ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ «ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ» На правах рукописи Андрощук Виктор Владимирович ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ РЕЛИГИИ ПО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ РОССИИ КОНЦА XIX – НАЧАЛА XX ВВ. 12.00.01 – Теория и история права и государства; история учений о праве и государстве Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук Научный руководитель: доктор юридических наук, профессор Сафонов Александр Александрович Москва – 2015 2 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение ……………………………………………………….……….........…. 3 Глава I. Российское законодательство о преступлениях против религии в конце XIX в. 1.1 Политико-правовая сущность и система религиозных преступлений в правовой мысли России ……..............................................................................…... 29 1.2 Правовые основания и место преступлений против религии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. …………................................ 50 1.3 Классификация преступлений против религии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. ………………...............................…………. 59 1.4 Религиозные преступления, посягавшие на господствующее положение Православной церкви в Российской империи …………..................................…… 92 Глава II. Развитие законодательства о религиозных преступлениях и правоприменительная практика органов государственной власти в начале ХХ в. 2.1 Вероисповедные реформы в Российской империи и их влияние на законодательство о религиозных преступлениях ...............................................… 125 2.2 Классификация преступлений против религии в Уголовном уложении 1903 г. ………………………………………………………...........................…….. 150 2.3 Правоприменительная практика органов государственной власти и порядок судопроизводства по делам о преступлениях против религии .............. 186 Заключение …………………………………………………………...........… 219 Список использованных источников и литературы …..….……..........…… 222 Приложения: Приложение 1. Официальная классификация преступлений против религии в Уголовном уложении 1903 года (сводная таблица) ........…………………..... 249 Приложение 2. Неофициальная классификация преступлений против религии по Уголовному уложению 1903 г. (по версии В.Н. Ширяева) ............... 256 Приложение 3. Неофициальная классификация преступлений против религии по Уголовному уложению 1903 г. (по версии Н.С. Тимашева) ............. 257 Приложение 4. Указатель имён дореволюционных авторов, чьи труды были использованы при подготовке диссертационного исследования ....................... 258 3 Введение Взаимоотношения государства и религии всегда занимали существенное место в историческом процессе, оказывая значительное влияние на становление правовых и государственных институтов. Религиозные нормы поведения выступали эффективным средством регулирования и поддержания социальных отношений, а также являлись важным источником становления светского права. Нарушение религиозных норм рассматривалось не только как посягательство на ту или иную религию, но и в целом считалось угрозой общественным ценностям и государственным устоям. Поэтому понятие преступления против религии было знакомо праву практически всех государств ещё на начальном этапе их развития. Религиозный фактор в политико-правовой сфере российского общества приобрёл особую значимость в условиях многонационального и поликонфессионального государства, каковым являлась Российская империя. В период активного территориального роста в XVIII – первой половине XIX вв. в состав её коренного населения вошли иудеи, католики, протестанты, униаты, мусульмане и язычники. Сохранение государственной целостности и политической стабильности достигалось проведением особой национальновероисповедной политики, в основу которой был положен принцип религиозной терпимости. Это позволило не допустить на территории Российской империи религиозных войн и конфликтов, характерных для государств средневековой Европы. Вплоть до XVIII в. Московское государство придерживалось византийских традиций церковно-государственных отношений, согласно которым население должно было принадлежать к православному исповеданию. Реципированные после принятия христианства сборники византийского права предусматривали наказания за вероотступничество, ересь, раскол, которые считались не только грехом, но и религиозными преступлениями. В имперский период государственно-церковные отношения основывались на главенстве российского императора над всеми религиозными объединениями, осуществлявшими свою деятельность на подвластных ему территориях. От успешности решения 4 вероисповедного вопроса, являвшегося частью общей политической стратегии, зависело состояние правопорядка, государственной и общественной безопасности Российской империи. Проблема религиозных преступлений продолжает сохранять свою актуальность и сегодня. Религиозные вопросы, тесно связанные с национальноэтническими, занимают важное место в политической и правовой сферах жизни современного российского общества. Ввиду происшедшего с конца 1980-х гг. перехода от атеистического государства к светскому приобрёл особую актуальность опыт Российской империи на последнем этапе её существования, ставшем начальным периодом перехода от конфессионального государства к светскому. Именно тогда понятие религиозного преступления претерпело существенную трансформацию. Данный период значим также выработкой новой модели государственно-конфессиональных отношений, для которой было характерно сохранение института государственной церкви с максимально возможной степенью реализации свободы совести и вероисповеданий для иных конфессий. Объектом диссертационного исследования выступает совокупность общественных отношений, возникающих в сфере закрепления правового статуса религиозных объединений и уголовно-правового регулирования религиозной жизни подданных Российской империи. Предметом исследования является совокупность источников законодательного характера, отражающих состояние правового регулирования в области предупреждения и противодействия преступлениям против религии в России конца XIX – начала XX вв. Выбор хронологических рамок диссертации периода конца XIX – начала XX вв. обусловлен происшедшими тогда коренными изменениями в законодательстве о религиозных преступлениях. Согласно законодательству конца XIX в. отпадение от православия и переход в другую религию или вероисповедание являлось преступным. Революционные события 1905−1907 гг. подтолкнули самодержавную власть к проведению некоторых либеральнодемократических преобразований, результатом которых стали изменения в 5 законодательстве о религиозных преступлениях. В 1905–1906 гг. в результате принятия Указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г., Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г., а также Главы II Уголовного уложения 1903 г., понятие преступления против религии изменилось. Была смягчена ответственность за их совершение и легализована деятельность религиозных объединений, не противоречившая действовавшему законодательству. Отпадение от православия перестало считаться уголовным преступлением, хотя многие прежние составы религиозных преступлений были сохранены. Нижняя хронологическая граница – февраль 1917 г. – обусловлена принятием иной модели государственно-церковных отношений. В ряде случаев, с целью комплексного рассмотрения темы диссертационного исследования, автору требовался выход за обозначенные хронологические рамки и осуществление ретроспективного анализа российского законодательства XVIII–XIX вв. в сфере деятельности религиозных объединений и о преступлениях против религии. Степень научной разработанности темы исследования. Научную литературу по теме диссертационного исследования можно условно разделить на несколько групп. Первая группа работ включает исследования дореволюционных авторов, среди которых присутствуют разработчики российского законодательства о преступлениях против религии, очевидцы и непосредственные участники его реформирования в конце XIX – начале XX вв. В дореволюционной литературе проблема религиозных преступлений затрагивалась в отдельных научных исследованиях по истории отечественного права1, церкви и церковного права, а также была фрагментарно представлена в 1 Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1905; Малиновский И.А. Лекции по истории русского права. Ростов н/Д., 1918; Северский Я.Г. Особенная часть русского уголовного права: Краткий обзор начал от Уложения царя Алексея Михайловича до Уложения о наказаниях 1885 г. включительно. СПб., 1892; Сергеевич В.И. Лекции и исследования по истории русского права. СПб., 1883. 6 монографиях по истории общественно-религиозных движений, преступлений против религии и эффективности наказаний за них1. Отдельные аспекты и особенности религиозных преступлений в России конца XIX − начала XX в. (зависимость числа уголовно-правовых составов в законодательстве от отношения государства к проблеме свободы совести; постепенное изменение взглядов законодателя на объект посягательств и др.) рассматривались в работах известных учёных-правоведов Л.С. БелогрицКотляревского, А.В. Лохвицкого, А.К. Вульферта, П.Д. П.П. Пусторослева, Калмыкова, В.Д. Спасовича, Г.Е. Н.С. Колоколова, Таганцева, В.П. Ширкова2. В монографическом исследовании доктора права Н.С. Тимашева был изучен трёхсотлетний опыт противодействия преступлениям против религии, даны рекомендации о дальнейшем развитии российской уголовно-правовой политики с учётом социально-политических изменений в российском обществе на рубеже XIX–XX 1 столетий. Вектор этого процесса Тимашев видел в отмене Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888; Красножён М.Е. Краткий очерк церковного права. Юрьев, 1900; Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. М., 1907; Его же. Из истории религиознообщественных движений в России XIX в. М., 1919; Мышцин В.Н. Политическое самосознание христианской церкви // «Юридические записки», издаваемые Демидовским юридическим лицеем. Выпуск IV (XVIII). Ярославль, 1913; Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1983; Павлов А.С. Курс церковного права. Сергиев Посад, 1902; Соколов А.А. Свобода совести и веротерпимость (историко-критический очерк) // Вестник права. 1905. № 5. С. 23–31; Его же. Отношение церковной власти к свободе совести и слова в XIX веке. Астрахань, 1906; Суворов Н.С. О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву. СПб., 1876; Его же. Учебник церковного права. 3-е изд. М., 1908; Его же. К вопросу о религиозных преступлениях. М., 1908. 2 Белогриц-Котляревский Л.С. Краткий курс русского уголовного права. Киев, 1908; Вульферт А.К. Лекции по особенной части русского уголовного права. СПб., 1899; Калмыков П.Д. Учебник уголовного права, составленный по лекциям профессора П.Д. Калмыкова А. Любавским. СПб., 1866; Колоколов Г.Е. Новое уголовное уложение. М., 1904; Лохвицкий А.В. Курс русского уголовного права. СПб., 1871; Пусторослев П.П. Конспект лекций по особенной части русского уголовного права. Вып. I. Юрьев, 1908; Спасович В.Д. Изложение доклада «О преступлениях против веры». Протоколы С.-Петербургского юридического общества // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 5. Май. С. 9−19; Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1−2. СПб., 1902; Его же. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). СПб., 1906; Его же. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. Пг., 1915; Ширков В.П. Религиозные преступления по новому уголовному уложению // Вестник права. 1903. Книги вторая − третья. 7 законоположений, устанавливавших государственное регулирование религиозной жизни российских подданных во всех её проявлениях. Уголовно-правовая охрана религии должна была стать паритетной независимо от конфессиональной принадлежности лица, совершившего религиозное преступление или ставшее его жертвой1. Плодотворная попытка доктринально определить сущность религиозных преступлений в свете проводимой в начале ХХ в. вероисповедной реформы была предпринята С.В. Познышевым. По его мнению, преступления против религии являлись характерной особенностью права конфессионального государства, в котором существовала официально установленная и юридически закреплённая государственная отечественного религия. и Познышев западноевропейского провёл сравнительный законодательств о анализ религиозных преступлениях и выступил за отмену запретов и ограничений в вопросе религиозного самоопределения российских подданных2. Криминалист и политический публицист Н.Д. Сергеевский провёл историко-теоретическое исследование наказуемости религиозных преступлений в истории России. Он подчеркнул подчинённую роль религии по отношению к государству и, как следствие, криминализацию деяний, которые, по мнению законодателя, посягали на религию, но по своей сути таковыми не являлись. Законодательство, по оценке Сергеевского, преследовало государственнополицейские цели, а вовсе не ставило перед собой задачу обеспечить охрану религии. Н.Д. Сергеевский разделял мнение криминалиста И.Я. Фойницкого о необходимости реформирования российского уголовного законодательства в направлении снижения санкций за совершение религиозных преступлений3. Доктор уголовного права В.Н. Ширяев критически осмыслил российский опыт противодействия религиозным преступлениям в Российской империи. Состояние и правовая сущность преступлений против религии, по его мнению, 1 Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву. Пг., 1916. Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. М., 1906. 3 Сергеевский Н.Д. К учению о преступлениях религиозных. СПб., 1906; Фойницкий И.Я. Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. 2 8 обусловливались взаимоотношениями государства и Церкви. От характера этих отношений зависели степень свободы различных вероисповеданий и вся система религиозных преступлений1. Политика государства по отношению к религиозным преступлениям обсуждалась российскими правоведами начала прошлого века в связи с мерами правительства по предоставлению прав и свобод религиозным объединениям, которые ранее признавались государством ограниченно или не признавались вовсе: например, старообрядческим общинам, различным сектам. К данной группе работ следует отнести монографию специалиста по каноническому праву М.Е. Красножёна2. Правоведы и видные политические деятели И.С. Бердников и Ф.Г. Тернер провели анализ реформы вероисповедного законодательства3. М.А. Рейснер, занимая критическую позицию в отношении государственной вероисповедной политики, полагал, что взаимоотношения между различными вероисповеданиями должны находиться исключительно в компетенции духовных органов4. Правовед П.Е. Казанский подвергал резкой критике государственную политику противодействия преступлениям против религии, полагая, что все разновидности религиозных культов, исповедовавшихся в России, имели одинаковое значение как звенья единой мировой культуры5. Исследованию суеверий как мотива совершения преступлений против религии посвящены работы А.А. Левенстима, А. Леманна, А.Я. Канторовича и П.Н. Обнинского6. Святотатство как особый вид кражи изучалось в трудах 1 Ширяев В.Н. Уголовно-правовая охрана религиозной свободы // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 4. Апрель. С. 1−62; Его же. Религиозные преступления: Историкодогматический очерки. Ярославль, 1910. 2 Красножён М.Е. Иноверцы на Руси. Юрьев, 1903. 3 Бердников И.С. Наши новые законы и законопроекты о свободе совести. М., 1914; Тернер Ф.Г. Свобода совести и отношения государства к церкви // Сборник государственных знаний / под ред. В.П. Безобразова. Т. III. СПб., 1877. 4 Рейснер М.А. Право свободного исповедания // Вестник права. 1899. Ноябрь. № 9. С. 85–102; Его же. Духовная полиция в России. СПб., 1900; Его же. Мораль, право, религия // Вестник права. 1900. № 4. С. 1–49; Его же. Государство и верующая личность: сборник статей. СПб., 1905. 5 Казанский П. Право и нравственность как явления всемирной культуры. СПб., 1902. 6 Левенстим А.А. Суеверие в его отношении к уголовному праву. СПб., 1897; Его же. Фанатизм и преступление // Журнал Министерства юстиции. 1898. № 8. С. 19–38; Леманн А. Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней. М., 1900; 9 Л.С. Белогриц-Котляревского, В.В. Есипова и К.Ф. Хартулари1. В других работах российского юриста В.В. Есипова раскрывается общественная опасность религиозных преступлений и оценивается эффективность мер, направленных на их предотвращение2. Проблему лжесвидетельства (лжеприсяги) во время судебных заседаний исследовал учёный-юрист, судья и адвокат А.А. Левенстим3. Отдельно следует отметить фундаментальный труд правоведа В.И. ЯсевичБородаевской, представляющий собой обзор законодательства о старообрядчестве и сектантстве4. В 1905–1912 гг. стали появляться труды, содержавшие открытую критику проводимой государством и Русской Православной церковью политики в отношении отдельных религиозных культов. В «Вестнике права» и «Журнале Министерства юстиции» были опубликованы статьи А.К. Вульферта и И.П. Якобия об уголовном преследовании членов изуверских сект (прежде всего скопцов). Юрист А.М. Бобрищев-Пушкин, не ставя в целом под сомнение правильность правительственной политики в отношении религиозной преступности, негативно оценивал практику судебных органов по делам о старообрядцах и сектантах5. Педагог-историк Д.В. Цветаев подверг критической оценке необоснованные преследования российских подданных за их религиозные Киев, 1991; Обнинский П.Н. В области суеверия и предрассудков // Юридический вестник. Ноябрь, декабрь. 1890. С. 359−381. 1 Белогриц-Котляревский Л.С. Особые виды воровства-кражи по русскому праву (оттиск из Университетских известий). Киев, 1883; Есипов В.В. Святотатство в истории русского законодательства // Варшавские университетские известия. 1893. Кн. VIII. С. 1–42; Его же. Грех и преступление. Святотатство и кража. СПб., 1894; Хартулари К.Ф. О святотатстве // Журнал Министерства юстиции. 1863. Т. XVII. С. 489–504. 2 Есипов В.В. Уголовное уложение 1903 года, его характер и содержание. Варшава, 1903; Его же. Уголовное право. Преступления против государства и общества. М., 1912. 3 Левенстим А.А. Присяга на суде по народным воззрениям // Вестник права. Июнь 1901. С. 1−26. 4 Ясевич-Бородаевская В.И. Борьба за веру: Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и высочайших указов. СПб., 1912. 5 Бобрищев-Пушкин A.M. Суд и раскольники-сектанты. СПб., 1902; Вульферт А.К. По поводу ст. 96 нового Уголовного уложения // Вестник права. 1904. № 10. С. 255–259; Якобий И.П. Об уголовной наказуемости принадлежности к изуверским сектам // Журнал Министерства юстиции. 1912. № 5. С. 98–132. 10 убеждения1. Однако когда либеральные реформы российского законодательства повлекли за собой активизацию последователей сект и отдельных вероучений, в печати стали активно высказываться мнения о необходимости принятия срочных мер по пресечению деятельности «враждебных государству и народу» религиозных обществ2. Известный адвокат и общественный деятель А.Ф. Кони в своих сочинениях затронул некоторые аспекты расследования уголовных дел по преступлениям против религии, выделяя особенности их производства в российских судах3. Таким образом, дореволюционная историография преступлений против религии не представлена монографическими исследованиями, рамки которых охватывали бы проблему религиозной преступности в целом: от причин её возникновения и до особенностей реализации уголовного законодательства в правоприменительной практике органов государственной власти. Объяснением данному факту может служить строгость правительственной цензуры, которая не позволяла давать объективную оценку деяниям, связанным с посягательством на христианство в целом и Православную церковь в частности. Ко второй группе исследований относятся сочинения юристов-правоведов, философов, историков и религиоведов советского периода. В данных работах основное отношений внимание и было положению уделено проблемам отдельных государственно-церковных религиозных объединений в дореволюционный период4. Ряд исследователей сосредоточились на оценке тенденций в развитии уголовного законодательства во второй половине XIX – начале ХХ вв. и политической позиции Православной церкви в годы Первой русской революции5. 1 Цветаев Д.В. Положение иноверия в России: историческое обозрение. Варшава, 1904. Введенский А. Борьба с сектантством. Одесса, 1914. 3 Кони А.Ф. История развития уголовно-процессуального законодательства в России // Собрание сочинений в восьми томах. Т. 4. М., 1967. С. 317−357. 4 Клочков В.В. Закон и религия: от государственной религии в России к свободе совести в СССР. М., 1982; Лукин И.М.(Антонов И.) Церковь и государство. Пг., 1919; Религия и церковь в истории России (Советские историки о православной церкви в России). М., 1975; Струмилин С.Г. Бог и свобода. О вере и неверии. М., 1961. 5 Балыбин В.А. К истории Уголовного уложения 1903 г. в России // Вестник ЛГУ. Серия 2 11 В целом ряде трудов советских и российских историков деятельность Православной церкви и государства по противодействию религиозным преступлениям в Российской империи конца XIX – начала XX вв. связывалась с защитой интересов самодержавия и правящего класса. Вероотступники, богохульники, старообрядцы и религиозные сектанты представлялись советскими исследователями как борцы с крепостничеством и самодержавием, а преступления против религии, совершавшиеся ими, понимались в советской историографии как своеобразная форма социального протеста1. Так, Е.М. Ярошевская пришла к выводу, что ужесточение законодательства о религиозных преступлениях в последней трети XIX в. было вызвано стремлением государства оградить Православную церковь от возможных посягательств, а также подъёмом революционного движения и ростом числа совершаемых преступлений2. Третью группу составляют труды современных исследователей. Ряд авторов рассматривают отдельные аспекты деятельности дореволюционных церковных и экономика, философия, право. Вып. 2. 1977. № 11. С. 123−130; Его же. Основные тенденции развития уголовного законодательства России в 1861−1881 гг. // Правоведение. 1977. № 3. С. 55−63; Его же. Уголовное уложение Российской Империи 1903 года: дис. … канд. юрид. наук. Л., 1982; Куров М.Н. Революция 1905−1907 годов и кризис политики царизма в религиозном вопросе // Вопросы научного атеизма. Вып. 19. 1976. С. 167−184; Его же. Проблема свободы совести в дореволюционной России // Государство, религия и церковь в России и за рубежом. Вып. 1: Антология отечественного религиоведения. М., 2009. С. 183−196; Развитие русского права во второй половине XIX – начале XX в. / Под ред. Е.А. Скрипилёва. М., 1997; Фецыч Г.В. К вопросу подготовки и издания Уголовного уложения 1903 г. // Проблемы правоведения. Вып. 41. Киев, 1980. С. 38−48; Его же. Реакционная сущность системы преступления и наказаний по Уголовному уложению 1903 г. и практика его применения: дис. … канд. юрид. наук. Львов, 1984. 1 Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970; Захарова Л. Г. Кризис самодержавия накануне революции 1905 года // Вопросы истории. 1972. № 8. С. 119−140; Никандрова М.М. Революционное народничество и сектантство // Наука и религия. 1966. № 11. С. 74−76; Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. М., 1982; Полунов А.Ю. Государство и религиозное инакомыслие в России (1880–1890 гг.) // Россия и реформы. М., 1995. Вып. 3. С. 126−141; Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России. Политические процессы 1871–1880 гг. Саратов, 1976; Его же. Царизм под судом прогрессивной общественности. 1866–1895 гг. М., 1979. 2 Ярошевская Е.М. Государственный Совет и политическая реакция 80-х – начала 90-х гг. XIX в.: дис. … канд. ист. наук. М., 1984. 12 государственных учреждений по противодействию религиозной преступности1. Наиболее преступлениях комплексными в настоящее научными исследованиями о время религиозных являются докторская диссертация и монография В.Ф. Лёвина, а также монографии В.Б. Лебедева и С.А. Лукьянова. Диссертация и монография В.Ф. Лёвина посвящены правонарушениям, которые совершались на религиозной почве в XIX – начале ХХ вв. в Среднем Поволжье. На основании изучения материалов административных и уголовных дел Лёвин определяет степень эффективности административных, судебных и дисциплинарных мер, принимавшихся властями для противодействия религиозной преступности. Существенное место в его работе отводится изучению роли и места Православной церкви в пресечении религиозных правонарушений2. В.Б. Лебедев законодательства о подробно рассматривает религиозных преступлениях эволюцию на уголовного протяжении всего Синодального периода истории Русской Православной церкви. Между тем, из-за широты хронологических рамок в исследовании Лебедева не изучаются особенности правоприменительной практики и судопроизводства государства, не приводятся данные по делам о религиозных преступлениях в конце XIX – начале XX вв.3 Монография С.А. Лукьянова посвящена исследованию процесса формирования и становления составов религиозных преступлений в российском законодательстве в период Х–XVII вв. В работе также рассматриваются этапы развития государственно-церковных отношений в Древней Руси и Московском 1 Далецкая В.Ю. Политика Российского государства и церкви в отношении сектантов в XVIII– XIX вв.: дис. ... канд. ист. наук. М., 2005; Липский Н.А. Влияние христианства на развитие уголовной политики и судопроизводства в России (историко-правовой анализ): дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2003. 2 Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с религиозными правонарушениями в 1820-е – 1917 гг. (на материалах Среднего Поволжья): дис. ... д-ра ист. наук. Саранск, 2011; Его же. Борьба государства и русской православной церкви с религиозными преступлениями и правонарушениями в ХIХ – начале ХХ в. (на материалах Среднего Поволжья). Саранск, 2011. 3 Лебедев В.Б. Религиозные преступления в законодательстве Российской империи в XVII – начале XX вв. Псков, 2007. 13 государстве, их влияние на отечественное вероисповедное законодательство и религиозную политику государства1. Ряд современных работ посвящён взаимоотношениям Православной церкви и государства, её роли и месту в государственном механизме и общественной жизни; процессам формирования и развития в Российской империи органов государственного управления духовными делами, особенностям и принципам вероисповедной политики, сравнительному анализу правового положения иноверных конфессий; истории церковного суда в России, а также проблеме духовного инакомыслия в период поздней Российской империи2. Исследование причин значительного числа «духовных преступлений» (богохульства, кощунства, религиозного вольномыслия) в России XVIII в. на основе более чем 500 судебноследственных дел проводится в монографии Е.Б. Смилянской3. Отдельные аспекты взаимоотношений религии и права были рассмотрены в ряде диссертационных исследований. В.Л. Ефимовских проследил историю развития религиозных преступлений в русском праве в период X−XX вв., сделав особый акцент на анализе законодательства Древней Руси и Московского государства в период становления самодержавия и развития абсолютной 1 Лукьянов С.А. Религиозные преступления в древнерусском законодательстве (Х–ХVII вв.): монография. М., 2013. 2 Гавриленков А.Ф. Политика государственной власти Российской империи в отношении Православной церкви, инославных конфессий и авраамических (нехристианских) вероисповеданий в 1721–1917 гг.; сущность, принципы, эволюция: дис. ... д-ра ист. наук. М., 2010; Никулин М.В. Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х − конец 1870-х гг.): дис. … канд. ист. наук. М., 1996; Осавелюк А.М. Государство и церковь. М., 2010; Понарин П.В. Русская Православная Церковь, общество и государство: проблема духовного инакомыслия в период поздней империи и революционную эпоху, рубеж XIX−XX вв. − 1920 г.: на материалах Тульской губернии: дис. … канд. ист. наук. Тула, 2006; Романовская Л.Р. Иноверие в Российской империи (историко-правовое исследование): монография. М., 2015; Савченко И.В. Изучение института церковного суда в российской науке XIX – начала XX века // История государства и права. 2008. № 6. С. 25–26; Семашко А.Г. Русская Православная Церковь в государственном механизме Российской империи XIX века: историко-правовой аспект: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007; Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996; Его же. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.). М., 2002; Его же. Церковный суд в России в синодальный период (краткий исторический очерк) // Исторический вестник. 2002. № 1 (16). URL: http://www.vob.ru/public/bishop/istor_vest/2002/1_16/6.htm (дата обращения: 16.10.2015). 3 Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М., 2003. 14 монархии1. Историко-правовое исследование Л.Р. Романовской посвящено правовому положению иноверцев и принципам вероисповедной политики в Российской империи в конце XVIII – конце XIX вв. В диссертации Е.Л. Шапошникова исследуются государственно-церковные отношения в процессе их развития. Диссертация Н.С. Федосовой посвящена вопросам взаимодействия уголовного права и религии. Институту свободы совести и вероисповедания, а также проблемам их уголовно-правовой охраны в России посвящены исследования А.А. Лёвиной и Е.М. Шевкопляс2. Основным направлениям религиозной политики Российской империи в отношении неправославных вероисповеданий и старообрядческих общин на протяжении первой четверти XIX – начала XX вв. посвящены исследования российских историков Ю.С. Белова и Е.А. Вишленковой3. Проблемы веротерпимости и вероисповедных реформ начала XX в. поднимаются в исследованиях А.А. Дорской, А.А. Иванова, Ю.В. Клюкиной, В.К. Пинкевича, Н.В. Потаповой, В.Н. Савельева, Н.В. Шингарёвой4. В монографии А.А. Сафонова 1 Ефимовских В.Л. Религиозные преступления в русском праве X − начала XX в.: дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2002. 2 Лёвина А.А. Институт «свободы совести и вероисповедания»: Историко-правовой опыт России: дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2003; Романовская Л.Р. Иноверцы в Российской империи: дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2006; Федосова Н.С. Уголовное право и религия: проблемы взаимовлияния и взаимодействия: дис. ... канд. юрид. наук. Владивосток, 2003; Шапошников Е.Л. Государственно-церковные отношения в России ХХ − начале ХХI века: историко-правовой и общетеоретический анализ: дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2007; Шевкопляс Е.М. Уголовно-правовая охрана свободы совести в России: дис. ... канд. юрид. наук. Омск, 1999. 3 Белов Ю.С. Правительственная политика по отношению к неправославным вероисповеданиям России в 1905–1917 гг. СПб., 1999; Вишленкова Е.А. Религиозная политика: официальный курс и «общее мнение» России Александровской эпохи. Казань, 1997; Её же. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002. 4 Дорская А.А. Свобода совести в России: судьба законопроектов начала XX века. СПб., 2001; Иванов А.А., Шингарёва Н.В. Вопрос о «свободе совести» как предмет политических дискуссий в России начала XX в. // Государство, общество, церковь в истории России XX века. В 2 ч. Ч. 1. Иваново, 2009. С. 392–397; Клюкина Ю.В. Гражданская власть, церковь и старообрядцы в начале ХХ в.: три версии права свободы вероисповедания (по материалам УралоЗападносибирского региона) // Проблемы истории России. Екатеринбург, 2001. Вып. 4. С. 188−205; Пинкевич В.К. Вероисповедные реформы в России в начале XX века, 1903 − февраль 1917 гг.: дис. ... д-ра ист. наук. М., 2000; Потапова Н.В. Вероисповедная политика Российской империи и религиозная жизнь Дальнего Востока во второй половине XIX – начале ХХ вв. (на примере Сахалина). Южно-Сахалинск, 2009; Савельев В.Н. Свобода совести: история и теория. М., 1991; Шингарёва Н.В. Роль МВД Российской империи в разработке и реализации 15 о свободе совести и модернизации вероисповедного законодательства Российской империи в начале ХХ в. рассмотрены принципы и тенденции развития вероисповедной политики государства. В работе анализируются правовые основы взаимоотношений светской власти и религиозных организаций, а также статус инославных исповеданий в Российской империи в начале ХХ в.1 Проблемам веротерпимости в Северо-Западном крае во второй половине XIX – начале XX вв. посвящена докторская диссертация А.Ю. Бендина2. Развитию судебного и уголовного законодательства Российской империи во второй половине XIX – начале XX вв. посвящены исследования Н.Н. Ефремовой и Н.И. Биюшкиной3. Анализу закономерностей развития отношений в сфере правоохраны, а также особенностям формирования и проявления политики противодействия преступности в Российской империи, посвящены работы А.А. Иванова4. В особую группу следует выделить труды зарубежных исследователей, таких как Дж. Бербанк, П.В. Верт, Дж.У. Слокум, Ч. Стейнведел, П. Уолдрон, Дж.Н. Фиггис, Г.Л. Фриз и др. Их исследования посвящены этнической и конфессиональной законодательства о веротерпимости и свободе совести во второй половине XIX – феврале 1917 г.: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2006; Её же. Проблема свободы совести и веротерпимости в России в начале ХХ в. // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 11. С. 41–44. 1 Сафонов А.А. Свобода совести и модернизация вероисповедного законодательства Российской империи в начале ХХ в. Тамбов, 2007. 2 Бендин А.Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863– 1914 гг.): автореф. дис. … д-ра ист. наук. СПб., 2013. 3 Биюшкина Н.И. Изменения в российском уголовном законодательстве в 1880-х – середине 1890-х гг. // Актуальные проблемы российского права. 2011. № 2. С. 29–37; Её же. Стратегия развития законодательства в условиях политической нестабильности в России во второй половине XIX – начале ХХ века // Юридическая техника. 2015. № 9. С. 148–154; Её же. Особенности правового регулирования процедуры составления списков присяжных заседателей в Российском государства 70–90-х гг. XIX века // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 5–2. С. 30–33; Ефремова Н.Н. Судебное право // Развитие русского права во второй половине 19 – начале 20 вв. М., 1996; Её же. Становление и развитие судебного права в России XVIII – начала XX вв. (историко-правовое исследование). М., 2007. 4 Иванов А.А. От талиона до индивидуализации юридической ответственности. Исторический очерк становления правового принципа: монография. М., 2009; Его же. Индивидуализация исполнения наказания в России. Теория, история, практика: монография. М., 2010; Его же. Институт наказания в российском праве X – начала XX вв.: социально-правовые аспекты: Учебное пособие. М., 2013. 16 политике Российской империи. Авторами подчёркиваются особые роль и место Русской Православной церкви в дореволюционном обществе, её доминирующий статус, поддерживавшийся государством всеми доступными средствами, в том числе и путём законодательного ограничения прав других конфессий1. К данной группе авторов также можно отнести российских учёных-историков М.Д. Долбилова и А.И. Миллера, чьи исследования посвящены взаимоотношению российских властей и национальных движений на Западных окраинах Российской империи. Авторы исследуют причины, по которым центральные власти, выстраивая свои отношения с окраинами Империи, сохраняли или отменяли традиционные для регионов законодательные нормы, вырабатывали особую политику в вопросах религии, миссионерской деятельности, смены вероисповедания подданными, заключения браков между людьми различных конфессий2. Таким определённом образом, научном историографический заделе по теме обзор свидетельствует диссертационного об исследования. Отдельные аспекты изучаемой темы были представлены в упомянутых выше 1 Верт П. Православие, инославие, иноверие: очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи. М., 2012; Его же. От «сопротивления» к «подрывной деятельности»: власть Империи, противостояние местного населения и их взаимозависимость; Слокум Дж.У. Кто и когда были «инородцами»? Эволюция категории «чужие» в Российской империи; Стейнведел Ч. Создание социальных групп и определение социального статуса индивидуума: идентификация по сословию, вероисповеданию и национальности в конце имперского периода в России // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. М., 2005. С. 48−82; 502−534; 610−633; Burbank J. Imperial Russia: new histories for the Empire. Bloomington, 1998; Burbank J., Hagen M.V. Russian empire: space, people, power, 1700−1930. Bloomington, 2007; Curtiss J.S. Church and State in Russia: The Last Years of the Empire. New York, 1940; Figgis J.N. Churches in the Modern State. L., 1913; Freeze, Gregory L. Handmaiden of the State? The Orthodox Church in Imperial Russia Reconsidered. Journal of Ecclesiastical History 36. (1985): 82–102; Idem. Church and Politics in Late Imperial Russia: Crisis and Radicalization of the Orthodox Clergy. Russia under the Last Tsar: Opposition and Subversion, 1894–1917. Ed. Anna Geifman. Oxford: Blackwells, 1999. 269–297; Idem. Russian Orthodoxy: Church, People, and Politics in Imperial Russia. Cambridge History of Russia. vol. 2 Ed. Dominc Lieven. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 284– 305; Simon G. Church, State and Society // Russia Enters the Twentieth Century / Ed. by G. Katkov et. al. London, 1971; Szeftel M. Church and State in Imperial Russia // Russian Orthodoxy under the Old Regime / Ed. by R. Nichols, T.G. Stavrou. Minneapolis, 1978; Treadgold D.W. The Peasant and Religion // The Peasant in Nineteenth-Century Russia / Ed. by W.S. Vucinich. Stanford, 1968; Waldron P. Religious Toleration in Late Imperial Russia // Civil Rights in Imperial Russia / Ed. by O. Crisp and L. Edmondson. Oxford: Clarendon Press, 1989. P. 103−121. 2 Бережная Л.А., Долбилов М.Д., Миллер А.И. Западные окраины Российской империи. М., 2006; Долбилов М.Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010. 17 трудах исследователей. Вместе с тем некоторые перечисленные издания в силу объективных причин утратили свою актуальность. Другие работы посвящены отдельным узким аспектам исследуемой темы, что позволяет осуществить их более углубленное изучение. Однако в целом проблема преступлений против религии в Российской империи на рубеже XIX–ХХ вв. изучена недостаточно. Не получили системного государственной освещения власти в правоприменительная отношении лиц, практика совершивших органов религиозные преступления; влияние вероисповедных реформ начала ХХ в. на законодательство о религиозных преступлениях и статистику их совершения; особенности судопроизводства по делам о религиозных преступлениях в конце XIX – начале XX вв. Цель диссертационного исследования состоит в проведении комплексного историко-правового изучения системы преступлений против религии в российском законодательстве конца XIX – начала XX в., а также в определении форм и методов, выработанных Российским государством для противодействия им. Достижение указанной цели предполагает постановку и решение следующих задач: – выявить историографические и источниковедческие основы темы диссертационного исследования и дать им оценку; – определить понятие религиозного преступления в дореволюционном российском законодательстве, провести историко-правовой анализ процессов возникновения и развития данной группы преступлений; – изучить существовавшую в указанный период нормативную правовую базу о преступлениях против религии, установить причины и обстоятельства её формирования; – определить место преступлений против религии в системе уголовнонаказуемых деяний; провести изучение и сравнение их уголовно-правовых составов в российском праве конца XIX − начала XX в.; 18 – определить направления и особенности государственной политики противодействия религиозным преступлениям в Российской империи и оценить степень её эффективности; – рассмотреть формы отношений Российского государства и религиозных конфессий в контексте воздействия на природу религиозных преступлений; установить степень влияния общественно-политической и социально- экономической ситуации в России на изменение их сущности и видов; – провести анализ опыта взаимодействия государственных и церковных учреждений по реформированию уголовного законодательства в части, касавшейся преступлений против религии; проанализировать особенности правоприменительной деятельности и судопроизводства по данной категории дел на рубеже XIX − начала XX в. Источниковая база диссертационного исследования. Для решения поставленных задач были привлечены как опубликованные печатные издания, так и материалы из архивных фондов, которые впервые вводятся в научный оборот. Важным источником является действовавшее на рубеже XIX – начала XX вв. российское законодательство, сосредоточенное в Полном собрании законов и Своде законов Российской империи. Анализ нормативных правовых актов позволил выявить позицию российских властей в отношении уголовноправовой охраны интересов Православной церкви, характер государственноцерковных отношений, а также вектор их развития. Определённая часть нормативных правовых актов, регулировавших деятельность религиозных объединений, содержалась также в специальных подборках указов, распоряжений министерств и ведомств, протоколах комиссий, отчётах Святейшего Синода1. 1 Варадинов Н. История Министерства внутренних дел. Кн. 8. СПб., 1863; Введенский А. Действующие законоположения касательно старообрядцев и сектантов. Одесса, 1912; Канторович Я.А. Законы о вере и веротерпимости. С приложением свода разъяснений по кассационным решениям Сената. СПб., 1899; Кузнецов Н.Д. Закон о старообрядческих общинах в связи с отношением церкви и государства. Сергиев Посад, 1910; Чичинадзе Д.В. Сборник законов о расколе и сектантах (изд. 2-е, исправленное и дополненное). СПб., 1899; ЯсевичБородаевская В.И. Борьба за веру: Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и высочайших указов. СПб., 1912; Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода 19 Существенное значение для диссертации имеют архивные материалы делопроизводств государственных и церковных учреждений, в частности – хранящиеся в фондах следующих архивов: Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), Центрального исторического архива Москвы (ЦИАМ), Национального исторического архива Беларуси (НИАБ). К числу основных фондов, в которых аккумулирован значительный массив документов, характеризующих законотворческую и правоприменительную деятельность государства в сфере предупреждения и противодействия преступлениям против религии, относятся фонды: Департамента полиции Министерства внутренних дел (ГА РФ, Ф. 102), Управления московского генерал-губернатора (ЦИАМ, Ф. 16), Канцелярии Московской духовной консистории (ЦИАМ, Ф. 203), Московской столичной полиции (ЦИАМ, Ф. 475), Минской, Могилёвской и Полоцкой духовных православных консисторий Святейшего Синода (НИАБ, Ф. 136, 2301 и 2531). Важнейшим источником для диссертации послужили судебно- следственные дела, которые содержатся в фондах Московского окружного суда (ЦИАМ, Ф. 142), Минского окружного суда (НИАБ, Ф. 183), прокуроров Минского окружного суда (НИАБ, Ф. 193) и Могилёвского окружного суда (НИАБ, Ф. 2131). Материалы судебно-следственных дел, впервые введённые в научный оборот, религиозных выявляют преступлениях особенности и судопроизводства практики применения по делам о соответствующего законодательства в конце XIX − начале ХХ вв. Автором были изучены также переписка высокопоставленных чиновников, губернаторов, епархиальных православных архиереев, протоколы допроса обвиняемых, показания свидетелей, материалы справочно-статистического характера. Всего в диссертации используется более 120 архивных дел из 14 фондов, хранящихся в 3 архивах. К. Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1894 и 1895 годы. СПб., 1898; за 1898 год. СПб., 1901; за 1911−1912 годы. СПб., 1913; Журналы Комитета министров по исполнению Указа 12 декабря 1904 г. СПб., 1905; Журнал Особого присутствия Государственного совета, высшего учреждения для обсуждения проекта уголовного уложения. СПб., 1902. 20 Важнейшим эмпирическим материалом для диссертации послужили статистические сборники, подготовленные на основании сведений судебных органов, МВД, Святейшего Синода и других ведомств, а также исследования уголовной статистики, осуществлённые российскими правоведами1. Особую группу источников составляют материалы периодической печати. Диссертантом были проработаны дореволюционные издания, такие как журналы «Вестник права», «Юридический вестник», «Юридические записки», «Журнал гражданского и уголовного права», «Русское обозрение», «Варшавские университетские известия», «Наблюдатель», газета «Право». Статьи в данных изданиях отражали основные направления политики российского правительства в отношении религиозной преступности. В «Журнале Министерства юстиции» были опубликованы аналитические материалы о мероприятиях, которые разрабатывались и проводились правоохранительными органами для противодействия преступлениям против религии. В издании публиковались статистические сведения о состоянии дел в данной сфере, а также определения Кассационного департамента Сената общественную огласку. журналах «Миссионерское В обозрение» по уголовным делам, «Православный рассматривались результаты получившим собеседник» и миссионерской деятельности и эффективность административных мер, направленных на пресечение противоправной религиозной деятельности. Методологическая основа диссертационного исследования обусловлена поставленными в работе целями и задачами. Диалектический принцип познания позволил изучить предмет исследования в 1 развитии и взаимосвязи всех его проявлений. Принцип историзма, Преображенский И.В. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840−41 по 1890−91 гг. СПб., 1897; Распределение населения империи по главным вероисповеданиям. Разработано Центральным статистическим комитетом МВД по данным Первой всеобщей переписи 1897 г. СПб., 1901; Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы (На основании официальных и научных исследований). СПб., 1912; Тарновский Е.Н. Религиозные преступления в России // Вестник права. 1899. № 4. С. 1−27; Его же. Статистические сведения о деятельности судебных установлений, образованных по уставам Императора Александра II, за 1866–1912 годы // Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. 2. Пг., 1914. С. 337–374; Трайнин А.Н. Преступность города и деревни в России // Русская мысль. 1909. № 7. С. 1–27. 21 заключающийся в рассмотрении событий и фактов в хронологической последовательности и взаимообусловленности, позволил изучить события, связанные с появлением в российском законодательстве религиозных преступлений, и установить причинно-следственную связь между общественнополитическими событиями и изменениями в законодательстве о преступлениях против религии. Работа специальных над диссертацией методов осуществлялась познания: с использованием сравнительно-правового, ряда сравнительно- исторического, формально-юридического, статистического. С помощью сравнительно-правового метода было проведено изучение природы религиозных преступлений в законодательствах Российской империи и западноевропейских государств. Сравнительно-исторический метод позволил выявить место и значение преступлений против религии в законодательстве Российской империи в различные исторические периоды. Количественные данные, характеризующие состояние религиозной преступности в России конца XIX – начала ХХ вв., были получены с использованием статистического метода. Для реализации целей и задач диссертационного исследования автор широко использовал проанализировать уголовно-правовую формально-юридический массив нормативных охрану религиозной правовых свободы метод, актов, позволивший регулировавших подданных Российской империи. В диссертации был использован цивилизационный подход, поскольку развитие российского законодательства о религиозных преступлениях во многом обусловлено особым культурно-историческим типом, характерным для российского общества. К особенностям развития Российского государства могут быть отнесены его поликонфессиональность, доминирующая роль государства во всех сферах общественно-политической интересов над частными и др. жизни, приоритет общественных 22 Характеризуя методологическую основу исследования, определим содержание и значение его ключевых понятий. В юридической и религиоведческой литературе существует и существовал целый ряд определений преступлений против религии. По терминологии дореволюционного права религиозные преступления являлись посягательствами на «веру и ограждающие оную постановления», либо, согласно Уголовному уложению 1903 г., – на «ограждающие веру законы»1. Правовед М.А. Рейснер преступлениями против религии считал деяния, направленные на ограничение религиозных убеждений и их внешних проявлений в виде культа. С.В. Познышев относил к религиозным преступлениям любые деяния, которые были связаны с принуждением к совершению или отказу в совершении религиозных действий 2. Современные исследователи также предпринимают попытки дать толкование понятия религиозного преступления. Применительно к началу ХХI в. они определяют его как «духовно-вредоносное, уголовно противоправное, умышленное деяние, посягающее на религиозную свободу граждан или по мотиву религиозной ненависти или вражды, или в связи с исполнением религиозного ритуала»3. Диссертантом было выработано собственное определение преступления против религии применительно к рассматриваемому в диссертации периоду. Это уголовно наказуемое деяние, выраженное в посягательстве на покровительствуемую государством религию и связанное с ограничением религиозных убеждений, их внешних проявлений путём принуждения к совершению религиозных действий или, наоборот, отказу от них. Под вероисповеданием понимается принадлежность лица (группы лиц) к какой-либо религии, церкви, конфессии. Образ мыслей и поступков, соответствующий догматам и требованиям определённого вероисповедания, называется конфессионализмом4. Соответственно, конфессиональным является государство, в котором та или иная религия и принадлежащее к ней духовенство 1 См.: Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 52. Ярославль, 1992. С. 535. См.: Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. М., 1906. С. 179. 3 Старков О.В., Башкатов Л.Д. Криминотеология: религиозная преступность. СПб., 2004. С. 265. 4 См.: Атеистический словарь. М., 1985. С. 85, 212. 2 23 обладают политическими, привилегиями. правовыми, Государственная экономическими церковь принимает и социальными участие в решении государственных вопросов, является обязательным элементом государственной системы образования и воспитания. Она также пользуется исключительной поддержкой государства, которое финансирует деятельность государственной церкви и её духовенства1. Под веротерпимостью, применительно к Российской империи, понимается «иерархически выстроенная существовавших между государства». легитимация народами, Неправославные религиозных вошедшими религиозные в различий, состав Российского организации официально именовались «иностранными», потому что их религиозные центры находились за пределами Империи, а духовенство и паства не принадлежали к «коренному» русскому населению2. Теоретико-методологическую основу исследования составили также подходы современных учёных – юристов и историков государства и права, обращавшихся в своих научных трудах к проблемам выявления природы религиозных преступлений и их места в уголовном законодательстве, взаимоотношений религии и права, а также формирования основ свободы совести и вероисповедной политики в имперской России: Ю.С. Белов, А.Ю. Бендин, А.Ф. Гавриленков, М.Д. Долбилов, А.А. Дорская, В.Л. Ефимовских, А.А. Иванов, В.Б. Лебедев, В.Ф. Лёвин, С.А. Лукьянов, А.М. Осавелюк, А.Ю. Полунов, Л.Р. Романовская, А.А. Сафонов, Е.Б. Смилянская, С.Л. Фирсов и др. Научная новизна исследования заключается в том, что в диссертации впервые в историографии система преступлений против религии в российском законодательстве конца XIX – начала XX вв. изучается в тесной связи с проводимой государством вероисповедной политикой. В диссертационном исследовании рассмотрен весь комплекс нормативных правовых актов о религиозных преступлениях и правовом положении религиозных организаций, 1 См.: Религиоведение / Энциклопедический словарь. М., 2006. С. 53. См.: Бендин А.Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863–1914 гг.): автореф. дис. … д-ра. ист. наук. СПб., 2013. С. 23. 2 24 изданных в изучаемый период. Автором также выявлены и проанализированы законопроекты и государственных предложения, деятелей, не исходившие получивших от силу учёных-правоведов закона, но и оказавших значительное влияние на теоретико-правовую разработку проблемы. Существенным вкладом в историко-правовую науку является проведение диссертантом исследования религиозных преступлений в Российской империи на основе большого массива архивных материалов, впервые введённых в научный оборот: судебно-следственных дел, делопроизводственных документов, справочно-статистических материалов. Анализ составов преступлений против религии осуществлён с учётом их историко-правового развития во взаимосвязи с социально-политической обстановкой в Российской империи и характером складывавшихся взаимоотношений государства и Православной церкви. Данный подход позволил определить место, которое система преступлений против религии занимала в российском законодательстве. В диссертации отображена специфика правоприменительной практики органов государственной власти и дана оценка её эффективности, рассмотрены особенности судопроизводства по делам о религиозных преступлениях, не являвшегося ранее специальным предметом исследования. Положения, выносимые на защиту: 1. Религиозная свобода российских подданных была производной от проводимой государством национально-вероисповедной политики, которая, в свою очередь, определяла объём их гражданских и политических прав согласно конфессиональной принадлежности. Характер государственно-церковных отношений оказал непосредственное влияние на появление в российском законодательстве группы преступлений против религии. Православие, как основа русской народности, противопоставлялось иностранным верам, а уклонение российского подданного от православия считалось изменой государству и уголовно преследовалось. 2. Большинство уголовно-правовых составов было реципировано светским законодательством из церковных уставов древнерусского права. По мере развития 25 государственно-церковных отношений изменялась сущность религиозных преступлений, а также объём и место, которые они занимали в российском законодательстве. Расширение вмешательства государства в дела Церкви в XVIII– XIX вв. привело к значительному сокращению юрисдикции духовного суда и передаче преобладающей части религиозных преступлений в компетенцию светской власти. Укрепление абсолютистского государства и формальное подчинение российскому императору всех религиозных общин на территории Российской империи послужило причиной окончательного перемещения системы преступлений против религии в уголовное законодательство. 3. К концу XIX в. российское уголовное законодательство претерпело ряд поэтапных модернизаций. Первый полноценный уголовный кодекс Российской империи – Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, подверглось неоднократным редакционным изменениям, связанным с проводимыми в середине XIX в. экономическими, политическими и административно-судебными реформами. Несмотря на определённую либерализацию уголовно-правовых норм в конце XIX в., Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. сохранило приверженность полицейскому типу охраны религии. Религия признавалась одним из важнейших устоев государства, а религиозные преступления приравнивались к преступлениям против прерогатив верховной (самодержавной) власти. 4. В годы первой русской революции в Российской империи происходит переход от одного типа уголовно-правовой охраны религии (при котором государство поддерживало и охраняло интересы православия, одновременно ограничивая или запрещая другие религиозные учения) к другому типу, когда государство признало право российских подданных на религиозное самоопределение. Ограничения религиозной свободы были сохранены в интересах обеспечения общественной безопасности. 5. Следствием принятия Указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» стал пересмотр раздела Уголовного уложения 1903 г. о преступлениях против религии, во время которого были учтены как достижения 26 европейской уголовно-правовой науки, так и потребности социально- экономического развития России. Перечень уголовно-правовых составов был значительно сокращён. Преступления против религии стали рассматриваться как нарушение общественного порядка. Из числа уголовно-наказуемых деяний были полностью исключены составы, связанные с переходом из православия в другие христианские исповедания, а из христианства – в нехристианские религии. Однако в целом Уголовное уложение сохранило преимущественное положение Православной церкви перед инославными и иноверными исповеданиями. 6. Материалы судебно-следственных дел свидетельствуют о том, что российская судебная практика не выработала единого отношения к религиозным преступникам, чьим деяниям могла даваться неадекватная оценка, а их общественная опасность – преувеличиваться. В то же время российские суды были склонны демонстрировать снисходительность по отношению к лицам, обвинённым в совершении преступлений против религии, и назначать минимальный размер наказания с учётом установленных по делу смягчающих вину обстоятельств. 7. На основе данных судебной статистики установлено, что степень распространённости преступлений против религии зависела от места их совершения. Более высокие показатели религиозной преступности зафиксированы в сельской местности. Уровень культуры и образования населения в столице и крупных городах, а также напряжённый темп жизни, являлись факторами, сдерживавшими распространение преступлений против религии. Религиозная преступность являлась противоположностью преступности политической, которая получила широкое распространение преимущественно в столицах и крупных городах. Политические преступники в большинстве своём были молоды, а совершавшие религиозные преступления лица находились в зрелом и даже пожилом возрасте. Среди религиозных преступников практически не было людей не только с высшим, но даже со средним образованием. Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется его новизной. Анализ и обобщение историко-правовых документов, 27 вовлечение в научный оборот новых источников, характеризующих развитие российского уголовного законодательства, вносят весомый вклад в изучение правовых и государственно-конфессиональных аспектов российской истории. Проведённое исследование позволяет дать объективную оценку взаимоотношениям государства, религиозных объединений и общества в позднеимперской России, а также выявить причины и факторы возникновения преступлений против религии. Дореволюционный опыт уголовно-правовой регламентации религиозной жизни подданных, при учёте современных реалий общественной жизни, может быть использован в процессе формирования государственной политики в отношении различных религиозных объединений, а также послужить основой для совершенствования российского законодательства в области защиты религиозных чувств верующих, прав и свобод религиозных объединений. Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы при написании научных трудов историко-правового содержания, а также в ходе преподавания курсов истории государства и права России, истории политических и правовых учений России, религиоведения, специальных курсов по проблемам государственно-конфессиональных отношений. Обоснованность диссертационного и достоверность исследования полученных обусловлены результатов репрезентативностью источниковой базы исследования, которая отвечает современному уровню научного знания; методологией и методами исследования; аргументированностью научных положений и выводов, получивших признание научного сообщества. Практическая значимость, апробация и внедрение результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в докладах на научных и научно-практических конференциях, семинарах и «круглых столах». В их числе: II Международная заочная научно-практическая конференция аспирантов и молодых учёных «Актуальные проблемы юридической науки и правоприменительной практики» (г. Москва, 23 апреля 2010 г.); III Научно-практическая конференция «Криминалистика: проблемы 28 сегодняшнего дня» (г. Москва, 11 июня 2010 г.); Международная научнопрактическая конференция «Преступление и наказание: теоретическое моделирование, законодательное закрепление, правоприменительная практика» (г. Самара, 25–27 июня 2010 г.); VIII Региональная научная конференция молодых учёных Сибири в области гуманитарных и социальных наук «Актуальные проблемы гуманитарных и социальных исследований» (г. Новосибирск, 23–24 ноября 2010 г.); Конференция «Свобода выражения и язык вражды» (г. Суздаль, 4−7 апреля 2013 г.); Научная межвузовская конференция «Права и свободы человека и гражданина: теоретические аспекты и юридическая практика», посвящённая памяти профессора Ф.М. Рудинского (г. Москва, 25 апреля 2013 г.); II Международная научно-практическая конференция «Юридическая наука и практика: история и современность» (г. Рязань, 17 июня 2014 г.); Круглый стол факультета международного права Дипломатической академии МИД России, Российской ассоциации международного права и Международно-правового клуба «Права человека в контексте межконфессионального диалога» (г. Москва, 9 октября 2014 г.). По теме диссертационного исследования опубликованы 25 научных работ, включая 6 статей в журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов диссертационных исследований, общим объёмом 12,48 п.л. Результаты диссертационного исследования прошли обсуждение на кафедре теории и истории права НИУ ВШЭ, а также в рамках методологических семинаров кафедры в 2011−2015 гг. Основные положения диссертации внедрены в учебный процесс на факультете права НИУ ВШЭ в рамках проведения лекционных и семинарских занятий по курсам «История государства и права России», «Государственно-конфессиональные отношения: отечественный и зарубежный опыт правового регулирования». Выбор структуры диссертационного исследования обусловлен объектом и предметом исследования, отвечает поставленным в нём целям и задачам. Исследование состоит из введения, двух глав, включающих семь параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений. 29 Глава I. Российское законодательство о преступлениях против религии в конце XIX в. 1.1 Политико-правовая сущность и система религиозных преступлений в правовой мысли России Возникновение и развитие системы преступлений против религии непосредственно и тесно связано с отношением Российского государства к религиозной свободе своих подданных. Понимание её принципов на разных исторических этапах было различным и неоднозначным. Право на свободу религиозной мысли являлось естественным продолжением права на свободу человеческой мысли вообще. Личные религиозные убеждения и предпочтения могли быть выражены в устной или письменной форме; в публичном совершении религиозных обрядов, изучении и критике других религиозных учений, а также в полном отрицании своей принадлежности к одной из религий. Ограничением религиозной свободы выступал запрет на публичное оскорбление религий, проповедование безнравственных идей и поступков, нарушение общественного порядка и спокойствия, подстрекательство к совершению преступных деяний в церквях и других культовых сооружениях. Таким образом, теоретически в вопросе религиозной свободы роль государства сводилась к защите принципов морали и общественной нравственности от посягательств со стороны религиозных объединений, но при этом не происходило вмешательство в вопросы их внутренней иерархии и религиозной догматики1. Однако на практике для полноценной реализации религиозная свобода нуждалась в государственной поддержке и охране, которые могли выходить за пределы предупредительных мер и простираться вплоть до установления уголовных санкций. Юрист-криминолог Ф. фон Лист трактовал религиозную свободу как разновидность личной свободы, которая могла стать объектом религиозных посягательств. Подобное широкое понимание религиозной свободы, по мнению русского юриста и психолога С.В. Познышева, не позволяло 1 См: Белогриц-Котляревский Л.С. Преступления против религии в важнейших государствах Запада. Ярославль, 1886. С. 290−291, 293−295. 30 объяснить возникновение в российском праве уголовно-правовых составов таких религиозных преступлений, объектами которых являлись вовсе не религиозная свобода и интересы отдельной личности. Тем не менее, религиозная свобода, реализуемая в рамках общих ограничений свободы личности в государстве, представлялась наиболее широкой из всех личных свобод, действие которой распространялось как на религиозные, так и атеистические убеждения1. Внешнее выражение религиозности в обрядах, культах или проповедях, не содержавших каких-либо оскорблений или насильственных призывов по отношению к другим верующим, не нарушали чьих-либо интересов и не могли быть ограничены государством. Верующие должны были также наделяться правом создавать новые исповедания (которые, как правило, трактовались традиционными учениями как ересь2) или вообще покидать ряды приверженцев религии. Степень религиозной свободы, предоставляемой своим подданным тем или иным государством, зависела от вида государственно-церковных отношений, которые, согласно классификации, предложенной в 1888 г. доцентом канонического права Н.А. Заозерским, могли быть следующими: 1) «юридическое государство», где не было опекунства государства над Церковью; 2) либеральное государство, развивавшееся по принципу «Свободная Церковь в свободном государстве»; 3) государство, которое не вмешивалось в деятельность Церкви и религиозных объединений; 4) теократическое государство, которое наделяло властью церковную иерархию; 5) превосходство Церкви над государством3. 1 См.: Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. М., 1906. С. 140−142, 116−117. 2 Понятие «ересь» относимо к содержанию учения. На начальном этапе христианства делались попытки поставить под сомнение какой-либо пункт его учения. Инициаторы и последователи ересей не ставили себя в оппозицию к Церкви и её авторитету, а считали себя истинными выразителями и продолжателями христианства // См.: Булгаков С.В. Православие: Праздники и посты. Богослужение. Требы. Расколы, ереси, секты. Противные христианству и православию учения. Соборы Восточной, Русской и Западной Церквей. Предисловие А.В. Буганова. М., 1994. С. 18; Ересями признаются религиозные учения, отклоняющиеся от официальной доктрины церкви в вопросах догматики, культа, организации // См.: Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. М., 1985. С. 149. 3 См.: Заозерский Н.А. Право православной греко-восточной русской церкви как предмет специальной юридической науки // Прибавления к изданию творений Святых отцов в русском переводе за 1888 год. Ч. 41. Кн. 2. М., 1888. С. 85−92. 31 В свою очередь, в зависимости от вида государственно-церковных отношений в государстве складывался один из двух типов уголовной охраны религии. В рамках первого типа государство карательными мерами поддерживало и охраняло распространение определённой религии, одновременно ограничивая или полностью запрещая другие религиозные учения. Данный тип охраны религии мог выражаться в разнообразных формах: в открытом преследовании других религиозных учений; в установлении запрета на переход верующих из покровительствуемой государством религии в другие вероисповедания; в воспрепятствовании публичным богослужениям или проповедям сторонников иных религий и вероисповеданий. Обязательным элементом данного типа охраны религии являлось уголовное преследование оскорбительных и насильственных действий, направленных против последователей покровительствуемой религии. В то же время, на сторонников других религий правовая охрана от насилия и оскорблений их религиозных чувств не распространялась или применялась в меньшей степени1. Очевидно, что тип государственной охраны религии, основанный на методах принуждения, свидетельствовал о полицейском характере государства, не отвечал положению личности в правовом государстве, не соответствовал и даже противоречил принципам религиозной свободы. Поэтому во второй половине XIX в. в западноевропейских государствах наметился переход ко второму типу уголовной охраны религии. Государству отводилась роль защитника свободной критики вероучений от внешнего насилия. Если даже предположить, что большинство населения одного из государств вдруг перестало принадлежать к одной из религий, установившийся принцип безверия не стал бы поводом для введения ограничений свободы вероисповеданий для верующих, сохранивших приверженность той или иной религии. Государственную политику религиозного притеснения не смогли бы оправдать никакие аргументы о «религиозных заблуждениях», «суевериях», «ересях» и т.п. Обращение западноевропейских государств к принципам свободы совести предполагал безусловный отказ от 1 См: Познышев С.В. Указ. соч. С. 34−35. 32 применения в религиозных вопросах любого вида насилия – как материального, так и нравственного, и обеспечивал каждому верующему право перехода из одного вероисповедания в другое исходя из личных предпочтений. При этом смена вероисповедания не влекла за собой негативных последствий для верующего в виде уголовных преследований, стеснений и ограничений в гражданских правах. Совершенно естественно, что в условиях второго типа уголовной охраны религии становились бессмысленными такие уголовно-правовые составы, как ересь, раскол, вероотступничество, совращение, которые изначально были заимствованы светским законодательством из канонического права1. Принципы религиозной свободы, выработанные западной правовой мыслью ко второй половине XIX в., были сформулированы известным российским правоведом А.Д. Градовским. К ним были отнесены: а) свобода публичного отправления богослужения; б) свобода выбора вероисповедания; в) свобода проповедования с целью обращения в свою веру; г) обладание всеми политическими и гражданскими правами, независимо от принадлежности к той или иной религии. Таким образом, религиозная свобода предполагала право личности самостоятельно, без вмешательства государственной или церковной власти, становиться последователем того или иного вероисповедания и беспрепятственно следовать ему2. Второй тип уголовно-правовой охраны религии мог реализовываться в различных формах; переход к нему был обусловлен изменением взгляда на задачи государства и общий характер его отношения к личности. Тем самым завершался продолжительный период истории, в течение которого государство выступало «слугой определённой церкви, обязанным мерами внешнего принуждения защищать учение этой церкви и содействовать его господству в народе»3. Таким образом, начиная со второй половины XIX в. западноевропейские государства стали постепенно признавать за своими подданными право на 1 См.: Тарновский Е.