СОВРЕМЕННАЯ ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА: ГРАНИЦЫ ПОНЯТИЯ И

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2013. № 1
А.Л. Бовдунов, асп. кафедры социологии международных отношений социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
СОВРЕМЕННАЯ ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА: ГРАНИЦЫ
ПОНЯТИЯ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
(СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ)
В статье критически рассматриваются концепты “Восточная Европа” и “Центральная Европа”. Устанавливаются границы этих понятий,
а также их геополитические коннотации. Автор рассматривает эти географические образы в качестве правящих дискурсов, обладающих значительным геополитическим измерением. Рассматривается геополитическая
структура Восточной Европы с введением дополнительного цивилизационного уровня. Автор предлагает исследовать возможность альтернативной геополитической организации Восточной Европы.
Ключевые слова: географический образ, геополитика, дискурс, ориентализм, социология, Восточная Европа, Центральная Европа, мягкая сила,
этносоциология.
The article critically examines the concepts of “Eastern Europe” and
“Central Europe”. The boundaries of the concepts as well as their geopolitical
connotations are established. The geographical images are evaluated by the
author as ruling discourses having serious geopolitical dimension. The geopolitical structure of Eastern Europe and its additional civilizational level is
examined. The author proposes to research the possibility of Eastern Europe’s
alternative geopolitical organization.
Key words: geographical image, geopolitics, discourse, orientalism, sociology,
Eastern Europe, Central Europe, soft power, ethnosociology.
Восточная и Центральная Европа как географические образы
Понятие “Восточная Европа” само по себе является проблематичным: тот факт, что ни в социальных науках, ни в практической
политике не существует единообразного представления о границах
этого региона, наталкивает на размышления. Если до распада блока
социалистических государств в Европе (СЭВ и ОВД) под Восточной Европой понимались европейские страны бывшего соцлагеря,
территории восточнее прочерченной Фултонской речью У. Черчилля линии Штеттин-Триест1, то с 1991 г. в официальном дискурсе
внешнеполитических ведомств понятие “Восточная Европа” уступило место понятиям “Центральная” или “Восточная и ЦентральБовдунов Александр Леонидович, e-mail: abovdunov@yandex.ru
Churchill W.S. The sinews of peace. A speech at Westminster college. Fulton
(Missouri), 5 March 1946. Fulton, 1995. P. 4.
∗
1
208
ная Европа”. Неопределенность и размытость понятия “Восточная Европа” во многом обусловлены его двойственной природой.
С одной стороны, оно постоянно используется в современной
международной политике, международно-политической и внутриполитической практике. С другой — применяется в качестве теоретического концепта в научной дискуссии. Иногда используется
понятие Восточной Европы, иногда те же самые страны относятся
к Европе Центральной. Для обозначения этого пространства предлагались и такие термины, как “МидиЕвропа”, “Димидальная Европа”, “Вискальная Европа”2. Поскольку споры относительно
термина могут приобретать ожесточенный характер, это позволяет
предположить, что название региона само по себе не является нейтральным, оно наполнено множеством смыслов, и в зависимости
от выбора названия региона утверждается тот или иной смысл.
С точки зрения геополитики необходимо понять его геополитическую функцию, понять смысл того географического образа, который скрывается за термином “Восточная Европа”. Как отмечает
современный американский геополитик Д. Слоан, важнейшей составляющей геополитического подхода является представление
о географии как о воображаемых пространственных взаимоотношениях. Первоочередным значением обладает именно ментальная
карта, которая затем проецируется на карту географическую, что,
как отмечает А.Г. Дугин, “подчеркивает социологический характер
геополитики”3.
Восточную Европу можно рассмотреть в терминологии отечественного географа Д.Н. Замятина как географический образ4,
аффектирующий действия как внешнеполитических, так и внутриполитических акторов. Такой образ отражает не конкретную географическую реальность, но скорее является частью ментальной
карты, “созданного человеком изображения части окружающего
пространства, отражающего мир, как его представляет себе человек”5, т.е. социальным представлением об определенной части
пространства.
Л. Вульф в своем знаменитом труде “Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения” отмечает,
что “Восточная Европа” с тех самых пор, когда это понятие входит
в язык политиков, всегда рассматривалась как нечто ущербное по
отношению к Европе Западной. На понятии “Восточная Европа”,
2 Савин Л.В. Проект Межморья и геополитика региональных рисков // Геополитика. 2011. Вып. X. С. 45.
3 Дугин А.Г. Геополитика. М., 2011. С. 130.
4 См.: Замятин Д.Н. Феноменология географических образов // Социол. исслед. 2001. № 8. С. 12–21.
5 Вульф Л. Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи
Просвещения. М., 2003. С. 5.
