История создания трагедии

История создания трагедии
Гёте работал над «Фаустом» около 60 лет, почти всю жизнь. Первые наброски относятся к
1773-1775 годам, когда ему было немногим более 20 лет. Первая часть «Фауста»
опубликована в 1808 году. За год до кончины, в 183 году, Гёте сообщил другу, что
«Фауст» завершен. Он вложил в трагедию весь свой опыт осмысления жизни. «В Фаусте я
черпал из своего внутреннего мира, удача сопутствовала мне, так как все это было еще
достаточно близко», - признавался Гёте. Недаром И. Мечников говорил: «Гёте был Фауст,
и Фауст был Гёте».
Полет Фауста и Мефистофеля, 1896 Врубель.
В 1797 году, вернувшись после долгого перерыва к произведению, Гёте пишет лирическое
«Посвящение», и это начало задает для читателя тон все драме, делает ее особенно
личным, выстраданным произведением, хотя в «Фаусте» и вообще силен элемент
лиризма.
Вы вновь ко мне, воздушные виденья!
Давно знаком печальный с вами взор!
<...> И больно мне; давнишнюю кручину
Несет мне жизнь со всех своих путей,
И кличет тех, которых в миг участья
И унесло, и обмануло счастье. <...>
Невольно слезы следуют слезам.
Все, чем владею, кажется мне лживо,
А что прошло – передо мною живо.
(Перевод А. Фета.)
Вы вновь со мной, туманные виденья,
Мне в юности мелькнувшие давно… <...>
Все вспомнилось: и прежние страданья,
И жизни бег запутанной чредой,
И образы друзей, из жизни юной
Исторгнутый, обманутых фортуной.
<...> В суровом сердце трепет и смиренье,
В очах слеза сменяется слезой;
Все, чем владею, вдаль куда-то скрылось;
Все, что прошло, - восстало, оживилось!
(Перевод Н. Холодковского.)
Вы снова здесь, изменчивые тени,
Меня тревожившие с давних пор.
Найдется ль, наконец, вам воплощенье,
Или остыл мой молодой задор?
Но вы, как дым, надвинулись, виденья,
Туманом мне застлавши кругозор.
Ловлю дыханье выше грудью всею
И возле вас душою молодею.
<...> И я прикован силой небывалой
К тем образам, нахлынувшим извне.
Эоловою арфой прорыдало
Начало строф, родившихся вчерне.
Я в трепете, томленье миновало,
Я слезы лью, и тает лед во мне.
Насущное отходит вдаль, а давность,
Приблизившись, приобретает явность.
(Перевод Б. Пастернака.)
Не случайно Д. Гранин в книге «Прекрасная Ута», размышляя о судьбах Германии до и
после войны, в очерке «Кнопка» цитирует «Посвящение», его «удивительные и странные
строки»: «Я слезы лью, и тает лед во мне…» - и пишет: «Какое мне дело, что «Фауст» уже
написан. Я бы начал его снова, теми же словами, просто переписывал бы, и мне казалось
бы, что я тоже причастен к сочинению, это я сочинил, не полностью я, но и я тоже, это
про меня, про мою давность, которая ожила, зашевелилась, тревожа меня».
Общий замысел трагедии.
Спор о человеке и роли искусства в его жизни
«Посвящение» намечает общий замысел – концепцию Гёте, раскрывают ее далее
«Театральное вступление» и «Пролог на небе». Сам Гёте считал: «Во всяком
произведении искусства, великом или малом, вплоть до самого малого, все сводится к
концепции». Роль концепции Гёте в «Фаусте» подметил Пушкин. Он писал о том, что в
«Фаусте» «план обширный объемлется творческой мыслью», и называл это «высшей
смелостью». Ко времени этого высказывания Пушкин уже написал роман «Евгений
Онегин» (даты завершения романа и «Фауста» совпадают – 1831 год), знал цену
«творческой мысли»: гений судил гения.
В «Фаусте» Гёте ставит вечные и общезначимые вопросы о том, как сделать общество
справедливым, а человека – счастливым. В трагедии три временных пласта: исторический
(XVI век), современный Гёте (XVIII - начало XIX века) и вечный, космический.
