3, 2013
advertisement
ВЕСТНИК Российского университета дружбы народов НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ Основан в 1993 г. Серия ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ ЖУРНАЛИСТИКА 2013, № 3 Серия издается с 1996 г. Российский университет дружбы народов СОДЕРЖАНИЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Шервашидзе В.В. Эстетика парадокса в театре абсурда .......................................... 5 Шелемова А.О., Фаэзех Каримиан. Восточные сюжеты в русской журнальной прозе второй половины XVIII века: тексты, жанровая специфика, идейные приоритеты ............................................................................................................................... 9 Макарова А.О. Смысл заглавия и нравственная проблематика повести В.Г. Распу- тина «Дочь Ивана, мать Ивана» ................................................................................... 19 Косова Ю.А. «Эпопея зла» в романе Жана Руо «Поля чести» ................................... 26 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» ................................................................................................................. Ди Сяося. Образы неба и солнца в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» ........... 32 42 Кунцевич Д.В. Поэзия Н. Минского: у истоков русского декаданса ........................ 49 57 Суворов М.Н. «Большая проза в ОАЭ в 1990-е годы: черты полистадиальности ..... Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности («На дне» М. Горького и «Раз- носчик льда грядет» Ю. О’Нила) ................................................................................. 65 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 ЖУРНАЛИСТИКА Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики ............. Мирошниченко Г.А. Новые тенденции в развитии гендерной рекламы ................... Широбоков А.Н., Бахус А.О. Социокультурные ценности в новостных и информационных программах регионального телевидения (ТВ «Кварц», Подольский район) ..... Болысбаева К.Ж. Актуальные проблемы развития казахскоязычного медиапространства .......................................................................................................................... 76 86 93 101 РЕЦЕНЗИИ... Голенко Ж.А. Как зеркало русской социокультуры ................................................... 109 ПЕРСОНАЛИИ Ковыршина Н.Б. Ученый. Педагог. Переводчик (к 90-летию Анны Аркадьевны Долининой) ........................................................................................................................ 112 НАШИ АВТОРЫ ..................................................................................................... 115 © Российский университет дружбы народов, Издательство, 2013 © «Вестник Российского университета дружбы народов», 2013 BULLETIN SCIENTIFIC JOURNAL of Peoples’ Friendship University of Russia Founded in 1993 Series STUDIES IN LITERATURE JOURNALISM 2013, N 3 Series founded in 1996 Peoples’ Friendship University of Russia CONTENTS LITERARY CRITICISM Shervashidze V. The esthetique of paradoxe in the absurd theatre ................................. 5 Shelemova A.O., Faezech Karimian. Eastern plots in russian magazine prose the second half of XVIII century: texts, genre specificity, the ideological priorities ........................... 9 Makarova A. Title meaning and moral issue of the story «Ivan’s daugther, Ivan’s moth- er» by V.G. Rasputin ...................................................................................................... 19 Kosova U.A. “Epopee of evil” in Jean Ruo’s novel “Fields of honour” ........................... 26 Guseva E.V. The world of childhood in Zahar Prilepin’s novel “Pathologies” ................ 32 Di Xiaoxia. The images of the sky and the sun in Pasternak’s novel “Doctor Zhivago” ... 42 Kuntsevich D.V. Poetry of N. Minsk: at the sources of the russian decadence ................ 49 Suvorov M.N. Emirati novel in the 1990s: features of polystadiality .............................. 57 Pinaev S.M. Illusions in opposition to reality (“The lower depths” by M. Gorcy and “The iceman cometh” by E. O’Neill) ....................................................................................... 65 3 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 JOURNALISM Algavy L.O. The periodization of history of russian online journalism revisited ............... Miroshnichenko G.A. Development of gender advertising ............................................ 76 86 Shirobokov A., Bakhus A. Sociocultural values in news and information programs of regional television (TV «Quartz», Podolsk region) .......................................................... Bolysbayeva K.Zh. The urgent problems of kazakh-media space ................................... 93 101 REVIEWS Golenko Zh. The mirror of Russian social culture .......................................................... 109 ПЕРСОНАЛИИ Kovyrshina N. Scientist. Teacher. Translator (on the 90th anniversary of Anne Dolinina) ...... 112 OUR AUTORS ........................................................................................................... 115 © Peoples’ Friendship University of Russia, Publishing House, 2013 © “Bulletin of Peoples’ Friendship University of Russia”, 2013 ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ ЭСТЕТИКА ПАРАДОКСА В ТЕАТРЕ АБСУРДА В.В. Шервашидзе Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 The experimental search of the new theatre has destroyed the semantic of the reality. The rupture of the sign and his sense changed the structure and the artistic language of the absurd theatre. The sense is arising between the signs without significance on the text to be created. Key words: absurd, rupture, sign, alienation eternal recurrence, identity, grotesque. Изменение мировоззренческой парадигмы в 1950-е годы определило теоретический фундамент театра абсурда. Идея интенциональности сознания, введенная Гуссерлем в философско-культурный контекст эпохи, разрушала антропоцентрическую картину мира и утверждала непостижимость его смысла. «Жизненный мир, мир очевидностей может быть лишь описан. Научные методы неспособны постичь реальность» [1]. Феноменология задает вектор поисков театра абсурда. Драматургию Беккета и Ионеско называют по-разному: театр абсурда, театр парадокса, антитеатр, новый театр, и т.д. Эта пестрота эпитетов призвана подчеркнуть особенности рождения новой модели драматургии, радикально разрушающей все каноны и категории традиционной поэтики: сюжет, персонаж, реальность, автора. Сюжетная история развивается как цепь событий, лишенных мотиваций. Художественное пространство выстраивается как калейдоскопическое мелькание эпизодов. Идея разрыва знака и его смысла рождает логику парадокса. Идея утраты идентичности определяет изменение концепции субъект-объектных отношений. Гибель миметического персонажа выражается при помощи дублирования, взаимозаменяемости сознаний. Неопределенность, зыбкость персонажа является транспозицией фигуры марионетки. В своей попытке выразить «парадоксальность», «абсурдность» существования Беккет и Ионеско прибегают к образному использованию метафоры непосредственного опыта, создавая предельную наглядность текстового материала. Сценическое действие приобретает форму фарса: люди превращаются в носорогов; Винни постепенно погружается в яму, не уставая повторять: «О, счастливые деньки!». Персонажи гротескны; их диалоги сведены к ограниченному монологу, в котором 5 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 они друг друга не слышат. Речь их лексически убога, косноязычна. Мышление сбивчиво, парадоксально. Форма и стиль антидрамы подчинены эффекту самоочевидности — гротескность, фарсовость доведены до чрезмерности, раскрывая монотонность и бессодержательность жизни. Стремление к постижению универсалий бытия, повторяющихся закономерностей в человеческом существовании обусловливает использование жанра притчи, а также мифа, символа и метафоры. В «Ожидании Годо» (1952) С. Беккет расширяет художественное пространство пьесы. С одной стороны, перед нами история двух бродяг; с другой стороны, их память — это историческая память человечества, неизменно хранящая боль страданий. Эстрагон и Владимир слышат голоса тех, кто уже жили, которые уже отмучались. Но сейчас они шелестят, шепчут, напоминают, что это и их участь — бессмысленное чередование рождений и смертей, однообразная смена поколений. Эстрагон восклицает: «Смотри-ка, тут весь род людской собрался». «Ничего не изменилось с тех далеких времен: все так же в муках, прямо на погосте — вот истинные муки рождения. А глубоко в яме могильщик мало-помалу начинает точить свой заступ», — рассуждает Владимир [2]. Беккет создает статичный мир вечного повторения, воплощенный в кольцевой структуре композиции: финал пьесы совпадает с ее началом — все та же деревенская дорога, все те же действующие лица, ожидающие таинственного Годо. Статичность беккетовского театра — символическое воплощение «вечного ада повторения», обретающего архетипические черты. В «Счастливых деньках» каждый новый день похож на предыдущий. Винни медленно поглощает земля, но она упрямо погружена в мелочную суету повседневных привычек: «...здесь все так странно. Никогда никаких перемен» [2]. Вечное ожидание Владимира и Эстрагона организуется в одинаковой последовательности каждый день: «дневной репертуар» закончен — закончен и день, который неизбежно начинается все тем же невыносимым ожиданием. Ожидание превращается для героев Беккета в страшную пытку, в сравнении с которой меркнут страдания распятого Христа: «Владимир: Не будешь же ты себя сравнивать с Христом? Эстрагон: Всю жизнь я сравниваю себя с ним. Владимир: Но там было тепло! Было хорошо! Эстрагон: Да. И распинали быстро» [2]. Аллюзии с Голгофой и с распятием Христа являются символическим воплощением вечных страданий и испытаний, выпадающих на долю человечества. Художественная практика антидрамы, создавшей новую форму зрелища, в котором царили юмор, провокация, эпатаж, словесные игры, представляет трансгрессию театральной эстетики дада и патафизики. А. Жарри, исключая оппозиции, мир «потенциальных» смыслов и значений. Идея разрыва знака и его смысла определила дальнейшую эволюцию форм и изменение функций репрезентации художественной реальности. Феноменологический концепт очевидности заменяет слово как средство общения; слово, утрачивая семантическую функцию, разрушает логические, грамматические, синтаксические связи, стереотипы общепринятых норм и представлений. Слово играет со смыслом, пародирует его, демонстрируя «пус6 Шервашидзе В.В. Эстетика парадокса в театре абсурда тотность» языка. В пьесе «Счастливые деньки» (1961) Винни, постепенно погружаясь в яму, не устает повторять: «О, какой счастливый денек», так как не знает, «что делать пока, не найдешь слов». Заглавие «Лысая певица» (1950) выбрано Ионеско только потому, что ни о какой «лысой певице» в пьесе не упоминается. Диалог, лишенный логических связей, сводится в антидраме к автоматическим репликам, игре слов, быстро перебивающимися мнимыми дискуссиями. Периоды затяжного молчания в «Ожидании Годо» (1952) сменяются пережевыванием одного и того же; банальности изредка перебиваются предложением Диди или Гого поговорить, раскаяться, повеситься, сыграть в «Поццо и Лакки», чтобы убить время. Но каждая попытка перебивается многоточием, отказом продолжать, неудачей. Игровое отношение к реальности осуществляется при помощи черного юмора, пародирующего мир значений и интерпретаций. В «Ожидании Годо» Беккет создает гротескную фигуру мыслителя-специалиста Лакки; по приказу своего хозяина — «Думай же! Свинья!» — тот начинает нести околесицу: «Принимая во внимание экзистенцию, какой ее являют недавно опубликованные работы Пуансона и Ватмана о персонифицированном Боге ква-ква — вне времени» [2]. Чтобы заставить его замолчать, остальные швыряют его навзничь, пинают ногами. Как говорит Гого: «Думать — это еще не самое худшее» [2]. За маской бессвязности, лексической несуразности скрывается «пустота», не имеющая референций с реальностью. Диди и Гого не ориентируются ни во времени, ни в пространстве; они не уверены даже в реальности собственного существования. Диди, увидев Гого, произносит: «Вот и ты опять». Эстрагон ему риторически отвечает: «Ты действительно так думаешь? Наверняка ничего знать нельзя» [2]. На следующее утро ожидания Эстрагону все кажется новым и незнакомым. Владимир уверен, что место то же самое, что и накануне. Для убеждения он выдвигает неоспоримое доказательство — ботинки Эстрагона, оставленные им накануне. Эстрагон надевает их и выясняет, что они ему велики (накануне ботинки жали), да и другого цвета. Создается ощущение неоднозначности и сомнительности любого события и факта. К Владимиру и Эстрагону дважды с поручениями от Годо прибегает один и тот же мальчик. Но во втором случае мальчик говорит, что приходит впервые. «Наверняка ничего знать нельзя», — делает вывод Эстрагон. Ионеско в драме «Урок» (1951), травестируя короля Убю в гротескном изображении урока, во время которого учитель убивает ученицу воображаемым ножом, наглядно демонстрирует очевидность «смерти смыслов и значений» [3]. Сценическое пространство очуждено от «внешнего псевдомира»; время, в котором не существует «до» и «после» (ни прошлого, ни будущего) уничтожается пространством, отрицает всякую непрерывность. Персонажи «Лысой певицы», пародируя речевые штампы повседневной жизни, соревнуются друг с другом в самой чудовищной несуразице под аккомпанемент часов, утративших способность измерять время: то они бьют семь раз, то — три раза, то совсем замолкают. В пьесе «Качи-Кач» (1981) образ неподвижного движения воссоздается креслом-качалкой, которое, не останавливаясь ни на минуту, не сдвигается с места. Художественный мир антидрамы — это мир вечного повторения, в котором начало совпадает с концом. 7 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Персонажи Беккета и Ионеско — безликие, утратившие идентичность, воплощают «идентификацию присутствия». Главная тема в антидраме — тема присутствия: «все, что существует, находится здесь, вне сцены есть только ничто, небытие» [1]. Поэтика театра абсурда построена на принципе демонстративного парадоксального выворачивания структур реального мира. Кризис театра Беккета и Ионеско, как и всего модернизма, в том, что, осуществляя «революцию» в искусстве, они вынуждены пользоваться традиционным инструментом — словом, «потерявшим» семантическую опору. Несмотря на Сизифово упорство в своем стремлении к адекватности художественного высказывания, перед ними грозно маячил тупик — всепроникающего молчания, воплощением которого стала последняя пьеса Беккета «Дыхание» (1982). Кризисность жанра стимулировала дальнейшую эволюцию театральных форм. Современный театр находится в вечном поиске обновления, реконструируя традицию площадного, средневекового театра; используя синестезию различных элементов искусства, в которых пластика, жест, музыка становятся доминирующими средствами изображения [4]. ЛИТЕРАТУРА [1] [2] [3] [4] Husserl E. La Crise des sciences européenne et la phénoménology transcendante. — P., 1987. Beckett S. Théâtre. — SPb., 1999. Ionesco E. Les rinocéros. — SPb., 1999. Basbier Ch. L’homme mot et l’acteur pneumatique // Theaters. — 2003. — № 11, Nov.-dec. — P. 42. THE ESTHETIQUE OF PARADOXE IN THE ABSURD THEATRE V.V. Shervashidze Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 The experimental search of the new theatre has destroyed the semantic of the reality. The rupture of the sign and his sense changed the structure and the artistic language of the absurd theatre. The sense is arising between the signs without significance on the text to be created. Key words: absurd, rupture, sign, alienation eternal recurrence, identity, grotesque. ВОСТОЧНЫЕ СЮЖЕТЫ В РУССКОЙ ЖУРНАЛЬНОЙ ПРОЗЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА: ТЕКСТЫ, ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА, ИДЕЙНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ А.О. Шелемова, Фаэзех Каримиан Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье рассматриваются произведения, опубликованные в литературно-публицистических журналах второй половины XVIII в., авторы которых использовали восточные мотивы в целях актуализации пропагандируемых ими общественно-политических и этических и проблем. Ключевые слова: восточная повесть, литературно-публицистические журналы, Н.И. Новиков, «Трутень», «Видение Мирзы», «Благодеяние». Жанровая разновидность художественного произведения, определенная литературоведами как «восточная повесть», имела довольно обширный ареал распространения в русской прозе второй половины XVIII в. В перечень сочинений подобного рода можно включить, с одной стороны, подлинные переводы восточных сюжетов, среди которых претекстовый образец жанра — цикл сказок «1001 ночь», а также их многочисленные подражания, с другой, — западные произведения, известные в переводах на русский язык. Авторами в большинстве случаев были французские писатели, сторонники просветительских идей — Вольтер, Дидро, Монтескье и др., которые использовали восточные мотивы в целях актуализации посредством литературного выступления, пропагандируемые ими общественнополитические проблемы. К образцам первого типа переводов можно отнести подражания «1001 ночи» Пети де ла Круа «1001 день. Сказки персидские», Тамоса-Симона Геллета «1001 четверть часа. Сказки татарские», «1001 час. Сказки перуанские». Популярны были и анонимные переводы — «Сказки арабские. Приключение Абдаллы», «Пятьсот с половиной утр. Сирийские сказки» и др. Однако более значимыми, оказавшими непосредственное воздействие на восприятие и становление жанровой модели «восточной» повести в русской литературе исследуемого периода стали произведения французских литераторов-просветителей. Традиция использования ориентальных мотивов и образов русскими писателями восходит прежде всего к творчеству Вольтера — автора произведений «Мир как он есть, или Видение Бабука», «Задиг. Восточная повесть», «Принцесса Вавилонская», в которых французский просветитель мастерски воспроизводил восточную экзотику в целях популяризации своих философских идей. В связи с выше изложенными наблюдениями нам представляется наиболее резонным вывод В.Н. Кубачевой, которая в своей фундаментальной статье отмечала, что «во французской литературе XVIII века „восточная“ повесть не имела единого характера. Параллельно существовали два несовместимых ее вида: один — 9 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 развлекательный, ведущий начало от восточной фантастической сказки и авантюрно-галантного романа, а другой, лишь внешне сходный с ним вид, — просветительская «восточная» философская повесть. Они развивались рядом, почти не смешиваясь; каждый из них имел свою поэтику» [1. C. 299]. В.Н. Кубачева, анализируя рецепцию французской «восточной» повести на идентичный литературный аналог в русской прозе, определила три направления в литературной реализации ориентальных тем, мотивов и образов: во-первых, морально-этические с религиозной окраской; во-вторых, развлекательные, авантюрно-галантные; в-третьих, просветительские философско-сатирические и нравоучительные [1. С. 299]. «Общий термин „восточная повесть“, — уточняет В.Н. Кубачева, — в этих группах имеет не один и тот же смысл. В первой группе он иногда воспринимается как указание на место возникновения, на родину произведения. Во второй чаще определяет лишь место действия, а в некоторых случаях — условный источник: подражание арабским или иным восточным сказкам. Наконец, произведения третьей группы всего дальше отстоят от первоначального значения термина „восточная повесть“» [1. С. 299—300]. Из трех пунктов, определяющих векторы использования восточных мотивов русскими литераторами второй половины XVIII в., наиболее реализуемой нам видится заключительная рубрика. Религиозный компонент в прозе этого периода мало выявлен (он более обозначится в драматургии). Развлекательно-авантюрные сюжетные линии наблюдаются в оригинальных текстах изредка в виде нечастых окказиональных вкраплений. Однако переводные произведения, отнесенные к этой группе, достаточно представительны. Жанр восточной повести, относящийся к первой группе, представлен такими произведениями, как «Явление, виденное Феодором, пустынником Тенерифским» («Сочинения и переводы», 1760), «Обидах и пустынник» («Ежемесячные сочинения», 1756), «Видение Мирзы» («Утренний свет», 1779). При ознакомлении с текстами этой рубрики бросается в глаза существенная особенность: отсутствие религиозного православного контекста. Поэтому в градации В.Н. Кубачевой при определении главного проблемного критерия для восточных сюжетов первой группы нам представляется спорной вторая часть предложенной дефиниции: непонятно, какую «религиозную окраску» имела в виду исследовательница. Тексты насыщены аллегорическими образами, но все они далеки и от языческой, и от христианской мифологии, а сфокусированы вокруг символических универсалий, олицетворяющих нравственные категории. Перечисленные повести в идейно-художественном плане сближает содержащаяся в них проповедь высоких морально-этических норм общественного поведения. В качестве образца нравственно-дидактической притчи прокомментируем «Видение Мирзы». Анализ именно этого произведения мы предпочли по одной причине: сюжет его перекликается со сказкой Екатерины II о мудрой царевне Фелице, добродетельном царевиче Хлоре и порочном Мурзе, который послужил основой к созданию Г.Р. Державиным его знаменитой оды. 10 Шелемова А.О., Фаэзех Каримиан. Восточные сюжеты в русской журнальной прозе... Заглавный персонаж анонимного произведения Мирза в отличие от державинского порочного Мурзы — образ положительный. Его волнует нравственная проблема субъективной сущности человека, внутреннего выбора в борьбе между наслаждением плотскими страстями и следованием высоким духовным моральным идеалам. Ответ на сомнения героя приходит в «видении», когда ему является некий дух по имени Геонех, пригласивший Мирзу посетить «неведомые» земли за «багдадскими горами»: «Мирза! Я обещал познакомить тебя с духовным миром... Посредством моим духовные вещи спустятся несколько степеней ниже с бесконечныя высоты своея, и взорам твоим, в виде приличнейшем теперешнему образу мыслей и способностей твоих, предстанут» [2. С. 285]. Герой в видении становится свидетелем спасения Души, которую Владыка за провинность низвергнул «в нижний мир сей» для испытаний грешными искушениями. Проступок ее не был серьезным прегрешением: «Некоторые сказуют, якобы она при некоем торжестве, упившись нектаром, вступила противу Царя духов в заговор... Другие же мнят, что не столько учиненное преступление, как некое тайное намерение Царя сего, которого никто знать не может, происшествию сему причиною; а сие тем вероятнее быть кажется, ибо неоспоримо, что Сам Он печется, чтобы Душа сия возвратилась паки во природную землю невредимою» [2. С. 286—287]. Но хрупкой, «эфирной» Душе пришлось преодолеть козни «коварных» противников, изображенных в персонифицированных образах порочных Желаний, Веселий и Глупости, вовлекающих ее в вакханалию плотских безумств. Победе Души над безнравственными соблазнителями способствовала Добродетель, явление которой уподобилось «оному блаженству, вкушаемому ею по среде ангелов; она мнила в лице Добродетели видети черты вечныя красоты, которую прежде всего обожала» [2. С. 295]. Таким образом, возрождению Души способствовала Добродетель. Пребывающий в философском поиске решения проблемы духовности Мирза благодаря своему видению познал высший смысл человеческого бытия: «Но всего удивительнее, и для зрения моего восхитительнее, было то, что всякое желание, движущееся вокруг Добродетели, яко в округе средоточия своего, подобно зеркалу принимало образ оныя; каждое из них казалось списком Добродетели во свойственном ему виде» [2. С. 296]. В.Н. Кубачева в своем исследовании, кратко анонсируя восточную повесть «Видение Мирзы», отметила, что в ней и близких по содержанию произведениях решаются морально-этические проблемы «с позиции философа-мудреца, аскетически отрешившегося от мирской суеты... Поучения и толкования облечены в форму откровения, видения, явления. Образы пустынников, духов, ангелов композиционно помогали автору по-своему обобщить явления. Тут была и принципиальная позиция: слабый человеческий разум не способен достичь вершин знания — «истинное» знание связано с откровением» [1. С. 300—301]. 11 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Вторая группа повестей, художественной задачей которых была развлекательная цель — самая малопредставительная в оригинальной интерпретации восточной темы русскими литераторами. Вместе с тем поток переводных текстов любовного содержания хлынул в журналы с переизбытком. В 1763 г. российский читатель впервые познакомился со сказками «1001 ночи», ставшими сразу самыми читаемыми и популярным; их публикация продолжалась до 1771 г. Издатели журналов тут же подхватили «волну» популярности «восточных» повествований, предлагая многочисленные подражания «1001 ночи»: переводы с французского языка так называемых персидских, татарских, китайских и прочих сказок. Русского подписчика-обывателя, утомившегося от чтения злободневных публицистических материалов, привлекла восточная сказка с ее изящной экзотикой и фантастическими приключениями. Растущий «рейтинг» популярности развлекательного чтения вызвал осуждение в среде русских журналистов и литераторов, во-первых, потому «что авантюрное повествование требовало много места», во-вторых, «содержание подобных произведений казалось издателям журналов неприемлемым. Русская журналистика отрицательно отнеслась к засилью в литературе бессодержательных, развлекательных «восточных» сказок, повестей и историй» [1. С. 302], а писатели игнорировали «моду» на восточную развлекательную прозу. Единичные попытки подражания французам в оригинальном прочтении сказок «1001 ночи» вызвали поток резкой критики. Так, переложение восточного текста М. Поповым было воспринято весьма негативно. Критики указывали на антипедагогическое влияние ориентального сюжета. В одной из рецензий отмечалось: «Большая часть романов многим, особенно молодым людям вредна, хотя бы тем только, что напоясь они сею сладостию, чувствуют уже отвращение от здоровой и больше им приличной пищи, равно и тем, что, представляя себе примеры вымышленных лиц, щастия своего ожидают от случайных приключений, которого они от доброго поведения и трудолюбия своего ожидать должны были» [3. С. 318-319]. Попов же отрицал эти обвинения, полагая, что переводы обладают правом существовать даже отодвинутыми на периферию литературы. Мнение Попова имеет свой резон. Легкие, довольно динамичные в развитии сюжета, в отличие от пространных, перенасыщенных назидательными максимами, занудных нравоучительных текстов, эти повести привлекали читателя любовной интригой и, несмотря на их наивность, явный авторский дилетантизм, были весьма популярны и публиковались чуть ли не в каждом выпуске даже таких авторитетных изданий, как новиковские «Утренний свет» и «Городская и деревенская библиотека». При этом развлекательные тексты параллельно осуществляли и воспитательную функцию, наподобие сказок вообще и сказок «1001 ночи» в частности. В качестве примера подобного восточного текста, замаскированного под перевод с французского (а может быть, и действительно переведенного) проанализируем опубликованную в журнале «Утренний свет» восточную повесть, основой сюжета которой является любовная история, счастливый конец которой предрешен ситуацией, обозначенной в заглавии, — «Благодеяние». В конце этого произведения указывается сведение: «Перевел с французского языка Дмитрий Рыкачев» [4. С. 286]. 12 Шелемова А.О., Фаэзех Каримиан. Восточные сюжеты в русской журнальной прозе... Сюжетную интригу завязывает описание несчастной любви бедного, безродного, изображенного в повествовании безымянным юноши и его возлюбленной Фатьмы, дочери состоятельного крестьянина Сгель Адара. Изначально отец девушки был твердо категоричен в своем отказе на ее брак с бедным простолюдином, что явилось причиной изгнания молодого человека и разлуки со своим отцом и маленькими братьями. Извечное противоборство морали властных «отцов» и непокорных «детей» разрешается в повести идиллически в пользу «детей». Счастливое воссоединение влюбленных происходит благодаря судьбоносному случаю — встрече отчаявшегося молодого человека и умудренного жизненным опытом старика, проникшегося симпатией к несчастному юноше: «Молодой человек подняв голову, пребывал в глубоком молчании, взирал несколько время на старика с удивлением, находя в нем чувствительность и благосклонность. Единой вид доброго Пастора подавал доверенность; глаза его были наполнены приятности и остроты; они имели сии нежные взгляды, утешающие несчастных» [4. С. 282]. Молодой человек, спасенный от смерти старцем, поведал ему свою несчастную историю: «Я любил Фатьму, она любила меня; отец ее о том сведал; мы ему открыли страсть нашу, а он хочет принудить меня удалиться от той страны, где обитает дочь его. Я бросился к ногам его и сказал: «О родитель Фатьмы, позволь по крайности жить мне в одной с тобой долине: я согласен не говорить уже с Фатьмой, не буду знать, любит ли она меня еще, обещаюсь тебе, не буду знать о ней» [4. С. 283]. Оказавшийся богатым владельцем пастбищ и скота, старец становится благородным покровителем влюбленных, жертвующим частью своего имущества для выкупа невесты и тем самым примиряющим враждующие стороны. Повесть завершается воистину идиллической картиной — описанием созерцающей умиротворенным покровителем семейной сцены: «...Добрый Пастух... остановился, чтобы насладиться всем тем, что лестное и приятное зрелище может дать удовольствия. Два старика показывали друг другу некоторых юношей, между которыми находились два мальчика... Добрый Пастух узнал, что сии мальчики были братья младаго супруга Фатьмы... При деревьях Фатьма и супруг ее сидели на траве... смотря пристально друг на друга, и столь тихо усмехались, что казалось, единая привычка удовольствия учиняла взор их приятным... Добрый пастух видел и слышал повсюду к нему относящиеся радостные восклицания. Везде восклицали ему похвалы и прославляли его имя» [4. С. 285—286]. Счастливая развязка в повести в результате представляет собой лишь внешним образом привлекательный сюжетный предлог для выражения более важных в просветительской литературе мыслей, вскрывающих проблему социального имущественного неравенства, во-первых, и актуализирующих дидактическую задачу воспитания благородства и великодушия, во-вторых. Однако негативные качества, в частности алчность Сгель Адара, ретушированы счастливой развязкой и открытого обличения не содержат. 13 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Интенсивное же использование восточной темы в русской прозе второй половины XVIII века обнаруживается в следовании вольтеровской обличительносатирической в совокупности с нравоучительно-проповеднической традиции, что выявится в отечественной литературе как «жанр идеологический, разрешавший наиболее общие и в то же время злободневные философские вопросы, с одной стороны, и как сатирический жанр, с другой» [1. С. 298]. Подобные литературные сочинения, как авторизированные, так и анонимные, в изданиях, прежде всего журнальных, печатались регулярно. Наибольшей популярностью пользовались журналы Н.И. Новикова. Как было выше отмечено, преобладающее влияние французской «восточной» повести на русских писателей, воспринявших идеи Просвещения, восходит к вольтеровскому публицистическому и литературному творчеству, прежде всего его философско-сатирическим повестям, идеологически насыщенным актуальными, злободневными для современного общества проблемами, маскирующимися авантюрно-восточными сюжетами. Новиковские «Ежемесячные сочинения» уже в первых номерах журнала поместили публикацию перевода вольтеровского «Задига» с его концептуальным предисловием, суть содержания которого — намек на творческое использование восточной аллегории в целях актуализации своей художественно-публицистической задачи. Открыто, без какого-либо подтекстового намека, вольтеровское творческое кредо выявлено в письме к Мормантелю, где он призывал адресата: «Вам следовало бы непременно сочинять философские сказки, где вы сможете предать осмеянию кое-каких глупцов и некоторые глупости, некоторые подлости и кое-каких подлецов — все это с умом, вовремя, подстригая когти зверя тогда, когда застанете его спящим» [5. С. 286]. Новиков блестяще реализовал этот эстетический лозунг в лаконичных журнальных статьях, впрочем, как впоследствии идею Вольтера блестяще воплотят его русские литературные преемники — И.А. Крылов и А.Н. Радищев. Однако прежде чем обратиться к анализу текстов, опубликованных в журналах Новикова, где вольтеровский ориентализм совмещается с насущной идеей просвещенного правления в Российской империи, рассмотрим синхронный аспект функционирования восточных сюжетов, появление которых в отечественных литературных произведениях обусловлено реальными событиями, связанными не с внутренними проблемами государственного устройства, а с внешней политикой России. В.Н. Кубачева в содержательном разграничении восточных повестей, представленных в русской прозе второй половины XVIII в., обошла вниманием тему, которая в триаде жанрово-мотивных модификаций, ею обозначенных, может быть дополненной четвертой группой литературных сюжетов, основанных на реальных событиях взаимоотношений России и Востока. Имеется в виду военное русскотурецкое противостояние. События театра боевых действий, громкие победы русской армии освещались в журналах сообщениями документального характера. Вместе с тем некоторые авторы не преминули сатирически изобразить вражеские военные неудачи. В качестве примера приведем любопытный материал, опубли14 Шелемова А.О., Фаэзех Каримиан. Восточные сюжеты в русской журнальной прозе... кованный Н.И. Новиковым в журнале «Пустомеля» (1770 г.). Автор использует широко представленную в его первом журнале «Трутень» жанровую форму «Ведомостей». Однако если прежде обличительный характер ведомостных публикаций был сугубо сатирический, то после закрытия «Трутня» в новом издании Новиков избрал тактику осторожности и действовал через подставное лицо: донесение в Академию наук с просьбой печатать «Пустомелю» он написал от имени некоего маклера Фока. Одной из тем нового журнала была заявлена патриотическая — прославление подвигов русских солдат в войне с Турцией. Однако реализовать эту задачу удалось только частично, поскольку публикации Новикова продолжали сатирическую установку «Трутня» даже в отображении такого серьезного события, как русско-турецкая война, и журнал после второго выпуска был закрыт. В первой ведомостной статье ироническая интонация еще скрывается в подтексте: Ведомости из Константинополя «Ни который народ не был приведен до такой крайности, чтобы торжествовал успехи неприятельского против себя оружия; но у нас сие делается. Орудия, коими до сего времени турки врагов своих поражали и которые возвещали наводимый ими на всю Европу ужас, ныне только нас самих приводят в трепет и возвещают народное несчастие. Неизвестно, по какой ложной политике, при всякой одержанной неприятелями над нами победе диван делает торжество: но народ обманам сим не верит... Ни султанский гнев, ни деньги, ни проклятие, муфтием налагаемое на тех, которые не пойдут в армию, не делает их храбрыми. Повсюду говорят о падении турецкой монархии; народ во отчаянии бродит по улицам и вопиет: „Проснись, Магомед, мы все погибаем!“, но совсем неизвестно, где он теперь и что о народе своем промышляет. Турки точно в такое же бедственное россиянами приведены состояние, в какое турками за несколько сот лет приведены были греки. Янычары Магомеда призывают на помощь, но сабель из ножен не вынимают» [6]. Следующая публикация уже лишена иронического намека: автор открыто издевается над поверженными турками, пытающимися найти способы дать отпор русской армии, даже такие нелепые, как волосоподвивание: Оттуда ж «На место старого выбран новый муфти, который меньше прежнего к войне имеет склонности. Он, собравши всех толкователей Алкорана, предложил им для решения самую претрудную задачу, а именно: отчего русские солдаты несравненно превосходят храбростию турок? Толкователи пришли от сего вопроса в недоумение; они очень долго потели, приискивая приличное сему в Алкоране; наконец заключили, что храбрость сия и неустрашимость происходят от завивания и пудрения волос. Муфти предложил сие султану и давал свое разрешение, чтобы всем янычарам обрить бороды и завивать волосы. Султан приказал немедленно требовать у министра некоторой доброжелательной нам державы, чтобы он для турецкой армии выписал парикмахеров, пудры и помады...» [6]. Дальше — больше: ведомостная хроника достигает своего сатирико-иронического апогея. Европейские государства «поддерживают» турок и направляют им в «помощь» лучших своих цирюльников. Создатель цикла «Ведомостей» выступил 15 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 как аноним, но с большой долей вероятности можно предположить, что текст принадлежит Н.И. Новикову. Иронически изысканная стилевая манера повествования, отличавшая статьи в «Трутне», а также варьирование сугубо новиковских тем и образов свидетельствуют о его авторстве. В качестве сравнительного образца приведем фрагмент «Статей из русского словаря», опубликованных в «Трутне»: «Украсить голову по-фра нцузс ки. О приведении в совершенство сея науки Франция несколько лет прилагает попечение. И хотя в Париже заведена академия Волосоподвивательной науки, изданы в народе печатные о том книги, но однако ж и по сие время, так же, как и философия, в совершенство не пришла, из чего следует, что быть совершенным волосоподвивателем так же трудно, как и философом, да и науки сии одинакии, одна украшает голову снаружи, а другая внутри, а что к первой ныне более прилепляются, тому причиною мода. Да сие и весьма справедливо: украшенная снаружи голова гораздо почтеннее украшенной внутри... А в том и никакого нет сомнения, что хорошо завитые волосы скорее ума приметить можно: волосы снаружи, а ум внутри...» [7. С. 366]. Новикову удалось издать только два выпуска «Пустомели»: этот журнал, как и «Трутень», был запрещен. Причина закрытия — публикации политической сатиры, неугодной Екатерине II. Помимо оригинальных новиковских сочинений, в журнале были напечатаны сатира «Послание к слугам моим» Д.И. Фонвизина и обозначенная как перевод с китайского статья под названием «Завещание Юнджена китайского хана к его сыну». Эта статья приурочена ко времени совершеннолетия Павла Петровича в сентябре 1772 г. Вопрос о наследственных правах императрицы и ее сына все чаще и чаще обсуждался в обществе, и эта публикация для Екатерины была «бомбой». Современные исследователи приписывают авторство статьи Алексею Леонтьевичу Леонтьеву. Википедия предоставляет о нем довольно обширные сведения. Он был единственным профессиональным синологом в екатерининское время, служил в русском посольстве в Пекине, а по возвращении получил должность переводчика в Коллегии иностранных дел. Леонтьев перевел на русский язык более 20 китайских и манчьжурских сочинений, в том числе и два текста, опубликованных Новиковым (с позволения автора или по собственной инициативе?) — «Чензыя, китайского философа, совет, данный его государю» («Трутень», лист 8) и «Завещание Юнджена китайского хана к его сыну» («Пустомеля», лист 2). Возможно, Новиков воспользовался текстами Леонтьева, спроецировав их содержание на обсуждаемую злободневную тему «просвещенного» правления в целом и законности власти Екатерины в частности. Оригинальные китайские сочинения в контексте новиковских сатирических публикаций воспринимались как скрытая под восточным флером критика государственного правления российской императрицы. Основная идея обеих статей — «полезная государству» деятельность верховного властителя. Среди наставлений философа Чензыя — соблюдение законов, учрежденных во имя благополучия подданных, а также разумный выбор достойных личностей в управленческий аппарат: «Знай, что не было от века такого государя, который не желал бы благополучия своим подданным, но немногие достигли до исполнения оного, а сие ради того, что 16 Шелемова А.