Document 2323036

Министерство образования и науки Российской Федерации
ГОУ ВПО «Иркутский государственный университет»
Музей истории города Иркутска
В. П. Шахеров
Экономика сибирского дореформенного города
(на материалах городов Байкальской Сибири)
Монография
1
УДК
ББК
Ш
Печатается по решению ученого совета исторического факультета
Иркутского государственного университета
Рецензенты:
доктор исторических наук, профессор Ю. М. Гончаров,
доктор исторических наук, профессор А. А. Иванов,
доктор исторических наук, профессор Л. В. Занданова
Шахеров В. П.
Экономика сибирского дореформенного города (на материалах го-
Ш
родов Байкальской Сибири) : монография / В. П. Шахеров. – Иркутск :
Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2011. – ??? с.
ISBN
АННОТАЦИЯ
УДК
ББК
ISBN
© Шахеров В. П., 2011
© ГОУ ВПО «Иркутский государственный
университет», 2011
2
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение.
Глава 1. Города Байкальской Сибири в дореформенный период.
1.1. Формирование городских поселений.
1.2. Организация городского самоуправления.
1.3. Финансовая политика городов.
Глава 2. Торгово-предпринимательское население городов Байкальской Сибири
2.1. Формирование регионального купечества.
2.2. Социальный состав предпринимателей.
Глава 3. Городская торговля и промыслы
3.1. Торговая инфраструктура городов региона
3.2. Городские поселения Байкальской Сибири в системе внешнеэкономических торговых связей.
3.3. Предпринимательство в сфере транспорта.
Глава 4. Промышленность и ремесло Байкальской Сибири.
4.1. Городские промыслы и ремесленное производство.
4.2. Обрабатывающая промышленность.
Заключение
Список сокращений
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
3
ВВЕДЕНИЕ
В истории человечества особая роль отводится процессу урбанизации, который в свою очередь поднимают массу проблем экономического, социальнополитического, географического, экологического и градостроительного порядка.
Их успешное решение предполагает не только изучение современной ситуации,
но и обращение к историческому прошлому городов. Именно с городами связаны
наиболее важные достижения мировой цивилизации. Они выступают важнейшими центрами концентрации материальных, людских, интеллектуальных ресурсов
общества. Их системообразующими признаками являются устойчивые экономические, социальные, политико-административные, духовно-культурные связи, что
выдвигает города в качестве самостоятельной и ведущей пространственной организации общества. Как справедливо отмечал Ф. Бродель: «Города – это как бы
электрические трансформаторы: они повышают напряжение, ускоряют обмен,
они беспрерывно вершат жизнь людей»1. Таким образом, город является сложным комплексом явлений, это живое, конкретно-историческое образование, которое необходимо охватывать во всем его многообразии.
Проблема становления и развития провинциального города остается одной
из актуальных и малоисследованных в отечественной историографии. Несмотря
на то, что существуют различные толкования термина «город», решающим критерием, на наш взгляд, должна быть социально-экономическая характеристика. В
свое время А. Тойнби отмечал, что для колониальных территорий, каковой являлась и Сибирь, были характерны три функции: финансовая, военная и административная. Несмотря на то, что приоритетность их неравнозначна и меняется во
времени и пространстве, наиболее «существенной и никогда не исчезающей стороной колонизации является финансовая»2. В экономическом смысле, по мнению
М. Вебера, «можно лишь там говорить о городе, где туземное, местное население
удовлетворяет экономически существенную часть своих ежедневных потребностей на местном же рынке, и притом в значительной части продуктами, произведенными туземным же населением или населением ближайших окрестностей для
4
сбыта на рынке». Таким образом, ведущим признаком города в экономическом
смысле является «наличие регулярного обмена благ на месте самого поселения в
качестве существенной составной части получения прибыли и удовлетворения
потребностей жителей, т. е. наличие рынка»3. С ним солидарен и Ф. Бродель, писавший, что «всякий город, каким бы он ни был, – это прежде всего рынок. Если
последний отсутствовал, город был немыслимым. …В самом деле, не бывает города без огромного стечения людей и разного добра, и каждое такое скопление
бывало связано с особой территорией вокруг города, зачастую на большом расстоянии от него»4.
Особый научный интерес представляет рассмотрение региональных особенностей экономического развития сибирских городов, поскольку процессы урбанизации на различных территориях Сибири в силу причин географического, исторического, социально-экономического характера протекали неоднозначно. Как
в целом по стране, в Сибири крупных региональных центров было не много. Преобладали небольшие уездные города и малолюдные городские поселения. Они
вырастали на определенном пространстве от большого города. По замечанию Ф.
Броделя: «Скорость перевозок, которая формировала пространство, определила
последовательный ряд регулярных этапных пунктов»5. Все города так или иначе
были связаны друг с другом системой хозяйственных цепочек, сформированных
под влиянием становления региональных транспортных и рыночных отношений.
Несмотря на то, что первые сибирские города являлись преимущественно
военно-административными пунктами, уже с конца XVII в. многие из них превратились в сложные многофункциональные образования. Дальнейшее развитие сибирского города было связано с формированием рыночных связей и отношений.
Процессы эти шли весьма противоречиво, имели чисто сибирские особенности,
что не могло не сказаться на специфике сословно-демографической ситуации,
эволюции социально-экономических структур и динамике городского пространства. Распутать этот сложный клубок противоречий, выявить основные тенденции развития экономики дореформенного сибирского города, показать его
роль как интегрирующего регионального начала – важнейшая задача научного ис5
следования. В научном плане актуальность проблемы состоит в том, что ее решение позволит заполнить образовавшийся хронологический пробел в истории городов Восточной Сибири XVIII – середины XIX вв. В практическом же смысле
возрождение исторических традиций в России предполагает также и воссоздание,
разумеется, на новых временных, материальных и духовных основах, лучших образцов городской жизни. Изучение развития дореволюционного сибирского города дает возможность лучше сориентироваться на решении сегодняшних городских проблем.
Территориально исследование охватывает городское пространство южных
районов Восточной Сибири. С точки зрения физической географии выбранный
нами для исследования регион можно определить понятием Байкальская Сибирь,
т. е. это территория, расположенная вокруг озера Байкал и получившая в географической науке определение Прибайкалье и Забайкалье. Однако очевидно, что
при всей важности географических параметров они не единственный критерий,
позволяющий выделять отдельные территории в особый регион. В современной
науке под регионом принято понимать формирующуюся в процессе исторического развития совокупность исторических областей, взаимосвязанных между собой
в некую целостность в экономическом, политическом и культурном отношении.
Если ядро региона, так или иначе, стабильно и во многом действительно определяется природно-ландшафтными условиями, то его границы, как правило, подвижны. Все современные регионы – результат длительного исторического развития, и вполне допустимо, что в дальнейшем при глобальных изменениях политических или экономических процессов их очертания могут серьезно корректироваться.
Хронологические рамки исследования включают более полутора столетий:
XVIII – 1860-е гг. При всей условности хронологического деления исторического
процесса нельзя не отметить, что в литературе последних лет появились мнения,
что традиционное деление истории по векам, тем более круглым датам, не вполне
корректно, когда речь идет о длительных исторических периодах6. В этой связи в
западной исторической литературе уже прозвучали предложения значительно
6
раздвинуть или сузить временные рамки отдельных узловых процессов, вводя понятия «долгого или короткого века», не ограничивая его строгими хронологическими ограничениями. В этом контексте вполне логично согласиться с высказывавшимися в последнее время предложениями некоторых исследователей о рассмотрении отдельных исторических процессов в рамках понятия «долгого XVIII
в.», продолжавшегося до 1860-х гг.7 Трактовка хронологии отечественной истории, предлагаемая этими авторами, конечно, не бесспорна, но она позволяет более
точно определить степень изменений в рамках отдельного исторического периода. Особенно это важно для понимания тех изменений, которые происходили в
городской структуре страны. Логично рассматривать процессы урбанизации, в
том числе и экономическую ее составляющую, начиная с первых городских реформ Петра I, продолженных и более конкретизированных в Жалованной грамоте
городам 1785 г., на протяжении полутора столетий вплоть до начала реализации
городской реформы 1870 г., завершившей преобразование феодального российского города в буржуазный.
Изучение проблем, связанных с развитием и деятельностью городов, их
первостепенной ролью в экономическом развитии регионов является одной из
важнейших задач исторической науки. История сибирского города представляет
интерес на разных этапах развития общества, особенно на стержневых моментах
его истории. Говоря в целом о состоянии историографии городов России в период
позднего феодализма, следует констатировать, что, несмотря на довольно большую литературу, многие аспекты изучены крайне слабо, в том числе, такие важнейшие методологические и конкретно-исторические проблемы, как определение
и сущность позднефеодального города, основные факторы городообразовательного процесса, типология городов и их функции, экономика города и его роль в становлении и развитии всероссийского рынка.
Еще в меньшей степени изучены особенности экономического развития сибирского позднефеодального города. Нельзя сказать, что эти проблемы не привлекали внимание сибирских историков. Однако до сих пор решаются они на
уровне отдельных городов или регионов. Обобщающих исследований явно недос7
таточно. Далеко не все аспекты истории городской экономики Сибири подняты
даже в постановочном плане. Авторы многих статей уходят в мелкотемье и далеко не всегда выходят на необходимый уровень обобщения. Следует отметить, что
история сибирских городов исследуется как бы в двух планах. Наряду с научноисследовательской существует довольно многочисленная литература историкокраеведческого характера, посвященная отдельным городам Сибири. Несмотря на
несомненную значимость подобных работ, особенно в плане привлечения нового
материала, авторы большинства из них далеки от постановки серьезных проблем
и обобщений.
Исследование экономического развития сибирского города ведется неравномерно в региональном и хронологическом плане. Более активно разрабатываются городоведческие проблемы в Западной Сибири, что связано с наличием
здесь академических учреждений, большим кругом специалистов, созданием
своеобразных центров изучения города в Новосибирске и Барнауле. К сожалению,
нередко выводы, полученные на материале Западной Сибири, распространяются
на всю Сибирь в целом. Против подобной практики выступала в свое время М. М.