Н. Четыре свободы. СПб., 1906. С. 48. См.: Градовский А.Д. Собрание сочинений. Т. 7. Начала русского государственного права. Ч. 1. О государственном устройстве. СПб., 1901. С. 333–335. 3 См: Познышев С.В. Указ. соч. С. 69–70. 2 33 религиозное самоопределение, которое реализовывалось последними путём смены вероисповедания или выхода из существовавших религиозных обществ. Западноевропейское уголовное законодательство сократило перечень религиозных преступлений, сохранив лишь такие составы, как богохульство, поношение религиозных верований, воспрепятствование отправлению культа или принуждение к участию в нём. Религиозная свобода получила закрепление в западноевропейских конституциях и стала признаваться неотъемлемым правом личности наряду с неприкосновенностью жилища, свободой слова и другими правами. В России государственно-церковные отношения формировались под влиянием византийских традиций, которые рассматривали государство и Церковь как единый организм, что непосредственно отразилось на степени религиозной свободы российских подданных и на системе преступлений против религии в российском законодательстве. Для обладания полным комплексом прав российского подданного, – как отмечал В.Н. Ширяев, – требовалось быть последователем одного из признанных государством вероучений1. Сделав религию опорой государственного порядка и предоставив ей соответствующую охрану, государство неминуемо возвело одно вероисповедание в привилегированное положение. «…Прямым последствием общественногосударственного значения религии является тот вывод, что отношения государства к религии не могут быть построены на начале равенства всех и всяких религий», справедливо замечал русский юрист, государственный и общественный деятель Н.Д. Сергеевский2. По мнению профессора канонического права Юрьевского университета М. Красножёна, принцип христианской терпимости вовсе не предполагал равного ко всем признаваемым религиозным обществам отношения со стороны государства. Каждая религия получала своё лишь в той мере, в какой это было 1 См.: Ширяев В.Н. Уголовно-правовая охрана религиозной свободы // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 4. Апрель. С. 4–5. 2 Сергеевский Н.Д. К учению о преступлениях религиозных // Журнал Министерства юстиции. 1906. Апрель. № 4. С. 21. 34 сопоставимо с представляемой государством истиной, т.е. принцип справедливости не был тождественен принципу абсолютного равенства. Государство могло гарантировать полную свободу совести только в области религиозных убеждений личности. В то же время вопросы создания религиозных обществ и публичного совершения ими культа выходили за рамки требований христианской веротерпимости. Поэтому деятельность религиозных обществ находилась под государственным надзором и была законодательно регламентирована1. В «Своде основных государственных законов» 1832 г. заявлялось, что «все не принадлежащие к господствующей Церкви подданные Российского государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в Российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной» (ст. 44). Российским законодательством гарантировалось, что «Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам: да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов, и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи» (ст. 45)2. Однако в действительности существовали различные законодательные ограничения свободы веры. Например, избранные вероисповедания осуществляли свою конфессиональную деятельность в особо благоприятных условиях, а всем другим религиозным объединениям приходилось преодолевать различные запреты и притеснения. Одним из тяжких преступлений против религии в российском законодательстве являлось принуждение к принятию или отречению от религиозного верования и к совершению культовых действий. Государство осознавало тщетность попыток добиться абсолютной веротерпимости в обществе, 1 См.: Красножён М. Иноверцы на Руси. Т. 1. Положение неправославных христиан в России. Юрьев, 1900. С. 151. 2 Свод законов Российской империи. Том I. Ч. I. СПб., 1900. С. 4. 35 поэтому ставило перед собой задачу устранить лишь наиболее явные проявления религиозной нетерпимости1. К середине XIX в. завершился процесс огосударствления Русской Православной церкви, которая стала частью государственного аппарата власти. Деятельность вошедших в конфессиональную структуру государства иностранных христианских церквей и других религий находилась под контролем Департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел. Таким способом была решена задача по объединению многонационального и поликонфессионального общества вокруг российского монарха. Особенностью правового положения религиозных конфессий в Российской империи было их юридически закреплённое неравенство: большим комплексом прав, по мнению М. Красножёна, обладали религии, чьё догматическое учение было наиболее близко к православию2. Согласно этому принципу, все вероисповедания располагались на трёх иерархических уровнях. Статус «Первенствующей и господствующей» принадлежал Православной церкви3. На втором уровне находились так называемые «признанные терпимые» исповедания. Прежде всего, это были христианские инославные конфессии – католицизм, лютеранство и некоторые течения протестантизма. К «признанным терпимым» относились также ислам, буддизм-ламаизм, иудаизм и язычество. Наименьшим объёмом прав и привилегий обладали «терпимые непризнанные» религиозные группы и течения: старообрядчество и сектантство, возникшее на почве православного учения. Согласимся со справедливым наблюдением русского учёного-юриста М.А. Рейснера, который считал, что в основе правовой иерархии религиозных конфессий в России находилась не столько догматическая близость этих учений к православию, как полагал М.Е. Красножён, сколько политическая значимость наций и народов, принадлежавших к этим вероисповеданиям (наиболее ярким 1 Подробнее о видах религиозных преступлений см.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 152−195. См.: Красножён М. Указ. соч. С. 161. 3 См.: Свод законов Российской империи. Том I. Ч. 1. Ст. 40. СПб., 1900. С. 3. 2 36 примером тому служило правовое положение старообрядцев, православных по своей сути, но помещённых на низший иерархический уровень)1. Признанные государством неправославные религиозные сообщества обеспечивались российским законодательством правом на исповедание своей веры и публичное отправление богослужения. Непризнанные религиозные общества законодательством игнорировались и, следовательно, не имели никаких прав. Однако даже для признанных законом вероисповеданий ограничивалось право на миссионерскую деятельность, переход из одного вероисповедания в другое и на создание новых религиозных групп. Более того, устанавливалась зависимость объёма личных прав граждан от их вероисповедания. Официальные взгляды Церкви и государства на проблему веротерпимости выразил митрополит Филарет (1821−1867): «Мысль о веротерпимости – мысль благовидная и справедливая, но только тогда, когда верно и точно определены её предмет и пределы. Мысль об охранении единства вероисповедания, господствующего в государстве, должна стать выше мысли о веротерпимости и полагать ей пределы»2. На рубеже XIX–XX вв. вопрос о религиозной свободе стал объектом оживлённой дискуссии в российском обществе, в ходе которой высказывались три основные точки зрения. Официальная позиция государства выражалась в отрицании каких-либо стеснений в вопросах веры. Её сторонниками были представители государственных и церковных кругов, которые настаивали на необходимости сохранения существовавшей модели государственно-церковных отношений. Характерной являлась позиция обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева: «Россия хранит глубокое убеждение, что нигде в Европе инославные и даже нехристианские исповедания не пользуются столь широкой свободой, как посреди русского народа…». Однако «охрана православной веры от колебаний и от покушений на неё, с какой бы то ни было стороны, составляет 1 См.: Рейснер М.А. Государство и верующая личность (сборник статей). СПб., 1905. С. 231; Нечаева М.Ю. Церковь в модернизирующемся обществе России XVIII − начала ХХ вв. // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2000. № 5−6. С. 272. 2 См.: Беликов В. Деятельность московского митрополита Филарета по отношению к расколу. Казань, 1895. С. 174. 37 важнейший исторический долг России, потребность жизни её»1. «Сохрани Боже порицать друг друга за веру! …Дух – вот что существенно во всяком учреждении, вот что следует охранять дороже всего от кривизны и смещения», писал К.П. Победоносцев2. В изучаемый период в правовых кругах сформировался и иной взгляд на содержание государственно-церковных Ф.Б.Х. Маассен, российские отношений. юрист-правовед В.Д. Австрийский Спасович, юрист богослов А.А. Соколов3, историк-правовед С.А. Котляревский, политический деятель и историк С.П. Мельгунов в своих работах решительно выступали за предоставление полной свободы всем религиозным исповеданиям. Так, В.Д. Спасович рассматривал принципы свободы совести как внешнюю границу, за пределами которой государство не могло устанавливать дополнительных ограничений. Роль государства должна была сводиться к тому, чтобы ограждать все религии от грубых оскорблений и насильственных действий. Он справедливо полагал, что «задача государства в области религии может быть только задача третчика, посредника, задача междувероисповедная, и единственный логический принцип, на котором могут быть построены вероисповедные отношения без противоречий и колебаний, есть начало полной раздельности церкви и государства»4. Основой правового государства, по мнению С.П. Мельгунова, являлось отсутствие со стороны государственной власти цензуры убеждений своих подданных. Свобода совести, затрагивавшая духовную жизнь человека, была одной из важнейших гражданских свобод. Принцип религиозной свободы должен 1 Цит. по: Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость (сборник статей). СПб., 1905. С. 3−4. Победоносцев К.П. Церковь // Тихомиров Л., Победоносцев К. Личность, общество и Церковь. Ч. 2. Сергиев Посад, 1913. С. 46, 68. 3 См.: Соколов А.А. Свобода совести и веротерпимость (историко-критический очерк) // Вестник права. 1905. № 5. С. 23–31; Его же. Отношение церковной власти к свободе совести и слова в XIX веке: Краткий очерк из истории католического и православного духовенства: К годовщине веротерпимости в России. Астрахань, 1906. 4 Спасович В.Д. Изложение доклада «О преступлениях против веры». Протоколы С.Петербургского юридического общества // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Май. С. 16. 2 38 был осуществляться во всей полноте: государство было не вправе применять принудительных мер к тому или иному вероучению1. Наиболее широким значением наделял религиозную свободу С.А. Котляревский. Он полагал, что «границами для свободы исповеданий должны сделаться лишь требования общественного и государственного самосохранения, да и то понимаемые в буквальном, а не в расширенном смысле». По его мнению, «осуществление полной свободы совести… требует отделения церкви от государства, причем все гражданские отношения, в которых до сих пор принимала участие церковь – как регистрация рождений, заключение браков и т.п., – становятся чисто светскими…»2. По мнению Ф.Б.Х. Маассена, свобода не исповедовать никакой религии являлась логическим продолжением свободы выбора вероисповедания, поэтому свобода совести нарушалась в одинаковой степени как в случае принуждения к следованию определённой религии, так и к религиозной жизни вообще3. Большинство же российских исследователей и общественных деятелей, оставаясь сторонниками религиозной свободы, выступали за предоставление государству общественной права запрещать нравственности религиозные и учения, правопорядку, а противоречившие также публично проповедовавшие атеизм. Понимание религиозной свободы как свободы вероисповеданий разделяли известный публицист и адвокат К.К. Арсеньев, русский криминалист Л.С. Белогриц-Котляревский. Арсеньев признавал, что государство не могло допустить свободного развития в своей среде вероучений, «явно и несомненно противных вечному закону нравственности – узаконяющих, например, убийство, изувечение, разврат». Арсеньев отождествлял свободу вероисповедания и свободу совести, полагая, что «между ними часто проводится искусственное различие». Он полагал, что в России установился такой тип 1 См.: Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. М., 1907. С. 162. 2 Котляревский С.А. Свобода совести // Свободная совесть: литературно-философский сборник. М., 1906. С. 193; Его же. Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора. СПб., 1907. С. 90. 3 См.: Маассен Ф.Б.Х. Девять глав о свободной церкви и о свободе совести. Ярославль, 1882. С. 14. 39 свободы исповеданий, который предполагал предоставление исключительной совокупности прав только «исконным последователям одного из признанных государством учений»1. Л.С. Белогриц-Котляревский полагал, что право религиозной свободы «не может простираться на пределы ненарушимости общественного порядка и принципов морали». Свобода выражения мнений в области религии не давала права публично поносить существовавшие культы, проповедовать безнравственные принципы и подстрекать к совершению преступных деяний2. Русский правовед М.А. Рейснер понимал свободу вероисповеданий как «право каждого человека беспрепятственно и без какого-либо ущерба для себя проявлять вообще внешним образом свои религиозные убеждения и, в частности, устанавливать, соответственное этим взглядам, домашнее богопочитание». Это понятие включало в себя право: 1) принадлежать к одному из вероисповеданий, или оставаться вне исповедания; 2) совершать богослужебные или религиозные обряды без государственного принуждения; 3) беспрепятственно выходить из религиозного общества или переходить в другое; 4) организовывать богослужения с участием духовных лиц по правилам своей веры; 5) использовать гражданские и политические права без ограничений; 6) совершать гражданские действия без обязательного соблюдения религиозных и церковных обрядов; 7) получать государственную защиту личности, чести и свободы от религиозных посягательств. Для реализации свободы вероисповеданий требовалось: 1) не игнорировать из-за своих религиозных убеждений государство и его законы; 2) не нарушать существовавшие права признанных государством религиозных объединений, и частных лиц, принадлежавших к ним; 3) не проводить публичной проповеди атеизма и открытой безнравственности3. Таким образом, исходя из перечисленных условий обеспечения религиозной свободы, М.А. Рейснером было выведено определение преступлений против 1 Арсеньев К.К. Указ. соч. С. 9, 27−28. См.: Белогориц-Котляревский Л.С. Указ. соч. С. 294–295. 3 См.: Рейснер М.А. Право свободного исповедания // Вестник права. 1899. Ноябрь. № 9. С. 100– 102; Его же. Государство и верующая личность (сборник статей). С. 11−12. 2 40 религии: это деяния, направленные на ограничение религиозных убеждений и их внешних проявлений в виде культа. С.В. Познышев придерживался схожей позиции и относил к религиозным преступлениям любые деяния, связанные с принуждением к совершению или отказом в совершении религиозных действий1. Помимо государственно-церковных отношений, существенную роль в формировании уголовно-правовых институтов в целом и преступлений против религии − в частности, сыграли первые пять книг канонической еврейской Библии, известные как «Пятикнижие Моисея». На протяжении всей эпохи Средневековья и частично – в Новое время, во всех христианских государствах тексты Священного Писания служили авторитетным источником для разрешения уголовно-правовых вопросов, в том числе − при разбирательстве преступлений против религии. Профессор Санкт-Петербургского университета Н.С. Таганцев отмечал следующее: «Наиболее старинными воззрениями на сущность этих преступлений является воззрение еврейского законодательства… Основная черта его исходит из отождествления понятий преступлений и греха… Эти начала нашли себе выражение и в законодательстве первых христианских императоров и в каноническом праве, а затем отразились на светском законодательстве и более поздних времён»2. Религиозные убеждения рассматривались как правовые обязанности отдельных лиц перед теократическим государством, которое подвергало все антирелигиозные деяния уголовному преследованию. Считалось, что объектом посягательств религиозных преступлений являлось Божество вместе с «сонмом ниже Его стоящих духовных существ». Нарушение законов рассматривалось как восстание против Бога – как грех, как религиозное преступление. Посягательства на религиозные верования приравнивались к посягательствам на самого Бога. Поскольку объектом преступлений могли быть обязанности не только по отношению к Богу, но и к людям, на основании преобладания в них божественного или человеческого элемента, уголовные правонарушения разделялись на преступления против Бога и против людей. При 1 2 См.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 179. Чернявский А. Религиозные преступления (из лекций Н.С. Таганцева). СПб., 1905. С. 2. 41 этом классификация преступлений была основана на десяти библейских заповедях и повторяла их последовательность: первые четыре заповеди регулировали отношение к Богу, остальные шесть – к людям. Преступления против религии охватывали следующие деяния: идолопоклонничество, богохульство, лжепророчество, ложная клятва, злонамеренное нарушение религиозных предписаний, профанация субботы, обращение к «тёмным силам ада», дающим сверхъестественную власть, вступление в общение с дьяволом. Тем самым невольно складывались предпосылки для возникновения суеверных деяний − колдовства и чародейства1. Взгляды на религиозные преступления под воздействием новых религиозных учений и школы естественного права претерпели серьёзные изменения к концу XVIII в. Представителями уголовно-правовой доктрины данного периода являлись немецкий криминалист, один из основателей классической школы в уголовном праве А. Фейербах, профессор права К.Л.В. фон Грольман и др. Теологическая теория Средневековья сменилась осознанием того, что религиозные посягательства не могли быть направлены на Божество, которое существовало только в человеческом сознании и не нуждалось в защите правосудия: «Бог существует вне человеческого общежития и человеческих отношений, а право служит только для общежития. Бог не нуждается в защите со стороны людей и их законов»2. Выдающийся немецкий философ Л.А. Фейербах справедливо замечал: «Невозможно, чтобы божество было оскорблено; немыслимо, чтобы оно мстило человеку за оскорбление; нелепо, чтобы оно было удовлетворено наказанием оскорбителя»3. Российский криминалист Н.Д. Сергеевский также не считал преступными проступки, направленные против невещественных предметов («существ и понятий отвлечённых») – Бога, ангелов, святых, потому что они находились вне юридических отношений с человеком. Следовательно, посягательства на них 1 См.: Белогриц-Котляревский Л.С. Указ. соч. С. 29−44; 298–300. Спасович В.Д. Учебник уголовного права. Том 1 (выпуск 1-й). СПб., 1863. С. 94−95. 3 Цит. по: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 47. 2 42 могли считаться безнравственными, антирелигиозными поступками, но никак не правонарушениями1. В соответствии с новым осмыслением религиозных преступлений, их объектом начали признаваться не Божество и предметы религиозного культа, а церковные сообщества и религиозные чувства их последователей, которые могли быть оскорблены поношением предметов почитания2. Так, Л.А. Фейербах считал, что Церковь, как моральное лицо, имела честь; следовательно, тот, кто унижал её цели и поносил предметы религиозного почитания религиозного общества, оскорблял и саму Церковь3. Схожую позицию занимал Н.С. Таганцев, который полагал, что объектом религиозных преступлений следует считать Церковь как «особую форму общения граждан, признанную и охраняемую государством»4. Однако русский криминалист В.Н. Ширяев считал ошибочным игнорирование в религиозных правонарушениях публично-правового элемента. По его мнению, объектом их посягательств выступал не на какой-то частный интерес отдельного лица, а одно из основных прав гражданской свободы – право на религиозное самоопределение граждан, их возможность свободно мыслить и исповедовать свои убеждения. Охрана же основных прав граждан носила общественный интерес, так как их соблюдение гарантировало спокойное существование и беспрепятственное развитие общества и государства5. Таким образом, религиозные преступления, известные праву XVIII в., можно классифицировать на следующие группы: 1) деяния, направленные против Божества; 2) посягательства на вероучение, господство «истинной» веры и Церкви; 3) действия, препятствовавшие богослужению или посягавшие на культовые предметы, которые требовали почтения. Следует отметить, что правовая мысль на данном этапе не учитывала интересы лиц, которые не 1 См.: Попов А.В. Суд и наказание за преступления против религии и нравственности по русскому праву. Казань, 1904. С. 463. 2 См.: Белогриц-Котляревский Л.С. Указ. соч. С. 297. 3 См.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 135. 4 См.: Таганцев Н.С. О религиозных преступлениях и об основаниях к их будущему пересмотру // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Май. Кн. 5. С. 22; Цит. по: Попов А.В. Указ. соч. С. 463–464. 5 См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 48. 43 принадлежали ни к одному из признанных вероучений, либо были неверующими, и не рассматривала их в качестве объектов религиозных преступлений. Наконец, в XIX в., в противоположность частноправовым тенденциям, широкое распространение получила теория нарушения права всего общества, которая относила преступления против религии к категории противообщественных деяний, имевших публичный характер. Юридической доктрины 1830-х гг. придерживались немецкие юристы К.-Г. Вехтер, К.И.А. Митермайер, В.Э. Вальберг. Объектами преступлений против религии выступали не только религиозные объединения, но и религия как важнейшее условие существования общества и элемент государственного общежития. К преступлениям против религии были отнесены деяния, хотя и не содержавшие нарушения прав религиозных обществ, но представлявшие собой открытые выпады против основ государственного порядка. Теория преступлений против религии как общественных правонарушений впервые нашла свою практическую реализацию ещё в Австрийском уложении 1787 г. Согласно данной теории, задача государства выходила за пределы охраны прав только частных лиц и религиозных организаций. Оно было вправе ограждать от посягательств также свои собственные интересы, необходимые для дальнейшего существования и развития. Например, налагая запрет на совершение публично безнравственных действий, распространение сочинений или изображений того же характера, государство исходило из необходимости охраны морали как одной из основ общественного строя. Таким образом, объектом религиозных преступлений стали выступать не только права, принадлежавшие частным лицам и непосредственно государству, но и основы социального порядка − нравственность и религиозность1. Данная теория не нашла понимания со стороны ряда российских юристов. Так, В.Н. Ширяев считал, что подобный взгляд на религию не соответствовал её сущности и значению для верующих. Религия, как совокупность известных религиозных учений, реализовывалась в убеждениях и миропонимании её последователей. Если религия переставала отвечать духовным запросам, 1 См.: Белогриц-Котляревский Л.С. Указ. соч. С. 298−299, 303. 44 отпадение верующих от неё не могли предотвратить никакие уголовно-правовые запреты1. По мнению С.А. Котляревского, государство, сделав религию объектом своей охраны, оскорбило тем самым религиозные чувства верующих: религия обладала ценностью сама по себе, а не как опора и гарантия государственного порядка2. Соглашаясь со справедливым замечанием С.А. Котляревского, всё же необходимо отметить ту особую, доминирующую роль, которую Российское государство играло в регулировании различных сторон общественной жизни; в их числе были и религиозные убеждения подданных. Сама сущность абсолютистского государства, каковым на протяжении длительного этапа своей истории являлась Российская империя, предполагала привлечение Церкви для решения сугубо светских вопросов3. Поэтому западной доктрине была противопоставлена теория российского уголовного права, ограждавшая от посягательств право субъекта на религиозную свободу, степень которой находилась в обратной зависимости от числа уголовно-правовых составов религиозных преступлений в действовавшем законодательстве4. Профессор М.Е. Красножён отмечал, что в России Православная церковь с момента своего возникновения «получила в своё ведение чрезвычайно много уголовных дел разного рода». В Древней Руси церковному суду были подсудны и карались церковными наказаниями: «1) преступления против веры и церкви, 2) преступления против семейного союза, 3) преступления против целомудрия, 4) некоторые случаи смертоубийства… если убитым являлось лицо бесправное, стоявшее под покровительством церкви, 5) личные обиды, совершённые в кругу 1 См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 50. См.: Котляревский С.А. Свобода совести... С. 196. 3 См.: Лукьянов С.А. Роль Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД Российской империи в реализации государственной и вероисповедной политики (1832−1917). М., 2009. С. 5; Waldron P. Religious Toleration in Late Imperial Russia // Civil Rights in Imperial Russia / Ed. by O. Crisp and L. Edmondson. Oxford: Clarendon Press, 1989. P. 103. 4 См.: Белогриц-Котляревский Л.С. Преступления против религии в важнейших государствах Запада. Ярославль, 1886. С. 298–300; Бернер А.Ф. Учебник уголовного права / Перевод Н.А. Неклюдова. СПб., 1865. С. 310. 2 45 семейного союза или против женщин, или обиды, нанесённые способом особо позорным»1. Сохраняя взаимосвязь с Церковью через уголовно-правовые нормы, государство стремилось предотвратить возможную угрозу, исходившую от «религиозных бунтарей»: попирая вековые устои религиозной жизни, с большой вероятностью они могли стать «бунтарями государственными». Взамен на ограничение влияния и политической самостоятельности Церкви государство предоставило ей свою правовую защиту2. По мнению профессора права А.Ф. Кистяковского, полицейское и уголовное законодательство России о религиозных преступлениях «принадлежало к старой формации» и сохраняло такие характерные признаки, как абсолютная ортодоксия, монопольный прозелитизм, неверотерпимость. Ответственность за совершение преступлений против религии устанавливалась нормами права, которые являлись «своего рода квинтэссенцией правовых, религиозных, политических институтов». В них нашли свою реализацию решения многих существенных проблем прошлого Российского государства3. Уголовное законодательство дублировало многие религиозные запреты и содержало некоторые церковные наказания (духовное покаяние, заключение в монастырь), которые обеспечивали исполнение населением религиозных предписаний и обрядов. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в разных редакциях, Свод Уставов о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г., Уголовное уложение 1903 г. предоставляли правовую охрану представителям различных религий, но преимущественно – последователям Православной церкви. В России также действовал особый епархиальный суд духовных консисторий, обладавший достаточно широкой компетенцией. Как точно заметил С.В. Познышев, Россия была государством, которое «предписывает или запрещает гражданам какие-либо верования»4. 1 Красножён М.Е. Краткий очерк церковного права. Юрьев, 1900. С. 114−115. См.: Маньков А.Г. Уложение 1649 года – кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 199. 3 См.: Кистяковский А.Ф. О преступлениях против веры // Наблюдатель. 1882. № 10. С. 121, 109; Ефимовских В.Л. Религиозные преступления в русском праве X − начала XX в.: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2002. С. 3. 4 Познышев С.В. Указ. соч. С. 105. 2 46 Религиозные преступления приравнивались российским законодательством к тяжким, перечень их был многочисленным, размещались они в первых разделах уголовных кодексов, а за их совершение предусматривались суровые наказания. Так, при составлении Свода законов Российской империи, все религиозные преступления были отнесены ко второму разделу XV тома «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих её постановлений»1. Именно отношение государства к Православной церкви, по мнению В.Н. Ширяева, явилось «руководящим фактором для построения известной системы религиозных деликтов». В России законы защищали интересы Церкви, а в большинстве европейских государств на первое место ставились права отдельных лиц. Этим объяснялось отсутствие в западноевропейском законодательстве самостоятельной группы религиозных преступлений: они были помещены в другие разделы кодексов согласно природе объектов преступного посягательства2. По мере развития российского законодательства религиозные преступления обозначались законодателем различными терминами. В Своде законов уголовных 1832 г. они определялись как «преступления против веры»3, а в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных стали называться «преступлениями против веры и ограждающих оную постановлений»4. Позже, в Уголовном уложении 1903 г., религиозные преступления были отнесены к группе посягательств «на ограждающие веру постановления»5. Однако С.В. Познышев полагал, что ни одно из этих наименований не отражало наиболее полно сущности данной группы преступлений. Поэтому вместо термина «религиозные 1 Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 20. См.: Ширяев В.Н. Религиозные деликты в кодексах Западной Европы // Журнал Министерства юстиции. Май. № 5. 1908. С. 2−3. 3 Свод законов уголовных. СПб., 1832. С. 65. 4 Высочайше утверждённое уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г. // ПСЗ−2. Т. XX. 1845. Отделение 1. СПб., 1846. Ст. 19283. С. 628. 5 Высочайше утверждённое Уголовное уложение от 22 марта 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. СПб., 1905. Ст. 22704. С. 187. 2 47 преступления», по его мнению, было бы уместнее использовать «преступления против религиозной свободы»1. Преступления против религии в Российской империи, по сравнению с другими видами, не были многочисленны. Они составляли всего около 1% от общего числа уголовных дел, находившихся на расследовании у судебных следователей и в прокурорском надзоре (за период 1890−1894 гг.). Менее 2% от общего числа обвиняемых были осуждены общими судами за религиозные посягательства2. В заключение рассмотрим, какие наказания предусматривались за совершение преступлений против религии. В тот исторический период, когда государство, отождествляя понятия греха и преступления, стремилось оградить своими законами от посягательств Божество и «Силы Небесные Бесплотные», за совершение религиозных преступлений полагались жестокие кары – от изувечивающих телесных наказаний до квалифицированной смертной казни. В Древней Руси сразу после принятия христианства из реципированных сборников византийского права сначала в церковные уставы, а в более поздний период – и в кодексы светского религиозных законодательства, преступлений как: стали ереси, переходить совращение, такие составы вероотступничество, волшебство, чародеяние и зелейничество, исполнение языческих обрядов вместо обрядов христианской веры и целый ряд других. Наказания за эти преступления были самыми разнообразными: от телесных наказаний и тюремного заключения, до пожизненного заточения в монастыре или смертной казни3. После изменения в конце XVIII в. взглядов на сущность преступлений против религии степень наказаний существенно снизилась, а некоторые их виды (например, смертная казнь) перестали применяться. Однако до конца XIX в. российское законодательство за отдельные виды религиозных преступлений по-прежнему сохраняло такие наказания, как тюремное заключение, каторжные работы и ссылка. Менее тяжкие деяния наказывались краткосрочным арестом или 1 Познышев С.В. Указ. соч. С. 178. См.: Тарновский Е.Н. Религиозные преступления в России // Вестник права. 1899. № 4. С. 1−3. 3 Малиновский И.А. Лекции по истории русского права. Ростов н/Д., 1918. С. 305. 2 48 денежным штрафом. Степень ответственности виновного значительно возрастала в тех случаях, когда преступление совершалось в церкви или молитвенном доме, а также во время богослужения. Подобные проявления неуважения к религии считались вопиющими и требовали сурового наказания. **** Таким образом, формирование и развитие системы преступлений против религии в законодательстве Российской империи произошло под влиянием нескольких причин. Первым и наиболее значимым фактором являлось отношение государства к религиозной свободе своих подданных, а также степень его вмешательства в деятельность религиозных объединений. Степень религиозной свободы зависела от того, какой из типов уголовной охраны религии устанавливался в том или ином государстве. Применительно к Российской империи действовал тип уголовно-правовой охраны религии, сводивший роль государства к правовой защите православия. Деятельность других религиозных объединений ограничивалась или запрещалась. Между тем, принципы религиозной свободы, выработанные западной правовой мыслью ко второй половине XIX в., включали в себя право публичного отправления богослужения, выбора вероисповедания, проповедования с целью обращения в свою веру, а также обладание всеми политическими и гражданскими правами независимо от веропринадлежности. Религиозная свобода предполагала право личности самостоятельно, без вмешательства государственной или церковной власти, становиться последователем того или иного вероисповедания и беспрепятственно следовать ему. В Российской империи в XIX в. статус «Первенствующей и господствующей» был присвоен Русской Православной церкви, а остальные вероисповедания были разделены государством на «признанные терпимые» (католицизм, лютеранство и другие течения протестантизма) и «терпимые непризнанные» (старообрядчество и православные секты). Признанные государством неправославные религиозные объединения наделялись правом на исповедание своей веры и публичное совершение богослужений. Однако их право 49 на проведение миссионерской деятельности и создание новых религиозных групп существенно ограничивалось действовавшим законодательством. Для обладания полным комплексом прав российского подданного требовалось быть последователем одного из признанных государством вероучений. Бóльшим комплексом прав наделялись религии, догматически близкие православию, и объединявшие политически значимые для Российской империи нации и народы (католицизм, лютеранство и некоторые другие течения протестантизма). На рубеже XIX–XX вв. в российском обществе развернулась оживлённая дискуссия о религиозной свободе, участники которой придерживались одной из трёх основные точек зрения. Официальная позиция государства, представленная государственными и церковными деятелями, выражалась в отрицании каких-либо стеснений в вопросах веры и поддержке существовавшей модели государственноцерковных отношений. Видные российские правоведы и общественные деятели решительно выступали за предоставление полной свободы всем религиозным исповеданиям. Однако большинство российских исследователей, оставаясь сторонниками религиозной свободы, выступали за государственный запрет религиозных учений, противоречивших общественной нравственности и правопорядку, и публично проповедовавших атеизм. Существенное влияние на трактовку религиозных преступлений оказало каноническое право, которое отождествляло понятия преступления и греха. Религиозные убеждения рассматривались как правовые обязанности отдельных лиц перед теократическим государством, которое подвергало все антирелигиозные деяния уголовному преследованию. Под воздействием новых религиозных учений и школы естественного права к концу XVIII в. объектом религиозных преступлений стали признаваться церковные сообщества и религиозные чувства их последователей. Интересы лиц, не принадлежавших ни к одной из признанных государством религий или неверующих, не учитывались. В XIX в. частноправовые тенденции сменились теорией нарушения права всего общества, которая отнесла преступления против религии в категорию публичных. Объектом религиозных преступлений стала считаться религия как основа 50 государственного порядка, следствием чего стало неминуемое возведение одного вероисповедания в привилегированное положение. Общественно-государственная значимость религии не позволила выстроить отношение государства к ней на основе равенства всех вероисповеданий. Преступления против религии по российскому законодательству конца XIX – начала XX вв. приравнивались к тяжким; их перечень был многочисленным, а предусмотренные за их совершение наказания – суровыми. Светское законодательство Российской империи находилось на позиции защиты интересов Православной церкви, что отличало его от законодательства западноевропейских государств, ставившего во главу права отдельных лиц. 1.2 Правовые основания и место преступлений против религии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. На протяжении всего имперского периода Россия была многоконфессиональным государством и покровительствовала, по преимуществу, той религии, которой придерживалось подавляющее большинство титульной нации, т.е. русские. Впрочем, понятие «русские» в государственном, церковном и общественном смысле охватывало собой все три восточнославянских народа: великороссов, малороссов и белорусов, и было синонимично «православному». Католик или протестант, перешедший в православие, также считался русским. Для сравнения: понятия «поляк» и «католик» воспринимались русскими как тождественные1. Все известные в Российской империи вероисповедания распределялись на несколько иерархических групп. Статус «Первенствующей и господствующей» принадлежал Православной церкви. На втором уровне находились так называемые «признанные терпимые» вероисповедания. Прежде всего, это были инославные христианские исповедания – римско-католическое, протестантское (лютеранство, реформаторское и гернгутеры), армяно-григорианское, а также 1 См.: Бендин А.Ю. Веротерпимость и проблемы национальной политики Российской империи (вторая половина XIX – начало XX вв.) // Минские епархиальные ведомости. 2003. № 4 (67); 2004. № 1 (68). 51 различные христианские секты1. Кроме того, к «признанным терпимым» относились иудаизм (талмудисты и караимы), ислам (шииты и сунниты), буддизм-ламаизм и язычество. Наименьшим объёмом прав и привилегий обладали «терпимые непризнанные» религиозные группы и течения: старообрядчество и сектантство, возникшее на основе православного учения. Деятельность всех иных церквей (например, старокатолической, англиканской, греко-униатской) была запрещена. Единственное исключение делалось для иностранных подданных, временно пребывавших в Российской империи. Они обладали правом свободного отправления веры, к которой принадлежали, с ограничениями в виде запрета на организацию религиозных обществ и проведение публичных богослужений. Не признавалось государством и нахождение вне одного из признанных исповеданий2. Таким образом, для российских подданных существовала единственная возможность принадлежать либо к Православной церкви, либо к одной из терпимых государством инославных и иноверных церквей. Право на смену религии предоставлялось лишь в том случае, если переход осуществлялся в православие. Переход в непризнанное государством вероисповедание был невозможным и не влёк за собой никаких юридических последствий для перешедшего: документально он продолжал считаться принадлежавшим к той религии, в которой числился до перехода. Вместе с тем, Отделение второе Раздела второго «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. было посвящено учениям, сама принадлежность к которым наказывалась. Это были ереси, расколы, секты, в том числе − изуверные учения, связанные с посягательством на жизнь, оскоплением и 1 Религиозная секта являлась одним из типов религиозных объединений, возникавших как оппозиционное течение по отношению к тем или иным религиозным направлениям. Секты претендовали на исключительность своей роли, идейных принципов, ценностей и установок // См.: Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. М., 1985. С. 400. 2 См.: Рейснер М.А. Веротерпимость и национальный принцип по действующему праву // Государство и верующая личность (сборник статей). СПб., 1905. С. 157–158. 52 явно безнравственными действиями1. Состав этой группы учений не был постоянным. Например, в середине XIX в. к числу «вреднейших» учений относились секты, являвшиеся толками старообрядчества и существенно отошедшие в своих исповеданиях от православия и христианства в целом: скопцы, молокане, духоборы, хлысты и субботники. Позже, со второй половины XIX в., к сектам стали причислять и некоторые протестантские течения. Тем не менее, даже официально признанные религии не обладали свободой в полной мере. Исключительным правом на проведение религиозной пропаганды среди неправославных подданных Российской империи обладала «первенствующая и господствующая» Православная церковь. Остальные религии были лишены права привлекать к себе православных (ст. 184 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.) и вести проповедование своих идей среди них (ст. 189). Более того, уголовно преследовалось отвлечение православных не только в другие религии, но и иные христианские вероисповедания речами, проповедями, сочинениями (ст. 187)2. В Уставе духовных дел иностранных исповеданий 1896 г. говорилось: «В пределах государства одна господствующая православная церковь имеет право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию её учения о вере. Духовные же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии; в противном случае они подвергаются взысканиям, в уголовных законах определённым» (ст. 4)3. С другой стороны, согласно законодательству, Православная церковь «не должна употреблять ни малейших понудительных средств, а должна ждать добровольного обращения, − “ибо вера, 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 22. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных // Свод законов Российской империи... С. 20−21. 3 Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных. Издание 1896 г. // Свод законов Российской империи. Том XI. СПб., 1900. С. 1. 53 порождается благодатию Господней, поучением, кротостью и более всего добрыми примерами”»1. Лица, принадлежавшие к православному исповеданию, были лишены права перехода в нехристианскую веру (ст. 185 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.) и другие христианские вероисповедания (ст. 188)2. Будучи крещёным по православному обряду, российский подданный вынужден был считать себя православным, каким бы ни было его отношение к данной религии в последующие этапы жизни. Переходя к рассмотрению законодательства о религиозных преступлениях конца XIX – начала ХХ вв., следует отметить, что на протяжении второй половины XIX в. оно находилось в состоянии реформирования. Первый полноценный уголовный кодекс Российской империи − Уложение о наказаниях уголовных и исправительных − был подписан в 1845 г. Николаем I. В 1857 г. Уложение вошло в XV том 3-го издания Свода законов Российской империи. Позже − в 1866 и 1885 гг. − Уложение подвергалось законодательным изменениям, которые были связаны с экономическими, политическими и административно-судебными реформами. Сохранив по своей сути содержание прежних актов, призванных охранять и укреплять существовавший общественный и государственный строй, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных обладало и рядом характерных особенностей. Так, вместо создания цельного и единого законодательного акта, была предпринята попытка объединить в Уложении все уголовные законы прошедших двух столетий. Судебная практика впоследствии выявила несоответствие принципов между отдельными разделами Уложения, различие взглядов на понятие преступления и условия наказуемости, отсутствие чётких критериев определения меры ответственности, Противоречивая «лестница наказаний» 1 была сложна в практическом применении, а юридическая См.: Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888. С. 241; Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. Ст. 70. СПб., 1900. С. 76−77. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 54 терминология в различных частях Уложения не была выдержана. Н.С. Таганцев также отмечал «невероятную многостатейность» Уложения, которое превышало по числу статей примерно в четыре раза любой из современных ему кодексов. К «первородным грехам» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. позже добавились новые в процессе неудавшейся попытки доработать его в 1857 г.1 Мнение о необходимости внесения изменений в Уложение 1845 г. впервые было высказано в 1860 г. управляющим Вторым отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии графом Д.Н. Блудовым. М.А. Корф, сменивший его на этом посту в сентябре 1862 г., во Всеподданнейшем докладе подробно изложил Александру II предложения о пересмотре Уложения 1845 г. в полном объёме, что было обусловлено процессом преобразования судебной части в России2. Однако в основном все изменения в системе российского уголовного законодательства в 1860−1870 гг. выразились в разработке Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, утверждённого 20 ноября 1864 г.3 Согласование положений двух кодексов потребовало в 1865−1866 гг. дополнительного пересмотра статей Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, который свёлся «к изменению текста отдельных статей, без всякого приведения их в соответствие с другими статьями родственного содержания»4. Ряд статей были выделены из Уложения 1845 г. для создания отдельных правовых актов5. Во второй половине 1860-х и в 1870-х гг., после вступления в силу Судебных уставов 1864 г., критика Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, подкрепляемая фактическими материалами судебной практики, усилилась. Суды в своей практике были вынуждены одновременно использовать два кодекса – Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями и Уложение о 1 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Том I. СПб., 1902. С. 221; Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. Часть общая. Пг., 1915. С. 25; Российское законодательство Х−ХХ веков. Т. 6. М., 1988. С. 160−173; Т. 9. М., 1994. С. 242. 2 Российское законодательство Х−ХХ веков. Т. 9. М., 1994. С. 242−243. 3 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 175. 4 См.: Сергеевский Н.Д. Указ. соч. С. 26; Российское законодательство Х−ХХ веков. Т. 6. С. 160−173. 5 См.: Балыбин В.А. Основные тенденции развития уголовного законодательства России в 1861−1881 гг. // Правоведение. 1977. № 3. С. 55−56. 55 наказаниях уголовных и исправительных, которое к тому времени безнадёжно устарело, не соответствовало условиям российской действительности и специфике работы судов с присяжными заседателями. Данные обстоятельства свидетельствовали о необходимости скорейшей модернизации и унификации российского уголовного права1. Для издания новой редакции Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в 1879 г. начались подготовительные работы. Второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии занималось извлечением из Свода законов всех законоположений, носивших карательный характер. Министерство юстиции работало над сбором прочих материалов, которые в итоге составили три тома и включали в себя переводы кодексов Франции, Бельгии, Германии, Венгрии и проекта общей части Итальянского уголовного уложения. Кроме того, были также учтены замечания, подготовленные чинами судебного ведомства на Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и на Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. 30 апреля 1881 г. Александром III был утверждён персональный состав Комитета и Редакционной комиссии во главе с товарищем министра юстиции Э.В. Фришем. В состав комиссии, наряду с чиновниками Второго отделения и Министерства юстиции, вошли крупнейшие в России специалисты в области уголовного права, хорошо известные своими научными работами в России и за рубежом: профессор Петербургского университета, член консультации при Министерстве юстиции Н.С. Таганцев, экстраординарный профессор Петербургского университета, товарищ обер-прокурора Уголовно-кассационного департамента Правительствующего Александровской сената военно-юридической И.Я. Фойницкий, академии, член профессор консультации Министерства юстиции, доктор уголовного права Н.А. Неклюдов. Позже в состав комиссии был также включён профессор Александровской военно-юридической академии, и.о. товарища обер-прокурора Уголовно-кассационного департамента 1 Российское законодательство Х−ХХ веков. Т. 9. М., 1994. С. 243−244. 56 Сената В.К. Случевский. Редакционная комиссия начала свою работу в октябре 1881 г. с обсуждения проекта Общей части нового Уложения1. Несмотря на опредёленные меры по либерализации законодательства и наделению российских подданных ограниченными правами на религиозную свободу, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. представляло собой совмещение не всегда сочетавшихся друг с другом положений из предыдущих его редакций и продолжало придерживаться полицейского типа охраны религии. Преступлениям «против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» так же, как и в редакции Уложения 1845 г., отводился второй раздел Уложения, а непосредственно за ним был помещён раздел о преступлениях государственных. Составители Уложения 1885 г. руководствовались тем, что религия являлась одним из важнейших устоев государства, а «преступления против веры есть также восстание против власти и при том высшей власти в обществе, чьи права, особенно у нас, столь тесно соединены с правами Верховной Власти»2. Раздел преступлений против религии включал в себя нарушения двух видов: собственно религиозные (богохульство, порицание веры и Церкви, оскорбление святыни, совращение) и смешанного характера (святотатство, оскорбление или убийство священнослужителей, повреждение могил и лжеприсяга). В преступлениях второй группы религиозный элемент выступал отягчающим обстоятельством. В данный раздел Уложения 1885 г. входили следующие главы: «О богохульстве и порицании веры», «Об отступлении от веры и постановлений Церкви», состоявшей из трёх отделений («Об отвлечении и отступлении от веры», «О ересях и расколах» и «Об уклонении от исполнения постановлений церкви»). Третья глава была посвящена оскорблениям святыни и нарушениям церковного благочиния; четвёртая включала статьи о святотатстве, разрытии могил и ограблении «мёртвых тел». В Уложении 1885 г. также присутствовала пятая глава о лжеприсяге. Расположив в таком порядке 1 Российское законодательство Х−ХХ веков. С. 249, 251. Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. Том IV. Главы 17-ая − 18-ая. СПб., 1895. С. 48. 2 57 постановления о религиозных посягательствах, составители Уложения 1885 г. включили в него 65 статей – с 176 до 240. Редакционная комиссия при разработке соответствующих статей Уложения 1885 г. придерживалась в целом духа действующего российского законодательства. Религия и Православная церковь рассматривались как важнейшие устои государства и общества. Защита их интересов от посягательств признавалась одной из наиглавнейших задач, поставленных перед российским уголовным законодательством, поскольку христианская вера и православие служили той силой, которая сплачивала многоконфессиональное и многонациональное население. По этой причине в российском уголовном законодательстве охране религии и Церкви было уделено значительно большее внимание, чем в законодательствах западноевропейских государств. Редакционная комиссия позаботилась о том, чтобы в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. нашли своё место постановления, направленные на защиту религиозных верований, свободы вероисповедания и господствующего положения Православной церкви1. **** Таким образом, в параграфе 1.2 рассматриваются особенности российских уголовных законов XIX в., определяются правовые основания и место религиозных преступлений в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Религиозные предпочтения российских подданных в конце XIX в. были ограничены принадлежностью к Православной церкви или к одной из терпимых государством инославных и иноверных церквей. Законодательно допускался свободный переход из любого вероисповедания только в православие. Переход в непризнанное государством вероисповедание не влёк за собой юридических последствий, поскольку перешедший формально продолжал числиться в той религии, последователем которой являлся до совершения перехода. Уложение о наказаниях 1 уголовных и исправительных 1885 г. предусматривало Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 49−50. 58 ответственность за факт принадлежности лица к различным ересям, расколам, учениям, в т.ч. к так называемым «изуверным учениям», связанным с посягательствами на жизнь, здоровье и общественную нравственность. Российское законодательство закрепляло исключительное право Православной церкви на ведение религиозной пропаганды среди неправославных подданных. Остальные религии были лишены права привлекать в свои ряды последователей православия и вести среди них проповедование любым способом. В уголовном порядке преследовалось отвлечение православных не только в другие религии, но и иные христианские вероисповедания. Отпавшие от православия лица формально продолжали числиться православными независимо от своих личных религиозных убеждений. Уложение придерживалось о наказаниях полицейского уголовных типа охраны и исправительных религии. Новые 1885 г. статьи о преступлениях против религии совмещались в нём с нормами, заимствованными из предыдущих редакций. Разработчики Уложения 1885 г. основывались на том, что религия являлась одним из важнейших устоев государства, а преступления против религии посягали на верховную власть и основы государственного устройства. Их защита признавалась одной из наиважнейших задач уголовного законодательства. Православие многонационального и служило идейной многоконфессионального основой для государства. единения Этим обстоятельством объяснялось присутствие в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. постановлений, направленных на защиту особого положения Православной церкви в Российской империи. В их числе были нормы об ответственности за отпадение от православия и нарушение родителями правил воспитания детей в православной вере. 59 1.3 Классификация преступлений против религии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Раздел Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., посвящённый религиозным преступлениям, открывался главой «О богохульстве и порицании веры». В дохристианском мире религия являлась национальным и государственным учреждением. Любое оскорбление местного божества или его изображения считалось величайшим преступлением. Однако древнее римское право придерживалось принципа Deorum injuriae diis curae («оскорбление богов касается только самих богов»). Христианство же переняло взгляд еврейского права на богохульство: «кто будет злословить Богу моему, тот понесёт грех свой, и кто хулительно произнесёт Имя Всевышнего, да умрёт, да побьют его каменьями, будет ли это свой или чужеземец»1. Наука уголовного права усматривала признаки преступления в богохульстве лишь тогда, когда оно совершалось публично и носило характер личного оскорбления. Под богохульством понималась не только брань, относящаяся к конкретному лицу, но также направленная в адрес его родителей, супруга и прочих родственников. Считалось, что бранные слова в адрес Бога в присутствии религиозных людей наносили оскорбление их нравственным чувствам. В российской юридической науке XIX в. богохульство и порицание веры (blasphemia) понимались как преступления против общества, а не против божества. Совершённое публично богохульство представляло опасность для общественного порядка и государственного устройства по целому ряду причин. Православие в Российской империи являлось символом национальной гордости, основание монаршей власти строилось на уважении к религии, а институт брака был основан на религиозном принципе2. На основании анализа значительного числа судебно-следственных дел о богохульстве и религиозном вольномыслии, профессор Е.Б. Смилянская 1 2 См.: Лохвицкий А.В. Курс русского уголовного права. СПб., 1871. С. 291. См.: Лохвицкий А.В. Курс русского уголовного права. С. 291–292. 60 предприняла попытку установить причину «духовных преступлений» в России. Богохульство и кощунство, по её мнению, становилось «вывернутым» проявлением устойчивых черт скорее «народной веры», чем «народного безверия». Кощунственные высказывания происходили «…не из сомнения во всесилии Бога, а от свойственного обыденному религиозному сознанию сближения сакрального с земным и переноса земных отношений на отношения со Всевышним»1. Определение богохульства в Уложении 1885 г. не претерпело серьёзных изменений по сравнению с предшествующими редакциями кодекса, но получило расширенный перечень объектов. Уголовная охрана распространялась на все идеи и представления о Боге, исповедуемые христианскими учениями. Уложение 1885 г. предусматривало наказание для тех, кто «дерзнёт… возложить хулу на славимого в Единосущной Троице Бога, или на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и присно-Деву Марию, или на честный крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на бесплотные силы небесные, или на святых угодников Божьих и их изображения…» (ст. 176)2. Текст данной статьи, с некоторыми изменениями и дополнениями, был заимствован из Соборного уложения 1649 г.: «Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и Руской человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождшую Его пречистую Владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию, или на честный Крест, или на Святых Его угодников: и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма; и того богохульника обличив казнити, сжечь»3. Уложение 1885 г. ограждало уголовной санкцией лишь христианские исповедания, преимущественно православие и католицизм. Богохульство, как преступление, совершалось лишь в том случае, когда хула была направлена на 1 Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М., 2003. С. 214, 219. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 3 Уложение 1649 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Т. I. 1649−1675. СПб., 1830. Ст. 1. (далее – ПСЗ). 61 Бога в христианском понимании (ст. 176)1. Возложение хулы на Аллаха мусульманином, а евреем – на Иегову в молитвенном здании считалось не преступлением, а полицейским проступком. Ответственность за его совершение предусматривалась Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (нарушение порядка в молитвенном здании) (ст. 35)2. Общехристианский характер ст. 176 Уложения 1885 г. подтверждался тем, что богохульство в ней определялось как возложение хулы не только на Святую Троицу, но и на Богородицу. В тоже время, такие объекты богохульства, как «честный» крест, Святые Угодники и их изображения относились исключительно к православию. Например, «честным крестом» в России называли православный крест, а католический – латинским «крыжем»; раскольничий крест, его изображение и знамение также не подпадали под значение «честного». С другой стороны, Святые Угодники признавались не только в Православной церкви, но также в Римско-католической, Армяно-григорианской и Армяно-католических церквях. Свои святые угодники были и в нехристианских исповеданиях – у мусульман и буддистов. Однако, исходя из того, что сам законодатель был русским и христианином, есть все основания полагать, что в соответствующей статье Уложения 1885 г. подразумевались только Святые Угодники, признаваемые Православной церковью. Поэтому ненаказуемой являлась хула в адрес ряда католических святых, некоторые из которых являлись гонителями православной веры. Например, архиепископа Иосафата Кунцевича, гонителя православия, Римско-католическая церковь признавала мучеником и святым, однако акт богохульства, связанный с его именем, маловероятно мог рассматриваться законодателем как тяжкое уголовное преступление. Ещё один объект богохульства – иконы, также являлись только христианским догматом, изза которого Православная церковь вела продолжительную борьбу с сектантамииконоборцами3. 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 180. 3 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 293−294. 2 62 Наряду с богохульством, законодатель предусматривал наказание за: 1) порицание веры христианской; 2) порицание Православной церкви (которое по своему значению было шире, чем богохульство); 3) произнесение ругательств над Священным Писанием или Святыми Таинствами (ст. 178)1. Богохульство и порицание веры считались уголовно наказуемым при соблюдении следующих условий: 1) если совершены публично; 2) если совершены осознанно и/или умышленно; 3) если совершены определённым в законодательстве способом. Рассмотрим данные положения более подробно. Совершённые наедине, без присутствия как минимум двух свидетелей, вышеуказанные деяния не могли считаться преступными. Более того, даже при наличии свидетелей данные деяния признавались преступными лишь в случае намерения поколебать веру или произвести соблазн свидетелей для выхода из православия (ст. 177, ч. 2 ст. 178)2. Таковыми, например, были признаны действия штабс-капитана 3-й роты 36 пехотного резервного батальона, расположенного в г. Янове3, А. Куфта, который в 1886 г. внушал подчинённым «не ходить в церковь, не читать св. евангелие и вообще божественных книг, не верить ни в какую святыню, утверждая, что исповедь и св. причастие придуманы самими священниками с целью собирать деньги, что никаких святынь не существует». Присматривающему за ротной иконой нижнему чину А. Куфта говорил: «Брось икону собакам», а другому – «засунуть св. евангелие в какое-то неприличное место»4. Примером богохульства и порицания веры, совершённых публично, может служить высказывание мещанина Х. Бытенского в отношении догматов и политики Русской Православной церкви. Будучи у него дома в ноябре 1885 г., крестьянин П.Я. Чешко рассказывал о еврейке Гисе Пороховник, которая уехала в г. Минск принимать крещение. На что Х. Бытенский заметил: «что ваша за вера, если у вас принимают таких нечестных девушек из евреев к православию», а 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. Там же. С. 20. 3 Название польского города Янув-Любельский. В Российской империи Янов входил в состав Люблинской, а с 1912 г. – Холмской губернии (прим. автора). 4 Государственный архив Российской Федерации (далее – ГА РФ). Ф. 102. 3-е делопроизводство. 1886 г. Д. 140. Л. 1. 2 63 также высказался в отношении догмата православной веры о рождении Пресвятой Девой Спасителя Иисуса Христа «в самом непотребном виде и сквернословии». Бытенский также сказал, что «если Гися будет в православии и будет иметь незаконнорожденного, то вы православные назовёте его Богом»1. Совершение же данных действий в присутствии иноверных граждан, даже неправославных христиан, не влекло состава преступления. Кроме того, объектом богохульства должен был выступать «славный в Единосущной Троице Бог» − в православном понимании Бога в его триединстве. Богохульство, совершённое при указанных условиях, наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение в «отдалённейшие места». Богохульство в местах, отведённых для совершения богослужений, считалось более безнравственным и оказывавшим значительное негативное воздействие на присутствовавших свидетелей. За его совершение «публично в церкви» предусматривались каторжные работы на срок 12−15 лет (ч. 1 ст. 176)2. Под словом «церковь» однозначно понимался православный храм, поскольку лютеранские храмы было принято называть кирхами, а католические – костёлами. Часовни, молитвенные дома, каплицы, хотя и являлись обычно частью церковного комплекса, под понятие «место богослужения» не подпадали3. За совершение богохульства, порицание христианской веры и Православной церкви «не в церкви, но в публичном месте или собрании более или менее многолюдном» предусматривались каторжные работы на срок 6−8 лет (соответственно, ч. 2 ст. 176; ст. 178)4. Обстоятельства совершения богохульства − «публичное место» и «многолюдное собрание» − указывались как альтернативы. По мнению А.В. Лохвицкого, теоретически это могло привести к возникновению парадоксальных ситуаций. Например, совершение богохульства на пустой улице, в пустом вагоне (публичное место, но без присутствия свидетелей) было бы 1 НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 415. Л. 11–12. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 3 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 295. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 2 64 наказуемо, а в пустой церкви – нет, поскольку для наказуемости богохульства в церкви обязательным условием было присутствие публики1. По нашему мнению, только наличие обоих условий могло являться основанием для квалификации богохульства, поскольку при отсутствии свидетелей богохульные высказывания не носили характер общественно-опасных и, следовательно, не могли быть наказуемы. Для лиц, ставших в общественном месте свидетелями богохульства или порицания веры и не предпринявших мер «для прекращения соблазна», предусматривалось тюремное заключение на срок от 4 до 8 месяцев или арест на срок от 3 недель до 3 месяцев (ст. 179). Данное положение было схоже по своему содержанию со ст. 15 (недонесение о преступлениях) и ст. 125 (недонесение о наблюдаемом преступлении без попытки пресечь его) Уложения 1885 г.2 При квалификации богохульства и порицания веры существенное значение имели физическое и умственное состояние виновного. Обстоятельствами, служившими основанием для смягчения наказания являлись: «без умысла оскорбить Святыню», «по неразумию, невежеству или пьянству» (ст. 180). При их наличии виновный подвергался тюремному заключению на срок от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев, с лишением некоторых прав и преимуществ; либо на срок от 4 месяцев до 1 года и 4 месяцев3. Все рассмотренные случаи касались богохульства и порицания веры, совершённых в устной форме. Однако существовал также иной способ их совершения – в «печатных или хотя и письменных, но каким либо образом распространяемых сочинениях» (ст. 181). Предусматривалось наказание − лишение всех прав состояния и ссылка на поселение в Сибирь, что было ниже наказания за публичное богохульство и порицание религии (ст. 176), но аналогично наказанию за совершение данных преступлений при свидетелях (ст. 177)4. Очевидно, что богохульство и порицание веры в печатной форме имели все основания считаться более опасными: информация могла распространяться среди 1 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 295−296. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 2, 12, 20. 3 Там же. С. 20. 4 Там же. С. 20. 2 65 бесконечного числа лиц, сохраняться на протяжении продолжительного срока, в отличие от устной речи, которая достигала ограниченного круга лиц в течение короткого периода времени. Однако законодатель придерживался того мнения, что содержание печатных документов было адресовано только людям грамотным и «мыслящим». Кроме того, ознакомление с печатными или рукописными источниками богохульства и порицания происходило индивидуально, не в массовом порядке, и не могло послужить причиной народного волнения1. Для недопущения распространения печатных изданий с признаками богохульства и порицания веры в Уложение 1885 г. был включён подробный перечень предметов, которые перед выпуском в обращение должны были проходить цензуру. К ним относились книги, отдельные печатные, литографированные или гравированные листы, эстампы, ноты со словами (ст. 1021). Предусматривалась ответственность в виде денежного взыскания за намеренное их сокрытие от цензуры (ст. 1022). За печать без разрешения цензуры произведения налагался штраф до 300 рублей и арест до 3 месяцев (ст. 1024). Так, например, потомственный дворянин В. Балашов был привлечён к суду за издание и распространение брошюры «Икона с Апраксина рынка», не имея на то надлежащего разрешения цензуры. Владельцы и работники типографий или литографий привлекались к ответственности за печать без разрешения цензуры сочинений, изображений и прочих печатных материалов, содержавших признаки богохульства (ст. 1026). Уголовную ответственность также нёс цензор, который умышленно допустил к изданию печатные материалы или разрешил к постановке на сцене сочинения с признаками богохульства (ст. 1004)2. Богохульные идеи и порицание веры могли быть выражены в различных изображениях: писанных, гравированных, резных или отлитых в «соблазнительном виде» иконах и других предметах, относящихся к вере и богослужению; за их изготовление, продажу или распространение предусматривалась уголовная ответственность (ст. 183). Для части населения 1 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 297. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 94−96; Центральный исторический архив Москвы (далее – ЦИАМ). Ф. 142. Оп. 1. Д. 1338. Л. 4. 2 66 России иконопочитание носило своеобразный характер: иконы считались не изображением бога или святого, а самим Богом. Этим объяснялось чрезвычайно почтительное отношение к ним: иконы богато украшали, не покупали, а «выменивали» на деньги, не вешали на гвоздях. Об иконе говорили не «сгорела», а «вознеслась». Подобное отношение к материальному объекту поклонения как к живому Богу считалось Церковью идолопоклонством, с которым велась постоянная борьба, в том числе и путём внесения соответствующих норм в уголовное законодательство. Тем не менее реально практиковавшиеся в народе формы иконопочитания было весьма далеки от официально признанных Церковью и явно противоречили христианской догматике1. Непочтительное отношение к изображениям Бога или святых рассматривалось как богохульство и уголовно преследовалось. Уголовная защита распространялась только на христианские святыни, что следовало из формулировки статьи: «не по ненависти к вере христианской и церкви православной». В случае совершения деяния с целью поколебать уважение к святыне, по степени наказания оно приравнивалось к богохульству при свидетелях (ст. 177) и наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение в Сибирь. При наличии смягчающих вину обстоятельств полагалось наказание в виде ареста от 3 дней до 3 недель, либо тюремное заключение на срок от 2 до 4 месяцев2. Правила изготовления икон и других, имевших отношение к вере, предметов содержались также в Главе пятой Устава о предупреждении и пресечении преступлений. К ним относились запрет на резные и отливные иконы (ст. 92); литьё крестов из меди и олова (ст. 93), изображение символов и знаков на иконах (ст. 94). Запрещалось также хранить и изготавливать неискусно, в 1 См: Федосова Н.