УНИПОЛЯРНОСТЬ. Концентрическая структура нового
advertisement
УНИПОЛЯРНОСТЬ. Концентрическая структура нового мирового порядка и позиция России А.Л. Страус Айра Л.СТРАУС являлся исполнительным директором (с 1985 по 1991г.) Ассоциации за объединение демократий — атлантистско-униполяристской организации, среди первых членов которой в свое время были основные авторы Плана Маршалла и разработчики проекта создания НАТО — из числа сотрудников Госдепартамента. Со времени распада советского полюса биполярного мира международная система является униполярной. Налицо фактически существующий "униполь". Он состоит из демократических индустриальных стран, которые обладают превосходящим весом в глобальной системе. Соединенные Штаты, в свою очередь, являются ведущей державой внутри униполя. Униполь не представляет собой неизменной (fixed) группы стран. Он возник из составившей его ядро группы стран Атлантики и в текущем столетии вырос в несколько раз. Окончание холодной войны предполагает его дальнейшее расширение на восток, распространение его на Восточную Европу, а также, возможно, Россию. Униполярность представляет собой конечную точку определенной эволюции, начавшейся в ранние времена модерна с образования многополярного баланса могущества, который в XX в. стал биполярным. Этапы как бы отмечены печатью неизбежности: многополярность, биполярность, униполярность. Уже в самой последовательности этих этапов мы можем видеть постепенное скрадывание (imploding) баланса могущества вплоть до настоящего момента, когда его более не существует в традиционном смысле. В то же самое время западный "униполь" наращивал свои внутренние идентичность, способности и структуры. Сил, работающих в пользу униполя, существовало в последние столетия больше, чем это обычно признавалось. Эти силы и сегодня продолжают работать в его пользу. В его распоряжении имеются выявленные им огромные резервы. И он по-прежнему разрастается. Однако внутренняя его структура не достигла [в своем развитии] пункта, где можно позволить себе остановку. Он нуждается в серьезной отладке,чтобы оказаться адаптированным к условиям, существующим после холодной войны, а тем более — жизнеспоспособным в долгом путешествии через века. К сферам, подлежащим отладке, относятся: 1) адаптирование миссий, выполняемых униполярными институциями, к задачам новой эпохи; 2) пополнение этих институций с включением новых демократий в их состав, с тем чтобы расширить их базу для осуществления глобального лидерства; 3) рационализирование (streamlining) в них процессов принятия решений, с тем чтобы они могли справляться с увеличением числа участников и с более переменчивым кругом задач (the more fluid tasks) новой эпохи; 4) становление более зримой и прочной (permanent) униполярной идентичности, какая соответствует миру, в котором нет определенного (fixed) врага. Решающий вопрос здесь в том, адаптируются ли как униполярные институции, так и Россия в достаточной мере для включения России в униполь. Если да, то позиция глобального лидерства надежно сохранится за униполем на долгие времена. Если же нет, униполярность, тем не менее, будет основной структурой глобального могущества, но без достаточно широкой базы, чтобы обеспечить стабильность. Невнимание к униполярности — фактор, делающий затруднительной ее адаптацию до степени жизнеспособности. Униполярности уделяют внимание главным образом ее противники, обнаруживающие в своем понимании ее гораздо больше ясности, — хоть они и изображают ее обычно в красочно искаженном виде, — чем ее естественные сторонники в западных странах, которые фактически принадлежат к униполю. Было бы слишком поспешным пророчить униполю провал из-за недостатка конструктивного внимания к нему. В прошлые столетия униполь развивался несмотря на то, что повсюду и не подозревали о самой его возможности. Но дело, несомненно, обстоит таким образом, что большее внимание к униполярности было бы полезным в нынешний период как для умелой практической государственной деятельности, так и для элементарного постижения реальности. ВНЕШНИЙ БАЛАНС МОГУЩЕСТВА, ВНУТРЕННИЙ БАЛАНС ВЛИЯНИЯ Униполярность не означает, что не существует никакого сбалансирования в мире или что все отношения униполярны. Элемент сбалансирования имеет место, но это не некий традиционный внешний баланс могущества. Могут существовать два весьма различных вида сбалансирования: внешнее и внутреннее. Внутренний баланс есть баланс, существующий в рамках достаточно структурированного государства и в рамках некоторых международных организаций. Внешний баланс могущества есть баланс, существующий между полностью независимыми политиями. По мере того как традиционный баланс могущества скрадывался после 1900 г., мир эволюционировал от такого положения вещей, когда он полагался почти исключительно на внешние балансы могущества, к такому, когда он в возрастающей степени полагается на внутренние балансы влияния. Отношение между значительными экономическими державами сегодня лишь в этом новом смысле представляет собой многополярный баланс; ибо в то же самое время, как эти державы "уравновешивают" друг друга, они объединены в организационных структурах глобально главенствующего униполя — атлантическо-трехсторонней системы военного и экономического союза, сконцентрированной вокруг Соединенных Штатов. Такой многополярный баланс, какой существует сегодня, есть многополярный баланс влияний в рамках глобального униполя, а не многополярный баланс могущества между обособленно соперничающими на мировой арене центрами силы обычного характера (general-purpose). Это — многополярность в рамках всеобъемлющего (overarching) униполяризма, а не традиционный мультиполяризм. Внутренний баланс функционирует прежде всего посредством баланса влияний на совместные институции. Внешний баланс функционирует прежде всего посредством внешних давлений на политику отдельных акторов. Международные отношения традиционно концептуализировались в категориях внешних балансов могущества: [мыслились ] государства, выступающие в качестве отдельных тотальностей, с подозрением относящиеся к могуществу остальных, подключающие к результативному, как это подразумевается, использованию в переговорах всю весомость своего могущества целиком, а при вхождении в соглашение старающиеся обеспечить гарантию, что оно не уменьшит их относительную мощь на случай будущей войны. В международной практике на протяжении века имел место медленный сдвиг от внешних к внутренним балансам. Выступая в рамках международных организаций, национальные представители иногда способны убедительно (effectively) ссылаться на достоинства того или иного предложения и на то в нем, что составляет общий интерес, а не на обособленные национальные интересы. Решения достигаются посредством процессов лоббирования и выстраивания консенсуса, в которых внутренние отношения влияния могут иметь большее значение, чем внешние отношения могущества. Предельной моделью этого является общее законодательство, при котором взаимные угрозы силой исключены. В слабых международных организациях угрозы или косвенные угрозы государствчленов по адресу друг друга все еще играют значительную роль. В сильных структурах, таких как ЕС и НАТО вместе взятые, роль взаимных угроз государств-членов сошла на нет. Еще обращается внимание на относительную величину страны — это играет значительную роль в установлении баланса влияния, — но это связано с величиной ее роли в общей организации, а не с какими бы то ни было угрозами в отношении других конкретных членов последней. Единственная косвенна i угроза, которая так или иначе иногда появляется, — это чья-либо угроза отказаться от своего позитивного вклада в общее усилие, а не угроза применить негативные санкции к какому-либо другому члену организации. Чем сильнее организация, тем она более способна работать, полагаясь на убеждение, а не на принуждение, на внутренний, а не на внешний баланс. Общий аппарат организации сам по существу своему униполярен; он может иметь только одну общую ориентацию. ЭЛЕМЕНТ ВНУТРЕННЕЙ УНИПОЛЯРНОСТИ МНОГОПОЛЯРНОСТИ В РАМКАХ ВСЕОБЩЕЙ Теперь мы располагаем инструментами, позволяющими