это в автореферат - Саратовский государственный университет

На правах рукописи
ПЧЕЛИНЦЕВА Марина Анатольевна
СПОСОБЫ ЯЗЫКОВОЙ ОЦЕНКИ
РЕВОЛЮЦИОННОЙ ЭПОХИ В ТЕКСТАХ
РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ-ЭМИГРАНТОВ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ
Специальность 10.02.01 – Русский язык
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание учѐной степени
кандидата филологических наук
Саратов – 2012
Работа выполнена на кафедре русского языка и методики его преподавания
ФГБОУ ВПО «Саратовский государственный университет
имени Н.Г. Чернышевского»
Научный руководитель:
кандидат филологических наук, доцент
Санджи-Гаряева Зоя Санджиевна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, доцент
Милехина Татьяна Алексеевна
профессор кафедры русского языка и
речевой коммуникации ФГБОУ ВПО
«Саратовский государственный университет
имени Н. Г. Чернышевского»
кандидат филологических наук, доцент
Пихурова Анна Анатольевна
заведующий кафедрой филологического
образования ГАОУ ДПО «СарИПКиПРО»
Ведущая организация:
ФГАОУ ВПО «Уральский федеральный
университет имени первого Президента
России Б.Н. Ельцина»
Защита состоится «28» ноября 2012 г. в _______ час. на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 при Саратовском государственном университете имени Н.Г. Чернышевского по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская,
83, корпус XI, ауд. 301.
С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского
Автореферат разослан «___» __________ 2012 г.
Учѐный секретарь
диссертационного совета
Ю.Н. Борисов
2
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Реферируемая диссертация посвящена выявлению способов языковой оценки революционной эпохи, отражѐнной в текстах русских писателей-эмигрантов
первой волны.
Актуальность исследования. Язык, прежде всего его лексический состав,
как наиболее динамичная его составляющая, отражает изменения, происходящие в обществе в переломные эпохи. Кардинальные общественнополитические преобразования, произошедшие в период Октябрьской революции 1917 года, вызвали к себе интенсивный интерес и оценку современников,
которые сохранились в слове (газеты, воспоминания, художественные произведения, научные исследования). Отдельные исследования, реконструирующие
способы и средства языковой оценки этой эпохи, осуществляются главным образом на материале текстов метрополии. В контексте исследований, посвященных оценке эпохи, важным представляется вопрос: какими способами осуществлялась языковая оценка революции в эмигрантской словесности? Ответ на
этот вопрос может дополнить русскую языковую картину мира отраженным в
оценке восприятием революции.
Эмигрантская словесность представляет богатейший источник для изучения языковой оценки революционной эпохи. Обращение к творческому наследию русских писателей-эмигрантов обусловлено тем, что в нем есть определенное единство в способах, средствах и формах оценки и интерпретации новых
явлений в Советской России.
Исследование языковой оценки советского актуально также в русле более
широкого направления русистики – изучения русского языка эмиграции, активизировавшегося в последние десятилетия (работы Н.И. ГолубевойМонаткиной, Е.А. Земской, М.Я. Гловинской, Л.М. Грановской, А.В. Зеленина,
Н.А. Кожевниковой и др.)
Категория оценки – одна из самых сложных языковых категорий, формирующаяся под влиянием, прежде всего, экстралингвистических факторов: психологических, социальных, культурных, и во многом – под действием аксиологической системы данной культуры или данной исторической эпохи. Лингвистический аспект проблемы специфичен, так как он предполагает не просто изучение
оценки, закрепленной в слове и отражающей сознание носителей языка той или
иной эпохи, но и способов ее реализации.
В течение длительного времени изучение оценки ограничивалось рамками
логики, философии, аксиологии, теологии, этики. И лишь во второй половине
ХХ века оценка оказалась в центре внимания лингвистов, которые рассматривают ее как феномен, без которого не обходится ни один язык мира [Арутюнова
1988; Бабенко 1989; Вольф 1985; Галкина-Федорук 1958; Киселѐва 1968; Лукьянова 1976, 1986; Маркелова 1994, 1995, 1996; Матвеева 1986; Сковородников
2000; Сергеева 1996, 2003; Телия 1981, 1986; Хидекель, Кошель 1983, Худяков
1980; Шаховский 1987 и др.].
Основополагающими для изучения лингвистической категории оценки являются труды Н.Д. Арутюновой и Е.М. Вольф. Н.Д. Арутюнова рассматривает
3
оценку как категорию логическую и применяет к ней методы коммуникативного и логического анализа [Арутюнова 1988].
Е.М. Вольф представляет оценку как специфический вид аксиологической
модальности. Ею разработаны основы функциональной семантики оценки, связывающей оценочное значение с автором речи [Вольф 1985].
Теория оценки, представленная в работах Е.М. Вольф, подразумевает
«ценностный аспект значения языковых выражений», который можно интерпретировать как «А (субъект оценки) считает, что Б (объект оценки) хороший/плохой» [Вольф 2002: 11]. Оценка, таким образом, является результатом
сложного отражения объективного мира с точки зрения его ценностного характера, добра и зла, пользы и вреда и представляет собой положительную или отрицательную характеристику предмета, связанную с признанием или непризнанием его ценности с позиций определѐнных ценностных критериев.
В диссертации под оценкой понимается выраженное языковыми средствами отношение к процессам, происходящим в послереволюционной России, к
советскому обществу и к новой культуре, важнейшей составляющей которой
является «новый язык».
В исследуемом материале выделяются два объекта оценки: послереволюционная советская действительность и «революционный язык», – каждый из
которых имеет свой способ оценки. Различные стороны советской действительности получают в речи эмигрантов оценку на уровне слова, то есть оценка
выражается лексическим способом. Явление, названное А.М. Селищевым
«языком революционной эпохи» [Селищев 1928], становится предметом рефлексии как специфического способа его оценки, суть которого заключается в
метаречевом комментарии языковых явлений или в целенаправленной трансформации его элементов с целью дискредитации «нового языка».
В диссертации анализируются оценочные слова и словосочетания, отражающие явления советской действительности, и рефлексивы, выражающие
оценочное отношение к «языку революционной эпохи». Общий объѐм материала составляет 511 разных единиц, извлечѐнных методом сплошной выборки:
320 оценочных слов и словосочетаний и 191 рефлексив.