Фауст – лицо реально существовавшее. О его жизни рассказано во многих исторических
свидетельствах и легендах. Известно, в частности, о его знакомстве с вождем рыцарского
восстания Францем фон Зиккенгеном, об учебе и работе в университете, фантастических
деяниях типа вызова героев древности, попытке взлететь в небо и странствиях по Европе,
трагической кончине. «В суеверных представлениях людей XVI века, в особенности в
Германии, ученые такого типа обычно получали лаву чернокнижников. Их универсальные
знания, их занятия натурфилософией, астрологией, и алхимией, их успехи и слава
приписывались, как и прежде, содействию демонических сил, «договору с дьяволом» <...>
Все предания были суммированы в так называемой «Народной книге о Фаусте», изданной
в 1587 году Иоганном Шписом, которую Гёте знал, как и все в Германии. Знал Гёте и
драму Марло, и кукольные комедии о Фаусте, разыгрывавшиеся на подмостках бродячих
театров. Сам Гёте писал «Фауста» тоже как пьесу, первую часть – как драму, вторую – для
оперного театра (в ней поэтому пять актов), хотя непосредственно для театра не
предназначал.
Опираясь на традиции, Гёте, прежде всего, в отличие от всех, исторически достоверно,
реалистически рисует быт средневековой Германии: ее университет, где царит схоластика
и процветают Вагнеры, город, где недавно царила чума, народ на его улицах, темные и
светлые обычаи народной жизни.
Гёте превосходно передает быт и психологию героев, но осмысляет образы Фауста и
Мефистофеля как вечные типы, обобщенно выражающие борьбу надежды и неверия,
скептицизма, добра и зла. Они противостоят в трагедии не только внешне – борьба разных
начал происходит и в душе Фауста, он, как и Мефистофель, неодномерная фигура.
Поиски истины («высшего знания», по Гёте), справедливости, счастья («прекраснейшего
добра», по выражению Гёте) вечны, даже если человек выходит из нового витка поисков
«всякий раз еще более несчастным». Гуманистическая позиция Гёте позволяет любому
«грешнику» вырваться из рук дьявола, «спастись», в этом главное отличие трагедии Гёте
от народной книги, где искупление вины, спасение невозможны, где 24 года праведной
жизни Фауста не искупают когда-то совершенную им сделку с дьяволом.
В «Театральном вступлении», подготавливающем основное действие, спорят директор
театра, поэт и комический актер. Речь идет сути искусства и о зрителях – какие они и
какое им нужно искусство. «Поближе присмотритесь, кто ваш зритель? Он равнодушен,
груб и бестолков», - говорит директор. Если так, нужен острый сюжет и правдоподобие:
«Гоните действий ход живей, за эпизодом эпизод…», «насуйте всякой всячины в
кормежку: немножко жизни, выдумки немножко».
Иначе думает комический актер. Он тоже за успех – у молодежи. «И плакать, и смеяться,
не замедлив, сумеет тот, кто юн и желторот. Кто вырос, тот угрюм и привередлив, кому
еще расти, тот все поймет». Поэтому задача искусства в понимании актера – не
правдоподобие, а проникновение «в гущу жизни» и понимание «восторгов поколенья».
«Из гущи жизни загребайте прямо». «Соедините только в каждой роли / Воображенье,
чувства, ум и страсть, и юмора достаточную долю».
Поэт выступает за высокую миссию искусства, за «человеческую мощь, в поэте
выступившую открыто». Он против примитивного понимания правды. «Кропанье
пошлостей – большое зло». Поэт за вершины, «куда сосредоточенность зовет».
Для Гёте часть правды есть у каждого, даже в призыве «делового» директора действовать:
«Кто ждет в бездействии наитий, прождет их до скончанья дней». Главное же в споре для
Гёте – на какую сторону души должно действовать искусство: на высокую или пошлую?
Звать человека «на вершины» или опускать «в трясину»? Развлекать и отвлекать или
возвышать, давать ощущение «мощи»?
