Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв. Лапин В Часть 1
advertisement
Лапин В.В. Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв. Часть 1 Что называть Кавказской войной? В конце XIX столетия известный художник-баталист Франц Рубо получил заказ от военного министерства для тифлисского храма Славы, главного собора Отдельного Кавказского корпуса. Семнадцать полотен должны были изображать важнейшие с официальной точки зрения события, связанные с присоединением Кавказа к России. Вступление императора Петра Великого в Торки 13 июня 1722 года. Вступление русский войск в Тифлис 26 ноября 1799. Штурм Ленкарани генералом Котляревским 31 декабря 1812 года. Сдача крепости Эревани 1 октября 1827 года. Сражение под Елизавет-полем 13 сентября 1826 года. Взятие аула Ахульго 22 августа 1839 года. Штурм аула Гемры 17 октября 1832 года. Штурм крепости Салты 14 сентября 1847 года. Смерть Слепцова 10 декабря 1851 года. Взятие аула Дарго 6 июля 1845 года. Сражение при Кюрюк-дара 24 июля 1854 года. Переход князя Аргутинского через снежные горы Кавказа. Взятие Гуниба и пленение Шамиля 25 августа 1859 года. Штурм черкесами Михайловского укрепления 22 марта 1840 года. И штурм Карса в ночь на 6 ноября 1877 года. Таким образом, мы видим, что с официальной точки зрения завоевание Кавказа проходило с 1722 года (первая дата) до окончания Русско-турецкой войны 1877-78 годов. Процесс вхождения Кавказа в состав Российской империи является одним из наименее изученных исторических феноменов. Советские историки были жестко ограничены идеологическими установками, а зарубежные не могли создать полноценных работ из-за ограничения доступа к источникам. Освобождение российской исторической науки от идеологических и цензурных оков, доступность ранее закрытых архивов создали предпосылки для всестороннего исследования политики России на Кавказе. Однако межнациональные конфликты привели к созданию крайне неблагоприятной атмосферы для взвешенного, академического изучения событий. История Кавказских войн еще не написана. Война на Кавказе была слишком сложным явлением, чтобы ее можно было отнести к какому-то определенному типу вооруженного конфликта. На Кавказе имела место военная колонизация, прежде всего на Западном Кавказе, но главным двигателем этой колонизации был вовсе не захват плодородных земель, а принуждение местных жителей к покорности. Неоспоримым фактом является и то, что набеговая экономика многих племен Северного Кавказа вступила в непримиримое противоречие с представлениями русских властей об устройстве общества. Очень важной составляющей войны на Кавказе была внутренняя логика конфликта, нарастание враждебности, подобно снежному кому. В регионе шла перманентная междоусобная война, в которую оказалась втянута и Россия. Во время Кавказской войны русские войска, ведая то или не ведая, оказывались союзниками одной из конфликтующих сторон, причем часто были такие ситуации, при которых защищаемые мирные горцы оказывались жертвой нападения не мирных, не без провокации со своей стороны. Не только правительственные войска использовали местную милицию в своих целях, но и горцы умело втравливали русские войска в свои распри. Сопротивление вольных обществ, военная активность местной элиты и деятельность имама Шамиля в Дагестане – три разные войны. Воинственное противостояние любым попыткам иноземцев покуситься на свободу нельзя уравнять со священной войной против неверных. Другими словами, дать однозначное определение Кавказской войне невозможно, потому что этот исторический феномен лишен внутреннего единства и приобрел современные очертания исключительно благодаря территориальной локализации. Ограничение Кавказской войны событиями от перенесения кордонной линии с Терека на Сумжу и основания крепости Преградный Стан в 1817 году до прекращения организованного сопротивления на Западном Кавказе в апреле 1864 года автоматически затрудняет понимание сути этого явления во всей его сложности. При соблюдении официальных хронологических рамок, как это дано, например, в Большой советской энциклопедии, возникают проблемы с тем, куда