к которым мы приходим при анализе литературно-критических
работ писателя.
Т.Г. Винокур, размышляя над повестью «Один день Ивана Денисовича»,
отмечает: «Стилистически безукоризненно выполненное переплетение прямой,
несобственно-прямой и косвенной речи накладывается на общую для всей
повести "разговорную" речевую канву. И это определяет еще одну интересную
особенность
повествовательного
стиля
Солженицына.
Максимально
детализованное, дробящее факт на простейшие составные элементы описание
каждого (внешне незначительного, а на самом деле исполненного глубокого
162
смысла) события не замедляет,
как можно было бы ожидать,
темпа
повествования. Так же и ритм не становится от этого слишком однообразным и
размеренным (курсив мой - Г.А.)»^''^. Под данную характеристику, бесспорно,
подходят и очерки «Литературной коллекции» Солженицына, в которых автор
то напрямую обращается к герою-писателю или же своему читателю, то
погружение в анализируемый текст отражается в очерках через несобственнопрямую и косвенную речь. Также Т.Г. Винокур говорит об элементах народной
речи в повести: «Знание народной речи дал писателю и нелегкий жизненный
опыт
и,
без
всякого
сомнения, активный
профессиональный
интерес,
побудивший его не только наблюдать, но и специально изучать русский язык.
<...>. Причем, цель, с какой Солженицын изучал словарь Даля, была именно
проверить действительное существование услышанного слова, его значение
(курсив мой - Л^.)»'^^. В этой связи вспоминается постоянное стремление и
призыв Солженицына к достоверности излагаемого материала. Рассуждая о
языке Солженицына, исследователь подмечает характерную для писателя
особенность - «образную весомость первоначального, прямого значения слова
во всей его простоте и обыденности».
Л.Е. Герасимова в своей монографии «Этюды о Солженицыне» в главе,
посвяш,ённой
двучастным
рассказам,
выделяет
целый
ряд
стилевых
характеристик данных произведений писателя. Высказанная точка зрения
определяет и критический дискурс Солженицына. Это наблюдается не только
на текстах разных жанров, но и на разных уровнях одного произведения. Так,
«в двучастных рассказах историк иногда перебивает художника. Но именно
историк, а не публицист. Даже в рассказах о современности - стремление
фиксировать
«узлы» меняющейся
жизни,
пусть
пока
без
тш,ательной
прорисовки (здесь и далее курсив мой - Г.А.)У>^'^'^, «В рассказе "На краях"
А.И. Солженицын, как и в других своих
исторических
повествованиях,
скрупулёзно соблюдает каждую историческую подробность, опирается на
документальные,
мемуарные
материалы»^''^.
Можно
с
уверенностью
163
утверждать, что это отличает каждый текст писателя, тем более, что он и сам об
этом неоднократно говорил. А кроме того, «в чтении, как и писательстве, для
Солженицына
важнее
психологической,
всего
постижение
. Об
исторической»
этом
правды
-
эстетической,
свидетельствуют
и
очерки
«Литературной коллекции», особенно посвященные А. Толстому, Пильняку,
Шмелёву, Гроссману, Бородину. А в работе о Владимове вовсе можно говорить
о повествователе-историке. Вспомним в этой связи и термин Солженицына
«анахронизмы» - временные несовпадения, в котором, кстати, нет однозначной
коннотации, судя по размышлениям Солженицына. В записях о Пильняке
анахронизмы отнесены к разряду отрицательных характеристик, а в случае
Владимова это оправдано задачей автора, и, т.о., становится положительной его
особенностью.
Очень
важной характеристикой
стиля
Солженицына является
его
постоянный незримый контакт, диалог с читателем. Это мы встречаем в
рассуждениях ряда критиков и исследователей. В частности, Л.Е. Герасимова
пишет:
«Пе
иллюзией
удовлетворяясь
объективного
непосредственный
традиционной
мира,
разговор
с
для
Солженицын
читателем.
художественной
вступает
как
Художественная
прозы
бы
в
стратегия
Солженицына определяется неповторимым взаимодействием хода идей и хода
вещей» ^^^.
Высказанная нами гипотеза о метаединстве стиля А.И. Солженицына при
всей
полистилистичности
его
художественных
да
и
критических,
публицистических произведений - требует, разумеется, тщательной проверки
на всех жанрах - от крохоток до «Красного Колеса» - и подводит к
необходимости рассмотрения ещё одной крупной категории, ещё одного
синтеза - образа автора в творчестве Солженицына. Пока мы можем высказать
лишь некоторые соображения об образе автора в литературной критике
А.И. Солженицына, предварив их двумя попытками выразить единство стиля и
164
образа автора. Одна принадлежит критику, другая писателю - герою одного из
очерков «Литературной коллекции».
Критик
П. Басинский
пишет:
«Здесь
есть
слова
поразительные,
интонации, о которых в литературе давно забыли. Забыли, например, о том, что
живому писателю свойственно не просто меняться, но и "сжигать" себя
вчерашнего, освобождаться
от себя вчерашнего
и даже презирать себя
вчерашнего, но при этом не перекладывая ответственности ни на время, ни на
окружение. В этом благородство. <...> Солженицын пишет о Твардовском с
сознательным
умалением
собственной
личности.
<...>
И
поразительна по тону статья о Евгении Носове, всем
уж
совсем
«мейнстримным»
литературным миром давно позабытом, а «маргиналам» никогда и неизвестном.
Статья,
где
«большой»
Солженицын
каким-то
чудом растворяется
в
«маленьком» Носове, делая это без натуги, без высокомерия, с каким-то даже
наслаждением (курсив мой - Г.А.)»
.
Писатель Л. Бородин, в ответ на подробнейшие записи Солженицына о
его произведениях, восхиш,ается: «...это надо уметь - категорически не принять
работу и при этом не обидеть, не задеть самолюбия писателя. <...> и при этом
179
НИ малейшей попытки так или иначе вмешаться в содержание»
.
Стиль есть формула связи всех компонентов языка. Лексические и
синтаксические особенности писателей в трактовке Солженицына объединены
и неразрывно связаны с манерой повествования, со стилем. По мысли
Солженицына, стиль - личностное начало автора, именно
в нём заключено
видение, слышание и звучание речи писателя. Анализ стиля неотделим от
анализа образа автора. Такой подход необходим и применительно к самому
А.И. Солженицыну.
165
2.3. Образ автора
Писатель есть реальный комплекс своих
убеждений и своих художественных способностей.
Это единое лицо, его нельзя разделить.
А.И. Солженицын
Образ
автора -
одна
из
интереснейших
проблем
в
творчестве
А.И, Солженицына, и в его художественных произведениях, и в публицистике,
и в литературно-художественной критике.
В исследовательских работах, в том числе и последних лет широко
180
представлена теория автора на материале художественной литературы
своей
работе
рискуем
использовать
данную
теорию
на
, мы в
литературно-
критическом материале. Уверенность в таком шаге нам придаёт убеждение, что
А.И. Солженицын един в своём творчестве не только в приёмах и способах
изложения, но в стиле и образе автора, А самое главное - у него единая цель и
задачи, поставленные им самим над собой и собственным творчеством.
Предпосылками реконструкции образа автора в литературной критике
Солженицына стали следующие наблюдения.
При
знакомстве
с
различными
формами
литературно-критических
высказываний А.И, Солженицына, в первую очередь, обращает на себя
внимание особая оценочность его суждений. Оценка присутствует
и в
протокольных суждениях о «литературной жизни» (например, борьбе вокруг
журнала «Новый мир»), и в конкретных литературно-критических записях
(оценка произведений других авторов). Важны и прямые свидетельства самого
А.И. Солженицына. Во-первых, он говорит, что интересуется творчеством
других писателей в связи со своим собственным, этим продиктован и выбор
материала для литературно-критического прочтения. Во-вторых, обращает на
себя внимание то, по какому принципу идёт отбор Солженицыным предмета
166
аналитического исследования: по значимости - как отражена в творчестве того
или иного писателя судьба России, и как она художественно
передана.
Солженицын, сам мысля крупными идеями, то же ищет у других, а если его
«герою»
этого
не удаётся,
то
разочарование
передано
эмоционально
(интонационно) и словесно (набором лексических и синтаксических средств).
Ярким примером тут могут послужить уже приведённые ранее размышления об
отсутствии крупных форм у Чехова и об осторожности позиции Самойлова.
Солженицын
постоянно
живёт
в
притяжении
языка,
поэтому
закономерны его наблюдения над тем, что другие писатели дают языку, но
ценны и пометки, в которых зафиксировано, что Александр Исаевич почерпнул
для себя.
В своих записях об отечественных писателях Солженицын постоянно
продолжает
историко-литературную
цепь:
показаны
корни,
связи
художественных традиций в русской литературе - всё это сначала интуитивно
прочувствовано им, но затем передано с убедительной доказательностью.
Своеобразие авторской позиции в творчестве А.И. Солженицына всегда
привлекало внимание исследователей и критиков. Писали и о «проблеме
автоинтерпретации» в книге «Бодался телёнок с дубом»
, и об «авторской
позиции» в «Архипелаге ГУЛаг»'^^, и о «проявлении авторского начала» в
публицистике'^'', и о «субъектных формах авторского присутствия» в очерках
«Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»'*'*, и об образе автора в «Красном
Колесе»'^^
И
только
позиция
автора
в
литературной
критике
А.И. Солженицына пока не подвергалась специальному изучению. Правда, в
ранее нами упомянутом исследовании Т.М. Автократовой «авторской позиции
как предмету рефлексии А.И. Солженицына-критика» уделена целая глава, но
выводы, к которым приходит диссертантка, вызывают спор. На наш взгляд, не
подтверждаются фактами и вообще выглядят неубедительно суждения о том,
что Солженицыну «преимущественно важно видеть в писателе публициста,
моралиста, учёного (здесь и далее курсив мой - Г.А.)»
, «отождествление
167
автора художественного и биографического мешает <,,,> при размышлениях об
1 С7
эпических произведениях»
отсутствии
. Диссертантка укоряет А.И. Солженицына в
«специального
инструментария
для
анализа
лирики»,
в
несоблюдении тех или иных норм школьного анализа и проходит мимо
индивидуальных, солженицьшских приёмов анализа единства содержания и
формы произведения.
Многообразие стимулов и подходов к рассмотрению современной поэзии
в
критических
статьях
Солженицына
Т.М. Автократова
сводит
к
«заступничеству за тех, кто не замечен», и к «опровержению тех, кто не по
1ХЯ
заслугам <...> превознесён»
Смеш,ение акцентов
.
в понимании позиции автора
коллекции» в сторону «служения
«Литературной
прогрессу и нравственному очищению
общества от лжи»'^^ заставляет вновь и вновь вспоминать слова Солженицына
о том, что он прежде всего писатель.
Мы уже говорили о стремлении А.И, Солженицына посмотреть на мир
глазами писателя, о котором он размышляет, В пределе - тот образ автора, о
котором пишет П,Е. Спиваковский, считающий, что Солженицын «использует
имплицитный образ автора для того, чтобы пережить чужое бытие как своё
собственное, "раствориться" в персонаже, увидеть всё воображаемое
глазами, проникнуть и "перевоплотиться" в "другого"»
его
, Но такое возможно
лишь в художественном произведении, В литературной критике навстречу
этому процессу идёт другой, противоположный,
С. Машинский в своей книге «Слово и время» пишет: «Давно замечено,
что большой художник, говоря об искусстве другого художника, одновременно
и как бы
самораскрывается
«самоисследуется»;
на его
суждениях
о
произведении другого художника лежит печать его личного вкуса, который
вовсе не всегда может совпадать с объективной истиной (курсив мой —ГА.
Во взаимодействии этих двух процессов и определяются характеристики
«объективности»
и
«субъективности»,
столь
часто
возникающие
при
168
исследовании писательской критики. Сам А.И. Солженицын во вступительном
слове к «Литературной коллекции» пишет так: «Каждый такой очерк - это моя
попытка войти в душевное соприкосновение с избранным автором, попытаться
проникнуть в его замысел, как если б тот предстоял мне самому, - и в
мысленной беседе с ним угадать, что он мог ощущать в работе, и оценить,
насколько он свою задачу выполнил (курсив мой -Л^.)»'^^,
В Части третьей (1982-1987) «Зёрнышка» читаем: «Но и "просто читать"
я, оказывается, тоже не сумел: всё время тянется рука записать своё суждение,
оценку, частную или общую, - о приёмах автора, о композиции, о персонажах, о
взглядах его, и цитаты отдельные. А когда столько понавьшисано - то и тоже
не бросишь в запусти: надо ж выписки обработать и перелить в скольконибудь стройный порядок, в связный текст. И так складывались - по
разрозненным книгам - не то чтобы литературные рецензии, нет, а просто мои впечатления. Вот, они прибавляются, я стал называть это "Литературной
коллекцией" (курсив мой - Л.4.)»'^^.
Удивительной (для величайшего художника современности) и вместе с
тем поучительной (для современных авторов) представляется одна из целей,
которую ставит перед собой Солженицын, берясь за прочтение отечественных
писателей: «Есть ещё полносипие, на что-то же мне дано. И душа - молодая.
Поучиться хоть на старость - и как жаль, что осталось мало лет (курсив мой
Ещё один момент принципиально важный для понимания образа автора.
В
своих
литературно-критических
размышлениях А.И. Солженицын
обращается к тому или иному автору - в связи со своими интересами этого
периода
или с
принципиально важными
событиями, т.о., эти записи
представляют собой своего рода «рабочий» анализ. Внимательный читатель
«Литературной коллекции», «Бодался телёнок с дубом», «Угодило зёрнышко
промеж двух жерновов», «Дневника Р-17» обратит внимание на незаметные
фразы, говорящие о том, что в это же время писал или читал А.И. Солженицын,
169
a иногда это просто уточнение даты, времени, когда это писалось. Но часто так
открывается, расширяется, уточняется контекст, иногда даётся дополнительный
смысл, интересный поворот к уже известному. Например, параллельно с
«Кругом первым» А.И. Солженицын читал Хемингуэя, в перерывах между
главами
«Красного Колеса»
«иногда
отдыхал
над малой
формой, для
художественного удовольствия». Можно сказать, что эти пометки, с одной
стороны, открывают «творческую
лабораторию»
писателя, а с другой
-
объединяют творчество А.И. Солженицына в еднный текст, своего рода
метатекст - с точки зрения общей сквозной идеи, цели, задач, мотивов,
авторских приёмов. И в целом, мы видим в случае А.И. Солженицына
саморефлексию на протяжении всего творчества: и в мемуарных книгах, и в
интервью, и в публицистических статьях, и в литературной критике, и в
художественных текстах очевидны сквозные мотивы, идеи, повторы, усиление.
Образ автора в литературной критике Солженицына вырастает прежде
всего из переживания эстетического, исторического, биографического в их
неразрывности. Для передачи этой неразрывности, слитности используются
специальные композиционные и графические приёмы, например, реплики в
сторону, комментарий, уточнение или противопоставление в скобках, смена
шрифтов в едином абзаце и т.д. Наблюдая
описывающего
«государственных
старцев
над приёмами А. Белого,
или
грандиозно-механическую
работу государственного аппарата», критик не выдерживает и замечает в
скобках: «Нам, познавшим большевизм, это призрачно-фантасмагорическое
изображение царизма кажется
картонными декорациями» ^. Восхищаясь
образом царя Фёдора у А.К. Толстого, цитируя «А я - хотел добра, Арина...»,
Солженицын восклицает: «И пророчески предвосхищает Николая II (последний
царь первой династии - и последний царь второй !)»'^^. Нри чтении «Смерти
Вазир-Мухтара»: «"Тоска беззащитных городов сильнее всякой другой тоски на
земле"
(Ощущение
горожанина.)»'^^.
А
вот
Солженицын,
глубоко
взволнованный письмом Е. Замятина Сталину (1931), комментирует: «Но вот -
170
постигла "высшая мера наказания" - нельзя напечатать ни строчки. (О, как мы
знаем, что это - ещё не высшая, если тебя не гребут за шиворот !)»'^^.
Замечено,
что
неотъемлемой
характеристикой
писательской
литературной критики является её диалогичность. Б.Ф. Егоров рассматривает
диалог как «жанр литературной критики»'^^, А.А. Резчикова в диссертационном
исследовании
/
«Диалог
"
в писательской
литературной
критике XX
века
\ 200
(советский период)»
определяет зависимость диалогичности писательской
литературной критики от своеобразия писателя и от эпохи, в которую он живёт.
