МИФОЛОГЕМА РАЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ

Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
Афанасьева
Эльмира
1
Маратовна
(Кемерово),
кандидат
филологических наук, доцент кафедры русской литературы и фольклора
Кемеровского государственного университета (КемГУ). В 2000 г. защитила
диссертацию по теме "Молитва в истории русской лирики XIX века: логика
жанровой эволюции". Автор более 50 работ по русской литературе и
фольклору, среди них: Русская стихотворная "Молитва". Антология. Томск,
2000; Феномен книги в художественном мире М. Ю. Лермонтова. Кемерово,
2007. Область научных интересов: русская литература XIX века, онтология
имени, мифопоэтика, фольклористика.
Э. М. Афанасьева
Мифологема рая в художественном мире поэмы
М. Ю. Лермонтова «Демон»
В осмыслении природы художественного мира ключевого для
творческого самоопределения М. Ю. Лермонтова произведения, поэмы
«Демон»,
в
литературоведении
обозначен
путь
анализа
характера
романтического конфликта (Ю. В. Манн), природы философской утопии
(Е. М. Пульхритудова), исследования фольклорно-мифологической поэтики
(Л. А. Ходанен3), пара-мифологической ситуации (С.Н. Зотов) и др.
Противоречивость
образа
Демона
неизменно
соотносилась
с
противоречивостью самого произведения, со спорными вопросами его
поэтики.
Между
тем,
одна
из
ключевых
основ
формирования
художественного мира поэмы и его сюжетостроения, как представляется,
достаточным образом не осмыслена. Речь идет о мифологеме рая,
исследованию природы которой в окончательной, восьмой, редакции
«Демона» будет посвящена эта работа.
Рефлективные переживания отверженного героя в начале первой части
поэмы связаны с воспоминанием об Эдеме. Финал второй части устремлен в
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
2
«пространство синего эфира», откуда доносятся «звуки рая»6. Этот мир
открыт для потустороннего прибежища Тамары и навсегда закрыт для
Демона. Райские мотивы, обрамляющие поэму, несмотря на собственно
авторский вариант осмысления, сохраняют первооснову христианских
архетипов: первозданный рай соотносится с идеей первотворения, а рай
небесный – с посмертным бытием праведных душ. Композиционное решение
основной части текста формирует представление о мироустройстве от
сотворения мира до утраты первозданного Эдема (в воспоминаниях Демона)
и возможного посмертного обретения рая (в судьбе Тамары). Божественный
миропорядок как абсолютная ценность становится основой самоопределения
героев, их смирения или богоборчества.
Экспозиция поэмы связана с мотивом воспоминания Демона о райском
прошлом. Уже в первых редакциях определена ценностная характеристика
рефлексивной модели переживания: это – «лучших дней воспоминанья».
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим…
…………………………………
Счастливый первенец творенья!
(С. 504)
Среди множества эпитетов Демона есть и те, которые призваны
напомнить ситуацию отрыва героя от херувимской гармонии: «дух
изгнанья», «изгнанник рая».
Фабульно-сюжетный контекст поэмы формируется за счет сложной
системы
взаимодействия
ценностных
позиций
автора
и
героев.
Романтический монологизм всезнающего и всеведущего автора здесь
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
3
преодолевается за счет введения элементов драматизации художественного
события, обнаружения «голоса» Демона, Тамары, Ангела. Это создает
особого рода ситуацию смены точек зрения на единое событие.
Сюжет реального действия первой части поэмы, в основе которого
готовящаяся
свадьба
Тамары,
включен
в
масштабный
религиозно-
мифологический контекст. Переломным моментом в конфликтообразовании
становится описание предсвадебной ритуальной пляски Тамары, которая
служит подготовительным этапом свадебного обряда, выполняя функцию
оповещения окружающих о готовящемся празднике. Не случайно танцу
посвящено четыре строфы: VI – описание танца, VII – клятва автораповествователя, рождающаяся как созерцательный восторг в момент
любования пляской невесты, VIII – включение танца в наметившиеся
сюжетные линии: готовящаяся свадьба (Тамара – властитель Синодала) и
религиозно-мифологический сюжет (Тамара – Демон), IX – реакция Демона.
