Девиантность и социальный контроль в России
advertisement
6 Часть I. История социологических исследований девиантности и социального контроля в России (XIX - XX вв.) Предисловие Девиантное поведение, девиантность (лат. deviatio — отклонение) * - 1) поступок, действия человека, не соответствующие официально установленным или фактически сложившимся в данном обществе (социальной группе) нормам и ожиданиям; 2) социальное явление, выражающееся в относительно массовых и устойчивых формах человеческой деятельности, не соответствующих официально установленным или фактически сложившимся в данном обществе нормам и ожиданиям. В первом значении — как индивидуальный акт девиантное поведение изучается преимущественно психологией, педагогикой и другими поведенческими науками. Во втором значении — как элемент социального бытия — девиантность служит предметом социологии и социальной психологии. Социология девиантного поведения (девиантности) и социального контроля занимает прочное место в структуре социологических знаний как специальная социологическая теория. История мировой социологии девиантности излагается во множестве монографий, учебников, статей. Неизмеримо беднее отражена в литературе история отечественных социологических исследований девиантности и социального контроля и его отдельных видов, а также формирования в России социологии девиантности и социального Термин "девиантное (отклоняющееся) поведение" был более распространен, но менее точен для социологии, ибо несет "поведенческую" нагрузку. Термин "девиантность" более соответствует предмету как социальному феномену и за последние годы получил распространение в мировой литературе. * 7 контроля как специальной социологической теории (см., например: [1, с.11-15, 118-124; 2 и др.]). Это объясняется, во-первых, прекращением социологических исследований в Советском Союзе с конца 20-х гг. Вовторых, исследования отдельных форм девиантных проявлений в конце прошлого - начале текущего века осуществлялись в рамках различных научных дисциплин (наркологии, психиатрии, социологии, криминологии и др.) и потому, как правило, не нашли отражения в историкосоциологических работах. В-третьих, при отставании от мировой социологии лет на сорок, формирование социологии девиантности и социального контроля началось в России недавно ( с конца 60-х гг.) и не отрефлексировано достаточно в истории науки. Предлагаемый ниже исторический обзор преследует цель начать разговор об истории отечественной социологии девиантности и социального контроля. При этом приходится преодолевать значительные трудности. Дело в том, что изучение отдельных форм социальных девиаций (пьянства, преступности, самоубийств, проституции, наркотизма, не говоря уже об аморальном поведении или гражданских или административных деликтах) имеет в России давнюю, богатую и далеко еще не изученную историю. Не всегда исследования девиантного поведения носили социологический характер. Нередко один и тот же автор основательно анализировал различные девиантные проявления (В.М.Бехтерев, Н.П.Бруханский, М.Н.Гернет, А.Ф.Кони и др.). В современной литературе работы предшественников обобщены с различной степенью полноты. Непросто решается вопрос о периодизации социологии девиантности и социального контроля в России. Октябрь 1917 г. явился определенным "перерывом постепенности" в 8 исследовательской деятельности. Поэтому нельзя отказаться от периодизации истории социологии до и после Октябрьского переворота. Однако многие исследования продолжались с большим или меньшим успехом до конца 20-х — начала 30-х гг. (а в предельно сокращенном виде и в последующий период). Таким образом, предпринятая ниже периодизация в значительной мере условна, и мы ждем конструктивную критику. В первой главе представлена история социологических исследований основных проявлений социальных девиаций и социального контроля в России, а также медико-социологических исследований некоторых форм девиантного поведения с выраженной биопсихологической (психической) компонентой. Вторая глава посвящена формированию и развитию отечественной социологии девиантности и социального контроля (девиантологии) как специальной социологической теории. 9 Глава I. Социологические исследования отдельных проявлений девиантности § 1. Социологические исследования самоубийств Самоубийство, суицид, суицидальное поведение (лат. sui — само, ceadere — убивать) — намеренное лишение себя жизни. Под самоубийством понимаются два разнопорядковых явления: во-первых, индивидуальный поведенческий акт, лишение себя жизни конкретным человеком; во-вторых, относительно массовое, статистически устойчивое социальное явление. К суицидальному поведению относят завершенный суицид, суицидальные попытки (покушение на свою жизнь) и намерения. В медико-правовом смысле самоубийство — вид насильственной смерти с указанием ее причины. Может быть, одним из самых ранних свидетельств социологического осмысления девиантных проявлений явился доклад, прочитанный академиком К.Германом на заседаниях Российской Академии наук 17 декабря 1823 г. и 30 июня 1824 г., на тему "Изыскание о числе самоубийств и убийств в России за 1819 и 1820 годы". Автор доклада, сделанного за 70 лет до классического труда Э. Дюркгейма (1897) [3], сравнивая число самоубийств и убийств по отдельным губерниям и экономическим регионам России, положением, сопоставляет их с пьянством, социально-политическими условиями (например, последствия войны 1812 г. в Смоленской губернии, где отмечался повышенный уровень самоубийств). В результате Герман делает удивительно глубокий для своего времени вывод, усматривая 10 главные причины исследуемых явлений в крайностях: в диких нравах или утонченной цивилизации, в анархии или политическом гнете, в нищете или чрезмерном богатстве. И еще один вывод, значимый и сегодня: динамика числа убийств и самоубийств за ряд лет "позволяет по крайней мере частью узнать нравственное и политическое состояние народа". Доклад Германа не был опубликован на русском языке, ибо, по мнению министра народного просвещения А.С.Шишкова, "подобные статьи, неприличные к обнародованию оных, надлежало бы к тому, кто прислал их для напечатания, отослать назад с замечанием, чтобы и впредь над такими пустыми вещами не трудился. Хорошо извещать о благих делах, а такие, как смертоубийства и самоубийства, должны погружаться в вечное забвение" (цит. по: [4, с.370 – 371]). Так что борьба с "очернительством" имеет в России давнюю историю... Лишь в 1832 г. работа Германа была опубликована на французском языке [5]. Исследования прошлого и самоубийств начале активно нынешнего продолжались столетия (подробнее в конце история отечественной суицидологии излагается в работах В.Е.Кузнецова [6; 7]). Интерес к проблеме был в значительной мере вызван резким ростом ("эпидемией") самоубийств в стране. При этом наметилось несколько исследовательских описательный, Клинические подходов: психологический основы медико-статистический, и понимания собственно этого клинико- социологический. феномена заложили С.С.Корсаков, И.А.Сикорский, Н.И.Баженов, С.А.Суханов, В.Ф.Чиж, Ф.В.Рыбаков, П.Г.Розанов, И.О.Зубов. Нельзя не назвать и П.Ф.Булацеля, автора монографии "Самоубийство с древнейших времен до наших дней" [8], обобщившего огромный исторический материал. 11 В 80-е годы XIX в. И.П.Лебедев провел в условиях стационара обследование покушавшихся на самоубийство и интерпретировал полученные данные с позиций теории дегенерации. Им впервые был поставлен вопрос об уточнении границ между нормой и патологией, выделении промежуточных состояний у суицидентов. Позднее Г.И.Гордон, представитель психологического направления, отметил отсутствие достоверного критерия для разграничения нормы и патологии. Возникновение самоубийств как в юном, так и зрелом возрасте некоторые исследователи объясняли под влиянием фрейдизма нарушением "инстинкта самосохранения" или пробуждением "инстинкта смерти" (Г.И.Гордон, И.А.Сикорский). Именно в России складывается междисциплинарный подход к изучению самоубийств, и впервые термин "сюисидология" — предшественник современной "суицидологии" — науке о самоубийствах — появился в течение 1891–1903 гг. в работах российских врачей — П.Г.Розанова, Ф.К.Тереховко, И.О.Зубова. Хотя среди медиков вообще психиатров в частности преобладало представление о покушении на свою жизнь как симптоме психического заболевания (Г.И.Гордон, И.О.Зубов, И.П.Лебедев, П.Г.Розанов и др.), однако такие крупнейшие психиатры, как В.М.Бехтерев и И.А.Сикорский, неоднократно подчеркивали значение социальных факторов, включая условия семейного и школьного воспитания, в генезисе самоубийств. Они же обращали внимание на необходимость общественных суицидального поведения. В усилий для обосновании предупреждения и утверждении социологического направления в суицидологии значительную роль сыграли труды педагога А.Н.Острогорского, юристов М.Н.Гернета, 12 А.Ф.Кони, социолога Н.М.Михайловского, а также психологов и психиатров Н.П.Бруханского, А.Н.Острогорский в работе Я.Г.Лейбовича, "Самоубийство как М.Я.Феноменова. психологическая проблема" пересматривал распространенное в то время объяснение самоубийства душевным расстройством. Он утверждал, что душевное состояние, в котором самоубийца принимает решение, таково, что, если нет прямых указаний на душевную болезнь индивида, его следует считать сходным с тем, какое можно наблюдать у здоровых. Исследования самоубийств были тесно связаны с состоянием статистики. Официальные данные, собираемые полицейскими властями, были скудны. Несколько более полные сведения содержались в ведомственной статистике и статистике органов городского самоуправления некоторых крупнейших городов - Петербурга, Москвы, Риги, Одессы. По этим данным, а также по газетным материалам ряд врачей создавали свои "частные" статистики как по отдельным территориям, так и по России в целом. Известны статистики врачей Д.Н.Жбанкова, В.К.Хорашко. С.А.Новосельского, Эти материалы Н.И.Григорьева, давали интересные, Г.И.Гордона, хотя часто фрагментарные и несопоставимые сведения. Так, по данным Жбанкова, молодежь среди суицидентов составляла 12 % (преобладали мужчины, доминирующими мотивами были школьные и семейные конфликты). Нервно-психические расстройства фиксировались в 30 % случаев. Обширный статистический материал представлен в книге К. С. Веселовского [9]. Автором анализируется динамика самоубийств с 1803 по 1841 г. Уровень самоубийств (на 100 тыс. жителей) составил в те годы 1,7 - 2,9, что было значительно ниже европейских показателей (например, 13 во Франции в 1831 г. - 6,4). Веселовский рассматривает такой индикатор, как доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших (в течение изучаемого периода - 0,06 - 0,09%); отмечает неравномерное распределение самоубийств по территории России, повышенный уровень самоубийств в двух столичных городах С.-Петербурге (1831 г. - 5,1) и Москве (1838 г. - 5,7). Доля женских самоубийств составила 21-23% от общего числа, и относительно низкий их уровень автор объясняет пластичностью женщин и обращенностью их души внутрь себя в отличие от мужчин, которые находятся в борьбе с миром и самими собой [9, с. 39]. Сезонное распределение самоубийств (весенне-летний пик и осеннезимний минимум), выявленное Веселовским, позднее будет отмечено и Э.Дюркгеймом. Одной из информативных специальных статистических работ является исследование Ф.К.Тереховко [10]. Самоубийства среди воспитанников военно-учебных заведений изучал В.А.Бернацкий, С.Богатина. Появились женские самоубийства работы о — самоубийствах Н.И.Григорьев, среди врачей, военнослужащих, заключенных и ссыльных. Работа А.М.Коровина [11] была основана на так называемых экологических корреляциях. Автор провел перекрестную группировку по потреблению алкоголя и самоубийствам для 67 губерний и областей. Рост самоубийств был обнаружен лишь в 10 губерниях, причем в крупных городах. Это привело А.М.Коровина к заключению о решающей роли фактора служила урбанизации. Объяснительной "напряженность питейного переменной настроения"; исследования выявилось факториальное влияние национальности и религиозной принадлежности. Сегодня эта работа критикуется за возможность ложных корреляций, 14 однако нельзя забывать, что проблема экологической ошибки была исследована (в США) только в конце 50-х гг. Связь самоубийств с алкоголизмом изучалась также в работах Д.П.Бородина, В.В.Канеля. Ряд исследователей усматривали связь между действием макросоциальных факторов и уровнем самоубийств. В.М.Бехтерев на VII Пироговском съезде (1902) назвал причиной самоубийств социальноэкономические условия, а на Первом съезде русского союза психиатров и невропатологов, созванном в память С.С.Корсакова (1911), говорил о тяжести существовавшего тогда режима как причинном факторе. В своем выступлении В.М.Бехтерев отрицал отнесение суицида исключительно к поступкам здоровой личности и считал самоубийство невозможным без "угнетающего аффекта". И.А.Сикорский в 1913 г., по-видимому, первым поставил проблему эмоциональной социальной поддержки в профилактике суицидальных действий. Российские исследователи обращали большое внимание на дефекты нравственного развития личности в генезисе суицидального поведения ("нравственной инфекции", по словам Сикорского), связывали неблагоприятные тенденции и эпидемии самоубийств с кризисом нравственности и утратой смысла жизни. Быть может, нелишне напомнить, что Ф.М.Достоевский также полагал: "Потеря высшего смысла жизни... несомненно ведет за собой самоубийство" [12, с. 49]. Значительная часть суицидологических работ была посвящена самоубийствам детей, подростков и молодежи. Так, еще К.Герман обратил внимание на рост показателей самоубийств в детском и подростковом возрасте. Среди работ этого направления наиболее заметное место занимает исследование М.Я.Феноменова [13]. Автор 15 проанализировал данные за 12-летний период и, сравнив их с европейскими, показал более интенсивный рост детских и подростковых самоубийств в России. В этиологии М.Я.Феноменов выделил условия русского школьного воспитания, а также "предрасполагающие" и "ближайшие случайные причины" (факторы предиспозиции и преципитации). Динамика самоубийств связывалась Феноменовым с воцарившимся духом практицизма и утилитаризма, а также с болезнями роста страны, т.е. быстрыми социальными изменениями, в том числе и на социально-психологическом уровне. Связь самоубийств среди рабочей и учащейся молодежи с социально-экономическими факторами — голодом, безработицей, пьянством – отмечали Г.И.Гордон, Л.А.Прозоров и др. И.П.Лебедев в 80-е гг. XIX в. впервые в отечественной науке провел клиническое обследование суицидентов в возрасте до 20 лет. При этом он обращал внимание на условия воспитания, семейные взаимоотношения молодых людей, покушавшихся на свою жизнь, их ближайшее окружение. А.И.Острогорский в 1882 г. отмечал отсутствие взаимопонимания между детьми и родителями как суицидогенный фактор: "Дети растут, вызывая недоумение в родителях только при какихлибо катастрофах: исключения из заведения, проявлении своеволия, побега, самоубийства", — с горечью замечал он [14, с. 344]. В целом суицидального дореволюционный поведения период характеризуется изучения широким проблем спектром методологических подходов, постепенной "социологизацией" проблемы, значительным количеством эмпирических исследований (статистических, клинических), становлением суицидологии как мультидисциплинарной отрасли научных знаний. 16 После Октября 1917 г. продолжалось изучение медико- биологических и психиатрических проблем суицидального поведения. Важнейшим шагом в социологическом их исследовании явилось создание в 1918 г. в составе Центрального статистического управления (ЦСУ) Отдела моральной статистики во главе с М.Н.Гернетом. В 1922 г. вышел первый выпуск "Моральной статистики", включая сведения о самоубийствах и социально-демографическом и профессиональном составе суицидентов по различным европейским странам с 1894 по 1914 г., в том числе и по России (материалы о самоубийствах в России собирались впервые). Учитывалось время совершения самоубийств (сезонность). В 20-х годах существовали стандартные программы сбора сведений о самоубийствах, например, среди учащихся военных учебных заведений, в войсках, в тюрьмах. Были специальные программы по статистике самоубийств в детском и юношеском возрасте. Способы самоубийств, регистрируемые по аналогичной программе в разных странах, давали возможность сравнительного их исследования. В 1923 г. в "Вестнике статистики" были опубликованы собранные и обработанные Отделом моральной статистики при ЦСУ сведения по 36 губерниям России относительно количества, мотивов и способов самоубийств с подробными социально-демографическими характеристиками суицидентов. Отмечалось, что способы самоубийств в городах значительно отличаются от способов, применяемых в уездах. Женщины сравнительно с мужчинами предпочитают отравления, утопление, реже применяют огнестрельное оружие. К отравлению и холодному оружию прибегают предпочитают утопление. чаще в столицах, в уездах же 17 В 1927 г. издана работа о самоубийствах в СССР в 1922-1925 г. [15] со вступительной статьей Д.П.Родина и предисловием М.Н.Гернета. В книге сравнивались показатели по СССР с данными ряда европейских государств, приводились сведения по различным городам СССР, давался анализ самоубийств по социально-демографическому составу суицидентов, мотивам и способам самоубийств, а также — впервые — о предшествующих самоубийству покушениях (суицидальных попытках), днях, часах и месте совершения самоубийства. Столь подробные сведения с тех пор не публикуются в России и поныне. Отмечалось, что мужчины чаще кончают жизнь самоубийством, чем женщины, что максимальное число женских самоубийств падает на Москву и Ленинград, где женщины более активно участвовали в общественной жизни. Рассматривались мотивы самоубийств: душевные расстройства, любовь и ревность, семейные неприятности, стыд, раскаяние, болезнь, отвращение к жизни, разочарование, горе, обиды, физические болезни и страдания, материальные лишения. Было установлено, что хотя количество самоубийств повышается с возрастом, все же максимум самоубийств падает на молодой возраст (20-24 года). Разным возрастным группам свойственны разные мотивы. Женщины в молодом возрасте (19-20 лет) в сравнении с мужчинами чаще совершают самоубийства по "романическим" мотивам (характерно, что это явление наблюдалось в различных странах). Причины самоубийств у различных возрастных групп тоже различные. Самоубийства вследствие душевных и нервных болезней растут в числе от юности к старости. Любовь и ревность как причины самоубийств чаще встречаются в молодом возрасте. Самоубийства 18 вследствие материальных лишений в значительной степени совершаются в возрасте после 40 лет. Среди более грамотной части населения самоубийства совершались чаще, чем среди неграмотных. Громадная доля самоубийц — среди безработных обоего пола. Особенно интенсивны самоубийства среди разведенных. Максимум самоубийств приходится на весенние месяцы — май, июнь, что соответствует весенне-летнему "пику", отмеченному еще Э.Дюркгеймом. Остается заметить, что эта тенденция, по нашим данным, сохранялась и в 70 — 80-е гг. Описаны наиболее популярные способы совершения самоубийств (повешение, утопление, отравление, применение холодного и огнестрельного оружия, падение с высоты и т.д.). Было зарегистрировано снижение количества и уровня самоубийств в годы Первой мировой войны в воюющих странах и с некоторым временным запозданием — в нейтральных государствах. Аналогичная тенденция к снижению отмечалась и в годы Второй мировой войны, в частности, в работах А.Подгурецкого. По окончании войн кривая самоубийств ползет вверх. Войны вносят изменения и в состав суицидентов: снижение уровня самоубийств среди мужчин проходило интенсивнее, чем среди женщин, относительно увеличилась доля самоубийц возрастных групп от 60 лет и старше. Среди суицидентов послевоенного времени возросла доля душевнобольных. Описывая способы добровольного ухода из жизни, Гернет обратил внимание на самосожжение женщин в Азербайджане. В наши дни об этом подробно говорится в книге И.А.Алиева [16]. 19 Интересные данные были получены Н.П.Бруханским [17] в результате проведенного им социально-психиатрического обследования 359 случаев оконченных и неоконченных самоубийств, происшедших в течение 6 месяцев в г.Москве. На основании полученных данных автор делает вывод, что наиболее критический возраст — 15-30 лет, когда происходят перемены во всем психическом складе личности. Самоубийством кончают лица болезненно неустойчивые, особенно ранимые в нервно-психическом отношении. На возраст до 30 лет падает 270 случаев (т.е. 75%) самоубийств. Результаты обследования показали, что самоубийства происходят независимо от семейного положения и наличия детей, а также затруднительного материального положения. Способы самоубийств у мужчин и женщин значительно различаются и обусловливаются родом занятий и господствующей "модой". Из 226 случаев, когда имелись сведения о родственниках самоубийц, в 115 случаях установлено наследственное отягощение; большой процент самоубийств приходится на долю страдающих алкоголизмом, а также психопатических личностей. Автор высказывает мнение, что генезис развития стремления к смерти следует искать не в мотиве, а во взаимодействии всех окружающих условий и психофизического состояния личности. Н.П.Бруханский видел два пути предотвращения самоубийств: первый — оздоровление нервно- психической жизни населения и второй — борьба с социальными болезнями. Исследованию мотивов и способов самоубийств посвящена работа А.Ф.Кони [18]. Автор в течение ряда лет изучал предсмертные записки 20 самоубийц, так как считал, что в них содержатся очень важные данные, позволяющие раскрыть личность суицидента (в наше время аналогичное исследование было проведено А.Г.Амбрумовой и Л.И.Постоваловой). Некоторые самоубийцы в предсмертных записках фиксируют свое состояние и физические ощущения, описывают момент подготовки к совершению самоубийства, рассуждают о мотивах и причинах, побуждающих к совершению этого акта. А.Ф.Кони отмечал ряд характерных особенностей самоубийств: влияние пола, возраста, времени года и дня. В общем числе самоубийц женщины составляли одну четвертую часть; месяцы, в которые совершается наибольшее число самоубийств, — май и июнь, а часы — с утра до полудня и от часа до трех. К особенностям самоубийств автор относил их коллективность, заразительность, а также повторяемость и подражаемость. Было замечено, что способы совершения самоубийств отличаются большим разнообразием (отравление, прыжок с высоты, повешение, утопление и др.). В 1929 г. был опубликован последний статистический сборник "Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 гг." [19]. На этом и закончилось исследование самоубийств и публикация работ в нашей стране на многие десятилетия (за исключением некоторых публикаций клинико- психиатрического характера). В начале 30-х гг. произошла реорганизация ЦСУ, в результате которой был ликвидирован сектор социальных аномалий. К этому времени сложилось мнение о суициде как о проявлении психического заболевания. Изучение проблемы самоубийств перешло в ведение психиатрии. Статья М.Н.Гернета 1933 г. "Рост самоубийств в 21 капиталистических странах" говорит сама за себя: отныне на несколько десятилетий тематика девиантного поведения могла освещаться лишь под рубрикой "их нравы". И не следует бросать упрек в этом российским исследователям. Прошло более 40 лет. В 1971 г. Я.И.Гилинскому, с разрешения заместителя прокурора Ленинграда С.Г.Аверьянова, удалось изучить все материалы милицейского и прокурорского расследования по фактам самоубийств в четырех районах Ленинграда (двух центральных и двух "спальных"). В 1971-1972 гг. аналогичное исследование было проведено в г.Орле. Результаты смогли быть опубликованы лишь в 1979г. в Таллине, под грифом "Для служебного пользования" тиражом 150 экз. [20]. В процессе исследования были изучены социально-демографические характеристики суицидентов, мотивы и способы самоубийств, пространственно-временное их распределение. Было обращено внимание на относительно высокий уровень суицидального поведения среди лиц с низким или маргинальным статусом — рабочих, служащих без специального образования, лиц без определенных занятий. Удивительно точным отражением этой закономерности явилась предсмертная записка рабочего Р. своему сыну: "Сашенька! ... Шагни дальше отца насколько можешь выше отца по социальной лестнице" (сохранена орфография подлинника)... Большая заслуга в возрождении отечественной суицидологии принадлежит А.Г.Амбрумовой, организовавшей первую за несколько десятилетий встречу специалистов — семинар по суицидологии (1975), создавшей и возглавившей Всесоюзный суицидологический центр и суицидологическую службу Москвы, начавшей выпуск сборников трудов 22 по проблемам суицидологии (первый из них вышел в 1978 г.) [21]. Придерживаясь в объяснении суицидального поведения концепции социально-психологической дезадаптации личности, Амбрумова отстаивала мультидисциплинарный характер суицидологии, выступала против узко медицинского (психиатрического) понимания самоубийств, сумела привлечь к исследовательской деятельности помимо психиатров и психологов также юристов, социологов (С.В.Бородин, М.З.Дукаревич, А.С.Михлин, Л.И.Постовалова, Л.И.Постовалова А.Р.Ратинов защитила "Социологические аспекты и др.). В кандидатскую суицидального 1984 г. диссертацию поведения", явившуюся определенным итогом работы социолога в суицидологическом центре. В результате многочисленных эмпирических исследований москвичей (А.Г.Амбрумова, С.В.Бородин, А.С.Михлин, Л.И.Постовалова, В.А.Тихоненко и др.) и петербуржцев (Я.И.Гилинский, В.К.Мягер, Н.Н.Проскурнина, Л.Г.Смолинский и др.) были выявлены зависимости суицидальных проявлений от социально-демографических и психологических свойств индивидов, от социально-экономической и политической ситуации в стране, мотивы самоубийств, а также особенности их пространственно-временного распределения [20; 22; 23; 24]. В целом характеристики отечественного суицидального поведения соответствуют международным закономерностям: мужчины чаще, чем женщины добровольно уходят из жизни (среднее отношение за ряд лет 3,8:1); "пики" завершенных самоубийств приходятся на возрастные группы 45-55 лет, 75 лет и старше; суицидальные попытки чаще совершаются молодыми людьми (20-24 года), наблюдается весеннелетний максимум при осенне-зимнем спаде. В 70-е — 80-е гг. уровень 23 самоубийств среди рабочих был существенно выше (в 2,5 раза), чем среди служащих. Очень высок уровень самоубийств в армии, особенно в 80 — 90-е гг. (А.Зюскевич, А.Лазарев и др.). Несомненный интерес представляет сравнительное социальнопсихологическое обследование суицидентов и лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления, проведенное под руководством Амбрумовой и Ратинова. Результаты подтвердили гипотезу о взаимосвязи агрессии и аутоагрессии и "разведении" этих поведенческих форм психологическими особенностями индивидов, ибо суициденты и насильственные преступники представили полярные психологические типы по множеству характеристик (уровень самооценки, тревожности и др.) [25]. Междисциплинарный подход в суицидологии внес существенный вклад в становление отечественной девиантологии. Исследования самоубийств осуществлялись и в других республиках СССР (И.Алиев в Азербайджане, А.Кельник в Эстонии и др.). §2. Изучение пьянства и алкоголизма Принято различать известное тысячелетия и потребление приносящее алкогольных напитков немалые радости — людям; злоупотребление алкоголем, или пьянство, влекущее противоправное поведение, нарушающее нормальную жизнь других людей, становящееся привычкой, неотъемлемой чертой образа жизни пьяницы, и алкоголизм (с 1979 г., по Международной классификации болезней, — "синдром алкогольной зависимости") — заболевание, развивающееся в результате 24 пьянства, проявляющееся в виде физической и психической зависимости от алкоголя и приводящее к психической и социальной деградации личности, патологии обмена веществ, внутренних органов, нервной системы. Проблемой является пьянство и алкоголизм, тогда как потребление алкогольных напитков не относится к девиантному поведению. Имеется обширная литература по истории "русского пьянства". Менее известна история социологических исследований процессов алкоголизации населения в стране [26; 27]. Между тем из всех форм девиантного поведения пьянство более всего привлекало внимание российских ученых, литераторов, общественных деятелей. По мнению И.А.Голосенко, отечественная наука довольно быстро перешла от изучения медицинских проблем алкоголизма к более широкому социологическому анализу этого явления [26, с. 203]. С историей изучения алкоголизма связано первое упоминание этиологического значения социального фактора в нашей стране. Московский врач К.М.Бриль-Краммер в работе 1819 г. "О запое и лечении оного" отметил, что большинство леченных им больных алкоголизмом заболели с периода Отечественной войны 1812 г., "когда многие лишились своего покоя, имущества и ближайших своих родственников..." (Цит. по: [28, с. 444] ). Им была показана также более высокая частота алкоголизма у людей низших сословий, испытывающих постоянный гнет и лишения. В числе исследователей проблем алкоголизма следует назвать В.М.Бехтерева, Д.К.Бородина, Д.Н.Воронова, В.К.Дмитриева, С.А.Первушина, И.Янжула. Ими подвергалась сомнению легенда об особой "предрасположенности" русского человека к "питию". Только 25 создание системы государственных кабаков (с XVI в.) резко изменило ситуацию достаточно жесткого социального контроля над потреблением алкоголя к худшему [29]. В 1898 г. для изучения проблемы была создана комиссия Российского общества народного здравия по вопросу об алкоголизме под руководством психиатра М.Н.Нижегородцева. Комиссия исследовала условия, способствующие развитию алкоголизма среди отдельных групп населения. Были проведены анкетные опросы среди рабочих об отношении к алкоголизму. Результаты были доложены на Первом съезде психиатров: по петербургским рабочим — В.И.Магидовым, по бакинским рабочим — О.А.Каспарьянцем, по данным Риги и Нарвы — Тальчи. По политическим мотивам был снят, но впоследствии напечатан доклад "Развитие взаимоотношений между нищетой и алкоголизмом". Активно обсуждали проблему алкоголизма выдающиеся российские психиатры. В.М.Бехтерев в дискуссии с Л.С.Минором и Ф.Е.Рыбаковым подчеркнул ведущую роль воспитания и подражания в социальной этиологии алкоголизма. На Первом съезде по борьбе с алкоголизмом его выступление было проникнуто социальными мотивами. В 1889 г. с письмом-ответом на запрос редактора (Ч.Ломброзо) в одном из итальянских психиатрических журналов выступил С.С.Корсаков. Влечение к одурманивающим веществам он связал с отсутствием положительной социальной стимуляции. Чрезвычайно современно звучат положения С.С.Корсакова о влиянии налогового бремени и безработицы, ведущих к обнищанию рабочих. Там, где выше налоги, пьянство более распространено; в периоды безработицы большое количество слабохарактерных людей приобретают привычку к пьянству. В своем 26 "Курсе психиатрии" Корсаков выдвигает идею государственной психиатрической профилактики в антиалкогольной политике. С 1894 г. попечительствами о народной трезвости была организована сеть амбулаторий, прежде всего в крупных промышленных и административных центрах. Материал об обращении в эти амбулатории (12 тыс. человек) был статистически обработан. Отмечалась связь алкогольной болезни с родом занятий, более частое обращение мужчин, "пик" заболеваемости в возрасте 35-40 лет. Среди причин алкоголизма превалировал концентрация "пример больных социальной в семье. В среды", 1907 устанавливалась А.И.Шингарев провел монографическое обследование двух сел Воронежской губернии и установил, что во многих семьях не было необходимых продуктов питания, но водка имелась в каждой избе. И.А.Сикорский в 1897 г. показал параллелизм роста уровня преступности и потребления алкоголя, рост смертности от опоев и увеличение доли женщин среди больных, поступавших с алкогольными психозами. С.В.Курвин в трех обследованных им ночлежных домах (1898 г.) установил пьянство почти у четверти их посещавших с незначительными различиями по полу. Масштабы алкоголизации среди детей изучались редактором журнала "Вестник трезвости" Н.И.Григорьевым. В 1898 г. он опубликовал результаты почтового опроса заведующих сельскими училищами и установил почти сплошное употребление алкоголя детьми. В 1900 г. Н.И.Григорьев с помощью учителей провел исследование учащихся четырех городских школ (182 ученика возраста 8-13 лет). Подавляющее большинство было знакомо с алкоголем. По социальному происхождению 27 это были дети лавочников, артельщиков, швейцаров, дворников, находившиеся в тяжелых материально - бытовых условиях. В течение 1900–1915 гг. был осуществлен ряд эмпирических исследований алкоголизации. Исследование А.М.Коровина охватило 22 617 школьников в 358 сельских школах Московской губернии. Из опрошенных мальчиков употребляли алкоголь 67,5%, из девочек — 46,2%. С возрастом употребление алкоголя нарастало. А.М.Коровину удалось проследить влияние семьи на алкоголизацию детей. Интенсивность алкоголизации населения изучалась также К.К.Толстым и В.Радкевичем, причины пьянства — Д.Н.Бородиным, влияние некоторых социальных факторов— А.Лосицким, И.Чернышовым, И.В.Сажиным, А.Н.Залмансоном, использовались урбанизации статистические — Д.Н.Вороновым. данные для оценки Широко алкогольной ситуации. При этом были выявлены некоторые нетривиальные факты. Так, наблюдалось массовое тяготение к алкоголю людей с наименьшими доходами, но и увеличение материального достатка сопровождалось ростом расходов на алкоголь. Низкая культура "подпитывала" стремление к алкоголю, но в крупных городах — центрах культуры и образования — пили больше, чем в слабо урбанизированных регионах. Выявленные временные колебания (по годам и сезонам) пытались сопоставить с экономическими факторами: ценами на хлеб, урожайностью - неурожайностью, ценами на алкоголь и т.п. Активно исследовалась степень алкоголизации различных групп населения в связи с социальнодемографическими характеристиками. В частности, отмечалось, что в деревнях больше пили бедняки и зажиточные крестьяне — "кулаки" (опять "крайности"!), тогда как середняки оказались трезвенниками. 28 Среди городских рабочих наблюдалось сокращение потребления алкоголя по мере роста квалификации и заработка. Происходила концептуализация и классификация потребления алкоголя. Так, по мнению В.К.Дмитриева, решающее значение в динамике алкоголизации процессу индустриализации, пролетариата. принадлежит тяжелому Принципиальное экономическим факторам, положению городского значение имеет различение (сохранившееся до сегодняшнего дня) понятий "потребление алкоголя", "пьянство" и "алкоголизм", впервые проведенное С.А.Первушиным. Им же была предложена классификация алкопотребления: "столовое" потребление ("для здоровья", "для аппетита"), присущее преимущественно высшим слоям общества; "обрядовое" — ритуальное, в соответствии с обычаем, наиболее распространенное среди крестьян; "наркотическое" — с целью забыться, отвлечься от тягот и забот, преобладающее в рабочей среде. В зависимости от типа потребления алкоголя должна различаться и тактика его профилактики. Новая волна исследований была осуществлена в связи с "сухим законом" 18 июля 1914 г. Хотя в первое время фиксируется некоторый положительный результат (снижение производственного травматизма, пожаров, начавшийся интерес к совершенствованию трудового процесса), однако уже к концу 1915 г., по данным социологических исследований, ситуация возвращается на круги своя, появляется массовое потребление суррогатов — политуры, денатурата, а в деревне наблюдается огромный рост самогоноварения, расширяется контрабанда спиртного. Остается добавить, что спустя 71 год история "борьбы" с алкоголизмом в России повторилась с теми же результатами... 29 Первое время после Октябрьского переворота продолжала действовать прогибиционистская антиалкогольная политика 1914 г., отчасти поддержанная постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 г. "О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ". Однако в 1921, 1922, 1923 гг. последовательно расширялся перечень разрешаемых к производству и продаже алкогольных напитков и наконец Декретом от 28.08.1925 г. с 1 октября 1925 г. вводилось производство "сорокоградусной" ("риковка"). В.М.Бехтерев в 1927 г. отметил, что запрет на продажу алкогольных напитков был парализован изготовлением самогона. Действительно, по данным ЦСУ РСФСР, в 1928 г. было изготовлено 50 млн 696 тыс. ведер самогона (или по 7,5 л на душу населения). В 1927 г. исследования проблем алкоголизма были возложены на Институт социальной гигиены. С 1925 по 1932 г. были проведены обследования около 33 тыс. учащихся в городах Российской Федерации, Украины и Белоруссии. Использовались методы анонимного анкетного опроса и "замаскированного интервью" во время профилактического медицинского осмотра (Э.И.Дейчман, В.Липский и И.Тетельбаум, А.И.Исхакова, И.Канторович). Эти исследования дали картину существовавшей в то время алкоголизации детей и подростков с особым акцентом на влияние родительской семьи. Среди взрослого населения влияние социальных А.С.Шоломович, факторов З.И.Израельсон алкоголизации и изучали В.В.Петиков, Р.Влассак, Т.Синкевич, В.Ф.Невзоров. Результаты показывали рост употребления алкоголя и увеличение связанной с алкоголизацией заболеваемости. К числу известных работ, посвященных алкоголизации населения России, 30 относятся книги Р.Влассака [30], Э.Дейчмана [31], об алкоголизме в деревне [32], а также публикации в "Административном вестнике" за 20-е гг. В них отражалась статистика производства и потребления алкоголя, приводились сравнительные результаты по городу и деревне, а также данные о последствиях пьянства (смертность, заболеваемость, "пьяные преступления" и т.п.). В трудах М.Н.Гернета анализировались статистические данные о потреблении алкоголя, преступлениях, связанных с ним, о "тайном винокурении" и борьбе с ним, а также подчеркивалась неэффективность запретительных мер: "«зеленый змий»... согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи" [4, с. 441]. Российская ситуация сравнивалась с американской, где развилась контрабанда спиртом после введения "сухого закона". В 1928 г. создается "Общество борьбы с алкоголизмом" (ОБСА), просуществовавшее два с половиной года. С начала 30-х гг. тема пьянства и алкоголизма не исчезла полностью из советской печати, но перерождается в "антиалкогольную пропаганду", "борьбу" под лозунгами типа "пьянство — путь к преступлению" и "пьянству — бой!". А в служебных характеристиках появляется непременное "морально устойчив", что означало для посвященных — "не алкоголик". Считалось, что при социализме нет социальных предпосылок алкоголизма. Однако уже в конце 50-х гг. Д.Д.Федотов и Э.А.Бабаян заявляют, что мысль, будто бы алкоголизм после ликвидации его социальных корней исчезнет, неверна. Причины сохранения алкоголизма они видят в пороках воспитания, дурных 31 традициях, подражательстве. Вновь ставится вопрос о психогигиене микросоциальной среды. первостепенную важность Тогда же А.М.Рапопорт, социальных факторов подчеркивая (экономических, культуральных, бытовых, ритуальных и пр.) в этиологии алкоголизма и критикуя эскапистские, психодинамические, конституционально-типологические подходы (сегодня разочаровавшие и западных исследователей), предлагает организовать статистическое изучение алкоголизации, "как в США", не ограничиваясь установлением душевого потребления алкоголя, поступления алкоголиков в психиатрические учреждения, алкогольных правонарушений и т.п. Целью такого изучения должно было стать решение вопроса о размерах, форме и динамике алкоголизма. Исследовательская работа возобновилась по существу лишь в 60-е гг. На IV Всесоюзном съезде невропатологов и психиатров (1963) министр здравоохранения СССР С.В.Курашов отметил, что социальногигиенические проблемы алкоголизма незаслуженно забыты. За этим выступлением последовала А.И.Кузнецов, И.Г.Ураков, серия исследований В.П.Бокин, Н.Я.Копыт, (А.К.Качаев, В.В.Ногаев, В.Т.Запорожченко, В.М.Банщиков, Ю.Р.Скоробогатов, Ю.П.Лисицин). Однако объектом этих исследований было не все население, а лишь лица, доставленные в вытрезвитель, совершившие правонарушения в состоянии опьянения, пьянствующие на производстве, находившиеся в состоянии опьянения во время вызовов к ним скорой помощи. Нередко подобные исследования давали интересные результаты, но возможность их генерализации оставалась весьма ограниченной. В середине 70-х гг. 32 ставится вопрос о комплексных исследованиях с социологическими учреждениями в рамках изучения промышленного алкоголизма. Примером плодотворности такого подхода может служить работа З.Т.Сочневой с соавторами. На одном из крупных предприятий был проведен анкетный опрос 1500 работающих. Показаны: более низкий социально-профессиональный алкоголизмом, более статус высокий страдающих уровень их хроническим конфликтности в микросоциальном окружении, более низкая общая удовлетворенность жизнью на фоне более высокого дохода, производственная нестабильность и т.д. Во второй половине 70-х гг., согласно Г.В.Морозову, остро ощущалась недостаточность сведений о влиянии микросоциальных, демографических, социальных и экономико-географических факторов на заболеваемость и распространенность алкоголизма. Надежды возлагались на существовавшую в стране возможность централизованного сбора данных о больных алкоголизмом, обращающихся в медицинские учреждения. Предполагалось создать соответствующую базу данных в Институте судебной психиатрии им. В.П.Сербского с целью оценки распространенности алкоголизма в целом по стране. Такой методический подход был априорно неадекватным. Уже в начале 80-х гг. были проведены выборочные исследования в двух союзных республиках и одном крупном промышленном городе. Конечно, обнаружилось превышение преваленса алкоголизма в популяции над учтенной заболеваемостью. Из частных закономерностей была установлена связь алкоголизма с социальной дезадаптацией в условиях Крайнего Севера, наивысшая распространенность для обоих полов в возрастной группе 20- 33 40 лет в городской популяции. Появляются фундаментальные труды Г.Г.Заиграева, Н.Я.Копыта, Б.М.Левина, Ю.П.Лисицина, П.И.Сидорова и др. [33; 34; 35; 36; 37]. Социальным, медицинским и психологическим проблемам пьянства и алкоголизма посвящены также исследования Б.С.Братуся, Б.М.Гузикова, В.М.Зобнева, А.А.Мейрояна. В конце 80-х гг. Г.В.Морозов обобщает результаты этого цикла исследований. Для начальных форм алкогольной болезни важны микросоциальные факторы — неполная семья, нарушение внутрисемейных отношений, педагогическая запущенность, отсутствие условий для культуральные инициальном правильного досуга. особенности потреблении, Социально-демографические популяции однако определяют по мере и различия в формирования и прогрессирования алкогольной болезни их значение стирается. Важным фактором алкоголизации выступает миграция населения, так как среди мигрантов высока доля лиц с недостаточной микросоциальной адаптацией. Важным выводом автора представляется то, что мотивация поддержания употребления алкоголя является предметом не столько медицинских, сколько психологических и социологических исследований. Для социологии девиантного поведения несомненны заслуги Г.Г.Заиграева, который, во-первых, всегда отстаивал социологический подход в изучении пьянства и алкоголизма; во-вторых, организовал ряд эмпирических социологических исследований, результаты которых отражены в серии его трудов [33; 34 и др.], в-третьих, рискуя служебным благополучием в годы "преодоления пьянства и алкоголизма" (с мая 1985 г.), последовательно сопротивлялся прогибиционистским требованиям, 34 отстаивая разумную социальную антиалкогольную программу, большую роль в становлении разработанную под его руководством. Как будет показано ниже, отечественной социологии девиантности сыграли работы А.А.Габиани. Им были проведены эмпирические социологические исследования многих проявлений социальных девиаций как на территории Грузии, так и в других регионах СССР, включая Россию. Не явились исключением пьянство и алкоголизм. Опубликованные результаты исследования (разумеется, с грифом "Для служебного пользования") [38] позволяют судить о структуре, динамике и географии алкоголизма в Грузии, о социально-демографическом составе лиц, имеющих проблемы в связи с алкоголем, о производстве и реализации алкогольных напитков в республике, о размерах дохода от продажи алкоголя и размерах ущерба от его потребления (сальдо в "пользу" ущерба) и даже — о наполненности тбилисских ресторанов в зависимости от сезона, дней недели и времени суток. Антиалкогольная кампания 1985 г., проводимая обоснованно (в условиях массовой неадекватными алкоголизации запретительными населения), методами [33], но совершенно породила массу конъюнктурных "исследований" и публикаций-однодневок. Провал кампании привел к тому, что тема пьянства и алкоголизма незаслуженно отошла на задний план. Между тем проблема, разумеется, осталась, и к середине 90-х гг. все больше специалистов возвращаются к осмыслению существующей ситуации. Одна из серьезных работ самого последнего времени — доклад А.В.Немцова "Алкогольная ситуация в России" [39]. В ней отмечаются негативные последствия антиалкогольной 35 кампании середины 80-х гг. (в частности, рост токсикомании и наркомании); отставание роста цен на алкогольные изделия от роста цен на другие товары (в 1990 г. средняя зарплата равнялась цене 16 л водки, к концу 1992 — 29 л, в конце 1993 г .— 33 л [39, с. 65]); массовое поступление в продажу фальсифицированных алкогольных изделий; резкий скачок алкопотребления с соответствующими последствиями (рост смертности от цирроза печени в России с 1988 по 1993 г. почти в два раза, от отравления алкоголем — почти в четыре раза, рост заболеваний алкогольными психозами — в 5,8 раза [39, с. 60]). Впервые Россия вышла на первое место в мире по душевому потреблению алкоголя (по расчетным данным — 14,5 л в 1993 г.), обогнав традиционного лидера — Францию (13,0 л). §3. Наркотизм как предмет социологических исследований В обыденной речи, а также в средствах массовой информации чаще всего говорят о "наркомании". Тем важнее уточнить понятия, характеризующие очередной предмет нашего рассмотрения. Наркотики — средства (вещества) оказывающие воздействие на психику и поведение человека; их потребление способно приводить к формированию физической и/или психической зависимости (наркомании), состоянию, при котором человек испытывает потребность в регулярном государственными приеме таких органами средств. здравоохранения Международными и устанавливается и изменяется перечень веществ, относящихся к наркотическим средствам. 36 Потребление обусловлено наркотических заболеванием и средств рекомендовано может быть врачом в либо качестве лекарственного средства (так называемое медицинское потребление наркотических веществ — болеутоляющих, психостимуляторов, снотворных и др.), либо носит характер немедицинского потребления ("злоупотребление"), т.е. потребления самовольного, без назначения врача или в дозах, превышающих назначенные, или продолжающегося после отмены назначения, или же прием иных средств, нежели были рекомендованы врачом. Наркомания (от греч. nark — оцепенение и mania — безумие, страсть) — заболевание, выражающееся в физической и/или психической зависимости от наркотических средств, непреодолимом влечении к ним, постепенно приводящим к глубокому истощению физических и психических функций организма. Токсикомания — также заболевание, но вызванное потреблением не наркотических средств, а иных токсических веществ, формирующих зависимость и оказывающих разрушительное воздействие на психику и организм человека. В качестве токсических средств могут употребляться различные лекарственные препараты, предметы бытовой химии (лаки, краски, клей, бензин, ацетон и т.п.). Наконец, наркотизм — это относительно распространенное, статистически потреблении устойчивое некоторой социальное частью явление, населения выражающееся наркотических в (или токсических) средств и соответствующих последствиях. Первые отечественные исследования наркотизма относятся к концу XIX в. В 1885 г., по заказу губернатора Туркестанского края 37 А.К.Абрамова С.Моравицким было проведено исследование, в котором подробно изложены способы употребления и виды наркотиков, способы выращивания, а также количество посадок и даже цены на наркотики [40]. Потребителей наркотических веществ Моравицкий делит на две категории: людей, употребляющих то или другое наркотическое вещество по привычке; людей, употребляющих эти вещества случайно, чтобы веселее быть на пирах. Проведенное им исследование в Кокандском остроге показало, что из 60 арестантов (местного населения) 24 человека оказались привычными потребителями наркотических веществ. Моравицкий описывает и случаи употребления наркотика детьми 7-13 лет, а также факты женской наркомании. Интересны и его заключения о роли наркотиков в культуре местного населения, по сути выполняющих роль алкоголя, который здесь мало распространен. Традиционно это была роль некоего вспомогательного средства, органически включенного в общий порядок существования ("образ жизни") местного населения. В рамках этого исследования была собрана коллекция наркотических веществ, отправленная затем в Казанский университет и музей Петербургского Ботанического сада. В этой же работе есть ссылка на сходное исследование Г.Гребенкина в Самаркандской области, описанное в "Туркестанском ежегоднике" за 1876 г. Проблема наркотизма находится на стыке многих наук: медицины, права, культурологии и девиантологии. Важный вклад в ее изучение внесли юристы, журналисты, медики и другие специалисты. Часто исследования, посвященные медицинским или юридическим аспектам наркотизма, содержат информацию социологического характера и представляют в этом плане несомненный интерес. 38 Так, в публичной лекции доктора С.Н.Данилло (1894) "О влиянии некоторых ядов (спирт, опий, гашиш) на сознание у человека" имеется ссылка на некие статистические расчеты о количестве пьяниц и наркоманов в мире: 600 млн пьяниц и 300 млн наркоманов (видимо существовали данные и по России, но их обнаружить не удалось). До конца XIX в. наркотические вещества использовались как обычные медикаментозные средства. Термин "морфинизм" как обозначение болезни появился лишь в 1874 г. и поначалу был принят ученым миром в штыки (история повторилась и в нашем веке, когда был получен героин, который считался заменителем морфия и "превосходным средством от кашля"). В 1900 г., в работе "Яды, действующие на сознание (алкоголь, хлороформ, гашиш, опиум и кофе)" Шарль Рише дает определение ядам, разграничивает действие опия как лекарства и как наркотика, а также отмечает большое количество самоубийств среди алкоголиков и наркоманов. В конце XIX в. вышло несколько книг, посвященных истории наркотиков и алкоголя. В книге Н.К.Реймера [41] содержатся подробные сведения о структуре потребляемых средств, социальном составе и образе жизни потребителей наркотиков. Очень ценны с социологической точки зрения содержащиеся в книге интервью с наркоманами. В начале XX в. появляются исследования И.Левитова и Л.Сикорского. Однако более активное изучение наркотизма происходит уже в 20-е гг. Первая мировая война и революция стали благодатной почвой для развития наркотизма. Происходит рост числа потребителей наркотиков, 39 развивается рынок наркотических веществ - наркотизм становится заметной проблемой. В 20-е гг. активизируется изучение проблем наркотизма. А.Рапопорт обобщил материалы обследования 400 кокаинистов (1926). М.Н.Гернет в 1926 г. проанализировал результаты распространенности наркомании среди беспризорных Москвы. При этом из 102 человек только двое ответили отрицательно на вопрос об употреблении табака, алкоголя или кокаина [4, с.444 – 445]. После Октября 1917 г. наркомания, алкоголизм и т.п. рассматривались как пережитки старого быта, которые должны быть уничтожены в краткие сроки. Интересные статистические сведения о работе московских наркодиспансеров в период с 1924 по 1928 г. приводит А.С.Шоломович (табл. 1) [42]. 40 Таблица 1 Работа московских наркодиспансеров (1924 - 1928) Данные учета наркодиспансеров Количество обратившихся больных 1924г. 2 162 1925г. 1926г. 1927г. 1928г. 16 836 5 352 8 971 14 500 Количество посещений 26 000 54 517 75 619 144 000 181 448 Количество консультаций 689 2 174 4 789 12 000 16 700 Количество обследований на дому 660 3 466 5 256 11 000 14 656 Количество пропагандистских выставок 443 1 022 1 280 1 900 4 115 Число слушателей 32 007 70 832 92 535 150 263 424 133 Эти цифры вызывают ряд сомнений. С одной стороны, они свидетельствуют об увеличении количества больных наркоманией и об усилении борьбы с ней (пропагандистские выставки, просветительская деятельность и др.). Однако, если вспомнить политическую атмосферу того времени, нельзя исключать возможность их сознательного завышения с целью демонстрации активных действий по ликвидации наркотизма как одного из "пережитков темного прошлого". Важно отметить, что Шоломович подчеркивает тесную связь наркотизации населения с социально-бытовыми условиями, а также считает, что 41 наркотизм, обусловленный социально-биологическими причинами, захватывает огромные слои населения (50-60%) и предлагает выделить "наркологию" в особую отрасль науки и практики, так как видит необходимость в методическом изучении данной проблемы. Н.К.Топорков различает "наркотистов" — лиц, пристрастившихся к потреблению наркотических средств в силу социальных условий, и "наркоманов" — лиц с патологической конституцией. Связь наркотизма и преступности отмечают М.Т.Белоусова и П.И.Люблинский. При этом ряд исследователей фиксируют относительно меньшую частоту и тяжесть преступлений, совершаемых наркоманами (И.Н. Введенский, А.М. Рапопорт). Потребление наркотика (кокаина) чаще следовало за преступлением, а не предшествовало ему. Распространение наркоманий среди детского населения с 1922 г. привлекло внимание врачей. В 1922-1923 гг. д-р Зиман наблюдала 32 ребенка-кокаиниста и, кроме того, ей удалось выявить в труддоме для несовершеннолетних правонарушителей еще 106 потребителей. М.Н.Гернет в 1924 г. принял участие в изучении детского кокаинизма, составив для этого специальную анкету. У него под наблюдением было 100 наркоманов. На вопрос о желании переменить обстановку, детикокаинисты ответили различно: 55% детей выразили такое желание, 41% ответил отрицательно, 4% отнеслись к этому безразлично. Д-ру Дубровичу принадлежит изучение детского кокаинизма: в 1925 он исследовал 113 детей. Д-р Забугин в 1926 г. проводил психологическое исследование 37 детей-наркоманов. Наблюдение д-ра В.А.Бахтиярова за 29 наркоманами в городе Свердловске содержит крайне интересную информацию. Исследование 42 проводилось в течение трех лет в Свердловской городской больнице. Любопытно, что наше государство уже имело опыт гуманной политики в отношении больных наркоманией, взяв на себя заботу об их жизни и лечении, и тем самым ликвидировав для них необходимость добывания наркотиков преступным путем. До 1929 г. наркоманы города Свердловска имели возможность получать наркотики без особых затруднений в любой аптеке. Распоряжением горздравотдела (1929) наркоманы были прикреплены к определенной аптеке, где наркотики им отпускались по рецептам наркопункта. В работе Р.Голант содержится анализ социального состава, возраста и причин приобщения к наркотикам. Ею описаны 189 случаев морфинизма, из которых большой процент падает на медицинский персонал. Горовой-Шалтан в 1919-1922 гг. наблюдал 42 случая морфинизма, причем более половины потребителей оказались лицами медицинской профессии. Наркомания среди медиков была более распространена, чем среди Исследователи обратили представителей внимание на других профессий. морфинизм среди железнодорожников и работников тяжелого (монотонного) труда. В числе причин злоупотребления наркотическими веществами на первом месте стоит неосторожное назначение врачей (31%), условия медицинской работы (38%). Подводя некоторые итоги этого этапа, необходимо отметить, что начало века стало переломным моментом в понимании проблемы наркотизма. Большинство исследований носило описательный, эпидемиологический характер, адекватно отражающий имевшиеся научные подходы, изменение ситуации и наличие социального заказа со стороны государства. 43 Затем наступила эпоха "ликвидации" в стране наркотизма как социального явления, а следовательно и ненужности каких-либо исследований. В конце 50-х — начале 60-х гг. стали появляться исследования либо медицинского характера (В.В.Бориневич, Я.Г.Голанд, И.В.Стрельчук), либо юридического — рассматривающие различного рода уголовно наказуемые действия с наркотиками (Л.П. Николаева, Орлов М.Ф. и др.). И лишь позднее тема наркотизма занимает прочное место в исследовательской деятельности (Э.А.Бабаян, Т.А.Боголюбова, А.А.Габиани, М.Х.Гонопольский, Р.М.Готлиб, И.Н.Пятницкая, М.Е.Позднякова, Л.И.Романова и др.). Одновременно с возвращением науки к теме наркотизма в оценке изучаемого явления проявились две основные тенденции. Первая носила явный отпечаток идеологического контроля со стороны партийного руководства страны и трактовала наркотизм как единичные случаи "экспериментирования с наркотиками", не носящие характера социального явления (Э.А.Бабаян, М.Х.Гонопольский), а потребители наркотиков рассматривались прежде всего как преступники. Это диктовало и репрессивный подход при лечении наркоманий в наркологии и психиатрии. Отрицалась сама возможность наркомании при социалистическом строе. В значительной мере эта позиция официальной науки привела к отсутствию эффективной противонаркотической пропаганды и спровоцировала рост числа наркоманий в стране. По мере развития демократических процессов в обществе и снижения идеологического давления партийного руководства эта тенденция постепенно стала уступать место более научному отношению к 44 наркотизму. От отрицания самого наличия такой проблемы наука пришла к осознанию конкретных, необходимости основанных на разработки данных методического эмпирических аппарата, исследований рекомендаций государственным организациям. Одновременно стало меняться отношение к наркоманам - прежде всего как к больным людям. В это время появляется большое число публицистических работ на тему наркотизма. Многие статьи и книги носят отпечаток сенсационности, их авторы зачастую плохо знакомы с темой, однако некоторая социологическая информация в этих публикациях содержится. В этом плане интересна книга М.В.