ПРЕСС-КЛИППИНГ: ИЗБРАННЫЕ ПУБЛИКАЦИИ
advertisement
www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 ПРЕСС-КЛИППИНГ: ИЗБРАННЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ВЫСТАВКА ИРИНЫ НАХОВОЙ «РАЙ» Центр современного искусства ВИНЗАВОД 15.09.10 — 26.10.14, Большое винохранилище «Рай – это искусственное пространство, абсолютно надёжное и длящееся вечно» – так описывает Ирина Нахова суть и смысл своей инсталляции, в которой находятся её персонажи. Эти существа буквально обретаются «между небом и землей» – одна группа «вечно входит в воду», другая «вечно парит в небесах». Ещё в своих знаменитых «Комнатах», придуманных и впервые воплощённых в начале 80-х, Нахова фактически инициировала создание жанра, прежде не существовавшего ни на российской художественной сцене, ни в интернациональном искусстве – позже этот жанр будет назван Ильёй Кабаковым «тотальными инсталляциями». www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 ИНФОРМАЦИЯ О ХУДОЖНИКЕ Ирина Нахова (1955, Москва) Живописец, график, художник книги, мастер масштабных инсталляций, в которых используются разные виды искусства, техники и материалы – фото, видео, аудио, объекты, коллажи, лайтбоксы, надувные скульптуры и т. п. Именно Ирина Нахова станет художником Павильона России на 56-й Венецианской биеннале в 2015 году. Ирина Нахова считается создателем первых тотальных инсталляций. Обладательница премии за заслуги Society for Environmental Graphic Designers, Вашингтон (2004). Дважды входила в лонг-лист премии Кандинского – в 2007 году в номинации «Художник года» (проект «Московская инсталляция») и в 2011 году в номинации «Проект года» (проект «Кожи»). В 2013 году стала лауреатом Премии Кандинского в номинации «Проект года» (проект «Без названия»). Работы Ирины Наховой находятся в музейных и частных собраниях Франции, Германии, Великобритании, Италии, Испании, Швеции, Швейцарии, США и России. ИНФОРМАЦИЯ ОБ ОРГАНИЗАТОРАХ ХФ «Московская биеннале» Художественный фонд «Московская биеннале» создан в 2005 году и является одной из важных организаций в области проведения проектов в сфере современного искусства. Основной задачей фонда является популяризация современного искусства и укрепление международных культурных связей в России и в мире. Каждые два года фонд проводит самое крупное выставочное событие России – Московскую биеннале современного искусства. Московская биеннале является важнейшим смотром достижений современного искусства в России и занимает почетное место в ряду таких масштабных событий, как Венецианская и Стамбульская биеннале, европейская биеннале Манифеста. Кроме того, за годы работы Фонда было организовано немало значимых выставочных проектов, среди которых персональная выставка Йоко Оно «Одиссея таракана» (2007), Московская ретроспектива творчества Ильи и Эмилии Кабаковых (2008) и др. Также фонд регулярно проводит открытые конференции, участниками которых становятся художники, теоретики искусства, ведущие специалисты в области социологии, философии, политологии и т.п. Центр современного искусства ВИНЗАВОД ВИНЗАВОД – первый и самый большой Центр современного искусства в России. Миссия ВИНЗАВОДа – поддержка и развитие современного искусства. ВИНЗАВОД открылся в 2007 году в цехах бывшего завода «Московская Бавария». История места определила название и концепцию: пространства называются Цех Белого, Цех Красного, Большое Винохранилище, Бродильный цех. ВИНЗАВОД соединяет все направления современной культуры: выставки, фестивали, лекционные программы, кинопоказы, концерты, театральные премьеры. ВИНЗАВОД поддерживает инициативы в области современного искусства и талантливых молодых людей. Яркие масштабные проекты и насыщенная выставочная программа сделали ЦСИ ВИНЗАВОД одним из самых посещаемых и обсуждаемых культурных центров. На ВИНЗАВОДе собраны 12 художественных галерей, мастерские художников, дизайнеров и фотографов, арт-кафе, шоу-румы модной одежды, книжный магазин, детская студия и др. www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Ирина Нахова: «Сильный характер у меня есть» АРТГИД. Владимир Левашов. 29.09.14 Ирина Нахова — один из первых русских художников, начавший заниматься искусством инсталляции в России, создав в середине 1980-х в своей квартире серию крупномасштабных проектов «Комнаты». В 2013 году Нахова стала лауреатом Премии Кандинского, а в начале этого года она была объявлена экспонентом Павильона России на 56-й Международной художественной выставке — Венецианской биеннале. Во время монтажа ее новой инсталляции «Рай», демонстрирующейся сейчас в Большом винохранилище Центра современного искусства «ВИНЗАВОД», с Ириной Наховой встретился художественный критик Владимир Левашов и поговорил с ней об учебе в Полиграфическом институте, внутренней свободе, «Комнатах» и о предложении стать художником Русского павильона. В.Л.: Помнишь ли ты, когда к тебе впервые пришла мысль о занятиях искусством? Был ли вообще такой момент? И.Н.: Безусловно был: после того как я перебрала несколько профессий — хирурга, медика, шахматиста и театрального режиссера. Мне тогда было лет 12–13, и я была акселераткой. Доставала билеты на всякие Таганки и Малые Бронные и по многу раз смотрела любимые спектакли. Я даже ходила в какую-то театральную студию, однако довольно быстро поняла, что театральный режиссер — профессия общественная, и в ней нужен не просто сильный характер (он-то как раз у меня был). Требуется орать на подчиненных, добиваясь того, чего ты хочешь, и, главное, постоянно находиться в коммуникации с другими людьми. А это не для меня. Но, кстати сказать, идея театральной постановки меня до сих пор не оставляет, и я надеюсь, что когда-нибудь смогу сделать, к примеру, какую-нибудь оперу. Когда я хожу смотреть спектакли или оперы, мне всегда кажется, что у меня бы лучше получилось. Нет, безусловно, есть совершенно замечательные вещи, но все равно мне кажется, что их тоже можно было бы улучшить. В.Л.: Отказавшись от желания стать театральным режиссером, ты отправилась учиться в художественную школу? И.Н. Совершенно нет… Господи, я эту историю чуть ли не в каждом интервью рассказываю! Итак, начну еще раз: моя мама работала в «Детгизе». В один прекрасный день она по какимто своим делам направилась в мастерскую Вити Пивоварова на улицу Богдана Хмельницкого. И взяла меня с собой. Мне было, как я уже сказала, лет тринадцать, и я впервые попала в мастерскую художника. И там, помимо детских иллюстраций, которые Витя показывал маме, я увидела его большие полотна, прислоненные к стене, и все то, что на стене висело. Меня настолько поразили все эти сюрреалистические работы, что в конце визита я спросила: «А можно мне к вам еще раз прийти?» Витя тогда, наверное, подумал, что девочка вскорости все выбросит из головы и никогда не вернется, поэтому сказал: «Конечно, конечно приходите». Но подросток был наглый и назойливый. И стал звонить и приходить — снова и снова. В результате мы подружились, и с этой дружбы началась моя новая жизнь. В.Л.: А как и чему он тебя учил? И.Н.: Витя меня не учил вообще. Я просто смотрела, мы просто дружили. И поскольку он в свое время закончил Полиграфический институт, мне тоже безумно захотелось после школы пойти туда учиться. Полиграф был тогда самым либеральным вузом. И где-то лет с 14–15 надо было начинать в него готовиться, поскольку был большой конкурс, поступить было трудно. Экзаменов, между прочим, было очень много: семь специальных помимо четырех неспециальных. Формально моими первыми учителями, как я опять же много раз уже говорила, были Виталий Комар и Александр Меламид. Другое дело, что у них я была всего дважды, чтобы натаскаться по живописи. Они ставили натюрморт, уходили на пару часов, а потом возвращались и говорили: «О! Хорошо!» Были они меня лет на десять старше и, будучи студентами, так подрабатывали. Ну, я и поняла, что таким образом я могу сама дома обучаться. И сказала родителям, что я больше туда не пойду: непродуктивно платить деньги ни за что. С этим смешно получилось: мы с Аликом и Виталиком впервые встретились как бы задолго до нашего взрослого, более позднего, знакомства… А вот с кем я действительно занималась живописью, причем целых два года, так это с таким совершенно потрясающим преподавателем Яном Райхваргером. Он еще в семидесятых эмигрировал, и сейчас знаменитый израильский художник. Я почему-то никогда о нем не рассказываю, хотя именно он поставил мне глаз. У Райхваргера была студия в бывшем Преображенском монастыре. В толстой монастырской стене он арендовал какое-то помещение дворницкой с замечательными сводчатыми потолками. Занималось там человек восемь-десять, два раза в неделю, причем я была самая маленькая. Очень важным у Райхваргера было то, что он не только обучал живописи и рисунку, но давал нам список книг для чтения. Список начинался с «Илиады» Гомера, «Дафниса и Хлои» и Апулеевского «Золотого осла». Идея была в том, что художник обязан быть образованным человеком. А после Яна Райхваргера я занималась живописью с Юрием Константиновичем Бурджеляном, который позже был у нас преподавателем в институте. Перед Яном я была совсем маленькой девочкой, он мне действительно открывал глаза на живопись, а с Бурджеляном я уже ругалась и спорила, считая, что лучше понимаю. В.Л.: Бурджелян — он же легенда Полиграфа? И.Н.: Легенда легендой, но мы всю жизнь с ним ругались и при этом всю жизнь дружили, но именно как художники, а не как учитель и ученица. Я его очень любила, и он меня, по-моему, тоже. Еще чтобы подготовиться к сдаче экзамена по плакату и шрифту в Полиграфе, я ходила к Соне Ганнушкиной, тоже, кстати, легенде. И ее папа Евгений Ганнушкин, как и она, был легендой шрифта. А дедушка, Петр Ганнушкин, как известно, — легендой психиатрии. Потом Соня уехала в Нью-Йорк, осуществила свою мечту, проработав лет двадцать дизайнером музея Метрополитен. В.Л.: Ну и после всего этого ты, конечно же, просто не могла не поступить… И.Н.: Да, я поступила с первого раза, что казалось совершенно невозможным. Но поступила я на заочное отделение, поскольку не хотела ходить на очное и учить марксизм-ленинизм, историю партии и терять время другими способами. Как не хотела изучать и технологию полиграфического производства. Единственное, что мы, заочники, должны были делать, так это сдавать экзамены два раза в год и еще рисовать что-то. То есть сразу после школы я стала заниматься творчеством и изучением всего на свете… Еще в школе, когда мне было всего 16 лет, я познакомилась с Моней [Андреем Монастырским — прим. автора]. Я ушла от родителей, и мы стали снимать квартиру, жить вместе, и у нас был круг близких друзей: Лева Рубинштейн, Никита Алексеев, Гога Кизевальтер… При этом все время посвящалось творчеству, именно оно было самым главным и самым важным — не романы или какие-то гулянки. Если нужно было выбирать, идти на какое-нибудь, не знаю, обсуждение или на суаре, то всегда выбиралось первое. Друзей мы видели каждый божий вечер, и это быстро стало надоедать. Я предпочитала одинокие художественные занятия, этот процесс представлялся мне совершенно феерическим… В.Л.: Как же ты самообучалась? И.Н.: В Полиграфе давали задания — натюрморты, что-то с натуры. Но помимо всего подобного я тогда уже стала пробовать какие-то другие формы, писать не только то, что видела глазами. Были книги, другие формы выражения, тот же Эрик Булатов. Владимир Янкилевский тогда производил на меня наиболее сильное впечатление: из всех он был самым изобильным, самым фантастическим. В его мастерской на Сретенке было столько всего! Эти гробы, множество огромных работ — ярких, страстных, очень таких «от живота». Я и сама пробовала что-то делать в разных направлениях, при этом понимая, что занимаюсь именно освоением ремесла. Не то что ты такой певчий соловей на ветке, а именно годы упорного обучения. В.Л.: А как относились к твоей бурной жизни родители? И.