С. Уголовное право и религия: проблемы взаимовлияния и взаимодействия: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Владивосток, 2003. С. 88–89. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 67 «странном и соблазнительном виде», иконы (ст. 95); изготавливать и продавать вещи со священными изображениями (ст. 99)1. Кощунство в виде язвительной насмешки, содержавшей «явное неуважение к правилам или обрядам церкви православной или вообще христианства», могло выражаться как в печатном виде, так и на словах (ст. 182 Уложения 1885 г.). Обязательным условием совершения являлась публичность деяния и присутствие свидетелей (ч. 2 ст. 182)2. Отличие кощунства от богохульства заключалось не в объекте преступления, а в форме выражения отношения к религии или вероучению: богохульство означало хулу, поругание, ругательства, а кощунство – непристойные шутки, насмешку. Объектом кощунства выступали правила или обряды Православной церкви и христианства вообще; кощунство в отношении догматов и верований было ненаказуемым. На практике статьи Уложения 1885 г. о кощунстве и богохульстве применялись в тесной связи и дополняли друг друга3. Для понимания сущности богохульства и кощунства рассмотрим материалы следующих архивных дел. В феврале 1882 г. в Минскую духовную консисторию поступил рапорт судебного следователя. Рапорт гласил, что ученик Слуцкой гимназии Якубовский 6 января 1882 г. после освящения воды на реке Случь и увода процессии, вместе с другими учениками, помочился в прорубь с освящённой водой. Следователя интересовало, следовало ли данный поступок квалифицировать как кощунство или считать его просто безнравственным. Духовная консистория представила своё заключение о том, что вода в проруби, освящённая в день Св. Богоявления, «остаётся священной и по уходу процессии, ... так как прорубь, устраиваемая в виде креста, состоит из воды, обратившейся в лёд, и на неё призывалась благодать освящения, сообщаемая и вновь 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. СПб., 1900. С. 78. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 3 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 68. 68 притекающей воде, и потому поступок Якубовского есть кощунство, которое не может оставаться без уголовного преследования»1. В 1882 г. к настоятелю Холуйской церкви Рождества Богородицы обратилась с заявлением группа крестьян, поступивших на службу к еврею Хаиму Юдыцкому, который заставлял их работать как в праздничные и воскресные дни, так и в Табельные Высокопреосвященные. Крестьяне были вынуждены работать 19 февраля – в день освобождения крестьян от крепостной зависимости императором Александром II, 26 февраля и 2 марта – в дни рождения и восшествия на престол царствующего императора Александра III. Предупредив хозяина о том, что в праздничные дни они «надальше не будут исполнять его приказаний», а в противном случае заявят местному Холуйскому приходскому священнику, указанные крестьяне услышали от Х. Юдыцкого, что «он сам поп и церковь наша в его кармане»2. Своими действиями Юдыцкий препятствовал посещению работавшими у него православными крестьянами церковных богослужений, тем самым выражая неуважение к правилам Православной церкви. В его словах явно усматривалась язвительная насмешка. Таким образом, имелись все основания для привлечения Юдыцкого к уголовной ответственности за совершение кощунства. В 1884 г. Минский окружной суд слушал дело крестьянина А. Куриловича, который во время ссоры с крестьянином О. Павловичем сказал: «лучше поднести сакрамент (святые дары) к жопе моей дочери, чем к твоим губам». Суд нашёл А. Куриловича виновным в произнесении при свидетелях слов, доказывающих явное неуважение к правилам и обрядам христианской религии, без намерения произвести соблазн, «по неразумию, будучи в пьяном виде» (ч. 2 ст. 182 Уложения 1885 г.)3. В ноябре 1885 г. дворянин О.Г. Реут, зайдя в дом к дворянину Г.И. Ванькевичу, потребовал выдачи своей охотничьей собаки, забежавшей за неделю до этого вместе с другими собаками к нему во двор. Когда последний 1 Национальный исторический архив Беларуси (далее − НИАБ). Ф. 136. Оп. 1. Д. 35784. НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 37. Л. 10–11. 3 НИАБ. Ф. 183. Оп. 2. Д. 66. Л. 3, 8. 2 69 потребовал платы за прокорм собаки, Реут, в присутствии свидетелей, «стал произносить разные ругательства и при этом порицал православную веру, называя её собачей», за что был привлечён к следствию в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном ст. 182 Уложения 1885 г., т.е. судебным следователем слова Реута были квалифицированы как насмешка, содержавшая неуважение к православию1. В 1887 г. в Минском окружном суде рассматривалось дело о мещанине А. Яцкевиче, который публично, перед собравшимся к богослужению народом, произнёс: «зачем кланяться Богу; Бога нет; лучше поклониться девкам; кто Бога сотворит, плевать на икону, икона не даст здоровья». А. Яцкевичу было предъявлено обвинение в произнесении язвительной насмешки, прямо относящейся к обрядам православной веры, в присутствии свидетелей, хотя и без намерения произвести соблазн (ч. 1 ст. 182 Уложения 1885 г.). За произнесение язвительных насмешек над правилами и обрядами православной веры Яцкевич был приговорён к аресту на 2 месяца2. Уголовная ответственность за богохульство предусматривалась также статьями других разделов Уложения 1885 г. Так, в Главе третьей «Об оскорблении святыни и нарушении церковного благочиния» упоминалось надругательство над священными предметами, словами или действием, которое по своей сути являлось одной из разновидностей богохульства (ст. 210). «Священными предметами» считались потиры, дискосы, дарохранительницы и др. (ст. 221). Существовали также предметы, освящённые через употребление в богослужении: купели, большие чаши для водоосвящения, ковши, кропила, одеяния и проч. (ст. 222). В Уложении 1885 г. приводился исчерпывающий перечень предметов, которые признавались священными или освящёнными не только в Православной, но и Римско-католической, Армяно-григорианской и Евангелическо-протестантской церквях (ст. 230)3 1 НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 566. Л. 3–4, 11. НИАБ. Ф. 183. Оп. 2. Д. 2153. Л. 3, 4, 11, 21. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23, 25, 26. 2 70 За оскорбление словами предметов из указанного перечня виновный наказывался каторжными работами на срок 12−15 лет. Если преступление сопровождалось оскорбительными действиями в отношении Святых Таинств или других священных предметов (мощей, даров из чаши), виновный приговаривался к бессрочной каторге. Для обоих случаев необходимым условием квалификации преступного деяния являлось совершение указанных действий в самой церкви1. Из этого следует, что Уложение 1885 г. не предусматривало ответственности за надругательство или бесчинство, учинённое над священными предметами (мощами, иконами, дарами) за пределами церкви. Однако возникновение подобных ситуаций было вполне допустимо: например, в часовне во время отпевания усопшего; во время проведения обряда крещения или богослужения на дому; во время крестных ходов – потому что при их совершении использовались священные или освящённые предметы. В этом случае полицейские органы могли квалифицировать данные деяния как ругательства над Священным Писанием и Святыми Таинствами (ст. 178), с последующим наказанием виновного ссылкой на поселение (вместо каторжных работ по ст. 210, не предусматривавшей смягчающих вину обстоятельств). Новые тенденции в науке уголовного права второй половины XIX в. и перемены в общественном сознании привели к тому, что взгляд на сущность богохульства также изменился. Становилось очевидным, что преступник посягал не на Божество, а на религию; его действия не разрушали каких-либо благ, а лишь служили доказательством российскими правоведами отсутствия уважения предлагалось изменить к ним. Соответственно, систему наказаний за богохульство и кощунство в сторону менее суровых мер. Многолетняя судебная практика показывала, что излишне строгие наказания нередко приводили к оправдательным приговорам или попыткам судов установить в рассматриваемых делах смягчающие вину обстоятельства2. 1 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23. Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 77. 71 Уложение 1885 г. предусматривало ответственность ещё за один вид посягательств на христианские святыни − уничтожение или повреждение установленных в публичных местах крестов, изображений Спасителя, Богородицы и Святых Угодников, или Ангелов (ст. 217). Данное преступление совершалось, как правило, умышленно с целью выразить неуважение к христианской вере. Оно наказывалось тюремным заключением на срок от 4 до 8 месяцев, а виновным-христианам дополнительно полагалось церковное покаяние. Смягчающие вину обстоятельства − неразумие или пьянство – снижали степень наказания до ареста на срок от 3 недель до 3 месяцев. Примечательно, что невежество преступника (в отличие от ст. 182) его вину не смягчало1. Следует отметить, что данный вид преступных деяний был особенно распространён в местностях, где компактно проживало смешанное население: православное и католическое, православное и старообрядческое, христианское и еврейское. Эффективным способом недопущения повреждения христианских святынь мог бы служить запрет на публичное размещение священных изображений в местах проживания последователей различных вероисповеданий. Далее рассмотрим преступления против религии, отнесённые законодателем к нарушениям церковного благочиния. Они обладали схожестью с посягательствами на личность, однако всегда были сопряжены с богохульством или оскорблением святыни. Степень наказания зависела от способа совершения преступления. Так, намеренное и обдуманное прерывание богослужения, сопровождавшееся побоями или другими насильственными действиями в отношении священнослужителя, как в церкви, так и за её пределами, наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение (ст. 211). Совершение деяния в «непреднамеренном пьянстве» и без заранее обдуманного умысла наказывалось лишением всех прав и ссылкой на поселение в места не столь отдалённые (ч. 2 ст. 211). Преступники-христиане подлежали также церковному покаянию2. 1 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24. Там же. С. 23−24. 72 Приведём конкретные факты нарушения церковного богослужения. Писарь Вселюбской волости Новогрудского уезда Минской губернии М. Кулак, явившись в церковь пьяным, в начале богослужения занял место около клироса и, обратившись лицом к народу, разными неприличными гримасами и жестами рук «возбуждал смех в среде молящихся». Своим «несогласным до безобразия пением, или правильнее – подвыванием» он прервал пение стоявших на клиросе певчих. Затем Кулак взошёл на алтарь, взял запрестольный крест и небрежно вынес его, закинув на плечо, на середину церкви. Позже Кулак взял артос и нёс его вокруг церкви «крайне небрежно, одной рукой, размахивая во все стороны и ведя какой-то разговор с окружающими, возбуждавший громкий смех». По представлению Минской духовной консистории, за совершение богохульных поступков, приведших к прерыванию богослужения, Кулак был уволен с должности писаря, а материалы предварительного дознания были переданы судебному следователю1. Умышленное убийство священника во время богослужения или исполнения треб каралось бессрочной каторгой, а нанесение ему увечий и ран, в зависимости от их тяжести – каторгой на срок от 4 до 10 лет (ст. 212). Неумышленное нанесение ран и увечий влекло за собой ссылку на срок от 4 до 6 лет с лишением всех прав состояния2. Данные посягательства против личности относились законодательством к тяжким преступлениям. Факт совершения их в отношении священнослужителя во время богослужения служил отягчающим обстоятельством. Прерывание или остановка богослужения, вызванные устными оскорблениями священнослужителя, влекло тюремное заключение на срок от 2 до 8 месяцев (ст. 214). При наличии смягчающих вину обстоятельств нарушителю грозил арест сроком от 3 недель до 3 месяцев (ст. 215)3. Использование законодателем в тексте статей понятий «священнослужитель» и «служба Божья» указывало на то, что речь шла о защите только христианских вероисповеданий. 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35736. Л. 2. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24. 3 Там же. С. 24. 2 73 Место совершения деяния для квалификации преступления значения не имело: оно могло быть учинено как в церкви, так и за её пределами, например, во время совершения требы. В отдельный уголовно-правовой состав были выделены деяния, оскорбительные по своей сути, но не перешедшие в поругание «святыни Господней» (ст. 213). По своей природе они были схожи с оскорблением священных предметов ругательством (ст. 210), с кощунственным отношением и неприличной насмешкой над священными предметами. Освящённые употреблением при богослужении предметы под действие данной статьи не подпадали, т.к. не относились к «святыне Господней» (например, церковные свечи). Отличительной чертой кощунственных действий от кощунства (ст. 182) являлось обязательное условие совершения деяния во время богослужения в церкви1. За кощунство с целью вызвать соблазн предусматривалось заключение в тюрьму на срок от 4 месяцев до 2 лет. При назначении наказания учитывалось наличие смягчающих вину обстоятельств (ст. 215)2. Оскорбление православного священнослужителя лицами иностранных исповеданий, словом или действием, с намерением оказать неуважение к Церкви (как вероисповеданию) наказывалось тюремным заключением: от 4 до 8 месяцев (если совершалось впервые), или от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев (за повторное совершение) (ст. 216). Однако подобные действия со стороны лица православного исповедания могли квалифицироваться как оскорбление лица в «присутственном месте» (ст. 287). Например, священник Ольницкой церкви Бобруйского уезда С. Семёнов просил привлечь к ответственности крестьянина Т. Манько. По словам Семёнова, Манько причинил ему «обиду словами с целью унизить его честь», сказав, что тот «будто бы на Страстной Четверг по причине пьянства не совершал Богослужения». Священник посчитал себя «крайне обиженным таким 1 2 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 58−59. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24. 74 публичным оскорблением» и потребовал наказать виновника по ст. 287 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных1. Наказание за нарушение церковного благочиния священнослужителями, как белого, так и монашествующего духовенства, а также церковнослужителями2 (которые вместе образовывали приходской причт3), определялось духовным начальством на основании существовавших внутрицерковных постановлений (ст. 218). Причетники помимо этого исключались из своего прихода. Таким образом, виновные подвергались наказанию исключительно по определению духовного суда. Рассмотрим также статьи о нарушении благочиния в других кодексах Российской империи. В Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, предусматривался арест на срок до 1 месяца или денежное взыскание до 100 рублей за нарушение благочиния в церкви, часовне или молитвенном доме непристойным криком, шумом или неблаговидными поступками, но без оскорбления святыни (ст. 35). Например, в материалах одного из дел Рижской духовной консистории сообщалось о непристойном поведении крестьян, которые во время богослужения при пении «Господи помилуй» по-латышски произносили «собака помилуй», а вместо «тебе Господи» − «кобыла свалилась с мосту», за что были приговорены к 14-дневному аресту4. Нарушение благочиния вне церкви общенародными забавами, увеселениями или разными бесчинствами, препятствовавшими богослужению, наказывалось арестом на срок до 15 дней или денежным взысканием в размере до 50 рублей (ст. 36 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями). Аналогичное 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24, 35; НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 776. Л. 1. Церковнослужителями являлись низшие служители церкви: иподьяконы, дьячки, чтецы, певцы, псаломщики, пономари, посвящённые особым обрядом хиротесией (рукоположением), который не относится к таинству священства // См.: Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. М., 1985. С. 484. 3 Причт – священно- и церковнослужители одного храма (прихода). В причт входили: настоятель, священник (иногда 2–3), дьякон, пономарь, псаломщик, чтец и т.д. // Там же. С. 363. 4 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. С. 180; ГА РФ. Ф.102. 3-е делопроизводство. 1884 г. Д. 775. Л. 5−7, 10. 2 75 наказание предусматривалось для лиц, нарушавших порядок во время торжественных шествий или празднеств1. Несмотря на схожесть содержания статей Уложения 1885 г. (ст.ст. 214, 215) и Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (ст. 35), между ними имелось существенное различие. Действие нормы Устава распространялось на нарушителей благочиния в церкви, а Уложение 1885 г. ограждало священнослужителей от оскорбления во время богослужения. Значимость последнего деяния предполагала рассмотрение дел по указанным статьям в окружных судах2. Глава четвёртая «О святотатстве, разрытии могил и ограблении мёртвых тел» Уложения 1885 г. была посвящена преступлениям, направленным против христианских вероисповеданий, их догматов и предметов религиозного культа – святотатству в широком смысле слова. В узком смысле святотатство определялось законом как «всякое похищение церковных вещей и денег как из самих церквей, так и из часовен, ризниц и других постоянных и временных церковных хранилищ, хотя бы они находились и вне церковного строения» (ст. 219)3. Для квалификации святотатства требовалось наличие двух условий: 1) принадлежность похищенных денег или вещей церкви; 2) совершение хищения в церкви, часовне или церковном хранилище. Например, святотатством было признано хищение посредством взлома церковных дверей «дискоса (чаши» медной, в середине вызолоченного, снаружи посеребрённого с 4мя изображениями на финифте, ... 12 восковых свечей и двух больших платков, один из них красный, в ширину и длину два аршина, всего на сумму 40 р.», совершённое из Куноской приходской церкви Слуцкого уезда Минской губернии4. Следовательно, хищение в церкви денег и вещей, принадлежавших частному лицу, и, наоборот, священных вещей из частного дома святотатством не считалось и рассматривалось как простая кража или грабёж. От преступных 1 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. С. 180. Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 302−303. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24. 4 НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 353. Л. 7. 2 76 действий законодательством ограждались религиозные предметы православного и других признанных в Российской империи христианских вероисповеданий: римско-католического, армяно-григорианского, евангелическо-лютеранского (ст. 230)1. Хищение священных вещей мусульманской, иудейской и языческой религий квалифицировалось как обычная кража. Начиная с 60-х гг. XIX в. святотатство стало предметом детального изучения российских учёных-криминалистов. Так, П.Д. Калмыков содержанием данного преступления видел неуважение к церковной собственности. Он признавал, что «предметы, посвящённые богослужению, место их хранения должны внушать всем благоговение и пользоваться особенным покровительством государства». Вместе с тем, П.Д. Калмыков призывал избегать крайностей и не усматривать в святотатстве оскорбление Божьего величия. Святотатство, по его мнению, следовало считать преступлением, направленным против общества и Церкви, а точнее − против церковного имущества2. Л.С. Белогриц-Котляревский полагал, что «классификация данного преступления не выдерживает критики», потому что святотатства как отдельного понятия не существовало. Оно являлось производным от воровства и грабежа, «осложнённых особенными качествами объекта и места преступления», и обладало с ними схожими составами3. Присяжный поверенный и исследователь правовой науки К.Ф. Хартулари призывал исключить святотатство из раздела религиозных преступлений, т.к. оно совершалось путём непубличного хищения предметов культа и не оскорбляло чувства верующих поруганием святыни4. Схожего мнения придерживались учёные-правоведы В.Д. Спасович, Н.С. Таганцев и Н.А. Неклюдов. Они справедливо полагали, что «связь между этим преступлением и религией чисто механическая», а религиозный элемент имел только дополняющее значение. Впоследствии, в Уголовном уложении 1903 г., захват церковного имущества, не 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 26. Калмыков П.Д. Учебник уголовного права. Часть общая. СПб., 1866. С. 490. 3 Белогриц-Котляревский Л.С. Особые виды воровства-кражи по русскому праву (оттиск из Университетских известий). Киев, 1883. С. 2. 4 См.: Хартулари К.Ф. О святотатстве // Журнал Министерства юстиции. Т. XIX. СПб., 1863. С. 502. 2 77 соединённый с поруганием святыни, был отнесён к числу имущественных преступлений, поскольку мотивом его совершения являлась жажда наживы1. Несмотря на существование различных точек зрения на сущность святотатства, законодатели в последней четверти XIX в. вынуждены были не только учитывать в своей деятельности современные юридические идеи, но и следовать соображениям политической целесообразности. А.В. Лохвицкий, рассуждая о сущности святотатства, прямо указывал на обязанность закона, отстаивавшего интересы православия и христианства вообще, защищать также и предметы религиозного культа2. Уложение 1885 г. приводило перечень вещей, носивших священный характер для различных христианских вероисповеданий. От степени их священности зависела тяжесть наказания за святотатство. Церковные предметы разделялись на 3 категории: 1) священные предметы, являвшиеся предметами культа или употреблявшиеся при совершении таинств: образа, мощи, дарохранительница, кресты, евангелия и т.д. (ст. 221); 2) освящённые вещи, употреблявшиеся при совершении богослужения: купели, кадила, ковши, кропила, паникадила с поставленными в них свечами, лампады, богослужебные книги, кроме евангелий (ст. 222); 3) церковные вещи, не освящённые употреблением при богослужении: денежные пожертвования, свечи, не поставленные к образам или в паникадила и др. При этом разбойное похищение указанных вещей из культовых сооружений считалось не святотатством, а квалифицированным разбоем (ст. 1628 Уложения 1885 г.)3. Вторым условием, влиявшим на тяжесть наказания за святотатство, было место его совершения: это могли быть церкви, ризницы, часовни или другие церковные хранилища (например, столбы с образами или крестами). Часовни по 1 Юридическое общество при С.-Петербургском университете. Протоколы 1881 г. // Журнал гражданского и уголовного права. Кн. 5. СПб., 1882. С. 10, 28. 2 Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 329. 3 См.: Пусторослев П.П. Конспект лекций по особенной части русского уголовного права. Юрьев, 1902. С. 122; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 25, 160. 78 своей значимости были отнесены Уложением 1885 г. и к церквям (ст. 222), и к прочим местам (ст.ст. 224, 226)1. Степень наказания за совершение святотатства зависела также от способа его совершения. Наиболее серьёзное наказание влекла за собой кража, совмещённая с грабежом. Укравшие из церкви присуждались к каторжным работам на срок от 12 до 15 лет, из часовни – сроком от 10 до 12 лет (ст. 220)2. Кража со взломом из церкви или ризницы денежных пожертвований, свечей и других предметов, ещё не освящённых употреблением при богослужении, наказывалась лишением всех прав состояния и ссылкой на каторжные работы на срок от 4 до 6 лет. За аналогичное преступление, совершённое без взлома, но с обдуманным заранее намерением или умыслом, виновные после лишения всех прав состояния ссылались в Сибирь на поселение. Так, в ночь с 23 на 24 июня 1884 г. крестьянином А.Е. Гришенковым было совершено покушение на кражу со взломом окна из церкви имения Упиревичи Борисовского уезда Минской губернии. Он вырвал из окна алтаря раму, прикреплённую гвоздями, и погнул в другом окне железную решётку, но кражи совершить не успел, т.к. был задержан. Минский окружной суд 10 января 1885 г. вынес решение лишить крестьянина Гришенкова всех прав состояния и сослать в Сибирь3. Отсутствие умысла заметно снижало степень ответственности: виновный отдавался в исправительные арестантские отделения (ч. 3 ст. 225). Наоборот, принадлежность виновного к кругу лиц, ответственных за хранение похищенных предметов или денег, повышала степень наказания за святотатство на одну степень (ст. 228)4. Следует отметить, что данный вид преступления получил широкое распространение среди представителей духовенства. Например, в 1840-х гг. процент сосланных в Сибирь священников, совершивших святотатство, превышал средний показатель преступников-святотатцев из прочих сословий 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 25. Там же. С. 24−25. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 25; НИАБ. Ф. 183. Оп. 2. Д. 67. Л. 5−6, 17−18. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 25. 2 79 более чем в 22 раза1. Данное явление объясняется отсутствием регулярного содержания для приходских священников и их бедственным материальным положением. В последней трети XVIII в. средний годовой доход городских священников составлял от 30 до 80 рублей, а деревенских – от 25 до 40 рублей. У церковнослужителей доходы были ещё ниже – 10–20 рублей в год2. Перевод приходского клира на государственное содержание начался с Западных губерний в 1842 г. Духовенство других частей Империи, не получавшее жалования, было также лишено «прямых экономических связей с прихожанами», потому что вместо отменённой платы за требы были введены государственные сборы с населения на содержание церковных приходов3. По этому поводу сельский священник Саратовской губернии (позже – Мариинской колонии Московского воспитательного дома) А.И. Розанов писал: «Надобно быть сельским священником, надобно испытать, чтобы понять то невыразимо тяжёлое, то убивающее душу состояние, ту тоску, ту горечь, то унижение, то леденящее кровь и жгущее сердце отчаяние, ту одуряющую злобу, какие испытывает собирающий хлебом священник!»4. Похищение денег, пожертвованных церкви или монастырю, но ещё не поступивших в церковное имущество, рассматривалось как кража и влекло за собой соответствующее наказание (ст. 229). Кражей считалось хищение денег из жертвенных столбов и кружек при церквях и часовнях, на которых не были нанесены образа и кресты (т.е. похититель не мог судить о назначении собранных средств), а также хищение прочих предметов церковного имущества, не из церкви или церковного хранилища (ст.ст. 232–233)5. 1 См.: Максимов С.В. Сибирь и каторга. В трёх частях. СПб., 1891. С. 196; Российское законодательство X−XX вв. Т. 6. Законодательство первой половины XIX века. М., 1988. С. 346. 2 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.). В двух томах. Т. 1. СПб., 2003. С. 104. 3 См.: Титов Ю.Н. Процесс огосударствления церкви в XVIII–XIX вв. // Вопросы религии и религиоведения. Вып. 1. Ч. 3. М., 2009. С. 71. 4 Розанов А.И. Записки сельского священника. Быт и нравы православного духовенства. СПб., 1882. С. С. 89−90. 5 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 25−26. 80 Российские правоведы критически оценивали положения Уложения 1885 г. о святотатстве. А.К. Вульферт обращал внимание на бессистемное использование понятий, обозначавших действия святотатцев: ограбление, «покража» и похищение1. К.Ф. Хартулари отмечал противоречивую классификацию предметов святотатства по их свойству – присутствию божественной силы. Определив наказание различной степени за святотатство, совершённое в разных местах (церкви, часовне и т.д.), законодатель невольно признал, что священные предметы после их перемещения утрачивали часть своей божественной силы2. Н.С. Таганцев указывал на несоразмерность устанавливаемого наказания тяжести совершённого деяния: даже кража огарка свечи, найденного где-то в церкви (на полу, окне), наказывалась каторжными работами на срок от 1 до 6 лет3. Один из догматов Христианской церкви − вера в загробную жизнь, уделял особое внимание усопшим и местам их погребения. Кладбища находились под защитой Церкви и признавались ею освящёнными местами (campo santo, или «божьей нивой»). Нарушение почитаемой атмосферы «покоя и умиротворения» считалось тяжким преступлением, в особенности, если оно сопровождалось надругательством над телом усопшего и его могилой, которые составляли предмет культа не только у христиан, но и других народов – язычников, мусульман, иудеев. Однако у христиан это почитание было выражено особенно сильно, поскольку после смерти и во время захоронения, следуя христианскому догмату о воскрешении мёртвых, над телами умерших совершались священные обряды. Само по себе тело усопшего представлялось российскому законодателю как прах, в отношении которого, как и любого другого неодушевлённого предмета, совершить преступление было невозможно. Аналогично нельзя было признать усопшего потерпевшим, поскольку жертвой преступления мог стать только живой человек. Поэтому в данном случае закон вставал на защиту религиозных чувств живых родственников усопшего, которым наносилось оскорбление надругательством над телом умершего и/или его могилой. Следует отметить, что 1 См.: Вульферт А.К. Лекции по особенной части русского уголовного права. СПб., 1899. С. 129. См.: Хартулари К.Ф. Указ. соч. С. 496. 3 Юридическое общество при С.-Петербургском университете. Протоколы 1881 г. С. 29. 2 81 в законодательствах западноевропейских государств, в отличие от российского, отношение к мёртвому телу было иным – его признавали предметом наследования. Даже в отношении тел казнённых преступников судом принималось решение о том, кому из родственников следовало выдавать тело для погребения и кому определять место захоронения. Могила, как и любая недвижимость, приобреталась семьями в частную собственность. Законодательная защита неприкосновенности мест захоронения поддерживала уважение к ним и способствовала укреплению религиозных чувств населения. Совсем иначе обстояла ситуация в России, где мёртвое тело не признавалось объектом наследования. Могилы не могли приобретаться в частную собственность: кладбища принадлежали Церкви, хотя и располагались на отведённой городом земле1. В российском уголовном законодательстве конца XIX в. защита мёртвых тел предусматривалась несколькими постановлениями, действие которых распространялось только на уже погребённые трупы. Наказание за их поругание во время прощания перед захоронением или перемещения на кладбище законом не предусматривалось. Кража с ещё не захороненного мёртвого тела рассматривалась именно как обычная кража, а не как поругание усопшего. Разрытие могил, насыпей и повреждение гробниц составляло преступление только при определённых, оговоренных в законе, условиях: 1) с целью ограбления; 2) для поругания погребённых; 3) для совершения суеверных обрядов2. Для выделения суеверий в качестве особого мотива для разрытия могил в XIX в. имелись серьёзные основания. Под суеверием следует понимать воззрения, которые не признаны ни религией, ни наукой 3. По народным поверьям, колдуны, пьяницы, самоубийцы, люди, умершие без Святого Причастия, исповеди, «со злобой на сердце» или похороненные не по христианским обычаям, не могли найти себе покоя в могиле. Воображению простого народа рисовались страшные картины посмертной участи таких людей: они возились в гробу и стонали, рвали 1 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 335. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 26−27. 3 См.: Леманн А. Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней. М., 1900; Киев, 1991. С. 10. 2 82 зубами простыню, которой были прикрыты, а по ночам вставали из гробов, бродили по свету, возвращались в те места, где жили ранее, и приносили с собой мор и болезни. Они терзали скот и высасывали кровь у людей. Крестьяне, движимые суевериями и стремлением избавиться от напасти, проводили специальные обряды: например, разрывали такую могилу, поворачивали труп лицом вниз и вбивали ему в спину осиновый кол. Отдельные части тел погребённых могли использоваться для изготовления талисманов1. Разрытие могил для ограбления или поругания мёртвых тел влекло за собой лишение всех прав состояния и ссылку на каторжные работы на срок от 10 до 12 лет. Совершивший указанные деяния «для суеверных действий» лишался всех прав состояния и ссылался на поселение в Сибирь. Важно обратить внимание на формулировку статьи: «для суеверных действий», а не «вследствие суеверия» − преступления из суеверия рассматривались отдельно постановлениями другого раздела Уложения 1885 г. Смягчающим вину обстоятельством считалось совершение деяния без злого умысла, по шалости или «по пьянству». В этом случае виновный подвергался тюремному заключению на срок от 4 до 8 месяцев (ст. 234)2. Например, 20 марта 1884 г. в сундуке служащего имения Боровцы Новогрудского уезда Минской губернии дворянина Ф. Демуховского в возрасте 23 лет была найдена завёрнутая в тряпочку отрезанная ручка ребёнка. Следствие установило, что ручка была отрезана от «мёртвого дитяти» крестьянки С. Сороки, погребённого на Боровецком кладбище. Привлечённый к следствию в качестве обвиняемого Ф. Демуховский пояснил, что разрыл могилу «без всякого злого намерения, а по шалости или в пьянстве», затем «отрезал у этого дитяти ручку и взял таковую к себе». За данное преступление он был заключён в тюрьму на 2 месяца3. В январе 1885 г. в уголовном департаменте Виленской судебной палаты слушался доклад по делу о крестьянах Р. Пилипчике, К. Сосиме, К. Гусаковском и Ф. Ерошевиче, которые разрыли могилу малолетней дочери крестьянки А. Цвирко, умершей от кровавого поноса. Указанные крестьяне «перевернули 1 См.: Левенстим А.А. Суеверие в его отношении к уголовному праву. СПб., 1897. С. 57−59. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 26−27. 3 НИАБ. Ф. 183. Оп. 2. Д. 345. Л. 3−4, 34. 2 83 тело покойной лицом вниз, с суеверным убеждением, что вследствие того прекратится смертность детей в их деревне». Однако следствием было установлено, что могила была раскопана для захоронения в ней гроба ещё одного ребёнка, а разрытие не сопровождалось «поруганием, хотя и не умышленным над погребённым в могиле мёртвым телом». В силу отсутствия признаков уголовного преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 234, предварительное следствие в отношении указанных крестьян было прекращено1. Под действие статьи Уложения 1885 г. о повреждении надгробий не подпадали случаи разрытия старинных могил или курганов для поиска зарытых ценностей или во время обработки земли. Под старинными могилами подразумевались такие захоронения людей, «память о которых полностью стерлась среди ныне живущих»: усопших никто не поминал, за их могилами не присматривали. Старинные места захоронения огораживались заборами, но спустя определённое время, когда кладбище зарастало травой, оно становилось «старинным» и землю под ним можно было распахивать2. Закон не предусматривал ответственности за кражу тел усопших из церкви: это нередко делалось старообрядцами, которые не желали отпевания своего умершего родственника по православным обычаям и тайно забирали тело домой для совершения обрядов по старообрядческим правилам. Случаи похищения мёртвых тел, сопровождавшиеся разрытием могил, с корыстной целью (например, для продажи в анатомический театр, проведения научных исследований) также законом не упоминались. Как справедливо отмечал А.В. Лохвицкий, «закон молчит об этом случае», однако «ни какая цель, самая благородная, не может служить оправданием в нарушении чужого права»3. Тем не менее, самовольный перенос тела родственниками усопшего на новое место захоронения без разрешения административных властей наказывался денежным взысканием (ст. 108 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями)4. 1 НИАБ. Ф. 133. Оп. 1. Д. 199. Л. 1, 3–5. Примечание к ст. 234 / Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 27. 3 Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 337. 4 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. С. 189. 2 84 Уложение 1885 г. предусматривало ответственность за уничтожение или повреждение надгробных памятников и за наружное повреждение могил при следующих условиях: 1) если деяние было совершено умышленно из-за неприязненного отношения к погребённым или их семьям − оно наказывалось тюремным заключением на срок от 4 до 8 месяцев; 2) если оно было осуществлено по легкомыслию – виновный подвергался штрафу на сумму до 50 рублей. В обоих случаях на виновного возлагалась обязанность устранить за свой счёт нанесённые повреждения (ст. 235)1. Повреждение или разрушение надгробных памятников и надмогильных украшений, наружное повреждение и ограбление могил являлись преступными деяниями независимо от мотивов их совершения. Таким образом, имелись все основания для их выделения из группы преступлений против религии и отнесения к общим видам преступлений. К религиозным преступлениям Уложение 1885 г. относило также лжеприсягу, сущность которой заключалась в даче ложного показания под присягой в суде или судебному следователю, в определённой законом форме и с соблюдением предусмотренных процедур приведения к присяге. Лицо, давшее присягу, принимало на себя дополнительную ответственность. Виновный в лжеприсяге лишался всех прав состояния и ссылался в Сибирь на поселение (ст. 236)2. Схожая ответственность наступала после принесения ложной присяги на верность государству, при поступлении на военную или гражданскую службу, в частных делах. Однако в перечисленных случаях лжеприсяга не рассматривалась как религиозное преступление (ст. 942)3. В судебном процессе приведение к присяге осуществлялось духовным лицом того же вероисповедания, что и свидетель (ст.ст. 97−99, 711−715 Устава уголовного судопроизводства). В случае невозможности присутствия в месте проведения судебного заседания духовного лица, свидетеля к присяге приводил председатель суда, а сама присяга приобретала гражданский характер. От 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 27. Там же. С. 27. 3 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 338; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 88. 2 85 принесения присяги освобождались священнослужители и монашествующие лица христианских исповеданий, последователи вероисповеданий и сект, чьи учения не допускали дачу присяги. Однако освобождение от присяги не снимало ответственности за дачу ложных показаний: виновный подвергался наказанию как за лжеприсягу1. Для квалификации лжеприсяги необходимым элементом являлось наличие обдуманного намерения или умысла. Свидетельство могло оказаться ложным в силу субъективных причин: плохой памяти свидетеля, ошибок в опознании и других. В этом случае свидетель не мог быть обвинён в лжеприсяге. Иначе обстояло дело, когда свидетель давал ложные показания вследствие подкупа, неприязненных отношений, хотя доказать это не всегда представлялось возможным. Во избежание недосказанности в показаниях (возникавшей как умышленно, так и в силу субъективных качеств свидетеля), в текст присяги свидетеля была помещена фраза: «не утаивать ничего ему известного». Виновные в сокрытии информации наказывались также, как за ложные показания при повальных обысках, и приговаривались к аресту от 7 дней до 3 недель (ст. 945 Уложения 1885 г.)2. Законодательство различало две степени тяжести лжеприсяги: 1) лжеприсяга в подтверждении показаний по уголовному делу наказывалась каторжными работами на срок 8−10 лет (ст. 237); 2) прочие виды лжеприсяги влекли за собой ссылку в Сибирь на поселение (ст. 236). Снижение наказания предусматривалось в том случае, если лжеприсяга была дана «без обдуманного намерения, а по замешательству в трудных обстоятельствах и слабости разумения о святости присяги». Виновный ссылался на проживание в Сибирь или отдавался в исправительные арестантские отделения (ст. 238)3. Как отмечал А.А. Левенстим, процессы о лжесвидетельстве возбуждались редко, ещё реже они заканчивались обвинением. В интересах судебного следствия законодатель вынужден был обратиться к религиозным воззрениям народа: называя имя Всевышнего для подтверждения своих показаний, свидетель 1 Устав уголовного судопроизводства. С. 230−231, 266. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 88. 3 Там же. С. 27. 2 86 проникался сознанием того, что в случае лжи его постигнет кара Господня в загробной жизни даже тогда, когда удастся избежать наказания на земле. Таким образом, присяга была рассчитана на религиозное чувство человека, а «от веры к суеверию всего один шаг». Практика обнаруживала целый ряд уловок, к которым прибегали присягавшие. Например, при даче ложных показаний, чтобы не навлечь на себя гнев Божий, православные во время чтения присяги говорили: «Господи, не принимай» и не прикладывались губами к кресту и Евангелию, целуя воздух – клятва в этом случае не имела силы1. Ряд преступлений, ранее относимых российским законодательством к религиозным, − колдовство, кликушество, суеверия – в Уложении 1885 г. был перемещён в главу «О нарушении общественного спокойствия, порядка и ограждающих оные постановлений». Несмотря на очевидное достоинство подобной классификации, далеко не все выдающиеся юристы последней трети XIX в. поддержали её. Так, А.В. Лохвицкий, указывая на содержавшийся в перечисленных преступлениях «антирелигиозный элемент», видел их попрежнему в разряде религиозных преступлений. По его мнению, сообщения о ложных чудесах и религиозное самозванство «имеют в себе элемент оскорбления христианской святыни обманом»2. Суеверие и чародейство, по определению А. Леманна, были «первыми шагами человеческой мысли в религиозной и научной жизни»3. Магия (колдовство) есть «самая древняя религия, наиболее дикая и грубая её форма», есть «первая форма, которая, собственно говоря, ещё не может быть названа религией», – писал Г. Гегель4. Колдовство в старинных суеверных представлениях составляло магические таинственные приёмы, имевшие своей целью воздействовать на силы природы и людей для исцеления или, наоборот, наведения порчи5. Теоретическую основу колдовской магии давали суеверия. 1 См.: Левенстим А.А. Присяга на суде по народным воззрениям // Вестник права. Июнь 1901. С. 1−2, 22. 2 Лохвицкий А.В. Указ соч. С. 325. 3 Леманн А. Указ. соч. С. 9. 4 Гегель Г.В.Ф. Философия религии. Т. 1. М., 1975. С. 435, 439. 5 См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 2007. С. 277. 87 Сама же магия, как деятельность, являлась результатом этой теории. Магия происходила из суеверия так же, как из религиозных представлений возникал определённый культ. Таким образом, каждый поступок, совершённый из суеверия, являлся магией или чародейством1. Уложение 1885 г. преследовало виновных в распространении, «ради корысти, суетной славы или другой личной выгоды», сообщений о якобы случившемся чуде, свидетелем которого они выступали, а также лиц, которые путём подлога, пользуясь легковерностью людей, выдавали свои действия за «чудо». К «чудесам» относились ложные исцеления неизлечимо больных, в том числе – на публике, в результате чего виновный приобретал репутацию чудотворца, вознаграждение и народную славу (ст. 933)2. Следует отметить, что Православная церковь признавала чудеса, совершаемые при помощи Святых мощей и икон. Факт их святости после длительной проверки подтверждался Святейшим Синодом и самим императором. Поэтому уголовному преследованию подвергались только распространители слухов о «ложных чудесах», занимавшиеся этим для извлечения личной выгоды и осознававшие противозаконность своих действий. Мнимые «чудотворцы» оскорбляли религиозные чувства верующих, выдавая за святое то, что не было таковым, и вводили в обман с корыстной целью для извлечения выгоды, иными словами – были мошенниками и наказывались заключением в смирительный дом на срок от 4 до 8 месяцев (ст. 933). За повторное совершение преступления срок заключения увеличивался до 1 года, а виновный лишался некоторых особенных прав и преимуществ (ст. 50). Лица, использовавшие в своих магических действиях предметы христианского богослужения, подвергались аналогичным наказаниям (ст. 934)3. Показательным является случай из дела Минской духовной православной консистории о распространении суеверных слухов. Православная крестьянка 1 См.: Леманн А.Указ. соч. С. 13. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 86. 3 См.: Долгинов М. О святых мощах (сборник материалов). М., 1961; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 6, 86−87. 2 88 Ю. Конон рассказывала односельчанам, что, собирая грибы, видела в лесу неизвестную, богато одетую женщину с зонтиком в руках. Женщина, подозвав её к себе, стала спрашивать, с кем она находится в лесу и что они там делают. Потом женщина сказала, что грибы употреблять в пищу вредно, и предсказала смерть 60 человек, советовала молиться Богу и служить обедни. Женщина исчезла, а Конон в испуге возвратилась домой. После беседы с приходским священником выяснилось, что она «распустила слух о виданной якобы ею женщине.., дабы настращать других крестьян не ходить в урочище Хохлово, где много народилось грибов, чтобы самой только ими воспользоваться». Крестьянке Конон было сделано внушение, чтобы она подобных ложных слухов не распространяла и не смущала крестьян1. Под колдовством российским законодательством XIX в. понимались мошеннические действия с целью извлечения материальной выгоды. К ним относились: продажа талисманов, напитков и составов, имевших сверхъестественную силу, представление видений, гадание на будущее, розыск украденных вещей, лечение нашёптыванием. Под ответственность за колдовство не подпадали «чародеи или кудесники» иноверных народов Сибири, которые совершали обряды по суеверным традициям в отношении своих единоверцев (например, язычники ламайского и других вероучений, у которых шаманство и колдовство являлись составляющей частью религии). Колдовство наказывалось арестом на срок до 3 месяцев, а повторное совершение – заключением в тюрьму на срок от 4 до 8 месяцев. В случае, если употребление «магических» напитков и составов повлекло за собой расстройство здоровья одного или группы лиц, виновный лишался некоторых особенных прав и преимуществ и подвергался тюремному заключению на срок от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев. Виновныехристиане дополнительно подлежали церковному покаянию (ст. 935)2. В Российской империи с XVII в. широкое распространение стал приобретать социально-психологический феномен, известный как кликушество. 1 2 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35582. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 87. 89 Его проявление наблюдалось в местах большого скопления народа: на площадях, в храмах и монастырях, и всегда было связано с женской частью населения. Существовало поверье, что вступивший в союз с дьяволом человек мог наслать порчу на другого человека, «испортить» его. «Испорченный» человек начинал бесноваться, не мог приблизиться к святыне, во время богослужения в церкви терял сознание и падал, трясся, кричал «неистово звериными голосами, изрыгая брань», т.е. «кликал, выкликивал». Кликуша обычно указывала на кого-то, кто её испортил, и того человека подвергали пытке для установления возможной связи с дьяволом. Замкнутость в узком круге общения, потеря близких, нищета, неверное истолкование религиозных догматов, усиливавших многочисленные страхи, угнетённое положение женщины в семье и обществе, тяжёлый физический труд – всё это способствовало развитию патологических черт характера и приобретению психопатий1. Несмотря на жестокие меры по искоренению кликушества, оно продолжило существовать среди простого народа. Обвинённый кликушей в наведении порчи человек становился своего рода изгоем: к нему начинали относиться с подозрением, неприязненно, прекращали с ним всякое общение. По этой причине кликушество рассматривалось Уложением 1885 г. как злостное и тяжкое оскорбление, нарушение спокойствия и положения в обществе. Кликуши, обвинявшие кого-то в причинении им вреда посредством чародейства, подвергались наказанию за злостный обман в виде заключения в смирительный дом на срок 4−8 месяцев. Действительно страдавшие психическим расстройством лица к ответственности не привлекались (ст. 937)2. Уложение 1885 г. предусматривало ответственность за так называемое «религиозное самозванство» с целью вызвать среди народа тревогу, волнение, уныние и неповиновение законной власти. Сообщения о приходе антихриста, скором конце света сеяли среди народа панику, а проповеди о смертных грехах человеческих и наказаниях за них приводили в уныние. Обязательным условием 1 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1991. Т. II. С. 118; Религиоведение / Энциклопедический словарь. М., 2006. С. 524. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 87. 90 преступности деяния являлось его совершение от имени «святого» или обладавшего сверхъестественной силой лица. Предусмотренное наказание было типичным для деяний, нарушавших общественный порядок: ссылка в Сибирь на поселение. В случае, если конечной целью ставилось совершение преступления против власти или целостности государства, наказание было аналогично установленному за государственные преступления (ст. 938)1. Российское законодательство второй половины XIX в. преследовало проявление остатков языческих суеверий, которые спустя века после принятия христианства по-прежнему сохранялись в народе. Так, накануне Рождества Христова и в его продолжении запрещалось «проводить игрища» по языческим традициям и, наряжаясь в «кумирские одеяния», устраивать на улицах пляски, петь «соблазнительные песни» (ст. 28). В течение Пасхальной недели запрещалось купать или обливать водой лиц, не бывших у заутрени (ст. 29 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)2. **** Таким образом, рассматриваются в параграфе уголовно-правовые 1.3 диссертационного составы религиозных исследования преступлений, помещённые законодателем в Раздел II «О преступлениях против веры, и о нарушении ограждающих оную постановлений» Уложения 1885 г. Преступления против религии представляли собой правонарушения двух видов: как собственно религиозные (богохульство, порицание веры и Церкви, оскорбление святыни, совращение), так и имевшие смешанный характер (святотатство, оскорбление или убийство священнослужителей, повреждение могил и лжеприсяга). В преступлениях второго вида религиозный элемент выступал отягчающим наказание обстоятельством. В Раздел II входило 5 глав: «О богохульстве и порицании веры», «Об отступлении от веры и постановлений Церкви» (включавшая отделения «Об отвлечении и отступлении от веры», «О ересях и расколах» и «Об уклонении от исполнения постановлений церкви»), «О 1 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 87. Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 74. 91 оскорблении святыни и нарушении церковного благочиния», «О святотатстве, разрытии могил и оскорблении мёртвых тел» и «О лжеприсяге». Богохульство и порицание веры, совершённые публично, в устной или печатной форме, считались преступлениями против общества и относились к особо опасным. Понимание богохульства в Уложении 1885 г. не претерпело серьёзных изменений по сравнению с предшествующими редакциями кодекса. Оно заключало в себе проявление неуважения к христианскому вероисповеданию, выраженное в оскорбительном отзыве или действии по отношению к объекту религиозного почитания. По объекту посягательства близким к богохульству являлось кощунство, выражавшееся в порицании правил и обрядов Православной церкви и христианства в виде непристойной шутки или насмешки. Глава III Раздела II Уложения 1885 г. предусматривала ответственность за уничтожение или повреждение установленных в публичных местах крестов и культовых изображений. К нарушениям церковного благочиния законодатель отнёс прерывание богослужения и совершение насильственных действий в отношении священнослужителя. Глава четвёртая Раздела II Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. была посвящена преступлениям, направленным против христианских вероисповеданий, их догматов и предметов религиозного культа, объединённых понятием «святотатство». Помимо святотатства в узком смысле, которое выражалось в похищении церковных вещей и денег, к этой группе религиозных преступлений относились также разрытие могил и ограбление мёртвых тел (трупов). Религиозным преступлением считалась лжеприсяга, смысл которой заключался в даче ложного показания под присягой в суде или судебному следователю. Вместе с тем в Уложении 1885 г. ряд преступлений, которые в прежних редакциях относились к религиозным, были перенесены в другие разделы: например, колдовство, кликушество, суеверия, религиозное самозванство. Смягчающим вину обстоятельством являлось совершение религиозного преступления в состоянии алкогольного опьянения, из-за невежества или 92 неразумности виновного. Сущность преступлений против религии по Уложению 1885 г. и особенности их совершения рассматриваются автором на основе архивных материалов и иллюстрируются примерами из судебно-полицейской практики. 1.4 Религиозные преступления, посягавшие на господствующее положение Православной церкви в Российской империи В основе религиозных преступлений, помещённых в разделе «Об отступлении от веры и постановлений церкви» Главы второй Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., находился принцип покровительства господствующей Православной церкви и предоставления относительной веротерпимости другим признанным вероисповеданиям. Нормы данного раздела ограждали привилегированное положение Православной церкви и её исключительное право на религиозную пропаганду среди последователей других религий. Они устанавливали запрет на переход из православия в другие христианские и нехристианские вероисповедания для православных лиц или обращённых в православие из других вер (ст. 36 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)1. Различные ограничения устанавливались в отношении проведения публичных богослужений и процессий инославными и нехристианскими церквями. Нормы раздела «Об отступлении от веры и постановлений церкви» регулировали также вопросы воспитания детей в смешанных браках, в которых супруги принадлежали к разным вероисповеданиям. В местностях Российской империи со смешанным православно- католическим населением существовала проблема «упорствующих в латинстве», т.е. христиан, которые ранее были католиками, а потом, приняв православие, подписались на «неуклонное пребывание в послушании» Православной церкви. Однако через некоторое время они начинали уклоняться от совершения треб по обрядам Православной церкви и выражать настойчивое стремление возвратиться 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. СПб., 1900. С. 74. 93 в католичество, чем вызывали серьёзную озабоченность православных архиереев западнорусских епархий. Особенно остро проблема вероотступничества стояла в Холмско-Варшавской епархии: там были сильны позиции церковной унии, а воссоединение католиков с православием носило формальный характер. Оберпрокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев в своём отчёте за 1898 г. указывал, что, оставаясь, по сути, униатами, более 100.000 человек не желали пребывать в Православной церкви, отказывались ходить в православные храмы и исполнять духовные требы у православных священников. После упразднения в 1875 г. последней существовавшей в России Холмской греко-католической епархии бывшие униаты устремились в Римско-католическую церковь. Правительство и Святейший Синод, действуя в рамках законодательства, не допускали свободного перехода бывших униатов в католицизм, осложняя его бюрократической процедурой. Дела о вероисповедной принадлежности бывших униатов до 1882 г. рассматривались гражданскими властями. Позже они были переданы в епархиальные управления – Духовные консистории1. В Уложении 1885 г. все вероучения разделялись на 4 группы: 1) православие, 2) другие христианские вероисповедания; 3) нехристианские религии (ислам, иудаизм, буддизм, язычество); 4) старообрядчество и секты. Уложение 1885 г. дозволяло и поощряло переход из религии «низшего разряда» в «высший». Переход из православия в другие вероисповедания ограничивался законодательно специальными постановлениями, которые предусматривали меры ответственности за их нарушение. Переход российских подданных из других вероисповеданий в православие обеспечивался правовой охраной: запрещалось препятствовать присоединению иноверца к Православной церкви (ст. 75 Устав о предупреждении и пресечении преступлений). Виновному определялось наказание в виде тюремного заключения на срок от 1 года и 4 месяцев до 2 лет, с лишением некоторых прав и преимуществ (ст. 191 Уложения о наказаниях 1 Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1898 г. СПб., 1901. С. 30−35; Записка по вопросу о так называемых «упорствующих» Минской епархии минского губернатора, графа А.А. МусинПушкина / ГА РФ. Ф.102. Особый отдел. 1903 г. Д. 870. Л. 3. 94 уголовных и исправительных 1885 г.)1. Переход из любого христианского вероисповедания в нехристианскую веру был запрещён. Уголовным и церковным законодательствами допускался переход из одного христианского вероисповедания в другое исключительно с разрешения министра внутренних дел (ст. 82 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, ст. 6 Свода учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий)2. Переход нехристиан в православие осуществлялся беспрепятственно, а в другие христианские исповедания он регулировался положениями Устава о предупреждении и пресечении преступлений. Евреи и мусульмане могли переходить в любое признанное государством христианское вероисповедание по установленным правилам (ст.ст. 84, 87 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)3. Однако в Российской империи, как, впрочем, и в странах Западной Европы, существовало абсолютно нетерпимое отношение к совратителям из «основной» веры в другое исповедание. Среди перечня способов совращения в другую религию были указаны «подговоры», «обольщения» и широкое по своему смысловому значению – «иные средства» (ст. 184 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.). В разъяснении по кассационным решениям Сената отмечалось, что «уголовные законы наши подвергают ответственности виновных не только в совершении действий, прямо направленных к … отпадению православного от его вероисповедания, но и за всякое такое в дела веры вмешательство, которое могло бы повлечь за собою указанные последствия»4. Российское уголовное законодательство предусматривало наказание за два вида совращения православного лица из христианской веры в мусульманство, 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Издание 1885 г. // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 21. 2 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77; Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных // Свод законов Российской империи. Том XI. СПб., 1900. С. 1. 3 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77−78. 4 Канторович Я.А. Законы о вере и веротерпимости с приложением свода разъяснений по кассационным решениям Сената. СПб., 1899. С. 237. 95 иудаизм или иное христианское исповедание. Простое совращение влекло наказание в виде лишения всех прав состояния и ссылки на каторжные работы на срок от 8 до 10 лет. Применение насилия, которое являлось отягчающим обстоятельством, увеличивало срок до 12−15 лет (ст. 184)1. Лица, перешедшие из любого христианского вероисповедания в веру нехристианскую, направлялись к духовному начальству их прежнего исповедания для «увещевания и вразумления» (ст. 185). К данной группе преступлений относились также случаи возвращения из православия в «исконную» веру лицнехристиан. Например, в июле 1884 г. С.А. Параскевич обратилась в Минский окружной суд с жалобой на своего мужа, выкреста Я.Ц. Розенталя, перешедшего из православия в иудейство, а затем женившегося по еврейскому обряду на еврейке. Минская духовная консистория, дав правовую оценку деяниям Розенталя, нашла основание для предъявления ему обвинения в двух уголовных преступлениях – переход из христианства в иудейство и двоежёнство (ст.ст. 185, 1554 Уложения 1885 г.)2. До возвращения в христианство такие лица были лишены прав состояния: например, дворянам запрещалось поступать на государственную службу, участвовать в выборах, а их имения находились в секвестре (опеке)3. Особый вид ответственности предусматривался для мусульман и евреев, вступивших в брак с лицами евангелическо-лютеранского или реформатского вероисповеданий. В случае, если они силой или угрозами пытались обратить супругов или детей в свою веру и препятствовали совершению ими христианских религиозных обрядов, данный брак расторгался, а виновные лишались всех прав состояния и ссылались в Сибирь (ст. 186)4. При ненасильственном совращении православного лица в иное христианское вероисповедание виновные лишались всех особенных прав и преимуществ, ссылались в Сибирь или отдавались в исправительное арестантское отделение (ст. 187). Примером насильственного совращения могут служить 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20−21. НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 221. Л. 7. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 4 Там же. С. 21. 2 96 действия крестьянина д. Ситниково Волоколамского уезда Московской губернии Д. Никифорова, который вместе со своим старшим сыном Дмитрием нанесли побои Т. Дмитриеву, младшему сыну и брату, «за непереход будто бы в другую какую-то веру». Волоколамский земский суд усмотрел в действиях Никифоровых совращение путём принуждения и насилия, которое наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение в Сибирь1. В отношении совращённых лиц уголовное преследование не предусматривалось. Они отсылались к духовному начальству для «увещевания, вразумления их и поступления с ними по правилам церковным» (ст. 188). Так, согласно указа Полоцкой духовной консистории № 5407м, «назидания и увещания должны производиться над совратившимися без отвлечения их от места их жительства и от обыкновенных их трудов и занятий»2. В особо серьёзных случаях, когда совратившиеся «упорствовали», их могли помещать в крепости и монастыри. Так, мещанин посада Добрянки Черниговской губернии С. Жуков за нарушение обещания принять православие был отправлен сначала в Динабургскую крепость, потом переведён в Смоленскую Королевскую крепость и, наконец, помещён в Витебский Марков монастырь «для вразумления об оставлении раскольнических заблуждений». Однако Жуков во время нахождения в монастыре оставался непреклонным в своих «заблуждениях» и не подавал «никакой надежды на оставление их». Более того, он нередко общался с проживавшими по соседству старообрядцами и оказывал на них «вредное влияние». Святейший Синод, приняв во внимание данные обстоятельства, решил перевести Жукова в Николо-Берлюковскую пустынь Московской епархии, чтобы настоятелем этого монастыря были приняты меры к увещанию раскольника3. Православным детям совращённого (в случае его знатного происхождения – также прислуге) назначалась государственная опека, а недвижимое имущество передавалось в секвестр4. Законодательство не ограничивало срок исправления 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21; ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 586. Л. 1−2. НИАБ. Ф. 2531. Оп. 1. Д. 47. Л. 24. 3 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 1249. Л. 1−3. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 2 97 совращённых лиц, поэтому виновные в отпадении от православия могли оставаться в монастыре на долгие годы, а в случае, если убеждения человека сохранялись неизменными, – и до конца жизни1. Уложение 1885 г. рассматривало также возможные случаи покушения на совращение. Так, публичные проповеди считались подготовкой к совращению в иное христианское вероисповедание, еретические секты или раскольнический толк (ст. 189). Например, в материалах дела Минской духовной консистории описывается, как мещанин А. Казакевич подговаривал крестьян исповедовать римско-католическую веру и предлагал выдать на младенцев, окрещённых православным священником, католические метрики по 1 руб. 50 коп.2 Сама принадлежность к расколу, не носившему изуверного характера, не влекла за собой уголовную ответственность, если только не приводила других лиц к отпадению от православия3. Для предотвращения возможных случаев совращения католическим духовным лицам было запрещено иметь в услужении православных, а евреям – лиц христианского вероисповедания. Степень наказания за совращение напрямую зависела от того, совершалось ли деяние впервые или повторно. Виновный в совращении лишался некоторых особенных прав и преимуществ (согласно ст. 50 Уложения 1885 г.: для дворян – запрет на государственную или общественную службу, участие в выборах и т.д.; для священнослужителей – утрата сана4) и заключался в тюрьму на срок от 8 месяцев до 1 года 4 месяцев. Повторное совершение деяния наказывалось заключением в крепость на срок от 2 лет и 8 месяцев до 4 лет с лишением некоторых прав. За совершение последующих совращений виновный лишался всех прав и преимуществ, ссылался в Сибирь или отправлялся на работы в арестантское отделение (по четвёртой степени, согласно ст. 31 Уложения 1885 г. – на срок от 1,5 до 2,5 лет)5. 1 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. Том IV. Главы 17−18. СПб., 1895. С. 104. 2 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35539. 3 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 579. Л. 1; Д. 1542. Л. 2, 9−10. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 6. 5 Там же. С. 4, 21. 98 В разделе VIII Уложения 1885 г. – «О преступлениях и проступках против общественного благоустройства и благочиния» – регулировался переход российских подданных из одной нехристианской веры в другую, инициированный мусульманином, евреем или язычником, который воспользовался невежеством инородца (ст. 936). При этом, свой замысел совратители могли осуществить через обольщение, подговор и внушение, посредством открытой проповеди своего «лжеучения» и путём насилия. В первом случае предусматривалось наказание – тюремное заключение на срок от 2 до 4 месяцев, что являлось одним из лёгких исправительных наказаний. Совращение открытым проповедованием «лжеучения» влекло за собой лишение всех прав и преимуществ и тюремное заключение на срок от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев. При наличии отягчающего обстоятельства (применение насилия) виновный, помимо лишения всех прав, направлялся в арестантское отделение (аналогично наказанию по ст. 189 о покушении на совращение)1. Данное положение Уложения 1885 г. обеспечивало охрану общественного порядка и одновременно препятствовало пропаганде иноверных исповеданий. Таким образом, переход из инославных и иноверных религий в православие допускался и всячески приветствовался, а в случае с иудеями – даже получал покровительство имперской администрации. Как правило, смена веры происходила по инициативе самих евреев, которые могли руководствоваться как искренним религиозным чувством, так и вполне мирскими интересами. Выкресты получали льготы в налогообложении, освобождались от рекрутской повинности, наделялись гражданскими правами в полном объёме2. Православная церковь пользовалась исключительным правом религиозной пропаганды, а представителям иностранных исповеданий не дозволялось открыто распространять свои вероучения даже среди нехристиан. Как гласила ст. 70 Устава о предупреждении и пресечении преступлений: «Одна господствующая церковь имеет право в пределах государства убеждать не принадлежащих к ней 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 87. См.: Вибе И.Н. Вероисповедная политика самодержавия в Западном крае (1830−1855): автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 2009. С. 20−21. 2 99 подданных к принятию её учения о вере»1. С этой целью были учреждены два православных общества – для пропаганды на Кавказе и в Сибири. Миссионерам иностранных христианских исповеданий разрешалась пропаганда только в исключительных случаях, например, среди сибирских инородцев. Подобные ограничения объяснялись тем, что в России существовала традиция ассоциировать религиозную принадлежность человека с его национальностью. «Католицизм на русской почве до сих пор расположен к союзу с полонизмом, лютеранизм – к союзу с остзейским “рыцарством”», писал К.К. Арсеньев2. Считалось, что переход в католицизм влёк за собой полонизацию населения, в лютеранство – его германизацию, чему российское государство всячески препятствовало3. Обер-прокурор К.П. Победоносцев замечал по этому поводу: «всякое вероучение, особливо в смысле церкви, стоит враждебным лагерем против другого вероучения». Любые послабления в отношении иностранных вероучений привели бы к тому, что «враги наши отхватят у нас массами русских людей и сделают их немцами, католиками, магометанами и прочим − и мы потеряем их навсегда для церкви и отечества»4. Уложением христианина в 1885 г. не православие, преследовалось нехристианина насильственное − в любое обращение христианское вероисповедание, а для детей не определялся минимальный возраст для смены религии без согласия родителей. По общему правилу, религия признавалась наследственной: дети воспитывались в религии своих родителей. Указом «О порядке приготовления иноверцев нехристиан к принятию православной веры и совершения над сими лицами таинства Святого крещения, а также о правах и преимуществах принявших православную или другую Христианскую веру» от 22 января 1862 г. устанавливался порядок подготовки иноверцев-нехристиан к принятию православия. Над малолетними евреями, мусульманами и язычниками (до 14 лет) таинство Святого крещения совершалось только с письменного 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 76−77. Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость (сборник статей). СПб., 1905. С. 7. 3 См.: Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 307. 4 Цит по: Полунов А.Ю. Под властью обер-прокурора. М., 1996. С. 99. 2 100 согласия родителей или опекунов. Для крещения детей старше 14 лет, которые сами изъявили подобное желание и были знакомы с православными догматами и учением, такого согласия не требовалось. Для подготовки к Святому крещению несовершеннолетним иноверцам (до 21 года) отводился срок в 6 месяцев, а совершеннолетним – 40 дней. Указанные сроки не были «непреложными» и могли быть сокращены в зависимости от обстоятельств (например, в случае опасной болезни иноверца)1. Однако для духовных лиц неправославных христианских исповеданий предусматривалось наказание за принятие иноверного в своё вероисповедание (ст. 195)2. Наличие данного положения в Уложении 1885 г. было нецелесообразным, поскольку присоединение к вероисповеданию лиц по их собственной инициативе согласно личным убеждениям не являлось преступным. Помимо того, предусмотренное наказание носило служебнодисциплинарный (выговор, отстранение от должности), а не уголовный характер. В 50-х гг. XVII в. в Московском государстве получило широкое распространение религиозное движение, более известное как «церковный раскол». Раскольничество представляло несколько близких к православию религиозных направлений, не принявших церковные преобразования патриарха Никона 1650−1660-х гг. Реформа вызвала резкое противостояние внутри Православной церкви, однако Никон не останавливался перед суровыми мерами против раскольников как врагов государства и Церкви, стремясь подавить новое антицерковное движение. Участники раскола были преданы анафеме Большим Московским собором в 1667 г. как еретики и непокорные Церкви3. «Раскол есть болезнь не одной Церкви, но и государства», писал министр внутренних дел Д.