Казакова [43]. В ней имеется и статистическая информация и большое количество интервью, но особенно интересны сведения о наркотизированных бандах в Алма-Ате. В основном исследование посвящено проблеме подростковой наркомании и неформальным группировкам, являвшимся в то время основной группой риска. Роль спасателя отведена комсомолу и другим общественным организациям. Первое крупное эмпирическое социологическое исследование наркотизма на территории СССР было проведено в Грузии в 1967-1972 гг. под руководством А.А.Габиани. Результаты опубликованы в книге Габиани "Наркотизм", изданной с грифом "Для служебного пользования" [44]. Несмотря на некоторое методическое несовершенство исследования и понятные для того времени "технические" трудности, "Наркотизм" явился первым значительным монографическим исследованием темы и содержал историко-теоретический раздел, методологическую часть, изложение результатов эмпирического исследования (данные о социально-демографическом составе и условиях жизни потребителей 45 наркотиков, структуре потребляемых средств, возрасте приобщения к наркотикам и его мотивах), схему деятельности преступных групп по распространению наркотиков (возможно, это было первым эмпирическим исследованием преступных организаций в стране [44, с. 39 – 47]), а также программу медицинских, правовых и организационных мер борьбы с наркотизмом. В середине 80-х гг. под руководством Габиани было проведено панельное исследование наркотизма в Грузии с изложением результатов обоих исследований в книге "Наркотизм: вчера и сегодня" [45]. В 1988-1989 гг. Габиани проводит широкое социологическое исследование наркотизма на территории Латвии, Приморского и Ставропольского краев, Горьковской, Новосибирской и Львовской (Украина) областей, в городах Москва и Ташкент (Узбекистан). В ходе исследования было опрошено 2 998 наркоманов и потребителей наркотиков, 2 000 экспертов (в этом качестве выступили работники правоохранительных и медицинских учреждений) и чуть меньше 6 000 учащихся общеобразовательных школ и ПТУ. Особое внимание было обращено на обстоятельства приобщения к наркотикам: условия жизни, учебы и труда, повод "попробовать" наркотик, среда распространения наркотизма, с каких наркотических средств начинает новичок, где, с кем, когда происходит их прием, где добываются наркотики и средства на их приобретение. Исследователя интересовали и условия добровольного отказа от наркотиков, обращения за медицинской помощью и ее эффективность. Выводы в этой части достаточно пессимистические: "Чаще всего лечение наркомании не имело должного эффекта, а полного излечения не наступило ни в одном рассматриваемом нами случае". 46 Поэтому "самое надежное средство борьбы с наркоманией — недопущение первичного обращения молодых людей к наркотикам" [46, с. 83]. По этой причине тревожили полученные Габиани в 1989 г. сведения о том, что 750 тыс. (плюс-минус 100 тыс.) учащихся 14-17 лет хотя бы раз в жизни пробовали наркотические средства и столько же — токсические вещества. Если учесть, что, по мнению экспертов, к систематическому приему наркотиков и токсических веществ приобщается каждый десятый, то можно представить, какие масштабы приобрел наркотизм на территории СССР. Анализируя результаты исследования, опасности, Габиани подчеркивал реальность и отмечал необходимость размеры этой преодоления сложившихся по отношению к наркотизму стереотипов и значительного, многократного увеличения финансирования и материально-технического обеспечения мероприятий, направленных на решение этой социальной проблемы. Данные Габиани, наглядно свидетельствовали — в места лишения свободы попадали в большинстве случаев не распространители наркотических средств, а их потребители, – молодые люди, задержанные в момент приобретения или хранившие в малых количествах наркотики, которые они не собирались продавать. В то же время привлечь к ответственности распространителя наркотиков за их продажу чрезвычайно трудно. Работы наркотизма А.А.Габиани внесли по заметный социологическому вклад в становление исследованию социологии девиантности в СССР. В 80 — 90-е гг. основным центром социологических исследований пьянства, алкоголизма и наркотизма становится сектор социальных 47 проблем алкоголизма и наркомании Института социологии АН СССР/ РАН (Б.М.Левин — руководитель, Ю.Н.Иконникова, С.Г.Климова, М.Е.Позднякова, Л.Н.Рыбакова и др.). Активизировалась исследовательская деятельность в организациях и учреждениях МВД России (А.Я.Гришко, В.М.Егоршин, В.И.Омигов и др.). Социологические исследования проводились также медиками (Г.Я.Лукачер, Н.В.Макшанцева, В.А.Чудновский и др.) и психологами (В.В.Гульдан, О.Л.Романова и др.). В работах 80 – 90-х гг. в отличие от работ начала века авторы почти всегда пытаются найти причины злоупотребления наркотическими или токсическими веществами, дать рекомендации — как избавить общество от этой проблемы, какими путями должна развиваться государственная противонаркотическая политика. В первых работах еще чувствуется влияние советской идеологии: ведущая роль в перевоспитании наркоманов отводится комсомолу, считается, что проникшийся идеями социализма человек, а тем более человек молодой, подросток должен вновь вернуться к нормальному образу жизни. По мере становления отечественной социологии девиантности наркотизм стали рассматривать как разновидность отклоняющегося поведения. Чаще стали говорить о профилактике наркотизма, о продуманной социальной политике государства, о бесперспективности силовых методов борьбы с отклоняющимся поведением. По мнению известного психиатра А.Е.Личко, в развитии подростковых нарко- и токсикоманий главная роль принадлежит групповой активности. До 90% подростков впервые приобщаются к употреблению наркотиков и дурманящих сверстников, стремясь "не отстать от своих". средств в компаниях 48 Другим важным мотивом считается поиск необычных ощущений и переживаний. Исследование большой группы токсикоманов в возрасте от 9 лет до 21 года, проведенное Ц.П.Короленко и В.Ю.Завьяловым , показало, что основными психическими эффектами, к которым стремились обследованные, были измененные состояния сознания. В.С.Битенский, А.Е.Личко, Б.Г.Херсонский в 1988 г. отметили роль социально-психологических факторов, которые способствуют обращению к наркотическим средствам, в частности, вопреки сложившемуся мнению о безделье как основной причине распространения наркомании и токсикомании, среди объективных причин "скука" была одним из самых редких условий, способствующих наркотизации подростков (1%). Наркотизм является прежде всего молодежной проблемой. Поэтому не случайно многие работы последних лет посвящены изучению молодежной и в частности подростковой наркомании и токсикомании (Г.Я.Лукачер, Н.В.Макшанцева, Т.В.Иванова и др.). Социологами и психологами исследовались механизмы приобщения подростков к потреблению наркотических и токсических веществ, их мотивационная сфера, предпринимались попытки выработать рекомендации по возвращению наркоманов к нормальной жизни. Так, в 1987-1989 гг. сотрудники ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского (Г.Я.Лукачер, Н.В.Макшанцева, В.А.Чудновский) изучили социальные характеристики 588 подростков, состоящих на учете в пяти наркологических диспансерах Москвы. Авторы пришли к выводу, что для формирования наркомании злоупотребление наркотическими и токсиманическими средствами — необходимое, но недостаточное и далеко не определяющее условие. Особенности подросткового возраста 49 следует рассматривать, по мнению авторов, как способствующие злоупотреблению одурманивающими веществами, но процесс формирования патологического влечения не прямолинеен и зависит от биологических наркологических факторов. Подростки, диспансерах состоящие Москвы, на образуют учете в относительно однородную группу, членов которой отличает недостаточно высокий образовательно-нравственный уровень, неблагоприятные микросоциальные условия. В большинстве случаев злоупотребление наркотическими и токсическими средствами можно рассматривать как субкультуру. Причем авторы различают подростков, злоупотребляющих одурманивающими средствами, и сформировавшихся наркоманов и токсикоманов. По их мнению, причины злоупотребления подростками одурманивающими средствами имеют социальный характер и должны рассматриваться в рамках непатологического (с точки зрения психиатрии) девиантного поведения. Профилактика же злоупотребления может быть успешной лишь при социальном оздоровлении самого общества. Внимание исследователей (Б.Ф.Калачев) привлекает и такая, раньше абсолютно закрытая тема, как распространенность наркотиков в армии. Исследование 1987 г., проведенное в Москве, Киеве и Краснодарском крае Госинспекцией вузов СССР, Главным управлением уголовного розыска МВД СССР, ЦК комсомола Украины, УВД Краснодарского крайисполкома, свидетельствует об актуальности проблемы. 6% опрошенных признали, что впервые они приобщились к наркотикам в армии. Исследователи считают, что источником наркотизации армии является распространенность наркотических средств среди молодежи допризывного возраста. 50 Следует отметить одно из заметных исследований последнего времени, которое было проведено в 1992 г. научным коллективом "ГАЛСИ" по заказу Международной ассоциации по борьбе с наркоманией и наркобизнесом. Оно охватывало семь экономических зон России, опрос проводился в 12 городах. По мнению автора (Г.Г.Силласте), Россия находится в состоянии хронического социально-экономического кризиса, что ведет к падению уровня социального оптимизма в обществе и, как следствие, обостряет проблему наркотизма — все больше людей приобщаются к потреблению наркотических и токсических веществ [47]. Проблемная ситуация, как считает автор, вызвавшая необходимость подобного исследования, — стремлением властных углубляющееся противоречие институтов гуманизировать между отношение к наркоманам, изменяя законодательство, с одной стороны, и стремительно расширяющимся в России потреблением наркотиков в немедицинских целях, увеличением количества наркоманов и случайных потребителей наркотиков, с другой. Тема исследования — "социальные последствия возможной легализации наркотиков в России". Исследователи пришли к следующим выводам: 1) в России стремительно нарастает угроза наркотизации населения. Наркотизация все больше затрагивает женщин (феминизация), охватывает все более широкие слои населения. Происходит изменение социальной базы распространения наркомании. Приобщенность к наркотикам становится все более массовой. Основным резервом этих процессов являются случайные потребители наркотиков. 2) В России существует нелегальный наркорынок. Практически все опрошенные эксперты (125 человек) признали это. 3) Большинство россиян не одобряют решения российского парламента и Президента о 51 свободе потребления наркотиков в немедицинских целях, рассматривая это как первый шаг к легализации наркопотребления. С нашей точки зрения, при всех достоинствах этого исследования, оно страдает определенной идеологизацией проблемы. Руководитель проекта исходит из необходимости суровых мер в отношении потребителей наркотиков, преувеличивает "либерализацию" уголовного закона, фактически сохраняющего уголовную ответственность за наркопотребление (ч.3, 4 ст.224 УК РФ 1960 г. или ч.1 ст.228 УК РФ 1996 г.). К сожалению, законодатель пошел на поводу у алармистских и популистских тенденций, что проявилось в репрессивном Законе "О наркотических средствах и психотропных веществах" (1997). Среди прочих проблем социологии девиантности проблема наркотизма с 1989 г. изучается сектором Санкт-Петербургского филиала Института социологии АН СССР/ РАН. Наркотизм рассматривается как одна из форм "ретритистского" поведения населения в условиях аномического состояния общества. Исследования в области наркотизма могут принести неоценимую пользу, если их результаты будут адекватно интерпретироваться. Некорректная подача материалов, "игры" с общественным мнением приводят к росту ригоризма среди старшего поколения и вызывают недоверие у молодежи. 52 §4. История исследования проституции Под проституцией (лат. prostituere – выставлять публично) понимается вступление за плату в случайные, внебрачные сексуальные отношения, не основанные на личной симпатии, влечении. Такое понимание проституции позволяет отграничивать ее как от корыстных супружеских отношений, так и от внебрачных сексуальных связей, основанных на личных симпатиях и влечении. Возможно, что "нездоровый интерес" (по терминологии советского официоза) обывателя к проблемам пола и секса проявился и в пристальном внимании обществоведов к проституции. Во всяком случае нет недостатка в мировой и отечественной (до конца 20-х гг.) литературе по этой теме. С классическими трудами И.Блоха, Е.Дюпуи по истории проституции современный российский читатель получил возможность познакомиться лишь в последнее время. Однако отечественная социология знает немало оригинальных исследований конца XIX - начала XX в. (обзор см. [48, с. 36 - 54]). Наиболее известны работы Н.Дубошинского, В.Тарновского, Ф.Мюллера, П.Обозненко, а также Н.Бабикова, В.Зарубина, И.Клевцова, М.Кузнецова, А.Сабинина, А.Суздальского. Современные исторические очерки о проституции и ее изучении см., например [49; 50]. Прежде чем приступить к анализу исследований проституции в дореволюционной России, целесообразно кратко рассмотреть ее место в реальной жизни. По мнению исследователей истории проституции в России, это явление существовало еще в допетровской Руси [51]. Однако 53 в литературе отсутствуют надежные данные об основных формах проституции и количестве женщин, вовлеченных в нее, в те времена. Пожалуй, одним из самых надежных источников, подтверждающих, с одной стороны, наличие данного феномена в XVII и XVIII вв. в России, а с другой – показывающих реакцию властей на это, является законодательство. В русском законодательстве XVIII в. складывается система безусловного запрещения "непотребства" – так называлась тогда проституция. Однако в то время в понятие "непотребства" входила и внебрачная связь. Позднее в Уложении о наказаниях 1845 г. эти понятия были разведены. По новому закону наказание за "непотребство" назначалось лишь при его обращении в ремесло или, говоря современным языком, за профессиональную проституцию. Наряду с уголовно-правовым регулированием и вопреки ему в 40-х гг. XIX в. в России начала формироваться система регламентации проституции. При этом возникавшие противоречия между уголовным и административным регулированием первоначально разрешались исполнительной властью в пользу второго, а впоследствии в 60-е гг. были и вовсе устранены в законодательном порядке, вследствие чего Россия практически полностью перешла от политики прогибиционизма к регламентации проституции. Спрос на женскую проституцию объяснялся неудовлетворенной сексуальной потребностью мужчин в связи с социально-половой изоляцией (армия, закрытые учебные заведения и т.п.) либо с наличием физических или психических недостатков, либо в связи с проблемами брачной жизни, либо с другими обстоятельствами, препятствующими удовлетворению сексуальных потребностей социально одобряемыми 54 способами. Однако проституции в среди объяснениях участия российских женщин в исследователей женской появились два расходящихся направления - антропологическое и социологическое. Сторонники первого, среди которых наиболее колоритной фигурой был проф. медицины В.М.Тарновский, полагали что подлинную основу проституции составляют врожденные проститутки, имеющие рудиментарные признаки дегенерации [52]. При этом они не отрицали влияния на проституцию социальных условий, но полагали, что последние, с одной стороны, усиливают действие биогенетических факторов, ускоряя приток в проституцию врожденных проституток, а с другой – влияют на вовлечение в проституцию нормальных женщин, образуя так называемую случайную проституцию. Вместе с тем несмотря на высокий научный авторитет Тарновского, большинство российских исследователей сексуальной коммерции придерживались социологической интерпретации этого феномена. Экономические и социальные факторы рассматривались в качестве главных детерминант проституции, что в определенной мере подтверждалось результатами статистических исследований. Различные публикации о проституции в России во второй половине XIX в., опирающиеся в той или иной мере на какие-либо исследования данного явления, носили в основном историко- описательный или философско-спекулятивный характер. По мнению доктора медицины П.Е.Обозненко, несмотря на обилие весьма обширных работ по этому предмету, нигде нет такого количества умозрительных взглядов на дело, столько совершенно неисследованных сторон, сколько их есть в вопросе о проституции. Большинство авторов говорит на 55 основании своего личного опыта, практики, знакомства с проститутками, считая лишним приводить более прочные объективные доказательства для своих положений, или же ограничиваясь краткими, отрывочными цифровыми данными. Многие отрицают даже возможность применения статистического метода к изучению такого изменчивого явления, как проституция [53]. Сам Обозненко, проведший обширнейшее статистическое обследование проституции, считал лучшими работами этого направления труды докторов Грацианского, Шперка и Федорова. Однако, пожалуй, самым крупным исследовательским проектом того времени, впрочем, непревзойденным до сих пор, было обследование поднадзорной проституции России, реализованное 1 августа 1889 г. Оно было произведено по инициативе Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел Российской империи. Программа исследования, говоря современным языком, была разработана статистическим комитетом совместно с медицинским департаментом этого же министерства. Опрос проводился органами санитарнополицейского надзора на местах: в Европейской России, Царстве Польском, на Кавказе, в Сибири и среднеазиатских владениях, за исключением Великого Княжества Финляндского, и охватил 17 603 женщины, занимающихся проституцией. По мнению А.И.Елистратова, данное исследование не имело себе равного в иностранной литературе. Для проведения опроса было разработано три опросных листка: первый — о домах терпимости с некоторыми сведениями об их содержательницах, второй — о проститутках, живущих в домах терпимости, и третий — о проститутках-одиночках. 56 В результате обследования были собраны и опубликованы статистические данные об общем числе домов терпимости и свиданий, а также об общем числе проституток; о распределении публичных домов по плате с посетителей и за помещение, по числу их населения и лет существования; о вероисповедании, национальности, возрасте, семейном положении и сословии содержательниц домов терпимости и свиданий; об образовании проституток, экономическом положении их родительских семей, возрасте обращения к проституции и продолжительности занятия ею, периоде дефлорирования и роде занятий до обращения к проституции. Была выявлена довольно интересную картину социально- демографических особенностей содержательниц домов терпимости и свиданий в России к 1889 г. В частности, это были в основном: русские (53,1%), еврейки (24,9%), немки (6,5%) и польки (2,5%); православные (57,1%), иудейки (24,9%), протестантки (6,6%) и магометанки (4,9%); в возрасте от 30 до 40 лет (47,9%); замужние (57,5%); из мещанок (47,5%). Обследованием были охвачены 1164 дома терпимости (95,7%) и 52 дома свиданий (4,3%). Наиболее распространенными оказались дома терпимости с числом проституток от 3 до 5 — они составили 35% всех изученных заведений. Публичные дома по времени существования распределились следующим образом: до 5 лет — 53%, от 5 до 10 лет — 21%, от 10 до 15 лет — 12% и от 15 и более — 14 %. Результаты исследования впервые подтвердили определенные теоретические представления о причинах проституции, в частности об экономических факторах. 57 Это было единственное статистическое обследование, охватившее почти всю территорию России. Другие подобные работы ограничивались, как правило, отдельными территориями. В качестве примера можно привести работу П.Е.Обозненко, которая впоследствии была признана классической. Вначале Обозненко ставил перед собой чисто медицинские цели — он хотел выяснить, через какое время после начала своей карьеры поднадзорная проститутка впервые заражается венерическими болезнями. Однако после того как он вник в систему работы Врачебнополицейского комитета и Калинкинской больницы, в которой бесплатно лечили женщин с венерическими болезнями, он решил осуществить статистическое обследование поднадзорных проституток Санкт- Петербурга с точки зрения не только медицинских, но и социальных проблем. В целом им были собраны сведения о 5 179 женщинах за 18911893 гг. Большое внимание в его работе уделено анализу состояния проституции в российской столице, причин вовлечения женщин в это занятие, а также деятельности Врачебно-полицейского комитета, осуществлявшего регламентацию этой профессиональной деятельности. Анализ показал, что большинство питерских поднадзорных проституток принадлежали к крестьянскому сословию и мигрировали в столицу из беднейших местностей вокруг нее. Уроженками Петербурга являлись только 19% поднадзорных проституток, родились в С.Петербургской губернии еще 16%. В целом уроженки городов составили 35,6%, а уроженки деревень 57,1%. 58 Анализируя основные причины проституции на основе полученных статистических распределений социальных показателей, Обозненко приходит к выводу, что главной среди них является экономическое положение женщин в России. Однако его позиция далека от простого экономизма. Он отчасти разделяет мнение большинства выдающихся исследователей проституции о том, что "главная, основная причина, толкающая женщин и девушек на путь разврата, есть наследственная врожденная порочность" [53, с. 27]. Вместе с тем он считает, что эта врожденная порочность может проявиться или нет в зависимости от условий воспитания и жизни. Наряду с экономическими факторами он уделяет большое внимание деятельности Врачебно-полицейского комитета, к недостаткам которого относит его негативное влияние на увеличение численности женщин, вовлекаемых в проституцию. В частности, Обозненко объясняет, почему 18% поднадзорных проституток среди причин своего занятия проституцией указали "собственное желание". Его анализ показывает, что в этой категории большинство составляют так называемые комиссионные (бродячие) женщины, которые часто подвергаются арестам со стороны полиции и которые, насмотревшись в полиции на арестованных проституток и получив многократные предложения от полиции стать под надзор, в конце концов соглашаются на это. В конце своей диссертации Обозненко делает основной вывод о том, что "существующая система надзора за проституцией имеет много существенных недостатков" и предлагает рекомендации социальноправового характера. При этом он остается убежденным сторонником регламентации проституции. 59 На рубеже XIX и XX вв. в России проводилось и множество других исследований проблем проституции. Пожалуй, большинство эмпирических и статистических исследований было проведено медиками. Среди них же были ученые, написавшие крупные теоретические работы о проституции. К их числу относится прежде всего В.М.Тарновский. Его монография [52] по праву может считаться одним из лучших трудов того времени, да и более позднего тоже. Русские правоведы и юристы также принимали участие в научной и общественной дискуссии о проституции. Однако большинство работ, написанных ими, относится к проблемам социального контроля за проституцией — публикации А.Ф.Кони, М.С.Маргулиса, М.М.Боровитинова, В.И.Дерюжинского, В.Есипова и др. Последующие противоположных десятилетия взглядов на характеризуются проституцию: с борьбой одной двух стороны, аболиционистов, выступающих против регламентации государством проституции как с точки зрения общественной гигиены, так и морали, с другой — регламентаристов, считающих необходимым государственный и общественный надзор за проституцией. В 1871 г. Э.Ф.Шперком была разработана и применена сначала в Петербурге, а затем (с 1877 г.) во всей России карточная система учета сифилиса. Работа земских врачей по этой системе показала более высокую заболеваемость сифилисом среди женщин. В то же время у представителей высших социальных слоев М.А.Чистяков и К.М.Гретищев обнаружили более высокую пораженность сифилисом среди мужчин. 60 Официальной позицией правительства было объяснение распространения сифилиса тайной проституцией и привнесением заболевания в семью мужчинами, возвращающимися с заработков. Однако анализ Ю.Ю.Гюбнера показал, что среди рабочих сифилис наименее распространен. Сходные данные приводил и Э.Шперк. Ряд врачей того времени (С.А.Венечанский, А.Г.Бахтерахт, Г.М.Герценштейн, К.Д.Попов, З.Я.Ельцина, А.Г.Петровский) полагали основной причиной высокой заболеваемости сифилисом в России социальный строй, бедность населения, темноту, ханжество буржуазной морали и разврат господствующего класса. Наиболее ярко эта позиция выражена в 1863 г. в статье В.И.Ельцинского, в которой автор подчеркивал социальную природу данного явления, неравноправие женщин, критиковал систему медико-полицейского контроля. Крупнейший организатор борьбы с венерическими болезнями В.М.Тарновский, как уже отмечалось, связывал проституцию не с социальными условиями, а с врожденными свойствами человека и был сторонником ее регламентации [52]. О.В.Петерсен объяснял более широкое распространение сифилиса в высших классах присущим им "повышенным возбуждением нервной системы" (этому взгляду сегодня соответствует теория социальной селекции). Любопытны взгляды А.И.Ефимова, считавшего причиной роста венерических болезней среди крестьян распространение марксистских идей, искусственно перенесенных с Запада на русскую почву. Эти авторы, а также А.Г.Полотебнов, Д.Н.Жбанков, В.В.Иванов сближались с официальной позицией и отводили ведущую роль в распространении 61 сифилиса неземледельческим отхожим промыслам и развитию промышленности. Источником эмпирических сведений и трибуной для дискуссий служили труды всероссийских съездов по борьбе с торгом женщинами (первый съезд – в 1910 г.) и по борьбе с венерическими болезнями. В 20-е гг. продолжалось исследование проституции. Возможно, что это отчасти стимулировалось идеологическими соображениями: на примере проституции легко было показать "пороки капитализма" [54; 55; 56; 57; 58; 59]. Летом 1924 г. в Москве была создана "Научно-исследовательская комиссия по изучению факторов и быта проституции". Комиссия организовала основательное исследование с использованием дореволюционного опыта и публикацией в 1925 г. основных результатов в журнале "Рабочий суд" (Вислоух С. 1) Проституция и алкоголизм; 2) Проституция и наркомания; Дубошинский Н. Социальный состав проституции; Ирвинг А. Возрастной и национальный состав проституток; Ольгинский О. Проституция и жилищный вопрос). Исследователи старались обеспечить добровольность и анонимность ответов (была опрошена 671 женщина, занимавшаяся проституцией в Москве), а также установление психологического контакта между интервьюером и респондентом (подробнее см. [60]). Исследование позволило определить социальный, национальный и возрастной состав московских проституток, а также их жилищные условия, связь проституции с наркоманией и алкоголизмом и основные причины занятия ею. Абсолютное большинство обследованных проституток имели пролетарское происхождение, плохие жилищные 62 условия, возраст до 30 лет, употребляли алкоголь и наркотики. Основной причиной вовлечения в проституцию была экономическая нужда. Однако полученные характеристики проституток не сравнивались с аналогичными параметрами населения, которое, по всей видимости, находилось не в лучших условиях. Эмпирически-прикладные исследования проституции проводились не только в Москве, но и других городах России. Так, в 1926 г. в Смоленске городской вендиспансер провел обследование 143 женщин, занимавшихся проституцией. Наряду с социально-демографическими характеристиками проституток выяснялись также условия их воспитания в детстве, факторы, побудившие их к занятию проституцией, связь проституции с венерическими заболеваниями и алкоголизмом. В 1926-1927 гг. в Харькове было проведено обследование 177 проституток. Его результаты также были опубликованы [61], что позволяет сравнивать близкие по методике и инструментарию московское и харьковское исследования. Помимо социально-демографического состава опрошенных, выяснялись материальные и жилищные условия, возраст начала сексуальных контактов, их частота на момент опроса, места поисков клиентов, потребление алкоголя, наркотиков, заболеваемость венерическими болезнями. В Ленинграде в 1928 г. вендиспансер Центрального района города провел аналогичное московскому, смоленскому и харьковскому изучение 628 проституирующих женщин по анкете, позволяющей определить их социально-демографические и профессиональные характеристики. Большинство обследованных женщин были в возрасте до 24 лет, из рабочих и крестьян, незамужних, грамотных, проживающих в ночлежных 63 домах, начавших заниматься проституцией из-за нужды и безработицы, искали клиентов в основном на улицах и сопровождали их в бани, кабинеты ресторанов и на квартиры клиентов. Статистические данные о проституции были представлены в статье М.Н.Гернета [62]. Резюмируя этот этап исследований проституции, следует отметить, что они были скорее шагом назад по сравнению с дореволюционным периодом. Исследования 20-х гг. были в основном практически ориентированными на борьбу с проституцией как социальным злом, инициировались официальными органами (в частности, Народным комиссариатом социального обеспечения) и носили, как правило, выборочный характер. Конечно, с утратой статистической базы в виде поднадзорной проституции иначе и быть не могло. Вместе с тем исследования все-таки проводились и их рекомендации так или иначе использовались в практической работе, которая опиралась не только и не столько на репрессии, сколько на социальную помощь. Поэтому, если 20е гг. сравнивать не только с предшествующим периодом, а и с последующим, включая настоящий, то его оценка будет скорее положительной, нежели отрицательной. После длительного перерыва к теме проституции начали обращаться лишь с конца 60-х гг. Первое эмпирическое исследование по этой теме было проведено врачом-венерологом В.С.Мыскиным в Москве. Это было закрытого клинико-социологическое венерологического обследование стационара по г.Москвы, материалам в котором сравнительно изучались две группы больных по 500 человек. Первую группу составили женщины, занимающиеся проституцией и 64 принудительно доставленные на обследование и лечение органами милиции. Во вторую вошли женщины, принудительно доставленные лечебными учреждениями как уклоняющиеся от лечения и обследования в обычных условиях вендиспансера. Исследование впервые после длительного перерыва позволило установить конкретные социальные, демографические, психологические и клинические характеристики женщин, вовлеченных в проституцию. Конечно, его результаты были опубликованы под грифом "для служебного пользования". Поскольку проституция как социальное явление в стране победившего социализма была "ликвидирована", исследовались некое "поведение женщин, ведущих аморальный образ жизни", либо же чисто медицинские (венерологические) или юридические проблемы сохранившихся в уголовном кодексе республики составов преступлений: "содержание притонов разврата", "сводничество", "вовлечение несовершеннолетних в занятие проституцией" (Ю.В.Александров, А.Н.Игнатов и др.). Еще раз подчеркнем — это не вина, а беда отечественной науки и ее представителей. Социологические исследования проституции (под ее различными псевдонимами) в 70-е гг. проводились под руководством М.И.Арсеньевой, а также группой сотрудников ВНИИ МВД СССР — К.К.Горяиновым, А.А.Коровиным, Э.Ф.Побегайло [63]. В 80-е гг. под руководством А.А.Габиани проводится социологическое исследование проституции в Грузии, результаты которого были опубликованы первоначально под грифом "для служебного пользования" [64], а затем и "для всех" [65]. Сравнительный анализ эмпирических исследований проституции в 1924 г. в Москве, в 1926-1927 гг. в Харькове, в 70-е гг. в Москве и в 80-е 65 гг. в Грузии предпринят в работе Я.И. Гилинского [48, с. 99 – 122]. Наблюдаются две основные тенденции: расширение социальной базы проституции (если в 20-е гг. проститутки рекрутировались преимущественно из малообразованных и малоимущих слоев общества, то в 70-е — 80-е гг. среди проституток преобладают лица с достаточно высоким образовательным и социальным статусом) и либерализация отношения к "древнейшей профессии". Социально-правовые проблемы проституции и иных "отклонений" в сфере сексуальных отношений рассматриваются в работах А.П.Дьяченко, А.Н.Игнатова, П.П.Осипова, Я.М.Яковлева и др. Наконец, в 80-е же гг. появляются публикации Я.И.Гилинского, С.И.Голода, И.С.Кона, посвященные социологическому осмыслению и вторичному анализу эмпирических исследований проституции (определенным итогом явились: [48; 66; 67 и др.]). Для данной и последующей (гомосексуализм) тем несомненный интерес представляет книга Кона "Сексуальная культура в России. Клубника на березке" [68]. §5. Гомосексуализм как предмет социологического изучения Под гомосексуализмом принято понимать сексуальное влечение к лицам своего пола. Нередко гомосексуализм у мужчин именуется уранизмом, а у женщин — лесбианством, сафизмом, трибадией. Хотя природа гомосексуальной ориентации до сих пор остается предметом дискуссий, гомосексуализм традиционно рассматривается и как вид девиантного поведения. Очевидно, что хотя бы ситуационный 66 гомосексуализм (в местах лишения свободы, в закрытых учебных заведениях, в армии и на флоте) небезразличен к социальным факторам. Первые сведения об отношении духовной власти в России к гомосексуализму относятся к 1551 г. 33-я глава Стоглава указывает духовенству "накрепко испытовати и запрещати с великим истязанием духовным, чтобы таких скверных и мерзких дел не творили". Нераскаянных — "отлучать от всякия святыни и в церковь входу не давати, донеже покаются и престанут от своих зол". Раскаявшихся — "подвергать епитимии" [69]. В России содержание понятий, обозначенных термином "гомосексуализм", с течением времени подвергалось изменениям. Принятый русским Уложением о наказании термин "мужеложство" предполагает "разделение мужчиной ложа с мужчиною же" [70, с. 8]. Часто "гомосексуализм" и "мужеложство" называли "педерастией". Так, Б.И.Пятницкий [69] называет мужеложство "педерастией", говоря, что это один из наиболее часто встречающихся видов полового извращения и указывает на распространение этого "порока" в Древней Руси. А.Лохвицкий высказывает предположение, что мужеложство было распространено в Древней Руси вследствие беспрестанных войн, когда мужскому населению приходилось жить годами без общения с женщинами. "В XIV веке педерастия была уже настолько общим явлением в России, что редко встретить хотя одно древнее слово с обличительным характером, где бы ни бичевался этот порок" [69]. "Вообще, - пишет В.Жмакин, - русские первой половины XVI в. предпочитали женщинам общество молодых пухленьких мальчиков" [71]. 67 В светских законах первые постановления о наказуемости "противоестественных сношений" встречаются в воинских и морских законах Петра I (1716 и 1720). Артикул 166 воинского устава гласит: "… ежели кто отрока осквернит и муж с мужем мужеложствует, оные, яко в первом артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели же насильством то учинено, тогда смертью или вечно на галеру ссылкою наказать" [70, с. 47 - 48]. Любопытные данные имеются о Петербурге. Количество пассивных гомосексуалистов, превративших порок в ремесло, достигало значительной цифры. В основном это были банщики, проституирующие на "артельном" начале, затем молодые извозчики, дворники, подмастерья и т.д., т.е. народ, недавно покинувший деревню. Русская уголовная статистика отчасти может служить показателем развития этого явления в России, но показателем косвенным. К ответственности по обвинению в педерастии русским судом за 31 год (с 1874 по 1904 включительно) было привлечено 1 066 мужчин и 4 женщины. Из них осуждено 440 мужчин (41,28%), женщины все оправданы. Количество осужденных, приходившееся на отдельные годы, колебалось между 24 (1889 и 1903) и 7 (1878 и 1896). Если определить количество осужденных за педерастию, приходившееся за отдельные годы на каждые 100 осужденных мужчин вообще, то можно увидеть, что оно колеблется от максимума в 0,09 (1876) до минимума 0,02 (1892, 1896, 1898, 1900 и 1902), постепенно снижаясь. Средняя осужденных за первые 17 лет (1874 - 1890) - 0,05 превысила даже среднюю за весь рассмотренный период (0,04), в то время как средняя последних 14 лет 68 (0,03) была ниже. Среди них крестьян было 56,59% , мещан — 21,82% , дворян — 3,41% [69]. Уголовное право в России не содержало специальных норм для лесбиянок. Лесбийская любовь по взаимному согласию вообще не подлежала наказанию, если не была совершена публично. Многие ученые тогда усматривали основание для преследования гомосексуализма в отвращении, вызываемом этим явлением, в нарушении им общественного эстетического чувства. По этому поводу И.Б.Фукс писал: "Если нарушающие некоторые общественную действия, вызывающие стыдливость, и отвращение могут или и должны подлежать уголовному преследованию, то только лишь в случаях их публичности" [70, с. 57]. Он также высказывался за то, чтобы законы, преследующие гомосексуальные преступного, подлежали гомосексуалистов, — действия, бы результат не несущие упразднению. печального ничего "Преследование заблуждения творцов уголовных кодексов и ответственность за незаслуженные страдания, претерпеваемые несущими за гомосексуальные действия наказания лицами, ложится отчасти на представителей наук уголовного права и уголовной политики, обходящих молчанием эту погрешность законодательств, вместо того чтобы горячо протестовать против нее" [70, с. 94]. В описываемый период изучение гомосексуальных проявлений носит преимущественно дерматовенеролог медицинский В.М.Тарновский (1885) характер. предложил Российский различать врожденный гомосексуализм и приобретенный, как результат внешних влияний. Появились упомянутые работы, в которых рассматривались 69 психологические и юридические (Фукс И.Б., Пятницкий Б.И.) аспекты гомосексуализма. Однако собственно социологические исследования этой проблемы нам не известны. В послеоктябрьский период достижением новой власти стала сексуальная свобода и такое положение сохранялось до 30-х гг. Уже в декабре 1917 г. была отменена судебная ответственность за гомосексуальную связь, не предусматривалось наказание за нее и в уголовных кодексах РСФСР 1922 и 1926 гг. В первом издании Большой советской энциклопедии (1930) говорится: "Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину... на носителей этих особенностей... Наше общество... создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее". Увеличилось число социологически ориентированных исследований сексуальных перверсий ("отклонений"). Половая жизнь молодежи и исследованиях особенно студентов И.Г.Гельмана, изучалась Д.И.Ласса, в 1925 – 1929 гг. военнослужащих в — С.Е.Бурштына, рабочих — М.С.Бараша (в Москве), Н.С.Храпковской и Д.Ю.Кончилович (в Саратове). С.Я.Голосовкер исследовал "половой быт" мужчины и женщины. Этнокультуральные аспекты половой активности женщин изучались В.Васильевым у киргизок. Все эти работы были широко использованы исследовании А.Кинзи сексуального в выдающемся поведения американском человека, включая гомосексуальное, материалы которого вышли в свет в 1948 - 1953 гг. Затем оценка однополого влечения изменяется, и в 1934 г. вводится уголовная ответственность за мужской гомосексуализм 70 (предусматривается наказание в виде лишения свободы на срок от 3 до 8 лет), что повлекло за собой большое количество самоубийств. В 1936 г. народный комиссар юстиции РСФСР Н.Крыленко сравнил гомосексуалов с фашистами и с иными врагами большевистского строя. И уже во втором издании БСЭ мы можем прочитать: "В советском обществе с его здоровой нравственностью гомосексуализм как половое извращение считается позорным и преступным" (БСЭ. 2-е изд. 1952. Т.12. С. 35). Очевидно, этим объясняется то обстоятельство, что гомосесуализм оказался наименее исследованным в советское время из всего комплекса девиантных проявлений. В 50 - 60-х гг. были разработаны присущие отечественной клинической психиатрии подходы к сексуальным перверсиям. Е.А.Попов в 1962 г. выдвинул концепцию, согласно которой в основе развития сексуальных отклонений лежит воспроизведение стереотипа, повторяющего ситуацию, в которой возникла перверсия, завершив тем самым разработку теории патологических сочетательных рефлексов В.М.Бехтерева путем дополнения ее условно-рефлекторной теорией И.П.Павлова. Г.Е.Сухарева в 1955 г. разработала подход, согласно которому динамика развития синдрома "непонятных, неодолимых влечений" обусловлена воздействием среды. Возобновление популяционных исследований в нашей стране связано с именем И.А.Попова, обследовавшего в 1969 г. работающее мужское население одного из промышленных городов Казахстана. Социально-психологическое направление понимания сексуальных перверсий развивал А.И.Белкин. Им изучены 42 субъекта, перенесших хирургическую смену пола, и показаны механизмы становления половой 71 идентификации как усвоения личностью шаблонов, стереотипов и ритуалов поведения, необходимых для выполнения половой роли, значение принятия референтной группой. Значительный материал по отечественному гомосексуализму был собран В.Козловским и отражен в его труде, изданном за рубежом [72] и распространяемом в России в ксерокопированном виде. Теоретико-исторический и социологический подход к гомосексуализму представлен в работах И.С.Кона [67, с. 257 - 295; 68, c. 351 - 390 и др.], отчасти Я.И.Гилинского [73, с. 146 - 157; 74, с. 131 – 138]. Ситуационный гомосексуализм в условиях пенитенциарных учреждений отражен в трудах М.Н.Гернета [75], А.Ф.Абрамкина и Ю.В.Чижова [76], Г.Ф.Хохрякова [77] и др. В них показано, что принудительная изоляция лиц в однополых коллективах не может не приводить к гомосексуальным отношениям. В работах сексопатологов акцентируются медицинские и психологические С.С.Либих, аспекты проблемы А.М.Свядощ и (Г.С.Васильченко, др.). Бедственное Д.Д.Исаев, положение гомосексуалистов в России заставило их объединяться. В Москве стала выходить газета "Тема" гомосексуальной ориентации. В 1991 г. в СанктПетербурге были зарегистрированы организации: Фонд им. Чайковского и Общество "Невские берега" (позднее "Крылья"). В июле того же года в Санкт-Петербурге состоялась первая в стране международная конференция гомосексуалистов с участием ученых и политиков города. В последующем, ежегодно в городе стали проходить фестивали гомосексуалистов "Кристофер Стрит Дейз", а в 1993 г. вышел первый номер петербургского культурологического журнала, "литературно-художественного посвященного лесбийской и и 72 гомосексуальной культуре и искусству" — "Gay, славяне!" (второй номер издан в 1994 г.). Исследованию отечественной лесбийской культуры посвящена работа О.Жук [78]. §6. Социальные проблемы преступности При кажущейся ясности понятия "преступность" в действительности отражает очень сложное социальное явление и относится к числу наиболее спорных и в социологии девиантности, и в криминологии — науке о преступности. И это неудивительно. Преступность — сложное социальное явление, не имеющее естественных границ (в отличие от алкоголизма, наркотизма или же самоубийств) и определяемое с помощью двух разнопорядковых критериев: общественной опасности и предусмотренности уголовным законом (nullum crimen sine lege — нет преступления без указания о том в законе). Однако первый критерий весьма расплывчат. Соответственно второму критерию понятие преступности носит конвенциональный характер. В дальнейшем под преступностью нами понимается относительно распространенное, статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, достигшей степени общественной опасности, определяемой законодателем в уголовном законе. Рассмотрение преступности как разновидности девиантности позволяет изучать общие причины, генезис, закономерности всех его форм, взаимосвязи между преступностью и иными проявлениями 73 девиантного поведения, а также находить общие механизмы социального контроля. По этому пути идет и большинство современных зарубежных исследователей (преступность как социальная конструкция, конвенциональность преступности). Преступность всегда считалась самым опасным видом "социальной патологии". Неудивительно, что из всех проявлений девиантности преступность была наиболее изучаемым объектом юристов, социологов, психологов, представителей естественных наук (биологическое, клиническое направления в криминологии). Многие исследователи считают, что одной из первых отечественных работ, посвященных криминологической тематике, явился труд А.Н. Радищева (1802) [79]. Им давался широкий анализ уголовностатистических данных, высказывались соображения о причинах преступности, обосновывалась необходимость ее изучения. Ранее упомянутый доклад академика К.Германа [5] был первым эмпирическим исследованием не только самоубийств, но и преступлений – убийств. Однако это не значит, что в XIX в. все складывалось столь гладко для ученых-криминологов. С первых же публикаций наука сталкивается с проблемами получения, обработки и анализа данных. Возникают объективные сложности в связи с плохо налаженной уголовной статистикой, отсутствием социологической школы, опыта работы в этом направлении. Кроме того, исследователи – криминалисты испытывают давление со стороны властных структур, так как такого рода информация далеко не всегда бюрократического носила характер, государственного выгодный аппарата. и Эта удобный проблема для в 74 дальнейшем будет вставать перед каждым поколением социологов – криминологов. Российская криминологическая мысль XIX - начала XX в. была представлена блестящей плеядой ученых (по преимуществу специалистов в области уголовного права, в недрах которого вызревала криминология как наука о преступности или же социология преступности): М.Н.Гернет, С.К.Гогель, М.В.Духовской, Е.Н.Ефимов, А.А.Жижиленко, В.Д.Набоков, М.М.Исаев, А.Ф.Кистяковский, А.А.Пионтковский, Н.Д.Сергиевский, В.Д.Спасович, П.И.Люблинский, Н.Н.Полянский, С.В.Познышев, П.Н.Ткачев, И.Я.Фойницкий, Х.М.Чарыхов, М.П.Чубинский и др. К сожалению, современной истории российской дореволюционной криминологии не повезло, быть может, больше, чем другим областям девиантологии. Из обзоров мы можем назвать лишь работы Л.О.Иванова [80; 81], а также лаконичные реминисценции в учебных курсах и учебниках. Как уже отмечалось, во многих странах, включая Россию, учение о преступности как сложном социальном феномене (криминология или социология преступности) вызревало в недрах науки уголовного права. Идея о "криминологическом" расширении рамок уголовного права впервые в России была высказана в статьях М.В.Духовского и И.Я.Фойницкого (70-е – 90-е гг. XIX в.). Оба автора исходили из того, что, согласно данным уголовной статистики, источник преступлений коренится не только в личности преступника, но и в обществе; нельзя поэтому исходить из "свободной воли" преступника (постулат классической школы уголовного права); поэтому же нельзя рассчитывать на наказание как единственное (главное) средство контроля над 75 преступностью; и вообще необходимо изучать социальные причины преступлений, расширив тем самым рамки традиционного (догматического) уголовного права. Так, Духовской главной причиной преступности считал общественный строй, "дурное экономическое устройство общества, дурное воспитание". И хотя далеко не все российские криминалисты ("классики") были согласны с этими положениями "социологов", в последующем уже стало невозможным (неприличным) не включать в курсы уголовного права разделы, посвященные индивидуальным, экономическим, социальным и даже космическим факторам преступности. Изучение преступности становится неотделимо от социологического анализа экономического, политического, общественного контекста. О дополнении юридического метода социологическим в науке уголовного права в 1912 г. писал Н.Н.Полянский. Социологический подход в изучении и объяснении преступности был последовательно проведен в малоизвестной работе Х.М.Чарыхова [82]. И все же наибольшее значение для "социологизации" учения о преступности, для широкого применения статистических и всего спектра социологических методов (наблюдение, опрос, анализ документов, включая материалы уголовных дел) в криминологии, формирования собственно социологии девиантного поведения (с исследованием всех его основных негативных форм – преступности, алкоголизма, наркотизма, самоубийств, проституции, поиском общих причин и выявлением внутренних взаимосвязей и зависимостей — от экономики, политики, социальных отношений, культурологических факторов) имели, как нам представляется, труды М.Н.Гернета (частично собранные под одной 76 обложкой: [4]). Достаточно перечислить только названия некоторых его работ: "Преступность и жилища бедняков", "Социальные факторы преступности", "Общественные причины Социалистическое направление "Детоубийство: Социологическое в науке преступности: уголовного права", сравнительно-юридическое исследование", "Дети - преступники", "Смертная казнь", "Истребление плода с уголовно-социологической точки зрения", "Преступный мир Москвы", "Наркотизм, преступность и уголовный закон", "В тюрьме : Очерки тюремной психологии", "Женщины-убийцы", "Сто детей-наркоманов", "Преступность и самоубийства во время войны и после нее", "К статистике абортов", "К статистике проституции", "Статистика самоубийств в СССР" и множество других. Социологическая школа уголовного права своей важнейшей задачей считала исследование взаимосвязей между социальными и экономическими процессами, социально-демографическими и психологическими характеристиками преступников, пространственновременным распределением преступлений и — преступностью как общественным феноменом. Труды прогрессивных российских юристов конца XIX — начала ХХ в. в значительной мере заложили основы формирования в стране социологии девиантности. Объективности ради следует заметить, что наряду с классическим и социологическим направлениями криминологии, в России существовало и антропологическое, представленное прежде всего трудами Д.А.Дриля [83; 84 и др.]. Кроме того, во второй половине XIX в. вопросы антисоциального поведения (включая преступное), связанного с психопатологией, 77 привлекали значительное внимание русских психиатров. Вслед за первым курсом психопатологии для юристов А.У.Фрезе появляются лекции по судебной психопатологии В.Ф.Чижа, "Судебно-психиатрические анализы" П.И.Ковалевского, учебники С.А.Суханова и С.П.Сербского. На Третьем Пироговском съезде (1888) С.Н.Данилло выступил с докладом "О помешанных преступниках", на Пятом (1893) — В.Ф.Чиж с докладом "Медицинское изучение преступника". В годы советской власти преступность и ее виды были наиболее изучаемым проявлением социальных отклонений. Советская криминология получила богатое научное наследство. Большинство крупных ученых продолжили свою работу в новых условиях. В 20-е гг., да и позднее — вплоть до 60-х гг., социальные (криминологические) аспекты преступности исследовались преимущественно в рамках науки уголовного права (М.Н.Гернет, М.М.Исаев, П.И.Люблинский, А.А.Герцензон, А.А.Жижиленко, А.А.Пионтковский, Е.И.Тарновский, М.Д.Шаргородский, Е.Г.Ширвиндт, Б.С.Утевский, А.С.Шляпочников, А.Я.Эстрин и др.). В 20–30-е исследователей гг. было внимание социологически сосредоточено на изучении ориентированных экономических, социальных, демографических и иных факторов преступности. По классификации Жижиленко [85], криминогенные факторы находятся: 1) в окружающей природе, 2) в индивидуальных особенностях личности, 3) в условиях социальной среды. М.Н.Гернет считал наиболее значимыми социальные факторы. Другое направление криминологической мысли тех лет — клиническое, сосредоточившее внимание на индивидуальных, 78 характеристиках преступника (В.В.Браиловский, Н.П.Бруханский, С.В.Познышев и др.). Большую роль в исследовании преступности сыграли кабинеты и клиники по изучению преступности и преступника. Первый из кабинетов открылся в 1918 г. в Петрограде. В Москве в 1925 г. был открыт Государственный институт по изучению преступности и преступника, подчинивший ранее разобщенные кабинеты, ставшие его филиалами. Следует заметить, что именно в те годы было проведено много прикладных, эмпирических исследований с использованием разнообразных методов: опрос, изучение материалов уголовных дел, анализ статистических данных, клинические методы обследования. В результате были созданы "портреты" детоубийц (М.Н.Гернет), конокрадов (Н.Гедеонов, Р.Е.Люстерник), хулиганов и поджигателей (Т.Е.Сегалов), насильников (Н.П.Бруханский), убийц корыстных и из мести (И.И.Станкевич) и др. Большая научная и практическая работа проводилась доктором А.П.Штессом на базе созданного им Кабинета криминальной антропологии и судебно-психиатрической экспертизы. Созданный в 1922 г., он стал одним из первых научных учреждений, занимающихся проблемой преступности в советской России. Кабинет имел несколько отделений, в том числе и проводившее социологические обследования. Впоследствии сеть подобных учреждений расширяется. Глубокое и всестороннее исследование личности преступника вызывает интерес к криминальной антропологии. С.Я.Булатов критикует излишний интерес к Ломброзо и желание некоторых авторов биологизировать социальные процессы. Как выяснилось позже, это была только первая ласточка. В 20– 30-е гг. в отечественной науке отчетливо вырисовывается направление, 79 получившее название "неоломброзианство", что дало повод для острой научной дискуссии. К сожалению, дискуссия эта часто носила идеологизированный характер и вылилась в то, что в середине 30-х гг. практически все научные работы по теме преступности были свернуты. Единственно возможным подходом в изучении преступности стал монистический, толкующий причины и природу преступности как пережиток ("родимые пятна") капитализма (ибо "социализм не порождает преступности"), а также следствие "капиталистического окружения". Это направление в наши дни Д.А.Шестаков называет "коммунистическим идеализмом". Главный постулат этого направления – преступность можно и должно побороть и искоренить, так как это проблема "родимых пятен". Вообще к 30-м гг. в литературе усиливается тенденция идеологизации и догматизации. Проблема преступности причудливым образом переплетается с "классовой борьбой". Под огонь критики попали такие ученые, как А.Н.Трайнин, М.М.Исаев, А.А.Пионтковский, — они объявлены псевдомарксистами — в те годы обвинение страшное. Остро встает проблема публикаций, усиливаются репрессии против ученых, занимающихся изучением преступности. Тем не менее выходит регулярный сборник "Проблемы уголовной политики". Жертвами политических гонений стали А.Я.Эстрин, Г.И.Волков и многие другие. Такие ученые, как А.С.Шляпочников, Е.Г.Ширвиндт, были надолго вырваны из сообщества и смогли вернуться в науку только в 50-е гг. Поскольку развитие отечественной криминологии в 20 – 30-е гг. — тема самостоятельного большого исследования, приходится ограничиться отсылкой заинтересованного читателя к имеющимся обзорам [81; 86, с. 9 - 42; 87, с. 69 - 77; 88, с. 13 - 60]. 80 Быть источников может, изучение социологии преступности девиантности, — единственный тоненькой из струйкой продолжавший существовать и в годы сталинского режима. Правда, исследования ограничивались либо уголовно-правовой догматикой, либо историей (наиболее выдающийся пример — пятитомная "История царской тюрьмы" М.Н.Гернета, выходившая в 1941-1956 гг., причем первый том был издан еще перед войной), либо критикой буржуазноправовой и криминологической науки и практики (например, "Сборник материалов по статистике преступлений и наказаний в капиталистических странах" (1935); "Тюрьма капиталистических стран" (1937) и т.п.). Исследователями 20–30-х гг. был накоплен богатейший эмпирический и теоретический материал и тем обиднее, что дальнейшая работа практически прекратилась на долгие годы. В уголовной политике и практике 30-х гг. на первое место выходит борьба с "врагами народа". Не стояла на месте и сама преступность. В 30-е гг. появляются "воры в законе" — уникальное явление в мировой практике. То, что современным исследователям мало известно о них, объясняется отсутствием своевременного серьезного изучения. Не находила должного отражения все возрастающая коррумпированность управленческого аппарата, очень мало освещалась деятельность теневой экономики, которая в условиях тотального дефицита приобрела в нашей стране весьма специфический вид. Безответственные заявления советских лидеров об успешной борьбе с преступностью привели к тому, что стала искажаться статистика. В 1967 - 1968 гг., по отчетным данным, она резко 81 снизилась, а в официальных документах предписывалось ликвидировать преступность в течение ближайших 10 лет. Такая картина, мягко говоря, не соответствовала действительности. Долгий, мучительный, полный "зигзагов" процесс возрождения отечественной криминологии начался в 60-е гг. Ее первые шаги: книги А.Б.Сахарова [89], А.А.Герцензона [90], И.И.Карпеца [91], В.Н.Кудрявцева [92], Н.Ф.Кузнецовой [93]; открытие Всесоюзного института по изучению причин преступности и разработке мер предупреждения преступлений (1963); начало преподавания криминологии в юридических вузах страны (1964). В 1974 г. выходят "Избранные произведения" М.Н.Гернета. В 1975 — сборник материалов Всесоюзного научного семинара по проблемам криминологии "Вопросы изучения преступности и борьбы с нею". В сборнике классификации Г.И.Забрянского, помещены причин статьи-доклады, преступности освещающая проблемы в том Н.Ф.Кузнецовой, числе о статья уголовно-статистической информации. С конца 60-х – начала 70-х гг. криминология бурно развивается, разветвляясь на множество относительно самостоятельных направлений (преступность несовершеннолетних, насильственная преступность, экологическая преступность, семейная криминология, виктимология, прогнозирование и профилактика преступности и т.д.). В рамках данной работы мы сможем назвать лишь те из них, которые оказались наиболее значимыми для формирования социологии девиантности. 82 Во-первых, это общетеоретические труды Г.А.Аванесова [94], Ю.Д.Блувштейна [95], С.Е.Вицина [96], Я.И.Гилинского [97], И.И.Карпеца [91], В.М.Когана [98], Н.Ф.Кузнецовой [93], В.Н.Кудрявцева [92], А.Б.Сахарова [89], Л.И.Спиридонова [99], А.М.Яковлева [95; 100] и др. Важно отметить социологизированность разделяемого этими авторами взгляда на преступность как порождение общества. Во-вторых, развитие методологии и методов социологического исследования преступности и ее видов (Г.А.Аванесов, Ю.Д.