Дискурсивное оружие. Роль технологии политического дискурса
advertisement
ВЕСТНИК ИРКУТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА №2 2008 Научный журнал Рецензируемое издание ВАК по филологии Учредитель и издатель Иркутский государственный лингвистический университет Главный редактор Александр Михайлович Каплуненко. доктор филологических наук, профессор Зам. главного редактора Светлана Алексеевна Хахалова. доктор филологических наук, профессор Редакционная коллегия Григорий Дмитриевич Воскобойник, доктор филологических наук, профессор Виктор Алексеевич Виноградов, доктор филологических наук, профессор, членкорр. РАН Николай Петрович Антипьев. доктор филологических наук, профессор Олег Маркович Готлиб. кандидат филологических наук, доцент Валерий Петрович Даниленко, доктор филологических наук, профессор Влалимир Ильич Карасик, доктор филологических наук, профессор Лия Матвеевна Ковалева. доктор филологических наук, профессор Галина Максимовна Костюшкина. доктор филологических наук, профессор Юрий Алексеевич Ладыгин. доктор филологических наук, профессор Юрий Марцельевич Малинович. доктор филологических наук, профессор Вера Брониславовна Меркурьева. доктор филологических наук, доцент Светлана Николаевна Плотникова, доктор филологических наук, профессор Евгения Федоровна Серебренникова, доктор филологических наук, профессор Зав. РИО Светлана Григорьевна Тарасова Верстка и дизайн Елена Васильевна Орлова Адрес редакции 664025, г. Иркутск, ул. Ленина, 8, к. 522 e-mail: rio@islu.irk.ru © Вестник Иркутского государственного лингвистического университета, 2008 Выходит 4 раза в год СОДЕРЖАНИЕ ЯЗЫКОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ПОЗНАНИЯ Балашова Л.В. МЕТАФОРА И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА НОСИТЕЛЯ СЛЕНГА (на материале прецедентного мира «детство»).... 4 Даниленко В.П. ИНКОРПОРАЦИЯ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ФРАЗООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ .......................................................9 Яковлев Г.Ю. К ВОПРОСУ ОБ ОСОБОМ СТАТУСЕ ЯЗЫКА И ЗНАНИЙ О НЕМ (на примере средневековой западноевропейской философской и научной традиции) ................................................................. 15 Гавриленко А.И. ПРОСОДИЧЕСКАЯ ДЕТЕРМИНАНТА ОСНОВНОЙ ПРИНЦИП СТАНОВЛЕНИЯ ДЕТСКОЙ РЕЧИ (на материале современного немецкого языка) ........................... 22 Гаврилина Л.Е. ЗАКОНОМЕРНОСТИ ФОНЕТИЧЕСКИХ ПАРАМЕТРОВ И АНАЛОГИЯ ПРОСОДЕМНОГО И СВЕРХПРОСОДЕМНОГО ПРОСТРАНСТВ ............................................ .30 Демина Т.Е. МЕХАНИЗМ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ С ПОЗИЦИЙ КОГНИТИВИСТИКИ.... .41 Дудина СП. РЕАЛИЗАЦИЯ ПРОСОДИЧЕСКОЙ ДЕТЕРМИНАНТЫ В ОДНОСЛОВНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЯХ С РАЗНОЙ АКЦЕНТНОЙ СТРУКТУРОЙ В НЕМЕЦКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ ..................................................................46 Николаева Н.Н. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ МЕСТОИМЕНИЙ 3-ГО ЛИЦА В МЕТАГЕНДЕРНОМ ЗНАЧЕНИИ В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НОСИТЕЛЕЙ ЯЗЫКА ........... 53 Прохорова К.В. Провоторова М.А. КОНТЕКСТУАЛЬНОЕ ФОРМИРОВАНИЕ ОЦЕНОЧНОГО СМЫСЛА.................................. 123 Смирнова У.В. ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ФЕНОМЕНЫ КАК ИНСТРУМЕНТ МАНИПУЛЯЦИИ ............ 131 ЛОКАЛЬНОЕ ВРЕМЯ ПРОСОДЕМЫ В ЛАТЫШСКОМ ЯЗЫКЕ...................................... 63 ЛИНГВИСТИКА ДИСКУРСА ЯЗЫК. КУЛЬТУРА. КОММУНИКАЦИЯ Дементьев В.В. АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СРАВНИТЕЛЬНОЙ АКСИОЛОГИИ: КОММУНИКАТИВНАЯ ПЕРСОНАЛЬНОСТЬ ............................................. 70 Малинович Ю.М. ЯЗЫК И КУЛЬТУРА: СЕМИОСФЕРА ВНУТРЕННЕГО МИРА ЧЕЛОВЕКА (введение в лингвокультурологию) ..................... 82 Афанасьева В.В. РЕАЛИЗАЦИЯ МНОГОЗНАЧНОСТИ НАСТОЯЩЕГО ПЕРФЕКТНОГО НА ПРИМЕРЕ ЭМОТИВНОГО ДИАЛОГИЧЕСКОГО ЕДИНСТВА В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ .... 93 Глазунова Ю.В. К ВОПРОСУ О СТАТУСЕ КОММЕНТАРИЯ КАК ТИПА ТЕКСТА...............................................98 Желобцова А. Ф. О ПРИРОДЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ ОГРАНИЧЕНИЙ ФЕ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ...................................103 КимМёнХи СЕМАНТИКА ОСНОВНОГО ТОНА ЭТИКЕТНЫХ ФРАЗ В ЯЗЫКОВЫХ КАРТИНАХ МИРА РУССКИХ И КОРЕЙЦЕВ .................................... 