В предыдуш,ем параграфе речь шла о диалогичности как о существенной
особенности стиля А.И. Солженицына. Самая прямая связь тут и с образом
автора. Диалогичность -
и шире -
интертекстуальность
«Литературной
коллекции» - слагаемые образа автора.
Солженицын не просто анализирует произведения того или иного автора,
он вступает с ним и с русской литературой в живой разговор. Выражается это и
в прямых высказываниях («Это смело. Хорошо»
, «Как ярки характеры!»
«...как хорошо!»
, «В духе потока - какая
, «С какою верностью дан!»
,
острая, назойливая атеистичность! всё на ней и вертится, и насильственно
вплетает он в сюжет побольше духовных лиц и тем»^'^^, «Своя пословица? или
бытует?»^*^^, «Ахнешь: и как же за 20 лет наша проза ушла от Чехова!.. - но ведь
поправимо
же?»^°^,
«Обязательно
ли
для
последовательно-временное изложение событий?»
исторического
писателя
, «Всё время думаешь:
почему у Гроссмана такое внимание у этому большевику (Крымову - Г.А.) и
столько места для него в романе?»^°^, «Заканчивая обзор военного Сталинграда,
Гроссман пишет: "Его душой была свобода". Впрямь ли автор так думает или
внушает себе, как хотелось бы думать? Нет, душой Сталинграда было: "за
родную
землю!"»^'°), и в подстрочных
комментариях
и
добавлениях,
вынесенных в круглые скобки («Слишком лобовой эпиграф из Тацита {но
тогда принято было) (здесь и далее курсив мой - Г.А.)»^^\ «Видно, что автор
жил в свободную эпоху, а гнетущей не испытал»^'^, «И - как я всё узнаю и
171
признаю по его описаниям»^'^, «Гоголь онемел бы перед такой вереницей
харь»^''*, «Чуть переменился и Замятин к монастырскому, божественному? На
что-то пошёл ему революционный год?»
, «сперва кажется: зря вставил,
снижает общий накал сегодняшнего; потом постепенно открывается, что - нет,
должно произойти и широкое осмысление всего содеянного, к дыханию
извечному»
, «В этом - нервность. (Как у Белого?)»
биографий тех лет, так и не очень удивится»
, «Кто знает много
, «Нарушен принцип: приводить
лишь необходимое. (Хотя тут же и возразим себе: а всё же эти разбросанные
этюды о великих людях,
при разном их качестве, вместе
составляют
впечатление охвата европейской эпохи, и не таким уж большим числом страниц
автор добился этой значительной цели. Даже где исторические лица взяты и
219
безо всякой связи с повествованием - этот опыт всё равно интересен»
,
«Долго надо мучиться от "нету тем", чтобы такое придумать? Не так-то
просто»
, «и как это всё сочеталось с его убеждениями? <...> И отчего же,
отчего же это благородное сознание ни разу и никак не отразилось в его
книгах за несколько десятилетий?!»
. «За
необъятную тему
советско-
германской войны Владимов взялся не только как художник, но и как самый
ответственный
историк, перебрал,
перекопал
много материалов
самого
широкого обзора (и не раз веско и с большим достоинством проявил эти свои
познания -уже и за пределами романа, во вспыхнувшей за тем против автора
яростной дискуссии)»
), и через сопоставления и параллели («К сожалению.
Грозный и показан только как тиран, мучитель и лицемер, но ни разу - в
государственных заботах, - очевидно, это неизбежная черта "облегчённых"
исторических романову?^^, «Но тогда не писали иначе, это в XX
веке
научилисъу?'^^, «Почти весь рассказ («В суде» - Г.А.) читается едва ли не как
газетный очерк, а описание судоговорения - даже с преувеличениями, какие
позволял себе Толстой-публицист» ^, «А какой замечательный о. Христофор даже трудно найти в русской литературе, даж:е у Лескова...»
, «Весь этот
сбор очерков претендует на суммарное суждение о русской деревне, - и тут
172
Чехов впадает {как и Горький, как за ними и Бунин) в ошибку слепоты: остаётся
непонятным: кто же кормит Россию? и на чём изобильная Россия стоит? Чехов
истрачивает талант если не в ложном (нет, не в ложном), то в искривлённом
направлении»
, «Пожалуй - сквозинки таких интонаций у Достоевского»
,
«(и другие гоголевские приёмы и восприятия). В Аблеухове-старшем повторяет
и описание толстовского Каренина. В описании террориста Дудкина
-
изощрённый Достоевский. <...> Вообще: обильные - и без яркой цели реминисценции из русской литературы (и не только), слищком много их. Не
брезгует и сомнительным пародированием Библии, Апокалипсиса»^^^, «...но это
уже и не собственно народное, это уже из области шаламовского
за-
человеческого за-пределья»^^°, «Очень чеховский рассказ»^^').
Новым этапом возрождения диалога между русской литературой и
читателем является «Литературная премия А.И. Солженицына», учреждённая с
1998 г. «для награждения писателей, живущих в России и пишущих на русском
языке». Если в «Литературную коллекцию» вошли авторы XIX - XX вв., то
вручением
премии А.И. Солженицын обращает
взор соотечественника к
современности: к литературе, науке, искусству конца XX - начала XXI века.
Сразу заданы исторический масштаб и ценностные ориентиры диалога. В
«Положении о вручении Литературной премии А.И. Солженицына» сказано,
что «премией награждаются писатели, чьё творчество обладает высокими
художественными достоинствами, способствует самопознанию России, вносит
значительный вклад в сохранение и бережное развитие традиций отечественной
литературы»^^^.
возможных
Со временем
претендентов
на
рамки
награду
первоначально
задуманного
расширились. Так, кроме
круга
восьми
премированных А.И. Солженицыным писателей^^^, лауреатами стали учёный
В.Н.Топоров (1998) «за исследования энциклопедического охвата в области
русской
духовной
культуры,
отечественной
и
мировой
литературы,
соединяющие тонкость специального анализа с объёмностью человеческого
содержания; за плодотворный опыт служения филологии национальному
173
самопознанию в свете христианской традиции», историк А. Панарин (2002) «за книги "Реванш истории" (1998) и "Искушение глобализмом" (2000) с их
глубоким осмыслением нового мирового порядка, места в нём России и её
ценностного самостояния», режиссер В, Бортко (2004) - «за вдохновенное
кинопрочтение романа Достоевского "Идиот", вызвавшее живой народный
отклик и воссоединившее современного читателя с русской классической
литературой
в
её
нравственном
служении»,
актер
Е. Миронов -
«за
проникновенное воплощение образа князя Мышкина на экране, дающее новый
импульс
постижению
христианских
ценностей
русской
литературной
классики», критик И. Золотусский (2005) - «за масштабность художественнокритических исследований современной словесности и глубинное постижение
гения и судьбы Гоголя; за верность, в независимом поиске, традициям и
нравственному достоинству русской литературы», литературовед С, Бочаров
(2007) - «за филологическое совершенство и артистизм в исследовании путей
русской литературы, за отстаивание в научной прозе понимания слова как
ключевой
человеческой
фундаментальные
древнерусских
ценности», лингвист А. Зализняк (2007) -
достижения
текстов,
за
в изучении русского
филигранное
«за
языка, дешифровку
лингвистическое
исследование
первоисточника русской поэзии "Слова о полку Игореве", убедительно
доказывающее его подлинность».
Если посмотреть на формулировки заслуг перед русской литературой
лауреатов премии, то мы увидим, что и здесь А.И. Солженицын не отступает от
признанных
им
над
собой
художественных
законов
и
собственных
нравственных убеждений. Учтён и принцип истинности, «доказательности
повествования», и «плотность чувства, мысли и содержания», и оправданная
новизна, и приверженность традиции.
В формулировках заслуг лауреатов премии, в жанре «слова при вручении
премии» (о нём уже шла речь) мы видим неполемические формы диалогизма, те
174
формы, о которых писал М.М. Бахтин. Образ автора явлен и в этих коротких
текстах, дополняется и развивается в них.
В «Литературной коллекции» нозиция автора проявляется, в первую
очередь, уже на уровне композиции очерков, т.е. читателю
«Литературной
коллекции» видна определенная схема прочтения произведений выбранных
писателей. Очевидно, что затронуты именно те вопросы, которые интересуют
Солженицына в анализируемом писателе и его произведении.
Приступая
к чтению, А.И. Солженицын обращает
внимание и на
творческую судьбу его автора и собственно историю и обстоятельства создания
им
произведения. Немногочисленные
записи
об
этом
сопровождаются
авторским комментарием, в котором представлены наблюдения над тем, какое
место занимают исторические события России и «приметы того времени» в
данном тексте (например, в «Голом годе» Б. Пильняка, в «Солнце мёртвых»
И. Шмелёва, в дилогии В. Гроссмана, в «Царице Смуты» Л. Бородина, в
«Генерале
и его
армии»
Г. Владимова),
каково
было
предварительное
читательское ожидание от произведения и подтвердилось ли это в ходе
прочтения (например, записи о романах
Ю. Тынянова о Грибоедове
и
Л. Бородина о русской Смуте).
В
ходе
чтения Солженицын
произведения, обоснованности его
сосредоточен
материалом,
на жанре
выбранного
на соответствии
формы
содержанию. Пногда критик вносит коррективы. Так, он расширяет жанровые
характеристики чеховского рассказа, выдвигая вперёд их
музыкальность,
поэтичность, лиричность. По если автор отступает от намеченной формы в
ущерб материалу, идее, то Солженицын, как строгий судья, указывает на
ошибки. Подобные осуждения встречаем в записях о «Петербурге» Белого, о
«Смерти Вазир-Мухтара» Тынянова, об «Пстоках» Алданова.
Структурная организация художественного
текста рассматривается с
позиции: как композиция способствует передаче материала и авторской идеи. И
175
здесь Солженицын обращает внимание на лишние и недостающие элементы,
показывает, что бы сделал он.
Описанная нами ранее увлечённость Александра Исаевича языковым
расширением также получила отражение в его анализе текстов. Здесь и
особенности
речи
персонажей,
и
лексические
богатства
текста,
и
словообразовательные и синтаксические конструкции, и, конечно, то, как
данный автор способствует «сохрану» языка.
Необходимо
подчеркнуть
и
другую
особенность
композиции
«Литературной коллекции»: композиция двухуровневая в связи с присутствием
в тексте одновременно двух авторов: А.И. Солженицына и писателя, о котором
напрямую идет речь в очерке. Позиция критика по отношению к своему герою
уважительная, независимо от того, близка ли жизненная и творческая позиция
данного автора Солженицыну или нет.
Авторефлексия Солженицына в мемуарных книгах включает не только
мемуарные фрагменты, но, что очень ценно, их автор постоянно переключается
на своё творчество, свои идеалы, обдумывает их, очень личностно. Но в то же
время часто присутствует несубъективное, теоретическое осмысление. То же
касается и русской литературы
в целом. Так, ценными представляются
размышления по поводу жанра («У нас смываются границы между жанрами и
происходит обесценение форм»^'''*), заглавия произведения («Верно найденное
название книги, даже рассказа - никак не случайно, оно есть - часть души и
сути, оно сроднено, и сменить название - уже значит ранить вещь»
), единства
литературы («Есть литература каждого отдельного народа и есть литература
мировая (огибающая по вершинам). Но не может быть никакой промежуточной
"многонациональной" литературы
(пропорциональной,
вроде
Совета
национальностей). Это дутое представление, наряду с соцреализмом, тоже
помешало развитию нашей литературы в истекшие десятилетия»
), соблазнов
для писателя и критика («Я хотел молчать и писать, я хотел воздержаться от
всякого елозения моих вещей - и сам же не выдерживал. Нотому что трудно
176
сообразить истинный смысл обстановки и свою верную линию: а вдруг я что-то
упускаю?»^", «Сами мы себя вперёд не ожидаем, как изменимся, занимая
новые носты, принимаясь за новую работу. Не только внешне - осанка, другое
лицо, тонко-шнуровые усики, другая походка, переход на "вы", кого называл
раньше на "ты". Но и сам твой литературно-критический талант как-то
переображается,
перераспускается
в
талант
административный,
талант
оглядчмвости, учёта опасностей - словом, для либерального журнала, талант
хождения по канату, без чего журнал такой не может выходить»^^*^) и др.
Несмотря на очевидную достоверность изложенных Солженицыным
фактов, он в мемуарных книгах обозначает границу между документально
подтверждённым и образным осмыслением. К примеру, о Лакшине он
замечает: «Итак, не имею прочных оснований судить о его убеждениях и
побуждениях. Но - не обойти его повествованием. И рискну, опираясь на явные
факты, дать не столько достоверный портрет его, сколько этюд о нём (курсив
мой-Г.А.У^\
Интересно, как в мемуарных очерках элементы творческой лаборатории
Солженицына
вычленяются
из
записей
несобственно-прямой
речи
и
авторефлексии. Например: «С любопытством задавали мне разные смежные
вопросы. Сколько времени я писал эту повесть? {Осторожно, взрывается! Два
месяца я её писал. А что ж тогда остальные годы?) Да видите, трудно
подсчитать, ведь всё урывками, после школы... В каком году начал, в каком
кончил, сколько она у меня лежала? {Все даты огнём горели во мне! - но начни
их называть, и сразу станет ясно, сколько ещё пустого времени^ Я как-то не
запоминал годов... А почему я так тесно печатаю - без просветов, с двух
сторон? {Да вы понимаете, что такое кубические сантиметры,
вислоухие?!..)
Нросто, знаете, в Рязани бумаги не купишь... (Что тоже правда.) (курсив мой Г.А.)»'^'^^; «Как хотелось бы работать не спеша! Как хотелось бы ежедён
перемежать писание с неторопливой бескорыстной языковой гимнастикой. Как
хотелось бы десяток раз переписывать текст, откладывать его и возврашаться
177
через годы, и подолгу на пропущенных местах примерять и примерять
кандидатов в слова. Но вся моя жизнь была и остаётся гонка, уплотнение через
меру - и только удалось бы обежать по контуру того, что совсем неотложно! А
может быть и по контуру не обежать... (курсив мой - Г.А.)»^'^^; «Такое
ощущение, будто идёшь заполнять какой-то уже заданный, ожидающий тебя в
природе объём, как бы форму, для меня приготовленную, а мною - только вот
сейчас рассмотренную, и мне, как веществу расплавленной жидкости, надо
успеть, нестерпимо не успеть, залить её, заполнить плотно, без пустот, без
раковин - прежде, чем схватится и остынет. Сколько раз уж так: перед
очередным шагом, прорывом, атакой, каскадом - весь сосредотачиваешься
только на этом деле, только на этих малых последних сроках, - а остальная
жизнь и время после этих сроков совсем забываются, перестают существовать,
лишь бы вот этот срок выдержать, пережить, а та-ам!..»^"*^.
Мы отдаём себе отчёт в том, что образ автора в художественном тексте, в
мемуарном, в литературно-критическом
неодинаков, как неодинакова и
природа «субъективности» и «объективности» художника, но думаем, что во
всех
трёх типах текста это всё-таки образ. В литературной
критике
объективность может просматриваться прежде всего через саморефлексию
субъективности, а не только через перепроверку фактов, цитат или при
сравнении с позицией критика критики (т.е. одной субъективности перед судом
другой субъективности). Открытая, яркая субъективность Солженицына, о
которой так много говорят, -
диалогична, он прокладывает дорогу
осмыслению
литературы
текстов
русской
своей
к
последовательностью,
цельностью мировоззрения и что ещё очень важно - соединением двух
определяющих критериев в оценке произведения искусства - эстетического и
духовного, подчиняющих себе все другие - прагматические, политические,
243
вкусовые и т.д.
А.И. Солженицын
отчётливо
противостоит
всякому
релятивизму,
выдающему себя за объективность, отказу от ценностного критерия. К каждому
178
произведению искусства он подходит с позиций нравственной и духовной
ответственности.
Так, в предисловии к рассказу П. Лаврёнова «Косиножка» читаем: «Мир
ребёнка отражён детально, изнутри, - и в комочках этого мира, где никогда не
прорастали понятия о добре и зле, а жестокость - первопохвальна, мы видим ту
почву, из которой выросло сегодняшнее. И невозможно не задуматься: а что же
с н ы н е ш н и м и , и вовсе заброшенными детскими поколениями? - и к а к это
отдастся нам в будущем?»^'*'*. В этих словах слышны отголоски и многих
публицистических раздумий А.И. Солженицына о современном состоянии
российского обп];ества.
Для А.И. Солженицына два названных подхода являются в равной
степени, и только в совокупности, определяющими, в какой бы роли он ни
выступал - писателя, публициста, мемуариста, критика. Принципиальным
является тот факт, что эстетический и духовный критерии художественного
произведения А.И. Солженицын применяет, примеряет в равной степени ко
всем (от Пушкина до Варламова) и к себе в том числе.