Блувштейн, С.Е.Вицин, Н.Я.Заблоцкис, Г.И.Забрянский, В.В.Панкратов и др.). В-третьих, теория, методология и методы региональных исследований преступности, "география преступности" (Ю.Е.Аврутин, Я.И.Гилинский, А.А.Габиани, Р.Г.Гачечиладзе, А.Лепс, М.Павельсон, Э.Раска, Э.Ыунапуу). В рамках этого направления анализ преступности сочетается, как правило, с социологическим исследованием и других форм девиантности (самоубийств, пьянства и др.). Наглядный тому пример — серия: Труды по криминологии Ученых записок Тартусского университета, посвященных территориальным различиям преступности и включающих труды социологов, криминологов, психологов, девиантологов Эстонии, Литвы, Санкт-Петербурга, Москвы (1985, 1988, 1989, 1990, 1991). Последний из выпусков издан на английском языке. Нельзя не назвать также первое крупномасштабное эмпирическое криминологическое исследование социальных условий преступности, проведенное коллективом Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности под руководством А.Б. Сахарова в 70-е гг. Опубликованные программа (с инструментарием) и результаты исследования [101; 102] послужили стимулом к последующим 83 работам. Сравнение экономических и социальных условий в регионах с высоким (Кемеровская обл.) и низким (Орловская обл.) уровнями преступности позволило выявить ряд закономерностей, подтвержденных последующими исследованиями в других регионах. Не без влияния новых течений в мировой криминологии начала развиваться отечественная виктимология — учение о жертве преступлений (Л.В.Франк, П.С.Дагель, Д.В.Ривман, В.Я.Рыбальская и др.). Это позволяет изучать не только преступления, но и их последствия, взаимоотношения преступника и его жертвы, а также дополнить статистику преступлений за счет части латентной (неучтенной) преступности. После длительного перерыва возобновился интерес к исследованию роли психических аномалий в генезисе преступного поведения (Ю.М.Антонян, С.В.Бородин, В.В.Гульдан и др. [103; 104]). Тематика определяется криминологических реальной исследований криминальной ситуацией. во многом Неудивительно поэтому, что с конца 80-х гг. все большее значение приобретают исследования социального насилия и насильственной преступности (С.Б.Алимов, Ю.М.Антонян, Я.И.Гилинский, А.П.Дьяченко, А.Н.Игнатов, С.В.Кудрявцев, Э.Ф.Побегайло, экономической и Д.А.Шестаков организованной и преступности др.), а также (Б.В.Волженкин, Я.И.Гилинский, А.И.Гуров, С.В.Дьяков, В.С.Овчинский, А.Я.Терешонок, А.М.Яковлев и др.). 90-е гг. характеризуются бурным развитием организованной преступности. Направления ее развития определяют и направления исследовательской мысли [105; 106]. Основными смежными дисциплинами становятся экономика, политология, менеджмент и др. 84 Исследователи отмечают динамичное развитие преступных сообществ, слияние легальной и нелегальной экономической деятельности, криминализацию экономических и властных структур, политизацию организованной преступности. Важное значение для развития всей девиантологии имеет применение системного, организационного, структурно-функционального подхода к исследованию преступности (С.Е.Вицин, Я.И.Гилинский, в последние годы - Д.А.Ли [107; 108]). §7. Социальный контроль Тема социального контроля неразрывно связана с девиантным поведением, хотя имеет гораздо более широкое общесоциологическое значение. В отечественной социологической теории эта тема наиболее продуктивно представлена в трудах П.Сорокина: "Система социологии", в "Социальная и культурная динамика", но раньше всего — в его первом значительном труде петербургского периода о преступлении и каре, подвиге и награде [109]. Для нас интересно, что Сорокин наметил определенную динамику применения кар и наград: от интенсивного в более примитивных и антагонистических социальных структурах до полного исчезновения в желаемом будущем. И если последний прогноз вызывает сегодня понятные сомнения, то акцент тоталитарных, недемократических, авторитарных режимов на умножение кары и наград подтвержден трагическим опытом ХХ столетия (и не только в части репрессий — вспомним "звездную болезнь" Л.Брежнева и его окружения). П.Сорокин наряду с другими прогрессивными учеными, 85 писателями, общественными деятелями России (Н.Бердяев, С.Булгаков, М.Гернет, А.Герцен, С.Десницкий, А.Жижиленко, А.Кистяковский, А.Кони, В.Короленко, В.Набоков, П.Пестель, А.Радищев, В.Розанов, Вл.Соловьев, В.Спасович, Н.Таганцев, И.Тургенев, Н.Чернышевский и многие другие) был последовательным и настойчивым противником смертной казни [110, с. 132 – 274]. Вообще со второй половины XIX в. и до революции 1905 г. теория и практика социального контроля была пропитана духом пореформенной России (либеральные идеи, налаживание неизвестных ранее форм самоуправления, относительная надежды мягкость на цензуры, крупномасштабные прозрачность реформы, многих сфер государственной и общественной жизни, осознание причастности России к общемировым процессам и т.п.). Исследованию наиболее острых форм уголовного наказания — тюремному заключению и смертной казни — были посвящены многочисленные труды российских ученых [111; 112; 113; 114; 115; 116 и др.] В большинстве из них содержится критика жесткой карательной политики и доводы за отмену смертной казни и либерализацию тюремного режима. Одна из интересных работ того периода, книга Д.Тальберга, касается пенитенциарной политики и социологических методов ее изучения [117]. Автор выделяет три этапа в развитии пенитенциарных учреждений: устрашительный, филантропический (с акцентом на благотворительность) и политический (признание социальных причин преступности). Тальберг перечисляет источники получения материалов 86 для социологического анализа [117, c.13]. Многие исследователи могли бы позавидовать такому списку: 1. официальные отчеты о деятельности известных тюрем; 2. отчеты правительственных и общественных комиссий; факты 3. личных наблюдений и опыта очевидцев, опубликованные после посещения ими тюрем; 4. мнения заключенных; 5. статистика. Тема исправительных учреждений поднимается и в работе А.О.Кистяковского [118]. Автора интересует в первую очередь постановка общественного контроля, реализация идей попечения над правонарушителями. Он анализирует практическую деятельность специализированных обществ, созданных после принятия в 1866 г. закона "Об основании исправительных заведений для преступных детей". Среди описанных Кистяковским организаций наиболее известны: Петербургское общество земледельческих колоний и ремесленных приютов, Приют арестантских детей мужского пола, Саратовский учебноисправительный колонии приют, Нижегородское для малолетних деятельность ремесленного преступников. знаменитого приюта, общество земледельческой Автор Московского созданного в 1864 описывает также Рукавишниковского г. Общий вывод А.Кистяковского из анализа теоретических и практических аспектов исправительного воздействия на несовершеннолетних преступников – правильно устроенная система исправления малолетних без правильно организованной системы покровительства по выходе должна быть признана неудачной полумерой. 87 Н.П.Загоскин [113] в результате исторического исследования уголовного права в России выделяет три этапа его развития. Первый характеризуется частным воззрением на преступление и наказание. В этот период возмездие имеет единственную цель — удовлетворение чувства мести потерпевших. Характерно, что современные правовые системы часто упрекают в том, что они мало интересуются чувствами и мнениями потерпевших. Следующий этап связан с зарождением государственного воззрения на правонарушения. Карательная система ставит основной целью общую превенцию, развивается сыскная форма процесса. По мнению Загоскина, этот этап сменился качественно иным — господством исправительных наказаний. Основными методами социального контроля над различными отклонениями становятся исправление и врачевание. Отличительные черты труда С.К.Гогеля — это акцент на роли собственно общества (а не государственного аппарата) в борьбе с правонарушениями и их причинами, с одной стороны, и представление преступника не в качестве объекта воздействия, а в качестве субъекта, самоопределяющейся личности, с другой. Исследуя тенденции нового исторического периода, Гогель отмечал, что в прежние времена "... преступника казнили, калечили так, что он становился более неспособным ни к какой деятельности: ни дурной, ни хорошей. Теперь задача другая, теперь надо обеззараживать и возвращать назад в ряды нормального общества" [119, с. 172]. Он считал, что начало ХХ в. ознаменовано вымиранием репрессии и заменой ее общественными мерами. На общество ложится вина за причины преступлений и, следовательно, в его руках должна быть сосредоточена борьба с 88 преступностью. Гогель высоко оценивал возможности такого вида наказания, как условное осуждение, так как при назначении этой меры будущее всецело зависит от усмотрения и воли самого осужденного. По словам Гогеля, в этом случае "милость оказывает себе сам преступник..." [119, с. 254]. Некоторые его теоретические положения пересекаются с результатами современных исследований. Например, можно найти много общего с разработкой проблем социальной депривации Ю.М.Антоняном (90-е гг. XX в.). Гогель отмечал, что если дети чувствуют недостаток помощи, надзора со стороны родителей, они впадают в состояние заброшенности, при котором преступное поведение — лишь эпизод, не выходящий из общего строя жизни. Следовательно, социальный контроль должен восполнять недостатки семейной опеки. Преступник, в понимании Гогеля, — "слабейший представитель общества, его надо не угнетать и позорить, а, наоборот, еще нужно облегчать жизненное его плавание, с которым он и без того справиться не может" [119, с. 253]. К сожалению, гуманистические взгляды российских ученых прошлого века, активно развиваемые в современной западной криминологии, оказались невостребованными большинством отечественных исследователей вплоть до наших дней. В упоминавшейся работе Х.М.Чарыхова [82] основное внимание уделяется проблемам эффективности уголовной политики. Чарыхов выделяет "ближайшую" и "конечную" политику. Ближайшая политика имеет дело с последствиями; конечная, напротив, устраняет причины правонарушений. Такой подход актуален, он разрабатывается и в современной литературе. Принципы конечной уголовной политики Чарыхова вызывают аналогии с программами профилактического 89 воздействия на преступность (60–80-е гг.). Ближайшая уголовная политика рассматривается Чарыховым как паллиативная, компромиссная. Поэтому он признает необходимость максимального использования возможностей "конечной", т.е. радикальной, социально-политической борьбы с преступностью. Чарыхов выделяет также проблему неприспособленности (в современной терминологии — социальной дезадаптации) в качестве важнейшей причины преступного поведения. "Чем лучше и обеспеченнее благосостояние индивида, тем лучше он организован для борьбы за существование и, следовательно, приспособлен к социальной жизни. В сфере общественного взаимодействия возникает столкновение интересов общества с интересами неприспособленного субъекта. В этом случае появляются уголовно-правовые отношения" [82, с. 116]. Таким образом, Чарыхов определяет преступление как категорию неприспособленных действий человека в борьбе за существование. В русле этого представления предлагаются и методы социального контроля. По мнению Чарыхова, борьба с причинами правонарушений есть борьба с низким уровнем жизни и культуры, с алкоголизмом, пауперизацией, а также с неуравновешенностью и грубостью криминологии еще не была [82]. (Правда, в 1910 г. в осознана и отрефлексирована "беловоротничковая преступность"). М.П.Чубинский традиционных проблем [120] предлагает социального разработку управления, многих контроля над правонарушениями. Автор считает необходимым активнее использовать данные социологии, антропологии и криминологии для разработки комплексных мер контроля над уровнем преступности. По мнению 90 Чубинского, уголовное право как научная дисциплина часто игнорирует реальную, социальную сторону проявлений преступности, ограничиваясь их формальной, юридической стороной. Чубинский считал карательные методы воздействия лишь верхушкой айсберга, решение же проблемы правонарушений предлагал начинать с постановки более общих задач. Например, признавал важным проработать вопрос о том, в каких случаях вообще уместен государственный запрет, что именно следует рекомендовать законодателю при установлении демаркационной линии между преступным и непреступным. Игнорирование этой проблемы приводит к дисбалансу, когда интенсивное применение наказания лишь увеличивает тенденцию к преступлениям. Чубинский однозначно указывал на утопичность цели полного уничтожения преступности, но в то же время уменьшение ее уровня считал вполне решаемой задачей. В качестве основного метода контроля за противоправным поведением предлагалось воздействие на криминогенные факторы, построенное на всестороннем систематическом их изучении. В целом отечественная криминологическая мысль второй половины прошлого века была прогрессивна, социологична, реалистична, человечна. Тем более прискорбно, что на многие десятилетия ее сменили человеконенавистнические установки советского тоталитаризма (сравним, например, позицию отечественных ученых по отношению к смертной казни до революции и в наши дни [110, с. 132 – 274, 276 – 505]. В первые годы после переворота 1917 г. продолжали научную и педагогическую деятельность многие представители науки. отечественной 91 Уже упоминавшаяся работа А.А.Жижиленко [85] построена на выявлении причин, делающих традиционные методы контроля над преступностью малоэффективными. Автор предлагает такую последовательность действий в отношении криминогенных факторов: выяснение корней антисоциальных явлений; нейтрализация причин таких явлений; установление противодействия извне девиантному поведению; устранение из правовой системы таких норм, которые, вместо того чтобы искоренять стимулы к совершению преступлений, создают их; ослабление опеки над личностью, сведение к минимуму различных оков и стеснений, оправдываемых интересами государства; наведение порядка в тюрьме, разумная организация отбывания наказания; попечение над лицами, освободившимися из пенитенциарных учреждений. В 20-е гг. были широко представлены исследования традиционной сферы социального контроля — пенитенциарной системы (С.В.Познышев, М.Н.Гернет, М.М.Исаев, Б.С.Утевский, Е.Г.Ширвиндт и др.). В Государственном институте по изучению преступности и преступника была организована пенитенциарная секция, а на базе одного из московских мест заключения — экспериментальное пенитенциарное отделение. В 1925 - 1926 гг. в юридических вузах был введен курс пенитенциарного права. В октябре 1928 г. состоялось Первое всесоюзное совещание пенитенциарных деятелей. В 1934 г. издается подготовленная коллективом авторов монография "От тюрем к воспитательным учреждениям". А далее наступил "перерыв" до середины 50-х гг. 92 В послевоенные годы тема социального контроля разрабатывается не только в криминологической литературе. Специалисты в области социального управления рассматривали социальный контроль в широком смысле, в качестве одного из важнейших звеньев управленческого процесса. В работе 1990 г. "Социальный контроль в СССР" приводится несколько определений социального контроля, принадлежащих различным авторам и характерных для системного подхода. С одной стороны, социальный контроль рассматривается как совокупность процессов, обеспечивающих устойчивость системы и возможность управления ею. С другой стороны, это целостная система различных регуляторов поведения: государственных и общественных институтов, норм права, морали, обычаев, традиций, установок. Функция контроля выступает связующим звеном между управленческим решением и его исполнением. Соответственно контроль представляет собой систему наблюдения и проверки процесса функционирования объекта. Цель контроля — устранить отклонения от заданных параметров. Механизмами социального контроля служат механизмы, регулирующие общественные отношения путем создания, поддержания и воспроизведения стандартов, образцов поведения, определяющих права и обязанности индивида. В работе "Социальные отклонения" [1] функциями социального контроля признаются: поддержание, охрана и укрепление нормативной системы; предупреждение социальных отклонений и наказание за них. Авторы выделяют несколько методологических подходов к проблеме девиаций и контроля над ними. Классификационным основанием 93 принимается представление о причинах отклонений. Информационный подход основан на тезисе, что нарушения социальных норм происходят из-за их незнания. Социально-профилактический подход связан с поиском объективных причин отклонений. Комплексный подход предполагает различные программы социального планирования. И.Ф.Константинов подробно описывает цикл контрольного процесса [121]. Он состоит из информационного и регулирующего этапов. Процесс социального контроля идет по следующей цепочке. Первый этап: 1) поиск и сбор информации о подконтрольном объекте; 2) сопоставление реального поведения с масштабами, стандартами; 3) выявление причин противоречий между фактической деятельностью и моделью. Второй этап: 1) определение способа устранения противоречий; 2) формирование управленческого решения. Одним из важнейших направлений деятельности криминологов в 60–80-е гг. стала разработка теоретических и практических моделей профилактики противоправного Ю.Д.Блувштейн, А.Э.Жалинский, поведения К.Е.Игошев, (Г.А.Аванесов, Г.М.Миньковский, В.С.Устинов и др.). С момента вступления в силу Уголовного кодекса 1961 г. предупреждение преступлений провозглашается главным направлением борьбы с ними. В последующие годы создавалось множество комплексных стратегических программ регионального и 94 общесоюзного значения, появились новые структуры в органах управления (служба профилактики в системе МВД и др.). По определению Ю.Д.Блувштейна, "профилактика преступлений — это особый вид социального управления, призванный обеспечить безопасность правоохраняемых ценностей. Профилактика заключается в разработке и осуществлении системы целенаправленных мер по выявлению и устранению причин преступлений, условий, способствующих их совершению, а также оказанию предупредительного воздействия на лиц, склонных к противоправному поведению" [122, с.26]. В реализации преступность идей значительное самодеятельным профилактического место формированиям отводилось воздействия так общественности: на называемым добровольным народным дружинам по охране общественного порядка, товарищеским судам, советам профилактики трудовых коллективов и другим подобным организациям. В.С.Устинов [123] разработал так называемое дерево целей системы профилактического воздействия на преступность (ПВП). Среди перечисленных автором задач можно выделить следующие: выбор некриминогенных средств решения любых общественных проблем; устранение обстоятельств, тормозящих решение общесоциальных задач; учет целей ПВП в ходе предупредительного воздействия на непреступное отклоняющееся поведение. Устинов классифицирует традиционные методы профилактики с учетом многообразных подходов, существующих среди криминологов: 1) 95 убеждение; 2) использование общественного мнения; 3) самовоспитание; 4) принуждение; 5) оказание помощи; 6) воздействие на окружающую среду; 7) поощрение; 8) организация деятельности; 9) контроль. Автор подробно рассматривает такой прогрессивный метод, как организация деятельности. Под этим термином понимается "процесс влияния через потребности и интересы субъектов, побуждающие их действовать добровольно в определенном направлении". Одним из способов организации деятельности можно считать и организацию досуга, Исследования в решение этой области проблемы проводила свободного времени. Л.А.Волошина. Она рассматривала как криминогенный фактор недостаток объективных или субъективных возможностей для нормальной реализации какой-либо функции свободного времени [102. с. 128]. В силу этого возникает необходимость всесторонне обеспечить возможности для отдыха, развлечения, снятия психологического напряжения. Деятельность в этом направлении позволит, по мнению Л.А.Волошиной, минимизировать вред от "досуговой преступности". В широком смысле вопрос организации деятельности ставился в литературе последних лет с точки зрения возможности переключения ("канализирования") так называемых отклонений со знаком "минус" на социально приемлемое или же позитивное девиантное (творческое) поведение. Это тоже одна из форм профилактики. Ибо "наиболее эффективное предупреждение преступлений... достигается не просто временным подавлением нежелательных форм поведения, а их постоянным вытеснением, заменой их на социально одобряемые, полезные обществу и индивиду формы и виды поведения" [100, с. 165]. 96 Появление в предупреждения 1977 г. монографии преступности" "Теоретические (Ю.М.Антонян, основы А.Э.Жалинский, В.Н.Кудрявцев, А.Р.Ратинов и др.) свидетельствовало о формировании цельной криминологической концепции предупреждения правонарушений [124]. В ней выделяли, как правило, два уровня социального контроля. На первом уровне профилактика осуществляется применительно к видам преступлений, к типам преступного поведения, к сферам общественной жизни, к социальным группам, к территориальным общностям, к отраслям экономики. На следующем уровне планируется профилактика индивидуального преступного поведения и реадаптация правонарушителей. В "Курсе советской криминологии" [125] предупреждение преступности рассматривается как часть деятельности по устранению причин, ее порождающих, как одна из задач системы социального контроля. Чтобы давать ощутимые результаты, эта деятельность должна быть ориентирована на пресечение: формирования и функционирования криминогенных процессов; связи между этими процессами и формированием личности; связей между личностями и ситуацией совершения преступления. По мнению ряда авторов, социальный контроль в сфере противоправного поведения предполагает: определение оптимального соотношения общих и специальных мер предупреждения преступности; реализацию целевых программ в различных областях с учетом криминологического прогнозирования; криминологический мониторинг; 97 контроль адекватности мер воздействия тенденциям в структуре, состоянии и динамике общественных процессов. В рамках профилактического направления отечественной криминологии сформировались и более частные концепции превенции преступности Г.И.Забрянский, несовершеннолетних Г.М.Миньковский (А.И.Долгова, и др.), В.Д.Ермаков, насилия в семье (Д.А.Шестаков, С.Б.Соболева, Я.Я.Соотак и др.). Продолжались исследования в сфере пенитенциарной деятельности. В апреле 1957 г. выходит книга Е.Г.Ширвиндта и Б.С.Утевского "Советское исправительно-трудовое право". С конца 1956 г. изучение проблем этого советского псевдонима пенитенциарного права и самой пенитенциарной системы начинается в Высшей школе МВД СССР и Научно-исследовательском отделе исправительно-трудовых колоний ВНИИ МВД СССР. Выходят труды наиболее известных специалистов в области теории уголовного наказания, пенитенциарного права и политики — А.Е.Катышева, П.Е.Подымова, А.Л.Ременсона, Н.А.Стручкова, Б.С.Утевского, М.Д.Шаргородского, И.В.Шмарова и др. Надо ли напоминать, что наследие ГУЛАГа давало и еще долго будет давать себя знать более всего именно в этой сфере государственно-правового бытия. Тем больше заслуга исследователей, пытавшихся хоть что-то донести до научной общественности. В этой связи нельзя не отметить труды Н.А.Стручкова, автора двухтомного "Курса исправительнотрудового права" [126], и А.С.Михлина, чьи аналитические работы вначале "Для служебного пользования", а затем и в открытой печати [127] дают представление о контингенте лиц, находящихся в местах лишения 98 свободы (социально-демографические и уголовно-правовые характеристики заключенных, содержащихся в тюрьмах, исправительнотрудовых колониях, а также осужденных к исправительным работам и иным мерам наказания). Значительный вклад в социологическое осмысление современной российской пенитенциарной системы внесли труды Г.Ф.Хохрякова [77; 128 и др.], посвященные изучению структуры тюремного сообщества, взаимоотношений между различными группами ("мастями") заключенных, между заключенными и администрацией. Бесценный материал собран и отрефлексирован Центром содействия реформе системы уголовного правосудия под руководством эксперта Комитета по правам человека Верховного Совета РФ, а затем Государственной Думы, бывшего политзаключенного В.Ф.Абрамкина [76]. По его инициативе в 1992 г. была проведена первая в стране Международная конференция по пенитенциарной реформе, организован выпуск уникальной серии книг "Уголовная Россия. Тюрьмы и лагеря: Серия сборников документов и материалов с социологическим комментарием", а также подготовлен обобщающий труд [129]. В России — стране сохраняющейся смертной казни — впервые за многие десятилетия возродилось и ширится движение за ее отмену. Представители России (И.Безруков, Я.Гилинский, В.Гришкин, К.Кедров, А.Приставкин и др.) выступили против смертной казни на Первом всемирном конгрессе кампании граждан и парламентариев за отмену смертной казни во всем мире к 2000 г., состоявшемся 9–10 декабря 1993 г. в Брюсселе (Hands оff Cain. Roma, 1994). 99 К сожалению, пенитенциарная система не претерпевает в России существенных изменений, а институт смертной казни сохраняется. Наконец, следует отметить развитие в стране новых (для России) форм социального контроля в виде деятельности негосударственных (общественных) организаций по оказанию помощи "униженным и оскорбленным": заключенным, бездомным, лицам, имеющим проблемы с алкоголем или наркотиками, сексуальным меньшинствам. Подробнее проблемы социального контроля над девиантностью изложены в: [130]. 100 Литература 1. Социальные отклонения. М., 1989. 2. Гилинский Я. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России / Ред. В.Ядов. 2-е изд. М., 1998. С. 587–609. 3. Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994. 4. Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974. 5. Herman. Recherches sur le nombre des suicides et homicides comnis on Russie pedant les années 1819 et 1820 // Mémories de l’Academie Imperiale des Scinces de S.Peterburg. 1832. Sér. 6. T I. P. 3 - 20. 6. Кузнецов В.Е. Исторические аспекты исследования самоубийств в России // Актуальные проблемы суицидологии. М., 1981. 7. Кузнецов В.Е. Истоки междисциплинарного подхода в отечественной суицидологии // Комплексные исследования в суицидологии. М., 1986. 8. Булацель П.Ф. Самоубийство с древнейших времен до наших дней. СПб., 1900. 9. Веселовский К.С. Опыты нравственной статистики в России. СПб., 1847. 10. Тереховко Ф.К. К вопросу о самоубийстве в Санкт-Петербурге за двадцатилетний период (1881 – 1900). СПб., 1903. 11. Коровин А.М. Самоубийства и потребление водки в Европейской России с 1903 по 1912 г. СПб., 1916. 12. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Л., 1982. Т. 24. 101 13. Феноменов М.Я. Причины самоубийств в русской школе. СПб., 1914. 14. Острогорский А.И. Избранные педагогические сочинения. М., 1985. 15. Самоубийства в СССР в 1922-1925 гг. М., 1927. 16. Алиев И.А. Актуальные проблемы суицидологии. Баку, 1987. 17. Бруханский Н.П. Самоубийцы. Л., 1927. 18. Кони А.Ф. Самоубийство в законе и жизни. М., 1923. 19. Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 г. М., 1929. 20. Гилинский Я., Смолинский Л., Проскурнина Н. Социальные и медико-психологические проблемы суицидального поведения молодежи // Отклоняющееся поведение молодежи /Отв. ред. Э.Раска. Таллин, 1979. С. 91–104. 21. Актуальные проблемы суицидологии / Отв. ред. А.Портнов. М., 1978. 22. Амбрумова А.Г., Бородин С.В., Михлин А.С. Предупреждение самоубийств. М., 1980. 23. Гилинский Я.И. Самоубийство как социальное явление // Проблемы борьбы с девиантным поведением / Ред. Б.Левин М., 1989. С. 44 - 68. 24. Гилинский Я.И., Смолинский Л.Г. Социодинамика самоубийств // Социолог. исследования. 1988. № 5. С. 57 - 64. 25. Амбрумова А.Г., Ратинов А.Р. Мультидисциплинарное исследование агрессивного и аутоагрессивного типа личности // Комплексные исследования в суицидологии / Отв. ред. В. Ковалев. М., 1986. С. 26 - 44. 102 26. Голосенко И.А. "Русское пьянство": Мифы и реальность // Социолог. исследования. 1986. № 3. С. 203–209. 27. Шереги Ф.Э. Причины и социальные последствия пьянства // Социолог. исследования. 1986. № 2. С. 144–152. 28. Галкин В.А. К истории изучения клиники хронического алкоголизма // Алкоголизм и алкогольные психозы/ Тр. Московск. НИИ психиатрии МЗ РСФСР. М., 1963. Т. 38. С. 442–448. 29. Мстиславский С.Д. Свое и чужое: О пьянстве // Заветы. 1914. 30. Влассак Р. Алкоголизм как научная и бытовая проблема. М.; №4. Л., 1928. 31. Дейчман Э. Алкоголизм и борьба с ним. М.; Л., 1929. 32. Алкоголизм в современной деревне. М., 1929. 33. Заиграев Г.Г. Общество и алкоголь. М., 1992. 34. Заиграев Г.Г. Борьба с алкоголизмом. М., 1986. 35. Левин Б.М., Левин М.Б. Мнимые потребности. М., 1986. 36. Лисицин Ю.П., Копыт Н.Я. Алкоголизм:(Социально- гигиенические аспекты). М., 1983. 37. Братусь Б.С., Сидоров П.И. Психология, клиника и профилактика раннего алкоголизма. М., 19984. 38. Некоторые результаты социально-экономического исследования проблемы пьянства и алкоголизма: (По материалам Грузинской ССР) / Ред. А.Габиани и др. Тбилиси, 1979. 39. Немцов А.В. Алкогольная ситуация в России. М., 1995. 103 40. Моравицкий С. О наркотических и некоторых других ядовитых веществах, употребляемых населением Ферганской области. Фергана, 1885. 41. Реймер Н.К. Яды цивилизации. СПб., 1899. 42. Шоломович А.С. Теория и практика борьбы с наркотизмом. М., 1933. 43. Казаков М.В. Надкушенное яблоко. М., 1989. 44. Габиани А. Наркотизм: (Конкретно-социологическое исследование по материалам Грузинской ССР). Тбилиси, 1977. 45. Габиани А. Наркотизм: Вчера и сегодня. Тбилиси, 1988. 46. Габиани А.А. Кто такие наркоманы? // Социолог. исследования. 1992. № 2. С. 78 – 83. 47. Силласте Г.Г. Новая наркоситуация в России // Социолог. исследования. 1994. № 6. С. 138 – 145. 48. Проституция и преступность / Отв. ред. И.Шмаров. М., 1991. 49. Голосенко И.А. Российская социология проституции (1861 - 1917 гг.) СПб., 1997. 50. Лебина Н.Б., Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге. М., 1994. 51. Проституция в России: Картины публичного торга. СПб., 52. Тарновский В.М. Проституция и аболиционизм. СПб., 1888. 1. Обозненко П.Е. Поднадзорная проституция С.-Петербурга по 1908. данным врачебно-полицейского комитета и Калинкинской больницы. СПб., 1896 (дис.). 104 2. Броннер В.М., Елистратов А.И. Проституция в России. М., 53. Василевский Л.М. Проституция и рабочая молодежь. М., 1924. 54. Гальперин С.Е. Проституция в прошлом и настоящем. М., 55. Гуткин А.Я. Задачи современного общества в борьбе с 1927. 1928. проституцией. Оренбург, 1924. 56. Каров А.Н. Проституция и новый быт. Одесса, 1927. 57. Лившиц Г.И., Лившиц Я.И. Социальные корни проституции. Ярославль, 1920. 58. Меликсетян А.С. Проституция в 20-е годы // Социолог. исследования. 1989. № 3. С. 71 - 74. 59. Федоровский А.Н. Современная проституция: Опыт социально-гигиенического исследования // Профилактическая медицина. 1928. № 9 – 10. С. 154 – 169. 60. Гернет М.Н. К статистике проституции // Статистическое обозрение. 1927. № 7. 61. Горяинов К.К., Коровин А.А., Побегайло Э.Ф. Борьба с антиобщественным поведением женщин, ведущих аморальный образ жизни. М., 1976. 62. Габиани А. О некоторых результатах конкретно- социологического исследования женщин, ведущих аморальный образ жизни // Актуальные вопросы предупреждения правонарушений. Тбилиси, 1986. Вып. 3. С. 90 – 116. 105 63. Габиани А.А., Мануильский М.А. Цена "любви": (Обследование проституток в Грузии) // Социолог. исследования. 1987. № 6. С. 61 - 68. 64. Голод С.И. XX век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб., 1996. 65. Кон И.С. Введение в сексологию. М., 1989. 66. Кон И.С. Сексуальная культура в России: Клубника на березке. М., 1997. 67. Пятницкий Б.И. Половые извращения и уголовное право. Могилев, 1910. 68. Фукс И.Б. Гомосексуализм как преступление. СПб., 1914. 69. Жмакин В. Русское общество XIV века. СПб., 1880. 70. Козловский В. Арго русской гомосексуальной субкультуры. Вермонт, 1986. 71. Гилинский Я.И. Гомосексуализм: Мифы и реальность // За здоровый образ жизни: (Борьба с социальными болезнями) В 2 кн. Отв. ред. Б. Левин. М., 1991. Кн. 2. С. 146 – 156. 72. Гилинский Я.И., Афанасьев В.С. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. СПб, 1993. 73. Гернет М.Н. В тюрьме: Очерки тюремной психологии. 2-е изд. Харьков, 1930. 74. Абрамкин В.Ф., Чижов Ю.В. Как выжить в советской тюрьме: В помощь узнику. Красноярск, 1992. 75. Хохряков Г.Ф. Парадоксы тюрьмы. М., 1991. 76. Жук О. Русские амазонки: История лесбийской субкультуры в России, XX век. М., 1998. 106 77. Радищев А.Н. О законоположении. СПб., 1802. 78. Иванов Л.О. Формирование социологической школы уголовного права в России и развитие отечественной уголовнополитической мысли. М., 1982. (Дис.). 79. Иванов Л.О., Ильина Л.В. Пути и судьбы отечественной криминологии. М., 1991. 80. Чарыхов Х.М. Учение о факторах преступности: (Социологическая школа в науке уголовного права). М., 1910. 81. Дриль Д.А. Преступный человек. СПб., 1882. 82. Дриль Д.А. Психофизические типы в их соотношении с преступностью. СПб., 1890. 83. Жижиленко А.А. Преступность и ее факторы. Пг., 1922. 84. Криминология. Исправительно-трудовое право: История юридической науки. М., 1977. 85. Курс советской криминологии: Предмет. Методология. Преступность и ее причины. Преступник. М., 1985. 86. Ной И.С. Методологические проблемы советской криминологии. Саратов, 1975. 87. Сахаров А.Б. О личности преступника и причинах преступности в СССР. М., 1961. 88. Герцензон А.А. Введение в советскую криминологию. М., 89. Карпец И.И. Проблема преступности. М., 1969. 90. Кудрявцев В.Н. Причинность в криминологии. М., 1968. 91. Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации. 1965. М., 1984. 107 92. Аванесов Г.А. Криминология и социальная профилактика. М., 93. Блувштейн Ю.Д., Яковлев А.М. Введение в криминологию. 1980. Минск, 1983. 94. Вицин С.Е. Системный подход и преступность. М., 1980. 95. Гилинский Я.И. Теоретические проблемы социологического исследования преступности и иных антиобщественных проявлений. Л., 1983. 96. Коган В.Н. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М., 1983. 97. Спиридонов Л.И. Социология уголовного права. М., 1986. 98. Яковлев А.М. Теория криминологии и социальная практика. М., 1985. 99. Социальные условия и преступность: Программа комплексного криминологического исследования. М., 1979. 100. Методологические вопросы изучения социальных условий преступности: Сборник научных трудов. М., 1979. 101. Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. М., 1987. 102. Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. М., 1991. 103. Основы борьбы с организованной преступностью / Ред. В.С. Овчинский и др. М., 1996. 104. Организованная преступность в России: Теория и реальность / Ред Я.И. Гилинский СПб., 1996. 105. Ли Д.А. Преступность как социальное явление. М., 1997. 108 106. Ли Д.А. Преступность в России: Системный анализ. М., 1997. 107. Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. СПб., 1914. 108. Смертная казнь: За и против. М., 1989. 109. Викторский С.К. История смертной казни в России и современное ее состояние. М., 1912. 110. Гернет М.Н. Смертная казнь. М., 1913. 111. Загоскин Н.П. Очерк истории смертной казни в России. Казань, 1892. 112. Кистяковский А.О. Исследование о смертной казни. Киев, 1867. 113. Таганцев Н.С. Смертная казнь. СПб., 1913. 114. Фойницкий И.Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. 115. Тальберг Д. Тюремная литература или тюрьмоведение. М., 1876. 116. Кистяковский А.О. Молодые преступники и учреждения для их исправления, с обозрением русских учреждений. Киев, 1878. 117. Гогель С.К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. СПб., 1910. 118. Чубинский М.П. Курс уголовной политики. СПб., 1912. 119. Константинов И.Ф. Народный контроль как функция социального управления. Л., 1969. (Автореферат диссертации). 120. Блувштейн Ю.Д., Зырин М.И., Романов В.В. Профилактика преступлений. Минск, 1986. 109 121. Устинов В.С. Методы предупредительного воздействия на преступность. Горький, 1989. 122. Теоретические основы предупреждения преступности. М., 1977. 123. Курс советской криминологии. В 2-х т. М., 1986. 124. Стручков Н.А. Курс исправительно-трудового права. М., 1984. 125. Михлин А.С. Общая характеристика осужденных: По материалам специальной переписи 1989 г. М., 1991. 126. Хохряков Г.Ф. Формирование правосознания у заключенных. М., 1985. 127. Поиски выхода: Преступность, уголовная политика и места заключения в постсоветском пространстве / Ред. В.Абрамкин. М., 1996. 128. Социальный контроль над девиантностью / Ред. Я.Гилинский СПб., 1998. 110 Глава 2. Становление отечественной социологии девиантности и социального контроля как специальной социологической теории Представленные выше направления социологических исследований и осмысление различных форм девиантного поведения послужили основными "источниками и составными частями" социологии девиантности и социального контроля (девиантологии) как специальной социологической теории. Хотя М.Н.Гернет по теоретико-методологическому подходу и репертуару исследуемых им социальных явлений фактически развивал социологию девиантного поведения, однако ни он сам, ни его биографы и комментаторы (см., например, [1, с. 8 - 37, 614 – 622]) не оценивают таким образом труды ученого. С точки зрения В.Н.Кудрявцева [2, с.12], ближе всех к осмыслению отдельных проявлений девиантного поведения с более широких ("девиантологических") позиций подошел А.А.Герцензон в своей работе 1922 г. [3]. Ясно, однако, что реальные условия для формирования и развития социологии девиантного поведения и "социальный заказ" на нее появились в СССР лишь в период хрущевской "оттепели" и возрождения отечественной социологии. В 1971 г. независимо друг от друга были изданы небольшие по объему работы двух ленинградских авторов, в заглавие которых впервые были вынесены слова "отклоняющееся (девиантное) поведение" [4; 5; 6]. В них ставился вопрос о необходимости рассмотрения различных нежелательных для общества нормонарушающих проявлений с позиции более общей социологической теории, поскольку отклоняющееся 111 поведение есть именно социальный феномен, различные его виды имеют общий генезис и причины, находятся в сложных взаимосвязях и зависимости от экономических и социальных условий. Отмечалось значение понимания и выбора критерия (точки отсчета) "отклонения", оценки и измерения его величины, а также — направленности. Ибо, с точки зрения одного из авторов, Я.И.Гилинского, отклоняющееся поведение может быть как со знаком "минус" (негативное, отрицательное), так и со знаком "плюс" (позитивное — социальное, научное, техническое, художественное творчество). Эта позиция обосновывалась и отстаивалась им во всех более поздних работах [7 и др.] и была поддержана другими исследователями [8, с. 153 – 154]. Впрочем, в отечественной литературе эта проблема носит дискуссионный характер [2, с. 97 – 101]. Разумеется, в ранних отечественных публикациях отдавалось должное марксистско-ленинской трактовке предмета, содержалось много идеологически вынужденных положений (об исторической ограниченности и преходящем характере девиаций, о преимуществах социалистической системы и т.п.) и критики зарубежных социологов девиантного поведения за их позитивизм, психологизм, метафизичность и иные смертные грехи. Впрочем, и эта обязательная атрибутика тех лет не спасала от обвинений в том, что Гилинский, например, "оказался в плену" буржуазных идей, что выдвигаемые им положения имеют "чуждую нам идеологическую окраску", тогда как нам "нельзя делать уступок проникновению в какой-либо форме буржуазных идей" [9, с. 11 – 12]. В 70-е гг. появляется все больше трудов, посвященных проблемам формирующейся социологии девиантного поведения (В.С.Афанасьев, 112 А.А.Габиани, Я.И.Гилинский, В.Н.Кудрявцев, И.В.Маточкин, Р.С.Могилевский, А.М.Яковлев и др.). Этапом явился выход книги "Социальные отклонения" [2] — первого отечественного монографического исследования проблем девиантологии. Результаты первых крупных эмпирических исследований девиантного поведения отражены в [10; 11; 12]. В частности, следует отметить комплексное социологическое исследование социальных проблем областного центра (г. Орел), включая позитивные и негативные девиации [10]. Хотя и в этом случае не обошлось без руки цензора (на с. 96 упомянутой книги после второй корректуры "исчезли" данные о преступности), однако впервые удалось совместить в одной монографии теоретические предпосылки и некоторые — очень ограниченные по цензурным соображениям — результаты большого эмпирического исследования (достаточно упомянуть, что наряду с выборочным опросом населения Орла был осуществлен опрос заключенных в трех исправительно-трудовых колониях на территории области, изучены материалы расследования по фактам самоубийства, проанализированы данные "открытой" и "закрытой" статистики), и все это — на фоне исследования социальной стратификации и социальных перемещений. Значительную роль в становлении, развитии и институционализации социологии девиантности сыграли труды акад. В.Н.Кудрявцева [2; 13; 14; 15 и др.], который нередко своим авторитетом "прикрывал" начинающих девиантологов от ретивых блюстителей идеологической чистоты. Примером единого методологического и методического подхода к изучению преступности, алкоголизма, самоубийств в рамках общей 113 теории девиантности может служить методика выявления групп риска ("криминального", "алкогольного", "суицидального"), предложенная Н.Н.Проскурниной [16] и апробированная в эмпирических исследованиях в Ленинграде. При этом группы формировались по совокупности таких социально-демографических свойств, как пол, возраст, образование, социальное и семейное положение. Для каждого вида девиантного поведения были выбраны свои показатели (осуждение за тяжкие насильственные преступления; совершение суицидальной попытки; а для пьянства и алкоголизма — заболевание хроническим алкоголизмом, употребление алкогольных напитков не реже четырех раз в неделю, помещение в медвытрезвитель и др.). Рассчитывались как частные коэффициенты преступной, алкогольной, суицидальной активности, так и общий коэффициент девиантности (максимальный — 9,51 — оказался для группы мужчин, рабочих, одиноких, среднего возраста, минимальный — 0,18 — для группы мужчин, семейных, пожилых, пенсионеров; данные начала 80-х гг.). В конце 70-х исследовательских социологических исследований — центров начале гг. девиантности: исследований (НИИКСИ) 80-х при НИИ сложилось на несколько базе Лаборатории комплексных социальных Ленинградском государственном университете (руководители Л.Спиридонов, затем Я.Гилинский, позднее Ю.Суслов), Сектор социальных проблем алкоголизма и наркомании Института социальных исследований АН СССР (руководитель Б.Левин), Научно-исследовательская лаборатория социологии преступности МВД Грузинской ССР (руководитель А.Габиани), Лаборатория социологии девиантного поведения Тартусского государственного университета 114 (руководители Э.Раска, затем Ю.Саар). Позднее в Ленинградском институте социально-экономических проблем АН СССР была образована группа изучения проблем пьянства и алкоголизма (руководитель В.Карпов). В 1989 г. ленинградские исследователи смогли наконец объединиться на базе вновь созданного Ленинградского филиала Института социологии АН СССР (группа, а затем и сектор социологии девиантного Я.Гилинский). поведения, Разумеется, руководители отдельные — В.Карпов, исследования позднее по тематике девиантного поведения на территории бывшего СССР осуществлялись и вне рамок названных учреждений (А.Лепс в Эстонии, Н.Голубкова, Л.Новикова, Д.Ротман в Белоруссии, С.Ворошилов в Молдове, А.Баимбетов в Башкирии, В.Гордин, Н.Кофырин в Ленинграде и др.). Психологическим и социально-психологическим проблемам девиантного поведения посвящены работы Б.Братуся и В.Шпалинского. С 1988 г. выходят сборники научных статей по социологии девиантности [17; 18; 19; 20 и др.]. В вузах России читается спецкурс "Социология девиантного поведения", подготовлено и издано соответствующее учебное пособие [21]. В рамках социологии девиантности начинают формироваться относительно самостоятельные научные направления: социальный контроль и социальная работа, военная девиантология [22]. По инициативе Б.Левина, возглавлявшего секцию (комитет) социологии отклоняющегося поведения советской Социологической ассоциации, проводились всесоюзные конференции по проблемам социальных девиаций в Черноголовке (Московская обл., 1984), Уфе (1986), Суздале (1987), Бресте (1988), Душанбе (1989), а с 1990 г. — 115 международные конференции в Москве, привлекающие большое количество зарубежных исследователей. Вообще в 90-е гг. начинается активное взаимодействие российских и зарубежных девиантологов — участие в конференциях, совместных исследовательских проектах (например, Baltica [23; 24; 25], Metropolies [26] в работе 29-го исследовательского комитета Международной социологической ассоциации, включая выступления на XIII Международном социологическом конгрессе в Билефельде (1994). Это лишь первые шаги на долгом и нелегком пути вхождения в мировую науку. Современный тотальный кризис в России — экономический, социальный, политический, экологический, нравственности и т.д. приводит к резкому росту девиантных проявлений (последние данные см.: [27; 28; 29; 30; 31 и др.]). Это в свою очередь объективно определяет повышенный спрос на девиантологические исследования. К сожалению, политические игры нередко нарушают разумный подход к социальным отклонениям, а следовательно, и к соответствующей исследовательской деятельности. Так, например, с одной стороны, в популистских целях раздувается страх перед "мафией", организованной преступностью, а с другой стороны, скрываются истинные размеры "обычной" уличной преступности. Каковы же главные результаты развития отечественной социологии девиантности и социального контроля? В основном освоены достижения мировой и отечественной социологии. 116 Из узкодисциплинарных (криминологических, наркологических, суицидологических, сексологических и проч.) исследований отдельных проявлений социальных девиаций выросла и сформировалась специальная социологическая теория — девиантология [32; 33]. Это позволило изучать и объяснять различные формы позитивного и негативного девиантного поведения с общих, системных позиций как проявления некоторых единых закономерностей и механизмов социального бытия (см., например, [34]). При этом девиантное поведение рассматривается не как "патология", а как естественный и необходимый результат эволюции социума, как дополнительные (в боровском смысле) конформным формы жизнедеятельности. "Отклонение" не есть объективная характеристика определенных видов поведения, а лишь следствие соответствующей общественной оценки (конвенциональность "нормы" — "отклонения"). Следовательно — и это очень важно для политики социального контроля — принципиально невозможно "искоренить", "ликвидировать", "преодолеть" негативное девиантное поведение и отдельные его виды. Речь может идти лишь об адекватных способах и методах регулирования, управления ими (в целях оптимизации, минимизации, гармонизации и т.п.) [35]. В результате многочисленных эмпирических исследований на территории СССР и России получены и продолжают накапливаться взаимопроверяемые, дополняющие и уточняющие друг друга сведения о состоянии, структуре, уровне и динамике различных форм девиантности. Ясно, например, в результате виктимологических опросов, что реальный уровень общеуголовной преступности в 10-15 раз выше официально 117 регистрируемого, что в 1993-1994 гг. вновь начался рост латентности (неучтенности) многих видов преступлений, что существует определенная взаимосвязь между уровнем и динамикой убийств и самоубийств, что вполне определенным образом меняется структура потребляемых наркотических средств, соотношение алко- и наркопотребления и т.п. Будучи порождением социально-экономических, культурологических изменений, характеристики девиантности служат показателем, "зеркалом" общественного бытия и "качества" населения (см., например, [18; 21; 27; 30; 36]). Социология девиантности и социального контроля оказывает существенное влияние на другие научные направления и дисциплины, изучающие общий объект. В трудах суицидологов, наркологов, психологов, криминологов все в большей степени рефлексируются идеи девиантологии (А.Амбрумова, Ю.Блувштейн, А.Дьяченко, И.Карпец, Г.Миньковский, И.Михайловская, В.Номоконов, И.Пятницкая и многие другие). Сложилось отечественное научное сообщество ("невидимый колледж") специалистов в области социальных отклонений, сохранились научные связи с коллегами из "ближнего зарубежья" (прежде всего — Грузии, Латвии, Литвы, Молдовы, Эстонии), возникли и крепнут связи со специалистами государств Европы, Америки, Азии. Каковы перспективы дальнейшего развития рассматриваемого направления отечественной социологии? Современная Россия являет собой идеальную совокупность всех девиантогенных факторов (состояние аномии, резкая социальная 118 дифференциация и поляризация, глубокий экономический кризис, социальная дезорганизация, "смена вех" в идеологии и т.п.). В этих тяжелых для страны условиях исследование различных форм девиантности приобретает особенную теоретическую и прикладную значимость. К сожалению, реальный социальный заказ не совпадает с объективной востребованностью: ни властные структуры, ни руководители науки, ни ведомства или же коммерческие структуры не предъявляют спрос на девиантологические исследования и не очень охотно реагируют на соответствующие предложения. В современных условиях это означает отток молодых талантливых специалистов из сферы научных исследований. Наиболее перспективными представляются следующие направления научно-исследовательской деятельности в рассматриваемой сфере: создание в регионах и в России в целом системы мониторинга девиантного поведения; сравнительные, компаративистские исследования с зарубежными партнерами по актуальным проблемам социальных девиаций (насилие, наркотизация населения, его виктимность, подростково-молодежная делинквентность и др.); анализ девиантного поведения как протестной реакции в условиях социального конфликта; изучение действующих форм социального контроля с точки зрения их адекватности поведения; природе, исследование генезису, закономерностям позитивных девиаций как девиантного возможной альтернативы негативным проявлениям (проблема канализирования социального недовольства и протеста). 119 Литература 1. Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974. 2. Социальные отклонения. М., 1984. 3. Герцензон А.А. Преступность и алкоголизм в РСФСР. М., 1922. 4. Гилинский Я.И. Отклоняющееся поведение как социальное явление // Человек и общество. Л., 1971. Вып. 8. С. 113 - 118. 5. Гилинский Я.И. Некоторые проблемы "отклоняющегося поведения" // Преступность и ее предупреждение. / Ред. Н.Кан, М.Шаргородский. Л., 1971. С. 95–100. 6. Здравомыслов А.Г. Методологические проблемы изучения девиантного поведения // Материалы социологического симпозиума. Ереван, 1971. С. 6 - 9. 7. Гилинский Я.И. Творчество: Норма или отклонение? // Социолог. исследования. 1990. № 2. С. 41 - 49. 8. Основания уголовно-правового запрета: Криминализация и декриминализация / Отв. ред. В.Н.Кудрявцев, А.М.Яковлев М., 1982. 9. Звирбуль В.К. Проблема преступности в свете борьбы с социалистической и буржуазной идеологией // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1975. Вып. 23. С. 14. 10. Человек как объект социологического исследования / Ред. Л.Спиридонов, Я.Гилинский. Л., 1977. 11. Эффективность действия правовых норм / Отв.ред. А.С.Пашков. Л., 1977. 120 12. Отклоняющееся поведение молодежи / Ред. Э. Раска. Таллин, 1979. 13. Кудрявцев В.Н. Социологические проблемы исследования антиобщественного поведения // Социолог. исследования. 1974. № 1. С. 51 - 59. 14. Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: Норма и патология. М., 1982. 15. Кудрявцев В.Н. Исследовательская проблема - социальные отклонения // Социолог. исследования. 1983. № 2. С. 111 117. 16. Проскурнина Н.Н. Использование в криминологических исследованиях классификации социально-демографических групп населения // Теоретические проблемы изучения территориальных различий преступности / Учен. зап. Тартусского ун-та. Тарту, 1985. C. 84 - 91. 17. Проблемы борьбы с девиантным поведением / Отв. ред. Б.М.Левин. М., 1989. 18. Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля / Отв. ред. Я.И.Гилинский. М., 1992. 19. За здоровый образ жизни: (Борьба с социальными болезнями) / Отв. ред. Б.М.Левин. М., 1993. 20. Здоровый образ жизни и борьба с социальными болезнями / Отв. ред. Б.М.Левин. М., 1988. 21. Гилинский Я.И., Афанасьев В.С. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. СПб., 1993. 121 22. Ворошилов С.Г., Гилинский Я.И. Военная девиантология: Материалы научного военно-социологического исследования проблем девиантного поведения военнослужащих. Кишинев, 1994. 23. Social Problems around The Baltic Sea. Helsinki: NAD publ. 1992 № 21. 24. Social Problems in Newspapers: Studies around The Baltic Sea. Helsinki, 1994, № 28. 25. Public Opinion on Social Problems. A survey around the Baltic Sea. Helsinki. 1998, № 36. 26. Social Transformation and Crime in Metropolises of Former Eastern Bloc Countries / Ed. Uwe Ewald, Ed. Bonn, 1997. 27. Афанасьев В.С., Гилинский Я.И. Девиантное поведение и социальный контроль в условиях кризиса российского общества. СПб., 1995. 28. Преступность и правонарушения. 1997: Статистический сборник. М., 1998. 29. Школьников В.М., Милле Ф., Валлен Ж. Ожидаемая продолжительность жизни и смертность населения России в 1970 – 1993 годах: Анализ и прогноз. М., 1995. 30. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт- Петербурге: На фоне российской действительности эпохи постперестройки // Мир России. 1995. Т. 4, № 2. С. 118 - 131. 31. Лунеев В.В. Преступность ХХ века: Мировые, региональные и российские тенденции. М., 1997. 122 32. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория // Социолог. исследования. 1991. № 4. C. 72 - 78. 33. Гилинский Я.И. Девиантология: Теория и реальность // Учен. зап. С.-Петербургского филиала Российской таможенной академии. 1998. № 1(5). С. 181–186. 34. Гилинский Я., Раска Э. О системном подходе к отклоняющемуся поведению // Изв. АН Эст. ССР. Т 30: Общественные науки. 1981. №2. С. 134 – 142. 35. Социальный контроль над девиантностью / Ред. Я.И.Гилинский. СПб., 1998. 36. Качество населения Санкт-Петрбурга / Ред. Б.М.Фирсов. СПб., 1993. С. 149 – 161. 125 Часть II. Динамика и тенденции девиантности в России (XIX - XX вв.) Предисловие Первая часть выносимой на суд читателя коллективной монографии была посвящена краткому историческому очерку отечественных социологических исследований различных форм девиантного поведения и формированию в России социологии девиантности и социального контроля как относительно самостоятельной, специальной (частной) социологической теории. Во второй части мы предлагаем краткий анализ динамики и тенденций некоторых проявлений девиантности, а также социального контроля в России почти за два столетия. При выборе форм девиантности, подлежащих рассмотрению, мы руководствовались в основном прагматическими соображениями: традиционность набора негативных девиаций (преступность, наркотизм, пьянство и алкоголизм, проституция, суицидальное поведение) и доступность сведений, объективированных в статистических данных или результатах эмпирических исследований. При этом мы отдаем себе отчет в том, что: - привычным набором исследуемых девиаций явно не исчерпываются все проявления, признаваемые обществом негативными отклонениями (гражданско- и административно-правовые деликты, аморальное поведение, коррупция, политический и религиозный экстремизм и многое другое); - объективности, научности и "баланса" ради следовало уделить внимание динамике и тенденциям позитивных девиаций - научному, техническому, художественному и иному творчеству. Но, сожалению, и в мировой и в отечественной девиантологии это - tabula rasa; 126 - оценка тех или иных социальных феноменов и поведенческих форм как "девиантных", или "нормальных", или же "негативных" - весьма условна, исторически изменчива и, с нашей точки зрения, не имеет прочных объективных оснований ("все действительное разумно", по Гегелю, и функционально, по Мертону). Вот, в частности, почему в первой части книги нашло скромное отображение изучение гомосексуализма, почитавшегося негативной девиацией, а во второй части мы сознательно опускаем эту форму сексуального поведения, не усматривая в нем девиантности. Наконец, как уже упоминалось, мы осознаем неполноту привлекаемых к анализу сведений, надеясь на возможность последующего восполнения не без помощи читателей. 127 Глава 1. Основные тенденции преступности в России § 1. Изучение преступности за длительный период Преступность является наиболее опасной формой социальных девиаций. Вместе с тем она - наименее определенный феномен. Ибо не существует деяний, поступков, преступных по своей природе, per se. Круг деяний, признаваемых преступными, различен для разных государств и для различных периодов существования одного и того же государства. В современной мировой криминологии (социологии преступности) преобладает взгляд на преступность как достаточно условный конструкт, продукт (конвенциональность договоренности преступности). или При субъективных этом решает, решений что есть преступление, законодатель, а демонстрирует, что есть преступление, полиция, уголовная юстиция. Более того, согласно букве уголовного закона большинства современных государств, включая Россию, 100% взрослого населения – уголовные преступники (кто, например, в России ни разу не оскорбил кого-либо – ст. 130 УК РФ, не ударил кого-либо, причинив физическую боль, - ст. 116 УК, не уклонился от уплаты налога - ст. 198 УК и т.п.?). Неудивительно поэтому, что анализ динамики преступности в какойлибо стране за длительный период крайне затруднен (в России вообще более или менее регулярный статистический учет преступлений начался лишь с 1871 г., после введения судебных уставов). Во-первых, на протяжении ХIХ-ХХ вв. изменялись границы государства. Так, статистические сведения о судимости в Российской империи 128 то включают Польшу, Финляндию, Тифлис, то нет. Ряд губерний (Астраханская, Оренбургская и др.) вошли в сводки лишь с 1894 г. Во-вторых, существенно меняется уголовное законодательство, а следовательно, и объем деяний, учитываемых уголовной статистикой. В-третьих, со временем меняется система показателей уголовной статистики. Если в настоящее время в России учитываются количество зарегистрированных преступлений, выявленных лиц, совершивших преступления, и количество осужденных, то ранее приводились данные по "числу следствий", а чаще - только количество осужденных (судебная статистика, а не полицейская). Что включать в уголовную статистику - вопрос не только российский. Во многих современных государствах учет осуществляется по количеству арестов. В США учитывается число арестов и "индексная преступность" (Index of crime), т.