тем, следует отметить, что рассуждения, базирующиеся на
advertisement
тем, следует отметить, что рассуждения, базирующиеся на здравом смысле и не подкрепленные теоретической рефлексией, содержат в себе угрозы многочисленных заблуждений. Некоторые исследования носят на себе отпечаток идеологизированности и политизированности, имеют откровенный публицистический налет, им присуща терминологическая и понятийная неопределенность. За последнее время мы наблюдаем обилие самых противоречивых концепций культурно-исторической специфики России, разработанных в русле цивилизационной компаративистики. Различные взгляды на цивилизационную идентичность российской цивилизации отличаются взаимной противоречивостью и несовместимостью в рамках одной и той же концептуальной модели локальных цивилизаций. Это свидетельствует о наличии концептуального и методологического кризиса в этом отношении, подтверждает тот факт, что историческая и цивилизационная компаративистика методологически гораздо хуже оснащена в сравнении с философской и другими областями компаративистики как особой области междисциплинарного знания. Справедливости ради отметим, что это можно сказать и о мировой исторической науке в целом. Сравнительно-исторический метод (в западной литературе обозначаемый обычно как метод кросс-культурного анализа, компаративного изучения), позволяющий путем сравнения выявить общее и особенное в развитии народов мира и объяснить причины этих сходств и различий, несмотря на длительное применение, остается недостаточно разработанным. В частности, в арсенале исследователей отсутствуют четко прописанные критерии различения цивилизаций, как, собственно, нет и единства в определении цивилизации как таковой, отсутствуют обозначенные параметры сравнения, отсутствует понимание системы цивилизаций. Все вышесказанное не умаляет роли сравнительных исследований цивилизаций в дальнейшем развитии современного исторического познания. Историческая компаративистика обладает значительным потенциалом и перспективами, способна играть заметную роль в научном анализе социальных, политических, духовных процессов в странах с очень различным историческим опытом, политическими и культурными традициями. Однако до сих пор подобные исследования в нашей стране не имеют, на наш взгляд, достаточной профессиональной образовательной базы в виде развернутых программ специальных курсов, нуждаются в дальнейшей разработке теоретико-методологических основы такого рода исследований. НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПАРАДИГМАХ СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ Штанько М.А., к.ф.н., доцент Томский политехнический университет Процесс перехода к информационному обществу не оказался незамеченным для большинства сфер жизнедеятельности и общества и, в том числе, для научно-академической его составляющей. Подтверждением тому является тот факт, что на рубеже XX–XXI веков началась трансформация исследовательских парадигм гуманитарного знания, и в том числе в историографии. Необходимость обсуждения методологического инструментария, используемого историографией на современном этапе, возникает в контексте широкого понимания ее сущности. Новые требования, которые предъявляются историографии на рубеже XX–XXI, заставляют ее задуматься об эффективности собственных методов исследования. В этой связи историографами был сделан вывод о том, что специфические методы никак не могут соответствовать новым научным задачам, которые, и в этом, по нашему мнению, заключается их принципиальная особенность, приобретают все более междисциплинарный характер. Подобная тенденция тем более динамична, что именно в конце XX века значимость междисциплинарности (о которой будет сказано ниже) возросла и в сфере науки, и в системе высшего образования. Узкие специалисты, как и узконаправленное научное знание, не могут справиться с решением актуальных проблем современности, в частности, с проблемами мировой интеграции, глобализации и региональных конфликтов. Кроме того, гуманитарные науки слишком долго и настойчиво пытались доказать мировому научному сообществу свою индивидуальность и, в конечном итоге, практически полностью использовали свой потенциал. Эта особенность, по мнению Трубниковой Н.В., свидетельствует об экспрессии неустойчивости эпистемологических основ современной исторической науки и о «перегреве» гуманитарных наук в целом и истории в частности, но никак не об истощении интеллектуального ресурса исторической науки [9, с. 201]. Все вышесказанное способствует активным поискам именно междисциплинарных методов историографического исследования. Вместе с тем, нет мнения о том, что историография как наука и историографическое исследования как ее частный случай потеряло свою актуальность. По мнению Тихонова В.