Образ автора осуществляется у Солженицына на всех уровнях текста.
Кроме того, ему очень близко триединство в определении образа автора.
Во-первых, это автор на внетекстовом уровне, биографический автор.
Принципиально важно, что писатель использует свою биографию и как личный
опыт, и как материал для создания произведения.
Во-вторых, это образ автора, локализованный в художественном тексте,
т.е. изображение автором самого себя. Причем такая форма осуществляется не
только в мемуарных книгах, но, что важнее, в «Литературной коллекции», где
Солженицын, «проникая в замысел» избранного автора, не только «пытается
угадать, что он мог ощущать в работе, и оценить, насколько он свою задачу
выполнил»,
но
и предлагает
свой
вариант
решения. Характерно,
что
Солженицын стремится всё время привлечь внимание читателя, сделать его
соучастником.
179
И, наконец, автор в творчестве Солженицына - это «художник-творец,
245
Присутствующий в его творении как целом, имманентный произведению»
.
Так, в «Литературной коллекции» авторская позиция проявляется именно в тех
подходах, которые Солженицын применяет к анализу выбранных им писателей.
Неповторимый образ автора во всём творчестве А.И. Солженицына
создаётся на пересечении двух тенденций - субъективной: «острее других
ощутить гармонию мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него - и
остро передать это людям»^'*^ - и объективной, хорошо сформулированной
О. Седаковой: «В XX веке, богатом образцами подвижничества, трудно назвать
другого человека, в одиночку донесшего такую тяжесть: говорить за целую
страну, лишённую и лишившую себя слова, то есть в каком-то смысле быть за
всю эту страну. Ибо замолчанная или фальсифицированная реальность,
реальность, у которой нет свидетеля, просто не обладает бытием»^'*^.
180
Примечания.
' Казаркин А.П. Писательская критика XX века : типы и жанры / А. П. Казаркин // Проблемы
литературных жанров : материалы X Международной научной конференции (15-17 окт. 2001
г.). Томск, 2002. Ч. 2. С. 3.
^ Об этом подробнее см. : Эвентов И. С. «Стенень образованности всей литературы» (о
критике вообще и о нисательской критике) / И. С. Эвентов // Современная литературнохудожественная критика. Л., 1975. С. 156-177 ; Бурсов Б. И. Критика как литература / Б. И.
Бурсов. Л., 1976 ; Баранов В. И., Бочаров А. Г., Суровцев Ю. И. Литературнохудожественная критика / В. И. Баранов, А. Г. Бочаров и др. М., 1982 ; Стадников Г. В. О
специфике писательской литературной критики / Г. В. Стадников // Зарубежная
литературная критика. Вопросы теории и истории : межвуз. сб. науч. тр. Л., 1985. С.3-20 ;
Истратова С. П. О характере писательской литературно-критической интерпретации / С. П.
Истратова // Филологические науки. 1982. N° П . С. 10-16 ; она же. Литература - глазами
писателя / С. П. Истратова. М., 1990 ; Лежнев С. П. Проблемы писательской критики / С. П.
Лежнев // Русская литературная критика. Саратов, 1994. С. 83-89 ; Казаркип А. П.
Писательская критика XX века : типы и жанры / А. П. Казаркин // Проблемы литературных
жанров : материалы X Международной научной конференции (15-17 окт. 2001 г.). С. 3-9 ;
История русской литературной критики / Под ред. В. В. Прозорова. М., 2002.
^ Казаркин А. П., С. 7.
^ Там же. С. 9.
^ Солженицын А. И. Протеревши глаза («Горе от ума» глазами зека) // Солженицын А. И.
Протеревши глаза : сб. / А. И. Солженицын. М., 1999. С. 345. Далее цитируется это издание.
Солженицын А. [Вступительное слово к «Литературной коллекции»] / А. Солженицын //
Новый мир. 1997. № 1.С. 195.
^ Солженицын А. И. Интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм», 23 мая 1989 //
Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 Т. / А. И. Солженицын. М., 2001. Т. 7. С. 475. Далее
цитируется это издание.
^ Там же. С. 482.
^ Солженицын А. И. Телеинтервью па литературные темы с П. А. Струве // Солженицын А.
И. Собр. соч. Т. 7. С. 201-202.
'" Бродский И. В Солженицыне Россия обрела своего Гомера // Бродский И. Большая книга
интервью / И. Бродский. М., 2000. С. 49.
" Черных Е. Долгий путь Солженицына : Интервью с И. Д. Солженицыной / Е. Черных //
Комсомольская правда. 2003. 10 декабря (N° 229). С. 18.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей / А. Солженицын //
Повыймир. 1998. № 1.С. 177.
'^ Лотман Ю. М. Портрет// Лотман Ю. М. Об искусстве / Ю. М. Лотман. СПб., 2000. С. 509.
''' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин / А. Солженицын //
Повый мир. 1999. № 10. С. 180.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов / А. Солженицын // Повый
мир. 2003. №12. С. 154.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных поэта / А.
Солженицын // Новый мир. 1998. № 4. С. 184.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 180.
'* Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных поэта. С. 187.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции»: Александр Малышкин. С. 181.
^^ Там же. С. 184.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных поэта. С. 191.
181
е. С. 192.
" Т а м же. С. 185-186.
^''Тамже. С. 186.
^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 186.
^^ Солженицын А. Протеревши глаза («Горе от ума» глазами зека). С. 344-365.
^^ Там же. С. 345.
^* Там же. С. 354.
^^ Солженицын А. И. ...Колеблет твой треножник // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7.
С. 456.
^" Там же. С. 440.
^' Там же. С. 445.
^^ Там же. С. 443-444.
" Там же. С, 444.
Там же.
^' Там же. С. 448.
^Чамже.С.451.
^^ Там же.
^^ Там же. С. 453.
^^ Там же. С. 456.
''^ Солженицын А. И. Игра на струнах нустоты // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И.
Солженицын. М., 2005. Т. 8. С. 88. Далее цитируется это издание.
'" Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н.А. Струве. С. 204.
''^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Награды Михаилу Булгакову цри жизни и
посмертно / А. Солженицын // Новый мир. 2004. N° 12. С. 122-127.
^^Тамже. С. 123.
'^'^ Там же.
''^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина / А. Солженицын //
Новыймир. 1997.№10.С. 186.
''^ Замятин Е. И. О синтетизме // Замятин Е. И. Я боюсь : Литературная критика.
Публицистика. Воспоминания / Б. И. Замял ин. М., 1999. С. 80. Далее цитируется это издание.
' Солженицын А. И. Телеинтервью на литературные темы с Н.А. Струве. С. 205.
^ Ч а м же. С. 200-201.
''^ Там же. С. 203.
^^ Там же. С. 215.
^' Замятин Е. И. О синтетизме. С. 81.
^^ Замятин Е. И. Завтра // Замятин Е. И. Я боюсь. С. 48.
^^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 18.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 190.
^^ Там же.
56 т-
Там же.
"Тамже. С. 191.
^* Там же. С. 196.
^^ Там же. С. 192.
^^ Там же. С. 193.
^'Там же. С. 194.
^^ Там же. С. 187.
Там же.
е. С. 188.
Там же. С. 192.
182
се. с . 193.
^^ Там же. С. 196.
^^Там. С. 201.
^ Ч а м ж е . С. 194-195.
,
^'^ Солженицын А. Угодило зёрнышко ... I К. Солженицын // Новый мир. 2000. № 9. С. 154155.
^' Солженицын А. Бодался телёнок ... / А. Солженицын // Новый мир. 1991. J^fc 6. С. 39.
^^ Там же. С. 11.
^^ Солженицын А. С Варламом Шапамовым / А. Солженицын // Новый мир. 1999. Х» 4. С.
166.
^'' Солженицын А. И. Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 9.
^^ Там же. С. 7.
^^Тамже. С. 12.
^^ Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества /
М. М. Бахтин. М., 1979. С. 300. Далее цитируется это издание.
^^ Эвентов И. С. «Степень образованности всей литературы» (о критике вообще и о
писательской критике). С. 171; 173.
^^ Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину 4 мая
2000 года / А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 5. С. 189.
**" Солженицын А. Слово при вручении литературной премии Константину Воробьеву и
Евгению Носову 25 анреля 2001 года / А. Солженицын // Новый мир. 2001. № 5. С. 179.
^'Там же. С. 182.
^^ Солженицын А. Угодило зернышко ... /А. Солженицын // Новый мир. 1998. JVs 9. С. 95.
^^ Солженицын А. И. Беседа с Витторио Страда, 20 октября 2000 // Солженицын А. И. Собр.
соч.Т. 8. С.501.
*"* Там же. С. 502.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Давид Самойлов / А. Солженицын //
Новый мир. 2003. № 6. С. 172.
** Там же. С. 173.
" Т а м ж е . С. 170.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор» / А. Солженицын
//Новый мир. 2003. № 10. С. 166.
^^ Солженицын А. Три отрывка из «Дневника Р-17» / А. Солженицын // Между двумя
юбилеями (1998-2003): Писатели, критики, литературоведы о творчестве А.И. Солженицына
: альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М., 2005. С. 10. Далее цитируется это
издание.
"^^ Там же. С. 25
^' Там же.
^^ Там же. С. 24.
Там же. С. 22.
1 dlVl Л\^,
V^t
^ J *
^^ Там же. С. 28.
^^ Там же. С. 23.
^* Там же. С. 25.
^^ Там же. С. 26.
Там же. С. 18.
'°' Там же. С. 26.
183
'°^ Там же. С. 26.
'"^ Там же. С. 22-23.
'"^ Там же. С. 12.
'"^ Там же. С. 13.
'"^ Солженицын А. И. Беседа со студентами-славистами в Цюрихском университете, 20
февраля 1975 // Солженицын А. И. Публицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль,
1996. Т. 2. С. 233. Далее цитируется это издание.
'"' Лотман Ю. М. Структура художественного текста // Лотман Ю. М. Об искусстве /
Ю. М. Лотман. СПб., 1998. С. 104.
Солженицын А. Три отрывка из «Дневника Р-17». С. 27.
' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое / А. Солженицын // Повый мир. 2004. № 9. С. 138, 139.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова / А. Солженицын //
Повый мир. 1998. № 10. С. 162,169, 172.
' " Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 190, 191.
" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых» /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. N» 7. С. 191-192.
"•^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка /
А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 1. С. 195.
""* Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов / А.Солженицын //
Повый мир. 2000. № 7. С. 196.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Феликс Светов - «Отверзи ми двери» /
А. Солженицын // Новый мир. 1999. J^o 1. С. 166.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия» / А. Солженицын // Повый мир. 2004. № 2. С. 145.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого /
А. Солженицын // Повый мир. 1997. № 7. С. 192.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 180.
"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Паграды Михаилу Булгакову нри жизни
и посмертно. С.123.
Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 170.
'^' Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 195.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 201.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Пильняка. С. 201.
'^'' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 183.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова / А. Солженицын//Новый мир. 1997. № 4 . С. 191, 193.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 165.
'^^ Солженицын А.И. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. X» 8. С. 162.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Давид Самойлов. С. 171.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 167.
'^^^ Там же. С. 169.
'^' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 191.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана. С. 161.
•
'•
' ' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Награды Михаилу Булгакову нри жизни
и посмертно. С. 124.
184
'^"^ Солженицын A. Из «Литературной коллекции» : Иосиф Бродский - избранные стихи /
А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 12. С. 181.
'^^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 33.
'^^ Солженицын А. И. Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана // Солженицын А. И.
Публицистика. Т. 2. С. 10.
' Солженицын А. И. ...Колеблет твой треножник. С. 431.
"^ Там же. С. 434.
'^^ Там же. С. 435.
'^^ Там же. С. 454.
''* Кормилицына М. А. Полемичность публицистических выступлений А. И. Солженицына /
М. А. Кормилицына // А. И. Солженицын и русская культура : науч. докл. Саратов, 2004.
С. 247.
'^^ Там же. С. 249.
'''^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 164.
''*'* Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину 4 мая
2000. С. 186.
' ^ Солженицын А. Слово при вручении литературной премии Константину Воробьеву и
Евгению Носову 25 апреля 2001 г. С. 179.
'''^ Солженицын А. Две статьи 80-х годов («По Донскому разбору», «Фильм о Рублёве») /
А. Солженицын // Звезда. 1992. № 7. С. 145.
'''^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет / А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 1. С. 197.
'"^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 180.
'''^ Солженицын А. И. Протеревши глаза («Горе от ума» глазами зэка). С. 345.
Солженицын А. Две статьи 80-х годов. С. 139.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 172.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 156.
' " Солженицын А. С Варламом Шаламовым. С. 163.
'^"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 141.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 184.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 185.
' " Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 169.
'^* Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Василий Белов. С. 157.
'^^ Солженицын А. Слово при вручении литературной нремии Константину Воробьеву и
Евгению Носову. С. 180.
'^^ Солженицын А. Две статьи 80-х годов. С. 145.
Солженицын А. И. Протеревши глаза. С. 365.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 192.
О семантических ореолах личных местоимений у А.И. Солженицына см.: Маркштайн Э. О
повествовательной структуре «Архипелага ГУЛАГ» / Э. Маркштайн // Филологические
записки : Вестник литературоведения и языкознания : Воронеж, 1993. Вып. 1. С. 91-101.
'^^ Солженицын А. Богатырь : К 90-летию со дня рождения А. Т. Твардовского /
А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 6. С. 129.
'^'' Солженицын А. [Предисловие к рассказу П. Лаврёнова «Косиножка»] / А. Солженицын //
Новыймир. 1998.№ I . e . 84.
185
165
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет. С. 200.
'^^ Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 162.
'^^ Там же. С. 178.
'^^ Солженицьш А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 184.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 192.
^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин. С. 189.
' ' ' Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 191.
'^^ Винокур Т. Г. О языке и стиле новестн А.И. Солженицына «Один день Ивана
Денисовича» / Т. Г. Винокур // Вонросы культуры речи. М., 1966. Вын. 6. С. 20.
' " Там же. С. 25.
'^^ Там же. С. 97.
^ Герасимова Л. Е. Этюды о Солженицыне / Л. Е. Герасимова. Саратов, 2007. С. 100.
'^^ Там же. С. 128.
'^^ Там же. С. 98.
Басинский П. Солженицын критик ? / П. Басинский // Литературная газета. 2000. 19-25
июля {К° 30). С. 9.
^ Бородин Л. Солженицын-читатель / Л. Бородин // Между двумя юбилеями. С. 350-351.
'^"^ См. об этом: Большакова А. Ю. Теории автора в современном литературоведении / А. Ю.
Большакова // Известия АН. Серия литературы и языка. 1998. Т. 57. N° 5. С. 15-24 ; Бонецкая
Н. К. «Образ автора» как эстетическая категория / Н. К. Бонецкая // Контекст-1985.
Литературно-теоретические исследования. М., 1986. С. 241-269 ; она же. Проблемы
методологии анализа образа автора / Н. К. Бонецкая // Методология анализа литературного
произведения. М., 1988. С. 60-85 ; Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей / В.
В. Виноградов. М., 1961 ; Молчанов В. В. Авторский замысел и читательское воснриятие (к
постановке проблемы) / В. В. Молчанов // Известия A1L Серия литературы и языка. 1970. Т.
29. № 3. С. 228-235 ; Проблема автора в художественной литературе : К 70-летию Б. О.
Кормана : сб. науч.тр. Ижевск, 1993 ; Рымарь П. Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема
художественной деятельности / И. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. Воронеж, 1994.
' ' См. об этом: Молько А.В. «Бодался теленок с дубом» А. Солженицына: проблема
автоинтерпретации и парадигма искусства как жизнетворчества в художественном сознании
XX века / А. В. Молько // А.И. Солженицын и русская культура: Межвуз. сб. науч. тр.
Саратов, 1999. С. 51-55 ; Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. М., 1992.
См. об этом: Гегина Т. В. Авторская позиция в «Оныте художественного исследования»
А. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг» / Т. В. Гегина // А. И. Солженицын и русская культура
: межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 1999. С. 56-58 ; Урманов А. В. Творчество Александра
Солженицына : учеб. пособие / А. В. Урманов. М., 2003.
См. об этом: Кормилицына М. А. Проявление личностного начала в устных публичных
выступлениях А. И. Солженицына / М. А. Кормилицына // А. И. Солженицын и русская
культура
межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 1999. С. 130-138 ; она же. Полемичность
публицистических выступлений А. И. Солженицына / М. А. Кормилицына // А. И.