Источниками материала послужили тексты русских писателейэмигрантов первой волны, предметом изображения которых является Октябрьская революция 1917 г. и послереволюционная действительность России (А.Т.
Аверченко, Г.В. Адамовича, М.А. Алданова, Л.Н. Андреева, К.Д. Бальмонта,
Н.Н. Берберовой, И.А. Бунина, С.М. Волконского, З.Н. Гиппиус, Р.Б. Гуля, Дона-Аминадо, Б.К. Зайцева, Г.В. Иванова, С.И. Карцевского, Д.С. Мережковского, И.В. Одоевцевой, М.А. Осоргина, Н.А. Оцупа, А.М. Ремизова, Н.А. Тэффи,
В.Ф. Ходасевича, И.С. Шмелѐва, С. Чѐрного и др.).
Для анализа привлекались тексты как художественной, так и нехудожественной словесности: мемуары, письма, публицистика. Поскольку в задачи диссертационной работы не входило выявление индивидуальных особенностей
оценки у разных писателей, исследовался общий массив словесного творчества
эмигрантов. Сходство способов оценки, средств и форм ее выражения в худо4
жественных и нехудожественных текстах позволяет рассматривать все эмигрантские тексты как единый объект исследования.
Объектом исследования является языковая оценка русских писателейэмигрантов Советской России революционного периода, предметом исследования – способы языковой оценки, выявленные в текстах писателей-эмигрантов.
Цель работы – выявление и анализ способов языковой оценки советской
действительности революционной эпохи, специфических форм, приемов и
средств их реализации в текстах русских писателей-эмигрантов.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
1. Определение и уточнение теоретических понятий, необходимых для исследования категории языковой оценки.
2. Дифференциация способов оценки революционной действительности в
языке русской эмиграции. Уточнение понятий вербальной оценки и оценки,
выраженной через языковую рефлексию.
3. Выделение и систематизация объектов оценки в исследуемом материале.
4. Выявление и систематизация средств лексической оценки революционной действительности.
5. Определение и уточнение понятий «языковая рефлексия», «языковая игра»,
«ирония». Установление причин обострения языковой рефлексии эмигрантов в
послереволюционный период.
6. Анализ форм и приемов языковой рефлексии над «языком революционной эпохи» в творчестве писателей-эмигрантов.
Методы исследования определяются его целью и задачами, а также изучаемым материалом. В рамках описательного и классификационного методов в
работе использовались методики сплошной выборки, количественного и контекстуального анализа, стилистической идентификации, семантического анализа.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Языковая оценка революции выражается двумя основными способами:
лексическим и рефлексивным. Лексический способ выражения оценки реализуется в вербальных единицах языка с оценочной семантикой, а рефлексивный
- в метаречевых комментариях языковых явлений и разных видах трансформации элементов языка. Выделенные способы выражения оценки напрямую зависят от объектов оценки: лексический способ является «универсальным» – он
применим для любого объекта окружающей действительности, предметом рефлексивного способа может быть только язык.
2. Лексические средства оценки различных сторон советской действительности и новой культуры (объектов оценки) образуют систему тематических
групп (Октябрьская революция, Советская Россия, советский уклад жизни, «советский язык», советская литература, советские писатели, советский человек),
которые имеют инвариантную внутреннюю структуру оценочных единиц, организованную соотношением разнообразных оценок: прямых и непрямых (в зависимости от употребления слова в прямом или непрямом (метафорическом)
значении); рациональных и эмоциональных (первые основаны на логических
5
суждениях об объективно присущих референту свойствах, например: обманщик, хулиган, вторые – на эмоциях, переживаниях и не связаны с объективными свойствами референта, например: гад, мерзость, негодяй); абсолютных и
сравнительных (характер абсолютных оценок определяется тем, расценивается
ли предмет как «хороший», «плохой» или «безразличный», характер сравнительных оценок – тем, расценивается ли предмет по отношению к другому как
худший, лучший или равноценный).
3. Непрямые оценки реализуются в ряде метафорических моделей, реализующих представление эмигрантов о концептуальных признаках объектов
оценки: Октябрьская революция («Революция – стихийное бедствие, конец света», «Революция – разрушитель души и морали человека», «Революция – наказание за грехи»), Советская Россия («Советская Россия – больной организм»,
«Государство – это дом», «Советская Россия – тюрьма», «Советская Россия –
поле зла», «Советская Россия – царство лжи, зла и тѐмных сил»), советский уклад жизни («Жизнь – это театр») и советский человек («Советская Россия –
преступное сообщество», «Советская Россия – нечеловеческое общество (мир
животных)»).
4. Основной способ выражения оценочного отношения к языку революции
– это рефлексия, проявляющаяся в двух разновидностях: комической и некомической. Комическая рефлексия имеет установку на высмеивание и направлена на создание сниженного образа (в данном случае образа революционного
языка), формой ее выражения является трансформация языковых элементов через различные приемы иронии и языковой игры. Некомическая – направлена
на выражение критического отношения к объекту оценки путем непосредственного метатекстового комментария.
5. Эмигрантскую оценку отличает высокая степень эмоциональности, в
основе которой лежит неприятие советского строя и отторжение культурных и
моральных ценностей нового общества. Предельный накал эмоций вызывает
широкий спектр и большую концентрацию отрицательных оценок, в основе которых лежат такие эмотивно-оценочные отношения, как презрение, пренебрежение, уничижение, неодобрение (осуждение).
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые предпринято комплексное исследование языковой оценки революционных процессов
нового субъекта – русской писательской эмиграции. В работе впервые выявлены и систематизированы разные способы, формы и средства языковой оценки
революционных процессов и советской действительности в текстах писателейэмигрантов первой волны. Раскрыты инвариантные черты организации оценочных средств в тематических группах, отражающих объекты эмигрантской
оценки. В диссертации представлены и охарактеризованы не описанные ранее
формы и приемы языковой рефлексии эмигрантов как специфического способа
выражения оценки языка, порожденного революцией. На материале эмигрантских текстов уточнена эмотивная шкала оценок (презрение, пренебрежение,
уничижение, неодобрение (осуждение)). Привлечен новый обширный материал
эмигрантских оценок, относящихся к революционной эпохе, позволяющий
6
уточнить и дополнить русскую языковую картину мира, в частности, тот ее
фрагмент, который отражает восприятие революции с точки зрения нового
субъекта.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что выявление способов, форм и средств выражения языковой оценки советской действительности позволяет уточнить некоторые аспекты общей проблемы языковой оценки,
может послужить толчком для дальнейших научных поисков в области изучения феномена языковой оценки как на лексико-семантическом уровне языка,
так и на уровне языковой рефлексии.