В., историографическое исследование является всегда было формой рефлексии на развитие исторического знания. Именно поэтому, спектр проблем, попадающих в поле зрения историка-историографа, крайне широк, и это обуславливает методологическое разнообразие историографического исследования [7]. Когда историографическое исследование подтвердило свою самодостаточность на получение нового знания при работе со старым материалом (а именно этот момент является характерным признаком 219 историографического метода), тогда и была определена специфика историографической методологии, которая заключалась в постановке собственной научной цели, отличной от целей исторической науки. Эта цель, совершенно условно, может быть сформулирована следующим образом: «Каким способом (каким путем) и при помощи чего было получено знание об истории?». Подобная констатация лишний раз позволила исследователям утвердиться в мысли о том, что любой научный метод – всего лишь инструмент в руках специалиста и его возможности не являются ограниченными. Следует также отметить, что естественным результатом тенденции междисциплинарности стало использование методов формализации и количественного анализа. Интересный пример такого рода дает синергетика, которая в течение последних двух десятилетий стала, пожалуй, наиболее заметным явлением мировой науки. М. Эмар, характеризуя тенденции современной историографии, отмечает следующее: «Это проявилось, в частности, в вытеснении биологии с ее структурами воспроизводства и в возвышении физики, на которую оказала влияние термодинамика. В результате историкам пришлось осваивать новые понятия и модели синергетики – ЛБ, такие как энтропия, диссипация, бифуркация» [11, 9]. Данное освоение наглядно проявило себя и в учебниках по методологии истории, в большинстве из которых синергетика определяется в качестве общенаучного подхода. С этой точки зрения, смысл данного подхода заключается в том, чтобы сформировать новые теории и концепции явлений самоорганизации. В рамках историографических исследований, это «нововведение» не просто расширяет границы категориального аппарата исторических дисциплин, но и позволяет по-новому подойти к анализу такой проблемы, как альтернативы исторического развития. Вместе с тем, следует отметить, что внимание сообщества историков-исследователей к междисциплинарной методологии не является постоянным и зависит и от того, какой подход преобладает на данном этапе развития исторической науки – генерализирующий или индивидуализирующий. Именно в первом из двух подходов в центр исследовательской программы ставится выявление закономерностей, что связано, как правило, с применением методов социальных и точных наук, формализации и количественного анализа. Необходимо отметить еще и тот факт, что роль рационального знания и междисциплинарных подходов в доминировании той или иной методологии исторических исследований также может усиливаться в течение одних периодов и ослабевать в течение других. Это связано с той или иной фазой развития интеллектуальной атмосферы в науке. Таким образом, рубеж XX–XXI вв. заставил западную историографию актуализировать проблему междисциплинарности в методологии. В этой связи все больше и больше исследователей обращаются к компаративному методу, как наиболее междисциплинарному и эффективному в условиях современной научной проблематики, который всегда имел очень большое значение для любого исторического исследования. Сущность компаративного анализа как междисциплинарного метода может быть сведена к нескольким положениям. Прежде всего, необходимо максимально полно сформулировать характеристики сравниваемых объектов. В зависимости от задач научного исследования количество этих характеристик может быть разным, но исследователь не должен забывать о лаконичности и полноте. Попытки сужения характеристик могут привести к потере важной научной информации, а стремление к максимальной развернутости – к перегруженности исследования малозначимыми деталями. Для исторического анализа сложность этого этапа заключается в том, чтобы определить: какие исторические факты являются необходимыми, а какие – нет. Проблема может возникнуть еще и потому, что многие исторические факты не имеют источникового подтверждения, а воссоздаются посредством реконструирования. Именно этот момент и обусловил все более частое использования, в общем-то, нетипичного для историографии метода моделирования. Вторым шагом компаративного анализа является выделение критериев сравнения. Эти критерии должны быть ясными не только для исследователя, но и для той аудитории, которой предназначены результаты сравнения. Заключительным этапом является приведение характеристик сравниваемых объектов в соответствии с критериями сравнения, выявление общего и особенного анализируемых объектов, а также объяснение выделенной специфики. Как правило, исследователи стремятся не просто увидеть своеобразие и универсальность исследуемых объектов, но и понять, с чем эти особенности связаны. Специфика использования компаративного анализа (или компаративистики, как мы будем называть его ниже) в исторических науках заключается в том, чтобы сделать максимально узнаваемым исторический факт или историческое событие. Для достижения этой цели исследователи решают несколько задач, основной из которых является отбор исторического материала, который будет использоваться для характеристики объектов сравнения. Проблема