Громыко. «В феодальную эпоху, – писала она, – экономические связи этих двух
территорий (Западной и Восточной Сибири. – В. Ш.) были настолько слабы и поэтому географические различия так ощутимы, что характеристика основных процессов социально-экономического развития должна выводиться из самостоятельного изучения каждой из них»8.
Во временном плане значительно лучше изучена начальная история сибирского города. Детальный и обстоятельный анализ состояния сибирской урбанистики на первом этапе заселения Сибири русскими дан в статье О. Н. Вилкова9.
Достаточно многочисленная литература затрагивает различные аспекты экономики сибирского города в эпоху капитализма. В тоже время из поля зрения сибирских ученых как бы выпал один из наиболее интересных и значительных временных отрезков: XVIII – первая половина XIX вв., когда формировались основные
тенденции и связи буржуазного города, шел процесс развития городской экономики, закладывались основные компоненты социальной структуры городского
8
общества. Все эти вопросы требуют дальнейшего изучения, в том числе монографического.
В дореволюционной историографии научное изучение экономики дореформенной Сибири в целом, и городской в частности, практически отсутствовало.
Большинство авторов ограничивались общими очерками отдельных городов края,
отличающимися описательностью, отсутствием научного анализа и серьезных
обобщений. Впервые комплексное изучение экономического развития Сибири
было предпринято П. А. Словцовым в «Историческом обозрении Сибири». В этом
труде была дана широкая панорама социально-экономической жизни региона в
ХVII – начале XIХ вв. В отличие от официальных историографов он смог разглядеть в экономике Сибири ростки новых рыночных отношений, которые посчитал
«похвальным направлением к составлению частных богатств»10. П. А. Словцов
охарактеризовал различные стороны сибирской городской жизни, привлек интересный материал о внешнем облике городов, составе населения, его быте и занятиях, особое внимание уделив местной городской торговле и промышленности.
Значительный фактический материал о становлении городской торговли и промышленности края, развитии купеческого капитала Иркутска, кяхтинского торга
был представлен в работах Н. В. Семивского, М. М. Геденштрома, В. И. Вагина11.
Событием в историографии XIX в. было издание в 1854 г. капитального
труда известного экономиста и статистика Ю. А. Гагемейстера12. Ценной составляющей его работы является использование значительного количества статистических данных, показывающих динамику роста городского населения, а также
изменения в социальном составе горожан. В тоже время, автор остался в плену
либерально-народнических
представлений.
Останавливаясь
на
социально-
экономическом положении, он отмечал, что Сибирь не заключает в себе условий
для развития городской жизни в виду слабого развития промышленности и торговли13.
Заметный вклад в изучение сибирского города XIX в. внесли представители
областничества. В статьях и публицистике областников затрагивались многие аспекты городской жизни, в том числе городов Байкальской Сибири. Они признава9
ли роль городских поселений как основной фактор развития сибирской общественности и культуры. «Города в Сибири, – писал Г. Н. Потанин, – это точки на
общественном теле Сибири, которыми она воспринимает лучи света, идущие с
Запада: в Сибири, вследствие отсутствия земских учреждений, деревня живет без
интеллигенции. Поэтому вся умственная и культурная жизнь в Сибири ограничивается городами, в деревнях же сплошная умственная пустыня» 14. Интересна его
попытка классификации сибирского города на буржуазный, бюрократический и
смешанный, в котором присутствуют элементы того и другого. К последнему типу он относил, например, Иркутск, соединявший в себе ярко выраженные административные и хозяйственные функции. Иркутск вообще занимал особое место в
жизни Потанина, он всегда выделял его из других сибирских городов, особенно
высоко оценивая его купечество. Ряд ярких характеристик городской жизни Сибири, особенностей ее экономического развития, роли предпринимательских кругов в общественной и культурной жизни был представлен в работах видных деятелей сибирского областничества Н. М. Ядринцева, С. С. Шашкова, П. М. Головачева15.
На рубеже ХIХ–ХХ вв. было опубликовано несколько обобщающих работ,
посвященных главному экономическому центру региона Иркутску. В 1891 г. в
Москве была опубликована книга: «Иркутск, его место и значение в истории и
культурном развитии Восточной Сибири». По сути дела, это – первая обобщающая монография об Иркутске. Составители ее рассматривают городские события
с демократических позиций, обладают хорошей осведомленностью о подоплеке
многих фактов жизни Иркутска, дают весьма удачную характеристику развития
города. Заключительные главы книги подробно информируют о состоянии Иркутска в 1870–90-х гг., роли города в изучении Сибири и в развитии образования
различных слоев населения.
Изучение становления экономической жизни Иркутска получило дальнейшее развитие в книге «Первое столетие Иркутска», составленной П. М. Головачевым. Автором были введены в научный оборот новые документальные материалы
и представлено развернутое описание формирования экономики города на рубеже
10
ХVII–ХVIII вв.16 Отдельные аспекты экономического состояния городов Байкальской Сибири присутствуют в статьях и очерках краеведов Н. С. Щукина, А. М.
Серебренникова, В. В. Птицына и др.17 Для изучения городского предпринимательства, роли и места сибирского купечества в местном обществе значительный
интерес представляют работы самих купцов. 18 Достоинством данных работ является возможность познакомиться с представлениями и взглядами купечества на
экономическое развитие региона, его инфраструктуру, задачи дальнейшего развития.
В советской историографии первая серьезная попытка проанализировать
экономическое развитие сибирского города в динамике была предпринята в многотомной «Истории Сибири». Во втором томе, посвященном феодализму, проблемы городов Сибири были выделены в самостоятельные разделы, которые подводили своеобразный итог проделанной работе и намечали новые ориентиры19. За
прошедшие три десятилетия многие положения этого капитального труда устарели, появился новый фактический материал, требующий не менее солидного осмысления.
Необходимо отметить, что развитие сибирской урбанистики на современном этапе отличается рядом новых качественных моментов. Прежде всего, налицо
более значительный интерес к городу как объекту исторического изучения. В последние десятилетия появилось немало интересных монографий и сборников статей, отличающихся новым подходом к истории города, проводились научные
конференции и симпозиумы. Закономерным итогом подобного интереса стало
оформление своеобразных региональных центров сибирского городоведения. Одним из первых по времени стал Новосибирск. Усилиями таких исследователей,
как О. Н. Вилков и Д. Я. Резун с середины 1970-х гг. начинают выходить тематические сборники статей по истории сибирского дореволюционного города, значение которых для развития сибирской урбанистики трудно переоценить20. Они не
только определили новые подходы и направления, открыли неизвестные страницы сибирского города, но, прежде всего, объединили вокруг себя историковгородоведов.
11
В перестроечный период география изучения сибирского города заметно
расширилась. Активизировалась работа на Алтае, в Омске, Томске, где появились
интересные сборники статей, монографии и обобщающие исследования, посвященные проблемам сибирского предпринимательства и экономического развития
городов21. Постепенно восстанавливаются городоведческие традиции в Иркутске,
заложенные в свое время исследованиями Ф. А. Кудрявцева, В. Н. Шерстобоева,
Е. П. Силина, а в плане изучения городской среды и культуры М. К. Азадовским.
Свидетельством тому является издание в последние годы нескольких тематических сборников и нового коллективного труда по истории Иркутска22. Заметным
вкладом в историческую урбанистику Байкальской Сибири стали работы С. В.
Евдокимовой, В. П. Шахерова, А. Р. Артемьева23.
Нельзя не отметить научную деятельность В. А. Скубневского. В последние
десятилетия он возглавил научное направление по исследованию истории предпринимательства на Алтае и в Сибири, стал автором, соавтором, редактором серии сборников статей, монографий. Некоторые итоги его городоведческих изысканий подведены в сборнике избранных статей, изданных к его 65-летию24. Совместно с Ю. А. Гончаровым им впервые было проведено комплексное исследование экономического развития городов Западной Сибири во второй половине
XIХ – начале ХХ в.», в котором обобщается значительный материал, накопленный сибирской исторической урбанистикой, и определяются дальнейшие направления изучения городов Сибири25.
Из всего многообразия функций сибирского города наибольшие результаты
достигнуты в изучении различных сторон социально-экономического развития.
Эти вопросы затрагивались как в исследованиях, посвященных отдельным городам Сибири, так и в работах обобщающего характера. В поле зрения исследователей попадали вопросы развития сибирской промышленности и ремесла, становления рыночных отношений и формирования крупного капитала, в меньшей степени изучалось воздействие экономических связей на население городов, общественные и социальные процессы. Лучше других отраслей промышленности Сибири изучено горнозаводское производство и золотопромышленность. В работах З.
12
Г. Карпенко, И. И. Комогорцева, С. Ф. Хроленка, М. Г. Рутц и других авторов обращалось внимание на города и поселки горных округов Сибири, их специфику и
особенности правового и экономического статуса26. Значительно слабее изучена
история ремесленного производства и обрабатывающей промышленности в позднефеодальном сибирском городе. Единственной обобщающей работой остается
монография Д. И. Копылова, основанная на материалах Западной Сибири27. Некоторое освещение эти вопросы получили в коллективной монографии «Рабочий
класс Сибири в дооктябрьский период», но и в ней практически отсутствует анализ промышленного развития восточносибирского города. Отмечая численное
преобладание заведений мелкотоварного производства, авторы ее показывают
быстрый рост мануфактуры и делают вывод о вступлении промышленности Сибири в соответственно мануфактурный период со второй четверти XIX в.28 Подобный взгляд разделяет большинство исследователей, хотя и с некоторыми оговорками. Так, М. Г. Рутц оспаривает этот вывод, но только применительно к городам Алтая, где господствовала крепостная мануфактура29.