Г. Бибиков (1852–1855). «Первоначальный его характер (слепая и упорная привязанность к старинным обычаям) переродился в постоянное, хотя 1 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О порядке приготовления иноверцев нехристиан к принятию Православной веры и совершения над сими лицами таинства Святого крещения, а также о правах и преимуществах принявших Православную или другую Христианскую веру» от 4 декабря 1861 г., опубликованное 22 января 1862 г. // ПСЗ−2. Т. XXXVI. 1861. Отделение 2. СПб., 1863. Ст. 37709; НИАБ. Ф. 2531. Оп. 1. Д. 23. Л. 24. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22. 3 См.: Грекулов Е.Ф. Православная инквизиция в России. М., 1964. С. 16. 101 и скрытое, тем не менее однако же упорное противодействие видам Правительства, с искажением истинного народного духа и смысла. Сие зло, быстро принимает обширные размеры…»1. В конце XVIII – начале XIX вв. Российское правительство и Православная церковь пришли к официальному признанию старообрядцев. Однако при Николае I (1825–1855) представители старообрядческих сект за призыв к ереси отдавались в солдаты на службу в Кавказский корпус. Перешедший «из раскола в православную веру и вновь перешедший в раскол» отправлялся в ссылку «безвозвратно»2. К началу XIX в. старообрядцев насчитывалось около миллиона. Государственная власть была вынуждена предоставить им некоторые гражданские права и, пусть и формально, возможность исповедовать свою веру. Однако в целом гонения на старообрядцев не прекратились. Любое внешнее проявление раскола, т.е. его открытое исповедание, категорически запрещалось и рассматривалось как «нарушение общего благочиния и порядка». Православные священнослужители вели строгий учёт лиц, отказавшихся от исповеди и причастия по религиозным соображениям. Государственные органы содействовали Православной церкви мерами полицейского порядка: запечатывали раскольнические часовни, уничтожали почитаемые старообрядцами мощи, преследовали религиозные собрания как «публичное оказательство раскола»3, регулировали вопросы захоронения старообрядцев. Например, когда полицейским властям в 1849 г. стало известно, что на Преображенском раскольническом кладбище хоронили тела раскольников не только из Москвы, но также из Московского уезда, земская полиция запретила выдачу «схоронных билетов». Было издано распоряжение о том, что перевозку мёртвых тел за черту сельских приходов можно «допускать не иначе, 1 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 1177. Л. 1. См.: Андрусенко О.В., Кодан С.В. От свода законов уголовных к уложению о наказаниях уголовных и исправительных. Очерки по истории систематизации уголовного законодательства в первой половине XIX в. Екатеринбург, 2000. С. 42. 3 См.: Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. М., 1907. С. 36. 2 102 как с соблюдением необходимых условий и предосторожностей, и разрешение сего предоставлено только Высшему Начальству»1. Российское законодательство содержало ряд существенных ограничений для старообрядцев и непризнанных, но «терпимых» государством сект. Их преследованием занималась Православная церковь в рамках своей внутренней миссионерской деятельности. Как писал И.К. Смолич, «долгом Церкви является охранять чистоту веры и оберегать верующих от ересей или ложных истолкований церковного учения»2. Старания Церкви были направлены на «возвращение» старообрядцев в православие, поскольку раскол преимущественно являлся схизмой (т.е. церковным разделением), а не ересью, так как не отклонялся от официальных православных догматов3. Исторически под понятием «совращение в раскол» подразумевалось совращение только православных лиц. Как отмечал член Государственного совета и сенатор Ф.Г. Тернер, «в раскол часто совращаются лучшие сыны церкви»4. Уложение 1885 г. предусматривало наказание за совращение как в существовавшие, отделившиеся от Православной церкви ереси и расколы, так и во вновь возникшие секты (ст. 196). Рассмотрим материалы следующего судебного дела, которые содержат подробное описание действий подсудимых, направленных на совращение православных лиц. Крестьяне Гомельского уезда Могилёвской губернии П.Е. Пискунов и Л.М. Пехтерев были привлечены к ответственности Могилёвским окружным судом по инициативе Епископа Могилёвского и Мстиславского Сергия (Спасского). В 1887 г. перед праздником Покрова Пресвятые Богородицы Пискунов, работая в поле, разъяснял крестьянину 1 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 525. Л. 1, 3, 20. Смолич И.К. История Русской Церкви. Т. VIII, ч. 2. М., 1997. С. 116, 119, 194. 3 Схизма (греч. – раскол) – любые церковные разделения, распри, которые не сопровождались отказом от признания официальных церковных догматов, культа, организации, что отличает схизму от ереси // Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. М., 1985. С. 149, 431. 4 Тернер Ф.Г. Свобода совести и отношения государства к церкви // Сборник государственных знаний / Под ред. В.П. Безобразова. Т. III. СПб., 1877. С. 51. 2 103 З. Буднику «учение штундистской ереси»1 и говорил, что «следует читать только Евангелие; о житии Св. Угодников и других Священных книг читать не следует, отвергал Св. Иконы, объясняя, что надо поклоняться Богу в Духе, отвергал необходимость храма, на том основании, что всякий верующий имеет в себе храм, отвергал таинство Крещения в младенческом возрасте, допуская Крещение только в возрасте совершеннолетнем». Пискунов, хотя и признавал священство, но «только не таких Священников какие есть, а кротких и смиренных», поэтому не принимал их благословление, утверждая, что «только Бог благословляет». Крестьянину М. Никитёнку он говорил, что «не нужно осенять себя крестным знаменем и что Священники православные ... грабят православных». Кроме того, Пискунов в Вербное Воскресенье 1887 г. на улице рассказывал, что «штундистское учение лучше православной веры, так как запрещает пить водку, сквернословить, поучает помогать друг другу», а «православные Священники обижают прихожан налогами». На штундистских собраниях Пискунов и Пехтерев неоднократно разъясняли крестьянам, что «по этой вере не надо ходить в Церковь, креститься, молиться пред Св. Иконами», потому что это «доски, которые рисуют маляры для заработка». Священников они называли «наёмниками и грабителями, так как они служат за деньги, собирая с прихода и неизвестно куда деньги девают». На этом основании, за склонение и привлечение православных христиан в штундистскую ересь, возложение хулы на православные иконы и «выставление мнимого превосходства этой ереси пред православной верою», Пискунов и Пехтерев были привлечены к уголовной ответственности на основании ч.ч. 1 и 3 ст. 196 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Однако дальнейшая их судьба сложилась по-разному. Пехтерев подал прошение суду об освобождении его из-под стражи, потому что «семейство его без призрения осталось», на том основании, что он, уже находясь в тюрьме, был «присоединён к матери православной Церкви». По распоряжению прокурора 1 Понятие «штундизм» применялось царской администрацией и Православной церковью относительно сектантских течений, возникших в России в результате деятельности протестантских проповедников после реформы 1861 г., приобретших широкое распространение среди крестьян и ремесленников, а затем постепенно слившихся с баптизмом // Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. М., 1985. С. 496. 104 Киевской судебной палаты крестьянин Пехтерев был освобождён и взят под особый надзор полиции. Что касается Пискунова, то на основании решения присяжных заседателей он был лишён всех прав состояния и сослан на поселение в Закавказье1. В 1869 г. Решением № 877 Правительствующего Сената разъяснялось, что применительно к сектам скопцов необходимо признавать совращением их действия и в отношении неправославных2. Выделялось несколько видов совращения, виновных в котором лишали всех прав состояния и высылали в Восточную Сибирь под надзор местного гражданского начальства (ст. 197). Оскопление из фанатизма без применения насилия (ч. 1 ст. 201) наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой на каторгу на срок от 4 до 6 лет. В случае применения насилия или наличия других отягчающих вину обстоятельств (квалифицированное совращение), виновный лишался всех прав состояния и ссылался на каторгу на срок от 12 до 15 лет (ст. 200)3. Для квалификации совращения требовалось наличие целого ряда признаков. Виновным должны были совершаться активные действия: подстрекательство путём нравственного воздействия (убеждения, советы, угрозы), обольщение, обещание выгод и т.д. Совращением не признавался переход в иную веру в результате чтения религиозной литературы, размышлений, моральной поддержки духовных лиц иностранного исповедания. Необходимым было установление факта отпадения совращённого от своего вероисповедания, доказательством чего, однако, не являлись: непосещение церкви, уклонение от исповеди, присутствие на иноверных богослужениях4. Кроме того, требовалось наличие причинной связи между действиями совратителя и фактом отпадения. Российские правоведы признавали, что вопрос взаимоотношений религий относился скорее к области государственных законов, чем уголовных. Распространение учения Православной церкви должно было происходить не принуждением, а мерами нравственного воздействия. Отвлечение от веры и 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22; НИАБ. Ф. 2131. Оп. 1. Д. 25. Л. 2–5, 42, 55. 2 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 112. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22. 4 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 114. 105 совращение с применением насилия или наказуемой угрозы следовало приравнять к общим преступлениям против личности. Кроме того, Н.С. Таганцев и И.Я. Фойницкий, принимавшие активное участие в разработке Уложения 1885 г., считали необходимым уменьшить наказания за ненасильственное совращение. Исторический опыт свидетельствовал о том, что борьба с распространением верований, сект и учений приводила не столько к ожидаемому их искоренению, сколько способствовала приданию его последователям ореола религиозного мученичества1. Рассмотренные выше случаи религиозного совращения касались лиц, способных самостоятельно определять свои религиозные убеждения. Однако Уложение 1885 г. предусматривало также наказание за воздействие на лиц, не достигших возраста самоопределения – малолетних; за воспитание их не по правилам вероисповедания, полученного при рождении (ст.ст. 186 и 190)2. По общему правилу ребёнок должен был воспитываться в вере своих родителей. Внебрачные дети принимали вероисповедание матери. Некрещёные подкидыши следовали религии семьи, которая брала их на воспитание (ст. 152 Свода законов гражданских). Усыновлённый иностранцами ребёнок воспитывался в православии (ст. 163 Свода законов гражданских)3. В Прибалтийских губерниях (Эстляндской, Лифляндской и Курляндской) подкидыши и найденные младенцы подлежали крещению в Евангелическо-лютеранское исповедание (ст. 83 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)4. Браки между христианами и нехристианами были запрещены. Исключение делалось для лиц Евангелическо-лютеранского исповедания, которые могли заключать браки с евреями и мусульманами, но не с язычниками (ст.ст. 85 и 87 Свода законов гражданских)5. При этом, мусульманин или еврей обязывался воспитывать рождённых в браке детей в христианской евангелической вере или, по 1 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. С. 111−112, 117. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 3 Свод законов гражданских // Свод законов Российской империи. Т. X. Ч. 1. СПб., 1900. С. 10−11. 4 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77. 5 Свод законов гражданских. С. 7. 2 106 желанию обеих сторон, в православии (ст. 328 Уставов иностранных исповеданий)1. За нарушение правил религиозного воспитания несовершеннолетних детей мусульмане и евреи, состоявшие в браке с лицами евангелического исповедания, лишались всех прав состояния и ссылались в Сибирь (ст. 186 Уложения 1885 г.)2. Законодательством предусматривались случаи, когда один из супруговнехристиан во время брака принимал христианство. Такой брак сохранялся в силе без православного венчания. В случае принятия Святого Крещения мусульманином или одной из его жён, муж должен был перейти в единобрачие и расторгнуть брак с другими жёнами. С него бралась подписка о том, что он не будет препятствовать своей супруге следовать христианским обрядам и пытаться возвратить её в свою веру. Рождённые в таком браке дети крестились как православные. В подобной ситуации подписка бралась и с лиц иудейской веры (ст.ст. 80 и 81 Свода законов гражданских)3. Допускался брак православных со старообрядцами при условии присоединения последних к Православной церкви (Ст. 33 Свода законов гражданских)4. Однако в случае несоблюдения данного условия церковные власти были не в силах помешать заключению брака. Духовному начальству оставалось искать «удобных случаев к пастырскому увещанию уклонившихся от церкви». Если в течение безуспешными, определённого какие-либо времени вмешательства эти увещевания Церкви в оставались семейные дела прекращались5. Браки старообрядцев с лицами других христианских исповеданий, исповеданий, как и вероисповедание детей в таких браках, законом не регулировались. Для учёта семейного положения старообрядцев Правилами от 19 апреля 1874 г. были учреждены метрические книги, дальнейшее ведение которых поручалось полиции6. Устанавливался контроль за тем, чтобы малолетние дети, 1 Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных. С. 24. 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 3 Свод законов гражданских. С. 7. 4 Там же. С. 3. 5 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 1517. Л. IV, 23. 6 Высочайше утверждённые Правила о метрической записи браков, рождения и смерти раскольников от 19 апреля 1874 г. // ПСЗ−2. Т. XLIX. 1874. Отделение I. СПб., 1876. Ст. 53391. 107 чьи родители перешли в старообрядчество уже после их рождения, продолжали воспитываться в православии (ст. 57 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)1. Для Западных губерний Российской империи предусматривался особый порядок определения веры, в которой надлежало воспитывать детей лиц, принадлежавших к разным христианским вероисповеданиям. Сыновья принимали веру отца, дочери – веру матери, если иное не оговаривалось брачным договором (ст. 75 Свода законов гражданских)2. Перед заключением брака между православными и христианами других вероисповеданий, с неправославного супруга бралась специальная подписка. Он обязывался не упрекать другого супруга за принадлежность к православию и не склонять к принятию своей веры; рождённых в браке детей воспитывать по правилам православного исповедания (ст. 74 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, ст. 67 Свода законов гражданских). С родителей брались подписки-обязательства (ст. 73 Устава о предупреждении и пресечении преступлений) по следующей форме: «Я, нижеподписавшийся… римскокатолического вероисповедания, сим удостоверяю, что вступаю в брак с… православного исповедания, в воспитании обоего пола детей, от сего брака, буду поступать согласно с законами Государства Российского, то есть буду крестить и воспитывать оных в православной вере. Подлинную подписываю собственноручно»3. Браки между представителями других христианских конфессий не были запрещены. По желанию супругов, их дети могли быть крещены в православие или воспитываться в вере одного из родителей. В случае развода, дети оставались с тем родителем, в вере которого они воспитывались4. За крещение, принятие Святого Причастия и воспитание детей родителями или опекунами по обрядам другого христианского исповедания (вместо полагавшегося по закону православного исповедания) предусматривалось тюремное заключение на срок от 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 76. Свод законов гражданских. С. 6. 3 Свод законов гражданских. С. 6; Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77; НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 21824. 4 НИАБ. Ф. 1952. Оп. 1. Д. 245. 2 108 8 месяцев до 1 года 4 месяцев. Например, крестьянка Лепельского уезда Витебской губернии Н. Григорьева в 1870 г. окрестила своего незаконнорожденного сына Иосифа, ранее крещёного в Православной церкви, по римско-католическому обряду и воспитывала его в католической вере. Лишь тот факт, что на момент возбуждения дела (1887 г.) её сын достиг 17-летнего возраста и вышел из-под опеки матери, освободил Н. Григорьеву от уголовного преследования1. В подобных случаях дети виновных лиц обычно передавались на воспитание православным родственникам или опекунам (ст. 190)2. Непринятие должных мер по воспрепятствованию переходу из православия супруга или детей, а также лиц, находившихся под опекой, наказывалось арестом от 3 дней до 3 месяцев. Если виновный был православным, он также предавался церковному покаянию (ст. 192)3. Об отказе родителей крестить детей по православному обряду приходской священник сообщал рапортом в Духовную консисторию для принятия дальнейших мер по недопущению нарушения закона. С виновных супругов бралась подписка следующего содержания: «Мы, нижеподписавшиеся, жители… законные супруги, даём сию расписку Земскому Исправнику в том, что окрестив ныне прижитого нами ещё в… году и остававшегося до ныне по заблуждению нашему не окрещённым, младенца… пола, но наречённого при крещении из воды бабкою, именем… которым именем и ныне при Св. Крещении наречён будет, отнюдь воспитывать оного, а равно и могущих еще родиться от нас детей, в прародительской нашей православной вере, и ни под каким видом от сего отклоняться оные не будут… в противном же случае, мы подписываемся, яко явные ослушники и отступники от православной веры, подвергаемся строжайшей ответственности по законам»4. Таким образом, законодательно запрещались два действия, нарушавшие права детей в вопросах религии: 1) совершение над ними таинств по обрядам другого 1 НИАБ. Ф. 2531. Оп. 1. Д. 63. Л. 1–2. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21; НИАБ. Ф. 183. Оп. 2. Д. 4750. Л. 2, 3, 4, 18. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21. 4 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 21924. 2 109 христианского исповедания; 2) воспитание их по обрядам другой веры, что подразумевало систематическое обучение детей религиозным правилам на протяжении определённого периода времени. Простое несоблюдение православных обрядов и таинств, непосещение церкви не было преступным. Помимо рассмотренных случаев религиозного совращения (публичная пропаганда неправославных учений и воспитание православных детей в правилах других исповеданий), российским законодательством также была предусмотрена ответственность служителей веры за совершение следующих деяний. За сознательное содействие отступлению от православия, выраженное в допущении православного лица к совершению иноверных религиозных обрядов, священнослужители христианских вероисповеданий отстранялись от богослужений на срок от 6 месяцев до 1 года (ч.1 ст. 193 Уложения 1885 г.). При повторном совершении деяния священнослужитель лишался сана и передавался под надзор полиции1. Например, ксёндз Каменецкого костёла Минского уезда Минской губернии Урбанович повенчал в Каменском костёле крестьянина С.К. Орловского, римско-католического исповедания, с крестьянкой М.О. Боровской, православного исповедания, а также окрестил «рождённого от сего супружества ребёнка, с наречением имени ему Викентий». Впрочем, в представлении товарища прокурора по Минскому уезду сообщалось, что ксёндз Урбанович избежал наказания за совершённые деяния по причине истечения срока давности привлечения к ответственности2. К данной группе деяний следует отнести также совершение православным священником богослужений для старообрядцев. Так, 21 февраля 1885 г. священник И. Люцернов, заподозренный в совершении богослужения и треб «по раскольническому обряду», был арестован полицией в д. Нечаевка Вольского уезда Саратовской губернии, а затем отправлен в г. Саратов в распоряжение епархиального начальства. Однако из консистории он сбежал и скрылся. Вследствие этого, саратовское епархиальное начальство запросило распоряжение Святейшего 1 2 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21−22. НИАБ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 367. 110 Синода о заключении Люцернова, «в случае его поимки и для предупреждения нового побега, в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь»1. Подобные действия православного духовенства законодатель квалифицировал как нарушение постановлений о положении иностранных исповеданий в Российской империи и определял за их совершение только церковно-административное наказание. Совершение священниками христианских вероисповеданий духовных треб для православных по неведению рассматривалось как неумышленное содействие отпадению от православия (ч. 2 ст. 193). Наказание – строгий выговор «за несогласную с важностью их звания неосмотрительность», присуждалось лишь в том случае, когда действия священнослужителя нельзя было квалифицировать как совращение2. В то же время, аналогичное постановление относительно духовных лиц нехристианских исповеданий в Уложении 1885 г. отсутствовало. Это означало, что отправление христианином иудейских или мусульманских обрядов (иными словами – присоединение к одной из этих религий) без активного содействия со стороны раввина или муллы, были не наказуемы для последних3. Преподавание катехизиса и внушение малолетним «противных православию истин», даже без доказанного намерения совратить детей, наказывалось удалением священнослужителя иностранного христианского исповедания с места служения и должностей на срок от 1 года до 3 лет. За совершение деяния повторно священнослужитель лишался духовного сана и заключался в тюрьму на срок до 1 года и 4 месяцев; после отбытия срока он оставался под надзором полиции (ст. 194 Уложения 1885 г.)4. Отделение второе «О предупреждении и пресечении привлечения в иноверие» Устава о предупреждении и пресечении преступлений также содержало ряд схожих по смыслу постановлений. В частности, римско-католическому духовенству в Западных губерниях Российской империи запрещалось иметь в 1 ГА РФ. Ф.102. 3-е делопроизводство. 1885 г. Д. 268. Л. 1−2, 5, 8−12, 18, 23, 26. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21−22. 3 Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 308−309. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22. 2 111 домах, костёлах и монастырях в услужении православных лиц (ст. 78)1. Так, в рапорте воинского начальника2 Витебского уезда № 265 от 17 февраля 1865 г. сообщалось о случае «держания польским духовенством прислуги православного исповедания»: с католических священнослужителей были взяты подписки о недопущении подобного в будущем и наложен штраф в размере 25 рублей3. Католическим священникам запрещалось направлять православных детей на церковную службу совместно с католиками, преподавать им катехизис и «внушать истины, неприемлемые для православия». Духовенству христианских исповеданий запрещалось совершать в отношении православных лиц духовные требы или делать им внушения, касавшиеся религии. Протестантскому духовенству запрещалось допускать к причащению Святых Таинств неизвестных лиц, без предварительного получения от них подписки о том, что они не принадлежали к Православной церкви (ст.ст. 79–81 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)4. Схожее по своему содержанию положение содержалось в Уложении 1885 г. Совершение священнослужителем инославного христианского исповедания брака между православным лицом и инославным христианином без истребования у них удостоверения-разрешения от Православной церкви наказывалось штрафом до 50 рублей, либо отстранением священника от должности на срок от 2 до 6 месяцев или вообще от служения (ст. 1576)5. В отношении лиц, повенчанных не по православному обряду, местному священнику предписывалось «производить пастырское увещевание до тех пор, пока они не повенчаются со своими сожительницами в православной церкви»6. Отделение второе Главы второй «О отвлечении и отступлении от веры» Уложения 1885 г. было посвящено ересям и расколам. Законодателем не давалось чёткого определения тому, что подразумевалось под этими понятиями. Еретиками считались лица, отпавшие от православия в иудейство или другое вероучение. 1 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77. Воинский начальник – должность чиновника военного ведомства (прим. автора). 3 НИАБ. Ф. 2500. Оп. 1. Д. 175. 4 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 77−78. 5 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 153. 6 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35496. 2 112 Как правило, они, приняв христианство только внешним образом, не понимали его сущности и искажали христианское учение воззрениями, чуждыми Священному Писанию1. Раскольниками именовались православные верующие, отказавшиеся признать правильность исправленных богослужебных книг и некоторых религиозных обрядов, сделанных при Патриархе Никоне (1652–1666). На Руси впервые государственная Церковь вступила в борьбу с ересями в конце XVII в. Великий Собор 1667 г., отлучив раскольников от Церкви, положил начало открытой борьбе правительства и церковного начальства с расколом. На протяжении нескольких поколений старообрядцы рассматривались как «церковные мятежники». Их правовой статус был значительно ниже, чем у инославных христиан и иноверцев: старообрядцы были лишены свободы богослужения, ряда гражданских и политических прав. Лица, принадлежавшие к расколу, при наличии особых заслуг перед обществом и государством, могли представляться к наградам только после согласования с губернатором для установления фактов их возможного участия во «вредных действиях по расколу»2. Периоды относительной терпимости государства к расколу сменялись усиленной строгостью. Однако вопрос о признании раскола как отдельного вероисповедания никогда не поднимался3. В XVIII в. понятие «раскол» расширилось и разделилось на несколько групп − поповцев, беглопоповцев и беспоповцев. «Раскол это – целый религиознобытовой культ, выработанный и созданный историческим процессом русской народной жизни», писал публицист-этнограф А.С. Пругавин4. Наиболее значимой значимой по числу последователей (до 2/3 всех русских старообрядцев), с множеством молитвенных зданий, была категория старообрядцев, «приемлющих австрийское или белокриницкое священство». По своему устройству оно было схоже с Православной церковью5. К раскольничеству стали также относить учения, 1 См.: Осавелюк А.М. Государство и церковь. М., 2010. С. 107. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 662. Л. 1−2. 3 См.: Лохвицкий А.В. Указ соч. С. 309. 4 Пругавин А.С. Раскол и сектантство в русской народной жизни. М., 1905. С. 9. 5 Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева по ведомству православного исповедания за 1894 и 95 годы. СПб., 1898. С. 207−208. 2 113 имевшие весьма отдалённую связь с христианством и носившие противообщественный, безнравственный характер: скопчество, хлыстовщину, секту душильщиков и др. Государство рассматривало старообрядцев «как потенциальную опасность для стабильности государства, как временное зло, которое подлежит уничтожению»1, что нашло своё прямое отражение в законодательстве. Старообрядцев обвиняли в том, что своим непризнанием официальной Церкви они выступали против императорской семьи и являлись носителями революционных идей. Подобные обвинения не имели под собой никаких оснований, и лидеры старообрядческих общин не оставляли попыток убедить самодержавие в своей преданности. Они категорически возражали против стремлений придать их религиозному учению характер антиправительственного и тем более − революционного. Во Всеподданнейших письмах, в частности, говорилось: «Изменники и возмутители хотели оклеветать нас пред целым миром и приравнять нас к себе. Они лгали на нас. Мы храним свой обряд, но мы твои подданные»2. В феврале 1906 г. старообрядческая делегация вручила императору Николаю II верноподданнический адрес, подписанный 76.447 старообрядцами в знак «беспредельной любви и преданности»3. Несмотря на то, что в Уложении 1885 г. использовались отдельно понятия «ересь» и «раскол», российский законодатель по существу отождествлял их. Различие заключалось лишь в степени вредности ересей и раскольничьих толков4. Российские правоведы подразделяли все лжеучения на секты вообще, на особо опасные и связанные с изуверством и безнравственными действиями. Порядок определения «особо вредных» сект и их признаков, а также степени их догматической и религиозной вредности, законодательно закреплён не был. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (в редакции 1845 г.) 1 Шингарёва Н.В. Развитие российского законодательства по вопросам старообрядчества в Своде законов Российской империи в 30-е – 50-е гг. XIX в. // Историко-правовой вестник. Вып. 1. Тамбов, 2005. С. 149. 2 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 1555. Л. 4; Д. 1620. Л. 10. 3 См.: Грекулов Е.Ф. Указ. соч. С. 28−29. 4 См.: Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. М., 1907. С. 35. 114 относило к «особо вредным» сектам: духоборцев, иконоборцев, молокан, жидовствующих, скопцов и «равно и других принадлежащих к ересям, которые, установленным для сего порядком, признаны или будут признаны особенно вредными». Данные религиозные течения возникли на основе Православного учения и были отнесены к расколоучению, под которым понималось любое лжеучение, сложившееся в более или менее определённую систему, со своими внешними признаками и ритуалами, обладавшее способностью объединять людей1. Исследователи религиозной жизни в России отмечали многочисленность сект, действовавших на её территории, их живучесть, быстрое, хотя и тайное, распространение. Непрерывно возникали новые вероучения и толки. Объяснялось это тем, что простые люди, заботясь о спасении души, занимались чтением священных книг, содержание которых, в силу своей малограмотности, понимали плохо и своеобразно. Под влиянием многочисленных «божьих странников», «божьих людей», различных богомольцев, начётчиков люди легко впадали в ересь или раскол2. За повторное отпадение от православия последователи ереси или раскола (кроме скопцов) лишались всех прав состояния и бессрочно ссылались на поселение в Закавказье или Сибирь (ст. 204 Уложение 1885 г.). Лица, возвратившиеся из ссылки и ещё не принявшие православие, подлежали надзору со стороны духовного начальства (ст. 63 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)3. Виновные в продаже и распространении старопечатных книг, изданных не в Московской синодальной или единоверческой типографии, подвергались денежному взысканию в размере до 200 рублей, а за повторное совершение – штрафу до 400 рублей и тюремному заключению от 2 до 4 месяцев. Найденные книги отбирались и отсылались епархиальному начальству (ст. 205). Сопутствующими преступлениями являлись открытие или содержание тайной 1 Уголовное уложение. Объяснения к Проекту редакционной комиссии. Том IV. Главы 17−18. СПб., 1895. С. 142−145. 2 См.: Тарновский Е.Н. Религиозные преступления в России // Вестник права. 1899. № 4. С. 2, 16. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23; Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 76. 115 типографии, литографии (ст. 1008) и подложное нанесение на книги имени издателя, редактора, названия типографии и т.д. (ст. 1014)1. Молельни – помещения, приспособленные для общественной молитвы, существовали повсеместно, где проживало старообрядческое население. В больших городах и селениях каждое согласие имело свой молитвенный дом, иногда – и несколько. Однако здания, в которых старообрядцы собирались для молитвы, как правило, были невелики и не имели видимых признаков принадлежности к религиозному культу. Это могли быть сараи с входом с заднего двора или части жилого дома с отдельным входом2. Старообрядцам было предоставлено право реконструировать и отстраивать принадлежавшие им здания без изменения внешнего вида. На проведение указанных работ требовалось особое разрешение высшей администрации. Нарушители данного постановления подвергались тюремному заключению на срок от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев (ст. 206). Незаконно возведённые строения разбирались, а изменения, внесённые в конструкцию зданий без разрешения губернатора, начальника области3 или министра внутренних дел, устранялись за счёт виновных лиц. Полученные от разборки зданий материалы продавались в пользу местных благотворительных заведений4. Попытки старообрядческих общин соблюсти формальные процедуры не всегда приводили к желаемому результату. Процесс получения разрешения на строительство или ремонт был длительным. Прошение подавалось местному православному священнику, который пересылал его благочинному округа, а тот, в свою очередь, − в епархиальную духовную консисторию. Решение духовного начальства, призванного противостоять расколу путём преследований и запретов, было в большинстве случаев неблагоприятным5. 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23, 94−95; ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1026. Л. 3, 40−41, 48−49. 2 См.: Арсеньев К.К. Указ. соч. С. 61−62. 3 Начальник области – глава области в Российской империи. Области отличались от губерний тем, что на их территории находились постоянные и регулярные войска (казаки) (прим. автора). 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23. 5 См.: Арсеньев К.К. Указ. соч. С. 71; НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37028. Л. 1−3, 5, 6−7. 116 Особое внимание в Уложении 1885 г. уделялось группе сект, чьи догматы характеризовались изуверством, совершением безнравственных действий и фанатическим посягательством на жизнь своих последователей. Даже убеждённый сторонник свободы веры В.Д. Спасович считал необходимым уголовное преследование подобных сект, которые рассматривались им не как религиозные организации, а как «шайки, устроенные с целью совершать преступление»1. Одним из таких учений было скопчество, внешним проявлением которого являлось лишение своих последователей половых органов или трудоспособности. Исторически скопческая секта возникла ещё в Византии, а её основание приписывается греческому теологу, философу и учёному Оригену. Скопцы считали, что ветхозаветное обрезание служило прообразом великого таинства оскопления, необходимого для освобождения людей от плотской жизни. В России скопцы обнаружились в 1772 г. в Орловской, Тульской, Тамбовской и соседних губерниях усилиями основателя секты Селиванова и его последователя, крестьянина Шилова. К 1832 г. в Российской империи нельзя было найти губернию, в которой бы не существовало скопцов. Даже в монастырях, куда ссылались сектанты, они находили своих приверженцев. Во время правления Николая I (1825−1855) скопчество было признано вредной сектой, и сама принадлежность к ней грозила уголовным преследованием2. В свою очередь, последователи скопчества придумывали «новые доселе неизвестные способы» оскопления, которые не были столь очевидны для властей и позволяли избежать ответственности. Например, в ноябре 1850 г. в Мариинскую больницу поступили три мальчика с фистулой мочеиспускательного канала, «происходящего от перевязки детородного члена». Возникло основание полагать, что «болезнь сия происходит от умышленного действия скопцов». Расследование по делу проводилось под контролем Московского военного генерал-губернатора, графа А.А. Закревского, министра внутренних дел, графа Л.А. Перовского и 1 См.: Спасович В.Д. Изложение доклада «О преступлениях против веры». Протоколы С.Петербургского юридического общества // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Книга 5. Май. С. 18. 2 См.: Булгаков С.В. Справочник по ересям, сектам и расколам. М., 1994. С. 402−406; ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 555. Л. 1. 117 главного директора Павловской больницы, князя С.М. Голицына. Однако «не взирая на самые тщательные меры», виновных в оскоплении обнаружить не удалось – «по чрезвычайному упрямству оскоплённых»1. За принадлежность к ереси, среди догматов и положений которой были посягательство на жизнь и совершение безнравственных действий, виновные лишались всех прав состояния и ссылались соответственно из европейской части России в Закавказье, из Кавказа и Закавказья – в отдалённый край Восточной Сибири под надзор местного начальства. За совершение сектантами по фанатическим мотивам убийства или покушение на него предусматривалась ответственность по общим правилам наказуемости убийства и покушения на него (ст. 203). Однако степень ответственности за преступления, совершённые по фанатическим мотивам, была значительно выше. Например, покушение на самоубийство наказывалось только церковным покаянием (ст. 1473), а последователи ереси, покушавшиеся на свою жизнь, ссылались на поселение2. Виновные в убийстве младенцев, чья кровь использовалась для причастия, наказывались за предумышленное убийство (ст. 1454), а присутствовавшие при убийстве – за недонесение о готовившемся преступлении3. Закон не давал чёткого определения понятию «противонравственные, гнусные действия». Под ними, например, можно было понимать «свальный грех», практиковавшийся в некоторых сектах, или действия, подробно описанные в рапорте Епархиального миссионера Минской духовной консистории К. Попова. «В 1903 г., – говорится в рапорте, – под влиянием учения киевских сектантов, рачканцы (т.е. жители д. Рачканы Ляховичской волости Слуцкого уезда Минской губернии – прим. автора) пожелали принять Св. Духа и чтобы удостоиться (этого) его сошествия они постились и молились непрерывно 3 дня и 3 ночи. Под конец они впали в какое-то безумие: все сектанты вышли во двор, поставили стол, а на нём мышеловку, ведро, свиное корыто и рваные штаны. Перед этими 1 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 592. Л. 1, 12. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22−23, 141; ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 523. Л. 1−3, 5. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 138; Лохвицкий А.В. Указ. соч. С. 320. 2 118 атрибутами сектанты начали плясать, визжать, выкрикивая слова: «Здесь Бог! Христос воскрес!». Не довольствуясь этим, один из прыгавших крестьянин Осип Жырко разорвал на себе всю одежду и остался нагой. Его примеру последовали другие сектанты, в том числе и женщины, и все, голые, начали канканировать и выкидывать разные антрапа»1. Уложение 1885 г. предусматривало ответственность за самооскопление и оскопление других лиц «по заблуждению фанатизма» без применения насилия (ст. 201). Указом от 10 января 1820 г. женщины, оскопившие самих себя и оскоплявшие других, не подвергались уголовному преследованию, а ссылались на «суконные фабрики в Иркутскую губернию»2. Степень ответственности за принадлежность к скопчеству, его распространение и за совращение в это изуверное учение была одинаковой (ст. 197)3. Скопцам для перемещения в границах Российской империи паспорта выдавались с соблюдением особых условий. Для удобства наблюдения за оскоплёнными и предупреждения случаев совращения в скопчество в видах и свидетельствах указывалась информация об оскоплении (ст. 202 Уложения 1885 г.)4; данное требование подтверждалось Уставом о паспортах и беглых (ст.ст. 31−32). О своём оскоплении скопцы обязывались уведомлять власти самостоятельно. При найме работника хозяин-скопец должен был проверить его паспорт или вид. Если впоследствии нанятый работник оказался оскоплённым, а в его документах данный факт не был отражён, хозяин предавался суду как оскопитель5. Скопцам запрещалось принимать в семью детей (ст. 61) и ходатайствовать о выдаче паспорта для отлучки в другие районы Империи (ст.ст. 61–62 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)6. 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. С. 314−315. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об отсылке на суконные фабрики в Иркутскую губернию женщин, оскопляющих самих себя и производящих скопление над другими» от 10 января 1820 г. // ПСЗ−1. Т. XXXVII. 1820−1821. СПб., 1830. Ст. 28.089. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22. 4 Там же. С. 22. 5 Свод уставов о паспортах и беглых. СПб., 1890 // Свод законов Российской империи. Том XIV. СПб., 1900. С. 5. 6 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 76. 2 119 Миссионерская контролем деятельность епархиальных Православной архиереев. В 1891 церкви находилась г. Втором на под съезде противораскольнических миссионеров в Москве обсуждался вопрос об изыскании мер для борьбы с расколом и по противодействию сектантству. Для «охранения православия» был разработан план мероприятий по пресечению «пагубного для государства и Церкви вреда, проистекающего от распространения раскольнических и сектантских заблуждений»1. Анализ рассмотренных выше положений российского законодательства свидетельствует об отсутствии у российских подданных достаточной степени свободы в выборе религии и вероисповедания. Помимо мер по воспрепятствованию выходу своих последователей из православия, духовное начальство стремилось также всячески поддерживать набожность паствы, в том числе и с помощью норм светского законодательства, которое фактически включало в себя основные положения церковных правил. Виновные в уклонении от исповеди и причащения Святых Тайн «по нерадению или небрежности» подвергались церковным наказаниям по усмотрению и распоряжению епархиального начальства (ст. 208 Уложения 1885 г.)2. Данное деяние было подсудно духовному суду (ст. 1002 Устава уголовного производства об изъятиях из общего порядка уголовного судопроизводства)3. Священник сообщал архиерею о прихожанах, не бывших несколько лет у исповеди и причастия (ст. 22 Устава о предупреждении и пресечении преступлений). Православные лица были обязаны исповедоваться и причащаться «хотя однажды в год», а детей, начиная с семилетнего возраста, приводить на исповедь ежегодно (ст.ст. 18, 19 Устава)4. Отсутствие на исповеди влекло серьёзные последствие не только для самого виновного, но и членов его семьи, вплоть до ограничения в гражданских правах. Например, Градское общество отклонило свидетельство Московского 3-й гильдии купца С. Васильева 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. Л. 1−2. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23. 3 Устав уголовного судопроизводства. С. 281. 4 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 73. 2 120 на том основании, что его жена «оказалась неисправною» и не была продолжительное время на исповеди и Святом Причастии. Из-за этого сам купец мог лишиться купеческого звания и соответствующих прав состояния1. Новокрещенцы (новообращённые в православие), продолжавшие придерживаться иноверных обычаев, отсылались к духовному начальству для вразумления и других действий согласно церковным правилам (ст. 207 Уложения 1885 г.)2. Опасаясь за их отпадение, государство переселяло новообращённых в исконно русские местности – под надзор духовных властей и «русских людей» (т.е. рождённых и воспитанных в православии), проживавших по соседству (ст. 41 Устава о предупреждении и пресечении преступлений)3. От новообращённых требовалось не только ежегодно проходить через духовную исповедь, но и неуклонно исполнять все уставы Православной церкви − посты, посещение богослужений и др. Духовное начальство также взаимодействовало со светскими властями по следующим делам: о купножительстве (сожительстве без православного венчания), о некрещении детей по православному обряду и о погребении умерших без соблюдения церковных правил. В случае сожительства православных лиц, помимо пастырского увещевания, духовная консистория предписывала полиции развести незаконных сожителей и возвратить женщину к родителям. В некоторых случаях полиция брала с сожителей подписку о прекращении купножительства4. При нежелании родителей окрестить ребёнка по православному обряду, консистория предписывала полиции принудить отца представить ребёнка для совершения обряда, а в случае его отказа дело передавалось в судебные органы. Факты погребения умерших без соблюдения обрядов Православной церкви, по 1 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 110. Д. 1135. Л. 4. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23. 3 Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 74. 4 См.: Арсеньев К.К. Указ. соч. С. 63. 2 121 указанию консистории, расследовались полицией, а материалы расследования передавались для вынесения приговора мировому судье1. Так, начальник Могилёвской губернии своим отношением от 19 января 1866 г. № 437 сообщал в Могилёвскую духовную православную консисторию о нередких случаях захоронения умерших «без всякого христианского обряда погребения». Главная причина таких захоронений заключалась в том, что «почти при всех деревнях, хотя бы находящихся и в близком расстоянии от Церквей, устраиваются особые кладбища, на которых и отбываются похороны без присутствия местного Священника, не имеющего таким образом возможности следить за исполнением обряда погребения». Губернатор полагал, что жителей деревень следовало обязать погребать умерших только на кладбищах, устроенных при церквях, чтобы священники имели «большую возможность всегда присутствовать при погребении», а остальные деревенские кладбища закрыть. Со своей стороны, Могилёвская консистория, руководствуясь указом Святейшего Синода, предписала «строго подведомому Духовенству, не отпевать над умершими, погребёнными без Священника, Церковного чина погребения, а совершать только одни Панихиды»2. Виновный в совершении такого погребения наказывался арестом на срок до 15 дней или денежным взысканием в размере до 50 рублей (ст. 107 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями)3. Родителям, не приводившим своих детей с семилетнего возраста на исповедь, полагалось внушение духовного и замечание гражданского начальства (ст. 209 Уложения 1885 г.)4. **** Таким образом, в параграфе 1.4 диссертации анализируется особая группа преступлений против религии. Уголовно-правовые нормы данной группы религиозных преступлений ограждали исключительное право Православной церкви на религиозную пропаганду, устанавливали ограничения на переход из одного вероисповедания в другое и на проведение публичных богослужений, а 1 См.: Арсеньев К.К. Указ. соч. С. 63−64. НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 34. Л. 80–81. 3 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. С. 189. 4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 23. 2 122 также регулировали вопросы воспитания детей в смешанных браках (в которых супруги принадлежали к разным вероисповеданиям). Все составы (за исключением ереси), включённые в данный раздел Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., были характерны только для российского законодательства и отсутствовали в уголовных кодексах западноевропейских государств. Наказуемость ереси и раскола была воспринята российским законодательством из византийских сборников церковных правил и указов императора в отношении церкви – Номоканона, вместе с принятием христианства. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. подразделяло все вероучения на 4 иерархических разряда: 1) православие; 2) другие христианские вероисповедания; 3) нехристианские религии (ислам, иудаизм, буддизм, язычество); 4) старообрядчество и секты. Переход российских подданных из религии «низшего разряда» в любое вероисповедание «высшего разряда» законодательно разрешался и поощрялся. Лицам, рождённым или обращённым в православие, переход в другие вероисповедания законодательно запрещался. Вместе с тем переход российских подданных из других вероисповеданий в православие не только разрешался, но и обеспечивался правовой охраной. Уголовно наказуемым являлось воспрепятствование присоединению иноверца к православной вере. Российским законодательством конца XIX в. допускался переход из одного христианского вероисповедание в другое с разрешения министра внутренних дел (ст. 82 Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г., ст. 6 Свода учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий 1896 г.). Переход из любого христианского вероисповедания в нехристианскую веру был уголовно наказуем. Обратный переход лиц-нехристиан в православие и другие христианские вероисповедания осуществлялся беспрепятственно. ******** Формирование и развитие системы преступлений против религии в законодательстве Российской империи происходило под влиянием нескольких причин. К ним следует отнести отношение государства к религиозной свободе 123 российских подданных и степень его вмешательства в деятельность религиозных объединений. Уголовно-правовая охрана религии в Российской империи сводилась к правовой защите православия. Деятельность других религиозных объединений ограничивалась или запрещалась. Статус «Первенствующей и господствующей» был присвоен Русской Православной церкви, а остальные вероисповедания были разделены государством на «признанные терпимые» (католицизм, лютеранство и некоторые другие течения протестантизма) и «терпимые непризнанные» (старообрядчество и православные секты). Для обладания полным комплексом прав российского подданного требовалось быть последователем одного из признанных государством вероучений. Религии, догматически близкие православию и объединявшие политически значимые для Российской империи нации и народы, обладали бóльшим объёмом прав. Существенное влияние на трактовку религиозных преступлений оказало каноническое право, которое отождествляло понятия преступления и греха. Религиозные убеждения рассматривались как правовые обязанности отдельных лиц перед теократическим государством, а все антирелигиозные деяния подвергались уголовному преследованию. Под воздействием новых религиозных учений и школы естественного права к концу XVIII в. объектом религиозных преступлений стали признаваться церковные сообщества и религиозные чувства их последователей. Интересы лиц, не принадлежавших ни к одной из признанных государством религий или неверующих, не учитывались. В XIX в. частноправовые тенденции сменились теорией нарушения права всего общества, которая отнесла преступления против религии в категорию публичных. Объектом религиозных преступлений стала считаться религия как основа государственного порядка. Проведённый анализ особенностей российского законодательства второй половины XIX в. позволил определить правовые основания и место религиозных преступлений в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Религия признавалась одним из важнейших устоев государства. Преступления против религии посягали на верховную власть и основы государственного 124 устройства, защита которых признавалась одной из наиважнейших задач уголовного законодательства. Православие служило идейной основой для единения многонационального и многоконфессионального государства, поэтому в Уложении 1885 г. присутствовали постановления, направленные на защиту особого положения Православной церкви в Российской империи. Преступления против религии в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. представляли собой правонарушения двух видов: как собственно религиозные (богохульство, порицание веры и Церкви и др.), так и имевшие смешанный характер (например, святотатство, повреждение могил). В преступлениях второго вида религиозный элемент выступал отягчающим наказание обстоятельством. Смягчающим вину обстоятельством являлось совершение религиозного преступления в состоянии алкогольного опьянения, изза невежества или неразумности виновного. В особую группу были выделены преступления против религии, посягавшие на исключительное право Православной церкви проводить религиозную пропаганду, устанавливать ограничения на переход из одного вероисповедания в другое и совершать публичные богослужения, а также регулировать вопросы воспитания детей в смешанных браках. Все уголовно-правовые составы данной группы (за исключением ереси) были характерной особенностью российского законодательства и отсутствовали в уголовных кодексах западноевропейских государств. Переход российских подданных из религии «низшего разряда» в любое вероисповедание «высшего разряда» законодательно разрешался и поощрялся. Лицам, рождённым или обращённым в православие, переход в другие вероисповедания законодательно запрещался. Вместе с тем переход российских подданных из других вероисповеданий в православие не только разрешался, но и обеспечивался правовой охраной. Уголовно наказуемым воспрепятствование присоединению иноверца к православной вере. являлось 125 Глава II. Развитие законодательства о религиозных преступлениях и правоприменительная практика органов государственной власти в начале ХХ в. 2.1 Вероисповедные реформы в Российской империи и их влияние на законодательство о религиозных преступлениях К началу XX в., в условиях стремительного развития экономики и роста революционных настроений, российское правительство уже не могло игнорировать вопрос веротерпимости, который в той или иной степени затрагивал интересы представителей практически всех слоёв населения (например, предприниматели-старообрядцы владели 64% всего российского капитала). Правящие круги осознавали, что продолжать далее прежнюю государственноцерковную политику было невозможно, однако пытались ограничиться «охранительными мерами»1. Официальная статистика утверждала, что только около 20% населения Российской империи составляли неправославные. По материалам годовых отчётов Синода наблюдался постоянный прирост последователей православия. В 1840 г. их насчитывалось 44 млн., в 1860 г. – 52 млн., а в 1890 г. – 72,1 млн. человек, что составляло приблизительно 70−80% населения2. В Могилёвской губернии, например, количественный состав последователей различных вероисповеданий по состоянию на 1864 г. был следующим: православные составляли 738.315 (80%), старообрядцы – 17.396 (1,9%), католики – 43.013 (4,7%), иудеи – 123.243 (13,4%). Протестантов было всего 456 человек3. Проведённая в 1897 г. Первая Всероссийская перепись населения предоставила более вероисповеданий. Из точные 125,7 сведения млн. о жителей численности (без лиц различных Финляндии) значилось: православных 87.384.480 человек (около 70% населения), старообрядцев – 1 См.: Потапова Н.В. Вероисповедная политика Российской империи и религиозная жизнь Дальнего Востока во второй половине XIX – начале ХХ вв. (на примере Сахалина). ЮжноСахалинск, 2009. С. 78. 2 См.: Преображенский И.В. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840−41 по 1890−91 гг. СПб., 1897. С. 38. 3 Национальный исторический архив Беларуси (далее − НИАБ). Ф. 2301. Оп. 1. Д. 1228. 126 2.173.738 (около 2%, без учёта единоверцев, причисленных к православным), католиков – 10.420.927 (8,3%), протестантов – 3.743.200 (3%). К прочим христианским исповеданиям (так называемым сектам) принадлежало 1.121.516 (0,9%). Мусульман насчитывалось 13.829.421 (11%), иудеев – 5.189.404 (4,1%), язычников – 655.503 (0,05%)1. Однако по мнению известного исследователя старообрядчества А.С. Пругавина, официальные статистические данные не отражали реального вероисповедного состава населения, которое с нежеланием заявляло открыто о своих религиозных предпочтениях, опасаясь для себя негативных последствий2. Предположение А.С. Пругавина косвенно подтверждалось сравнением официальных цифр по Ярославской губернии и данных статистической экспедиции, сумевшей войти в доверие к местным жителям. Так, в 60-е гг. XIX в. было официально зарегистрировано 7.454 старообрядца, но реально было установлено 278.417 человек, иными словами – в 37 раз больше3. По указанию императора Николая II, в 1902 г. началась разработка манифеста о государственных преобразованиях. Среди прочего, он включал в себя также вопросы церковной политики, которая признавалась значимой для «охранения» существовавшего строя. Результатом этой работы стало издание Манифеста от 26 февраля 1903 г., в котором говорилось о предоставлении всем последователям инославных и иноверных исповеданий права «свободного отправления их веры и богослужения по обрядам оной»4. Указ Сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» от 12 декабря 1904 г. подтвердил намерения правительства устранить правовые ограничения иноверных и инославных исповеданий. Для защиты 1 Распределение населения империи по главным вероисповеданиям. Разработано Центральным статистическим комитетом МВД по данным Первой всеобщей переписи 1897 г. СПб., 1901. С. 2−3 / Цит. по: Сафонов А.А. Свобода совести и модернизация вероисповедного законодательства Российской империи в начале ХХ в. Тамбов, 2007. С. 24. 2 См.: Пругавин А.С. Старообрядчество во второй половине XIX веке. М., 1904. С. 9. 3 См.: Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы (На основании официальных и научных исследований). СПб., 1912. С. 76. 4 Манифест «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» от 26 февраля 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. СПб., 1905. Ст. 22581. 127 «освящённой Основными Законами Империи терпимости в делах веры» были подвергнуты пересмотру положения о правах старообрядцев и лиц, принадлежавших к инославным и иноверным исповеданиям, для устранения «в религиозном быте их всякого, прямого в законе не установленного, стеснения»1. В условиях изменения общественно-политического в правовой статус кризиса стремление старообрядцев было власти внести обусловлено скорее политической, чем религиозной необходимостью. Консерватизм и преданность старообрядцев престолу рассматривались как фактор стабильности, способствовавший укреплению позиций Православной церкви2. Во исполнение указа Комитет министров поручил министру внутренних дел в 3-х месячный срок отменить все ограничивавшие свободу вероисповедания административные распоряжения. Подзаконные акты, чьё действие было целесообразно сохранить в государственных интересах, должны были быть вынесены на обсуждение и утверждение Государственного совета. На Министерство внутренних дел возлагалась обязанность по надзору за тем, чтобы административные учреждения и частные лица не вводили дополнительных ограничений в области религии. Применение к делам, связанным с религиозными вопросами, «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» и «Положения о полицейском надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей» не допускалось3. Обер-прокурору Святейшего Синода поручалось выйти с ходатайством на имя Императора о помиловании лиц, которые были без суда повергнуты ссылке из мест постоянного проживания или лишению свободы за «религиозные 1 Именной Высочайший указ, данный Сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» от 12 декабря 1904 г. // ПСЗ−3. Т. XXIV. 1904. Отделение I. СПб., 1907. Ст. 25495. 2 См.: Сафонов А.А. Указ. соч. С. 118–119; Одинцов М.И., Пинкевич В.К., Редькина О.Ю. Государственно-церковные отношения в политической истории // Государственно-церковные отношения в России: курс лекций. М., 1995. С. 47. 3 Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия (Приложение I к статье 1 (прим. 2)); Положение о полицейском надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей (Приложение II к статье 1 (прим. 2)) / Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. СПб., 1900. С. 93–99. 128 заблуждения и вытекающие из оных поступки»1. Циркуляром Министерства внутренних дел № 1538 от 19 февраля 1905 г. губернаторам предписывалось принять незамедлительные меры к тому, чтобы в их губерниях не устанавливались административные ограничения в области религии. Лица, несвободные в праве выбора места жительства по религиозным мотивам, освобождались от полицейского надзора и могли возвратиться на прежнее место проживания. Снимались ограничения с лиц, высланных за пределы губерний по религиозным мотивам на основании решения центрального управления Министерства внутренних дел, местных или губернских начальств. Списки лиц, находившихся под полицейским надзором и подвергнутых ограничениям, направлялись в Министерство внутренних дел для передачи в Святейший Синод, который готовил ходатайство о помиловании2. Заявленные ранее начала веротерпимости были закреплены в Указе от 17 апреля 1905 г., который был призван обеспечить свободу вероисповедания всем конфессиям на территории Российской империи и сделать юридически возможным переход из православия в иное христианское исповедание. «Отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собой каких либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий», гласил п.1 Указа. Ожидалось, что издание Указа будет «знаменовать собой наступление новой эры в истории нашего законодательства по делам веры»3. Тем не менее, Указ «Об укреплении начал веротерпимости» не мог не вызвать критических замечаний по целому ряду причин. Так, положения Указа не затронули основных руководящих идей российского законодательства, а все 1 Высочайше утверждённое положение Комитета министров «О порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего указа от 12 декабря 1904 года» от 11 февраля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 25812. 2 Высочайше утверждённый, 17 марта 1905 г., Особый журнал Комитета министров 8 марта 1905 года по выполнению пункта шестого Именного Высочайшего указа 12 декабря 1904 года / Журналы Комитета министров по исполнению Указа 12 декабря 1904 г. СПб., 1905. С. 144. 3 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125; Жижиленко А.А. Закон 14 марта 1906 года о введении в действие нового уголовного уложения для преступлений религиозных // Право. 1906. № 15. С. 1341. 129 изменения свелись к расширению прав привилегированных исповеданий. Веротерпимость понималась ограниченно, поскольку за выход из православия от уголовного преследования освобождались только лица, переходившие в одно из христианских исповеданий, а также лица, числившиеся православными формально, но фактически исповедовавшие нехристианскую веру своих предков, к которой принадлежали ранее1. Однако Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД Российской империи отверг критику положений Указа, объяснив обвинения в адрес правительства смешением понятий «свобода совести» и «свобода исповеданий». Если первое давало право исповедовать религиозные воззрения и принадлежать к любому исповеданию или вероучению, то второе – только право на свободное отправление религиозного культа2. Следующим шагом после издания Указа 17 апреля 1905 г. стали меры, принятые в отношении лиц, обвинявшихся или осуждённых за совершение преступления против религии. Указом «Об облегчении участи лиц, осуждённых за религиозные преступления» от 25 июня 1905 г. от суда, наказания и прочих правовых последствий освобождались лица, совершившие такие религиозные преступления, как богохульство (ст. 179), ненасильственное совращение в нехристианскую веру (ч. 1 ст. 184), переход из христианской веры в нехристианскую (ст. 185), ненасильственное совращение православного в иное христианское вероисповедание (ч. 1 ст. 187), переход из православия в иное христианское вероисповедание (ст. 188), нарушение правил воспитания детей в православной вере (ст. 190), ненасильственное воспрепятствование присоединению к православию (ч.1 191), непринятие мер по предотвращению перехода из православия супруга или детей (ст. 192), совершение христианским священником религиозных обрядов над заведомо православным лицом или преподавание катехизиса малолетним лицам православного исповедания (ст. 193, ч. 1 1 ст. 194), принятие без особого разрешения христианским Высочайше утверждённое положение Комитета министров «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26126. 2 См.: Терюкова Е.А. Департамент Духовных дел иностранных исповеданий и этноконфессиональная политика Российского государства (XVIII − начало XX в.) // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2010. № 4. С. 206. 130 священнослужителем в своё вероисповедание иноверного лица (ст. 195), распространение раскольничьих и сектантских учений, а также проповедование лжеучений православным лицам (чч. 1 и 3 ст. 196), обратный переход из православия лица, ранее принадлежавшего к расколу или ереси (ст. 204), издание старопечатных книг и устройство раскольнических скитов (ст.ст. 205 и 206) и ненасильственное совращение лица нехристианской веры в другую нехристианскую веру (ч. 1 ст. 936 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.), а также неисполнение законных требований или постановлений правительственных и полицейских органов (ст. 29 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями). В отношении лиц, совершивших перечисленные религиозные преступления после выхода Указа от 25 июня 1905 г., уголовное преследование (и течение срока давности) приостанавливалось до времени вступления в силу Главы «О нарушении ограждающих веру постановлений» Уголовного уложения 1903 г. Лицам, осуждённым за прочие религиозные преступления, на треть сокращались сроки заключения в исправительных арестантских отделениях, крепостях или тюрьме. Лицам, отбывавшим наказание на каторжных работах, а также несовершеннолетним (в возрасте до 17 лет), приговорённым в силу своего возраста к тюремному заключению вместо каторги, срок наказания сокращался на половину1. Внесённые в законодательство изменения повлекли за собой выход из православия лиц, считавшихся православными только формально, но на практике тайно исповедовавших свои прежние религии. Особенно заметно этот процесс происходил на окраинах Российской империи. По данным Министерства внутренних дел, за четыре года (с 17 апреля 1905 г. по 1 января 1909 г.) из православия в другие вероисповедания перешло 308.758 человек. Из них: 232.705 человек – в католичество, 14.527 – в лютеранство, 49.759 – в мусульманство, 4.240 – в старообрядчество, 3.093 – в сектантство. Переход в католичество был особенно многочисленным в Царстве Польском (167.957 человек) и в губерниях 1 Именной Высочайший указ «Об облегчении участи лиц, осуждённых за религиозные преступления» от 25 июня 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26480. 131 Западного края1. Так, в Холмской епархии из православия в католичество перешло 110.000 человек, в Виленской – 30.000, в Минской и Гродненской – по 10.000 человек в каждой2. В остальных епархиальных округах Российской империи в период 1905−1908 гг. в католичество перешло всего 2.150 человек3. Выход из православия жителей некоторых местечек и деревень мог носить массовый характер. Например, все «бывшие, так называемые упорствующие» местечка Логишина Пинского уезда Минской губернии обратились с коллективным прошением к Епископу Минскому и Туровскому «об отчислении» их из числа православных4. Впрочем, опасения правительства, что Указ 17 апреля 1905 г. вызовет массовое бегство верующих из православия, не оправдались. Начиная с 1909 г., число присоединявшихся к православию превышало число выходивших из него: отпало 9.768, присоединилось – 11.373 человек. В 1910 г. отпало 11.162, а присоединилось 14.666 человек. В 1911 г. эти цифры составили соответственно 13.768 и 16.281 человек; в 1912 г. – 13.493 и 18.293; в 1913 г. – 12.346 и 19.538; в 1914 г. – 10.638 и 18.966 человек; в 1915 г. – 5.776 и 16.5215. По статистическим сведениям православных епархий, православное население в России в 1911 г. составило 97.218.127 лиц обоего пола; в 1912 г. – 99.166.662 человек6. Нередкими были случаи обратного перехода в православие лиц, «просветлённых» или «убедившихся, что истинная вера есть христианская». Например, мещанка Р.М. Драпкина решила «оставить еврейскую веру» и просила «сделать распоряжение, чтобы над ней совершили таинство крещения». Выкрест В. Раскин, «под влиянием сильного раздражения против нехристианского обращения крёстного отца, ... а также крёстной матери», обратился к казённому раввину7 «с желанием обратно перейти в иудейство». Однако затем «моментально 1 См: Сафонов А.А. Указ. соч. С. 154−155. За первый год вероисповедной свободы в России. СПб., 1907. С. 160. 3 См: Сафонов А.А. Указ. соч. С. 154. 4 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37171. Л. 1. 5 См: Сафонов А.А. Указ. соч. С. 167. 6 Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству Православного исповедания за 1911−1912 годы. СПб., 1913. С. 148. 7 Казённый раввин – в 1857–1917 гг. выборная должность в еврейских общинах Российской империи, кандидатура на которую утверждалась губернскими властями. Формально являлся 2 132 раскаялся» и обратился с прошением вновь «причислить его к списку православных», наложив на него «какое угодно церковное наказание»1. В отношении пропаганды полонизма римско-католическими священниками Комитет министров вынес следующее решение: о каждом из подобных случаев министр внутренних дел сообщал католическому епархиальному начальству, которое должно было подвергнуть виновного наказанию по каноническим законам. В случае отказа епископа применить наказание, министр обладал правом отстранить виновного от должности2. Формальные ограничения на выход из православия устанавливались «Правилами для перехода лиц, числящихся православными, в инославные христианские исповедания и вероучения» от 18 августа 1905 г., которые были разработаны Министерством внутренних дел. В соответствии с ними, лицо, будучи православным лишь формально и изъявив намерение перейти из православия в инославное христианское или иноверное нехристианское исповедание, должно было обратиться с прошением к местному губернатору непосредственно или через уездные полицейские органы. Губернатор незамедлительно уведомлял о получении такого заявления епархиальное начальство для удостоверения факта того, что указанное лицо действительно ранее исповедовало другую религию. Затем, не позднее месячного срока со дня получения заявления, губернатор передавал его на рассмотрение представителям инославной или иноверной духовной власти. Схожая процедура была предусмотрена для исконно православных лиц, желавших перейти в одно из инославных христианских исповеданий. Дела о выходе из православия открывались православными священнослужителями, а губернатору сообщалось о причинах, вызвавших подобное намерение. В случае безуспешности проводимых «увещеваний отпадающего от духовным пастырем общины, который следил за соблюдением установленных правил и законов. Официально представлял общину в правительственных учреждениях и содержался за её счёт // Электронная еврейская энциклопедия. URL: http://www.eleven.co.il/article/11922 (дата обращения: 16.10.2015 г.). 