е. семь наиболее опасных или распространенных преступлений (умышленное убийство, изнасилование, разбой, нападение при отягчающих обстоятельствах, берглэри - незаконное проникновение в чужое владение, похищение имущества на сумму от 50 долларов и выше, похищение автомобилей). В-четвертых, официальные источники Российской империи публиковали сведения об осужденных, как правило, не по всем судебным установлениям и не по всем губерниям. Так, Е.Н.Тарновский отмечает полное отсутствие сведений об осужденных волостными, инородческими и военными судами [1, с. 134]. Кроме того, мировые и судебно-административные учреждения давали сведения лишь по тем преступлениям, которые карались не ниже тюремного заключения. Таким образом не учитывались побои, оскорбления, ряд преступлений против нравственности. 129 В-пятых, после Октябрьского переворота 1917 г. данные о преступности либо приводились отрывочные, по разным показателям, не по всей территории страны, либо - после 30-х гг. - были засекречены и вообще не публиковались вплоть до 60-х гг. Все это не только затрудняет какие-либо сравнения, но делает практически несопоставимым большинство данных за различные периоды отечественной истории последних двух столетий. Как писал крупнейший российский авторитет по уголовной статистике М.Н.Гернет, "изучение роста преступности по всей России за все время, начиная с года появления первого тома «Свода статистических сведений по делам уголовным», представляется совершенно невозможным, так как такие сведения имеются для различных губерний не за все время" [2, с. 545], а, по мнению С.К.Гогеля, "состояние русской статистики настолько неудовлетворительно и даже хаотично, что не дает возможности делать сколько-нибудь обоснованных выводов о развитии преступности" [3, с. 41]. Это необходимо учитывать при прочтении последующих попыток проследить некоторые тенденции преступности в России (см. также: [4, с. 125–147]). § 2. Преступность в Российской империи Основным источником сведений об осужденных в течение 1872-1912 гг. являются "Своды статистических сведений о подсудимых, оправданных и осужденных по приговорам общих судебных мест, судебно-мировых установлений и учреждений, образованных по законоположениям 12 июля 1889 г. за ... год". Воспользуемся обобщенными данными, приведенными в [5, с. 121 – 124] и отраженными нами в табл. 2. 130 Таблица 2 Количество осужденных в Российской империи (1874 - 1912) Годы 1874 1875 1876 1877 1878 1879 1880 1881 1882 1883 1884 1885 1886 1887 1888 1889 1890 1891 1892 1893 1894 1895 1896 1897 1898 1899 1900 1901 1902 1903 1904 1905 1906 1907 1908 1909 1910 1911 1912 Всего осужденных 54 934 52 548 55 241 55 787 57 911 64 139 69 867 75 069 73 509 72 706 78 164 82 277 91 315 97 522 93 045 94 783 110 792 102 993 112 878 105 085 92 927 101 161 99 495 106 387 115 257 126 452 118 123 118 754 119 902 120 195 111 389 101 663 114 265 144 143 150 546 175 040 158 825 176 343 176 898 женщин 10,8 10,6 10,4 10,5 10,9 10,7 10,9 10,4 10,8 10,5 10,6 10,8 10,7 11,6 11,7 11,9 12,2 12,2 12,4 13,0 13,2 13,8 13,7 14,2 13,8 13,9 13,9 13,4 13,5 13,0 11,8 11,6 9,9 9,3 10,4 10,8 12,2 10,1 11,8 В том числе, % несовершеннолетних 16,5 16,2 15,7 16,8 17,4 17,4 17,1 17,4 17,0 17,1 16,6 16,0 15,5 15,9 16,3 16,1 16,7 17,1 16,9 17,5 17,8 19,8 18,6 13,6 17,4 18,2 18,1 13,0 18,5 20,5 22,1 21,1 20,9 20,2 20,5 21,4 рецидивистов 7,4 15,2 16,7 17,6 17,4 16,8 16,1 17,3 17,9 19,3 20,1 19,7 19,7 19,6 19,9 20,0 19,7 20,4 19,2 18,6 19,8 22,5 19,8 19,6 19,3 19,5 19,6 20,5 20,9 21,1 20,9 22,0 16,8 16,5 15,8 17,6 18,1 20,4 21,4 131 Заметив, что полнота этих сведений по меньшей мере сомнительна (так, по другим источникам, количество осужденных в 1911-1912 гг. составляло соответственно 92 981 и 94 081 [6, с. 395], количество же рассмотренных в 1912 г. всеми видами судов дел – 881 080 [7, с. 113] и вряд ли при этом было вынесено свыше 700 тыс. оправдательных приговоров, а за 1908 г. наряду с приведенным в таблице числом – 150 806 чел., встречаем количество осужденных 1 109 256 [7, с. 113]), назовем некоторые просматриваемые тенденции. Во-первых, постепенное возрастание числа осужденных. Во-вторых, относительно устойчивые доли женской преступности (1012% с "выбросами" в отдельные годы от 9,3 до 14,2%, среди многократных рецидивистов также 12% женщин), преступности несовершеннолетних (1617% с максимальными колебаниями от 13,0 до 22,1%) при некоторой тенденции к возрастанию (от 16-17% в начале периода к 20-22% в 1904 -1912 гг.) и рецидивной преступности (если исключить 1874 г., то в среднем 17-19% с максимальным разрывом от 15,2 до 22,5%). Относительная стабильность демографических показателей и уровня рецидива на протяжении 38 лет лишний раз свидетельствует о внутренних закономерностях развития преступности. Более того, и в современной России, спустя столетие и при совершенно изменившихся социальных, экономических, политических условиях, сохраняются на том же уровне доля женской (11 - 13% в 1990 - 1994 гг.) и подростковой (14-17% в 1990 - 1994 гг.) преступности при небольшом увеличении рецидивной (21 - 24%) [8, с. 27]. Более показательными являются данные об убийствах как наиболее тяжких и наименее латентных (скрытых, неучтенных) преступлениях. Сведения за 1909 - 1913 гг. свидетельствуют об их росте и высоких для своего времени показателях: число следствий по делам об убийствах в 1909 г. – 30 942 (осуждено по законченным делам около 7 тыс. чел.), в 1910 г. – 31 113, в 1911 г. 132 – 32 500 (осуждено 7 517 человек), в 1912 г. – 33 879 (осуждено 8 134 человек), в 1913 г. – 34 438. За те же годы выросло число следствий по кражам со 125 201 до 167 755, по грабежам и разбоям с 41 895 до 43 323 [2, с. 549 – 550]. Абсолютное количество многократных рецидивистов возрастает с 207 в 1908 г. до 320 в 1913 г. [1, с. 133]. Приведем некоторые данные о структуре преступности за 1909 – 1913 гг. [2, с. 549 - 550; 6, с. 393 – 394]. Среди 25 учитываемых видов преступлений первой место (по показателю "возникло следствие") занимают кражи - свыше 125 тыс. (1909) – 167 тыс. (1913), или 31 - 36% от всех учитываемых статистикой преступлений. На втором месте со значительным отрывом от краж преступления против телесной неприкосновенности – свыше 46,5 тыс. (1909) 43 тыс. (1911), или 10% - 12%. Далее следуют насильственное похищение имущества (в отличие от краж - тайного похищения) - свыше 40,5 тыс. (1911) свыше 43 тыс. (1913), или 9% - 11%; оскорбление чести - около 8%, убийства 7,3 - 7,7%; поджоги, истребление имущества - 6,4 - 8%; служебные преступления - около 3%; против женской чести - около 3%. Мошенничество составляло 1%, чуть больше 1% - присвоение и растраты, государственные преступления (2 085 – 2 397 следствий) - 0,4% - 0,5%, несколько больше - преступления религиозные (2 283 – 3 461 следствие) - 0,6% - 0,7%. В целом, по не очень проверяемым данным, в Российской империи число следствий (в тыс.) составляло: 1846 – 1857 гг. – 109,7; 1874 – 1883 гг. – 93,1; 1884 – 1893 гг. – 89,7; 1899 – 1905 гг. – 313,1; 1906 – 1908 гг. – 399,8; 1909 – 1913 гг. – 450,1. За те же периоды уровень преступности (количество зарегистрированных преступлений в расчете на 100 тыс. населения) составил: 1846 – 1857 гг. – 239; 1874 – 1883 гг. – 177; 1884 – 1893 гг. – 149; 1899 – 1905 гг. – 229; 1906 – 1908 гг. – 271; 1909 – 1913 гг. – 274. Эти цифры нам пригодятся, 133 хотя бы в качестве очень несовершенного ориентира для оценки ситуации в советский и постсоветский периоды. Выше отмечалась доля женской преступности и преступности несовершеннолетних, приведем еще некоторые сведения о социальнодемографических характеристиках лиц, совершивших преступления в Российской империи. Различными авторами, в частности М.Гернетом и Е.Тарновским, отмечается рост преступности несовершеннолетних с 1913 по 1916 г., особенно по крупным городам. Так, в Петрограде количество дел в судах о малолетних выросло за эти годы с 1 640 до 3 217, в Москве - с 1 514 до 3 684, в Киеве с 1 132 в 1914 г. до 1 703 в 1916 г. [2, с. 562]. Особенно любопытны данные о возрасте обвиняемых в политических (государственных) преступлениях: в 1883 - 1890 гг. в их общем количестве доля 10 – 16-летних составляла 0,8%, 17 – 20-летних - 18,8%, 21 – 25-летних - 35,4%. Таким образом, общая доля 10 – 25-летних превышала половину (55%), а с учетом 25 – 30-летних – выше 77% [2, с. 133]. Исследования Е.Тарновским социального состава преступников показывает различный вклад социальных групп в разные преступления. Так, по кражам коэффициент криминальной активности рабочих (на 1 000 лиц соответствующей профессии, социальной группы) в 250 раз превышает показатель хозяев (предпринимателей), а по изнасилованиям и растлениям сближается до 1:1. Высокий уровень преступности рабочих "против женской чести" (14 на 1000) уступает преступности священно- и церковнослужителей (15). Для купцов и приказчиков очень высок уровень мошенничества, подлогов и присвоений [2, с. 281 – 283]. Как и в настоящее время в современной России, уровень городской преступности в целом выше сельской. Так, в 1897 – 1914 гг. на 100 тыс. населения приходилось осужденных в городах - 97, в столицах - 72, в сельской 134 местности (в уездах) - 37. Однако по тяжким насильственным преступлениям лидирует село. Эта закономерность также сохранилась столетие спустя, и в наши дни уровень убийств и тяжких телесных повреждений в сельской местности значительно выше, чем в городах. §3. Преступность в России после 1917 года Сведения за первые годы советской власти отрывочны и неполны, особенно за 1918 - 1919 гг. В 1920 г. по 46 губерниям в народные суды (без трибуналов) поступило 1 248 862 уголовных дела, по ним было выявлено 881 933 обвиняемых, из которых осуждено – 582 571 человек. Лишение свободы применялось пока еще весьма ограниченно. В 1921 г. по 63 губерниям рассмотрено всеми судами 1,7 млн уголовных дел, осуждено 0,8 млн человек. В 1922 г. соответственно 1,8 млн дел и 1,1 млн осужденных [7, с. 115]. В 1923 г. рассмотрено 1 724 205 уголовных дел, в 1924 – 2 018 246, в 1925 – 1 272 184 [2, с. 555 – 556]. Наряду с этим, по данным уголовного розыска по 58 губерниям (из примерно 100 в стране), было раскрыто в 1920 г. - 199 тыс. дел из 340 тыс. дел (из 7 251 убийства - всего 5092), в 1921 г. - из 520 тыс. дел раскрыто 277 тыс. (в том числе из 10 501 убийства – 6 970) [7, с. 114]. С 1925 по 1928 г. имеются данные в целом по СССР. В 1925 г. были осуждены 602 367 человек, в 1926 г. – 760 367, в 1927 г. – 1 076 925, в 1928 г. – 1 299 537, и в 1929 г. - 980 тыс. человек. Иные, но расчетные данные представлены в очень интересной монографии В.В.Лунеева [4, c. 56–57]. Некоторые отрывочные сведения можно найти за этот же год в [9]. Всего за первые десять лет советской власти число осужденных приближалось к 10 млн человек. Иначе говоря, уже был осужден почти каждый 15-й житель страны. И это - при еще минимальном числе "контрреволюционных преступлений". Вот когда началась так называемая призонизация населения, приведшая с учетом 135 последующих репрессий и не очень-то либеральной уголовной политики в постсталинские времена к тому, что сегодня не менее 15% взрослого населения страны прошло через тюрьмы, лагеря, колонии ... Важно и другое - для сохранившихся любителей советского "порядка": "С первых лет Октября появилась реальная опасность сращивания интересов преступности и правоохранительных органов на базе тотального расхищения формально обобществленной экономики" [7, с. 117]. Только в 1920 г. по 79 губерниям сотрудниками милиции было совершено не менее 8 тыс. различных преступлений. Не случайно уже 30 ноября 1922 г. ЦК РКП (б) издает циркуляр "О борьбе со взяточничеством". Тогда же быстро растет и профессиональная преступность, закладывается фундамент организованной преступности (известно, что сообщество "воров в законе" формируется в начале 30-х гг.). За 1926-1928 гг. доля рецидивистов увеличивается по меньшей мере на 5%. "Группа профессиональных преступников увеличивается более, чем какая-либо другая категория, преступность становится уделом более или менее стойкой группы деклассированных элементов" [10, с. 85, 160]. Статистические данные о преступности в сталинский период никогда не публиковались. Лишь в последние годы мы получили возможность ориентировочно судить о так называемых контрреволюционных преступлениях и репрессиях органов НКВД и уголовной юстиции по отношению к "врагам народа". Однако даже после "открытия архивов" сведения о количестве репрессированных далеко не полны и противоречивы. По некоторым, заведомо неполным данным, с 1918 по 1958 г. было осуждено за "контрреволюционные преступления" 3 785 052 человек, в том числе к высшей мере наказания (расстрелу) 826 933 человек [11, с. 115; 4, с. 180]. При этом следует помнить, что иезуитские "10 лет без права переписки" означали смертную казнь, но не вошли в ее официальную статистику. Кроме того, 136 значительное число лиц было уничтожено "без суда и следствия" и, разумеется, также не попало в статистические сведения. Наконец, огромное количество людей было выслано в порядке административных (не уголовных) мер и погибло в нечеловеческих условиях мест поселения. Так, только в 1930-1931 гг. было выселено "кулаков" 1 803 392 человека [12, с. 3]. Всего же борьба с "кулачеством" затронула более 20 млн человек. На 15 июля 1949 г. значилось всего 2 552 037 переселенцев, а на 1 января 1953 г. – 2 753 356 человек [12, с. 12, 16]. При переписи населения 1937 г. "не хватило" 18 млн человек. Разумеется, организаторы переписи пополнили список расстрелянных [11, с. 120]. По данным А.Антонова-Овсеенко, только с января 1935 г. по июнь 1941 г. было репрессировано свыше 19 млн человек, из них в первый же год после ареста погибло (казнено, умерло, в том числе под пытками) около 7 млн человек [11, с. 120]. По мнению А.И.Солженицына, с 1917 по 1959 г. жертвами государственного терроризма стали 66,7 млн человек. Близкая к этому цифра - 61,9 млн человек (с 1917 по 1987 г.) названа в [13, р. 252 – 253]. Во всяком случае, в СССР были уничтожены десятки миллионов людей (порядка 20-60 млн), что означает геноцид правящей верхушки против собственного народа. Значительно более полные, сопоставимые и интересные для нас современников сведения о преступности в России имеются с 1961 г. В табл. 3 представлены данные об общей (всей) зарегистрированной преступности с 1961 по 1998 г., а также о некоторых формах реакции уголовной юстиции на динамику преступности. Уже на основании этих данных, страдающих, несомненно, значительной неполнотой, можно сделать ряд выводов. 137 Таблица 3 Зарегистрированная преступность, число выявленных лиц и осужденных в России (1961 - 1998) Годы 1961 1962 1963 1964 1965 1966 1967 1968 1969 1970 1971 1972 1973 1974 1975 1976 1977 1978 1979 1980 1981 1982 1983 1984 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998 * Количество Уровень зарегистрированны (на 100 тыс. х преступлений населения)* 534 866 446,5 539 302 446,1 485 656 397,7 483 229 392,2 483 550 388,7 582 965 464,5 572 884 452,5 618 014 483,6 641 385 497,6 693 552 533,1 702 358 536,6 706 294 536,3 695 647 524,6 760 943 570,4 809 819 603,4 834 998 618,0 824 243 606,5 889 599 650,7 970 514 705,8 1 028 284 742,2 1 087 908 779,7 1 128 558 803,1 1 398 239 988,1 1 402 694 984,4 1 416 935 987,5 1 338 424 929,9 1 185 914 816,9 1 220 861 833,9 1 619 181 1098,5 1 839 451 1242,5 2 173 074 1463,2 2 760 652 1856,5 2 799 614 1887,8 2 632 708 1778,9 2 755 669 1862,7 2 625 081 1778,4 2 397 311 1619,8 2 581 940 1756,4 Число выявленных лиц 596 764 628 463 626 129 659 607 700 685 652 763 698 964 682 399 718 161 753 005 770 473 746 354 782 099 818 746 880 908 919 001 988 946 1 077 802 1 123 351 1 154 496 1 128 439 969 388 834 673 847 577 897 299 956 258 1 148 962 1 262 737 1 441 568 1 595 501 1 618 394 1 372 161 1 481 503 Число осужденных 554 589 574 350 575 056 538 156 579 642 581 035 599 652 525 984 557 564 590 538 645 544 682 506 747 865 809 147 863 194 837 310 797 286 580 074 427 039 436 988 537 643 593 823 661 392 792 410 924 754 1 035 807 1 111 097 1 013 431 1 481 503 С 1961 по 1978 г. - авторские расчетные данные. Источники: [4; 8; 14; 15; 16]. 138 Во-первых, отмечается снижение числа и уровня (в расчете на 100 тыс. населения) преступлений в периоды хрущевской "оттепели" (1963-1965) и горбачевской "перестройки" (1986-1988). То, что это не случайность, подтверждается позитивной динамикой в это же время других социальных показателей (снижение уровня самоубийств, смертности, рост рождаемости и др.). Очевидно, прогрессивные реформы, направленные более (М.Горбачев) или менее (Н.Хрущев) на демократизацию общества, либерализацию экономики, приоткрывающие форточку или окно гласности, вселяют в людей надежду и свидетельствуют об их действительных чаяниях лучше, чем цены на колбасу и водку. Во-вторых, тенденция постепенного возрастания числа и уровня преступлений вполне отвечает мировым тенденциям эпохи после Второй мировой войны [4 и др.]. В-третьих, наблюдается резкий всплеск зарегистрированной преступности в 1989 – 1993 гг. (абсолютное число и уровень по отношению к 1988 г. увеличились в 2,3 раза за 5 лет). Это вполне объяснимо для периода бурных социальных, экономических, политических перемен при сохранении глубокого и всестороннего кризиса в стране. В-четвертых, социальный контроль над преступностью, деятельность системы уголовной юстиции "не поспевают" за ростом зарегистрированной преступности. Об этом свидетельствует хотя бы то, что при росте числа преступлений с 1970 по 1993 г. в 4,0 раза (с 1970 по 1996 г. в – 3,6 раза), число выявленных лиц возросло всего в 1,8 раза (с 1970 по 1996 г. – в 2,3 раза), а число осужденных лишь в 1,4 раза (с 1970 по 1996 г. – в 2,0 раза). Если же учесть высокую и, с нашей точки зрения, все возрастающую латентность 139 (неучтенность, скрытость) преступности, то разрыв между темпами ее роста и темпами роста активности правоохранительных органов увеличивается многократно. В-пятых, отмечается снижение показателей зарегистрированной преступности в 1994 – 1997 гг. Однако эти сведения нуждаются в дополнительном комментарии и объяснении. Возможно, что в 1994 – 1995 гг. наступила некоторая стабилизация в динамике преступности, вызванная, в частности, достижением "порога насыщения" в предшествующие годы (1988 – 1993). Вместе с тем есть серьезные основания полагать, что с 1993 – 1994 гг. началось массовое противозаконное сокрытие преступлений от учета. Об этом свидетельствуют: продолжающийся рост наименее латентных тяжких насильственных преступлений в 1994 г.; неправдоподобный "рост" раскрываемости преступлений со вполне реалистичных 47,2% в 1992 г. до явно мифических 74,4% в 1998 г. [16, с. 4], что может быть объяснено лишь регистрацией преимущественно так называемых "очевидных" преступлений и сокрытием от регистрации "неочевидных" преступлений, "глухарей", требующих больших усилий для их раскрытия; результаты наших виктимологических опросов в Санкт-Петербурге, выявившие продолжающееся увеличение числа потерпевших от преступлений (1991 г. - 12%, 1994 г. - 26%, 1995 г. - свыше 30%) при "сокращении" числа последних по официальным данным. Большинство отечественных криминологов также констатируют массовое сокрытие преступлений от регистрации, начавшееся в 1993 – 1994 гг. Так, подробно рассматривая махинации с "раскрываемостью", Л.Волошина пишет: "Из приведенных фактов вытекает очень опасное социальное следствие: чем шире разрастается латентность, тем легче манипулировать преступностью в ведомственных интересах, так как выборочно работая... с резервом латентных преступлений, проще повысить или 140 понизить показатели ... Современная уголовная статистика не дает государству и обществу адекватного представления о положении дел" [17, с. 9]. О массовом сокрытии преступлений от регистрации ("соцсоревновательном методе") подробно пишет В.Лунеев [4; 18]. Поскольку общая зарегистрированная преступность всегда страдает существенной неполнотой из-за высокой латентности, более показательными являются сведения о наиболее тяжких (и наименее латентных) преступлениях: убийствах, тяжких телесных повреждениях, разбойных нападениях. Их динамика отражена в табл. 4 и свидетельствует о нижеследующих тенденциях. Во-первых, наблюдается интенсивный рост тяжких преступлений в 1989 - 1994 гг. Так, по сравнению с 1987 г. (наименьшие показатели) уровень умышленных убийств (с покушениями) к 1994 г. вырос в 3,5 раза, умышленных тяжких телесных повреждений – в 3,3 раза (рост общей преступности за те же годы - в 2,2 раза). Уровень грабежей за 1987 - 1993 гг. вырос в 5,9 раза, разбойных нападений в 6,9 раза (рост общей преступности за те же годы - в 2,3 раза). Во-вторых, сам уровень (на 100 тыс. населения) умышленных убийств (около 20 в 1993 и 1996 гг. и свыше 20 в 1994 – 1995 гг.) чрезвычайно высок. Для сравнения заметим, что этот показатель в Западной Европе и Канаде составляет около 1,5 – 4,0, а в США - 8 – 9. При этом данные милицейской статистики, приведенные выше, далеко не полны. Так, не учитываются лица, погибшие в результате преступлений, квалифицированных по иным статьям УК, кроме "умышленные убийства" (ст. 102, 103 УК 1960 г.). Если количество преступлений "умышленные убийства" составляло ежегодно в течение 1993 - 1996 гг. от 29,2 тыс. до 32,3 тыс. (табл. 4), то погибало за тот же период ежегодно в результате различных преступлений от 65,3 до 75,5 тыс. человек [15, с. 15]. Неудивительно, что по данным меди- 141 Таблица 4 Динамика некоторых тяжких преступлений в России (1985 - 1998)* Годы 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998 Умышленные убийства (с покушениями) Абсолютн Уровень ое кол-во 12 160 8,5 9 437 6,6 9 199 6,3 10 572 7,2 13 543 9,2 15 566 10,5 16 122 10,9 23 006 15,5 29 213 19,6 32 286 21,8 31 703 21,4 29 406 19,9 28 285 19,9 29 551 20,1 * Тяжкие телесные повреждения абсолютно е кол-во 28 381 21 185 20 100 26 639 36 872 40 962 41 195 53 873 66 902 67 706 61 734 53 417 46 131 45 170 уровень 19,9 14,7 13,9 18,2 25,0 27,7 27,8 36,2 45,1 45,7 41,6 36,2 31,4 30,7 Грабежи абсолютно е кол-во 42 794 31 441 30 441 43 822 75 220 83 306 101 956 164 895 184 410 148 546 140 597 121 356 112 051 122 366 уровень 29,9 21,8 21,0 29,9 51,0 56,3 68,8 110,9 124,3 100,4 95,0 82,2 76,2 83,2 Разбойные нападения Кражи абсолютно е кол-во 8 264 6 018 5 656 8 118 14 551 16 514 18 311 30 407 40 180 37 904 37 651 34 584 34 318 38 513 абсолютно е кол-во 464 141 380 582 364 510 478 913 754 824 913 076 1 240 636 1 650 852 1 579 600 1 314 788 1 367 866 1 207 478 969 800 1 143 364 Уровень дается на 100 тыс. населения. Источники: [14; 15; 16]. уровень 5,8 4,2 3,9 5,5 9,9 11,2 12,4 20,4 27,0 25,6 25,5 23,4 23,3 26,2 уровень 324,7 264,4 251,1 327,2 512,1 616,8 237,3 1110,2 1065,2 888,4 924,6 818,0 716,3 777,8 142 цинской статистики уровень смертей от убийств составил: в 1992 г. - 22,9 (против 15,5 по милицейской статистике), в 1993 г. - 30,4 (против 19,6), в 1994 - 32,3 (против 21,8) [19; 20]. В 1994 г. Россия вышла на первое место в мире по уровню смертей от убийств среди стран, представивших соответствующие сведения в ВОЗ [20]. На втором месте - Эстония (28,2), на третьем – Мексика (17,8). Наконец, не учитывается количество убитых среди "пропавших без вести" и не обнаруженных, а эта цифра составляла в середине 90-х гг. более 25 тыс. человек ежегодно (конечно, не все они убиты, но, вероятно, значительная часть) [16]. В-третьих, фиксируемое снижение числа и уровня тяжких преступлений в 1995-1996 гг. заслуживает тех же сомнений, что были высказаны выше относительно динамики общей преступности. Данные о некоторых социально-демографических характеристиках выявленных лиц, совершивших преступления в России за 1987 - 1997 гг. представлены в табл. 5. Из этих очень обобщенных сведений можно сделать некоторые выводы, нуждающиеся в конкретизации по отдельным видам преступлений в динамике за более длительный срок. Доля женщин в целом сокращалась с 1987 г. (21,3) до 1993г. (11,2) с последующим возрастанием (до 15,9 в 1996 г.). Разумеется, вклад женщин в преступность неодинаков для различных преступлений. Так, в 1990 - 1996 гг. женщины совершили 9,9% (1990) - 13,4% (1995) умышленных убийств (с покушениями); 7,2% (1990) - 13,1% (1996) тяжких телесных повреждений; 4 - 9% хулиганств; 4 - 6% разбойных нападений; 6 - 8% грабежей; 9 13% краж; 38 - 47% (!) присвоений вверенного имущества; 25 - 34% дачи и получения взяток; 7 - 12% преступлений, связанных с наркотиками и сильнодействующими веществами. По возрасту прослеживается отчетливая тенденция сокращения доли несовершеннолетних в общей массе преступников (с 17,7% в 1989 г. до 11,8% в 1997 г.). ступления ранее совершавшие пре- 143 Источники: [14; 15] 10,0 11,2 11,4 10,4 9,7 7,2 6,9 5,8 5,7 5,6 6,0 1,1 1,0 0,9 0,8 0,8 1,0 2,5 1,9 1,9 2,3 1,7 11,8 13,8 16,5 17,8 20,2 27,0 35,9 42,1 47,2 50,0 54,2 2,9 3,5 4,6 4,7 5,9 21,3 23,9 25,3 24,2 23,7 22,6 22,7 20,9 22,0 22,7 28,9 28,1 33,0 37,2 38,0 37,9 39,1 41,4 41,2 39,0 36,4 33,8 * возбуждения в сост-и наркот. безработные предпри-ниматли студенты учащиеся фермеры колхозники служащие рабочие 18-29 лет 14-17 лет женщины мужчины 969 388 78,7 11,2 12,1 38,5 53,5 12,9 5,2 834 673 83,3 13,0 15,6 40,3 55,1 10,5 4,9 847 577 85,6 14,9 17,7 40,2 54,1 8,4 4,8 897 299 86,3 15,9 17,1 39,2 53,7 7,5 4,8 956 258 87,2 13,6 16,7 38,3 52,3 6,5 5,0 1 148 962 88,6 21,3 16,4 38,1 47,5 5,3 4,8 1 262 737 88,8 16,7 16,1 38,9 31,6 4,2 4,1 0,3 1 441 568 87,0 14,4 13,9 37,9 30,1 4,1 2,8 0,2 1 595 501 85,1 13,7 13,0 37,3 31,3 3,7 1,3 0,2 1 618 394 84,1 12,8 11,9 37,8 29,8 3,5 1,1 0,1 1 372 161 86,4 11,4 11,8 41,1 26,7 3,4 2,7 * С 1993 г. – наркотического и токсического возбуждения. без постоянного. источника 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 (абс. кол-во)Всего Годы В том числе опьянения в сост-и алкогольного Таблица 5 Социально-демографический состав выявленных лиц, совершивших преступления в 1987 – 1997 гг. в России, в % 0,3 0,2 0,2 0,2 0,2 0,2 0,7 0,5 0,4 0,4 0,8 144 Сокращается и доля молодежи в возрасте 18 - 29 лет (с 40,3% в 1988 г. до 37,8% в 1996 г.). Отмечаются пониженные темпы роста преступности несовершеннолетних по сравнению с темпами роста общей (взрослой) преступности. Если учесть, что та же тенденция просматривается по отдельным видам преступлений (по грабежам доля несовершеннолетних в 1988 г. - 40,6%, в 1995 г. - 28,2%, по кражам соответственно 40,5% и 19,5% и т.д.) и по самоубийствам, то можно сделать гипотетический вывод об относительно лучшей адаптации несовершеннолетних (и молодежи) к резко меняющимся условиям социального бытия. Другой вопрос каковы способы адаптации? Известно, например, что подростки и молодежь составляют главный резерв и действующие кадры организованной преступности, которая благодаря очень высокой латентности не отражается в статистике. По социальному составу наблюдается резкое сокращение доли рабочих (от 53,5% до 26,7%). Очевидно это, как и сведение на нет доли колхозников (от 5,2% до 1,1%), объясняется размыванием этих бывших классов социалистического общества. Столь же объяснимо резкое увеличение доли лиц, не имеющих постоянного источника доходов (от 11,8% до 54%), а также набирающий темпы рост доли официальных безработных (учет ведется только с 1993 г. и за четыре года эта категория выросла с 2,9% до 5,9%). Сокращение доли фермеров, и без того незначительной, связано, очевидно, с общим уменьшением этого нового социального слоя. Впрочем, делать какие-либо серьезные выводы на основе четырехлетних данных преждевременно. То же относится и к предпринимателям. Снижение доли учащихся объясняется, как нам кажется, теми же процессами, которые привели к уменьшению доли несовершеннолетних. Как всегда, во все времена и во всех странах, относительно устойчива доля рецидивной преступности без выраженной тенденции. Это удивительное постоянство рецидива при всех изменениях уголовной политики послужило одним из доводов при обосновании "кризиса наказания" [21]. 145 В целом прослеживается тенденция роста "пьяной" преступности (от 28 33% к 36 - 41%). Это тем более заметно, если сравнить с очень благополучными цифрами дооктябрьской (1917) преступности [2, с. 381 – 382] и первых лет советской власти (в городах в 1925 г. - 6,2%, 1926 г. - 14, в 1927 г. - 14,9%, в сельской местности соответственно 4,3%; 11,1; 13,4% [2, с. 534]). Особенно высока доля лиц, находившихся в состоянии алкогольного опьянения, при совершении убийств (71 78% за 1990 - 1996 гг.), тяжких телесных повреждений (74 - 80%), изнасилований (70 - 78%), хулиганства (72 - 75%), разбойных нападений (63 - 68%). Низка доля лиц, совершивших преступления в состоянии наркотического и токсического возбуждения (0,2 - 0,8%), впрочем, как и преступлений, совершенных наркоманами (в среднем - 0,2%). Только привычной толерантностью к потребителям алкоголя и официальной идеологией "войны с наркотиками" можно объяснить столь "несправедливое" отношение официоза и mass media к потребителям наркотиков (образ хищного преступника) по сравнению с традиционными для России пьяницами. Особую проблему составляет организованная преступность. Подробно ее анализ представлен нами в [22; 23]. Здесь же можно назвать основные выводы: процесс формирования организованной преступности имеет давнюю историю; преступные организации суть социальные организации типа трудовых коллективов; их цель - извлечение прибыли и сверхприбыли, в том числе путем уголовнонаказуемых (преступных) действий; рост организованной преступности - естественный, закономерный, общемировой (глобальный) процесс; преступные организации высоко адаптивны, эффективны, конкурентоспособны (благодаря строгому подбору кадров, жесткой трудовой дисциплине, высокой оплате труда и т.п.); 146 преступные организации, как и всякое предпринимательство, стремятся к монополизации; преступные организации обеспечивают себе защиту от социального контроля посредством массового коррумпирования властных структур и правоохранительных органов; в России произошла криминализация экономики и политики, "экономизация" и политизация организованной преступности; прогноз: дальнейшее совершенствование и расширение сферы деятельности организованной преступности во всем мире; стратегия социального контроля над организованной преступностью: ограничение сферы деятельности преступных организаций экономическими и политическими средствами; роль уголовно-правовых мер минимальна. 147 Литература 1.Тарновский Е.Н. Многократные рецидивисты (осужденные десять и более раз) в 1908 и 1913 годах // Журнал Министерства юстиции. 1915. № 2. C. 133 - 156. 2.Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974. 3.Гогель С.К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. СПб., 1910. 4.Лунеев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные, и российские тенденции. М., 1997. 5.Ли Д.А. Преступность как социальное явление. М., 1997. 6.Россия. 1913 год: Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. 7.Золин П.М. Преступность в стране в 1909 - 1928 гг.: Сравнительная статистика // Советское государство и право. 1991. № 5. C. 112 - 118. 8. Преступность и правонарушения 1994: Статистический сборник. М., 1995. 9.Судебная статистика: Преступность и судимость. М., 1998. 10. Гернет М.Н. Преступность за границей и в СССР. М., 1931. 11. Лунеев В.В. "Политическая преступность" // Государство и право. 1994. № 7. C. 107 - 121. 12. Земсков В.Н. Спецпоселенцы: (По документации НКВД – МВД СССР) // Социолог. исследования. 1990. № 11. C. 3 - 17. 13. Kressel N. Mass Hate: The Global Rise of Genocide and Terror. Plenum Press, 1996. 14. Преступность и правонарушения. 1991: Статистический сборник. М., 1992. 148 15. Преступность и правонарушения. 1997: Статистический сборник. М., 1998. 16. Состояние преступности в России за 1998 год. М., 1999. 17. Волошина Л.А. Тяжкие насильственные преступления: статистика и реальность // Тяжкая насильственная преступность в России в начале 90-х годов. М., 1996. C. 3 - 9. 18. Лунеев В.В. Преступность в России при переходе от социализма к капитализму // Государство и право. 1998. № 5. C. 47 - 58. 19. World Health Statistics. Annual 1994. Geneve, 1995. 20. World Health Statistics. Annual 1995. Geneve, 1996. 21. Mathiesen T. The Politics of Abolition: Essays in Political Action Theory // Scandinavian Studies in Criminology. Oslo; London, 1974. 22. Айдинян Р., Гилинский Я. Функциональная теория организации и организованная преступность // Организованная преступность в России: Теория и реальность / Ред. Я.Гилинский. СПб., 1996. С. 1 - 15. 23. Гилинский Я. Анализ статистических данных о состоянии и динамике организованной и экономической преступности в России и Санкт-Петербурге // Там же. С. 73 - 81. 149 Глава 2. История российской организованной преступности § 1. Профессиональная преступность до 1917 г. Наличие организованной преступности в России как проблема официально признано в 1989 г. на II Съезде народных депутатов СССР. Это отнюдь не значит, что организованная преступность появилась в России в это время. Долгие годы проблема замалчивалась, что само по себе способствовало росту и развитию явления. История организованной преступности уходит своими корнями в дореволюционную Россию. Для России взяточничество и мздоимство, злоупотребление служебным положением, нарушение закона должностными лицами – дело распространенное и даже обычное. * Не упомянуть здесь об этом невозможно, так как коррупция всегда являлась важнейшим инструментом организованной преступности. Среди первых коррупционеров фигуры государственных чиновников, приближенных к высочайшим особам, – Меньшиков, Юсупов, Апраксин и др. И хотя еще при Петре I принимались жесткие законы против взяточничества (Указ от 23 августа 1713 г. и др.), однако, по свидетельству историка, "при Петре I казнокрадство и взяточничество достигли таких размеров не бывалых прежних - только после" [1, т. 4, с. 180]. Позднее при дворе то и дело появляются фигуры аферистов, успешно использующих расположение правителей (например, Распутин). Конечно, говорить о преступных организациях и сообществах пока не приходится, но расположение российских чиновников, властных структур, правительства к разного рода "вознаграждениям" нельзя не учитывать – это традиция. Справедливости ради можно заметить, что еще в Библии говорилось: "Угощения и подарки ослепляют глаза мудрых" и "Горе тем, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного" (Ветхий Завет 20, 29; 5,23). * 150 Преступность в дореволюционной России развивалась характерными для всего мира путями. Уже к концу XVII – началу XVIII в. в России складывается (пока стихийно) своеобразная корпорация бродяг. В XIX в. эти нищие, промышлявшие мелким воровством и попрошайничеством, представляют собой довольно многочисленную группу преступников. Именно они и стали основателями существующего до сегодняшних дней "ордена" воров (изначально милицейский термин – "воры в законе"). Кроме воров к началу XX в. хорошо отлаженной организацией преступного промысла отличаются банды конокрадов (разведка, кража, перековка и перекраска лошадей, перегон, сбыт), мошенников (лжестраховые агенты, лжекредиторы, лжебанкроты и т.д.), картежных шулеров, фальшивомонетчиков. В конце XIX – начале XX в. были заложены основы того, что позже стало "воровским законом". Складывается криминальная иерархия. 1. Из преступного мира выделяются бродяги-попрошайки – Иваны, родства не помнящие. Название этой категории имеет тройную "нагрузку". Во-первых, название "родства не помнящие" стигматизирует данную группу как маргиналов, "изгоев". Во-вторых, разрыв с семьей, обществом становится критерием, по которому определяется принадлежность к клану (братству, корпорации) преступников. Втретьих, когда преступники попадали в руки полиции (позднее – милиции) их "классическим" ответом на вопросы об анкетных данных становится "не помню". Эта категория преступников выполняла своего рода идеологическую функцию. Считалось, что настоящий преступник может вести только такой – кочевой образ жизни, без дома, без семьи, не сотрудничая с государством и ни в коем случае не работая. Бродяги никогда не были самыми преуспевающими преступниками, однако всегда пользовались уважением "коллег", а слово "бродяга" имеет 151 дополнительное значение – друг, приятель. Авторитетные воры назывались "Иванами". Группа преступников, занимавшаяся грабежами, убийствами, 2. была наименее уважаема в преступном мире. Вообще необходимо отметить, что жизнь человека всегда считалась даром Божьим, и совершить убийство разрешалось только в самом крайнем случае (защита близких или своей жизни, достоинства). Самой многочисленной была группа профессиональных 3. воров. Всего насчитывалось около 30 специальностей. Наиболее высоко в иерархии стояли воры, чье ремесло было связано с "техническими навыками". Древнейшая воровская профессия – карманник. Одних только специализаций карманников (по месту совершения краж: транспорт, улица, базар; по предпочитаемым карманам: боковой, внутренний, задний) насчитывалось десятки. Воры-карманники, совершавшие "гастроли" за рубеж ("марвихеры") считались элитой этой специальности. Высоким статусом в преступном мире обладали "медвежатники" и "шниферы" – взломщики (первые взламывали или взрывали, вторые подбирали коды и ключи). Продолжали совершенствовать свое ремесло конокрады. Однако эта группа воров всегда считалась отверженной. Вероятно, это связано с жестокими расправами над конокрадами в случае их поимки, так как лошадь была одним из главных и дорогих "сельскохозяйственных орудий". Кроме того, конокрадство всегда считалось "цыганской специальностью". Цыгане представляют собой этническую группу, отделенную от большинства других социальных общностей собственными нормами, ценностями, потребностями, культурой, языком. С одной стороны, эти причины формировали крайне негативное отношение к цыганам-преступникам. С другой стороны, в обществе распространено мнение, что цыгане вообще – все преступники 152 (воры, мошенники и т.п.). Далее шли все остальные "воровские специальности". Мошенники 4. интеллектуальной и элите, фальшивомонетчики "интеллигенции" относились преступного к мира. Мошеннические операции с векселями, акциями и другими ценными бумагами, направленные на обман государства, а иногда и частных лиц, требовали четкой разработки и виртуозного исполнения. Мошенники занимались подделкой драгоценных камней ("фармазонщики"), совершали обман на размене ("менялы"), существовали брачные аферисты, лжеблаготоворители и др. Особым искусством было фальшивомонетничество. "Базманщики" часто были талантливыми художниками, граверами. К тому же, чтобы заниматься этим промыслом, требовалось немалое мужество – наказания за подделку денег всегда были одними из самых жестоких. Более подробное (и красочное) описание преступного мира старых Москвы, Петербурга, России см.: [2; 3; 4; 5; 6; 7 и др.]. Российская пенитенциарная система уже с XIX в. становится "университетом" преступного мира. Иерархия заключенных во многом соответствовала их "воровской" специальности на воле, однако в местах заключения большим авторитетом пользовались преступники, обладающие физической силой. Умение постоять за себя, дать решительный отпор стало критерием, по которому оценивалась истинность авторитета, полученного на воле. Именно поэтому до сегодняшних дней, человек, не побывавший в заключении ("не топтавший зону"), не может претендовать на высокий статус в традиционных уголовных кругах. Вместе с тем авторитетный вор должен иметь навыки и способность разрешить конфликтную, спорную ситуацию без применения физической силы. Это тем более актуально в 153 свете непопулярности "душегубства". Вору категорически запрещается всякое сотрудничество с администрацией. Однако использование возможностей администрации в своих интересах всячески поощряется. Балансирование на этой тонкой грани и дает самый высокий авторитет "честному заключенному". В "зонах" происходит рекрутирование в ряды преступного мира новых членов, обучение мастерству молодежи, позднее – принятие в клан воров ("коронация"). Процедура "коронации" заключается в том, что "сход" (собрание авторитетных воров) собирает всю информацию о кандидате: по каким статьям был судим, сколько лет находился в заключении, в каких колониях (лагерях) и тюрьмах, как себя показал в качестве заключенного и т.д. По всем "зонам" рассылаются специальные запросы ("малявы"), получаются ответы, выслушиваются свидетели. Большую роль в процессе создания репутации играет "крестный отец" – главный поручитель кандидата – обязательно авторитетный вор. "Вором в законе" мог стать только кандидат с безупречной с точки зрения "сходняка" репутацией. Малейшие сомнения продлевали срок его "кандидатства". В тех случаях, когда преступник не мог стать "вором в законе" по объективным причинам (например: служил в армии, был членом комсомола и т.п.), ему могли присвоить "звание" "положенец", т. е. человек с правами вора, но до той поры, пока на его место (обязанности, территорию, право принимать решения) не будет претендовать вор. Описание самой процедуры "коронации" в литературе почти не встречается (исключение – [6; 7]). Забегая несколько вперед, заметим, что начиная с 30-х гг., до середины 60-х органы правоохраны вели беспощадную борьбу с преступным миром, который считался "пережитком капитализма", а значит, был явлением временным, уходящим, подлежащим уничтожению. Соответственно было свернуто большинство криминологических и социологических исследований. 154 Термин же "организованная преступность" применительно к отечественной ситуации в те годы не употреблялся. Такое положение вещей послужило причиной больших пробелов в информации, сведениях о криминальном мире. Преступный мир тщательно оберегает свои традиции, как от изменений, так и от утечки информации. С начала XVIII в. начал складываться специальный воровской язык, сленг – блатная "феня". Язык выполнял функцию определенной кодировки профессиональных понятий, делая разговор между "специалистами" непонятным для окружающих, прежде всего для представителей правоохранительных органов. Естественно, в полиции, позднее в милиции уделялось большое внимание изучению "блатной музыки" - "фени", что в свою очередь обусловливало постоянные ее изменения. Язык совершенствовался, модернизировался, но к началу XX в. основа его была сформирована. Настоящий вор должен был владеть "феней" в совершенстве. В начале XX в. в России возникают сформировавшиеся центры преступности. Прежде всего, это крупные города: Санкт-Петербург, Москва, Киев, Одесса, Ростов. В Санкт-Петербурге в начале XX в. были сильно развиты уличная преступность, проституция. Как столица государства город был притягателен для всех видов мошенников. Одесса как портовый город стала "Меккой" контрабандистов, воров, налетчиков. Ростов, находившийся в центре "казачьих" земель, был привлекателен для беглых преступников, крестьян, что предопределило жесткую насильственную направленность преступлений. Тогда же возникает поговорка "Ростов – папа, Одесса – мама", что опять-таки соответствует идеологии бродяжничества в преступной среде. Профессиональная преступность характеризуется следующими чертами. в России к 1917 г. 155 1. Сложившаяся вполне определенная иерархическая система преступных специальностей. 2. Механизмы (отчасти стихийные), ограждающие преступный мир от нежелательного вторжения: сохранение традиций, охрана информации, система стигматизации, специальный сленг. Стигматизация профессиональных преступников осуществлялась посредством татуировки. Все "наколки" ("портаки") являются функциональными. В них зашифрована информация о статьях и сроках судимостей, о психологических наклонностях и предрасположенностях обладателя, наконец – о его сексуальной ориентации. Иногда татуировки делались насильно (в случаях, неприкасаемым, парией, когда часто человек – "опускался" пассивным – становился гомосексуалистом). "Наколка", сделанная "не по рангу", сурово наказывалась. Так, человеку, изменившему на пальце статусный рисунок "перстня", этот палец отрубался. Если кто-нибудь осмеливался сделать себе незаслуженные татуировки – знаки отличия "вора в законе", он подлежал смерти. 3. Довольно высокий профессиональный уровень благодаря "узкой" специализации и традициям, не приветствующим убийство. 156 § 2. Организованная преступность после 1917 г. Большие изменения произошли в преступном мире после революции 1917 г. Воровская элита была частично уничтожена, частично эмигрировала. Преступники с квалификацией попроще поддались соблазнам характерных безнаказанных для периода грабежей, налетов, гражданской мародерства, войны. Основная столь форма организованной преступности в эти годы - банда. Банды орудовали и в городах и в сельской местности. Крупные города России захлебнулись в крови криминального террора. Разгул преступности стимулировался уничтожением картотек полиции, которое предприняли большевики, объявив "уголовный элемент" социальным попутчиком пролетариата. Во вновь созданную милицию набирались люди не только незнакомые с оперативной и розыскной деятельностью, но неопытные даже в боевых действиях мальчишки. В результате подавить криминальный террор удалось только с помощью войсковых частей (например, в Москве – бывшие матросы, в Петрограде – латышские стрелки). В преступном мире складывается ситуация резкого соперничества "воров", "жиганов" (поднявшиеся на волне бандитизма), "бывших" (бывшие офицеры армии, "деклассированный элемент" и т.п.). Во второй половине 30-х годов специалисты правоохранительных органов осознают опасность клана "воров в законе". Руководством начинает проводиться политика непримиримой борьбы с ними, прежде всего в местах лишения свободы. Администрацией тюрем и лагерей использовались такие способы, как дискредитация – распространение ложных, порочащих авторитет вора слухов. Власти поддерживали те категории заключенных, которые вступали в конфликт с ворами, вплоть до организации убийств. В системе управления лагерей создаются 157 специальные тюрьмы с особо строгим режимом содержания ("крытки"), впоследствии получившие название "Белые лебеди". По замыслу администрации, туда должны были свозиться "воры в законе" для перевоспитания, в том числе путем "прессовки" (террора). Еще большую неразбериху в преступный мир привнесла Великая Отечественная война. По "воровским понятиям" воевать с оружием в руках за государство было нельзя. Тем не менее многие преступники пошли на нарушение этого табу при условии последующего освобождения и снятия судимости. В результате обмана со стороны властных структур или совершения новых преступлений большинство из них вновь оказались "на зоне", но "прощения" им уже не было. Появилась новая неуважаемая каста – "автоматчики". На фоне жесточайших столкновений идейных врагов в местах лишения свободы возникли многочисленные банды "по беспределу". "Беспредел" – означает высшую степень несправедливости, неподчинения "воровским законам", произвол и т.п. Единый институт воров распался. Многие бывшие "авторитеты" не выдержали такого прессинга и пошли на сотрудничество с официальной властью, другие избрали этот путь, стремясь избежать репрессий. Отступники не могли получить прощения. Ситуация приняла вид крайне жесткого противостояния. Появляется новая категория "ссученных" (или "польских воров" – воры, изменившие воровскому закону). Начинается продолжительная и кровавая "сучья война". Разные авторы приводят различные временные границы этих событий [5; 6; 7 и др.]. Приблизительные сроки "сучьей войны" – послевоенные годы – середина 60-х гг. "Ссученные воры", или попросту "суки", активно поддерживались администрацией физического колоний. уничтожения, Против воров предпринимались распространения ложной акции информации, 158 "прессования" (например, посадки в камеру к "ссученным") и др. Государство объявило настоящую войну клану воров [6; 7; 8]. Очень сложно сказать, кто же вышел победителем из этих войн. "Воры" старой формации были слишком консервативны в своих "понятиях", подвергались сильному прессингу со стороны государства. "Новые воры" делали ставку на насилие, нарушали "воровской закон". Так или иначе, "воры" к началу 70-х почти исчезли. И "возрождение" этого клана пришлось уже на 70 – 80-е гг. Другой стороной преступного мира были "белые воротнички" (от white collar crime, по выражению Э.Сатерленда). С самых первых лет советской власти экономика, как ни напрягалось народное хозяйство, не могла удовлетворить потребность граждан в товарах первой необходимости (дефицит). "Теневая" экономика в развитых зарубежных странах в основном занималась предоставлением товаров и услуг, запрещенных законом. В СССР же "теневики" наряду с этими услугами, занимались производством "ширпотреба" (от полиэтиленовых пакетов до сборки автомобилей). Авторитеты уголовного мира курировали "цеховиков" – охраняли от грабежей и вымогательств, обеспечивали безопасность совершения сделок, просто шантажировали, заставляя делиться (деньги шли на поддержку заключенных, их семей, развитие преступного бизнеса). Название "цеховики" идет от "цехов" – подпольных предприятий (иногда довольно крупных фабрик, заводов), производивших товары народного потребления. К концу 60-х – началу 70-х гг. прогремели дела – "первые ласточки", свидетельствующие о наличии хорошо отлаженной и четко функционирующей организованной преступности в СССР. Первая бандитская группировка (вооруженная автоматическим оружием) "Тяпляп" (Казань), первые "рэкетиры" – группировка Монгола, а с другой 159 стороны – "Океан" (экономические преступления в специализированном магазине в Москве), хищения лимонной кислоты и фальсификация спиртных напитков, дело Цецхладзе (фальсификация аджики), раскрытие крупных хищений и злоупотреблений в Елисеевском гастрономе в Москве, аферы и крупные хищения в строительных организациях, занимавшихся прокладкой и асфальтированием дорог в Черноземье, и др. Многие уголовные дела выявили разветвленные и хорошо организованные цепочки преступных связей, уходящие в самые высокие эшелоны власти. Некоторые высокопоставленные "беловоротничковые" преступники занимали крупные посты в министерствах (вплоть до министра), правительстве. В легальной системе власти тоже существует нечто подобное корпорации, братству – номенклатура. Сложная структура взаимоотношений чиновников, основывавшаяся на членстве в КПСС, иерархической стратификационной позиции в системе власти, родственных связях ("кумовство"), общих материальных интересах, часто удовлетворяемых с прямыми нарушениями закона, приводила к тому, что: а) возникают мини-империи криминального характера. Наиболее яркий пример – республики Средней Азии (Узбекистан, Туркменистан); существовали и "невидимые империи" – влияние какого-то лидера или группы лидеров на определенную территорию, сферу деятельности, например, конкуренция в борьбе за посты в правительстве между "ставропольской" и "днепропетровской" группировками; б) расследование уголовных дел по фактам злоупотреблений, хищений в крупных размерах, другим экономическим преступлениям встречает на своем пути серьезные препятствия, а иногда становится невозможным, дела прекращаются "по звонку сверху", это ведет к возникновению двойной морали, согласно которой "власть" как функция руководства приобретает характер лицензии на безнаказанность. 160 Поскольку "воры в законе" (как руководители) и должностные лица (иногда весьма высокопоставленные чиновники) оказывались на одной плоскости, это неизбежно толкало их на более тесные контакты. Территорией, где пересекались их пути физически, была "зона". Так возникали и расширялись связи руководителей, организаторов и исполнителей обеих "отраслей" преступности [8; 9; 10]. В конце 60-х - начале 70-х гг. лидеры "теневой" экономики были серьезно озабочены нарастающим "беспределом". Неорганизованные банды вымогателей, грабителей ставили под сомнение рентабельность "цехов", угрожали безопасности их функционирования. Организованным преступным сообществам "теневая" экономика приносила стабильный и существенный доход в обороте средств, "отмывке" денег, внедрении в легальную экономику. В середине 70-х гг. состоялся всесоюзный съезд "воров в законе" и представителей руководящего звена "цеховиков". На этом съезде был оговорен твердый процент (10% с прибыли), подлежащий отчислению преступных сообществ). "цеховиками" С этого в "общак" момента (общая начался касса отсчет "цивилизованного" рэкета (контроль, организация, охрана за деньги, часто – долевое участие) над "теневой" экономикой СССР. С началом перестройки (особенно с момента принятия закона о кооперации в 1988 г.) "теневики" получили возможность легализации капиталов. Вчерашние преступники становились бизнесменами. Их ряды заметно пополнялись бывшими партийными и комсомольскими функционерами – обладателями стартового капитала в виде денег своих организаций и связей. Но, придя в легальный бизнес, они неизбежно привели за собой и своих кураторов из мира криминала. С самых первых шагов российский бизнес оказался накрепко связан с преступностью. Государство, с одной стороны, усугубляло 161 ситуацию налоговой политикой, несовершенством законов, противоречивыми указами и постановлениями, денежными реформами, игрой с курсом рубля, приватизацией; с другой – ужесточение законов и нестабильность государства поворачивали бизнес в сторону скорейшего обогащения (а не экономического развития), ухода обратно в "тень", а у бизнесменов и/или преступников вызывали желание обезопасить себя путем "вхождения во власть" (максимальная свобода в безнаказанном нарушении законодательства). Данная ситуация породила невиданный уровень коррупции и проникновения криминала в государственные институты. Передел сфер влияния и собственности происходил не только на сугубо криминальном уровне (результатом чего до сих пор являются заказные убийства и кровавые "разборки" между группировками), во многом этому способствовала приватизация. Процесс приватизации был задуман как перераспределение государственного имущества между гражданами на основе их равноправия. Однако ни в советском обществе, ни в новом российском реального равноправия не было. До 1991 г. действовала политика двойной морали ("все равны, но некоторые – равнее"), а с момента устранения коммунистической партии как правительственного блока традиционными Массированная последующей становятся скупка атакой откровенно преступные приватизационных чеков на "ложные предприятия, у акции. населения с банкротства" предприятий, заниженная оценка балансовой стоимости имущества, фальсификация результатов аукционов по продаже недвижимости – далеко не полный перечень "интеллектуальных" действий организованных преступных сообществ в соучастии с властными 162 структурами. Коррупция, шантаж, угрозы, физическая расправа, убийства – "силовые" акции. В результате передела государственной собственности в руках криминальных структур оказались не только предприятия, но и целые отрасли промышленности. Оправдания нынешних руководителей государства, организаторов приватизации по поводу того, что эти факты редки и случайны, не выдерживают критики. Например, в России существует всего одна какая-то специфическая отрасль экономики (скажем, алюминиевая металлургия) – естественно, что факт ее монополизации лицами, известными своими тесными связями с организованным преступным миром, будет "редким". Но не случайным. В преступном мире в начале 90-х гг. произошло очередное обострение отношений. Молодые преступники ("спортсмены") отказывались принять аскетический "воровской" образ жизни, не признавали авторитет преступников старой формации. В 1993 – 1995 гг. последовала серия громких убийств лидеров криминального мира по обе стороны баррикады, что дало повод говорить о войне поколений. К 1996 – 1997 гг. ситуация заметно "успокоилась". Дело в том, что преступники старой школы пользуются несоизмеримо большим авторитетом в местах заключения, обладают большим опытом и багажом связей. За плечами старого поколения огромный опыт организации преступной деятельности. Криминальные лидеры "старого" и "нового" поколений все чаще идут на сотрудничество [9; 10; 11; 12; 13]. Специфика организованной преступности России такова, что преступные сообщества концентрируются вокруг крупных городов, деловых или промышленных центров, но главным из них остается 163 Москва [14; 15].