Силантьева Ольга Юрьевна Страна Кокань и - E

Российский государственный гуманитарный университет
На правах рукописи
Силантьева Ольга Юрьевна
Страна Кокань и Шлараффия
во французской и немецкой литературах XVIII – XIX вв.
Специальность 10.01.03 – Литература народов зарубежья (немецкая)
Диссертация
на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Москва 2006
2
Оглавление
1. История двух слов и двух понятий: «Cocagne» и «Schlaraffenland» .........................19
1.1. «Cocagne» и «Pays de Cocagne» ....................................................................................21
1.1.1. История слова «cocagne» в литературе.....................................................................21
1.1.2. «Cocagne» в топонимах ..............................................................................................27
1.1.3. Этимология слова «cocagne» .....................................................................................32
1.1.4. Семантика слова «cocagne» .......................................................................................42
1.2. «Schlaraffenland».............................................................................................................47
1.2.1. История слова «Schlaraffenland» ............................................................................48
а) Шлараффия в XV веке: загробный мир и (или) страна дураков..................................48
б) Верхнерейнская Шлараффия..........................................................................................52
в) Выход в Европу................................................................................................................55
1.2.2. Этимология слова «Schlaraffe»..................................................................................57
1.2.3. Ведьма и дурак: следы карнавальной культуры в диалектальных вариантах слова
«Schlaraffe» ............................................................................................................................62
1.2.4. Производные слова от «Schlaraffe» и идиоматические выражения.......................66
1.2.5. «Шлараффия – это своего рода утопия»...................................................................70
1.3. «Pays de Cocagne» и «Schlaraffenland»: alter et idem ......................................................76
2. История страны Кокань и Шлараффии ...........................................................................83
2.1. Праистория.........................................................................................................................83
2.2. Рождение страны Кокань..................................................................................................88
2.3. Расцвет Шлараффии и страны Кокань............................................................................94
2.3.1. Структура и тип «утопии Средневековья» и антиутопии Нового времени. .........98
а) Художественное пространство ....................................................................................99
б) Художественное время ...............................................................................................103
в) Комплекс мотивов и сюжетная схема .......................................................................109
Мотивы сна / безделья и заработка ............................................................................111
Мотивы сна / безделья / тупости и продвижения по социальной лестнице...........115
Мотивы изобилия и «плодородия» денег ..................................................................116
г) Жанровое своеобразие текстов о стране Кокань и Шлараффии.............................122
2.3.2. Страна Кокань, Шлараффия и средневековый карнавал .....................................124
а) Топос «мир, вывернутый наизнанку» .......................................................................126
Библия наизнанку.........................................................................................................128
Миропорядок наизнанку..............................................................................................132
б) Пир на весь мир ...........................................................................................................135
2.4. «Закат» и «смерть» страны Кокань и Шлараффии ......................................................138
2.5. Шлараффия умерла? Да здравствует вечная Шлараффия! .........................................141
а) Пряничный домик .......................................................................................................142
б) Полет жареной дичи ...................................................................................................144
в) «Подходи, ешь меня»..................................................................................................146
г) Молочные реки кисельные берега .............................................................................148
3. Страна Кокань и Шлараффия после «смерти» .............................................................150
3.1. Страны с молочными реками и кисельными берегами на аллегорических
географических картах ..........................................................................................................161
3.2. Страна Кокань во французском театре .........................................................................165
3.3. Неаполитанская Кукканья глазами французских и немецких путешественников...176
3.4. Детская страна с молочными реками и кисельными берегами ..................................183
3.4.1. Дети во «взрослой» Шлараффии.............................................................................184
3.4.2. Сказочная Шлараффия и страна Кокань ................................................................188
3
а) Старинные сказки на новый лад ................................................................................206
б) Сказки в переводах и обработках ..............................................................................214
Кукольное царство Щелкунчика в переводе на французский язык........................214
Кукканья и Страна игрушек из «Приключений Пиноккио» Карла Коллоди в
первых переводах на немецкий и французский языки.............................................217
в) Шлараффия как художественное пространство детской литературы ...................234
г) Путешествие в Шлараффию как обряд инициации .................................................237
д) Сладости и игры в детской Шлараффии...................................................................240
3.5. Страна Кокань и Шлараффия в литературе о путешествиях......................................248
3.6. Страна Кокань и Шлараффия: alter et idem ..................................................................256
Заключение ...............................................................................................................................264
Список источников и литературы .......................................................................................271
1. Источники ...........................................................................................................................271
2. Литература ..........................................................................................................................278
3. Справочная литература......................................................................................................288
4
Введение
Кокань и Шлараффия, край с молочными реками и кисельными
берегами, страна изобилия и праздности, земля обетованная, «мир,
вывернутый
наизнанку».
Этот
образ
европейской
культуры,
сформированный в эпоху Средневековья, уходит своими корнями в
литературу Античности. Считается, что пик популярности Шлараффии и
Кокань пришелся на XVI–нач. XVII в. Подсчитано, что в этот период было
написано 12 произведений о стране изобилия во Франции, 22 в Германии, 33
в Италии и 40 во Фландрии.1 Затем наблюдается спад интереса к ее
изображению, и о конце XVII века говорят как о времени «смерти страны
Кокань».2
Однако, продолжая подсчет, можно заметить, что количество текстов с
начала XVIII века не уменьшается, а возрастает. Только во французском
театре XVIII–XIX столетий было поставлено 10 пьес, в названиях которых
фигурирует слово «cocagne». К образу страны изобилия не раз обращались
французские сказочники и детские писатели. В составленном Вернером
Вундерлихом списке произведений немецкой литературы XIII–XX вв.,
который открывает «Кармина Бурана», из 76 наименований 43 приходятся на
три последних столетия.3 В XX веке о Шлараффии были созданы
мультипликационные
и
художественные
фильмы,
театральные
и
музыкальные постановки. Саму Германию во второй половине прошлого
столетия устойчиво сравнивали со сказочной страной изобилия. Сейчас в
связи с экономическим кризисом и относительно высоким
уровнем
1
Delumeau J. (Ed.). La Mort des Pays de Cocagne: comportements collectives de la Renaissance
à l´âge classique. Paris, 1976. Р. 11.
2
Camporesi P. Il paese della fame. Bologna, 1978. Р.77-115.; Delumeau J. (Ed.). Op. cit.;
Мортон А.Л. Английская утопия. М., 1956; Boiteux M. Voyage au Pays de Cocagne //
Voyager à la Renaissance: actes du colloque de Tours 30 juin-13 juillet 1983. Paris, 1987.
5
безработицы подобное уподобление вызывает у многих немцев чувство
ностальгии.
Первые научные работы о стране Кокань и Шлараффии появились в
начале XIX века одновременно с публикацией манускриптов, содержащих
тексты XII–XV столетий о чудесных землях. Их авторами стали Якоб и
Вильгельм Гримм4, Людвиг Уланд5, Фридрих Царнке6, Вольфганг Менцель7,
Йохан Пёшель8, Эрих Шмидт9. В 1918 году появилась небольшая статья о
Шлараффии и стране Кокань чешских филологов Йоханесса Больте и Георга
Поливки10, которая подытожила научные изыскания, начатые сто лет назад.
На полстолетия о Шлараффии почти забыли. Единственная работа на
эту тему «Шлараффия в немецкой литературе и фольклоре. Социальные
аспекты земного рая и их рассмотрение в истории европейских литератур»
была представлена Эльфридом-Мари Аккерманом к защите в 40-е гг. в
Чикагском университете. Ее задачами стали «описание Шлараффии в
немецких сказках с акцентированием внимания на том, как они отобразили
социальные условия в Германии XIV–XVII вв.; установление происхождения
различных мотивов в негерманских версиях; описание социальных условий,
способствовавших популярности немецких басен в XIV–XVII вв., отдельных
3
Wunderlich W. Das Schlaraffenland in der deutschen Sprache und Literatur. Bibliographisher
Überblick und Forschungsstand // Fabula. Zeitschrift für Erzählforschung. – 1986. № 27. S. 5475.
4
Grimm J., Grimm W. Die Anmerkungen zum „Märchen vom Schlaraffenland“ / Kinder und
Hausmärchen. 3. Bd. Göttingen, 1856.
5
Uhland J.L. Schriften zur Geschichte der Dichtung und Sage. 3. Bd. Stuttgart, 1866.
6
Zarncke Fr. (Hrsg.) Kommentar zu Sebastian Brants Narrenschiff / Brant S. Narrenschiff.
Leipzig, 1854.
7
Menzel W. Zur deutschen Mythologie. Stuttgart, 1855.
8
Poeschel J. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beiträge zur Geschichte der deutschen
Sprache und Literatur. Halle an der Saale. – 1878. № 5. S. 389–427.
9
Schmidt E. Das Schlaraffenland / Charakteristiken. 2. Reihe. Berlin, 1901. S. 51–70.
10
Bolte J., Polivka G. Anmerkungen zu den Kinder- und Hausmärchen der Brüder Grimm in 3
Bd. 3. Bd. Leipzig, 1918.
6
мотивов Шлараффии в последующей литературе и немецком фольклоре».11
Последнюю задачу никто больше никогда не ставил, и исследование
Аккермана мотивов Шлараффии в фольклоре и на сегодняшний день
является единственной работой на эту тему.
Зато социальный аспект текстов о стране изобилия привлек в 80–90 гг.
XX века целый ряд исследователей. Одним из первых стал Петер Кучинский,
защитивший
в
1984
году
в
Гумбольдтском
университете
Берлина
диссертацию на тему «Преодоление народной утопии. Сохранившиеся в
народе
представления
о
Шлараффии
в
XVI
веке».
Он
блестяще
проанализировал все дошедшие до нашего времени немецкие тексты XV–
XVI вв., в которых упоминается слово «Schlaraffenland» в разных вариантах
его написания. Этот анализ показал, что та Шлараффия, которую мы знаем
сегодня, например, страна лентяев в классическом исполнении Ганса Сакса –
это не народное представление о стране изобилия, а «феодально-бюргерская
реакция среднего сословия», «результат его противодействия народноутопическому».12 Несмотря на некоторую тенденциозность суждений,
Кучинский справедливо указал на разницу двух типов стран с молочными
реками и кисельными берегами и на разрыв между ними, происшедший на
рубеже XV–XVI вв.
Особое внимание воздействию реальных событий истории на
формирование представлений о стране Кокань и Шлараффии уделяет Дитер
Рихтер, автор вышедшей в 1989 г. монографии «Шлараффия. История
народной фантазии». Он так же, как и Аккерман, прилагает антологию
текстов о стране изобилия, однако располагает их не по странам и
хронологии,
а
по
типу.
Наибольшую
группу
текстов
формируют
произведения утопического характера. За ней следуют сатирически-
11
Ackermann El. M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong, social aspects of an
earthly paradise with an inquiry into its history in European literature. Chicago, 1944. P. 2.
12
Kuczynski P. Bekämpfung einer Volksutopie. Das volkstümlich gehaltene Schlaraffenland im
16. Jahrhundert. Berlin: Humboldt-Universität zu Berlin, 1984. S. 24.
7
дидактическая поэзия (о стране дураков), гротескно-комическая (о мире
наизнанку) и детская13.
Автор антологии «Шлараффия. Мечта о лени и безделье» Мартин
Мюллер предпочел хронологический принцип расположения материала и
отказался от сохранения особенностей написании даже при передаче
немецких текстов.14
Несмотря на отдельные недостатки и неполно представленный
материал, антологии Аккермана, Рихтера и Мюллера, в которых собраны
тексты о стране изобилия французской, итальянской, немецкой, английской,
нидерландской и испанской литератур, являются хорошей основой для
дальнейшего исследования.
В последние годы появились фундаментальные работы, посвященные
отдельным текстам. В книге Германа Плая «Мечта о Шлараффии.
Средневековые фантазии о хорошей жизни» (1997, нем. пер. 2000)15
проанализированы три нидерландских произведения XV–XVI вв. о стране
изобилия (поэмы «Эта благородная страна Кокенген» («Dit is van dat edele
lant van Cockaengen», ок. 1460) и «История страны сторонников сладкой
жизни» («Narratio de Terra suaviter viventium», ок. 1510), рассказ «Страна
лентяев» («Van’t Luye lecker Landt», 1546)). Старофранцузское «Фаблио про
Кокань» («C’est li Fabliau de Coquaigne», ок.1250), его каждая фраза, слово,
наименование любого продукта, ткани, обуви, представлений и т.д. были
изучены бразильским историком Хиларио Франко, что нашло свое отражение
в монографии «В стране Кокань. Средневековое общество между мечтой и
повседневной жизнью» (1998, ит. пер. 2001)16. В
этих двух серьезных
13
Richter D. Schlaraffenland. Geschichte einer populären Phantasie. Frankfurt/M., 1989.
14
Müller M. Das Schlaraffenland. Der Traum von Faulheit und Müßiggang. Wien, 1984.
15
Pleij H. Der Traum vom Schlaraffenland. Mittelalterliche Fantasien vom vollkommenen
Leben. Frankfurt/M., 2000.
16
Franco J. H. Nel paese di Cuccagna: la societa medievale tra il sogno e la vita quotidiano.
Roma, 2001.
8
работах
медиевистов
путем
анализа
художественных
текстов
реконструируются представления средневекового человека о желанном мире.
В данном случае такой подход оправдан, так как в рассматриваемых
произведениях XIII–XVI вв. отразился мир человека того времени,
воображаемый и реальный.
Кроме вышедших в последние десятилетия монографий, научная
полемика о стране Кокань и Шлараффии велась на страницах журналов, в
сборниках статей, в исследованиях на родственные темы. В ней приняли
участие
филологи,
историки,
философы,
культурологи.
Дискуссии
разворачивались в основном вокруг того, что такое собственно страна
Кокань и Шлараффия. Наиболее частыми ответами стали: утопия, вернее, ее
различные вариации (народная утопия,17 утопия бегства,18 социальная утопия
или деревенская утопия,19 единственная средневековая городская утопия,20
утопия наоборот21, утопическая страна22, сатирическая утопия,23 утопия без
17
Мортон А.Л. Ук. соч.; Richter D. Op. cit.; Demerson G. Cocagne, utopie populaire? // Revue
Belge de philologie et d´histoire. LIX. Bruxelles, 1981. P. 529–553; Burke P. Popular culture in
early modern Europe. Aldershot, 1994. P. 190.
18
Beauchamp G. The Dream of Cockaigne: Some Motives for the Utopias of Escape // The
Centennial Review. Vol. XXV. Nr. 1. Winter, 1981. P. 345-362.
19
Graus Fr. Social Utopias in the Middle Ages // Past & Present. Nr. 38. Dec. 1967. P. 3-19.
20
Le Goff J. L’utopie médiévale: le pays de cocagne // Revue européene des sciences sociales.
T. 27. N 85. Genève, 1989. Р. 271-286.
21
Gimber A. Le Pays de Cocagne dans les littératures européennes au Moyen Age. De l´utopie
renversée et de le contre-utopie. Quelques comparaisons // Gesellschaftsutopien im Mittelalter /
Discours et figures de l´utopie au Moyen Age. / Hrsg. von D. Buschinger, W. Spiewok.
Greiswald, 1994. S. 51-63.
22
Cioranescu A. Utopie: Cocagne et l`Age d´or // Diogène. 1971, N 75. Juillet – Septembre. P.
86–103.
23
Keyser P. de. De nieuwe Reis naar Luilekkerland // Ars Folklorica Belgica Noord. AntwerpenAmsterdam, 1956. S. 14.
9
человеческой
инициативы,24
регрессивная
утопия25);
миф26
(в
т.ч.,
фольклорный миф27); пародия,28 литературная тема.29
Однако стремление поместить Кокань или Шлараффию в контекст
утопий или фольклорных мифов, дать ему характеристику, привязать к
определенному жанру, мешает увидеть динамику развития образа. Страна
Кокань Пьера-Жана де Беранже или Шарля Бодлера не та же самая, что у
неизвестного автора средневекового фаблио. Шлараффия Кристофа Мартина
Виланда отличается от воспетой 250 годами ранее Шлараффии Ганса Сакса.
Представления человека Средневековья о стране обетованной существенно
отличаются от представлений человека XIX столетия, когда само число
социально-утопических учений выросло и о «единственной средневековой
утопии» уже мало кто вспоминал.
Повышенный интерес сегодня к социальной или народной утопии,
которой была страна Кокань определенное время, объясняется поиском
ответов на вопросы о принципах функционирования утопического сознания,
его влиянии на политическую практику. Особенностью Кокани или
Шлараффии является то, что на протяжении всех веков они оставались
относительно статичными, тогда как другие утопические конструкции
появлялись и исчезали за неактуальностью.
24
Sargent L.T. Traditions utopiques: Thèmes et variations // Utopie. La quête de la société idéale
en Occident. Paris, 2000. P. 21.
25
Versins P. Encyclopedie de l`Utopie, des voyages extraordinaires et de la science fiction.
Lausanne, 1972. P. 919.
26
Graf A. Miti, legendi e superstizioni del medio evo. Torino, 1892–1893 ; Sluys F; Sluys Cl. Le
pays de Cocagne // Problèmes. Paris, 1961. N. 77.; Delumeau J. (Ed.). Op. cit. Р. 11.
27
28
Camporesi P. Op. cit.
Poeschel J. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beiträge zur Geschichte der deutschen
Sprache und Literatur. Halle an der Saale. 5 (1878). S. 389–427; Mähl H-J. Die Idee des
goldenen Zeitalters im Werk des Novalis. Heidelberg, 1965.; The Encyclopaedia Britannica. 13th
Edition. London, New-York, 1926. P. 622.
10
В России понятия «страна Кокань» и «Шлараффия» введены в научный
оборот и используются в работах по истории, культуре и литературе
Западного Средневековья. Так, А.Д. Михайлов посвящает «Фаблио про
Кокань» и краткому обзору традиций изображения этого края как отражения
«модели мира» средневекового человека одну из глав монографии
«Старофранцузская городская повесть фаблио».30 В.П. Даркевич пишет о
Шлараффии как мире наизнанку в книге «Народная культура Средневековья.
Пародия в литературе и искусстве».31 Л.С. Чиколини говорит об итальянской
Кукканье как одной из социальных утопий в Италии XVI–нач. XVII вв.32
Если в научной литературе встречаются оба термина, то при переводе
на русский язык художественных произведений, в названия которых входит
один из них, употребление слов «Кокань» или «Шлараффия» обычно
избегается. Так, например, шванк Ганса Сакса («Das Schlauraffen landt», 1530)
в переводе получает название «Страна лентяев», роман Генриха Манна («Im
Schlaraffenland», 1900) – «Кисельные берега», «Земля обетованная» или с
учетом немецкого подзаголовка («Ein Roman unter feinen Leuten.») «Светские
люди», сказка братьев Гримм – «В блаженной стране небывалой». Также
обстоит дело и с французским понятием, например, страна Кокань Шарля
Бодлера из «Приглашения к путешествию» переводится описательным
оборотом «сказочная страна Изобилия».
Складывается некоторое противоречие: научные работы используют
понятия, но в самих произведениях литературы и искусства они заменяются
описательными конструкциями. Эта же тенденция наблюдается и в словарях
29
Ackermann El M. Op.cit.; Cocchiara G. Il paese di Cuccagna e altri studi di folklore. Torino,
1956. P. 159-187; Väänänen V. Le “fabliau“ de Cocagne / Recherches et récréations latinoromanes. Napoli, 1981. P. 375–385.
30
Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики
средневековой пародии и сатиры. М., 1986. С.213-236.
31
Даркевич В.П. Народная культура средневековья. Пародия в литературе и искусстве.
М., 1992. С. 148-173.
11
немецкого и французского языков. Так, например, «Французско-русский
фразеологический словарь» переводит «страна Кокань» (фр. «pays de
Cocagne») как «сказочная страна, рай земной, молочные реки, кисельные
берега»33, «Немецко-русский словарь» – соответственно слово «Шлараффия»
(нем. «Schlaraffenland») как «сказочная страна, страна с молочными реками и
кисельными берегами; утопия».34
Данный вариант перевода представляется удачным. Он используется в
русских сказках и включает в себя идею края изобилия. В России также
когда-то
бытовали
«невероятные
фантастические
слухи
о
каких-то
благословенных землях с молочными реками и кисельными берегами, по
крайней мере, с полным простором, где можно было занять, сколько хочешь
земли без податей, без помещиков и начальства. Эти блаженные земли
находились на Дарье-реке; впоследствии они были перенесены народным
воображением в Анапу».35
У нас в стране проблема бытования представлений о земле
обетованной может быть интересна с точки зрения изучения путей и
процессов миграции целых народов, переезжающих туда, где по их
представлениям, текут «молочные реки вдоль кисельных берегов». Многие
после переезда разочаровываются, сталкиваясь с несоответствием мечты и
действительности.
Литература Франции и Германии по-своему отразила представления
человека о подобных землях, будь то в жанре утопии или сказки. Изучение
их формы и содержания особенно актуально в контексте новой волны
интереса к сравнительно-историческому литературоведению в России.
32
33
Чиколини Л. С. Социальная утопия в Италии XVI – нач. XVII вв. М., 1990. С. 262-269.
Французско-русский фразеологический словарь / Сост. Я.И. Рецкера. М., 1963. С. 807.
34
Немецко-русский словарь: в 2 т. / Сост. А.А. Лепинг и Н.П. Страхова. М., 1962. Т.2.
С. 951.
35
Пыпин А.Н. Мои заметки. М., 1910. С. 12-13.
12
Таким образом, тема «Страна Кокань и Шлараффия во французской и
немецкой литературах XVIII–XIX вв.» представляется актуальной в научнопрактическом смысле и социально значимой.
Целью данной работы является воссоздание образов страны Кокань и
Шлараффии на основе произведений немецкой и французской литературы
XVIII–XIX веков как наименее изученных и выявление коснувшихся этих
образов изменений. Для достижения поставленной цели необходимо решить
следующие задачи: провести сравнительный анализ двух понятий на
этимологическом и семантическом уровне; выделить и показать «статичные»
и «подвижные» мотивы, связанные в единое целое и формирующие образ
страны Кокань и Шлараффии, и тем самым определить его инвариант;
проследить, какие изменения приводят к так называемой «смерти страны
Кокань» в конце XVII века, и показать момент перехода образа из площадной
культуры в литературу; рассмотреть все известные и доступные примеры
обращения к образам страны Кокань и Шлараффии в немецкой и
французской литературах XVIII–XIX вв.; проанализировать взаимовлияние
двух национальных образов.
Объектом исследования являются представления о существовании
стран с молочными реками и кисельными берегами, названные во Франции
«страной Кокань», а в Германии «Шлараффией». Предметом исследования
становятся литературные тексты и словарные статьи о стране Кокань и
Шлараффии, написанные во Франции и в немецких землях в XVIII–XIX вв.
Таким видением объекта и предмета определяется методология
исследования, в основе которой лежит историко-культурный подход.
Возникновение представлений о странах изобилия, их бытование, отражение
в произведениях объясняется посредством анализа фактов конкретной
национальной и социальной среды, объясняющих генезис и эволюцию
развития образа. Особенно это оправдано при рассмотрении текстов XII–
XVII вв., однако и в последующей литературе отдельные мотивы, например,
13
изобилия сладостей, объяснимы лишь при их включении в широкий контекст
– в данном случае в контекст начавшегося производства дешевого сахара и
его запрета для детей.
Сделанные после результате анализа обобщения рассматриваются с
позиции концепции «культурного трансферта» (фр. «transfert culturel») –
теории двустороннего заимствований идей, систем понятий, текстов
французской и немецкой культуры c XVIII в. Она была разработана
французскими
исследователями-германистами
Мишелем
Эспанем
и
Михаэлем Вернером в конце 80-х гг. прошлого столетия. Концепция
позволяет рассмотреть адаптацию заимствованных культурных явлений и
изменение их семантики согласно требованиям принимающей среды.
Представляется, что перенос понятия и представлений о стране изобилия из
французской культуры в немецкую произошел дважды: первый раз в эпоху
Средневековья, второй – в XIX веке, когда немецкое слово «Schlaraffenland»
стали объяснять и рассматривать через французское «pays de cocagne».
Новизна исследования состоит в следующем:
1.
тексты о стране Кокань и Шлараффии XIII–XVII вв. представлены как
две литературные модели, сменившие одна другую, что дает возможность
взглянуть на ранее изученные историками и культурологами тексты с иного
ракурса;
2.
рассматривается процесс становления литературного образа страны
изобилия как системы мотивов, среди которых выделяются «подвижные»
(находящиеся под влиянием эпохи) и «статичные» мотивы. На примере
двадцати произведений, где чудесный край изображен или описан наиболее
подробно,
а
также
благодаря
привлечению
еще
около
тридцати
произведений, где страна с молочными реками и кисельными берегами лишь
упоминается, определяется ее инвариант;
14
3.
реконструируются представления о стране изобилия во Франции и
Германии в XVIII–XIX вв., что становится возможным благодаря анализу
текстов, ранее не включенных в антологии;
4.
два понятия и два образа – «страна Кокань и «Шлараффия» –
противопоставляются
индивидуальные
друг
другу,
особенности
и
вследствие
общие
чего
черты,
подчеркиваются
способствующие
рассмотрению их как архетипических представлений, свойственных всем
народам мира.
Цели и задачи определили структуру работы, которая строится
преимущественно по хронологическому принципу и состоит из введения,
трех глав, заключения, списка источников и литературы, приложения.
За введением следует глава, посвященная истории двух слов и понятий
–
«Cocagne»
и
«Schlaraffenland».
Для
этого
подвергаются
разбору
этимологические версии и определения, содержащиеся, прежде всего, в
наиболее значимых с точки зрения лексикографии словарях французского и
немецкого языков, а также в ряде филологических исследований. Их анализ
позволяет проследить, что объединяет и отличает оба понятия на
этимологическом
и
семантическом
уровнях.
Кроме
того,
разбору
подвергаются отдельные примеры употребления интересующих нас слов в
текстах XI–XVII вв., которые, так или иначе, отражают историю понятий.
Это дает возможность показать, как слова «Кокань» (или «страна Кокань») и
«Шлараффия»
связаны
с
конкретными
историческими
условиями,
определяющими их этимологию и семантику, как представления о чудесной
стране сложились в XVIII–XIX вв. в понятие. Таким образом, в этой главе
определяются термины, являющиеся основными для работы в целом. В том
случае, когда речь будет идти о крае изобилия, он будет величаться страной
Кокань. Местожительство всех лентяев получит название Шлараффия (иначе
говоря, этим же термином будут названы подобные явления в других
странах). Те случаи, когда грань между двумя понятиями сотрется (это
15
касается, прежде всего, примеров из детской литературы) и можно будет
применять одно из них, подразумевая оба, будут специально оговорены.
Во второй главе история страны Кокань и Шлараффии рассматривается
как последовательная смена двух литературных моделей, условно названных
«утопией» и «анти-утопией». Анализу подвергаются художественные
произведения и произведения искусства пяти европейских культур. К первой
модели относятся тексты XIII–XV вв. о стране изобилия, равенства, вечного
праздника. В них описывается идеальное общество, каким его представляет
себе человек Средневековья. Для данной группы характерно особое
карнавальное мироощущение, что показывается на примере использования
топоса «мир наизнанку» и изображения «пира на весь мир». При анализе
текстов мы исходим из того, что люди в Средние века действительно верили
в существование счастливых стран изобилия, о чем пишут и историкимедиевисты.36 На концепцию одного из них – Жака Ле Гоффа, видящего в
стране Кокань XIII–XIV вв. «единственную средневековую утопию»37 мы
будем опираться, называя первую группу «утопией». Ко второй модели
предлагается отнести тексты XVI–XVII вв. о стране лентяев. В них
проявляется
ирония
авторов
или
самоирония
народа,
осознающих
смехотворность и нереальность подобных представлений о крае, где нет
необходимости
работать.
Он
заселяется
пьяницами,
бездельниками,
чревоугодниками, и его описание выполняет нравоучительную функцию –
предостеречь людей от превращения в подобных существ. К концу XVII века
проводимая «политика» вызывания отвращения к странам «дармового»
изобилия и презрения к тем, кто не соблюдает предписаний протестантской
трудовой этики, там, где она была распространена, дала свои результаты:
люди постепенно перестали верить в возможное существование подобных
земель и изменили к ним свое отношение. Перемена сопровождалась таким
явлением
36
как
«смерть
страны
Кокань»,
упомянутая
различными
См. например: Гуревич А.Я. Харитонович Д.Э. История средних веков. М., 1995. С. 186.
16
исследователями – историками и культурологами. Они подразумевают под
этим глобальное изменение отношения к церкви, к сакральному, преодоление
массами страха перед религией и загробной жизнью, отсутствие впредь
необходимости рисовать в воображении земной рай, противоположный
обещанному небесному. В диссертации делается попытка проследить, как это
явление нашло свое отражение в литературе.
Все тексты в этой главе, не относящиеся к непосредственному
предмету исследования, рассматриваются лишь в той степени, которая
позволит показать развитие отдельных тем и мотивов, образов Шлараффии и
страны Кокань в последующие века.
В конце главы выделяются устойчивые характеристики страны Кокань
и Шлараффии, не подвластные времени и изменениям в представлениях
людей. На основе этих статичных мотивов выстраивается инвариант текста о
стране с молочными реками и кисельными берегами.
Третья, последняя глава диссертации, посвящена произведениями о
стране Кокань и Шлараффии, созданным после «смерти», условно
датируемой вслед за историками и литературоведами последней четвертью
XVII века. После краткого обзора изменений в изображении земли
обетованной в XVIII–XIX вв. рассматриваются три формы нелитературного
бытования образа – во французском театре, на аллегорических картах, на
неаполитанском празднике Кукканья. Особое внимание уделяется детской,
или сказочной, стране изобилия как явлению, характерному именно для
указанного периода времени. Для этого анализируются механизмы и виды
адаптации текстов XIV–XVI вв. для подростков (например, прозаическая
обработка небылицы «Все это вранье» и ее превращение братьями Гримм в
«Сказку о Шлараффии»); виды «культурной адаптации» материала при
переводе с одного языка на другой на примере передачи образа страны
изобилия (Кукольного царства из сказки Э.Т.А. Гофмана «Щелкунчик и
мышиный король» в обработке А. Дюма или страны Кукканьи из
37
Le Goff J. Op.cit. P. 276.
17
«Приключений Пиноккио» К. Коллоди в немецкой обработке О.Ю. Бирбаума
и в переводе на французский мадам де Жансе). Шлараффия и страна Кокань
исследуются как типичное пространство детской литературы, а путешествие
в нее – как отражение обряда инициации, образ которого лежит в основе
волшебной сказки. В завершении объясняются причины сужения изобилия
еды – основного мотива в произведениях о стране Кокань и Шлараффии – до
изобилия сладостей, а также рассматриваются примеры уподобления
открытого путешественниками в 1770-х гг. острова Таити стране кисельных
берегов.
В
заключении
подводятся
итоги
и
намечаются
дальнейшие
перспективы изучения темы.
В приложении приводятся отдельные тексты XIII–XIX вв. с переводом
на русский язык, иллюстрации о стране изобилия XVI–XX вв., а также две
таблицы с основными мотивами рассматриваемых произведений.
Сделанные в каждой главе и в работе в целом выводы позволяют
вынести следующие положения на защиту:
1.
Слова «cocagne» и «Schlaraffenland» и представления, стоящие за
ними, появились впервые в регионах Европы, граничащих друг с другом
(соответственно на севере
современной
Франции
и
Франции «cocagne», на северо-востоке
юге-юго-западе
современной
Германии
–
«Schlaraffe» «Schlaraffenland» (в современном написании)). На начальном
этапе бытования саг и легенд о стране изобилия оба понятия были
практически
идентичными
по
значению.
В
XV–XVI
вв.
слово
«Schlaraffenland» приобрело негативную коннотацию и постепенно стало
означать «страну лентяев». Разницу понятий (французского «страна
изобилия» и немецкого «страна лентяев и чревоугодников») отразили
немецкие и французские лексиконы и энциклопедические словари XVII–XIX
вв.
2.
Есть некий инвариант текста о стране с молочными реками и
кисельными берегами, который составляет основу произведений о чудесном
18
крае в литературах и культурах разных народов. Эта же основа из статичных
мотивов присутствует и в национальном образе страны изобилия. Под
влиянием
времени
на
эту
основу
наслаиваются
дополнительные
характеристики – «подвижные», «временные» мотивы.
3.
Несмотря
на
то,
что
слова
«Кокань»
и
«Шлараффия»
используются в XVIII–XIX вв. как синонимы, образы, которые стоят за ними,
не одинаковы. Страна Кокань считается блаженной землей, краем веселья. К
концу XIX века ее образ постепенно исчезал из смыслового опыта человека и
свелся в XX в. к единственной ассоциации – «cocagne» - есть что-то
хорошее». Напротив, Шлараффия – край, знакомый каждому по сказкам
XIX в., – либо страна лени и легко доступной еды, либо «мир шиворотнавыворот».
В 1605 году в Лондоне анонимно появилась небольшая книга,
написанная по латыни – «Mundus alter et idem». Позже выяснилось, что ее
автором был епископ Джозеф Холл. Сегодня почти забытая, тогда она
пользовалась популярностью в обществе. Брошюра выдержала несколько
переизданий, была переведена на английский и немецкий языки, оказала
определенное влияние на традицию изображения Шлараффии в Германии.
«Mundus alter et idem», «Мир другой и тот же самый» описывает страны, в
которые путешественник попадает на своем пути к Неизвестной Южной
Земле. Одной из них оказывается страна излишеств Крапулия с ее пятью
провинциями обжор, пьяниц, мошенников, дураков и амазонок. В местных
нравах узнает герой свою родную Англию. Новый мир оказывается для него
и другим, и тем же самым, «alter et idem».
Шлараффия и страна Кокань представляются нам таким же,
одновременно незнакомым и родным миром, mundus alter et idem. Но и сами
оба понятия, которыми в Германии и во Франции называют край, где всё для
всех в изобилии даром есть – непохожие и вместе с тем одинаковые,
синонимичные. Alter et idem.
19
1. История двух слов и двух понятий: «Cocagne» и «Schlaraffenland»
Золотой век, блаженные острова, Атлантида, Левка, сад Гесперид,
Аркадия, Эдем, Елисейские поля, Утопия, Эльдорадо, Аваллон, Остров яблок
и многие другие. Человек придумывал разные имена временам и землям,
куда бы он хотел попасть, которые его воображение делало богатыми,
изобильными, созданными для счастливой жизни.
В Средневековье этот список пополнило выражение «страна Кокань»,
которым на севере Франции стали обозначать циркулирующие в народе
фантазии о далеких безымянных землях, где для всех есть много еды. Спустя
еще какое-то время нашлись люди, записавшие легенду о крае изобилия. Так
в середине XIII века возникло «Фаблио про Кокань», и началась история
страны. К ее написанию подключились в Англии, Нидерландах, Италии, а в
XV веке и в Германии, где подобную землю стали называть «Шлараффией»,
страной лентяев, перенеся акцент с темы всеобщего изобилия на описание
его возможных последствий – безделья, чревоугодничества, пьянства,
пристрастия к дармовщине. К концу XVII века интерес в народе к рассказам
о ней стал угасать.
Наступило время ее изучения. Сначала обратились к истории названия
страны. «Кокань» («Сocagne») и «Шлараффия» («Schlaraffenland») вошли в
описываемый словарный состав французского и немецкого языков и тем
самым получили определение, а также возможную сопутствующую
информацию: морфологическую, этимологическую, фонетическую. К концу
XVIII века с толкованием обоих понятий вполне четко определились.
С начала XIX столетия занялись изучением истории самой страны,
чему немало способствовала публикация манускриптов. Благодаря Пьеру
Жану Батисту Легранду д’Осси в 1779-1781 гг. стало известно краткое
содержание французского фаблио, опубликованного в сборнике «Фаблио и
сказки» («Fabliaux et contes»). В 1808 году Доминик-Мартин Меон,
переиздавая и дополняя сборник «Фаблио и сказки» Этьена Барбазана
20
(«Fabliaux et contes», 1755), напечатал полный текст старофранцузского
фаблио про Кокань. В 1811 году издали английскую (ирландскую) поэму
«Страна Кокейн» («The land of Cockaygne», 1305-1325)38. Спустя четыре года
вышла «Сказка о Шлараффии» («Das Märchen vom Schlauraffenland») в
составе сборника «Детские и семейные сказки» братьев Гримм («Kinder- und
Hausmärchen», 1815). В 1830 году Гофман фон Фаллерслебен перепечатал в
«Horae Belgicae» сильно поврежденный текст нидерландской поэмы XV века
«Эта благородная страна Кокенген» («Dit is van dat edele lant van
Cockaengen»).39 В 1836 г. он издал ее полную реконструированную версию в
«Старонемецких листах». В конце века вышла в свет и более поздняя
нидерландская поэма «История страны сторонников сладкой жизни
(«Narratio de Terra suaviter viventium», ок. 1510).40
Особое внимание филологов и лингвистов привлекла проблема
этимологии. В XVIII-XIX вв. не раз предпринимались попытки объяснить
происхождение слов «Сocagne» и «Schlaraffenland», но ни одна из
предложенных версий не считается даже сегодня единственно верной.
Сложность для этимологических изысканий представляет многозначность
этих слов и наличие у них нескольких возможных этимонов. Данная работа
не предлагает очередную этимологическую версию, а рассматривает все
выдвинутые ранее и достойные внимания с целью найти возможные сходства
и отличия двух слов на этимологическом уровне. Такой же обзор посвящен
определениям и толкованиям для установления возможной родственности
38
Ellis G. Specimens of Early English Poets, to which is prefixed an Historical Sketch of the
Rise and Progress of the English Poetry and Language. London, 1811. Vol.1. P. 83-95. Эта
версия содержала ошибки, как и напечатанная в 1705 году (Hickes G. Linguerum Vett. 3
vol. Oxford, 1705. Vol.1. P. 231-233.) Более точную версию опубликовал впервые Томас
Райт в 1836 г. (Wright Th. The Land of Cocaygne // Altdeutsche Blätter. Leipzig, 1836. S. 396401.)
39
40
Fallersleben H. v. Horae Belgicae. № 1. Breslau, 1830. S. 94.
Priebsch R. Noch einmal das edele Land von Cockhaengen // Nederlandsche Taal an
Letterkunde. № XIII. Leiden, 1894. S. 186-191.
21
понятий на семантическом уровне. Отдельно рассматриваются некоторые
примеры употребления слов «Кокань» и «Шлараффия» в текстах XI–XVII
вв., что позволит нам в дальнейшем проследить логику авторов словарей при
составлении статей и показать возможность существования слова в отрыве от
образа, за ним стоящего – страны изобилия.
1.1. «Cocagne» и «Pays de Cocagne»
1.1.1. История слова «cocagne» в литературе
Впервые в литературе слово «cocagne» встречается в одной из
застольных песен латино-германского цикла «Кармина Бурана» («Carmina
Burana», 1162–1164), обнаруженного в 1803 году в бенедиктинском
монастыре в Верхней Баварии:
Ego sum abbas Cucaniensis
et consilum meum et cum bibulis
et in secta Decii voluntas mea est,
et qui mane me quesierit in taberna,
post vesperam nudus egredietur
et sic denudatus veste clamabit:
«wafna, wafna,
quid fecisti, sors turpissima!
nostrae vite gaudia
abstulisti omnia.»41
Единственное упоминание о Кокань на средневековой латыни,
содержащееся в этой песне, вовлечено в игру слов и контрастов между
латинским языком и народным, в пародирование библейского текста, что
представляет различные возможности для интерпретации.
В исследовательских работах не раз было отмечено, что «Cucaniensis»
(дословно: тот, кто из Кукании, Кокани) представляет собой скрытый намек
41
Carmina Burana. Die Trink- und Spiellieder, die geistlichen Dramen. Heidelberg, 1970. S. 8182. Ср.: Я аббат Коканский и совет свой держу я среди кутил, и желание мое – состоять
в ордене Деция, и кто меня ранним утром в кабачке ищет, тот после вечерни
22
на
«Cluniacensis»
–
клюнийский,
принадлежащий
к
Клюни42.
Это
бенедектинское аббатство в Бургундии стало в X–XI вв. центром движения за
реформу церкви. Одним из требований клюнийцев было введение в
монастырях сурового устава, основанного на принципах строгого аскетизма
и послушания. Реформа привела к образованию могущественного слоя
нового монашества, к значительному укреплению католической церкви и
громадному росту папской власти в XII–XIII веках. В творчестве голиардов,
к которому относится и «Кармина Бурана», реформа с ее аскетическими
требованиями была частым предметом высмеивания, поэтому возможно
скрытая в «Cucaniensis» ассоциация с названием влиятельнейшего в то время
монастыря для ваганта была очевидной. В пользу этого свидетельствует и тот
факт, что аббатство, слывшее несметно богатым, щедро одаривало поэтов,
которые
стекались туда
со
всех
краев.43
Таким
образом,
Клюни,
пользовавшийся популярностью в среде певцов и рассказчиков, мог служить
предметом высмеивания, особенно для тех, кому не удалось отведать яств со
стола настоятеля и получить денег, одежду и коня после выступления.
Исходя из того что в то время уже существовали в устной форме
легенды о Кокань, использование народных представлений о стране, где
можно есть и пить сколько угодно, проводить время в праздности (не
случайно в застольной песне речь идет об игре в кости и ее покровителе
Деции), способствовало созданию желаемого комического эффекта с целью
высмеивания духовенства.
В записанном в том же XII веке на латыни старогерманском эпосе
«Райнике-Лиса» используется выражение «между Клюни и Иваномобнаженным выйдет и, лишенный одежд, крикнет: Ой, горе мне! Что за жалкий
жребий! Ты лишил меня радости всей нашей жизни!
42
См., в частности: Ackermann El. M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong.
Chicago, 1944. P. 42.; Pleij H. Der Traum von Schlaraffenland. Frankfurt/Main, 2000. S. 44-45.;
Richter D. Schlaraffenland. Frankfurt/Main, 1989. S. 130.
43
Grimm J. Gedichte des Mittelalters auf König Friedrich I den Staufen und aus seiner so wie
der nächstfolgenden Zeit / Abhandlungen zur Literatur und Grammatik. Kleine Schriften. Bd. 3.
Berlin, 1866. S.43.
23
Купалой» («inter Cluniacum et sancti festa Johannis»)44, что означает «никогда
и нигде». Данная идиома состоит из названия места (католического
монастыря) и временного обозначения (дня Св. Иоанна, праздника,
отмечавшегося еще в языческие времена в день летнего солнцестояния).
Подобные обороты встречаются не единожды. Известны «между троицей и
Страсбургом»45, «между пашой и Святым Реми» («inter pascha Remisque»46,
День Святого Реми, крестителя Хлодвига, отмечается 1 октября) и другие. В
этот же ряд встанут позже выражения, указывающие на расположение
немецкой страны изобилия, самое известное из которых – «за рождеством,
всего три мили» (нем. «drei Meil hinter Weihnachten»), дошедшее до нас в
ряде источников начала XV века, о чем будет сказано во второй главе.
Во французскоязычных регионах Западной Европы слово «cocagne»
встречается в текстах с начала XIII века, прежде всего, в составе устойчивого
выражении «cuidier avoir cocaigne trouvée» («верить в большую удачу»,
«исполнение всех желаний»47). Автор «Лексикона старофранцузского языка»
Фредерик Годфруа переводит само слово «cocaigne» как «прибыль,
выгода»48.
Так, в одном из манускриптов рыцарского романа «Аймери
Нарбоннский» («Aymeri de Narbonne», ок.1225) мы находим такие строки:
Jus le trebuche du destrier d’Alemaigne
Quant le destrier fu widié du grifaigne
Qui bien cuidoit avoir trouver quoquaigne
44
Reinardus Vulpes. Stuttgart, Tübingen, 1832. S.283.
45
Grimm J. Reinhart Fuchs. Berlin, 1834. S. XCII.
46
См.: Uhland J. L. Schriften zur Geschichte der Dichtung und Sage. 3. Bd. Stuttgart, 1866.
1866. S. 329.
47
Tobler A., Lommatzsch E. Altfranzösisches Wörterbuch. 1. Bd. Berlin, 1936. Sp. 510-511.
48
Godefroy Fr. Lexique de l’Ancien français. Paris-Leipzig, 1901. P.88.
24
Gyrart ne volt qu’estraier la remaigne
De bon seigneur le sire de Briaigne.49
Появление слова в этом произведении куртуазной литературы
Средневековья, продолжении знаменитой «Песни о Роланде», дает право
предполагать, что в ту эпоху оно было не чуждо представителям рыцарского
сословия. Выражение («cuidier avoir cocaigne trouvée»), а также отдельно
само слово встречаются и в других произведениях куртуазной литературы,
как, например, в поэме «Детство Ожье» («Les enfances Ogier», 1269-1285)
Аденэ-ле-Руа. В данном произведении «kokaigne» в составе оборота «qui bien
cuident trouvee avoir kokaigne»50 образует женскую рифму с такими
нарицательными существительными, как «montaigne», «compaigne», и
именами собственными, как «Alemaigne», «Bretaigne», «Champaigne»,
«Espaigne» и др. Автор «Исторического словаря старофранцузского языка»
Ля Кюрн де Сент-Пале приводит пример использования подобного
выражения («Donc auroie-je quoquaigne trovée») в лирике Жильбера де
Боревиля.51 В бургундском романе «Джауфре де Пуатье» («Joufrois de
Poitiers», нач.XIIIв.) главный герой называет себя «сеньор Коканский», и имя
это служит ему боевым кличем на турнире.52
В фаблио, памятнике городской литературы Пикардии середины XIII
века,
впервые появляется выражение «страна Кокань» («Li païs a à non
Coquaigne»), а также подробное описание того, что за ним подразумевается:
земли изобилия.
49
Aymeri de Narbonne : chanson de geste : en 2 vol. T. 2. Paris, 1887. Р.36. (после строки
1788, вариант манускрипта № 24369, хранящегося в Нац. библ-ке Франции: Aimere de
Narbonne, Richelet, 24369, f° 11 r°).
50
Adenet le Roi. Les enfances Ogier / Les œuvres en 4 vol. Vol. 3. Genève, 1996. P. 247.
(Вариант парижской рукописи: “cuident trouuer gaigne kokaigne”)
51
La Curne de Sainte-Palaye J.-B. Dictionnaire historique de l´ancien langage française. Paris,
1973. Т. 4. P. 255.
52
Joufrois von Poitiers. Altfranzösosches Rittergedicht. Halle an der Salle, 1880. S. 27, V. 953;
S. 29., V. 1008; S. 32, V.1133, V. 1136; S.39 1372.
25
С начала XIV века слово «cocagne» стало появляться в других
европейских языках и литературах. Его варианты можно найти в
итальянском («Cuccagna», «Cucagna», «Coccagnia», «Cuchagna», «Chucagna»),
испанском («Cucaña», «Cocaña», «Chacona»), в португальском («Cocanha»,
«cucanha»), провансальском («Coucagno», «Caucagno»), в нидерландском
(«Cockaenge»,
«Cockanyngen»),
английском
(«Cockaygne»,
«Coquany»,
«Cockaigne») языках.
Это слово встречается и в некоторых немецкоязычных текстах, однако
выступает в них как заимствованное. В сборнике стихотворений «Зайфред
Гельбинг» неизвестного австрийского поэта конца XIII века употребляется
прилагательное «kokânisch», под которым понимается «фантастический,
необычный».53
Иоганн
Вольфганг
Гете
использует
словосочетание
«христианская Кокань» в рецензии на песню из «Волшебного рога мальчика»
«На верху блаженства» («Der Himmel hängt voll Geigen»)54, подразумевая под
этим «народное развлечение, удовольствие», а в описании известного
неаполитанского праздника в «Итальянском путешествии» говорит о
«всеобщей Кокани» (нем. «eine allgemeine Cocagna»)55.
Однако после фаблио слово из самого французского языка как будто на
какое-то время исчезает и в источниках XIV–XVI вв. почти не встречается.
Оно не попало в один из первых словарей французского языка, составленный
Жаном Нико и опубликованный в 1606 году («Trésor de la langue française tant
ancienne que moderne»). Известны произведения, описывающие, по сути,
страну Кокань, но именующие чудесный край иначе (например, роман
«Ученик
Пантагрюэля»
(1542),
«Известное
описание
королевства
Панигонского», (1560-1570)). Слово снова появляется в литературе на рубеже
53
Seifred Helbing VIII. Halle a.S., 1886. S. 209. Ср.ob mir got der sinne gan / dem künic
werden sol gekant, / umb daz kokânisch gewant, / des man in disem Lande pfligt.
54
Goethe J. W. Schöne Künste // Jenaische Allgemeine Literaturzeitung, Nr. 18/19, 21-22.Januar
1806. S. 144. Ср.: «Eine christliche Cocagne, nicht ohne Geist».
26
XVI–XVII вв., что зафиксировано в эстампе того времени «Описание страны
Кокань и ее плодородия» («Description du pays de Caucagne et de ses
fertilitez»).
Во второй половине XVII века французский поэт Жан-Франсуа
Сарасин в «Балладе о стране Кокань» («La Ballade du pays de Cocagne», 1658)
сравнил свою родину, Нормандию, со сказочной страной («Le pays de Caux
est le pays de Cocagne»56). Его примеру последовал Буало, который спустя
некоторое время в одной из своих сатир уподобил стране Кокань Париж.
Правда, следуемое за сравнением описание напоминает скорее картину
райского сада, чем край съестного изобилия из народных легенд:
Paris est pour un riche un pays de Cocagne:
Sans sortir de la ville, il trouve la campagne:
Il peut dans son jardin, tout people d´arbres verts,
Receler le printemps au milieu des hivers,
Et, foulant le parfum de ses plantes fleuries,
Aller entretenir ses douces rêveries57.
На этом традиция сравнений различных регионов Франции со страной
Кокань не прервалась. В конце того же XVII века мадемуазель Леритье
уподобила ей Шампань, «славящейся дарами Вакха»58. В 1869 году вышла в
свет брошюрка под названием «Засахаренные фрукты. О Лимань! Страна
Кокань!» («Fruits glacés. O Limagne! pays de cocagne»), посвященная области
55
56
Goethe J.W. Italienische Reise. Berlin, 1976. S. 339.
Sarasin. Les Ouevres. Rouen, 1658. Р. 56.
57
Boileau D. Oeuvres poétiques. Paris, 1882. P. 58. Ср.: Париж для богатого - будто страна
Кокань, / Не выезжая за город, он попадает в деревню: стоит ему лишь выйти в сад,
полный зеленых деревьев, / среди которых зимой прячется весна, / и вдохнуть аромат
цветущих растений / как он предается мечтаниям.
58
Oeuvres meslées. Artaut, ou l’Avare puny. Nouvelle Historique, a Madame Le Camus p. 123124. Ср.: Когда в Шампани, славящейся дарами Вакха, словом, в стране Кокани, правил
принц, нрав которого был скандально известен… (Jadis régnait dans la Champagne, / Par
les dons de Bacchus fort renommé climat, / Et pour tout pays de Caucagne, / Un prince dont les
moeurs firent beaucoup d’éclat).
27
Лимань в Центральной Франции, и по сегодняшний день знаменитой
производством засахаренных фруктов и других сладостей59.
В другом значении использует слово «cocagne» Вольтер. В одном из
своих писем к Екатерине Великой он пишет: «Я вижу кокани для огромной
толпы, фейерверки» («Je vois des cocagnes pour un people immense, des feux
d’artifice»).60 В данном контексте слово подразумевает под собой «праздник
для народа», с фейерверком или же с горой еды.
В XIX-XX вв. слово «cocagne» в разных значениях встречается в
литературных произведениях, о чем свидетельствуют примеры, приводимые
в словарях французского языка, однако в повседневной жизни упоминается
редко.
Таким образом, в истории слова «cocagne» и словосочетания «страна
Кокань» можно выделить три основных этапа. На начальном этапе слово
входило в состав выражения «верить в большую удачу» и, очевидно,
подразумевало под собой «случай», «везенье». Неизвестный автор фаблио
соединил его с образом чудесной страны из народных легенд. Следующий
этап связан с историей слова в литературе за пределами Франции, так как в
ней самой, как представляется, оно вышло из повседневного оборота. В
Новое время «сocagne» в различных значениях вернулось в активный словарь
французского языка. На основе большинства затронутых выше примеров
использования слова, авторы словарей XVIII–XIX веков будут выстраивать
версии этимологии и толкования слова.
1.1.2. «Cocagne» в топонимах
Слово «Кокань» как имя собственное встречается не только в
художественной литературе, но и в названиях реальных топонимов. В одном
59
Fruits glacés. O Limagne! pays de cocagne. Paris, 1869.
См. напр.: Littré Р. Dictionnaire de la langue française in 7 vol. Vol. 1. Versailles, 1999. Р.
978.
60
28
из документов, датируемых 1188 годом, упоминается некий Варнерих
Коканский (или: из Кокани) (Warnerig de Cucagna).61 В другом источнике
можно встретить упоминание о замке Куканеа, находящемся неподалеку от
Тревизо.62
Корень слова входит в состав различных топонимов, семантика
которых зачастую немотивированна, и необходимо восстанавливать значение
географического понятия. Задача осложняется тем, что многие топонимы
даже в одном языке сильно варьируются, так как долгое время бытовали в
устной форме. Для некоторых из них существует несколько этимологических
версий.
Интересен пример, приведенный Германном Плеем в монографии
«Мечта о Шлараффии». Исследователь рассказывает о деревне Коккенген
(Kokkengen) в провинции Утрехт в Голландии, исходя при этом из того, что
ее название связано с представлениями о Кокань. По слухам, когда-то
колонисты пытались создать в этой болотистой местности священное
государство. В XII веке была с этой целью основана деревня (первое
письменное свидетельство о ней, в которой она упоминается под именами
Cockange, датировано 1326 годом). Есть и другое объяснение, как
голландская деревушка получила французское название. В среде утрехтского
духовенства было поветрие давать перекошенным крестьянским дворам,
хижинам,
сараям
названия
европейских
королевств,
настоящих
и
вымышленных. Так, бродя по болотистой местности в бассейне реки Вехт,
можно было найти и деревушку Деммерик, напоминающую о Дании,
Шпенген – об Испании. К этой же традиции принадлежит и деревня
61
62
Grion J. Fridanac // Zeitschrift für deutsche Philologie. Halle a.S., 1870 (II). S. 430.
Cр: Куканеа – это еще сохранившийся, но уже полуразрушенный замок на северовостоке от Удины, созданный по одним данным в 1005 г., по другим – в 1016 г. и впервые
официально упомянутый в документах в 1142, казначей Йохан фон Куканеа, (Cucanea ist
ein noch jetzt erhaltenes, wiewol halb zerfallenes schloss im nordosten von Udine, das nach
einigen im Jahre 1005, nach andern 1016 erbaut sein soll, 1142 diplomatisch bezeugt ist; der
kämmerer Johann von Cucanea „giovo molto col consiglio alla grandezza di Volfero patriarca,
29
Коккенген, название которой содержит намек на волшебную страну с
французским именем63. Имя закрепилось за деревней и, видимо, дало ей тем
самым некоторые характеристики. В источниках по истории Утрехта можно
найти следующее описание Коккенгена в 1759 году: «Это очень веселое и
приятное место, как все в округе, благодаря здоровому, свежему воздуху,
изобилию фруктов, которыми благословлены жители деревни и всего
графства».64
В «Этимологическом словаре французского языка» (изд. 1750 г.) Жиля
Менажа из статьи «cocagne» мы узнаем о местечке Куканья (Cucagna) на
пути из Рима в Лорето. Оно знаменито своим плодородием и красотой, но,
прежде
всего,
приносящими
неплохой
доход
кружевами65.
Данное
обстоятельство дает возможность издателям словаря выдвинуть очередную
гипотезу происхождения понятия. Учитывая, что город Лорето был в
Средневековье местом паломничества, благодаря находящемуся там домику
Богоматери, перенесенному ангелами, согласно легенде, из Назарета, мы
можем развить данную версию, привлекая текст старофранцузского «Фаблио
про Кокань». Герой-рассказчик идет к Папе за покаянием, а тот в свою
очередь отправляет его в чудесную благословенную страну – Кокань,
возможно, имея в виду то самое местечко, которое лежит на паломническом
пути из Рима в Лорето:
Я отправился к Папе,
Просить отпущения грехов.
Он отправил меня в землю,
legato imperiale in tutta Italia). Цит. по: Zeitschrift für deutsche Philologie. Halle, 1870 (II). S.
425.
63
Другие примеры голландских топонимов, так или иначе связанных со словом «cocagne»
см. в кн. Pleij H. Op.cit. S. 48-50.
64
Grevenstuk J. G. Th. Het edele lant van Cockaengen // Jaarboerkje van het Oudheidkundigung
Genootschap. Nifterlake, 1919. S. 8. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 50.
65
Ménage M. Dictionnaire etymologique de la langue française. T.1. Paris, 1750. P. 393.
30
Где я увидел множество чудес66…
Следует отметить, что романский вариант слова как названия
местности «Cucania» построен по аналогии с «Germania», «Britannia»,
«Allemania». Очевидно, топоним строится в данном случае по действующим
в языке словообразовательным моделям.
В XVII веке некий инспектор по имени Никола Дени, проплывавший
вдоль берегов, принадлежащих французской короне, наткнулся на уютный
уголок, где он со свитой нашел убежище на время непогоды. Это местечко
Дени назвал «страной Кокань», объяснив свое решение тем, что «все могли
насытиться какой угодно дичью и рыбой, будь то канадская казарка,
селезень, утка-мандаринка, зуек, бекас и т.д. Но мы нашли там не только
хорошую рыбу… Страна это весьма приятная, местность равнинная,
покрытая очень красивыми деревьями, вдоль берега тянутся большие луга.
Далее можно было проехать уже только на шлюпке, да и сосен было уже
больше, чем других деревьев»67. Сегодня в Канаде есть община, обязанная
своим именем пребыванию на ее территории Никола Дени в 1632 году и
окрестившему ее по названию легендарной страны.
Во Франции есть местность, названная, пусть и не совсем официально,
страной Кокань. Она простирается в Лангедоке, от Тулузы до Каркассонна, и
знаменита тем, что когда-то там разводили шелковичного червя и
культивировали красильную пастель, применяемую при окрашивании
тканей. Благодаря этому производству, край стал процветать и по праву
заслужил свое название: «Страна Кокань» – по имени страны изобилия из
французских легенд или собственно коканей, шариков из пастели.
В Лангедоке чаще всего производилась первичная обработка пастели:
сложная технология сушки требовала постоянного контроля в течение
66
De Cocaigne. Цит. по: Väänänen V. Le „fabliau“ de Cocagne / Recherches et récréations
latino-romanes. Napoli, 1981. P. 392-393.
31
шести-восьми
недель,
лишь
затем
вручную,
обычно
женщинами,
изготовлялись шарики, именуемые «coques» или «cocagnes». Каждый
«кокань» весил в среднем 700 г, составлял в диаметре 10-15 см, и
транспортировка его в таком виде была невыгодной, хотя и возможной.
Наступал второй этап сушки, длящийся пятнадцать дней, и лишь затем
шарики
перемалывались
в
порошок,
используемый
в
текстильном
производстве для окрашивания сукна. Он весил примерно 5% от исходного
веса и чаще всего и экспортировался.
Известность за пределами Лангедока, таким образом, могли получить
уже не «кокани», а краситель или собственно растение, которое лежало в его
основе, тем более что и называются они одинаково: пастель – это и растение,
и краска. Его латинское наименование – «Вайда красильная» (Isatis tinctoria),
так как листья дают тёмно-синюю краску (индиго). Вайда появилась,
возможно, еще в начале XII века в отдельных провинциях Испании и на
Востоке. Ее «золотой век» во Франции приходится на конец XV – XVI вв., на
период так называемых «религиозных войн» (1463–1562 гг.). В эти годы ее
широко культивировали в Западной Европе (например, на севере Франции в
Пикардии и в немецкой Тюрингии) в качестве красильного растения, но
именно
в
Верхнем
Лангедоке,
в
Альбионе,
она
нашла
наиболее
благоприятные для себя геологические и климатические условия. Там в год
по несколько раз собирали урожай этого растения. В дальнейшем, в связи с
климатическими изменениями в регионе и неурожаями 1561 года, войнами,
мешающими экспорту и, прежде всего, появлению индиго из Америки и
Индии и развитием его синтетического производства, возделывание вайды
почти прекратилось.
Сейчас, когда существуют химические красители и «кокань» уже не
востребована, в регионе произрастают, главным образом, другие аграрные
культуры. Однако и сегодня многие места в крае напоминают о «тулузском
ренессансе», «эпохе голубого золота». Это и сохранившиеся мельницы, где
67
Цит. по: Cornier Fl. Cocagne 225 ans d’Histoire 1762-1992. Ottawa, 1993. P. 17-18.
32
перерабатывали пастель, сушильни зерна, мастерские, где выделяли чистый
пигментный краситель, поля вайды, усыпанные желтыми цветами. Об этом
же времени свидетельствуют фасады особняков и дворцов, построенных
коммерсантами, занимающихся разведением и переработкой растения. Карты
в современных путеводителях по региону с гордостью показывают, где
можно наяву прочувствовать легендарную страну Кокань.68
1.1.3. Этимология слова «cocagne»
Условно все гипотезы об этимологии можно разделить на две группы,
отнеся к одной из них версии о «германском предке», к другой – о романском
прародителе.
Одним из первых предложил этимологическую версию Якоб Гримм. В
статье «Стихотворения Средневековья времен Фридриха I Штауэфена»
(1843)
он
производит
слово
«Cucania»
от
немецкого
«Kuchen»
(древневерхненемецкого chuocho), «так как в этой стране [Кокань] дома
покрыты печеньями и оладьями».69 При внимательном рассмотрении данная
версия представляется нелогичной. Статья, как следует уже из ее заголовка,
посвящена литературе середины XII века, в том числе циклу «Кармина
Бурана». В комментарии к первой строке из уже упомянутой нами песни
«Ego sum abbas cucaniensis» Гримм справедливо указывает на взаимосвязь
«cucaniensis» и «Coquaigne» из старофранцузского фаблио. Само же название
страны изобилия кажется немецкому филологу синонимичным слову
«Шлараффия», обозначающим страну, где крыши домов действительно
68
О традиции разведения вайды в Лангедоке и связанном с ней «золотом веке» этого края
написано много книг разного характера: и экономические, и исторические, и даже
сборники кулинарных рецептов. См.подробнее: Rufino P G. Le pastel, or bleu du pays de
Cocagne: l´épopée de la couleur de l´Antiquité à nos jours. Drémil-Lafage, 1990.; Cau Ch. Pastel
au pays de Cocagne. Portet-sur-Garonne, 1998.; Maguer R. De la cocagne au blé. 2003.; Caster
G. Les routes de cocagne: le siècle d'or du pastelю. 1450-1561. Toulouse, 1998.; Seguéla J.-P.
Promenades en pays de Cocagne. Paris, 1986. и др.
69
Grimm J. Gedichte des Mittelalters ... Op. cit. S.78.
33
покрыты сладкой выпечкой, тогда как в Кокани из фаблио «дома построены
из окуней, лосося и сельди, кровяное стропило из осетра, а крыша из
ветчины»70, а в «Кармине Буране» страна не описывается вовсе.
Однако, начиная именно с высказывания Якоба Гримма, филологи и
лингвисты, сторонники так называемой «германской» версии, чаще всего
возводят слово “Cocagne” к готскому этимону «kōka», означающему
«печенье», «выпечку».
К «германской» группе относятся, прежде всего, немецкие лингвисты
Вильгельм
Майер-Любке
и
Эрнст
Гамильшег.
В
«Романском
этимологическом словаре» (1911-1920) Майера-Любке под номером 4734
дается этимологическое объяснение южнофранцузским корням «koko»,
каталонскому «coca», пикардийскому «kuk» и некоторым другим из
диалектов Южной Франции. Все они, по мнению лингвиста, восходят к
германскому «kōka». В этой же статье рассматривается находящийся в
этимологической взаимосвязи с «kōko» этимон «kokenje», происходящий из
средненижненемецкого и обозначающий «приготовленные для продажи на
ежегодных ярмарках печенья из сваренного сахара и сиропа»71. В
дополненном и переработанном словаре издания 1995 года, статья под
номером 4734 содержит немного другой текст. Из него следует, что
«сочетание итальянского cuccagna [в значении «изобилие еды, особенно на
Пасху»72] и т.д. с coca [то есть со старопровансальским или каталонским]
позволяет считать Южную Францию местом рождения сказки о Шлараффии.
Однако благодаря тому, что германский этимон [«kōka»] проник в финнолапландский язык, древнее происхождение которого доказано, можно
70
De Cocaigne. Op. cit. Р. 393.
71
Meyer-Lübke W. Romanisches Etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1935. S. 385.
72
Meyer-Lübke W. Op.cit. 1995. S. 161.
34
сделать вывод, что и он не восходит к coccum» [к романскому этимону,
обозначающему «косточку плода»].73
Версия Майера-Любке была подтверждена и развита Гамильшегом. В
его
«Этимологическом
словаре
французского
языка»
(1926-1929)
указываются два значения слова. Первое – «веселье, забава», появляющееся
уже в XII–XIII вв., происходит от средненижненемецкого «kokenje» – «из
сваренного сахара и сиропа приготовленное маленькое печенье, которое
зачастую предлагается на ежегодных ярмарках как лакомство для детей»74.
Таким образом, „Pays de Cocagne“ означает «страну медовых печений».
Второе значение слово приобретает в XV в.: «шарообразное печенье из
вайды»75 -
наследие провансальского языка и культуры. Однако следует
учитывать, что в старопровансальском языке, в отличие от французского,
словосочетания «paes de cocahna» еще не было, и оно было заимствовано для
обозначения страны изобилия лишь с расцветом культуры вайды.
Отметим, что Майер-Любке и Гамильшег опираются на статью из
«Словаря восточнофризского языка» (1882) Доомкаата Коольмана, где,
правда, под словом «kokinje», то есть немного отличным от того, которое
берет за основу (средненижненемецкую) Гамильшег, и подразумевается
маленькое печение из вареного сахара или сиропа. Слово связано с «kokenja»
(печеньице), образованное
от «koke» (печенье) путем прибавления
уменьшительного суффикса «je»76.
Авторы популярного «Этимологического словаря французского языка»
Оскар Блок и Вальтер Вартбург пишут, что с одной стороны слово «cocagne»
73
Ibid. S. 341.
Gamillscheg Er. Etymologisches Wörterbuch der französischen Sprache. Heidelberg, 1997. S.
239.
74
75
Ibid.
76
Doornkaat Koolman J. Wörterbuch der ostfriesischen Sprache. Norden, 1882. S. 319.
35
связано с итальянским «cuccagna», с другой – со средненидерландским
«kokenje».77
Версия Гамильшега, предложенная им еще в 1920 г. в статье
«Французские этимологии» и опубликованная в «Журнале по романской
филологии»78, была оспорена спустя шесть лет австрийцем Лео Шпитцером
на страницах того же журнала в статье «Новый этимологический словарь».
Он утверждает, что средненижненемецкое слово было заимствовано из
французского и не может служить в свою очередь этимоном, объясняющим
слово «cocagne»79.
По мнению последователей так называемой «романской» версии
происхождения (например, Эмиля Литтре, Фридриха Дица, Альберта Доца,
Жана Дюбуа, Генриха Миттерана, Пьер Гиро80 и др.), слово восходит к
южнороманскому (прежде всего, к провансальскому) корню «cocanha» и
далее к «coco» (печенье, выпечка). В пользу «романского» происхождения
слова свидетельствует и тот факт, что романская форма слова для
обозначения сказочной страны встречается сначала и в германских языках и
странах, до того, как она сменяется местными понятиями: в Англии „Land of
Cokaygne“ на «Lubberland», в Нидерландах „lant von Cockaengen“ на
«Luilekkerland», в немецких землях „cucaniensis“ или „kokanisch“ на
«Schlaraffenland».
Немецкий лингвист Фридрих Диц в «Этимологическом словаре
романских языков» (1853), апеллируя в начале словарной статьи к Якобу
Гримму, по методу которого он исследовал родство языков, пишет, что
77
Bloch O, Wartburg W. von. Dictionnaire étymologique de la langue française. Paris, 1964. S.
138.
78
Gamillscheg Er. Französische Etymologien // Zeitschrift für romanische Philologie. 1920. XL.
Band. Halle a.S., 1921. S. 173.
79
Spitzer L. Ein neues „Französisch Etymologisches Wörterbuch“ // Zeitschrift für romanische
Philologie. 1926. XLVI. Bd. Halle a.S., 1927. S. 601.
80
Littré P.-É. Op.cit..; Diez Fr.Ch. Etymologisches Wörterbuch der romanischen Sprachen mit
einem Anhang von A. Scheler. Bonn, 1887.; Dauzat A., Dubois J., Mitterand H. Nouveau
36
рассматриваемое нами слово все же романского происхождения и
происходит от «coquere» (печь, выпекать). Он принимает в расчет и
итальянское слово из детского языка «cucco», «прежде всего, потому что это
детское слово, да к тому же вареные яйца встречаются и в Шлараффии. На
валлонском «cocogne» значит пасхальные яйца»81. В вышедшем спустя
десятилетие «Словаре французского языка» (1863-1872) Эмиля Литтре
версия Дица была подтверждена82.
В «Этимологическом словаре французского языка» (1938) под
редакцией Альберта Доза также предполагается, что слово взято из детского
языка, правда, не дается объяснения, на каком основании делается данный
вывод83. После смерти Доза его словарь был доработан Жаном Дюбуа и
Генрихом Миттераном. Примечательно, что если Доза еще высказывал
сомнение по поводу средиземноморского происхождения слова84, то его
последователи уже уверены в этом.85
Пьер Гиро в «Словаре темных этимологий» (1982) возводит слово к
провансальскому «coco» (сдобная булочка), которую в свою очередь могло
бы произойти от глагола «coquĭcare» (варить, печь)86.
На
сегодняшний
день
одну
из
наиболее
авторитетных
и
компромиссных версий происхождения слова «cocagne» можно найти в
«Историческом словаре французского языка», выпущенном в издательстве
«Ле Робер». Согласно ему, слово, впервые встречающееся в источниках в
dictionnaire etymologique et historique. Paris, 1964.; Guiraud P. Dictionnaires des étymologies
obscures. Paris, 1982.
81
Diez Fr. Ch. Op.cit. S. 114.
82
Littré P.-É. Op.cit. 1 vol. P. 563.
83
Dauzat A. Dictionnaire etymologique de la langue française. Paris, 1938. P. 184.
84
Ibid. Ср.: Возможно, средиземноморского происхождения («Origine meridionale
probable»).
85
Dauzat A., Dubois J., Mitterand H. Op.cit. P. 175. Ср.: «Без сомнения средиземноморского
происхождения» («Sans doute d´origine méridionale»).
86
Guiraud P. Op.cit. P.219.
37
середине XIII в., «спорного происхождения. … Среднефранцузский язык
заимствовал это слово из провансальского, где «cocanha», «coucoagno» и
обозначали тесто (из вайды). В самом провансальском языке это слово также
сомнительного
происхождения,
сопоставимое,
скорее
всего,
с
провансальским «coca» (coque, зерно) (ок. 1350) и (coga, печенье) (1391),
также неизвестного происхождения, возможно, прароманского. Есть мнение,
правда, бездоказательное, что германский этимон «kōka» (печенье, выпечка)
образовался путем звукоподражания (немецкое слово „Kuchen“ (печенье),
английское – cake), и поэтому страна Кокань означает страну лакомств. Роль
посредника могли сыграть средневерхненемецкие kokenje или kokania,
образованные по модели “Germania”, “Britannia”, “Allemania”».87 Эта версия
отражает результаты изысканий обеих групп, германской и романской.
Несмотря на разногласия, в одном все-таки лингвисты едины:
происхождение слова «cocagne» неясно88 и остается только строить гипотезы.
Общим
для
приведенных
выше
версий
наиболее
значительных
этимологических словарей, подготовленных французскими и немецкими
романистами в XIX–XX вв., является то, что слово, так или иначе, возводят к
этимону,
связанному
с
пирогом,
выпечкой,
тестом.
Складывается
впечатление, что изначально существовала предпосылка: Кокань – страна,
где все выпечено, сварено, пожарено, отсюда и следует исходить при поиске
возможного этимона. Эта тенденция наблюдается, начиная с высказывания
Якоба Гримма по поводу «abbas cucaniensis». Ни один из вышеупомянутых
этимологических словарей не объясняет, почему именно «кекс», будь то как
готическое «kõka» или как романское «coco», считается этимоном. Лишь в
«Приложении к словарю Дица», подготовленном Августом Шелером,
указывается, что следует принять во внимание выражение из Аденэ-ле-Руа
87
Dictionnaire historique de la langue française : en 3 vol. / dir. Alain Rey. Paris, 1998. 1 vol. P.
787.
88
Ср. «темное» («obscur»), напр.: Bloch O., Wartburg v. W. Op.cit. P. 138.; Dauzat A., Dubois
J., Mitterand H. Op.cit. P. 175. Guiraud, P. Op.cit. P. 219.
38
«qui bien cuident trouvee avoir kokaigne», где «kokaigne» означает богатую
добычу»89. К сожалению, указав на необходимость принятия во внимание
данного примера, сам Шеллер своей версии происхождения не предложил.
Словосочетание «Pays de Cocagne» как «страна кексов» может происходить
путем сложения слов, «страна, земля» и названий выпечки. Но каким
образом cocaigne (kokaigne, quoquaigne) в выражении «cuidier avoir cocaigne
trouvée» может быть связано с пирожными, кексами и пирогами из
этимологических словарей не понятно.