1 НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 760; Д. 993. 2 Журналы Комитета министров по исполнению Указа 12 декабря 1904 г. СПб., 1905. С. 298−300. 133 православия», губернатором давалось согласие на его переход. О факте присоединения лица к другому вероисповеданию или вере представители иноверного или инославного духовенства сообщали местному губернатору для последующего исключения перешедшего лица из православных метрических книг1. В 1907 и 1909 гг. Министерство внутренних дел напомнило губернаторам о необходимости неукоснительно придерживаться Правил от 18 августа 1905 г. и не допускать присоединения православных лиц к старообрядчеству до их исключения из метрических книг по решению духовной консистории2. Все факты выхода из православия строго фиксировались в метрических книгах приходов, где был совершён первоначальный обряд крещения. В тех случаях, когда переход осуществлялся не по месту крещения, духовные органы незамедлительно информировали друг друга об этом. Например, уроженка Могилёвской губернии В.Ф. Журавская была крещена причтом Могилёвской Николаевской церкви. Из православного исповедания в римско-католическое она перешла в г. Киеве, о чём киевский губернатор сообщил в Киевскую духовную консисторию, а та, в свою очередь, уведомила о переходе Могилёвскую духовную консисторию3. Тем не менее, принятые государством ограничительные меры не стали непреодолимым препятствием на пути верующих. Воспользовавшись Указом 17 апреля 1905 г., от православия в том же году «отпало» в католичество более 170 тыс. чел., в ислам – 36 тыс., в лютеранство – 11 тыс.4 Изученные в рамках подготовки диссертационного исследования материалы архивных дел свидетельствуют о том, что мотивы выхода из православия нередко не были связаны с религиозными убеждениями, догмами и традициями, а носили скорее светский характер, обусловленный повседневными бытовыми нуждами 1 Правила для перехода лиц, числящихся православными, в инославные христианские исповедания и вероучения, установленные циркулярным распоряжением Министерства внутренних дел 18 августа 1905 г., № 4628 // См.: Ясевич-Бородаевская В.И. Борьба за веру: Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и высочайших указов. СПб., 1912. С. 630. 2 См.: Клюкина Ю.В. Гражданская власть, церковь и старообрядцы в начале ХХ в.: три версии права свободы вероисповедания (по материалам Урало-Западносибирского региона) // Проблемы истории России. Екатеринбург, 2001. Вып. 4. С. 200. 3 НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 991. 4 См.: Лукин И.М.(Антонов И.) Церковь и государство. Пг., 1919. С. 29. 134 заявителей. Например, епархиальный миссионер и Благочинный 1 округа Минского уезда, священник Константин Попов достаточно подробно отразил в своём рапорте-отчёте мотивы минской мещанки М.К. Китайчик, пожелавшей оставить православие и вернуться в еврейскую веру. Причинами стали «изолированное положение Китайчик среди христиан и желание выйти замуж и жить своей семьей. От еврейской семьи она отделилась, а христианская среда холодно отнеслась к ней. Даже воспринявшие от купели Св. Крещения Китайчик крёстные отцы её бросили на произвол судьбы и не проявили к ней христианского тёплого, сердечного участия. 14 лет прожила она среди христиан прислугою, чувствуя свою одинокость, сознавая себя каким-то пришельцем в новом мире людей. Над крещением её смеялись, шутили, звали её «крещёной жидовкой», держали её как закрепощенную рабу, не давая ей возможности бывать в Св. Храме и у Св. Причащения. Мечтала она выйти замуж за христианина – не пришлось». Пережитые события и неудачный опыт вызвали у Китайчик «злобу на христианство и отвращение от христианского учения». А крестьянин селения Лешево Аленовичской волости Оршанского уезда Могилёвской губернии И.В. Голубицкий обосновал своё желание перейти в католичество тем, что его мать и все предки были католиками, и он, «по принуждению своей невесты (католички, заинтересовавшейся его материальным обеспечением), должен получить разрешение на переход в католичество». При этом Голубицкий пояснял, что «хлопотал о разрешении повенчаться ... в костеле и остаться потом в православии, а теперь хотел получить разрешение на переход в католичество, но как устрою своё намерение, может быть останусь в православии – это укажет будущее»1. Однако для некоторых лиц, рождённых в иной вере и затем окрещённых в православие, вопрос возвращения в «исконную веру» носил принципиальный характер. В своём прошении Екатерина «по крёстному отцу Михайловна» Эфрос писала, что в семнадцатилетнем возрасте, будучи в семье самой младшей и находясь под влиянием старших родных, против своей воли была крещена в православие. Однако дальнейшее воспитание Эфрос продолжилось в иудейской 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37171. Л. 21, 23; Ф. 2301. Оп. 1; Д. 642. 135 религии, и фактически на протяжении 13 лет она «оставалась верной религии своего народа и не переставала быть еврейкой». В более зрелом возрасте Эфрос стала испытывать нравственные мучения из-за утраты веры, к которой принадлежала и продолжала принадлежать по своему «происхождению, воспитанию и убеждению и в которую не переставала верить, а также вследствие сознания своего ложного отношения к религии», в которой числилась, но обрядов которой не придерживалась1. Таким образом, даже после выхода Указа 17 апреля 1905 г. государство попрежнему продолжало участвовать в религиозном самоопределении подданных. Несмотря на формально устранённые запреты на выход из православия, процесс перехода подчинялся строгому порядку, осуществлялся контроль и вёлся учёт религиозных предпочтений верующих. Историк и политический деятель С.П. Мельгунов приветствовал появление Указа «Об укреплении начал веротерпимости» и отмечал такие его положительные стороны, как устранение «полицейского прикрепления личности к православию», прекращение преследований старообрядцев и сектантов, отмена уголовных санкций за вероотступничество. Однако по результатам ряда поездок к российским сектантам Мельгунов пришёл к выводу о том, что новеллы российского законодательства зачастую игнорировались на местах полицейско- бюрократическими органами. Он писал: «Какие-то тайные пружины по-прежнему заставляют и высшие и низшие административные власти действовать в совсем ином направлении, чем им предписывается по тем правительственным актам, о которых доводится до сведения русского общества». Мельгунов не рассматривал Указ 17 апреля как акт «подлинной веротерпимости» и «дарования свободы совести», поскольку он не затронул господствующее положение Православной церкви, сохранившей контроль над совестью российских подданных2. Издание Указа «Об укреплении начал веротерпимости» потребовало пересмотра целого ряда норм российского законодательства. В этот период 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37171. Л. 44. Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. М., 1907. С. 90, 93–94, 102. 2 136 одновременно действовали положения «нового» Уголовного уложения 1903 г. и «старых» – Устава о наказаниях налагаемых мировыми судьями 1864 г., Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. и Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г. Данные кодексы принципиально различались как своей системой и способом изложения норм, так и принципами, по которым определялась преступность и наказуемость правонарушений. Всё это значительно осложняло определение судами наказания по совокупности совершённых преступлений, предусмотренных разными кодексами. Фактически, основная цель введения в действие Уголовного уложения 1903 г. не была достигнута: действовавшее на то время уголовное законодательство систематизировать не удалось1. Именно поэтому перед реформаторами была поставлена неоднозначная задача: с одной стороны, адаптировать действовавшее законодательство к новой политике веротерпимости, а с другой – сохранить в неприкосновенности правовой статус Православной церкви2. Во исполнение поручения Совета министров о пересмотре законодательства, 30 сентября 1905 г. министр юстиции С.С. Манухин внёс на рассмотрение в Соединённые департаменты Государственного совета законопроект, который был утверждён 14 марта 1906 г. Согласно проекту, Глава вторая о нарушении ограждающих веру постановлений, а также ст. 309 Уголовного уложения (изготовление и выпуск в обращение произведений преступного содержания), вступали в силу до введения Уголовного уложения в полном его объёме3. Одновременно в отношении деяний, предусмотренных Главой второй и ст. 309, вступала в силу Глава первая Уложения 1903 г. (общая часть) и отделения I и II Высочайше утверждённого 22 марта 1903 г. мнения Государственного совета по проекту Уголовного уложения4. 1 См.: Жижиленко А.А. Указ. соч. С. 1440. См.: Потапова Н.В.Указ. соч. С. 87. 3 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 4 Высочайше утверждённое Уголовное уложение от 22 марта 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. СПб., 1905. Ст. 22704. 2 137 Уголовное законодательство было приведено в соответствие с требованиями Указа «Об укреплении начал веротерпимости» путём внесения в Уголовное уложение 1903 г. соответствующих изменений. Лица, перешедшие ранее в силу ряда обстоятельств в православие и формально числившиеся православными, получили право возвратиться в исконную для себя веру без ущемления гражданских прав. Раскольникам (которых стали именовать старообрядцами) и сектантам Указом «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов» от 17 октября 1906 г. было предоставлено право свободного исповедания и отправления религиозных обрядов. В своих правах старообрядцы были приравнены к лицам, принадлежавшим к неправославным христианским исповеданиям. Это означало, что они получили возможность создавать религиозные братства, проводить съезды и конференции, открывать богословские курсы, издавать религиозную литературу, владеть движимым и недвижимым имуществом, устраивать, с согласия министра внутренних дел, скиты и обители. Образование новых старообрядческих и сектантских общин происходило путём подачи в губернское или областное правление письменного заявления, подписанного не менее 50 лицами. Для проведения богослужений старообрядческие общины получили право избирать духовных лиц, настоятелей и наставников из числа лиц, достигших 25-летнего возраста, грамотных и ранее не судимых. Их кандидатуры согласовывались губернатором и вносились в реестр духовных лиц, что давало освобождение от призыва на действительную военную службу. Была упрощена процедура сооружения старообрядческих храмов, молитвенных домов, скитов и обителей. Для получения разрешения губернатора или градоначальника требовалось постановление общего собрания общины с ходатайством о необходимости строительства и проект здания, выполненный в соответствии с техническими требованиями Устава строительного. Было законодательно введено понятие «сектантской общины», под которой понималось общество последователей вероучения, ставившее своей целью удовлетворение 138 религиозных, нравственных, просветительских и благотворительных нужд. Соответственно, была прекращена практика уголовного преследования за переход из православия в старообрядчество или сектантство. Принадлежность к изуверским и некоторым другим сектам по-прежнему была уголовно-наказуемой, однако не по религиозным мотивам, а в связи с необходимостью правовой защиты общественного порядка, жизни и здоровья верующих, а также их имущества1. Из Уголовного уложения 1903 г. были исключены нормы, предусматривавшие наказание за совращение в ересь и раскол или за их распространение: эти действия стали квалифицироваться как нарушение неприкосновенности «высших» религий со стороны представителей «низших». Однако, по справедливому замечанию российского историка М.Н. Курова, «всегда оставлялась юридическая лазейка, дававшая возможность сохранять в основном силу старого закона»2. Уголовное уложение по-прежнему содержало положение о подстрекательстве к переходу из православия в иное христианское вероисповедание посредством злоупотребления властью, путём принуждения, обещания выгод или обмана. Виновный заключался в крепость на срок до 3 лет, а в случае совращения путём насилия или наказуемой угрозы – ссылался на поселение (ст. 83). За произнесение или чтение публично проповеди, речи или сочинения, а также за распространение или публичное выставление сочинений или изображений, побуждавших к переходу православных лиц в иное вероисповедание, учение или секту, предусматривалось наказание в виде заключения в крепость на срок до 1 года или ареста (ст. 90 Уголовного уложения 1903 г.). Например, в архивных материалах Минской духовной консистории сохранился рапорт о том, как минские мещане Ф. Новаковская и И. Шатило в августе 1905 г. открыто поносили православную веру, говоря, что «по таких священниках ваши церкви будут пустовать» и «через два года в православной 1 Именной Высочайший указ, данный Сенату «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов» от 17 октября 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1903. Отделение I. СПб., 1906. Ст. 28424. 2 Куров М.Н. Революция 1905−1907 гг. и кризис политики царизма в религиозном вопросе // Вопросы научного атеизма. Выпуск 19. М., 1976. С. 179. 139 церкви будут стоять лошади и свиньи». Тем самым, они подстрекали жителей застенка Подлядье к массовому переходу в католичество и были привлечены за это к уголовной ответственности1. Предпринятые правительством шаги по реформированию вероисповедного законодательства М.А. Рейснер оценил как «новую попытку подновить старое вино в старых мехах», оставаясь «на почве русской религиозной полиции»2. Анализ содержания Указа «Об укреплении начал веротерпимости» позволяет отметить целый ряд ограничений. Критике подверглись сохранившийся запрет на переход из христианских в нехристианские вероисповедания, действовавшая система ограничений за принадлежность к иудейству. В частности, вопросы получения лицами иудейского исповедания среднего и высшего образования регулировался Высочайше утверждённым положением Совета министров от 16 сентября 1908 г., которое оформило процентные нормы приёма в высшие учебные заведения. Условия приёма в средние учебные заведения были опубликованы 22 августа 1909 г.3 Для получения беспрепятственного доступа к образованию лицам «еврейского происхождения» приходилось прибегать к различным ухищрениям. Например, при поступлении в учебное заведение могли быть представлены метрические свидетельства о переходе в любое христианское вероисповедание4. Законодательство не предусматривало пребывание своих подданных вне какоголибо вероисповедания. Религиозные общины старообрядцев и сектантов наделялись правами в значительно меньшем объёме, чем последователи других христианских конфессий. В целом, сохранялось неравенство в правовом положении инославных и иноверных вероисповеданий по сравнению с Православной церковью, которая по-прежнему обладала исключительным правом 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 18, 20; НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37151. Л. 1, 3, 6, 7, 9, 10−11. 2 Рейснер М.А. Государство и верующая личность. СПб., 1905. С. 403. 3 Высочайше утверждённое положение Совета министров «Об установлении процентных норм для приёма в учебные заведения лиц иудейского исповедания» от 16 сентября 1908 г. // ПСЗ−3. Т. XXVIII. 1908. Отделение I. СПб., 1911. Ст. 31008; Высочайше утверждённое положение Совета министров «Об условиях приёма евреев в средние учебные заведения» от 22 августа 1909 г. // ПСЗ−3. Т. XXIХ. 1909. Отделение I. СПб., 1912. Ст. 32501. 4 ГА РФ. Ф.102. Особый отдел. 1913 г. Д. 333. Л. 3. 140 на религиозную пропаганду, духовную цензуру и полицейскую поддержку миссионерской деятельности. Таким образом, Указ «Об укреплении начал веротерпимости» не устанавливал паритета между признанными государством вероисповеданиями1. Не прекращавшиеся народные волнения в городах и местностях Российской империи потребовали от правительства вслед за принятием Указа 17 апреля 1905 г. подготовить и другие законодательные акты. Поддерживаемый правящими кругами, император Николай II издал Манифест 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании Государственного порядка», заявлявший своей целью обновление государственного строя. Местным властям предписывалось принять необходимые меры для устранения «беспорядка, бесчинств и насилий» и обеспечить обязанность охрану мирному предоставить населению. населению На правительство «незыблемые основы возлагалась гражданской свободы» на принципах неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Манифест призывал «напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле»2. Манифест был встречен российским обществом с большим энтузиазмом. Однако правительство не только не торопилось с выполнением данных обещаний, но в некоторых вопросах пошло по пути «прямого извращения»3. Так, несмотря на объявленные послабления в вопросах веротерпимости, положение осуждённых за религиозные преступления людей, сосланных на каторгу и в ссылку, облегчено не было. Ответной реакцией Русской Православной церкви на призывы Манифеста стало обращение Святейшего Синода к «чадам Православным Греко-Российской Церкви». В нём подтверждалось, что «ныне Манифестом 17-го октября Всемилостивейший Государь благоволил возвестить о своём неуклонном 1 См.: Рейснер М.А. Государство и верующая личность. С. 417−422; Ефимовских В.Л. Религиозные преступления в русском праве X − начала XX в.: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2002. С. 24−26. 2 Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26803. 3 Российское законодательство X−XX веков. Т. 9. М., 1994. С. 40. 141 намерении даровать населению свободу гражданскую и духовную, − свободу совести, свободу слова и всякого союза и общения братского на делание мирное, на подвиг любви и служения Отечеству». 24 октября 1905 г. митрополит Антоний из Санкт-Петербурга обратился с просьбой к Епископу Минскому и Туровскому Михаилу с просьбой «употребить всё своё пастырское воздействие к устранению междуусобия среди населения, поучая его в своём поведении и в отношении своих ближних действовать в духе христианского всенародного братолюбия»1. Однако в целом Русская Православная церковь дала отрицательную оценку проведённым государством вероисповедным реформам. Нижегородский миссионерский съезд в 1907 г. вынес резолюцию о том, что новые законы были изданы «в период начавшейся уже великой политической смуты на Руси», под воздействием «безрелигиозной, враждебной православной церкви части бюрократических сфер и интеллигентного общества, а также и печати». Реформа прошла без должного участия Православной церкви. В расчёт не были приняты социальная и религиозная вредность учений многочисленных толков и сект, среди которых существовали «не только дикие и изуверные учения, но и прямо безумные…». По мнению деятелей Церкви, государственная власть отнеслась «с явным забвением или даже пренебрежением» к проведению церковных реформ, к церковно-просветительной и приходской жизни православного населения. Это стало причиной того, что инославные церкви, старообрядческие и другие религиозные общины получили в России в некоторых отношениях бóльшие юридические права и лучшее устройство своего церковно-приходского быта, чем Православная церковь. Церковных иерархов возмущал тот факт, что по новому законодательству все христианские исповедания и вероучения приобрели одинаковый правовой статус, а православие утратило своё привилегированное положение. Собравшиеся на Нижегородский миссионерский съезд представители православного духовенства признали действовавшее законодательство «не 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37182. Л. 2, 15а. 142 благоприятствующим интересам господствующей православной церкви, а во многих отношениях и угрожающим великими опасностями»1. После длительного перерыва в 1908 г. в Киеве был созван Всероссийский миссионерский съезд, посвящённый проблеме отпадения в католичество. Делегатами съезда, которых из числа духовенства насчитывалось свыше 600 представителей, высказывалось предложение лишать гражданских прав тех, кто выступал против Православной церкви. Особенно нетерпимую позицию участники Съезда заняли по отношению к лицам, которые, отпав от православия, отказывались исповедовать какую-либо религию2. По итогам Съезда Святейший Синод определил необходимым провести объединённый съезд братств и духовенства всех епархий Западного края «на предмет выработки мер для предотвращения отпадений в католичество»3. На Виленском съезде представителей западнорусских православных братств в 1909 г. рассматривался вопрос о целесообразности учреждения для каждой из епархий Северо-Западного края, наиболее «теснимых латинством», особой должности юрисконсульта. Считалось, что он мог бы защищать в судебных учреждениях интересы православных при рассмотрении дел о насилии, причиняемом им католиками, и о совращении в католичество4. Епископ Минский и Туровский Михаил полагал, что Указ 17 апреля 1905 г. имел «возбуждающее значение не только для римско-католического духовенства, но и всего католического населения», поэтому пропаганда католичества «широко разлилась» почти во всех приходах епархии. Он отмечал, что представители Римско-католической церкви и «все вообще латиняне», не довольствуясь легальными способами «уловления православных в лоно католичества», не останавливались перед насилием и другими «тёмными средствами». Однако благодаря заметному «поднятию сознания» православного населения, практически все подобные случаи становились достоянием гласности. В силу 1 За первый год вероисповедной свободы в России. СПб., 1907. С. 237−238. См.: Грекулов Е.Ф. Православная инквизиция в России. М., 1964. С. 61. 3 НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 92. 4 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. Л. 367. 2 143 ограничений Указа 17 апреля 1905 г., уголовные дела в отношении «насильников латинян» епархиальное начальство не возбуждало. О каждом отдельном случае насилия со стороны католиков или незаконных действий ксендзов сообщалось губернатору. При этом епископ отмечал, что епархиальное управление не располагало сведениями о прекращении судами дел, возбуждённых губернатором, «за ненахождением состава преступления». «Судебные кары», хотя и редко, настигали виновных католиков и католическое духовенство. Сведения об особенно враждебных православию римско-католических ксёндзах передавались обер-прокурору Святейшего Синода, последствием чего было их удаление из пределов Минской епархии1. Православный миссионер Минской епархии священник Константин Попов в своих рапортах давал подробное описание событиям, свидетелем которых он становился во время совершаемых миссионерских объездов по приходам Минской губернии. «…На Св. Руси открылось величайшее беззаконие, мошенничество, какая-то анархия, насилие над человеком… В это плачевное на Руси время опасно было и ездить, и тем более составлять собрания людей», – писал он. Религиозные агитаторы, свободно передвигаясь по сёлам и местечкам, возмущали народ против властей и государственного порядка. Старообрядцы и сектанты получили право не являться на беседу с миссионером, а местные власти не могли больше, по требованию миссионера, собирать их в одном месте для проведения бесед. Миссионеру приходилось посещать не только густонаселённые места и села, но также все фольварки и застенки с раскольническим населением2. Ряд иерархов Православной церкви отмечали ухудшение ситуации с распространением сектантства. По их мнению, российское законодательство после реформирования создало благоприятные условия для широкого развития «организованной пропагаторской деятельности», принявшей для православия угрожающий характер. Пропаганда сектантства за годы вероисповедной реформы приобрела иные, более разнообразные формы и стала дерзкой и кощунственной в 1 2 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. Л. 368. НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. Л. 311, 315−316. 144 отношении православных святынь. Православные лица подвергались гонениям со стороны сектантов, домогательствам, а священники, получали угрозы осмелившиеся смертью. противостоять Православные их миссионеры отмечали, что у сектантов всех течений появились «естественный прилив необычайной энергии и побуждение к самой напряжённой деятельности». Сектанты как будто осознавали, что «более благоприятного для них времени, как 1905−1906 гг. великой смуты на Руси и религиозной и политической, для них не скоро наступят в другой раз»1. Несмотря на пессимистичные заявления православных миссионеров о получившем широкое распространение сектантстве, следует отметить, что и после выхода Указа 17 апреля 1905 г. религиозная деятельность различных сект оставалась под контролем полицейских властей. В соответствии с «Правилами для устройства сектантами богослужебных и молитвенных (религиозных) собраний», утверждёнными приказом Министерством внутренних дел № 2421910 от 4 октября 1910 г.2, на богослужебных собраниях в постоянных молитвенных помещениях обязательным было присутствие полицейского чина. «Надлежит помнить, православия, защита что на обязанности православных людей полиции от лежит сектантских поддержание нападок, от допускаемых со стороны сектантов оскорблений, как православия, так и православных людей», – писал в секретном циркуляре московский градоначальник, генерал-майор А.А. Адрианов. Сектанты своими поступками могли провоцировать православных, «выводить их из равновесия». Полиции предписывалось действовать «с особой осмотрительностью» и составлять протоколы на православных только в самых крайних случаях, потому что «всякий обвинительный приговор над православными служит к торжеству сектантов». Во всех столкновениях сектантов с православными полицейским чинам следовало оставаться беспристрастными и «не давать в обиду православных». В отношении сектантов не рекомендовалось составлять протоколы по таким обстоятельствам, 1 2 За первый год вероисповедной свободы в России. СПб., 1907. С. 241, 242−245. ГА РФ. Ф. 102. Особый отдел. 1912 г. Д. 132. Л. 1а. 145 которые не позволили бы подвести материал дела под «тот или иной уголовный закон»: это могло дискредитировать власть, «умаляя её значение и вселяя в неё недоверие»1. В случае, если виновные в нарушении данных правил не могли быть привлечены к ответственности по уголовным законам, их действия квалифицировались как попытка отвлечения лица православного исповедания от православия на основе Устава о предупреждении и пресечении преступлений (сборника административных распоряжений), а материалы заведённых дел передавались под контроль Министерства внутренних дел (ст. 39)2. Виновные и их семьи подлежали надзору со стороны полиции. Частные собрания, даже не носившие религиозного характера, также становились объектом внимания со стороны российских властей. Созданные комиссии из числа священнослужителей, представителей гражданской власти и полицейских чинов беспрепятственно попадали в вызывавшие подозрения дома для проведения осмотра и опроса лиц, находившихся в них. Особое внимание обращалось на предметы религиозного культа (иконы, картины, книги). Православные священники давали оценку внутреннему убранству в доме и полученным от его обитателей объяснениям, что позволяло установить истинные причины проведения собраний и возможную связь обитателей дома с сектантской деятельностью3. Со своей стороны Святейший Синод мог лишь уповать на то, что православные миссионеры и приходское духовенство изыщут способы противодействия приёмам сектантской пропаганды и оградят «вверенное им словесное стадо от соблазна увлечений неправыми учениями». В свою очередь Минская духовная консистория в «Записке по вопросу внутренней Православной миссии» отмечала те сложности, с которыми приходилось сталкиваться православному духовенству на местах. Оно испытывало на себе гнёт польских 1 Центральный исторический архив Москвы (далее – ЦИАМ). Ф. 475. Оп. 17. Д. 179. Л. 1−2, 5. Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. СПб., 1900. С. 74. 3 ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 550. Д. 80. Л. 1−3. 2 146 панов-помещиков, унижалось и подавлялось губернскими властями, разными чиновниками, включая губернатора, «которые по метрикам являются православными, а на деле служат интересам поляков и жидов»1. Пик отпадения верующих от Православной церкви пришёлся на период первой русской революции, однако сам процесс не прекратился и в последующие годы. На данном этапе этому способствовал целый ряд социальных процессов в российском обществе. Обер-прокурор Синода В.К. Саблер в отчёте за 1911−1912 гг. писал: «Как чёрная туча, надвигается на родную нашу Церковь… неверие. Разливаясь широкою волною в интеллигентских кругах, оно проникает и в народные массы. Наряду с неверием, под вековые устои Церкви подкапывается социализм, отрицающий Бога и Церковь, вместо благ небесных сулящий земные». Саблер отмечал, что православие «находится в положении враждебных и дерзких на него нападений». Особенно пугающим было падение религиозности среди молодёжи, которая стала безразлично относиться к вопросам религии, проявляла неуважение и кощунство к духовенству и религиозным обрядам2. Несколько иначе ситуация с религиозной свободой в России виделась из Европы. 21 января 1914 г. в английском журнале «Darkest Russia»3 была опубликована статья «Духовные рабы», посвящённая проблемам «деспотизации русской православной церкви», падения её авторитета в обществе и несоблюдения принципов свободы вероисповеданий. Автор статьи подчёркивал важность права каждого подданного государства пользоваться полной свободой совести, для чего было необходимо устранить официальные препятствия при переходе из одной веры в другую. В статье отмечалось, что «уже довольно удивительно, что часть населения, т.е. евреи, не имеют права передвигать своё тело из одного места в другое, но ещё удивительнее, что всё население не имеет 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. Л. 339, 401. Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству православного исповедания за 1911−1912 годы. СПб., 1913. С. 152−159. 3 Журнал-еженедельник «Darkest Russia» издавался либеральными кругами российских эмигрантов в Лондоне в начале ХХ в. Тираж достигал 5.000 экз. и распространялся среди английских парламентариев, писателей, журналистов, имевших возможность повлиять на общественное мнение о происходивших в России после 1905 г. политических событиях. Журнал также тайно переправлялся и распространялся в России (прим. автора). 2 147 права располагать своей душой, по убеждению своей совести». Статья не обошла вниманием стремление российских властей решить проблему веротерпимости путём издания в 1905−1906 гг. «разных Манифестов и Указов». Однако «в России объявление закона и применение его на практике – две вещи разные, и в этом случае, как и во многих других, данное на бумаге в жизни не исполнялось». Местные власти были «всемогущи», а центральная администрация никак не принуждала их к исполнению закона, который оставался «мёртвой буквой». В статье отмечалась крайняя религиозная нетерпимость в вопросах перемены веры и в отношении к сектам. Баптисты и ряд других христианских общин не пользовались свободой богослужения, их церкви закрывались, проповедники преследовались как «нежелательный в государстве элемент». Таким образом, резюмирует автор, всё это есть «отрицание всякой личной свободы, что в пределах требований общественной нравственности человеку не дана свобода самому решать, как и где он хочет молиться»1. Поскольку сектантство получило распространение не только среди гражданского населения, но и в армейской среде, военное начальство предприняло определённые меры по противодействию этому явлению. 22 января 1916 г. Главнокомандующий Северным фронтом П.А. Плеве издал в качестве обязательного постановления «Правила о сектантских собраниях». Согласно данным правилам, военнослужащим-сектантам запрещалось устраивать публичные молитвенные собрания, а для проведения непубличных собраний требовалось разрешение военного руководства. Военнослужащим, находившимся на постое в городах, запрещалось посещать собрания местных сектантских организаций. Данные Правила по своему содержанию противоречили изданным в начале ХХ в. Высочайшим указам и Основным законам Российской империи. Они обеспечивали право «всем не принадлежащим к господствующей Церкви подданным Российского государства, природным или в подданство принятым, также иностранцам, пользоваться каждому повсеместно свободным отправлением 1 ГА РФ. Ф. 102. Особый отдел. 1914 г. Д. 56, т. 2, ч. 1. Л. 47−48. 148 их веры и богослужения по обрядам оной» (ст. 44)1. Кроме того, Устав благочиния и безопасности 1916 г.2 наделял старообрядцев и сектантов правом совершать общественную молитву, духовные требы и богослужения как в частных, так и специально предназначенных для этих целей зданиях. Непубличные собрания могли проводиться свободно без предварительного согласования и разрешения органов государственной власти (ст.ст. 36, 258)3. По мнению лидера Партии народной свободы, члена III и IV Государственных дум П.Н. Милюкова, принятием «Правил о сектантских собраниях» цель по предотвращению пропаганды сектантских учений среди военнослужащих путём запрета на проведение религиозных собраний не была и не могла быть достигнута. Так, несмотря на официальный запрет религиозной пропаганды католикам, лютеранам, иудеям и буддистам, по неясным причинам настоящими Правилами их публичные богослужения не ограничивались. Кроме того, запрет на проведение религиозных собраний не мог препятствовать распространению сектантских учений на уровне личных контактов верующих. Последователи сектантских учений лишались возможности в течение всего срока воинской службы удовлетворять свои религиозные потребности и по месту несения службы, и в религиозных общинах лишь на том основании, что «носили военную форму и проливали кровь за родину Россию». Кроме того, Правилами на устроителей религиозных собраний возлагались несвойственные им полицейские функций по контролю за личностями участников. На практике это приводило к 1 Свод основных государственных законов. Издание 1892 г. Раздел первый. О священных правах и преимуществах Верховной самодержавной власти // Свод законов Российской империи. Том первый. Часть I. СПб., 1900. С. 4. 2 При проведении полицейской реформы в начале ХХ в. для регулирования деятельности чинов полиции Государственной канцелярией был разработан проект Устава благочиния и безопасности (Устав полицейский). Он должен был заменить собой устаревшие положения Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г. (в редакциях 1912–1914 гг.). Однако обстоятельства военного времени замедлили рассмотрение и принятие законопроекта о преобразовании полиции. Устав благочиния и безопасности был издан в 1916 г., включая изменения и дополнения по состоянию на 1 мая 1916 г. / Громов Н.А. Устав благочиния и безопасности // Вестник полиции. Еженедельный журнал с иллюстрациями. № 32. Пг., 1916. С. 821. 3 Устав благочиния и безопасности // Свод законов Российской империи, повелением государя императора Николая Первого составленный: издание 1916 г. Т. XIV. Пг., 1916. С. 13, 53. 149 тому, что присутствие на встрече нежелательных для властей лиц являлось основанием для закрытия собрания и наложения санкций на организаторов1. **** Издание Указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» способствовало установлению в России свободы вероисповеданий с определёнными ограничениями: верующие приобрели свободу выбора религии и отправления религиозных обрядов. Юридически было закреплено право на вероисповедные переходы, однако свободный выход из православия допускался либо в другое христианское вероисповедание, либо, для лиц, формально числившихся в православии, а фактически исповедовавших прежнюю религию – в одну из нехристианских религий. Старообрядцы и сектанты по своему статусу стали приравниваться к признанным и терпимым инославным и иноверным религиозным исповеданиям. Произошло расширение вероисповедных прав мусульман и буддистов (ламаитов): были пересмотрены законы, ограничивавшие религиозную деятельность мусульман, а буддистов запрещалось в официальных документах называть идолопоклонниками и язычниками. Вместе с тем Указ «Об укреплении начал веротерпимости» не снял правовые ограничения для последователей иудаизма, не допускал нахождение российских подданных вне одного из признанных вероисповеданий. Было сохранено приоритетное положение Православной церкви по отношению к другим признанным миссионерская государством деятельность вероисповеданиям инославного и вероучениям, духовенства а продолжала квалифицироваться как уголовно-наказуемое деяние. Опубликование Указа «Об укреплении начал веротерпимости» повлекло за собой либерализацию правоприменительной практики и принятие мер, направленных на облегчение участи отбывавших наказания за совершение религиозных преступлений лиц. В зависимости от совершённого преступления осуждённым предоставлялось либо полное помилование, либо сокращение срока 1 Записка с возражением против «Правил о сектантских собраниях», опубликованных как обязательное постановление Главнокомандующего Северного фронта, 1916 г. // ГА РФ. Ф. 579 (Личный фонд Милюкова П.Н.). Оп. 1. Д. 2605. Л. 1−3. 150 заключения на треть или половину. В отношении лиц, находившихся под следствием за совершение религиозных преступлений, уголовное преследование приостанавливалось до момента введения в силу главы Уголовного уложения 1903 г. о «О нарушении ограждающих веру постановлений». Указ 17 апреля 1905 г. потребовал пересмотра целого ряда норм российского уголовного законодательства. Между тем в начале XX в. в Российской империи действовали одновременно положения Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г., Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1890 г. и Уголовного уложения 1903 г. Данные кодексы существенно различались принципами определения преступности, наказуемости правонарушений и способом изложения норм. Ввиду этого перед разработчиками Главы II Уголовного уложения 1903 г. «О нарушении ограждающих веру постановлений» ставилась задача привести действовавшее законодательство в соответствие с принципами новой вероисповедной политики, сохранив при этом правовой статус Православной церкви. 2.2 Классификация преступлений против религии в Уголовном уложении 1903 г. Уголовное уложение 1903 г. стало хронологически последним уголовным кодексом Российской империи. Как и в предыдущих сводах уголовного законодательства, религиозные преступления в нём занимали значимое место. Глава «О нарушении ограждающих веру постановлений» открывала особенную часть Уголовного уложения, принятого 22 марта 1903 г.1 Она была введена в действие Высочайше утверждённым мнением Государственного совета от 14 марта 1906 г.2 В первоначальном проекте Уголовного уложения глава о 1 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об утверждении Уголовного уложения» от 22 марта 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. СПб., 1905. Ст. 22703. 2 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 151 религиозных преступлениях была семнадцатой по порядку, что соответствовало общей системе кодекса: от охраны государства последовательно переходить к охране общества и общественных союзов, и только затем – к охране частных лиц. Однако по настоянию Православной церкви этот порядок был изменён, поэтому данная глава заняла привычное, второе по счёту место, как это было прежде в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.1 Один из разработчиков проекта Уголовного уложения сенатор С.С. Манухин высказывал справедливые опасения по поводу того, что введение в действие в полном объёме главы о преступлениях против религии осложнит практику её применения судами. Предусмотренные в главе правонарушения были подведомственны не только общим, но и мировым и волостным судам, а также земским участковым начальникам. Представлялось затруднительным применение земскими начальниками и волостными судьями одновременно положений Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, и нового Уголовного уложения. Опасения были вызваны тем, что в данных кодексах конструкции отдельных преступных деяний и степень наказания за них существенно различались. Чтобы избежать возможных недоразумений, при обсуждении вопроса о подсудности мировых судей после вступления в силу Уголовного уложения, в Соединённых департаментах Государственного совета было принято решение не подчинять их компетенции дела по целому ряду религиозных правонарушений (предусмотренных ч. 2 ст. 73, ч. 2 ст. 74, ч. 1 ст. 80 и ст. 86). Однако подготовленность и способность судей общих судов рассматривать подведомственные им дела с применением положений сразу нескольких кодексов сомнений не вызывали2. В то время, как доктрина уголовного права европейских государств перестала признавать большинство из религиозных посягательств, предусмотренных Уложением 1885 г., наказуемыми и исключила их из уголовных 1 См.: Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость: Сборник статей. СПб., 1905. С. 271. См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). СПб., 1906. С. 85−87; Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 16, 18–19. 2 152 кодексов1, разработчики Уголовного уложения 1903 г., в ущерб новейшим требованиям юридической науки, продолжили придерживаться диаметрально противоположенного взгляда на сущность религиозных посягательств. Начиная с Саксонского уложения 1838 г., в основу наказуемости религиозных преступлений была положена теория о том, что посягательства на религиозные основы государственного порядка являлись преступными даже в том случае, когда права частных лиц не были нарушены. Религия рассматривалась как необходимое условие существования общества. Оскорбление религии и религиозных традиций являлось посягательством на государство, основы общественного порядка, и, соответственно, было преступным. Германская юридическая доктрина была воспринята рядом таких видных российских правоведов, как Л.С. БелогрицКотляревский, А.Ф. Кистяковский, Н.Д. Сергеевский, Н.С. Таганцев. В частности, Л.С. Белогриц-Котляревский отмечал, что «задача государства простирается за пределы охраны интересов ... частных лиц или непосредственно государства; последнее вправе охранять и такие интересы, которые ... образуют в то же время существенное условие его жизненности, его развития»2. Данную мысль развил Н.С. Таганцев, по мнению которого «уголовные законы могут и должны ограждать церковь, как общество верующих, ограждать её мирное незыблемое существование». Уголовное законодательство должно предусматривать ответственность за публичное неуважение к догматам и обрядам религии, за нарушение благочиния в церквях и молитвенных домах и т.п. Ещё конкретнее высказался А.Ф. Кистяковский, по мнению которого объектом религиозных преступлений являлось «не религиозное верование и не предмет этого верования, 1 Число преступлений против религии в западноевропейских уголовных кодексах в различные периоды не было одинаковым. Наиболее широким перечнем религиозные преступления были представлены в средневековом законодательстве. Однако начиная с XVIII в. число преступлений против религии значительно сокращается. Например, в Общегерманском уложении 1871 г. были наказуемы только: а) публичное богохульство; б) оскорбление религиозных обществ путём публичного поношения; в) нарушение богослужения в форме воспрепятствования отправлению богослужению; г) осквернение трупов и могил. Указанные преступления против религии не ограничивали религиозную свободу и обеспечивали неприкосновенность религиозных основ общества / См.: Белогриц-Котляревский Л.С. Преступления против религии в важнейших государствах Запада. Ярославль, 1886. С. 344–345. 2 Цит. по: Попов А.В. Суд и наказание за преступления против религии и нравственности по русскому праву. Казань, 1904. С. 462. 153 а неприкосновенность права каждого человека свободно и ненарушимо исповедовать и проявлять ту религию, к которой он принадлежит»1. Таким образом, западная доктрина уголовного права рассматривала в качестве объекта религиозных преступлений религию, которая занимала значимое место в сфере государственных интересов и поэтому нуждалась в правовой защите. Большинство российских правоведов, наоборот, считало объектом посягательств право на религиозную свободу, уголовно-правовая защита которой была необходима в интересах отдельных её субъектов. Однако и западные, и российские исследователи признавали публично-правовой характер религиозных преступлений и значимую роль государства в обеспечении неприкосновенности религии. В то же время, религиозная свобода, как совокупность юридических прав, являлась публично-правовым институтом, поэтому религиозные посягательства следовало рассматривать не как преступления против личности, а как самостоятельную группу преступлений2. В работе редакционной комиссии по разработке Уголовного уложения приняли участие известные учёные-правоведы Н.С. Таганцев, Н.А. Неклюдов, И.Я. Фойницкий и В.К. Случевский, которые были прекрасно осведомлены о современных тенденциях науки уголовного права. Несмотря на это, полного отказа от уголовно-правовых составов религиозных преступлений, присутствовавших в Уложении 1885 г., не произошло. Как было верно отмечено Н.С. Тимашевым, «во многих случаях закону придана редакция, решительно не соответствующая мысли предложивших её»3. Это объяснялось целым рядом объективных причин. Глава Уголовного уложения 1903 г. о религиозных преступлениях должна была соответствовать общим принципам российского законодательства, не противоречить нормам о свободе вероисповеданий и учитывать то особое положение, которое занимала Православная церковь в Российской империи4. 1 См.: Попов А.В. Указ. соч. С. 463–464. Там же. С. 465. 3 Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву // Журнал Министерства юстиции. Пг., 1916. № 1. С. 4. 4 См.: Попов А.В. Указ. соч. С. 471–472. 2 154 Поэтому в основу юридической конструкции статей о религиозных преступлениях было положено воззрение о том, что их сущностью являлось посягательство на религию как совокупность догматов и установлений, в которых проявляется вера. Помимо оскорбления религиозных верований отдельных лиц и объединений, при недостаточной охране их внешнего проявления, преступления против религии могли поколебать уважение к самой религии как одному из устоев государственной и общественной жизни1. При этом Редакционная комиссия обращала внимание на особенную, «существенно отличную от других государств» важность религии и церкви в России. В сопроводительной записке к проекту Уголовного уложения в частности писалось: «начала христианской веры и православная церковь, представляясь соединительным звеном, сплачивающим воедино её многочисленное и многообразное население, придали нашему отечеству ту мощь, в силу которой оно занимает столь выдающееся в среде современных государств положение»2. Один из разработчиков Уголовного уложения сенатор Н.С. Таганцев отметил следующие особенности главы о религиозных преступлениях: «I. Отрешение от старого канонического взгляда на существо религиозных преступлений и признание за ними, прежде всего, нарушений общественного характера. II. Исключение из числа преступлений этой группы деяний, не затрагивающих непосредственно самой религии (лжеприсяги... святотатства, повреждения предметов как освящённых употреблением при богослужении, так даже и почитаемых священными… случаи отклонения от исполнения церковных постановлений)»3. Однако в Высочайшем мнении Государственного совета от 14 марта 1906 г.4 о введении в действие Главы Уголовного уложения 1903 г. о религиозных 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных / Законодательство первой половины XIX века // Российское законодательство X−XX веков. С. 325−326. 2 См.: Попов А.В. Указ. соч. С. 475–476. 3 Чернявский А. Религиозные преступления (из лекций Н.С. Таганцева). СПб., 1905. С. 8. 4 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 155 преступлениях ничего не говорилось об отмене статей Уложения 1885 г. о святотатстве (в Уголовном уложении данный термин не применялся вовсе) и лжеприсяге. Следовательно, данные уголовно-правовые нормы продолжали действовать наравне с нормами Уголовного уложения 1903 г. о религиозных преступлениях. В результате в правоприменительной практике возникали значительные несоответствия в степени наказания за схожие по тяжести деяния, назначаемые судом на основании статей «старого» и «нового» уложений. Например, за похищение со взломом из церкви дарохранительницы виновный в святотатстве подлежал наказанию в виде каторги на срок от 10 до 12 лет (ст. 221 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных). В то же время за публичное поругание действием святых мощей в качестве максимального наказания предусматривалась ссылка на поселение (ст. 73 Уголовного уложения). Более того, действие уголовно-правовой нормы Уложения 1885 г. о святотатстве распространялось только на признанные государством христианские вероисповедания, что нарушало установленный в 1905 г. принцип равенства предоставления уголовной охраны всем религиям1. Разработчикам Уголовного уложения 1903 г. удалось избавиться от казуистики «старого» Уложения, определив преступные деяния по их существенным признакам. Нормы были сформулированы в виде обобщённых положений с указанием характерных признаков родов или видов преступных деяний2. Это привело к значительному сокращению числа статей, посвящённых религиозным преступлениям – их осталось «всего» 26. Однако данное сокращение, по мнению В.Н. Ширяева, произошло благодаря «более совершенной технике редакторов закона, сумевших втиснуть прежний объём в более узкую, более искусно обделанную форму»3. Действительно, отдельные статьи, посвящённые христианским и нехристианским вероисповеданиям, были объединены. Тем самым, 1 См.: Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. М., 1906. С. 229–230. 2 Всеподданнейший доклад по проекту Уложения о наказаниях // Журнал Министерства юстиции. 1895. № 7. С. 56−59. 3 Ширяев В.Н. Уголовно-правовая охрана религиозной свободы // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 4. Апрель. С. 22. 156 частично сохранив прежние взгляды на религиозные преступления, Уголовное уложение уже содержало основы «иных начал, иных воззрений»1. Многочисленные составы преступлений против религии были классифицированы разработчиками Уголовного уложения на 8 групп, исходя из того, что объектом преступного посягательства выступала религия. Главу вторую – «О нарушении ограждающих веру постановлений» – открывали постановления о поругании и осмеянии Церкви и религиозных верований (ст.ст. 73−77). Ко второй и третьей группам относились статьи о неисполнении церковных требований, которые признавались государством как имевшие общегражданское значение (ст. 78), и о нарушении уважения к усопшим (ст. 79). Следующая группа статей касалась нарушения свободы отправления веры (ст.ст. 80, 81). Несколько групп статей были посвящены совращению из православия (ст.ст. 82−87), проповеди некоторых лжеучений (ст.ст. 90−92) и принадлежности к вероучениям, признававшимся государством нетерпимыми (ст. 96). Главу вторую завершала группа статей о нарушении постановлений, ограждавших православную веру от отвлечения её последователей в другие вероисповедания (ст.ст. 88, 89, 93–95). Вне данной классификации остались положения о самовольном присвоении сана христианского священнослужителя (ст. 97) и об оскорблении или насилии в отношении православного священника (ст. 98). Данные статьи вошли в Уголовное уложение на завершающей стадии его подготовки (см. Приложение 1)2. Принятая законодателем классификация преступлений против религии вызвала критику дореволюционных исследователей-правоведов. В.Н. Ширяев предлагал упростить её и свести все религиозные преступления к трём категориям, признав в качестве объектов посягательства религию и религиозную 1 См.: Ширков В.П. Религиозные преступления по новому уголовному уложению // Вестник права. 1903. Книга вторая − третья. С. 204. 2 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 8−11; Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву // Журнал Министерства юстиции. Пг., 1916. № 1. С. 14–15; Преступления против религии в Уголовном уложении 1903 года (сводная таблица) / Приложение 1 диссертационного исследования. С. 249. 157 свободу. При этом, в особую группу Ширяевым выделялись деяния, в которых религиозный элемент имел «прибавочное значение, а центр тяжести заключался в нарушении каких-либо общественных или государственных интересов» (см. Приложение 2)1. Автор исследования о религиозных преступлениях Н.С. Тимашев, с учётом основных элементов религиозного строя России, предложил иную классификацию, согласно которой преступления против религии посягали: 1) на религию, как на покровительствуемую государством культурную силу; 2) на неприкосновенность высших, с точки зрения государства, религий со стороны представителей низших; 3) на свободу отправления веры. Вне этой системы остались такие деяния, как похищение и поругание трупов, принадлежность к изуверным учениям – уголовно-правовые составы, по мнению Н.С. Тимашева, не зависевшие от религиозного строя и носившие характер посягательства на широкий и «довольно неопредёленный круг благ» (см. Приложение 3)2. Каждая из предложенных классификаций обладала своими достоинствами и недостатками, однако многообразие уголовно-правовых составов религиозных преступлений не позволяло прийти к единой, всесторонне совершенной классификации. По этой причине в настоящем диссертационном исследовании анализ религиозных преступлений основывается на официальной классификации, утверждённой в Уголовном уложении его разработчиками. Первая группа религиозных преступлений, включавшая богохульство, кощунство и бесчинство в церкви или молитвенном доме, охватывала ряд деяний, представлявших собой различные виды надругательства над предметами верования и религиозного почитания (ст.ст. 73−77). Н.С. Тимашев относил их к «посягательствам на религию, как охраняемую государством культурную силу». Религия была неприкосновенна, и активное проявление неуважения к ней «создавало бы видимость безразличного отношения государства к религии». 1 См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 23; Классификация Уголовному уложению 1903 г. на основе объекта диссертационного исследования. С. 256. 2 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 16; Классификация Уголовному уложению 1903 г. на основе объекта диссертационного исследования. С. 257. преступлений против религии по посягательств / Приложение 2 преступлений против религии по посягательств / Приложение 3 158 Составы первой группы стояли на страже неприкосновенности религиозного начала, попутно охраняя индивидуальные правовые блага – религиозное чувство и свободу участия в общественном культе. При этом, богохульство и кощунство рассматривались Н.С. Тимашевым как вариант одного и того же основного состава. Различие указанных деяний основывалось на двух признаках: религиозном значении объекта поругания, и на свойстве и степени проявления виновным неуважения к религии1. Под богохульством в широком смысле понималось проявление неуважения к христианскому или признанному в России нехристианскому вероисповеданию; оно могло выражаться в оскорбительном отзыве или действии по отношению к имевшему религиозное значение предмету. В узком смысле богохульство по своей сущности совпадало с оскорблением святыни и выражалось в богохульном действии, направленном на один из наиболее значимых объектов религиозного почитания2. Таким образом, Уголовное уложение сохранило основные воззрения российского права на сущность богохульства. Изменение юридической конструкции и группировки статей о богохульстве позволили достигнуть относительной полноты и системности изложения норм, которые в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных отличались излишней казуистичностью3. Уголовное уложение ограждало от богохульства все христианские вероисповедания, т.е. христианство в целом («поношение церкви православной и вообще веры христианской»), за исключением старообрядческих согласий и сект (ст.ст. 73, 74). По сути, как справедливо заметил С.В. Познышев, данные нормы «имеют не общехристианский смысл, а охраняют лишь покровительствуемые христианские церкви»4. При обсуждении закона от 14 марта 1906 г. участники Соединённых департаментов Государственного совета для устранения возникшего противоречия посчитали необходимым дополнительно истолковать понятие «христианское 1 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 15–16; Евангулов Г.Г. Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 55−56. 2 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 18, 43. 3 См.: Евангулов Г.Г. Указ. соч. С. 55−56. 4 Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. М., 1906. С. 238. 159 вероучение». После издания Указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. понятия «вера христианская», «вообще христианство» приобрели более широкий смысл и помимо христианских исповеданий стали включать также старообрядческие и сектантские вероучения, не уклонившиеся от христианства. Таким образом, реализация уголовно-правовых норм Уголовного уложения вышла за рамки исключительно покровительствуемых христианских церквей1. Субъектом богохульства могло выступать физическое лицо, мирянин или служитель церкви, любого вероисповедания. Перечень объектов богохульства сохранился прежним: «в единосущной Троице Бог, Пречистая Владычица наша Богородица и Присно-Дева Мария, Бесплотные Силы Небесные или Святые Угодники Божьи…, Святые Таинства, Святой Крест, Святые мощи, Святые иконы и другие предметы, почитаемые православной или иной христианской церковью священными, … Священное Писание, церковь православная и её догматы, и вообще вера христианская» (ст. 73)2. Критически оценив данный перечень и назвав его «бессвязным», Н.С.чТимашев предложил свой список объектов богохульства. Он включал в себя: 1) вероисповедание в целом; 2) его отдельные догматы или основные верования; 3) объекты религиозного поклонения; 4) религиозные установления и обряды; 5) имевшие религиозное значение предметы; 6) Православная церковь, как общество верующих3. Богохульство могло совершаться одним из следующих способов: «возложением хулы» − применительно к объектам поклонения, «поруганием действием» в отношении таинств и имевших религиозное значение предметов, «поношением», направленным на все остальные объекты (ст. 73). Богохульство в 1 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560; Журнал Соединённых департаментов Государственного совета 1905 г. № 68. С. 39. / Цит. по.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С.20; Именной Высочайший указ, данный Сенату Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125; Ширяев В.Н. Указ соч. С. 28. 2 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 16. 3 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 18–19. 160 виде «непристойной насмешки» над священными предметами или предметами верований было наиболее сложным для квалификации (ст. 74)1. По мнению Н.С. Тимашева, определить понятие «непристойной насмешки» было непростой задачей. Как и поношение, она являлась оскорблением религии, которое выражалось в словах, письменно или в изображении. Однако насмешка делалась в столь утончённой форме, что чувства верующего могли быть оскорблены только по достижению истинного смысла содержания насмешки. В отличие от поношения, насмешка не предполагала использование виновником особых ругательных слов2. Из следующих материалов судебного дела видно, что судом как непристойная насмешка могли быть квалифицированы не только слова обвиняемого, но и его действия (ч. 3 ст. 74). Так, 14 февраля 1909 г. в Перервинской слободе Московского уезда пьяный крестьянин С.Т. Федотов нарядился монахом. На нём был надет широкий халат в виде рясы, а на голове – убор, внешне похожий на монашеский клобук, повязанный большим чёрным платком, концы которого опускались на спину. Вместе с компанией Федотов с палкою в руке медленно прошёл по улице, изображая из себя пожилого монаха. Возле монастыря некоторые из компании Федотова стали подходить к нему «как бы за благословением» со словами: «Ваше преподобие, батюшка, благослови». Федотов складывал свою правую руку так же, как это делали духовные лица для благословения, совершал ею крестообразное движение в воздухе, «как бы благословляя подошедшего к нему», произнося при этом: «благословляю тебя, мать твою е…», после чего подошедший отходил в сторону3. Между понятиями «возложение хулы», «оскорбление святыни» и «поношение», по сути, не было принципиальной разницы4. Выражение «возложение хулы» традиционно относилось к случаям, когда объектом богохульства являлось само Божество. В остальных случаях речь шла о «поношении» – оскорбительном деянии, которое 1 содержало не просто Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 16−17. См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 29–30; Познышев С.В. Указ. соч. С. 247. 3 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1250. Л. 3, 16. 4 См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 25; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 28. 2 161 неуважение или насмешку, но и являлось «явным издевательством», было «прямым выражением отсутствия у виновного всякого религиозного чувства и пристойности». Уголовный кассационный департамент Правительствующего Сената пришёл к заключению, что поношение святыни должно было проявляться «в резкой и несомненной форме, выражая своё посягательство на предмет общего уважения общепринятым и очевидным способом»1. В качестве примера поношения приведём случай, произошедший в трактире Лещинского в с. Большие Мытищи. 13 августа 1907 г. местные крестьяне обсуждали молебен, который они отслужили «чтобы Бог послал хорошую погоду, так как всё время шли дожди». Во время беседы крестьянин Ф.Т. Дёгтев вдруг заявил: «на кой ... нам молебен, это только попам доход» и «нам Бога не нужно» [отточием заменено матерное слово. – В.А.]. Московский окружной суд признал Дёгтева виновным в поношении Бога и обрядов Православной церкви (ч. 2 ст. 74) и приговорил его к аресту2. К поруганию действием закон относил бесчинство над священными символами и изображениями. Оно могло выражаться в их повреждении, захвате, уничтожении, изготовлении в богохульном виде, т.е. иметь характер «уничижительного издевательства». Как и поношение, понятие «поругание действием» толковалось ограниченно. Н.С.чТимашев называл моментом деяния «физическое прикосновение виновного (или его выделения) к осквернённому предмету», поэтому символические оскорбления не считались поруганием3. Например, личный почётный гражданин В. Иванов, находясь в зале Ярославского вокзала, в присутствии других пассажиров закурил папиросу от горевшей перед иконой свечки (т.е. совершил публичное поругание действием священного предмета)4. 1 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 15; Решение Уголовного кассационного департамента Сената. 1892. № 11 / Цит. по: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 29. 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1169. Л. 3, 22−23. 3 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 13, 15; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 30. 4 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 725. Л. 4. 162 Дополнительными условиями для квалификации богохульства являлись: 1) совершение деяния публично; 2) наличие признаков богохульства в распространяемых или публично выставленных сочинениях или изображениях; 3) совершение деяния во время отправления общественного богослужения или в молитвенном доме; 4) совершение с целью произвести соблазн. Это означало, что свидетели богохульства принадлежали к вероучению, по отношению к которому слова (выражения, суждения) или действия виновного могли носить оскорбительный характер и тем самым вызвать соблазн1. Например, крестьянин Ф.Ф. Владимиров, проживавший при станции Мытищи Московского уезда, выбежал из своей лавки на улицу с иконой Спасителя в руках. Бросив икону на землю, он стал топтать её ногами, ругаясь при этом «площадной бранью». Подошедшие городовые подняли икону и отвели Владимирова в сторону, потому что в это время после работы возвращались рабочие Мытищинского завода. И только после того, как все невольные свидетели богохульных действий Владимирова прошли, он был задержан2. Наличие умысла в действиях обвиняемого в одном из вышерассмотренных деяний было обязательным. Однако личные религиозные убеждения, заставившие преступника совершить посягательство против других религий, судом во внимание не принимались3. Степень ответственности за богохульство зависела от условий и места его совершения. К первому, наиболее тяжкому виду, относилось богохульство в церкви или при отправлении общественного богослужения: виновный наказывался срочной каторгой на срок от 4 до 15 лет (ст. 16) или ссылкой на поселение. Деяние, совёршенное в часовне или молитвенном доме, а также путём распространения или публичного выставления сочинений или изображений, наказывалось ссылкой на поселение. Богохульство с целью произвести соблазн среди присутствовавших влекло наименее строгое наказание – заключение в 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 16; Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 31; Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 17–18. 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1237, ч. 10. Л. 4. 3 См.: Таганцев Н.С. Там же. С. 16; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 40–41. 163 исправительный дом или крепость на срок до 3 лет. При наличии смягчающих вину обстоятельств (неразумие, невежество или состояние опьянения) виновный подвергался аресту1. Принципиальное отличие условий наказуемости богохульства, оскорбления святыни и кощунства по сравнению с Уложением 1885 г. заключалось в том, что совершённые в церкви, часовне или молитвенном доме, данные деяния стали наказываться независимо от того, были ли они совершены публично или нет2. По мнению С.В. Познышева, ссылка на каторгу была чрезвычайно суровым наказанием для религиозных преступников, которое, кроме того, не оправдывало себя как мера исправительного характера. Разумным было применения этого вида наказания лишь к лицам, чьё нравственное состояние не давало суду оснований надеяться на их раскаяние и последующее исправление. В иных случаях суды старались установить в деле смягчающие вину обстоятельства, позволявшие свести наказание виновному до минимально возможного. Например, в январе 1909 г. во время крёстного хода на Иордан в с. Владыкино Московского уезда крестьянин В.С. Аксёнов стал публично поносить духовенство и церковные обряды. При этом он кричал: «проклятые попы, будьте Вы прокляты», «провалитесь Ваши кресты и Евангелие». Суд признал вину Аксёнова по настоящему делу доказанной. Однако при назначении наказания посчитал возможным ограничиться семидневным арестом, мотивируя это следующим образом: «во внимание к крайнему невежеству подсудимого и сильному опьянению его в момент совершения преступления, на что указывают другие поступки Аксёнова в то же время (ломание загороди у соседа)»3. В Уголовном уложении предусматривалась ответственность за поношение и поругание действием признанных в России нехристианских вероисповеданий и предметов религиозного чествования. Субъектом преступления могло выступать как лицо, принадлежавшее к поруганному вероисповеданию, так и иноверец 1 См.: Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 3; Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 1−3, 16–17. 2 См.: Ширков В.П. Указ соч. С. 212. 3 См.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 248; ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1246. Л. 3, 22об. 164 (ст. 76). Свод законов уголовных 1832 г., основываясь на принципах Соборного уложения 1649 г., ограждал от религиозных посягательств только Православную церковь1. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. распространило свою защиту на иные христианские вероисповедания. Следуя практике западноевропейских кодексов, а также в соответствии с Основными государственными законами Российской империи, которые гарантировали иноверцам (евреям, мусульманам, язычникам) свободное отправление веры по закону их предков2, разработчики Уголовного уложения внесли в главу о религиозных преступлениях положения о посягательствах на предметы религиозного верования нехристиан. После выхода Указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. действие данных норм распространилось также на старообрядцев и сектантов-христиан. Вне правовой защиты оставались языческие учения, которые не исповедовались ни одним из проживавших в России народов, а также изуверные учения, сама принадлежность к которым была наказуема (ст. 96 Уголовного уложения)3. Законодательство ограждало нехристианские вероисповедания от поношения и поругания лишь в том случае, когда те в устной форме публично совершались в молитвенном доме данного вероисповедания. Исключением являлось поношение действием, которое было наказуемо также при его совершении в отсутствии молящихся прихожан и за пределами молитвенного дома. Для квалификации преступления, связанного с неуважением к религиозному верованию, наличие умысла было обязательным. Степень ответственности за посягательства против нехристианских вероисповеданий, по сравнению с христианскими, была несравнимо меньше. Стандартное наказание – арест, который при наличии смягчающих вину обстоятельств ограничивался сроком до 1 месяца или заменялся штрафом до 100 рублей4. 1 Свод законов Российской империи, издания 1832 г. Законы уголовные. СПб.,1832. Свод законов Российской империи. Том I. Ч. I. СПб., 1900. С. 4. 3 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125. 4 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 17. 2 165 Кощунство отличалось от богохульства объектом поругания или надругательства, свойством и характером преступных действий (ст. 74). Объектами кощунства являлись церковные правила, обряды Православной и других христианских церквей, а также освящённые предметы, которые использовались в богослужении, но не почитались как священные1. В отличие от богохульства, находившего своё выражение в надругательстве действием или возложении прямой хулы, кощунство проявлялось только в неуважительном отношении и непристойной насмешке, которые могли быть выражены как в устной, так и печатной форме. Например, в декабре 1912 г. прокурор Московского окружного суда рассматривал материалы в отношении редактора старообрядческого журнала «Церковь» П.