107 Коршунова СО. МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ТЕРМИНОСИСТЕМЫ «SYNTAX» С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ТЕЗАУРУСНОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ.............................................. 112 Москаленко Н.В. КАТЕГОРИЯ НАКЛОНЕНИЯ И МОДАЛЬНЫЕ ГЛАГОЛЫ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА В ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ И ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОМ АСПЕКТАХ ...119 Плотникова СП. «ДИСКУРСИВНОЕ ОРУЖИЕ»: РОЛЬ ТЕХНОЛОГИЙ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ ................. 138 1 Белоусова И.М. РЕГЛАМЕНТИРОВАННОСТЬ И ОПЕРАТИВНОСТЬ В СТРУКТУРЕ ДЕЛОВОГО ОБЩЕНИЯ ...................................... 144 Биякова СВ., Смирнова А.А. СТРАТЕГИИ ВЕДЕНИЯ НАУЧНОГО СПОРА: ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ, ЗАПРЕТ, РАЗОБЛАЧЕНИЕ .................................................. 147 Иванова Н.С МЕРФИЗМЫ КАК ЗНАКИ ДИСКУРСИВНОГО СООБЩЕСТВА ................. 152 Калинина В.В. ЧЕЛОВЕК СТЫДЯЩИЙСЯ В КОГНИТИВНОЙ СИТУАЦИИ СТЫДА ......... 158 Королева Т.А. ДИАЛЕКТИКА КОНТАКТНОЙ И ДИСТАНТНОЙ ФОРМ ОБЩЕНИЯ В ЧАТЕ .................................................................. 164 " Петрухина О.П. АРГУМЕНТАТИВНЫЕ VS. АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ В ДИСКУРСЕ БРИТАНСКОГО ПОЛИТИКА ТОНИ БЛЭРА ....................................................... 169 Шацких Н.Н. СОБЛЮДЕНИЕ ПРАВИЛ РЕЧЕВОГО ОБЩЕНИЯ В СИТУАЦИИ НЕДОСКАЗАННОСТИ КАК УСЛОВИЕ УСПЕШНОСТИ ИМПЛИКАТИВНОЙ КОММУНИКАЦИИ ........ 174 Ю Елена Д. ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ВЕРБАЛИЗАЦИИ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЙ (НА МАТЕРИАЛЕ ИСПАНСКОГО ЯЗЫКА) ............................ 177 НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ ....................................................... 183 СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ ........................................... 188 ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ ................................ 190 138 Лингвистика дискурса С.Н. Плотникова стратегическое взаимодействие с окружаю- «ДИСКУРСИВНОЕ ОРУЖИЕ»: РОЛЬ ТЕХНОЛОГИЙ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ This article studies an important new notion of discourse technology drawing on recent discussion of political discourse in linguistics and sociology and paying particular attention to the presentation of empirical data. It argues that when a discourse technology is used effectively it acts as a «weapon» in the political struggle for power. Discourse technologies seem to vary greatly in different contexts and this may be accounted for in terms of their creators' cognitive competence. Стратегия, тактика, технология - эти три понятия, используемые в анализе дискурса, еще не имеют непротиворечивого лингвистического обоснования. С момента их введения в науку в 70-х гг. двадцатого века Э. Гоффманом (понятие технологии независимо от него было введено в это же время также М. Фуко) предпринимаются попытки выработать их определения. Однако до сих пор самостоятельная сущность этих понятий не установлена. Э.Гоффман, употребляя все эти три понятия (strategy, technique, technology), не останавливается на них подробно, а сразу же включает их в контекст своих рассуждений об общении. Его основная идея по данному вопросу следующая: существуют стратегии и технологии общения, схожие с технологиями, используемыми в процессе трудовой деятельности. С помощью стратегий и технологий общения люди приспосабливаются друг к другу и создают социальный ритуальный порядок. Как пишет Гоффман в своей книге «Стратегическое общение», ритуальная организация общественной жизни предполагает, что человеческое общение по своей сути является стратегическим, причем стратегическая коммуникация это не синоним успешной или осознанно управляемой коммуникации. Напротив, это скорее синоним спонтанной или автоматической коммуникации, поскольку, по Гоффману, при овладении родным языком дети сразу же включаются в спонтанное Вестник ИГЛУ, 2008 щими. Кроме детской речи Гоффман признает стратегической и речь психически больных людей; их стратегии меняются