209
так же как на понятии “Балканы”, лежит печать недоразвитости,
агрессивности, неустроенности, отставания в развитии и несоответствия общепринятым европейским социальным, политическим,
культурным и экономическим стандартам. Такой географический
образ схож с рассматриваемый Э. Саидом образом “Востока” как
сконструированной западными европейцами реальности, за которой скрываются колониалистские интенции Запада6. Сам ориентализм, говорит Вульф, — “это стиль, с помощью которого Запад
подавлял, перекраивал и подчинял себе Восток”7. Современный
российский исследователь Восточной Европы А. Миллер в предисловии к изданию книги Вульфа на русском языке отмечает, что
“Вульф описывает создание образа Восточной Европы как проект
полуориентализации, в котором главной характеристикой обществ
этой части континента становится некое переходное состояние
между цивилизованным Западом и варварским Востоком, когда
усвоение Запада оказывается поверхностным, а основа этих обществ оказывается варварской”8.
То что такое представление о Восточной Европе не только не
преодолено, но продолжает культивироваться западными СМИ и
кинематографом, мы можем наблюдать в нашей повседневной
жизни, читая западную прессу и просматривая кинофильмы, об
этом же говорят как исследования российских ученых, например
работа Н.Н. Клочко “Образы Европы в современных национальных дискурсах (на примере антропоморфной метафорики)”9, так и
публикации западноевропейских исследователей10 и их восточноевропейских коллег11.
Обращаясь к дискурсивному анализу, Вульф (в меньшей мере)
и Саид (в большей) следуют за М. Фуко в стремлении вскрыть
властные дискурсы, конституирующие отношения господства и
подчинения12. Дискурс ориентализма, или Восточной Европы, отделяя низших от высших, “цивилизованных” от “дикарей”, устанавливает специфические властные отношения, в которых восточноевропейцам всегда уготована роль ведомых, тех, кто подчиняется,
6
См.: Саид Э. Ориентализм: западные концепции Востока. СПб., 2006.
Вульф Л. Указ. соч. С. 39.
8 Там же. С. 6.
9 См.: Клочко Н.Н. Образы Европы в современных национальных дискурсах
(на примере антропоморфной метафорики) // Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика. Екатеринбург, 2006. С. 213–226.
10 Steuckers R. Despre imaginea Romaniei in lumea. URL: http://ro.altermedia.info/
opinii/despre-imaginea-romniei-n-europa-occidental_1664.html (дата обращения:
21.11.2010)
11 Gëzim A. Western media and the European “Other”: images of Albania in the British
press in the new millennium // Albanian J. of Politics. 2005. N I (1). P. 4–25.
12 См.: Фуко М. Воля к истине, по ту сторону знания, власти и сексуальности.
М., 1996. С. 49–95.
7
210
цивилизуется, рискуя так и никогда не цивилизоваться, пока данный дискурс не будет снят.
Другие дискурсы могут, наоборот, “европеизировать” различные культуры и страны. Для Восточной Европы характерным примером может служить дискурс эллинизма, благодаря которому
Греция оказалась вне этого географического образа. Как показал
М. Берналь, эта интеллектуальная традиция устранила из европейского восприятия Греции все следы восточных, азиатских и даже
африканских влияний не только в современной греческой, но и
в древнегреческой культуре13.
Учитывая коннотации, которые несет с собой образ Восточной
Европы, неудивительны предпринимаемые интеллектуальными и
политическими элитами стран региона попытки по элиминации
этого дискурса. Создание дискурса Центральной Европы восточноевропейскими интеллектуалами во второй половине XX в. можно
интерпретировать именно так. Существовавшие ранее представления о Центральной Европе в их не германистских версиях, связанные с движением австрославизма, утратили свою идеологическую
силу с исчезновением самой Австро-Венгрии. Одним из первых,
если не самым первым, кто попытался оживить дискурс Центральной Европы в ее новом понимании, стал М. Кундера в статье “Похищенный Запад или трагедия Центральной Европы”. За ним потянулись и другие представители интеллигенции, создавшие миф
о Центральной Европе, которая по уровню культуры и цивилизованности ничем не уступала Западной, но была насильственно вырвана из привычного для себя культурного, политического и экономического контекста “с приходом Красной Армии”14. Само
диссидентское движение, выступившее под “центральноевропейскими знаменами”, пользовалось как материальной, так и политической и информационной поддержкой стран Запада, прежде всего
США.
Политической целью правящих элит стран “Восточной Европы”
после падения социалистической системы стало окончательное
избавление от слова “восточный”, символизировавшего коммунистическое прошлое. Последовало насаждение “центральноевропейской региональной идентичности”15. Компромиссом с этой
интенцией и принятым ранее названием региона стало понятие
“Центральна и Восточная Европа”, хотя Госдепартамент США
13 Bernal M. Black Athena: Afro-Asiatic roots of classical civilization: the fabrication
of Ancient Greece, 1785–1985. N.Y., 1991.
