The tyme com - СПбГЭУ | Библиотека - санкт
advertisement
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧЕРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «САНКТПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» ГУМАНИТАРНЫЙ ФАКУЛЬТЕТ АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ СБОРНИК НАУЧНЫХ СТАТЕЙ ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТПЕТЕРБУРГСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 2013 ББК 81 А 43 Актуальные проблемы современной лингвистики : Сборник наА 43 учных статей. – СПб. : Изд-во СПбГЭУ, 2013. – 167 с. ISBN 978-5-7310-2935-3 Сборник научных статей подготовлен гуманитарным факультетом Санкт-Петербургского экономического университета. Структура сборника отражает сложившиеся на факультете научные школы – когнитивно-семантическую, интерлингвокультурологическую, дискурсивную и интеракционально-грамматическую. В нем содержатся последние исследования по самым актуальным проблемам современного языкознания, выполненные на стыке нескольких научных дисциплин. В центре внимания – проблемы когнитивной лингвистики, лингвистики текста, стилистики, лексикологии, фоносемантики, грамматики, перевода, а также материалы по методике преподавания иностранных языков в вузе. Материалы сборника могут быть использованы при разработке учебных программ филологических факультетов, а также представят интерес для широкого круга специалистов, интересующихся проблемами современной лингвистики. ББК 81 Ответственный редактор канд. филол. наук, доц. Е.А. Нильсен Рецензенты: д-р филол. наук, проф., зав. кафедрой коммуникационных технологий и связей с общественностью СПбГЭУ А.Д. Кривоносов канд. филол. наук, зав. кафедрой теории языка и переводоведения СПбИГО О.А. Миронова ISBN 978-5-7310-2935-3 © СПбГЭУ, 2013 3 СОДЕРЖАНИЕ Когнитивный аспект изучения языковых единиц Кононова И.В. О методах описания структуры лингвокультурного концепта ............................................................................................................. 5 Нильсен Е.А. Отражение когнитивной схемы восприятия темпоральности в среднеанглийских текстах............................................... 14 Лексикология, лексическая семантика, фоносемантика Гончарова В.В. Читаете ли вы словари?........................................................ 31 Иванова Е.Ю. Понятие дефразеологизации и способы перевода дефразеологизированных единиц в художественной литературе .............. 40 Карнова Т.С. Заимствования в японском языке: гайрайго .......................... 49 Никулина О.В. К анализу среднеанглийских политических терминов....... 55 Фрайман В.Е. Региональная семантическая дивергенция английской лексики (на базе языковых корпусов) ........................................................... 62 Шамина Е.А. Фоносемантика русских жаргонизмов в восприятии носителей шведского языка ........................................................................... 69 Текст и дискурс. Стилистика и интерпретация текста Алиева В.В. Метафора как передача лирического содержания в поэзии Дж. Байрона...................................................................................... 75 Белоглазова Е.В. Приписываемая когерентность как механизм порождения юмористического эффекта........................................................ 80 Гололобова Л.И. Метафора и метонимия в английском рекламном тексте................................................................................................................ 86 Киселёва С.В., Панкратова С.А. К вопросу о репрезентации образного компонента в метафоре (антропоморфизм) .................................................. 91 Никифорова А.М. Функции цветовой невербальной метафоры в американском политическом интернет-дискурсе (на материале сайтов политических партий США) .............................................................. 94 Полякова С.Е. Диалог дискурсов как неотъемлемая часть ритуального политического события в инаугурационных речах президентов США ... 104 Седых Э.В. К концепции английского романтизма.................................... 111 Тимралиева Ю.Г. Газетные неологизмы как отражение общественно-политической жизни нации (на примере немецкоязычных СМИ) ................................................................................ 120 Трощенкова Е.В. Автостереотипы американцев в коммуникативных стратегиях общественно-политического дискурса .................................... 127 4 Хитрова Т.В., Цветаева Е.В. Роль и образ автора журналистского произведения в структуре типичного американского издания «The Washington Post» .................................................................................. 136 Шмулевич Л.И. Юмор в системе коммуникативной иерархии ................. 139 Теоретическая грамматика Колыбелкина Е.В. Язык и культура в современной действительности. Категория числа в английском, русском и французском языках.............. 146 Максимова Е.Е. Взаимодействие семантики глаголов недостаточности и категориального значения формы перфекта настоящего времени........ 153 Вопросы методики преподавания иностранных языков в высшей школе Аршава И.Ф., Пономарева Л.Ф. Некоторые психологические аспекты преподавания иностранных языков............................................................. 159 Пономарева Л.Ф. К вопросу о расширении потенциального словарного запаса как методу обучения чтению текстов по специальности на неязыковом факультете ............................................ 162 Сведения об авторах ................................................................................... 166 5 КОГНИТИВНЫЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ И.В. Кононова О МЕТОДАХ ОПИСАНИЯ СТРУКТУРЫ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОГО КОНЦЕПТА К настоящему моменту в лингвокультурологии сложился целый ряд подходов к выявлению структуры концепта. Все они основываются на положении о том, что как единица концептуальной системы концепт репрезентируется семантическими структурами различного уровня сложности и абстрактности и имеет свои «представительства» в лексической системе языка. Многослойность лингвоконцепта проявляется в присутствии в его структуре нескольких качественно отличных составляющих (слоев, компонентов и пр.), мнения исследователей расходятся здесь лишь относительно количества и характера последних. Наиболее известные в настоящее время подходы к описанию структуры концепта, лежащие в основе целого ряда современных исследований в области лингвоконцептологии, принадлежат Ю.С. Степанову, В.И. Карасику, И.А. Стернину, В.В. Колесову и Г.Г. Слышкину. Широко известна трактовка концепта Ю.С. Степанова, который утверждает, что концепт имеет многослойную структуру и выделяет: (1) «основной признак», «актуальный слой» концепта, в котором «концепт актуально существует для всех пользующихся данным языком (языком данной культуры) как средство их взаимопонимания и общения»; (2) дополнительный или несколько дополнительных, «пассивных» признаков, являющихся уже неактуальными, «историческими», актуализирующимися «при общении людей лишь некоторых социальных групп»; (3) «буквальный смысл», или «внутреннюю форму, обычно вовсе не осознаваемую, запечатленную во внешней, словесной форме», или этимологический, наиболее удаленный в историю, признак концепта [16]. Данный подход можно назвать диахроническим, так как он рассматривает структуру концепта в процессе ее эволюционирования в рамках культуры, И.А Стернин определяет его как «культурологический» [13, с. 16]. Оригинальная концепция структуры лингвокультурного концепта принадлежит Г.Г. Слышкину [14, с. 51-67], который предлагает ассоциативную модель концепта, исходя из того, что последний функционирует как процесс непрерывной номинации и реноминации объектов, появления новых и утраты старых ассоциативных связей между языковыми единицами и номинируемыми объектами. Номинативная плотность концепта в рамках данного подхода является основной характеристикой интразоны 6 концепта (совокупности входящих в концепт ассоциаций), а метафорическая диффузность – его экстразоны (совокупности исходящих ассоциаций) [14, с. 60]. По мнению В.В. Колесова, смысловое единство концепта обеспечивается последовательностью его «проявления в виде образа, понятия и символа» [8, с.107], где образ представляет психологическую основу знака, понятие отражает логические функции сознания, а символ – общекультурный компонент словесного знака [см.: 8, с.42]. И.А.Стернин и З.Д. Попова предлагают полевую модель концепта по аналогии с полевой организацией значения слова (развивая идеи Э.Рош, Е.В. Рахилиной, Л.О. Чернейко и др.). Исходя из того, что значение слова имеет полевую структуру (архисема в ядре, дифференциальные семы на ближней периферии, скрытые семы на дальней периферии), авторы предлагают допустить, что и концепт имеет многослойную организацию, которая может быть выявлена через анализ языковых средств ее репрезентации [11]. По мнению авторов подхода, концепт может получить полевое описание – в терминах ядра и периферии. К ядру относятся прототипические слои с наибольшей чувственно-наглядной конкретностью, первичные яркие образы; более абстрактные признаки составляют периферию концепта. Базовый образ может исчерпывать содержание концепта, если концепт отражает конкретные чувственные ощущения и представления, либо вычленяется в сознании примитивно мыслящих индивидов. В более сложных концептах на базовый образ наслаиваются дополнительные концептуальные признаки. Признаков может быть много, они могут образовывать относительно автономные концептуальные слои от более конкретного слоя к более абстрактному. Совокупность базового образа, его когнитивных признаков и концептуальных слоев составляют объем концепта. Авторы подчеркивают, что «многочисленных концептуальных слоев в концепте может не быть, но базовый когнитивный слой с чувственно-образным ядром есть у каждого концепта, иначе концепт не может фиксироваться в универсальном предметном коде как дискретная единица мышления (смысловая отдельность), не может функционировать как мыслительная единица» [12, с. 34]. И.А. Стернин совершенно обоснованно определяет разработанное им направление исследования концептов как семантико-когнитивное, состоящее в изучении «лексической и грамматической семантики языка как средства доступа к содержанию концептов» [13, c. 16]. В.И. Карасик, выявляя структуру концептов – духовных ценностей, выделяет в ней, помимо образной, понятийную и ценностную составляющие [6, с. 39]. Образную составляющую автор понимает как «след чувственного представления в памяти в единстве с метафорическими переносами» [7, с. 27]. Понятийная составляющая представляет собой, по мне- 7 нию В.И. Карасика, «совокупность существенных признаков объекта или ситуации и итог их познания» [6, с. 39]. С лингвокультурологической точки зрения доминирующей является ценностная составляющая, поскольку она более всего культурно значима. Принимая подход к моделированию структуры концепта В.И. Карасика в целом, С.Г Воркачёв выделяет в семантическом составе лингвоконцепта, помимо образной, ценностной и понятийной, также значимостную составляющую, «определяемую местом, которое занимает имя концепта в языковой системе» [3, с. 7]. В значимостную составляющую входят также этимологические и ассоциативные характеристики имени концепта. Термин «значимостная» в концепции С.Г. Воркачёва восходит к Ф. Соссюру, который назвал совокупность имманентных характеристик, определяющих место языковой единицы в лексико-грамматической системе «значимостью» (valeur) [15, с. 113-114, 146-148]. Исследовать ее Соссюр призывает не только по «оси одновременности», в синхронии, но и по «оси последовательности», в диахронии [15, с. 114]. Последняя ось в случае значимостной составляющей лингвокультурного концепта раскрывается, по мнению С.Г. Воркачёва, как «этимологическая память слова», фиксирующая эволюцию внутренней формы лексической единицы, путь ее «этимона» [3, с. 124]. В синхронии значимостная составляющая лингвоконцепта описывается, по мнению С.Г. Воркачёва, через внутрипарадигматическую «равнозначность» и «разнозначность» ЛСВ этого имени: отношения синонимии и омонимии в границах соответствующей словарной статьи. В число значимостных характеристик концепта входит, по предположению автора, также соотношение частеречных реализаций его имени, его словообразовательная продуктивность. Значимостными являются и прагмастилистические свойства лексико-грамматических единиц, поскольку они реализуются исключительно на фоне синонимического ряда [3, с.124]. Из вышесказанного следует, что содержание значимостной составляющей концепта выводится автором из ассоциаций его языкового имени, его словообразовательной продуктивности и номинативной плотности, однако из ассоциативных отношений имен концепта выводится в рамках данного подхода также содержание понятийной составляющей концепта. В.И. Карасик, впервые выделивший понятийную составляющую в структуре лингвокультурного концепта, предположил, что для концептов–духовных сущностей понятийный компонент является определяющим и представляет собой «совокупность существенных признаков объекта или ситуации и итог их познания» [6, с. 39]. Само по себе данное определение не вызывает сомнения, однако ученые, развивающие данный подход, так и не пришли к единому и четкому мнению относительно способов выявления конституентов понятийной составляющей концепта. С.Г. Воркачёв, в частности, предположил, что «определить ее изначально можно «апафатически», 8 через отрицание: это – то в содержании концепта, что не является метафорически-образным и не зависит от внутрисистемных («значимостных») характеристик его языкового имени» [3, с. 80]. Данный тезис также не позволяет достаточно ясно представить себе процедуру выявления признаков рассматриваемого компонента. Вероятно, сама природа концепта, его диффузность, размытость границ не позволяют применить достаточно жесткую процедуру в процессе его моделирования. Положение также усложняется активным процессом терминотворчества. Имея в виду приблизительно одно и то же, авторы разных подходов к моделированию структуры концепта не могут прийти к единому мнению, попросту называя одно и то же разными словами. Термин «понятийный», вероятно, должен подразумевать, что данный компонент включает определение содержания входящего в него понятия. В частности, понятийная составляющая морально-этического концепта должна включать определение данного нравственного принципа или чувства. Например, «conscience – the sense or consciousness of the moral goodness or badness of one’s own conduct, intentions or character together with a feeling of obligation to do right or be good» [18]. Определение представляет собой логическую операцию, раскрывающую содержание понятия, в ходе которой устанавливаются функции семантических признаков и их иерархия в составе понятия. Дистинктивные, родовые признаки обеспечивают тождественность понятия самому себе при использовании его в различных теориях и фиксируют его объем. Эссенциальные признаки связаны с интерпретацией содержания понятия в рамках определенной концепции [2, с. 121; 4, с. 6]. Философские понятия-термины могут быть определены и наполнены конкретным содержанием, лишь будучи включенными в теорию, которая выступает границей их смысла. Даже не придерживаясь столь жесткого подхода, то есть, по сути, пытаясь моделировать понятийные составляющие концептов на уровне обыденного сознания, мы вынуждены выявлять в их структуре родо-видовые признаки, в противном случае термин «понятийная» теряет адекватность. В ряде существующих в настоящее время исследований по лингвоконцептологии, следующих описанному выше подходу, «понятийная» составляющая культурных концептов на деле выводится путем выявления доминантных ассоциаций (тематических, парадигматических, синтагматических), в которые вступают ЛСВ конкретных частеречных реализаций имен концепта в разнообразных условиях дискурса [10; 5, с. 36-40 и пр.]. О.В. Евтушенко, анализируя структуру концепта «ревность» в русской культуре, отмечает, что для выявления «понятийного уровня» концепта ею было описано ассоциативное поле слова ревность, для чего исследовалась его сочетаемость в художественных текстах XVIII-XXI вв. «Мы исходим из того, – пишет далее автор, – что анализ сочинительных связей 9 слова и включающих его перечислительных рядов позволяет выявить ядерные элементы понятийного уровня соответствующего концепта» [5, с. 36]. Не вызывает сомнения тот факт, что признаки понятийной составляющей лингвокультурного концепта, действительно, могут выводиться на базе прототипических ассоциаций, выявляемых в индивидуальных дискурсивных трактовках концепта. Но необходимо учитывать, что основой любого понятия являются родовые компоненты смысла, ассоциации же фиксируют их достаточно редко. Возвращаясь к концепту «ревность», можно предположить, что определение, отражающее понятийную составляющую концепта, должно включать гипероним «чувство». Толковый словарь под редакцией С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой предлагает следующее определение значения слова ревность: «мучительное чувство сомнения в чьей-то верности, любви» [17]. Однако анализ ассоциативных связей имени концепта «ревность», проведенный О.В. Евтушенко, позволил автору заключить, «что ядерными элементами понятийного уровня концепта являются «обида», «злость», «стремление» и «месть» [5, с. 37]. Таким образом, ассоциации выводят нас на признаки концепта эквивалентного уровня обобщения, что не позволяет методике выявления ассоциаций имен концепта быть адекватной (и достаточной) при выявлении его понятийной составляющей. Нами был предложен подход к моделированию структуры лингвокультурного концепта, уточняющий и развивающий положения описанных выше концепций [9, с. 91-104]. В соответствии с предлагаемым подходом структура лингвокультурного концепта включает образную, ассоциативную, понятийную, ценностную, этимологическую и историческую составляющие. Этимологическая составляющая («этимологический слой», по Ю.С. Степанову) концепта определяется внутренней формой слова, являющегося ключевым репрезентантом концепта. Этимологическая составляющая концепта служит средством дополнительной мотивации его ценностной составляющей. С целью иллюстрации вышесказанного рассмотрим этимологическую составляющую британского морально-этического концепта «conscience». Исследуя факты языковой репрезентации концепта «совесть» в русском языке, Н.Д. Арутюнова отмечает, что он «входит в группу социо-оценочных концептов, регулирующих взаимодействие человека с «Другим» (другими, социумом)» [1, с. 54]. Благодаря фактору «Другого» и формируется сознание (от греч. syneidesis; лат. conscientia). «Сознание не просто сознает, но сознавая, оно судит и осуждает. В нем присутствует система норм, с которой человек соотносит свои действия – предстоящие и уже совершенные. Приобретая судейскую функцию, сознание становится совестью» [1, с. 55]. В большинстве европейских культур связь совести и сознания сохранилась. В английском языке лишь с 10 XVII в. стали различать consciousness – «сознание, осознание» и conscience – «совесть». Ассоциативная составляющая концепта индуцируется наиболее частотными (прототипическими) ассоциативными отношениями имен, имеющих внеконтекстную связь с концептом. Понятийная составляющая концепта имеет зоны пересечения с ассоциативной, так как может включать смыслы, выводимые из доминантных ассоциативных связей концепта, однако базовыми в ее содержании являются дистинктивные, родовые признаки. Понятийная составляющая, хоть и может включать смыслы, выводимые из доминантных ассоциативных связей концепта, неинформативна при выявлении национальнокультурных смыслов, так как содержит гипер-гипонимические признаки понятия, которые в случае концептов духовных сущностей могут совпадать в формулировках представителей разных культур. Более того, не будучи спрошенными, многие представители национально-языкового сообщества, никогда не пытаются сформулировать содержание понятийной составляющей концепта, успешно оперируя им в сознании. Сравнительный анализ определений морально-этических понятий, данных в современных толковых словарях английского и русского языков, выявил лишь крайне незначительную степень их этноспецифичности. Образная составляющая концепта может включать наглядночувственное представление («мыслительную картинку», перцептивный образ), а также комбинацию концептуальных метафор, выводимых носителем языка из сочетаемости имени, объективирующего концепт в языке. Метафорическое ядро концепта ментальной сущности поддается эмпирической верификации средствами языка и во многом мотивирует ценностную составляющую концепта. Историческая составляющая лингвокультурного концепта включает наиболее значимые признаки ассоциативных составляющих концепта, входящие в его структуру на более ранних этапах существования в концептосфере этноса и, в значительной степени, определяющие его синхронное состояние. В качестве иллюстрации влияния исторической составляющей на «судьбу» концепта можно сопоставить русский концепт «честь» и британский концепт «honour». Номинативная плотность данных концептов в языках обеих культур примерно одинакова (около 30 единиц в каждом языке). Показатель же метафорической диффузности [см.: 14, с. 60] различен. Как русский концепт «честь», так и британский «honour» ассоциативно связаны с концептами «война» (military honours, the honours of war – «воинские почести», field of honour – «поле чести») и «похороны» (the last honours – «последние почести»). Однако лексема honour, в отличие от лексемы честь, активно подвергается метафоризации, демонстрируя связь с рядом других сфер социальной активности. Таковыми являются: 11 1) образование: honours (degree) – ‘диплом с отличием’, honour society – ‘почетное общество, организация для школьников или студентов, имеющих высокую академическую успеваемость’[18]; 2) финансово-деловая сфера: to honour a bill (a cheque) – ‘оплатить вексель (чек)’ [18]; 3) азартные игры (карты): honour – ‘пять старших козырей или четыре туза в игре без козырей’[18]; 4) спорт (гольф): honour – ‘право первого удара’[18]; 5) гостеприимство: to do the honours of the house – ‘выполнять обязанности хозяина дома’; to do the honours of the table – ‘выполнять обязанности хозяина дома за столом’[18]. Эти межкультурные различия в метафорике концептов сигнализируют о различной значимости концептов в соответствующих лингвокультурах и находят объяснение в истории рассматриваемых культур. В западноевропейской культуре утверждение понятия чести как одного из важнейших пунктов ценностной иерархии связано со средневековым рыцарством. Основной целью рыцарского идеала было создание изощренной системы правил поведения, способствующих поддержанию господствующего положения сословия рыцарей-феодалов и постоянному подчеркнутому выделению его из общей человеческой массы в почти особый биологический вид. Честь являлась сословной прерогативой, отличающей аристократию от прочего населения. В рыцарской среде, помимо чести сословной, играло очень важную роль и понятие чести личной, т.е. поддержание личного престижа, связанного с непрерывным подтверждением своей силы и воинского искусства, что было обусловлено постоянным процессом перераспределения имущества и материальных благ внутри сословия. Честь в западной культуре изначально была связана с соревновательностью и самоутверждением в социуме. На Руси же такого феномена, как рыцарство, не сложилось вообще. Понятие чести, как известно, не фигурирует среди христианских добродетелей, а соревновательность, лежащая в основе рыцарского понимания чести, чужда идеалу ортодоксального христианства. По мере обогащения ассоциативной составляющей концепта новыми ценностно акцентуированными признаками ряд старых, теряющих актуальность и интенсивность оценочности, переходит в историческую составляющую. Важно учитывать при этом, что ни один из когда-либо ценностно акцентуированных признаков концепта не элиминируется полностью. Оставаясь в «пассивном» (историческом) слое, они способны актуализироваться в особых условиях дискурса. Основное внимание в исследовании структур лингвокультурных концептов следует уделять, на наш взгляд, выявлению структур их ассоциативных составляющих, так как последние подвергаются верификации 12 фактами языка, наиболее полно представляют национальное своеобразие концептов, в первую очередь отражают диахронические изменения в структуре и ценностном статусе концептов, структурируют субконцептосферы и, в конечном итоге, национальную концептосферу. Национальное своеобразие концептов определяется также их этимологической составляющей. Однако в силу того, что концепт в процессе своего исторического развития неоднократно «меняет одежды», обретая с диахроническими изменениями лексической системы языка новых репрезентантов, его этимологическую составляющую необходимо выявлять в рамках отдельных исторических срезов. Информация о прежних этимонах отходит в исторический слой концепта и не осознается носителями языка более поздних эпох [9, с. 95]. Диахроническое исследование ассоциативных составляющих концептов позволяет сделать вывод о структуре их исторических составляющих, включающих наиболее значимые в тот или иной период развития концепта ассоциаты, а также признаки этимологических составляющих предыдущих эпох. Историческая составляющая актуализируется в специфических условиях дискурса, однако мотивирует современную структуру и национально-культурную специфику концепта. Говоря об иерархической организации составляющих лингвоконцепта, можно утверждать, что образная составляющая концепта (перцептивный и/или метафорический образы) совместно с ее ингерентными когнитивными признаками является ядром концепта. При этом безосновательно было бы утверждать, что существует иерархия в отношении к ядру прочих пяти составляющих концепта. В терминах полевого подхода более целесообразно рассуждать, реконструируя ассоциативную составляющую концепта, так как последняя изоморфна репрезентирующему ее лексико-семантическому полю. Ассоциативная составляющая является значимым конструктом концепта, отражающим его бытие в актуальном срезе, однако все содержание концепта к ней ни в коем случае не сводится. Именно это позволяет концепту «пережить» своих номинантов, не диссимилироваться вместе с распадом актуализирующих его лексических микропарадигм. Библиографический список 1. Арутюнова Н.Д. О стыде и совести // Логический анализ языка: Языки этики. – М.: Яз. рус. культуры, 2000. – С. 54-77. 2. Войшвилло Е.К. Понятие как форма мышления: логикогносеологический анализ. – М.: URSS; Изд-во ЛКИ, 2007. – 236 с. 3. Воркачёв С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. – М.: Гнозис, 2004. – 236 c. 13 4. Гусейнов А.А. Об идее абсолютной морали: Доклад на международной конференции «Философия морали в контексте многообразия культур, Москва, июнь 2002 // Вопросы философии. – 2003. – № 3. – С. 3-12. 5. Евтушенко О.В. О перспективах изучения структуры концептов // Вопросы когнитивной лингвистики: Научно-теоретический журнал. – Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина. – 2009. – № 1. – С. 35-43. 6. Карасик В.И. Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики: Сб. научн. тр. – Волгоград: Перемена, 1999. – 195с. 7. Карасик В.И., Прохвачева О.Г., Зубкова Я.В., Грабарова Э.В. Иная ментальность. – М.: Гнозис, 2005. – 352 с. 8. Колесов В.В. Философия русского слова. – СПб.: ЮНА, 2002. – 444с. 9. Кононова И.В. Структура и языковая репрезентация британской национальной морально-этической концептосферы (в синхронии и диахронии): Дис. … д-ра филол. наук: 10.02.04. – СПб.: СПбГУЭФ, 2010. – 361 с. 10. Лаврентьева Л.Р. Концепт «верность» в языке англосаксонской поэзии VII-XII веков (лингво-этнический аспект): Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. – Владивосток, 2006. – 25 с. 11. Попова З.Д., Стернин И.А. Интерпретационное поле национального концепта и методы его изучения // Культура общения и ее формирование. Вып. 8. – Воронеж, 2001. – С. 34-56. 12. Попова З.Д., Стернин И.А. Язык и национальное сознание. Вопросы теории и методологии. – Воронеж: ВГУ, 2002. – 313 с. 13. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. – М.: ACT: Восток-Запад, 2010. – 314 с. 14. Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты. – Волгоград: Перемена, 2004. – 340 с. 15. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 1977. – 695 с. 16. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 3-е изд., испр. и доп. – М.: Академ. проект, 2004. – 991 с. 17. Толковый словарь русского языка / Под. ред. С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой. 4-е изд., доп. – М.: Азбуковник, 1999. – 944 с. 18. ODE – Oxford Dictionary of English. – 2 nd. ed. / ed. by Catherine Soanes, Angus Stevenson. – Oxford: Oxford univ. press, 2003. 14 Е.А. Нильсен ОТРАЖЕНИЕ КОГНИТИВНОЙ СХЕМЫ ВОСПРИЯТИЯ ТЕМПОРАЛЬНОСТИ В СРЕДНЕАНГЛИЙСКИХ ТЕКСТАХ Принимая во внимание работы, посвященные описанию концептуальных метафор времени в современном английском языке (G. Lakoff, M. Johnson, M. Turner и др.), концептуализации времени (V. Evans и др.), описанию структуры понятия времени (В.Г. Гак) и т. д., а также основываясь на идее В.Я. Шабеса, писавшего о том, что реализация «Времени» как одной из событийных категорий репрезентируется двояко: как цельный континуальный процесс и как дискретная последовательность операций [1], предлагаем следующую схему субъективного континуально– дискретного восприятия времени человеком: Используя приведенную выше схему восприятия темпоральности человеком, рассмотрим репрезентацию этой когнитивной схемы в среднеанглийских текстах. Прежде всего, мы разграничиваем динамичную перцепцию времени, подразумевающую ощущение непрерывного потока времени, устремленного из прошлого в будущее, и условно статичное или дискретное восприятие, при котором какой-либо момент (в случае инстантанности) или отрезок времени (хронометрия) как бы выхватывается сознанием из общего временного континуума и воспринимается как дискретный. В частности, в «Рассказе Рыцаря» из «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера встречаются следующие примеры, эксплицирующие хронометрию: «In derknesse and horrible and strong prisoun ║ Thise seven yeer hath seten Palamoun» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 437] «Паламон просидел в ужас- 15 ной темной тюрьме 7 лет» (пер. Е.Н.); «For he hade yeve his gayler drynke so ║ Of a clarree maad of a certeyn wyn, ║ With nercotikes and opie of Thebes fyn, ║ That al that nyght, thogh that men wolde him shake, ║ The gayler sleep, he myghte nat awake» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 437] «Он опоил тюремщика вином, в которое добавил пряности, приправы, снотворные травы и опий, поэтому страж крепко проспал всю ночь, сколько его ни трясли, чтобы разбудить, он не мог проснуться» (пер. Е.Н.). В этих предложениях речь идет о временных отрезках, наполненных важными событиями: заточением героя и сном стража, позволившим Паламону спастись из тюрьмы. Они настолько значимы для героя повествования, что могут рассматриваться как дискретные, обособленные от временного континуума, что позволяет отнести эти примеры к хронометрии. Хронометрия часто сочетается в памятниках письменности среднеанглийского периода с событийностью, если границы временного отрезка маркируются не конкретными датами, а рамками совершения какого-либо действия или события. Например: «That as that day ther dorste noon withstonde, ║ Whyl that he held his blody swerd in honde» (Troilus and Criseyde, Book II, 202-203) [2, c. 224] «В тот день никто не мог ему противостоять, пока он держал в руках свой окровавленный меч» (пер. Е.Н.); «I may not slepe never a Mayes morwe» (Troilus and Criseyde, Book II, 1098) [2, c. 237] «Я не могу спать в майское утро» (пер. Е.Н); «Thy litel wit was thilke tyme a-slepe» (The Legend of Good Women, Prologue, 537) [2, c. 365] «Твое сознание в то время спало» (пер. Е.Н); «Thise seven yeer I have your servant be» (The Legend of Good Women, The Legend of Ariadne, 2120) [2, c. 386] «Эти семь лет я был твоим слугой» (пер. Е.Н.); «The owle al night aboute the balkes wond» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2253) [2, c. 388] «Сова все ночь летала меж кровельными балками» (пер. Е.Н.); «Five yeer his wyf and he togeder dwelle…» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2259) [2, c. 388] «Пять лет он жил вместе с женой…» (пер. Е.Н.); «This revel, ful of songe and ful of daunce, ║ Lasteth a fourtenight, or litel lasse» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2255-2256) [2, c. 388] «Это празднество, полное песен и танцев, продлилось две недели или немного меньше» (пер. Е.Н.); «This Theseus let make his shippes yare, ║ And into Grece him-self is forth y-fare ║ Unto his fader in lawe, and gan him preye ║ To vouche-sauf that, for a month or tweye, ║ That Philomene, his wyves suster, mighte ║ On Progne his wyf but ones have a sighte» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 22702275) [2, c. 389] «Этот Терей снарядил корабли и направился в Грецию к своему свекру и молил его, чтобы он позволил Филомеле, сестре его жены, повидаться хоть однажды с Прокной, побыть с ней месяц или два» (пер. Е.Н.); «But in a month he wolde again retorne» (The Legend of Good 16 Women, The Legend of Phyllis, 2477) [2, c. 391] «Но через месяц он снова вернется» (пер. Е.Н.); «And rede Mars was, that tyme of the yere, ║ So feble, that his malice is him raft, ║ Repressed hath Venus his cruel craft» (The Legend of Good Women, The Legend of Hypermnestra, 2589-2591) [2, c. 393] «И красный Марс в это время года был настолько слаб, что не мог причинить много вреда, поскольку Венера подавляла его жестокую активность» (пер. Е.Н.); «For thilke tyme nas spared no linage» (The Legend of Good Women, The Legend of Hypermnestra, 2602) [2, c. 393] «Поскольку в те времена кровное родство не являлось препятствием для брака» (пер. Е.Н.); «Nomore at þis tyme, but Almyghty God haue yow in his kepyng» [30] «И пусть только всемогущий Бог хранит тебя в это время» (пер. Е.Н.); «For þer þe fest watz ilyche ful fiften dayes» [28] «Пир длился пятнадцать дней…» (пер. Е.Н.); «Dere dyn vpon day, daunsyng on nyȝtes» [28] «Радостный шум днем, танцы ночью…» (пер. Е.Н.); «And ȝet gif hym respite, ║ A twelmonyth and a day» [28] «И если я дам ему отдохнуть двенадцать месяцев и одни день…» (пер. Е.Н.); «He regned bot tuo ȝere…» [27] «Он правил два года…» (пер. Е.Н.). Поскольку перцепция времени субъективна, одни и те же временные отрезки могут восприниматься человеком как длинные или короткие в зависимости от ситуации. Так, если человек с нетерпением ждет какоголибо события, время для него тянется нестерпимо долго. Если же наступление какого-то события рассматривается человеком как нежелательное, ему будет казаться, что время летит, неумолимо приближая это нежеланное событие. Приведем некоторые примеры оязыковления отрезков времени, субъективно трактуемых автором повествования как долгие или короткие. Так, для героя «Рассказа Рыцаря» в «Кентерберийских рассказах» Дж. Чосера наступление светлого времени суток опасно, т. к. днем его легко могут найти, поймать и снова заточить в тюрьму. Поэтому ночь для него пролетает слишком быстро: «The nyght was short and faste by the day» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 437] «Ночь была коротка, и день наступил слишком быстро» (пер. Е.Н.). В «Рассказе Мажордома» ночь, напротив, представляется рассказчику длинной, поскольку герои его рассказа успели многое сделать за эту ночь: «Aleyn wax wery in the dawenynge, ║ For he had swonken al the longe nyght» (The Canterbury Tales, The Reves Tale) [2, c. 472] «К рассвету Алан очень устал, т. к. трудился всю долгую ночь» (пер. Е.Н.). В Библии также можно найти строки, в которых репрезенитуются долгие или короткие временные отрезки: «Bi as myche as mo yeeris dwellen after the iubilee, by so myche also the prijs schal encreesse, and bi as myche as thou noumbrist lesse of tyme, bi so myche and the biyng schal cost lesse; for he schal sille to thee the time of fruytis» [20, Chapter 25, Verse 16] «если много 17 остается лет, умножь цену; а если мало лет остается, уменьши цену, ибо известное число лет жатв он продает тебе» [5]. В следующих цитатах речь идет о том, что какое-либо значимое действие происходило в течение долгого времени: «And he to-rente his clothis, and he was clothid with an heire, and biweilide his sone in myche tyme» [17, Chapter 37, Verse 34] «И он разорвал свою одежду, и оделся во вретище, и оплакивал своего сына долгое время» (пер. Е.Н.); «Therfor Dauid biweilide his sone Amon in many daies» [9, Chapter 13, Verse 37] «И Давид оплакивал своего сына Амона много дней» (пер. Е.Н.); «therfor ye saten in Cades Barne bi myche tyme» [14, Chapter 1, Verse 46] «И вы пробыли в Кадесе много времени» (пер. Е.Н.); «And we yeden forth fro thennus, and camen in to the wildirnesse that ledith to the Reed See, as the Lord seide to me; and we cumpassiden the hil of Seir in long tyme» [14, Chapter 2, Verse 1] «И обратились мы и отправились в пустыню к Чермному морю, как говорил мне Господь, и много времени ходили вокруг горы Сеира» [5]; «And whanne he wente out to the loond, a man ran to hym, that hadde a deuel long tyme, and he was not clothid with cloth, nether dwellide in hous, but in sepulcris» [21, Chapter 8, Verse 27] «Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах» [5]; «Forsothe aftir myche tyme the kyng of Egipt diede, and the sones of Israel inwardli weiliden for werkis, and crieden, and the cry of hem for werkis stiede to God» [15, Chapter 2, Verse 23] «Спустя долгое время, умер царь Египетский. И стенали сыны Израилевы от работы и вопияли, и вопль их от работы восшел к Богу» [5]; «And thei dwelliden not a litil tyme with the disciplis» [13, Chapter 14, Verse 27] «И пребывали там немалое время с учениками» [5]; «And yet was he, wher-so men wente or riden, ║ Founde oon the beste, and lengest tyme abiden…» (Troilus and Criseyde, Book I, 473-475) [2, c. 212] «И куда бы ни отправились мужчины, верхом или пешком, он был среди лучших и держался дольше всех…» (пер. Е.Н.); «How shal this longe tyme a-wey be driven, ║ Til that thou be ayein at hir fro me?» (Troilus and Criseyde, Book II, 983-984) [2, c. 235] «Как заставить этот долгий период времени быстрее пролететь, чтобы ты быстрее пошел от меня к ней?» (пер. Е.Н.); «So longe abyd til that the night departe» (Troilus and Criseyde, Book II, 990) [2, c. 235] «как долго ждать до рассвета» (пер. Е.Н.); «For nature wolde nat suffyse ║ To noon erthely creature ║ Not longe tyme to endure ║ Withoute slepe, and been in sorwe (The Book of the Duchesse, 18-21) [2, c. 83] «Поскольку природа не позволяет ни одному земному созданию обходиться так долго без сна, и быть при этом в пели» (пер. Е.Н.); «… Til on a day she gan so sore longe ║ To seen her suster, that she saw nat longe…» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2260-2261) [2, c. 388] «… пока однажды ей ужасно не захотелось увидеть ее сестру, которую она давно не видела…» (пер. 18 Е.Н.); «But it wolde lasten al to longe a whyle» (The Legend of Good Women, The Legend of Dido, Queen of Carthage, 1003) [2, c. 372] «Но это заняло бы слишком много времени (длилось бы слишком долго)» (пер. Е.Н.); «Allas! is every man thus trewe, ║ That every yere wolde have a newe, ║ If hit so longe tyme dure, ║ Or elles three, peraventure?» (The Hous of Fame, 301-304) [2, c. 329] «Увы! Неужели все мужчины так верны, что каждый год у них меняется возлюбленная, если эта привязанность может продлиться год, а то, возможно, у них и по три возлюбленных в год меняется» (пер. Е.Н.). В последнем примере героиня поэмы Чосера «Дом славы» говорит о долгом периоде времени, в данном случае равном году, иронически, поскольку речь идет о том, что, по ее мнению, мужчина не способен хранить верность одной женщине даже в течение года. В среднеанглийских текстах также можно найти случаи упоминания недолгих отрезков времени: «And with gladnesse in eiyte daies thei diden bi maner of tabernaclis, bithenkynge that bifore a litil of tyme thei hadden don the solempne dai of tabernaclis in hillis and in dennys, bi custom of beestis» [10, Chapter 10, Verse 6] «И провели они в веселье восемь дней по подобию праздника кущей, воспоминая, как незадолго пред тем временем они проводили праздник кущей, подобно зверям, в горах и пещерах» [24]; «Therfor Jhesus seide to hem, Yit a litil tyme Y am with you, and Y go to the fadir, that sente me» [19, Chapter 7, Verse 33] «Иисус же сказал им: еще недолго быть Мне с вами, и пойду к Пославшему Меня» [5]; «… Y biforseie to thee to dai, that thou schalt perische, and schalt dwelle litil tyme in the lond to which thou schalt entre to welde, whanne thou schalt passe Jordan» [14, Chapter 30, Verse 18] «то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете и не пробудете долго на земле, для овладения которою ты переходишь Иордан» [5]; «…whanne thei han herd the word, anoon thei taken it with ioye; and thei han not roote in hem silf, but thei ben lastynge a litil tyme…» [22, Chapter 4, Verse 16-17] «… когда они услышат слово [Божие], сразу принимают его с радостью, но оно не пускает корня в их душах, и недолго живет в них…» (пер. Е.Н.); «… and it was seide to hem, that thei schulden reste yit a litil tyme…» [12, Chapter 6, Verse 11] «… и было им сказано, что им следует отдохнуть немного…» (пер. Е.Н.); «… if my Makere take me awei `after a litil tyme» [18, Chapter 32, Verse 22] «… если мой Создатель заберет меня вскоре» (пер. Е.Н.); «So may thy woful tyme seme lesse» (Troilus and Criseyde, Book I, 703) [2, c. 215] «и пусть тебе это скорбное время покажется недолгим» (пер. Е.Н.); «it wol be night as faste» (Troilus and Criseyde, Book II, 898) [2, c. 234] «ночь пролетит так быстро» (пер. Е.Н.); «As I have thries in this shorte nyght…» (The Canterbury Tales, The Reves Tale) [2, c. 472] «Трижды в течение этой короткой ночи…» (пер. Е.Н.); «The lyf so 19 short…» (The Parlement of Foules, 1) [2, c. 101] «Жизнь так коротка…» (пер. Е.Н.). Рассмотрим некоторые случаи оязыковления инстантанности (упоминание момента времени). Она может сочетаться в среднеанглийском тексте с событийностью (если маркером времени является событие) или хронографией, когда речь идет об определенной дате, воспринимаемой как дискретный момент на временной оси: «It fel that in the seventhe yer, in May, ║ The thridde nyght, … That soone after the mydnyght Palamoun ║ By helpyng of a freend, brak his prisoun…» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 437] «В ночь на четвертое мая на седьмом году заточения, … вскоре после полуночи Паламон сбежал из тюрьмы с помощью своих друзей» (пер. Е.Н.). В этом примере из «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера говорится о таком немаловажном для героя событии, как побег из тюрьмы. Поскольку речь здесь идет о единичном действии, при этом в тексте названа конкретная дата, когда это произошло, этот отрывок можно отнести к инстантанности и хронографии. В поэмах Дж. Чосера «Троил и Хризеида» и «Легенда о славных женщинах» также присутствует экспликация инстантанности и хронографии: «… it so bitidde ║ As I shal singe, on Mayes day the thridde, ║ That Pandarus…» (Troilus and Criseyde, Book II, 55-57) [2, c. 222] «… так случилось, как я вам сейчас расскажу, третьего мая, что Пандар…» (пер. Е.Н.); «And this was now the firste morwe of May» (The Legend of Good Women, Prologue, 108) [2, c. 352] «И настало утро 1 мая…» (пер. Е.Н.). Интересно отметить, что, поскольку приведенные примеры представляют собой цитаты из художественных произведений, упоминаемые в них даты условны и не являются историческими. Таким образом, можно говорить о том, что здесь присутствует условная хронография. В исторических хрониках и документах, напротив, изложены реальные исторические факты и даты, и в них, соответственно, хронография реализуется в полной мере. При этом хронография может быть репрезентирована в сочетании с инстантанностью, если речь идет о конкретной дате (1 мая 1423 г., 1 декабря 1432 г. и т. д.), или с хронометрией, если в тексте присутствует указание на определенный временной отрезок, вмещающий в себя исторические события, описанные в документе (1378-1379, 1398-1399 и т.д.). Указание на определенную дату может носить и релятивный характер, когда эта дата не прописана в тексте, но ее можно вычислить, исходя из контекста. Так, например, в письме, датировка которого известна, упоминание определенного дня недели без указания конкретной даты, может достаточно эксплицитно говорить о конкретном дне: «…last Thursday my mother and I were with my lord bishop of Norwich» [26] «… в прошлый четверг мы с мамой были у епископа Норфолкского» (пер. Е.Н.); «On Friday the bishop sent for her…» [26] «В пятницу он послал за 20 ней…» (пер. Е.Н.). В других исторических документах хронография эксплицируется в полной мере: «A.D. 1377. AFTIR King Edward the iijde, that was bore at Wyndesore, regned Richard the secunde, the sone of prince Edwarde…» [4] «1377 год. После короля Эдварда III, который родился в Виндзоре, правил Ричард II, сын принца Эдварда…» (пер. Е.Н.); «A.D. 1378-9. The viij. yeer of King Richard, ser Edmund of Langley, erl of Cambrigge, the kingis uncle, wente in to Portugale…» [4] «1378-1379 годы. На восьмом году [жизни] короля Ричарда сэр Эдмунд Лэнгли, граф Кембриджский, дядя короля, отправился в Португалию…» (пер. Е.Н.); «A.D. 1398-9. The xxij. yeer of king Richard, he callid his counsel and saide he wolde go in to Yrlond» [4] «1398-1399 годы. На двадцать втором году [жизни] король Ричард собрал совет и объявил, что он отправится в Ирландию» (пер. Е.Н.); «A.D. 1404. The v yeer of king Harri, the lord Thomas, his sone, wente to the se, and the erlle of Kent with him…» [4] «1404 год. На пятый год [правления] короля Генриха IV лорд Томас, его сын, отправился вместе с герцогом Кентским к морю…» (пер. Е.Н.); «1st May, 1423» [31]; «1st Dec., 1432» [31]; «…on the day of Saint Edmund archbishop of Canterbury, which is the 16th. of that Month…» [27] «В день Святого Эдмунда, который выпал на 16 число месяца, архиепископ Кентерберийский…» (пер. Е.Н.). В последнем примере конкретная дата уточняется при помощи упоминания религиозного праздника, что было характерно для средневековых текстов, написанных в период сильного влияния религии на все сферы жизни, в том числе, и на литературу. Сочетание инстантанности и событийности репрезентируется в следующих предложениях: «So stood the hevene, whan that we were born» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 433] «Так расположились звезды, когда мы родились» (пер. Е.Н.); «For never, sith the tyme that she was born, ║ To knowe thing desired she so faste» (Troilus and Criseyde, Book II, 143144) [2, c. 223] «С тех пор как я родилась, я еще никогда так не желала ничего знать» (пер. Е.Н.); «…for sith that day that I was bore, ║ I nas, ne nevermo to been I thinke ║ Ayeins a thing that mighte thee for-thinke» (Troilus and Criseyde, Book II, 1411-1414) [2, c. 241] «… с тех пор, как я родился, у меня никогда не было, нет и не будет в мыслях такого, что вам бы не понравилось» (пер. Е.Н.); «Wo was that Greek that with him mette that day» (Troilus and Criseyde, Book I, 1075) [2, c. 221] «и горе грекам, которые его в тот день встретили» (пер. Е.Н.); «And to Deiphebus hous at night he wente» (Troilus and Criseyde, Book II, 1540) [2, c. 243] «И в дом Деифоба он ночью пошел» (пер. Е.Н.); «… was I not at that tyme born…» [The Wolf and the Lamb] «… я тогда еще не родился…» (пер. Е.Н.); «…and yit they were ║ As fresshe as men had writen hem there ║ The selve day right, or that houre ║ That I upon hem gan to poure» (The Hous of Fame, 1155-1158) [2, c. 338] «… и они [надписи] все еще выглядели как новые, как будто они были 21 сделаны в тот самый день или в тот час, когда я смотрел на них» (пер. Е.Н.); «After the deeth of Tholomee the king, ║ That al Egipte hadde in his governing, ║ Regned his quene Cleopataras; ║ Til on a tyme befel ther swiche a cas, ║ That out of Rome was sent a senatour…» (The Legend of Good Women, The Legend of Cleopatra, 580-584) [2, c. 366] «После смерти царя Птолемея, который правил всем Египтом, правительницей стала царица Клеопатра, и правила она до тех пор, пока из Рима не был прислан сенатор…» (пер. Е.Н.); «At night she stal awey ful prively…» (The Legend of Good Women, The Legend of Thisbe of Babylon, 796) [2, c. 369] «Ночью она тайком сбежала…» (пер. Е.Н.); «After his fader deeth, he bar him so ║ That ther was noon that liste been his fo» (The Legend of Good Women, The Legend of Hypsipyle and Medea, 1406-1407) [2, c. 378] «После смерти его отца, он вел себя таким образом, что никто не хотел быть его врагом» (пер. Е.Н.); «And in a prison, fetered, cast is he ║ Til thilke tyme he sholde y-freten be» (The Legend of Good Women, The Legend of Ariadne, 1950-1951) [2, c. 384] «И он был брошен в темницу, и должен был там находиться, пока его не съедят» (пер. Е.Н.); «Now is hit tyme I make an ende sone» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2341) [2, c. 389] «Теперь настало время мне закончить свой рассказ» (пер. Е.Н.); «I pleyne not, god wot, beforn my day» (The Legend of Good Women, The Legend of Phyllis, 2512) [2, c. 392] «Господь свидетель, я не ропщу до начала назначенного дня» (пер. Е.Н.); «And casten swiche a day hit shal be so» (The Legend of Good Women, The Legend of Hypermnestra, 2605) [2, c. 393] «И назначили тот день, когда все должно было свершиться [свадьба состояться]» (пер. Е.Н.); «And longe tyme they wroghte in this manere ║ Til on a day, whan Phebus gan to clere,.. Unto this clifte, as it was wont to be, ║ Com Pyramus, and after com Tisbe…» (The Legend of Good Women, The Legend of Thisbe of Babylon, 772-777) [2, c. 369] «И они долго так встречались, пока однажды, когда солнце ярко сияло,.. к щели [в стене], как обычно, подошел Пирам, а после подошла и Фисба…» (пер. Е.Н.). В этих цитатах точка на временной оси маркируется не при помощи упоминания определенной даты, а с помощью указания на значимое событие, случившееся в это время. В последнем примере присутствует не только сочетание инстантанности и событийности, но и хронометрии и событийности, когда речь идет об отрезке времени, субъективно трактуемом автором как долгий, в течение которого Пирам и Фисба ходили на свидания к трещине в стене. В качестве примеров экспликации в тексте фриквентативности можно, в частности, привести следующие цитаты из «Пролога Повара» и «Рассказа Аббатисы» из «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера: «And many a Jakke of Dover hastow sold ║ That hath been twyes hoot and twyes coold» (The Canterbury Tales, The Cook’s Prologue) [2, c. 474] «Ты продал много пирогов, которые были дважды подогреты и дважды остыли» (пер. 22 Е.Н.); «Twyes a day it passed thurgh his throte» (The Canterbury Tales, The Prioresses Tale) [2, c. 499] «дважды в день он пел его [религиозный гимн]» (пер. Е.