по мере развития болезни. Итак, согласно Гоффману, стратегичность дискурса закладывается на уровне бессознательного; в процессе онтогенеза неосознанный выбор стратегий предшествует их осознанному выбору; спонтанная коммуникация базируется на неосознанном или осознанном лишь частично выборе стратегий [Goffman, 1969]. Признание того, что коммуникативное взаимодействие всегда является стратегическим, обусловило разграничение терминов «стратегия» и «технология». За термином «технология» закрепилось значение осознанного, обдуманного и спланированного управления партнерами по коммуникации при помощи дискурса. М. Фуко, в частности, использует понятие технологии для объяснения технологии власти как управления людьми, возникающего в результате какого-либо запроса - политического, административного, семейного и т.д. [Фуко, 2002]. Итак, в некоторых контекстах термин «технология дискурса» соперничает с термином «стратегия дискурса». Признавая правомерность обоих терминов, следует заметить, что многие выделяемые в научной литературе стратегии являются на самом деле технологиями, поскольку они представляют собой поэтапный технологический процесс производства конечного продукта, а именно: дискурса. Подобно промышленным и коммерческим технологиям технологии производства дискурса строятся на обдуманном использовании научных знаний - в данном случае лингвистических. Дискурс как конечный продукт, получаемый в результате применения той или иной дискурсивной технологии, служит целям управления социальным адресатом в заданных технологом параметрах. В 1996 г. Н. Фэарклоф предложил новое понятие - технологизация дискурса (technologisation of discourse). Дав несколько иное определение термину Фуко «порядок дискурса» (order of discourse) и понимая под ним целостную конфигурацию дискурсивных практик общества или одного из его институтов, Фэарклоф утверждает, что современ© С.Н. Плотникова, 2008 139 ные порядки дискурса значительно отличаются от всех его предшествующих порядков. Современным порядкам дискурса присуща, по его мнению, технологизация дискурса, которая включает в себя три области: 1) исследовательскую работу по изучению дискурсивных практик, используемых на рабочих местах в различных социальных институтах; 2) разработку собственных дискурсивных практик в соответствии с институциональными планами и целями; 3) обучение персонала этим разработанным дискурсивным практикам. Фэарклоф подчеркивает, что данная тенденция возникает непосредственно у нас на глазах и ее контуры еще до конца не обрисованы. Технологизация дискурса более заметна в одних организациях, чем в других. Элементы данного процесса прослеживаются и в более ранних порядках дискурса, однако только в наши дни стало наблюдаться повсеместное стремление к систематизации и целостной институциональной конфигурации, что позволяет рассматривать технологизацию дискурса в качестве исключительно современного явления [Fairc lough, 1996]. Присуща ли технологизация современному политическому дискурсу? Несомненно, и в очень большой степени. Обдуманное конструирование нужного результата отличает политический дискурс с использованием технологий от политического дискурса, производимого спонтанно. Как и технологии, используемые в производственной деятельности, дискурсивные технологии тщательно охраняются их создателями. Политики и их спичрайтеры не афишируют знания, которые были заложены ими в структуру той или иной политической речи или интервью, эти знания остаются их профессиональной тайной. В связи с тем, что комбинация этих знаний каждый раз уникальна и к тому же является профессиональной тайной, технологии политического дискурса представляют трудность для деконструкции. Однако такая деконструкция необходима. Если политики применяют определенные технологии в своем дискурсе, важно понять, почему они поступают именно так, а не иначе, поскольку сама суть нашей жизни состоит в ее включенности в политическую жизнедеятельность общества, частью которого мы яв- ляемся. Для решения этой задачи от лингвистов требуется создание теории политической дискурсивной креативности. Из современных российских политиков наиболее технологичным, несомненно, является дискурс бывшего президента России В.