Н.: Сначала, конечно, они вообще не хотели, чтобы я занималась искусством и шла в Полиграф. Но поскольку я — тогда и всегда — была абсолютно непреклонна во всех своих решениях, и спорить со мной было невозможно, они покорились и стали мне помогать. Институт был институтом, а все остальное время занимало самообучение и общение со знаменитыми впоследствии людьми. И это было чистой игрой, творчеством, хохотанием, писанием рассказов и стихов, рисованием, обменом мнениями. Мы встречались у нас, или у Вити Пивоварова, или у Сережи Бордачева, или еще где-то, ходили к Юре Мамлееву. Кроме того, у нас были друзья музыканты из консерватории, композиторы. Каким-то образом все эти люди друг друга всегда находили. Как мне, совсем еще маленькой девочке, с ними со всеми удалось познакомиться… Я считаю, что это был просто такой перст судьбы, иначе не объяснишь. В.Л.: Из твоих слов ясно, что время окончания института не стало каким-то важным жизненным рубежом? И.Н.: Да, абсолютно. Вообще, в своей жизни я служила месяца четыре после школы. Мама меня по блату устроила в Литературный музей от руки писать этикетки. Причем писала их я дома, а сдавала раз в неделю. Но мне и это занятие быстро наскучило, и моя служебная карьера закончилась. А потом, ведь можно было даже и без денег жить. Конечно, 40 рублей мы платили за комнату. Но в этом мне опять же мама помогала, поскольку, работая в детской литературе, уже на первом курсе пристроила меня какие-то книжки оформлять. Минимальная советская зарплата была 60 рублей, в то время как полосная иллюстрация могла стоить 60 или даже 80 рублей. А за оформление целиком какой-нибудь большой толстой книжки ты мог получить до 1000 рублей, гигантские по тем временам деньги. Конечно, это не сразу так стало у меня получаться, но в конце концов я могла сделать одну книжку, потратив на это три месяца, и потом жить на эти деньги весь год. В.Л.: Ты описываешь это время словно какую-то благословенную пору. И.Н.: Ты знаешь, как я себя вспоминаю, так это была всегдашняя лихорадка работы. Проработав всю ночь, могла ложиться, встретив ранний рассвет в 4–5 утра, в абсолютно приподнятом состоянии. Было постоянное феерическое ощущение узнавания нового. Или ночами читала самиздатские книги. Я была губкой, впитывающей в себя бесконечное количество информации. В.Л.: И когда же ты сделала первую работу, которую можешь считать взрослой? И.Н.: Ну, я не знаю. Я совсем недавно видела две свои работы середины 1970-х годов, совсем, по идее, ученические. Но, как ни странно, они и сейчас очень даже смотрятся. Или вот огромный «Плафон» 1979 года, который пару лет назад впервые был выставлен — в Третьяковке. Его, 4,5 на 4,5 метра, я дома чирикала, и у меня, видимо, от гордости за саму себя дух захватывало. Или у меня сейчас дома висит маленькая работа, года 1974-го или 1973-го, как я ее называю «Фра Анджелико». Она замечательная и при этом смешная, я повесила ее на стенку, потому что мне хорошо, когда я на нее смотрю. В.Л.: А сегодня ты испытываешь такие сильные чувства, как тогда? И.Н.: Бывает. Но тогда это было каждый день, а сейчас — редко. Но бывает. Вот, например, сегодня: мы монтируем мою инсталляцию «Рай» в подвальном винохранилище на «Винзаводе» — и как только Сережа, наш видеоинженер, сделал проекцию, у меня просто мурашки по коже, я даже не рассчитывала, что так получится. В.Л.: Но все же твоя первая программная, теперь уже классическая, работа — это серия инсталляций «Комнаты». И.Н.: «Комнаты» — это был какой-то прорыв! И я очень хорошо помню, из чего все это зародилось. Была полнейшая, беспредельная брежневская депрессуха. До этого я тебе рассказывала об эйфории 1970-х. Но где-то в начале 1980-х произошел слом, наступила даже не агония предсмертная, а настоящий паралич. Лихорадка обучения, период интенсивного накопления прошли. Я чувствовала и знала, что у меня в руках накопилось умение, что я могу делать то, что хочу, хотя бы на определенном уровне. Но при этом окружение делает примерно то же самое, да и ты привык к этому кругу за десять лет, а выходов наружу нет, занавес закрыт. И поехать куда-либо, чтобы что-то увидеть или показать новое, возможности нет никакой. Ресурс исчерпан, а ты еще не исчерпан, и это ведет к депрессии: неужели это будет длиться вечно? В.Л.: Ирония истории, однако, в том, что оставалось подождать всего-то несколько лет. И.Н.: Да, но только никто об этом не догадывался… И тогда я в отчаянии стала срывать, выбрасываешь все, очищать пространство из неодолимого желания что-либо изменить. Это было нечто абсолютно радикальное. Я же всегда что-то делаю только из крайней необходимости. И тогда была эта самая крайняя необходимость. Я сама не знала, что делаю, знала только, что мне нужно сделать хоть что-либо. Это был такой совершенно естественный жест, я произвела расширение пространства квартиры, поскольку никаких других способов изменения личного пространства у меня просто не было. А потом все пошло-поехало. «Комнат» было пять, и они продолжались, сменяя другу друга, пять лет: в 1983-м, 1984-м, 1985-м, 1986-м. А в 1987-м уже пятая «Комната» была сделана в выставочном пространстве. В.Л.: Одна «Комната» сменяла другую без перерыва? И.Н.: Нет, конечно. Я же там жила (и живу в той же квартире в Москве до сих пор), я должна была делать те же детские книжки, еще что-то. Первую «Комнату», предположим, я делала два месяца и существовала она еще, может быть, недели две — для посещений. Потом все сдиралась, выбрасывалась на помойку, и я возвращалась к своей рутине. Еще через год снова становилось невмоготу, и я снова начинала этим заниматься. В.Л.: То есть когда ты разобралась с первой «Комнатой», у тебя и в мыслях не было заняться следующей? Другими словами, это не многочастный проект? А существовало ли вообще понятие проекта, идея запланированного поведения в то время? И.Н.: Нет, у меня этого не было. Хотя слово «проект» вообще-то употреблялось. Я знала, например, что у Вити Пивоварова была работа «Проекты для одинокого человека». Но как такового проекта как чего-то такого запланированного… нет. Зато само деланье «Комнат» было очень счастливым временем. Это был совершенно новый уровень счастья! Теперь его было гораздо больше. И я была его архитектором. В.Л.: Выходит, что самые социально тяжелые годы ты пережила вместе со своими «Комнатами», а с последней переехала в перестройку? И.Н.: Да. Я уже была к этому готова. И когда стало возможно ездить за границу, это не стало для меня травмой. Все уже прежде было опробовано в самой для себя построенной реальности. Эти «Комнаты», они были исключительно для меня, ни для кого другого. А потом, я же одновременно занималась и живописью. Живопись влияла на «Комнаты», а «Комнаты» — на живопись. В моей живописи начала 1980-х и даже конца 1970-х годов существовали пустые пространства. Когда картины стали большего размера, практически говоря, я писала пространства для себя, создавала для самой себя иллюзорную реальность, без которой просто не могла существовать. И сегодня я вешаю на стенку картину того времени — и балдею. Я могу с этим пространством жить, могу входить в него, уходить из него, в нем я сама себе хозяйка. Больше, чем где-либо: ты можешь радоваться, можешь переделывать, конструировать своими руками собственную жизнь. В.Л.: А что случилось потом, после 1987 года? И.Н.: Стало возможным ездить и делать проекты. Была ли это случайность или же перст судьбы, но мои работы попали тогда на Sotheby’s, и после этого многое переменилось. При этом сама я, так же как и Кабаков, на аукционе не присутствовала: было стыдно, казалось, это что-то абсолютно политическое… В.Л.: А как ты попала в эту компанию? Была какая-то интрига? И.Н.: Ты знаешь, я не в курсе. Мне позвонили и сказали, что меня выбрали. По каким критериям и кто — совершенно не представляю себе. Я никогда ничего особенного не прошу, просить или как то подгадывать ненавижу: да — да, нет — нет. В.Л.: То есть за границей ты оказалась благодаря Sotheby’s? И.Н.: Наверное, можно и так сказать. Но впервые профессионально я поехала в рамках проекта «ИсKUNSTво». Лизу Шмитц помнишь? А как турист просто выехала впервые к своей давней итальянской подруге Габриэле, в Болонью. Приехала туда из Москвы на поезде через Париж. И одна путешествовала по Италии на электричках в состоянии полнейшего счастья. У меня было ощущение, что так и должно быть, так и нужно жить. Именно так, а не по-другому. Или я вспомнила, что когда-то так жила, что это правильно, а все остальное, что было потом, то, как мы живем, — это совершенно не правильно. В.Л.: А в профессиональном смысле были какие-то открытия, потрясения? И.Н.: Да нет, совершенно ничего не поменялось. Я это все знала. Я наблюдала все это воочию, как бы встречаясь со своими давнишними друзьями. То, что я раньше любила, я и теперь любила. Просто мир книжный перелился в мир реальный, физический. Это не было потрясением — вот это удивительно. Дальше я ездила туда-сюда, делала свои проекты. Теперь я могла осуществить свои фантазии в выставках другого масштаба, не только в собственной квартире. Но все это не было шоком, просто нормально, хорошо, как и должно было быть. И когда в 1989 году я поехала в Соединенные Штаты по приглашению Филис Кайнд (американский галерист и арт-дилер. Первую галерею открыла в 1967 году в Чикаго. В 1986 году посетила Советский Союз, после чего начала экспонировать в своей галерее в Нью-Йорке работы неофициальных советских художников. Помимо Ирины Наховой, она сотрудничала с Олегом Васильевым, Семеном Файбисовичем, Тимуром Новиковым и др. В 2009 году ушла на покой. — «Артгид»), опять было все то же самое. Только природа другая, но я все равно чувствовала себя как дома: весь мир — твой дом, и так и должно быть. А вот обратно в банку забираться тяжело. В.Л.: И с тех пор все было совершенно ровненько? И.Н.: Нет, конечно. Но все равно самые интересные вещи всегда происходят в пространстве творчества. Для меня каждая работа означает освоение какого-то пространства, освоение мысли или ситуации, которая не совсем ясна. Я это делаю только для себя, чтобы понять чтото. Так я познаю мир. Как правило, меня вовлекают в ту или иную историю какие-то жизненные ситуации, либо политические, либо связанные с моей личной жизнью. Смерть родителей, отношения с кем-то или что мне нагрубил кто-то или почему-то поставил меня в определенную ситуацию. Такую, которую я не очень знаю. Мне нужно все для себя прояснить, иначе не интересно. К примеру, та работа, что была на Премии Кандинского, — в этих фотографиях, в конце концов, история и моей жизни, и жизни моих родителей. Все перемешано, конечно, но всегда идет от реальности. В.Л.: А как ты восприняла предложение стать художником Павильона России на следующей Венецианской биеннале? И.Н.: Вот это как раз было абсолютно неожиданным. Я даже сначала подумала, что это шутка такая — нехорошая шутка. Для меня эта работа — возможность совершенно иного масштаба, в этом проекте я смогу сделать то, чего прежде не могла сделать просто из-за отсутствия средств и пространства такого размера. Это потрясающая возможность, радость другого масштаба, вот и все. Мне все говорят, что Венеция — это такое развлекалово для художественной публики, но я этого не знаю. И делать я буду то, что мне важно, что мне нужно. То есть все то же самое. С кем-то мой проект попадет в резонанс — замечательно, а не попадет, так не попадет. Я делаю это для себя. www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Ирина Нахова: «На Венецианской биеннале я не была ни разу» AROUNDART. 