заключается в том, что исследователь стоит перед выбором: какой материал считать нужным для компаративного анализа, а какой – нет. Фактически, при решении этой задачи, историки пытаются ответить для себя на один вопрос: какой исторический материал является истинным для проведения данного анализа? В попытках ответить на этот вопрос исследователь сталкивается с необходимостью сформулировать собственное отношение к историческому факту. Формируя это 220 отношение, он всегда помнит о том, что существует несколько принципиально противоположных подходов к сущности исторического факта и, следовательно, его истинности. Ф. Коркюфф, анализируя достоинства и недостатки исторического конструктивизма, определяет его сущность следующим образом: «В конструктивистской перспективе социальные реалии рассматриваются как исторические конструкции, ежедневно создаваемые индивидуальными и коллективными субъектами» [4, с. 48]. Эта позиция позволяет приблизить историческое знание в область междисциплинарности, так как определяет социальную реальность как продукт именно исторического конструирования доступный для других форм гуманитарного знания. В целом, позиция исторического конструктивизма при всех своих безусловных плюсах имеет один, но весьма существенный недостаток: она лишает исторический факт статуса научности. Отдавая приоритет не сущности исторического материала, который является основной факта, а схеме формирования факта, исторические конструктивисты создают себе серьезную проблему: они не могут говорить, в конечном итоге, об истинности конструируемого исторического факта, а, следовательно, и об истинности всего исторического знания. Именно этот недостаток и не дал конструктивизму завоевать такое же прочное положение в истории, как он завоевал его в философии и политологии [10, с. 194]. Универсальность критериев есть требование, которое обуславливает максимальную эффективность компаративного анализа и позволяет использовать результаты данного анализа в других аналогичных исследованиях. С этой позиции, мы можем трактовать полученные результаты в качестве модели или конструкта, который существенно повышает верифицируемость научного исторического знания. С этой позиции, сущность конструкта определяется в широком смысле, который предполагает формирование основных аспектов исторического понимания мира (т.е. конструкт приобретает теоретический характер и при этом он не предусматривает создание каких – либо категорий). Гагарина Д. А. предполагает, что создание моделей в истории может быть использовано для моделирования следующих элементов. Во-первых, при моделировании исторических материальных объектов (от элементарного орудия труда или предмета быта до древнего поселения). В целом это направление получило название исторические реконструкции. Во-вторых, при моделировании исторических явлений и процессов, от кратковременных событий до целых их цепей, протяженных во времени, на основе которых возможно получение закономерностей развития общества. Это определяется как математическое моделирование исторических процессов (клиодинамика), которое является на сегодня, пожалуй, преобладающим направлением. Наиболее широкое применение оно получило в демографии и в экономической истории. Третьим объектом моделирования в истории, по мнению Гагариной Д.А., является исторический источник. Проблема моделирования исторического источника становится особенно актуальной в связи с необходимостью перевода исторических источников в машиночитаемый формат – в таком случае моделирование является средством формального представления источника. Модель исторического источника не представляет собой электронную копию бумажного источника или их группы и может являться по существу новым источником. Таким образом, историк выступает не только как потребитель, но и как создатель информации. И, наконец, собственно историческое знание (понятийный и категориальный аппарат, теории и гипотезы, парадигма и т.п.) также может выступать в качестве объекта моделирования. В исторической науке возможно построение теорий – идеализированных моделей, основанных на некотором количестве принимаемых гипотез; такие модели можно отнести к так называемой теоретической истории, цель которой выявление основных закономерностей развития общества [1,с. 27–28]. Фактически, в процессе компаративного анализа, историк занимается ничем иным, как интерпретацией исторических фактов. В рамках этого процесса он осуществляет определенные действия: отбирает факты, в соответствии с критериями важности, оценивает причинные зависимости, формирует представление о личных и общественных структурах, разрабатывает теории индивидуальной, групповой и массовой мотивации, составляет определенное понимание смысла истории — вкупе со смыслом существования вообще, которое независимо от факта своего признания составляет основу всего перечисленного [9, с. 235]. Историческая компаративистика необходимо включает в себя три составляющих линии: объект и предмет компаративных штудий (воспользуемся этим термином, который использует большая часть специалистов по компаративистике М.