Разыскания, касающиеся происхождения слова «cocagne», привлекали
многих. В научной и околонаучной литературе можно найти десяток версий,
некоторые из которых кажутся на первый взгляд даже абсурдными.
Рассмотрим вкратце наиболее интересные и логичные версии.
Франц Йозеф Моне, Фридрих Царнке, Эрик Шмидт, Йоханнес Пешель
связывают этимологию слова с французским «coquin» («плут, дурак»), таким
образом, под «pays de cocagne» подразумевается «страна дураков».90 Пёшель
со ссылкой на Литтре пишет, что «coquin» идентично позднелатинскому
«coquinas», в свою очередь произошедшему от «coquus» («неженка»), и в
процессе развития языка приобрело свое сегодняшнее значение: «плут,
мошенник»91.
В отдельных работах (напр., Вольфганга Менцеля «»О немецкой
мифологии», Йоханнеса Пешеля «Сказка о Шлараффии», Пьера-Антуана
Месанжера «Словарь пословиц») отмечается, что «cocagne» фонетически
связано с существительным «coquina» (на средневековой латыни «кухня») и
89
Scheller A. Anhang zu Diez Wörterbuch. Gemeinromanischer Wörter // Diez Fr. Ch.
Etymologisches Wörterbuch der romanischen Sprachen. 4. Ausg. Bonn, 1887. S. 716.
90
Напр., Mone F.J. Übersicht der niederländischen Volksliteratur älterer Zeit. Tübingen, 1838.
S. 303.; Zarncke Fr. (Hrsg.) Kommentar zu Sebastian Brants Narrenschiff // Sebastian Brants
Narrenschiff. Leipzig, 1854. S. 456.; Schmidt E. Das Schlaraffenland / Charakteristiken.
2.Reihe, Berlin, 1901. S. 55.
91
Poeschel J. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beiträge zur Geschichte der deutschen
Sprache und Literatur. Halle an der Saale. 5 (1878). S.405.
39
глаголом «coquere» («готовить»), тем самым с областью приготовления и
потребления пищи. Эта версия вполне логична, так как в стране Кокань все
уже приготовлено (испечено, пожарено, сварено) и готово к употреблению в
пищу. Похожая версия была представлена Е.К. Йодером. Он изучил
этимологию слова «cockaygne» из средневековой английской поэмы «Страна
Кокейн» (ок.1305-1325) и пришел к выводу, что оно происходит от
древнеирландского «cucainn» (кухня, продовольственный паек). Возможно,
оно попало в английский (в Англии конца XII в. встречаются похожие
фамилии), а оттуда и в остальные европейские языки.92
В
«Филологических
развлечениях»
(1856)
Франсуа
Женин
рассказывает увлекательную историю о происхождении слова «cocagne». Он
возводит его к неаполитанскому «cuccagna», так как именно в Неаполе, на
городской площади, в XVI–XVII веках сооружали гору, «извергающую»
сосиски,
мясо,
макароны,
прикрепленные
к
тертому
сыру.
Люди
развлекались тем, что в кулачных драках и шуточной борьбе старались
отвоевать себе лакомый кусочек. Свидетелями подобного праздника, по
версии Женина, стали в 1648 году солдаты герцога де Гиза, находящиеся в
Неаполе в ходе очередной экспедиции. Вернувшись во Францию, они
привезли с собой и слово «cocagne». В их записках Неаполитанское
королевство называется не иначе, как «королевство Кокань», а герцог де Гиз
величается его королем. Это слово можно встретить в афише «Спектакли
Парижа», где сообщается о том, что 25 февраля 1759 года был дан балетпантомима г-на Соди «Кокань, или Скоромные дни в Неаполе» („La
Coccagne, ou les Jours gras de Naples“). В сам же Неаполь слово «cuccagna»
пришло из старофранцузского, где «cocquaigne» обозначало «спор, борьбу,
ссору». Женин93 опирается в данном случае на статью из словаря латинского
92
Yoder E.K. The Monk’s Paradise on the Land of Cokaygne and the navigation Sancti
Brendani // Papers on Language and the Literature 19, 1983. P.230.
93
До него это сделал Ла Курн де Сент-Пале в XVII веке. См.: Curne (La) de Sainte-Palaye
Op.cit. P. 75.
40
языка «Glossarium mediae et intimae latinatatis» (1678) французского
лексикографа Шарля дю Канжа. Последний, подразумевая под «cocaingne»
«спор, диспут», приводит следующий пример употребления слова в пакте,
датируемом 1313 годом и подписанном амьенским видамом Регинальдом и
Гардским аббатством: „Le traversiers jurra seur saintes Evangiles que il
n´arrestera ne fera arrester malicieusement ledit navel ou naviaux de l´eglise dou
Gart, pour cause de cocaingne, ne pour fere ennui ne domage à esciant“94. В
данном случае cocaingne происходит от слова «coq» («петух») и означает
«спор, петушиный бой, разборку». Таким образом, согласно Женину, слово
«coccagna» подразумевает не идею изобилия (такое значение к нему
закрепилось за ним позже), а борьбу тех, кто хочет полакомиться дарами
горы благодатной. Данная мысль передана в выражении «mât de cocagne»
(«шест с призом на народных гуляниях»), где как раз и важен, прежде всего,
не сам факт изобилия, а момент борьбы, состязания. Этот шест во
французской культуре и неаполитанская гора тесно связаны между собой.95
«Развлечения» Женина, несмотря на их интересное содержание и
кажущуюся правдоподобной аргументацию, не нашли отклика в научной
традиции этимологии слова «cocagne». Только в «Большом универсальном
словаре XIX века», составленном Пьером Ларуссом и изданной в 1865-1876
гг. в 15-ти томах, подробно приводится версия Франсуа Женина,
появившаяся незадолго до выхода энциклопедии в свет. Речь идет о самой
большой энциклопедической статье, посвященной интересуемому слову. Она
заслуживает особого внимания, так как в ней приводятся десяток версий
происхождения слова, известных к тому времени, а также отсылает к авторам
различных словарей, трактующих слово до Ларусса.96
94
«Паромщик поклялся на святом Евангелии, что он не будет ни задерживать, ни
арестовывать хитростью суда или моряков Гартской обители под предлогом неожиданной
ссоры ради доставления им неприятностей или нанесения умышленного ущерба». Цит. по:
Cange Ch. du. Glossarium mediae et intimae latinitatis in 5 vol. Vol.1. Graz, 1954. P.382.
95
Génin Fr. Récréations philologiques en 2 vol. Paris, 1856. Vol.2. P. 91.
96
La Grande Encyclopédie. Vol. 2. P. 755.
41
Незадолго до Женина привел версию о петухе («coq») как возможном
родственнике слова «cocagne» и автор «Этимологического, исторического,
анекдотического словаря пословиц» (1842) Пьер-Мари Китард. С отсылкой
на комментаторов Рабле, Элуа Йоханё и Эсмангарда, он предполагает, но без
доказательств, что слово обязано своим происхождением пословице «comme
un coq en pâte» («как сыр в масле кататься, жить припеваючи»).97
В литературе высказывалась также предположение, что изучаемое
нами понятие родственно своему соседу по многим словарям – слову
«кокаин»,
наркотику,
способному
на
какое-то
время
вызвать
у
принимающего его человека ощущение, что он находится в стране
блаженства.98
Одна из наиболее достойных внимания версий была представлена
французской исследовательницей Жюльетт Калуве-д’Ор, согласно которой
«cocagne» этимологически связано с названием города Тучекукуевск
(Νεφελοκοκκυγια), вернее, второй его частью, основанного птицами из
комедии Аристофана («Птицы», 414)99: «Мне кажется странным, что
взаимосвязь между κοκκυγια и cocagne раньше никто не замечал. Вероятно
потому, что французская версия «Фаблио про Кокань» потеряла, или, по
крайней мере, однозначно не указывает на какое-либо сходство с
возвышенными персонажами из античной комедии, строящими утопический
город».100 В связи с тем, что первое упоминание слова в Средневековье
97
Quitard P.-M. Dictionnaire étymologique, histrorique et anecdotique des proverbes. Genève,
1968. P. 241.
98
Ackermann El. M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong, social aspects of an
earthly paradise with an inquiry into its history in European literature. Chicago, 1944. P. 4. с
отсылкой на диссертацию Пёшеля «Сказка о Шлараффии» (1930).
99
см.: Caluwe-Dor J. de. Cocagne II, ou l´etymologie et l´étude de la tradition se rejoignent //
Linguistique et philologie: applications aux textes médiévaux: actes du Colloque des 29 et 30
avril 1977, Université de Picardie, Centre d´études mediévales. Amiens, Paris, 1977. P. 95–104.
100
Ibid. P. 101.
42
встречается в «Кармине Бурана», бытовавшей в среде студентов и ученых
монахов, которые могли быть знакомы с «Птицами» Аристофана, не
исключено, что связь между κοκκυγια и «cocagne» действительно существует.
Эту идею развил Герман Плей. Он предположил, что излюбленная в
среде авторов и слушателей «Кармины Бурана» игра слов способствовала
включению в нее взятому из народного языка слову «cocagne» с одной
стороны, и названию того же города Тучекукуевска из комедии Аристофана с
другой стороны. Тогда строчку «Ego sum abbas Cucaniensis» логичнее
перевести «Я аббат кукушечьего братства», исходя из того, что Cucaniensis
этимологически связано с cuculus (с латинского «кукушка»), и тем самым
приобретает некоторые негативные черты, свойственные кукушкам – эгоизм,
потребительское отношение к другим. В дополнение к уже выше упомянутой
ассоциации с аббатством Клюни слово передает с различными оттенками и
скрытыми намеками неуважение сочинителей к церковной братии, к ее
лицемерному аскетизму.101
Таким образом, если этимологи спорили о германском или романском
происхождении слова, единодушно возводя его к этимону, означающему
«выпечку»,
то
многообразие
и
разнообразие
приведенных
версий
литературоведов и культурологов свидетельствует о том, что поиск
возможного этимона путем его включения в межкультурный контекст дает
большие возможности для интерпретации.
1.1.4. Семантика слова «cocagne»
В первом издании «Словаря Французской Академии» (1694), работа
над которым началась еще в 1635 году, под словом «cocagne» понималась
страна изобилия, плодородия, и соответственно оно использовалось только в
составе
101
словосочетания
«Страна
См. подробнее: Pleij H. Op.cit. S.44-46.
Кокань»,
означающего
«богатую,
43
плодородную страну, в которой много едят».102 В издании 1789 года слово
имеет
и
другое
значение:
оно
обозначает
шлифованный, скользкий, округленный, на
«возвышающийся
шест,
вершину которого надо
взбираться без какой-либо помощи для того, чтобы сорвать то, что
прикреплено к верхушке шеста. Это игра, обычно проводимая на народных
гуляниях»103. С этим тесно связано и другое значение – «праздник для
народа, где происходит раздача пищи и льются фонтаны вина»104, отсюда и
выражение «donner une cocagne» («устраивать праздник»).
Переработанный «Словарь
Французской
Академии»
1835
года
приводит те же значения, что и «Словарь» 1798 г., однако к упомянутым
выше объяснениям есть небольшие дополнения. Так, указывается, что слово
«cocagne» используется только в идиоматическом выражении и в переносном
значении («Страна Кокань»), а оборот «устраивать праздник» («donner une
cocagne») устарел.105
«Словарь французского языка» (1680) Пьера Ришле, предназначенный
для благовоспитанных
людей и не
рассматривающий диалектизмы,
архаизмы, неологизмы, узкоспециальные термины, удостаивает «cocagne»
своим вниманием, что свидетельствует о том, что ни к какой из выше
упомянутых категорий данное слово не относится. Определение Ришле носит
самый общий характер: речь идет о стране, изобилующей всякими
благами.106
Изучаемое понятие тесно связано с культурой вайды в Верхнем
Лангедоке во Франции, о чем упоминается во многих словарях, начиная с
«Универсального словаря» («Dictionaire universel, contenant généralement tous
102
Dictionnaire de l´Académie française. Paris, 1694. T. 1. P. 202.
103
Dictionnaire de l´Académie française. Paris, 1798. T. 1. P. 255.
104
Ibid.
105
Dictionnaire de l´Académie française. Paris, 1835. T. 1. P. 333.
106
Richelet P. Partie 2. P. 111.
44
les mots françois tant vieux que modernes et les termes de toutes les sciences et des
arts»), составленного писателем и лексикографом Антуаном де Фуретьером.
Он был исключен из Французской Академии в 1685 году и в духе
соперничества стал работать над своим тезаурусом, который и вышел в 1690
году, уже после его смерти. Составленный им словарь был значительно
богаче подобных изданий своих предшественников. Так, в статье «Cocaigne,
или чаще Cocagne»107 сказано, что речь идет обо всех землях, отличающихся
особых изобилием и плодородием и объясняется, что такая традиция пошла
из Лангедока.
В том же, 1694 году, когда был выпущен первый «Словарь
Французской Академии», под эгидой этого же учреждения выходит «Словарь
искусств и наук» («Dictionnaire des arts et des sciences»), автором которого
был брат прославленного писателя Томас Корнель. Считается, что словарь
восполнил некоторые пробелы, допущенные Академией в своем издании108.
Так, в статье «Cocaigne» так же, как и у Фуретьера и что примечательно,
практически теми же словами только без примеров, рассказывается о
происхождении выражения «страна Кокань», тесно связанном с традицией
разведения вайды в Лангедоке.109
«Универсальный словарь французского и латыни, обычно именуемый
Словарем Трево» («Dictionnaire universel français et latin, vulgairement appelé
Dictionnaire de Trévoux», первое издание в 1704 г.) был выпущен в
типографии одноименного городка в XVIII веке монахами-иезуитами. Они
получили право переиздавать словарь Антуана Фуретьера, и сделали свой
труд популярным, выдержавшим к 1771 году 6 переизданий. Не удивительно,
что в «Словаре Трево» под «cocaigne» («cocagne») подразумеваются
107
Furetière A. Dictionaire universel, contenant généralement tous les mots françois tant vieux
que modernes et les termes de toutes les sciences et des arts. Т.1. La Haye, 1690. s.p.
108
См.: Халифман Э.А. Пособие по французской лексикографии. М., 1978. С. 82.
109
Corneille Th. Le dictionnaire des Arts et des Sciences. T.1. 1694. Reprint: Geneve, 1968. P.
227.
45
«лангедокские маленькие лепешки из пастели, пока еще не перемолотые в
порошок и не проданные красильщикам».110
Таким образом, можно сделать вывод, что в толковых словарях конца
XVII – начала XVIII веков дается одинаковое определение слову «cocagne».
Ввиду того, что манускрипт с известным фаблио еще не был найден, никто
не задумывается, что слово, а вместе с ним и выражение, могут иметь более
древнее происхождение, чем традиция производства вайды в коммерческих
целях.
Накануне Великой революции в 1788 году вышел в свет трехтомный
«Критический словарь французского языка», составленный аббатом Ферро.
Именно в нем впервые в лексикографии рассматривается произношение
слова.
Так,
благодаря
словарной
статье
Феро
можно
узнать,
что
встречающиеся еще в то время правила написания «cocaigne» по аналогии с
«montaigne», «campaigne» противоречат произношению, поэтому следует
писать, так же как и произносить: «cocagne». Выражение «pays de cocagne»,
по мнению аббата, не является древним, так как не встречается ни у Рабле,
ни у Маро, ни у Ренье. В этом издании приводится провансальское и
гасконское выражение «C’est cocagne de faire cela» («приятно сделать чтолибо»).111
Одним из важнейших словарей XIX в. является 4-х томный «Словарь
французского языка» («Dictionnaire de la langue française», 1859) Поля-Эмиля
Литтре, врача по образованию. Он, трактуя слово как живой организм,
показывает его в синхронии и диахронии. Так, «cocagne» имеет в
современном состоянии, то есть, по мнению автора с XVII до середины XIX
вв., три основных значения: время празднеств, увеселений; воображаемая
страна, где имеется все в изобилии; шест с призами. Отдельно, как и его
110
111
Dictionnaire de Trévoux. T. 2. P. 656.
Feraud J-Fr. Dictionnaire critique de la langue française. T. 1. Marseille, 1788. Р.465.
46
предшественник аббат Ферро, Литтре рассматривает «cocagne» в качестве
термина из сферы торговли – «хлеб конической формы из пастели»112.
Лексикография XX века не дала новой информации о семантики слова,
зафиксировав лишь незначительные изменения. Так, 7-томный «Большой
словарь Ларусс французского языка» («Grand Larousse de la langue
française», 1978), в статье «Cocagne» указывается на его синоним –
«Эльдорадо».113 В 16-томном «Тезаурусе французского языка» («Trésor de la
langue française», 1971-1994), отмечается, что в значении «праздник,
развлечение» слово постепенно перешло в разряд архаизмов или стало
включать в себя дополнительное значение «случай, удача»,114 вернувшись к
своему первоначальному значению – «случай, везенье» (XIII в.).
Итак, в зависимости от целей и интересов автора и читателя (либо от
рассказчика и слушателя, в том случае, если речь идет об устной традиции) в
слове «cocagne» и при его появлении в тексте могут быть скрыты ассоциации
или созданы ассоциативные ряды со следующими понятиями: «печенье,
выпечка» (через готское «*kôka» или романское «coco»), «кухня» и
«приготовление пищи» (от латинского «coquina» или «coquere»), «народные
гуляния», «петушиные бои» (от французского «coq»), «вайда» und традиция
разведения вайды в Лангедоке (от среднефранцузского «coques» или
провансальского «coca»), «плут, дурак» (от французского «coquin») и Город
кукушек из древнегреческой комедии и аббатство Клюни (через игру слов
Cocagne-Kokkygia und Cucaniensis-Cluniancensis).
Несмотря на перечисленные ассоциации слово «cocagne» означает,
прежде всего, место веселья, еды, питья и прочего в изобилии, место, где
исполняются все мечты, где каждому улыбается удача. Об этом говорят
примеры из текстов, начиная с «Ego sum Abbas Cucaniensis» из цикла
«Кармина Бурана», произведений куртуазной литературы XIII века, «Фаблио
112
Littré P-E. Op.cit. T.1. P. 979.
Grand Larousse de la langue française en 7 vol. T. 2. Paris, 1989. P. 774.
114
Tresor de la langue française. Dictionnaire de la langue française du XIXe et XX s. T.5 1977.
Р.956.
113
47
про Кокань» и заканчивая многочисленными цитатами из произведений
XVIII-XX вв., приводимых в толковых словарях.
В XVII-XVIII вв. во Франции слово было тесно связано с праздниками
и развлечениями для народа. Об этом свидетельствуют зафиксированные в
лексиконах выражения (например, «donner une cocagne») и примеры,
подобные высказыванию из письма Вольтера Екатерине Великой. Возможно,
это значение слово имело и ранее, о чем свидетельствует возможный этимон
«kokenje» («лакомства на ежегодных ярмарках») или традиция установления
шеста с призами во время всенародных гуляний (фр. mât de cocagne), в
первый раз зафиксированная в «Дневнике жителя Парижа времен Карла VII»
(«Journal d’un bourgeois de Paris sous Charles VII») в 1425 году. Несомненно,
особое влияние оказывала известная во всей Европе традиция празднования
карнавала в Неаполе с воздвигаемой горой «сuccagna». В отдельных случаях
слово употребляется в значение «земной рай» (Эдем, Эльдорадо), служит для
обозначения выдуманной страны изобилия.
С XVIII–XIX веков до сегодняшнего дня слово используется в основном
в топонимах и как нарицательное имя мест, славящихся своим плодородием
и изобилием. Кроме того, слово появляется в составе словосочетаний «pays
de cocagne», «vie de cocagne» («сладкая жизнь»), «mât de cocagne»115, где оно
передает идею «удовольствия» (так же, как, например, в провансальском и
гасконском выражении «C’est cocagne de faire cela»).
1.2. «Schlaraffenland»
Судьба немецкого слова «Schlaraffenland» сложилась значительно
удачнее, чем у его французского родственника. Сегодня оно широко
используется в прессе, в литературе, в быту; немцы имеют представление о
том, что такое Шлараффия, пусть даже каждый свое (в отличие от французов,
не многие из которых знают, что такое «pays de Cocagne»).
115
См. напр.: Le nouveau Petit Robert. Paris, 2003. P. 460.
48
1.2.1. История слова «Schlaraffenland»
а) Шлараффия в XV веке: загробный мир и (или) страна дураков
Слово, которое согласно современному словарю немецкого языка
«Duden» обозначает «сказочную страну чревоугодников и лентяев»116,
встречается впервые в литературе в поэме Генриха Виттенвейлера «Кольцо»
(«Der Ring», ок. 1410). Людвиг Бехштейн обнаружил манускрипт с этой
поэмой и опубликовал ее в 1851 году с предисловием Адальберта фон
Келлера, издавшего несколько лет спустя сборник «Карнавальные комедии
XV века» (1853–1858). После их выхода считалось, что в этих пьесах и
встречаются первые упоминания о Шлараффии, описания которой мы,
правда, не находим, зато узнаем о ее месторасположении. Оказывается,
находится она недалеко, немного восточнее, между Веной и Прагой:
Der vint vns zwischen Wien vnd Prag
Bei einander in der Schlauraffen lant
In der stat Pomperöl genant117.
Именно туда в «глушь» («und wöllen keern unser leben / in ain wiltnüs, darinnen
wöll wir pleiben ...»)118, в край, подобный стране дураков Наррагонии, держат
путь местные скоморохи из комедии «Слепые на масленицу» («Der Blinten
seu vasnacht»), одетые для потехи в рясы и жалующиеся на танцы, гулянки и
прочие забавы. Однако, если отдельные упоминания о Шлараффии (в одной
из пьес говорится о неизвестной стране, из которой прибыл на корабле
(«паром из Шлараффии» («Ferre aus Schlauraffen»119)) некий врач), - могли
появиться или быть добавлены уже позже, на рубеже XV-XVI вв. под
116
Duden. Das große Wörterbuch der deutschen Sprache in 8 Bd. Bd. 6. Mannheim-LeipzigWien-Zürich, 1994. S. 2937.
117
Ветер гонит нас между Веной и Прагой / всех в Шлараффию / в город под названием
Помперёль. Нем. цит. по: Der Blinten seu vasnacht. Nr.90. // Fastnachtspiele aus dem 15.
Jahrhundert. Hrsg. A. Keller. Stuttgart, 1853–1858. S. 721.
118
Мы хотим повернуть свою жизнь к глухой местности, там мы хотим остаться. Нем.
цит. по: Ibid. S. 719.
119
Ein Spil von einem Arzt und Einem Kranken Paur. Nr. 6. // Ibid. S. 58.
49
влиянием поэмы Себастьяна Бранта, то слово «Schlauraffe» встречается в
«Карнавальных комедиях» часто. Обычно оно употребляется в череде
говорящих шуточных имен и тем самым обозначает грубого, неотесанного
весельчака, как, например, в «Пьесе о дураках»:
Der Ulein Kolb und Nasenstank,
Dietel, Fridel und Seidenstrank,
Goppolt und Gotz und Muckenrussel,
Du Spinnenfist und Schnabeldrussel,
Du Geigenkloß und App und Tapp
Und du Narrentotzschz und her Lippenlapp,
Her Schlauraff und her Rudiger,
Her Ocker und Lullzapf, tret her,
Her Nasentropf und Saugdiklauen,
Verantwort euch von diesen frauen! 120
Через 80 лет после публикации сборника Келлера пальму первенства в
упоминании слова в литературе «Карнавальным комедиям» пришлось
уступить поэме Виттенвейлера «Кольцо». Когда в 1932-1935 гг. Эдмунд
Виснер готовил ее к переизданию и составлял к ней комментарий, то обратил
внимание, что именно в ней и встречается впервые слово «Schläuraffen
land»121, написанное, как и вся поэма, на южно-восточном немецком диалекте
со свойственными ему дифтонгами. Ее автор, Генрих Виттенвейлер,
происходил из знатного швейцарского рода и после окончания учебы
отправился к епископскому двору в Констанц, где стал адвокатом.
Возможно, этим объясняется использование не той формы написания слова,
которую требовал его родной алеманский диалект, распространенный в
швейцарских кантонах (тогда бы было: schlûraffen land), а форму с
дифтонгом (Schläuraffen land), характерную для принятого при дворе
баварско-австрийского диалекта.
«Кольцо», гротескно-комический эпос о крестьянской жизни, передает
дидактическую интенцию автора и служит воспитанию неблагородного
120
Непереводимая череда рифмующихся прозвищ. Цит. по: Ein Spil von Narren // Ibid. S
259.
50
сословия, привитию ему «куртуазности». Для эффективного восприятия
нравоучений автор описывает различные жизненные ситуации, одна из
которых – свадьба и свадебное пиршество. «Отважный» Фариндванд122
заглатывает огромный кусок рыбы, вставший ему поперек горла и стоивший
ему жизни. Его душа отправляется в Шлараффию, а тело бросают в Неккер:
Also fuor do Farinwand
Da hin gen Schläuraffen land
Mit seiner sel: daz was ir fuog;
Den leib man in den Neker truog“ (5909-12)123.
Под «Шлараффией» в поэме понимается загробный мир. Человек
Средневековья был хорошо осведомлен о том, что его там ожидает: ужасы
ада или радости рая, в зависимости от образа жизни на земле. Особенно
«живописными»,
«вещественно-материальными»
получались
картины
потустороннего мира в литературе жанра «видений». А.Я. Гуревич в
монографии «Проблемы средневековой народной культуры» обращает
внимание на картинку земли обетованной в «Видениях Павла»: «Страх
голода, неотъемлемый от рядового человека древности и Средневековья,
находил в этом апокрифе свое выражение и разрешение. Царство
избранников божьих – прежде всего царство всяческого изобилия. Здесь
текут реки, полные молока, меда, вина и масла».124 С одной стороны,
чревоугоднику из поэмы Виттенвейлера путь в такую страну с молочными
реками и кисельными берегами был заказан. Об этом свидетельствует и
строка «Тело бросили в Неккер», которую Виснер истолковал как
«ругательство, проклятие». С другой стороны, возможно, в строке
121
Ср.: «Как представляется, это первое свидетельство о представлениях и названии
Элизиума обжор». Wießner Ed. Kommentar zu Heinrich Wittenwilers Ring. Leipzig, 1936. S.
211.
122
В переводе на нововерхненемецкий «der kühne Farindwand» (Wittenweiler H. S.343),
хотя в комментарии к данному имени Висснер пишет, что оно характеризует безмозглое
поведение его владельца, о чем говорит и качественное прилагательное „snelle“ (См.:
Wießner E. Op.cit. S. 192).
123
«Так отправился Фариндванд за своей душой в Шлараффию, он был этого достоин,
тело бросили в Некер». Цит. по: Wittenweiler H. Der Ring. Frühneuhochdeutsch /
Neuhochdeutsch. Stuttgart, 1991. S.342. Ср.: „So fuhr denn Fahrindwand mit seiner Seele hin
zum Schlaraffenland: das stand ihr wohl an; den Leib warf man in den Necker!” (Ibid. S.343.)
51
«Фаринванд отправился за своей душой, / Ведь он этого был достоин», и
подразумевается, что душа воспарила и отправилась в «Элизиум»125, пусть и
для обжор, где ее ждет вечное блаженство, а самое главное – изобилие пищи.
Эта строка говорит нам о том, что представления о Шлараффии в
германоязычных землях бытовали в народе уже в начале XV в., а также о
том, что и знать была о них осведомлена. Кроме того, вероятно,
«Шлараффией» называли тогда безымянные народные представления о крае
изобилия, распространенные в средневековой Европе, скованной страхом
голода. Они могли слиться с народными представлениями о загробной
жизни, прежде всего, о рае, хотя, как мы увидим далее, для легенд о нашей
стране в те времена была характерна вера в ее существование. Возможно
также, что, поставив в один ряд душу и тело героя, Виттенвейлер отправил и
то, и другое в ад. Тогда в слове «Шлараффия», под которым народ понимал
страну изобилия, автор выразил свое негативное отношение к подобным
фантазиям.126
Интересно, что далее, сразу после гибели Фариндванда, которая не
прервала пиршества, одного из обжор по имени Кукушка (в оригинале –
Guggoch, в переводе на современный немецкий – Kuckuck), чтобы помешать
ему есть, просят спеть. Заводит он песнь: «Сидели в одном зале герои и
ужасно много ели», окончив которую решает присоединиться к всеобщему
пиру, но ничего съестного на столах уже не находит. Можно сделать
предположение, что существует некая взаимосвязь между этим отрывком и
упомянутой выше застольной песнью из «Кармины Бурана», где герой
заявляет, что он – аббат кукушечного братства («Ego sum abbas Cucaniensis»,
от лат. «cuculus» кукушка). Тексты разделяют почти 250 лет, однако,
124
Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С.214.
Wießner E. Op.cit. S. 211.
126
Этой точки зрения придерживается Петр Кучинский, автор диссертации «Преодоление
народной утопии. Сохранившиеся представления народа о Шлараффии в XVI в.». См.:
Kuczynski P. Bekämpfung einer Volksutopie. Das volkstümlich gehaltene Schlaraffenland im
16. Jahrhundert. Dissertation Humboldt-Universität zu Berlin, 1984. S.44-45.
125
52
принимая во внимание популярность «Кармины Бураны» в различных
регионах Западной Европы, взаимосвязь может быть вполне вероятной.
б) Верхнерейнская Шлараффия
Как имя собственное слово стало употребляться еще раньше XV века.
Так, в Книге податей монастыря Всех Святых в Карлсруэ за 1347 год
встречается фамилия «Sluraffe»127.
В сборнике «Страсбургские улочки и дома в эпоху Средневековья» мы
найдем датированное 1367 годом упоминание об «Agnes zu dem Snaraffen»
(автор предполагает, что речь может идти об опечатке и тогда следует
подразумевать «Slaraffe»).128 Кроме того, в том же сборнике указывается, что
в Страсбурге в 1435–1440 гг. было три дома с вывеской «Zuo dem
Slaraffen»129. Подобные примеры свидетельствуют о распространенности
этого слова (возможно, как имени собственного, пока еще не приобретшего
негативного значения) эльзасского (нижнеалеманского) диалекта.
В середине XV века в Карлсруэ составляется на нижнеалеманском
диалекте130 «Vocabularius ex quo» – словарь Эттенгеймского кафедрального
собора Карлсруэ. Франц Йозеф Моне в «Вестнике немецких древностей»
(«Anzeiger für Kunde der teustchen Vorzeit») отмечал: «О месторасположении
страны есть необычное сообщение в «Vocabularius Ex quo Эттенгеймского
кафедрального собора в Карлсруэ»: «“Alphie, dütsche berge zwüschent den
Dütschen und den Wahlen, proprie der Sluraffen land” (Альпы, немецкие горы
между немцами и вельшами, собственно Страна Шлураффов). Я не думаю,
что Альпы и есть Шлараффия, хотя это и следует из фразы. Слишком уж
127
Mone Fr. J. Schlaraffenland // Anzeiger für Kunde der teutschen Vorzeit. 8. Karlsruhe, 1839.
S. 615.
128
Schmidt Ch.-G.-A. Strassburger Gassen- und Häusernamen im Mittelalter. Strassburg, 1871.
S. 109. В «Словаре немецкого языка в Швейцарии» «Schnaraffe» производится от
«Schlaraffe» и обозначает неудачливого, неловкого человека, тупицу. См.: Staub Fr., Tobler
L. Wörterbuch der schweizerdeutschen Sprache. Bd. 1. Frauenfeld, 1881. S.102.
129
Schmidt C.F. Op.cit. S. 108.
53
близко Альпы находятся к южным немцам, чем того требует расположение
сказочной Шлараффии. Скорее, речь идет о землях тирольцев (Горах
Эльфов), где принимает Лаурин в своем саду из роз в Вельштироле, поэтому
Шлараффия может находиться для них в Альпах».131
Конструкция фразы из «Словаря» свидетельствует, что ее автор имел
некие представления о Шлараффии. Отметим, что само расположение
сказочной страны в Альпийских горах не сильно отличается от того, где
искали ее авторы и слушатели «Карнавальных комедий», в любом случае
находится она относительно недалеко. Сам метафорический характер фразы
(proprie der Sluraffen land) говорит в пользу того, что Шлараффия – страна из
сказок и легенд. Это, видимо, и дает повод Моне искать ее среди гор,
населенных в древние времена карликами и эльфами. Один из таких гномов –
король Лаурин из тирольских преданий, владевший прекрасным садом из
роз.
В самом Тироле существовало свое предание о Шлараффии. Согласно
ему, расположена она «между Брандом под Лэнгенфельдом и Бургштейном.
Однажды недалеко от Бранда семь лесных женщин завели песню. Услышал
ее парень и захотел приблизиться, послушать, однако они в одно мгновение
исчезли. Обманутый малый посмотрел туда, куда они убежали, и увидел
большую открытую дверь и через нее – прекрасный пейзаж. На плодородных
полях стояли великолепнейшие деревья с лакомыми фруктами. Долина и
холмы были покрыты буйной растительностью, и между пашнями лежали
аккуратные деревеньки и роскошные города. Парень захотел ступить на
прекрасную землю, но женщины стали бороться с ним, и в результате дверь
перед его носом захлопнулась. Позже он уже не смог найти вход. Этот
великолепный край находили частенько путешественники и потом».132
Данная легенда интересна для нас тем, что она единственная среди тысяч
130
Grubmüller Kl. Vocabularius ex quo. Untersuchungen zu latein-deutschen Vokabularen des
Spätmittelalters. München, 1967. S. 83.
131
Mone F. J. Op.cit. S. 615.
132
Zingerle Ig. V. Sagen aus Tirol. Graz, 1969. S. 44.
54
других,
приводимых
в
различных
сборниках
преданий
германских
народностей, описывает страну под названием Шлараффия (мы исходим из
того, что Цингерле при публикации сборника «Саги из Тироля» назвал
чудесный край именно тем именем, которым его издавна называли сами
тирольцы). В ней речь идет о сказочной стране, знаменитой своим изобилием
и плодородием, увидеть которую можно только случайно, попасть в нее
нелегко, а дорогу обратно найти невозможно. Эти характеристики являются
основополагающими для подобных легенд, например, как мы видели, о
стране Кокань.
В Тироле, Швейцарии и в Предальпийской Франции издавна
сложились легенды о том, что в суровых, покрытых ледниками Альпах,
давным-давно цвели великолепные сады, озера и реки были полны молока, а
горы были из меда и сыра. Швейцарцы говорили, что жители, утомившиеся
как-то от
изобилия и благополучия, прогневали Бога и лишились этого
великолепия.133 По мнению французов, в легендах которых брикеты масла
использовались вместо шаров при игре в кегли, а сыр вместо биты, в том, что
люди всего лишились, виноват Вечный Жид. Он решил проехать через
Альпийские горы на своем пути из Италии во Францию и тем самым вызвал
гнев Божий, который негативно отразился на изменении климата в этих
краях134.
Возможное сравнение Альп со Шлараффией содержит отголоски
территориально обусловленных представлений о золотом веке, включавших
в себя отдельные элементы Шлараффии.
Примеры использования слова в северных регионах Германии в XIVXV вв. пока не известны.
Таким образом, на основании рассмотренных выше примеров из
южнонемецких
карнавальных
комедий
XV
века,
поэмы
швейцарца
Виттенвейлера, для которого родным языком был нижнеалеманский диалект,
133
Vernaleken Fr.-Th. Alpensagen, Volksüberlieferungen aus der Schweiz, aus Voralberg,
Kärnten, Steiermark, Salzburg, Ober- und Niederösterreich. Wien, 1858. S. 3.
55
а также из «Словаря» Карлсруэ, автора (-ов), составлявшего (их) также на
нижнеалеманском, и даже того факта, что были люди, жившие в Карлсруэ и
Страсбурге и носившие фамилию Sluraffe/ Slaraffen, то, возможно, есть
смысл говорить о лишь небольшом ареале распространения представлений о
Шлараффии, ограниченном районом Верхнего Рейна.
в) Выход в Европу
Лишь после выхода в свет в 1494 году в Базеле на нижнеалеманском
диалекте «Корабля дураков» Себастьяна Бранта название страны «Schluraffen
landt», куда плывет корабль, как и сама поэма, становится по-настоящему
популярным и известным. Уже в том же, 1494 году, в Нюрнберге появляется
перевод произведения на ранневерхненемецкий. Затем поэма издается в
Рейтлингене и Аугсбурге, в 1497 году она выходит с переводом на
нижненемецкий в Любеке («Sluraffen lant»), а в 1519 году и в Ростоке. Якоб
Лохер перевел поэму Бранта на латинский язык (1497), что также немало
способствовало ее известности. Именно благодаря ему сразу появились
переводы на французский, английский, фламандский и нидерландский языки.
Своей
популярностью
поэма
обязана
не
только
переводам,
но
и
многочисленным подражаниям, обработкам, плагиатам и аллюзиям.
Что читатель узнает о Шлараффии из поэмы Бранта? Сама страна,
упомянутая в 108-ой главе поэмы, возможно, лишь как синоним к слову
«Наррагония», не описывается:
Wir fahren um durch jedes Land
Von Narrbon ins Schlaraffenland;
Wir wollen ziehm gen Montflascun
Und in das Land gen Narragun135.
134
Sébillot P. Croyances, mythes et légendes des pays de France. Paris, 2002. P. 165.
Brant S. Das Schluraffenschiff: das Narrenschiff. Stuttgart, Reclam, 1980. S. 409. В
переводе Л. Пеньковского: Из Дуроштадта в край глупландский / Пустился наш народ
болванский. / В Монтевьясконе завернем / За добрым тамошним вином, / Чтоб веселей
нам, дуракам, / Плыть к дурогонским берегам. Цит. по: Брант С. Корабль дураков. Сакс Г.
Избранное. М., 1989. С. 154.
135
56
Никто не знает, где находится Шлараффия, и, в конечном итоге, никто
ее и не достигает: корабль терпит крушение. Дураки и бездельники держат
фактически в никуда путь, начало которого лежит в Наррбоне. Кроме намека
на вымышленную страну Наррагонию, критики видят в этом и намек на
французский городок Нарбонн, расположенный в Нижнем Лангедоке. В
Средние века Нарбонн был крупным торговым центром, важным морским
портом, поэтому не удивительно, что именно оттуда якобы начинается
путешествие в страну дураков. Интересно и другое, на что ни разу не
обращалось
внимания
литературоведов:
именно
в
поэме
«Аймери
Нарбоннский» и встречается впервые слово «cocagne» (cocaigne) в значение
«удача, выгода». Бездельники из немецкой поэмы плывут без карт, компаса,
вслепую, наудачу: «mit uns fahren auf Gewinn»136. Совпадение? Скорее всего.
По крайней мере, сложно утверждать, что Себастьян Брант был настолько
подробно знаком с французским рыцарским романом XIII века, однако
совпадение довольно примечательное.
Следующий важный этап в истории Шлараффии – шванк «Schlauraffen
Landt» нюрнбергского мейстерзингера Ганса Сакса (1530), ставший самым
известным, полным и ярким изображением чудесной страны в немецкой
литературе. Следы его влияния мы найдем в литературах соседних стран, о
чем подробнее будет сказано в следующей главе.
Отметим вкратце основные изменения, которые претерпело слово
«Schlaraffenland» в процессе исторического развития немецкого языка. В XV
веке, вместо начального s перед согласным звуком l все чаще пишут sch, и,
таким образом, средневерхненемецкое «slūraffe» постепенно приобретает
новую
форму
написания
–
«schluraffe».
Варианты
с
дифтонгом
(«schlauraffen») преобладают на юге как следствие распространенного там
136
Ibid.
57
баварско-австрийского диалекта137. В текстах XVII века все чаще встречается
вариант слитного (Schlauraffenlandt или Schlauraffenlandt) или дефисного
(Schlaur-affen-land, Schlaur-Affenland, Schlauraffen-land или Schlar-affen land)
написания слова. В некоторых словах общенемецкого языка проходит
процесс переноса ударения с первого слога на второй, при котором роль
дифтонга значительно ослабевает и вместо –au- в словах пишется –a. Этот же
процесс коснулся и слова „Schlauraffen Landt“, которое с середины XVII века
все чаще, а с XVIII-го почти всегда пишется как „Schlaraffenland“.
1.2.2. Этимология слова «Schlaraffe»
Мы будем рассматривать слово «Schlaraffe» как составную часть
производного
от
него
этимология,
несмотря
путем
на
словосложения
наличие
«Schlaraffenland».
нескольких
Его
предположений,
представляется сегодня относительно ясной и общепринятой.
Слово «Schlaraffe» (лентяй) происходит от средневерхненемецкого
«slūraffe» (праздношатающийся бездельник). Оно, в свою очередь, построено
путем объединения двух полнозначных слов «slūr» (бродяжничать,
лентяйничать, ленивый, вялый, медлительный, инертный человек) и «affe»
(обезьяна).138 На ранней ступени развития нововерхненемецкого языка за
словом «schlauraff» закрепилось значение «бездумный тунеядец»139.
Очевидно, негативный смысл стали вкладывать в слово уже в XVI –
XVII вв. Изначально же речь шла именно о бездельнике, рохле, неженке. В
этом мы видим перекличку с французским «coquin» (имеющим далекого
латинского предка «coquus» (неженка) и английским «cockney» (в XVII в.
употребляемом в значении «изнеженный городской ребенок»). Над таким
болваном могли посмеиваться, но его не высмеивали. Вывески на домах в
137
Moser H. Deutsche Sprachgeschichte. Tübingen. S. 129. Попробовать дать данные ко всей
истории
138
Etymologisches Wörterbuch des Deutschen. Berlin, 1993. S. 1208.; Lexer M.
Mittelhochdeutsches Handwörterbuch. Leipzig, 1876. S. 992.
139
Götze A. Frühneuhochdeutsches Glossar. Berlin, 1967. S. 189.
58
Страсбурге «Zuo dem Slaraffen» вряд ли свидетельствуют о том, что речь в
них идет о ругательстве.
В современном языке средневерхненемецкий корень «slūr» содержат
также слова «Schlummern» (дремать, спать, забыться сном) и «Schlummer»
(спокойный,
безмятежный
сон),
«schludern»
(небрежно
работать,
халтурить).140 Возможно, «slūr» произошло от звукоподражательного
глагола «sluren, slaren» (ср. «schlurren», «schlurfen» плестись, шаркать
ногами; «schlürfen» хлебать, чавкать; пить небольшими глотками, с
наслаждением).
На этом основывает свою версию Матиас Хёфер в «Этимологическом
словаре» (1815). Полемизируя с Иоганном Кристофом Аделунгом, который в
своем «Грамматически-критическом словаре верхненемецких диалектов»
(1780) производит слово от «sluren» (безалаберно обращаться со своими
вещами, болтаться (об одежде), изнашиваться) и «affe» (добавляемого для
брани), Хефер правомерно задает вопрос: почему воображаемая страна
счастья и блаженства называется бранным словом? По его мнению, логичнее
производить слово «Schlaraffenland» именно от «schlürfen» (шумно пить,
хлебать, чавкать; пить небольшими глотками, не спеша, с наслаждением),
то есть от такого слова, которое описывало бы действия ленивого
человека141.
Фридрих
Панцер
делает
предположение,
что
«Schlauraffe»
(«Schlaraffe») может означать хитрого человека (от «schlau» хитрый), то есть
такого, который умудряется не работать и хорошо жить, в отличие от тех
дураков, что трудятся до седьмого пота, чтобы заработать себе на хлеб142.
Допустим, что слова «schlau» и «Schlauraffe», соседи во многих
словарях немецкого языка, действительно имеют общий этимон. Тогда
«Schlauraffe»
140
можно
рассматривать
как
сочетание
двух
слов:
Trübners Deutsches Wörterbuch. Hrsg. von Alfred Götze, 6 Bd. Berlin, 1954–1957. S. 102.;
Duden. Op.cit. Bd. 7. S. 634.
141
Höfer M. Etymologisches Wörterbuch der in Oberdeutschland, vorzüglich aber in Österreich
üblichen Mundarten. Bd.3. Linz, 1815. S. 92.
59
прилагательного
«schlau»
(хитрый)
и
глагола
«raffen»
(хватать,
присваивать). В результате рассматриваемое нами понятие подразумевало
бы под собой человека, хитростью присваивающего себе плоды чужого труда
и тем самым живущего за счет других, то есть того же бездельника.
Первую этимологическую версию слова «Schlaraffe» представил в
своем «Немецко-латинском словаре» («Teutsch-Lateinisches Wörterbuch»,
1741) Йохан Леонард Фриш. Он утверждал, что предки прибавляли «affe» к
словам, чтобы построить ругательство, усилить идею презрения, негативного
отношения к ленивым людям, содержащуюся в слове.143 Путем такого
словосложения образованы существительные «Maulaffe» (ротозей, зевака),
«Slât-affe» (злая старуха), «Grassaffe» (молокосос) и другие144. В швабском
диалекте «Maulaffe» находится с «Schlaraffe» в синонимичной связи: у
шлараффа рот должен быть большим, как у ротозея, чтобы в него попадали
жареные голуби. Авторы некоторых диалектальных словарей возводят
«schlaraffe» к «schleer», «šlarə» (рот, лицо), однако это точка зрения в
дальнейшем не получила своего развития.145
В Средневековье считалось, что обезьяны появились на свет вследствие
выкидыша. В рифмовках Ганса Фольца («Die Reimsprüche» (век, год) есть
легенда о происхождении обезьян. Согласно ей, один кузнец возомнил себя
равным богу и способным по методу Святого Петра омолодить тещу в
кузнечном горне. Когда его беременная жена и золовка, также ожидавшая
ребенка, увидели, что из этой затеи вышло, то от ужаса у них случился
выкидыш – так на свет появились первые обезьяны:
142
Panzer F. Die Kinder- und Hausmärchen der Brüder Grimm. Teil 2. München, 1913. Р.365.
Frisch J. L. Teutschlateinisches Wörter-Buch. Berlin, 1741. S. 194.
144
17 ругательств, образованных путем прибавления -affe, приводит «Словарь немецкого
языка в Швейцарии». Staub Fr., Tobler L. Op.cit. Bd. 1. S. 99-102.
145
Schmid J.Ch. Schwäbisches Wörterbuch mit etymologischen und historischen Anmerkungen.
Stuttgart, 1831. S.467; Fischer H. Schwäbisches Wörterbuch in 6. Bde. 5. Bd. Thübingen, 1920.
S. 899. В диалекте местечка Раппенау, на севере Вюртемберга, недалеко от Гессена, под
«šlarə» подразумевается «перекошенное лицо» и «уродливая, неряшливая женщина». Ср.:
Meisinger O. Wörterbuch der rappenauer Mundart, nebst einer Volkskunde von Rappenau.
Dortmund, 1906. S. 166.
143
60
Yedes künd gewan ains affen gstalt
Und wurden von dem volck vertriben
Und seind darnach in wälden pliben,
Wurden gantz rauch und giengen ploß,
Mertten sich auch als anderer genoß
Und haben gräwlich zugenommen.
Secht, dahär seind die affen komen146.
Эту же легенду о происхождении обезьян можно найти у Ганса Сакса или же
в сборнике сказок братьев Гримм под номером 147.
Следует учитывать, что тогда же, в Средние века, обезьяна с яблоком
во рту стала символизировать грехопадение человека; в таком виде она
являлась в изображениях Девы Марии и Младенца и в других сюжетах, а в
эпоху Возрождения этот образ использовался как атрибут Вкуса. В
христианском искусстве обезьяна ассоциировалась с пороком вообще, с
преступными намерениями, похотью, жадностью и использовалась для
персонификации распутства. Поэтому добавление корня «affe» (обезьяна,
дурак) к слову «slūr» (лентяй) действительно способно было усилить
нравоучительный и сатирический эффект.
Франц Йозеф Моне видит в корне «affe» влияние далекой индийской
культуры на германскую, а тем самым и воспоминания о тропическом
изобилии, в котором можно жить в свое удовольствие и ни о чем не думать.
По его мнению, в идее Шлараффии скрыто презрительное отношение
северян к южанам, «изображенным в виде бездумных обезьян с их жаждой
наслаждений».147 Однако, несмотря на то что в слове действительно
присутствует оттенок насмешки над лентяями и глупцами, мы вряд ли можем
объяснить это презрением по отношению к южанам. Скорее всего, Моне
находился под некоторым влиянием популярных в 20-30-х годах XIX века
идей сравнительно-исторического языкознания и различия южных и
северных народов.
146
Каждый ребенок получил облик обезьяны. / Они были прогнаны людьми / И остались в
лесах / Стали вонючими и ходили голыми / Мучились больше, чем другие люди / И сильно
потолстели / С тех пор и появились обезьяны. Цит. по: Folz H. Die Reimsprüche. München,
1961. S. 186.
61
Несколько позже Вольфганг Менцель в первом томе монографии «О
немецкой мифологии» (1855) высказывает предположение, что Шлараффия
получила свое имя благодаря какой-то выпечке, чем и объясняется, что в
этой стране все либо испечено, либо пожарено.148 Менцель упоминает о
швабском поверье, согласно которому земные гномы помогали крестьянину
печь ночью хлеб, из-за чего люди перестали у него покупать. Как-то средь
ночи пекарь застал своих «помощников» за работой и прогнал их словами:
«Прочь, прочь в страну обезьян» («Flieh, flieh nach Araffenland!» (?).149 В
некоторых
регионах
Германии,
например,
в
Тюрингии150,
Баден-
Вюртебмерге151, Швейцарии152 сохранился известный еще в Средние века
обычай выпекать на масленичную неделю «hornaffe», печенье особой формы,
напоминающей округленную W. В «Словаре швейцарского немецкого языка»
даже указано, что так – «hornaffe» – собственно называли кобольда, гнома153.
Эта версия, приведенная Менцелем, и факты, ее развивающие, интересны для
нас тем, что они перекликаются с названием страны медовых печений,
которое, согласно одной из этимологических версий, лежит в основе
французского слова «cocagne».
В XIV–XV вв. в небылицах часто для обозначения времени, царящего в
«мире, вывернутом наизнанку», наряду с «рождеством летом», «в пасху на
льду» использовалось выражение «во времена обезьян» («in der affen zît»).
Одна из таких небылиц «Все это вранье» («So ist es von lügenen», XIV в.),
послужившая основой для «Сказки о Шлараффии» в сборнике братьев
147
Mone Fr. J. Op.cit. S. 616.
Menzel W. Zur deutschen Mythologie. Bd. 1. Stuttgart, 1855. S. 197. Кроме того, Менцель
указывает на взаимосвязь «schlaraffe» с «laffe» (фат, балбес).
149
Рассказ об этом поверьи, о котором Менцель лишь упоминает, можно прочитать в
сборнике «Немецкие саги, обычаи и традиции из Швабии» (1852) Эрнста Майера,
фиксирующем существовавшее в устной форме в Беркхейме (под Эсслингеном)
предание. Meier E. Deutsche Sagen, Sitten und Gebräuche aus Schwaben. Stuttgart, 1852. Nr. 6.
S. 57.
150
Menzel W. Op.cit. Bd. 1. S. 197.
151
Подробнее см.: Sackstätter S. Texte der Ausstellung: Der Horaff. Eine Stadt schafft sich ein
Symbol. Crailsheim, 1993.
152
Staub Fr., Tobler L. Op.cit. Bd. 1. S. 101.
153
Ibid.
148
62
Гримм, начинается с отсылки к чудному времени: «Ich sach eins mâles in der
affen zît»154 («Я видел однажды во времена обезьян»), затем следует
перечисление всевозможных небывалых и неслыханных вещей. При
переработке в XIX веке сказка получает другое начало: «In der
Schlauraffenzeit da gin ich und sah» («Во времена шлараффов я шел и
видел…»), которое дает возможность назвать ее «Сказкой о Шлараффии» и
продолжить традицию описания чудесной страны в жанре басни и небылицы.
Однако не только время в сказках и в средневековых текстах могло
быть «обезьяним», но и место. Вильгельм Вакернагель приводит примеры
употребления слов «Affenberc» (обезьянья гора) и «Affental» (обезьянья
долина)155, в отдельных случаях как синонимов к «Narrental» (долина
дураков) или «Narrenberg» (гора дураков): «seht, dâ sint aich bî in die von
Narrental / von Affenberc die tanzten schöne über al»156 («смотрите, там был и
я в долине дураков, / на обезьяньей горе там весело танцуют повсюду»).
Таким образом, «affe» часто использовалось в переносном значении и
подразумевало глупца, уродца, хитреца, лжеца и связанные с этими словами
абстрактные понятия: глупость, уродство, хитрость, подражательство. Все
это способствовало тому, что «schlaraffe», появившееся на юге и юго-западе
Германии в значении «лентяй, бездельник», со временем приобрело сильный
негативный смысловой оттенок. К рубежу XV-XVI вв. им стали называть
глупых, бездумных тунеядцев. Нижненемецкий язык заимствует слово в этом
значении из верхненемецкого.157
1.2.3. Ведьма и дурак: следы карнавальной культуры в диалектальных
вариантах слова «Schlaraffe»
Слово «Schlaraffe» встречается почти во всех средне- и южнонемецких
диалектах верхненемецкого языка и означает «болван, рохля» (в немецком
154
Цит. по: Haupt M., Hoffmann H. Altdeutsche Blätter. Bd. 1. Leipzig, 1836. S. 163.
Wackernagel W. Kleinere Schriften III. Leipzig, 1874. S. 125.
156
Ibid. S. 121.
157
Lübben A., Walther C. Mittelniederdeutsches Handwörterbuch. Darmstadt, 1980. S. 356.
155
63
языке Швейцарии)158, «ротозей», «зевака»159 (в швабском диалекте),
«простодушные, глуповатые люди»160 (в эльзасском), «старая и уродливая
баба»161 (в баварском и эльзасском), «уродливый парень (похожий на
обезьяну)»162 (в лотарингском), «неряшливая и старая ведьма»163 (в
швабском), «с кривым лицом или ртом»164 (в рейнском и эльзасском),
«карнавальная маска»165 (в эльзасском
и лотарингском), «дурак»166 (в
швабском, на диалекте Рудных гор и в Верхней Саксонии), «деревянная
маска,
изображающее
человеческое
лицо»167
(в
швабском),
«маска,
привидение»168, (на диалекте Рудных гор и Верхней Саксонии) «маска» 169. (в
гессенском, в пфальцском).
Следовательно, «Schlaraffe» (возможно, как часть сложного слова
«Schlaraffengesicht») в составленных в XIX веке словарях различных
диалектов верхненемецкого языка чаще всего обозначает маску или
уродливое лицо, затем ведьму или старую уродливую бабу. Это дает
возможность
предположить,
преимущественно
в
значении
что
ранее
«карнавальная
слово
употреблялось
маска»
(изображавшая,
очевидно, ведьму) и таким образом, демонстрирует свою взаимосвязь с
народно-смеховой, карнавальной культурой Средневековья, и, прежде всего,
с особым видом карнавала: швабско-алеманским, время расцвета которого
пришлось на рубеж XV-XVI вв. и практически совпал с золотым веком
158
Staub Fr., Tobler L. Bd. 1. Op.cit. S. 102.
Schmid J. Ch. Op.cit. S. 467.
160
Martin E., Lienhart H. Wörterbuch der elsässischen Mundarten. 2. Bd. Strassburg, 1907. S.
471.
161
Schmeller J.A. Bayerisches Wörterbuch. Stuttgart, Thübingen, 1827-1837. S. 532.; Martin,
E., Lienhart, H. 2. B. Op.cit. S. 471.
162
Follmann M.F. Wörterbuch der deutsch-lotharingischen Mundarten. Leipzig, 1909. S.447.
163
Fischer H. Schwäbisches Wörterbuch. Thübingen, 1920. S. 898.
164
Müller J. Rheinisches Wörterbuch. Bd. 7. Berlin, 1948. S. 1254.; Martin E., Lienhart H.
Op.cit. 2. B. S. 471.
165
Ibid.; Follmann M.F. Op.cit. S.447.
166
Müller-Fraureuth K. Wörterbuch der obersächsischen und Erzgebirgischen Mundarten 2. Bd.
Dresden, 1914. S.436; Fischer H. Op.cit. S. 898.
167
Ibid.
168
Müller-Fraureuth K. Op.cit. 2.Bd. S.436.
159
64
Шлараффии. К сожалению, в исследованиях, посвященных данной теме, об
этой взаимосвязи не упоминается.170 В качестве обозначения маски
рассматриваются
исключительно
следующие
термины:
maske,
larve,
schembart, свои имена имеют также подвиды масок, характерные для того
или иного региона. Однако многочисленные свидетельства словарей XIX
века верхненемецких диалектов, а также упоминание о «Schlaraffe» как маске
ведьмы при описании современного карнавала в местечке Каппель в
Швабии171 дают право считать, что такая взаимосвязь существовала и
существует до сих пор.
Различают несколько групп масок: устрашающие (например, маска
черта (дьявола), ведьмы, старой бабы, животного и т.д.), смешанные формы
(дурака, клоуна, Гансвурста, старика), экзотические маски и красивые
маски.172 Нас интересуют первые две группы, так как очевидно, что
«Schlaraffe» принадлежала к одной из них.
В
определениях
из
словарных
статей
особо
подчеркивается
уродливость лица, искривленный рот, возможно, благодаря сочетанию
«šlarə» (рот, лицо) и «affe» (обезьяна). Следовательно, если речь идет о
маске, то маске именно пугающей, вызывающей страх и одновременно с ним
его побеждающий смех, согласно анализу природы страха и карнавального
смеха Михаила Бахтина в его работе «Творчество Франсуа Рабле и народная
культура Средневековья и Ренессанса».
Традиция изготовления маски старой бабы уходит своими корнями к
дохристианским представлениям о существе (чаще всего женщине),
169
Kehrein J. Volkssprache und Volkssitten in Nassau. 1 Bd. Bonn, 1872. S. 349. Meisinger O.
Op.cit. S. 166; Autenrieth G. Pfälzisches Idiotikon: Ein Versuch. Zweibrücken, 1899. S. 123.
170
Например, в работах по истории карнавальной маски в Южной Германии: Moser H. Zur
Geschichte der Maske in Bayern // Masken in Mitteleuropa, volkskundliche Beiträge zur
europäischen Maskenforschung. Wien, 1955. S. 93-141.; Bärtsch A. Holzmasken. Fastnachtsund Maskenbrauchtum in der Schweiz, in Süddeutschland und in Österreich. Aarau, 1933.
Stumpfl R. Schauspielmasken des Mittelalters und der Renaissancezeit und ihr Fortleben im
Folksschauspiel // Neues Archiv für Theatergeschichte. 2. B. Berlin, 1930. СТРАНИЦЫ
H.Schwedt.
171
www.kappler-fastnacht.de
172
Bärtsch A. Op.cit. S. 20.
65
обладающем волшебными силами и особым знанием. Затем на это
представление наслоилось христианское изображение женщины как слабого
существа, поддавшегося искушению и явившемуся началом всех грехов.
Маска ведьмы, появившаяся ближе к концу периода охоты на ведьм, то есть
в конце XVII–начале XVIIIв., приобрела те же характерные черты, что и
маска старой бабы. Таким образом, можно считать определения «schlaraffe»
как «неряшливая и старая ведьма» (в швабском) или как «старая и уродливая
баба» (в баварском и эльзасском) практически идентичными.
Теперь коснемся образа дурака и его связи с понятием «Schlaraffe».
Шуты и дураки, воплощающие в себе амбивалентность, характерную для
карнавального
народного
смеха,
были
постоянными
участниками
средневековых народных гуляний. Подобную функцию несет и Шлараффдурак, образ которого можно реконструировать исходя из «Карнавальных
комедий», многочисленных текстов литературы о дураках., получившей
распространение
также
на
рубеже
XV-XVI
вв.
Этот
ликующий,
прожигающий жизнь в вечных празднествах бездельник может вызывать как
веселый смех, так и откровенную насмешку. Он, дурак, все делает наоборот,
вопреки здравому смыслу. Он – представитель того «мира наизнанку»,
который в различных вариациях изображается в текстах о Шлараффии.
Сатирический смех Нового времени лишит его этой веселости и
жизнерадостности, оставив лишь нравоучительную насмешку.
Крестьяне, являющиеся для горожан воплощением неуклюжести,
неповоротливости, бестолковости, представляли собой неисчерпаемый
источник сюжетов для карнавальных комедий и образов для масок. Это
нашло свое отражение и в слове «Schlaraffe»: в алеманском, эльзасском и
швабском диалектах оно содержит значения «болван, рохля», «наивные,
глуповатые люди», «ротозей, зевака» соответственно.
«Словарь немецкого языка в Швейцарии» в обширной статье «affe»
приводит два слова: «Schlaraffe» в значении «болван, раззява» и «Schluraffe»
обозначающее «сонливого, вялого, ленивого человека», а также образованное
66
от
последнего
прилагательное
«schluraffisch»
(ограниченный,
придурковатый). Предположим, речь идет о словах с разными этимонами.
Первое было образовано от «šlarə» (рот, лицо), второе – от „slūr“
(лентяйничать). Однако в процессе развития немецкого языка слово
«schluraffe» стало писаться, как было рассмотрено выше, сначала с
дифтонгом -au-, затем при переносе ударения с корневой гласной -a-. Таким
образом, можно попытаться восстановить истории двух слов, которые не раз
пересекались, дополняя друг друга.
В словарях нижненемецких диалектов слово «schlaraffe» не встречается
либо приводится статья «Schlaraffenland» как пример слова, попавшего в
диалект из литературного языка.
1.2.4. Производные слова от «Schlaraffe» и идиоматические выражения
Страна, в которой живут лентяи и глупцы, получила название
«Schlaraffenland».
Пёшель
упоминает
о
некоторых
его
искажениях:
«Schnådåffland» в одном из текстов восточно-шлезского диалекта и
«Araffenland» в швабской песенке173 и, как мы уже отмечали, в швабском
поверье. Согласно «Словарю немецкого языка» братьев Гримм страна
бездельников в литературе встречается под именами: «Schlaraffei» (имя
собственное, образовано посредством действующей в языке модели
словопроизводства, как и Lombardei, Tartarei), «Schlaraffen» (в основе лежит
словообразовательная модель, ср.: Preuszen, Baiern, Sachsen), «Lande der
Schlaraffen».174
В отличие от родственного французского слова «cocagne», немецкое
«Schlaraffe» имеет дюжину производных слов. Так, в словаре братьев Гримм
зафиксированы существительные Schlaraffei, Schlaraffen, Schlaraffengemälde,
Schlaraffengesicht,
173
174
Schlaraffenland,
Schlaraffenleben,
Schlaraffenmaul,
Poeschel J. Op.cit. S. 417.
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. München, 1984. S. 494-498.
67
Schlaraffenschiff,
Schlaraffenwelt;
глагол
schlaraffen,
прилагательные:
schlaraffenländisch, schlaraffisch; в словаре Даниэля Сандерса («Wörterbuch der
deutschen Sprache», 1865) – Schlaraffenthum175. Три существительных,
характеризующих лицо человека (Schlaraffengesicht, -gemälde, -maul), тесно
связаны с идеей маски, кривого, уродливого лица, которое вкладывалось в
понятие «schlaraffe» в некоторых верхненемецких диалектах. Слово
«Schlaraffenschiff»
обязано
своим
происхождением
исключительно
Себастьяну Бранту. Остальные вышеперечисленные слова относятся к кругу
представлений о полном удовольствий и наслаждений мире бездельников. В
современный словарь немецкого языка входят слова именно из этого ряда
(Schlaraffenland, Schlaraffenleben, schlaraffisch)176.
Существительное «Schlaraffenleben», наряду с названием чудесной
страны, – наиболее часто встречающееся в языке слово из рассматриваемого
ряда. Словарь братьев Гримм приводит примеры его употребления в текстах
Сакса, Кампе, Лессинга, Шиллера, Бюргера, Гёте, Грильпарцера. Интересно,
что в венском диалекте оно обозначает неряшливый, беспорядочный,
безнравственный образ жизни, жизнь нуждающихся классов. Словарь
братьев Гримм, а также лексикон венских диалектов (оба издания готовились
к печати почти одновременно в 70-х гг. XIX в.) подразумевают под
«Schlaraffenleben» в Вене жизнь сожительниц и наложниц177.
Немецкие идиомы, пословицы и поговорки, содержащие производные
от «Schlaraffe» слова, отражают, прежде всего, преимущества и прелести
жизни без забот и хлопот, представления об утопической стране и не
содержат инвектив.
Наиболее полный перечень бытовавших в народе и используемых в
литературных произведениях устойчивых выражений приводит «Лексикон
175
Sanders D. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. 2 T. Leipzig, 1860-1865. S. 948.
Duden. Op.cit. Bd. 6. S. 2937.
177
Grimm J., Grimm W. Op.cit. S. 498; Hügel Fr. S. Der Wiener Dialekt. Wien, Leipzig, 1873.
S. 138.
176
68
немецких пословиц» (1867– 1880) Карла Фридриха Вильгельма Вандера178.
Он выделяет 9 идиом, так или иначе включающих в себя слово
«Schlaraffenland» и являющихся основными характеристиками этой страны:
«Im Schlaraffenlande fliegen einem die gebratenen Vögel ins Maul» («В
Шлараффии залетают жареные птицы в рот»), «Geh ins Schlaraffenland, wo
die gebratenen Tauben ins Maul fliegen» (или: «wo es Pfannkuchen regnet»)
(«Отправляйся в Шлараффию, там падают жареные голуби прямо в рот»,
или «Там идет дождь из оладий»), «In Schlaraffenlande, da man die Leute und
die Hunde an die Würste henkt» («В Шлараффии подвешивают людей и собак
на колбасах»), «Im Schlaraffenlande, wo die Hühner Lobbenkräg tragen» («В
Шлараффии,
где
курицы
носят
воротнички»),
«Schlaraffenland,
Schlaraffenleben!» («Шлараффия! Шлараффская жизнь!»), «Du bist aus dem
Schlaraffenland» («Ты из Шлараффии»), «Er gehört ins Schlaraffenland» («Ему
место в Шлараффии»), «Es wäre gut ins Schlaraffenland!» («Было бы хорошо в
Шлараффии!»), «Wie im Schlaraffenlande!» («Как в Шлараффии!»). Первые
четыре выражения из этого перечня построены однотипно и могут быть
либо взаимозаменяемыми при рассказе, либо перечисляться одно за другим.
Следуемые в «Лексиконе» далее 2 идиомы со словом «Schlaraffenleben» («Ein
Schlaraffenleben führen» («вести шлараффский образ жизни»), «Es ist ein
wahres Schlaraffenland!» («Это было настоящей Шлараффией») или
одинаковая по значению фраза «So lebt man im Schlaraffenland!» («Так живут
в Шлараффии!»)179) передают мечту говорящего пожить в свое удовольствие,
как в Шлараффии.
Выражение «ein Schlaraffenleben führen» традиционно сравнивают с
синонимичным французским выражением «vivre comme au pays de cocagne»
178
Wander K. Deutsches Sprichwörter-Lexikon. Bd. 4. Leipzig, 1867–1880. S. 227. Вандер
приводит примеры из сборников пословиц: К.Симрока, Körte W. Die Sprichwörter und
sprichwörtliche Redensarten der Deutschen, nebst den Redensarten der deutschen Zech-Bruder
und aller Praktik Grossmutter, d.i. der Sprichwörter ewigem Wetter-Kalender. Leipzig, 1837.
Büchmann G., Robert-Tornow W. Geflügelte Wörter: der Citatenschatz des deutschen Volkes
Berlin, 1898. и др.
179
Eiselein J. Die Sprichwörter und Sinnreden des deutschen Volkes in alter und neuer Zeit.
Donaueschingen, 1838. S.551.
69
(«жить как в стране Кокань»), что свидетельствует об общности
представлений народов и их чаяний.180
Отто Крусиус в работе «Сказочные реминисценции в античной
пословице» (1889) анализирует подобные изречения о стране с молочными
реками и кисельными берегами в литературе Античности. Он исходит из
того, что пословица – «ключевое слово, которое напоминает о целом ряде
представлений, рассказов, изображений, очень часто о сагах и мифах».181 На
основе идиом Крусиус реконструирует представления древних греков и
римлян о стране изобилия и безделья. По его мнению, в какой-то момент
«сказочная фантазия понимает свое ничтожество и, осознавая это,
высказывается. Она уверенно заявляет о «своем нигде», о своем королевстве
Куканья, о своей Шлараффии».182 Народ начинает высмеивать свои же
мечты, которые кажутся ему теперь наивными и ничтожными. Таким
образом, Крусиус отмечает, что в истории литературы Античности был
момент, когда сказочные представления о чудесной стране стали предметом
высмеивания, пародии.
Опираясь на принцип гипотетической реконструкции, описанный
выше, и используя пословицы и поговорки о Шлараффии, можно
предположить, какими достоинствами наделялась эта страна в воображении
людей в Средние века. И хотя в сборники пословиц и поговорок не вошли все
устойчивые характеристики Шлараффии, которые нам встретятся в текстах (а
именно их считает Крусиус «настоящими» народными изречениями), тем не
менее можно воссоздать, пусть и частично, картину, рисуемую народным
воображением.
Речь
идет,
прежде
всего,
о
чудесном
крае,
где
приготовленная еда сама залетает в рот, бегает по земле, падает с неба, где не
надо работать, чтобы ее добыть. И настолько там хорошо, что жизнь
180
Wander K. Op.cit. 227.
Crusius O. Märchenreminiszenzen im antiken Sprichwort // Verhandlungen der vierzigsten
Versammlung deutscher Philologen und Schulmänner in Görlitz vom 2. bis zum 5. Oktober
1889. Lepzig, 1890. S. 33.
182
Ibid. S. 36.
181
70
достойна
восхищения.
Отсюда
восклицательные
конструкции
«Schlaraffenland, Schlaraffenleben!», «Es wäre gut ins Schlaraffenland!» и др.
Затем, как мы увидим далее, на рубеже XV – нач.XVI вв. наступит
переломный момент, когда придет осознание невозможности и несуразности
подобной страны. Тогда ее начнут высмеивать. Литература же, используя эту
тенденцию, станет обличать Шлараффию в своих морально-дидактических
целях.
1.2.5. «Шлараффия – это своего рода утопия»
Под «Шлараффией» в словарях, в критической и художественной
литературе в XVII – XVIII веках понимали утопию, в XIX – XX вв. –
сказочную страну.
Термин «утопия» ввел в немецкий язык Йохан Фишарт при переводе
романа
Франсуа
Рабле
«Гаргантюа»,
вышедшего
под
названием
«Affenteurliche und Ungeheurliche Geschichtklitterung» («Необыкновенная
история», 1575).183 Спустя некоторое время Шлараффию стали сравнивать с
утопией. В словаре братьев Гримм приводится следующий, датируемый 1618
годом, пример: «Schlauraffenland, insulae fortunatae, Utopia»184 («Шлараффия,
остров блаженных, утопия»). «Словарный состав немецкого языка» Каспара
Штилера («Teutscher Sprachschatz», 1691), написанный на латыни, гласит, что
Шлараффия – это своего рода утопия, где никто не работает и все живут
счастливо.185 В «Немецко-латинском словаре» Фриш (1741) переводит
«Schlauraffen-land» на латинский как «Utopia».186
183
Poeschel J. Op.cit. S. 425.
Grimm J., Grimm W. Op.cit. S. 495.
185
ср.: «Schlauraffen- sive Schlaraffenland, nomen ficticium Utopiae cujusdam, ubi omnia sine
labore, pericolo et pretio suppetunt, quasi der Schlauderaffenland, otiosorum ingeniorum
quaelibet somniantium regio beata et voluptuosa». Stieler K. Der Teutschen Sprache
Stammbaum und Fortwachs / oder Teutscher Sprachschatz. Nürnberg, 1691; Reprint: 3 Bände
München, 1968. Sp. 1063.
186
Frisch J. L. Teutschlateinisches Wörter-Buch. Berlin, 1741. S. 194.
184
71
«Универсальный лексикон» Иоганна Генриха Цедлера (1742) отсылает
в словарной статье «Утопия» к статье «Шлараффия»: «Шлараффия, на
латинском – Утопия, что на немецком означало бы «Нигде», не реальная, а
выдуманная и нравоучительная страна».187 Автор статьи различает три цели,
для которых эта страна была выдумана: «Некоторые показывают этим
совершенное правительство, которого в мире вследствие естественной
порочности человека нет и быть не может, и тем самым изображают
отчетливо и безнаказанно все сумасбродства и нелепости, которым
подвержены наши монархии, аристократии и демократии. Другие пытаются
заменить выдуманным жалкое состояние и тяжесть человеческой жизни,
поэтому и выдумывают они такие страны и острова, где все можно получить,
не работая, например, острова вина, реки полные пива, озера с вареной
рыбой и леса с жареной птицей и тому подобное. Третьи представляют под
этим греховный мир и отражают грехи в картинках стран, например,
провинция Бибония, республика Венения, Пигрция и т.д.»188. Таким образом,
автор статьи выделяет три основных типа утопического: собственно утопию
в нашем понимании этого жанра, Шлараффию и топографическую традицию
изображения утопических земель, популярную в XVII-XVIII вв. в Европе.
Примером соединения двух последних типов, а также синонимичного
использования слов «Утопия» и Шлараффия» может служить популярная в
свое время «Подробная карта Утопии, открытого мира плутов или же часто
называемой, но никем не виданной Шлараффии, недавно выдуманная
забавная карта» («Accurata Utopiae Tabula, das der Neu=entdeckten Schalckwelt oder des so offt benannten und doch nie erkannten Schlaraffenlandes
Neu=erfundene lächerliche Land=Tabell», ок. 1694), подробнее о которой
будет сказано далее. В большой работе «Обстоятельная география»
(«Ausführliche Geographie», 1755) Иоганн Георг Хагер рассказывает обо всех
известных к середине XVIII века землях. В разделе «О некоторых
187
188
Zedlers Grosses Universal-Lexikon. 34. Bd. Leipzig, 1742. Sp. 1828 f.