14 См.: Коля А.Ф. Концепция “Центральной Европы” в творчестве Милана
Кундеры, Юрия Андруховича и Анджея Стасюка // Европа: Журнал польского института международных дел. 2002. Т. 2. № 2 (3). C. 131–154.
15 См.: Кобринская И. Россия и Центральная Восточная Европа после холодной
войны. М., 1997. С. 14.
211
из политических соображений в 1994 г. отказался и от него, приняв
инструкцию, в которой предписывалось использовать вместо понятия “Центральная и Восточная Европа” определение “Центральная Европа”16.
И термин “Восточная Европа”, и термин “Центральная Европа” имеют преимущественно политическое наполнение. Пытаясь
дать этим понятиям географическое наполнение, чешский геополитик О. Крейчи сталкивается с тем, что этот регион не имеет
естественных геополитических границ и потому говорит преимущественно об идее Центральной Европы17. Как пишет А. Миллер,
“Политологи практически едины в том, что самостоятельного политического субъекта по имени Центральная Европа нет и не было.
Но очевидно, что Центральная Европа существует как идеологический феномен”18.
Важным отличием современного образа Центральной Европы,
культивируемого в странах региона, является понимание России
как “конституирующего Другого”, в оппозиции которому строится
национальная идентичность восточноевропецев. И. Нойман отмечает, что для этого дискурса Центральной Европы Россия всегда
будет выполнять важную функцию “конституирующего Чужого”
как виновник “трагедии Центральной Европы” и как “угроза ее
будущему”19. Разнообразные местные изводы центральноевропейской идеи, будь то польская “яггелонская идея” или не столь масштабные и претендующие на экспансию в восточном направлении
ее собратья в других странах региона, характеризуются противопоставлением себя России, в результате чего эти страны становятся
удобным плацдармом для НАТО и США, а все рассуждения о своей исключительности лишь оттеняют атлантистские устремления
элит этих государств20. Центральноевропейский дискурс утверждает свое господство как дискурс атлантистский и таким образом
приводит к атлантистской доминации в этом регионе.
Для Запада Восточная Европа продолжает оставаться младшим
братом, которого надо контролировать и воспитывать. Это отмечает и британский исследователь Т. Диес, утверждая, что образ
“Другого” для Европы, которым долгое время после Второй миро16
Там же.
Krejčí O. Geopolitics of the Central European region: the view from Prague and
Bratislava. Prague, 2005. P. 65.
18 Миллер А.И. Тема Центральной Европы: история, современные дискурсы и
место в них России // Регионализация посткоммунистической Европы. М., 2001.
С. 33.
19 Neumann I.B. The uses of the Other. “The East” in European identity formation.
Minneapolis, 1999. P. 281.
20 См.: Миллер А.И. Указ. соч. С. 33–65.
17
212
вой войны выступало ее собственное прошлое, при ее столкновении со странами Восточной Европы после распада социалистического блока, тут же нашел в них свое географическое воплощение.
Собственное преодолеваемое и негативно воспринимаемое прошлое воплотилось для Европы в ее восточной окраине, снова воспроизведя все элементы восточноевропейского дискурса, и важнейшую его составляющую — представление об архаичности и
отсталости восточноевропейских стран, конструируя и реконструируя образ Восточной Европы как внутреннего “Другого”21.
В той или иной форме Запад продолжает относиться к Восточной Европе колониалистски, в то время как закрепляемые в ней
самой географические образы конституируют ее отчужденность от
России, закрепляя то, что в геополитической терминологии называется “санитарным кордоном”. Расширение НАТО и ЕС на Восток,
как говорит еще одна работавшая в данном направлении исследовательница, канадка эстонского происхождения М. Куус, поддерживалось повсеместным использованием ориенталистского дискурса, в котором восточноевропейские страны понимались как
“недостаточно европейские”, вынужденные постоянно учиться
у Запада22.
В процессе создания и использования образа Восточной Европы как образа Другого и его отделения от “более цивилизованной”
Центральной Европы идет мультипликация образов Восточной
Европы23. Географически он смещается все дальше на Восток, захватывая западную окраину СНГ. Теперь перед этими странами
стоит задача преодоления собственной “отсталости” (или своеобразия?). В этом переходе геополитическая функция дискурса
Восточной Европы видна как нельзя явно. Эксперты американского центра трансатлантических связей Д. Гамильтон и Г. Манготт выделяют особую категорию “Новой Восточной Европы”
в одноименной книге24. В эту группу стран эксперт центра, известный специалист по Восточной Европе и Евразии Анжела Стент,
отнесла Украину, Белоруссию и Молдову, отмечая, что теперь их
роль быть буферной зоной между Россией и Европейским союзом25.