* Пока именно московские группировки, сообщества, столичные "воры" диктуют политику криминала. Однако в Москве уже не первый год продолжаются войны с "пиковой мастью" ("лаврушниками") – выходцами с Кавказа. В 1996 – 1997 гг. стали поговаривать о все возрастающем влиянии забайкальских преступных кланов. Ситуация чревата новыми конфликтами, связанными с переделом собственности, сфер влияния, денежных средств. Ситуация с представителями бывших республик СССР обострилась в результате того, что институт воров развивался разными путями. В то время как администрация лагерей и тюрем России вела активную борьбу с "ворами в законе", в республиках, прежде всего в Грузии, Армении, Азербайджане, республиках Средней Азии, официальная власть не придерживалась столь радикальных установок. Администрация мест лишения свободы осознавала вес неформальной власти. В местах заключения царил "щадящий" режим, накапливались в крупных суммах денежные средства, обращаемые в инструмент коррупции. В результате шел процесс сращивания (коррупция, совместные преступные акции, родство) официальной и неформальной власти. Соотношение "коронованных" воров на территории бывшего СССР в 1995 г. было примерно следующим: 33% — русские, 31 — грузины, 8 — армяне, 5 — азербайджанцы, 22% — курды, менгрелы, абхазы, казахи. Титул "вора в законе" становится предметом куплипродажи. В 1995 г. за него давали в среднем 800 - 850 тыс. долларов. Такая "коммерция" шла вразрез с понятиями "воровского закона". Ситуация вылилась в то, что в "правильных" зонах не признавали новых Здесь и далее в качестве источника информации помимо опубликованных работ использованы многочисленные интервью автора с представителями петербургского криминалитета. * 164 воров. Вместе с тем появилась общая платформа, на которой могли объединяться воры "славянского" направления, до того никогда не шедшие на союз. Например, умерший в одном из следственных изоляторов Москвы Паша-Цируль (Павел Захаров) был вором старой формации. Периодически он даже выходил на "субботники" – лично совершал карманные кражи на глазах у "соратников", почти никогда не носил оружия. Убитый весной 1998 г. в Познани Роспись (Андрей Исаев) характеризовался как человек вспыльчивый, непредсказуемый, часто пускал в ход кулаки и оружие. Но на базе войны с "черными" эти воры были союзниками (не напоминает ли это позицию правоохранительных органов по отношению к "лицам кавказской национальности"?). Этнические сообщества имеют большое влияние в крупных городах России, особенно в Москве. Самыми активными этническими группировками России являются грузинская, чеченская, азербайджанская, татарская, армянская, курдская, цыганская. Далеко не все эти сообщества равнозначны и гомологичны в своих интересах, структуре, методах действий, сфере интересов, но есть у них и общие черты. Во многих городах России имеются диаспоры упомянутых национальностей. Эти этносы в своих действиях руководствуются спецификой национальной культуры, традиций, в ряде случаев – религией. Группировки, создаваемые в рамках этнических сообществ, отличаются большой мобильностью и наличием "территории для отхода". Многие суверенные государства не только не предпринимают никаких действий по поиску граждан, совершивших преступления на территории России, но негласно поддерживают их. Все они имеют непреодолимый барьер правоохранительных органов – национальный язык. Многие из этих сообществ обладают своей спецификой. для 165 Грузинские преступные сообщества имеют большое влияние в местах лишения свободы ("славянский" преступный мир разделился – далеко не все воры являются сторонниками жесткой дисциплины и приверженцами аскетического, полубродяжнического образа жизни). Кавказские сообщества на территории России часто выступают как союзники. Чеченские сообщества ориентированы, с одной стороны, на экономическую преступную деятельность. Операции с чеченскими фальшивыми платежными поручениями (авизо) и фальшивыми деньгами осуществлялись фактически с помощью государства (Ичкерии). С другой стороны, для чеченцев характерно сближение с террористической (криминального и политического характера) деятельностью – убийства, взрывы, похищения людей (киднэппинг). Чеченские преступники не признают никаких авторитетов в преступном мире. До 1994 г. среди "коронованных" воров был только один чеченец, на сегодняшний день – ни одного (Султан Даудов убит в марте 1994 г.). Татарские (казанские) преступные сообщества сформировались в начале 80-х гг. В ряде городов Татарии (Казань, Набережные Челны, Альметьевск) существовали многочисленные молодежные группировки (преимущественно хулиганской направленности, так называемые площадки). Организованный преступный мир Татарии умело использовал эту плохо организованную силу в своих целях. Уже в середине 80-х для "казанцев" становится характерным "вахтовый" метод. Активная боевая группа прибывает в город, в течение короткого времени совершает какоето количество преступлений и скрывается в Татарии, на ее место приезжает другая. Цыганские преступные группировки являются традиционными перевозчиками наркотиков и организаторами продажи наркотических 166 средств. Большое количество цыганских общин (таборов), хорошо налаженная связь между их лидерами (баронами), крайне затруднительная работа по контролю за этими группами (ввиду их высокой мобильности) обусловливают их высокую криминогенность. "Территорией отхода" для многих этнических сообществ служат их суверенные государства. После распада СССР в 1991 г. многие вновь образованные государства кроме суверенитета не приобрели ничего, но потеряли жизненно необходимые ресурсы. В такой кризисной ситуации местным правительствам выгодно, когда их граждане выезжают на заработки за границу и ввозят в страну деньги. Этим фактом объясняется и то, что многие правительства сквозь пальцы смотрят на криминальную активность своих граждан на территории России. Так, на территории Чечни бесследно пропали, по словам Президента России, "черт знает куда", десятки миллиардов рублей, выделенных правительством России на восстановление производится региона героин, после через ее военных действий. территорию В Чечне переправляются контрабандные грузы – наркотики, оружие. Постоянно совершаются кражи и махинации с нефтепродуктами. Украина – традиционный поставщик как уже готовых наркотических средств, так и сырья для его изготовления. На территории Киргизии расположена одна из крупнейших маковых плантаций – долина Иссык-Куль. Развитие киргизской организованной преступности идет в направлении наркобизнеса и контрабанды редкоземельных и цветных металлов с территории Киргизии и России в Китай. Страны Балтии являются активными потребителями контрабандных редкоземельных и цветных металлов из России. В 1994 г. Эстония вышла на второе место в Европе по количеству продаваемых редкоземельных металлов, притом что на территории Эстонии эти металлы не добываются. Республики Средней Азии 167 являются зоной, пограничной со странами, входящими в "Золотой полумесяц" (Турция, Пакистан, Афганистан). Отсюда налажен контрабандный поток наркотиков. Нестабильный в политическом смысле, с экономикой в глубоком кризисе, с практически прозрачными границами - регион является крайне криминогенным. Однако конфликтные ситуации зреют и внутри "славянского" преступного сообщества. Средоточием организованной преступности России является центральный регион (Москва, Санкт-Петербург). Как уже упоминалось, в нем велик удельный вес "кавказских" криминальных сообществ (к ним, как правило, причисляются все группировки, сотрудничающие с "кавказцами"). Новые веяния в преступном мире не приветствуются ворами других регионов. С одной стороны, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке большое количество воров придерживаются старых традиций ("вор не барыга"). С другой - они прекрасно осознают, что центр России – именно тот плацдарм, где формируются основные направления развития экономики и политики страны, а потому испытывают большой интерес к нему. Организованная преступность аккумулирует огромные денежные средства, являющиеся универсальным инструментом для проникновения в легальные социальные институты. Организованные преступные сообщества всегда имели "общаки". "Общак" – касса и фонд. Из этих денег идет "грев" на "зоны" (поддержка заключенных, обеспечение наркотиками, алкоголем, подкуп администрации и т.п.) и помощь семьям осужденных, на них покупаются оружие, наркотики, но эти же деньги являются и оборотным капиталом – они вкладываются в бизнес. На сегодняшний день "общаки" могут иметь вид банков, фондов, заниматься инвестициями и т.п. Возможность отмывать, оборачивать, конвертировать, контролировать огромные финансовые потоки выводит 168 криминал на новую ступень функционирования – контроль над экономикой и иногда опосредованно, а иногда и впрямую – над политикой. Выдвижение своих депутатов, лоббирующих те или иные решения правительства, принимающих те или иные законодательные акты дает организованным преступным сообществам необходимую свободу. Они становятся тем механизмом, который определяет направление развития общества [8; 9; 16]. Организованные преступные сообщества привнесли в экономику и политику свой стиль решения проблем. Например, в Санкт-Петербурге на одном из предприятий, вошедших в конфликт с крупным монополистом, в течение 1997-1999 гг. убиты 8 человек высшего управленческого звена, и еще в отношении десятка совершены неоднократные покушения и "силовые акции". В течение 1998-1999 гг. в России и Санкт-Петербурге совершены широко раскрученные в средствах массовой информации политические (?) убийства. Это свидетельствует о том, что убийство стало одним из обычных способов разрешения спорных конфликтных ситуаций. Кроме того, входит в моду использование "компромата" (компрометирующих материалов) на самых высоких чиновников. В 90-х гг. начинается широкое интегрирование российской организованной преступности в общемировую систему [17; 18; 19]. В результате ликвидации "железного занавеса" и возможности бесконтрольно использовать денежные средства преступники обрели подвижность. Уже в 70-х гг. в США (Евсей Агрон) и некоторых странах Западной Европы отмечалась повышающаяся активность "русских" криминальных сообществ. К середине 90-х этот факт стал очевидным. Новая волна эмигрантов, "деловые" поездки, возникновение нового коммерческого класса ("челноки"), туризм – широко экспортировали преступность в страны "ближнего" и "дальнего" зарубежья. Венгрия и 169 Чехия становятся привлекательными для вложения средств и ведения легального и полулегального бизнеса (отмывание денег), Польша – территория транзита нелегальных партий оружия, похищенных автомобилей, наркотиков и т.п., один из крупнейших производителей синтетических наркотиков в Европе (в 1996 - 1997 гг. – второе место после Нидерландов). Отметить какую либо страну в "дальнем зарубежье" в качестве наиболее привлекательной для российской организованной преступности не представляется возможным. Очевидно, что во всех развитых странах мафиози имеют свой интерес. Традиционными сферами "русской" организованной преступности являются – наркобизнес, организация проституции, операции с цветными и редкоземельными металлами, незаконная продажа оружия, бизнес в сфере краж и организации переправки и продажи краденых автомобилей, контрабанда произведений искусства. Многие лидеры преступного мира стали жителями (с полной сменой гражданства или двойным гражданством) зарубежья. Большая часть преступного мира Одессы, Ростова, Киева, Кишинева, значительная часть из Москвы, Санкт-Петербурга, других крупных городов бывшего СССР теперь пополнили организованный преступный мир Израиля, США, Германии, других стран. Зарубежные государства стали осознавать опасность российской организованной преступности, когда в Нью-Йорке, Лондоне, Гамбурге, Париже, Праге, Варшаве зазвучали уличные перестрелки, взрывы. Надо отметить, что в начале 90-х российские мафиози не были самыми или хотя бы достаточно влиятельными, но они были наиболее "громкими", динамичными. "Западная демократия" отреагировала на вторжение "русских" арестами, судами, в результате чего несколько крупнейших российских лидеров находились в заключении (или под 170 арестом/следствием) в США, Австрии, Италии, Израиле. В дальнейшем, правда, некоторые из них были отпущены на свободу и даже оправданы. Организованная преступность этих и других стран отреагировала посвоему. На самых высоких уровнях прошли встречи криминальных лидеров итальянской мафии, американской мафии, колумбийских картелей с представителями российского организованного криминала. По некоторым данным, речь шла о перераспределении рынков сбыта и изменении маршрутов движения наркотиков и оружия, о более полном включении и использовании России в процессе отмывания денег, а также о доле российских преступников, территориях и т.п. Российская организованная преступность является на сегодня самой быстрорастущей "отраслью" экономики. Преступные сообщества внедряются прежде всего в те сферы социальной жизни, где государственные институты по тем или иным причинам функционируют неэффективно или не работают вообще. Так, организованная преступность выполняет функции арбитража, суда, охраны, налоговых и законодательных органов и другие. В связи с непосредственных отсутствием составов в уголовном преступления, законе "прямых", характеризующих деятельность преступных организаций и только их, а также чрезвычайно высокой латентностью преступлений, совершаемых криминальными сообществами, отсутствуют количественные показатели, которые позволили бы выявить динамику их активности. Тем не менее некоторые, весьма неполные данные можно привести лишь в качестве иллюстрации. В 1992 г. выявлено 6,6 тыс. преступлений, связанных с вывозом стратегических материалов. У преступников изъято денег и ценностей на сумму 759,3 млн р. и около 112 млн дол. США. Нелегальный оборот наркотиков достигает 50-60 млрд р. в год. По территории России 171 проложены контрабандные маршруты транзита наркотиков в Скандинавию, Западную Европу, США [20, с. 9 – 10]. Если в 1992 г. по преступлениям в сфере кредитно-банковских отношений было возбуждено 617 уголовных дел, то в 1993 г. зарегистрировано 4,3 тыс. таких деяний. В 1993 г. выявлено свыше 9 тыс. преступлений, связанных с незаконным экспортом стратегического сырья и материалов, свыше 7,1 тыс. подделок денежных купюр, свыше 27,6 тыс. преступлений, связанных с приватизацией (в основном с приватизационными чеками). Изъято фальшивых денег на сумму свыше 200 млн р., и иностранной валюты на 650 тыс. дол. США. Незаконный оборот наркотиков составил 170-200 млрд р. [21, с. 10-11]. В 1994 г. в результате пресечения нелегальных валютных сделок изъято около 6 кг платины, свыше 206 кг золота, 1,5 т серебра, 225 тыс. каратов алмазного сырья, 1 млн дол. США. Выявлены около 1,4 тыс. фактов контрабанды, свыше 50 фиктивных коммерческих предприятий, используемых для прикрытия незаконного экспорта. Пресечен незаконный вывоз стратегического сырья и материалов на сумму 80,6 млрд р. Ликвидирована 341 подпольная лаборатория по изготовлению синтетических наркотиков, изъято 29,1 т наркотических и сильнодействующих веществ. Уничтожены 21 тыс. незаконных посевов наркосодержащих растений, в том числе более 3 тыс. га дикорастущей конопли [22, с. 10 - 12]. Надо ли напоминать, что все это - капля в море криминального бизнеса. В 1995 г. зарегистрировано 23,8 тыс. преступлений, совершенных организованными группами, изъято 1267 т цветных металлов, 49,4 т наркотических и сильнодействующих веществ [23, с. 13, 16]. В 1996 г. зарегистрировано 26,4 тыс. преступлений, совершенных преступными группами, изъято 1586 т цветных металлов, 43,5 т 172 наркотических и сильнодействующих веществ, в том числе 1,4 т опия [24, с. 15, 18; 25, с.7]. В 1997 г. зарегистрировано 28,5 тыс. преступлений, совершенных организованными группами или преступными сообществами, изъято 4154 т цветных металлов, 49,6 т наркотических средств или психотропных веществ [26, с. 16, 19, 27]. Число выявленных лиц, вовлеченных в организованную преступную деятельность в 1998 г. составило 28 688 человек, осужденных – 16 037 [27, с. 19]. При рассмотрении официальной статистики следует учитывать особенности ее формирования (см. выше, ч. II, гл. 1). Многое в ней не отражается, но многое не отражено и в Уголовном Кодексе. Понятие "организованная преступность" до сих пор не институционализировано. Эволюция преступного мира России сложна и многообразна [28; 29]. Выше были намечены лишь некоторые основные тенденции. 173 Литература 1. Ключевский В.О. Терминология русской истории. М., 1989. 2. Гернет М.Н. Преступный мир Москвы. М., 1991. 3. Михневич Вл. Язвы Петербурга. СПб., 1886. 4. Кошко А.Ф. Очерки уголовного мира царской России. М., 1992. 5. Чалидзе В.Н. Уголовная Россия. М., 1990. 6. Гуров А. Профессиональная преступность: Прошлое и настоящее. М., 1990. 7. Гуров А. Профессиональная преступность: Наследие Ваньки Каина. М., 1994. 8. Гуров А. Красная мафия. М., 1995. 9. Овчинский В. Мафия: необъявленный визит. М., 1993. 10. Разинкин В.С. Воры в законе и преступные кланы. М., 1995. 11. Правители преступного мира / Под ред. А.И.Гурова. М., 1991. 12. Раззаков Ф. Бандиты времен капитализма. М., 1996. 13. Раззаков Ф. Бандиты времен социализма. М., 1997. 14. Модестов В.Н. Москва бандитская. М., 1996. 15. Константинов А., Дикселиус М. Бандитская Россия. СПб.; М., 1997. 16. Основы борьбы с организованной преступностью / Под ред. В.Овчинского, В.Эминова, Н.Яблокова. М., 1996. 17. Abadinsky H. Organized crime: 4th ed. Chicago, 1994. 18. Organised crime has become Russia’s fastest growth industry // Europe 2000: Quarterly newsletter. Brussels, 1996. March. 19. Organised crime in Baltic region // Collected articles: Criminological re- search centre. Riga, 1997. November. 174 20. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1992. М., 1993. 21. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1993. М., 1994. 22. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1994. М., 1995. 23. Состояние преступности в России за 1995 год. М., 1996. 24. Состояние преступности в России за 1996 год. М., 1997. 25. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1996. М., 1997. 26. Состояние преступности в России за 1997 год. М., 1998. 27. Состояние преступности в России за 1998 год. М., 1999. 28. Организованная преступность в России: теория и реальность / Ред. Я.И.Гилинский. СПб., 1996. 29. Лунеев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные, и российские тенденции. М., 1997. 175 Глава 3. Исторические тенденции алкоголизации населения России Уровень употребления алкоголя в российской популяции в течение двух последних столетий неоднократно становился актуальным предметом публицистических выступлений, морализаторских сентенций и просто идеологических спекуляций, претендовавших на значение научных выводов. Чаще всего подобные "выводы" основывались на отдельных оценочных показателях, не имеющих прочной конкретно-методологической базы и рассматриваемых вне реального социально-исторического контекста. Нашей целью является работы является анализ исторической динамики употребления алкоголя населением России в XIX-XX вв. на основе данных официальных статистических публикаций. Эта динамика рассматривается как результирующая переменная экономических, действия широкого социально-психологических и ряда социально- историко-культуральных факторов. Конечно, действие подавляющего их большинства может только гипотезироваться в объяснительной теоретической модели уровня популяционного потребления алкоголя. Наиболее очевидны, а потому часто принимаются за определяющие факторы, связанные с государственной политикой в сферах производства, потребления и нейтрализации негативных эффектов употребления алкогольных напитков. Такая политика может быть охарактеризована по двум основным направлениям - способу прямого или косвенного налогообложения употребления спиртных напитков и методам прямого государственного регулирования уровня употребления. Начиная с XVIII столетия питейные сборы составляли главную статью дохода в государственном бюджете России. В период правления Бориса Годунова "царские кабаки" заправлялись особыми "целовальниками", дававшими обязательства ("крест целовали") по отчислению государству 176 устойчивой доли дохода от виноторговли. Затем питейные сборы отдавались то "на веру", то "на откупу". Со времен Екатерины II и до 1819 г. действовала система откупов, замененная затем на государственно-монопольную систему. Однако созданное Казенное управление по питейным сборам действовало с точки зрения интересов государственного бюджета крайне неудачно. За время существования Казенного управления, т. е. за 1819 - 1827 гг. питейный доход снизился на 24%. В то же время современниками было отмечено, что дороговизна напитков способствовала уменьшению пьянства. В 1827 г. по настоянию тогдашнего министра финансов графа Канкрина, мотивировавшего свое мнение возраставшим благосостоянием народа, была вновь введена откупная система. Ее негативные стороны как "вторичного закрепощения народа" проявились очень быстро, и уже в 1845 г. для великорусских и сибирских губерний была введена акцизно-откупная система, представлявшая собой нечто среднее между Казенным управлением и откупным содержанием питейных заведений. Переход на эту систему был завершен к 1847 г., и просуществовала она до 1862 г. [1; 2]. С этого времени и до начала 20-х гг. ХХ в. в России действовала акцизная система, сменившаяся в социалистическую эпоху государственной монополией. С 1992 г. вновь происходит возвращение к акцизной системе. За рассматриваемый исторический период в России были предприняты три попытки прямого государственного регулирования уровня употребления алкогольных напитков. Первая из них была осуществлена царским правительством в начале Первой мировой войны и получила название "сухого закона". Он обосновывался потребностями проведения воинской мобилизации, вводился на время войны и применялся хотя неполно и непоследовательно с 1914 г. В 1919 г. СНК РСФСР как бы продолжил действие "сухого закона", запретив своим постановлением изготовление и продажу спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ, за 177 исключением легких виноградных вин. Однако уже с 1921 г. правительство оказалось вынужденным выдавать отдельные разрешения на изготовление и продажу спиртных напитков; окончательная отмена "сухого закона" произошла в 1925 г. Две другие попытки государственного регулирования связаны с постановлениями ЦК КПСС 1972 г. и 1985 г. В обоих случаях, согласно оценке Б.М.Левина и М.Б.Левина [3], сколько-нибудь существенного снижения уровня употребления достигнуто не было, поскольку население компенсировало снижение производства и продажи спиртных напитков самогоноварением. Эта оценка основывается на потреблении сахара, так как сахар выступает первичным сырьем для 3/4 всего объема изготовляемого населением самогона. Переходя к анализу уровня алкоголизации в российской популяции за период XIX - XX вв., необходимо указать на некоторые методические особенности использованного нами подхода. Прежде всего он основывается на системе отражающих алкоголизацию населения показателей, рекомендованной ВОЗ относительно информации, имеющейся для страны в целом [4]. Вместе с тем учитывались особенности, присущие государственной статистической системе России. За рассматриваемый период территориальные границы России неоднократно менялись в значительных пределах. Здесь принят подход к России как к исторически сложившемуся единому государству, имеющему определенное территориально-этническое "ядро". Другими словами, привлекались те статистические данные, которые на каждый данный момент в наибольшей мере отражали состояние этого "ядра", а не отдельных территориально-государственных или административных образований, представляющих интерес на сегодняшний день. Для дооктябрьской России таким "ядром", безусловно, являлись европейские губернии. Следует отметить, что корректность выбранного 178 подхода основывается и на различиях в способах взимания питейного налога (монопольные и привилегированные губернии) и просто на отсутствии многих данных по Азиатской России в статистике царского периода. Для советского времени в силу планомерного перераспределения товарных и денежных потоков внутри страны более правомерным, напротив, представляется опора на данные по стране в целом. С 1990 г. вновь используются сведения по собственно России. Необходимо отметить, что за рассматриваемый исторический период практически все статистические оценки по территории собственно России выше, чем по империи и бывшему СССР в целом. Таким образом, использование статистических данных было ориентировано не столько на валидность первичных "точечных" оценок употребления алкоголя (внутреннюю валидность), сколько на валидность отражаемых ими исторических трендов (внешнюю валидность). Все "моментные" оценки, приводимые ниже, кроме иллюстративных, а также данных по индустриальному абсентеизму и семейным бюджетам, являются расчетными, т. е. основаны на абсолютных цифрах. Следует заметить, что сами эти значения в различных официальных статистических изданиях могут существенно различаться (до 6 значений по одному и тому же показателю!). В соответствии с общими принципами статистического анализа в таких случаях брались оценки, наиболее близкие к соседним членам динамических рядов. Особенно сильно влияет на надежность конечных оценок рассогласованность данных по численности населения. Она максимальна для 1913 г. (около 10 млн человек), 1940 г. и 1963 г. (более 3 млн человек). Сравнение полученных расчетных значений с соответствующими значениями, приводимыми в статистических источниках (кросс-валидизация), не показало различий, выходящих за пределы различий в статистических базах оценок. Конечно, за советский период существуют лишь косвенные данные об уровнях алкоголизации населения. Однако историческая преемственность 179 советской и царской систем государственной статистики делают, на наш взгляд, вполне корректными некоторые динамические сопоставления. Отбор статистических источников, использованных в работе, основывался для источников до 1991 г. – на библиографиях статистических изданий, для источников после 1991 г. – на сплошном анализе официальных статистических публикаций. Система государственной статистики России, сложившаяся на протяжении XIX – XX вв., содержит в себе 83 показателя, из которых расчетным путем могут быть получены 79 интенсивных и экстенсивных коэффициентов, отражающих уровень употребления алкогольных напитков населением. Наиболее информативные из них приведены в табл. 6 – 9. Таблицы наглядно демонстрируют, что только по объему денежных поступлений от продажи спиртных напитков и по наличию в стране сахара могут быть получены непрерывные динамические ряды за последние 115 - 135 лет. Все остальные показатели отражают динамику алкоголизации лишь за определенные относительно короткие исторические периоды, причем сам набор показателей зависит от экономической системы, мер государственного регулирования употребления и информационной политики. Отсюда ясно, что только анализ, основанный на всей совокупности имеющихся показателей употребления алкоголя, может сформировать сколько-нибудь приближенное к реальности представление о наблюдающейся исторической динамике. 180 Таблица 6 Производство, импорт и продажа сахара и этилового спирта в натуральном выражении на душу населения Сахар, кг Годы Производство и импорт Продажа Спирт этиловый, абс. алк., л, производство 1860 7,2 (1864)* - 5,3 (1863) 1870 - - 5,5 (1867) 1880 10,0 (1882) - 5,1 (1881) 1890 15,5 (1897) - 3,8 (1885) 1900 17,2 - - 1910 5,0 3,9 (1913) 3,2 (1913) 1920 0,8 7,2 (1916) 1,0 (1916) 1930 11,0 - 1,8 1940 14,6 - 4,7 1950 20,1 - 4,1 1960 40,1 - 8,0 1970 50,6 - - 1980 48,1 - - 1990 32,7 28,3 - 1995 32,2 17,1 (1992) - *В скобках год, на который имеются данные. 181 Таблица 7 Производство, импорт и продажа алкогольных напитков в натуральном выражении на душу населения Алкогольные напитки, абс. алк., л. Годы Производство Доля крепких напитков, % Продажа Доля крепких напитков, % 1860 - - 4,2 (1863) - 1870 - - 5,0 (1867) - 1880 - - 3,4 (1885) - 1890 - - 1,0 (1896) - 1990 - - 2,5 - 1910 3,9 (1913) * 89,8 (1913) 3,0 90,8 1920 - - - - 1930 - - - - 1940 2,2 86,9 - - 1950 2,2 (1952) 79,7 (1952) - - 1960 3,8 68,9 4,7 74,2 1970 6,6 62,0 6,5 60,4 1980 8,5 58,9 8,2 56,2 1990 5,3 73,7 5,4 71,5 1995 4,0 85,1 6,5 80,0 * В скобках год, на который имеются данные 182 Таблица 8 Объем продажи алкогольных напитков в денежном выражении и условия продажи Годы 1860 1870 1880 1890 1900 1910 1920 1930 1940 1950 1960 1970 1980 1990 1995 Доля продажи Специализированные винно-водочные алкогольных магазины – лицензии Доля расходов на напитков в алкоголь в доходной части гос. Доля от общего семейных Кол-во жителей на 1 бюджета - объеме числа бюджетах, % магазин (лицензию), розничного продовольственных тыс. чел. товарооборота, % магазинов, % * 41,2 0,5 (1867) ** 33,4 (1873) 34,3 4,5 (1897) 25,0 (1891) 18,2 3,4 15,7 (1912) 5,6 3,4 (1922) 5,0 (1923) 36,0 (1923) 5,1 15,9 2,8 51,1 10,7 14,7 2,8 (1952) 64,2 6,4 15,8 4,6 355,6 0,8 17,4 4,9 260,8 0,5 15,9 4,3 54,8 2,1 11,8 4,1 73,9 3,4 6,0 2,6 98,9 (1992) 1,6 (1992) * 1832 г. - 26%; 1840 г. - 28,4%; 1850 г. - 31,7%. ** В скобках год, на который имеются данные. 183 Первая группа показателей отражает уровень производства и продажи населению алкогольных напитков, а также сырья для их изготовления (табл. 6, 7, 8). Производство спирта и спиртосодержащих продуктов в абсолютном (т. е. безводном – 100о) алкоголе на душу населения в 1860-х гг. превышало 5 л и нарастало, хотя и незначительно, в 1870-х гг., после чего резко снизилось к 1920 - 1930-м гг. до 1 - 1,8 л, с подъемом до 8 и более литров в 1960 -х и 1980-х гг. при некотором спаде в 1970-х. В настоящее время наблюдается возвращение уровня официально зарегистрированного производства к уровням 1860 - 1880-х и 1940 - 1950-х гг. Следует отметить, что с 70-х гг. XX в. уровень производства этилового спирта стал соответствовать его уровню в производстве алкогольных напитков. Подобная учетная ситуация не уникальна и наблюдалась, например, в 1895 1900 гг. Здесь не ясно, откуда берется спирт, используемый для технических и медицинских целей, однако уровень производства спирта полностью характеризует и уровень производства спиртосодержащих продуктов. В остальные годы уровень производства спирта, был, естественно, выше, чем уровень его содержания в спиртных напитках, за исключением 1913 г., когда отмечалось некоторое превышение спирта в алкогольных напитках, повидимому, за счет продуктов дрожжевого производства. Действительно, производство пива в этом году достигло 80,6 млн дал, цифры, не наблюдавшейся до конца 1930-х гг. Рассмотрим детальнее те периоды, в течение которых наблюдались резкие изменения в объеме производства алкогольных напитков. После 1870-х гг. снижение производства алкоголя носило достаточно плавный и постепенный характер, а с периода введения "сухого закона" поддерживалось на уровне 1 л чистого алкоголя на душу населения. Однако с начала 1920-х гг. 184 уровень производства стал быстро нарастать и составил в 1922 - 1923 гг. 1,1% в общем объеме валовой продукции, а в 1924 - 1925 гг. - уже 2,2%. Резкий подъем производства алкогольных напитков отмечается в 1933 - 1937 гг., когда количество абсолютного алкоголя на душу населения увеличилось с 2,3 л до 4,7 л, т. е. более чем вдвое. Соответственно в 1935 г. доля винокуренного, дрожжевого и водочного производства в общем объеме валовой продукции пищевой промышленности достигала 7,5%. Подъем производства 1960-х гг. достиг, по-видимому, максимума в 1963 г., когда было произведено 8,8 л абсолютного алкоголя на душу населения. В 1980-х гг. этот уровень не превысил 8,5 л, и снизился быстрее, чем в 1960-х гг. Уровень продажи алкогольных напитков значительно точнее отражает реальное употребление алкоголя населением, однако данные о продаже носят более фрагментарный характер, чем сведения о производстве. В целом уровень продажи до конца 1980-х гг. был закономерно ниже уровня производства благодаря наличию товарных запасов у производителей, торгующих организаций и, наконец, у самого населения. Уровень продажи алкогольных напитков оказался значительно выше уровня производства и в 1960-х гг., что при высоком уровне производства этилового алкоголя вызывает сомнение в достоверности данных об уровне производства алкогольных напитков. В 1990х гг. подобное различие, как будет показано далее, объясняется импортом. В начале XIX в. максимальный уровень проданных алкогольных напитков, 5 л на душу населения, отмечался на рубеже 1860 - 1870 гг., а в ХХ в. такой же уровень был вновь достигнут на рубеже 1960 - 1970 гг., однако продолжал повышаться до 8,2 л к 1980 г. с последующим постепенным снижением. Минимальный уровень продажи, 1 л, на душу населения, отмечался в последние годы XIX в., однако затем стал неуклонно повышаться. 185 Анализ динамики потребления сахара в стране отчетливо указывает на мнимый характер уменьшения употребления алкоголя, отражаемый в снижении уровня его продажи. В XIX в. уровень потребления сахара в пищевом рационе был в России традиционно низким, и свеклосахарное производство в стране стало быстро развиваться лишь с 1826 г., когда были повышены таможенные пошлины на ввозимый сахар. К середине века отечественная промышленность уже полностью удовлетворяла потребности внутреннего рынка. Вновь сахар стал импортироваться фактически с начала 1950-х гг., поскольку ранее такие закупки носили разовый характер и не составляли существенной доли имевшегося в стране сахара. Ниже показана доля закупок в общем объеме потребления сахара. 1928 г. - 0,4% 1938 г. - 0,02% 1950 г. - 11,1% 1960 г. - 2,8% 1963 г. - 1,6% 1992 г. - 39,4% 1995 г. - 45,5% Уже в начале 1960-х годов зависимость от импорта была практически преодолена. С 1992 года в качестве импорта из стран СНГ стали учитываться поступления на внутренний рынок России из основных сахаропроизводящих районов бывшего СССР. Таким образом, долей импорта сахара в 1950-х и 1990х гг. нельзя пренебречь, и она учтена в данных табл. 6. Сопоставление данных о производстве и продаже сахара не позволяет получить столь отчетливую картину, как при сопоставлении аналогичных данных по спиртосодержащим продуктам. В 1910 г. и в 1990-х гг. уровни продажи были ниже уровней наличия сахара в стране, однако это различие весьма неравномерно по годам. В 1916 г., напротив, уровень продажи оказался в 186 9 раз выше уровня производства и импорта для 1920 г., что позволяет предположить существование в этот период широкомасштабного неучтенного производства и/или импорта сахара. В целом же обнаруживается чрезвычайно жесткий параллелизм увеличения производства - импорта сахара и снижения производства - продажи алкогольных напитков. В XIX в. подобный рост устанавливался в 1880 – 1890-х гг. После некоторого снижения в начале ХХ в. рост вновь начался с 20-х гг., и в 40 - 50-х гг. наличие в стране сахара было сопоставимо с уровнем 1990 г. Резкий подъем данного показателя (вдвое!) отмечается на протяжении 1950-х гг., затем (на 1/4) - в 1970-х гг., с практически неизменным уровнем до конца 1980-х гг. Только в 1990-х гг. здесь наметилось устойчивое снижение до уровня физиологически обоснованных норм потребления. О масштабах, которые приобретало самогоноварение в периоды проведения ограничительно-запретительных мер, позволяют судить некоторые косвенные данные. Так, за изготовление, сбыт и хранение крепких спиртных напитков домашней выработки было осуждено (на 100 тыс. человек): 1924 г. - 654 1925 г. - 447 1926 г. - 191 1927 г. - 122 1986 г. - 0,04 1989 г. - 0,77 1990 г. - 0,91 1993 г. - 1,77 Приведенные данные демонстрируют значительно большую жесткость карательных мер в начале, чем в конце ХХ в. Для наглядности укажем, что количество осужденных за изготовление и сбыт спиртных напитков в Ленинградской области, включая Ленинград, в 1924 г. составило 2 037 человек, что практически равняется количеству осужденных по данному составу по всей 187 стране в 1991 г. (2045 человек). Это, однако, не означает соответствующего уменьшения масштабов самогоноварения. Действительно, в 1989 г. доход от производства и продажи самогона в "теневой экономике" составил 23 млрд р., что равняется 46,1% уровня продажи алкоголя в ценовом выражении для данного года, а в 1990 г. – 35 млрд р., или 63,4% уровня продажи алкоголя по официальным каналам реализации в том же году. Любопытно, что государственные органы периодически пытались бороться с самогоноварением путем замены в продаже сахара-песка сахаромрафинадом. Соотношение этих двух товарных видов сахара таково. Годы 1887 1900 1910 1915 1920 1930 Сахаррафинад 1 1 1 1 1 1 Сахарпесок 1,3 1,5 2,3 1,8 5,2 7,0 Годы Сахар- Сахаррафинад песок 1940 1 3,0 1960 1 3,3 1970 1 5,4 1990 1 3,5 1995 1 36,9 Приведенные данные хорошо иллюстрируют эффективность подобных мер: вслед за ограничением производства и продажи алкогольных напитков возникала необходимость увеличения производства и/или импорта сахарапеска. В целях нейтрализации последствий высокого уровня употребления крепких алкогольных напитков широко рекомендуется их замена в производстве и продаже на более слабые и безалкогольные напитки. С 1910-х и до 1980-х гг. наблюдается устойчивая тенденция снижения доли ликеро- 188 водочных и коньячных изделий в общем количестве спиртосодержащих напитков. Однако уже с конца 1980-х гг. доля крепких спиртных напитков сначала в производстве, а затем и в продаже начинает быстро нарастать, несмотря на то что за период 1980 – 1990-х гг. производство на душу населения в России минеральной воды увеличилось в 1,9 раза, а безалкогольных напитков – в 1,5 раза. В 1995 г. доля производства крепких спиртных напитков сравнялась с уровнем 1950 г. Вторая группа показателей, отражающих потребление алкоголя в популяции, связана с их продажей в денежном выражении, а также с условиями продажи (табл. 8). Доля дохода от продажи алкоголя в доходной части государственного бюджета царской России с периода введения акцизной системы определялась денежным объемом акцизов с продажи алкоголя. Уже с момента повторного введения откупной системы доходы бюджета стали хотя и медленно нарастать. Максимальный их уровень был достигнут к 1860 г. (свыше 40% доходной части бюджета), после чего началось относительно медленное снижение (до менее чем 16% в доходной части бюджета). Бюджет царской России получил в литературе справедливое название "алкогольного". Например, в период с 1844 по 1863 г. доходы бюджета превысили расходы только в 1859 г., причем исключительно за счет повышения питейно-откупной суммы. В общем, в течение XIX в. уровни производства алкоголя соответствовали уровням дохода бюджета от его продажи. Собственно, значительное снижение доли доходов от продажи алкоголя в бюджете и сделало возможной попытку введения "сухого закона". В социалистический период до 189 1922 г. уровень доходов от продажи алкоголя по-прежнему определялся суммой акцизов, составившей в этом году чуть более 3% доходной части бюджета. Далее доходы от продажи алкоголя перестали фигурировать в статистических данных, однако представление об их уровне можно получить на основе доли алкогольных напитков в общем объеме розничного товарооборота. В 1930 г. названная доля несколько превышала 5%, но уже по материалам торговой переписи 1935 г. для городских предприятий торговли эта доля равнялась 49,3%, притом что винно-гастрономические магазины составляли 22,7% от всех городских продовольственных магазинов (22,5% - по торговой площади). Далее уровень продажи алкогольных напитков не приводился - их маскировали рубрикой "другие продовольственные товары". Покажем состав рубрики по годам, для которых эти данные имеются (в соотношениях). Алкогольные напитки Безалкогольные напитки Другие продовольственные товары 1940 1950 1958 1980 1985 1990 – – – 8,8 7,0 4,4 3,4 6,6 8,6 – – – 1 1 1 1 1 1 Легко заметить, что именно в годы наиболее высоких уровней продажи алкогольных напитков их доля в структуре "других продовольственных товаров" была максимальной, что позволяет приравнять хотя и с некоторой коррекцией эту рубрику к доле алкогольных напитков в общем объеме розничного товарооборота. Как видно из табл. 8, названная доля в течение 190 периода 1940 - 1980-х гг. поддерживалась на уровне 15-16%, соответствующем уровню 1912 г., что позволяло относительно безболезненно для бюджета страны проводить различные ограничительные меры. Специального рассмотрения требует ситуация, сложившаяся в 1990-х гг., когда доля алкогольных напитков в общем объеме розничного товарооборота снизилась к 1995 г. по сравнению с 1980 г. втрое. С 1992 г. осуществляется попытка возврата к акцизной системе взимания "питейных сборов". Покажем доли поступлений в доходную часть бюджетов страны от всех подакцизных товаров: 1992 г. – 4,0%; 1993 г. – 3,6; 1994 г. – 4,2; 1995 г. – 3,2%. Ясно, что эти цифры ни в коей мере не отражают уровня потребления алкогольных напитков населением. Действительно, доля розничного товарооборота в официально неучтенных каналах реализации в 1990-х гг. составила: 1990 г. – 7,5%; 1991г. – 11,3; 1992г. – 34,1; 1993г. – 36,7; 1994 г. – 38,8%. Импорт алкогольных и безалкогольных напитков из стран "дальнего зарубежья" в денежном выражении за эти годы составил следующие доли от сумм продажи алкогольных напитков в розничном товарообороте: 1992 г. – 8,0%; 1993г. – 25,8; 1994г. -–15,5; 1995г. – 27,4%. Следовательно, можно допустить в общем объеме продажи алкогольных напитков замещение официально учитываемого объема импортом и нелегальным производством с реализацией по официально неучтенным каналам. Поскольку все рассмотренные показатели отражают нелегальные производство и продажу алкогольных напитков только косвенно, можно лишь предполагать, насколько на их основании требуют корректировки данные, показывающие снижение уровня употребления алкоголя в 1990-х гг. О реальности такого снижения говорят между тем и данные по долям затрат на алкоголь в семейных бюджетах. С 1923 г., когда начали проводиться систематические 191 бюджетные обследования, максимальный относительный уровень затрат на алкогольные напитки наблюдался именно в начале 1920-х гг. (5%). Приближение к этому уровню (4,9%) отмечалось и в 1970-х гг., т. е. в периоды наиболее последовательного проведения ограничительных мер. В 1980-х гг. здесь также наблюдался относительный подъем, однако менее выраженный, чем два предыдущих. В 1990-е гг. доля затрат на алкоголь в семейных бюджетах снизилась почти вдвое по сравнению с максимальными цифрами, и стала даже ниже, чем в 1940 – 1950-х гг., т. е. минимальной за все последние три четверти века. Увеличение доли расходов на алкоголь в семейных бюджетах было обусловлено, по-видимому, не столько увеличением государственных цен на спиртные напитки, сколько спекуляцией. Об этом косвенно позволяют судить данные о масштабах уголовных репрессий за спекуляцию спиртным. Так, в 1922 г. по этому составу было осуждено 26 040 человек, тогда как за весь период 1986 - 1993 гг. - лишь 1260 человек. Доступность алкогольных напитков для населения отражают показатели количества жителей на один специализированный винно-водочный магазин при государственно-монопольной системе или на одну лицензию - при акцизной системе. Динамика ограничительных мер находит здесь свое выражение в доле специализированных торговых предприятий (магазинов, предприятий общественного питания, ларей и т.п.). Тенденция к снижению доступности алкогольных напитков была отчетливо выражена уже в царский период. С 1860 по 1910 г. количество лицензий и специализированных предприятий "кабацко-трактирного промысла" уменьшилась в 11 раз, с 500 до 5600 человек на одну лицензию/предприятие. Особенно быстрым снижение стало в советский период, дав в 1960 - 1970-е гг. абсурдные цифры 1/3 - 1/4 млн человек на одно 192 специализированное торговое предприятие, так что подобные предприятия, составлявшие в 1940 г. более 10% всех торговых предприятий продовольственного профиля, стали составлять менее 1%. В 1980-е гг. начинается быстрый рост удельного веса винно-водочных магазинов, сменившийся снижением в 1990-х гг. до около 100 тыс. человек на одно предприятие. Более детальный анализ ситуации 1990-х гг. по торговой площади показывает следующее соотношение специализированных магазинов и продовольственных предприятий в целом: 1990 г. - 1,5%; 1993 г. - 0,8%. Таким образом, расчетная доступность алкогольных напитков оказывается еще ниже той, которая отражается долей винно-водочных специализированных магазинов в общем числе продовольственных магазинов. Однако данные торговой переписи 1994 г. показывают, что 4388 предприятий имели в своем общем объеме розничного товарооборота удельный вес алкогольных напитков свыше 50%. С учетом этих предприятий, которых оказалось, как показывают расчеты, в 2,9 раз больше, чем специализированных винно-водочных, доля торгующих алкогольными напитками предприятий составляет уже 4,7% всех продовольственных магазинов. Доступность алкогольных напитков для населения в 1990-е гг., следовательно, повысилась, причем пропорционально темпам прироста, наблюдающимся с начала 1980-х гг., за счет включения алкогольных напитков в ассортимент неспециализированных торговых предприятий. Третью группу показателей уровня потребления алкоголя населением составляют показатели, отражающие социальные исходы злоупотребления. По сравнению с показателями первых двух групп показатели этой группы представлены в отечественной статистике наиболее фрагментарно (табл. 9). Преваленс, т. е. количество соответствующих больных в населении, или 193 болезненность, для хронического алкоголизма и металкогольных психозов с 1985 г., когда он составил 16170/0000, до 1990 г., когда он был равен 14230/0000, монотонно снижался для СССР. Однако в 1990 г. отмечались наиболее выраженные различия между СССР и РСФСР по данному показателю: для России он равнялся 21700/0000, и к 1995 г. также монотонно снижался. Инцидент, т. е. количество впервые выявленных больных, или заболеваемость, по своей динамике в эти годы отличался от преваленса. И для СССР, и для РСФСР он имел тенденцию к снижению соответственно от 217,00/0000 и 266,10/0000 в 1985 г. до 123,00/0000 и 152,00/0000 в 1990 г. Минимальное значение в 1990-е гг. инцидент имел в 1992 г., когда его уровень равнялся 103,30/0000, однако затем наметился быстрый рост до уровня конца 1980-х гг. Снижение преваленса при росте инцидента объясняется убылью удельного веса больных в популяции, т. е. их эксцессивной смертностью. Действительно, за 5 лет, т. е. с 1990 г., уровень смертности по причинам, связанным с алкоголизацией, бывший относительно стабильным в течение предшествовавшего десятилетия, вырос более чем в три раза (!). Максимальный уровень смертности по названным причинам в этот период наблюдался, по-видимому, в 1994 г., когда, по различным оценкам, он составил 46,50/0000 - 57,40/0000 (!). Сравнение с данными, имеющимися за XIX в., показывает, что максимальный уровень смертности, связанной с алкоголизацией, наблюдался в 1862 г., т. е. практически совпадал с максимумом производства и продажи алкогольных напитков и равнялся 3,10/0000, причем уже через 20 лет снизился в 4,4 раза. Конечно, это отличие может частично объясняться и изменениями в подходах 194 Таблица 9 Социальные последствия алкоголизации Показатели Алкоголизм и метаалк-ные психозы на 100 тыс. чел.: инцидент преваленс 1860 1870 1880 1920 1930 1970 1980 1990 1995 - - - - - 95,8 - 244,2 1236, 0 2,6 152,0 2170, 0 4,9 155,5 1927, 0 2,4 Койки наркологич. на 10 тыс. чел. Смертность на 100 тыс. чел.: 142,0 141,0 133,7 236,6 несчастные случаи, отравления, травмы 3,1 0,7 123,3 12,3 39,2 по причинам, (1862) связанным с (1882) (1985) * употребл. алкоголя 23,6 4,5 2,5 1,6 1,2 4,8 Индустриальный абсентеизм, на одного работающего в пром-ти**, дн. 40,6 53,0 Преступления и покушения в (1986) состоянии алк. опьянения, %*** Осуждены: 1,4 2,3 15,4 9,0 за нарушение антиалк. законодат(1867) (1986) ва, %**** 11,2 8,4 направлены на принуд. лечение, (1987) %**** *В скобках год, за который имеются данные; **Прогулы и неявки без уважительных причин; ***От числа преступлений и покушений; ****От числа осужденных. 195 к диагностике патологических состояний, связанных с употреблением алкоголя, тем более что в царский период регистрация смертей относительно редко осуществлялась на основе врачебных свидетельств. В советское время данные о смертности по причинам, связанным с употреблением алкоголя, маскировались в общей рубрике смертей от несчастных случаев, отравлений и травм. Приведем структуру этой рубрики, т.е. соотношение смертей по причинам, связанным с употреблением алкоголя, и общего числа смертей от несчастных случаев, отравлений и травм, по некоторым последним годам, за которые имеются соответствующие данные (в соотношениях): 1990 г. - 1:7,3; 1993 г. - 1:4,3; 1995 г. - 1:4. При сравнении этих данных с данными табл. 9 легко устанавливается выраженная тенденция к гиподиагностике случаев, связанных с употреблением алкоголя. Нет оснований предполагать, что этой тенденции не было и в XIX в., однако уровень отмечаемых здесь различий превышает пределы возможной вариации в диагностических суждениях. Приведенные данные позволяют, кроме того, говорить об относительно стабильном предшествующем уровне смертности по причинам, связанным с употреблением алкоголя, начиная по меньшей мере с 1970-х гг. Возможны различные объяснения эксцессивной смертности алкоголиков в 1990-х гг. Значительный объем поступления на рынок и продажи спиртных напитков по неофициальным каналам реализации может способствовать высокой доле суррогатов и фальсификатов в реальном потреблении (о чем свидетельствуют и многочисленные публикации в прессе). Резкое ухудшение качества алкогольных напитков при акцизной системе отмечалось отечественными авторами уже в конце XIX - начале XX в. Наконец, как показывают данные табл. 9, в 1990-е гг. резко снизилась мощность 196 специализированных наркологических лечебных учреждений (почти до уровня 1980 г., когда наркологическая служба только создавалась). Уровень индустриального абсентеизма, т. е. прогулов и неявок на работу без уважительных причин на протяжении ХХ в. был в России максимальным в 20-е гг., и с 30-х гг. начал снижаться. Повторное повышение уровня абсентеизма отмечается в 70-х гг., причем более резкое в 90-х гг. В двух первых случаях подъем абсентеизма отчетливо совпадает с ужесточением мер государственного регулирования употребления алкогольных напитков. О связи индустриального абсентеизма с алкоголизацией работающих в первый из этих периодов убедительно говорят данные по московским товарищеским дисциплинарным судам, действовавшим на промышленных предприятиях в 1920-е гг., где 55% всех разбиравшихся проступков составляли невыходы на работу из-за пьянства. Об уровне девиантного пьянства позволяют судить и данные о количестве пьяных, к которым были применены административные меры. В 1919 г. этот уровень для РСФСР составил 0,90/0000, а в 1989 г. - 0,050/0000. Для количества преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения, это соотношение по России обратное (тыс. человек): 1925 г. - 28,0; 1926 г. - 90,0; 1994г. - 284,9; 1995г. - 305,5. Необходимо отметить, что для доли преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения, существуют две различные статистические оценки: "мягкие" и "жесткие". 197 Оценка преступлений в состоянии алкогольного опьянения, % Годы 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 "Мягкая" оценка 30,9 24,3 19,4 - 29,5 33,4 - "Жесткая" оценка 40,6 41,8 49,7 53,5 53,0 51,4 Как видно из приведенных данных, во второй половине 1980-х гг. и "мягкая", и "жесткая" оценки таких преступлений имели тенденцию к нарастанию, а в 1990-х (по "жестким" оценкам) - к снижению. Сама "жесткость" или "мягкость" оценки зависит, по-видимому, от учитываемых составов правонарушений. Приведем доли правонарушений и преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения по различным составам (для убийств и изнасилований - включая покушения). 198 Таблица 10 Преступления в состоянии алкогольного опьянения, % Годы Составы 1987 1990 1992 1996 1997 Хулиганство 63,4 72,4 71,2 67,5 65,1 Разбои 64,9 67,7 61,3 56,3 52,3 Грабежи 48,8 53,4 52,7 53,9 48,9 Кражи государственного и общественного имущества 21,7 27,0 Кражи личного имущества граждан 35,2 32,1 24,9 30,2 }33,6 Умышленные убийства 70,0 76,2- 77,5 71,5 70,0 Нанесение тяжких телесных повреждений 75,4 80,2 78,8 76,1 75,3 Изнасилования 59,8 70,3 75,0 73,5 73,3 Нарушения правил дорожного движения 15,8 17,7 18,3 17,3 15,6 199 Данные табл. 10 показывают ряд зависимостей. Во-первых, для большинства приведенных составов более корректной является "жесткая" оценка, во-вторых, для тяжких преступлений более характерно их совершение в состоянии алкогольного опьянения, чем для менее тяжких. В-третьих, доля состояний опьянения при совершении тяжких преступлений повышалась до 1990 г., после чего начала снижаться, тогда как доля состояний опьянения при совершении менее тяжких преступлений и правонарушений, для которых вообще не столь характерно их совершение в состоянии алкогольного опьянения, напротив, имеет тенденцию к росту. Конечно, приведенные данные не могут быть интерпретированы в плане этиологического значения алкоголизма для совершения преступлений. За период 1987-1991 гг., в начале которого были признаны больными и подвергались принудительному лечению по поводу алкоголизма несколько более 10% части осужденных, доля совершивших преступления снизилась до 7%. Количество законодательства осужденных определяется за прежде нарушение антиалкогольного всего осужденных долей за изготовление, сбыт и хранение крепких спиртных напитков домашней выработки. Действительно, за нарушение правил торговли спиртными напитками в 1986 - 1993 гг. было осуждено всего 1 260 человек, т. е. в среднем 157,5 человек в год, а за вовлечение в пьянство несовершеннолетних - 71 человек, т. е. в среднем менее 9 человек в год. Вариация всех трех названных показателей по годам не имеет существенных различий. Динамика же их за названный период такова. Максимальное число осужденных за нарушение антиалкогольного законодательства, 17,10/0000, отмечалось в 1987 г., после чего стало быстро снижаться до уровня 7,80/0000 в 1991 г. Сопоставление уровней 200 этого показателя с уровнями 1860 – 1970-х гг. демонстрирует максимальное различие на порядок, хотя и не столь разительное, как различие в связанной с алкоголизацией смертности. В те же годы XIX в. отмечалась в отличие от 90-х гг. нашего столетия тенденция к росту, а не к снижению масштабов уголовной репрессии за этот вид противоправных деяний. Представленный историко-статистический анализ состояния потребления алкоголя российским обществом на протяжении почти двух веков позволяет сделать некоторые выводы. Подобных обобщений требует прежде всего устойчивая и высоко воспроизводимая связь уровней алкоголизации населения и периодов нарастания системных кризисных явлений в стране. Все четыре таких периода, наблюдавшихся в анализировавшийся отрезок времени и нашедших свое политическое выражение в отмене крепостного права, Октябрьском перевороте, "оттепели" и "перестройке", сопровождались ростом эксцессивного пьянства. С позиции медицинской модели алкоголизма названная зависимость интерпретируется лишь на основе мифологизированных объяснительных схем, типа "столетних циклов российской истории", "фаз солнечной активности" или "пассионарности". Более прозаичные, но и более релевантные объяснения могут быть даны исходя из поведенческой модели алкоголизма. Основанные на ней объяснения предполагают, однако, двунаправленный характер причинных связей. В рамках первого направления причинности эксцессивное пьянство выступает только одним из проявлений так называемого социетального беспокойства, результатом которого и являются в конечном итоге социальнополитические изменения. В рамках второго направления причинности, напротив, сами социальные изменения порождают стресс, неадекватной хотя и 201 культурально детерминированной реакцией преодоления которого выступает тяжелая алкоголизация. Конечно, в рамках собственно статистической методологии исследования не могут быть получены убедительные аргументы в пользу преобладания того или иного направления причинности. Ужесточение мер социального контроля алкоголизма в трех из четырех макросоциальных ситуаций - при отмене крепостного права, двух революциях и "перестройке" предшествовало радикальным социальным изменениям, и в одном случае "оттепели" - следовало за ними. Однако "оттепель" вполне правомерно рассматривать и как проявление своевременно не разрешившегося социального кризиса. Не делая здесь никаких выводов о причинности, укажем лишь, что исторически все периоды ужесточения социального контроля алкоголизации оказались связаны с нарастанием уровней ассоциированных с алкоголизацией форм социальных девиаций. Истоки этой связи вполне могут корениться и в исторической традиции политического руководства страной, склонного идентифицировать пьянство с этиологией, а не с симптоматикой "социетального беспокойства". В любом случае результаты анализа свидетельствуют о крайне низкой эффективности социального контроля алкоголизации населения, причем в исторической перспективе эта эффективность катастрофически снижается, практически вне зависимости от жесткости проводимой уголовной политики. Собственно, положение о неэффективности социального контроля в данной области является общим местом в работах теоретиков. Столь же общим возражением на их доводы является предположение о том, что "без контроля было бы еще хуже". Насколько именно хуже может быть без социального контроля алкоголизации, достаточно ярко показывает ситуация с алкоголизмом в России 1990-х гг. 202 В этот период особенно отчетливо проявился исторический тренд изменения характера алкоголизма, заключающийся в диспропорциональном, относительно увеличения потребления алкоголя, росте тяжелых аберрантных форм алкоголизации. Хотя после максимального за весь рассматриваемый исторический период уровня потребления алкогольных напитков, достигнутого в 1980-х гг., в 1990-х гг. наметилась тенденция к его снижению, неуклонный рост тяжелейших медицинских и социальных последствий алкоголизации продолжается. 203 Литература 1. Блиох И.С. Финансы России XIX столетия: История - статистика. СПб., 1882. Т. 1, 7. 2. Печерин Я.И. Исторический обзор росписей государственных доходов и расходов. Т. 2: С 1844 по 1863 год включительно. СПб., 1898. 3. Левин Б.М., Левин М.Б. Алкогольная ситуация–1988. (Препринт доклада). М., 1988. 4. Рутман И., Моузер Д. Методические рекомендации по изучению проблемы потребления алкоголя и разработке соответствующих мероприятий. Женева, 1988. (Офсетная публикация ВОЗ № 81). 204 Глава 4. Наркотики в России О распространении и потреблении наркотиков больше известно на Востоке, в Индии, Китае, Колумбии и др., но Россия имеет свою историю отношений с наркотиками. В результате анализа около 100 источников, касающихся проблем наркотизма в нашей стране, были выделены некоторые факторы, повлиявшие на историю наркотиков в России. Во-первых, это ее географическое положение. В состав России всегда входили регионы, для населения которых потребление наркотических веществ было традиционным. Это - Средняя Азия, Дальний Восток, Кавказ. Культура выращивания, потребления, распространения (включая контрабанду) наркотиков в этих регионах уходит в глубь веков. Европейская часть России, а в большей степени такие культурные и экономические центры, как Москва и Санкт Петербург, всегда находились во главе научного, культурного, духовного прогресса: философских и религиозных течений, модных веяний, производства и внедрения новых лекарств. Таким образом, Россия, с одной стороны, обладала обширной сырьевой базой, новыми технологиями, а с другой - была готова к восприятию модных европейских и восточных течений - философских, религиозных, музыкальных. Во-вторых, наркополитика в советской и постсоветской России традиционно отстает от западных стран на несколько десятилетий. Это связано с "ликвидацией" наркотизма в 30 - 40-х гг., замалчиванием существования проблемы в 50 - 70-х гг., "кавалерийскими атаками" в целях полной ликвидации 205 наркомании в 80-е гг. и, наконец, с отсутствием реалистической государственной антинаркотической программы в 90-е гг. Наркотизм как социальное явление характеризуется такими показателями, как распространенность наркопотребления, структура и способы употребления, социально-демографический состав потребителей наркотиков, формы социального контроля и, наконец, мода на тот или иной наркотик. § 1. От древнейших времен до конца ХIХ в. Более 2 тыс. лет назад греческий историк Геродот написал девять книг по истории народов. Рассказывая о Скифии, степных равнинах к северу от Кавказа и Черного моря, ближе к Аральскому и Каспийскому морям и ее воинственном кочевом народе, Геродот писал, что среди древних скифских племен наблюдалось курение каких-то трав: "…они садились вокруг дерева, бросали в разводимый костер какие-то плоды и опьянялись дымом от этих плодов, как опьяняются вином". Явление это было широко [1, с. 3]. В сочинении Авиценны (Ибн-Сина) содержатся сведения о распространении наркотиков на территории Таджикистана и других среднеазиатских земель. Историки, изучавшие политическую ситуацию в Средней Азии XIX в., заметили в новых владениях России укоренившуюся там с давних пор наркоманию. Администрация русского Притяншанья предприняла ряд шагов по снижению наркотизма. Уничтожались посевы мака и конопли, выращиваемых для получения сырья. Случались конфликты с местным населением, ссылавшимся на догмы шариата, который, запрещая спиртные напитки, терпит гашиш и опиум, и с китайскими купцамиконтрабандистами [2, с. 68 – 79]. 