дать более точное определение современной ситуации: всеобщий униполяризм — или отсутствие внешнего баланса могущества — в сочетании с элементом многополярности во внутреннем балансе влияний. Это можно резюмировать как "элемент многополярности влияния в рамках униполярности могущества", или "некоторая внутренняя многополярность в рамках всеобщей (внешней) униполярности", или совсем просто: "некоторая многопол яркость в рамках униполярности". Америка является по-прежнему ведущей державой в рамках униполя; слухи о ее упадке были сильно преувеличенными. Эта ведущая роль не лишена сбалансированности; она не означает, что Америка может делать все, что угодно. Слишком властное или одностороннее осуществление лидерства привело бы к его утрате. Лидерство Америки в рамках униполя носит характер первенства среди равных и друзей, а не господства одной державы над сопротивляющимися подчиненными народами. Оно осуществляется не путем принуждения, а путем согласия, прежде всего через посредство многосторонних структур униполя, существующих для того, чтобы проводить консультации, осуществлять сотрудничество, принимать решения и предпринимать действия. Элемент многополярного баланса в рамках униполя реально существует. Этот баланс, однако, является внутренним: свое влияние друг на друга через эти совместные институции основные демократии оказывают без малейшей мысли о войне друг против друга или хотя бы о косвенной угрозе — и без малейшего страха перед угрозой — применения оружия. Когда сегодня основные демократии сопоставляют свои вооружения, это — способ на дружественных началах выяснить, кто в состоянии больше сделать ради общего усилия, а не способ на началах вражды выяснить, кто кого в состоянии слишком опередить. Сдвиг от внешнего баланса могущества к внутреннему институциональному балансу — одно из великих продвижений в цивилизации. Внешний баланс представляет собой в лучшем случае грустное достижение, чреватое опасностями перерастания в военное столкновение; внутренний баланс — это всегда хорошо. В Западной Европе сдвиг от внешнего к внутреннему балансу в послевоенную эпоху способствовал появлению такой Западной Европы, которая основательно трансформирована — и к лучшему. Это-то и дало возможность бывшим коммунистическим странам надеяться, что и они могли бы уйти от националистической силовой политики, присоединившись к Западу. ОТ МНОГОПОЛЯРНОСТИ МОГУЩЕСТВА К БИПОЛЯРНОСТИ: СКРАДЫВАНИЕ БАЛАНСА Классический многополярный баланс начался в Европе эпохи раннего модерна, в период, когда Европа стремительно опережала весь мир в области науки и техники. Из вязкого смешения феодальных властей — от местного до наднационального уровня — Европа отлилась в ряд независимых суверенных государств. Как феодальные властители внутри последних, так и внешние наднациональные власти были оттеснены от силовой игры независимыми суверенными государствами, которые претендовали на то, чтобы иметь монополию на силу, и в конце концов добились этого. Между наиболее могущественными европейскими государствами возник многополярный баланс, поскольку оказалось невозможным ни для одного из них покорить все другие. Через каждые несколько поколений какая-либо одна держава пыталась покорить остальные, но всякий раз получала отпор и терпела провал. Вместо единой всеевропейской империи страны в Европе — в особенности страны вдоль побережья Атлантики — создали ряд заморских империй. Это были "параллельные" империи, созданные в качестве продолжения национального могущества и богатства в рамках европейского многополярного соперничества, а не традиционные прилегающие империи с притязанием на всемирное влияние (universal authority). Все более и более богатство и могущество тяготели к североатлантическим странам, которые стали странами, составляющими ядро глобальной системы, или "центром", говоря короче. Неевропейский мир, который был поделен между параллельными империями, стал "периферией". Менее продвинутые страны Европы — центральная и восточная Европа, включая Германию и Россию, а также южная Европа, включая Италию и, после их относительного упадка, Испанию и Португалию, — стали "ближней периферией"*. * Иммануил Валлерстейн в самой полной мере использовал эту терминологию в своих работах о мирсистемах. Сама терминология является полезной и оправданной совершенно независимо от политических посылок или выводов Валлерстайна. Атлантические, имперские страны не совпадали в точности с великими державами, определявшими многополярный европейский баланс могущества. Некоторые из атлантических стран были малой величины, как Бельгия, и не являлись великими державами. Некоторые из великих держав, такие как Австрия, Пруссия и Россия, не были атлантическими и не имели сколько-нибудь значительных заморских империй. Тяготение богатства к западным, атлантическим странам Европы в конце концов подорвало систему всеевропейского баланса могущества. В XIX в. имела место возрастающая идеологическая поляризация европейской политики между продвинутыми либерально-демократическими государствами на Западе и менее продвинутыми, более иллиберальными и недемократическими государствами в Центре, на Юге и на Востоке Европы. От этого европейская политика, которая в своей классической модели представляла собой чисто внеидеологический многополярный баланс, приобрела изменившийся вид —- биполярной дифференциации. Первой идеологической "мировой войной" была война Наполеона, хотя в идеологическом размежевании еще имела место огромная неувязка (ambiguity): неудачливым претендентом на гегемонию было коренное атлантическое государство, Франция: оно воевало против консервативных империй Востока; а его крупнейшим особым противником из тех, кто нес возмездие, было другое атлантическое государство, Британия. После Наполеона Европа, казалось, вновь обращается к классическому многополярному балансу. Однако распад Священного союза, а также революции 1830 и 1848 гг. выявили подспудное углубление расхождения востока и запада. Франция и Англия постепенно пришли к примирению, равно как и Англия и Америка — начиная с доктрины Монро. Западные державы на протяжении XIX в. все более демократизировались и все более отличали друг друга в качестве братских демократий. Демократии превратились в самую мощную силу в мире, перестав быть хрупким меньшинством, какое они составляли в начале века. В медленно складывавшемся новом мировом порядке ни при чем остались восточные монархии. В конце XIX в. восточные монархии ушли от полного идеологического разрыва с Западом, восприняв идеи постепенной эволюции в направлении современного либерального государства. Тем не менее идеи антизападной реакции упорно сохранялись в некоторых из идеологических движений в этих странах, и в конце концов резкий разрыв все-таки произошел в первой половине XX в. В обеих мировых войнах нашла отражение поляризация между Востоком и Западом. Она отразилась в них гораздо лучше, чем в наполеоновской войне, хотя все еще имела место одна неувязка: автократическая Россия выступала на стороне Запада. Такой неувязки не было в последней великой войне из этой серии войн — холодной войне, бой в ней завязался точно по линии разделения между Востоком и Западом. Обе горячие мировые войны в сочетании с все еще возраставшей идеологической дифференциацией оказали подрывающее действие на великие державы Европы. В конце концов только две огромные страны на противоположных западной и восточной окраинах, Америка и Россия, остались в качестве великих держав. Этот результат не просматривался с очевидностью после первой мировой войны, когда Россия была выведена из игры как военная держава (хотя и возрождена как идеологическая держава) революцией и гражданскойй войной и когда Америка убрала свои воинские части после 1919 г. Вновь создался многополярный баланс, в котором Британия, Франция и Германия, а также Америка и Россия боролись друг против друга за силовое влияние (power) в Европе и мире. То, что оставалось от англо-франкоамериканского альянса, не устранило стратегического соперничества между этими тремя либерально-демократическими державами: в Америке все еще