Общий замысел «Фауста» еще более открывается в сцене «Пролога на небе». Господь
считает необходимым, чтобы человек не впадал «в спячку»: «Ты можешь гнать, пока он
жив, его по всем уступам. Кто ищет, вынужден блуждать». При этом Господь убежден в
победе добрых начал в человеке, в том, что «чутьем, по собственной охоте он вырвется из
тупика» и посрами надежду Мефистофеля приручить навечно «божка вселенной»
(перевод Пастернака), «смешного божка земли» (перевод Холодковского).
Мефистофелю же человек кажется «каким-то насекомым», которое, «полулетя, полускача,
свиристит, как саранча» (перевод Пастернака), «прямо в грязь лезет поминутно» (перевод
Холодковского). Мефистофель признает, что Фауст – один из лучших на земле: «Он
рвется в бой, и любит брать преграды, и видит цель, манящую вдали». Тем приятнее ему
добиться того, что, «ползая в помете», он «жрать будет прах от башмака».
Фауст действительно пройдет «по всем уступам жизни», но будет «спасен» - таков
конечный глас неба в финале трагедии: «Спасен высокий дух от зла произволеньем
божьим: Чья жизнь в стремленьях вся прошла, того спасти мы можем». В «Прологе на
небе» та же мысль: «Что борется, страдает и живет, пусть в вас любовь рождает и
участье…»
Начало исканий Фауста.
Его договор с Мефистофелем
Исходный момент исканий Фауста – его неудовлетворенность собой. Наука, которой он
отдал всю жизнь, разочаровала его. «И я старался вникнуть во все знания и рано понял
суетность их», - подчеркнул Гёте сходство настроений героя со своим. Рыться в книгах,
забыв о жизни, - «отрада» Вагнера.
Фауст начала трагедии говорит о себе нечто похожее на то, что думает о человеке
Мефистофель:
Какой я бог? Я знаю облик свой.
Я червь слепой, я пасынок природы,
Который пыль глотает пред собой
И гибнет под стопою пешехода.
Георг Фридрих Керстинг Фауст в кабинете
Фауст в кабинете. Георг Фридрих Керстинг
У Гёте уже был герой, столь остро не удовлетворенный жизнью, что решился на
самоубийство, - Вертер. «Фауст возник вместе с моим Вертером», - признавался Гёте.
Почему Фауст в начале трагедии, старый, проживший жизнь человек, близок к
самоубийству? Что удерживает его от этого шага?
Но Фаусту писатель дал другую судьбу – попробовать прожить её заново. Фауст считает,
что стоит заключить союз с дьяволом, потому что для него теперешняя остановка «в
росте» хуже смерти: «Ведь если в росте я остановлюсь, чьей жертвою я стану, все равно
мне». Мефистофель же толкует решение Фауста по-своему: «Со всех приманок снят
запрет»; «Срывая удовольствий цвет, не будь застенчивым кисляем...»
Однако Фаусту нужны в его стремлениях не «цветы удовольствия». Им руководит
стремление познать живую, полнокровную жизнь людей с их заботами и радостями, но
при этом не успокоиться, не потерять ощущения высокого смысла жизни в ее развитии.
«Условие» диктует сам Фауст, а не Мефистофель. Условие проигрыша, предлагаемое
Фаустом, - его признание, что существующее может быть хорошо настолько, чтобы
сказать: «Мгновение, повремени!» (перевод Пастернака). При любых вариантах перевода
ставка – жизнь Фауста. Попытка признать «конечность» развития, не подлежащее
развитию совершенство жизни приведет человека к смерти, и дьявол выиграет спор.
Обычно условия спора все произносят как: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», полагая, что повторяют вслед за переводчиком подлинные слова Гёте. Но у Гёте они
выражены иначе. Его герой не обращается к мгновению напрямую, сначала он говорит,
что «тогда скажет мгновению»: «Продлись, повремени», что не одно и то же с
«Остановись».