21 Diez T. Europe’s Others and the return of geopolitics // Cambridge Rev. of Internationall Affairs. 2004. July. Vol. 17. N 2. P. 319–335.
22 Kuus M. Europe’s eastern expansion and the reinscription of otherness in EastCentral Europe // Progress in Human Geography. 2004. Vol. 28. N 4. P. 472–489.
23 Ibid. P. 479.
24 Hamilton D., Mangott G. The new Eastern Europe: Ukraine, Belarus, Moldova.
Baltimore; Maryland, 2007.
25 Stent A. The lands in between: the new Eastern Europe in the twenty-first century //
Hamilton D., Mangott G. Op. cit. P. 3.
213
Хоть и неявно, но западные специалисты по международным отношениям проговариваются, что с геополитической точки зрения
означает применение термина “Восточная Европа” к странам СНГ.
Восточная Европа: цивилизационные особенности
и современная геополитическая ситуация
Выделение Восточной Европы в качестве самостоятельного
объекта геополитического анализа отмечается одним из основателей геополитики Дж.Х. Маккиндером только после окончания Первой мировой войны, когда на пространстве, ранее контролировавшемся четырьмя континентальными империями — Российской,
Германской, Австро-Венгерской и Османской, — вследствие военного поражения и революций возникает совершенно новое геополитическое пространство небольших национальных государств. Пояс
этих новых государств, “Восточная Европа”, рассматривается Маккиндером как “буферная зона”, позволяющая талассократическим
державам искусственно отделять Россию и Хартленд от сил континентальной Европы во главе с Германией. Отсюда его знаменитое
изречение: “Тот, кто контролирует Восточную Европу, тот контролирует Хартленд, кто контролирует Хартленд, тот контролирует Мировой остров, кто контролирует Мировой остров, управляет всем
миром”26. Тогда, по итогам Первой мировой войны, Восточная
Европа превратилась в ключевую зону Римланда, от организации
контроля над которой зависел мировой геополитический баланс
сил. Похожей точки зрения придерживался и один из основателей
американской политической географии и геополитики И. Боумэн,
для которого вопрос поддержания не зависимых как от Германии,
так и от СССР восточноевропейских государств приобретал значение поддержки демократии27.
Американский социолог, политолог и геополитик Д. Берхем
обозначил Восточную Европу в качестве главной цели США в годы
холодной войны, что, по мнению современного геополитика Ф. Семпа, предвосхитило успешные действия администрации Рейгана
в этом направлении28. Против союза России с Германией выступил
Г. Киссинджер, считая неприемлемой для США ситуацию, когда
Россия и Германия будут рассматривать отношения друг с другом
как приоритетные для своей внешней политики29. Не отрицает
важности этого региона и З. Бжезинский, уделяя внимание инте26
Mackinder J.H. “Perspective”, democratic ideals and reality. N.Y., 1962. P. 50.
Bowman I. The new world: problems in political geography. N.Y., 1921. P. 216–362.
28 Sempa F. Geopolitics: from the Cold War to the XXI century. N.Y., 2007. P. 3, 52.
29 См.: Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика? О дипломатии
XXI века. М., 2002. С. 41.
27
214
грации “Центральной Европы” в евроатлантические структуры
как одной из важнейших частей проекта, который позволит сохранить атлантистскую ориентацию всего континента в целом и продолжить экспансию на восток в сторону прежде всего Украины30.
Американские геополитики и после падения “железного занавеса” продолжали настаивать на применении концепции “буферной
зоны”. Так, С. Коэн утверждал, что для американской политики
в Европе “ослабление связей между Западной и Восточной Европой
будет более жизненным решением”, чем любой другой принцип,
который может быть положен в основание геополитической организации региона31. Значение Восточной Европы для мировой геополитики не снижается, несмотря на внимание уделяемое другим
“геополитическим центрам” (З. Бжезинский).
Как относящееся к зоне Римланда пространство Восточной Европы обладает двойной идентичностью. Восточноевропейские государства могут сделать выбор как в пользу талассократии, так и
теллурократии. Даже геополитики, выдвигающие свои, отличные
от классической версии схемы организации геополитического
пространства, отмечают это качество Восточной Европы. В частности, в геополитической картине В. Цымбурского Восточная Европа является частью “Великого Лимитрофа”, зоны “проливов”,
разделяющих европейскую и русскую цивилизационные платформы32. Принципиально не схожая с двумя пограничными цивилизационными мирами, Восточная Европа тем не менее несет общие
черты, свойственные и тем и другим.