Ш.) – явления, которые сопоставляются, компаративную эпистемологию (метод и аналитические процедуры) и компаративное описание. Предмет компаративистских исследований не может быть результатом произвольного выбора тех или иных явлений: необходимы критерии отбора, составляющие принцип достаточного основания. Здесь имеет смысл обратиться к такой «продвинутой» области гуманитарного познания, как сравнительноисторическое языкознание, накопившее огромный опыт в подобных исследованиях. По свидетельству В.Н. Топорова, «одним из основных (хотя обычно и неформулируемых) постулатов сравнительно-исторического языкознания является необходимость проверки лингвистического материала на возможность применения операции сравнения, иначе говоря, необходимость доказательства принадлежности этого материала к родственным языкам» [8]. Наиболее продвинутым компаративным направлением в историографии можно считать «имперские сравнительные штудии». В редакционной статье журнала «Ab imperia», открывающей цикл компаративных 221 исследований, читаем: «…эпистемологическая специфика «сравнения» не сводится к вопросу о том, кто сравнивает и с чем. Сам объект сравнения, воспринимаемый многими компаративистами как самоочевидная данность, обусловлен фундаментальной ситуацией сравнения: «самодержавие» кажется однозначным определением политического режима только при эксплицитном или имплицитном противопоставлении «республике», а «империя» – «национальному государству» <….> именно из этого обстоятельства вытекает специфическое понимание «имперскости» в рамках Новой имперской истории, когда «империя» рассматривается в роли идеальной модели, противоположной идеальной же модели «нации»: в промежутке, очерченном этими двумя полюсами, по сравнению с ними (ближе или дальше к одному или другому), и располагаются реальные исторические политические системы. Таким образом, объект не может существовать вне постоянного сравнения и противопоставления другим, что создает дополнительное напряжение, поскольку постоянно сохраняется угроза изменения статуса объекта и даже его границ в зависимости от изменчивого сравнительного контекста» [2]. В целом, проблему компаративного описания можно сформулировать следующим образом: пространством эпистемологических опытов является текст, предназначенный для компаративного анализа, но он не является абсолютно понятным для исследователя, так как имеет собственное значение существенно превышающее то, которым наделяет его исследователь. Именно поэтому А. Мегилл считает, что «анализ компаративистских текстов позволяет не только реконструировать теоретические посылки автора в случае, если прояснится структура и характер самого описания, но и определить семантическую потенцию собственно текста» [5, с. 175]. Таким образом, учитывая все вышесказанное, можно говорить о специфическом направлении в современной западной историографии – так называемой компаративистской историографии, которая претендует не просто на собственное эпистемологическое пространство, но и на новое слово в методологии истории в целом. Список использованной литературы и источников 1. Гагарина Д. А. Моделирование в истории: подходы, методы, исследования // Вестник Пермского университета. Математика. Механика. Информатика, 2009. – Вып.7(33). – С. 26–33. 2. Историческая дисциплина и имперское наказание / Ab Imperio, 2007. – №5. Электронный ресурс]. – URL: http://abimperio.net/cgi-bin/aishow.pl?idlang=2&state=shown&idnumb=59 (дата обращения 28.09.2012) 3. Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. – М.: Наука, 1980. – 488 с. 4. Коркюф Ф. Новые социологии / Пер. с фр. Е. Д. Вознесенской, М. В. Федоровой; науч. ред. Н. А. Шматко. М: Институт экспериментальной социологии. – СПб.: Алетейя, 2002. – 172 с. 5. Мегилл А. Историческая эпистемология. Перевод Кукарцевой М. Катаева В., Тимонина В. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2007. – 480 с. 6. Понятие исторического факта. [Электронный ресурс]. – URL: http://www.supersova.ru/krhistlist/show/6618. (дата обращения 20.06.2012). 7. Тихонов В.В. Методы историографии: современное состояние и перспективы [Электронный ресурс]. – URL: http://www.cliohvit.ru/view_post.php?id=41 (дата обращения: 28.06.2012). 8. Топоров В.Н. Сравнительно-историческое языкознание. [Электронный ресурс]. – URL: http://www.5ka.ru/44/28929/1.html. (дата обращения 18.09.2012) 9. Трубникова Н.В. Историческое движение «Анналов»: традиции и новации. Томск: Томский государственный университет, 2007. – 352 с. 10. Трубникова Н.В. Междисциплинарный альянс или конфронтация? Дискуссии французских историков и социологов по теории социальных наук // Известия Томского политехнического университета. 2005. – Т. 308. – № 3. – С. 192-196. 11. Трубникова Н.В. Транзитные перекрестки французской науки: дрейф понятий от социологии к истории // Вестник Томского государственного университета. Серия «История. Краеведение. Этнология. Археология», 2007. – № 294. – С. 170-174. Исследование выполнено в рамках Госзадания «Наука» и при финансовой поддержке гранта Президента РФ МД-1336.2011.6 (соисполнитель). 222