В. Путина. Его политическая креативность проявляется, в частности, в создании такого нового типа политического дискурса, как диалог политика с обществом, который происходит в форме ответов президента на вопросы граждан России. Прежде всего при помощи этой технологии, в которой задействованы современные средства связи, демонстрируется то, что власть владеет пространством и временем. Власть способна сделать физическое географическое пространство страны единым коммуникативным пространством, мгновенно собрать все это пространство воедино благодаря физической вездесущности президента, который присутствует повсюду. Вхождение Путина в физическое пространство обычной жизни означает его временный уход из элитарного центрального пространства. Величие власти на время устраняется; сконцентрированные в центральных пунктах своих городов и сел спрашивающие становятся социально равными президенту, поскольку они обладают правом вступать с ним в диалог. Происходит дискурсивное конструирование демократии в действии, выраженной через общение равных, при этом спрашивающие как требующие ответа формально доминируют. Близость в физическом пространстве закрепляется в сознании спрашивающих как когнитивная и коммуникативная близость. Путин целенаправленно поддерживает создаваемый посредством близости эффект солидарности. Он дистанцируется от официально санкционированного дискурса. Как известно, существующие властные структуры склонны воспроизводить господствующий дискурс и господствующие интерпретации. Политик при этом попадает в своеобразный когнитивный плен к своему предшествующему дискурсу, из которого его мог бы вывести лишь дискурс борьбы с самим собой, однако, используя подобную технологию, он стал бы играть на руку своим политическим соперникам. Оригинальность технологии диалога с 140 Лингвистика дискурса обществом состоит в том, что Путин на время отстраняет от себя представителей властных структур, бросает им вызов, переходит в своих ответах на сторону спрашивающих. Например, отвечая на вопрос о том, когда будет остановлена хищническая вырубка леса в Сибири, Путин соглашается со спрашивающим в его оценке данного явления и вступает в квази-диалог с виновными в том, что лес вырубается. Он говорит этим анонимным виновным: «Хочу послать сигнал. Не лоббируйте вывоз круглого леса. Нужно повышать пошлины на вывоз круглого леса. Я добьюсь того, чтобы к концу 2008 г. получить пошлины на 2009 г. на вывоз круглого леса. Правительство должно ...» - и далее перечисляются меры, которые правительство должно предпринять по этому вопросу. В своем ответе Путин дистанцируется от членов правительства как «чужих» и идентифицируется со спрашивающим как «своим». Технологичной является здесь опора на низовое дискурсивное сообщество, не обладающее высоким статусом. Приоритет социальных институтов заменяется приоритетом спрашивающих. Политический дискурс благодаря этой технологии начинает выступать не как дискурс политических институтов, а как дискурс всего общества, всего демократического этоса. Происходит признание политической компетенции спрашивающих; признание их вопросов именно как политических и заслуживающих политических ответов. Тем самым технологично устраняется свойственная многим политикам популистская снисходительность к народу, «не понимающему» всей сложности политической жизни. В рамках анализируемой технологии спрашивающие признаются социально правомочными заниматься политикой. Вместе с тем когнитивная компетенция политика a priori утверждается как максимальная, непревзойденная. Происходящий диалог не является местом борьбы за истину, как это часто происходит в обычном диалоге. Политик вступает в диалог с обществом как обладатель когнитивной власти - власти знать, предсказывать, предписывать, отвергать и т.д. Он выступает в роли интеллектуала, владеющего «правильными» идеями о социальном мире. Только он может со всей определенностью сказать, каким нужно видеть мир. Вестник ИГЛУ, 2008 Конструирование у спрашивающих и у всех остальных «правильных» воззрений на то, что делает власть, утверждение нужного власти видения мира следует признать важным достижением данной технологии. Преломление политического дискурса в направлении беседы ставит акцент на консенсусе в сочетании с неприятием противоборства. Переживание диалога с президентом ведет спрашивающих к мысли об их социальной свободе и ответственности: к выводу о том, что они, а с ними и все мы - непосредственные