отнести бои с горцами в XVIII веке и в первом десятилетии XIX века в Чечне, Северном Дагестане, на Кубани. Мы не видим принципиальных отличий «очередного» восстания горцев в 1820-50 годы от восстания в 1877-78 годах. О масштабах восстания 1877-78 годов красноречиво свидетельствуют потери русских войск. В Дагестане и Терской областях было убито 9 офицеров и 242 солдата, и ранено 34 офицера и 814 солдат. Эти показатели уравнивают подавление восстания с активными боевыми действиями 1832-36 годов, считавшимися весьма жаркими, когда ежегодно армия теряла убитыми около 300 человек и ранеными около 800 человек. Главной причиной движения России на Кавказ было стратегическое соперничество с Турцией. Характерно, что свои права на Кабарду Петербург объяснял принадлежностью этой земли Крымскому ханству, вошедшему в 1783 году в состав России. Эпизодические столкновения с горцами становятся систематическими после перенесения оборонительной линии российской границы из района Царицыно в предгорья Кавказа и ухода калмыков, игравших роль барьера из степей между Волгой и Доном. Победы в Русско-турецких войнах второй половины XVIII столетия, мечты Екатерины II, Павла I и Александра I о радикальных изменениях политической карты Восточного Средиземноморья заострили вопрос о возрождении на Кавказе христианских держав: Грузии и Армении. В 1801 году Грузия становится частью империи, которая вынуждена теперь обеспечивать надежную связь со своими закавказскими владениями и защищать их от набегов воинственных соседей. Логическим следствием этого стало умиротворение лезгин, осетин и кабардинцев. Ликвидация очага постоянной напряженности на восточной границе Грузии в лице азербайджанских ханств обернулась присоединением этих земель в ходе Русско-турецкой войны 18041813 годов. Обеспечение безопасности западных границ и приобретение портов для снабжения кавказских войск морем привели к присоединению Гурии, Имеретии, Мегрелии и Абхазии. Для установления прочной связи новых владений в Восточном Закавказье правительство решило установить контроль над Дагестаном и Чечней, что никак не соответствовало интересам населения этих территорий. Начинается военное давление на племена Северного Кавказа. Занимающее прочные позиции в отечественной историографии, выделение Кавказско-горской войны из общего исторического полотна продвижения России в пространстве между Черным и Каспийским морем в значительной мере объясняется тем, что это давало возможность отсечь сравнительно мирное или даже добровольное присоединение многих территорий от кровавого и трудного завоевания Чечни, составляющих Северного конструкции Дагестана мирного и Адыгеи. Это была одна из вхождения народов в состав многонационального государства. Таким образом, выделение Кавказско-горской войны или Кавказской войны, как принято говорить, в период 1817-1864 годов является последствием идеологического давления на историческую науку. Первые боевые столкновения на Кавказе с участием России произошли в 1586 году. Грузинский и Верийский царь Александр направил в Москву посольство с просьбой принять Грузию в подданство. Было решено послать в Дагестан войско и посадить на престол в шамхальстве Тарковском (территория в северном Дагестане) родственника грузинского монарха. Отряд под командованием воеводы Хворостина, численностью около двух с половиной тысяч человек, без особых усилий разбил войска шамхала Тарковского на реке Койсу и овладел городком Тарки. Грузинское войско с претендентом на престол не явилось, блокированный в Тарках Хворостин стал испытывать трудности в обеспечении гарнизона провиантом. Наконец, видя дальнейшую бесперспективность сидения в крепости, Хворостин стал отступать к Астрахани, потеряв при отступлении три четверти отряда. В 1604 году уже десятитысячное войско под командованием воевод Бутурлина и Плещеева снова двинулось на Тарки. Снова русские войска легко разбили армию шамхала, легко взяли город и снова оказались в западне. Снова не явилась грузинская рать, отряд Бутурлина вынужден был отступать и, захваченный врасплох, был перебит. Эти события были затем многократно