О., Фаэзех Каримиан. Восточные сюжеты в русской журнальной прозе... государи часто бывают легковерны, окружают себя льстецами, следовательно такие не могут знать истинного состояния своих подданных, посему не могут они ни полезных делать учреждений, ни искоренять злоупотреблений... ни награждать добродетельных... Поручай государственные дела во правление мужам достойным, и одному тебе в пространном твоем владении ни всего узнать, ни исправить невозможно...» [8. С. 209—210]. В «Завещании Юнджена...» монарх, беспрекословно следуя закону, наставляет соблюдать утвердившийся веками «прародительский» режим «для управления пространного и многочисленного нашего государства» [9. С. 267]. Из описания восточной идиллии в восприятии ее российским читателем предстает идеальный правитель — справедливый, честный и послушный законам, в том числе и закону престолонаследия: «Хотя не могу сказать, что о чем я заботился и чего желал, то все исполнилось, но могу достоверно обнадежить, что все дела приходят в желаемый порядок и точность. Подданные... живут в довольствии и веселии; хлеб всякой родится изобильно, и часто проявляются благополучные предзнаменования... Да сем будет известно, что я избрал и утвердил наследника во вступлении на престол... Сего избранного мною наследника возведите по мне на престол мой, памятуя, что ныне, по милости и охранении высочайшего неба, по оставшимся от наших прародителей благим законам и по моим трудам обитает во всем нашем государстве мир и тишина и такое время, в которое государь и подданные могут быть благополучны и наслаждаться веселием и радостию» [9. C. 268—269]. Главную идею опубликованного Новиковым перевода отметил А.В. Западов: «Обращаясь к своему сыну, Государь преподает ему урок правления. Тот порядок, который он ввел в стране, так не походил на состояние России, что читатель невольно сравнивал Юнджена с Екатериною II, отчего она весьма проигрывала» [10. С. 81]. После опубликования «Завещания Юнждена...», насыщенного политической и идеологической дидактикой, преподнесенной в иносказательном восточном флере, издание «Пустомели» было запрещено. Обозначенная в журналах Новикова ориентальная тема предуготовила появление в русской прозе последней трети XVIII века произведений критического содержания, вобравших одновременно с вольтеровской просветительско-философской мыслью актуальную в условиях российской политической ситуации идею просвещенного монархического правления. Писатели активно использовали восточную аллегорию в качестве удобной литературной формы для критического отображения политического режима екатерининской России. ЛИТЕРАТУРА [1] Кубачева В.Н. «Восточная» повесть в русской литературе XVIII — начала XIX века // XVIII век. Сб. 5. — М.; Л., 1962. [2] Видение Мирзы // Утренний свет. Ежемесячное издание. Ч. III. — М., 1779. [3] Санкт-Петербургский вестник. Ч. 1. — М., 1778. 17 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 [4] Благодеяние. Восточная повесть // Утренний свет. Ежемесячное издание. Ч. VIII. — М., 1780. [5] Цит. по: Державин К.Н. Вольтер. — М., 1946. [6] Письма из Константинополя // Пустомеля. — URL: http://az.lib.ru/n/nowikow_n_i/ text_0070.shtml [7] Новиков Н.И. Трутень // Русская литература XVIII века. 1700—1775. Хрестоматия / Сост. В.А. Западов. — М., 1979. [8] Леонтьев А.Л. Чензыя, китайского философа, совет, данный его государю // Трутень. Лист 8. — М., 1770. [9] Леонтьев А.Л. Завещание Юнждена, китайского хана, к его сыну // Пустомеля. Лист 2. — М., 1770. [10] Западов А.В. Новиков // ЖЗЛ. — М., 1968. LITERATURA [1] Kubačeva V.N. «Vostočnaja» povest’ v russkoj literature XVIII — načala XIX veka // XVIII vek. Sb. 5. — M.; L., 1962. [2] Videnie Mirzy // Utrennij svet. Jeżemes’ačnoje izdanije. Č. III. — M., 1779. [3] Sankt-Peterburgskij vestnik. Č. 1. — М., 1778. [4] Blagodejanie. Vostočnaja povest’ // Utrennij svet. Jeżemes’ačnoje izdanije. Č. VIII. — M., 1780. [5] Cit. po: Derżavin K.N. Vol’ter. — M., 1946. [6] Pis’ma iz Konstantinopol’a // Pustomel’a. — URL: http://az.lib.ru/n/nowikow_n_i/ text_0070.shtml [7] Novikov N.I. Truten’ // Russkaja literatura XVIII veka. 1700—1775. Chrestomatija / Sost. V.A. Zapadov. — M., 1979. [8] Leontjev A.L. Čenzyja, kitajskogo filosofa, sovet, dannyj ego gosudar’u // Truten’. List 8. — М., 1770. [9] Leontjev A.L. Zaveshchanije Junżena, kitajskogo chana, k jego synu // Pustomel’a. List 2. — М., 1770. [10] Zapadov A.V. Novikov N.I. // ŽZL. — M., 1968. EASTERN PLOTS IN RUSSIAN MAGAZINE PROSE THE SECOND HALF OF XVIII CENTURY: TEXTS, GENRE SPECIFICITY, THE IDEOLOGICAL PRIORITIES A.O. Shelemova, Faezech Karimian Peoples’ Friendship Universit of Russia Miklucho-Makaya str., 6, Moskow, Russia, 117198 The article takes up the creations, which was published in the literary and publicistic magazines the second half of XVIII century. Its authors used the eastern motives for actualization socio-political and ethical problems, propagandized by them. Key words: eastern story, literary and publicistic magazines, N.I. Novikov, «Truten», «Videniye Mirzi», «Blagodeyaniye». 18 СМЫСЛ ЗАГЛАВИЯ И НРАВСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМАТИКА ПОВЕСТИ В.Г. РАСПУТИНА «ДОЧЬ ИВАНА, МАТЬ ИВАНА» А.В. Макарова ГБОУ ВПО «Московский городской педагогический университет» 2-й Сельскохозяйственный проезд, 4, Москва, Россия, 129226 В статье анализируется последняя повесть В.Г. Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана», выявляются смысл заглавия и нравственная проблематика, рассматриваются женские образы, определяется авторская позиция и главная философская мысль. Ключевые слова: заглавие, нравственная проблематика, женские образы, смысл имени, идея преемственности. После длительного творческого перерыва В.Г. Распутин в 2003 г. опубликовал повесть «Дочь Ивана, мать Ивана». О ее пути к читателю сам автор заметил: «А повесть эта, я знаю, пошла по стране, всюду издается, люди ее обсуждают, присылают мне письма. Значит, она затронула души» [6. С. 1]. Откликов на произведение было немного. В. Бондаренко в статье «Долюшка женская (О новой повести Валентина Распутина)» («День литературы», 2003, № 10) обратил внимание на неизменное мастерство писателя в создании женских образов, на внутреннюю силу и характерность его героини, проблему «измельчания» мужчины. Самой полемичной рецензией стала статья Д. Быкова с броским названием «Снасильничали» («Огонек», 2003, № 44). Автор рецензии, отдавая должное мастерству писателя, резко оценивает произведение: и повесть слаба, и сюжет не нов, и проблемы не дотягивают до уровня настоящих проблем, и слишком уж заметен «черный след». К.А. Кокшенева в статье «О повести Валентина Распутина „Дочь Ивана, мать Ивана“» и теме зла в современной литературе» (www.portal-slovo.ru/philology/ 37275.php), полемизируя с Д. Быковым, достаточно подробно анализирует повесть и приходит к противоположным выводам. Сам В.Г. Распутин в одном из интервью высказал свое отношение к произведению: «Совсем быть довольным работой нельзя, но главное я в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» сказал» (курсив наш. — А.М.) [7. С. 9]. «Вызревала» эта повесть постепенно, наметки ее можно найти в рассказах писателя середины-конца 1990-х гг.: в них автор затрагивает те проблемы современного общества, которые волнуют его. Он показывает, в какую сторону начинает меняться жизнь человека с приходом «товарно-рыночных» отношений. Это и изменение жизненных ценностей у молодежи, и потеря ориентиров — вместе с все более нарастающим безразличием: «Ишо жить не начала, а уж все надоело. Что это вы такие расхлябы без интереса к жизни?.. Только-только в дверку скребутся, где люди живут, а уж — надоело!.. В дырку замочную разглядели, что не так живут... не по той моде. А по своей-то моде... ну и что — хорошо выходит?» 19 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 («Женский разговор») [5. С. 424]. Социально-психологический анализ происходящего позволяет автору выявить изменения и деформации в общественной жизни: появление людей нового типа — новых «хозяев жизни», распад нравственности, бравирование тем, что ранее считалось постыдным (трусость, подлость, эгоизм); кризис «старого», «несовременного» сознания, горько переживаемый старшим поколением, которое ощущает свою ненужность и пытается найти ответ на вопрос: почему? («Женский разговор», 1994; «В больнице», 1995; «Нежданно-негаданно, 1997; «Новая профессия», 1998). В повести «Дочь Ивана, мать Ивана» автор дает срез современной жизни. Через все произведение проходят различные персонажи, появляясь и исчезая, но точно характеризуя ту модель социума, к которой мы пришли. «В этой повести — трудная наша жизнь» [6. С. 1]. Картина современности раскрывается через ее новые реалии: рыночные отношения, засилье иноземцами, скинхеды, продажная власть, духовное и физическое растление, тотальное человеческое равнодушие. Современность такова, что все мыслимые и немыслимые пороки становятся достоинствами, напористость и вседозволенность, безразличие к окружающим составляют основу успешного человека. Авторская позиция выражена в произведении достаточно четко: внутренне он не хочет принимать этот портрет современной России, но говорит об этом не с озлобленностью, а с болью. Подобно образу пожара в одноименной повести В.Г. Распутина (1985) образ рынка раскрывается в анализируемом произведении как символ и как нарицательное понятие: это и современная картина мира, и отношения между людьми, и содержание души «нового» человека. Образ рынка амбивалентен у автора. С одной стороны, рынок — это засилье мрачных кавказцев и улыбчивых китайцев, которые раскидывают паутину для местных простаков; с другой — «рынок в августе — это за душу берущий гимн земле-роженице и человеческому кропотливому и неустанному пособию ей в вынашивании плодов, это песнь величию и чистоте человеческих рук и душ, тянущихся друг к другу» [4. С. 169]. Рынок как место, с которым связаны события повести, тоже важен в тексте. Светка, дочь главной героини, окончив курсы продавщиц, ищет там работу, там же находит Светку кавказец Эльдар; Иван — сын Тамары Ивановны — приходит сюда наблюдать за жизнью и отношениями между людьми. Лучший друг семьи Воротниковых Демин держит здесь свой ларек. В.Г. Распутин показывает, что общество еще само не в состоянии определиться, насколько подходит ему эта модель рыночных отношений, которая уже во всех жизненных сферах стала определяющей, распространилась и на человеческие отношения. Так, не покупкой ли невинности Светки (купле-продаже фактически подвергаются честь, совесть) является звонок кавказцев с предложением денег за то, чтобы забрали заявление из милиции? В этом же ряду подкуп следователя за освобождение Эльдара из-под стражи. И эта мысль о подмене человеческих отношений товарными углубляется в тексте. Автор показывает, что товаром становятся и традиционные нравственные ценности. «Пожалуют к нам гости, мы рады. Приедут, придут — уходите, старики, на два часа. А то на всюю ночь. Денег 20 Макарова А.О. Смысл заглавия и нравственная проблематика повести В.Г. Распутина... дадут... уходим. Только скажем: ключик оставьте у дежурной, внизу» [4. С. 23], — признается старик, закрывая глаза на все, только бы заработать. Распутин, как и в прежних своих произведениях, обращается к социальнонравственным проблемам, заставляет читателей задуматься. Среди вопросов, волнующих писателя, — вопрос о самоидентификации. При этом автор, четко выражая свою позицию, не навязывает ее читателю. Критики упрекали автора повести «Дочь Ивана, мать Ивана» в том, что он изобразил насильником Светки кавказца, увидев в этом проявление националистической позиции писателя. Думается, это поверхностное толкование проблемы, с которой в свое время (после публикации рассказа «Ловля пескарей в Грузии», романа «Печальный детектив») сталкивался и В.П. Астафьев. Для реалиста Распутина установка на достоверность остается важным творческим принципом, поэтому в повести при изображении действительности он идет от реального факта. Однако неверно утверждать, что во всех бедах он винит людей другой национальности, так как в повести не только они показываются с негативной стороны, но и русские: подруга Светки Лида, которая не хочет помочь ее найти; старик, устраивающий в своей квартире притон; власть, которой безразличен человек с его проблемами. И не случайно автор касается национального вопроса, поскольку ему важно напомнить читателю о корнях, предупредить о том, что забвение собственных традиций, утрата родной культуры и языка (через заимствование из других культур) ведут к разрушению нации. Отказываясь от своей истории, человек уподобляется Ивану, родства не помнящему. Как бы ни разнились оценки повести в критике, авторы рецензий совпали в том, что мужчины у Распутина, как правило, слабые и нерешительные. И здесь возникает ряд вопросов: возможно, автору — при всем его мастерстве — не удаются образы сильных мужчин? Или же он считает, что настоящие мужчины выродились, и по традиции продолжает живописать сильные женские характеры? Думается, ответы на эти вопросы не сводятся к гендерной плоскости, и дело не в том, что мужчины «какую-то штуковину в себе обронили... А без нее... то ли трусость, то ли безразличие, то ли жилы надорвали, то ли трын-трава» [4. С. 120]. Вялость, безынициативность, инертность — это общее состояние большей части общества. Один из ответов на поставленные вопросы содержится в самой повести: «...В детях, может, и есть половина отца, да только малая она, эта половина, без вынашиванья и без того вечного, неизносного присутствия в своем чреве, которое чувствует мать. И, рожая дитя свое, превращающееся затем во взрослого человека, не все она в родах и корчах выносит наружу: впитавшееся в стенки то же самое дитя остается в ней навсегда» [4. С. 1]. Именно через связь с матерью осуществляется преемственность поколений, женщина является Мировой Душой (В. Соловьев), совестью и мерилом того, насколько общество здорово или больно. В женщине, по Распутину, важен нравственный стержень, ей необходимы твердые убеждения, внутренняя сила, иначе, что она сможет передать своим детям, что сможет в них вложить, с чем отпустит в самостоятельную жизнь? О силе настоящей женщины говорит нам автор словами своего героя Демина: «Что может баба, мужику 21 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 ни в жисть не смочь» [4. С. 117]. В этих словах нет укора мужчинам, а есть восхищение настоящей женщиной, загадкой ее души и духовной силой. Именно на примере женской судьбы Распутин показывает, насколько остро стоят сегодня социально-психологические вопросы. В повести перед читателем проходит калейдоскоп женских образов, они различаются по своему значению и смысловой наполненности. Автор не идеализирует женщину вообще, он раскрывает разные типы: воспитатель детского сада Сормовская, которая ненавидит мужчин; Виктория Хлыстова — мужиковатая, бесстрашная и громкая баба, работающая на грузовике; подруга Светки Лида и ее мать, выпивающая, «вялая и невыразительная женщина... подавленная чем-то давно и безысходно» [4. С. 7]; Евстолия Борисовна, мать Анатолия, женщина, вроде, старой закалки, но она не в силах противостоять современной жизни, все свое время проводит у телевизора, перед которым ее и настигает смерть; Дуся — племянница Тамары Ивановны, непонятная, квелая, «на два лица»; Егорьевна, «боевая подруга» Демина, наслаждающаяся современной жизнью, не скрывает, что в двух разводах виновата сама, да и с Деминым они живут «гостевым браком». Женские истории в повести — это отражение тех перемен, что переживает современное общество. Позиция автора традиционна: «Родилась девочкой — значит должна была, в свою очередь, рожать, обихаживать и воспитывать детей, натаскивать их на добро» [4. С. 13]. В то же время, он не поучает и не осуждает, а лишь фиксирует происходящие перемены: современная женщина все более отходит от обязанностей хозяйки, жены и матери, предначертанных ей самой природой. Образ Светки не вызывает у читателя положительных эмоций. Да и автор называет ее не Светой, не Светланой, а пренебрежительно — Светкой, что чрезвычайно важно для понимания авторского отношения к героине (стоит вспомнить Настену из повести «Живи и помни», в форме имени которой уже закреплено авторское отношение к героине). Имя в распутинской поэтике особо значимо и несет на себе дополнительную смысловую нагрузку. Светка какая-то «затаенная», без цели в жизни, без духовно-нравственных ориентиров. Однако автору важно показать ее развитие, раскрыть настоящее в соотношении с прошлым: «Светка росла слезливой, мягкой, как воск, любила приласкаться... была чистюлей и аккуратисткой» [4. С. 49—50]. По сути, она была как пластилин, из которого можно было вылепить все, что угодно, поэтому Тамара Ивановна и переживает за дочь. Она своим женским нутром чувствует необходимость направить ее, помочь понять главное в жизни. Возможно, ей бы это и удалось, если бы не произошедшая ситуация, которая сломала Светку, «в отличие от матери крепкого орешка из дочери не вышло» [4. С. 150]. И ничьей вины в том нет, что «когда верх берет вырвавшаяся наружу грубая сила, она устанавливает свои законы, неизмеримо более жестокие и беспощадные, нежели те, которые могут применяться к ней» [4. С. 151]. Распутин психологически точно воссоздает момент, как происходит слом внутри героини, как борется что-то внутри нее, как зарождается новый, совершенно другой, человек. Главная героиня повести, которую автор называет уважительно, с достоинством — Тамара Ивановна, продолжает линию распутинских «старух» — Анны из «Последнего срока», Дарьи из «Прощания с Матерой». Она волевая и реши22 Макарова А.О. Смысл заглавия и нравственная проблематика повести В.Г. Распутина... тельная, рассудительная и здравомыслящая. Распутин подробно описывает, как и в каких условиях формировались ее характер, твердая жизненная позиция и принципиальность. Тамару Ивановну уважают, к ней прислушиваются не только члены ее семьи, но и друзья. Она делает все, что в ее силах, чтобы вырастить детей думающими, не пустыми. Она словно приглядывается к новой жизни, но не отступает от своих убеждений, не может мириться с унижением, не хочет подстраиваться под обстоятельства, не идет на сделку с совестью. Важный момент в раскрытии образа героини — это ее месть насильнику дочери. В ней в это время не столько пробуждается инстинкт защиты своего потомства, как в матери, сколько желание восстановить попранную справедливость. Тамара Ивановна решается на убийство только после того, как понимает, что справедливости не будет, насильник уйдет от ответа и ее личная боль, удвоенная пропущенной через себя болью Светки, ничего ни для кого не значат. Сам факт убийства женщиной, матерью, насильника ее дочери позволяет автору показать, насколько разложилось общество, если героиня не в состоянии аффекта, а твердо взвесив все «за» и «против», берет в руки оружие и идет убивать. Писатель тонко раскрывает психологию героини, рисует личность самодостаточную и твердую, духовно сильную, которую не сломило даже пребывание в тюрьме (и там ее уважали за принципиальность, справедливость и стойкость характера). Автор акцентирует внимание на том, что совесть и справедливость для Тамары Ивановны не абстрактные понятия, а вполне определенные и значимые. «Теперь мне каторга шесть лет, а если бы насильник ушел безнаказанным, — твердо подчеркнула она, — для меня бы и воля на всю жизнь сделалась каторгой... Она еще не знала или не хотела говорить, что не миновать ей этой пожизненной каторги под спросом совести...» [4. С. 179]. Мужские образы, способствующие раскрытию образа главной героини, это образы ее отца и сына — Ивана Савельевича и Ивана, которые воплощают идею преемственности поколений. В первую очередь на это указывает заглавие повести. В.Г. Распутин при этом использует мастерский прием: он дает название не по имени главной героини, а определяет ее через родственные связи — дочь Ивана и мать Ивана, подчеркивая тем самым прочность и устойчивость мира героини. Она через имя связана со своим родом и со своим народом (имя Иван издавна являлось самым распространенным на Руси). Эта преемственная связь обеспечивает также единство прошлого, настоящего и будущего, вопреки хаосу и разрушению вокруг. Имена героев наполняются в контексте произведения особым смыслом: Иван (устар. Иоанн) означает «милость Божья», Тамара — «пальма, смоковница» (тутовое дерево, имеет твердую древесину). Значение имен реализуется и в характерах героев, особенно у Тамары Ивановны: у нее действительно твердый характер. Имя сына, названного в честь деда Иваном в продолжение рода, соответствует своему значению — «милость Божья». Утроенное в трех поколениях «Иван» (Иван Савельевич — Тамара Ивановна — Иван) воспринимается как знак неразрывного целого, символ единства рода, неразрывной и вечной преемственной связи. Иван Савельевич умел по хозяйству 23 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 все, «сын такого же многорукого отца, он перенял от него умелость и сметку с той же наследственной легкостью, как черты лица» [4. С. 28]. Отец передает Ивану Савельевичу свой опыт и жизненную мудрость, тот в свою очередь передает все это своим детям, как сыновьям, так и Тамаре («Отец без скидки учил свою Томку тому же, что давал сыновьям» [4. С. 28]). Нравственный стержень и самодостаточность Тамары Ивановны крепятся преемственной связью с предшествующими поколениями не только по отцовской, но и по материнской линии: «Ты знаешь, Степа (мать Тамары Ивановны — А.М.)... Томка у нас в тебя. У нее будет сильный характер, на ней не поездишь. Характер у Тамары Ивановны и верно был материнский, но как бы обработанный отцовскими инструментами, всякими там крошечными напильниками, наждачными шкурками, лобзиками...» [4. С. 29]. Иван наследует твердый характер матери и ее твердые убеждения, «какая-то прочная сердцевина, окрепшая в кость, чувствовалась в нем, и на нее, как на кокон, накручивается все остальное жизненное крепление. Понятно, что это крепление ложилось пока слабо... но оно было на месте, на котором и надлежало ему быть. Это главное» [4. С. 54—55]. В этих словах содержится ключ к названию повести — именно Тамара Ивановна являет собой «сердцевину», необходимое «звено» в цепи рода, что соответствует в целом философии писателя. Иван — продолжатель своего рода. Не случайно повествование о нем заканчивается тем, что Иван решается уехать строить церковь в село, недалеко от которого находится родная деревня его деда и матери. Таким образом, он возвращается на родную землю, к своим истокам. В этом поступке героя заключается еще одно объяснение смысла заглавия повести и ее итог — прочность и спасительность преемственных связей. Финал произведения не оставляет надежды на возрождение духовности, истинных ценностей, гармоничности бытия современного человека. Главную мысль произведения автор выражает словами Демина: «У меня цель — человеком остаться» [4. С. 191]. И раскрывает ее на судьбе главной героини. Обращение к «болевым точкам» (В.П. Астафьев) современности, глубокий смысл повести и целостность воплощения замысла в ней позволили автору признаться: «Получилась очень приличная книжка, этой книжкой я дорожу. Может быть, лучшей у меня уже и не будет» [6. С. 1]. ЛИТЕРАТУРА [1] Бондаренко В. Долюшка женская (О новой повести Валентина Распутина) // День литературы. — 2003. — № 10. — С. 10. [2] Быков Д. Снасильничали / Д. Быков // Огонек [электронный ресурс]. — 2003. — URL: http://www.ogoniok.com/archive/2003/4823/44-52-54/. — Дата доступа: 28.10.2012. [3] Кокшенева К.А. О повести Валентина Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана» и теме зла в современной литературе. — URL: http//portal-slovo.ru/philology/37275.php. — Дата доступа: 01.11.2012 [4] Распутин В.Г. Дочь Ивана, мать Ивана. — М.: Молодая гвардия, 2004. 24 Макарова А.О. Смысл заглавия и нравственная проблематика повести В.Г. Распутина... [5] Распутин В.Г. Женский разговор // В.Г. Распутин Уроки французского. Избранная проза и публицистика. — М.: Жизнь и мысль, 2004. [6] Распутин В.Г. Задача писателя — помочь человеку, сделать его добрее // Красноярский рабочий. — 2004. — 13 июля. — С. 1—2. [7] Распутин В.Г. Очистить Россию за 15 лет // Труд. — 2007. — № 42. — С. 8—9. LITERATURA [1] Bondarenko V. Doljyshka zhenskaja (O novoj povesti Valentina Rasputina) / V. Bondarenko // Den’ literatyru. — 2003. — № 10. — S. 10. [2] Bukov D. Snasil’nichali / D. Bukov // Ogonjok [elektronnuj resyrs]. — 2003. — URL: http://www.ogoniok.com/archive/2003/4823/44-52-54/. — Data dostupa: 28.10.2012. [3] Koksheneva K.A. O povesti Valentina Raspytina «Doch’ Ivana, mat’ Ivana» i teme zla v sovremennoj literatyre. — URL: http//portal-slovo.ru/philology/37275.php. — Data dostupa: 01.11.2012. [4] Rasputin V.G. Doch’ Ivana, mat’ Ivana. — M.: Molodaja gvardija, 2004. [5] Rasputin V.G. Zhenskij razgovor // V.G. Rasputin. Yroki frantsyzskogo. Izbrannaja proza i pyblitsistika. — M.: Zhizn’ i musl’, 2004. [6] Rasputin V.G. Zadacha pisatelja — pomoch’ cheloveky, sdelat’ jego dobree // Krasnojarskij rabochij. — 2004. — 13 ijylja. — S. 1—2. [7] Rasputin V.G. Ochistit’ Rossijy za 15 let // Tryd. — 2007. — № 42. — S. 8—9. TITLE MEANING AND MORAL ISSUE OF THE STORY «IVAN’S DAUGTHER, IVAN’S MOTHER» BY V.G. RASPUTIN A.V. Makarova ГБОУ ВПО «Московский городской педагогический университет» 2-й Сельскохозяйственный проезд, 4, Москва, Россия, 129226 In the article analyses last V.G. Rasputin’s story «Ivan’s daugther, Ivan’s mother». Also reveals meaning of the title and moral issue are considered through feminine images. The main author’s position and main philosophical thought are determined. Key words: title, moral issue, feminine images, name meaning, idea of succession. «ЭПОПЕЯ ЗЛА» В РОМАНЕ ЖАНА РУО «ПОЛЯ ЧЕСТИ» Ю.А.Косова Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 Статья знакомит с творчеством современного французского писателя Жана Руо, лауреата Гонкуровской премии 1990 г. В ней рассматривается репрезентация темы войны в романе «Поля чести» на основе новых подходов к памяти и истории, к реальности и языку. Ключевые слова: Ж. Руо, Первая мировая война, ренарративизация, анаморфоз, аллюзия, метафора, ирония, Апокалипсис. Имя Жана Руо впервые возникло на французском литературном горизонте в 1990 г. Тридцатисемилетний продавец газет проснулся знаменитым после публикации первого романа «Поля чести» в издательстве «Минюи», открывшем под руководством Жерома Лендона в 1940-е и 1950-е гг. С. Беккета, М. Бютора, А. РобГрийе, а в 1980-е гг. — новое поколение писателей — Ж. Эшноза, Ж.-Ф. Туссена, Э. Шевийяра, К. Остера. В том же году начинающий автор был удостоен Гонкуровской премии. Его первый роман получил признание читательской публики и восторженные отзывы критики. «Поля чести» называли одним из самых неожиданных и удивительных открытий десятилетия. В последующие годы писатель создал еще четыре романа, которые вместе с первым образуют пенталогию, рассказывающую историю его семьи на протяжении XX в. В настоящее время Ж. Руо является автором более двадцати книг, переведенных на разные языки. Его творчество изучается в многочисленных статьях и монографиях, изданных в Европе, становится темой обсуждения на французских и международных коллоквиумах и конференциях. Однако в России имя этого французского писателя почти неизвестно как в читательских, так и в литературоведческих кругах. Несмотря на богатую и многообразную писательскую деятельность после 1990 г., роман «Поля чести» остается основополагающим для творчества Ж. Руо. В одном из интервью писатель подчеркнул, что это произведение является генезисом его творчества, «книгой, в которой я учился рассказывать» и пытался «обосновать собственную манеру письма» [5. С. 222]. В «Полях чести» определились основные темы, нарративные конфигурации и стилистические подходы, которые будут развиваться в дальнейшем творчестве. Для Ж. Руо, как и для всего поколения французских писателей конца XX в., характерно возвращение к «ренарративизации», но с учетом новых подходов к реальности, психологии, истории, памяти, языку, сформированных идеями Ж. Лакана, М. Фуко, Р. Барта, Ж. Деррида. В концепции истории и памяти у Ж. Руо лежит лакановская идея «следа». История рассматривается как чтение знаков, материальных «следов» времени. Идея утраты идентичности, достоверности памяти определяет историю семьи 26 Косова Ю.А. «Эпопея зла» в романе Жана Руо «Поля чести» скромных провинциалов из департамента Нижняя Луара как «необратимое прошлое». Время в романе фрагментарное: происходит смешение эпох и поколений, нет хронологической последовательности в описании событий. Повествование управляется «серийным законом череды смертей», которые обрушиваются на семью рассказчика с началом Первой мировой войны. Исследователь творчества Ж. Руо Сильви Дюка считает, что успех первой книги писателя объясняется тем, что «из семейного романа, составленного из личных воспоминаний скромного скриптора, из рассказа о частных драмах обычной семьи возникает национальная трагедия 1914—1918 годов...» [3. С. 115]. По ее мнению, Ж. Руо удалось «по ходу повествования, принимающего, на первый взгляд, форму непринужденного разговора, рассказать о войне во всем ее невыразимом ужасе» [3. С. 115]. В основе построения художественного пространства «Полей чести» лежит изобразительный принцип «анаморфоз», характерный для искусства маньеризма и барокко и еще ранее встречающийся у нидерландских живописцев Среднего Возрождения. Согласно этому принципу, конструкция создается таким образом, что в результате оптического смещения некая форма, недоступная поначалу для восприятия как таковая, складывается в легко прочитываемый образ. Это оптический ребус, разгадать который можно, только разглядывая с определенного ракурса. Наиболее известным примером использования анаморфоза является картина Гольбейна «Послы», где на переднем плане из брошенного листа бумаги проявляется форма черепа, придающая произведению гротескно-трагическую тональность. У Ж. Руо термин «анаморфоз» встречается на первых страницах романа в описании дождей в Нижней Луаре и дает ключ к прочтению произведения: «Те, кто носит очки, машинально протирают стекла по двадцать раз в день, привыкают двигаться в созвездии капелек, которые преломляют и дробят пейзаж, гигантский анаморфоз, посреди которого сложно обрести ориентиры...» [4. С. 16]. Описание послевоенной жизни усеяно знаками смерти. Самая, казалось бы, незначительная деталь при другом рассмотрении содержит в себе ее семя. Тень войны продолжает омрачать мирные будни, материализуясь в самых неожиданных предметах, людях и событиях. Одним из наиболее четких проявлений текстового анаморфоза является комическое описание разваливающейся малолитражки деда, ласково прозванной «Ушибочка», которая представлена в виде черепа: «Ситроен 2CV — это черепная коробка примитивного типа с глазными отверстиями ветрового стекла и назальным отверстием радиатора, с надбровными выступами солнцезащитного козырька, с выпадающей челюстью мотора, с легкой теменной выпуклостью крыши; здесь есть все, даже мозжечковый бугорок багажника» [4. С. 34]. Мотив черепа и человеческих останков встречается в романе еще три раза, например, в совершенно нейтральном на первый взгляд описании обстановки в доме семьи Руо. После смерти отца могильщик Жюльен приносит его жене «эксгумированный» [4. С. 85] золотой зубной протез бабушки Алины. По принципу си27 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 некдохи он воплощает весь череп. «Шокирующая» [4. С. 94] находка занимает свое место на буфете среди самых привычных вещей. Описание буфета, заваленного всякой мелочью — винтиками, шурупами, тюбиками с клеем, карандашами, булавками и т.д., — подготавливает «воцарение» [4. С. 95] челюсти, создает современную рамку для натюрморта «ванитас», стиль которого в XVI и XVII вв. передавал идею быстротечности жизни, тщетности удовольствий и неизбежности смерти. Присутствие этого необычного предмета в доме является напоминанием о триумфе смерти. С появлением челюсти, вымещающей все другие предметы, на буфете начинается настоящая «война вещей». Она суггестивно отсылает к жестокими атакам Первой мировой войны. Маленькие предметы сравниваются с «неоперившимися птенцами, безжалостно выброшенными этой кукушкой-паразиткой» [4. С. 94], и ассоциируются с необученными новобранцами Первой мировой войны, беспощадно «катапультируемыми в людской ад» [4. С. 164] Францией — матерью, которая обрекает их на верную гибель. Однако рутина повседневности заслоняет трагические знаки человеческого существования, которые начинают восприниматься как самые обыденные вещи. С переключением взгляда зубной протез, который семья решает использовать в качестве пресс-папье, приобретает трагикомическое воплощение: «Вскоре мы не обращали на нее внимания. Лишь беспокойный взгляд гостя говорил нам о ее неуместности. И затем у нее обнаружилась функция пресс-папье. Письма, срочные счета ожидали своего часа, положенные на видное место под эту мощную золотую челюсть. Мы ели рядом, и ее присутствие нас ничуть не тревожило и не волновало» [4. С. 94]. Из картин частной жизни семьи после Второй мировой войны, переданных Ж. Руо с этнографической точностью, в конце второй главы по анафорическому принципу возникает военный апокалипсис Первой мировой войны. Сцена газовой атаки является кульминацией романа, в которой трагедия страны сливается с драмой одной семьи, не прекращающей терять, начиная с этого ключевого события XX в., одного за другим своих представителей В воспроизведении войны 1914—1918 гг. Ж. Руо продолжает традиции Л.-Ф. Селина, М. Турнье и К. Симона. В романе «Поля чести» нет изображения сражений, жизни в траншеях и блестящих боевых побед. В нем нет ложного патриотизма и официальной истории. Игра омонимами в заглавии романа способствует десакрализации и обличению официальной версии событий Первой мировой войны и придает ему ироническую тональность. Во французском языке выражение «поля чести» (les champs d’honneur) совпадает по звучанию с выражением «прославляющие песни» (les chants d’honneur), которыми чествуют национальных героев. Однако у Ж. Руо война из «полей чести» (champs d’honneur) превращается в «поля ужасов» (champs d’horreur). Французские слова «честь» и «ужас» близки по звучанию и различаются одной буквой. Именно слово «ужас» автор использует несколько раз в повествовании о военной эпопее, и его никак нельзя спутать с возвышенным и благородным словом «честь». Солдаты бредут «дорогами ужаса» [4. С. 161], они предательски заброшены в «очаг ужаса» [4. С. 168], 28 Косова Ю.А. «Эпопея зла» в романе Жана Руо «Поля чести» они являются участниками «театра ужаса» [4. С. 161]. На страницах, посвященных войне, автор создает картину страданий, поражения и гибели. Однако словосочетание «поля чести» все же появляется в романе один раз в названии молитвенных формуляров, продаваемых после войны в приходе Коммерси. В эти карточки нужно было вписать имя солдата, погибшего на полях сражений, чтобы молиться за спасение его души. Это материальное свидетельство истории становится для Ж. Руо поводом для обличения ложного сострадания Французской Республики по отношению к своим павшим сыновьям. На красочном листке, испещренном патриотическими заголовками, восхваляющими жертву солдат, так мало свободного места, что можно вписать только имя. Поэтому тетя Мари вынуждена указать место и время гибели своего любимого брата на полях: «...И добавляет на полях, так как есть место только для имени, и оно должно быть кратким (это формуляр для пехотинцев, для мелкой сошки, низших чинов, для тех, кто покоится под военными мемориалами, созданными по подобию снятия с креста, на которых колонны имен раздавлены некой республиканской идеей спасения): «В возрасте 21 года, раненый в Бельгии, умерший в Туре 26 мая 1916 года» [4. С. 163]. Жан Руо — мастер создания гнетущей и удушающей атмосферы ужаса и гибельной обреченности, царивших на полях сражений Первой мировой войны. Этот эффект достигается путем бесконечного повторения картин мученической смерти солдат, телесных страданий, с одной стороны, и через выявление их абсолютной пассивности и беспомощности в противодействии злу, с другой стороны. Непрекращающиеся артиллерийские обстрелы обрекают пехотинцев на почти полную неподвижность, превращая их в живых мертвецов, которые даже не могут «пошевелить ухом» и «протянуть руку, чтобы взять фляжку» [4. С. 168]. Возникает страшная картина: рядовые, укрывшиеся в окопах, заранее закопаны в землю и приговорены к ожиданию неизбежной смерти в уже готовой могиле. У них нет надежды на спасение. Автор пишет, что они абсолютно «уверены в том, что мир до конца будет только этим очагом ужаса» [4. С. 168]. Используя прием эллипса и синтаксического параллелизма, Ж. Руо удалось всего лишь в двух предложениях резюмировать суть совершающейся на поле боя зловещей метаморфозы. Он демонстрирует быстрое и неизбежное превращение обреченных на бездействие солдат в непохороненные трупы. «Окопавшиеся в земле несчастные» в начале следующего предложения становятся «брошенными трупами», которые «увязали постепенно в глину, соскальзывали в глубину воронки, погребенные под земляной стеной» [4. С. 168]. Через синтаксическое построение текста писатель показывает превращение солдат в пушечное мясо и в простых статистов дьявольского спектакля. Для того, чтобы донести до читателя зловещий и полный трагических предзнаменований характер Первой мировой войны, Ж. Руо придает газовой атаке форму дьявольской кухни, на которой людей угощают смертельным «коктейлем из хлора» [4. С. 153], «ужасной микстурой» [4. С. 156]. Но этим обманом не ограничивается пир: его участники из гостей постепенно превращаются в пищу для хозяина мистерии. Для обозначения пехотинцев писатель употребляет метафоры 29 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 из животного мира, связанные с охотой: «олени, запутавшиеся в своих рогах» [4. С. 154]; «синие скворцы, подвешенные в сетке для ловли птиц» [4. С. 158]. Одна из основных характеристик войны у Ж. Руо проявляется в сравнение ее с охотой, где в роли дичи выступают люди. Сарказм сквозит в словах автора, когда он пишет, что итоги войны оцениваются «по количеству забитого скота на скотобойнях» [4. С. 154]. Люди теряют значимость как чувствующие и мыслящие существа, сводясь к бесформенной человеческой массе. Трупы солдат изображаются также как «черные, обуглившиеся пеньки, торчащие, как воспоминание о свежей рощице» [4. С. 158]. Аллюзии со средневековым мифом о «садах Вергилия», символом земного рая, отсылают к видениям дантовского ада. Мрачная и зловещая тональность в изображении войны порождает ассоциации не только с «адом» великого итальянца, но и с иллюстрациями из «Откровения св. Апостола Иоанна Богослова». Интертекстуальная перекличка устанавливает тонкие параллели между образами апокалипсиса и реалиями войны, переданными с натуральной достоверностью: огонь, дым, удушающий газ, грохот, изрезанное вспышками, словно молниями, небо, сотрясающаяся под взрывами земля, превращенная в болото из крови и грязи, крики агонизирующих солдат. Покинутое птицами «грохочущее, окровавленное огненными параболами небо» [4. С. 158] вместе с метафорой «обуглившиеся пеньки» рождает ассоциации со следующими строчками из Апокалипсиса о гибели части растений, животных и людей: «Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть деревьев сгорела, и вся трава зеленая сгорела» [1. Гл. 8. С. 683]. Персонифицированный образ смерти, которая на поле боя «собирает» [4. С. 156] трупы солдат, в то время как «старые рецепты войны, интенсивные бомбардировки, косят выживших» [4. С. 157], суггестивно воплощает метафору из Апокалипсиса — «жатва на земле созрела» [1. Гл. 14. С. 695]. Это соответствие проявляется через игру лексических значений слов: champs — «поле боя» и «сельскохозяйственное поле»; faucher — «скашивать рожь и т.