Ibid.
72
неизвестных странах» находится место и для Шлараффии. Как и Цедлер,
Хагер рассматривает ее как «Utopia», выдуманную сатириками для
безопасного изображения правды и пороков; идеального государства или для
высмеивания лентяев189.
Иоганн Кристоф Аделунг в «Попытке полного грамматическикритического
словаря
верхненемецких
vollständigen
grammatisch-kritischen
диалектов»
Wörterbuches
(«Versuch
der
eines
hochdeutschen
Mundarten», 1780) под словом «Schlaraffe» понимает «человека, проводящего
свою жизнь в праздности, в излишней сладострастности. Отсюда Шлараффия
– выдуманная страна, жители которой ведут медлительный, инертный образ
жизни, полной наслаждений. Выражение стало употребительным благодаря
«Кораблю дураков» Бранта и «Утопии» Мора».190
В «Германском Глоссарии средних веков, включая швейцарский
диалект» («Glossarium Germanicum medii aevi, potissimum dialecti suevicae»)
Й. Шерца и Й. Оберлина, вышедшем в 1784 году, сказано, что Шлараффия –
«утопия, блаженное царство дураков»191.
В «Словаре немецкого языка» Иоахима Генриха Кампе («Wörterbuch
der deutschen Sprache», 1810) под Шлараффией подразумевается страна, где
живут в праздности и радости, без всяких мыслей и забот, то есть Утопия192.
Анализ понятия «Schlaraffenland», используемого в XVIII веке в
значении «Utopia», дал в своем исследовании «Ficta Respublica» Людвиг
Штокингер. На основе ряда рассмотренных примеров он сделал вывод, что
оба
слова
«действуют
как
собирательное
понятие
поэтических
пространственных представлений» и служат для обозначения «выдуманной
189
Hager J. G. Ausführliche Geographie. Chemnitz, 1755. 3. Bd. S. 1027-1028.
Adelung J. Ch. [Versuch eines vollständigen ...] Grammatisch-kritisches Wörterbuch der
hochdeutschen Mundart mit beständiger Vergleichung der übrigen Mundarten, besonders aber
der Oberdeutschen. Bd. 4. Leipzig, 1774–1786. Sp. 119.
191
Scherz J./Oberlin J.J. Glossarium Germanicum medii aevi, potissimum dialecti suevicae 2.
Strassburg, 1784. S. 1414. Ср.: «Schlaraffenland – utopia, regia beata stultorum»
192
Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Braunschweig, 1807-1813. Bd.4. S.170.
190
73
действительности и таких вымыслов, которые отклоняются от всех законов
чувственного опыта».193
В XVII–XVIII вв. использование обоих понятий в качестве синонимов
было возможным благодаря особой популярности романа Томаса Мора и
заданной им традиции. И, несмотря на то что между двумя странами, между
двумя понятиями есть некоторые общие черты (выдуманный мир,
изображение лучшей жизни), оба понятия значительно отличаются друг от
друга. В самой Шлараффии ни о каком государственном устройстве не
может быть и речи, как не может быть речи и о работе. Там все уже дано
человеку без его труда, дано природой, тогда как в Утопии природа не играет
особой роли. Авторов XVII–XVIII вв. привлекало изобретенное Мором
греческое слово, так как оно могло служить посредником при дефиниции
этого понятия в словарях, использующих латынь, (например, Штилера,
Фриша, Шерца и Оберлина), а также нравоучительным целям. В «Утопии»
был
изображен
идеальный
общественный
строй,
построенный
добродетельными работающими людьми. В текстах о Шлараффии все
наоборот, и предметом высмеивания становится то, что добродетелью
считается безделье.
В XIX веке понятия «Schlaraffenland» и «Utopia» в качестве синонимов
употреблять практически перестали,
зато в XX веке интерес к этому
сравнению возник снова и вызвал полемику в литературоведческих кругах, о
чем было упомянуто во введении. Петр Кучинский в диссертационном
исследовании
«Преодоление
народной
утопии.
Сохранившиеся
представления народа о Шлараффии в XVI веке» на основе 120 работ
подсчитывает, что Шлараффию сравнивали с Утопией (Utopia, Utopien) в
XVII в. – 5 раз, в XVIII в. – 12, в XIX в. – 8, в XX в. – ни разу (встречается
трижды вариант „Utopie“); со страной Кокань в XVIII в. – 1, XIX в. – 13, XX
в. – 24; со сказкой в XVIII в. – 1, XIX в. – 18, XX в. – 29; с небылицей,
193
Stockinger L.F. Ficta Respublica: Gattungsgeschichtliche Untersuchung zur utopischen
Erzählungen in der deutschen Literatur des frühen 18. Jh. Tübingen, 1981. S. 102, 111.
74
выдумкой в XVIII в. – ни разу, XIX в. – 3, XX в. – 11. Реже встречаются
сравнения с мифом (по одному разу в XIX и XX вв.); с рассказом
(соответственно 1 и 3 раза в XIX и XX вв.); с сагой, преданием
(соответственно 6 и 4 раза в XIX и XX вв.); с басней, вымыслом (устойчиво
по 2 раза в каждом веке, начиная с XVII в.).194
Шлараффия с начала XIX века действительно часто сравнивалась со
страной Кокань. Это непосредственно связано с публикацией сборника
сказок братьев Гримм и «Фаблио про Кокань» в 10-х годах столетия и с
волной интереса к народному творчеству. К тому времени понятие о Кокань,
стране изобилия и благополучия, было уже четко сформулировано в
многочисленных словарях, выпускаемых во Франции на протяжении XVIII
века.
Благодаря
этому
стало
возможным
объяснение
понятия
«Schlaraffenland» через родственное «Pays de Cocagne». Интересно, что
наоборот объяснялись понятия только в немецкоязычных работах, например,
Гримма, Дица, Кёртинга, Гамильшега и др.
В «Словаре немецкого языка» (1854–1971), долженствующего по
задумке его создателей, Якоба и Вильгельма Гримм, стать свидетельством
достойного прошлого народа как языковой общности, собрано большое
количество примеров употребления слова «Шлараффия» из литературы XV–
XIX веков. Они подтверждают, что Шлараффия - это «выдуманная страна
шлараффов, обычно описываемая как место доступного чувственного
наслаждения любого вида, где безделье поощряется, а трудолюбие
наказывается»195. Реже речь идет о королевстве дураков, мире наизнанку. К
моменту выхода «Словаря немецкого языка» были уже найдены и
опубликованы различные манускрипты с текстами о подобных землях.
Благодаря этому в статье присутствует уже высказанная рядом филологов
идея
194
195
родственных
связей
Kuczynski P. Op.cit. 1984. Beilage.
Grimm J., Grimm W. Op.cit. S. 495.
Шлараффии
со
страной
Кокань
из
75
старофранцузского
фаблио,
блаженных
островов
и
чудесных
стран
древнегреческой литературы. Таким образом, немецкий образ края с
молочными реками и кисельными берегами уходит своими корнями в
далекое прошлое, а характерные именно для него нравоучительные,
морализаторские черты, мало подходящие для наивной сказки – это уже
влияние Нового времени.196
В других общенемецких словарях – Морица Гейне (1890–1895), в
словаре Трюбнера (1939–1957), Вариха (1968), в «Duden» (1976–1977) – под
«Schlaraffenland» понимается царство бездельников, любителей хорошо
поесть и выпить.
Итак, уже с первых определений слова сложилось устойчивое
представление
о
Шлараффии
как
о
сказочной,
выдуманной
и
нравоучительной стране, где никто не работает, стране, жители которой
беззаботно проводят время в наслаждении, лени, сладострастии. Филологи
производят
название
средневерхненемецкого
народности,
«slūr»
и
обитающей
«affe».
в
Первый
этой
стране,
корень
от
означает
«бродяжничать, лентяйничать, ленивый, вялый, медлительный, инертный
человек» и происходит от глагола «sluren» (безалаберно обращаться со
своими вещами, болтаться (об одежде), изнашиваться) или же от
звукоподражательного глагола «schlurfen» (плестись, шаркать ногами) и
«schlürfen» (в диалектах также и «schlurfen» хлебать, чавкать, пить
небольшими глотками, с наслаждением). Возможно, слово произошло от
«schlau» (хитрый) или «schleer» (лицо, рот в некоторых верхненемецких
диалектах). Второй корень - «affe» - рассматривается в его прямом значении
как «обезьяна» (или же «дурак»). Лишь Менцель увидел в этом отголосок
старой народной традиции готовить на масленицу
особой формы.
196
Ibid. S. 496.
«hornaffe», печенье
76
Этимология слова, его значение в диалектах верхненемецкого языка,
дошедшие
до
нас
народные
легенды,
связанные
со
Шлараффией,
идиоматические выражения помогают реконструировать первоначальное
значение понятия, то есть до появления слова в текстах художественных
произведений в XV веке, когда оно стало использоваться с нравоучительной
целью.
В работах различного характера (словарях, в философских трактатах, в
атласах и др.) в XVII-XVIII вв. Шлараффия устойчиво сравнивается с
Утопией, затем с XIX века – со сказочной страной Кокань. К наиболее
значительным словарным статьям и филологическим изысканиям, которые
объясняли немецкое понятие через французское, принадлежат словарная
статья «Schlaraffenland» в «Этимологическом словаре» Матиаса Хёфера
(1815)197, в «Немецком словаре» братьев Гримм (1899)198, примечания
братьев Гримм к «Сказке о Шлараффии»,199 статья Йоханнеса Пешеля
«Сказка о Шлараффии» (1878)200, комментарий Фридриха Царнке к поэме
Себастьяна Бранта «Корабль дураков» (1854)201.
1.3. «Pays de Cocagne» и «Schlaraffenland»: alter et idem
У каждого народа есть своя страна с молочными реками и кисельными
берегами. Французы назвали ее страной Кокань, немцы – Шлараффией.
Сегодня редко кто во Франции или в Германии знает, как эту сказочную
страну называет сосед. Лишь тот, кому понадобится узнать перевод по
французско-немецкому или немецко-французскому словарю, выяснит, что
197
Höfer M. Op.cit. 3.Bd. S. 91.
Grimm J., Grimm W. Op.cit. S. 495.
199
Grimm, J, Grimm W. Die Anmerkungen zum „Märchen vom Schlaraffenland“ // Kinder und
Hausmärchen gesammelt durch die Brüder Grimm 3 B. Göttingen, 1856. S. 239.
200
Poeschel J. Op.cit. S. 417.
201
См.: Zarncke Fr. (Hrsg.) Kommentar zu Sebastian Brants Narrenschiff // Sebastian Brants
Narrenschiff. Leipzig, 1854. S.
198
77
«Schlaraffenland» переводится как «Pays de Cocagne» и наоборот202. Одним из
первых подобный перевод предпринял Люткомюллер, переведший на
немецкий язык в 1795–1797 гг. «Фаблио и сказки», изданные Ле Грандом в
1779–1781 годах.203 Он посчитал возможным перевести французское
«cocaigne» на немецкий, использовав название шванка Ганса Сакса
«Schlauraffen landt».
Часто используемые как синонимы «Schlaraffenland» и «Pays de
Cocagne» представляют собой названия выдуманной страны, где есть все
необходимое для беззаботной жизни человека. Однако, несмотря на то, что,
как мы увидим из текстов, многое в их описаниях будет совпадать, Кокань –
это, прежде всего, страна изобилия, а Шлараффия - страна лентяев и обжор,
то есть того же изобилия, но вызывающего негативные последствия. И
названия у них соответствующие: «Pays de Cocagne» несет в себе
положительный смысл, «Schlaraffenland» - отрицательный, передавая
вкладываемую в слово бюргерскую мораль, высмеивание тунеядства.
Нравоучительного оттенка во французском выражении мы не увидим.
Подобный внутренний смысл данного слова характерен и для
родственных понятий, сложившихся в северных протестантских землях.
Например, на Британских островах сказочная страна изобилия называлась в
XIV веке „co(c)kayne“ (после появления поэмы «The Land of Cockaygne» в
1305 г.), однако с XVI в. это имя было вытеснено словом «lubberland» (страна
ленивых толстяков»).204 В Голландии эта страна, появившаяся сначала
благодаря влиянию французской версии под названием «Cockhaengen»
(ок.1435), с 1546 года, с прозаического перевода шванка Ганса Сакса на
нидерландский язык фигурирует чаще всего под именем «luilekkerland» (от
202
напр.: Sachs K. Grand dictionnaire Langenscheidt: français-allemand, allemand-français.
Paris, 1978. P. 696.
203
(Lütkomüller) / Le Grand. Erzählungen aus dem zwölften und dreizehnten Jahrhundert mit
historischen und kritischen Anmerkungen. 2 Bde. Halle, Leipzig, 1975-1797.
204
В английско-итальянском словаре Джона Флорио «Мир слов» (1598) сказано:
«Коканья, - как у нас Любберланд» («Cocagna, as we say Lubberland). Цит по: Jonassen, 58.
78
«lui» ленивый, «lekker», что можно перевести как «вкусный», а можно и как
«балбес, бездельник»).
Слово «Cocagne», или же его далекий родственник, встречается
впервые в латино-германском цикле, а после появления рукописи на
пикардийском диалекте «Фаблио про Кокань» (XIII в.) уверенно находит
себе место во многих европейских языках для обозначения страны изобилия.
В XV в. этим именем неофициально называют регион на Юге Франции, в
XVII в. официально – местность в Канаде. Напротив, первое появление слова
«Schlaraffenland» зафиксировано лишь в тексте начала XV в. Отдельные
примеры из источников XIV-XV вв., а также диалектальные словари
свидетельствуют о том, что ареал использования слова ограничивался Югом
Германии. Лишь с выходом в свет «Корабля дураков» Себастьяна Бранта и
шванка «Страна лентяев» Ганса Сакса в Европе узнали о немецкой
Шлараффии. В отличие от французской Кокань, мы не найдем эту страну ни
на одной карте мира, разве что лишь в тех сатирических атласах, что были
популярны в XVII–XVIII веках.
Проведенный подробный этимологический анализ говорит, прежде
всего, о разной природе обоих слов. Лишь две гипотезы происхождения слов
могут свидетельствовать о наличии родственных связей между изучаемыми
понятиями.
Одной из точек соприкосновения служит понятие «дурак», несмотря на
то, что этимологическая связь слов «Cocagne» и «Schlaraffe» с ним не
является
вполне
очевидной.
Некоторые
филологи
прослеживают
происхождение «cocagne» от «coquin» (плут, дурак). Во французской
культуре понятие тесно связано с праздником дураков,205 а само слово на
протяжении веков сохраняло значение «праздник, увеселение». В другой
романской культуре – итальянской – Кукканьей называли гору еды,
сооружаемую во время карнавала. Значение «Schlaraffe» как «дурак» и как
205
см. главу: La fête des Fous // Delumeau J. (Ed.). La Mort des Pays de Cocagne:
comportements collectives de la Renaissance à l´âge classique / Paris, 1976.
79
«карнавальная маска» сохранилось в многочисленных верхненемецких
диалектах, в современном же языке слово «Affe» используют и в качестве
бранного, подразумевая под ним «дурак». Одними из первых произведений, в
которых
упоминалось
рассматриваемое
слово,
были
«Карнавальные
комедии» XV века. В них под «Schlaraffe» имелся в виду дурак, весельчак,
пьяница, обжора, любимый герой карнавального действа. Начиная с поэмы
Бранта, где Шлараффия упомянута в качестве синонима Наррагонии, мы
можем проследить, как сама Шлараффия часто называется страной дураков.
Таким образом, следует предположить, что своему происхождению и
распространению оба понятия обязаны смеховой культуры Средневековья и
традициям карнавала.
Настойчиво называемая этимологами Кокань «страной лакомств»
(пирогов, печений, кексов, то есть чего-то печеного), кажется, с этой
этимологической точки зрения, не имеет ничего общего со Шлараффией,
если не считать единичное упоминание Вольфганга Менцеля о том, что
Шлараффия, возможно, получила свое название благодаря какой-то выпечке.
Зато пословицы с лихвой возмещают не подразумевающийся в названии
кулинарный смысл чудесной страны. «Im Schlaraffenlande fliegen einem die
gebratenen Vögel ins Maul», «Geh ins Schlaraffenland, wo die gebratenen Tauben
ins Maul fliegen» (или: «wo es Pfannkuchen regnet»), «In Schlaraffenlande, da
man die Leute und die Hunde an die Würste henkt».
Французские и немецкие словари XVII–XIX вв. по-своему отразили
историю страны Кокань и Шлараффии. «Страна Кокань» объяснялась через
национальные реалии (культура разведения пастели, «праздник, увеселение»)
без привлечения в качестве посредника другого родственного понятия, и ее
основное значение – страна изобилия – на протяжении XVII–XIX вв. не
менялось. В словарях немецкого языка Шлараффия – это сказочная страна
лентяев и чревоугодников, сравниваемая в XVII–XVIII вв. с Утопией, а с XIX
века – со страной Кокань.
80
Итак, Кокань и Шлараффия – страны изобилия, дураков, сладостей.
Названия эти родились и закрепились за легендами о краях изобилия,
популярными в средневековой Северной Франции и на Верхнем Рейне, то
есть в граничащих друг с другом областях. Веками они вбирали в себя
значения паронимов и омонимов, становясь многозначными. Для этнологов
полисемия двух слов создала значительные трудности и десятки гипотез
происхождения. Лексикографы в XVIII-XIX веках закрепили за «Pays de
Cocagne» и «Schlaraffenland» лексические значения, отметив тем самым и
наступивший с XVIII в. момент стагнации в истории понятий.
Как будет показано в следующей главе, оба слова стали не просто
национальными названиями. За ними подразумеваются две разновидности
страны с молочными реками и кисельными берегами европейской литературе
XIII-XVII вв.
81
82
83
2. История страны Кокань и Шлараффии
2.1. Праистория
Мифы о землях с молочными реками и кисельными берегами
существовали издавна. Народы доклассового общества, занимающиеся
садоводством, верили, что в потустороннем мире есть деревья, которые
обеспечивают богатство и изобилие, без применения человеческого труда.
Джеймс Фрэзер в этнологическом исследовании «Вера в бессмертие» (19131924) зафиксировал воззрения аборигенов Маркизских островов об ином
мире: «небесная область представлялась счастливой страной, богатой тестом
из плодов хлебного дерева, свининой и рыбой; там имеется общество самых
красивых женщин, каких себе можно вообразить. Там зрелые плоды
84
хлебного дерева все время сбрасываются деревом на землю, и запас
кокосовых орехов и бананов никогда не истощался. Там души отдыхали на
циновках, которые были много тоньше, чем циновки у островитян НукуХивы. И каждый день они купались в реках из масла кокосового ореха».206
Владимир Пропп проанализировал данное наблюдение в монографии
«Исторические корни волшебной сказки» (1946). По его мнению, подобные
представления приводят, с одной стороны, к отказу от работы, с другой –
«здоровый инстинкт человека заставляет его отрицать и отклонять такие
понятия.… Из этих двух противоречивых сил в качестве равнодействующей
получается комическая трактовка этого мотива».207 Подобный механизм
перевода представления о существовании страны с молочными реками и
кисельными берегами в предмет высмеивания мы увидим в культурах
Античности и Средневековья.
Древние греки пели о Золотом веке, когда «жили те люди, как боги, со
спокойной и ясной душою, / Горя не зная, не зная трудов. И печальная
старость / К ним приближаться не смела. Все года одинаково сильны / Были
их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили, / А умирали, как будто
объятые сном. Недостаток / Был им ни в чем неизвестен. Большой урожай и
обильный / Сами давали собой хлебодарные земли. Они же / Сколько
хотелось, трудились спокойно, сбирая богатство, – / Стад обладатели многих,
любезные сердцу блаженных».208
Гесиод упоминает и об островах блаженных, куда переселялись души
героев после смерти как вознаграждение за их подвиги и страдания. С
мифическим Золотым веком роднит их многое. Именно туда, согласно
поздним вариантам мифа, был перенесен Кронос, чье имя тесно связано с
206
Frazer J.G. The Belief in immortality. Цит. по: Пропп В.Я. Исторические корни
волшебной сказки. Спб, 1996. С. 291.
207
208
Пропп В.Я. Там же. С. 292.
Гесиод. Работы и дни. М., 1927. С. 43.
85
представлениями древних греков о Золотом веке. Однако если счастливое
время считалось ушедшим в далекое прошлое, то острова, по преданию,
существуют и попадут туда после смерти герои:
… Называют их люди
Полубогами. Они на земле обитали пред нами.
Грозная их погубила война и кровавая битва.
Многих в кровавых боях исполнение смерти покрыло;
Прочих к границам земли перенес громовержец – Кронион,
Дав пропитание им и жилища отдельно от смертных.
Сердцем ни дум, ни заботы не зная, они безмятежно
Близ океанских пучин острова населяют блаженных.
Трижды в году хлебодарная почва героям счастливым
Сладостью равные меду плоды в изобилье приносит209.
Елисейские поля из «Одиссеи» описывают другой вариант царства
душ умерших, «где пробегают светло беспечальные дни человека, где ни
метелей, ни ливней, ни хладов земли не бывает…» («Одиссея» VI, 566567). Вечный покой потустороннего мира становится основной его
характеристикой.
Блаженные острова, Атлантида, Геспериды, Аваллон и другие из
мифов разных народов по своему характеру напоминают и Золотой век, и
острова блаженных. Среди океана далеко на западе искали путешественники
вплоть до XVIII века земной рай, царство вечной юности и изобилия. Но и
Восток, особенно Индия, поражали своим сказочным плодородием,
богатством и мудростью, а, следовательно, безмятежностью. Впечатления
Александра Великого от пребывания там запечатлены в романе «Александр»,
записанном в III веке н.э. и невероятно популярном в Средневековье.
О некой стране с молочными реками и кисельными берегами идет речь
в Библии. Наступление царств изобилия и мира пророчат Талмуд и Коран.
209
Там же. С.44 – 45.
86
В целом, содержания мифов о Золотом веке и блаженных островах,
описания чудесных земель или царства мертвых, религиозные предсказания
содержанием часто напоминают друг друга. «Чистая идиллия по самой своей
природе однообразна»210, – сказал, комментируя поэму Гесиода «Работы и
дни», Эрвин Роде. Поэтому не удивительно, если картины изобилия и
богатства, великолепного ландшафта и погоды, беззаботного образа жизни не
балуют читателя своим разнообразием.
Уже в Античности появляются тексты, пародирующие ставшие
классическими мифы, а вместе с ними и их фольклорную основу – наивные
сказки о вечном пиршестве, довольствии, отсутствии хлопот. В первой главе
приводилось мнение Отто Крусиуса, который видел в стремлении внести
сатирический элемент в образы народа о чудесной стране осознание им
самим «ничтожности» подобных идей. Авторы древнегреческих комедий,
используя дозволенные жанром комедии приемы, «снижали» благородные
изображения Золотого века, утрировали картины изобилия, приписывали
пище способность самостоятельно приготавливаться. Данное увлечение
эффектами скатерти-самобранки и отсутствие необходимости в содержании
прислуги, по мнению Э.Д. Фролова, «выдает психологию именно античного
гражданского общества, старавшегося переложить тяжелую работу на плечи
слуг или рабов, однако при этом сознававшего всю хлопотливость подобной
практики».211 Бык из комедии «Звери» (V в. до н.э.) современника
Аристофана Кратета мечтает о хорошей жизни, изобилии денег и другого
добра,
самостоятельно
накапливающегося,
пищи,
автоматически
приготавливаемой. Другой комедиограф того же времени Кратин обещает
дожди из изюма, которые пойдут по велению Зевса. Автор наиболее
«сочной» античной Шлараффии Телеклид с ностальгией вспоминает, что
210
Роде Э. О Гесиодовых пяти человеческих поколениях // Гесиод. Работы и дни. М., 1927.
С.84.
211
Фролов Э.Д. Факел Прометея. Очерки античной общественной мысли. Л., 1991. С. 382.
87
когда-то текли горные ручьи, полные вина, хлеб и булочки соперничали за
право попасть в рот человека и сами в него залетали, рыбы заходили прямо в
дома, дети играли кубиками сала и т.д. Умершая женщина выходит вместе с
рудокопами на поверхность земли из царства мертвых и рассказывает о его
довольстве и изобилии («Рудокопы» Ферекрата, V в. до н.э.). 212
Герой «Правдивой истории» (ок. 180 г.), составленной греческим
писателей сирийского происхождения Лукианом, путешествуя, якобы
попадает на остров блаженных:
«Вся земля пестрит цветами и покрыта тенистыми садовыми
деревьями. Виноград приносит плоды двенадцать раз в год, то
есть каждый месяц; гранаты, яблони и другие фруктовые
деревья - даже тринадцать раз в год, так как в один из месяцев,
названный по имени Миноса, они дважды дают урожай.
Колосья похожи на грибы; вместо пшеничных зерен над ними
вырастают готовые хлебы. Вблизи от города текут триста
шестьдесят пять источников воды и столько же рек меду,
пятьдесят речек поменьше текут миррой, семь рек молоком и
восемь вином».213
Фантастический рассказ не только утрировал содержание
классического
мифа,
но
и
высмеивал
писателей
и
географов,
не
стесняющихся расписывать далекие страны, с которыми они не были даже
знакомы. Следы именно его влияния мы встретим в Шлараффиях многих
писателей эпохи Возрождения и Просвещения, в том числе Фенелона и
Бюргера, что будет рассмотрено в следующей главе. О возможном влиянии
«Сатурналий» и «Кроносолона» Лукиана на изображения страны с
молочными реками и кисельными берегами в средневековых английских
рождественских пьесах говорит Фредерик Б. Джонассен214.
Таким
образом,
«аристократических»
Шлараффию
сородичей,
нужно
Античности,
было
искать
как
в
и
ее
далеком
212
Edmonds J. M. The Fragments of Attic Comedy. Vol. 1. Leiden, 1957. Р. 60-61, 182-183,
158-159.
213
Лукиан. Собрание сочинений в 2 тт. Т.2. М.-Л., 1935. С. 192.
Jonassen Fr. B. Lucian’s Saturnalia, the Land of Cockaigne, and the Mummers’ Plays //
Folklore. Vol. 101., 1990. P. 58-68.
214
88
мифологизированном прошлом, на островах блаженных или в потустороннем
мире. Характерным для нее было изобилие еды, легко доступной любому
человеку.
Еще одним далеким предком страны Кокань и Шлараффии, прямые
родственные связи которого прослеживаются вплоть до эпохи Возрождения,
являлась сама идея Сатурналий, карнавала Античности. Это древнеримское
ежегодное празднество мыслилось как возвращение Золотого века при
Сатурне (Кроносе), царства добра и справедливости, любви и братства,
всеобщего благоденствия. Тогда в определенные декабрьские дни рабы
уравнивались с господами и даже обслуживались ими. Люди веселились на
улицах, ходили в гости, устраивали застолья. Бедным гражданам раздавались
деньги. Шлараффское обжорство и веселье, переворачивание системы
отношений с ног на голову, особое состояние всего мира, характерное для
Сатурналий – эти традиции сохранились в народе и получили продолжение в
средневековом карнавале.
Гастрономические мифы, мечты о блаженстве и отдыхе характерны для
всех народов, что связано с биологическими потребностями человека. В
связи
с
этим
список
возможных
прародителей
не
ограничивается
вышеупомянутыми примерами из мифологии, литературы и культуры
Античности. Однако именно они, как представляется, наряду с народными
верованиями и преданиями определили образ чудесной страны под
названием Кокань или Шлараффия, появившейся в Средневековье.
2.2. Рождение страны Кокань
Жак Ле Гофф говорит о стране Кокань как о «единственной
средневековой утопии. Не только потому, что она получила особое
89
распространение в Средних веках, но именно они ее и создали».215 В
изображении Кокани отразились важные моменты жизни человека того
времени: проживание и питание, религия, хозяйственная и социальная
сферы. Образ страны явился продуктом утопического сознания народных
масс. «Единственная средневековая утопия» не предлагает идеального
государственного устройства, чем отличается от классической утопии, но она
также конструирует «второй мир», противопоставляемый окружающей
реальности и содержащий острую критику современности.
Из сотен или тысяч возможно существовавших вариантов текстов о
стране Кокань XII-XV веков до нас дошли четыре текста, рисующие ее как
народно-поэтическую утопию Средневековья. Речь идет о старофранцузском
«Фаблио про Кокань», «Сказ про Кокань» («C’est li Fabliau de Coquaigne»,
ок.1250), среднеанглийской (ирландской) поэме «Страна Кокейн» («The land
of Cockaygne», 1305-1325), нидерландских поэмах «Эта благородная страна
Кокенген» («Dit is van dat edele lant van Cockaengen», ок. 1460) и «История
страны сторонников сладкой жизни» («Narratio de Terra suaviter viventium»,
ок. 1510).
Все тексты имеют между собой много общего, что может быть связано
с наличием неких схожих источников, не сохранившихся до наших дней. Об
этом свидетельствуют не только одинаковые конструкции отдельных фраз,
но и образно-композиционная система в целом. После однотипного введения
следует
описание
далекой
страны
Кокань
(Кокейн,
Кокенген),
благословленной Богом. Оно дается с точки зрения человека из мира
реального:
Одни лишь там песни, веселье, бал,
Счастлив человек, кто туда попал.
Широкие реки текут молока,
Меда и масла, а то и вина216.
215
Le Goff J. L’utopie médiévale: le pays de cocagne // Revue européene des sciences sociales.
T. 27. N 85 Genève, 1989. P. 276.
216
Страна Кокейн. Здесь и далее цит по: Мортон А. Английская утопия. М, 1956. С. 263.
90
Дома в той стране (в английской поэме – монастырь), заборы, мебель
сделаны из продуктов. Столы накрыты. Мясо уже приготовлено, рыба
отварена или пожарена. «Гусей жареных летает стая, / На вертелах все – ейбогу, клянусь! / Гогочут: «Я – гусь, я – горячий гусь!» / Чесноком
приправлены гуси не худо, / Изо всех это самое смачное блюдо»,
рассказывает неизвестный ирландский автор поэмы. Его французский
предшественник, видимо, также ценивший гусей с чесноком, упоминает в
фаблио «жареных гусей, которые переворачиваются / Сами; сразу за ними
следует белый чесночный соус»217. Все в той стране ничейное, и каждый
может взять себе, что ему понравится. Это касается не только пищи, одежды,
обуви, но даже и людей. Мужчины могут выбрать себе понравившихся
женщин, а те, в свою очередь – кавалеров. В отличие от реального общества,
в стране Кокань подобное грехом и позором не является, что и особо
подчеркивается. Там кто больше спит, тот больше получает. Люди в той
местности настроены дружелюбно, они все равны. Там нет войн и споров, а
праздники длятся месяцами. Жак Ле Гофф видит в утопии о стране Кокань
«призыв к освобождению от всех табу средневекового христианского
общества, к свободе, удовольствию, к свободному поиску счастья на
земле».218
Немного в стороне остается хронологически относящееся к этому же
периоду описание благодатной страны из «Декамерона» (1348-1353)
Джованни Боккаччо. Один из героев третьей истории VIII дня в качестве
небылицы, в которую другой герой, правда, верит, рассказывает, что «у
басков, на берегу реки Молочной, во Вракии, – там-де виноградные лозы
подвязывают сосисками, там на грош дают целого гуся, да еще и гусенка в
придачу, там есть гора из тертого сыру и живут на ней люди, которые
занимаются лишь тем, что готовят макароны и равьоли, варят их в каплуньем
217
De Cocaigne. Цит. по: Väänänen V. Le „fabliau“ de Cocagne / Recherches et récréations
latino-romanes. Napoli, 1981. P. 392-393. Здесь и далее цитирование текста фаблио
осуществляется по этому изданию.
91
соку и бросают вниз – кто больше поймает, тому больше достанется, - и тут
же неподалеку бьет источник верначчи – такого вкусного вина на всем свете,
дескать, не сыщешь, и воды в нем нет ни капли».219 Скорее всего, именно в
такой форме слухов, легенд бытовали в народе представления о далеко
расположенной (в данном случае в горах у басков) необыкновенной стране с
молочными и винными реками, где людям можно все время развлекаться и
где царит такое изобилие, что даже сосиски используют в хозяйственных
целях.
Подобные
фантазии
бытовали
в Европе
давно.
Возможно,
с
Античности, хотя проследить процесс сохранения и передачи фольклорных
изображений до середины XIII века, то есть до момента их новой фиксации,
вряд ли реально. Более определенно о времени их появления можно сказать,
опираясь на теории возможного удержания в общественной памяти событий
и понятий в течение 100 лет, доказываемой, например, известным
медиевистом Полем Зумтором. Таким образом, представления о Кокани
могли появиться уже в середине XII века. В пользу этой ориентировочной
даты свидетельствует и упоминание слова «cocagne» в ее латинизированной
форме в цикле «Кармина Бурана» в 1162–1164 гг.
Их появление и распространение пришлось на век крестовых походов,
начало роста городов, время страха перед голодом и эпидемей чумы, период
основания новых религиозных орденов, призывающих к бедности, и
введения инквизиции для борьбы с ересью.
Неурожайные годы и, как следствие, голод и боязнь повторения
недородов держали в страхе всю Европу почти три столетия.220 Лишь с
середины XVI века объем производства зерновых начал медленно расти.
Однако согласно все той же теории воспоминания о голоде и страхе перед
218
219
220
Le Goff J. Op.cit. P. 283.
Боккаччо Дж. Декамерон. Пер. Н. Любимова. М., 1989. С. 514.
Согласно данным таблицы в кн.: Abel W. Agrarkrisen und Agrarkonjuktur. Eine
Geschichte der Land-und Ernährungswirtschaft Mitteleuropas seit dem hohen Mittelalter.
Hamburg, 1978. S. 306.
92
ним оставались в памяти людей еще около ста лет. Особенно для горожан,
число которых с XI века постоянно росло, нехватка продовольствия была
большой проблемой. Именно в городской среде, как считает Ле Гофф, и
появилось фаблио про Кокань. Рассказы о стране изобилия становились
«психологическим утешением»,221 «пищей» для людей в голодные годы,
своеобразным образом заменявшим мясо, вино, выпечку. В периоды сбора
урожая или празднования карнавала появлялась возможность воплотить,
пусть и на короткое время, мечты о Кокани в жизнь.
Рост населения, как и рост городов, безработица и голод стали одной из
косвенных причин организации Священной войны. Крестоносцами и
хронистами были принесены домой рассказы о мусульманской культуре и
религии. Мир ислама казался средневековому человеку Запада «миром
наоборот» и отчасти отождествлялся с воображаемой страной Кокань. Там
вместо поста была обильная пища, вместо воздержания сексуальная
вседозволенность222. Возможно, именно туда, в царство экзотики и изобилия,
по маршруту крестоносцев отправляет Папа рассказчика из фаблио,
попавшего в результате в блаженную страну. Российский ученый-медиевист
Арон Яковлевич Гуревич писал о причинах появления фантазий о стране
Кокейн: «Такие страны [Кокань или Кокейн], как тогда верили, расположены
где-то далеко на Востоке. Индия – такая сказочно богатая страна, где полно
золота, драгоценных камней, других сокровищ… Там не ведают бедности,
войн и раздоров между людьми, там нет законов и все дозволено. Короче
говоря, фантазия европейцев населяла далекие земли всем тем, чего не было
и не могло быть в действительности. Воображаемый мир строился как
полная противоположность миру реальному, как мир наизнанку. Мечты
людей восполняли их суровую и убогую жизнь. При этом они верили, что
221
Арнаутова Ю.Е. Еда // Словарь средневековой культуры под ред. А.Я. Гуревича. М.,
2003. С. 173.
222
Подробнее см.: Лучицкая С.И. Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых
походов. СПб, 2001. С. 138.
93
такие счастливые страны – вовсе не плод их фантазии, что они где-то
существуют и что до них можно добраться».223 Это очень важное положение,
из которого исходит также и автор этого исследования.
Дитер Рихтер, уделивший большое внимание влиянию эпохи на
формирование некоторых мотивов Кокани, находит общие моменты между
страной изобилия и идеалом бедности религиозных орденов, прежде всего,
ордена францисканцев: «Шлараффия и идеал бедности – это два
экстремальных ответа на экономическое и моральное развитие… в эпоху
заявляющего о себе нового экономического порядка – капитализма. Оба мира
объединяет позиция, которую они занимают по отношению к главному
инструменту нового экономического порядка – к деньгам»224. По мнению
того же исследователя, еретические движения и Шлараффию объединяет
идея создания нового, другого мира225.
Марксист-литературовед Артур Мортон объясняет причины создания
поэмы «Страна Кокейн» сложившимися в Англии на рубеже XIII–XIV веков
предпосылками к крестьянским восстаниям, «пробуждением надежды»
крепостного на освобождение. «Но если бы надежда была крепче, – пишет
автор
монографии
«Английская
утопия»
–
она
не
приняла
бы
фантастическую форму причудливого сна об устройстве общества –
желанном, но реально недостижимом».226
Историческая эпоха оказала сильное влияние на формирование мифа о
стране изобилия. С одной стороны, он выполнял компенсаторную функцию и
служил своеобразным убежищем от голода, нужды, войн, несправедливости.
С другой стороны – тексты о Кокани критиковали общество, сложившиеся в
нем порядки и противоречия.
223
Гуревич А.Я. Харитонович Д.Э. История средних веков. М., 1995. С. 186.
224
Richter D. Schlaraffenland. Geschichte einer populären Phantasie. Fr./M, 1989. S. 60.
225
Ibid. S. 53-57.
226
Мортон А. Ук. соч. С.22.
94
2.3. Расцвет Шлараффии и страны Кокань
Новое время с его религиозным расколом Европы, складыванием
протестантской трудовой этики, развитием рыночных отношений и
Великими географическими открытиями создает свой вариант края изобилия
– Шлараффию, страну бездельников и обжор.
Расцвет литературы о ней приходится на XVI–XVII века. Точное число
произведений назвать сложно. Границы между собственно текстами о стране
изобилия и небылицами, в которых упоминаются висящие на деревьях
оладьи и текущие реки меда, как в одной из первых подобного рода «Sǒ ist
diz von lügenen» («Все это вранье», XIV в.), весьма размыты. Французский
историк Жан Делуме со ссылкой на дипломную работу своей студентки
Шанталь Кутёб приводит следующие цифры, свидетельствующие о
популярности сюжета в данный период времени: 12 вариантов сказки во
Франции, 22 в Германии, 33 в Италии и 40 во Фландрии.227 Упоминает о
Кокейн и английская литература, прежде всего, рождественские народные
пьесы. Там в XVI веке почти одновременно с Нидерландами, страна
изобилия сменила свое название на «страну лентяев».
Большая часть текстов, подразумевающихся под указанными выше
цифрами, была напечатана на дешевой бумаге, очень часто в сопровождении
лубочных картинок, в качестве «летающих листовок» или брошюр и
рассчитана на массового читателя, что стало возможным с развитием
книгопечатания. Все чаще встречаются произведения о Шлараффии,
подписанные определенным именем, в отличие от рассказов о стране Кокань,
автор которых – коллектив, народ, фиксирующий свое творение лишь со
временем.
Страна Кокань родилась в единой Европе и поэтому, несмотря на
некоторые, локально обусловленные отличительные черты, в разных
95
национальных литературах выглядит практически одинаково. Шлараффия
же, напротив, появилась в период деления Европы на католическую и
протестантскую. Она включает в себя некоторые черты, характерные для
менталитета людей определенной национальности или религии. Немецкая
Шлараффия, традиция изображения которой получило наибольшее развитие,
оказало сильное влияние на нидерландскую страну лентяев, на обновленную
французскую и итальянскую версии стран Кокань и Кукканья.
Классический портрет Шлараффии изображен в шванке Ганса Сакса
«Страна лентяев» («Das Schlauraffen landt», 1530). Тема или ее отдельные
аспекты затрагиваются и в других шванках мейстерзингера: «Взятие
большой горы» («Der Sturm des vollen bergs», 1534), «Герб сытой братии
Шлараффии» («Das Wappen der vollen rott des Schlauraffenlands», 1540) и
«Фонтан юности» («Der jungbrunn», 1548-1557). До Сакса появились и,
вероятно, на него повлияли: листовка «Приключенческая песня в тоне
Цвингера, необычный шванк, весело слушается» («Ein abentheurisch Lied in
dem rothen Zwinger Thon, von dem Schlauraffenlande, seltsam schwenk, lüstig zu
hören», 1527-1530), варианты песен в тоне Линдершмидт начала века:
«Занимательная и веселая песня о Шлараффии» («Ein kurtzweiliges und
lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt») и «Красивая, свежеиспеченная и
вкусная медово-сладкая песня о самой лучшей из стран, которые только есть
на земле для всех сладкоежек, лентяев и обжор, и тех, кто пренебрегает
работой, молодых ли старых, отправляет туда, где они обретут настоящий
покой» («Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von
dem besten aller land, so auff Erden ligt, allen denen die genäschig, leckerhafftig,
faul, und gefrässig, und zu der Arbeit nachlässig, das man solche personen, jung
und alt, alsbald in das land weysen thu, darinnen haben sie gutte rhu. im
Lindenschmidts Thon»). Шлараффия описывается в поэме «Прелестная вещица
о Шлараффии» («Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt», 1494-1515),
227
Delumeau J. (Ed.). La Mort des Pays de Cocagne: comportements collectives de la
Renaissance à l´âge classique. Paris, 1976. P. 11.
96
неизвестный автор которой испытал заметное влияние Себастьяна Бранта и
развил в той же традиции образ Шлараффии, лишь упомянутый в «Корабле
дураков».
Последователь мейстерзингера в Нидерландах написал свой вариант
текста – прозаическую и расширенную версию поэмы Сакса, дав
национальное название, по сути обозначающим ту же страну бездельников
(«Van’t Luye lecker Landt», 1546). Непосредственное влияние шванка «Страна
лентяев» прослеживается в гравюре по дереву Эргарда Шёна из Нюрнберга
(после 1530), а через последнего – во Франции в гравюре и стихотворении
«Известное описание королевства Панигонского» («Familière description du
royaume Panigonnois», 1560-1570) анонимного лионского автора.
Произведением искусства, сегодня гордостью Мюнхенской Старой
Пинакотеки, стало полотно фламандского художника Питера Брейгеля
Старшего «Страна лентяев» (1567). Считается, что Брейгель был знаком со
шванком Ганса Сакса благодаря ее прозаическому переводу, выполненному
соотечественником художника. Жак Ле Гофф связал с картиной фламандца
исторический момент «завершения утопии Кокани, когда она теряет свою
социальную и политическую агрессивность, чтобы перейти в эстетическую
сферу».228 Однако многие исследователи видят в картине Брейгеля,
написанной в трагический для Фландрии период захвата страны герцогом
Альбой, восстания против испанцев, ареста и казни герцога Эгмонта (15661568), намек на события и политическую сатиру, клеймящую пассивность
дворянства. Сделать подобный вывод позволят изображаемый жареный гусь,
склонивший голову на тарелку. Так он символизирует сословие дворян
(другие три сословия – крестьян, воинов и бюргеров представлены в
лежащих на переднем плане наевшихся фигурах) – кальвинистских
аристократов в народе называли гусями («geuze»).229
228
Le Goff J. Op.cit. P. 279.
Ross H. Fr. An Interpretation of “Land of Cockaigne” (1567) by Pieter Breugel the Elder //
The Sixteenth Century Journal 22 (1991) S. 299-329; Heinen-Austin H. Das Schlaraffenland und
die Verkehrte Welt als Gegenutopie. Amsterdamer Beiträge zur Älteren Germanistik, 1995. N
229
97
Современник Брейгеля Старшего гравер по меди Питер Ван дер
Хайден, сделав из картины «Страна лентяев» эстамп, сохранил все
особенности оригинала в их зеркальном отражении (кроме красок) и
способствовал массовому распространению сюжета. Даже если в нем уже не
прочитывалась ироническая сатира на происходящее в стране, смысл
картины, как и гравюры, неоднозначно свидетельствовал о том, к чему
приводит обжорство, пьянство и безделье.
Картина Питера Брейгеля вдохновила и другого гравера из Антверпена
Пьера Бальтена («Страна лентяев», после 1567 г.). При очевидном сходстве
композиции гравюра наполнена бóльшим количеством деталей. Одна из них
обвивающая
ствол
дерева
цепь,
видимо,
символизирует
змею-
искусительницу, тогда как вся обстановка – земной рай или пародию на
него.230
В XVII веке, в эпоху барокко, когда эмблемы, символические
изображения, снабженные словесным комментарием, получили небывалое
распространение в интеллектуальных кругах, когда зрительный образ стал
неотъемлемой частью поэзии, тексты о Шлараффии согласно моде начали
сопровождаться
пиктограммой.
Так,
все
итальянские,
французские,
нидерландские и немецкие тексты этого периода, вошедшие в состав
антологии
Мартина
Мюллера,
построены
по
сохранившемуся
со
Средневековья принципу «нанизывания» - перечисления того, чего хотелось
бы иметь. Каждому мотиву соответствует определенный рисунок (например,
изобилию денег или еды, дереву с растущей на нем одеждой и т.д.), а также
четверостишие или просто развернутая фраза.
43-44. S. 250-251.; Delumeau J. La civilisation de la Rennaissance. Paris, 1967.; Lebeer L. Le
Pays de Cocagne (Het Luilekkerland) // Bulletin Musees royaux des beaux-arts. Vol. 4. 1-4.
1955. Brussel S. 199-214.
230
См. изображение и комментарий в кн.: Müller M. Das Schlaraffenland. Der Traum von
Faulheit und Müßiggang. Eine Text-Bild-Dokumentation. Wien, 1984. S. 80.
98
В художественных произведениях XVI–XVII вв. о стране с молочными
реками и кисельными берегами по-прежнему большая часть текста уделена
описанию
гастрономии.
Однако
значительно
удлиняется
раздел,
посвященный лени и социальной иерархии. В конце обычно присутствует
мораль, которую вкладывает автор в произведение, стремясь показать, как не
надо жить и о чем нельзя мечтать. Страна изобилия в XVI веке перестает
быть народной утопией, становясь скорее антиутопией Нового времени. Она
пародирует утопическую идею народа жить в изобилии, равенстве и
праздности и показывает, к чему приводит реализация подобной мечты.
Страна населяется бездельниками и чревоугодниками, она теряет свой
идеальный характер и, вызывая отвращение, становится предупреждением,
уроком.
С появлением «Золотой книги, столь же полезной, как забавной, о
наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии (1516)» Томаса
Мора другая утопия – идеальное государство, основанное на общественном
труде, – своеобразным образом противопоставляется Шлараффии. С этого
времени страна лентяев несет в себе двойную функцию: с одной стороны,
она продолжает популярную в народе традицию изображения блаженной
земли, с другой – незатейливо ее высмеивает.
2.3.1. Структура и тип «утопии Средневековья» и антиутопии Нового
времени.
Схематично упомянутые выше тексты XIII–XVII веков можно
разделить на две модели. Назовем первую условно «утопией» (Коканью,
страной изобилия), вторую – «антиутопией» (Шлараффией, страной лентяев).
Обе группы имеют хронологические и пространственные рамки. В
отдельных случаях они подвижны. Различия между моделями можно
проследить на уровнях структуры и типа произведений.
99
а) Художественное пространство
Кокань – утопия. Это название страны отвечает определению, согласно
которому слово «утопия», введенное Томасом Мором, происходит от
греческого ou (не, нет) и topos (место), т.е. место, которого нет. Согласно
иному объяснению (eu (благо) и topos (место)), утопия – благословенное
место, каковым, несомненно, и является страна из средневековых легенд и
рассказов.
О расположении Кокани почти ничего не известно. Фаблио и обе
нидерландские
поэмы
об
этом
не
упоминает
вообще.
Английская
(ирландская) страна Кокейн находится на острове «в море на западе от
страны Спейн»231. Учитывая смешение в произведении разных традиций,
прежде всего, традиций самих голиардов, данную информацию можно
рассматривать как пародию на библейский Эдем, находящийся на востоке в
районе Месопотамии, отсылку к легендам об островах блаженных из
кельтской или античной мифологии, или же как указание на Ирландию,
которая, согласно средневековым источникам, лежала именно в океане
западнее Испании232. Таким образом, с одной стороны, Кокань – утопия,
несуществующее место, с другой – страна, которая просто значительно
отдалена (особенно с точки зрения средневекового человека) от слушателей и
автора. Напомним, что чудесная страна из «Декамерона» Боккаччо
располагается далеко, но в конкретном месте – в горах у басков.
Тексты XVI–XVII веков не дают новых данных о местонахождении
чудесной земли. Скорее наоборот. Тогда как о том, где лежит Кокань, не
сказано ничего или же указывается вполне реальная местность, в
существование Шлараффии поверить нельзя совсем. Она заявляет о себе как
страна сказочная и несуществующая:
231
232
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 263.
Dor J. Carnival in Cokaygne // Buschinger D., Spiewok W. (Hrsg.) Gesellschaftsutopien im
Mittelalter. Greifswald, 1994. P. 47.
100
За рождеством – всего 3 мили!
Но чтоб ее вы посетили,
Имеется одна преграда:
Проесть вам гору каши надо…
3 мили этот путь длиной…233
Сакс не один упоминает о трех милях. До него о трехмильной горе
грязи, сквозь которую нужно пробраться рассказывает неизвестный автор
одной из песен в тоне Линдершмидт.234 Вторая поет о «далекой дороге, по
которой маленькие дети и старые люди смогут не дойти»235. «Страна лежит в
трех милях за рождеством и идти следует по снегу и льду. Оттуда найдете
дорогу по левую руку, рядом с раем, именно там лежит Шлараффия»,236 –
утверждает аноним, сочинивший песню в цвингеровском тоне. Тот факт, что
рай вряд ли мог лежать в холодных краях, видимо, еще больше забавлял
исполнителей и слушателей.
Магическое
число
три
при
определении
месторасположения
Шлараффии появляется и после Сакса. Его свободный переводчик и
интерпретатор на голландский язык считает, что страна находится в
«северной Гоммелен, наискосок мимо виселицы через три мили длинных
ночей… и окружена горой из гречки, три мили в длину и три в ширину»237.
Фишарт, автор свободного перевода на немецкий язык «Гаргантюа» Рабле,
вышедшего
под
названием
«Affenteurliche
und
Ungeheurliche
Geschichtklitterung» («Необыкновенное приключение», 1575) также упоминает
233
Сакс Г. Страна лентяев / Избранное. М-Л., 1959. С.89.
234
Ein kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt, 2-3. Цит. по: Ackermann
E.M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong. Chicago, 1944. P.180.
235
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller
land, so auff Erden ligt, 2. Цит. по: Ackermann E.M. Op.cit. P.177.
236
Von dem Schlaraffenland, ein abentheurisch Lied in dem rothen Zwinger Thon, 7. Цит. по:
Ackermann E.M. Op.cit. P.175.
237
Van’t Luye lecker Land. Цит. по: Pleij H. Der Traum von Schlaraffenland. Frankfurt / M.,
2000. S.77.
101
о стране изобилия в «трех милях за рождеством».238 Цюрихский календарь
1565 года информирует своих читателей, что попасть на остров Шлараффия
можно, поднявшись на гору грязи; там и будет по левую сторону за три мили
до дня Святого Урбана239 вышеназванный кусочек земли.
Как уже упоминалась, подобная конструкция, означающая «нигде и
никогда» и состоящая из обстоятельства места или же реальной меры длины
и временного обозначения и ранее встречалась в подобном контексте. Она
сразу, с зачина, придает стране статус выдуманного, утопического.
Возможно, в конструкции «три мили за рождеством» сохраняется отголосок
средневековых представлений о чудесах Индии и расположенном в ней
земной рае. Считали, что он находится в той далекой восточной стране в трех
днях пути от источника юности240.
Более конкретно о том, где можно найти популярный среди
бездельников край говорят англичане. Для них, если верить стихотворению
«Приглашение в страну лентяев», он находится в море не далее как в 2000
лигах от Довера, то есть примерно в 6000 милях.241
Романская традиция изображения страны Кукании не знает о трех
милях за рождеством. В период Великих географических открытий испанцы
и итальянцы предпочитали располагать ее на неком кусочке суши в океане242,
поклонники Лукиана – на островах блаженных243, некоторые знатоки – в
238
Fischart J. Geschichtslitterung. Kap. 8. Düsseldorf, 1963. S. 155. Цит по: Müller. M. Op.cit.
S. 84.
239
Weller E. Alte Schweizer Kalender S. 368-369.
240
Cм.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и
Ренессанса. М., 1965. С. 375.
241
An Invitation to Lubberland // The Roxburghe Ballads. Vol. VII. Hertford, 1893. P. 563.
Напр., Folengo T. Baldus. См.: Müller M. Op.cit. S. 53.; Dialogo di Piacevolezza e Desio.
См.: Müller M. Op.cit. S. 59; La isla de Jauja. См.: Müller M. Op. cit. S. 90. Capitolo qual narra
l’essere di un mondo novo trovato nel Mar Oceano, 29. Цит. по: Camporesi P. La mascher di
Bertoldo, G.C. Croce e la letteratura carnevalesca. Torino, 1976. Р. 310.
242
243
Le Disciple de Pantagruel. См.: Müller M. Op.cit. S. 62.
102
потустороннем мире244 или даже конкретнее по ту сторону реки Леты, куда
путешествие начинается с направления «на запад по левую руку».245 Редкие
французские описания либо вообще не сообщают о месторасположении,
либо говорят о «стране по ту сторону Аллемании»246.
Информация о занимаемой страной площади достаточно скупая.
Известно, что она находится на острове или же окружена горами, таким
образом, ее пространство – всегда замкнутое. Правда, «границы настолько
широко расставлены, что при одинаковой ширине и длине превосходят
самые высокие горы Италии».247 В стране, как и в библейском Эдеме, текут
четыре реки: «широкие реки текут молока, меда и масла, а то и вина»248. Там
есть поля и луга, пруды и озера, леса и рощи, полные всякой снеди. Но самое
главное – там есть дома и улицы, правда, неизвестно образуют ли они
деревни или города. Все постройки сделаны из гастрономических
составляющих, вплоть до перекладин, столов и даже прялок. Именно здание
выполняет ключевую функцию в организации пространства страны
изобилия.
В XVI-XVII вв. оно немного усложняется. Дом или дома заменяются
дворцом, куда переселяются лентяи, работающие отправляются в тюрьму.
«Ты знаешь, из чего построены тюрьмы? / Стены там из пармезана, / А
железные решетки из вафельной трубочки», говорит автор «Капитоло о
Кукканьи» (1581) итальянец Джулио Чезаре Кроче.
Многочисленные
гравюры, картины и карты страны Кокань того времени наглядно
изображают, каким образом организовано пространство.
244
Croce D.C. Capitolo di Cuccagna. См.: Müller M. Op.cit. S. 84-85.
245
Il piacevole viaggio di Cuccagna, 2. См.: Müller M. Op.cit. S. 88.
246
Il y a un pays par de la l’Allemaigne. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 100.
247
Familière description du royaume Panigonnois. Цит. по: Müller M. Op. cit. S.74.
248
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 264.
103
б) Художественное время
Кокань и Шлараффия существуют в настоящем времени. Это не
прошлое, о котором можно было бы ностальгически вспоминать, как это
делают герои древнегреческих комедий. Это и не прекрасное будущее, где
воплощены в жизнь сегодняшние мечты. В стране изобилия царит настоящее,
не позволяющее нам заглянуть в прошлое страны (тем самым нарушается
характерный для классических утопий принцип системного изображения
страны, подразумевающий рассказ о моменте возникновения) или в ее
будущее – ведь никаких изменений в вечном порядке жизни не происходит.
Единственной информацией о прошлом является упоминание в
нидерландской поэме «История страны сторонников сладкой жизни» о
Святом духе в качестве создателя Кокани.249
Время там особенное. Это не просто настоящее, но непрерывно
обновляемое настоящее. Каждый следующий момент жизни страны, такой
же, как предыдущий (или не хуже). Столы постоянно накрыты. Еда свежая и
только-только приготовленная. Ни разу мы не найдем пустых тарелок после
продолжительного пира или остатков пищи, напоминающих о нем. Это
время, направленное на восстановление («Из теплых пирогов состоят крыши,
/ съешь один – не повредит: сразу вырастет другой»250) или приумножение
(съел яблоко, появляются три новых). Оно, как пишет Михаил Бахтин в
работе «Формы времени и хронотопа в романе», «пространственно и
конкретно и не отделено от земли и природы».251 Время страны изобилия
отвечает и другим особенностям, которые, как считает филолог, характерны
для ощущения времени, сложившегося на доклассовой земледельческой
249
Narratio de Terra suaviter viventium, 15. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 66-67.
250
Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Цит. по: Ackermann E.M. Op.cit. P. 170.
251
Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе / Эпос и роман. СПб, 2000. С. 140.
104
стадии развития человеческого общества и легшего в основу фольклорного
хронотопа. Речь идет об измерении времени событиями коллективной жизни,
сельскохозяйственного годового цикла, акцентуации смены дня и ночи.
Время там едино и циклично.
В «Фаблио про Кокань» и в нидерландских поэмах есть свой
календарь, ориентируемый на события трудового земледельческого цикла,
только наоборот, то есть на празднования после окончания работ, которых на
самом деле не было. Даже упомянутый сбор винограда выступает как
празднование, связанное с окончанием работ летнего цикла. В таком
календаре приятные торжества растягиваются, неприятные (в данном случае
– пост) укорачиваются:
В месяце шесть недель,
Четыре Пасхи в году,
Четыре праздника Ивана-Купалы,
В год – четыре сбора винограда.
Все дни – праздники и воскресенья.
Четыре праздника всех святых, четыре Рождества
Четыре Сретенья ежегодных
И четыре масленицы
И всего один пост в 20 лет
И его так легко держать,
Что каждый получает удовольствие.252
В Голландии рассказывали, что месяц состоит из пяти недель, а в год
празднуется по четыре раза пасха, троица, день Ивана-Купалы и рождество.
Пост держится раз в сто лет, но всего полдня253. Лето и апрель254 (или май255),
как и вечное изобилие еды, даваемое природой, не проходят.
252
De Cocaigne. Op.cit. P. 395.
253
Dit is van dat edele lant van Cockaengen, 77-85. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 58-59; Narratio
de Terra suaviter viventium, 98-103. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 66-67.
254
255
Ibid. Str.95.
Dit is van dat edele lant van Cockaengen, 75. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 58-59; Версия С
из: De Cocaigne. Op.cit. P. 397.
105
Малый круговорот – смена дня и ночи – тоже отличается от реальной
жизни. «День постоянный, нет места ночам», – говорит ирландский автор. Он
рассказывает о времяпрепровождении монахов монастыря в стране Кокейн
от обедни до вечерни, после которой все бражничают до утра.256 Фаблио и
обе голландские поэмы упоминают, что «человек получает удовольствие с
утра до девяти часов вечера и ест то, что дает Бог»257. О ночи не сказано ни
слова, хотя конечно можно предположить, что именно тогда человек спит и
тем самым зарабатывает деньги, то есть, по-местному, работает.
В Кокани «живут без конца, не зная смерти»258. Старофранцузкое
фаблио уточняет, что она побеждена благодаря постоянному омоложению
человека в фонтане юности. Там нет и старости, люди не покрываются
морщинами и не седеют. Через нидерландскую страну Кокании «протекает
река Иордан. Любой человек, глотнувший из нее, из слабого и больного
становится снова молодым, будто ему нет и двадцати»259.
В последующие века этот единый принцип вечного настоящего и
постоянного обновления пищи и жизни, дня без ночи, праздника без будней
нарушается и уже не встречается в такой естественной полноте, отражающей
суточный и годовой циклы жизни человека и ход самой жизни с ее
постоянным обновлением. Сочетание всех отмеченных нами особенностей
времени в Кокани в одном произведении о стране изобилия и лентяев XVIXVII вв. не встречается. На основе характеристик, встречающихся в разных
текстах, можно воссоздать общую картину и отметить разницу.
Очевидно, что жизнь в чудесном краю – сплошной праздник. Однако в
городской литературе особое чувство времени, положенное в основу
256
Страна Кокейн. Ук.соч. С. 264.
257
De Cocaigne. Op.cit. P. 395. Dit is van dat edele lant van Cockaengen, 55. Цит. по: Pleij H.
Op.cit. S. 62-63.; Narratio de Terra suaviter viventium, 63. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 68-69.
258
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 264.
259
Dit is van dat edele lant van Cockaengen, 89-93. Цит. по: Pleij H. Op.cit. S. 64-65.
106
оформления социально-бытового времени, празднеств и обрядов, связанных
с сельскохозяйственным циклом не играет значительной и символической
роли, которую мы отметили при анализе корпуса текстов о стране Кокань.
Вместо сплошного лета становится возможной обычная смена времен года.
Теперь «если зимой наступает непогода, / То идет дождь из меда», «когда
зимой идет снег, / То падает настоящий сахар, / Хороший инжир и
миндаль»260. Тот факт, что «зимой там очень холодно, а летом очень
жарко»261, должен по идее автора отпугнуть от путешествия в ту страну детей
и стариков.
Французская поэма «Известное описание королевства Панигонского»,
напротив, вспоминает про «вечно длящуюся весну», но описывает «долгие
ночи, чтобы спать» и «веселые дни, без труда и работы».262 Протяженность
сна становится нереальной, подчиненной ненасытному желанию обогатиться.
«Я спал там шесть месяцев или даже семь, только чтобы стать богатым в той
стране».263 А тех, кто не хочет спать добровольно, принуждают особым
законом почивать 230 дней264.
Популярным остается мотив фонтана юности и отсутствие мыслей о
смерти. Сакс пишет об источнике, где «есть чудесная водица, чтоб старый
мог
омолодиться»265.
Его
предшественники
и
последователи
также
260
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller
land, so auff Erden ligt, 15-16. Цит. по: Ackermann E.M. Op.cit. P.177.
261
Ein kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt, 2. Цит. по: Ackermann
E.M. Op.cit. P.180.
262
Familière description du royaume Panigonnois, 37-39. Цит. по: Müller M. Op. cit. S.74.
263
Croce D.C. Capitolo di Cuccagna. См.: Müller M. Op.cit. S. 84-85.
264
Il Trionfo della Cuccagna. Цит. по: Rossi V. Il paese di Cuccagna nella litteratura Italiana. //
Le lettere di messer Andreo Calmo, Torino, 1888. P.400.
265
Сакс Г. Ук. соч. С.90.
107
упоминают про ванну юности или колодец266. В духе раблезианского
умирания–воскрешения
живут
на
островах,
куда
попадает
ученик
Пантагрюэля в одноименном романе 1542 года неизвестного автора. Там
очень старые и пресыщенные жизнью люди залезают в бочку с мальвазией и
как бы переходят в другой мир. А когда они умирают, из них делают новых
людей. «Были такие, которые нам рассказывали, что они были более 100 раз
мертвы и более 100 раз рождены заново, таким образом, оставаясь
бессмертными и не нуждаясь в женщинах».267 Интересно, что, перерождаясь,
люди имели право менять свое сословие и профессию, на что средневековый
человек рассчитывать не мог. Спустя пару десятилетий в итальянском
эстампе, сопровождаемом стихами «Триумф Карнавала в стране Кукканье»
(1569) короля Панигона в итоге приговаривают к смерти через потопление в
бочке с мальвазией.268 В другом стихотворении конца XVI–нач.XVII в.
«Описание страны Кокань и ее плодородия» смерть уже бросает тень на весь
край:
Все же в качестве припева баллады,
Когда время проходит,
Можно заметить, что эпилог
состоит из настоящих мерзостей.
Страдания любви, сомнения, пресыщение,
И многое другое постигает рок,
Так, что сейчас даже требуется право на жизнь:
Человек стал рабом смерти269.
Предчувствие ли барокко с его страхом смерти чувствуется с конца
XVI века в текстах о стране изобилия, которую, как указывалось выше, и
266
Ein kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt. Op. cit. P.181.; Ein schönes
neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller land, so auff Erden
ligt. Op. cit. P.178.; Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Op. cit. P. 170.; Familière
description du royaume Panigonnois, 142. Op.cit. S. 75.; Van’t Luye lecker Land. Цит. по: Pleij
H. Op. cit., S.76.
267
Le Disciple de Pantagruel. Ch. XXVII. Op.cit. S. 62.
268
Il Trionfo de Carnavale nel Paese de Cucagna, 12. Op.cit. S. 84.
269
Description du pays de Caucagne et de ses fertilitez, 41. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 98.
108
располагают уже в потустороннем мире? Или же это закономерное следствие
праздничного мироощущения, для которого момент умирания и возрождения
был одним из ведущих? Очевидно, оба фактора повлияли на то, что смерть
стала присутствовать в стране Кокань, и плоды победы над ней, равно как и
над сменой дня/ночи, зимы/лета, которые мы отмечали в средневековых
текстах, уже были позабыты.
В заключение скажем несколько слов о взаимосвязи временных и
пространственных отношений, то есть о хронотопе (Бахтин), в текстах о
Шлараффии и стране Кокань. Особенно первые тексты подчеркивают
статичность воображаемого пространства и времени. Передвижение хотя и
подразумевается, но не описывается и даже не говорится, каким образом
рассказчик попадает в страну (фаблио и нидерландские поэмы). В
английской «Кокейн» путешествие рассказчика не упоминается, зато
указывается направление. Образ пути, впрочем, также статичного, смещен
согласно средневековым представлениям о вертикальной организации
пространства. О том, как попасть в страну неизвестный английский или
ирландский голиард говорит:
В эту страну, чтобы путь найти,
Епитимью надо сперва пройти.
Надо сначала целых семь лет
В навозе свином просидеть,
По шею в него погрузиться –
Тогда сможешь там очутиться…270
Герой существует в реальном времени и пространстве. Он переходит
некую границу и попадает в иной, параллельный мир, подчиненный законам
своего времени и пространства. Именно пространственно-временная даль
способствует требуемому противопоставлению и созданию чувства некой
реальности.
При
этом
рисуемые
действительности.
270
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 268.
образы
соответствуют
здешней
109
С веками, с осознанием невозможности существования подобной
страны изобилия, сказочный, нереальный характер проявляется сильнее, что
отражается в изображении пространства и времени, двух конструктивных
категорий, прописанных в текстах о Шлараффии и Кокани наиболее
подробно. Страна находится «за рождеством, всего три мили». Образы
пространства гиперболизованы, чего не наблюдалось ранее. Там растут
кочаны капусты или головки салата, под тенью которых помещаются стада в
100–3000 овец271 или весь Париж.272 Горная гряда бывает такой высокой и
длинной, что требуется семь лет, чтобы ее обойти.273 Речные угри вырастают
до 1000 саженей в длину. Каштаны вымахивают до 200 миль в объеме274,
тыквы до 100 миль в длину, как башня семьи Асинелли275, так что из них
после просушки делают дома и церкви.276
Таким образом, прослеживается движение от утопии как параллельной
действительности к реальному миру, находящейся нигде, но сейчас и всегда,
к «не-утопии», не находящейся нигде и мысленно все менее представимой,
или антиутопии.
в) Комплекс мотивов и сюжетная схема
Собственно тексты о Кокани и Шлараффии или отрывки произведений,
рисующие эти страны, часто используют простую сюжетную схему
(перемещение героя из обыденного мира в мир нереальный – знакомство со
страной – возвращение) или ее часть. Во втором случае передаются обычно
271
Il paese di Cuccagna. См. Müller M. Op.cit. S. 106.; La Cuccagna, Decrizione del Gran Paese
de Cuccagna dove che piu dorme piu guadagna. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 108.
272
Le Disciple de Pantagruel. Ch. XXVI. Op.cit. S. 64.
273
Croce D.C. Capitolo di Cuccagna. Op. cit. S. 86.
274
Ibid.
275
Piazza Universale. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 93.
110
впечатления рассказчика от пребывания в стране и/ или рассказ о ней. Лишь
один раз, в итальянском стихотворении «Приятное путешествие в страну
Кукканью» (1588), изображается лишь сам процесс перемещения.
Главной темой всех описаний страны Кокань становится изобилие
всего, что можно пожелать: еды, денег и материальных ценностей, одежды,
сексуальных партнеров, развлечений и отдыха и самого факта жизни, когда
можно прожить столько жизней, сколько хочется, и так до бесконечности. С
изобилием тесно связана и из нее логически вытекает тема доступности для
жителей страны всего выше перечисленного.
Понимая под мотивом «простейшую содержательную единицу»,277
можно выделить ряд мотивов, характерных для текстов о стране изобилия. К
ним относятся мотивы путешествия, препятствия при попадании, сна, денег,
работы и заработка, наказания за трудолюбие, пира, плодородия, вечной
юности, безделья, сексуальной свободы и др. (см. перечень основных
мотивов в приложении, таблица № 1). Все они встречаются уже в первых
текстах о стране Кокань. С течением времени некоторые из них, как,
например, мотив сексуальной свободы, вмешательства божественных сил,
изобилия драгоценных металлов, наличия элементов светского развлечения
(музыки, танцев, цветов) или мотив фонтана юности исчезают из текстов.
Другие, наоборот, занимают более важное место, в частности, мотив лени,
чудесного дерева, испражнений животных, наказания за трудолюбие и
желание поработать. Новые добавляются, но редко, поэтому складывается
впечатление, что все Шлараффии похожи друг на друга и базируются на
архетипических представлениях народа о существовании лучшего мира с
изобилием еды и ее доступностью, а в связи с этим и отсутствием
потребности в работе. Однако при детальном анализе становится заметным,
что некоторые мотивы и образы остаются константными (они будут
рассмотрены в конце главы), другие же в зависимости от эпохи и жанра
276
277
Le Disciple de Pantagruel. Ch. XXI. Op.cit. S. 63.
Чудаков А.П. Мотив. КЛЭ. Т. 4. М., 1967. Стлб. 995.
111
вступают в определенные связи между собой. Это приводит к образованию
новых мотивных рядов и неразвитых сюжетов. Анализ таких мотивов
позволит проследить, что остается в текстах двух моделей традиционным, а
что меняется и почему.
К
так
называемым
«подвижным»
мотивам
можно
отнести
повествовательные единицы, связанные с темой денег и работы (оба мотива,
равно как и мотив сна неизменно присутствуют в текстах). Именно эти два
важных понятия претерпели наибольшее изменение в рецепции по ходу
европейской истории, при этом изменилась их функция и в текстах о стране
изобилия. Жак Ле Гофф, чью концепцию «Кокани как утопии» мы разделяем,
указывал на то, что «деньги и работа – две главные ценности, на которых
держится феодальное общество», и старофранцузское «Фаблио про Кокань»,
представляющее собой «радикальную критику»278 этого общества, по праву
соединяет эти обе темы со страной изобилия. Парадокс при этом заключается
в том, что деньги там вроде бы и не нужны. Ведь еда, напитки, одежда,
обувь, даже женщины (в одном из нидерландских текстов) раздаются
бесплатно!
Мотивы сна / безделья и заработка
Уже первые, появившиеся на рубеже XV–XVI вв., тексты с подробным
описанием достоинств Шлараффии, развивают ставший за три века
классическим топос страны Кокань «кто дольше спит, тот больше получает»,
встречающийся впервые в фаблио. Теперь деньги зарабатывает не только
сном, но и, отвечая вкусам гробианцев, героев немецкого литературного
течения XVI в., кутежом и разгулом279, пьянством, неприличными звуками,
278
Le Goff J. Op.cit. P. 277.
279
Напр., в «Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt», 23-25. Op. cit. P. 170.
112
ложью,280 отрыжкой281, испражнениями в постель и прелюбодеянием282,
клоунадой и высмеиванием добрых людей283. Соответственно, уточняется и
дополняется прейскурант. Если о просыпающих половину рабочего дня в
старофранцузском фаблио сказано, что они получают 5 су с половиной284, то
в Шлараффии
Ленись побольше – и за это
Сама пойдет к тебе монета:
Зевнул – так получаешь пфенниг,
Чем больше спишь – тем больше денег.
Дадут медяк, когда рыгнешь,
Пойдешь по ветру – платят грош,
А проигрался в той стране –
Убыток возместят вдвойне…
Хмельного выпьешь – тоже прок:
Получишь геллер за глоток.
Там очень ценят плутовство
И деньги платят за него,
Там за отменнейшую ложь
В награду крону ты возьмешь285.
Введенные в период роста городов и становления товарно-денежных
отношений формы оплаты труда (сдельная и повременная) нашли свое
отражение в текстах о стране изобилия. Со временем указание о размерах
гонорара за те или иные виды безделья потеряет свою актуальность и в
описаниях Шлараффии и Кокани позднейших веков не встретится. Только
клише «Кто там дольше спит, тот больше получает» останется верной
280
Напр., в «Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem
besten aller land, so auff Erden ligt…», 28-30. Op.cit. P.178.
281
Напр., в «Ein kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt», 18. Op. cit.
P.181.
282
Напр., в «Von dem Schlaraffenland, ein abentheurisch Lied in dem rothen Zwinger
Thon….», 5, 7. Op. cit. P.174-175.
283
Van’t Luye lecker Land, 117. Op.cit. S.77.
284
De Cocaigne, 29-30. Op. cit. Р. 393.
Сакс Г. Ук. соч. С. 90-91.
285
113
характеристикой страны. В тексте оно часто будет следовать после названия
края, отчасти благодаря рифме «cocagne - gagne», «cuccagna – guadagna».