Самое главное, что выражение именно в таком полном виде не существует ни у кого из
переводчиков «Фауста» от Губера (1838) до Пастернака (1955). Этот перевод, вероятнее
всего, является контаминацией, т. е. соединением разных переводов, результатом
народного творчества, «обкатавшего» различные варианты, сведя их в единую формулуафоризм, оказавшуюся наиболее близкой русскому сознанию. Афоризм имеет привычный
для нашего слуха поэтический ритм. Все это обусловило столь устойчивую жизнь его в
русской литературно-языковой культуре, подчинившей себе, «освоившей» слова Гёте. А
ведь именно на эту особенность русского читателя не просто понять, а «освоить»
читаемое обращал в свое время и сам Гёте в статье о восприятии второй части «Фауста».
Мефистофель изображен у Гёте не в прямолинейно отрицательном дидактическом плане,
как в народной книге. У Гёте он не просто разрушитель и обманщик (что означает его
имя), не только циник – он умен, знает жизнь, понимает мотивы действий людей, от
соседки Гретхен Марты до царедворцев, его скептицизм именно от знания жизни; он
деятелен, ему все подвластно в этом мире; он умеет установить контакт почти с каждым
человеком; он остроумен – это и многое другое заложено в гетевском Мефистофеле.
В «Прологе на небе» Господь говорит:
«К таким, как ты, вражды не ведал я...
Хитрец, среди всех духов отрицанья
Ты меньше всех был в тягость для меня.
Слаб человек; покорствуя уделу,
Он рад искать покоя,- потому
Дам беспокойного я спутника ему:
Как бес, дразня его, пусть пробуждает к делу!»
(Перевод Холодковского.)
Фауст и Мефистофель – это два разных начала в жизни, в человеческой душе, и в ней
временами живет Мефистофель, как отмечал Тургенев в повести «Фауст». Классики
немецкой литературы XX века Т. Манн и К. Манн также считали, что желание вступить в
сделку с дьяволом типично для части людей.
По Мефистофелю, все достижимо, и любым путем, вины в этом нет, любой человек –
«насекомое», «полукузнечик», каждого можно соблазнить. Пройти через искусы
Мефистофеля к истине – «спастись», при всех своих заблуждениях, как «спасаются» и
Фауст, и Маргарита, - вот цель развития человека, по Гёте.
Интерес к фигуре Мефистофеля существует в искусстве давно. У Пушкина его «Сцена из
Фауста» «стоит вообще под знаком Мефистофеля как главного действующего лица», писал В. М. Жирмунский. Сложным является образ Воланда в романе Булгакова «Мастер
и Маргарита». Тема союза с дьяволом возникает в романе «Доктор Фаустус» Т. Манна и
фильме по нему. Спутник Фауста поражает воображение в операх Гуно и Бойто, в музыке
Берлиоза и Листа, кантате Шнитке «История доктора Иоганна Фауста» Для меццосопрано, контратенора, тенора, баса, хора и оркестра, в которой Мефистофель
раздваивается на сладкоголосого «коварного соблазнителя-искусителя» и «жестокого
карателя». Роман К. Манна «Мефистофель» и знаменитый фильм по нему «Мефистофель»
с Э. М. Брандауэром в главной роли – о тлетворном, разлагающем влиянии на личность
сделок с «дьяволом» ХХ века – фашизмом. И у Гёте, с его глубиной и многозначностью,
заложены разные повороты темы. «Помните, еще великий Гёте сказал в своем «Фаусте»,
что сделка с дьяволом никогда не проходит даром, И, в общем, никогда не окупается». Так
полагал еще один немецкий классик Ганс Фаллада.
Важно осмыслить эти принципы и влияние Мефистофеля на Фауста, собственную
«деятельность» Мефистофеля в трагедии. Сначала Мефистофель переносит Фауста в
компанию веселящихся гуляк – а вдруг девиз ее «Да здравствует свобода и вино!» будет
принят Фаустом. Фауст не включается в это веселье. Но, начиная новую, «другую» жизнь,
Фауст проходит снова по типичной для многих дороге жизни, ища ее смысл в молодом
веселье, любви, практических делах на пользу общества, в красоте. Он познает, как и
хотел, всю «полноту жизни», любит ее печали и радости, ее «роковое бремя».
