Englishness» vs «Britishness»

Федорова Д.Н.
УрГУ Екатеринбург
«Englishness» vs «Britishness»:
к слову о современной британской историографии
национализма и национальной идентичности
Исторические труды, в целом историческая наука волею судеб и
внутренней «сущности» так или иначе ангажированы: идет ли речь о
политическом заказе (хотя вопрос, является ли это наукой, бесспорно, здесь
актуален), или об умонастроении, интеллектуальном климате эпохи.
Великобритании в XX в. политическом, социально-экономическом,
культурном отношении претерпела множество серьезных изменений. Гибель
империи, политический подъем бывших колониальных земель, расизм и
«расизм наоборот», упадок островной Великобритании, кризис монархии,
усиление позиций по сути враждебного континентального ЕС, иммиграция,
попытки создания идеологи мультикультурализма1 создали уникальный
интеллектуальный климат в стране, вызвали расцвет литературы жанра
фэнтези, привели к возникновению и развитию дискуссий о выборе
дальнейшего, если угодно «национального» пути, идентичности, стратегии
развития дали жизнь множеству социальных и политических, в том числе
имиджевых проектов. Это сложное явления сегодня в литературе принято
называть
«постимперским
синдромом»,
«кризисом
постимперской
идентичности», «поиском постимперской идентичности»2. И пик этого
приходится на 1990-е гг.
Проблема наследия империи и постимперского состояния актуальна
сегодня, помимо Великобритании, для многих стран Европы — бывших
крупнейших империй: Россия, Франция, Германия, Турция. В этих странах,
безусловно, со своей национальной спецификой и хронологическими
частностями, на 1990-е гг. приходится подъем исторических исследований,
исследований по социальной, культурной истории. Одним из центральных
направлений среди них становятся исследования посвященные вопросам
исторической,
коллективной,
ментальной
памяти,
интеллектуальной
культуре эпохи, истории идей, национальной и этнической идентичности,
национализме3.
Своеобразным центром притяжения национализмоведения (national
studies) становятся британские университеты (в Лондоне, Эксетере,
Эдинбурге, Оксфорде и др.), журналы (издаваемый под редакцией Э. Смита
«Нации и национализм» (“Nations and nationalism” / Ed. E. Smith), М. Сторри
«Британские культурные идентичности» (“British Cultural Identities” / Ed. M.
Storry), журнал «Национальные идентичности» (“National Identities”) и т.д. и
т.п.).
Важным
центром
является
и
факультет
национализмоведения
Центрального европейского университета (Будапешт, Венгрия), основной
штат преподавателей которого также «воспитан» в духе английской школы
национализмоведения 1980-90-х гг. — британских, главным образом,
английских, исследователей Э. Смита, Б. Андерсона, Э. Хобсбаума, Э.
Эриксэна, Э. Геллнера.
Вопрос, почему именно на британских островах сложилась одна из
сильнейших школ — до конца неразрешим, на наш взгляд. Однако сегодня
для самой Великобритании — как переживающего кризис идентичности
объединения Уэльса, Шотландии, Англии и Ирландии — эти вопросы особо
актуальны. Прямое свидетельство этому – масса появившихся в 1990-е гг.
произведений культурно-исторического характера, как-то: исследование Л.
Коллей «Британцы. Становление нации: 1707-1837 гг.», «Англичане» Д.
Элтона, «Миф о Блитце» А. Кальдера, роман-антиутопия Д. Барнса «Англия,
Англия», «Эпический Пух» М. Муркока, «Торгуя идентичностями» У.
Олинса и многие другие4.
Сегодня в британской историографии существует два, на наш взгляд,
основных
течения:
«консервативная»
историография
(последователи
традиционной виговской интерпретации национальной истории и культуры)
и ревизионистское (критика англоцентристского подхода). Основными
«порогами», о которые бьются исследователи британской культуры и
национальной истории становятся следующие проблемы: 1. империя vs
постимперия
(колониализм
(наднациональная,
vs
постколониализм);
общебританская
идентичность,
2.
«британскость»
Britishness)
vs
«английскость» (Englishness).
В общественно-политической лексике страны в 1990 гг. вместо
термина инглишнес (Englishness) все чаще вводится понятие бритишнес
(Britishness). Безусловно, это не является данью политической моде. В
условиях роста сепаратистских тенденций в Северной Ирландии, Шотландии
и Уэльсе распространение названия «Англия» на всю страну стало сужать ее
географические рамки до одного региона. А употребление терминов
«Британия» и «британцы» (подобно возрождению термина россияне в России
(граждане многонациональной страны, не обязательно русские)), означало
обращение ко всем гражданам Соединенного Королевства Великобритании и
Северной Ирландии, независимо от их этнической принадлежности. Среди
представителей исторической науки в 1990-е гг. употребление старых
терминов считается уже дурным тоном (слова «Англия», «английский»
заменяются на «Британия», «британский»). Англичане (в частности, в 1990-е
гг. — в связи с культурной политикой М. Тетчер и Дж. Мейджора), особенно
для шотландских, ирландских и пр. исследователей, означают титульную
нацию, не имеющую по сути этничности, но совершенно определенно на
протяжении своего имперского существования исповедующую «имперский»,
«миссионерский» национализм (imperial,, missionary nationalism). Нацию,
«ответственную» за «внутренний» и «внешний» колониализм5.
Сохраняющаяся имперская нагрузка всего, что определяется термином
«английский» (и «британский», так как за ним долгое время стоял
«английский»),
заставляет
многих
сомневаться
в
необходимости
употребления этого прилагательного применительно к современному
Соединенному Королевству. М. Сторри в 1995 г. даже сравнивал перемены в
Великобритании с развалом Советского Союза. Им доказывалось, что
Соединенное Королевство не является Великобританией, а представляет
собой Англию с другими странами, которые были присоединены к ней в
добровольно-принудительном порядке, подобно процессу «вхождения»
союзных республик в состав СССР6.
Другие авторы, как, например, Х. Керни, сравнивает историческую
общность четырех наций, сложившуюся на британских островах, с историей
народов
Дуная,
Иберийского
и
Итальянского
полуостровов7.
Он
рассматривает историю Соединенного Королевства в рамках «британского
подхода» — изучения взаимодействия четырех отличных друг от друга
наций, населяющих Британские острова8. Подобный подход особенно
популярен в среде интеллектуалов из Шотландии, Уэльса и Ирландии,
протестующих против засилия англоцентризма в истории9.
Л. Коллей в своем исследовании «Британцы. Становление нации: 17071837 гг.»10 утверждает, что чувство национальной идентичности у британцев
искусственно было выпестовано во время второй столетней войны с
Францией. После Англо-шотландской унии 1707 г. британцы стали
определять себя как единый народ не по причине существования внутри
страны некого политического или культурного консенсуса, а именно за счет
реакции на «других», живших на враждебном континенте. В дальнейшем
общность держалась на необходимости сохранения империи при этнической
нейтральности «главной» нации — англичан11.
Ревизионистские точки зрения по поводу критики англоцентристского
подхода
в
британской
истории
гораздо
популярнее
сегодня
в
Великобритании и за рубежом, что очевидно. В рабочих кварталах
английские нацисты и скинхеды реагируют на все это по-своему, в
интеллектуальной среде английские писатели и журналисты выпускают
сборники национальных стереотипов, создают концепты «Малой Англии»
как спешного политического и экономического проекта. Но, тем не менее,
англичане сегодня, как и столетия назад, невозмутимо устами своих
исследователей и общественных деятелей несут «бремя белого человека»,
уверенные в невозможности английского национализма и силе английского
права.