Результаты проведѐнного исследования вносят определенный вклад в изучение советской культуры, так как систематизированная эмигрантская языковая
оценка способствует целостности восприятия революционной действительности, придавая ей двуполюсность: во внутрисоветском словесном пространстве
она была односторонней и идеологически детерминированной.
Практическая значимость работы заключается в том, что материал и результаты исследования могут быть использованы в практике вузовского преподавания: при чтении спецкурсов по истории литературного языка, культуре речи,
при разработке спецсеминаров по изучению языка и стиля писателей русского
зарубежья.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русского языка и методики его преподавания Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского 21 мая 2012 г. По теме диссертации делались доклады на региональных, всероссийских и международных конференциях (г. Саратов, 25–27 апреля 2007 г., 22–24 ноября 2007 г., 23–25 апреля 2008 г.;
г. Камышин, 18–20 октября 2006 г., 4–6 декабря 2008 г., 15–16 декабря 2009 г.,
22–23 декабря 2010 г.). Основные положения и результаты исследования были
опубликованы в тринадцати статьях, в том числе 3 – в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения,
трѐх глав, заключения, библиографического списка и приложения, в котором
представлены 5 таблиц, содержащих статистические данные, полученные в ходе работы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы, обозначаются объект и
предмет исследования, определяются цели и задачи работы, материал и методы
исследования, раскрываются его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту.
В первой главе «Языковая оценка. Способы реализации языковой
оценки», состоящей из двух разделов, содержится анализ основополагающих
для данной диссертации представлений о языковой оценке, проблем дифференциации способов выражения оценки.
В первом разделе освещаются различные аспекты языковой оценки: определение языковой оценки, основные компоненты оценки, распределение языковых оценок на оценочной шкале, средства выражения оценки и др.
7
В отечественной лингвистике оценка определяется как сопоставление того
или иного объекта с каким-то оценочным критерием (Н.Д. Арутюнова, Е.М.
Вольф, Л.А. Сергеева, Т.В. Маркелова, А.А. Карамова и др.) или как позитивное или негативное эмоциональное отношение субъекта к объекту (Е.М. Галкина-Федорук, С.С. Хидекель, Г.Г. Кошель, В.И. Шаховский, Г.А. Золотова, Л.А.
Киселѐва и др.). Очевидно, что в этих противоположных подходах отражается
двойственная природа самой оценки, в процессе которой субъект опирается как
на личное восприятие, так и на стереотипные представления об объекте и шкалу оценок, «поскольку оценочные мнения, как и любые другие, всегда высказываются в рамках концептуальной системы носителей языка» [Сергеева 2003:
68]. Вследствие этого в семантических структурах языка отражаются как субъективные факторы, так и объективные свойства объектов.
Разные точки зрения существуют по поводу количества элементов, расположенных на оценочной шкале. Одни учѐные представляют оценочную шкалу с
двумя основными элементами: «+», «–» (например, Л.А. Сергеева), вторые – с
тремя: «+», «0», «–» (А.А. Ивин, В.Н. Телия, С.С. Хидекель, Г.Г. Кошель), третьи – с семью: очень хорошо – довольно хорошо – хорошо – средне – довольно плохо – плохо – очень плохо (Т.В. Маркелова и др.).
На разных языковых уровнях оценка выражается с помощью определѐнных
средств. Основным по способности выражения оценки является лексикосемантический уровень, что подтверждается на эмигрантском материале.
Непосредственное отношение к оценке имеют многообразные эмотивнооценочные отношения, существующие в языке. Они распределяются между
двумя вариантами оценки: положительной и отрицательной. Положительную
оценку выражают эмотивно-оценочные отношения одобрения, ласки, ласкательности и удовольствия, восторга, восклицания [Лукьянова 1976]; отрицательную оценку – эмотивно-оценочные отношения презрения, пренебрежения,
уничижения, неодобрения, осуждения, порицания [Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности 1991]. Так как эмигрантская оценка
строится на негативных эмоциях, в первом разделе рассматриваются эмотивнооценочные отношения отрицательного спектра.
Второй раздел содержит классификацию способов выражения языковой
оценки. Под способом выражения оценки понимается совокупность определѐнных языковых средств и приѐмов, реализующих оценку. В диссертации рассматриваются два способа выражения оценки: лексический и рефлексивный.
Лексический способ реализуется в вербальных единицах языка с оценочной семантикой. Средством лексического способа выражения оценки является
оценочная лексика с прямым и переносным (метафорическим) значением.
Поскольку обнаружение оценочного компонента в семантике слова представляет определенную трудность, мы опираемся на комплексную методику его
выявления:
– таксономический анализ (семантическое развертывание дефиниционных
элементов), например: мямля – тот, кто мямлит, то есть говорит медленно,
невнятно, что вызывает неприятное впечатление;
8
– трансформация дефиниции в условную фразу, заканчивающуюся словами
общей оценки «и это хорошо/плохо»: голословный – не основанный на фактах
– и это плохо;
– соответствие сочетаемостному критерию, по которому неоценочные слова могут сочетаться с общеооценочными прилагательными (хороший человек), а
оценочные не могут (плохой нахал) (Е.М. Вольф).
Рефлексивный способ выражения оценки осуществляется через метаречевые комментарии языковых явлений и разные виды целенаправленной трансформации элементов «нового языка». В подразделе уточняются понятия «языковая рефлексия», «рефлексив», «ирония», «языковая игра», анализируются существующие классификации рефлексивов.
В современной лингвистике термин «языковая рефлексия» понимается
двояко: более широко – как рефлексия над языком (Н.Н. Запольская, М.А. Кронгауз и др.) и более узко – как рефлексия над словом (Б.С. Шварцкопф, А. Вежбицкая, М.В. Ляпон, М.А. Кормилицына, Н.А. Николина, И.Т. Вепрева, З.С.
Санджи-Гаряева. Т.В. Шмелѐва, М.Р. Шумарина и др.). В диссертации разрабатывается узкое понимание рефлексии.