Поиски Фауста у Гёте – это вечное стремление человека к истине и счастью, это вечные
поиски ответа на вопрос: кому жить хорошо? Его по-своему ищут и герои русской
литературы.
Фауст и Маргарита
История Фауста и Маргариты есть новый, основной в I части и значимый во всей трагедии
этап поисков героем истины. Он органично входит в общую концепцию Гёте. Прежде
всего, это реалистически описанная Гёте бытовая история, в которой он разносторонне
показывает характер своих героев в реальной обстановке жизни. Это история
возникновения и развития чувства, психологически тонко прослеженная, история победы
любви и вместе с тем стремления человека вырваться за пределы «малого» домашнего
мира, невозможности отгородить этот «малый» мир от «большого».
Упоминание в народной книге о страсти Фауста к красивой бедной девушке Гёте
развернул в самостоятельную поэтическую драму. Мастерство монтажа сцен составляет
особенность драматургии Гёте: короткие, емкие сцены свободно чередуются, действия
переносится с улицы средневекового города в церковь, где молится Маргарита, сад перед
домом, в дом, тюрьму. Мы бы сказали сейчас, что писатель избрал кинематографический
принцип действия, если бы этот принцип не был заимствован кинематографом у
литературы.
Гёте сценичен; в трагедии небольшое число действующих лиц, что позволяет легко
перенести первую часть трагедии на сцену, как это происходит в опере. Обилие в
«Фаусте» песен, мастерство диалогов, реплик, ремарок также способствует воплощению
трагедии на сцене. Несмотря на краткость романа Фауста и Маргариты (он длится
несколько дней), любовь Фауста проходит несколько стадий. Фауст в любви столь же
страстен, как и в науке, «все изведать» в полной мере – его девиз. Увидев Маргариту, он
начинает добиваться ее любви столь пылко, что даже Мефистофель называет его
«селадоном» и просит «не торопить» события. Большинство читателей соглашаются с
мнением Н. Н. Вильмонта, что поведение Фауста в I части «оскорбляет наше нравственное
чувство».
Фауста вначале привлекает в Маргарите красота. Попав в маленькую опрятную комнату
Маргариты, он лучше понимает ее характер, ему кажется, что его порыв «вечен».
Вечером, в саду Маргариты.
Сцена «В саду» - ключевая точка их романа-трагедии. Многое одновременно и
объединяет, и разъединяет Фауста и Маргариту. Тургенев в статье «Фауст, трагедия. Соч.
Гёте» сказал: «Она мила, как цветок, прозрачна, как стакан воды, понятна, как дважды два
– четыре...» Маргарита действительно скромна и непритязательна. Фауст для нее –
человек другого мира, но тем сильнее ее любовь. Вера в Бога – одна из основ ее жизни.
Сомнения Фауста её пугают, но не настолько, чтобы отвергнуть его любовь. Она же
готова дать матери снотворное, чтобы иметь возможность увидеться с Фаустом.
В результате любовь приносит Маргарите горе: умирает мать, убит на дуэли защищавший
ее брат, она губит своего ребенка и осуждена судом на смерть. Сцена ее сумасшествия и
гибели по силе равна шекспировскому описанию гибели Офелии в «Гамлете». С ужасом
отшатывается она от Фауста, отказываясь бежать с ним, когда видит его рядом с
Мефистофелем, но любовь не уходит из ее сердца, с нею она погибает. Последние слова I
части: «Голос Маргариты (из тюрьмы, замирая): Генрих, Генрих!»
Словами о силе «вечной женственности», т. е. высокой, большой любви, которая при всех
женских слабостях ведет к «заповедной цели», Гёте заканчивает и всю трагедию.
Маргарита с ее безоглядностью любви – одно из ее воплощений у Гёте, это «вечная
любовь». Маргаритой назовет М. Булгаков героиню своего романа, опираясь в первую
очередь
на
эту
сущность
гетевской
Гретхен.