206 В Россию наркотики стали проникать из Азии. "Насколько в Семиреченской области заметно секретное проникновение из Китая опия между киргизами, например ямщиками (что касается ямщиков-киргизов, то приходилось встречать опьяненных, полусонных, едва двигающих языком опиофагов), настолько еще более откровенно в городах Туркестанского края на базарах, в открытых лавках слышится из курительных приборов, переходящих из рук в руки, запах анаши" - это из путевых заметок врача П.В.Путилова, составленных в конце прошлого века. Из его заметок видно, например, что в психиатрических больницах городов Перовска и Верного довольно часто в историях болезни стоял диагноз "наркомания" [см. 2]. В ХIХ в. и почти до середины ХХ в. врачи составляли около половины зарегистрированных потребителей наркотиков, они были и первыми исследователями этого явления. В книге А.Эрлеймейера [3] содержится интересная информация; в основном это истории болезней с 1864 по 1886 г. из практики более двух сотен врачей и их описания действия морфия и кокаина, причинах злоупотребления ими. По этим историям можно проследить процесс от восприятия наркотиков как "чудо-лекарств" до признания их опасным веществом, вызывающим зависимость. Кокаином врачи заинтересовались в первой половине XIX в. При внедрении кокаина в практику многие врачи экспериментировали на себе. В 1885 г. покончил с собой петербургский профессор С.П.Коломнин. Из-за неправильно установленной дозы кокаина умерла его больная. Это был не единственный случай передозировки [3]. Аналогичные случаи зафиксированы фронтовыми хирургами. В XIX в. во время франко-прусской войны возникла "наркотическая эпидемия". Считают, что этому способствовало изобретение шприца. Русские 207 врачи предполагали, что эпидемия затронула и нашу страну. Развитие медицины сопровождалось возникновением зависимости у разных категорий людей от тех или иных препаратов. В разные периоды истории человечества проповедовалась безвредность наркотиков. Художники, поэты, философы искали в наркотиках не только отдых и забвение, но и новый подъем творчества. В 1891 г. петербургские "Новости" напечатали статью В.О.Португалова "Элегантное пьянство". В ней отмечалось, что морфинизм распространяется во всех культурных странах, особенно в Англии, в кругу высшей аристократии, и в Германии, где он сильно развился даже в армии. В Париже учреждены "институты наркоманов". Велико было влияние европейской моды и на Россию. Свидетель, проникший в "институт наркоманов", "видел там дам высшего круга, лежавших на диванах и ожидавших с лихорадочным нетерпением счастливого момента, когда содержательница совершит над ними этот запрещенный медицинский прием". В. О. Португалов отмечал, что женщины более мужчин подвержены "элегантному пороку морфинизма". Они всегда имели при себе флакончики с морфием и маленькие шприцы, морфинистки с ловкостью везде и в любой момент могли сделать себе укол, не привлекая ничьего внимания. Уже в то время фиксировались случаи воровства, подлога и т.п. среди этих женщин [2, с. 80 – 92]. § 2. XX век Официально в Россию опий завозился из Турции для лечебных целей. Но в Средней Азии местные жители возделывали снотворный мак для лечебных и гастрономических целей. Поэтому в 1916 г. департамент 208 здравоохранения поставил вопрос перед правительством о возможности получения собственного опиума. Магистр фармации Е.Сворловский организовал возделывание снотворного мака и промышленное производство опиума – лекарственного препарата. 2 декабря 1902 г. в Ярбашской волости Ферганской области произошло сильное землетрясение, на это место прибыл отряд Российского Общества Красного Креста. Помимо помощи раненым, врачи столкнулись с проблемой "пуппаристов". Местные лекари умели извлекать из головок мака вещество, которое называли - афиюн. Им лечили зависимость от гашиша. Сообщение доктора Ортенберга повлекло ряд исследований. Николай Петрович Вавилов отмечал в отчете о путешествии 1916 г. на Памир: "Крайне мало на Памире конопли. В некоторых селениях среди полей хлопчатника и у заборов попадаются группы конопли, и в первое время я воображал, что это конопля для пряжи. Позже выяснилось, что конопля сеется здесь для получения гашиша, и она заменяет здесь запрещенную русскими пограничниками культуру опийного мака". В Узбекистане до революции гашиш и другие наркотики можно было купить на базаре, в мелочных лавках, в любой чайхане. Традиционно сеяли опийный мак и индийскую коноплю. Местные лекари лечили от большинства болезней опием в различных видах и сочетаниях. Врачи рекомендовали его во время лихорадки, при головной и зубной болях, болезнях глаз, ушей и т. д. Гашиш, получивший особое распространение в оазисах Ургента и Ташауза, использовался для приготовления халвы, конфет "гульканд" [4, с. 9; 5]. Д-р Зандер в начале века писала о резком увеличении количества наркоманов не только среди взрослого населения, но особенно в юношеском, 209 почти детском возрасте. "В прежнее время наркомания была легальным уделом имущих классов, интеллигенции, теперь же громадное большинство больных из малокультурного слоя, подростки, главным образом, дети, спекулирующие на Сухаревке и на улицах" [см. 6]. По мнению современников, Сухаревка и окружающие ее улицы Москвы являлись местами снабжения наркоманов всеми видами наркотиков. Там можно было получить сколько угодно морфия, кокаина, хлорала и т.п. Одним из самых модных и распространенных видов наркотиков был кокаин. Зандер считала, что прогноз кокаинизма или морфиококаинизма значительно неблагоприятнее прогноза чистого морфинизма [см. 6]. Интересно ее сравнение кривых отвыкания от морфия, героина, опия и кокаина. Ссылаясь на исследования д-а Кутанина, она заключает, что несмотря на легкость воздержания, все же кокаинисты дают больший процент рецидивов. "За последние годы злоупотребление кокаином принимает опасные размеры. Кто прибегает к яду, чтобы успокоить физические и моральные страдания, кто - из желания испытать особые ощущения, или по совету опытного кокаиниста, или, наконец, согласно врачебному указанию. Доза повышается быстро и достигает 2 - 3 гр. Дети особое пристрастие питают к кокаину, который они нюхают, глотают, редко впрыскивают. Часто они переходят к нему после морфия, который впрыскивают себе под кожу". [7]. Большое влияние на рост наркомании оказала Первая мировая война. Именно в этот период стали ясны социальные корни наркотизма. В 1912 г. в Гааге была принята первая конвенция о наркотиках. Затем принимался еще ряд международно-правовых актов: Женевское соглашение и конвенция 1925 г., Бангкокское соглашение и Женевская конвенция 1931 г. и др. Так начались попытки мирового сообщества противостоять употреблению и распространению наркотиков. 210 20 - 30-е годы. Значительная вспышка потребления наркотиков на Дальнем Востоке наблюдалась в период гражданской войны. Несмотря на обширную собственную сырьевую базу для производства наркотиков в бассейне Амура, основная масса доставлялась контрабандным путем. После Октябрьской революции были уничтожены «наша-хана» курильни. Но в Таджикистане на бытовом уровне до сих пор употребляют опиум, или как его называют "кукнар", запивая его зеленым чаем. Также курят гашиш, с помощью чилима – сосуда из тыквы, наполненного водой. В начале XX в. кокаин интересовал узкий круг ученых специалистов как социальная проблема, но в середине 20-х гг. он получил распространение, очень похожее на резкое увеличение потребления наркотиков в конце 80 начале 90-х гг. В 20-е гг. кокаин, или, как его называли, "марафет", находил широкий сбыт на улицах, в притонах, в продаже из-под полы. В основном его можно было достать на Сухаревке, в Трубном переулке в Москве, а также на любом базаре в распространителями любом крупном городе России. Основными и потребителями были мальчишки, продававшие папиросы, беспризорные и т.д. Д-р Шоломович считал, что ни один яд, даже морфий и алкоголь, не меняет так быстро личности больного в нравственном плане, как кокаин. В своей работе он ссылается на существование подпольных притонов, а также на преступность среди кокаинистов. "Совершенно понятно, что количество кокаинистов среди преступников - громадно". Большая часть кокаинистов моложе 20 лет. Беспризорные дети, папиросники, торговцы спичками, газетами, мелкие воришки начинают нюхать кокаин с 10 - 12-летнего возраста, в основном заражаясь и заражая своим пристрастием друг друга. Взрослые приходят к кокаину нередко через алкоголь[8, с. 1 – 8]. Спекулянты 21 1 привозили немецкий, польский, японский кокаин в Россию. Многие специалисты видели причину его распространения в повальном невежестве, нищете и беспризорности. В 1921 г., на четвертой сессии ВЦИК VIII созыва, число беспризорных детей, срочно требовавших помощи, оценивалось в 7,5 млн. По данным некоторых исследователей, доля несовершеннолетних, принимавших наркотики, достигла 10% общего их числа [9, с. 59]. Большинство беспризорных попадало в детские дома, трудовые коммуны, колонии, общеобразовательные школы. Для подростков, страдавших тяжелыми формами психических недугов, Наркоматом здравоохранения были открыты специальные учреждения медико-педагогического характера психоневрологические школы, санатории. В 1927 г. имелось 11 учреждений подобного типа в Ленинграде, Воронеже, Казани, Саратове и некоторых других городах. В начале 20-х гг. в Москве открылась наркосекция по борьбе с наркотизмом среди детей. С середины 20-х гг. начали работать курсы усовершенствования и подготовки работников в этой области. В те же годы за ликвидацию детской беспризорности взялась советская власть. 8-10 декабря 1923 г. состоялась научная конференция по вопросам наркотизма. В Москве больные концентрировались в Преображенской психиатрической клинике, а те, кто совершал преступления, - в трудовом доме для несовершеннолетних правонарушителей. Доктор Р.М.Зиман, обобщая материал, представленный на конференции, делает заключение: "Детикокаинисты в большинстве - дети улицы. Предоставленные сами себе, без руководителей и воспитателей, они впитывают в себя все соблазны улицы, 212 быстро вовлекаются в общий круговорот погони за наживой, лихорадочно хватаются за все доступные им наслаждения" [10]. В 1921 г. по инициативе В.И.Ленина в стране устанавливается уголовная ответственность за незаконное изготовление и сбыт наркотических веществ, а также посев опийных культур. Уголовно-правовая ответственность за преступления, связанные с наркотиками, впервые законодательно была установлена в конце 1924 г. Изучение и анализ законодательства периода 1917 1921 гг. показывает, что в это время был предусмотрен такой состав преступления, как изготовление наркотических веществ и торговля ими. Что касается периода действия первых уголовных кодексов советских республик, то упомянутый состав преступления в них отсутствовал. В УК УССР 1922 г. имелась общая норма (ст. 215), согласно которой признавалось преступлением изготовление ядовитых и сильнодействующих веществ, но сам перечень отсутствовал. Аналогичные нормы содержались также в УК Азербайджанской ССР 1922 г. (ст. 215), Грузинской ССР 1922 г. (ст. 221) и в кодексах некоторых других советских республик [11, с. 10 – 14]. Дальнейшее развитие законодательства по борьбе с незаконным изготовлением и распространением наркотических веществ имело место после образования Союза ССР. Этот период характеризуется принятием ряда нормативных актов. Они устанавливали государственную монополию на торговлю наркотическими веществами, порядок отпуска и учета их. В 1924 г. было создано государственное общество по сбору и переработке опия. 27 августа 1926 г. вводится государственная монополия на опий. В 1929 г., например, было экспортировано 34 337 кг опия [12, с. 65]. Действовавшие уголовные кодексы были дополнены статьями, которые предусматривали ответственность за незаконное изготовление и сбыт наркотических веществ. 213 Специальные статьи, широко регламентирующие борьбу с преступлениями, связанными с наркотиками, были закреплены в уголовных кодексах 1926 - 1928 гг. [13, с. 5]. В 20 - 30-х гг. нашего столетия сформировалась оценка наркомании как болезни, но болезни необычной, "порочной", связанной с условиями жизни, так как наркомания имела большое распространение среди деклассированных элементов – бродяг, проституток, преступников. Существует мнение о том, что после 30-х гг. наркомания пошла на убыль, а "новые случаи в основном были следствием неправильной врачебной практики". Заметный рост наркомании начался вновь во время Второй мировой войны [14, с. 4]. Минувшие войны значительно увеличили число наркоманов (главным образом морфинистов), состоявших на учете в наркологических диспансерах. Войны оставили свой след и на подрастающем поколении. После войны жизнь некоторых подростков изменилась, и они оказались беспризорными. Среда, в которую попали дети, была антисоциальна, и под ее влиянием менялись характер и поведение детей и подростков. В качестве примера структуры потребления можно рассмотреть результаты трехгодичного исследования наркоманов (1929 – 1932) в Свердловске. До 1929 г. в городе можно было купить наркотики в любой аптеке, после 1929 г. наркоманы были прикреплены к определенной аптеке и могли получить наркотики только по рецепту наркопункта. Формы наркомании – в основном морфийная в сочетании с героином, кокаином, алкоголем и опием. Возраст мужчин 31 – 35 лет, женщин 26 - 30 лет. Самый молодой - 24 года, самый пожилой - 68 лет. По профессиям: медицинские работники – 41,4%, кроме них актеры, железнодорожники, административные работники и лица без определенных занятий [6, с. 5 – 7]. В основном привыкание 214 происходило из-за неосторожного назначения врачей (31%), условий медицинской работы (38%) – в этот период такие причины считались основными. Длительность заболевания в среднем 8-10 лет, хотя нередки случаи более 15 лет. На увеличение числа медиков среди наркоманов указывали также проф. Осипов, Крафт-Эбинг, Крепелин, Голант, Горовой - Шалтан и др. [15; 16 и др.]. В декабре 1934 г. специальным постановлением Совета Народных Комиссаров индийская конопля была признана одурманивающим веществом, за ее посев предусматривалось наказание – до двух лет лишения свободы [12, с.66]. 40–50-е годы Западные специалисты зафиксировали стремительный рост наркотизма после Второй мировой войны. В нашей стране таких данных по понятным причинам нет. Хотя на эмпирическом уровне практикующие врачи отмечали это. Скорее всего Вторая мировая война увеличила количество потребителей наркотиков, особенно среди медицинских работников. Существуют сведения о том, что наркотики активно продавались на "черном рынке" и о последствиях применения болеутоляющих средств в военных госпиталях [15; 17, с. 9; 18, с. 9]. В.П.Парибок, старший лейтенант медицинской службы, пишет: "В отечественной фармакологической литературе почти не существует скольконибудь подробных сводок или обзоров литературных данных по вопросу о привыкании к наркотикам. Монографии, посвященные привыканию к наркотикам, имеются в иностранной литературе. Однако даже самые последние из них устарели (1929, 1934). Кроме этого, существенным недостатком названных монографий является их неполнота: авторы полностью игнорируют 215 работы русских (советских) ученых, несмотря на то что их исследования в этой области имеют весьма большое значение и во многом являются совершенно оригинальными исследованиями (исследования И.П.Кракова, Н.В.Лазарева и др.)" [19]. В структуре потребляемых наркотических препаратов в этот период доминируют опиаты и барбитураты. После смерти Сталина, в период "оттепели" появились первые публикации о западной культуре, а также о наркотиках как об одном из признаков разложения западного общества. В 1959 – 1961 гг. были приняты республиканские уголовные кодексы. Произошла дифференциация уголовной ответственности. Этот период характеризуется тенденцией к усилению борьбы с незаконным изготовлением, распространением, а также потреблением наркотических веществ. 60–70-е годы Западная культура, воплощенная в музыке, одежде, модных течениях в 60-е гг. стала все больше влиять на молодежь. Особенно это было заметно в крупных городах. The Beatles, рок-н-ролл, стиляги, битломаны … Одновременно большое влияние на подрастающее поколение оказывал и криминальный мир. В слэнге того времени английские слова смешивались с отечественной "феней". Наркотики были неотъемлемым элементом обоих миров. В этот период в прессе развернулась дискуссия по вопросам профессионального спорта. Проблема допинга (от английского dope - давать наркотик) впервые возникла на ипподромах, но затем затронула все виды спорта. Целый ряд рекордов лежит за пределами человеческих возможностей. Многие спортсмены экстра-класса не способны самостоятельно справиться со 216 стрессами, зависят от тренеров и испытывают возрастающую зависимость от медицинских препаратов. Речь шла только о западных спортсменах, но в подготовке отечественных спортсменов также использовались многие наркотические препараты. В структуре потребляемых наркотических средств доминируют опиаты и барбитураты. Западная печать окрестила Советский Союз "красной стрелой" для "белой смерти". Не без оснований специалисты утверждали, что СССР являлся перевалочной базой для транзита наркотиков из Афганистана, Сирии, Турции и других стран в Западную Европу. Юридическим закреплением солидарности государств в борьбе с наркоманией является Единая конвенция о наркотических веществах 1961 г., ратифицированная Указом Президиума Верховного Совета СССР 14 декабря 1963 г. Конвенция установила международный контроль за изготовлением, хранением и оборотом наркотических средств, урегулировала ряд процедурных и организационных вопросов, дала рекомендации относительно лечения наркоманов. Единой конвенцией были утверждены четыре списка наркотических средств. "В нашей стране Коммунистическая партия и Советское правительство проявляют исключительную заботу о здоровье человека, проводят грандиозные мероприятия в области здравоохранения" [13, с. 3]. Под этим девизом проводилось большинство исследований, дискуссий, публикаций. В это же время появились первые хиппи. Мир, братство, всеобщая любовь, дети-цветы, рассуждения о различных философских течениях, религиях — хиппи принесли с собой как мирное курение анаши, так и любовь к галлюциногенам, помогающим медитировать, уйти от несовершенного мира. 217 Уже к концу 70-х гг. сложилась "система", ставшая основой неформальных движений следующего десятилетия. С середины 70-х гг. растут различия между андеграундом и конформной молодежью. Более активно начали появляться российские рок-группы ("Мифы", "Россияне", "Санкт-Петербург"). Наркотики постепенно становились важной частью неформальных движений, что легко прослеживается в жизни рок-музыкантов. Многие из них употребляли наркотические средства. В 1971 г. на конференции, состоявшейся в Вене, в которой участвовало 90 стран, в том числе СССР, была принята Конвенция о психотропных веществах. 25 апреля 1974 г. появился Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об усилении борьбы с наркоманией". Было сформулировано несколько новых составов преступлений. В частности, хищение наркотических средств, организация и содержание притонов для потребления наркотических средств, незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или пересылка наркотических средств без цели сбыта. Указом были выделены в отдельную статью нормы об ответственности за посев или выращивание запрещенных к возделыванию культур, содержащих наркотические вещества. Была также установлена административная ответственность за потребление наркотических веществ без назначения врача. В Казахской ССР проводились операции "Опиум", "Мак", "Бахус" и т.п. В Казахстане есть большие площади (свыше 6 млн га) дикорастущей конопли с очень высоким содержанием наркотических веществ, распространены незаконный посев и выращивание опийного мака. Наиболее "качественная" конопля произрастает в Чуйской долине. Ежегодно ее посещает несколько тысяч человек, местные жители традиционно занимаются заготовкой и 218 продажей. В художественной литературе это нашло отражение в романе Ч.Айтматова "Плаха". 25 августа 1972 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР, в ст. 1 которого говорилось "о принудительном лечении и трудовом перевоспитании больных наркоманией". Лица, больные наркоманией, обязаны проходить лечение в лечебно-профилактических учреждениях органов здравоохранения. В случае уклонения от лечения их направляют в лечебнотрудовые профилактории на срок от 6 месяцев до 2 лет. 80-е годы. "В соответствии с решениями XXVII съезда КПСС в нашей стране осуществляется перестройка всех сфер общественной жизни, реализуются большие социальные программы, направленные на обеспечение здорового образа жизни советского человека, его гармонического физического, духовного и культурного развития. Серьезное внимание уделяется проблеме пресечения и предотвращения злоупотребления наркотическими средствами, проблематике и лечению наркомании, усилению борьбы против незаконного оборота наркотиков" [2, с. 106]. В газете "Правда" от 6 января 1987 г. сообщалось, что на учет взято 46 тыс. лиц с медицинским диагнозом "наркомания", в то время как в США, по официальным данным, более 30 млн наркоманов. Официальная политика утверждала, что в нашей стране в отличие от капиталистических стран нет социальных причин для наркотизма. Образ наркомана трактовался как образ преступника, следовательно, и отношение к нему должно быть соответствующее. Антиалкогольные, а затем и антинаркотические кампании, базировавшиеся на жесткой административной направленности всех 219 мероприятий, привели к возникновению деонтологических и правовых проблем в реализации взаимодействия наркологической службы, общелечебной сети, административных и правоохранительных структур. Это серьезно затруднило раннее выявление лиц, нуждавшихся в наркологической помощи. Опасения возможной социальной депривации обусловливали уклонение потребителей наркотиков и их близких от наблюдения, лечения и любых контактов с государством. Совокупность этих факторов в значительной степени определяла попадание в поле зрения врачей и правоохранительных органов потребителей заболевания наркотиков с наличием преимущественно личностной на поздних деградации и стадиях социальной дезадаптации. Большая часть социологических, криминологических, культурологических исследований проводилась в наркологических диспансерах и местах лишения свободы, что привело к весьма одностороннему освещению ситуации и во многом спровоцировало негативное восприятие потребителей наркотиков обществом. Основной группой риска не без основания считались неформальные группировки. На Западе панк-революция прошла в 70-х, в нашей стране в начале 80-х. Лозунги панков – "No Future for me..." (нет будущего для меня), "живи легко, умри молодым"... В нашей стране панки долгое время находились на втором месте после хиппи, в основном в связи со своей малочисленностью. Сильнодействующие препараты "помогли" многим осуществить свой лозунг — они умерли молодыми. Термин "контркультура" появился на Западе в конце 60х гг. в связи со студенческой революцией 1968 г. Контркультура расцветает в кризисные моменты развития общества, для нас это было начало перестройки. Это был протест нового поколения против того состояния, в котором 220 пребывало общество, против утилитаризма, конформизма, стандартов массовой культуры. До 1986 г. существовали две жесткие молодежные группировки: нормативная - идеологизированная и противопоставляющая себя ей неформальная. С началом перестройки это жесткое деление перестало существовать, границы размылись. Постепенно наркотики становятся частью молодежной субкультуры как культуры определенной возрастной популяции, обладающей общностью стиля жизни, поведения, групповых стереотипов и самореализации. Ее отличает феномен субъективной размытости, который выражается в отсутствии самоидентификации и распространенности поведенческих стереотипов, обусловливающих деперсонализацию ориентаций и установок. Потребление наркотиков было значительно распространено среди лиц, находящихся в пенитенциарных учреждениях. По данным А.Габиани и Г.Георгадзе, среди группы лиц, отбывающих наказание в исправительнотрудовых учреждениях, получен следующий ответ на вопрос: где впервые были приняты наркотические средства – в местах лишения свободы - 57,6%, на улице 10%, в армии - 0,7% и т.д. Медицинская помощь наркоманам практически отсутствовала по многим причинам: запреты на использование многих средств для купирования абстинентного синдрома, недостаточное количество мест, отсутствие реабилитации, пугающая наркомана постановка на учет и др. Между тем в книге Э. Звартау содержится информация о метадоне и экспериментах, проведенных в химической лаборатории, результаты которых остались на бумаге [20]. На Западе же метадоновые программы являются важной частью стратегии снижения ущерба от наркотиков ("минимизация зла"). 221 Наркотики стали частью рок-культуры, через это прошли многие великие музыканты, писатели, художники. Для одних это навсегда осталось как что-то романтичное — забавный период молодости, для других окончилось трагедией и смертью. В неформальной среде появились и быстро стали популярны "кислотные дискотеки". В 80-е гг. стало модным потребление ЛСД, употреблять его было престижно. Именно в этот период популярным становится Кастанеда и некоторые другие философские течения, связанные с изменением сознания. Большое количество легенд, посвященных ЛСД, относится к стимуляции творческого процесса. Это неудивительно. Психоделики со дня своего появления были в центре внимания ученых, медиков, философов, авантюристов. Потребление наркотиков среди детей практически отсутствовало, основной проблемой была токсикомания. В 80-е гг. резко возрастает потребление токсических веществ среди детей младшего школьного возраста. Появляются публикации о воспитанниках детских домов как основной группе риска. 22 июня 1987 г. принимается Указ Президиума Верховного Совета СССР "О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты СССР". Введена административная ответственность за незаконное приобретение или хранение наркотических средств без цели сбыта в небольших размерах. 90-е годы. В условиях кризиса, быстрых социальных изменений, дефицита регуляции социального поведения, т. е. состояния аномии, происходит увеличение всех традиционных форм девиантного поведения. Падение "железного занавеса" лишь ускорило проникновение в нашу страну 222 наркотиков, популярных на Западе, – кокаина, героина, некоторых видов галлюциногенов. Проявилась взаимосвязь между социальным статусом и видом потребляемого наркотика. То, что в Восточной Европе началось крупномасштабное производство наркотических веществ, не вызывает сомнения. Чешская республика и Польша находятся на втором месте после Голландии по производству психотропных веществ. Латвия и Венгрия производят "MDEA" и "MDMA" и т.п. Азербайджан давно специализируется на производстве искусственных опиатов (метадон, норморфин, триметилфентанил). Согласно докладу итальянского Confcommercio, опубликованному 3 февраля 1995 г., итальянская rаморра обменивает миллионы фальшивых долларов на "синтетические наркотики, производимые сегодня Россией в неимоверных количествах". Их последующая продажа приносит в свою очередь "огромную денежную массу", которая инвестируется в европейскую экономику [21]. Ленинград - Санкт-Петербург всегда был одним из центров по производству синтетических наркотиков. По этому показателю город занимает едва ли ни первое место в стране. Барбитураты, амфетамины, ПЦП, ЛСД, МДМА, ДОБ и различные их производные и вариации значительно отличаются по затратам и сложности производства и, следовательно, по цене. Самыми распространенными в Петербурге были эфедрон ("мулька") и первитин ("винт"), однако сейчас увеличивается потребление более редких и чистых препаратов, а также наркотиков, которые у нас раньше не производились, и это не случайно. Среди потребителей наркотиков следует отметить рост числа лиц, имеющих довольно высокий социальный статус, чье материальное положение намного выше среднего. В сегодняшней ситуации проблема наркотизма существует в престижных, элитарных учебных заведениях: частных школах и колледжах, практически во всех высших учебных заведениях. 223 Для того чтобы иметь возможность купить дорогостоящий наркотик, потребители вынуждены сами становиться наркоторговцами, бесконечно расширяя свою клиентуру и снижая качество продаваемых наркотиков. Система многоуровневого (сетевого) маркетинга применительно к наркоэкономике работает на редкость эффективно. Для производства возможности: контроль синтетических над исходными наркотиков существуют химическими все компонентами практически отсутствует, большинство высококлассных специалистов-химиков оказались без работы, а химические лаборатории практически не работают и находятся на грани банкротства. Основными точками распространения синтетических наркотиков являются клубы и дискотеки. Мода на синтетические препараты не исключает приоритета опиатов и каннабиса в структуре потребляемых и продаваемых наркотиков в СанктПетербурге. Этот рынок достаточно стабилен, так как существуют проверенные временем и хорошо налаженные каналы доставки, но в 1997 г. в Санкт-Петербурге и Москве началось постепенное вытеснение "черного" (дешевый вариант опия, маковая соломка домашнего производства) героином. В середине 90-х гг. мода на наркотики стала важной особенностью молодежной субкультуры. Она наложила определенный отпечаток не только на внешний облик, но также на манеры и речь значительной части молодежи, не являющейся актуальными потребителями наркотиков. Самыми модными наркотиками 90-х стали кокаин и героин. Цены на кокаин и героин медленно снижались, это связано и с завоеванием рынка сбыта. Следует учитывать, что в наркоэкономике дороговизна продукта не только не отпугивает потребителей, но, напротив, служит двигателем развития рынка. Мода существует не только на конкретный наркотик, само потребление наркотиков становится постепенно престижным. 224 К концу 90-х гг. эпизодическое потребление наркотиков стало обычным для молодых людей и шокирующим для старшего поколения. При этом зависимость от наркотиков осуждается практически всеми (включая потребителей!). Еще один аспект наркоэкономики - это производство лекарств. Многие компании, заводы и магазины стали частной собственностью. В условиях снижения контроля и коррупции можно ожидать возникновения ситуаций, имевших место в западных странах. "Дело о талидомиде" в 50 – 60-е гг. затронуло беременных женщин. В итоге только в ФРГ насчитали 4 тыс. детей называемых "контерганными". Продолжается феминизация и омоложение наркотизма. Детская токсикомания постепенно вытесняется наркоманией. Никакая статистика не отражает истинного числа беспризорных детей. Ситуация во многом сходна с периодом 20-х гг., система государственного опекунства не справляется, большое количество детей являются беженцами, происходит миграция детей на улицу из-за конфликтов в семье, алкоголизма или наркомании родителей, невозможных условий существования в детских домах. Проблема наркомании среди таких детей встает довольно остро, тем более что они являются предметом интереса наркомафии. Использование детей для распространения наркотиков приобретает все большие масштабы. В 1993 г. был внесен ряд поправок в Уголовный Кодекс, в том числе и в ст. 224. Отмена уголовной ответственности за употребление наркотических средств, была своевременной, но все-таки полумерой (фикцией), поскольку невозможно потреблять наркотики, не приобретая, не изготавливая, не храня их, а это осталось преступлением. 24 мая 1996 г. был принят новый Уголовный Кодекс, сохранивший в основном ранее проводимую политику (ст. 228 УК РФ 1996 г.). Правда, 225 формально предусмотрена уголовная ответственность за незаконное приобретение или хранение наркотических средств или психотропных веществ (без цели сбыта) в крупном размере. Однако благодаря ведомственным инструкциям крупным размером признаются фактически разовые - двухразовые дозы. Сохранилось (ст. 97, 99, 104 УК) и принудительное лечение для лиц, страдающих алкоголизмом или наркоманией. Прежде чем подвести итоги, обратимся к имеющимся официальным статистическим данным, характеризующим некоторые тенденции как наркотизации населения России, так и в первую очередь социальной (государственной) реакции на наркотизм за 80 - 90-е гг. (табл. 11 – 15). Подчеркнем при этом, что как наркопотребление, так и преступления, связанные с наркотиками, характеризуются очень высокой латентностью (неучтенностью) и прежде всего - благодаря криминализации (de jure или de facto) потребления наркотических средств и психотропных веществ, а не только их сбыта. Как явствует из табл. 11, наблюдается непрекращающийся рост уровня наркотизации населения страны (число лиц, состоящих на учете в связи с немедицинским потреблением наркотиков) по крайней мере с 1985 г. Так, по сопоставимым данным, с 1985 по 1994 г. рост составил 2,3 раза. Что касается 226 Таблица 11 Наркотизация населения России (1985 – 1997) в расчете на 100 тыс. человек Состоит на учете потребителей Зарегистрировано наркоманов наркотических средств (на 100 тыс. чел.) 1985 25,7 1986 36,4 1987 42,2 1988 39,1 20,3 1989 35,0 23,9 1990 35,3 1,1 ** 1991 37,4 47,8 1,2 * ** 1992 40,9 53,9 31,7 ** 1993 47,9 66,2 39,1 ** 1994 60,6 75,2 ** 1995 105,2 ** 1996 175,7 ** 1997 148,9 * C 1992 г. – расчетные данные ** C учетом потребителей сильнодействующих средств Источники: [22, с.79; 24, с.134, 136; 25, с.125] Годы 227 числа зарегистрированных наркоманов (данные за 1988 - 1993 гг.), то их колебание от года к году в десятки раз убеждает в недостоверности этих сведений. Результаты исследований в Санкт-Петербурге свидетельствуют о том, что число реальных потребителей наркотических средств в городе на два порядка (в 100 раз) выше официальных данных [26, с. 52 – 53]. 15 апреля 1998 г. был принят новый закон "О наркотических средствах и психотропных веществах". Принятие этого закона перечеркнуло все достижения демократии в этой области: во-первых, это уголовная ответственность за потребление наркотиков; во-вторых, прилагаемый к закону "Перечень наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров", в котором содержится определение, что считается небольшим, крупным, особо крупным размером хранения наркотиков. Например, героин не имеет нижней границы, и любое его количество будет признано крупным. 228 Таблица 12 Структура преступности, связанной с наркотиками (1987 - 1997) Показатели преступности 1987 1988 1989 1990 1991 1992 Всего совершено преступлений 18 534 12 553 13 446 16 255 19 321 29 805 В том числе: хищение 832 470 436 413 433 315 незаконное изготовление, сбыт, хранение, перевозка, пересылка с целью сбыта 15 506 9 527 10 594 13 646 17 036 27 115 или без таковой, приобретение или потребление содержание или организация притонов для потребления 444 252 171 206 181 324 наркотиков незаконный посев 136 74 3 72 76 91 Источники: [22, с.79; 24, с.133; 25, с. 124]. 1993 53 152 475 49 249 1994 1995 74 798 79 819 529 691 70 420 72 457 1996 96 645 1997 185 832 546 399 89 803 175 868 499 721 750 909 933 343 593 666 727 2 432 229 Табл. 12 дает некоторое представление о динамике и структуре преступлений, связанных с наркотиками. После обычного для периода "перестройки" сокращения числа преступлений (1987 - 1988), начиная с 1989 г. наблюдается непрекращающийся их рост: с 1988 по 1997 г. - в 14,8 раза, причем только в 1997 г. - почти в два раза по сравнению с предыдущим 1996 г. Существенно увеличилось число зарегистрированных фактов содержания или организации притонов для потребления наркотиков и их незаконных посевов. Однако основную массу преступлений составляют незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка, пересылка наркотических средств в целях сбыта или без цели сбыта, а также сбыт наркотиков, сильнодействующих или психотропных (в редакции 1996 г.) веществ. Чтобы понять, что стоит за этими цифрами, обратимся к табл. 13, характеризующей осужденных за преступления, связанные с наркотиками. Если всмотреться в карательную политику по отношению к "наркопреступникам", то оказывается, что за сбыт наркотических средств или действия, подготавливающие сбыт, осуждается менее 10%. А потребители наркотиков, наркоманы, люди, нуждающиеся в медицинской и социальной помощи, составляют от 90 до 94% осужденных. И совсем уже ничтожное число лиц осуждается за хищение наркотиков (очевидно, большинство из них - также потребители, а не сбытчики), незаконный их посев или содержание притонов для потребления наркотических средств. Данные, содержащиеся в табл. 14, свидетельствуют о том, что вообще доля преступлений, совершаемых наркоманами или лицами в состоянии наркотического опьянения (возбуждения), - ничтожно мала. В отличие, например, от доли "пьяной" преступности, достигающей в среднем 40% всех преступлений, а по наиболее тяжким - до 70 – 80%. 230 Таблица 13 Осужденные за преступления, связанные с наркотиками (1989 - 1996) Всего осуждено В том числе за: незаконное изготовление, приобретение, хранение и т.п. с целью сбыта то же без цели сбыта 1989 5 107 1990 6 977 1991 9 265 1992 10 366 1993 18 836 1994 28 455 1995 38 560 1996 45 675 290 502 712 783 1448 2665 3734 4602 4525 (93,9)* 6092 (92,4) 8 310 (92,1) 9 517 (92,4) 17 137 (92,2) 25 441 (90,5) 34 421 (90,2) 40 485 (89,8) 155 131 123 119 105 173 16 11 36 116 121 168 22 29 48 71 116 140 хищение нарко191 171 тических средств незаконный посев 7 16 организацию или содержание притонов 21 52 для потребления наркотиков * Процент от общего числа осужденных. 231 Таблица 14 Преступления, совершенные наркоманами или в состоянии наркотического возбуждения (1987 - 1997) 1987 1988 1989 1990 Зарегистрированные преступления, 2934 2424 2092 2573 совершенные наркоманами В % от всех зарегистрированных 0,1 0,1 0,08 0,09 преступлений Лица, совершившие преступления в состоянии 2469 1563 1512 1805 наркотического возбуждения В % от всех выявленных лиц, совершивших какие0,3 0,2 0,2 0,2 либо преступления Источники: [23, с. 22, 103; 24, с. 24; 25, с. 23]. 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 2739 4682 42682 - - - - 0,09 0,1 1,5 - - - - 1930 2591 8891 8621 6314 7260 10791 0,2 0,2 0,7 0,5 0,4 0,4 0,8 232 Таблица 15 Социально-демографические характеристики лиц, совершивших преступления, связанные с наркотическими средствами и сильнодействующими веществами (1987 - 1997) Характеристики 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 Пол: мужчины 88,6 84,2 84,6 88,2 90,5 93,5 91,2 91,2 89,4 86,7 88,3 женщины 11,4 15,8 15,4 11,8 9,5 6,5 8,8 8,8 10,6 13,3 11,7 Возраст: 14 - 17 9,6 8,8 9,8 9,9 9,3 8,7 7,9 7,0 7,3 7,6 8,6 18 - 29 64,2 59,9 59,1 58,1 58,8 62,5 61,3 61,4 59,8 60,7 63,7 Социальное положение: рабочие 49,9 45,7 43,5 39,3 35,6 35,1 23,0 24,3 22,2 20,2 20,3 служащие 6,9 8,6 7,8 4,9 3,8 4,4 3,0 2,3 2,1 2,1 1,9 учащиеся 9,2 7,1 6,6 6,6 5,9 6,7 4,8 4,2 4,1 4,7 7,5 без постоянного источника 23,4 26,8 30,7 32,4 37,0 53,9 48,3 58,7 58,8 61,6 64,2 дохода безработные 4,1 5,3 4,3 3,7 4,1 ранее совершавшие 29,5 29,1 27,4 28,8 27,2 28,3 29,3 27,3 29,8 30,2 32,2 преступления Источники: [23, с. 102; 25, с. 125]. 233 Кто же они, лица, совершающие "преступления, связанные с наркотиками"? Частичный ответ мы находим в сведениях официальной статистики (табл. 15). Мужчины составляют абсолютное большинство. Однако доля женщин увеличилась с 1992 до 1996 г. в два раза. Подростки и молодежь в совокупности (14 - 29 лет) превышают 70 - 74%, что лишний раз подтверждает подростково-молодежный характер наркотизма, а также свидетельствует, очевидно, о том, что в милицейские сети попадает отнюдь не "крупная рыба". Сокращение доли рабочих - общая особенность всей преступности, объясняемая, очевидно, сокращением "генеральной совокупности" рабочего класса. Общая тенденция - рост доли лиц, не имеющих постоянного источника дохода, в 2,6 раза. Подведем некоторые итоги. Наркомания не представляет собой нового явления. С далекого прошлого люди употребляли различные опьяняющие и одурманивающие средства. Однако если когда-то самоопьянение было элементом ритуальных церемоний, то для современного цивилизованного общества наркомания превратилась в острое социальное зло. Для современного потребителя наркотиков это занятие не попутное, а самоценное. Он принимает наркотики ради самих наркотиков, и целью являются ощущения как таковые, причем чем полнее эти ощущения, тем лучше. Исходя из этого выбираются и препараты, и способы их введения. Понятно, что и риск привыкания при этом максимален. Новая социальная реальность порождает не только иные способы приема наркотиков, но и специфический микроклимат в группах, в которых это практикуется. В основе образования и существования таких групп лежит интерес к наркотикам, и по законам групповой психологии интерес каждого многократно усиливается в среде ему подобных. Наркотическая субкультура, 234 как всякая субкультура, сознательно или бессознательно стремится к воспроизводству и расширению [27, с. 64]. Но никакие факторы и жизненные ситуации не предопределяют фатально ни совершение человеком преступления, ни заболевание наркоманией. При любой жизненной ситуации существует возможность выбора образа действий, не нарушающих правовых и нравственных норм. Тенденции, а следовательно, и прогнозы наркотизма в России крайне неблагоприятны. Усиливается взрывоопасность ситуации с проблемой СПИДа. Наглядным примером могут служить события в Калининграде, где произошло массовое и быстрое заражение наркоманов вирусом. Настораживает высокая смертность среди больных наркоманией. Прежде всего это связано с низким качеством наркотиков, недоступностью медицинской помощи, высокой стоимостью лечения, отсутствием реабилитационных центров, профилактических программ и т.п., потерей доверия к государственным институтам. Для преодоления сложившейся ситуации необходимо учитывать, что запрет и преследование одних наркотических веществ привлекает интерес к другим, а политика запрета и наказания никогда не принесет желаемых результатов. Разработка концепций, программ, нормативных систем для новой политики контроля над наркотиками не должна быть основана на принципах, отличающихся от принятых в западных странах с их установившейся демократией. Основную суть таких систем должно составлять уменьшение ущерба. Под этим подразумевается сосредоточение усилий на минимизации вреда от употребления, вместо простого объявления определенного класса лекарственных веществ вне закона. 235 Литература 1. Шуратова С.Г. Наркомании. Алма-Ата, 1990. 2. Социальные, правовые и криминологические проблемы борьбы с наркоманией. Хабаровск, 1991. 3. Эрлеймейер Ф.А. Морфинизм и его лечение. СПб., 1899. 4. Довлетов Б. Научное прогнозирование развития наркотизма. Ашхабад, 1992. 5. Довлетов Б. Социально-экономические и организационно- правовые аспекты профилактики наркомании. Ашхабад, 1993. 6. Бахтияров В.А. К вопросу о наркомании. Свердловск, 1936. 7. Кутанин М.П. Вопросы теории и практики морфинизма // Тр. I Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров. М., 1929. 8. Шоломович А.С. Теория и практика борьбы с наркотизмом. М., 1933. 9. Футер Д. О детях – наркоманах // Московский медицинский журнал, 1925. № 10. 10. Зиман Р.М. "О кокаинизме у детей". // Вопросы наркомании. М., 1926. Вып. 1. 11. Макарь И.М. Наркомания под запретом закона. Кишинев, 1990. 12. Лебина Н.Б. Белая фея, или как "наводили марафет" в Советской России / Родина. №9. 1996. 13. Карпович К.А. Уголовно-правовые меры борьбы с распространением наркомании. Ростов на Д., 1972. 14. Сорокина Т.Т. Наркомания и токсикомания. Минск, 1987. 15. Голант Р.Я. Проблема морфинизма // Тр. ГИМЗ. Л., 1929. 236 Горовой - Шалтан. Морфинизм, его распространение и профилактика.// 16. Вопросы наркомании. М., 1928. Вып. 2. 17. Гуськов В.С. Мягков И.Ф. Наркомании. Воронеж, 1968. 18. Канторович Н.В. Наркомании. Фрунзе, 1960. 19. Парибок В. Материалы к проблеме привыкания к наркотикам. Л., 1949. 20. Звартау Э. Методология изучения наркомании. М., 1988. 21. Радикалы и наркотики / Ред. А. Бандинелли Рим, 1995. 22. Преступность и правонарушения в СССР: Статистический сборник. 1989. М., 1990. 23. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1991. М., 1992. 24. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1993. М., 1994. 25. Преступность и правонарушения: Статистический сборник. 1997. М., 1998. 26. Афанасьев В.С., Гилинский Я.И. Девиантное поведение и социальный контроль в условиях кризиса российского общества. СПб., 1995. 27. Гилинский Я.И., Афанасьев В.С. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения. Л., 1993. 237 Глава 5 Основные тенденции динамики самоубийств в России Уровень самоубийств как следствие социального неблагополучия служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического состояния общества. К 1994 г. Россия вышла на одно из первых мест в мире по этому зловещему показателю. Крах каждой человеческой жизни трагичен. В 1994 г. добровольно ушло из жизни, по официальным данным, около 62 тыс. наших сограждан, в 1995 г. свыше 60 тыс. человек и в 1996 г. около 60 тыс. человек. Одного этого достаточно, чтобы обратиться к более подробному рассмотрению проблем суицидального поведения в России. § 1. Предмет исследования Как уже упоминалось в первой части монографии, самоубийство, суицид – умышленное лишение себя жизни. Не признается самоубийством лишение себя жизни лицом, не осознающим смысл своих действий или их последствий (невменяемые, дети в возрасте до пяти лет). В этом случае фиксируется смерть от несчастного случая. Под самоубийством понимаются два разнопорядковых явления: вопервых, индивидуальный поведенческий акт, лишение себя жизни конкретным человеком; во-вторых, относительно массовое, статистически устойчивое социальное явление, заключающееся в том, что некоторое количество людей добровольно уходят из жизни. Как индивидуальный поступок самоубийство служит предметом психологии, этики, медицины; как социальное явление предмет социологии, социальной психологии. В некоторых языках, включая английский, немецкий, русский, отсутствует дифференциация этих двух различных понятий. Поэтому лишь из контекста бывает ясно, идет ли речь о 238 поступке человека или же о социальном феномене. В дальнейшем нами будет рассматриваться последний, социологический аспект самоубийства. Суицидальное поведение включает завершенное самоубийство, суицидальные попытки (покушения) и намерения (идеи). Эти формы обычно рассматриваются как стадии или же проявления одного феномена. Однако некоторые авторы относят завершенный и незавершенный суицид к различным, относительно самостоятельным явлениям, исходя, в частности, из того, что в ряде случаев покушения носят шантажный характер при отсутствии умысла на реальный уход из жизни. В самом широком смысле самоубийство - вид саморазрушительного, аутодеструктивного поведения (наряду с пьянством, курением, потреблением наркотиков, а также перееданием или же мотогонками). В более узком, медикоправовом смысле самоубийство означает вид насильственной смерти с указанием ее причины. Существует множество разновидностей суицидального поведения, а следовательно, и их классификаций по разным основаниям (причины, стадии, мотивы и др.) Э.Дюркгейм, автор первого фундаментального социологического труда, посвященного самоубийствам (1897), различал их по причинам: эгоистические (как результат недостаточной интеграции общества, ослабления связей между индивидом и обществом); альтруистические (ради действительного или мнимого блага других); аномические (в кризисном обществе, находящемся в состоянии аномии, когда старые нормы не действуют, новые отсутствуют или не усвоены населением, существует конфликт норм, “нормативный вакуум” и т.п.) [1]. Последователь Дюркгейма М.Хальбвакс (М.Halbwachs) частично отходит от классификации учителя, предлагая различать самоубийство 239 искупительное (самообвинение), дезиллюзионное (результат проклинающее разочарования, (протестное) неудовлетворенности и своим статусом и др.). Хальбвакс отрицает альтруистическое самоубийство, считая его самостоятельным феноменом самопожертвования [2]. Е.Шнайдман эготическое (E.Shneidman) (самопорицающая выделяет депрессия), три типа самоубийств: дуалистическое (следствие фрустрации, ненависти, стыда, гнева и т.п.). и "выламывающийся" (ageneratic) – результат "выпадения" из поколенческих, родственных связей, сетей [3, p. 25 – 26]. По стадиям или по определенности намерений Дорпат и Босвелл (Dorpat, Boswell) различают суицид жеста или демонстративный, противоречивое (“колеблющееся”) покушение на свою жизнь, серьезное покушение и завершенное самоубийство [4, р.30]. Л.Векштайн (L.Wekstein) приводит классификацию - перечень, насчитывающий тридцать видов суицидального поведения, включая хронический суицид лиц, имеющих алкогольные или наркотические проблемы; суицид “по небрежности” (когда суицидент игнорирует реальные факторы); рациональный суицид; психотический; экзистенциальный и др. [4, р. 27 – 30]. Бэгли (Bagley) с соавторами выделяет суицид как следствие хронической депрессии; социопатический и старческий или “гандикапный”. А.Бэхлер (A.Baechler) различает самоубийство эскапистское (бегство, уход); агрессивное; жертвенное и “нелепое” (следствие самоутверждения в деятельности, сопряженной с риском гибели) [5, р. 77]. Отечественная классификация предпринята В.Тихоненко [6]. 240 Самоубийство - весьма сложный, многоаспектный (философский, психологический, нравственный, юридический, религиозный, культурологический, медицинский и пр.) междисциплинарный феномен. Каждый индивидуальный суицидальный акт имеет свои истоки, мотивы, может объясняться социально-психологической дезадаптацией личности [7], депривацией, фрустрацией, психическими отклонениями и т.п. Однако воспроизводство относительно постоянного (статистически устойчивого) для каждого конкретного общества числа добровольных смертей, динамика количества и уровня самоубийств в зависимости от экономических, политических, социальных изменений свидетельствуют о социальной природе этого феномена. В мире животных суицидальное поведение либо не наблюдается вовсе, либо ограничивается редкими нетипичными актами, носящими не осознанный, а инстинктивный характер (так, можно весьма условно расценивать как “самоубийство” самопожертвование самки ради спасения детенышей). Не случайно Ж.-П.Сартр усматривал отличие человека от животного в том, что человек может покончить жизнь самоубийством. Социальная природа самоубийства не вызывала сомнений у Э.Дюркгейма. Г.Бокль в середине прошлого века справедливо заметил: ”Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества” [8, с. 30]. Обоснование социологического подхода в исследовании суицидального поведения см. в [9], а история социологического исследования самоубийств в российской науке частично изложена как в Части I предлагаемого исследования, так и в [10]. Не останавливаясь на социологических концепциях суицида [1; 3; 4; 9; 11; 12, р. 217 – 246, и др.], отметим некоторые закономерности, необходимые для последующего изложения темы. 241 Количество и уровень (обычно в расчете на 100 тыс. населения) самоубийств, как показал Дюркгейм, находятся в обратной корреляционной зависимости от степени интеграции, сплоченности общества. Поэтому, по Дюркгейму, уровень самоубийств в католических странах ниже, чем в протестантских. И в наши дни наблюдается более низкий уровень самоубийств в странах с господством католицизма (Италия, 1992 - 7,9; Испания, 1992 - 9,6; Португалия, 1994 - 7,4), чем в протестантских странах (Австрия, 1993 - 21,3; Дания, 1993 - 22,3; Финляндия, 1994 - 27,2; Чехия, 1993 - 18,6 и др.) [13]. По той же причине во время войн снижается уровень самоубийств (сплочение общества перед лицом общей опасности, общего врага). Об этом свидетельствует динамика суицида во время войн [1], включая Первую [11, с. 442 – 460] и Вторую [14] мировую. Уровень самоубийств повышается в годы экономических кризисов, депрессий и роста безработицы [1, с. 223 и след.]. Так, на протяжении почти всего ХХ столетия уровень самоубийств в США был весьма стабилен: 10-12 на 100 тыс. населения. И лишь в годы Великой депрессии этот уровень увеличился до 17,5 (1932). Как все виды социальных девиаций, самоубийства чутко реагируют на степень социальной и экономической дифференциации населения и темпы ее изменения [15]. Чем выше степень дифференциации, тем выше показатели суицидального поведения. Особенно “самоубийственно” резкое снижение социального статуса (“комплекс короля Лира”). Поэтому относительно высок уровень самоубийств в первые месяцы у солдат срочной службы, среди демобилизованных офицеров, у лиц, взятых под стражу. 242 Будучи в конечном счете следствием отсутствия или утраты смысла жизни (“экзистенциальный вакуум”, по В.Франклу [16]), самоубийства растут в годы идеологических кризисов, “смены вех”. На уровень самоубийств влияет историко-культурологический фактор: насколько данная культура предлагает, подсказывает суицидальную модель возможного “разрешения” кризисной ситуации. Может быть, поэтому традиционно высок уровень самоубийств среди жителей стран угро-финской группы (Венгрия, 1994 - 35,3; Финляндия, 1994 - 27,2; Эстония, 1994 – 40,9; Удмуртия, 1986 - 41,1), а уровень самоубийств у черного населения США значительно ниже, чем у белого, хотя социально-экономические различия заставляют предположить обратное [17, р. 279]. В некоторых культурах сложился ритуал добровольного ухода из жизни: японское сэппуку (ошибочно именуемое харакири), сати индийских вдов и др. Наконец, неодинаковое распределение самоубийств среди различных социально-демографических групп населения также свидетельствует о социальной природе самоубийств [15, с. 103 – 112]. Конечно, сказанное не исключает роли других, не социальных факторов. Так, на уровне индивидуального поведения несомненно значение психологических характеристик индивида [9; и др.]. При прочих равных условиях уровень и динамика суицидального поведения может зависеть и от космических факторов (солнечная активность, геомагнитные бури и т.п.) [19, с. 120 – 122, 394 – 398 и др.]. § 2. Динамика самоубийств в России Как “продукт состояния общества”, самоубийства, точнее их уровень и динамика, служат наравне с убийствами одним из важнейших индикаторов 243 социальной, экономической, политической ситуации и ее изменений, “барометром” жизнедеятельности общества, его благополучия (или неблагополучия). Вот, в частности, почему так важно изучать и постоянно отслеживать (мониторинг) динамику суицидальных проявлений, изменений в половозрастном, социальном составе суицидентов и т.п. К сожалению, на этом пути отечественных исследователей ожидают большие трудности. Если по многим другим показателям мы имеем дело с “лукавыми цифрами”, нуждающимися в значительной коррекции, то по самоубийствам за длительные промежутки времени данные вообще не публиковались. И даже сегодня легче получить сведения о преступности в стране (ежегодные статистические сборники “Преступность и правонарушения”), чем более или менее полную информацию о самоубийствах. Официальным источником зарегистрированных смертей от самоубийств являются сведения, публикуемые в ежегодниках Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) [13], но данные по России начали публиковаться лишь с 1988 г. (ежегодник 1994 г.), а сами ежегодники выходят в Женеве и поступают в отечественные библиотеки со значительным запозданием (так ежегодник ВОЗ, вышедший в 1995 г., публикует данные о России и других странах до 1994 г. включительно). Еще сложнее собрать сведения за длительный временной период. Лишь с 1922 по 1926 г. публиковались данные Отдела моральной статистики при ЦСУ о самоубийствах в советской России и СССР. Мы не располагаем более или менее достоверными сведениями о самоубийствах в России (или СССР) с 1927 по 1965 г. Не всегда сопоставимы цифры, приводимые различными источниками. 244 Вместе с тем, даже имеющиеся данные в своей динамике и в сопоставлении с другими странами заслуживают внимания. Самоубийства в России до 1917 года. Представления о количестве, уровне и динамике завершенных самоубийств в России дают абсолютные цифры за 1803 – 1841 гг. (табл. 16), уровень за ряд лет и доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших [21, с. 13 – 16]. Таблица 16 Количество завершенных самоубийств в России (1803–1841) Год 1803 1819 1820 1825 1826 1827 1828 1829 1830 1831 Количество самоубийств 582 856 894 1066 966 1176 1248 1283 1141 1104 Год 1833 1834 1835 1836 1837 1838 1839 1840 1841 Количество самоубийств 1341 1441 1626 1532 1498 1559 1326 1718 1322 Уровень самоубийств (на 100 тыс. жителей) составлял в 1803 г. - 1,7; 1829 - 2,6; 1838 - 2,9. Доля смертей в результате самоубийства в общем количестве умерших колебалась от 0,06% в 1831 и 1841 гг., до 0,09% (1827, 1828, 1834 - 1838, 1840 гг.). Для сравнения во Франции в 1831 г. уровень самоубийств составил 6,4, а доля смертей от самоубийств достигла 0,2% (в 1836 г. соответственно 6,9 и 0,3%). 245 Разумеется самоубийства неравномерно распределены в пространстве (по территории страны) [20, с. 20 – 26]. Повышенное число и уровень самоубийств наблюдались в двух столичных городах. Год 1834 1835 1836 1837 1838 1839 1840 1841 С.-Петербург 36 43 33 23 24 26 24 30 Москва 21 18 21 14 20 14 17 14 Уровень самоубийств в 1838 г. составлял в С.-Петербурге - 5,1, в Москве - 5,7.* Самые высокие показатели самоубийств за 30 – 40-е гг. прошлого столетия отмечались в Минской губ., С.