В двух дошедших до нас версиях песни о Шлараффии, исполняемых в
мелодии Линденшмидт (ок. 1530 г.), оборот «кто дольше спит, тот больше
получает» приобретает третью составную часть (сравнение с реальным
миром): «В стране легко заработать деньги, особенно тем, кто много спит, …
здесь об этом нужно хорошенько побеспокоиться».286 В ряде последующих
текстов, прежде всего, итальянской литературы, рассматриваемое клише
видоизменяется, и о Шлараффии / Кукканье говорится, что «это страна, где,
чем меньше работают, тем больше получают»287; «там деньги зарабатывают
без напряга»288, «здесь зарабатывает тот, кто совсем не работает»289.
Идея заработка без усилий и работы в «мире наизнанку» приобретает в
XVI–XVII вв. особую популярность и несет в тексте амбивалентную
функцию. В «Фаблио о Кокани», «средневековой утопии», работа, правда, ни
разу не упомянутая, видимо, приносит если не деньги, то радость. Рассказчик
при перечислении говорит о «любезных суконщиках, которые распределяют
каждый месяц с обходительностью и улыбкой платья разных фасонов» и о
сапожниках, «которые не скупы и так преисполнены хорошего настроения,
что они ботинки раздают, полусапожки и хорошо сделанные сапоги».290 Даже
сам «сон в этой травестированной стране трактуется как определенная
работа»291, которая также доставляет удовольствие. С XV в., начиная с
нидерландских текстов, за страной Кокань прочно закрепляется репутация
286
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied, 27. Op. cit. P. 178.; Ein
kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt, 28. Op. cit. P.182.
287
Il Paese di Cuccagna, 1. Op. cit. S. 106.
288
Il Trionfo della Cuccagna, 2. Op. cit. P.400.
289
La Cuccagna, Decrizione del Gran Paese de Cuccagna dove che piu dorme piu guadagna. Op.
cit. S. 108.
290
De Cocaigne, 125-130, 141-145. Op. cit. Р. 397.
291
Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики
средневековой пародии и сатиры. М., 1986. С. 219.
114
страны без «работы и страданий»292. Это изменение происходит в тот
момент, когда в Европе меняется представление о понятии «работа». Если в
раннем Средневековье она рассматривалась как кара Божья за непослушание
Адама и Евы и как следствие изгнание их из рая со словами: «В поте лица
твоего будешь есть хлеб свой» (1.Моисей, 3,19), то с развитием рыночных
отношений становилось ясно, что с подобной идеологией многого достичь не
удастся. Понятия «труд», «работа» приобретают в учениях, проповедях, в
литературе положительную коннотацию и «общественные симпатии перед
лицом сакральной праздности клира и благородной праздности знати».293
Новое время с его уважением к практической деятельности,
следованием протестантской трудовой этики в немецкоязычных землях,
стремлением к приумножению богатств по-своему используют мотивы денег
и работы в текстах о Шлараффии. В меняющемся с начала XVI века
обществе идеи умеренности, дисциплины, трудолюбия, бережливости
приобретают все большее уважение, тогда как чрезмерность в еде, лень,
безудержное веселье, нерасчетливость становятся качествами презираемыми.
В текстах XVI–XVII вв. о Шлараффии прославлением безделья их авторы на
доступном народу языке и в приемлемой форме скрытно прославляли работу,
часто изображая нарочито отталкивающие подробности страны изобилия.
После перечня «достоинств» Шлараффии в шванке Ганса Сакса следует
мораль, которая представляет собой ничто иное, как апологию работе:
Пусть эта самая страна
Старинной сказкой создана
Для молодежи в назиданье,
Лентяям всем в напоминанье,
Чтоб юность твердо знать могла,
Что лишь работой жизнь светла.
Пусть каждый с детских лет поймет:
292
Dit is van dat edele lant van Cockaengen, 10. Op. cit. S. 58-59; Narratio de Terra suaviter
viventium, 10. Op. cit. 66-67.
293
Ле Гофф Ж. Труд // Словарь средневековой культуры. Ук. соч. С. 537.
115
Лень до добра не доведет!294
Еще раз отметим, что одновременно с Саксом негативно трактуемая
страна лентяев под влиянием требований эпохи наиболее заметно отдаляется
от утопической идеи и противопоставляется собственно утопии как жанру
(напр., «Утопии» Т. Мора), изображающей идеальный общественный строй,
созданный трудом добродетельных граждан.
Мотивы сна / безделья / тупости и продвижения по социальной лестнице
Неизвестный ирландский автор в «Стране Кокейн» упоминает, что
благодаря сну можно стать настоятелем монастыря, находящемся в том
краю:
А какой монах любит соснуть
И телу дать хорошо отдохнуть,
Надеяться может тот – бог мне судья, Что станет аббатом он, право, друзья295.
В последующей литературе мотив продвижения по социальной
лестнице благодаря отрицательным в этом мире качествам и положительным
в том, в шлараффском, получает свое развитие. В поэме Ганса Сакса, так же,
как и у его предшественника,296 уже не утверждается, как в фаблио, что все
равны. Напротив, мейстерзингер показывает всю социальную лестницу,
место на которой можно заработать благодаря отличиям в выше названных
видах деятельности, а также в тупости – в чем жителей Кокани заподозрить
было нельзя:
Зато бездельник и тупица
Вмиг может почестей добиться.
Ну, а лентяй первейший – он
Взойдет на королевский торн.
Того, кто нравом дик и груб,
294
Сакс Г. Ук. соч. С. 91.
295
Там же. С. 267.
296
Страна Кокейн. Ук.соч. С. 268.
116
Обжорлив и отменно глуп,
Возводят в княжеское званье.
Кто горд искусством фехтованья
И даже на колбасах бьется,
Тот знатным рыцарем зовется.
Тех, что лишь пьют, едят и спят,
Короной графской наградят,
Того ж, кто попросту болван,
Введут в сословие дворян.297
В текстах XVII вв. описание социальной иерархии «наизнанку»,
«наоборот», сводится лишь до упоминания фигуры короля, которым
становится самый ленивый или самых тупой.298
Мотивы изобилия и «плодородия» денег
Природа дает среди прочего также и деньги, притом различным
образом, по вкусу автора, читателя или слушателя: как плоды на деревьях,
экскременты животных или в качестве уже отчеканенных, легко доступных
монет на рудниках.
Сакс, как и один из его предшественников, сообщает, что «там у
кобылы нрав куриный: наносит вам яиц корзину».299 В Нидерландах спустя
несколько лет подхватывают и развивают этот мотив: теперь еще и ослы
испражняются сладким инжиром, собаки – мускатными орехами, коровы и
быки – зелеными оладьями.300 Урожай делает владельца животных богатым,
несмотря на то, что тысяча яиц стоит пфенниг, и ее никто покупать не
хочет.301 Видимо, для усовершенствования процесса и устранения неудобств,
связанных с продажей продукции, в XVII в. на лубочных картинках и в
прилагаемых к ним текстах идет речь о конях, испражняющихся более
297
Сакс Г. Ук. соч. С. 91.
298
La Cuccagna nuova, 11. Цит. по: Müller M. Op. cit. S.122.
299
Сакс Г. Ук. соч. С. 90.
Van’t Luye lecker Land, 68-71. Op. cit. S.75.
300
301
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied, 17. Op. cit. P. 177.
117
практичными кругообразными предметами – монетами.302 Данный мотив не
является изобретением Шлараффии: в произведениях фольклора попадаются
парнокопытные, чеканящие монеты, как, например, в сказке, вошедшей в
сборник братьев Гримм «Скатерть-самобранка, золотой осел и дубинка из
мешка».
В том же тексте неизвестного автора о богатых крестьянах, чьи лошади
несут яйца, в следующей строфе сообщается, что «лучшие деньги там
повсюду / растут на деревьях в сундуках; / каждый может их стрясти /
выбрать лучшие, / а другие оставить лежать».303 В нидерландской «Стране
лентяев» (1546) в одной из отдаленных областей есть деревья, доступ к
которым имеют должники. На них растут монеты, и их можно стрясти, чтобы
оплатить долги и продолжать привычный образ жизни.304 В «Путешествии и
плавании Панурга, ученика Пантагрюэля, на неведомые и чудесные острова»
(1537) подробно описываются деревья на неких блаженных островах:
большие, «как дубы или орехи, а плоды – размером в ослиную голову.
Внешне они красные, как гранаты. Внутри они полны золотых птичек,
двойных дукатов, талеров и других старинных монет, разных видов золотых.
Они растут в том фрукте, как косточки в гранате, инжире или тыкве.
Описанный фрукт никогда не падает с дерева до тех пор, пока не поспеет.
Иногда попадаются червивые плоды, которые не содержат чистого золота,
как вы видите на монетах Филиппа, на флорианах и прочих монетах из
неполноценного
золота».305
В
предисловии
к
французскому
тексту
«Описание страны Кокань и ее плодородия» (кон. XVI–нач. XVII вв.)
302
Напр., «Der König von Schlauraffen Landt», 10. См.: Müller M. Op. cit. S. 117.; «24mal
Luylekkerland», 18. См.: Müller M. Op. cit. S. 128; «Die Lui en Lekker ist», 66. См.: Müller M.
Op. cit. S. 135.
303
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied, 18. Op. cit. P. 177.
304
Van’t Luye lecker Land, 105-110. Op. cit. S.76-77.
Le disciple de Pantagruel, 26. Op. cit. S. 64.
305
118
сообщается, что там деньги «растут, как сено»306, тогда, как в самом
стихотворении, сопровождаемом иллюстрацией, – что «в горах можно найти
пятифранковые монеты, испанские золотые, прекрасно отчеканенные дукаты,
которые блестят и ослепляют, как солнечные лучи». Рудники, полные золота
и денег, а также деревья встречаются и в итальянской литературе.307
Третий, распространенный в стране Кокань и в Шлараффии способ
получения денег: просто поднять их при необходимости с земли. Еще фаблио
говорит, что «так богата эта страна, / что кошельки, полные денье, / лежат
вдоль дорог, / встречаются испанские деньги и византийские / повсюду,
ненужные, / никто не покупает и не продает».308 Рассказчик в «Капитоло о
Кукканье» (1581) Кроче побывал в Шлараффии, проспал шесть месяцев и тем
самым обогатился. При перечислении местных чудес он упоминает сначала
об услужливых женщинах, затем о кроватях и деньгах:
О красивых женщинах хочу я дальше вести речь:
Я их видел такой красоты,
Что они меня поневоле заставили чувствовать.
Они привлекательны и услужливы в любви,
Каждый берет их на свое усмотрение,
Каждому они доставляют удовольствие и никому не перечат.
О, сколько красивых кроватей с гардинами,
покрытых карминным красным бархатом,
такого качества нигде не найти!
О, сколько траполинских пятилировых монет!
Каждый наполняет тем самым свой денежный мешок
И за три болонские монеты там получат двойной гектар309.
Контекстом,
одинаковой
пафосной
конструкцией
фраз
(«О,
сколько…!») передана насмешка поэта над вкусами и представлениями
горожанина о рае в восточном стиле. Правда, находится тот скорее в
306
Description du pays de Caucagne et ses fertilitez. Цит. по: Müller M. S. 95.
307
Напр., «Il paese di Cuchagna», 20. Op. cit. S. 106.; «La Cuccagna, Decrizioni del Gran
Paese…», 2. Op. cit. S. 108.
308
De Cocaigne, 103-108. Op. cit. Р. 395-396.
309
Croce C. Capitolo di Cuccagna, 64-75. Op.cit. S. 86.
119
загробном мире, о чем свидетельствует упоминание далее по тексту о
Хароне. Подобной насмешки мы не найдем в фаблио, где не надо спать в
течение 6 месяцев, чтобы обогатиться, где женщины также выбирают
мужчин по желанию, и где нет необходимости брать деньги, так как «никто
не покупает и не продает». Напротив, в Кукканье XVI века, как и во многих
других произведениях о подобной стране, натуральное хозяйство из фаблио с
ростом городов уступает место товарно-денежным отношениям. За деньги
там можно купить намного дешевле, чем «здесь». Авторам доставляет явное
удовольствие перечислять смехотворные расценки: «балки из жаренной
свинины / покупают там за один пфенниг, / здесь бы они стоили дукат»,310
«кто хочет коней… / за три геллера может взять себе одного / с уздечкой,
шпорами и седлом»,311 «там есть много ливерной колбасы, толстой, как
баран, / за один геллер продают кусок и то в кредит... куриные яйца дешевые
/ баранина выдается бесплатно / и большим и маленьким, тому, кто ее будет
есть»312 и т.д. В текстах о Шлараффии понятия «бесплатно» и «дешево»
являются синонимичными313: если цены и упоминаются, то лишь для того,
чтобы подчеркнуть отличие двух миров.
Особой популярностью пользуется мотив оплаты счета за обед. Он
упоминается в XIII–XIX вв. во всех рассматриваемых европейских
литературах, где встречаются тексты о стране Кокань и Шлараффии – краях,
представляющих собой вечно открытый ресторан (с белыми скатертями на
столах, как в фаблио и в нидерландских поэмах) или трактир, когда под
сервисом подразумевается лишь подача готовой еды. Уже первые известные
нам тексты, относящиеся условно к первой модели страны изобилия (фаблио,
310
Ein kurtzweiliges und lächerliches Lied vom Schlauraffen Landt, 5. Op. cit. P.179.
311
Croce C. Capitolo di Cuccagna, 119-121. Op. cit. S. 87.
312
Il Trionfo della Cuccagna, 19-24. Op. cit. P. 400.
313
Dit is van edele lant van Cockaengen, 65-66. Op. cit. S. 62-63; Narratio de Terra suaviter
viventium, 83-84. Op. cit. S.70-71.
120
английская поэма и две нидерландские XIII–XV вв.) в сравнении с реальным
миром говорят о том, что «сколько захочет, всяк может пить: / потеть не
надо, чтобы счет оплатить».314 Итальянский текст XVII в. сообщает, что «эта
страна, не такая, как Аллемания, / где темнеет в глазах при виде счета, / здесь
каждый берет, что хочет из еды / без денег – это называют Кукканьей».315
Интересное развитие этот мотив получит в XIX веке в «Путешествии в
страну Кокань» (1821-1828) Пьера-Жана де Беранже, о чем будет упомянуто
ниже.
Деньги, являясь эквивалентом работы, тем, без чего не может
существовать общество, обесцениваются. Они лежат «повсюду, ненужные»,
говорит старофранцузское фаблио. В английской «Стране Кокейн» нет денег,
зато «в золоте все, в драгоценных камнях, там жемчугов рассыпанный
клад…»316 В эпоху Великих географических открытий страна изобилия
заполоняется драгоценностями, там идут дожди из жемчуга и алмазов,
корабли, нагруженные шелком и золотом, входят в местную гавань317, город
окружен стеной из изумрудов.318 «Дома сделаны из чистого золота, / Золото
ничего не стоит, / Так как в том краю невозможно что-либо купить»319
повествует итальянское стихотворение XVI века о Новом мире, открытом в
Великом океане. Век спустя на немецком языке в тексте и лубочной картинке
про короля Шлараффского, конь которого чеканит монеты, сказано, что
«денег – изобилие, поэтому они ничего не значат».320 Примерно тогда же в
314
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 266.
315
La Cuccagna, Decrizione del Gran Paese de Cuccagna... Op. cit. S. 108.
316
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 265.
317
Il paese di Cuchanga 17, 18, 20. Op. cit. S. 106.
318
Rollenhagen G. Vier Bücher Wunderbarlicher bisz daher unerhörter und ungläublicher
Indianischer Reysen... Цит. по: Müller M. S. 95.
319
Capitolo qual narra l’essere di un mondo novo trovato nel Mar Oceano, 29. Цит. по:
Camporesi P. La mascher di Bertoldo... Op. cit. Р. 311.
320
Der König von Schlauraffen Landt, 10. Op. cit. S. 114.
121
Амстердаме появляются лубочные изображения Шлараффии, под которой
одна из подписей гласит: «Кажется, что деньги здесь совсем не ценятся».321
Другой возможный вариант отношения в Шлараффии к денежной
массе, практически не встречающийся в текстах, хотя и наиболее логичный:
запрет денег, как и запрет работы, их изгнание за ненадобностью. В
«Приятном путешествии в Кукканью» (1588) отсутствие таковых становится
символом свободы, искренности, честности, доброты. Деньги и работа,
наоборот, означают «заботы, нужду и уныние». Любые, даже самые мелкие
монеты желающим попасть в благодатную страну иметь строго запрещается.
Однако данный итальянский текст один из немногих, описывающих
подробно путешествие, а не саму страну, поэтому вышесказанное касается
условий, предъявляемых путнику по дороге. Кристин Каспер предполагает,
что мотив изобилия денег становится в текстах более популярным, чем
просто упоминание их ненужности благодаря тому, что авторы, «следуя
принципу «больше от всего, что только можно пожелать» … нанизывают
кажущиеся
им
позитивными
картинки,
не
обращая
внимания
на
согласованность между ними».322
Таким образом, в текстах о стране Кокань XIII–XV вв. пародируются
отдельные компоненты средневековой действительности, среди них как
взаимосвязь мотивов денег и работы, так и оба мотива в отдельности.
Главная цель данной модели страны изобилия – изобразить общество, где
деньги не ценятся, где отсутствие необходимости оплаты освобождает
человека от страха и принуждения, где нет скупости и жадности, а
оплачиваемая
работа
(сон)
приносит
удовольствие
и
не
является
обременительной.
321
322
Nieuw vermakelijk Leuy-Lekkerland, 9. Цит. по: Müller M. Op.cit. S. 103.
Kasper Ch. Das Schlaraffenland zieht in die Stadt. Vom Land des Überflusses zum Paradies
für Sozialschmarotzer // Jahrbuch der Oswald von Wolkenstein Gesellschaft. Band 7, 1992 /
1993. S. 260, 267.
122
Вторая описанная модель, объединяющая тексты о Шлараффии, стране
изобилия и лентяев, пародирует, прежде всего, утопические мечтания народа
– идею заработка и работы без усилий, при этом достижения высот на
социальной лестнице, сваливающихся с деревьев денег, золотого дождя.
Новое время диктует свои требования. Положение в обществе можно
заработать трудом, чтобы есть надо работать, а не ждать пока деньги
свалятся с неба, как манна небесная. Мораль, которой подчинены
написанные (или нарисованные) для народа и потому дошедшие до нас
тексты, изменяют образ страны изобилия как народного пространственного
утопического представления Средневековья.
г) Жанровое своеобразие текстов о стране Кокань и Шлараффии
В устном народном творчестве XI-XV веков рассказы о подобной
стране относились к легендам, то есть, согласно К.В. Чистову, к «вошедшим
в традицию устным народным рассказам, в основе которых – фантастический
образ или представление, воспринимающееся рассказчиком и слушателем
как достоверное. В основе легенды всегда лежит «чудо», и повествует она
как о прошлом, так о настоящем и будущем».323 Фантазии и истории,
подобные тем, что курсировали о стране Кокань, он классифицирует как
социально-утопические легенды о далеких землях. М.М. Бахтин также
называет сюжет о стране Кокань легендой, популярной в устной народной
традиции.324 Именно вера в существование подобной чудесной страны,
рассказы о ней, утопические идеи с ней связанные и передаваемые из
поколения в поколение, встречающиеся в других культурах, определяют в
Средневековье, как нам представляется, жанровые формы и стиль
произведений, эти легенды использующие. Прежде всего, это и проявляется в
323
Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII-XIX. М., 1967. С.
15-16. ; Чистов К.В. Легенда // БСЭ [Электронный ресурс].
324
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле... С. 323.
123
социально-утопическом характере первых текстов о земле изобилия. Начиная
с XV века, он уступает место сатире и дидактике.
«Фаблио про Кокань», как следует из заголовка, отнесено к жанру
фаблио, хотя собственно им не является, так как в нем отсутствует
стремительно развивающееся действие и доминирует рассказ о стране.
Английская «Страна Кокейн», по утверждению многих, продукт творчества
голиарда, является коротким повествовательным стихотворением, также не
оправдывающим
ожидания
слушателей,
которые
от
такого
типа
произведения вправе ожидать быстрого развития сюжета.325 Боккаччо
включает рассказ о чудесной стране в текст одной из новелл как молву,
небылицу.
В
заключение
нидерландской
поэмы
«История
страны
сторонников сладкой жизни» неизвестный автор заявляет, что он заканчивает
свой «сказ» («wort»). При переводе с нидерландского на немецкий
получилось «Mär», что в Средние века означало «слух», «молву».326 Исходя
из уже сделанных ранее наблюдений, можно прийти к выводу, что данный
материал циркулировал как легенда, слух, рассказ путешественника
(каковыми на самом деле и являются фаблио, нидерландские поэмы и даже
отрывок из «Декамерона») и заслуживал доверия, хотя бы частичного.
Постепенно вера в Шлараффию пропала. Истории о ней перешли в
разряд небылиц и оттуда в детскую литературу, где тема о сказочной стране
получила новое развитие в XVIII-XIX вв. Сюжет о Шлараффии в XVI веке в
немецких землях появлялся в таких жанрах городской литературы, как
шпрух
и
шванк,
повествовательная
песня.
В
Италии
получили
распространение несколько капитоло о Кукканье, шуточных произведений,
написанных терцинами, бурлескные поэмы макаронической поэзии. Иногда
сюжет о Шлараффии или Кокани включался в более крупные произведения
325
Dor J. Carnival in Cokaygne // Buschinger D., Spiewok W. (Hrsg.) Gesellschaftsutopien im
Mittelalter. Greifswald, 1994. P. 44.
326
Имеется в виду перевод в кн.: Pleij H. Op.cit. S.72-73.
124
(например, роман «Ученик Пантагрюэля» или «Гаргантюа и Пантагрэль»
Рабле в переводе Фишарта), отдельные мотивы использовались в других
жанрах: карнавальных комедиях, застольных песнях, небылицах, народных
книгах,
даже
в
настенном
календаре.
Особенной
популярностью
пользовались лубочные картинки, отличающиеся доходчивостью образа и
предназначенные для массового распространения.
В целом, тексты о стране Кокань и Шлараффии XIII–XVII вв. относятся
к разным жанрам, преимущественно городской литературы. Упоминания же
о стране изобилия встречаются в многообразных жанровых формах народной
смеховой культуры Средневековья и Возрождения в разных странах Европы.
2.3.2. Страна Кокань, Шлараффия и средневековый карнавал
Средневековая Кокань – эта «другой мир», «параллельный» реальному.
Это вечное изобилие и веселье, реабилитация плоти и демонстративный
антиаскетизм, переворачивание привычных представлений
и призыв к
освобождению от множества запретов, сковывающих средневекового
человека, компенсация действительности и победа над смертью. Иными
словами, страна Кокань находится в родственных отношениях с карнавалом
– одной из «обрядно-зрелищных форм Средневековья, организованных на
начале смеха», которые, по словам Бахтина, «давали совершенно иной,
подчеркнуто неофициальный, внецерковный и внегосударственный аспект
мира, человека и человеческих отношений; они как бы строили по ту сторону
всего официального второй мир и вторую жизнь, которым все средневековые
люди были в большей или меньшей степени причастны, в которых они в
определенные сроки жили. Это – особого рода двумирность».327 Кокань, как
и карнавал, была «утопическим царством всеобщности, свободы, равенства и
изобилия».328
327
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле... С. 8.
328
Там же. С. 12.
125
Шлараффии, на первый взгляд, не чуждо все вышеперечисленное,
однако ее дидактизм и целенаправленное высмеивание лодырей и пьяниц
лишает ее характера всенародности, коллективности, праздничности.
В первой главе вкратце упоминалось о связях между карнавалом и
понятиями «страна Кокань» и «Шлараффия», которые удалось установить на
лексическом уровне и этимологическом уровне. Обратимся теперь к текстам.
Некоторые
произведения
о
стране
Кокань
и
Шлараффии
непосредственным образом связаны с культурой карнавала. По мнению
Германа Плея, действие в рамочном тексте «Фаблио про Кокань»
(паломничество молодого человека к земле обетованной) указывает на
традицию празднования шаривари на севере Франции.329 Во Вракии из
«Декамерона» Боккаччо (1348-1353) Петро Кампорези видит намек на
рассказы о шабаше ведьм, которые сидят на «горе из тертого сыру … и
занимаются лишь тем, что готовят макароны и равьоли, варят их в каплуньем
соку и бросают вниз – кто больше поймает, тому больше достанется».330
Мортон обобщает связь между шабашем, основными чертами которого
являются угощение и христианские ритуалы наизнанку, и рассказами о
Кокани и высказывает предположение, что последние «являются в какой-то
степени завуалированным описанием шабаша».331 Тексты нидерландских
поэм «Эта благородная страна Кокания» (ок. 1460) и «История страны
сторонников сладкой жизни» (ок. 1510) дошли до нас в составе сборников,
где к ним оба раза примыкают шуточные медицинские рецепты в прозе из
карнавального репертуара.332 Итальянская гравюра на меди рассказывает о
триумфе Карнавала в стране Куканье (1569). Даже сама структура
329
См.: Pleij H. Op. cit. S. 95.
330
Camporesi P. Carnevale, Cuccagna e giuochi // Studi e problemi di critica testuale. Nr. 10,
1975. P. 74.
331
Мортон А.Л. Ук. соч. С. 32.
332
См.: Pleij H. Op. cit. S. 82, 89.
126
произведений о Шлараффии с их нанизыванием нелепостей чем-то
напоминает карнавальную процессию.
Пауль
Бурке
по
праву
назвал
страну
Кокань
«мечтой
о
непрекращающемся карнавале», а карнавал – «во времени ограниченной
Коканью, с одинаковым акцентированием обжорства и перевертыванием
нормальных отношений».333 Эти два аспекта, характерные и для карнавала и
для страны изобилия, будут рассмотрены немного подробнее. При анализе
следует учитывать, что традиции средневекового карнавала уходят своими
корнями к античным сатурналиям и что они будут продолжены в народных
празднованиях вплоть до конца XVIII века, о чем будет сказано в следующей
главе.
а) Топос «мир, вывернутый наизнанку»
Кокань, как и карнавал, владеет особым языком, которому присуща
логика «обратности», использование топоса «мира наизнанку», приемов
пародии и травестии. Это проявилось и в памятниках средневековой
культуры, в которых легенды о стране изобилия лишь находят отражение. Из
французской литературы тому примером может стать страна Торлор из
романа «Окассен и Николет» («Aucassin et Nicolette», 1225), где король
рожает, а королева ведет войну, при том дерутся на ней с помощью сыров,
печеных яблок и грибов. Для масленичной недели написан шванк Ганса
Сакса «Взятие большой горы» (1536), герои которого – опьяневшая толпа
под предводительством Эпикура – берут штурмом гору и в качестве оружия
используют кухонные принадлежности. Сосиски, обычно используемые для
постройки заборов в Шлараффии, сейчас служат для очищения пушек,
жареная дичь идет в качестве бочки с порохом, свиные ножки как копья,
333
Burke P. Popular culture in early modern Europe. Aldershot, 1994. P. 204.
127
пирог – часть геральдической составляющей на щите и т.д. Немецкая
«Перепелиная небылица» («Das Wachtelmaere», сер.XIV в.). повествует о
том, как кувшин уксуса отправляется на турнир сразиться с королем по
имени
«Никого
там»
(Nienderdâ)
в
страну
«Во
имя
Господне»
(«Numerdumenamen») или иначе «Гоголь-моголь» («Gugelmûre»). Она
располагается «по ту сторону понедельника» и для безопасности привязана к
небу ивовыми прутьями. Еда там, как обычно, вкусная, ласточки залетают в
рот, а пожаренный гусь бегает с ножом в клюве.334 Кроме того, встречаются
нелепости, типичные именно для жанра небылицы:
В кожаные колокола звонят там к службе.
Они висят высоко.
Звонить приходится соломой
Или лисьим хвостом.
Колокола висят на палочке - на сосульке
И звучат, как арфа.
Там каждый день праздничный.
В небылице «Все это вранье» («Sô ist diz von lügenen», XIVв.),
послужившей основой для «Сказки о Шлараффии» братьев Гримм,
подобным же образом перечисляются всевозможные небывалости: «рыбы
кричали, / так, что небо трескалось. / И сладкий мед тек, как вода, / из
долины высоко в гору… / Две вороны / косили луг…».335
Примеры соединения «шлараффских» клише, связанных с пищей, и
традиционных формул «мира наизнанку» встречаются и в английских
шутовских комедиях – мимах. Так, в «Амплфордской пляске мячей»
(«Ampleford Sword Dance») есть и колокола из кожи, как в немецкой
«Перепелиной небылице», а также свиньи с вилками и ножами, воткнутыми в
334
335
Das Wachtelmaere. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 46.
Sô ist diz von lügenen // Haupt M., Hoffmann H. Altdeutsche Blätter. Bd.1. Leipzig, 1836. S.
164-165.
128
спину.336 Похожий пример в мимической пьесе «Западная окраина» («Weston
Sub-Edge»):
«Я шел прямо вдоль кривого переулка. Я повстречался с лаем, и он
собачил на меня. Я пошел к палке и срезал изгородь… я ушел на следующее
утро, примерно девять дней спустя, поднял эту дохлую собаку, погрузил руку
в ее глотку, вывернул всю наизнанку, и послал ее вдоль Вьющейся улицы
лаять девяносто ярдов в длину и сам последовал за ней». Вслед за
Вельзевулом, который произносит эту речь, следует Джек Финней: «Теперь,
ребята, мы попадем в страну изобилия, жареных камней, пудингов из слив,
домов, крытых блинами, и поросят, бегающих с ножами и вилками,
воткнутыми в спину, и визжащих: «Эй, кто меня съест!»337.
В.П. Даркевич говорит о «феерической эксцентриаде» – излюбленном
приеме достижения комического, переворачивания всего сущего шиворотнавыворот в стремлении позабавить, дать эмоциональную смеховую
разрядку.338 Тексты о Шлараффии и Кокань используют тот же прием
нанизывания особенностей порядка мира наизнанку с целью посмеяться над
ним. Являясь частично зеркальным отражением реального мира, они тем
самым высмеивают не только себя, но и настоящий миропорядок. Смех над
ним, карнавальная веселость способствовали победе над страхами, которые
постоянно испытывали люди Средневековья, в том числе и над страхом
перед голодом в этой жизни, перед Страшным судом и Богом в иной.
Библия наизнанку
Средневековый человек знал, что земной рай следовало искать на
востоке. «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там
336
См.: Мортон А.Л. Ук. соч. С.29.
337
Там же.
338
Даркевич В. П. Народная культура Средневековья. Пародия в литературе и искусстве
IX-XVI вв. М., 1992. С. 149.
129
человека, которого создал» (Бытие, 2,8), – так гласила Библия и учила
церковь. С чего начинает ирландский автор поэмы о Кокейн, претендующей
на переписывание книги Бытия Старого Завета или, по крайней мере, на
уточнение некоторых деталей, связанных с месторасположением земного рая
и его характерными чертами?
В море на западе от страны Спейн»
Есть остров, что люди зовут Кокейн…
Пускай прекрасен и весел рай,
Кокейн куда прекраснее край!
Далее показываются преимущества Кокейн перед раем:
Ну что в раю увидишь ты?
Там лишь деревья, трава, цветы…
Услад там много, но тебе в рот
Всего попадет разве пресный плод.
Рай описан верно. Согласно 2-ой главе книги Бытия в Эдеме
«заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь
есть…». Но он кажется рассказчику скучным местом: «Нет ни трактира и ни
пивной, / Залей-ка жажду одной водой!» и, прежде всего, там «нету людей.
Вот чем рай плох, / Там всего двое: Илья и Енох» (по Библии, Илья и Енох
были единственными праведниками, перенесенными в земной рай (1.Моисей
5, 18; 2 Короля, 2)).
Далее
следует
перечисление
достоинств
отсутствующих там недостатков.
День постоянный, нет места ночам.
Ссор и споров нету, поверьте!
Живут без конца, не зная смерти.
В одежде и пище нет схватки,
Нет ни змей, ни лисиц, ни волков,
Ни коней, ни кляч, ни волов и коров,
Нету овец, ни коз, ни свиней,
Конюхов-холуев – нет и тех, ей-ей!
Жеребцов и конюшен совсем не ищи,
Другие там вещи зато хороши.
Кокейн,
вернее
130
По сути, и в библейском Эдеме речь идет лишь о садоводческой
деятельности Адама, животноводством или охотой там никто не занимается.
Однако
благодаря
использованию
отрицательных
перечислительных
конструкций, приему «от обратного» автор поэмы «снижает» предмет
описания, который он по идее восхваляет и ставит выше библейского рая.
Особенно это касается гадов, о которых идет речь далее:
В одежде, постели, во всех домах
Ни вшей нет, ни мух, не слыхать о блохах…
Улиток с червями нет возле дома…
Одни лишь там песни, веселье, бал,
Счастлив человек, кто туда попал.
Французская исследовательница Жюльетт Калуве-Дор, автор ряда
работ об английской поэме «Страна Кокейн», говорит о гротескном реализме
в произведении.339 Особенностью данной образной системы народной
смеховой культуры было снижение высокого предмета и перевод его в
материально-телесный план. В данном случае вши и мухи, даже
отсутствующие, упоминаются при описании местности, лучшей, чем рай.
Под конец строфы с перечнем отсутствующих недостатков в Кокейн
следует напоминание об отличии, которое станет одним из принципиальных
при сравнении земного рая и страны Кокань или Шлараффии: в землях
изобилия царит вечное веселье, тогда как Бог «поселил человека в саду
Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Бытие, 2, 15).
В поэмах о Кокани обращает на себя внимание божественное
вмешательство в дела страны. «Я верю, что Бог и все святые благословили ее
больше, чем любой другой край», – говорит юный грешник из фаблио,
которого сам Папа отправил в ту страну, где Бог дает пищу; «Молитесь,
чтобы вам помог / Туда попасть милосердный бог! Аминь», – вторит ему
автор английской Кокейн; «Кто туда придет во имя Бога / Пусть поистине
скажет: Аминь!», – заключает нидерландский поэт, назвавший Кокань
339
Dor J. Carnival in Cokaygne. Op.cit. P.41.
131
«страной Святого духа». При этом не следует забывать, что лень и
чревоугодие, равно как и сладострастие, то есть то, чем славились Кокань и
Шлараффия, считались в Средневековье смертными грехами. Следовательно,
Бог, покровительствуя стране изобилия, благословляет и пороки.
Интересно, что при чтении фаблио или поэм не складывается
впечатление, будто люди в той стране едят и пьют, не зная меры, так как сам
процесс еды ни разу не описывается. Можно ли предположить, что человек
там ест ровно столько, сколько ему необходимо, чтобы быть сытым? В
любом случае об обжорах и пьяницах там нет и речи. Однако уже во вторую
из рассматриваемых нидерландских поэм – в «Историю страны сторонников
сладкой жизни», датируемую началом XVI века, добавлена концовка,
свидетельствующая о постепенном переходе от первой группы текстов,
описывающей край для всех обездоленных, ко второй, где изображаемая
страна – рай халявы для обжор и не только:
Поэтому я прошу только плутов,
Которые боятся любой работы и усилий,
И о еде и выпивке только и думают,
Без конца играют в азартные игры,
Паковать тот час свои вещи
И в ту страну собираться!
Только они туда попадут, будьте рады!
В Шлараффию попадают чревоугодники, пьяницы и бездельники,
которые продолжают там заниматься тем, что делали и в реальном мире,
поэтому та страна не только способствует, но и воплощает в себе букет
смертных грехов (правда, без сладострастия, так как этот мотив постепенно
уходит из произведений).
Но Бога там уже нет, и описываемый разврат он не благословляет.
Наоборот, в Шлараффию попадают те, «кто презирает Бога и христианский
мир, кто бесчестен и порочен, кто без боязни и усилий служит туловищу, не
заботится о пожилых, жене и ребенке, кто свою жизнь бесцельно проводит».
132
В
заключении
автор
«Прелестной
вещицы
о
Шлараффии»
просит
заступничества Девы Марии перед Богом340.
Таким образом, Кокань представляет собой травестию Библию и
снижает священную роль Бога, что было типично для средневекового
карнавала с его сакральностью наизнанку. Шлараффия, наоборот, весьма
осторожно подходит к упоминанию божественной функции в организации
жизни страны. Это связано с тем, что в текстах, сочиняемых с определенной
целью для народа интеллектуалами, если и используется принцип мира
наоборот,
то
весьма
выборочно
и
вседозволенность
карнавала
ограничивается.
Миропорядок наизнанку
Карнавал торжествует над временным нарушением существующего
миропорядка,
сложившихся
иерархических
связей,
религиозных,
политических и моральных ценностей, табу. Кокань также уравнивает всех
жителей, переписывает для них Библию, освобождает от предписанных
церковью норм и порядков. Только делает она это не на короткое время, как
карнавал, а навечно.
Равноправие жителей страны Кокань подчеркивается: «Любой подходи
– выбирай, что по нраву, / И ешь, сколько влезет, как будто по праву. / Все
вместе у всех – у юнцов, стариков, / У кротких, у смелых, худых,
толстяков.»341; «Без споров, в полной свободе / Каждый себе берет все, что
ему нравится»; «Кто хочет – подходит, / Может черпать из него с любой
стороны, пить с середины и отовсюду / Без страха и принуждения»342. «В той
стране никто не должен надрываться, старый ли молодой, сильный ли
340
Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Op.cit. Р. 173.
341
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 265.
342
De Cocaigne, 49-50, 73-76. Op. cit. Р. 394.
133
слабый. Даже самого малого никто не должен быть лишен»343. То же касается
одежды и обуви, партнеров. «Каждый берет дам и девушек, / Какие его
устраивают, / И никто не гневается. / Он ее использует в свое удовольствие, /
Как он хочет, свободно»344. Такие же права на мужчин имеют и женщины.
Аббаты из английской поэмы успевают за год перебрать по дюжине
заигрывающих с ними монашек. Жизнь там сопровождается танцами и
музыкой, средневековой церковью далеко не поощряемыми. Пост держать
практически не надо, но даже и во время него можно есть по желанию все.
Работа (пусть даже такая, как сон) приносит удовольствие, хотя церковью в
реальном мире она рассматривалась как наказанье за грехопадение.
В страну Кокань может попасть любой желающий, даже грешник, как
молодой рассказчик из фаблио. Английская поэма учит, что для этого «надо
просидеть в навозе семь лет»: «Милостивые, добрые лорды, / Если
откажитесь гордо / Эту епитимью стерпеть / Никогда вам тогда не суметь, /
Из этого света уйти туда…»345, из чего, видимо следует, что крестьяне
подобное испытание проходят без затруднений. Лишь к концу XV века, как
отмечалось,
желанными
гостями
страны
Кокань
стали
становиться
исключительно лентяи, сторонящиеся работы, обжоры и пьяницы, заядлые
игроки.
В Шлараффию попадают многие: те, «кто работают без удовольствия и
не имеют разума», «те, что в юности не хотели учиться, те, которые не
устремятся к чему-то хорошему, к чести, те, кто Бога презирают, кто зря
время теряют, те, кто отца и матери не уважают, те, кто руководствуются
своенравием, те, которых не запугают порицанием, а на тех, кто их
наказывает, на тех питают они злобу. Они предаются день и ночь кутежу
играм, клятвам на разный манер»346. Это перечисление занимает более 80
343
Narratio de Terra suaviter viventium, 17-19. Op. cit. S.66-67.
344
De Cocaigne, 110-113. Op. cit. Р. 395.
345
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 267-268.
Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Op.cit. Р. 171.
346
134
строк «Прелестной вещицы о Шлараффии». В общем, складывается
впечатление, что сказочная страна полна тех, кто не нужен обществу.
По принципу «кто был ничем – тот станет всем», бедные в Шлараффии
становятся богатыми, наиленивейшие и тупейшие – королями и графиями. В
избрании королем страны наиленивейшего нашли отражение народные
праздники дураков и масленичных гуляний, где по правилам перемещения
иерархического верха вниз шут становился королем.
Складывается впечатление, что, несмотря на отдельные детали,
напоминающие о народной смеховой культуре, тексты XVI-XVII вв. теряют
собственно карнавальное мироощущение. В них не чувствуется той
утопичности, свободы, всеобщности, равенства, праздничности, которыми
проникнуты произведения о Кокани Средневековья. Поэтому и становится
возможным и сюжет о борьбе Шлараффии и Карнавала и полной победе
последнего над лентяями страны изобилия. В итальянской гравюре на меди и
сопровождающем ее комментарии «Триумф Карнавала в стране Куканье» («Il
Trionfo de Carnavale nel Paese de Cucagna», 1569) изображено, как господин
Карнавал захватывает территорию, узурпирует власть, изгоняет лентяев,
приказывает утопить в мальвазии короля Панигона, который даже нападение
проспал, и отдает своим помощникам страну на разграбление: «бергамцам он
дал … гору Макарон; море, чьи берега смачиваются океаном греческим вина,
реку требианского вина и пустыню передал в качестве трофея преданным и
добродушным немцам, которые менее чем за час все опустошили. Оладьи и
вафли встретили они с громким кличем и сильным приступом. Отважные
французы загнали в тупик фазанов и паштеты. Одни набрали в обе руки
деньги, другие отомстили на тортах».347 Рихтер говорит о вероятном слиянии
в гравюре и тексте трех действий карнавального празднества: борьбы
Карнавала (обычно с Постом) и его победу, казнь короля Карнавала (в
данном случае Панигона Кукканского) и штурм Шлараффии, излюбленную
347
Il Trionfo de Carnavale nel Paese de Cucagna, 12. Цит. по: Müller M. Op.cit. S. 82.
135
инсценировку взятия горы еды.348 Добавим к этому предположению сам факт
ставшего возможным высмеивания страны лентяев добропорядочной
публикой в ходе народного действа, и мы увидим, как претерпевший
изменения утопический сюжет о крае изобилия воспринимается культурой
Нового времени.
б) Пир на весь мир
Традиционно такое социальное событие, как пир горой, завершало
коллективный труд и борьбу человека с миром.349 Страна Кокань и
Шлараффия – это всенародное изобилие и веселый праздник, иными
словами, непрекращающийся «пир на весь мир» с отсутствующим при этом
мотивом трудовой борьбы. Она становится ненужной, так как природа уже
полностью покорена и сама дает приготовленную пищу, напитки (вино и
молоко не надо производить), одежду, обувь, деньги и другие продукты
цивилизации. Что венчает в таком случае еда в стране изобилия? Если
Кокань
(Кокейн)
предназначена
для
«изнуренных
тяжелым
трудом
крепостных людей, которым все достается ценой больших усилий, тех, кто
должен непрерывно бороться лишь для того, чтобы добыть скудные средства
к жизни»350, как считается литературовед-марксист Артур Мортон, то, попав
в страну, крестьяне, наконец, получают заслуженное вознаграждение за свои
труды. Будто в сказке, заканчиваются их мучения и приключения, связанные
с дорогой в страну Кокань (тридевятое царство), «пиром на весь мир». Если
Шлараффия – страна лентяев, и в нее отправляются те, кто в реальной жизни
также не работал, то за что там дается пир? С точки зрения народа, подобное
празднество было бы незаслуженным и несправедливым. Таким образом,
348
Richter D. Op. cit. S. 76.
349
См.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле... С. 305.
350
Мортон А.Л. Ук. соч. С. 21.
136
населяя
утопическую
страну
бездельниками,
обжорами,
пьяницами,
анархистами и другими «отбросами» общества и давая им возможность
праздновать дальше, авторы текстов могли вызвать отвращение в народе
рассказами о Шлараффии не только потому, что в такой компании вряд ли
кто хотел бы находиться, но и тем, что подобный образ жизни противоречит
всему сложившемуся веками традиционному укладу жизни.
Страна Кокань – большая кухня с вертелами. Рядом с ней расставлены
столы, да еще и с аристократическим «налетом» – с белыми скатертями.
По дорогам и по улицам
Находятся расставленные столы,
накрытые белыми скатертями.
Можно там есть и пить
То, что хочешь, бесплатно, –
говорится в фаблио XIII века. В XIV веке монахи Кокейна в монастыре едят
культурно в трапезной. В XV веке нидерландцы упоминают о «накрытых
столах, которые никому не запрещены / С белыми незапятнанными
скатертями, / Красиво сервированных хлебом и вином. / Рядом стоят блюда с
мясом и рыбой / На любой вкус на столе. / Можно есть и пить с утра до
вечера».351 Даже для многочисленных рек вина, молока или меда продуманна
посуда: «На каждом берегу лежат вазочки / Большие, из серебра! Рядом стоят
кубки».352 В стране Кокань все идеально-идиллично: «там никто не имеет
врагов, / Каждый друг к другу / Настроен дружелюбно, / С удовольствием
помогает и служит»,353 там поют и прыгают и ведут хороводы,
понравившиеся друг другу мужчина и женщина могут уединиться и провести
«нежный пастушеский часок вдвоем»354, «каждый день полон радости и мира
и ежечасно звучит скрипка и флейта, ежедневно проходят праздники и
351
Narratio de Terra suaviter viventium, 57-63. Op. cit. S.68-69.
352
Ibid., 79-80. S.68-71.
353
Ibid., 91-92. S.70-71.
354
Ibid., 107. S.70-71.
137
пиршества».355 Мечта ли крестьянина или горожанина об аристократическом
образе жизни скрывается за подобными деталями? Или менестрель изобразил
страну, наделив ее характеристиками народного карнавала и античной
Аркадии?
В поэме Генриха Виттенвейлера «Кольцо» (ок. 1410) обжора
Фариндванд, гость на свадебном пиру, своеобразном аналоге карнавала и
«утопического царства абсолютной свободы»356 (читай: страны Кокань),
попадает после смерти в Шлараффию, которую тем самым можно
рассматривать
как
противопоставленную
Кокани.
«Там
уютно
себя
чувствуют те, кто с удовольствием пьет и позволяет себя напивать, / так что
его потом тошнит».357 В итальянской поэме «Триумф Кукканьи» после того,
как страдающего бессонницей человека заставляют спать 230 дней, его
откармливают целым теленком, в придачу дают марципаны и выпечку и все
это он ест «без меры».358 Страна торжествует над человеком, изобилие
подчиняет себе жителя, который выступает уже как отдельный человек. Если
раньше действовал коллектив, то сейчас пиршество и разгул теряют свой
всенародный характер. В ней нет столов и кухни, но есть «жареных свиней
стада; / у каждой нож в спине торчит, отрежь кусок и будешь сыт»359. В
стране нет флейты и скрипки, танцев и хороводов, зато устраиваются
многочисленные игры и забавы: лотерея, тир, рассказывание небылиц. Там
поощряются испражнения в постель.
Таким образом, обе страны изобилия, Кокань и Шлараффия, связаны с
карнавалом, но по-разному. Для понятия «Кокань как карнавал» характерна
организация мира как утопического царства равенства, всенародности,
355
De Cocaigne (Version C). Op. cit. S.397.
356
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле… С. 287.
357
Von dem Schlaraffenland, ein abentheurisch Lied in dem rothen Zwinger Thon…., 5. Op. cit.
P.174.
358
Il Trionfo della Cuccagna. Op. cit. P.400.
138
изобилия,
для
«Шлараффии
как
карнавал»
типична
акцентуация
материально-телесных образов (кроме образов половой жизни), данных в
гиперболизированном виде.
2.4. «Закат» и «смерть» страны Кокань и Шлараффии
В XVII веке интерес к Кокани как к народно-утопическому
представлению во Франции, Италии, Англии проходит. Наступает «закат»
(Кампорези, Буато) и к концу столетия «смерть страны Кокань» (Кампорези,
Делуме, Мортон, Буато).
Остаются в далеком прошлом страх перед голодом и неурожайные
годы, во времена которых люди «питались» рассказами о странах изобилия и
плодородия. Постепенно пропадают надежды на изменение социальных
отношений для народных масс, которые подпитывали тексты о стране
Кокань в период крестьянских войн и восстаний рабочих в странах Европы в
XIII–XVI вв. Автор монографии «Английская утопия» Артур Мортон
говорит о 1685 годе, отмеченном не только «победой солдат Черчилля при
Седжмуре, но и одновременно победой над последними защитниками
Кокейна – Утопии всех веселых ребят, защитниками гордого и независимого
человека, не угнетающего и не угнетенного, невозбранно удовлетворяющего
свою жажду и голод».360 Эту дату – год разгрома повстанческой армии,
состоящей в основном из крестьян, рабочих и ремесленников, королевскими
войсками Якова I, – будем условно считать годом «гибели Кокани», даже
принимая во внимание идеологическую подоплеку высказывания, как и
мортоновскую концепцию края изобилия в целом. Тесно связанная с
карнавалом и народной смеховой культурой Средневековья и Возрождения,
страна Кокань постепенно теряет характерное и для нее «особое
карнавальное
359
360
мироощущение
Сакс Г. Ук. соч. С. 90.
Мортон А.Л. Ук. соч. С. 107.
с
его
всенародностью,
вольностью,
139
утопичностью, устремленностью в будущее»,361 об исчезновении в конце
XVII века которого говорит Михаил Бахтин. Она становится праздником,
организованным властью для народа (например, неаполитанский праздник
«Кукканья»), включается в майский цикл сельскохозяйственных праздников
и редуцируется до шеста с призами, носящего название «mât de Cocagne» и
«albero
della
cuccagna»
во
французском
и
итальянском
языках
соответственно. Другая власть – церковь – постепенно утрачивает свои
позиции в обществе, и противопоставление Шлараффии и Кокани земному
раю из Библии перестает быть злободневным.
Тесно переплетенные между собой причины, способствовавшие закату
гастрономического мифа, находят свое отражение в художественных текстах
о стране изобилия. На фоне общего заката народного сатирического
творчества в XVII в. и изменения его характера, утрачивания смехом «своего
радикализма и своей универсальности», его «ограничения явлениями
частного порядка, отдельными пороками и общественными низами»,362
сатирические тексты о Кокани и в еще большей степени о Шлараффии
утрачивают присущий им комический характер. С исчезновением или
уходом на второй план многих жанров смеховой культуры, страна изобилия
как тема с трудом находит себе место в складывающемся в XVIII веке
неоклассическом каноне. Ее амбивалентный характер – с одной стороны,
развитие популярной в народе традиции изображения блаженной земли с
использованием положительных образов еды и питья, с другой – ее
незатейливое высмеивание – становится неактуальной. Тема, не получив
вовремя своего продолжения, изжила сама себя, опошлилась, что сделало
«смерть» страны изобилия закономерным явлением.
Вопроса «смерти» Кокани и Шлараффии и ее причин, связанных с
изменением
социально-исторических
условий,
коснулись
361
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле… С. 40.
362
Бахтин М.М. Сатира / Собрание сочинений в 5 тт. Т. 5. М., 1996. С. 30.
в
своих
140
исследованиях Артур Мортон, Петро Кампорези, Мишель Буато363. «Смерть
стран Кокань: коллективное поведение от эпохи Ренессанса до классицизма»
– под таким названием вышел сборник статьей, подготовленный в Центре
изучения современной истории под руководством Жана Делуме. Оборот
«смерть страны Кокань» в контексте статей о комическом театре, празднике
дураков, способах выражения радости и печали в любовной лирике XVI века
и т.п. означает изменение отношения народа к церкви в означенный период,
преодоление
его
страха
перед
религией,
сопротивление
мирского
сакральному.364
Подведем итоги существования страны в европейской культуре как
минимум на протяжении шести столетий – с середины XI века вплоть до
последней четверти XVII века. Средневековые тексты рисуют страну
изобилия, праздника, равенства. Она находится нигде и рядом, сегодня и
всегда. Там человек не скован страхами перед природой, потому что она ему
подчинена, перед религией, так как в Кокани свои законы, неподвластные
церкви, перед феодалом, ведь там все равны. Это – утопия, идеальное
общество,
населенное
карнавальное
счастливыми
мироощущение,
людьми.
которое,
в
Она
свою
вписывается
очередь,
в
частично
предопределяет стиль произведений, использование отдельных топосов и
мотивов.
Постепенно подобные представления перестают уживаться с ходом
истории.
Люди
начинают
осознавать
всю
нереальность
подобных
представлений и последствия, к которым могут привести разгульный образ
жизни и нежелание работать. Шлараффия, пришедшая на смену утопическим
идеям о стране Кокань, заселяется бездельниками, пьяницами и обжорами.
363
Мортон. А.Л. Ук. соч. См. главу: Конец Кокейна.; Camporesi P. La scienza del ventre.
Declino e morte de Cuccagna / Il paese della fame. Bologna, 1978. Boiteux M. Voyage au Pays
de Cocagne // Voyager à la Renaissance: actes du colloque de Tours 30 juin-13 juillet 1983.
Paris, 1987. P. 567-570.
364
Delumeau J. (Ed.). La Mort des Pays de Cocagne... Op.cit.
141
Тексты о ней становятся сатирой, направленной против отдельных пороков
общества, но не против его устройства в целом, как было в ранних
произведениях о стране изобилия. Да и за ней самой закрепляется репутация
края лентяев. В произведениях происходят соответствующие изменения,
коснувшиеся, прежде всего, комплекса мотивов, категорий художественного
времени и пространства и отразившие переход от социально-утопической
легенды, в которую верили, к нравоучительной сказке, созданной «для
молодежи в назиданье, лентяям всем в напоминанье» (Ганс Сакс).
К концу XVII века обе литературные модели, утопия и антиутопия,
становятся нерелевантными. Общая история средневековой страны Кокань, а
в Новое время Шлараффии, как считают исследователи, подошла к концу.
2.5. Шлараффия умерла? Да здравствует вечная Шлараффия!
Однако мечта о стране изобилия не подвержена ходу времени. Древний
мир, как первобытнообщинный строй, так и классовое общество, как на
Западе, так и на Востоке, грезил о подобной земле, рисовал ее в мифах и
литературе. Средние века дали ей имя и обозначили контуры, рельеф страны.
Новое время добавило дошедший до нас зрительный образ. Следующая
эпоха получает в наследство, прежде всего, само имя «страна Кокань»
(«Кукканья») / «Шлараффия» (страна лентяев) и связанный с ним круг
представлений, который пережил века и остался неизменным. Сам образ
страны с молочными реками и кисельными берегами, таким образом, не
умирает. Он живет дальше благодаря своей константной архетипичной
основе, на которую наслаиваются обусловленные временем комплексы
мотивов.
На основе текстов о стране Кокань и Шлараффии XIII-XVII вв. и
некоторых известных примеров из народных сказок мы выделим те
142
составляющие мифа, которые придают образу статичность и тем самым
«уберегают» его от смерти. По нашему мнению, такими компонентами
являются пряничный домик (съедобная постройка), летящие в рот жареные
жаворонки (другая птица или еда), животные, также пожаренные, но живые и
предлагающие себя в пищу, молочные реки и кисельные берега. Кроме того,
XVI-XVII века передали следующим поколениям представление о лени.
Именно они формируют теоретическую модель образа страны изобилия
(инвариант).
а) Пряничный домик
В немецкой сказке «Гензель и Гретель», включенной в сборник братьев
Гримм под номером 15, заблудившиеся в лесу дети натыкаются на
пряничный домик, которым оказывается избушка злой ведьмы. Он
привлекает своим аппетитным видом голодных ребят. Они начинают
лакомиться сладостями и попадают в руки местной Бабы Яги. В русских
сказках ее избушка тоже «пирогом подперта», «блином крыта», и в ней
царевич находит накрытый стол и щедрое угощенье на его пути в тридевятое
царство, то есть в потусторонний мир.365 Образ сладкого домика сохранился
и в литературе. В русском народном стихотворении «Братья, вы, братья!»
говорится: «Стоит-то церковь из пирогов состроена, лепешками вымощена,
аладьями вывершена, блинами покрыта».366
Домик из оладий, пирогов и/ или пряников является непременным
компонентом классической Шлараффии:
Покрыт блинами каждый дом,
И дверь из пряника притом.
Едва перешагнул порог –
365
См. Пропп В. Там же. С. 159.
366
Сатира XI–XVIII вв. М., 1987. С. 405.
143
Пол, стены – все сплошной пирог!367
Современники Ганса Сакса указывали еще на восстанавливаемость
крыш в том случае, если кто-то хотел их попробовать.368
Питер
Брейгель
сделал
из
пряничного
домика
своеобразный
пограничный пункт, куда попадает направляющийся в страну лентяев
путешественник в конце своего пути, оставив позади гору каши. На
некоторых изображениях Шлараффии пряничный домик становится их
смысловым центром (например, на гравюре Эдгарда Шёна и его лионского
подражателя).
В английской стране Кокейн
XIV века «из пышек пшеничных на
крышах дрань / На церкви и кельях, куда ни глянь, / Из пудингов башни
стоят по углам - / Сладкая пища самим королям»369, в английской стране
лентяев XVII века - «мускатом, перцем и гвоздикой / Отштукатурены стены
красной краской, / Из необычного мучного пудинга сварены / И шницелями,
очень искусно / С пончиками они подвязаны»370.
Однако постройка или кровельное покрытие из пряников и оладий
преобладает преимущественно во фламандско-германо-британском регионе,
где в Средние века оладьи пеклись по праздникам и освещались в церкви, а
пряники считались монастырскими сладостями.371 Во французских и
итальянских постройках основным строительным материалом являются
рыба, мясо, сыр или брынза, что свидетельствует об отличном от северных
народов рационе питания. Как уже было отмечено в первой главе работы,
некоторые филологи и лингвисты, начиная с Якоба Гримма, считают, что
367
Сакс Г. Там же. С. 89.
368
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied...im Lindenschmidts
Thon, 3-5. Op. cit. P. 175.; Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Op.cit. Р. 171.
369
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 265.
370
An Invitation to Lubberland. Op. cit. P. 563.
371
Heyne M. Das deutsche Nahrungswesen. Leipzig, 1901. S. 274-275.
144
слово «cocagne» происходит от немецкого «Kuchen», «так как в этой стране
дома покрыты печеньями и оладьями».372 Однако анализ самих романских
текстов этого не подтверждает, поэтому искать этимон романского слова
«cucania» в германских языках тем способом, каким это предлагает сделать
Гримм, не представляется целесообразным.
В любом случае конститутивным для страны изобилия является
наличие съедобных построек.
б) Полет жареной дичи
Одна из русских народных сказок начинается так: «В то давнее время,
когда мир божий наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки
текли молочные, берега были кисельными, а по полям летали жареные
куропатки, в те времена жил-был царь, по имени Горох»373. Вспоминают о
летящей жареной дичи и сказки других народов. Немецкая «Дитмарская
сказка-небылица» (№ 159) из сборника братьев Гримм упоминает «двух
жареных куриц, которые летели и все на них глядели, что они животом
кверху, а спиной книзу летят, ничего знать не хотят»374.
В Шлараффии такая птица уже не просто приготовлена. Она падает в
рот желающим поесть, особенно наиболее ленивым из них. Как уже
отмечалось, немецкая пословица «Geh ins Schlaraffenland, wo die gebratenen
Tauben ins Maul fliegen» (или: «wo es Pfannkuchen regnet»375) связывает
название страны с выражением, означающим «рассчитывать на что-то
готовое, ждать манны небесной». Пословицы с подобной конструкцией
372
Grimm J. Gedichte des Mittelalters auf König Friedrich I den Staufen und aus seiner so wie
der nächstfolgenden Zeit / Abhandlungen zur Literatur und Grammatik. Kleine Schriften. Bd. 3.
Berlin, 1866. S.78.
373
Народные русские сказки под ред. А.Н. Афанасьева. Т.1. М, 1957. С. 239.
374
Brüder Grimm. Kinder- und Hausmärchen. in 3. Bde. Stuttgart, 1980. 2. Bd. S. 276-277.
375
Wander K. Deutsches Sprichwörter-Lexikon. 5 vol. Leipzig, 1867–1880. Bd. 4. S. 227.
145
(название птицы (еды) и факт ее падения в рот) в значении «не давать себе
труда что-то сделать» встречаются и фольклоре других европейский народов.
Так, французы говорят о жаворонках (Il attend que les alouettes tombent toutes
rôties dans le bec), голландцы о гусях (De gebraden duiven (gansen) sullen u niet
in de mond vliegen), англичане о пернатых вообще (You may gape long enough,
ere a bird fall in your mouth), итальянцы о лазанье (aspettare che le lasagne
piovano in bocca, aspettare le lasagne a bocca aperta).376
В древнегреческих комедиях в рот падали жареные дрозды (например,
у Телеклида и Ферекрата). В последующей литературе меню из дичи,
отражающее вкусы нации и эпохи, значительно расширилось.
А жаворонки, что так вкусны,
Влетают людям прямо во рты.
Тушенные в соусе с луком, мучицей,
Присыпаны густо тертой корицей,377 так птица приправлена в английской страны Кокейн. Правда, как отмечает
Калуве-Дор, жаворонки являются еще одним свидетельством в пользу
существования французского источника, так как в английском фольклоре и
литературе в рассматриваемом значении они не упоминаются378.
Первым художественным изображением полета жареной птицы можно
считать одну из гравюр к поэме Себастьяна Бранта «Корабль дураков», где
дураку, скачущему на раке, залетает в рот голубь (Гл. 57.). Эти пернатые в
немецкой и нидерландской литературе о Шлараффии доминируют, но
встречаются и ласточки, утки, гуси, бекасы, курицы.
Кто сам, ленясь, их не берет,
Тому они влетают в рот379.
376
Düringsfeld I. v., Reinsberg-Düringsfeld O. v. Sprcihwörter der germanischen und
romanischen Sprachen. Bd. II, Leipzig 1875 (Neudruck Hildesheim 1973) S. 238-239.
377
378
379
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 266.
Dor J. Op. cit. P. 46.
Сакс Г. Там же. С. 90.
146
Аккерман, говоря о топосе жареной дичи, падающей в рот лентяя,
связывает его распространенность с обязательной ежегодной податью севра
феодалу, состоящей, в том числе, из нескольких штук птиц. В Шлараффии,
соответственно, наоборот, птица сама попадает к крестьянину380.
В итальянском «Диалоге Приятности с Желанием» анонимного
составителя о сказочном острове, известном своим досаждающим изобилием
всяких съестных продуктов, перечисляются 12 птиц, которые сидят на
деревьях, уже пожаренные, отваренные, нафаршированные.381 Ученик
Пантагрюэля из одноименного романа рассказывает, как «каждое утро
образуется большое, очень толстое облако, из которого, едва рассветает,
падают испеченные ласточки, стоит лишь рот открыть, и они будут падать
теплыми внутрь. Нужно разве что принести соль, кто хочет есть их
пожаренными, так как соли в той стране нет и воздух там из-за это очень
сладкий»382.
В целом, за все века существования Кокани и Шлараффии чего там
только съедобного не падало с неба или с деревьев, иногда прямо в рот. Это и
изюм, и медовые дожди, и миндаль, и сахар, и инжир, и булки и многое
другое.
в) «Подходи, ешь меня»
В немецкой сказке «Госпожа Метелица» печь с хлебами просит
девочку, попавшую в потусторонний мир, вытащить из нее булки, а яблоня –
стрясти с нее обременяющие ее своим грузом яблоки. В русской сказке
«Гуси-лебеди» Аленушка, отправившаяся выручать братца Иванушку,
встречает на пути и печь, и яблоню, и молочную реку с кисельными
380
Ackermann E.M. Op. cit. P. 19.
381
Dialogo di Piacevolezza e Desio. Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 61.
382
Le Disciple de Pantagruel. См.: Müller M. Op.cit. S. 63.
147
берегами. Все они заговаривают с девочкой, прося ее отведать пирогов,
яблочек и киселя.Так и в Шлараффии, стране с молочными реками и
кисельными берегами, просят звери и рыбы их откушать. «Подходи, ешь
меня!», – кричат бегающие по городу взад-вперед свиньи из английской
песенки «Приглашение в страну лентяев» (1685-1688). Незадолго до этого
герой комедии Бена Джонсона «Варфоломеевская ярмарка» (1614) в ответ на
упреки по поводу его желания поесть свинины говорит: «Но, милая матушка,
если мы не станем искать свинью, то как мы найдем ее? Не бросится же она с
противня прямо к нам в рот с криком: «Уи, уи!», как в стране лентяев из
детской сказочки» (англ. «…as in Lubberland»).383 Еще раньше и также в
Британии, в поэме «Страна Кокейн», мы встречаем кричащую на вертеле
другую живность:
Еще вот диковина там какая:
Гусей жареных летает стая,
На вертелах все, ей-богу, клянусь!
Гогочут: «Я – гусь, я – горячий гусь».384
Самореклама говорящей птицы, да еще и жарящейся относит страну
Кокань в разряд небылиц, где летают жареные куропатки животом кверху,
или сказок, где звери умеют говорить, а дома построены из пряников.
Калуве-Дор увидела в этом крике гуся, единственном «чужом голосе» в
поэме, площадной выкрик, один из тех, о которых писал Бахтин, говоря о
«криках Парижа»385.
В большинстве текстов, правда, животные так же, как и другие
продукты, молча предлагают себя в пищу. Их функция в Шлараффии – быть
всегда под рукой, легко доступными и уже приготовленными. Рыбы, выходят
из озер и рек, даются с удовольствием прямо в руки или стаями
отправляются на прогулку для удобства лентяев. В стране Гоголь-моголь из
383 Джонсон Б. Варфоломеевская ярмарка. М., 1957. С. 65. Jonson B. Bartholomew Fair.
London, 1960. P. 73.
384
385
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 266.
Dor J. Op. cit. P. 44.
148
средневековой немецкой «Перепелиной небылицы» «жареный гусь повсюду
бегает / уже приготовленный и несет / нож в клюве и / перец в хвосте»386. В
северных странах лентяев бегают поросята, вносящие важный вклад в
поддержание устойчивого образа Шлараффии:
Бегут навстречу иногда
Там жареных свиней стада;
У каждой нож в спине торчит
Отрежь кусок и будешь сыт.387
Мотив живого жаркого из свиней распространен преимущественно в
нидерландской, английской и немецкой литературах. В южных странах он не
встречается, за исключением лионского «Известного описания королевства
Панигонского», написанного под влиянием Ганса Сакса. Мартин Мюллер
делает предположение, что жареный, но живой хряк – потомок постоянно
возрождающегося кабана Сэхримнира из «Старшей Эдды», который варится
в котле в Вальхалле, таким образом, является «реликтом северной
мифологии».388 Однако Крусиус находит приготовленных молочных поросят,
бегающих по переулкам, у древнеримского поэта Петрония389, что
свидетельствует об использовании данного мотива не только германскими
народами.
В общем, в стране изобилия всех веков и народов животные и растения
находятся постоянно к услугам жителей, и их ассортимент после
потребления восстанавливается.
г) Молочные реки кисельные берега
386
Das Wachtelmaere. Op. cit. S. 46.
387
Сакс Г. Там же. С. 90.
388
Müller M. Op. cit. S. 17.
389
Crusius O. Märchenreminiszenzen im antiken Sprichwort // Verhandlungen der vierzigsten
Versammlung deutscher Philologen und Schulmänner in Görlitz vom 2. bis zum 5. Oktober
1889. Leipzig, 1890. S. 37.
149
Еще один важный и непременный компонент страны изобилия, давший
собственно название ее русскому варианту – молочные реки и кисельные
берега. Такие реки упоминаются в мифах390, сказках, в Библии (2.Моисей
3,8), молочное море выдумывает Лукиан, винные потоки описывает
Телеклид, в Индии находит Страбон «источники частично с водой, частично
с молоком, другие снова с медом, следующие с вином, четвертые с маслом».
Дион из малой Азии также рассказывает о четырех реках, «не так, как у нас, с
водой, а с молоком, чистым вином, медом и маслом; они берут начало в
ближайших холмах, словно из груди матери-природы»391.
Реки, озера, пруды и другие типы водоемов, полные разных напитков,
формируют рельеф страны Кокань и Шлараффии. Их перечень зависит от
эпохи, вкусов автора и аудитории. Так, например, Франко Хиларио
объясняет разнообразие именно винных рек в стране Кокань тем, что в
Средневековье ели много мяса, которое обильно приправлялось солью в
целях консервации и очищения животных, требуемого церковью392.
Рассмотренные клише, формирующие ядро большинства текстов о
Шлараффии и стране Кокань, так или иначе, связаны с основной темой –
изобилием и легкостью получения. Они встречаются во все времена в
художественных, фольклорных, изобразительных текстах различных культур
и народов. Другие мотивы – денег, социальной иерархии, сексуальной
свободы, работы и заработка, развлечений и праздников – могут появляться и
исчезать в зависимости от эпохи. Подвижные
мотивы
связаны
с
исторической реальностью. Постоянные мотивы на сегодняшний день
кажутся нереальными, однако они уходят своими корнями в далекое
390
См.: Frazer J.G. The Belief in immortality. Op. cit. С. 291.
391
Цит. по: Müller M. Op. cit. С. 30-33, 36.
392
Franco J. H. Nel paese di Cuccagna: la societa medievale tra il sogno e la vita quotidiano.
Roma, 2001. P. 80.
150
прошлое, о чем свидетельствуют схожие мотивы из народных сказок и
мифов, их связь с религиозными верованиями и обрядами.
Все это способствует тому, что, на протяжении веков образ страны
Кокань или Шлараффии оставался относительно статичным, тогда как другие
утопические конструкции появлялись и через некоторое время забывались,
заменялись новыми.
3. Страна Кокань и Шлараффия после «смерти»
После так называемой «смерти страны Кокань» в конце XVII века
образ страны с молочными реками и кисельными берегами претерпевает
некоторые изменения, которые мы обозначим во вступлении к этой главе.
Прежде всего, меняется отношение к этому краю: все меньше людей верит в
его существование. Представляется, что если в XII–XIV вв. в Европе была
распространена легенда, в которую верили, которую столетиями позже
намеренно высмеивали и очерняли (особенно в протестантских странах), то к
XVII веку сама вера ослабла, пропала, а вместе с этим отпала и
необходимость изживать представления, бытовавшие в народе. В связи с
этим Шлараффия и страна Кокань в литературе XVIII–XX вв., в сущности, не
будет рассматриваться в контексте реальных социально-исторических
событий. Иначе говоря, если на формирование образа края изобилия большое
значение оказали такие события эпохи Средневековья и Нового времени, как
эпидемии и голод, крестовые походы, религиозные войны и раскол Европы,
географические открытия, в целом социальное устройство, то, говоря об
образе страны изобилия и/или лентяев, его отдельных мотивов в
последующий период, мы в редких случаях будем затрагивать реальные
151
исторические события, побудившие писателя или поэта использовать данный
образ.
Конечно, легенды о чудесном крае в народе сохраняются, о чем
свидетельствуют некоторые дошедшие до нас произведения фольклора,
записанные
в
XIX
в.
и
проанализированные
Эльфридом-Мари
Аккерманом.393
Интересным,
на
наш
взгляд,
является
пример
использования
положительного образа Шлараффии как страны изобилия в культуре
российских
немцев,
в
частности
в
стихотворении
Иоганнеса
Бека
«Кавказская Шлараффия» («Kaukasisches Schlaraffenland», кон. XVIII в.).394
Колонисты привезли с собой в Россию из немецких земель свои любимые
песни, сказки, легенды, которые прижились на новом месте без особых
изменений. Поэтому можно предположить, что Шлараффией действительно
изначально называли в народе край изобилия, а страной лентяев и обжор она
стала лишь в ненародной литературе, которая и дошла до нас, благодаря
тому, что была напечатана.
Самый известный и доступный всем пример фольклорного текста –
баварская песенка «На верху блаженства» («Der Himmel hängt voll Geigen»).
Она была записана в XIX веке и включена в «Волшебный рог мальчика»
(«Des Knaben Wunderhorn», 1806–1808) Ахимом фон Арнимом и Клеменсом
Брентано. Место земле обетованной отводится, правда, уже на небесах, что
противоречит представлениям предков: средневековая страна изобилия была
именно земным раем. Зато там опять появляются святые, которых сложно
вообразить пребывающими в стране лентяев. В поэме они, благосклонно
взирающие на пляски и песни людей, наряду с ангелами принимают участие
в приготовлении пищи. На небесах вино не стоит ни геллера, овощи, фрукты,
зелень растут в изобилии и доступны каждому, рыба по праздникам сама
393
394
Ackermann El. M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong. Chicago, 1944.
Beck J. Kaukasisches Schlaraffenland // Паульзен Н.И. Российская немецкая литература:
этапы развития. Славгород, 1995. С.8.
152
толпой валит.395 В своей рецензии на сборник Арнима и Брентано И.В. Гёте
охарактеризовал эту фольклорную песню как «христианскую Кокань, не без
духа».396 Почему в данном случае появляется слово, явно иностранного
происхождения, если, кажется, что имеется соответствующее ему немецкое
понятие – «Шлараффия»? Его Гёте употребляет в другом контексте: в
пословице-стихотворении
«»Три
основательных
возражения
против
Шлараффии»:
Мир не сделан из пюре и каши,
Поэтому не ведите себя как шлараффы.397
Следовательно, Кокань могла быть «христианской» и положительной,
Шлараффия же напротив – негативно трактуемой и нежелательной. Гете, с
одной стороны, обращается к традиции изображения страны Кокань
Средневековья, в которой все были равны, счастливы, веселы, с другой
стороны – к немецкой пословице, мечтательно утверждающей, что в
Шлараффии жареные голуби залетают в рот.
Оглядка на средневековую традицию изображения будет характерна
для всего рассматриваемого периода: тексты XIV–XVI вв. в большинстве
случаев составят основу произведений о крае изобилия XVIII–XIX вв.
Классическое описание страны лентяев, каким мы его видим у Ганса
Сакса, встречается и среди переводов Льва Гинзбурга, составивших сборник
«Волшебный рог мальчика. Из немецкой народной поэзии»:
Страну Шлараффией зовут.
Одни лентяи там живут
За сахарной горою…
Там стены башен и домов
395
Arnim L.A., Brentano C. Des Knaben Wunderhorn. Alte deutsche Lieder. Düsseldorf-Zürich,
2001. S. 207-208.
396
Goethe J. W. Schöne Künste // Jenaische Allgemeine Literaturzeitung, Nr. 18/19,
22.Januar 1806. S. 144. Ср.: «Eine christliche Cocagne, nicht ohne Geist».