д.» и «скосить, убить человека»; ramasser — «собирать плоды» и «поднимать с земли». В романе есть даже место для мистического молчания, апокалиптического «безмолвия на небе как бы на полчаса» [1. Гл. 8. С. 682], которым выражается значительность приближающихся событий, предваряющих в Священной книге конец света. У Ж. Руо в установившейся после газовой атаки тишине ветер разносит предсмертные крики умирающих в жестоких мучениях солдат и «запечатлевает их как пророческие призывы на телах живых» [4. С. 159]. Возникающие ассоциации с Христом, накладывающим печати на сто сорок четыре тысячи спасенных, звучат как грозное предупреждение о грядущих катастрофах. Игра культурными кодами, диалог различных текстов, суггестия, аллюзия, ассоциации, отбор лексики, концентрация стилистических приемов рождают в романе «Поля чести» новую модель военной эпопеи — «эпопеи зла». 30 Косова Ю.А. «Эпопея зла» в романе Жана Руо «Поля чести» ЛИТЕРАТУРА [1] Откровение св. Апостола Иоанна Богослова // Новый Завет. — Клин: Христианская жизнь, 2010. [2] Цивьян Т.В. Вергилианский миф в Средневековье // Язык: тема и вариации. Избранное. Кн. II. — М.: Наука, 2008. [3] Ducas — Spaes S. La Première Guerre Mondiale: «Les Champs d’ honneur», de Jean Rouaud // L’Ecole des Lettres. — Editions De L’école, 1995. — № 14. — P. 115—128. [4] Jean Rouaud Les Champs d’honneur. — Paris: Minuit, 2007. [5] «L’homme nouveau»: Entretien avec Jean Rouaud // Lire Rouaud. — Lyon: Presses universitaires de Lyon, 2010. — P. 219—233. LITERATURA [1] Otkrovenie sv. Apostola Ioanna Bogoslova // Novyi Zavet. — Klin: Hristianskaya jizn, 2010. [2] Tsivyan T.V. Vergilianskiy mif o srednevekovye // Yazyk; tema b variatsii. Izbrannoye. Kn. II. — M.: Nauka, 2008. — C. 65—68. “EPOPEE OF EVIL” IN JEAN RUO’S NOVEL “FIELDS OF HONOUR” U.A. Kosova Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 The article introduces works of the modern French writer Jean Ruo, a laureate of the Goncourt prize in 1990. The article deals with representation of the war theme in the novel “Fields of honour” on basis of new approaches towards remembrance and history, reality and language. Key words: J. Ruo, the First World War, renarrativisation, anamorphosis, allusion, metaphor, irony, Apocalypse. МИР ДЕТСТВА И ЕГО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ В РОМАНЕ З. ПРИЛЕПИНА «ПАТОЛОГИИ» Е.В. Гусева Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье рассмотрено художественное воплощение мира детства в произведении З. Прилепина «Патологии». Мотив детства, детские образы являются важнейшими для всего творчества писателя, в частности, большое внимание им уделено в дебютном романе автора о военных действиях в Чечне. Здесь мир детства с его радостным ощущением приятия людей и событий оказывается противопоставленным миру войны с ее болью, страхом, отчаянием. Прошедшее становится своего рода оппозицией к настоящему, жизнь вступает в борьбу со смертью, а сила памяти воскрешает полузабытые события и образы. Непреходящая значимость периода детства в жизни любого человека подчеркнута автором тем, что каждый из его центральных персонажей хранит в себе воспоминания о первых годах своей жизни, обладает теми или иными детскими чертами. Помимо конкретных воплощений, детство в творчестве писателя может выступать еще и в качестве символа, имеющего обобщенное, философское значение, являющегося синонимом будущего, знаком воскресения, как, например, в открывающей роман «Патологии» сцене спасения главным героем своего приемного сына от гибели. Ключевые слова: Захар Прилепин, «Патологии», детство, детские образы, мотив детства, образ ребенка. Мотив детства — один из важнейших для творчества Захара Прилепина. Уже в дебютном романе автора «Патологии», с которого начался путь писателя в большую литературу, миру детства уделено существенное внимание. Несмотря на то, что главная тема «Патологий» — война — не только в прямом значении этого слова, но и в переносном, принимающая формы борьбы человека с самим собой, с обстоятельствами, важным в понимании идейного мира произведения оказывается и детская тематика, заявленная в мотиве детства и многочисленных детских образах: «Собственно, в „Патологиях“ война занимает едва ли половину объема, уступая место детству, любви. Главное, что меня интересовало — показать современного человека в кризисном положении» [1]. Роман открывается своеобразной лиро-трагической экспозицией. Вернувшись живым из своего круга военного ада, главный герой книги Егор Ташевский усыновляет трехлетнего детдомовского мальчишку. Описание нежных взаимоотношений ребенка и взрослого, трогательного взгляда малыша на мир автор оттеняет сначала мрачными предчувствиями вчерашнего бойца спецназа, постоянно боящегося за приемного сына и сомневающегося даже «в том, что цветочные горшки не падают с балконов, а дворняги не кидаются на людей» [2. С. 6], а затем прерывает страшной аварией — материализацией страшных предощущений центрального персонажа. Маршрутка, в которой едут герои улицами Святого Спаса, падает с моста в реку. Вода в рассматриваемом произведении З. Прилепина нередко становится знаком приближающейся гибели, предваряя чью-либо смерть (1), одновременно она 32 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» может являться синонимом спасения, новой жизни. Вода — это не только вещество, но и особое состояние, момент перехода, который кому-то суждено пройти, а кому-то нет. Неслучайно и автомобильную аварию предваряет полусловесныйполумысленный разговор персонажей, взрослого и ребенка, связанный с водой: «Когда она (вода) утечет?» — спрашивает мальчик. «Когда она утечет, мы умрем», — думаю я и еще не боясь напугать его, произношу свою мысль вслух» [2. С. 5]. Двойственный взгляд автора на водное начало, демонстрируемый им на протяжении всего романа, соответствует и мифологическим представлениям о жидком веществе. Вода — одна из фундаментальных стихий мироздания, в мифологиях разных стран мира предстающая носительницей различных, порой противоположных функций. С одной стороны, вода — это среда всеобщего зачатия и порождения; исходное состояние всего сущего, из которого зарождается мир. С другой стороны, водная бездна или олицетворяющее эту бездну чудище (Апоп, Ермунганд, водяной и т.д.) — это и воплощение опасности, метафора смерти. Чрево водного чудовища воспринимается как аналогия преисподней, выход же из чрева подобен воскресению, как в библейской притче об Ионе. «Соединение в мифологии воды мотивов рождения и плодородия с мотивами смерти находит отражение во встречающемся во многих мифологиях различении живой и мертвой воды, животворящей небесной воды и нижней, земной соленой воды, непригодной ни для питья, ни для орошения...» [3. С. 240]. В начале прилепинского романа вода тоже играет амбивалентную роль — губящего и дарующего жизнь начала. В реку падает маршрутное такси, навсегда повергая в водную муть своих пассажиров. Однако Егору с мальчиком ценой невероятных, почти нечеловеческих усилий удается спастись. «— Дайте ребенка! — попросила меня женщина в белом халате. Лодочник без усилия разжал мои руки. \ Всхлипывая, я следил за женщиной. Она заново творила жизнь ребенку» [2. С. 14]. В этом отрывке символично все: и вода как субстанция перехода, и лодочник — перевозчик душ мертвых, то ли египетский Уршанаби, то ли греческий Харон, и женщина, подобно матери дарующая жизнь, и ребенок, в мир приходящий. Сам Егор, спасая сына, тоже заново рождается после аварии, проходя своего рода инициацию: «Не помню, как я очутился на поверхности воды. Последние мгновения я двигался в полной тьме, и вокруг меня не было жидкости, но было — мясо, кровавое, теплое, сочащееся... Был слышен непрерывный крик роженицы» [2. С. 12]. Через сопоставление реки и материнского лона, дающего жизнь, еще более зримым, буквальным становится воскресение персонажа. Он вновь возвращается к земному существованию, но уже несколько другим человеком, осознающим непрочность собственного бытия. Он снова, как ребенок, приходит в мир. Эта сцена, на первый взгляд мало связанная с последующим развитием сюжета, на философском и психологическом уровнях соотносится с дальнейшим содержанием книги: 33 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 после опыта военных действий герой не может оставаться прежним, для него начинается новый отсчет времени. Итак, вода у З. Прилепина становится многозначным символом. Таким же символом — но из плоти и крови — предстает в романе и ребенок героя. Приемный малыш Ташевского — не только абстрактное обещание новой жизни в свете идей о детях как о продолжении рода, будущих обитателях земли, но и вполне конкретная, хотя и зыбкая надежда самого Егора на спасение в мире, где патологии стали нормой. Значимо как то, что именно сценой спасения ребенка открывается роман, так и то, что назван этот отрывок, предваряющий воспоминания персонажа о войне, послесловием. Композицию произведения, таким образом, можно назвать кольцевой: начавшись с постскриптума, роман заканчивается им же. Следуя ли за сюжетной нитью в соответствии с хронологией страниц, начав ли с первой главы и прочитав введение в конце, мы в любом случае вернемся к ключевому для романа образу ребенка, к теме возрождения, спасения через боль, новой жизни. Экспозиция романа оказывается своеобразным «зерном», из которого прорастает последующее содержание романа, в котором любовно-лирическая стихия жизни сталкивается со стихией подкарауливающей человека смерти. Детские образы произведения воплощены не только в маленьком сынишке героя, но и в целом ряде эпизодических персонажей произведения: ребятне из Святого Спаса — родного города Егора, чеченских мальчишках. Кроме того, детскими чертами обладают многие взрослые персонажи З. Прилепина. Сам Ташевский настолько часто сравнивается автором с ребенком, что это дало основания Н.С. Выговской в работе, посвященной типологии героев в современных романах о чеченской войне [4], назвать данного персонажа «ребенком-воином» [4. С. 105]. С ребенком героя сближает в первую очередь его богатое воображение, подетски яркое восприятие окружающего мира, в связи с чем текст романа наполняют неожиданные сравнения — визуализация образов, возникающих в сознании Егора. Борт (самолета) кажется ему похожим «на акулу, вертушка — на корову» [2. С. 16]; отметины выстрелов на домах напоминают сыпь от ветрянки; полуразрушенные пятиэтажки сравниваются с обломанными и раскрошившимися сухарями, а сами улицы кажутся декорациями: «улицы похожи на старые пыльные декорации» [2. C. 22]. Необычные сопоставления используются не только в описаниях внешнего мира, но и при анализе героем собственных внутренних ощущений. Перед военными действиями Ташевский смотрит на самого себя будто бы со стороны, отчетливо сознавая, что на несколько мгновений, тянущихся бесконечно долго, он утратил контроль над собой. Боязливо бегают глазные зрачки, дрожат руки, перестав слушаться его воли, а «язык лежит, как полудохлая лягва в иле» [2. С. 172]. В мыслях героя части тела оказываются соотнесенными с целостными объектами, что опять же напоминает детское восприятие мира, идущее от целого к частному: «Сейчас я осыплюсь, развалюсь на мелкие куски. И язык, как жаба, упрыгает в траву. И мозг свернется ежом и закатится в яму» [2. С. 181]. Также нередко во внутренних монологах Ташевского появляются предметы из детства: «Мешают гранаты... Они смешно валятся и пытаются укатиться, влаж34 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» но блестят боками, как игрушечные» [2. С. 31]; «Отходи, Гриша! — кричит Семеныч Язве. Дает еще одну очередь в дом и, ухватив, как куклу, Шею за ногу, тащит его на себя» [2. С. 222]; «...я курю, и вот во рту создается ощущение, будто пожевал ваты. И еще будто этой ватой обложили все внутренности головы — ярко-розовый мозг, мишуру артерий, — как елочные игрушки» [2. С. 170]. Пытаясь уйти от опасности, перестать ужасаться происходящему, герой наделяет страшащие его вещи и явления чертами предметов из своего детства: привычными, знакомыми, вызывающими радость узнавания, а не испуг. Наравне с прямыми, предметными отсылками к миру детства в романе встречаются и сопоставления внутреннего, психологического состояния главного героя с чувствами ребенка. Это могут быть испытываемые им счастье, страх, отчаяние или грусть; самый разнообразный спектр эмоций, который, впервые испытанный в детстве, затем воспроизводится во взрослом состоянии, рождая своего рода перекличку времен через схожие ощущения: «На переднее сиденье сажусь, честно сознаюсь, — не без удовольствия, это из детства, наверное» [2. С. 116]; «Ожидая отца, я часами смотрел в окно на облака. И у меня те же чувства были, что и сейчас» [2. С. 201] и т.п. В этих размышлениях герой из мира своего настоящего — войны — переходит в мир прошлого — детства. В целом, в произведении наблюдается тесная взаимосвязь этих двух миров. Они представлены не как две различные, непересекающиеся сферы, но как единое, целостное пространство, ведь в каждом взрослом жива память о детстве. Так, перед началом серьезных военных действий Ташевский обращается к интерпретации фразы «Завтра бой», которая невольно возвращает его в мир ребенка: «„Завтра бой“... Сколько сотен лет лежали так ребятишки на боку, слушая тяжелое уханье собственного сердца, помня о том, что завтра бой, — и в этих словах заключались все детские, беспорядочные, смешные воспоминания, старые хвостатые мягкие игрушки с висящими на длинных нитях, оторванными в забавах, конечностями, майские утра, лай собаки, родительские руки, блаженство дышать и думать» [2. С. 169]. Перед лицом опасности герой вспоминает самые важные мгновения своей жизни, воскрешает полузабытые ощущения и образы из детства. Обращение к детству видим и в финале романа, где автор описывает настроение немногочисленных выживших в спецоперациях бойцов. Физически находясь в Моздоке, где они ожидают самолета, военные душой возвращаются в свои ранние годы, глядя в небо «так долго и так внимательно, как никогда в жизни, наверное, не смотрели. Если только в детстве...» [2. С. 332]. Возвращение с войны — это огромное, почти давящее ощущение удивления перед жизнью, новое рождение и в то же время конец всего прежнего существования. Переживая мучительный процесс нового узнавания себя, бойцы ищут внутреннюю опору в ранних годах своей жизни, когда казались сами себе бессмертными, а их личности, только начавшие формироваться, были лишены всего наносного и внешнего. Таким образом, мир детства противостоит миру войны: в детских воспоминаниях скрываются от своего тягостного настоящего персонажи. 35 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Непосредственно с мотивом детства в романе связан и мотив сна как неосознанного и неизведанного пространства. «Территория» сновидений, состоящая из цветов и запахов — это еще один вариант ухода главного героя от пугающей действительности и еще одно сближение взрослого с ребенком, способным придумывать другие миры и, главное, верить в них: «Сны мне снились одни и те же. Сны состояли из запахов... Сны — сбывались» [2. С. 18]. Говоря о других сходствах Егора с ребенком, стоит отметить и некоторую долю инфантилизма в его характере. Главный герой З. Прилепина, по определению критика В. Пустовой, «солдат с сознанием „гражданского“, не подготовленного к войне человека» [5. С. 156] нередко признается самому себе в нежелании рисковать жизнью и проявлять инициативу, что роднит его с беззащитным ребенком, склонным к проявлению эгоцентризма, ищущим помощи и поддержки от других людей: «„Если расположиться полулежа, то сидящие с боков в случае чего прикроют меня“ — цинично думаю я» [2. С. 102]; «Мамочка! — зову я про себя женщину, которую не помню. — Куда мне спрятаться?!» [2. С. 131]. В один из первых дней в Грозном Егор размышляет: «Вот было бы забавно, если бы мы в этой школе прожили полный срок и никто б о нас не вспомнил» [2. С. 35], и в этих мыслях — затаенная надежда, детское желание забиться в угол от страшащего мира. Таким образом, в главном герое можно заметить немало детских черт, причем как положительных (непосредственность, живое воображение), так и тех, наличие которых во взрослом человеке имеет скорее негативную окраску (беззащитность, инфантилизм). Проявления детскости можно увидеть и во многих других персонажах книги. Неизжитое детское сквозит в радостно-задорном, оптимистично-светлом настроении бойцов, их упрямой вере в собственное бессмертие и в их же растерянности — испуге маленького человека перед войной, отсутствии привычки к военному быту, сменившему мирные будни. С шутками заселяются офицеры и солдаты в свой негостеприимный, с грязными коридорами и изуродованными кабинетами приют — школу, которой суждено стать домом для военных на все время командировки: «Моя кровать — у стены, я буду спать на втором ярусе. Люблю, чтоб было высоко. Подо мной, на койке снизу, расположился Саня Скворец. \ — Саня, ты знаешь, что Ташевский писается? — не преминул поинтересоваться у него Язва» [2. С. 27]. Весело поначалу проходят вылазки в город на задания: «„Займите позицию...“ — передразниваю я Куцего и ловлю себя на мысли, что меня все происходящее как-то забавляет, кажется веселым, неестественным. Вот, мол, война началась уже, а я еще жив. Значит, все замечательно! Все просто чудесно! Только руки дрожат...» [2. С. 89]. В периоды затиший — полумирной чеченской жизни — персонажи дурачатся словно школьники, пытаясь обмануть близящуюся смерть, смехом изживая в себе страх перед нерадостной перспективой возможной гибели. Детская привычка переименовывать вещи сказывается в прозвищах, которые сразу же получают бойцы: замкомвзвода Гриша Жариков за свой насмешливый 36 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» нрав прозван Язвой, Женю Кизякова сокращают до Кизи, Сашу Скворцова до Скворца, а несостоявшегося семинариста Сергея Федосеева называют Монахом. Шея, Черная метка, Плохиш, Конь... — у большинства бойцов и членов командующего состава появляются звонкие клички, способствующие созданию дружеской, непринужденной обстановки. В контексте детской темы романа «Патологии» примечательным кажется и то, что селятся молодые офицеры и солдаты именно в здании школы, что опять же вводит их в пространство детства. Школа — место первого постижения мира, обитель науки, которая должна была бы взращивая, расти, — оказывается разрушенной, искалеченной, погибшей... Вчерашние школьники воюют здесь со столь же юными чеченскими бойцами за чужие интересы и чины. Каждый из ребят по-своему решает для себя вопрос целесообразности боев, они по-разному смотрят на нерадостную перспективу получения ранений и гибели. Антагонистичные позиции продемонстрированы в диалогах Егора Ташевского и солдата из его взвода Сергея Федосеева. Сергей не принимает насилия ни в какой форме, ни при каком условии: «Убивать людей нельзя, — продолжает Монах... Это Божья заповедь: „не убий“. Спорить с Богом по крайней мере неумно. Соотношение разумов — как человек и муравей, если не инфузория» [2. С. 50]. Егор — бунтарь по натуре — делает акцент на том, что и гнев может быть праведным. Бороться за правое дело — долг каждого человека, значит, и убийство не всегда является грехом, и смерть в бою — не напрасная жертва. Самое страшное — не гибель, ведь все мы смертны, но осознание бессмысленности бытия. Поэтому так хочется наделить значением происходящее вокруг, как это делает Егор, даже если реальность полна жестокости и несправедливости. С другой стороны, Монах, поставив свою правду выше мнения окружающих и стараясь вести себя сообразно собственным канонам, а не внешним обстоятельствам, черпает внутреннюю силу в самом этом противостоянии миру. Отстаивая себя, он возвышается над окружающими, будто бы открыв истину, которой не знают остальные. Он не пьет, когда пьют все; не курит, когда все курят; с большим неудовольствием подчиняется приказам; а за свой безрадостный — в противовес всем окружающим — душевный настрой прозван «„потоскухой“ от слова „тоска“» [2. С. 49]. Вероятно, в мирной жизни двум героям, столь различным по складу характера и взглядам, никогда не удалось бы примириться. Но жестокие законы военного времени, опрокидывая все казавшиеся логичными доводы, уравнивают их позиции. Нахождение в ситуации постоянной опасности, когда каждый день может стать последним, сплачивает персонажей, а их идеологические споры теряют значимость перед лицом другого вечного «спора» — противоборства жизни и смерти. Полная противоположность Ташевского, Сергей Федосеев наделен большой силой духа, что не может не вызывать уважения. И, как это часто бывает присуще положительным героям З. Прилепина, он обладает целым рядом черт, сближающих его с ребенком. Помимо детской застенчивости и неприспособленности, которыми он отличается, речь идет еще и о внешнем сходстве, которое отмечает 37 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Егор: «Как хорошо он улыбается, морща лоб, как озадаченное дитя. Я и не замечал раньше» [2. С. 205]. Неоднократно в тексте романа сравнивается с ребенком и возлюбленная главного героя Даша. «По утрам Даша спала беспокойно, словно грудной ребенок перед кормлением» [2. С. 17]; «Какой же она ребенок, Господи...» [2. С. 27]; «Я стал называть ее Малышом. Так называл меня отец» [2. С. 266]. В сознании Ташевского Дарья — дитя, нуждающаяся в защите и опеке, что выражено даже на лексическом уровне текста: при описании героини используются преимущественно уменьшительно-ласкательные формы существительных и прилагательных: «Поджав под себя ножки, грудками на диване, Даша потягивалась, распластывая ладошки с белеющими от утреннего блаженства пальчиками. Совершенно голенькая. Какой же она ребенок, Господи, какая у меня девочка, сучка, лапа» [2. С. 27] и т.д. Приметы детства в романе, однако, присутствуют не только во множественных сопоставлениях взрослых с детьми. Они прежде всего населяют память героя, воссоздающую по страницам и эпизодам его недавнее прошлое. Воспоминания героя о событиях детских лет в произведении занимают едва ли не его третью часть. С первых же страниц и вплоть до финала в тексте встречаются многократные отсылки к детству: «Мне с детства был невыносим звук собственного сердца...» [2. С. 16]; «Мне в детстве всегда такие случаи представлялись: вот мы с отцом случайно окажемся в горящем доме, среди других людей... Все гибнут, а мы спасаемся» [2. С. 33]; «Откуда-то из детства помню об этом» [2. С. 282], «В детстве были очень просторные утра, почти бесконечные» [2. С. 290] и т.д. Ранние годы персонажа связаны с Россией, национальными корнями, родной землей. При этом в воспоминаниях Егора — не только описание его собственных детских лет, но и многочисленные образы детей Святого Спаса — непременная часть жизни, отразившаяся в памяти персонажа: «...Было не раннее сентябрьское утро, навстречу по тротуару шли алкоголики и молодые мамы с колясками...» [2. С. 316]; «На плавленом асфальте, успевшем разогреться к полудню, дети в разноцветных шортах выдавливали краткие и особенно полюбившиеся им в человеческом лексиконе слова...» [2. С. 54] и т.д. Несмотря на полное отсутствие идеализации, нежелание автора «лакировать» действительность, дети задают повествованию о мирном времени мажорную тональность, созвучную радостному настроению героя: «Я шел и жмурился от счастья, и потирал невыспавшуюся свою рожу» [2. С. 54]. Иное настроение ощущается в рассказе о детях во время спецоперации в Чечне. Жизнь детей в условиях кризисного, переломного, военного времени в целом является важной темой для всего творчества писателя, затронутой им также в романах «Санькя», «Черная обезьяна», в ряде рассказов и повестей. В дебютных «Патологиях» автор, обращаясь к проблеме «ребенок и война», вслед за мастерами военной прозы XX в.: Б. Васильевым, А. Приставкиным, К. Воробьевым показывает, что и с нашей стороны, и со стороны противника самыми уязвимыми и страдающими всегда оказываются именно дети — те, кто не имеет никакого отношения к политическим конфликтам и межнациональной розни. 38 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» Ярким по своему эмоциональному накалу является эпизод на рынке, когда торговка, вынужденная продавать еду своим врагам, не удержавшись, зло обращается к солдатам, произнося гневные проклятия-пророчества: «— Зачем вы приехали? — спрашивает она Саню, когда я подхожу. — Кто вас звал? Вы моих детей убили. Ваши дети будут наказаны за это» [2. С. 129]. Страшным воплощением слов обезумевшей от горя женщины кажется почти случайная и оттого еще более нелепая смерть десантника, у которого только что родился ребенок: «Все оцепенели... — Мужики, у него дочка вчера родилась! — говорит кто-то из десантов, будто прося: ну давайте, делайте что-нибудь, оживляйте парня, он ведь свою дочку еще не видел» [2. С. 135]. Так, даже те дети, которые сами не пережили ужасов военного времени, все равно оказываются вовлеченными в страшный круг смертей, лишаясь самых близких на земле людей — родителей. Трагедию детей автор демонстрирует и в нескольких эпизодических сценах, где появляются маленькие чеченцы — нищие, полуголодные, озлобленные на русских и на весь мир: «На подъезде к горам настигаем автобус, везущий детей. Автобус еле едет. Чеченята смотрят в заднее стекло и, кажется, кривляются» [2. С. 108]; «Ближе к центру города, из-за ворот уцелевших построек выглянул маленький чечененок, мальчик, показал нам сжатый кулачок, что-то закричал» [2. С. 23]. Дети обладают невероятной интуицией, почти сверхспособностями — герой убежден, что они, острее взрослых ощущая жизнь и смерть, могут предсказать и их солдатские судьбы: «Я попытался поймать его взгляд — мне показалось, он знает, что с будет с нами, со мной» [2. С. 23]. Так, сам Егор, шести лет от роду, приехав к заболевшему отцу в больницу, угадывает его скорую смерть: «Это был неестественный цвет, это был взгляд умирающего человека. Я сразу это понял. Откуда у меня было это знание?» [2. С. 41]. Наделяя своего героя и чеченских ребятишек одним и тем же качеством — интуицией, автор показывает, что дети всех стран и континентов в чем-то главном, в основе своей личности похожи друг на друга, потому нет и не может быть «чужих» и «своих» детей. И — шире — воюя с чуждым, чужим, мы нередко убиваем и свое, себя. Детские образы, ненавязчиво и ненарочито появляясь на страницах романа З. Прилепина о взрослом мире и серьезных, взрослых проблемах, играют важную роль в понимании идейного смысла произведения. Мотив детства наравне с мотивами войны и смерти можно назвать ключевым для «Патологий», так как он задает сюжетное направление романа. Прорастая в воспоминаниях героя, связанных с домом, отцом, родным городом, детский мотив органично вплетается в повествование, причем события из прошлого могут и противостоять военным будням, даря ощущение полноты и радости жизни, и быть соотносимыми с трагическими событиями настоящего. Так, на саднящую душевную рану Егора Ташевского от утраты отца накладывается боль от гибели друзей. 39 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Детство и любовь, воображение и творчество противостоят враждебным, разрушительным силам, но «война» вторгается в каждую сферу жизни: детство Егора омрачается смертью отца, ревность рушит любовь героя, а во время чеченской спецоперации погибают его товарищи. Однако предисловие, и оно же послесловие романа дает читателю надежду на наличие у героя будущего. Как в повести М.А. Шолохова, «Судьба человека», в которой «два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы» [6. С. 556] — взрослый и ребенок — взаимно спасают друг друга от утраты смысла жизни, так и в «Патологиях» избавление Егором приемного малыша от смерти становится обещанием грядущей гармонии. И для отца, и для сына. ПРИМЕЧАНИЯ (1) Значение роли воды в романе можно проследить в следующих эпизодах: Дождь (вода) предваряет жестокие бои, ведущие к крови, смерти в Чечне: «Подбегаю к окну, даю длинную очередь в густой, мутный, безвкусный дождь, в полумрак» [З. Прилепин. С. 307]. Упав в воду, погибает друг Егора, Саша Скворец: «Падаю на пол, выискивая взглядом Саню, и нахожу его, прижатого к стене спиной, сидящего на корточках в грязной воде, озирающегося по сторонам и, кажется, видящего людей, готовых его убить» [З. Прилепин. С. 312]. В воду оврага прыгают последние уцелевшие в школе бойцы: «Будем прыгать в овраг, в грязь и воду, заполнившую его, подошедшую в упор к школе» [З. Прилепин. С. 309]. И, проведшие ночь в воде, замерзшие и продрогшие насквозь, они этим спасаются от очередного гибельного обстрела: «Стояли по пояс в воде, глядя на школу, кривили рты, издававшие сиплые звуки. А в школе уже убили почти всех, кто приехал сюда умереть» [З. Прилепин. С. 329]. И совсем другой, полной ласковым теплом водой, моются отогревшиеся и уже окончательно ожившие бойцы: «В комендатуре мы обмылись теплой водой. Вяло плескались — голые худые мужчины, — касаясь друг друга холодными ногами, усталыми и ослабевшими руками, осклизлыми спинами» [З. Прилепин. С. 329]. ЛИТЕРАТУРА [1] Прилепин З. «Писать много... это дурной вкус» // Культура. — 2006. — № 48. — 7— 13 декабря. [2] Прилепин З. Патологии. — М.: Ad Marginem, 2009. [3] Аверинцев С.С. Вода // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 1. — М., 1980. [4] Выговская Н.С. Молодая военная проза второй половины 1990—2000-х годов: имена и тенденции: Дисс. ... канд. филол. наук. — М.: Изд-во МГУ, 2009. [5] Пустовая В. Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель // Новый мир. — 2005. — № 5. [6] Шолохов М.А. Судьба человека // Собрание сочинений в 8 т. Т. 7. — М.: Художественная литература, 1986. 40 Гусева Е.В. Мир детства и его художественное воплощение в романе З. Прилепина «Патологии» THE WORLD OF CHILDHOOD IN ZAHAR PRILEPIN’S NOVEL “PATHOLOGIES” E.V. Guseva Mikluho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 The article deals with the evocation of childhood in the novel by Zahar Prilepin “Pathologies”. Children’s images are very important for all Prilepin’s works, in his first novel about warfare the author starts the theme of childhood, which is philosophical as well as psychological. In “Pathologies” we can see the world of childhood and imagination contrasted with the world of war and terror. The force of memory makes it possible to bring back events and situations which seemed to be buried in the past. With the help of memory Prilepin’s characters return to the first years of their lives trying to find safety and freedom. Almost all of these characters have some qualities, more typical for children, not for adults. For example, the hero of “Pathologies”, Egor Tachevsky has rich imagination and sincerity of a child, but on the other hand he is somewhat infantile and egoistic. On the whole, the importance of childhood in the life of every person is constantly marked by the writer. The conception of childhood in Prilepin’s works means not only the concrete period of time or some growing up people. It is also the symbol of tomorrow, the sign of future. This meaning is revealed in the first scene of “Pathologies”, where the main character of the book saves his foster-son from death. Key words: Zahar Prilepin, “Pathologies”, childhood, the motive of childhood, children’s images. ОБРАЗЫ НЕБА И СОЛНЦА В РОМАНЕ Б. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО» Ди Сяося Cеверо-Западный педагогический университет Аниндунлу, 967, Ланьчжоу, Ганьсу, Китай, 730070 Анализируется феноменологический аспект в содержании романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Обращение к пространственно-природным образ (небо, солнце) позволяет показать единство субъектно-объектных отношений в произведении. Ключевые слова: Пастернак, «Доктор Живаго», феноменологический, природно-пространственные образы, субъектно-объектные отношения. По отношению к поэтике романа «Доктор Живаго» актуально применение понятия «феноменологическое сознание», проявляющего себя на различных уровнях в качестве концептуальной инстанции, смысл которой состоит в преодолении противопоставленности сферы субъективности и сферы объективности. В моделировании пространства, каким предстает внутренний мир героя, неотторжимый от внеположных объектов, особую роль играют пространственноприродные образы, которые наделяются способностью активного «самовыражения» в тексте. Они теряют свою «статичность» и становятся совокупностью бесконечного числа восприятий, воплощения которых фиксируются в тексте. Мы видим, как сознание персонажей на протяжении развития сюжета постоянно возвращается к одним и тем же природным объектам, наполняя их каждый раз особым смыслом и «доосмысляя» их. Благодаря многократным повторам четкая граница объективного и субъективного наполнения объекта постепенно размывается и открывает пути во внутреннее пространство. Центром мироустройства, включающим как сферу природы, так и «внутреннее» пространство героев, становится Бог с его творческой энергией, реализующей себя как в художнике-творце, так и в природных объектах. Мы уже указывали на концептуальные для романа размышления Юрия Живаго о природе и искусстве как проявлениях акта «творения». Сам Живаго в той же мере творит вселенную, в какой ее рождает Бог. Уподобляясь Творцу, человек искусства придает смысл становящемуся бытию. Таким образом, природа в романе не только вдохновляет главного героя, но и сама «ждет», чтобы он придал ей значение. «Воплощением» этих смыслов становится, несомненно, заключительная часть романа, в которой представлены стихотворения Юрия Живаго. В романе существует группа образов, объединенных природно-космической семантикой, — небо, солнце, луна, звезды. Повествователь представляет Юрия человеком, который наделен чувством «преемственности по отношению к высшим силам земли и неба, которым он поклонялся, как своим предшественникам» [2. С. 89]. 42 Ди Сяося. Образы неба и солнца в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» Образы с космической семантикой обычно не превращаются в пейзажи-события, они обладают краткостью, хотя и могут начинать и завершать описание (например, мотив звезд в сцене, в которой изображен момент, когда Стрельников принимает решение ехать на фронт). Но при всем их лаконизме, природно-космические образы носят лейтмотивный характер и создают свои «сюжеты». Таковы закрепленные повторами образы неба и солнца. На основе синонимических и метонимических принципов сфера небесного пространства в «Докторе Живаго» охватывает широкий круг образов: от космоса до упавшей на землю капли дождя. Образ неба включает как небесные тела (солнце, луну, звезды), так и атмосферные явления (снегопад, дождь, гроза). Зрительные образы неба предстают в категориях цвета и света. Яркий образ неба, развернутый в пространстве, отмечает «вспышку» сознания, которую переживает Юрий в младенчестве. «Недосягаемо высокое ночное небо со звездами, Боженькой и святыми... это недоступно высокое небо наклонялось низко-низко к ним в детскую макушкой в нянюшкин подол, когда няня рассказывала что-нибудь божественное, и становилось близким и ручным, как верхушки орешника, когда его ветки нагибают в оврагах и собирают орехи. Оно как бы окуналось у них в детской в таз с позолотой и, искупавшись в огне и золоте, превращалось в заутреню или обедню в маленькой переулочной церквушке, куда няня его водила. Там звезды небесные становились лампадками, Боженька — батюшкой и все размещались на должности более или менее по способностям...» [1. С. 89]. В этой сцене небо наделяется признаками святости и становится местом, где существует божественное начало. Для Пастернака и его героя небесное пространство — божественно, и вместе с тем в этой сцене оно лишено недосягаемости, является максимально близким и дружеским. Особенно показательно, что между верхним пространством и объектами нижнего пространства возникает «контакт» («звезды» становятся «лампадками», небо «окуналось... в таз с позолотой» и т.д.). Верхнее пространство в идеале изображается Пастернаком не изолированно, но в сосуществовании с предметами нижнего пространства. Так, верхнее пространство в виде лучей солнца, струй дождя вступает в романе с такими образами нижнего пространства, как лес, земля, город и т.д. Таким образом, Пастернак пытается воплотить максимальное единство неба и земли, устранить барьеры в их «контактном диалоге». При этом само природное пространство имеет такую же положительную оценку, как и верхнее: приближение к природе означает приближение к вечности, что является типичным признаком верхнего пространства. Вместе с тем семантика семантика неба в романе оказывается подвижной, и в нем находят воплощение различные периоды в жизни главного героя и его страны, их сосуществования «под мирным небом детства» и «под небом войн и восстаний». Появление образа «обмелевшего неба» отмечает утрату «сакральности». В канун Октября осеннее небо «подымается в предельную высоту и сквозь 43 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 прозрачный столб воздуха между ним и землей тянет с севера ледяной темно-синею ясностью» [1. С. 183]. Эта климатическая деталь выражает предощущение гибельности наступающих дней. Образ неба на «предельной высоте» означает, на наш взгляд, нарушение единства верхнего и нижнего пространства, утрату их символического контакта между собой, что приводит к состоянию дисгармонии микро- и макрокосмоса. Иносказательное использование образа неба часто закрепляется повторяющимся словосочетанием «под открытым небом»: «и мы со всем народом очутились под открытым небом». По ходу развития сюжета действие все чаще происходит именно «под открытым небом» — «на просторах войны, просторах революции». Мотив расширения пространства обретает значение бездомности, беззащитности людей перед социальной стихией. Этот мотив завершается образом «снежного поля под открытым небом, посередине столб, на столбе надпись: „Гулаг 92 Я Н 90“ и больше ничего» [1. C. 498]. Способом выражения катастрофического сознания становится возникающая трансверсия традиционного соотношения небо-земля: светлое, глубокое небо вытесняется темным — черным — небом, отражающим апокалиптическое состояние земли: «С любого места в нем (в городке Мелюзееве — Д.С.) тут же за поворотом открывалась хмурая степь, темное небо, просторы войны, просторы революции»; «черная как уголь, земля, черное небо»; «мокрое небо в грязных, землистых гороховых тучах»; «прокатился гром, будто плугом провели борозду через небо» (как проводят ее по земле, вспахивая, нарушая естественную целостность. По ходу развития действия мы наблюдаем семантическую и символическую «подвижность», трансформацию как самого образа неба, так и отношений между верхним и нижним пространством. При этом движущиеся природные явления, такие, как ветер, лучи солнца, струи дождя, снегопад и т.д., преодолевают пропасть между небом и землей, обеспечивая связь между ними: они движутся в основном сверху вниз: лучи солнца, луны, звезд освещают землю, приобретающую символический статус «женственности» и принимающей тепло и влагу от неба. В идеальной художественной макросистеме романа все на земле тянется к небесному, а небо «сходит наземь». Сам человек, физически принадлежащий нижнему пространству, своей духовной деятельностью скрепляет эти два полюса. Нарушение же единства между ними и «отрицательная» трансформация самого образа неба (утрата «прозрачности») связываются в «Докторе Живаго» с катастрофическими и экстремальными событиями как в общественной жизни, так и в духовном бытии героев. Так, климат природный и климат социальный оказываются в тесной связи между собой и служат средством психологизма, знаком духовного смятения, которое переживает герой. «Небесному» сюжету в романе сопутствует «солнечный». Семантическое поле его распространения шире и многообразнее «небесного». Переживание природно-космической реальности напрямую связывается со сдвигами в исторической жизни. Уходу в небытие прежнего уклада жизни предшествует появление своего 44 Ди Сяося. Образы неба и солнца в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» рода символа этого уклада — храма Христа Спасителя, появлению которого предшествует описание свечения: «...