творцы нашей жизни и что каждый несет за это ответственность. Публичный вопрос вынуждает спрашивающего формулировать его взаимоприемлемым образом, принимая в расчет альтернативные точки зрения. В процессе публичной артикуляции требований их критическая направленность снижается, а впечатление консенсуса, наоборот, возрастает. Ответ Путина на вопрос заключенного одной из тюрем является показателем того, что в целях консенсуса происходит мобилизация политических участников, потребности и мнения которых считаются нелегитимными с точки зрения иных политических технологий. Создание всеохватывающего когнитивного консенсуса представляется основной задачей, решаемой с помощью данной технологии. Консенсус и цементирование социальной структуры становятся важнее, чем сохранение существующих властных отношений. Путин постоянно признает в своих ответах расхождение между надеждами, возлагаемыми им на соответствующие институциональные структуры, и тем, что происходит на самом деле. Он, в отличие от многих других политиков, избегает технологии демонизации того, что кажется угрозой существующим целевым группам, и, наоборот, первым вводит альтернативные подходы еще до того, как они сами найдут себе дорогу и получат широкое признание. Вместе с тем в рамках данной технологии происходит обыкновенная беседа, разговор по душам, а не решение политических проблем. Если бы это было так, то вопросы бы обобщались по темам, по актуальности (например, проводился бы статистический анализ, выявляющий самые животрепещущие вопросы, и президент отвечал бы именно на них). 141 Личное участие в беседе утверждает единичность, конкретность каждого спрашивающего. Спрашивающий в данном случае не анонимен, это не роль, не модель, а конкретный живой человек. Производство вопросов от первого лица фокусирует внимание аудитории не только на проблеме, но и на самом спрашивающем, на его внешнем виде, эмоциональном состоянии, его окружении. Тем самым внимание к проблеме распыляется и частично переносится на восприятие спрашивающего. Как и в любой беседе, в диалоге президента с народом выявляется доминирующая проблематика, представление о которой дает общий список заданных вопросов. Это технологично выбранная властью проблематика все контрпроблемы остаются за кадром и лишаются своей социальной силы. Имплицитно навязывается мысль о существовании консенсуса в отношении затронутых тем, согласия, что прозвучавшие вопросы заслуживают быть заданными. Диалог собирается воедино именно как связный диалог, единый в когнитивном плане (вопросы не повторяются, соблюдается определенная последовательность тем). Физическая траектория между говорящими постоянно меняется, однако когнитивная траектория сохраняется, поскольку перемещение в физическом пространстве и замена спрашивающих не влияют на связность диалога. Когнитивное единство диалога генерирует единого виртуального спрашивающего: раз это диалог, то значит разговор двух. Подготовленность единого спрашивающего, явная предварительная работа власти по его формированию не воспринимается обществом негативно благодаря обыденному пониманию диалога как сближения и контакта в первую очередь с желательным собеседником, с которым имеются общие интересы. Технология диалога с обществом позволяет решить проблему апатии избирателей, упадка доверия к власти с их стороны. В отличие от прежних формальных или весьма абстрактных нормативных подходов общение спрашивающего с политиком в режиме реального времени в общем огромном коммуникативном пространстве всей страны хотя и имеет аспект медиа-театральности, в то же самое время имеет и аспект совместного обсуждения, совместного формирования предпочтений и ин- тересов. Политический дискурс начинает восприниматься как коллективный продукт всего общества. Еще одним весьма политически выгодным продуктом данной технологии является всеохватывающий сбор информации о настроениях в обществе. Лишь верхушка айсберга, состоящего из вопросов граждан России, попадает в пространство дискурсивного реагирования со стороны президента. Однако, несомненно, что болезненные вопросы, вопросы как требования, оставшиеся без ответов, представляют гораздо больший интерес для власти, чем те вопросы, на которые она отреагировала. Именно на выявление травмирующих вопросов и нацелена рассматриваемая технология: в этом, по всей видимости, состоит