397
21-
Goethe J.W. Drei stichhaltige Einwände gegen das Schlaraffenland // Goethe J.W.
Sprichwörtlich. Sophien-Ausgabe. Bd. 2. Weimar, 1887-1919. S. 228.
153
Из кренделей и пирогов.
И в каждом закоулке
Растут на липах и дубах
Поджаристые булки.398
Сам Брентано зимой 1808г. опубликовал «Сказание о Шлараффии»
(«Ein Spruch vom Schlaraffenland») в статье «История и происхождение
первого баклушника» («Geschichte und Ursprung des ersten Bärenhäuters»).
Это было своего рода народной книгой и одновременно сатирической атакой
против врагов гейдельбергского романтизма. Основным
материалом,
используемым при написании, стал небольшой труд Гриммельсгаузена «О
происхождении
слова
«баклушник»
(«Vom
Ursprung
des
Nahmens
Bernhäuters»), есть заимствования из Ганса Сакса, Якоба Аера и шванков
XVI века. По поводу произведения своего друга Арним высказал несколько
предварительных замечаний. Он отметил, что «этот шуточный смысл
народных сказок, эта насмешка без времени и места, которая затрагивает
каждого и никого, эта сатира, действие которой происходит в выдуманной
земле со всеми возможными причудами, требуют от писателя либо
значительной доли непринужденности, либо хорошего образования, чтобы
подобное выдумать и сделать приятным для чтения». Все это является, по
мнению Арнима, основой для «жанра свободной забавы, столь характерной
для немцев».399
Сказание о Шлараффии ведет ландскнехт, пока черт пиво варит.
Оказывается, также варят и в одной стране, название которой герой, правда,
не помнит, но знает, что утки тянут там любовные песни, рак преподает
финансы и военное искусство, козел-ботаник собирает растения и т.д.
Перечислены многие представители животного мира, выполняющие в этой
зарисовке совсем не присущие им роли. Не забыты и искусство, наука,
религия, знание и вера.
398
Волшебный рог мальчика. Из немецкой народной поэзии. Пер. Льва Гинзбурга. М.,
1971. С. 65.
399
Цит. по: Brentano Cl. Werke. Bd. 3. München, 1978. S. 1205.
154
…Природа испорчена искусством,
Искусство поглотила религия,
Вера хочет все знать.
Знание дрейфует на льдине
К далеким морям
И превращается в воду, как раньше.400
Учитывая сотрудничество Арнима, Брентано и братьев Гримм при
сборе фольклорного материала, можно предположить «Сказание» оказало
влияние на решение Якоба и Вильгельма назвать сказку, написанную ими на
основе стихотворения XIV века и начинающуюся словами «Во времена
обезьян» («In der affen zeit...»), «Сказкой о Шлараффии» с соответствующим
зачином: «In der Schlaraffenzeit». Эта традиция соединения образа страны
изобилия и мира наизнанку, относительно слабо поддерживаемая до XIX
века, со времени появления в 1815 году сказки, обработанной братьями
Гримм, получила свое продолжение.
В этот период к Шлараффии и стране Кокань относятся как к
«сказочке», о чем свидетельствуют многочисленные примеры из литературы
XVII–XVIII веков. Включенная в сатирический роман Кристофа Мартина
Виланда «История абдеритов» («Die Abderiten», 1774, дополнен 1781)
история о Шлараффии воспринимается слушающими как «сказка о стране
кисельных берегов и молочных рек, тысячу раз слышанная в детстве от
нянек».401 Она считается фантазией, вымыслом, и, соответственно, чем-то
детским, несерьезным. Благодаря этому тема, как представляется, нашла свое
место в литературе, особенно в литературе для детей, чего не было ранее.
С другой стороны, Шлараффию замечают философы. Герой того же
Виланда просветитель Демокрит говорит о бессмысленности подобных
утопических представлений, как сказка о Шлараффии: «Полное равенство,
400
401
Ibid. S.938.
Виланд К.М. История абдеритов. М, 1978. С. 41.
155
полная удовлетворенность настоящим, полное согласие, – одним словом,
времена Сатурна, где не было нужды ни в царях, ни в солдатах, ни в
советниках, ни в моралистах, ни в портных, ни в поварах, ни во врачах, ни в
палачах, возможны лишь в той стране, где зажаренные куропатки сами летят
в рот, или же там (что примерно то же самое), где у людей не существует
никаких потребностей».402 Такое возможно либо на время карнавала, в
сказке, либо в утопии, потому что не существует уголка на земле, где жили
бы люди «вовсе не имеющие желудка или нижней части туловища».403
Немецкий философ-рационалист XVIII века Христиан Вольф в
«Разумных мыслях о силах человеческого разума и их исправном
употреблении в познании правды» («Vernünftige Gedanken von Gott, der
Welt…») употребляет слово «Шлараффия» как синоним слову «утопия» и
подразумевает под ним противоположность миру реальному, осознаваемую
разумом: «В вымышленной Шлараффии все происходит без естественных
причин и достаточного основания, только лишь потому, что мы того
хотим».404
Шлараффия
и
страна
Кокань
становятся
в
ряд
утопических
представлений, популярных в то время. Страну с молочными реками и
кисельными берегами сравнивают с литературными мифами о Золотом веке,
об Эльдорадо и Таити. Последнее сравнение мы рассмотрим ниже подробнее.
Примеры уподобления Шлараффии Золотому веку известны еще со времен
Античности. Вольтер описывает в «Кандиде» («Candide», 1759) Эльдорадо с
типично «шлараффской» чертой: кроме того, что золото там – песок,
драгоценные камни – игрушки, там из фонтанов без остановки бьет ликер.
402
Там же. С. 42.
403
Там же.
404
Ср.: Es kann Beweises genug sein, wenn wir zeigen, dass durch ihn der Unterschied zwischen
Wahrheit und Träume, je zwischen der wahren Welt und dem Schlaraffen-Lande entsteht.»
«Schlaraffen-lande, wie man es nennt, welches eine erdichtete Welt ist, oder nur ein erdichtetes
Land, da alles ohne natürliche Ursache geschieht und ohne zureichenden Grund, bloß weil wir
es so haben wollen. Цит. по: Stockinger L. Ficta Respublica. Tübingen, 1981. S. 110.
156
В конце XIX века в свет вышел социально-утопический памфлет
«Право на лень, опровержение «Права на работу» 1848 года» («Le droit à la
paresse», 1880). Его автор, Поль Лафарг, используя извечную мечту человека
жить в праздности и довольстве, то есть в стране Кокань или в Шлараффии,
оспаривает манифест своего зятя Карла Маркса, что следует уже из названия,
или же заключительные строки «Страны лентяев» Сакса, содержащие мораль
шванка («Пусть каждый с детских лет поймет: / Лень до добра не
доведет!»405). В памфлете лень выступает как «подарок богов»,406 а работа –
как «духовный упадок человека и физическое извращение».407 Освободить
его могут машины – таким видит себе Лафарг будущее, отчасти сегодня
реализованное.
Спустя десятилетие после гимна безделью Лафарга без указания
фамилии автора (предположительно им был Артур Кирхенгейм) появляется
монография «Schlaraffia politica. История литературы об идеальном
государстве» («Schlaraffia politica. Geschichte der Dichtungen vom besten
Staate», 1892), где под «Шлараффией» понимается не «сказочка для детей со
сладостями и жареными голубями, залетающими в рот, а страна, где
минимально работают и тем не менее всё имеют»408. Слово становится
общим понятием для различных вариаций утопий и, отчасти благодаря
своему так называемому народному элементу, вписывается в контекст
социально-утопических концепций XIX века.
Тем самым идея о стране изобилия завершает путь от утопических
представлений Античности о счастливой жизни в глубокой древности или на
405
Сакс Г. Страна лентяев / Избранное. М-Л., 1959. С.91.
406
Lafargue P. Das Recht auf Faulheit und persönliche Erinnerungen an Karl Marx.
Frankfurt/M., 1966. S. 21.
407
408
Ibid. S. 19.
[Kirchenheim A. von.] „Schlaraffia politica”, Geschichte der Dichtungen vom besten Staate.
Leipzig, 1892. S. 1.
157
далеких островах, где люди получают все необходимое и жизнь протекает
беззаботно, через страну изобилия Кокань, средневековую утопию, до
футурологических проектов страны, где техника приходит на помощь людям.
Однако вне зависимости от того, вспоминают ли авторы с ностальгией о
Шлараффии давно минувших лет, ищут ли они ее в других странах или
мечтают о том, что она когда-то наступит, константным остается желание
жить в благодатном краю без забот и усилий. В XVII–XVIII вв., когда
негативно трактуемая страна лентяев под влиянием требований эпохи
наиболее заметно отдаляется от утопической идеи и противопоставляется
собственно утопии как жанру (напр., «Утопии» Т. Мора), изображающей
идеальный
общественный
строй,
созданный
трудом
добродетельных
граждан, тогда само слово «Шлараффия» объясняется через понятие
«Утопия». Как было ранее показано, в указанный период времени они
становятся синонимами, несмотря на то, что отличаются в главном: в той
позиции, которую оба занимают по отношению к работе и роли природы,
дающей человеку в Шлараффии все без его труда.
В XIX–XX вв. названия стран стали понятиями нарицательными. Томас
Манн в романе «Земля обетованная» («Im Schlaraffenland», 1900) под
«Шлараффией» подразумевал общество обеспеченных дельцов, светских
людей, не привыкших считать деньги. Приблизительно в том же значении
использует выражение «страна Кокань» автор сборника эссе о княжестве
Монако Гектор Франс («Au pays de Cocagne. Principauté de Monaco», 1902).
В Средние века и в Новое время важную роль в изображении
Шлараффии играла функциональность текста (например, необходимость
«накормить» народ, развлечь и, развлекая, поучить). Теперь она, если и есть,
то уходит на второй план. Это изменение влечет за собой другое: мы сейчас
почти не встретим произведений лишь с описанием страны изобилия, таких,
как, «Фаблио про Кокань» или «Страна лентяев» Ганса Сакса. Большая часть
158
примеров показывает чудесный край, включенный в общий контекст
литературного произведения.
Если раньше Шлараффия была плодом вымысла коллектива, нации, то
в XVIII–XIX веках каждый по-своему представляет себе сказочную страну, и
цель путешествия в нее, пусть даже воображаемого, зависит от индивидуума,
от его желаний и потребностей. Даже гастрономическое перечисление
говорит сейчас о вкусах конкретного человека, порой гурмана, а не о
традиционных блюдах южной или северной кухни. Баварский профессор
минералогии Франц фон Кобелль описал в стихах сон некого любителя и
ценителя изысканной пищи, попавшего в прекрасную страну, где бегают
жареные зайцы, летают печеные фазаны, плавает сваренная форель. Но
гурман мечтает всего лишь о говядине, которой среди всех деликатесов и не
оказывается. От потрясения и неожиданности он просыпается.409
Небольшую,
но
отдельную
группу
составляют
лирические
произведения немецких и французских поэтов XIX века, где страна изобилия
предстает индивидуальной фантастической утопией. Посетить ее можно
лишь во сне или в грезах, но, к сожалению, ненадолго.
В
мечтах
отправляется
в
край
изобилия
лирический
герой
стихотворения Пьера-Жана де Беранже «Путешествие в страну Кокань»
(«Voyage au Pays de Cocagne», 1828). Его блаженное состояние, вызванное
воздействием шампанского и бездельем, грубо нарушает трактирщик,
протягивающий счет за еду и выпивку.410 Таковым видится развитие мотива
оплаты счета за обед, который встречается почти во всех произведениях о
странах изобилия французской, немецкой, итальянской, нидерландской и
английской литератур. Однако тогда, как в XIII–XVII вв. подчеркивалось, что
409
См. Kobell Fr. v. Der Gourmand // Gedichte. München, 1852. S. 213.
410
Béranger P.-J. de. Voyage au pays de Cocagne // Chansons. Paris, 1828. T.1. S.85.
159
«сколько захочет, всяк может пить: / потеть не надо, чтобы счет оплатить»411,
теперь погружение в фантазии не освобождало от необходимости уплаты
счета, возвращающего героя в действительность.
Шарль Бодлер в стихотворении в прозе «Приглашение к путешествию»
(«L’invitation au voyage», 1855) под поездкой в страну мечты Кокань,
согласно комментарию, возможно, имеет в виду свою неосуществленную
путешествие в Голландию, тогда для французов «символ покоя и
довольствия».412 Страна Изобилия, настоящая страна Кокань для Бодлера, –
та, «где все красиво, богато, спокойно и безупречно; где роскошь любуется
собой, отражаясь в порядке; где жизнь так тучна, так сладостно вдыхается;
откуда изгнаны беспорядок, сутолока, непредвиденность; где счастье
обручено с безмолвием; где поэтична даже кухня, в то же время и
возбуждающая».413 В «Цветах зла» есть поэтический аналог этому
прозаическому «Приглашению к путешествию».
Задремав во время прогулки верхом, попадает в чудесную страну
Шлараффию, где человек вправе свободно высказывать свои мысли,
исповедовать ту религию, что считает нужным, герой «Сказки о
Шлараффии» («Das Märchen vom Schlaraffenland», напеч. 1853) Франца фон
Гауди:
Все, что о том краю болтают вечно,
То – басни, домыслы, пустые речи.
Ни одному не верьте слову!
Винных там рек я не видал,
Пирожных гор не проезжал,
И жареных пернатых нету!
Зато в блаженном том краю,
я чудо видел наяву:
В чести там у людей всегда
411
Страна Кокейн. Ук. соч. С. 266.
412
Косиков Г. K. Комментарий // Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники.
М., 1993. С. 459.
413
Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. М., 1993. С. 207-208.
160
терпимость, мудрость, доброта!414
В этой сказочной Шлараффии-Утопии шарманщик поет о далекой
земле, где разве только налогов на воздух и воду нет, за все остальное
приходится платить, где лишь мертвые счастливы. В конце поэмы герой,
конь под которым оступился, пробуждается ото сна и оказывается в том
мире, о котором и пел шарманщик. За непритязательным названием –
«Сказка о Шлараффии» – скрыт памфлет на злобу дня и, форма, заявленная в
заголовке, позволила вложить в слова бродячего музыканта, взгляд автора на
реальную действительность.
Незадолго до смерти Генрих Гейне с тоской о невозвратной юности
написал стихотворение «Бимини» («Bimini», опубл. 1869), лейтмотивом
которого стало желание старого человека отпить из легендарного источника
юности, находящегося на сказочно-волшебном острове Бимини, и остаться
на нем вечно молодым. Мотив фонтана юности в свое время был очень
распространен. Известен он нам и по текстам старофранцузского «Фаблио
про Кокань», нидерландских поэм XIV–XV вв., отдельных немецких
стихотворений XVI века. На самом деле найти подобный чудесный источник
стремился спутник Кристофора Колумба путешественник Хуан Понсе де
Леон. Много лет жизни потратил он на поиски Бимини, однако открыл лишь
полуостров, известный сегодня под названием «Флорида». В стихотворении
Гейне старый путешественник слышит колыбельную индианки о чудесном
крае, и возвращается, таким образом, в детские годы, когда о подобной
сказочной стране пели и ему.
Несмотря на то что представления o Шлараффии и Кокани переходят в
область частной фантазии, именно в это время все чаще появляется
414
Ср.: Was stets erzählt von der Provinz, / Sind Fabeln, eitle Lügens sind’s, / Und nicht ein
Wort zu glauben. / Ich spürte nichts vom Rheinweinstrom, / Vom Austerbaum, vom Tortendom, /
Nichts von gebratenen Tauben. / Doch was ich wundersamer fand, / War, dass in jenem sel’gen
Land / an Weisheit, Duldung, Sitten, / Die Menschheit vorgeschritten. Цит. по: Gaudy Fr. v. Das
Märchen vom Schlaraffenlande // Poetische und prosaische Werke. Neue Ausgabe. Bd.1. Berlin,
1853. S. 28-29.
161
возможность увидеть и самому пережить прелести временного пребывания в
стране изобилия. Получают распространение аллегорические карты с
изображением этого края, во французском театре разыгрываются пьесы,
действие которых происходит в сказочном краю. Неаполитанский праздник
Кукканья радует участников и производит впечатление на его гостей.
В данной главе будут рассмотрены подробнее упомянутые три формы
нелитературного бытования представлений о стране изобилия, получившие
известность в XVIII-XIX веках. Затем мы перейдем к образу сказочного края
в литературе для детей и в литературе о путешествиях, которая будет
проанализирована в контексте представлений об открытом во втором
половине XVIII веке острове Таити.
3.1. Страны с молочными реками и кисельными берегами на
аллегорических географических картах
«Шлараффия – это провинция великого царства фантазии. (...) Путь
туда проходит через край воздушных замков. Эта Шлараффия предполагает
удовлетворение всех возможных желаний нашего тела и кажется созданной
преимущественно для европейца XVIII века. Там кутила лежит у ручейка
бургундского, и вино само течет ему в горло; там, возлежа на удобных
подушках, питает себя чудесными иллюзиями дама. ... Стоит ей пожелать
лимонаду, тут же откроется потолок и потечет лимонад; захочет она есть,
вплывет в комнату суп. «Э, да он не перчен!». И вмиг опустится в тарелку
перец. Захочет она затем что-то почитать, что отвечает ее сиюминутному
настроению, и со скоростью ветра полетят буквы, и книжка уже у нее в
руках»415. Так по поводу популярной в век Просвещения карты Шлараффии,
415
Ср.: „Das Schlaraffenland ist eine Provinz des großen Reiches der Fantasie (...) Der Weg
dahin geht durch diejenige Region der Luft, in welcher die Windschlößer liegen. Dies
Schlaraffenland enthält die Befriedigung aller möglichen Wünsche unseres Körpers, und scheint
162
высмеивающей образ жизни благородного сословия, высказался в 1788 году
немецкий еженедельник «Обозреватель».
Традиции этой «Подробной карты Утопии, открытого мира плутов или
же часто называемой, но никем не виданной Шлараффии» уходят еще в к
первой в Европе сатирической карте страны изобилия, которая сопровождала
издание книги английского епископа Джозефа Холла «Мир другой и тот же
самый» (лат. «Mundus alter et idem», 1605). Спустя некоторое время Джон
Хилли перевел текст с латинского на английский. В 1613 году вышел его
перевод на немецкий язык. Написанный в жанре мениппеи и в традициях
антиутопии трактат-роман рассказывает о путешествии к Неизвестной
Южной Земле и открытии Крапулии, страны излишеств, которая состоит из
пяти провинций – Памфагои, или края обжор (в форме треугольника,
напоминающего Британию); Ивронии, или края пьяниц, и Моронии, или
страны дураков, Виражинии, страны, управляемой женщинами, и Лавернии,
страны мошенников. В провинциях, как полагается, есть города, каждый из
которых по-своему примечателен. Так, в Городе Лени, в Айдельберге, люди
только «едят, переваривают и опорожняются», в Марципановом городе
«лишь у очень немногих жителей любых возрастов сохранились зубы; но все,
начиная от восемнадцати и до гроба, наследуют зловонное дыхание».416
Основной целью произведения является осмеяние пороков общества и
народных представлений, кажущихся человеку образованному глупыми и
наивными.
vorzuglüch für die Europäer aus dem 18ten Jahrhundert geschaffen zu sein“... „ Dort liegt ein
Schlemmer auf dem sammelten Boden am Burgunderbach, und der Wein strömt ihm freiwillig in
den Hals; hier liegt sich eine bequeme Dame in elastischen Polstern; sie winkt, da kommt ihr
Bologneserschen, ihr Zöfchen, ihr Zizisbeo und ihr Männchen; sie begehrt Limonade; starks
öffnet sich die Bodendecke des Zimmers und Limonade strömt herunter; sie will essen; da kommt
die Suppe hereinmarschiert – „ei, sie ost nicht genug gepfeffert“. Schnapps reibt sich der Pfeffer
hinein. Izt will sie lesen, aber ein Buch ganz nach ihrer jezzigen Verfassung. Geschwind wie der
Wind purzeln die Buchstaben durcheinander und das Buch ist da! Der Beobachter, 21, 1788, 20.
Dez. S. 390-93. Цит по: Reitinger Fr. Die Wunder-seltzame Land-Charten Utopiae. Ein
Hauptwerk barocker Lachlkultur // Schnebelin J.A. Erklärung der Wunder-seltsamen LandCharten UTOPIAE aus dem Jahr 1694. Bad Landensalza, 2004. S. 333.
416
Цит. по: Мортон. А.Л. Английская утопия. М., 1956. С. 35.
163
Генерал императорской армии Иоганн Андреас Шнебелин на основе
немецкого перевода книги «Мир другой и тот же самый» Холла написал в
конце XVII века обширное «Толкование чудесной земли» («Erklärung der
Wunder=seltzamen Land = Charten Utopiae, so da ist/ das neu = entdeckte
Schlaraffenland/ Worinnen All und jede Laster der schalckhafftigen Welt/ als
besondere Königreiche/ Herrschaften und Gebiete/ mit vielen läppischen Städten/
Festungen/ Flecken und Dorffern/ Flüssen/ Bergen/ Seen/ Insuln/ Meer und Meer
= Busen/ wie nicht weniger Dieser Nationen Sitten/ Regiment/ Gewerbe/ samt
vielen leßwürdigen Einfällen aufs deutlichste beschrieben; Allen thörrechten
Läster = Freunden zum Spott/ denen Tugend liebenden zur Warnung/ und denen
melancholischen Gemüthern zu einer ehrlichen Ergetzung vorgestellet. Gedruckt
zu Arbeitshausen/ in der Graffschafft Fleissig/ in diesem Jahr da Schlarraffenland
entdecket ist»). К ней и прикладывалась «Подробная карта Утопии, открытого
мира плутов или же часто называемой, но никем не виданной Шлараффии,
недавно выдуманная забавная карта» («Accurata Utopiae Tabula, das der
Neu=entdeckten Schalck-welt oder des so offt benannten und doch nie erkannten
Schlaraffenlandes
Neu=erfundene
lächerliche
Land=Tabell»),
вероятно
составленная знаменитым в то время картографом Йоханом Баптистом
Гоманом. Тогда как труд Шнебелина остался малоизвестен современникам и
потомкам (следующее издание книги вышло лишь в 2004 году и было
подготовлено исследователем и знатоком аллегорических карт из Зальцбурга
Францем Райтингером), сама карта неоднократно переиздавалась. Она вошла
в «Атлас новых земель» Гомана, напечатанный в Нюрнберге в 1716 году,
была переиздана в Аугсбурге в 1730 году его учеником Матиасом Зойтером и
снабжена новой виньеткой, заменившей грубых крестьян дворянами. Тем
самым была изменена и сатирическая направленность карты. Готфрид
Вильгельм Лейбниц высоко оценил дидактическую функцию этой карты для
академических занятий.417
417
Reitinger Fr. Op. cit. S. 330.
164
Карта вместе с книгой должны были, по замыслу авторов, наглядно
служить воспитательным целям. Между Северным полюсом, где находился
Новый Иерусалим, и Южным, с его Геенной огненной, они расположили 17
провинций, которые условно можно разделить на три группы. К северу от
тропика Рака находились земли, так или иначе связанные с беззаботной
жизнью и деньгами (Pigrutarium regio (страна лентяев), Mammonia (страна
жадных), Prodigalia regnum (королевство мотов) и др. На экваторе
преобладали
страны,
жители
которых
занимались
преимущественно
безмерным потреблением тех или иных блюд и напитков: Bibonia Regnum
(королевство пьянства), Magni Stomachi Imperium (империя желудка),
Lurconia Regnum (королевство кутил) и др. На юге расположилась страна
дураков. Шлараффия занимала место в северном полушарии.
С целью улучшения морали общества составил Франц Йохан Йозеф
фон Райли «Атлас нравственного мира» («Atlas der moralischen Welt», 1802),
однако использованный им способ изображения различных земель, в том
числе и страны безделья, значительно отличается от барочного. Если карта
Гомана представляла собой полушарие, «когда человек знал, что пройди он
прямо 5400 миль, вернется опять в ту же точку, откуда пришел».
«Нравственный мир, – пишет Райли в предисловии, – это плоскость, и уйди
ты с нее один раз, назад не вернешься»418.
«Карта страны безделья» («Landkarte von dem Reiche des Müßigganges»,
нач. XIX в.) изображает край, отделенный от остального мира горами
отвращения, холмами рассеянности и пустошью нерешительности. Там есть
море переедания, холмы развлечения, деревня Завтрак и Кофейное Сербанье,
городки Утренний сон, Бал, Охота и многие другие, через всю страну
протекает река забытья. На карте можно найти все, что в начале XIX века
подразумевается горожанином или дворянином под праздностью. Из такой
страны сложно вернуться в иной мир: природа затягивает.
418
Цит. по: Reitinger F. Die Konstruktion anderer Welten // Wunschmaschine. Eine Geschichte
der Technikvisionen seit dem 18. Jahrhundert. Hrsg. Br. Felderer: Wien, N-Y., 1996. S.161.
165
Открытка «Страны откровенных желаний» («Postkarte des Landes
aufrichtiger Wünsche zugeeignet von ...») входила в серию, распространенных в
Вене начала XIX века поздравительных открыток, где следовало вписывать
имя адресата и тем самым радовать его. Небольшой формат предполагал не
только доставку почтой, но и ношение с собой. Получатель мог сверять с
картой, что ему необходимо, чтобы чувствовать себя в стране откровенных
желаний: посещение ли города Благополучия, что на реке Дукатов, или
деревни Аппетита, одоление горы Хорошего Вина, или же купание в
источнике Радости.
Подобные
карты
составлялись
и
для
детей.
Так,
известна
«Аллегорическая карта путешествия молодежи в страну счастья» (фр. «Carte
allegorique du Voyage de la Jeunesse au Pays de Bonheur») Дж. Морела,
появившаяся в Милане в 1819 году419. Она обозначает путь, который
проходит подросток на пути к Стране счастья по Океану испытаний через
различные архипелаги.
В целом, аллегорическое изображение края изобилия на картах
позволяло совершить воображаемое путешествие, как по самой стране, так и
к ней. Раньше путешествие и любое перемещение в пространственных
рамках, если и подразумевалось, то не играло особой роли в текстах о
Шлараффии. Как мы и далее увидим, она значительно возрастет в XVIII–XIX
вв. и займет не менее важное положение в текстах, чем описание собственно
страны и ее особенностей.
3.2. Страна Кокань во французском театре
419
Primo di Pinocchio. Libri tra due secoli. Libri per bambini e ragazzi nel mondo tra il 1781 e il
1881. Firenze, 1982. P. 2.
166
Еще
никогда
тема
страны
изобилия
не
пользовалась
такой
популярностью во Франции, как на театральной сцене в XVIII–XIX вв.
Сохранились тексты десятка пьес, в названиях которых, так или иначе,
фигурирует слово «cocagne». В это число входят комедии о собственно
чудесном крае, о родственных явлениях (например, о карнавале, что следует
из заголовка трагикомедии «Смерть Последнего Дня перед постом»,
«написанной членами Академии Кокани» («La Mort de Mardi-Gras, Tragicomédie ou comédie faite pour pleurer; ou tragédie pour rire. En un Acte et en
Vers, par des Membres de l’Academie de Cocagne», 1809) или упомянутого в
афише «Спектакли Парижа» балета-пантомимы г-на Соди «Кокань, или
Скоромные дни в Неаполе» («La Coccagne, ou les Jours gras de Naples», 1759).
За заголовком, в который входило слово «cocagne», могла скрываться
пародия на реальные исторические личности и события. Возможно, не редки
были и ярмарочные, праздничные постановки о стране изобилия.
Известности в театре добилась комедия «Король Кокани» («Le Roi de
Cocagne»)
плодовитого
драматурга
Марка-Антуана
Легранда.
Во
вступительном слове объясняется, что побудило его автора в 1694 году
использовать и переработать простой народный сюжет, «вполне подходящий
для нового и галантного представления во время приятного пребывания во
дворце Шантильи».420 В 1718 г. она была напечатана, затем еще не раз
переиздана и поставлена в театре. Август Вильгельм Шлегель в «Лекциях о
драматическом искусстве и литературе» написал, что будь Легранд автором
лишь этой комедии, он бы его все равно высоко оценил, настолько «пестр
волшебный фарс, удивительно излучающий весьма редкий французский
юмор, оживленный радостным балагурством, доводящим до опьянения,
головокружения от радости, безобидно жонглирующим всем и вся».421
420
421
Legrand M.-A. Le Roi de Cocagne. [Электронный ресурс] http://gallica.bnf.fr/ P.2-3.
Schlegel A.W. Vorlesungen über dramatische Kunst und Literatur. 2. Teil. Stuttgart-BerlinKöln-Mainz, 1967. S. 91.
167
По сюжету, в страну Кокань, преодолев многочисленные опасности,
попадают Филандр и его возлюбленная Люсель, сопровождаемые слугами и
волшебником Алкифом, который и говорит: «Друзья мои, мы в стране
Кокань», на что один из слуг отвечает: «В стране Кокань? Так идемте
быстрее есть»422. Первая ассоциация оказывается той, которая традиционно
возникает при слове «cocagne».
В пьесе повторяются клише и мотивы, которые мы встречали в текстах
XIII–XVII веков. Так, например, в первом описании острова используется
прием, уже знакомый нам по английской поэме «Страна Кокейн» XIV века:
перечисление того, чего в том краю нет («День постоянный, нет места ночам.
/ Ссор и споров нету, поверьте! / Живут без конца, не зная смерти.»). Он же
был повторен в британской застольной песенке «Приглашение в Люберланд»
(«An Invitation to Lubberland», 1685–1687 гг.), упоминающей об отсутствии
гнева и закона, трат на судей и адвокатов. В комедии Легранда один из слуг
спрашивает:
Это правда, что здесь проводят дни и ночи за столом,
Что здесь можно гулять, не опасаясь воров,
что здесь не страдают от адвокатов, приставов и прокуроров,
что здесь не ведут тяжб и войн,
что здесь не сеют, а все дает земля…?423
Как мы и далее увидим, подобное перечисление отрицаний будет и
далее использоваться при описании страны изобилия. Например, герой
Виланда так начинает свой рассказ о земле обетованной: «Не слыхали ли вы
о стране, где царит вечный мир, где никто не является слугой другого, никто
не беден, но каждый богат? Где жажда обладания золотом не вынуждает к
преступлению, потому что золото там бесполезно? Где серп, такая же
незнакомая вещь, как и меч? Где трудолюбивый человек не обязан работать
422
423
Legrand M.-A. Le Roi de Cocagne. Rheims, 1800. P. 4
Ibid. P. 6.
168
на тунеядца, где нет никаких врачей, потому что никто не болеет; нет судей,
ибо нет тяжб…»424.
На острове из комедии Легранда одежда растет на деревьях, еда лежит
на земле, вина текут в фонтанах, засахаренные фрукты есть в любое время
года, оседланные лошади входят прямо в дома, фаршированные голуби и
жареные жаворонки падают с неба в рот. В стране есть фонтан юности,
благодаря купанию в котором дамы выглядят значительно моложе своих лет.
Людям помогают сказочные существа – русалки, сильфы, саламандры,
нимфы, гномы. Последние, например, выстраивают сахарный дворец, с
леденцовыми колоннами и орнаментом из засахаренных фруктов. Тем, что
драматург вводит сказочных героев в фольклорный сюжет, он сближает
комедию с получившими распространение в это же время во Франции
волшебными сказками, героями которых были необыкновенные существа –
феи, русалки, эльфы.
Новым оказывается мотив скуки, пресыщения изобилием. Король той
страны заявляет:
Эта империя, которой завидует мир,
Эта власть, за которой всегда стоит пир, всего лишь одна из тех красот, чье сияние обольщает,
Ее перестаешь любить, она вскоре пресыщает.
Я не так счастлив, как вы должно быть думаете,
Что за удовольствие, все время есть и пить!425
Скучающий король даже размышляет о том, чтобы оставить на время
свой трон и стать простым гражданином.
В этой комедии положений путаницу вносит волшебное кольцо,
окончательно превращающее все происходящее в сказку. Герои попеременно
надевают заколдованный перстень, теряя при этом память и на время сходя с
ума. В финале комедии все благополучно разрешается: король благословит
влюбленных, а все поданные воспевают самого короля.
424
Виланд К.М. Ук. соч. С. 40.
425
Ibid. P.11.
169
В четверг на третьей неделе великого поста, 3 марта 1842 года в театре
дворца Пале-Руаяль состоялась премьера водевиля «Король Кокани» («Le Roi
de Cocagne»). В заголовке пьесы, опубликованной в том же году, жанр
обозначается как «folie-vaudeville» (от фр. folie «легкая музыка и танец
народного характера»), авторство приписывается господам Мелесвиль и
Кармуш, а степень родства с известной одноименной комедией определяется
как «подражание Легранду» (фр. «Imitée de Legrand»).
Из предисловия мы узнаем о том, что подразумевает француз середины
XIX века под словом «cocagne»: «Кокань! Как это слово напоминает нам о
веселых снах и нежных воспоминаниях. Детьми, мы произносили его с
восхищением и уважением. В нашем воображении его всегда сопровождали
чудовищно большие пирожные, дворец из миндального крема, необъятные
гренки с конфитюром… Публику Пале-Руаяля
пробудили воспоминания
детства об очаровательной стране Кокань».426 Пьеса «с таким счастливым
названием»427 была напечатана для директоров провинциальных театров с
рекомендациями по постановке и изготовлению костюмов.
Авторы внесли в сюжет лишь незначительные изменения. Так,
путешествие Родомонта (вместо Филандра) и Люсели заканчивается
кораблекрушением у берегов Китая, а страна Кокань оказывается «самой
спокойной и счастливой ее областью»,428 «землей обетованной, Эльдорадо
Небесной империи».429 Правда, король опасается нашествия англичан с их
опиумом – событие, которое реально имело место в истории Китая XIX века.
Декорации и костюмы в китайском стиле обязаны своим появлением
сохранившемуся с рубежа XVIII–XIX вв. интересу зрителя ко всему
426
Mélesville, Carmouche MM. Le Roi de Cocagne. Folie-Vaudeville en deux actes. Paris, 1842.
P. 3.
427
Ibid. P. 4. Ср.: cette pièce dont le titre est fort heureux.
428
Ibid. P. 27.
429
Ibid. P. 28.
170
экзотическому. Если в комедии Легранда слуга на слово «Кокань» реагирует
призывом к еде, то в водевиле тот же слуга, услышав, куда он попал,
удивляется: «А я думал, что она существует только в сказках матушки
Гусыни, эта страна!»430, хотя в знаменитом сборнике Шарля Перро «Сказки
моей матушки Гусыни» (1697) истории о стране Кокань нет, как, впрочем, и в
других французских сборниках сказок. Все съедобное в той стране – больших
размеров: вишни как яйца, рыба как человеческая голова, ананасы, кусты роз,
клубника, виноград. Дворец украшен гастрономическими атрибутами.
Однако, несмотря на то, что авторы водевиля подражают Легранду, а
иногда и дословно его повторяют, текст пьесы лишен «волшебного фарса»,
«радостного балагурства», «безобидно жонглирующего всем и вся»
французского юмора, что восхитило Шлегеля в комедии «Король Кокани».
Это произошло отчасти в связи с введением отсылок к реальным странам и
событиям, некоторых других изменений (например, вместо волшебника
Алкифа появляется опекун Люсели – старый барон, купец, чародей
Труфальдин, оставшийся во Франции). Зато зрителя могут очаровать песни и
танцы, которые, судя по ремаркам, постоянно прерывают стих.
Интересно отметить, что спустя шесть лет после появления водевиля
«Король Кокани», действие которого было перенесено в Китай, вышла
повесть «Республика в Китае, или Страна Кокань» («Une République en Chine
ou Un pays de Cocagne», 1848), где описывается путешествие по
Поднебесной, напоминающей своим благополучием, процветанием о
легендарной стране изобилия.
В XIX веке было поставлено и продолжение комедии Легранда
«Король Кокани» - «Коканиус, или войномания, героическая и бурлескная
комедия» («Cocanius, ou la Guerromanie, comédie héroïque et burlesque»,
1805), посвященная жителям Вандеи, города, оказавшего в марте-декабре
1793 гг. сопротивление новому режиму. Под страной Кокань в пьесе
подразумевалась,
430
ibid. P. 27.
очевидно,
сама
французская
империя,
постоянно
171
находящаяся в годы правления Наполеона в состоянии войны, а ее правитель,
Коканиус Великий, уподоблялся соответственно самому императору. Король
в комедии, почти как свой предшественник из пьесы Легранда, говорит:
Эта империя основана на огромных завоеваниях,
Рассказ о которых не требует оправданий,
Она демонстрирует миру, свидетелю достижений,
что король Кокани – достоин наибольшего уважения!
Благодаря ужасу, что испытывают при звуке моего имени,
Мелкие властители, завидующие моей империи,…
Не осмеливаются объединиться, чтобы со мной сразиться,
И у моих границ самим победы добиться.431
Король оказывается тупоумным, ограниченным человеком. Это
является единственным традиционным для описания страны изобилия
клише, используемым в данной пьесе. Других мотивов, прежде всего, мотива
изобилия и радости, мы не найдем. Напротив, королевству нужны деньги для
ведения военных действий, которыми его жители, требующие мира,
недовольны.
Фигура короля Кокани оказывается в центре изображения и в
некоторых других произведениях театра и литературы во Франции в XVIII
веке. Известны пантомима «Пьеро – Король Кокани» («Pierrot – Roi de
Cocagne»), поставленная впервые 25 ноября 1764 года в Большом театре
господина Николе на Бульварах; диалог неизвестного автора «Отречение
Полишинеля, Короля Кокани, в пользу себя и кума» («Abdication de
Polichinel, Roi de Cocagne en faveur entre lui et son compère», кон. 18 в.);
брошюра «Гильмо, король Кокани» («Guillemot, roi de Cocagne. – Le Roi de
Cocagne: histoire veritable à l´Éditeur du précis historique Breton», кон. 18 в.);
лирическая сказка Француа-Жоржа Бьевра «Король Кокани» («Le Roi de
Cocagne. Conte», 1768).
Оценка в изображении короля менялась в зависимости от жанра
произведения. Так, в лирической сказке он являлся правителем счастливого
431
Hurtaud-Delorme J.F. Cocanius, ou la Guerromanie, comédie héroïque et burlesque, en quatre
actes et en vers, faisant suite a celle du Roi de Cocagne de Legrand. S.l., 1805. P. 59.
172
государства и был достоин воспевания. В диалоге народного смехового
театра «Отречение Полишинеля», наоборот, шут, король Кокани, жалуется
куму, что поданные его хотят свергнуть, а он не понимает из-за чего: он
вроде и ест за четверых, как полагается правителю страны изобилия, и голова
у него деревянная, в отличие от многих королей, у которых ее вовсе нет на
плечах, и даже нос у него такой же, как у Генриха IV (читай: как у всех
Бурбонов). Пьеса с острым сатирическим подтекстом, появившаяся в
предреволюционные годы во Франции, наверняка забавляла народ на
ярмарках.
Сюжет для пантомимы «Пьеро – Король Кокани» тоже взят из
народной площадной культуры. Упоминание о стране изобилия в пьесе
играет незначительную роль. В одной из сцен шутки ради сонного Пьеро
переодевают и при пробуждении уверяют его, что он – король Кокани.
Новоявленный правитель сначала заказывает себе в качестве развлечения
марионеток,
затем
еду и
напитки,
а
тем
временем
организаторы
переодевания, Арлекин и Коломбина потешаются над ним. Во время
следующего сна Пьеро переодевают обратно. Проснувшись, он уверяет себя,
что все это было сном.
Оригинален сюжет комедии «Неудавшееся покорение страны Кокань»
(«La conquête du Pays de Cocagne echoüée», 1711). В ней появляются сразу
два короля – настоящий король Кокани Грофл и узурпатор Штофл. Его
находят в одной немецкой деревушке и предлагают ему надеть корону
«самого процветающего и чудесного королевства на земле, где всего в
изобилии»,432 благодаря тому, что он «еще больше пьяница, мот и обжора,
чем тот, что в данный момент занимает престол Кокани».433 Штофл
соглашается. После коронации он и его соратники, воспользовавшись
недовольством жителей деревни поведением нового бальи-тирана и их
432
La conquête du Pays de Cocagne echoüée, comedie en trois actes. Valenciennes, 1711. P. 13.
433
Ibid. P. 36.
173
желанием уехать, планируют взятие Кокани, находящейся недалеко на
острове. Интересно, что все песни, которые исполняются по ходу комедии,
поются на немецком языке (затем следует перевод на французский). И это
касается не только тех дифирамбов, что поют немцу Штофлу, но и песенок
самой страны Кокань, которая по-немецки становится соответственно
Шлараффией:
Эй, кто не хочет в этом царстве
Вечно юным быть?
Все там равны, живут в богатстве,
Там не о чем тужить.
Нет там болезней, нет нужды,
Там смерть никто не знает.
От пьянства ль только ждать беды
Попойка развращает.434
Образ Шлараффии во французской пьесе появляется вместе с
нравоучительной оценкой, характерной именно для немецкой традиции.
Пьянство приводит армию к поражению, так как все немцы, перейдя через
провинцию Клоаки (что не раз встречалось в описаниях Кокани наряду с
горами каш) и добравшись до винной реки, напились и легко были взяты в
плен. Настоящей пыткой для побежденных была летающая перед носом
жареная птица, которую, однако, нельзя было ухватить ввиду того, что руки
и ноги были связаны. В финале комедии пленных милуют. В стране опять
воцаряется «мир, прелестный и спокойный»,435 радость, песни и танцы.
В этой пьесе встречаются две традиции изображения страны изобилия:
французская страна Кокань, то есть земной рай радости, веселья,
благополучия, страна, где можно хорошо поесть и выпить, по-своему
противопоставляется немецкой Шлараффии, краю того же изобилия, но с
негативными последствиями – пьянством, обжорством, мотовством.
434
Ibid. P. 51.
435
Ibid. P. 70.
174
Другое подтверждение тому, что французы подразумевали под страной
Кокань, а именно: «земной рай»436, веселье, развлечение, легкую жизнь, мы
найдем в драме Фердинанда Дуге и Анисе Буржуа «Кокань» («Cocagne»). Ее
премьера состоялась в парижском театре 2 декабря 1874 года. Действие
пьесы ее происходит в XVII веке, в последний год жизни Людовика XIII и
Ришелье. Анна Австрийская встречается в Блуа с влюбленным в нее
герцогом де Бофором. Король узнает об этой встрече и спешит застать
Бофора с королевой. Однако герцог успевает спрятаться. Король замечает
лишь тень мужчины и интересуется ее. Мазарини, помощник Ришелье,
утверждает, что тень принадлежит жениху Дианы, графини де Вернон, в
замке которой происходит действие. Король настаивает на том, чтобы
свадьба Дианы была проведена на следующий день. Тогда Мазарини едет к
близкому другу герцога Бофора г-ну де Шавиньи, по прозвищу «Кокань», и
просит стать тем самым женихом, при этом ставя условие: молодой человек
не увидит лицо невесты. Герцог так характеризует своего друга:
«Он не притязателен. Он не мечтает о власти, о большой
политике и о том всем, что мое сердце еще не осмеливается
пожелать. Он не стремится, как месье, заменить кардинала. О
нет! нет! Все, о чем он мечтает – это легкая жизнь, веселая,
свободная, быстрые кони, доблестная свора, несколько
отменных ударов шпагой то тут, то там и веселье, бьющее через
край. Хохот, вот что для него характерно! И все это, не
исключая верности и преданности… Короче, это честная и
наивная натура, кутила, которых хочет сделать мир настоящей
страной Кокань. Об этом он говорит так часто и громко, что
теперь все зовут его шевалье Кокань!»437
И герой, и легендарная страна, имя которой он носит, ни коим образом
не связаны с политикой. После свадьбы Коканя отправляют в качестве
коменданта на остров Сен-Мишель, но это якобы повышение он
воспринимает как ссылку и томится на знаменитом острове. «Ах, бедный
436
437
Ibid. P. 23.
Dugué F., Bourgeois A. Féval P. Cocagne. Drame en cinq actes et huit tableaux. Paris, 1875.
P. 21-22.
175
Кокань! Ступит ли твоя нога когда-нибудь в рай твоих сновидений? Или тебя
можно видеть лишь издалека, прекрасная страна, носящая твое имя, бедный
Кокань».438 В финале драмы, однако, конфликт разрешается. Кокань бежит с
острова, находит свою жену, а вместе с ней и счастье. Мазарини, хлебнув
проблем с Фрондой, получает по заслугам.
Марк-Антуан Легранд внес значительный вклад в создание образа
благополучной, радостной, сказочной страны Кокань во Франции. Как мы
увидим, сам край изобилия не раз появляется во французской культуре
XVIII–XIX веков, но обычно под другим именем или вообще без оного.
Поэтому пьеса «Король Кокани» с развернутым описанием страны, ее
постановки, переработки, произведения «Король Кокани» других жанров, –
все это способствовало тому, какие именно представления закрепились за
названием страны. В целом роль, сыгранная комедией Легранда в
формировании представлений, сравнима с той, которую в Германии оказали
Ганс Сакс, братья Гримм и еще один филолог, собиратель сказок Людвиг
Бехштейн.
Легранд вдохновил не только своих соотечественников на подражания.
Популярный итальянский драматург Карло Гольдони сочинил в середине
XVIII века комедию «Страна Кукканья» («Il Paese di Cuccagna», 1750). Есть
все основания полагать, что основой для нее послужило не столько
итальянская традиция изображения подобной страны, сколько именно пьеса
«Король
Кокани».
Однако
если
комментатор
итальянской
комедии
сравнивает французскую с «феерией», «маленьким шедевром фантазии,
вдохновения и остроумия»439, то о комедии Гольдони, «шутки которого
получились опрометчиво поспешными», он говорит как об уступающей по
художественному замыслу комедии Легранда.440 По сюжету, возлюбленные
Пандолино и Полластрина терпят кораблекрушение. Море выбрасывает их на
438
Ibid. P. 87.
439
Gоldoni C. Il paese della Cuccagna / Tutte le opere Vol. 10. Roma, 1964. P. 1300-1301.
176
остров Кукканью. Позже его захватывает войско другого государства.
Некоторые жители попадают в плен, где их обучают труду. Пьеса была
поставлена на сценах Венеции, Турина, Пармы, в 1770 году Вены, в
музыкальном сопровождении в Болонье (1771) и Венеции (1777). В
библиотеке герцога Августа в Вольфенбюттеле сохранился экземпляр
перевода комедии Гольдони на немецкий язык Бальдассаром Галлупи
«Шлараффия» («Das Schlaraffenland. Musikalisches Lustspiel in deutscher
Sprache», 1765).
Жизнь в стране Кокань (Кукканья), представляемая на сцене, отвечала
желаниям зрителей хоть на время погрузиться в атмосферу радости, веселья
изобилия. Однако в театре существовала граница, и путешествие в страну
Кокань было связано с ее пересечением, пусть даже в воображении. Другой
способ путешествия в Кокань предлагался на карнавале, где все участники
были актерами. Даже высокопоставленные зрители включались в действо: те
уподоблялись богам, давшим народу изобилие и благосклонно взиравшим
сверху вниз на чернь, наслаждающуюся даренным.
3.3. Неаполитанская Кукканья глазами французских и немецких
путешественников
В XVIII веке карнавальные формы претерпели серьезные изменения,
что Михаил Бахтин связывает с завершением «процесса разложения народнопраздничного смеха»441. Учитывая это, равно как и рассмотренную ранее
взаимосвязь темы страны изобилия с древнеримскими Сатурналиями,
карнавалом и народной смеховой культурой Средневековья, проследим, как
и в какой форме проходил неаполитанский праздник Кукканья, получивший
440
Ibid. P. 1301.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и
Ренессанса. М., 1965. С. 132.
441
177
известность, как среди современников, так и среди последующих поколений
благодаря многочисленным описаниям в литературе.442
Он развился из средневековых шествий, устраиваемых во время
карнавала, когда ряженые провозили груженные едой тележки через весь
город. В завершении проходило их всеобщее разграбление. С конца XVII
века в Неаполе эти шествия стали проходить по определенному плану: в
первое воскресенье проезжали телеги с хлебом, а сопровождали их пекари,
булочники и бакалейщики, в следующее – повозки с мясом и овощами в
сопровождении
соответственно
мясников
и
садовников,
на
третье
воскресенье были запланированы телеги с охотничьими трофеями. В
заключении, в четвертое воскресенье провозили рыбу. В 1738 году Король
Неаполя Карл III взял на себя руководство празднеством и постепенно
упразднил карнавальные шествия. Вместо этого на дворцовой площади
воздвигали из дерева, папье-маше и холста сложную и огромную
конструкцию, которая и называлась Кукканьей. На нее навешивали еду,
прежде всего, мясо и дичь. Из фонтанов било вино, на цветочных клумбах
развевались платья. В последние четыре карнавальных воскресенья все это
по команде короля предоставлялось народу на разграбление
Аббат Куаер в своем «Путешествии в Италию» (1775) описал взятие
подобной горы еды, которое в одно из воскресений, 11 февраля 1764 года
произошло преждевременно, до королевского соизволения. Именно на этом
акцентирует внимание француз, для которого воздвигаемая Кокань – символ
королевской власти, ее подарок народу, «отдаленный прообраз огромных
щедрот, даваемых консулами и императорами римлянам»443. «Не поздравите
ли вы меня с тем, что я нахожусь в стране Кокань? – спрашивает Куаер
442
В научной литературе праздник подробно описан в работах: Scafoglio D. La maschera
della cuccagna. Napoli, 1981.; Mancini F. Feste ed apparati civili e religiosi in Napoli dal
Viceregno alla Capitale. Napoli, 1968; Barletta L. Il Carnevale del 1764 a Napoli: Protesta e
integrayione in uno spazio urbano. Napoli, 1981.
443
Coyer G.F. Voyage d’Italie / Œuvres complettes en 7 Vol. Paris, 1783. 4 Vol. P.229.
178
читателей… – Добрые души заслуживают сладостей мира».444 Через неделю
церемония была повторена. Теперь сооружение хорошо охранялось
солдатами, и все прошло по плану. Аббата на этот раз поразил «порядок в
беспорядке», то есть разграбление по команде. На самом деле подобные
мероприятия не раз заканчивались увечьями и даже гибелью получателей
королевских милостей.
С римскими императорами, взиравших на гладиаторские бои,
сравнивает маркиз де Сад в романе «Жульетта, или процветание порока»
(1797) короля с супругой, пригласивших своих гостей понаблюдать с балкона
за праздником.
«Нашему взору открывалась широкая перспектива: на площади
стояла огромная толпа народа. Большой помост был украшен
деревенскими декорациями, составленными из продуктов.
Варварски распятыми выглядели гуси, курицы, индюки, заживо
повешенные лишь на один гвоздь и забавлявшие народ своими
конвульсивными подергиваниями. Рядом свисали буханки
хлеба, рыба, разрезанные коровьи туши. Поле, где паслись
овцы, охраняемые прилично одетыми людьми из папье-маше,
представляло собой часть декораций. Холстяные полотна
имитировали морские волны, на которых плыл корабль,
нагруженный продовольствием для народа. Все это,
организованное с художественной завершенностью и вкусом,
было приманкой для толпы, подогревающей жадность дикого
народа и его необузданную любовь к разграблению. На самом
деле, казалось, что все это представление и было скорее школой
разбоя, нежели настоящим праздником».445
В романе торжество заканчивается гибелью в безумной толпе более 400
человек. Маркиз де Сад сам был свидетелем подобной Кукканьи во время
своей поездки в Италию в 1776 году. В составленных им записках он
признался, что этот «спектакль был самым варварским из всего, что только
можно себе вообразить в этом мире».446 Не удивительно, что в конце 70-х гг.
444
Ibid. 231.
445
Sade D.A.E. Histoire de Juliette ou les prospérités du vice. T.VI. Paris, 1968. P. 8-9.
446
Sade D.A.F. Voyage d’Italie ou Dissertations critiques, historiques, politiques et
philosophiques sur les villes de Florence, Rome et Naples, 1775-1776. Paris, 1967. P. 440.
179
XVIII века праздник был официально отменен. Люди с подачи властей
получили желанную Кокань и, сами того не желая, разрушили свою мечту.
С другой точки зрения описаны неаполитанские обычаи немцами, по
мнению которых итальянцы и подобных без продовольственных празднеств
были по большей части лентяями. Не случайно, герой новеллы Йозефа фон
Эйхендорфа «Из жизни одного бездельника» (1826) отправляется в Италию.
По пути он встречает швейцара, который описывает ее достоинства: «Это
хорошая страна, все ей Бог дал, там можно лежать на солнышке и загорать, а
изюм сам будет падать в рот».447 Иоганн Вольфганг Гёте начинает один из
двух известных эссе о нравах и обычаях Неаполя, позже вошедших в
«Итальянское путешествие», с попытки объяснить, почему немцы полагают,
что в Неаполе можно встретить 30-40 тысяч бездельников: «После
непродолжительного знакомства с южными порядками, я понял, что
северянин назовет тунеядцем каждого, кто в страхе не пашет сутки
напролет».448 В словах заключено указание на возможную причину в разнице
восприятия страны изобилия: на юге, во Франции и Италии, где сама
природа дарит местным жителям веселость, радость от игры красок фруктов
и ярких цветов, жители мечтают о стране беззаботности, легкости, вечного
праздника. На севере, где крестьянин вынужден тратить на обработку земли
и сбор урожая намного больше усилий, где непогода и недороды явления
куда более частые, чем у соседей по ту сторону Альп, там грезят о стране
лени, стране, где просто не надо работать.
В своем путевом дневнике 29 мая 1787 года Гёте отмечал:
«Разные дни в году, особенно на рождество, славятся
устраиваемыми пиршествами (нем. Schmausfeste); затем празднуется
всеобщая Коканья (нем. allgemeine Cocagna), за проведение который
выступили 500 тысяч человек. В этот день улица Толедо, переулки и
площади рядом с ней аппетитно украшаются. Особенно радуют глаз
447
448
Eichendorf J. Werke. Bd.2. München, 1978. S. 585.
Goethe J.W. Italienische Reise. Berlin, 1976. S. 331.
180
витрины овощных, где выставляют изюм, дыни, инжир. Продукты
гирляндами развешивают по улицам, золотистые, подвязанные
красными лентами колбасы свисают огромными связками;
французские петухи разгуливают, красуясь красными гребешками.
Уверяют, что их покупают в количестве 30 тысяч штук. И это – не
считая тех, что откармливают в домашних хозяйствах. Через весь
город и рынок прогоняют стада ослов, груженных зеленью,
каплунами и молодыми барашками, а горы яиц, которые можно
повсюду увидеть, настолько велики, что никогда не подумаешь, что
они могут быть такой величины. И не достаточно того, что все это
поглощается; каждый год проезжает по городу глашатай и
объявляет на всех площадях и перекрестках, сколько тысяч быков,
телят, ягнят, свиней и т.д. поглотили неаполитанцы. Народ
внимательно слушает, несказанно радуется безумным цифрам, и
каждый с удовольствием вспоминает про то, какую лепту внес
именно он».449
В описании Гёте праздник остается народным, пышно, с размахом
организуемым,
и
о
его
высокопоставленных
устроителях
даже
не
упоминается. Толедская дорога (ит. Via Toledo) была главной магистралью
Неаполя. Она проходила через густонаселенные кварталы ремесленников,
где в XVIII веке проживало около 500 тысяч человек. Раньше эта трасса была
основным местом действия проведения карнавальных шествий с гружеными
телегами. Теперь еще раз обратим внимание на дату записи – 1787 год. Буато
говорит об упразднении праздника Кукканьи с установкой здания или горы
еды в 1778 г.450 Рихтер пишет, что «в 1779 году королевским указом
Кукканья была упразднена. Средства, затрачиваемые на ее проведение,
выдавались отныне бедным девушкам из народа»,451 а в комментариях к
«Итальянскому путешествию» Гете называется дата отмены праздника
«1783». Несмотря на некоторые разногласия
в хронологии
можно
предположить, что к моменту пребывания там поэта праздник стал опять
проводиться по традициям предкам, а не по предложенному в 1738 году
сценарию, кульминацией которого становилось разграбление Кукканьи на
449
450
451
Ibid. S. 339-340.
Boiteux M. Voyage au Pays de Cocagne // Voyager à la Renaissance. Paris, 1987. P. 574.
Richter D. Schlaraffenland. Fr./M., 1989. S. 86.
181
потеху знати, и, прежде всего, короля. Видимо позже, наряду с прочими
карнавальными традициями, праздник постепенно перестал отмечаться (в
записках путешественников XIX века он не упоминается).
В том же году, каким датированы дневники Гете, Й.В. Архенгольц в
записках о путешествиях, составивших книгу «Англия и Италия», описал
получивший распространение в Ломбардии, Тоскане и Неаполе шест с
призами
–
«так называемая
Кукканья. Воздвигают отшлифованный
деревянный столб, на верхушке которого висят предметы гардероба и
продукты». «Другой вид Кукканьи представляет собой высоко натянутая
веревка, на которой висят целые овцы, куры, утки, и чернь пытается, прыгая,
их сбить»452.
Праздник, редуцированный в Неаполе до шеста с призами, сохраняет
лишь отголосок пышных карнавальных процессий, свидетельствующих о
благополучии в государстве, богатстве народа, или же, как было раньше,
являющихся неотъемлемой частью народной смеховой культуры.
В первой главе мы уже упоминали о том, что во французской культуре
также существовала традиция устанавливать на народных гуляниях шест с
призами (фр. mât de cocagne). Автор «Философских развлечений» (1856)
Франсуа Женин предположил, что слово «cocagne» было заимствовано в
XVII веке из итальянского языка. В Италию же оно попало из
старофранцузского, где означало «спор, борьбу, ссору». Также отмечалось,
что версия Женина не была поддержана другими филологами.
Интересно, что спустя несколько лет появился роман «Шест фортуны»
(«Le mât de Fortune», 1865) Эрнеста Капендю. Его герой наставляет молодого
человека: «Вы наверняка знаете, что это [игра
под названием «шест с
призами»] очень древний обычай, т.к. еще в конце XIV века, по словам
хронистов, в Париже на улице «У медведей» (фр. rue aux Ours) ставили шест
Кокани. К его верхушке привязывалась корзина с жирным гусем и шестью
452
Archenholz J.W. England und Italien. IV Teil. Leipzig, 1787. S. 14.
182
монетами.
Сын
рыночного
суконщика
умудрился
подпрыгнуть
до
верхушки».453 В романе упоминается, событие, действительно имевшее место
в Париже в 1425 году, что нашло отражение в «Дневнике жителя Парижа».454
В романе подробно описывается сама забава, в ходе которой люди,
однако, аплодируют смельчакам, даже неудачникам, а не потешаются над
всеми рискнувшими вскарабкаться, как в записках Архенгольца. В
заключении тот же герой делает вывод, что «игра с шестом Кокани – точное
отражение всего, что происходит в наши дни, только вместо кубков,
столовых приборов, часов и шалей разыгрываются достоинство, честь,
банковские билеты и слава, развевающиеся на верхушке шеста, уже не шеста
Кокани, а шеста фортуны».455 Он становится частью описанной в романе
Уильяма Теккерея в середине того же XIX века ярмарки тщеславия, где все
покупается и продается.
Сегодня выражение «столб с призами на народных гуляниях» (фр. mât
de cocagne, ит. albero della cuccagna) входит в современные словари
французского и итальянского языков и напоминает о подобной забаве,
которая проводилась в недалеком прошлом. Мальчики из романа-сказки
Эрнеста д’Эрвильи «В Кокань!» («À Cocagne!», 1898), поначалу не ведающие
о том, что такое страна Кокань, знают, зато о шесте с призами. Когда им на
глаза попадается выражение «страна Кокань», они предполагают, что это
местность, где «постоянно стоит столб с призами, тот, что у них возводят
обычно 14 июля»456, в день взятия Бастилии. Позже кто-то из взрослых
объясняет им, что «об этом крае никто толком ничего не знает, только шест с
453
Capendu E. Le mât de Fortune. Paris, 1865. P. 9.
454
См.: Journal d’un bourgeois de Paris dans la Collection des Chroniques nationales francaises.
Ed. J.A.Buchon. Paris, 1827. T. IX, p. 354.
455
Capendu E. Op. cit. P.10.
456
Hervilly E. d’ À Cocagne! Paris, 1898. Р. 30.
183
подарками напоминает о том, что он когда-то существовал».457 Это
высказывание из произведения для детей конца XIX века свидетельствует, на
наш взгляд, о том, в каком виде существовали представления о стране Кокань
к рубежу веков. В связи с тем, что пьесы о чудесном крае перестали
ставиться в театре, сказок о ней в том виде, в каком они существовали в
Германии,
не
было,
постепенно
образ
страны
становился
более
расплывчатым и уходил из народной памяти.
3.4. Детская страна с молочными реками и кисельными берегами
В конце XVII века рождается особая страна с молочными реками и
кисельными берегами – детский край веселья, развлечений, сладостей.
Последующие столетия запечатлевают его в сборниках детского фольклора
(страшилках,
рифмовках,
считалках,
колыбельных,
прибаутках),458
в
многочисленных коллекциях сказок, в художественных произведениях,
иллюстрациях, театральных и музыкальных постановках, киносценариях и
мультипликационных
фильмах
и
формируют
наши
сегодняшние
представления о чудесной стране. Каковы причины рождения детской
Шлараффии? Почему, будучи в свое время утопией большинства, она
становится уделом детей и подростков? Что она теряет и приобретает, что
сохраняет в себе от «той» страны изобилия? Прежде чем найти ответы на эти
вопросы, оговорим, что, так как в детской литературе черты Шлараффии и
страны Кокань будут в большинстве случаев общими, мы в ряде случае
будем использовать лишь слово «Шлараффия», имея в виду и французскую
страну Кокань.
457
Ibid. P. 49.
458
См. подробнее: Ackermann El.-M. Op. cit. P. 130, 136-138.
184
3.4.1. Дети во «взрослой» Шлараффии
Сами дети в стране изобилия появились не сразу. Места для них в
стране Кокань Средневековья, по выражению Филиппа Арьеса, не знавшего
детства, не нашлось. Дорога туда была далекой, и «маленькие дети и старики
не смогли бы дойти»459. Она была населена взрослыми, омолаживающимися
в фонтане юности. Там, где никто не знал боли, женщинам не приходилось
«в болезни рождать детей» (1.Моисей, 3, 16). Этот вызов Богу, созданному
им порядку, сохраняется в текстах о стране Кокань как земном рае, в котором
люди получают то, чего они лишились с изгнанием их прародителей из
библейского Эдема. В итальянском эстампе Джузеппе Мителли «Новая
Кукканья, найденная в Порколандрии в 1703 году» сообщается, что
«женщины рожают, танцуя и играя, а дети едва родившись, говорят, едят,
ходят и уже все умеют делать»460.
В
1530
году
Ганс
Сакс
придумал
для
своей
Шлараффии
безболезненный способ появления взрослых на свет: в его шванке крестьяне
растут «на дереве, как сливы: / Созрев, слетают мужики / Ногами прямо в
башмаки!» Сказка о стране лентяев, пьяниц, обжор, кутил и другого сброда
должна была, по мысли Сакса, служить молодежи напоминаньем:
Пусть каждый с детских лет поймет:
Лень до добра не доведет!461
Неизвестный автор нидерландской «Страны лентяев» (1546), свободный
переводчик Сакса, передал довольно близко к оригиналу и в рифмованной
форме (в отличие от перевода в целом, выполненного в прозе), мораль из
459
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller
land... im Lindenschmidts Thon, 2. Цит. по: Ackermann E.M. P.176.
460
La Cuccagna nova trovata nella Porcolandria l’anno 1703, 17. Цит. по: Müller M. Das
Schlaraffenland. Wien, 1984. S.122.
461
Сакс Г. Там же. С. 91.
185
шванка немецкого мейстерзингера. Кроме того, в заключение он добавил, что
в Шлараффию приглашаются и «блудные дети, которые хотят свою жизнь
проводить таким же или похожим образом, какой описан выше [т.е. в тексте
«Страна лентяев»] и не уважающие Честь, Добродетель, Благопристойность,
Вежливость, а также Ум и Знание. Пусть остерегаются только воровства, так
как воров ожидает виселица, которая стоит около Шлараффии»462.
В 1640 году вышла «Утопия» Якоба Бидерманна – адресованный
подросткам роман, написанный в воспитательных целях на латинском языке.
Он состоял из множества шванков, анекдотов, басен и приключенческих
историй, где красноречиво расхваливались обычаи Утопии – Шлараффии
дураков, кутил и тунеядцев, мира наизнанку.463 Бидерманн предполагал, что
из подобных текстов школьники извлекут правильный урок, к тому же
изложенный по всем правилам риторики.
Если в ранних текстах о стране Кокань дети не упоминались вовсе, то
отдельные произведения о Шлараффии, крае, населенном взрослыми,
созданы в назидательных целях для подрастающего поколения. Первым
известным описанием собственно детской Шлараффии считается отрывок из
письма 1530 года Мартина Лютера к четырехлетнему сыну Гансу, где он
обещает мальчику райский сад в том случае, если тот последует
наставлениям отца и будет «хорошо заниматься и прилежно молиться». В сад
«идут многие дети; у них золотые платьица, и они собирают красивые яблоки
под деревьями, и груши, и вишни, желтые и черные сливы, поют, прыгают и
радуются. У них есть красивые маленькие лошадки с золотыми уздечками и
серебряными седлами… Они играют на трубе, бьют в литавры, танцуют и
стреляют из маленьких арбалетов»464.
462
Van’t Luye lecker Land. Цит. по: Pleij H. Der Traum von Schlaraffenland. Mittelalterliche
Fantasien vom vollkommenen Leben. Frankfurt / M., 2000. S.77.
463
См.: Bidermann J. Utopia. Bd. 1. Bern, Frankfurt/M, N.-Y., S. 8-9.
Luther M. 233. An seinen Sohn Hänschen [19.6.1530] / Werke im Auswahl in 8 Bde. Luthers
Briefe. Bd. 6. Hrsg. Hanns Rückert. 3. Auflage. Berlin, 1966. S. 286-287.
464
186
С «взрослой» Шлараффией детский край роднит ярко выраженная
воспитательная тенденция. Однако сам способ передачи нравоучений
отличается.
Когда
Сакс,
его
предшественники
и
многочисленные
последователи, показывают страну, где деньги можно заработать кутежом и
разгулом, пьянством, ложью, отрыжкой, испражнениями в постель и
прелюбодеянием, вызывая, таким образом, отвращение к ней, то детям,
напротив, рисуют чудесную страну, полную игрушек и сладостей, свободную
от грубости и вульгарных развлечений. Эта традиция получит свое
продолжение в XIX веке, когда обрабатываемые для детей тексты XVI века
будут
лишаться
всяких
непристойностей,
например,
перечисления
упомянутых выше занятий.
В век гуманизма воспитание детей становится темой ряда научных
трактатов и проповедей. Протестантский проповедник Йохан Матезиус в
1590 г. отмечает, что способ поучения детей путем передачи образа в ярких
красках наиболее эффективно способствует восприятию ими информации:
«Если мы хотим рассказать детям о величии, чтобы обратить их к благим
мыслям о вечной жизни, то лучше не говорить, а рисовать. Это должен быть
красивый, веселый сад на небе, куда они попадут, если набожны. Там на
деревьях растут вкуснейшие засахаренные миндальные орешки. Там есть
фонтаны, а в них текут чистейшие вина и мальвазия, все дома покрыты
оладьями. Там у каждого будет маленькая лошадка, золотое платьице и
т.д.».465
Таким образом, тема о стране изобилия и/ или лентяев постепенно
переходит в формирующуюся детскую литературу. Этому способствуют
подобные описания и проповеди, где дети становятся непосредственными
жителями чудесного, благословенного края, предназначенного именно для
малышей. Немаловажную роль сыграл и факт, что материал превращается в
сказку или даже «сказочку» для детей. При этом под словом «дети»
465
Richter D. Op. cit. S. 227.
187
понимается как подрастающее поколение, так и простой народ в целом,
который с точки зрения образованных бюргеров и интеллектуалов, оставался
глупым и нелепо-наивным. В предисловии к книге Иоганна Андреаса
Шнебелина
«Толкование
чудесной
земли…»
(«Erklärung
der
Wunder=seltzamen Land=Charten Utopiae…», 1694) об этом прямо и
говорится: «Любознательный читатель не без причины может удивиться, как
мы дошли до идеи, такой ограниченный материал (как о так называемой
Шлараффии) не просто изложить в достаточно пространном трактате, но и
проиллюстрировать большой и подробно составленной картой, ведь каждому
известно, что это все чистая сказочка, которой любит утешать себя подетски
глупая
чернь».466
Поэтому
автор
осмеливается
развить
«простодушную детскую басню» до «остроумного произведения с разумным
намерением»467.
Во Франции к концу XVII века легенда о стране изобилия также
становится детской сказкой. В прологе к комедии Легранда «Король
Кокани», премьера которой состоялась в 1694 году, мельничиха скептически
заявляет Тулии:
О, нравы Кокани! Эти сказочки
занятно выдумывать для маленьких деток;
Но я не думаю ни о чем другом, как о наших добрых людях,
Подобные пустяки им могут понравиться.
На что муза комедии отвечает:
Образованные люди часто
466
Schnebelin J.A. Op. cit. S.11. Es möchte sich der cüriose Leser / nicht ohne Ursach / billig
verwundern / wie wir auf die Gedancken gerahten wären / eine so einfältige Materie (als da ist /
das so genannte Schlaraffenland) nicht allein mit einem zimlich weitläuffigen Tractätlein zu
erweitern / sondern auch mit einer so groß- und mühsamen Land-Charten zu erleuchten / da
doch niemand unbekannt / daß dieses nur ein purlauteres Gedicht und Mährlein seye / mit
welchem sich selbst der einfältige und kinder-läppische Pövel zu vexiren pflege.
467
Ibid. S. 11. Ср. ... einfältigen Kinder-Fabel allein verblieben / und nicht unter dem Namen
dieses erdichteten Schlaraffenlandes ein vernünfftigeres Absehen / und sinnreicheres Werck /
cum grano salis, auzuarbeiten / uns unterfangen hätten.
188
Узнают себя в такой безделице468.
Следовательно, к концу XVII века страна изобилия во Франции и
немецкий край для всех лентяев ассоциируются преимущественно со сказкой
для детей, поэтому неудивительно, что XVIII–XIX вв. этот образ
использовали, прежде всего, именно в сказках, постепенно занявших прочное
место в формирующейся в эпоху Просвещения детской литературе.
3.4.2. Сказочная Шлараффия и страна Кокань
Прежде чем рассмотреть тексты для детей и юношества, использующие
образ страны изобилия и развлечений, отметим некоторые этапы становления
сказки как жанра детской литературы, что позволит нам включить народные,
литературные и авторские сказки о стране с молочными реками и
кисельными берегами в общий литературный контекст.
Сама сказка не сразу вошла в фонд детской литературы. Философыпедагоги Просвещения считали, что народная сказка с ее установкой на
вымысел,
не
объясняемый
разумом,
способствует
распространению
суеверий, развитию воображения у детей и одновременно препятствует
развитию чувства реальности, поэтому не может принадлежать к кругу
чтения ребенка.
Другое
отношение
было
в
тот
период
к
авторской
сказке,
родоначальником которой считается французский поэт и критик Шарль
Перро (1628–1703). В конце XVII века во Франции появилась плеяда
сказочниц: мадам д'Ольнуа, М.-Ж. Леритье де Виландон, мадемуазель
Шарлотт-Роз де Ла Форс и др. Их волшебные сказки, рожденные в
аристократических салонах, предназначались изначально для взрослых.
468
Legrand M.A. Le Roi de Cocagne. Gallica. P.9. Ср.: Ah! Les mœurs de Cocagne! A de petits
enfans / Ces contes bleus sont bons à faire; / Mais je ne pense pa qu’à nos honnêtes gens / Ces
fadaises-la puissent plaire. … / Les beaux-esprits assez souvent / Se sont fait reconnoître en une
bagatelle.
189
Романтические истории, иногда с восточным колоритом, о рыцарях и феях
быстро вошли в моду и завоевали невероятную популярность во всей Европе.
Произведения попали и в серии дешевых книг, самой известной из которых
была коллекция «Голубая библиотека», выходившая в Труа и некоторых
других городах Франции в XVII–XIX веках. Издатели и писатели в немецких
странах также способствовали тому, чтобы со сказками познакомился
простой читатель, которому не по карману было приобрести дорогое
издание, к тому же на французском языке. Кристоф Мартин Виланд
подготовил в 1786 году к публикации трехтомное собрание «Джинистан и
избранные сказки о феях и духах». Предприимчивый издатель из Веймара
Фридрих Бертух включил французские и восточные волшебные сказки в
свою «Голубую библиотеку всех наций» (1790–1796), читателями которой
были и стар и млад.
Постепенно авторские сказки адаптировались и для юного читателя.
Тот же Бертух подготовил специальную подборку волшебных сказок,
которая вышла в 1802 году под общим названием «Голубая библиотека для
детей». В это время, на рубеже XVIII–XIX веков, меняется и отношение к
народным сказкам, которые рассматриваются романтиками как воплощение
естественности, первозданности, детской наивности.