Н.). В обоих случаях речь идет о частотности, с которой совершалось определенное действие. Цитаты, содержащие фриквентативность, мы находим и в других произведениях среднеанглийского периода: «In March, that chaungeth ofte tyme his face» (Troilus and Criseyde, Book II, 765) [2, c. 232] «В марте, когда так часто меняется погода» (пер. Е.Н.); «How ofte tyme hath it y-knowen be, ║ The treson, that to womman hath be do?» (Troilus and Criseyde, Book II, 792) [2, c. 232] «Как часто становились известными истории о том, как предавали женщин?» (пер. Е.Н.); «And was the firste tyme he shulde hir preye ║ Of love» (Troilus and Criseyde, Book II, 1756-1757) [2, c. 246] «И тут он в первый раз заговорил о любви»; «The first is whan in sommers daye the weder often times chaungeth…» [3] «Первое – это когда в летние дни погода очень изменчива…» (пер. Е.Н.); «And somtyme saugh I...» (The Hous of Fame, 2088) [2, c. 347] «А иногда я видел…» (пер. Е.Н.); «And every thridde yeer…» (The Legend of Good Women, The Legend of Ariadne, 1932) [2, c. 384] «И раз в три года… (каждый третий год)» (пер. Е.Н.); «But prively somtyme yit they mette…» (The Legend of Good Women, The Legend of Thisbe of Babylon, 733) [2, c. 369] «Но они иногда тайком встречались…» (пер. Е.Н.); «… At every tyme whan they dorste so» (The Legend of Good Women, The Legend of Thisbe of Babylon, 749) [2, c. 369] «… каждый раз, когда они осмеливались» (пер. Е.Н.); «In mony turned tyme tene þat wroȝten» [28] «… и много раз земля подвергалась разрушениям» (пер. Е.Н.). Отметим, что во многих случаях реализации фриквентативности в среднеанглийских текстах имеет место гиперболизация частотности упоминаемого действия или события. Так, например, в поэме «Троил и Хризеида» зачастую говорится о том, что герой делает что-либо тысячу раз, что является явным преувеличением: «Eek of the day ther passed nought an houre ║ That to him-self a thousand tyme he seyde» (Troilus and Criseyde, Book I, 456-457) [2, c. 212] «И каждый день не проходило ни часа, чтобы он не говорил себе тысячу раз» (пер. Е.Н.); «Ther-with a thousand tymes, er he lette, ║ He kiste tho the lettre that he shette» (Troilus and Criseyde, Book II, 1089-1090) [2, c. 236-237] «И, прежде, чем отдать письмо, которое он запечатал, он поцеловал его тысячу раз» (пер. Е.Н.). Гипербола содержится и в следующих цитатах: «That sixty tyme a day he loste his hewe» (Troilus and Criseyde, Book I, 441) [2, c. 212] «И 60 раз на дню он бледнел» (пер. Е.Н.); «For by myn hidde sorwe y-blowe on brede ║ I shal bi-Iaped been a thousand tyme ║ More than that fool of whos folye men ryme» (Troilus and Criseyde, Book I, 530) [2, c. 213] «Потому что, если о моих печалях будут везде говорить, надо мной будут в тысячу раз больше смеяться, чем над 23 тем дураком, о чьей глупости сочиняют стишки» (пер. Е.Н.); «Tho saugh I stonden hem behinde, ║ A-fer fro hem, al by hemselve, ║ Many thousand tymes twelve, ║ That maden loude menstralcyes» (The Hous of Fame, 12141217) [2, c. 338] «Потом я увидел, что за ними вдалеке стоят многие тысячи [много тысяч раз по двенадцать] людей, громко играющих на музыкальных инструментах» (пер. Е.Н.); «O, many a thousand tymes twelve ║ Saugh I eek of these pardoners…» (The Hous of Fame, 2126-2127) [2, c. 347] «О, много тысяч раз я также видел этих продавцов индульгенций…» (пер. Е.Н.); «A thousand tymes have I herd men telle, ║ That ther is joye in heven, and peyne in helle» (The Legend of Good Women, Prologue, 1-2) [2, c. 349] «Я тысячу раз слышал, как люди говорят, что радость живет на небесах, а в аду – боль» (пер. Е.Н.); «Twenty tyme y-swowned hath she thanne» (The Legend of Good Women, The Legend of Dido, Queen of Carthage, 1342) [2, c. 376] «И она тогда двадцать раз лишалась чувств» (пер. Е.Н.); «…every other day I faste» (Troilus and Criseyde, Book II, 960-961) [2, c. 235] «… я пощусь через день» (пер. Е.Н.). Преувеличение помогает автору художественного произведения, в частности, показать читателям, как сильно был влюблен герой (в поэме «Троил и Хризеида» это отражается на цвете его лица, вызывая непривычную бледность) и как он боится, что люди узнают его тайну и т.п. В поэме «Дом славы» явным преувеличением является число упомянутых автором музыкантов. А в поэме «Легенда о славных женщинах» – количество раз, которые автор слышал о радости небесной и ужасах ада (в Прологе) и количество обмороков Дидоны (в Легенде о Дидоне, царице Карфагена). В последнем примере гипербола способствует созданию комического эффекта, когда Пандар, смеясь, говорит своей племяннице, что непрерывно постится. В Библии гипербола несет другую нагрузку: «21 Then came Peter to him and sayde: master howe ofte shall I forgeve my brother yf he synne agaynst me seven tymes? 22 Iesus sayd vnto him: I saye not vnto the seven tymes: but seventy tymes seven tymes» [7, Chapter 18, Verse 22] «21 Тогда Петр подошел к нему и сказал: Господь, как часто мне следует прощать моего брата, если он согрешил против меня семь раз? 22 Иисус сказал ему: я говорю тебе не до семи раз, а до семидесяти раз по семь раз» (пер. Е.Н.). Здесь Иисус говорит Петру о том, что ближнего своего надо прощать бесконечное число раз, как и Господь бесконечно прощает нас. Для большего воздействия на реципиента этого текста, автор использует сочетание фриквентативности с гиперболизацией. Динамичное восприятие времени может быть репрезентировано в тексте в виде линейной или циклической модели. Линейная модель может передавать темперодинамичную или темперостатичную перцепцию движения времени. В первом случае человек статичен, а время движется ему на встречу. Таким образом, в фокусе внимания оказывается время, яв- 24 ляющееся в данной ситуации траектором, а человек выступает в роли ориентира. При темперостатичном восприятии время трактуется как дорога, по которой движется человек, соответственно, человек становится траектором, а время – ориентиром. Однако случаи употребления в среднеанглийских текстах темперостатичной модели встречаются редко. В качестве примеров можно, в частности, привести предложения, в которых речь идет о том, что человек всю жизнь движется к своей смерти: «Whan myn housbonde is fro the world y-gon ║ Som Cristen man shal wedde me anon» (The Canterbury Tales, The Wife of Bath's Prologue) [2, c. 565] «Когда мой муж уйдет из этого мира, на мне женится какой-нибудь христианин» (пер. Е.Н.); «Agnes Denyes … was set in preson beyng with child; which, and the sorough and shame there-of, was nygh here deth…» [25] «Агнесс Денис… была посажена в тюрьму с ребенком, который, к несчастью и стыду, был на пороге смерти…» (пер. Е.Н.); «God wolde I were aryved in the port ║ Of deth, to which my sorwe wil me lede!» (Troilus and Criseyde, Book I, 526-527) [2, c. 213] «Я молюсь о том, чтобы умереть (прибыть в порт «смерть»), ведь к смерти ведет меня моя печаль» (пер. Е.Н.); «… after that the tyme goth / so must folke go» [29] «… люди должны уйти, когда уйдет их время» (пер. Е.Н.). Отметим, что в последнем примере, цитате из перевода английского первопечатника Кэкстона басни Эзопа, в одном предложении представлены как темперодинамичная, так и темперостатичная перцепции движения времени. С одной стороны, автор говорит о том, что время идет (the tyme goth), с другой – люди уходят из жизни, когда приходит их время умереть (must folke go). В среднеанглийских текстах также присутствуют предложения, в которых время представляется дорогой, по которой движется не человек, а обычаи, обстоятельства, события и т.п., которые становятся в этой ситуации траектором, а время выступает в роли ориентира: «This wikked custom is so longe y-ronne…» (The Legend of Good Women, The Legend of Ariadne, 1943) [2, c. 384] «Этот жестокий обычай существовал очень долго…» (пер. Е.Н.). Однако случаи экспликации такого восприятия времени в этот период единичны. При темперодинамичной модели, как было отмечено выше, человек статичен, он превращается из траектора в ориентир, а время находится в движении и является траектором: «And on the morwe, whan that day gan sprynge» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 450] «А наутро, когда начался новый день…» (пер. Е.Н.); «The day is comen of hir departynge, ║ I seye, the woful day fatal is come» (The Canterbury Tales, The Tale of the Man of Lawe) [2, c. 479] «Пришло время отправляться в путь, настал этот грустный роковой день» (пер. Е.Н.); «The tyme cam, this olde Sowdanesse ║ Ordeyned hath this feeste of which I tolde» (The Canterbury Tales, The Tale of the Man of Lawe) [2, c. 481] «Пришел день, когда старый 25 султан приказал устроить пир, о котором я вам говорил» (пер. Е.Н.); «How that oure dayes passe in sondry wyse, ║ For thogh we slepe, or wake, or rome, or ryde, ║ Ay fleeth the tyme, it nyl no man abyde» (The Canterbury Tales, The Clerkes Tale) [2, c. 597-598] «Дни идут, и как бы мы ни проводили время, спим ли мы, бодрствуем ли, странствуем пешком или верхом, время летит и не считается с желаниями людей» (пер. Е.Н.); «And so bifel, whan comen was the tyme ║ Of Aperil…» (Troilus and Criseyde, Book I, 155-156) [2, c. 208] «И так случилось, когда пришел Апрель…» (пер. Е.Н.); «Eek of the day ther passed nought an houre ║ That to him-self a thousand tyme he seyde» (Troilus and Criseyde, Book I, 456-457) [2, c. 212] «И каждый день не проходило ни часа, чтобы он не говорил себе тысячу раз» (пер. Е.Н.); «The morwen com, and neighen gan the tyme ║ Of meel-tyd» (Troilus and Criseyde, Book II, 1555-1556) [2, c. 243] «Настало утро, и пришло время принять пищу» (пер. Е.Н.); «The tyme com, fro diner for to ryse» (Troilus and Criseyde, Book II, 1597) [2, c. 244] «Пришло время встать из-за обеденного стола» (пер. Е.Н.); «Whan morwe com» (Troilus and Criseyde, Book II, 65) [2, c. 222] «когда пришло утро» (пер. Е.Н.); «… lat us speke … of tyme cominge us reioye» (Troilus and Criseyde, Book V, 393, 395) [2, c. 304] «… давай поговорим … о приближающемся будущем, которое принесет нам радость» (пер. Е.Н.); «The Lord of oostis seith these thingis, and spekith, This puple seith, Yit cometh not the tyme of the hous of the Lord to be bildid» [11, Chapter 1, Verse 2] «… эти люди говорят, что еще не пришло время строить дом Господень» (пер. Е.Н.); «Sorewe cometh on thee, that dwellist in the lond; the tyme cometh…» [16, Chapter 7, Verse 7] «Горе пришло к тебе, живущему на земле, пришло время…» (пер. Е.Н.); «…for the tyme `to haue merci therof cometh, for the tyme cometh…» [23, Chapter 101, Verse 14] «ибо время для помилования пришло, ибо время пришло…» (пер. Е.Н.); «When the tyme cometh it wylbe sayed of Iacob and of Israel…» [8, Chapter 23, Verse 23] «Когда придет время, скажут об Иакове и об Израиле…» (пер. Е.Н.); «… their fete shall slyde, when the tyme cometh. For the tyme of their destruction is at honde, and the tyme that shall come vppon them maketh hast» [6, Chapter 32, Verse 35] «… они поскользнутся, когда придет время. Ибо время их погибели близко, и время, которое обрушится на них, торопится» (пер. Е.Н.); «Thoghte I, 'this is so queynt a sweven, ║ That I wol, be processe of tyme, ║ Fonde to putte this sweven in ryme» (The Book of the Duchesse, 1330-1332) [2, c. 96] «Я подумал, что это такой странный сон, что я со временем постараюсь написать об этом стихи» (пер. Е.Н.); «… whan that the month of May ║ Is comen…» (The Legend of Good Women, Prologue, 36-37) [2, c. 350], «… whan comen is the May…» (The Legend of Good Women, Prologue, 45) [2, c. 350] «… когда приходит месяц май…» (пер. Е.Н.); «… by that the yeer was al a-go…» (The Legend of Good Women, The Legend of Philomela, 2359) [2, c. 390] «… и так прошел год…» (пер. Е.Н.); «… the tyme is faste by» (The 26 Legend of Good Women, The Legend of Hypermnestra, 2607) [2, c. 393] «… время быстро бежит» (пер. Е.Н.); «For ones the tyme shalle come that we shalle be oute of payne and oute of all drede» [29] «Поскольку однажды придет время, когда мы не будем чувствовать ни боли, ни страха» (пер. Е.Н.); «Hit is not syxe monethes passyd…» [32] «Не прошло и шести месяцев…» (пер. Е.Н.). В этих примерах человек статичен, а время неумолимо движется, и люди никак не могут этому воспрепятствовать, даже если очень хотят замедлить его бег. Такое положение вещей эксплицируется в тексте с помощью глаголов движения, сочетающихся с существительными, номинирующими время (day gan sprynge, day is comen, tyme cam, dayes passe, fleeth the tyme, comen was the tyme, passed nought an houre, the morwen com, gan the tyme, the tyme com, tyme cominge, the tyme cometh, the tyme shalle come, the month of May is comen, yeer was a-go и т.д.). Как отмечают многие исследователи, для мифологического мышления была характерна циклическая модель восприятия времени, что связано с важностью для архаичного человека смены дня и ночи, времен года, сезонными работами в поле и т. п. В среднеанглийский период эта модель также встречается в текстах. Например, Пролог к «Кентерберийским рассказам» Дж. Чосера начинается с описания весеннего пробуждения природы: «Whan that Aprill with his shoures soote ║ The droghte of March hath perced to the roote, ║ And bathed every veyne in swich licour ║ Of which vertu engendred is the flour… Thanne longen folk to goon on pilgrimages…» (The Canterbury Tales, The Prologue) [2, c. 419] «Когда апрель с его сладкими ливнями пронзил до корня засуху марта и искупал каждую жилку листа такой влагой, от силы которой рождается цветок… Тогда жаждут люди отправиться в паломничество…» (пер. Е.Н.). Такой же прекрасной предстает перед читателем весна и в начале второй книги поэмы Дж. Чосера «Троил и Хризеида»: «In May, that moder is of monthes glade, ║ That fresshe floures, blewe, and whyte, and rede, ║ Ben quike agayn, that winter dede made, ║ And ful of bawme is fleting every mede; ║ Whan Phebus doth his brighte bemes sprede ║ Right in the whyte Bole…» (Troilus and Criseyde, Book II, 50-55) [2, c. 222] «В мае, матери радостных месяцев, голубые, белые и красные цветы, которые погубила зима, вновь появляются на свет, и нежный аромат разносится над лугами, когда Феб расточает свои яркие лучи, и приходит время Тельца…» (пер. Е.Н.). В обоих произведениях Чосер пишет о ежегодно повторяющемся приходе весны, сопутствующих ему явлениях природы и влиянии происходящих в природе изменений на настроение и желания людей. Поскольку смена времен года циклична, представляется возможным отнести эти отрывки к циклической модели перцепции темпоральности. Примерами циклической модели могут служить и следующие строки, повествующие о событиях, происходящих регулярно, год за годом, 27 день за днем и т. д.: «And eek men broghte hym out of his contree ║ From yeer to yeer, ful pryvely, his rente» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 437] «К тому же люди из его страны год за годом приносили ему дань» (пер. Е.Н.); «This messager tormented was, til he ║ Moste biknowe, and tellen plat and pleyn ║ Fro nyght to nyght in what place he had leyn» (The Canterbury Tales, The Tale of the Man of Lawe) [2, c. 487] «Этого гонца мучили до тех пор, пока он все не признал и не рассказал подробно, где он проводил одну ночь за другой» (пер. Е.Н.); «His felawe taughte hym homward prively ║ Fro day to day…» (The Canterbury Tales, The Prioresses Tale) [2, c. 499] «Его товарищ учил его [религиозному гимну] по дороге домой [из школы] изо дня в день…» (пер. Е.Н.); «Allas! is every man thus trewe, ║ That every yere wolde have a newe, ║ If hit so longe tyme dure, ║ Or elles three, peraventure?» (The Hous of Fame, 301-304) [2, c. 329] «Увы! Неужели все мужчины так верны, что каждый год у них меняется возлюбленная, если эта привязанность может продлиться год, а то, возможно, у них и по три возлюбленных в год меняется» (пер. Е.Н.); «Thou shalt, whyl that thou livest, yeer by yere, ║ The moste party of thy tyme spende ║ In making of a glorious Legende ║ Of Gode Wommen, maidenes and wyves…» (The Legend of Good Women, Prologue, 471-474) [2, c. 364] «Ты будешь, пока жив, год за годом, большую часть времени тратить на то, что будешь писать восхитительную Легенду о славных женщинах, девушках и женах…» (пер. Е.Н.); «And now, if any woman helpe thee, ║ Wel oughtestow her servant for to be, ║ And been her trewe lover yeer by yere!» (The Legend of Good Women, The Legend of Ariadne, 1956-1958) [2, c. 384] «И теперь, если какая-нибудь женщина поможет тебе, ты должен будешь стать ее слугой и преданным возлюбленным на много лет (год за годом)!» (пер. Е.Н.); «…ye wolde comen, out of doute, ║ Or that the mone ones wente aboute. ║ But tymes foure the mone hath hid her face ║ Sin thilke day ye wente fro this place, ║ And foure tymes light the world again» (The Legend of Good Women, The Legend of Phyllis, 2502-2506) [2, c. 392] «… ты обязательно снова придешь, не успеет луна снова взойти. Но луна уже четырежды прятала свое лицо с тех пор, как ты уехал, и четырежды снова освещала землю» (пер. Е.Н.). В последнем примере присутствует не только динамичная циклическая модель перцепции темпоральности, передающая непрерывную смену дня и ночи, но и условно статичные модели: фриквентативности (ones, foure tymes), а также инстантанности и событийности, поскольку речь идет о дне, маркированном отъездом возлюбленного, который и является точкой отсчета времени в данном случае. Интересно отметить, что в «Кентерберийских рассказах» не зафиксировано случаев оязыковления темперостатичной циклической модели восприятия времени. Однако в тексте можно найти примеры, в которых эксплицируется темперодинамичная циклическая модель перцепции тем- 28 поральности, например: «This passeth yeer by yeer, and day by day» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 432] «Так проходили год за годом и день за днем» (пер. Е.Н.); «The somer passeth, and the nyghtes longe» (The Canterbury Tales, The Knightes Tale) [2, c. 436] «Прошло лето, ночи стали длиннее» (пер. Е.Н.). В этих строках речь идет о циклической смене времен года, о событиях, происходивших из года в год, день за днем. При этом время движется, что подчеркивается наличием в тексте глаголов движения (passeth), сочетающихся с существительными, обозначающими временные отрезки (yeer, day, somer). Материал исследования показывает, что циклическая модель времени в мировоззрении носителей среднеанглийского языка все еще имеет большое значение, хотя и не является такой значимой, как для древних германцев. Отметим также, что в среднеанглийских текстах реже всего эксплицируется эгодинамичная модель перцепции темпоральности. Возможно, это говорит о преобладании в мировоззрении носителей среднеанглийского языка восприятия времени как господина, имеющего власть над человеком и способного к активным действиям. При этом человек является скорее пассивным наблюдателем, чем деятелем. Библиографический список 1. Шабес В.Я. Событие и текст [Текст] / В. Я. Шабес. – М.: Высшая школа, 1989. – 175 с. 2. Chaucer G. The Complete Works of Geoffrey Chaucer / Ed. from numerous manuscripts by Walter W. Skeat. – London, New York, Toronto: Oxford University Press, 1947. – 881 р. Электронные ресурсы 3. A litil boke the whiche traytied and reherced many gode thinges necessaries for the infirmite a grete sekeness called Pestilence by Bisshop of Arusiens (1485). URL: http://en.wikisource.org/wiki/A_litil_boke_the_whiche_ traytied_and_reherced_many_gode_thinges_necessaries_for_the_infirmite_a_ grete_sekeness_called_Pestilence 4. An English chronicle of the reigns of Richard II, Henry IV, Henry V, and Henry VI written before the year 1471; with an appendix, containing the 18th and 19th years of Richard II and the Parliament at Bury St. Edmund's, 25th Henry VI and supplementary additions from the Cotton. ms. chronicle called "Eulogium." Edited by John Silvester Davies. URL: http://www8.georgetown.edu/departments/medieval/labyrinth/library/me/me.ht ml 5. Bible_Rus. URL: http://bibleonline.ru/bible/rus/ 6. Bible_(Tyndale)/Deuteronomy. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Tyndale)/Deuteronomy 29 7. Bible_(Tyndale)/Matthew. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Tyndale)/Matthew 8. Bible_(Tyndale)/Numbers. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Tyndale)/Numbers 9. Bible_(Wycliffe)/2_Kings. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/2_Kings 10. Bible_(Wycliffe)/2_Machabeis. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/2_Machabeis 11. Bible_(Wycliffe)/Aggey. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Aggey 12. Bible_(Wycliffe)/Apocalips. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Apocalips 13. Bible_(Wycliffe)/Dedis_of_Apostlis. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Dedis_of_Apostlis 14. Bible_(Wycliffe)/Deuteronomy. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Deuteronomy 15. Bible_(Wycliffe)/Exodus. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Exodus 16. Bible_(Wycliffe)/Ezechiel. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Ezechiel 17. Bible_(Wycliffe)/Genesis. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Genesis 18. Bible_(Wycliffe)/Job. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Job 19. Bible_(Wycliffe)/John. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/John 20. Bible_(Wycliffe)/Leviticus. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Leviticus 21. Bible_(Wycliffe)/Luke. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Luke 22. Bible_(Wycliffe)/Mark. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Mark 23. Bible_(Wycliffe)/Psalms. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Bible_(Wycliffe)/Psalms 24. Biblia_Ros. URL: http://www.isuspan.com/b/Biblia_ros_Septuagynta/2_makkaveev.html 25. John Paston to the 12th Earl of Oxford 1454, 03, 31. URL: http://web.archive.org/web/20070616074339/http://www.medievalhistory.net/o xford.htm 26. Love Letters: Richard Calle and Margery Paston (1469). URL: http://web.archive.org/web/20051202015337/http://www.mtholyoke.edu/course s/hgarrett/documents/love15c.html 30 27. Peter Langtoft's Chronicle, (as illustrated and improv'd by Robert of Brunne) from the death of Cadwalader to the end of K. Edward the First's reign. Transcrib'd, and now first publish'd, from a ms. in the Inner-Temple Library by Thomas Hearne, M.A. URL: http://www8.georgetown.edu/departments/medieval/labyrinth/library/me/me.ht ml 28. Sir Gawain and the Green Knight. URL: http://en.wikisource.org/wiki/Sir_Gawain_and_the_Green_Knight 29. The Hares_ and the Frogs. URL: http://en.wikisource.org/wiki/The_Hares_and_the_Frogs 30. The Paston Letters. URL: http://web.archive.org/web/20051217034923/http://www.arts.gla.ac.uk/SESLL/ EngLang/ugrad/readings/Middle/paston.htm 31. The Stonor letters and papers, 1290-1483; ed. for the Royal historical society, from the origial documents in the Public record office, by Charles Lethbridge Kingsford URL: http://www8.georgetown.edu/departments/medieval/labyrinth/library/me/me.ht ml 32. The Wolf and the Lamb. URL: http://en.wikisource.org/wiki/The_Wolf_and_the_Lamb 31 ЛЕКСИКОЛОГИЯ, ЛЕКСИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА, ФОНОСЕМАНТИКА В.В. Гончарова ЧИТАЕТЕ ЛИ ВЫ СЛОВАРИ? Словарь – это разновидность интеллектуальной литературы, справочной литературы, выполняющая прежде всего информационную функцию, или книга для чтения, отдыха? Несмотря на то, что рассказ французского писателя Анатоля Франса, назвавшего словарь «вселенной, расположенной в алфавитном порядке», стал общеизвестным и приводится во всех учебниках, даже в Библиотечном уроке «Словари» Ресурсного центра села Красный Яр. Поэт Теофиль Готье спросил у Шарля Бодлера: «Читаете ли Вы словари? – Читать словари? Что за странность! Ведь это не роман, не детектив. Как можно их читать? Словарь нужен, если не знаешь, как пишется или произносится слово…». Но до сих пор его слова остались для многих непонятными. Несомненно, чтение позитивно влияет не только на душевное, но соответственно и на физическое здоровье человека. Согласно исследованиям, проведенным британскими учеными из университета Сассекса, нормализуя пульс и мышечный тонус, чтение снижает уровень стресса на 68 %. Вот что по этому поводу пишет А.И. Байрамукова на примере «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля: «Герменевтическая программа словаря во многом обуславливает важное свойство Словаря В.И. Даля – словарь действует на сознание читателей очень успокаивающе, сила воздействия словаря положительно ощутима. В основе лингвотерапии Словаря В.И. Даля лежат нравственные посылки лексикографа, которые реализованы во всех словарных статьях. Словарь обладает позитивной энергией» [28]. С чтением лексикографических произведений человек сталкивается ежедневно, не заостряя на этом внимания. Источники популярной лексикографии не вызывают у специалистов в области ни лексикографии, ни библиотечно-информационных дисциплин особого внимания, но пользуются популярностью у читателей. Во-первых, это всевозможные минисловарики юмористической направленности, размещенные в периодических изданиях: газетах, журналах и т.д. Так, например, в газете «СанктПетербургские ведомости» регулярно печатались «Откровизмы» – словарик цитат политических деятелей и др., напечатанных в газетах. Приведем пример: «Я понял, что для успеха в политике нужно многому чему нау- 32 читься, в том числе легко отказываться от себя и от взятых на себя обязательств. Но я не уверен, что хочу этому учиться». М. Прохоров, Экслидер партии «Правое дело» [5, с. 10]. На страницах газеты «Мой район» Евгений Шляхов печатал фрагменты Краткого словаря новейших фразеологизмов, в преддверии которого он написал: «Словари категорически не успевают за нашей безумной действительностью, поэтому я сел составлять словарь». Выдержка из этого словаря: «Подложить амфоры – угодить начальству. Прим.: «Сделай-ка отчет за шефа, подложи ему амфоры» [13, с. 9]. В гламурных журналах встречаются толковые словарики модных слов, неологизмов, обычно имеющие определенную тематическую направленность. Например, словарик «Словарный запас» – «Сак (англ. sack – мужской американский костюм, также называемый «натуральные плечи» из-за отсутствия подплечников. Силуэт неприталенный, даже мешковатый, длина чуть ниже ягодиц» [11, c. 95]. В статье «Словарный прозапас» К. Кошелева пишет о гламурных неологизмах: «На тарелке руккола. На коленях лэптоп. На носу перфоманс. В телефоне гаджет. В личной жизни фьюжен. В быту гламур на гламуре и гламуром погоняет. Чувствуете подвох? Вокабуляр-то прошлогодний, а на носу уже Новый год!» [7, с. 16]. Большой вклад в развитие лексикографии внесло «Книжное обозрение», на страницах которого печатались разные словари, например «Оперативный словарь», «Толковый словарь жизни российской по И. Щедрину», краткая энциклопедия к двухсотлетнему юбилею Э.А. По «Эдгар Аллан По от А до Я» и др. «Оперативный словарь» – словарь иностранных слов под редакцией доктора филологический наук Н.Г. Комлева, созданный на основе присланных писем от читателей, например «Кавер стори (англ. cover story, cover – обложка, обертка + story – рассказ, газетный материал) – журн. тема, вынесенная на обложку журнала» [6, с. 24]. «Толковый словарь жизни российской по И. Щедрину» А. Шерстнева и Э. Улумбекова – словарь языка И. Щедрина. Например, «Административная система. Система очень проста: никогда ничего прямо не дозволять, никогда ничего прямо не воспрещать» [12, с. 16]. Наиболее полное отражение на страницах периодических изданий получила популярная этимология. Так, например, в еженедельном журнале «Разгадай», ориентированном в основном на разгадывание кроссвордов, и то можно найти колонку «Слово – не воробей». «Завсегдатай. Казалось бы – «тот, кто (за) всегда где-то бывает». Верно? По сути, да, но интересна его история. Завсегдатай происходит от народного словника «завсегдатель» (словарь Даля), а словечко это не что иное, как искаженное 33 «заседатель». Так-то вот..» [3, с. 34]. Можно сказать, что это продвижение «Словаря живого великорусского словаря» В.И. Даля в массы. Отдельно следует выделить толковые юмористические словари – словари афоризмов, цитат, которые несут в себе еще и библиотерапевтическую функцию или, точнее, лингвотерапевтическую. Использование лексикографических произведений в библиотерапии почти не изучено. Но приведем слова В.С. Крейденко: «Будем надеяться, что библиотекарь, используя возможности библиотерапии, научится рекомендовать книгу не только как источник культур, но и здоровья» [8, с. 50]. Ю.Н. Дрешер в одноименной книге «Библиотерапия» выделяет виды литературы, используемые библиотерапевтами в своей работе, отдельно лишь рассматривает сборники афоризмов. Она пишет: «Сборники афоризмов содержат в себе наиболее ясные образы, отточенные идеи, нередко парадоксальные в своей законченности, категоричности. Такая литература часто используется в библиотерапии. Повышает психическую устойчивость. Читая ее, человек привыкает спокойнее относится к крайностям, противоречиям, жизненным катаклизмам» [2, с. 207]. Юмористические словари остаются вне поля зрения и лексикографов, что было отмечено В.Д. Девкиным, проанализировавшим, как он их назвал, «несерьезные» немецкие словари. Он отмечает, что «если к обычному словарю обращаются за справкой и получают ответ на поставленный вопрос (например, что значит соответствующая лексическая единица), то несерьезный словарь призван удивлять, ошеломлять». И далее: «Нельзя не отметить маргинальность несерьезных словарей. Их вспомогательная роль не может конкурировать с общественным весом традиционных фундаментальных словарей. Это отражается на отношении к ним, на нежелании их издавать и распространять» [1, с. 470-471]. Именно библиотерапевтическая функция таких лексикографических произведений позволяет читателю бороться со стрессом, усталостью, перестраиваться на новый лад, может быть, даже выработать философский взгляд на жизнь. Такие словари необходимы российскому читателю. Вот что пишут авторы «Прикольного словаря (антипословицы и антиафоризмы)» В.М. Мокиенко и Х. Вальтер в обращении «К читателю» второго издания: «На телевидении, в прессе, Интернете и по радио (особенно в регулярных передачах «Эхо Москвы») наш словарь не только цитировали и рекламировали, но и предлагали телезрителям и радиослушателям конкурсы и остроумные игры, основанные на «прикольных» пословицах, собранных нами…» [19, с. 3]. Во-первых, это словарь удобного карманного формата. Во-вторых, хорошо проиллюстрирован. В-третьих, материал расположен в алфавитном порядке – по основному смысловому слову, например: «ВЕРА – Ничто так не укрепляет веру в человека, как предоплата. Relax.ru., 30.4.2002» 34 [19, с. 37]. Следующий словарь, который автор Г.Е. Стернин сам назвал юмористическим «Самый бестолковый словарь: юмористический словарь», в котором дается авторское толкование слова, например: «Слепень – влюбленный с первого взгляда; водитель, включивший дальний свет» [26, с. 196]. Благодаря влиянию зарубежной лексикографии в конце ХХ века появились словари для досуга. Это новый тип словаря, как называет О.М. Карпова, «развлекательной» лексикографии (Lexicography for fun). К ним относятся словари для решения кроссвордов, шарад и т.д. Развитие этого направления, как пишет О.М. Карпова, «признается специалистами весьма перспективными, т.к. оно не только выполняет учебную роль, но и расширяет круг пользователей» [4, с. 81]. Безусловный интерес вызывают словари сленга, так, например, «Футбольный словарь сленга», что примечательно, созданный женщинами – Т.Г. Никитиной, доктором филологических наук, профессором Псковского университета и Е.И. Рогалевой. В словарь вошли более 2000 сленговых слов, устойчивых сочетаний и выражений, употребляемых футболистами и футбольными болельщиками, клички известных футболистов и тренеров, популярных речёвок. Пример: «Мышь – ж. Летучие мыши. Шутл. Футбольный клуб «Валенсия» (Валенсия, Испания). Вот и «Валенсию» мадридцы обыграли без блеска в глазах и в игре, подавив «летучих мышей» в дебюте матча. Футбол. 2004. №44. < На эмблеме клуба изображена летучая мышь» [21, с. 147]. Появляются даже сленговые словари героев телесериалов, например сериала «Счастливы вместе» – «Толковый словарь молодежного сленга от Светы и Ромы Букиных» Т.Г. Никитиной. В связи с повсеместным использованием средств коммуникации, таких как мобильные устройства, Интернет и т.д., например, «Словарь SMS сокращений». Такие сокращения употребляются не только молодежью, но многим они непонятны. Пример: «4Ю – Чувство юмора. 7 ИНАР – Семинар» [20, с. 13]. Чтение словарей идет ещё из глубины веков. Так, в Древней Руси читали азбуковники. В последнее время появилась тенденция, которую М. Кронгауз назвал «лексикографическим неврозом», дав ей следующую характеристику: «А раз мир лучше познается через отдельные слова и выражения, то и форма словаря становится востребованной, ведь слова удобнее всего располагать в алфавитном порядке (для солидности и аккуратности). Вот и появляются пространные высказывания, в том числе и художественные, о литературе, о политике, просто о жизни, под видом словаря. Тенденция, если уж говорить о тенденции, состоит в том, чтобы «говорить (или, точнее, писать) целыми словарями» [9, с. 176-177]. 35 Одним из пунктов проведения Дня Словарей и Энциклопедий М. Эпштейн предложил: «в литературных клубах, кружках, студиях отметить продуктивную роль словарного мышления в художественной и эссеистической словесности («Бувар и Пекюше» и «Лексикон прописных истин» Г. Флобера, «Хазарский словарь» М. Павича, «Фрагменты речи влюбленного» Р. Барат, ряд рассказов Х.Л. Борхеса и др.)». Приведем примеры, как нам видится, этого определенного вида литературы или популярной лексикографии. «Бесланский словарь» Ю. Юзик, где каждое слово представлено рассказом. Слова расположены в алфавитном порядке. Роман «Неомифологический словарь» Т. Алферовой публиковался в журнале «Нева» в 2003 году. Инсценировка этого романа звучала по «Радио России». Все главы построены на аналогии мифов: «Бавкида», «Цирцея», «Орландина», «Сфинкс» и т.д. Далее можно назвать «Попытки словаря. Семидесятые и ранее» А. Колесникова и т.д. Эти произведения можно отнести к литературно-художественной популярной лексикографии. Не один год на страницах журнала «Story» ведется рубрика «Толковый словарь …». Каждый номер посвящен одному известному человеку. Например, Александр Невзоров, Игорь Бутман, Маргарита Терехова, Алексей Кортнев, Максим Дунаевский, Вениамин Смехов, Зураб Церетели. Толкование совершенно разных важных слов для данного человека дается в авторской интерпретации. Ассоциативное, философское словарное мышление предстает перед читателем. В этом же журнале существует рубрика «Макаризмы», в которой Андрей Макаревич тоже толкует слова в виде небольших рассказов, например «Позитив», «Охота», «Система», «Под дождем», «Однажды в Америке» и др. Отдельного внимания заслуживают словарные издания, посвященные Петербургу, Ленинграду, авторами которых являются писатели: «Ленинградский лексикон» и «Блокадный лексикон от А до Я» И.А. Богданова, «Питерский лексикон» и «Петербургский лексикон» Ю.М. Пирютко. «Ленинградский лексикон» представляет собой воспоминания автора о Ленинграде конца 1940-х – нач. 1990-х годов, расположенные, как заявлено в аннотации к книге, «по словарному принципу». Возникает вопрос: «Может быть в алфавитном порядке? Пример словарной статьи: «ФИФА. Не путать с международной футбольной организацией (FIFA)! Фифой (чаще фифочкой) называли раньше женщину, обращавшую на себя внимание поведением, нарядом и т.д. «Ещё пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке…» (В.М. Шукшин. «Ванька Тепляшин») [15, с. 329]. Только ли к ленинградской лексике относится слово «фифа» и устарело ли оно? Вот что указывается в «Толковом словаре ненормативной 36 лексики русского языка» Д.И. Квеселевича: «ФИФА, тж. Фифка, фифочка ж., прост., пренебр. Пустая, легкомысленная девушка или женщина, думающая лишь о нарядах и развлечениях. Она боялась, как бы Андрея не обкрутила какая-нибудь «фифа». Д. Гранин, «Искатели» и т.д. [16, с. 907]. Нет пометы, что это устаревшее слово или диалектное. Обратим внимание на аннотацию, данную в «Книжном обозрении»: «Ленинградский лексикон» – увлекательный словарь советских реалий Северной столицы конца 1940-х – нач. 1990-х гг. и т.д.». Следующее произведение этого же писателя «Блокадный лексикон от А до Я» в «Петербургском дневнике» характеризуется тоже как словарь: «Слова и выражения, родившиеся или получившие распространение в блокадное время, могли бы составить, безусловно, куда более объемный словарь [10, с. 15]. Пример статьи: «Долина смерти. Так в блокаду называли площадь между Финляндским вокзалом и Невой, постоянно обстреливаемую фашистами». В «Питерском лексиконе» известного санкт-петербургского издательства «Дмитрий Буланин» аннотация вообще отсутствует, несмотря на профессиональную издательскую работу, проделанную в этой книге: наличие указателя имен и топографического указателя, краткой справки об авторе. Следовательно, библиограф и читатель непосредственно столкнутся с проблемой определения места этого произведения в классификации лексикографических произведений. Ответ на этот вопрос попытались дать издатели расширенного «Питерского лексикона», получившего название «Петербургский лексикон. О Северной столице от А до Я»: «Конечно, все понимают значение термина «лексикон». На всякий случай напоминаем: «Лексикон: 1. Устар. Словарь; 2.Запас слов и выражений, лексика» (Словарь русского языка, Т. 2.). Но предлагаемая книга не филологическое исследование или пособие. Выбранное Ю.М. Пирютко название – условное, позволившее автору без оглядки на хронологию событий, на иерархическую ... и на прочие «строгости» вольно рассказать о примечательных на его взгляд эпизодах из истории Петербурга и жизни горожан на протяжении всего времени существования города» [23, с. 3]. Все 4 лексикона, на наш взгляд, следует отнести к исторической популярной лексикографии. К толковому жанру популярной лексикографии можно отнести и «Многословы» А.Максимова: «Многослов-1, или Книга, с которой можно разговаривать» и «Многослов-2, или Записки офигевшего человека». В обращении «К читателю» автор пишет, что эта книга – не словарь. С научной точки зрения, нет, но ведь существует авторская интерпретация слов, не сугубо лингвистическое восприятие слова, а философское, лично- 37 стное. Основная цель книги выражена А. Максимовым следующими словами: «В мире так много слов, что они перестали узнавать друг друга, а мы перестали узнавать их. Мы говорим слова, часто не понимая их смысла. Слова превратились в маски, мы не вглядываемся в их суть, – нам внешнего достаточно. Я решил попробовать разобраться в сути самых главных слов, составляющих смысл человеческой жизни. Мне почему-то кажется, что если поймешь смысл самых главных слов, то и про жизнь тоже что-то станет ясно» [17, с. 12-13]. В первом многослове получили авторские толкование нравственные категории-слова, во втором – социально-политические. Аннотации к ним также отсутствуют. Их заменяют издательские рекламные обращения к читателю, расположенные на обложке. Например, в «Многослове-1»: «На самом деле это книга не о словах – она о нас с вами. «Многослов» переворачивает привычное восприятие мира и самих себя. Эта книга, с которой можно разговаривать и нужно спорить. «Вам кажется, что вы уже все поняли про эту жизнь? Прочитайте «Многослов» Андрея Максимова – и вы начнете новое путешествие по жизни». В рецензии на «многословы» С. Шулаков тоже аккуратно уходит от определения жанра и места подобных произведений: «А. Максимов делает попытку определить жанр своего двухтомного «Многослова», и далее, «не пишет роман-лексикон, части его книги связаны на еще более глубинном уровне – личностных суждений об общении» [14]. Следует отметить, что рекламные аннотации, в отличие от обычных, не носят нейтральный характер, не отражают основной сути произведения, а к читателю обращения на «вы» с маленькой буквы. Как считает С. Шулаков: «Вы – автор к читателю на старомодное «Вы» с большой». На наш взгляд, издатели и вторящие им рецензенты забывают о вежливости, о трепетном отношению к Читателю. Такие категории не могут быть старомодными. Напомним, что словарные произведения относятся к интеллектуальной литературе, как ёмко выразился А. Максимов, «книга не для всех, но для каждого». Автор подчеркивает уважительное отношение к читателю нестандартно в «К читателю»: «Здравствуйте, Тот, кто держит в руках мою книгу!» и в заключении, назвав его «До свидания, Тот, кто держит в руках мою книгу!». Вероятно, им высказано главное, характерное для толкового жанра популярной лексикографии: «Мне жаль расставаться с Вами, дорогой читатель. Мне жаль расставаться с «Многословом». И хочется сказать что-то умное и важное. Не банальное, а душевное и по делу» [17, с. 143]. Именно лексикографические произведения, написанные профессионально и от души, т.е. с любовью и уважением к Читателю, смогут помочь решить остро стоящую проблему чтения, лексикографической культуры и 38 расширения использования лексикографических ресурсов не только в плане узконаправленного информирования. К популярной лексикографии следует отнести также и «Словарь модных слов» В. Новикова, не раз уже переизданный. Приведем аннотацию к нему: «Владимир Новиков – доктор филологических наук, профессор факультета журналистики МГУ. Известен и как прозаик, автор модного «Романа с языком», любовного романа «Типичный Петров», биографического бестселлера «Высоцкий». «Словарь модных слов» – сборник живых, остроумных рассказов о самых престижных, пикантных и спорных словах русского языка начала ХХI века» [22]. Из вышеприведенной аннотации следует, что это сборник рассказов, но ведь сам автор свое произведение назвал словарем. Это же подтверждает и известный лингвист, профессор, доктор филологических наук М. Кронгауз: «Книжка Владимира Новикова – самый настоящий словарь, хотя, конечно же, не научный, в том смысле, что в нем действительно описываются слова, причем именно те, которые сейчас модны, актуальны, частотны… Говоря теми самыми модными словами лингвистический эпикуреец, чувствующий харизму слова, или, иначе говоря, его особую фишку, и получающий от этого удовольствие» [9, с. 172-173]. Следовательно, аннотация дезинформирует потребителя, библиотечного работника, отрицательно влияет на справочнобиблиографическое облуживание и лексикографическую культуру в целом. Обратим внимание на рекламную аннотацию, где, подчеркнем, сборник рассказов о словах превращается в «суперсовременный справочник», а его окончание приводит в недоумение – доктор филологических наук стал создателем «забойного хита новейшего поколения». Приведем его полностью для наглядности: «Писатель Владимир Новиков – первый, кто отважился на создание этого суперсовременного справочника, в котором само слово «модный» звучит, как один из главных и самых могучих призывов современности. «Жить надо модно» и «чем моднее, тем лучше». Это – мировоззрение. Это – программа действий. Прочная связь мифа с реальностью. Забойный хит новейшего поколения. Это мейнстрим ХХI века». О том ли пишет В. Новиков? Нет. В своей первой словарной статье «Авторитет» он пишет, что Русский Язык – «наш единственный абсолютный авторитет» и обращается к нему: «О великий и могучий! Не становись по ту сторону добра и зла! Не оскверняй свои высокие слова низкими значениями… Одумайся, родной, выпрямись, береги чистоту и благородство» [22, с. 7]. 39 Библиографический список 1. Девкин В.Д. Немецкая лексикография: Учеб. пособие. – М.: Высш. шк., 2005. – 670 с. 2. Дрешер Ю.Н. Библиотерапия: Учеб. пособие. – М.: ФАИР, 2007. – 560 с. 3. Завсегдатай // Разгадай. – 2012. – № 40. – С. 34. 4. Карпова О.М. Английская лексикография: Учеб. пособие. – М.: Академия, 2010. – 176 с. 5. Ковенский А. Откровизмы // Санкт-Петербургские ведомости. – 2011. – 11 ноября. – С. 10. 6. Комлев Н.Г. Оперативный словарь // КО. – 1998. – №36. – 8 сентября. – С. 24. 7. Кошелева К. Словарный прозапас // Cosmopolitan. – 2009. – Январь. – С. 16. 8. Крейденко В.С. Библиотерапия: возможности использования в общедоступных библиотеках // Современное библиотечноинформационное образование. Вып. 2. – СПб.: Изд-во СПбГАК, 1997. – С. 32-51. 9. Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. 2-е изд. – М.: Знак, 2009. – 232 с. 10. Осадный лексикон // Петербургский дневник. – 2 февраля. – 2009. – №3 (214). – С. 15. 11. Словарный запас // Интер бизнес. – 2006. – №08 (80). – С. 95. 12. Шерстнев А. Толковый словарь жизни российской по И. Щедрину // КО. – 1998. – №29. – 21 июля. – С. 16. 13. Шляхов Е. Взять в оборот // Мой район. – 2011. – 21 октября. – С. 9. 14. Шулаков С. Несовобода от экрана // КО. – 2009. – №4 (2274). – С. 7. Список лексикографических источников 15. Богданов И.А. Ленинградский лексикон. – М.: Центрполиграф, 2009. – 351 с. 16. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. – М.: Астрель; АСТ, 2003. – 1021 с. 17. Максимов А. Многослов – 1: Книга, с которой можно разговаривать. – М.: СВР-Медиа, 2009. – 448 с. 18. Максимов А. Многослов – 2, или Записки офигевшего человека. – М.: СВР-Медиа, 2009. – 416 с. 19. Мокиенко В.М. Прикольный словарь (антипословицы и антиафоризмы) / В.М. Мокиенко, Х. Вальтер. 2-е изд. – СПб.: Изд. дом «Нева», 2006. – С. 384. 40 20. Никитина Т.Г. Толковый словарь молодежного сленга от Светы и Ромы Букиных. Родителям читать не рекомендуется. – М.: Премьера, 2008. – 256 с. 21. Никитина Т.Г. Футбольный словарь сленга / Т.Г. Никитина, Е.И. Рогалева. – М.: АСТ: Астрель, 2006. – 317 с. 22. Новиков В. Словарь модных слов. – М.: Зебра Е, 2005. – 156 с. 23. Пирютко Ю.М. Петербургский лексикон. О Северной столице от А до Я. – М.: Центрполиграф, 2010. – 637 с. 24. Пирютко Ю.М. Питерский лексикон. – СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. – 448 с. 25. Словарь SMS сокращений. Английские SMS. Русские SMS. – М.: ЮНВЕСТ, 2006. – 224 с. 26.Стернин Г.Е. Самый бестолковый словарь: Юмористический словарь. – М.:Эксмо, 2009. – 256 с. 27. Эдгар Аллан По от «А» до «Я» // КО. – 2009. – №1-2. – С. 4-5. Электронные ресурсы 28. Байрамукова А.И. Метапоэтика и металингвистика «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля как толковоэнциклопедического феномена: Автореф. дис… канд. филол. наук. – Ставрополь, 2008. [электронный ресурс] / http://www.dslib. net/russkiy-i Е.Ю. Иванова ПОНЯТИЕ ДЕФРАЗЕОЛОГИЗАЦИИ И СПОСОБЫ ПЕРЕВОДА ДЕФРАЗЕОЛОГИЗИРОВАННЫХ ЕДИНИЦ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ "Let me try once more," he said in an effort to explain. "In other words—" "You mean you have other words?" cried the bird happily. "Well, by all means, use them. You're certainly not doing very well with the ones you have now." (Juster Norton, The Phantom Tollbooth, Ch. 16) В настоящее время происходит изменение специфики перевода художественной литературы. Это связано с тем, что многие авторы используют в своих произведениях различные стилистические приемы с целью привлечения большего количества читателей. Использование фразеологических единиц всегда было неотъемлемой частью художест- 41 венной литературы, однако в современной литературе они все чаще стали подвергаться различным авторским трансформациям, что, естественно, значительно затрудняет работу переводчика. К сожалению, не существует строгих правил для перевода таких трансформаций, поэтому мы бы хотели подробнее рассмотреть такой аспект теории перевода, как перевод дефразеологизированных единиц (ДЕ) в художественной литературе. В современной лингвистике трудность представляет и само определение понятия «дефразеологизации», так как до сих пор не сложилось четкой дефиниции данного процесса. На протяжении последних десятилетий над этим вопросом работали такие советские ученые, как: В.П. Жуков, А.Г. Назарян, В.М. Мокиенко, А.Г. Ломов, Г. Н. Абреимова, И.Н. Куклина и др. Ввиду своей сложности дефразеологизация получает противоречивое, нередко даже противоположное, научное объяснение. Рассмотрев многообразие мнений, И.Н. Куклина приходит к выводу, что «дефразеологизация» – обобщающее понятие, составляющее оппозицию явлению фразеологизации и включающее в себя частные случаи приемов индивидуально-авторских преобразований ФЕ, структурносемантических, прагмалингвистических модификаций. В результате явления дефразеологизации формируется пласт языкового материала, пополняемый единицами, которые, по нашему мнению, целесообразно обозначить как «дефразеологизированные единицы»». Данное определение представляется нам довольно полным, хотя и рассматривает дефразеологизацию очень широко. Еще одной проблемой в вопросе о понятии дефразеологизации является соотнесение этого термина с понятием «двойной актуализации». С.С. Кузьмин отождествляет два этих понятия [3, с. 221-222], в то время как И.Н. Куклина определяет двойную актуализацию лишь как один из приёмов дефразеологизации [4, с. 109-120]. Двойная актуализация основана на одновременном восприятии двух вещей – иносказательного значения ФЕ и буквального значения одного из компонентов этой ФЕ. А.М. Мелерович и В.М. Мокиенко понимают под двойной актуализацией «…совмещение фразеологического значения оборота и его образной основы и/или внутренней формы» [4, с. 110]. Если брать за отправную точку именно такие определения дефразеологизации и двойной актуализации, то мы считаем возможным отождествлять два этих понятия. К сожалению, явление дефразеологизации не рассматривалось как важная стилеобразующая составляющая языка художественной литературы, поэтому исследователи довольно часто, говоря о дефразеологизации, 42 не используют этот термин напрямую, заменяя его рядом других (фразеологический неологизм [9], окказиональное употребление (вариант) ФЕ [1; 5; 8]). Проанализировав несколько подходов к дефразеологизации, мы пришли к пониманию этого процесса в рамках теории перевода как восстановления реального смысла ФЕ и реальных связей ее компонентов в определенной ситуации при скрытом сохранении образного и переносного значений исходной ФЕ. Таким образом, ДЕ – это особая двуплановая единица, поэтому и перевод также должен сохранять эти свойства ДЕ. Говоря о переводе ДЕ, стоит отметить, что не существует четко сформулированных способов перевода данных трансформаций. Обычно для этого используются способы, обозначенные для перевода фразеологических единиц (ФЕ), а именно: использование фразеологических эквивалентов, фразеологических аналогов, буквальный перевод и описательный перевод [2]. Хотя следует учитывать, что при переводе ДЕ важную роль играет контекст и авторская интенция, то есть прагматический аспект перевода. Дефразеологизация используется авторами главным образом для придачи разным ситуациям комического эффекта, поэтому переводчику, в первую очередь, следует обратить внимание именно на это. Главное, на что должен обратить внимание переводчик – это создание комического эффекта, на который и рассчитывает автор. При этом следует все же стараться передать и средства, которыми он этого достигает, то есть использовать дефразеологизацию. Если сохранить форму и структуру приема не удается, то переводчику следует делать выбор в пользу плана содержания. Стоит отметить, что использование ДЕ нельзя отнести к часто употребляемым стилистическим приемам, но данный вид авторских трансформаций все же встречается в художественной литературе. Далее рассмотрим несколько примеров перевода ДЕ. Пример № 1 Английский вариант Русский перевод «He can’t do this! He’s knee-high to a - Он не сможет! Да он grasshopper!» от горшка два вершка! «Grasshoppers can be different, you - Смотря, о каком горшknow» (Jane Feather, The silver rose, Ch. ке ты говоришь. А то они 18) бывают разные. 