Солженицын и русская культура : науч. докл. Саратов, 2004. С. 245-249; Нива Ж.
Солженицын / Ж. Нива. М., 1992.
"*•* См. об этом: Щедрина И. М. Субъектные формы авторского присутствия в «Очерках
изгнания» А. Солженицына «Угодило зернышко промеж двух жерновов» / Н. М. Щедрина //
Русская литература XX - XXI веков : проблемы теории и методологии изучения : материалы
Второй Межд. науч. конф. 16-17 нояб. 2006 г. М., 2006. С. 202-205.
186
'*^ Об этом см.: Спиваковский П. Е. Феномен А.И. Солженицына : Новый взгляд (К 80-летию
со дня рождения) / П. Е. Спиваковский. М., 1998 ; Урманов А. В. Творчество Александра
Солженицына : Учеб. пособие / А. В. Урманов. М., 2003 ; работы Н. М. Щедриной о
«Красном Колесе».
186
Автократова Т. М. Из «Литературной коллекции» А. И. Солженицына как явление
писательской критики : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Т. М. Автократова. Тюмень,
2004. С. 7.
'^^ Там же. С. 10.
'^* Там же. С. 8.
'*^ Там же. С. 20.
Сниваковский П. Е. Теоретико-литературные аспекты творчества А. И. Солженицына / П.
Б. Спиваковский // Теоретико-литературные итоги XX века. М., 2003. Т. 1. Литературное
произведение и художественный процесс. С. 336.
'^' Машинский С. И. Слово и время. Статьи / С. И. Машинский. М., 1975. С. 300; 200.
'^ Солженицын А. [Вступительное слово к «Литературной коллекции»]. С. 195.
'^^ Солженицын А. Угодило зёрньппко промеж двух жерновов. Очерки изгнания / А.
Солженицын // Новый мир. 2000. № 12. С. 154.
'^^Тамже. С. 155.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Нетербург» Андрея Белого. С. 195.
'^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 139.
' ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 198.
'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 186-187.
' Егоров Б. Ф. О мастерстве литературной критики : Жанры. Композиция. Стиль / Б. Ф.
Егоров. Л., 1980.
^°° Резчикова А. А. Диалог в писательской литературной критике XX века (советский период)
: автореф. дисс.... канд. филол. наук / А. А. Резчикова. Саратов, 2002.
^*" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Констатинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 137.
^'^^Тамже. С. 138.
^"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 162.
^°^ Там же. С. 163.
^"^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 189.
^°^ Там же. С. 193.
^°^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса Нильняка. С. 196.
^''^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Нриёмы эпоней. С. 175.
^''^ Там же. С. 185.
^'^ Солженицын А.И. Из «Литературной коллекции» : Дилогия Василия Гроссмана. С. 165.
^ " Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 137.
Там же.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 168.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина. С. 189.
^'^ Там же. С. 191.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 186.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия
Тынянова. С. 195.
187
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор». С. 167.
^'^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Приёмы эпопей. С. 173.
Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Двоенье Юрия Нагибина /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 4. С. 164.
^^' Там же. С. 166.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов - «Генерал и его
армия». С. 144.
^ ^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович Толстой драматическая трилогия и другое. С. 137.
^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова. С. 164.
^^^ Там же.
^^^ Там же. С. 170.
^^^ Там же. С. 175.
^^* Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его «Солнце мёртвых».
С. 184.
^^^ Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея Белого. С. 191.
^^° Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Пантелеймон Романов - рассказы
советских лет. С. 199.
^•" Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Евгений Носов. С. 196.
^•'^ Данные о «Литературной премии А.И. Солженицына» взяты с сайта Библиотеки-фонда
«Русское Зарубежье» (bfrz.iim.ru/rassia/mdex_ru.htm).
1999 - И.Л. Лиснянская «за прозрачную глубину стихотворного русского слова и
многолетне явленную в нём поэзию сострадания»; 2000 - В.Г. Распутин «за пронзительное
выражение поэзии и трагедии народной жизни, в сращённости с русской природой и речью;
душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал»; 2001 - К. Воробьев и Е. Носов,
«чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой Отечественной
войны, её ход, её последствия для русской деревпи и позднюю горечь пренебреженных
ветеранов»; 2002 - Л. Бородин «за творчество, в котором испытания российской жизни
переданы с редкой нравственной чистотой и чувством трагизма; за последовательное
мужество в поисках правды»; 2003 - О. Седакова «за отважное устремление простым
лирическим словом передать таинственность бытия; за тонкость и глубину филологических
и религиозно-философских эссе « и Ю. Кублановский «за языковое и метафорическое
богатство стиха, пронизанного болью русской судьбы; за нравственную точность
публицистического слова»; 2006 - А. Варламов «за тонкое исслеживание силы и хрупкости
человеческой души, её судьбы в современном мире; за осмысление путей русской
литературы XX века в жанре писательских биографий».
^^"^ Там же. С. 19.
"Чамже. С.61.
" ^ Там же. С. 39.
^ " Т а м ж е . С. 71.
^^^ Солженицын А. Бодался телёнок... // Новый мир. 1991. № 7. С. 106.
^^'Тамже. С. 104.
^""^ Солженицын А. Бодался телёнок ... // Новый мир. 1991. Я^ 6. С. 19.
^'^' Там же. С. 96.
^''^ Солженицын А. Бодался телёнок ... // Новый мир. 1991. Яо 8. С. 37.
Но справедливому утверждению Л. Е. Герасимовой, «проблема соотношения духовного и
эстетического критериев в понимании и оценке художественного произведения - глубинная
проблема искусствознания. Она проходит и через весь XX век, актуализируясь в переломные
годы, особенно в начале века и в его конце» (Герасимова Л. Е. Духовный и эстетический
188
критерии в оценке современной литературы / Л. Е. Герасимова // Изменяющаяся Россия изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI веков [Текст] : сб. науч.
трудов. Саратов, 2006. С. 15).
^ '* Солженицьш А. [Предисловие к рассказу П. Лаврёнова «Косиножка»] / А. Солженицын //
Новый мир. 1998. № I.e. 84.
'^'^^ Хализев В. Е. Теория литературы / В. Б. Хализев. М., 2002. С. 68-69.
^^^ Солженицын А. И. Нобелевская лекция. С. 18.
^''^ Седакова О. Слово после вручения премии Солженицына / О. Седакова // Континент.
2003. №116. С. 14.
189
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Изучение всех опубликованных результатов
творчества
А.И. Солженицына
позволяет
литературно-критического
сделать
определённые
выводы,
которые представляются важными для дальнейшего исследования как этой
сферы, так и всего творчества писателя. При этом очевиден предварительный
характер этих выводов: публикация «Литературной
коллекции» и других
критических произведений А.И. Солженицына не завершена.
Система текстов' литературной критики А.И. Солженицына обширна и
включает «Литературную коллекцию», собственно литературно-критические
статьи и заметки. Нобелевскую лекцию, предисловия и «вступительные слова»
к
публикациям
писателей
и
учёных,
«Слово
при
вручении
премии
А.И. Солженицына», фрагменты публицистики, мемуарных книг «Бодался
телёнок
с
дубом»
автобиографические
и
«Угодило
зёрнышко
очерки «С Варламом
промеж
Шаламовым»
двух
жерновов»,
и «С Борисом
Можаевым», отрывки из «Дневника Р-17», интервью.
Критический, аналитический талант Солженицына воплош;ён не только в
традиционных, устоявшихся жанрах, он использует и новые формы, созданные
им (например, «слово», формулировка заслуги лауреата при присуждении
премии Солженицына). В то же время, работая в традиционных жанрах, он
придаёт им новое наполнение, расширяет границы, актуализирует бывшие до
этого периферийными черты так, как этого требует время и современное
состояние литературы. Важнейшим приёмом при этом выступает любимое
Солженицыным синтезирование, если этого требуют материал, идея, задача
автора и ориентация на читательское восприятие. Доминирующими являются
такие устойчивые жанры, как литературный портрет, статья о классике,
полемическая статья, статья-диалог, анализ одного произведения, статья об
отдельном жанре, автокомментарий, интервью, эссе, в лаборатории писателя,
дневник. В своих литературно-критических работах А.И. Солженицын часто
190
идёт путём синтеза не только жанров, но и дискурсов: критического,
публицистического, мемуарного, эпистолярного. Из этого вырастает и образ
автора, создаваемый различными средствами.
Образ автора в литературной критике А.И. Солженицына возникает
прежде всего из переживания эстетического, исторического, биографического в
их неразрывности. Анализ соотношения объективного и субъективного начала
в критике Солженицына укрепляет нас в утверждении именно образа автора и в
этой сфере творчества писателя. Образ автора осуществляется у Солженицына
на всех уровнях текста. Можно констатировать триединство внетекстового
биографического автора, изображения автором самого себя и имманентного
автора в определении образа автора в творчестве А.И. Солженицына.
Целостность приёмов и способов авторского присутствия в творчестве
А.И. Солженицына позволяет нам высказать гипотезу о единстве образа автора
на метауровне творчества писателя.
Сделанные
в
диссертации
выводы
о
природе
образа
автора
в
литературной критике Солженицына, наблюдения над способами создания
образа автора в его мемуаристике и публицистике необходимо системно
соноставить
с
результатами
анализа
образа
автора
в
художественном
творчестве писателя, содержащимися в работах отечественных и зарубежных
исследователей. Тогда возможной станет постановка вопроса об образе автора
во всём творчестве А.И. Солженицына. Такая перспектива исследования
представляется нам одной из самых интересных.
Стиль
А.И. Солженицына
отличает
диалогичность.
Устойчивыми
являются такие черты стиля писателя: проникновенность, погружённость в
объект исследования, критического прочтения, широко представленная на
лексическом и синтаксическом уровнях критических работ; опора на народную
мудрость, фольклор и богатство русского языка; многообразие форм иронии;
полемичность; диалогичность; ориентация на читателя, собеседника.
191
Результаты исследования жанрового и стилевого синтеза в литературной
критике Солженицына могут стать, как нам кажется, одним их выходов к
проблеме метатекста в творчестве Солженицына.
Мы пришли к выводу, что общее понимание литературы Солженицыным
теоретизируется в процессе написания художественного и нехудожественного
текста. И если мы вычленяем теоретические и практические пласты в
творчестве писателя, то он теорию даёт непосредственно через анализ текстов,
через размышления по ходу написания того или иного произведения.
Проделанное исследование показало, что между общими рассуждениями и
высказываниями А.И. Солженицына о литературе, искусстве, роли писателя и
их конкретным воплощением в произведениях писателя противоречий нет. Они
уточняются, утончаются, но и развиваются и обновляются. Очень важными
характеристиками
здесь
являются
динамичность
и
открытость
стиля
А.И. Солженицына.
Александр Исаевич Солженицын - автор концептуальный и целостный.
Сквозные темы, идеи, мотивы (философские, нравственные) проходят через всё
его творчество (художественное, литературно-критическое, публицистическое).
Творчество А.И. Солженицына характеризуется плотностью повествования и,
несомненно, языка, исследование которых по существу только начинается.
Поэтому
для
нас важна
литературная
критика
А.И. Солженицына
не
изолированно, а в соотнесении с его художественным творчеством. Многое, о
чём А.И. Солженицын образно говорит в прозе, прямо присутствует в его
критическом дискурсе.
Опыты
соотнесения
литературно-критической
деятельности
Солженицына с его художественным творчеством представлены в диссертации,
но и здесь, как и во всех других аспектах исследования, необходимы полнота и
системность, адекватные самому писателю.
Пе менее важной для полного понимания творчества А.И. Солженицына
могла бы стать синхронизация всех видов его литературной деятельности в тот
192
или иной отрезок времени. Первые попытки, предпринятые в диссертации,
убеждают нас в плодотворности такого подхода, в необходимости единства
синхронного и диахронного анализа.
Критерии,
по
которым
А.И.
Солженицын
оценивает
творчество
писателей, напрямую связаны с его собственным пониманием эстетических
задач, стоящих перед литературой. Свою позицию Солженицын изложил в
«Нобелевской лекции» (1972), которая и стала эстетическим ключом к его
творчеству для пишущей и читающей аудитории. Другим определяющим
ориентиром являются представления Солженицына об историческом развитии
русской литературы. Выделяя ключевые эстетические парадигмы и имена, он
сам сосредоточен на реализме, но не изолированно, а в диалогическом,
полемическом ключе. Именно в сопоставлении и споре с символизмом,
авангардом,
постмодернизмом
проявляются
характерные
черты
реалистического метода А.И. Солженицына. Принципиально то, что критерии
Солженицына в оценке русской литературы устойчивы. Он одинаково строго,
скрупулёзно, но вместе с тем уважительно подходит к произведениям и XIX в.,
и XX в., и XXI в.
Суждения А.И. Солженицына об отдельных авторах или этапах развития
русской литературы вызывали и ещё будут вызывать несогласия и споры, но,
как нам кажется, внимание к этим суждениям может обогатить историю
отечественной литературы.
Ощущая непрерывность и неразрывность традиций русской литературы,
А.И. Солженицын всё время экспериментирует, стремится увидеть, показать
новые формы, подходы.
Он создаёт
новую художественность.
Здесь и
сочетание художественного с документальным, и полижанровость. Всё это так
или иначе отражается и в его литературной критике.
Современными теоретиками и историками литературы ставится задача
постижения новой природы художественности в XX веке. Решение этой задачи
невозможно
без
учёта
художественного
и
теоретического
опыта
193
А.И. Солженицына. Совсем недавно вниманию читателей предстали фрагменты
«Дневника Р-17»; полным текстам дневника, мемуарных книг и литературнокритических
очерков ещё только
предстоит
выйти
в новом
собрании
сочинений. Проведённое исследование и сделанные на его основании выводы
позволяют утверждать, что в названных трудах А.И. Солженицына этапы его
творческой деятельности зафиксированы разнообразно и широко. Впереди работа
не только по их пристальному
прочтению и изучению, но и
сопоставление записей о ходе творческой работы с обновлённой редакцией
эпопеи «Красное Колесо», которая входит в новое 30-томное
собрание
сочинений писателя.
Всеохватное комплексное исследование, которое приведёт к пониманию
«феномена А.И. Солженицына» (П.Е. Спиваковский), возможно, на наш взгляд,
только коллективными усилиями. И это дело ближайшего будущего.
194
БИБЛИОГРА ФИ Я*
1.
Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И. Солженицын. М. : ТЕРРАКнижный клуб, 1999-2006.
2.
Солженицын А. И. Собр. соч. : в 30 т. / А. И. Солженицын. М. : Время,
2006. Т. 1 : Рассказы и Крохотки. 672 с.
3.
Русский словарь языкового расширения / сост. А. И. Солженицын. 3-е изд.
М.: Русский путь, 2000. 280 с.
4.
Солженицын А. И. Публицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль :
Верхне-Волж. кн. изд-во, 1995-1996.
5.
Солженицын А. И. Россия в обвале / А. И. Солженицын. М. : Русский путь,
1998.208 с.
6.
Солженицын А. И. Протеревши глаза : сб. / А. И. Солженицын. М. : Наш
дом L'Age d'Homme, 1999. 368 с.
7.
Солженицын А. И. Двести лет вместе : в 2 ч. / А. И. Солженицын. М. :
Русский путь, 2001-2002.
8.
Солженицын А. И. На возврате дыхания. Избранная публицистика /
А. И. Солженицын. М.: Вагриус, 2004. 720 с.
9.
Солженицын А. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни /
А. Солженицын // Новый мир. 1991. № 6-8; № 11-12.
Библиографический список состоит из IV разделов: /. Собрание сочинений
А.И.Солженицына, избранные произведения, мемуарные книги, «Дневник Р-17»,
«Литературная коллекция», интервью, публицистика и прочие критические статьи. //.
Работы, посвященные А.И. Солженицыну. ///. Теоретические работы, работы общего
характера. IV. Справочная литература и энциклопедические издания.
195
10. Солженицын А. Угодило зёрнышко нромеж двух жерновов. Очерки
изгнания / А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 9, И; 1999. № 2; 2000.
№ 9 , 12; 2001. №4; 2003. № 1 1 .
11. Солженицын А. Тверские города. Очерки возвратных лет: 1994-1999
(«Иное время - иное бремя») : [отрывок] / А. Солженицын // Литературная
газета. 2006. № 24, 25-26.
12. Солженицын А. И. Три отрывка из «Дневника Р-17» / А. И. Солженицын //
Между двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
о творчестве
А.И. Солженицына : альманах / сост. Н. А.
Струве,
В. А. Москвин. М. : Русский путь, 2005. С. 9-28.
13. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Голый год» Бориса
Пильняка / А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 1. С. 195-203.
14. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Смерть Вазир-Мухтара»
Юрия Тынянова / А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 4. С. 191-199.
15. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : «Петербург» Андрея
Белого / А. Солженицын // Новый мир. 1997. N° 7. С. 191-196.
16. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Из Евгения Замятина /
А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 10. С. 186-201.
17. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции»
: Приёмы эпопей /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 1. С. 172-190.
18. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Четыре современных
ноэта / А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 4. С. 184-194.
19. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Иван Шмелёв и его
«Солнце мёртвых» / А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 7. С. 184-193.
20. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Окунаясь в Чехова /
А. Солженицын //Новый мир. 1998. J^Q 10. С. 161-182.
196
21. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Феликс Светов - «Отверзи
ми двери» / А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 1. С. 166-173.
22. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Нантелеймон Романов рассказы советских лет / А. Солженицын // Новый мир. 1999. JV» 7. С. 197204.
23. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Александр Малышкин /
А. Солженицын//Новый мир. 1999. № 10. С. 180-192.
24. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции» : Иосиф Бродский
-
избранные стихи / А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 12. С. 180-193.
25. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции»
: Евгений Носов /
А. Солженицын // Новый мир. 2000. № 7. С. 195-199.
26. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Двоенье Юрия Нагибина /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 4. С. 164-171.
27. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции» : Давид Самойлов /
А. Солженицын//Новый мир. 2003. № 6. С. 171-178.
28. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции»
: Дилогия
Василия
Гроссмана / А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 8. С. 154-169.
29. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Леонид Леонов - «Вор» /
А. Солженицын // Новый мир. 2003. № 10. С. 165-171.
30. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции»
: Василий Белов /
А. Солженицын //Новый мир. 2003. № 12. С. 154-169.
31. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Георгий Владимов
-
«Генерал и его армия» / А. Солженицын // Новый мир. 2004. № 2. С. 144151.
32. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции» : Леонид Бородин
-
«Царица Смуты» / А. Солженицын // Новый мир. 2004. N° 6. С. 149-158.
33. Солженицын А. Из «Литературной коллекции» : Алексей Константинович
Толстой - драматическая трилогия и другое / А. Солженицын // Новый
мир. 2004. № 9. С. 137-144.
197
34. Солженицын А. Из «Литературной
коллекции»
: Награды
Михаилу
Булгакову при жизни и посмертно / А. Солженицын // Новый мир. 2 0 0 4 .
№ 12. С. 122-127.
35. Лошак В. Раскалённый вопрос : Беседа с писателем А. И. Солженицыным /
В. Лошак // Московские новости. 2001. 19-25 июня (№ 25). С. 8-9.
36. Лошак В. Русские ? Евреи ? Русские евреи ? : Интервью с писателем
А.И.Солженицыным / В. Лошак // Московские новости. 2002. 2 4 - 3 0
декабря (№ 50). С. 1,20-21.
37. Разговоры
с
Александром
Солженицыным
:
«Нрямая
линия»
/
А. Солженицын // Комсомольская правда. 1996. 23 апреля (№ 75). С. 3-4.
38. Солженицын А. Боль отечества я слышу. ..Ik.
Солженицын // Слово. 1 9 9 0 .
№ I . e . 19-26.
39. Солженицын А. Е. Б. Тагеру [Ответ на письмо о «Раковом корпусе»] /
А. Солженицын // Вопросы литературы. 1991. JV» 11/12. С. 90-91.
40. Солженицын А. Интервью швейцарскому еженедельнику «Вельтвохе», 1 3
сентября 1993 / А. Солженицын // Звезда. 1994. № 6. С. 39-45.
41. Солженицын А. «Исторически и мировосприятно православие для нас н а
первом месте» / А. Солженицын // Москва. 1995. Ш 9. С. 157-161.
42. Солженицын А. Две статьи 80-х годов («Но Донскому разбору», «Фильм о
Рублёве») / А. Солженицын // Звезда. 1992. № 7. С. 139-149.
43. Солженицын
А.
Некоторые
грамматические
соображения...
/
А. Солженицын // Русская речь. 1993. № 2. С. 36-49.
44. Солженицын А. Невырванная тайна (Предисловие к публикации)
/
А. Солженицын // Д* (Медведева-Томашевская И. Н.). Стремя «Тихого
Дона» (Загадки романа) / Д* (И. Н. Медведева-Томашевская). 2-е изд. М. :
ГОРИЗОНТ, 1993. С. 3-8.
198
45. Солженицын А. [Вступительное слово к «Литературной коллекции»] /
А. Солженицын // Новый мир. 1997. № 1, С. 195.
46. Солженицын А. [Предисловие к рассказу П. Лаврёнова «Косиножка»] /
А. Солженицын // Новый мир. 1998. № 1. С. 84-89.
47. Солженицын А. С Варламом Шаламовым / А. Солженицын // Новый мир.
1999. № 4 . С. 163-169.
48. Солженицын А. Слово цри вручении премии Солженицына Валентину
Распутину 4 мая 2000 / А. Солженицын // Новый мир. 2000. >Г2 5. С. 186189.
49. Солженицын
А.
Богатырь
:
К
90-летию
со
дня
рождения
А. Т. Твардовского / А. Солженицын // Новый мир. 2000. JVb 6. С. 129-130.
50. Солженицын А. Речь при вручении
Большой премии Французской
академии моральных и политических паук / А. Солженицын // Москва.
2001. № I . e . 132-134.
51. Солженицын А. Слово при вручении литературной премии Константину
Воробьеву и Евгению Носову 25 апреля 2001 г. / А. Солженицын // Новый
мир. 2001. >Го 5. С. 179-182.
52. Солженицын А. С Борисом Можаевым / А. Солженицын // Можаев Б. А.
Земля ждёт хозяина. Старые и новые истории / Б. А. Можаев. М. : Русский
путь, 2003. С. 9-24.
53. Солженицын А. Потёмщики света
не ищут
/ А.
Солженицын //
Литературная газета. 2003. 22-28 октября (JSTo 43). С. 3.
54. Солженицын А. [о поэзии Ю. Кублановского] [Электронный ресурс] /
А. Солженицын. Режим доступа :
Загл. с экрана.
www.m-m.sotcom.ru/8-10/soljenic.htm.
199
II
55. Аверинцев С. «...Мы и забыли, что такие люди бывают» / С. Аверинцев //
Между двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве,
В. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. С. 151-153.
56. Автократова Т. М. «Из "Литературной коллекции"» А. И. Солженицына
как явление писательской критики : автореф. дисс. ... канд. филол. наук /
Т. М. Автократова. Тюмень, 2004. 24 с.
57. А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. и
сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1999. 200 с.
58. А. И. Солженицын и русская культура : научные доклады / отв. ред. и сост.
проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2004. 292 с.
59. Андриасова Т. Солженицын без альтернативы : К выходу в свет готовится
биография писателя (Интервью с Л. Сараскиной) / Т. Андриасова //
Московские новости. 2002. 16-22 июля {№ 27). С. 19.
60. Аркадакский Ю. Ю. Портрет А. Твардовского «кисти» А. Солженицына /
Ю. Ю. Аркадакский // А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб.
науч. тр. / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат.
пед. ин-та, 1999. С. 65-70.
61. Архангельский А. Власть имеющий / А. Архангельский // Известия. 2003.
11 декабря (№ 288). С. 7.
62. Архангельский А. Один в поле воин / А. Архангельский // Между двумя
юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы о творчестве
А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. :
Русский путь, 2005. С. 114-120.
63. Басинский П. Потемщики сраму
не имут
[Электронный ресурс] /
П. Басинский. Режим доступа : http://www.russ.ru/krug/2003121 l_pb-pr.html.
Загл. с экрана.
200
64. Басинский П. Солженицын критик ? / П. Басинский // Литературная газета.
2000. 19-25 июля (№ 30). С. 9.
65. Батюто А. И. А. И. Солженицын и отечественная литература XIX-XX веков
(пиетет,
критика,
нреломление
традиций)
:
Записки
филолога
/
А. И. Батюто. СПб. : Изд-во СПбИИ РАН «Нестор-История», 2006. 137 с.
66. Бёлль Г. Четыре статьи о Солженицыне / Г. Бёлль // Иностранная
литература. 1989. № 8. С. 228-237.
67. Белова М. П. Поэзия XX века в восприятии А. И. Солженицына / М. П.
Белова // А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. / отв.
ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1999.
С. 58-64.
68. Бернштам М. С. Проклятый вопрос о цене идей / М. С. Бернштам // Дружба
народов. 1992. № 4. С. 167-185.
69. Библиотека-фонд «Русское Зарубежье»
[Электронный ресурс]. Режим
доступа : http://bfrz.nm.ru/russia/index_ru.htm. Загл. с экрана.
70. Бондаренко В. Кредо плюралистов / В. Бондаренко // Слово. 1990. № 9.
С. 8-17.
71. Бондаренко В. Солженицын как русское явление [Электронный ресурс] / В.
Бондаренко. Режим
доступа:http://www.russ.dom.ru/2003/200312i/200312i.html.
Загл. с экрана.
72. Бородин Л. Солженицын-читатель / Л. Бородин // Между двумя юбилеями
(1998-2003)
:
Писатели,
критики,
литературоведы
о
творчестве
А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. :
Русский путь, 2005. С. 349-351.
73. Бродский И. География зла / И. Бродский // Литературное обозрение. 1999.
№ I . e . 4-8.
74. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека // Вайль П., Генис А.
Собр. соч. : в 2 т. / Н. Вайль, А. Генис. Екатеринбург : У-Фактория, 2003.
Т. 1. В России. С. 507-948.
201
75. Вайль П., Генис А. Литературные мечтания : Очерк русской нрозы с
картинками / П. Вайль, А. Генис // Диалог. 1991. № 18. С. 72-75.
76. Виноградов И. Духовные искания русской литературы / И. Виноградов. М.
: Русский путь, 2005. С. 659-662.
77. Винокур Т. С новым годом, шестьдесят вторым... / Т. Винокур // Вонросы
литературы. 1991. № 11/12. С. 48-69.
78. Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А.И. Солженицына «Один день
Ивана Денисовича» / Т. Г. Винокур // Вопросы культуры речи. М. : Наука,
1965.ВЫП. б.С. 16-32.
79. Войнович В. Портрет на фоне мифа / В. Войнович. М. : Эксмо, 2002. 192 с.
80. Воздвиженский В. Солженицын ? Который ? / В. Воздвиженский // Огонёк.
1991. №47, 48.
81. Гегина Т. В. Авторская позиция в «Опыте художественного исследования»
А. Солженицына «Архипелаг ГУ Лаг» / Т. В. Гегина // А.И. Солженицын и
русская культура : межвуз. сб. науч. тр. Саратов ; Изд-во Сарат. пед. ин-та,
1999. С. 56-58.
82. Герасимова Л. Е. «Приёмы эпопей» (А. Солженицын и В. Гроссман) /
Л. Е. Герасимова // А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб.
науч. тр. / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат.
пед. ин-та, 1999. С. 28-30.
83. Герасимова
Л. Е. Духовный
и
эстетический
критерии
в
оценке
современной литературы / Л. Б. Герасимова // Изменяющаяся Россия изменяющаяся литература : художественный опыт XX - начала XXI веков
[Текст] : сб. науч. трудов / сост., отв. редактор проф. А. И. Ванюков.
Саратов : Изд-во «Паучная книга», 2006. С. 15-23.
84. Герасимова Л. Е. Этюды о Солженицыне / Л. Е. Герасимова. Саратов :
Повый ветер, 2007. 130 с.
202
85. Голубков М, М. Александр Солженицын. В помощь преподавателям,
старшеклассникам и абитуриентам / М. М. Голубков. М. : Изд-во МГУ,
1999. 112 с.
86. Гордиенко Т. В. Особенности языка и стиля рассказа А. И. Солженицына
«Матрёнин двор» / Т. В. Гордиенко // Русская словесность. 1997. № 3.
С. 66-68.
87. Дейч М. Поклон от «потёмщика» / М. Дейч // Московский комсомолец.
2003. 24 ноября (№ 258). С. 7.
88. Елисеев Н. «Август четырнадцатого» Александра Солженицына сквозь
разные стекла / Н. Елисеев // Звезда. 1994. N2 6. С. 145-153.
89. Ермакова 3. П. А. П. Чехов в творческом сознании А. И. Солженицына /
3. П. Ермакова // А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч.
тр. / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. инта, 1999. С. 82-88.
90. Ефимов И. Солженицын читает Бродского / И. Ефимов // Новый мир. 2000.
N2 5. С. 221-225.
91. Зайцев П. Москвич с домом в деревне : Сегодня стал известен новый
лауреат премии Александра Солженицына : интервью с А. Варламовым /
П. Зайцев // Российская газета. 2006. 7 марта (№ 46). С. 13.
92. Залыгин С. Год Солженицына / С. Залыгин // Новый мир. 1990. № 1.
С. 233-240.
93. Запевалов В. Н. Хроника : Международная научная конференция в
Пушкинском Доме «Академик А. И. Солженицын. К 80-летию со дня
рождения» / В. Н. Запевалов // Русская литература. 1999. JV2 4. С. 164-188.
94. Запевалов В. Н. Хроника : Международная научная конференция в
Пушкинском Доме «Академик А. И. Солженицын. К 85-летию со дня
рождения» / В. Н. Запевалов // Русская литература. 2004. № 3. С. 248-253.
95. Звезда. 1994. № 6 .
203
96. Иванова Н. «Меня упрекали во всём, окромя погоды...»
(Александр
Исаевич об Иосифе Александровиче) / Н. Иванова // Знамя. 2000. № 8.
С. 183-191.
97. Иванова Т. От лица, совершившего подвиг / Т. Иванова // Между двумя
юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы о творчестве
A. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. :
Русский путь, 2005. С. 63-68.
98. Киреев Р. Солженицын -
читатель.
Каким предстал
он
в
своей
«Литературной коллекции» / Р. Киреев // Труд. 1998. 3 дек. (№ 244). С. 5.
99. Клёнов А. Виждь и внемли / А. Клёнов // Родина. 1991. № 8. С. 25-30.
100. Конецкий В. Дело праведное : (О месте библиографии в работе писателя :
С публикацией переписки автора с А. И. Солженицыным. 1967-1968 гг.) /
B. Конецкий // Сов. библиогр. 1989. № 3. С. 87-93.
101. Коржавин П. Генезис «стиля опережающей гениальности», или миф о
великом Бродском / Н. Коржавин // Континент. 2002. JVb 113. С. 329-364.
102. Кормилицына М. А.
Полемичность
публицистических
выступлений
А. И. Солженицына / М. А. Кормилицына // А. И. Солженицын и русская
культура : научные доклады / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков.
Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2004. С. 245-249.
103. Кормилицына М. А. Проявление личностного начала в устных публичных
выступлениях
А.
И.
Солженицына
/
М.
А.
Кормилицына
//
А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. и
сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1999. С. 130138.
104. Кострова
О.
К.
А. И. Солженицына
Отражение
в
общественно-политических
публицистике
и
взглядов
литературно-художественной
критике: автореф. дисс. ... канд. филол. наук / О. К. Кострова. Ростов-наДону, 2003. 25 с.
204
1О5.Красухин Г, «Портрет на фоне мифа» и его критики / Г, Красухин //
Вопросы литературы. 2003. № 2. С. 77-92.
106. Крупин В. Жил и живет не по лжи / В. Крупин // Между двумя юбилеями
(1998-2003)
:
Писатели,
критики,
литературоведы
о
творчестве
A. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. :
Русский путь, 2005. С. 94-99.
1О7.Крысин Л. П. Александр Солженицын о языке / Л. П. Крысин // Русская
речь. 1993. № 2. С. 35-36.
108.Кублановский Ю. «... и всё мне переосветилось» / Ю. Кублановский //
Москва. 1992. № 5-6. С. 190-191.
109.Кублановский Ю. «Используя известную классификацию Данте...» /
Ю. Кублановский // Новый мир. 1995. № 9. С. 233-236.
110. Кублановский Ю. «С того берега» о Солженицыне / Ю. Кублановский //
Новый мир. 1993. № 11. С. 242-245.
111. Кублановский Ю. Неостывающее слово: О публицистике
Александра
Солженицына / Ю. Кублановский // Труд. 1996. 28 марта (JV» 54). С. 7.
112. Кублановский Ю. Не уступающий времени / Ю. Кублановский // Между
двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
творчестве
А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А.