-Петербурге, Волынской, Подольской губ. и в Эстландии (перечислены в порядке убывания уровня), самые низкие - в Вологодской, Саратовской, Оренбургской губ. (перечислены в порядке возрастания уровня). Доля женских завершенных самоубийств, по неполным данным, составила в 1821 - 1822 гг. - 21%, 1844 – 1846 гг. - 23%, 1870 – 1874 гг. - 25%, 1875 - 1880 гг. - 25,5%, 1881 - 1890 гг. - 29%, 1891 - 1899 гг. - 32% [20, с. 41; 21, с. 14–16]. Сравнительно низкий уровень женских самоубийств К.Веселовский объясняет пластичностью женщин и обращенностью их души внутрь себя в Здесь и далее уровень самоубийств приводится в расчете на 100 тыс. населения. * 246 отличие от мужчин, которые находятся в борьбе с миром и самими собой [20, с. 39]. Вместе с тем доля женских самоубийств постепенно возрастает. В 40-е гг. XIX в. максимальное число самоубийств приходится на возраст 21 - 28 лет, далее 28 - 35 лет, 14 - 21 год, 60 - 70 лет. Впрочем, это не полные данные [20, с. 41]. Сезонное распределение самоубийств в 30-е - 40-е гг. вполне соответствует закономерности, выявленной еще Дюркгеймом: весенне-летний пик (60% в 1844 - 1846 гг., 55% в 1831 г.) при осенне-зимнем минимуме (зимой 1831 г. - 19,8%, в 40-е гг. - 18,4%). По способам самоубийств первое место занимает самоповешение (1831 г. - свыше 79% общего числа, 1844 - 1846 гг. - свыше 81%), далее с большим отрывом следуют: применение огнестрельного оружия (соответственно около 9% и около 8%), с помощью холодного оружия (более 8%, около 7%), утопление (3,1 - 3,2%), отравление (0,6 - 0,5%), падение с высоты (0,3%), применение угарного газа (0,03%) [20, с. 54–55]. Количество семейных суицидентов почти в два раза превышает число холостых (1841–1844), а неграмотных в 8,1 раза больше грамотных (1834– 1844). Начало XX в. в России отмечено политическим кризисом, ростом протестных (“революционных”) акций. К сожалению, динамику самоубийств в эти годы мы можем проиллюстрировать лишь на примере столичных городов [21, с. 8; 22, с. 15]. Год 1910-1913 1913 1914 С.-Петербург 30,1 29 21,1 Москва 18,9 21 - 247 1915 1916 1917 10,7 11,0 10,5 10,6 6,8 Еще выше уровень самоубийств в Одессе (1913 г. – 33; 1914 г. – 27). Снижение уровня самоубийств в 1915–1917 гг. – результат вступления страны в мировую войну. Годы политического кризиса, “реакции” губительно сказываются на молодом поколении. Доля молодежи в возрасте до 30 лет среди самоубийц возросла до 62,6% в Санкт-Петербурге (1906 - 1910), 73,9% в Москве (1908 1909), 74,7% в Одессе [23, с. 57]. В целом досоветская Россия относилась к числу стран с невысоким количеством и уровнем самоубийств (так, например, уровень завершенных самоубийств в 60 - 70-е гг. прошлого столетия составляет в Англии и Уэльсе порядка 7,0; в Бельгии - 6,6; Норвегии - 7,6; Швеции - 8,5; Франции - 15; а в Дании - около 27 [1, с. 55]). Самоубийства в России в 20-е гг. Благодаря усилиям М.Н.Гернета, в 20-е гг. в рамках Центрального статистического управления (ЦСУ) СССР был образован Отдел моральной статистики, учитывающий, помимо прочих проявлений девиантного поведения, самоубийства. Из нескольких выпусков, подготовленных отделом, и трудов самого Гернета мы получаем уникальную по своей полноте и аналитическим возможностям информацию [11; 21; 24; 25; 26]. Общие сведения о самоубийствах в Российской Федерации за 1923-1926 гг. представлены в табл. 17 [24, с. 8]. Хотя, как и следовало ожидать, количество 248 самоубийств в России увеличивается, однако это происходит во всем мире, и Россия продолжает пока оставаться в числе стран с невысоким уровнем суицидального поведения. Так, в 1921–1925 гг. уровень завершенных самоубийств составлял: Англия и Уэльс - 9,4; Австрия - 27,3; Бельгия - 18; Венгрия - 27,9; Германия - 22,3; Голландия - 6,2; Дания - 14,1; Италия - 8,4; Норвегия - 5,8; Финляндия - 12,4; Франция -19,5; Швеция - 14,6; Швейцария 23,5 и т.п. В СССР уровень самоубийств в 1925 г. - 8,6, в 1926 г. - 7,8. Таблица 17 Количество и уровень самоубийств в России (1923–1926) Мужчины Женщины Всего Общий уровень (на 100 тыс.чел.) 1923 2546 1464 4010 1924 3010 1671 4681 1925 3943 1903 5846 1926 4185 1749 5934 4,4 5,1 6,3 6,4 Относительно быстрее растут самоубийства в столицах (табл. 18 [21, с. 13; 22, с. 15; 24, с. 8]). Таблица 18 Уровень завершенных самоубийств в Санкт-Петербурге и Москве (1917–1926) Год 1917 1918 1919 1920 1921 1922 1923 С.-Петербург 10,5 23,7 24,7 27,8 29,9 32,6 Москва 6,8 7,9 8,5 6,2 9,4 13,9 23,0 249 1924 1925 1926 32,1 34,4 35,9 33,7 17,5 25,8 Как явствует из приведенных данных, Санкт-Петербург (Петроград) быстро и остро “отреагировал” на Октябрьский переворот 1917 г. и последующие катаклизмы. В Москве “суицидальная реакция” наступает несколько позднее (с 1922 г.). Доля женских самоубийств составила в 1923 г. - 36,5%, в 1924 г. - 35,7, в 1925 г. - 32,5%, в 1926 г. - 29,5%. В 1924 г. доля женских самоубийств в Англии и Уэльсе - 29%, в Дании - 28, в Италии и Голландии свыше 26%. Половозрастное распределение самоубийств представлено (на примере 1926 г.) в табл. 19 [24, с. 11]. 250 Таблица 19 Половозрастное распределение уровня самоубийств в России (1926) Территория Пол Москва , Ленинград Прочие города Село Возраст 10-13 14-15 16-17 18-19 20-24 25-29 30-39 40-49 50-59 60 и> м 1,1 9,4 14,6 37,2 47,3 45,8 41,1 57,9 50,7 38,9 ж м ж м ж 1,0 2,3 0,3 1,4 0,3 3,4 4,4 3,9 2,9 1,3 19,8 11,6 15,7 5,1 2,7 41,0 32,8 29,1 9,4 6,6 41,1 37,1 24,4 11,7 5,3 23,1 29,1 11,3 8,9 2,4 15,3 26,6 8,9 6,9 1,8 10,6 33,4 8,0 7,6 1,9 11,9 35,6 4,8 9,6 1,5 6,0 27,1 3,7 9,3 1,4 Обращает на себя внимание очень высокий уровень самоубийств молодежи (возрастные группы 20 - 24 года, 25 - 29 лет, 18 - 19 лет). Отмечается более высокий уровень суицида горожан, особенно в российских столицах, по сравнению с сельским населением. Общий уровень самоубийств в 1926 г. в Москве и Ленинграде составил 41,8 среди мужчин, 19,5 среди женщин, в других городах соответственно 26,4 и 11,0, в сельской местности - 7,3 и 2,4. Среди способов добровольного ухода из жизни (1926) первое место попрежнему занимает повешение - 49,7%, далее следуют: с помощью огнестрельного оружия - 23,9%, отравление - 14,6, утопление - 4, с помощью холодного оружия и путем попадания под транспорт - по 3, падение с высоты 0,5, иное - 2% [24, с. 39]. При этом городские женщины предпочитают отравление (оно выходит на первое место среди других способов), а мужчины и сельские жительницы повешение. 251 В 20-е гг. подтверждается весенне-летний пик самоубийств (свыше 57%), максимум их приходится на июнь, минимум - в январе. По дням недели в городах наиболее “суицидогенны” понедельник и среда, самый благополучный день - воскресенье, в сельской местности максимум самоубийств приходится на воскресенье и понедельник. Гипотетически можно связать такое недельное распределение (максимум - в понедельник) с похмельным синдромом. В течение суток число самоубийств увеличивается от утра (4 - 9 час. – минимум) к ночи (23 - 3 час.) – вечеру (16 - 21 час.) с максимумом днем (10 - 15 час.). Самоубийства в России после Второй мировой войны. Общие сведения о зарегистрированных самоубийствах в СССР, России [13; 27] и в Санкт-Петербурге [28, 29] представлены в табл. 20. Понятно, что данные по СССР приводятся до года его распада. К сожалению, мы не располагаем официальными сведениями по России и Петербургу до 80-х гг. Однако основные тенденции динамики завершенных самоубийств прослеживаются вполне определенно. В 1965 г. - период хрущевской “оттепели” - уровень самоубийств в СССР не очень высок и соответствует среднеевропейским показателям. Затем начинается рост количества и уровня самоубийств, достигая максимума (29,7 в СССР, 38,7 в России, 24,2 в Петербурге) в 1984 г. - пик “застоя”, оказавшегося столь губительным для людей. В 1984 г. Россия вышла на одно из первых мест в мире по уровню самоубийств (после Венгрии) среди стран, дающих сведения во Всемирную организацию здравоохранения (ВОЗ) о количестве умерших и 252 Таблица 20 Количество и уровень завершенных самоубийств в СССР, России и Санкт-Петербурге (1965–1996) Годы СССР Абсолютное количество (в 1965 1970 1975 1980 1984 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 тыс.) 39,5 56,1 65,7 71,3 81,4 68,1 52,8 54,1 55,5 60,3 60,8 - Российская Федерация Абсолютное Уровень количество (в Уровень 17,1 23,1 25,8 28,9 29,7 24,6 18,9 19,1 19,5 21,0 21,1 - тыс.) 54,0 44,6 33,3 35,7 38,0 38,0 39,2 39,4 46,1 56,1 61,9 60,9 57,8 38,8 31,1 23,1 23,3 24,4 38,0 39,2 39,4 46,1 38,1 42,1 41,4 39,3 Санкт-Петербург Абсолютное количество 1098 1 170 1 022 903 796 859 892 924 1 002 1 115 1 182 1 141 1 123 971 Уровень 23,7 24,2 21,0 18,4 16,1 17,2 17,7 18,4 20,0 22,4 24,0 23,6 23,3 20,2 253 причинах их смерти. Как видим, уровень самоубийств служит более надежным показателем социальной ситуации, чем воспоминания о дешевой колбасе и водке... С первого года горбачевской перестройки сокращается уровень самоубийств, достигая минимальных показателей в 1986 (СССР, Россия), 1987 (Петербург) гг. У людей появилась надежда на улучшение удушливой атмосферы экономической, политической, социальной стагнации. Однако эйфория продолжалась недолго. С 1988 г. начинается медленный, постепенный рост самоубийств с последующим резким скачком в 1992 г. (на 17% в России и на 12% в Петербурге). В 1993 г. в России уровень самоубийств (38,1) почти достигает “рекордного” показателя 1984 г. (38,7), и Россия делит с Эстонией (38,1) 4-5 места в мире (после Латвии - 42,3, Литвы 42,1 и Венгрии - 39,8). А показатели 1994 и 1995 гг. (свыше 40) оказываются экстремальными (выше 40 фиксировался уровень только в Венгрии в 1980-1989 гг.). В 1994 г. Россия (41,8) выходит на второе место в мире (после Литвы - 45,8) [12]. Доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших составила: 1990 г. - 2,4%, 1991 г. - 2,3, 1992 г. - 2,6; 1993 - 2,6, 1994 г. - 2,7%. Сто пятьдесят лет назад этот показатель в России равнялся 0,06 - 0,09%. Неслучайный характер тренда завершенных самоубийств в России, их зависимость от социальных, экономических, политических условий можно проследить в сравнении с динамикой самоубийств в некоторых странах бывшего “социалистического лагеря” (табл. 21). Единство судеб определяло относительно общий характер трендов добровольного тотального ухода из “лагеря” [15, с. 98 – 103]. 254 Таблица 21 Уровень завершенных самоубийств в странах Восточной Европы (1956 - 1994) Страны Болгария Венгрия Польша Чехословакия Страны Болгария Венгрия Польша Чехословакия Чехия Словакия 1956 19,6 5,6 1985 16,4 44,4 13,3 18,9 1960 8,0 24,9 8,0 24,9 1986 15,8 45,4 13,0 19,2 1965 9,2 29,8 9,1 21,2 1987 16,8 45,1 13,3 17,8 1975 12,9 38,5 11,4 21,9 1988 16,3 41,3 9,6 17,7 1980 13,6 44,9 1989 16,4 41,5 11,4 17,7 1981 13,6 45,6 1982 15,3 43,5 19,8 19,9 1990 14,9 39,7 13,0 17,8 1983 13,5 45,9 12,4 19,2 1984 10,9 45,9 14,0 18,5 Таблица 21 (продолжение) 1992 1993 1994 21,1 17,3 17,3 38,8 39,8 35,3 14,9 14,6 14,3 19,3 18,6 30,8 - 255 Для Болгарии, Венгрии, Польши, так же как и для СССР – России, характерно значительное возрастание уровня самоубийств с середины 50-х гг. до 80-х гг. (по мере “упрочения социализма”?) с максимумом в 1983 – 1986 гг., затем некоторое снижение показателей и новый рост с 1989 и в 1992 – 1993 гг. ГДР лишь изредка представляла сведения о смертности в ВОЗ. Однако данные за имеющиеся годы (1965 г. - 28,5; 1977 - 1978 гг. - 36,2; 1989 г. - 25,8) вполне отвечают вышеназванным тенденциям. Лишь в Чехословакии тренд носит сглаженный характер с тенденцией к постепенному снижению уровня самоубийств. Румыния (так же как “социалистические страны” Юго-Восточной Азии Вьетнам, Северная Корея) не давала сведений о смертности в ВОЗ, и мы располагаем лишь данными за 1992 г. (11,6). Заметим, наконец, что в республиках бывшего СССР прослеживается рост уровня самоубийств в “постперестроечное” время: за период с 1988 по 1993 г. в Казахстане с 17,0 до 23,5, в Латвии с 23,1 до 42,3 (в 1994 г. - 40,6), в Литве с 26,6 до 42,1 (в 1994 г. - 45,8), в Эстонии с 24,3 до 38,1, а в 1994 г. - 40,9 (при этом с 1984 по 1988 г. уровень самоубийств снижался с 32,9 до 24,3 [29]); в Белоруссии с 1989 по 1993 г. наблюдался рост с 21,7 до 28,0. Соотношение женских и мужских завершенных самоубийств в России близко к мировым: 1:3, 1:4. Однако, за последние годы темпы роста самоубийств мужчин превышают темпы роста женских самоубийств, в результате чего доля последних составила: 1988 г. - 24,9%, 1989 г. - 22,5, 1990 г. - 22,4, 1991 г. - 21,6, 1992 г. - 19,7, 1993 г. - 18,0, 1994 г. - 16,8%. Очевидно, это свидетельствует, во-первых, об относительно больших психотравмирующих нагрузках на мужчин, а во-вторых, о большей пластичности и адаптивности женщин к условиям социального бытия. Об этом же говорит и увеличивающийся разрыв в ожидаемой продолжительности 256 жизни мужчин (1987 г. - 65 лет, 1994 г. - 58 лет,) и женщин (1987 г. - 75 лет, 1994 г. 71 год) [27]. Среди покушавшихся на свою жизнь доля женщин, по данным региональных исследований, существенно выше. Возрастная структура завершенных самоубийств в России в рассматриваемый период в целом соответствует мировым тенденциям (в отличие от начала века, когда необычайно высок был уровень самоубийств молодежи): возрастание уровня самоубийств с возрастом до группы 50 - 59 лет, небольшое снижение среди 60 - 69 летних и вновь рост для группы старше 70 лет (подробнее см.: [15, с. 105 – 109]). При этом, разумеется, возможны некоторые отклонения. Так, у женщин в некоторые годы отсутствует снижение уровня самоубийств в возрасте 60–69-летних, а у мужчин в 1994 г. наблюдается рост суицида в старшей возрастной группе (70 лет и старше). В 1996 г. отмечается самый высокий за предшествующие десять лет показатель самоубийств у мужчин в возрасте 20–24 лет (72,9 на 100 тыс. человек соответствующего пола и возраста). Приведем в качестве типичного возрастное распределение уровня самоубийств в 1993 г. (табл. 22) [27, с. 36]. 257 Таблица 22 Половозрастное распределение уровня (на 100 тыс. соответствующего пола и возраста) завершенных самоубийств в России в 1993 г. Возраст Мужчины Моложе 20 лет 9,2 20-24 52,2 25-29 73,5 30-39 92,8 40-49 103,8 50-59 118,4 60-69 87,7 70 и старше 103,6 Всего умерших 66,2 Женщины 2,3 8,1 9,7 11,8 15,7 18,9 20,7 29,4 12,9 Нельзя не отметить очень высокий суицидальный риск мужчин зрелого возраста (30 - 59 лет). Возрастная структура покушавшихся на свою жизнь существенно иная: наиболее высокие показатели, по данным региональных исследований (А.Амбрумова, С.Бородин, Я.Гилинский, А.Михлин, Л.Смолинский и др.), среди возрастных групп 20 - 24 года и моложе 20 лет. Очевидно, повышенная импульсивность молодых, их незакаленность в житейских бурях быстрее приводят к эмоциональным поступкам, включая суицидальные, но в силу тех же обстоятельств и “стихийности” покушения, чаще всего не завершаются летальным исходом. Еще недавно многие исследователи отмечали относительно более высокий уровень самоубийств в России среди горожан. Однако статистика последних лет свидетельствует об обратном. Так, в 1986 г. уровень завершенных самоубийств (на 100 тыс. соответствующей группы населения - городского, сельского) составлял среди горожан 21,2, среди сельского населения - 27,5, т. е. на 29,7% больше [31, с. 75]. В 1987 г. уровень самоубийств в городах - областных центрах различных 258 регионов России был представлен следующим образом (в порядке убывания): самый высокий уровень (23,4) в Восточно-Сибирском регионе, далее следуют Северный (22,4), Уральский (22,3), Дальневосточный (21,7), Западно-Сибирский (21,2), Прибалтийский (21,1), Поволжский (20,9), Волго-Вятский (18,0), Центральный (16,6), Северо-Западный (15,5), Центрально-Черноземный (14,7), Северо-Кавказский (10,6) [31, с. 78]. В 1994–1996 гг. коэффициент смертности от самоубийств среди сельского населения превысил 50, для городского населения колеблется от 35,4 до 37,9 (на 100 тыс. населения). Статистика не дает ответа на вопрос о роли иных социальнодемографических факторов в генезисе социального поведения. Наши и московские исследования 70 - 80-х гг. [9; 32, с. 109–112] позволяют обозначить некоторые тенденции. Наличие семьи - в целом антисуицидальный фактор. Уровень самоубийств среди несемейных, одиноких обычно выше. С другой стороны, семейные конфликты могут сами стать поводом трагического выбора. Эта двойственная роль семьи (без семьи - плохо, плохая семья - еще хуже) проявляется в мотивации суицидальных актов. По данным А.Амбрумовой (Москва) и Я.Гилинского, Л.Смолинского (С.-Петербург), выявлены: высокий процент самоубийств по мотивам, связанным с одиночеством или же семейным конфликтом; преобладание мотивов, зависящих от конфликтов в семье; более значимый для мужчин мотив конфликтности в семье при более значимом для женщин мотиве одиночества. Среди суицидентов преобладают лица с относительно невысоким образовательным уровнем и относительно низким социальным статусом (рабочие, безработные, неработающие и неучащиеся). К группам повышенного суицидального риска относятся также военнослужащие срочной службы (до 70% всех самоубийств в армии приходятся на первый год службы), заключенные (60% 259 всех самоубийств в течение первых трех месяцев и в последние месяцы перед освобождением), офицеры в отставке и лица, вышедшие на пенсию. Очевидно, наиболее “суицидоопасен” не столько определенный (пусть низкий) статус, сколько его изменение, утрата положения, занимаемого в обществе (“комплекс короля Лира”). Отметим, наконец, что результаты наших исследований вновь подтвердили закономерность сезонного распределения самоубийств: весенне-летний максимум при осенне-зимнем минимуме [9; 33]. Сохранились российские тенденции, относящиеся к способу ухода из жизни: на первом месте - самоповешение, на втором - отравление (с несколько более высокими показателями у женщин), далее следует применение холодного оружия, падение с высоты, применение огнестрельного оружия (у мужчин) и утопление (у женщин). По сравнению с XIX в. сократилась роль огнестрельного оружия, однако в последнее время его значение как способа самоубийства вновь возрастает. § 3. Самоубийство в системе индикаторов социального благополучия/ неблагополучия Давно было замечено, что суицидальное поведение служит важным и тонким индикатором социального, экономического, политического состояния общества [8 и др.]. Нам кажется, что проанализированные выше сведения о самоубийствах в России XIX - XX вв. лишь подтверждают этот тезис. Издавна убийства и самоубийства рассматриваются как взаимосвязанные показатели социального благополучия /неблагополучия. Предлагается рассматривать сумму уровня убийств и самоубийств как интегральный индикатор уровня социальной патологии [31]. Тогда, например, уровень социальной 260 патологии увеличился в России с 1980 по 1993 г. с 34,1 (9,7 + 24,4) до 68,7 (30,6 + 38,1), т. е. более чем в два раза за пять лет. Для сравнения – уровень социальной патологии за те же годы уменьшился в Австрии с 25,5 (24,4 + 1,1) до 22,6 (21,3 + 1,3), в Дании с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), в Канаде с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), во Франции с 21,9 (20,9 + 1,0) до 21,3 (20,3 + 1,0) и т. п. Мы попытались применить частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств в качестве одного из возможных социальных показателей, характеризующих как степень социального благополучия/неблагополучия, так и классифицирующий индикатор степени “цивилизованности” - “социальности”, заимствуя терминологию А.Зиновьева [34, с. 127 – 128]. При этом мы исходили из того, что, во-первых, убийства и самоубийства суть два проявления агрессии. Вовторых, оба эти явления социально обусловлены и имеют относительно низкую латентность. В-третьих, оба социальных феномена представляются наиболее экстремальными способами “разрешения” социальных и личностных конфликтов. В-четвертых, самоубийство служит более “цивилизованной” и достойной человека реакцией, нежели убийство. Нам кажется весьма примечательным, что обнаруживается некая печальная преемственность высокого (и все увеличивающегося) показателя “социальности” (нецивилизованности) в России последних лет (табл. 23) и удивительного для Европы XIX в. превышения количества и уровня самоубийств над самоубийствами в России еще в 1825 - 1831 гг., а также в славянских землях Австрии (Далмация, Иллирия, Семиградская область) [20, с. 35–36]. Впрочем, это уже предмет специальных самостоятельных исследований. 261 Таблица 23 Уровень смертности от убийств и самоубийств в России (1988 - 1993) Год 1988 1989 1990 1991 1992 1993 Уровень смертности от убийств 9,7 12,6 14,3 15,2 22,8 30,6 Уровень смертности от самоубийств 24,4 25,8 26,4 26,5 31,0 38,1 Соотношение уровней смертности 0,39 0,49 0,54 0,57 0,74 0,80 Напомним, что в 1992–1994 гг. соотношение уровеней смертности от убийств и самоубийств составлял: в Австрии - 0,06; в Болгарии - 0,26; в Дании - 0,05; в Нидерландах - 0,12; в Норвегии - 0,08; в Польше - 0,18; в Финляндии - 0,12; во Франции - 0,05; в Швеции - 0,08; в Японии - 0,04. Высок этот показатель в США 0,85, Мексике - 7,52, Пуэрто-Рико - 2,72. Рост уровней убийств и самоубийств в России, резкое (более чем в два раза за пять лет) увеличение и значения интегрального показателя социальной патологии, и индикатора цивилизованности-социальности лишний раз свидетельствуют о глубочайшем и всестороннем (тотальном) кризисе современной России, заставляя еще и еще раз задуматься о причинах происходящего и путях выхода из кризиса (если это еще возможно). 262 Литература 1. Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994. 2. Halbwachs M. Les Causes du Suicide. Paris, 1930. 3. Shneidman E. Definition of Suicide. Jason Aronson Inc., 1994. 4. Wekstein L. Handbook of Suicidology: Princepls, Problems, and Practice. New York, 1979. Lester D. Understanding Suicide: a Case Study Approach. New York, Inc., 5. 1993. 6. Тихоненко В.А. Классификация суицидальных проявлений // Актуальные проблемы суицидологии / Ред. А.Портнов М., 1978. С. 59–71. 7. Амбрумова А.Г., Тихоненко В.А. Суицид как феномен социально- психологической дезадаптации личности // Там же. С. 6–28. 8. Бокль Г. История цивилизации в Англии. СПб., 1986. Т. 1, ч. 1. 9. Гилинский Я.И. Самоубийство как социальное явление // Проблемы борьбы с девиантным поведением / Ред. Б.Левин. М., 1989. С. 44–68. 10. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России / Ред. В.А.Ядов. 2-е изд. М., 1998. С. 587– 609. 11. Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974. 12. Palmer S., Humpherey J. Deviant Behavior: Patterns, Source and Control. New York; London, 1990. 13. World Health Statistics. 1995. Geneva, 1996. 14. Podgorecki A. Patologia zycia spolecznego. Warszawa, 1969. 15. Гилинский Я., Афанасьев В. Социология (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. СПб., 1993. девиантного 263 16. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. 17. Akers R. Deviant Behavior: A Social Learning Approach. Belmont (California), 1985. 18. Амбрумова А.Г., Ратинов А.Р. Мультидисциплинарное исследование агрессивного и аутоагрессивного типа личности // Комплексные исследования в суицидологии М., 1986. С. 26–44. 19. Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. М., 1995. 20. Веселовский К.С. Опыты нравственной статистики в России. СПб., 1847. 21. Самоубийства в СССР: 1922-1925. М., 1927. 22. 23. Бруханский Н.П. Самоубийцы. Л., 1927. Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма. СПб., 1911. Т. 8., Вып. 3. 24. Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 годах. М., 1929. 25. Гернет М.Н. Моральная статистика: (Уголовная статистика и статистика самоубийств). М., 1992. 26. Гернет М.Н. Преступность и самоубийство во время войны и после нее. М., 1927. 27. Российский статистический ежегодник. 1996: Статистический сборник. М., 1997. 28. Основные показатели демографических процессов в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. СПб., 1997. 29. Население Санкт-Петербурга. СПб., 1994. 30. Кельник А. Самоубийство в Эстонии: Тенденции и динамика // Теоретические проблемы изучения территориальных различий в преступности/ Ред. Э.Раска. Тарту, 1989. С. 129–140. 264 31. Смидович С.Г. Самоубийства в зеркале статистики // Социолог. исследования. 1990. №4. С. 74–79. 32. Амбрумова А.Г., Бородин С.В., Михлин А.С. Предупреждение самоубийств. М., 1980. 33. Гилинский Я., Смолинский Л., Проскурнина Н. Социальные и медико- психологические проблемы суицидального поведения молодежи // Отклоняющееся поведение молодежи / Ред. Э.Раска. Таллин, 1979. С. 91– 104. 34. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: На фоне российской действительности эпохи постперестройки // Мир России. 1995. № 2. Т. 4. С. 118–131. 265 Глава 6. История проституции в России В историческом процессе развития проституции в России выделяется несколько периодов и стадий. В качестве критериев для выявления первых рассматриваются макрополитические и макроэкономические характеристики общества, на основании которых целесообразно выделить три периода: период империи (до 1917 г.), советский (тоталитарный, социалистический, или коммунистический – 1917–1985) и постсоветский (посттоталитарный – после 1985 г.). Критериями для определения стадий внутри периодов служат модели социального контроля за проституцией, среди которых в литературе выделяют три основных: прогибиционизм, регламентация и аболиционизм. Первая модель основана на запрете (prohibition) проституции и юридическом (уголовном или административном) преследовании лиц, занимающихся проституцией. Вторая включает в качестве основного компонента правовое регулирование (regulation) проституционной деятельности, классическим вариантом которого является полицейско-медицинский надзор. Третья же модель исходит из отмены (abolition) правового регулирования как в форме запрета, так и регламентации (В.М.Тарновский, Д.Д.Ахшарумов, А.И.Елистратов, И.И.Приклонский) [1; 2; 3; 4]. Под проституцией в поведенческом плане обычно понимается оказание сексуальных услуг за вознаграждение. Однако в обыденной жизни, в законодательстве и юридической практике, а также в науке существуют различные дефиниции этого феномена. Вместе с тем современная социология проституции исходит из того, что проституция рассматривается на разных уровнях и в различных аспектах. На макросоциальном уровне проституция выступает в качестве системы общественных отношений, посредством которых 266 реализуются внебрачно-коммерческие формы сексуального поведения. Эта деятельность социально конструируется, организуется и контролируется с помощью соответствующих институтов и нормативных комплексов. На социетальном уровне проституция рассматривается как общественная проблема в различных аспектах: как проблема общественного здоровья, проблема общественного порядка, проблема социальной политики, проблема молодежи, проблема гендерной политики и т.п. И, наконец, социальные характеристики проституции анализируются на уровне участников процессов сексуальной коммерции - проституток, содержателей публичных домов, сутенеров, сводников, полицейских, медиков и клиентов. § 1. Период империи Правовое регулирование проституции. По мнению авторов, исследовавших историю проституции в России, это явление существовало еще в допетровской Руси (К.И.Бибиков, М.Кузнецов, К.Грязнов, А.И.Елистратов, А.Х.Сабинин, Б.Бентовин) [5; 6; 7; 3; 8; 9]. При этом некоторые из них полагали, что в средние века проституции в том виде, в каком она существовала в Европе, на Руси не было по причинам отсутствия рабства, аристократии и солдатчины, а также определенной изоляции России от Западной Европы [7]. Одним из законодательство, источников которое, с информации одной о стороны, проституции является достаточно надежно свидетельствует о наличии данного феномена, а с другой – демонстрирует реакцию властей на него. Как показывает исторический анализ, в русском законодательстве XVIII в. сложилась система прогибиционизма – запрещения "непотребства" [10; 3; 267 11]. Воинские артикулы Петра I (1716), Указ Анны Иоановны (1736), Указ Елизаветы Петровны (1750), Указ Екатерины II (1756), Сенатский указ 1771 г., Устав благочиния 1782 г. устанавливали различные правовые санкции (от телесных наказаний до высылки) за различные проявления "непотребства". Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, введенное в действие с 1 мая 1846 г., содержало главу IV, установившую наказания за преступления против общественной нравственности (Уложение, 1845). В нее были включены восемь статей об ответственности за различные проявления "непотребства" и пять статей о наказаниях за разные формы сводничества. При этом среди первых были статьи о наказуемости "непотребства" как единичного явления (ст. 1281), а также как ремесла (ст. 1282). Отвечали по закону не только женщины (ст. 1287), но и потребители их услуг (ст. 1286), а также содержатели гостиниц, ресторанов и других публичных заведений за "непотребство" в них (ст. 1283), и лица, опекающие несовершеннолетних, за вовлечение тех в "непотребство" (ст. 1285). Наказуемо также было сводничество родителей в отношении детей (ст. 1296), мужей в отношении своих жен (ст. 1287), лиц, осуществляющих надзор за несовершеннолетними, в отношении своих подопечных (ст.1298), иное сводничество (ст. 1299), а также сводничество как ремесло (ст. 1300). Таким образом, Уложение о наказаниях ввело уголовноправовое регулирование практически всех основных форм проституции и сводничества, существовавших в то время в России [12]. Однако наряду с уголовно-правовым регулированием и вопреки ему в 40-х гг. прошлого века в России начала формироваться административная система регламентации проституции. Как уже упоминалось, в 1843 г. был образован в С.-Петербурге Врачебно-полицейский комитет для осуществления врачебно-полицейского надзора за женщинами, занимающимися 268 проституцией, и в 1844 г. приняты правила для публичных женщин и содержательниц борделей [13; 14]. Согласно этим правилам, женщины, занимавшиеся проституцией, должны были стать под врачебно-полицейский надзор. Вместо паспорта они получали так называемый желтый билет. В первый год своей работы вновь образованный Врачебно-полицейский комитет выявил и поставил под надзор в Петербурге 400 женщин, занимавшихся проституцией. Первоначальное стремление властей заключалось в том, чтобы сконцентрировать всех проституток в специальных заведениях - домах терпимости. Для них и были разработаны упомянутые правила, которые весьма детально регламентировали различные аспекты функционирования этих заведений. Однако жизнь довольно скоро показала нереальность благих желаний - число женщин, занимавшихся проституцией самостоятельно, не только не уменьшалось, но постоянно росло. В 1852 г. Министерство внутренних дел создало специальную комиссию по надзору за бродяжничающими женщинами, которая вскоре выявила около 200 неподнадзорных проституток, поставленных впоследствии на учет во Врачебно-полицейский комитет. Им выдавался так называемый бланк, что дало повод называть их "бланковыми". В 1861 г. в "Табель о проституции" были внесены дополнения, регламентирующие использование наряду с домами терпимости так называемые дома свиданий и квартиры, а также поведение одиночных проституток. К этому времени система врачебнополицейского надзора за проституцией в России сложилась полностью [14]. Парадоксальность правового регулирования проституции этого периода в России заключалась в том, что административная регламентация поведения поднадзорных проституток и содержательниц публичных домов находилась в прямом противоречии с упомянутым Уложением о наказаниях 1845 г. В связи с 269 этим министр внутренних дел Российской империи граф Перовский обратился в 1846 г. к Николаю I с ходатайством о смягчении уголовного закона в отношении поднадзорных проституток. В ответ на это министру негласно было дозволено уменьшать следуемые по закону наказания за "непотребство", если провинившиеся женщины принадлежали к числу лиц, подчинявшихся надзору. В 1848 г. в связи с новым обращением министров внутренних дел и юстиции снова негласно было разрешено совершенно освобождать поднадзорных проституток от наказании и взыскании за "непотребство", если они не виновны в каком-либо другом преступлении [3]. Как сообщает Н.А.Неклюдов, вопрос об освобождении от уголовного наказания за "непотребство" поднадзорных проституток решался обычно следующим образом: "низшие инстанции присуждали женщин за непотребство к определенному наказанию; губернатор же обыкновенно не утверждал этих приговоров и ходатайствовал перед министром внутренних дел об освобождении осужденных от наказания; министр внутренних дел всегда удовлетворял такому ходатайству" [15, с. 562]. Вместе с тем к этому времени произошли существенные изменения в уголовно-правовом регулировании проституции. В 1863 г. в Уложении о наказаниях были упразднены все статьи, регламентировавшие ответственность за "непотребство", а также статьи за сводничество и оставлены только статьи, получившие новые номера и определяющие ответственность за сводничество родителей в отношении детей (ст. 998), мужей в отношении жен (ст.999) и лиц, осуществляющих надзор за несовершеннолетними, за сводничество в отношении последних (ст. 1000) и за вовлечение их в непотребство (ст. 995) [16]. Таким образом, уголовно-правовое преследование проституции и сводничества, за исключением упомянутых форм, было устранено, а с ним и 270 коллизия между уголовным и административным регулированием. Последнее было подкреплено включением в принятый в 1864 г. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, ст. 44, устанавливающей ответственность за неисполнение распоряжений правительства, относящихся к предупреждению "непотребства" и пресечению его вредных последствии в виде ареста на срок не свыше одного месяца или штрафа не более ста рублей [16]. В результате юридических изменений Россия к середине 60-х гг. XIX в. практически полностью перешла от политики прогибиционизма к регламентации проституции. Такое положение оставалось практически неизменным до конца века, когда общественное отношение к врачебно-полицейскому надзору за проституцией стало существенно меняться, что нашло свое выражение в изменении уголовного законодательства. Это стало возможным благодаря развитию аболиционистского движения внутри страны, с одной стороны, и участию официальной России в международной деятельности по борьбе с торговлей женщинами, с другой [17]. Уголовное уложение 1903 г. ввело шесть статей, установивших уголовную ответственность за различные формы вовлечения девушек и женщин в проституцию [18]. Вновь после сорокалетнего перерыва все основные проявления сводничества преследовались по закону. Однако, реальная правоприменительная практика на этот момент и вплоть до 1909 г. велась в соответствии со статьями 998 – 1 000 Уложения о наказаниях и выражалась в нескольких осужденных в год на всю Россию. Всего с 1879 по 1909 г., т. е. за 30 лет, в России было осуждено за сводничество 45 человек [19]. Ситуация стала меняться, начиная с 1910 г., когда стали применяться статьи 524 – 529 Уголовного уложения, несколько измененные и 271 дополненные законом от 25 декабря 1909 г. о мерах по пресечению торга женщинами в целях разврата. Этот правовой акт стал реализацией решений Лондонского международного конгресса 1899 г. и Парижской конференции 1902 г. [20]. И уже в 1910 г. в России было осуждено за сводничество 22 человека (почти половина всех осужденных за предыдущие 30 лет), в 1911 г. -79, 1912 г. - 89, а в 1913 г. - 136 [19]. Наряду с довольно скромными масштабами привлечения к уголовной ответственности за сводничество значительно большее количество проституток привлекалось к судебной ответственности за неисполнение правил врачебнополицейского надзора. К примеру, только в 1908 г. в целом по России была привлечена к ответственности по этим основаниям 2 671 проституирующая женщина [20]. Несмотря на существование системы врачебно-полицейского надзора в России, ее территориальное распространение оказалось весьма ограниченным. Так, к 1909 г. из 960 городов империи только в 200 были учреждены специальные органы надзора и в 258 обязанности по надзору выполнялись чинами полиции. В 502 городах регламентация отсутствовала полностью. При этом в 51 городе из тех, где существовали специальные органы надзора, не было зарегистрировано ни одной проститутки [21]. Последние данные вызывали сомнения у Специалистов-современников и трактовались как полное отсутствие работы соответствующих органов надзора за проституцией в этих городах [22]. Критическое отношение к современному состоянию врачебнополицейского надзора в России разделялось не только аболиционистами, но и многими сторонниками регламентации. Однако последние видели выход не в отказе, а в усовершенствовании регламентаризма, концепция которого 272 получила название неорегламентаризма. Основные формы, масштабы и социальные характеристики проституции. Считается, что до введения регламентации в 40-х гг. XIX в. в России не было институционально организованной проституции. Однако это верно лишь в том смысле, что правовое регулирование выражалось в уголовном запрете непотребства и преследовании различных форм сводничества, в том числе притонов разврата. При этом в действительности проституция, включая и ее организованные формы, конечно, имела место, о чем есть исторические свидетельства, которых вместе с тем недостаточно для более или менее объективной оценки масштабов рассматриваемого явления. По мнению Боровитинова, в XVIII в. в России существовали две основные формы профессионального сводничества: первую, относительно “крупномасштабную”, осуществляли содержатели многочисленных постоялых дворов, трактиров и бильярдов, державшие у себя женщин и предлагавшие их посетителям, вторую, “мелкомасштабную”, реализовывали сводни, сдававшие проституткам квартиры, комнаты или углы [10]. В условиях прогибиционизма вся проституция была нелегальной и тайной. Создание системы врачебно-полицейского надзора привело к образованию явной (легальной, поднадзорной) и тайной (нелегальной) проституции. Поднадзорная проституция в свою очередь состояла из нескольких форм - домов терпимости (регламентировались с 1844 г.), домов свиданий (введены в 1861 г.) и одиночной проституции (регламентировалась с 1852 г.). В Петербурге допускался так называемый тайный надзор, при котором женщина сохраняла свои документы и не получала билет или бланк, ее имя 273 хранилось в тайне. Ее единственная обязанность заключалась в том, чтобы регулярно являться на медицинские осмотры, которые тоже происходили тайно. Как правило, привилегированных тайный сословий, надзор допускался представителей в которых, отношении согласно обследованию 1889 г., среди одиночных поднадзорных проституток оказалось 2,5% [23]. В Петербурге наряду с домами свиданий, которые полиция обычно называла "притонами разврата" существовали еще так называемые "тайные притоны" и "секретные квартиры" [9; 20; 24; 7; 4; 8; 13; 25; 26/. Первые представляли собой квартиры, содержательницы которых по требованию посетителей доставляли им поднадзорных проституток, живущих на частных квартирах или у этих содержательниц. Вторыми были квартиры, куда их содержательницы с разрешения Врачебно-полицейского комитета допускали мужчин с приезжающими женщинами. Последние могли быть совершенно неизвестными ни Комитету, ни содержательницам. Иными словами, сам Врачебно-полицейский комитет допускал тайную, неподнадзорную проституцию. Специфическую категорию проституирующих женщин составляли так называемые комиссионные, или бродячие, проститутки. В их число попадали женщины, задержанные полицией по подозрению в тайном занятии проституцией. Полиция, как правило, предлагала таким особам встать под врачебно-полицейский надзор и заниматься проституцией легально. Из их числа и пополнялся в основном состав поднадзорных проституток. "Бланковые" проститутки обычно работали на улицах, в парках и садах, в ресторанах и кафе, гостиницах и других публичных местах. Определенную конкуренцию составляли им тайные, неподнадзорные проститутки. Их высший 274 слой образовывали "камелии" (содержанки богатых или состоятельных мужчин). Гораздо больший контингент женщин, занимавшихся подсобной проституцией, представляли хористки, танцовщицы кафешантанов, цыганки, артистки, белошвейки, модистки, девушки из кондитерских и т.п. Как правило, для них это был дополнительный заработок. Особое положение занимала весьма распространенная в Петербурге детская проституция. Согласно законодательству, под надзор могли становиться девушки в возрасте 17 лет и старше, в 1903 г. минимальный возраст для поступления в дом терпимости был увеличен до 21 года. Соответственно все девушки, не достигшие установленного возраста, могли заниматься только нелегальной проституцией. Сводничество в отношении несовершеннолетних преследовалось по закону, но было относительно распространено. В качестве сводников выступали как их собственные родители и родственники, так и так называемые "тети" – факторши. Прибыльность сексуальной эксплуатации малолетних породила особый вид фальсификации подделку совершеннолетних проституток под малолетних [9]. Проституция развивалась главным образом в городах (не случайно не только в России, но и во всем мире ее рассматривают как феномен городской культуры). Однако она имела место и в сельской местности, но была изучена гораздо хуже по сравнению с городской. В отличие от городской сельская проституция была в основном тайной, случайной, соседствовала с обычным развратом, следовала за ярмарками и другими большими скоплениями людей и представляла побочный промысел для деревенских женщин [27; 28]. Основными социальными фигурами в организации профессиональной проституции в России в XIX в. были: содержательница дома терпимости, содержательница дома свиданий или квартирохозяйка, комиссионер или 275 "фактор" (посредник), проститутка и "кот" (любовник проститутки, живущий за ее счет). Главные организационно-предпринимательские функции в сексуальной коммерции осуществляли содержательницы и комиссионеры, которые активно сотрудничали и получали большую часть платы клиентов за услуги проституток. "Факторы" путешествовали из города в город в поисках девушек и женщин для вербовки в дома терпимости и другие притоны разврата. В этой роли преимущественно выступали иудеи. Иногда функцию "фактора" осуществляли муж, любовник или родственник содержательницы дома терпимости, но чаще всего это был посторонний человек. "Коты" в отличие от сводников и комиссионеров играли в системе социальной организации сексуальной коммерции не столько организационноэкономическую, сколько эмоционально-экспрессивную роль. Они хотя и жили за счет проституток, но одновременно помогали им удовлетворять эмоциональную потребность в любви, особенно обостренной на фоне их деятельности в области отчужденных сексуальных отношений [29]. При этом “коты” реализовывали функцию защиты подруг от возможных посягательств других участников проституционного процесса [8]. С точки зрения социального статуса основные формы проституции располагались в следующей иерархии. В профессиональной поднадзорной проституции публичные дома занимали более высокое положение по сравнению с бланковой проституцией. Соответственно публичные дома подразделялись на заведения высшей, средней и низшей категории, что непосредственно выражалось в ценах за сексуальные услуги. Наиболее высокий статус имели камелии и им подобные женщины [9; 20; 24; 7; 4; 8; 13; 25; 26]. Количественная оценка численности женщин, вовлеченных в 276 проституцию, затруднена во всех странах и во все времена. Появление в Европе режима врачебно-полицейского надзора хотя и позволило более точно количественно оценивать эти процессы, вместе с тем не могло в принципе решить эту задачу. Одна из важных причин этого заключается в том, что женщины, вовлекаемые в проституцию, подразделяются на профессионалок и любительниц, на тех, для кого это постоянный и основной источник существования и тех, для кого это временное или случайное занятие. Женщины, попадающие в число поднадзорных проституток, как правило, уже являются или становятся впоследствии профессионалками. Именно поэтому число поднадзорных проституток ближе к общему количеству профессионалок (зарегистрированных и незарегистрированных), чем к общему числу женщин, вовлеченных в проституцию как на постоянной, так и на случайной основе. Более или менее объективный количественный анализ масштабов проституции предполагает сопоставление данных официальной статистики поднадзорной проституции с так называемыми экспертными оценками масштабов тайной проституции. Согласно единственному общероссийскому статистическому обследованию 1 августа 1889 г. были выявлены 17 603 проститутки, состоявшие под врачебно-полицейским надзором. Из них 7 840 (44,5%) находились в 1 216 домах терпимости и свиданий и 9 763 (55,5%) являлись одиночками (табл. 24) [23]. 277 Таблица 24 Общее число домов терпимости и проституток в Российской империи (по состоянию на 1 августа 1889 г.) Территория 50 губерний Европейской России 10 Привислянских губерний (Царство Польское) Дома терпи- Проститутки Проститутки Общее число мости в домах “одиночки” проституток терпимости 912 6 121 6 826 12 947 48 302 1 716 018 Кавказ 81 508 420 1 000 Сибирь 90 467 297 746 Средняя Азия 85 370 504 874 Общее число 1 216 7 840 9 763 17 603 Вместе с тем, по данным медицинского департамента Министерства внутренних дел Российской империи (отчет за 1893 г., опубликован в 1894 г.), в том же 1889 г. в целом в России было под надзором более 35 тыс. проституирующих женщин (табл. 25) [30]. Это расхождение частично объяснялось тем, что данные медицинского департамента отражал списочный состав проституток, а материалы обследования касались только женщин, реально проституирующих на момент опроса. В число первых входили наряду с функционирующими также женщины, состарившиеся, умершие, уехавшие в другие места, и т. п. Однако столь большое различие между числом обследованных и количеством зарегистрированных поднадзорных проституток объясняется, вероятно, и тем, что не все реально работающие проститутки попали в орбиту проведенного обследования. 278 Таблица 25 Динамика численности домов терпимости и поднадзорных проституток в России с 1889 по 1893 г. Предмет исследования 1889 1890 1891 1892 1893 Дома терпимости 1 262 1 227 1 196 1 211 1 205 Тайные притоны и дома свиданий 1 165 1 232 1 142 1 166 804 Всего притонов разврата 2 427 2 459 2 338 2 377 2 019 Проститутки домов терпимости 13 452 15 039 15 365 15 316 15 103 Одиночки 17 310 18 169 20 287 19 557 19 542 Всего проституток 30 762 33 208 35 652 34 873 34 645 Задержанные по подозрению в тайной проституции 11 077 11 934 13 049 13 882 14 252 Количество зарегистрированных поднадзорных проституток заметно возросло к 1891 г. (примерно на 16%) и, несколько уменьшившись в следующем году, стабилизировалось на 34 тыс. Примерно то же самое происходило и с числом женщин, задержанных по подозрению в тайной проституции, с тем лишь отличием, что оно постоянно возрастало в рассматриваемый период и достигло к 1893 г. 14 тыс. Таким образом, количество женщин, вовлеченных в проституцию (поднадзорную и тайную) в России в период с 1889 по 1893 г. колебалось на уровне 41 - 48 тыс. При этом следует иметь в виду, что число женщин, проституирующих тайно, может значительно превышать количество лиц, задержанных по подозрению в этом. Поэтому отмеченный уровень проституирования отражает, скорее всего, минимальный полюс шкалы количественных оценок. Почти через 20 лет численность как поднадзорных проституток, так и 279 задержанных по подозрению в занятии тайной проституцией заметно сократилась: первых - с 34 до 25 тыс., вторых - с 14 до 11 тыс. [21]. Территориальное распространение поднадзорной проституции в Российской империи было весьма неравномерным. Петербург и Москва, имевшие наибольшее абсолютное количество проституирующих поднадзорных женщин, находились вместе с тем в конце списка городов, в каждом из которых общее число поднадзорных проституток составляло в 1909 г. не менее 100 по уровню поднадзорной проституции. Столица занимала лишь 39 место среди Города Коэффициент (на 1000 жителей) Абсолютное число Соколка (Гродненская губерния) 23,3 123 Ирбит 21,9 224 Николаевск-на-Амуре 16,6 116 Владивосток 14,2 379 Никольск-Уссурийский 11,7 157 Хабаровск 10,1 165 Петербург 2,0 2844 Москва 0,9 1023 54 городов, первопрестольная находилась еще на более далеком месте [21]. Административное регулирование проституции в форме врачебнополицейского надзора первоначально было установлено только в столице Российской империи и лишь затем постепенно стало внедряться в других ее городах. Врачебно-полицейский комитет Петербурга не только активно рекрутировал женщин для занятия поднадзорной проституцией, но и создавал 280 "рабочие места" на рынке сексуальных услуг, так как непосредственно влиял на открытие и закрытие домов терпимости и других притонов разврата. Контролирование проституции отчасти выражалось в контролировании статистических показателей поднадзорной проституции. О масштабах и распространенности проституции в дореволюционной России можно также судить по данным первых социологических опросов о частоте сексуальных контактов с проститутками, в которые вступала мужская часть российской молодежи, а также по сведениям об источниках инфицирования венерическими заболеваниями. По данным доцента Московского университета М.А.Членова, который в 1905 г. опросил 2150 студентов, 42% опрошенных начали свою сексуальную жизнь с проституткой [31]. В 1895 г. в России среди мужчин, заразившихся сифилисом, 15,3% инфицировались в домах терпимости, 22,9% - от квартирных проституток и 61,8% - от неизвестных [26]. В 1914 г. в России среди мужчин, заразившихся венерическими заболеваниями, 56,9% инфицировались от проституток, в том числе 12,7% - в притонах разврата [32]. Что касается детской проституции, то какие-либо надежные количественные оценки в доступной литературе отсутствуют. Анализ социальных характеристик проституции в дореволюционной России, проведенный различными исследователями, был органически связан с их общими концепциями проституции как явления и причин, ее вызывающих. Большинство российских авторов понимали под проституцией коммерческое внебрачное сексуальное поведение, реализуемое в системе определенных социальных отношений, среди которых системообразующими выступали отношения спросапредложения сексуальных услуг. Общероссийское исследование проституции 1889 г. впервые достаточно 281 репрезентативно выявило довольно интересную и показательную картину некоторых важных социальных характеристик проституции и социальнодемографических особенностей двух главных категорий участников сексуальной коммерции - проституток и содержательниц домов терпимости и свиданий в России. Основные данные о социально-демографических особенностях второй категории приводятся в первой части книги. Более внимательный анализ выявляет следующие социально- демографические особенности содержательниц домов терпимости и свиданий. Наблюдается повышенная доля евреек и немок в сравнении с долей этих этнических групп в составе населения России - коэффициент их вовлеченности в эту деятельность (отношение процента среди представительниц этой профессии к проценту среди населения) составляет соответственно 8 и 5. У остальных этнических групп этот коэффициент ниже единицы. Что касается вероисповедания, то следует отметить два момента. Во-первых, практически вce имеют ту или иную религиозную принадлежность, что было обычным для того времени. Вместе с тем это свидетельствует о внешнем, бытовом характере религиозности, так как официально все религии отрицательно относились к проституции. Во-вторых, обращает на себя внимание повышенная доля иудеек и пониженная доля католичек. Среди содержательниц домов терпимости и свиданий абсолютно преобладают городские сословия, в то время как среди населения доминируют сельские. Наблюдается также относительно повышенная вовлеченность в этот вид профессиональной активности иностранных подданных - соответствующий коэффициент составляет почти 13 (!). Необходимо отметить концентрацию средних возрастов в этой профессии, особенно женщин в возрасте от 30 до 40 лет, которые составляют почти половину всех содержательниц, в то время как доля соответствующей возрастной группы в населении 282 всего 13%. Первое общероссийское обследование показало, что социальнодемографические характеристики проституток (табл. 26) существенно отличаются от соответствующих показателей содержательниц публичных домов. Среди первых преобладают молодые девицы из крестьянок, не получившие образования и происходящие из бедных семей. Однако это мало о чем говорит, так как бедные необразованные крестьянские семьи превалировали в населении тогдашней России. Точнее, эти данные свидетельствуют о том, что состав поднадзорных проституток хорошо репрезентировал российское население в сословном, экономическом и поселенческом отношении. Более подробный анализ выявляет следующие особенности. Во-первых, среди поднадзорных проституток весьма высок уровень мигрантов – 46% прибыли из других губерний. При этом преобладала миграция из сельской местности – почти 48% всех поднадзорных проституток - крестьянки, что не удивительно. Сельские сословия составляли в то время около 82% населения России. Движение населения внутри империи в конце XIX в. было в значительной степени связано с отхожими промыслами - промысловой деятельностью лиц 283 Таблица 26 Социально-демографические характеристики поднадзорных проституток в России в 1889 г., % Место происхождения: из родной губернии из других губерний из-за границы Вероисповедание: православные раскольницы римские католички протестантки армяно-грегорианки иудейки магометанки идолопоклонницы Возраст (лет): менее 20 20 - 25 25 - 30 30 - 35 35 - 40 40 - 45 45 - 50 50 - 55 55 и старше Сословие: дворянки и чиновницы священно- и церковнослужители купчихи и почетные гражданки мещанки крестьянки солдатки иностранные подданные другие сословия Семейное положение: девицы замужние вдовы разведенные Имели детей: девицы Все проститутки Проституткидомов терпимости Проституткиодиночки 50,5 46,4 3,1 38,5 56,9 4,6 60,2 37,9 1,9 67,9 0,4 13,6 5,9 0,4 6,8 4,2 0,8 70,8 0,3 9,2 6,2 0,3 7,2 4,1 1,9 65,5 0,5 17,2 5,6 0,4 6,5 4,3 0,0 31,6 38,3 20,1 5,9 2,8 0,8 0,3 0,1 0,1 39,0 41,7 15,7 2,8 0,7 0,1 0,0 0,0 0,0 25,8 35,5 23,7 8,2 4,7 1,5 0,5 0,1 0,1 1,8 0,5 0,5 36,3 47,5 7,2 1,5 4,7 1,8 0,5 0,5 37,3 48,2 5,1 2,7 3,9 1,8 0,4 0,4 35,4 46,8 9,3 0,4 5,5 83,7 9,3 4,1 2,9 89,3 6,0 2,6 2,1 79,2 11,9 5,4 3,5 12,8 10,1 15,3 284 Таблица 26 (продолжение) 33,5 35,5 29,9 Проституткидомов терпимости 28,4 32,0 23,9 77,6 77,6 79,6 0,9 15,6 83,5 1,0 19,4 79,6 0,9 12,6 86,5 Все проститутки замужние вдовы разведенные Образование: не получили никакого образования Экономическое положение родителей: богатые достаточные бедные Проституткиодиночки 35,6 36,9 32,6 крестьянского и мещанского сословий вне места их постоянного жительства, для чего нужно было получить особое разрешение в форме вида на жительство. Во-вторых, обращает на себя внимание относительно высокий процент поднадзорных проституток прибывших из-за границы, - 3,1%, а также иностранных подданных - 1,5%. Доля последних в населении России составляла всего 0,27%. Таким образом, коэффициент участия иностранных подданных в поднадзорной проституции империи равнялся 5,6 (1,5 : 0,27). В-третьих, показателен повышенный уровень участия в поднадзорной проституции католичек (13,6% среди проституток и только 8,9% в населении коэффициент участия равен 1,5) и особенно иудеек (6,8% и 3,2 соответственно коэффициент участия 2,1) и пониженный уровень - среди магометанок (коэффициент 0,5) и армяно-грегорианок (коэффициент 0,5). В-четвертых, наиболее интенсивно среди поднадзорных проституток был представлен возраст от 17 до 20 лет (коэффициент 5,5), от 20 до 25 (коэффициент 4,6) и возраст от 25 до 30 лет (коэффициент 2,6) При этом в сумме три отмеченные возрастные категории образовывали абсолютное большинство зарегистрированных женщин - 90%. 285 В-пятых, хотя в абсолютных цифрах среди поднадзорных проституток мещанки находились на втором месте после крестьянок, но по уровню представленности они опережали крестьянок, так как доля городских сословий в российском населении составляла всего 9,2%. Значительные различия обнаружились внутри контингента поднадзорных проституток - между проститутками из домов терпимости и одиночками. Среди первых оказался значительно более высокий процент мигрантов, женщин в возрасте от 17 до 20 лет, иностранных подданных, незамужних девиц и женщин, имевших родителей с экономическим достатком, а также значительно более низкая доля католичек, солдаток, замужних, вдов и разведенных, в целом женщин, имеющих детей и имевших бедных родителей. Отмеченные различия вполне соответствовали разнице в социальных статусах проституток домов терпимости (более высокий) и проституток-одиночек (более низкий). Проблема социального контроля. В последней четверти прошлого века в России разгорелась дискуссия о новой модели официального контроля за проституцией - аболиционизме. Российские медики и юристы разделились на два лагеря. Среди известных исследователей проституции – медиков за регламентацию выступали В.М.Тарновский, П.Е.Обозненко, А.И.Федоров, К.П.Штюрмер, против - М.И.Покровская и Е.С.Дрентельн. Среди юристов мнения разделились отчасти в зависимости от того, насколько близко их практическая деятельность соприкасалась с негативным последствиям проституции. Так, криминалисты-практики в большей мере тяготели к регламентации [33]. Развитие научной и общественной дискуссии о проституции и должном отношении общества к ней происходило вплоть до конца исследуемого 286 периода. Своеобразным итогом этих дебатов стал Первый всероссийский съезд по борьбе с торгом женщинами и его причинами, прошедший в С.