в полнеба стояла черно-лиловая туча. Из-за нее выбивались лучи солнца, расходясь колесом во все стороны, и по пути задевали за парниковые рамы, зажигая их стекла нестерпимым блеском» [1. C. 164]. Лучи солнца расходятся колесом во все стороны, «выбиваясь» из-за черно-лиловой тучи. «Черно-лиловая туча» препятствует свету. Солнце исчезает в местах дьявольского присутствия или меняет свою природу. Если оно и является в своем естественном обличье, следует упоминание о связи его действий с прошлым. «На станцию возвращались вечерами, когда садилось солнце. Как бы из верности прошлому, оно продолжало закатываться на прежнем месте, за старою березой, росшей у самого окна перед дежурной комнатой телеграфиста. Наружная стена в этом месте обрушилась внутрь и завалила комнату. Но обвал не задел заднего угла помещения, против уцелевшего окна. Там все сохранилось: обои кофейного цвета, изразцовая печь с круглою отдушиной под медной крышкой на цепочке, и опись инвентаря в черной рамке на стене. Опустившись до земли, солнце точь-в-точь как до несчастия, дотягивалось до печных изразцов, зажигало коричневым жаром кофейные обои и вешало на стену, как женскую шаль, тень березовых ветвей» [1. C. 230]. Образ солнца здесь явно выходит за границы вещественно-реальных очертаний, принимая статус символической опоры «прежнего» мира и все еще поддерживая единство верхнего и нижнего пространства, т.е. его семантика оказывается феноменологически пропитана духовными устремлениями самих героев, пытающихся найти «неизменное» в катастрофичности «нового» времени. Закат солнца за «старою березою» олицетворяет и космическое, «мировое», «природное» время, противопоставленное времени революции, т.е. времени социальному, в которое «насильно» втягиваются герои, но внутренне не «живут» по нему. Вновь мы наблюдаем, как Пастернак пытается передать сложное феноменологическое «всеединство» опыта героев, приобщенных к «природному» времени, что подчеркивается отлаженной, как механизм, символической цепочкой «солнце — береза — окно — тень ветвей на обоях». Солнце не только связывает верхнее и нижнее пространство через образ березы, но и через «объект-открытие» (окно) входит в опыт героев, становясь его опорой и воплощаясь в «человеческих» реалиях (женская шаль). Таким образом, движение здесь совершается не только по вертикали (солнце — береза), но и по горизонтали (солнце — окно — стена), что подчеркивает концептуальную для Пастернака неразрывность человеческого и природного бытия, микро- и макрокосмоса. Примечательно, что на «партизанских» страницах «Доктора Живаго» образ солнца в сознании героя принимает апокалиптический характер. «Давно настала зима. Стояли трескучие морозы. Разорванные звуки и формы без видимой связи появлялись в морозном тумане, стояли, двигались, исчезали. Не то солнце, к которому привыкли на земле, а какое-то другое, подмененное, багровым шаром висело в лесу. От него туго и медленно, как во сне или в сказке, растекались 45 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 лучи густого, как мед, янтарно-желтого света, и по дороге застывали в воздухе и примерзали к деревьям» [1. C. 336]. «На минуту показалось стиснутое тучами солнце. Оно садилось. Его лучи темной бронзою брызнули во двор, зловеще золотя лужи жидкого навоза. Ветер не шевелил их. Навозная жижа не двигалась от тяжести. Зато налитая дождями вода на шоссе забилась на ветру и рябила киноварью» [1. C. 327]. В этих описаниях солнце из собственно природного макрокосма становится символом пространства духовного («подмененное» солнце как символ революционного времени), оказывается причастным к культурно-историческому и эстетическому контексту. Иронические слова, прозвучавшие в разговоре Веденяпина с толстовцем (бальмонтовское «будем как солнце»), вводят образ солнца в контекст особого интереса к «солнечной» теме в русской литературе начала века (пьеса Горького «Дети Солнца», «Будем как солнце» К. Бальмонта и др.): возникает мотив полемики Пастернака с желанием литераторов придать несвойственное человеку равенство с Богом. Вместе с тем образ «застывающих» лучей «подмененного» солнца свидетельствует о нарушении картины единства верхнего и нижнего пространства. Особенно показательна деталь: лучи «примерзают» к деревьям, т.е. словно остаются на них висеть тяжким грузом, что приводит к пространственной дисгармонии, разрушению естественной циркуляции природных образов, столь важной для Пастернака. Мы все отчетливее замечаем, насколько для автора «Доктора Живаго» значима системность и «единство взгляда» в построении природной панорамы. Феноменологически цельное природное пространство с естественной циркуляцией и символическим обменом образов резко противопоставляется пространству «свихнувшемуся», разделенному на разобщенные куски, искусственно «сделанному». На страницах романа, изображающих послереволюционные события, мы явно сталкиваемся с «другим» восприятием природы, несущим на себе печать отсутствия мира, покоя и гармонии в человеческом бытии. И образ «подмененного» солнца играет в этом контексте особую роль. Интересно появление образа солнца в связи с мотивом творчества. Таково «общение» Юрия со светом вечерней зари, — один из редких моментов «просветления» пространства в «партизанском» лесу. «Юрий Андреевич с детства любил сквозящий огнем зари вечерний лес. В такие минуты точно и он пропускал сквозь себя эти столбы света. Точно дар живого духа потоком входил в его грудь, пересекал все его существо, и парой крыльев выходил из-под лопаток наружу» [1. C. 339]. Природные образы — заходящее солнце, столбы света, сквозящие сквозь вечерний лес, — непосредственно выводятся в символическое пространство, соприкасающееся с пушкинской встречей человека с шестикрылым Серафимом и превращением его в поэта-мессию. Солнце ассоциируется с «даром живого духа», включающим сознание Живаго в циркуляцию космического пространства. Мотив солнца — творчества, побеждающего тьму, получает развитие в «Окончании»: «Комната обращена была на юг. Она двумя окнами выходила на противоположные театру крыши, за которыми сзади, высоко над Охотным, стояло летнее солнце, погружая в тень мостовую переулка. 46 Ди Сяося. Образы неба и солнца в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» Я живу на людном городском перекрестке. Летняя, ослепляемая солнцем Москва, накаляясь асфальтами дворов, разбрасывая зайчики оконницами верхних помещений и дыша цветением туч и бульваров, вертится вокруг меня и кружит мне голову и хочет, чтобы я во славу ей кружил голову другим. Для этой цели она воспитала меня и отдала мне в руки искусство» [1. C. 482]. Появление образа солнца в канун трагического завершения жизни Юрия Живаго могло бы показаться абсурдным, если бы не уже известный подтекст этого образа, служащего знаком победы света над тьмой, своего рода предсказанием появления «Стихотворений Юрия Живаго». Таким образом в трансформации образа солнца в романе значимы следующие фазы: 1) солнце как символическая опора «прежнего» мира с естественной циркуляцией природных образов; 2) «подмененное» солнце революционного времени с нарушением гармонического единства пространственного восприятия; 3) вечное солнце творчества, символ «дара живого духа». По ходу развития сюжетной линии образ солнца все сильнее переливается «через край» своих вещественно-реальных очертаний, выходя в сферу символического и, в конце концов, оказывается уже творчески пережитым образом, т.е. получает свое «продление» под знаком вечности. Солнце греет до седьмого пота, И бушует, одурев, овраг. Как у дюжей скотницы работа, Дело у весны кипит в руках. Художественная интерпретация «космических» мифологем в «Докторе Живаго» придает тексту объем и преодолевает временную ограниченность. В природно-космическое пространство вписывается творческая ночь в Варыкине, несущая в себе ощущение безграничной свободы, размыкающей сознание, но при этом и «развязывающей» демонические силы (вой волков, образ дракона, овраг в Шутьме). Таким образом, в прозе Пастернака «объективность» и дистанцированность по отношению к миру сменяются субъективностью и интенцией тесного контакта с действительностью. И это происходит не только благодаря феноменологическим пристрастиям Пастернака, но и в силу активности в романе лирического начала. Пастернаком движет стремление воссоединиться с миром с целью обретения полноты и целостности знания о жизни, постижения ее истинного содержания, скрытого под толщей грубой реальности, возвращая этой жизни статус чуда и поэтической тайны. Лирическое повествование ориентирует пастернаковскую прозу на воспроизведение не миропонимания, но мироощущения. Именно поэтому события представляются «не столько в развернутом описании, сколько сквозь призму мыслей и чувств о них. Их внешняя незначительность и прозаический характер являются выражением простой, но глубоко человечной истины существования. Поэтический образ рождается из обыденного, банального и вопреки ему» [1. С. 7]. Что особенно важно для Пастернака, оппозиционное отношение действительности сменяется в его лирической прозе стремлением найти путь единения, «слияния» 47 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 с миром. Именно субъективная позиция главного героя является у Пастернака «нравственным центром произведения, средоточием всех оценок, неоспоримым представителем нравственной правды» [6. С. 96]. ЛИТЕРАТУРА [1] Пастернак Б.Л. Собр. соч. в 5 т. Т. 3. — М.: Художественная литература, 1990. [2] Пастернак Б.Л. Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. — М.: Искусство, 1990. [3] Бондарчук Е.М. Автор и герой в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: своеобразие субъектных и внесубъектных форм выражения авторского сознания: Автореф. дисc. ... канд. филол. наук. — Самара, 1999. [4] Гуссерль Э. Идея феноменологии: пять лекций. — СПб.: Гуманитарная академия, 2006. [5] Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. — М., 2009. [6] Рымарь Н.Т. Современный западный роман: проблемы эпической и лирической формы. — Воронеж, 1978. THE IMAGES OF THE SKY AND THE SUN IN PASTERNAK’S NOVEL “DOCTOR ZHIVAGO” Di Xiaoxia Northwest Normal University Anning East Road, 1, Lanzhou, Gansu, China, 730070 This article is devoted to the analysis of the phenomenological aspect of the contect in the Pasternak’s novel “Doctor Zhivago”, appealed to the space-nature images. The sky and the sun show the unity of the subject and object in the relationship in this novel. Key words: Pasternak, “Doctor Zhivago”, phenomenological, the space-nature images, the relationship of the subject and object. ПОЭЗИЯ Н. МИНСКОГО: У ИСТОКОВ РУССКОГО ДЕКАДАНСА Д.В. Кунцевич Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия В статье охарактеризована философская концепция поэта Н. Минского, одного из родоначальников русского декаданса. Приводятся воспоминания современников о его текстах, оценки его личности и мировоззрений. Ключевые слова: Минский, поэзия, декаданс, философия меонизма, индивидуализм. Творчество Н. Минского изучено чрезвычайно мало. А между тем имя его в конце XIX — начале XX в. звучало довольно громко. Да и по сей день оно непременно возникает в историко-литературных трудах, где речь идет о литературе Серебряного века как одного (наряду с Д. Мережковским) из представителей (поэтов и теоретиков) нового направления в русской поэзии, именуемого декадансом. Одним из первых манифестов нового течения стала его статья «Старинный спор», опубликованная в киевской газете «Заря» от 29 августа 1884 г. Уже заглавием статьи подчеркивалось, что речь идет о процессе, имеющем давнюю историю: «вспыхнул спор об искусстве, старинный, так часто замиравший и воскресавший в нашей литературе спор». Минский уточняет, что этот давний спор — проявление исторического противоречия двух взглядов на искусство: с одной стороны, «защиты самостоятельного значения поэзии и ее первенствующей роли», и борьбы «публицистики и науки против свободного творчества во имя общего блага» — с другой. Эту мысль Минский развивает в другой своей статье «О свободе религиозной совести», где утверждается, что «по внутреннему сознанию, воля свободна: хочу, делаю такое-то движение; не хочу, не делаю. Но по свидетельству разума всякое явление есть необходимое следствие предшествовавших причин и, следовательно, все акты моей воли необходимы и не могут считаться ни добрыми, ни злыми, а лишь полезными и вредными» [1. С. 5]. Л. Гуревич, одна из издателей «Северного Вестника», писала в 1898 г. Эдгару Мешингу о новых течениях в русской литературе: «Во многих Modernen есть нечто истинно вульгарное в эстетическом и нравственном отношении. Всеядные не понимают, что такое гордость, что такое чистота формы, породы» [2. C. 10]. «Всеядными» названы здесь декаденты, которых, по мнению Л. Гуревич, публика не любит, не читает их стихи, из-за чего «Северный Вестник» переживает тяжелые времена. По мнению Л. Гуревич, все «всеядные» «разбивают старые формы — в них тесно... но они не ищут новой формы, они довольствуются отчасти старыми формами, отчасти — бесформенностью, какими-то случайными оболочками, и потому произведения их часто бывают с внешней стороны уродливы, как настоящие недоноски. Они готовы принять за новую форму — все, что не похоже на старую 49 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 форму, и довольны, если детище их является на свет бесполым, без волос и ногтей, или если им удается создать существо с шестью пальцами вместо пяти» [2. С. 110]. Лишь одного из них, Н. Минского, Л. Гуревич выделяет из этого ряда, восхищается им, вспоминая, как в гимназии переписывала запрещенные стихи поэта-радикала, поэта гражданской и мировой скорби. А. Волынский подтверждает слова Л. Гуревич: «Стихи его читались, вызывая уже неудовольствие либеральной публики, но создавая ему приверженцев или выдвигая сотоварищей среди литературных кружков» [3. C. 211]. Однако в этот же момент Волынский считает, что последующий период деятельности Минского, захватывающий 1890-е гг., был роковым для поэта: «Идеи его окончательно оторвались от того, что делает всякую душу сильною, — от невольного стремления к цельности, к возможному синтезу. Он вошел в сознательную двойственность, постоянно подчеркиваемую и непрерывно поддерживаемую, наперекор человеческому естеству, его философскими измышлениями. Теперь он весь в этой двойственности, в этом мираже бескровных понятий, в этом проклятии искусственной, хотя и сложной логики, истощившей всю его душу» [3. С. 211]. А. Волынский говорит о том, что слава Н. Минского все больше и больше бледнеет из-за того, что тот начинает изменять стихотворной форме, ударяясь в прозаическую беллетристику и критико-философские статьи, в которых гораздо легче агитировать за свои декадентские идеи. О двойственности как философии, так и сущности самого Минского говорил и Г. Плеханов: «Я вполне верю, что душе г. Минского тесно „между обезьяной и лопухом“. Но иначе и быть не может: он придерживается такого миросозерцания, которое заставляет смотреть сверху вниз и на „лопух“ и на „обезьяну“. Он — дуалист» [4. С. 506]. В подтверждение этому можно привести следующий отрывок из «Религии будущего»: «Сам по себе каждый индивидуум представляет не монаду, как учил Лейбниц, а комплексную двуединую дуаду, т.е. неразрывное единство двух неслитных и нераздельных элементов — духа и тела, или, вернее, целую систему таких дуад, как большой кристалл состоит из мелких кристаллов той же формы». А. Волынский писал о несомненном, но отнюдь не значительном, таланте Н. Минского: «Глубже и гораздо самобытнее, чем талант Надсона, талант Минского. Он тоже начал некрасовскими мотивами, с разочарованной гражданственности, в которой, однако, не было непосредственности и силы, но был какой-то головной энтузиазм. Никто не замечал грубых несовершенств его стиха, и к тому же в то время вопросы чистой художественности считались неуместными, почти компрометирующими для серьезной гражданственной критики» [3. С. 210]. Л. Гуревич словно вторит ему: «Я написала Вам несколько страниц о поэте Минском, наиболее значительном в умственном отношении из всех них». В следующем письме она добавляет: «Его стихи интересны, но не трогают чувства. В нем слишком мало непосредственного» [2. С. 118]. Бальмонт в своем письме к Минскому от 29 декабря 1893 г. восхищается одним из его стихотворений: «Читал Ваше прекрасное стихотворение „Три Парки“, которое мне кажется чуть не лучшим Вашим стихо50 Кунцевич Д.В. Поэзия Н. Минского: у истоков русского декаданса творением. Читал его многим своим приятелям, на всех производит такое же впечатление, как и на меня» [5. С. 191]. А ранее он предупреждал Минского, что тот губит себя своими сонетами, которые появляются в печати: «Публика находит в них именно полное декадентство. Иванов на днях будет их бранить в „Русских Ведомостях“ (я пришлю Вам вырезку). Но для Вас, конечно, такое „осуждение“ должно быть приятно?» [5. С. 190]. Известно, что Минский вел переписку с В. Брюсовым, который строго критиковал творчество поэта. Б. Погорелова, сестра жены Брюсова, в своих воспоминаниях пишет: «Критиковал Брюсов строго, безапелляционно, но вместе с тем очень толково, так что всякий, кто хотел этого, мог кое-чему и научиться. Мало кто решался вступать с ним в спор» [3. С. 34]. Воспоминания о первой встрече Минского с Брюсовым мы находим в Дневниках последнего от 9 декабря 1898 г.: «Вечером был у Бальмонта, где были Минский и Сологуб. Минский — паукообразный человек, с черной эспаньолкой и немного еврейским акцентом. Говорил он пошлости и пустяки... Впрочем, говорили о стихах. Минский соглашался с моими словами о размере, но так ненужно соглашался. Я прочел „На новый колокол“ как пример; он хвалил; я с яростью должен был пригнуть голову, словно в благодарность, ибо что же было возражать. Бальмонт спросил, прочел ли он мою книгу. „Прочел“. — „А какое впечатление?“ — „Я ожидал более революционной...“ Наконец, он ушел» [6. С. 69]. Сложно не заметить, что Брюсов говорит с неприязнью о новом знакомом. Многие стихи Минского публиковались в «Скорпионе», но далеко не все прошли в печать после отбора Брюсова. В 1900 г. Брюсов пишет в своем Дневнике: «Все „видные“ литераторы давали вещи отвергнутые или запрещенные. Зиночка Гиппиус — „Святую кровь“, отвергнутую „Жизнью“ и „Миром искусства“, Розанов — „Заметки“, которые отказался печатать Перцов, Чехов — рассказ, в котором сомневался, пропустит ли его цензура, наконец, Н. Минский — сонет, цензурою вычеркнутый из его „новых песен“. Последний, впрочем, мы не напечатали. Хлопот по печатанию было много» [6. С. 119]. Минский, зная о строгости Брюсова, пишет в одном из своих писем от 13 января 1902 г.: «Присылаю же 5 стихотворений. Если много, соберите один или два, — сколько хотите. Только прошу Вас свой выбор сообщить мне» [7. Л. 1]. Почти год спустя он волнуется о выпуске своего сборника: «Не могли бы сообщить что-нибудь определенное об издании моих „Стихотворений“?» [7. Л. 3]. Из писем Минского ясно, что он доверяет критическому чутью Брюсова, но старается какимлибо образом повлиять на судьбу своих текстов: «Посылаю заметки, дополняющие одна другую... И предоставляю Вам решить окончательно: может быть, Вы выкинете две страницы и закончите на седьмой странице, там где я поставил карандашом два креста» [7. Л. 7]. Уверенный в себе и самолюбивый Минский приносит в дар Брюсову свой сборник «Новые песни», где мы находим на авантитуле дарственную надпись, сделанную рукой автора: «Валерию Яковлевичу Брюсову от искреннего почитателя... янв. 1901 г. Спб.», — на этом экземпляре множество помет строгого читателя. 51 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Брюсов часто говорил, что Минский «плохо владеет стихом», что у него «совершенно нет чутья гармонии, размер его стихов зачастую противоречит содержанию». Чуткий слух не выдерживает сбивчивой рифмы, например, в стихотворении, где в слове «вихрь» зачеркнута «х» и исправлена на «хо»: Вставайте, мертвые листы, Осенний вихрь ищет вас В полночный час. В другом стихотворении Брюсов вносит изменение в строку, заменяя «мгле» на «пыли»: Теперь умолкли и остыли. Белея, спят в морозной мгле. Последующие сборники Минского тоже подверглись критике Брюсова. Находим пометы критического характера и в изданном Н. Минским Полном собрании стихотворений в четырех томах. Здесь опять мы сталкиваемся с тем, что некоторые стихи напоминают Брюсову творчество каких-либо других авторов: «В дни недуга» — Goethe, «Моя вера» — Гейне, «Лазурный грот» — Фофанов, «То, что вы зовете вдохновеньем...» — А. Толстой. Комментарии эти часто резки, прямолинейны, но метки. У «Песни второй» («На Рейне») на полях написано: «не инт<ересно>. читать скучно»; к «Вечерним размышлениям Агасфера»: «Неориг<инальный> разм<ер>, водянистый стиль»; в стихотворении «Ваш образ, вечно жить достойный» выделено четверостишие, а на полях написано «безобразие». Следующее четверостишие обведено и сопровождается язвительным комментарием: «словно плохой перевод из плохого подлинника»: О, когда в этот мир, полный трупов и смрадный, Ты, толкнувши меня, сам укрылся, злорадный, За покровом вещей, моим стонам чтоб внять, (Хоть причин такой злобы нельзя мне понять) Ранее, 16 августа 1898 г., в своих Дневниках В. Брюсов так пишет о поэтическом творчестве Н. Минского: «Горе вам, Минский и Мережковский и прочие старшие, ибо на великое вы посягали и ничего не совершили» [6. С. 63]. Н. Минский активно выступает не только как поэт, но и как философ, пожалуй, первым сформулировавший в своей работе «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни» (1890) те религиозно-философские искания, которые волновали его поколение. Здесь была изложена его религиозно-философская система меонизма, получившая дальнейшее развитие в последующие годы. Меонизм (от греческого meon — несуществующее) представляет собой попытку сочетать раздельные во всех исторических религиях элементы божественного, абсолютное бытие и абсолютное небытие. Только мысль об абсолютном небытии может стать источником истинной, незаинтересованной религии. Система меонизма оказалась существенной для нового движения. Главным же было утверждение религиозного 52 Кунцевич Д.В. Поэзия Н. Минского: у истоков русского декаданса чувства связи личности с универсальным бытием; с этой поры становится универсальной категорией для символистов и связанных с ними кругами. Меонизм — учение, постигнуть которое дано не каждому; так, Александр Биск пишет: «Зигфрид Ашкинази, будущий профессор мексиканского университета. Когда я привел его к Кругликовой, он храбро подошел к Минскому и с апломбом произнес: знаете, я пришел к меонизму. Минский, хитрая бестия, посмотрел на него как-то боком и только произнес: да?» [8. С. 388]. Минский в противовес отечественной традиции народолюбия, самопожертвования, которая, по мнению Минского, ведет к растворению личности в массе, отречению от индивидуальности и творчества, «поднимает мятежное знамя» индивидуализма: «Любить ближнего, конечно, лучше, чем ненавидеть его, но каким образом верховная цель моей жизни может заключаться в любви к такому же бесцельному и жалкому существу, как я сам? Ведь ближнего нужно любить, как самого себя. Ну, а если самого себя презираешь — что тогда?» [9. С. 13] В работе Минского мы находим объяснение значений бытия-небытия через призму восприятия человека: «Каждый любит только себя, потому что любить можно лишь одно: бытие, или вернее, чувство бытия, сознание жизни, благодатной, мистически-отрадной жизни, равно как ненавидеть можно лишь небытие» [9. С. 17]. Лишь в самобытии проявляется счастье, но есть разные типы людей, которые либо помогают, либо мешают человеку его обрести: «Одни помогают мне проявлять мое самолюбие, другие — мешают в этом» [9. С. 17]. Минский называет любовь к жизни самолюбием, которое не является пороком, а лишь естественным состоянием человека: «Человеку, даже благороднейшему, также невозможно отречься от своего самолюбия, как оленю, и быстрейшему, нельзя обогнать самого себя» [9. С. 17]. По мнению Минского, человек не в силах помочь ближнему своему по простой причине: «Над людьми уже отяготело проклятие страшнее твоего: питать свое тело мертвечиной других тел, а свою душу — унижением других душ и при этом притворятся любящим» [9. С. 37]. Притворство — неизбежный спутник высших ступеней развития. Презрение к самолюбию начинается с того самого момента, когда человек понимает, что он любит нечто, обреченное на тлен, мрак, смерть, вечное небытие (что становится основой принципов декаданса): «Я знаю, что причина моего небытия таится ни в чем ином, как в моем теле, в моем сердце, которое в эту минуту бьется для блаженства жизни и через час, может быть, будет разгонять по моим жилам смертельную отраву» [9. С. 41]. Там же Минский добавляет, развивая свои мысли о тленности бытия: «Если бы меня привязали к трупу и так заставили жить, всюду волоча его за собой, — мне бы не было тяжелее, чем теперь, когда я ощущаю труп в себе, в своей крови, в мозгу, в каждом атоме тела, вот этого теплого, жизнерадостного тела, которое скоро должно превратиться в нечто холодное, влажное, зловонное, оскорбляющее свет, нетерпимое для чувства. Совесть ополчается на самолюбие не во имя нравственного идеала, а во имя страха смерти» 53 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 [9. С. 41]. Страх смерти и неприятие тленности бытия ярко выражены в лирике декадентов, для которых истинное блаженство заключается в осознании полноты своего бытия как некоего дара. Душа, слушаясь совести, обретает мерило мыслей и поступков, ясно видит цель, для достижения которой стоит пострадать. На этой ступени развития человек твердо различает добро и зло, самолюбие и любовь к ближнему, нравственное и безнравственное. Он, например, знает, почему именно забота о детях нравственнее, чем забота о себе самом: потому что в детях продляется его бытие. Он твердо знает, почему следует жертвовать семьей ради государства: потому что государство долговечнее семьи. По мнению Н. Минского, «вечного бытия нет», и, развивая эту мысль, он добавляет: «Полного бытия нет, — всякий поклоняется своей пользе, своему самолюбию, но самолюбие бывает дальнозоркое и близорукое, — первое мы называем добром, а второе — злом» [9. С. 62]. Душа раздвоилась, стремление к правде и стремление к истине вступили между собой в междоусобную борьбу, неизбежную и непримиримую. Истина разума и правда совести роковым образом отрицают, уничтожают одна другую. В теории Минского нетрудно увидеть соединение различных идеалистических учений: от восточной мистики и Платона до кантовой «вещи в себе». Рассуждая о меонизме Минского Л. Гуревич пишет: «В упрощенном виде мысль его состоит в том, что единство несовместимо с множеством и потому Бог, единое абсолютное бытие, желая „уступить место“ живому множеству явлений, распался на них. Абсолютное бытие — хотя бы в смысле буддисткой нирваны (не подлежит сомнению, по всем новейшим источникам для ознакомления с буддизмом, что нирвана имеет смысл абсолютного бытия) превратилось в абсолютное небытие» [2. С. 117]. Гуревич говорит о том, что в человеке сохраняется нечто от Бога, например, тоска по идеальному. Главным критерием художественности Минский признавал искренность художника, творческая личность которого обожествлялась. Н. Минский, как позже — В. Брюсов, считает основным признаком художественной деятельности стремление раскрыть свой внутренний мир для всех. Произведения искусства, таким образом, становятся созданными личностью этическими ориентирами человечества. Основным принципом искусство декаданса, заявленным в программах и стихах, является доминирование творца над объективной реальностью. Человеческое счастье — толчок к прогрессу, но оно может быть достигнуто лишь при условии общего счастья индивидуумов, но для этого необходимо удовлетворить не только физические, но и духовные потребности человека. Как пишет Минский, «мэонизм учит, что мир движется и борется, умирает и воскресает, наслаждается и страдает для того, чтобы постоянно, в каждое мгновение, отрицать себя во имя той святыни, которая, из любви к миру, сама себя повергла в небытие» [9. С. 251]. 54 Кунцевич Д.В. Поэзия Н. Минского: у истоков русского декаданса Работу «При свете совести» можно лишь условно назвать «трактатом», так как границы научно-теоретического изложения и художественного творчества здесь размыты. Темы, образы, стилистические приемы указанной книги имели непосредственные связи с его стихотворными произведениями. Хотя Брюсов был иного мнения: «Занятия философией как-то убивают поэзию. Поэзия требует для себя известной наивности мысли. Ум, искушенный метафизическими тонкостями, отказывается от приблизительности стихотворного языка» [6. С. 49]. В своих Дневниках Брюсов пишет о «новой религии» Минского: «Еще раз был у Минских — долго. Минский говорил „философские разговоры“ о пространстве etc. Отрицал Вл. Соловьёва. — Разве это философ? просто милый человек. В первый раз слышу о философии, основанной на стыде. Стыдная философия. Жаловался, что его „философию религии“ не прочел никто. Я выдумал, что видел где-то в библиотеке экземпляр „Мира искусства“, где его статья испещрена заметками. Он был доволен» [6. С. 144]. М. Гофман писал следующее о неординарном творчестве Минского: «Мне пришла мысль написать книгу о новых поэтах... Мы считали необходимым включить в книгу и Минского (это была ошибка), но никто из нас не считал его поэтом и не хотел писать о нем, поэтому мы уговорили товарища Пяста — Анатолия Попова, маленького и милого человека, — написать о Минском» [3. С. 375]. Слова эти служат доказательством того, что писать о творчестве Минского чрезвычайно сложно. Мнения его современников абсолютно противоположны. Но для того, чтобы по достоинству оценить поэзию и философскую систему Минского, нужно изучить не только принадлежащие ему тексты, но и их восприятие современниками. ЛИТЕРАТУРА [1] Минский Н.М. О свободе религиозной совести. — СПб., 1902. [2] Русские Modernen — Зинаида Гиппиус и Николай Минский: (Из писем Любови Гуревич к Эдгару Мешингу) / Вступ. ст. и коммент Павловой М.М. и Рабиновича С.; Подгот. текста Павловой М.М. и Яковлевой К.В. // Рус. лит. — СПб., 2010. — № 2. — С. 100—128. [3] Волынский А.Л. Книга великого гнева. Критические статьи. — Заметки. — Полемика. — СПб.: Труд, 1904. [4] Плеханов Г.В. Эстетика и социология искусства: В 2 томах. Т. 1. — М.: Искусство, 1978. [5] Письма К.Д. Бальмонта к Н.М. Минскому / Публ. Куприяновского П.В. и Молчановой Н.А. // Рус. лит. — СПб., 1993. — № 2. — С. 187—192. [6] Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2002. [7] НИОР РГБ. Ф. 386. В.Я. Брюсов. Картон № 80. Ед. хр. № 12. [8] Воспоминания о Серебряном веке. — М.: Республика, 1993. [9] Минский Н.М. При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни. Издание 2. — СПб.: Типография Ю.Н. Эрлих, 1897. LITERATURA [1] Minsky N.M. O svobode religiosnoy sovesti. — SPb., 1902. [2] Russie Modernen — Zinaida Gippius i Nikolay Minsky: (Iz pisem Lubovi Gurevich k Eduardu Meshengu) / Vstup. st. i comment. Pavlovoy M.M. i Rabinovicha S.; Podgot. teksta Pavlovoy M.M. i Yakovlevoy K.V. // Rus. lit. — SPb., 2010. — N 2. — S. 100—128. 55 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 [3] Volynskiy A.L. Kniga velikogo gneva. Kriticheskie stat’i. — Zametki. — Polemika. — SPb.: Trud, 1904. [4] Plehanov G.V. Estetika i sociologiya iskusstva: V 2 tomah. Т. 1. — М.: Iskusstvo, 1978. [5] Pisma K.D. Bal’monta k N.M.Miskomu / Publ. Kupriyanovskogo P.V. i Molchanovoy N.A. // Rus. lit. — SPb., 1993. — N 2. — S. 187—192. [6] Bryusov V.Ya. Dnevniki. Avtobiograficheskaya proza. Pis’ma. — М.: Olma-Press Zvezdnyj mir, 2002. [7] NIOR RGB. F. 386. Bryusov V.Ya. Karton № 80. Ed. khr. № 12. [8] Vospominaniya o Serebryanom veke. — М.: Respublika, 1993. [9] Minsky N.M. Pri svete sovesti. Mysli i mechty o celi zhizni. Izdanie 2. — SPb.: Tipografiya Yu.N. Erlix, 1897. POETRY OF N. MINSK: AT THE SOURCES OF THE RUSSIAN DECADENCE D.V. Kuntsevich The Russian and Foreign literature Department Philological Faculty Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 The article described the philosophical concept of N. Minsky, the poet, one of the ancestors of the Russian decadence. There were the examples of the memoirs of his contemporaries about his texts, the evaluation of his personality and ideology. Key words: Minsky, poetry, decadence, philosophy of the meonism, individualism. «БОЛЬШАЯ» ПРОЗА ОАЭ В 1990\Е ГОДЫ: ЧЕРТЫ ПОЛИСТАДИАЛЬНОСТИ М.Н. Суворов СПбГУ Университетская наб., 11, Санкт-Петербург, Россия, 199034 Статья посвящена «большой» прозе Объединенных Арабских Эмиратов 90-х гг. ХХ в., демонстрирующей совмещение черт разных идейно-художественных направлений: от просветительства и сентиментализма до самых радикальных течений модернизма. Ключевые слова: ОАЭ, арабская литература, арабская проза. Современная художественная литература Объединенных Арабских Эмиратов, формирование которой началось лишь в 70-е гг. ХХ в., сразу после обретения этими эмиратами государственности, является ярким примером воплощения теории ускоренного развития «отставших» литератур, выдвинутой в свое время Г.Д. Гачевым. Особенностью таких литератур является полистадиальность, т.е. синхронное совмещение в них черт разных стадий развития литературы, которые в более «старых» литературах имели бо´льшую временну´ю протяженность и более отчетливо выраженную последовательность. Смешение черт просветительства, романтизма и реализма уже было отмечено нами в «большой» прозе ОАЭ 70—80-х гг. ХХ в. [1]. В настоящей же статье мы рассмотрим эмиратскую «большую» прозу последующего десятилетия, представляющую собой в идейно-художественном отношении еще большую «мозаику» (1). Али Абдаллах Абу-р-Риш (р. 1956, Рас-эль-Хайма), который во втором из двух опубликованных им в 1980-е гг. романов «компенсировал» фактическое отсутствие интриги обильными рассуждениями житейского характера, сделал то же самое и в своем третьем романе «Пепел крови» (Рамад ад-дам, 1992), основанном, по-видимому, на личных впечатлениях автора от учебы на отделении психологии каирского университета. Многословный и лишенный ясной идеи, роман повествует о жизни двух молодых эмиратцев, Джабера и Маджеда, обучающихся в каирском университете. Канву повествования составляют внутренние монологи Джабера о важности получения образования, об изменении условий жизни в эмиратах, о нравственности и социальной справедливости, его разговоры на эти и другие темы с однокурсниками-эмиратцами, а также беседы Маджеда с египетской студенткой, в которую он влюблен. Собственно каирские реалии отражены во всем этом настолько слабо, что создается впечатление, будто сам автор во время учебы в Каире почти не интересовался окружающей его действительностью. Три следующих романа Абу-р-Риша: «Окно в безумие» (Нафизат аль-джунун, 1993), «Курган идола» (Талль ас-санам, 1995) и «Саляйим» (1997), чрезвычайно схожие между собой в содержательном и выразительном планах, обозначили стремление писателя к обновлению своей творческой манеры. Первый роман представляет собой непрерывный внутренний монолог некого пятидесятилетнего Саи57 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 да, разочарованного в жизни и людях, сломленного собственными неудачами, испытывающего чувство доходящего до безумия отчуждения. Этот страдальческий по интонациям монолог, впрочем, способен вызвать у читателя лишь чувство утомления, поскольку совершенно лишен какой-либо конкретики, связанной с жизнью Саида. Иными словами, причины страданий героя остаются фактически неизвестными, а потому и сами страдания выглядят абсолютно надуманными. Роман вполне можно было бы считать одним из типичных неудачных модернистских экспериментов, каких в арабской литературе к тому времени накопилось уже множество, если бы не его нетипично большой для сочинений подобного рода объем — 144 страницы. Второй из этих романов написан практически в той же манере. Большую часть его текста составляет поток сознания некого Ма’туха, т.е. «дурачка», который в детстве страдал от презрительного отношения к себе со стороны матери и в результате приобрел глубочайший комплекс неполноценности. Ма’тух бежит от людей; единственным его собеседником является слепец Дарир, который учит «дурачка» силе духа, гармонии духа и тела, внушая ему не самые оригинальные с точки зрения психологии и философии мысли — мысли, принадлежащие автору романа. Третий роман представляет собой поток сознания некого Абдаллаха аш-Шадида, доживающего свой век в психиатрической лечебнице. Этот поток сознания состоит из обрывочных чередующихся картин, относящихся к детству и юности героя; по большей части это образы людей, которые когда-то произвели на него впечатление. Это, например, странная женщина по имени Саляйим, прожившая всю жизнь в одиночестве в бедуинской палатке и отвергшая всех мужчин, пытавшихся завоевать ее сердце. Это Шамса, которую Абдаллах любил, но бросил, не в силах смириться с ее меркантильностью. Это Газаля, пытавшаяся внушить полному психологических комплексов Абдаллаху веру в собственные силы. Это капитан судна, на котором Абдаллах служил матросом; ненавидевший замкнутый характер своего подчиненного, капитан однажды приказал выбросить Абдаллаха за борт, на съедение акулам. Это также три странных чужака, живших в родном селении Абдаллаха, но избегавших контактов с местными жителями: Салем-магрибинец, Абдо-йеменец, и Рашед-сомалиец. Все эти образы в романе не способствуют выражению сколько-нибудь ясной авторской идеи, и даже восприятие их в качестве неких символов не представляется возможным по причине отсутствия в них необходимой для этого цельности. Совершенно иные идейно-художественные черты мы видим в повести «Печаль, дочь горестной судьбы» (Шаджан, бинт аль-кадар аль-хазин, 1992), которую под псевдонимом Хисса Джум’а аль-Ка’би опубликовала Сара аль-Джарван (р. 1969, Масфут). Повесть представляет собой довольно примитивную мелодраму, какие изобиловали в египетской литературе первой четверти ХХ в., призванные «выжимать слезы» из читателя. Халед, герой повести Сары аль-Джарван, подвозит на машине скрывающегося от полиции юношу, в котором он скоро угадывает переодетую девушку, и дает 58 Суворов М.