Какую роль с геополитической точки зрения играют восточноевропейские государства сейчас? Принципиально важным является,
на наш взгляд, понимание геополитической карты как наложения
карты политической, т.е. карты национальных суверенных государств на карту цивилизационную. При таком подходе выявляются
глубинные социологические закономерности обществ, влияющие
в том числе и на политическое поведение государств, а также выявляются контуры “больших пространств”, организованных вокруг
цивилизационных ядер. Рассмотрение цивилизационного уровня
геополитической организации региона помогает дать глубинный
анализ его геополитической структуры, рассмотреть те факторы,
которые не видны, если ограничиваться только анализом поведения
государств и их элит. Кроме государств существуют и общности
другого порядка — цивилизации, действующие как поверх государств, так и через государства.
30 См.: Бжезинский З. Великая Шахматная доска. Американское превосходство
и его геостратегические императивы. М., 2010. С. 100–107.
31 Cohen S.B. Geopolitics of the world system. N.Y., 2003. P. 214.
32 См.: Цымбурский В.Л. Россия — Земля за Великим Лимитрофом. Цивилизация и ее геополитика. М., 2010.
215
Если принять наиболее популярную и современную модель цивилизаций, предложенную С. Хантингтоном33, то можно отметить
на этот раз цивилизационную неоднородность Восточной Европы.
Этот регион — поле соприкосновения трех цивилизаций: православной, западно-христианской и исламской. Даже если не соглашаться со многими моментами в работах Хантингтона, стоит признать наличие этих как минимум трех социокультурных моделей,
базирующихся на моделях религиозных.
Часть народов и этносов этого региона — болгары, сербы, черногорцы, румыны, другие восточно-романские этнические группы
(влахи Тимока, куцовлахи, аромуны, исторумыны и др.), славянемакедонцы, часть албанцев, часть русинов — традиционно являлись православными и в цивилизационном плане представляли
собой то, что Д. Оболенский называл “византийским содружеством наций”34. Позже они так или иначе попали под власть
Османской империи, что также наложило свой отпечаток на культуру и самовосприятие этих народов. Осознание ими себя в качестве европейцев произошло довольно поздно, преобладающим
среди элит данное представление стало лишь в XIX в., когда, по
словам выдающегося румынского историка Н. Йорги, произошел
окончательный отказ от восстановления в той или иной форме Византийского проекта и византийской православной социокультурной модели, служившей до этого нормативным образцом для православных государств35. Усиленная европеизация и модернизация,
однако, почти сразу породили противостояние западников-модернистов и самобытников-традиционалистов по модели, схожей
с русским противостоянием славянофилов и западников36, а с
ними ко всему прочему и модели альтернативного государственного устройства, внешней политики и геополитической ориентации, связанных с ярким подчеркиванием своей православной идентичности.
Народы, относящиеся, по типологии Хантингтона, к западнохристианской цивилизации, прежде всего поляки и венгры и соответственно польское и венгерское государства, традиционно отличались своеобразием исторического развития. Серьезные связи
с Востоком, представление о восточном происхождении венгров,
доктрина сарматизма в Речи Посполитой, согласно которой и
польская шляхта имела отличное от крестьян не славянское, но
33
См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. С. 53–60.
См.: Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских
портретов. М., 1998.
35 Iorga N. Bizanţ după Bizanţ. Bucureşti, 1972. P. 242–246.
36 См.: Биткова Т.Г. Румынский европеизм и проблема национальной идентичности // Страны Восточной Европы в поисках новой идентичности. М., 2006. С. 34–35.
34
216
восточное, сарматское происхождение37, влияние Османской империи, в военном соприкосновении с которой находились оба государства, взаимное влияние и вражда Польско-Литовского и Московского государств отдаляли эти страны от Западной Европы.
Иначе в Восточной Европе шли процессы социо-экономического
развития. Примером может служить так называемое “второе издание крепостничества”, которое, по мнению И. Валлерстайна, было
вызвано их помещением на периферию европейской мир-экономики XVI–XVII вв., когда Восточная Европа, прежде всего Польша, стала источником зерна, что привело к усилению эксплуатации
крестьянства. В то же время ряд территорий региона долгое время
оставался выключенным из европейской мир-экономики38. Несмотря на родство религий и культур, между западно-христианскими восточноевропейскими и западноевропейскими странами
существуют серьезные исторические различия.