тиражированы в ходе покорения Кавказа. Сравнительно легкое наступление, возникающие проблемы в обеспечении войск провиантом и фуражом, малоэффективные занятия «стратегических» пунктов, ненадежность туземных союзников, нарушения договоренностей со стороны противника, огромные санитарные потери из-за непривычного климата и, наконец, тяжелейшее отступление с висящими на плечах врагами. Затем почти на столетие, более чем на столетие наступил перерыв. Русские войска воюют на северном Кавказе, начиная с 1711 года. И вот, начиная с этого времени, мы имеем постоянные боевые столкновения на Кубани, на Тереке, в Чечне, в Дагестане, на Лезгинской линии, то есть на границе между Восточной Грузией и Дагестаном. Кавказско-горская война, как говорили, в основном дореволюционные историки, то есть целенаправленное покорение или, как принято было говорить, умиротворение Чечни, Адыгеи и Дагестана действительно началось в 1817 году устройством крепостей на непосредственно горской территории, то есть основанием крепости Преградный Стан и крепости Грозная. В восточном Дагестане война закончилась в 1859 году, а на Западном Кавказе война закончилась в 1864 году. Но это, что важно отметить, только официальные даты. На самом деле и в Дагестане после 1859 года, и на Западном Кавказе после 1864 года происходило множество столкновений с отдельными небольшими группами партизан. Аналогичная ситуация была и на других территориях. Официально в состав России Абхазия вошла в 1810 году, но еще в 1840-е годы передвижение по территории Абхазии небольшими группами, не говоря уже о не вооруженных каких-то группах, было чрезвычайно опасно. Практически ежегодно несколько десятков солдат и матросов бесследно пропадали в окрестностях Сухуми. Что толкало Россию на Кавказ? Зачем в течение двух веков, затрачивая громадные силы, Россия двигалась вперед в этом регионе? Прежде всего, следует сказать, что Россия не имела колонизационных интересов на Кавказе. При наличии огромных неосвоенных территорий в Южной Сибири, в Поволжье, в Новороссии захват еще какой-то территории, населенной еще к тому же воинственными племенами, не мог быть оправдан с экономической точки зрения. Переселенческое движение на Кавказ было исключительно организованным, осуществлялось с видами правительства. При этом едва ли не главной задачей являлось внедрение здесь русского или христианского элемента как будущей опоры власти. Кавказ рассматривался как место ссылки сектантов и разного рода асоциальных элементов: бродяг, отставных и так далее. Это место называли «теплой Сибирью». Не отличались особой привлекательностью и природные ресурсы этого края. Нефть, главное богатство восточного Кавказа, стала стратегическим сырьем только на рубеже XIX-XX веков и до 1860-х годов фактически не представляла никакой ценности. Правда, в первой четверти XVIII века Кавказ интересовал Россию как путь в Индию, как важнейший пункт на пути восточной торговли, как регион, способный поставлять сырье, многие виды которого отсутствовали в европейской части России: шелк, хлопок, натуральные красители, высококачественная шерсть, древесина ценных пород, мрамор, цветные и драгоценные металлы. Но уже в середине XVIII века правительство поняло, что представление об азиатских богатствах обманчиво, что выгоднее покупать колониальные товары у британских и французских купцов в Петербурге и Одессе, чем организовывать их производство на еще не завоеванной окраине. Даже богатые на Кавказе районы южного Прикаспия не оправдали надежд русского правительства. Все доходы с завоеванных в 1722-23 годах областей не покрывали расходов даже на содержание там войск, ни копейки не компенсировали громадных расходов на персидский поход Петра Великого, на строительство каспийских флотилий. Не менее удручающим оказалось дело с добычей металлов. Имевшиеся здесь свинцовые и серебряные рудники по объему добываемого металла никак не могли стать оправданием титанических военных усилий. Петр Великий мечтал о перенесении хотя бы части грузопотока Европа-Азия на Каспийско-Волжский путь. Строительство водных путей, соединявших бассейн Волги с Невой, должно было превратить Балтийские гавани в ворота для товаров, следующих из Северной Европы в Персию и Индию, а доходы от транзитной торговли – озолотить империю, развить коммерцию и промышленность. Однако к началу XIX века эйфория по поводу чудесного экономического снадобья уже улетучилась. Правительство довольно трезво оценивало перспективы создания трассы БакуПетербург, и прорубание окна в Азию не могло стать лозунгом завоевания Кавказа. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что русский солдат на Кавказе в те времена не сражался за чьи-то экономические интересы, ни частные, ни государственные, и за его спиной не суетилась толпа негоциантов, жаждущих обогащения. Более того, расходы казны в этом регионе за весь имперский период превышали доходы от земель, присоединенных такими усилиями. Кто же был противником России? Как это не покажется на первый взгляд странным, главным противником русской армии на Северном Кавказе и Закавказье была природа этого края. Именно здесь в наибольшей степени проявилась привязанность европейской военной системы к европейскому же климату, рельефу, антропогенным изменениям ландшафта. Неоспоримым доказательством тому является не только соотношение боевых и санитарных потерь: на одного раненого или убитого приходились десятки, а то и сотни умерших от болезней, от непривычного климата; но и то, что многие боевые потери были предопределены крайне неблагоприятной для русских войск обстановкой. Один из современников писал об этом: «Главнейший противодеятель наших стремлений и наиболее чувствительный соперник русского солдата – природа Кавказа – была всецело на стороне горцев. То, что нам приходилось разрушать и преодолевать, для горцев служило защитой и прикрытием. В то самое время, как русский солдат девять десятых лет своей боевой службы на Кавказе и столько же сил и трудов затрачивал на разработку дорог, на постройку укрепленных пунктов, на рубку леса и проведение просек, горец или выжидал, сберегая свои силы, или воевал из-за оврага, из-за куста, из уцелевшего пока дерева, наконец, вершины этого дерева, воевал, пока ему хотелось или нравилось, мог отдыхать до тех пор, пока увидит за версту приближение войск, мог уходить далее, если усматривал, что сила велика и сопротивление бесполезно. Для дисциплинированных войск действующих массой это самый невыгодный вид войны. То снег сверху, то дождь и слякоть в долинах, то двадцатиградусный мороз на высоте, то жар и духота в оврагах и ущельях, по очереди менялось. Не столько погибло народу от сабель и пуль вражеских, сколько от холода и невзгод. Выбился человек из сил в походе – за ним ухаживать и заботиться некому. Ружье, сумку и пуговицы долой, и оставайся, как знаешь». В отличие от нынешнего времени, в XVIII-XIX веках горы и долины Северного Кавказа были покрыты лесами, действия в которых требовали от солдат и офицеров хороших навыков одиночного боя, поскольку действия в сомкнутом строю здесь полностью исключались. Если мы возьмем описания сражений, европейских сражений XVIII – первой половины XIX века, то мы видим, что лесные массивы считались серьезным препятствием для наступающих войск. Поле битвы было действительно полем в прямом смысле этого слова. Вся военная система европейских армий была приспособлена к действу именно на поле боя и нигде более. Русская армия нашла действенный ответ на действия чеченских партизан. Она стала планомерно вырубать леса. Впервые это было сделано по приказу Ермолова в 1819 году в ущелье Ханкала, недалеко от крепости Грозной. Войска и мобилизованные местные жители под прикрытием стрелковой цепи прокладывали просеку шириной около 400 метров, что позволяло частям, двигавшимся по ее середине, находиться вне досягаемости прицельных выстрелов из леса. Бой же на открытой местности давал неоспоримые преимущества русскому штыку. Массированная рубка леса в психологическом плане была близка и понятна русскому солдату, который видел в вековых деревьях своего врага. Чинара и спрятавшийся за нею горец составляли некое враждебное единство. Русская армия в меру сил старалась создать приемлемый