43 Анализ перевода: Данный отрывок является классическим примером ДЕ. ФЕ, на которой основывается автор при дефразеологизации, – фразеологическое сращение. Так как ФЕ «to be knee-high to a grasshopper» не имеет фразеологического эквивалента, то переводчик осуществляет перевод с помощью подборки в русском языке фразеологизма с таким же переносным значением, основанным на ином образе, то есть фразеологического аналога со схожей образностью («быть от горшка два вершка»). Переводчик использует тот же компонент, на котором строится образность ДЕ в английском варианте при переводе (Grasshopper – горшок), и кладет его в основу своего перевода. Структурный вид каламбура «ФЕ – Слово» при этом сохраняется (Ср. He’s knee-high to a grasshopper – Grasshoppers can be different; Да он от горшка два вершка – Смотря, о каком горшке ты говоришь.) При таком переводе сохранился не только план выражения, но и план содержания. Переводчик, учитывая прагматический аспект перевода, смог добиться эквивалентного перевода и передать творческий замысел автора. Пример № 2 Английский вариант Русский перевод «That doesn’t seem right,» said Milo – Ну уж нет! – воскликhelplessly, for, with the bird taking нул Мило безнадежно. Эта everything the wrong way, he hardly knew птица все понимала не так. what he was saying. Он уже и сам не понимал, «Agreed,» said the bird, with a sharp что говорит. click of his beak, «but neither is it left, – Согласна. Ужа здесь although if I were you I would have left a нет, – ответила птица, long time ago.» (Juster Norton, The щелкнув клювом. – Но даже Phantom Tollbooth: Ch. 16) если это и так, то я бы на вашем месте уже давно бы улетела. Анализ перевода: Данный пример кажется нам особенно интересным, так как в нем в полной мере проявилось «искусство перевода». Рассмотрим для начала переводимый отрывок. Предложение «That doesn’t seem right» произошло, на наш взгляд, из разговорной ФЕ «That’s right», которая используется вместо «Yes» при ответе на вопрос или как реакция на какое-либо утверждение. Если обратить внимание на контекст, который следовал перед этим отрывком, то становится понятной истинность данного 44 предположения. («If you want to buy, I’m sure I can arrange to sell, but with what you’re doing you’ll probably end up in a cell anyway.» «That doesn’t seem right»). Автор дефразеологизирует данную ФЕ «seem right» таким образом, чтобы компонент данного фразеологизма «right» воспринимался буквально, а именно как «the side of your body that is towards the east when you are facing north, or this direction» [11]. Хотя в данном примере комический эффект строится скорее на омонимии, нам кажется возможным рассматривать этот пример в рамках нашей работы, так как прием дефразеологизации здесь используется, хотя и не в такой ярко выраженной форме. Передать такую многоуровневую игру слов было практически невозможно, поэтому переводчик отказался от использования ДЕ и построил новую игру слов на базе оригинала. Использование паронимов «уж» и «ужа» помогло создать требуемый комический эффект. При этом переводчик заменяет ФЕ оригинала на непроизводное междометие со значением неожиданности. Дальше комический эффект также строится на омонофонах «left» со значением «on the side of your body that is opposite to the right» и со значением «the past tense and past participle of leave». К сожалению, комический эффект от созвучия «left» был потерян, поэтому этот перевод нельзя считать полностью передающим авторскую задумку или интенцию. Пример № 3 Английский вариант Русский перевод «I’m in the position of being - Я оказался меж двух огbetween two fires.» ней. «Where is the other fire?» - А где второй огонь? «I think you can figure that out, - Думаю, это Вы можете Mr. Mason.» (E.S. Gardner, The Case of понять и сами, г-н Мейсон. the Nervous Accomplice, Ch. 7) Анализ перевода: У исходной ФЕ существует фразеологический эквивалент («between two fires» – «меж двух огней»). Структурный тип каламбура оригинала и перевода также совпадают: «ФЕ – Слово» (Ср. «I’m in the position of being between two fires.» «Where is the other fire?»; «Я оказался меж двух огней». «А где второй огонь?»). При этом оба фразеологизма являются фразеологическими единствами, что также облегчает работу переводчика. 45 Комический эффект здесь, как, впрочем, и в других примерах, связан с двуплановостью восприятия и эффектом неожиданности. Первое достигается путем адекватного перевода, при котором не теряется структура ДЕ, и он воспринимается так, как на это и рассчитывал автор. Эффект неожиданности связан с тем, что читатель не ожидает использования прямого значения устойчивого образного фразеологизма. Именно поэтому сохранение и формы и содержания так важно при переводе. Пример № 4 Английский вариант Русский перевод «At that you’re in hot water - Полагаю, вы вновь окаagain,» she observed… зались как уж на сковороде, – «It’s hot all right,» Mason заметила она… admitted, «and it keeps getting hotter. It - Согласен. На этой сковоwon’t be long until it starts boiling.» родке уже тепло. Будет еще теп(E.S. Gardner, The Case of the Drowsy лее, а вскоре – просто горячо. Mosquito, Ch. 18) Анализ перевода: В этом примере основную сложность для перевода составляло отсутствие у ФЕ «be in hot water» фразеологического эквивалента. Конечно, существует фразеологический аналог «попасть в переплет», но если бы переводчик воспользовался им, то ему бы было трудно воссоздать ДЕ и скорее всего пришлось бы ограничиться переводом лишь содержания, потеряв при этом форму и, как следствие, комический эффект. Поэтому переводчик использует близкий по образности фразеологический аналог «(быть, вертеться) как уж на сковороде». При этом в английском каламбуре обыгрывалось буквальное значение компонента «hot» (а именно: «hot» – «hotter» – «boiling»). Компонент русской ФЕ «сковорода» позволил переводчику произвести с ней аналогичную манипуляцию – нагреть ее до горячего состояния (на этой сковородке уже тепло – будет еще теплее – просто горячо). При этом сохраняется структурный вид ФЕ: «ФЕ – Слово». (Ср. «At that you’re in hot water again,» she observed…»It’s hot all right,» Mason admitted, «and it keeps getting hotter. It won’t be long until it starts boiling.»; - Полагаю, вы вновь оказались как уж на сковороде, – заметила она… - Согласен. На этой сковородке уже тепло. Будет еще теплее, а вскоре – просто горячо.) Таким образом, можно сделать вывод, что перевод является удачным. 46 Пример № 5 Английский вариант Русский перевод «Have a heart,» Drake - Где же ваша добрейшая дуprotested, grinning. ша? – Дрейк возразил, улыбаясь. «I have,» Mason told him, «and - Душа-то есть, – ответил it’s been in my mouth so long I Мейсон, – но она столь давно ушла wouldn’t feel right when it drops в пятки, что возвращение ее на back to where it belongs.» (E.S. прежнее место сулит мало хорошеGardner, Cautious Coquette, Ch. 27) го. Анализ перевода: В оригинале используется междометная ФЕ «Have a heart!», которая представляет собой фразеологическое единство. Эта ФЕ «is used to ask someone to be kinder to you» [10]. В исходном тексте используется структурный вид каламбура «ФЕ – ФЕ» (« Have a heart» и «to have one’s heart in one’s mouth»). Так как близкой по образности первой ФЕ не нашлось, переводчик вместо исходного каламбура «ФЕ – ФЕ» предлагает каламбур типа «Слово – ФЕ». Переводчик решил обыграть компонент «душа» у ФЕ «душа ушла в пятки». Изначально ФЕ «Have a heart!» переводится на русский язык как «Помилосердствуйте» или «Побойтесь Бога». Но использование этих фразеологических аналогов разрушило бы ДЕ, поэтому переводчик предложил: «Где же ваша добрейшая душа?» И затем построил каламбур типа «Слово – ФЕ»: - Где же ваша добрейшая душа? – Дрейк возразил, улыбаясь. - Душа-то есть, – ответил Мейсон, – но она столь давно ушла в пятки, что возвращение ее на прежнее место сулит мало хорошего. Для перевода ФЕ «to have one’s heart in one’s mouth» переводчик подобрал, на наш взгляд, очень удачный фразеологический аналог «душа ушла в пятки». Таким образом, переводчик решил все поставленные перед переводом задачи и создал удачный перевод. Пример № 6 Английский вариант Русский перевод «You may think you’re in the - Ты, видимо, считаешь, что saddle,» Mason said, «but you’re уже на коне, – сказал Мейсон, – но riding a bucking bronco and you can залез ты на необъезженного жеbe thrown for a quite a loss.» (E.S. ребца и можешь слететь с него с Gardner, The Case of the Blonde большими потерями. Bonanza, Ch. 12) Анализ перевода: В данном примере используется такой прием дефразеологизации, 47 как буквализация. При переводе английской ФЕ «to be in the saddle» переводчик использует близкий по образности и экспрессивности фразеологический аналог «быть на коне». Наличие такого аналога обеспечило возможность передать предложенную автором развернутую метафору. То есть с одной стороны ФЕ воспринимается буквально, а с другой в ней сохраняется образность, что создает двуплановость. Переводчику удается воссоздать как прямое значение, так и комический эффект от такого неожиданного использования ФЕ. Сохраняется и структурный вид каламбура «ФЕ плюс ее буквализация». Все это позволяет переводчику передать авторские трансформацию и, что самое главное, иронию, заложенную автором. Передача комического эффекта при переводе ДЕ заключает в себе большую трудность главным образом потому, что перед переводчиком стоит целый ряд проблем, без решения которых не может быть достигнут адекватный перевод. Во-первых, это правильное понимание замысла автора, то есть авторской интенции. Определив, что автор пытается при помощи ДЕ добиться комического эффекта, переводчику следует выяснить специфику этого эффекта, то есть, использует ли автор иронию, юмор или сарказм. Без этого ключевого момента теряется смысл всего перевода. Во-вторых, это зависимость перевода от контекста и жанрово-стилистических особенностей переводимого текста. Анализ фактического материала показал, что еще одной трудностью является частое несовпадение экспрессивной и эмоциональной окраски ФЕ английского и русского языков, что часто ведет к снижению либо и вовсе к потере комического эффекта при переводе. В таких случаях, на наш взгляд, лучше пожертвовать структурой оригинала, передав при этом смысл и комический эффект. Следующая проблема – отсутствие эквивалентов или аналогов ФЕ, на которых построен прием дефразеологизации. В таких случаях переводчик вынужден становиться «соавтором» и сам заново воспроизводить текст оригинала, но уже на русском языке. Проведя анализ фактического материала, мы выделили некий алгоритм перевода ДЕ: 1. Прежде чем приступать к переводу, следует подробно изучить все произведение, выделив при этом жанрово-стилистические особенности текста и оценить замысел автора. 2. При переводе комичной ситуации, в основе которой содержится ДЕ, следует, в первую очередь, определить, какого эффекта хотел добиться автор произведения, а уже затем какие способы он для этого использовал. 48 3. Затем следует оценить возможные способы перевода ФЕ, использованной при дефразеологизации, и определить возможность достижения комического эффекта при применении данного перевода. 4. Далее нужно обратить внимание на эмоционально-экспрессивную окраску переводимой ДЕ и на стиль, в котором исходная ФЕ обычно употребляется. При удачном переводе эти характеристики исходной ДЕ и перевод должны совпадать. 5. Если при переводе не удается сохранить ДЕ, то лучше использовать другие способы перевода, но сохранив при этом комический эффект. 6. Осуществив перевод, следует еще раз оценить целостность созданного при переводе образа и сравнить его с исходным оригиналом. При этом способы, использующиеся при переводе ДЕ схожи со способами перевода ФЕ. Главное отличие заключается в том, что при переводе ДЕ на первый план выходят прагмастилистические аспекты перевода. Поэтому переводчику чаще приходится полагаться на свою интуицию, нежели на перевод, зафиксированный в словарях. При работе переводчик должен обладать не только хорошим владением обоими языками, но и богатыми фоновыми знаниями и лексическим составом разговорного пласта лексики, так как многие из фразеологических неологизмов еще не были зафиксированы словарями. Еще одна проблема, связанная с переводом ДЕ, связана с тем, что ДЕ тесно граничат с приемом, называемым «игрой слов». Иногда, когда при переводе не удается сохранить ДЕ, переводчику приходится прибегнуть именно к «игре слов», чтобы совершить адекватный перевод. Таким образом, мы пришли к выводу, что хотя перевод ДЕ представляет большой интерес для переводоведения, в этом вопросе еще остается много «белых пятен» и неисследованных аспектов. И хотя перед исследователями в данной области стоит еще много нерешенных проблем, перевод таких авторско-стилистических трансформаций представляет собой хорошую возможность развития «искусства перевода». Библиографический список 1. Емшанова Н.Д. Дефразеологизация как лингвистическое явление // Язык как структура и социальная практика. – 2004. – Вып. 3. – С. 27-32. 2. Комиссаров В.Н. Современное переводоведение: Учебное пособие. – М.: ЭТС. – 2002. 3. Кузьмин С.С. Идиоматический перевод с русского языка на английский (теория и практика). – М., 2006. 49 4. Куклина И.Н. Явление фразеологизации и дефразеологизации в языке современной прессы. – М., 2006. 5. Ломов А.Г. Фразеология в творческой лаборатории писателя. – Орел, 1998. 6. Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Фразеологизмы в русской речи. – М.: Астрель, 2001. 7. Назарян А.Г. Фразеология современного французского языка. – М., 1987. 8. Попова Л.В. О дефразеологизации устойчивых сочетаний // Проблема устойчивости и вариативности фразеологических единиц. Вып.1 – Тула, 1968. – С. 115-120. 9. Шанский Н. М. Фразеология современного русского языка.– М.: Либроком, 2012. Список лексикографических источников 10. Cambridge Advanced Learner’s Dictionary, 2008. 11. Macmillan Essential dictionary for learners of English, 2003. Т.С. Карнова ЗАИМСТВОВАНИЯ В ЯПОНСКОМ ЯЗЫКЕ: ГАЙРАЙГО В настоящее время не поддается сомнению тот факт, что социальные и культурные перемены отражаются и на языке. Ни один естественный язык не может существовать в отрыве от остального мира. Межкультурные контакты приводят к изменениям лексического строя и определяют возможность заимствований от других народов. Выход в сферы новых стран и культур равносилен выходу в новую сферу знаний – язык продолжает развиваться, адаптироваться к целям и потребностям общения, что приводит к формированию специального пласта лексики, отвечающего этим целям. В последние десятилетия интерес к заимствованиям в японском языке значительно возрос, поскольку активное участие Японии в промышленной, культурной и социальной жизни, привело к расширению интересов страны, возросла важность межкультурной коммуникации. Несомненно, с заимствованием письменности из Китая в IV-V вв. н.э. в Японию пришли новые термины и слова, у которых не существовало эквивалентов в японском языке, дальнейшие контакты с иностранными купцами, миссионерами и прочими носителями чужих для японцев языков и культур, привносили все новые пласты лексики. Однако объем и интенсивность 50 проникновения иноязычной лексики заметно сократились в период изоляции страны периода Эдо. В практике межкультурного общения заимствование, как элемент чужого языка (слово, морфема, синтаксическая конструкция и т.п.), перенесенный из одного языка в другой в результате языковых контактов и ставший элементом лексико-семантической системы языкареципиента [6, с. 158], является базовым, универсальным и наиболее частотным способом образования новой лексики. Различные авторы проводят классификацию заимствованной лексики по их давности, языку-источнику, тематике, сфере употребления, степени освоения и т.д. Кратко рассмотрев основные пласты заимствований в японском языке, мы сосредоточим наше внимание на ассимиляции и изменении данной лексики. Самые ранние и в наибольшей степени ассимилированные лексические единицы, составляющие около 60% лексики японского языка по подсчетам Государственного института исследования японского языка (1989 г.) канго – китаизмы, заимствованые в готовом виде или составленные в Японии из заимствованных элементов, васэй-канго [8]. Данный пласт относится к полностью ассимилированным заимствованиям и является наиболее изученным и потому подробно нами рассматриваться не будет. Отметим только, что канго представляют собой в основном книжную лексику и довольно часто не воспринимаются носителем языка-реципиента как заимствования. Наибольший интерес представляет пласт лексики, заимствованной в разные периоды истории из европейских языков, гайрайго – заимствования в японский язык из других языков, кроме китайского. Оставим в стороне исторический аспект, однако обратим внимание на то, что с XVI в. по середину XX в. гайрайго приходили из разных западных языков (голландского, португальского, немецкого, английского, пр.), но уже со второй половины XIX в. наблюдалось преобладание английского языка и его американского варианта. Этот факт говорит в пользу точки зрения о процессе глобальной англизации [4] неанглоязычного земного сообщества, которую отмечают большинство лингвистов. Несмотря на сравнительно небольшое количество гайрайго (по данным различных исследований около 10% всей лексики), в текстах различной направленности и стиля их объем может достигать 30-70% и более (по подсчетам Л. Лавди, 53% в сфере менеджмента, 75% в сфере маркетинга и 99% компьютерной терминологии), словари новых единиц выходят каждый год [5, с. 101-103]. Основным отличительным знаком для гайрайго принято считать катакану – одну из азбук японского языка, со второй половины XX в. пре- 51 имущественно используемую для записи заимствованных из западных языков слов. Однако, японский язык отдельные слова (например, ряд заимствованний эпохи Токугава и Мейдзи) ассимилирует, в дальнейшем они записываются на хирагане или с помощью кандзи. Наряду с этим, ряд слов, при наличии варианта с иероглифами, чаще записывается при помощи катаканы. Принимая во внимание еще и тенденцию на письме заменять сложные иероглифы катаканой, можно прийти к мысли о недостаточности подобного графического показателя ассимиляции заимствований. Все приведенные лексические единицы достаточно частотны и доступны для понимания большинства японцев. Таким образом, при заимствовании иностранных слов в японский язык происходит не только (и не всегда) изменение их графического облика, но и фонетическое, морфологическое, грамматическое и семантическое преобразование. К сожалению, объем данной статьи позволяет нам лишь кратко рассмотреть все эти уровни. На фонетическом уровне непременно принимаются во внимание различия между языком-источником и японским языком. В целом, фонетическая изменяемость слова подчиняется известному ограниченному набору правил. Иными словами, главное, что следует учитывать при первоначальном заимствовании, – это фонетический принцип заимствования, т. е. слово изменяет свой облик в соответствии с его звучанием на иностранном по отношению к японскому языке. Таким образом, многие иноязычные слова и термины порой претерпевают такие изменения, что японцы, знающие язык-источник, или даже сами его носители, не всегда могут идентифицировать оригинал (в последнее время существует тенденция строже следовать языку-первоисточнику, но, в основном, при написании иностранных географических названий и имен). К тому же, появляется большое количество омонимов, происходящих из разных источников, но совпавших в результате фонетических изменений. Знание языка-источника может даже порой мешать, ведь катакана не снимает омонимии, как это делают иероглифы, будучи при этом сложнее для восприятия. Отмечается, что на морфологическом уровне заимствованные слова подвергаются более значительным изменениям. Если при заимствовании в русский язык слова, как правило, получают морфологическое дооформление и различные аффиксы помогают выражать новые грамматические значения, то японский язык характеризуется противоположной тенденцией – усечением заимствованных слов и фраз. В частности, наблюдается усечение различных грамматических показателей. Изменения связаны не только с различиями между языком-источником и японским языком, но и 52 повышенной частотностью употребления и, следовательно, упрощением использования. Творческое начало языка-реципиента получает выражение в использовании заимствованных единиц в качестве морфем для образования новых слов. Данная модель большинством исследователей считается весьма продуктивной [1; 2; 3; 5]. Итогом становятся единицы, не имеющие аналогов в языке-доноре. Существует условное деление на два основных типа: слияния и новые образования (васэй эйго или шире васэй гайрайго). Примерами слияния родного слова и иноязычного (отдельные морфемы, как правило, не заимствуются) могут служить такие единицы, как кара, пустой, orchestra – оркестр; эйгё, управление, man – человек, и пр. Так заимствованное слово становится строительным материалом для новой лексической единицы. Новые образования на основе заимствованной лексики в японском языке указывают на активность языка и, весьма часто, на отдельное престижное положение иноязычной лексики в рамках внутреннего использования [1; 2]. Несмотря на источник появления этих единиц, они все равно воспринимаются носителями языка как чужие, иностранные. Стоит также отметить, что плохое знание большинством японцев языковдоноров, приводит к появлению множества новообразований, не всегда понятных иностранцам: эага:ру, стюардесса; сарариман, офисный работник; ванпи:су, платье; о:эру, работница в офисе. Сами японцы тоже довольно часто не могут отличить английское слово от слова японского происхождения. Становясь частью языка-реципиента, заимствованные единицы начинают изменяться в соответствии с установленными грамматическими правилами. Заимствованные в японский язык слова употребляются довольно широко, часто они при использовании могут менять часть речи. Известно, что в основном заимствованная лексика представлена существительными с конкретным значением, которые в дальнейшем становятся материалом для образования прочих частей речи. Об образовании существительных на основе заимствованных слов уже упоминалось выше, в подобных случаях оно служит морфемой для новой единицы. Заимствованные слова, как правило, образуют прилагательные по той же модели, что и исконно японские существительные, с помощью притяжательного падежа. Но с увеличением частоты употребления в речи слово постепенно принимает черты исконных слов. Так, заимствованные из других языков слова становятся похожи на именные прилагательные и принимают их парадигму. 53 Формирование глаголов на основе заимствованной лексики представляет больший интерес. Существует несколько основных моделей изменения в японском языке. Например, заимствованное существительное и глагол «делать», часто выступающий в качестве вспомогательного: тэнису суру, «играть в теннис»; ри:до суру, руководить. Встречаются случаи комбинирования заимствованного существительного и исконно японского глагола: ранку дзукэру, занимать пост. По сути, здесь происходить замена японского слова на заимствование rank. Происходят и трансформации по принципу звукового соответствия, например, из существительного торабуру, trouble, получается торабуру, волновать. В дальнейшем этот глагол ведет себя как любой исконный глагол и изменяется по всем правилам японского языка. Образование остальных частей речи (наречия, причастия, деепричастия) происходит уже по правилам и моделям японского языка. Семантические особенности заимствованной лексики, наряду с фонетическими, являются наиболее изученными. Исследователи В.М. Алпатов и Л. Лавди отмечают, что следом за научно-технической сферой по количеству представленных в ней заимствованных единиц, следует сфера массовой культуры и потребления [2, с. 93]. Японский язык не только заимствует наименования для реалий, пришедших из других стран и культур: кямпингу, кемпинг; тэсуто, тест; придается определенная окраска заимствованным словам, имеющим эквиваленты в японском, различаются сферы их употребления. Остановимся на этих случаях. Например, как уже отмечалось, существует тенденция ассоциировать гайрайго с престижностью и современностью. Послевоенное tomorrow, вместо японского асита, завтра, нередко встречалось в рекламных и журнальных текстах. Также наблюдается сосуществование нескольких вариантов по причине сохранения у них семантических расхождений: акатян, новорожденный ребенок, но слово, производное от baby, на товарах для новорожденных [2, с. 93-94]. Существуют и случаи, когда противопоставленность по принципу японский стиль – западный стиль со временем теряется. Так, к примеру, райсу, сваренный позападному рис, стал чем-то совершенно обыденным, наряду с мэси, хан, японский рис. Наличие негативных ассоциаций и желание стать частью нового современного мира привело к частичному вытеснению из употребления многих слов новоприбывшими в язык заимствованиями: так слова тяккин, заём, и гэппу, кредит, чаще заменяются американизмами ро:н, loan, курэ- 54 дитто, credit. Стоит отметить, что, несмотря на незначительное вытеснение исконных единиц из употребления, заимствования чаще дополняют их, обогащая язык [2; 3]. Очень часто происходило сужение или расширение значения заимствованного слова: бирудингу, building, исключительно высотное здание, мансён, mansion, любой многоквартирный дом. Нередко происходит и переосмысление значения. Так, например, фэминисуто, галантный мужчина или предприниматель, специализирующийся на производстве товаров для женщин. Необходимость преобразования значения данных единиц и их адаптации вызвана в первую очередь различиями в языковых картинах мира носителей языков-источников и японского языка. Этот же факт определяет невозможность более подробного рассмотрения семантических особенностей заимствованных слов в рамках данной статьи. Подводя итог, стоит отметить, что различные заимствования довольно быстро и в больших объемах осваиваются японским языком, становятся его неотъемлемой частью. Это крайне актуально в эпоху глобализации и приобретает особое значение в случае такой культурно самобытной страны, как Япония. Широко представленные в японском языке заимствования, при наличии разных источников, разных вариантов написания и употребления, и в ситуации сосуществования с прочей лексикой, легко поддаются различной классификации, к одному из вариантов которой, основанной на типах ассимиляции, мы прибегли. Типы и модели ассимиляции и адаптации заимствований на различных языковых уровнях, рассмотренные в данной статье, по-прежнему представляют большой интерес для исследователей и ученых как внутри, так и за пределами Японии. Библиографический список 1. Алпатов В.М. Англоязычные заимствования в японском языке и американизация японской массовой культуры. // Япония: культура и общество в эпоху НТР. – М., 1985. 2. Алпатов В.М. Япония: язык и общество. – М.: Языки славянских культур, 2008. 3. Арешидзе Л. Г., Алпатов В. М. Гайрайго в современном японском языке. // Лексические заимствования в языках современного Востока. – М., 1991. 4. Кабакчи В.В. Английский язык межкультурного общения (CrossCultural English). – С.-Петербург: Образование, 1993. 5. Loveday L. Language Contact in Japan. A Socio-linguistic History. – Oxford, 1996. 55 Список лексикографических источников 6. Лингвистический энциклопедический словарь. / Ред. В.Н. Ярцева. – М.: Советская энциклопедия, 1990. Электронные ресурсы 7. Алпатов В.М. Зачем японцам гайрайго? [Электронный ресурс] – 2004. Режим доступа:http://www.komi.com/japanese/from_int/gairaigo.html 8. Wikipedia, Gairaigo // the Free Encyclopedia [Электронный ресурс] / Wikipedia. – 2013. Режим доступа: http://en.wikipedia.org/wiki/SinoJapanese_vocabulary. О.В. Никулина К АНАЛИЗУ СРЕДНЕАНГЛИЙСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ Среднеанглийский период в истории Англии и английского языка начинается с нормандского завоевания Вильгельмом I в 1066 году. Это эпохальное событие не только для общественного и государственного развития страны, но и для английского языка. По сути, древнеанглийская политическая терминология практически вышла из употребления, а ее место заняла латинская и французская терминология. Еще одним важным последствием нормандского завоевания было введение централизованной системы управления государством. Как пишет И.Б. Руберт, «централизация власти, которая, в соответствии с нормандскими традициями, была основана на принципах жесткого подчинения вассалов своему королю, рост городов, находившихся под непосредственной юрисдикцией короля, постепенное формирование классового общества, – все это сыграло ключевую роль в развитии страны» [2, с.172]. Одним из ключевых понятий нормандской, а затем и английской власти является служба. Все приближенные короля находились на королевской службе, а крестьяне и городские жители – на службе у своих лордов. В мирное время это означало службу политическую, во времена войны – службу военную. Это отражается в терминах, появившихся в это период: alligeaunce, ligeaunce (обязательство верности лорду или королю, преданность, также власть феодального лорда), bondage (вассальная зависимость), bond (обязанности феодала перед землевладельцами), homage (оммаж или обязательство, принимаемое в торжественной форме вассалом по отношению к феодалу, «the ceremony of homage is so great that the lord owes as much to the tenant as the tenant to the lord» [3, c.187]), man-reden (преданность и обязательство в службе феодалу), average (феодальная по- 56 винность землевладельцев перед своим лордом), knight-servise (передача земли в собственность в обмен на военную службу). Наряду с военной службой большой ценностью обладала земельная собственность. Земля составляла основу политического, административного и общественного влияния аристократов, многие из которых владели поместьями в ряде графств, точно так же земля являлась основой благосостояния джентри, хотя и на местном уровне [1, с.195]. Важность земельного управления отображается в следующих терминах: bailli, baillifwik (округ, находящийся под юрисдикцией бейлифа, заместителя шерифа), bondlond (земля, находящаяся в феодальной собственности), counte (графство, территория, управляемая графом или эрлом, позднее этот термин стал синонимом шира), duche, ducherie, dukdom (владения герцога, также ранг или статус герцога), erldom (владения эрла, графство или шир, социальный статус эрла), Fe, fe ferme, feud (владения лорда или короля, сдаваемые в аренду в обмен на присягу (оммаж) и военную службу, «an estate in land or tenements held in heritable or perpetual tenure to a feudal superior or the crown» [4, c.430]), knightes fe (участок земли, обычно состоявший из 8 хайодов, «an estate held by the obligation of providing one knight for the lord’s service» [4, c.563]), frehold, frelond (форма землевладения с обязательной военной службой или ежегодными выплатами), gavel lond (земля, сдаваемая внаем за гражданскую службу или за деньги), hide (хайд, земельный надел, достаточный для одной семьи; основная единица налогообложения), hundred (сотня, административная единица шира или графства, имеющая свой суд и совет). Отдельно следует выделить группу терминов, номинирующих государство: contre, lond, land-rice (район, страна, государство, «politically organized area» [4, c.573]), kinedom, kinelond, kineriche, kingdom, kingshipe (территория, управляемая королем, государство, королевство, также подданные короля), lordshipe (район или страна, власть и авторитет лорда), monarchi (государство во главе с монархом, королевство). Многие английские историки связывают успешное государственное управление с именем Генриха II, так, И.Б. Руберт отмечает, что «по сути, Генрих II заложил основы крепкого суверенного централизованного государства» [2, с.111]. При нем службы центрального управления, королевский совет, канцелярия и вооруженная свита перемещались за королем повсюду, сама обширность империи неизбежно способствовала дальнейшему развитию местных администраций, которые могли бы заниматься повседневными делами юстиции и финансов в отсутствие короля. Таким образом, в Англии аппарат управления становился все более сложным и бюрократическим. Это обстоятельство вкупе с заинтересованностью Генриха II в реформах привели к тому, что его стали считать основателем английского общего права, великим и творческим королем [1, с. 136]. 57 Это подтверждается появившимися в среднеанглийский период терминами, обозначающими должностных лиц и названия государственных органов: assemble, covent, gaderinge, imeting (группа людей как совещательный орган), burghmot (собрание городских жителей), chauncerie (канцелярия, «one of the two great offices of royal administration, responsible for the writing of charters issued in the king’s name» [3, c. 64]), convencioun (официальная встреча двух правителей, а также принятые соглашения и договоренности), counseil (council, совет как орган государственной власти), commune conseil (городской совет, собрание жителей города), gret counsel, kinemot (королевский совет, собиравшийся два или три раза в год), kings, prive counseil (Privy Council, тайный совет, состоявший из крупных землевладельцев, чиновников и других приближенных короля, имел совещательную, а не административную функцию), communes, counseil of the chaumbre (общее собрание королевских вассалов), court (court, королевский двор (kinges cort), также король и его советники или собрания, созываемые королем), court of parlement (сессия или собрание Парламента), gild (гильдия, «association of dues-paying members, organized for religious or political purposes» [4, c. 110], ассоциация торговцев или ремесленников), husting (совет, созываемый королем или лордом, «it was the place of authority for commercial matters in London» [3, c.195]), mot (собрание или совет, имеющий юридические функции), parlement (коммуникация или общение; совет, английский Парламент), portmanmot (собрание жителей города). Целесообразно отдельно выделить группу терминов, обозначавших казначейство: kinges purs, burse (казна государства), cofre (казна, сундук, покрытый кожей), chaumbre (королевская казна, «one of the departments of the king’s household which evolved from his chamber, his private sleeping quarters» [3, c.45]), cheker ( exchequer, финансовое подразделение при королевском дворе, состоящее из казначейства и счетного отдела; название подразделения происходит от клетчатой ткани, которая покрывала столы, на которых велись подсчеты и выписывались счета). Растущий бюрократический аппарат королевского двора также номинируется новыми понятиями: аssesour, bencher (советник правителя), bailiff (бейлиф, представитель короля в графстве (шире) или городе, осуществлявший административную и судебную власть, также заместитель шерифа), bidel, caccherel (служащий городского совета или лорда, помощник), chaumberer, chaunberlein (chamberlain, личный слуга короля или лорда, позднее – управляющий королевским двором и казначей), chaumberlein of the escheker (служащий казначейства), gret chaumberlein of england (Lord Great Chamberlain of England, главный финансовый чиновник короля), chaunceler (Lord Chancellor of England, лорд-канцлер, один из главных советников и должностных лиц короны; управлял королевской канцелярией и казначейством, также заседал в палате лордов, «chancellor was invariably 58 a bishop, serving as a royal chaplain and king’s secretary, also keeper of royal seal or Great Seal» [3, c.77]), clerk (клирик, секретарь, служащий, ответственный за ведение записей и счетов), clerk of the toun (городской служащий), clerk countrollour, record clerk (секретарь в отделе подсчетов казначейства), clerk of account (счетовод), clerk of grene cloth (служащий подразделения королевского камердинера, аудитор), clerk of the coroune (королевский служащий), clerk of the parlement (секретарь канцелярии, ответственный за ведение протоколов заседания Парламента), clerk of the pipe (клерк, ведущий реестры или отчеты казначейства), clerk of purveiour (служащий, ответственный за гардероб), commissarie, commissioner (комиссар, чиновник, занимавшийся административными, юридическими или налоговыми вопросами), constable (констебль, один из высших придворных чинов, главнокомандующий армией или комендант замка), corouner (королевский придворный, занимавшийся вопросами управления или права), counseiler (counselor, советник), privete, prive counseilour (доверенное лицо короля, член Privy Coucil или Тайного совета), countrollour (служащий, ответственный за ведение счетов при дворе), criour (городской глашатай, служащий, оглашающий приказы и предписания), еnchetour, eschetour (чиновник казначейства, ответственный за конфискацию имущества или земли в пользу короля), forster, parker (служащий, ответственный за леса, принадлежащие королю), greive (reeve, королевский служащий, глава города или деревни, «after 1066, the term is used of a village headman, peasant’s spokesman at the manorial court» [3, c. 247]), portreve (главный городской служащий), counte reve (главный чиновник графства или шира), grom (слуга, мелкий чиновник, юноша, «ranking below the yeoman but higher than the page» [4, c.387]), hundreder, hundredman (бейлиф, глава сотни), kinges sergeaunt (заместитель бейлифа), magistrat (магистрат, гражданский служащий), magnat (магнат, крупный чиновник), mair (мэр, глава города), maister (руководитель, гражданский или военный чиновник высшего ранга), marshal (маршал, главный управляющий при королевском дворе, главнокомандующий или генерал армии, «originally a servant of king’s household who worked as a keeper of king’s horses, in time this position became king’s leading military office» [3, c.197]), ministre (слуга или служащий), оfficer (слуга, чиновник любого ранга, состоящий на королевской службе), protectour (защитник, гражданский служащий), borgesaldre, headborough (глава города), castelain (castellan, смотритель или комендант замка), burser, horder (казначей), cofrer (казначей, служащий при королевском дворе, «originally a craftsman who made chests, these chests gave their name to the post of an officer who kept money in them» [3, c.88]). Особый интерес представляет группа терминов, называющих атрибуты королевской власти (королевская печать, скипетр и корона). Некоторые из этих понятий даже дали название новым отделам при королевском 59 дворе: ceptre, kineyerde, kinewond (скипетр, атрибут королевской власти; верховная власть, правление, государство), coronacle, coronaire (корона), coroune (crown, королевская корона или диадема, также королевская власть, владения или личность короля), Seint Edwardes corun (официальная корона Англии), diademe (корона или диадема; королевский статус или королевская власть), kinebenche, kinesete, kinesetle, kinestol (королевский трон), kinehelm (королевская корона или диадема, также королевская власть), kinering, signet (royal ring, кольцо с королевской печатью; начиная с 14 века стало названием специального отдела – Office of Signet seal, «king’s personal letters and instructions were written in this office» [3, c.270]), prive sel (малая королевская печать, отдел королевской печати, «during Henry III reign it became a permanent feature of royal administration, being used to authenticate letters less formal than those issued by the chancery» [3, c. 238]), gret sel (официальная королевская печать, начиная с правления Эдуарда Исповедника, использовалась королевской канцелярией для удостоверения документов; «literal possession of the seal conferred immense power on its bearer, it gave and affirmed authority of sovereign and state» [3, c.154]). В среднеанглийский период происходит изменение структуры английского общества, новые вассальные отношения пронизывают все слои английского социума, и военная обязанность, а также землевладение играют важнейшую роль в процессе стратификации общественных отношений. Важную группу составляет новый класс английского общества – рыцарство: chevaler (рыцарь, «an armed horseman of noble birth, formally inducted into the service of an overlord»[4, c.233], esquier (эскавайр, оруженосец при рыцаре, молодой человек знатного происхождения, готовящийся стать рыцарем), hiredman (королевский слуга или вассал, рыцарь), knight (рыцарь, слуга юноша; военный чин, относящийся также к земельной аристократии), knight of the shire, communite, parlement (рыцарь, представляющий город или шир в палате общин, начиная с 1254 г.), knightbacheler (рыцарь низшего военного ранга, обычно находящийся на службе у другого рыцаря), knight-baneret (рыцарь высшего ранга, «the title of a knight permitted to take his vassals into battle beneath his banner» [3, c. 32], начиная с 14 века этот титул применялся в отношении баронов, не имеющих земельных владений), page (паж, слуга рыцаря рангом ниже эсквайра). Сословие крестьян и городских жителей номинируется следующими терминами: bond, bondholdere, bondman (крестьянин, арендующий землю в обмен на феодальные повинности), border, lond-man (крестьянин, земледелец, «feudal tenant of the lowest class» [4, c.1052]), burgeis (городской житель, обладавший всеми свободами и привилегиями; член городского совета и, начиная с 15 века, представитель городской общины в палате общин), carl (зависимый крестьянин или раб), cherl (керл, свободный кресть- 60 янин), citener, citisein (городской житель), communer (a commoner, городской житель, простолюдин, также член палаты общин), enfeffe, feffe, feodarie (землавладелец, вассал, «one who holds land of a feudal overlord, recipient of a fief» [4, c.490]), franklein (землевладелец незнатного происхождения, джентльмен), freeholder, holder (свободный собственник, землевладелец), freman (фримен, городской или сельский житель, обладавший правами и относящийся к классу джентри (землевладельцев незнатного происхождения), housbond (домовладелец или зависимый крестьянин; женатый мужчина), knave, ladde (слуга, паж или крестьянин), labourer (рабочий, крестьянин), portman (городской житель, «one of a group chosen to be responsible for a town’s administration» [3, c.235]). Высшие слои английского общества, аристократы, всегда играли важную политическую роль в жизни государства. Надо отметить, что французское влияние в этой сфере оказалось наиболее заметным, и англосаксонские термины почти перестают употребляться, поскольку их вытесняют французские зимствования: alder, chef, commaundour (военачальник, правитель), alderman (глава гильдии, член городского совета, магистрат или мэр), baroun (барон, лорд, дворянский титул в Англии, «a great noble who attends the King’s Council or is summoned by writ to parliament» [4, c.655]), baronet (баронет; барон, не являвшийся землевладельцем, но участвовавший в заседаниях Парламента), captain (правитель, военачальник, генерал), chevetain (лорд, военачальник, главнокомандующий армией, «the head of political organization or one of his chief subordinates» [4, c.237]), counte (граф, эрл), duk (герцог, военачальник, лорд; «the highest rank of hereditary title of nobility below a prince and king and above earl, baron and knight» [3, c.107]), erl (эрл, дворянский титул ниже короля, принца и герцога), gentil, gentilman (джентльмен, аристократ знатного происхождения, но не имеющий титула), gentry (джентри, класс), gide, giour (правитель, король, командующий армией), governaunt, governour (правитель, король или лорд), hedesman, hengestman, (аристократ или лорд, слуга короля), heretowa, herre (военный лидер, правитель, лорд), ladi (леди, глава слуг и придворного хозяйства), ladi quene (королева), ledere, ledesman (правитель, генерал, лорд), lege (liege lord, феодал, правитель), legeman (вассал, подданный, «man who owed allegiance and service to liege lord» [3, c.188]), lord (лорд, принц, король (как верховный феодал), аристократ, феодал, чьи вассалы обязаны нести службу и давать клятву верности; член палаты лордов, член Тайного и Королевского совета), lordling (молодой лорд, аристократ), maisterling (лорд, принц, правитель), maistres (mistress, глава дома, госпожа, леди, королева), markis (маркиз, аристократ рангом ниже герцога и эрла), noble man, ordeinour, principal (правитель, командир), per (пэр, лорд, член городского совета и Парламента, также человек, равный другому), prefect (префект, магистрат), president (президент, крупный чи- 61 новник или служащий при королевском дворе, «one who presides over the meetings of executive or governing or judicial body» [4, c.1242], глава религиозного ордена или колледжа). Главной политической силой в государстве безусловно являлся король, и многие термины, номинирующие членов королевской семьи, сохранились до наших дней: atheling (принц и наследник престола, аристократ), bastard (внебрачный сын короля или аристократа, «the word didn’t carry a negative freight of abuse, rather it simply stated the bearer was born out of wedlock» [3, c.45]), kinebarn (сын короля, принц), kinelord (верховный лорд или феодал, главным феодалом в королевстве являлся король), king (король, монарх), monark (монарх, суверен), prince (принц, королевский наследник, также правитель или аристократ), prince of wales (наследник английского престола), princes (принцесса, дочь или жена правителя; женщина королевского или знатного происхождения), quen (королева, жена короля или герцога, женщина знатного происхождения). В целом среднеанглийский период явился переломным периодом в становлении английской политической терминологии в том виде, в котором она существует на сегодняшний день. Историк Дж. Гиллинхэм пишет, что вследствие нормандского завоевания «Англия получила не только новую королевскую династию, но также новый правящий класс, новую культуру и язык. Возможно, ни одно другое завоевание в европейской истории не имело для побежденных столь гибельных последствий» [1, c.112]. Политическая терминосистема отражала все происходящие процессы в государстве и обществе как на языковом уровне, так и на понятийном. Также развитие системной организации лексики в среднеанглийский период предопределялось мощным влиянием экстралингвистического фактора, а именно – французским влиянием после нормандского завоевания, что доказывает, что лексический состав языка всегда наиболее чутко реагирует на исторические события и изменения в жизни общества. Библиографический список 1. История Великобритании / Коллектив авторов под ред. Кеннета О. Моргана. – М.: Весь Мир, 2008. – 680 с. 2. Руберт И.Б. Становление и развитие английских регулятивных текстов. – СПб.: Образование, 1995. – 210 с. Список лексикографических источников 3. Coredon С., Williams A. A dictionary of medieval terms and phrases, D. S. Brewer. – Cambridge, 2004. 4. Middle English Dictionary, ed. Hans Kurath, Sherman S. Kuhn, Mich. – U.S.A.: London: University of Michigan Press, 1956 – 1992. 62 В.Е. Фрайман РЕГИОНАЛЬНАЯ СЕМАНТИЧЕСКАЯ ДИВЕРГЕНЦИЯ АНГЛИЙСКОЙ ЛЕКСИКИ (на базе языковых корпусов) Доказательной базой современных исследований семантики языковых единиц являются корпусы, позволяющие находить и обрабатывать большое количество данных, прослеживать динамику развития лексического состава языка, получать валидные данные на основе количественных показателей. Общая электронная база английского языка (далее также АЯ) содержит различные виды корпусов. Один из критериев разделения – региональный. По этому критерию в Интернете выделяются британский (BrE) и американский (AmE или USE) английский как основные варианты АЯ. Анализ литературы показывает, что в лингвистике только недавно региональные различия между данными вариантами стали подвергаться системному анализу, в том числе с учётом диахронических изменений, в то время как сами различия указывались в научной литературе уже в начале 20 века и ранее [9, 10]. Традиционно их изучение сводилось к построению списков лексических и грамматических соответствий с культурологическими комментариями, но их теоретического обоснования не проводилось. Использование языковых корпусов перевело исследования региональной специфики АЯ на новый уровень. В настоящее время одним из направлений корпусных исследований является сопоставление грамматических и лексических элементов в британском и американском региональных вариантах [2]. При помощи корпусов изучается частотность лексических единиц в одном или двух регионах. К работам этого типа относится словарь лексической частотности AmE, составленный М. Дейвисом [4]. В справочнике British or American English?, составленном Дж. Альджо, грамматика и лексика АЯ анализируется с точки зрения региональных различий и одновременно демонстрируются возможности корпусных исследований. В данном справочнике сравнивается частотность и сочетаемость лексических единиц в BrE и AmE. Работа Альджо представляет как практическую, так и теоретическую ценность, т.к. позволяет увидеть степень расхождения региональных вариантов в настоящий момент. Тем не менее, поскольку язык постоянно изменяется, то описание языковых фактов – это лишь «снимок» состояния языка в отдельный момент его изменения. Д. Чендлер отмечает, что синхронический подход к изучению языка, который поддерживался Ф. де Соссюром, не раз подвергался критике, в частности со стороны В. Волошинова (1929), Ч. Морриса 63 (1938), а также пражской школы структурализма в лице Р. Якобсона и др. [3, c. 9]. В 21 веке в науке стало актуальным сопоставление факторов региональных изменений в языке, выявление механизмов, определяющих эти изменения. Следуя этой тенденции, на основе баз американского (COCA) и британского (BNC) языковых корпусов, проанализируем единицы MUFFLER (W1) и SILENCER (W2), которые являются региональными лексическими вариантами. На первом этапе анализа рассмотрим частотность употребления данных единиц в некоторых из их значений. По данным Оксфордского толкового словаря (далее ODE) [12], терминологическое значение muffler ‘a device installed on an automobile to reduce the noise from the exhaust pipe’ в AmE совпадает со значением silencer в BrE: Using an open-hearth fireplace or an old woodstove is like driving a car without a muffler [Arieff 2009: 520]. …A new high-capacity air silencer makes these motors purr quietly. [Outdoor Life 2004]. Результаты поиска в двух корпусах показывают различие в употреблении этих слов в COCA и BNC. Из 186 случаев, в которых встречается silencer в COCA, в 19% случаев оно фигурирует в значении car part, которое мы условно обозначим как M1, и 80% – в значении ‘gun noise suppressor’ (M2). He saw a large, strange pistol, equipped with a long silencer [A. Knopf]. Лексема muffler встречается на 40% чаще, чем silencer, т.