16.09.14. Анна Быкова В пространстве Большого винохранилища ЦСИ «Винзавод» открылась выставка Ирины Наховой «Рай». Она продолжает серию сайт-специфик проектов «Винзавода»: инсталляцию художница создала специально для московского пространства. «Рай» является прямым продолжением знаменитых «Комнат», особого жанра, в рамках которого Нахова создает в качестве произведения самостоятельное пространство. Придуманный художницей еще в 80-е годы, жанр был переосмыслен Ильей Кабаковым в его «тотальных инсталляциях». В следующем году Нахова будет представлять Россию на Венецианской биеннале. Накануне открытия выставки на «Винзаводе» Анна Быкова расспросила художницу об ауре андреграунда, феминистском движении и последних работах. Анна Быкова: Вас условно относят к кругу московского концептуализма. Продолжаете ли вы мыслить свое творчество и сейчас в концептуалистской парадигме? Ирина Нахова: Мы просто вместе начинали, это мои близкие друзья и приятели, знакомые… Но сказать, чтобы я принадлежала именно к концептуализму, я не могу. Я была всегда немного в стороне или сбоку. Для меня концептуальная идея важна, но само исполнение тоже не менее важно. Для меня такого вопроса не стояло, к какому течению я принадлежу. АБ: Когда Вы уехали в США, какие-то американские концептуалисты повлияли на ваши работы? ИН: Я, можно сказать, никогда не уезжала. Я всегда жила на две страны, сидела «на двух стульях» с 1989 года. Это очень хорошо, ведь я смогла смотреть на разные культуры со стороны и сравнивать их. Собственно говоря, это и есть позиция художника. Дистанция дает правильную перспективу. Это как в истории, для правильной оценки событий должно пройти какое-то время. Так в идеале для Художника, а я говорю Художник всегда с большой буквы, потому что это романтическое представление, идущее еще со времен Советского Союза. Тогда художник был каким-то оракулом, хранителем тайн, пророком, потому что не было доступа к художникам андерграунда. Никто ничего не видел, выставок не было… Работы показывали только своим близким друзьям, устраивали домашние выставки, обсуждения, но это все был очень узкий круг. И для более широкой публики Художник становился пророком, потому что само искусство андеграунда было искусством сопротивления, откровения, нонконформизма. То же самое с поэтами, которые издавались исключительно в самиздате... АБ: То есть была аура, ореол… И вы сейчас как-то продолжаете изнутри себя осмыслять именно в этой парадигме? ИН: Изнутри я не могу сказать, что всегда себя чувствовала пророком или героем подпольным… С 14 лет я знала, что занимаюсь уже своим делом, что это мое предназначение. Даже сейчас осталось это ощущение предназначения с большой буквы. АБ: Как это случилось? ИН: В детстве я не занималась каракулями… Но довольно быстро поняла, что я ничем другим заниматься не хочу, не умею и не буду. Что если дан тебе какой-то дар – какой, большой или маленький, неважно – ты должен его воплотить. АБ: В последних своих работах вы так или иначе обращаетесь к советской эпохе, к советскому тексту. С чем это связано и почему кажется актуальным сегодня? ИН: Я в отличие от Комара и Меламида, Эрика Булатова, Ильи Кабакова специально советским текстом никогда не занималась. Я в этом жила и это мне было неинтересно. Я все делаю только по крайней необходимости, иначе работа будет неинтересна ни мне, ни другим. Искусство – это инструмент узнавания, познания. Если я никакими другими методами не могу понять, что со мной происходит – или не со мной, но что-то важное – то искусство это единственное средство понять, что происходит. А мои последние работы – в Stella Art Foundation («Ремонт», 2012) и в «Рабочем и колхознице» (кураторский проект «Международный женский день», 2013) – это рефлексия не столько на окружающие события, но и на собственное прошлое. После смерти моих родителей остался огромный архив, в котором я до сих пор разбираюсь: письма, фотографии, фильмы 8-миллиметровые, которые снимал мой папа… С этим грузом – старости, смерти, болезней – и тем, что от меня скрывали и не проговаривали, когда я была ребенком (то, что мой дед был расстрелян в 1937 году в ходе сталинских репрессий), я и делала эти работы. Это история семьи и история страны… И это нужно помнить. И через историю своей семьи я пытаюсь понять историю Советского Союза и России вообще. В проекте «Ремонт», который был показан в Stella Art Foundation, я использовала и семейные архивные фотографии и фотографии, которые я делала и в Америке, и в России. Это был архитектурный коллаж из моей жизни, истории семьи и страны. АБ: В феминистской парадигме как вы себя видите? Вы считаете себя феминисткой? ИН: Да, безусловно, считаю. Это моя позиция. При том, что специально я не делала феминистских работ. Я не бежала с флагом впереди паровоза… АБ: У феминистского движения остаются сейчас какие-то актуальные задачи, какие были раньше? ИН: Общество сейчас, в том числе и российское, стало немного более толерантным, но это все равно кучка людей. А в принципе здесь конь еще не валялся. Как было наше общество патриархальным, так и осталось, – и это катастрофическая ситуация. АБ: В Америке по-другому? ИН: В Америке результаты феминистского движения 50–60-х годов очевиднее. В Советском Союзе все были подавлены одинаково: что женщины, что мужчины. Поэтому, может быть, внутри семьи и были патриархальные моменты. Но тогда стоял вопрос о правах человека вообще, а не какой-то отдельной группы. В начале существования СССР феминистское суфражистское движение сыграло свою роль, но оно было подавлено сталинизмом. При перестройке стало возрождаться движение за права других: феминизм, ЛГБТ-движение… Сейчас же все равно женщины меньше получают по статистике в России, а в Америке такого нет: там если приходишь в гости, мужчины таким же образом готовят, как и женщины, убираются… На бытовом уровне это противопоставление мужчин/женщин изжито. Никому не придет в голову сказать: «А ты пойди, посуду помой». У более старшего поколения это еще может случаться, но у тех, кто вырос после 60-х годов, это невозможно. Расизм изживается труднее. У совсем молодых людей вдруг вспыхивает расизм, у тех, у кого не было этого на памяти. Как у нас в России вдруг возрождается фашизм – это потому, что им в школе не объяснили. В Германии было всенародное покаяние – у нас нет! У нас не было попытки заклеймить сталинизм. Сейчас наоборот культ Сталина возрождается – я вижу его портреты в такси или в машине. Это чудовищно: при Сталине было истреблено лучшее в поколении, а люди это не помнят. В России главным музеем должен был быть Музей истории ГУЛАГа. Одно из видео на предстоящей выставке будет с остановки в районе Бутово. Там был полигон, это самый важный памятник истории в Москве, можно сказать. Он, конечно, на окраине, на выселках… но всех школьников нужно туда возить. Это самый большой в Москве расстрельный полигон. В 1937-38 году там было расстреляно 20 000 человек, на маленьком пятачке. Сейчас там траншеи вырытые, мемориал, церковь большую построили. Но там бывает – я поразилась – 10 000 человек в год на огромный многомиллионный город. Это фантастическое место, в котором нужно всем побывать. Чтобы помнить, чтобы этого не повторилось. АБ: Сейчас у вас нет ощущения, что это все повторяется, что возвращаются репрессивные механизмы… ИН: Есть, безусловно. И этого всем нам нужно стараться избежать. Страна должна быть открытой, миру и диалогу, а все репрессии приведут в конце концов только к обратному результату. АБ: В ваших работах это появляется? ИН: У меня все темы появляются лишь по крайней необходимости. Я не делаю плакатов. На этой выставке на «Винзаводе» – это тоже будет в какой-то мере рефлексия на сложившуюся ситуацию. Работы Эрика Булатова – все эти соц-артистские вещи – это точно попавшие во время плакаты, а я какими-то другими средствами пытаюсь выразить время. АБ: Западный женский, феминистский концептуализм типа Дженни Хольцер, Барбары Крюгер – тоже очень плакатный – Вам близок? ИН: Я их очень люблю, это потрясающе, но это визуально четко всегда сделано. АБ: То есть вам не кажется это слишком плакатным? ИН: Они используют плакатные средства, но делают это – как и Эрик Булатов – адекватно времени. Мне интересны все практики, если они меня задевают каким-то образом, если они точны. АБ: Вот мне и интересно, как вам удается работать в таких разных жанрах: ведь есть что-то в инсталляциях, что-то в лэнд-арте, что-то в объектах… Это такое широкое поле современного искусства, очень синтетический жанр. ИН: Можно и так сказать… У меня всегда первичнее посыл, необходимость что-то сказать, а средства приходят сами, потом. Это может быть видео, скульптура, живопись… АБ: А где у вас больше выставок проходит? Здесь или на Западе? ИН: Здесь больше. АБ: Сама ситуация в искусстве как-то отличается? ИН: Сама ситуация не очень отличается: тенденция последних 15–20 лет к нарастанию развлекательности мне абсолютно чужда. Всегда есть 3-4 художника, которые меня вдохновляют. Перед приездом сюда, я специально поехала посмотреть капеллу Марка Ротко в Хьюстоне. Это общечеловеческое завоевание. Те же коллекционеры Джон и Доминик де Менил, которые заказали Ротко капеллу, сделали в Хьюстоне отдельное пространство для Сая Твомбли. Это фантастическая мощь. АБ: Вы общаетесь с русскими эмигрантами? Как функционирует эта тусовка в Америке? ИН: Тусовка, наверное, есть, но мы живем под Нью-Йорком, в Нью-Джерси – это час езды. У меня мастерская в бывшем гараже. И все работы, которые я там делаю, я показываю в основном в России. Это «дом художника», в котором художник-отшельник работает. Когда мы видимся с другими художниками, приехавшими из России, – общаемся. Но в принципе очень редко. В России я общаюсь со своим кругом близких друзей, у меня есть потребность в профессиональной среде. Даже если это 2-3 человека, я чувствую feed back. Это важно. В Америке у меня этого нет, прямо скажем. АБ: Каково ваше отношение к последним политическим в том числе радикальным акциям: «Война», Pussy Riot, Павленский… ИН: Только уважительное. И здесь неважно, искусство это или нет. Это четко заявленная позиция, прежде всего. Я надеюсь, это искренне и важно для них. Если это только пиар и эпатаж, это грустно и жаль. Но мне кажется, они верят, что они могут таким образом повлиять на общество. АБ: Как человек из среды, вы видите какую-то эволюцию самого концептуализма изнутри: например, проекты Андрея Монастырского и Вадима Захарова на последних Венецианских биеннале? ИН: Да, мне интересно, но на Венецианской биеннале я не была ни разу. АБ: Это прекрасно! ИН: Мне все мои друзья говорят: «Тебе важно туда съездить!» Я говорю, зачем, я поеду, если только по делу. И вот накаркала. Зачем туда ехать? Это же тусовка, а мне это неинтересно. У Андрея и «Коллективных действий» получился проект типичный для них, склонных к архивизации и документализму… А у Вадика, видимо, появилась возможность осуществить свой проект в других масштабах, он получился более театральный, хотя он как художник начинал с перформансов с Виктором Скерсисом в группе «СЗ». Такая же это возможность и для меня, это совсем другие бюджеты на реализацию проекта. Для своей венецианской выставки я уже все придумала. Но я хочу, чтобы это был сюрприз. www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 От первого лица: Ирина Нахова КУЛЬТУРА МОСКВЫ. 