В литературу проник и кочует по страницам различных изданий совершенно необоснованный вывод о значительном отставании в промышленном отношении Восточной Сибири от Западной. В указанной выше обобщающей монографии
читаем: «Обращает на себя внимание разрыв в промышленном развитии Западной
и Восточной Сибири. Восточная окраина соотносилась с ее западной частью примерно так, как вся Сибирь с великорусской метрополией»30. Появление подобных
выводов можно объяснить лишь слабой изученностью обрабатывающей промышленности в Байкальской Сибири. Появившиеся в последнее время работы позволяют более объективно подойти к проблеме промышленного развития региона в
рассматриваемый период31. Исследователи позднефеодального сибирского города
единодушно отмечают ведущую роль товарно-предпринимательской деятельности в экономике города. Несмотря на то, что изучение торгового развития Сибири
насчитывает не один десяток лет, можно констатировать, что мы еще плохо знаем
историю сибирской коммерции, и ее носителей – купечества. Слабо разработаны
вопросы торговой инфраструктуры и специализации городов Сибири, роли внут13
ренней торговли в формировании общесибирского рынка, влияния ее на потребительский спрос и поведение городского населения. Определенную роль в активизации интереса исследователей к проблеме комплексного изучения сферы торгового обмена в Сибири сыграли тематические сборники статей, продолжившие серию «Города Сибири»32. Опубликованные в них статьи Д. Я. Резуна, В. В. Рабцевич, В. П. Шпалтакова, Н. Н. Репина, О. Н. Бесединой ориентировались на малоизученные аспекты истории торговли и предпринимательства в Сибири, конкретизировали и расширяли проблематику33. В последние годы изучением городского рынка Сибири занимались В. П. Шпалтаков, В. П. Шахеров, В. Н. Разгон, Т. К.
Щеглова34. Наибольший интерес исследователей привлекла ярмарочная торговля.
В ее изучении наметился переход от регионального подхода к появлению обобщающих работ. Наиболее заметным исследованием стал труд Д. Я. Резуна и О. Н.
Бесединой35. Авторы его не только всесторонне анализируют состояние ярмарочной торговли, но приводят новые данные по торговой специализации городов,
отмечают влияние городского рынка и торгового маркетинга на застройку и архитектуру городских поселений Сибири.
Сибирские города принимали активное участие в пограничной торговле с
Монголией, Китаем, народами Казахстана и Средней Азии. Эти сюжеты еще не
получили всестороннее освещение, но в ряде статей А. Н. Хохлова, Н. Е. Единарховой, А. В. Старцева, В. П. Шахерова поднимались вопросы влияния кяхтинского торга на развитие производительных сил Сибири и формирование крупного
капитала36.
При изучении экономического развития познефеодального города невозможно обойтись без характеристики демографических процессов. Нельзя сказать,
что сибирские историки избегали этих сюжетов. Определенный вклад в их освещение внесли исследования известных демографов В. М. Кабузана и С. М. Троицкого, проанализировавших общее состояние и динамику численности городского населения Сибири, миграционные процессы, соотношение естественного и механического прироста37. В дальнейшем исследователи не отваживались на столь
широкие обобщения, ограничиваясь рассмотрением демографических процессов
14
на примере определенных регионов или городов. Так, на материалах Восточной
Сибири построено интересное исследование В. В. Воробьева, где дана количественная характеристика городского населения, социальный состав, определены
главные факторы формирования, размещения и миграции38. Однако проблема
формирования населения рассматривалась им с точки зрения географа, что обусловило некоторые слабости при освещении социально-экономических процессов. Значительный фактический материал и новые подходы к освещению проблемы отличали исследование А. Р. Ивонина, посвященное городскому населению
Западной Сибири39. Несмотря на возросший интерес к демографическим проблемам сибирского города, данная проблематика нуждается в дальнейших исследованиях. Особенно слабо изучены вопросы социальной структуры сибирского города, которые тесно связаны с такой методологически важной проблемой, как
формирование буржуазного городского социума. Исследования роли и места сибирского купечества, городских слоев только начинается. Отдельные аспекты сословно-классовой структуры городов Сибири поднимали в своих работах Л. А.
Солопий, В. П. Шахеров, М. Г. Рутц40.
Изменения, произошедшие в стране за последние десятилетия, привлекли
внимание специалистов и общества к истории сибирского предпринимательства.
Изучение формирования капиталов, роли купечества в городском обществе, взаимоотношение с государством и другими социальными слоями стало заметным явлением в сибирской урбанистике. Проблемы численности купечества, особенности его семейного положения привлекали внимание Е. А. Зуевой и Ю. М. Гончарова41. Ценным обобщающим исследованием по истории формирования и хозяйственной деятельности сибирского купечества в ХVIII – первой половине XIХ в.
стала монография В. Н. Разгона.
42
На материалах Западной Сибири выполнены
фундаментальные монографические работы В. П. Бойко43. Ценные наблюдения о
предпринимательстве и предпринимателях Восточной Сибири представлены в работах и диссертационных исследованиях Е. В. Комлевой, В. П. Шахерова, Е. Г.
Швец, И. А. Щукина, Н. И. Гавриловой, Л. В. Кальминой и О. Э. Мишаковой44.
Целый ряд исследователей обратился к изучению отдельных купеческих родов
15
Сибири45. Пожалуй, наиболее интересным и комплексным примером данного направления стала обстоятельная работа, посвященная династии купцов Басниных46.
Купеческая тема стала достоянием не только научных публикаций, но и активно
вошла в журнальную периодику. Можно отметить специальный номер журнала
«Земля Иркутская», полностью посвященный купечеству47.
Уникальным явлением не только в сибирской, но и в российской урбанистике стало издание «Краткой энциклопедии по истории купечества и коммерции
Сибири». Главный инициатор и редактор издания Д. Я. Резун смог объединить
большой коллектив исследователей из разных городов Сибири48. В ряде сибирских регионов появились свои купеческие энциклопедии49.
Внимание исследователей привлекают также проблемы становления буржуазного менталитета, особенности социально-психологической характеристики купечества, их участие в общественной и культурной жизни. Проблему эту поставила в свое время еще М. М. Громыко50. Но только в последнее время можно говорить об определенных успехах в ее освещении51.
Если в отношении изучения сибирского купечества мы можем говорить о
позитивных сдвигах, то остальные городские слои почти не получили освещения
в современной историографии. Очень мало работ о податном населении сибирского города, составляющем большинство горожан. Лишь в последние годы появились работы, посвященные сибирскому мещанству52. Важным фактором социальных изменений в городе было наличие в нем различных межсословных элементов: разночинцев, отставных военных и казаков, крестьян, ссыльнопоселенцев. Эти небольшие группировки, составляя так называемое «примыкающее самодеятельное население» активно участвовали в хозяйственной жизни городов53.
В целом же, адекватной картины социальной структуры сибирского города позднего феодализма современная урбанистика еще не дала. Требуют дальнейшего
изучения процессы стирания сословных граней в сибирском городе. От успеха
изучения данных вопросов зависит решение более широкой проблемы особенностей генезиса капитализма в Сибири.
16
С социальными вопросами тесно связана проблема управления и самоуправления сибирского города. Впервые эти сюжеты были поставлены в многотомной «Истории Сибири». Дальнейшее изучение проблемы связано с именами
двух сибирских исследователей Л. С. Рафиенко и В. В. Рабцевич. В ряде работ
первой затрагивались вопросы развития городского законодательства и его реализации в Сибири XVIII в., роли посадской общины, деятельности выборных городских органов самоуправления54. Но наиболее значительный вклад внесли исследования В. В. Рабцевич и, прежде всего, ее монография, посвященная месту сибирского города в дореформенной системе управления55. Помимо общих вопросов городской политики самодержавия, характеристики органов городского самоуправления, значительное место в нем уделено социальным факторам, месту различных городских сословий в структуре городского управления. На региональном
материале Байкальской Сибири проблема городского самоуправления рассматривалась в работах С. В. Евдокимовой и В. П. Шахерова, а также в коллективном
труде по истории иркутской городской думы56.
В последнее время внимание историков привлекают не столько общие сюжеты развития городского самоуправления, сколько вопросы состава и структуры
местного управления, положения и быта представителей различных звеньев административного аппарата, состояние правосознания городского населения. Одна
из удачных попыток проследить формирование правовой культуры горожан, степени их правосознания представлена в статье А. И. Куприянова, открывшей новый подход к исследованию данной проблемы57.
В сложной структуре сибирского города особое место принадлежит малым
городам. Изучение их позволяет более детально представить процессы городообразования, формирование и эволюцию основных функций сибирского города,
взаимосвязи с сельской округой, центром которой они являлись. О большой значимости малых территорий и городов свидетельствует их устойчивое положение
в региональной структуре, а на общесибирском уровне определенная хозяйственная специализация, обуславливающая их нишу в развитии рыночных отношений в
Сибири. Следует отметить, что малые города являются одной из самых устойчи17
вых во времени и пространстве форм поселений в Сибири. Большинство из них
выросло из первых острогов и зимовий. Вместе с сельской округой они составляли единый территориально-хозяйственный и социокультурный комплекс. Таким
образом, можно констатировать, что «исторический опыт освоения Сибири указывает на малые и средние города как на наиболее эффективную форму колонизации необжитых и малообжитых территорий»58.
В сибирской историографии одним из первых поставил вопрос о роли и
месте «малого» города в городообразовательном процессе Д. Я. Резун. На примере Ачинского острога им был показан генезис малых городских поселений как исторически закономерных и обусловленных форм проявления процесса хозяйственно-культурного освоения Сибири59. На более широком материале основано исследование В. П. Шахерова, посвященного анализу социально-экономического
развития верхней Лены60. Но наиболее значительный вклад в изучение данной
темы внесла монография О. А. Тяпкиной61. Алтайская исследовательница впервые
предприняла
попытку
комплексного
исследования
социально-
экономического развития малых городов Западной Сибири как особой категории
городских
поселений.