еще одна цель ее разработчиков. Как указывает Ж. Деррида, нанесение политической травмы всегда исходит из будущего. Травма остается болезненной и неизлечимой - пишет Деррида, - поскольку исходит из будущего. Политик находится в постоянном ожидании травмы - в состоянии виртуальной травмы, когда «ранили, но ранения еще не было» [Деррида, 2003]. Всеохватывающий сбор травмирующих вопросов позволяет политику эффективно конструировать будущее, указывая на наиболее уязвимые институциональные структуры, из которых исходит опасность. Итак, эта технология направлена на работу с реагирующим субъектом, на его формирование и преобразование в необходимом политику направлении. Хотя формально именно Путин производит дискурс реагирования, предварительный отбор вопросов, навязывающий легитимную проблематику и «правильные» ответы, переадресует эти ответы спрашивающим уже в качестве их будущего дискурса реагирования на действия власти. Успех рассматриваемой технологии обеспечивается сменой когнитивной точки зрения: внимание политика фокусируется не на институтах и элитарных группах, обладающих высоким социальным статусом, а на низовом дискурсивном сообществе, взаимодействие с которым позволяет вовремя воспринять развитие антагонизмов и агонистических отношений в обществе. Важность консенсуса как социального результата, достигаемого при помощи данной технологии, заключается в том, 142 Лингвистика дискурса что благодаря консенсусу реализуется главное стремление всякой власти - мобилизация наибольшего числа сторонников. В связи с вышеизложенным возникает методологический вопрос о том, не является ли проведенная деконструкция политической дискурсивной технологии иллюзией исследователя. В качестве критики может быть высказано мнение о вероятности того, что политик и его команда действуют спонтанно, по наитию и не осознают, что добиваются выявленных исследователем результатов, таких как социальный консенсус, когнитивная универсализация отношения к власти, навязывание нужного власти видения мира и «правильных» суждений о нем, всеохватывающий сбор информации о настроениях в обществе, выявление институциональных структур, из которых исходит опасность для власти, конструирование устраивающего власть дискурса реагирования на ее действия со стороны общества, формирование представления о личном участии каждого человека в создании проекта будущего страны. Взгляд на политическую деятельность как спонтанность присущ методологии структурализма. Наиболее ярко такой взгляд представлен в работах П. Бурдье. Он называет себя приверженцем генеративного, или конструктивистского, структурализма в социологии, являющегося аналогом генеративной грамматики Н. Хомского в лингвистике. Согласно Бурдье социальная жизнь должна раскрываться не через концепцию того, кто в ней принимает участие, а через глубинные причины, которые ускользают от сознания. Важны не конкретные деятели, а «онтологическое соучастие»: король и его двор, хозяин и его работники, епископ и его епархия и т.д. Бурдье утверждает: «Те, кто относят, как, например, функционализм наихудшего толка, последствия доминирования на счет единой и центральной воли, отказываются замечать вклад, вносимый агентами (включая доминируемых), - хотят они того или нет, знают они об этом или нет, - в осуществление доминирования благодаря отношению, которое устанавливается между их диспозициями, связанными с их социальными условиями производства, и ожиданиями и интересами, вписанными в занимаемые ими позиции Вестник ИГЛУ, 2008 внутри полей борьбы, обозначаемых такими словами, как Государство, Церковь или Партия» [Бурдье, 1993: 268]. Бурдье активно пользуется понятием стратегии, понимая под ней «продукт практического чувства как чувства игры, особой социальной игры. <…> Принуждения и требования игры, хотя они и не заключены в коде правил, навязываются тем (и только тем), кто, в силу имеющегося у них чувства игры, то есть имманентного игре чувства необходимости, подготовлен к их восприятию и выполнению» [Бурдье, 1994: 13J. Стратегии определяются Бурдье как «более или менее автоматические, идущие от практического чувства, а не от проектов или сознательного расчета» [Бурдье, 1993: 267]. Он выделяет, в частности, такие идущие из «логики практики» стратегии, как матримониальные, стратегии рождаемости, воспитания детей, экономические стратегии, стратегии инвестирования в культуру, стратегии торговли, переговоров, блефа и т.