е. 328 раз, из которых 70% приходится на значение car part и отсутствуют случаи употребления в значении ‘gun noise suppressor’ (M2). Подсчитывая соотношение количества употреблений в каждом из значений с общим числом употреблений, определяем, что в 70% случаев muffler употребляется в значении car part, а silencer в этом же значении – всего в 20%. В BNC из всех случаев употребления silencer 43% относятся к car part, а 51% – к ‘gun noise suppressor’. В этом случае мы видим, что количество употреблений примерно одинаково с небольшим перевесом в сторону последнего. В результате можно видеть, что в США silencer значительно реже употребляется в значении «автомобильный глушитель» (М1), чем в Британии. В BNC лексема muffler не встречается ни в одном из двух рассматриваемых значений и в BrE не входит в сферу транспортной лексики. Вместо неё используется лексема silencer, которая в BrE оказывается более употребительной, чем muffler. В AmE – наоборот, silencer встречается реже, чем muffler, поскольку более частотным является ЛСВ с более узким значением. Возможной причиной низкой частотности является внешний фактор, а именно – запрет на оружейные глушители в США и Англии, что привело к снижению употребления слова, которое в Америке, в основном, функционировало в значении ‘gun noise suppressor’. 64 Ниже приведена сравнительная таблица частотности значений рассматриваемых единиц. Данная таблица показывает, в каком из значений слово употребляется чаще и в каком из двух корпусов, а также соотношение встречаемости двух лексем в данных значениях в одном и в другом корпусе (http://corpus.byu.edu/coca/x3.asp?w11=silencer&c11=&wx=her&cx= &wl=4&wr=4&ws=y&wo=muffler). COCA (450 mil.) TOTAL M1 M2 /4500 guns cars SILENCER 186 80% 20% MUFFLER 328 0 70% BNC (100 mil.) TOTAL M1 M2 /1000 guns cars 39 51% 43% 16 0 0 Ещё одно значение muffler, встречающееся в обоих корпусах, – это ‘wrap worn around the neck’ (M3), которое входит в предметную сферу CLOTHES (Wear a muffler in the cold night air – McCall, 1992 [8]). В BNC все найденные случаи употребления этого слова приходятся только на M3, в то время как в COCA на М3 приходится лишь 29% его употребления. Итак, значение car part для muffler является центральным в ареале AmE, а в BrE слово употребляется в этом значении крайне редко. В значении ‘gun noise suppressor’ рассматриваемая единица не встречается ни в одном из двух вариантов и не относится к оружейной терминологии. Наконец, если исходить из сравнения употребляемости muffler в М3, то это значение для muffler в AmE скорее относится к разряду периферийных, а в BrE является центральным, т.к. в BNC во всех примерах слово употреблено в этом значении. Представим общую таблицу соотношения трёх значений по частотности, связывающих вариантные синонимы muffler и silencer, в BrE и AmE (http://corpus.byu.edu/coca/x3.asp?w11= silencer&c11=&wx=her&cx=&wl=4&wr=4&ws=y&wo=muffler): COCA BNC M1 guns M2 cars M3 clothes M1 guns M2 cars M3 clothes SILENCER 80% 20% 51% 43% MUFFLER 0 70% 30% 0 0 100% Таким образом, основное различие между тем, как рассматриваемые лексемы функционируют в регионах распространения АЯ, состоит в иерархии их значений: в AmE центральным значением silencer оказывается ‘gun noise suppressor’, а в BrE – ‘car noise suppressor’. Аналогично цен- 65 тральным значением muffler в AmE является ‘car noise suppressor’, а периферийным – ‘wrap worn around the neck for warmth’, в то время как в BrE, напротив, второе является основным. Эти наблюдения находят подтверждение при сравнении британских и американских словарей: если в ODE ‘car noise suppressor’ стоит на первом месте [12, 1647], то в электронной базе WordNet, основанной на словарях Вебстера, на первом месте мы находим ‘gun noise suppressor’. Следовательно, средняя частота употребления лексических единиц в том или ином значении служит одним из основных критериев, по которым определяется иерархия значений многозначного слова. На втором этапе попытаемся рассмотреть внутренние и внешние факторы, вызвавшие данные территориальные различия в АЯ. Как видно из семантического анализа, терминологические значения muffler и silencer образовались посредством расширения значений данных единиц на основе метафорического переноса. Для обоих языковых сообществ первоначально было характерно употребление muffler-М3, но только в одном из них слово получило значение М1, а в другом для М1 стало использоваться другое слово (silencer), которое также существовало на межрегиональном уровне в значении car part (M2). Это указывает на некоторые территориальные различия в номенклатурном делении общего понятия ‘noise suppressor’ на признаки (понятие «номенклатурное дробление понятия на признаки» использовалось Ч. Филлмором [1]), что, в свою очередь, вызвано социально-культурными факторами. Исходя из этого фактора для сознания американцев важно разделять ‘gun noise suppressor’ и ‘car noise suppressor’ в качестве двух отдельных понятий или даже двух классов понятий, что и выразилось в их лексической дифференциации. Для британцев же это могло быть не столь важно в силу того, что в Британии оружие и автомобили не играют столь же большой культурной роли, как в США, поэтому в британском сознании эти два понятия объединились как составляющие одного класса предметов NOISE SUPPRESSOR. Таким образом, то различие в лексическом дроблении действительности, что прежде наблюдалось лингвистами при сравнении языков и культур, наблюдается и в вариантах одного языка. Например, в арабском языке ‘sand’ и ‘quicksand’ – это раздельные понятия, а в английском – разновидности одного и того же. Тем же образом, в американском варианте ‘gun noise suppressor’ и ‘car noise suppressor’ – это раздельные понятия, а в британском – части общего понятия. Если исходить из этого положения, то становится видна взаимосвязь рассмотренных языковых явлений с фактами культуры. Находит отражение более «профессиональное» отношение американцев к автомобилям и к оружию, связанное с распространённостью и 66 доступностью этих предметов в США, где право на ношение оружия является одним из главных пунктов Конституции, а автомобильная езда активно пропагандировалась в культуре на протяжении 20 века. Обратимся к этимологии исследуемых лексем. Рассматривая лексему silencer в общеанглийском языковом корпусе Google Books, мы обнаруживаем, что она встречается в текстах реже по сравнению с muffler. По данным баз COHA (Corpus of Historical American English) и Google Books, в источниках ранее 20 века форму silencer можно встретить разве что в окказиональных значениях, например a person who publicly suppresses someone’s beliefs or views, как у Н. Дрейка в произведении Shakespeare and His Times (1817): …obtained great celebrity as the confuter and silencer of the puritanical Mar-prelates, a service that merited the reputation that procured him [5, c.486]. В этом случае стоит рассматривать silencer как понятие, выражающее скорее процессуальность, чем предметность. У Вашингтона Ирвинга silencer как понятие, выражающее процесс, используется применительно к человеку, уже в явно отрицательном смысле: …the persecutor of authors, and the murderer of printers, he [Humphrey Davy] yet pretended to the protection of learning! the assassin of Palm, the silencer of De Stael and the denouncer of Kotzebue… [6, c.515]. Постоянного референта silencer не находило вплоть до появления М2 («a device used to reduce the sound of a gun as it is fired» [12]). В этом значении единица закрепляется и регулярно функционирует в обоих вариантах в 20 веке. Первое употребление silencer в терминологическом значении относится к AmE, т.к. само устройство было изобретено в Америке, затем лексема перешла в BrE вслед за предметом. Так как данный предмет имел ту же функцию глушения, то лексема silencer также закрепилась в британском терминологическом лексиконе. В отличие от silencer, лексема muffler с закрепившейся семантикой встречается уже в литературе 16 века, в частности у Шекспира, а также у Ф. Бомона, который упоминает слово в значении mask. Г. Вебер указывает, что этим словом называли разновидность модных французских масок [см.: 9, c. 41]. Он же говорит, что изначально muffler применялось к шарфу, закрывавшему нижнюю часть лица, что имело сходство с маской. Соответственно, уже тогда на основе данного признака значение слова подверглось семантическому переносу. У литературоведов 19 века, анализировавших произведения Шекспира, слово также вызывало интерес. В примечании к строкам из «Генриха V» «Fortune is painted blind, with a muffler before her eyes…» Стривенс говорит о первоначальном употреблении muffler в М3: «…appears to have been part of a lady’s dress» [см.: 7, c. 427]. Эдмонд Мэлоун 67 также обращает внимание на лексему, подчёркивая то, что её этимология связана с французским языком [7, c.427-428]. Ссылаясь на словарь Минсье 1617 года, где muffler определяется через французское слово cachenez («a kind of mask for the face»), Мэлоун указывает, что последнее приводилось лишь в качестве сравнения, т.к. оба предмета могли покрывать часть лица [7, c.428]. Начиная с появления данной единицы в английском языке можно наблюдать расширение её значения: изначально называвшая женский предмет одежды, позднее она стала применяться и к мужским шарфам такого же типа, а затем – как синоним scarf. Переходя к более позднему периоду, обнаруживаем, что в американских источниках, по крайней мере, с 1800-х годов слово уже встречалось в значении М3 и позже стало появляться в промышленной сфере, для обозначения функции различных шумоподавляющих устройств. "This," said Metallurgist Dean, "opens up many new spring suspensions, noiseless gears, a muffler for a whole host of bothersome industrial sounds" [TIME 1940]. Что касается М1, то в самых ранних материалах, найденных в исторической базе американского английского языка (COHA), для данного референта используется лексема silencer: To-day we actually arrest people for driving cars that "smoke", and Hiram Maxim, jr. has gone his father one better by inventing a motor-boat silencer [Nation 1912]. Первые случаи muffler-M1 появляются в корпусе значительно позже, и начиная с 1940-х годов muffler-М1 уже регулярно встречается в американских источниках, наряду с М3 (clothes). Параллельно в материалах (как публицистических, так и художественных) silencer устанавливается в значении ‘car noise suppressor’. Итак, лексема muffler и её глагол-основа muffle ("wrap or cover for warmth or to reduce loudness" [12]) является общей для обеих языковых традиций, но у образовавшихся в эру индустриализации производных существительных возникли значения, которые стали различаться на региональном уровне. Одной из причин расхождений в номинациях могло быть то, что лексема muffler в BrE имела бóльшую семантическую нагруженность, т.е. имела широкое обиходное употребление в значении clothes, что препятствовало её заимствованию в техническую сферу. Поэтому в британской технической терминологии представлялось более удобным употребить лексему из технической сферы, имеющую схожий признак. В американском понимании слово muffler, скорее, приближается к технической сфере, где в начале 20 века оно использовалось чаще и где являлось семантически более востребованным для формирования новых значений. Поэтому понятие muffler, вероятно, оказалось связанным в сознании аме- 68 риканца с ‘car noise suppressor’, и в итоге адаптировалось к повседневной речи, не имея ассоциативных помех. Другая причина может состоять в особенностях интерпретации лексического прототипа muffle: blocking an object from physical waves. В одном случае из данного понятия был выделен признак шумоподавления, который впоследствии послужил образованию терминологического значения в американской традиции. В свою очередь в британском восприятии доминирующим признаком понятия осталось утепление. Это различие касается также исходной формы muffle, которая в вариантах идиоматизируется неодинаково, например: muffle up-AmE – ‘to get quiet’ (Muffle up back there!), muffle up-BrE – ‘to put on warm clothes’ (Better muffle up, it’s cold outside). Итак, при диахроническом сопоставлении silencer и muffler мы находим, что, хотя первичные значения этих единиц не связаны, схожесть признаков предметов, первоначально обозначавшихся данными словами, позволила последним в дальнейшем сблизиться при переносе значений в общую техническую сферу. Тем самым схожесть признаков референтов позволяет говорящим переносить слова из одной предметной сферы в другую и таким образом генерировать новые значения. При этом сравнительно удалённые друг от друга семантические поля могут пересекаться. То, что объективно не связано в действительности, становится связанным через язык. В заключение добавим, что, с точки зрения связи формы и значения, silencer как технический термин ономасиологически является более точным, чем muffler, так как внешняя форма данного слова однозначно и наглядно демонстрирует функцию называемого предмета, основа silence более распространена, и, соответственно, слово является в большей степени мотивированным. Однако, учитывая культурологический аспект, можно сказать, что в американской картине мира употребление muffler позволяет делать важное для неё разграничение понятий и явлений, относящихся к культурной атрибутике американского общества. Таким образом, в культуре обнаруживаются факторы и импульсы, влияющие на развитие полисемии в двух вариантах. В то же время географическое обособление языковых сообществ остаётся одним из главных факторов дивергенции лексической системы. Данное разделение неизбежно ведёт к различиям в путях развития и опыте народов, что накладывает отпечаток на восприятие и использование элементов словарной системы одного языка разными языковыми сообществами. В данном случае региональные варианты представляют собой альтернативные пути развития английской лексической системы, а их непосредственное сравнение позволяет проследить разделение языка на раннем этапе, на котором в настоящее время находится английский язык, т.е. на этапе укрепления региональных вариантов. 69 Библиографический список 1. Филлмор Ч. Об организации семантической информации в словаре // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 14. – М.: Прогресс, 1983. – С. 23-60. 2. Algeo, J. British or American English? A Handbook of Word and Grammar Patterns. – Cambridge: Cambridge University Press, 2006. – 364 c. 3. Chandler, D. Semiotics. 2nd edition. – Trowbridge: Cromwell Press, 2007. – 307 c. 4. Davies, M., Gardner, D. Frequency Dictionary of Contemporary American English. – London: Routledge, 2010. – 351 c. 5. Drake, N. Shakespeare and His Times. – Volume 1. – London, 1817. 6. Irving, W. Spirit of Magazines // The Analectic Magazine. – Volume 4. – Philadelphia, 1814. – pp. 489-516. 7. Malone, E. The Works of William Shakespeare. – Volume 8. – London, 1816. 8. McCall, R. Hearing loss? A guide to self-help. – London, 1992. – pp. 74-200. 9. Molee, E. Plea for an American Language or Germanic English (1888) // American English, v.6, ed. by D.R. Davies. – NY, 2003. 10. Taylor, Ch. Relief of mendicant seamen // Literary Panorama. – Volume 8. – London, 1819. – c. 24-70. 11. Williams, R.O. Our Dictionaries and Other English Language Topics (1890) // American English, v.6, ed. by D.R. Davies. – NY, 2003. Список лексикографических источников 12. Oxford Dictionary of English. – Oxford: Oxford University Press, 2003. – 2088 c. Электронные ресурсы 13. British National Corpus. // natcorp.ox.ac.uk/ 14. Corpus of Contemporary American English. // corpus.byu.edu/coca/ 15. WordNet Dictionary. // wordnet.princeton.edu Е.А. Шамина ФОНОСЕМАНТИКА РУССКИХ ЖАРГОНИЗМОВ В ВОСПРИЯТИИ НОСИТЕЛЕЙ ШВЕДСКОГО ЯЗЫКА В продолжение серии психолингвистических экспериментов, целью которых является выявление взаимодействия универсальных и специфически языковых факторов при восприятии фоносемантики слов незнакомого языка [3; 4], был проведен аудиторский эксперимент с носителями 70 шведского языка, которым предъявлялись для прослушивания и оценивания русские пейоративные и мелиоративные наименования. Под термином «пейоративы» в настоящей работе понимаются отрицательно эмоционально-окрашенные слова, служащие для обозначения чего-либо, вызывающего презрение, а под термином «мелиоративы» – положительно эмоционально-окрашенные слова, служащие для обозначения чего-либо, вызывающего восхищение. Источником словарного материала послужила выборка из 116 жаргонизмов из словаря Л.А. Мильяненкова «По ту сторону закона: Энциклопендия преступного мира» [1]. Сначала пейоративы и мелиоративы отобирались из указанного словаря методом сплошной выборки при помощи приемов компонентного анализа. Затем из каждой группы экспрессивной лексики было отобрано по 58 единиц, при этом их фонемный состав был приведен в соответствие с фонемным составом всей данной группы жаргонизмов. Полученные в результате этих операций русские пейоративы и мелиоративы в случайном порядке с короткими паузами и по два раза были записаны на магнитную ленту, которая затем предъявлялась носителям шведского языка, не владеющим русским языком. 1 На опросных листах информанты должны были отметить свое впечатление о значении воспринимаемой ими единицы на шкале с пятью балльными категориями: «восхищение – скорее восхищение – нейтральное в данной шкале значение / не знаю – скорее презрение – презрение». В эксперименте в качестве аудиторов выступили 18 человек, мужчины и женщины в возрасте от 17 до 54 лет. Никаких существенных различий в ответах, с одной стороны, аудиторов-мужчин и, с другой стороны, аудиторов-женщин обнаружено не было, как и в ответах информантов разных возрастных групп. Реакции испытуемых были весьма стабильными, что демонстрирует тот факт, что слово, включенное в программу эксперимента два раза, получило оценки, расположенные, в основном, в одной части шкалы. Ответы информантов обрабатывались с учетом моды Мо и медианы Ме распределения их оценок на указанной признаковой шкале, а также размаха оценок в баллах R, который служил мерилом согласия участников эксперимента относительно значения предъявляемых им звуковых стимулов. Этот метод обработки данных был разработан специально для экспериментов описываемой серии [2]. Поскольку в данном эксперименте участвовало небольшое число аудиторов, было принято решение строго подойти к оцениванию достоверности результатов: в отличие от других по1 Автор выражает искреннюю благодарность студентке филологического факультета СПбГУ Елене за помощь в организации эксперимента. 71 добных экспериментов, в данном случае при обработке результатов принимались во внимание только те слова-стимулы, относительно ассоциативного значения которых они были практически единодушны (R = 1). Это объясняет тот факт, что из 116 предъявленных жаргонизмов только 19 слов получили вполне определенные оценки по шкале «презрение – восхищение». Данные о статистически достоверных оценках значения русских жаргонизмов шведами приведены в таблице, где представлено распределение оценок 19 слов-стимулов по 5-балльной шкале, значения Ме, Мо и R. В предпоследнем столбце таблицы указано значение, приписанное носителями шведского языка указанному во втором столбце слову, в последнем столбце – реальное значение жаргонизма («-» обозначает пейоративное значение, «+» – мелиоративное). Жаргонизмы 1 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. раб дуб тоф локш дудора натура штымп клин сам шанс штемп конымоны арина цак жлоб принц фарт лях штым 2 1 2 3 3 4 6 3 1 6 9 8 10 2 7 4 2 2 5 2 3 1 4 4 2 2 3 5 1 9 1 2 7 2 1 1 3 3 3 1 2 3 4 9 7 10 1 1 4 6 жарг. знач. № Баллы (1 – «восхищение», 5 – пренебрежение») значение Значения, приписанные носителями шведского языка русским жаргонизмам 5 5 4 4 1 1 5 2 2 2 5 2 4 5 4 4 1 2 5 2 2 2 4 2 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 + + + + + + + + + + + + 2 5 4 1 5 5 5 2 4 4 1 4 4 4 1 1 1 1 1 1 1 + + - + + + - Мо Ме 4 R 5 6 5 10 7 2 2 4 1 7 9 3 6 1 1 6 2 2 7 13 1 6 7 7 6 3 5 6 10 8 7 72 Как следует из таблицы, носители шведского языка 11 русских жаргонизмов восприняли в качестве пейоративов и 8 русских жаргонизмов – в качестве мелиоративов. Следует заметить, что не во всех случаях мнение информантовшведов относительно значения этих слов совпадало с их истинным значением в русском жаргоне. Например, слово «дудора», оцененное участниками эксперимента как мелиоратив, означает в тюремном жаргоне «дрянь», а слово «цак», которому было приписано пейоративное значение, является в воровском жаргоне мелиоративом и означает «друг, соучастник». Всего было отмечено 5 случаев несовпадения истинного значения жаргонизма и ассоциативного значения, приписанного ему аудиторами (примеры 3, 5, 13, 14, 17). Тем не менее примерно в 70 % случаев носителям шведского языка удалось правильно угадать эмотивное значение русских экспрессивных наименований. Далее проводился подробный анализ звуковой формы слов в рассматриваемых лексических группах. Прежде всего, обращает на себя внимание тот факт, что длина слова, по всей вероятности, является фактором, влияющим на восприятие его в качестве мелиоратива: среди 8 стимулов, которым было приписано мелиоративное значение, 4 (50%) не являются односложными, в то время как среди слов, которым было приписано пейоративное значение, таких нет вовсе. Эти данные хорошо соотносятся с данными других экспериментов по восприятию фоносемантики иноязычных слов. Затем был проведено транскрибирование слов и определение относительных частот индивидуальных фонем и классов фонем в звуковых оболочках жаргонизмов, приведенных в таблице. Результаты этих вычислений представлены на рисунке. При этом при вычислении частот встречаемости классов согласных (факторы 1 – 7) за 100 % принималось общее количество согласных в выборках слов, воспринятых как пейоративы, с одной стороны, и как мелиоративы, с другой стороны; при вычислении частот классов гласных (факторы /a/, /i/, 8) за 100 % принималось общее количество гласных в указанных словарных выборках, а при вычислении доли гласных (фактор 9) – общая сумма фонем в них. Анализ звукового состава экспонент слов, воспринятых как мелиоративные наименования, показывает, что их типичной чертой, в отличие от слов, воспринятых в качестве пейоративов, является сонорность. В их звуковой форме гласные (фактор 9) составляют немногим меньше половины: 42 % против 27 % в звуковой форме слов, воспринятых как пейоративы; сонантов (фактор 5) в них в 2 раза больше, чем в пейоративных, по мнению аудиторов-шведов, наименованиях (58 % против 27 %), а глухих согласных (фактор 6) – в 2 раза меньше (33 % против 67 %). 73 Кроме этого, тип гласного в звуковом составе слова, по всей вероятности, также влияет на восприятие его фонетического значения. Так, частотность открытого гласного /а/ в экспонентах русских жаргонизмов, которым аудиторы-шведы приписали мелиоративное значение, несколько выше, а частотность лабиализованных гласных /u/ и /o/ (фактор 8) несколько ниже, чем в экспонентах жаргонизмов, которым аудиторы приписали пейоративное значение. Гласный /i/ ни разу не встречается в звуковой форме в пейоративных, по мнению участников эксперимента, наименованиях, в то время как в звуковой форме мелиоративных наименований его доля существенно не отличается от обычной для русских слов и составляет около 18 %. 1 – лабиальные согласные 2 – переднеязычные согласные 3 – заднеязычные согласные 4 – шумные щелевые согласные 5 – сонанты 6 – глухие согласные 7 – палатализованные согласные 8 – лабиализованные гласные 9 – все гласные Частоты классов фонем в звуковом составе русских жаргонизмов, воспринятых носителями шведского языка в качестве пейоративов и мелиоративов (%) Разные классы согласных также по-разному участвуют в образовании звуковых оболочек слов, обладающих для носителей шведского языка пейоративной и мелиоративной коннотацией. Так, в фонетической форме жаргонизмов с пейоративной ассоциативностью переднеязычных согласных (фактор 2) несколько меньше, а шумных щелевых согласных (фактор 4) несколько больше, чем в фонетической форме жаргонизмов с мелиоративной ассоциативностью, а частотность лабиальных (фактор 1) в ней составляет 30 %, что в 2 раза превышает содержание согласных этого класса (13 %) в русских словах, воспринятых как мелиоративы. 74 Наблюдения за звуковой организацией реальных языковых единиц из корпуса русских эмотивных наименований, обладающих для носителей шведского языка определенной ассоциативной значимостью, позволяет сделать вывод о том, что они согласуются с данными других подобных экспериментов с участием носителей других языков. С высокой долей вероятности, как кажется, можно предполагать, что указанные факты объясняются определенными универсальными закономерностями в области фоносемантики. Библиографический список 1. Мильяненков Л.А. По ту сторону закона: Энциклопендия преступного мира. – СПб., 1992. 2. Шамина Е.А. Дистрибуция лабиальных в фонетическом и фоносемантическом оношении: Автореф. дис. …канд. филол. наук. – Л., 1988. 3. Шамина Е.А. Фоносемантика пейоративности и мелиоративности (по результатам аудиторских экспериментов) // Материалы ХХIХ межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов филологического ф-та СПбГУ, секция фонетики. Вып. 4. часть 2. – СПб., 2000. – С. 46-50. 4. Шамина Е.А. Русские пейоративные и мелиоративные сленгизмы в восприятии носителей английского языка // Материалы ХХХII всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов филологического ф-та СПбГУ. Секция фоносемантики. – СПб., 2003. 75 ТЕКСТ И ДИСКУРС. СТИЛИСТИКА И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА В.В.Алиева МЕТАФОРА КАК ПЕРЕДАЧА ЛИРИЧЕСКОГО СОДЕРЖАНИЯ В ПОЭЗИИ ДЖ. БАЙРОНА Вопросы стилистики привлекают к себе внимание как зарубежных, так и отечественных лингвистов. Стилистика справедливо считается одной из отраслей прикладной лингвистики, а стилистический разбор текста помогает видеть в нем больше информации, попутно углубляя и знание самого иностранного языка. Метафоры – многокрасочный, сложный и динамичный мир поэтики У. Шекспира, Дж. Байрона, Дж. Мильтона, Дж. Китса и многих других английских поэтов и романтиков. Этот мир труден для понимания, о чем свидетельствуют разногласия среди комментаторов и переводчиков по поводу метафор. Трудность объясняется особенностями поэтического воображения каждого из вышеперечисленных поэтов – необыкновенным богатством образных ассоциаций, в которых отражены жизнь природы и общества, психология героев, авторская этическая или историческая позиция, глубокие идеи, поясняющие авторский замысел произведения. Английская литература характеризуется использованием различных стилистических приемов. В стилистических приемах более значителен элемент субъективного и, следовательно, эмоционально-оценочного. В метафоре резко выступает строго определенный субъект с его индивидуальными тенденциями мировосприятия. Поэтому словесная метафора узка, субъективно замкнута и назойливо «идейна», т. е. навязывает читателю субъективноавторский взгляд на предмет и его смысловые связи. Субъективный характер метафоры, ее оригинальность и неповторимость дали основание еще Аристотелю сказать, что «всего важнее – быть искусным в метафорах, потому что только этого нельзя перенять у другого; это – признак таланта...» [4, с. 264]. Несмотря на «назойливосубъективный» характер метафоры она выступает как принадлежность языка повествования. Характеризуя один из стилистических приемов, а именно метафору, С.И. Виноградов пишет, что «метафора, если она не штампована, есть акт утверждения индивидуального миропонимания, акт субъективной изоляции». Метафоры разделяются на языковые (то есть речевые, стертые) и художественные (авторские). Авторская, художественная метафора несет смысловую нагрузку, существует только в контексте, уникальна и аси- 76 стемна. Выделяют также риторические метафоры: художественные штампы, клише, нейтрализовавшиеся в языке. Это потенциальные языковые метафоры, еще не застывшие, но уже действующие по их законам. Для нее характерны: самостоятельность, отсутствие двуплановости, оценочная нейтральность [3, с. 121]). Рассмотрим стилевые особенности лирики Дж.Байрона на примере анализа отдельных стихотворений. Стихотворение «Farewell! If ever Fondest Prayer» (1814), состоящее всего лишь из двух строф, можно по праву использовать как пособие для изучения стилистических приемов. Здесь находим широкий спектр экспрессивных выразительных средств, среди которых особое место занимают метафоры. Кажется, что весь стих – сплошная развернутая метафора. С любовью-утратой тесно связаны в лирике Байрона любовь и вина, любовь и измена, любовь и необходимость разрыва. Опять-таки эта тема была одной из центральных в восточных повестях. Ей посвящено несколько прославленных стихотворений Байрона, и одно из них «Прости» (1814) вошло в русскую литературу благодаря переводу Лермонтова 1830 г. «Farewell? It ever fondest prayer For other’s weal avail on high, Mine will not all be lost in air, But waft thy name beyond the sky. ‘Twere vain to speak – to weep – to sign: Oh! More than tears of blood can tell, When wrung from Guilt’s expiring eye, Are in that word – Farewell! – Farewell! These lips are mute, these eyes are dry; But in my breast and in my brain, Awake the pangs that pass not by! The thought that ne’er shall sleep again. My soul nor deigns, nor dares complain, Farewell! – Farewell! – Farewell!» «Прости! Коль могут к небесам Взлетать молитвы о других, Моя молитва будет там, И даже улетит за них! Что пользы плакать и вздыхать? Слеза кровавая порой Не может более сказать, Чем звук прощанья роковой!.. Нет слез в очах, уста молчат, От тайных дум томится грудь, И эти думы вечный яд, — Им не пройти, им не уснуть! Не мне о счастье бредить вновь, — Лишь знаю я (и мог снести), Что тщетно в нас жила любовь, Лишь чувствую — прости! прости!» [3, c.32]. Метафоры «fondest prayer …wiel avaik’d on high», mine will not all be lost in air», «waft thy name beyond the sky», «more than tears of blood can tell», «in my breats …awake the pangs that pass not by», «the thoufght thatn e’er shall sleep again», «my soul nor deigns nor dares complain», «grief and 77 passion there rebel» выражают отчаяние разлуки, которое так велико, что подчиняет себе всю его внутреннюю и внешнюю структуру. Весь строй стихотворения, пронизывающий его скорбь и возмущение жестокостью судьбы, страсть и гордый стоицизм резко выделяют «Прости» на фоне элегически окрашенной сентиментальности, господствовавшей в английской лирике начала XIX в. Еще более драматичны стансы «Я не могу ни произнесть, ни начертать твое названье» (1814) – «STANZAS FOR MUSIC». «I speak not, I trace not, I breathe not thy name; There is grief in the sound, there is guilt in the fame! But the tear which now burns on my cheek may impart The deep thoughts that dwell in that silence of heart. Too brief for our passion, too long for our peace, Wore those hours – can their joy or their bitterness ceaso? We repent, we abjure, we will break from our chain, – We will part, we will fly to – unite it again! Oh! thine be the gladness, and mine be the guilt! Forgive me, adored one! – forsake, if thou wilt; But the heart which is thine shall expire undebased, And man shall not break it – whatever thou may'st. And stern to the haughty, but humble to thee, This soul in its bitterest blackness shall be; And our days seem as swift, and our moments more sweet, With thee by my side, than with worlds at our feet. One sigh of thy sorrow, one look of thy «Как имя твое написать, произнесть? В нем весть о позоре — жестокая весть. Молчу я, но скажет слеза на щеке О горе, живущем в глухом тайнике. Для страсти казались те дни коротки, Но в них – семена безысходной тоски. В неистовом гневе оковы мы рвем, Но только расстанемся – снова вдвоем. Да будет твоею вся радость, вина – Моею!.. Прости же меня... Ты одна Душою, младенчески чистой, владей; Ее не сломить никому из людей. Я был – и останусь надменным с толпой Чванливых вельмож, но смиренным с тобой. Когда я вдали от тебя, одинок, На что мне и мир, распростертый у ног? Один лишь твой вздох – я на казнь обречен. Один только ласковый взгляд – я 78 love, Shall turn me or fix, shall reward or reprove; And the eartless may wonder at all I resign – Thy lip shall reply, not to them, but to mine». прощен. Внимая моим порицателям злым, Устами ответишь ты мне, а не им» 10 мая 1814 г. Байрон написал своему наиболее близкому из друзей, поэту Томасу Мору: «Вы как-то спрашивали меня о песне, и я осуществил этот эксперимент, который стоил мне немного больше, чем беспокойство, хотя, вероятнее всего, он не стоил любого Вашего музыкального произведения. Если это так, то бросьте его в огонь без сожаления». «Эксперимент» касался «Стансов», положенных на музыку. Отсюда простая плавная мелодия поэмы. Как и многие стихи того периода, стансы должны были быть положены на музыку. Поэма в целом представляет клубок противоречий. С первых же слов читатель словно подхвачен вихрем противоречивых чувств: любовь и раскаянье, стыд и гордость – все смешалось воедино. Сперва создается впечатление, что любовники расстались («I speak not, I trace not, I breathe not thy name»; и т.д), но к концу оказывается, что они навсегда вместе; он говорит о её вине, но надеется, что в ответе будет он; он предвидит, что она может разбить его сердце и погрузить его душу во мрак и горе, но тут же дает понять, как безмерно их счастье (строфа 4). Алогизм страсти подчеркивается здесь союзом «и», соединяющим вопреки своей обычной функции взаимно противоречивые утверждения. Потрясенные чувства поэта выражаются в стремительном ритме стихотворения, в метрических вольностях, в многократно повторенном эффекте неудержимого нарастания. Оно во всех трех случаях осуществлено с помощью глаголов, и это сообщает движению эмоций особый динамизм. Противоречивость их дается Байроном в непрерывных антитезах. Конфликт чувства отражен в логической ошибке между двумя пластами 4-й строфы и в нелогичности конъюнкции и соединения противоречивых утверждений (строфы 4 и 5). Безотлагательность взаимно противодействующих эмоций в основном выражена посредством градации антитезы и метафоры. Лексика стихотворения носит явный отпечаток классицистических влияний. Стиль его, в целом, довольно абстрактен. Преобладают абстрактные существительные (горе, вина, слава, страсть, покой, радость, горечь, скорбь, любовь, веселье), традиционно поэтические эпитеты (быстрые дни, долгие часы, сладостные мгновения – swift days, long hours, sweet moments). Метафоры по большей части принадлежат к тем, которые рас- 79 пространены в поэзии конца XVIII в. (слеза, которая горит на ланите, порвать цепи, разбитое сердце, миры у наших ног). И все же поражают исключения типа «молчание сердца» (silence of heart), «bitterest blackness» («горчайший мрак») (которые явно неклассичны) и открывающаяся строка с ее всплеском эмоции и эффективной кульминацией. Но особенно противоречит классицизму откровенно личный, несдержанный тон, многочисленные логические и психологические противоречия — вплоть до грамматических несоответствий. Индивидуализм Байрона, его бурный лиризм, пристрастие к самораскрытию целиком принадлежат новой романтической поэзии. Ошибки логики, безрассудная страсть, безумие противоречий, откровенно индивидуалистический, самооткровенный тон – все представляет прерывание традиций классицизма и передает романтичные свойства Байрона. Лирический индивидуализм окрашивает его поэмы и выражает опыт трагических постреволюционных поколений с энергией, которая покоряла читателей свои натиском. Сложность душевных движений поэта – никому не приходило в голову отделить от него «лирического героя» – близко напоминает психологические конфликты, изображенные в восточных повестях. Но по сравнению с ним в большинстве лондонских стихов 1811–1816 гг. господствует некоторая осторожность в выражении эротических эмоций. Байрон в какой-то степени соблюдает принятые условности. Это особенно заметно в его салонных, альбомных стихах и в его стилизациях новогреческих и португальских песен с характерной для них поэтизацией любви. В лирике Дж. Байрона метафора, наряду со сравнением, является основным, систематически применяемым стилистическим средством. Метафоры есть в каждом стихе и зачастую они составляют основу художественного образа. С помощью метафор поэт переосмысливает реальность, выявляет скрытый смысл вещей и отношений и, побуждая читателя к активному восприятию, заставляет его пройти этот же путь поэтического познания. Индивидуализм Байрона, его бурный лиризм, пристрастие к самораскрытию целиком принадлежат новой романтической поэзии. «Лирика» Байрона является богатейшим материалом, иллюстрирующим различные вопросы английской стилистики. В произведениях встречаются все виды метафор, много развернутых образов и развернутых метафор. Стилистическое исследование текстов, посвященное особенностям применения метафор, показало, что Дж. Байрон в совершенстве владел не только метафорами, но и всеми другими стилистическими средствами, такими как эпитет, оксюморон, сравнение, метафора, метонимия и др. Он пользовался ими не шаблонным образом, а в соответствии со своей творческой задачей. 80 Библиографический список 1. Аристотель. Поэтика: Соч. в 4т. Т. 4. – М., 1984. 2. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка/И.В.Арнольд. – М., 1960. – С. 300. 3. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи/В.В.Виноградов. – М., 1963. 4. Телия В.Н. Метафора и ее роль в создании языковой картины мира// В.Н.Телия. Роль человеческого фактора в языке. – М., 1988. – 384 с. 5. Byron. Selection from Byron. – М.: Прогресс, 1979. – 500 с. Е.В. Белоглазова ПРИПИСЫВАЕМАЯ КОГЕРЕНТНОСТЬ КАК МЕХАНИЗМ ПОРОЖДЕНИЯ ЮМОРИСТИЧЕСКОГО ЭФФЕКТА На протяжении веков юмор привлекал внимание исследователей различных научных профилей. Свой вклад в создание теории юмора внесли философы, начиная с Платона и Аристотеля; психологи (З. Фрейд, А. Бергсон), социологи [1] и лингвисты. Лингвистическая теория юмора формировалась по мозаичному принципу – из отдельных подходов и концепций. Примечательно в этой связи название диссертационной работы В.Л. Вартанян – «Фрагменты лингвистического анализа юмора» [2]. Дж. Дорфлз принадлежит семиотическая модель юмора, согласно которой юмор порождается изменением отношения между знаком и его референтом [13]. С точки зрения прагматики, юмор может рассматриваться как нарушение максим успешной коммуникации, постулированных П. Грайсом [12]. Стилистико-риторический ракурс позволяет выявить юмористический потенциал таких стилистических приемов, как игра слов, двойная актуализация фразеологизм, пародийная стилизация, гипербола, контраст [5; 6; 7; 8; 9 и др.]. В то же время, как отмечает Д.С. Лихачев, несмотря на преобладание в «смеховой культуре» разных времен и народов различных черт, «сущность смешного остается во все века одинаковой» [3, c. 342]. Выявлению единого механизма юмора способствовало развитие когнитивной лингвистики, сделавшей возможным создание общей теории юмора, интегрирующей данные психологии, когнитивной науки, семиотики и лингвистики [11; 16]. В настоящей статье мы рассмотрим один из приемов порождения юмористического эффекта, условно названный нами приписываемая когерентность, и попытаемся соотнести его с общими закономерностями создания комического. 81 О явлении когерентности. Когерентность – один из семи стандартов текстуальности, установленных Р. де Бограндом и В. Дресслером. Каждый из стандартов, согласно концепции авторов, обязателен к исполнению. Текст, не удовлетворяющий хоть одному из них, не является текстом. Под когерентностью понимается глубинная (содержательная, когнитивная) связность текста. Г.В. Колшанский так описывает это свойство текста: «Интерпретатор считает текст с позиций некоторого лица дескриптивно когерентным, если он в состоянии поставить в соответствие этому тексту определенный коррелят, являющийся целостным с точки зрения этого лица. Коррелят понимается как фрагмент мира, который интерпретатор приписывает этому тексту» [4, c. 56-57]. Это определение позволяет нам высветить возможность индивидуального восприятия текста в плане его связности, что делает любой текст относительно когерентным – относительно конкретного интерпретатора. О некогерентности и акогерентности. Текст когерентен, если адресат, опираясь на свой субъективный архив знаний, может выстроить связь между составляющими его план содержания фреймами. Вводя понятие когерентности, Дресслер и де Богранд акцентируют контраст между когерентным и, как следствие, осмысленным текстом и текстом бессмысленным, для которого читатель не может установить когнитивные связи между фрагментами. Так, интересен фрагмент рассказа Чехова «Елка», обсуждавшийся в книгах Кацнельсона (1972), Чернявской (2009). Пример 1. ... От низу до верху висят карьеры, счастливые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиш с маслом, щелчки по носу. Вокруг елки толпятся взрослые дети. Фрагмент воспринимается как некогерентный, т.к. елка, актуализирующая фрейм новый год, не связывается непротиворечиво с карьерами, удачными и неудачными случаями в жизни. Налицо конфликт в концептуальной структуре текста. Но этот конфликт разрешается предшествующей фразой: Высокая вечнозеленая елка судьбы увешана благами жизни. (...) Метафора здесь служит точкой совмещения конфликтующих фреймов и делает возможным установление между ними связи, придавая тексту когерентность. Итак, текстовая реальность не обязательно воспроизводит объективные связи реального мира. Предметом описания в тексте может быть не реальный, но альтернативный мир, что не делает этот текст принципиально акогерентным, т.е. таким, для которого данный стандарт текстуальности нерелевантен. 82 В нижеприведенном фрагменте дается описание образовательной программы в морской школе черепахи Квази. Складывающийся фрейм, разумеется, не соответствует фрейму «школьная образовательная программа» адресата текста – английского ребенка XIX века. Конфликт, однако, разрешается за счет фонетической переклички названий предметов: Пример 2. "I couldn't afford to learn it," said the Mock Turtle with a sigh. "I only took the regular course." "What was that?" enquired Alice. "Reeling and Writhing, of course, to begin with," the Mock Turtle replied: "and then the different branches of Arithmetic – Ambition, Distraction, Uglification, and Derision." ... Alice did not feel encouraged to ask any more questions about it, so she turned to the Mock Turtle, and said, "What else had you to learn?" "Well, there was Mystery," the Mock Turtle replied, counting off the subjects on his flappers, – "Mystery, ancient and modern, with Seaography: then Drawling – the Drawling-master was an old conger-eel, that used to come once a week: he taught us Drawling, Stretching, and Fainting in Coils." Reeling and writhing, организованные в пару вызывают ассоциации с reading and writing. В Ambition, Distraction, Uglification, и Derision, являющихся разделами арифметики, однозначно узнаются addition, subtraction, multiplication and division. Mystery лишь на один звук отличается от history, а сочетание с ancient and modern подкрепляет эту догадку читателя. Drawling, Stretching, and Fainting in Coils в отдельности было бы трудно с чем-то соотнести, но в подобном ряду в них узнаются виды живописи – drawing, sketching и painting in oils. Разумеется, если читатель не знаком со школьной образовательной программой вовсе или в его опыте присутствует совершенно иное представление о ней, текст окажется акогерентным. О приписываемой когерентности. Таким образом, когерентность не есть незыблемое свойство текста, но свойство его восприятия, определяемое ситуацией коммуникации, которая может подсказать направление поиска искомого фрейма в памяти реципиента, и характеристиками самого реципиента, своеобразием его архива знаний о мире и текстах. И так же, как текст может оказаться некогерентным для отдельного читателя, возможна и обратная ситуация – читатель может приписать когерентность совокупности изначально никак не связанных между собой высказываний, установив связь между актуализируемыми ими концептами, как это происходит в примере 3. 83 Пример 3: Анонсы мероприятий в концертном зале Майя Плисецкая Ногу свело Между данными текстами запланировано лишь отношение темпоральной и локальной смежности: выступления данных исполнителей будут иметь место одно за другим в одном и том же зале. Однако актуализируемый первым высказыванием концепт балет может быть связан с буквальным значением второго высказывания, порождая новый смысл: «У балерины М. Плисецкой свело ногу». Аналогичные отношения устанавливаются в нижеприведенной цепочке (пример 4). Пример 4. Театральная афиша. СЕГОДНЯ ДЯДЯ ВАНЯ ЗАВТРА ЛОВЕЛАС Изначально объявление представляет собой нелинейное сочетание двух сообщений, но, объединенные в одно, они приобретают новый смысл, соотносимый с фреймами названных произведений: «Сегодня – Дядя Ваня, завтра – Ловелас» достаточно точно описывает сюжет драмы А.П. Чехова «Дядя Ваня». Аналогичным образом приписывание когерентности последовательности текстов в примере 5 дает новый смысл – «продажа пожеванных конфет производства фабрики им. Крупской»: Пример 5. Вывески над магазином Сладости фабрики им. Крупской Second hand Новый смысл цепочки в примере 6, порождаемый приписываемой когерентностью, – «эксплуатация детского труда»: Пример 6: Вывеска над входом в помещение клуба Клуб раннего детского развития Ремонт и пошив одежды Приписываемая когерентность может выступать стержневым приемом построения юмористического текста, т.е. двойственная интерпрета- 84 ция на основе потенциальной когерентности некоторой серии высказываний может быть запланированной, как в детском анекдоте в примере 7, основанном на объединении цитат из прецедентных музыкальных произведений. Пример 7: Старушка купила попугая. Она редко выходила из дома и решила отправить попугая узнать новости. Летая от окна к окну, попугай сначала услышал песню в исполнении А. Пугачевой Миллион, миллион, миллион алых роз, затем – песню Ю. Антонова Крыша дома твоего, затем – песню В. Шаинского Ожившая кукла и уже на подлете к своему окну – симфонию № 5 Л. Бетховена. Вернулся попугай к старушке, та обрадовалась, стала его расспрашивать: Старушка: Что ты видел? Попугай: Миллион, миллион, миллион алых роз. Старушка: Где? Попугай: Где крыша дома твоего. Старушка: А как же мне туда залезть? Попугай: По ниточке, по ниточке ... Старушка: А если упаду? Попугай: (напевает основную тему симфонии № 5 Л. Бетховена). Приписываемая когерентность может выступать и жанрообразующим приемом. Так, именно на ней строятся центонные тексты (от лат. cento – лоскутное одеяло), т.е. тексты, составленные из цитат (см. пример 8). Пример 8. "Однажды, в студеную зимнюю пору, Сижу за решеткой в темнице сырой. Гляжу, поднимается медленно в гору Вскормленный в неволе орел молодой. И, шествуя важно, в спокойствии чинном, Мой верный товарищ, махая крылом, В больших сапогах, в полушубке овчинном Кровавую пищу клюет под окном". О когнитивном механизме юмора. Приведенные нами примеры объединяет двойственность интерпретации, двусмысленность. Причем, возможные интерпретации не гармонируют, т.е. между ними существует отношение конфликта: Плисецкая или выступает, или у нее травма; детей или эксплуатируют, или развлекают. Сравним наше обобщение с определением понятия бисоциации, на котором, согласно А. Кестлеру, основан юмористический эффект: «восприятие ситуации или идеи посредством двух обычно несовмести- 85 мых референциальных фреймов» [14, c. 35]. Или с описанием когнитивного механизма юмора, как он видился М. Минскому: юмор порождается «неожиданной подстановкой фрейма, причем ситуация изначально описывается с одной точки зрения, а затем, неожиданно, часто одним словом, читатель переключается на иную, и видит все элементы ситуации в совершенно ином свете» [15, c. 10]. Согласно теории юмора В. Раскина юмористический эффект возникает при оппозиции сопоставляемых в юмористическом тексте скриптов, отношение между которыми – абсолютная или контекстуальная антонимия. В. Раскин выделяет три типа оппозиций между ситуациями в юмористическом тексте: • действительность / нереальная ситуация; • нормальное, ожидаемое / ненормальное, экстраординарное положение дел; • возможная / невозможная ситуация. Можно заключить, что описанное явление приписываемой когерентности неслучайно неизменно вызывает юмористический эффект, т.к. в его основе лежит конфликт между (а) исходным, запланированным и (б) новым, приписываемым, смыслами сообщения. При этом интерпретатор понимает, что новый смысл не является частью запланированного сообщения, но является возможным с точки зрения норм языка и законов текстопорождения. Приписываемый смысл может противоречить знаниям интерпретатора о действительности (пример 7), о нормальном (примеры 3, 6) и вероятном (пример 5) развитии событий. Но именно одновременная актуализация двух конфликтующих смыслов, а не просто ошибочная интерпретация, и порождает юмористический эффект, т.к. юмор – метакогнитивное явление, возникающее в результате осмысления ложности осмысления. Библиографический список 1. Бутенко И.А. Юмор как предмет социологии // Соц. исследования. – 1997. – № 7. – С.135-140. 2. Вартанян В.Л. Фрагменты лингвистического анализа юмора: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 1994. – 20 с. 3. Лихачев Д.С. Смех как мировоззрение // Историческая поэтика русской литературы. – СПб.: Алетея, 1997. – С. 342-403. 4. Колшанский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке. – М.: Наука, 1990. – 112 с. 5. Орлецкая Л.В. Фразеологизмы как средство создания юмористического эффекта в тексте: Автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04. – М., 1994. – 24 с. 86 6. Панина М. А. Комическое и языковые средства его выражения: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 1996. – 24 с. 7. Смолина А.Н. Зевгматические конструкции как средство создания комического эффекта // Вестник КрасГУ. Гуманитарные науки. – Красноярск: КрасГУ. – 2002. – № 2. – С. 124-129. 8. Степанова Н.Ю. Контраст как средство создания комического эффекта (лингвостилистический аспект): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 2009. – 20 с. 9. Цикушева И.В. Лингвостилистическая специфика комического в литературной сказке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Майкоп: Адыгейский государственный университет, 2010. – 23 с. 10. Чернявская В.Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность. – М.: Либроком, 2009. – 248 с. 11. Attardo S. The semantic foundations of cognitive theories of humor // HUMOR: International Journal of Humor Research, 10 (4), 1997. – P. 395-420. 12. Attardo S. Violation of conversational maxims and cooperation: The case of jokes. Journal of Pragmatics, 19 (6), 1993. – P. 537–558. 13. Dorfles G. El concepto de ostranenie como fenómeno interválico // El intervalo perdido. – Barcelona: Lumen, 1984. – P. 97-122. 14. Koestler A. The Act of Creation. – London, 1964. 15. Minsky M. Jokes and the logic of the cognitive unconscious. – Massachusetts Institute of Technology, 1980. 