имелись иногда планы, разрабатывавшиеся на случай непредвиденной войны с Британской империей, обе англоязычные державы порой соизмеряли свои вооруженные силы в противопоставлении их друг другу, и они вели переговоры, в которых в отношении друг друга, а также в отношении Японии ставили вопрос о заключении договоров о контроле вооружений военно-морских сил. Кроме того, Британия и Франция вели каждая свою, отличную от другой и часто противостоящую ей, стратегическую игру по отношению к Германии. Восстановление многополярного баланса создало возможность в конце 30-х — начале 40-х годов заново переиграть геополитическую расстановку сил первой мировой войны. Вторая мировая война нанесла дальнейший урон Британии, Франции и Германии, позволив в то же время еще выше подняться Америке и России (к тому времени Советскому Союзу), несмотря на ужасные разрушения, которые война произвела в Советском Союзе. Часто пишут, что это-то и разрушило многополярный баланс: мультиполяризм был подорван внутри себя мировыми войнами, в процессе скрадывания превратившись в биполяризм. Несомненно, такова часть того, что произошло, но причастно к случившемуся и другое. Имела место также консолидация (congealing) Запада как кульминация 150летнего процесса; и имела место идеологически биполярная холодная война. Эти факторы должны быть подключены к объяснению смены мульти-поляризма биполяризмом. Без этих дополнительных факторов было бы нечто таинственно-непонятное в том, почему благополучное создание вновь многополярного баланса после первой мировой войны оказалось возможным, а после второй мировой войны — нет. Собственно — о чем часто забывают те, кто пишет так, словно мультиполяризм закончился в 1945 г., — многополярный баланс был формально восстановлен в период непосредственно после войны, но он был безуспешным. Совет Безопасности ООН с пятью постоянными членами заботливо оберегал мультиполяризм. Относительно Германии были проведены переговоры четырех держав. Британия и Франция продолжали владеть мировыми империями и выступать как европейские и мировые державы. Но наряду с этим многополярным суверенным равенством великих держав западный альянс продолжал существовать де-факто, а затем возродился и де-юре с образованием НАТО в 1949 г. Британия, Франция и Америка больше не составляли планов на случай войны друг против друга. Они больше не соизмеряли свою мощь в противопоставлении ее друг другу; вместо этого они рассматривали мощь друг друга как дополнение своей собственной. Ими больше не разыгрывались друг против друга игры силовой политики в отношении других великих держав. Они консолидировались в "атлантический режим" под американским лидерством. Это был интегративный режим. Америка особо пооощряла интеграцию в западноевропейской подгруппе, но значительная интеграция происходила и в целом на атлантическом уровне — через НАТО и, в меньшей степени, через ОЭСР. Германия и Япония были возрождены в рамках этой интегративной системы, вместо того, чтобы в качестве обособленных держав вне последней быть предоставленными для возрождения самим себе и быть тем самым вынужденными искать ей противовес. ''Центр" мира был объединен как никогда прежде в истории эпохи модерна — объединен, однако, не против периферии, а перед лицом того, что оставалось от "ближней периферии", т.е. перед лицом восточных стран Европы. Безусловно, единство Запада было далеко не совершенным. Америка оставалась враждебно настроена в отношении западноевропейских империй на пространстве периферии, особенно в отношении Британской империи. Для подрыва Британской империи Америка уже многое сделала в период военного альянса 1941 — 1945 гг.* Такое отношение сохранялось в период холодной войны. Оно достигло предельной точки во время Суэцкого кризиса. В центре альянс пошатнулся, однако устоял, а на периферии произошла быстрая деколонизация империй. Параллельные империи стран атлантической Европы прекратили свое существование. * Это было тщательно документировано в двух книгах, выпущенных в 1978 г издательством Oxford University Press Allies of a Kind the United States, Britain, and the War against Japan, 1941 — 1945 by Chnstofer Thorne, Imperialism at Bay the United States and the Decolonization of the British Empire, 1941 — 1945 by William Roger Louis Но периферия не исчезла, напротив, ее отдельные части слились в более значительную общую периферию. Влияние бывших имперских держав сохранялось в большинстве их бывших колоний. Поскольку западноевропейские державы сами были интегрированы под американским лидерством и более не соперничали друг с другом, результатом стало в некоторых отношениях более цельное (coherent), хотя и менее мощное влияние Запада в остальном мире, чем во времена параллельных империй. Бывшие имперские державы осуществляли свое параллельное влияние через советников в экс-колониях и через прямые связи с постколониальными образованными классами и вооруженными силами; Америка продолжала осуществлять влияние в том же основном направлении. А полуглобальные бреттон-вудские режимы (МВФ, Всемирный банк, ГАТТ), в которых страны Атлантики/ОЭСР играли центральную главенствующую роль, являлись третьим подкрепляющим фактором влияния. ОТ БИПОЛЯРНОСТИ МОГУЩЕСТВА К УНИПОЛЯРНОСТИ: КОНЕЦ ВНЕШНЕГО БАЛАНСА На смену существовавшим в рамках многостороннего баланса параллельным империям соперничающих держав пришла возникшая в большей части мира система гегемонии, действующая при посредстве концентрических кругов', в самом ее ядре — Америка; в более широком центре — расширенная система Атлантического альянса, организованная в такие институции, как НАТО, АНЗЮС, ЕС, ОЭСР и "Большая семерка"; затем более обширный, простирающийся с заходом на периферию круг бреттон-вудских институций, образующий некую область полутени, где центр доминирует; а далее — круг глобальных институций, таких как ООН. Гегемония осуществлялась при посредстве этих концентрических кругов. Она осуществлялась в двух различных стилях: в бывших колониях она осуществлялась в постимперской манере, посредством влияния с сильным оттенком господства; в центре американская гегемония осуществлялась по большей части в духе лидерства, или "первенства среди равных", в совместных институциях. Здесь мы уже видим, в зачаточной форме, концентрическую систему гегемонии, которая существует в нынешнем униполярном мире. Однако в биполярном мире холодной войны эта концентрическая система представляла собой лишь основной черновой проект нового мирового порядка. Ей противостояла, как вызов, противоположная система мирового порядка, "социалистическая мировая система" Та систе ма также была организована в виде концентрических кругов: Россия в самом центре, затем Советский Союз, затем Варшавский договор, затем СЭВ, а на периферии — группа просоветских и антизападных государств и политических движений по всему миру. УСТРОЙСТВО МИРА НАПОДОБИЕ ЗЕМЛЯНОГО ОРЕХА Противоположные системы мирового порядка в период холодной войны* * Схема перенесена непосредственно из оригинала статьи Аббревиатуры означают OECD — Организация европейского сотрудничества и развития, NATO — НАТО, ЕС — Европейское [экономическое] сообщество, CSCE — Совет по безопасности и сотрудничеству в Европе, WTO — Всемирная организация торговли, СМЕА — Совет экономической взаимопощи (СЭВ) Bretton Woods — система Бреттон-Вудских соглашений — Ред Мировой порядок холодной войны, напоминающий по форме своего устройства земляной орех, можно представить в виде двух наборов концентрических кругов, западного и восточного, которые связывает и окружает тонкая оболочка глобальных институций. Когда Советский Союз (уже прекративший в этом качестве свое существование) решил присоединиться к основному реальному существующему мировому порядку, восточный набор концентрических кругов исчез, и мы оказались в современном униполярном мире. "Земляной орех" ужался до единственного набора концентрических кругов. КОНЦЕНТРИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА МИРОВОГО ПОРЯДКА* * Аббревиатуры (не разъясненные в примечании к предыдущей схеме) означают: CIS — Содружество независимых государств (СНГ); NАСС — Координационный совет Североатлантического союза; PfP — Партнерство ради мира. — Ред. Россия надеялась, как великая держава и европейская страна, присоединиться к центру этого мирового порядка, но при отсутствии у ведущих кругов Запада какого-либо четкого униполяристского видения или активной униполяристской политики она оказалась равнодушно предоставлена собственной судьбе, стала в некоторых отношениях больше держаться стран третьего мира на периферии, чем Запада в центре. Момент глубоко огорчительный. Это бесперспективно. Либо Россия будет в большей степени введена во внутренний круг союзников, либо [в противном случае] она может вновь покинуть этот круг, считая себя самое своим собственным самодостаточным миром, а также лидером глобального сопротивления господству Запада. В годы холодной войны некоторые страны третьего мира перешли из периферии западных в периферию советских концентрических кругов. Это сделали возможным деколонизация и подъем национализма в третьем мире, как и распространение коммунистической идеологии, а также резкие разногласия среди западных стран по вопросу о вмешательстве в третьем мире. Советский Союз осуществлял поставки вооружений в эти страны и оказывал им дипломатическую поддержку. Уже в эпоху после холодной войны, лишившиеся советской поддержки, оставшиеся в изоляции и сидящие на мели, они получили от Мадлен Олбрайт клеймо "государств-ренегатов". Россия в последнее время стала проявлять заинтересованность в возобновлении своих старых связей и в том, чтобы снова начать продавать оружие этим государствам. Если бы Россия вновь вовлекла их в свою орбиту и опять выступила в качестве лидера оппозиции Западу, мировой порядок мог бы вернуться в некоторых отношениях к биполярной форме, но с значительно ослабленной восточной половиной "земляного ореха", которая представляла бы собой лишь альянс мятежных национализмов, а не альтернативный проект мирового порядка. ПРЕЖНИЕ МЯТЕЖИ ПРОТИВ ЗАПАДНОГО МИРОВОГО ПОРЯДКА По мере того, как в XVIII и XIX вв. западный "центр" демократизировался, в Южной и Центрально-Восточной Европе — этой "ближней периферии", в которую входила немалая часть католической Европы, лютеранской Европы и восточно-православной Европы, возникали контрдвижения идеологической и религиозной реакции против западного либерализма. Наиболее примечательными из них были немецкое романтическое движение и русское славянофильское движение, на политическом уровне находящие разнообразное выражение в сохранении черт ancien regime (старого режима. — Ред.) в германском Rechtsstaat (правовом государстве. — Ред.) и русского самодержавия, в возникновении фашистских и черносотенных движений, марксизма, коммунизма и нацизма. Схожие процессы имели место в Японии и Китае. Эти страны также были в некотором смысле "ближней периферией", поскольку они были достаточно сильны, чтобы не подпасть под западное колониальное управление. География тоталитаризма весьма близко совпала с географией стран, не входивших ни в первоначальную западную группу, ни в число колоний этой группы. Во всех этих странах Запад ставил под угрозу (posed challenge to) традиционный образ жизни, а также издавна упрочившиеся элиты, даже и при том, что оставлял в руках этих элит их власть — фундамент для возведения здания ответной реакции. От Запада исходил вызов чувству собственного достоинства этих стран, и он обострял в них сознание суверенности, хоть и предоставлял им быть обладателями своего суверенитета и всего, на что можно претендовать, обладая им. Западное влияние создавало раскол в элитах этих стран, порождая как модернизирующие, так и антимодернистские движения. Антимодернистские движения имели в виду не просто держаться традиции; они предлагали "третий путь", высший "постмодернистский" синтез традиции с некоторыми элементами модерна. Таким способом они надеялись враз обойти Запад и достигнуть благ модернизации, избежав при этом "разложения", которое, как они считали, они видят на Западе. Гегель доставил алгебраическую формулу: тезис провоцирует антитезис, и оба, переплетаясь, производят синтез (причем носителями этих всемирно-исторических идей выступают нации), — в которую [формулу ] любая страна могла бы подставлять свои традиционные ценности и заявлять свои права на то, чтобы перенять у Запада лидерство в мире. Досовременные традиционные ценности — это был тезис; западные достижения эпохи модерна — это был антитезис; а страна с традиционными ценностями, отвечая на вызов Запада, произведет постмодернистский синтез. Немецкие романтики тем часом предоставили большую посылку [силлогизма], из которой, при подстановке ее в гегелевскую формулу, для недовольных элит в любой модернизирующейся стране такой вывод действительно напрашивался; посылка гласила, что Запад загнивает в своей сердцевине из-за своего социально разрушительного индивидуализма и утраты традиционной веры. Эта посылка была вполне естественна для модернизирующихся стран, поскольку их собственные традиции были подрываемы Западом, подвергаясь своего рода шоковой терапии, когда нет достаточного времени, чтобы наработать те идеи, этику и обычаи, которые на Западе нарабатывались в течение столетий, или свыкнуться с ними. Они страдали от ощущения дезинтеграции. Для тех, кто испытывал потребность в утверждении национального достоинства, неприемлемым было бы связать это ощущение дезинтеграции с отсталостью своих обществ; нет, его надо было спроецировать обратно, на сам Запад, и возложить вину за него на некоторое неотъемлемо дезинтегративное качество западного рационального образа жизни. Всякий раз, когда западные страны сталкивались в конфликте друг с другом, как во времена наполеоновских войн, для незападных романтиков это служило неотразимым доказательством того, что раздоры и дезинтеграция составляют внутренне присущее западному индивидуалистическому социальному строю качество. Расстройство международной системы независимых государств тяжелым бременем ложилось на слабые страны полу периферии, сказываясь на них по-особому болезненно и разрушительно. В анализе романтических теоретиков такое расстройство относилось за счет самого индивидуалистического социального строя Запада ("восходило" к нему, с их собственной точки зрения; "проецировалось" на него, с психоаналитической точки зрения). Так это было и у православных христиан, и у правоверных марксистов. Национальные романтики утешали себя мыслью, что их собственная страна еще не вовсе утратила свою предками завещанную веру, свои традиции, свои обычаи органичного социального единения. Она еще может найти путь к всесветному возрождению, если только возродит свое собственное общество и избежит тотальной вестернизации. Чтобы это сбылось, романтики должны найти такую формулу, которая позволяла бы взять от современности достаточно для удовлетворения порождаемых ею народных запросов, обойдя в то же время стороной ее упадочный индивидуализм и ее открытую демократию. Отсюда обилие "высших синтезов" и "постмодер-низмов". Через каждые несколько лет появляется новый "третий путь", всякий раз убежденный, что он — единственный настоящий третий путь. Он бывает обычно едва отличим от предыдущих, столь яростно им обличаемых. Основная тема антизападной реакции была одною и тою же, артикулировалась ли она немецкими или русскими романтиками, нацистами или коммунистами, христианскими или исламскими фундаменталистами. Тема эта всегда сводилась к тому, что Запад дышит на ладан, что он блистает великолепием снаружи, но загнивает внутренне, что он на самой грани окончательного распада. Последствия также бывали одними и теми же: нации, воспринявшие романтические темы, неизменно проходили через тотальные революции, тотальный коллапс, тотальное поражение в тотальной войне, тотальный крах. Запад же между тем как ни в чем не бывало продолжал свой путь, "внутренне загнивая", десятилетие за десятилетием, век за веком. ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ МОГУЩЕСТВА? БУДУЩИЕ МЯТЕЖИ: НОВЫЙ ВНЕШНИЙ БАЛАНС Грядут ли новые экстремистские мятежи против лидерства Запада, несущие с собой новые внешние балансы могущества с немалой вероятностью новых мировых войн? Существуют четыре категории стран, где это могло бы произойти. 