Автором
показаны
особенности
территориально-
административного положения малых городов, динамика численности, истоки
формирования, состав населения, выявлены особенности функционирования городской экономики и структуры занятий горожан, а также предпринята попытка
выяснить причины устойчивого положения в поселенческой структуре региона в
дореволюционный период.
Таким образом, в сибирской исторической науке в последние десятилетия
заметно усилился интерес к проблемам экономического развития городов, что позволило сформировать определенную историографическую базу и наметить перспективные направления и аспекты для дальнейших исследований. Кроме того,
даже краткий историографический обзор позволяет говорить о необходимости и
важности обобщающих трудов по экономике сибирского города в его исторической динамике как в целом для Сибири, так и для отдельных её регионов.
18
Исследовательская проблематика и поставленные задачи потребовали привлечения широкого круга источников, как опубликованных, так и архивных. К
числу первых относятся публикации статистического материала, ведомостей и
описаний состояния промышленности, торговли, городов. Для рассматриваемого
периода круг этих источников крайне невелик и ограничивается лишь отдельными публикациями62.
Основу настоящего исследования составили неопубликованные материалы,
сосредоточенные в центральных и местных архивохранилищах. Наибольший интерес представляет делопроизводительная документация городских органов власти. Огромный фактический материал о населении и хозяйстве городов Иркутской губернии сосредоточен в ф. 70 ГАИО (объединенный фонд «органы Иркутского городского самоуправления»), охватывающий период с 1787 по 1918 гг. Интересные материалы имеются и в других фондах ГАИО (ф. 308, 336, 739, 447).
Кроме того, были использованы архивные материалы о городах Западного и Восточного Забайкалья (НАРБ, ГАЗК).
Правительство стремилось регламентировать всю городскую жизнь и посвящало этому немало законодательных актов: манифесты, указы, регламенты,
распоряжения. Все они определяли сословный статус городского населения, регулировали размеры капиталов и способы их получения, направляли семейную политику, порядок наследования, опеки и попечительства и т. д. Документы городских дум и сословных органов городского самоуправления представляют значительный интерес для изучения численности и состава населения городов.
Для определения уровня развития экономики сибирского города наиболее
интересны массовые статистические источники о динамике и составе населения,
товарообороте, численности торговых и промышленных заведений города, транспорте и т. п. Все это, в основном, источники массового характера, т. е. по определению Б. Г. Литвака, «такие документы, которые отражают единичный факт или
явление, сами по себе имеющие ограниченный интерес, но в совокупности позволяющие выяснить ту или иную закономерность»63. Несомненным достоинством
этих документов является их массовость, полнота, сравнительно широкий охват
19
различных сторон экономической жизни, обилие цифрового материала. Несмотря
на определенные недостатки – неполнота, нечеткость, приближенность сведений,
общая слабость дореформенной статистики, эти документы являются основным
источником по истории экономического развития сибирского города. Значительный делопроизводительный материал отложился в фондах государственных учреждений. Документы о состоянии сибирской городской торговли и промышленности сохранились в фондах Мануфактур и Коммерц-коллегий (РГАДА), Главного правления мануфактур, Департамента мануфактур и внутренней торговли, в
делах I и II Сибирских комитетов (РГИА). Ценная информация содержится в фондах Главного магистрата, Сибирского приказа, Канцелярии статс-секретарей
(РГАДА), Совета министра внутренних дел, Непременного совета, Департамента
герольдии Сената и др. (РГИА). Особый интерес вызывают многочисленные отчеты и обзоры по Иркутской губернии и отдельным уездам, статистические описания городских поселений, переписка по конкретным вопросам хозяйственной
деятельности городов.
В различных хранилищах страны сохранились материалы личного происхождения. Как правило, помимо семейных документов в этих личных фондах собран значительный материал, отражающий социально-экономические аспекты
развития региона. Ценные сведения о русско-китайской торговле отложились в
фондах купцов Басниных (РГАДА) и И. В. Богашова (ГАЗК). Разнообразные документы о заселении Байкальской Сибири, состоянии городов и экономики края
можно встретить в фондах Г. И. Спасского и Г. В. Юдина (ГАКК), Н. С. Романова
и В. Вагина (ГАИО), И. О. Селифонтова (ГАКО), Немчинова (НАРБ).
Материалы личного происхождения (мемуары, дневники, письма, путевые
записки) составляют еще одну группу источников, ценность которых заключается
не столько в их полноте и информационности, сколько в личном отношении их
авторов к происходящим событиям и повседневной городской жизни. Все это позволяет взглянуть на историю дореформенного города через призму взглядов его
современников, расширяет наши представления о внутреннем мире горожан. К
такого рода источникам по истории городов Байкальской Сибири можно отнести
20
воспоминания Е. А. Авдеевой-Полевой, Н. А. Полевого, И. Т. Калашникова, путевые записки А. Мартоса, М. А. Александрова и др.64 Своеобразным источником,
характерным только для Иркутска, является его городское летописание. Традиции, заложенные купечеством ХVIII в., были успешно продолжены летописными
сводами А. И. Лосева, П. И. Пежемского, Н. С. Романова, а в наше время Ю. П.
Колмаковым65.
Отмечая заметные пробелы в исторической урбанистике Сибири, особенно
восточных ее регионов, нельзя не обратить внимания на достаточно слабое источниковое обеспечение исследований. Конечно, большинство статей и монографий,
указанных в историографическом обзоре, вводили в научный оборот значительный пласт архивного материала, но специальных изданий, сборников документов,
публикаций наиболее значительных документальных комплексов в современной
исторической литературе крайне мало. Огромную работу по изучению всего комплекса материалов по сибирскому городу XVII–XVIII вв. проделал Д. Я. Резун.
Его статьи и монографии раскрывают потенциальные возможности расширения
источниковой базы для более углубленного изучения проблем сибирского города
в период феодализма66. К сожалению, подобного рода работ для более позднего
периода мы почти не имеем. В какой-то мере отмеченный пробел пытается восполнить региональная урбанистика. В ряде городов Сибири вышли публикации
документов из местных и центральных архивов. К наиболее удачным примерам
можно отнести изданные Г. Ф. Быконей материалы по истории Красноярска67.
Введение в оборот нового фактического материала способствовало активизации
научного и краеведческого изучения города.
По другому пути пошли в Иркутске. Вместо подготовки своеобразных хрестоматий по истории города здесь основное внимание было сосредоточено на издании таких документальных комплексов как мемуаристика и городское летописание. С большим интересом не только специалисты, но и широкая общественность встретили публикацию записок и воспоминаний иркутян начала XIX в.68
Продолжая традиции дореволюционного городского летописания, которые отличали Иркутск от других городов России, были опубликованы летописи библио21
графа и краеведа Н. С. Романова, ранее доступные только специалистам69. Уникальным является сборник ранних летописей Иркутска XVIII – первой половины
XIX вв.70 В нем впервые были опубликованы летописи В. и А. Сибиряковых,
фрагменты летописей неизвестных авторов, а также своеобразный летописный
свод, составленный иркутским землемером и архитектором А. И. Лосевым. Самобытный и интересный труд А. И. Лосева является ценнейшим источником по истории не только Иркутска, но и всей Восточной Сибири71. Публикация и изучение источников по дореволюционному сибирскому городу – одна из неотложных
задач современной урбанистики. Расширение источниковой базы позволит активизировать работы по истории сибирских городов, расширить их рамки и проблематику, сможет дать новый импульс краеведческим направлениям.
Таким образом, можно констатировать, что в последние десятилетия российская историческая наука более активно, чем в предыдущий период, обращалась к проблемам сибирской городской экономики дореформенного периода. Отмеченные нами пробелы и некоторые спорные, нерешенные вопросы сами по себе
являются показателем такого развития, так как могут возникать лишь в процессе
более углубленного изучения этой большой и сложной темы. На современном
этапе возникает необходимость выхода на качественно новый уровень решения
городоведческих проблем, который сопровождался бы появлением крупных
обобщающих работ монографического характера. Наше исследование вряд ли
сможет решить все проблемы, связанные с экономикой сибирского дореформенного города, тем более что оно ограничено региональными рамками. Его задача
скромнее: обобщить имеющийся документальный и историографический материал и на примере Байкальской Сибири дать развернутую картину формирования и
развития городской экономики.
22
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 2 :
Игры обмена. М., 1990. С. 509.
2
Тойнби А. Д. Постижение истории. М., 1991. С. 507.
3
Вебер М. Город // Избранное. Образ общества. М., 1994. С. 514.
4
Бродель Ф. Указ. соч. С. 533–534.
5
Там же. С. 536.
6
Куприянов А. И. Городская культура русской провинции. Конец XVIII – первая поло-
вина XIХ века. М., 2007. С. 9–10.
7
Куприянов А. И. Указ. Соч. С. 10; Марасинова Е. Н. Власть и личность. Очерки рус-
ской истории XVIII века. М., 2008. С. 3–4.
8
Громыко М. М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое ос-
воение. Новосибирск, 1965. С. 6.
9
Вилков О. Н. Сибирский город конца XVI – первой четверти XVIII в. в современной
русской историографии // Историографии городов Сибири конца XVI – начала XX в. Новосибирск, 1984.
10
Словцов П. А. Историческое обозрение Сибири. Кн. 1. СПб., 1886. С. 8.
11
Семивский Н. В. Новейшие, любопытные и достоверные повествования о Восточной
Сибири. СПб., 1817; Геденштром М. М. Отрывки о Сибири. СПб., 1830; Вагин В. Исторические
сведения о деятельности графа М. М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 г. СПб., 1872. Т. 1–
2.
12
Гагемейстер Ю. А. Статистическое обозрение Сибири. М., 1854. Ч. 1–3.
13
Там же. Ч. 2. С. 121.
14
Потанин Г. Н. Города Сибири // Сибирь, ее современное состояние и ее нужды. СПб.,
1908. С. 234.