16. Raskin V. Semantic Mechanisms of Humor. – Dordrecht & Boston & Lancaster: D. Reidel Publishing Company, 1985. Л.И. Гололобова МЕТАФОРА И МЕТОНИМИЯ В АНГЛИЙСКОМ РЕКЛАМНОМ ТЕКСТЕ Рекламные тексты составляют особую языковую сферу литературного языка со специфическими целями и языковыми средствами. В настоящее время рекламы «заполонили» огромное пространство нашей жизни. Вольно или невольно мы обращаем внимание на различные рекламы в печати (газеты и журналы), слышим по радио, смотрим по телевидению, видим на дорогах, в магазинах, аптеках и т.д. Нет сомнения, что основная цель рекламного текста – манипулировать сознанием потенциального покупателя и всеми средствами заставить его купить рекламируемый товар. Средств для этой цели предостаточно, как в пределах данного языка, так и за границей лингвистики. В пределах данной статьи проанализируем, как «работают» метафоры и метонимии в английском рекламном тексте. 87 Рассмотрим применение метонимических приемов на примере ржаных низкокалорийных хлебцев «RyeVit». Когда ржаные хлебцы вышли на английский рынок, тот уже был заполнен другими хлебцами, имевшими свои собственные достоинства. Рекламисты прибегли к приему скрытой метонимии. Они взяли несколько последних фасонов платьев от ведущего лондонского модельера, в которых манекенщицы смотрятся действительно неотразимо, и над каждым фасоном платья поставили следующие заголовки: «Like it? Rye Vit helps to wear». Также использовалось «War against inches. Rye Vit wish you to win». Еще один пример: на автомашине, специализирующейся по ремонту электросети в Англии, есть надпись – Lets’s remove your shorts, где слово shorts используется не в смысле «шорты», а в смысле – short circuit – короткое замыкание. В этой рекламе, кроме метонимии, также используется игра слов. Рекламируемый товар также может называться тем или иным свойством, которое ему приписывает рекламодатель. Автор «Рекламного конструктора», пособия для самостоятельного «изготовления» рекламы, отмечает необходимость убедить потенциального потребителя в наличии у марки тех свойств, которые он уже ценит и так [1, с. 22]. В подобных случаях используется тип «свойство ==> носитель свойства»: Why will you choose our courses? Cause quality and comfort is always to be chosen. (Реклама туристической фирмы, предлагающей обучение за рубежом). Часто употребляются типы, способные порождать метафоры и оценочные метонимии: «результат действия ==> объект как причина (в том числе возможная) этого результата», «состояние ==> источник состояния», «свойство => носитель свойства». Именно эти типы позволяют достичь максимального воздействия на потенциального покупателя и побудить его к покупке. Так, перенос «результат действия => объект как причина (в том числе возможная) этого результата» представляет рекламируемый товар как средство для достижения известной цели. Так, рекламное произведение создает некий идиллический образ жизни, достичь которого очень легко – достаточно купить рекламируемый товар (метонимическая связь). Эта мифология рекламы точно подмечена современным писателем В.О. Пелевиным: «Потому, что всегда рекламируются не вещи, а простое человеческое счастье. Всегда показывают одинаково счастливых людей, только в разных случаях это счастье вызвано разными приобретениями. Поэтому человек идет в магазин не за вещами, а за этим счастьем, а его там не продают» [2]. Так, фирма ICEA использует в своей продукции слово «счастье» при рекламе кухонных гарнитуров: «Kitchen for happiness». 88 Продукция предстает перед нами как живое воплощение определенных свойств: Mesmerize / Classic, True Men Aroma. Elegance and Orient Enigma. (рекламный каталог «AVON», 2004); Carole – elegance and fashion united (рекламный каталог «AVON», 2004); Elegance/ Style and Harmony in one space. (реклама мебели в Нью-Йорке). В одном сочинительном ряду могут объединяться метонимии двух типов («состояние ==> источник состояния» и «свойство => носитель свойства»), усиливая тем самым эмоциональное воздействие на человека. Рекламные произведения и названия часто содержат оценочные метонимии, причем оценка всегда обязательно положительная (в сленге – преобладание отрицательной оценки), иначе товар не купят, ср. в рекламном телеролике для майонеза «Dream»: Mayonnaise — «Dream» (нейтрализация (игра значений) прямого значения слова «мечта» и метонимического названия продукта «конкретное воплощение мечты»); Cosmetics «Pink Dream» (рекламный каталог «AVON», 2004). Необходимая рекламному тексту положительная оценочность может создаваться на основе привлечения смежных понятий, использования имени знаменитого человека (тип «производитель ==> продукт действия»). Слова, имеющие определенные (обязательно положительные для этого контекста) оценочные коннотации, могут метонимически связываться с рекламируемым товаром или деятельностью фирмы: Find a Piece of Paris in NY: KENZO, NINA RICCI (рекламная листовка, июль, 2004); название фирмы, торгующей компьютерами: «Logic» LTD (2001). Оценка может создаваться на базе метафоры: ср. название стоматологической фирмы «Pearl», (Нью-Йорк, 2003) (метафора «зубы – жемчуг», затем – метонимия «стоматологическая фирма, которая сделает ваши зубы белыми, как жемчуг»). Смежные понятия часто привлекаются для названия продукции: To get better, relax, dream, assuage – «Morpheus» will help; drug store 36.6 – Температура здорового человека, т. е. аптека, которая поможет достичь нормальной температуры и, следовательно, стать здоровым. Такие метонимии создают определенный рекламный образ товара: Ср. молоко «Funny Milk», lipstick «Pink Madness» (рекламный каталог «AVON», 2003). Безусловно, в зависимости от вида рекламируемого товара могут использоваться разные общеязыковые метонимические типы. Так, в рекламе косметических товаров часто употребляется тип «растения ==> экстракты этих растений: Pineapple shampoo, Roll-on deodorant with aloe, Conditioner with melon (рекламный каталог «AVON»); toilet water «Orchides», «Lavender», в рекламе мебели – «комната ==> мебель для комнаты»: Kitchen «Smile» – for cheerful mood (радио 2003); Splendid french kitchen. Modern office for moderate price (The Westchisters review, 25, 2003); а в рек- 89 ламе ювелирных изделий с драгоценными камнями – тип «астрологический знак ==> человек, родившийся в отрезок времени, приписываемый действию данного знака»: Onyx is recommended for The Twins, Capricorn. Часто используется и тип «компания ==> работники этой компании» (в рекламе особое значении приобретает название компании; известность той или иной фирмы способствует быстрой продаже ее продукции): Avon offers with pleasure new stylish bijouterie (рекламный каталог «AVON», 2000); «WOOY! What an ermine toque!» На рекламном плакате мехового салона изображен мужчина с выпадающей из рук газетой, смотрящий на приближающуюся женщину (The Times, 12. 04, 2009). В приведенном примере стилистический прием метонимии «an ermine toque» подразумевает женщину в шляпке (по модели «элемент одежды человека для обозначения человека»). Происходит переход от одушевленного к неодушевленному и вместе с ним смена денотата. Но при этом и «woman», и «ermine toque» относятся к одному и тому же референту – той женщине, которую видит героиня. Понятийная неодушевленность вступает в противоречие с контекстуальной одушевленностью, ведь сочетаемость словосочетания «ermine toque» с другими словами указывает на его одушевленный характер. Метонимическое употребление воспринимается двояко: одновременно как неодушевленное (на первом плане приметная деталь одежды женщины) и как одушевленное (на первый план тогда выдвигается сама женщина). В именах существительных, входящих в стилистический прием метонимии, происходит также смена лексико-грамматического разряда. В естественном языке обычно происходит переход от абстрактного к конкретному. Антропоцентрический взгляд на мир определяет тот факт, что конкретные объекты более значимы, чем абстрактные понятия, поскольку они доступны для непосредственного восприятия. Но направление перехода в рамках стилистического приема зависит от того, как воспринимается определенный объект действительности. Если актуализируется часть концептуальной области, которая связана с ощущениями, эмоциями, которые вызывает этот объект, происходит переход от конкретного к абстрактному. Если описываемый объект представляет собой сложное, многогранное явление, которое человек не может охватить и отразить целиком, то выделяется какой-то один аспект этого явления. В этом случае происходит переход от абстрактного к конкретному: It keeps me in Barley sugar all life. Изображен владелец булочной, который отдает свой доход на хранение банку. В этом случае беззаботное обеспеченное существование метонимически обозначается через «Barley sugar». «The house is alive… with soft, quick steps and running voices…». Произносится одним из двух грабителей перед черным входом в дом, после 90 чего они отступают, камера же показывает ребенка в доме, сидящего перед работающим музыкальным центром (RTV, сентябрь, 2003). В рекламном ролике шаги и голоса воспринимаются как неотъемлемая часть людей, находящихся в доме. Определения «soft, quick steps and running voices» показывают, что обитатели дома оживлены и заняты. На первый план выдвигается и факт присутствия людей в доме «steps, voices»), и их оживленная деятельность «quick running». Таким образом, фокус внимания смещается с одной части ситуации на другую. Центр ситуации (нахождение людей в доме) смещается на периферию. При этом на денотативном уровне ситуация будет одна и та же, независимо от того, скажем ли мы «people» или «steps, voices». Различие между ними касается только места участников ситуации в зоне внимания говорящего. Говорящий грабитель в данном примере находится вне дома и не может видеть людей внутри его, а только слышит их шаги и голоса, догадываясь по этим проявлениям о том, что в доме кто-то есть и что-то происходит. Приведем несколько примеров рекламного текста с использованием метафор. Looking into the heart of light. Рекламный плакат ICEA (2003), в котором метафора the heart of light призвана отражать качество предлагаемых светильников. I can connect nothing with nothing (реклама мобильных телефонов). Those are pearls that were her eyes (реклама теней для глаз). А dead sound (рекламный ролик мелодий для мобильных телефонов RTV, декабрь 2004). Метафора в термине в рекламном тексте призвана передавать более точно смысл явлений, подчеркнуть новый и важный нюанс. Таким образом, она нужна рекламе, чтобы воздействовать на покупателя. Познание неизвестного возможно только лишь через хорошо знакомое, а адекватное языковое отражение этого нового возможно при использовании хорошо знакомых слов, помещенных в новые контексты. В терминообразовании метафора сохраняет одно из своих основных свойств – принцип языковой экономии, исключительно важный в рекламном стиле. Именно здесь метафора полностью удовлетворяет требованию рекламного текста – в лаконичном высказывании содержится информативно емкое содержание. Метафора обычно определяется как скрытое сравнение, осуществляемое путем применения названия одного предмета к другому и выявляющее таким образом какую-нибудь важную черту второго. Она находит широкое применение в языке публициста. Рекламисты широко используют метонимию – троп, основанный на ассоциации по смежности и состоящий в том, что вместо названия одного предмета употребляется название другого, связанного с первым постоянной внутренней и внешней связью. 91 Библиографический список 1. Власова С.П. Рекламный конструктор. – М., 1998. 2. Пелевин В.О. Generation «П». – М.: Вагриус, 1999. С.В. Киселёва, С.А. Панкратова К ВОПРОСУ О РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ОБРАЗНОГО КОМПОНЕНТА В МЕТАФОРЕ (АНТРОПОМОРФИЗМ) Настоящая статья посвящена рассмотрению когнитивных механизмов метафоризации на примере такого варианта, как антропоморфизм. Ни для кого не секрет, что метафора играет важную роль в построении языковой картины мира и в членении действительности. Целью предлагаемой уважаемым читателям статьи является обращение к антропоморфизму, как к концептуально значимому механизму образования значений. Рассмотрение особенностей этого механизма в свете его эвристичности (способности открывать, подсказывать новые, не выявленные дотоле ассоциативные связи и отношения) позволит по-новому взглянуть на проблему идентификации переносных значений. В лингвистических и смежных исследованиях в области психологии, антропологии не раз выделялись универсальные категории, порождающие метафоры: антропоморфизм, зооморфизм, синестезия, перенос от конкретного к абстрактному [11]. Антропоморфизм (The sea beckoned; The plane made a dive) рассматривался в отечественной лингвистике как стилистическое явление, троп речи, во многом сходный с персонификацией и олицетворением [2; 7; 9; 10]. Он представляет собой языковое воссоздание образа предметов «по образу и подобию человека». По форме словесного воплощения антропоморфизм – это единичная метафора, «…сополагающая конкретное обозначающее (sea) и антропоморфное обозначаемое, указывающее на человеческие качества и свойства (of troubles)» [1, с.117]. Основанием антропоморфизма служит «акцидентная коннотация (spitefulness), которая остаётся после того, как из интенсионала (spiteful Sun) изымается его центральное значение – представление о человеке» [5, с.207]. Механизм антропоморфизма состоит в нарушении категориальных правил, когда, к примеру, требующий в качестве подлежащего живое существо глагол «соотносится с абстрактным существительным (misery loves company)» [4, с.292]. В механизме антропоморфизма происходит обращение стандартных ролей «агенс-пациенс» (I smiled to the Sun > the Sun smiled to me) [6, с.155]. В следующем примере проголодавшийся работник 92 Уилл видит вишнёво-яблочный пирог и в предвкушении подмигивает от удовольствия (Will winked to the pie > pie winked to Will): Ex.: «Will trained his eyes to her face to keep them off the row of plates behind the counter where cherry and apple pie winked an invitation» [17, p.8]. С когнитивной точки зрения, антропоморфизм основан на фундаментальной когнитивной способности, а именно: умении отличать живое от неживого. Исторически ещё примитивные культуры олицетворяли природные объекты, наделяя их божественным статусом, а в XX – XI веках машины и компьютеры получают личные имена и клички или персонифицируются. Для объяснения сути антропоморфизма когнитивные исследования установили, что чаще всего актуализируются самые «ёмкие» понятия, первыми усвоенные носителем языка и принадлежащие к ядру лексикона [3, с.11]. Антропоморфизм базируется на психологическом эффекте «отнесения к себе», гласящем, что знание себя – это наиболее хорошо разработанная человеком структура [13]. Цель антропоморфных метафор заключается в том, чтобы соразмерить безликое явление с человеческим масштабом, дать ему эмоциональную оценку. Лежащая в основе антропоморфизма базисная метафора «МИР > ЧЕЛОВЕК» позволяет представить различные процессы как объективные, равные ему по самостоятельности и активности [8, с.43]. Антропоморфизм несколько отличается от антропоморфных катахрез в том смысле, что в нём осуществляется аналогический перенос в иную классификационную сферу, а именно категориальный сдвиг. Человек, отражая в своем сознании вечно изменяющиеся многообразные связи объективного мира, пытается «охватить» мыслью даже самые «расплывчатые» (англ.: vague) понятия, которые недостаточно чётко обозначены в силу обобщающей природы слова, либо о которых человек, по словам С. Ульмана, «недостаточно осведомлён» [12, с.252]. Антропоморфизм позволяет концептуализировать непредметные сущности (common sense, fate, future) через более простые, конкретные, лучше знакомые обозначения человеческих свойств и действий. Это показано в следующих литературных примерах: Ex.: «For a moment she thought he might kiss he, but he hadn’t after all, and common sense told her why. ‘Cause she was plain and dumb» [17, p.127]; Ex.: «The san Fernando valley had always been kissed by fate.» [14, p.55]; Ex.: «When it was discovered her six thousand acres rested on a series of huge underground freshwater lakes, the future assumed a different complexion.» [2, p.285]. Существует немало антропоморфных адъективных метафор. Это ещё раз свидетельствует о склонности человека думать о себе как о «мере всех вещей». «Для человека в вещи открывается лишь то, что может быть принято человеком в силу возможностей его восприятия. Поэтому в признаках объекта человек в известной степени, как в затуманенном зеркале, узнает и 93 самого себя» [11]. В нижеприведённых примерах большой город образно изображён при помощи чисто человеческих качеств (tall, flashy, uninhibited). Ex.: «After the tallness and density of New York, her imagination had painted a large but somehow quaint city where residential and commercial blocks were interspersed with manicured parks, and the whole metropolis bled into white sand beaches and a coral-blue ocean» [15, p.42]; Ex.: «New York was an old city too, by American standards, yet it was flashy and uninhibited» [15, p.36]. Антропоморфизм обладает возможностями развёртывания образных схем, однако эвристический потенциал, семантическая ёмкость развёрнутых образных схем сравнительно небольшая. Так, в примере со смертью фигурирует развёрнутая образная схема (какой бы противоречивой она не казалась) «DEATH > LIVING CREATURE», составленная из ряда атрибутов (to make smb. behave + to teach smb. manners + to keep smb. out + she + to act like a lady), взятых из семантической сферы ‘человек’, эвристический потенциал которой измеряется пятью комплексными, «не единичными» метафорами. Ex.: «People didn’t dominate Death inside the hospital, but they certainly made her behave. They had taught her manners. They couldn’t keep Death out, but while she was in she had to act like a lady» [16, p.150]. Благодаря антропоморфному вторичному наименованию пугающее, отвлечённое понятие (Death) представлено как более близкое и подконтрольное простому смертному человеку. В данной статье нами предпринята попытка рассмотреть, в какой степени антропоморфизм может являться эвристически значимым механизмом образования значений. Как показали анализируемые примеры, антропоморфизм не претендует на статус эвристчески значимого метафорического механизма, ибо он «работает» не в целях открытия новых, не выявленных дотоле ассоциативных связей и отношений. Тем не менее, антропоморфизм, привлекая связанные с концептосферой ‘человек’ ассоциации, позволяет концептуализировать незнакомые, пугающие непредметные сущности (такие, как будущее, судьба, смерть) через более простые, конкретные, лучше знакомые обозначения человеческих свойств и действий. Как мы полагаем, в этом механизме формирования метафорического смысла особенно ярко проявляется антропоцентризм языка и мышления, способность сделать «близкое далёким», а «враждебное – дружественным». Библиографический список 1. Арнольд И.В. Стилистика. Современный английский язык. – М.: Флинта: Наука, 2002. – 384 с. 2. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 5-33. 94 3. Ахутина Т.В. Единицы речевого общения, внутренняя речь, порождение речевого высказывания // Исследование речевого мышления в психолингвистике. – М.: Наука, 1985. – С. 99-116. 4. Бикертон Д. Введение в лингвистическую теорию метафоры // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 284-307. 5. Бирдсли М. Метафорическое сплетение // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 201-219. 6. Блэк М. Метафора // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 153-173. 7. Киселёва С.В. Сущность многозначного слова в английском языке. – СПб., 2009. – 130 с. 8. Мишанкина Н.А. Специфика метафорического моделирования научного дискурса // Вопросы когнитивной лингвистики. Научнотеоретический журнал. – 2010. – № 1. – Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина. – С. 37-47. 9. Никитин М.В. Основания когнитивной семантики. – СПб.: Изд-во РГПУ им.А.И.Герцена, 2003. – 277 с. 10. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. 2-е изд., стереотипное. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. – 166 с. 11. Топоров В.Н. Миф. Символ. Ритуал. Образ. – М.: Прогресс, 1995. – 621 с. 12. Ульман С. Семантические универсалии // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 5. – М.: Прогресс, 1970. – С. 250-299. 13. Rommetveit R. Language acquisition as increasing linguistic structuring of experience and symbolic behaviour // Wertsch J.W. (Ed.). Culture, communication and cognition: Vygotskian perspective. – Cambridge; London; New York etc.: Cambridge Univ.Press, 1986. – P. 183-204. 14. Cooper Class. Corgi Books, Ealig, London, 1980. – 357 p. 15. French M. Family money. Signet book. New American library. – New York, Penguin books, 1990. – 406 p. 16. Heller J. Catch-22. – A Corgi Book, Ealing, London, 2004. – 478 p. 17. Spencer L.V. Morning glory. – New York, Jove books, 1990. – 437 p. А.М. Никифорова ФУНКЦИИ ЦВЕТОВОЙ НЕВЕРБАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ В АМЕРИКАНСКОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ИНТЕРНЕТ-ДИСКУРСЕ (НА МАТЕРИАЛЕ САЙТОВ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ США) «Ценности, которые реально существуют и глубоко укоренились в культуре, согласуются с метафорической системой» [7, с. 405], – утверждали Дж. Лакофф, М. Джонсон, авторы легендарного труда о метафоре. 95 Обращаясь к исследованию функционирования цветовой невербальной метафоры, становится очевидным, что политический дискурс активно пользуется визуальными знаками с устоявшимся значением и тем самым «провоцирует привычные ассоциации, играющие роль риторических предпосылок, те самые, что возникают у большинства» [15, с.107]. В.К. Харченко выделяет следующие функции метафоры: номинативную, информативную, мнемоническую, текстообразующую, жанрообразующую, эвристическую, объяснительную, эмоционально-оценочную, конспирирующую, игровую, ритуальную [13]. К. И. Алексеев указывает на две основные функции метафоры в политической речи – эмоциональное воздействие и моделирование действительности [2]. Проведенный анализ цветовой невербальной метафоры в политическом интернетдискурсе показал, что эмоциональное воздействие и моделирование действительности есть скорее не функции как таковые, а содержание метафоры. Основные же функции такой метафоры, с нашей точки зрения: концептуализации, акцентуации и фатическая. Вслед за Ю.М. Лотманом коммуникация может быть представлена, как «перевод текста с языка моего «я» на язык твоего «ты», а сама «возможность такого перевода обусловлена тем, что коды обоих участников коммуникации, хотя и не тождественны, но образуют пересекающиеся множества» [8, с. 12-13]. В связи с этим в политической коммуникации активно эксплуатируются самые разнообразные способы облегчения такого перевода («с языка «я» на язык «ты»»), в том числе, и цветовая невербальная метафора. Дихотомия вербальное / невербальное в коммуникации уже не первый год является предметом изучения, также и на материале политики (ср. Э.В. Будаев, А.П. Чудинов, Е.И. Шейгал, Н.И. Андреев, П. Родькин и др.). Р. Барт подчеркивает принципиальное отличие визуальных (иконических) знаков от знаков вербальных: «Знаки иконического сообщения не черпаются из некоей кладовой знаков, они не принадлежат какому-то определенному коду, в результате чего мы оказываемся перед лицом парадоксального феномена – перед лицом сообщения без кода» [4, с. 301]. Р. Барт, отталкиваясь от известного феномена полисемичности (многозначности), считает, что в каждом обществе должны вырабатываться особые средства для прерывания развертывания бесконечной цепочки значений. Так, например, подписи под рисунками, сделанные на естественном языке, позволяют остановить многозначность, задать верный уровень восприятия: «На практике мы все равно сначала читаем изображение, а не текст, его сформировавший: роль текста в конечном счете сводится к тому, чтобы заставить нас выбрать одно из возможных означаемых» [4, с. 306]. Следует отметить, что именно по этому принципу строится большинство партийных брендов. 96 Изучение брендов политических партий США показало, что основным способом представления партийной айдентики является соединение вербального и невербального компонентов в партийном бренде – 43,2%. Шрифтовая надпись или композиция выполняют роль идентификатора в 34,7% случаев; а идентификация только через уникальный изобразительный элемент (знак) происходит в 16,8%. Исследуя роль цвета в идентификации немецких политических партий, Н.И. Андреев приходит к выводу, что «цвет предстает как метафорическое идиолектно-групповое явление, а политическая, в данном случае «цветовая», метафора выполняет в дискурсе функцию партийной концептуализации» [3, c. 20-21]. Этот вывод вполне применим и к американскому политическому дискурсу. Рассмотрим, как реализуется функция партийной концептуализации через цветовую невербальную метафору в партийной айдентике. Ведущие американские партии предпочитают соединение вербального и невербального компонентов в партийном бренде, стремясь тем самым к полному или частичному дублированию информации и усилению воздействия. Таковы партийные бренды демократов и республиканцев. П. Родькин полагает, что в бренде партии демократов мы имеем «отказ от изобразительных элементов, когда шрифтовая надпись или композиция выполняет роль универсального и самостоятельного идентификатора» [19]. Однако изображение круга, занимающее центральное место в партийном бренде, заставляет пересмотреть положение П. Родькина. Определение круга в Оксфордском толковом словаре позволяет выделить основные интенсиональные семы: «a round plane figure», «a closed plane curve», «a group of people with a shared profession, interests, or acquaintances» [18]. Символическое наполнение этого знака очевидно: «не имеющий ни начала, ни конца круг использовался как символ вечности и целостности; ассоциировался с небесами, космосом, абсолютом и совершенством» [12, c.111]. Текст партийной платформы раскрывает значение знака: «Democrats believe that we're greater together than we are on our own—that this country succeeds when everyone gets a fair shot, when everyone does their fair share, when everyone plays by the same rules. Our party, led by President Obama, is focused on building an economy that lasts—an economy that lifts up all Americans». Лексемы с обобщающим значением, местоимения и наречия играют в данном партийном тексте ключевую роль, раскрывая идею партийного символа – круга, внутри которого заключена первая буква названия партии. Интерпретируя партийный знак в терминах Дж. Лакоффа, М. Джонсона, получаем, что исходная понятийная область – круг, не имеющий ни начала, ни конца, непрерывная замыкающаяся на себе линия служит осно- 97 вой для моделирования ментальной системы другой области – партии демократов. Исходная понятийная область – синий круг, новая понятийная область – народная партия. Причина выбора синего цвета для оформления партийного цвета, скорей всего, лежит в государственной эмблематике. Синий, как основной цвет американского флага, несет следующие смыслы: «Blue: signifies vigilance, perseverance, and justice» («бдительность, непоколебимость, справедливость») [23]. Таким образом, выстраивается следующая метафорическая структура: «партия демократов – это гармоничное единение людей ради общей цели в одном государстве». В классификации Ч. Форсвиля (Charles Forceville) – это интегральная метафора (Integrated Metaphor), в которой объект предстаёт таким образом, что напоминает другой объект даже без специальных контекстуальных подсказок [16, c.468]. Данная метафора выполняет функцию концептуализации и в других знаковых изображениях сайта демократов. Именно благодаря этой метафоре читается основная идея партии: «we're greater together» («вместе мы сильней»), которая передается через символ круга и синий цвет. Обратимся к рассмотрению партийного знака партии республиканцев. Знак партии представляет собой красный прямоугольник, сочетающий элементы вербалики (GOP), историческое наименование партии, и невербалики, изображение мужчины и женщины в деловых костюмах и красного слона на фоне букв. Надпись GOP является вторым неофициальным названием партии и означает – Великая Старая Партия (англ. Grand Old Party, GOP). Причина выбора слона в качестве символа партии на самом сайте объясняется историческими причинами. По данным энциклопедии «Знаки и символы», слон является олицетворением спокойствия, мощи, своего рода «устранителем препятствий» [12, с.43]. В статье – самохарактеристике республиканцев приводится некая оправдательная интерпретация данного символа: партия имеет вес не за счет грубой силы, но благодаря тяжелому труду. Изображение мужчины и женщины в деловых костюмах появилось в партийном бренде в 2012 и, скорей всего, связано с актуализацией отдельных положений в партийной платформе: Reforming Government to Serve the People, We The People: A Restoration of Constitutional Government. Лексема «люди» («people») является ключевой для партийной платформы, и история партии также открывается подзаголовком «The People’s Party». Обратимся подробнее к рассмотрению метафорической структуры бренда партии. Основой для моделирования ментальной системы сферымагнита («партия республиканцев») служит совокупность смыслов, возникающих при изображении а) людей (беседующих мужчины и женщины); б) слона; в) красного цвета. При таком моделировании в сферемагните сохраняется в определенной степени как структура исходных об- 98 ластей, так и их понятийно-эмотивный потенциал. В соответствии с формулой метафоры, по А. П. Чудинову, «Х подобен Y» [14, с.70], можно вывести следующую модель партийного знака республиканцев: «Партия республиканцев – это партия для людей, исторически противостоящая партии демократов (образ слона против образа осла), это олицетворение спокойствия, мощи (образ слона)». Красный, как основной цвет американского флага, несет следующие смыслы: «Red: Signifies valor and bravery» («мужество и храбрость») [23]. Эти смыслы добавляются к метафорической структуре партийного бренда и участвуют в формировании партийного концепта. Анализ партийных брендов показывает, что их метафорическая структура строится на основе нескольких исходных понятийных областей (сфер-источников), одной их которых неизменно является цвет, участвующий в реализации функции партийной концептуализации. В связи с этим интересно проследить структуризацию и способ построения метафоры в партийных брендах неосновных третьих партий, в которых идентификация происходит только через уникальный изобразительный элемент (знак). На бренды третьих партий ложится очень большая психоэмоциональная нагрузка: они должны ярко представить партию, помочь ей «выжить» и закрепиться в политическом мире. В связи с этим знаки третьих партий нагружены вербальными и невербальными составляющими, однако, если в качестве бренда избирается исключительно образ, то он, как правило, обладает большим потенциалом эмоционального воздействия и моделирования действительности. Так, активно задействуются природоморфные метафоры. Ср. бренды партий – Modern Whig Party, The Fifth Republic Party, The Free Party, Green Party of Minnesota, The Grassroot Party. А.П. Чудинов, объясняя суть природоморфных метафор, указывает, что «живая и неживая природа издавна служит человеку своего рода моделью, в соответствии с которой он представляет социальную, в том числе политическую, реальность, создавая таким образом языковую картину политического мира» [14, с. 77]. Так, метафоричность бренда с фреймом «сидящая зеленая лягушка» строится с опорой на следующие слоты, которые «изначально структурируют исходную концептуальную сферу (сферу-источник), а в метафориче- 99 ских смыслах служат для ментальной категоризации сферы-магнита» [14, с. 71]: «природа/естественная среда обитания», «зеленый цвет», «свобода», «богатство», «прыжки». Отталкиваясь от исходной понятийной области, строится сфера-магнит и создается лозунг партии «Leap ahead politically» (дословно «Прыгай вперед политически, обдуманно») и партийная платформа: «The Free Party proclaims the goal of government & economic systems should not be the enslavement of Free People, nor the creation of private wealth for a few; but the proper management of the common wealth for the good of all, which is the natural right of all people». Лексема «wealth», повторяющаяся дважды, отсылает к символическому плану образа лягушки, а для коренных американских индейцев образ лягушки – это, в первую очередь, обновление, плодородие и богатство: «The Frog. Water animal, implies renewal, fertility & springtime. The Native Symbol or Totem the Frog symbolizes wealth and abundance» [22]. Лексема «natural» отсылает к слоту, связанному с естественной средой обитания лягушки, зеленому цвету и участвует в ментальной категоризации сферы-магнита. Зеленый цвет бренда, являясь элементом невербальной метафоры, выполняет функцию построения концепта партии. Итак, как отмечалось ранее, партийные бренды могут строиться и через соединение вербального и невербального компонентов, и только через невербальную или вербальную составляющую, а цветовая невербальная метафора при этом способствует реализации функции партийной концептуализации. Следует отметить, что первоочередное значение для цветовой составляющей партийного бренда имеют национальные цвета, цвета американского флага – именно они чаще всего используются в качестве основы для построения невербальных метафор. Перейдем к рассмотрению второй функции цветовой невербальной метафоры в политическом интернет-дискурсе – фатической. Фатическая или контактоустанавливающая функция своей целью имеет установить, продолжить или прервать коммуникацию, проверить, работает ли канал связи. По Ю. С. Маслову, «контактоустанавливающая – функция создания и поддержания контакта между собеседниками, когда передачи скольконибудь существенной информации еще (или уже) нет» [9, c. 9]. Цветовая визуальная составляющая политических брендов, а также сайтов политических партий призвана установить контакт с потенциальным читателем-избирателем (фатическая функция), с тем, чтобы могла быть реализована дальнейшая подача информации. Цвета, выбранные для партийного бренда, используются в дальнейшем для оформления сайта. Так же, как и для брендов, в первую очередь эксплуатируются национально значимые цвета (синий, красный, белый): ср., основные партии – демократическая и республиканская, основные третьи партии – конституционная партия (Constitution Party), независимая партия (Independent Party), 100 прочие третьи партии – американская первая (America First), коммунистическая партия (Communist Party), партия рабочих (Labor Party), партия пятой республики (The Fifth Republic), реформаторская партия (Reform Party), социалистическая партия (Socialist Party), партия пацифистов (The US Pacifist Party) и др. Отдельно следует упомянуть партию зеленых (Green Party) и либертарианскую партию (Libertarian Party), которые относятся к основным третьим и имеют вес на политической арене, однако выбранные цвета для партийной концептуализации, а также для фатической коммуникации – зеленый и желтый, соответственно. Партийный знак зеленых демонстрирует соединение вербального и невербального компонентов, объединенных зеленым цветом. Здесь отметим, что ведущие партии США предпочитают моноцветовое оформление бренда (партия демократов и партия республиканцев), тогда как третьи партии выбирают многоцветье. Партия зеленых отличается от третьих партий и от основных третьих партий в первую очередь тем, что определяет один цвет для своего бренда. Собственно, налицо полное дублирование вербального и невербального планов: название партии и цвет бренда совпадают. Метафорическая модель бренда очевидна и легко выстраивается в сознании носителей языка как схема связи между понятийными сферами: «Политическая партия зеленых – это защита окружающей среды, ненасилие, социальная справедливость (образ земного шара в подсолнухе)». Вышеуказанные семантические компоненты выводятся, в том числе, и из образа-символа партии – подсолнуха: «The sunflower is an internationally recognized symbol of Green politics "Not surprisingly the colours green and yellow are used widely in the symbols of ecologists, the former evoking vegetation and the latter the sun. The sunflower, a popular symbol, embodies both colours, and turns towards the sun, the source of renewable energy"» [17, с.114]. Причиной популярности либертарианской партии, скорей всего, является выбор для партийного бренда базового символа Америки – статуи Свободы. Отсюда проистекает и символика цвета: желтый как символ света, горящего факела. Невербальная метафора, заключенная в партийном бренде, строится по тому же, что и в описанных выше брендах, принципу. «Информационную ауру»1 бренда формируют как интенсиональные, так и импликациональные компоненты сферы – источника метафорического моделирования. Осмысление сущности политической партии предлагается за счет сведения всего многообразия партийных идей и позиций к символу Статуи свободы, озаренному живым светом факела, то есть за счет «ана1 Термин М.В. Никитина [Никитин: 2007, с. 204]. 101 логического моделирования более сложного для когниции и именования через что-то простое, наглядное, доступное для понимания и освоенное практически» [11, с. 205]. С.В. Агеев в своем диссертационном исследовании подчеркивает, что «в результате использования метафоры может возникнуть эффект фатической коммуникации – эмоциональный или интеллектуальный контакт между говорящим и аудиторией» [1]. По С.В. Агееву, «употребление говорящим в своей речи метафор позволяет реализовать <…> установки на создание фатической коммуникации (совпадение фоновых знаний, которые проявляются в процессе интерпретации указывает на наличие общности между коммуникантами) и совместное переживание событий (использование эмоционально-оценочных и образных метафор при описании каких-либо событий позволяет говорящему напрямую апеллировать к воображению и эмоциям слушающего)» [1]. Рассмотрим, как формируется эффект фатической коммуникации в интерфейсе политического сайта неосновной третьей партии любителей пива (The American Beer Drinkers’ Party). Желтый фон с неоднородной структурой формирует метафорическую основу сайта партии любителей пива и дает возможность возникнуть эмоциональному, а затем и интеллектуальному контакту с аудиторией. Бело-сине-красная полоса, подчеркивающая название партии, маркирует национальную принадлежность. Таким образом, контакт с аудиторией устанавливается через желтый цвет, отсылающий к виду соответствующего напитка, и бело-сине-красную маркировку национального характера. Затем уже читается девиз партии, ориентированный на людей, приверженных «простой логике» и «пиву»: «America's premium political party, committed to the ideology founded on the simple logic, developed when men (& women) sit down, talk, and have a beer» [20]. Обратимся теперь к функции акцентуации цветовой невербальной метафоры. О.Н. Морозова в своей диссертации рассматривает акцентуацию как одну из коммуникативных установок, реализуемую в тексте политической интернет-рекламы [10, с. 298]. Акцент – действительно характерный прием для рекламного текста, который активно используется как на вербальном, так и на невербальном уровне. Данная функция цветовой невербальной метафоры активно используется на политических сайтах при иллюстрации основных положений партийной платформы или положений других значимых партийных текстов. Так, например, на сайте Freedom Socialist Party в статье, объясняющей причину приверженности социалистическому феминизму, помещено крупное изображение женщины в красно-оранжевом комбинезоне (цвет партии), которая выметает с планеты 3 символические мужские фигуры (священника, капиталиста, палача). Затем, уже в тексте статьи, идет расшифровка данной метафоры: 102 «Women are the most oppressed of every oppressed group <…> As revolutionary socialist feminists we seek to free men and women of all forms of oppression and restore the egalitarianism of the past». Представители партии в качестве идеального результата своей деятельности видят общество, свободное от всех видов угнетения. Здесь налицо когнитивная операция концептуализации области цели (социалистический феминизм партии) в категориях областей источника (изображение выметающей мужчин женщины, «одетой» в базовый цвет партии). Акцентуация принадлежности данного изображения к партийной платформе осуществляется через красно-оранжевый цвет, в котором предстает центральная женская фигура. Акцентирование основного направления деятельности либертарианской партии в разделе «What is the Libertarian Party?» (Что есть либертарианская партия?) осуществляется с опорой на партийный желтый цвет. Основные положения партии иллюстрируются изображением пожилых людей, ведущих за руки маленькую девочку на фоне осеннего парка. Задействованный концепт «Семья» является достаточно популярным для политического дискурса, и строящаяся метафора, по И.М. Кобозевой, «намеренно гоняет сознание адресата по уже неоднократно пройденному им пути между двумя концептосферами» [6]: «политическая партия – как семья, проявляющая заботу, ориентированная на людей» («The Libertarian way is a caring, people-centered approach to politics [21]»). Обзор функций цветовой невербальной метафоры в американском политическом интернет-дискурсе показал, что сфера-источник предстает как сращение из нескольких сфер, одной из которых неизменно становится идеологический партийный цвет. Функции идентификации, акцентуации и фатическая политической невербальной цветовой метафоры позволяют политику с легкостью направить закодированный сигнал для активизации в сознании адресата нужных образов. С. Г. Кара-Мурза указывает, что «скрытое воздействие опирается на «неявное знание», которым обладает адресат, на его способность создавать в своем сознании образы, влияющие на его чувства, мнения и поведение» [5]. Таким образом, цветовая невербальная метафора в политике есть разновидность визуальной метафоры, осуществляющая воздействие через объективные свойства цвета, а также через его символико-понятийный потенциал. Кроме того, такая метафора, как правило, участвует в построении иной политической метафоры, в дальнейшем вербализуемой в политических текстах. Получается, что осмысление сущности политической партии предлагается за счет «аналогического моделирования более сложного для когниции и именования через что-то простое, наглядное, доступное для понимания и освоенное практически» [11, с.205], то есть, в том числе, и за счет цветовых невербальных метафор. 103 Библиографический список 1. Агеев С.В. Метафора как фактор прагматики речевого общения: Дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04. – СПб., 2002. – 158 с. 2. Алексеев К.И. Метафора как объект исследования в философии и психологии // Вопросы психологии. – 1996. – № 2. – С. 73-85. 3. Андреев Н.И. Дискурс политических партий Германии в синхронии и диахронии: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2012. 4. Барт Р. Риторика образа // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М., 1989. – С. 297-318. 5. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. – М., 2000. – 528 с. То же [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.karamurza.ru/books/manipul/manipul18.htm#hdr_25 6. Кобозева И. М. Лексикосемантические заметки о метафоре в политическом дискурсе // Полит. лингвистика. – 2010. – № 2. – С. 41-46. То же: [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://journals.uspu.ru/i/inst/ling/ling32/ling32_6.pdf 7. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия. – М., 1987. 8. Лотман Ю.М. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума // АН СССР. Научный совет по комплексной программе «Кибернетика». Предварительная публикация. – М., 1977. – С. 12-13. 9. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. Учебник для филологических специальностей вузов. – М.: Высш. шк., 1987. – 272 с. 10. Морозова О.Н. Политический рекламный дискурс в интернетпространстве Великобритании (на материале персональных сайтов членов парламента Великобритании): Дис. … д-ра филол. наук: 10.02.04 – Германские языки. – СПб., 2012. – 348 с. 11. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики: Учебное пособие. 2-е изд., доп. и испр. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2007. – 819 с. 12. O’Коннелл М., Эйри Р. Знаки и символы. Иллюстрированная энциклопедия / Марк O’Коннелл, Раджи Эйри; пер. И. Крупичевой. – М., Эксмо, 2009. – 256 с. 13. Харченко В.К. Функции метафоры: Учебное пособие. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. – 88 с. 14. Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации / Урал. гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2003. – 248 с. 15. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. – СПб., 1998. – 432 с. 16. Forceville, Charles (2008). Metaphor in pictures and multimodal representations. In: Raymond Gibbs, Jr. (ed.), The Cambridge Handbook of Metaphor and Thought. Cambridge: Cambridge University Press. – Р. 462-482. 104 17. Roussopoulos D. Political ecology: beyond environmentalism. – Montreal: Black Rose Books. 1993. – Р. 114. Список лексикографических источников 18. Oxford Dictionaries Online. Copyright © 2012 Oxford University Press. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://oxforddictionaries.com/words/about Электронные ресурсы 19. Родькин П. Типографика в современной айдентике. Тезисы выступления на Шрифтовой конференции «Серебро набора» (Москва, Институт бизнеса и дизайна, 18.11.2012). [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.prdesign.ru/text/2012/typeinidentity.html 20. American Beer Drinker's Party. 2007. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://abdp.users.50megs.com/ 21. Libertarian Party: 2012. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.lp.org/ 22. Native American Design.1998. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.buckagram.com/buck/symbols/ 23. What do the colors of the Flag mean? 1994. [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.usflag.org/colors.html. С.Е. Полякова ДИАЛОГ ДИСКУРСОВ КАК НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ РИТУАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО СОБЫТИЯ В ИНАУГУРАЦИОННЫХ РЕЧАХ ПРЕЗИДЕНТОВ США Тексты существуют в общем когнитивном пространстве, которое может быть сопоставлено с общим предтекстом, или интертекстом. Интертекстуальность – это взаимодействие на уровне ментальных процессов, подразумевающее использование в различных текстовых системах общих когнитивных и коммуникативных стратегий адресанта, реализацию общих шагов, установок, связывающих текст и наделяющих его когерентностью. Эти отношения предшествуют конкретной текстовой реализации, появляются при пользовании общими прототипическими правилами, стратегиями текстообразования, смысловыми системами, кодами и возникают на уровне не текста, а дискурса. И говорящий, и слушающий разделяют знание о ментальных принципах или культурных кодах. Это их интертекст, что точнее назвать интердискурсом, поскольку речь идет об интегрированном в целостную систему человеческом знании, встречающемся во многих дискурсах [1, с. 15]. 105 Итак, если речь идет о непосредственном влиянии текстовых систем друг на друга, то мы имеем дело с эксплицитными маркированными отсылками к чужому конкретному тексту, с одной стороны, либо к модели, по которой построен данный текст, – с другой. Если это влияние актуализируется не через языковые знаки, но как сходство тем, сюжетов, мотивов и проч., то, очевидно, имеет место диалог дискурсов, т.е. интердискурсивность. Инаугурационная речь президента – это торжественная речь, которая произносится по вступлении в должность, относится к настоящему моменту времени, характеризуется возвышенным стилем. В инаугурационной речи соединяется осмысление прошлого и размышления о будущем нации на фоне настоящего; восхваляется все, объединяющее данную общность; используется литературный стиль и приемы акцентирования [2, с. 16]. Речь не содержит полемичных высказываний, которые рискуют вызывать несогласие; в них нет ничего, что могло бы активизировать альтернативные ценности или программы. Перечисленные свойства обусловливают высокую степень ритуальности инаугурационной речи, преобладание экспрессивной составляющей над информативной. Отсутствие новой информации в содержании речи заставляет слушателей переключать внимание на другие аспекты: главную роль здесь играет не содержание высказывания, а сам факт и условия его произнесения. Именно в этом состоит уникальная особенность жанра инаугурационной речи: она является не только речевым, но также и политическим действием. Инаугурационная речь выполняет следующие функции: а) объединение аудитории в единый народ как свидетеля и полноправного участника церемонии инаугурации президента; б) обращение к прошлому как источнику традиционных национальных ценностей; в) провозглашение политических принципов, которыми будет руководствоваться новое правительство; г) придание законной силы самому институту президентства [2, с.19]. Американский президент играет особую роль в системе «гражданской религии» США (civil religion). Это понятие, выдвинутое в 1966 социологом Р. Беллой, охватывает веру в «американский образ жизни» (American way of life), преклонение перед его «иконами» (например, флагом), ритуалами (например, «клятвой верности» – pledge of allegiance) и «святыми» (Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн и др.). По мнению автора, «гражданская религия» вполне гармонирует с религиозными убеждениями как таковыми, дает обществу объединяющие идеалы и формирует политическую культуру. 106 Архетип «Президент – отец американской нации» является одним из компонентов американского правового мифа. Президент олицетворяет весь американский народ, подобно тому, как для англичан таким олицетворением являются король или королева. По словам Уильяма Тафта, 27-го президента США, президент есть «личностное воплощение и представитель достоинства и величия последних» [2, с. 21]. Это говорит о политикорелигиозной роли американского президента, который таким образом является не только политическим лидером, но и служителем государственного культа и пророком для своего народа. Данная точка зрения сближает политический дискурс, в котором понятие президентства заложено изначально, с религиозным, что позволяет говорить о дополнительных критериях анализа текстов, с учетом специфики каждого типа дискурса. 1. Для исследования взяты речи следующих президентов США: Авраам Линкольна [3, http://www.bartleby.com/124/pres31.html] и Франклин Рузвельта [4, http://www.religare.ru/2_1555.html]. 