Особняком стоят боснийцы-мусульмане, горане, торбеши, кучи,
болгары-помаки, турки, мусульманская часть албанцев, принадлежащие к совершенно иному социокультурному миру, иной, исламской, цивилизации. Значение мусульманского фактора в Восточной
Европе, особенно на Балканах, возрастает во многом вследствие
демографических причин. На фоне общего падения численности
населения в мусульманских общинах наблюдается демографический рост. По мнению Д. Саймона, старшего научного сотрудника
Института национальных стратегических исследований в Университете национальной обороны США, демографические процессы
на Балканах таковы, что во многих регионах, прежде всего в Албании, Боснии и Герцеговине, Косово, скоро подавляющее большинство населения будут составлять мусульмане39. Этот процесс будет
происходить на фоне существенного роста мусульманских общин
в государствах Западной Европы и России, что не сможет не повлиять на переоценку мусульманского фактора этими странами40.
Рассмотрим геополитические позиции современных государств
Восточной Европы. Восточноевропейским странам в настоящее
время свойственна проамериканская геополитическая ориентация. Все они, за исключением Сербии, подпадают под возникшее
в практической политике понятие “Новая Европа”. Деление Евро37Fedorowicz
J.K. A Republic of nobles: studies in Polish history to 1864. N.Y., 1982.
P. xv.
38 Wallerstein I. The modern world-system I: capitalist agriculture and the origins of
the European world-economy in the sixteenth century. N.Y., 1974. P. 97.
39 См.: Саймон Дж. Неужели демография — это судьба? // Россия в глобальной
политике. 2010. № 2. C. 40–54.
40 Там же.
217
пы на “старую” и “новую”, введенное в широкий оборот в 2003 г.
министром обороны США Д. Рамсфельдом во время событий
в Ираке, изначально исходило из ярко выраженной проамериканской ориентации восточноевропейских стран. Концепция атлантисткого контроля за “буферной зоной”, обозначенная Маккиндером, воплощается здесь на практике. Эти страны составляют
“санитарный кордон”, выстроенный между Россией и континентальным ядром ЕС. Значительная часть современных восточноевропейских элит ориентированы строго атлантистски. Руководство
стран Восточной Европы рассматривает себя в качестве передового форпоста Запада и атлантизма на Востоке. Некоторые из этих
стран, прежде всего Польша, активно проявили себя в подготовке
“оранжевой революции” на Украине41. Согласно замыслу Вашингтона, они должны стать проводниками американских интересов
и планов США по трансформации постсоветского пространства.
Им уделяется значительная роль в сколачивании различных антироссийских “интернационалов” (пример — “Содружество демократического выбора”). В этих странах планируют разместить американскую ПРО. Также страны Восточной Европы являются
площадкой базирования американских фондов, которые, представляясь на бумаге национальными, работают в интересах США в самой Восточной Европе и на пространстве СНГ42. В новейших планах американской внешней политики странам Восточной Европы
по-прежнему уделяется значительное место. Руководитель исследовательских программ Центра исследований европейской политики в Вашингтоне В. Митчелл отмечает, что восточноевропейцы
принесли в деятельность ЕС больше атлантизма и рыночных подходов. Б. Джексон, глава Института переходных демократий, ведущую роль в создании антироссийского блока отводит Турции и
Польше. Глава близкой к ЦРУ частной аналитической фирмы
Stratfor Д. Фридман прогнозирует в ближайшие 20–30 лет возвышение Польши, которая для США станет союзником, сопоставимым по важности с Японией, Южной Кореей и Израилем43. Последнее пророчество особенно интересно, ведь различного рода
прорицания больше характеризуют состояние умов в настоящее
время, чем то, что действительно может произойти в будущем.
При сравнении цивилизационных особенностей стран Восточной Европы и той роли, которую они играют в современной геополитике, выявляется фундаментальное несоответствие между
фактической принадлежностью их элит к атлантистскому лагерю,
41
См.: Савин В.Л. Украина в сетевой войне // Сетевые войны. М., 2009. С. 72–73.
См.: Хотькова Э.С. Эволюция отношений США со странами Центральной и
Восточной Европы // Проблемы национальной стратегии. 2009. № 1. C. 15–17.
43 См.: Фридман Д. Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века. М., 2010. С. 218.
42
218
полюсу талассократической цивилизации и многими восточными,
“евразийскими чертами”, свойственными их культуре. Часть их
вообще традиционно являются православными. В то время как
центры талассократии — США и Великобритания — являются
традиционно протестантским странами, большая часть народов
Восточной Европы являются православными и католиками, кроме
того, серьезно растет мусульманское население региона — и это на
фоне непростых отношений США и поддерживаемого Соединенными Штатами Израиля с мусульманским миром (за исключением нефтяных монархий Персидского залива). Между Восточной
Европой и центрами атлантизма отсутствует глубинное ценностное единство, единство цивилизационных черт. На чем же основываются имеющие атлантисткий характер проекты дальнейшего
расширения зоны Восточной Европы за счет стран СНГ, проекты,
продвигаемые в том числе самими восточноевропейскими странами? Восточная Европа действительно серьезно отличается от Европы Западной и от США рядом специфических характеристик.