Для описания структурного элемента рефлексии в лингвистической литеературе используется термин «рефлексив» – законченное (хотя бы относительно)
высказывание, содержащее оценку употребительному слову или выражению,
формально включающее лексическую единицу «слово» или глаголы говорения и
именования [Вепрева 1998: 28].
Существуют разные подходы к рефлексивам и разные их классификации:
– по структуре: эксплицитные, имплицитные [Кормилицына 2000];
– по наличию оценки: оценочные (метаязыковая интерпретация), неоценочные (метаязыковой комментарий) [Вепрева 2002];
– по цели: комические, некомические [Пихурова 2005];
– по критериям коммуникативного напряжения [Вепрева 2002]: динамические, стилистические, деривационные, личностные.
Языковая рефлексия проявляется в двух разновидностях: комической и некомической. В диссертации высказывается предположение, что формами выражения комической рефлексии являются ирония и языковая игра. Ирония отнесена к формам выражения комической рефлексии вследствие того, что употребляется в оценочных высказываниях, содержит насмешку и используется для дискредитации описываемого [Скребнев 2003, Ермакова 2005, Дынник 1930]. Языковая игра как намеренное отклонение от языкового стандарта, заключающееся
в творческой модификации языковых единиц, способна выражать оценочноаналитическое отношение к слову и, шире, к языковым особенностям того или
иного периода. Цель языковой игры – достижение комического эффекта, высмеивание того или иного речевого явления – вполне согласуется с тем, что мы
называем комической рефлексией.
Во второй главе «Лексический способ оценки революционной действительности в эмигрантских текстах», состоящей из семи разделов, выделяются
объекты оценки писателей-эмигрантов и систематизируется лексико9
семантическая реализация оценки революционной действительности в рамках
семи предметно-тематических групп: Октябрьская революция, Советская Россия, советский уклад жизни, советский человек, «советский язык», советская
литература, советские писатели.
Нами установлено, что качество оценок в названных тематических группах
определяется такими типами эмотивно-оценочных отношений, как презрение,
пренебрежение, уничижение, неодобрение (осуждение). Презрение является реакцией на определѐнные поступки объекта оценки, которые, с точки зрения
субъекта оценки, противоречат основным общечеловеческим моральнонравственным принципам: презираются те представители русской интеллигенции, которые предали интересы своего класса и поддерживают большевиков;
презираются представители новой власти, потому что жестоко расправляются
со всеми несогласными; презираются сотрудники ВЧК за то, что участвуют в
арестах и расстрелах населения. Объектом эмотивно-оценочного отношения
пренебрежения становятся советские люди, которые в силу своего воспитания,
образования и культуры принадлежат к менее престижному социуму, чем субъект оценки. В основе уничижения лежит стремление писателей-эмигрантов намеренно умалить значимость революционных лидеров, советских писателей,
представителей народных масс. Эмотивно-оценочные отношения неодобрения
и осуждения (как варианта неодобрения) направлены на различные явления советской действительности: символику и ритуалы революции, бытовые условия,
нищету и голод населения, грабежи, комендантский час, советские деньги, политику большевиков в целом, национализацию, подселение в квартиры, реформу школы, многочисленные переименования городов и улиц и т.д.
Анализ языкового материала показал, что русскими писателямиэмигрантами первой волны критически воспринимается всѐ советское и каждый из семи выявленных объектов получает негативную оценку, которая воплощается в прямых номинативных лексических единицах разных грамматических классов и в целом ряде метафорических моделей (см. таблицу).
Объект оценки Семантика оценочной лексики
Метафорические модели
Октябрьская
’разрушение’, ’беспорядок’, ’без- «Революция – стихийное бедствие,
революция
нравственность’, ’расплата’, ’бо- конец света», «Революция – разлезнь’, ’смерть’
рушитель души и морали человека», «Революция – наказание за
грехи»
Советская
’болезнь’, ’смерть’, ’порча’, ’раз- «Советская Россия – больной орРоссия
рушение’, ’тюрьма’, ’ад’
ганизм», «Государство – это дом»,
«Советская Россия – тюрьма»,
«Советская Россия – поле зла»,
«Советская Россия – царство лжи,
зла и тѐмных сил»
Советский
’страх’, ’скука’, ’упадок’, ’порча’
«Жизнь – это театр»
уклад жизни
10
Объект оценки Семантика оценочной лексики
Советский
’неграмотный’, ’низкий в нравстчеловек
венном отношении’, ’глупый’,
’неверующий’, ’страдающий психическим расстройством’, ’болтливый’, ’дикий’, ’лодырь’, ’пьяница’, ’преступник ’
«Советский
’непонятный’, ’испорченный’, ’груязык»
бый’, ’лживый’, ’лишѐнный смысла’
Советская
’низкого качества’, ’ фальшь’,
литература
’порча’
Советский
’неграмотный’, ’лишѐнный таланписатель
та’, ’примитивный’, ’низкий в
нравственном отношении’
Метафорические модели
«Советская Россия – преступное
сообщество», «Советская Россия –
нечеловеческое общество (мир
животных)»
В ходе исследования было выявлено следующее соотношение типов эмигрантских оценок: прямых (50,6 %) и непрямых (49,3 %), абсолютных (85 %) и
сравнительных (15 %), рациональных (10 %) и эмоциональных (90 %).
Каждый из объектов у писателей-эмигрантов получает абсолютную оценку,
квалифицирующую его как «плохой»: «Голод» Семѐнова был ужасающе плохим романом… (Г.В. Адамович). Сравнительные оценки встречаются в материале редко: Кстати ещѐ о большевистских школах. Это … самое отвратительное из большевистских деяний (З.Н. Гиппиус).
В исследованных текстах преобладают эмоциональные оценки, которые не
основаны на реальных свойствах объекта оценки, а базируются исключительно
на эмоциях, например: проклятый красный цвет, похабный лозунг, жуткое время, чепуха, вздор, дребедень, ерунда (о советской литературе), мерзавец, негодяй,
прохвост, наглец (о советском человеке) и т.п. Это можно объяснить душевными
переживаниями писателей-эмигрантов, связанными с грандиозными революционными событиями, которые катастрофически изменили их жизнь.
Прямая оценка выражается оценочными словами и словосочетаниями. Для
анализируемых текстов характерно сочетание лексики, противоположной, даже
контрастной, по стилевой принадлежности: с одной стороны – книжная лексика
(титан, пигмей, вирши, каин, люд, подневольный, грядущий, привилегированный, деградация, прогресс, декаданс), с другой – стилистически сниженная,
грубая (рыло, башка, глотка, рожа, морда, сволочь, стерва).