2. Выбор обусловлен принадлежностью этих поистине «культовых» для американского народа личностей к разным историческим эпохам, и анализ их инаугурационных речей должен отразить ту проблематику, которая господствовала в сознании американцев на момент вступления в должность президентов. Также представляется возможным установить параллели между вопросами, затронутыми президентами, и проследить за схожими особенностями идейного наполнения текстов. Рассмотрим эти особенности в русле исследования явлений политической интердискурсивности. Инаугурационная речь Авраама Линкольна (президентский срок 1861 – 1865) с первого взгляда поражает своим объемом и длиной предложений (в сравнении с речами других президентов). Это обусловлено, на наш взгляд, не столько красноречием президента-«освободителя», сколько проблематикой его выступления (ибо данная речь – скорее, выступление на определенную тему, а не просто вступление в должность с принесением клятвы государству). Вспомним исторические условия инаугурации Линкольна: он был противником распространения рабства, и его победа на выборах ещё более разделила и без того воюющий народ. Ещё до инаугурации 7 южных штатов по инициативе Южной Каролины объявили о своём выходе из состава США. В феврале 1861 года конституционный конгресс в Монтгомери (Алабама) провозгласил создание Конфедеративных Штатов Америки, противопоставляющих себя в борьбе аболиционистскому Северу. В своей речи Линкольн призывал к мирному решению конфликта и восстановлению единства Соединённых Штатов. Однако выход уже был осуществлён, и Конфедерация усиленно готовилась к военным действиям. Подавляющее большинство представителей южных штатов в Конгрессе США покинуло его и перешло на сторону Юга. 107 Таким образом, круг проблем, освещенных Линкольном, сводится к следующим вопросам: сецессия (выход из состава США) южных рабовладельческих штатов и создание Конфедерации, в связи с этим событием важность Союза штатов, основанная на правовых документах, в частности – Конституции; рабовладение и отношение к бегствам рабов, обоснованность наказания за побег; необходимость прекращения Гражданской войны. Главная идея Линкольна – обратившись к документам, лежащим в основе государственности США, «напомнить» американским гражданам о необходимости единства, являющегося неотъемлемой чертой нации. Бросается в глаза большое количество обозначений сакральных документов (the Constitution of the United States, the Declaration of Independence, the Articles of Association, the Articles of Confederation), упоминаний отцов-основателей (founding fathers), юридических понятий и их характеристик (the rights of the States, lawgiver, jurisprudence, clause, legal, constitutional rights, amendments), наименований политических строев (democracy, anarchy, despotism). Упоминаются фундаментальные ценности американской демократии: «Intelligence, patriotism, Christianity, and a firm reliance on Him who has never yet forsaken this favoured land are still competent to adjust in the best way all our present difficulty.» Также следует отметить формальную соотнесенность речи со структурой правовых документов, например, такого предложения: «No person held to service or labour in one State, under the laws thereof, escaping into another, shall in consequence of any law or regulation therein be discharged from such service or labour, but shall be delivered up on claim of the party to whom such service or labour may be due.» Таким, образом, целесообразно заключить, что данные примеры созданы под влиянием юридического дискурса, что обусловлено тем фактом, что Линкольн занимался адвокатской деятельностью и был прекрасно «подкован» в юридическом плане. Гражданская война побудила Линкольна к привлечению вопросов военного дискурса: «Suppose you go to war, you can not fight always; and when, after much loss on both sides and no gain on either, you cease fighting, the identical old questions, as to terms of intercourse, are again upon you.» Здесь также затронут бытовой дискурс, когда Линкольн сравнивает отношения штатов с отношениями супругов, на базе принципа единства тех и других: «A husband and wife may be divorced and go out of the presence and beyond the reach of each other, but the different parts of our country can not do this. They can not but remain face to face, and intercourse, either amicable or hostile, must continue between them. Is it possible, then, to make that intercourse more advantageous or more satisfactory after separation than before? Can aliens make treaties easier than friends can make laws? Can treaties be more faithfully enforced 108 between aliens than laws can among friends?» Наконец, Линкольн касается религиозной проблематики, подкрепляя фундаментальные ценности американской нации поддержкой Всевышнего (стоит заметить, Линкольн был атеистом): «If the Almighty Ruler of Nations, with His eternal truth and justice, be on your side of the North, or on yours of the South, that truth and that justice will surely prevail by the judgment of this great tribunal of the American people.» В данном примере прослеживается метафора божественного определения президента как наместника Бога на земле, который является главным «Президентом» всех стран (the Almighty Ruler of Nations). Следуя канону жанра, Линкольн заканчивает свою речь на возвышенной ноте, говоря о том, что Союз поет в унисон (т.е. един и неделим: «yet swell the chorus of the Union by the better angels of our nature»), тем самым призывая сограждан обратиться к своему внутреннему миру, своей нравственности для создания «более совершенного союза». В инаугурационной речи Линкольна господствует, на наш взгляд, правовой дискурс, что обусловлено незыблемым приоритетом документов, лежащих в основе американского государства, а также специализацией самого Линкольна (адвокатская деятельность), которая позволила ему свободно оперировать юридическими (но общеизвестными) понятиями. В целом речь характеризуется информативностью по сравнению с другими речами, представленными ниже, т.к. апеллирует к разумному осмыслению поставленных вопросов, и по этой причине кажется более содержательной (тогда как экспрессивность речей других политиков направлена на убеждение на основе солидарных со слушательскими эмоций). Франклин Делано Рузвельт (президентский срок 1933 – 1945) вступил в должность 4 марта 1933 года, произнеся речь, признанную образцом ораторского искусства. Исторической предпосылкой для выбора круга проблем, освещенных Рузвельтом, послужила, разумеется, Великая депрессия, поразившая США в октябре 1929 г. Паника охватила не только рядовых американцев, но и весь деловой мир Штатов. От только что избранного президента ожидали решений, способных вызволить страну из бездонной пропасти, на краю которой она балансировала. В этих условиях ставка была сделана на то, что Рузвельту удастся использовать всю свою уверенность в конечном успехе для успокоения нации. Рузвельт начинает речь с объявления дня инаугурации днем «освящения». Эта метафора пересекается с религиозным дискурсом: имеется в виду освящение Святых даров (хлеба и вина), что является центральным моментом христианской литургии. В политическом дискурсе метафора означает наступление необходимости «говорить всю правду, открыто и смело» («the whole truth, frankly and boldly»). Рузвельт предпринимает попытку объяснить причины кризиса в стране, обозначая конкретные сферы 109 экономики, потерпевшие крах: «Values have shrunk to fantastic levels; taxes have risen; our ability to pay has fallen; government of all kinds is faced by serious curtailment of income; the means of exchange are frozen in the currents of trade; the withered leaves of industrial enterprise lie on every side; farmers find no markets for their produce; and the savings of many years in thousands of families are gone. More important, a host of unemployed citizens face the grim problem of existence, and an equally great number toil with little return.» Этот пример демонстрирует тесное взаимодействие политики с экономическим дискурсом, обусловленное текущей ситуацией в стране. Пересекаясь с военным дискурсом, политическая речь характеризует курс действий по ликвидации последствий Великой депрессии четкой направленностью. Такие лексические примеры, как the lines of attack, stern performance of duty, this great army of our people, a stricken (=attacked) nation, to wage a war against the emergency, invaded by a foreign foe, проводят параллель между внешней угрозой (которая в 1933 г. была уже не за горами) и внутренними проблемами, атаку которых необходимо отразить немедленно и бесповоротно. К политико-религиозному дискурсу относится пассаж об основополагающих ценностях американского народа, заложенных в тех самых сакральных документах незыблемыми отцами-основателями: «Yes, the money changers have fled from their high seats in the temple of our civilization. We may now restore that temple to the ancient truths. The measure of that restoration lies in the extent to which we apply social values more noble than mere monetary profit.» Сравнивая фундаментальные идеи американской цивилизации с сокровищами, хранящимися в заалтарной тайне, Рузвельт придает этим идеям первостепенную важность, ставя их в приоритет всем остальным меркантильным принципам. Традиционные национальные ценности проявляются в единстве народа, его верности этим ценностям и соблюдении правил, законов (главное – Конституции). Рузвельт мобилизует «и стариков, и молодежь» на исполнение долга перед государством, имеющим общую цель – «гарантировать полноценную и стабильную жизнь страны». Стандартом жанровой интердискурсивности завершает Рузвельт свою речь: заручившись божественной поддержкой, воспитав в себе дисциплинированность к исполнению намеченного курса и доверившись разумному лидеру, нация сможет исполнить свою «американскую мечту» о торжестве демократии («In this dedication of a Nation, we humbly ask the blessing of God. May He protect each and every one of us. May He guide me in the days to come»). Инаугурационная речь является неотъемлемой частью ритуального политического события и представляет собой политический перфор- 110 матив. Особенностью временной отнесенности данного жанра является «вечное настоящее», что отражается в специфике его тональности и словаря. В результате анализа инаугурационных речей Авраама Линкольна, Франклина Рузвельта и Барака Обамы определены основные постулаты американской гражданской религии: 1. Бог существует. 2. Его воля может быть выявлена и реализована через демократические процедуры. 3. Америка – это главный инструмент Бога в современной истории; американцы, Богом избранный народ, новый Израиль: он совершил исход через океан и создал «град на холме», который служит путеводной звездой для наций, избравших путь демократии. 4. Нация – это главный источник самоидентификации для американцев как в религиозном, так и в политическом смысле. На символическом уровне постулаты гражданской религии воплощаются в следующих идеальных символах: а) сакральные тексты: Американская Конституция, Декларация независимости, речь Линкольна; б) особая публичная политическая риторика (God-talk, God words), используемая в инаугурационных речах президентов, их обращениях к Конгрессу, публичных выступлениях политических лидеров и т.д.; в) понятийная символика (American Dream, Freedom, Pursuit of Happiness, prosperity etc.). В особую группу можно выделить людей, являющихся символами американской национальной культуры: отцы-основатели (Founding Fathers), первые президенты, президент-освободитель Линкольн и т.д. Во всех речах очевидно стремление каждого президента объявить о начале новой эры (Нового Курса у Рузвельта). Однако все выступающие считают необходимым построить свой курс (и свою речь) по канонам, заложенным основателями государства. Поэтому в речи каждого выступающего прослеживается набор референций и аллюзий на те или иные прецедентные тексты этого жанра политического дискурса. В этой связи разрабатывается определенная модель инаугурационной речи, которая предусматривает рассмотрение насущных проблем (с подкреплением примерами из истории страны), тезисный план будущих реформ, а завершается речь своеобразным благословлением нации на совершение этих реформ, что сближает политическую коммуникацию с религиозной. Во всех речах содержится призыв к единству американской нации, к истории страны как своеобразному путешествию, которое начали отцы-основатели (Founding Fathers), заложившие ценности единой нации справедливости и возможности (justice and opportunity). 111 Библиографический список 1. Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: Учебное пособие. – М., 2006. – 136 с. 2. Campbell K.K., Jamieson K.H. Inaugurating the presidency // Form, genre and the study of political discourse. – Columbia, 1986. Электронные ресурсы 3. Легойда В.Р. Гражданская религия: pro et contra, 2003. Режим доступа: http://www.religare.ru/2_1555.html 4. Линкольн Авраам. Первая инаугурационная речь 4 марта 1861г. – 2005. Режим доступа: http://www.bartleby.com/124/pres31.html Э.В. Седых К КОНЦЕПЦИИ АНГЛИЙСКОГО РОМАНТИЗМА Романтизм как литературное направление возник в Англии на рубеже XVIII и XIX столетий, отразив разлад мечты и действительности. Художественным принципом романтизма стало изображение самоценной личности, живущей своим неповторимым, индивидуальным внутренним миром. Этот идеальный мир личность творит сама, с помощью своего воображения. Этот идеальный мир есть выражение неповторимого душевного склада самого автора. С этим связан лирический характер творчества романтиков; лиризм выливается в поэтические формы особого музыкального звучания. Романтическая личность противопоставляла свой внутренний идеальный мир внешнему объективному миру. В своём неприятии реальности и в поисках должного существования, в утверждении идеала мечты романтики обращались либо к прошлому (эпохи античности, средневековья, Возрождения), либо к утопическим представлениям о будущем. В эстетике романтизма большое место занимает возвышенное и прекрасное. Правда жизни для романтиков состояла в пересоздании реальности с помощью поэтической фантазии. Полёт фантазии требовал обращения к особым художественным средствам: метафоре, символу, аллегории, гротеску. Романтики считали воображение высшей формой познания, а поэзию – самой важной формой человеческой активности. Искусство было откровением, поэтическое воображение с помощью интуиции проникало в таинственный мир красоты. Английские романтики хотели видеть красоту в правде и правду в красоте. Романтиков интересовал внутренний мир человека с его чувствами, думами и переживаниями, которые открывали нравственные ценности в 112 его душе. Они обращались к природе, в которой искали гармонию и красоту, и к старинным преданиям и легендам. Среди жанров романтической литературы основное место занимала лиро-эпическая, философскосимволическая поэма, для которой характерны особая эмоциональная атмосфера высоких чувств и страстей, искренность, повышенная метафоризация, символизм, поэтика контрастов, впечатление новизны, сближение трагического и комического, парадоксальное сочетание разнородных деталей, свободная композиция. Романтики устремлялись в прошлое, в глубь веков, в средневековье с его архаичностью с целью открытия новых неизведанных миров красоты и гармонии. В поисках выразительных средств они изучали фольклорные традиции своей страны и мировые мифологии; их произведения отличались национальным колоритом и мифопоэтичностью, несли в себе разнообразную символику и богатую образность. Произведениям романтиков были присущи отличающие их от предшествующей литературы глубокая философичность и метафоризация мира, основанная на идее романтического синтеза искусств. Одним из первых английских романтиков был поэт-художник Уильям Блейк (1757-1827), чьё стремление к непосредственности воплотилось в образе лирического героя с детски чистым и вместе с тем острым восприятием действительности. Ему было присуще особое видение мира как сочетания реальных фактов и невидимых мистических сил. Он создал собственную мифологию, космологию и Библию в рамках «перевёрнутого мира». Его книги повествуют о противоположных состояниях человеческой души («Песни Неведения», «Песни Познания», «Бракосочетание Ада и Рая»); являются своего рода «пророчествами» («Иерусалим», «Мильтон», «Европа», «Америка»). Блейк выступал против всякого рода ограничений, которые рассматривал как порождения зла, и против разума, который «замораживал» человеческие чувства, в том числе, и радость («Четыре Зоаса»). Он относился к революции как к возможности освобождения от сковывающих духовное развитие человека цепей, приветствуя свободу духа, раскрепощённого во имя творения красоты на космическом уровне («Французская революция»). Он считал внешний мир символом реальности невидимого духовного мира; рассматривал Вселенную (и Вселенную Духа) как единое органичное целое. Именно на этих посылках строит все свои произведения Блейк: когда он пишет о явлениях реальной жизни, он описывает на самом деле явления жизни духовной. Творчество Блейка – сложнейшее явление в английском романтизме. Он был одновременно поэтом, художником, философом, печатником собственных иллюминированных книг, по своей красоте напоминавших средневековые манускрипты; ему было дано проникнуть в законы миро- 113 здания и человеческого духа. Свои философские идеи он выражал в поэмах и стихотворениях, а чтобы сделать их символику более понятной, он дополнял стихи иллюстрациями в виде гравюр, акварелей, рисунков. Это были иллюстрации особого рода; они выявляли две параллельные линии творчества поэта: то, что не могло быть выражено словами, воплотилось в декоративно-пластических формах, в колористических обрамлениях страниц. Только с учётом взаимосвязи поэзии и живописи можно понять истинную суть произведений Блейка – внешне простых, внутренне бесконечно сложных и глубоких. Кроме живописи поэмы Блейка по своей стилистике близки к музыке. Он сочинял мелодии к стихам и исполнял свои поэмы-песни в кругу друзей. Чувство мелодии пропитывает «Песнь менестреля» и «Безумную песню» из «Поэтических набросков», «Предоставь меня печали» из «Острова на луне», «Колыбельную» и «Я слышал ангела пенье» из «Манускрипта Россетти». Опираясь на античные и библейские мифы, английские легенды и работы шведского мистика Сведенборга, Блейк разработал свою систему образов-символов, свою мифопоэтику, которая отличается особой точкой зрения на природу, необычной концепцией воображения. Его воображение – созидающая сила, с помощью которой можно проникнуть в тайны бытия и Вселенной. Благодаря воображению и божественному видению человек становится поэтом, пророком, визионером, способным познать вечность. Блейковское поэтическое воображение, основанное на духовном озарении, «четырёхмерном видении» мира, превратилось в основную категорию эстетики романтизма, которая нашла причудливое выражение в творчестве поэтов-романтиков начала XIX века и прерафаэлитов (особенно У. Морриса). Романтизм получил развитие в творчестве поэтов «озёрной школы» (другое название – «лейкисты» – из-за их проживания в Озёрном крае): У. Уордсворта, С. Колриджа, Р. Саути. Отвергнув просветительскую веру в разум, они провозгласили культ чувств, воспевали уходящий мир патриархальной жизни. Поэты «озёрной школы» изменили технику стиха, возродив метрику балладной поэзии и версификацию эпохи Возрождения и XVII века. Описательной и дидактической поэзии XVIII века романтики противопоставили лирико-эпические поэмы и медитативные стихи. В Предисловии ко 2-му изданию «Лирических баллад» (1800) Уордсворта и Саути был выдвинут манифест романтизма. В нём говорилось о необходимости выбирать события обыденной жизни и изображать их в свете поэтического воображения, в необычном аспекте. Предметом поэзии должна была стать вольная сельская жизнь, ибо в ней с большей непосредственностью проявляются человеческие страсти и жизнь сердца. В бытии про- 114 стых людей страсти сливаются с красотой и постоянством природы. В их языке заключены красота и философская значительность. Уильям Уордсворт (1770-1850) открыл возвышенное и прекрасное в душе человека, подчёркивал особые нравственные и поэтические преимущества жизни на лоне природы («Лирические баллады»). Тема природы – главная в его творчестве. Созерцание природы вызывает у него особое настроение, которое помогает легче нести бремя бытия. В его стихах ощущается романтическое слияние лирического героя с природой («Строки, написанные близ Тинтернского аббатства»). За впечатлениями для поэм он часто отправлялся в «живописные» путешествия. Именно поэтому его поэтические творения живописны, наполнены ароматами и звуками природы («Нарциссы», «Водопад»). Уордсворт пишет крупными яркими мазками не только стихи, посвящённые природе, но и философские поэмы, содержащие тонкий психологический анализ внутреннего мира поэта («Прелюдия», «Прогулка»). Уордсворт обращался и к образам детей, считая, что в детстве человек близок к божественному началу, к природе; что детскому сознанию свойственно романтическое поэтическое воображение (стихотворения «Мечты бедной Сьюзен», «Нас семеро»). Тема любви в целом не характерна для поэтического наследия Уордсворта, который старался избегать сильных чувств и страстей, считая, что романтическая любовь загадочна; это – страсть, исполненная тайны. Любви посвящён только лирический цикл «О Люси», но здесь главным оказывается поэтизация жизни природы. Женщина Уордсворта – воплощение красоты природы, образ далёкой родины, по которой томится лирический герой. Для творчества поэта характерны также мотивы героизации жизни (цикл «Сонеты, посвящённые свободе») и эстетизации красоты, имеющие место в его «артуровских» поэмах («Египетская Дева»). Сэмуэл Тейлор Колридж (1772-1834), вслед за Блейком, сделал важные шаги на пути к новой романтической эстетике, особое место в которой занимал поэтический образ. Образ как осязаемое выражение подсознательных импульсов и как основной носитель смысла, по его мнению, играл немаловажную роль в творческом процессе. Уже в ранней лирике возникают темы и образы, характерные для его зрелой поэзии. В поэме «Эолова арфа» центральный образ – музыкальный инструмент, издающий мелодичные звуки под порывами ветра, – становится метафорой человеческого духа, движимого порывом вдохновения. Этот образ дал Колриджу возможность выразить идеи о сущности воображения, о следовании в своём творчестве правде жизни и необходимости эмоционального воздействия на чувства читателей. Колридж стремился воспроизвести в поэмах сверхъестественные, мистико-романтические образы («Баллада о Чёрной Даме», «Могила ры- 115 царя»). Он блистательно играл в игры с собственным воображением, наделяя плотью и кровью свои самые причудливые и фантастические вымыслы, делая их убедительными и правдоподобными. Самыми значительными творениями поэта были «средневековые» поэмы «Кристабель», «Сказание о старом мореходе», «Кубла Хан, или Видение во сне» и «Ода к спокойствию», знаменующая уход поэта в свой внутренний мир, далёкий от славы и интриг общества, наполненный интенсивной работой мысли и развитием чувств. В «Кристабель» проявился интерес поэта к готике; здесь воссоздаётся атмосфера жизни старинного замка. Поэма пропитана старинными преданиями, погружающими читателя в атмосферу тайны, ощущения непостижимых сил, стоящих за видимым миром. В поэме имеет место музыкальная синестезия, возникающая в описаниях колокольного звона, который разносится в горах (единение природы и искусства). Поэма «Кубла Хан» основана на образе слышащего райские напевы поэта-пророка. Чертоги Кубла Хана ассоциируются с садами Эдема – местом бесконечных радостей, недоступных человеку. Почувствовать и воспроизвести эти радости в своих творениях может лишь пророк, озарённый светом вдохновения. Именно в момент снисхождения на поэта вдохновения он творит свой воображаемый мир, создаёт собственную сказку. В «Сказании о старом мореходе» воплощена мысль о том, что люди сами бросают вызов природе, пробуждая её таинственные, иррациональные силы, которые мстят им за их преступления перед миром гармонии и красоты. Герой поэмы – много повидавший на своём веку мореход, который не перестаёт удивляться красоте мира, осознавая свою вину перед ним, заново открывая картины природы, поражающие его воображение. Поэзия Колриджа синкретична в своей основе; она объединяет музыкальные, словесные и живописные возможности передачи чувств, настроений, состояний человеческой души. Для его поэзии характерны богатство и яркость красок, удивительная верность в выборе цветовой гаммы и музыкальной фразировки, тщательная шлифовка зрительных образов. Роберт Саути (1774-1843) писал как исторические драмы в стихах («Уот Тайлер») и эпические поэмы, наполненные духом свободы («Жанна д’Арк»), так и баллады на средневековые темы, в которых выражены религиозные идеи и представлены сверхъестественные образы и ситуации. Эволюция Саути от бунтарских настроений к мистике отразилась в поэмах «Талаба-разрушитель», «Мэдок», «Проклятие Кехамы», «Родерик, последний из готов». Он также писал лирические поэмы («На смерть принцессы Шарлотты») и лирические и юмористические стихотворения. Именно Саути явился инициатором переиздания книги Мэлори «Смерть Артура», которая оказала влияние на возрождение интереса к легендам о короле Артуре в начале XIX века. 116 Против патриархальности поэтов «озёрной школы» выступило второе поколение романтиков – Дж. Г. Байрон, П. Б. Шелли, Дж. Китс, которые приблизились в своём творчестве от романтизма к эстетизму. Джордж Гордон Байрон (1788-1824) был «властителем дум» для своего времени; он стал идеалом романтического поэта, наделённого неземной красотой. Для современников он представал в виде полу-Аполлона, полу-Мефистофеля. Творец тонкой интимной лирики (цикл «Еврейские мелодии», созданный по мотивам Библии и положенный на музыку И. Натаном и И. Брэмом), политических поэм («Английские барды и шотландские обозреватели»), лиро-эпических поэм («Паломничество Чайлд Гарольда»), философских драм (мистерия «Каин»), романа в стихах («Дон Жуан»), Байрон создал образ героя-бунтаря, восстающего против несправедливости жизни, ханжеской морали общества и самого Бога. В «Дон Жуане», где переплетаются любовная и политическая линии, поэт сатирически изображает английское общество, ослеплённое жаждой наживы и скованное сословными предрассудками. Прослеживая процесс воспитания чувств личности в обществе, он приходит к реалистическому методу изображения. Байрон выступал с саркастическими нападками на современную литературу за пренебрежение к жизненной правде и обращение к мистике. Он вёл литературную полемику с поэтами «озёрной школы», пытаясь утвердить в своих произведениях суровую правду бытия. В духовной атмосфере осознания разрыва между мечтой и реальностью Байрон создал «восточные поэмы», повествующие о проблемах свободной, обуреваемой страстями романтической личности в её непримиримом столкновении с обществом («Гяур», «Корсар», «Лара», «Осада Коринфа»). Теме одиночества мятежной личности посвящена живописная философскосимволическая драма «Манфред». Это поэма о внутреннем мире героя, размышляющего над своей жизнью, разворачивающаяся на фоне величественной альпийской природы. В творчестве Байрона сильнее, чем у других романтиков, выразились трагизм и драматизм эпохи (поэма «Шильонский узник», стихотворение «Прометей»). Все герои Байрона стремятся вырваться из рабства собственных духовных оков, обрести свободу и даровать её другим. Они чувствуют свою духовную миссию на земле – служить проводниками того, что было, и быть пророками того, что будет. Это не мечтатели и созерцатели жизни, а созидатели, личности, знающие, чего они хотят, к чему стремятся. В центре художественной системы Байрона находится личность, не желающая смириться с бездуховностью прозаической действительности; личность неповторимая, творящая собственное бытие духа. «Байронический» герой – мятущаяся личность, бунтующая против всех установлений, сковывающих свободу, разочарованная и одинокая, ищущая самоутверждения в ин- 117 дивидуальном действии, – оказал большое влияние на всю европейскую литературу XIX века. Перси Биши Шелли (1792-1822) как поэт и мыслитель был устремлён в будущее; его поэзию отличает вера в утверждение единения человека с природой. В его героической поэзии возникает новый тип героя, безраздельно отдающего себя служению человечеству (поэма «Освобождённый Прометей»). В его лирических поэмах героическим темам соответствует изображение могучих сил природы («Ода западному ветру»). Космические просторы, бури, потоки – такова стихия его лирических шедевров. Природа в стихах Шелли предстает в бурном движении и непрестанном изменении. Его лирика наполняет душу чувством витиеватой красоты и печально-возвышенной романтики. В его лирических стихах слышится музыка непостижимо далёкого, но возможного счастья. В них воплощаются идеи эстетического наслаждения природой, гармонии природы и искусства («К жаворонку»). Образ героя-одиночки Шелли, каковым являлся и сам поэт, включал в себя обладание знаниями в области философии, истории, этики, искусства, литературы, мифологии, психологии, естественных наук. Это был человек, намного опередивший свою эпоху, обладающий внутренней сложностью, совершенствующий свою интеллектуальную красоту. Шелли призывал в своих поэмах к возвышающему воздействию на читателей, подсказанному созерцанием красоты. Он относился к женщине как к спутнице жизни, воплощению нравственного и эстетического идеала. Именно поэтому многие его главные герои – женщины («артуровские» поэмы «Королева Мэб», «Гвиневра»). Суть творчества Шелли – стремление к духовной свободе, без которой немыслим союз добра, красоты, истины, способный возродить человечество. Через его творчество красной нитью проходит мечта о божественной одухотворённой красоте, неразрывно связанной с его идеалами золотого века человечества. В своих стихах («Гимн интеллектуальной красоте», «Озимандия») – образных, абстрактных, одухотворённых, живописно-скульптурных, мистических – он искал землю обетованную, где сосуществовали бы идеал и реальность, прошлое и настоящее; торжествовало бы поэтическое вдохновение. Поэтика Шелли – поэтика сложной метафоры и символа, которые развиваются по законам ассоциативного мышления. В его стихах, изобилующих готическими пейзажами и дикими ландшафтами, природные сущности (горы, море, туманы, грозы, бесконечные дали) обретают символический смысл. Будучи «пейзажным лириком», Шелли преуспел в области одушевления природы. Символы в его поэзии повторяются, вступая в новые сочетания, очеловечиваются, приобретают индивидуальные черты 118 и сопоставляются с явлениями внутренней жизни человека, что придаёт его поэзии духовность. Таким образом, в творчестве Шелли соединились важнейшие аспекты английского романтизма: философичность, метафоричность, понятие героического, интерес к внутренней жизни человека, культ поэзии, красоты и неограниченных познавательных возможностей личности, доступных ей благодаря силе воображения, символизм, живописность, музыкальность. Джон Китс (1795-1821) вдохновенно воспевал радость бытия, красоту природы и эстетизм. Он был увлечён творением искусства, своего рода высокохудожественным ремесленничеством: он умел мастерски живописать и декорировать. Поэзия для Китса была средством ухода от реальности в мир искусства и воображения, который был более реален, чем жизнь («Ода соловью», «Ода греческой вазе»). Соловей или ваза превращались у него в иные сущности; становились частью магического мира; символизировали идеальную красоту, неизменную в контексте истории. Во всех поэмах Китс проводит мысль, что мир меняется, а красота остаётся: «a thing of beauty is a joy for ever» (из поэмы «Эндимион» о знаменитом своей красотой юноше из греческих мифов, которого богиня Диана погрузила в вечный сон и навещала в пещере в течение 30 лет). В поэмах он использует особую лексику, обладающую культурно-историческим колоритом, в частности, средневековым («La belle dame sans merci» – «Прекрасная жестокосердная дама»). Стихи Китса различны по тональности, настрою, эмоциональной атмосфере; мир его поэзии населён мифологическими, героическими, фольклорными образами. Китса привлекало всё прекрасное и поэтичное; он воспринимал красоту как абстрактное понятие, не присущее реальности. Красота, по его мнению, принадлежала миру искусства и воображения, миру вдохновения, исходящего из сердца поэта, создающего произведение искусства, воплощающего красоту в жизнь посредством собственного видения. Для Китса целью поэзии было открыть красоту, пережить её и дать пережить другим. Одним из достижений китсовского поэтического мира была изысканная чувственность образов. Рисуемый Китсом поэтический пейзаж насыщен запахами, звуками, красками; обладает рельефностью, ёмкостью благодаря системе взаимодействующих зрительных, звуковых, осязательных, вкусовых и обонятельных ассоциаций. Синестезийность китсовских описаний вытекала из стремления к «прекрасной чрезмерности», из желания учиться у старых мастеров изображению каждого явления, предмета детализированно, со всеми подробностями. В изображении покоя, равновесия воплощены и скульптурная неподвижность, и скрытая возможность движения («Сон и Поэзия»). У Китса было пластическое чувство слова. Он ощущал образ как пространство, которое предстоит замкнуть совершенной формой; и, в то 119 же время, замкнутое, оно оставалось бесконечным и беспредельным («Море», «Яркая звезда»). Для него прекрасное существовало повсюду: и в стрёкоте кузнечика, и в песне сверчка («Кузнечик и Сверчок»), и в потрясении человека, переживающего мгновенность бытия на берегу океана вечности («Гомеру»). Китс предпочитал оставаться на грани двух миров, ибо только оттуда было возможно узреть прекрасное. Зыбкая грань между сном и явью, бытиём и небытиём, – именно здесь опыт жизни встречался с воображением, и на уровне предугадывания, вещего видения сквозь дрёму и темноту ночи в живописной яркости проступала реальность, расцвеченная воображением, декорированная тонко выписанными деталями, богатым орнаментальным языком, цветовой образностью («Канун Святой Агнессы», «Канун Святого Марка»). Китс питал страстную любовь ко всему эстетическому, увлекался колористикой и словоживописью; его влекло к описанию изменений человеческих настроений и смены времён года. Он, будучи непревзойдённым мастером стиха, обладал умением соединить воедино слово и рисуемую при помощи слов картину – живописать словом, создавать пейзажные и портретные полотна в контексте литературного текста. В этом отношении он повлиял на творчество прерафаэлитов и У. Морриса; а его увлечение эстетизацией художественного текста стало основой для эстетического движения конца XIX века, явилось предтечей теории «искусства для искусства» О. Уайлда. Поэтом-романтиком начала XIX века был и писатель Вальтер Скотт (1771-1832), поэмы которого живописуют средневековые нравы и обычаи. Его поэзия представляет собой синтез романтики и историзма. В ней реальность сочетается с фантастикой; черты и факты истории средневековой Шотландии и Англии переплетаются с вымыслом («Песнь последнего менестреля»). Для его творчества характерны описания замков и их развалин; пейзажные описания природных ландшафтов и скал; детальные описания объектов материальной культуры: зданий, предметов быта, одежд, оружия; живописно-декоративные характеристики персонажей и воссоздание колорита эпохи. Аллюзии и образы легенд о короле Артуре в творчестве Скотта свидетельствуют об его обращении к кельтской мифологии («Дева Озера»), к шотландскому фольклору («Песни шотландской границы»), к роману Т. Мэлори «Смерть Артура» («Мармион»). В поэме «Свадьба Трайермейна» поэт соединяет традиционный материал артуровских легенд с мотивами сказки о Спящей Красавице и с собственными фантазиями (история любви Артура и Гвендолин). Сюжетные линии, связанные с приключениями Роланда и Артура, выстроены параллельно, в соответствии с моделью рыцарского романа (странствующий рыцарь в волшебном замке). При описании Круглого Стола в Камелоте Скотт вводит сатирические элемен- 120 ты (ироническое отношение к любовным похождениям Артура, «оправдание» адюльтера). Следует заметить, что поэмы Скотта оказали влияние на артуриану середины XIX века. Поэтов-романтиков привлекало всё мистическое, волшебное, чудесное, средневековое. Однако они создавали образы персонажей в рамках собственной эстетики. В их интерпретации герои становились поборниками сильных страстей, обладателями сложного, противоречивого внутреннего мира. Кроме того, литературе романтизма была свойственна живописность, визуальность. Наиболее широко принцип живописности воплотился в творчестве поэта-художника Блейка; в поэтических пейзажах Уордсворта, Колриджа, Китса, Шелли; в «исторических» поэмах Скотта. Всем им была присуща «живописность» поэтического мышления. Романтическая поэзия «освоила» не только всю цветовую палитру, – она использует цвет света, полусвета, тумана, воздуха, тени, полутени; сама композиция становится колористической. Романтики первой половины XIX века видели в поэзии средство поведать людям об основах мироздания и бесконечности, дать всеобъемлющее знание, синтезирующее в себе все достижения человечества. Романтизм как мощнейший культурный сдвиг стал самым радикальным разворотом к первоистокам – к «синкретизму». Основным законом бытия романтики признали всеобщую изменчивость, что повлияло на развитие эстетической и художественной мысли XIX и XX веков. Романтики охотно воспринимали идеи средневековья и христианства, акцентировавшие внимание на внутреннем мире человека. Центральным объектом романтизма стала духовная жизнь личности; сферой романтизма – таинственная сфера души, из которой произрастают стремления к лучшему и возвышенному, воплощаясь в идеалах, создаваемых фантазией художника. Романтики мечтали о прекрасных, добрых, милосердных людях; гармонии человека и мира; единстве всего человечества; жизни как свободе и счастье; героическом подвиге во имя человечества; расцвете духовного богатства личности и реализации всех её возможностей. Ю.Г. Тимралиева ГАЗЕТНЫЕ НЕОЛОГИЗМЫ КАК ОТРАЖЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ НАЦИИ (НА ПРИМЕРЕ НЕМЕЦКОЯЗЫЧНЫХ СМИ) Неологизмы (Neologismen, Neuwörter) – новые слова или выражения, свежесть и необычность которых ясно ощущается носителями данного языка [4]. 121 В развитых языках ежегодно возникают десятки тысяч неологизмов. Их судьба различна. Одни прочно входят в нашу жизнь, становятся частью словарного состава языка, активно используются в разных коммуникативных сферах или подхватываются представителями определенных групп/слоев населения, закрепляются за определенными функциональными стилями; другие не получают широкого распространения, оставаясь принадлежностью индивидуального стиля. В первом случае речь идет об общеязыковых неологизмах, во втором – об авторских (индивидуальностилистических, окказиональных) образованиях. Общеязыковые неологизмы, как правило, возникают с появлением новых предметов/ открытием новых явлений, чаще всего стилистически нейтральны и, будучи полностью освоенными языком, со временем перестают быть неологизмами: Fernseher, Sputnik, Roboter, Staubsauger, Marketing. Авторские неологизмы создаются для придания речи особой наглядности, выразительности, образности, экспрессивности, для достижения определенного художественного эффекта: Pazifaschisten (E.Weinert), auszahlmeistern (B.Brecht). Авторские неологизмы, как правило, стилистически маркированы, более емки по смыслу, чем обычные слова, и по своей художественной значимости сходны с тропами. Они редко выходят за пределы контекста, их новизна и необычность со временем не утрачиваются. Общеязыковые неологизмы чаще всего возникают в официальноделовой, научной, обиходной сферах, индивидуально-стилистические – в художественных текстах. Особым образом появляются и функционируют неологизмы в рамках газетно-публицистического функционального стиля (Stil der Presse und der Publizistik). Именно в этой коммуникативной сфере индивидуальные авторские словоформы, созданные с целью привлечения читателя и оказания на него максимального эмоционального воздействия, нередко переходят в разряд общеязыковых, т. е. активно закрепляются в национальном языке и национальном сознании. Предложенные одним автором они подхватываются другими журналистами и читателями и быстро перекочевывают со страниц газет и журналов в народные массы. Подобные образования могут быть очень популярны и широкоупотребительны на протяжении определенного периода, пока связанное с ними явление общественной жизни затрагивает интересы большинства населения, а затем (по мере снижения его актуальности/ изменения к нему отношения) постепенно переходят в состав пассивной лексики или вовсе выходят из употребления. Другие проходят проверку временем и остаются в составе активной лексики долгие годы. Постепенно они теряют новизну и необычность, но сохраняют стилистическую маркированность (оценочность, экспрессивность), свойственную индивидуально-стилистическим неологизмам. 122 Почему же именно газетные авторские неологизмы так активно вливаются в нашу жизнь? Прежде всего, потому, что публицистика в сравнении с прочими стилями изначально имеет более широкую читательскую аудиторию и по своей природе призвана активно вмешиваться в нашу жизнь, формировать общественное мнение, оказывать воздействие не на одного отдельно взятого человека, а на массы, на общество в целом. При этом в газетно-публицистическом стиле значительно сильнее, чем в научном и официально-деловом стилях, проявляется авторская индивидуальность. Однако в отличие от поэта или писателя журналист проявляет себя не только как конкретная личность (со своими неповторимыми особенностями), но и как представитель общества, выразитель определённых социальных идей, интересов и т.д. Наконец, основной особенностью публицистического стиля является постоянное чередование экспрессии и стандарта, постоянный поиск новых экспрессивных средств выражения и постоянное превращение этих самых экспрессивных средств в стандарт. Именно в СМИ когда-то зародились, а позже перекочевали в разряд широко употребительных такие выражения, как kalter Krieg, eiserner Vorhang, schwarzer Freitag, soziale Kluft, Humankapital, Gastarbeiter. Таким образом, средства массовой информации активно влияют на языковое сознание общества, однако сами, в свою очередь, являются порождением этого общества, отражают изменения, происходящие в обществе. Недаром публицистику называют летописью современности. Каждая эпоха диктует свои требования и обогащает язык новыми словами. Именно в периоды наибольшей активности общественно-политической и культурной жизни нации приток новых слов, в том числе индивидуальностилистических неологизмов с выраженной экспрессивной окраской, особенно увеличивается. Если говорить о Германии, то в последние десятилетия два события общественно-политической жизни оказали наибольшее влияние на жизнь ее граждан: объединение в единое государство Западных (ФРГ) и Восточных (ГДР) Федеральных Земель со сменой политического строя на территории бывшей ГДР и вхождение Германии в Евросоюз и Еврозону. Именно с этими событиями было связано возникновение или переосмысление огромного количества слов и сочетаний. Например, в связи с объединением Германии в начале 90-х гг. XX века в немецкий лексикон прочно вошли такие слова и сочетания, как: alte Bundesländer (старые Федеральные Земли – территория бывшей ФРГ); neue Bundesländer (новые Федеральные Земли – территория бывшей ГДР); der Ossi (восточный немец – житель бывшей ГДР); der Wessi (западный немец – житель бывшей ФРГ); 123 der Besserwessi (сложное слово, образованное от основ Besserwisser (всезнайка) и Wessi; саркастичный намек восточных немцев на снобизм западных немцев по отношению к восточным территориям; было признано словом года в 1991 году); Dunkeldeutschland (досл. «Темная Германия»; саркастичнодискриминирующее обозначение новых Федеральных Земель, используемое западными немцами; происхождение слова связано с наличием двух букв D в названии бывшей ГДР (нем. die DDR)); Buschzulage (досл. «надбавки буше»; саркастичное обозначение надбавок к зарплате западногерманским администраторам и специалистам, приехавшим в новые Федеральные Земли для «поднятия экономики». В Германской империи данное слово означало финансовые льготы для немецких чиновников, работавших в колониях («буше»), таким образом, произошел перенос старого обозначения на новые реалии), Einheitsfrust (досл. «фрустрация от объединения»; обозначение ностальгии восточных немцев по жизни в ГДР) [1]. Среди переосмысленных слов стоит отметить слово die Wende. Данное существительное употреблялось в языке в значении «поворот, оборот». С объединением Германии на денотативную основу данной лексической единицы наслоились дополнительные оценочные коннотации, рождая в сознании граждан стойкие ассоциации с переменами, последовавшими вслед за объединением. Именно в этом переосмысленном (метафорическом) значении слово стало активно использоваться в языке, в том числе в составе многих сложных слов и сочетаний. Например: Wendewunder (значение слова связано с прекращением конфронтации между двумя частями Германии), Wendehals (политический вертишейка – человек, резко сменивший после объединения свои политические взгляды), vor/ nach / seit der Wende (до/ после/ с момента объединения) и т.д. Первое десятилетие нового тысячелетия ознаменовалось новым объединением – созданием Евросоюза и Еврозоны. 1 января 2002 года немецкие марки были заменены на евро. В этой связи в СМИ (журнал Focus) родилось и тут же стало одним из самых популярных слово der Teuro (саркастичное обозначение новой валюты; образовано от слов teuer (дорогой) и der Euro (евро); появление термина было вызвано резким удорожанием товаров и услуг при введении евро). Данное слово было признано словом года в 2002 году. Стоит отметить, что если на начальном этапе строительства Евросоюза в средствах массовой информации преобладали слова и сочетания с положительным оценочным компонентом: das Europäische Projekt, Europaidee, Europa der Nationen и др., то по мере нарастания проблем, связанных с функционированием Евросоюза, в прессе стало появляться все 124 больше неологизмов с отрицательными коннотациями: Eurokratie, Eurorettungsschirm, Euroapokalypse, Eurokollaps и т.п. Обратимся к прочим темам, волновавшим общество и активно обсуждаемым на страницах германских СМИ в последние десятилетия. Результатом этого обсуждения стали многочисленные языковые новообразования. Рассмотрим некоторые из них, признанные в разные годы словом года (Wort des Jahres) или антисловом/ недословом года (Unwort des Jahres) либо номинированные на это звание: • Социальная политика: Sozialabbau (досл. «социальное сокращение/разоружение»; выражение негативной оценки, связанной со свертыванием социальных программ; Wort des Jahres 1993); Entlassungsproduktivität (досл. «производительность, связанная с увольнениями»; отражение феномена роста производительности труда после увольнения сотрудников и выражение негативной оценки растущей безработицы; Unwort des Jahres 2005); Langlebigkeitsrisiko (досл. «риск долгожительства»; саркастичное обозначение, связанное с расчетами страховых компаний; синоним Todesfallbonus; номинация Unwort des Jahres 2005); Ehrenmord (досл. «почетная смерть»; переосмысление старого термина: смена позитивной коннотации (смерть при исполнении долга) на негативную (новый термин поднимает проблемы насилия в семье); номинация Unwort des Jahres 2005); Herdprämie (досл. «премия кухонной плиты»; слово поднимает проблему детских садов и является саркастичным обозначением пособия, выплачиваемого матерям в долгосрочном отпуске по уходу за ребенком; Wort des Jahres 2007); betriebsratsverseucht (досл. «зараженный производственным советом»; саркастичное обозначение, связанное с диффамацией интересов сотрудников предприятий; Unwort des Jahres 2009). • Внутренняя политика: Superwahljahr (досл. «год супервыборов»; Wort des Jahres 1994); Reformstau (досл. «затор в реформировании»; выражение критики, связанной с недостаточностью усилий политических лидеров по проведению необходимых реформ; Wort des Jahres 1997); Neiddebatte (досл. «дебаты зависти»; саркастичное обозначение, связанное с диффамацией общественных дискуссий о сверхприбылях топменеджеров; номинация Unwort des Jahres 2006); Wutbürger (досл. «взбешенный гражданин»; возникновение термина связано с реакцией граждан на строительство нового вокзала в Штутгарте; термин активно используется для обозначения граждан, эмоционально реагирующих на непродуманные политические решения; Wort des Jahres 2010); 125 alternativlos (досл. «безальтернативный»; критика политического руководства страны, связанная с негибкостью и жесткостью проводимой им политики; Unwort des Jahres 2010); marktkonforme Demokratie (досл. «демократия в соответствии с рынком»; критика политических решений, основанных на экономических интересах в ущерб демократическим ценностям; номинация Unwort des Jahres 2011). • Внешняя политика, терроризм: Kollateralschaden (досл. «коллатеральный ущерб»; резкая критика в адрес виновных в гибели мирных жителей в ходе военных действий; термин возник в период войны в Косово; Unwort des Jahres 1999); Gotteskrieger (досл. «воины Бога»; резкое осуждение кровопролития на религиозной почве; Unwort des Jahres 2001); Kreuzzug (досл. «крестовый поход»; переосмысление исторического термина в новых реалиях: критика политики США на Ближнем Востоке; номинация Unwort des Jahres 2001); Topterroristen (досл. «топтеррористы»; номинация Unwort des Jahres 2001); Arabellion (соединение корней arabisch и Rebellion; обозначение волны арабских революций 2011 года; номинация Wort des Jahres 2011). • Национализм, проблемы миграции: ausländerfrei (досл. «свободный от иностранцев»; осуждение политики национализма; Unwort des Jahres 1991); ethnische Säuberung (досл. «этническая чистка»; осуждение политики национализма; Unwort des Jahres 1992); Integrationsverweigerer (досл. «отказник от интеграции»; критика миграционной политики властей; номинация Unwort des Jahres 2010); Döner-Morde (соединение слов Döner-Laden и Morde; термин отсылает к деятельности праворадикальной группировки и осуществленной ею серии убийств на национальной почве; критика, связанная с недооценкой обществом масштабов проблемы и формальным подходом к ее разрешению; Unwort des Jahres 2011). • Финансовый кризис: Finanzkrise (досл. «финансовый кризис»; Wort des Jahres 2008); notleidende Banken (досл. «бедствующие банки»; саркастичное выражение, связанное с искажением причинно-следственных связей в финансовой сфере, в результате которого «виновники» финансового кризиса оказались его жертвами; Unwort des Jahres 2008); Bad Bank (досл. «плохой банк»; англицизм, приспособленный к немецким реалиям; выражение негативного отношения к новой программе поддержки финансового сектора страны, заключающейся в покупке государством («плохим банком») у банков, попавших в затруднительное по- 126 ложение, высокорисковых активов и принятием на себя их убытков; номинация Wort des Jahres 2009). • Экология: Luftverschmutzungsrechte (досл. «права на загрязнение воздуха»; термин связан с проблемой выхлопных газов и ее правовым урегулированием; номинация Unwort des Jahres 2004); Klimakatastrophe (досл. «климатическая катастрофа»; Wort des Jahres 2007); Umweltzone (досл. «экологическая зона»; номинация Wort des Jahres 2008). Особый интерес в языке представляют неологизмы, связанные с жизнью известных политических и общественных деятелей, представителей науки и искусства, т.