02.10.14. Олег Краснов Художник, выбранный представлять Россию на Венецианской биеннале в 2015 году, автор проекта «Рай», который показывают сейчас на «Винзаводе», Ирина Нахова рассказала «Культуре Москвы» о роли случая в выборе профессии, тотальных инсталляциях в квартире, диалоге со зрителем и здоровых амбициях. О театре Я была очень самостоятельным подростком, акселераткой. Мое первое увлечение — театр. Я хотела быть театральным режиссером, но так им и не стала, хотя любовь к театру сохраняю до сих пор. В 1960-е, когда мне было около 12 лет, в Москве гремели Театр на Малой Бронной, Театр на Таганке. Это были самые передовые культурные пространства. Я пересмотрела все постановки по много раз и даже начала ходить в театральную студию на режиссерские курсы. Однако вскоре поняла, что театр — коллективный труд. Нужно постоянно быть с другими людьми, ими распоряжаться или, наоборот, подчиняться. Для меня такой вариант оказался трудным: лучше быть себе самой хозяйкой и делать что-то независимо от других. И хотя во всех каталогах пишут, что любовь к изобразительному искусству у меня началась с чтения романа Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» о Ван Гоге, думаю, она все-таки идет от театра. О пути к искусству Мой отец был филологом-классиком, и дома была большая библиотека, в которой хранились и альбомы по искусству. Многие из них до сих пор со мной. Не могу сказать, что я много ходила по музеям, да и родители меня никуда специально не толкали — ни в одну, ни в другую сторону. Судьбоносная встреча произошла благодаря маме, которая работала в издательстве «Детская литература»: лет в 13 она взяла меня с собой в студию к Виктору Пивоварову. Это был первый случай, когда я увидела художника живьем. Меня очень впечатлили его работы: они были удивительные и ни на что не похожие. Я была наглой девушкой — и сказала: «Могу я к вам еще прийти?» Мы подружились с ним и его покойной женой Ириной. Смешно сказать, но тогда я впервые увидела его сына — восьмимесячного Пашу (художника и писателя Павла Пепперштейна. — Прим. ред.), которого держала на руках. Виктор представил меня своему кругу. Было невероятно интересно! Я поняла, что это мое. Стало понятно, куда мне держать путь,— и после школы я поступила в Полиграфический институт, где царили весьма либеральные нравы, на факультет ХТОПП (художественно-технического оформления печатной продукции. — Прим. ред.), специально на заочное отделение. Это было осознанное решение: я хотела не тратить время неизвестно на что, а заниматься дома самостоятельно. И занятия эти были фантастические! Просто лихорадка с утра и до позднего вечера — рисование, овладение мастерством. Собирался и свой круг близких по духу людей: писателей, художников, музыкантов — самых разных возрастов. Преград не было. С некоторыми из этих людей я дружу до сих пор. О важных людях Виктор Пивоваров вдохновил меня стать художником, но никогда не учил меня рисованию. Он учил скорее жизни и отношению к ней. А основы живописи, отношение к ней, к цвету и смыслам, что очень важно для начинающего художника, мне объяснял замечательный Ян Райхваргер, с которым мы недавно встретились после перерыва в почти 45 (!) лет. Он был тогда молодым художником и готовил к поступлению в Полиграф. Помню его мастерскую в стене Преображенского монастыря, куда приходили учиться молодые люди постарше меня, а я была самая маленькая и самая наглая. Ян был сезаннистом, поклонником Фалька и учил меня работать и ощущать цвет. И так до сих пор — цвет для меня важнее всего. Кроме того, он вкладывал в нас важные основы культурологии: на первом же занятии, кроме перечня необходимых красок, кисточек и прочих материалов, он дал нам список литературы, которую мы должны были непременно прочесть. Начиная с Гомера, Платона и Софокла. В Полиграфе моим главным учителем стал Юрий Константинович Бурджелян — художник, всю жизнь посвятивший искусству. И если с Яном спорить было бесполезно, то с Юрием Константиновичем я уже дерзко вступала в дискуссии. Потом мы всю жизнь дружили, вплоть до его ухода несколько лет назад… О тотальных инсталляциях Все началось в моей квартире на Малой Грузинской в самом начале 1980-х (я там живу до сих пор), в одной из комнат, ее параметры я четко знаю уже много лет: 3,95 на 3,95 метра. Кроме живописи, меня всегда интересовали пространство и включение в картину каких-то архитектурных меток. Я очень люблю Ротко: у него даже меток нет, просто одно пространство на холсте, особенно когда оно перед тобой живьем. То было время ужасающей брежневской стагнации, казалось, что ничего нового не происходит вообще, а все идет по замкнутому кругу: одна и та же компания, то же искусство и нет возможности вырваться... У многих моих друзей была депрессия. Не обошла она и меня. Никто не подозревал, что все сильно изменится через несколько лет и единственное, что можно было сделать, — радикально изменить собственную среду, место, где ты живешь. Стать архитектором своего «путешествия». Первая инсталляция в комнате была сделана от полной беспросветности существования, для себя лично. Из бумаги, которая тогда была достаточно дешева, и красок. Я склеивала листы ватмана и посредством живописи расширяла пространство. Все это простояло около двух недель, а потом оказалось на помойке — надо было жить дальше. О процессе Для меня искусство — это и образ жизни, и инструмент познания жизни. Я никогда ничего не ожидаю от зрителя. Я знаю, что занимаюсь своим делом, что это мое предназначение. А что дальше — неважно. Все, что я делаю, должно быть прежде всего интересно для меня самой. А если мои работы скажут что-то новое или объяснят что-то хотя бы двум-трем зрителям, я буду счастлива. Мне интересен всегда процесс создания произведения. Конечно, когда видишь результат — тоже здорово, но «художник сделал свое дело — и ушел». На финальной стадии всегда наступает почти депрессия. И если я могу избежать вернисажа, то всегда это делаю. Об амбициях В хорошем смысле, у художника должны быть амбиции. Амбиции узнавать, учиться, достигать мастерства; уметь делать все. Это должна быть жажда знаний и умений, когда ты можешь свободно оперировать самым разным материалом в любой области культуры. Мы с юности гордились знаниями, а сейчас, мне кажется, люди меньше всего гордятся тем, что они знают и умеют. Сейчас очень сбиты приоритеты у художников — что важно, что неважно. Мы росли при другом строе, когда необходимо было сохранять собственное достоинство и поддерживать близких. В 1990-е все изменилось. С открытием рынка в художественные круги пришли соревнования, расталкивания локтями и зависть, что было странно и чуждо. Художники все разные, и соревноваться можно только с самим собой. www.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Ирина Нахова: «Мы перерабатываем себя в иную субстанцию» ВАШ ДОСУГ. 19.09.14. Наталья Пыхова Ирина Нахова имеет все шансы стать одной из главных художниц сезона. Ее недавно открывшемуся проекту «Рай» «Винзавод» отдал все свое Большое винохранилище. А в 2015 году Нахова, получившая в прошлом году Премию Кандинского, будет представлять Россию на венецианской биеннале. «ВД» поговорил с Ириной, встретившись с художницей после открытия «Рая» и до начала работы над павильоном в Венеции. — Только что мы смотрели «Рай» на «Винзаводе». Эта ваша работа в первую очередь — для кого? — Для меня самой! (Смеется.) Конечно, я буду рада, если кому-то это поможет остановиться, выйти из повседневности. Проект «Рай» задуман, предназначен именно для Большого винохранилища. Это помещение для некого ухода, шага в сторону: там нет ни весны, ни лета, ни осени. Там постоянно одна и та же температура. Пока приходят не очень много людей, и они имеют возможность побродить в одиночестве. Это их время. Это идеальное пространство для одиночества. — Можно сказать, что сейчас идет возвращение к той самой «тотальной инсталляции», жанру, родоначальницей которого вы являетесь? — Когда я смотрю на свои работы — а я занимаюсь и инсталляцией, и живописью, многими вещами, — то вижу, что все идет по кругу. Я делаю то, что мне интересно. Работы разные, но всегда, мне кажется, видно, что этим занимаюсь именно я. Какие-то темы повторяются. Например, о смерти… — «Рай» — больше о жизни или о смерти? — А наша жизнь больше о жизни или о смерти? Я всегда об этом помню и думаю. Смерть является неким отсчетом, мерилом. Перед временем, пространством, одиночеством, перед смертью — мы не знаем, что будет. Мы предстаем перед вечностью, перед звездами, перед чем-то большим, чем мы есть. Это и возвышает, и делает некую суету бессмысленной. — Почему именно «Рай»? — В некотором смысле из-за постоянства пространства: рай — место вечной жизни. Европоцентристское представление о рае. Но для атеиста в этом есть и нечто не самое приятное. Вот мои черви на видео — это как раз о представлении о рае атеистов. Из наших углеводородов, из которых, в общем, состоит наше тело, мы перерабатываем себя в другую субстанцию. Как писал один из моих любимых поэтов, Заболоцкий, «из берцовой из кости будет деревце расти». — А откуда эти черви, где вы их взяли? — Они уже целый год живут у меня дома! Я их купила специально для этого проекта. Сначала я стала искать видео с подобными чудесными червяками, но нигде не могла найти ничего похожего. И я купила червей сама! Это очень экологичная вещь. Они вегетарианцы и съедают весь ваш мусор — очистки, овощи, фрукты и бумагу, газеты, письма. Они совершенно завораживают. И мусор они перерабатывают в самый лучший компост — цветочкам, на грядки. Целая червячная фабрика. — А под какую музыку они все это едят, я не распознала? — Это Гайдн. Барочная симфония «Королева». Дворцовая музыка. Я всю жизнь слушаю классическую музыку, современную классику. Когда я снимала червяков, у меня стоял Гайдн — именно симфония «Королева». Я вдруг увидела, что они танцуют под эту музыку! — А персонажи, которые входят в воздух, в воду в пространстве инсталляции, как-то знакомы вам? — Я снимала людей со спины много лет. Для меня анонимность человека абсолютно завораживающа. Почему лицо олицетворяет человека, почему не спина? Мы можем, мне кажется, и себя ассоциировать с этими персонажами. Та же толпа — это и я, и вы. Я выбрала этих персонажей из множества снимков, которые накоплены у меня за годы. — В 2015 году вы будете представлять российский павильон на биеннале в Венеции. Что готовите? — Это большой секрет! Если честно, мороз по коже: я не ожидала, что так будет. Я уже все придумала, все знаю, как должно быть. Но пока — секрет. Иначе неинтересно. — Вы, насколько известно, запросили удивительно длинный период времени для подготовки проекта... — Уже — мало времени! Единственное, что могу сказать, это тоже в каком-то смысле sitespecific. То есть я надеюсь сделать весь павильон единым целым. — Тотальная инсталляция? — Да. Одна большая идея свяжет все пространства воедино. Пространство очень сложное. Сам дом замечательный — гениальная архитектура Щусева. И годы разные его немножко убили. И мне хочется — если получится — вернуться к тому, что было, к главной идее Щусева. А об идее — молчу! Все лето был мозговой штурм, и появилось три разных варианта проекта. Но кураторы Stella, комиссары биеннале, не сговариваясь, выбрали один. — А остальные покажете нам? — Я бы хотела все осуществить. За этот мозговой штурм родилось столько замечательных идей, что, даже если мозги прекратят думать, до конца жизни мне будет что выполнять. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Интервью с художником Ириной Наховой РАДИО БЛАГО Диктор: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Время культуры» и сегодня мы расскажем вам о выставке, открывшейся на днях в Москве. «Тотальная экспозиция» под названием «Рай» создана известным художникомконцептуалистом Ириной Наховой. Именно она станет художником Павильона России на 56й Венецианской биеннале в следующем году. Выставка «Рай» открылась в здании Большого винохранилища в Центре современного искусства «Винзавод» в Москве. Огромное полуподвальное помещение уже не раз служило площадкой создания крупных инсталляций и экспозиций современных художников. В этом зале в 2007 году Винзавод провел свою первую выставку, чем ознаменовал появление нового места притяжения современного искусства в столице. С тех пор пространство с условным названием «Большое винохранилище» считают сердцем всего комплекса Винзавод. Возможно, на стук этого сердца и откликнулась художник, когда впервые побывала здесь. Ирина Нахова: Я вам могу рассказать, каким образом, как это все получилось. У меня проект «Рай» (как я сейчас открыла свои записи и рисунки), пришел ко мне в 2008 году, когда мои родители один за другим белели и умирали. И вот этот проект родился тогда. Но он лежал и ждал своего времени. А год назад я пришла сюда посмотреть выставку Мирослава Балки, которая была год назад в сентябре в Большом винохранилище. Я Ярослава Балку люблю как художника, знаю, мы вместе когда-то были на одной выставке, еще 20 лет назад. Но проект Балки был сделал вообще, он не был сделан специально для этого помещения. Поэтому мне казалось, что помещение не работало вместе с проектом. Можно было это сделать грандиознее, лчше и так, чтобы мурашки по телу. И тогда этот проект «Рай» ( мне «втемяшилось» в голову), что он должен быть только здесь и больше нигде. Я начала его разрабатывать, а потом искать какие-то связи с Винзаводом и у всех спрашивать: «Ребята, я знаю, что это будет здорово, что это будет замечательно. Мне нужно его осуществить именно здесь. И тогда Иосиф Бакштейн взялся мне помогать, и был представлен этот проект. И он понравился сразу. Целый год обсуждали: как, чего. И в последний момент было сказано да, и я смогла его здесь осуществить, чему я очень рада. Еще одна заметка такая: проект был расписан буквально по нотам (что здесь должно быть это, это) и я его видела в себе, внутри. Но как это было осуществлено! Это получилось ровно то, что и на бумаге. Только чуть-чуть лучше. Поэтому это и удивительно, что воплощение было абсолютно точным. Как будто разыграно по нотам. Действительно, удивительно. Диктор: Ирина Нахова считается родоначальником нового жанра в современном искусстве, она придумала и первая воплотила в жизнь то, что впоследствии известный художник Илья Кабаков назвал «тотальными инсталляциями». Искусство Ирины Наховой словно вышло за границы холста и даже за границы обычной инсталляции после того, как в начале 80-х годов она впервые построила свои легендарные «Комнаты». В собственной квартире в одной из комнат художник создавала новое пространство, что уже не воспринималось зрителями как отдельное произведение. Каждый посетитель попадал в картину и становился ее персонажем и действующим лицом. Всего художник представила пять таких Комнат. На работе под названием «Комната номер 5» данный цикл закончился, и теперь на выставке «Рай» Ирина Нахова в каком-то смысле возвращается к тем формам. Ирина Нахова: Рай здесь — это такое пространство, длящееся вечно (Ну в нашем представлении о вечности, поскольку никто не знает, сколько нам отведено), и где человек может побыть наедине с собой. То есть, ты спускаешься из мира земного в мир удаленный от суеты и удаленный от погоды, удаленный от политики. И ты переносишься в пространство, где ты можешь быть самим собой и с сам собой. И пространство этих туннелей. Эта инсталляция была сделана для этого помещения. И конечно, это представление о рае европейца, европейского человека, идеальное представление. В туннелях все персонажи предстоят перед небесами или океаном, что по сравнению с человеческой жизнью более долгое время. Поэтому вот для меня и океан, и небеса представляют такое ощущение вечности. Хотя это тоже не вечно. Наша планета возродилась и она конечна. Но во всяком случае, по сравнению с человеческой жизнью это что-то дольше, чем мы. У меня есть чистилище, это остановка автобуса, которую я тоже очень долго искала. Если вам рассказать историю остановки, это довольно любопытно. Потому что мне нужна была остановка — там, где люди собираются довольно долго и ждут. А потом этот автобус берет ожидающих и увозит. То есть, это такое ожидание в чистилище. Такое пограничное состояние ожидания, может быть тревожное. И такую остановку я смогла тоже найти. Может, по счастливой случайности, остановка 118-го автобуса, конечная, где автобус приходит раз в час, поэтому народ набирается. Это остановка — полигон Бутовский. Там, куда , я считаю, каждый человек должен приехать, посмотреть, побыть и покаяться. Потому что это место, где в Москве были расстреляны 20 тысяч человек на маленьком пятачке. Сейчас там построен храм. Но меня поразило то, что туда ездят по статистике туда приходят только 10 тысяч человек в год, что ничто. А это очень важное место. Поэтому чистилище Бутовского полигона тоже связано со смертью и с важностью для меня. А еще у меня есть рай атеиста. Мы все углеводороды, которые проходят очищение землей, превращаясь в какую-то другую субстанцию. Мой любимый Заболоцкий написал замечательные стихи, которыми мы всегда друг с другом перебрасываемся. Например, «была дева, стали щи». Или «из берцовой, из кости будет деревце расти». То есть, преобразование, превращение углеводородов, что-то новое. Везде, там, где смерть, там и жизнь. Это так, высокопарно. Диктор: Творчество Ирины Наховой продолжает традиции московских концептуалистов, считает куратор выставки, известный художественный критик Иосиф Бакштейн. «Нахова «искусственно» воспроизводит «идеальное выставочное пространство», населенное «идеальными персонажами». В ее выборе присутствует пафос диалога с таким важным для школы Московского концептуализма понятием как «художник-персонаж». Но этим логика создания пространства персонажей не ограничивается. Одним из персонажей Наховой становится также и зритель, которому позволено войти в художественное пространство «Рая», - пишет куратор в аннотации к выставке. Иосиф Бакштейн: Потому что московскому концептуализму (он развивая какие-то традиции русского искусства, послевоенного — с одной стороны, с другой — ориентируется на международную художественную сцену), и это было, когда возникло в течениях в Европе и в Америке, в концептуалистских. Концептуализм состоит в том, что классические свойства произведения сбалансированы и даже уступают по значению замыслу, идеям, каким-то концепциям, которые должны быть считанны, проинтерпретированны, когда предполагаются достаточно серьезные интеллектуальные усилия зрителя по вычислению конструкции или деконструкции замысла автора. Вот классическая работа Джозефа Кошета «Три стула». Это просто такая инсталляция, которая состояла из трех частей: просто стул стоял, фотография стула и статья из словаря, что такое стул. Многие художники, которые работали в Москве — в основном это, конечно, круг Ильи Кабакова, это Виталий Комар, Александр Меламид, Андрей Монастырский, группа «Коллективные действия». Вот они как раз ис оставляют ядро всего этого движения, которое было названо московским концептуализмом. Это все происходило где-то середине, второй половине 70-х годов, но и в 80-е годы продолжалось. В принципе, до сих пор сохраняет свое влияние. Такие художники, как Павел Пеперштейн, вот Владимир Захаров принадлежит уже к второму поколению московской концептуальной школы. Поэтому то, что делает Нахова — здесь действительно должна быть серьезная интерпретация. То есть, просто так понять, апеллируя или опираясь только на пластические какие-то качества или свойства произведения, в данном случае большие инсталляции. И как это все вместе сочетается.. в данном случае должно было все быть соединено воедино и проинтерпретировано, потому что «рай» - на самом деле, это не считывается. Если вы входите и не знаете названия этой работы — вы не можете понять, о чем она. Длинный долгий рассказ о том, в чем состоит замысел художника, и почему это все-аки рай. Где тут чистилище, где тут что. Поэтому это все концептуализм. Диктор: С представителями неофициального искусства Ирина Нахова по воле случая познакомилась еще в подростковом возрасте. Один за другим в ее жизни появлялись Виктор Пивоваров, Владимир Янкилевский, Эдуард Штейнберг, Илья Кабаков, а позже и Андрей Монастырский. Общение с художниками-концептуалистами только утверждало молодого автора в правильности выбранного направления. И она решила пойти учиться в Полиграфический институт. Ирина Нахова: Я поняла, что я хочу заниматься живопись и искусством довольно рано, когда я была подростком, лет в 12-13. И кстати говоря, интерес к живописи развился у меня... во-первых, я смотрела в библиотеке у моих родителей всегда было много альбомов по искусству, я всегда их смотрела, мне было очень интересно. А потом еще я прочла книжку Иринга Стоуна «Жажда жизни» про Ван Гога. И меня это абсолютно поразило, как сказать. И я стала целенаправленно ходить в музеи. И потом я поняла, стала узнавать, какой институт, куда можно поступить, чтобы этим заниматься. И друзья, родители, знакомые подсказали, что самый либеральный институт в то самое время был — полиграфический. Не академия, а именно Полиграфический институт. И я стала целенаправленно тудачто тогда это было все очень серьезно готовиться. Потому чтобы туда поступить нужно было только 7 специальных экзаменов сдавать: и живопись, и рисунок, и плакат, и шрифт, и много чего. И я стала готовиться, и мне повезло, потому что у меня были хорошие первые учителя, которые только начали меня готовить к Полиграфу, что называется. Такой был Ян Райхваргер, он кстати говоря, потом уехал в Израиль, и стал одним из таких хороших преподавателей в Академии живописи, он очень хороший живописец. Но он мне действительно открыла глаза на мир, что называется. А потом, когда я была в 10м классе, хотя это было еще раньше. Неожиданно моя мама меня познакомила с Виктором Пивоваровым, я в первый раз увидела работы современных художников. Меня тоже они поразили. И я была наглым подростком и я набралась наглости и попросилась: можно я еще приду. Витя был добрым человеком: ну, конечно, там какой-то подросток. Я пришла. И так мы с ним тоже подружились. Это поколение старшее. Но мне так повезло. Витя был знаком со всеми: с Булатовым, с Кабаковым, с Васильевым, с Янкилевским. То есть, через него... Я была маленькая девочка, а Витя уже был зрелым человеком. И у него была потрясающая жена Ирина Пивоварова, которая умерла рано молодой, она была потрясающей писательницей. И их сын, Паша Пеперштейн, Паша Пивоваров, я его знаю с 9 месячного возраста. В общем, через Витю Пивоварова я познакомилась с действующими художниками в то самое время. И это, конечно, тоже открыло для меня новый мир, ив от так все пошло... С Андреем Монастырским я познакомилась с ним тоже... каким-то образом, все люди тогда друг друга находили. Видимо, это был круг поэтов, художников и музыкантов, очень узкий. И все каким-то таинственным образом, все друг друга находили. Я очень хорошо помню, что меня какая-то моя подружка (я обычно дружила с более старшими людьми), она меня привела на чтения Льва Рубенштейна, где-то у кого-то дома. Мы там познакомились, и Андрей там тоже был на чтениях. И мне было 16 лет, а им было там 24-26, то есть, все молодые люди. Мы все стали дружить, и вот так вот все... Диктор: Правда, выбранный вариант был не единственным из возможных. Ирина Нахова какое-то время склонялась и к другому виду деятельности, и к другой профессии. Но ни эти сомнения, ни уговоры родителей не столкнули будущего известного художника с намеченного пути. Ирина Нахова: Но это шло не от родителей, потому что родители были, конечно, против сначала. А потом, когда они уже поняли, что только это и все, стали мне помогать. А поначалу, конечно, были против.. что это такое за профессия!... До.. меня всю жизнь, как ни странно, интересовала медицины. До этого я вообще хотела быть врачом, а потом я хотела быть театральным режиссером, неважно. Но медицина меня до сих пор интересует. Я думаю, что я была бы хорошим врачом, но не знаю, почему. Диктор: Уже в 19 лет Ирина Нахова должна была участвовать в легендарной Бульдозерной выставке, организованной художниками Глезером и Рабиным. Но по определенным причинам ей не удалось этого сделать. Теперь спустя 40 лет на Винзаводе показана инсталляция Ирины Наховой «Рай», которая открылась для зрителей в тот же самый день, что и бульдозерная выставка — 15 сентября. И по всей видимости, историческая справедливость все-таки восторжествовала. Ирина Нахова: А вы