для себя ландшафт, поскольку она была вполне европейской по организации войск и боевым приемам. Наиболее заметное воздействие оказали рубки леса на Чечню и Адыгею, где проводилось массовое сведение лесов. О рубке леса писали, как о боевых действиях. Лев Николаевич Толстой одно из своих произведений о войне с горцами посвятил именно этой операции. Имеется в виду рассказ «Рубка леса», рассказ «Юнкер». Сведение леса производило на горцев сильное впечатление. Появление огромных открытых пространств, колоссальные костры, постоянный стук топоров и падающих деревьев оказывал сильнейшее психологическое воздействие. Другой проблемой, отчасти психологической, была проблема с водой. Вероятно, привычка к службе в России, где проблема обеспечения водой не стоит как таковая, вела к тому, что нередко русские войска оказывались в сложном положении из-за недостатка воды. Так, например, в 1804 году полностью погиб отряд под командованием майора Монтрезора, который несколько дней отражал атаки превосходящих сил противника, но затем просто пал от зноя и жажды. В 1819 году защитники крепости Чирах в Закавказье едва не погибли, поскольку не позаботились о создании запасов воды. В 1827 году громадные потери отряда генерала Красовского, он потерял 24 офицера и 1130 солдат, во многом объясняются условиями армянского нагорья. Отсутствие воды за два дня превратили боеспособную часть в толпу измученных людей, едва способных применять оружие. Весьма колоритные фигуры в среде противника, в среде тех, кто непосредственно вел боевые действия против русских войск, составляли дезертиры. Дело в том, что Кавказ был местом ссылки, сюда переводили массу проштрафившихся нижних чинов, отправляли пленных солдат бывшей польской армии, в результате чего в Кавказском корпусе было не мало людей озлобленных, ненавидевших власть и просто уголовных элементов. Из чувства мести или из страха наказания такие люди нередко бежали к горцам и воевали на их стороне. Сюда следует причислить и тех, кто не выдержал тягот плена, принял ислам и обзавелся семьей. Некоторые из перебежчиков даже занимали командные посты. Так, например, практически все артиллеристы у горцев в армии Шамиля были дезертиры, строителями были также дезертиры. Около села Ведено было целое отдельное селение беглых солдат, преимущественно мастеровых, которые изготовляли лафеты к артиллеристским орудиям, чинили эти орудия, изготавливали порох и так далее. По некоторым сведениям, даже особый отряд телохранителей у Шамиля состоял из русских дезертиров. В тех случаях, когда эти люди сражались на стороне противника, они не могли рассчитывать не только на пощаду, но даже на военный трибунал. Как правило, те дезертиры, которые были схвачены с оружием в руках, расстреливались на месте. Главной же силой, с кем приходилось воевать на Кавказе, это были не регулярные войска, а по существу, вооруженный народ. Дело в том, что само общественное устройство горцев предполагало, что полноценной общественной единицей может быть только мужчина, способный носить оружие. Постоянные военные тревоги, участие в набегах, отражение таковых привело к поголовному вооружению населения. Причем вооружение и боевые навыки носили, как теперь говорят, профессиональный характер. Война на Кавказе приняла затяжной характер потому, что политическое решение проблемы было крайне затруднено взаимным непониманием сторон. Вот что писал один из офицеров, хорошо знавших Кавказ: «Горцы бояться покорности, потому что они не понимают, что такое в политическом смысле есть покорность одного народа другому. Они считают, что вместе с покорностью они все превратятся в военнопленных, каких они у себя имеют в горах, что завоеватель имеет над покорным народом право жизни и смерти подобно тому, как горец над своими военнопленными. Напрасно им указывают в пример мирные народы, живущие на плоскости, которые, покорившись нам, сохранили все свои права и не несут никаких обязанностей. Горец видит все это, но ничего не в состоянии искоренить у него понятия, что наше доброе обхождение с мирными временно, что едва только покорятся все горские народы, так