д. Стратегия в этой трактовке (соответствующей приведенному выше определению Гоффмана) рассматривается как порождающая спонтанность, свободная импровизация агентов, зависящая, тем не менее, от структурных принуждений вырабатывающей смыслы системы, когда отсутствуют «решатели», но при этом все согласны grosso modo (сами не зная с чем), благодаря «знанию без сознания, интенциональности без интенции». С этой точки зрения существует лишь иллюзия свободы в отношении социальных детерминаций: социальная игра регулируема, она - место закономерностей, события происходят в ней регулярным или единственно возможным образом. Бурдье делает вывод, что стратегии дорефлексивны. Они являются, во-первых, инструментом объективации социального мира как пространства объективных связей, трансцедентного по отношению к агентам, и во-вторых, инструментом постоянного уничтожения параллельных возможностей развития социального мира. Подход к социальной деятельности и дискурсу как технологическому процессу не отрицает приоритета спонтанного стратегического поведения, обусловленного автоматически воспроизводимыми и уравновешивающими друг друга когнитивными и культурными сценариями. Как уже указывалось выше, под 143 технологизацией дискурса понимается выход отдельных агентов за рамки существующей системы, их изучение извне ее наиболее эффективно функционирующих участков, обработка и представление полученных знаний в виде поэтапного технологического процесса, новое вхождение в систему и ее изменение в свою пользу благодаря применению разработанной технологии. Таким образом, понятия стратегии и технологии сближает между собой понятие компетенции. Компетенция, приобретенная благодаря эффективной технологии, позволяет человеку изменить его место в системе и добиться тех же, или даже лучших результатов, что и наиболее талантливые «стратеги», действующие спонтанно. В политической сфере технолог, изучая различные стратегии, используемые в политической или какой-либо иной деятельности, замечает, что какая-то из этих стратегий является показателем более изощренного разума, чем все остальные. Обобщая поэтапные шаги воплощения этого разума, соединяя элементы различных стратегий и создавая собственные сценарии, технолог вырабатывает технологию и предоставляет ее пользователю. Технология базируется на планировании дискурса - дискурс перестает быть спонтанным. Это не означает, что политик должен твердить наизусть подготовленные технологом высказывания; технология по самой своей сути предполагает не конкретные языковые структуры, а общие принципы коммуникативного взаимодействия с адресатом. Тем самым технология предстает как инструмент разрыва с объективистским подходом к политике. В основе этого понятия лежит политическая креативность; оно позволяет мыслить социальный мир не только как саморазвивающуюся систему, но и как систему, сконструированную технологами. Действуя технологично, политик порождает бессознательную самоорганизацию общества по «зову» технологии. Технология помогает политику придавать коммуникации стабильность и прогнозируемость, преодолевать массу индивидуальных флуктуации, ведущих к потенциальной множественности возможного структурирования. Постоянно возвращая свой дискурс в рамки жестких технологичных форм, политик не дает втянуть себя в какой-либо иной сценарий развития событий. Переход к технологичной дискурсивной деятельности наметился в 80-х гг. двадцатого века, когда о языке и дискурсе стали говорить как об «оружии» [Bolinger, 1980]. Постепенно «дискурсивное вооружение» стало восприниматься как важное средство в борьбе с противником, иногда даже более эффективное, чем обычное оружие. Как предсказал пятнадцать лет назад известный социолог, футуролог и консультант американских президентов Э. Тоффлер, в информационном обществе власть будет определяться уже не силой и не богатством, а знанием и интеллектом. Поэтому завоевание политической власти будет зависеть не от «кошелька» и не от «кулака», а от «информационной борьбы дзюдо». Фактор силы уступит фактору разума, и все стратегические вооружения будущего будут основаны на знаниях. Эти знания должны быть «скоропортящимися», чтобы противник, даже получив к ним доступ, неизбежно отставал от «увеличителей