Гарри Кларк (1889 - 1931) - ирландский художник, книжный иллюстратор и автор витражей, одна из
основных фигур ирландского "Arts and Crafts Movement".
«Вечная любовь» - источник «спасения» и самой Маргариты. «Голос свыше» прощает
Маргариту: «Спасена!» - одна из последних реплик I части, добавленная Гёте при
доработке сцены. В финале II части снова рядом с Богоматерью появляется «одна из
кающихся, прежде называвшаяся Гретхен», радуется тому, что Фауст, «давно любимый,
невозвратимый», вернулся к ней, и предлагает стать его «вожатой» в вечном мире, где
«слепит безмерный свет». Она уже вошла в него по праву «вечной женственности».
Прощение ею Фауста дает в финале полное очищение герою, и до этого уже выигравшему
спор у Мефистофеля ценою своих стремлений к добру для других.
Людвиг Фердинанд Шнорр фон Каролсфельд. Фауст. 1828
Искания Фауста во второй части трагедии
Но Гёте не мог закончить трагедию I частью, любовь к женщине не могла стать для
Фауста «высшим мигом». Во II части трагедии Фауст выведен из «малого» мира в
«большой», общественный мир. Пушкин в «Сцене из Фауста» осмыслил дальнейшую
жизнь героя так:
Мефистофель
<...> Желал ты славы — и добился.
Хотел влюбиться — и влюбился.
Ты с жизни взял возможну дань,
А был ли счастлив?
Фауст
<...> А слава... луч ее случайный,
Неуловим. Мирская честь
Бессмысленна, как сон...
Искус богатством и властью, увлечение античностью и искусством, стремление увидеть в
них одну из истин жизни, разнообразная государственная деятельность, внимание к
простым людям с их заботами, нуждой, мечта «с природой наравне быть человеком,
человеком мне», мысль: «Брось вечность утверждать за облаками! Нам здешний мир так
много говорит!» - все это стадии развития Фауста, которые Гёте оценивал как
становящиеся все «выше и чище». Фауст пытается освободиться от силы демонов: «Не
выношу их нравственного гнета». «Забота» платит ему «проклятьем за презренье» и
ослепляет его. Но «свет внутри меня ведь не погас. Бессонна мысль и жаждет
исполненья». Его гражданский и человеческий идеал созрел:
Пусть точит вал морской прилив,
Народ, умеющий бороться,
Всегда заделает прорыв.
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
(Пер. Пастернака.)
И называя даже «предвосхищенье торжества» этой мечты «высшим мигом», Фауст готов
отдать за нее свою жизнь, он это понимает.
«Ключом к спасению Фауста» стала позиция: «Чья жизнь в стремленьях вся прошла, того
спасти мы можем». «В самом Фаусте – это неустанная до конца жизни деятельность,
которая становится все выше и чище, и, сверх того, это приходящая ему свыше на
помощь вечная любовь» (Гёте в беседе с Эккерманом 6 июня 1831 года).
Мефистофель стремился извратить деятельность Фауста и действительно извращал ее,
обманывая Фауста, тем более ослепленного Заботой. Но смерть Фауста, готового лишь в
будущем, «тогда», сказать мгновению: «Продлись, постой!», не становится мигом
торжества Мефистофеля. Напротив, это его посрамление: «в грязь» загнать человека не
удалось, только борьба с «гнилым застоем воды» и бескорыстная деятельность во имя
свободы и счастья других могут дать ему высшее удовлетворение — счастье. Мефистофель остается ни с чем: «Погибло сразу все, единым махом, труд стольких лет,
надежды, тьма затрат!» Он иронизирует над собой:
Прожженный старый черт с такой закалкой
Сыграл к концу такого дурака.
Ведь эта глупость до того жалка,
Что даже потерпевшего не жалко!
«Потерпевшему», поскольку он вечен, придется искать себе новую жертву. Исход истории
Фауста у Гёте оптимистичен. Он сильно отличается от народной книги, где глава о
последних днях Фауста кончается описанием его страшных предсмертных мук от рук
дьявола и поучением, чтобы «не зазывали бы черта к себе в гости, не давали бы ему воли,
как это сделал Фауст».