знаете, что сегодня 40 лет бульдозерной выставке? Как будто... меня кто-то уже спрашивал: вы специально сделали открытие этого числа, я говорю — нет. - Ну вот, значит, вы поучаствуете каким-то боком в бульдозерной выставке. Нет. Да, я должна была участвовать. И Андрей должен был участвовать. Мы записались, Глезер тогда этим делом занимался. А потом четыре КГБшника пришли к моим родителям и их запугали, что они лишатся работы. И мама мне устроила чудовищный скандал и нас услала на дачу, и мы там пересидели. И я до сих пор это себе простить не могу. Но, видите, как запугивание в нашей стране, это длинная история запугивания. Поэтому нужно не бояться и быть свободным человеком. Диктор: Как и многие художники того времени Ирина Нахова участвовала в иллюстрации книг, это была возможность официального заработка в условиях непризнания советской властью нон-конформистов. Ирина Нахова присоединилась к секции книжной графики Московского союза художников и за тот период проиллюстрировала более 50 книг. Ирина Нахова: Я долго иллюстрировала книги. Но тогда чем хорошо... в общем, иллюстратор книги очень хорошо тогда зарабатывал, что можно было делать одну какуюнибудь небольшую книжку, а потом (предположим 2-3 месяца ее делаешь), а остальное время я могла заниматься своими делами, своим творчеством. И тогда это было, можно сказать, единственная возможность выхода на публику. Почему советская того периода иллюстрация такая интересная? Потому что лучшие художники работали для детской книги. То есть, это была более или менее либеральная ниша, где можно было проявлять воображение и так далее. В какой-то момент это все равно безумно надоедало, потому что все равно там была цензура - «кошечка должна быть с таким лицом, а мальчик с таким», но в любом случае, когда ты чем-то занимаешься, ты все равно должен находить какой-то смысл. И хотя бы смысл в оттачивании мастерства. Все равно, когда ты рисуешь или пишешь — это тебе в руки приходит какое-то мастерство. Ты можешь рисовать и заниматься живописью. А во-вторых, это нужно было себе делать, чтобы это было интересно в каком-то смысле. Ну, может быть после 15-20 лет, когда ты делаешь одно и то же. И все равно ты не можешь дальше развиваться, тогда это какой-то тупиковый момент. Но поначалу, когда идет обучение какое- то, это очень интересно и все равно, возможность такая есть. Диктор: На вопрос одного из журналистов на открытии выставки о возможном девизе в творчестве и по жизни, Ирина Нахова честно призналась, что не думала на этот счет. Но что касается того, каким должен быть девиз любого художника, автор с радостью ответила. Ирина Нахова: Девиз? Для художника девизом (вот вы меня спросили, у меня такого никогда не было), но я думаю, что девизом должна быть свобода. Свобода — это хороший девиз. Это единственное, ради чего надо и жить, и работать, и все. Я думаю, что это идеально должно быть сначала — внутреннее ощущение свободы и открытости. А как мы знаем, люди и в тюрьме могут быть абсолютно свободными и открытыми. Потом свобода — это тоже и ответственность, но конечно, перед самим собой, я думаю. Диктор: На презентации инсталляции на Винзаводе собралось много посетителей, которые заполнили туннели, окружили созданных персонажей и по сути участвовали в коллективном восприятии и обсуждении идей и замыслов автора этого пространства. Но Ирина надеется, что после каждый зритель сможет окунуться в свои собственные переживания, которые ему внушает это место, сможет остаться наедине с собой. Ведь это хорошее пространство для отвлеченных философских размышлений, считает художник. Ирина Нахова: Выйти из обыденности... это другое пространство! Я никогда... если хоть два человека... если что-то я могу чем-то помочь, или что-то показать, или прояснить — это уже здорово. Но в принципе, я абсолютно открыта к любым интерпретациям. Поэтому если для человека, который сюда придет будет какая-то неожиданность, что-то такое новое ему откроется, я буду счастлива просто. Мне кажется, использование этого пространства может быть по-новому, что-то человеку это откроет. Человек может быть действительно здесь сам с собой, подумать, остановится. Но я ни на чем не настаивают при этом. Диктор: Живописец, график, художник книги, мастер масштабных инсталляций, в которых используются разные виды искусства, техники и материалы – фото, видео, аудио, объекты, коллажи, лайтбоксы и надувные скульптуры — все это говорится о художнике Ирине Наховой как об авторе, идущем в ногу со временем. Что думает об этом времени художник и какие тенденции в современном искусстве ей кажутся наиболее важными, она рассказала нашему корреспонденту. Ирина Нахова: Как сказать, я каких-то таких общих тенденций... сейчас по-моему, все находится на каком-то распутье. Потому что есть мастера, которые вышли из другой эпохи, из прошлого, там из 20го века и они до сих пор актуальны, поразительны и удивительны. А все, что новое приходит. Оно как бы только нащупывает. У меня то, что мне точно не нравилось в развитии в последние 15-20 лет и здесь, и там, кстати говоря. Это такая развлекательная часть искусства, потому что для меня всегда (это еще с советского сознания), что это важно, что искусство может решать какие-то удивительные задачи, которые другие области знаний или человеческой деятельности решить не могут. А сводить искусство к декорации, или развлекательности, «развлекалово» такое, чего сейчас очень много. Для меня это немножко принижение значения искусства, хотя, наверное, оно тоже имеет существование. Но для меня это неинтересно сводить искусство только к такому украшательству или развлекательности. Это не советское, я бы не сказала советское. Это представление об искусстве как о чем-то важном и высоком — это европейское представление. Я думаю, что оно сложилось в какой-то период развития искусства. Я всегда себя вижу и чувствую в истории. Я не просто пришел, вылупился из яйца и вдруг начинаю кукарекать. Нет. Я чувствую, что я в этой нити развития истории. И куда она дальше пойдет — это тоже очень интересно. Хотя, это нас так учили — европоцентризм. Хотя, конечно, есть совершенно другие культуры, которые мы просто хуже знаем. Мы не знаем приколумбийское искусство, или там Дальнего востока, упущенность. Но любое искусство апеллирует к открытому обществу. Открытым мозгам, открытому сознанию. И к самостоятельности сознания. Если придет человек, который ничего не видит, не знает.. даже не обязательно знать, но нужно быть открытым всему новому. Я как зритель, я когда иду в какой-то музей, вижу что-то новое, что меня задевает — я сразу — а! Я начинаю хохотать, потому что это случилось. Что-то такое, чего я не знаю, это что-то такое новое. Удивительно. То есть, открытость обществу приводит к открытости человека. И, конечно, чем больше человек знает, тем лучше. Как мы в Советском союзе все были более или менее одинаково бедные и одинаково забитыми. Но все были снобами — гордились своими знаниями, кто больше всего прочел, кто больше знает. Потому что в том обществе можно и нужно было гордиться. Потому что ничего другого — для гордости особых не было вещей. Поэтому мы были снобами знания. Бросаешь какие-то фамилии художников, мелких, забытых, 17го века голландцев, или еще чего.. И это все здорово, мы знаем, о чем я говорю, и тот человек знает, о чем я говорю. Диктор: Ирина Нахова дважды входила в лонг-лист премии Кандинского – в 2007 году в номинации «Художник года» (с проектом «Московская инсталляция») и в 2011 году в номинации «Проект года» (с проектом «Кожи»). В 2013 году Нахова стала лауреатом Премии Кандинского в номинации «Проект года» (с проектом «Без названия»). Работы художника находятся в музейных и частных собраниях Франции, Германии, Великобритании, Италии, Испании, Швеции, Швейцарии, США и России. До 26 октября на Винзаводе в Москве можно будет познакомиться с инсталляцией Ирины Наховой «Рай». Часы работы зала с 12-ти и до 20.00, кроме понедельника. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Ирина Нахова: «Всю жизнь меня интересовала медицина» ARTУЗЕЛ. Дарья Келлер В Большом Винохранилище открылась выставка Ирины Наховой «Рай» - тотальная инсталляция, идея которой пришла ещё в 2008 году. Двадцать метров под землей, длинные холодные туннели. В одном из них установлен столик, где гости могут попробовать ягодные тарталетки и выпить горячего чая. Художник шутливо общается с гостями и журналистами, рассказывает о своих домашних животных – червях, заказанных из Америки. Выстроилась очередь из журналистов: не каждый день общаешься с великим российским художником, участником 56-й Венецианской биеннале, которая пройдет в будущем году. Ирина Нахова рассказала о выставке, поделилась воспоминаниями из жизни и объяснила, какая часть современного искусства, по её мнению, не самая удачная. - Ирина, расскажите, почему Вы выбрали для своей выставки «Рай» площадку ЦСИ «Винзавод»? - Большое Винохранилище Винзавода – это идеальное место для «Рая». Во-первых, оно историческое. Здесь всегда холодно и сыро, напоминает склеп. Одинаковая температура и зимой, и летом. Это подземелье, и в темноте можно легко потеряться. - О чем Ваша выставка? Что из неё должен «уловить» зритель? - В первую очередь, «Рай» – это пространство, где человек может побыть наедине с собой. Спускаясь из мира земного в мир удалённый от нашей суеты, мы переносимся в иное пространство. Конечно, это представление о Рае европейского человека, где есть и чистилище, и свет в конце туннеля. В моём понимании это воплощение вечности. Ещё у меня есть рай атеиста. Мы все углеводороды, которые проходят очищение землей, превращаясь в другую субстанцию. В этом нет ничего плохого. Везде, где есть смерть, существует место жизни. Реализовать проект помог Иосиф Бакштейн, он же куратор выставки. Велись долгие переговоры, в итоге идея Винзаводу понравилась. Я делаю всё по крайней необходимости, в первую очередь, для себя, и жизненный опыт мне в этом содействует. Я хочу понять смысл окружающего мира. И если это помогает зрителю, то, слава Богу! - Как Вы начали заниматься искусством? - Я поняла, что хочу заниматься живописью и искусством довольно рано, когда мне было 1213 лет. Во-первых, я смотрела в библиотеке у родителей альбомы по искусству, а их было не мало. Потом прочла книжку про Ван Гога «Жажда жизни», и меня она абсолютно поразила. Я стала ходить в музеи. В то время самым либеральным институтом был полиграфический, и я целенаправленно готовилась к поступлению: брала частные уроки. Нужно было сдавать семь специальных экзаменов: живопись, рисунок, плакат, шрифт… Примерно в таком же возрасте я познакомилась с Виктором Пивоваровым. В этом мне помогла мама, потому что она работала редактором в издательстве «Детская Литература», общалась с художниками и писателями. Я пришла к Вите в мастерскую, первый раз увидела современные работы художника, и они меня поразили. Я была наглым подростком, и у меня хватило смелости попросить прийти еще раз. А Витя, добрый человек, не смог мне отказать. Так мы с ним и подружились. Мне повезло, потому что впоследствии я познакомилась с Эриком Булатовым, Ильей Кабаковым, Владимиром Янкилевским и Олегом Васильевым. - А кем был Ваш папа по профессии? - Папа 60 лет преподавал в университете, он классический филолог, поэтому у меня в доме много книг по искусству Греции. Вообще родители были против моего решения стать художником. Но когда они поняли, что от своего я не отступлю, то стали мне помогать. - Если не профессия художника, то какой путь бы Вы избрали? - Всю жизнь меня интересовала медицина, я хотела лечить людей. Потом мечтала стать театральным режиссером. Я думаю, что смогла бы быть хорошим врачом. Художник – смешная профессия, потому что ты всегда и везде один. А когда-то ты что-то сделал, выносишь это на публику. Получается такое «одиночество на публике». Странная вещь. Я на сто процентов уверена в том, что когда мы чем-то занимаемся, то должны находить смысл в оттачивании мастерства. Важно работать и для самого себя: это должно быть интересно, любое дело способствует развитию. - Что, по Вашему мнению, самое важное происходит сейчас в современном искусстве? - Все сейчас находится на распутье, потому что есть мастера, которые вышли из эпохи двадцатого века и они до сих пор актуальны и поразительны. В современном искусстве последних 15-20 лет мне не нравится, так скажем, развлекательная часть. Ещё советское сознание диктует, что искусство – это что-то важное, оно способно решить некие задачи, на которые другие области знания или человеческой деятельности подействовать не могут. А сводить искусство к декорации и к развлекательности, чего сейчас очень много, это принижение значения самого художника. - Есть ли у Вас девиз по жизни? - Для художника девизом должна быть свобода – внутреннее ощущение открытости, ответственность перед самим собой. Ничего не нужно бояться и быть свободным человеком. Это единственное, ради чего стоит жить и работать. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 На ВИНЗАВОДЕ открылась выставка работ Ирины Наховой ТЕЛЕКАНАЛ КУЛЬТУРА. 16.09.14 На 56-й Международной художественной выставке в Венеции в будущем году Россию представит лауреат Премии Кандинского Ирина Нахова. А сейчас на «Винзаводе» можно увидеть созданный ею «Рай». Это пространство между небом и землей, по версии художника, искусственное, но абсолютно надёжное и вечное. «Рай» стал прямым продолжением её знаменитых «Комнат», придуманных в 80-е. Они дали начало жанру, который Илья Кабаков назвал «тотальной инсталляцией». Рассказывают «Новости культуры». Тем, кто знаком с творчеством Ирины Наховой, такая трактовка рая не покажется удивительной – хотя афиша выставки может ввести в заблуждение. То, что рай под землей, – экспозиция представлена в большом винохранилище – уже настораживает. Вместо залитых солнцем небесных полей – сырое, огромное, мрачное пространство, лишенное света, закольцованное туннелями, ведущими в неизвестность. «В нашем европейском представлении рай – это тоже место, где все время одно и то же. Либо мы гуляем, едим яблоки и груши, где поют птицы, либо это атеистический рай, где мы лежим в земле, и нас едят червяки. В принципе ни там, ни там не страшно, и кто что хочет, тот и выбирает», – объясняет Ирина Нахова. Но сада в наховском «Раю» нет. Есть только море – без ветра, без запаха и шума прибоя. Чистилище его художник обнаружила на конечной автобусной станции в районе Бутовского полигона. Одно из самых потрясающих видео – червяки за работой, под Гайдна. Это домашние питомцы Ирины Наховой. Червяки, кстати, особенные – экологические. Они перерабатывают остатки овощей, фруктов и бумагу. Но в проекте художника они играют роль тех, для кого пища –это мы. «Мы все углеводороды, которые проходят очищение землей, превращаясь в другую субстанцию. Тоже ничего плохого нет. Заболоцкий написал: "Была дева, стали щи. Или там – из берцовой из кости будет деревце расти". То есть преобразование углеводорода во что то новое», - отмечает Ирина Нахова. Этот проект – тотальная инсталляция – жанр, в котором Нахова – один из первопроходцев. Само пространство играет чуть ли не главную роль – оно, как вакуум, в котором и разворачиваются самые разные сценарии потустороннего. Но нет того, о чем все мечтают, – хотя здесь, тихо и спокойно, потому что в видении Наховой рай – это склеп. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Лауреат премии Кандинского Ирина Нахова представила на ВИНЗАВОДЕ проект РАЙ МОСКВА 24. 29.09.14 В Центре современного искусства "Винзавод" открылась выставка лауреата премии Кандинского, художницы Ирины Наховой. Она представила свою версию рая на территории Большого винохранилища. Проект "Рай" получился темным – посетители ходят по выставке с фонариками, так как света там нет. Первое, что видит гость – автобусная остановка, являющаяся символом вечного ожидания. Затем зрителям открывается вид на бесконечный тоннель. "Ощущение, что ты полностью забываешь о "верхнем" мире. Здесь нет дней, только вечность", - отметила Нахова. Ирина Нахова считается автором первой "тотальной инсталляции" - в 1983 году девушка полностью перекрасила свою квартиру в черный цвет. Напомним, в 2013 году художница стала лауреатом премии Кандинского, победив в номинации "Проект года" с проектом "Без названия". Выставка продлится до 26 октября. Стоимость билетов – 200 рублей. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 В Москве открылась выставка-инсталляция - попытка создания рая на планете LIFENEWS ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 В Центре современного искусства ВИНЗАВОД расскажут о загробной жизни Газета МЕТРО. 16.09.14. Руслана Карпова Выставка состоит из видеоинсталляций, проецируемых на стены и пол бывшего подземного винохранилища. Все экспонаты окружает кромешная тьма. Казалось бы, не самая подходящая обстановка для того, чтобы воссоздать "царствие небесное". Но художница так не считает. – Это потрясающее пространство. Здесь всегда холодно и влажно, независимо от погоды на улице, – рассказала Ирина Нахова Metro. – Как в склепе. Это метафора бесконечности. Экспозиция начинается с видеозаписи, на которой люди ожидают автобус. – Это остановка 118-го автобуса «Бутовский полигон», – объяснила художница. – Во времена репрессий, в 1937 году там было расстреляно более 20 тысяч человек. Я считаю, что туда должен съездить каждый, чтобы это не повторилось. А сама автобусная остановка – это в некотором смысле чистилище. Ещё один арт-объект "Рая" – огромная проекция видео с копошащимися и что-то поедающими под классическую музыку червяками. – Это рай в представлении атеистов, – рассказала художница. – Например, в моём. Людей едят черви, это естественно, и ничего страшного в этом нет. Поэтому для оформления я выбрала лёгкую дворцовую симфонию. Кстати, эти червяки уже год живут у меня дома и питаются мусором. Это очень удобно и экологично! Рай глазами оптимиста Несколько комнат подземелья заняты инсталляциями с силуэтами людей, стоящих спиной к зрителю в проецируемых на пол волнах океана. – Океан – это что-то такое вечное для меня, – поделилась Ирина. – По сравнению с нашей жизнью он бесконечен, как рай в человеческом представлении. В одной из комнат в океан целым строем уходят солдаты. – Война бессмысленна и жестока, – объяснила художница свою мысль. – Она забирает сразу много жизней, целыми отрядами. Свет в конце перехода – тоже рай Одна из видеоинсталляций показывает людей, выходящих на улицу из подземного перехода. – Это свет в конце тоннеля, – рассказала Ирина. – Люди спешат, бегут туда же, куда и все мы как бы уходим. Это, кстати, как раз метро «Курская», выход, ближайший к «Винзаводу». Я решила, что это получится идеальное метро для ухода в другое пространство. Корреспондент Metro поинтересовался, почему персонажи на этой и почти всех инсталляциях выставки повёрнуты к посетителям спиной. – Это сделано для анонимности, – объяснила художница. – Ведь эти люди – это и вы, и я. Так каждому посетителю проще будет узнать в них себя. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 РАЙ на ВИНЗАВОДЕ THE ART NEWSPAPER RUSSIA. 16.09.14 В Большом винохранилище ЦСИ «Винзавод» открылась выставка Ирины Наховой «Рай». Идея выставки пришла художнице в голову и была записана еще в 2008 году. «Тогда один за другим болели и умирали мои родители», — призналась Ирина. Однако толчком к воплощению стала прошлогодняя экспозиция художника Мирослава Балки «Фрагмент», создававшаяся не для пространства винохранилища, но проходившая именно там. Тогда Нахова решила, что гигантское подвальное пространство идеально подходит для воплощения ее замысла: «Для меня это пространство находится вне повседневности. Оно было таким 100 лет назад, будет таким еще через 100. Здесь всегда прохладно и нет ни лета, ни осени, ни зимы, ни весны. Это пространство, где можно побыть наедине с собой и задать себе вопрос, зачем мы все здесь». В огромном темном и гулком старом винохранилище зритель остается наедине с видеопроекциями людей, бесконечно входящих в воду, идущих по переходам метро и вокзала, ждущих на остановке, становясь участником действа. Во многом, по словам Наховой, «инсталляция построена на клише. Она оперирует расхожими представлениями: небо, океан, предстояние, червяки, — все это вместе работает по-другому, но в принципе это клише евроцентристского сознания». Подробно объяснять свой проект художница не хочет, предоставляя зрителю возможность самому смотреть, слушать и интерпретировать. Ирина Нахова считается изобретательницей «тотальных инсталляций», первые из которых она начала создавать в 1980-х годах; ее творчество тесно связано с московским концептуализмом. Работы художницы задействуют самые разные материалы и техники. В 2004 году она была награждена премией Society for Environmental Graphic Designers, а в 2013м стала лауреаткой Премии Кандинского в номинации «Проект года» с работой Без названия. Именно Нахова представит Россию на 56-й Венецианской биеннале, которая пройдет в 2015 году. Выставка на «Винзаводе» продлится до 26 октября. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Ирина Нахова, Рай, ЦСИ «Винзавод» AROUNDART.22.09.14. Ольга Данилкина Детский ночной кошмар — так можно описать первое впечатление от новой инсталляции Наховой: пространство, которое все покидают, и зритель остается один на один с глухим одиночеством и копошащимися червями. Все это Нахова, известная своей любовью к живописи, достигает с помощью видео, мастерски вплетая его в непростое пространство Большого винохранилища. И оно играет художнице на руку: заявленный «Рай» оборачивается бесконечностью, в которой время остановилось, а точнее — его просто нет прямо здесь, за ним можно только наблюдать, оно где-то снаружи. Такими «окнами» для наблюдающих из склепа становятся проекции: автобусной остановки, на которой люди ждут транспорта, автобус приезжает, они уезжают на нем, а потом все повторяется заново; переход в метро, по которому бесконечно спешат люди, каждый по своим делам; море и облака, на фоне которых мы снова видим спины уходящих; и наконец те самые черви — размеренно делающие свое дело. Художник вроде как приглашает зрителя посмотреть искусство, но при этом показывает ему обыденную жизнь, которая одновременно вечна и конечна. И к которой, что самое главное, зритель, находясь в пространстве инсталляции, уже не имеет никакого отношения, а все, что у него остается — это он сам. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 Облачно с пояснениями GAZETA.RU. 17.09.14. Татьяна Сохарева На «Винзаводе» открылся «Рай» — тотальная инсталляция Ирины Наховой, которая представит Россию на Венецианской биеннале в 2015 году. Затхлый воздух и куцый свет Большого винохранилища. Топтание у берега моря, вечность, проведенная на автобусной станции в Бутове, ведущие в никуда тоннели метро, черви, копошащиеся в земле под музыку Гайдна, — Ирина Нахова мыслит масштабными проектами. С помощью видеопроекций она громоздит пространства-обманки, симуляторы, населенные цилиндрическими тумбами с изображениями людей, стоящих спиной к зрителю. Внутри инсталляции «Рай» ощущаешь себя вуайеристом, ненароком провалившимся в катакомбы, где кучка сектантов томится в ожидании светлого будущего. Год назад Нахова, уже давно перебравшаяся в США, стала лауреатом премии Кандинского. В 2015-м она поедет представлять Россию на Венецианской биеннале. Ее называют изобретателем «тотальных инсталляций», опередившим Илью Кабакова с его коммунальными пространствами, заглатывающими зрителя целиком, на несколько лет. Нахову причисляют к московским концептуалистам. Правда, считается, что художница время от времени если не саботировала, то аккуратно расковыривала их принципы: вместо характерной сухой рефлексии подсовывала эмоции, от интенсивности которых хотелось вжаться в стену, вместо ледяного анализа — предельно личные истории. Из-за этого текст, заложенный в ее произведения, часто пробуксовывал. Хотя на деле они представляли собой ту же самую тонкую работу с проблемами языка и визуальностью (как, скажем, у группы «Коллективные действия»), но нарочно закамуфлированную внешними эффектами — как в проекте «Без названия», основанном на семейном фотоархиве, за который Нахова и получила премию Кандинского. Каждый ее проект (будь то виртуальная велосипедная прогулка до дома художницы в Нью-Джерси или инсталляция «Родная речь») был сложным организмом, внутри которого что-то урчало, звякало, шевелилось. «Рай» должен продолжить начатую еще в 1980-е историю с «Комнатами» — теми самыми первыми тотальными инсталляциями, которые Нахова громоздила в своей двушке на Малой Грузинской. Там она одновременно была творцом и жильцом своих произведений, автором, полностью слившимся с персонажем. Комната — белый куб, комната, от потолка до пола залитая серой краской, комната, оклеенная вырезками из женских журналов, выступали глобальными метафорами, а то и синекдохами. В отличие от подобных проектов Кабакова, который засовывал коммунального человека внутрь подгнившего советского мифа, эти работы Наховой никогда не отличались нервозностью. Социальной критики застойного брежневского режима в них было не больше, чем вопросов о восприятии дома вообще. В отличие от работы «Без названия» (склеенного из видео, холста и объекта триптиха о травле и репрессиях), инсталляция «Рай» бьет в глаза отсутствием автора. Нахова самоустранилась, предоставив пространству возможность работать самостоятельно. Ее «Рай» функционирует по тому же механизму, что и знаменитая «Цистерна» Александра Бродского (художник развесил подсвеченные изнутри и едва колышущиеся на искусственном ветру белые занавески внутри заброшенного подземного коллектора): Нахова берет обезличенное, скучное, серое и помещает в непригодную для повседневности форму — фактически в склеп. Фрагментарность этих видео преодолевается опять же за счет выставочного пространства, которое оказывается встроено в повествование: к снятым в тоннеле метро зарисовкам ведет тоннель винохранилища. Нахова под лупой, до лопнувших в глазах сосудов рассматривает рутину, которая перетекает из одного зала в другой. Ее «Комнаты» были вывернутым наизнанку частным пространством. «Рай» представляет собой место общественное, загнанное в подвал. Тотальность здесь впервые взята в раму: море Нахова сжимает до бассейна, рай — до плывущих по полу облаков. Вместо инсталляции-спектакля, зрелища, она предлагает бесконечную текучку выхваченных из повседневности кадров. Этот рай, конечно, больше напоминает чистилище — зону вечного ожидания в аэропорту, какой ее изобразила, например, АЕС+Ф в видеоработе «Священная аллегория». Подглядывание за зависшими в облаках обывателями, правда, оставляет после себя ощущение неловкости. Зритель оказывается частью инсталляции, но вскоре обнаруживает, что она — лабиринт, давно похеривший своего минотавра. ww.artcollecting.info marina.nadeeva@gmail.com +7 (915) 439 3456 ИЗБРАННИЕ АНОНСЫ TIMEOUT Тотальные инсталляции от восходящей звезды российского contemporary art. За творчеством Ирины Наховой сейчас следят особенно пристально — получившая в прошлом году Премию Кандинского концептуалистка в году будущем станет резидентом павильона России на 56-й Венецианской биеннале. Главное слово, которым неизменно представляют художницу, — «Комнаты», то, что она устроила у себя дома еще на заре 1980-х, смешивая жилой фонд с жизнью искусства, создавая, по сути, «тотальные инсталляции» — только термина такого Илья Кабаков тогда еще не придумал. Теперь Нахова тотально инсталлировала своих персонажей в Большое Винохранилище, одно из самых красивых и, пожалуй, самое коварное пространство «Винзавода». Темное подземелье, гулко звучащее и нависающее сводами, длинный, как в соборе, коридор-нефи и комнатухи поменьше — оно само по себе выразительное и, случается, обыгрывает показанные в нем работы. Так вот, в залах поменьше Нахова пустила по песку меланхолично набегающую на берег волну и оставила на деревянных столбах, вроде свай, спины будто заходящих в воду/уходящих в пучину людей. Или своих героев она делает небесными странниками, уплывающими куда-то в облака. Художница пишет: «эти существа буквально обретаются “между небом и землей”». Медитативную, медленную, такую едва-едва динамику Нахова впускает в тяжелую поступь архитектуры посредством видео, но герои воды и неба — лишь рефрен между автобусной остановкой в начале маршрута и вынесенными в главную «абсиду» большого нефа, гложащими что-то червями в финале. «Рай» — горькая ухмылка, вечное стремление к чемуто, в котором проходит жизнь. АРТГИД На выставке московской концептуалистки можно побывать в раю и погулять по воде. Ирина Нахова — редкий пример художника-концептуалиста, работающего со зрелищностью и тактильностью. Ее инсталляции привлекают визуально — их интересно разглядывать, а иногда можно потрогать или даже войти в них. К слову, в них даже возможно жить — ведь первую тотальную инсталляцию в отечественном современном искусстве Нахова создала из собственной комнаты. Ее новый проект — инсталляция-рай. В нее можно и даже нужно входить, присоединившись к обитателям «Рая», которые ходят по облакам и воде. ARTTERRITORY Ирина Нахова (1955) – живописец, график, художник книги, мастер масштабных инсталляций, в которых используются разные виды искусства, техники и материалы – фото, видео, аудио, объекты, коллажи, лайтбоксы, надувные скульптуры и т.п. Именно Ирина Нахова станет художником Павильона России на 56-й Венецианской биеннале в 2015 году. Ирина Нахова считается создателем первых тотальных инсталляций. В 2013 году она стала лауреатом Премии Кандинского в номинации «Проект года» (проект «Без названия»). Инсталляция Ирины Наховой «Рай» (куратор Иосиф Бакштейн) создана специально для пространства Большого Винохранилища и тесно связана с его уникальной архитектурной формой. «Рай – это искусственное пространство, абсолютно надёжное и длящееся вечно», – так описывает Ирина Нахова суть и смысл своей инсталляции, в которой находятся её персонажи. Эти существа буквально обретаются «между небом и землёй» – одна группа «вечно входит в воду», другая «вечно парит в небесах». Ещё в своих знаменитых «Комнатах», придуманных и впервые воплощённых в начале 80-х, Нахова фактически инициировала создание жанра, прежде не существовавшего ни на российской художественной сцене, ни в интернациональном искусстве, – позже этот жанр будет назван Ильёй Кабаковым «тотальными инсталляциями». Выставка «Рай» является прямым продолжением «Комнат», а кроме того, к привычному для школы московского концептуализма диалогу «художник–персонаж» подключается также и зритель, которому позволено войти в художественное пространство «Рая», физически взаимодействовать с произведением, стать частью инсталляции. BURO 24/7 Ирина Нахова — айсберг в океане современного российского искусства. Сравнение с опасным ледяным гигантом не случайно. Во-первых, художница — мастер впечатляющего жанра, тотальных инсталляций. Во-вторых, искусство ее зачастую неожиданно провокативно. Большое хранилище "Винзавода" вместит новые арт-объекты художницы, в прошлом году завоевавшей престижнейшую российскую награду в области современного искусства — Премию Кандинского. В 2015 году Ирина Нахова станет художником российского павильона на 56-й Венецианской биеннале. КУЛЬТУРА МОСКВЫ В 1983 году в своей квартире на Малой Грузинской улице Ирина Нахова инициировала появление нового жанра, названного «тотальными инсталляциями». Первая работа такого рода носила название «Комнаты». «Комната №1» представляла собой пространство, целиком оклеенное белой бумагой, все стыки стен и пола были аккуратно закруглены. За ней последовали «Комнаты №2», «№3» и «№4». В своем проекте художница исследовала свойства пространства на фоне психологического дискомфорта брежневских времен. «Рай» — это прямое продолжение «Комнат», выставка, в рамках которой каждый зритель сможет физически взаимодействовать с произведением. Эта инсталляция Ирины Наховой была создана специально для пространства Большого Винохранилища: рай для художницы — место искусственно созданное, надежное, вневременное, вечно существующее между небом и землей. WOS Ирина Нахова — живописец, график, художник книги, мастер масштабных инсталляций, в которых используются разные виды искусства, техники и материалы. Выставка «Рай» является прямым продолжением «Комнат» — это глобальная пространственная конструкция, «тотальная экспозиция». Все элементы выставки имеют определенное эстетическое предназначение, раскрывая общий художественный смысл. К привычному диалогу «художник-персонаж» подключается также и зритель, который сможет войти в художественное пространство «Рая», физически взаимодействовать с произведением и стать частью инсталляции. ИТАР-ТАСС Новую инсталляцию "Рай" лауреата "Премии Кандинского" Ирины Наховой покажут в центре современного искусства "Винзавод" 16 сентября. Об этом ИТАР-ТАСС сообщили в пресс-службе проекта. Ирина Нахова представит Россию на арт-биеннале в Венеции в 2015 году. Она - представительница третьего поколения московского концептуализма. Вслед за Кабаковым, Булатовым, Комаром и Меламидом считается создательницей первых тотальных инсталляций (это когда зритель вовлекается в произведение искусства). Ее работы находятся в музейных и частных собраниях России, Европы и США. ТВОЯ ИСТОРИЯ В 2015 году Ирина Нахова станет художником Павильона России на 56-й Венецианской биеннале. А 15 сентября в 18:00 откроется ее персональная выставка «Рай» на «Винзаводе». Куратор – Иосиф Бакштейн. «Рай» – новая тотальная инсталляция Ирины Наховой. Суть тотальных инсталляций – в эффекте «вхождения в картину» (термин И. Кабакова). В художественном пространстве «Рая» вы будете взаимодействовать с произведением и станете частью инсталляции. Иосиф Бакштейн об инсталляции «Рай»: «Нахова «искусственно» воспроизводит «идеальное выставочное пространство», населенное «идеальными персонажами». В ее выборе присутствует пафос диалога с таким важным для школы Московского концептуализма понятием, как «художник-персонаж». Но этим логика создания пространства персонажей не ограничивается. Одним из персонажей Наховой становится также и зритель, которому позволено войти в художественное пространство «Рая». Зритель может стать зрителем, только войдя в инсталляцию, только тогда он способен физически «ознакомиться» с произведением. Но, в отличии от классических сконструированных персонажей альбомов Кабакова или Зяблова и Бучумова – вымышленных художников Комара и Меламида, Ирина Нахова – сама себе персонаж». «Рай – это искусственное пространство, абсолютно надёжное и длящееся вечно», – так описывает Ирина Нахова суть и смысл своей инсталляции, в которой находятся ее персонажи. Эти существа буквально обретаются «между небом и землей» – одна группа «вечно входит в воду», другая «вечно парит в небесах». Пространственная и экзистенциальная диалектика инсталляции «Рай» налицо. И эта диалектика более чем характерна для всего творчества Ирины Наховой. Творчество Ирины Наховой всегда стояло особняком в системе Школы Московского концептуализма. Принадлежа к третьему поколению концептуалистов (после поколения Кабакова и Булатова и поколения Комара и Меламида) и имея профессиональное художественное образование, что уже становилось редкостью в Московском неофициальном искусстве тех лет, она сумела сохранить в своем творчестве мощный потенциал зрелищности (вообще говоря, свойственный любому направлению в изобразительном искусстве, даже концептуальному искусству, но, разумеется, в разных дозах).