И. Завьялова, который обвинялся в поношении установлений и обрядов Православной церкви (п. 1 ст. 74 Уголовного уложения). В опубликованной в журнале статье «Баптизм и господствующее исповедание» говорилось, в частности, следующее: «В церкви господствующей обрядность погублена, искажена и обессмыслена. Народ отторгнут от всякого участия в церковном деле и в храме не имеет никакого права и никакого значения, кроме денежного источника. Народный дух возмущён этою богослужебною бессмысленностью, этой бестолковщиной и этим кощунством, в какие превратилось всё богослужение». В процитированном фрагменте статьи Московским комитетом по делам печати были усмотрены «непристойные отзывы об обрядах православной церкви»2. Виды и степень ответственности за кощунство и богохульство были схожими. Субъектом кощунства могло выступать любое лицо – духовное или светское, независимо от своего вероисповедания. Обязательным было наличие умысла: виновный должен был осознанно совершать свои действия с целью выразить неуважение или безразличие к вере. Степень наказания зависела от условий совершения деяния. Наиболее тяжкое наказание предусматривалось за 1 См.: Попов А.В. Указ. соч. С. 488; Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 16. 2 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 14−15; Попов А.В. Указ. соч. С. 488; ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1525. Л. 1−2; Д. 1526. Л. 3, 5, 19. 166 кощунство, совершённое во время общественного богослужения или в церкви – тюремное заключение на срок от 6 месяцев. Аналогичное деяние, совершённое в христианском молитвенном доме (в том числе – часовнях и ризницах), а также выраженное в распространении или публичной демонстрации произведений печати, письма или изображений, каралось тюремным заключением без указания срока. Кощунство с целью соблазна присутствовавших лиц влекло за собой тюремное заключение на срок до 6 месяцев. При наличии смягчающих вину обстоятельств («неразумие, невежество или состояние опьянения»), виновный подвергался аресту на срок до 3 месяцев1. Бесчинство в церкви или молитвенном доме, по сути, являлось отдельным видом кощунства. В большинстве случаев оно совершалось во время богослужения или молитвословия, и становилось причиной нарушения их хода или остановки. Под бесчинством понимались поступки, не соответствовавшие атмосфере церкви и молитвенного дома, и содержавшие элемент непочтения к религии, например, непристойный крик, шум и прочее (ст.ст. 75 и 77)2. Объектами преступления выступали религия и общественный порядок. Деяние могло совершаться одним лицом или группой лиц, вероисповедание которых для признания их вины значения не имело. Покушение на совершение бесчинства было не наказуемо. В то же время открытие увеселительных или торговых заведений во время совершения богослужения трактовалось российским законодательством как простое нарушение общих правил об открытии заведений и торговли без надлежащего разрешения или в недозволенное время. Разговоры во время службы, переходы с одного места в церкви на другое, отвлечение внимания верующих считались нарушением церковных правил3. Степень ответственности виновного в бесчинстве зависела от ряда условий, но преимущественно от вероисповедания, на которое он посягал. Например, бесчинство (непристойный крик, шум) во время христианского богослужения 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 16−17. Там же. С. 17. 3 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 20–21. 2 167 было наказуемо: если оно препятствовало его отправлению, прерывало его, а также в случае учинения толпой. Однако бесчинство при отправлении культа нехристианского вероисповедания преследовалось законом лишь в том случае, если оно повлекло прерывание общественного богослужения. Как справедливо заметил С.В. Познышев, «не может опять не броситься в глаза то громадное предпочтение, которое закон оказывает христианским исповеданиям»1. Бесчинство, препятствовавшее христианскому богослужению или совершённое в церкви, часовне или христианском молитвенном доме, наказывалось арестом на срок до 3 месяцев. При наличии квалифицирующих обстоятельств − совершение бесчинства толпой, прерывание богослужения – назначался арест без указания срока. Виновный в учинении бесчинства с целью воспрепятствовать богослужению заключался в тюрьму. При наличии всех вышеперечисленных обстоятельств виновный приговаривался к тюремному заключению на срок от 6 месяцев. Что касается наказания за публичное бесчинство в отношении нехристианского вероисповедания, совершённое в молитвенном доме и приведшее к перерыву в богослужении, то оно при любых условиях назначалось в виде ареста до 3 месяцев (ст. 77)2. После выхода Указа от 17 апреля 1905 г. уголовная защита от бесчинства распространилась также на старообрядческие общины и христианские секты3. Однако на практике в подобных случаях чаще применялись положения Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Молитвенные дома сектантов приравнивались к публичным местам, за нарушение порядка в которых предусматривались более мягкие наказания – арест или денежное взыскание. Так, в рапорте пристава 1-го участка Лефортовской части Московского губернского жандармского управления сообщалось о группе молодых людей, которые 6 ноября 1912 г. были доставлены городовым из молитвенного дома баптистов «за пение в названном доме во время молитвенного собрания сектантов (баптистов) «Спаси 1 Познышев С.В. Указ. соч. С. 257. Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 17. 3 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125. 2 168 Господи и восклицание “Анафема”». По этому поводу был составлен протокол для направления мировому судье о привлечении означенных лиц к ответственности по ст.ст. 38–39 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями1. К следующей, второй группе религиозных преступлений, Уголовное уложение 1903 г. относило погребение христианина с нарушением или без соблюдения христианских обрядов, например, без отпевания. Неисполнение других обрядов, предшествовавших погребению (панихида, чтение над покойным псалтыря и т.п.) наказуемо не было (ст. 78)2. По мнению Н.С. Тимашева, сущность данного деяния заключалась в нарушении определённого религиозного предписания. Законодатель стремился предупредить так называемые «гражданские погребения», а также погребения по языческому обряду. Фактически, ответственность за собой влёк отказ от приглашения духовного лица для исполнения христианского погребения3. Виновным в совершении преступления признавалось лицо, на которое, в силу семейного (служебного) положения или особых отношений с покойным, возлагалась обязанность распоряжаться похоронами. Для установления вины было достаточно наличия неосторожности или небрежности (например, в расчёте на то, что обряд погребения будет соблюдён другим лицом). Предусмотренное наказание − арест на срок до 3 месяцев. Лицо освобождалось от ответственности в случае, если было лишено возможности пригласить к погребению духовное лицо надлежащего вероисповедания, а также в случае отказа духовного лица явиться на погребение4. Уголовная ответственность предусматривалась за законодательством нарушение ни одного правил из погребения не западноевропейских государств. В российском законодательстве она впервые появилась в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., однако из редакции 1885 г. была 1 Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 180; ЦИАМ. Ф. 475. Оп. 17. Д. 159. Л. 1−2. 2 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 17; Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 24. 3 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 48–49. 4 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 24. 169 исключена. Несколько позже, законом от 13 мая 1891 г. в Уложение 1885 г. была введена ст. 2091, предусматривавшая ответственность за погребение христиан без совершения христианских обрядов1. Указ 17 апреля 1905 г. распространил действие данного положения на обряды старообрядческих общин и христианских сект. К посягательствам, связанным с нарушением уважения к усопшим, Уголовное уложение относило похищение трупов или их поругание действием (ст. 79). По мнению законодателя, данные деяния нарушали покой усопших. Их принадлежность к категории религиозных преступлений объясняется тем, что общие нормы о преступлениях имущественных и против личности к этому виду посягательств были неприменимы2. Н.С. Тимашев полагал, что данные посягательства были связаны с «особым чувством пиетета» к умершим, схожим по своей природе с религиозными чувствами, но не тождественным им. Они могли вызывать возмущение в одинаковой мере как среди верующих, так и у лиц, равнодушных к религии3. До принятия христианства в религиозных верованиях всех народов существовал культ мёртвых. Христианская церковь также придавала усопшему и месту его захоронения особое значение, сделав одним из своих догматов веру в загробную жизнь и воскресение людей после второго пришествия Христа. Поэтому кладбища пользовались особой защитой Церкви и признавались освящёнными местами. Посягательства на могилы или захороненные тела покойных считались тяжким преступлением4. Российское дореволюционное право понимало под трупом безжизненное человеческое тело до момента его полного разложения (т.е. когда физическая связь между отдельными частями тела полностью утрачивалась). Следовательно, к объектам данного вида преступления не относились: неразвитые детские зародыши, урны с пеплом сожжённого в крематории трупа. Однако, например, 1 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об ответственности за погребение христиан без соблюдения церковных обрядов» от 13 мая 1891 г. // ПСЗ−3. Т. XI. 1891. Отделение I. СПб., 1894. Ст. 7687. 2 См.: Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 17−18; Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 32–33. 3 См.: Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву. Пг., 1916. С. 92. 4 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 25. 170 мертворождённый младенец признавался трупом на основании наличия у них тела1. Законодатель предполагал, что похищение трупа совершалось из места его хранения, которое находилось под охраной. Это могло быть как место упокоения (кладбище), так и место смерти усопшего, где он оставался до погребения (больница, усыпальница, часовня, церковь)2. По своей сути, похищение трупов носило тот же смысл, что и любые имущественные преступления, однако не приравнивалось к ним потому, что человек, живой или мёртвый, не являлся вещью материального мира. Тем не менее, в тех случаях, когда трупы передавались научным учреждениям для проведения исследований, признавалось право собственности последних на них. Кражи трупов или отдельных их частей в данном случае квалифицировались как хищение имущества3. Нарушение уважения к усопшим могло выражаться также в поругании их действием (ст. 79). Под усопшим понимались именно останки трупа (преданные и не преданные земле), а не память об усопшем человеке. Поругание могло выражаться достаточно широким кругом действий: унижениями трупа, одеванием его в «срамной костюм» или совершением над ним «любодейства или любострастия». Однако случаи нанесения повреждений могиле или надгробию без цели поругания трупа не рассматривались законодательством как проявление неуважения к усопшему4. Субъектом преступления могло выступать любое вменяемое лицо, за исключением тех, на кого была возложена обязанность по охране трупа. Наличие умысла в действиях виновного было обязательным, однако его мотивы не учитывались. Руководствовался ли он злобой или ненавистью к покойному, неприязнью к его семье, желал ли нанести оскорбление или причинить неприятность – значения не имело. Предусмотренное наказание – заключение в исправительный дом на срок до 3 лет. При наличии отягчающего обстоятельства 1 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 93. См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 35. 3 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 93. 4 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 26– 27. 2 171 («любодейные или любострастные» действия, оскорблявшие нравственность) срок заключения составлял от 3 лет и выше. При наличии смягчающих вину обстоятельств: совершение деяния из суеверия, по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения, – виновный наказывался тюремным заключением на срок до 6 месяцев. Покушение на похищение и поругание трупов не наказывалось 1. Из перечисленных смягчающих обстоятельств особенно следует выделить суеверия, которые упоминаются в Уголовном уложении 1903 г. лишь в ст. 79 (похищение и поругание трупов). Все остальные ранее известные составы преступлений, совершавшихся по суеверным мотивам (например, исполнение магических обрядов, распространение суеверных слухов), из Уголовного уложения были полностью исключены. Четвёртую группу религиозных преступлений по Уголовному уложению 1903 г. составляли посягательства на свободу вероисповедания: религиозное принуждение или воспрепятствование богослужению (ст. 80) и нарушение неприкосновенности индивидуального культа христианской религии (ст. 81)2. Под религиозным принуждением понималось понуждение наказуемым способом другого лица к совершению или отказу от совершения богослужения, религиозного обряда. Подобная формулировка оставила за пределами уголовной защиты лиц, совершавших частные богомоления, которые не подпадали под определение богослужения или обряда. Субъектом и объектом преступления признавалось любое лицо – светское или духовное. Преступное деяние могло быть направлено как на единоверцев виновного, так и на лиц других вероисповеданий3. Воспрепятствование богослужению под принуждением в обязательном порядке должно было носить характер насилия (удар, другое насильственное действие, нарушавшее телесную неприкосновенность) или наказуемой угрозы (ст. 475 Уголовного уложения)4. Наказуемой считалась угроза лишить кого-то (а также членов его семьи) жизни или свободы; учинить насильственное 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 17−18; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 94−95. 2 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 18. 3 См.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 261; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 85. 4 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 94. 172 посягательство на их личность; произвести поджог, взрыв или потопление их имущества. При этом форма выражения угрозы должна была вызывать опасения за реальность её осуществления (ст. 510 Уголовного уложения)1. Не было наказуемо принуждение к совершению действий, соответствовавших правилам религии, исповедуемой принуждаемым, если в действиях принуждающего отсутствовали условия наказуемого принуждения. Уговоры не посещать богослужение, отвлечение от совершения религиозных обрядов разговорами, пением наказуемы не были2. За религиозное принуждение последователей признанных в России вероисповеданий предусматривалось наказание – тюремное заключение. Наличие отягчающих обстоятельств (совершение преступных деяний в отношении духовного лица − священнослужителя, настоятеля или наставника) увеличивало срок заключения до 3 месяцев (ст. 80). Нарушение неприкосновенности индивидуального культа воспрепятствования христианской христианину, религии находившемуся сводилось в к подчинении случаям у лица нехристианского вероисповедания, совершать индивидуальный культ, исполнять религиозные обязанности и чествовать воскресный или иной праздничный день. Деяние было наказуемо и при совершении его по неосторожности. Предусмотренное наказание – штраф в размере до 50 рублей (ст. 81)3. Положения следующей, пятой по порядку, группы статей Уголовного уложения о религиозных преступлениях, по замыслу законодателя, должны были обеспечивать свободу вероисповедания, т.е. право на выбор и принадлежность к исповеданию, наиболее соответствовавшему религиозным воззрениям лица. Свобода вероисповедания могла нарушаться путём совращения, под которым подразумевалась активная деятельность с целью отклонить лицо от исповедуемой им веры и склонить к принятию другой. Субъектом совращения могло выступать 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 101. См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 28−29. 3 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 18. 2 173 любое вменяемое лицо, а объектом воздействия − только последователи определённых вероисповеданий (ст.ст. 82−87)1. Совращение могло носить насильственный и ненасильственный характер. Насильственное совращение выражалось в насилии над личностью или в наказуемой угрозе, что делало его схожим с религиозным принуждением. Наказуемым являлось любое отвлечение от веры, независимо, из какого вероисповедания виновный отвлекал совращаемое лицо, и к какому призывал примкнуть. В равной мере было наказуемо насильственное совращение из православия в инославное исповедание или из христианства – в нехристианскую веру2. Ненасильственное совращение осуществлялось путём злоупотребления властью, принуждением, посредством обмана и обещания выгод (ст. 82)3. Указанный в Уголовном уложении перечень способов ненасильственного совращения, по мнению А.А. Жижиленко, отличался «расплывчатостью и неопределённостью». Для установления факта совращения требовалось доказать, что воздействие оказывалось указанными в законе преступными способами4. По сути, отсутствие точного определения преступных средств совращения могло стать основанием для привлечения к ответственности любого, кто не принадлежал к православию и стал совратителем вопреки своим намерениям5. Примером ненасильственного совращения может служить дело о переходе дворянки П.И. Богушевской из православного в римско-католическое исповедание. 30 января 1913 г. ею было подано прошение на имя могилёвского губернатора о намерении выйти из православия. В беседе с приходским священником Богушевская пояснила, что её «сосватал католик с условием перейти в католичество, и уже назначен брак на 24 февраля». Отец Богушевской, католик, заявил, что даст дочери приданое, если она выйдет замуж за католика. Если же за 1 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 40−41, 43. 2 См.: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 91; Ширков В.П. Указ. соч. С. 215. 3 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 18. 4 См.: Жижиленко А.А. Закон 14 марта 1906 г. о введении нового уложения для преступлений религиозных // Право. 1906. № 2. С. 1437. 5 См.: Ширков В.П. Указ. соч. С. 216. 174 православного, то ничего не даст. Это стало причиной, по которой Богушевская хотела сменить веру. Могилёвская духовная консистория, обсудив поступившие к ней материалы, решила, что «поводом к переходу Прасковьи Богушевской из православия в римско-католическую веру послужило не собственное желание переменить веру, а допущенное по отношению к ней обольщение обещанием выгод со стороны католиков жениха и отца Богушевской». На этом основании Консистория, действовавшая от имени могилёвского губернатора, распорядилась провести дознание относительно совращения и привлечь виновных к «законной ответственности», включая католического священника, совершившего брак между иноверцем и заведомо православным лицом (п. 1 ст. 94 Уголовного уложения)1. Для квалификации совращения со стороны виновного предполагались активные действия, выражавшиеся в подстрекательстве путём интеллектуального и нравственного воздействия, обольщения, обещания выгод и проч. При отсутствии действий, направленных на совращение, наказуемость лица исключалась. Так, например, принятие духовным лицом в своё вероисповедание иноверца и совершение над ним необходимого обряда присоединения под понятие совращения не подпадало. Для привлечения к ответственности лица, подозреваемого в совращении, требовалось также установить факт реального отпадения совращённого. Такие обстоятельства, как непосещение церкви, отказ от исповеди, посещение иноверных домов и собраний в качестве доказательств отпадения не принимались. Поэтому при рассмотрении дел по фактам совращения суду приходилось выявлять причинную связь между умышленными действиями совратителя и отпадением совращённого2. Несмотря на широкую распространённость, случаи покушения на ненасильственное совращение были ненаказуемы – это «привело бы к последствиям едва ли желательным, и крайне затруднило бы судебную 1 НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 641. См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 43−47; Познышев С.В. Указ. соч. С. 263−264. 2 175 практику»1. Таким образом, убеждение кого-либо в правильности своего учения, без употребления преступных средств, не считалось совращением. Однако покушения на насильственное совращение преследовались по закону. В Уголовном уложении выделялись следующие случаи совращения, в которых применение насилия или использование угрозы выступали квалифицирующими признаками. Совращение христианина в нехристианскую веру предусматривало заключение в исправительный дом или крепость на срок до 3 лет (ст. 82); при наличии квалифицирующего признака виновный ссылался на каторгу сроком до 6 лет или поселение. Совращение православного в иное христианское вероисповедание наказывалось заключением в крепость на срок до 3 лет, а с применением насилия или угроз – ссылкой на поселение (ст. 83). Совращение в так называемое «изуверное» учение наказывалось ссылкой на поселение в специально предназначенные для этого места, а при использовании насилия и угроз – каторгой на срок до 8 лет (ст. 84). Совращение нехристианином инородца нехристианского вероисповедания в другую нехристианскую веру наказывалось заключением в тюрьму на срок не свыше 3 месяцев (ст. 86). Все остальные возможные случаи совращения наказывались заключением в исправительный дом на срок не свыше 3 лет (ст. 87)2. Меры ответственности за ненасильственное совращение в Уголовном уложении были значительно мягче, чем в Уложении о наказаниях 1885 г.: например, каторга на срок от 8 до 10 лет (ст. 184 Уложения 1885 г.) была заменена заключением в исправительный дом (ст. 82 Уголовного уложения). Однако суровые наказания, сохранённые за насильственное совращение, по мнению Г.Г. Евангулова, едва ли были оправданы. Вера человека не подлежала принуждению, и после отбытия наказания ничто не препятствовало временно отпавшему от своей веры вновь возвратиться в неё3. Закон 14 марта 1906 г. внёс ряд изменений в положения Уголовного уложения о совращении. Так, были исключены случаи совращения православных 1 Познышев С.В. Указ. соч. С. 265. Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 18−19. 3 См.: Евангулов Г.Г. Указ соч. С. 61−62. 2 176 в расколоучения или секты (ст. 84). Перечень субъектов совращения из лиц нехристианского исповедания был дополнен представителями буддийского вероисповедания (ламаитами) (ст. 86)1. В целях обеспечения Православной церкви и его последователям особой охраны и для ограничения религиозной пропаганды со стороны иноверцев, Уголовное уложение предусматривало наказание за деяния, которые по своей сути не являлись совращением и не предполагали отпадения от веры. Не могли они быть признаны и покушением на совращение, так как совершались без использования насилия и угроз (ст. 90)2. Однако публичное произнесение или чтение проповеди, речи или сочинения, побуждавших православных к отпадению от православия и переходу в иное вероисповедание, рассматривалось как подготовительная деятельность к совращению. Субъектом преступления могло выступать любое лицо, объектом религиозной пропаганды – только православные. В отличие от совращения, объектом которого выступало отдельное лицо, в данном случае виновный воздействовал на толпу или небольшую группу лиц3. Религиозная пропаганда наказывалась безотносительно к её результатам. Виновный подвергался наказанию и в случаях, когда совращение последовало, и тогда, когда его действия не привели к желаемому результату. Отсутствие побуждения к переходу в иное вероучение, а лишь простое изложение его положений, подкреплённое теми или иными доводами, не признавалось действием, направленным на отвлечение православных в иные религии4. Указ «Об укреплении начал веротерпимости» отменил уголовную ответственность за побуждение православных к переходу в расколоучение (ст. 90). Однако схожие положения сохранились в других российских кодексах. 1 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 2 См.: Ширяев В.Н. Указ. соч. С. 41−42; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 75. 3 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 57−58. 4 См.: Ширков В.П. Указ. соч. С. 217; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 76; Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 58. 177 «Одна господствующая церковь имеет право в пределах государства убеждать непринадлежащих к ней к принятию её учения о вере», говорилось в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений (ст. 70). Аналогичная по своему содержанию статья содержалась также в Уставе духовных дел иностранных исповеданий (ст. 4)1. Н.С. Таганцев справедливо отмечал, что религиозная проповедь, хотя и оказывавшая воздействие на православных, в связи с признанием законом свободы вероисповедания не могла считаться преступной2. Тем не менее, виновные в религиозной пропаганде подвергались заключению в крепость сроком до 1 года или аресту3. Глава Уголовного уложения о религиозных преступлениях содержала положение об ответственности за принадлежность к «изуверному» учению (ст. 96). Религиозный элемент в данных преступлениях имел побочный характер. Признавая за подданными Российской империи право на свободное исповедание своей веры и принадлежность к религиозным учениям, законодательство, тем не менее, традиционно сохраняло запрет на секты «невежественного и суеверного мировоззрения», искажавшие истины христианской религии, и в особенности – православия. Как отмечал С.В.хПознышев, «в России более, чем где-нибудь, разных сект вообще и изуверных сект в частности»4. Изуверными со второй половины XIX в. признавались те вероучения и секты, чья деятельность была связана с посягательствами на жизнь и телесную неприкосновенность, а также на общественную нравственность. Данное определение нельзя назвать конкретным, 1 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125; Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений. С. 76−77; Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных // Свод законов Российской империи. Том XI. Ч. 1. СПб., 1896. С. 1. 2 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 59. 3 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 20. 4 Познышев С.В. Указ. соч. С. 280. 178 потому что действия, квалифицировавшиеся законом как изуверные, не присутствовали в догматических учениях ни одной из религий1. К числу изуверных учений было отнесено скопчество, исторически возникшее ещё в Византии и имевшее в России относительно большое число последователей. Законом «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб» от 3 мая 1883 г. скопчество было выделено из других сект, а для его последователей сохранены ограничения на выдачу паспортов для поездок по Российской империи2. Уголовное уложение предусматривало наказание за оскопление посредством насилия над личностью или наказуемой угрозы (10 лет каторги), или с согласия оскоплённого (6 лет каторги). Наказуемо было также покушение, под которым понималась попытка повредить половые органы. При этом присоединения виновного к скопческой ереси не требовалось. Совращение в изуверное учение рассматривалось законом как квалифицированное и наказывалось каторгой на срок до 8 лет. Аналогичное наказание полагалось и за покушение на насильственное совращение (ст. 85)3. Субъектом преступления могло выступать любое вменяемое лицо. По мнению А.А. Жижиленко, вменяемость для квалификации скопчества имела первостепенное значение, поскольку требовалось учитывать физические и психические отклонения лиц, принадлежавших к подобным учениям4. Физическое оскопление не являлось обязательным условием для наступления ответственности. В исполнении обрядов секты скопцов могли принимать участие 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 21; Якобий И.П. Об уголовной наказуемости принадлежности к изуверским сектам // Журнал Министерства юстиции. № 5. Май. 1912. С. 121. 2 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб» от 3 мая 1883 г. // ПСЗ−3. Т. III. 1883. СПб., 1886. Ст. 1545. 3 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 19; Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 77, 92. 4 См.: Жижиленко А.А. Указ. соч. С. 1439. 179 лица, не подвергшиеся оскоплению (см., например, ст. 85: оскопление лица, принадлежавшего к скопческой ереси)1. Среди российских правоведов не существовало единого мнения по поводу необходимости уголовной ответственности за принадлежность к скопческой ереси. По убеждению П.П. Пусторослева, члены изуверных сект подвергались преследованию фактически за саму принадлежность к ним. Их исповедание, т.е. организация и участие в богослужениях, исполнение установленных сектой обрядов свидетельствовали о том, что виновные принимали изуверное учение и придерживались его как своей религии2. С.В. Познышев полагал, что любое учение до тех пор, пока не превратилось в преступное сообщество, не должно было преследоваться. Наказание за принадлежность к изуверному учению – ссылка на поселение в места, «особо предназначенные для сих осуждённых», была мерой неэффективной. «Убеждения эти не могут измениться только от того, что человека поселят в другом месте», – писал Познышев. Это просто «переносит очаг заразы из одного места в другое»3. Российский публицист и историк И.П.хЯкобий высказывал мнение о необходимости наказания только активной принадлежности к изуверным учениям. При этом он ссылался на сложившуюся практику (например, ст. 203 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных), предусматривавшую наказание лишь за совершение сектантами уголовно-наказуемых и безнравственных действий4. По мнению криминалиста-правоведа А.К. Вульферта, запрет на принадлежность к изуверным сектам противоречил «гуманному отношению уголовного уложения к заблудшим сынам церкви». Исследователь не разделял предложение И.П. Якобия преследовать только активную принадлежность к скопчеству, потому что это привело бы к сложностям при определении обстоятельств наступления ответственности. Кроме того, Вульфертом отмечалась 1 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 19. См.: Пусторослев П.П. Конспект лекций по особенной части русского уголовного права. Юрьев, 1902. Вып. I. С. 95, 98. 3 Познышев С.В. Указ. соч. С. 289–290. 4 См.: Якобий И.П. Указ. соч. С. 116−118, 127. 2 180 неэффективность соответствующих положений Уголовного уложения для противодействия скопчеству: так называемые «духовные скопцы», ещё не прошедшие процедуру оскопления, охотнее соглашались на неё, поскольку в любом случае подлежали уголовному преследованию1. Принадлежность к секте скопцов не исключала преступности способов, которыми её участники были подвергнуты данной операции. Одним из таких способов являлось самооскопление, которое, в силу духовного и фанатического возбуждения, могло вызвать подражание и побудить к переходу в скопческую ересь. Однако законом преследовались не все случаи кастрации, а лишь свидетельствовавшие о присоединении к скопческой ереси. Скопчество, по сути, являлось одной из форм самоизувечения, которое было ненаказуемо, если только не служило способом уклонения от воинской повинности2. Поэтому следует согласиться с С.В. Познышевым, который не видел оснований для выделения оскопления и самооскопления из других видов телесных повреждений3. Виновными в совершении оскопления признавались только лица, принадлежавшие к скопческой секте. Объектом деяния, которое подразумевало повреждение человеческого тела с целью лишения способности к половому совокуплению и к воспроизведению потомства, мог выступать сам виновник, либо другие последователи секты. Завершённость операции было необязательным условием для квалификации преступного деяния. Исследователи выделяли скопцов «малой печати» (т.е. искусственно лишённых мошонки с семенными яичками) и «большой печати» (после удаления самого детородного органа). Оскопление скопца «малой печати» рассматривалось не как окончательное завершение акта оскопления (приведение скопца к «большой печати»), а как новый физический акт, который также был наказуем4. Оскопление должно было 1 См.: Вульферт А.К. По поводу ст. 96 нового Уголовного уложения // Вестник права. 1904. Кн. десятая. С. 256–259. 2 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 79. 3 См.: Познышев С.В. Указ. соч. С. 273. 4 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 77−78. 181 совершаться умышленно и обязательно «по заблуждению фанатизма». В противном случае, виновность определялась только за нанесение телесных повреждений. В Уголовном уложении в отдельную группу были выделены положения, целью которых являлось ограждение Православной церкви от отвлечения её последователей в другие вероисповедания. К преступным деяниям, направленным на сознательное содействие отпадению от православия, относилось совершение родителем или опекуном ненадлежащих религиозных обрядов над лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста (ст.ст. 88–89). Например, священник Барановичской церкви Новогрудского уезда Минской губернии М. Кузьминский 16 декабря 1908 г. был приглашён в дом К. Островского для совершения Св. Таинства Крещения над больным младенцем. Родители просили дать ему имя Казимир, но священник отказался. Тогда в тот же вечер родители пригласили ксёндза из местечка Мыши А. Ганича, который окрестил ребёнка по римско-католическому обряду. При этом, мать ребёнка М. Островская была православной1. Другим видом деяний данной группы было совершение духовным лицом инославного вероисповедания ненадлежащих религиозных обрядов над несовершеннолетним (п.п. 1−3 ст. 93). Так, в январе 1910 г. православная крестьянская девица из с. Мурикова Волоколамского уезда Московской губернии М. Адуева, 20 лет, для вступления в брак со старообрядцем Т. Аржановым решила перейти из православия в старообрядчество. Вследствие этого её отец от имени дочери подал соответствующее заявление наставнику Белокриницкой старообрядческой иерархии при старообрядческой церкви в д. Кельч-Острог Волоколамского уезда. Наставник Д. Ковшов совершил над Адуевой миропомазание и чтение молитв, означавших присоединение к старообрядчеству2. Совершение духовным лицом таинства брака над лицами, из которых хотя бы одно принадлежало к православию, также рассматривалось уголовным законодательством как содействие отпадению от православия (п. 4 ст. 93, ст. 94)3. 1 НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 36705. ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 571. Л. 5, 7, 30. 3 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 19−20. 2 182 Например, 7 ноября 1911 г. в Московское губернское правление на имя московского губернатора крестьянами М.И. Синицыным, старообрядцем, и несовершеннолетней православной крестьянкой П.В. Ширяйкиной было подано прошение о разрешении им вступить в брак. В тот же день, ещё до рассмотрения заявления по существу, Ширяйкина была присоединена к старообрядчеству в молитвенном доме при д. Кирьяновой Московского уезда старообрядческим священником И.Н. Ромодановым. Позже Ширяйкина была повенчана с Синицыным по старообрядческому обряду, однако акт их бракосочетания в метрические книги внесён не был1. К группе статей Уголовного уложения о содействии отпадению от православия относился также запрет на совершение религиозных обрядов над православным лицом старообрядцем или сектантом (ст. 91), который после выхода Указа 17 апреля 1905 г. был отменён2. Под «принадлежащими к православию лицами» подразумевались все, кто был крещён по обрядам Православной церкви или, будучи крещёным в инославной церкви, позже присоединился к православию в установленном законодательством порядке. До издания Указа 17 апреля 1905 г. выход из православия был юридически невозможен, а позже запрет продолжал сохраняться для лиц в возрасте от 14 до 21 года. Дети младше 14 лет отпадали от православия автоматически при переходе обоих родителей в другое вероисповедание. Для лиц старше 21 года существовал особый порядок юридического признания отпадения3. Рассмотренные деяния фактически дополняли основной состав совращения, которое могло быть совершено только в отношении лиц, достигших возраста религиозного самоопределения. Ответственность за преступные действия в отношении несовершеннолетних возлагалась на родителей или опекунов; причём, не по причине их родительских и опекунских обязанностей, а в силу требований 1 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 666. Л. 5. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 3 См. подробнее: Тимашев Н.С. Указ. соч. С. 67−70. 2 183 законодательства воспитывать вверенных им детей в православии. Предусмотренное наказание – заключение в крепость на срок от менее 1 года до 3 лет (ст.ст. 88–89)1. В отношении инославных священнослужителей применялись денежные пени: в размере до 300 рублей – в первый раз, и до 500 рублей – за повторное совершение. Духовные лица могли также отстраняться от церковной должности на срок от 3 месяцев до 1 года; при повторном совершении деяния – от 1 года или пожизненно (ст.ст. 93–94)2. «Господствующее» определялось не только положение Православной законодательным церкви запретом на в государстве отступление от православия, но и преимущественным правом религиозной пропаганды среди иноверных граждан. Для лиц, которые путём насилия или наказуемых угроз препятствовали переходу в православную веру, предусматривалось тюремное заключение на срок не менее 6 месяцев (ст. 95). Схожее по смыслу положение содержалось ещё в Уложении о наказаниях уголовных и исполнительных 1885 г. (ст. 191 о воспрепятствовании присоединению к православию). Предполагалось, что виновный действовал умышленно с осознанием последствий своего поступка, а также с применением насилия и угроз3. Сущность деяния, которое выражалось в самовольном присвоении сана священнослужителя христианского вероисповедания и совершении священнодействия, заключалась в захвате власти (ст. 97). На стадии подготовки проекта Уголовного уложения данное положение было помещено в главу о «противодействии и оскорблении власти». Как верно отметил С.В. Познышев, была очевидна его схожесть с постановлениями «о противозаконном присвоении власти»4. Однако в окончательной редакции Уголовного уложения данное деяние было отнесено к группе религиозных преступлений на том основании, что священник не мог рассматриваться как представитель государственной или 1 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 52, 56. 2 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 19, 20. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21; Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 21. 4 Познышев С.В. Указ. соч. С. 280. 184 общественной власти. Тем не менее, действия лица, присвоившего себе священнический сан, даже без признаков богохульства или кощунства, представляли собой опасность для общественного порядка. Субъектом преступления могло выступать лицо, не имевшее сана священнослужителя христианского вероисповедания или ранее лишённое его. Поэтому совершение священнослужителем одного христианского вероисповедания любого священнодействия по обрядам другого вероисповедания не квалифицировалось как присвоение власти1. Для наступления ответственности виновный должен был присвоить себе сан священнослужителя одного из христианских вероисповеданий, признанных в России. Принадлежность виновного к вероисповеданию, по обряду которого он совершал религиозное действие, во внимание не принималась. Присвоение лицом звания настоятеля или наставника старообрядческого согласия или сектантского толка не являлось преступным: п. 9 Указа 17 апреля 1905 г. не относил их к лицам, имевшим сан священнослужителя2. Помимо присвоения сана, виновный должен был совершить священнодействие, обряд или молитвословие − то, что могло быть исполнено только священнослужителем. При этом предполагалось, что совершение религиозного действия не сопровождалось иными поступками, связанными с надругательством над святыней. В противном случае, данные деяния квалифицировались по совокупности, а виновный подлежал ответственности за наиболее тяжкое из них3. За самовольное присвоение сана и совершение священнодействия предусматривалось наказание в виде тюремного заключения. Если виновный совершил обряд крещения или бракосочетания, он подвергался заключению в исправительный дом. Срок заключения законом не устанавливался4. 1 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 80. 2 Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. СПб., 1908. Ст. 26125. 3 См.: Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). С. 80–81. 4 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 21. 185 Положение Уголовного уложения об оскорблении или насилии в отношении православного священнослужителя при совершении им богослужения и других религиозных обрядов (ст. 98) повторяло по содержанию аналогичное положение Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. (ст. 216). Виновным признавались лица инославного христианского или нехристианского исповеданий, «раскольники», сектанты при совершении данного деяния умышленно, с целью проявить неуважение к православной вере и церкви. Предусмотренное наказание − тюремное заключение. Совершение преступного деяния во время богослужения или другого религиозного обряда считалось отягчающим обстоятельством. Виновный подвергался заключению в исправительный дом на срок до 3 лет, а за применение насилия – бессрочно1. По закону 14 марта 1906 г. в перечень субъектов преступления были добавлены последователи изуверного учения, а термин «раскольник» заменён на «старообрядец»2. **** Таким образом, введение в действие Главы II Уголовного уложения 1903 г. вызывало затруднения в правоприменительной практике, потому что предусмотренные Уголовным уложением составы религиозных преступлений были подсудны окружным, мировым, волостным судам и участковым начальникам. Конструкция религиозных преступлений и степень наказания виновных в их совершении в Уголовном уложении 1903 г. и Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г., существенно различались. Решением данной проблемы стал перенос дел практически по всем видам религиозных преступлений в компетенцию окружных судов. При разработке раздела Уголовного уложения 1903 г. о преступлениях против религии в основу их наказуемости был положен принцип необходимости уголовно-правовой защиты права на религиозную свободу. Разработчики 1 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных С. 24; Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 21. 2 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. СПб., 1909. Ст. 27560. 186 Уголовного уложения, определив преступные деяния по их существенным признакам, избавились от многостатейности предыдущего уголовного кодекса. Уголовно-правовые составы религиозных преступлений были классифицированы на следующие группы: поругание и осмеяние Церкви и религиозных верований, неисполнение церковных требований, нарушение уважения к усопшим, нарушение свободы отправления веры, совращение из православия, проповеди лжеучений и принадлежность к ним, отвлечение последователей православия в другие вероисповедания, а также самовольное присвоение сана христианского священнослужителя, оскорбление или насилие в отношении православного священника. Несмотря на исключение из Уголовного уложения 1903 г. лжеприсяги и святотатства как деяний, не затрагивавших непосредственно религию, данные уголовно-правовые составы сохранились в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., потому что соответствующие статьи официально не были отменены. Это приводило к значительным несоответствиям в степени наказания за схожие по своей тяжести деяния. В целом, раздел Уголовного уложения 1903 г. о религиозных преступлениях соответствовал принципам российского законодательства, не противоречил правовым нормам о свободе вероисповеданий и учитывал доминирующее положение Православной церкви в Российской империи. 2.3 Правоприменительная практика органов государственной власти и порядок судопроизводства по делам о преступлениях против религии К середине XIX в. система российского судопроизводства отличалась своей архаичностью, сословностью и закрытостью для общественности. Судьи находились в зависимости от административных властей, а подсудимые не имели защитников. До проведения Судебной реформы 1864 г. уголовные дела о преступлениях против религии, в зависимости от их тяжести, находились в ведении уездных, земских судов или губернских палат уголовных судов. Распределение дел по судебным инстанциям производилось непосредственно начальником губернии (области), который не всегда был способен дать 187 адекватную оценку всем обстоятельствам того или иного дела, и, соответственно, направить его материалы в надлежащую судебную инстанцию. Однако Судебная реформа Александра II и введение в действие Устава уголовного судопроизводства 1864 г.1 внесли в порядок рассмотрения подобных дел ряд изменений. Из общего механизма уголовного судопроизводства были изъяты некоторые категории уголовных дел, например, связанных с участием духовенства в государственных и должностных преступлениях. В особом порядке стали рассматриваться дела, относившиеся к административному управлению (например, преступления против имущества и доходов казны или благочиния), а также уголовные дела смешанной подсудности. Таким образом, компетенция церковного суда распространялась лишь на такие религиозные преступления, которые, помимо уголовных законов, нарушали также церковные правила2. Судебное рассмотрение дел о религиозных преступлениях осуществлялось в общем порядке. Они были подведомственны не только окружным, но и мировым и волостным судам, а также земским участковым начальникам (ст. 1001 Устава уголовного судопроизводства)3. Указом от 12 февраля 1887 г. судебные заседания по делам о богохульстве, оскорблении святыни и порицании веры, вероотступничестве, о ересях и расколах стали закрытыми (ст.ст. 176–197, 200– 206 и 210 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.). Посторонние лица к участию в них не допускались4. Во время разработки положений Уголовного уложения 1903 г. было принято решение не подчинять компетенции мировых судей ряд дел о религиозных преступлениях. К ним были отнесены следующие деяния: богохульство в часовне или христианском молитвенном доме (ч. 2 ст. 73), 1 Устав уголовного судопроизводства // Свод законов Российской империи. Том XVI. СПб., 1900. См.: Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с религиозными правонарушениями в 1820-е – 1917 гг. (на материалах Среднего Поволжья): дис. ... д-ра ист. наук. Саранск, 2011. С. 179–180; Судебные уставы 20 ноября 1864 г., с изложением рассуждений, на коих они основаны. Ч. 2. СПб., 1866. С. 359; Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Том II. СПб., 1910. С. 109. 3 Устав уголовного судопроизводства. С. 281. 4 Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об изменении и дополнении статей 88, 89, 620–622, 624, 918, 1056, 10619 и 1103 Устава уголовного судопроизводства» от 12 февраля 1887 г. // ПСЗ−3. Т. VII. 1887. СПб., 1889. Ст. 4227. 2 188 поругание действием освящённых предметов (ч. 2 ст. 74), принуждение насилием к совершению богослужения или обряда (ч. 1 ст. 80), совращение из одной нехристианской религии в другую (ст. 86 Уголовного уложения 1903 г.). Существовала практика, когда судебные органы обращались в духовные консистории для получения заключения по обстоятельствам наиболее сложных для рассмотрения дел. Данная процедура не нарушала требований Устава уголовного судопроизводства и прав подсудных лиц, но, с другой стороны, позволяла в большей степени защитить последних от вынесения ошибочного приговора. Таким образом, судебное рассмотрение дел о религиозных преступлениях было построено на принципах, которые могли обеспечить всестороннее, тщательное и беспристрастное производство1. В силу разделения светской и духовной юрисдикции дела, отнесённые к компетенции светского суда, не могли рассматриваться духовным судом, и наоборот. Церковный суд занимал ограниченное место в российской уголовносудебной деятельности. В область его компетенций входили следующие функции. Как на правительственное учреждение, на него возлагалась обязанность уведомлять прокуратуру о совершённых религиозных преступлениях. Выполняя судебные функции по гражданским делам, церковный суд обладал исключительной компетенцией при рассмотрении дел по брачным и родственным спорам. Церковный суд был вправе участвовать в проведении предварительного производства и в рассмотрении уголовных дел вместе со светскими органами дознания. И, наконец, церковный суд также являлся органом исполнения приговоров, вынесенных светским судом. Возможные коллизии между светским и церковным судами разрешались путём последовательного производства дел в обоих ведомствах2. В зависимости от предусмотрённого за религиозное преступление наказания разграничение светской и церковной компетенции происходило одним из следующих способов. В случае, если уголовное законодательство в виде 1 См.: Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих они основаны. Ч. 2. СПб., 1866. С. 355−356. 2 См.: Фойницкий И.Я. Указ. соч. С. 109, 115. 189 наказания предусматривало только церковное покаяние или отсылку виновного к духовному начальству, дело передавалось на рассмотрение церковного суда (ст. 1002 Устава уголовного судопроизводства). К преступлениям данной группы относились некоторые виды уклонения от постановлений Церкви, вероотступничество и лжеприсяга (соответственно, ст.ст. 207–208, 185 и 188, ст. 240 Уложения о наказаниях уголовных и исполнительных 1885 г.) 1. Определение о возмещении судебных издержек в этом случае также выносилось церковным судом. Полицейские власти со своей стороны не могли требовать исполнения постановлений и обрядов Церкви, преследовать в уголовном порядке лиц, не исполнявших их. Подобные требования были лишены законного основания, поэтому лица, которым они могли быть предъявлены, не признавались обязанными их исполнять2. Если совершение религиозного преступления влекло одновременно уголовное и церковное наказания, дело передавалось на рассмотрение в светский суд. Вынесенный приговор сообщался духовному начальству для назначения осуждённому церковного покаяния (ст. 1003 Устава уголовного судопроизводства). В подобных случаях право исполнения приговоров светских судов в части церковного наказания принадлежало духовному ведомству3. В архивных материалах Могилёвской духовной православной консистории сохранилось распоряжение прокурора Могилёвского окружного суда от 22 декабря 1909 г., предписывавшее на основании приговора указанного суда наложить на осуждённых крестьян епитимью (церковное покаяние в качестве нравственно-исправительной меры). Виновные лица передавались полицейскими органами под надзор духовного начальства, определявшего, в свою очередь, приходские церкви, где должно было совершаться покаяние. Его продолжительность устанавливалась на усмотрение церковного начальства, с 1 Устав уголовного судопроизводства. С. 281; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных // Свод законов Российской империи. Том XV. СПб., 1900. С. 21, 23, 27. 2 См.: Щегловитов С.Г. Судебные уставы Императора Александра II с законодательными мотивами и разъяснениями. Устав уголовного судопроизводства. Девятое издание, исправленное и дополненное по 15 февраля 1907 г. СПб., 1907. С. 757. 3 Устав уголовного судопроизводства. С. 281; Фойницкий И.Я. Указ. соч. С. 115. 190 учётом физического и морального состояния осуждённого, а также назначенного ему светским судом наказания (если такое присуждалось). Под наблюдением приходского священника осуждённому надлежало «каждый раз в Воскресенье и праздничные дни не опустительно присутствовать при отправлении Богослужения, чаще очищать бы совесть свою исповедию не удостаиваясь Св. Причастия». В том случае, если осуждённый умирал раньше отбытия всего срока покаяния, «по Правилам Святых Отцов» все церковные наказания с него снимались1. В судебной практике возникали случаи, когда подсудимый обвинялся в совершении сразу нескольких преступлений, одно из которых было подсудно светскому суду, а другое – духовному. Подобные дела первоначально рассматривались в светском суде, а лишь затем – в духовном. Однако дела, в которых светское и духовное преступления имели неразрывную связь, рассматривались двумя судами совместно. В случае, если подобная связь между совершёнными деяниями не устанавливалась, каждый суд самостоятельно рассматривал подсудное ему преступление независимо от другого суда2. Например, в делах об отступлении от веры и постановлений Церкви (ст.ст. 184−197, 200−2091 Уложения 1885 г.3) обвиняемые подлежали светскому суду лишь за такие деяния, совершение которых в уголовном законодательстве влекло либо наказание, либо ограничение в пользовании правами состояния. Однако по решению церковного суда все отпавшие от православия или христианства, независимо наставлениям православного от приговора священника светского суда, (ст. Устава 1004 подвергались уголовного судопроизводства). Двойная подсудность возникала также при рассмотрении дел, связанных с уничтожением или повреждением крестов и религиозных изображений (ст. 217 Уложения 1885 г.). Однако церковное покаяние не 1 НИАБ. Ф. 2301. Оп. 1. Д. 147. Л. 1–3, 5, 6. Судебные уставы 20 ноября 1864 года… С. 360. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20−23. 2 191 назначалось осуждённым на каторжные работы (примечания к ст. 1003 Устава уголовного судопроизводства) и старообрядцам (ст. 15851 Уложения 1885 г.)1. В том же случае, когда уголовное наказание было единственно назначенным осуждённому за религиозное преступление, духовные власти по собственной инициативе не могли дополнительно подвергнуть его церковному покаянию. Применение церковных наказаний строго регламентировалось уголовно-процессуальным законодательством (ст.ст. 1002, 1003 (с примечанием) Устава уголовного судопроизводства)2. Тем не менее, российское законодательство, устраняя церковный суд от вынесения приговора по данной категории дел, предоставляло право ограниченного участия духовной власти в предварительном следствии. Сведения о совершённых деяниях, которые были связаны с отступлением от веры и постановлений Церкви, передавались епархиальному начальству, а в отношении неправославных лиц – вероисповедания. Полиция духовному могла начальству производить соответствующего дознание по подобным происшествиям лишь в объёме, необходимом для проверки действительности совершения преступления, после чего материалы предварительного следствия направлялись духовному начальству. После окончания расследования полиция применяла к обвиняемому в совращении меры пресечения (например, в виде ареста). Инициатива о возбуждении дела о совращении могла исходить только от духовного начальства (ст.ст. 1005–1006 Устава уголовного судопроизводства)3. Подобное решение обосновывалось тем, что только представители духовенства могли установить факт религиозного отпадения и квалифицировать деяние как совращение. Преступность деяния определялась на основании заключения 1 Устав уголовного судопроизводства. С. 281–282; Судебные уставы 20 ноября 1864 г. С. 242−243; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 21, 24, 154. 2 Устав уголовного судопроизводства. С. 281. 3 Устав уголовного судопроизводства. С. 282; Инструкция чинам полиции округа С.Петербургской судебной палаты по обнаружению и исследованию преступлений (сост. Н.В. Муравьёв). СПб., 1882. С. 47. 192 духовной власти о вредности для Православной церкви религиозного учения, в которое произошло отпадение1. Преследованию в уголовном порядке подлежали исключительно случаи совращение путём злоупотребления властью, принуждения, обещания выгод или обманом (ст. 84 Уголовного уложения 1903 г.)2. По каждому факту совращения духовная власть принимала решение о применении к виновному предупредительных мер («пастырского увещевания») или о передаче материалов судебному следователю. Данная процедура соблюдалась даже в тех случаях, когда факт совращения был доказан3. До момента принятия духовным начальством решения, полицейские органы ограничивались в отношении подозреваемого мерами пресечения (например, арестом). Для правомерности возбуждения судебного преследования против обвиняемого в совращении требовалось наличие в судебном деле заключения духовного начальства. При необходимости, специалисты в области вероисповеданий (как правило, служащие духовных консисторий) приглашались на судебное заседание в качестве экспертов. В случае установления духовным начальством факта совращения, судебный следователь не мог отказать в проведении предварительного следствия, т.е. поставить под сомнение решение духовной власти (ст. 1008 Устава уголовного судопроизводства). Однако по делам о распространении скопческой ереси и о последователях особо вредных учений (изуверных, связанных с посягательством на жизнь или с безнравственными действиями – ст.ст. 197, 203 Уложения 1885 г.), для проведения предварительного следствия согласие духовной власти не требовалось (ст. 1007 Устава уголовного судопроизводства). По данной категории дел полиция уведомляла судебные органы об обнаруженных 1 См.: Попов А.В. Суд и наказание за преступления против религии и нравственности по русскому праву. Казань, 1904. С. 427−428. 2 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 18−19. 3 См.: Тимановский А. Сборник толкований русских юристов к Судебным уставам императора Александра Второго. Варшава, 1892. С. 616. 193 признаках преступления, производила дознание, материалы которого передавала судебному следователю на общем основании1. В Уставе уголовного судопроизводства содержалось требование, согласно которому все должностные лица, занимавшиеся расследованием дел о религиозных преступлениях, должны были являться православными. Так, уголовные дела могли возбуждаться только теми судебными следователями, которые принадлежали к православному исповеданию; в противном случае, материалы дела передавались судебному следователю по особо важным делам, если последний, разумеется, являлся православным. На следующих этапах производство по данной категории дел производилось судьями и чинами прокурорского надзора, также принадлежавшими к православию. Данное положение в обязательном порядке распространялось на дела о посягательстве на православную веру и церковные установления (например, совращение в другое вероисповедание или религию, оскорбление святыни, богохульство). Однако оно могло не применяться в делах о похищении церковных денег, ограблении мёртвых тел с разрытием могил, лжеприсяге и некоторых других, т.е. при расследовании таких преступлений, в которых религиозный элемент имел добавочное значение (ст. 1009 Устава уголовного судопроизводства)2. Лица, избиравшиеся в присяжные заседатели, также должны были быть православными, поэтому претенденты неправославного исповедания исключались из списка кандидатур ещё до его предъявления сторонам для отвода. Указанные лица заменялись запасными заседателями православного исповедания (ст.ст. 1009–1010 Устава уголовного судопроизводства). В случае, если неправославные присяжные были исключены из списка на более позднем этапе, уже после отвода кандидатур сторонами, данное нарушение не служило поводом для отмены приговора. Однако при подаче апелляционной или кассационной жалобы одной из сторон, следовало отметить, что в состав присяжных входили 1 Судебные уставы 20 ноября 1864 г. С. 243; Устав уголовного судопроизводства. С. 282; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 22; Щегловитов С.Г. Указ. соч. 758; Инструкция чинам полиции округа С.-Петербургской судебной палаты по обнаружению и исследованию преступлений. С. 47–48. 2 См: Тимановский А. Указ соч. С. 616−617; Щегловитов С.Г. Указ. соч. С. 758. 194 лица, которых данная сторона не могла отвести из-за неполноты сведений, указанных в списке кандидатур. Решение суда присяжных по религиозным делам, в присутствии присяжных которого находились лица неправославного исповедания, подлежало отмене как вынесенное с явным нарушением одного из существенных условий российского судопроизводства. Право на подачу жалобы сохранялось даже в том случае, если стороны своевременно не указали суду на данное нарушение в формировании присутствия присяжных1. Дела о религиозных преступлениях, совершённых старообрядцами (это были, как правило, богохульство, поругание веры, распространение ереси и раскола), составляли исключение из вышеизложенной процедуры и до издания Указа «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов» от 17 октября 1906 г. рассматривались судами на общих основаниях без обязательного привлечения лиц православного исповедания. Делалось это для того, чтобы в судебном процессе избежать длительных дискуссий на богословские темы. Православное духовенство допускалось к участию в подобных судебных процессах только в тех случаях, когда подсудимые-старообрядцы во время суда изъявляли желание перейти в православную веру. Губернаторы обладали правом немедленно прекращать судебное преследование таких лиц, снимать с них все обвинения и направлять ходатайство в соответствующую духовную консисторию с просьбой приобщить освобождённых от суда старообрядцев к православию2. Участие в суде присяжных наравне с государственными судьями представителей общественности позволяло обеспечить объективное рассмотрение материалов судебных дел и сводить до минимума вероятность привлечения к ответственности невиновных лиц. Однако достаточно сложная процедура судопроизводства ограничивала круг рассматриваемых судом присяжных дел. К его компетенции относились только дела о преступлениях, за которые, 1 См.: Щегловитов С.Г. Указ. соч. С. 757–758. См.: Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с религиозными правонарушениями в 1820-е – 1917 гг. (на материалах Среднего Поволжья). С. 182. 2 195 дополнительно к основному, полагались наказания, связанные с лишением или ограничением прав состояния (ст. 201 Устава уголовного судопроизводства)1. Известный русский адвокат и общественный деятель Н.П. Карабчевский полагал, что судебным инстанциям, от которых зависит «предание суду, во всех подобного рода религиозных делах», следовало «тщательно зондировать действительную виновность часто совершенно неосновательно привлекаемых лиц, прежде чем пускать их на суд присяжных». Данное утверждение было основано на том, что в большинстве случаев от присяжных заседателей было сложно ожидать «веротерпимости и глубины взгляда», необходимых для проведения «той тонкой грани, которая подчас отделяет преступного пропагандиста ереси от простого сектанта, не посягающего ни на чью свободу совести...». От степени развития у судей чувства религиозной терпимости зависело «правильное установление границ свободы совести, которую закон... всё же “принципиально” не имеет в виду стеснять»2. Если Н.П. Карабчевский высказывал свои опасения по поводу субъективно негативного отношения присяжных заседателей к религиозным преступникам, то представители консервативных кругов придерживались противоположенного мнения. Они настаивали на изъятии из ведения присяжных заседателей дел о религиозном совращении, поскольку «своими большею частью оправдательными приговорами лишают правосудие всякой возможности бороться с распространением вредного сектантства»3. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть обозначенные выше суждения о степени объективности присяжных заседателей в отношении религиозных преступников, далее в настоящем диссертационном исследовании на основе архивных материалов Московского окружного суда проводится анализ группы судебных дел с целью соотнесения тяжести совершённых деяний и назначенных судом присяжных наказаний. 1 Устав уголовного судопроизводства. С. 235, 282. Карабчевский Н.П. Около правосудия. Статьи, сообщения и судебные очерки. СПб., 1902. С. 265–266. 3 Цит по: Внутреннее обозрение // Вестник Европы. 1891. Кн. 3. С. 414. 2 196 Среди широкого перечня религиозных преступлений, предусмотренного российским законодательством, к наиболее тяжким по степени наказания относились богохульство и порицание веры, отвлечение от христианской веры в нехристианскую, оскорбление святыни, различные виды святотатства и некоторые другие. Так, крестьяне д. Гордино Волоколамского уезда М.А. Шубин и И.С. Лаврентьев обвинялись в том, что в ночь на 28 марта 1913 г. в с. Волочаново по предварительному сговору тайно похитили из запертой православной церкви принадлежавшие к числу священных предметы: три серебряных наперсных креста, дарохранительницу, два сосуда с запасным агнцем и прочие, а из находившегося в церкви запертого свечного ящика – около 12 рублей. По решению суда Шубин и Лаврентьев были лишены всех прав состояния и приговорены к каторжным работам на срок 8 и 6 лет соответственно. Однако на основании кассационной жалобы осуждённых в Правительствующий Сенат приговор и решение присяжных заседателей, из-за допущенных процессуальных нарушений, были отменены, а дело возвращено в Московский окружной суд для рассмотрения в другом составе1. Мещанин г. Егорьевска Рязанской губернии П.А. Барабанов обвинялся в том, что 11 октября 1904 г. в г. Коломне Московской губернии пытался совершить тайное хищение денег из закреплённой в каменном столбе под крестом и иконами Св. Великомучениц Варвары и Екатерины кружки для сбора пожертвований. Ранее в 1902 г. Барабанов был лишён всех прав и преимуществ Рязанским окружным судом и отбыл наказание за грабёж. На основании решения присяжных заседателей Московский окружной суд направил Барабанова в исправительное арестантское отделение сроком на 1 год2. Крестьянин с. Битягово Подольского уезда Добрятинской волости Московской губернии В.М. Гнусин 9 марта 1906 г., будучи церковным сторожем при Воскресенской церкви с. Битягово, тайно похитил из стоявшего в церкви запертым свечного ящика четыре рубля церковных денег. Обвиняемый добровольно 1 Суд присяжных по русским законам. Руководство для присяжных заседателей, составленное А. Квачевским. СПб., 1873. С. 106−107; ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 769. Л. 5–7, 159, 184. 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1058. Л. 3, 29. 197 признал свою вину и раскаялся в содеянном. Суд на основании решения присяжных заседателей посчитал возможным назначить наказание по низшему пределу и приговорить Гнусина к заключению в тюрьму сроком на 3 месяца1. Сын священника Н.И. Ильинский 6 ноября 1908 г. в с. Большое Алексеевское Глебовской волости Коломенского уезда из местной церкви «с заранее обдуманным намерением» похитил принадлежавшие церкви деньги на сумму менее 300 рублей. Для совершения преступления обвиняемый отпер двери церкви взятыми у отца ключами и взломал замки двух запертых свечных ящиков. Решением присяжных заседателей Ильинский был оправдан2. Серпуховской мещанин К.А. Беляев и крестьянин с. Ишутино Троицкой волости Тарусского уезда Калужской губернии З.С. Маков в ночь на 25 марта 1912 г. в г. Серпухове по предварительному сговору похитили из Афанасьевской церкви Высоцкого монастыря священные предметы общей стоимостью 20 рублей. Приговором Московского окружного суда Беляев и Маков были лишены всех особенных прав и преимуществ и отданы в исправительные арестантские отделения на 2 года и 2 месяца. Однако в силу ст. 13 отд. XVIII Высочайшего указа от 21 Февраля 1913 г. срок заключения им был сокращён на одну треть и составил для каждого 1 год, 6 месяцев и 20 дней3. 1 апреля 1911 г. крестьянин В.М. Лебедев (он же Букет), ранее лишённый всех особенных прав и преимуществ, содержавшийся под арестом в камере при Серпуховской городской полицейской части, стал требовать, чтобы его отправили этапом в г. Мценск. Получив отказ со стороны городового И. Зайцева, Лебедев стал ругать матерными словами полицию, а затем произнёс многократно следующие выражения: «Вашего Бога ... хотел», «Спасителя посылаю в ...» [отточием заменены матерные слова. – В.А.], «Божию мать Вашу ети, разъети», т.е. совершил публичный акт богохульства и порицания веры, поскольку упомянутые выражения слышали арестанты в соседних камерах. По решению 1 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1082. Л. 3, 32. ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1286. Л. 3, 3об, 25. 3 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1483. Л. 5, 59; Именной Высочайший указ, данный Сенату «О Монарших милостях населению по случаю трехсотлетия Царствования Дома Романовых» от 21 февраля 1913 г. // ПСЗ−3. Т. XXXIII. 1913. Отделение I. Пг., 1916. Ст. 38851. 2 198 присяжных заседателей Лебедев был приговорён к заключению в тюрьму сроком на 1 год, что можно считать относительно мягким наказанием, с учётом того, что в срок наказания было засчитано 6 месяцев предварительного ареста (максимальное наказание по ч. 3 ст. 73 Уголовного уложения составляло 3 года заключения в исправительном доме или крепости)1. Таким образом, анализ судебных дел о религиозных преступлениях приводит к выводу о том, что участие присяжных заседателей в вынесении окончательного приговора подсудимым не оказывало существенного воздействия ни на увеличение, ни не снижение степени наказания, которое назначалось судом в пределах, установленных действовавшим законодательством. Однако в отдельных случаях (например, в деле о сыне священнослужителя) присяжные заседатели при вынесении решения могли руководствоваться субъективными оценками личности подсудимого. Меры ответственности для лиц военного сословия, совершивших религиозные преступления, предусматривались военно-уголовным правом Российской империи, которое было приведено в соответствие с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и его последующими редакциями. В 1868 г. был издан Воинский устав о наказаниях, а после изменения принципов комплектования вооруженных сил, – Воинский (1875 г.) и Морской (1886 г.) уставы2, составными частями которых являлись нормы уголовного законодательства. Была разработана таблица соответствий исправительных наказаний по Воинскому уставу наказаниям, предусмотренным действовавшими уголовными кодексами (приложение I к ст. 8), что облегчало его применение судами. Судопроизводство по делам о религиозных преступлениях регулировалось положениями Военно-морского судебного устава 1874 г., который в основных 1 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1392. Л. 5, 42–43. В 1886 г. канцелярия морского министерства приступила к изданию «Свода морских постановлений» из XVIII книг, в которых опубликованы «Военно-морской устав о наказаниях» (1875 г.), «Военно-морской дисциплинарный устав» (1889 г., с дополнениями 1891 г.) и «Военно-морской судебный устав» (1874 г.). Данные уставы в основных положениях повторяют уставы военно-сухопутного ведомства // Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. VIA. СПб., 1892. С. 851. 