Н. «Большая проза в ОАЭ в 1990-е годы: черты полистадиальности ему(ей) приют в своей квартире. На третий день совместного проживания девушка открывает Халеду свой истинный пол, называя себя именем, которое вынесено в заглавие повести, и просит помочь ей бежать из ОАЭ на Бахрейн. После дальнейшего совместного проживания — при сохранении невинности отношений — Халед, который сам родом из Бахрейна, помогает девушке переправиться на свою родину, получить там работу продавщицы и снять жилье. Девушка работает в магазине одежды, маскируясь под пожилую женщину, поскольку продолжает скрываться от полиции. Вскоре на Бахрейн приезжает Халед и во время ежедневных встреч с девушкой узнает ее печальную историю. Дважды насильно выданная замуж и получившая развод от своих недостойных мужей, познавшая в промежутке между замужествами несчастную любовь и едва не заморенная голодом жестоким отцом, считающим ее «позором семьи» (мать при этом остается за рамками повествования), она решилась бежать из дома и попытаться самой построить свою судьбу. Халед, влюбившийся в девушку еще во время совместного проживания в ОАЭ, открывает ей свои чувства; она же, испытывая взаимное чувство, продолжает его скрывать, считая себя недостойной Халеда. Когда же наконец взаимность чувств становится очевидной, герои попадают в дорожно-транспортное происшествие, полиция узнает личность пострадавшей, а в больнице выясняется, что у нее давняя неизлечимая опухоль мозга и ей осталось жить считанные месяцы. Вызванные полицией, в Бахрейн приезжают отец и брат девушки; второй из них, «защищая честь семьи», смертельно ранит сестру, еще не вышедшую из больничной палаты. Истекая кровью на руках у Халеда, девушка просит любимого не выдавать полиции ее брата, а вовремя прибывший отец в раскаянии целует руки умирающей дочери. Крайне сентиментальные диалоги двух героев, их чрезвычайно благородное и целомудренное поведение, их безмерная впечатлительность, порождающая слезы и обмороки, «сказочный» прием неузнавания переодетой героини, полное отсутствие хотя бы малейших реалий общественной жизни ОАЭ и Бахрейна — все это позволяет отнести повесть к дореалистическому типу литературы. Особым явлением в большой прозе ОАЭ, да и в арабской литературе вообще, стало относительно небольшое (около 60 страниц) сочинение Сани Абдаллаха ас-Сувейди (р. 1965, Дубай) под названием «Дизель» (ад-Дизель, 1994), которое условно можно отнести к жанру повести. Изданное в Бейруте, это сочинение в течение десяти лет после его публикации было запрещено к распространению в ОАЭ, но многократно переиздавалось в других арабских странах, а в 2012 г. вышло также в английском переводе. Повествование в «Дизеле» ведется от лица некого персонажа, остающегося на протяжении большей части этого повествования безымянным, излагающего нечто вроде своих воспоминаний «соседу», как можно понять из текста, немому. Лишь в конце повествования проясняется, что рассказчика зовут Дизель, однако остается неизвестным, когда и почему он получил это имя. Также выясняется, что Дизель — в момент повествования якобы уже парализованный — в прошлом был руководителем выдающегося музыкально-танцевального коллектива, чья власть 59 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 над умами и сердцами людей превосходила власть всех светских и духовных правителей. Воспоминания Дизеля, если их вообще можно считать воспоминаниями, представляют собой серию слабо связанных между собой эпизодов, в основном иррационального и сюрреалистического характера, напоминающих сны или галлюцинации. В этих «галлюцинациях» важное место занимают сцены сексуального характера, которые и сами по себе «невнятны», сюрреалистичны, однако создают в повествовании некую эротическую атмосферу. Еще одной чертой этих «галлюцинаций» является то, что их образность выглядит заимствованной из фольклора арабских рыбаков и мореплавателей, благодаря чему в повествовании присутствует и некий национальный колорит. Можно отметить также и антиклерикальный мотив, выражающийся в эпизодах проявления мусульманскими священнослужителями стремления к запретным любовным утехам. Среди всех этих воспоминаний-галлюцинаций чрезвычайно сложно, однако, уловить сколько-нибудь внятную сюжетную линию. Фактически ни одно действие в «Дизеле» не имеет определенности в плане его причин, целей и сущности. Эта неопределенность проистекает прежде всего из характера самого языка повествования, который можно назвать одновременно и «поэтизированным», и несвязным. Ас-Сувейди использовал свойственную поэзии специфическую экспрессивную лексику, из которой создавал неестественные синтаксические конструкции, так, чтобы чтение его текста превратилось для читателя в непрерывное усилие по расшифровке смысла, не приводящее в итоге к уверенности в том, что прочитанное понято правильно. О том, что автор делал это намеренно, свидетельствует и тот факт, что в опубликованном тексте тщательно расставлены краткие гласные и падежные окончания, т.е. читателю предлагалось попытаться расшифровать смысл именно тех лексико-синтаксических конструкций, какие задумал автор, а не подбирать возможные варианты прочтения (2). Вот, например, один из относительно несложных для восприятия фрагментов повествования, выбранный нами лишь по причине возможности его адекватного перевода: «Многие жители селения стали стекаться в мой дом, подобно струйкам песка, насыщаться болью зари, затем возвращаться в свои дома, несомыми на своих ногах, с растаявшими в их смешавшихся с потом сандалиях песчинками, так что когда ктото из них входил в свой дом, его жена сразу узнавала, что муж вернулся. И часто случалось, что запах пота и песка был неразличимым, если подуть на него перед уходом, и тогда любой из них имел возможность спать с любой женщиной в селении, потому что она могла подумать, что это ее собственный муж» [7. С. 46]. Когда был издан английский перевод «Дизеля», порожденный, по-видимому, лишь интересом самого переводчика — известного специалиста в области арабской литературы — к необычным литературным явлениям, в англоязычной прессе и на страницах Интернета появилось довольно большое число отзывов на это сочинение. Писали, что герой повествования — это демон, выбравшийся на свет изпод песков Аравии, олицетворяющий собой нефть и все те культурные трансформации — особенно в сфере гендерных отношений, — которые нефть принесла 60 Суворов М.Н. «Большая проза в ОАЭ в 1990-е годы: черты полистадиальности в страны Персидского залива. Писали, что ас-Сувейди еще в начале 1990-х гг. фактически предсказал социально-политический и культурный кризис арабского мира, породивший в начале второго десятилетия ХХI в. события «арабской весны». Писали, что именно выражением этого кризиса и служит несвязность, искусственность языка повествования в «Дизеле». Писали также, что «Дизель» является самым радикальным экспериментом в современной арабской литературе и что единственный автор, чей стиль напоминает стиль ас-Сувейди, — это франкоязычный марокканец Тахар Бенджаллун. Писали, что «Дизель» — сочинение интересное, оригинальное, забавное, шокирующее, непонятное, «темное», нечитаемое, чуждое нормальному сознанию. Столь широкий спектр определений, данных читателями и критиками сочинению ас-Сувейди, свидетельствует лишь о том, что критерии оценки подобных «экспериментальных» произведений литературы до сих пор не выработаны. Воплощением старых традиций арабской литературы стал роман «Это случилось в Стамбуле» (Хадаса фи Истанбул, 1995), написанный известным эмиратским поэтом Каримом Ма’туком аль-Марзуки (р. 1963, Шарджа), выпускником отделения арабского языка университета Бейрута. Сюжет романа представляет собой приключения — по большей части любовного характера — молодого поэтически одаренного эмиратца по имени Марзук, пребывающего в качестве туриста в Стамбуле. По причине мужской неотразимости героя у него почти одновременно завязываются любовные связи с несколькими женщинами: с йеменкой Худой, с племянницей его турецкого гида красавицей Нефрой, которая даже дарит Марзуку собственную квартиру, с художницей Лейлой. Попутно Марзук вспоминает свою связь с красавицей-ливанкой Сальвой, внимания которой пытались добиться все окружавшие ее молодые люди. Марзук общается и с несколькими молодыми арабами, находящимися в Стамбуле, однако главным его собеседником выступает его гид Абу-Хасан аль-Карт, турок арабского происхождения, пройдоха и балагур, рассказывающий герою массу интересных историй. Роман, впрочем, имеет мало общего как с традиционным арабским жанром путевых записок рихля, так и с классическим приключенческим романом. Повествование в нем по большей части представляет собой сентиментально-романтическое, поэтизированное изображение чувств героя, дополняемое при каждом удобном случае соответствующими стихотворными вставками, объем которых порой доходит до двух страниц. Указанные черты романа (два основных собеседника, соединение прозы с поэзией, гипертрофированное изображение чувств) роднят его одновременно и со средневековой арабской плутовской новеллой — макамой, и с любовно-сентиментальными арабскими романами начала ХХ в. В традициях арабской просветительской литературы конца ХIХ в. написал свои исторические романы «Белый шейх» (аш-Шайх аль-абйад, 1996) и «Непокорный эмир» (аль-Амир ас-са’ир, 1998) принц Султан б. Мухаммед аль-Касеми (р. 1939, Шарджа), правитель эмирата Шарджа, профессиональный историк, защитивший в Великобритании две диссертации: по истории и политической географии. 61 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Роман «Белый шейх», действие которого относится к первой половине XIX в., посвящен реальной истории американца голландского происхождения Иоганна Германа Полла, который волею судьбы в ранней юности оказался в Аравии и впоследствии стал одним из влиятельных шейхов в оманской провинции Дофар. История эта следующая. В 1805 г. девятилетний Иоганн был принят юнгой на торговое судно «Эссекс», отправившееся из американского порта Сейлем в плавание к берегам Аравии. По прибытии в Аден моряки не обнаружили там необходимых им запасов кофе и отправились в Красное море, в порт аль-Лухейя, где таковые запасы якобы имелись. На рейде у острова Камаран экипаж судна подвергся нападению арабов, вовлеченных в англо-французское соперничество за влияние в Красном море. Нападение было инспирировано сейидом Мухаммедом б. Акилем (3), уроженцем Дофара, контролировавшим крупную морскую торговлю в Аравийском и Красном морях и поддерживавшим французов. Из числа членов экипажа «Эссекса» в живых остался лишь юный Иоганн, которого сейид по просьбе своей бездетной жены решил усыновить. Мальчику дали новое имя — Абдаллах, он принял ислам и воспитывался в семье сейида, воспринимая новую для него культуру. Впрочем, этот период жизни Иоганна, или Абдаллаха, остается в романе за рамками повествования, в то время как автор излагает подробности торгово-политической деятельности его приемного отца. Потеряв свое влияние в Красном море, сейид Мухаммед обосновывается в дофарском Мирбате, где строит крепость и продолжает развивать свой морской торговый бизнес. Очень скоро сейид становится фактическим правителем Дофара и прилегающих областей, переносит свою резиденцию в город Салала, но в 1829 г. погибает от рук политических соперников — дофарского племени кара. К этому времени его приемный сын уже женат на арабке, имеет детей и бороздит моря в качестве капитана одного из кораблей сейида. Здесь автор снова подробно рассказывает о военно-политических событиях в регионе и об участии в них Абдаллаха. Заняв после смерти приемного отца его место, Абдаллах организует военную операцию с целью возвращения захваченного противниками Мирбата, в ходе которой убивают двоих его сыновей, а самого его ранят. Во время лечения от ран в Мирбате (с чего и начинается роман) он рассказывает местным жителям свою необычную историю, излагаемую автором в основном от третьего лица, и там же махрийские шейхи, против которых Абдаллах воевал, избирают его своим верховным «белым шейхом». На этом роман заканчивается, оставляя читателя в неведении относительно дальнейшей судьбы героя. Изложение вышеописанного сюжета в романе ведется в стиле исторической хроники, с указанием реальных дат, мест событий, имен участников. Диалоги при этом крайне немногочисленны, и внутренний мир персонажей остается абсолютно за рамками интереса автора. Впрочем, уже в авторском предисловии к роману содержится намек на этот историко-документальный характер предстоящего повествования. Автор говорит, что для написания романа он использовал целый ряд исторических арабских документов, а также западных, которые он собрал в ходе своих поездок в США, Европу и Индию; кроме того, ему удалось найти в Дофаре 62 Суворов М.Н. «Большая проза в ОАЭ в 1990-е годы: черты полистадиальности внука «белого шейха», сейида Абд аль-Халека б. Салема б. Раби’. Непосредственным же поводом к написанию романа, как говорит автор, стала его встреча с американским киноактером Патриком Суэйзи, который рассказал, что давно мечтает сыграть роль арабского шейха, но пока не нашел подходящего сценария. Второй роман Султана б. Мухаммеда аль-Касеми «Непокорный эмир» написан в том же стиле исторической хроники. В нем повествуется о политических событиях, происходивших в 1750—1760-е гг. в районе северо-восточного побережья Персидского залива. Главным действующим лицом этих событий в романе стал арабский эмир Маханна б. Насер б. Хамад аз-Зу’аби, правитель Бендер-Рига и острова Харк, пытавшийся сохранить независимость своей вотчины от власти персидского правителя Шираза, противостоявший проникновению голландцев и англичан в регион Персидского залива, постоянно боровшийся за власть со своими ближайшими родственниками и соседними арабскими эмирами и закончивший свою жизнь на виселице в Басре. Завершая рассмотрение «большой» прозы ОАЭ 90-х гг. ХХ в., можно сделать вывод о том, что наблюдаемый в ней типологический «разброс» оказался еще большим, чем в два предыдущих десятилетия. К сочинениям, базирующимся на традициях просветительства и сентиментализма конца ХIХ — начала ХХ вв., добавились произведения, типологически относящиеся к модернистской прозе, причем в случае «Дизеля» ас-Сувейди — к ее наиболее радикальным современным направлениям. Явным «пробелом» в этом спектре идейно-художественных подходов оказался, однако, реализм (4) — очевидно, в силу воздействия таких факторов как существование государственно-религиозной цензуры, «осторожность» автора, связанного конфессиональными, сословными, гендерными и прочими ограничениями, склонность аравийских читателей, пока еще недостаточно хорошо понимающих сущность современной художественной прозы, воспринимать все написанное как личный опыт автора. ПРИМЕЧАНИЯ (1) Согласно информации, содержащейся в ряде библиографических справочников, в 90-е гг. ХХ в. были опубликованы тринадцать произведений эмиратской «большой» прозы, из которых мы не рассматриваем четыре, оказавшиеся для нас недоступными: «Ангелы и демоны» (Маля’ика ва-шайатин, 1990) Басемы Йунис, «Двойственность Муджбиля ибн Шахвана» (Суна’иййат Муджбиль ибн Шахван, 1997) Али Абу-р-Риша, «Кто беспокоится о мухах» (Ман йа’тани би-з-зубаб, 1998) Мухаммеда аль-Мазру’и и «Карима» (1999) Мане’ аль-’Утейбы. (2) В обычном арабском тексте надстрочные и подстрочные значки, обозначающие краткие гласные и падежные окончания, как правило, не ставятся, и поэтому разные слова в записи могут выглядеть одинаково. Читатель «восстанавливает» слово самостоятельно, исходя из контекста. (3) Сейид — представитель традиционной аравийской религиозно-административной элиты. (4) Судя по отзывам ряда эмиратских критиков, те произведения «большой» прозы ОАЭ 1990-х гг., которые в нашей работе не были рассмотрены, также нельзя отнести к реалистическому направлению. 63 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 ЛИТЕРАТУРА [1] Суворов М.Н. «Большая» проза ОАЭ на этапе становления (70—80-е гг. ХХ века) // Вестник СПбГУ. Сер. 13 (в печати). [2] Абу-р-Риш, Али. Рамад ад-дам (Пепел крови). — Бейрут: Маншурат Мирим, 1992. [3] Абу-р-Риш, Али. Нафизат аль-джунун (Окно в безумие). Б.м., б.д. [4] Абу-р-Риш, Али. Талль ас-санам (Курган идола). Б.м., б.д. [5] Абу-р-Риш, Али. Саляйим. — Каир: Дар шаркийат, 1997. [6] Аль-Ка’би, Хисса Джум’а. Шаджан, бинт аль-кадар аль-хазин (Печаль, дочь горестной судьбы). — Шарджа: Дар ас-сакафа аль-’арабиййа, 1992. [7] Ас-Сувейди, Сани. Ад-Дизель. Изд. 6-е. — Бейрут: Дар аль-джадид, 2011. [8] Ма’тук, Карим. Хадаса фи Истанбул (Это случилось в Стамбуле). — Шарджа: Иттихад куттаб ва-удаба’ аль-Имарат, б.д. [9] Аль-Касеми, Султан б. Мухаммед. Аш-Шайх аль-абйад (Белый шейх). — Шарджа: Дар аль-Халидж, 1996. [10] Аль-Касеми, Султан б. Мухаммед. Аль-Амир ас-са’ир (Непокорный эмир). — Каир: аль-Хай’а аль-мисриййа аль-’амма ли-ль-китаб, 1998. LITERATURA [1] Suvorov M.N. “Bolshaya” proza OAE na etape stanovlenia (70—80-e gg. XX veka) // Vestnik SPbGU. Ser. 13 (in print). [2] Abu al-Rish, ‘Ali. Ramad al-dam. — Beirut: Manshurat Mirim, 1992. [3] Abu al-Rish, ‘Ali. Nafidhat al-junun. N.p., n.d. [4] Abu al-Rish, ‘Ali. Tall al-sanam. N.p., n.d. [5] Abu al-Rish, ‘Ali. Salayim. — Cairo: Dar sharqiyat, 1997. [6] Al-Ka’bi, Hissa Jum’a. Shajan bint al-qadar al-hazin. — Sharjah: Dar al-thaqafa al-’arabiyya, 1992. [7] Al-Suwaidi, Thani. Al-Dizil. 6th ed. — Beirut: Dar al-jadid, 2011. [8] Ma’tuq, Karim. Hadatha fi Istanbul. — Sharjah: Ittihad kuttab wa udaba’ al-Imarat, n.d. [9] Al-Qasimi, Sultan b. Muhammad. Al-Shaikh al-abyad. — Sharjah: Dar al-Khalij, 1996. [10] Al-Qasimi, Sultan b. Muhammad. Al-Amir al-tha’ir. — Cairo: al-Hai’a al-misriyya al-’amma li-l-kitab, 1998. EMIRATI NOVEL IN THE 1990S: FEATURES OF POLYSTADIALITY M.N. Suvorov St. Petersburg State University Universitetskaya nab., 11, St.Petersburg, Russia, 199034 The article is devoted to Emirati novels of the 1990s, which embraced features of different literary traditions: from old enlightenment and sentimental approaches to the most radical modernist trends. Key words: the UAE, Arabic literature, Arabic prose. 64 ИЛЛЮЗИИ КАК АЛЬТЕРНАТИВА РЕАЛЬНОСТИ («На дне» М. Горького и «Разносчик льда грядет» Ю. О’Нила) С.М. Пинаев Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье выявляется природа социально-философского конфликта иллюзии и реальности в пьесах М. Горького и Ю. О’Нила, рассматриваются моральные проблемы вины и ответственности, спасительной лжи и губительной правды, веры в человека и его способности творить добро. Ключевые слова: иллюзии, реальность, ложь, правда, пьеса, конфликт, философия, гуманизм. Сближение имен Горького и О’Нила в рамках одной статьи не случайно. Известно, что первый высоко ценил талант второго и ставил его в один ряд с лучшими деятелями науки и культуры США. В свою очередь, Ю. О’Нил отмечал, что «великая пролетарская пьеса Горького “На дне” — самая лучшая пропаганда, когда-либо написанная в защиту угнетенных, именно потому, что в ней нет пропаганды: она просто показывает людей такими, как они есть — истину в образах подлинной жизненности» [1. С. 502]. То, что О’Нил выделил у Горького именно эту пьесу, вполне закономерно. Не касаясь проблемы мировоззрения и направления творческих поисков последнего, американский писатель не мог пройти мимо достоинств драматургического метода Горького, некоторые черты которого сказались на художественном воспроизведении действительности самим О’Нилом. Трудно сказать, повлияла ли непосредственно тематика пьесы «На дне» на замысел поздней о’ниловской драмы «Разносчик льда грядет», несомненно одно: обе эти пьесы, при всей их несхожести, как и ряд произведений Г. Ибсена, Л. Пиранделло, А. Миллера и др., относятся к произведениям, объединенным разработкой одной конкретной темы: реальность — иллюзии. Конечно, сближение это достаточно условно; многообразное содержание вышеназванных пьес не укладывается в строгие рамки этой столь популярной в мировой литературе темы, не говоря уже о принципиально различном ее осмыслении. Однако, преследуя разные цели, драматурги решают здесь сходные подспудные проблемы, исключительно важные в контексте всего творчества обоих писателей. Вопрос о литературных связях Горького и О’Нила практически не разработан ни в нашем, ни в зарубежном литературоведении. Большее внимание уделяется влиянию, оказанному на О’Нила Достоевским. О соотношении же творчества американского драматурга с пьесами Чехова и Горького обычно упоминается вскользь, однако, как правило, Горький и О’Нил сопоставляются именно как авторы драм «На дне» (1902) и «Разносчик льда грядет» («The Iceman Cometh», 1939). К этому сопоставлению обращались критики Брукс Аткинсон, Эрик Бентли, а также Элен Мучник, автор книги «От Горького к Пастернаку» (1961) и статьи «Свиньи Цирцеи: пьесы Горького и О’Нила», под разными названиями публиковавшейся в нескольких литературоведческих сборниках США. 65 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 В нашей стране одним из первых выступлений на эту тему была статья В. Рубина (1948) о текущей американской литературе, где он писал, что по контрасту к основному лейтмотиву пьесы Горького «Человек — это звучит гордо» главный тезис драмы О’Нила можно было бы выразить в формуле «Человек — это звучит низко и бесславно» [2. С. 200]. По его мнению, «мрачная мораль», заключенная в этой пьесе, бесконечно унижает человека, делая его жалкой, лишенной воли игрушкой в руках судьбы. Много с тех пор воды утекло. Давно уже никто не рубит с плеча, не говорит о «духовной капитуляции» О’Нила; напротив, большинство исследователей подчеркивают неустанные творческие поиски драматурга, величие и гуманизм даже самых «мрачных» его произведений. В сопоставляемых пьесах, действительно, много сходного — в сюжете, в выборе места действия да и самих персонажей, в природе конфликта, в наличии общих тем: речь идет не только о философской разработке вопроса о приоритете иллюзии или реальности, но и проблеме ответственности человека за судьбу ближнего, вины и прощения, наконец, путей выхода из жизненного тупика. Обе пьесы перенасыщены диалогами, собственно действия практически нет; каждая распадается на несколько сюжетных пластов, историй, не нарушающих цельность и законченность драмы. В обоих случаях группа персонажей «дна» противостоит некоему вещающему герою, вносящему некоторые изменения в исходное положение вещей. Однако его стремление помочь отщепенцам жизни остается тщетным: положение, в котором он оставляет их, выглядит еще более беспросветным, чем оно было к моменту его появления. Ни Горький, ни О’Нил не стремятся поднимать в своих пьесах глобальные социальные вопросы, на которые может быть дан единственный ответ: виновато общество. Современный мир часто подвергался осуждению со стороны того и другого писателя и в их художественных произведениях, и в публицистике. Здесь же конфликт переводится в план общефилософский, морально-психологический, причем в драме «На дне» он не лишается и глубинного социального наполнения. Сходство анализируемых пьес исчерпывается постановкой сходных вопросов, общих тем, наличием похожих ситуаций, но само решение выдвинутых проблем в том и другом случае принципиально различное. Э. Мучник в своей работе использует любопытное сравнение. В гомеровской «Одиссее» спутники главного героя превращены волшебницей Цирцеей в свиней, но при этом не лишены человеческого сознания. У Д. Мильтона в драматической поэме «Комус» подобный эпизод трансформирован так, что люди не подозревают о произошедшей с ними перемене и вполне удовлетворены своим новым положением. Если герои «Одиссеи» страдают и мучаются в поисках выхода, то персонажи Мильтона настолько принижены, стоят на такой низкой ступени падения, что ни о каком страдании или переживании не может быть и речи. Э. Мучник усматривает такую же разницу в положении действующих лиц в пьесе «На дне» и в драме «Разносчик льда грядет»: герои Горького более несчастны, чем персонажи американского писателя, однако их положение не выглядит настолько жутким и безнадежным, как в «Разносчике льда». 66 Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности... Что же происходит в этом, по выражению критика Дональда Кёкли, «мрачном, ужасающем шедевре» О’Нила? Действие развертывается в захолустном баре Гарри Хоупа, заведении, очень напоминающем ночлежку Костылёва. Здесь тоже живут «бывшие люди»: бывший газетчик, бывший анархист, бывший содержатель игорного дома, бывший офицер и т.д. («Когда-то» — one-time — проставлено против каждого имени уже в списке действующих лиц). Существование обитателей бара принимает формы то алкогольной спячки, то праздного бодрствования, в редкие минуты которого они пьют и мечтают о благостном «завтра», когда покинут стены этого «салуна обреченных», начнут новую жизнь и вернутся к своему когдато привычному делу. В заведении Хоупа периодически появляется коммивояжёр Хикман (Хикки). Приезжая, он веселит компанию, поит ее за свой счет, рассказывает анекдоты, в частности, о своей любимой жене, к которой он, однако, относится очень дурно, но которой сейчас хорошо, так как он оставил ее дома, в постели «с разносчиком льда» («with the iceman»). Но в последний свой приезд Хикки является изменившимся: он нашел путь к истинному счастью и миру в душе, а потому призывает всех постояльцев Хоупа принять его учение и последовать его примеру. Для этого «бывшие люди» должны избавиться от своих иллюзий и мечтаний, пройдя через конкретную попытку их реализации. Разочаровавшись в надеждах и ложных стремлениях, они увидят в себе, как в зеркале, свое истинное «я». Диссонанса между желаемым и действительным больше не возникнет, а стало быть, в их души прольется покой и свет. Но результаты этого «новообращения» оказываются совсем не похожими на то, что ожидал увидеть Хикки. Вернуться к прежней жизни никому не удается. Попытки персонажей «вписаться» в реальный мир терпят крах. Эксперимент «разиллюживания» полностью провалился. Ненависть, страх и отчаяние воцаряются в салуне Гарри Хоупа. Пытаясь доказать свою правоту, Хикки объясняет причину собственной перемены. Он рассказывает, что убил свою жену, чтобы избавить ее от страданий, которые он ей причинял. Раскрывается смысл образа «разносчик льда» — это смерть. Хикки считал, что убил жену, как это ни парадоксально, из любви к ней, но вскоре убеждается, что эта идея была его иллюзией, а убийство было совершено из чувства ненависти. Он говорит: «Я начал опасаться, что схожу с ума, потому что никогда не мог простить ее за то, что она прощала меня. Я даже ловил себя на мысли, что ненавижу ее за то, что она заставляет меня настолько ненавидеть себя...» [3. С. 205]. И, наконец, выясняется, что Хикки убил и проклял жену в невменяемом состоянии. Это последнее открытие больше всего поражает его слушателей: стало быть, Хикки сумасшедший, и его так называемая «реформа» — заворот мысли, мыльный пузырь. Обитатели бара вновь возвращаются к своему виски, своим мечтам и иллюзиям. Все остается по-старому; меняется судьба лишь трех главных персонажей: Хикки отдает себя в руки полиции, юноша Дон Паррит кончает жизнь самоубийством, а мрачный философ Ларри Слэйд окончательно осознает, что для него «единственный ответ» — смерть. На этом круг замыкается. «Самое лучшее было бы никогда не родиться», — цитирует Ларри строку из Гейне. 67 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Анализируя драмы Горького и О’Нила, Э. Мучник уже в самом начале допускает, как представляется, существенную ошибку, полагая, что «каждая пьеса крепится вокруг главного героя, и ее значение зависит от интерпретации этого человека и того, что он проповедует» [4. С. 433]. Безусловно, трактовка центральных образов, смысл их речей, степень их влияния на окружающих куда как важны, но нельзя прочтение всей пьесы сводить к характеристике только этих персонажей, их учения вне связей с жизненными установками других действующих лиц. Дело даже не в том, чтобы проследить столкновение проповеди Луки «со всем тем живым и жизнеспособным, что сохранилось в душах обитателей “дна”», являющееся, по мысли классика советского горьковедения Б. Бялика, «сквозным действием» пьесы [5. С. 153], или проанализировать процесс формирования ненависти и страха в душах постояльцев Хоупа по мере воздействия на них «эксперимента» Хикки. Эпицентр силового поля пьес не в этом. Конфликт драмы Горького — не между Лукой и Сатиным, не между ложью, которая, по выражению того же Б. Бялика, расчленяется на религию рабов (Лука) и хозяев (Костылёв) [5. С. 154], и правдой, а гуманизмом как верой в жизнь или попыткой прорваться к жизни, с одной стороны, и тем, что стоит на пути этого порыва в обществе, в душах самих людей, искалеченных этим обществом, с другой, — конфликт, приобретающий отчетливо выраженную социально-этическую окраску. В «Разносчике льда» главное — не противопоставление Хикки и Ларри, не сопротивление обитателей бара проникновению «лекарства» Хикки, не кажущаяся победа над ним. Здесь так же, как и в пьесе «На дне», важно ощутить прорыв, проникновение, но не к жизни, не к добру и величию, выражающим суть Человека, а, напротив, сквозь внешние оболочки, удобные, но ложные объяснения и самооправдания — к осознанию зла в собственной душе, к пониманию своей фатальной ошибки и искуплению ее страданием или смертью. Именно в этом основное отличие идейной направленности драмы О’Нила от пьесы «На дне». Рассматривая природу конфликта в драме Горького, не следует излишне увлекаться перспективой, уводящей от конкретного места действия, и скрупулезно вычислять, кто что приобрел, а в основном потерял от встречи с Лукой, как это делал, например, критик Б. Михайловский. Вопрос этот не может решаться математически. «Человек — вот правда! Он это понимал... вы — нет!» [6. С. 165]. В мире искалеченных душ, в ситуации тотального отчаяния человечность, участие — единственно возможное «лекарство». А утверждение, что Лука «врет» (с легкой руки Васьки Пепла ставшее довольно распространенным) и терпит поражение за поражением, нагромождая вокруг себя жертвы (Б. Михайловский, Б. Бялик и др.), весьма спорно. Едва появившись в ночлежке и оглядевшись вокруг, Лука резюмирует свои впечатления: «Житье ваше — о-ой!» [6. С. 118]. Он находит для Анны слова утешения, погружая ее в «спокой», искренне хочет помочь Актеру, сообщая где-то услышанные (а не взятые с потолка) сведения о существовании лечебницы, советует Пеплу «отойти... прочь с этого места» [6. С. 134], справедливо видя в этом единственно возможный в сложившейся ситуации выход или возможность его (что подтверждается дальнейшей судьбой Васьки Пепла). 68 Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности... В случае с Актером критики обычно обращают внимание только на то, что Лука его обманул, и тот в результате покончил с собой, совершил поступок, который еще А.П. Чехов считал совершенно неподготовленным [7. С. 95]. Но суть ведь не в этом. Актер уже обречен, и то, что Лука ушел и лишил его последней поддержки, чем в известной мере приблизил гибель, — не главное в отношениях Актера и Луки. Как повести себя с обреченным человеком? Как Сатин, «реалистично» и цинично разрубающий последние нити, связывающие Актера с миром, или как Лука, сумевший хоть на мгновение зажечь в человеке былой интерес к жизни? «Старик... Я вспомнил... слушай». А вспомнил он стихи «Беранжера» о великих безумцах, навевающих «сон золотой» человечеству, когда оно еще бессильно найти путь к «святой правде». Этим душевным взлетом, а не самоубийством завершается сюжетная линия Лука — Актер. И уж никак не права Э. Мучник, утверждая, что Лука располагает лишь «набором освященных догм» и советов, которые раздает, «где бы он ни оказался, и всем, кто будет слушать его» [4. С. 433]. Лука пытается помочь только тем, кому помощь реально необходима. Он, например, не сулит Барону возвращения его титула и не обещает Клещу, что тот в скором времени найдет работу. Э. Мучник, отмечая черты сходства в отношениях Сатина и Ларри с другими персонажами пьес, пытается идентифицировать их — первого с Горьким, второго — с О’Нилом. Если во втором случае такая связь может быть в известной степени уместна, то между Сатиным и Горьким литературоведы никогда не ставили знака равенства. Куда важнее проблема традиционного противопоставления Сатина, точнее, его заключительного монолога, «проповедям» Луки. Б. Бялик справедливо замечает, что если отброшенный к пещерному бытию человек «не превращается в зверя, значит человеческое сильнее звериного, оно непобедимо» [8. С. 96]. Считалось, что монолог Сатина будит в человеке достоинство, делает его потенциально готовым к действиям, к борьбе, а обобщенное понятие «Человек» ассоциируется с классовой солидарностью, и в связи с этим вспоминались слова Горького о том, что в пьесе есть «сигнал к восстанию» [9. С. 65]. Оставим эти тезисы без комментария и зададимся вопросом: надо ли слова и поступки Луки воспринимать как нечто контрастное по отношению к «эффектному» сатинскому монологу? Если Сатин «будит достоинство в человеке» последним своим публичным выступлением, то Лука делает это постоянно, всем своим поведением подчеркивая, что любой человек достоин участия, а стало быть — внимания и уважения. «...Ты только почаще напоминай ему, что он хороший парень, чтобы он, значит, не забывал про это!» [6. С. 153]. Он как бы перекидывает мостик от окружающих его придавленных жизнью изгоев общества к отдаленным, возвышенным сферам, куда возводит свой образ Человека Сатин. Гуманизм Луки не однозначен. Замешанный на жалости («Жалеть людей надо»), он подкрепляется верой в человека вообще, будь он хоть каторжник, в способность его творить добро («Человек — может добру научить... очень просто!» [6. С. 148]). И не следует «учение» Луки сводить только к «толстовщине», как это делали и делают многие горьковеды. 69 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Собственно говоря, и в трактовках о’ниловского Хикки встречались натяжки и перегибы. Его соотносили и с «мирским спасителем» Фрейдом, и христианским Спасителем Иисусом (Критик С. Дэй проводил аналогию между застольем в салуне по случаю именин Гарри Хоупа и евангельской Тайной Вечерей на фреске Леонардо Да Винчи, [10]). Да ведь и Луку при желании можно возвести в ранг спасителя, зовущего народ (Россию, человечество) в светлое будущее. Образ Сатина требует к себе особого внимания. С одной стороны, он тоже обитатель ночлежки, человек, никогда не падающий духом, бравый циник, но реально ни на что не влияющий. С другой стороны, это рупор вдохновенной горьковской мысли, важная клавиша, издающая в финале пьесы громкие, мажорные звуки. Монолог его, с точки зрения конкретной ситуации, малопродуктивен, да и не органичен. Возникает он неожиданно, чуть ли не по пьяному наитию, и создается впечатление, что герой лишь наслаждается музыкой своих слов, что в любую секунду его может «понести» в противоположную сторону. Монолог Сатина конструктивен условно, потенциально, за пределами ночлежки Костылёва. Луке же сопутствует конкретная «земная» атмосфера добра, вступающего в противодействие с озлобленностью и равнодушием уставших от жизни людей; в рамках почти безысходной ситуации она имеет свою ценность. Лука не в состоянии заглянуть так далеко, чтобы увидеть, что индивидуальные попытки улучшения жизни общего дела не решат. А пока что он дает людям то, что в его силах. Вместе с тем было бы неверно ограничиваться рамками только данной ситуации, данной пьесы и акцентировать внимание на том, что слова Сатина едва ли западут в душу кому-либо из обитателей ночлежки Костылёва. В этом случае драма «На дне» превратилась бы в проповедь этической доктрины, утверждающей, что лучше быть добрым, чем злым в четко очерченной социальными границами безнадежной ситуации. Нельзя не отметить, что монолог Сатина обретает смысл за пределами действия пьесы, в контексте всего творчества Горького. Ведь задачу искусства он будет видеть в том, чтобы «...облагородить дух человека, скрасить тяжесть земного бытия, учить вере, надежде и любви» [12. С. 134]. Если при анализе драмы «На дне» следует учитывать перспективы дальнейшего развития художественной мысли автора, то при восприятии пьесы «Разносчик льда грядет» необходимо иметь в виду целый ряд ретроспективных моментов, ибо это произведение во многом подводит итоги творческого пути лучшего драматурга США. Примерно в начале 30-х годов Ю. О’Нил попытался определить основное различие между собой и большинством драматургов: его совершенно не занимают отношения между человеком и человеком, интересуют «только отношения между человеком и Богом» [11. С. 11]. В числе наиболее важных для себя он называл также конфликты между верой «непостижимыми силами бытия», человеком и судьбой. В большинстве его произведений главный герой утрачивает чувство своей «принадлежности» обществу, исполнен поисками Бога, гармонии с природой, которые, как правило, заканчиваются трагически. В последних драмах О’Нила уже не интересует сам процесс поиска, пути и перепутья в духовных блужданиях ге70 Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности... роя; он фиксирует конечную стадию «долгого дневного путешествия в ночь», печальные итоги, к которым приходят его персонажи. Если пьеса М. Горького по большому счету лишена автобиографизма (хотя сама по себе жизнь ночлежников была хорошо известна автору), в «Разносчике льда» черты, связанные с личностью О’Нила, проявились сразу в трех действующих лицах. Более других напоминает самого писателя Ларри Слэйд, прошедший примерно через те же стадии мучительных раздумий и поисков, что и автор. На образе Дона Паррита, отягченного чувством вины перед матерью, участницей анархического движения, которую он предал, сказалось раннее увлечение О’Нила психоанализом и отразились личные переживания драматурга. Близок писателю и отвергнувший любовь Хикки, напоминающий прежних персонажей О’Нила, дезориентированных в жизни, людей со смертью в душе, поддерживающих свое существование иллюзиями. Главные образы в пьесе не противопоставлены друг другу, как герои классических драм, а как бы сопоставлены друг с другом. Конфликт, как это часто бывало в драмах О’Нила, возникает и развивается как ряд параллельных внутренних коллизий. Но вернемся к теме «реальность — иллюзии». Э. Мучник справедливо отмечает, что основное отличие в мировосприятии действующих лиц анализируемых пьес — в «типе иллюзий» и природе предлагаемой «правды» и что «правда» или «реальность» для Горького — «не метафизическое, а гуманистическое понятие» [4. С. 436]. В пьесе «На дне» показана конкретная неприкрашенная жизнь ночлежки, назовем ее реальностью первого плана. Из этой же самой материи рождается реальность нового уровня, наполненная гуманистическим пафосом монолога Сатина. Ведь «в целом, — как считает М.И. Михайлов, — художественное творчество Горького, несмотря на то, что в нем представлены “мерзости жизни”, заключает в себе радость Ренессанса, “великую радость жить на Земле”» [12. С. 137]; наконец, иллюзии действующих лиц, а также сентенции Луки, его призывы оттолкнуться, отвернуться от неприглядных истин образуют третий план произведения. У О’Нила реальность и иллюзии также образуют два мира, но его герои, в отличие от горьковских, объективно существуя в первом из них, ощущают себя во втором, иллюзорном, и соприкосновение их с первым, то есть с реальной действительностью, равносильно смерти. «Ну, скажи, кому хочется видеть жизнь такой, какая она на самом деле? — вопрошает Эдмунд Тайрон в пьесе «Долгое дневное путешествие в ночь». — Это же все три Горгоны вместе. Взглянешь им в лицо и окаменеешь» [13. С. 254]. Хикки пытается перенести своих приятелей в иную сферу, сферу гармонии и покоя, о которой мечтали все любимые герои О’Нила, начиная с Роберта Мэйо («За горизонтом») и кончая тем же Эдмундом Тайроном. Если Лука, возбуждая и поддерживая иллюзии своих слушателей, пытается пробудить в них веру в жизнь (исключая вариант с Анной), а герои Горького еще способны хотя бы теоретически попытаться изменить свое положение, то Хикки, освобождая своих друзей от иллюзий, обрекает их на гибель, так как лишает единственно возможных для их существования условий. Недаром Ларри отмечает, что Хикки принес с собой смерть [3. С. 140]. 