1. Страны на "периферии", бывшие некогда колониями западных держав. До сих пор, однако, тоталитарный жребий миновал почти все бывшие колонии. Возможно, западное управление этими странами в корне подорвало их традиционно-суверенные притязания и лишило романтизм пристанища в них. 2. Сильнейшие независимые державы вне пределов изначального Запада: Германия, Россия, Япония, Китай. По счастью, Германия к настоящему времени глубоко интегрирована в состав Запада, в большой степени интегрирована и Япония, и в остальных [двух ] державах наблюдается тенденция к вестернизации. Эта тенденция, по всей вероятности, сохранится и впредь, если политика Запада будет достаточно благоразумной, если она обеспечит возможность постепенной интеграции в униполь вне его находящейся державы и если будет обеспечена дальнейшая поддержка лидерства Запада и униполярности в остальном мире. Сложнее всего дело обстоит с Китаем, его интеграция в униполь в лучшем случае видится в весьма долгосрочной перспективе. 3. Исламский мир. Для романтического мятежа против глобального лидерства Запада это в настоящее время главный ареал — быть может, потому, что эти страны — почти пол у периферия: они не находились на положении колоний в течение такого уж долгого времени, либо не пребывали в колониальном статусе формально, а иные из них вбвсе колониями не были. Однако их мятеж — партикуляристского свойства. Исламский фундаментализм, хотя и способен нанести громадный урон [в случае обладания] оружием массового уничтожения, все же не является глобальным вызовом лидерству Запада. Он не представляет собой контридеологию с глобальным резонансом. 4. Страны Азиатско-тихоокеанского региона. Явят ли эти страны следующий по значительности враждебный вызов Западу? Несомненно, определенная настроенность в духе вызова налицо. "Столкновение" ли это "цивилизаций", о котором говорил Сэмюэль Хантингтон? Скорее это дружественный вызов в рамках широкой общности на началах модерна. Идея "азиатской модели" вполне может представлять собой не более чем этап в процессе вестернизации; в ходе дальнейшей модернизации дифференциация может свестись к неброскому культурному отличию, в рамках которого смягчен — по сравнению с западным — индивидуализм. Только в том случае, если бы Запад пришел в состояние розни, будь то на внутриполитическом или на международном уровне, азиатским странам имело бы смысл выступить с серьезной претензией на глобальное лидерство. Сферой, где все решается, является не экономика, а дипломатия: вовлечение России и Японии в более тесную интеграцию с нами и умение позаботиться о том, чтобы не отдалить [от себя ] вновь эти великие державы. Поскольку Япония — страна, находящаяся в процессе постепенной эволюции, тогда как Россия переживает революцию и колоссальную нестабильность, Западу в своей политике следует терпеливо добиваться постепенной "интернационализации" Японии, одновременно в неотложном порядке предпринимая усилия с целью способствовать успеху новой русской революции. В текущий период главным образом Восточная Европа и Россия суть те направления [полumuкu] (the battlefields), на которых Западом будет воссоздана либо утрачена уверенность в себе. ПОЛОЖЕНИЕ ДЕРЖАВ В УНИПОЛЯРНОЙ СИСТЕМЕ* * Текст внутри круга (под словом "Россия"): (вероятно ее резкое перемещение внутрь или вовне). — Ред. ПРЕИМУЩЕСТВА УНИПОЛЯ Имеются мощные объективные факторы, благоприятствующие дальнейшему существованию униполя и сохранению его глобального лидерства. На униполь приходится, считая только органы ОЭСР, свыше 60% мировой суммы ВНП. Это обеспечивает ему преобладающую долю голосов в глобальных финансовых учреждениях, в МВФ и Всемирном банке. Он располагает большей частью всей военной мощи, какую только можно насчитать в мире. На его долю, если считать и Россию, приходится также преобладающая, основная часть запасов топливного сырья в мире. Он доминирует в мире в научно-технической сфере. Моральная сила униполя еще значительнее, чем его материальная мощь. Мао упрекал Хрущева в том, что тот смотрит на Америку снизу вверх; позднее в том же можно было упрекнуть его собственных преемников, как и преемников Хрущева, при всех их стараниях не допустить того, что они называют "полная вестернизация". Вестернизация — всемирный феномен, даже когда ее спускают на тормозах, осуществлял как "модернизацию". Западное влияние распространяется кругами. Америка оказывает прямое всемирное влияние, ее европейские союзники оказывают одновременные влияния на бывшие колонии по всему миру, и вместе они оказывают одновременные влияния через международные организации. Даже Япония, Тайвань и Южная Корея послужили продолжением западного влияния, демонстрируя, что демократия возможна и для азиатов. Именно благодаря этому могло состояться выступление миллионов китайцев в 1989 г. под знаменем демократии западного образца. Демократия западного образца стала едва ли не всеобщей нормой современной политики; критические замечания по ее адресу, исходящие сегодня от предполагаемой "азиатской модели", суть второстепенная критика, высказываемая в рамках разделяемой нормы, в отличие от фундаментальной критики, которая исходила от сторонников "экономической демократии" и "пролетарской демократии" в тоталитарную эпоху. Идеологическая униполярность есть неодолимая реальность; только разнообразные религиозные фундаментализмы упорствуют в своих выступлениях против нее. Большинство людей в пределах униполя живут в условиях власти правительств, которые являются не только демократическими, но стабильными. (Никакое правительство, не являющееся демократическим, не может быть стабильным в современном мире, с его постоянно происходящими переменами; однако не все демократические правительства стабильны.) Страны ОЭСР служат в мире примером правительственной стабильности, а также и демократии. Среди стран ОЭСР установился "pax democratica". Хоть и неверно, что демократии никогда не воюют друг с другом, однако продемонстрирована верность того, что друг с другом никогда не воевали стабильные демократии. Сочетание стабильного внутригосударственного управления со стабильным миром между государствами в пределах униполя делает последний самым стабильным основанием мирового порядка, какое только сегодня доступно, или даже какое только потенциально возможно сконструировать. Способность к сплочению в своих пределах и способность к лидерству вне их являются основой для той связности, какая существует в самом мировом порядке. Мировой порядок будет прочнее или слабее в зависимости от того, будут ли упрочены или ослаблены эти способности униполя; более широкие глобальные институции играют сравнительно второстепенную, дополняющую роль. Униполь является не только краеугольным камнем (базой, опорой, надежным якорем) мирового порядка; он был до сих пор также расширяющимся ядром мирового порядка. Этим компенсируется его самая большая слабость: его статус численного меньшинства в мире, где стремительно растет население многих стран. На униполь в настоящее время приходится около одной пятой населения земли. Если рассматривать его как неизменную группу стран, тогда эта доля подвержена постоянному сокращению ввиду демографического взрыва в странах периферии. Однако в качестве расширяющейся группы стран униполь в последние столетия представлял собой растущую часть мира. Когда униполь начал вырисовываться в неформальном качестве в XVIII — XIX вв., он охватывал собою лишь население вдоль атлантических побережий Европы и Северной Америки. В 1945 г. его состав все еще ограничивался этими странами; основной его рост происходил просто за счет роста самих Соединенных Штатов. Правда, Соединенные Штаты за тот период выросли колоссально. После 1945 г. униполь был сознательно организован как ядро мирового порядка, и тут-то и начался его рост. К середине 50-х годов это ядро, расширяясь, уже включило Германию, южную Европу и Японию, в результате чего охватываемое им население удвоилось. Ныне его институциями рассматривается вопрос о включении Восточной Европы, России, а