2 199 чертах повторял положения Воинского устава о наказаниях1. Судебными полномочиями наделялись экипажные и военно-морские суда, а также главный военно-морской суд в качестве высшей кассационной инстанции. В судебных заседаниях по делам о религиозных преступлениях не могли принимать участие постоянные и временные члены военно-морских судов неправославного исповедания (ст. 1139). Судопроизводство военно-морского суда подчинялось общим правилам рассмотрения дел о религиозных преступлениях, согласно которым деяния, за которые законодательством предусматривалось только церковное покаяние, подлежали рассмотрению исключительно в духовном суде. Если же совершённые деяния влекли за собой смешанное, уголовно-церковное наказание, приговор выносился военно-морским судом, а его копия направлялась духовному начальству для назначения осуждённому церковного наказания (ст.ст. 1134–1136 Военно-морского судебного устава)2. При обращении к данным судебной статистики Российской империи второй четверти XIX – начала ХХ вв. о религиозных преступлениях, во избежание неточностей в их толковании, первоначально следует определиться со значение следующих понятий, получивших широкой распространение в дореволюционной криминальной статистике: «преступление», «следствие» и «уголовное дело». Так, под преступлением понималось деяние, которое нарушало существовавшие правовые нормы и влекло за собой определённые санкции. Однако далеко не все преступления становились объектом расследования правоохранительных органов. Те из них, которые были зафиксированы правоохранителем, назывались в российской уголовной статистике «следствием» (аналогично тому, как в современном языке называют расследование обстоятельств, связанных с совершением преступления). Поэтому число проводимых расследований, или следствий, лишь приблизительно соответствовало числу реально совершённых преступлений и давало неполную картину уровня преступности. С одной 1 Высочайше утверждённый Военно-морской судебный устав от 1 апреля 1874 г. // ПСЗ−2. Т. XLIX. 1874. Отделение I. СПб., 1876. Ст. 53333; Высочайше утверждённый Воинский устав о наказаниях от 5 мая 1868 г. // ПСЗ−2. Т. XLIII. 1868. Отделение I. СПб., 1873. Ст. 45813. 2 Военно-морской судебный устав. С. 577–578. 200 стороны, некоторая часть деяний после проведения предварительного расследования или по решению суда квалифицировалась как не содержавшая состава преступления. С другой стороны, далеко не все совершённые преступления становились известны правоохранительным органам, что являлось весьма существенным фактором для занижения реального уровня преступности. Таким образом, полицейская статистика отображала лишь примерный, более низкий, уровень преступности, а степень её погрешности не поддавалась точной оценке. Не обладая конкретными данными о числе совершённых преступлений, следует говорить об уровне преступности лишь как о понятии теоретическом1. Необходимо также учитывать обстоятельства, по которым степень распространённости религиозных преступлений различалась в деревнях, городах и столицах. Несколько более высокое число религиозных преступлений в сельской местности, вероятнее всего, было обусловлено не столько наличием особых факторов для их совершения, сколько отсутствием в городах особых условий для их распространения. «Культурность столичного населения» и «напряжённость материальной жизни» являлись эффективными факторами противодействия развитию религиозной преступности в столицах и крупных городах: процентное соотношение религиозных преступлений к другим родам преступлений составляли соответственно 0,21% и 0,68%. В уездах их доля достигала 1,11%2. Сведения о личности обвиняемых в совершении религиозных преступлений в России позволяют считать их «до некоторой степени противоположением политическому преступнику». В то время, как государственные преступления на рубеже XIX – начала XX вв. совершались преимущественно в столицах и других крупных городах империи, религиозные, наоборот, – в сельской местности. Политические преступники были молодого возраста; совершавшие религиозные преступления – зрелого и даже старческого. Среди религиозных преступников практически не было людей не только с высшим, но даже со средним 1 См.: Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.). В двух томах. Т. 2. СПб., 2003. С. 80. 2 См.: Трайнин А.Н. Преступность города и деревни в России // Русская мысль. 1909. № 7. С. 19, 23. 201 образованием. Вероятно, уровень культурного воспитания личности имел немаловажное значение в развитии религиозной преступности1. Таким образом, за период 1842−1846 гг. было зарегистрировано 3.192 уголовных дела, а за 1847−1852 гг. – 3.569 дел по фактам совершения религиозных преступлений2. Со второй половине XIX в. наблюдался рост их числа. В период 1874−1893 гг. на расследовании у судебных следователей и в прокурорском надзоре находилось 10.653 дела. В среднем, за период 1874– 1878 гг. регистрировалось 316 дел в год. Однако только в одном 1894 г. было заведено 1.152 уголовных дела. Столь резкий прирост, по мнению судебного статистика Е.Н. Тарновского, не отражал реальной ситуации с религиозной преступностью. Скорее он был обусловлен воздействием сторонних факторов, например, изменениями в законодательстве в связи с проведением Александром III консервативной политики3. В целом, количество зарегистрированных религиозных преступлений, по сравнению с другими видами, было невелико: они составляли около 1% от общего числа заведённых уголовных дел. Что касается числа вынесенных приговоров, то в 1890–1894 гг. доля осуждённых по религиозным преступлениям не превышала 2% от общего числа осуждённых общими судами лиц4. В 1 См.: Ильин И.А., Устинов В.М., Новицкий И.Б., Гернет М.Н. Основы законоведения. Пг.−М., 1915. С. 381; Тарновский Е.Н. Религиозные преступления в России // Вестник права. 1899. № 4. С. 20. 2 См.: Варадинов Н.В. История Министерства внутренних дел (восьмая дополнительная книга: история распоряжений по расколу). СПб., 1863. С. 472−473, 605−606. 3 См., например: Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О порядке издания Общего наказа судебным установлениям и о дисциплинарной ответственности чинов судебного ведомства» от 20 мая 1885 г. // ПСЗ−3. Т. V. 1885. СПб., 1887. Ст. 2959; Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об изменении и дополнении статей 88, 89, 620–622, 624, 918, 1056, 10619 и 1103 Устава уголовного судопроизводства» от 12 февраля 1887 г. // ПСЗ−3. Т. VII. 1887. СПб., 1889. Ст. 4227; Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащим ведению судебных мест с участием присяжных заседателей» от 7 июля 1889 г. // ПСЗ−3. Т. IХ. 1889. СПб., 1891. Ст. 6162. 4 Статистические сведения приводятся по данным 6 судебных округов: Санкт-Петербургского, Московского, Одесского, Харьковского, Саратовского и Казанского / Тарновский Е.Н. Указ. соч. С. 1−3. 202 1884−1896 гг. на сто осуждённых общими судами приходилось двое осуждённых за религиозные преступления1. Из письма-отчёта на имя Киевского генерал-губернатора от 17 апреля 1892 г., названного анонимным автором «Лица, пострадавшие за свою веру в 1890−1892 годах» (сам автор, вероятнее всего, принадлежал к протестантской общине), становится известно о мерах, которые предпринимались российскими властями для противодействия распространению сектантства. Так, проповедник одной из баптистских общин был сослан административным порядком в Привислинский край на 5 лет. Перед ссылкой ему пришлось продать своё имение, что поставило его в тяжёлое материальное положение. Шесть донских казаковбаптистов были приговорены к лишению всех прав и к ссылке в Закавказский край. В ожидании ответа на кассационное прошение в Сенат, которое, как выяснилось позже, осталось без последствий, они находились 9 месяцев в тюрьме «с закованными в кандалы руками и ногами». Их жёны, пожелавшие следовать за мужьями в ссылку, готовились к скорому отъезду и распродали всё имущество по достаточно низкой цене. Однако местное начальство не отпустило детей вместе с родителями, что заставило матерей также остаться. Войсковой атаман приказал назначить опекунов тем детям, которые были крещены в Православной церкви; некрещёные же были крещены насильно. Прихожанин православной церкви был осуждён к 2-х месячному тюремному заключению за то, что женил старшего сына на сектантке. Его младшие дети, по решению суда, были переданы на воспитание родным православного исповедания2. Наибольшие число зафиксированных религиозных преступлений пришлось на период 1904–1913 гг., когда, несмотря на проведённую либерализацию вероисповедного законодательства, по делам о религиозных преступлениях было осуждено более 8 тыс. чел. Академик С.Г. Струмилин, анализируя цифры уголовной статистики, точно подметил, что «религиозная прижимка пообмякла, но не исчезла»3. 1 См.: Ильин И.А., Устинов В.М., Новицкий И.Б., Гернет М.Н. Указ. соч. С. 380. ГА РФ. Ф. 102. 3-е делопроизводство. 1892 г. Д. 339. Л. 1. 3 Струмилин С.Г. Бог и свобода. О вере и неверии. М., 1961. С. 37. 2 203 Рассматривая религиозную принадлежность обвинённых в совершении преступлений против религии (по данным за 1890–1894 гг.), следует отметить преобладание в их составе православных и старообрядцев – они составляли 83% осуждённых. На 100 человек, совершивших религиозное преступление, приходилось в среднем (в пределах 9 судебных округов, включая Варшавский): 52,2 – православных, 30,8 – старообрядцев, 7,2 – католиков, 3,7 – протестантов, 3,3 – иудеев и 1,8 – мусульман. Значительная доля осуждённых старообрядцев объясняется их принадлежностью к одной из многочисленных сект (в соответствии с пониманием старообрядчества в тот исторический период), что уже само по себе было преступным (например, ст.ст. 196–197, 200−206 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.). На долю православных, осуждённых за религиозные преступления, приходилось наибольшее число случаев богохульства, кощунства и оскорбления святыни. Незначительная доля представителей других вероисповеданий в религиозной преступности отчасти объясняется тем, что длительное время российское законодательство ограждало от посягательств только Православную церковь и частично – христианские вероисповедания. Таким образом, невысокий уровень религиозной преступности среди представителей римско-католического исповедания, ислама и иудаизма носил скорее искусственный характер, чем отражал реальное положение дел1. Статистика по отдельным видам религиозных преступлений обнаруживает, что к обвиняемым в богохульстве, кощунстве и оскорблении святыни присяжные относились снисходительнее2, чем коронный суд (состоявший из окружных судов 1 См.: Тарновский Е.Н. Указ. соч. С. 22–23. Российский юрист и судья Н.И. Цуханов, принимавший активное участие в комиссиях по реформированию судебного законодательства, посвятил одно из своих исследований проблемам суда присяжных. Автор пришёл к выводу о том, что большое число оправдательных приговоров, выносимых на основании вердиктов присяжных, вызвано двумя основными причинами: халатным отношением присяжных заседателей к своим обязанностям и плохой подготовкой стороны обвинения к процессу в части формулировки обвинительного заключения и представления достаточно убедительных улик. С другой стороны, на вынесение оправдательного приговора немаловажное влияние оказывали мягкость и снисходительность присяжных заседателей. Существовала практика включения в списки присяжных лиц одного сословия, социального класса, а также неимущих. Цуханов на основе своего практического опыта сделал следующее наблюдение. Крестьяне-присяжные при вынесении вердикта руководствовались не обстоятельствами дела, а внешним видом подсудимого и сложившимся о нём субъективным мнением. Отрицательное 2 204 и судебных палат), а отступников от веры и совратителей в ересь присяжные оправдывали реже, чем судьи. В 1890−1894 гг. присяжными было оправдано 26,8%, коронным судом только 15,0% обвиняемых в совершении преступлений, относившихся к первой группе. Вместе с тем, присяжные оправдали 33,1% отступников от веры и совратителей, а коронный суд несколько больше – 37,2%. Наименьшее число оправдательных приговоров выносилось по делам о скопчестве (они рассматривались только с участием присяжных): за 1885−1894 гг. было оправдано только 11,2% привлечённых к суду1. Подобная строгость присяжных к скопцам объяснялась враждебным отношением простого народа к секте, которая отличалась «дикими» религиозными представлениями и изуверством. Кроме того, в делах о скопческой ереси всегда присутствовали неопровержимые доказательства в виде физических повреждений на теле обвиняемых. Тяжесть назначаемых судом наказаний внутри группы религиозных преступлений была неодинаковой. Строже всего наказывалось скопчество, за принадлежность к которому осуждённые приговаривались к ссылке на поселение в Сибирь. Даже за самооскопление виновный лишался всех прав состояния и ссылался на поселение в отдалённый край Восточной Сибири под надзор гражданского начальства. Аналогичное наказание полагалось за отсутствие отметок об оскоплении в паспортах и свидетельствах скопцов, о чём последним надлежало позаботиться самостоятельно. Значительно снисходительнее российский суд относился к «еретикам» и старообрядцам. К уголовным наказаниям за 1890−1894 гг. было приговорено 13% «совратителей и отступивших от веры»: почти все они были отправлены в ссылку на Кавказ. Третья часть (33,2%) подверглась тюремному заключению преимущественно без отношение крестьян к приезжим адвокатам нарушало принцип равенства сторон. Неспособные к восприятию длинные судебных речей крестьяне утрачивали интерес и внимание к происходившему в зале суда, перекладывая свои обязанности на старшину присяжных, что приводило к принятию единоличного решения. / См.: Цуханов Н.И. О недостатках нашего суда присяжных. // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 2. С. 81–109. 1 См.: Тарновский Е.Н. Указ. соч. С. 9−10. 205 лишения или ограничения прав. Большинство же обвиняемых (53,7%) было приговорено к аресту и другим лёгким исправительным наказаниям1. Преобладание ареста как вида наказания за религиозные преступления, по данным судебной статистики, вероятно, объясняется стремлением судов на практике смягчать меры ответственности, предусмотренные уголовным законодательством, которые не всегда соответствовали тяжести совершённого деяния. Особенно отчётливо данная тенденция прослеживается в судебных делах о богохульстве, кощунстве и порицании веры. Из числа осуждённых за эти преступления в 1890–1894 гг. к тюремному заключению были приговорены 22,4%, а к аресту (и другим исправительным наказаниям) – 75,1%2. Правовым основанием для выбора ареста в качестве наказания для религиозного преступника являлось наличие в деле смягчающих вину обстоятельств («неразумие, невежество или пьянство»). В качестве примера рассмотрим материалы следующих судебных дел. Так, рабочий Смирнов за то, что в нетрезвом состоянии назвал православную веру и святые мощи «дьявольскими», был приговорён к аресту при полиции на 7 дней. Уменьшение минимального срока ареста, предусмотренного ч. 2 ст. 182 (3 недели), стало возможным благодаря п. 4 ст. 134 и ст. 1353 (о смягчающих вину обстоятельствах) − с учётом «неразвития и невежества» Смирнова. В другом деле мещанин Ивлев, будучи в пьяном виде, дома умышленно разбил об пол несколько икон. На просьбу квартирной хозяйки не трогать иконы он ответил «... с ними и с вами» [отточием заменено матёрное слово. – В.А.]. Приговор − арест на 2 месяца4. По тем же основаниям допускалось снижение меры ответственности для оскорбителей святыни и нарушителей церковного благочиния (ст. 215 Уложения 1885 г.)5. Однако статистические данные показывают, что число нарушивших порядок во время богослужения за 1890−1894 гг. составило во всей Империи всего 19 человек. В тот же период за богохульство и порицание веры было 1 См.: Тарновский Е.Н. Указ. соч. С. 10−12. Там же. С. 12. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 14. 4 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1031. Л. 2, 18−19; Д. 1039. Л. 2, 29. 5 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 24. 2 206 осуждено 1.887 человек. Данная разница в статистических показателях объясняется тем, что судебные органы квалифицировали оскорбление святыни и нарушение благочиния как кощунство (ст. 182)1. Основанием для этого служило разъяснение Кассационного департамента Сената от 1871 г. за № 805. В нём, в частности, говорилось следующее. Несмотря на то, что под кощунством понимались только язвительные насмешки, обращённые к правилам православия или вообще христианства, действие ст. 182 о кощунстве следовало распространить также на «брань и насмешки, обращённые к святыне» (ст.ст. 176 и 178 Уложения 1885 г.)2. Разъяснение Кассационного департамента № 805 оказало существенное влияние на судебную практику по религиозным преступлениям. Оно позволило судам заменять такие суровые наказания, как каторга или ссылка в Сибирь (ст.ст. 176 и 1783), арестом (ст. 182 Уложения 1885 г.). Данные судебной статистики, приведённые ранее в параграфе 2.4 диссертационного исследования, подтверждают, что суды использовали предоставленную им возможность довольно широко. Приблизительно в трёх четвертях рассмотренных судами дел было установлено наличие смягчающих вину обстоятельств, с последующим присуждением наказания в виде ареста. Практика смягчения наказаний судами была продолжена и после введения в действие Главы II Уголовного уложения 1903 г. Изучение архивных материалов судебных дел Московского окружного суда о богохульстве, кощунстве и порицании веры (ст.ст. 73–744) за период 1907–1914 гг. позволяет чётко обозначить следующую тенденцию. Суды в большинстве случаев усматривали наличие смягчающих вину обстоятельств, которые подтверждались свидетельскими показаниями и документами, полученными из медицинских учреждений. Даже в тех случаях, когда вина подсудимого была очевидна и 1 См.: Тарновский Е.Н. Указ. соч. С. 13. См.: Канторович Я.А. Законы о вере и веротерпимости с приложением свода разъяснений по кассационным решениям Сената. СПб., 1899. С. 232. 3 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 20. 4 Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. СПб., 1903. С. 16. 2 207 полностью доказана, стандартные наказания (ссылка на каторгу или поселение, заключение в исправительный дом, тюрьму или крепость) заменялись арестом. Для того, чтобы уточнить сложившиеся в судебной практике тенденции назначать в виде наказания преимущественно арест, проанализируем следующие архивные материалы. Итак, в июле 1910 г. крестьянин Д. Красавин на улице, в присутствии посторонних лиц, сказал: «убей меня Илюша Пророк и Вас три ...: мать родная, мать крёстная, да матерь Божия» [отточием заменено матёрное слово. – В.А.]. Судебным следователем данное деяние было квалифицировано как публичное богохульство (ч. 2 ст. 73), за которое предусматривалась бессрочная ссылка на поселение. Тем не менее, суд принял во внимание чистосердечное раскаяние Красавина, его «крайнее невежество», факт нахождения в нетрезвом состоянии во время совершения преступления и счёл возможным ограничиться заключением Красавина под арест при полиции сроком на 1 месяц1. Судьи Московского окружного суда вынесли аналогичные приговоры по целому ряду других дел. Так, 2 марта 1908 г. проживавший в г. Москве крестьянин В. Чупов, в пьяном виде, в своей квартире скандалил и говорил, что никакого Бога не признаёт. Затем, схватив шапку, бросил её в икону с изображением Божьей Матери, произнося при этом «площадную брань». Упавшую на пол икону Чупов топтал ногами. Суд приговорил его к 1 месяцу ареста. 3 февраля 1909 г. стрелочник железнодорожной станции Мытищи, потомственный дворянин Ф. Чувиков в присутствии свидетелей сжёг в печке икону отца Серафима. При этом Чувиков говорил: «если он святой, то пусть он вылезет из печки, а если вылезет, то он опять его засунет в печку». Суд установил, что Чувиков был «выпивши», и приговорил его к 7 дням ареста2. 24 февраля 1913 г. крестьянин А. Мелюков, находясь в своём доме в нетрезвом состоянии, в присутствии посторонних лиц стал «бранить площадною бранью Пресвятую Богородицу», а затем снял со стены иконы, разбросал их по полу и стал топтать ногами. Был вынесен приговор – арест на 4 дня. Схожий 1 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1399. Л. 3, 6, 9, 16об −18. ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 414. Л. 2, 31; Д. 1251. Л. 3, 27. 208 случай произошёл 9 марта 1913 г. Находясь в чайной лавке, нетрезвый крестьянин Г. Карпов ругал матерной бранью икону Св. Серафима Саровского, за что был подвергнут аресту на 1 месяц. Приведём ещё один пример. 6 декабря 1913 г., в день празднования памяти Святителя Николая Чудотворца, крестьянин Ф. Кабанов, будучи нетрезвым и не отдавая отчёта своим поступкам, во время совершения молебна в своём доме сказал: «ишь нынче принесли Николая неободранного», прервал молебен, а при выносе иконы из дома вслед произнёс «площадную брань». За это он был приговорён к 1 месяцу ареста, что является существенно более мягким наказанием по сравнению с предусмотренной ч. 2 ст. 73 Уголовного уложения бессрочной ссылкой на поселение1. 26 декабря 1913 г. в доме крестьянина С. Любина на замечание православного священника Христофорова о том, «что не годится так себя вести перед Св. Крестом», нетрезвый хозяин сказал «на кой мне Он» и произнёс «площадную брань» в отношении Св. Креста. Кроме того, С. Любин оскорблял священника и замахивался на него рукой. Вынесенный приговор – арест на срок 2 недели. 21 июня 1914 г. крестьянин Ф. Бабыкин, находясь в состоянии алкогольного опьянения, на улице «возложил хулу на Славимых в Единосущной Троице Бога-Отца и Иисуса Христа», ругая их матерной бранью, за что был приговорён к 1 месяцу ареста2. Таким образом, во всех рассмотренных выше случаях лицам, виновным в совершении религиозного преступления, на основании материалов предварительного следствия предъявлялось обвинение по ч. 2 или ч. 3 ст. 73 Уголовного уложения, которые предусматривали наказание в виде бессрочной ссылки на поселение или заключения в исправительный дом или крепость на срок до 3 лёт. Однако судами выносились приговоры на основании п. 4 ст. 73 («по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения»), что позволяло на практике сглаживать излишнюю строгость законодательных норм. Подобная склонность судей к облегчению участи религиозных преступников могла быть обусловлена 1 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1550. Л. 3, 57; Д. 1545. Л. 2, 15−16; Д. 1565. Л. 2, 11. ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 756. Л. 4, 22об −23; Д. 1571. Л. 3, 24. 209 рядом причин. Во-первых, практически всегда богохульная брань произносилась виновными не из-за наличия прямого умысла, а в силу глубокого невежества и отсутствия «одухотворённо-почтительного отношения к святым и святыням». Бранные выражения в адрес духовно-религиозных ценностей были широко распространены в бытовой речи и использовались для усиления степени выражения чувств. Во-вторых, в большинстве случаем богохульство совершалось в состоянии опьянения, а судьи были достаточно снисходительны к данной человеческой слабости. В-третьих, суды по возможности учитывали негативные последствия для домашних хозяйств осуждённых лиц в связи с невозможностью ведения хозяйственной деятельности. Продолжительный срок пребывания в местах заключения или ссылки мог вызвать экономическую несостоятельность осуждённого и привести к неспособности уплачивать государственные налоги1. 21 февраля 1913 г. был издан Указ «О монарших милостях населению по случаю трёхсотлетия Царствования Дома Романовых». Указ «даровал милости и льготы» лицам, совершившим преступления и проступки до момента его издания. Действие Указа распространялось на лиц, обвинённых или уже осуждённых за совершение религиозных преступлений. Указ освобождал от ответственности лиц, совершивших преступные деяния, за которые определялись такие формы наказания, как внушение, замечание, выговор, денежное взыскание или пеня не свыше 600 рублей, арест, тюремное заключение, без лишения всех или некоторых прав и преимуществ или без лишения прав состояния. Таким образом, под действие Указа подпадали лица, привлечённые к ответственности по религиозным ст.ст. 73–74 (при наличии смягчающих вину обстоятельств), 75−78 Уголовного уложения и др.2 Последствия Указа 21 февраля 1913 г. были очевидны: по целому ряду дел о религиозных преступлениях произошло смягчение или полная отмена наказаний. Так, 16 августа 1912 г. в г. Дмитрове Московской губернии мещанин И. Зорин, 1 См.: Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М., 2003. С. 208–209, 222. 2 Именной Высочайший указ, данный Сенату «О Монарших милостях населению по случаю трехсотлетия Царствования Дома Романовых» от 21 февраля 1913 г. // ПСЗ−3. Т. XXXIII. 1913. Отделение I. Пг., 1916. Ст. 38851. 210 находясь в «сильно нетрезвом состоянии» и затеяв ссору с женой, стал ломать и разбивать бывшее у него в квартире имущество. Две иконы Зорин выбросил на крыльцо и разбил их. На основании материалов предварительного следствия Зорину было предъявлено обвинение по ч. 2 ст. 73 Уголовного уложения. Однако в силу п.п. 1 и 12 ст. XVIII Высочайшего указа от 21 февраля 1913 г. дело о мещанине И. Зорине было прекращено. Принятая мера пресечения – подписка «о неотлучении», была отменена, а судебные издержки «приняты на счёт казны»1. 27 июня 1912 г. в д. Дворяниновой Киясовской волости Серпуховского уезда группа крестьян решила по случаю покоса выпить водки, после распития которой среди крестьян зашёл разговор о замене волостного суда новым судом. Когда кто-то из них высказал мнение о том, что каким бы ни был суд, всё равно существует закон, Царь и Бог, крестьянин И. Кадыков заявил: «на кой мне ... Царь и Бог» [отточием заменено матёрное слово. – В.А.]. Кадыков был привлечён к ответственности за богохульство, однако дело против него было прекращено на основании Высочайшего указа2. 24 июля 1912 г. в г. Подольске на ступенях иконостаса при часовне во имя Пророка Ильи пили водку и закусывали двое мужчин и женщина. На замечание проходившей мимо мещанки А. Сироткиной о том, что «так не хорошо поступать», женщина, крестьянка В. Журавлёва, ответила: «садись, тебя угостим», – а затем добавила, указав на икону Божией Матери: «и ей поднесём». Обвинения в богохульстве с Журавлёвой были сняты в связи с выходом Высочайшего указа3. 11 августа 1912 г. в д. Дашкове Пущинской волости Серпуховского уезда в трактире Гаврилова находилось несколько крестьян, среди которых был Е. Чистехин. Он был нетрезв и сидел в шапке. Когда мимо окон трактира проносили чудотворную икону Божьей Матери «Взыскание Погибших», присутствовавшие в трактире люди предложили Чистехину снять шапку, на что тот ответил в адрес Божьей Матери «площадной бранью». Дело в отношении 1 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 694. ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1473. 3 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1492. 2 211 Чистехина было прекращено в силу п. 4 ст. XVIII Высочайшего указа, мера пресечения отменена, а обвинения – сняты1. Высочайшим освобождались указом также вероисповедания, от 21 февраля духовные которые 1913 лица совершили в г. от ответственности инославного христианского отношении православных священнодействие по своим обрядам (конфирмацию, миропомазание) или заключили брак иноверца с лицом заведомо православного вероисповедания (ст.ст. 93–94 Уголовного уложения и ст. 1575 (п. 3) Уложения о наказаниях уголовных и исправительных)2. Согласно Высочайшему указу, прекращалось преследование лиц, которым было предъявлено обвинение по ст.ст. 103 (ч.ч.2–3), 104, 106 (ч.ч. 2–3) и 107 (п. 4) Уголовного уложения. Данные статьи предусматривали ответственность за оскорбление «Царствующего императора, императрицы или наследника», угрозы и надругательство над их изображениями в очной или заочной форме. Хотя эти деяния и не относились напрямую к группе религиозных преступлений, но на практике могли сопровождаться богохульством. Например, 17 августа 1911 г. на Новинском бульваре, сидя на скамейке в нетрезвом виде, крестьянин Ф. Петров «громко ругался матерной бранью, относя бранные слова к Господу Богу и Царствующему императору». При составлении протокола Петрова спросили, зачем он ругал Бога и царя, на что тот ответил: «ругал и ругал, а тебе какое дело». Однако 21 февраля 1913 г. дело подсудимого Петрова было закрыто, а мера пресечения в виде ареста отменена3. Высочайший указ от 21 февраля 1913 г. уменьшил на треть наказание лицам, которые были приговорены судом к заключению в крепость (с ограничением или без ограничения прав), исправительное арестантское отделение, исправительный дом, тюрьму, с лишением некоторых прав и преимуществ (п. 13 ст. XVIII). 1 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1501. Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 20; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. С. 152−153. 3 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1484. 2 212 Например, 29 ноября 1912 г. полицейским урядником Бавыкинской волости Серпуховского уезда Самохиным было получено сообщение о недостойном поведении И. Белкина-Журавлёва. На протяжении 1912 г. он неоднократно «возлагал хулу на Божью Матерь и чтимых православною церковью Святых и ругал их матерною бранью, а затем собирал вокруг себя молодых ребят и учил их не верить в Бога и петь богохульные песни». Белкин-Журавлёв говорил, что не признаёт и не верит в Бога, «что вера вообще пустяки». На основании предъявленных судом обвинений Белкин-Журавлёв был заключён в исправительный дом на 2 года и 6 месяцев, однако в силу Высочайшего указа, срок его заключения был сокращён на треть и составил 1 год и 8 месяцев1. Сокращались сроки пребывания в ссылке и предоставлялись другие послабления лицам, совершившим до 21 февраля 1913 г. преступления, за которые они подлежали ссылке на поселение, были приговорены к этому наказанию или уже отбывали его (п. 17 Высочайшего указа). Действие данного положения не распространялось на преступления, предусмотренные ст. 84 (совращение православного лица в расколоучение или секту), ст. 85 (оскопление) и ст. 96 (принадлежность к изуверному расколоучению или секте) Уголовного уложения, т.е. принадлежность к сектам, особенно изуверным, по-прежнему наказывалась наиболее сурово2. Высочайший указ «О некоторых по гражданским и уголовным делам льготах чинам действующих армии и флота» от 13 сентября 1914 г. приостанавливал производство находившихся на рассмотрении в судебных и судебно-административных инстанциях дел, в которых одна из сторон состояла в действующей армии или флоте. Рассмотрение дел откладывалось на 3 месяца со дня приведения армии и флота на мирное положение. Решение о приостановке производства принималось непосредственно соответствующим судебным или судебно-административным органом при наличии сведений о принадлежности 1 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 1544. Уголовное уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. С. 18−19, 21. 213 ответчика к армии или флоту1. Очевидно, что данная норма была продиктована вступлением России в Первую мировую войну и потребностью в мобилизации населения в армию. Издание данного Указа оказало непосредственное влияние на дальнейшую судьбу лиц, привлечённых к суду по обвинению в совершении религиозных преступлений. Например, крестьянка с. Лиховское Волоколамского уезда Тимашевской волости А.Н. Агеева и крестьянин с. Сафатово А.И. Львов обвинялись в том, что 21 августа 1911 г. в Москве, по предварительному сговору, окрестили сына Агеевой – Александра, по обряду «древлеправославного Кафолического вероисповедания». Будучи сама православной, Агеева обязывалась воспитывать своего сына по правилам православия. Львов, отец ребёнка, состоявший в сожительстве с Агеевой, под воздействием угроз бросить её, склонил последнюю окрестить ребёнка в старообрядчество (ст. 89 Уголовного уложения 1903 г.). Однако в связи с тем, что Львов находился в действующей армии, слушание дела было перенесено на срок, указанный в Указе от 13 сентября 1914 г. Крестьянин д. Яковлевской Бронницкого уезда Рождественской волости А.П. Ребров (он же Шуяков) 14 января 1914 г. в рабочей казарме Юсуповской фабрики Е.Е. Шлихтерман, находясь в нетрезвом виде, в присутствии свидетеля совершил поругание действием Святой иконы Казанской Божьей Матери, сняв её со стены и бросив на пол (ч. 2 ст. 73 Уголовного уложения 1903 г.). Однако в силу Указа от 13 сентября 1914 г. производство по данному делу было приостановлено2. **** Таким образом, в параграфе 2.3 диссертационного исследования были рассмотрены особенности правоприменительной практики и судопроизводства по делам о религиозных преступлениях. Автором отмечается, что после введения в действие Устава уголовного 1 Именной Высочайший указ «О некоторых по гражданским и уголовным делам льготах чинам действующих армии и флота» от 13 сентября 1914 г. // Свод законов Российской империи. Том XVI. Ч. 1. СПб., 1914. С. 1−8. 2 ЦИАМ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 716. Л. 6, 80; Д. 1567. Л. 4, 15. 214 судопроизводства 1864 г. из общего порядка судопроизводства были изъяты дела о государственных и должностных преступлениях с участием представителей духовенства, совершённые против имущества и доходов казны или благочиния, а также дела смешанной подсудности. Компетенция церковного суда распространялась лишь на такие религиозные преступления, которые кроме норм уголовного законодательства нарушали также церковные правила. Судебные органы при необходимости обращались в духовные консистории для получения экспертного заключения по обстоятельствам наиболее сложных для рассмотрения дел о преступлениях против религии. В силу разделения светской и духовной юрисдикции дела, отнесённые к компетенции светского суда, не рассматривались церковным судом, и наоборот. Церковный суд обладал исключительной компетенцией по брачным и родственным спорам, и правом на участие в проведении предварительного производства и расследования по уголовным делам о религиозных преступлениях. Он являлся также органом исполнения приговоров, вынесенных светским судом. Возможные коллизии между светским и церковным судами разрешались путём последовательного производства дел в обоих ведомствах. В случае, предусматривалось когда за совершение только церковное религиозного покаяние, дело преступления передавалось на рассмотрение церковного суда (ст. 1002 Устава уголовного судопроизводства). Если совершённое преступление против религии влекло за собой одновременно уголовное и церковное наказания, дело рассматривалось светским судом. Вынесенный приговор сообщался духовному начальству для назначения осуждённому церковного покаяния (ст. 1003 Устава уголовного судопроизводства). На основании приговора светского суда осуждённые направлялись полицейскими органами под надзор духовного начальства, которое определяло церковные приходы для отбытия наказания в виде церковного покаяния (епитимьи). Двойная подсудность возникала также при рассмотрении дел по преступлениям, связанным с отказом воспрепятствовать отпадению от 215 православия, уничтожением или повреждением крестов и религиозных изображений. Сведения о деяниях, связанных с отступлением от веры и постановлений Православной церкви, передавались епархиальному начальству, а в отношении неправославных лиц – духовному начальству соответствующего вероисповедания. Полиция производила дознание по подобным происшествиям лишь в объёме, необходимом для проверки действительности совершения преступления, после чего материалы предварительного следствия направлялись духовному начальству. Инициатива о возбуждении дела о совращении могла исходить только от духовного начальства, поскольку лишь представители духовенства могли установить факт религиозного отпадения и квалифицировать деяние как совращение (ст.ст. 1005–1006 Устава уголовного судопроизводства). В Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. содержалось требование, согласно которому все должностные лица, участвовавшие в расследовании дел о религиозных преступлениях (следователи, судьи, чины прокурорского надзора), должны были принадлежать к православному вероисповеданию. Лица, избиравшиеся в присяжные заседатели для рассмотрения дел о религиозных преступлениях, также должны были быть православными (ст. 1009 Устава уголовного судопроизводства). Однако дела о религиозных преступлениях, совершённых старообрядцами, рассматривались судами на общих основаниях, чтобы в процессе судебного заседания избежать длительных дискуссий на богословские темы. Меры ответственности для лиц военного сословия, совершивших преступления против религии, устанавливались военно-уголовным законодательством Российской империи (Военно-морской судебный устав 1874 г., Воинский устав 1875 г., Морской устав 1886 г., Военно-морской дисциплинарный устав 1889 г. и др.), которое находилось в соответствии с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Анализ материалов Московского окружного суда показал, что преступления против религии были распространены преимущественно в сельской местности, нежели в городах, отличавшихся более высоким уровнем культуры и степенью 216 повседневной занятости населения. В процентном соотношении среди лиц, совершивших преступления против религии, преобладали православные и старообрядцы. Незначительная доля представителей других вероисповеданий в религиозной преступности объясняется тем фактом, что длительное время российское законодательство ограждало от посягательств только Православную церковь и христианскую веру в целом, не учитывая религиозные преступления, совершённые против ислама, иудаизма и их последователей. Несмотря на суровые наказания, предусмотренные уголовным законодательством, которые не всегда соответствовали тяжести содеянного, данные судебной статистики свидетельствуют о том, что российские суды за совершение религиозных преступлений были склонны к вынесению минимально возможного наказания в виде ареста. ******** Таким образом, в Главе II диссертационного исследования были рассмотрены изменения в российском законодательстве о религиозных преступлениях, вызванные вероисповедными реформами начала ХХ в. На основе материалов архивных дел был проведён анализ правоприменительной и судебной практики государственных органов по данной категории дел. Издание Указа 17 апреля «Об укреплении начал веротерпимости» способствовало установлению в Российской империи свободы вероисповеданий с определёнными ограничениями. Юридически было закреплено право на вероисповедные переходы, однако свободный выход из православия допускался только в исключительных случаях. Старообрядцы и сектанты по своему статусу стали приравниваться к признанным и терпимым инославным и иноверным религиозным исповеданиям. Произошло расширение вероисповедных прав мусульман и буддистов. Вместе с тем были сохранены правовые ограничения для последователей иудаизма, не допускалось нахождение российских подданных вне одного из признанных вероисповеданий. Православная церковь не утратила приоритетного положения по отношению к другим признанным государством вероисповеданиям и вероучениям, а миссионерская деятельность инославного 217 духовенства продолжала квалифицироваться как уголовно-наказуемое деяние. Разработка и принятие Указа «Об укреплении начал веротерпимости» повлекли за собой либерализацию правоприменительной практики в области религиозной преступности. Были приняты меры, направленные на облегчение участи лиц, находившихся под следствием или отбывавших наказание за совершение религиозных преступлений. В основу наказуемости преступлений против религии по Уголовному уложению 1903 г. был положен принцип необходимости уголовно-правовой защиты права на религиозную свободу. Преступные деяния стали определяться по их существенным признакам, а число статей Уголовного уложения о преступлениях против религии сократилось. В Главе II диссертации проводится анализ особенностей правоприменительной практики и судопроизводства по делам о религиозных преступлениях. Компетенция церковного суда распространялась только на религиозные преступления, которые, помимо норм уголовного законодательства, нарушали церковные правила. Духовные консистории привлекались в качестве экспертов при оценке обстоятельств наиболее сложных для рассмотрения судом дел о религиозных преступлениях. Церковный суд обладал исключительной компетенцией по брачным и родственным спорам и правом участия в проведении предварительного расследования по уголовным делам о религиозных преступлениях. Помимо этого, церковный суд выступал органом исполнения приговоров, вынесенных светским судом. Проведение расследования дел о преступлениях против религии могло осуществляться только должностными лицами православного вероисповедания. Подобное правило действовало и в отношении присяжных заседателей, избиравшихся для участия в процессах по делам о религиозных преступлениях. Преступления против религии получили широкое распространение в сельской местности. Религиозные преступники были преимущественно зрелого возраста, малообразованные. В процентном соотношении среди лиц, совершивших преступления против религии, преобладали православные и старообрядцы. Невысокий уровень религиозной преступности среди 218 представителей римско-католического исповедания, ислама и иудаизма носил искусственный характер и не отражал реального положения дел, потому что продолжительное время российское законодательство ограждало от посягательств только православие и христианскую веру в целом. Несмотря на суровость уголовного законодательства, российские суды проявляли снисходительность к участи религиозных преступников и присуждали им минимально возможные наказания. Судьями принимались во внимание невежество подсудимых и их склонность к пьянству. Помимо этого, судами учитывались возможные негативные последствия для домашних хозяйств лиц, осуждённых за религиозные преступления, вследствие их продолжительного пребывания в местах заключения или ссылки. 219 Заключение На формирование и развитие системы преступлений против религии в российском законодательстве оказало существенное влияние отношение государства к религиозной свободе своих подданных. В Российской империи действовал особый тип уголовно-правовой охраны религии, при котором правовая защита распространялась на православие и его последователей, а деятельность других религиозных объединений ограничивалась или запрещалась. Русской Православной церкви был присвоен статус «Первенствующей и господствующей». Остальные вероисповедания были разделены государством на «признанные терпимые» и «терпимые непризнанные». Признанные государством неправославные религиозные объединения обладали правом исповедание своей веры и публичное совершение богослужений. миссионерской деятельности и создание Однако новых проведение ими религиозных групп действовавшим законодательством существенно ограничивалось. Преступления против религии по российскому законодательству конца XIX – начала XX вв. представляли собой правонарушения двух видов: как собственно религиозные, так и имевшие смешанный характер. В преступлениях второго вида религиозный элемент выступал отягчающим наказание обстоятельством. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. придерживалось полицейского типа охраны религии, которая рассматривалась как один из важнейших устоев государства. Российский законодатель считал преступления против религии посягательствами государственного устройства, на защита верховную которых власть признавалась и основы одной из наиважнейших задач уголовного законодательства. Уложение 1885 г. содержало постановления, направленные на защиту особого положения Православной церкви в Российской империи. В их числе были нормы об ответственности за отпадение от православия и нарушение родителями правил воспитания детей в православной вере. Издание Указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» способствовало установлению в России свободы вероисповеданий с 220 определёнными ограничениями. Юридически было закреплено право на вероисповедные переходы. Однако свободный переход из православия допускался либо в другое христианское вероисповедание, либо в одну из нехристианских религий, но только для лиц, формально числившихся в православии, а фактически исповедовавших прежнюю религию. Старообрядцы и сектанты по своему статусу были приравнены к признанным и терпимым инославным и иноверным религиозным исповеданиям. Произошло расширение вероисповедных прав мусульман и буддистов. Вместе с тем Указом «Об укреплении начал веротерпимости» не были сняты ограничения для последователей иудаизма, не допускалось нахождение российских подданных вне одного из признанных вероисповеданий. Приоритетное положение Православной церкви по отношению к другим признанным государством вероисповеданиям и вероучениям было сохранено. Миссионерская деятельность инославного духовенства продолжала квалифицироваться как уголовно-наказуемое деяние. Издание Указа «Об укреплении начал веротерпимости» повлекло за собой либерализацию правоприменительной практики и принятие мер, направленных на облегчение участи находившихся под следствием и осуждённых за совершение религиозных преступлений лиц. Был осуществлён пересмотр норм российского уголовного законодательства. Раздел Уголовного уложения 1903 г. о религиозных преступлениях соответствовал принципам российского законодательства, не противоречил правовым нормам о свободе вероисповеданий и учитывал доминирующее положение Православной церкви в Российской империи. Судопроизводство по делам о религиозных преступлениях в Российской империи на рубеже XIX – начала XX вв. осуществлялось в окружных судах. Юрисдикция церковного суда распространялась только на религиозные преступления, которые кроме норм уголовного законодательства нарушали также церковные правила. При необходимости представители духовенства привлекались судебными органами в качестве экспертов по наиболее сложным делам о преступлениях против религии. Церковный суд обладал правом на участие в проведении предварительного расследования по уголовным делам о 221 религиозных преступлениях и являлся органом исполнения приговоров, вынесенных светским судом. Все должностные лица, участвовавшие в расследовании религиозных преступлений, а также присяжные заседатели во время судебных процессов по данной категории дел, должны были принадлежать к православному вероисповеданию. Меры ответственности для лиц военного сословия, совершивших преступления против религии, устанавливались военноуголовным законодательством Российской империи. Религиозная преступность в Российской империи получила более широкое распространение в сельской местности. Среди религиозных преступников преобладали православные и старообрядцы, зрелого возраста и с низким уровнем образованности. В судебной практике российских судов по делам о религиозных преступлениях отмечалась тенденция к вынесению минимально допустимого уголовным законодательством наказания в виде ареста. Судьями учитывались невежество и малообразованность подсудимых лиц, а также получившее широкое распространение в народном быту пьянство. Российскими судами при вынесении приговоров также принимались во внимание возможные негативные последствия для экономического состояния домашних хозяйств религиозных преступников вследствие их продолжительного пребывания в местах заключения или ссылки. 222 Список использованных источников и литературы Архивные источники Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ) 1. Ф. 102 (Департамент полиции Министерства внутренних дел). 3 делопроизводство. 1886 г. Д. 140, 268, 339, 775; Особый отдел. 1903 г. Д. 870; 1912 г. Д. 132; 1913 г. Д. 333; 1914 г. Д. 56 (т. 2 ч. 1), 132 лБ. 2. Ф. 579 (Личный фонд Милюкова П.Н.). Оп. 1. Д. 2605, 2606. Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ) 3. Ф. 16 (Управление московского генерал-губернатора). Оп. 110. Д. 523, 525, 531, 538, 555, 592, 579, 586, 662, 1135, 1177, 1249, 1393, 1482, 1517, 1542, 1555, 1563 (т. 1), 1593, 1620. 4. Ф. 142 (Московский окружной суд). Оп. 1. Т. 1. Отделение 1. Столы 1,2. Д. 414, 571, 666, 694, 716, 725, 756, 769, 1026, 1031, 1039, 1058, 1082, 1169, 1237, 1246, 1250, 1251, 1286, 1338, 1392, 1399, 1429, 1442, 1473, 1483, 1484, 1492, 1501, 1525, 1526, 1544, 1545, 1550, 1565, 1567, 1571. 5. Ф. 203 (Московская духовная консистория, г. Москва). Оп. 550. Д. 42, 47, 75, 80, 107, 108. 6. Ф. 475 (Московская столичная полиция, г. Москва). Оп. 17. Д. 159, 179. Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ) 7. Ф. 136 (Минская духовная православная консистория). Оп. 1. Т. 7. Д. 21824, 21924, 35496, 35539, 35582, 35736, 35784, 35812, 36705, 37028, 37151, 37171, 37182, 37276. 8. Ф. 183 (Минский окружной суд). Оп. 2. Д. 66, 67, 345, 2153, 4750. 9. Ф. 193 (Прокурор Минского окружного суда). Оп. 1. Д. 4, 37, 199, 221, 353, 367, 415, 566, 776. 10. Ф. 1952 (Евангелическо-лютеранские церкви Беларуси (коллекция)). Оп. 1. Д. 130, 245. 11. Ф. 2131 (Могилёвский окружной суд). Оп. 1. Д. 25. 12. Ф. 2301 (Могилёвская духовная православная консистория). Оп. 1. Д. 34, 92, 147, 641, 642, 645, 760, 991, 993, 1228. 13. Ф. 2500 (Витебское уездное полицейское управление). Оп. 1. Д. 175. 14. Ф. 2531 (Полоцкая духовная консистория). Оп. 1. Д. 23, 47, 63. 223 Нормативные правовые акты и документы 15. Свод законов уголовных. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1832. 16. Свод законов Российской империи. Том I. Ч. I. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 17. Свод законов гражданских // Свод законов Российской империи. Т. X. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 18. Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных. Издание 1896 г. // Свод законов Российской империи. Том XI. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 19. Свод уставов о паспортах и беглых. Издание 1890 г. // Свод законов Российской империи. Том XIV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 20. Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 21. Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия / Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 22. Положение о полицейском надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей / Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Свод законов Российской империи. Том XIV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 23. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Издание 1885 г. // Свод законов Российской империи. Том XV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 24. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями // Свод законов Российской империи. Том XV. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 25. Устав уголовного судопроизводства // Свод законов Российской империи. Том XVI. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 26. Уложение от 29 января 1649 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Т. I. 1649 − 12 декабря 1825. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. Ст. 1. (далее – ПСЗ). 27. Манифест «О вызове иностранцев в Россию, с обещанием им свободы вероисповедания» от 16 апреля 1702 г. // ПСЗ−1. Т. IV. 1700−1712. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1830. Ст. 1910. 224 28. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об отсылке на суконные фабрики в Иркутскую губернию женщин, оскопляющих самих себя и производящих скопление над другими» от 10 января 1820 г. // ПСЗ−1. Т. XXXVII. 1820−1821. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1830. Ст. 28.089. 29. Высочайше утверждённое Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г. // ПСЗ−2. Т. XX. 1845. Отделение 1. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1846. Ст. 19283. 30. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О порядке приготовления иноверцев нехристиан к принятию Православной веры и совершения над сими лицами таинства Святого крещения, а также о правах и преимуществах принявших Православную или другую Христианскую веру» от 4 декабря 1861 г., опубликованное 22 января 1862 г. // ПСЗ−2. Т. XXXVI. 1861. Отделение 2. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1863. Ст. 37709. 31. Высочайше утверждённый Воинский устав о наказаниях от 05 мая 1868 г. // ПСЗ−2. Т. XLIII. 1868. Отделение I. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1873. Ст. 45813. 32. Высочайше утверждённый Военно-морской судебный устав от 01 апреля 1874 г. // ПСЗ−2. Т. XLIX. 1874. Отделение I. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1876. Ст. 53333. 33. Высочайше утверждённые Правила о метрической записи браков, рождения и смерти раскольников от 19 апреля 1874 г. // ПСЗ−2. Т. XLIX. 1874. Отделение I. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1876. Ст. 53391. 34. Высочайше утверждённый Устав дисциплинарный от 28 июня 1879 г. // ПСЗ−2. Т. LIV. 1879 по 18 февраля 1880. Отделение I. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1881. Ст. 59827. 35. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб» от 3 мая 1883 г. // ПСЗ−3. Т. III. 1883. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1886. Ст. 1545. 36. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О порядке издания Общего наказа судебным установлениям и о дисциплинарной ответственности чинов судебного ведомства» от 20 мая 1885 г. // ПСЗ−3. Т. V. 1885. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1887. Ст. 2959. 37. Военно-морской устав о наказаниях // Свод морских постановлений. Книга 16. СПб.: Тип. Морского министерства, в главном Адмиралтействе, 1887. 225 38. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об изменении и дополнении статей 88, 89, 620–622, 624, 918, 1056, 10619 и 1103 Устава уголовного судопроизводства» от 12 февраля 1887 г. // ПСЗ−3. Т. VII. 1887. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1889. Ст. 4227. 39. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащим ведению судебных мест с участием присяжных заседателей» от 7 июля 1889 г. // ПСЗ−3. Т. IХ. 1889. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1891. Ст. 6162. 40. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «Об ответственности за погребение христиан без соблюдения церковных обрядов» от 13 мая 1891 г. // ПСЗ−3. Т. XI. 1891. – СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1894. Ст. 7687. 41. Свод основных государственных законов. Издание 1892 г. Раздел первый. О священных правах и преимуществах Верховной самодержавной власти // Свод законов Российской империи. Том первый. Часть I. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1900. 42. Указ Святейшего Синода от 21 декабря 1892 г. № 9 «Об изыскании мер для борьбы с расколом и сектантством и об учреждении в Минской епархии должности епархиального миссионера» // НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 35812. 43. Манифест «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» от 26 февраля 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1905. Ст. 22581. 44. Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об утверждении Уголовного уложения» от 22 марта 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1905. Ст. 22703. 45. Высочайше утверждённое Уголовное уложение от 22 марта 1903 г. // ПСЗ−3. Т. XXIII. 1903. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1905. Ст. 22704. 46. Именной Высочайший указ, данный Сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» от 12 декабря 1904 г. // ПСЗ−3. Т. XXIV. 1904. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1907. Ст. 25495. 47. Высочайше утверждённое положение Комитета министров «О порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего указа от 12 декабря 1904 года» от 11 февраля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1908. Ст. 25812. 48. Журналы Комитета министров по исполнению Указа 12 декабря 1904 г. – СПб.: Канцелярия Комитета министров, 1905. 226 49. Именной Высочайший указ, данный Сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1908. Ст. 26125. 50. Высочайше утверждённое положение Комитета министров «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1908. Ст. 26126. 51. Именной Высочайший указ «Об облегчении участи лиц, осуждённых за религиозные преступления» от 25 июня 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1908. Ст. 26480. 52. Правила для перехода лиц, числящихся православными, в инославные христианские исповедания и вероучения, установленные циркулярным распоряжением Министерства внутренних дел от 18 августа 1905 г., № 4628 // Ясевич-Бородаевская В.И. Борьба за веру: Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и высочайших указов. – СПб.: Государственная Типография, 1912. 53. Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г. // ПСЗ−3. Т. XXV. 1905. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1908. Ст. 26803. 54. Высочайше утверждённое мнение Государственного совета «О согласовании некоторых постановлений уголовного законодательства с указом 17 апреля 1905 года об укреплении начал веротерпимости и о введении в действие второй главы нового Уголовного уложения» от 14 марта 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1906. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1909. Ст. 27560. 55. Именной Высочайший указ, данный Сенату «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов» от 17 октября 1906 г. // ПСЗ−3. Т. XXVI. 1903. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1906. Ст. 28424. 56. Высочайше утверждённое положение Совета министров «Об установлении процентных норм для приёма в учебные заведения лиц иудейского исповедания» от 16 сентября 1908 г. // ПСЗ−3. Т. XXVIII. 1908. Отделение I. – СПб., 1911. Ст. 31008. 57. Высочайше утверждённое положение Совета министров «Об условиях приёма евреев в средние учебные заведения» от 22 августа 1909 г. // ПСЗ−3. Т. XXIХ. 1909. Отделение I. – СПб.: Государственная Типография, 1912. Ст. 32501. 58. «Правила для устройства сектантами богослужебных и молитвенных (религиозных) собраний», утверждённые 04 октября 1910 г. министром 227 внутренних дел // ГА РФ. Ф. 102 (Департамент полиции Министерства внутренних дел). Особый отдел. 1912 г. Д. 132. Л. 1а. 59. Именной Высочайший указ, данный Сенату «О Монарших милостях населению по случаю трехсотлетия Царствования Дома Романовых» от 21 февраля 1913 г. // ПСЗ−3. Т. XXXIII. 1913. Отделение I. – Пг.: Государственная Типография, 1916. Ст. 38851. 60. Именной Высочайший указ «О некоторых по гражданским и уголовным делам льготах чинам действующих армии и флота» от 13 сентября 1914 г. // Свод законов Российской империи. Том XVI. Ч. 1. – СПб.: Изд. товарищества «Общественная польза», 1914. 61. Устав благочиния и безопасности // Свод законов Российской империи, повелением государя императора Николая Первого составленный: издание 1916 г. Т. XIV. – Пг.: Государственная типография, 1916. Монографии 62. Андрусенко О.В., Кодан С.В. От свода законов уголовных к уложению о наказаниях уголовных и исправительных. Очерки по истории систематизации уголовного законодательства в первой половине XIX в. – Екатеринбург: ЗерцалоУрал, 2000. – 169 с. 63. Белов Ю.С. Правительственная политика по отношению к неправославным вероисповеданиям России в 1905–1917 гг. – СПб.: Санкт-Петербургский филиал ИРИ РАН, 1999. – 22 с. 64. Белогриц-Котляревский Л.С. Особые виды воровства-кражи по русскому праву (оттиск из Университетских известий). – Киев: Университетская типография И.И. Завадского, 1883. – [2], IV, 222, IV; 24 с. 65. Белогриц-Котляревский Л.С. Преступления против религии в важнейших государствах Запада. – Ярославль: Тип. Г. Фальк, 1886. – 345 с. 66. Белогриц-Котляревский Л.С. Преступления против религии: Ответ профессору И. Фойницкому. – Ярославль: Тип. Г. Фальк, 1887. – 16 с. 67. Бердников И.С. Наши новые законы и законопроекты о свободе совести. – М.: Печ. А.И. Снегирёвой, 1914. – 246 с. 68. Бережная Л.А., Долбилов М.Д., Миллер А.И. Западные окраины Российской империи. – М.: Новое литературное обозрение, 2006. – 605 с. 69. Беспалько В.Г. Религиозные преступления в Моисеевом уголовном праве и их проекции в российском законодательстве X–XXI вв. – М.: НИЦ Инфра-М, 2014. – 232 с. 228 70. Бобрищев-Пушкин А.М. Суд и раскольники-сектанты. – СПб.: Сенатская типография, 1902. – 207 с. 71. Будзинский С. О преступлениях в особенности. Сравнительное исследование. – М.: Тип. К. Ковалевского, 1887. – 451 с. 72. Булгаков А.Г. «Святая инквизиция» в России до 1917 г. – М.: Новый Юрист, 2001. – 232 с. 73. Введенский А. Борьба с сектантством. – Одесса: Тип. Епархиального дома, 1914. – 413 с. 74. Верт П. Православие, инославие, иноверие: очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи. – М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 275 с. 75. Витте С.Ю. Историческая переписка о судьбах православной церкви / [С. Витте и К. Победоносцев]. – М.: Отделение типографии товарищества И.Д. Сытина, 1912. – 64 с. 76. Вишленкова Е.А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. – Саратов: Изд. Саратовского университета, 2002. – 439, [2] с. 77. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права (изд. 4-е с дополнениями). – Киев: Изд. книгопродавца Н.Я. Оглоблина, Тип. Высочайше утверждённого товарищества И.Н. Кушнерёва и Ко., 1905. – 712 с. 78. Гегель Г.В.Ф. Философия религии. Т. 1. – М.: Мысль, 1975. – 532 с. 79. Градовский А.Д. Собрание сочинений. Т. 7. Начала русского государственного права. Ч. 1. О государственном устройстве. – СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1901. – 433 с. 80. Грекулов Е.Ф. Церковь, самодержавие, народ: (2-я половина XIX – начало XX в.). – М.: Наука, 1969. – 184 с. 81. Григулевич И.Р. Инквизиция. – М.: Политиздат, 1985. – 448 с. 82. Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. – СПб.: Литера, 1996. – 477 с. 83. Долбилов М.Д. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. – М.: Новое литературное обозрение, 2010. – 999 с. 84. Дорская А.А. Свобода совести в России: судьба законопроектов начала XX века. – СПб.: Изд. РГПУ им. А.И. Герцена, 2001. – 144 с. 85. Дудырев Ф.Ф. Кодификация уголовного законодательства Российской империи в XVIII – начале ХХ в. – Екатеринбург: Изд. Уральского университета, 2011. – 483 с. 229 86. Евангулов Г.Г. Уголовное Уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. – СПб.: Изд. Юридического книжного склада «Право», 1903. – 400 с. 87. Есипов В.В. Святотатство в истории русского законодательства. – Варшава: Тип. Варшавского Учебного Округа, 1893. – 41 с. 88. Есипов В.В. Грех и преступление. Святотатство и кража. – СПб.: Тип. А.Ф. Маркса, 1894. – 200 с. 89. Есипов В.В. Уголовное уложение 1903 года, его характер и содержание. – Варшава: Тип. Варшавского Учебного Округа, 1903. – 175 с. 90. Есипов В.В. Уголовное право. Часть Особенная. Преступления против государства и общества (изд.2-е, пересмотренное и дополненное). – М.: Типолитография И.И. Пашкова, 1906. – 286 с. 91. Ефремова Н.Н. Становление и развитие судебного права в России XVIII – начала XX вв. (историко-правовое исследование). – М.: РУДН, 2007. – 267 с. 92. Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. Политическая реакция 80-х – начала 90-х годов. – М.: Мысль, 1970. – 444 с. 93. Иванов А.А. От талиона к индивидуализации юридической ответственности. Исторический очерк становления правового принципа: монография. – М.: ЮНИТИ-ДАНА: Закон и право, 2009. – 223 с. 94. Иванов А.А. Индивидуализация исполнения наказания в России. Теория, история, практика: монография. – М.: ЮНИТИ-ДАНА: Закон и право, 2010. – 239 с. 95. Казанский П.Е. Право и нравственность как явления всемирной культуры. – СПб.: Тип. товарищества «Общественная польза», 1902. – 47 с. 96. Канторович Я.А. Законы о вере и веротерпимости с приложением свода разъяснений по кассационным решениям Сената. – СПб.: Тип. Г.А. Бернштейна, 1899. – 287 с. 97. Клочков В.В. Закон и религия: от государственной религии в России к свободе совести в СССР. – М.: Издательство политической литературы, 1982. – 160 с. 98. Колоколов Г.Е. Новое уголовное уложение: Толкование и критический разбор. – М.: Типо-литография Ю. Венер, 1904. – 44 с. 99. Коптев Д.А., Латышев С.М. Уголовное уложение. Статьи, введённые в действие. – СПб.: Государственная Типография, 1912. – 1128 с. 100. Коркунов Н.М. Русское государственное право. Том I. Введение и общая часть (издание 3-е, переработанное). – СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1899. – 573 с. 101. Котляревский С.А. Конституционное государство. Опыт политикоморфологического обзора. – СПб.: Тип. Альтшулера, 1907. – 250 с. 102. Красножён М.Е. Краткий очерк церковного права. – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1900. – 160 с. 230 103. Красножён М.Е. Иноверцы на Руси. Т. 1. Положение неправославных христиан в России. – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1903. – 202 с. 104. Лебедев В.Б. Религиозные преступления в законодательстве Российской империи в XVIII – начале XX вв. – Псков: Организационно-научный и редакционно-издательский отдел Псковского юридического института Федеральной службы исполнения наказаний, 2007. – 151 с. 105. Левенстим А.А. Суеверие в его отношении к уголовному праву. – СПб.: Тип. Правительствующего сената, 1897. – 176 с. 106. Лёвин В.Ф. Борьба государства и русской православной церкви с религиозными преступлениями и правонарушениями в ХIХ – начале ХХ в. (на материалах Среднего Поволжья). – Саранск: Изд. Мордовского университета, 2011. – 237 с. 107. Лёвин В.Ф. Взаимоотношения государства и Русской православной церкви с альтернативными вероучениями (вторая половина XIX – начало XX в.). – Ульяновск: б.и., 2011. – 124 с. 108. Леманн А. Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней. – М., 1900; Киев: Украина, 1991. – 397 с. 109. Лукин Н.М. (Антонов Н.) Церковь и государство. – Пг.: Коммунист, 1919. – 40 с. 110. Лукьянов С.А. Роль Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД Российской империи в реализации государственной и вероисповедной политики (1832−1917). – М.: Изд. «Спутник +», 2009. – 462 с. 111. Лукьянов С.А. Религиозные преступления в древнерусском законодательстве (Х–ХVII вв.): монография. – М.: Изд. «Спутник +», 2013. – 118 с. 112. Лукьянов С.М. К учению о государственности и церковности. – СПб.: Сенатская типография, 1913. – 148 с. 113. Маассен Ф.Б.Х. Девять глав о свободной церкви и о свободе совести. – Ярославль: Типо-литография Г. Фальк, 1882. – 324 с. 114. Маньков А.Г. Уложение 1649 года – кодекс феодального права России. – Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1980. – 271 с. 115. Марголин А.Д. Основные черты нового уголовного Уложения. – Киев: Работник, 1907. – 127 с. 116. Мельгунов С.П. Из истории религиозно-общественных движений в России XIX в. М.: Тип. кооперативного товарищества печатного и издательского дела «Задруга», 1919. – 240 с. 117. Милюков П.Н. Энциклопедия русской православной культуры. М.: Эксмо, 2009. – 592 с. 118. Никольский Н.М. История русской церкви. – М.: Изд. политической литературы, 1983. – 448 с. 231 119. Обнинский П.Н. Закон и быт. Выпуск I. – М.: Тип. А.И. Снегирёвой, 1891. – 424 с. 120. Одинцов М.И. Государство и церковь (История взаимоотношений. 1917−1938). – М.: Знание, 1991. – 63 с. 121. Осавелюк А.М. Государство и церковь. – М.: Изд. Российского государственного торгово-экономического университета, 2010. – 239 с. 122. Познышев С.В. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы. – М.: Университетская типография, 1906. – 313 с. 123. Полунов А.Ю. Под властью обер-прокурора. Государство и церковь в эпоху Александра III. – М.: АИРО-XX, 1996. – 141 с. 124. Попов А.В. Суд и наказания за преступления против веры и нравственности по русскому праву. – Казань: Типо-литография Императорского Университета, 1904. – 516 с. 125. Потапова Н.В. Вероисповедная политика Российской империи и религиозная жизнь Дальнего Востока во второй половине XIX – начале ХХ вв. (на примере Сахалина). – Южно-Сахалинск: Изд. Сахалинского государственного университета, 2009. – 316 с. 126. Пругавин А.С. Старообрядчество во второй половине XIX века. – М.: Отделение типографии товарищества И.Д. Сытина, 1904. – 281 с. 127. Пругавин А.С. Раскол и сектантство в русской народной жизни. – М.: Отделение типографии товарищества И.Д. Сытина, 1905. – 94 с. 128. Пругавин А.С. Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством: К вопросу о веротерпимости. – М.: Типо-литография товарищества И.Н. Кушнерёв и Ко, 1905. – 208 с. 129. Рейснер М.А. Духовная полиция в России: Религиозно-нравственное попечение и церковный надзор. – СПб. и М.: Изд. товарищества М.О. Вольф, 1909. – 108 с. 130. Религия и церковь в истории России (Советские историки о православной церкви в России). – М.: Мысль, 1975. – 255 с. 131. Романовская Л.Р. Иноверие в Российской империи (историко-правовое исследование): монография. – М.: Юрлитинформ, 2015. – 197 с. 132. Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. – М.: Новое издательство, 2005. – 696 с. 133. Рункевич С.Г. Русская церковь в XIX веке. – СПб.: Тип. А.П. Лопухина, 1901. – 232 с. 134. Савельев В.Н. Свобода совести: история и теория. – М.: Высшая школа, 1991. – 143 с. 135. Сафонов А.А. Свобода совести и модернизация вероисповедного 232 законодательства Российской империи в начале ХХ в. – Тамбов: Изд. Першина Р.В., 2007. – 366 с. 136. Сергеевский Н.Д. К учению о преступлениях религиозных. – СПб.: Сенатская типография, 1906. – 39 с. 137. Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. – М.: Индрик, 2003. – 462 с. 138. Смолич И.К. История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. 2. 1700−1917. – М.: Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. – 798 с. 139. Соколов Н. Средневековые учения об отношении церкви к государству. – М.: Университетская типография, 1869. – 43 с. 140. Соколов А.А. Отношение церковной власти к свободе совести и слова в XIX веке: Краткий очерк из истории католического и православного духовенства: К годовщине веротерпимости в России. – Астрахань: Паровая тип. В.Л. Егорова, 1906. – 40 с. 141. Струмилин С.Г. Бог и свобода: о вере и неверии. – М.: Госполитиздат, 1961. – 94 с. 142. Суворов Н.С. О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву. – СПб.: Тип. и хромолитография А. Траншеля, 1876. – 338 с. 143. Суворов Н.С. Светское законодательство и церковная дисциплина в России до издания уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года. – СПб.: Тип. духовного журнала «Странник», 1876. – 47 с. 144. Суворов Н.С. К вопросу о религиозных преступлениях. – М.: Тип. Московского университета, 1908. – 14 с. 145. Тарновский Е.Н. Четыре свободы. – СПб.: Изд. Брокгауза и Ефрона, 1906. – 77 с. 146. Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву. – Пг.: Сенатская типография, 1916. – 104 с. 147. Тихомиров Л.А., Победоносцев К.П. Личность, общество и Церковь. – Сергиев Посад: Тип. И. Иванова, 1913. – 84 с. 148. Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России. Политические процессы 1871–1880 гг. – Саратов: Изд. Саратовского университета, 1976. – 393 с. 149. Троицкий Н.А. Царизм под судом прогрессивной общественности. 1866– 1895 гг. – М.: Мысль, 1979. – 350 с. 150. Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. – М.: Изд. Русского христианского гуманитарного института, 1996. – 660 с. 151. Фирсов С.Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.). 233 – М.: Духовная библиотека, 2002. – 623 с. 152. Фойницкий И.