е. образованные от имен собственных. Приведем некоторые примеры подобных неологизмов в немецкоязычных СМИ: Merkozy (соединение имен Merkel и Sarkozy; появление слова ознаменовало укрепление немецко-французских отношений, тесное сотрудничество двух политиков / двух стран в решении проблем Евросоюза; номинация Wort des Jahres 2011); schrödern (глагол, образованный от фамилии бывшего бундесканцлера Германии Г. Шрёдера, обозначает авторитарный стиль руководства); merkeln (глагол, образованный от фамилии нынешнего бундесканцлера Германии А. Меркель, обозначает неспособность политика держаться заданного курса); guttenbergen (глагол, образованный от фамилии бывшего министра обороны К.Т. Гуттенберга, вынужденного уйти в отставку после скандала с плагиатом при защите докторской диссертации; стилистически маркированный эквивалент глаголов «списывать», «заниматься плагиатом»; номинация Wort des Jahres 2011); wulffen (глагол, образованный от фамилии ушедшего в отставку президента ФРГ К. Вульфа, обозначает склонность к завуалированным высказываниям, основанным на полуправде; номинация Wort des Jahres 2012) [7]. Библиографический список 1. Krämer U. Von Ossi-Nachweisen und Buschzulagen. Nachwendewörter – sprachliche Ausrutscher oder bewußte Etikettierung? // Von «Buschzulage» und «Ossinachweis»: Ost-West-Deutsch in der Diskussion / Ruth Reiher, Rudiger Lazer (Hg.) Berlin, 1996. S. 55–69. 2. Kunzsch L. Wörter des Jahrhunderts. Unwörter. GfdS Wiesbaden / DAAD Moskau: Gotika, 2000. – 80 s. 3. Riesel E. Stilistik der deutschen Sprache. – Moskau, 1959. – S.74-82 127 Электронные ресурсы 4. Академик: Большая советская энциклопедия. [Электронный ресурс] – 2012. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/113308/неологизмы 5. Gesellschaft für deutsche Sprache. Wort des Jahres. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.gfds.de/aktionen/wort-des-jahres/ 6. Sprachkritische Aktion. Unwort des Jahres. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.unwortdesjahres.net/ 7. Deutsche Welle: Themen. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.dw.de/wulffen-merkeln-guttenbergen/a-15779683 8. Stern. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.stern.de/ 9. Spiegel. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.spiegel.de/ 10. Focus. [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.focus.de/ Е.В. Трощенкова АВТОСТЕРЕОТИПЫ АМЕРИКАНЦЕВ В КОММУНИКАТИВНЫХ СТРАТЕГИЯХ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА Стереотипные ролевые ожидания участников коммуникации от партнера и ожидания относительно собственного образа у того, с кем происходит взаимодействие, накладывают существенный отпечаток на общение. Присутствие социальных компонентов такого рода в семантике языковых единиц и их сочетаемости получило достаточно подробное освещение в ряде работ [1; 2]. Однако нам представляется, что до сих пор роль такого социокультурного знания в коммуникативных стратегиях, используемых носителями соответствующего языка и культуры, как в рамках собственного сообщества, так и при межкультурном общении, в значительной степени недооценивалась. Частично разделяемые представителями сообщества знания этого типа зачастую становятся как раз тем фундаментом, без которого общественно-политический дискурс оказался бы невозможным ввиду отсутствия того, что М. Томаселло называет «общим смысловым контекстом». Языковая коммуникация, пишет данный автор, в значительно большей степени, чем кажется на первый взгляд, опирается непосредственно на некодированные формы коммуникации и умения мыслить одинаково с собеседником, а языковой «код» опирается на неязыковую базовую структуру понимания намерений и общего смыслового контекста, которая на самом деле первична [3, c. 67-68]. 128 В общественно-политическом дискурсе для коммуникантов оказываются крайне важными стереотипные ожидания относительно того, каким должен быть гражданин данной страны (идеал исполнения роли), каким он быть не должен (анти-идеал) и какими они обычно бывают (status quo), т.е насколько в реальности они соответствуют идеалу/анти-идеалу. При этом существенна также и степень согласованности взглядов различных представителей данного социокультурного сообщества по указанным вопросам. В связи с этим нашими задачами было: 1) провести экспериментальное моделирование соответствующего фрагмента фоновых знаний у американских респондентов, выявив как совпадения, так и вариации в существующих автостереотипах; 2) в ходе аналогичного психолингвистического эксперимента также получить данные об автостереотипах у русских респондентов; 3) сопоставить полученные данные и выявить те культурные особенности исследуемых ментальных репрезентаций, которые могут оказаться значимыми при межкультурном общении; 4) проанализировать он-лайн общение читателей, пишущих комментарии к статьям американской прессы на актуальные общественно-политические темы и рассмотреть те коммуникативные стратегии, которые выстраиваются с опорой на полученные в эксперименте стереотипы; 5) сопоставить коммуникативные стратегии, используемые при общении американцев между собой с тем стратегиями, которые они используют, если в обсуждение оказывается вовлечен представитель другой культуры. Нами был проведен психолингвистический эксперимент на продолжение предложений. В эксперименте приняло участие 55 американских респондентов (23 мужчины, 32 женщины), которым предлагалось продолжить предложения трех типов (1. US citizen should…; 2. US citizen should not…; 3. Usually US citizen …). В аналогичном эксперименте со стимулом «Российский гражданин» приняло участие 49 человек (13 мужчин, 36 женщин). Идеал исполнения роли американского гражданина, согласно результатам эксперимента, предполагает следующие основные компоненты (проценты частотности упоминаний относительно общего числа полученных реакций): 1) 31% Исполнение гражданского долга: знание и исполнение законов государства, принятие участие в управлении, главным образом за счет участия в голосовании, выплата налогов, политическая активность и информированность относительно происходящего в стране (strive to fulfil their civic duties; know and understand the laws of their country; obey the laws; uphold the values of the Constitution; protect all rights; understand and participate in the social and legal structures that make this country unique – voting in elections, paying attention to issue debates, knowing where 129 constitutional curbs lie; vote; participate in this democracy to let the government function to its full potential; pay taxes; be informed and politically active). 2) 24,13% Образованность, широта кругозора, знание культуры и истории своей страны и интерес к тому, что происходит за пределами США (be educated; read more; study more; stop being a narrow-minded jock; remain informed; take education more seriously; know his country, its history, culture, laws; seriously, seriously, seriously learn their history, travel outside their country for once and buy a freaking map; learn a foreign language; try to learn foreign languages; be aware of world events and other cultures; travel). В данном случае любопытно широкое использование сравнительной степени и глаголов, указывающих на то, что представления респондента о status quo в исполнении роли не соответствуют желаемому. Следует также отметить гендерные особенности: реакции, относящиеся к этому компоненту (как и к компоненту 4), по большей части принадлежат респондентам-женщинам. 3) 17,24% Уважение к стране и ее гражданам, гордость за собственное гражданство (respect the US; pray to the flag (pledge of allegiance); respect others; be caring; always care for others and their country; never lose their national identity; honor their own citizenship; be grateful for the blessings of freedom and prosperity; be proud of their country; be proud of his/her freedoms). 4) 10,34% Толерантность по отношению к иммигрантам и другим странам (welcome more foreigners in the US; respect immigrants, foreigners; be respectful in other countries; be accepting of all races, cultures, beliefs, and practices; consider the rest of the world; be accepting of other nationalities). В целом такое представление об идеале исполнения роли гражданина во многом близко к аналогичным представлениям у русских респондентов. Однако более пристальное сопоставление результатов позволяет выделить ряд существенных особенностей. Американцы, говоря об исполнении гражданского долга, чаще упоминают участие в выборах и уплату налогов, в реакциях русских респондентов такие продолжения предложения «Российский гражданин должен…» не встречаются, подавляющее число реакций этого типа связано с законопослушностью и исполнением законов РФ. Русские респонденты также упоминают о необходимости «культурно себя вести; быть культурным; знать историю страны; чтить русскую культуру и обычаи», однако в их реакциях значительно меньше внимания уделяется проблеме образованности граждан и нет реакций на продолжение предложения первого типа, которые свидетельствовали бы о неудовлетворенности существующим положением дел в данной сфере. Представления о необходимости уважения к стране и гражданам у русских дополняются реакциями типа «больше любить свое госу- 130 дарство; любить Россию; любить нашу страну» и «быть патриотом», что в целом хорошо согласуется с полученными нами в другом эксперименте данными о компонентах ценности Патриотизм в русской культуре. Одновременно в ответах русских респондентов на предложения первого и второго типа заметно размежевание взглядов по вопросу доверия государству и правительству, не отмеченное в эксперименте с американцами. При этом аргументация зеркально отражает активно используемые (особенно после последних парламентских и президентских выборов) в современном российском общественно-политическом поле риторические приемы. Ср.: Российский гражданин: должен иметь независимую точку зрения; иметь и отстаивать свою точку зрения; высказывать свое мнение; уважать свою страну, но понимать разницу между страной, родиной, государством и правительством; не должен слепо верить тому, что общество, в котором он живет, гражданское; голосовать за Путина; ничего своему правительству должен подчиняться; уважать правительство; быть патриотом; не должен выражать недовольство; быть шпионом; забывать свою страну; разрушать свою страну Анализ продолжений всех трех типов в эксперименте с русскими респондентами показывает также, что проблемными, с их точки зрения, являются такие качества российских граждан, как пассивность, стремление переложить ответственность с себя на кого-то другого и пагубная тяга к алкоголю. Российский гражданин должен быть более сосредоточен на решении своих проблем самостоятельно; не должен искать источник своих проблем в окружающих факторах/людях; пить; ходить в кабак; пить на каждый праздник; пить алкоголь и деградировать; обычно безответственны; обвиняют во всех своих бедах правительство; вечно недовольны властью, но сами ничего с этим поделать не могут; пьют и курят; пьют, много пьют; ассоциируются с людьми, злоупотребляющими алкоголем; пьют и деградируют. В автостереотипе американских респондентов также присутствует идея пассивности: US citizen should not complain about the government if they do not participate in democracy, usually do not participate in government; are fat and lazy and complain, однако никогда не отмечаются проблемы наркологического характера. Основной компонент анти-идеала исполнения данной роли у американцев связан с опасениями по поводу излишнего америкоцентризма и высокомерного отношения к остальному миру: 23,64% US citizen should not believe that s/he is better than others simply because s/he is a US citizen; believe automatically that American is the 131 best country in the world; be fat and ignorant; be ignorant; be so ignorant of the world; live in a state of selfish ignorance; be nationalistic or reluctant to understand other cultures; think that US is all the world is about; be too proud; be pompous and arrogant; be obnoxious when in a foreign country; assume we are the best. Помимо этого отмечается озабоченность уровнем агрессии US citizen should not attack fellow citizens; terrorize his fellow countrymen, возможно, связанная с наличием второй поправки к Конституции, гарантирующей право граждан на хранение и ношение оружия, а также озабоченность культурой потребления US citizen should not be so wasteful; should consume less. Результаты эксперимента относительно status quo в представлениях американских граждан о себе подробно рассматривались нами в статье [4, c. 436-438]. Отметим, что, несмотря на общее критическое отношение к образу себя как граждан – реакции с негативной оценкой преобладают над реакциями с положительной оценкой, заметно наличие противоположных взглядов в рамках одной культуры: Usually US citizens: are good and fairly accepting individuals – hate and discriminate; appreciate their heritage – don't know who they are (i.e. root, personality); are open-minded – could be more open-minded. При этом аспекты, по которым наблюдается внутрикультурная несогласованность, отличны от тех, которые мы видели в эксперименте с русскими респондентами. Основными «горячими точками» оказываются вопросы об образованности и толерантности, причем различия во мнениях носят достаточно отчетливый гендерный характер. Мужчины в целом чаще отмечают положительные аспекты в том, каков, на их взгляд, среднестатистический американский гражданин. Они предпочитают подчеркивать успешность и гордость за свою страну среди положительных характеристик американцев, а женщины – доброжелательность и толерантность. При этом исключительно женщины крайне критично оценивают уровень образования и интеллекта американцев, и именно они главным образом подчеркивают их изолированность от остального мира и слабое представление о других странах. Расхождения в политических предпочтениях накладывают отпечаток на автостереотип у американцев не как противопоставление сторонников правительства и так называемой «несистемной» оппозиции, как было видно в эксперименте с русскими респондентами, а как противостояние сторонников республиканской и демократической партии, вне зависимости от того, кто находится у власти. Мы провели анализ он-лайн комментариев читателей к нескольким статьям в Washington Post и New York Times с точки зрения использования автостереотипа в коммуникативных стратегиях и пришли к выводу, что существенную роль в том, как именно задействуются представления об американцах американскими читателями, играет национальная принадлежность собеседника. Комментарии, адресованные по умолчанию в ос- 132 новном американской аудитории, и ответы на комментарии других американских читателей отличаются от того, как происходит общение при появлении в дискуссии иностранного комментатора. При внутрикультурном общении отмеченная нами в эксперименте тенденция критичной самооценки проявляется более явно, чем при межкультурном общении. Прим. 1 Naksuthin Colorado NYT Pick – комментарий к статье 1 …We like to blame government for overspending but to be honest, the big culprit was ourselves...Americans also went too far into debt to support their lavish lifestyles and buy their toys. I know I've learned my lesson: smaller is better. Recommended 96 Прим. 2 Harry Pearle Rochester NY – комментарий к статье 2 You did not say anything about the affects of our economic problems on the shape of our government. You can call it "multarchy", or what have you. It's not working.…We have a stag-nation, not an imagi-nation… Recommended 6 Как видно из прим. 1 и 2, объектами прямой критики становятся те качества, которые входят в модель анти-идеала исполнения роли по результатам эксперимента: политическая пассивность и склонность при этом критиковать правительство, консьюмеризм и т.д. Одобрение со стороны других читателей, которое можно оценить по количеству нажатий на кнопку Recommend, дополнительно свидетельствует о популярности стратегии обличения недостатков. В некоторых случаях, как в прим. 2, самоирония дополнительно подчеркивается языковой игрой (переосмысление внутренней формы и морфологического состава слова: stag-nation, imagination). При этом, несмотря на существование значительных расхождений в интерпретации образа американца, как видно по реакциям респондентов в эксперименте, часто комментарии намеренно их игнорируют и выстраиваются таким образом, чтобы представить американцев как единых в своем мнении, которое, как подразумевается, согласуется с мнением комментирующего. Широко распространенное употребление местоимения we (прим.1, 2), обобщающего обозначения Americans, the American people (прим. 3). Прим. 3 – комментарии к статье 1 Adrianne Massachusetts The American people obviously find him [the President] capable of leading us into better times. Recommended 4 Will New York …I dearly, dearly hope that Americans aren't so stupid to fall for THIS conspiracy theory... Recommended 90 Однако иллюзия единства, создаваемая с целью придания большего веса своей точке зрения, обычно нарушается в ответных комментариях. Несогласие с предыдущим комментирующим по какому-либо вопросу, 133 как в прим. 4 по вопросу религиозной толерантности, сопровождается либо стремлением подчеркнуть наличие групп внутри американского общества, имеющих иное мнение (good patriotic true Americans) и, таким образом, отмежеваться от излишне инклюзивного комментария, либо указанием на то, что комментирующий, претендуя на выражение всеобщих взглядов, дискриминирует какую-то группу внутри американского общества (Which Americans? these Muslims… ARE American citizens). Прим. 4 georgana – комментарии к статье 4 I am glad the government is doing this. It is long overdue. If muslims don't like it, tough toubouleh! It's time the government started considering Americans safety first. commonsense42 I'm confused....You say it's time that the government started considering Americans' safety first. Which Americans? The ones that look and believe like you? Or all Americans, regardless of their race or religious belief? Because these Muslims that you're saying "tough touboleh" to ARE American citizens. jtmolloy American Muslims need not worry. The good patriotic true Americans will not let them become the Jews of Nazi Germany no matter how hard the crazed cowardly right wing extremists try. King is a coward and although he represents a sizable number of cowardly republicants, he will only prove to most clear thinking Americans how sleazy he and his supporters are. Recommended 3 Расхождения во взглядах, приводящие к такого рода ответам, тематически коррелируют с отмеченными нами в эксперименте. Тем не менее при анализе общественно-политического дискурса более отчетливо проявляется стремление привязать все имеющиеся вариации понимания данной роли к противостоянию республиканцев и демократов. Это видно в комментарии jtmolloy в прим. 4 и прим. 5: Прим. 5 algazimaat – комментарий к статье 4 … But the Republican leadership does not have any decency. Their party would not get elected without exploiting every kind of prejudice, whether against people of color, immigrants, union members, gays or religious minorities. What a sad day for America to see people whose only interest is in exploiting hate back in charge in the new Congress. Политический оппонент обычно эксплицитно связывается с элементами стереотипных представлений об анти-идеале исполнения роли гражданина США, а группа, которая определяется комментирующим как «свои», соответственно, – с элементами идеала. При межкультурном общении критическое отношение к себе как общей совокупности «We Americans» выражается значительно реже и в 134 менее острой форме, однако тенденция ссылаться на анти-идеал в отношении «Some Americans», подразумевая политических оппонентов, остается неизменной (прим. 6). Прим. 6 – комментарии к статье 3 Slough, UK The American comments here are disgusting. What has happened to America? Seems like a bunch of whining cynical conspiracy-theory losers have taken over. The UK and France are now picking up the pieces while you guys retreat from the world. History is being made. The world is changing. Is America just going to sit back in selfish isolation? Recommended 2 Tony New York Blame Bush and 30 years of Reagan for this too. Recommended 2 В прим. 7 видно, что при совпадении политических предпочтений, высказанных иностранным комментатором и комментаторомамериканцем, согласие с высказанной точкой зрения может быть представлено как индивидуальное согласие (I). При несовпадении предпочтение отдается выражению несогласия как коллективного несогласия (We). Прим. 7 – комментарии к статье 1 joevienna come on people this is a global economic crisis. republicans act as if it's Obama fault. but it's not. here in Europe we would be happy with these kind of job numbers. you should be proud of your president. Recommended 85 JackLogan I really appreciate your comment, I do. And I am very proud of my President, he's done a fine job! Recommended 6 georgeyoCitrus Heights, CA Joe, We know Europe would be happy with these numbers, but we don't want to be like Europe. Sorry! That's why we should not re-elect Obama. Recommended 3 В целом критический комментарий от иностранца, даже проамерикански настроенного, направленный против тех элементов, которые содержатся в анти-идеале и признаются как таковые, тем не менее, может вызывать негативную реакцию (См. MookieBrooklyn в прим. 7) Прим. 8 – комментарии к статье 1 IanNorway As a foreigner and a pro American for all my life, I am disturbed by the huge consumer spending by Americans, borrowing from foreigners to buy products from foreigners is a dangerous path to go down, how long this can last I don't know… The US needs more manufacturing and MUCH less service industry to reduce the massive trade deficit (which cannot go on forever), but good luck for the future. Recommended 14 135 MookieBrooklyn Thanks, Ian. We're always looking for economic advise from a country in population and GDP like Minnesota where 30% of the population works for the government and 22% of the population is on welfare. You'll be happy to know President Obama is doing his best to follow Norway's lead on government employees and welfare cases. Andrea Portland, OR Ian, ignore the ignorance of Americans. "When fascism comes to America it will be draped in a flag carrying a cross'. That's the real America, especially for Regressives. Recommended 2 В этом случае также активизируется и группа, склонная критиковать американцев за ignorance и arrogance (комментарий Andrea Portland), любопытно при этом, что комментатор, судя по нику, женщина, что хорошо согласуется с данными эксперимента относительно гендерных особенностей автостереотипа американцев. В целом можно сделать вывод о том, что вариативность исследуемого автостереотипа, выявленная в эксперименте, проявляется как при внутрикультурном, так и при межкультурном общении. Однако если при внутрикультурном общении она часто намеренно подчеркивается и используется для критики политических оппонентов, то в коммуникации с представителем иной культуры заметно стремление, хоть и с некоторыми исключениями, представить данные социокультурные репрезентации как более согласованные, чем есть на самом деле. Библиографический список 1. Карасик В.И. Язык социального статуса. – М.: Гнозис, 2002. 2. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. – М.,1989. 3. Томаселло М. Истоки человеческого общения. – М.: Языки славянских культур, 2011. 4. Трощенкова Е.В. Методология экспериментального исследования социокультурных ментальных репрезентаций // Когнитивные исследования языка. Вып. XII. Теоретические аспекты языковой репрезентации. – М.: Институт языкознания РАН; Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2012. – С. 430-440. 5. Drop in Jobless Figure Gives Jolt to Race for President. // New York Times. 5.19.12. (1190 comments). 6. Are We a Democracy? // New York Times. Opinionator. 9.11.11. (71 comments). 7. France and Britain Urge Stronger NATO Action in Libya // New York Times. 12.04.11 (75 comments). 8. Anxiety on all sides of upcoming House hearing on radicalization of U.S. Muslims. // Washington Post. 26.02.11 (291 comments). 136 Т.В. Хитрова, Е.В. Цветаева РОЛЬ И ОБРАЗ АВТОРА ЖУРНАЛИСТСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ В СТРУКТУРЕ ТИПИЧНОГО АМЕРИКАНСКОГО ИЗДАНИЯ «THE WASHINGTON POST» Во многих аспектах американские СМИ уже на протяжении двух веков играют роль своеобразного идейного лидера в области журналистики. Современная постсоветская пресса, копируя опыт других стран, пытается создать нечто особенное и своеобразное. Современная публицистика все отчетливее персонифицируется. Автор перестает быть обезличенным ретранслятором передаваемой информации – он все явственнее становится ее интерпретатором. Мнение конкретного лица интересно сегодня само по себе. Сублимацией авторского мнения в СМИ является авторская колонка. В колонках автор выступает в качестве героя-рассказчика или персонажамаски, включается в повествование как лицо, которое размышляет и переживает. Авторская колонка, как оперативный отклик на событие (или проблему), по своей тональности полемична: колумнист не уточняет, не объясняет факт или возникшую ситуацию – он выступает по отношению к ним оппонентом. Поскольку в колонке, как правило, взгляд автора не совпадает с общепринятой точкой зрения, он предлагает новое представление ситуации. Персональная точка зрения – смысловое ядро колонки. В западной прессе колонка берет свое начало от публикаций, содержащих изложение точки зрения людей, которые сделали себе имя в политике, литературе, на телевидении или в печатных СМИ. Не редки случаи, что высказывания этих людей читаются и публикуются благодаря «имени», а не из-за того, что они говорят. Колонки могут состоять из коротких отрывков, статей, разовых выступлений в прессе, целого дневника. Самое главное требование – колонка должна содержать только точку зрения одного автора, характеризоваться своим «голосом», индивидуальным стилем. Образ автора в колонке может быть интересен публике благодаря авторитету колумнистов (на Западе эта роль очень почетная и предоставляется исключительно ведущим сотрудникам редакции, а также признанным политикам, экономистам, ученым, культурологам). Характер образа автора в журналистике имеет первостепенное значение при изучении индивидуального стиля. Самая распространенная газета в столице Соединенных Штатов Америки также входит в число старейших – «The Washington Post». Эта газета считается одной из ведущих ежедневных американских газет, вместе с «The New York Times», которая известна своей международной направленностью, и «The Wall Street Journal», которая известна благодаря 137 бизнес-журналистике. «Вашингтон пост» зарекомендовала себя как докладчик по политике Белого дома, Конгресса и американского правительства. «Вашингтон пост» является одной из немногих американских газет, которая имеет иностранные бюро в Багдаде, Пекине, Берлине, Боготе, Исламабаде, Иерусалиме, Йоханнесбурге, Кабуле, Лондоне, Мехико, Москве, Найроби, Нью-Дели, Париже и Токио. 28 января 1999г. «The Washington Post» впервые вышла с цветной первой обложкой. После этого постепенно газета вся стала цветной. В 1996 году в газете был создан сайт www.washingtonpost.com. На протяжении всей своей истории «The Washington Post» обвиняют в том, что она имеет определенную политическую благосклонность. В 2003 году газета поддерживала Джорджа Буша и вторжение США в Ирак. Однако в 2010 году «The Washington Post» стала на сторону кандидатов в президенты от демократической партии Джима Керри и Барака Обамы. После того, как Леонард Дауни-младший был назначен исполнительным редактором в 1991 году, журналисты «The Washington Post» завоевали 25 Пулитцеровских премий, в том числе шесть отдельных наград в 2008 году. Ежедневные будние выпуски газеты делятся на основной раздел, национальные и международные новости, бизнес, политику и редакционные статьи и мысли и дополнительные разделы: местные новости, спорт, попкультура, кино, мода, сплетни и объявления. Воскресный выпуск включает несколько дополнительных секций и разделов: Outlook (мнение и редакционные статьи), стиль и искусство, путешествия, комиксы, программа ТВ неделю. Есть также еженедельные разделы, которые появляются в будни: здоровье и образование (во вторник), еда (в среду), дом и сад (в четверг). «Вашингтон пост» имеет огромное количество поклонников, возможно, и благодаря выдающимся колумнистам, лауреатам Пулитцеровской премии, которые сотрудничают с ней. Спортивные колумнисты – Эндрю Бейер (AndrewBeyer) (horseracing), Томас Босуэлл (Thomas Boswell), Уолтер Хайт (Walter Haight), Тони Корнхейзер (Tony Kornheiser), Ширли Пович (Shirley Povich), Леонард Шапиро (Leonard Shapiro); телекритика – Лиза де Мораэс (Lisa de Moraes), Стивен Хантер (Stephen Hunter) и другие блестящие авторы, имеющие собственные колонки по разным тематикам – Майкл Вилбон (Michael Wilbon), Ричард Коэн (Richard Cohen), Майкл Дирда (Michael Dirda) (Pulitzer Prize), Дэн Фрумкин (Dan Froomkin), Роберт Каган (Robert Kagan), Чарльз Краутхаммер (Charles Krauthammer) (Pulitzer Prize), Ховард Курц (Howard Kurtz), Колман Маккарти (Colman McCarthy), Тим Пейдж (Tim Page) (Pulitzer Prize), Мэтью Пэррис (Matthew Parris), Юджин Робинсон (Eugene Robinson) (Pulitzer Prize), Джордж F . Вилл (George F. Will) (Pulitzer Prize), Джонатан Ярдли (Jonathan Yardley) (Pulitzer Prize). 138 Юджин Робинсон – редактор и колумнист «The Washington Post». Его колонка появляется по вторникам и пятницам. За 25-летнюю карьеру в газете Робинсон был репортером мэрии, редактором городского издания, иностранным корреспондентом в Буэнос-Айресе и Лондоне. В 2005 году он начал вести колонку, тематика которой всегда интересна как рядовым гражданам, так и банкирам и политикам («The unemployment emergency» 6 июля 2010 г., «Financial crisis? No, it's just ants» 2 июля 2010 г.; «Robert Byrd: A story of change and redemption» 29 июня 2010 г., «Nation building in Afghanistan? That's Afghans' job» 25 июня 2010 г.). Ген Вейнгартен ведет юмористическую колонку, которая называется «Ежемесячно со слабоумным» («Monthly with Moron»). Возможно, не желая кого-то обидеть, Ген смеется почти над всем: мужчинами и женщинами, религией, этикой, политикой и экономикой. Особенность этой колонки и стиля работы автора определяется спецификой читательских заказов, которые имеют возможность написать или позвонить автору и подсказать тему для следующей колонки. Колонка Эмилии Иоффе называется «Совет от Миссис Благоразумие» («Advice from Slate's Dear Prudence»). «Миссис Благоразумие» дает обозревателю советы по вопросам манер и морали. Автор отвечает на все вопросы о взаимоотношениях с партнерами, родственниками, коллегами. Совсем другого плана колонка советов Карлин Хакс «Советник пытается решить ваши проблемы» («Advice columnist tackles your problems»). Она предлагает псевдонаучные советы, основанные на опытах читателей. Лауреат Пулитцеровской премии Лиза де Мораэс является авторитетной ведущей «Колонки о телевидении вживую с Лизой де Мораэс» («The TV Column Livewith Lisade Moraes»). Она работала на протяжении десятилетия как телевизионный редактор в голливудском «The Reporter» до того, как прийти в «The Washington Post» в 1998 году. Она остро и иронично пишет о драмах, комедиях и проблемах мира телевидения – экранных событиях и закулисных интригах. Трейси Гамильтон работает в «The Washington Post» с 1993 года. Каждое утро «Первоочередные дела сначала» («First Things First») обсуждает актуальные новости и поражения мира спорта. Итак, современная персональная журналистика, которая переживает пик актуализации, – интересный и многоаспектный объект научного исследования, что требует более детального анализа. Растущий интерес ученых к персональной журналистике дает основания рассчитывать, что вскоре появятся научные труды, детализирующие теоретические, практические и методологические акценты этого феномена. Из приведенных примеров можно сделать вывод, что творческая индивидуальность журналиста проявляется и в особой манере письма, и в методах представления информации, и в тематических ориентациях, и в 139 особенностях авторского мировосприятия. На этой основе и возникает публицистический образ автора. Раскрытие авторской мысли осуществляется не только аналитическим, но и художественным путем, поэтому в одних случаях мы видим образ автора, размышляет, а в других – лирического героя. Как видим, понятия «образа автора», несмотря на его неопределенность и неоднозначность, является актуальным предметом для исследования в филологии и публицистике. Библиографический список 1. The Washington Post [Электронный ресурс] – 2013. Режим доступа: http://www.washingtonpost.com/ Л.И. Шмулевич ЮМОР В СИСТЕМЕ КОММУНИКАТИВНОЙ ИЕРАРХИИ В фокусе настоящей статьи находится юмор как лингвистическое явление, для которого мы попытаемся определить место в системе коммуникативной иерархии, т.е. постараемся дать ответ на вопрос о том, с каким объектом лингвистического исследования мы имеем дело, вступая в область комического. На протяжении веков, если не тысячелетий, комическое привлекало столь много внимания со стороны исследователей самых различных научных профилей, что на данном этапе даже простое упорядочивание этих мнений представляет собой нетривиальную задачу. Все многообразие можно, с известной долей упрощения, свести к следующим подходам: 1. Теория отрицательного свойства объекта осмеяния (Аристотель, Т. Гоббс, Стендаль, К. Уберхорст, Т. Рибо) подразумевает превосходство субъекта над комическим предметом. Так, Т. Рибо отмечает, что «психическое состояние, выражающееся смехом, заключается в осознании какого-либо несогласия, противоречия, и в сознании того, кто смеется – своего превосходства над людьми или неодушевлёнными предметами» [3, c. 5]. 2. Теория деградации (А. Бен, А. Стерн, А. Бергсон) акцентирует внимание на адресанте комического. Согласно этой теории причина смеха заключается в понимании смеющимся своей силы, а следствием смеха является освобождение от напряжения. Для А. Бергсона, например, юмор выступает как нравственная оценка. Он впервые замечает общественную значимость смеха, отмечая, что смех не относится к области чистой эстетики, поскольку он преследует цель общего совершенствования. 140 3. Теория контраста (И. Кант, Спенсер, Т. Липпс, Дж. Битти) рассматривает смех как результат неожиданного объединения идей. Так, по Дж. Битти, смешное есть диссонанс явлений одного порядка. И. Кант отмечает, что смешное возникает при «неожиданном разрешении ожидания в ничто». Т. Липпс отмечает, что контраст возникает благодаря тому, что за словами признаются ситуативные значения, не характерные для обычного использования. 4. Теория противоречия (А. Шопенгауэр, Г. Гегель, Ф. Фишер, Н.Г. Чернышевский, Ю.Б. Борев) представляет комическое как объединение противоречивых сущностей, как совмещение несовместимого. Г. Гегель, в частности, отмечает, что комическое есть столкновение противоречивых суждений в одной плоскости пространства. 5. Теория отклонения от нормы (К. Грос, Э. Обуэ, С. Милтон, А.В. Луначарский) рассматривает комическое как явление, отклоняющееся от нормы и нелепо, нецелесообразно разросшееся. Исследованию феномена комического посвящено колоссальное многообразие работ, преимущественно в русле психологии, при этом предметом анализа в большинстве исследований является комическое как феномен, понимаемый достаточно широко. Юмор же – «особый вид комического», противопоставляемый «разрушительному смеху» (сатире) и «смеху превосходства» (иронии) [15]. В лингвистическом ключе исследованию подвергались отдельные языковые средства разных уровней, используемые для его выражения, и механизмы создания комического [4; 6; 14 и др.]. Гораздо меньше внимания исследователи уделяли анализу собственно характера юмористического общения, тому, что объединяет все многообразие его проявлений в глазах коммуникантов. Некоторые исследователи склонны рассматривать юмор как тип дискурса, «юмористический дискурс», определяемый как «текст, погруженный в ситуацию смехового общения». Характерными признаками такой ситуации являются: (1) коммуникативное намерение участников общения уйти от серьезного разговора, (2) юмористическая тональность общения, т.е. стремление сократить дистанцию и критически переосмыслить в мягкой форме актуальные концепты, (3) наличие определенных моделей смехового поведения, принятого в данной лингвокультуре [5]. Т.е., можно заключить, что юмористический дискурс объединяет тексты, функционирующие в определенных «смеховых», «несерьезных» ситуациях. Можно ли, действительно, признать, что сказанного достаточно, чтобы квалифицировать юмор как дискурс? Для этого необходимо обратиться к критериям выделения дискурса. Как отмечает Е.В. Белоглазова [2, c. 32], у разных исследователей дискурс мог соотноситься с определенной ментальностью (Ю.С. Степанов), коммуникативной сферой (В.Е. Чернявская), концептом (В.З. Демьянков), социальным институтом (В.И. Карасик), социальными ролями участников коммуникации (А. МакХоул), социальным 141 пространством (Е.И. Шейгал) и др. Однако различия между указанными критериями достаточно поверхностны, и фактически все они соотносимы со «специфической социокультурной деятельностью», которой соответствуют «особый тип языкового употребления и особый тип текстов» (Т. ван Дейк), составляющие дискурс. Юмористические тексты не объединяет в содержательном плане некое общее пространство, попросту говоря, тема; нет у них и ярко выраженных черт «языкового употребления», единого для всех проявлений типа текста, что делает затруднительным возможность признать эту совокупность текстов дискурсом. Ответ на вопрос о коммуникативной природе юмора следует искать в функциональной стороне юмористических текстов, в их особой прагматике. Юмор как коммуникативный акт В целом ряде работ социокультурной направленности можно найти описание важнейших компонентов ситуации общения [1; 7; 12; 13]. К числу важнейших ситуативных переменных относятся: 1) говорящий как инициатор взаимодействия; 2) адресат, который может быть прямым (намеренно выбранный говорящим объект коммуникативного воздействия) и косвенным (слушатель, аудитория, вольный или невольный свидетель общения или «адресат-наблюдатель»); 3) отношения между говорящим и слушающим (социальная дистанция, отношения статуса); 4) тональность общения; 5) цель; 6) средства и способы общения; 7) хронотоп; 8) жанры. Однако для юмора необходимо, чтобы участники коммуникации не просто были, но были «на одной коммуникационной волне», иными словами, чтобы между ними существовала, по меньшей мере, эмпатия, обусловленная определёнными точками соприкосновения, в качестве которых может выступать единство мировидения на бытовом, социальном, профессиональном уровнях. Это положение описано в работах М. Эйпта, который отмечает, что смех возникает, когда коммуниканты чувствуют себя комфортно друг с другом, когда они открыты и непринуждённы. И чем более крепкие узы связывают данную комуникативную группу, тем ярче проявляется перлокутивный эффект [11]. Т.е. юмор следует рассматривать как особый речевой акт. Юмор как речевой акт Ряд исследователей указывают на то, что юмористический речевой акт может служить средством реализации различных коммуникативных намерений, о чём свидетельствуют такие возможные реакции на шутку со стороны собеседника, как, например: «"что ты глумишься?", "не насмехайся", "ты издеваешься?", "спасибо, утешил", "хочешь успокоить меня?", "не ерничай", "пытаешься подбодрить?"» [10, c. 148]. По мнению Е.А.Земской, юмористический речевой акт имеет ярко выраженный фатический характер. «Если принять за истину, что все иллокутивные силы 142 получают выражение в глаголах естественного языка (ср. простить, приказывать, угрожать, обещать, назначать и т.п.), то глаголы (острить, шутить, болтать, трепаться) также обозначают специфические речевые акты. Болтовня, шутка как будто бы не посвящены никакой прагматической цели, никакой определённой теме, ни получению информации, ни выяснению каких-то вопросов. Это просто балагурство, "трёп для трёпа", для убивания времени, из желания понравиться, произвести впечатление или острословие, порождаемое желанием пошутить, для реализации хорошего настроения и эстетического намерения говорящего» (Земская, цит. по [8]). Согласно Ю.В.Щуриной, наличие в качестве «доминирующего» компонента в составе коммуникативной цели речевого жанра шутки установки на особый (комический) эффект (развеселить, развлечь, рассмешить) является обязательным. Кроме того, шутка оказывает разного рода эмоциональные воздействия. Эмоциональные воздействия шутки могут быть различными в зависимости от ситуации и состава участников: как позитивными – подбодрить, утешить и т.п., так и негативными – уколоть, обидеть, оскорбить, унизить и т.п. [10, c. 155]. Упоминание о том, что коммуникативное поведение шутников различается в зависимости от интенций и коммуникативной цели, реализации которой служит речевой жанр шутки, встречается в работе Р.Дж. Александера, который делит намерения шутящего на положительные и отрицательные, причём первые также подразделяются на имеющие своей целью развлечь аудиторию и обычную беззаботную, беспечную весёлость. «We must also note the differences in intention which are possible... There is malevolent intention and benevolent intention; in the first type we find the desire to hurt via humour, perhaps in the form of ridicule, making fun, insulting, or simply attacking verbally. Benevolent intention can be subdivided. On the one hand we find the desire or aim to amuse people; 'telling jokes' might be, superficially, an example of this. On the other hand, we may find just acting in a 'light-hearted' fashion» (Alexander, цит. по [8]). Таким образом, цели юмора могут быть как положительными, так и отрицательными. Данное обстоятельство представляется нам важным для характеристики коммуникативного поведения шутников. Ю.В. Щурина вводит понятие «доминирующей цели», под которым понимает «преобладающую составляющую иллокутивной силы, основной мотив говорения, который преследуется говорящим» и определяет конкретные цели речевого акта шутки, связанные непосредственно с ходом общения, а именно: «а) поддержать нормальное общение, продлить его; б) нарушить ход коммуникации, создать коммуникативный конфликт или прервать процесс общения; в) ликвидировать создавшийся коммуникативный конфликт или предотвратить потенциальный [10, c. 11]. Развивая мысль Ю.В. Щуриной, мы определили следующие возможные цели речевого акта шутки. 143 1. Очень часто целью шутки является снятие напряжения, стимуляция коммуникации. Обозначим эту цель как фатическую. В качестве примера можно привести иностранного гостя, которому предстояло провести групповую дискуссию в русской аудитории. Перед дискуссией гость попросил переводчика: «Everybody seems to be too nervous. That s too bad. Let 's joke a bit, that will make the atmosphere less tense. I will try to make some jokes, and you too, please». Выступающий обратился с такой просьбой к переводчику потому, что знал: юмор разряжает обстановку, помогает установить более тесный контакт, доброжелательные или дружеские отношения с аудиторией. Во многих случаях юмор сближает коммуникантов, делает их поведение более раскованным, коммуникацию – более успешной и непринуждённой. 2. Развлекательная. Как отмечает Ю.В. Щурина, комический эффект «часто соединяется с эффектом эстетическим» [10, c. 12]. В связи с этим ещё одна цель, которую мы считаем нужным назвать – эстетическая или развлекательная: стремление доставить удовольствие собеседнику, поднять у него настроение. Именно с этой целью – получения удовольствия мы посещаем концерты юмористов, вечера смеха, смотрим КВН и другие юмористические программы. Кроме того, юмор – это зачастую «игра ума», которая даёт всем игрокам, всем её участникам чувство эстетического наслаждения, а также чувство удовлетворённости собой. Предположим, что турист приехал посмотреть корриду в Испанию, после чего он выражает свое мнение по поводу увиденного: "How amazing that bulls react like that when they see a red cape." "O no sir," came the reply. "Bulls don't move a muscle. It's cows that react to a red cape, sir." "Then why did the bulls react so violently today?" insisted the foreigner. "They were annoyed at the man who thought they were cows." 3. Повышение самооценки. В данном случае мы имеем в виду говорящего. Если шутка успешна, говорящий во многих случаях испытывает чувство удовлетворения собой, чувство собственной значительности, его самооценка повышается. Рассмотрим вышесказанное на примере шутки. Двое сидят на лавочке: "I do not like your wife's appearance." "I do not like it either," replied the husband. "But she has a lot of money." 4. Критическая. Краткое упоминание этой цели мы находим у Ю.В. Щуриной: «...кроме того, целью может быть желание сообщить таким образом некоторые мнения, оценки – соответственно, положительные и отрицательные» [10, c. 12]. Нельзя не согласиться с тем, что часто целью шутки является критика окружающей действительности. Эта цель может выражаться и в сообщении правды о мире, если речь идёт о шуте как институциональной роли, и в сообщении своего критиче- 144 ского отношения к явлению действительности в случае шутовства как явления повседневной коммуникации. К примеру, одна женщина разговаривает с другой: "It is shameful. Everyone is dishonest." "Why do you think that?" "Today my husband dismissed his cashier." "Why?" "He stole $100 from the till." "How did your husband discover it?" "Because there was $200 missing from the till. I confessed to my husband that I had only taken $100." 5. Нанесение ущерба адресату [10, c. 11]. Под этой целью мы будем понимать все возможные негативные коммуникативные намерения, обозначенные Ю.В. Щуриной как «негативные коммуникативные эффекты». Ущерб адресату может выражаться в унижении собеседника, его оскорблении, обиде и т.д. В этом случае шутку можно рассматривать как вербальную агрессию. Producer: Do you think I’m doing nothing here? So this what you call working on films? You’d better stay on my carpet with your dirty legs! Danny Boyd: That’s a good idea! May I? В данном примере очевидно, что целью Бойда являлось выведение собеседника из себя, возможно, даже оскорбление и унижение. 6. Парольная. Данная функция заключается в установлении границы между «своими» и «чужими» путём обращения участников общения к общим ценностям. Юмор в данном случае способствует внутригрупповой сплочённости [9, c. 155]. В качестве примера приведем ситуацию на уроке в школе: "So you see, children, the wolf ate the naughty lamb because it disobeyed." "Yes miss," pointed out a youngster. "And if the lamb had been good, we would have eaten it ourselves." 7. Гедонистическая. Представляется, эта функция является в высшей степени характерной для английского юмора, нередко не преследующего иных целей, кроме эстетически-игровой. Пример: What would you get if you cross a trumpet and a serpent? – A snake in the brass. В данном случае обыгрывается идиома a snake in the grass (скрытая опасность); идиоматический смысл утрачивается как нерелевантный, но остается в качестве фонового знания обоих коммуникантов, привнося потенциальную многозначность, а с ней – момент игры. Как отмечает А.К. Михальская, существуют особые типы дискурса, в которых радость от общения проявляется особенно ярко. Такие типы дис- 145 курса можно объединить под названием «гедонистический дискурс» (от греч. hedone – радость) или «диатрибический дискурс» (от греч. diatribo – провожу время). Не соглашаясь с квалификацией таких текстов как дискурса, мы, однако, присоединяемся к высказанному мнению о важности гедонистической (диатрибической) составляющей в юмористическом речевом акте. Суммируя вышесказанное, еще раз подчеркнем, что юмор, как особая разновидность комического, представляет собой особый речевой акт, выделяемый по критерию особой перлокуции. Библиографический список 1. Беликов В.И, Крысин Л.П. Социолингвистика. – СПб.: Изд-во РГГУ, 2001. – 440 с. 2. Белоглазова Е.В. Дискурсность, интердискурсность, полидискурсность литературы для детей.– СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2010.– 196 с. 3. Бороденко М.В. Два лица Януса-смеха. – Ростов-на-Дону: Цветная печать, 1995. – 86 с. 4. Желтухина М.Р. Комическое в политическом дискурсе конца ХХ века. Русские и немецкие политики. – М.: Ин-т языкоз. РАН; Волгоград: Изд-во ВФ МУПК, 2000. – 264 с. 5. Карасик А.В. Лингвокультурные характеристики английского юмора: Дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград, 2001. 6. Кулинич М.А. Лингвокультурология юмора (на материале английского языка). – Самара: Изд-во СамГПУ, 1999. – 35с. 7. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. – Москва: Изд-во ИТДКГ «Гнозис», 2003. – 252с. 8. Мироненко М.В. Шутник как коммуникативная личность: Дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград, 2005. 9. Проскурина А.А. Прецедентные тексты в англоязычном юмористическом дискурсе. – Самара: Изд-во РГБ ОД, 2004. – 203 с. 10. Щурина Ю. В. Шутка как речевой жанр. – Красноярск: Изд-во РГБ ОД, 1997. – 155 с. 11. Apte M. L. Humor and Laughter: An Anthropological Approach. – Ithaca, NY: Cornell University Press, 1985. 12. Brown G., Yule G. Discourse analysis. – Cambridge: Cambridge University Press, 1983. – 288. 13. Hymes D. H. Reinventing anthropology. – University of Michigan Press, 1972. – 470. 14. Sperber D., Wilson D. Relevance: Communication and Cognition. – Oxford/Cambridge: Blackwell Publishers, 1989. 15. Малый академический словарь. – М., 1957 – 1984 [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://enc-dic.com/academic/ (МАС) 146 ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ГРАММАТИКА Е.