Помогая Ахиму фон Арниму и Клеменсу Брентано в составлении
сборника песен «Волшебный рог мальчика» (1806–1808), братья Якоб и
Вильгельм Гримм стали просматривать документы и коллекционировать то,
что казалось им свидетельствами древней поэзии – сказки. На рождество
1812 года в свет вышел первый том из знаменитого собрания «Детских и
семейных сказок», за ним в 1815 году последовал второй. Спустя четыре года
было подготовлено второе переиздание, однако и оно, как и предыдущее, не
пользовалось особым успехом. Лишь так называемое «Маленькое издание»
1825 г. стало более активно раскупаться, а следующее, третье больше
издание в 1837 году завоевало настоящую популярность. Именно с него
собрание сказок стало книгой для детей, хотя первоначальным намерением
190
ее составителей была публикация сборника для взрослых, которые хотят
снова стать детьми. «Мы ищем чистоту в правде историй, за которыми не
прячется несправедливость, – отмечали братья Гримм в предисловии ко
второму изданию 1819 года. – При этом мы тщательно убирали в этом новом
издании любое неподходящее для детского возраста выражение».469
Непристойные моменты вырезались или обрабатывались. В переизданиях
появлялись
типичные
сказочные
клише
и
уменьшительные
формы,
настраивающие читателя на детский, доверительный лад.
Коллекция братьев Гримм определила подход к народной сказке
других собирателей немецкого фольклора, в том числе Эрнста Майера,
Фридриха Панцера, Генриха Прёля, Людвига Бехштейна.
С начала XIX века, одновременно со сбором фольклора, возрастает
научный интерес к сказке, в том числе и к сказке о Шлараффии, причинам и
времени появления представлений о стране с молочными реками и
кисельными берегами.
Одними из первых, кто высказался по этому поводу, стали сами Якоб и
Вильгельм Гримм. Они сопроводили напечатанную ими в 1815 году «Сказку
о Шлараффии» следующим комментарием:
«Басня об обезьянах или о Шлараффии восходит без сомнения к
далеким временам, так как современная сказка уже основывается на
старонемецком стихотворении XIII века. Вскоре она превращается в
шутку, как здесь и в других случаях, но в сказке о сахарном домике,
покрытом оладьями и присыпанном корицей, появляется она еще с
доверчивой детской серьезностью (нем. im gläubigen Kinderernst) и
восходит тем самым к еще более древним мифам о потерянном рае
невинности, где текут молоко и мед. К первому виду принадлежат
лишь известный шванк Ганса Сакса и отсылки Фишарта к
«Гаргантюа».470
469
Grimm J., Grimm W. Vorrede zur 2.Ausgabe vom Jahre 1819 / Kinder- und Hausmärchen in
3. Bd. 1. Bd. Stuttgart, 1980. S. 17.
470
Grimm J, Grimm W. Die Anmerkungen zum „Märchen vom Schlaraffenland“ / Kinder und
Hausmärchen. 3 B. Göttingen, 1856. S. 239.
191
Братья Гримм говорят об этапах превращения невинного мифа о крае с
молочными реками и кисельными берегами, родственного мифу о Золотом
веке, в сказку о Шлараффию. Промежуточными оказываются стадия
«доверчивой детской серьезности», когда в миф верили, и его дальнейшее
«превращение в шутку», когда вера исчезает.
Почти спустя столетие Йоханнес Больте и Георг Поливка в
«Замечаниях к детским и семейным сказкам братьев Гримм» (1918) почти
дословно повторяют слова собирателей фольклора:
«Использованная здесь шуточная идея вымышленной страны
восходит без сомнения к далеким временам. С доверчивой детской
серьезностью появляется она в сказке о сахарном домике, покрытом
оладьями и посыпанном корицей («Гензель и Гретель», «Домик
Кикама») и примыкает к еще более давним мифам о потерянном рае,
где текут молоко и мед, о Золотом веке под властью Кроноса»471.
В 1862 году Карл Шенкл в статье о греческих и немецких сагах,
использовав материал аттических комедий, отметил, что древние греки свои
мифы о Золотом веке «рассказывали доверчиво-благочестиво». Позже
«появилась форма, в которой вульгарные черты сменили доверчивую
серьезность сказки и придали ей шутливый, иронический оттенок».472 То же
Шенкл видит и в немецкой культуре: опять «Гензель и Гретель»
свидетельствуют о «доверчивой детской серьезности», сменяемой на
«шутливую» форму, которая сегодня проявляется все чаще.473
Людвиг Уланд в своей работе конца 30-х годов о немецкой народной
поэзии, связывает сказку о Шлараффии со старыми северными сагами о
королях Золотого века, датчанине Фроди и шведе Фьёльнире:
«Фьёлнир – образец избыточного удовольствия Шлараффии…
Чувственное направление саги окрашивается иногда в сказочные
471
Bolte J., Polivka G. Anmerkungen zu den Kinder- und Hausmärchen der Brüder Grimm 3.
Band. Leipzig, 1918. S. 244-245.
472
Schenkl K. Griechische und deutsche Sagen // Germania 7 (1862) S. 193.
473
Ibid. S. 194.
192
цвета; также и дети имеют в своем сказочном мире маленькую
Шлараффию, домик в лесу, построенный из хлеба, покрытый
пирогами, с окнами из сахара, где в итоге поджидает волк или злая
ведьма».474
Вольфганг Менцель в исследовании «О немецкой мифологии» (1855)
главу о вожделенных странах начинает так:
«Наши сказки знают чудесную землю, где все ребяческие мечты
приходят в исполнение. Полностью в сфере детской фантазии
сохраняют эти сказки воспоминание о языческом королевстве на
Эльбе (Elbenreich) или, возможно, еще больше о Вальхалле Одина,
так как в Эльбском королевстве больше любят, а в Вальхалле
больше едят и пьют. Также указывают и определенные черты на
Вальхаллу».475
Йоханнес Пёшель в статье «Сказка о Шлараффии» (1878) ставит под
сомнение германское происхождение Шлараффии, так как «не хватает
промежуточных путей», позволяющих увидеть преемственность:
«Когда мы у соседней нации [французов], у которой Германией
было позаимствовано столько материалов для саг и сказок, видим
хоть след этой преемственности, тогда мы можем без опасения
принять заимствование из французского, если мы сами не в
состоянии построить эти мосты».476
О заимствовании сюжета сказки о Шлараффии от галлов говорят Артур
Людвиг Штифель477 и Фридрих Царнке478.
Вальдемар Камерау в статье «Сказка о Шлараффии» (1893), не видя
различия между французской страной Кокань и немецкой Шлараффией,
474
Uhland J. L. Schriften zur Geschichte der Dichtung und Sage in 8 vol. 3.Bd. Stuttgart, 1866.
S. 236.
475
Menzel W. Zur deutschen Mythologie. Stuttgart, 1855. S. 191.
476
Poeschel J. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beiträge zur Geschichte der deutschen
Sprache und Literatur. Halle an der Saale. 5 (1878). S. 415.
477
Stiefel A.L. Über die Quellen der Fabeln, Märchen und Schwänke des Hans Sachs // HansSachs-Forschung. Nürnberg, 1893. S. 37.
478
Zarncke Fr. (Hrsg.) Kommentar zu Sebastian Brants Narrenschiff
Narrenschiff. Leipzig, 1854. S. 456.
// Sebastian Brants
193
пишет, что «она [страна Кокань] так похожа на нашу Шлараффию, как один
воробей похож на другого»479. При этом он верно указывает на время, когда в
немецкой культуре происходит упомянутое братьями Гримм «превращение в
шутку» – «на границе между Средневековьем и Новым временем, когда эта
древняя-древняя сказка достигла народной популярности»:
«Старая сказка рассказывается теперь не как безобидная фантазия.
Она в условиях гробианского времени превращается в серьезную
морализаторскую тенденциозную поэзию».480
Общим для всех представленных высказываний филологов, сделанных
в разные годы на протяжении почти одного столетия (1815–1918), является
желание найти корни сказки о Шлараффии, которые единогласно ищут не в
культуре Средневековья или Нового времени, а значительно раньше. Братья
Гримм, Больте и Поливка находят его в далеких временах мифического
Золотого века, представления о котором встречаются у всех европейских
народов. При этом следует обратить внимание на то, что в период
«доверчивой детской серьезности» речь идет лишь об отдельных мотивах
Шлараффии, таких как пряничный домик или молочные реки. Пёшель
склоняется к мысли, что немцы заимствовали эту сказку, как и многие
другие, из французской культуры, которая в свою очередь сама унаследовала
этот сюжет из Античности. Менцель и Уланд, в годы, когда немцы
настойчиво искали свою идентичность и самобытность и мечтали об
объединении Германии,
вели традицию изображения страны, где едят и
пьют, от северных мифов. Камерау выбирает другую оппозицию, нежели
Гримм, Больте, Поливка: для него старая сказка была «безобидной
фантазией», тогда как Шлараффия XVI века становится «серьезной»
нравоучительной литературой.
Называя сказку о Шлараффии, рожденной «доверчивой детской
серьезностью»,
479
Гримм
как
будто
оправдывают
ее
поэтичность,
Kamerau W. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beilage zur Allgemeinen Zeitung Nr. 229.
München. Oktober, 1894. S. 2.
194
естественность, наивность. В далекие времена к этой сказке была если не
вера, то уважение. На какой-то период она стала шуткой. Тогда же жанры, в
которых стал использоваться сюжет о Шлараффии, изменились: как было
показано, речь шла, прежде всего, о жанрах народной смеховой культуры.
Теперь сюжет возвращается в сказку и требует опять «доверчивой детской
серьезности», чтобы появились интерес, уважение, вера в существование
подобной страны изобилия. Таким образом, учитывая, что большая часть
произведений о Шлараффии в XIX–XX вв. написано для детей, можно
проследить путь, который проходит сюжет: от «рая невинности» и
первоначальной «детской серьезности» через «шутку», «иронический
оттенок» и «морализаторскую поэзию» обратно к «доверчивой серьезности»,
правда, с отдельными нравоучительными наслоениями.
Имея вышесказанное в виду, обратимся к текстам для детей,
использующим древний образ страны изобилия.
В конце XVII века аббат Франсуа Салиньяк де Ла Мот де Фенелон,
воспитатель принца Бургонского, пишет для своего маленького подопечного
басни и сказки. Среди них есть две
– «Путешествие на острова
Удовольствия» («Voyage dans l’Île de Plaisirs») и «Путешествия на
неизвестный остров («Voyage de l’île inconnue», 1690) – в которых
присутствуют черты легендарной страны Кокань, изложенные в традиции
«Правдивых историй» Лукиана. В первой сказке рассказчик попадает сначала
на сахарный остров «со скалами из леденцов и карамели, с разливающимися
по равнинам реками из сиропа»481, затем отправляется на пикантные острова,
где «каменная кладка домов состояла из говяжьего паштета. При облачной
погоде шел дождь из темно-красного вина; в ясные дни утренняя роса
480
Ibid. S.4.
Fénélon (Fr. de Salignac de La Mothe). VIII Voyage dans l’île des Plaisirs / Oeuvres. Paris,
1983. Р. 200.
481
195
состояла из белого вина»482. Там земля по ночам извергает шоколад. Фенелон
придумывает торговцев аппетита и продавцов сновидений, услугами которых
и пользуется рассказчик, купивший себе счастливый сон. Цена на него
зависит от содержания и длительности (оплата почасовая, какой когда-то
была и зарплата за сон-работу). Таким образом, классическая формула «кто
больше спит, тот больше получает» видоизменяется. Теперь кто дольше
хочет спать – должен больше заплатить. На том неизвестном острове есть
город, в три раза больше Парижа. Все жители в нем равны. Нет там ни слуг,
ни подчиненных. «Желания исполняются сами собой, будто маленькие
блуждающие духи, летающие вокруг и готовые в любое мгновение
исполниться»483. Однако
рассказчик
упоминает
все очарование острова
о
живущих
там
нарушается, когда
мужчинах,
которые
из-за
беспрепятственного исполнения желаний стали такими вялыми, ленивыми и
глупыми, что женщины начали их стыдиться и взяли власть в свои руки.
Смена социальных ролей – частый прием в литературе о «мире наизнанку»,
однако в данном случае она реально объяснима и оправдана. Мораль басни:
«Чувственные удовольствия, которые могут казаться разнообразными и
приятными, унижают и никогда не делают счастливым». И соответствующая
концовка: «Я удалился из тех, кажущихся такими блаженными, стран.
Вернувшись, я понял, что умеренный образ жизни, гармоничная работа,
чистые нравы и добродетельный образ жизни приносят больше счастье и
здоровья, которые беспрерывное благополучие и разнообразие удовольствий
мне никогда бы не принесли»484.
Вторая сказка Фенелона «Путешествие на неизвестный остров» также
состоит из двух частей. Первая – описание прелестей страны – напоминает
читателю острова Удовольствия (земля со вкусом шоколада и карамели,
482
Ibid. Р. 201.
483
Ibid. Р. 203.
484
Ibid. Р. 204.
196
фонтаны из засахаренного ликера, сиропа, лимонада или вина всех видов и
т.д.),
вторая
часть
показывает
то, что
становится
с
людьми, не
пользующимися данным им природой разумом: «Они силой привозили рабов
из-за границы и заставляли думать за них, так как считали, что дума – дело
неблагородное. Каждый хотел иметь наемных думающих, как у нас
желающие избежать ходьбы – носильщиков»485. Как и в предыдущей сказке,
подобные люди становятся ленивыми и глупыми, а рай, когда-то созданный,
лишается своего очарования. «Те люди, которые жили в таком наслаждении
и великолепии, были очень грязными: во всей стране не было ничего более
вонючего и нечистого, чем грязь их носов, и они не гнушались ее есть. Они
не знали вежливости и правил приличия. Будучи склонными к одиночеству,
дикости, нелюдимости, они пели варварские песни, которые не имели
никакого смысла. Если они открывали рот, то лишь затем, чтобы сказать
«нет» всему, что им предлагали. Вместо того чтобы писать, как мы, прямо,
они писали полукругом. Но что меня еще больше удивило так это, то, что
они танцевали ногами внутрь, они вытаскивали язык и делали гримасы,
которые мы никогда не увидим ни в Европе, ни в Азии, ни даже в Африке,
где столько чудовищ. Они были холодными, боязливыми, стесняющимися
чужаков,
дерзкими
и
вспыльчивыми
в
своей
среде».486
В
итоге
путешественники не выдерживают тяжелого нрава жителей и, несмотря на
райские условия, покидают острова.
Тексты были впервые опубликованы в 1734 году, уже после смерти
Фенелона. На немецкий язык они были переведены много позднее.
«Семейный и хозяйственный календарь швейцарского республиканца на
1834
год
содержит
неточный
перевод
«Путешествия
на
острова
удовольствия».487 Известным в немецкоязычных странах уже в XVIII веке
стал роман Фенелона «Приключения Телемаха, сына Одиссея» («Les
485
486
487
Ibid. Р. 263.
Ibid. С. 264.
Cм.: Müller M. Op.cit. S. 182.
197
Avantures de Télémaque, fils d’Ulysse»), созданный одновременно с баснями в
1690–1695 гг. и также в дидактических целях. В одной из его глав
описывается страна изобилия Бетик, напоминающая утопический золотой
век. Зимы там мягкие, летом дует приятный зефир. В горах пасутся стада
животных, шерсть которых пользуется повсюду в мире популярностью.
Земля дает урожай дважды в год. Рудники полны золота и серебра, которые в
той стране не пользуются уважением. В отличие от плодородного края из
басен, населяют эту страну изобилия пастухи и пахари, труд которых,
правда, несложен и приносит удовольствие. Педагог наделил эту страну и
многими другими достоинствами, прежде всего, торжеством разума и
мудрости, которые отсутствуют на островах Удовольствия.488 Этот пример
использования в двух разных произведениях, написанных одновременно
одним автором, по сути одного и того же образа страны плодородия и
изобилия показывает, что страна Кокань с ее сатирическим прошлым могла в
эпоху Просвещения появиться лишь в низких жанрах литературы, тогда как
страна золотого века достойна романа воспитания, написанного в античных
традициях.
Одновременно с созданием Фенелоном «Телемаха» и сказок в 1690
году появляется роман госпожи Мари-Катрин д’Ольнуа «Иполлит, граф
Дугласский», включавший сказку, названную позже «Остров счастья» («L’île
de la Félicité»). Именно она, как считается, обозначила начало первого этапа
увлечения волшебными сказками (с 1690 по 1715 гг.)489. Ее главный герой
принц Адольф, правитель холодной России, как-то на охоте попал в снежную
бурю
и
заблудился.
Случайно
он
наткнулся
на
жилище
ветров.
488
Fénelon (François de Salignac de La Mothe), Suite du quatrième livre de l’Odyssée
d’Homère, ou les Avantures de Télémaque, fils d’Ulysse. 1699 : description de la Bétique,
septième livre. Paris : C. Barbin, 1677, tome II, Р. 248/264. Gallica.
489
Jasmin N. Notices des contes de Madame d’Aulnoy // Aulnoy M.-C. Contes des Fées suivis
des Contes nouveaux ou les fées à la mode. Paris, 2004. P. 1079.
198
Познакомившись с младшим из них, с Зефиром, Адольф узнает об острове
счастье, правительницей которого является девушка неописуемой красоты.
Кусочек земли в океане описан согласно лучшим традициям изображения
блаженных островов с их богатой природой, поющими птицами, цветущими
садами и лесами, кристально чистыми ручьями и т.п. Но если такие детали,
как «сами по себе созревающие фрукты» еще характерны для топоса locus
amoenus, то упоминание о накрытых по всему острову столах, уставленных
вкуснейшими блюдами на любой вкус,490 отсылает скорее к фольклорному
образу страны изобилия.
В одной из первых собственно волшебных сказок мадам д’Ольнуа
«Баран» («Le Mouton», 1697) встречается более детальное описание
гастрономических прелестей чудесного края. Героиня сказки, младшая дочь
короля, названная Чудесной, несправедливо отвергнута отцом и ищет
спасение в лесу. Там она встречается со стадом удивительных баранов.
Некоторые из них пьют кофе, другие едят шербет, третьи наслаждаются
мороженым и лимонадом, четвертые увлечены играми, популярными в
высшем свете. Самый красивый баран, который оказывается заколдованным
принцем, предлагает принцессе убежище, где она может укрыться от гнева
отца. Он ведет ее глубоко вниз, будто в царство мертвых. Внезапно ее взору
открывается «широкая равнина, усеянная разными цветами, запах которых
превосходил все, что она когда-либо нюхала. Разливалась река из лимонада,
фонтаны испанского вина, ликера, пряного вина и тысячи других видов
спиртных напитков образовывали каскады и маленькие ручейки. Равнина
утопала в тени удивительных деревьев. Целые аллеи были полны свисавших
с ветвей молодых куропаток, приправленных и испеченных лучше, чем у
самого Гюрбуа. Другие аллеи были с перепелами и нежными кроликами, с
индюшками, курочками, фазанами и жирными овсянками. Кое-где небо
казалось темным: там шли дожди из ракового супа, укрепляющих бульонов,
утиной печени, сладкого мяса в пикантном соусе, белых и кровяных колбас,
490
Aulnoy M.-C. L’île de la Félicité / Contes des Fées. Op. cit. P. 136.
199
тортов, паштетов, сластей, компота, золотых и серебряных монет, жемчугов
и
бриллиантов…».491
Сюжет
«Барана»
мадам
д’Ольнуа
напоминает
известную сказку Аксакова «Аленький цветочек», однако в отличие от
счастливого конца русской истории, Принцесса забывает о своем обещании
Барану-принцу вернуться до заката и остается во дворце отца. Влюбленное в
нее животное умирает не расколдованным.
Мадам д’Ольнуа уделяет обрисовке царства мертвых и чудесных
владений принца – собственно страны Кокань со свисающей приготовленной
дичью и колбасами как ее неизменными компонентами – особое внимание,
что редко встречается в самих народных сказках с их динамично
развивающимися сюжетными линиями. Данное пространство отображает
вкусы и пристрастия посетителей светских салонов, как когда-то Шлараффия
передавала мечтания народа. Так же, как и ранее, перечень упомянутых блюд
продолжает отвечать гастрономическим пристрастиям времени создания
произведении.
В Германии об этой сказке знали и с полным правом сравнивали
описанное в ней царство со Шлараффией. Кристоф Мартин Виланд в
«Истории Абдеритов» делает ее промежуточным звеном в традиции
изображения
царства
изобилия,
которую
он
ведет
от
Лукиана
и
древнегреческих комедиантов.492 При этом следует помнить, что к 70-м гг.
XVIII
в.,
когда
был
написан
роман
Виланда,
еще
не
знали
о
старофранцузском фаблио, а Сакс, хоть и был известен, но не считался
достойным уважения писателем.
Про «Страну наслаждений» («Le pays des Délices») сочинила в 1697
году сказку и мадемуазель де Ла Форс. Ее герой, юный принц Чудо, который,
правда, ничего не знает о своем происхождении, так как был найден
плывущим по реке в люльке и воспитан в рыбацкой семье, однажды узнает
от устрицы, что есть страна наслаждений и в ней живет прекрасная
491
492
Aulnoy M.-C. Le Mouton / Contes des Fées. Op. cit. Р. 412.
Виланд К.М. Ук. соч. С. 41.
200
принцесса по имени Благосклонность, и он может завоевать ее сердце.
Страна та огорожена от остального мира стеной из молока, поэтому она
находится «почти на острове». «Земля там производила сама по себе без
помощи ремесел; там совсем не было рабочих. Универсальные магазины в
той чудесной стране были полны того, что только можно было пожелать. Там
не было городов, а только великолепные дворцы с садами исключительной
красоты».
Для
того
чтобы
вечная
весна
не
наскучила
человеку,
предполагались области, где преобладала жара и, регионы, где, наоборот,
было холодно. Этот мотив скуки и однообразия постепенно займет более
значительно место в литературе о стране изобилия. Сказка «Страна
наслаждений» де Ла Форс заканчивается свадьбой между принцем Чудо и
принцессой Благосклонность. Жили они долго и счастливо до глубокой
старости. И жизнь не показалась принцу «одним моментом в час смерти»493.
В XIX веке одновременно с коллекционированием и обработкой
народных сказок, в том числе и сюжета о Шлараффии (братьями Гримм,
Бехштейном, Цингерле и др.), волшебная страна с чертами края изобилия,
чаще, однако, под другими именами появляется в художественных сказках.
Героиня истории Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Щелкунчик и Мышиный
король» («Nußknacker und Mausekönig», 1816) маленькая Мари совершает
ночное путешествие в Кукольное царство с его селом Пряничным и
Конфектенбургом, Медовыми и Лимонадными реками, Цукатной рощей,
Леденцовым лугом и Марципановым замком, наполненными всевозможными
сладостями. Лакомства являются непременной частью детской Шлараффии,
становление которой на рубеже XVIII–XIX вв. совпадает, по наблюдению
493
Mademoiselle de La Force. Le pays des Délices // Contes. Ed. R.Raymonde. Paris, 2005. P.
389-396.
201
Дитера Рихтера, с началом массового производства сахарной продукции и
игрушек.494
Во Франции получила известность «История Щелкунчика» («Histoire
d'un
casse-noisette»,
1845),
написанная
Александром
Дюма-отцом
и
представляющая собой «адаптированный текст»495 Гофмана. Автор обзора
«Французская литература для юношества в век просвещения» Анна
Никлиборк,
говоря
о
сказке
Фенелона
«Путешествие
на
острова
удовольствия», отмечает, что затронутый в ней «сюжет [о стране Кокань],
любимый всеми детьми, мы найдем в «Истории Щелкунчика» Александра
Дюма».496 Тем самым она указывает на существовании преемственности в
изображении страны Кокань во французской литературе для детей, правда,
не упоминая о немецком оригинале, его национальной особенности и роли в
представлении о стране изобилия.
Спустя два года после «Щелкунчика» Гофмана выходит сказка «Клас
Авенштакен» («Klas Avenstaken», 1818) Эрнста Моритца Арндта. Ее герой,
сам Клас Авенштакен, наслушавшийся сказок и историй, мечтает вместе с
другими ребятами о Пончиковой горе (нем. Pfannkuchen – залитая сахарной
глазурью выпечка с начинкой, которую делают обычно на рождество).
Однажды вечером мальчишки решаются отправиться к ней, но когда они
достигают опушки леса, отделяющей их от горы, то их охватывает страх.
Только смелый Клас продолжает путь. К полуночи он чувствует запах
желанной горы и делает прыжок. Во время прыжка-полета он засыпает, и
снятся ему сны. Просыпается он в комнате. «С одной стороны на стене
висели, как яркие обои, жареные гуси, утки, куры, бекасы, и куропатки,
494
Richter D. Das Fremde Kind. Zur Entstehung der Kindheitsbilder des bürgerlichen Zeitalters.
Frankfurt/M, 1987. S. 67-68.
495
Yan I. Essais ur la littérature enfantine. Paris, 1969. P. 169.; Soriano M. Guide de littérature
pour la jeunesse. Paris, 1975. P. 299.
496
23.
Nikliborc A. La littérature française pour la jeunesse au siècle de lumières. Wroclaw, 1975. P.
202
перепела и зайцы, олени и косули в изобилии, а красивейшие миски, тарелки,
ножи и вилки висели рядом. Вторая стена была украшена пирожными,
сладостями, марципанами, вкуснейшими фруктами, персиками, абрикосами
… и всем вкусным, что язык и зуб хотел бы откусить и попробовать. По
обеим узким сторонам комнаты стояли цветущие фруктовые деревья, под
ними текли два ручья: на одной стороне из воды и молока, на другой – из
пива и вина… Вся комната была чудом, но самым большим чудом было то,
что каждое съеденное жаркое или проглоченная груша или виноград
вырастают сразу же, на том же месте, с которого было съедено, и что
молочный и винный источник никогда не иссякают».497 Ограниченное во
времени пребывание в горе оказывается своеобразным обрядом инициации
для Класа Авенштакена. Пройдя его, он становится отважным воином,
защитником Добра и победителем Зла. К концу сказки, как и полагается, он
получает в жены принцессу и полцарства в придачу. В начале XX века
появилась пьеса Алис Курс «Клас Авенштакен, или Сказка о Пончиковой
горе» («Klas Avenstaken, oder das Märchen von dem Pfannkuchenberg», 1914)
по мотивам сказки Эрнста Моритца Арндта, с двумя вариантами концовок:
первая – близка к тексту оригинала, вторая – на случай рождественского
представления.498
Мальчишки из двух французских историй второй половины XIX века
отправляются в страну Кокань, поездка в которую служит им проверкой.
Первая из них – «Путешествие в страну Кокань» (1863) Бюра де Гуржи –
оказывается сказкой. Ее рассказывает мадам де Салиньи в назидании своим
детям, и из эпилога мы узнаем, что урок возымел свое действие: один из
мальчиков вместо игрушки покупает себе «Плутарха для детей». В
собственно же сказке речь идет о том, как два брата-принца со своим
497
Arndt E.-M. Klas Avenstaken. Regensburg, 1922. S. 21-22.
Kurs A. Klas Avenstaken oder das Märchen von dem Pfannkuchenberg nach dem
gleichnamigen Märchen von Ernst Moritz Arndt. Berlin, 1914.
498
203
учителем летят на другую планету, чтобы попасть в страну Кокань. Путь
предстоит тяжелый. В начале его они спускаются в подземный город,
идеальный образец европейских индустриальных революций XIX века.
Рабочие добывают уголь и металл, женщины заботятся о маленьких или
шьют. Идиллия, под которой автор подразумевает царящие там «порядок и
работу, является залогом достатка и счастья, нищета не могла бы проникнуть
в такой индустриальный город»499. Посещают путешественники и Выставку
Индустрии,
на
которой
представлены
только
предметы,
служащие
практическим, а не декоративным целям. Испытанием, которого не
выдерживает старший из принцев, апатичный Миссапуф, оказывается
посещение Города Лени. Сафир и доктор продолжают дорогу и приходят в
собственно страну Кокань со всеми причитающимися ей составляющими:
пирами, фонтанами вина и лимонадными источниками, дождем из жареных
жаворонков или по желанию котлет, озерами с легко вылавливающимися
вареными креветками и омарами. Там есть Тюрьма катастроф, где
содержатся
Эпидемии,
Безумие,
Преступления,
Громы.
Во
Дворце
искушений ждет принца испытание богатством, но он и его с честью
выдерживает,
предпочтя
драгоценностям
Книгу
Мудрости,
и
по
возвращению домой получает корону отца. История полна моральных
сентенций, вкладываемых в уста ментора, и идеализируемых примеров из
реальной действительности.
Вторая история, полная приключений, скрытой морали, литературных
реминисценций, предназначенных для юного читателя, повесть «В Кокань!»
(«À Cocagne!», 1898) написана лауреатом Французской Академии Эрнестом
д’Эрвильи, автором многочисленных книг, в том числе и для детей. Двое
подростков, Фрикотин и Габриэль, находят в доме дядюшки последнего
книгу о стране Кокань – действительно существующие лубочное издание
приблизительно 1630 г. с иллюстрациями в сопровождении двустиший.
499
Burat de Gurgy H. Voyage au pays de Cocagne. Paris, 1863. Р. 39.
204
Потрясенные изобилием и атмосферой праздника, ребята начинают бредить
чудесной страной. Ночной бред приводит к тому, что оба парня
отправляются
туда.
Восторг
скоро
сменяется
пресыщением
и
разочарованием. Начав работать и нарушив тем самым закон страны, оба
попадают в тюрьму и приговариваются к смертной казни. В последний
момент Габриэль просыпается в холодном поту в своей кровати.
18 ноября 1899 года на сцене берлинского театра была представлена
сказка-шванк «Шлараффия» («Schlaraffenland») популярного на рубеже веков
драматурга Людвига Фульды, а спустя год в свет вышел текст пьесы. По
сюжету, действие происходит в 1530 году в Нюрнберге, в лавке булочника. В
руки младшего подмастерья Вайта попадает «Страна лентяев» Сакса. Той же
ночью снится ему, будто он оказывается в чудесном краю. Хозяин и хозяйка
пекарни, которые в реальной жизни только и делают, что попрекают Вайта,
превращаются в любезных лентяев, короля и королеву шлараффов. Их дочь
Урсула, тайная любовь подмастерья, став в Шлараффии принцессой
Марципаной, сразу соглашается выйти за Вайта замуж. Однако безделье,
отсутствие необходимости о чем-либо заботиться, даже о воспитании детей,
поспевающих на деревьях, вскоре приедается Вайту. Он делится своими
ностальгическими воспоминаниями с другими шлараффами, которые
поначалу приходят в восторг от рассказов подмастерья-принца:
На свете есть одна страна,
Там жизнь – сплошная мука.
Хлеб не родится сам собой,
и птица не летает жареной...500
Возглавляемые Вайтом шлараффы строят новую жизнь: отдаляют от себя
жен и подруг, чтобы томиться по ним, уничтожают всех жареных голубей,
сами пекут хлеб. Но восторг вскоре проходит, и лентяи начинают скучать по
500
Ср. In weiter Ferne liegt ein Land, / Da gibt es Plagen allerhand. Kein Schmaus will da von
selbst geraten: die Tauben muss man rupfen und braten… Fulda L. Schlaraffenland. Berlin, N.Y., 1899. S. 125-126.
205
старой жизни. Лишь Вайту смерть милее, чем ограниченный образ жизни,
который он вел при дворе. В тот момент, когда топор палача опускается на
шею бунтаря и подстрекателя, каким Вайт оказывается в глазах шлараффов,
он пробуждается в лавке булочника.
Пьеса Фульды вдохновила Рихарда Ледермана на написание «Поездки
в Шлараффию. Комедии для детей» (1912). Ее герои, двое мальчишек,
прочитав шванк Сакса, отправляются в желанную страну. По дороге они
встречают музыканта, который сначала обрисовывает в красках цель их
путешествия, а затем отбирает деньги. Во время ночевки в лесу снится им
сон: они попали в Шлараффию. Ребята видят павильон дворца из шоколада и
пряников, с крышей из оладий, поверх плакат «Работать строго запрещено»,
фонтан юности, деревья с одеждой и т.д. Шлараффам прислуживают гномы.
Утром заблудившихся мальчиков находит лесник, прочитывает им лекцию,
из которой следует, что подобные сны и представления – ложь, выдумка,
поэзия. Комедия Ледермана не пользовалась успехом. Несмотря на
очевидную популярность темы и жанра (на рубеже веков достигла расцвета
театральная сказка), не увидела успех и детская оперетта Франца Легара
«Путешествие Петера и Пауля в страну Шлараффию» («Peter und Pauls Reise
ins Schlaraffenland», 1906).
Опасность захлебнуться в бочке сиропа из-за желания от скуки
немного поработать угрожает мальчику Карлу из книжки с картинками
«Детская Шлараффия» («Der Kinder Schlaraffenland», 1910) Отто Эрнста. Он
также просыпается в объятиях мамы и приходит в себя после жуткого сна о
Шлараффии, так приятно начатого представлениями о стране, где в школе за
партами сидят учителя, а полицейские помогают детям делать, то, что
запрещено.
В заключение краткого обзора текстов для детей, использующих образ
страны
изобилия,
упомянем
итальянскую
детскую
сказку-роман
«Приключения Пиноккио» (1883), созданную Карлом Коллоди. Переводы
этого произведения на немецкий и французский языки в начале XX века
206
подчеркивают национальные особенности мотива путешествия в Кукканью,
детскую страну развлечений. Они будут рассмотрены подробнее наряду с
отдельными, наиболее характерными чертами детской Шлараффии, к
каковым,
по
нашему
мнению,
относятся:
переработка
старинного
фольклорного сюжета, использование типичного для детской литературы
пространственного представления, мотив путешествия как обряд инициации
и мотив изобилия (сладостей и игрушек).
а) Старинные сказки на новый лад
Самыми известными литературными сказками о Шлараффии по праву
считаются те, что входят в сборники «Детские и семейные сказки» (1815)
братьев Гримм и «Немецкие сказки» (1845) Людвига Бехштейна. Кроме
одинакового названия обе сказки объединяет наличие фольклорных
произведений XIV и XVI вв. соответственно, положенных в основу при
переработке и создании прозаических версий, лишенных грубостей и
эротических элементов и адаптированных для чтения в семейном кругу.
Схожим является и принцип построения обеих историй: свободное
перечисление различных нелепостей. Они представляют собой два основных
типа изображения Шлараффии – как мира шиворот-навыворот и как
съедобного мира.
Братья Гримм взяли в качестве основы опубликованную Кристофом
Мюллером в 1784 году в «Собрании немецких стихотворений XII–XIV
веков» небылицу «Все это вранье» («So ist es von lügenen», XIVв.) и довольно
близко к оригиналу передали ее в прозе и назвали «Сказкой о Шлараффии»
(«Das Märchen vom Schlaraffenalnd»). Она появилась в сборнике «Семейных и
детских сказок» в 1815 году под номером 67, а во втором переиздании 1819
года разместилась под номером 157. При этом «время обезьян», о котором
идет речь вначале, при переработке в XIX столетии благодаря не совсем
207
ясным этимологическим связям становится «временем шлараффов». Однако
от самого образа страны изобилия мало что остается. Лишь широкая липа с
растущими на ней горячими блинами, сладкий мед, текущий, как вода, из
долины в гору и самовскапывающий плуг напоминают о чудесном крае,
полном вкусностей.501
При переработке сказки изменения коснулись не только зачина. Втрое
уменьшилось число выражений «Я видел…», начинающих новую рифму
и/или очередную ложь. Вместо двух коз, несущих волов, в современной
версии появились дети, бросающие двух
козочек, что Герман Гаманн
объяснил недосмотром братьев Гримм, прочитавших вместо «волы» (нем.
rinder) дети (нем. Kinder).502 Возможно, это изменение внесено намеренно:
оно становится третьим упоминанием о малышах наряду с годовалым
ребенком, добрасывающим четыре мельничных жернова от Регенсбурга до
Трира и из Трира до Страсбурга, и двумя младенцами, просящими мать
помолчать. Шлараффия братьев Гримм становится, таким образом, краем,
где, как и в мире наизнанку, сильные дети имеют власть над взрослыми,
животными и природой. В дальнейшем данный мотив превосходства детей
над родителями и учителями в детской литературе получит свое
продолжение и будет связан с типом «Шлараффия-как мир шиворотнавыворот».
Изменения при передаче текста коснулись и концовки небылицы: она
лишилась упоминания об испражнениях, о которых сообщает петух. Вместо
этого добавляется его крик: «И закукарекал петух: кукареку! Вот и сказочке
конец, кукареку!»503.
Фольклорная
основа,
отвечающий
правилам
приличия
тон
произведения, дети и животные как основные действующие лица сказки,
501
Das Märchen vom Schlauraffenland. // Brüder Grimm. Kinder- und Hausmärchen. in 3. Bde.
2. Bd. Stuttgart, 1980. S. 275-276.
502
Hamann H. Die literarische Vorlagen der Kinder- und Hausmärchen und ihre Bearbeitung
durch die Brüder Grimm // Palaestro XLVII. Berlin, 1906. S. 56.
503
Das Märchen vom Schlauraffenland Op. cit. S. 276.
208
характерный для небылицы, к тому времени ставшей жанром детской
литературы и излюбленный ребятами принцип перечисления несуразностей,
– все это позволило включить «Сказку о Шлараффии» в сборник «Детских и
семейных сказок».
Другой тип Шлараффии как страны изобилия и ничегонеделания
представляет собой сказка из сборника Людвига Бехштейна. В ее основе
лежит текст песни начала XVI века «Красивая, свежеиспеченная и вкусная
медово-сладкая песня о самой лучшей из стран, которые только есть на земле
для всех сладкоежек, лентяев и обжор, и тех, кто пренебрегает работой,
молодых ли старых, отправляет туда, где они обретут настоящий покой,
исполняемая в тоне Линдершмидт» («Ein schönes neugebackenes und
wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller land, so auff Erden ligt,
allen denen die genäschig, leckerhafftig, faul, und gefrässig, und zu der Arbeit
nachlässig, das man solche personen, jung und alt, alsbald in das land weysen thu,
darinnen haben sie gutte rhu. im Lindenschmidts Thon»), изданной в альманахе
Г. ф. Фаллерслебена и М. Гаупта «Altdeutsche Blätter» за 1836 год.
Бехштейн переработал средневековую песню таким образом, что ее
первоначальная идея «накормить» голодный народ рассказом о стране
изобилия оказалась подчиненной требованиям нового читателя (прежде
всего, юного) эпохи Бидермайер. Этого удалось достичь несколькими
способами.
Прежде всего, в тексте встречаются намеки на реальные исторические
события середины XIX века. К таковым относят массовое переселение
немцев в Америку (в связи с этим дважды введенное слово «эмигрировать»
(нем. auswandern) и упоминание об удобном морском сообщении, о котором
в песне XVI века нет и речи), всеобщие демократические выборы, путем
которых королем избирается наиленивейший. Сказка Бехштейна связывает
немецкую Шлараффию с французской: «по-чужеземному называется та
209
страна Куканьей»504, о родственных связях которых заговорили лишь в XIX
веке.
Сказка Бехштейна настраивает читателя на доверительный лад. Ее
зачин («Послушайте, что я вам расскажу об одной хорошей стране…»)
значительно короче вступления средневекового текста, содержащего, кроме
того, краткий пересказ содержания. Также он изменяет повелительную
начальную интенцию песни («Теперь слушайте и молчите и слушайте, что я
хочу вам сказать об одной хорошей стране») на побудительную.
Иллюстрации Людвига Рихтера, которые сопровождают издание
Бехштейна, свидетельствуют о том, что в Шлараффию держат путь
представительные буржуа, с часами на цепочках и во фраках, солидные дамы
в шляпках, студенты или разночинцы в сюртуках с тросточкой в руке и с
сигаретой в зубах. Текст, как представляется, объясняет, почему мы не видим
детей: «Дорога для юных и старых туда дальняя, так как им зимой слишком
жарко и летом слишком холодно», утверждает сказка505. Поэма же, наоборот,
говорит: «Дорога туда довольно далека, маленькие дети и старые люди могут
туда и не дойти; зимой им очень холодно, а летом очень жарко»506. Однако
далее Бехштейн описывает шалости, типичные для сытых детей буржуа: «На
березах и ивах растут свежеиспеченные булочки, и под деревьями текут
молочные ручейки, куда падают булочки и сами размягчаются для тех, кто с
таким удовольствием любит покрошить». В поэме идет речь не о детском
баловстве, а о естественном желании дошедшего до Шлараффии – наесться:
«На деревьях висят булочки / и падают вниз, / в бегущие молочные ручьи, / и
504
Bechstein L. Märchen. Berlin, 1986. S. 241.
505
Эгон Шварц видит в этой фразе «указание на причину написания всех утопий: вечное
недовольство людей жилищными условиями, которым якобы зимой слишком жарко, а
летом слишком холодно. Рассказчик при этом дистанцируется не только от своей
фантазии, но и от вечного недовольства». См.: Schwarz E. Utopisches im Volksmärchen //
Voßkamp W. (Hrsg.) Utopieforschung. Interdisziplinäre Studien zur neuzeitlichen Utopie.
Stuttgart, 1982. S. 395.
506
Ein schönes neugebackenes und wolgeschmackes Honigsüsses Lied von dem besten aller
land, so auff Erden ligt, 2. Цит. по: Ackermann E.M. Op.cit. P.177.
210
размачиваются сами, / чтобы каждый имел что поесть». Дитер Рихтер
обращает внимание и на том, что Гретель и Штеффель, к которым
обращаются с приглашением неизвестный автор песни в тоне Линдершмидт
и Бехштейн, в XVI веке были типичными именами батраков, а в XIX веке
стали уменьшительно-ласкательными детскими именами.507 Бехштейн,
уподобляя язык сказки детской речи, вводит в текст междометия, которыми
кличут рыб («бст!, бст») или детей («Эй!»). В списке популярных
развлечений
Шлараффии,
за
которые
причитается
гонорар,
вместо
неприличного выпускания газов, появляются дразнилки, подтрунивание и
зев. Меню блюд и напитков, списки висящей на деревьях одежды, обуви,
украшений значительно удлиняются по сравнению со средневековым
текстом и отвечают вкусам середины XIX века и желанной картине
экономического благополучия с богатым ассортиментом. Бехштейн следует
порядку текста оригинала, однако расширяет его за счет добавления
определений и равзития перечислительных конструкций. Лишь упомянутый
в заключение мотив горообразной стены из рисовой каши, окружающей
страну, является для данного текста новым и заимствованным и, на первый
взгляд, противоречащим зачину с его удобным морским сообщением в
Шлараффию.
Бехшейтн представляет под Шлараффией не чудесную страну из
далекого прошлого, но желанный мир, находящийся сегодня где-то за
океаном. Поэтому и возможно обращение к читателям: «Эй, Гретель, эй
Штеффель, не хотите ли эмигрировать?» или зачин «Послушайте, что я вам
расскажу об одной хорошей стране…», вместо традиционного сказочного
«Жили-были…» (нем. Es war einmal…). Адресаты подобных обращений
видели мир, современный им. Этот эффект усиливался за счет рисунков,
которые изображали людей не в рыцарских доспехах или крестьянских
лаптях, а одетыми в бюргерские костюмы того времени.
507
Richter D. Schlaraffenland. Op. cit. S. 98.
211
«Сказка о Шлараффии» указывает уже в самом заголовке на жанр, что
не характерно для собственно сказки, волшебной или бытовой. Важнейшей
характеристикой
обязательной
этого
вида
установки
на
фольклорной
вымысел,
что
прозы
является
определяет
и
наличие
поэтику
произведения. Таким образом, ребенок, ознакомившись с названием
(«Сказка о Шлараффии»), должен подойти к ней как к небылице, вымыслу,
несмотря на то что все описанное в ней – встречается и в реальном мире,
только не в такой форме. В волшебных же сказках с их феями и драконами
повествование целиком вынесено за пределы реальной жизни.
Литературная
сказка
о
Шлараффии,
созданная
Бехштейном
и
включенная в его сборник «Немецкие сказки» пользовался огромной
популярностью. В 1852 году его общий тираж составил 70 000 экземпляров, а
к 1929 году он выдержал уже 105-ое переиздание. Можно утверждать, что
представления немцев о стране с молочными реками и кисельными берегами
с середины XIX века стали складываться благодаря именно этой сказке,
которая сегодня входит в учебные пособия для начальной школы508, является
сюжетом детских книжек и мультипликационных фильмов.
Отдельного
упоминания
заслуживают
обработанные
и
проиллюстрированные для подростков издания знаменитого шванка Ганса
Сакса «Страна лентяев». Одно из них – «Сказка о Шлараффии», серия
лубочных картинок из Нойеруппина (80-е гг. XIXв.). Литография состоит из
16 рисунков к 64-ем строкам Сакса. Герои этой «Сказки» маленькие дети,
которым бабушка рассказала о чудесной стране и объяснила, как до нее
добраться. Одетые в аккуратные костюмчики ребята и девочки в платьицах с
белыми фартучками наслаждаются дарами Шлараффии. Лишь тогда, когда
заходит речь о развлечениях (сне, игре, выпивке) и восхождении по
социальной лестнице, изображения детей заменяются взрослыми. В XX веке
508
Pregel D. (Hrsg.) Texte für die Primarstufe. Neubearbeitung. 2. Schuljahr. Hannover,
Dortmund, Darmstadt, Berlin, 1978. S. 93-95.
212
положительной оценки Томаса Манна заслужила книжка с картинками Карла
Арнольда «Шлараффия» (1925)
на стихи Ганса Сакса. «Я не видел
старинную мечту народа более наглядно изображенной, более естественно,
наивно-сладострастно представленной, чем в Ваших картинках. Они – сам
народ, не только благодаря средневековым немецким костюмам и
физиогномике, но и оттенку самовысмеивания, несомненно, присущему
идеалу безделья, в котором банальная чувствительность, мечта чавкающей
обеспеченности юмористически дает себе волю. В Шлараффии ни разу не
упоминается о любви. Ее духовные и телесные запросы были бы уже
слишком далеко идущими для представлений о счастье жителей страны. По
сути, если подумать, это достойно наибольшего презрения, народ и сам это
знает и потому производит самого глупого, толстого и ленивого в короли,
как Вы это с юмором и изобразили»509, – пишет Томас Манн в письме к
Карлу Арнольду 31 января 1927 года.
В
1926
году
была
в
сокращении
опубликована
«Красивая,
свежеиспеченная и вкусная медово-сладкая песня…, исполняемая в тоне
Линдершмидт» (нач. XVI в.) с умилительными иллюстрациями Паулы
Йордан.
Старинные французские тексты о стране Кокань не пользовались такой
популярностью, как произведения о Шлараффии в Германии. Известным нам
примером может служить включенный в повесть Эрнеста д’Эрвильи «В
Кокань!» (1898) текст лубочного издания первой половины XVII века «Есть
страна по ту сторону Алеманнии» с соответствующими картинками. Ребята,
Фрикотин и Габриэль, находят его в комнате дядюшки, который пишет
диссертацию о стране Кокань, начинают читать и комментировать
прочитанное и увиденное. Прежде всего, они обращают внимание на
старинные костюмы времен Генриха IV, затем на то, что в стране нет
электричества и паровых машин, отчего называют Кокань «страной
509
Цит. по: Müller M. Op. cit. S. 168.
213
опозданий».510 Сюжет о крае изобилия не известен ребятам, лишь
упоминание
о
фонтане
юности
оказывается
знакомым
из
сказок.
Действительно, как таковой французской сказки о стране Кокань не
существует. Даже те чудесные земли, о которых шла речь в волшебных
сказках и баснях рубежа XVII–XVIII вв., как уже отмечалось, были названы
другими именами. Габриэль пробует объяснить, почему взрослые держат в
секрете информацию о такой чудесной стране, где можно все время
развлекаться: «они боятся, что молодые люди бросят школу,… не все же
такие сознательные как мы».511 Текст, иллюстрации, некая карта будоражат
воображение ребят. Для них рассказ XVII века – не сказка. Они верят, что
страна Кокань на самом деле существует, что и позволяет им перейти
воображаемую границу и попасть в нее.
То же происходит и с героями комедий Фульды и Ледермана после
прочтения шванка Сакса. Интересно, что Фульда приводит в начале пьесы
почти весь текст мейстерзингера, а в конце ее – стихотворение,
представляющего собой стилизацию «Страны лентяев», где описывается
реальность, то есть Шлараффия наизнанку.
Итак, тексты XIV–XVII веков в XIX-том столетии вновь увидели свет
не только в научных изданиях, но и в произведениях детской литературы.
Мы отметили разные формы их перехода в литературу для детей и
юношества: близкая к оригиналу передача прозой (Гримм) или сохранение
логического порядка текста оригинала, при этом расширение (Бехштейн) или
сокращение (иллюстрации на стихи Ганса Сакса, к песне в тоне
Линдершмидт); изменение жанра, о чем и сообщается в названии (небылица
XIV века, песня и шванк XVI века становятся у братьев Гримм, Бехштейна и
неизвестного автора из Нойеруппина «сказкой»); обработка с целью
510
Hervilly E. d’ Op. cit. P. 40. Ср.: Pays en retard! Pays de Pédards!
511
Ibid. P. 42-43.
214
«сглаживания» текста и упрощения отдельных стилистических конструкций
с ориентацией на нового адресата (Гримм, Бехштейн). Возможным было
включение старинного текста в произведение детской и юношеской
литературы и его построчное разъяснение (д’Эрвильи, Фульда). Обычно
подобные издания сопровождались красочными иллюстрациями. Все это
способствовало тому, что старинные тексты нашли своего нового читателя,
значительно более молодого, чем это было раньше.
б) Сказки в переводах и обработках
Кукольное царство Щелкунчика в переводе на французский язык
В эпоху Просвещения влияние французской сказочной традиции на
немецкую было значительным, в период романтизма, наоборот, немецкое
наследие, и, прежде всего, сборник братьев Гримм, оказали большое влияние
на французскую литературу, способствовали появлению ряда обработок,
подражаний. Мы рассмотрим текст сказки Эрнеста Теодора Гофмана
«Щелкунчик и мышиный король», адаптированный Александром Дюма при
переводе. Он появился в 1845 году в издательстве Хетцель под заголовком
«История Щелкунчика». Мнения исследователей о переводе разделились.
Одни считают, что «обработку Дюма читать интереснее, чем сам оригинал»
(Л.Макэнь), что это «настоящий маленький шедевр» (Я-М. ван Тигхем),
другие – что «об обработке не может быть и речи… Текст Дюма
представляет
собой
имитацию,
ненужное
удлинение
небольшого
215
повествовательного текста, исключительно завершенного» (Г. Оттуваере-ван
Прааг).512
«Истории Щелкунчика» предшествует предисловие, в котором Дюма
рассказывает, почему он, автор, был вынужден рассказать эту сказку.
Однажды на приеме, где были дети восьми-десяти лет, он решил укрыться от
их шума в какой-то спальне, неожиданно превратившейся в столовую:
комната была заставлена сладостями и прохладительными напитками.
Удобное вольтеровское кресло располагало к дрёме, к «лени, как говорят в
Италии, стране настоящих лентяев»513. Уснув на какое-то время, автор
пробуждается от крика детей, вбежавших в комнату. Застигнутый врасплох,
он вынужден был исполнить желание детей, начавших поедать сладости и
требующих рассказать им интересную историю. Ею и оказывается сказка
Гофмана.
Соответствующая обстановка (неожиданно обнаруженные лакомства и
прохладительные напитки, удобная мебель в спальне) способствует созданию
у
маленьких слушателей соответствующего моменту настроения и
погружению в сказочную атмосферу кукольного царства, куда Щелкунчик
ведет Мари Зильберхаус.
«Я думаю, дети, всякий из вас, ни минуты не колеблясь, последовал
бы за честным, добрым Щелкунчиком, у которого не могло быть ничего
дурного на уме», – начинает немецкий сказочник рассказ о ночном
путешествии Мари Штальбаум514. Дюма подобное обращение к детской
512
Macaigne L.E. Hoffmann et les conteurs allemands de l’époque romantique. Paris, s.a. P.2223. ; Thieghem Van J.M. Dictionnaire des Littératures. Paris, 1968. P. 175. ; Ottevaere-van
Praag G. Le Roman pour la jeunesse. Aproches. Définitions. Téchniques narratives. Paris, 1996.
P. 239.
513
Dumas A. Histoire d'un casse-noisette // Le nouveau Magasin des enfants. Paris, 1860. P. 10.
Далее цитаты будут приводиться по этому изданию. Описание путешествия Мари в
Страну кукол см. на pp. 208-229.
514
Цитаты из E.T.A. Hoffmann «Nußknacker und Mausekönig» даются по
http://gutenberg.spiegel.de/etahoff/nussknac/nussknak.htm и из Э.Т.А. Гофмана «Щелкунчик
и мышиный король» по http://www.lib.ru/GOFMAN/nutcracker.txt Пер. с немецкого И.
Татариновой. Текст по изданию: Москва, "Советская Россия", 1991.
216
аудитории опускает. При описании королевства кукол французский автор
посчитал необходимым изменить и названия многочисленных сладостей.
Так, вместо Миндально-Изюмных ворот, которых «простой народ весьма
неучтиво называл воротами обжор-студентов», в тексте Дюма фигурируют
«Пралинные ворота», вместо «мраморных плит, прекрасно сделанных из
сахара, сваренного с пряностями» – «фисташково-миндальные плиты»,
вместо «хорошенького золотого кресла с белой подушкой из пастилы» –
«великолепное кресло из шоколада, инкрустированное цукатами», село
Пряничное становится Марципановым и т.д. Видимо, Дюма использует те
названия сладостей, которые более известны французам. В других случаях,
он
дополняет
определениями
некоторые
географические
названия
кукольного царства или наименования предметов обстановки. Если Гофман
говорит о «Лимонадной реке, вливающейся в озеро Миндального молока»,
то у Дюма она «впадает в Южное море, которое называется морем Пунша, а
озеро Оршад в свою очередь соединяется с Северным морем, названным
Миндальным», ворота дворца из французской версии сделаны в традициях
Бенвенуто Челлини. Мари переезжает реку роз, словно «Клеопатра,
плывущая по Кидну». Образ египетской царицы, плывущей к Антонио на
богато украшенном корабле, не раз был предметом изображения в
литературе и искусстве. Один из примеров тому – пьеса Шекспира «Антоний
и Клеопатра». Дюма не останавливается на этом сравнении: его Мари похожа
и на других героинь шекпировских пьес – на фею Мэб и королеву Титании из
«Сна в летнюю ночь». Таким образом, гофмановскую детскую считалочку
«Кто озером плывет? Фея вод! Комарики, ду-ду-ду! Рыбки, плеск-плеск!
Лебеди, блеск-блеск! Чудо-птичка, тра-ла-ла! Волны, пойте, вея, млея, - к
нам плывет по розам фея; струйка резвая, взметнись - к солнцу, ввысь!»
Дюма «нагружает» именами художественных персонажей, вряд ли известных
детям восьми-десяти лет, слушающим сказку515.
515
Ср. Qui donc vogue ainsi sur le fleuve d'essence de rose? Est-ce la fee Mab ou la reine
Titania? Repondez, petits poissons qui scintillez sous les vagues, pareils a des eclairs liquides;
217
В целом, несмотря на отдельные изменения, путешествие Мари в
Кукольное царство передано близко к тексту оригинала. Художественное
пространство в данном случае является вымыслом ребенка, его мечтой о
запретном сладком плоде, имеющемся там в изобилии и доступности.
Поэтому данная обработка сюжета для детей не содержит значительных
индивидуальных, свойственных эпохе и нации изменений или дополнений.
Первый перевод сказки Гофмана на французский язык, появившийся еще в
1832 году в издательстве Рендуэль, продемонстрировал возможность точного
художественного перевода этого текста.
Кукканья и Страна игрушек из «Приключений Пиноккио» Карла
Коллоди в первых переводах на немецкий и французский языки
Другой
подход
к
переводу
требует
сказка
Карло
Коллоди
«Приключения Пиноккио», опубликованная в Италии в 1881–1883 годах и
изобилующая типично итальянскими или даже тосканскими деталями,
начиная с языка, названий, имен и заканчивая аллюзиями на реальную
действительность, на итальянские традиции и обычаи. Этот роман для детей
приобрел в Италии в 90-х годах XIX века огромную популярность и
сохраняет ее вот уже более ста лет. На сегодняшний день «Пиноккио»,
ставший классикой итальянской литературы – наиболее часто переводимое
произведение и после Библии – наиболее часто обрабатываемая книга в мире.
Только переводов на немецкий язык насчитывают около 40.516 Мы
проанализируем первые переводы «Приключений Пиноккио» на немецкий и
repondez, cygnes gracieux qui glissez a la surface de l'eau; repondez, oiseaux aux vives couleurs
qui traversez l'air comme des fleurs volantes. Ibid. P. 216.
516
Marx S. Klassiker der Jugendliteratur in Übersetzungen. Struwwelpeter, Max und Moritz,
Pinocchio im deutsch-italienischen Dialog. Padova, 1997. S. 179.
218
французский языки, в частности передачу образа итальянской страны
изобилия Кукканьи, появляющегося в разных частях романа Коллоди.
Первый немецкий перевод вышел в свет под рождество 1905 года под
названием «Приключения Кедрового Орешка. История немецкого Каспера».
Он был выполнен известным в Германии на рубеже веков литератором и
издателем Отто Юлиусом Бирбаумом (1865-1910) по мотивам «Приключений
Пиноккио» Карло Коллоди. Задержку в переводе итальянского романа для
детей на немецкий язык, в отличие от переводов на английский Дитер Рихтер
объясняет тем, что «мятежный по духу Пиноккио плохо вписывался в
педагогическую, патриотическую и религиозную по характеру детскую
литературу эпохи императора Вильгельма II».517 Видимо, поэтому, сказка
Бирбаума была создана лишь «по мотивам «Приключений Пиноккио».
Предисловие, сопровождающее ее первое издание, указывает читателю на
общность сюжета двух книг и отличия в форме и содержании, которые в
сказке Коллоди «чисто итальянские», а в истории Бирбаума, соответственно,
«чисто
немецкие».
национальное
«Собственно
своеобразие
переводу
произведения,
препятствует
ставшего
для
сильное
Италии
классическим, – объясняет интерпретатор, – но и оно же прельщает
возможностью создания свободной, независимой немецкой обработки удачно
придуманного сюжета».518
Подобная национализация должна была способствовать ассимиляции
чужого материала, его адаптации для подростка, не знакомого с иной
культурой и ее историческими реалиями. Эрвин Коппен насчитывает более
100 детальных изменений, подвергшихся «онемечиванию» Бирбаумом при
517
Richter D. Pinocchio oder Vom Roman der Kindheit. Frankfurt/Main, 1996. S. 126.
Bierbaum O. J. Zäpfel Kerns Abenteuer. Eine deutsche Kasperlegeschichte in dreiundvierzig
Kapiteln. Frei nach Collodis italiensicher Puppenhistorie Pinocchio. München, Leipzig, 1905.
S.3.
518
219
обработке.519 Прежде всего, это коснулось героя, его имени и нрава. Арлекин,
Пульчинелла и другие актеры из кукольного театра признают за своего
братца деревянного человечка Пиноккио, стремящего в романе Коллоди
стать настоящим мальчиком. Кедровый Орешек, названный так благодаря
материалу, из которого его смастерили (по задумке автора – из обычной для
немецкого леса елки), был ни кем иным, как задиристым и хитрым Каспером,
Петрушкой, персонажем южнонемецкого театра, ближайшим родственником
австрийского Гансвурста и любимой фигурой детской литературы XIX–XX
веков. Отличия в возрасте и в чертах характера между итальянским Буратино
и немецким Петрушкой смягчаются сходством внешнего вида, особенно
гротескных длинных носов, свидетельствующих о том, что их обладатели
родом из народной культуры.
Изменения при переносе материала на другую почву коснулись
большинства имен действующих лиц, названий блюд, мест действия. К
таковым относятся и итальянская Дураколовка (ит. Acchiappa-citrulli),
ставшая в обработке страной хищников Хурразией (нем. das Land Hurrasien),
прилегающие к ним соответственно Поле чудес (ит. Campo de’ miracoli) и
Поле хороших намерений (нем. Feld der guten Vorsätze), страна Развлечений
или иначе страна Игрушек, правда, сохранившая в переводе свое название
(ит. Paese de’ balocchi, нем. Spielimmerland).
Отправиться в эти края Пиноккио соблазняют именно тогда, когда он
сыт и богат, что в жизни деревянного человечка было крайне редким
состоянием, так как он постоянно испытывал голод и нехватку средств на
еду. Связанные с ним страдания определяют многие поступки деревянной
куклы Пиноккио. В эти моменты он надеется «найти хлеба, хотя бы кусочек
черствого хлеба, хотя бы хлебную корочку или обглоданную собачью кость,
кусочек заплесневелой кукурузной лепешки, рыбью кость, вишневую
519
Koppen E. Pinocchio im Reich des Simplicissimus. O.J. Bierbaum als Bearbeiter Collodis //
Stimmen der Romania. Festschrift zum 70. Geburtstag von W.Th. Ewert. Wiesbaden, 1980. S.
230.
220
косточку, короче говоря, хоть что-нибудь, что можно запихать себе в рот»520;
попадается в капкан для воров, потому что, решив утолить сильный голод,
срывает несколько гроздьев муската, за что потом служит сторожевой
собакой; попрошайничает и даже решается подработать, «так как он двадцать
четыре часа ничего не ел, даже пшенной каши».521 Но, повторяем, не голод
погнал Пиноккио в страну изобилия, в отличие от мечтавших ранее
отправиться туда, чтобы наесться. Деревянный человечек стремится туда с
целью быстро обогатиться и не работать (или не учиться).
Первыми соблазняют Пиноккио возможностью приумножить капитал
(директор кукольного театра дал ему для папаши Джепетто 5 золотых монет)
Лиса и Кот. Они предлагают наивной кукле посеять на поле чудес недалеко
от города Дураков его цехины. Поджидая, пока обещанное дерево с тысячью
или двумя тысячами монет вырастит, Пиноккио грезит о «прекрасном
палаццо, конюшне с тысячей деревянных лошадок, погребке со сладкими
наливками и библиотекой, в которых на полках будут стоять только
засахаренные фрукты, торты, пряники, миндальные пироги и сливочные
вафли».522 В средневековых текстах о стране Кокань не раз упоминались
деревья с золотыми монетами (см. гл.2.3.1.) Тогда они были одной из
достопримечательностей края изобилия. В романе Коллоди данный мотив
отсылает читателя к целому образу, но играет при этом и другую функцию –
«отрезвляющую», возвращающую к действительности. Пиноккио не находит
ни дерева, ни своих денег. Только смеющийся Попугай оказывается рядом.
«Глупо верить, будто деньги можно сеять, как бобы или тыквы, а потом
собирать урожай», – поучает он.… Чтобы заработать несколько монет, надо
хорошенько поработать руками или головой».523 Пиноккио приходит в
520
Коллоди К. Приключения Пиноккио. Сыктывкар, 1991. С. 11.
521
Там же. С. 52.
522
Там же. С. 40.
523
Там же.
221
отчаяние оттого, что он вынужден проститься со своей мечтой. Он
устремляется в суд города Дураколовки и попадает на несколько месяцев в
тюрьму.
Другим искушением для Пиноккио является предложение его друга
Фитиля отправиться вместе с ним в страну Развлечений. «Для нас,
мальчишек, – зовет Фитиль, – не может быть лучшей страны. Там нет ни
школ, ни учителей, ни книг. Там не надо учиться. В четверг там выходной
день, неделя же состоит из шести четвергов и одного воскресенья. Представь
себе, осенние каникулы начинаются там первого января и кончаются
тридцать первого декабря. Вот это страна по моему вкусу. Так должно быть
во всех цивилизованных странах!».524 Ребят, мечтающих о такой жизни,
подбирает некий Господинчик и отвозит на фургоне, запряженном осликами,
«в ту истинно блаженную страну, которая обозначена на географической
карте под манящим названием «Страна Развлечений»525 (ит. quella vera
cuccagna conosciuta nella carta geografica col seducente nome di «Paese de’
balocchi»).526 Пиноккио, после долгих колебаний поддается соблазну и
попадает «в страну не похожую ни на одну другую в мире. Ее население
состояло исключительно из детей. Самым старшим было четырнадцать лет,
младшим – восемь. На улицах царило такое веселье, такой шум и гам, что
можно было сойти с ума. Всюду бродили целые стаи бездельников. Они
играли в орехи, в камушки, в мяч, ездили на велосипедах, гарцевали на
деревянных лошадках, играли в жмурки, гонялись друг за другом, бегали,
переодетые в клоунов, глотали горящую паклю, декламировали, пели,
кувыркались, стреляли, ходили на руках, гоняли обручи, разгуливали, как
генералы, с бумажными шлемами и картонными мечами, смеялись, кричали,
орали, хлопали в ладоши, свистели и кудахтали. Короче говоря, здесь царила
524
Там же С. 69.
525
Там же С. 71.
526
Collodi C. Opere. Milano, 1995. P. 484.
222
такая адская трескотня, что надо было уши заткнуть ватой, чтобы не
оглохнуть.
На всех площадях стояли небольшие балаганы, с утра до ночи
переполненные детьми, а на стенах всех домов можно было прочитать самые
необыкновенные вещи, написанные углем, как, например: «Да сдраствуют
игружки!» (вместо: «Да здравствуют игрушки!»), «Мы не хатим ф школу!»
(вместо: «Мы не хотим в школу!»), «Далой орихметику!» (вместо: «Долой
арифметику!»).527
По истечении пяти месяцев такого блаженства (ит. cinque mesi di
cuccagna) Пиноккио превращается в осла, которого Господинчик, кучер
фургона, продает хозяину цирка. На этом пребывание Буратино в стране
Развлечений заканчивается.
У Коллоди описание чудесного края и пребывания в нем Пиноккио
умещается на двух страницах. При обработке Бирбаум «растягивает»
изображение страны и приключений в ней Каспера до 24 страниц.528 Если
учесть, что в отличие от Пиноккио, который отправляется с Лисой и Котом в
Болванию к Полю Чудес, Орешек идет с мошенниками именно в
Шлараффию, то окажется, что представления о ней занимают одно из
центральных мест в романе и становятся основным поводом для соблазна
свернуть с дороги домой.
Поначалу Каспера привлекает в немецкой стране с молочными реками
и кисельными берегами лишь «поле, удобренное хорошими намерениями»,
где растут ореховые деревья с двадцатимарковыми золотыми монетами.529
Ночью снится ему сон, будто находится он в Шлараффии, в ореховом лесу.
«Ветер играет в кроне великанов, золотые орехи звенят «дзинь-дзинь», как в
527
Коллоди К. Ук. соч. С. 73.
528
Bierbaum O. J. Op. cit. S.213-237.
529
Ibid. S. 64.
223
кукольном балагане. Иногда падал и раскалывался орех, и из него
выглядывала начищенная до блеска двадцатимарковая монета, на которой,
правда, была отчеканена не голова нашего императора, а профиль нашего
Каспера».530
Поле намеривается арендовать барон Ротшильд, поэтому Орешек
спешит в Шлараффию воспользоваться возможностью собрать мешки золота
для отца. Недалеко от границы призрак Майского Жука призывает его
вернуться к отцу, предупреждая: «Это опасная местность! Здесь есть
разбойники!», на что Каспер уверенно отвечает: «У нас в Германии нет
разбойников, только жандармы».531
После
ряда
приключений
немецкий
Петрушка,
получив
соответствующий таможенный штемпель на своем длинном носу, пересекает
границу, и попадает в обещанную Котом и Лисой Шлараффию. Однако его
ждет разочарование: «Кедровый Орешек представлял себе Шлараффию
совсем иначе: роскошной, веселой, полной юмора, танцев и лакомств, страну
вечных ярмарок и веселья. Вместо этого его взгляду открылся город,
воплощение несчастья, бедности и горькой нищеты. Полуголодные кролики
и собаки, попрошайничая, ковыляли по безлюдным улочкам, между редкими
курицами и гусями, напрасно ищущими зернышка или соломинки… Зато
огромные волки разъезжали в роскошных каретах и щеголяли шляпами с
фазаньими и павлиньими перьями. Никто из владельцев этих толстых
экипажей не бросал даже мимолетного взгляда на бедный народ»532. И когда
Коллоди
ограничивает
описание
Дураколовки
таким
же
противопоставлением бедности и нищеты ее слабых жителей богатству
хищников, Бирбаум продолжает басню, вводя мотив бесправности правды и
всесилия лжи.
530
Ibid. S. 70.
531
Ibid. S. 77.
532
Ibid. S. 119-120.
224
Действие его сказки происходит не в каком-либо тридевятом царстве, а
в Германии рубежа веков. Об этом говорят такие отмеченные выше детали,
как золотые марки с изображением императора, введенные Бисмарком в 1871
году, или высказывание Каспера («У нас в Германии нет разбойников, только
жандармы»). Но и сама Шлараффия, якобы граничащая с немецкими
землями, подразумевает их же, тот же немецкий порядок устройства
общества, где сильный всегда прав, а слабый – голоден. Там в Шлараффии
немецкий банкирский дом Ротшильдов становится владельцем Поля чудес,
на котором дураки сеют монеты в надежде на богатый урожай; в
Шлараффии-Хурразии (ср. Hurrasien), государстве хищников, правит
славный император Фриссаль (Всеядный).
Для обоих мошенников, «красного барона», барона Алопекса, иначе
Кота и его спутницы мадам Мяулы, графини Митсинской или просто Лисы,
край, подобный Хурразии, становится Шлараффией. В скрытой за этим
иронии Рихтер видит сходство с названием романа Генриха Манна «Земля
обетованная» («Im Schlaraffenland»), вышедшим за пять лет до сказки
Бирбаума, и говорит в связи с этим о «сильной политизации сказочного
материала
как
общей
тенденции
конца
века».533
Действие
романа
разыгрывается в салоне банкира и биржевого спекулянта Тюркгеймера.
Собирающиеся в нем «светские люди», на что иронически указывает
подзаголовок произведения, в действительности нажившие дельцы, для
которых деньги – главная ценность в жизни. Манн сравнивает их с
хищниками, наделяет раздувающимися ноздрями, орлиным носом, злыми,
звериными глазами и т.д. Страсть к деньгам, животные инстинкты, упоение
от силы и власти, характерные для представителей берлинского салона из
романа «Земля обетованная», мы находим и в «Шлараффии» Лисы и Кота.
Пребывание в ней заканчивается для Каспера, как и для Пиноккио,
катастрофой: он попадает на четыре месяца в тюрьму. Отсидев положенный
533
Richter D. Pinocchio oder Vom Roman der Kindheit. Frankfurt/Main, 1996. S. 118.
225
срок, кукла спешит к Фее, ранее спасшей ее от разбойников. После ряда
отправлений и возвращений (роман построен по циклической схеме),
Касперу предстоит последнее искушение – страной Развлечений, которой его
соблазняет одноклассник Спиннифакс. Отвозит их туда на запряженном
осликами фургоне Доктор Шлаумайер. Бирбаум дает ему не только имя и
титул (у Коллоди речь шла о Господинчике). Имя у него, как и у многих
других
героев, говорящее
(ср. нем. schlau
хитрый)
и, возможно,
свидетельствует о его связи со Шлараффией (ср. написание в XV–XVII вв.
Schlauraffen lant), название которой еще братья Гримм производили от слова
«schlau», противопоставляемого глупым обезьянам (ср. affen обезьяны).534
Шлаумайер хитростью и обещаниями собирает глупых детей и везет их в
страну Развлечений.
По пути они проезжают Ванстфалию (ср. Wanstphalen, от нем. Wanst
брюхо, пузо), о которой в тексте Коллоди нет и речи. «Жители страны
толстопузов только и делают, что едят клецки и пьют пенистое темное пиво,
– рассказывает Доктор Шлаумайер. – Счастливые люди, умные люди. Мы
проедем через все города это благословенной страны, так как именно через
нее лежит путь в страну Развлечений. Обе страны определенным образом
связаны между собой: когда дети взрослеют и устают от игр, то они
переезжают в Ванстфалию, так сказать, уходят на покой, ведь им остается
только заботиться о своих животах, которые при великолепной еде и
отсутствии любой работы, как мы увидим, достигают огромных размеров».535
Толстяки везут свои животы на электрических тележках, различающихся в
зависимости от объема пуза количеством колес, «как на автомобиле»536, вся
их жизнь проходит в трактирах – единственных заведениях Ванстфалии, где
нет театров, церквей, магазинов.
534
Grimm J., Grimm W. Die Anmerkungen zum „Märchen vom Schlaraffenland“ // Kinder und
Hausmärchen gesammelt durch die Brüder Grimm 3 B. Göttingen, 1856. S. 239.
535
Bierbaum O. J.Op.cit. S.215.
536
Ibid. S. 216.
226
Иллюстрация к этой главе, выполненная, как и другие 64 рисунка, в
стиле
модерн
Арпадом
Шмидгаммером,
показывает
толстяков,
транспортирующих свои животы на модернизированных повозках, и
продолжает традицию их сатирического изображения, примером которой
служит листовка ок. 1520 г. с изображением немецкого пьяницы,
перевозящего свое пузо на деревянной телеге537.
Ванстфалия – гротескное изображение Германии и немцев. Не
случайно, Каспер ассоциирует название страны с Вестфалией, одной из
земель Германии. В конце XIX века потребление пива в целом по империи
достигло такого размера (в среднем 120 л на человека в год), что этот
напиток стал во всем мире считаться непременным атрибутом немецкой
культуры, особенно Баварии и Вюртемберга.538 Француз Виктор Тиссо,
путешествуя по Германии в 1874–1876 гг., пишет: «Пиво для баварцев – как
водная стихия для рыб… Оно заменяет им молоко, суп, хлеб». Южные земли
представляются журналисту «страной настоящих едоков», своего рода
«островом радостей глотки, куда текут потоки пива и ручейки рейнского
вина, где встречаются башни из ветчины и горы квашеной капусты».539 Тиссо
отмечает
различие
между
югом
и
севером
Германии:
«Каждый
вюртембержец мечтает стать не капралом [как пруссак], а трактирщиком».