Я. Учение о наказаниях в связи с тюрьмоведением. – СПб.: Тип. Министерства путей сообщения (А. Бенке), 1889. – 504 с. 153. фон-Резон А.К. Уголовное Уложение. Краткое изложение главных положений его в сопоставлении с действующим правом. – СПб.: Изд. Я.А. Канторовича, 1903. – X, 331 с. 154. Цветаев Д.В. Положение иноверия в России: историческое обозрение. – Варшава: Тип. Варшавского учебного округа, 1904. – 28 с. 155. Щегловитов И.Г. Новое уголовное уложение. – СПб.: Сенатская типография, 1903. – 74 с. Научные статьи, публикации в журналах и сборниках, периодических изданиях, электронных ресурсах 156. Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость: Сборник статей. – СПб.: Тип. товарищества «Общественная польза», 1905. – 92 с. 157. Балыбин В.А. К истории Уголовного уложения 1903 г. в России // Вестник ЛГУ. Серия экономика, философия, право. Вып. 2. 1977. № 11. С. 123−130. 158. Балыбин В.А. Основные тенденции развития уголовного законодательства России в 1861−1881 гг. // Правоведение. 1977. № 3. С. 55−63. 159. Бендин А.Ю. Веротерпимость и проблемы национальной политики Российской империи (вторая половина XIX – начало XX в.в.) // Минские епархиальные ведомости. 2003. № 4 (67); 2004. № 1 (68). 160. Бендин А.Ю. Эволюция понятия веротерпимости и указ 17 апреля 1905 г. // Международный альманах «Исторические записки» / Отделение ист.-филол. наук РАН. Вып. 9 (127). – М.: Наука, 2006. С. 113–136. 161. Бердников И.С. Новое государство в его отношении к религии // Православный собеседник. 1888. № 11. С. 284–349. 162. Биюшкина Н.И. Законодательные меры правительства Российской империи в отношении религиозных сект (март 1881–1894 гг.) // Вестник СГУТиКД. 2011. №1 (15). С. 135–139. 163. Биюшкина Н.И. Особенности правового регулирования процедуры составления списков присяжных заседателей в Российском государства 70–90-х гг. XIX века // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 5–2. С. 30–33. 234 164. Биюшкина Н.И. Изменения в российском уголовном законодательстве в 1880-х – середине 1890-х гг. // Актуальные проблемы российского права. 2011. № 2. С. 29–37. 165. Биюшкина Н.И. Стратегия развития законодательства в условиях политической нестабильности в России во второй половине XIX – начале ХХ века // Юридическая техника. 2015. № 9. С. 148–154. 166. Внутреннее обозрение // Вестник Европы. 1891. Кн. 3. 167. Всеподданнейший доклад по проекту Уложения о наказаниях // Журнал Министерства юстиции. 1895. № 7. С. 43−82. 168. Вульферт А.К. По поводу ст. 96 нового Уголовного уложения // Вестник права. 1904. Книга десятая. С. 255–259. 169. Громов Н.А. Устав благочиния и безопасности // Вестник полиции. Еженедельный журнал с иллюстрациями. № 32. – Пг.: Министерство внутренних дел, 1916. С. 821–822. 170. Димитрова Е.А. Ответственность за религиозные преступления и свобода слова в дореволюционной России // Актуальные проблемы борьбы с преступностью в Сибирском регионе. Часть 1. – Красноярск, 2005. С. 260–264. 171. Дорская А.А. Церковное и уголовное право Российской империи: Проблемы взаимодействия и взаимовлияния // История государства и права. 2005. № 3. С. 55−58. 172. Есипов В.В. Святотатство в истории русского законодательства // Варшавские университетские известия. 1893. Кн. VIII. С. 1–42. 173. Ефремова Н.Н. Судебное право // в мн.: Развитие русского права во второй половине 19 – начале 20 вв. – М.: Наука, 1996. 174. Жижиленко А.А. Закон 14 марта 1906 года о введении в действие нового уголовного уложения для преступлений религиозных // Право. 1906. № 15, 16. С. 1341−1346, 1435−1442. 175. Захарова Л.Г. Кризис самодержавия накануне революции 1905 года // Вопросы истории. 1972. № 8. С. 119−140. 176. Заозерский Н.А. Право Греко-восточной Православной Русской Церкви как предмет специальной юридической науки // Прибавления к изданию творений Святых отцов в русском переводе за 1888 год. Ч. 41. Кн. 2. – М., 1888. С. 318–409. 177. Иванов А.А., Шингарёва Н.В. Вопрос о «свободе совести» как предмет политических дискуссий в России начала XX в. // Государство, общество, церковь в истории России XX века: Материалы VIII Международной научной конференции. В 2 ч. Ч. 1. – Иваново: Ивановский государственный университет, 2009. С. 392–397. 235 178. Ивановский Н. Имеет ли наше внутренне противораскольническое и противосектантское миссионерство будущность? // Миссионерское обозрение. 1898. № 1–5. 179. Кистяковский А.Ф. О преступлениях против веры // Наблюдатель. 1882. № 10. С. 102–122. 180. Клюкина Ю.В. Гражданская власть, церковь и старообрядцы в начале ХХ в.: три версии права свободы вероисповедания (по материалам УралоЗападносибирского региона) // Проблемы истории России. – Екатеринбург, 2001. Вып. 4. С. 188−205. 181. Костогрызова Л.Ю. Симфония властей в Византии: опыт взаимодействия государства и церкви // Актуальные проблемы истории, политики и права: сборник научных трудов преподавателей и адъюнктов. Вып. 8. – Екатеринбург, 2008. С. 29–35. 182. Котляревский С. Свобода совести // Свободная совесть: литературнофилософский сборник. Книга первая. – М.: Типография товарищества И.Д. Сытина, 1906. С. 191−197. 183. Куров М.Н. Революция 1905−1907 годов и кризис политики царизма в религиозном вопросе // Вопросы научного атеизма. Вып. 19. 1976. С. 167−184. 184. Куров М.Н. Проблема свободы совести в дореволюционной России // Государство, религия и церковь в России и за рубежом. Вып. 1: Антология отечественного религиоведения. – М., 2009. С. 183−196. 185. Левенстим А.А. Фанатизм и преступление // Журнал Министерства юстиции. 1898. № 8. С. 19–38. 186. Левенстим А.А. Присяга на суде по народным воззрениям // Вестник права. Июнь 1901. С. 1−26. 187. Левенстим А.А. Суеверие и уголовное право // Вестник права. Книга вторая. 1906. С. 181−251. 188. Лёвин В.Ф. Российское законодательство по борьбе с религиозными преступлениями конца 19 – начала 20 века // Регионология. 2006. № 3. С. 274– 281. 189. Лёвин В.Ф. К вопросу рассмотрения судами Российской империи дел о религиозных преступлениях во второй половине XIX – начале XX в. // Современная российская государственность: теоретические и конституционно-правовые аспекты: сборник трудов / МГУ им. Н.П. Огарёва. – Саранск, 2007. С. 151–156. 190. Лёвин В.Ф. Развитие института уголовной ответственности за принадлежность к тоталитарным и изуверным религиозным учениям в России на рубеже ХIХ−ХХ вв. // Правовая политика и правовая жизнь. 2009. № 2. С. 114–123. 236 191. Лёвин В.Ф. Религиозные преступления в Российском уголовном законодательстве в начале ХХ века // Юридическая наука в Республике Мордовия: межвузовский сборник научных трудов. Вып. 1. – Саранск: Изд. Мордовского университета, 2009. С. 92–98. 192. Лёвин В.Ф. Из истории религиозных правонарушений в Российском законодательстве во второй половине ХIХ – начале ХХ в. // Социальноэкономические и политические процессы в России, странах Европы и Северной Америке в новое и новейшее время: сравнительные исследования: материалы Всероссийской научной конференции, г. Саранск, 28–29 июня 2010 г. – Саранск: Изд. Мордовского университета, 2010. С. 130–138. 193. Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с изуверными сектантскими вероучениями (конец ХIХ – начало ХХ в.) // Вестник Екатеринбургского университета. 2010. № 2. С. 82–85. 194. Лёвин В.Ф. Борьба с посягательствами на православную религию в Российской империи как охраняемую государством культурную силу в середине ХIХ – начале ХХ в. // Вестник Екатерининского университета. 2010. № 4. С. 77–79. 195. Лёвин В.Ф. Изменение политики государства по отношению к религиозным преступлениям после революции 1905 года // Вопросы гуманитарных наук. 2011. № 1. С. 11–13. 196. Лёвин В.Ф. Особенности проведения расследований уголовных преступлений в России во второй половине ХIХ – начале ХХ в. // Актуальные проблемы современной науки: информационно-аналитический журнал. 2011. № 1. С. 41–44. 197. Лёвин В.Ф. Борьба российского государства с пропагандистской деятельностью неправославных вероучений во второй половине ХIХ – начале ХХ в. // Современные гуманитарные исследования. 2011. № 1. С. 9–11. 198. Лёвин В.Ф. Политические и идеологические корни религиозных преступлений в Российском государстве в XIX – начале XX в. // Новые подходы в гуманитарных исследованиях: право, философия, история, лингвистика, экономика: межвузовский сборник научных трудов. Вып. 10. – Саранск, 2011. С. 203–205. 199. Лёвин В.Ф. Борьба российского государства с изуверными вероучениями во второй половине ХIХ – начале ХХ в. // Исторические науки. 2011. № 1. С. 18–21. 200. Лёвин В.Ф. Дознание и следствие по религиозным преступлениям в Российском государстве в XIX – начале XX в. // Новые подходы в гуманитарных исследованиях: право, философия, история, лингвистика, экономика: межвузовский сборник научных трудов. Вып. 10. – Саранск, 2011. С. 190–191. 237 201. Лёвин В.Ф. Система религиозного правосудия в российской империи во второй половине ХIХ – начале ХХ в. // Исторические науки. 2011. № 1. С. 22–26. 202. Лёвин В.Ф. Церковное правосудие в истории России: основные формы и методы борьбы с религиозными преступлениями // Вестник Чувашского университета. 2011. № 1. С. 65–71. 203. Мельгунов С.П. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести): сборник статей. Вып. I. – М.: Отделение типографии товарищества И.Д. Сытина, 1907. – 194 с. 204. Мережковский Д.С. Революция и религия // Русская мысль. 1907. № 2. С. 64−85; № 3. С. 17−34. 205. Мышцин В.Н. Политическое самосознание христианской церкви // «Юридические записки», издаваемые Демидовским юридическим лицеем. Выпуск IV (XVIII). – Ярославль, 1913. С. 575−599. 206. Нечаева М.Ю. Церковь в модернизирующемся обществе России XVIII − начала ХХ вв. // Уральский исторический вестник. – Екатеринбург, 2000. № 5−6. С. 260–286. 207. Никандрова М.М. Революционное народничество и сектантство // Наука и религия. 1966. № 11. С. 74−76. 208. Никитин А.А. Уголовное законодательство и ответственность за религиозные преступления в Российской империи во второй половине XIX в. // Право и образование. 2012. № 4. С. 179–184. 209. Обнинский П.Н. В области суеверия и предрассудков // Юридический вестник. Ноябрь, декабрь. 1890. С. 359−381. 210. Обозрение хода работ по составлению уголовного уложения // Журнал Министерства юстиции. 1902. № 1. С. 263−301. 211. Полунов А.Ю. Государство и религиозное инакомыслие в России (1880– 1890 гг.) // Россия и реформы. – М.: Медведь, 1995. Вып. 3. С. 126−141. 212. Полунов А.Ю. Рецензия на: «О религии и империи: миссии обращения и веротерпимость в Царской России» / под ред. Роберта Джераси и Майкла Ходарковского. – Итака; Лондон, 2001 // Отечественная история. 2003. № 5. С. 197−202. 213. Рейснер М.А. Право свободного исповедания // Вестник права. 1899. Ноябрь. № 9. С. 85–102. 214. Рейснер М.А. Мораль, право, религия // Вестник права. 1900. № 4. С. 1–49. 215. Рейснер М.А. Государство и верующая личность (сборник статей). – СПб.: Тип. товарищества «Общественная Польза», 1905. – 423 с. 216. Рождественский Т. Свобода совести и русское законодательство о расколосектантах // Миссионерское обозрение. 1904. № 10. С. 549–554. 238 217. Романовская Л.Р. Веротерпимость как принцип государственной конфессиональной политики Российской империи // Инновации в государстве и праве России. Материалы научно-практической конференции. 2008. С. 209–212. 218. Савченко И.В. Изучение института церковного суда в российской науке XIX – начала XX века // История государства и права. 2008. № 6. С. 25–26. 219. Сафонов А.А. Уголовное законодательство Российской империи о религиозных преступлениях в начале XX в. // Вестник Московского университета МВД России. 2007. № 1. С. 154−156. 220. Сергеевский Н.Д. К учению о преступлениях религиозных // Журнал Министерства юстиции. 1906. Апрель. № 4. С. 13−49. 221. Соколов А.А. Свобода совести и веротерпимость (историко-критический очерк) // Вестник права. 1905. № 5. С. 23–31. 222. Спасович В.Д. Изложение доклада «О преступлениях против веры». Протоколы С.-Петербургского юридического общества // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 5. Май. С. 9−19. 223. Таганцев Н.С. О религиозных преступлениях и об основаниях к их будущему пересмотру // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 5. С. 22–32. 224. Тарновский Е.Н. Религиозные преступления в России // Вестник права. 1899. № 4. С. 1−27. 225. Тарновский Е.Н. Статистические сведения о деятельности судебных установлений, образованных по уставам Императора Александра II, за 1866–1912 годы // Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. – Пг., 1914. Т. 2. С. 337–374. 226. Тернер Ф.Г. Свобода совести и отношения государства к церкви // Сборник государственных знаний / под ред. В.П. Безобразова. Т. III. – СПб.: Тип. В. Безобразова и Комп., 1877. С. 33–56. 227. Терюкова Е.А. Департамент Духовных дел иностранных исповеданий и этноконфессиональная политика Российского государства (XVIII − начало XX в.) // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2010. № 4. С. 204−208. 228. Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву // Журнал Министерства юстиции. – Пг., 1916. № 1. С. 1−52; № 2. С. 92–142. 229. Тимашев Н.С. Основания наказуемости религиозных преступлений // Право. 1915. № 26−27. С. 1814−1819, 1859−1868. 230. Титов Ю.Н. Процесс огосударствления церкви в XVIII–XIX вв. // Вопросы религии и религиоведения. Вып. 1. Ч. 3. – М.: ООО ИД «МедиаПром», 2009. С. 65–74. 231. Тихомиров Л.А. К вопросу о терпимости // Русское обозрение. 1893. Кн. 7. Июль. С. 369–384. 239 232. Трайнин А.Н. Преступность города и деревни в России // Русская мысль. 1909. № 7. С. 1–27. 233. Фецыч Г.В. К вопросу подготовки и издания Уголовного уложения 1903 г. // Проблемы правоведения. Вып. 41. – Киев, 1980. С. 38−48. 234. Фирсов С.Л. Церковный суд в России в синодальный период (краткий исторический очерк) // Исторический вестник. 2002. № 1 (16). URL: http://www.vob.ru/public/bishop/istor_vest/2002/1_16/6.htm (дата обращения: 8.10.2015). 235. Хартулари К.Ф. О святотатстве // Журнал Министерства юстиции. 1863. Т. XVII. С. 489–504. 236. Цуханов Н.И. О недостатках нашего суда присяжных // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 2. С. 81–109. 237. Чуканов И.А., Артёмова С.Т. Религиозные правонарушения и борьба с ними органов государственной власти на рубеже XIX–XX вв. // Власть. 2012. № 12. С. 110–113. 238. Шингарёва Н.В. Развитие российского законодательства по вопросам старообрядчества в Своде законов Российской империи в 30-е – 50-е гг. XIX в. // Историко-правовой вестник. Вып. 1. – Тамбов, 2005. С. 146–149. 239. Шингарёва Н.В. Проблема свободы совести и веротерпимости в России в начале ХХ в. // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 11. С. 41–44. 240. Шингарёва Н.В. Религиозные преступления и ответственность за их совершение в Уголовном уложении 1903 г. // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. 2015. № 5. С. 147–150. 241. Ширков В.П. Религиозные преступления по новому уголовному уложению // Вестник права. 1903. Книги вторая – третья. С. 204−220. 242. Ширяев В.Н. Уголовно-правовая охрана религиозной свободы // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 4. Апрель. С. 1−62. 243. Ширяев В.Н. Религиозные деликты в кодексах Западной Европы // Журнал Министерства юстиции. 1908. Май. № 5. С. 1−38. 244. Ширяев В.Н. Религиозные преступления. Историко-догматические очерки // Временник Демидовского юридического лицея. Кн. 100. – Ярославль: Тип. Губернского правления, 1910. – 427 с. 245. Ширяев В.Н. К вопросу о религиозных преступлениях // Юридические записки Демидовского юридического лицея. Выпуск II (VI). – Ярославль: Тип. Губернского правления, 1910. С. 597–603. 246. Щапов Я.Н. Христианские вероисповедания и государственная власть в России в XVIII − первой половине XX в. // Отечественная история. 1987. № 3. 240 С. 155–163. 247. Якобий И.П. Об уголовной наказуемости принадлежности к изуверским сектам // Журнал Министерства юстиции. № 5. Май. 1912. С. 98–132. Диссертационные исследования и авторефераты диссертаций 248. Балыбин В.А. Уголовное уложение Российской Империи 1903 года : дис. … канд. юрид. наук : 12.00.01 / Балыбин Владимир Андреевич. – Л., 1982. – 182 с. 249. Башкатов Л.Д. Религиозная преступность: уголовно-правовые и криминологические проблемы : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.08 / Башкатов Леонид Дмитриевич. – М., 2001. – 224 с. 250. Бендин А.Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863–1914 гг.) : автореф. дис. … д-ра ист. наук : 07.00.02 / Бендин Александр Юрьевич. – СПб., 2013. – 54 с. 251. Вибе И.Н. Вероисповедная политика самодержавия в Западном крае (1830−1855) : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / Вибе Ирина Николаевна. – СПб., 2009. – 26 с. 252. Гавриленков А.Ф. Политика государственной власти Российской империи в отношении Православной церкви, инославных конфессий и авраамических (нехристианских) вероисповеданий в 1721–1917 гг.; сущность, принципы, эволюция : дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 / Гавриленков Алексей Фёдорович. – М., 2010. – 790 с. 253. Далецкая В.Ю. Политика Российского государства и церкви в отношении сектантов в XVIII–XIX вв. : дис. ... канд. ист. наук : 07.00.02 / Далецкая Вероника Юрьевна. – М., 2004. – 222 с. 254. Ефимовских В.Л. Религиозные преступления в русском праве X − начала XX в. : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Ефимовских Василий Леонидович. – Н. Новгород, 2002. – 229 с. 255. Залужный А.Г. Правовое регулирование и прокурорский надзор в сфере отношений государства и религиозных объединений: Теория. Законодательство. Обеспечение законности : дис. ... д-ра юрид. наук : 12.00.01, 12.00.11 / Залужный Александр Гаврилович. – М., 2005. – 560 с. 256. Иванов А.А. Принцип индивидуализации юридической ответственности в российском праве X–XX вв.: историко-правовое исследование: дис. ... д-ра юрид. наук: 12.00.01 / Иванов Алексей Алексеевич. – М., 2010. – 418 с. 257. Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с религиозными правонарушениями в 1820-е – 1917 гг. (на материалах 241 Среднего Поволжья) : автореф. дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 / Лёвин Валерий Фёдорович. – Саранск, 2011. – 47 с. 258. Лёвин В.Ф. Борьба Российского государства и Русской православной церкви с религиозными правонарушениями в 1820-е – 1917 гг. (на материалах Среднего Поволжья) : дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.02 / Лёвин Валерий Фёдорович. – Саранск, 2011. – 344 с. 259. Лёвина А.А. Институт «свободы совести и вероисповедания»: Историкоправовой опыт России : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Лёвина Алёна Александровна. – Н. Новгород, 2003 – 182 с.256. Липский Н.А. Влияние христианства на развитие уголовной политики и судопроизводства в России (историко-правовой анализ) : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Липский Николай Алексеевич. – СПб., 2003. – 209 с. 260. Лукьянов С.А. Роль и место МВД дореволюционной России в механизме регулирования религиозных отношений, 1802−1917 гг. : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Лукьянов Сергей Александрович. – М., 2000. – 202 с. 261. Лукьянов С.А. Принцип веротерпимости во внутренней политике дореволюционной России и роль Министерства внутренних дел в обеспечении государственно-правовых основ его осуществления : дис. ... д-ра юрид. наук : 12.00.01 / Лукьянов Сергей Александрович . – М., 2009. – 381 с. 262. Никулин М.В. Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х − конец 1870-х гг.) : дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / Никулин Максим Владленович. – М., 1996. – 440 с. 263. Пинкевич В.К. Вероисповедные реформы в России в начале XX века, 1903 − февраль 1917 гг. : дис. ... д-ра ист. наук : 09.00.06 / Пинкевич Василий Константинович. – М., 2000. – 318 с. 264. Понарин П.В. Русская Православная Церковь, общество и государство: проблема духовного инакомыслия в период поздней империи и революционную эпоху, рубеж XIX−XX вв. − 1920 г.: на материалах Тульской губернии : дис. … канд. ист. наук : 07.00.02 / Понарин Павел Валентинович. – Тула, 2006. – 228 с. 265. Романовская Л.Р. Иноверцы в Российской империи : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Романовская Любава Ростиславовна. – Н. Новгород, 2006. – 259 с. 266. Сафонов А.А. Правовое регулирование функционирования религиозных объединений в России в начале XX века : автореф. дис. ... д-ра юрид. наук : 12.00.01 / Сафонов Александр Александрович. – М., 2008. – 46 с. 267. Семашко А.Г. Русская Православная Церковь в государственном механизме Российской империи XIX века: историко-правовой аспект : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Семашко Анна Геннадьевна. – М., 2007. – 217 с. 242 268. Федосова Н.С. Уголовное право и религия: проблемы взаимовлияния и взаимодействия : автореф. дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.08 / Федосова Наталья Сергеевна. – Владивосток, 2003. – 208 с. 269. Фецыч Г.В. Реакционная сущность системы преступления и наказаний по Уголовному уложению 1903 г. и практика его применения : дис. … канд. юрид. наук : 12.00.01 / Фецыч Григорий Васильевич. – Львов, 1984. – 220 с. 270. Шапошников Е.Л. Государственно-церковные отношения в России ХХ − начале ХХI века: историко-правовой и общетеоретический анализ : дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Шапошников Евгений Львович. – Н. Новгород, 2007. – 179 с. 271. Шевкопляс Е.М. Уголовно-правовая охрана свободы совести в России : дис. … канд. юрид. наук : 12.00.08 / Шевкопляс Екатерина Михайловна. – Омск, 1999. – 194 с. 272. Шингарёва Н.В. Роль МВД Российской империи в разработке и реализации законодательства о веротерпимости и свободе совести во второй половине XIX – феврале 1917 г. : автореф. дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Шингарёва Наталья Викторовна. – М., 2006. – 23 с. Справочные издания, учебники, электронные ресурсы 273. Атеистический словарь / Абдусамедов А.И., Алейник Р.М., Алиева Б.А. и др. – М.: Политиздат, 1985. – 512 с. 274. Барабанов М. Формулы обвинительных пунктов (сборник заключительных частей обвинительных актов) по наиболее распространённым родам преступлений, караемых по Уложению о наказаниях (издание 3-е, вновь дополненное). – СПб.: Тип. М. Меркушева, 1909. – 422 с. 275. Барсов Т. Сборник действующих и руководственных церковных и церковно-гражданских постановлений по ведомству православного исповедания. Том I. – СПб.: Синодальная типография, 1885. – 663 с. 276. Беликов В. Деятельность московского митрополита Филарета по отношению к расколу. – Казань: Типо-литография Императорского университета, 1895. – 564 с. 277. Белогриц-Котляревский Л.С. Краткий курс русского уголовного права. – Киев: Тип. «Пётр Барский», 1908. – 256 с. 278. Белогриц-Котляревский Л.С. Очерки курса русского уголовного права. Общая и особенная части. – Киев; Харьков: Южно-Русское Книгоиздательство Ф.А. Иогансона, 1908. – 671 с. 279. Белявский Н.Н. Полицейское право (конспект лекций). – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1904. – 334 с. 243 280. Бердников И.С. Краткий курс церковного права. – Казань: Тип. Императорского университета, 1888. – 294 с. 281. Бернер А.Ф. Учебник уголовного права. Т. 1–2 / Перевод Н.А. Неклюдов. – СПб.: Тип. Н. Тиблена и комп., 1865–1867. – 916 с.; 364 с. 282. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. VIA. – СПб.: Типо-литография И.А. Ефрона, 1892. – 944 с. 283. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 52. – Ярославль: Издательский центр «Терра», 1992. – 481–960, [11] с. 284. Будзинский С. Уложение о наказаниях с комментарием, в применении к Варшавскому судебному округу. – Варшава: Тип. К. Ковалевского, 1892. – 472 с. 285. Булгаков С.В. Справочник по ересям, сектам и расколам. – М.: Современник, 1994. – 164 с. 286. Варадинов Н.В. История Министерства внутренних дел (восьмая дополнительная книга: история распоряжений по расколу). Т. 8. – СПб.: Тип. Министерства Внутренних дел, 1863. – 656 с. 287. Введенский А. Действующие законоположения касательно старообрядцев и сектантов. – Одесса: Тип. «Одесских новостей», 1912. – 198 с. 288. Верховской П.В. Учреждение Духовной коллегии и Духовный регламент. К вопросу об отношении церкви и государства в России (Исследование в области истории русского церковного права): в 2 т. – Ростов н/Д: б.и., 1916. – 686 с.; 422 с. 289. Волков В.В. Уголовное уложение (статьи, введенные в действие) издания 1909 года. Изд. 2-е, прераб. и значительно доп. – СПб.: Издание книжного магазина И.И. Зубкова «Законоведение», 1913. – 221 с. 290. Волков В.В. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (Издания 1885 г. и по прод. 1912 г.): С извлечениями из решений Правительствующего сената, Свода законов, Сводов Военных и Морских Постановлений, с указанием подсудности, судопроизводственных правил и приложениями. Изд. неофициальное. – СПб.: Издание книжного магазина И.И. Зубкова «Законоведение», 1914. – 1464 с. 291. Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1894 и 1895 годы; за 1898 год; за 1911−1912 годы. – СПб.: Синодальная типография, 1898; 1901; 1913. – XIV, 427, 159 с.; X, 224, 67 с.; XIII, 336, 230 с. 292. Вульферт А.К. Лекции по особенной части русского уголовного права. – СПб.: Военная типография, 1899. – 171 с. 293. Горчаков М.И. Церковное право. Курс лекций. – СПб.: Тип. И. Флейтмана, 1909. – 338 с. 244 294. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I−IV. – М.: Русский язык, 1989−1991. – 699 с.; 779 с.; 555 с.; 683 с. 295. Долгинов М. О святых мощах (сборник материалов). – М.: Госполитиздат, 1961. – 115 с. 296. Жеребцов В.О. Предварительное следствие. Практическое пособие для начинающих судебных следователей. – СПб.: Тип. А.Г. Розена, 1911. – 254 с. 297. Журнал Особого присутствия Государственного совета, высшего учреждения для обсуждения проекта уголовного уложения. – СПб.: Государственная Типография, 1902. – 376 с. 298. За первый год вероисповедной свободы в России (Бесплатное приложение к журналу «Миссионерское обозрение» за 1906 г.). – СПб.: Колокол, 1907. – 251 с. 299. Иванов А.А. Институт наказания в российском праве X – начала XX вв.: социально-правовые аспекты: Учебное пособие. – М.: МосУ МВД России, 2013. – 96 с. 300. Ильин И.А., Устинов В.М., Новицкий И.Б., Гернет М.Н. Основы законоведения (издание 4-е, исправленное и значительно дополненное). – Пг.; М.: Товарищество В.В. Думнов, наследие братьев Салаевых, 1915. – 416 с. 301. Инструкция чинам полиции округа С.-Петербургской судебной палаты по обнаружению и исследованию преступлений (сост. Н.В. Муравьев). – СПб.: Тип. М.П.С (А. Бенке), 1882. – 128 с. 302. Иозефи В.Г. Опыт юридической науки полицейского права В. Иозефи. – Могилёв-Подольский.: Тип. Б.Г. Кваши, 1902. – 160 с. 303. Исаев И.А. История государства и права России. Учебник. – М.: Юристъ, 2004. – 797 с. 304. Калмыков П.Д. Учебник уголовного права, составленный по лекциям профессора П.Д. Калмыкова А. Любавским: Части: общ. и особ. – СПб.: Тип. товарищества «Общественная польза», 1866. – 535 с. 305. Карабчевский Н.П. Около правосудия. Статьи, сообщения и судебные очерки. – СПб.: Тип. Сибирского Товарищества Печати и Издательского дела «Труд», 1902. – 460 с. 306. Колоколов Г.Е. Уголовное право. Особенная часть. Курс лекций проф. Колоколова. – М.: Типо-литография В. Рихтер, 1895. – 379 с. 307. Кони А.Ф. История развития уголовно-процессуального законодательства в России // Собрание сочинений в восьми томах. – М.: Юридическая литература, 1967. Т. 4. С. 317−357. 308. Красножён М.Е. Отношение православной восточной Церкви к лицам неправославным. – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1900. – 48 с. 309. Кузнецов Н.Д. Закон о старообрядческих общинах в связи с отношением церкви 245 и государства. – Сергиев Посад: Тип. Св. Троице-Сергиевой Лавры, 1910. – 243 с. 310. Лохвицкий А.В. Курс русского уголовного права. – СПб.: Скоропечатня Ю.О. Шредера, 1871. – 704 с. 311. Макалинский П.В. Практическое руководство для судебных следователей, состоящих при окружных судах. Ч. 2. – СПб., Тип. А. Бенке, 1871. – 474 с. 312. Максимов С.В. Сибирь и каторга. В трёх частях. – СПб.: Типо-литография Н. Стефанова, 1891. – 411 с.; 367 с.; 377 с. 313. Малиновский И.А. Лекции по истории русского права. – Ростов н/Д.: Издательство кооперативного товарищества «Единение», 1918. – 488 с. 314. Материалы для пересмотра нашего уголовного законодательства. Т. 4. Замечания отечественной литературы на Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и на Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. – СПб.: Министерство юстиции, 1881. – 658 с. 315. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.). В двух томах. – СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003. – 547 с.; 582 с. 316. Неклюдов Н.А. Руководство к особенной части русского уголовного права. Том II. – СПб.: Тип. П.П. Меркульева, 1876. – 747 с. 317. Нуруллаев А.А., Нуруллаев А.Ал. Религия и политика. Учебное пособие. – М.: КМК, 2006. – 330 с. 318. Одинцов М.И., Пинкевич В.К., Релькина О.Ю. Государственно-церковные отношения в политической истории России // Государственно-церковные отношения в России: курс лекций. – М.: РАГС, 1995. – 257 с. 319. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: ИТИ Технологии, 2005. – 938 с. 320. Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М.: Оникс, 2007. – 1198 с. 321. Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. – М.: Мысль, 1982. – 207 с. 322. Основные положения преобразования судебной части в России, высочайше утверждённые государём Императором 29 сентября 1862 года. – М.: Тип. В. Готье, 1863. – 111 с. 323. Павлов А.С. Курс церковного права. – Сергиев Посад: Богословский вестник, 1902. – 539 с. 324. Познышев С.В. Особенная часть русского уголовного права. – М.: Изд. Г.А. Лемана, 1912. – 499 с. 325. Преображенский И.В. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840−41 по 1890−91 гг. – СПб.: Тип. Э. Арнгольда, 1897. – 236 с. 246 326. Пусторослев П.П. Конспект лекций по особенной части русского уголовного права. – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1902. – 260 с. 327. Распределение населения империи по главным вероисповеданиям. Разработано Центральным статистическим комитетом МВД по данным Первой всеобщей переписи 1897 г. – СПб.: Тип. Санкт-Петербургского акционерного общества печатного дела в России Е. Евдокимов, 1901. – 40 с. 328. Религиоведение / Энциклопедический словарь. – М.: Академический проект, 2006. – 1254 с. 329. Религиоведение: словарь / Е.С. Элбакян. – М.: Академический Проект, 2007. – 638 с. 330. Розанов А.И. Записки сельского священника. Быт и нравы православного духовенства. – СПб.: Тип. В.С. Балащева, 1882. – 324 с. 331. Российское законодательство X−XX вв. Т. 6. Законодательство первой половины XIX века; Т. 9. Законодательство эпохи империализма и буржуазно-демократических революций. – М.: Юридическая литература, 1988; 1994. – 432 с.; 351 с. 332. Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы (На основании официальных и научных исследований). – СПб.: Изд. «Вестника Знания» (В.В. Битнера), 1912. – 216 с. 333. Русская православная церковь и право. – М.: Изд. БЕК, 1999. – 448 с. 334. Северский Я.Г. Особенная часть русского уголовного права: Краткий обзор начал от Уложения царя Алексея Михайловича до Уложения о наказаниях 1885 г. включительно. – СПб.: Книжный магазин А.Ф. Цинзерлинга, 1892. – 164 с. 335. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по истории русского права. – СПб.: Тип. А. Траншеля, 1883. – 997 с. 336. Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. Часть общая. Пособие к лекциям. – Пг.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1915. – 397 с. 337. Скрипилёв Е.А. Развитие русского права во второй половине XIX − начале XX в. – М.: Наука, 1997. – 364 с. 338. Спасович В.Д. Учебник уголовного права. Том 1 (выпуск 1-й). – СПб.: Тип. Иосафата Огризко, 1863. – 432 с. 339. Старков О.В., Башкатов Л.Д. Криминотеология: религиозная преступность. – СПб.: Изд. Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2004. – 384 с. 340. Стецкевич М.С. Свобода совести: Учебное пособие. СПб.: Изд. С.Петербургского университета, 2006. – 299 с. 341. Суворов Н.С. Учебник церковного права. – М.: Тип. А.И. Снегирёвой, 1908. – 476 с. 342. Судебные Уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на 247 коих они основаны. Ч. 2. – СПб.: Государственная канцелярия, 1866. – 504 с. 343. Суд присяжных по русским законам. Руководство для присяжных заседателей, составленное А. Квачевским. – СПб.: Тип. Ф.С. Сущинского, 1873. – 562 с. 344. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции Н.С. Таганцева, доктора уголовного права. Часть общая. Т. I−II. – СПб.: Государственная Типография, 1902. – 815 с. 345. Таганцев Н.С. Уголовное уложение 22 марта 1903 г. Глава вторая «О Нарушении ограждающих веру постановлений (с изменениями по закону 14 марта 1906 г.). – СПб.: Тип. Феникс, 1906. – 199 с. 346. Таганцев Н.С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. – Пг.: Государственная Типография, 1915. – 1285 с. 347. Тимановский А. Сборник толкований русских юристов к Судебным уставам императора Александра Второго. – Варшава: Тип. К. Ковалевского, 1892. – 651 с. 348. Уголовное уложение. Объяснения к проекту редакционной комиссии. Том IV. Главы 17−18. – СПб.: Государственная Типография, 1895. – 243 с. 349. Уголовное Уложение, Высочайше утверждённое 22 марта 1903 г. – СПб.: Сенатская типография, 1903. – 144 с. 350. Устав о предупреждении и пресечении преступлений (Свод законов, т. XIV изд. 1857 г.). Дополненный и изменённый по продолжениям 1863, 1864, 1868 и 1871 годов, с разъяснениями по Уложению о наказаниях и по уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. – СПб.: Тип. Т. Рис, 1872. – 159 с. 351. Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. – Ярославль: Тип. Губернского Правления, 1909. – 668 с. 352. Филиппов А.Н. История русского права. 5-е изд., изм. и доп. Ч. 1. – Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1914. – 823 с. 353. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Том II. – СПб.: Сенатская типография, 1910. – 573 с. 354. Чернявский А. Религиозные преступления (из лекций Н.С. Таганцева). – СПб.: Тип. Ю.А. Мансфельд, 1905. – 43 с. 355. Чистяков О.И. История отечественного государства и права. В 2-х ч. – М.: Юристъ, 2005. – Ч. 1 – 430 с.; Ч. 2 – 544 с. 356. Чичинадзе Д.В. Сборник законов о расколе и сектантах, разъяснённых решениями Правительствующего сената и Святейшего синода (изд. 2-е, исправленное и дополненное). – СПб.: Тип. Д.В. Чичинадзе,1899. – 165 с. 357. Щегловитов С.Г. Судебные уставы Императора Александра II с законодательными мотивами и разъяснениями. Устав уголовного судопроизводства. – СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1907. – 1012, VI с. 248 358. Электронная еврейская энциклопедия. URL: http://www.eleven.co.il/ (дата обращения: 8.10.2015 г.). 359. Ясевич-Бородаевская В.И. Борьба за веру: Историко-бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству и сектантству в его последовательном развитии с приложением статей закона и высочайших указов. – СПб.: Государственная Типография, 1912. – 656 с. Издания на иностранных языках 360. Burbank J. Imperial Russia: new histories for the Empire. Bloomington, 1998. 361. Burbank J., Hagen M.V. Russian empire: space, people, power, 1700−1930. Bloomington, 2007. 362. Curtiss J.S. Church and State in Russia: The Last Years of the Empire. New York, 1940. 363. Figgis J.N. Churches in the Modern State. L., 1913. 364. Freeze, Gregory L. Handmaiden of the State? The Orthodox Church in Imperial Russia Reconsidered. Journal of Ecclesiastical History 36. (1985): 82–102. 365. Freeze, Gregory L. Church and Politics in Late Imperial Russia: Crisis and Radicalization of the Orthodox Clergy. Russia under the Last Tsar: Opposition and Subversion, 1894–1917. Ed. Anna Geifman. Oxford: Blackwells, 1999. 269–297. 366. Freeze, Gregory L. Russian Orthodoxy: Church, People, and Politics in Imperial Russia. Cambridge History of Russia. vol. 2 Ed. Dominc Lieven. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 284–305. 367. Simon G. Church, State and Society // Russia Enters the Twentieth Century / Ed. by G. Katkov et. al. London, 1971. 368. Szeftel M. Church and State in Imperial Russia // Russian Orthodoxy under the Old Regime / Ed. by R. Nichols, T.G. Stavrou. Minneapolis, 1978. 369. Treadgold D.W. The Peasant and Religion // The Peasant in Nineteenth-Century Russia / Ed. by W.S. Vucinich. Stanford, 1968. 370. Waldron P. Religious Toleration in Late Imperial Russia // Civil Rights in Imperial Russia / Ed. by O. Crisp and L. Edmondson. Oxford: Clarendon Press, 1989. P. 103−121. 249 Приложение 1 Преступления против религии в Уголовном уложении 1903 года I. Преступные посягательства по классификации Редакционной комиссии Группы преступлений 1. Надругательство и осмеяние церкви и религиозных верований (ст.ст. 73−77) а) богохульство субъект объект объективная сторона квалифицирующие признаки субъективная сторона наказуемость физическое лицо любого вероисповедания и гражданского статуса 1) вероисповедание, как целое; 2) отдельные догматы или основные верования, исповедуемые ими; 3) объекты религиозного поклонения; 4) религиозные установления и обряды; 5) имеющие религиозное значение предметы; 6) Православная церковь как общество верующих возложение хулы (на объекты поклонения), поношение и поругание действием (таинств и предметов, имеющих религиозное значение) совершено: 1) публично; 2) в распространённых или публично выставленных произведениях печати, письме или изображении; 3) в молитвенном доме. Или: 4) совершено при отправлении общественного богослужения и в церкви; 5) с целью произвести «соблазн» наличие умысла (осознание, что действия несут в себе оскорблении религии или её верований) ссылка на каторгу или поселение (богохульство в церкви или при отправлении общественного богослужения); ссылка на поселение (при совершении деяния в молитвенном доме, публично, посредством распространения или выставления сочинения или изображения); заключение в исправительный дом или в крепость до 3 лет (намерение произвести соблазн) 250 б) поношение нехристианских вероисповеданий физическое лицо вероисповедание (религия и религиозные верования) поношение нехристианских вероисповеданий, признанных в России совершение в молитвенном доме или во время общественного богослужения наличие умысла в) кощунство физическое лицо любого вероисповедания и гражданского статуса установления, обряды православной церкви и христианства; освящённые предметы (при непристойной насмешке) поношение, поругание действием, непристойная насмешка носит характер оскорбления в устной, письменной форме или в изображении наличие умысла арест на срок до 1 месяца или штраф до 100 рублей (при наличии смягчающих обстоятельств: «неразумение, невежество и состояние опьянения») заключение в тюрьму на срок от 6 месяцев (при совершении во время общественного богослужения или в церкви); заключение в тюрьму (при совершении в часовне, христианском молитвенном доме, публично, в распространённых или публично выставленных произведениях печати, письме или изображении); заключение в тюрьму на срок до 3 месяцев (с целью произвести соблазн между присутствующими); арест до 3 месяцев (при наличии смягчающих вину обстоятельств: «неразумение, невежество и состояние опьянения») 251 г) бесчинство в церкви или молитвенном доме физическое лицо, группа лиц, толпа людей религия и общественный порядок непристойный крик, шум, бесчинство (пение непристойных песен, ругательства, крики, драки, пляски, передразнивание священнослужителя) и иные поступки, несоответствующие церкви и молитвенному дому 2. Неисполнение церковных требований, признаваемых со стороны государства как имеющие общегражданское значение (погребение христианина без христианского обряда) (ст. 78) лицо, ответственное за распоряжение похоронами (по семейному или служебному положению) покойный проведение похорон без надлежащих обрядов 1) совершение толпой; 2) вызывание перерыва в богослужении; 3) совершение с целью помешать богослужению наличие умысла; по неосторожности (покушение не наказуемо) Против христианской религии: арест до 3 месяцев; арест без указания срока (при наличии квалифицирующих признаков 1 и 2); заключение в тюрьму (при наличии квалифицирующего признака 3); заключение в тюрьму на срок от 6 месяцев (при наличии всех трёх квалифицирующих признаков. Против нехристианской религии: арест до 3 месяцев (при совершении публично; в молитвенном доме; богослужение прервано) наличие умысла и неосторожности арест до 3 месяцев; освобождение от ответственности (при отсутствии возможности пригласить духовное лицо или при его отказе явиться для погребения) 252 3. Нарушения уважения к усопшим (похищение и поругание трупов) (ст. 79) 4. Нарушения свободы отправления веры (ст.ст. 80, 81) а) религиозное принуждение б) нарушение неприкосновенности индивидуального культа всякое вменяемое лицо. (при похищении – за исключением охранника трупа) покойный физическое лицо физическое лицо физическое лицо нехристианского физическое лицо христианского вероисповедания похищение; поругание действием 1) насильственный характер; 2) наличие наказуемой угрозы воспрепятствование подчинённому лицу исполнять наличие умысла заключение в исправительный дом на срок до 3 лет; заключение в исправительный дом на срок от 3 лет (при наличии отягчающих обстоятельств: любодеяние, любострастие); заключение в тюрьму на срок до 6 месяцев (при наличии смягчающих обстоятельств: «неразумение», невежество, состояние опьянения и суеверие) завершённость деяния (покушение не наказуемо) заключение в тюрьму; или до 3 месяцев (при наличии отягчающих обстоятельств: деяние в отношении духовного лица признанного вероисповедания) денежный штраф до 50 руб. наличие умысла; по неосторожности 253 христианской религии вероисповедания 5. Совращение (насильственное и ненасильственное) при указанных в законе условиях и проповедь лжеучений (ст.ст. 82−87) физическое лицо физическое обладающее религиозными убеждениями 6. Проповедь некоторых лжеучений (ст. 90) физическое лицо физическое лицо или группа лиц православного вероисповедания 7. Принадлежность к вероучениям, признаваемым нетерпимыми в государстве (ст.ст. 96, 85) предписанные религиозные обязанности лицо, (покушение ненаказуемо) 1) насильственный характер; 2) наличие наказуемой угрозы 1) произнесение или чтение публичной проповеди, речи или сочинения; 2) публичное выставление и 3) распространение сочинений или изображений, побуждающих переход из православия в другую веру наличие умысла; покушение наказуемо (насильственное совращение) заключение в исправительный дом или крепость до 3 лет; заключение до 6 лет или ссылка на поселение (при наличии квалифицирующих признаков) наличие умысла; покушение ненаказуемо заключение в крепость до 1 года или арест 254 а) принадлежность к изуверным учениям (ст. 96) физическое лицо б) самооскопление и оскопление (ст. 85) лица, принадлежащего к скопческой ереси физическое лицо, принадлежащее к скопческой ереси виновное лицо, иные лица, принадлежащие к скопческой ереси родители и опекуны физическое лицо, не достигшее 14-него возраста (до 17 апреля 1905 г.); физическое лицо в возрасте от 14 до 21 года духовное лицо инославного физическое лицо православного 8. Нарушения некоторых особых постановлений в ограждении православной веры от отвлечения православных в другие исповедания (ст.ст. 88, 89, 93−95) а) совершение родителями или опекунами ненадлежащих религиозных обрядов над лицами, не достигшими четырнадцатилетнего возраста (ст.ст. 88, 89) б) совершение духовным лицом инославного 1) публичное исповедание; 2) участие в обрядовых и ритуальных действиях; 3) иные действия, выражения оскопление совершение религиозных обрядов нехристианского вероисповедания; совершение Крещения, иных таинств другого христианского вероисповедания совершение брака иноверца и лица ссылка на поселение в «особо предназначенные местности» совершение по заблуждению фанатизма наличие умысла; (покушение наказуемо) ссылка на поселение в «особо предназначенные местности» заключение в крепость на срок до 3 лет денежный штраф до 300 (500) руб.; 255 вероисповедания ненадлежащих религиозных обрядов над заведомо православным (п.4 ст. 93; ст. 94) в) воспрепятствование присоединения к православию (ст. 95) вероисповедания вероисповедания заведомо православного любое физическое лицо удаление от церковной должности на срок не менее 3 месяцев или навсегда 1) насильственный характер; 2) наличие наказуемой угрозы наличие умысла; покушение не наказуемо заключение в тюрьму на срок от 6 месяцев II. Преступные посягательства, дополнительно включённые в Уголовное уложение 1903 г. на стадии обсуждения проекта 9. Самовольное присвоение сана священнослужителя христианского вероисповедания и совершение священнодействия (ст. 97) физическое лицо, не имеющее или лишённое сана священнослужите ля христианского вероисповедания дети, проходящие обряд Крещения; физические лица, вступающие в брак присвоение сана христианского священнослужителя 10. Оскорбление или насилие, совершённые в отношении православного священника (ст. 98) лицо инославного христианского вероисповедания, нехристианского вероисповедания, раскольник, сектант православный священнослужитель оскорбление, насилие осуществление священнодействий, которые могут быть осуществлены только священнослужителем наличие умысла заключение в тюрьму (самовольное присвоение сана и совершение священнодействия); заключение в исправительный дом (совершение крещения или бракосочетания) наличие умысла, определённой цели заключение в тюрьму или исправительный дом на срок до 3 лет (оскорбление); заключение в исправительный дом (насилие) 256 Приложение 2 Классификация преступлений против религии по Уголовному уложению 1903 г. на основе объекта посягательства ПРЕСТУПНЫЕ ДЕЯНИЯ ПРОТИВ РЕЛИГИИ Посягательства на религию Посягательства на религиозную свободу Богохульство и оскорбление святыни (ст.ст. 73 и 76) Посягательства на свободу религии, в собственном смысле (ст.ст. 80, 81, 95) Кощунство (ст. 74) Бесчинство (ст.ст. 75, 77) Деяния, близкие к указанным, по своей природе (ст.ст. 78 и 79) Совращение (ст.ст. 82−84, 86 и 87) Нарушения общественных или государственных интересов, с добавочным религиозным элементом Различные общегосударственные интересы, не допускающие известных вероучений или открытого их исповедания или учинения известных действий (ст.ст. 96, 97, 98) Деятельность подготовительная к совращению (ст.ст. 85 и 90) Деяния, направленные на отвлечение или знаменующие собой переход в иную веру (ст.ст. 88, 89, 93 и 94) Источник: Ширяев В.Н. Уголовноправовая охрана религиозной свободы // Журнал Министерства юстиции. 1907. № 4. Апрель. С. 1−62. 257 Приложение 3 Классификация преступлений против религии по Уголовному уложению 1903 г. на основе объекта посягательства (по версии Н.С. Тимашева) ПРЕСТУПНЫЕ ДЕЯНИЯ ПРОТИВ РЕЛИГИИ Объект посягательства – религиозный строй Посягательства на религию, как на покровительствуемую государством культурную силу ст. 73 ст. 74 ст. 75 ст. 76 ст. 77 Посягательства на неприкосновенность высших с точки зрения государства религий со стороны представителей низших ст. 81 ч. 1 ст. 82 ч. 1 ст. 83 ч. 1 и 3 ст. 84 ст. 86 ст. 88 ст. 89 ст. 93 ст. 94 ст. 95 ст. 90 ст. 85 (слитный состав) ст. 98 Объект посягательства − неопределённый круг благ Посягательства на свободу отправления веры ст. 80 ч. 2 ст. 82 ч. 2 ст. 83 ч. 2 и 3 ст. 84 ст. 87 Похищение и поругание трупов ст. 79 Принадлежность к изуверным учениям ч. 1 ст. 96 ч. 2 ст. 96 ст. 85 (слитный состав) Источник: Тимашев Н.С. Религиозные преступления по действующему русскому праву. – Пг.: Сенатская типография, 1916. – 104 с. 258 Приложение 4 Указатель имён дореволюционных авторов, чьи труды были использованы при подготовке диссертационного исследования Арсеньев, Константин Константинович (24 января (5 февраля) 1837 – 22 марта 1919) – русский писатель, общественный и земский деятель, адвокат. Барабанов, Мелетий Фёдорович – автор издания: «Формулы обвинительных пунктов (сборник заключительных частей обвинительных актов) по наиболее распространённым родам преступлений, караемых по Уложению о наказаниях (издание 3-е, вновь дополненное). СПб.: Тип. М. Меркушева, 1909. Барсов, Тимофей Васильевич (11 июня 1836 – 07 января 1904) – профессор канонического права. Беликов, Василий Евлампиевич – писатель, протоиерей, член миссионерского общества и Московского губернского училищного совета. Белогриц-Котляревский, Леонид Сергеевич (9 февраля 1855 – 28 июля 1908) – криминалист, профессор Киевского университета. Белявский, Николай Николаевич (1869–1927) – профессор полицейского права в Юрьевском университете, автор публикаций по вопросам политической экономии, статистики и полицейского права. Бердников, Илья Степанович (13 июля 1839 – 30 сентября 1915) – русский богослов, выдающийся канонист. Бернер, Альфред Фридрих (род. 1818) – известный немецкий криминалист. Изучал юриспруденцию и философию в Берлине, а затем был профессором Берлинского университета. Бобрищев-Пушкин, Александр Михайлович (1851–1903) – писатель и судебный деятель. Будзинский, Станислав Мартынович (1824–1895) – ординарный профессор, член Варшавской судебной палаты, крупный юрист-исследователь в области уголовного права. Варадинов, Николай Васильевич (1817–1886) – писатель, доктор права, доктор философии. Окончил юридический факультет Дерптского университета со степенью кандидата. Государственный чиновник. Введенский, Александр Иванович (30 августа 1889 – 25 июля 1946) – протоирей, проповедник и христианский апологет. Окончил историко-филологический факультет 259 Петербургского университета. Экстерном сдал экзамены и получил диплом Петербургской духовной академии. Один из лидеров обновленческого движения Российской православной церкви в 1922–1946 гг. Постоянный член обновленческого Священного Синода; ректор Московской богословской академии (открыта в октябре 1923 г.). Верховской, Павел Владимирович (31 декабря 1879 – 10 апреля 1943) – профессор истории русского права Варшавского университета, профессор Донского университета. В 1917–1918 гг. член Священного Собора Российской православной церкви. Витте, Сергей Юльевич (17 [29] июня 1849 – 28 февраля [13 марта]) – русский государственный деятель, министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892–1903), председатель Комитета министров (1903–1906), председатель Совета министров (1905–1906). С 1903 г. член Государственного совета. Автор многотомных воспоминаний. Владимирский-Буданов, Михаил Флегонтович (15 мая 1838 – 24 марта 1916) – российский историк, доктор русской истории, ординарный профессор истории русского права в Киевском университете Св. Владимира. Волков, Василий Васильевич (1875 – 3 июня 1925) – товарищ прокурора СанктПетербургского окружного суда, журналист. Составил комментарии к «Уголовному уложению» и «Уставу о наказаниях». В эмиграции жил в Берлине. Работал в редакции газеты «Дни». Был членом Союза русских судебных деятелей и Союза русских журналистов и литераторов в Германии. Вульферт, Антон Карлович (1843 – после 1910) – российский криминалист-правовед. Образование получил на юридическом факультете Московского университета. В 1891 г. назначен экстраординарным профессором в Демидовский юридический лицей в Ярославле. В 1894–1910 гг. занимал кафедру уголовного права в Военно-юридической академии. Принимал участие в трудах Московского юридического общества и был председателем комиссии, выработавшей обширное заключение к проекту нового Уголовного уложения; трудился в комиссии по пересмотру судебных уставов. Гернет, Михаил Николаевич (1874–1953) – крупный российский юрист. Заслуженный деятель науки РСФСР. После окончания юридического факультета Московского университета работал помощником присяжного поверенного. Заведовал университетским криминальным музеем, который преобразовал в Музей уголовного права. Горчаков, Михаил Иванович (20 мая 1838 – 5 августа 1910) – священнослужитель Русской православной церкви, митрофорный протоиерей, профессор церковного права в Петербургском университете. Член-корреспондент Петербургской академии наук. 260 Градовский, Александр Дмитриевич (13 [25] декабря 1841 – 6 [18] ноября 1889) – русский профессор права и публицист. Преподавал в Санкт-Петербургском университете. Почётный член Санкт-Петербургского университета. Громов, Николай Андреевич – исполняющий обязанности товарища прокурора СанктПетербургской судебной палаты. Евангулов, Григорий Георгиевич (? – не ранее 1914) – член-сотрудник Юридического общества при Петербургском университете, причисленный к Государственной канцелярии. Позже служил на Кавказе. Есипов, Владимир Владимирович (1867–?) – образование получил в Императорском училище правоведения. Выдержал экзамен на степень кандидата прав и на степень магистра уголовного права, защитил магистерскую диссертацию. Состоял профессором уголовного права в Варшавском университете. Являлся главным редактором Варшавского статистического комитета. Жеребцов, В.О. – судебный следователь. Жижиленко, Александр Александрович (15 октября 1873 – не ранее 1930) – российский юрист-криминолог. Окончил гимназию в г. Калише (Польша), юридический факультет СанктПетербургского университета. Магистр права. Был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию, командирован в Германию для изучения проблем уголовного права. После защиты докторской диссертации был избран ординарным профессором Петроградского университета. Также являлся товарищем председателя и председателем уголовного отделения Юридического общества при Санкт-Петербургском университете, членом комитета Русской группы Международного союза криминалистов, членом комитета Литературного фонда, членом редколлегий «Журнала уголовного права и процесса», газеты «Право». Один из основателей отечественной криминологии. Заозерский, Николай Александрович (12 марта 1851 – 2 июля 1919) – русский правовед, специалист по церковному праву. Окончил Ярославскую семинарию и Московскую духовную академию. Преподавал в Костромской семинарии. Ивановский, Николай Иванович (1840–1913) – известнейший исследователь раскола. Учился в Архангельской семинарии и в Санкт-Петербургской духовной академии и был определён в Казанскую духовную академию бакалавром по кафедре раскола. После защиты диссертации избран ординарным профессором. Преподавал учение о расколе также в Казанской семинарии. Ильин, Иван Александрович (1883–1954) – русский религиозный философ, правовед, публицист. Иозефи, Владимир Германович – титулярный советник, гласный Киевской городской думы. 261 Казанский, Пётр Евгеньевич (1866–1947) – российский правовед, специалист по международному и государственному праву. Преподаватель международного права в Новороссийском университете, профессор. Калмыков, Пётр Давыдович (27 октября 1808 – 18 марта 1860) – профессор энциклопедии законоведения и государственного права. Учился в Cанкт-Петербургской третьей гимназии, затем в университете, где изучал классическую филологию. Для приготовления к профессуре был послан сначала в Дерпт, затем за границу. По возвращении в Россию защитил тезисы на степень доктора права и был назначен в Санкт-Петербургский университет профессором по кафедре энциклопедии законоведения и русского государственного права. Преподавал также уголовное право в Училище правоведения и историю русского права в Александровском лицее. Был директором первой Cанкт-Петербургской гимназии, деканом юридического факультета Санкт-Петербургского университета Канторович, Яков Абрамович (1 [14] января 1859) – 15 октября 1925) – российский юрист. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Был присяжным поверенным округа Санкт-Петербургской судебной палаты. Издал ряд книг по юриспруденции как своих, так и других авторов. Был редактором-издателем журналов «Судебное обозрение», «Вестник Сенатской практики» и «Вестник законодательства и циркулярных распоряжений». Карабчевский, Николай Платонович (29 ноября (11 декабря) 1851 – 22 ноября 1925) – русский адвокат, судебный оратор, писатель, поэт, общественный деятель. Кистяковский, Александр Фёдорович (14 (26) марта 1833 – 13 (25) января 1885) – российский юрист, украинский общественный деятель. Доктор права, профессор. Основные труды – по уголовному праву и уголовному процессу. Колоколов, Георгий Евграфович (1851–1909) – русский учёный, криминалист, специалист в области уголовного права. Доктор уголовного права, профессор Московского университета на кафедре уголовного права. Кони, Анатолий Фёдорович (28 января (9 февраля) 1844 – 17 сентября 1927) – российский юрист, судья, государственный и общественный деятель, литератор, судебный оратор, действительный тайный советник, член Государственного совета Российской империи. Почётный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по разряду изящной словесности, доктор уголовного права Харьковского университета, профессор Петроградского университета (1918–1922). Коптев, Дмитрий Алексеевич – известный русский законовед, статс-секретарь Государственного совета, управляющий Первым законодательным отделением Государственной канцелярии, один из наиболее выдающихся представителей русского учёного чиновничества. В конце 1916 г. Николай II поручил ему труд, связанный с заменой всех 262 иностранных юридических терминов в русском законодательстве на термины, произведенные на основе русского языка. Коркунов, Николай Михайлович (14 [26] апреля 1853 – 27 ноября [10 декабря] 1904) – русский учёный-юрист, философ права. Профессор, специалист по государственному и международному праву. Преподавал в Санкт-Петербургском университете, Военноюридической академии и других учебных заведениях. Разрабатывал социологическое направление в юриспруденции. Котляревский, Сергей Андреевич (1873–1939) – русский историк, писатель, правовед, политический деятель. Высшее образование получил на историко-филологическом факультете Московского университета. После окончания учёбы был оставлен при университете для подготовки к получению профессорского звания по кафедре всеобщей истории. Начал преподавательскую деятельность в Императорском Московском университете на должности приват-доцента. Получил степень магистра и доктора всеобщей истории. На юридическом факультете сдал экзамен и защитил диссертации на степень магистра и доктора государственного права. Красножён, Михаил Егорович (1860 – ?) – русский юрист. Окончил курс в Московском университете. Был утверждён приват-доцентом. Защитил магистерскую диссертацию и был назначен профессором канонического права в Юрьевский университет. Кузнецов, Николай Дмитриевич (4 апреля 1863 – 5 января 1936) – российский юрист, адвокат, специалист в области канонического права, церковный правозащитник. С 1896 г. – помощник присяжного поверенного, с 1901 г. – присяжный поверенный при Московской судебной палате. Латышев, С.М. – помощник статс-секретаря Государственного совета. Левенстим, Август Адольфович (1857 – 21 марта 1915) – учёный-юрист, судья, адвокат. Окончил юридический факультет Московского университета кандидатом прав. Служил помощником присяжного поверенного, товарищем прокурора. Являлся членом юридических обществ в Петербурге и Харькове. Лохвицкий, Александр Владимирович (1830 – 16 мая 1884) – русский юрист, доктор права, присяжный поверенный. Окончил Московский университет, читал в Ришельевском лицее историю русского права, потом энциклопедию права в Александровском лицее. После оставления государственной службы стал одним из редакторов «Судебного вестника». Выступал защитником по делам уголовным; позже был присяжным поверенным в Москве. Лукин, Николай Михайлович (Антонов Н.) (20 июля 1885 – 19 июля 1940) – советский историк-марксист, публицист. 263 Макалинский, Павел Васильевич – бывший судебный следователь г. Санкт-Петербурга, присяжный поверенный. Малиновский, Иоанникий Алексеевич (1868–1932) – выпускник юридического факультета Киевского императорского университета Св. Владимира. Был профессором Томского, Варшавского и Донского университетов, крупнейшим специалистом по истории русского права, обычного права, автором трудов по уголовному, уголовно-исполнительному и другим отраслям права. Марголин, Арнольд Давидович (1877 – октябрь 1956) – адвокат, общественный деятель и писатель. Мельгунов, Сергей Петрович (25 декабря 1879 – 26 мая 1956) – русский историк и политический деятель, участник антибольшевистской борьбы после Октябрьской революции. Известен своими историческими исследованиями об истории русской церкви, общественных движений, русской революции и Гражданской войны. Мережковский, Дмитрий Сергеевич (2 [14] августа 1865 – 9 декабря 1941) – русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель. Милюков, Павел Николаевич (15 (27) января 1859 – 31 марта 1943) – русский политический деятель, историк и публицист. Лидер Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы, кадетской партии). Министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г. С 1916 г. почётный доктор Кембриджского университета. Мышцин, Василий Никанорович (1867–1936) – историк, доктор церковного права, профессор Демидовского юридического лицея и Ярославского университета. Неклюдов, Николай Адрианович (17 (29) октября 1840 – 1 (13) сентября 1896) – известный русский криминалист, заслуженный ординарный профессор, обер-прокурор Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Новицкий, Иван Борисович (27 июля 1880 – 22 июля 1958) – видный советский правоведцивилист, заведующий кафедрой гражданского права юридического факультета Московского университета. Обнинский, Пётр Наркизович (1837–1904) – российский юрист, публицист, общественный деятель. Познышев, Сергей Викторович (3 мая 1870 – 3 января 1943) – русский юрист и психолог, профессор Московского университета, Государственного Московского психоневрологического института, Тулузской академии наук. Оказал влияние на развитие отечественного правоведения 264 и отечественной юридической психологии. Приват-доцент, а затем доктор уголовного права и профессор Московского государственного университета. Павлов, Алексей Степанович (1832 – 16 августа 1898) – российский юрист и историк права. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. Окончил Тобольскую семинарию и Казанскую духовную академию, затем преподавал литургику и каноническое право в Казанской духовной академии. Профессор канонического права Казанского, Новороссийского, Московского университетов. Попов, Ардалион Васильевич (1878 – ?) – русский правовед, богослов. Учился в Вятском духовном училище. Закончил Казанскую духовную академию с присвоением степени кандидата богословия с правом преподавания в семинарии и получения степени магистра. Преображенский, Иван Васильевич (1854–1919) – начальник отделения канцелярии оберпрокурора Святейшего Синода. Пругавин, Александр Степанович (1850–1920) – русский исследователь старообрядчества и сектантства, публицист, революционер-народник. Пусторослев, Пётр Павлович (1854–1928) – юрист. Окончил курс на юридическом факультете Московского университета. Приват-доцент Московского университета, преподавал курс тюрьмоведения. Рейснер, Михаил Андреевич (7 марта 1868 – 3 августа 1928) – российский учёный-юрист, публицист, социопсихолог и историк. Участник революционного движения. Рождественский, Тихон Семёнович (1869 – после 1922) – педагог, этнограф, археограф. Окончил Тульскую духовную семинарию, Московскую духовную академию. Преподаватель Воронежской духовной академии. Член Воронежского церковного историко-археологического комитета, Воронежской учёной архивной комиссии. Воронежский епархиальный миссионер, инспектор народных училищ Нижнедевицкого уезда, Харьковского уезда Харьковской губернии, директор народных училищ Воронежской губернии. Заведующий музеем Воронежского церковного историко-археологического комитета. Чиновник Министерства народного просвещения. Учёный секретарь Московского археологического института (с 1920), в Воронежском филиале которого читал курс по истории старообрядчества. Розанов, Александр Иванович – сельский священник Саратовской губернии, затем священник Мариинской колонии Московского воспитательного дома. Рубакин, Николай Александрович популяризатор науки и писатель. (1862–1946) – русский книговед, библиограф, 265 Рункевич, Стефан Григорьевич (1867–1924) – российский писатель, обер-секретарь Священного Синода, приват-доцент Санкт-Петербургского государственного университета и член учебного комитета при Священном Синоде. Северский, Яков Григорьевич – библиотекарь Царскосельского лицея. Сергеевич, Василий Иванович (1832 – 26 ноября 1911) – русский историк права. Сергеевский, Николай Дмитриевич (1849–1908) – русский юрист, государственный и общественный деятель, первый председатель Русского окраинного общества. Соколов, Николай Кириллович (1835–1874) – профессор Московского университета и Московской духовной академии. преподавал и западную церковную историю в Академии, и церковное право в Университете. Спасович, Владимир Данилович (16 января 1829 – 26 октября 1906) – русский юристправовед, выдающийся адвокат, польский публицист, критик и историк польской литературы, общественный деятель. Суворов, Николай Семёнович (1848 – 6 августа 1909) – ординарный профессор по кафедре церковного права Московского университета, юрист, учёный. Таганцев, Николай Степанович (19 февраля (3 марта) 1843 – 22 марта 1923) – русский юрист, криминалист, государственный деятель. Тарновский, Евгений Никитич – чиновник Министерства юстиции, член от министерства в Статистическом совете Министерства внутренних дел. Преподаватель Психоневрологического института. Профессор специальной статистики Статистических курсов Министерства внутренних дел. Тернер, Фёдор Густавович (1833–1906) – русский государственный деятель, член Государственного совета и сенатор, действительный тайный советник. Тимановский, Андрей Тихонович (1850 – 6 февраля 1908) – Оренбургский губернский прокурор. Товарищ председателя Варшавского Окружного суда, действительный член Московского Юридического общества. В 1894 г. занимал должность председателя Варшавского окружного суда и был приглашен в числе немногих провинциальных юристов в члены комиссии по пересмотру судебной части. Тимашев, Николай Сергеевич (1886–1970) – русский социолог и правовед, публицист, общественный деятель. 266 Тихомиров, Лев Александрович (19 (31) января 1852 – 16 октября 1923) – русский общественный деятель, в молодости – народоволец, позже отрёкся от революционных убеждений и, вернувшись в Россию после помилования, стал монархистом. Трайнин, Арон Наумович (26 июня (8 июля) 1883 – 7 февраля 1957) – российский и советский юрист, член-корреспондент Академии наук СССР. Устинов, Владимир Михайлович (1870–1941) – приват-доцент Петербургского университета по кафедре государственного права. Помощник присяжного поверенного, затем профессор Московского университета, доктор гражданского права. Фельдштейн, Григорий Самуилович (2 ноября 1868 – после 1930) – русский учёныйправовед, чьи научные интересы были связаны с уголовным правом и уголовным процессом. Свободно владел несколькими древними и современными иностранными языками, поэтому изучал законодательство не только российское, но и других развитых государств. Филиппов, Александр Никитич (1853–1927) – российский юрист. Учился в Московском университете, изучал историю права и государственное право в университетах Гейдельбергском, Берлинском и Пражском. Состоял приват-доцентом Московского университета по кафедре истории русского права. Позже был назначен профессором государственного права в Дерптском (затем Юрьевском) университете, был его ректором. Читал лекции по истории русского права. Член-корреспондент Петербургской Академии наук по историко-филологическому отделению (по разряду историко-политических наук). Фойницкий, Иван Яковлевич (29 августа 1847 – 19 сентября 1913) – известный российский криминалист, ординарный профессор, товарищ обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. фон-Резон, Август Карлович – (1844–1915) – адвокат; частный поверенный при Высшем дисциплинарном суде. Специализировался на гражданском и уголовном праве. Проводил исследования в области торгового и морского законодательства, ростовщичества; Уголовного уложения 1903 г. Хартулари, Константин Фёдорович (1841 – 16 декабря 1908) – присяжный поверенный, литератор, исследователь проблем правовой науки. Цветаев, Дмитрий Владимирович (1852–1920) – российский педагог-историк, управляющий архивом Министерства юстиции и участник создания Центрального государственного архива древних актов в Москве (ныне – РГАДА). Цуханов, Николай Иванович (20 ноября 1864 – 1901) – выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, кандидат юридических наук. Судебный следователь по Череповецкому уезду. Член Белозёрского окружного суда, а в последствии – почётный мировой 267 судья. Член Санкт-Петербургского окружного суда, затем – товарищ председателя суда. Помощник статс-секретаря Государственной канцелярии. Участник особых комиссий по проектам уголовного и гражданского уложений, проектам новой редакции Учреждений судебных установлений, уставов уголовного и гражданского судопроизводства. Чичинадзе, Давид Виссарионович (? – 1898) – юрист, издатель, книготорговец (в Астрахани и Санкт-Петербурге). Ширков, В.П. – старший помощник обер-секретаря Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Ширяев, Валериан Николаевич (27 апреля 1872 – 03 ноября 1937) – юрист, криминалист, доктор уголовного права, студент Ярославского Демидовского лицея, приват-доцент, профессор и последний директор Ярославского Демидовского лицея; первый ректор Ярославского государственного университета. Щегловитов, Иван Григорьевич (13 (25) февраля 1861 – 5 сентября 1918) – русский криминалист, государственный деятель, министр юстиции Российской империи (1906–1915), последний председатель Госсовета Российской империи. Якобий, Иван Павлович (? – 24 декабря 1964) – публицист и историк, сын учёного-психиатра П.И. Якобия. Коллежский советник, историк, публицист, монархический деятель. Окончил Императорское училище правоведения. Работал чиновником особых поручений, служил в канцелярии Государственной думы, затем заведовал Управлением по общим мероприятиям отдела сельского строительства при Министерстве земледелия. Эмигрировал. Жил во Франции, Бельгии. Ясевич-Бородаевская, Варвара Ивановна (1861–1920) – исследовательница старообрядчества и сектантства, революционерка, правовед, действительный член Русского географического и Петербургского религиозно-философского обществ, Юридического общества при Петербургском университете. Указатель имён составлен на основе информации из открытых электронных источников: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, журнал «Вестник права» (СПС «Гарант»), Электронное научное издание «Словарь псевдонимов» (Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор»), Биографический словарь «Российское зарубежье во Франции» (Культурный центр «Дом-музей Марины Цветаевой»), Федеральный правовой портал «Юридическая Россия».