также "новых индустриальных стран" Дальнего Востока. Благодаря этому процессу расширения (expansion), униполь становился все более крепкой опорой для мирового порядка. Глобальное лидерство осуществляется с все более расширяющейся базы при все меньшем числе великих держав, остающихся вовне и выступающих в качестве противников. Открывается возможность того, что в будущем вновь возникающие великие державы смогут присоединяться к униполю и получать свое место под солнцем [в системе ] глобального лидерства, для чего им вовсе не понадобится проходить через фазу конфликта с Западом на началах силовой политики. Пополнение униполярных структур нестабильными новыми демократиями сопряжено с определенным риском. Его надо сопоставить с опасностями, какие несет с собой их невключение. Германия не была интегрирована после 1919г., что привело к катастрофическим результатам; после 1945 г. были интегрированы и Германия, и Италия, и Япония, что дало превосходные результаты. Включение или невключение России — самая жгучая проблема, перед которой сегодня оказывается униполь. Поскольку Россия имеет стабильное население и обладает десятками тысяч единиц ядерного оружия, ее невключение, по-видимому, представляет больший риск. "Веймарский" сценарий — не только кошмарная возможность; он сегодня широко дебатируется в России. "Боннский" сценарий, в котором бывший противник становится союзником и солидаризируется с глобальным лидерством униполя, также дебатируется в России; Западу необходимо яснее осознать его как фундаментальную альтернативу веймарскому сценарию. Будущее униполя далеко не гарантировано. По какому бы пути он ни пошел, он в любом случае сталкивается с риском, на который надо идти во имя своих собственных стабилизации и роли в мире. Но, как можно видеть из этих напоминаний об истории и о существующих возможностях появления новых участников, его перспективы в конечном счете внушают вполне радужные надежды. Объективные факторы для него благоприятны. Чего больше всего недостает, это субъективного фактора — понимания и достойной оценки униполярности. НЕОБХОДИМОСТЬ ТЕОРИИ УНИПОЛЯРНОСТИ Представление, что нынешний мир "многополярен", широко распространилось, несмотря на его несостоятельность. Широко распространенное явление — неспособность осознать униполярность, а также нежелание разрабатывать тему униполярности, даже когда она сознается. Корень проблемы — этакая политическая неприязнь к униполярности, проистекающая из ревностной американской приверженности антиимпериализму. Американцы, как правило, ошибочно отождествляют свою свободу с отделением своей страны от Британской империи и, соответственно, органически подозрительны по отношению ко всякой гегемонии, включая их собственную, или даже ко всякой форме центральной власти. В XX в., когда великие европейские имперские державы были оттеснены двумя сверхдержавами, антиимпериализм стал глобальной нормой. Обе сверхдержавы были идеологически привержены антиимпериализму. Они соревновались в своем антиимпериализме: каждая выдвигала против другой обвинение в "империализме", и каждая яростно отрицала обвинение другой. В Америке приверженность отрицанию империализма осталась и после окончания холодной войны, пережив ее. Когда кто-либо заводит речь о чем-то таком, что имеет привкус империализма, это всякий раз моментально воспринимается как плохая реклама для американского могущества — как внутри страны, так и за рубежом. Разговоров об "униполярности" или "гегемонии" опасаются по этой причине. В годы холодной войны те, кто хотел оказать поддержку американской вовлеченности в мировые дела, находили гораздо более уместным говорить о поддержании "баланса могущества" и о противоборство-вании опасным противникам, чем о гегемонии, а тем более об империи. Те, кто все-таки говорил в положительном смысле о "гегемонии", как, например, сторонники теории международных режимов, говорили о ней не с тем, чтобы поддержать гегемонию; исходя из жесткого постулата, что американская гегемония в безнадежном упадке, они открыто ставили задачу найти ей многостороннюю замену. Это не так уж сильно расходилось с обосновываемой в рамках униполяризма целью создания многосторонних образований для дополнения гегемонии и замещения ее в конечном счете; однако совершенно неверно были намечены последовательность событий и временные рамки. Последствия такого подхода трагическим образом оказались противоположны интернационалистским намерениям: этот подход обеспечил теоретическую базу для книги Пола Кеннеди и для соответствующей тезису "Америка в упадке" теории 80-х годов, которая, в свою очередь, дала импульс к возникновению новою изоляционизма в Америке. Когда в 1950 г. потребовалось подготовить для Объединенного комитета начальников штабов документ с изложением целей Америки в условиях войны/мира в случае победы в холодной войне, сотрудники Госдепартамента, занимавшиеся вопросами планирования политики, — могло ли быть иначе? — вышли с обоснованием цели концентрического униполярного мирового порядка с Америкой и союзом индустриальных демократических стран в центре. Этому докладу (Совет национальной безопасности 79) Дин Ачесон не дал хода из опасения, что он окажется слишком спорным*. В результате Америка вела холодную войну без позитивной цели, имея лишь негативную цель сдерживания враждебных держав. * NSC 79; Draft Paper Prepared by Messrs. Jonn Paton Davies, Jr. , and Robert Tufts of the Policy Planning Staff, Washington, June 26,1951. TOP SECRET. Published in: Fredrick Aandhal, ed., Foreign Relations of the United States, 1951, Volume 1 (Washington, D.C.: US GPO, 1979), pp. 94 — 100. См. также: Foreign Relations of the United States, 1950, Volume 1, pp. 390 — 393, докладная записка от Омара Брэдли, председателя Объединенного комитета начальников штабов, обращающегося с просьбой о подготовке этой разработки "с целью обеспечить [уверенность], что наши военные усилия направлены к достижению победы в условиях установления в конечном счете мира, как и к достижению победы в войне". О документе NSC 79 и о его смысле и значении см. также: Paul H. Nitze, From Hiroshima to Glasnost: A Memoir (New York: Grove Weidenfeld, 1989), pp. 118 — 120; и, кроме того: Ira Straus, "Supranational Norms in International Affairs" (Charlottesville, VA: University of Virginia Department of Government and Foreign Affairs, PhD dissertation, 1992), pp. 87 — 90. В годы холодной войны — когда экстремисты и слева, и справа обвиняли Америку в забвении ее либертарных традиций и когда опасно плохой рекламой оказывалось всякое обсуждение империализма и гегемонии — не только научные побуждения послужили причиной того, что основной поток исследований в области международ-ных отношений сосредоточился на балансах могущества, будь то многополярных или биполярных, игнорируя униполярные аспекты реальности. Эта привычка упорно держится и до сего дня, несмотря на то, что униполярность стала преобладающей международной реальностью. Классические модели многополярности прочно обосновались в исследованиях по международным отношениям. Какая-либо модель униполярности нигде не исследуется. Некоторая традиция униполяристского направления мысли существует; ее начало связано с теоретизированием в рамках движения за союз англоязычных стран, проложившим путь к англо-американскому сближению конца XIX в., а продолжением послужили теоретические изыскания, которыми сопровождалось как движение за Атлантический союз, так и фактическое возникновение Атлантическо-^грехсто-ронних институций, определяющих собою структуру ныне реально существующего униполя. В этих сочинениях возникающий униполь начинал смутно осознавать самое себя и отдавать себе отчет в своих главных слабостях: в недостатке институционализации и в неспособности наладить конкретное "хозяйство" ("home"), к которому другие вестернизирующиеся страны могли бы присоединиться и с которым они могли бы в течение процесса вестернизации связать свою идентичность. Момент наиболее ясного самоосознания наступил в 1939 г. с возникновением движений за "Федеративный союз". Состояние умов на тот момент в концентрированном виде отразила