Танец описывается на фоне вечернего пейзажа, детализируется пластика,
мимика героини, отражающие как еѐ внутреннее состояние, так и
производимое впечатление. Ретардирующий момент – клятва, восточная
стилистика которой через обилие плотских мотивов (ещѐ никто «не целовал
такого ока»; «ничья рука земная» «Таких волос не расплела») на первый план
выводит мотив невинности, непорочности невесты. Танец Тамары стал одной
из
составляющих лермонтовского мифа, резонирующего в культурном
пространстве, например – в эстетике М.А. Врубеля («Пляска Тамары», 1890).
В лермонтоведении он соотнесен с инициальной семантикой и традициями
грузинской свадьбы. Не замеченной, насколько нам известно, оказалась одна
из принципиально важных деталей: внегреховное состояние героини
становится основой стяжения праистории человечества с сиюминутной
ситуацией. Образ Тамары, соотносясь с райской моделью бытия, соотнесен с
христианским мотивом утраченного Эдема:
С тех пор как мир лишился рая,
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
4
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
(С. 508-509)
В последней редакции поэмы Лермонтов значительно смещает акцент в
описании танца. Так, в VI редакции наличествует мотив страсти героини,
позже исключенный из данного фрагмента текста:
Увлечена летучей пляской,
Она забыла мир земной;
Ее узорною повязкой
Играет ветер; как волна,
Нескромной думою полна,
Грудь подымается высоко;
Уста бледнеют и дрожат,
И жадной страсти полон взгляд,
Как страсть, палящий и глубокой!
(С. 613)
В окончательной редакции образ Тамары-невесты обретает важный
символический подтекст. Мотив целомудрия дополняется сравнением
героини с ребенком, что также становится знаком чистоты еѐ мироощущения
и мировосприятия: «И улыбается она, / Веселья детского полна» (С. 508);
«Свободы резвую дитя» (С. 509). В контексте библейско-религиозной
образности
поэмы
формируется
семантический
комплекс
эдемского
безгрешия, земными проявлениями которого могут быть образы невесты (ср.
одно из акафистных именований Божьей Матери: Невесто Неневестная) и
ребенка («если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие
Небесное» (Матф. 18, 3). В свою очередь, отпадение от райских первооснов
становится знаком греха.
Отметим также специфику композиционного решения, определяющего
характер развития райского мотива: формирование единого взгляда на
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
5
конкретное поэмное событие осуществляется на стыке строф. VIII строфа
первой части завершается авторским прогнозом поведения Демона, который,
созерцая танец Тамары, мог вспомнить свое херувимское прошлое и
«прежних братий»:
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То, прежних братий вспоминая,
Он отвернулся б – и вздохнул…
(С. 509)
А следующая, IX строфа, вводит уже точку созерцания Демона: «И
Демон видел…» Это созерцание и станет поворотным моментом в его
мироощущении: «И вновь постигнул он святыню / Любви, добра и
красоты!..» (С. 510); «То было ль признак возрожденья?» (С. 510). Таким
образом, мотив воспоминания о рае, с которого начинается поэма, обретает
романтическую мотивацию: возможного обретения рая отверженным героем
через любовь к земной девушке.
Сюжетный пласт произведения тесным образом связан с элементами
обрядовой поэтики. Переходные обряды (к которым относятся и свадьба, и
похороны), имея общую структурно-семантическую мотивацию, включают в
себя: прелиминарный, лиминарный, постлиминарный периоды (Арнольд ван
Геннеп
предлагает называть каждую из составляющих отдельными
обрядами). Они призваны помочь субъекту ритуального действа преодолеть
обрядовую границу, перейти из одного статуса в другой. Свадебная
обрядность (в поэме намечены такие ключевые составляющие, как
сватовство, танец невесты, ритуальный караван жениха, готовящийся пир)
неожиданным образом обрывается смертью «властителя Синодала», свадьба
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
перерастает в похороны. Сюжетный слом – смерть жениха
6
–
получает
тройную мотивацию в произведении. С одной стороны, герой нарушает
«обычай прадедов»: он не молится у часовни, где похоронен святой, тем
самым отстраняется от охранной природы молитвенного слова. С другой
стороны, этот поступок обретает не просто характер своевольного
отступления от традиции, но мотивируется как вмешательство в ход событий
Демона: «Его коварною мечтою / Лукавый Демон возмущал» (С. 512).
Третий вариант толкования произошедшего проецируется на семью Тамары,
здесь возникает мотив божьей кары: «На беззаботную семью, / Как гром,
слетела божья кара!» (С. 514). События реального действия оказываются
включенными в метафизическую сферу, в которой намечен мотив
посмертного бытия. Впервые он проявлен в поэме в связи с ситуацией смерти
жениха Тамары, когда героиня «как будто слышит / Волшебный голос над
собой»:
…Небесный свет теперь ласкает
Бесплотный взор его очей;
Он слышит райские напевы…
Что жизни мелочные сны,
И стон, и слезы бедной девы
Для гостя райской стороны?..