мы не преминем наложить на них рекрутскую повинность или не выведем их в Россию. А рекрутства и вывода в Россию страшно боятся горцы. Покорные нам народы также бояться набора и переселения, и потому, тайно сочувствуя непокорным, желают им успеха, дабы продолжить свое настоящее положение и не нести никаких повинностей. Для горцев, раздробленных на маленькие независимые общины, их маленькая родина кажется большой, она независима и сильна, она воюет и заключает мир с такими же маленькими соседями, как и она. Горец гордится своей родиной, потому что в этом микроскопическом государстве он не последний человек, он играет более или менее важную роль как князь, старшина или наездник, или оратор». Одной из сложнейших проблем войны на Кавказе было разделение горцев на мирных и немирных. С полной достоверностью это можно было определить только на поле боя, что не могло никак устраивать русское командование. Присягу на верность горцы воспринимали, как наилучший способ поскорее избавиться от надзора военных властей. Присягу они нарушали с большой легкостью отчасти потому, что обычай освобождал мусульманина от ответственности за обман неверных. Надо сказать, что и среди русских всех рангов бытовало такое же представление, хотя и не основанное на традиции, о том, что мусульманина и обмануть не грех. О том, насколько условна была граница между мирными и не мирными горцами, рассказывает следующая история. Чеченский лазутчик, доставлявший генералу Фрейдегу сведения о намерениях горцев, неожиданно рассмеялся, увидев одного из офицеров в палатке этого генерала. На вопрос последнего, в чем причина веселья, горец ответил, что незадолго до встречи он трижды в лесу стрелял в него, но не попал и вот, надо же, встретил в палатке как товарища по оружию. Наиболее серьезные проблемы с мирными горцами возникли на равнине между Тереком и Сумжей, где еще в конце XVIII века поселились чеченцы, обещавшие содержать кордонную линию и охранять российские земли от набегов. Вместо защитников, казаки обрели в новых соседях едва ли не самых злейших врагов. Мирные аулы служили притоном для разбойников всех кавказских племен. В них укрывались партии перед тем, как сделать набег на линию. Здесь находили радушный прием все преступники. Нигде не было так много беглых русских солдат, как именно в этих надтеречных аулах. Приняв магометанство, многие из дезертиров женились, обзавелись хозяйством и при набегах были лучшими проводниками для чеченских партий. Нежелание и неспособность российских военных начальников понимать образ мышления горцев, их обычаи и жизненный уклад затягивали туго узел конфликта. Например, одним из частых поводов для проведения карательных операций было предоставление пристанища. Так писалось в документах: «За предоставление пристанища участникам набегов на русские села или укрепления». По обычаям же горцев отказ в крове скитальцу, путнику и тем более соплеменнику, не только покрывал позором хозяина, но становился «казус белле», причиной войны. Русские власти же упорно требовали от горцев заведомо невыполнимого, а затем жестоко за это карали. В течение многих лет русская армия вела на Кавказе войну с партизанами, поскольку довольно скоро горцы поняли, что в открытых столкновениях верх в большинстве случаев берут войска хорошо обученные, привыкшие сражаться в сплоченных рядах, не имеющие проблем со снабжением боеприпасами, организованные для ведения интенсивных боевых действий. И характерно, что в данных о потерях русских войск мы видим, что более половины потерь, это не разного рода дела, как тогда называли сражения, а большая часть убитых и раненых, и почти все пленные – это проходит по такой категории «разновременные стычки с горцами», так писали. Война на Кавказе вырабатывала совершенно особый тип солдат. Вот как писал о типе солдата один из офицеров-участников этой войны: «Кавказский солдат, воспитанный в бою, делавший правильную оценку каждому движению, каждому шагу своего противника, не давался в обман, выработав в себе убеждение, что недоверчивость к мирному, осторожность с непокорным, лучшее средство избежать неожиданности