Упомянутые в тексте Коллоди наряду с пивом клецки (юж. нем. Knödel)
опять указывают на Южную Германию (в сев. регионах – Kloß).
Каспер, вначале заявлявший, что он хочет только «спать, пить и есть,
делать глупости и бездельничать» (4 гл.), теперь находит жизнь ванстфальцев
неинтересной. На это Доктор Шлаумайер отвечает, что юнец вряд ли может
понять их мудрость, которая «основывается на лени, а лень – на том, что их
537
См. илл. в прил.
538
Hübner R., Hübner M. Der deutsche Durst. Illustrierte Kultur- und Sozialgeschichte. Leipzig,
1994. S. 170, 173.
539
Tissot V. Reportagen aus Bismarcks Reich. Stuttgart, 1989. S. 109, 73.
227
мозг превратился в жир и скатился в область живота».540 Петрушка вместе с
автором обращает внимание на то, что «ландшафт был, как и лица людей,
тупым, пустым, скучным, некрасивым. Самыми разумными казались коровы
на лугу и многочисленные свиньи, сновавшие по запущенной, грязной
стране. Люди же, которые скорей были животными (что от слова «живот»),
видимо, потеряли дар речи, так как могли лишь блаженно похрюкивать,
попивая пиво и закусывая клецками».541
Увиденное вызывает у Каспера отвращение, однако он лишь закрывает
глаза, чтобы ничего не видеть, и предвкушает радости страны Развлечений.
Он не делает для себя пока никаких выводов, а именно на них и были
рассчитаны тексты о Шлараффии XVI–XVII вв., в традиции которых и
изображена Ванстфалия Бирбаумом. Прославлением безделья, чревоугодия,
пьянства (что слышится и в речи Шлаумайера) их авторы, как уже
отмечалось, на самом деле прославляли работу.
«Когда Каспер открыл глаза, ему показалось, он грезит. Было ли это
действительностью? … Перед ним простирался гигантский праздничный луг
с тысячами каруселями, кукольными театрами, тирами, качелями, цирками,
ипподромами, горками, зверинцами, палатками с лимонадом, пекарнями, …
короче, со всем тем, что можно себе только представить из зрелищ и игр, там
было в огромном количестве».542
Путешествие в страну развлечений и сладостей в детской литературе
нередко совершается во сне героя (например, в «Щелкунчике, в сказочной
повести д’Эрвильи «В Кокань!», в истории Эрнста «Детская Шлараффия», в
комедии Фульды «Шлараффия» и др.). В случае с Каспером из сказки
Бирбаума греза, к сожалению, оказывается действительностью с печальными
последствиями – превращением в осла, что выясняется однажды при
540
Bierbaum O. J. Op. cit. S. 217.
541
Ibid. S.218.
542
Ibid. S.220.
228
пробуждении. Правда, до этого момента кукла провела несколько месяцев
привольной жизни в стране Развлечений. Коллоди подразумевает под ней
вечные каникулы и принцип «делай, что хочешь»: хочешь – играй в орехи,
камушки, в мяч, езди на велосипеде или лошадках, играй в жмурки,
догонялки, клоунов, ешь паклю, пой, кувыркайся, стреляй, ходи на руках» и
т.д. В «Приключениях Кедрового Орешка» этот принцип жизни остается, но
он подвергается своеобразному регулированию. Не случайно вначале следует
программная речь доктора Шлаумайера. Он оглашает права и обязанности
мальчишеской страны Развлечений. Все ее жители свободны и имеют право
на игры и забавы. Штрафованию подлежит лишь работа и учеба, равно как и
помыслы о них.
Страна, описанная в «Приключениях Пиноккио», – простой, веселый,
хаотичный край детства, о котором мечтает любой ребенок. Страна
Развлечений Бирбаума имеет более сложную организацию. У нее есть
национальная символика (флаг и гимн), король, канцлер, сложившиеся
традиции и церемонии (например, военного парада, торжественной зари, то
есть прощания с предыдущим правителем или руководителем высшего
военного ведомства, коронования). Есть и государственные преступники,
государственная тайна, государственный праздник, придворные и граждане.
Коллоди и Бирбаум рисуют детскую утопию, составляющие элементы
которой уже не изобилие еды и социальное равенство, о чем мечтали
голодные и подневольные люди позднего Средневековья и раннего Нового
времени, рассказывая о Кокани (Кукканье) и Шлараффии. Детей в конце
XIX–начале XX вв. очаровывает «беззаботное жилье, с играми и болтовней с
утра до вечера, без лицезрения хотя бы одной книги или школы».543
Однако детская Шлараффия сохраняет некоторые черты, характерные
для «взрослой» предшественницы. Она также располагается вне привычных
времени и пространства. Мы ничего не узнаем о том, где она помещается.
543
Коллоди К. Ук. соч. С. 71.
229
Коллоди упоминает о пути туда, длиной в ночь, что возвращает нас к мотиву
путешествия в Кокань во время сна. Дорога в сказке Бирбаума отнимает
больше времени, так как путь лежит через Ванстфалию. Там же говорится о
безразмерном пространстве, которое занимает страна Развлечений: «В какую
бы сторону света и как далеко они бы не ехали, всюду они видели одну и ту
же картину…». Время там остается особенным. Как когда-то, например, в
«Фаблио про Кокань» (ок. 1250) речь шла о календаре, где приятные
торжества растягивались («В месяце шесть недель, / Четыре Пасхи в году, /
Четыре праздника Ивана-Купалы…), так и в стране Развлечений «в четверг
выходной день, неделя же состоит из шести четвергов и одного воскресенья,
осенние каникулы начинаются там первого января и кончаются тридцать
первого декабря».544.
В Шлараффию XV–XVI вв. попадали те, «которые работают без
удовольствия и не имеют разума», «те, что в юности не хотели учиться, / Те,
которые не устремятся к чему-то хорошему, к чести, / Те, кто Бога
презирают, кто зря время теряют, / те, кто отца и матери не уважают, / те, кто
руководствуются своенравием, / Те, которых не запугают порицанием, / А на
тех, кто их наказывает, на тех питают они злобу. / Они предаются день и ночь
кутежу / Играм, клятвам на разный манер».545 В детскую Шлараффию
стремятся лентяи, не желающие учиться или работать. Доктор Шлаумайер
говорит о «цвете, элите молодежи», которую он завлекает и доставляет в
страну Развлечений.
Утопия Коллоди, а вслед за ним и Бирбаума, сохраняет атмосферу
карнавальности, характерную для Кукканьи и Шлараффии. В немецкой
сказке мы видим даже черты, напоминающие саму карнавальную процессию:
сначала выступают самые маленькие граждане страны Развлечений, затем
герольды, одетые в рыцарские костюмы, вслед движется королевская
544
Там же. С. 69.
545
Ein hübscher Spruch vom Schlauraffen lanndt. Цит. по: Ackermann E.M. Op. cit. P. 170.
230
музыкальная капелла, потом лейб-гвардия, кирасиры на ослах, придворные в
экипажах и, наконец, сам король, увешанный орденами, со скипетром в
форме ракетки и державой из золотого кегельного шара. Особенно
участвующие в подобной процессии ослы (в которых превращаются
забывшие об учебе и работе мальчики) напоминают о карнавале и его
традиционных моментах – празднике осла и празднике дураков. Да и сам
Каспер, Петрушка из немецкого балаганного театра, обязан своим
происхождением той же народной смеховой культуре, и его всенародное
избрание королем после победы в гонке, выглядит закономерным.
С другой стороны, важная процессия из сказки Бирбаума, с рыцарями,
лейб-гвардией, кирасирами и орденоносным королем может рассматриваться
как пародия на увлечение военными парадами в период царствования
Вильгельма II, накануне Первой мировой. И другие детали возвращают
читателя в Германию рубежа веков. Так, во славу Кедрового Орешка
исполняется гимн «Славься, Король Каспер» (нем. «Heil, König Zäpfel Dir»)
на мелодию прусского королевского гимна 1794–1871 и гимна империи в
1871–1918 гг. «Славься, Венценосец» (нем. «Heil, Dir im Siegerkranz»).
Наряду с королем избирается рейхсканцлер. Идея мальчишеского общества
«Аускнейфия» («Дающие дёру», ср. нем. Auskneifia, возможно, от auskneifen
смываться, удирать), организующего переезд и пребывание ребят в стране
Развлечений, уходит своими корнями в Средневековье, к братствам вагантов
и голиардов, в творческом наследии которых и находят первое употребление
слова «cocagne» в европейском пространстве: в застольной песне цикла
«Кармина Бурана» (1162–1164) «Ego sum abbas Cucaniensis». В XIX веке
студенческие объединения стали активно выступать за демократические
свободы. Свободу провозглашает и Каспер в своей тронной речи: «Мы есть и
останемся свободным народом убежденных лентяев и шалопаев (Да
здравствует свобода! Да здравствует лень!)».546 Возможно, общество
546
Bierbaum O.J. Op. cit. S. 236.
231
мальчишек «Auskneifia» из сказки Бирбаума напоминает и об основанном
немецкими художниками и любителями искусства в Праге в 1859 году и
существующем
по
сегодняшний
день
тайном
мужском
обществе
«Шлараффия» (нем. «Schlaraffia»). Оно служит целям сохранения искусства
и юмора, веселым встречам членов общества.
Таким образом, страна Развлечений и Ванстфалия пародируют
отдельные реалии немецкого общества рубежа XIX–XX веков. Опираясь на
приведенное выше наблюдение французского путешественника Виктора
Тиссо («Каждый вюртембержец мечтает стать не капралом [как пруссак], а
трактирщиком»), можно предположить, что Бирбаум осмеял в детской сказке
наиболее типичные черты образа жизни того времени, как на юге, так и на
севере Германии. Поэтому ванстфльцы проводят всю жизнь в трактирах за
кружкой пива, а мальчишки из страны Развлечений играют в солдатики и
поют гимн в честь короля-кайзера.
Отто Юлиус Бирбаум, следуя заявленному им вначале принципу,
заменяет итальянский (тосканский) колорит романа-сказки Карло Коллоди
«Приключения
Пиноккио»
на
немецкий.
При
этом
он
не
просто
«национализирует» содержание, а «вильгельминизиурет» его. Привязанность
материала детской книги к одной эпохе, намек на присутствие нескольких
планов, ярко выраженный сатирический подтекст усложняют обработку,
делают ее малопонятной для других поколений подростков. Успех
«Приключений Кедрового Орешка» был незначителен. Заслуга Бирбаума,
однако, в том, что именно он познакомил Германию с «Пиноккио» и оказал
влияние на последующих его переводчиков. Уже в 1913 году педагог Антон
Груман выпустил «Историю деревянного мальчишки», сопроводив ее
предисловием, где было сказано, что «небольшой текст Коллоди в Германии
почти не известен, его обработки мало популярны, поэтому он [Груман]
232
осмелился выпустить новую обработку, которая без особых отклонений от
итальянского оригинала, обращается на немецком к немецкой молодежи».547
Первый перевод «Приключений Пиноккио» на французский язык,
выполненный неким Эмилио, появился в 1902 году, однако не имел никакого
успеха. Лишь перевод 1912 года преподавательницы итальянского языка
графини де Жансе (настоящее имя Мари-Луиз Пуаллон), вышедший в
парижском издательстве Альбина Мишеля был замечен читателями. В том
же году он был напечатан и крупным издательством «Ашетт» («Hachette») в
серии «Розовая библиотека», что также способствовало успеху романасказки.
«У Пиноккио уже был длиннющий нос, когда его остановили на
французской границе».548 Переводу предшествует предисловие «Как я
познакомилась с Пиноккио», которое по мнению Пьера Цанотто, автора
книги «Пиноккио в мире», «призвано было смягчить шок от встречи юных
французских читателей с итальянским буратино».549 Графиня де Жансе
рассказывает, что однажды, сидя в поезде, следовавшем в Дижон, она
услышала жалобный голосок: «Я умираю от голода. А говорят, в Дижоне
есть потрясающие пряники!». Эти слова принадлежали деревянному
человечку, к тому времени уже известному всем детям Италии. «Он своего
рода дальний родственник мальчика с пальчика, не имеет ничего общего с
простофилей Грибуейм, а скорее с Дон-Кихотом».550
547
Collodi C. Die Geschichte vom hölzernen Bengele. Ins Deutsche übertragen von Anton
Grumann. Freiburg, Basel Wien , 1964. S. VIII.
548
Collodi C. Pinocchio. Traduction de Madame de Gencé. Paris, 1991. P. 5.
549
Zanotto P. Pinocchio nel Mondo. Milano, 1990. P. 116.
550
Collodi C. Pinocchio. Traduction de Madame de Gencé. Paris, 1991. P. 7. Ср.: C’est, en
quelque sorte, un cousin éloigné du Petit Poucet, de Tom Pouce, et qui n’est pas sans parenté
non plus avec Gribouille et peut-étre avec Don Quichotte.
233
Предисловие знакомит юных читателей с итальянским сорванцом,
выросшим без матери, на которого после совершения очередной глупости
обрушивается каждый раз настоящая беда. Таким образом, в этом переводе
французским читателям, в отличие от их сверстников в Германии, Пиноккио
представлен в своем настоящем облике, что, возможно, объясняется более
тесными связями между двумя романскими культурами и отсутствием
необходимости «национализировать» текст. Потому и страна игрушек
оказывается самой лучшей страной в мире, «настоящей страной Кокань» (фр.
un vrai pays de Cocagne), и Пиноккио проводит пять месяцев в стране Кокань
(фр. Chapitre 31. Après cinq mois passé dans ce pays de Cocagne…), где живут
одни мальчишки, царят вечное веселье и беззаботность.
В целом, возможны разные подходы к переводу итальянского «страна
Кукканья» на немецкий и французский языки. Но какое бы слово ни
использовалось в качестве широкого, родового понятия (как в тексте
оригинала «страна Кукканья»), за ним будет подразумеваться страна мечты
всех детей, а, следовательно, край без взрослых, без учителей, край изобилия
сладостей и возможностей для игр. Однако за немецким словом стоит не
только беззаботность. Его следует рассматривать в контексте всей традиции
изображения страны с молочными реками и кисельными берегами в
литературе Германии. Шлараффия, «Schlaraffenland», слово с негативным
значением, образ с оттенком самоиронии не равнозначен итальянскому
«Cuccagna» так, как равносильно последнему французское «Cocagne».
Поэтому Каспер сначала отправляется в Шлараффию, тогда как французский
и итальянский Пиноккио идут в страну Дураков. Это же только в немецкой
культуре страна Дураков была одновременно и Шлараффией, так же как у
Себастьяна Бранта корабль дураков был и кораблем шлараффов. Во второй
половине
романа-сказки
Пиноккио
едут
в
«настоящую
страну
Кукканью/Кокань», а Каспер отправляется в собственно страну Развлечений,
всеми чертами напоминающей ту же Шлараффию пьяниц и бездельников,
какой мы ее знаем из немецкой литературы XVI века. Поэтому и адаптируют
234
авторы итальянское произведение для подростков по-разному: если графиня
де Жансе ограничивается вступлением, знакомящим юного читателя с
тосканской
знаменитостью,
то
Бирбаум
заменяет
многочисленные
исторические реалии, что приводит к серьезным изменениям в фабуле,
комплексе мотивов и системе образов. Может быть, русский Буратино из
сказки Алексея Толстого «Золотой ключик» (1936) вообще не оказывается в
стране Развлечений потому, что в русской культуре не существовало
должного эквивалента понятию «страна Кукканья»?
в) Шлараффия как художественное пространство детской литературы
Автор
исследования
о
художественных
пространствах
детской
литературы Паоло Цанотти выделил два основных типа фона событий –
таинственные остров и сад551. Шлараффия, объединяющая характерные
черты обоих, может выступать как идеальное художественное пространство в
произведениях для детей и юношества. Она оказывается расположенной на
далеком острове, в лесу или за (сладкими) горами, доступной не каждому, а
лишь избранному. Шлараффия – тот же сад, огороженный от всего мира,
полный
заманчивых
деревьев,
возможностей
для
игр,
открытий,
приключений.
Еще Лютер говорил о райском саде, где дети «собирают красивые
яблоки под деревьями, и груши, и вишни, желтые и черные сливы, поют,
прыгают и радуются...»552 В XVIII веке речь идет, прежде всего, об островах:
сахарном и пикантном островах Удовольствия или острове шоколада и
карамели у Фенелона, острове счастья в сказке мадам д’Ольнуа, острове
наслаждений мадемуазель де ла Форс, сырном острове из «Приключений
551
Zanotti P. Il giardino segreto e l’isola misteriosa. Luoghi della letteratura giovanile. Firenze,
2001.
552
Luther M. Op. cit. S. 286-287.
235
Мюнхаузена», которые будут рассмотрены далее в контексте анализа записок
путешественников. В век господства в детской литературе «Робинзона
Крузо» и «Путешествий Гулливера», в эпоху открытий многочисленных
островов в далеком Тихом океане и популярности записок о реальных и
воображаемых путешествиях, становится закономерным появление в сказках
островов с отдельными чертами Шлараффии или страны Кокань. Фенелон
рассказывает в одном случае о «длительном плаванье по Тихому океану»553, в
другом – о путешествии из Марселя в Сицилию, дальше в Египет, в
Дамьетте, Большой Каир. «Увидев берега Нила, мы поднялись на юг,
увлеченные мало-помалу идеей увидеть Красное море. Мы встретили в тех
краях корабль, который отправлялся к островам, еще более великолепным,
чем блаженные. Любопытство, желание увидеть их чудеса, заставили нас
сесть на то судно. Мы плыли 30 дней и, наконец, увидели далекую землю».554
Зефир, теплый ветерок из сказки мадам д’Ольнуа, упоминаемый с
античности именно в связи с блаженными островами, свидетельствует о том,
что остров счастья, на который переносится русский принц Адольф,
находится далеко на западе, в теплых морях. В Южных морях оказывает и
барон Мюнхаузен.555 Структура описания островов в этих текстах отсылает
нас к «Правдивым историям» Лукиана, написанным в жанре фантастического
рассказа.
В XIX веке страна с молочными реками и кисельными берегами
обычно располагается в более неопределенном месте, о котором порой даже
не упоминается. Мари у Гофмана и Дюма попадает в Кукольное царство
через шкаф. Таким же образом оказывается в Шлараффии, расположенной на
островах Тихого океана, и герой сказки Эриха Кестнера «35-тое мая, или
553
554
555
Fénélon. VIII. Voyage dans l’île des Plaisirs. Op. cit. Р. 200.
Fénélon. XXXIX. Voyage de l’île inconnue. Op. cit. Р. 262.
Бюргер Г.А. Распе Р.Э. Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы
и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена. М., 1985. С.115-116.
236
Конрад скачет в Южные моря» (1931). Куда-то едет Пиноккио. Кокань из
сказки де Гуржи находится на другой планете, а в повести д’Эрвильи – в
далеких-далеких землях. Там ребята встречаются с четырежды объездившим
весь свет Робинзоном Крузо и мечтавшим когда-то, как и все, посетить
благословенную страну Кокань. Теперь он проклинает тот день, когда ступил
на эту землю, так как вынужден здесь жить вечно (благодаря постоянному
омоложению в озере юности). Некоторые герои переносятся в Шлараффию
во сне после прочтения шванка Сакса (Вайт из комедии Фульды, мальчики из
пьесы Ледермана) и потому чувствуют себя находящимися в стране, «за
рождеством всего три мили», за горой каши. То ли за океаном, то ли за
горами располагает Шлараффию Бехштейн.
Таким образом, с одной стороны, детская Шлараффия продолжает
традиции изображения страны изобилия XVI–XVII вв., подчеркивая ее
сказочный, нереальный характер. С другой – художественное пространство
теперь не доминирует в произведении (за редким исключением), а служит
лишь фоном для развития событий. Дом как замкнутое пространство
перестает быть его центральным объектом. Теперь внимание приковывает
герой, переходящий воображаемую границу и попадающий в страну с
молочными реками и кисельными берегами. Почти всегда он по ряду причин
покидает пространство, что в прежние века в текстах не подразумевалось.
Если бы пространство, как было раньше, оставалось бы смысловым центром
произведения, оно бы быстро наскучило юному читателю, потеряло
очарование новизны и необычности (что и происходит во время нахождения
героя внутри пространства). Во избежание этого авторы наполняют
статичное пространство некоторой динамикой, а само пребывание всегда
оказывается ограниченным во времени. Благодаря этому Шлараффия и
страна Кокань как страны изобилия и развлечений не раз появляются в
произведениях детской литературы.
237
г) Путешествие в Шлараффию как обряд инициации
Разные исследователи пришли к выводу, что в основе волшебной
сказки лежит образ инициации – обряда посвящения юношей в разряд
взрослых мужчин. Владимир Пропп в монографии «Исторические корни
волшебной сказки» схематически так описывает одну из его форм:
«Предполагалось, что мальчик во время обряда умирал и затем вновь
воскресал уже новым человеком. Это – так называемая временная смерть.
Смерть и воскресение вызывались действиями, изображавшими поглощение,
пожирание мальчика чудовищным животным. Он как бы проглатывался этим
животным и, пробыв некоторое время в желудке чудовища, возвращался, т.е.
выхаркивался или извергался. Для совершения этого обряда иногда
выстраивались специальные дома или шалаши, имеющие форму животного,
причем дверь представляла собой пасть. … Обряд всегда совершался в
глубине леса или кустарника, в строгой тайне»556.
Некоторые из упомянутых выше сказок используют отдельные черты
шлараффского хронотопа как место проведения обряда инициации. Наиболее
ярким тому примером служит сказка Эрнста Моритца Арндта «Клас
Авенштакен» (1818). Ее герой проходит посвящение в Пончиковой горе,
которую он в течение пяти лет насквозь проедает. К концу пребывания
снится Класу грустный сон: «Старая мудрая женщина, похожая на крестную,
рассказывает ему различные истории. Она была печальной и вела себя так,
словно собиралась попрощаться с ним. Ему показалось, будто она со слезами
произнесла над ним молитву, затем взяла на руки и стала умывать, как моют
маленького ребенка, пока он не стал белым, как лебедь. Тогда одела она ему
белую рубашку, изящное платье, новые туфли, носки и исчезла»557.
Испытание Горой, где все время надо было пить и есть, представляет собой
556
557
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Спб, 1996. С. 149.
Arndt E.-M. Op. cit. S. 22.
238
временную
смерть
и
переход
во
взрослое
состояние,
когда
нет
необходимости в кормилице или в сказках крестной.
Роль Пончиковой Горы в сказках с элементами Шлараффии мог
выполнять и пряничный домик, вид которого заманивал голодных,
заблудившихся в лесу детей, таких, как маленьких попрошаек из сборника
сказок «Детские и домашние сказки» (1853) Генриха Прёля («Домик Кикама
и дети-попрошайки», № 40)558 или как Гензель и Гретель из одноименной
сказки братьев Гримм (№ 15). Ребятам удается одолеть ведьму и тем самым
избежать смерти. Лакомый домик ведьмы в лесу, таким образом, оказывается
с одной стороны связанным с местом, где производился обряд инициации, с
другой – с царством мертвых.
Принцесса Чудесная из волшебной сказки баронессы д’Ольнуа «Баран»
(1697), будучи гонимой, идет, куда глаза глядят, и попадает в дремучий лес, а
оттуда в потусторонний мир, где, несмотря на страх перед духами, остается,
будучи тронута рассказом Барана, хозяина тех мест. Спустя какое-то время
она узнает о свадьбе старшей сестры и выражает желание побывать на ней.
Роскошно одетой и изумительно красивой приезжает она на торжество, но
никто ее не узнает, даже родной отец, так как тот уверен, «что его младшая
дочь умерла»559. Позже узнавание все же происходит, и когда Принцесса
приезжает на свадьбу второй сестры, ее встречают как королеву, называют
таковой и обратно не отпускают. Таким образом, пребывание в царстве
мертвых, привлекательно изображенным как край изобилия и развлечений,
«временная смерть» Принцессы и возвращение в реальный мир, становятся
испытанием и подготовкой к новой социальной роли – Королевы.
К роли правителя страны готовят и принцев из французской сказки
«Путешествие в страну Кокань» (1863) Бюра де Гуржи. Испытания, которым
558
Pröhle H. 40. Kickam’s Haus und die Bettelkinder / Kinder- und Volksmärchen. Hildesheim,
New-York, 1975. S. 133.
559
Aulnoy M.-C. Le Mouton. Op. cit. P. 420.
239
подвергаются ребята на пути своего взросления, составляют собственно
сюжет сказки. Им предстоит пройти по Планете Терпения, через подземный
город Труда и Счастья, остановиться в Городе Лени, пробраться через
терновник и болота, уйти из деревушки Успеха, устоять перед Вредителем,
чтобы попасть в Страну Кокань и сделать свой выбор между Храмом
Фортуны и убежищем Мудрости. Выбрав последнее, младший из принцев
Сафир, таким образом, одерживает испытание всеми искушениями,
символизирующими основные трудности, которые встретятся на реальном
жизненном пути. В сказке де Гуржи сам край изобилия идеализируется и
противопоставляется находящемуся на пути к нему Городу Лени, в котором
остаются слабые духом, вялые, апатичные люди, такие как старший брат,
принц Миссапуф.
В другом французском произведении, в повести «В Кокань» (1898)
д’Эрвильи, функция страны изобилия как главного искушения на пути
взросления проявляется явственнее, да и сама дорога ведет через местности с
менее абстрактно-нравоучительными понятиями, чем в предыдущей сказке.
Фриконтин и Габриэль проезжают на велосипедах через египетскую
пустыню с ее пирамидами, через восточные страны с диковинками из
«Тысячи и одной ночи», сквозь льды и снег Клондайка. Ведьма завлекает
ребят в тоннель, через который они попадают в классическую страну Кокань
из старой книги. Пребывание заканчивается смертной казнью. В момент
приведения приговора в исполнение Габриэль просыпается.
Для рассмотренных примеров характерно описание путешествия и/или
пребывания ребят в стране гастрономического изобилия, связанное с
опасностями и даже возможной смертью. Испытания ими способствуют
взрослению
подростка,
его
подготовке
к
новой
социальной
роли.
Возможность детям совершить на страницах литературного произведения
путешествие в страну с молочными реками и кисельными берегами,
сопряженное с трудностями и мужеством, появилась с формированием
детской и юношеской литературы в эпоху Просвещения. Ранее Шлараффия
240
была населена взрослыми, а рассказ о ней, о чем свидетельствует шванк XVI
столетия, «служил детям в назиданье». Однако, по мнению Француаз
Дельпеш, сама средневековая легенда о стране изобилия изначально
содержала в себе воспоминание об обряде инициации. В работе «Аспекты
страны Кокань» она рассмотрела мотивы путешествия в потусторонний мир,
затрудненного доступа (например, сидение семь лет по шею в навозе),
обилия еды и питья как свидетельства непосредственной связи между
рассказом о стране Кокань и обрядом посвящения.560 Добавим к этому
испытание сном, который при ритуале запрещался, в стране Кокань же
наоборот поощрялся, и предположим, что сказка о земле изобилия
действительно сохранила воспоминания об обряде инициации.
д) Сладости и игры в детской Шлараффии
В Средневековье сладкая выпечка была одной из четырех основных
частей ассортимента волшебной страны, наряду с мясом, рыбой и вином561 и
служила главным строительным материалом в северных странах.562 Мечта об
этом малодоступном простому народу удовольствии, возможно, отразилась и
в названии страны Кокань, которое многие этимологи производят от готского
560
Delpech Fr. Aspects des Pays de Cocagne. Programme pour une Recherche // L´image du
monde renversé et ses représentations littéraires et para-littéraires de la fin du XVIe siècle au
milieu du XVIIe siècle. Paris, 1979. P. 39-40.
561
Franco J. H. Nel paese di Cuccagna: la societa medievale tra il sogno e la vita quotidiano.
Roma, 2001. P. 74-85.
562
Cм. гл. 2.
241
этимона „kõka“ (ср. немецкое слово „Kuchen“ (печенье), английское – cake)
или же провансальского coca (coque, зерно) (ок. 1350) и (coga, печенье).563
Сахар, долгое время являвшийся предметом роскоши, в XVIII столетии
становится доступным средним слоям населения. Это происходит благодаря
развивающейся торговле с колониями и налаженному мануфактурному
производству564. В начале XIX века удалось технологизировать выработку
этого пищевого продукта сладкого вкуса из свеклы, который стал доступен
массам, в том числе и детям. Одновременно с этим в педагогических кругах
велись споры о пользе и вреде сладостей для подрастающего поколения. Так,
например, получивший известность «Катехизис здоровья для школ и
домашнего обучения» (1794) предписывал детям воздерживаться от
сладостей,
которые
способствуют
«развитию
эгоизма
и
упрямства,
непослушанию».565
Доля продуктов из сахара в текстах для подростков, использующих
сюжет о стране изобилия, значительно выросла. Это объясняется не только
популярностью сладостей среди детей, запретом таковых, а, следовательно,
возрастающим желанием их получить. Взрослые, рисуя Шлараффию,
ненавязчиво предупреждали о последствиях увлечения сладким и призывали
к умеренности в его потреблении, к воздержанию (что считалось одной из
семи христианских добродетелей), как когда-то к подобному призывали
тексты о стране лентяев, изображающие неумеренность в еде и питье.
Так,
на
сахарном
острове
в
сказке
Франсуа
де
Фенелона
«Путешествие на острова удовольствия», мореплаватели находят «горы
фруктового пюре, скалы леденцов и карамели, реки сиропа. Жители были
большими сладкоежками. Они лакомились у каждого ручейка: обсасывали
563
Этой версии придерживаются авторы многих этимологических словарей романского
языка, о чем было сказано в 1-ой главе.
564
565
Baxa J., Bruhns G. Zucker im Leben der Völker. Berlin, 1967. S. 57-59.
Faust B. Chr. Gesundheits-Kathechismus zum Gebrauche in den Schulen und beym
häuslichen Unterrichte. Leipzig, 1794. S. 42.
242
пальцы после того, как окунали их в ручьи. Леса там были из солодки и
высоких деревьев со свешивающимися вафлями, которые ветер гнал в рот
путешественника, как только он его раскрывал».566 Другой остров приводит
рассказчика в ужас своим ночным извержением шоколада и ликера, третий
(из сказки «Путешествие на неизвестный остров») – невыносимым нравом
людей, обитающих на той счастливой земле, со вкусом шоколада и карамели.
От гастрономического изобилия и ничегонеделания жители превращаются в
глупых, ленивых и диких существ, поэтому пребывание на островах для
путешественников не затягивается.
Следуя за Щелкунчиком, отправляется в неизвестную страну Мари
Штальбаум из сказки Гофмана. Путь проходит через старинный платяной
шкаф. Воображение ребенка, которому, вероятно, все снится, открывает
дверцы обычно запертого шкафа, и рисует спрятанный за ними сказочный,
желанный, ослепительный мир:
«- Мы на Леденцовом лугу, - сказал Щелкунчик. - А сейчас
пройдем в те ворота... Казалось, что они сложены из белого и
коричневого, испещренного крапинками мрамора. Когда же Мари
подошла поближе, она увидела, что это не мрамор, а миндаль в
сахаре и изюм, почему и ворота, под которыми они прошли,
назывались, по уверению Щелкунчика, Миндально-Изюмными
воротами. Простой народ весьма неучтиво называл их воротами
обжор-студентов. На боковой галерее этих ворот, по-видимому
сделанной из ячменного сахара, шесть обезьянок в красных
куртках составили замечательный военный оркестр, который играл
так хорошо, что Мари, сама того не замечая, шла все дальше и
дальше по мраморным плитам, прекрасно сделанным из сахара,
сваренного с пряностями.»567
Конфектенхауз, столица кукольного театра, соответствует своему названию:
«Все дома были украшены сахарными галереями ажурной
работы. Посередине, как обелиск, возвышался глазированный
сладкий пирог, осыпанный сахаром, а вокруг из четырех
искусно сделанных фонтанов били вверх струи лимонада, оршада
566
567
Fénélon. VIII. Voyage dans l’île des Plaisirs Op. cit. Р. 200-201.
Здесь и далее см. сноску № 122.
243
и других вкусных прохладительных напитков. Бассейн был полон
сбитых сливок, которые так и хотелось зачерпнуть ложкой».
Но благополучие в чудесной стране видимое:
«Немножко подальше на берегу раскинулась очаровательная
деревушка. Дома, церковь, дом пастора, амбары были темнокоричневые с золотыми кровлями; а многие стены были расписаны
так пестро, словно на них налепили миндалины и лимонные
цукаты.
- Это село Пряничное, - сказал Щелкунчик, - расположенное на
берегу Медовой реки. Народ в нем живет красивый, но очень
сердитый, так как все там страдают зубной болью. Лучше мы туда
не пойдем.»
Над народом Кукольного царства властвует «рок», «неведомая, но
очень страшная сила, которая, по здешнему поверью, может сделать с
человеком, все, что ей вздумается». Сила эта именуется «кондитером». Имеет
Гофман в виду желание, потребность, влечение ребенка к сладкому, которое,
как считалось в начале XIX века, способствует «потери самоконтроля»,
«развитию дикости», любовному влечение568?
Но не только кондитер
угрожает стране, но и «Великан Сладкоежка», откусывающий крыши
дворцов и получающий выкуп в «четверть города и значительную часть
Цукатной рощи».
Изобилие сладостей в Шлараффии стало одной из составляющей
успеха образа этой страны среди детей. Полной доступных вкусных, сладких
вещей, предметов, зданий представляют желанную страну двое мальчиков из
комедии Ледермана «Путешествие в Шлараффию», Пиноккио из сказки
Коллоди, распевают песенки о наполненной сахаром и марципаном
Пончиковой горе ребята из сказки Арндта. Об изобилующим сладкими
фруктами острове Марципане, где счастливо живут добродетельные дети,
рассказывает в стихотворной сказке Адольф Глассбреннер («Остров
568
Richter D. Das fremde Kind. Op. cit. S. 68-69.
244
Марципан», 1851).569
Фаллерслебен, опубликовавший в 1836 году текст
песни о Шлараффии, включает в свой сборник «Четыре времени года» (1860)
небольшое стихотворение о чудесной стране, где на деревьях растут
пирожные и сдобные булки, на заборе – инжир, на кусте – ананас. Есть там и
другие прелести, прежде всего, именно сладкие:
Повсюду мостовые,
Тропинки и пути,
Состоят из карамели,
Марципана, выпечки.
А из кренделей – мосты,
Ты только посмотри!570.
Традиционную гору каши, препятствующую проходу в Шлараффию,
Фаллерслебен заменяет горой сливового мусса, которая и позже встречается
в детской литературе, например, в стихотворении для детей «В Шлараффии»
(1917) немецкого поэта Карла Штамма.571
Другой популярной составляющей детской Шлараффии стало изобилие
игрушек и игр, которые сменили карты, тир, рассказывание небылиц, сон и
пьянства – излюбленные развлечения страны лентяев. Мартин Лютер верно
описал край, к которому будет стремиться ребенок: там должны быть
«красивые маленькие лошадки с золотыми уздечками и серебряными
седлами…, трубы, литавры, танцы и стрельбы из маленьких арбалетов»572.
Страна, в которую ведет Щелкунчик Мари Штальбаум – кукольное царство,
гражданами которого являются и куклы самой героини. Всеми мыслимыми
569
Glassbrenner A. Die Insel Marzipan. Weiden, Regensburg, 1995. Ср: Hört nur zu! Im Ozean /
Liegt die stille, kleine, / Runde Insel Marzipan, / Die ich eben meine, / Wald und Blumen seht ihr
dort, / Süße Frucht nicht minder, / Und merkt auf, im ganzen Ort / Leben nichts als Kinder!
570
Ср.: Und die Straßen aller Orten, / Jeder Weg und jede Bahn / Sind gebaut aus Zuckertorten /
Und Bonbons und Marzipan. / Und von Brezeln sind die Brücken / Aufgeführt gar hübsch und
fein. / O wie ist es zum Entzücken! / Ei, wer möchte dort nicht sein! Цит. по: http://www.vonfallersleben.de/Vom+Schlaraffenland_241.html
571
См. иллюстрации в приложении.
572
Luther M. Op. cit. S. 286-287.
245
развлечениями (в традиции Рабле, придумавшего для своего героя Гаргантюа
список в двухсот шестнадцать наименований (кн. I, гл. XX)) наслаждались
мальчишки в стране игрушек Коллоди (ит. Paese di balocchi, от balocco
игрушка, потеха): «...Они играли в орехи, в камушки, в мяч, ездили на
велосипедах, гарцевали на деревянных лошадках, играли в жмурки, гонялись
друг за другом, бегали переодетые в клоунов, глотали горящую паклю,
декламировали, пели, кувыркались, стреляли, ходили на руках, гоняли
обручи, разгуливали, как генералы, с бумажными шлемами и картонными
мечами, смеялись, кричали, орали, хлопали в ладоши, свистели и
кудахтали».573
Важным для детской Шлараффии оказывается и запрет работы (или
учебы), хотя именно он приводит к тому, что (в отсутствии иных
развлечений) ребят от скуки (а может и из-за самого факта запрета и желания
его нарушить) тянет чем-то заняться. Герои историй «В Кокань!» (1898)
Эрнеста д’Эрвильи и «Детская Шлараффия» (1910) Отто Эрнста едва
избегают смерти из-за желания немного поработать в стране изобилия, что
строго запрещается. Тогда, когда в «Газете для детей» (ит. Giornale per i
bambini) с июля 1881 по январь 1883 года печатались «Приключения
Пиноккио» Коллоди, в том же издании 26.12.1881 и 5.01.1882 появилась
история «Путешествие в страну Бенгоди».574 Она рассказывает о двух детях,
Нины и Тополино, которые, устав работать, отправляются «бить баклуши» в
страну удовольствий, однако их ждет неприятный сюрприз…575
573
Коллоди К. Ук. соч. С. 73.
574
Напомним, что именно под этим названием появилась первая страна изобилия в
итальянской литературе – в тексте «Декамерона» Дж. Боккаччо.
575
См. комментарий к: Collodi C. Opere. Milano, 1995. Р. 1008-1009.
246
Итак, детская Шлараффия предлагает то, о чем мечтает каждый
ребенок: сладости в изобилии, игрушки, развлечения, никакой школы и
принуждений.
Подводя итоги, обобщим те изменения в образе страны с молочными
реками и кисельными берегами, которые произошли при смене ее
почитателей, и обратим внимание на сходство новой, детской Шлараффии со
взрослой, образ которой сложился в XII–XVII веках.
Во-первых, поменялся социальный состав населения страны. В ряде
текстов оно состоит почти исключительно из детей (письмо Мартина
Лютера, «Шлараффия» братьев Гримм, «Остров марципан», «Приключения
Пиноккио») или кукол («Щелкунчик»). В XX веке число таких текстов
возрастет. В Шлараффии дети будут занимать ключевые позиции в
управлении государства и вести себя как взрослые («Детская Шлараффия»
(1910) Отто Эрнста, «В Шлараффии» (1917) Карла Штамма, «35-тое мая, или
Конрад скачет в Южные моря» (1931) Эриха Кестнера). В сказках, где
Шлараффия выступает как место проведения обряда инициации, в чудесный
край приходят подростки («Класс Авенштакен», «В Кокань!», «Путешествие
в страну Кокань», «Гензель и Гретель», «Баран», «Щелкунчик»)
Во-вторых, мотив путешествия, перехода границы страны стал не
только подразумеваться, как было раньше, но и подробно описываться.
Шлараффия, с ее молочными реками и кисельными берегами, жареными
куропатками и свиньями, съедобными постройками, стала лишь фоном для
развития событий. Герой или герои находятся в стране определенное время и
всегда переходят границу этого пространства, возвращаются туда, откуда
пришли.
В-третьих,
для
старой
Шлараффии
было
характерным
ее
существование в настоящем времени. Там было все так, как в реальном
времени и в реальном мире, только по-особенному, наоборот. В XIX веке
становится возможным попадание в средневековую страну изобилия, то есть
247
путешествие во времени, как это случилось с мальчиками из повести
д’Эрвильи, которые попали в страну Кокань 1630 года, где люди носили
одежду времен Генриха IV. Другим вариантом становится перенесение
действия целого произведения в прошлое, например, как в пьесе Фульды – в
1530 год.
При этом в самой стране изобилия время остается по-прежнему
статичным. Там круглый год каникулы, как в «Приключениях Пиноккио»,
там бесконечное веселье, изобилие. Там человек остается вечно юным и
бессмертным (как Робинзон Крузо в повести д’Эрвильи). Статичным
остается
и
пространство,
то
есть
непосредственный
фон
событий
произведения. Он по-прежнему содержит в той или иной комбинации
типичные для Шлараффии вещи, правда, лакомства доминируют среди
прочих видов продуктов.
Вторым важным признаком сходства образа «взрослой» и «детской»
Шлараффий становится желание построить «другой мир», найти замену миру
настоящему. Когда-то люди верили в Кокань, «питались» рассказами о ней,
утешали себя в годы эпидемий голода и чумы, войн и различных тягот. В
XIX-XX веках дети мечтают о стране, где родители и учителя не будут
принуждать их делать то, что они не хотят, или есть то, что им не нравится.
Несмотря на то что в произведении мы видим картину желанной
страны, нарисованную воображением ребенка, в нем всегда присутствует
голос автора, педагога, подводящий читателя (как и юного героя) к мысли,
что жить в лени нельзя. Дидактизм текстов является третьим признаком
сходства двух типов Шлараффий и свидетельствует о преемственности
традиций изображения страны «в назиданье молодежи».
Во
всех
рассмотренных
текстах
отражено
желание
ребенка,
происходящего, по меньшей мере, из среднего сословия. Фенелон писал свои
сказки
для
принца
аристократических
Бургонского,
салонов.
Их
французские
тексты
сказочницы
появлялись
либо
в
–
для
богато
оформленных изданиях, либо в серии «Голубая библиотека», рассчитанной,
248
тем не менее, на людей читающих и покупающих книги. Гофман изобразил
девочку из обеспеченной бюргерской семьи советника медицины. Дюма
рассказывает сказку Гофмана детям из аристократических семей. «Сказка о
Шлараффии», серия лубочных картинок из Нойеруппина, и стихотворная
иллюстрированная сказка «Остров Марципан» рисуют приличных деток в
бюргерских платьицах и костюмчиках. Даже многочисленные сборники
«Детских и семейных сказок» были рассчитаны, прежде всего, на типичную
бюргерскую семью. Бехштейн переработал средневековую песню голодного
народа для юного читателя эпохи Бидермайер, даже герои на картинках –
зажиточные буржуа. Мадам де Салиньи рассказывает сказку «Путешествие в
страну Кокань» своим детям. Габриэль из повести «В Кокань!» – внучатый
племянник профессора университета, лицеист. Кажется, лишь Вайт из
комедии Фульды мечтает о Шлараффии, потому что он вечно голоден и
бесправен. Или лишь там, где в детской истории идет речь не об изобилии
игрушек и сладостей, а желании ребенка поесть и согреться, снова
появляется классический образ из шлараффского хронотопа: «Девочка
увидела перед собой комнату, а на ней стол, покрытый белоснежной
скатертью и уставленный дорогим фарфором. На столе, распространяя
чудесный аромат, стояло блюдо с жареным гусем, начиненным черносливом
и яблоками! И всего чудеснее было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола, и
как был, с вилкой и ножом в спине, вперевалку заковырял по полу».576 Голод
заставляет девочку со спичками, героиню истории Ганса Христиана
Андерсена, рисовать в больном воображении такие же картины, как когда-то
в Средневековой Европе слушатели и рассказчики «Фаблио о Кокани» и
многочисленных подобных легенд.
3.5. Страна Кокань и Шлараффия в литературе о путешествиях
576
Андерсен Г.Х. Сказки и истории. М., 1989. С. 230.
249
Мишель Монтень писал в «Опытах» об открытии XVI века: «Наш мир
отыскал еще один мир, мир не меньший размерами, не менее плодородный,
чем наш, и настолько свежий и в таком нежном возрасте, что его еще
обучают грамоте. Он был наг с ног до головы и жил лишь тем, что ему
дарила мать-природа».577 Плодородие и жизнь за счет матери-природы, то
есть без труда человека, давали возможность видеть в открытых землях
страну Кокань и соответственно изображать их с ее типичными чертами
(например, со съедобными горами и самостоятельно растущей выпечкой).
Итальянское «Капитоло, которое рассказывает о существовании Нового
мира, найденного в море-океане» (XVI в.) наделяет открытую землю
особенностями времени, типичными для представлений о блаженных странах
– вечной и здоровой юностью, жизнью, почти бесконечной и полной
наслаждений, постоянно теплой погодой, непрерывным днем.578 Подобный
шлараффский образ жизни примитивных культур, их особое ощущение
времени
будут
восхищать
путешественников,
а
вслед
за
ними
и
просвещенный Старый мир и в XVIII веке.
Он стал так же, как и конец XV–XVI век столетием Великих
географических открытий. Еще в середине века казалось, что Земля полна
белых пятен, и как-то вдруг, никто не успел заметить, когда именно, все
земли, ранее неизвестные европейцам, были открыты и даже поделены.
Особое значение в череде обнаруженных тогда новых миров стало
открытие острова Таити в ходе экспедиций Валлиса (1766-1767),
Бугенвиля (1766 – 1769) и Кука (1768 – 1771; 1772 – 1775) в Тихом океане.
Считается, что «оно было если не самым важным географическим
открытием, то самым значительным событием для европейской культуры
уходящего XVIII века. Таити показался европейцам настоящим Земным
577
578
Монтень М. Опыты в трех книгах. Книга 3. М., 1979. С.120.
Cм.: Capitolo qual narra l’essere di un mondo novo trovato nel Mar Oceano, 14, 16, 17, 32.
Цит. по: Camporesi P. La mascher di Bertoldo, G.C. Croce e la letteratura carnevalesca. Torino,
1976. Р. 310.
250
Раем»579, единственным местом на планете, достойным того, чтобы по
нему тосковали и к нему стремились.
«Мы спешим к знаменитому О-Таити, который с первых известий о
нем, что дал нам господин Бугенвиль, стал для наших европейцев своего
рода Шлараффией или страной Кокань. Мы спешим к счастливому острову,
где мы вправе удивляться тому, что видим воплощенными наши давние
мечты об аркадийской невинности, простоте, спокойствии и беспечальном
благополучии народа, живущего в вечном, ласковом детстве на лоне
природы»,580 – пишет немецкий писатель Кристоф Мартин Виланд в
комментариях к отрывкам из «Путешествия вокруг света» (1777) Георга
Форстера, спутника Джеймса Кука. Высказывание Виланда – яркий пример
того, что европейцы увидели в Таити воплощение мечты о сказочной земле,
где ничего не надо делать, а природа сама дает все нужное человеку для
хорошей жизни.
Литературоведы и культурологи не раз отмечали, что имеются все
основания для сравнения сложившегося мифа о Таити и Шлараффии. Автор
монографии «Открытие Таити и фантом блаженного острова в немецкой
литературе» Винфрид Фольк говорит об «общей материальной базе мифа об
островах блаженных и сказки о Шлараффии, заключающейся в одинаковом
желании ubi bene gaudetur».581 Хорст Бруннер в работе «Поэтический остров»
утверждает, что «южное море стало краем совершенного естественного
579
Oettermann St. Zeichen auf der Haut. Die Geschichte der Taetowierung in Еuropa.
Frankfurt/M., 1979. S. 48.
580
Wieland Ch. M. Auszüge aus Jakob Forsters Reise um die Welt / Sämmtliche Werke. Bd.29.
Leipzig, 1840. S.351. Ср.: Wir eilen… nach diesem berühmten O-Tahiti, welches seit der ersten
Nachricht, die uns Herr Bougainville davon gegeben hat, eine Art von Schlaraffenland oder
Pays de Cocagne für unsere Europäer geworden ist, nach dieser glücklichen Insel, wo wir mit
Recht so erstaunt sind, unsere Lieblingsträume von arkadischer Unschuld, Einfalt, Ruhe und
kummerfreiem Wohlleben eines Volkes das in ewiger, unbesorgter, lieblicher Kindheit an den
Brüsten der Natur hängt zu finden.
581
Ср.: Das Märchen von Schlaraffenland hat nun mit der seligen Inseln die materielle
Grundlage, die in dem Wunsch nach dem ubi bene gaudetur gegeben ist. Volk W. Die
Entdeckung Tahitis und das Wunschbil der seligen Inseln in der deutschen Literatur. Heidelberg,
1934. S. 141-142.
251
счастья. Особенно Таити считалось страной покоя, невинности и свободы,
любви, райской шлараффской природы (нем. Schlaraffennatur) и детства, ни
чем иным как новым именем для блаженного острова и царящего на нем
Золотого века».582 Упоминает о мифологизации Таити в контексте
представлений о Шлараффии и Дитер Рихтер.583
Основу
для
мифа
заложили
записки
путешественников,
опубликованные по итогам экспедиций. Авторами самих знаменитых из них
были капитаны – Луи-Антуан де Бугенвиль («Кругосветное путешествие на
фрегате «Будез» и транспорте «Этуаль» в 1766, 1767, 1768 и 1769гг.», 1771),
Джеймс Кук («Путешествия на острова Южных морей» под редакцией
Джона Хауксворта, 1773; «Путешествие вокруг света», 1777) и участники их
экспедиций Фелибер де Комерсон («Таити, или Новая Цитера», 1769) и Георг
Фостер («Путешествие вокруг света», 1777). В 1778-1780 гг. в Германии
вышел перевод книги на немецкий язык Форстера, подготовленный им
совместно с автором «Мюнхгаузена» Р.-Э. Рапсом.
В записках путешественников подчеркивается неиссякаемое изобилие,
беззаботность жителей острова, отсутствие необходимости работать, так как
природа сама дает все необходимое: еду и жилье. «Мне казалось, что я попал
в Эдемский сад»,584 – эта фраза Бугенвиля определила восприятие Таити
европейцами.
Форстер спустя несколько лет пишет: «Мы удостоверились, что
Бугенвиль не сильно погрешил, назвав этот край раем. Мы находились в
чаще хлебных деревьев и кокосовых пальм. Какие-то еще деревья,
отбрасывающие широкую тень, были украшены золотыми яблоками, вкус
582
Brunner H. Die poetische Insel. Insel und Inselvorstellungen in der deutschen Liteartur.
Stuttgart, 1967. S. 128.
583
Richter D. Das Schlaraffenland. S. 68-69.
584
Bougainville L.-A. Voyage autour du monde. Paris, 1958. P. 129.
252
которых чем-то напоминал ананас».585 «Мы продолжаем наш путь и
попадаем в небольшую долину. Здорового, приятного вида человек, мимо
дома которого мы проходили, лежал в тени и пригласил нас отдохнуть рядом
с ним. Затем он принес полную корзину таитянских яблок и предложил
попробовать. Отдохнувшие и подкрепившиеся, мы оставляли это мирное
место патриархального гостеприимства».586
Однажды Форстер стал свидетелем того, как несколько мужчин и
женщин заботились о каком-то возлежащем в тени деревьев толстяке.
Самодовольный островитянин явно принадлежал к высшему сословию,
которому позволялось «ничего не делать». Картина, увиденная Форстером,
напоминает чем-то Шлараффию: «Рядом с лежащим мужчиной села
женщина и стала запихивать ему в рот целыми пригоршнями большие куски
жареной рыбы и плодов хлебного дерева, которые он поглощал с жадным
аппетитом».587
Сцена, на первый взгляд весьма обычная для Индии или каких-то
восточных стран, которые и вспоминает Форстер, наталкивает его не только
на это сравнение: «До этого мы льстили себя приятной надеждой, что
наконец-то
отыскали
уголок
на
земле,
где
целая
нация
достигла
цивилизованного уровня и при этом сохранила некое первоначальное
равенство, когда все в большей или меньшей степени равны между собой,
одинаково работают и отдыхают. Но как же рассеялись наши мечты при виде
сего ленивого чревоугодия, при виде этого пресыщенного бездействием
человека, чья жизнь не приносит пользу обществу, вроде той, что ведут
привилегированные тунеядцы в цивилизованных странах, катаясь как сыр в
585
Forster G. Entdeckungsreise nach Tahiti und in die Südsee 1772-1775. Berlin, 1989. S. 119.
586
Ibid. S.122.
587
Ibid. S. 131.
253
масле, тогда как их более трудолюбивые сограждане работают в поте лица и
при этом бедствуют».588
На Таити молоко и хлеб растут на деревьях, не надо сеять и собирать
урожай. Природа дает всем, но некоторым помогают всовывать ее плоды
прямо в рот. Кук рассказал по возвращению в Англию о хлебных деревьях,
неприхотливых в росте и очень полезных. За ними в 1787 году снарядили
экспедицию, которой командовал капитан корабля «Баунти» Уильям Блай.
Когда пребывание на Таити подходило к концу, некоторые члены команды,
решив остаться в этих краях на всю жизнь, организовали бунт, ставший
знаменитым. О нем написано сотни книг, созданы фильмы. О мятеже нет
почти никаких документальных сообщений, кроме практически недоступных
отчетов капитанов Блая и Фолджера, обнаружившего в 1807 г. на острове
Питкэрн следы вновь созданного людьми с «Баунти» «христианского рая» и
поведавшего об этом миру. Блай писал, что «мятежники уверили себя, что
жизнь на Таити куда приятнее, чем в Англии. … Каким соблазном было для
этих негодяев сознание, что в их власти – пусть даже их власть присвоена
незаконно – обосноваться на самых чудесных островах в мире, где вовсе не
надо трудиться, а наслаждения и развлечения превосходят все, что можно
вообразить».589 В поэме Байрона «Остров, или Христиан и его товарищи»
(1823), сюжет которой основывался на реальных событиях восстания на
«Баунти», есть такие строки о «дармовом хлебе» Таити:
…Хмель кавы, что пьянее сока лоз;
Плод, чаша, молоко, зараз – кокос;
И дерево-кормилец, чьи плоды –
Без пахот нива, жатва без страды, Воздушный пекарь дарового хлеба,
Его пекущий в жаркой печи неба
(Далече голод от него кочует:
588
589
Ibid.
Ср.: Specially when they imagined it in their power to fix themselves in the midst of plenty on
the finest island in the world, where they need no labour, and where allurements of the
dissipation are beyond anything that can be conceived. Bligh W. Narrative of the Mutiny.
London, 1790. P.10.
254
Он самобраным яством не торгует).590…
Созданный путешественниками образ Таити смог одинаково увлечь
писателей, художников и простых бюргеров. Первые увидели на острове
мифический Золотой век, другие – сказочную Шлараффию.
Собственно страна с молочными реками и кисельными берегами на
блаженном острове описана в «Приключениях барона Мюнхгаузена» (17811783). Попал Мюнхгаузен в нее замечательным образом. Прогуливался както барон по кратеру вулкана Этна и провалился внутрь. Хозяин, сам г-н
Вулкан, выбросил Мюнхгаузена «обратно», и тот пролетел прямым путем
через центр земли и очутился в каком-то океане: «На мой вопрос, где мы
сейчас находимся, мне ответили: «В Южном море». И только теперь стало
понятно…»591 И действительно, ведь Италия и Таити находятся в
диаметрально противоположных уголках земли, да и чем-то напоминают
друг друга.
«Вскоре … мы увидели землю и недалеко от нас – гавань. Вместо воды
ее наполняло превосходное и очень вкусное молоко. Весь остров представлял
собой большой сыр. Местные жители питались главным образом этим
сыром, и сколько бы они за день не поели, за ночь опять прибавлялось
столько же. Мы увидели множество виноградных лоз с прекрасным крупным
виноградом. Стоило надавить виноградину – и из нее вытекало одно только
молоко»592. «На сыре росло много злаков, колосья которых походили на
трюфели. В них помещались хлеба, вполне готовые и пригодные для еды»593.
Во время прогулки по острову Мюнхгаузен обнаружил семь молочных рек и
две винные. «В сыре не водится червей, а на поверхности растут чудесные
590
Байрон Д. Любовь и смерть. М., 1998. С.426.
591
Бюргер Г.А. Распе Р.Э. Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы
и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена. М.: Наука, 1985. С.125.
592
Там же.
593
Там же. С.127-128.
255
фруктовые деревья…».594 Типичная картина из сказки о Шлараффии,
которая, как и «Приключения барона Мюнхгаузена», относится к типу
небылиц. В данном случае неоспоримо влияние Лукиана, который в
«Правдивых историях» фантазирует: «Вскоре мы въехали в море, которое
состояло не из воды, а из молока, и в нем мы увидели белый остров,
поросший виноградом. Остров этот был громадным куском сыра, очень
плотного, как мы узнали впоследствии, отведав его; в окружности он имел
двадцать пять стадиев. Виноградные лозы были усеяны гроздьями, из
которых мы выжимали не вино, а молоко... Покуда мы оставались на этом
острове, пищу нам давала земля, питье же - молоко из гроздьев»595.
Достойно еще раз упоминания в связи с Таити и Шлараффией
замечательное произведение Эриха Кестнера «Конрад скачет в Южные
моря» (1931). Конраду задают домашнее сочинение о той южной части
Тихого океана, где и находится Таити. Дядя Рингельхут предлагает
маленькому племяннику отправиться туда вместе с ним. Дорога через шкаф
заняла всего пару часов. Уже будучи недалеко от цели, они наткнулись на
табличку: «Здесь начинается Шлараффия. Вход бесплатный! Детям скидка 50
%».596
Шлараффия
механизированной:
первой
специальные
половины
автоматы
XX
века
выдают
оказывается
фрукты;
дома,
запряженные лошадьми, стоят на колесах, что позволяет тем самым их
жильцам передвигаться, не вставая с кровати, при желании подъезжать к
другому дому и беседовать с его владельцем. Кроме того, на пути к Южным
морям они попадают в «Страну игрушек. Мир наизнанку. Вход только
детям».597 Она представляет собой ту же разновидность Шлараффии
(вспомним, что именно в страну игрушек отправляются Пиноккио и
594
Там же. С.128.
595
Лукиан. Правдивая история / Собр. соч. в 2. тт. Т.2. М.-Л., 1925. С. 189.
596
Kästner E. Der 35. Mai oder Konrad reitet in die Südsee. Berlin: der Kinderbuchverlag, 1968.
S. 30.
597
Ibid. S. 79.
256
Кедровый Орешек), только из сказки братьев Гримм: здесь дети ходят с
портфелями
и
в
цилиндрах,
а
родители
сидят
за
партами
и
перевоспитываются. Конечной целью путешествия оказывается опять
Шлараффия – Южное море, возможно, и сам остров Таити, не названный
прямо, но подразумеваемый: та же пышная природа, растительность,
животный мир, те же аборигены, которых когда-то, еще в XVIII веке,
увидели путешественники.
Таким образом, общим при создании мифа о Таити и легенды о стране
Кокань или Шлараффии было сравнение и того и другого с земным раем.
Повод для уподобления давала естественная природа Таити, хотя таковой в
классической Шлараффии никогда не было: там природа уже была
подчинена цивилизации, так как предлагала только готовые блюда.
Таити сравнивали не только со Шлараффией, а, как уже было видно, с
Эдемом, Золотым веков, блаженными островами, Аркадией, Елисейскими
полями, что еще раз свидетельствует о наличии родственных связей между
этими понятиями, к семье которых с конца XVIII века принадлежит и миф о
Таити.
3.6. Страна Кокань и Шлараффия: alter et idem
257
В заключение на основе проанализированных в третьей главе текстов
французской и немецкой литературы XVIII–XIX столетий обобщим
особенности страны Кокань и Шлараффии, с одной стороны, в контексте
наблюдений над изменениями, которые претерпел образ края изобилия после
своей так называемой «смерти» в конце XVII века, с другой – исходя из
концепции «культурного трансферта».
С конца XVII столетия во Франции число текстов, так или иначе
использующих мотив страны изобилия, значительно выросло: их стало в
несколько раз больше, чем подобных произведений XIII–XVII веков. Это
связано, естественно, как и с сохранностью текстов, их доступностью, так и с
тем, что слово, выражение «страна Кокань», образ, с ним связанный, заняли
на определенное время свое место в культуре и языке. Поэтому именно в этот
период правомерно сравнение немецкой Шлараффии и французской страны
Кокань. Ранее речь шла об «утопии Средневековья» и «антиутопии Нового
времени», о южной и северной, католической и протестантской стране
изобилия и ничегонеделания. Мы отмечали лишь отдельные моменты,
свидетельствовавшие о взаимовлиянии французской и немецкой культуры в
изображении страны изобилия. Так, на самом раннем этапе мы отнесли к ним
использование слова «cocagne» в творчестве неизвестного австрийского
поэта конца XIII века в значении «фантастический, необычный» или же
«роскошный».
Влияние
Ганса
Сакса
и
гравера
Эдгарда
Шёна
прослеживалось в стихотворении 1560–1570 гг. лионского автора «Известное
описание королевства Панигонского». Однако именно с конца XVII–начала
XVIII в. контакты двух культур становятся более тесными, что видно и на
примерах текстов художественной и научной литературы о стране изобилия.
Волшебные сказки, появившиеся во Франции на рубеже этих веков,
уже скоро стали известны и популярны в Германии. Кристоф Мартин
Виланд, сам подготовивший в 1786 г. к печати трехтомное собрание
«Джинистан и избранные сказки о феях и духах», в «Истории абдеритов»
говорит о том, что описание страны Кисельных берегов мы найдем «задолго
258
до «Барашка мадам д’Ольнуа» еще у Лукиана в «Правдивой истории».598 В
Германии были наверняка знакомы и со сказками Фенелона, которые в 1780х гг. вошли в «Голубую библиотеку», распространяемую по всей Европе.
Обратим еще раз внимание, что во всех случаях обращения к фольклорному
образу в творчестве французских сказочников рубежа столетий край
изобилия ни разу не был назван своим именем – «страной Кокань».
В XVIII веке отношение к волшебным сказкам было иное, чем к
народным. Те и другие считались выдумкой, но если сказки фей
воспринимали как поэтическую фантазию, то фольклорные – как глупое
народное
суеверие,
которое
следует
искоренять.
Пренебрежительное
отношение к ним передалось и в цитируемых нами высказываниях о
Шлараффии или стране Кокань («О, нравы Кокани! Эти сказочки / занятно
выдумывать для маленьких деток»599 из комедии Марка-Антуана Легранда;
«все чистая сказочка, которой любит утешать себя по-детски глупая
чернь»600 из «Толкования чудесной земли» Йохана Андреаса Шнебелина).
Оно проскальзывает и позже: «А я думал, что она существует только в
сказках матушки Гусыни, эта страна!»601 у французов и соответствующее
место у Виланда («Вы же посмеиваетесь надо мной. Ведь то, что вы
рассказываете, это сказка о стране кисельных берегов и молочных рек,
тысячу раз слышанная мною в детстве от моей няньки»602) или у Кирхаймера
(«Шлараффия – это не сказочка для детей со сладостями и жареными
голубями, залетающими в рот, а страна, где минимально работают и, тем не
менее, все имеют»603).
598
Виланд К.М. Ук. соч. С. 41.
599
Legrand M.A. Le Roi de Cocagne. Gallica. P.9.
600
Schnebelin J.A. Op. cit. S.11.
601
Mélesville, Carmouche. Op. cit. Р. 27.
602
Виланд К.М. Ук. соч. С. 41.
603
[Kirchenheim A. von.]. Op. cit. S. 1.
259
Конечно, есть примеры и положительного отношения к образу
чудесного края в обеих культурах. Оно обязано изменению отношения в
целом к народной сказке, которое происходит сначала в Германии, где
открыли ее поэтичность, первозданность, естественную красоту, а затем и
повсеместно в Европе. С XIX века зарождается наука о сказке, вклад в
которую
внесли
ученые
различных
направлений.
Представители
мифологической школы, к которым относят и братьев Гримм, считали, что
сходство
сюжетов
определено
общим
«пра-мифом»,
наследованным
различными народами от единого предка. Тогда и начинают рассуждать об
общей основе сказок о стране Кокань и Шлараффии, которую прежде всего
сами братья Гримм видели в «древних мифах о потерянном рае невинности»,
в «доверчивой детской серьезности».604 Приверженцы компаративистской
школы развивали мысль о том, что сходство в произведения разных народов
возникло либо путем заимствования, либо вследствие общего источника. Ряд
немецких исследователей видели заимствования сюжета о Шлараффии
именно из соседней французской культуры, где он появляется намного
раньше, чем в немецкой.
Некоторые ученые прослеживают его путь из
античности через французскую средневековую городскую культуру в
немецкую культуру Нового времени. Таким образом, в XIX веке мы видим
другой подход к преемственности и схожести сюжетов двух стран, нежели
тот, что мы отметили у Виланда, который говорил о влиянии на немцев
волшебных сказок французских писателей, в свою очередь заимствовавших
их из Античности. Теперь обращаются к более древним пластам культуры, а
также к недавно «открытому» Средневековью.
Рассуждая об общей основе сказок о стране Кокань и Шлараффии, не
следует забывать, что собственно сказки о стране Кокань во Франции не
существовало (в сравнении с немецкими «Сказками о Шлараффии» из
604
Grimm J., Grimm W. Die Anmerkungen zum «Märchen vom Schlaraffenland». Op. cit. S.
239.
260
знаменитых сборников братьев Гримм и Бехштейна). Французская страна
изобилия наверняка присутствовала в каком-то виде в народных сказках,
однако они не были записаны или зафиксированы. Так, поиск сюжета о
стране изобилия в известных сборниках французских сказок не дал
положительных результатов. При этом, люди в XVIII–XIX вв., которые
говорят или пишут о ней, несомненно, подразумевают сказки, услышанные
ими в детстве: «Кокань! Как это слово напоминает нам о веселых снах и
нежных воспоминаниях. Детьми, мы произносили его с восхищением и
уважением. В нашем воображении его всегда сопровождали чудовищно
большие пирожные, дворец из миндального крема, необъятные гренки с
конфитюром… Публику Пале-Руаяля пробудили воспоминания детства об
очаровательной стране Кокань».605 К концу XIX века ребята из романа-сказки
Эрнеста д’Эрвильи «В Кокань!» вообще не знают о том, что это такое, и
только взрослые имеют некое расплывчатое представление о чудесном крае.
В XX веке ситуация могла бы значительно улучшиться благодаря
популярности «Приключений Пиноккио», хотя все равно у французов
представление
о
стране
Кокань на
сегодняшний
день
еще
более
неопределенное, чем оно было к концу XIX века, если о том судить из
результатов лично проведенного опроса.
В Германии же «Сказка о Шлараффии», которую «сказкой» на самом
деле назвать нельзя, была скорее небылицей с ее нарочитым изображением
абсурдной, полной несообразностей действительности. В классификации
сказочных сюжетов Аарне-Томпсона она, наряду с сюжетом о стране Кокань,
входит в юмористический раздел сказок-небылиц под номером 1930, мотив Х
1530 «Шлараффия (страна Кокань), страна, где совершается невозможное».
Во французской культуре XVIII–XIX вв. Кокань является символом
изобилия, благополучия, радости, красоты, спокойствия, богатства. Там даже
605
Mélesville, Carmouche. Op. cit. P. 3.
261
«кухня поэтична».606 Это блаженная страна, край мечты, веселых снов и
нежных воспоминаний, царство красок благодаря различным сладостям и
фруктам. В нем правит бьющее через край веселье. Конечно, все это может
наскучить, утомить, но так как страна остается выдумкой, фантазией, детской
сказкой, к ней стремятся, но в нее мало кто попадает, все положительные
качества, рисующиеся при томлении о ней, остаются. Кокань – все тот же
праздник для желудка, но эта характеристика теперь не доминирует.
Немецкая
Шлараффия
XVIII–нач.
XX
вв.
выглядит
более
приземленной и созданной для удовлетворения потребностей тела, хотя,
конечно, она уже далека от страны гробиан, какой мы ее видели в текстах
XVI–XVII вв. В наследие остается мотив безделья с негативной оценкой,
которое обычно высмеивается или наказывается. В Германии встречаются
два основных типа изображения Шлараффии – как мир шиворот-навыворот и
как съедобный мир, во французской литературе – только второй тип.
Различие
между
двумя
странами
изобилия,
показанные
на
этимологическом и семантическом уровне, сохраняются и в текстах при
изображении целого образа.
Теперь вернемся к высказываниям, где «Шлараффия» и «страна
Кокань» выступают как полные синонимы.
«Мы спешим к знаменитому О-Таити, который … стал для наших
европейцев своего рода Шлараффией или страной Кокань. Мы … видим
воплощенными наши давние мечты об аркадийской невинности, простоте,
спокойствии и беспечальном благополучии народа, живущего в вечном,
ласковом детстве на лоне природы»,607 – пишет Кристоф Мартин Виланд. В
данном случае все понятия образуют единый «райский» ряд: Таити –
Шлараффия – страна Кокань – Аркадия. Все они подразумевают под собой
счастливую жизнь, спокойствие, детство, природу. Другое подобное
606
Бодлер Ш. Ук. соч. С. 207-208.
607
Wieland Ch. M. Op. cit. S.351.
262
высказывание было сделано почти на век позже Францем Грильпарцером:
«...когда, наконец, взору откроется широкое пристанище удовольствия, и лес,
и луг, музыка и танец, вино и шампанское, театр теней и канатные плясуны
объединятся в страну Кокань, в Эльдорадо, в собственно Шлараффию, что, к
сожалению или к счастью, это как посмотреть, длятся лишь этот и
следующий
день».608
Понятия
снова
образуют
единый
ряд,
когда
индивидуальные черты не играют особой роли. В данных примерах важно то,
что и страна Кокань, и Шлараффия, и Аркадия, и Эльдорадо – все они
обозначают хорошую, веселую, беззаботную жизнь, к которой стремится
человек в своих мечтах. Во втором случае подчеркивается эфемерность
подобных фантазий.
В
«Сказке
о
Шлараффии»
из
сборника
Людвига
Бехштейна
указывается, что «по-чужеземному (нем. auf Welsch - 1.швейц. французский;
2. иностранный (большей частью французский, итальянский)) называется та
страна Куканьей».609 Таким образом, филолог ставит знак равенства между
двумя странами, отмечая, что романские народы называют ее Кукканьей, а
немцы – Шлараффией.
Бехштейн, в целом, прав: в XIX веке различия между двумя названиями
и представлениями, которые за ними стояли в Средневековье и Новое время,
большей частью стерлись, особенно в детской литературе. Присущий ей
дидактизм сблизил французские тексты о стране Кокань, написанные для
детей, с немецкой Шлараффией.
Однако полная синонимия была возможна не всегда. Вспомним еще раз
приведенные
примеры
из Гете. В
одном
случае
поэт использует
заимствованное понятие «cocagne». К 1806 году оно могло быть известно
благодаря переводу 1795–1797 гг. Люткомюллера «Фаблио и сказок»
Легранда, включающих краткий пересказ «Фаблио про Кокань». В отличие
608
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Bd. 15. München, 1984.
609
Bechstein L. Op. cit. S. 241.
263
от положительного «cocagne», «Schlaraffenland» явно имеет негативное
значение: она требует «возражений» и возвращения от глупых мечтаний к
реальной действительности, которая вместо «пюре и каши» дает твердую
пищу и ее надо уметь откусить и прожевать.
Редкий пример использования обоих понятий во французском
произведении мы отметили в комедии «Неудавшееся покорение страны
Кокань» (1711). В нем противопоставлялся немецкий узурпатор Штоффл,
король Шлараффии-Кокани, Грофлу, собственно королю Кокани. Немец
оказался еще большим пьяницей, обжорой, мотом, чем его предшественник,
который, по сути, управляет, как ему и полагается, самым счастливым
государством на свете. Повальное алкогольное опьянение во всей армии
Штоффла приводит ее к поражению. Показываются два типа поведения в
стране Кокань – пьянства и обжорства одних, и сна, чередуемого с весельем,
других. Скрыто ли за всем этим отношение французов к немцам, слишком
часто в то время знакомящихся на полях военных действий? Или же в этом
слышится лишь отголосок поэмы, получившей распространение в форме
лубочного издания в первой половине XVII века «Есть страна по ту сторону
Алеманнии» (в комедии остров Кокань находится недалеко от немецкой
деревушки)? Как бы то ни было, «Неудавшееся покорение страны Кокань» с
двуязычными текстами песен может свидетельствовать о том, что французы
в первой половине XVIII столетия были немного знакомы с родственным
немецким понятием.
Интересный, на наш взгляд, материал для сравнения дают варианты
перевода одного из самых популярных в мире произведений детской
литературы – «Приключений Пиноккио» Карло Коллоди. Мы попробовали
показать, что в одинаковых случаях, французское и итальянское понятия
передавались идентично и означали «край веселья и развлечений», в
немецком же переводе разделялись, с одной стороны, «страна развлечений» и
«край толстопузов», наделенные типичными шлараффскими чертами, с
другой – страна дураков и Шлараффия. Такое разделение было связано с тем,
264
что с понятием «Шлараффия» в немецкой культуре связаны не только
развлечения и радость, но и пьянство, обжорство, духовная деградация (что
мы и видим в стране толстопузов), страна дураков, в которую заманивают
Каспера.
В XVIII–XIX вв. страна Кокань и Шлараффия – это два разных и два
одинаковых образа, alter et idem. Они разные, потому что за ними стоят
столетия их существования по отдельности, почти без контактов друг с
другом. Они одинаковые, так как эти столетия сменились эпохой активного
культурного обмена, взаимовлияний. Они равные, потому что основываются
на естественных потребностях человека, его желании удовлетворить их. С
XVIII–XIX вв. представления о стране Кокань и Шлараффии неразрывно
связаны с наивными фантазиями детства, ведь сегодня только дети способны
поверить в существование таких земель.