знания», работающих в «улье», где они постоянно обновляются. Власть придет к тому, кто стал для общества «незаменимым человеком», способным использовать знания «на разных уровнях боя» и действующим технологично, а не бессознательно [Тоффлер, 2004: 134,162,196,258]. Успешно действующие политики в настоящее время именно так и поступают. В частности, применение технологий сделало возможным такую, казалось бы, немыслимую для демократии практику, как «наследование» политических должностей (их переход от отца к сыну или к назначенному преемнику). Технологии помогают политику удержаться у власти, к примеру, в арсенале американского президента Джорджа Буша-младшего вычленяются такие дискурсивные технологии, как самомоделирование особых личностных качеств («человек простой, искренний, ответственный, религиозный»), конструирование позитивного для себя и негативного по отношению к политическим соперникам дискурса реагирования, привлечение супруги в качестве своей второй, дополнительной дискурсивной личности [Плотникова, 2004; 2005; 2007]. Высшие политические посты начинают занимать сами разработчики технологий, ко- 144 Лингвистика дискурса торые уже не довольствуются работой в «улье по производству знаний», а выходят на первые роли. Так, премьер-министром Нидерландов третий раз подряд стал Ян Петер Балкиненде, профессор экономики и философии христианства, который до этого был «анонимным разработчиком стратегии христианских демократов» («Евроньюс», 23 ноября 2006 г.). Ученый, конструирующий технологию (аналитик, спичрайтер), и ученый, занимающийся деконструкцией технологии, могут описывать ее на разных «языках», однако, поскольку каждая технология имеет свое объективное когнитивное основание, эти научные «языки» должны быть взаимопереводимыми. Исследователь, вскрывающий разработку коллег-профессионалов, должен воспроизвести те же концепты и пропозиции (хотя, может быть, и в несколько иных терминах), что были заложены в когнитивную базу данной технологии в момент ее создания. Можно провести параллель между воссозданием дискурсивных технологий по имеющимся образцам дискурса и воссозданием промышленных технологий по захваченным у противника экземплярам самолетов, подводных лодок и т.п. Если подобная деконструкция будет востребована, то можно будет говорить о том, что «дискурсивное оружие» стало реалией нашего времени и заняло свое место среди других видов вооружений. В методологическом плане изучение технологий как средоточия дискурсивной креативности является весьма сложной проблемой. При помощи технологий постоянно порождаются новые, не встречавшиеся ранее политические идентичности. Раскрытие их сущностей каждый раз требует от исследователя новых подходов, новых наборов теоретических знаний. Библиографический список 1. Бурдье, П. Социология политики [Текст] / П. Бурдье. - М.: Socio-Logos, 1993. - 330 с. 2. Бурдье, П. Начала [Текст] / П. Бурдье. - М.: Socio-Logos, 1994. - 285 с. 3. Деррида, Ж. Существуют ли государствамошенники? [Текст] / Ж. Деррида // Логос 2003, № 1 . - С. 24-28. 4. Плотникова, С.Н. Самомоделирование лич ности политика как дискурсивная технология Вестник ИГЛУ, 2008 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. [Текст] / С.Н. Плотникова // Политический дискурс в России - 7. Образы без лиц. - М.: МАКС Пресс, 2004. - С. 50-54. Плотникова, С.Н. Политик как конструктор дискурса реагирования [Текст] / С.Н. Плотникова // Политический дискурс в России 8. Святые без житий. - М.: МАКС Пресс, 2005. - С. 22-26. Плотникова, С.Н. Президент и первая леди: политик как удвоенная дискурсивная личность [Текст] /С.Н. Плотникова // Политический дис курс в России-9. Лица и маски. - М.: МАКС Пресс, 2007.-С. 44-53. Тоффлер, Э. Метаморфозы власти [Текст] / Э. Тоффлер. - М.: ACT, 2004. - 669 с. Фуко, М. Интеллектуалы и власть [Текст] / М. Фуко. - М.: Праксис, 2002. - 384 с. Bolinger, D. Language - the Loaded Weapon: the Use and the Abuse of Language Today [Text] /D. Bolinger. - L., N. Y.: Longman, 1980. - 214 p. Fairclough, N. Technologisation of discourse [Text] / N. Fairclough // Texts and Practices: Readings in Critical Discourse Analysis. Ed. by Caldas-Coulthard C.R., Coulthard M. - N.Y.: Routledge, 1996.-P. 143-159. Goffman, E. Strategic Interaction [Text] / E. Goffman. - Philadelphia: University of Philadelphia Press, 1969. - 145 p.