В. Колыбелкина ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В СОВРЕМЕННОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. КАТЕГОРИЯ ЧИСЛА В АНГЛИЙСКОМ, РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ В плане морфологических категорий при сопоставлении английских и французских существительных существуют значительные расхождения, как явные (категория падежа в английском и русском языках, категория рода во французском и русском языках), так и менее заметные, например, категория определённости / неопределённости, которая присуща английскому и французскому языкам, во французском языке она имеет больший масштаб и значение, а в русском языке это значение не имеет категориального выражения. Грамматическая категория является основным элементом грамматического строя языка и характеризуется единством формы и значения. Форма грамматической категории выражается в изменении слова, в употреблении служебных слов, изменении порядка слов или интонации в предложении. Содержание грамматической категории проявляется в противопоставлении двух или нескольких общих значений. Исчезновение любого компонента (формы или значения) ведет к распаду грамматической категории. Существуют морфологические и синтаксические грамматические категории, т. к. способы грамматического выражения могут быть морфологическими и синтаксическими. Категория числа относится к морфологическим категориям. Категория числа выражает количественные отношения, которые существуют в реальной действительности, отражены в сознании носителя данного языка и имеют морфологическое выражение в соответствующих формах языка. В разных языках категория числа выражается неодинаково. Грамматическое выражение категории числа в английском и французском языках Универсальность категории числа заключается в том, что она реализуется в разных частях речи. Категория числа, одна из важнейших характеристик имени, может считаться универсальной. Во французском, русском и английском языках категория числа характерна для частей речи не только именной, но и глагольной сферы. Во французском языке числом оформлены в той или иной степени существительные, прилагательные, притяжательные формы, личные и указательные местоимения. В английском языке число характеризует су- 147 ществительные, личные и указательные местоимения. В английском и французском языках число выражено в глагольных формах. В русском языке числом оформлены как именные, так и глагольные формы. Данная точка зрения находит развитие в работах отечественных исследователей [2], утверждающих, что семантика категории числа существительных во многих случаях не находит своего формального выражения, т.к. «внешние маркеры» существительного играют более важную роль, чем «внутренние маркеры». Детерминативы и, в первую очередь, артикли являются основным показателем числа. Имена прилагательные также играют определённую роль в определении числа имени существительного, с которым они согласованы. Действительно, в современном французском языке артикль является одним из основных средств выражения категории числа. Артикль несет всю полноту грамматических характеристик существительного: «Plusieurs années s’écoulèrent, et les circonstances me ramenèrent sur cette même route, et dans ces mêmes lieux. Les chevaux s’arrêtèrent devant la maison du relais» [8, p. 64]. В русском языке: Лошади остановились перед домом станционного смотрителя. Категория числа во французском языке имеет ряд особенностей, которые связаны с различием устной и письменной формы выражения. В письменной речи общим правилом образования множественного числа считается добавление окончания – s, но в устной форме это окончание не произносится и, следовательно, указание на число отсутствует. Кроме того, существительные, оканчивающиеся на – s, x, z, не изменяют свою форму во множественном числе. Число таких существительных определяется при помощи аналитических средств. В английском языке подобных расхождений между устным и письменным выражением числа нет. Множественное число образуется при помощи окончания –s по общему правилу, которое произносится в устной речи. У французских существительных, образующих множественное число при помощи окончаний, число можно определить в устной и письменной форме. Существительные, оканчивающиеся на -al, в единственном числе имеют окончание -aux во множественном числе (кроме словисключений bals, cals, carnavals, chacals, festivals, finals, régals, recitals). К существительным на -ail добавляется флексия –s во множественном числе (кроме mail – maux, soupirail – soupiraux, travail – travaux, vantail – vantaux, vitrail – vitraux). Существительные, оканчивающиеся на -au, eau, eu, имеют отличия на письме и во множественном числе оканчиваются на -x, соответственно в устной речи некоторые существительные имеют две формы множественного числа, каждая форма имеет свое значение. Aïeul – Aïeux – предки в общечеловеческом смысле – Aïeuls – предки по родственной линии; Ciel-cieux – небеса – ceils – балдахин, верхний край. В английском 148 языке есть существительные, которые имеют разные формы в единственном и множественном числе: child – children, tooth – teeth. Если по форме имени существительного трудно определить число в устной речи (man – men), то его можно определить с помощью аналитических средств. Итак, в устной речи проявляются не все способы. Основным и наиболее часто употребляющимся является аналитический способ. Например, с помощью агглютинации можно различить множественное число только в письменной речи, а с помощью аналитического способа – и в устной, и в письменной речи. Во французском языке категория числа наиболее последовательно выражается в личных местоимениях 3-го лица, в притяжательных и указательных местоимениях: il – ils, le – les, lui – leur, le mien – les miennes, celui – ceux. Французские прилагательные в письменной речи получают флексию множественного числа – s, – x, кроме тех, которые оканчиваются на – s, – x в единственном числе: bas – les maisons bas; paresseux – les enfants paresseux. Часто категория числа существительных выражается с помощью детерминативов или глаголов. Можно сравнить две фразы: Quels poèmes sont lus? и Quels poèmes avez-vous lus? В первой фразе форма глагола отражает множественное число, а во второй фразе нельзя определить число в устной речи. Из трех знаков множественного числа имени существительного в письменной речи в устной не сохраняется ни одного. Во фразе je dois lui dire la vérité число определяется с помощью артикля. Лицо и число глагола выражается аналитически – по его связи с подлежащим или местоимением. Во французском языке употребление местоимения обязательно при отсутствии подлежащего – имени, причем это не зависит от омонимичности глагольных форм: nous venons, on dit, il pleut //je parle, il parle. В английском языке категория числа также распространяется на разные части речи, но она имеет особенности по сравнению с французским языком. Перед именами существительными могут употребляться притяжательные, указательные местоимения или артикли. Притяжательные местоимения имеют одну форму и не изменяются в числе: my, your, his, her, its, our, their, т. е. притяжательные местоимения не указывают на число имен существительных. «Her black dress, with the skirt fanning out around her, made her look taller and more slender. Her head was raised, her hands were clasped, her eyes looked up to the heavens» [7, p.268]. Указательные местоимения имеют форму единственного и множественного числа и согласуются с именами существительными: this car – these cars, that car – those cars. В английском языке существует только определенный и неопределенный артикль, который не имеет формы множественного числа, т.е., он не может употребляться перед существительными во множественном чис- 149 ле. Как следствие, в ряде случаев в устной речи трудно определить число существительного, например: businessman – businessmen. В такой ситуации число можно определить с помощью аналитических средств: указательному местоимению, присутствию или отсутствию артикля и форме глагола, например: – A businessman goes to work. Those businessmen go to work. – A businessman has an office. These businessmen have many offices. – The businessman is very clever. These businessmen are very clever. Еще одной особенностью английского языка является также то, что имена прилагательные не согласуются с именами существительными в числе: «The long, slow minutes passed, but all the night I heard only three sounds – a step creak, a renewal of the snarling noise, and a deep human groan» [4, p. 128]. Различием английского и французского языка является то, что во французском языке имена существительные согласуются в числе с именами прилагательными, в английском языке такого согласования не происходит. Спецификой французского языка в вопросе выражения категории числа является различие между устной и письменной формой языка. В устной речи такие показатели числа, как форма множественного числа прилагательного притяжательного местоимения, проявляются только в том случае, если существительные начинаются с гласной или «h muet», в результате фонетического связывания (liason). В прочих ситуациях данный показатель нейтрализуется. В русском языке категория числа, как и другие грамматические категории, выражена синтетическими средствами – флексиями, которые образуют парадигму форм, изменяющихся по падежам. Значение категории числа В вопросе семантической сущности категории числа до настоящего времени единого мнения не выработано. Некоторые лингвисты (A. Sauvageot, R. Lafont) рассматривают эту категорию как противопоставление единственного и множественного числа. В ряде случаев бинарная структура числа усложняется третьим элементом – собирательностью. В собирательных именах существительных, согласно точке зрения А.А. Реформатского [3], множественность передается в грамматической форме единственного числа. Оппозиция дискретность / континуальность как значение категории числа Вопрос категориального значения числа получил глубокую разработку в романистике, а именно – на материале французского языка. Если оппозиция единичное / множественное число охватывает разряд исчисляемых существительных, то оппозиция дискретность / континуальность 150 применима к существительным всех разрядов числа. В специфике категории числа во французском языке следует отметить гибкость грамматической системы, которая располагает языковыми средствами для представления субстанции: 1) в виде дискретных блоков, поддающихся исчислению (nombre); 2) в виде континуальной массы, вещества, не поддающегося разделению на части (masse). Два представления субстанции формируют категорию числа, включающую соответственно понятия (по терминологии Ж. Дамурета и Э. Пишона «putation» и «blocalité»). Если рассматривать артикли во французском языке по признаку, предложенному этими лингвистами, – континуальность (для определения содержания единственного числа) / дискретность (для определения содержания множественного числа), то их можно разделить на две группы: le, la, un, une, du, de la / les, des. Преимуществом такого противопоставления является то, что оно позволяет охватить все существительные, а не только некоторые из их подклассов. В этом случае каждое значение, составляющее оппозицию числа, передается несколькими формами артикля. Общую схему значений категории числа Ж. Дамурет и Эд. Пишон [6] представляют следующим образом: Blocalité Continue du mouton un mouton Discontinue des moutons Putation massive numérative numérative Значения неопределенной формы артикля единственного и множественного числа un (des) pain(s) сближаются со значением партитивности du pain, но отдаляются от значений единственного и множественного числа формой определенного артикля le(s) pain(s). Таким образом, основной оппозицией категории числа является не единичность / множественность, а дискретность / континуальность, которая охватывает все классы имен существительных. «Нет ничего удивительного, что с давних пор и до наших дней представителями разных школ и направлений число у существительного чаще всего определяется как противопоставление единичность / множественность. Однако при более пристальном рассмотрении не остается сомнения, что такая характеристика категории числа весьма несовершенна. Основным ее недостатком является то, что она применима лишь к ограниченному кругу существительных – лишь к тем из них, которые обозначают конкретные предметы, поддающиеся счету. Вне сферы ее действия оказывается значительная – 151 если не большая – часть существительных. В первую очередь это касается абстрактных и вещественных имен существительных» [2, с. 125]. Оппозиция дискретность / континуальность содержит в себе два других противопоставления – количественная определенность / неопределенность. Количественная определенность противопоставляется количественной неопределенности тем, что первая сообщает существительному способность представлять предмет в количестве или объеме, поддающихся исчислению или измерению, а вторая характеризуется отрицательно по отношению к этому признаку. Основная роль в выявлении данного различия принадлежит артиклю, который обладает способностью придавать существительному любой семантической группы тот или иной оттенок количественной определенности / неопределенности. Эти значения выражены оппозицией артиклей un, une, le, la, les / du, de la, des. В русском языке категория числа выражается формами имен прилагательного и существительного: нервозность, нетерпение, воображение, сценическая жизнь, домашние туфли (тапочки), восхищение. Причем, в переводе с французского имена существительные, не оформленные артиклем, теряют значение предметности, выражая принадлежность, качество и т.п. В английском языке – это также форма принадлежности. C точки зрения основной оппозиции категории числа – дискретность / континуальность, существительные apprehension, impatience // nervousness, impatience, imagination, admiration // imagination, admiration относятся к абстрактным существительным, которые выражают непрерывность (continuité), т.е. континуальность. Существительное pantoufles // slippers относится к именам существительным группы Pluralia Tantum, которое выражает парный предмет, состоящий из нескольких частей. Это существительное относится к понятию внутренней дискретности. Обращает на себя внимание также употребление притяжательной конструкции, которая является спецификой английского языка и отсутствует во французском языке artist’s life // une vie d’artiste. Во французском языке притяжательный падеж выражается с помощью предлога de (который соответствует родительному падежу в русском языке). «Sometimes I’d start thinking about my room and, in my imagination, I’d set off from one corner and walk round making a mental note of everything I saw on the way. At first it didn’t take very long. But every time I did it, it took a bit longer. Because I’d remember every piece of furniture, and on every piece of furniture, every object and, on every object, every detail, every mark, crack or chip, and then even the colour or the grain of the wood» [5, p.75]. В плане противопоставления значений дискретность / континуальность, особый интерес представляет существительное meuble // furniture. Это существительное имеет форму единственного числа, но не выражает 152 единичности. Лексически данное существительное представляет совокупность нескольких предметов, т.е. множественность. Но так как само существительное оформлено единственным числом, множественность воспринимается как единый предмет, данное имя существительное характеризуется значением континуальности. Абстрактное существительное imagination // imagination также выражает непрерывистость и имеет значение континуальности. Множественное число исчисляемых / неисчисляемых существительных выражает собирательное значение при названиях наций или профессий, например: Les Russes, les officiers. "Presque tous les Allemands domiciliés près de la porte Nikitskaïa connaissaient Yourko;" [8, p. 53], а также в названиях животных, плодов, растений, продуктов. Сравним: des fraises – une fraise, des perles – une perle, des meubles – un meuble. Некоторые существительные, обозначающие предметы, состоящие из парных частей, имеют форму множественного числа. Эти существительные выполняют асемантическую функцию и относятся к Pluralia Tantum: les dames (шашки), les échecs (шахматы), les pourparlers (переговоры). Но когда эти слова имеют разное значение в единственном и множественном числе, они выполняют дистинктивную и различительную функцию, например: des fers / un fer – оковы, кандалы / подкова, утюг, des lunettes / une lunette – очки / подзорная труба. Неисчисляемые имена существительные тоже выполняют определенные функции. Когда неисчисляемое имя существительное употребляется во множественном числе, его значение не меняется, но носит стилистический оттенок или значение слова меняется, указывая на исчисляемый объект. Вещественные, единичные, абстрактные, собственные неисчисляемые имена существительные могут использоваться в этих двух случаях. Когда форма множественного числа присоединяется к неисчисляемому имени существительному, она показывает, что существительное представлено как исчисляемое, дискретное. Подобная дискретность может носить пространственный, временной, качественный и количественный характер. Если вещественные существительные употребляются во множественном числе, то это указывает на дробление, порционность. Библиографический список 1. Епифанцева Н.Г. Категория числа имени существительного в русском и французском языках // Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика» – 2004. – № 6. – С. 37-46. 2. Басманова А.Г., Турчина Б.И. Именные части речи во французском языке. – М.: Просвещение, 1983. – 128 с. 3. Реформатский А.А. Число и грамматика // Лингвистика и поэтика. – М.: Просвещение, 1987. – С. 76-87. 153 4. Bronte С. Jane Eyre. – M.: Айрис пресс, 2006. – 241 p. 5. Camus A. The outsider. – L.: Penguin Books, 1983. – 118 p. 6. Damorette J., Pichon Ed. Des mots à la pensée. Essai de grammaire de la langue française. V. 2. – P.: D'Artrey, 1970. – p. 232-239. 7. Flaubert G. Madame Bovary. – L.: Penguin Popular Classics, 1995. – 360 p. 8. Pouchkine A.S. La dame de pique et autres recits. – P.: folio classique, 2003. – 286 p. Е.Е. Максимова ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СЕМАНТИКИ ГЛАГОЛОВ НЕДОСТАТОЧНОСТИ И КАТЕГОРИАЛЬНОГО ЗНАЧЕНИЯ ФОРМЫ ПЕРФЕКТА НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ Одним из актуальных вопросов, рассматриваемых в когнитивной лингвистике, является вопрос композиционного значения предиката, в частности, интегрирования значения лексемы и категориального значения грамматической формы. В семантической классификации глагола в языке «обычно учитываются не все характеристики, а лишь основные свойства, в плане как лексического значения, так и категориального. Вопрос о совместимости значения глагола со значением видовременной формы не учитывается» [3, с.24]. Несомненно, все глаголы используются в формах разряда Indefinite, поскольку категория времени является релевантной для всего класса. Если же рассматривать разряд Perfect – носитель дополнительных временных и видовых значений, то можно предположить, что не все глаголы будут использоваться в формах данного разряда ввиду неконгруэнтности их категориальных значений со значением морфологической формы; либо не все категориальные значения смогут быть актуализированы в равной степени. В данной статье объектом исследования выступает подкласс глаголов с семантикой недостаточности (lack, need, miss, require, etc.), а предметом – взаимодействие лексического значения глаголов данного подкласса и категориального значения видовременной формы перфекта настоящего времени. Анализируя данные корпуса британского варианта английского языка British National Corpus [7], предполагается установить тенденции употребления глаголов с семантикой недостаточности в указанной морфологической форме, показать, насколько конгруэнтны друг другу значения лексем и формы, выявить характеристики, обуславливающие результат их взаимодействия. 154 Видовременная форма перфекта характеризуется двойственностью, поскольку объединяет «в одной предикативной единице два так или иначе связанных между собой временных плана — предшествующего и последующего» [5, с. 195]. Это соединение может происходить по-разному: с включением или исключением момента речи (инклюзивный и эксклюзивный перфект), с акцентуацией разных категориальных значений формы в зависимости от характера глагола и контекста. Выделяют следующие категориальные значения формы перфекта: результативность, предшествование, эвиденциальность, завершенность, актуальность. Указанные значения не существуют вне связи с семантикой глагола и контекстуальными факторами, более того, все они суть варианты прототипического значения выполненности, или целостности актуального для говорящего на момент речи события. Согласно прототипическому подходу в исследовании процессов формирования значения выделяют класс акциональных глаголов — глаголов конкретного физического действия, составляющих ядро глагольного класса. Агенс производит действие над объектом и посредством данного конкретного действия добивается его видоизменения. То есть, реализация акционального значения глагола предполагает конкретное, или результативное, воздействие на объект [2, с. 44]. В структуре лексического значения лексем, принадлежащих подклассу глаголов недостаточности, можно выявить такие семы, как [негативность], [потребность], [интенсивность потребности], однако они редко имеют в семантической структуре акциональность, вследствие чего находятся в удалении от семантического ядра класса «глагол». Это глаголы «состояния нехватки», выражающие события, характеризующие «внутренний мир человека: его ощущения, эмоции, желания…» [1, с. 28]. Следовательно, для лексем подкласса глаголов с семантикой недостаточности функциональным и семантически важным является не выражение завершенности, результативности, характерных для перфекта, не выражение связи временных планов, предшествования одного события другому, а констатация особого состояния: нехватки и потребности в указываемом субъекте или объекте. Таким образом, можно предположить, что для глаголов, выражающих семантику недостаточности, будет нехарактерным употребление в результативном и экспериенциальном перфекте, а также перфекте недавнего прошлого ввиду несогласованности компонентов семантики глагола и формы. Обратимся к корпусным данным и проведем анализ употребления конкретных лексем в видовременной форме перфекта настоящего времени. В корпусе зафиксировано только 16 примеров формы has lacked, 21 пример формы have lacked, что свидетельствует об узком диапазоне употребления данного глагола в видовременной форме перфекта. Значение глагола to lack представлено в словаре следующим образом: «to not have 155 any or enough of something you need or want» [6, с. 794]. Глагол выражает состояние, которое продолжается в момент речи. Следовательно, в форме перфекта данный глагол будет использоваться в универсальном прочтении в инклюзивном контексте: Joyce McMillan: Reactions to Jack McConnell's decision to retire have lacked any sense of balance. I am delighted to hear that St Nicholas' Church, long known for its association with sailors and the sea, is launching an appeal to create a special maritime chapel, something the city has lacked for a very long time. Phileas Fogg is a strong UK brand, but it has lacked the financial and distribution muscle to realise its full potential. Give them the warmth they have lacked so long... [7]. Тем не менее зафиксированы и окказиональные случаи эксклюзивного прочтения перфекта, когда сема [результативность] погашает сему [статальность]. Вероятно, таким образом происходит интенсификация момента речи как поворотной точки события, когда происходит рождение нового состояния: Until now SuperCalc has lacked a " best fit " option for setting column width and this has been rectified in this release [7]. Глагол to miss занимает особое положение среди глаголов, выражающих семантику недостаточности, потому что в ряде своих ЛСВ реализует семантику акциональности, а не статальности, номинирует действие, хотя и не физическое, сочетается с наречиями образа действия, модальными и каузативными глаголами. Следовательно, при анализе семантической структуры данного глагола можно выявить потенцию к актуализации всех вариантов категориального значения перфекта. Словарная статья дает следующие значения данного глагола [6, с. 910]: 1. to fail to hit or reach something that you aim at (Oh, look! He is playing awfully – he has just missed the ball again!); 2. to fail to be present for someone or something (I've already missed his birthday party twice); 3. to be too late for the train, the bus, etc. (I've missed my bus so I need to take a taxi to get to work in time); 4. to fail to notice or understand something (Oh, I've missed the idea, can you repeat, please?); 5. to fail to take advantage of an opportunity (I see that I've missed a chance to speak to him); 6. to escape something that is unpleasant or uncomfortable; 7. to notice that you don't have something anymore; 8. to feel sad about something or somebody because they are not with you anymore (I have missed her since she left the city). 156 Примеры актуализации ЛСВ 1, 3, 4, 5 иллюстрируют результативное прочтение перфекта или перфект недавнего прошлого; 2 актуализирует экспириенциальное прочтение. Из перечисленных значений глагола только последнее при взаимодействии с формой перфекта дает универсальное прочтение перфекта с инклюзивным значением: I have missed her since she left the city – субъект действия продолжает скучать по объекту, т.е. отсутствует завершенность, и, следовательно, момент речи в сферу действия включен. Это объясняется тем, что данное значение передает состояние субъекта, то есть содержит в семантической структуре значение статальности. Остальные ЛСВ глагола miss предполагают наличие некоторой активности субъекта: как правило, мы констатируем упущение чего-либо или возможности совершения чего-либо как негативный результат деятельности, направленной на достижение желаемого. Активность субъекта является прототипическим признаком категориального значения акциональности, совместимого с семантикой завершенности и результативности формы перфекта, что обуславливает использование данной формы в акциональных ЛСВ: In the last two years I have missed nearly everything, he said. We have had a few of our delivery men have missed the time by just two or three minutes but as people get used to it things should improve. To return to my Degas quote: many of the writers seem to be appropriating what they see as "feminist tools of socio-political deconstruction" by examining details of Degas' work according to a binary opposition of woman as object/man as Baudelairean flaneur. They have missed the point. According to last year's appraisal sheet I should have undergone training in: (1) Database (2) Assertiveness (3) Racism Awareness. My sick leave has obviously interrupted this process and I have missed out on all three. This young lady has missed her last train and since she lives in London I said we'd give her a lift [7]. Что касается глагола need, согласно корпусным данным, зафиксировано около 40 примеров формы have/has needed, ниже представлены некоторые из них: A bureau worker makes weekly visits, alternating between the refuge and a church hall where there is a follow-up "drop-in centre" for women who have left the refuge. The majority of women are single parents and about half have needed assistance with social security benefits. The couple are pictured with some of the more than 1,000 soft toys they received from wellwishers after their son's death. And in the interview, conducted last week, they deny reports that they have needed psychiatric intervention to cope with their trauma. The parents of teenage car crash victim Catherine Moore are pleading for key accident witnesses to come forward. Catherine, 19, of Britannia Court, 157 St Hilda's, Middlesbrough, is making slow progress but remains critically ill in hospital since the crash on March 15. She has needed four brain operations following the accident on the town's Berwick Hills estate [7]. Лексическое значение need (как переходного глагола) описывается следующим образом: «If you need something, you must have it because it is necessary» [6, с. 947], таким образом, глагол need номинирует состояние. Тем не менее в указанных выше примерах актуализируются видовые характеристики категориального значения видовременной формы перфекта, что согласуется с проявлением не статальной, а акциональной семантики лексемы. Очевидно, что употребление глагола состояния need в перфекте сопряжено с желанием достичь эмфатического эффекта: в первом примере выделить состояние нехватки на фоне событий, описанных в разряде простого настоящего, а во втором – простого прошедшего (нетипичный контекст для перфекта настоящего времени). Значение глагола require – «to need someone or something» [6, с. 1203], но в отличие от глагола need интенсивность потребности выражена в данном случае ярче, что предполагает некую активность агенса: «if a rule, law, contract requires something, you must do this thing» [там же]. Активность агенса есть прототипический признак акциональности, коррелирующей с категориальным значением формы перфекта. Это значит, что глагол require в видовременной форме перфекта настоящего времени будет использоваться активнее, чем, например, глагол недостаточности need, но далеко не так широко, как ядерные акциональные глаголы. Действительно, форма have/has required представлена в корпусе значительно шире – около 70 примеров: "Every single great idea that has marked the 21st century, the 20th century and the 19th century has required government vision and government incentive," he said. Collection and analysis of the data have required fast electronics, highspeed data links and of course powerful computing facilities [7]. На основе полученных данных можно сделать вывод, что, действительно, диапазон употребления глагола в морфологической форме зависит от сочетаемости семантики глагола с семантикой формы, от того, насколько семантические признаки лексемы и формы согласуются друг с другом. Прототипические подклассы (такие как, например, глаголы движения, созидания, мгновенного действия) демонстрируют большую сочетаемость с формой перфекта в сравнении с подклассами, более удаленными от прототипического ядра (глаголами отношения, состояния, суждения и т.д.). Это связано с тем, что в семантике глаголов прототипических подклассов ярче выражено значение акциональности и его ключевые признаки, такие как активность агенса, субъекта действия, волитивность, контролируемость, конкретно-результативное воздействие на объект. 158 Глаголы, выражающие семантику недостаточности, в большинстве ЛСВ «передают состояние субъекта» [4, с. 89], а не действие, поэтому используются в перфекте настоящего времени реже, чем акциональные подклассы. Проблему составляет то, что глагол имеет поликатегориальную природу и сема [акциональность] может быть выражена сильнее или слабее, актуализироваться или погашаться в результате взаимодействия лексического значения глагола с категориальным значением формы и элементами контекста, т.е. в зависимости от актуализации конкретного ЛСВ. В случае, когда ЛСВ имеет в структуре значения сему [акциональность], диапазон употребления в видовременной форме настоящего времени становится шире. Библиографический список 1. Болдырев Н.Н. Моделирование процессов и категоризация глагола. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 2000. 2. Болдырев Н.Н. Перекатегоризация глагола как способ формирования смысла высказывания // Известия РАН. Серия литературы и языка. –2001. – Т. 60. – № 2. – С. 40-55. 3. Кобрина Н.А. Сущность композиционных процессов при взаимодействии одноуровневых и разноуровневых составляющих // Studia Linguistica – XI. Проблемы когнитивной семантики: Сб. статей. – СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 2002. – С.20-28. 4. Кобрина Н.А., Болдырев Н.Н., Худяков А.А. Теоретическая грамматика современного английского языка. – М.: Высшая школа, 2007. 5. Маслов Ю.С. Перфектность // Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. – Л.: Наука, 1987. – С. 195-209. 6. Macmillan English Dictionary for advanced learners (Int. student addition). – Palgrave Macmillan, 2005. 7. British National Corpus // BNC [Электронный ресурс] / British National Corpus. Режим доступа: http://corpus.byu.edu/bnc. 159 ВОПРОСЫ МЕТОДИКИ ПРЕПОДАВАНИЯ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ В ВЫСШЕЙ ШКОЛЕ И.Ф. Аршава, Л.Ф. Пономарева НЕКОТОРЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ Овладение иностранным языком является сложным процессом взаимодействия физических, интеллектуальных и эмоциональных компонентов, которые обеспечивают самовыражение человека в процессе изучения и использования иностранного языка, который может приводить к возникновению аффективных реакций. Сжатый обзор эволюции взглядов на интерпретацию роли аффективных состояний в процессе овладения иностранным языком позволяет сделать вывод о том, что эти состояния приводят у некоторых исследуемых к возникновению личностного образования, которое получило название языковой тревожности. Психологи бихевиористской школы, которые изучали поведенческие реакции человека в процессе учебы, предложили рассматривать овладение языком как «контролируемый процесс осуществления вербальных оперантов в ситуациях тщательно сконструированных режимов подкрепления» [6]. На основании этого подхода к учебе сформировался так называемый аудиолингвальный метод изучения иностранного языка, который доминировал в 50-70-х годах прошлого века. В соответствии с постулатами аудиолингвального метода, основой изучения иностранного языка была устная практика, которая предусматривала имитацию особенностей артикулирования иноязычных высказываний и многочисленные повторения структурных моделей. Пользователям иностранного языка не позволялось при таком подходе спонтанно выражать свои мнения, потому что основной целью учебы было обеспечение всеми возможными способами предотвращения появления ошибок, которые могли превратиться в привычки. Лингвисты и психологи обращали внимание лишь на доступные внешнему наблюдению акты порождения языковых высказываний. Как подчеркивает Д. Янг [7], для лингвистов исследования смыслового аспекта языка за поверхностным уровнем, а для психологов исследования недоступных наблюдению поведенческих реакций и организация информации не заняли надлежащего места в обучении иностранных языков. Пока на определенном этапе развития не появились идеи когнитивной психологии в работах Ноема Хомского и когнитивных психологов, в частности, 160 такого известного американского психолога, как Дэвид Аусбель. Благодаря им в преподавании иностранных языков появился интерес к ментальным процессам, к содержательному аспекту пользования иностранным языком как средством общения. В то время как Хомский подверг критике теорию бихевиоризма простого обучения языку в применении к обучению иностранным языкам, психологи, в частности, такие как Уигли Риверс [5], начали затрагивать вопрос об отсутствии достаточного внимания при исследовании закономерностей овладения иностранным языком и разработке соответствующих методических приемов к ментальным процессам. Психологикогнитивисты начали утверждать, что содержание, понимание и познание в процессе овладения как родным, так и иностранным языками должны выполнять более значительную роль и объяснять поведение человека в процессе овладения языками. Появились идеи, предложенные когнитивными психологами, в частности упомянутым Дэвидом Аусбелем [2], относительно того, что в процессе овладения иностранным языком необходимо создавать ситуации, которые приближаются к реальному социальному взаимодействию людей при осуществлении разных видов активности и деятельности. В работе Дж. Ледуа, автора книги «Эмоциональный мозг» [4], утверждается, что интеллектуальная деятельность, лишенная эмоционального фона, фактически не может быть производительной. Эмоциональный аспект учебы игнорировался так долго благодаря разным причинам: прежде всего благодаря тому, что при учебе было удобно отделять познавательные процессы от эмоциональных. Во-вторых, эмоции исторически рассматривались как субъективные состояния сознания, как неосознанный продукт процесса переработки информации. И только тогда, когда нейропсихологи сделали чрезвычайно важные открытия, одно из которых, в конце концов, оказало определенное влияние на процесс исследований в овладении иностранным языком, а именно – что эмоции опережают процесс познания, что они могут существовать до того, как возникает процесс познания, независимо от познания, эмоции перестали рассматриваться лишь как конечный результат познания. Исследования влияния эмоций на познавательные процессы привели к осознанию того, что когнитивная переработка информации может быть даже полностью невозможной под воздействием эмоций и что именно эмоции обеспечивают полную синхронизацию мозговых ресурсов. Если языковая тревожность приводит к «дебилитативным» проявлениям (debilitating language anxiety) у отдельных субъектов [7], то подобные выявления полностью возможны у этих субъектов и в других эмоциогенных ситуациях. 161 Исследование аффективных переменных в контексте овладения языком дало возможность установить, что одни субъекты учебы иностранного языка чувствуют больше трудностей, чем другие в процессе изучения иностранного языка (социально-психологический аспект). Так, в работах Шумана была представлена модель окультурации, которая базируется на гипотезе относительного влияния «социальной дистанции» между родным и иностранным языками на возникновение осложнений в процессе овладения иностранным языком. Таким образом, чувства, связанные с тем, что данный субъект не принадлежит к конкретному языковому сообществу, могут приводить к торможению когнитивных процессов у некоторых субъектов учебы, которых вследствие этого можно считать эмоционально уязвимыми. В пределах исследований С. Крашен [3] появилась метафора относительно существования так называемого «аффективного фильтра», который объясняет роль эмоций в овладении языком, то есть появление негативных эмоций при овладении языками дает возможность предусмотреть, будет ли процесс овладения языком успешным или нет. Если тревога оказывается высокой, этот фильтр закрывается и информация не поступает в центр переработки мозгом и открывается, если в процессе овладения языком создаются благоприятные условия. Некоторые субъекты учебы иностранного языка даже отказываются от дальнейшего овладения этим языком. С нашей точки зрения, подобные реакции свидетельствуют о низком уровне толерантности к неопределенности отдельных субъектов, что и порождает тревожность [1]. Под воздействием рассмотренных выше идей относительно роли эмоциональных процессов при овладении языком в 80-х годах появилось несколько новых подходов к изучению иностранных языков: сугестопедия; изучение иностранного языка непосредственно в первичной языковой среде; коммуникативный подход и тому подобное. В этих подходах подчеркивалась необходимость создания благоприятной среды для овладения иностранным языком, который существенно снижает вероятность появления негативных переживаний. Библиографический список 1. Аршава И.Ф. Аспекты имплицитной диагностики эмоциональной стойкости человека / И.Ф. Аршава, Э.Л. Носенко. – Днепропетровск: Изд-во ДНУ, 2008. – 468 с. 2. Ausubel D. Educational psychology: A cognitive view. – NY: Holt, Rinehart, and Winston, 1968. 3. Krashen S. Principles and practice in second language acquisition. – NY: Pergamon, 1982. 4. LeDoux J. The emotional brain. – NY: Simon and Schuster, 1996. 162 5. Rivers W. The psychologist and foreign – language teacher. – Chicago: The University of Chicago Press, 1964. 6. Skinner B.F. Verbal behavior. – NY: Appleton – Century-Crofts, 1957. 7. Young D. (Eds.) Affect in foreign language and second language learning. A practice guide to creating a low – anxiety classroom atmosphere. – USA: The McGraw – Hill Companies, Inc., 1999. – 273 p. Л.Ф. Пономарева К ВОПРОСУ О РАСШИРЕНИИ ПОТЕНЦИАЛЬНОГО СЛОВАРНОГО ЗАПАСА КАК МЕТОДЕ ОБУЧЕНИЯ ЧТЕНИЮ ТЕКСТОВ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ НА НЕЯЗЫКОВОМ ФАКУЛЬТЕТЕ В настоящее время перед преподавателями иностранного языка на неязыковых факультетах остро стоит проблема поиска путей, повышающих познавательный интерес студентов к изучению языка, укрепляющих их положительную мотивацию к учебе. Подготовка будущих специалистов в области международных экономических отношений требует от преподавателя использования эффективных приемов формирования коммуникативной компетенции в области овладения иностранным языком. С целью создания модели процесса коммуникации на занятиях по иностранному языку необходимо выделить ряд методов и приемов, способствующих развитию языковой компетенции обучающихся. Одним из путей формирования коммуникативных компетенций личности является коммуникативный метод обучения иностранному языку, основанный на тождественности процессов обучения и коммуникации. Процесс обучения можно рассматривать как модель реального процесса коммуникации, т. к. по основным параметрам он ему адекватен. Основной идеей является то, что язык усваивается через коммуникацию, а это требует активизации знаний, уже имеющихся у обучающегося [1]. Понятие иноязычной компетенции в настоящее время не имеет единого толкования. Одни рассматривают её как особенность личности, характеризующейся объемом и характером усвоенных знаний, умений и навыков, которые формируются в процессе моделирования профессиональной иноязычной деятельности. Другие рассматривают коммуникативную компетентность как способ свободного общения. В научной литературе коммуникативная компетентность трактуется как способность общения в специфических условиях, способность учитывать при иноязычном общении контекстуальную коммуникативную уместность в использовании языковых единиц, способность человека понимать язык не 163 только правильно, но и в зависимости от социолингвистической ситуации. Это способность функционально владеть языком, умение высказаться, интерпретировать и обговаривать услышанное, увиденное или прочитанное между двумя и более партнерами, одним из которых может быть устный или письменный текст (Р.Валет, Н.И. Гез, М. Финоккиаро, С.Савиньон). Практика показала, что умения читать учебные адаптированные тексты еще недостаточно для чтения оригинальных экономических текстов без словаря с непосредственным пониманием для дальнейшей интерпретации и обсуждения прочитанного на продвинутом этапе обучения. Перейти к такому виду чтения возможно лишь в том случае, если студенты имеют определенный словарный запас (около 3-4 тысяч слов), который включает все активно и пассивно усвоенные слова, а также если они умеют понимать значение большинства незнакомых слов, включая потенциально знакомые слова, на основе языковой и контекстуальной догадки. Поэтому целью преподавателя является расширение потенциального словаря всеми доступными способами. Рассмотрев и проанализировав лексический состав немецких экономических текстов (около 200 тысяч печатных знаков), его можно было разделить на несколько групп. Они включают слова лексического минимума общей лексики, имена собственные, географические названия, интернационализмы, общенаучные и узкоспециальные термины, слова общего значения, выражающие абстрактные понятия, каждая из которых отличается в первую очередь повышением сложности беспереводной семантизации. Исходя из указанной выше цели значительные трудности представляют именно незнакомые односложные слова и слова, выражающие абстрактные понятия. Имена собственные, географические названия (около 0,5 процента выборки) и слова лексического минимума общей лексики (24,5 процентов выборки) практически не вызывают трудностей. Наименьшие трудности представляют собой интернационализмы (25 процентов выборки), общенаучные и узкоспециальные термины (35,5 процентов выборки), поскольку, например, понятийный аппарат менеджмента и маркетинга представлен в основном заимствованиями из английского языка. Наибольшие трудности для понимания иноязычного текста вызывают незнакомые односложные слова и слова, выражающие абстрактные понятия (15 процентов выборки). Их не всегда возможно семантизировать или возможно семантизировать только в отдельных случаях, используя такие беспереводные способы семантизации, как контекстуальная догадка или догадка на основе единства корня в сравниваемых языках(например, немецком, английском и русском). На основании анализа лексики возможно составление словаря для чтения литературы по специальности, что является заданием методиче- 164 ского характера. В основу методического группирования лексики могут быть положены такие факторы, как степень известности студенту данной лексической единицы и степень использования контекста для её понимания. Преподаватель должен ознакомить студентов с такими понятиями, как полисемия, интернациональные слова, способами словообразования (суффиксального, префиксального, словосложения). Основное внимание следует уделить усвоению студентами терминологической лексики и ее типологии. Особое внимание при обучении чтению без словаря следует уделить семантизации и активному усвоению слов, которые выражают предикат суждения в предложении, то есть значения слов, которые несут в себе основную информацию. Это, прежде всего, слова, которые в предложении являются сказуемыми или дополнениями, прямыми или непрямыми. Анализ текстов показал, что предикаты суждений в предложении в основном выражаются общенаучными терминами. Узкоспециальные термины обычно в предикативной функции не используются. Чаще всего в предикативной функции в научных текстах используются такие глаголы, как festlegen, ermitteln, bestehen, bewerten, tendieren, akzeptieren, wahrnehmen, ausgehen, lassen, betreffen, zählen, zusammenfassen, umfassen, durchführen, zugehören, darstellen, entwickeln, ausarbeiten, beinhalten, kennzeichnen, sichherausstellen u.a. В процессе чтения следует делать упор не на изолированные слова, а на их сочетаемость с другими словами. Главным образом на сочетание глагола с существительным, глагола с наречием, существительного с прилагательным и на фразеологические обороты. Особое место занимает работа над лексическим материалом, отражающим логико-грамматические связи в предложении, которые используются для двух видов описания. Один из них направлен на то, чтобы причислить одно понятие другому (отношение часть →целое: gehören zu, zählen zu), другой на то, чтобы понятие охватывает ряд других (отношение целое → часть: umschließen, umfassen, beinhalten, zusammenfassen unter). Важной является также работа над союзами, союзными словами и другими словами, которые указывают на информацию, уже имеющуюся в тексте (daher, hierfür, hingegen, dagegen, damit, um bei dem Beispiel zu bleiben, die weiter oben, insbesondere, mit dem Zweck u.a.), или на последующую информацию в тексте (da, weil, insofern, einerseits…andererseits, weder… noch, nicht nur…sondern auch, sowohl…als(wie) auch, wenn, wenn auch u.a.) Таким образом, при обучении чтению оригинальных экономических текстов без словаря с непосредственным пониманием прочитанного кроме обучения пониманию общенаучных и узкоспециальных терминов 165 следует обратить внимание на усвоение глаголов в предикативной функции и слов, которые выражают логико-грамматические связи в предложении. Понимание всего текста, прежде всего, зависит от понимания предикативных групп в предложении, и уже на основе знания предиката учащийся догадывается о значении связанного с ним субъекта. После того как ему становятся понятными субъектно-предикатные отношения в конкретном предложении, возникает объективная возможность понять смысл всего предложения и логического суждения, которое выражается этим предложением, и в конечном итоге всего текста. Нам представляется, что добиться поставленной цели – научить студента в течение ограниченного учебными рамками периода говорить о проблемах своей специальности и понимать речь носителей языка в этом плане можно, сочетая традиционные и инновационные методы, но делая решительный упор на принцип коммуникативности как в обучении, так и в построении используемых учебных материалов. Библиографический список 1. Нунан Д. Создание коммуникативных заданий для урока. – Университетская Пресса Кембриджа, 1998. 166 СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ Алиева Валентина Викторовна – доцент кафедры английской филологии Пятигорского государственного лингвистического университета (ПГЛУ) Аршава Ирина Федоровна – доктор психологических наук, профессор, зав. кафедрой общей и медицинской психологии Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара (ИТПС ДНУ), Украина Белоглазова Елена Владимировна – доктор филологических наук, доцент кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Гололобова Лариса Ивановна – доцент кафедры английской филологии Пятигорского государственного лингвистического университета (ПГЛУ) Гончарова Виктория Владимировна – кандидат педагогических наук, доцент кафедры английского языка и перевода СПбГЭУ Иванова Екатерина Юрьевна – ассистент кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Карнова Татьяна Сергеевна – ассистент кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Киселёва Светлана Владимировна – доктор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков СПб филиала ГУ-ВШЭ Колыбелкина Екатерина Викторовна – аспирантка Московского государственного университета путей сообщения (МИИТ) Кононова Инна Владимировна – доктор филологических наук, доцент кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Максимова Екатерина Евгеньевна – кандидат филологических наук, ассистент кафедры английского языка и перевода СПбГЭУ Никифорова Алиса Михайловна – аспирантка Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина Никулина Ольга Валерьевна – аспирантка кафедры английского языка и перевода СПбГЭУ Нильсен Евгения Александровна – кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой английского языка и перевода СПбГЭУ Панкратова Светлана Анатольевна – кандидат филологических наук, ассистент кафедры английского языка и перевода СПбГЭУ Полякова Светлана Евгеньевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Пономарева Лилия Федоровна – кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой иностранных языков Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара (ИТПС ДНУ), Украина 167 Седых Эллина Владимировна – доктор филологических наук, доцент кафедры английского языка и перевода СПбГЭУ Тимралиева Юлия Геннадьевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры немецкого и скандинавских языков и перевода СПбГЭУ Трощенкова Екатерина Владимировна – кандидат филологических наук, доцент кафедры английской филологии и лингвокультурологии СПбГУ Фрайман Василий Евгеньевич – старший преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин Выборгского филиала РГПУ им. А.И. Герцена Хитрова Татьяна Владимировна – кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой теории и истории журналистики Классического приватного университета, г. Запорожье, Украина Шамина Елена Анатольевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры фонетики и методики преподавания иностранных языков СПбГУ Шмулевич Лия Ильинична – аспирантка кафедры теории языка и переводоведения СПбГЭУ Цветаева Елена Викторовна – старший преподаватель кафедры иностранных языков Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара (ИТПС ДНУ), Украина 168 Научное издание АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ Сборник научных статей Редактор Е.Д. Груверман Подписано в печать 31.10.13. Формат 60х84 1/16. Усл. печ. л. 10,5. Уч.-изд. л. 10,4. Тираж 65 экз. Заказ 541. Издательство СПбГЭУ. 191023, Санкт-Петербург, Садовая ул., д. 21. Отпечатано на полиграфической базе СПбГЭУ