Заключение
265
При проведении данного диссертационного исследования были
приняты во внимание более ста этимологических и толковых словарей
французского и немецкого языков, словарей верхнемецких диалектов,
энциклопедий. Анализу подверглись около 50 художественных текстов и
произведений
изобразительного
искусства
XI–XVII,
входящих
в
существующие антологии о стране изобилия и лени для определения
генезиса и эволюции развития образа. Во время работы над третьей главой,
кроме известных сборников, были задействованы малоизвестные и трудно
доступные произведения. Обзор этой художественной и справочной
литературы о стране Кокань и Шлараффии во Франции и Германии позволил
сделать ряд выводов и предположений.
В
XII–XIII
вв.
на
севере
современной
Франции
получили
распространение легенды о существовании края изобилия. За ним
закрепилось название «страна Кокань», возможно благодаря тому, что
«cocaigne»
в
старофранцузском
означало
«удачу,
выгоду».
Многие
этимологи, правда, упорно возводят слово «cocagne» к названию выпечки,
отчего
Кокань,
изображаемая
в
текстах,
становится,
исходя
из
этимологических версий, страной кексов или медовых печений, что не
следует из текстов французской литературы.
Чуть позже утопические представления о стране изобилия Кокань были
заимствованы алеманами, проживавшими в районе Верхнего Рейна. Тогда
слово «Шлараффия», которое закрепилось за местной страной изобилия, еще
не носило негативного, ругательного, оттенка, приобретенного позже. В этом
же регионе, на границе современной Франции, Германии, Австрии и
Швейцарии, бытовали легенды о существовании некогда в Альпийских горах
великолепных садов, озер, полных молока, гор из меда и сыра. Они могли
смешаться с представлениями о стране изобилия Кокань, где важным стало
уже не само изобилие, а то, что оно принадлежит всем, независимо от
социального положения.
266
Утопический характер легенд о чудесном крае нашел свое отражение в
художественных текстах. Так, например, пространство и время в нем
статичны и подчинены определенным законам. При этом он представляет
собой мир, параллельный миру настоящему. Попасть в него можно, перейдя
некую границу, но как именно – неизвестно. Пересечение воображаемой
границы стало частью простой сюжетной схемы (перемещение героя из
реального мира в мир нереальный – знакомство со страной – возвращение)
или ее части. Описание страны представляет собой перечисление мотивов,
так или иначе связанных с темой изобилия. Кокань, слово и образ, тесно
связаны
со
средневековым
карнавалом,
изобилием
и
весельем,
демонстративным антиаскетизмом, переворачивание привычных отношений,
компенсацией действительности и призывом к освобождению от многих
табу, сковывающих средневекового человека.
С XV в. характер представлений о стране изобилия меняется: приходит
осознание невозможности реализации подобных утопий, что иногда
проявляется в оттенке самоиронии, или же в намеренной дискредитации
подобных представлений о стране теперь уже не просто доступного всем
изобилия, а «дармового» изобилия и лени. То, что когда-то было легендой, в
которую
верили,
становится
«сказочкой»
для
народа.
Категории
пространства и времени также передают это изменение: страна находится «за
рождеством, всего три мили», пространство и предметы, его наполняющие,
гиперболизируются. В текстах XVI–XVII вв. о Шлараффии интенция авторов
– поучить и предупредить народ, показать ему, что деньги, пищу, одежду,
положение и уважение в обществе можно заработать только трудом.
Произведения
этого
периода
теряют
собственно
карнавальное
мироощущение, характерное для текстов о стране Кокань, однако все еще
тесно связаны с карнавальной культурой: для них типична акцентуация
материально-телесных образом (кроме образов половой жизни), данных в
гиперболизированном виде.
267
Возникновение и бытование представлений о стране Кокань и
Шлараффии исторически обусловлено. Когда способствовавшие этому
причины (прежде всего, страх голода, страх перед загробной жизнью, страх
перед силами природы и другие страхи, которые сковывали средневекового
человека, а также его надежды на улучшение своего существования)
потеряли релевантность, в народе изменилось отношение к странам
изобилия. Это изменение историками было названо «смертью страны
Кокань» и датировано концом XVII века.
Однако представления о подобном земном рае не ушли из людской
памяти. Они нашли свое место в литературе и культуре, о чем
свидетельствует количество текстов о Кокань и Шлараффии в XVIII–XIX вв.
и фиксация двух слов и понятий в этимологических и толковых словарях
этого времени.
Тема заняла определенную нишу в литературе для детей и подростков.
Это связано с характерным для данного возраста читателей желанием
построить параллельный мир и способностью поверить в его реальность,
которая отсутствует у взрослых. Путешествие подростка в страну изобилия и
пребывание в ней теперь описываются как обряд инициации, совершаемый
им на пути взросления. В XVIII–XIX вв. всегда происходит возвращение из
воображаемого мира, двойное пересечение границы, то есть обычно
полностью выдерживается указанная ранее простая сюжетная схема. В
текстах возможно отображение двух точек зрения – ребенка и взрослого.
Вторая дается с дидактической целью – с целью поучить подростка и
показать, до чего доводит лень, потребление сладкого, непослушание.
Детская литература о стране изобилия и/или лени нередко использует
целиком тексты XIV–XVI вв., адаптируя их. В процессе их приспособления
для юного читателя они претерпевают ряд изменений, к которым относятся:
удаление любых непристойных слов, прозаический пересказ (в случае со
«Сказками о Шлараффии» братьев Гримм и Л. Бехштейна), доверительный
лад и в большинстве случаев упоминание о детях как главных действующих
268
лицах. Другой тип адаптации представляет собой перевод текстов с одного
языка на другой, сопровождаемое «переводом» отдельных понятий и
национальных реалий. Анализ передачи образа страны Кукканьи из
итальянского романа-сказки «Приключения Пиноккио» Карло Коллоди на
немецкий и французский языки позволил не только показать, что за этим
словом в XIX в. подразумевается край мечты всех детей, край, где много
сладкого и развлечений и нет взрослых, особенно учителей. Всесторонний
разбор образа еще раз продемонстрировал, что даже на рубеже XIX-XX вв.
сохраняется разница между романским понятием «Кукания» и немецким
«Шлараффия». Последнее оказывается шире родственного романского, так
как подразумевает не только изобилие, но и идею царства дураков (традиция
прослеживается от «Корабля дураков» Себастьяна Бранта), чревоугодников,
пьяниц и лентяев – именно через эти земли проходит немецкий ПиноккиоКаспер. Подобная адаптация – перевод «чисто итальянского в чисто
немецкое» повлекла за собой изменения в фабуле, комплексе мотивов и
системе образов в романе-сказке «Приключения Кедрового Орешка. История
немецкого Каспера по мотивам «Приключений Пиноккио» Карло Коллоди»
Отто Бирбаума.
Большую группу текстов о стране изобилия в XVIII–XIX вв. образуют
пьесы, поставленные во французских театрах и впоследствии напечатанные.
Тон в конце XVIII в. задал придворный драматург Марк-Антуан Легранд
комедией
«Король
Кокани»,
за
которой
последовали
переработки,
подражания, переводы, поэтому представляется, что роль, сыгранная
комедией Легранда в формировании представлений о стране изобилия во
Франции сравнима с той, какую выполнили в Германии «Сказки о
Шлараффии» братьев Гримм и Людвига Бехштейна.
В работе была прослежена взаимосвязь представлений о стране Кокань
и Шлараффии с идеей античных Сатурналий, средневекового карнавала и
неаполитанского праздника Кукканья в XVII-XVIII веков и отмечено
редуцирование
в
итальянской
и
французской
культурах
пышных
269
карнавальных празднований с раздачей еды до шеста с призами (фр. «mât de
Cocagne», ит. «albero della cuccagna») на праздниках. Во Франции традиция
установления такого столба, по всей видимости, пережила в народе
представления о стране изобилия.
Анализ основных мотивов (см. таблицы в приложении) позволил
сделать вывод о существовании инварианта текста о стране изобилия.
Составляющими такого варианта являются: пряничный домик (съедобная
постройка), летящие в рот жареные жаворонки (другая птица или еда),
животные, также пожаренные, но живые и предлагающие себя на обед,
молочные реки и кисельные берега.
Слова «Кокань» и «Шлараффия» используются в XVIII–XIX вв. как
синонимы, однако образы, которые стоят за ними, не одинаковы. Страна
Кокань считается блаженной землей, краем веселья. К концу XIX века ее
образ постепенно уходил из смыслового опыта человека. В XX в. со страной
Кокань
ассоциируется
название
конкретного
района
в
Лангедоке,
позиционируемого сегодня как «страна Кокань» благодаря невероятному
изобилию и богатству края на рубеже XV-XVI вв., в «золотой век» пастели,
выращиваемой и обрабатываемой там. Самостоятельно слово «cocagne»
практически не употребляется, хотя отдельные произведения в детской
литературе о стране Кокань публикуются до сих пор. При этом край
изобилия очень похож на немецкую страну, что свидетельствует о том, что в
детской культуре различия в образе постепенно стерлись.
Шлараффия – край, и сегодня знакомый большинству немцев
благодаря сказкам XIX в. и активному использованию слова, – обычно в
значении «страна лени, дармовых благ».
Научное изучение сказки в XIX в. повлияло на то, что слово
«Schlaraffenland» стали объяснять через родственное французское понятие и
прослеживать путь его заимствования из французской культуры.
Очевидно, что влияние фаблио о Кокань или подобных легенд,
бытовавших во французкоязычном регионе, действительно было оказано на
270
распространение подобных историй на немецкой почве. Сегодня этому почти
нет подтверждений, лишь гипотеза – какой народ назовет страну своей мечты
ругательным словом – заставляет искать «пра-Шлараффию» в пословицах и
поговорках, в целом в народном творчестве. В XVI–XVII вв. немецкая
Шлараффия прошла свой путь развития, оказав некоторое влияние на
культуру соседних стран, в том числе и на французскую. В этот период,
когда в представлениях о чудесной стране и в произведениях о ней отразился
реальный мир человека, менталитет народа, ход истории, отмечается
существенная разница между романской страной Кокань и ее немецким
эквивалентом. В XVIII–XIX вв. различия между ними постепенно стирались,
однако и действительность, менталитет, проявляющийся в изображении
страны изобилия в Средневековье, увидеть стало сложно.
Представления о подобной земле обетованной пережили века и будут в
той или иной форме, под тем или иным именем, существовать вечно, так как
мечты человека о блаженстве универсальны и постоянны.
271
Список источников и литературы
1. Источники
Abdication de Polichinel, Roi de Cocagne en faveur de son frère Charlot X.
Dialogue entre lui et son compère. / [Le B.-H. R.]. – Paris : Impremerie de Poulet,
s.d. – In-8°.
Adenet le Roi. Les œuvres. En 4 vol. Vol. 3. Les enfances Ogier / Adenet le Roi ;
ed. A. Henry. – Genève : Slatkine reprints, 1996. – 383 p.
Archenholz J.W. England und Italien. In 5 Teilen. IV Teil. / J.W. Archenholz. –
Leipzig : Dytische Buchhandlung, 1787.
Arndt E.-M. Klas Avenstaken / E.-M. Arndt ; 6 Holzschn. v. Karl RössingGmunden. – Regensburg : bei Franz Ludwig Habbel, 1922. – 51. S. : Ill.
Arnim L.A., Brentano C. Des Knaben Wunderhorn. Alte deutsche Lieder / L.A.
Arnim, C. Brentano. – Vollst. Ausg. nach dem Text der Erstausg. von 1806/1808.
– Düsseldorf ; Zürich : Artemis und Winkler, 2001. – 927 p.
Aymeri de Narbonne : chanson de geste : en 2 vol. / ed. L. Demaison. – Publiée
d'après les ms. de Londres et de Paris. – Paris : Firmin-Didot, 1887.
Aulnoy M.-C. Le Jumel de Barneville. Contes des Fées suivis des Contes
nouveaux ou les fées à la mode / M.-C. Aulnoy Le Jumel de Barneville ; éd.
critique N. Jasmin ; introd. R. Robert. – Paris : Honoré champion éditeur, 2004. –
1220 p.
Bechstein L. Märchen / L. Bechstein ; Reprod. nach Holzstichen von L. Richter. –
Vollst. Ausg., 2. Aufl. – Berlin: Neues Leben, 1986. – Ill.
Beck J. Kaukasisches Schlaraffenland // Паульзен Н.И. Российская немецкая
литература: этапы развития. – Славгород : Zeitung für Dich, 1995. – C. 8.
Béranger P.-J. de. Chansons anciennes, nouvelles et inédites : en 3 vol. / P.-J. de
Béranger ; vignettes de Deveria ; dessins coloriés d'Henri Monnier, suivies des
procès intentés à l'auteur. – Paris : Baudouin frères, 1828–1833.
Bidermann J. Utopia / J. Bidermann ; Hrsg. M. Schuster. – Edition mit
Übersetzung und Monographie nebst vergleichenden Studien zum beidedruckten
Plagiat des Christoph Andreas Hörl von Wattersdorf (‚Bacchusia oder FassnachtLand...’). – Bern ; Frankfurt/M. ; New-York. : Peter Lang Verlag, 1977.
272
Bierbaum O.J. Zäpfel Kerns Abenteuer. Eine deutsche Kasperlegeschichte in
dreiundvierzig Kapiteln. Frei nach Collodis italiensicher Puppenhistorie Pinocchio
/ O.J. Bierbaum ; Zeichnungen A. Schimdhammer. – München, Leipzig : bei
Georg Müller, 1905. – 65 Ill.
Bièvre Fr.-G. Le Roi de Cocagne. Conte. / Fr.-G. Bièvre. – S.I., 1768. – 8 p.
Bligh W. Narrative of the mutiny on board His Majesty's ship ″Bounty″ and the
subsequent voyage of part of the crew in the ship's boat, from Tofoa, one of the
Friendly Islands, to Timor, a Dutch settlement in the East Indies. / W. Bligh. –
London : G. Nicol, 1790. – 88 p.
Boileau N. Oeuvres poétiques / N. Boileau. – Paris : Librairie Ch. Delagrave, 1882.
Bougainville L.-A. Voyage autour du monde / L.-A. Bougainville. – Paris : Club
des libraires de France, 1958. – 400 p.
Brant S. Das Schluraffenschiff: das Narrenschiff / S. Brant ; Übertragung H.A.
Junghans ; neu hg. v. H.-J. Mähl. – Stuttgart : Reclam, 1980.
Brentano Cl. Werke : in 4 Bd. / Cl. Brentano ; Hrsg. W. Frühwald, Fr. Kemp. –
München : C. Hanser, 1978. – 4 Bd.
Burat de Gurgy H. Voyage au pays de Cocagne / H. Burat de Gurgy. – Paris :
J. Vermot, 1863. – 116 p.
Capendu E. Le mât de Fortune. / E. Capendu. – Paris : A. Cadot, 1865. – 356 p.
Carmina Burana : Die Trink- und Spiellieder, die geistlichen Dramen / Hrsg.
A.Hilka, O. Schumann. – Heidelberg : C.Winter, 1970. – XVI-238 p.
Collodi C. Die Geschichte vom hölzernen Bengele / C. Collodi ; ins Deutsche
übertragen von A. Grumann ; Ill. W. Felten. – Freiburg im Breisgau : Herder,
1946. – VIII-259 p.
Collodi C. Pinocchio / C. Collodi ; trad. de Mme de Gencé. – Paris : Hatier, 1991.
– 143 p.
Collodi C. Le avventure di Pinoccio // Opere / C. Collodi ; a cura di D.
Marcheschi. – Milano : A. Mondadori, 1995. – CXXIV-1130 p.
Coyer G.F. Voyage d’Italie // Œuvres complettes : en 7 vol. / G.F. Coyer. – Paris :
Vve Duchesne, 1782-1783. – 4 vol. Voyage d’Italie. 1783.
273
Dugué F. Cocagne. Drame en cinq actes et huit tableaux / F.Dugué, A.Bourgeois,
P.Féval. – Paris : E. Dentu, 1875. 160 p.
Dumas Al. Histoire d'un casse-noisette // Le nouveau Magasin des enfants. – Paris
: J. Hetzel, 1860. – 335 p.
Edmonds J. M. The Fragments of Attic Comedy / augmented, newly edited with
their contexts, annotated and completely translated into English verse by J. M.
Edmonds. – Vol. 1. Leiden : E.J. Brill, 1957.
Eichendorf J. Werke. In 4 Bd. Bd.2. / J. Eichendorf. –München ; Wien : Hanser,
1978.
Fabliaux et contes des poètes François des XI, XII, XIII, XIV et XV siècles : 4 vol.
/ publiés par E. Barbazan ; revue et augmentée par D.-M. Méon. – Nouvelle
édition. – Genève: Slatkine, 1976. Facsim.1808. – 4 vol.
Fabliaux ou Contes du XIIe et du XVIIIe siècle / publiés par P. J.-B.Legrand
d’Aussy. – Genève : Slatkine, 1971.
Fallerslleben A.H.H. v. Das Märchen vom Schlaraffenland [Электронный
ресурс].
–
Режим
доступа:
http://www.von-fallersleben.de
/Vom+Schlaraffenland_241.html, свободный. Загл. с экрана. – Данные
соответствуют 10.09.2006.
Fastnachspiele aus dem XV. Jahrhundert / Hrsg. von A. von Keller. Stuttgart :
Litterar. Verein, 1853–1858.
Faust B. Chr. Gesundheits-Katechismus zum Gebrauche in den Schulen und beym
häuslichen Unterrichte / B. Chr. Faust. – Bückeburg : Grimme., 1794 . 96 S.
Fénélon (François de Salignac de La Mothe) Oeuvres / Fénélon. – Paris :
Gallimard, 1983. – XLV-1637 p. – (Bibliothèque de la Pléiade ; 307).
Fénelon (François de Salignac de La Mothe). Suite du quatrième livre de l’Odyssée
d’Homère, ou les Avantures de Télémaque, fils d’Ulysse. 1699 : description de la
Bétique, septième livre. Paris : C. Barbin, 1677. – Tome II. – P. 248-264.
[Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://gallica.bnf.fr, свободный.
Folz H. Die Reimsprüche / H. Folz ; Hrsg. H. Fischer. München : C. H. Beck'sche
Verlagsbuchhandlung, 1961. LXXII-472 p., fac-sim.
Forster G. Entdeckungsreise nach Tahiti und in die Südsee 1772-1775. Berlin,
Darmstadt : Wiss. Buchges., 1989. – 430 S.
274
France H. Au pays de Cocagne. Principauté de Monaco. Paris : BibliothèqueCharpentier, 1902. – II-297 p.
Fruits glacés. O Limagne ! pays de cocagne. – Paris : imp. de H. de Borniol, 1869.
Fulda L. Schlaraffenland : Märchenschwank in 3 Aufz. / L. Fulda. – Berlin, New
York : Goldmann, 1899.
Gaudy Fr. v. Das Märchen vom Schlaraffenlande // Poetische und prosaische
Werke / Fr. v. Gaudy. – Neue Ausgabe. Bd.1. Berlin, 1853.
Guillemot, roi de Cocagne. – Le Roi de Cocagne: histoire veritable à l´Éditeur du
précis historique Breton… – Bizarrac, quartier de Béthanie: chez la fée aux
Lorgnetteset consorts, à la cour de Babel, (s.d.). – 22-8 p.
Glassbrenner A. Die Insel Marzipan : ein Kindermärchen zum Vorlesen / A.
Glassbrenner ; Ill. von Th. Hosemann. – Repr. der Ausg. Hamburg, 1851. –
Regensburg : Weiden, 1995.
Goethe J. W. Schöne Künste // Jenaische Allgemeine Literaturzeitung. – Nr. 18/19,
21-22.Januar 1806.
Goethe J. W. Sämmtliche Werke in 40 Bde. Frankfurt/Main: Deutsche Klassiker
Verlag, 1993.
Goethe J.W. Sprichwörtlich // Werke. Bd. 2. / J. W. von Goethe ; Hrsg. im Auftr.
d. Großherzogin Sophie v. Sachsen. – Weimar : Böhlau, 1887-1919. –
(Sophienausgabe).
Goethe J.W. Italienische Reise / J.W. Goethe ; mit Ill. von Goethe u. seinen
Zeitgenossen ; hrsg. von J. Golz. – Berlin : Rütten + Loening, 1976. – 587 S. : 177
Ill. (z.T. farb.).
Gоldoni C. Il Paese di Cuccagna // Tutte le opere. Vol. 10. / C. Goldoni ; a cura di
G. Ortolani. – 2a ed. – C. Roma: A Mondadori, 1964. – 1316 p.
Grimm J., Grimm W. Kinder- und Hausmärchen : in 3. Bde. / gesammelt durch
Brüder Grimm. – Stuttgart : Philipp Reclam Jun., 1980. – 3 Bd.
Grimm J. Reinhart Fuchs / J. Grimm. – Berlin : Reimer, 1834. – CCXCVI-452 S.
Hager J.G. Ausführliche Geographie : in 3 Teilen. / J.G. Hager. – Neue u. durchaus
verb. Aufl.Chemnitz : bei Johann Christoph und Johann David Stößel, 1755. – 3
Teile.
275
Hervilly Er. d’. A Cocagne! Aventures de MM. Gabriel et Fricontin / Er.
d’Hervilly. Paris: A. Lemerre, 1898.
Hurtaud-Delorme J.F. Cocanius, ou la Guerromanie, comédie héroïque et
burlesque, en quatre actes et en vers, faisant suite a celle du Roi de Cocagne de
Legrand. Dédiée aux habitants de la Vendée. De l’Imprimerie de Rousseau, 1805.
Journal d’un bourgeois de Paris / publ. par J.A.Buchon. – Paris : Verdière, 1827.
(Collection des Chroniques nationales francaises 40).
Joufrois von Poitiers. Altfranzösosches Rittergedicht / zum ersten Male hrsg. von
K. Hofmann und F.Muncker. – Halle an der Salle : Max Niemeyer, 1880. VIII, 134
S.
Kästner E. Der 35. Mai oder Konrad reitet in die Südsee / E. Kästner ; Ill. v. Horst
Lemke. – Berlin: der Kinderbuchverlag, 1968. – 157 S.
[Kirchenheim A. von]. „Schlaraffia politica”, Geschichte der Dichtungen vom
besten Staate / [A. von Kirchenheim]. – Leipzig : F.W. Grunow, 1892. V-318 p.
Kobell Fr. v. Gedichte / Fr. v. Kobell. – München, 1852.
Kurs A. Klas Avenstaken oder das Märchen von dem Pfannkuchenberg nach dem
gleichnamigen Märchen von Ernst Moritz Arndt / A. Kurs ; E.M. Arndt. – Berlin,
E. Bloch 1914. – 83 S.
La conquête du Pays de Cocagne echoüée : comedie en trois actes. Valenciennes :
Gabriel, François Henry, Impremeur du Roy, 1711.
Legrand M.-A. Le Roi de Cocagne. : comédie en trois actes et en vers / M.-A.
Legrand. Paris: chez Pierre Risot et Jacques Risot, 1719. [Электронный ресурс].
– Режим доступа : http://gallica.bnf.fr/, свободный.
Legrand M.-A. Le Roi de Cocagne : comédie en trois actes et en vers / M.-A.
Legrand. – Nouvelle Édition, conforme à la Preséntation. Rheims : chez Lequeux,
1800. 62 p.
Luther M. 233. An seinen Sohn Hänschen [19.6.1530] // Luthers Werke im
Auswahl in 8 Bde. Luthers Briefe / M. Luther ; Hrsg. H. Rückert. – 3 Aufl. Berlin :
Verlag von Walter de Gruyter & Co, 1966.
[Lütkomüller] ; Legrand M.-A. Erzählungen aus dem zwölften und dreizehnten
Jahrhundert mit historischen und kritischen Anmerkungen : in 2 Bd. / M.-A.
Legrand ; aus dem Französischen übersetzt von Lütkomüller. Halle ; Leipzig,
1975-1797. – 2 Bd.
276
Lütolf A. (Hrsg.) Sagen, Bräuche und Legenden aus den fünf Orten Luzern, Uri,
Schwyz, Unterwalden und Zug / A. Lütolf. – Hildesheim ; New York : G. Olms,
1976.
Mann Th. Im Schlaraffenland. Ein Roman unter feinen Leuten / H. Mann ; mit
einem Nachw. von W.F. Schoeller ; und einem Materialienanhang, zsgest. von P.P. Schneider. – Frankfurt am Main : Fischer Taschenbuch, 1992. 475 p. : fac-sim.
– (Fischer Taschenbücher ; 5928).
Meier E. Deutsche Sagen, Sitten und Gebräuche aus Schwaben / Gesammelt von
E. Meier. Stuttgart : Metzler 1852. – XXXII, 562 S.
Mélesville, Carmouche MM. Le Roi de Cocagne. Folie-Vaudeville en deux actes.
Paris, 1842.
Pierrot Roi de Cocagne Representé pour la 1.fois le 25.Novembre 1764 sur le
grand Théatre de sieur Nicolet aux Boulevards, près la Barrière du Temple
Pröhle H. Kinder- und Volksmärchen. Hildesheim, New-York: Georg Olms Verlag
1975. (Nachdruck: Kinder- und Volksmärchen gesammelt von Heinrich Pröhle.
Leipzig: Avernarius und Mendelssohn, 1853.)
Raymonde R. (Ed.) Contes. Paris, Honoré Champion éditeur, 2005.
Reinardus Vulpes. Carmen epicum seculis IX et XII conscriptum. Herausgegeben
und erläutert Franz Joseph Mone. 1. Druck. Stuttgart, Tübingen: Verlag der
J.G.Cotta’schen Buchhandlung, 1832.
Sade D.A.E. Histoire de Juliette ou les prospérités du vice. T.VI. Paris, 1968.
Sade D.A.F. Voyage d’Italie ou Dissertations critiques, historiques, politiques et
philosophiques sur les villes de Florence, Rome et Naples, 1775-1776. Paris, 1967.
Schnebelin J An. Erklärung der Wunder-seltsamen Land-Charten UTOPIAE aus
dem Jahr 1694. Bad Landensalza: Verlag Rockstuhl, 2004.
Sébillot, Paul. Croyances, mythes et légendes des pays de France. Paris: Omnibus,
2002.
Seifried Helbing. VIII. Halle a.S.: Verlag der Buchhandlung des Waisenhauses,
1886.
Tissot V. Reportagen aus Bismarcks Reich : Berichte eines reisenden Franzosen ;
1874 – 1876 / V. Tissot. Stuttgart [u.a.] : Erdmann, 1989. 322 S. : Ill.
277
Une République en Chine ou Un pays de Cocagne», 1848
Vernaleken Fr.-Th. Alpensagen, Volksüberlieferungen aus der Schweiz, aus
Voralberg, Kärnten, Steiermark, Salzburg, Ober- und Niederösterreich. Wien:
L.W.Seidel, 1858.
Wieland Ch. M. Auszüge aus Jakob Forsters Reise um die Welt / Sämmtliche
Werke. Bd.29. Leipzig, 1840.
Wittenweiler H. Der Ring. Frühneuhochdeutsch / Neuhochdeutsch. Stuttgart:
Philipp Reclam jun., 1991 (Nach dem Text von Edmund Wießner ins
Neuhochdeutsch übersetzt und herausgegebn von Horst Brunner).
Zingerle I. V. Sagen aus Tirol. Graz: Verlag für Sammler, 1969.
Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. М., 1993.
Боккаччо Дж. Декамерон. М.: Издательство «Правда», 1989. Пер. Н.
Любимова.
Бюргер Г.А. Распе Р.Э. Удивительные путешествия на суше и на море,
военные походы и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена. М.:
Наука, 1985.
Виланд К.М. История абдеритов. М: Наука, 1978.
Волшебный рог мальчика. Из немецкой народной поэзии. Пер. Льва
Гинзбурга. М: Детская литература, 1971.
Гесиод. Работы и дни. М., 1927.
Коллоди К. Приключения Пиноккио. Сыктывкар, 1991.
Лукиан. Собрание сочинений в 2тт. М.-Л.: Akademia, 1935.
Монтень М. Опыты в трех книгах. Книга 3. М., 1979.
Народные русские сказки под редакцией А.Н. Афанасьева. Москва:
Academia, 1936.
278
2. Литература
Abel W. Agrarkrisen und Agrarkonjuktur. Eine Geschichte der Land- und
Ernährungswirtschaft Mitteleuropas seit dem hohen Mittelalter. / W. Abel. –
Hamburg, Berlin : P. Parey, 1978. – 323 p.
Ackermann El. M. Das Schlaraffenland in German literature and folksong, social
aspects of an earthly paradise with an inquiry into its history in European literature.
/ El.M. Ackermann. – Chicago : University of Chicago. Department of German
languages and literatures, 1944. – IV-204 p.
Assion P. Schlaraffenland schriftlich und mündlich. Zur Wiederkehr von
Märchenmotiven // Volksdichtung zwischen Mündlichkeit und Schriftlichkeit / Hg.
L. Röhrich, E. Lindig. – Tübingen, 1989. – S. 109–123. – (ScriptOralia 9).
Barletta L. Il Carnevale del 1764 a Napoli: Protesta e integrazione in uno spazio
urbano / L. Barletta. – Napoli : Società ed. napoletana, 1981. – 175 p.
Bärtsch A. Holzmasken. Fastnachts- und Maskenbrauchtum in der Schweiz, in
Süddeutschland und in Österreich / A. Bärtsch. – Aarau : AT Verlag, 1933. – 288
p.
Baxa J., Bruhns G. Zucker im Leben der Völker, eine Kultur-und
Wirtschaftsgeschichte / J. Baxa, G. Bruhns. – Berlin : A. Bartens. 1967.
Beauchamp G. The Dream of Cockaigne: Some Motives for the Utopias of Escape
// The Centennial Review. – 1981. – Vol. XXV., Nr. 1. (winter). – P. 345–362.
Benz Er. Das Recht auf Faulheit oder die Friedliche Beendigung des
Klassenkampfes / Er. Benz. – Stuttgart: E. Klett, 1974. – (Lafargue-Studie).
Biesterfeld W. Die literarische Utopie / W. Biesterfeld. – Stuttgart : J.B.Metzler,
1974. – XIII-94 p.
Biesterfeld W., Haase M.H. The Land of Cokaygne. Eine englische Version des
Märchens vom Schlaraffenland // Fabula. – 25. Heft 1/2. – Berlin ; New York : de
Gruyter, 1984. S. 76–83.
Boiteux M. Voyage au Pays de Cocagne // Voyager à la Renaissance : actes du
colloque de Tours 30 juin-13 juillet 1983 / ed. J. Ceard , J.C. Margolin. – Paris :
Maisonneuve et Larose, 1987. – P. 557–580.
Bolte J., Anmerkungen zu den Kinder- und Hausmärchen der Brüder Grimm : in 3
Bd. / J. Bolte, G. Polivka. – Leipzig : Dieterichsche Verlagsbuchhandlung, 19131918. – 3 Bd.
279
Brunner H. Die poethische Insel, Inseln und Inselvorstellungen in der deutschen
Literatur / H. Brunner. – Stuttgart : Metzlerische Verlagsbuchhandlung, 1967. –
294p.
Bullough G. The later History of Cocaigne // Festschrift Prof. Dr. Herbert Koziol
zum 70. Geburtstag. – Stuttgart : W.Braumüller, 1973. – S. 22-35. – (Wiener
Beiträge zur englischen Philologie, 75).
Burke P. Popular culture in early modern Europe / P. Burke. – Aldershot : Scolar
press, 1994. – XXVII-377 p.
Caluwe-Dor J. de. Cocagne II, ou l´etymologie et l´étude de la tradition se
rejoignent // Linguistique et philologie: applications aux textes médiévaux : actes
du Colloque des 29 et 30 avril 1977, Université de Picardie, Centre d´études
mediévales. – Amiens : Université de Picardie ; Paris : diffusion H.Champion,
1977. – P. 95–104.
Caluwé-Dor J. de. L´anti-paradis du „Pays de Cocagne“ // Mélange de philologie
et de la littératures romanes offerts à Jeanne Wathelet-Wilhelm. – Liège : „Marche
romane“, 1978. – P. 109–123.
Caluwé-Dor J. de. L´élément irlandais dans la version moyen-anglais de „The
Land of Cockaygne“ // Melanges de langue et literature française du Moyen Âge et
de la Renaissance offerts à Charles Foulon. – Vol. 1. – Rennes : Institut de
français, 1980. P. 89-98.
Caluwé-Dor J. de. Voulez vous partir en Cocagne? // L’imagination médiévale:
Chaucer et ses contemporains : actes du colloque en Sorbonne sous la direction
d’André Crépin. – Paris : Association des médiévistes anglicistes de
l’enseignement supérieur, 1991. – P. 3-18.
Camporesi P. Carnevale, Cuccagna e giuochi di villa // Studi e problemi di critica
testuale. – Nr. 10. – 1975. – P. 57-97.
Camporesi P. Il paese della fame / P. Camporesi. – Bologna : il Mulino, 1978. –
251 p.
Camporesi P. La Maschera di Bertoldo: G. C. Croce e la letteratura carnevalesca /
P. Camporesi. – Torino : G. Einaudi, 1976. – VI-352 p.
Camporesi P. Le pain sauvage: l´imaginaire de la faim, de la Renaissance au
XVIIIe siècle / P. Camporesi. – Paris : le Chemin vert, 1981. XVII-253 p.
280
Caster G. Les routes de cocagne: le siècle d'or du pastel, 1450-1561 / G. Caster. –
Toulouse : Éd. Privat, 1998. – 223 p.
Cau Ch. Pastel au pays de Cocagne / Ch. Cau. – Portet-sur-Garonne : Loubatières,
1998. – 31 p.
Cioranescu A. L´avenir du passé, utopie et literature / A. Cioranescu. – Paris :
Gallimard, 1972. 298 p. – (Les essais ; 171).
Cioranescu A. Utopie, Cocagne et l`Age d´or // Diogène. – 1971, N 75 (Juillet –
Septembre). – P. 86–103.
Cocchiara G. Il paese di Cuccagna e altri studi sul folklore / G. Cocchiara. –
Torino : Edizioni Scientifiche Einaudi, 1956. – IX, 271 p : ill. en coul. –
(Collezione di studi religiosi, etnologici e psicologici ; 28).
Cormier Fl. Cocagne 225 ans d’histoire 1762-1992 / Fl. Cormier. – Ottawa :
Tribune Press Ltd., 1993. – 342 p.
Crusius Ot. Märchenreminiszenzen im antiken Sprichwort // Verhandlungen der
vierzigsten Versammlung deutscher Philologen und Schulmänner in Görlitz vom 2.
bis zum 5. Oktober 1889. – Lepzig : G. Teubner, 1890. – S. 31–47.
Delpech Fr. Aspects des Pays de Cocagne. Programme pour une Recherche //
L´image du monde renversé et ses représentations littéraires et para-littéraires de la
fin du XVIe siècle au milieu du XVIIe siècle : actes du Colloque international,
Tours, 17-19 novembre 1977. – Paris : J.Vrin, 1979. – P. 35–46.
Delumeau J. La civilisation de la Renaissance / J. Delumeau. – Paris : Arthaud,
1967. – 720 p.
Delumeau J. La Mort des Pays de Cocagne: comportements collectives de la
Renaissance à l´âge classique / J. Delumeau ; Université de Paris 1. Centre de
recherches d´histoire moderne. – Paris : Publications de la Sorbonne, 1976. –
214 p.
Demerson G. Cocagne, utopie populaire? // Revue Belge de philologie et
d´histoire. – Bruxelles : Société pour le progrès des études philologiques et
historiques. – LIX, 1981. – P. 529–553.
Dor J. Carnival in Cokaygne // Gesellschaftsutopien im Mittelalter = Discours et
figures de l´utopie au Moyen Age / Hrsg. D. Buschinger, W. Spiewok. –
Greifswald : Reineke, 1994. – ((Wodan. Greiswalder Beiträge zum Mittelalter 45).
P. 39–49.
281
Dötsch K. Mittelalterliche Phantasien vom vollkommenen Leben // IASL-online
[Электронный ресурс] : Zeitschrift. – München, 2002. Режим доступа:
http://iasl.uni-muenchen.de, свободный. Загл. с экрана. – Данные
соответствуют 10.09.2006.
Dubois Cl. G. Problèmes de l´Utopie // Archives des letters modernes. – 1968 (1)
N 85. – P. 35–36.
Dutton J. Feeding Utopian Desires: Examples of the Cockaigne Legacy in French
literary Utopias // Nottigham French Studies. – Nottingham : University of
Nottingham. – Vol. 41. N 2, 2002. – P. 20–36.
Franco J. H. Nel paese di Cuccagna: la societa medievale tra il sogno e la vita
quotidiano / J. H. Franco ; prefazione di J. le Goff. Roma : Città Nuova Editrice via
degli Scipioni, 2001. 228 p.
Frank Ross H. An Interpretation of “Land of Cockaigne” (1567) by Pieter Breugel
the Elder // The Sixteenth Century Journal. – 22 (1991). – S. 299-329.
Génin Fr. Récréations philologiques, ou Recueil de notes pour server à l´histoire
des mots de la langue française : en 2 vol. / Fr. Génin. – Paris : Chamerot, 1856. –
2 vol.
Gimber A. Le Pays de Cocagne dans les littératures européennes au Moyen Age.
De l´utopie renversée et de le contre-utopie. Quelques comparaisons //
Gesellschaftsutopien im Mittelalter = Discours et figures de l´utopie au Moyen
Age / Hrsg. von D. Buschinger, W. Spiewok. – Greiswald, 1994. S. 51-63.
(Wodan. Greiswalder Beiträge zum Mittelalter 45).
Ginzburg C. Il formaggio e i vermi. Il cosmo di un mugnaio del ´500 / C.
Ginzburg. Torino : G. Einaudi, 1976. – xxxi, 196 p.
Graf Ar. Miti, legendi e superstizioni del medio evo / A. Graf. – Torino : E.
Loescher, 1892–1893. XCVI-736 p.
Graus Fr. Social Utopias in the Middle Ages // Past & Present. – Nr. 38. Dec.
1967. P. 3-19.
Grimm J., Grimm W. Die Anmerkungen zum „Märchen vom Schlaraffenland“ //
Kinder und Hausmärchen gesammelt durch die Brüder Grimm : in 3 Bd. – 3te
Auflage. – Göttingen : Verlag der Dieterich’schen Buchhandlung, 1856. – 3 Bd.
Grimm J. Gedichte des Mittelalters auf König Friedrich I den Staufer und aus
seiner so wie der nächstfolgenden Zeit (gelesen in der Akademie der
Wissenschaften am 24.April 1843) // Abhandlungen zur Literatur und Grammatik.
282
Kleine Schriften. Bd. 3. / J. Grimm. – Berlin : Ferd. Dümmlers
Verlagsbuchhandlung. Harrwitz und Grossman, 1866.
Grion J. Fridanac // Zeitschrift für deutsche Philologie. – Halle a. 1870 (II).
Grubmüller Kl. Vocabularius ex quo. Untersuchungen zu latein-deutschen
Vokabularen des Spätmittelalters. München : Verlag C.H.Beck, 1967. – XVI, 413
S. (Münchener Texte und Untersuchungen zur deutschen Literatur des Mittelalters;
17)
Hamann H. Die literarische Vorlagen der Kinder- und Hausmärchen und ihre
Bearbeitungen durch die Brüder Grimm / Dr. H. Hamann. – Berlin: Mayer und
Müller, 1906. – 147 S. (Palaestra ; 47).
Heinen-Austin H. Das Schlaraffenland und die Verkehrte Welt als Gegenutopien.
// Amsterdamer Beiträge zur Älteren Germanistik. – N 43-44. – 1995. – S. 241253.
Heyne M. Das deutsche Nahrungswesen von den ältesten geschichtlichen Zeiten
bis zum 16. Jahrhundert / M. Heyne. – Leipzig : Hirzel, 1901. – 408 S. (Heyne:
Fünf Bücher Deutscher Hausaltertümer ; Bd. 2).
Hill Th. D. Parody and Theme in the Middle English “Land of Cockaygne” //
Notes and Quaries. A medium of intercommunication for literary men. – London,
1975, N 22. – P. 55–59.
Hübner R., Hübner M. Der deutsche Durst. Illustrierte Kultur- und
Sozialgeschichte / R. und M. Hübner. – Leipzig : Edition Leipzig, 1994. 263 p.
Huon A. Le Roy Sainct Panigon dans l’image populaire du XVIe siècle / François
Rabelais. Ouvrages publié pour le quatrième centenaire de sa mort. Genève-Lille :
Droz-Giard, 1953. P. 210-225.
Jonassen Fr B. Lucian’s Saturnalia, the Land of Cockaigne, and the Mummers’
Plays // Folklore. – 1990. – Vol. 101.– P. 58-68.
Kamerau W. Das Märchen vom Schlaraffenland // Beilage zur Allgemeinen
Zeitung. München, Oktober, 1894. – Nr. 229.
Kasper Ch. Das Schlaraffenland zieht in die Stadt. Vom Land des Überflusses zum
Paradies für Sozialschmarotzer // Jahrbuch der Oswald von Wolkenstein
Gesellschaft. – Band 7. – 1992-1993. – S. 255–286.
Keyser P. de De nieuwe Reis naar Luilekkerland // Ars Folklorica Belgica Noord.
Antwerpen-Amsterdam, 1956.
283
Koppen E. Pinocchio im Reich des Simplicissimus. O.J. Bierbaum als Bearbeiter
Collodis // Stimmen der Romania. Festschrift zum 70. Geburtstag von W.Th.
Ewert / Hrsg. von G. Schmidt u. M. Tietz. – Wiesbaden : Heymann, 1980. – 725 S.
Kuczynski P. Bekämpfung einer Volksutopie. Das volkstümlich gehaltene
Schlaraffenland im 16. Jahrhundert. Dissertation Humboldt-Universität zu Berlin,
1984.
Kunzle D. World Upside Down: The Iconography of a European Broadsheet Type
// The Reversible World / Hrsg. von B. Babcock. – New-York : Ithaca, 1978. – S.
39-94.
Langerbeck H. Die Vorstellung vom Schlaraffenland in der alten attischen
Komödie // Zeitschrift für Volkskunde. – Stuttgart, 1963. – N 59. – S. 192 – 204.
Lebeer L. Le Pays de Cocagne (Het Luilekkerland) // Bulletin Musees royaux des
beaux-arts. Brussel, 1955. – Vol. 4. 1-4. –199-214.
Lefebvre J. Cocagne: la lutte contre l´imaginaire // Lefebvre J. Les Fols et la folie,
étude sur les genres du comique et la creation littéraire en Allemagne pendant la
Renaissance. Paris : C.Klincksieck, 1968. P. 112 – 114.
Le Goff J. L’utopie médiévale: le pays de cocagne // Revue européene des sciences
sociales. T. 27. N 85. – Genève: Librairie Droz, 1989. P. 271-286.
Linke H. Zwischen Jammertal und Schlaraffenland. Verteufelung und
Verunwirklichung des saeculum im geistlichen Drama des Mittelalters // Dichtung,
Spache, Gesellschaft : Akten des 4. Internationalen Germanisten-Kongresses. –
Frankfurt/Main: Athenäum, 1971.
Macaigne L.E. Hoffmann et les conteurs allemands de l’époque romantique. Paris /
L.E. Macaigne. – Paris : la Renaissance du livre, (s. d.). – 210 p. – (Les Cent chefsd'oeuvre étrangers). 635 p.-VII p.
Maguer R. De la cocagne au blé : pouvoir et espace autour de Castelnaudary, de la
Réforme à la Révolution / R. Maguer ; préf. de Gilbert Larguier Estadens :
Pyrégraph, 2003. – 200 p.
Mähl H.-J. Die Idee des goldenen Zeitalters im Werk des Novalis. Studien zur
Wesenbestimmung der frühromantischen Utopie und zu ihren ideengeschichtlichen
Voraussetzungen / H.-J. Mähl. – Heidelberg : C. Winter, 1965. VIII-496 S.
Mancini F. Feste ed apparati civili e religiosi in Napoli dal Viceregno alla Capitale.
Napoli : edizioni scientifiche italiane, 1968. – 315 p.
284
Marx S. Klassiker der Jugendliteratur in Übersetzungen : Struwwelpeter, Max und
Moritz, Pinocchio im deutsch-italienischen Dialog / Marx S. - Padova: Unipress,
1997.
Menzel W. Zur deutschen Mythologie. Stuttgart: Buchhandlug von Paul Neff,
1855.
Mone Fr.J. Übersicht der niederländischen Volksliteratur älterer Zeit. Tübingen :
Ludwig Friedrich Fues, 1838.
Mone, Franz Joseph. Schlaraffenland // Anzeiger für Kunde der teutschen Vorzeit,
8 Karlsruhe, 1839.
Moser H. Zur Geschichte der Maske in Bayern // Masken in Mitteleuropa,
volkskundliche Beiträge zur europäischen Maskenforschung. Anlässlich des 60jähriges Bestehens des Vereines für Volkskunde in Wien. Hrsg. von Leopold
Schmidt. Wien: Verien für Volkskunde, 1955. S. 93-141.
Müller M. Das Schlaraffenland. Der Traum von Faulheit und Müßiggang. Eine
Text-Bild-Dokumentation. Wien: Edition Christian Brandstätter, 1984. 186 S.
Müller-Fraureuth, Carl. Die deutschen Lügendichtungen bis auf Münchhausen.
Halle: M.Niemeyer, 1881. I-143 S.
Nikliborc A. La littérature française pour la jeunesse au siècle de lumières.
Wroclaw, 1975.
Nykrog P. Les fabliaux. Genève: Librairie Droz, 1973.
Oettermann St. Zeichen auf der Haut. Die Geschichte der Taetowierung in Еuropa.
Frankfurt/M., 1979.
Ottevaere-van Praag G. Le Roman pour la jeunesse. Aproches. Définitions.
Téchniques narratives. Paris, 1996.
Panzer F. Die Kinder- und Hausmärchen der Brüder Grimm. München, 1913.
Payen J.-Ch. Fabliaux et Cocagne. Abondance et fête charnelle dans les contes
plaisants du XIIe et du XIIIe siècle // Epopée animale, fable et fabliau: actes du
IVe Colloque de la Société internationale renardienne, Évreux, 7-11 septembre
1981; ed. par Gabriel Bianciotto, Michel Salvat. Paris: Presses universitaires de
France, 1984.
285
Perlina N. Travels in the Land of Cockaigne, Sluggards Land, and Dikanka:
Mythological roots of Gogol´s Carnival poetic // The supernatural in Slavic and
Baltic literature: Essays in honor of Victor Terras. Columbus, Ohio: Slavica, 1988.
P. 57-71.
Pfleger Al. Das Schlaraffenland im altelsässischen Schriftum // Elsassland.
Lothringer Heimat. Monatsschrift für Heimatkunde und Touristik. Guebwiller,
1930 N 6. S. 167.
Pleij H. Der Traum von Schlaraffenland. Mittelalterliche Fantasien vom
vollkommenen Leben. Frankfurt / Main: S.Fischer Verlag. 2000. 522 S.
Poeschel J. Das Märchen vom Schlaraffenland. In: Beiträge zur Geschichte der
deutschen Sprache und Literatur. Halle an der Saale. 5 (1878). S. 389–427.
Pregel D. u.a. (edd.): Texte für die Primarstufe. Neubearbeitung. 2. Schuljahr.
Hannover / Dortmunf / Darmstadt / Berlin, 1978.
Primo di Pinocchio. Libri tra due secoli. Libri per bambini e ragazzi nel mondo tra
il 1781 e il 1881. Firenze, 1982.
Regau Th. Das Schlaraffenland // Antaios / Hrsg. Mirchea Eliade, Ernst Jünger. –
Band VIII. Stuttgart: Ernst Klett Verlag, 1967. S. 294-304.
Reitinger F. Die Konstruktion anderer Welten // Wunschmaschine. Eine
Geschichte der Technikvisionen seit dem 18. Jahrhundert. Hrsg. Br. Felderer:
Wien, N-Y.: Springer, 1996.
Richter D. Schlaraffenland. Geschichte einer populären Phantasie. Frankfurt/Main:
Hain, 1989. 240 p.
Richter D. Das Fremde Kind. Zur Entstehung der Kindheitsbilder des bürgerlichen
Zeitalters. Frankfurt-Main: Fischer-Verlag, 1987.
Ross H. Frank. An Interpretation of “Land of Cockaigne” (1567) by Pieter Breugel
the Elder // The Sixteenth Century Journal 22 (1991) S. 299-329.
Rossi V. Il paese di Cuccagna nella litteratura Italiana // Le lettere di messer
Andreo Calmo, Torino: Ermanno Loescher, 1888. P. 398–410.
Ruffié P. Lavaur, cité cathare en pays de cocagne / P. Ruffié ; photogr. de D.
Taillefer. – Toulouse : Éd. Privat, 2000. – 153 p. : ill.
286
Rufino P. G. Le pastel, or bleu du pays de Cocagne: l´épopée de la couleur de
l´Antiquité à nos jours / P. G. Rufino ; photos de Fr. Bacon. – Drémil-Lafage :
D.Briand, 1990. 165 p.
Sargent L.T. Traditions utopiques: Thèmes et variations // Utopie. La quête de la
société idéale en Occident. Paris: Bibliothèque nationale de France: Fayard, 2000.
Scafoglio D. La maschera della cuccagna. Napoli, 1981.
Schenkl K. Griechische und deutsche Sagen. // Germania 7 (1862).
Schlegel A.W. Vorlesungen über dramatische Kunst und Literatur. 2. Teil.
Stuttgart-Berlin-Köln-Mainz, 1967.
Schmidt E. Das Schlaraffenland // Charakteristiken. 2.Reihe, Berlin: Weidemann,
1901. S. 51–70.
Schmidt K. Untersuchungen zu den Märchensammlungen von Ludwig Bechstein.
// Form und Geist: Arbeiten zur germanischen Philologie. Leipzig: H. Eichblatt,
1935. N 37.
Schmidt L. Die österreichische Maskenforschung. 1930-1955. in: Masken in
Mitteleuropa, volkskundliche Beiträge zur europäischen Maskenforschung.
Anlässlich des 60-jähriges Bestehens des Vereines für Volkskunde in Wien. Hrsg.
von Leopold Schmidt. Wien: Verien für Volkskunde, 1955.
Schwarz E. Utopisches im Volksmärchen // Voßkamp, W. (ed.): Utopieforschung.
Interdisziplinäre Studien zur neuzeitlichen Utopie 3. Stuttgart: J.B. Metzler, 1982.
S. 394-410.
Schwedt H., Schwedt, El, Blümcke M. Masken- und Maskenschnitzer der
schwäbisch-alemanischen Fastnacht.
Seguéla J.-P. Promenades en pays de Cocagne : lectures haut-garonnaises / J.-P.
Seguéla. Paris : Publisud, 1986. 101 p.
Sluys F. Le pays de Cocagne / F. Sluys, Cl. Sluys. – Problèmes. – Paris:
Association générale des étudiants en medicine de Paris. – 1961. N. 77. – 102 p.
Soriano M. Guide de littérature pour la jeunesse. Paris, 1975.
Stockinger L. Ficta Respublica: Gattungsgeschichtliche Untersuchung zur
utopischen Erzählungen in der deutschen Literatur des frühen 18. Jahrhunderts.
Tübingen : M. Niemeyer Verl. 1981.
287
Stumpfl R. Schauspielmasken des Mittelalters und der Renaissancezeit und ihr
Fortleben im Folksschauspiel. In: Neues Archiv für Theatergeschichte. 2. Band.
Berlin: Selbstverlag der Gesellschaft für Theatergeschichte, 1930.
Tassy F. Il paese di Cuccagna. Contributi alla letteratura universale della tematica
// Acta litteraria Academiae scientiarum hungaricae. T. II, Budapest: Akademiai
kiado, 1959. P. 370–378.
Trousson R. Voyages aux pays de nulle part. Histoire littéraire de la pensée
utopique. Bruxelles: Ed. de l´Université de Bruxelles, 1979. XXVII-296 p.
Uhland J. L. Schriften zur Geschichte der Dichtung und Sage in 8 vol. Stuttgart:
J.G. Cotta, 1865–1873. Band 3. 1866.
Väänänen V. Le “fabliau“ de Cocagne / Recherches et récréations latino-romanes.
Napoli: Biopolis, 1981. P. 375–385.
Volk W. Die Entdeckung Tahitis und das Wunschbil der seligen Inseln in der
deutschen Literatur. Heidelberg, 1934.
Wackernagel W. Kleinere Schriften III. Abhandlungen zur Sprachkunde. Leipzig:
Verlag von S.Hirzel, 1874.
Weiß W. „Land of Cockaygne“ – Utopie, Parodie oder Satire? // Die Englische
Satire. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1982. S. 124–134.
Wießner Ed. Kommentar zu Heinrich Wittenwilers Ring. Leipzig: Reclam, 1936
Wunderlich W. Das Schlaraffenland in der deutschen Sprache und Literatur.
Bibliographisher Überblick und Forschungsstand. In: Fabula. Zeitschrift für
Erzählforschung 27 (1986) Berlin, New York: de Gruyter. S. 54-75.
Yan I. Essais ur la littérature enfantine. Paris, 1969.
Yoder E.K. The Monk’s Paradise on the Land of Cokaygne and the navigation
Sancti Brendani // Papers on Language and the Literature 19, 1983.
Zanotto P. Pinocchio nel Mondo. Milano: Paoline, 1990.
Zanotti P. Il giardino segreto e l’isola misteriosa. Luoghi della letteratura
giovanile. Firenze : Felice le Monnier, 2001.
Zarncke Fr. Kommentar zu Sebastian Brants Narrenschiff // Brant S. Narrenschiff,
hrsg. von Fr. Zarncke. Leipzig: G. Wigand, 1854.
288
Zarncke Fr. (Hrsg.) Die deutschen Universitäten im Mittelalter. Beiträge zur
Geschichte und Charakteristik derselben. Leipzig: T.O. Weigel, 1857.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья
и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965.
Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе.
Бахтин М.М. Сатира. // Бахтин М.М. Собрание сочинений в 5 тт. Т. 5. М.:
«Русские словари», 1996.
Даркевич В.П. Народная культура средневековья. Пародия в литературе и
искусстве. М., 1992.
Лучицкая С.И. Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых походов.
СПб: Алетея, 2001.
Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы
специфики средневековой пародии и сатиры. М., 1986.
Мортон А.Л. Английская утопия. М., 1956.
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Спб: Издательство
Санкт-Петербургского университета, 1996.
Пыпин А.Н. Мои заметки. М: Л.Э. Бухгейм, 1910.
Томан И. Как попасть в Шлараффию? Рай для ленивых – мечта всех народов
// Московская немецкая газета. № 1/2 (72/73), Москва, 2002.
Фролов Э.Д. Факел Прометея. Очерки античной общественной мысли. Л.,
1991.
Чиколини Л. С. Социальная утопия в Италии XVI – нач. XVII вв. М., Наука,
1990.
Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII-XIX.
М., 1967.
3. Справочная литература
Adelung J.Ch. [Versuch eines vollständigen ...] Grammatisch-kritisches
Wörterbuch der hochdeutschen Mundart mit beständiger Vergleichung der übrigen
Mundarten, besonders aber der Oberdeutschen : in 5 Bd. / J.Ch. Adelung. –
Leipzig : Breitkopf, 1774–1786. – 5 Bd.
289
Autenrieth G. Pfälzisches Idiotikon: Ein Versuch / G. Autenrieth. – Zweibrücken:
Verlag v. Dr. Lehmann’s Buchhandlung, 1899. – 197 p.
Bächtold-Stäubli H. Handwörterbuch des deutschen Aberglaubens : in 10 Bd. / H.
Bächtold-Stäubli. – Berlin : W.de Gruyter, 2000. – 10 Bd.
Lexikon der Kinder- und Jugendliteratur : Personen-, Länder- und Sachartikel zu
Geschichte und Gegenwart der Kinder- und Jugendliteratur : in 3 Bd. [und einem
Ergänzungs- und Registerband] / hrsg. von Kl. Doderer ; erarbeitet im Institut für
Jugendbuchforschung der Johann Wolfgang Goethe-Universität in Frankfurt/Main
– Weinheim ; Basel : Beltz Verlag. 1975 –1979. – 3 Bd.
Bleymehl J. Beiträge zur Geschichte und Bibliographie der utopischen und
phantastischen Literatur / J. Bleymehl. – Fürth an der Saar : Offizin Bleymehl,
1965. – IV-352-X-VIII p.
Bloch O, Wartburg W. von. Dictionnaire étymologique de la langue française.
Paris: Presses universitaires de France, 1964. XXXVI-683 p.
Borchardt W. Die sprichwörtliche Redensarten im deutschen Volksmunde nach
Sinn und Ursprung erläutert / W. Borchardt. – 2. Aufl. – Leipzig : F. A. Brockhaus,
1894. – X-534 p.
Büchmann G. Geflügelte Wörter: der Citatenschatz des deutschen Volkes /
gesammelt und erläutert von G. Büchmann ; fortgesetzt von W. Robert-Tornow. –
19. Aufl. – Berlin : Haude und Spener, 1898. – XXXI-761 p.
Campe J.H. Wörterbuch der deutschen Sprache : in 5 Bd. / veranstaltet und
herausgegeben von J.H. Campe. Braunschweig : in der Schulbuchhandlung, 18071811, 1813. – 5 Bd.
Cange Ch. du Fesne. Glossarium mediae et intimae latinitatis : in 5 vol. / Ch. du
Cange Fesne. – Graz : Akademische Druck- u. Verl.-Anst., 1954. – 5 vol.
Corneille Th. Le dictionnaire des Arts et des Sciences : en 2 vol. / Th. Corneille. –
Reprod. en fac-sim. – Genève : Slatkine Reprints, 1968. – 647 p., 619 p.
Cormier Fl. Cocagne 225 ans d’histoire 1762-1992. Ottawa: Tribune Press Ltd.,
1993. 342 p.
Dauzat Al., Dubois J, Mitterand H. Nouveau dictionnaire etymologique et
historique. Paris: Librairie Larousse, 1964. L-805 p.
290
Dauzat Al. Dictionnaire etymologique de la langue française. Paris: Librairie
Larousse. 1938. XXXVII-762 p.
Deutsches Wörterbuch : 16 in 32 Bänden / J. Grimm, W. Grimm.– Faks Ausg.
Leipzig, 1854–1971. – München : Deutscher Taschenbuch Verl., 1991. – 16 Bd.
Dictionnaire de l´Académie française : 2 t. en 1 vol./ Académie française. – Paris :
J. B. Coignard, 1694. – 2 t. en 1 vol.
Dictionnaire de l´Académie française : 2 vol./ Académie française. – 5e éd. –
Paris : J.J. Smits, 1798. – 2 vol.
Dictionnaire de l'Académie française : 2 vol. / Académie française ; Préface de L.
Barré. – 6e éd. – Paris : F. Didot Frères, 1835. – 3 vol.
Contient : 1. A-Hys. - XXXIV-911 p., ill. 2. I-Z. - 961 p., ill. Sippl. Préf. de Louis
Barré. - 1842. - XXXI-1281 p., ill
Dictionnaire historique de la langue française : en 3 vol. / dir. Alain Rey ; Le
Robert. – Paris : Dictionnaires Le Robert, 1998. 3 vol. – VIII-4304 p.
Dictionnaire universel français et latin, vulgairement appelé Dictionnaire de
Trévoux : en 8 vol. / A. Furetière ; Ed. de Trévoux. – Nouvelle edition. – Paris : la
Compagnie des Libraires Associés. 1771. – 8 vol.
Diez Fr.Ch. Etymologisches Wörterbuch der romanischen Sprachen / Fr.Ch. Diez ;
Anhang von A. Scheler. – 5. Ausg. – Bonn : A. Marcus, 1887.
Doornkaat Koolman J. Wörterbuch der ostfriesischen Sprache / J. Doornkaat
Koolman. – Norden : Herm. Braams, 1882.
Duden. Das große Wörterbuch der deutschen Sprache : in 8 Bd. / hrsg. und
bearbeitet vom Wissenschaftlichen Rat und den Mitarbeitern der Dudenredaktion
unter Leitung von Günther Drosdowski. – 2. Auflage. – Mannheim-Leipzig-WienZürich : Dudenverlag, 1993–1995. – 8 Bd.
Duden. Etymologie. Herkunftswörterbuch der deutschen Sprache // Duden : in 12
Bd. / Hrsg. Günther Drosdowski. – 2. voll. neu bearbeitete und erweiterte Auflage.
– Mannheim-Leipzig-Wien-Zürich : Dudenverlag, 1989. – Bd. 7. Etymologie.
Herkunftswörterbuch der deutschen Sprache.
Eiselein J. Die Sprichwörter und Sinnreden des deutschen Volkes in alter und
neuer Zeit. Zum erstenmal aus den Quellen geschöpft, erläutert und mit Einleitung
versehen / J. Eiselein. – Donaueschingen ; im Literarischen Verlage, 1838. – LII675 p.
291
The Encyclopaedia Britannica. – 13th Edition. London ; New-York, 1926.
Etymologisches Wörterbuch des Deutschen / W. Braun, G. Ginschel, G.
Hagen...[et al.] ; erarbeitet im Zentralinstitut für Sprachwissenschaft ; unter der
Leitung von W.Pfeifer. – Berlin : Akademieverlag, 1993. – XXVII-1665 p.
Feraud J.-Fr. Dictionnaire critique de la langue française : en 3 vol / J.-Fr. Feraud.
– A Marseille : chez J. Mossy père et fils, 1787-1788. – 3 vol.
Fischer H. Schwäbisches Wörterbuch : in 6 Bd. / H. Fischer ; Weitergef. von W.
Pfleiderer. Auf Grund der von Adelbert v. Keller begonnenen Sammlungen u. mit
Unterstützg d. Württemberg. Staates. – Thübingen : Laupp 1920. – 6 Bde.
Follmann M. F. Wörterbuch der deutsch-lotharingischen Mundarten / M. F.
Follmann. – Leipzig : Verlag von Quelle und Meyer, 1909. – XVI-571 p.
Fortunati V. Dictionary of literary Utopias / V. Fortunati, R. Trousson (Ed.). –
Paris: H. Champion, 2000. – 732 p.
Frisch J.L. Teutschlateinisches Wörter-Buch ... nebst einem Register der
lateinischen Wörter / J.L. Frisch. – Berlin : C.G. Nicolai, 1741. – 3 part. en 1 vol.
Furetière A. Dictionaire universel, contenant généralement tous les mots françois
tant vieux que modernes et les termes de toutes les sciences et des arts.... vol. 1, AE / A. Furetière ; avec une préf. de Pierre Bayle. – À La Haye : chez A. et R. Leers,
1690.
Gamillscheg Er. Etymologisches Wörterbuch der französischen Sprache / Er.
Gamillscheg. – Heidelberg : C.Winter, 1997.
Gamillscheg Er. Französische Etymologien // Zeitschrift für romanische
Philologie. – 1920. XL. Band. – Halle a.S. : Max Niemeyer, 1921.
Godefroy Fr. Lexique de l’Ancien français / Fr. Godefroy ; publ. par J. Bonnard et
Am. Salmon. – Paris ; Leipzig : H.Welter, 1901. 544 p.
Götze A. Frühneuhochdeutsches Glossar / A. Götze. – 7. Aufl. – Berlin : de
Gruyter , 1967. – XII, 240 S. (Kleine Texte für Vorlesungen und Übungen 101).
Grand Larousse de la langue française en 7 vol. / sous la direction de L. Guilbert,
R. Lagane, G.Niobey. – Paris : Larousse, 1989. – 7 vol.
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch : 16 in 32 Bänden, 1. Band
Quellenverzeichnis / J. Grimm, W. Grimm. – Nachdr. der Erstausg. Leipzig, 18541971. – München : Deutscher Taschenbuchverlag, 1984. – 16 Bd.
292
Guiraud P. Dictionnaire des étymologies obscures / P. Guiraud ; Auteur supposé
O. Bloch, Auteur supposé W. von Wartburg. Paris : Payot, 1982. – 522 p.)
Hevesi L. Katalog einer merkwürdigen Sammlung von Werken utopischen Inhalts
16-20 Jahrh. / Aus dem Nachlasse des Schriftstellers L. Hevesi. München : Kraus
Reprint, 1980.
Höfer M. Etymologisches Wörterbuch der in Oberdeutschland, vorzüglich aber in
Österreich üblichen Mundart : in 3 Th. / M/ Höfer. – Linz : Haslinger ; Linz:
Kastner, 1815. – 3 Th.
Hügel Fr.S. Der Wiener Dialekt. Lexikon der Wiener Volkssprache / Fr. S. Hügel.
– Wien ; Leipzig : Hartelebens Verlag, 1873. 219 S.
Kehrein J. Volkssprache und Volkssitten in Nassau : ein Beitrag zu deren
Kenntniss : in 3. Bd. / J. Kehrein. Bonn : Habicht’s Verlagsbuchhandlung, 1872. –
3 Bd.
Körte W. Die Sprichwörter und sprichwörtliche Redensarten der Deutschen, nebst
den Redensarten der deutschen Zech-Bruder und aller Praktik Grossmutter, d.i. der
Sprichwörter ewigem Wetter-Kalender / W. Körte. – Leipzig : F.A. Brockhaus,
1837. – XL, 567 S.
Körting G. Lateinisch-Romanisches Wörterbuch. Etymologisches Wörterbuch der
romanischen Hauptsprachen / G. Körting. – 3., verm. und verb. Ausg. – Padeborn :
Druck und Verlag von Ferdinand Schöningh. 1907. – VI S., 1374 Sp.
Kühn P. Deutsche Wörterbücher: eine systematische Bibliographie / P. Kühn. –
Tübingen : M. Niemeyer, 1978. – VIII, 266 S. (Reihe germanistische Linguistik ;
15).
La Curne de Sainte-Palaye J.-B. de. Dictionnaire historique de l'ancien langage
françois ou Glossaire de la langue françoise: depuis son origine jusqu'au siècle de
Louis XIV : en 10. vol./ par La Curne de Sainte-Palaye ; publié par les soins de L.
Favre, avec le concours de M. Pajot pour les T. IV-X. – Paris : France-expansion,
1973. – 10 vol.
Le nouveau Petit Robert : dictionnaire alphabétique et analogique de la langue
française / texte remanié et amplifié sous la dir. de J. Rey-Debove et A. Rey. –
Nouv. éd. du Petit Robert de Paul Robert. [Ed. 2002, 2003 mises à jour et augm.] –
Paris : Dictionnaires Le Robert, 2003. – XXXVII-2949 p.
Lexer M. Mittelhochdeutsches Handwörterbuch : zugleich als Supplement und
alphabetischer Index zum Mittelhochdeutschen Wörterbuche von Benecke-Müller-
293
Zarncke : in 3 Bd. / M. Lexer ; Benecke, Müller, Zarncke. – Leipzig : Hirzel,
1872-1878. – 3 Bd.
Littré P.-É. Dictionnaire de la langue française : in 7 vol. / E. Littré ; sous la
direction littéraire initiale de J. Baudeneau et Cl. Bégué. – Versailles:
Encyclopaedia Britannica France, 1999. – 7 vol.
Lübben A. Mittelniederdeutsches Handwörterbuch / A. Lübben. Nach dem Tode
des Verf. vollendet von Ch. Walther. – Norden ; Leipzig : Soltau, 1888. Nachdruck
: Darmstadt, 1980. – X, 599 S.
Mackel E. Die germanischen Elemente in der französischen und provenzalischen
Sprache. Heilbronn : G. Henninger, 1887. – 200 p. – (Französische Studien,
herausgegeben von G. Körting und E. Koschwitz. Bd. VI. Heft. 1).
Martin E., Lienhart. H. Wörterbuch der elsässischen Mundarten / Bearb. von E.
Martin u. H. Lienhart. Im Auftr. d. Landesverwaltung von Elsass-Lothringen. –
Strassburg : K.J. Trübner, (1897-)1907, 1907.
Meisinger O. Wörterbuch der rappenauer Mundart, nebst einer Volkskunde von
Rappenau / O. Meisinger. – Dortmund : F.W.Ruhfus, 1906. – 235 S.
Ménage G. Dictionnaire etymologique de la langue francoise : en 2 vol. / G.
Ménage, P. Borel. – Nouvelle edition. – Paris: Chez Briasson, 1750. – 2 vol., 726
+ 588 p.
Mésangère La, P.-A. Leboux de. Dictionnaire des proverbes française / P.-A. de
Mésangère. – 2e éd. – Paris : Treuttel et Würtz, 1821.
Meyer-Lübke W. Romanisches Etymologisches Wörterbuch. Zürich, B.Kohler
Verlag, 1995.
Meyer-Lübke W. Romanisches Etymologisches Wörterbuch. 3. Aufl. Heidelberg:
Carl Winters Universitätsbuchhandlung, 1935.
Moser H. Deutsche Sprachgeschichte : mit eine Einführung in die Fragen der
Sprachbetrachtung / H. Moser. – 6., überarbeite Aufl. – Tübingen : Max Niemeyer.
– 243 p. : cartes.
Müller J. Rheinisches Wörterbuch, Bd. 7, Berlin 1948.
Müller-Fraureuth, Carl. Wörterbuch der obersächsischen und Erzgebirgischen
Mundarten in 2 Bd. Bd.II, Dresden, 1914.
294
Quitard P.-M. Dictionnaire étymologique, histrorique et anecdotique des
proverbes. 1ère éd.1842. Genève: Stalkine Reprints 1968.
Rey Alain (Ed.) Dictionnaire historique de la langue française in 3 vol. Paris:
Dictionnaires Le Robert, 1998.
Richelet Pierre. Dictionnaire français. Genève, 1680.
Robert P. Dictionnaires alphabétiques et analogique de la langue française in 9 vol.
2 ed. T. 2. Paris: Le Robert, 1989.
Röhrich L. Das große Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten : in 3 Bde.
Freiburg-Basel-Wien: Herder Verlag, 1991-1992.
Roux Le Ph. J. Dictionnaire comique, satyrique, critique, burlesque, libre et
proverbial (1718–1786). Paris: Honoré Champion éditeur, 2003.
Quitard P.-M. Dictionnaire étymologique, historique et anecdotique des proverbs.
Genève: Slatkine Reprints, 1968.
Sachs K. Grand dictionnaire Langenscheidt: français-allemand, allemand-français.
Paris, 1978.
Scherz J.G. Glossarium Germanicum medii aevi, potissimum dialecti suevicae : 2
vol. / J.G. Scherz, J.J. Oberlin ; edidit illustravit supplevit J.J. Oberlinus. –
Strassburg ; Argentorati : Typis Lorenzii et Schuleri, 1781-84, 1784. – 2 vol. (2146
columns).
Schmeller J.A. Bayerisches Wörterbuch. Sammlung von Wörtern und Ausdrücken.
Stuttgart, Thübingen, 1827-1837. in 4 Teilen.
Schmid J.Ch. von. Schwäbisches Wörterbuch mit etymologischen und historischen
Anmerkungen. Stuttgart, E. Schweizerbart, 1831.
Schmidt Ch.-G.-Ad. Strassburger Gassen- und Häusernamen im Mittelalter.
Strassburg: C.F. Schmidt, 1871.
Simrock K. Die Deutschen Sprichwörter / K. Simrock ; Einleitung von W. Mieder.
– Düsseldorf : Albatros, cop. 2003. – 630 p.
Spitzer L. Ein neues „Französisch Etymologisches Wörterbuch“ // Zeitschrift für
romanische Philologie. – 1926. XLVI. Band. – Halle a.S.: Max Niemeyer, 1927.
Staub F., Tobler L. Wörterbuch der schweizerdeutschen Sprache. Frauenfeld.
Verlag von J. Huber, 1881.
295
[Stieler K.] Der Teutschen Sprache Stammbaum und Fortwachs / oder Teutscher
Sprachschatz / Worinnen alle und iede teutsche Wurzeln oder Stammwörter / …
befindlich, Nürnberg 1691; Reprint: 3 Bände München (Kösel) 1968 bzw.
Hildesheim (Olms)1968/69.
Tobler A., Lommatzsch E. Altfranzösisches Wörterbuch. 2. Bde. Berlin, 1936.
Tresor de la langue française. Dictionnaire de la langue française du XIXe et XX s.
T.5 1977.
Trübners Deutsches Wörterbuch. Im Auftrag der Arbeitsgemeinschaft für deutsche
Wortforschung hrsg. von Alfred Götze, weitergeführt von Walter Mitzka. 8 Bände,
Berlin: Walter de Grunter und Co. Bd. 1–4 1939–1943, Bd. 5–8 1954–1957.
Versins P. Encyclopedie de l`Utopie, des voyages extraordinaires et de la science
fiction. Lausanne: l´Age d´homme, 1972.
Wander K. F. W. Deutsches Sprichwörter-Lexikon, ein Hausschatz für das
deutsche Volk. 5 vol. Leipzig: F.A. Brockhaus, 1867–1880.
Winter M. Compedium Utopiarum. 1, Von der Antike bis zur deutschen
Frühaufklärung: typologie und bibliographie literarischer Utopien. Stuttgart: J.B.
Metzler, 1978.
Zedlers Grosses Universal-Lexikon Aller Wissenschaften und Künste, Welche
bischero durch menschlichen Verstand und Witz erfunden worden, 34. Band,
Leipzig, 1742.
Гуревич А.Я. Харитонович Д.Э. История средних веков. М., 1995.
Словарь средневековой культуры / под общей редакцией А.Я. Гуревича. М.:
Российская политическая энциклопедия, 2003.
Французско-русский фразеологический словарь п/р Я.И. Рецкера. М.:
Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1963.
Халифман Э.А. Пособие по французской лексикографии. М.: Издательство
Московского университета, 1978.