о
Струве,
B. А. Москвин. М. : Русский путь, 2005. С. 240-244.
113. Кублановский
Ю.
О
Всероссийской
Мемуарной
Библиотеке
/
Ю. Кублановский // Книжное обозрение. 1990. 8 июня (N^ 23). С. 10.
114. Кублановский Ю. Солженицын в изгнании / Ю. Кублановский // Между
двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
творчестве
А.И. Солженицына
: альманах
/ сост.
Н. А.
о
Струве,
В. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. С. 90-93.
115.Кублановский Ю. Спасение через слово [Рец. на кн.: «Солженицын А. И.
Публицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль : Верхне-Волж. кн.
205
изд-во, 1995, Т. 1. Статьи и речи»] / Ю. Кублановский // Новый мир. 1996.
№ 6. С. 227-232.
116. Куликова Т. Д. Публицистика А. И. Солженицына. Процесс коммуникации
: от информационного бума до информационного вакуума (1960-1994 гг.) :
автореф. дисс. ... канд. филол. наук/Т. Д. Куликова. Ростов-на-Дону, 2004.
16 с.
117. Лаврёнов П. Из уст в уста / П. Лаврёнов // Между двумя юбилеями (19982003)
:
Писатели,
критики,
литературоведы
о
творчестве
А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. :
Русский нуть, 2005. С. 144-150.
118. Лавров В. Лицо /В. Лавров // Нева. 1993. Ш 12. С. 255-263.
119. Латынина А. Солженицын и мы / А. Латынина // Новый мир. 1990. JVb 1.
С. 241-258.
120. Литературное обозрение. 1999. .№ 1.
121. Личность и творчество А. И. Солженицына в контексте мировой культуры
(к 80-летию со дня рождения нисателя) : материалы межд. науч. конф. :
тезисы докладов. Ростов-на-Дону, 1998. 53 с.
122. Лосев Л. Солженицын и Бродский как соседи / Л. Лосев // Звезда. 2000.
№ 5. С. 93-98.
123. Лукьянова Л. В. «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни»
А. И. Солженицына как художественно-публицистический
феномен :
автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Л. В. Лукьянова. Ростов-на-Дону,
2002.16 с.
124. Лурье А. Н. Сквозь годы / А. Н. Лурье // Нева. 1993. № 12. С. 264-267.
125. Любимов Б. Плотность творчества и объем жизни : Феномен публицистики
Александра Солженицына / Б. Любимов // Кулиса НГ. 1998. JVb 3. Февраль.
С. 12.
126.Маркштайн Э. О повествовательной структуре «Архипелага ГУЛАГ» /
Э. Маркштайн // Филологические записки : Вестник литературоведения и
206
языкознания : Воронеж : Воронежский университет, 1993. Вып. 1. 232 с.
С. 91-101.
127. Медведев Р. Солженицын и Сахаров / Р. Медведев. М, : Права человека,
2002. 272 с.
128. Между двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве,
В. А. Москвин. М. : Русский путь, 2005. 554 с.
129. Минералов Ю. И. Александр Солженицын повествует // Минералов Ю. И.
История русской литературы : 90-е годы XX века / Ю. И. Минералов. М. :
Гуманит. издат. центр ВЛАДОС, 2002. С. 80-90.
13О.Михайлик
Е. Кот, бегущий
[Электронный
ресурс]
/
между
Е.
Солженицыным
Михайлик.
и Шаламовым
Режим
http://www.booksite.ru/fulltext/3sh/ala/mov/shalamov.rar.
Загл.
доступа
с
:
экрана.
[Шаламовский сборник. Вып. 3. Вологда : «Грифон», 2002. 232 с ] .
131.Молько А. В. «Бодался телёнок с дубом» А. Солженицына : проблема
автоинтерпретации
и
парадигма
искусства
как
жизнетворчества
в
художественном сознании XX века / А. В. Молько // А. И. Солженицын и
русская культура : межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. и сост. проф. А. И.
Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1999. С. 51-55.
132. Молько А. В. А. Солженицын о романистике В. Гроссмана (на материале
цикла «Из литературной коллекции») / А. В. Молько // Памяти профессора
В. П. Скобелева : проблемы поэтики и истории русской литературы XIX XX веков : междунар. сб. науч. ст. / под ред. С. А. Голубкова, П. Т. Рымаря.
Самара : Изд-во «Самарский университет», 2005. С. 356-367.
133. Молько А. В. Роман Л. Леонова «Вор» в оценке А. Солженицына /
А. В. Молько // Движение художественных
форм и
художественного
сознания XX и XXI веков : материалы Всерос. науч.-методич. конф.,
проведённой в рамках проекта «Самарская филологическая школа» 3-5
июня 2005 года. Самара : Изд-во СГПУ, 2005. С. 261-270.
207
134. Назаров М. Два кредо : Этика и эстетика у Солженицына и Бродского /
М. Назаров // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси : сб. М.
: Столица, 1991. С. 417-431.
135.Немзер А. «Иная, лучшая, потребна мне свобода» : Продолжается
публикация
автобиографической
книги
Солженицына
[Электронный
ресурс] / А. Немзер. Режим доступа : http://www.ruthenia.ru/nemzer/index.html.
Загл. с экрана.
136. Немзер А. Где кончается идеология ? : Сегодня Александр Солженицын
наградит Леонида Бородина и Александра Панарина [Электронный ресурс]
/ А. Немзер. Режим доступа :
http://www.ruthenia.ru/nemzer/soljpremija2002.html.
Загл. с экрана.
137. Немзер А. Душа и колючая проволока : Сегодня исполняется 85 лет
Александру
Солженицыну [Электронный ресурс] / А. Немзер. Режим
доступа : http://www.ruthenia.ru/nemzer/851et.html. Загл. с экрана.
138. Немзер
А.
Накануне:
Завершена
публикация
«очерков
изгнания»
Александра Солженицына [Электронный ресурс] / А. Немзер. Режим
доступа : http://www.ruthenia.m/nemzer/zemyshko.html. Загл. с экрана.
139. Немзер А. Честь поэтам : Александр Солженицын награждает Ольгу
Седакову и Юрия Кублановского [Электронный ресурс] / А. Немзер.
Режим доступа
: http://www.ruthenia.ru/nemzer/soljpremia.html.
Загл. с
экрана.
140. Нива Ж. «Живой классик» / Ж. Нива // Между двумя юбилеями (1998-2003)
: Нисатели, критики, литературоведы о творчестве А. И. Солженицына :
альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М. : Русский путь, 2005.
С. 541-545.
141. Нива Ж. Ноэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами
/ Ж. Нива // Звезда. 2003. № 12. С. 143-147.
142. Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. М. : Художественная литература, 1992.
189 с.
208
143. Никол сон М. Иван Денисович : мифы происхождения / М. Николсон //
Континент. 2003. № 118. С. 408-429.
144. Николсон М. Солженицын на мифотворческом фоне / М. Николсон //
Вопросы литературы. 2003. № 2. С. 50-76,
145.Ничипоров И. Б. «Горе от ума» глазами зэка: Александр Солженицын о
комедии А. С. Грибоедова / И. Б. Ничиноров // А. И. Солженицын и
русская
культура
: научные
доклады
/ отв. ред.
и сост.
проф.
А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2004. С. 132-139.
146. Новиков Вл. Раскрепощение : Воспоминания читателя / Вл. Новиков //
Знамя. 1990. № 3 . С. 210-216.
147. Одна жизнь Александра Исаевича // Московские новости. 2003. 9-15
декабря(Х2 46). С. 20-21.
148. Павлов О. Конец публицистики (Из выступления на вечере «Русского
переплета»)
[Электронный ресурс]
http://www.pereplet.ru/avtori/pavlov.shtml.
/ О. Навлов. Режим доступа
:
Загл. с экрана.
149. Павлов О. Метафизика русской прозы / О. Павлов // Октябрь. 1998. № 1.
С. 167-183.
150. Павлов О. Солженицын это Солженицын / О. Павлов // Москва. 1998.
№ 1 1 . С. 125-126.
151.Пайпс Р., Дольберг А. О книге Александра Солженицына «Угодило
зёрнышко промеж двух жерновов» : из редакционной почты / Р. Пайпс,
А. Дольберг // Новый мир. 2001. № 3. С. 222-224.
152.Паламарчук П. Александр Солженицын : Путеводитель / П. Паламарчук.
М.: Столица, 1991.96 с.
153. Писатели о Солженицыне // Литературная газета. 2003. 10 декабря (№ 49).
С.З.
154.Пищулина
О.
И.
Публицистические
аспекты
творчества
А. И.
Солженицына / О. И. Пищулина // Тверской солженицынский сборник : к
209
80-летию классика русской литературы. Тверь : Изд-во Тверского ун-та,
1998. С. 46-61.
155. Плетнев Р. А. И. Солженицын / Р. Плетнев. 2-е изд., доп. Paris : YMCAPress, 1973. 172 с.
156. Полякова
Л.
В.
Солженицын
о
Замятине
/ Л.
В.
Полякова //
А. И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. и
сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1999. С. 7082.
157. Попытка раздумчивого обсуждения и погромный ответ на нее (Круглый
стол о клеветнической компании против А.И.Солженицына) [Электронный
ресурс]. Режим доступа : http://www.radonezh.ru. Загл. с экрана.
158. Последний первый // Литературная газета. 2003. 10 декабря (JV» 49). С. 3.
159.Пруссакова И. Критики нет ? Критика есть ! / И. Пруссакова // Вопросы
литературы. 1998. № 4. С. 3-35.
160.Рак И. [Рец. на кн.: «Русский словарь языкового расширения / сост.
А. И. Солженицын. М. : Наука, 1990»] / И. Рак // Нева. 1991. № 8. С. 189.
161.Ранчин А. О диагнозах и рецептах, или как нам толковать Солженицына
(Нублицистика А. И. Солженицына 90-х в современной критике) /
А. Ранчин // Неприкосновенный запас. 1999. № 4. С. 36-39.
162. Сараскина Л. «Роман высшей напряжённости»: А. И. Солженицын о
романе Ф. М. Достоевского «Подросток» / Л. Сараскина // Литературная
газета. 2003. 15-21 января (№ 1). С. 1; 3.
163. Сараскина Л. «Россия опять собирается с мыслями»
: О поздней
публицистике Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына / Л. Сараскина //
Звезда. 1994. № 6 . С. 109-116.
164. Сараскина Л. И. Достоевский в созвучиях и притяжениях : (От Пушкина до
Солженицына) / Л. И. Сараскина. М.: Русский путь, 2006. 608 с.
165.Свирелёв А. История с Солженицыным. Падение или низвержение :
Солженицын в зеркале прессы [Электронный ресурс] / А. Свирилёв. Режим
210
доступа : http://www.krotov.Org/yakov/dnevnik/l994/hvi05_01.html.
Загл. с
экрана.
166.Седакова О. Маленький шедевр : «Случай на станции Кочетовка» /
О. Седакова // Между двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики,
литературоведы о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост.
Н. А. Струве, В. А. Москвин. М.: Русский нуть, 2005. С. 322-331.
167.Семёнова Г. П. «Чтобы
слова не утекали как вода...» : О языке
произведений А. Солженицына / Г. П. Семёнова // Русская речь. 1996. № 3.
С. 19-28.
168. Семикоз Ю. [Предисловие к «Русскому словарю языкового расширения /
сост. А. И. Солженицын. М. : Наука, 1990»] / Ю. Семикоз // Книжное
обозрение. 1990. 30 марта (№ 13). С. 5.
169.Сиротинская И. Александр
Солженицын о Варламе Шаламове / И.
Сиротинская // Новый мир. 1999. № 9. С. 236-237.
170. Слинько А. А. «Архипелаг ГУЛАГ» в контексте русской литературы. К 80летию А. И. Солженицына // Слинько А. А. Литература и публицистика :
Очерки русской гуманистической мысли / А. А. Слинько. Воронеж : Изд-во
Воронеж, ун-та, 2001. С. 128-137.
171. Слово о Солженицыне // Наш современник. 1990. № 1. С. 58-67.
172. Спивак П. Когда
началось
литературное
сегодня
? (К спорам
о
шестидесятничестве и о «Новом мире» времен Твардовского) / П. Спивак //
Вопросы литературы. 1991. JV2 4. С. 3-35.
173.Спиваковский П. Е. Академик Александр Исаевич Солженицын (К 85летию со дня рождения) / П. Е. Спиваковский // Известия АН. Серия
литературы и языка. 2003. Т. 62. № в. С. 62-67.
174. Спиваковский П. Е. Жанр романа и типология эпических жанров в
интерпретации А. И. Солженицына / П. Е. Спиваковский // Русский роман
XX века : Духовный мир и поэтика жанра : сб. науч. тр. / отв. ред., сост.
проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2001. С. 304-310.
211
175. Спиваковский
П.
Е.
Теоретико-литературные
аспекты
творчества
A. И, Солженицына / П. Е. Спиваковский // Теоретико-литературные итоги
XX
века. М. : Наука, 2003.
Т.
1. Литературное
произведение и
художественный процесс. С. 307-371.
176. Спиваковский П. Е. Феномен А. И. Солженицына : Новый взгляд (К 80летию со дня рождения) / П. Е. Спиваковский. М. : ИНИОН РАН, 1998.
135 с.
177. Страда В. Сегодня исполняется 85 лет автору «Архипелага
[Электронный
ресурс]
/
В.
Страда.
Режим
ГУЛАГ»
доступа
:
http://inopressa.ra/edition/comere. Загл. с экрана.
178. Струве Н. Явление Солженицына. Нопытка синтеза / Н. Струве // Между
двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
творчестве
А. И. Солженицына : альманах
/ сост. Н. А.
о
Струве,
B. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. С. 262-265.
179. Струве Н. А. Православие и культура / Н. А. Струве. 2-е изд., испр. и дбп.
М.: Русский путь, 2000. 632 с.
180. Суриков В. О Солженицыне читая «Август» / В. Суриков // Литературное
обозрение. 1993. № 7/8. С. 3-14.
181. Тверской солженицынский сборник (к 80-летию А. И. Солженицына) / под
науч. ред. д.ф.н. В. А. Юдина и к.ф.н. В. В. Кузьмина. Тверь : Изд-во
Тверского ун-та, 1998. 120 с.
182. Темпест Р. Герой как свидетель : Мифопоэтика Александра Солженицына /
Р. Темпест//Звезда. 1993. № 10. С. 181-191.
183. Третьяков В. Альтруизм Солженицына : Конспект статьи, не написанной к
85-летию великого писателя / В. Третьяков // Российская газета. 2003. 19
декабря (№ 255). С. 4.
184. Урманов А. В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А. В. Урманов.
М.: Прометей, 2000. 231 с.
212
185. Урманов А. В. Творчество Александра Солженицына : Учебное пособие /
A. В. Урманов. М.: Флинта : Наука, 2003. 384 с.
186. Филиппов Л. К. Язык А. И. Солженицына: особенности авторской
орфографии / Л. К. Филиппов // А. И. Солженицын и русская культура :
межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Издво Сарат. пед. ин-та, 1999. С. 147-152.
187. Фокин П. Александр Солженицын. Искусство вне игры / П. Фокин //
Между двумя юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы
о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве,
B. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. С. 519-528.
188. Фридлендер Г. М. О Солженицыне и его эстетике / Г. М. Фридлендер //
Русская литература. 1993. JV» 1. С. 92-99.
189. Халитова Н. Е. Литература «сгущённого опыта» : «Архипелаг ГУЛАГ»
А. И. Солженицына / Н. Е. Халитова // А. И. Солженицын и русская
культура : научные доклады / отв. ред. и сост. проф. А. И. Ванюков.
Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2004. С. 68-74.
190. Халитова Н. Е. О некоторых повествовательных особенностях прозы
И. Бродского и В. Шаламова / Н. Е. Халитова // Изменяющаяся Россия изменяющаяся литература : художественный опыт XX - начала XXI веков
[Текст] : сб. науч. трудов / сост., отв. редактор проф. А.И. Ванюков.
Саратов : Изд-во «Научная книга», 2006. С. 331-336.
191. Черных Е. Долгий путь Солженицына : интервью с Н.Д. Солженицыной /
Е. Черных // Комсомольская правда. 2003. 10 декабря (№ 229). С. 18-19.
192.Чудакова М. Сквозь звёзды к терниям. Смена литературных циклов /
М. Чудакова // Новый мир. 1990. № 4. С. 242-262.
193. Чуковская Е. Александр Солженицын. От выступления против цензуры к
свидетельству об Архипелаге ГУЛАГе / Е. Чуковская // Между двумя
юбилеями (1998-2003) : Писатели, критики, литературоведы о творчестве
213
A. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин, М. :
Русский путь, 2005. С. 352-370.