В качестве средств прямой оценки предметов, лиц, явлений, признаков чаще
всего выступают качественные прилагательные (мерзкий, грубый, дикий, коварный, безграмотный, дерзкий, бессмысленный, страшный, фальшивый, похабный, низкопробный, неинтересный) и существительные с оценочным значением
(порча, крах, погром, дикарь, болтун, циник, деспот, безбожник, пошляк, неуч).
Реже в оценочной функции выступают глаголы (например, глаголы деструктивной семантики – при оценке деятельности большевиков: ломать, разрушать, рвать, громить, калечить, уничтожать, топтать, истреблять).
Анализ материала показал, что в текстах представителей русского зарубежья
преобладает частнооценочная лексика, позволяющая разносторонне и детально
характеризовать предмет (95 %). Из 7 категорий частнооценочных значений (по
11
классификации Н.Д. Арутюновой) в материале не нашли отражение только тематические оценки. Этические оценки (44,7 %) выявлены в описании Октябрьской революции (позор, унижение), Советской России (хамская), деятельности
большевиков (глумиться, истязать), «революционного языка» (лживый, хвастливый), советской литературы (пошлый, похабный), советских писателей
(бесстыдник, хам, наглец) и советского человека (подонок, дикарь, мерзавец);
интеллектуальные оценки (13 %) – в описании советских людей (малограмотный, примитивный) и «советского языка» (глупый, идиотский); утилитарные
(7,3 %) и нормативные оценки (12,6 %) – в описании революции (неразбериха,
разгром), политики большевиков (ломать, калечить, разрушать), «советского
языка» (порча), советской литературы (вздор, фальшь, нелепость); эстетические оценки (11,2 %) – в описании «советского языка» (безликий, однообразный)
и советской литературы (жалкая, ничтожная). Преобладание в материале этических оценок связано, очевидно, с большим духовным потенциалом субъекта оценки, ведь эти оценки, наряду с эстетическими, составляют «ядро духовного начала
человека» [Арутюнова 1988: 75].
Средством выражения непрямой оценки в текстах русского зарубежья является
метафора. Метафорические модели (см. таблицу) отражают представление эмигрантов о наиболее концептуально значимых признаках оцениваемых объектов:
Потом хлынула широкая волна революции, смыла все хацкинские начинания, а
его самого оставила на мели (Н. Тэффи); По странному упорству Юлий Бунин
не захотел ехать с братом на юг в 1918 году и остался в Москве – наблюдать
гибель мира, к которому принадлежал (Б.К. Зайцев); За эти чудовищные несколько лет человеческая природа по существу опрокинулась, извратилась, и
душа человека умерла (К.Д. Бальмонт); … посмотрите: прогнивает от неправды человеческое сердце. Кровь – 3 года нож и пуля! – кровь и грязь – всѐ
хватком, всѐ нахрапом, «не обманешь, не купишь!», и нет милостыни мира,
только для себя, – озверело наше сердце. Бессовестье душит Россию (А.М.
Ремизов); В Петербурге невозможно было оставаться – тяжкобольной город умер с последним дыханием Блока и Гумилѐва (Н.А. Оцуп); Повторяли –
заклинали: «Дом, гори! Дом, гори!» и вот, вместо отчего дома – даже не куча
пепла, а то, что и назвать непристойно, – С.С.С.Р. (Д.С. Мережковский);
Смотрю на голубое небо, как сквозь решѐтку тюремную. Вся Россия –
тюрьма: чувство это не покидало меня в течение двух с половиной лет ни на
одну минуту (Д.С. Мережковский); А там, в России, неразбериха. <…> Ну, разумеется, это долго не протянется. Один «вырвавшийся из ада» помещик говорит, что большевики дольше двух месяцев не продержатся (Н. Тэффи); Из
великих революционных принципов, посеянных по русской земле, заглушены
были скоро всходы свободы, но хорошо уродилось равенство в благосостоянии и в рабстве (М.А. Осоргин); В России большевикам удалось основать
первое царство плоских. Захватив власть, они с самого начала стремились
всѐ разрыть и снести до основания (Д.С. Мережковский); Пришло человек 600
каких-то «григорьевцев», кривоногих мальчишек во главе с кучкой каторжников и жуликов, кои и взяли в полон миллионный, богатейший город! (И.А. Бу12
нин); Вместо полиции пришла милиция, вместо участков комиссариаты, вместо участковых приставов присяжные поверенные, которые назывались комиссарами…Вслед за милицией появилась красная гвардия. И, наконец, первые
эмбрионы местной власти: Советы рабочих и солдатских депутатов. Естествознание не обмануло революционных надежд. Из эмбрионов возникли куколки, из куколок мотыльки, с винтовками за плечом, с маузером под крылышками (Дон-Аминадо); Теперь, кажется, и сомнений быть не может:
большая дорога истории шла именно сюда, мировой прогресс подготовлял
именно это! История прогрессивно готовила штамб прогрессивной обезьяны,
и мы стали свидетелями великого опыта полной обезьянизации мира (М.А.
Алданов); В этом безвоздушном пространстве, где жить (и даже резвиться)
может только существо с особыми жабрами – коммунист, в этом «вечном
холоде» рассеяно несколько точек, где можно укрыться от холода, и от патрулей, и от коммунизма (Г.В. Иванов).
Лексические средства оценки, образующие ряд тематических групп, отражают идеи «эмигрантской» языковой картины мира, за которой стоит представление о революционной эпохе и советской жизни. В ходе исследования были
выявлены следующие ключевые идеи «эмигрантской» языковой картины мира:
Всѐ советское плохо. Процессы и явления, происходящие в советской
России, воспринимаются в русском зарубежье как ущербные, некачественные,
фальшивые: советская литература, «советский язык», образование и наука, чиновники и большевистские лозунги, новые географические названия и советские деньги.
Революция – это катастрофа, стихийное бедствие, ведущее Россию к гибели. Революция воспринимается как процесс, деморализующий человека: люди, подвергшиеся ее воздействию, становятся дикими и аморальными.
Советская Россия больна. В результате разрушительных действий большевиков страна превратилась в единый больной организм.