71 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Будучи уверенным в своем перерождении, Хикки желает того же и другим, агитируя их быть честными перед собой, а объективно обманывает сам себя. Лука честен и искренен в своем сердце, но обманывает других — не в конкретных жизненных мелочах, а в том, что «учительствует», не поднявшись до социально-философских обобщений и в то же время, не давая актуальных практических советов. Реальность Хикки также оказывается иллюзией, поскольку чисто интеллектуальные, основанные на рассудочных выводах, усилия не могут перевести людей в иную сферу восприятия действительности и заставить их радикально изменить свое поведение. О’Нил не ставит вопроса, выполнимы ли надежды действующих лиц или нет. Не стремлением к жизни они вызваны. Это результат деятельности их больной памяти, попытка освободиться от ее преследования путем ухода в безвременье, в забытье. Хикки, не понимая, что его «правда» — лишь разновидность их иллюзорного состояния, думает, что поможет страждущим найти «сегодня без вчера и завтра», но по сути дела лишает их даже того фантастического, виртуального «сегодня», которое было для них последним прибежищем. Герои О’Нила, в отличие от горьковских, не жалуются на свою незавидную жизнь; они полностью изолированы от внешнего мира и не имеют возможности (да и не хотят) сравнивать свое положение с чем-либо, находящимся за пределами их бытия. Предмет изображения Горького — социальное дно, изгои общества, люди, в свою очередь, либо сами, подобно Сатину, отвергнувшие общество, либо настроенные по отношению к нему враждебно. Герои О’Нила — тоже бывшие люди, люди дна, но они — изгои собственной души. Именно эти темные нравственные глубины гораздо в большей степени, чем социальные проблемы, занимают американского драматурга. Лишь Ларри отчасти напоминает в этом плане горьковских персонажей («Я отказался стать полезным членом их общества» [3. С. 33]. В «Разносчике льда» нет противопоставления владельца бара Гарри Хоупа и его постояльцев (их образы служат решению одних и тех же психологических проблем), в то время как «маленький хозяин» жизни Костылёв враждебен обитателям его ночлежки именно вследствие их социального неравенства. В отличие от героев О’Нила, горьковских ночлежников не тревожит то, что они преступают закон. Бубнов без сожаления рассказывает, что «однажды жену по башке железным арапником тяпнул» [6. С. 156], Сатин нисколько не казнится, что «убил подлеца в запальчивости и раздражении» [6. С. 157], а Пепел оправдывает свое воровство как злую и горькую неизбежность. Убийство Костылёва совершено случайно. У Пепла дело его рук вызывает лишь раздражение, а внимание очевидцев этой сцены впоследствии сосредоточивается лишь на том, кто кого на суде крепче возьмет за горло — Василиса Пепла или наоборот. Преступления Хикки и Паррита в «Разносчике льда» лежат «за кадром», ретроспективны, но именно они образуют драматический узел пьесы. Результатом убийства, совершенного Хикки, и предательства Паррита являются лишь их собственные страдания. Преступления эти, как и в других произведениях О’Нила, оборачиваются в первую очередь против тех, кто их совершает. Э. Мучник, опре72 Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности... деляя «Разносчика льда» как пьесу-моралитэ, видит в ней «вариацию древнего мотива Пляски Смерти», «когда каждый человек убивает любимое существо, так как чувствует вину за свою неспособность любить в достаточной мере» [4. C. 440]. Пусть даже так, но это не снимает, а лишь усиливает чувство вины, искупить которую может только смерть. Подобные переживания незнакомы обитателям горьковской ночлежки. Их волнует не ощущение своей вины, а чувство неудовлетворенности занимаемым положением. И познание правды жизни, законов социального бытия для них, как бы казенно это не звучало, может послужить началом пути к возможному спасению. О’Нил даже и не ставит вопроса о вероятности путей социального переустройства общества. Уже постижение правды о самом себе, взгляд в собственную душу чреват гибелью. Хикки намеренно подводит других к этой правде, в то время как Ларри, Паррит, Хоуп, Джимми, скрывая свои тайны за десятками покровов, непроизвольно провоцируют друг друга на роковые для них разоблачения. «Эксперимент» Хикки подтверждает излюбленный тезис О’Нила: человек — запутавшееся во тьме жизни существо; он в действительности верит в противоположное тому, во что, как ему кажется, он верит и что чувствует. Все, что, казалось бы, искусно и удобно мотивировано, что выглядит, на первый взгляд, вполне пристойно, в сущности своей неприглядно и имеет не очень-то красивую подоплеку. Хоуп, объясняющий свое бесцельное прозябание непрекращающимся горем по поводу смерти возлюбленной жены Бесси, неожиданно называет ее «ворчливой шлюхой». Джимми Завтра, уверяющий себя и других, что измена Маргариты повергла его в самое беспросветное состояние, убеждается, что не очень-то ею дорожил, а версия об измене — лишь удобное объяснение и оправдание его пьянства, на самом деле вызванного страхом перед жизнью. Паррит в конце концов приходит к выводу, что причина его предательства — ненависть к матери. Хикки, на протяжении всей пьесы говоривший о своей исступленной любви к Эвелин, в конце последнего действия рассказывает, что в момент ее убийства воскликнул: «Теперь ты знаешь, что тебе делать со своей несбыточной мечтой, тебе, проклятая шлюха!» [3. С. 207]. Сатин и Ларри по существу и формально ставят точку в завершении действия пьес — Сатин репликой: «Эх... испортил песню... дурр-рак!» [6. С. 175], Ларри — трагическим молчанием, контрастно оттеняющем безумную оргию обитателей салуна. Финальное восклицание горьковского босяка не кажется органичным по отношении к недавно им же произнесенным словам о гордом и свободном Человеке. Но это только первоначально. Попытка Актера подняться над собой не удалась. У Сатина поступок Актера вызывает осуждение. Человек даже в самых тяжелых условиях не должен капитулировать; он живуч, он выше грязи, его окружающей. И, несмотря на то, что жизнь его, подобно песне, которую поют ночлежники, невесела, он должен надеяться, должен жить для лучшего — в этом Сатин, как это ни странно, солидарен с Лукой. Реплика Сатина преодолевает сюжетные границы пьесы; она заключает в себе надежду на то, что возникшая пауза временна, что песня обездоленных людей до конца не спета. 73 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Ларри представляет собой сплав отчужденности с глубоко затаенной симпатией к человеку. Именно он фактически подводит Паррита к самоубийству. В начале пьесы он произносит монолог, который звучит как антитеза сатинскому: человек для Ларри — «смесь грязи с навозом» [3. С. 32]. («Мы созданы из вещества того же, что и навоз, поэтому лучше выпить и забыться» [13. С. 254], — словно бы вторит ему Эдмунд Тайрон). Но это лишь поза, удобная для философа-нигилиста, разочаровавшегося в жизни, с презрением отвергающего общество. Хикки, предлагающий и ему свое «лекарство», надеется стащить Ларри с воображаемой трибуны, превратить его из надменного обиженного гордеца просто в несчастного усталого человека, на долю которого выпало нелегкое бремя: приговорить человека самому совершить суд над собой. Хикки говорит Ларри о Паррите: «Я рад, что он здесь, потому что поможет мне заставить тебя очнуться и стать самим собой» [3. С. 105]. Кульминация действия в «Разносчике льда» — ожидание Ларри у окна, звук удара тела о землю, а затем — мрачное и возвышенное молчание «единственного... новообращенного смертника» [3. С. 222] из всех, на ком проводил свой «эксперимент» Хикки. Финальные эпизоды, так или иначе, ассоциируются с идейно-философским кредо авторов пьес. Всем своим творчеством Горький призывал к социальной активности, к «борьбе за будущее человека и в целом человечества, за веру людей в самих себя» [12. С. 138], О’Нил — к самопознанию, к постижению дисгармонии человека и социума. В пьесе «На дне» намечен первый шаг на пути изменения общества: внушите человеку веру в свои силы, в его достоинство — и он будет отстаивать его в себе и в других, встав на путь сознательной борьбы. В драме «Разносчик льда грядет» философский итог можно было бы сформулировать так: лишите человека иллюзий, и его ожидает смерть, которая приходит как единственная возможность искупления вины, заложенной в человеке с рождения или являющейся следствием фатальной ошибки, совершенной им в начале жизненного пути. Направление творческого развития американского драматурга существенно расходилось с идейно-художественными исканиями русского писателя. Но любовь к человеку, боль за его страдания сближает этих больших художников. У Горького эта любовь была связана с «утверждением духовности и гуманизма в пределах деяния, высоты человеческого идеала и оптимизма...» [12. С. 138]; О’Нил, подобно своему герою Ларри Слэйду, оставил ее глубоко в тайниках своего сердца как последнее оружие в борьбе с безверием и отчаянием. ЛИТЕРАТУРА [1] O’Neill E. Talks about His Piays. — “New York Herald Tribune”, nov. 16, 1924 // B.H. Clark. European Theories of the Drama. — N.Y., 1965. [2] «Звезда» — 1948. — № 8. [3] O’Neill E. The Iceman Cometh. — London, 1949. Перевод автора статьи. [4] Helene Muchnic. The Irrelevancy of Belief: the Iceman and the Lower Depths // O’Neill and His Plays. Four Decades of Criticism. — N.Y., 1961. Перевод автора статьи. [5] Бялик Б. Судьба Максима Горького. — М.: Художественная литература, 1973. [6] Горький М. Собр. соч. в 30 т. Т. 6. — М., 1950. [7] Письмо А.П. Чехова к М. Горькому от 29 июля 1902 г. // М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, воспоминания. — М.; Л.: АН СССР, 1937. 74 Пинаев С.М. Иллюзии как альтернатива реальности... [8] Бялик Б. Чело века // «Знамя». — 1976. — № 3. [9] Михайловский Б. Драматургия М. Горького эпохи первой русской революции. — М.: АН СССР, 1951. [10] Day С. The Iceman and the Bridegroom // Modern Drama. — 1, May 1958. [11] Törnqvist E. A Drama of Souls. Studies in O’Neill’s Super-naturalistic Technique. — New Haven and London, 1969. Перевод автора статьи. [12] Михайлов М.И. Актуальность творчества М. Горького на современном этапе (Некоторые эстетико-культурологические аспекты) // Максим Горький на пороге ХХI столетия. Горьковские чтения. 1998 год. Т. 1. — Нижний Новгород, 2000. [13] Юджин О’Нил. Пьесы в двух томах. Т. 2. — М., 1971. LITERATURA [1] O’Neill E. Talks about His Plays. — “New York Herald Tribune”. — nov. 16, 1924 // B.H. Clark. European Theories of the Drama. — N.Y., 1962. [2] “Zvezda”. — 1948. — № 8. [3] O’Neill E. The Iceman Cometh. — London, 1949. [4] Helene Muchnic. The Irrelevancy of Belief: the Iceman and the Lower Depths // O’Neill and His Plays. Four Decades of Criticism. — N.Y., 1961. [5] Byalik B. Sudba Maksima Gorkogo. — M., 1973. [6] Gorky M. Sobr. soch. v 30 tomah. T. 6. — M., 1950. [7] Pismo A.P. Chehova k M. Gorcomu ot 29 ijulya 1902 g. // M. Gorky i A. Chehov. Perepiska, statji, vospominanija. — M.; L.: AN SSSR, 1937. [8] Byalik B. Chelo veka. // “Znamya”. — 1976. — № 3. [9] Michailovsky B. Dramaturgija M. Gorcogo epochi pervoi russkoi revolyutsii. — M.: AN SSSR, 1951. [10] Day C. The Iceman and the Bridegroom // Modern Drama, 1, May 1958. [11] Törnqvist E. A Drama of Souls. Studies in O’Neill’s Super-naturalistic Technique. — New Haven and London, 1969. [12] Mihailov M.I. Aktualnost tvorchestva M. Gorkogo na sovremennom etape (Nekotorije estetiko-kulturologicheskije aspekti) // Maksim Gorky na poroge XXI stoletija. Gorkovskije chtenija. 1998 god. T. 1. — Nidjny Novgorod, 2000. [13] O’Neill E. Pijesi v dvuch tomach. T. 2. — M., 1971. ILLUSIONS IN OPPOSITION TO REALITY (“The lower depths” by M. Gorcy and “The iceman cometh” by E. O’Neill) S.M. Pinaev Peoples’ Friendship University of Russia Miklucho-Maclay str., 6, Moscow, Russia, 117198 The article gives a concept of social-philosophic conflict between illusions and reality. It deals with the actual moral problems of guilt and responsibility, salutary lie and disastrous truth, faith and goodness. Key words: illusions, reality, lie, truth, play, conflict, philosophy, humanism. 75 ЖУРНАЛИСТИКА К ВОПРОСУ О ПЕРИОДИЗАЦИИ РОССИЙСКОЙ ОНЛАЙН\ЖУРНАЛИСТИКИ Л.О. Алгави Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье делается попытка периодизации раннего этапа развития российской онлайн журналистики: с появления первых русскоязычных юзнет-конференций в 1990 г. до создания первых российских блог-платформ в 2003 г. Автор находит много общего в основных тенденциях развития российская онлайн журналистика эпохи Web 1.0. и традиционной журналистики XVIII—XIX вв. — и там, и там вектор развития направлен от персонального журнализма к крупным проектам, рассчитанным на массовую аудиторию. Ключевые слова: история русской журналистики, онлайн-журналистика, Рунет, персональный журнализм, периодизация, эпоха Web 1.0. Вопрос о периодизации русской онлайн-журналистики остро встал в конце 90-х гг. предыдущего столетия в работах многих российских исследователей. В настоящий момент можно выделить четыре основных подхода к описанию истории русской Сети: технический, экономический, социологический [9] и субкультурный [1]. При техническом подходе внимание обычно акцентируется на вопросах каналов и носителей информации, при этом развитие Рунета выглядит как история технических усовершенствований, которые к российской онлайн-журналистике не имеют непосредственного отношения. Экономический подход фокусируется на истории производительных сил и производственных отношений в Сети: падение цен на услуги, война за рынок между Microsoft, Netscape, Apple, баннерная лихорадка. Социологический подход акцентирует внимание прежде всего на аудитории, на отношении аудитории к СМИ: как меняется демографическая, социальная составляющая. Субкультурный подход прежде всего обращает внимание на ведущую роль той или иной социальной аудитории, но не по демографическим факторам, а по интересам аудитории. Так, например, считается, что ФИДО был популярен в эпоху «лирических физиков» и «компьютерных хиппи», Юзнет — в период «гуманитариев», компьютерная сеть Интернет завоевала популярность в «период чайников и сторожей» [1]. 76 Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики Кроме этих четырех, существует еще как минимум десяток иных подходов к периодизации российской онлайн-журналистики: по типологическим приоритетам, по взаимоотношениям власти с прессой, по десятилетиям и т.д. Тем не менее нам кажется целесообразным, чтобы концепция исторической периодизации исходила из следующих принципов: — российская онлайн-журналистика является частью мировой журналистики и подчиняется общим законам; — российская онлайн-журналистика, как и всякая иная, является сложной социальной системой и зависит от изменений системоформирующих факторов. Исходя из этих принципов, мы попытаемся рассмотреть ранний период становления и развития российской онлайн-журналистики. Под ранним периодом развития русской интернет-журналистики мы будем понимать период с 1990 г., когда были созданы первые русские юзнет-конференции, и до 2003 г. — года появления первых российских блог-платформ, ознаменовавших конец эпохи Web 1.0. Под Web 1.0. в этой статье мы будем понимать концепцию проектирования цифрового медийного пространства на базе традиционной коммуникационной модели «один → многим», при которой контент создается профессионалами, публика отделена от процесса создания и распространения контента; владелец интернет-СМИ заинтересован в удержании аудитории у себя на сайте. Российская интернет-журналистика появилась в конце 1980-х — начале 1990-х, когда были созданы первые «советские» юзнет-конференции: talk.politics.soviet и soc.culture.soviet, soc.culture.russian. Юзнетовские конференции в целом во многом напоминали европейские интеллектуальные сообщества конца XVII—XVIII вв., известные под названием La Republique des Lettres. Их объединяли, во-первых, интернациональный характер их членства, во-вторых, участие в этих сообществах как профессионалов, так и любителей, в-третьих, активная переписка, часто заканчивающаяся бурными общественно-политическими дискуссиями. Первыми русскоязычными участниками юзнетовских конференций, а следовательно, и общественно-политических дискуссий, в конце 1980-х — начале 1990-х гг. были эмигранты из СССР и русскоязычные студенты, учившиеся за рубежом, поэтому имевшие более свободный доступ к Сети. Все эти люди, подобно членам La Republique des Lettres, были лично знакомы друг с другом благодаря так называемым съездам-конвенциям и, по словам известного в Интернете персонажа Захара Zaka Майя, «за четыре года сколотили крутую всеамериканскую русскую общину» [5]. На характер участия русскоязычных пользователей в поэтических и политических дебатах Юзнета большое влияние оказали три фактора: — безусловный литературоцентризм русской культуры, который объясняется необыкновенно важной ролью, традиционно отводившейся литературе в российском обществе и, как следствие, приписывание высокой значимости письменному слову [1]. Поэтому почти все юзнетовские конференции (а впоследствии и домашние страницы, гостевые книги, форумы, журналы и блоги в период до социальных 77 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 сетей) с участием русскоязычных пользователей были ориентированы на письменную риторику [10]; — монологизм русской словесности, который, согласно М.М. Бахтину, сводится к вере в наличие одной-единственной верной точки зрения и самодостаточности одного сознания во всех сферах жизни, отсюда «все значимое и ценное сосредоточивается вокруг одного центра — носителя» [4]. Таким образом, принципом любой дискуссии в русскоязычной Сети был и остается принцип двух мнений, одно из которых «мое, другое — неправильное»; — тотальное диссидентство. Поскольку, как мы уже говорили выше, основным русскоязычным контингентом Юзнета были эмигранты, главной их особенностью был так называемый синдром эмигранта, заключающийся в яростном неприятии всего, что имеет отношение к покинутой родине. Поэтому конференции talk.politics.soviet и socculture.soviet/socculture.russia все время находились в состоянии войны всех со всеми [3]. Отсюда становится совершенно понятно, почему почти каждая тема в русскоязычном Юзнете, даже совершенно, казалось бы, безобидное предложение купить и почитать книгу М.Ю. Гаспарова «Очерк истории европейского стиха» превращалась в виртуальную войну (флейм), иногда заканчивающуюся совершенно реальными доносами властям. По свидетельству очевидцев, к 1994 г. основные русскоязычные конференции Юзнета окончательно превратились в театр боевых действий, средний объем статей сократился до пяти строк, а их содержание сводилось к традиционному для нас переходу на личности. Началось эпоха великих фискальных войн русского Юзнета. Естественно, ни один из этих скандалов не обошелся без знаменитой тройки главных юзнетовских старожилов-скандалистов: Дм. Вулиса, С. Визнюка и П. Воробьева. Один из таких скандалов закончился коллективной жалобой оппонентов на Дмитрия Вулиса по месту его учебы в университет CUNY и в ФБР [12]. Как мы видим, в непрекращающихся словесных баталиях в Юзнете начинаются выделяться особенно активные, остроумные и быстрые на реакцию личности, которые постепенно становятся звездами конференций, авторами, за публикациями которых следят, которых читают. Любопытно, что как раз в это время со страниц российских печатных СМИ начинают исчезать имена корифеев советской журналистики, которые как ни странно уже некому заменить. В Юзнете, наоборот, наблюдается авторский бум. Однако в отличие от «зрелой» традиционной журналистики, где журналисты подписывают свои статьи своими собственными именами, русскоязычный Юзнет возвращается к традиции сатирической журналистики XVIII в., где автор скрывался под личиной вымышленного персонажа. Так, в нескольких номерах «Всякой Всячины» Екатерина Великая писала от лица Афиногена Перочинова, а Н.И. Новиков отвечал ей от лица г-на Правдина. Персонажи эти были не просто журнальными псевдонимами императрицы и издателя «Трутня», они были репрезентацией их авторского Я, попыткой его психологического и экзистенциального расширения в вымышленных персонажах. Сходные процессы наблюдались и в Юзнете, когда участники конференций не ограничивались одним только псевдонимами, а создавали целые образы, виртуальные личности. 78 Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики Итак, итогами первого, юзнетовского периода в истории русской онлайн-журналистики можно считать следующие явления: — в связи с тем, что в Юзнете читатель имел возможность не только послать в конференцию собственное, независимое сообщение, но и ответить публичным письмом на затронувшую его по тем или иным причинам статью другого автора, начинает меняться привычная для оффлановых СМИ коммуникационная модель «один → многим» сменяется интерактивной «многие → многим»; — определяется способ коммуникаций — флейм, который с ростом популярности Интернета не теряет своей привлекательности; — очерчивается круг тем, которые в последствии станут самыми рейтинговыми в Рунете: политика, культура (в основном литература), «железо и софт», а также Интернет как объект для обозрений. Второй период развития россйиской интернет-журналистики эпохи Web 1.0. связан с появлением в Рунете интернет-изданий, как непрофессиональных, так и профессиональных. Собственно первые русские интернет-издания появляются через год, после того как 7 апреля 1994 г. международным сетевым центром InterNIC был зарегистрирован домен «.ru» — национальный домен Российской Федерации. В апреле 1995 г. открылся DeLitZyne — первый русскоязычный электронный журнал [8]. Журнал принадлежал аспиранту Висконского университета Леониду Делицыну и представлял собой собрание-архив литературных текстов, опубликованных в конференциях soc.culture.soviet и soc.culture.russian. В июне 1996 г. на базе DeLitZyne начал работу конкурс русской сетевой литературы «Тенёта». Авторы идеи — Леонид Делицын и Алексей Андреев. Главной целью этого конкурса было упорядочить и оценить публикуемые в русской Сети литературные произведения. Архивы этих конкурсов доступны на сайте «Тенёт» [8]. 24 декабря 1996 г. стало выходить первое в истории Рунета авторское интернет-издание, посвященное непосредственно сети и ее пользователям, — «Вечерний Интернет» под редакцией Антона Носика, являвшегося автором, составителем, веб-мастером и постоянным ведущим рубрик издания. Популярность «Вечернего Интернета» была невероятной — в среднем выпуск читало две тысячи человек в день [6]. Интернет-издание выходило почти ежедневно до 25 апреля 1999 г. (441 выпуск). Бум веб-обозрений пришелся на 1997 г. Причины этого кроются, с одной стороны, в появлении в Сети достаточного количества пользователей, желающих прославится в писательстве, с другой стороны, с тем, что, по мнению публики, обозрение — самый легкий для непрофессионального автора жанр. Точно так же в эпоху персонального журнализма, когда журналы фактически издавались и писались любителями, обозрение стало одним из популярнейших жанров. Так, Д. Дефо, издававший в 1704—1714 гг. «Обозрения отношений Франции и всей Европы, насколько простирается влияние Франции», даже получил прозвище «господин Ревью». Таким образом, веб-обозреватели, по сути, стали первыми российскими персональными журналистами эпохи Web 1.0., их темой являлась Сеть и происходящее в ней: рецензии на веб-сайты, компьютерные советы, комментарии и размышления на различные темы через призму Сети [6]. 79 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 6 ноября 1996 г. (еще до запуска «Вечернего Интернета») состоялся первый выпуск «Паровозов-News» — заметок «обо всем и ни о чем». Нетрудно догадаться, что веб-обозревателем этой колонки стал «дух сервера ok.ru» Иван Паравозов (псевдоним Александра Гагина), который стал первым виртуальным персонажемобозревателем Рунета. «Дух сервера» быстро стал очень популярной личностью Рунета. Его обозрения читали сотни человек, и оказаться в одном из обозрений Паравоза считалось очень престижным для любого сайта. Паравозов даже учредил собственную награду для сайтов, удостоившихся его внимания «Здесь был Паравозов». Однако с появлением поисковых систем, эпоха веб-обозрений заканчивается. Теперь пользователь мог найти нужный ему сайт, не пользуясь списками ссылок Паравозова, Носика или Кати Деткой. В 1998 г. наступает третий период в истории ранней российской интернет-журналистики — эпоха профессиональных интернет-изданий, не имеющих печатных версий. Их появление именно в 1998— 2000 гг. не было случайным и напрямую связано с предвыборной ситуацией в России. Появившиеся в период между думской и президентской предвыборными кампаниями, эти ресурсы отражали точку зрения своих владельцев, имеющих те или иные интересы в политической и медийной сферах вне Интернета и принесших с собой из «реальной жизни» в медийное пространство Рунета единственный существующий тогда в традиционных СМИ «жанр» — компромат. Естественно, самым успешным в тот период был Фонд эффективной политики. Поводом, послужившим созданию интернет-СМИ, стал кризис 1998 г. Российское сетевое общество всерьез заинтересовали экономические новости. Кризис стал звездным часом для сервера РИА «РосБизнесКонслтинг» (РБК, www.rbc.ru), новости на котором изначально были закрытыми и доступными только для платных подписчиков. Большая часть интернет-сообщества черпала финансовую информацию из открывшегося в начале 19998 г. сайта ММВБ (www.micex.ru). Решив воспользоваться кризисом и заработать на нем деньги, создатели сайта сделали информацию о курсе валют и биржевых котировках платной. Владельцы РБК, напротив, в августе 1998 г. открыли свою ленту новостей для свободного просмотра. Сервер стал настолько популярным, что в течение кризиса за один только показ реклам-объявлений зарабатывал шестизначные суммы. Успех РБК привел к тому, что по пришествии кризиса появились желающие повторить успех [11]. 1 марта 1999 г. в Сети появилась первая интернет-газета Рунета «Газета.ру» (пилотный выпуск вышел днем ранее 28 февраля), учредителем которой стал Фонд эффективной политики, а спонсором — «ЮКОС». Как уже отмечалось, редактором проекта был назначен Антон Носик. Дизайном сайта занимался Артемий Лебедев, программированием — Максим Машков. Проект представлял собой набор авторских рубрик, которые вели самые известные журналисты русской Сети. Успеху «Газеты.ру», как и в случае РБК, способствовали неприятные события: война на Балканах. В те дни телевидение и традиционная пресса страны заняла явные антизападные позиции. Всерьез обсуждалась идея помощи братскому сербскому народу в борьбе с НАТО, «Газета.ру» 80 Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики оказалась единственным СМИ, освещавшим события в Югославии беспристрастно, что и послужило причиной популярности издания. Таким образом, «Газета.ру» доказала, что в Интернете можно создать СМИ, не только не уступающее печатным по качеству, но и гораздо превосходящее их в оперативности [11]. Оценив выгодность дела, «ЮКОС» забрал проект «Газета.ру» под свой полный контроль привлек к работе над ним бывшего редактора еженедельника «КоммерсантЪ-Власть» Владислава Бородулина. «Бородулинская» версия «Газеты.ру» принципиально отличалась от оригинала. Новая команда сделала упор не на сетевую традицию, контекст и гипертекст, а на использование возможностей Интернета для оперативной публикации материалов вполне традиционной журналистской формы, с привлечением таких известных журналистов «коммерсантовской» школы, как Александр Кабаков, Наталья Геворкян, Валерий Панюшкин, Игорь Свинаренко и др. Тип получившегося издания можно определить как «КоммерсантЪ-Власть» с обновлением каждые 15 минут» [11]. Прежняя редакция «Газеты.ру» принялась за создание сразу двух отдельных проектов: ежедневной газеты «Вести.ру» и новостной ленты «Лента.ру». Последняя создавалась с целью в максимально короткие сроки завоевать как можно больше сетевых читателей, и уже через девять месяцев существования обошла по популярности «Газету.ру». Что касается «Вестей.ру», то они не сумели превзойти «Газету.ру», поскольку интерес к оперативной подаче информации был выше, чем к комментариям и аналитике. По примеру «Газеты.ру» стали создаваться новые сетевые профессиональные издания. Начался настоящий бум интернет-СМИ, а с ним и коммерциализация Рунета, поскольку проекты, подобные «Газете.ру» оказались экономически прибыльными. По мере приближения очередных выборов нарастал ажиотажный пользовательский спрос на политическую информацию, позволявший интернет-СМИ, превосходившим офлайновые аналоги по оперативности, постоянно наращивать посещаемость. Новые проекты вытесняют старые, авторские, которые не могут конкурировать в оперативности и объеме информации с профессионалами. Многие владельцы авторских проектов перестают их вести и начинают работать в профессиональных сетевых СМИ. Таким образом, к концу третьего периода в Рунете уже функционируют три типа сетевых изданий: — онлайновые версии традиционных СМИ; — собственно онлайновые издания, не имеющие аналогов в офлайне: первая и вторая версии «Газеты.ру», «СМИ.ру», «Утро.ру», «Вести.ру», АПН, «Дедлайн.ру», «Лента.ру» и многие другие. Их отличает прежде всего следование традиционной модели СМИ «один → многим»; — частные сетевые журналы, сохраняющие традиции, эпохи сетевого персонального журнализма. Политические и финансовые успехи Фонда эффективной политики стали одной из причин «инвестиционного бума» в Рунете, пришедшегося на период 2000— 2004 гг. Именно тогда в Интернет пришли традиционные лидеры в офлайновой 81 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 сфере массмедиа. Прежде всего это Владимир Гусинский (создававший в рамках «Медиа-Моста» специальную структуру — «Мемонет», осуществляющую разработку проектов в Интернете) и Борис Березовский. Именно в это время и начинается четвертый период в развитие русской онлайн-журналистики — эпоха крупных информационных порталов и «генераторов новостей». Для Гусинского и Березовского одной из причин активизации своих инвестиций в Рунете послужила неблагоприятная политическая обстановка. После принятия Доктрины об информационной безопасности Российской Федерации, в которой, кстати, в качестве угрозы той самой информационной безопасности была выделена монополизации средств массовой информации и деятельность так называемых олигархов, государство начало брать под контроль основные традиционные медиаканалы. В этой связи В.А. Гусинскому и Б.А. Березовскому не осталось ничего иного, как уйти из офлайнового пространства в онлайновое, создав портал «Постфактум.ру» и сайт НТВ.ру. Своей инвестиционной стратегией большинство медиамагнатов избрали скупку уже существующих популярных на тот момент интернет-ресурсов и создание новых крупных проектов. Основным типом этих крупных интернет-проектов в тот период стал портал, самыми успешными порталами и до сих пор являются Яндекс, Рамблер и Майл.ру. Портал не является медийным ресурсом, но всегда содержит информационную составляющую: чаще всего — в виде ленты новостей. Новостные ленты на порталах представляют собой не эксклюзивный контент, а тексты или гиперссылки на тексты, опубликованные в других изданиях, разбитые по рубрикам или в виде нерубрицированной ленты. Нельзя не согласиться с руководителем исследовательского отдела интернет-департамента ФЭП Иваном Давыдовым, утверждающим, что «крайне малое количество лидирующих на рынке изданий производит более или менее эксклюзивный контент, большинство, особенно в новостной дублирует информацию центральных агентств» [7]. И это лишь подтверждается тем, что большинство онлайновых ресурсов того периода не производило эксклюзивный контент, а ограничивалось распространением тематических лент новостей, основанных на вторичном контенте. Таким образом, в этот период сетевые СМИ приобретают свою специфическую черту, которая, по словам Антона Носика, выражается в том, что интернетСМИ предоставляют читателям не эксклюзивный контент, а сервис, который заключается в том, что читатель получает весь репертуар заголовков традиционных СМИ и агентств за определенный промежуток времени, таких, как, например, масштабный проект «Заголовки.ру» «Яндекс Новости». Если потребитель заинтересовался новостью и хочет детального ее освещения, то, как правило, он находит первоисточники, т.е. электронные версии традицонных СМИ и агенств. Этот сервис оказывается главнее контента: «огромное количество людей заходит на заглавную страницу той же Ленты.ру не затем, чтобы провести время за чтением текстов, а наоборот — чтобы убедиться: ничего важного не произошло, можно дальше пока не читать» [2]. 82 Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики Еще одной особенностью этого периода является приход власти в в Интернет. После неудачных попыток взять под свой контроль Сеть в конце 1999 и начале 2000 г. [6] российское правительство решило воспользоваться древней мудростью и возглавить интернет-сообщество. Так, 28 декабря 1999 г. состоялось открытие сайта правительства РФ — president.kremlin.ru. 28 сентября 2000 г., через три недели после подписания Доктрины об информационной безопасности был запущен «прокремлевский» проект «Страна.ру» — национальная информационная служба, созданный Фондом эффективной политики. К концу 2000 г. «Страна.ру» вошла в число наиболее влиятельных сетевых изданий. 3 июля 2002 г. Фонд эффективной политики объявил о передаче Всероссийской государственной телерадиокомпании части своих сетевых медиапроектов: «Страна.ру», «Вести.ру», «СМИ.ру», «Украины.ру», «ИноСМИ.ру» вместе с дочерними проектами и рекламными сетями. В результате «национализации» интернет-СМИ, ранее принадлежавших ФЭП, на российском интернет-рынке появился самый могущественный игрок — государство. Бурный рост интернет-изданий привел к так называемому кризису вторичности. Новые проекты чуть ли не полностью копировали уже существующие успешные, в итоге в Рунете оказалось несколько десятков фактически одинаковых онлайн-изданий с обезличенной информацией, что закономерно привело к тому, что снова появился спрос на субъективную оценку. Таким образом, вопреки распространенному в те времена мнению авторские проекты не умирают окончательно. Изначально создававшиеся как некоммерческие, они были направлены на выражение авторской мысли, на интеллектуальный успех. Одним из мест выражения собственной субъективной мысли стали сетевые дневники, названные блогами. Первые собственно русские блог-платформы появились в 2003 г. и ознаменовали начало новой эпохи в развитии Рунета — эпохи Web 2.0. Таким образом, с нашей точки зрения, было бы целесообразно в исторической периодизации русской сетевой журналистики эпохи Web 1.0. выделить следующие этапы: 1) эпоха Юзнета (1990—1994) — участие в различных конференциях и «флейм-войнах»; 2) появление Рунета, эпоха персональных сайтов (1994—1998) — создание личных страничек, эпоха веб-обозрений. Сатирический тон обозрений имеет сходство с сатирическими журналами елизаветинской и екатерининской эпох; 3) появление и распространение интернет-СМИ (1998—2001). Этот период связан с появлением и распространением интернет-СМИ, спровоцированным кризисом 1998 г. Существует несколько версий интернет-СМИ: сетевые версии офлайновых СМИ, собственно онлайн-сайты и бывшие персональные сайты; 4) эпоха крупных информационных проектов и новостных лент (2000—2003), связанная с «инвестиционным бумом» в Рунете. Многие исследователи связывают этот период не только с появлением крупных игроков в Сети, но и с так называемым кризисом вторичности. 83 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 ЛИТЕРАТУРА [1] Андреев А.В. ФИДО, USENET и wce-wce-wce // Мир Internet. — 1998. — № 11. — URL: http://fuga.ru/lexa/wse.htm [2] Антон Носик о сайте БФМ, печалях и катастрофах? — URL: http://web.archive.org/web/ 20081227163957/http://integrum.ru/ArticlesByCategoryPage.aspx?oid=2499 [3] Аргентум от 16.09.2002 // Эхо Москвы. — URL: http://www.echo.msk.ru/programs/argentum/ 19656/#element-text [4] Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. — URL: http://www.vehi.net/dostoevsky/ bahtin/03.html [5] Гагин А.В. Zak — герой галактики // Internet № 1(6). — URL: http://www.gagin.ru/internet/ 6/13.html [6] Горный Е.А. Летопись русского Интернета // Русский Журнал / Net-культура. — URL: http://old.russ.ru/netcult/ru_1996-pr.html [7] Давыдов И.Ф. Масс-медиа российского интернета. Основные тенденции развития и анализ текущей ситуации. Аналитический доклад // Русский Журнал. — URL: http://old.russ.ru/ politics/20000928_davydov.html [8] Иванов Д.Г. Информационный сектор российского Интернета: 1990—2002 гг. (хронологическая таблица). — URL: http://www.aik-sng.ru/text/bullet/31/56-72.html [9] Лейбов Р.Г. 3,14159265358 колен Рунетовых // Internet N. — 1998. — № 1 (6). — URL: http://www.gagin.ru/internet/6/7.html [10] Манин Д.И. РРР! КЛЯ! или Как по-писаному // Мир ПК. — 1997. — № 02. — URL: http://www.osp.ru/pcworld/1997/02/156957/ [11] Носик А.Б. СМИ русского Интернета: теория и практика. — URL: http://www.netoscope.ru/ docs/2001/10/25/3892.html [12] Фридман Юля. Дмитрий Вулис, Ph.D., и Пользователь Красная Шапочка // Русский журнал. — URL: http://old.russ.ru/journal/netcult/98-08-18/fridmn.htm LITERATURA [1] Andreev A.V. FIDO, USENET i wce-wce-wce // Mir Internet. — 1998. — № 11. — URL: http://fuga.ru/lexa/wse.htm [2] Anton Nosik o sajte BFM, pechaljah i katastrofah? — URL: http://web.archive.org/web/ 20081227163957/http://integrum.ru/ArticlesByCategoryPage.aspx?oid=2499 [3] Argentum ot 16.09.2002 // Jeho Moskvy. — URL: http://www.echo.msk.ru/programs/argentum/ 19656/#element-text [4] Bahtin M.M. Problemy tvorchestva Dostoevskogo. — URL: http://www.vehi.net/dostoevsky/ bahtin/03.html [5] Gagin A.V. Zak — geroj galaktiki // Internet № 1(6). — URL: http://www.gagin.ru/internet/ 6/13.html [6] Gornyj E.A. Letopis’ russkogo Interneta // Russkij Zhurnal / Net-kul’tura. — URL: http://old.russ.ru/ netcult/ru_1996-pr.html [7] Davydov I.F. Mass-media rossijskogo interneta. Osnovnye tendencii razvitija i analiz tekushhej situacii. Analiticheskij doklad // Russkij Zhurnal. — URL: http://old.russ.ru/politics/20000928_ davydov.html [8] Ivanov D.G. Informacionnyj sektor rossijskogo Interneta: 1990—2002 gg. (hronologicheskaja tablica). — URL: http://www.aik-sng.ru/text/bullet/31/56-72.html [9] Lejbov R.G. 3,14159265358 kolen Runetovyh // Internet N. — 1998. — № 1 (6). — URL: http://www.gagin.ru/internet/6/7.html [10] Manin D.I. RRR! KLJa! ili Kak po-pisanomu // Mir PK. — 1997. — № 02. — URL: http://www.osp.ru/pcworld/1997/02/156957/ 84 Алгави Л.О. К вопросу о периодизации российской онлайн-журналистики [11] Nosik A.B. SMI russkogo Interneta: teorija i praktika. — URL: http://www.netoscope.ru/docs/ 2001/10/25/3892.html [12] Fridman, Julja. Dmitrij Vulis, Ph.D., i Pol’zovatel’ Krasnaja Shapochka // Russkij zhurnal. — URL: http://old.russ.ru/journal/netcult/98-08-18/fridmn.htm THE PERIODIZATION OF HISTORY OF RUSSIAN ONLINE JOURNALISM REVISITED L.O. Algavy Faculty of Philology Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 This article attempts to divide into periods the history of Russian online journalism in the age of Web 1.0.: since 1990 when the first Russian newsgroups were created on USENET till 2003 when the first Russian blogwares were designed. The author discusses that the main trends in the evolution of traditional journalism XVIII—XIX centuries and Russian online journalism in the age of Web 1.0. have much in common. Key words: history of Russian journalism, online journalism, Runet, personal journalism, periodization, Web 1.0. НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ ГЕНДЕРНОЙ РЕКЛАМЫ Г.А. Мирошниченко Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье рассматриваются новые тенденции в функционировании женской гендерной рекламы. Осмысливается рекламная концепция, ее код, посыл, позволяющий объяснить механизм создания и успешного продвижения новых рекламных образов современной женщины. Особое внимание уделяется специфике рекламного текста как инструмента формирования рекламного образа. Вербальновизуальный анализ рекламного дискурса позволил выявить, назвать и описать предлагаемые рекламной коммуникацией женские гендерные образы, прокомментировать эффективность их интеграции в массовое сознание общества. Ключевые слова: гендерная реклама, рекламная концепция, рекламное сообщение, рекламный посыл, массовое сознание, рекламный стереотип, социальный стереотип. Гендерная женская реклама — это динамично развивающееся явление. Меняется общество, меняется жизнь, меняется женщина, становятся другими ее приоритеты, система ценностей, предпочтения, мечты, интересы, желания. Рекламная коммуникация учитывает изменения, которые произошли в психологии и самосознании современной женщины, и эффективно воплощает их в новых рекламных образах. Если еще пять лет назад образ женщины в рекламе был представлен образом матери, хозяйки, а рождение детей, воспитание и забота о семье, были ее основными функциями, то сегодня женщина по-другому смотрит на жизнь и на себя. Изменился и стереотипный образ обворожительной красавицы, эксплуатирующий женскую привлекательность и сексуальность. Для современной женщины недостаточно быть только матерью, женой. Большие возможности и перспективы, которые открылись в обществе перед женщиной, заставляют рекламу по-новому осмыслить рекламную концепцию, рекламный посыл, ключевые идеи рекламного сообщения как основы формирования нового рекламного образа женщины. Современная гендерная реклама построена на единой концепции, стержнем которой является новое понимание красоты. Если еще три года назад, кодом рекламной красоты являлась ухоженность, то сегодня код рекламной красоты — молодость. Красота как молодость в рекламной концепции рассматривается как достижимый идеал. Красота имеет реальное воплощение — молодая кожа, прекрасная физическая форма, блестящие волосы и т.