-Петербурге с 21 по 25 апреля 1910 г. На съезде обсуждались причины, вызывающие и содействующие развитию проституции, в числе которых рассматривались экономические факторы, алкоголизм, бесправное положение женщин, заброшенность детей и низкий уровень общественного сознания по вопросам проституции, а также меры общественной и правовой борьбы с проституцией: поддержание молодых женщин в их экономическом положении, борьба с алкоголизмом, улучшение правового положения женщин, попечение о бесприютных детях, просветительская деятельность среди молодых женщин, устройство жилищ для молодых женщин в городах, приюты для молодых матерей, встреча приезжающих девушек на железнодорожных вокзалах и пароходных пристанях, развитие нравственных взглядов в обществе по вопросу сближения с женщиной, уничтожение домов терпимости и преследование сводничества [34]. § 2. Советский период 20-е – 30-е годы Правовое регулирование. Система регламентации проституции в процессе военно-революционных событий была разрушена и признана впоследствии новой властью порочной, однако проституция осталась, равно как и сопутствующие ей негативные явления, распространение которых не могло не беспокоить советскую власть. В конце 1919 г. при Наркомате социального обеспечения была создана Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией, которая тесно увязывала эту деятельность с сокращением безработицы и беспризорности 287 [35]. В декабре 1922 г. был опубликoвaн циркуляр ВЦИК, определивший систему мер борьбы с проституцией в общероссийском масштабе. Циркуляр предлагал довольно широкий набор мер экономической и социальной поддержки женщин и детей, вовлеченных в проституцию. Само занятие проституцией, согласно действующему в то время законодательству, не являлось ни преступлением, ни правонарушением. Уголовный Кодекс РСФСР 1922 г. содержал только две статьи, установившие уголовную ответственность за определенную деятельность в сфере сексуальной коммерции. Ст. 170 определила в качестве наказания за "принуждение из корыстных или иных личных видов к занятию проституцией, совершенное посредством физического или психического воздействия", лишение свободы на срок не ниже 3 лет. Ст. 171 предусматривала аналогичное наказание за "сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции" [36]. Новая редакция Уголовного Кодекса РСФСР (1926) заменила две эти статьи на одну - 155, предусматривающую лишение свободы на срок до 5 лет с конфискацией всего или части имущества за "принуждение к занятию проституцией, сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции" [37]. Правоприменительная практика данного периода была противоречивой. В частности, согласно официальной статистике НКВД, в СССР в 1924 г. было возбуждено 2 256 уголовных дел по фактам сводничества и организации притонов разврата, в 1925 г. – 2 987 дел, в 1926 г. – 2 365 дел. При этом резкий рост возбужденных дел в 1925 г. объяснялся проведенной тогда "ударной кампанией", выразившейся в росте активности милиции [32]. Вместе с тем, согласно судебной статистике, лишь меньшая часть этих уголовных дел заканчивалась осуждением обвиняемых. Так, общее число осужденных в 288 СССР за принуждение к занятию проституцией, сводничество и разврат составило в 1927 г. 267 человек, в 1924 г. -618, в 1925 г. - 817, а в 1927 г. - 707 . Это были преимущественно женские преступления - в 1925 г. женщины составили 64,4% среди осужденных за эти преступления, а в 1926 г. - 57,5%. Большая часть осужденных приговаривалась к лишению свободы на разные сроки: в 1925 г.-67,4%, в 1926 г. - 76,3%. Довольно значительная доля привлеченных к уголовной ответственности за эти преступления осуждалась условно: в 1925 г. - 26,9%, в 1926 г. - 21,2% [38]. Масштабы, основные формы и социальные характеристики. Согласно проведенному в 1924 г. в Москве исследованию 642 проституток, абсолютное большинство их имело пролетарское происхождение, было в возрасте до 30 лет, имело плохие жилищные условия, употребляло алкоголь и наркотики. Основной причиной вовлечения в проституцию была экономическая нужда [39]. Однако полученные характеристики проституток не сравнивались с такими же параметрами населения, которое, по всей видимости, находилось не в лучших условиях. 289 Социальный состав московских проституток и основные причины занятия проституцией, по данным опроса 1924 г. Социальный состав, в % Из аристократии 5 Из средней буржуазии 4 Из интеллигенции 5 Из мелкой буржуазии 26 Из пролетариата 60 Основные причины занятия проституцией, в % Нужда 51 Изнасилование 25 Понуждение 10 Жажда наслаждений 6 Прочие 8 В 1928 г. вендиспансер Центрального района г. Ленинграда провел аналогичное московскому изучение 628 проституирующих женщин по анкете, позволяющей определить их социально-демографические и профессиональные параметры. Большинство обследованных женщин были в возрасте до 24 лет, из рабочих и крестьян, незамужних, грамотных, проживающих в ночлежных домах, начавших заниматься проституцией из-за нужды и безработицы, искали клиентов в основном на улицах и сопровождали их в бани, кабинеты ресторанов и на квартиры клиентов [40]. После ликвидации системы врачебно-полицейского надзора в России какие-либо количественные оценки масштабов проституции стали гораздо более сложными и проблематичными. Можно лишь косвенно судить о ее масштабах на основе данных о процессах, связанных с этим явлением. Отчасти это было возможно по сведениям о правоприменительной практике, отчасти на базе данных о венерических заболеваниях. В частности, согласно последним изменилась структура мест и источников заражения венерическими болезнями 290 в России (табл. 27, 28) [32]. Таблица 27 Место заражения мужчин венерическими болезнями в России, % к общему числу заражений Место заражения В общежитии У себя на дому На дому у женщины В гостинице В притоне разврата В бане Под открытым небом В других местах Неизвестно 1914 15,1 43,0 16,3 12,7 3,5 4,7 3,5 1924 0,4 15,4 47,6 4,9 2,3 2,7 21,4 3,0 0,4 1925 1,1 15,2 33,7 4,7 1,6 2,1 36,9 1,0 3,7 1926 18,7 28,8 2,3 1,5 3,9 40,5 3,5 0,8 Изменение структуры мест заражения венерическими заболеваниями Гернет объясняет упразднением публичных домов и ростом активности милиции в борьбе с проституцией, которая из борделей перешла под открытое небо, в квартиры клиентов-мужчин, под лестницы домов и в автомобили. Вместе тем он приводит данные, которые могут свидетельствовать об уменьшении проституции, - значительное сокращение доли заражения вензаболеваниями от проституток. 291 Таблица 28 Источники заражения мужчин венерическими болезнями, в % к общему числу заражений Источник Жена Сожительница Невеста Знакомая женщина Незнакомая женщина Проститутки Неизвестно 1914 1,2 1,2 12,8 24,4 56,9 3,5 1924 10,2 1,8 0,9 32,2 14,6 40,9 - 1925 13,4 1,2 0,1 48,3 11,7 24,9 0,4 1926 11,8 0,6 0,2 32,6 28,3 25,7 0,8 Однако основное изменение источников заражения в 1926 г. связано с перераспределением их между знакомыми и незнакомыми женщинами, что также может свидетельствовать о росте скрытой проституции. Трудно сказать, как изменялись социальные характеристики женщин, участвующих в сексуальной коммерции, на протяжении 20 - 30-х гг. в России, однако, если судить по Ленинграду, то определенные тенденции обнаруживались. В частности, если к концу 20-х гг. среди проституток Ленинграда преобладали выходцы из крестьян, то в 30-е гг. доля выходцев из рабочих стала господствующей: в 1933 г. она составляла около 50%, в 1934 г. почти 60, а в 1936 г. - уже почти 70%. Одновременно постоянно сокращалась доля неграмотных среди проституток: в 1922 г. она составляла 10%, а в 1934 г. только 5%. Среднее образование среди них имели в 1922 г. 16%, а в 1936 г. 21%. Улучшались и жилищные условия проституток - доля не имеющих жилья сократилась с 50% в конце 20-х гг. до 10% в 1936 г. [33, с. 92 – 93]. По всей видимости, аналогичные тенденции имели место и в других крупных городах тогдашней России. Это свидетельствовало о том, что, во-первых, изменение социальных характеристик женщин, участвующих в проституции, происходило 292 параллельно с изменением аналогичных характеристик женской части населения в целом и, во-вторых, что проституция стала подсобным, дополнительным и распространенным способом заработка и источником дохода для многих советских женщин. Социальный контроль. Концепции социального контроля за проституцией и реальная практика претерпели на протяжении 20 – 30-х гг. существенные изменения. В 20-е гг. господствовали представления о том, что проституция в советской социалистической России является пережитком капитализма и поддерживается наличием массовой безработицы, с преодолением которой она исчезнет. Поэтому система мер социального контроля за проституцией опиралась главным образом на социальную реабилитацию женщин, вовлекаемых в сексуальную коммерцию. В качестве основных мер реабилитации рассматривалось привлечение к труду и повышение образовательного уровня. Как дополнительные применялись репрессивные меры, направленные на борьбу со сводничеством и иными формами организованной сексуальной коммерции. И несмотря на различные отклонения и нарушения на практике такая модель считалась и являлась господствующей. В 30-е гг. по мере того как безработица уменьшалась, а проституция нет, господствующие представления и практика социального контроля стали меняться. На первое место выходит репрессивный компонент системы социального контроля за проституцией и не только в отношении организованных ее форм, но и в отношении самих проституток. Параллельно происходило сворачивание системы социальной реабилитации и помощи женщинам, вовлекаемым в сексуальную коммерцию. Главную роль в этом процессе стали играть уже не органы социального обеспечения, а органы 293 НКВД. Вторая половина 50-х – первая половина 80-х годов Правовое регулирование. В 1960 г. был принят и введен в действие с 1.01.1961 г. новый Уголовный Кодекс РСФСР, в котором ст. 226 предусматривала уголовную ответственность в виде лишения свободы на срок до 5 лет за "содержание притонов разврата, сводничество с корыстной целью, а равно содержание притонов для потребления наркотиков либо содержание игорных притонов". Иными словами, в данной статье преследование организованных форм проституции было объединено с другими видами преступлений. Таким образом, тенденция, выражающаяся в обеднении уголовно-правового регулирования организованной сексуальной коммерции, получила почти законченное выражение - в Уложении 1903 г. было 6 статей, в УК 1922 г. - 2 статьи, в УК 1926 г. - 1, в УК 1961 г. - 1, в которой были объединены три разных преступления. В 1974 г. уголовное преследование за содержание притонов для потребления наркотиков было выделено в отдельную статью УК РСФСР - 226/1, однако в ст. 226 УК РСФСР все еще оставалось в качестве объекта уголовной ответственности наряду с организованной проституцией содержание игорных притонов. Существовала также и уголовная ответственность за вовлечение несовершеннолетних в занятие проституцией (ст. 210 УК РСФСР). К тому же женщины, занимавшиеся валютной проституцией, могли быть привлечены и привлекались к уголовной ответственности за нарушение правил валютных операций (ст. 88 УК РСФСР). В УК РСФСР была установлена и ответственность за заражение венерической болезнью, поэтому при наличии соответствующих оснований преследовались в уголовном порядке и проститутки (ст. 115 УК РСФСР). Если 294 женщина, занимающаяся проституцией, нигде не числилась работающей в течение четырех месяцев подряд, ее можно было привлечь к уголовной ответственности за ведение паразитического образа жизни по ст. 209 УК PCФCP. Вместе с тем, несмотря на официальное признание несовместимости проституции с социалистическим образом жизни, власти так и не решились пойти на прямой уголовно-правовой запрет проституции. Однако на практике для преследования проституток использовалось как уголовно-правовое, так и административно-правовое регулирование. В частности, Советом Министров СССР в 1956, 1966 и 1969 гг. были приняты постановления об укреплении паспортного режима в городах Москве, Ленинграде, Севастополе и Московской области, в силу чего органам внутренних дел было предоставлено право выселять из этих городов женщин, занимающихся проституцией, если они неоднократно задерживались за указанные действия, независимо от того, работают они или нет. Другим нормативным актом, позволяющим вести борьбу с проституцией, было постановление Президиума Верховного Совета РСФСР "О порядке применения Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни»" (1961), согласно которому под действие ст. 1 Указа подпадают и лица, занимающиеся проституцией. Материалы о них в пятидневный срок рассматривались районным (городским) народным судом. За занятие проституцией предусматривалось наказание в виде выселения с обязательным привлечением к труду на срок от 2 до 5 лет, с конфискацией имущества, нажитого нетрудовым путем. После назначения наказания такие женщины направлялись под конвоем в специально отведенные местности, где органы 295 внутренних дел осуществляли их учет, контроль за поведением и трудовой деятельностью. Выселение лиц, занимающихся проституцией, и конфискация у них имущества считались административными мерами воздействия и применялись судами РСФСР на протяжении десяти лет [41]. Масштабы, основные формы и социальные характеристики. Оценка масштабов, основных форм и социальных характеристик проституции в послевоенный период стала еще сложнее по сравнению с периодом 20 - 30-х гг. Какие-либо исследования были прекращены почти полностью. За весь рассматриваемый период было проведено всего два эмпирических исследования проституции, результаты которых были опубликованы под грифом "для служебного пользования". Согласно исследованию В.С.Мыскина, проведенному в конце 60-х гг. в Москве, по социальному происхождению абсолютное большинство женщин, занимавшихся проституцией, относилось к категории рабочих - 63%, на втором месте были выходцы из служащих - 20%, далее - выходцы из среды интеллигенции и крестьян. По социальному положению среди женщин, занимавшихся проституцией и работавших (таких было 45%), большинство составляли рабочие. Однако большая часть всех женщин, занимавшихся проституцией, имела в качестве основного источника доходов случайно приобретенные средства. Среднемесячный доход на одного члена их семей примерно соответствовал доходу в московских семьях с аналогичными профессионально-квалификационными характеристиками. Их жилищные условия оценивались как вполне удовлетворительные, так как у 61% женщин была отдельная квартира или комната со всеми удобствами. При этом 60% обследованных женщин были в возрасте до 30 лет (23% - до 20 лет), 90% не 296 были замужем или были в разводе, 32% имели детей. 78% женщин не имели полного среднего образования, у многих было только начальное образование, 50% воспитывались в семьях, где отсутствовал один или оба родителя, 20% воспитывались в детских домах или у родственников, 64% начали половую жизнь до совершеннолетия. 96% обследованных женщин злоупотребляли алкоголем и 10% страдали дипсоманией (алкоголизмом). В целом их состояние здоровья характеризовалось общей соматической и неврологической астенизацией [42]. Второе эмпирическое исследование проституции было проведено московскими криминологами К.К.Горяиновым, А.А.Коровиным и Э.Ф.Побегайло в середине 70-х гг. в Москве [43]. Наряду с изучением статистических данных и различных документальных материалов, имевшихся в органах внутренних дел и здравоохранения, по специальной анкете проводилось исследование личности женщин, ведущих "антиобщественный аморальный образ жизни". При этом выборка объектов изучения осуществлялась по массиву лиц, состоявших на профилактическом учете в органах внутренних дел Москвы. Авторы не сообщили о том, каков был объем выборки, но заявили, что взятый для исследования массив отвечает нормам репрезентативности. Абсолютное большинство женщин, занимавшихся проституцией, были в возрасте до 29 лет - 85,5%. При этом, женщины в возрасте от 20 до 24 лет составили 43,1%, в возрасте от 25 до 29 лет - 29%, а в возрасте от 18 до 19 лет - 12,1%. Образовательный уровень среди изученного контингента оказался по некоторым показателям более высоким по сравнению с женским населением г. Москвы. В частности, начальное образование среди проституток имели всего 0,5%, а среди всех женщин - 14,7%, неполное среднее соответственно 22,4% и 32,2%, среднее общее - 44,3 и 20,4, среднее специальное - 9,6 и 14,1, 297 незаконченное высшее - 12,3 и 3,5, высшее - 10,9% и 13,0%. Большинство женщин, ведущих "антиобщественный аморальный образ жизни", не состояли в браке - 82,1%, в то время как среди женского населения этот показатель составил 38,9%. Социальное положение обследованных оказалось следующим: рабочие - 15,0%, служащие - 48,6, учащиеся - 6,4, домашние хозяйки - 0,1, инвалиды - 0,5, без определенных занятий - 29,4%. Жилищные условия и материальное положение изученного контингента были оценены исследователями как удовлетворительные. В целом первое и второе исследования несмотря на некоторые различия в данных, которые скорее всего объясняются различиями в выборках, показали, что социальный портрет проституток второй половины 60-х - первой половины 70-х гг. по сравнению с 20 – 30-ми гг. изменился вместе с общими изменениями в социальных характеристиках женского населения, произошедших за это время, - повысился образовательный уровень, улучшились жилищные условия и материальное положение. § 3. Постсоветский период (вторая половина 80-х – 90-е годы Правовое регулирование. Качественным изменением в этой области стало введение в Кодекс об административных правонарушениях РСФСР статьи 164/2, устанавливающей административную ответственность за занятие проституцией. Однако в статье не давалось определения проституции. Предполагалось, что обыденных представлений о ней достаточно для правоприменительной практики. В действительности же сотрудники соответствующих подразделений милиции столкнулись с трудностями, ибо было не ясно, какие именно внешние проявления в поведении проституирующих женщин являются основаниями для их задержания и 298 привлечения к ответственности. Как показал проведенный А.П.Дьяченко в конце 80-х гг. экспертный опрос 154 сотрудников органов внутренних дел, занимающихся борьбой с проституцией, среди них нет не только однозначного, но даже ясного понимания, что такое проституция. Некоторые вообще не дали никакого определения этому явлению [41]. В соответствии со ст. 164/2 Кодекса об административных правонарушениях РСФСР за занятие проституцией предусматривалась административная ответственность в виде предупреждения или штрафа в 100 р., за повторное в течение года занятие проституцией – штраф в 200 р. (более подробно о правовом регулировании сексуальной коммерции в этот период см. [42]). Масштабы и основные формы. В СССР за 1987–1989 гг. было выявлено, привлечено к ответственности за административные правонарушения, связанные с проституцией, и поставлено на учет свыше 5 000 женщин. При этом четвертая часть из них состояла на учете в Москве, столько же – в Узбекской ССР, в равной доле – (4-5%) в таких регионах, как Краснодарский край, г. Ленинград, Киргизская и Латвийская ССР, Калининградская область. Число лиц, задержанных за занятие проституцией, возросло с 1 783 в 1987 г. до 2 070 в 1988г. В то же время за первое полугодие 1989 г. количество задержанных сократилось по сравнению с первым полугодием 1988 г. на 17,6%. В Москве за 1987–1989 гг. поставлено на учет в милиции 1 327 валютных проституток [43]. В Санкт-Петербурге в 1990 г. были привлечены к административной ответственности за занятие проституцией 193 женщины, в 1992 г. уже только 4, 299 в 1993 г. – 7, в 1994 г. – 49, а в 1995 г. – 92. В 1995 г. в Санкт-Петербурге были выявлены и поставлены на учет в подотделе ГУВД Санкт-Петербурга по контролю за проституцией и порнографией 350 женщин, занимающихся проституцией в городе. Вместе с тем, по данным этого подразделения, в городе на Неве в 1995 г. работали не менее 2 430 проституток в более чем 200 своднических агентствах, в гостиницах и на вокзал [44]. И это лишь вершина айсберга. Статистика применения административно-правовых санкций в большей мере отражает активность правоохранительных органов, нежели масштабы явления, с которым они борются. При этом не все формы проституции находятся в одинаковой степени в зоне внимания органов милиции. Да и сами формы сексуальной коммерции постепенно меняются. Если во второй половине 80-х гг. в Москве, Ленинграде и других крупнейших городах СССР ведущей формой профессиональной проституции была, пожалуй, гостиничная, то к середине 90-х гг. на первый план вышли так называемые агенства по оказанию сексуальных услуг [45]. Дискуссия о социальном контроле за проституцией. Введение в 1987 г. административной ответственности за занятие проституцией формально означало переход от непоследовательного правового аболиционизма к непоследовательному правовому прогибиционизму. Это происходило на фоне роста проституции, появления ее новых форм, а также более терпимого отношения общества к этому явлению. Фактически сложившийся социальноправовой режим было бы более корректно характеризовать как прогибиционистский по форме и аболиционистский по содержанию. После снятия запретов на публичное обсуждение проблемы проституции, произошедшее в ходе политико-идеологических реформ первых 300 лет перестройки, в прессе было опубликовано множество материалов о проституции, авторы которых выражали разные, подчас полярные взгляды на нее, а также на отношение государства и общества к проституции. Проявились два основных лагеря – сторонники "жесткого" и "умеренного" курсов. Первые настаивали на введении уголовной ответственности за проституцию, так как, по их мнению, она наносит значительный вред институту семьи и брака, морали и здоровью общества, состоянию правопорядка и экономической справедливости. Вторые исходили из того, что уголовная репрессия не является адекватным средством социального контроля за проституцией, а также, что возможности ее законодательного определения для целей правового контроля более чем проблематичны. Они предлагали опираться на социальноэкономические и культурно-воспитательные меры. При этом тяжесть уголовноправовой репрессии должна направляться на все виды поведения, экономически эксплуатирующие проституцию [46]. Согласно уже упомянутым опросам, проведенным в 1989 г. А.П.Дьяченко, мнения по вопросу о введении уголовной ответственности за проституцию разделились: 72% сторонников "жесткого" курса высказались за ее установление, 83% "умеренных" – против [41]. Примерно через два года – в конце 1991 г. в С.-Петербурге под руководством Ю.Е.Аврутина, В.С.Афанасьева и Я.И.Гилинского был проведен репрезентативный опрос сотрудников городской милиции (опрошено более тысячи респондентов), который показал существенно иную картину: только 30% участников опроса высказались в пользу введения уголовной ответственности за занятие проституцией. Расхождение результатов этих исследований может объясняться рядом причин. Во-первых, разрывом во времени – два года в период быстрых изменений могут существенно отразиться на динамике мнений. Во-вторых, 301 разницей в выборках – первый опрос проводился в нескольких регионах и по относительно небольшой выборке, второй – в одном и по репрезентативной выборке. Как бы там ни было, очевидно, что среди сотрудников органов внутренних дел нет единства в вопросе о введении уголовной ответственности за проституцию. Нет этого единства и среди других специалистов – юристов, социологов, криминологов. Представляется, что вопрос о правовой ответственности за проституцию хотя и важен, но не является ключевым для определения концепции социальной политики в отношении проституции. Главным, пожалуй, видится вопрос о тех экономических и социальных мерах, которые следует разработать и применять по меньшей мере для смягчения условий, способствующих вовлечению женщин (а также мужчин и детей) в сексуальную коммерцию. 302 Литература Тарновский В.М. Проституция и аболиционизм. СПб. 1888. 1. 2. Ахшарумов Д.Д. Проституция и ее регламентация. Рига, 1889. 3. Елистратов А.И. О закреплении женщин и проституции. Казань, 1903. 4. Приклонский И.И. Проституция и ее организация. М., 1903. 5. Бибиков К.И. Продажные женщины: Картины публичного разврата. СПб., 1870. 6. Кузнецов М. История проституции в России. СПб., 1871. 7. Грязнов К. Проституция как общественный недуг и меры его врачевания. М., 1901. 8. Сабинин А.Х. Проституция. СПб., 1905. 9. Бентовин Б. Торгующая телом: Очерки современной проституции. СПб., 1910. 10. Боровитинов М.П. Публичные дома и различные фазисы в истории отношений к ним законодательства и медицины в России //Тр. Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами. СПб., 1912. Т. 2. С. 336–356. 11. Есипов Б. Очерки русского уголовного права. М., 1904. 12. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб., 1845. 13. Свод узаконений и распоряжений правительства по врачебной и санитарной части в империи. СПб., 1895. 14. Федоров А.И. Очерк врачебно-полицейского надзора за проституцией в Петербурге. СПб., 1897. 15. Неклюдов Н.А. Руководство к особенной части русского 303 уголовного права. СПб., 1876. Т. 1. 16. Свод Законов Российской империи. СПб., 1885. Т. 15. Дерюжинский В. Пятый Международный конгресс по борьбе с 17. торгом женщинами // Журнал министерства юстиции. СПб., 1914. № 14. С. 200–210. 18. Уголовное уложение 1903 г. / Изд. Государственной Канцелярии. СПб., 1903. 19. 32. Свод статистических сведений по делам уголовным Министерства юстиции Российской империи за 1879 – 1913 гг. Пг., 1916. 20. Свод Законов Российской империи. Пг., 1916. Т. 15. 21. Врачебно-полицейский надзор за городской проституцией. СПб., 1910. 22. Ди-Сеньи Н.К. О современной постановке врачебно-полицейского надзора за городской проституцией и необходимых в этой области реформах // Тр. Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами. СПб., 1912. Т. 2. С. 460–477. 23. Статистика Российской империи. XIII: Проституция в Российской империи по обследованию на 1 августа 1889 г. СПб., 1890. 24. Город Санкт-Петербург с точки зрения медицинской полиции. СПб., 1897. 25. Шихман Р.А. Тайная проституция в С.-Петербурге и ее причины // Тр. Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами. СПб., 1911. Т. 1. С. 92–118. 26. Штюрмер К.Л. Проституция в городах // Тр. Высочайше разрешенного съезда по обсуждению мер борьбы с сифилисом. СПб., 1897. Т. 1. 304 27. Введенский А.А. Проституция среди сельского населения // Тр. Высочайше разрешенного съезда по обсуждению мер борьбы с сифилисом. СПб., 1897. Т. 1. 28. Ельцина 3.Я. Проституция на Нижегородской ярмарке // Врач. 1886. Т. 7, ч. 2. С. 391–394. 29. Грацианов П.А. К вопросу о белых невольницах // Русский медицинский вестник. 1903. Т. 5. С. 1–31. 30. Отчет Медицинского департамента Министерства внутренних дел Российской империи за 1893 год. СПб., 1894. 31. Членов М.А. Половая перепись московского студенчества и ее общественное значение. М., 1909. 32. Гернет М.Н. К статистике проституции // Статистическое обозрение. 1927. № 7. 33. Лебина Н.Б.,Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге (40-е гг. XIX в. – 40-е гг. XX в.). М., 1994. 34. Тр. Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами. СПб., 1911. Т. 1. 35. Материалы межведомственной комиссии по борьбе с проституцией. М., 1921. Вып. 1. 36. Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1922. 37. Уголовный Кодекс РСФСР (редакция 1926 г.). М., 1926. 38. Статистика осужденных в СССР в 1925 – 1927 гг. М., 1930. 39. Дубошинский Н. Социальный состав проституции // Рабочий суд. 1925. № 3–4. 40. Козловский Н. Проституирующие женщины Центрального района Ленинграда по их бытовым условиям // Здравоохранение. М.; Л., 1929. 305 41. Дъяченко А.П. Вопросы, которые ждут решений //Проституция и преступность. М., 1991. 42. Мыскин В.С. О принудительном лечении лиц, страдающих венерическими болезнями. (Клинико-социологическое исследование по материалам закрытого венерологического стационара г. Москвы.): Афтореф. дис. … канд. мед. наук. М., 1971. 43. Афанасьев В. Социальный контроль за проституцией в России // Социальный контроль над девиантностью в современной России. СПб., 1998. 44. Проституция и преступность. М., 1991. 45. Санкт-Петербургские ведомости. 1996. 10 марта. 46. Афанасьев В., Скоробогатов С. Проституция в Санкт- Петербурге // Петербург в начале 90-х. СПб., 1994. С. 105–110. 47. Игнатьев А.Н. Проблемы правовой борьбы с проституцией // Проституция и преступность. М., 1991. С. 139–148. 306 Глава 7. Некоторые тенденции отечественной правоохранительной практики § 1. К пониманию проблемы Тема социального контроля неразрывно связана с девиантностью и девиантным поведением, хотя имеет гораздо более широкое, социологическое (вообще - общесоциальное) значение. Возможно, что стремление к порядку является врожденным для человека. Во всяком случае, все научные, философские, религиозные построения направлены на раскрытие закономерностей (= порядка!) Мира или привнесение Порядка в Хаос Бытия.* Один из основных вопросов социологии: как и почему возможно существование и сохранение общества? Почему оно не разрушается (распадается)? [1, с. 27, 70]. Проблема порядка и социального контроля обсуждалась всеми теоретиками социологии от О.Конта, Ч.Спенсера, К.Маркса, Э.Дюркгейма до П.Сорокина, Т.Парсонса, Р.Мертона, Н.Лумана и др. Социальный контроль - механизм самоорганизации (саморегуляции) и самосохранения общества путем установления и поддержания в данном обществе нормативного порядка, устранения или нейтрализации или минимизации нормонарушающего (девиантного) поведения. В широком, общенаучном смысле порядок есть определенность, закономерность расположения элементов системы и их взаимодействия друг с другом. Применительно к обществу, под порядком понимается определенность, закономерность структурирования общества и взаимодействия (взаимоотношений) его элементов (сообществ, классов, групп, институтов). * 307 Социальными регуляторами человеческого поведения служат выработанные обществом ценности и соответствующие им нормы, а средством передачи и тех и других - знаки (см., напр: [2, с. 210]). Были определены основные методы социального контроля: поощрение и наказание (“пряник и кнут”, “Bait and Switch”). Классифицированы формы социального контроля (внутренний и внешний, формальный и неформальный и др.), описаны его механизмы. Названы основные институты социального контроля (от семьи и школы до психиатрических учреждений и тюрем). Предложены различные модели социального контроля. Одна из наиболее известных - модель Д.Блэка (D.Black), описанная на русском языке в [3, с. 23 – 25], а также Н.Дэвиса (N.Davis) и Б.Андерсен (B.Andersen) [4] и др. В целом социальный контроль сводится к тому, что общество через свои институты задает ценности и нормы; обеспечивает их трансляцию и социализацию (усвоение, интериоризация индивидами); поощряет за соблюдение норм (конформизм) или их допустимое с точки зрения общества реформирование; упрекает (наказывает) за нарушение норм. В гипотетически идеальном (а потому нереальном) случае общество обеспечивает полную социализацию своих членов, и тогда, строго говоря, не требуется ни поощрений, ни наказаний. Эпоха Просвещения и ХIХ в. пронизаны верой и надеждой в возможность успешного социального контроля и “порядка”. Надо только прислушаться к советам просветителей, науки и немножко потрудиться над приведением реальности в соответствие с Разумом. Социальная практика ХХ в. – с двумя мировыми войнами, сотнями локальных войн, “холодной войной”, гитлеровскими и ленинско-сталинскими 308 концлагерями, с геноцидом, Холокостом, правым и левым экстремизмом, терроризмом, фундаментализмом и т.д. и т.п. - разрушила все иллюзии и мифы относительно “порядка” и возможностей социального контроля. Сумма преступлений, совершенных государствами (их руководителями или, точнее, “крестными отцами”), стократ превысила преступления одиночек. Вот несколько цифр по некоторым странам, чьи лидеры - “спонсоры убийств” [5], принесли в жертву человеческие жизни: СССР (1917 - 1987) – 61 млн 911 тыс. человек, коммунистический Китай (1949 - 1987) – 35 млн 236 тыс., Германия (1934-1945) – 20 млн 946 тыс., националистический Китай (19281949) – 10 млн 075 тыс., Япония (1936-1945) – 5 млн 890 тыс. и т.д. [5, р. 252 – 253]. При этом государства не “раскаиваются”, а отрицают, отказываются (denial) от содеянного [6]. Неудивительно, что постмодернизм в социологии и криминологии конца ХХ в. начиная с Ж.-Ф. Лиотара (J.-F.Lyotard) и М. Фуко (M.Foucault) приходит к выводам: сама социальная реальность девиантна [7, с. 246], “феномен девиации - интегральное будущее человечества” [8, р. 8], “следует отказаться от надежд, связанных с иллюзией контроля” [9], “вместо нормативного регулирования - соблазнение потребителя” [10] и т.п. Поощрение как один из основных методов социального контроля используется в основном в процессе социализации индивидов, при формировании конформного, законопослушного поведения. Когда же девиантность поведения стала фактом, применяются преимущественно карательные, репрессивные меры. Человечество за долгую историю перепробовало все возможные средства репрессии, включая квалифицированные виды казни (четвертование, 309 разрывание на части, замуровывание заживо и др.), изощреннейшие пытки. Однако девиаций почему-то не становилось меньше. Скорее, наоборот... Во второй половине уходящего столетия цивилизованное общество наконец-то осознало “кризис наказания” [11; 12; 13], кризис уголовной юстиции [14; 15]. Распространяется аболиционистское движение, ищущее альтернативы лишению свободы, уголовной юстиции (недопустимость смертной казни, само собой разумеется), выступающее за замену “возмездной” юстиции (retributive justice) юстицией “восстанавливающей” (restorative justice) [16; 17]. Последняя из 11 рекомендаций Национальной комиссии США по уголовной юстиции предлагает “изменить повестку дня уголовной политики от «войны» к «миру»” [18, р. 218]. А С.Баркан в 14-й из 23 рекомендаций своей обобщающей работы советует “уменьшить надежды на тюремное заключение и обратить больше внимания на общественное исправление (community correction)” [19, р. 542]). Следует добавить, что если “борьба” и ведется (с сомнительным успехом), то преимущественно против так называемой “уличной преступности” (“street crimes”, или, по крылатому выражению Лиазоса: “nuts, sluts and perverts”), тогда как огромный пласт “respectable crime” остается вне “поля боя”. И тогда пойманные полицией и осужденные судом - лишь “козлы отпущения”, демонстрирующие успехи “борьбы с преступностью”. В результате понимания неэффективности репрессивной уголовной юстиции и незнания, неумения пока успешно применять иные меры социального контроля, западная теория и практика пошли по пути: полной отмены смертной казни (вся Западная Европа, Канада, Австралия); 310 минимального (“в крайнем случае”) применения лишения свободы (в Японии - 3,5% от всех осужденных за уголовные преступления); минимального срока лишения свободы, если уж таковое неизбежно (в Швеции 80% всех осужденных к лишению свободы приговариваются на срок до 6 мес.); внедрения разнообразных программ реадаптации, ресоциализации, коррекции по отношению к осужденным, находящимся в пенитенциарных учреждениях; приоритета превенции (профилактики) перед наказанием; широкого использования негосударственных, волонтерских, благотворительных обществ и программ помощи лицам, имеющим проблемы с алкоголем, наркотиками, а также заключенным и лицам, освободившимся из мест лишения свободы. § 2. Социальный контроль в Российской империи (до 1917 г.) Имеется огромная литература, посвященная наказанию в царской России. Мы попытаемся хотя бы вкратце наметить некоторые основные тенденции [20; 21; 22 и др.]. Авторитарный режим правления за всю историю российского государства определил преимущественно репрессивный характер социального контроля. С конца ХV в. все шире применяется смертная казнь (Судебник 1497 г.), телесные наказания, а с Судебника 1550 г. и тюремное заключение. По мере создания и упрочения централизованного государства усиливается жестокость наказания. По Уложению царя Алексея Михайловича (1649), действовавшему почти 200 лет, основным видом наказания становится смертная казнь, причем в 311 квалифицированных формах (отсечение головы, закапывание живьем в землю, залитие горла расплавленным свинцом и т.п.), а также членовредительство. При Петре I происходит дальнейшее расширение применения смертной казни, членовредительских и телесных наказаний. Так что “перечисление всех случаев, за которые назначалась смерть в эпоху Петра, дело почти невозможное” (Приложение Н.Неклюдова к учебнику уголовного права А.Ф.Бернера, 1865 г. Цит. по: [20, с. 258]). К квалифицированным видам смертной казни добавляются колесование, четвертование. К членовредительским наказаниям относятся, в частности, рвание ноздрей, отрезание носа и ушей, вырывание языка, клеймение (сохранившееся, кстати сказать, до 1863 г.!). С 1718 г. устанавливаются жесточайшие меры наказания за нищенство и даже в отношении тех, кто подавал милостыню. Впрочем, достаточно вспомнить аналогичную борьбу с бродяжничеством и нищенством в английском “кровавом законодательстве”. (Правда, в Англии для решения проблемы помощи бедным было создано местное самоуправление. В России аналогичные органы насаждались государством исключительно в фискальных целях - для улучшения собираемости налогов.) Уложение 1649 г. предусматривает использование заключенных на тяжелых работах (вспомним строительство Петербурга “на костях”). С ХVIII в. все больше расширяются права помещиков по наказанию крепостных (безграничные права помещиков были закреплены Указом Екатерины II от 22 августа 1767 г. “О бытии помещичьим людям и крестьянам в повиновении и послушании у своих помещиков и о неподавании челобитен в собственныя ее величества руки”). В целом же Екатерина II, согласно своим “прогрессивным” взглядам, провозглашала принципы смягчения уголовных 312 наказаний вплоть до отмены смертной казни. Однако благие намерения во многом остались пожеланиями (Наказ Екатерины). Уложение о наказаниях 1845 г. не знает квалифицированных видов смертной казни, ограничено применение телесных наказаний (“для непривилегированных сословий”), сроки заключения в крепость (до 6 лет), в смирительный дом (до 3 лет), в тюрьму (до 2 лет) вполне “божеские” (другое дело, что “места лишения свободы находились в ужасном состоянии” [20, с. 283; см. также 22]). Телесные наказания в России отменялись с большим трудом (ограничение Указом 17 апреля 1863 г., Законом 2 июня 1903 г., Манифестом 11 августа 1904 г. и окончательно - лишь в 1917 г.). С отменой крепостного права расширяется применение лишения свободы. Так, если в 1860 г. к тюремному заключению было приговорено 3,8% осужденных, то в 1868 г. - 23,5% [20, с. 291], а в 1889 г. - 28,6% [23, с. 93]. Наряду с изложенным объективности ради следует заметить, что при всей репрессивности царского режима по ряду позиций Россия начиная с древних времен отнюдь не была наиболее жестоким государством по отношению к различного рода девиантам. Так, один из древнейших правовых памятников - “Русская правда” не знала смертной казни. Но уже по Судебнику 1497 г. смертная казнь применяется весьма широко. Смертная казнь в ХIХ в. не применялась к лицам, не достигшим 21 года [21, с. 324], тогда как во многих европейских государствах могла применяться с 18 (Германия, Дания, Швеция, Бельгия и др.) или с 20 лет (Австрия, Венгрия, Сербия). Правда, еще с 1742 г. по настоянию церкви (!) Сенат, предлагавший применять смертную казнь и кнут с 17 лет, 313 решил применять ее с 12 лет... До 1906 г. применение смертной казни в ХIХначале ХХ в. было незначительным (подробнее об этом - ниже). В последние десятилетия XIX в. наиболее часто применяемым наказанием являлся арест (около 25% всех осужденных). Почти столько же попадало в тюрьму без лишения прав (от 24 до 28%). В исправительные арестантские отделения попадала пятая часть всех осужденных. К заключению в крепость приговаривали двоих из 10 000, около 4% попадало на каторжные работы и столько же на поселения в Сибирь и на Кавказ. Выговоры и денежное взыскание налагались на 8% осужденных [23, с. 93]. При росте дел о преступлениях за 20 лет на 57% (с 1884 по 1904 г.) число осужденных общими судами остается практически на одном уровне [24, с. 10]. В целом можно согласиться, пожалуй, с Н.Д.Сергеевским: “Грубы и жестоки были формы смертной казни в древней России, но до такого разнообразия и утонченности способов лишения жизни преступников, до таких сложных приспособлений к увеличению страданий преступника, какие мы находим в Западной Европе, наше отечество никогда не доходило” [25, с. 117]. Еще Достоевский отмечал, что для россиянина ближе жалость и сочувствие к преступникам, нежели их порицание. В дореволюционной России параллельно с уголовной юстицией развивались и другие формы социального контроля. Городские магистраты наряду с решением уголовных дел занимались устройством сиротских и смирительных домов, а также “устройством гуляк и нищих, дабы не шатались и не были праздны” [6, с. 271]. Такие методы гораздо больше соответствуют современным теоретическим воззрениям. Даже российская сельская община брала на себя опеку над вдовами и сиротами, а также над “ленивыми и нерадивыми в хозяйстве”. Государство интересовалось общиной в основном в 314 связи с существованием института круговой поруки (неуплата налогов отдельным крестьянином покрывалась за счет других общинников). Эта схема позволяла отдавать виновника “на расправу” (расправа в России - аналог исполнительного органа самоуправляющейся организации). Таким образом, уже не госчиновники, а соседи принуждали селян к подчинению нормам права. Охрану порядка в городах государство тоже всегда пыталось переложить на плечи самих жителей (корпораций горожан). Например, в указах Петра I и в “Грамоте на права и выгоды городам Российской империи” (1785 г., правление Екатерины II) охрана порядка рассматривалась как функция институтов самоуправления городских и сельских поселений. Как правило, через несколько лет после издания таких документов государство отказывалось от надежд навести порядок с помощью общественного контроля и появлялся новый указ - о создании полицейских служб под эгидой правительства. В европейских странах гораздо легче приживались альтернативные формы социального контроля. В России концепция взаимоотношений государства и личности никогда не была похожа на западноевропейские модели. Права граждан, как и права социальных общностей на самоопределение, в развитых странах рассматривались как естественные и неотчуждаемые. Поскольку реальные объединения людей и спонтанные формы социального контроля возникают раньше, чем государство, последнее должно их уважать. В нашей же стране все разнообразие методов социального контроля государство стремилось свести к тотальному контролю со стороны бюрократического аппарата. Даже в теоретических работах дореволюционных авторов самоорганизация рассматривается как предоставляемая возможность под его контролем решать внутренние дела. государством 315 Несмотря на это, первое общество тюремного патроната было создано в России еще в 1819 г. К 1905 г. было уже 7 таких «попечительных о тюрьмах учреждений» (в Москве и Санкт-Петербурге, Перми, Ярославле, Пскове и других городах), а к 1910 г. их стало 18 (на 769 мест заключения). Под тюремным патронатом в те годы понималось «такого рода учреждение, которое имеет целью путем известных, систематически организованных действий морализовать и реклассировать тюремных выпущенников» [7, с. 83]. Эти общества были аналогом современных организаций по реабилитации бывших осужденных. В те годы правозащитники тоже писали о «временных затруднениях к надлежащему размещению заключенных». Правда, на 96 тыс. заключенных приходилось 98,5 арестантских мест, а общий арестантский заработок увеличился с 793 тыс. р. в 1889 г. до 1 млн 532 тыс. р. в 1903 г., т. е. за 15 лет почти в два раза [28, с. 281]. Характерно, что в 1901 г. в России были изданы правила о распределении по исправительным арестантским отделениям лиц, принадлежавших до своего осуждения к привилегированным сословиям, чтобы не вынуждать последних «находиться в общении с несоответствующими им по умственному развитию и нравственным качествам элементами тюремного населения» [29, с. 223]. Предполагалось также обеспечивать эту категорию осужденных работой, которая «согласовывалась бы с их профессиональными познаниями». Позднее, во второй половине ХIХ - начале ХХ в. появляется значительное количество приютов и других благотворительных учреждений (например, известный Рукавишниковский приют в Москве, приюты для арестантских детей и др.). Инициатива создания таких организаций часто исходила от православной церкви или членов царской семьи. Таким образом в России развивались традиции неформального социального контроля. 316 Наконец, обратимся к некоторым цифрам. Более или менее подробный анализ применяемых в ХХ в. мер наказания затруднен несовершенством и неполнотой статистических сведений, о чем подробнее говорилось в главе 1 Части II. Относительно более полные данные имеются по применению смертной казни. Так, за 1826 - 1905 гг. в России было приговорено к смертной казни 1397 человек (в среднем 17 в год), казнено - 894 (в среднем в 11 год), или 64% приговоренных [30, с. 400]. По другому источнику, за те же годы, с 1826 по 1906 г., было приговорено к смертной казни всего 612 человек (в среднем по 78 в год), из них казнено около 170 человек (в среднем 2 человека в год) [31, с. 71 – 96]. При всех различиях (мы отдаем предпочтение первым цифрам как более “официальным”) практика применения смертной казни в упомянутые годы не столь значительна. При этом, однако, не учитывается деятельность военных судов. Так, с 1862 по 1866 г. (польское восстание) военными судами было приговорено к смертной казни 1 300 человек [20, с. 290]. С 1875 по 1905 г. по приговорам военно-окружных судов казнено 484 человека (в среднем по 16 человек в год). Революция 1905 г. и последовавшие репрессии резко увеличили число приговоренных к смерти и казненных. Так, всего за 1905-1913 гг. военноокружными и военно-полевыми судами был приговорен к смертной казни 6 871 человек (в среднем в 763 год), казнен 2 981 человек (в среднем в 331 год) или 43,4% осужденных [30, с. 400]. Приведем некоторые данные о тюремном населении России. В 1829 г. в четырех тюремных замках (Архангельск, Вологда, Пермь, Орел) находился всего 2 041 человек, в том числе осужденных за кражу - 221 человек, за убийство - 317 61 человек, за паспортные преступления - 554 человека [22, т. 1, с. 363]. Некоторые сведения об осужденных в 1860-1868 гг. представлены в табл. 29. 1905 г. явился “переломным” и для тюремного населения России. Так, среднее ежедневное число арестантов в тюрьмах за 1901-1905 гг. колебалось от 84 632 (1901) до 96 005 (1903), тогда как за 1906-1915 гг. - от 111 403 (1906) до 183 949 (1912) [22, т. 4, с. 23]. Общее число заключенных, прошедших через тюрьмы Министерства юстиции России с 1910 по 1915 г. колебалось от 1 млн 030 тыс. 875 (1910 г.) до 1 млн 081 тыс. 886 (1914) [22, т. 4, с. 22]. Таблица 29 Динамика количества осужденных всеми судами России (1860 – 1868) Год 1860 1861 1862 1863 1864 1865 1866 1867 1868 Вид наказания каторга Заключение направление в заключение Всего в крепости смирительный дом в тюрьму 1 097 1 106 1 068 1 232 1 193 1 376 1 293 1 151 992 25 14 10 19 38 21 6 14 15 342 354 478 864 1028 828 803 589 496 2 771 3 202 3 683 8 975 10 367 10 730 15 180 15 887 16 777 72 489 80 580 83 449 88 738 93 613 93 974 88 262 71 124 71 474 Приводится неполный перечень видов наказания. Источник: [22, т. 2, с. 542]. 318 § 3. Социальный контроль в советской и постсоветской России Поскольку К.Маркс, а за ним В. Ленин повторили слова Монтескье о приоритете предупреждения преступлений по сравнению с карой за них, постольку идея приоритета превенции вошла в идеологию марксизмаленинизма. Другой вопрос - как эта идея реализовывалась на практике... Сразу же после Октября 1917 г. новая власть еще пыталась играть в либеральные игры. Так, в Руководящих началах 1919 г. и в первом Уголовном Кодексе (УК) 1922 г. наказание признавалось мерой только “оборонительной”, а в УК 1926 г. термин “наказание” был заменен “мерами социальной защиты”. Уголовное законодательство было достаточно “мягким” по сравнению с последующими периодами, включая ныне действующее. Тюрьмы пытались заменить трудовыми лагерями. Суды редко лишали свободы и то лишь представителей бывших господствующих сословий. Однако вскоре и надолго массовые репрессии и террор стали основой уголовной политики советского государства. Сегодня, когда многое из тайного стало явным, нет смысла доказывать очевидное [32; 33]. Идея превенции была реанимирована Н.Хрущевым, который на ХХ съезде КПСС (1956) высказался за приоритет профилактики преступлений, а затем повторил это на XXI съезде КПСС (1959): “Нужно предпринять такие меры, которые предупреждали бы, а потом и совершенно исключили появление у отдельных лиц каких-либо поступков, наносящих вред обществу. Главное – это профилактика и воспитательная работа”. На XXII съезде КПСС (1961) была принята новая Программа КПСС, согласно которой главное внимание “должно быть направлено на предотвращение преступлений”. Н.Хрущев видел в профилактике панацею от “антиобщественных” (мы бы сказали - девиантных) проявлений, как в кукурузе - панацею от развала сельского хозяйства. Он верил 319 в чудодейственную силу превенции и обещал пожать руку последнему преступнику в СССР... При всей демагогичности и утопичности партийных заявлений эти идеологические клише позволяли ученым разрабатывать теоретические и методические основы превенции, а на практике наблюдалась либерализация наказания, сокращение доли лиц, осуждаемых к реальному лишению свободы (большинство “отдавались на поруки”), сопровождавшиеся снижением уровня регистрируемой преступности (с 1961 г. по 1965 г. на 19% [34, с. 12]). По окончании хрущевской “оттепели” стали возрастать и репрессивность уголовной и административной юстиции, и уровень преступности, самоубийств, алкоголизации населения, достигнув максимума к 1984 г. Новые позитивные тенденции характеризуют период горбачевской “перестройки”. Доля лиц, приговариваемых к лишению свободы, сокращается в СССР с 45,2% в 1985 г. до 33,7% в 1987 г., количество освобожденных от уголовной ответственности с применением мер общественного воздействия увеличивается с 1985 по 1988 г. на 76% [34, с. 92, 97]. Одновременно снижаются уровни преступности (в расчете на 100 тыс. человек) с 752 в 1985 г. до 636 в 1987 г. (на 16%), самоубийств - с 24,6 в 1985 г. до 19,1 в 1987 г. (на 22%). Однако, “постперестроечный” период характеризуется возвратом к репрессивной уголовной политике. Всего с 1986 по 1996 г. было приговорено к смертной казни 1 712 (или в среднем 155 человек в год), казнено в течение 1986 - 1995 гг. 768 человек (или в среднем 76 человек в год), помиловано 427 человек [35; 36; 37]. Доля осужденных к лишению свободы возрастает к 1994 г. до 39,5% (с последующим некоторым сокращением до 32,8 в 1997 г.). Тем не менее с учетом длительных сроков лишения свободы Россия прочно занимает 320 первое место в мире по числу заключенных (лиц, как подследственных, так и осужденных, находящихся в различных пенитенциарных учреждениях) на 100 тыс. человек населения: 1994 г. свыше 600, 1996 г. - свыше 700 (США - свыше 500 - второе место в мире), тогда как в странах Западной Европы этот показатель не превышает 70 - 90 [38, р. 115]. Подробнее сведения о пенитенциарной политике приводятся в табл. 30. Исследование современных форм социального контроля в России (анализ литературных и статистических данных, интервью, наблюдение) выявило следующие основные тенденции. 1. Усиливающаяся репрессивность уголовной политики. 2. Страшная по условиям отбывания наказания пенитенциарная система [39]. 3. Постепенное усиление репрессивности реакции официального контроля за нелегальным потреблением наркотиков. За преступления, связанные с наркотиками осуждено в 1989 г. – 5 107 человек, в 1997 г. – 65 266 человек, рост за 8 лет - в 12,8 раза, при этом за сбыт наркотических средств привлекаются к ответственности и осуждаются менее 10% от общего числа, а подавляющее большинство - около 90% - за потребление наркотиков или иные действия без цели сбыта; в новом УК РФ фактически усилена уголовная ответственность за преступления, связанные с наркотиками, а также сохранено принудительное лечение наркоманов, давно признанное неэффективным и носящее в наших условиях характер дополнительной к наказанию репрессии. При этом сохраняется значительное отставание наркологической медицинской помощи от реальных потребностей. Новым ударом по разумной антинаркотической политике явился закон "О наркотических средствах и психотропных веществах" 321 Таблица 30 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1 123 439 969 388 834 673 847 577 897 299 956 258 1 148 962 1 262 737 1 441 568 1 595 501 1 618 394 1 372 161 797 286 580 074 427 039 436 988 537 643 593 823 661 392 792 410 924 574 1 035 807 1 111 097 1 013 431 225 122 115 100 223 147 159 157 160 143 153 106 30 5427 196 640 149 113 162 033 203 359 207 489 225 926 292 868 332 675 357 765 373 519 330 977 * – Не предусмотрено УК 1996 г. Источники: [34; 35; 37]. 79 563 64 637 54 562 56 560 72 065 83 270 95 107 142 532 150 948 188 483 199 585 * 124 623 97 177 54 030 51 961 62 271 72 292 62 931 70 906 82 903 117 785 144 018 79 818 117 181 70 688 49 550 45 165 47 708 43 321 40 804 49 329 47 326 48 775 42 040 43 161 74 316 59 811 54 028 62 394 79 281 85 028 90 287 104 915 111 436 116 474 121 013 120 574 28 072 19 844 16 744 19 216 23 944 23 284 23 584 26 791 29 348 31 126 32 465 29 092 условно с испытательным сроком Осуждено несовершенно летних (14 – 17 лет) к лишению свободы Всего осуждено несовершеннолетних (14 – 17 лет) наркомании Назначено принудительное лечение от алкоголизма и к штрафу к лишению свободы условно с отсрочкой исполнения приговора к лишению свободы Приговорено к смертной казни Осуждено лиц по приговорам, вступившим в законную силу Год Выявлено лиц, совершивших преступления Карательная практика уголовной юстиции России (1986–1997) 6 539 6 285 6 787 8 574 11 157 14 038 14 620 20 617 20 478 29 391 36 022 87 994 322 (декабрь 1997 г.), отбросивший робкие завоевания далеко назад ([40]). 4. Резкое снижение формального контроля за изготовлением, продажей и потреблением алкогольных изделий. Исполнение принятых нормативных актов по контролю за алкоголем блокируется изготовителями и поставщиками фальсифицированной продукции. 5. Сохранение традиционных нормативных (административных и уголовных) мер по контролю за проституцией при минимальном практическом их применении. При этом "контроль" за занятием проституцией со стороны криминальных группировок становится все активнее и эффективнее. 6. Относительная активизация неформальных, негосударственных форм социального контроля за некоторыми видами девиантного поведения. Это - негосударственные охранные и детективные организации; организации "самопомощи" (лиц, имеющих проблемы с алкоголем, наркотиками, бывших заключенных, гомосексуалистов и т.п.); частная медицинская (в том числе наркологическая) помощь; службы и телефоны доверия и др. 7. Наметилась устойчивая тенденция ужесточения правовых санкций. Так, новый Уголовный Кодекс (1996) наряду с сохранением смертной казни (ст. 59) предусматривает пожизненное лишение свободы (ст. 57), срочное лишение свободы имеет максимум 20 лет (ранее 10 или 15 лет), а по совокупности преступлений - 25 лет и по совокупности приговоров - 30 лет (ст. 56). Таких сроков (30 лет, пожизненное заключение) не знало уголовное законодательство даже сталинских времен. “Силовые структуры” все чаще получают (указами Президента) неограниченные полномочия в нарушение Конституции РФ и действующих законов (в частности, уголовно-процессуальных). Таким образом, можно констатировать резкий разрыв, неадекватность методов и форм социального контроля природе девиаций и мировой практике. 323 Литература 1. Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985. 2. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969. 3. Планирование мер борьбы с преступностью. М., 1982. 4. Davis N., Anderson B. Social control: The Рroduction of Deviance in the modern State. Irvington Publishers Inc., 1983. 5. Kressel N. Mass Hate: The Global Rise of Genocide and Terror. Plenum Press., 1996. 6. Cohen S. Human Rights and Crimes of the State: Тhe Cultural of Denial // Criminological perspectives: A Reader. SAGE, 1996. P. 489–507. 7. Интервью с профессором Н.Луманом // Проблемы теоретической социологии / Ред. А.Бороноев. СПб., 1994. С. 236–248. 8. Higgins P., Butler R. Understanding Deviance. McGraw-Hill Book Comp., 1982. 9. Luhman N. Beobachtung der Moderne. Opladen: Westdeutscher Verlag. 1992. 10. Bauman Z. Intimations of Postmodernity. London, 1992. 11. Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. Vintage Books Edition, 1979. 12. Mathiesen T. The politics of Abolition: Essays in Political Action Theory // Scand. Stud. in Criminology. Oslo; London, 1974. 13. Christie N. Limits to Pain. Oxford, 1981. 14. Hendrics J., Byers B. Crisis Intervention in Criminal Justice. Charles C. Thomas Publ., 1996. 15. Rotwax H. Guilty: The Collapse of Criminal Justice. New York, 1996. 324 16. Abolitionism in History: On another Way of Thinking / Ed. by Z.Lasocik, M. Platek, I.Rzeplinska. Warsaw, 1991. 17. Consedine J. Restorative Justice: Healing the Effects of Crime. Ploughshares Publications, 1995. 18. Donziger S. The Real War on Crime: The Report of the National Criminal Justice Comission. Harper Collins Publ. Inc., 1996. 19. Barcan S. Criminology: A Sociological Understanding. Prentice Hall. Upper Saddle River., 1997. 20. Шаргородский М.Д. Наказание по уголовному праву эксплуататорского общества. М., 1957. 21. Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974. 22. Гернет М.Н. История царской тюрьмы: В 5 т. 3-е изд. М., 1960- 1963. Итоги русской уголовной статистики за 20 лет (1874 - 1894) // 23. Приложение к Журналу Министерства юстиции. СПб., 1899. № 7. Тарновский Е.Н. Движение преступности по окружным судам 24. Европейской России // Журнал Министерства юстиции. 1902. № 8. С. 1-28. 25. Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право: Часть Общая. СПб., 1911. 26. Институты самоуправления: Историко-правовое исследование. М., 1995. 27. Лучинский Н. Извлечение из отчета Главного тюремного управления за 1903 год // Журнал Министерства юстиции. 1905. № 8. С. 273-283. 325 Лучинский Н.Ф. Общий очерк улучшений, достигнутых в России 28. со времен последнего пенитенциарного конгресса // Журнал Министерства юстиции. 1905. № 7. С. 220-230. Миролюбов Н.И. Тюремный патронат // Журнал Министерства 29. юстиции. 1905. № 2. С. 81-107. 30. Россия. 1913 год: Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. 31. Смертная казнь: За и против. М., 1989. 32. Лунеев В.В. “Политическая преступность” // Государство и право. 1994. № 7. C. 107–121. 33. Земсков В.Н. Спецпоселенцы: (По документации НКВД–МВД СССР) // Социологические исследования. 1990. № 11. С. 3–17. 34. Преступность и правонарушения. 1991: Статистический сборник. М., 1992. 35. Преступность и правонарушения. 1994: Статистический сборник. М., 1995. 36. Преступность и правонарушения. 1996: Статистический сборник. М., 1997. 37. Преступность и правонарушения. 1997: Статистический сборник. М., 1998. 38. Mauer M. The International Use of Incarceration // The Prison Journal. 1995. Vol. 75. № 1. March. P. 113–123. 39. Поиски выхода: Преступность, уголовная политика и места заключения в постсоветском пространстве. М., 1996. 40. Гилинский Я. Рынок будет расширяться // Аргументы и факты (Петербург). 1998. № 19. Май. C. 15.