15
Ядринцев Н. М. Культурное и промышленное состояние Сибири. СПб., 1884; Шашков
С. С. Сибирское общество в начале XIХ в. // Дело. 1879. № 1–2; Головачев П. М. Сибирь в екатерининской комиссии. Этюд по истории Сибири XVIII в. М., 1889.
16
Головачев П. М. Состав населения и экономический быт Иркутска до 40-х годов XVIII
в. // Первое столетие Иркутска. СПб., 1902. С. 167–186.
17
Щукин Н. С. Забайкальская область // Москвитянин. 1852. Кн. 1–2; Щукин Н. С. Влия-
ние золотых промыслов на ценность жизненных припасов в Восточной Сибири // Журн. М-ва
внутр. дел. 1848. Т. 91. № 3. С. 403–424; Серебренников А. М. Очерк некоторых сторон из жизни города Иркутска в первые три года по введению городового положения 21-го апреля 1785
года. Иркутск, 1894. Вып. 1–2.; Птицын В. В. Селенгинская Даурия. СПб., 1896.
23
18.
Курбатов А. М. Статистические сведения о лесной и рыбной промышленности Верх-
неудинского округа // Материалы для статистики Российской империи. СПб., 1841; Бутин М. Д.
Сибирь, ее одреформенные суда и условия ведения торговых и промышленных дел до сооружения Сибирской железной дороги. Изд. 2-е. СПб., 1900; Носков И. А. Кяхта. Иркутск, 1861 и
др.
19
История Сибири. Т. 2 : Сибирь в составе феодальной России. Л., 1968.
20
Города Сибири (экономика, управление и культура городов Сибири в досоветский пе-
риод). Новосибирск, 1974; История городов Сибири досоветского периода (XVII – начало XX
в.). Новосибирск, 1977; Города Сибири (эпоха феодализма и капитализма). Новосибирск, 1978 и
др.
21
Города Алтая (эпоха феодализма и капитализма). Барнаул, 1986; Предприниматели и
предпринимательство в Сибири (XVIII–XX вв.). Барнаул, 1995; Предпринимательство на Алтае
(XVIII – 1920-е гг.). Барнаул, 1993; Скубневский В. А., Старцев А. В., Гончаров Ю. М.
Купечество Алтая второй половины XIХ – начала ХХ в. Барнаул, 2001; Дмитриенко Н. М.
Сибирский город Томс. Томск, 2000 и др.
22
Сибирский город XVIII – начала ХХ веков. Вып. 1–7. Иркутск, 1998–2010; Иркутск в
панораме веков. Очерки истории города. Иркутск, 2002.
23
Евдокимова С. В. Социально-экономическое развитие городов Забайкалья в конце
XVIII – первой половине XIХ в. : дис. … канд. ист. наук. Иркутск, 1983; Шахеров В. П. Города
восточной Сибири в XVIII – первой половине XIХ в. Очерки социально-экономической и культурной жизни. Иркутск, 2001; Артемьев А. Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во второй половине XVII–XVIII вв. Владивосток, 1999.
24
Скубневский В. А. Урбанизационные процессы в Сибири второй половины XIХ – на-
чала ХХ в. Барнаул, 2010.
25
Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири во второй половине XIХ
– начале ХХ в. Население. Экономика. Застройка и благоустройство. Барнаул, 2007.
26. Карпенко З. Г. Горная и металлургическая промышленность Западной Сибири в
1700–1860-х гг. Новосибирск, 1963; Комогорцев И. И. Очерки истории черной металлургии
Восточной Сибири (дооктябрьский период). Новосибирск, 1965; Хроленок С. Ф. Золотопромышленность Сибири (1832–1917). Иркутск, 1990; Рутц М. Г. Промышленность городов Западной Сибири в первой половине XIX в. // Проблемы генезиса и развития капиталистических отношений в Сибири. Барнаул, 1990.
27
Копылов Д. И. Обрабатывающая промышленность Западной Сибири в XVIII – первой
пол. XIX вв. Свердловск, 1973.
28
Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период. Новосибирск, 1982. С. 43.
24
29
Рутц М. Г. Западносибирский город первой пол. XIX в. в исторической литературе //
Города Алтая (Эпоха феодализма и капитализма). Барнаул, 1986. С. 129.
30
31
Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период. С. 51.
Шахеров В. П. Торгово-промышленное освоение Юго-Восточной Сибири в конце
XVIII – начале XX вв. // Социально-экономическое развитие Бурятии XVII – начале XX вв. Новосибирск, 1987. С. 26–43; Шахеров В. П. Обрабатывающая промышленность Юго-Восточной
Сибири в первой половине XIX в. // Промышленное развитие Сибири в XIX – начале XX вв.
Иркутск, 1989. С. 3–16.
32
Торговля городов Сибири конца XVI – начала XX вв. Новосибирск, 1987; Обменные
операции городов Сибири периода феодализма. Новосибирск, 1990.
33
Резун Д. Я. Торговля и ремесло в топографических описаниях сибирских городов
XVIII в. // Торговля городов Сибири конца XVI – начала XX в. Новосибирск, 1987. С. 50–67;
Рабцевич В. В. Торговое судостроительство в Сибири начала XIX в. // Там же. С. 125–134;
Шпалтаков В. П. Городская ярмарочная торговля в Западной Сибири в первой половине XIX
века // Обменные операции городов Сибири периода феодализма. Новосибирск, 1990. С. 28–43;
Репин Н. Н. Купечество и торговля городов Западной Сибири в начале 60-х гг. XVIII в. // Торговля городов Сибири конца XVI – начала XX в. Новосибирск, 1987. С. 12–28. Беседина О. Н.
Торговый центр Иркутска XVIII – середины XIX в. // Там же. С. 158–174.
34
Шпалтаков В. П. Формирование и развитие рыночного хозяйства в Западной Сибири в
первой половине XIХ в. Омск, 1997; Шахеров В. П. Города Восточной Сибири в XVIII – первой
половине XIХ вв. Очерки социально-экономической и культурной жизни. Иркутск, 2001; Разгон В. Н. Сибирское купечество в XVIII – первой половине XIХ вв. Региональный аспект предпринимательства традиционного типа. Барнаул, 1999; Щеглова Т. К. Ярмарки юга Западной
Сибири в XIХ – начале ХХ вв. Из истории формирования и развития всероссийского рынка.
Барнаул, 2001.
35
Резун Д. Я., Беседина О. Н. Городские ярмарки Сибири XVIII – первой половины XIX
в. Ярмарки Западной Сибири. Новосибирск, 1993; Ярмарки Восточной Сибири. Новосибирск,
1993.
36
Хохлов А. Н. Кяхта и кяхтинская торговля (20-с гг. XVIII – середина XIX вв.) // Буря-
тия XVIII – начале XX вв. Экономика и социально-культурные процессы. Новосибирск, 1989;
Шахеров В. П. Роль русско-китайской торговли в развитии сибирского предпринимательства
(конец XVIII – первая половина XIX в.) // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран
Востока: история и современность. Иркутск, 1996. С. 49–64; Старцев А. В. Русская торговля в
Монголии (вторая половина XIХ – начало ХХ в.). Барнаул, 2003; Единархова Н. Е. Русские в
Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861–1921). Иркутск, 2003.
25
37
Кабузан В. М. Заселение Сибири и Дальнего Востока в конце XVIII – начале XX в. //
История СССР. 1979. № 3. С. 22–38; Кабузан В. М., Троицкий С. М. Новые источники по истории населения Восточной Сибири во второй половине XVIII в. // Советская этнография. 1996.
№ 3. С. 23–46; Кабузан В. М., Троицкий С. М, Численность и состав населения Сибири в первой
половине XIX в. // Русское население Поморья и Сибири (период феодализма). М., 1973. С.
261–277.
38
39
Воробьев В. В. Формирование населения Восточной Сибири. Новосибирск, 1975.
Ивонин А. Р. Западносибирский город последней четверти XVIII – 60-х гг. XIХ в.
(Опыт историко-демографического исследования). Барнаул, 2000.
40
Солопий Л. А. Крупная буржуазия Забайкальской области в XIX в. : автореф. дис. …
канд. ист. наук. Томск, 1978; Шахеров В. П. Экономико-правовые аспекты классово-сословной
структуры сибирского города в период позднего феодализма // Экономическая политика царизма в Сибири в XIX – начала XX в. Иркутск, 1984; Рутц М. Г. Социальный состав городского населения Западной Сибири в первой половине XIX в. // Демографическое развитие Сибири периода феодализма, Новосибирск, 1991.
41
Зуева Е. А. Русская купеческая семья в Сибири конца XVIII – первой половины XIХ в.
Новосибирск, 2007; Гончаров Ю. М. Купеческая семья Сибири второй половины XIХ – начала
ХХ в. Барнаул, 2002.
42
Разгон В. Н. Сибирское купечество в XVIII – первой половине XIХ вв. Региональный
аспект предпринимательства традиционного типа. Барнаул, 1999.
43
Бойко В. П. Купечество Западной Сибири в конце XVIII – XIХ вв.: Очерки социаль-
ной, отраслевой, бытовой и ментальной истории. Томск, 2007.
44
Комлева Е. В. Енисейское купечество (последняя четверть XVIII – первая половина
XIХ века). М., 2006; Шахеров В. П. Иркутск купеческий: история города в лицах и судьбах. Хабаровск, 2006; Щукин И. А. История купечества Восточной Сибири в XIХ веке: формирование
и социальное положение : автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2000; Швец Е. Г. Забайкальское
купечество во второй половине XIХ в. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Чита, 2002; Гаврилова
Н. И. Общественный быт горожан Иркутской губернии во второй половине XIХ века : автореф.
дис. ... канд. ист. наук. Иркутск, 2002; Кальмина Л. В., Мишакова О. Э. Купечество Верхнеудинск – Улан-Удэ. Улан-Удэ, 2007.
45
Ушакова О. В. Михаил Дмитриевич Бутин. Предприниматель и меценат Забайкалья
(60-е гг. XIХ – начало ХХ в.). Новосибирск, 2006; Шорохова Т. С. Благотворитель Иннокентий
Сибиряков: Биографическое повествование. СПб., 2005; Деловая элита старой Сибири: исторические очерки. Новосибирск, 2005 и др.