п. Молодой можно оставаться всегда — новый рекламный посыл женщине! Процессом старения можно управлять! Делай правильно, и ты будешь вечно молодой, а значит, и красивой! Все, что для этого нужно, — это ежедневный и правильный уход за собой. Став советчиком, подружкой, экспертом, реклама стала модератором стиля и образа жизни современной женщины. Новые рекламные образы становятся социальными ориентирами, регулирующим приоритеты в жизни женщины, а рекламные сообщения, транслирующие ценностные гендерные представления, запускают меха86 Мирошниченко Г.А. Новые тенденции в развитии гендерной рекламы низм социальной идентификации «слабой» половины человечества с понравившимся рекламным образом. Реклама, «раскручивая» новые женские образы, позволяет конструировать эталонные образцы для подражания, при этом приобретение рекламируемого продукта или услуги становится обязательным средством достижения заданного идеала. Современная рекламная коммуникация, позволяющая быстро и эффективно раскрутить и продвинуть новые женские образы, одержала убедительную победу над традиционными социальными гендерными стереотипами. Какие же новые образы женщины популяризируются рекламой? Традиционное понимание женщины как домашней хозяйки получает новое звучание в самом раскрученном за последние годы образе «продвинутой» домашней хозяйки. Современная женщина не хочет быть просто домашней хозяйкой, ее привлекает «продвинутая» домашняя хозяйка, которая успешно справляется со всеми домашними делами, потому что использует надежных помощников — технические новинки, современные моющие и чистящие средства и т.п., о которых рассказывает реклама. Именно благодаря им нужный результат достигается «быстро», «просто», «легко» и домашняя работа оставляет время для поддержания молодости и красоты. Новый акцент в рекламном послании затронул жизненно важные ценности женщины — дом, работа, семья, время. Как известно, женщина всегда мучается вопросом, как все успеть и при этом оставаться женщиной — привлекательной, молодой, красивой? Взяв на себя функции эксперта, реклама дает готовый ответ: стань «продвинутой» домашней хозяйкой! Ключевое рекламное послание о том, что «продвинутая» домашняя хозяйка имеет время для ухода за собой, потому что умеет быстро, легко, результативно справляться с тяжелой домашней работой благодаря надежным помощникам по дому, доносится до женской аудитории в рекламе моющих и чистящих средств, стиральных порошков, бытовой кухонной техники, стиральных и посудомоечных машин. Анализ рекламы бытовой техники показывает, что многие бренды изменили свой основной слоган. Так, например, если в 2011 г. реклама бытовой техники бренда Polaris сопровождалась слоганом «техника уютной жизни», то сейчас слоган звучит: «Будь собой, остальное дело техники». В гендерной рекламе в последнее время все чаще делается акцент на то, что «продвинутая» домашняя хозяйка имеет время для поддержания своей привлекательности, красоты и другие приятные хлопоты. Приведем пример новой телевизионной рекламы моющего средства Finish для посудомоечных машин. Рекламная идея доносится в диалоге бабушки со своей внучкой. Текст рекламы: Ну, кто поможет с посудой? — спрашивает бабушка. — Не беспокойся, я помою, — отвечает внучка. — Погоди. Мы все-таки женщины, а не посудомойки. Пусть моет Finish. Он обеспечит ей кристальную чистоту и блеск. Посуду в машинку, а нам — по чайку. И матери передай, что сегодня, негоже у раковины стоять. Мы женщины, а не посудомойки. Finish — средство № 1 для посудомоечных машин». 87 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Визуализация рекламного ролика успешно работает на ключевую идею послания. Хорошо ухоженная бабушка с улыбкой на губах и хитринкой в глазах призывает помощника для мытья посуды — Finish. По ее лицу видно, что она совсем не собирается заставлять внучку выполнять грязную работу. Она предлагает приятное время препровождение — весело поболтать за чашечкой чая, пока Finish сделает за них всю работу. Словами, транслирующими ключевую рекламную идею, являются «мы все-таки женщины», «негоже сегодня у раковины стоять». Подтекст рекламы понятен — пусть помощник работает, а у нас есть более приятные хлопоты. Продвигая новый образ домашней хозяйки, гендерная реклама стала обращать внимание не только на свойства рекламируемого продукта, но и на его «заботу» о женской красоте. «Вы удивлены, — говорит актриса Мария Шукшина в новой рекламе посудомоечного средства AOS, — почему я мою руки средством для мытья посуды? AOS 2 в 1 подходит для мытья посуды и рук, потому что не сушит кожу. AOS 2 в 1. И еще AOS — бальзам. Для семьи я выбираю лучшее». Современная гендерная реклама — активный популяризатор молодости как красоты. Красота с подачи рекламы становится повседневной заботой женщины по созданию привлекательности и поддержанию «вечной молодости». Рекламный посыл о том, что нужно ежедневно ухаживать за собой, чтобы оставаться молодой, лежит в основе нового образа настоящей женщины. Для настоящей женщины красота — это всеобщее внимание, восторг, любовь, высочайшая ценность, повышающая личную самооценку представительниц слабого пола. Ухоженная, молодая, а значит, и красивая женщина, становится центральным образом гендерной рекламы, информирующей потребителей обо всех существующих на рынке «товарах для молодости и красоты». Рынок предлагает современной женщине огромное количество товаров по уходу за собой, предлагает все, что нужно, чтобы стать настоящей женщиной. Вырабатывая привычку быть «вечно молодой», гендерная реклама предлагает женщине покупать не косметику и кремы, а молодость и красоту, восторг и удовольствие. Тексты гендерной рекламы, как правило, информационно-убеждающие, в них всегда делается акцент на тот эффект (молодость, красота), который может быть получен благодаря применению данного продукта. Изменился и рекламный посыл. Он стал содержать не только слово «красота», но и слово «молодость»: «Позвольте вашей коже стать моложе» (Vichy), «Стань как прежде молодой» (Lora), «Все для вашей молодости и красоты» (Amway). Рекламная коммуникация сегодня активно использует ключевую идею достижения молодости и красоты. Многократное повторение ключевого рекламного послания женщине: красота — это не абстрактное понятие, это достижимый идеал, подкрепляется визуальными образами молодых и красивых женщин. Женщина ассоциирует свой возможный успех с образом, изображенным в рекламе и продуктом, который она предлагает. Мы разделяем мнение Е.В. Медведева, который пи88 Мирошниченко Г.А. Новые тенденции в развитии гендерной рекламы шет: «Рекламное сообщение создает определенный образ рекламируемого предмета, причем этот товар, оставаясь материальным объектом, наделяется неким символическим смыслом, а созданный образ начинает существовать не только в рамках рекламного текста, но и за его пределами, становясь элементом массовой культуры и, соответственно, человеческого сознания» [1. С. 91]. Такой же точки зрения придерживается и американский лингвист Д. Уиттон, который утверждает: «Когда люди слышат те же самые призывы, те же самые аргументы, неудивительно, что они начинают чувствовать те же самые предрассудки и питать те же самые убеждения» [2. С. 20]. Психологически правильно выбрав рекламный мотив — желание любой женщины быть молодой, нравиться окружающим, — реклама использует его как снайперский выстрел, попадающий в самосознание женщины, испытывающей чувство гордости и удовлетворенности от осознания собственной красоты и привлекательности. Обратимся к рекламным материалам: Реклама крема для рук «Бархатные ручки». Текст рекламы: «Заботитесь о красоте и молодости наполовину? Так вы поступаете, ухаживая за лицом и забывая о руках. А ведь руки стареют быстрее, чем лицо. Доказано, старение кожи рук на 80% зависит от внешних факторов. Моющие средства, холод, солнце разрушают кожу рук. Поэтому они нуждаются в ежедневном уходе. „Бархатные ручки“ эффективно восстанавливают структуру кожи, превосходно питают и увлажняют ее, замедляя процессы старения. А вы позаботились о молодости ваших рук? „Бархатные ручки“, профессиональная забота о красоте и молодости ваших рук». Рекламное сообщение написано в жанре убеждающего дискурса, психологически эффективно. Цепляющие слова «заботитесь на половину», «доказано», «старение кожи», «разрушают кожу» попадают в зону тревожности любой женщины, а словосочетание «эффективно восстанавливают», «замедляя процесс старения» возвращают женщине уверенность, мотивируя к покупке крема. Нетрудно заметить, что эта реклама выступает как эксперт, который аргументированно «подсказывает» женщине, как справиться с проблемой старения, — «ежедневный уход». Информационно-убеждающий дискурс, в жанре которого и составлено данное рекламное послание женщине, выбран не случайно. Просвещение, убеждение женщины, понятная аргументация — все работает на то, чтобы женщина осознала: красота и вечная молодость — это достижимый идеал, а реклама — надежный, грамотный информационный помощник в этом. Изобилие в рекламном пространстве сообщений в жанре информационноубеждающего дискурса с большим количеством «заряженных фраз» — «мгновенный омолаживающий эффект», «успешно противостоит времени», «новейшая технология» и т.п. — убедительно показывает, насколько целенаправленно реклама популяризирует новый образ настоящей женщины. Детальное описание продукта, его свойств и возможностей подкупают женщину научной компетентностью, основательностью и доступностью изложения. Целенаправленное намерение рекламы — выработать у женщины привычку быть 89 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 красивой — психологически созвучны с веянием времени и желанием женщины третьего тысячелетия научиться быть красивой и молодой. Рассмотрим следующий пример. Недорогая российская косметика «Сто рецептов красоты» до 2011 г. позиционировала себя как «ухаживающая» косметика, и рекламный посыл «Бросьте привычку стареть» определял смысл всех рекламных посланий. Сегодня бренд «Сто рецептов красоты» позиционирует себя как «омолаживающая» косметика с новой смысловой нагрузкой рекламного дискурса: Текст рекламы: «Ну, девчонки, будем омолаживаться! Мой любимый рецепт стал еще лучше. Облепиха питает кожу. Масло зародышей пшеницы увлажняет. Масло виноградных косточек и маточное молочко омолаживают. Кожа гладкая, и морщинки почти не заметны. Выглядим шикарно. Сто рецептов красоты». Бренд «Чистая линия» все чаще в рекламном сообщении стал использовать слова «моложе», «омолаживающий эффект». Текст новой рекламы бренда: «Как в шестьдесят лет выглядеть моложе? Мы в институте „Чистая линия“ разработали новый крем для женщин от 60 лет с витаминами А и Е и омолаживающим лифтинг-эффектом». В настоящее время в рекламном поле очень много сообщений, которые начинаются с вопроса: как стать моложе? Вопрос, как известно, предполагает ответ. Реклама не только дает готовый ответ, но и мотивирует женщину к приобретению рекламируемого продукта: «Как в 50 лет выглядеть на 35, — звучит текст рекламы от „Циклим“, — Принимайте „Циклим“ от кампании „Эвалар“. Многие женщины уже принимают „Циклим“, а Вы?» Интересно, в нашем контексте, сделана реклама дневного крема Adobe Photoshop. На рекламном плакате изображено лицо Мадонны в двух плоскостях — молодая и в возрасте. В центре рекламного пространства — голубая баночка с золотистом кремом. Рекламная идея заключается в том, чтобы визуально показать уникальные возможности крема по мгновенному омоложению лица. Текст рекламы: «Что является секретом моего успеха? — говорит Мадонна. — Дневной крем Adobe Photoshop. Вместе с дневным кремом Adobe Photoshop ваша кожа всегда будет выглядеть молодой и привлекательной». Привлекателен для женщин и текст рекламы крема Revitalift от компании L’Oreal Paris: «Один крем борется с десятью признаками старения сразу. Тон кожи выровнен. Кожа сияющая. Кожа более эластичная. Поверхность кожи ровная. Контуры лица четкие. Морщины сокращены. Кожа разглажена. Кожа более упругая. Кожа интенсивно увлажненная. Кожа более подтянутая». Для усиления доверительного посыла в рекламном сообщении задействована известная актриса Рэйчел Вайс. Рекламный слоган бренда Ives Rocher: «Женщина чувствует себя красивой, и все вокруг преклоняется перед ней» психологически эффективно работает на новый образ настоящей женщины. Не случайно фраза «красота — страшная сила» 90 Мирошниченко Г.А. Новые тенденции в развитии гендерной рекламы пережила века. Рекламная наукообразность текста повышает компетентность женщины, которая о способах поддержания красоты хочет знать все. Текст рекламы: «Когда обыкновенное становится необыкновенным Ives Rocher, марка № 1 на рынке средств по уходу за кожей лица создала гамму Serum Vegetal. Настоящие „концентраты красоты“ яблочные олигозиды дают импульс и активизируют сообщение между клетками, воздействуя, таким образом, на четыре основных признака красивой кожи: отсутствие морщин, ее упругость, сияние, однородность». Новым явлением в рекламной коммуникации стал образ «женщина — хозяйка своей судьбы». Это самый молодой, но очень привлекательный для «слабого» пола образ самостоятельной, целеустремленной, волевой, инициативной, ценящей время женщины. У женщины «хозяйки своей судьбы» есть любимое дело — профессия, бизнес, хобби, которое доставляет ей огромное удовольствие и радость. Женщина «хозяйка своей судьбы» занимается спортом, следит за здоровьем, правильно питается. Такая женщина обладает цепким умом, находчивостью, умеет свои недостатки превратить в свои достоинства. Она знает, что она хочет от жизни и сама решает, как расставить жизненные приоритеты. Гендерная реклама правильно отражает «изменившуюся систему координат» современной женщины, которая хочет жить полной жизнью и оставаться красивой и молодой. Продвижение образа «женщина — хозяйка своей судьбы» как женщины самодостаточной, дисциплинированной, спортивной, энергичной, которой под силу все — и карьера, и успех, и любовь, — подкрепляется рекламной концепцией, обогатившей понятие «красота» новым смыслом. Красота и молодость в рекламе рассматриваются как основные и эффективные инструменты достижения успеха, карьеры, признания, а хорошая физическая форма, жизненная энергия, правильный образ жизни провозглашаются рекламой их знаковыми носителями. Рекламные идеи, формирующие новый образ — «женщина — хозяйка своей судьбы», — находит отражение в рекламе чая, здоровых продуктов питания, обеспечивающих женщину энергией и жизненными силами, спортивной одежды, аксессуаров, придающих ей большую социальную значимость. Особенность рекламного сообщения, «работающего» на этот образ, — приоритет визуальной составляющей над текстом. В рекламе практически нет текста. Главное в рекламном послании — не рассказать, а показать, насколько прекрасна динамичная, спортивная, стильная, целеустремленная женщина. Рекламная идея о том, что «женщина — хозяйка своей судьбы», рассматривает любимое дело как важнейший жизненный приоритет, транслируется в рекламе Amway и Avon. «Amway — этой мой бизнес, изменивший всю мою жизнь. Попробуйте сами», — звучит слоган компании, выпускающей продукцию для активной жизни, красоты и здоровья. Рекламная идея борьбы с ленью как главного врага красоты и молодости находит свое воплощение в серии рекламных сообщений спортивных товаров для женщин компании Nike. Слоган рекламы — «победа над слабостями». Текст рекламы: «Где твоя лень? — В нокауте»; «Где твоя скованность? — Сошла с дистанции»; «Где твой стресс? — Отдыхает». 91 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Вербальная составляющая рекламы выражает экспрессию, используя элементы антропоморфизма. Вербальная и визуальная составляющие содержат в себе стилистический прием иронии: проблемы и слабости, с которыми сталкивается современная женщина, высмеиваются с целью осознания любой женщиной возможности их преодоления как результата приобретения рекламируемых товаров. Реклама в структуре данного стереотипа доносит до женщин следующее сообщение: прекрасная физическая форма — это реальность, это то, что зависит от тебя, стоит только захотеть. Побори в себе лень! И начни «создавать» себя, купив спортивную одежду Nike. Таким образом, женская гендерная реклама взяла на себя функцию формирования новых устойчивых образов в восприятии современной женщины, став активным популяризатором красоты и молодости. Новые женские стереотипы как образцы гендерной идентификации стали определять систему ценностей, стиль и образ жизни «слабой» половины человечества. ЛИТЕРАТУРА [1] [2] [3] [4] Медведева Е.В. Рекламная коммуникация. 3-е изд. — М.: ЛКИ/URSS, 2007. Vestergaard T., Shroder K. The language of advertising. — Oxford, N.Y., 1985. Medvedeva E.V. Reklamnaya kommunikatsiya. 3-e izd. — M.: LKI/URSS, 2007. Vestergaard T., Shroder K. The language of advertising. — Oxford, N.Y., 1985. DEVELOPMENT OF GENDER ADVERTISING G.A. Miroshnichenko Peoples’ Friendship University of Russia Mikluho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 In article are considered new trends in the functioning of the female gender advertising. Theorized advertising concept, its code, message, allowing to explain the mechanism of creation and successful promotion of new advertising image of a modern woman. Special attention is paid to the specifics of the advertising text, as a tool of formation of the advertising image. Verbal and visual analysis of advertising discourse allowed to reveal, to name and describe the proposed advertising communication female gender images, comment on the effectiveness of their integration into the mass consciousness of the society. Key words: gender-based advertising, advertising concept, the advertisement, the advertising message, the mass consciousness, advertising stereotype, social stereotype. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ В НОВОСТНЫХ И ИНФОРМАЦИОННЫХ ПРОГРАММАХ РЕГИОНАЛЬНОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ (ТВ «Кварц», Подольский район) А.Н. Широбоков, А.О. Бахус Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 В статье рассматриваются социокультурные ценности регионального телевидения на материале новостных программ ТВ «Кварц» Подольского района Московской области. Для анализа были отобраны ценности, которые наиболее часто называются в новостных и информационных программах. Был проведен сравнительно-сопоставительный анализ социокультурной политики телекомпании «Кварц» и одного из центральных каналов (РТР). Представлены результаты исследования. Ключевые слова: региональное и центральное телевидение, социокультурные ценности, новостные и информационные программы, сопоставительный анализ. Региональное телевидение благодаря своим структурно-функциональным характеристикам является одним из хранителей и ретрансляторов социокультурных ценностей. Телестудия «Кварц» (Подольский район Московской области) позволяет проанализировать процесс все более широкого обращения к темам и проблемам, созвучным традициям и культурным нормам российского народа. С точки зрения развития, структуры и функционирования местного телевидения Подольский район является достаточно типичным представителем подмосковных территорий. Поэтому изучение особенностей социокультурной политики, проводимой телестудией, поможет в определенной мере выяснить ситуацию, характерную для многих нестоличных телекомпаний России. На местном телеэкране находит отражение вся специфика Подольского района, которую обусловил ряд факторов: географических, политических, историкокультурных и демографических. Подольский район является административно-территориальной единицей и муниципальным образованием на юге Московской области. Его административный центр — город Подольск, который не входит в состав района. Кроме того, Подольский муниципальный район окружает территорию не входящих в его состав городов областного подчинения Климовска, Щербинки и Троицка. Площадь района составляет 106 254 га, или 1063 км2. Исторические корни современного района уходят к известному с середины XVI в. расположенному на берегах реки Пахры селу Подол, в котором значилось 27 дворов с 250 жителями. Упоминается в летописях и деревянная церковь Воскресения Христова, со временем перестроенная в белокаменную (этот храм восстановлен в наши дни) [1]. 5 октября 1781 г. по именному Указу, данному Сенату Екатериной II, было повелено создать Подольский уезд, переименовать село Подол в город Подольск. Важную роль для развития уезда имело строительство в 1844—1847 гг. государственного (казенного) Варшавского (Брест-Литовского) тракта. 93 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 С отменой в 1861 г. крепостного права создаются условия для развития промышленности: строятся железные дороги, фабрики и заводы, административные и жилые дома; формируется промышленный район с административным центром в г. Подольске. Подольский район образован в 1929 г. В августе 2011 г. опубликован проект, согласно которому большинство муниципальных образований, входящих в состав района, могут быть переданы Москве. На территории Подольского района расположено 219 населенных пунктов, в которых проживает 78,2 тыс. человек (11,9 тыс. городского населения и 66,3 тыс. — сельского). Современная экономика района представлена 1932 предприятиями и организациями, среди которых Подольский завод цветных металлов, Краснопахорский завод изделий из металлических порошков, Пищевой комбинат «Подольский», Крестовский пушно-меховой комплекс и др. Крупнейшие сельскохозяйственные предприятия «Кленово-Чегодаево», ОПХ «Дубровицы», муниципальное предприятие «Сынково», «Знамя Подмосковья». В деревне Софьино — фармацевтический производственный комплекс «Сердикс» компании «Сервье», а в деревне Яковлево — Яковлевская чаеразвесочная фабрика. Основное направление сельскохозяйственного производства района — молочное животноводство. На западе района возле деревни Рыжово расположен крупный автоматизированный молочный комплекс «Рыжово». Важнейшие дополнительные отрасли представлены производством картофеля, мяса крупного рогатого скота и зерна. В районе также производится камвольная пряжа, цельномолочная продукция, комбикорма, металлический порошок, свинцовые и цинковые сплавы, вторичный алюминий. Из достопримечательностей района наиболее интересны Церковь Знамения Пресвятой Богородицы в Дубровицах, усадьба «Ивановское», усадьба Д.И. Филиппова (архитектор Н.А. Эйхенвальд, 1904 г.), усадьба «Остафьево», Вороновская картинная галерея в Подольске, Щаповский органный зал [1]. Существующая в Подольском районе наземная сеть телерадиовещания представляет собой единый комплекс, который обеспечивает охват населения программой Первого канала на 100%, программой канала Россия 1 на 97,2%, программой НТВ на 51,2%, региональной программой ТВ «Кварц» на 73,6%. К началу 2000-х гг. во всех населенных пунктах Подольского района не принималась вторая программа центрального телевидения Россия 1, в 54 населенных пунктах края не было вещания программ ТВ «Кварц». С учетом сложившейся ситуации в январе 1999 г. решением администрации Подольского района была утверждена концепция развития распределительной телерадиовещательной сети, целью которой является стопроцентный охват населенных пунктов района качественным вещанием второй программы Россия 1, а также возможность приема программ ТВ «Кварц». В марте 2003 г. постановлением администрации Подольского района утвержден план мероприятий по созданию интегрированной сети спутниковой связи и развитию телекоммуникационной инфраструктуры. Реализация плана позволила, 94 Широбоков А.Н., Бахус А.О. Социокультурные ценности в новостных и информационных... в частности, добиться охвата региональным телевизионным вещанием до 95% территории района. В качестве основного метода исследования социокультурных ценностей, лежащих в основе вещательной политики регионального телевидения «Кварц», был избран контент-анализ, который позволяет выявить, как отражается действительность на экране, насколько созданные телевидением модели реальности соответствуют тому, что происходит в обществе [2]. Для начала была сделана репрезентативная выборка из телекомпаний, которые доступны зрителям Подольска и Подольского района. Учитывались следующие характеристики: ареал распространения, объем вещания в неделю (программы только собственного производства), тематическое разнообразие передач. Для того чтобы получить наиболее полное представление об особенностях местных телевещателей, для анализа были взяты программы, подготовленные студией «Кварц», а также частично студиями «Чехов вид» и «ТВК Климовск». Естественно, что в более крупных населенных пунктах как центральные, так и местные телекомпании представлены в большем количестве и разнообразии (табл. 1). Таблица 1 Количество центральных и местных телекомпаний в населенных пунктах Подольского района Населенный пункт Подольск Щербинка Климовск Чехов Троицк Количество центральных телекомпаний 10 8 7 8 8 Количество местных телекомпаний 2 2 2 3 2 Так, в Подольске на девяти каналах в эфир выходят десять центральных телекомпаний (Первый канал, канал Россия 1, СТС, ТВС, ТНТ, НТВ, «Культура», РЕН ТВ, MTV, 7ТВ), при этом у MTV и 7ТВ закупаются лишь отдельные передачи, остальные телеканалы напрямую транслируются из Москвы. В Подольске вещают две местные телекомпании (ТВ «Кварц», ТВК «Климовск»). В других населенных пунктах района телевизионная жизнь гораздо «скромнее»: везде транслируются Первый канал, канал Россия 1, НТВ. Канал ТНТ вещает во всех населенных пунктах района; программы РЕН ТВ и ТВЦ имеют возможность смотреть лишь жители Подольска и Чехова; каналы СТС, ТВС и отдельные передачи 7ТВ доступны только в Подольске, Климовске и Чехове. Местное производство также небогато: во всех населенных пунктах вещают одна-три местные телекомпании. Они выходят в эфир 6—7 раз в неделю, но объем вещания при этом невелик. Несомненным лидером по этому показателю является ТВ «Кварц», имеющая в Подольске и прилегающих территориях на пятом и седьмом каналах вещания в совокупности около 30,7 часа в неделю, а в остальных городах — около 16,8 часа. Стоит отметить, что студии, даже имея вполне «приличный» выход в эфир, вынуждены заполнять его рекламой либо заказными реклам95 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 но-коммерческими сюжетами. Компании иногда эксплуатируют эфир концертами по заявкам (что, впрочем, является одним из способов выживания), но наряду с этим они занимаются производством качественных, интересных программ. На фоне активного развития систем телерадиовещания на информационном пространстве района заметно резкое отставание объема местного вещания от вещания общероссийских каналов (табл. 2). Таблица 2 Объем вешания центральных и местных телекомпаний в населенных пунктах Подольского района Объем вещ. центр"х каналов в неделю, ч Объем вещ. местных каналов в неделю, ч Объем центр, ТВ > мест, в нед. раз Центр. ТВ в среднем в будний день, ч Мест. ТВ в среднем в будний день, ч Объем центр. ТВ > мест., в буд. день, раз Центр. ТВ в среднем в вых. день, ч Мест. ТВ в среднем в вых. день. ч Объем центр. ТВ > мест, в вых. день, раз Подольск Щербинка Климовск 461,8 113,5 4,1 66,7 17,5 3,8 64 13 4,9 357,9 62,5 5,7 51,4 10,1 51 50,5 11,9 4,6 329,9 33,4 9,9 49,2 5,6 8,8 42 2,8 15 Чехов 235,2 21,8 10,8 34,3 4 8,6 31,8 2 15,9 Троицк 300,4 26,5 113 44,7 4,4 10,1 38,5 2,3 16,7 Если в Подольске центральные каналы по объему вещания превосходят местные в 4,1 раза, то в Троицке — в 12,5 раза. К Подольску наиболее приближены Климовск и Чехов — приблизительно в 5 раз; телевизионная жизнь остальных городов занимает промежуточное положение. Кроме того, также заметны колебания объемов вещания в течение недели: по выходным разница традиционно больше. В Подольске в среднестатистический будний день совокупный объем вещания центральных каналов превосходит совокупный объем вещания местных — в 3,8 раза, в выходной — в 4,9 раза. Самой «скромной» опять является телевизионная жизнь Троицка. Местные телестудии заключили договоры с центральными каналами, и их можно рассматривать как пример того самого сотрудничества, к которому, собственно, и должно стремиться телевизионное сообщество. Формы сотрудничества региональных и московских телевещателей самые различные. Подольская и климовская телекомпании полностью транслируют центральные программы, «врезая» в сетку вещания свои рекламные блоки, сводки погоды и отдельные коммерческие передачи. Они также закупают у центральных каналов художественные фильмы, сериалы, научно-познавательные и развлекательные программы, «разбавляя» ими собственные передачи. Их собственная продукция отличается богатым содержательным и жанровым разнообразием. В Подольском районе местное телевидение имеет и собственное телепроизводство, и доступ к эфиру. Анализ показывает, что по широте представленных тем и глубине их раскрытия местные программы отличаются разнообразием. Есть серьезные передачи на экономические и политические темы местного значения: «Диалог» и «Новости». 96 Широбоков А.Н., Бахус А.О. Социокультурные ценности в новостных и информационных... Среди центральных каналов для анализа был выбран государственный канал Россия 1 как отражающий социокультурную политику государства в целом. Затем был проведен конкретный анализ содержательного наполнения местных и центральных телевизионных программ, выявлены те социокультурные ценности, которые наиболее часто встречаются в программах местного телевидения. В качестве единиц анализа были взяты аудиовизуальные фрагменты передач, посвященные какой-либо ценностной характеристике. Единицами анализа выступали как вербальные, так и невербальные конструкции. В качестве первых учитывались конкретные высказывания, «крылатые» слова и выражения, словесные обороты и т.д., содержащие социокультурную ценность (например, «без труда не вынешь и рыбку из пруда»; «Я, как патриот, считаю, что Россия выйдет из кризиса»). Невербальные единицы анализа — это знаки и образы, за которыми встают определенные ассоциации (например, человек у станка — труд; гордо развивающийся российский флаг — патриотизм). Из всего спектра выделяемых ценностей для анализа были отобраны наиболее часто называемые, причем 27 из них обозначены как «позитивные социокультурные ценности», а остальные семь — как «негативные ценности». Но сразу же стоит оговориться, что ряд категорий, используемых в данном анализе в качестве ценностей, носят относительный характер: — категория «единение людей (соборность)» — «единение» не случайно вынесено на первое место: соборность предполагает прежде всего единение людей в Боге. В данном случае учитывается более упрощенный, «приземленный» вариант — объединение людей (не механическое, а духовное) для решения определенных задач; — категория «память народа, традиционность». В данном случае учитывается благодарность предкам, уважение к славным деяниям героев, верность традициям и стремление связать прошлое, настоящее и будущее в одну неразрывную цепочку; — категория «надежда на хорошее будущее (оптимизм)» идет несколько вразрез с такой ценностью российского народа, как «идеал хорошего видится не в будущем, а в другом месте». Однако вера в возможность улучшения остается в любом случае, поэтому категория учитывается как безусловная ценность; — «важность таланта, профессионализма человека в своем деле» также не является социокультурной ценностью в чистом виде, однако может рассматриваться как составляющая «углубленного» человека. В качестве негативных ценностей были выделены: — пессимистические настроения и идеи; — потребительские ценности: «деньги, примат материального», «потребительское отношение к жизни» (желание получить большее, не прилагая каких-либо усилий; стремление к праздным удовольствиям); — антиценности (смерть, зло, насилие). Было признано нецелесообразным отслеживать количество ценностных характеристик в единицу времени: были бы получены нерепрезентативные данные. 97 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Это связано с тем, что при посвящении, к примеру, получасовой передачи военнопатриотическому воспитанию молодежи такие ценности, как «патриотизм», «долг перед Родиной», «память народа», муссировались бы в течение тридцати минут, получив, естественно, максимальный количественный показатель, но «не засветившись» при этом ни в одной другой программе за весь анализируемый период. Поэтому вместо временного отрезка (час, минута) был взят сюжет (передача, выступление, рубрика и т.д.) как законченное журналистское произведение, а упомянутая даже многократно ценность засчитывалась лишь один раз. Это позволило зафиксировать весь спектр ценностных характеристик (как позитивных, так и негативных) в рамках одного телевизионного сюжета. Исследование анализа деятельности телекомпании «Кварц» проводились авторами в течении длительного промежутка времени (около пяти лет). Однако для проведения подробного контент-анализа был взят промежуток в шесть месяцев. При выборе временного промежутка исследования учитывался опыт отечественных и зарубежных исследований, который показывает, что для анализа деятельности студий телевидения данный цикл можно считать репрезентативным. Подобный период выступает в качестве организационного принципа вещания подавляющего большинства телестанций, при этом количество транслируемых ценностей, вообще их наличие или отсутствие — явление достаточно перманентное (идейная политика вещания, «завязанная» на ментальных характеристиках аудитории, не меняется с годами, сезонные колебания как таковые практически отсутствуют). Основное требование, предъявляемое ко времени исследования, — типичность передач с точки зрения повседневной работы телевидения, т.е. предполагается, что в этот период не происходит ни крупномасштабных потрясений, ни чрезвычайных ситуаций, которые могли бы внести изменения в содержание или периодичность программ. Анализировались почти все сюжеты, самостоятельно подготавливаемые телекомпанией в течение этого периода. Исключение составили повторы программ, «Прогноз погоды», «Поздравления», «Телемагазин», откровенно заказные передачи и агитационные программы в предвыборный период. Таким образом, в ходе проведенного исследования были получены результаты, подтверждающие, что на периферии чаще, чем на центральных каналах, обращаются к исконно российским культурным ценностям. Местные телекомпании, «завязанные» на потребностях и интересах своей аудитории, отражают ее чаяния и, в свою очередь, укрепляют их. Ведь именно от самого документалиста зависит картина мира, которую он представляет аудитории, и то, кого он выбирает в свои герои из тех, кто окружает его в реальной жизни. У телекомпаний выделенные социокультурные характеристики упомянуты разное количество раз, поэтому по количеству упоминаний можно выделить занимаемые данными ценностями позиции (рейтинг социокультурных ценностей). Иерархия ценностей соблюдена в соответствии со шкалой А. Маслоу [3]. При анализе контента ТВ «Кварц» и Россия 1 были выбраны временные отрезки вещания 98 Широбоков А.Н., Бахус А.О. Социокультурные ценности в новостных и информационных... (февраль, апрель и июнь 2011 г.), в которых выделялось количество упоминаний о темах, приводимых в графе «Позитивные ценности». Затем вычислялся средний арифметический показатель, приводимый в двух последних графах. Таблица 3 Рейтинг социокультурных ценностей, транслируемых каналом «Россия» (РТР) и телекомпанией «Кварц» Подольского района № Позитивные ценности «Кварц» РТР 17 9 26 19 34 18 22 16 23 19 28 38 11 10 18 8 11 15 14 14 18 24 19 27 24 18 26 16 Базовые ценности 1"й уровень 1 Здоровье, здоровый образ жизни 2"й уровень 2 Мир 3"й уровень 3 4 5 6 7 8 9 10 Дружба, братство, общение Любовь Ответственность Помощь (забота) Ценность детей Ценность женщины, матери Ценность семьи Человек (коллектив) 11 12 13 14 Борьба (соревнование), победа Качество дела Свобода Талант, профессионализм 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 Важность конкретного дела Добро Единение (соборность) Жизнь Знание, образование Красота Надежда на хорошее будущее (оптимизм) Нравственность Память народа, традиционность Патриотизм Приоритет духовности Справедливость Труд 29 31 23 22 18 17 33 25 38 15 23 29 31 15 18 17 17 19 23 12 11 12 12 20 19 7 Всего колво превалирующих позиций: 24 3 4"й уровень Бытийные ценности Приведенный рейтинг показывает, какие приоритеты в своей деятельности расставляют региональные журналисты ТВ «Кварц», какими ценностями в основном наполняется социокультурное пространство региона. Однако стоит отметить, что этот процесс можно контролировать и направлять. Политику социокультурного наполнения информационного пространства можно и нужно продумывать, грамотно выстраивать. Очень многое в данном процессе зависит от гражданской позиции населения, от общественных инициатив, однако наиболее успешно эти 99 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 механизмы срабатывают там, где существует всесторонняя поддержка властных структур. Таким образом, духовная жизнь Подольского района богата и разнообразна. Мирное сосуществование различных культурных проявлений обеспечивает стабильность и глубину социальных связей. И все это находит отражение на региональном телеэкране, который демонстрирует широкий спектр социокультурных ценностей российского народа. Немаловажную роль играет и четко продуманная политика местных властных структур. Ведь только при грамотном регулировании содержательного наполнения информационного пространства можно добиться наибольшего результата. Все это в совокупности позволяет региональному телевидению выступать хранителем социокультурных ценностей России. ЛИТЕРАТУРА [1] Виртуальный путеводитель по Подмосковью. — URL: http://www.podmoskove.ru/ 2_28_reg.html [2] Лапин Н.И. Социокультурный подход и социетально-функциональные структуры телевидения // Социс. — 2003. — № 7. — С. 3—12. [3] Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы / Пер. с англ. — М.: Смысл, 2009. LITERATURA [1] Virtualny putevoditel po Podmoskovy. — URL: http://www.podmoskove.ru/2_28_reg.html [2] Lapin N.I. Socioculturny podhod i societalno-funkcionalnye struktury televidenya // Socis. — 2003. — № 7. — С. 3—12. [3] Maslou A. Novye rubegi chelovecheskoy prirody / Per. s angl. — Мoscow: Smisl, 2009. SOCIOCULTURAL VALUES IN NEWS AND INFORMATION PROGRAMS OF REGIONAL TELEVISION (TV «Quartz», Podolsk region) A.N. Shirobokov, A.O. Bakhus Peoples’ Friendship University of Russia Mikluho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 177198 In the article sociocultural values of regional television are considered based on the material of news programs of TV Quartz (Podolsk region, Moscow area). For the analysis values were selected which most often are called in news and information programs. The comparative analysis of sociocultural policy of TV Kvarts company and one of the central channels (RTR) was carried out. Results of research are presented. Key words: Regional and central television, sociocultural values, news and information programs, comparative analysis. 