194. Шаламовский сборник. Вып.
[Электронный
ресурс].
2. Вологда
: Грифон,
Режим
1997.
207
с.
доступа
:
http://www.booksite.ru/fulltext/2sh/ala/mov/shalamov.rar. Загл. с экрана.
195.Шаргунов
С. Миф и подвиг : Александру
Солженицыну 85 лет /
С. Шаргунов // Ех libris НГ. 2003. 11 декабря (Х» 45). С. 1.
196. Шаховская 3. О правде и свободе Солженицына / 3. Шаховская // Слово.
1990. № 3 . С. 82.
197. Шмелёв А. Д. Об орфографических воззрениях А. И. Солженицына /
А. Д. Шмелёв // Русская речь. 1993. Х» 5. С. 119-121.
198.Шмеман А. Зрячая любовь / А. Шмеман // Диалог. 1991. № 18. С. 76-81.
199. Штерн Л. Гигант против титана : Как Солженицын с Бродским бодался / Л.
Штерн // Ех libris НГ. 2000. 13 апреля (№ 14). С. 3.
200. Штерн Л. Солженицын о Бродском : Размышления над эссе «Иосиф
Бродский избранные стихи» / Л. Штерн // Русская мысль. 2000. N2 4312,
4314.
201. Штурман Д. Городу и миру. О публицистике А. И. Солженицына / Д.
Штурман. Париж ; Нью-Йорк : Третья волна, 1988. 430 с.
202. Щедрина Н. М. Романная традиция в русской литературе 70-80-х гг. XX в.
и проблема жанрового синтеза в «Красном колесе» А. И. Солженицына /
Н. М. Ш,едрина // Русский роман XX века : Духовный мир и поэтика жанра
: сб. науч. тр. / отв. ред., сост. проф. А. И. Ванюков. Саратов : Изд-во
Сарат. ун-та, 2001. С. 298-304.
203. Щедрина Н. М. Субъектные формы авторского присутствия в «Очерках
изгнания» А. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» /
Н. М. Щедрина // Русская литература XX - XXI веков : проблемы теории и
методологии изучения : материалы Второй Межд. науч. конф. 16-17 нояб.
2006 г. М. : Изд-во Моск. ун-та, 2006. С. 202-205.
214
204. Щуплов
А,
Один
день
Александра
Исаевича
:
интервью
с
Н, Д. Солженицыной / А. Щунлов // Российская газета. 2003. 6-11 декабря
(№49). С. 1;8-9.
205. Щуплов А., Р1льичев Д. «Пророки живут в своих отечествах» : интервью с
Ж. Нива и Г. Анджапаридзе / А. Щуплов, Д. Ильичев // Книжное
обозрение. 1993.14 мая (№ 19). С. 22.
III
206. Автор. Жанр. Сюжет : межвуз. темат. сб. науч. тр. Калининград : Изд-во
Калининград, ун-та, 1991. 124 с.
207. Асмус В. Ф. Чтение как труд и творчество // Асмус В. Ф. Вопросы теории и
истории эстетики. Сборник статей / В. Ф. Асмус. М. : Искусство, 1968.
С. 55-68.
208. Баранов
В.
И., Бочаров
А.
Г.,
Суровцев
Ю.
И.
Литературно-
художественная критика / В. И. Баранов, А. Г. Бочаров и др. М. : Высшая
школа, 1982. 207 с.
209.Барахов В. С. В зеркале писательской мемуаристики (к вопросу о её роли и
идейно-художественном
своеобразии)
/ В.
С.
Барахов
//
Русская
литература. 1984. № 1. С. 90-106.
210. Барт Р. Критика и истина // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика
/ Р. Барт. М.: Прогресс, 1989. С. 319-374.
211. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика /
Р. Барт. М.: Прогресс, 1989. С. 383-390.
212. Барт Р. Что такое критика ? // Барт Р. Избранные работы. Семиотика.
Поэтика / Р. Барт. М.: Прогресс, 1989. С. 269-275.
213. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет /
М. Бахтин. М. : Художественная литература, 1975. 504 с.
215
214. Бахтин М. М. Автор и герой : К философским основам гуманитарных наук
/ М. М. Бахтин. СПб. : Азбука, 2000. 336 с.
215. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М, М. Бахтин. 2-е изд.,
нерераб. и доп. М. : Советский писатель, 1963. 364 с.
216. Бахтин М. М. Тетралогия / М. М. Бахтин. М. : Лабиринт, 1998. 607 с.
217. Бахтин М. М. Эпос и ромап / М. М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. 304 с.
218. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М. :
Искусство, 1979.424 с.
219. Бахтин М. М. Язык в художественной литературе // Бахтин М. М. Собр.
соч. / М. М. Бахтин. М. : Русские словари, 1997. Т. 5. Работы 1940-х начала
1960-х годов. С. 287-297.
220. Белецкий А. И. В мастерской художника
Избранные труды
по теории литературы
слова // Белецкий А. И.
/ А. И. Белецкий. М. :
Просвещение, 1964. С. 51-233.
221. Белецкий А. И. Об одной из очередных задач историко-литературной
науки (Изучение истории читателя) // Белецкий А. И. Избранные труды по
теории литературы / А. И. Белецкий. М.: Просвещение, 1964. С. 25-40.
222. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г.
Полн. собр. соч. : в 13 т. М. : Изд-во АН СССР, 1956. Т. 10. Статьи и
рецензии. 1846-1848. С. 315-359.
223. Берковский Н. Мир, создаваемый литературой / Н. Берковский. М. :
Советский писатель, 1989. 492 с.
224. Битов А. Статьи из романа / А. Битов. М.: Советский писатель, 1986. 317 с.
225. Битов А. Пятое измерение : На границе времени и пространства. М. :
Независимая газета, 2002. 544 с.
226. Блок А. Об искусстве / А. Блок. М.: Искусство, 1980. 503 с.
227. Блок А. Собр. соч.: в 6 т. М.: Огонёк ; Правда, 1971. Т. 5. 560 с.
216
228. Большакова А. Теория читателя и литературно-теоретическая мысль XX
века / А. Большакова // Теоретико-литературные итоги XX века, М. : Наука
; Праксис, 2005, Т. 4. Читатель : Проблемы восприятия. С. 512-565,
229. Большакова
А,
Читатель
русской
литературы
как
проблема
/
А, Большакова // Теоретико-литературные итоги XX века, М. : Наука;
Праксис, 2005, Т, 4, Читатель : Проблемы восприятия. С, 278-306,
230. Большакова А, Ю, Образ читателя как литературоведческая категория /
А, Ю. Большакова // Известия АН. Серия литературы и языка, 2003, Т, 62,
№ 2 , С, 17-26,
231. Большакова А, Ю, Теории автора в современном литературоведении /
А. Ю, Большакова // Известия АН, Серия литературы и языка, 1998, Т, 57.
№ 5, С, 15-24,
232. Бонецкая Н, К, «Образ автора» как эстетическая категория / Н, К, Бонецкая
// Контекст-1985, Литературно-теоретические исследования, М. : Наука,
1986, С, 241-269,
233. Бонецкая
Н, К, Проблемы
методологии
анализа
образа
автора /
И, К, Бонецкая // Методология анализа литературного произведения. М, :
Наука, 1988, С, 60-85,
234.Борев Ю, Б, Роль литературной критики в художественном процессе /
Ю. Б, Борев, М. : Знание, 1979. 63 с,
235. Бродский И. Большая книга интервью / И. Бродский, М, : Захаров, 2000,
704 с.
236. Бродский И, Поклониться тени : Эссе. СПб.: Азбука, 2001, 320 с,
237. Бродский И, Сочинения Иосифа Бродского, СПб. : Пушкинский фонд,
2003, Т, VI. 456 с,
238. Будагов Р, А, Писатели о языке и язык писателей / Р, А, Будагов, М, : Издво Моск. ун-та, 1984, 280 с,
239. Буров А, Что такое стиль ? / А, Буров // Вопросы литературы, 1962. JV» 11,
С. 84-97,
217
240.Бурсов Б. И, Критика как литература / Б. И. Бурсов. Л. : Лениздат, 1976.
320 с.
241.Вейдле В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и
художественного творчества/В. Вейдле. СПб.: Аксиома, 1996. 333 с.
242. Виноградов В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы /
B, В. Виноградов. М. : Наука, 1980. 360 с.
243. Виноградов В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. М. :
Высшая школа, 1971. 240 с.
244. Виноградов В. В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов.
М.: Гослитиздат, 1959. 654 с.
245. Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей / В. В. Виноградов.
М.: Художественная литература, 1961. 614 с.
246. Винокур Г. О. О языке художественной литературы / Г. О. Винокур. М. :
Высшая школа, 1991. 447 с.
247. Выготский Л. С. Психология искусства / Л. С. Выготский. М. : Искусство,
1968.576 с.
248. Гинзбург Л. О психологической прозе / Л. Гинзбург. 2-е изд. Л. :
Художественная литература, 1977. 443 с.
249. Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности : статьи, эссе, заметки /
Л. Я. Гинзбург. Л.: Советский писатель, 1987. 397 с.
250. Глэд Д. Беседы в изгнании : Русское литературное зарубежье / Д. Глэд. М. :
Книжная палата, 1991. 320 с.
251.Глушков П. Русский очерк и зарубежный эссей и репортаж (К спорам о
жанровой специфике) / Н. Глушков // О художественно-документальной
литературе : межвуз. сб. науч. тр. Иваново : Изд-во Иванов, ун-та, 1979.
C. 3-18.
252. Глушков П. И. Очерк в русской литературе / Н. И. Глушков. Ростов н/Д. :
Изд-во Ростов, ун-та, 1966. 76 с.
218
253. Горная В. 3. Читатель и критик / В. 3. Горная // Художественное
восприятие : Проблемы теории и истории : межвуз. тематич, сб. науч. тр.
Калинин : Изд-во Калинин, ун-та, 1988. С. 53-62.
254. Грифцов Б. А. Психология нисателя / Б. А. Грифцов. М. : Художественная
литература, 1988.462 с.
255. Гуковский Г. А. Изучение литературного
произведения в школе :
Методологические очерки о методике / Г. А. Гуковский. Тула : Автограф,
2000. 224 с.
256. Гуковский Г.А. Реализм Гоголя / Г. А. Гуковский. М. ; Л. : Гослитиздат,
1959.531с.
257. Гусев В. И. О жанрах и стилях современной советской критики /
В. И. Гусев // Проблемы теории литературной критики : сб. статей / под
ред. П. А. Николаева и Л. В. Чернец. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. С. 242261.
258. Егоров Б. Ф. О мастерстве литературной критики: Жанры, Композиция.
Стиль / Б. Ф. Егоров. Л. : Советский писатель, 1980. 318 с.
259. Елизаветина
мемуаристика
Г.
«Последняя
как
предмет
грань
в
области
романа...»
литературоведческого
(Русская
исследования)
/
Г. Елизаветина//Вопросы литературы. 1982. № 10. С. 147-171.
26О.Есин С. Творческая мастерская писателя: приемы и методы / С. Есин //
Литературная учеба. 2003. JV2 1. С. 167-179.
261.Жанрово-стилевые проблемы русской литературы XX века. Тверь : Изд-во
Твер. ун-та, 1994.146 с.
262. Журбина Е. И. Искусство очерка / Е. И. Журбина. М. : Советский писатель,
1957.221с.
263. Замятин Е. И. Современная русская литература / Е. И. Замятин //
Литературная учеба. 1988. № 5. С. 130-143.
264. Замятин Е. И. Техника художественной
Литературная учеба. 1988. № 6. С. 79-107.
прозы / Е. И. Замятин //
219
265. Замятин Е,
И. Я
боюсь
: Литературная
критика.
Публицистика.
Воспоминания / Е. И. Замятин. М. : Наследие, 1999. 359 с.
266. Зарев П. Стиль и личность художника (О некоторых научных аспектах
стиля) / П. Зарев // Вопросы литературы. 1960. №. 12. С. 67-91.
267. Здоровега В. И. Слово тоже есть дело : Некоторые вопросы теории
публицистики / В. И. Здоровега. М.: Мысль, 1979. 174 с.
268. Ильин И. А. Путь к очевидности / И. А. Ильин. М.:Республика, 1993.431 с.
269. История русской литературной критики / под ред. В. В. Прозорова. М. :
Высшая школа, 2002. 463 с.
270. Истратова С. П. Литература - глазами писателя / С. П. Истратова. М. :
Знание, 1990. 63 с.
271. Истратова С. П. О характере писательской
литературно-критической
интерпретации / С. П. Истратова // Филологические науки. 1982. № 11.
С. 10-16.
272.Ищук Г. Н. Воображаемый читатель в литературном труде русских
писателей / Г. Н. Ищук II Художественное восприятие : Проблемы теории и
истории : межвуз. тематич. сб. науч. тр. Калинин : Изд-во Калинин, ун-та,
1988. С. 17-32.
273.Казаркин А. П. Писательская критика XX века : типы и жанры / А. П.
Казаркин
//
Проблемы
литературных
жанров
:
материалы
X
Международной научной конференции (15-17 окт. 2001 г.). Томск :
Томский гос. ун-т, 2002. Ч. 2. С. 3-9.
274.Кардин В. Сегодня о вчерашнем. Мемуары и современность / В. Кардин.
М.: Воениздат, 1961. 191 с.
275. Катаев В. Б. К постановке проблемы образа автора / В. Б. Катаев //
Филологические науки. 1966. № 1. С. 29-40.
276.Кожинов В. Критика как часть литературы // Кожинов В. Размышления о
русской литературе / В. Кожинов. М. : Современник, 1991. С. 256-266.
220
277.Кожинов В. В. Зачем изучать литературное произведение ? / В. В, Кожинов
// Контекст-1973. Литературно-теоретические исследования. М. : Наука,
1974. С. 176-195.
278.Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения : Учебное
пособие для студентов / Б. О. Корман. М. : Просвещение, 1972. 110 с.
279.Корман
Б. О. Итоги и перспективы изучения проблемы
автора /
Б. О. Корман // Страницы истории русской литературы. М. : Наука, 1971.
С. 199-204.
280. Корман Б. О. Опыт описания литературных родов в терминах теории
автора (субъектный уровень) / Б. О. Корман // Труды Удмуртского гос. унта. Ижевск, 1974. Вып. I. Нроблема автора в художественной литературе.
С. 219-224.
281. Критика начала XX века. М. : Олимп ; ACT, 2002. 425 с. (Библиотека
русской критики).
282. Критика русского зарубежья : в 2 ч. М. : Олимп ; ACT, 2002. (Библиотека
русской критики).
283. Кронгауз М. Раздвигающие язык: «эффект хонтуя» / М. Кронгауз // Новый
мир. 2004. № 5 . С. 160-165.
284. Крючков В. П. «Еретики» в литературе : Л. Андреев, Е. Замятин, Б.
Пильняк, М. Булгаков : учеб. пособие / В. П. Крючков. Саратов : Лицей,
2003. 288 с.
285. Крючков
В.
П.
Проза
Б.
А.
Пильняка
1920-х
годов
(мотивы
функциональном и интертекстуальном аспектах) / В. П. Крючков. Саратов :
Научная книга, 2005. 353 с.
286. Кублановский Ю. М. Ответное слово // Кублановский Ю. М. На обратном
пути: Стихи и статьи. М. : Русск1й Mipb : Московские учебники, 2006.
(Серия «Литературная премия Александра Солженицына»). С. 468-470.
287. Лакшин В. Литературно-критические статьи / В. Лакшин. М. : Гелеос,
2004. 672 с.
221
288. Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи /
Б. А. Ларин. Л. : Художественная литература, 1974. 285 с.
289. Лежнев С. П. Проблемы писательской критики / С. П. Лежнев // Русская
литературная критика. Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 1994. С. 83-89.
290. Литература, документ, факт // Иностранная литература. 1966. № 8. С. 178207.
291. Литературно-критическая деятельность
русских
писателей XIX
века:
Учебное пособие. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1989. 176 с.
292. Лихачёв Д. Внутренний мир художественного произведения / Д. Лихачёв //
Вопросы литературы. 1968. № 8. С. 74-87.
293. Лосев А. Ф. Некоторые вопросы из истории учений о стиле / А. Ф. Лосев //
Вестник Моск. ун-та. Серия 9. 1993. № 4. С. 51-69.
294. Лосев А. Ф. Понимание стиля от Бюффона до Шлегеля / А. Ф. Лосев //
Литературная учеба. 1988. № 1. С. 153-167.