Страной управляют преступники. По мнению писателей-эмигрантов, люди, находящиеся у власти, в недавнем прошлом преступники, их действия в
период революции также незаконны.
Советская Россия – нечеловеческое общество. Потерявший веру в Бога
советский человек превращается в животное: у него отсутствуют представления
о морали и культуре, ему не свойственны такие «человеческие» качества, как
доброта, сострадание, милосердие.
В третьей главе «Языковая рефлексия как способ оценки «языка революционной эпохи»», состоящей из трѐх разделов, рассматриваются типы
некомических рефлексивов и выявляются формы и приѐмы комической рефлексии.
В первом разделе систематизируются типы рефлексивов, характерные для
эмигрантских текстов, и выявляется их соотношение в исследуемом материале.
В ходе исследования в эмигрантских текстах были выявлены следующие
типы рефлексивов: комические, некомические (по цели); эксплицитные, им13
плицитные (по структуре); личностные, динамические (по критериям коммуникативного напряжения, указанным И.Т. Вепревой).
Количественные данные показывают, что комических рефлексивов в материале в два раза больше, чем некомических. Это, на наш взгляд, объясняется
тем, что в силу яркой экспрессивности и выразительности комические больше
способствуют дискредитации нового революционного языка.
Структурные типы некомических рефлексивов представлены в текстах русских писателей-эмигрантов примерно в равной степени: 11, 6 % в виде метаязыковой интерпретации, 10, 6 % – в виде метаязыкового комментария, 8,9 %
имплицитных рефлексивов в виде «закавычивания».
В ходе исследования было обнаружено примерно одинаковое количество
динамических и личностных рефлексивов, деривационные и стилистические в
материале не были выявлены. Наличие в материале большого количества динамических рефлексивов, возможно, обусловлено стремлением отметить многочисленные изменения, происходящие в русском языке послереволюционного
периода, а личностных – желанием дать этим изменениям оценку.
Второй раздел посвящѐн исследованию некомической рефлексии писателей-эмигрантов, которая выражается эксплицитно (в виде метаязыкового комментария и метаязыковой интерпретации) и имплицитно (в виде «закавычивания»).
Эксплицитные рефлексивы функционируют в виде метаязыкового комментария и метаязыковой интерпретации. Метаязыковой комментарий характерен
для динамических рефлексивов и выполняет разнообразные функции: поясняет
изменение семантики слов; толкует значение нового слова; квалифицирует способы образования новых слов; даѐт отличную от узуальной интерпретацию
значения слова;
, на идеологическую и экспрессивную окрашенность лексики; отражает общие свойства революционного языка и т.п.: В первые годы революции довольно распространѐнным
было и слово «Совдепия», но тогда как наименование «Эсесерия» было более безобидным и могло исходить от лиц, настроенных по-советски, обозначение «Совдепия» употреблялось исключительно антибольшевистски настроенными
людьми (А.В. и Т.П. Фесенко).
Метаязыковая интерпретация выявлена в динамических и личностных рефлексивах. Оценку в динамических рефлексивах, как правило, выражают прилагательные и наречия пейоративной окраски. Такие рефлексивы являются реакцией на новое название государства, наименование лиц, публичную речь: …
Россия в то время устранилась, называясь мутно «РСФСР» - без гласных, как
бред немого (И.С. Шмелѐв); <…> выбивая из жизненного строя под злобной
кличкой «буржуев» все неугодные крайним демагогам классы и слои общества,
он [государственный переворот 1917 г. – М.П.] останавливал жизненные
функции государства (Из глубины).
Личностные рефлексивы содержат оценочные высказывания, связанные с
критическим отношением к официальному «советскому языку», и указывают на
его несоответствие означаемым явлениям: Да, да, это называется «внутрен14
ними делами», когда в соседнем доме, среди бела дня, громят и режут разбойники! (И.А. Бунин); Когда называют наше «социалистическое отечество» и вообще всѐ петроградо-московское действо – коммуной, а нас коммунистами, стыдно сознательным людям перед памятью парижских коммунаров (З.Н. Гиппиус).
Имплицитные рефлексивы, выявленные в материале, являются динамическими и выделяются в тексте с помощью «закавычивания»: Завтра вводятся
новые «меры»: ввиду отсутствия денег у большевиков налог в пользу Советов;
и затем – «немедленное вселение рабочих в буржуазные квартиры» (З.Н. Гиппиус); Сюда к Дзержинскому в квартал ЧК без устали свозили «врагов» революции (Р.Б. Гуль).
В третьем разделе, посвящѐнном комической рефлексии, рассматриваются
приѐмы иронии и языковой игры.
42,8 % комической рефлексии реализуется в форме иронии, представленной разнообразными приѐмами. Приѐм, основанный на ироническом употреблении оценочных слов (положительных и отрицательных), используется в целях осмеяния различных фактов советской действительности, к примеру, позволяет выразить сомнение в соответствии лица его профессии или занимаемой
должности: В русской литературе теперь только «гении». Изумительный
урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый
(И.А. Бунин); Во главе стояли люди, не имевшие к литературе ни вкуса, ни интереса. Сначала Светлов, известный «знаток» балета. Потом некто «Эйзен»,
очень корректный и благовоспитанный господин, но искусству вполне посторонний (Г.В. Иванов). Слова с отрицательной оценкой используются для обозначения «врагов» советской власти: Кузина села за рояль, начались танцы.
Приехали ещѐ два недорезанных помещика (Б.К. Зайцев); Уйдѐт в станционную мужскую комнату тѐмная личность с чемоданчиком, а выходит из мужской комнаты совершенно ясная личность – адвокат, помещик, гидра контрреволюции, с гладко причѐсанной головой в чистом воротничке, несѐт рукой в
перчатке тот же чемоданчик (Н. Тэффи).
Приѐм, который можно обозначить как «абсурд под видом нормы», основан
на специфической модели сложноподчинѐнного предложения, в главной части
которого находятся конструкции типа доказано, что …, обнаружено, что…,
вынесена резолюция, что…, а в придаточных изъяснительных содержатся нелепые утверждения: Слухи о том, будто тов. Троцкий, обернувшись курицей, выдаивает по ночами молоко у советских коров (совкор), конечно, оказались
вздорными. Коммунистической наукой давно доказано, что обращаться курицей могут только вредные элементы из гидры реакции (Литература русского зарубежья); Так вот, на Пасху в Москве … устроили собрание с антирелигиозными целями от какой-то безбожной ячейки. А выступал докладчиком сам
нарком А.В. Луначарский. И по окончании речи (часа два) выносится единогласно через поднятие рук резолюция, что ни Бога, ни Светло-Христова Воскресенья нет и быть не может, пережиток (А.М. Ремизов).