100 АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ КАЗАХСКОЯЗЫЧНОГО МЕДИАПРОСТРАНСТВА К.Ж. Болысбаева Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 Цель статьи — системное описание нового явления для Казахстана — развития Интернета в стране и формирование казахскоязычного медиапространства. Автор пытается изучить историю развития Интернета в республике и осветить наиболее актуальные проблемы, связанные с деятельностью казахскоязычных интернет-ресурсов. Анализируя содержание и работу более десятка сайтов, автор стремится выявить новые тенденции и перспективы развития Казнета, а также выработать рекомендаций, оптимизирующие работу журналистов в новых условиях. Ключевые слова: медиапространство, Казнет, информационный портал, блогосфера, контент. Казнет — это «совокупность информационных технологий и инфраструктуры обеспечивающих доступ к сети интернет, а также хостинг электронных ресурсов на территории Казахстана, использующих казахстанские доменные имена верхнего уровня» [8], история развития которого начинается с апреля 1991 г., когда на базе алматинской фирмы «Парасат» был создан региональный узел сети Relcom (1), организовавшей сеть электронной почты по принципам Интернета и с возможностью обмена сообщений с мировым Интернетом. «Тогда первым электронным письмом, отправленным из Казахстана 10 апреля 1991 года, стало сообщение от „Казстройсистемы“ на Московскую товарную биржу. История сохранила даже имя первого зарубежного клиента почтовой службы. Им стал американский профессор антропологии Джон Олсен, который в 1992-м читал лекции в КазГУ» [10]. Из Алматы новинка распространилась почти по всему Казахстану, и уже в 1993 г. услуги мировой паутины были доступны в полном объеме. После того как 19 сентября 1994 г. в Международном сетевом информационном центре был официально зарегистрирован национальный домен верхнего уровня .kz, началось активное сайтостроительство в Казнете, к концу 1994 г. насчитывалось уже 15 сайтов. «Как и в России, на первом этапе казахстанское сайтостроительство — в значительной мере плод усилий энтузиастов, и проблема финансов, кадров и оригинальных идей существует, однако на современном этапе на первый план выдвигается не личность авторов и издателей проекта, а востребованность общества в том или ином продукте» [1. С. 118]. Именно потребность казахскоязычного населения в информации на государственном языке побудила энтузиастов на создание казахскоязычных сайтов и медиапространства в целом. Ведь у пользователей Казнета долгое время отсутствовал не только источник информации на государственном языке, но и площадка для общения и обмена информацией. «Особенно тяжело приходилось студентам и школьникам казахских отделений, которые проделывали колоссальную работу 101 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 по поиску информации для учебы сначала на русском языке, потом вникали и переводили отобранный материал» [9]. Первопроходцем стал сайт Физико-технического института Министерства образования и науки Казахстана, он первым на своих страницах использовал не только русский и английский языки, но и казахский. Уже в 2004 г. благодаря усилиям Мейрамхана Жапека, старшего преподавателя кафедры журналистики Карагандинского государственного университета, Казнет наконец-таки «заговорил по-казахски». Созданный им сайт «Арка акпарат» (http://www.arka.medialaw.kz) распространял в Сети не только новости, связанные с политикой и экономикой, но и малоизвестные и неизвестные факты из жизни и творчества казахских просветителей. На страницах сайта публиковались статьи, посвященные истории казахской журналистики и публицистики. В то время скорость Интернета была невысокой, да и возможность выхода в Сеть была не у каждого жителя. Но несмотря на это, «Арка акпарат» удалось собрать вокруг себя казахскоязычную аудиторию, и в том же году сайт победил в национальной интернет-премии Award.Kz. Отметим также труд программистов из города Актобе, которые создали портал kerekinfo.kz. На этой площадке молодежь свободно общалась друг с другом, обсуждала различные социальные проблемы и делилась мнениями. «Сайт просуществовал год, и из-за отсутствия финансовой поддержки был закрыт в 2005 году. В 2009 году „kerekinfo.kz“ сообщило о своем „втором рождении“, но собрать ту аудиторию, что была 4 года назад будет сложно» [4. С. 114]. И это неудивительно, ведь в начала 2000-х гг. за создание казахскоязычного медиапространства берутся более «продвинутые» пользователи. Подтверждением тому может служить создание первого национального портала «Массаган» (http://www.massagan.com). Авторы портала, молодые программисты Жанарбек Матай и Бакытнур Байтели, зарегистрировали его весной 2005 г. и публиковали на его страницах свежие новости и казахскую музыку. В новинку для казахскоязычного населения стали форумы и персональные странички, которые начали быстро пополняться информацией на государственном языке. В архивах можно было найти рефераты и научные статьи на различные темы, и почти каждый день добавлялись стихи и труды казахских писателей и поэтов. В самом начале авторы портала столкнулись с такими актуальными проблемами, как привлечение пользователей, самореклама и раскрутка сайта, создание и непрерывное пополнение контента и информационной базы. «С помощью друзей, знакомых и журналистов им удалось собрать аудиторию, которая активно начала пользоваться форумами и обмениваться информацией. Из года в год авторы проекта добавляли новые функции, приложения и наращивали навигацию для сайта» [4. С. 114]. Далее за пополнение Сети казахскоязычным контентом всерьез взялись профессионалы пера — журналисты государственных СМИ. Так была создана интернет-газета Qazaq.kz, которая напрямую распространяла информацию о Казахстане. Около 2000 пользователей посещали сайт, чтобы прочитать статьи, затрагивающие национальные проблемы. Помимо этого на сайте появился раздел «Китапхана» (Библиотека), которая регулярно пополнялась трудами казахских просветителей. 102 Болысбаева К.Ж. Актуальные проблемы развития казахскоязычного медиапространства Запуск подобных проектов воодушевил казахскоязычных журналистов на новые открытия. Журналист Асхат Еркимбай выиграл стипендию ООН на трехдневные курсы по новым медиа в Нью-Йоркском Колумбийском университете и 12 октября 2006 г. опубликовал первый пост на казахском языке в своем личном блоге. Вместе с единомышленниками, которые также начали вести блоги, он занялся переводом блог-платформы Wordpress и тем самым заложил основы казахскоязычной блогосферы. Отныне каждый пользователь мог не только вести свою страницу на Wordpress на казахском языке, но также и пользоваться казахским интерфейсом. С развитием казахскоязычной блогосферы в Сети появились и электронные версии таких республиканских газет, как «Жас Алаш», «Егемен Казакстан», «Ана тили» и «Айкын», которые одними из первых начали регулярно публиковать большой объем информации на государственном языке, что составило хорошую базу для поисковых систем. Приход в Казнет web 2.0 открыл новые возможности для развития казахскоязычного медиапространства. Созданный в 2007 г. портал solai.de качественно отличался от своих предшественников улучшенным дизайном, грамотной версткой и огромной популярностью среди пользователей. Помимо многочисленных форумов внимание пользователей привлекала мультимедийная библиотека портала. Будущие блогеры, как и их читатели, узнали о казахскоязычной блогосфере именно из таких сайтов. К сожалению, портал закрылся через два года. «Домен был зарегистрирован на гражданина Германии (домен .de). Законный хозяин домена продал его третьему лицу и на данный момент сайт представляет из себя страницу с рекламными ссылками» [4. С. 115]. Сегодня казахскоязычное медиапространство состоит из информационных и информационно-развлекательных порталов, сайтов государственных СМИ, а также интернет-ресурсов, посвященных религии. И если с каждым годом в Казнете появляется все больше и больше казахскоязычных версии официальных СМИ (информационные агентства в том числе), которые публикуют информацию в режиме онлайн, то сайты, посвященные религии (kuran.kz, dinislam.kz, islamdini.ru), посещает не так много пользователей. В основном это люди, ищущие информацию об исламе и культуре мусульманства. На этих сайтах материалы не так часто обновляются и не так часто комментируются посетителями. Сегодня контент информационно-развлекательных порталов в основном пополняется за счет самих пользователей. Более того, порталы abai.kz и minber.kz были специально созданы и профинансированы фондом первого президента Республики Казахстан для развития казахского языка в Сети. Вышеупомянутый massagan.com — самый популярный (более 30 000 посещений в день) национальный портал и социальная сеть, на страницах которого можно найти видеофайлы, форумы, новости, материалы по литературе, археологии и истории Казахстана. При регистрации на сайте у каждого пользователя появляется персональная страничка, в которой можно вести переписку со своими друзьями. Портал пользуется большой популярностью среди казахстанских писателей и журналистов, которые напрямую общаются со своими читателями и единомышленни103 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 ками. «Разделы прозы и поэзии похожи на ресурс Рунета «Проза.ру», и портал massagan.com каждый год устраивает конкурсы среди пользователей и поощряет победителей призами» [4. С. 117]. Что касается дискуссионных площадок и форумов на казахском языке, то kerekinfo.kz — один из самых крупнейших сайтов в республике, пользователями которого являются как жители крупных городов, так и самых отдаленных районов. По аналогу kerekinfo.kz был создан сайт surak-zhauap.kz («Вопрос и Ответ»), где пользователи Сети могут найти ответы на интересующие вопросы, причем ответ им дают живые люди (иногда это называется «Живой поиск»). «Количество зарегистрированных казахскоязычных интернет пользователей превышает 7000 человек. На сегодняшний день ежедневно регистрируется около 50—100 человек. По данным Google Analytics, более 10 000 человек заходят на сайт в поисках необходимой информации. Сто процентов из более чем 10 000 посетителей сайта из Казахстана» [9]. Особо стоит отметить форум международного казахского сервера «Казах.ру» (www.kazakh.ru), который и по сей день является одним из самых популярных. Аудиторию сервера составляют не только жители Казахстана, но и многочисленная аудитория казахской диаспоры за рубежом. Особый вклад в развитие казахскоязычного медиапространства внесли энциклопедический сайт malimetter.org, призванный пополнять материалы на государственном языке по научно-популярной и энциклопедической литературе, а также проект «Казакша Википедия» («Википедия на казахском»), благодаря которому в рейтинге языков «Википедии» казахский язык поднялся с 127-й позиции на 25-е место. По словам руководителя ОФ WikiBilim Рауана Кенжеханулы, «на момент старта проекта количество статей в казахской части энциклопедии „Википедия“ не превышала 7 тыс., в качестве активных редакторов числилось 4 человека. За полтора года количество казахстанских материалов ресурса выросло в 20 раз и превысило 200 тыс. статей. Число активных пользователей, участвующих в написании и редактировании статей, за этот период выросло до 230 человек» [2]. Наличие большого объема информации также увеличило и посещаемость онлайн-энциклопедии. «Если на момент начала проекта, количество просматриваемых страниц казахской версии „Википедии“ в месяц не превышал 500 тыс., то на данный момент страницы энциклопедии рассматриваются более 8 млн раз в месяц. Рекордной отметкой просмотров казахстанская „Википедия“ достигла в сентябре 2012 г., когда количество показов перевалило за 10 млн» [2]. В качестве самого популярного форума в казахскоязычном сегменте Сети на сегодня можно выделить портал Zhastar.biz, пользователями которого в основном является молодежь. Здесь молодые пользователи скачивают музыку и видео, загружают файлы в фотогалерею и, что самое важное, общаются друг с другом, просят советов и обсуждают взаимоотношения. Тематика форума разнообразна, начиная от кино и образования и заканчивая модой и здоровьем. Однако сегодня обсуждения на форумах уже не столь актуальны, как, допустим, лет пять назад, и, по мнению большинства экспертов, форумы в Казнете скоро 104 Болысбаева К.Ж. Актуальные проблемы развития казахскоязычного медиапространства перестанут быть востребованными и уступят место более интересным и удобным ресурсам. «Форумы интересны для людей, которые только начали открывать интернет для себя, тут не берутся в расчет разного рода тематические форумы (автолюбителей, кулинаров и т.п.)... и у интернет-серферов зачастую остается все меньше и меньше времени. Пользователи иногда могут считать, что на компиляцию и оформление комментов ими тратится невозвратное количество времени, и, соответственно, на такую „роскошь“ утрачиваемое время беспощадно сводится к минимуму. Пользователи все чаще обращаются к официальным СМИ или материалам блогеров, что экономит их время для получения нужной и точной информации» [4. С. 123]. И действительно, наиболее динамично развивающейся сферой казахскоязычного медиапространства является казахстанская блогосфера. И если своему рождению она обязана казахской диаспоре, проживающей в Китае, Монголии и европейских странах, где Интернет начал развиваться намного раньше чем в самом Казахстане, то сегодня количество «пишущих юзеров» заметно выросло. Это связано с увеличением скорости Интернета и аудитории казахсхоязычных пользователей. «К примеру, в настоящее время только на платформе wordpress.com действует 300 дневников и ежемесячно регистрируется 30 новых (безусловно, не все из новичков будут активными, но сам факт их «рождения» уже говорит о многом)» [12]. Руководитель проекта по исследованию новых медиатехнологий на казахском языке при фонде поддержки журналистов «Минбер» Асхат Еркимбай в своем исследовании составил портрет казахскоязычного блогера: «это человек 24 лет, мужского пола, работает в частной компании, ему интересны национальные темы, религия, экономика, помимо казахского и русского он владеет еще одним языком — английским, турецким, китайским или монгольским» [12]. Большинство из них ведут свои дневники на таких блог-платформах как wordpress.com, blogspot.com, livejournal, blog.ru и поднимают вопросы, связанные с устройством общества, религии, экономики и человеческих взаимоотношений. В казахских блогах самыми обсуждаемыми темами являются музыка и кино, публицистика и искусство, среди социальных тем лидирует проблема образования и общественного транспорта в крупных городах. Среди отечественных блог-платформ самыми популярными на сегодня являются сайт казахстанской социальной сети on.kz и yvision.kz. И если в первом из них блоги на казахском и русском языках пользуются одинаковой популярностью, то во втором сайте количество казахскоязычных пользователей намного меньше. Так, «по данным последнего обзора сайта, примерно на 100 текущих постов приходится лишь 5 на казахском языке, где 3 из них являются рекламными» [9]. Благодаря этим записям медиапространство Казнета пополнилось большим объемом информации на казахском языке о литературе, технологиях и журналистике. И несмотря на то, что большинство блогеров волнуют социальные темы и новости, онлайн-дневник по своему содержанию отличаются от материалов тра105 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 диционных СМИ. Например, «если во время Азиады журналисты обычных медиа писали о соревнованиях и спортсменах, то интернет-авторы оставались верными своим привычным темам (язык, религия, традиции)» [12]. Несмотря на столь динамичное развитие казахскоязычного медиапространства, нерешенных проблем остается немало. К ним относятся: низкая посещаемость казахскоязычных интернет-ресурсов, трудности перевода и адаптации программного обеспечения на государственный язык, низкий уровень IT-грамотности в стране в целом, защита авторского права, пиратство в Сети, а также неразвитость мобильного контента. Что касается вопроса правового регулирования деятельности блогеров, то он по сей день остается наиболее злободневным. После того, как 10 июля 2009 г. были внесены поправки в проект закона «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам информационно-коммуникационных сетей», «все Интернет-ресурсы (веб-сайты, чаты, блоги, интернет-магазины, электронные библиотеки) приравняли к СМИ, и на них отныне будут распространяться «газетные нормы», а также уголовная, гражданская и административная ответственность традиционных масс-медиа. Интернет-ресурсы, содержание которых противоречит законодательству страны, подлежат обязательной блокировке всеми провайдерами доступа в Интернет» [3]. На наш взгляд, основная недоработка данного закона состоит в отсутствии четких критериев разграничения Интернет-ресурсов, которые можно отнести к СМИ, и тех, которые такими по сути не являются. Поставив знак равенства между СМИ и Интернетом, закон приравнивает казахстанскую журналистику к блогерству и тем самым размывает стандарты работы. Подобное «выхолащивание профессионализма» неизбежно приведет к уменьшению свободы СМИ в стране. «Распространение газетной нормы на интернет-издания будет вынуждать интернет-издателей соблюдать ограничения на контент, налагаемые практически в любой стране мира, причем независимо от того, существуют ли такие контентные ограничения в странах проживания самих издателей, а также от того, соответствуют ли ограничения, налагаемые за рубежом, международным нормам относительно свободы выражения мнения» [11. С. 47]. Вышеперечисленные проблемы, по мнению экспертов, серьезно тормозят развитие Казнета, поэтому для их решения предпринимаются следующие шаги: — идет большая работа по адаптации и переводу программного обеспечения на государственный язык, так как казахский скрипт поддерживается далеко не каждой платформой. Кроме того, ведется работа над сайтом kerek.info, который в будущем сможет объединить вокруг себя все казахскоязычные блоги. Тем самым использование иностранного ресурса постепенно отойдет на второй план и трафик не будет отправляться за рубеж; — создается рабочая группа из блогеров, которые будут заниматься законодательными вопросами в области Казнета; — для защиты авторских прав эксперты рекомендуют подключиться всем блогерам к всемирной системе защиты авторских прав Creative Commons, которая 106 Болысбаева К.Ж. Актуальные проблемы развития казахскоязычного медиапространства позволяет поставить один из трех уровней защиты. «Первый разрешает использовать контент, но в некоммерческих целях, второй — в коммерческих целях, третий запрещает использовать контент в каких бы то ни было целях» [12]. Конечно, для того, чтобы увеличить посещаемость казахскоязычных сайтов, необходимо делать упор на качество: речь идет не только о дизайне и верстке, но также и о качестве самого контента. Немаловажна также регулярная поддержка связи с целевой аудиторией: устраивать для пользователей конкурсы, поощрять их старания, рекламироваться не только в оффлайн, но и размещать ссылки на сайт в социальных сетях и микроблоге Twitter. К тому же, в казахскоязычном медиапространстве почти отсутствуют сайты с четкой направленностью, например, сайты о здоровье, истории и образовании. Ни для кого не секрет, что большинство казахскоязычных сайтов сегодня создаются небольшой группой журналистов, которые заполняют контент только ради того, чтобы развивать язык в Сети. Но без финансирования эти сайты долго не существуют. Поэтому находится целесообразным, если министерство информации и культуры будет оказывать помощь создателям казахских сайтов, а не только давать госзаказы прессе. И чем больше будут создаваться подобные интернет-ресурсы, тем больше потребителей у них появится. Большое количество породит за собой конкуренцию, что положительно скажется на качестве контента медиапространства Казнета в целом. ПРИМЕЧАНИЕ (1) Relcom — первая советская компьютерная сеть. В 1990 г. по телефону через Финляндию она вышла в международное информационное пространство, открыв тем самым Интернет для Советского Союза и Союз для Интернета. ЛИТЕРАТУРА [1] Бруштунов В.Н. СМИ России и Казахстана в трансформационный период: политологический анализ: Монография. — Абакан: ХТИ— филиал СФУ, 2010. [2] В Википедии количество статей на казахском языке превысило 200 тыс. (видео). — URL: http://www.bnews.kz/ru/videonews/post/116005/ [3] Диденко О. Правовое регулирование интернет-ресурсов в Казахстане: Почему блокировки сайтов становятся привычным явлением? — URL: http://medialawca.org/posts/2205-2012/62004.html [4] Интернет в Казахстане. — Алматы, 2010. [5] Казнет. Материал из Википедии. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Казнет [6] Магзуов К. Казнет — без границ. — URL: http://total.kz/opinion/articles/165 [7] Пастухов Е. Особенности национальной паутины. — URL: http://www.nomad.su/?a=17200306060023 [8] Справочник по свободе массовой информации в Интернете / Под ред. К. Меллера, А. Амуру. — Вена, 2004. [9] Тумашова Е. Блоги — тренд городов. — URL: http://www.profit.kz/articles/1561-Blogi-trendgorodov/#.UWm6jL-TJVI 107 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 LITERATURA [1] Brushtunov V.N. SMI Rossii i Kazahstana v transformacionnyj period: politologicheskij analiz: Monografija — Abakan: HTI — filial SFU, 2010. [2] V Vikipedii kolichestvo statej na kazahskom jazyke prevysilo 200 tys. (video). — URL: http://www.bnews.kz/ru/videonews/post/116005/ [3] Didenko O. Pravovoe regulirovanie internet-resursov v Kazahstane: Pochemu blokirovki sajtov stanovjatsja privychnym javleniem? — URL: http://medialawca.org/posts/22-05-2012/ 62004.html [4] Internet v Kazahstane. — Almaty, 2010. [5] Kaznet. Material iz Vikipedii. — URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Kaznet [6] Magzuov K. Kaznet — bez granic. — URL: http://total.kz/opinion/articles/165 [7] Pastuhov E. Osobennosti nacional’noj pautiny. — URL: http://www.nomad.su/?a=17200306060023 [8] Spravochnik po svobode massovoj informacii v Internete / Pod red. K. Mellera i A. Amuru. — Vena, 2004. [9] Tumashova E. Blogi — trend gorodov. — URL: http://www.profit.kz/articles/1561-Blogitrend-gorodov/#.UWm6jL-TJVI THE URGENT PROBLEMS OF KAZAKH\MEDIA SPACE K.Zh. Bolysbayeva Peoples’ Friendship University of Russia Mikluho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 177198 Purpose of the article — a systematic description of a new phenomenon in Kazakhstan — the development of the Internet in the country in general, and the formation of Kazakh media space in particular. The author tries to examine the history of the Internet in the country and to highlight the most pressing issues related to the activities of Kazakh Internet resources. Analyzing the content and operation of more than a dozen sites, the author seeks to identify new trends and prospects of Kaznet, and to develop recommendations that optimize the work of journalists in the new conditions. Key words: media space, Kaznet, information portal, blogosphere, content. РЕЦЕНЗИИ, КОММЕНТАРИИ И ДР. КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ СОЦИОКУЛЬТУРЫ Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции: Материалы Международной научной конференции (Москва, 26—27 ноября 2010 г.) / Под общ. ред. О.А. Клинга, А.А. Холикова. — М., СПБ.: Нестор\история, 2012. — 320 с.) Рецензируемый сборник «Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции», выпущенный на базе материалов университетской Международной научной конференции 2010 г. и под патронажем кафедры теории литературы МГУ, предлагает оригинальную коллективную попытку ответа на вопрос: «Русское литературоведение XX века: что же это было?». Отвечая на вопрос, прочерчивая синусоиду из школ и научных идей, начиная от синтетического литературоведения Серебряного века до интертекстуальных жизнеописательных форм века XXI, участники конференции придерживаются внелитературных — социально-исторических — факторов, заявляют о социокультурной природе феномена «русское литературоведение XX века». В итоге именно «железный» век (как биографический Автор) и русские филологи, его свидетели (как Герои-протагонисты), становятся главными героями научных статей и докладов. Сегодня новые (именно новые, а не хорошо забытые старые) книги по литературоведению, по теории литературы встретишь нечасто. Оценка и объяснение здесь просты: литературоведение, как и сама литература, — явление социокультурное, а «благодаря» новейшей отечественной истории — все более маргинальное и субкультурное. Неудивительно, что появление в подобном контексте новинки с таким звучным названием, как «Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции», — уже событие, тем более что выпущен сборник на базе материалов университетской Международной научной конференции и под патронажем кафедры теории литературы МГУ. Конечно, само название, жанровая форма, структура издания (пленарные выступления; имена; методы (направления); вопросы теории литературы) исключают какую-либо тенденциозность, однако не исключают общей попытки ответить 109 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 на главный вопрос, заданный одним из авторов и руководителей конференции О.А. Клингом: «Русское литературоведение XX века: что же это было?». Сам О.А. Клинг, чей материал открывает сборник, говорит о социокультурной природе феномена, о синтетическом литературоведении Серебряного века, определившем дальнейший ход научной филологической мысли. Черты того «серебряного» синтеза, перезапускающего литературоведческую мысль, но позволяющего мирно уживаться самым разным школам, усматриваются автором и в сегодняшнем дне. (Действительно, XXI в., эпоха пост-постмодернизма и научного плюрализма, подобное позволяет.) Это дает автору надежду не просто на перспективу научнокультурного развития, а на своего рода преемственность: «с дистанции времени (не сейчас, а позже) конец XX — начало XXI вв. в России назовут платиновым». Кстати, типологические связи с Серебряным веком рассматриваются и в статье О.Ю. Осьмухиной. Но ее акцент — весьма актуальный для новейшей русской теории — на «проблеме авторской маски в рецепции современного отечественного литературоведения». В зарубежной филологии подобные идеи прорабатываются уже давно. Так, тема авторских масок — один из аспектов книги британского теоретика M. Saunders «Self Impression: Life-Writing, Autobiografiction and the Forms of Modern Literature» (2010). Единственно, в его научном лексиконе «серебряный век» заменен на импрессионизм и модернизм, а маски — на «вымышленные (мнимые) портреты». «Железный» век — главный герой докладов Е.И. Орловой «Б.М. Эйхенбаум как литературный критик», М.Б. Лоскутниковой «Ю.Н. Тынянов в работе над проблемами художественного целого: поиски героя и вопросы стиля», Е.А. Тахо-Годи «Три письма Л.П. Семенова к М.О. Гершензону». Именно он определяет научную судьбу А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, У.Р. Фохта, К. Чуковского. Его лик — «века-волкодава» — проступает в материале В.Е. Хализева «Г.Н. Поспелов в пору борьбы с „буржуазным либерализмом“ и „космополитизмом“ А.Н. Веселовского (1947—1949)», В.А. Третьякова «Проблема критики и/как литературы в отечественном литературоведении» и даже В.И. Тюпы «Анализ художественного текста в отечественном литературоведении XX века». Научный уровень диалога сохранен, а идейно-тематический план отвечает заголовку. Тем не менее неумолимо звучит: русское литературоведение XX в. — «время, когда центральным объектом гонений, инициатором и организатором которых были партийно-государственные инстанции, стала наука» (В.Е. Хализев). Тем отраднее статьи, где имена, вопросы прошлого освещены уже в контексте века нового: с его возрождением субъекта, подлинностью субъективного и, соответственно, вниманием к автору и автобиографии. Помимо упомянутых, это доклады Ф.А. Ермошина «К. Чуковский как литературовед: Наука? Критика? Автобиография?», Н.Г. Владимировой «Автор как проблема английской художественной прозы в контексте ее восприятия отечественным литературоведением» и особенно О.Е. Осовского «„Наблюдение за наблюдающим“: биография литературоведа как объект научного исследования (случай М.М. Бахтина)». С последним трудно не согласиться, надо добавить, что не только «жанр научной биографии литературоведа не слишком востребован и популярен в нашей 110 Голенко Ж.А. Как зеркало русской социокультуры... стране (в отличие от Запада)» (О.Е. Осовский). Непростая судьба в русском отечестве у всех интертекстуальных жизнеописательных форм («беллетристическая биография», «автобиография», «автобеллетристика» и пр.), поскольку их рассмотрение требует пересмотра (обновления) и привычного для нас диалога автор — читатель, и привычной трактовки данных категорий. На «Западе» же — в этой развитой индустрии научной мысли/литературы вообще и литературоведческой в частности — наиболее интересны по данному вопросу, прежде всего L. Marcus «Auto/biographical Discourses» (1994), H. Lee «Body Parts» (2005), A. Jefferson «Biography and the Question of Literature in France» (2007). Однако подобные отступления, или, как указывают составители во вступительном слове, обращения «не только к академическим школам и их признанным лидерам, но и к вненаправленческим концепциям» не переходят в эклектику и не мешают преемственности. Скорее, наоборот, помогают осознать, что русское литературоведение XX в. — не только «гонения», а большая и плодотворная лаборатория с сотнями разработок и сотнями имен. Да, у них больше получалось «не благодаря», а «вопреки». Но несмотря лязг железа и челюсти волкодава, им все же удалось задать тот мощный научный контекст, который действительно позволяет отечественной филологии сегодня, снова пребывающей в довольно сложных социокультурных условиях, если не верить, то хотя бы надеяться на платиновый век русского литературоведения. Докторант кафедры теории МГУ им. М.В. Ломоносова Ж.А. Голенко ПЕРСОНАЛИИ УЧEНЫЙ. ПЕДАГОГ. ПЕРЕВОДЧИК (к 90\летию Анны Аркадьевны Долининой) На нашем жизненном и профессиональном пути мы встречаем людей, которые в той или иной мере оказывают на нас как профессионалов большое влияние. Таким знаменательным человеком для меня, специалиста в области арабского языка и арабской литературы, является Анна Аркадьевна Долинина, профессор кафедры арабской филологии Санкт-Петербургского государственного университета, исследователь и переводчик арабской литературы, автор книг и статей по истории отечественного востоковедения, которой 12 марта 2013 г. исполнилось 90 лет. А.А. Долинина родилась и выросла в литературной семье. Ее отец был известным ученым, всю жизнь занимавшимся творчеством Ф.М. Достоевского, подготовившим первое издание писем этого русского писателя в 4 томах, а также книгу о творческой истории романа «Подросток». Старшие братья Анны Аркадьевны писали стихи, часто декламировали поэтов Серебряного века, а в 20-е гг. ХХ в. издавали рукописный журнал «Огненное кольцо», в котором были представлены поэтические и прозаические произведения русской литературы с иллюстрациями к ним. Поэтому неудивительно, что филологическая специальность с раннего детства была предопределена А.А. Долининой, которая с детства писала стихи, импровизировала и сочиняла рассказы, постепенно совершенствуя литературный слог, оттачивая свой талант и мастерство, что в дальнейшем проявилось в ее удивительной способности передать в переводах художественной арабской литературы особенности звучания и построения арабской поэзии Средневековья, красоту и специфику саджа (рифмованной ритмизированной прозы), который использовали основоположники литературного жанра, получившего название «макама» — ал-Хамадани (969—1007) и ал-Харири (1054—1122). Можно по праву сказать, что интерес к художественному переводу, особенно переводу «джахилийской» и средневековой поэзии, является превалирующим в этой сфере деятельности А.А. Долининой, в совершенстве владеющей многими иностранными языками, особенно немецким и арабским, которые позволяют ей «до полной прозрачности понять текст, ощутить структуру каждого предложения и найти русский эквивалент» (1). 112 Ковыршина Н.Б. Ученый. Педагог. Переводчик (к 90-летию Анны Аркадьевны Долининой) Довоенные светлые годы детства и отрочества, как и для многих людей тех лет, заканчиваются тяжелыми испытаниями в блокадном Ленинграде, где Анна Аркадьевна после окончания первого курса немецкого отделения филологического факультета Ленинградского университета работала медсестрой. Затем тяжелая эвакуация на Северный Кавказ, в Казахстан и Актюбинск, знакомство с библиотекой Учительского института, студенткой факультета иностранных языков которого в 1943 г. стала А.А. Долинина. Несмотря на тяжелые испытания военных лет, Анна Аркадьевна сохранила «языковую форму», а после трудного переезда в Ташкент оказалась в университетско-академических кругах филологического факультета САГУ, где «европейскую средневековую литературу читал академик В.Ф. Шишмарёв, историю немецкого языка — чл.-корр. АН В.М. Жирмунский» (2). Именно в Ташкенте под влиянием всеобщего увлечения восточной экзотикой она начала изучать арабский язык — «латынь» всего мусульманского Востока. После возвращения в Ленинград в 1944 г. Анна Аркадьевна поступает на восточный факультет Ленинградского университета, отделение арабской филологии, где ее основным преподавателем становится выдающийся ученый, академик И.Ю. Крачковский (1883—1951). Воспоминания об этом выдающемся человеке, основоположнике российской арабистики, легли в основу книги «Невольник долга», которая была издана Долининой в 1994 г. Свидетельством искреннего уважения и почтения к «шейху» И.Ю. Крачковскому, научившему Анну Аркадьевну тонкостям перевода классических арабских текстов, является тот факт, что вплоть до настоящего времени «примерная ученица и соратница» занимается изучением его обширного архива и участвует в переиздании его трудов. Игнатий Юлианович Крачковский «благословил» ее на занятия так называемой «новой» арабской литературой (эпохи «ан-Нахда»), пробудил интерес и любовь к творчеству деятелей эпохи Просвещения (Селим ал-Бустани, Джирджи Зейдан, Фарах Антун), а также основоположников современной арабской прозы (Махмуд Теймур, Мухаммеда Хусейн Хайкаль, Амин ар-Рейхани, Тауфик ал-Хаким, Джебран Халиль Джебран и др.). Широчайшая востоковедческая эрудиция, истинно филологический подход к арабскому тексту, стремление полностью и до конца вникнуть в его смысл — все эти свои качества исследователя академик И.Ю. Крачковский настойчиво формировал в своих учениках. Классическая и современная арабская литература остаются главным направлением в научной, преподавательской и переводческой деятельности А.А. Долининой. Побывав на Арабском Востоке лишь несколько раз, в краткосрочных командировках, она, по ее же словам, «полюбила арабов по их книгам... ведь именно литература отражает характер и внутреннюю сущность народа» (3). Деятельность Анны Аркадьевны как педагога, исследователя и переводчика давно уже стала достоянием отечественного востоковедения и была отмечена многими наградами, а в 2012 г. ей была присуждена медаль и премия Королевства Саудовской Аравии за вклад в дело популяризации арабской литературы. Несколько поколений непосредственных учеников А.А. Долининой, а также тех, кто учился на ее многочисленных книгах (к числу которых, надеюсь, примы113 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 каю и я), работают сейчас в нашей стране и за ее пределами, с искренней благодарностью и теплотой вспоминают мгновения бесценного общения с эрудированным ПЕДАГОГОМ, привившим им свою любовь к арабской литературе и языку, остроумным собеседником и прекрасным ЧЕЛОВЕКОМ — Анной Аркадьевной Долининой. Кандидат филологических наук, доцент Н.Б. Ковыршина ПРИМЕЧАНИЯ (1) Долинина А.А. Арабески: Избранные научные статьи. — СПб.: Нестор_История, 2010. — С. 6. (2) Там же. — С. 7. (3) Там же. — С. 17. НАШИ АВТОРЫ Алгави Лейла Омаровна — кандидат филологических наук, старший препода- ватель кафедры теории и истории журналистики филологического факультета РУДН (e-mail: tij@mail.ru) Болысбаева Камшат Жанатбековна — аспирант кафедры массовых коммуни- каций филологического факультета РУДН, третий год обучения (e-mail: 0077552@gmail.com) Бахус Алексей Олегович — соискатель кафедры СТ СМИ и МК филологиче- ского факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) Голенко Жанна Анатольевна — кандидат филологических наук, докторант ка- федры теории литературы МГУ им. М.В. Ломоносова (e-mail: zgolenko@gmail.com) Гусева Елена Викторовна — аспирант кафедры русской и зарубежной литера- туры РУДН (e-mail: lemuelle@yandex.ru) Ди Сяося — аспирант филологического факультета МГУ, преподаватель факуль- тета русского языка Северо-Западного педагогического университета (Китай) (e-mail: literatura1@mail.ru) Ковыршина Наталья Борисовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков филологического факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) Косова Ю.А. — старший преподаватель кафедры иностранных языков филоло- гического факультета РУДН (e-mail: uakossova@mail.ru) Кунцевич Дарья Викторовна — аспирант кафедры русской и зарубежной ли- тературы филологического факультета РУДН (d.kuntsevich@gmail.com) Макарова Александра Викторовна — соискатель кафедры русской литературы и фольклора ГБОУ ВПО МГПУ (e-mail: ejje@list.ru) 115 Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика, 2013, № 3 Мирошниченко Галина Анатольевна — кандидат философских наук, доцент кафедры массовых коммуникаций РУДН (e-mail: Mirosh2150@yandex.ru) Пинаев Сергей Михайлович — доктор филологических наук, профессор кафед- ры русской и зарубежной литературы филологического факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) Суворов Михаил Николаевич — доктор филологических наук, доцент кафедры арабской филологии восточного факультета СПбГУ (e-mail: soumike@mail.ru) Фаэзех Каримиан — аспирант кафедры русской и зарубежной литературы фи- лологического факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) Шелемова Антонина Олеговна — доктор филологических наук, профессор ка- федры русской и зарубежной литературы филологического факультета РУДН (e-mail: a.shelemova@rambler.ru) Шервашидзе Вера Вахтанговна — доктор филологических наук, профессор ка- федры русской и зарубежной литературы филологического факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) Широбоков Александр Николаевич — зав. кафедрой СТ СМИ и МК филоло- гического факультета РУДН (e-mail: literatura1@mail.ru) ВЕСТНИК Российского университета дружбы народов Научный журнал Серия ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ. ЖУРНАЛИСТИКА 2013, № 3 Зав. редакцией Т.О. Сергеева Редактор И.В. Успенская Компьютерная верстка: Е.П. Довголевская Адрес редакции: Российский университет дружбы народов Ул. Орджоникидзе, д. 3, Москва, Россия, 115419 Тел.: 955-07-16 Адрес редакционной коллегии серии «Литературоведение. Журналистика»: ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198 Тел.: (495) 433-70-22 E-mail: literatural@mail.ru Подписано в печать ??.??.2013. Формат 60×84/8. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура «Times New Roman». Усл. печ. л. 13,95. Тираж 500 экз. Заказ № 942 Типография ИПК РУДН ул. Орджоникидзе, д. 3, Москва, Россия, 115419, тел. (495) 952-04-41 BULLETIN of Peoples’ Friendship University of Russia Scientific journal Series STUDIES IN LITERATURE. JOURNALISM 2013, N 3 Managing editor T.O. Sergeeva Editor I.V. Uspenskaya Computer design E.P. Dovgolevskaya Address of the editorial board: Peoples’ Friendship University of Russia Ordzhonikidze str., 3, Moscow, Russia, 115419 Ph. +7 (495) 955-07-6 Address of the editorial board Series «Studies in Literature. Journalism»: Miklukho-Maklaya str., 6, Moscow, Russia, 117198 Ph. +7 (495) 433-70-22 E-mail: literatural@mail.ru Printing run 500 copies Address of PFUR publishing house Ordzhonikidze str., 3, Moscow, Russia, 115419 Ph. +7 (495) 952 0441 ДЛЯ ЗАМЕТОК