и не платить за малейших промах собственной же головой. Наш солдат-партизан, сообразив характер Кавказской войны, усвоил себе манеру горца и часто поражал его добытым опытом, его же собственным оружием и в нравственном, и в буквальном отношении. Весь секрет наших малых потерь заключается в очень нехитрой и несложной вещи. Мы обязаны ими постоянной войне и тому навыку в бою, который в течение продолжительной службы приобретал солдат. Он не уклонялся и не прятался от пуль, но он чутьем знал, где пуля должна пролететь, и как она должна пролететь, и сам не отдавал себе в том отчета, никогда не рассуждая над этим, он изловчится очутиться у неприятеля на плечах или на завале таким образом, что сто пуль просвистят мимо него, а не одна не заденет. Для тактиков и для людей военных тут сказывается, прежде всего, бывалость воина, опытность его в боях с врагом, с которым ему приходится бороться, и непременно с одним и тем же врагом, одинаковые обстоятельства и условия все одной и той же долгой войны, тесный союз отдельных единиц данной части, в которой товарищ товарищу служит всегда наставником и пособником, наконец, находчивость, развитость солдат в военном деле и распорядительность офицеров». Надо сказать, что войска российские на Кавказе четко делились на две категории. К первым относились так называемые Кавказские войска, это были солдаты и офицеры нескольких полков, которые постоянно и долго служили на Кавказе, именно эти войска: Обширонский, Куринский, Кабардинский, Тифлисский полк, именно эти полки воевали так, как надо. Они несли сравнительно небольшие потери и их действия отличались наибольшей эффективностью. Громадные потери при совсем незначительном успехе имели войска, недавно пришедшие из России. Между прочим, они так друг друга и называли, допустим, Кавказские войска, Кавказские ветераны называли эти войска Российскими и относились к ним снисходительно, мягко скажем. О том, насколько настоящие Кавказские войска сроднились с войной, насколько война на Кавказе стала для них чем-то родным, если так можно сказать, говорит следующий эпизод. Однажды в базарный день в одном из сел недалеко от крепости Грозной возникла драка между чеченцами и солдатами Обширонского полка. На интригующий шум прибежали нижние чины Куринского полка и бросились на помощь горцам, объясняя впоследствии свое поведение так. Как же нам не защищать чеченцев, они наши братья, вот уже двадцать лет, как мы с ними деремся. И это не анекдот, это событие в различных вариантах описали многие современники, об этом есть официальный рапорт. Но это действительно так. То есть, чеченцы для тех солдат, которые там двадцать лет в Чечне воевали, стали уже врагами-друзьями, стали уже чем-то таким, без чего жить уже совершенно нельзя. Теперь хотелось бы сказать несколько слов об участии национальных формирований в Кавказской войне. Участие местных жителей в боевых действиях на Кавказе на стороне русского правительства является одной из малоизученных тем в истории этого региона. Советская историография участие национальных формирований старательно обходила, так как оно не укладывалось в рамки схемы национально-освободительного движения. Внимание переключалось на участие народов Кавказа в Русско-турецких, Русско-персидских войнах. Как уже говорилось, военно-демократический строй большинства народов Северного Кавказа способствовал складыванию элементарной, но очень эффективной военной системы. Один мужчина – один воин. Постоянные военные тревоги, институт кровной мести, набег, как средство существования, воинский подвиг, как способ утверждения в обществе – все это вело к тому, что меткая стрельба, виртуозное владение холодным оружием, навыки скрытного передвижения считались достоинством каждого кавказского мужчины. Для многих племен этого региона война не являлась экстремальной ситуацией, ей во многом был подчинен быт, устройство жилища, костюм и правила поведения. Горцы были природными воинами, и привлечение на свою сторону местных ополченцев давало русскому правительству формирования, прекрасно приспособленные к условиям маневренной горной войны.