(С. 515)
Таким образом, уже в первой части поэмы возникает мотив небесного
рая, связанный с представлением о посмертном существовании души. В
развернутой форме он будет проявлен в конце второй части, в сцене борьбы
Ангела и Демона за душу Тамары.
Основной хронотоп второй части поэмы – хронотоп монастыря,
основное событие – встреча Тамары с Демоном. И. Б. Роднянская среди
культурных пластов, на которые ориентирована лермонтовская поэма,
называет христианское средневековье, в частности, легенды о соблазнении
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
7
монахинь.
Нетрудно восстановить параллелизм сюжетных линий первой и второй
частей поэмы. Прелиминарная граница, в которой словно «застывает»
Тамара, не завершая свадебный обряд, включает в себя еще одну ритуальную
составляющую – монашеский обет; таким образом, тема невесты ко второй
части
поэмы
получает
новую,
принципиально
важную
для
поэмы
характеристику. Монашество предполагает отрыв от мирской жизни и
посвящение себя Господу. Сопровождаемое обетом безбрачия, оно в
религиозно-культурной среде утвердило именование монахинь невестами
Господними. Таким образом, сюжет искушения Тамары на символическом
уровне продолжает развитие свадебной темы, но теперь она обретает
религиозно-мифологическую природу:
искушение невесты Господней.
Мотив божественного избранничества героини обозначен в финале второй
части, в ситуации посмертного определения души:
…С одежной бренною земли
Оковы зла с нее ниспали.
Узнай! давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
Которых жизнь – одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира,
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!..
(С. 538)
Райские мотивы, сопровождающие появление Тамары в поэме,
изначально в авторском слове, затем в признаниях Демона – «Во дни
блаженства мне в раю / Одной тебя не доставало» ( С. 526) – в словах Ангела
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
8
облекаются в совершенную форму, так как связаны с ситуацией
божественного избранничества героини. Волевой жест самоопределения
Тамары перенесен в посмертную сферу. В поэме присутствует уникальный
мотив посмертной молитвы. В тот момент, когда героиня освобождается от
власти Демона, и ее душа находится в объятиях божественного посланника,
она обретает дар молитвенного слова:
К груди хранительной прижалась,
Молитвой ужас заглуша,
Тамары грешная душа.
(С. 538)
Волевое самоопределение души вместе с мотивом божественного
избранничества распахивают райский мир для посмертного бытия героини:
…Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои...
Она страдала и любила –
И рай открылся для любви!
(С. 539)
Если финал поэмы (имеющий функцию эпилога), восстанавливает
реалистичную мотивировку описанных событий, апеллируя к жанровому
подзаголовку: Восточная повесть, – то фабульная канва основной части
произведения встраивается в христианскую модель мира: от утраты земного
рая до возможного, посмертного, обретения райского бытия. Демон помнит
об утраченном Эдеме и в кульминационный момент любви к земной девушке
стремится к примирению с небом. Крушение мечты обнаруживает его
вселенское одиночество и его отчужденность от Божественной гармонии.
Именно в этот момент в поэме проявляется мотив ада, существенно
видоизменяющий
картину
мира,
в
которой
обнаруживается
пространственная «бездна»: «Взвился из бездны адский дух» (С. 537).
Учитывая
неоднозначность,
а
нередко
и
противоречивость,
поэмы
Место хранения: ЦБ им. М. Ю. Лермонтова
9
Лермонтова можно, тем не менее, определить мифологему Эдема как одну из
эстетико-религиозных доминант. Искушение Тамары соотносится с мотивом
искушения раем. Образ героини, дополненный мотивами детства и
невинности, также включен в контекст райских мотивов, распахивая
перспективу райского бытия души. Поэма о Демоне парадоксальным образом
превращается в поэму о рае.
3
Ходанен Л.А. Поэмы М.Ю. Лермонтова. Поэтика и фольклорно-мифологические традиции. Учебное пособие. Кемерово, 1990. С. 53-78.
6
Лермонтов М.Ю. Собрание соч.: В 4-х т. М.-Л., 1962. Т. 2. С. 537. В дальнейшем текст
поэмы цитируется по этому изданию с указанием в круглых скобках страницы.