295. Лосев А. Ф. Понимание стиля у Гегеля и позитивистов / А. Ф. Лосев //
Литературная учеба. 1988. № 4. С. 159-164.
296. Лосев А. Ф. Теория стиля у модернистов / А. Ф. Лосев // Литературная
учеба. 1988. № 5 . С. 153-160.
297. Лотман Ю. М. Об искусстве / Ю. М. Лотман. СПб.: Искусство, 2000. 703 с.
298. Лотман Ю. М. О русской литературе / Ю. М. Лотман. СПб. : ИскусствоСПБ, 2005. 845 с.
299. Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман. СПб. : Искусство-СПБ, 2004.
704 с.
ЗОО.Лямзина
Т.
[Электронный
Ю. Жанр
ресурс]
эссе
/
Т.
(К
Ю.
проблеме
формирования
Лямзина.
Режим
теории)
доступа
:
http://psujoum.narod.ra/lib/liamzina_essey.htm. Загл. с экрана.
301. Мандельштам О. О природе слова // Мандельштам О. Шум времени :
Воспоминания. Статьи. Очерки / О. Мандельштам. СПб. : Азбука, 1999.
С. 197-218.
222
302. Мандельштам О. О собеседнике // Мандельштам О. Шум времени :
Восноминания. Статьи. Очерки / О. Мандельштам. СПб. : Азбука, 1999.
С. 168-176.
303. Машинский С. О мемуарно-автобиографическом жанре / С. Машинский //
Вопросы литературы. 1960. >Г2 6. С. 129-145.
304. Машинский С. И. Слово и время. Статьи / С И . М а ш и н с к и й . М. :
Советский писатель, 1975. 559 с.
305. Медведев П. Н. В лаборатории писателя / П. Н. Медведев. Л. : Советский
писатель, 1971.392 с.
306. Мемуары на сломе эпох // Вопросы литературы. 1999. № 1. С. 3-34.
307. Мемуары на сломе эпох : «Круглый стол» // Вопросы литературы. 2000.
№ I . e . 3-43.
308. Местергази
Е. Г. Документальное
начало в литературе
XX
в. /
Е. Г. Местергази // Теоретико-литературные итоги XX века. М. : Наука,
2003. Т. 1. Литературное произведение и художественный процесс. С. 134160.
309. Молчанов В. В. Авторский замысел и читательское восприятие (к
постановке проблемы) / В. В. Молчанов // Известия АН. Серия литературы
и языка. 1970. Т. 29. № 3. С. 228-235.
310. Нива Ж. Возвращение в Европу : Статьи о русской литературе / Ж. Нива.
М.: Высшая школа, 1999. 304 с.
ЗП.Оскоцкий В. Дневник как правда / В. Оскоцкий // Вопросы литературы.
1993. Вып. 5. С. 3-58.
312. Особенности
свидетеля,
права
художника
(Обсуждаем
проблемы
мемуарной литературы) // Вопросы литературы. 1974. JVb 4. С. 45-131.
313. Пастернак Б. Мой взгляд на искусство / Б. Пастернак. Саратов : Изд-во
Сарат. ун-та, 1990.286 с.
314. Пекарский П. Русские мемуары XVIII века / П. Пекарский // Современник.
1855. №4, 5, 8.
223
315.Пильский П. М. О критике (Мечты и парадоксы) / П. М. Пильский //
Критика начала XX века. М. : Олимп ; ACT, 2002. 425 с. (Библиотека
русской критики). С. 267-283.
316. Платонов А. П. Размышления читателя. Литературно-критические статьи и
рецензии / А. П. Платонов. М. : Современник, 1980. 287 с.
317. Поспелов
Г.
Н.
Литературоведение
и
литературная
критика
/
Г. Н. Поспелов // Проблемы теории литературной критики: сб. статей / под
ред. П. А. Пиколаена и Л. В. Чернец. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1980. С. 2035.
318. Проблема автора в художественной литературе : К 70-летию Б. О. Кормана
: сб. науч.тр. Ижевск : Изд-во Удм. ун-та, 1993. 220 с.
319. Прозоров В. В. Другая реальность : Очерки о жизни в литературе /
В. В. Прозоров. Саратов : Лицей, 2005. 208 с.
320. Прозоров В. В. Читатель и литературный процесс / В. В. Прозоров. Саратов
; Изд-во Сарат. ун-та, 1975. 211с.
321. Прохоров Е. Искусство публицистики
: Размышления и разборы /
Е. Прохоров. М. : Советский писатель, 1984. 359 с.
322. Пруссакова И. Сколько правды в факте ? / И. Пруссакова // Звезда. 1996.
№ 3 . С. 218-223.
323. Пушкин А. С. О критике // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 6 т. /
А. С. Пушкин. М.: Художественная литература, 1950. Т. 5. С. 115.
324. Резчикова А. А. Диалог в писательской литературной критике XX века
(советский период): автореф. дисс. ... канд. филол. наук / А. А. Резчикова.
Саратов, 2002. 18 с.
325. Розанов В. В. Собр. соч. О писательстве и писателях / под общ. ред.
А. Н. Николюкина / В. В. Розанов. М.: Республика, 1995. 1915 с.
326. Розенблюм Л. М. Творческие дневники Достоевского / Л. М. Розенблюм.
М.: Наука, 1981.368 с.
224
327. Руднева Е. Г. Нравственный потенциал художественного произведения и
литературная критика / Е. Г. Руднева // Проблемы теории литературной
критики: сб. статей / под ред. П. А. Николаева и Л. В. Чернец. М. : Изд-во
Моск. ун-та, 1980. С. 109-129.
328. Русские писатели о литературе : в 3 т. Л. : Советский писатель, 1939.
329. Русские писатели о литературном труде : в 4 т. Л. : Советский писатель,
1954-1956.
330. Рымарь Н. Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной
деятельности / Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. Воронеж : Логос-Траст, 1994.
264 с.
331.Седакова О. Слово после вручения премии Солженицына / О. Седакова //
Континент. 2003. № 116. С. 9-16.
332. Сиротина И. Л. Культурологический потенциал мемуарного источника:
поиски новой парадигмы [Электронный ресурс] / И. Л. Сиротина. Режим
доступа
:
http://anthropology.ru/ru/taxts/sirotina/confess_20.html.
Загл.
с
экрана.
333. Сиротина
И.
Л.
Культурологическое
источниковедение:
проблема
мемуаристики / И. Л. Сиротина // Методология гуманитарного знания в
перспективе XXI века. К 80-летию профессора Моисея Самойловича
Кагана.
Материалы
международной
научной
конференции.
Серия
«Symposium». Выпуск № 12. СПб. : Санкт-Петербургское философское
общество, 2001. С. 226-232.
334. Скафтымов
А.
П.
К
вопросу
о
соотношении
теоретического
и
исторического рассмотрения в истории литературы / А. П. Скафтымов //
Русская литературная критика. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1994. Вып. 3.
С. 134-159.
335. Соколов А. Н. Теория стиля / А. Н. Соколов. М. : Искусство, 1968. 224 с.
336. Стадников Г. В. О специфике писательской литературной критики / Г. В.
Стадников // Зарубежная литературная
критика. Вопросы теории и
225
истории: межвуз. сб. науч. тр. Л. : Изд-во Ленингр, пед. ин-та, 1985, С. 320.
337. Страхов В. И. О творческом процессе И. А. Гончарова / В. И. Страхов //
Учёные записки. Кафедра психологии Сарат. госуд. пед. ин-та. Саратов :
Изд-во Сарат. госуд. пед. ин-та, 1957. Вып. XXIX. С. 185-214.
338. Сутаева 3. Р. Мемуаристика / 3. Р. Суртаева // Теоретико-литературные
итоги XX века. М. : Наука, 2003. Т. 1. Литературное произведение и
художественный процесс. С. 76-79.
339. Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры / А. Тартаковский //
Вопросы литературы. 1999. Х» 1. С. 35-55.
340. Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX вв.:
От рукописи к книге / А. Г. Тартаковский. М. : Наука, 1991. 288 с.
341.Теоретико-литературные
итоги
XX
века. М.
: Наука, 2003.
Т.
1.
Литературное произведение и художественный процесс. 373 с.
342. Теоретико-литературные
итоги
XX
века. М.
: Наука, 2003.
Т. 2.
Художественный текст и контекст культуры. 447 с.
343. Теоретико-литературные итоги XX века. М. : Наука ; Нраксис, 2005. Т. 4.
Читатель : Нроблемы восприятия. 592 с.
344. Томашевский
Б. Теория
литературы.
Поэтика
:
учеб.
пособие /
Б. Томашевский. М.: Аспект Пресс, 1999. 334 с.
345. Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История
литературы. Кино / Ю. Н. Тынянов. М. : Наука, 1977. С. 255-270.
346.Урнов
Д. М. К эстетике чтения (Критик, писатель
и читатель) /
Д. М. Урнов // Вопросы философии. 1979. № 12. С. 114-125.
347. Успенский Б. А. Поэтика композиции / Б. А. Успенский. СПб. : Азбука,
2000. 352 с.
348.Учёнова В. В. Гносеологические проблемы публицистики / В. В. Учёнова.
М. : Изд-во Моск. ун-та, 1971. 147 с.
226
349. Учёные записки Тартуского университета.
1986.
151 с. Вып. 683 :
Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия. Труды по русской
и славянской филологии.
35О.Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы / Р. Уэллек, О. Уоррен. М. :
Прогресс, 1978.326 с.
351. Федотов Г. П. Судьба и грехи России : избранные статьи по философии
русской истории и культуры : в 2 т. / Г. П. Федотов. СПб.: София, 1991.
352. Фортунатов Н. Пути исканий. О мастерстве писателя / П. Фортунатов. М. :
Советский писатель, 1974. 239 с.
353. Франк С. Л. Этюды о Пушкине / С. Л. Франк. СПб. : Фонд Русской поэзии,
1998. 128 с.
354. Фуко М. Что такое автор ? / М. Фуко // Современная литературная теория :
сб. материалов. Саратов : СТИЛЛО, 2000. С. 27-43.
355.Хализев В. Е. Интерпретация и литературная критика / В. Е. Хализев //
Проблемы теории литературной критики: сб. ст. / под ред. П. А. Пиколаева
и Л. В. Чернец. М.: Пзд-во Моск. ун-та, 1980. С. 49-92.
356. Хализев В. Е. К теории литературной критики / В. Е. Хализев //
Филологические науки. 1977. № 1. С. 3-15.
357. Хализев В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. 3-е изд., испр. и доп. М. :
Высшая школа, 2002. 437 с.
358. Художественное восприятие / под ред. Б. С. Мейлаха. Л. : Паука, 1971.
Сб. 1.387 с.
359. Цветаева М. Пленный дух : Воспоминания о современниках. Эссе /
М. Цветаева. СПб.: Азбука, 2000. 448 с.
360. Цветаева М. Мой Пушкин / М. Цветаева. СПб.: Азбука, 2001. 223 с.
361. Цветаева М. Поэт о критике / М. Цветаева // Октябрь. 1987. Х» 7. С. 185197.
362. Черепахов М. С. Проблемы теории нублицистики / М. С. Черепахов. М. :
Мысль, 1973. 272 с.
227
363. Черепахов М. С. Работа над очерком / М. С, Черепахов, 2-е изд., перераб.
М.: Изд-во Моск. ун-та, 1966. 95 с.
364. Чернец Л. В. О формах интерпретации литературных произведений /
Л. В. Чернец // Художественное восприятие : Проблемы теории и истории :
межвуз. тематич. сб. науч. тр. Калинин : Изд-во Калинин, ун-та, 1988.
С. 42-53.
365. Чечулин
Н. Мемуары, их значение и место в ряду
источников (Вступительная
лекция, читанная в
исторических
Санкт-Петербургском
университете 22.01.1891 г. перед началом курса «Русские мемуары XVIII
в.») / П. Чечулин. СПб.: Изд-во Типографии В. С. Балашева, 1891. 16 с.
366. Чупринин С. Критика это критики : Проблемы и портреты / С. Чунринин.
М.: Советский писатель, 1988. 313 с.
367. Чурилина Л. Н. «Слово персонажа» и «слово автора» : К проблеме
соотношения / Л. Н. Чурилина // Вестник ОГУ. Гуманитарные науки.
Русская филология. Языкознание. 2002. № 6. С. 102-105.
368. Шайтанов И. «Непроявленный жанр», или Литературные
заметки о
мемуарной форме / И. Шайтанов // Вопросы литературы. 1979. № 2. С. 5077.
369. Шаламов В. Новая книга : Воспоминания. Записные книжки. Переписка.
Следственные дела / В. Шаламов. М. : Изд-во Эксмо, 2004. 1072 с.
370. Шаламов В. Т. Воспоминания / В. Т. Шаламов. М. : 0 0 0
«Издательство
"Олимп"» ; 0 0 0 «Издательство ACT», 2001. 384 с.
371. Шкловский В. Б. О теории прозы / В. Б. Шкловский. М. : Советский
писатель, 1983. 383 с.
372.ШМИД В. Нарратология / В. Шмид. М. : Языки славянской культуры, 2003.
312 с.
373. Щеглов М. А. Очерк и его особенности // Ш,еглов М. А. Литературнокритические статьи / М. А. Щеглов. М . : Советский писатель, 1958. С. 9-47.
228
374. Эвентов И. С. «Степень образованности всей литературы» (о критике
вообще и о писательской критике) / И. С, Эвентов // Современная
литературно-художественная критика. Л . : Наука, 1975. С. 156-177.
375. Эйдинова В. Стиль художника: Концепции стиля в литературной критике
20-х гг. /В. Эйдинова. М.: Художественная литература, 1991. 284 с.
376. Эйдинова В. В. Специфика анализа стиля писателя в литературной критике
(на материале литературных портретов Вяч. Полонского) / В. В. Эйдинова
// Проблемы теории литературной критики : сб. статей / под ред.
П. А. Николаева и Л. В. Чернец. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1980. С. 200-208.
377.Эпштейн М. Законы свободного жанра. Эссеистика и эссеизм в культуре
нового времени // Эпштейн М. Все эссе : в 2 т. / М. Эпштейн. Екатеринбург
: У-Фактория, 2005. Т. 1 : В России. С. 477-533.
378. Эпштейн М. Критика в конфликте с творчеством
(Методологические
тупики современной буржуазной критики) / М. Эпштейн // Вопросы
литературы. 1975. № 2 . С. 131-168.
379. Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны : О литературном развитии XIX-XX в.
/ М. Н. Эпштейн. М.: Советский писатель, 1988. 414 с.
380. Эпштейн М. Эссе об эссе // Эпштейн М. Все эссе : в 2 т. / М. Эпштейн.
Екатеринбург : У-Фактория, 2005. Т. 1 : В России. С. 11-16.
IV
381. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные
понятия и термины : учебное пособие. М. : Высшая школа ; Издат. центр
«Академия», 2000. 556 с.
382. Казак В. Лексикон русской литературы XX века / В. Казак. М. : Культура,
1996.493 с.
229
383.Книгин И. А. Словарь литературоведческих терминов / И, А. Книгин,
Саратов : Лицей, 2006. 272 с.
384. Краткая литературная энциклопедия : в 9 т. М, : Советская энциклопедия,
1978. Т. 9. 968 с.
385. Левитская
Н. Г.
Александр
Солженицын
:
Биобиблиографический
указатель. Август 1988-1990 / Н. Г. Левицкая. М. : Советский фонд
культуры ; Дом Марины Цветаевой, 1991. 128 с.
386. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М. : НПК «Интелвак»,
2003. 1596 стлб.
387. Русские писатели 20 века : Биографический словарь. М. : Большая
Российская библиотека ; Рандеву-АМ, 2000. 806 с.
388. Русские писатели : XX век. Биобиблиографический словарь : в 2 ч. / под
ред. Н. Н. Скатова. М.: Просвещение, 1998. Ч. 2. 656 с.
389. Спиваковский П. Е. Краткая библиография сочинений А. И. Солженицына
и работ о нём / П. Е. Спиваковский // Литературное обозрение. 1999. № 1.
С. 58-68.
390. Тимофеев Л. И., Венгеров М. П. Краткий словарь литературоведческих
терминов / Л. И. Тимофеев, М. П. Венгеров. 4-е изд., испр. и доп. М. :
Учпедгиз, 1963. 192 с.
391. Христианство
и
новая
русская
литература
XVIII-XX
веков.
Библиографический указатель. 1800-2000. СПб.: Паука, 2002. 889 с.
392. Художественное восприятие. Основные термины и понятия. (Словарьсправочник). Тверь : Изд-во Тверского ун-та, 1991. 90 с.