книга корреспондента "Нью-Йорк Тайме" в Лиге Наций, содержавшая призыв к образованию союза Североатлантических демократий в качестве ядра для будущей всемирной федерации. В книге доказывалось, что эти демократии уже составляют ядро реально существующего мирового порядка, но что им необходим союз, чтобы быть в состоянии осуществлять глобальное лидерство последовательно и ответственно и чтобы иметь возможность подключать к лидерству новые страны по мере того, как те будут также становиться демократическими. Пристальное внимание в книге уделялось романтическо-тоталитарному мятежу против Запада как одному из следствий (a function) того факта, что Запад не наладил хозяйства (a home) достаточно крепкого, чтобы обеспечить международную стабильность, и достаточно открытого, чтобы к нему могли присоединяться появляющиеся [на мировой сцене] державы*. Эти движения, а также мировая война и холодная война дали тот импульс, под действием которого были основаны НАТО и ЕС. * ClarenceK. Streit, Union Now: A Proposal fora Fedral Union of'the Leading Democracies (New York: Harper & Row, 1939). Ханс Кон (Hans Kohn) в своих книгах по национализму представил схожий анализ международно—системных источников немецкого и славянофильского романтизма. Теодор фон Лауэ (Theodore H. von Laue) пришел к подобным же выводам в своих книгах о дилеммах модернизации в независимых обществах. Александр Янов продолжил это направление мысли и выявил, каковы его современные импликации в России. Влияние этих ученых оказалось чрезвычайно велико в германистике и славистике, а также в области сравнительных политических исследований, однако едва ли соответствующие импликации были замечены западными исследователями проблем Запада и исследователями международных отношений. Очень мало внимания было обращено на вывод, к которому приходят упомянутые ученые, — о том, что националистическая реакция на Востоке связана в конечном счете с отсутствием достаточных институционализации и открытости униполя и, в известном смысле, с отсутствием достаточной униполяристской устремленности на Западе. В эпоху застоя, поразившего НАТО и ЕС — как и СССР — с 1965 по 1985 гг., сознание униполярности сошло на нет. В академическом и публичном дискурсе на Западе вновь стала полностью господствовать мультиполяристская идеология. Если у тех, кто страдал в условиях коммунистических диктатур, инстинктивно сохранялось понимание того, что значат для себя самих западные униполярные институции по изначальному замыслу, то на благополучном Западе это в основном забылось. Когда Восток вышел из периода застоя и с яркой наглядностью подтвердил силу униполяристской идеи стремлением присоединиться к униполю, Запад не сразу понял, что к чему. Вот уже на протяжении ряда лет именно с Востока идут напоминания Западу о его собственных основополагающих представлениях о перспективе. Только благодаря этому нажиму Запад начинает вновь обретать память и перестраиваться. Процесс восстановления памяти не проник на уровень академической теоретической работы. Идеи униполяризма и сочинения на тему о нем все еще не изучаются на Западе, несмотря на их подтверждение практикой. Зато, по неосведомленности о чем-либо лучшем, что можно изучать, по-прежнему без конца муссируются устаревшие теории биполярности и многополярности. Едва ли на Западе хоть что-нибудь предпринимается для теоретического уразумения униполярности. Эту категорию не делают доступной для использования в качестве организующего принципа мышления при осмысливании реальностей и альтернатив глобальной политики. Вместо создания концептуального пространства, какое необходимо, чтобы продумывать функционирование униполярности и обдумывать пути ее совершенствования для обеспечения ей жизнеспособности в новую эпоху, унаследованные категории науки фактически исключают униполярность и разрушают пространство, в котором она могла бы анализироваться. Реалисты изучают все, что угодно, кроме центральной реальности в мире. Только противники униполя говорят о нем и анализируют его. Ввиду отсутствия конструктивной современной дискуссии, при изложении [собственного ] видения перспектив для униполя не из чего выбирать. Однако, опираясь на традицию униполяристской мысли и исходя из действительной истории роста униполя, мы можем здесь, тем не менее, представить в основных чертах наметку униполяристского подхода к новой эпохе: (1) Осуществление униполярными институциями концентрического расширения, с охватом бывшего советского блока, включением Восточной Европы в ЕС, а России (при сохранении или возобновлении ею западно-демократической ориентации) — в НАТО, "Большую семерку" и ОЭСР. (2) Рационализирована процедур в этих институциях и диверсификация их функций с тем, чтобы они были в состоянии иметь дело с проблемами новой эпохи и могли продолжать эффективно функционировать при большем количестве участников. (3) Осуществление этого в рамках перспективы создания союза демократий в качестве ядра, которое, будучи открыто для постепенного подключения других демократий, тем временем готово своей мощью поддержать тот глобальный порядок, какой покуда возможен. (4) Формирование широкой (looser) ассоциации всех демократий, которая могла бы составить внешний круг униполя и ведущую группу в ООН. (5) Более сильная ООН, с более тесными связями между ООН и НАТО, большее использование ООН в установлении глобальных норм и большее использование возможностей униполя для более надежного обеспечения соблюдения этих норм. В некоторых своих моментах эта перспектива уже в процессе воплощения, поскольку институции униполярности прилагают усилия, чтобы адаптироваться к условиям новой эпохи. Реальность движется далее, даже когда ученое сообщество не делает того, что ему положено делать, помогая ей найти свой путь. Ее продвижение будет происходить гораздо более гладко, если ученое сообщество станет выполнять свою работу. Нынешняя организация униполярности, будучи сильна своей концентрической конфигурацией, нуждается в том, чтобы над ней велась работа в следующих направлениях: функции и гибкость, соответствующие условиям новой эпохи; зримость институций и коллективной пользы; распределение бремени и распределение [весомости ] полномочий (power) и наглядность того и другого (т.е. более зримая, упорядоченная система для распределения влияния в выработке и принятии решений униполярных институций и для разделения издержек совместного проведения их в жизнь); а также интеграция и стабилизация новых демократий. Это колоссальная повестка дня, однако реалистичная в том основополагающем смысле, что униполярность есть нынешняя реальность, а ее будущее есть самая важная из реальных проблем международной политики. Будет выигрышным реализм, концентрирующийся на подлинной реальности. ХИМЕРА ОБНОВЛЕНИЯ МУЛЬТИПОЛЯРИЗМА Вопреки сегодняшней реальности, теоретическая мысль большей частью — в разделах описания, прогнозов, рецептов — концентрируется на идее обновления мультиполяризма. Утверждается, что многополюсность есть новая реальность, или что она стремительно возникает, или вот-вот возникнет. Нам предписывается ожидать многополярности, готовиться к ней и адаптироваться к ней; или даже сознательно пытаться воссоздать ее, как пытался Генри Киссинджер в 70-е годы. Практически это работать не будет. Описания неточны. Рецепты нацеливают на адаптацию к не—реальности. Даже в сценарии наихудшего из возможных вариантов развития событий — где падение в многополярность все—таки происходит — это падение было бы медленным. Еще в течение одного поколения униполярность в качестве главной реальности сохранилась бы. Европейский союз, если бы он сложился в обычную державу, лишь через многие годы мог бы сравняться в могуществе с Америкой. Да и тогда он, вероятно, представлял бы собой главным образом лишь одного из сильнейших партнеров Америки в мировых делах, а не силу, самостоятельно ведущую соперничество за силовое влияние. Японии, если бы она повернула против Запада, также потребовались бы годы, чтобы стать великой военной державой. Тем временем она могла бы разориться от утраты своих позиций на мировом рынке, и она никогда