Однако в восточноевропейском дискурсе многим из них однозначно придается негативная коннотация, в результате чего создается
установка на преодоление “отсталых”, “восточных” черт восточноевропейского менталитета. С одной стороны, участие восточноевропейских стран в расширении зоны восточноевропейского
дискурса можно трактовать как их попытку оказаться в роли цивилизаторов, найти тех, кто находится еще “восточнее” на ментальных картах европейцев. С другой — традиционное понимание себя
как форпоста “христианского мира” в ряде стран Восточной Европы с принятием либерально-демократической системы может
трансформироваться в восприятие себя как форпоста западной
цивилизации в целом, давно уже не христианской, а секулярной.
Возможны ли альтернативы геополитической организации региона?
Россия, принципиально заинтересованная в уничтожении “санитарного кордона”44, может предложить свой проект для Восточной Европы, проект альтернативной геополитической организации, не ориентированной на США, который теоретически должен
строиться на этнических, культурных и цивилизационных особенностях восточноевропейских обществ, на отказе от современных
восточноевропейского и центральноевропейского дискурсов, противопоставляющих страны региона России и заставляющих воспринимать собственные цивилизационные особенности исключительно в негативном плане. Для этого в первую очередь
необходимо обратить внимание на отмечаемый экспертами рост
настроений евроскептицизма и разочарования в либерально-демо44
См.: Дугин А.Г. Основы геополитики. М., 2000. С. 428.
219
кратической системе, в тех ценностях, которые открыто проповедуют США и их союзники. Образ Европы, как замечают сами
западные исследователи, теряет свою привлекательность для восточноевропейцев45. Движущей силой роста влияния популистских
движений и лидеров становится усталость от либерализма. Таким
настроениям общества в Восточной Европе соответствует серьезный “традиционалистский стержень”, обращение к традиционным
ценностям46.
С точки зрения теории социокультурной динамики те вызовы,
с которыми сталкиваются восточноевропейские общества, идентичны тем, с которыми сталкивается и Россия. Как отмечает В.И. Добреньков, соглашаясь с П. Сорокиным, постсоциалистическое
общество, выйдя из идеационной фазы, “проскочило идеалистическую и сорвалось в чувственную культуру”47. Общность проблем
вполне может быть конвертирована в концептуальную общность
их решений и в виде “мягкой силы” — в геополитический ресурс,
если Россия предложит иную цивилизационную альтернативу, нежели та, что предлагается Восточной Европе в рамках западной
социокультурной суперсистемы, принадлежность к которой определяет и геополитическую ориентацию на ее центр — США. Положительную роль могут сыграть, как ни парадоксально, элементы
ориенталистского дискурса, в котором за Востоком зарезервировано измерение духовности и мистицизма. Сохраняющееся представление восточноевропейцев о России как источнике духовности, к которой нужно относиться с уважением, может сыграть
в этом случае положительную роль48. Запад же, будучи во многом
источником духовного кризиса современного общества, как отмечает ведущий современный румынский социолог И. Бэдеску, не
может предоставить восточноевропейцам никакой перспективы
в этой области49.
С точки зрения Дж. Ная, “мягкая сила”, основанная на культурных преимуществах, идеях, ценностях, действенна, только если
45 См.: Поллак Д. Национализм и евроскептицизм в посткоммунистических государствах Центральной и Восточной Европы // Восточная Европа: национальные культуры в контексте глобализации и интеграции. М., 2005. С. 10.
46 См.: Игрицкий Ю. Введение // Национализм и популизм в Восточной Европе. М., 2007. С. 8.
47 Добреньков В.И. Кризис нашего времени в контексте теории социокультурной динамики Питирима Сорокина // Русское Время. Журнал консервативной
мысли. 2010. Янв.–март. № 1 (2). С. 4–11.
48 См.: Зарицкий Т. Российский дискурс в Польше. Образ России в конструировании польской идентичности // Россияне и поляки на рубеже столетий. Опыт
сравнительного исследования социальных идентификаций (1998–2002) / Под ред.
Е.Н. Даниловой. СПб., 2006. С. 76.
49 Badescu I. Noology. The knowledge of spiritual order in the world, the system of
noological sociology. Bucharest, 2010. P. 394.
220
существует возможность объяснить другим акторам международных отношений, что они хотят того же, что и использующая этот
ресурс держава50. Сегодня обществам России и Восточной Европы
предъявляются схожие вызовы, и источник у них один — Запад, а
значит, идеи имеют значение.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бжезинский З. Великая Шахматная доска. Американское превосходство и его геостратегические императивы. М., 2010.
Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика.
Екатеринбург, 2006.
Восточная Европа: национальные культуры в контексте глобализации
и интеграции. М., 2005.
Вульф Л. Изобретая Восточную Европу, карта цивилизации в сознании
эпохи Просвещения. М., 2003.
Добреньков В.И. Кризис нашего времени в контексте теории социокультурной динамики Питирима Сорокина // Русское Время. Журнал
консервативной мысли. 2010. Янв.–март. № 1 (2). С. 4–11.
Дугин А.Г. Основы геополитики. М., 2000.
Замятин Д.Н. Феноменология географических образов// Социол. исслед. 2001. № 8. С. 12–21.
Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика? О дипломатии
XXI века. М., 2002.
Коля А.Ф. Концепция “Центральной Европы” в творчестве Милана
Кундеры, Юрия Андруховича и Анджея Стасюка // Европа: Журнал польского института международных дел. 2002. Т. 2. № 2(3). C. 131–154.
Кобринская И. Россия и Центральная Восточная Европа после “холодной войны”. М.,1997.
Най-младший Дж. Мягкая сила и американо-европейские отношения //
Свободная Мысль-XXI. 2004. № 10. С. 33–41.
Национализм и популизм в Восточной Европе. М., 2007.
Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М., 1998.
Регионализация посткоммунистической Европы. М., 2001.
Россияне и поляки на рубеже столетий. Опыт сравнительного исследования социальных идентификаций (1998–2002) / Под ред. Е.Н. Даниловой. СПб., 2006.
Саид Э. Ориентализм: западные концепции Востока. СПб., 2006.
Саймон Дж. Неужели демография — это судьба? // Россия в глобальной политике. 2010. № 2. C. 40–54.
Сетевые войны. М., 2009.
Страны Восточной Европы в поисках новой идентичности. М., 2006.
Фридман Д. Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века. М., 2010.
Фуко М. Воля к истине, по ту сторону знания, власти и сексуальности.
М., 1996.
50 Най-младший Дж. Мягкая сила и американо-европейские отношения //
Свободная Мысль-XXI. 2004. № 10. С. 33–32.
221
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.
Цымбурский В.Л. Россия — Земля за Великим Лимитрофом. Цивилизация и ее геополитика. М., 2010.
Хотькова Э.С. Эволюция отношений США со странами Центральной
и Восточной Европы // Проблемы национальной стратегии. 2009. № 1.
C. 9–25.
Badescu I. Noology. The knowledge of spiritual order in the world, the
system of noological sociology. Bucharest, 2010.
Bernal M. Black Athena: Afro-Asiatic roots of classical civilization: the
fabrication of Ancient Greece, 1785–1985. N.Y., 1991.
Bowman I. The new world: problems in political geography. N.Y., 1921.
Churchill W.S. The sinews of peace. A speech at Westminster college. Fulton
(Missouri), 5 March 1946. Fulton, 1995.
Cohen S.B. Geopolitics of the world system. N.Y., 2003.
Diez T. Europe’s Others and the return of geopolitics // Cambridge Rev. of
Internationall Affairs. 2004. July. Vol. 17. N 2. P. 319–335.
Fedorowicz J.K. A republic of nobles: studies in Polish history to 1864. N.Y.,
1982.
Gëzim A. Western media and the European “Other”: images of Albania in the
British press in the new millennium // Albanian J. of Politics. 2005. N I (1).
P. 4–25.
Hamilton D., Mangott G. The new Eastern Europe: Ukraine, Belarus,
Moldova. Baltimore, Maryland: center for transatlantic relations, N.Y., 2007.
Iorga N. Bizanţ după Bizanţ. Bucureşti, 1972.
Krejčí O. Geopolitics of the Central European region: the view from Prague
and Bratislava. Prague, 2005.
Kuus M. Europe’s eastern expansion and the reinscription of otherness in
East-Central Europe // Progress in Human Geography. 2004. Vol. 28. N 4. P.
472–489.
Mackinder J.H. “Perspective”, democratic ideals and reality. N.Y., 1962.
Neumann I.B. The uses of the Other. “The East” in European identity
formation. Minneapolis, 1999.
New geopolitics of Central and Eastern Europe. Between European Union
and the United States. Warsaw, 2005.
Sempa F. Geopolitics: from the Cold War to the XXI century. N.Y., 2007.
Steuckers R. Despre imaginea Romaniei in lumea. URL: http://ro.
altermedia.info/opinii/despre-imaginea-romniei-n-europa-occidental_1664.
html (дата обращения: 21.11.2010).
Wallerstein I. The modern World-System I: capitalist agriculture and the
origins of the European world-economy in the sixteenth century. N.Y., 1974.