46
Связь времен: Баснины в истории Иркутска. Иркутск, 2008.
26
47
Земля Иркутская. 1996. № 5.
48
Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Т. 1–4. Новоси-
бирск, 1994 – 1997.
49
Скубневский В. А., Старцев А. В., Гончаров Ю. М. Предприниматели Алтая. 1861–
1917 гг. : энцикл. Барнаул, 1996; Погребняк А. И. Купцы-предприниматели Енисейской губернии. Красноярск, 2002.
50
Громыко М. М. К характеристике социальной психологии сибирского купечества //
История СССР. -1971. – № 3.
51
Разгон В. Н. Менталитет сибирского купечества в XVIII – первой половины XIХ в. //
Предпринимательство в Сибири. Барнаул, 1994. С. 10–17; Старцев А. В. Общественная и культурная деятельность предпринимателей Алтая // Предпринимательство на Алтае (XVIII – 1920-е
гг.). Барнаул, 1993. C. 113–128; Шахеров В. П. «Для польз сообщества достаток истощая» //
Земля Иркутская. 1996. № 5. С. 2–10.
52
Останина Л. В. Мещанство Западной Сибири в конце XVIII – 60-х гг. XIХ в. : автореф.
дис. … канд. ист. наук. М. . 1996; Гончаров Ю. М., Чутчев В. С. Мещанское сословие Западной
Сибири второй половины XIХ – начала ХХ в. Барнаул, 2004.
53
Шахеров В. П. Экономико-правовые аспекты классово-сословной структуры сибир-
ского города в период позднего феодализма // Экономическая политика царизма в Сибири в
XIX – начале XX вв. Иркутск, 1984.
54
Рафиенко Л. С. Проблемы истории управления и культуры Сибири XVIII–XIХ вв. Но-
восибирск, 2006.
55
Рабцевич В. В. Сибирский город в дореформенной системе управления. Новосибирск,
56
Евдокимова С. В. Очерки истории городов Забайкалья. Улан-Удэ, 1993; Шахеров В. П.
1984.
Города Восточной Сибири в XVIII – первой половине XIХ вв. Очерки социальноэкономической и культурной жизни. Иркутск, 2001; Городское самоуправление в Иркутске: от
Екатерины Великой до Дмитрия Медведева. Иркутск, 2008.
57
Куприянов А. И. Правовая культура горожан Сибири первой половины XIX в. // Об-
щественно-политическая мысль и культура сибиряков в XVII – первой половине XIX в. Новосибирск, 1990. С. 81–101; Куприянов А. И. Русский город в первой половине XIX в.: общественный быт и культура горожан Западной Сибири. М., 1995.
58
Резун Д. Я. О некоторых проблемах современной сибирской исторической
урбанистики// Сибирский город XVIII – начала ХХ веков. Вып. 1. Иркутск, 1998. С. 9.
59
Резун Д. Я. Русские в среднем Причулымье в XVII–XIX вв. (Проблемы социально-
экономического развития малых городов Сибири). Новосибирск, 1984.
27
60
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья в XVII –
первой половине XIХ в. Иркутск, 2000.
61
Тяпкина О. А. Малые города Западной Сибири во второй половине XIХ века:
социально-экономическое исследование, Новосибирск, 2008.
62
Статистическое обозрение Сибири, составленное по разным источникам. Отд. 4. Ир-
кутская губерния. СПб., 1810; Иркутск. Материалы по истории города XVII и XVIII вв. М.,
1883; Богашев В. Иркутск в статистическом отношении. // Сын Отечества. 1833. Ч. 157. Т. 20–
21 и др.
63
Литвак Б. Г. Очерки источниковедения массовой документации. М., 1979. С. 6.
64
Авдеева Е. А. Записки и замечания о Сибири. М., 1837; Записки иркутских жителей.
Иркутск, 1990; Мартос А. Письма о Восточной Сибири. М., 1827.; Зиннер Э. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII в. Иркутск, 1968 и др.
65
Лосев А. И. Обозрение разных происшествий, до истории и древностей касающихся в
Иркутской губернии и в сопредельных оной странах… // Летопись города Иркутска XVII–XIХ
вв. Иркутск, 1996; Иркутская летопись (летописи П. И. Пежемского и В. А. Кротова). Иркутск,
1911.; Романов Н. С. Иркутская летопись, 1857–1880. Иркутск, 1914; Колмаков Ю. П. Иркутская летопись 1661–1940 гг. Иркутск, 2003.
66
Резун Д. Я. Очерки истории изучения сибирского города конца XVI – первой полови-
ны XVIII вв. Новосибирск, 1982; Резун Д. Я. Очерки истории изучения сибирского города.
XVIII век. Новосибирск, 1991.
67
Город у Красного Яра. Документы и материалы по истории Красноярска XVII–XVIII
вв. Красноярск, 1981; Город у Красного Яра. Документы и материалы по истории Красноярска
первой половины XIX в. – Красноярск, 1986
68
Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990.
69
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1881–1901 гг. Иркутск, 1993; Романов Н.
С. Летопись города Иркутска за 1902–1924 гг. Иркутск, 1994.
70
Летопись города Иркутска XVII–XIX вв. Иркутск, 1996.
71
О А. И. Лосеве и его работах см.: Резун Д. Я. А. И. Лосев как историк городов Восточ-
ной Сибири // Городская культура Сибири: история, памятники, люди. Новосибирск, 1994. С.
165–181; Шахеров В. П. Первый краевед Иркутска // Весь Иркутскъ. Информационнорекламный ежегодник-календарь на 1992. Иркутск, 1992. С. 228–230.
28
Глава 1. Города Байкальской Сибири в дореформенный период
1.1. Формирование городских поселений Байкальской Сибири
Среди методологических аспектов российского городоведения есть такие,
слабая разработанность которых сдерживает изучение истории феодального города, затрудняет создание полной и адекватной картины его состояния в дореформенный период. К ним, прежде всего, следует отнести проблему типологии городов. Неопределенность понятия «город» приводит к появлению значительного
разброса данных о численности городов и городского населения в исторической
литературе, открывает возможность для проявления исследовательского субъективизма. К этой проблеме обращались такие известные специалисты, как Я. Е.
Водарский, М. Я. Волков, П. Г. Рындзюнский, Ю. Р. Клокман, М. Г. Рабинович, А.
Н. Сахаров и др., из сибирских историков О. Н. Вилков и Д. Я. Резун1. Но все эти
авторы обращались, главным образом, к истории раннефеодального и феодального города. Между тем, как справедливо заметил один из наиболее авторитетных в
настоящее время исследователей российского города Б. Н. Миронов, общего определения города для всего периода его существования найти невозможно2. Поэтому критерии XVII – первой половины XVIII вв. далеко не всегда подходят для
городских поселений более позднего времени. Именно Миронову принадлежит
заслуга разработки этой сложной методологической проблемы применительно к
российскому городу переходного периода. Б. Н. Миронов определяет город, как
многофункциональный, интегрирующий социальный организм со специфическим
укладом общественной жизни. Соглашаясь с его подходом, необходимо отметить,
что, во-первых, исследователь не рассматривает сибирский город, оставляя это
поле деятельности местным историкам, а, во-вторых, в итоге длительного ряда
построений и умозаключений Б. Н. Миронов приходит к традиционной для историографии точке зрения, которая относила к городским поселениям только официально учрежденные города и посады3.
Не беремся судить насколько это справедливо в отношении российских городов, но незавершенность городообразовательных процессов на сибирских ок29
раинах, региональная специфика не позволяет полностью распространить на сибирский город утверждение Б. Н. Миронова о том, что к городским поселениям
можно отнести только официально учрежденные города и посады. Далеко не всегда официальный город в Сибири являлся таковым в действительности. Здесь было немало городов, численность населения которых составляла всего несколько
сот человек. В тоже время некоторые не городские по сути поселения насчитывали по нескольку тысяч жителей. По стандартам конца XVIII – первой половины
XIХ в. города с населением свыше 25 тыс. относились к большим городам, от 5 до
25 тыс. к средним, менее 5 тыс. к малым4. В Байкальской Сибири все было иначе.
Только Иркутск можно было отнести к большим, остальные города не подходили
под параметры даже среднего. В соответствии с Уставом 1822 г. М. М. Сперанского сибирские города разделялись на три разряда в соответствии с количеством
проживающего в них населения: многолюдные, средние и малолюдные. К первым
был отнесен только Иркутск. Во вторую группу вошли Нерчинск, Верхнеудинск и
Троицкосавск. Малолюдные города – Нижнеудинск, Киренск, Селенгинск, Баргузин – составили третью группу.
Официальная статистика относила к городам только административные
центры губерний и уездов или являвшиеся таковыми в прошлом. Многие из них
ни по числу жителей, характеру их занятий, ни по экономическим параметрам не
соответствовали понятию «город». В то же время в стране было значительное количество населенных пунктов с достаточным количеством жителей, развитой торговлей и промышленностью, которые причислялись к сельским или иным поселениям. Так, в Сибири на правах города существовали остроги с посадским населением, пригороды, подгородные слободы, горнозаводские промышленные поселения. Они отличались более сложной, чем сельские поселения социальной структурой своих жителей и вместе с крупными городскими поселениями играли важную роль в формировании и реализации товарно-денежных отношений. Все эти
поселения были не только тесно связаны с окружающей их сельской округой, но и
являлись важным звеном в межлокальных хозяйственных связях крупных городов
и территорий в целом, поэтому «около крупнейших экономических городских
30
центров быстро вырастают вспомогательные, более или менее значительные города».