не смогла бы создать притягательный полюс глобального лидерства. У всех ее соседей сохранились мрачные воспоминания о ее роли во второй мировой войне. Россия или Китай — если бы любая из этих держав стала противником Запада — заставили бы теснее сплотиться участников Трехстороннего альянса и не смогли бы создать альтернативного полюса, по убедительности хотя бы приблизительно такого, какой являла советская/коммунистическая империя в годы холодной войны. Даже если бы они выступили сообща, они были бы не лидерами конкурирующей системы мирового порядка, как в старые времена коммунистической веры, а лидерами глобального мятежа против униполя и против мирового порядка. Они были бы лидерами хаоса, а не альтернативного порядка. Хаос мог бы оказаться действительно ужасным. Многие блага униполярности могли бы быть утрачены. Мир мог бы даже погибнуть от хаоса. Но до самого конца мировая структура могущества все-таки была бы в основном униполярной. Униполь не представляет собой окончательного синтеза, самоподдерживающего согласия факта и ценности (сущего и должного). Он лишь опора — центральная опора в мировой системе, и удивительно эластичная, — для усилий, направляемых на то, чтобы приводить в согласие факты с ценностями. Его притягательная сила задает разнообразным усилиям конвергентную ориентацию и влечет их всякий раз на общую почву. С ним есть основание верить, что проекты согласования фактов с ценностями прогрессируют, а не просто движутся в противоположных направлениях; что путь вперед различим в существенной линии своего начертания, а не теряется безнадежно за завесой противоречий и диалектических поворотов. РОССИЯ И УНИПОЛЬ Россиян отличает большая степень осознания униполярности по сравнению с людьми на Западе, а также и гораздо лучшее понимание ее. Они воспринимают ее как глобальное господство Запада, причем роль Америки видят в лидерстве по отношению к западному униполю, а не в прямом глобальном господстве Америки. Это предохраняет их от иллюзии, которая широко распространена в Америке, что уни-полярность — учитывая некоторое снижение относительного экономического веса Америки в рамках униполя — исчезает. Во времена Андрея Козырева Россия стремилась присоединиться к униполю и через него реализовывать российские интересы. Глобальные интересы, которые Россия разделяла с Западом, рассматривались как первостепенные и должны были реализовываться через участие в униполярных процессах; второстепенные же специфические интересы, в связи с которыми Россия выступала обособленно от тех или иных западных стран, надо было стремиться реализовывать обособленно же — либо путем спокойной выработки договоренностей в рамках униполя. Во многих отношениях эта политика оправдывала себя. Подлинно существенные интересы России продвигались, в отличие от советских времен, когда сила и влияние России направлялись на разрушение мирового порядка и на взращивание враждебных по отношению к Западу держав, которые в конце концов становились враждебными и по отношению к России. Однако включение России в униполярные институции было болезненно медленным, из-за недостатка униполяристского видения и соответствующей целеустремленности в подходах Запада. Темп были слишком медленным для реализации огромных возможностей будь то России или Запада. Он был слишком медленным для эмоционального удовлетворения России, чтобы ее курс получил подтверждение. Он был слишком медленным для того, чтобы дать экономические блага и внушить надежды, достаточные, чтобы скомпенсировать потрясения от реформ или, если на то пошло, уравновесить в высшей степени зримые и непосредственные издержки в связи с осуществлявшимися под эгидой Запада санкциями против некоторых из государств — бывших клиентов России. Это вызвало в России реакцию против униполярности. Новый российский министр иностранных дел Евгений Примаков недвусмысленно высказался против униполярности. Так же высказался и Геннадий Зюганов; он обличал униполярную глобальную "диктатуру" Запада во главе с Америкой — толкование, которое, несмотря на неприятную риторику, показывает хорошее понимание концентрических кругов униполярности. Недавно Россия и Китай соединили свои голоса в выступлении против униполяристского гегемонизма. Китайские лидеры десятилетиями обличали "гегемонизм" и постепенно заменили в прицеле эпитета Советский Союз на Америку. Когда президент Ельцин встречался с председателем Цзянь Цзэминем, они совместно выступили против "гегемонизма" и заявили, что "при этом новом [международном] порядке никакая страна не должна предпринимать попыток установить монополию на мировые дела" (25 апреля 1996г.). Хотя противники униполярности часто демагогически выступают в антиамериканском духе, они понимают, что униполь охватывает далеко не одну лишь Америку. Америка у них риторически символизирует Запад. Если русские сегодня склоняются к выступлению против униполярности, то это не потому, что Америка играет большую роль внутри униполя, а потому, что Россия все еще вне его. То, что надежду России на присоединение к униполю воплотить не удалось, непременно должно было вызвать реакцию против западничества в России. Что интересно здесь для нас: реакция приобрела — на уровне видения мира — форму реакции именно и недвусмысленно против униполяризма. Кардинальное значение униполя и вопроса о месте России в нем очевидно для россиян — настолько же очевидно для них, насколько непонятно представителям Запада, которые сосредоточивали внимание на еле идущих процессах социальных реформ в самой России. Покуда Россия сознает себя вне униполя, она будет ощущать структурное давление, теснящее к антизападной реакции, подрывающей все процессы реформ. Невнимание, какое было проявлено на Западе к униполяризму, не позволило сконцентрироваться на этом центральном отношении и в достаточной мере скорректировать его применительно к новой эпохе. Реакция против униполяризма находится еще на своих первоначальных этапах в России. Она еще может оказаться обратимой, если умеренным россиянам удастся открыть Западу глаза на необходимость введения России в униполь. С другой стороны, отношения могут ухудшиться, и Россия может развернуть в мировом масштабе оппозицию униполю. Намек на это уже можно усмотреть в совместном с Китаем заявлении и в некоторых недавних сделках по продаже оружия и ядерного оборудования, заключенных в обход международных договоренностей. России недостанет мощи утвердить в мире подлинные интересы ее народа, противостоя униполю, однако ей достанет мощи ввергнуть мир в хаос и заставить страдать вместе с россиянами народы, живущие в пределах униполя. Униполярная интеграция — основная реальность нового мирового порядка. Наиболее вероятным кандидатом на замещение ее является не классическая многопо-лярность, а хаотическая националистическая дезинтеграция. В итоге осталась бы разорванная униполярность; униполь все еще был бы сильнейшей, с большим отрывом, глобальной силой, но — в мире, который становился бы все более неуправляемым, в котором проиграли бы все. Силы, существованием которых задается (that make for) униполярность, значительно превосходят, по своему могуществу, оценки большинства писавших об этом. Они росли на протяжении двух столетий. Благодаря их действию униполь после каждой новой глобальной войны и глобальной трансформации оказывался более сплоченным и в большей степени преобладающим. Функционирование униполярности может быть сорвано в нынешнем поколении по причине недостаточного понимания ее значения; но она все же будет продолжать существовать и задавать курс, которым движется мир. Она может оказаться полностью утрачена в последующих поколениях, однако нет оснований заранее предполагать такой исход или отдавать ему в кабалу наше теоретизирование. Есть все основания начать отдавать наше время и усилия продумыванию других сценариев — сценариев, в которых униполярность существует, развивается, продолжается; ибо это более правдоподобные сценарии, и к их постановке можно будет прийти с меньшим количеством ненужных травм и потрясений — лишь бы не остались с нами навечно неумение и нежелание предугадывать и анализировать.