15
Писатели-эмигранты активно пользуются приѐмом иронической маски.
Поскольку ирония – это мистификация, притворство, иронизирующий временно надевает на себя маску (сочувствующего, наивного, доверчивого, восторженного, подлого, невежественного или самоуверенного человека): Бедная советская власть! Не только тюрьмы, не только водка, литература, табак,
бюрократия и канализация – даже ребусы были в дооктябрьские времена лучше и не носили на себе такого угрюмо каторжного клейма «нового мира» (С.
Чѐрный).
Ирония эмигрантов часто основана на преуменьшении явно отрицательной
характеристики: Официальная биография Блюхера – фальшиво… Вместо детства – избитый «пролетарский штамп». В сельской школе Блюхер «проучился всего
полтора месяца». Для полководца маловато, но ничего не поделать (Р.Б. Гуль).
Иронический эффект достигается в результате совмещения газетной фразеологии с разговорно-бытовым контекстом: Огромные толпы шныряют по дворцу:
волокут что попало, гадят; по счастью, столь присущий «трудящимся массам» идиотизм является своеобразной защитою: накидываются главным образом на вещи малоценные, например, вывинтили все дверные бронзовые ручки,
в твѐрдом убеждении, что «у Царя дверные ручки должны быть из чистого
золота» (В.А. Амфитеатров-Кадашев). Ироническую функцию выполняют
своеобразные конструкции с приложениями, в которых определяемые и определяющие – это разнополюсные оценки: Рядом со мной стоял и ел редьку один
из тех, что «крепко держит в мозолистых руках красное знамя всемирной
коммунистической революции», мужик из-под Одессы (И.А. Бунин); Газеты
продолжают вздувать «подъѐм обороны Советской Республики», но это полный вздор: достаточно взглянуть на жалкую, сборную рвань – «доблестную
красную армию» (З.Н. Гиппиус).
26,9 % случаев комической рефлексии реализуются в форме языковой игры.
Важную функцию в эмигрантских текстах выполняет словообразовательная игра, в частности высмеивающая новый способ образования слов – аббревиацию. Писателями создается множество окказионализмов по разным моделям сокращения:
1) сочетание начальной части слова с целым словом: сов- (советский) –
совкартина, совлибретто; пролет- (пролетарский) – пролетгений, пролеткритик; ком- (коммунистический) – коммозг, компечень, комсердце, комдуховный,
комкитайский; мир- (мировой) – мирслава; комсомол- (комсомольский) – комсомолсын; агит- (агитационный) – агитмакулатура, агитмакулатурщик; пол(полный) – полсобрание; крас- (красный) – краснаука; люб- (любовный) – любответ;
2) сочетание начальных частей слов, нередко приводящее к каламбуру:
пролетпис ← пролетарский писатель; совкор ← советская корова и др.;
3) сочетание начальных звуков исходного словосочетания: «Чик» – придуманное им сокращение. Теперь мода на сокращения. Надо идти в ногу с веком»,
серьѐзно объясняет он недоумевающим. «Честь имею кланяться» (И.В. Одо16
евцева); Итак, кроме Пантеона, Сорбонны, Лувра и Люксембурга, в Париже
будет Российский Клуб. Цель потрясающе простая: чтобы было куда приткнуться. Имей я в этом деле власть, я бы сказал с полной откровенностью:
ЦОРН! – Центральное объединение русских недотыкомок (Дон-Аминадо).
Другой способ создания игрового окказионального слова – замена первой
буквы узуального слова: …после унизительных выборов в Учредительное собрание, – под пулями и штыками Хамодержавия происходили эти выборы! – после всех «декретов» вполне сумасшедших, и сверхбезумного о разгоне Городской
Думы «как оплота контрреволюции» – что ещѐ описывать? (З.Н. Гиппиус). В результате замены буквы «с» на «х» в слове самодержавие мотивирующим становится бранное слово с пейоративной оценкой – хам «грубый, наглый человек»
[Ожегов 1997: 859].
Для образования окказионального слова используется приѐм «включения»,
когда в середину базового слова вклиниваются элементы другого слова, как
правило, стилистически сниженного. Так из существительного Интернационал
и глагола вонять образовалось грубо окрашенное слово Интернацивонял: В
том-то и дело, что мы тоскуем по России, а не по СССР, по русским степям,
а не по большевистской чека, по русским песням, а не по «интернацивонялу»,
как выговаривают некоторые малограмотные «товарищи» (М.П. Арцыбашев).
Языковая игра в текстах эмигрантов может строиться на трансформации
устойчивых единиц «нового языка» (устойчивых словосочетаний, фразеологизмов или лозунгов) – замена одних элементов другими или добавление элементов:
Совет рабочих и крестьянских депутатов → Совет собачьих депутатов;
пролетарии всех стран, соединяйтесь → палачи всех стран, соединяйтесь;
шагать в ногу со временем → шагать в ногу с революцией (пролетариатом);
день прошѐл и слава Богу → день прошѐл и слава Интернационалу; тысяча и
одна ночь → тысяча и одна голодная ночь; оказаться у разбитого корыта →
очнуться у разбитого корыта революции.
Следующий приѐм основан на нарушении правил лексической сочетаемости: нарушение состоит в соединении новых, политически актуальных слов с
общеупотребительными: сундук пролетарского происхождения, советская корова, коммунистический младенец, несоветское выражение глаз, литературный
буржуй, пролетарская наука, пролетарская рука. Например, пролетарское происхождение свойственно человеку (происхождение – «принадлежность по рождению к какой-н. нации, классу, сословию» [Ожегов 1997: 611]), но не сундуку.
Советской (т.е. «относящейся к государственной власти Советов, свойственной,
принадлежащей СССР» [Там же, с. 741]) может быть власть, наука, промышленность, но никак не корова. Выражение глаз может быть весѐлым или грустным,
но не советским (см. выше значение прилагательного советский), глаза не могут
выражать принадлежности к советской власти.
