24 РУССКАЯ РЕЧЬ 6/2011 «О письма женщины, нам милой!..» 7. Л. ВЕЛЬСКАЯ, доктор филологических наук Прощай, письмо любви\ прощай: она велела. А. Пушкин Они горят].. Их не напишешь вновь, Хоть написать, смеясь, ты обещала... Уж не горит ли с ними и любовь, Которая их сердцу диктовала? Н. Некрасов В статье рассматриваются стихотворения Пушкина, Некрасова, Бешенцова, Апухтина, Огарева, Блока, Самойлова, Дементьева, объединенные мотивами горящих, сожженных, пропавших, забытых или поздно дошедших до адресата любовных писем. Ключевые слова: мотив сожженных любовных писем и его вариации в русской лирике. В русской поэзии есть стихотворения, которые объединяют мотивы горящих, сожженных, пропавших или забытых любовных писем. И самое знаменитое среди них - «Сожженное письмо» А.С. Пушкина. Лирический герой вынужден сжечь его: «Как долго медлил я! как долго не хотела / Рука предать огню все радости мои!.. / Но полно, час настал. Гори, письмо любви». С горестью и отчаянием он следит, как листы вспыхивают, пылают, дымятся, кипит расплавленный сургуч, «темные свернулися листы» и вот остался только легкий пепел: «Грудь моя стеснилась. Пепел милый, / Отрада бедная в судьбе моей унылой, / Останься век со мной на горестной груди...». ЯЗЫК ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XI Через три десятилетия мотив горящих писем неожиданно возникает в лирике Н. Некрасова. Перебирая старые письма от любимой, он вспоминает прежние восторги при их чтении и советует не перечитывать их через годы: «Начнешь с усмешкою ленивой, / Как бред невинный и пустой, / А кончишь злобою ревнивой / Или мучительной тоской...» («О письма женщины, нам милой!..»). И пусть в этих письмах мало правды и проку, но невозможно бросить их в печку, ибо они - «поблекшие цветы с могилы погибшей юности моей». Это был один из первых опытов некрасовской любовной лирики, оттого так много в нем романтических штампов: унылая душа, пламя страсти, ревнивая злоба, мучительная тоска, праздный лепет. Два других стихотворения - «Письмо» (1855) и «Горящие письма» (1877) являются, в сущности, двумя редакциями одного произведения и представляют собой отклик на размолвку поэта с А.Я. Панаевой, во время которой она сожгла свою переписку с ним. Первый вариант (в виде незавершенного отрывка) более эмоционален и романтичен: «Плачь, горько плачь!..», «Поэзии роскошные цветы, - / Благоуханье молодости ясной!», «Прошедшее поругано жестоко». Второй - более спокоен и описателен, но несколько строк повторяются, в том числе антитеза злоба - любовь: « Но та рука со злобой их сожгла, / Которая с любовью их писала!». Если в ранней редакции утверждается, что письма «навек погибли, как любовь, / Которая их сердцу диктовала», то в поздней высказывается сомнение в гибели любви: «Уж не горит ли с ними и любовь..?». Прошло двадцать лет, и поэт теперь понимает, что жизнь так и не доказала ни правдивости, ни лживости писем. Уже в начальном варианте были намечены определенные черты характера героини, проявившиеся в ее посланиях: корыстному волненью непричастность, ясная молодость, поэтичность. В окончательном тексте подчеркнуты свободолюбие, решительность, дерзость, с которой она не только сжигает письма, но «идет» по жизни: «Свободно ты решала выбор свой... / Но ты идешь по лестнице крутой / И дерзко жжешь пройденные ступени!..». Назвав свое стихотворение «Горящие письма», Некрасов, возможно, и не помнил пушкинское «Сожженное письмо», но как будто отталкивался от него, заменив романтически-возвышенное «Гори, письмо любви» повествовательно-прозаическим «Они горят!..», отказавшись от прежнего всплеска эмоций: «Плачь, горько плачь!..». И не герой сжигает письма, а героиня. Стихотворение обрывается на высокой драматической ноте на предчувствии роковых последствий: «Безумный шаг!., быть может, роковой...», словно перекликаясь с печальными раздумьями, которыми заканчивалось «Сожженное письмо». 26 РУССКАЯ РЕЧЬ 6/2011 В 1858 году были написаны два стихотворения: Н. Огарёва «Твое письмо меня нашло...» и А. Апухтина «К пропавшим письмам». Если первое в основном описывало состояние автора («в хандре, унылый, больной»), а письмо, пахнущее «жизнью благодатной», смягчило его страдания, как «сердечной песни голос внятный», то во втором были выражены чувства человека, часто перечитывавшего «заветные листы», которые он бережно хранит. В особенности дорого ему одно письмо, написанное любимой рукой, в котором было много раскаянья и слез. И сам герой рыдал над ним: «Я оболью тебя слезами» (почти по-пушкински «Над вымыслом слезами обольюсь»). Однако письма пропали, неведомо, где они, у кого и вернутся ли когда-нибудь к своему хозяину: «...Один в тиши ночной / С пустой шкатулкою сижу я, / Сгоревшая свеча дрожит передо мной, И сердце замерло, тоскуя». Мотив «сожженного письма» органически вплелся в романсовую поэтику. Одна из строф романса А.И. Бешенцова «Вам не понять моей печали» построена именно на нем: «Вам не понять моей печали, / Когда трепещущей рукой / В порывах гнева не сжигали / Письма подруги молодой». Отзвуки «пропавших писем» Апухтина слышатся в раннем стихотворении А. Блока «Старые письма» (1899): «Вот они, грустные, полные страсти / Или любви без границ / Письма...»: «Так и дрожат на страницах забытых, / В этих поблекших листах / Слезы немые, без счастья пролитые, Горе я видел в очах...». А в финале звучит ряд безответных риторических вопросов: «Что мне былое? Отблески счастья, / Отзвук погибшей неведомой власти? Разве я стану молчать?». Мотив поздно пришедшего письма возникает в стихотворении Д. Самойлова «Получил письмо издалека...», «гордое, безумное и женское», оно пришло к адресату слишком поздно - «между нами пролегли века», «выросли деревья, смолкли речи, отгремели времена». Но герой по-прежнему любит и просит защитить его: «Реки утекли, умчались птицы, / Заросли дороги, свет погас. / Но тебе порой мой голос снится: / Анна! Защити обоих нас!». В 90-е годы мотив сожженных писем возникает в стихотворении А. Дементьева «Сегодня я все твои письма порвал. / И сжег». Как и его предшественники-классики, современный автор с болью смотрит на горящие письма и прощается с любовью. И хотя эти письма «печально и трепетно <.. .> давно отпылали в камине», он не хранит на груди «пепел милый» (как пушкинский герой), а бережет в душе «уголечек любви»: «А в сердце моем / Уголечек любви / Еще освещал твое имя!». Цфат, Израиль