Мефистофель у Гёте посрамлен и тем, что рассчитывал на конечный, не подлежащий
дальнейшему развитию смысл деятельности Фауста, а слепой столетний Фауст предвидел
будущее, вырастающее из его сегодняшних трудов. Время остановить нельзя даже со
смертью человека, оно беспредельно. Еще в 1832 году Баратынский определил
«беспредельность» как главное в Гёте:
Крылатою мыслью он мир облетел,
В одном беспредельном нашел ей предел
(«На смерть Гёте»).
Гёте сделал Фауста символом неукротимого стремления человека к безграничным
знаниям и возможностям. Спасение человека и человечества, по Гёте, зависит от него
самого, от его способности идти в «бой за жизнь» (перевод Пастернака). «Лишь тот
достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!»
Это вечные проблемы классической литературы. «Ведя Фауста через «небо», землю, ад,
Гёте вплотную подвел своего героя к подлинно гуманистическому разрешению древнего
вопроса: как должен жить человек, ревнуя о высшей цели» (Н. Вильмонт). Такая
трактовка образа Фауста некоторыми воспринимается как «упрощенная», им кажется, что
«Фауст» выражает «идеалы, стремления и надежды той эпохи развития человеческого
духа, которая прошла и, кажется, никогда больше не повторится».
Отражение образов трагедии Гёте
в мировом искусстве
«Фауст» Гёте – это книга вечных образов, в ней вечны и Фауст, и Мефистофель, и
Маргарита и даже второстепенные герои типа Вагнера. Не случайно на основе традиций
позднейшее искусство рождает свои модификации этих образов, переосмысляя их, внося в
них новое, вариативное содержание. Это касается, прежде всего, вечности темы Фауста,
Мефистофеля и Маргариты в русской и мировой культуре.
В музыкальном искусстве существуют оперы Гуно и Бойто, балеты Адана, Паницци,
Коста и Бонетти, вокально-симфонические произведения по мотивам «Фауста» Берлиоза,
Шумана, Вагнера (его лее увертюра «Фауст»), симфония Листа, кантата Шнитке и Другие
произведения.
Много художников различных стран от Э. Делакруа до Р. Кента за рубежом, много
русских художников создавали свои версии героев «Фауста» Гёте.
Трагедию Гёте переводили еще до 1831 года Жуковский, Грибоедов, Веневитинов,
Тютчев; позднее Тургенев, Фет, Брюсов. В 1838 году появился первый полный
стихотворный перевод первой части «Фауста» и прозаическое изложение второй части Э.
И. Губера. Он посвящен «незабвенной памяти А. С. Пушкина». Последний по времени
перевод – Б. Пастернака, 1955 г.
«Нет человеческого образа, который бы так волновал воображение поэтов, писателей,
художников, композиторов на протяжении сотен лет, как фигура Фауста. В этом образе
соединились полярные качества человеческой натуры – божественный огонь природных
талантов и бездарная погоня за властью и наслаждениями, величие и чистота помыслов и
кощунственное любопытство к злу и грязи, дерзновенная сила порыва и неспособность
справиться с силами, разбуженными этим порывом. Как никогда, образ Фауста актуален
сегодня, когда человечество овладело энергией, способной уничтожить или преобразовать
мир, но не нашло еще способа обуздать нервную энергию своего склонного к заблуждениям сознания, порождающего недоверие и вражду.
Величайшие поэты и писатели, обращаясь к Фаусту, индивидуально претворяли эту
фигуру. Одни (как Гёте) подчеркивали в нем прометеевское начало, другие (как Марло)
видели в нем грешника, но для всех из них характерно одно: никто из них не нашел в себе
сил для фарисейского осуждения его, все они сочувствовали ему и искали возможности
его спасения. У всех Фауст, погрязший во зле, сохраняет драгоценнейшее качество,
отличающее человека – совесть. Беспощадный суд человечества над собой, творимый им
на протяжении всей истории, - источник надежды и на будущее мира» (Альфред Шнитке).