5
Более того, в тех территориях, где город только формировался или был
слабым, эти малые города и поселения брали на себя выполнение хозяйственных
функций, формируя экономическую иерархию поселений в рамках существующего регионального рынка. Ибо, как отмечал Ф. Бродель: «Не было ни одного города, ни одного городишки, у которого не было бы своих деревень, своего подчиненного клочка сельской жизни, который бы не навязывал своей округе своего
рынка, пользование своими лавками, своими мерами и весами, своими ростовщиками, своими законниками и даже развлечениями»6. Кроме того, сибирские города находились в значительном территориальном отрыве друг от друга, что затрудняло не только экономическое, но даже личностное общение горожан. Еще
иркутский губернатор начала XIХ в. П. Н. Корнилов писал о необходимости радикального увеличения городских поселений в крае. «Ныне города в Сибири так
редки, что в самых населеннейших местах один от другого отстает от 250 до 500
верст. Какое неудобство, какое затруднение предстоит крестьянам того края на
торжищах их сбывать свои продукты! На сколько времени должен он оставить
дом свой! Сколько времени потеряет он в одних проездах!»7. Поэтому остроги и
поселки, даже самые малые, наполняли сельскую округу «городским сознанием»
и отчасти возмещали недостаток городов в регионе.
Основная часть городских поселений Байкальской Сибири возникла в ходе
присоединения и освоения территории Восточной Сибири в середине и второй
половине ХVII в. Многие из них появились вначале как ясачные зимовья или острожки,
выполняя
на
первом
этапе
своего
становления
чисто
военно-
административные задачи, заключавшиеся в сборе ясака с коренного населения и
охране подведомственных и пограничных территорий. Постепенное превращение
таких крепостных сооружений в крупные остроги, а затем в города свидетельствовало об умело выбранном месте, жизнеспособности поселения, формирования
вокруг него устойчивых хозяйственных связей. Дальнейшее их развитие было
теснейшим образом связано со спецификой социально-экономических, общественных и культурно-бытовых процессов, ролью и местом в истории края. Различ31
ной была судьба городских поселений Байкальской Сибири. Одни рано оформились как значительные административные и торговые центры локальных территорий (Верхнеудинск, Нерчинск), другие выдвинулись в ряд крупнейших городов
Сибири (Иркутск) или получили даже общероссийское значение (Кяхта). Большинство же городов региона оставались небольшими пунктами уездного управления и транзитной торговли (Киренск, Нижнеудинск, Баргузин). Некоторые из
них лишь короткое время числились городами (Балаганск, Верхоленск, Сретенск,
Доронинск), другие знали в своей жизни лучшие времена, но постепенно превратились в сельские поселения (Илимск, Селенгинск).
В конце XVIII в. на территории Байкальской Сибири размещалось 11 городов с общим числом жителей до 17 тыс. человек8. К 1830-м гг. численность городского населения возросла в 1,5 раза и достигла 26,2 тыс. человек. Наиболее
крупным административным и торгово-промышленным центром в течение всего
периода оставался Иркутск. В нем проживало две трети всего городского населения региона. В губернском центре было сконцентрировано более 60 % купечества
и мещанства, 83,5 % цеховых ремесленников9. В течение XIХ в. наблюдался
стабильный рост численности городского населения Иркутска. Если в 1833 г. в
нем насчитывалось чуть более 16 тыс. жителей, то уже к 1864 г. их количество
выросло до 26,5 тыс. человек10.
Большое значение для развития городообразовательных процессов Байкальской Сибири имело социально-экономическое развитие Иркутска. При этом будет
не совсем правильно утверждать, что Иркутск с самого начала, как, например,
Енисейск возник как «многофункциональное поселение». Более справедливо говорить о том, что «Иркутск вырос не на базе местных связей Прибайкалья, а на
основе межрайонных связей; он развивался как промежуточный пункт на пути,
связывающий Забайкалье с центром страны, как пункт, через который проходила
торговля с Китаем и Монголией»11. Пока русские владения за Байкалом были незначительны и во многом ненадежны, Иркутск играл «скромную роль», но с укреплением России в Забайкалье его роль как ведущего административнохозяйственного центра Байкальской Сибири быстро возросла.
32
Дальнейшее заселение Забайкалья русскими поселенцами, возникновение
там первых городов, острогов, слобод и деревень стимулировало местное иркутское производство, открывая ему новые возможности для сбыта своих товаров; с
другой стороны, постепенное насыщение забайкальского рынка различными продуктами и товарами, а также доходы, получаемые иркутскими предпринимателями и торговцами от своего монопольного положения за Байкалом, позволяли им
более интенсивно и успешно вкладывать капиталы в развитие региона, прежде
всего торгово-промысловую инфраструктуру. Счастливым обстоятельством в
судьбах Иркутска было то, что здесь административные преобразования удачно
сопутствовали наметившимся тенденциям городского развития: в 1682 г. Иркутск
становится центром самостоятельного воеводства, в 1686 г. он утверждается в
звании «города», в 1722 г. становится провинциальным, с 1764 г. – губернским
городом, а после реформ М. М. Сперанского центром огромнейшего ВосточноСибирского генерал-губернаторства. В результате в Иркутске сложилось не только многочисленное предпринимательское население, но и довольно значительный
слой дворянства, чиновничества и военных, которые своими запросами и потребностями еще в большей степени способствовали разнообразию городской жизни12.
Наиболее крупными городами Забайкалья были Верхнеудинск и Селенгинск. Объединяло их то, что они располагались на берегах одной и той же реки и
были тесно связаны с развитием торговых связей с Монголией и Китаем. Пока
существовала караванная торговля с Китаем, центром которой был Селенгинск,
город был на подъеме. Здесь находилась резиденция воеводы, при котором действовали канцелярия пограничных дел, таможенное управление, военные и артиллерийская команды. Долгое время военных здесь было даже больше, чем гражданского населения. Городской магистрат Селенгинска управлял делами подведомственных ему жителей Верхнеудинска и Кяхты. С отменой караванной торговли и переносом всех обменных операций в Кяхту, Селенгинск постепенно теряет роль экономического центра Забайкалья, уступив Верхнеудинску в 1783 г.
главенство и в административных делах. На развитии города сказалось также его
33
неудачное местоположение на низком и песчаном месте, постоянно заливаемом
разливами реки. «Невозможно выбрать худшего местоположения как сие», – отметил в своих записках англичанин Дж. Белл, проехавший через Селенгинск в мае
1720 г.13 Довершили упадок города два страшных пожара 1780 г., уничтоживших
почти все постройки14. Несмотря на то, что город удалось в основном восстановить, даже построить новый каменный собор и гостиный двор, в нем уже не было
«видно ни благородства, ни достатка».
Кроме того, Селенгинск регулярно подвергался песчаным заносам и наводнениям. Потеряв свое былое экономическое и политическое значение, он постепенно превратился в заштатное поселение, в котором осталось всего 230 ревизских душ. «Вид с берега походит на город, – отмечал В. Паршин, – но самый город внутри не принадлежит ни к селу, ни к городу… Средства города очень малые, способы приобретения тоже. Он оживлялся прежде торговлею, а теперь каждый год для него как лишнее бремя старости»15. В 1822 г. он был переведен в разряд «заштатных» городов Верхнеудинского уезда. Почти всю первую треть XIХ в.
обсуждался вопрос о переносе города на левый берег Селенги. Пока шла переписка, новое наводнение 1838 г. привело к значительным разрушениям. По официальным сведениям, вода «некоторые дома засыпала до половины песком, другие
разрушила и опустошила почти весь город»16. В октябре 1840 г. последовало, наконец, распоряжение Сената о переносе Селенгинска на новое место в урочище
Тоенское.
Верхнеудинск же, напротив, постепенно становился главным торговым центром Забайкалья, направляя товаропотоки как в верховья Селенги, так и по Уде в
Восточное Забайкалье. Возвышение его было во многом обусловлено выгодным
географическим местоположением: город расположился на р. Уде в таком месте,
что ни один караван, идущий с Байкала в Даурию или наоборот, не мог его обойти; причем, соседние города находились примерно в равном расстоянии от него –
до Иркутска 295, до Нерчинска 665, до Селенгинска 110, до Кяхты 203, до Баргузина 308, до Доронинска 554 версты17.
34
В 1768 г. в городе была учреждена ежегодная ярмарка, еще более повысив
его роль в формировании торговых связей региона. С 1783 г. Верхнеудинск приобретает статус уездного центра. С этого времени начинается его быстрый рост.
Уже к 1805 г. численность его жителей возросла в три раза, и продолжала расти.
Торговый характер Верхнеудинска подчеркивал даже герб, утвержденный в 1790
г. На нем были изображены жезл Меркурия и рог изобилия «в знак того, что в сем
городе производится знатный торг и условия о торге»18.
В отличие от других городских центров Байкальской Сибири, выросших в
основном из острогов, появление Кяхты было вызвано необходимостью упорядочить русско-китайскую торговлю и привести ее в соответствие с международными договорами. В июне 1727 г. в пустынной широкой долине небольшой речушки
Кяхты была заложена крепость Ново-Троицкая. Затем в четырех верстах от нее
была основана торговая слобода Кяхта. Хотя в официальных документах ХVIII в.
Кяхта называлась форпостом Троицкой крепости и действительно имела укрепления, ей суждено было длительное время играть важнейшую торговую роль как
единственного пограничного пункта всей обширной меновой торговли между
Россией и Китаем. В этом качестве Кяхта заметно отличалась по своему статусу и
даже внешнему виду от других городов региона, являясь общероссийским центром международной торговли.
История Кяхты – пример удачного регулирования государством градообразовательных процессов. Торговля наложила заметный отпечаток на застройку и
характер домостроения в Троицкосавской крепости и Кяхтинской слободе. Фактически они представляли собой единое городское пространство. В 1805 г. Троицкосавск получает статус города и здесь формируется основная городская инфраструктура. После того, как с 1809 г. в Кяхтинской слободе было запрещено
проживать всем жителям, за исключением купечества, непосредственно участвующим в торговых операциях, она превращается в элитный пригород города, застроенный добротными купеческими особняками, в том числе и каменными. Следует отметить, что благосостояние жителей и самого города всецело зависели от
состояния торговых дел на границе. Эта взаимосвязь, несомненно, сказывалась на
35
внешнем облике города и слободы. Как отмечали современники, трудно было не
заметить, «что от многомиллионных оборотов на границе немало рублей перепадает и горожанам»19. В 1829 г. в Троицкосавске насчитывалось 4054 жителя и 542
дома, а в Кяхтинской слободе – 326 человек и 82 здания20.