Одним из способов языковой игры в эмигрантской речи является имитация,
при которой слово воспринимается как сигнал пародирования стиля и манеры
речи. Обнаруженные в материале примеры чаще всего имитируют речь «вождя
17
революции»: А люди, когда «всю, всю, всю» торговлю уничтожили и явственно
увидели, что «всем, всем, всем» придѐтся подохнуть, тогда Великий Ленин
«нэпнул» гениальные слова «учитесь торговать!» (Литература русского зарубежья); Всѐ было впереди, – и лучезарное будущее, и цынга, и голод, и «Двенадцать» Блока; и чѐрный малахитовый мавзолей; и Аннибалова клятва братьевписателей над гробом Ленина; и шествие маршалов, маршалов, маршалов; и
прорытие каналов, каналов, каналов (Дон-Аминадо). (Ср. с известным высказыванием В.И. Ленина: «Учиться, учиться и учиться!»).
Другой приѐм основан на расширении парадигмы слова, когда образуется
не свойственная тому или иному слову грамматическая форма. Употребляя подобные формы, автор добивается предельной новизны выражения и, шокируя
читателей, акцентирует его внимание на том смысле, который он хочет передать [Санников 1999: 71]: Самая красная газета «Пламя» печатает научную
статью: <…> (Литература русского зарубежья); И по пути я уж своими глазами видел, что война сама собой кончилась и нет такой человеческой силы
повернуть назад, одна есть сила – «никакой войны!» – сила нечеловеческая –
войнее всякой войны – революция (А.М. Ремизов).
В заключении подведены итоги работы и сформулированы основные выводы. Проведѐнное исследование позволило выявить специфику языкового выражения отношения русских писателей к Октябрьской революции 1917 года и
советской действительности этого периода. Анализ языкового материала подтверждает справедливость выдвинутой гипотезы о том, что языковая оценка
революции выражается двумя основными способами: лексическим и рефлексивным.
Перспективы дальнейшего исследования видятся в сопоставлении способов
эмигрантской оценки революционной эпохи с оценкой писателей метрополии,
выявлении особенностей языковой оценки советской действительности в текстах эмигрантов последующих волн.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях
соискателя:
1. Пчелинцева, М.А. Языковая игра как вид рефлексии русских писателей-эмигрантов над реалиями советской действительности / М. А. Пчелинцева // Известия ВГПУ. – 2009. – № 2(36). – С. 186–189.
2. Пчелинцева, М.А. Формы выражения комической рефлексии русских писателей-эмигрантов / М. А. Пчелинцева // Известия ВГПУ. – 2011. –
№ 8. – С. 53–56.
3. Пчелинцева, М.А. Некомическая рефлексия русских писателейэмигрантов над языком революции / М. А. Пчелинцева // Известия Саратовского университета. Новая серия. – 2012. – Т. 12. – Сер. Филология.
Журналистика. – Вып. 1. – С. 36–39.
4. Пчелинцева, М.А. Оценка советской литературы в творчестве русских
писателей-эмигрантов первой волны / М. А. Пчелинцева // Современные проблемы науки и образования. – 2008. – № 6. – С. 177–179.
18
5. Пчелинцева, М.А. Оценка Советской России в творчестве русских писателей-эмигрантов первой волны / М. А. Пчелинцева // Современные проблемы
науки и образования. – 2009. – № 5. – С. 137–140.
6. Пчелинцева, М.А. Ирония как форма языковой оценки в творчестве русских писателей-эмигрантов / М. А. Пчелинцева // Современные проблемы науки и образования. – 2010. – № 6. – С. 106–110.
7. Пчелинцева, М.А. Метаязыковая рефлексия над языком революции в
творчестве русских писателей-эмигрантов 1-й волны / М. А. Пчелинцева // Прогрессивные технологии в обучении и производстве : материалы IV Всерос.
конф., г. Камышин, 18–20 октября 2006 г. : в 4 т. – Волгоград : РПК «Политехник», 2006. – Т. 4. – С. 67–72.
8. Пчелинцева, М.А. Революционная Россия в метафорическом отражении:
языковая оценка писателей-эмигрантов / М. А. Пчелинцева // Филологические
этюды : сб. науч. ст. молодых учѐных : в 3 ч. – Саратов : Изд-во Сарат. ун-та,
2008. – Вып. 11, ч. III. – С. 111–115.
9. Пчелинцева, М.А. Обыгрывание устойчивых единиц как приѐм языковой
игры в речи русских писателей-эмигрантов первой волны / М. А. Пчелинцева //
Культура. Язык. Словесность : сб. науч. работ молодых учѐных. – Саратов : ИЦ
«Наука», 2008. – Вып. 2. – С. 40–43.
10. Пчелинцева, М.А. Писатели русского зарубежья о «языке революционной эпохи» / М. А. Пчелинцева // Инновационные технологии в обучении и
производстве : материалы V Всерос. научно-практич. конф., 4–6 декабря 2008 г.
– Волгоград : РПК «Политехник», 2008. – Т. 3. – С. 188–191.
11. Пчелинцева, М.А. Презрение как доминанта негативного эмотивнооценочного отношения русских писателей-эмигрантов первой волны к революционной России / М. А. Пчелинцева // Инновационные технологии в обучении
и производстве : материалы V Всерос. научно-практич. конф., 4–6 декабря 2008
г. – Волгоград : РПК «Политехник», 2008. – Т. 3. – С. 183–187.
12. Пчелинцева, М.А. Языковая оценка / М. А. Пчелинцева // Инновационные технологии в обучении и производстве : материалы VI Всерос. научнопрактич. конф., г. Камышин, 15–16 декабря 2009 г. : в 6 т. – Волгоград : ИУНЛ
ВолгГТУ, 2010. – Т. 6. – С. 46–49.
13. Пчелинцева, М.А. Оценка советских политических деятелей в языке
русских писателей-эмигрантов первой волны / М.А. Пчелинцева // Инновационные технологии в обучении и производстве : материалы VII Всерос. научнопрактич. конф., г. Камышин, 22–23 декабря 2010 г. : в 5 т. – Волгоград : ИУНЛ
ВолгГТУ, 2011. – Т. 3. – С. 81–85.
_____________________________________________________________
Подписано в печать 09.10.12. Формат 60×84 1/16.
Объѐм 1,25 усл. печ. л. Тираж 100 экз. Заказ № 255-Т
_______________________________________________
Типография СГУ
Саратов, Б. Казачья, 112а
19