В середине XIХ в. Троицкосавск и Кяхта фактически составили своеобразную агломерацию, объединенную одним экономическим пространством и задачами. С 1851 г. они и административно были сведены в единое Кяхтинское градоначальство. К этому времени в Троицкосавске проживало 5,8 тыс. жителей и еще
594 человек в Кяхтинской слободе. Город отличала насыщенная торговая инфраструктура, включавшая два деревянных и два каменных гостиных двора, в которых насчитывалось 155 лавок, хлебный, сенной и «съестной» рынки, купеческие
лавки и магазины. Словом, сам вид города и его роль в развитии русскокитайских торговых отношениях вполне отвечали утвержденному в 1846 г. гербу
Троицкосавска в виде рога изобилия, из которого сыпались золотые монеты. По
удельному весу купечества Кяхта была самым торгующим городом не только Сибири, но и России. В 1850-х гг. торговый оборот градоначальства составлял более
30 млн руб. в год. Здесь официально было зарегистрировано 58 торговых фирм21.
С переносом таможни в Иркутск в 1861 г. и изменением самого хода торговли
России и Китая было упразднено особое управление Троицкосавском. Город вместе с Кяхтинской слободой вошел в состав Забайкальской области и был передан
под ведение областного начальства, как и другие города края.
Самый восточный город Байкальской Сибири Нерчинск, бывший когда-то
воротами в русскую Даурию, переживал в ХVIII в. не лучшие времена. Его былая
слава и роль главного центра русско-китайского торга осталась в прошлом столетии. Уже к 1726 г. острог обветшал, а часть крепостных сооружений была унесена
водой во время частых разливов р. Нерчи. Г. Ф. Миллер в 1735 г. отмечал, что
крепость «… большей частью сгнила и развалилась и совершенно не в состоянии
служить городу защитой при вражеском нападении»22. Вне крепости находились
две церкви – каменная Троицкая и деревянная Воскресенская, городская ратуша,
таможня с купеческими лавками и 145 жилых дворов. Некоторое оживление го36
родской жизни в Нерчинске происходит в середине ХVIII века. В эти годы город
становится местом пребывания секретной Нерчинской экспедиции, которую возглавил Ф. И. Соймонов. Ее целью было выяснение возможностей плавания по
Амуру для снабжения морских портов на Тихом океане. Были проведены работы
по восстановлению крепостных сооружений города. Севернее старой крепости
были возведены два земляных бастиона, а в самом городе была открыта навигационная школа. С упразднением экспедиции город снова захирел. На его положении негативно сказалось образование в эти годы Нерчинского горного округа,
принадлежавшего Кабинету. В 1765 г. по указу Екатерины П все крестьянское население Восточного Забайкалья было приписано к Нерчинским заводам, что практически остановило переход какой-либо его части в городское сословие23.
Развитие города осложнялось постоянными разливами реки, что приводило
к проседанию почвы, разрушению и порче домов. «Все здешние как казенные, так
и партикулярные строения, – доносил в 1790-х гг. областной начальник П. П.
Панкратов, – так ветхи и гнилы, а многие из последних уже и без крыши, что неминуемо скорому падению они подвержены…. По сей то самой причине, как
весьма вероятно, и пришел теперь сей город в такое опустение, что всякая деревня красивее и лучше его, ибо не только нового никто строить не хочет, но и старого починивать всякий опасается, боясь подвергнуть себя напрасному убытку, если
оное снесет или подмоет»24. Местные власти неоднократно ставили вопрос о переносе Нерчинска на другое место. Наконец, в 1805 г. было получено разрешение
на перенос, и с 1812 г. начинается его официальное существование на новом месте. Уже к 1830 гг. в новом городе проживало до 3,8 тыс. обывателей и насчитывалось 459 строений, из которых каменными были лишь одна церковь, гостиный
двор, да пять частных зданий25. Старый город к этому времени совсем запустел.
Здесь оставались всего несколько домов, да старая полуразвалившаяся каменная
церковь.
Расположенный на окраине Иркутской губернии вдали от оживленных торговых путей Нерчинск развивался крайне медленно. Заметным событием в жизни
города стало строительство на средства купцов и мещан в 1845 г. нового каменно37
го гостиного двора «приятной архитектуры». Открытие его сопровождалось
пышными торжествами, закончившимися китайским фейерверком. В честь праздника были собраны по подписке до 200 руб. «на устройство развалившихся хижин
самых бедных городских жителей»26. В городе действительно находилось много
ветхих, полуразвалившихся строений. В 1838 г. при освидетельствовании городской недвижимости 118 домов, т. е. третья часть всего жилья, были оценены дешевле 25 руб.27 Некоторое оживление экономической и общественной жизни в
Нерчинске происходит в конце 1840-х гг. в связи с присоединением к России
амурского бассейна. Став своеобразными воротами на Амур, город даже пытался
претендовать на статус столицы Забайкалья. Но и здесь сыграло свою роль неудачное местоположение. С 1851 г. центром Забайкальской области была определена Чита, а роль перевалочной базы снабжения и колонизации новых территорий
на Амуре отошла к Сретенской станице. Случай с Читой – яркий пример бюрократического решения вопроса. Несмотря на то, что в Забайкалье находились такие города, как Верхнеудинск и Нерчинск, имевшие достаточно развитую городскую инфраструктуру и экономику, губернская власть остановила свой выбор на
Чите, которая была всего лишь крупным волостным центром, но географически
находилась почти в центре Забайкалья. Решение свое забайкальские власти объясняли очень просто, и в то же время показательно, считая, что «экономическое
значение известного пункта и удобство его, как административного центра, далеко не одно и то же»28.
С приданием Чите статуса областного центра начинается рост ее рост как
города. Уже в 1850 г. сюда был переведен из Красноярска сибирский линейный
батальон, а с открытием области были созданы административные органы управления. Для привлечения податного городского населения в новый областной
центр Чите были дарованы льготы в платеже податей и повинностей на 10 лет. В
течение трех лет жителей вообще освобождали от налогов, а в последующие годы
устанавливали половинный оклад. В результате, к концу XIХ в. население города
возросло в 17 раз и составило 11,5 тыс. жителей29.
38
Одно из самых ранних городских поселений – Илимский острог – возник на
севере Байкальской Сибири в районе Ленского волока в середине ХVII в. В течение столетия Илимск выполнял роль транспортного узла, через который шли основные грузопотоки и переселенцы на Лену и в Якутию. В экономическом отношении он представлял собой модель города, присущую именно эпохе первоначального освоения Сибири. Как правильно писал В. И. Шунков, «своим значением Илимск был обязан расположением у волока с Енисейской стороны на Лену»30.
В дальнейшем, однако, рост других городских поселений и прежде всего Иркутска, развитие земледелия на Лене и в Забайкалье и как следствие формирование
местных аграрных и торгово-промышленных рынков, изменение путей сообщения привели к тому, что Илимск во второй половине ХVIII в. перешел в разряд
«малых» городов, обслуживающих в основном пределы своей округи. Его функции административного уездного центра были перенесены в Киренский острог,
который с 1775 г. начинает играть заметную роль в экономической жизни края.
Судьбы Илимска и Киренска вполне характерны для малых городских поселений Сибири. Темпы их развития, динамика населения и его социальный состав,
особенности хозяйственной деятельности во многом зависели не от их роли в
экономической структуре региона, а от решений сибирских и российских властей,
наделяющих то или иное поселение административными правами и, тем самым,
ускоряющих их становление в роли городских центров. Заметную роль в развитии
Киренска сыграло то, что он был важным промысловым и транспортным пунктом
в транзитной торговле ленского бассейна. Ленская сплавная ярмарка определила
ряд особенностей экономического развития края. Специализация сплавной ярмарки на скупке ленской и якутской пушнины привело к тому, что промысловопредпринимательская деятельность заняла ведущее место в экономике города и
уезда. Становление Киренска в этом плане шло интенсивнее, чем земледельческая
колонизация. Почти полное отсутствие ремесла и промышленности лишь подчеркивало однобокую специализацию города. Но как отмечают исследователи малого города, «будучи главным, путь индустриализации не является ни единствен-
39
ным, ни даже основным не только для целого ряда конкретных городов, но и для
определенных типов городов в целом»31.
Внешний вид малых городов региона менялся крайне медленно. Все они
были небольшими, деревянными поселениями с населением в несколько сотен
жителей. Жилая застройка в них мало чем отличалась от деревенских усадеб.
Приметами города могли служить лишь церкви, кое-где каменные, да несколько
торговых лавок и казенных строений. Даже то, что некоторые из них (Киренск,
Баргузин, Нижнеудинск, Сретенск, Доронинск) на какое-то время становились
уездными центрами, почти не сказывалось на их развитии. Так, Нижнеудинск, получивший в 1783 г. статус города благодаря тому, что таковым перестал быть Балаганск, вплоть до середины XIХ оставался одним из самых небольших городов
края. Он был настолько мал, что даже присутственные места находились в основном в расположенной на другом берегу Подгородной слободе. Несмотря на то,
что в городе были построены деревянный гостиный двор и мещанские ряды, учреждены базарные дни, центром деловой активности была Подгородная слобода,
лежащая на Московском тракте. «Соперничество Подгородноудинской слободы,
– отмечали официальные источники, – подрывает выгоды города. В селении этом
сосредоточилась вся промышленность и торговля»32. Если город почти не развивался, то динамика застройки слободы просто впечатляет. В 1811 г. в Нижнеудинске насчитывалось всего 74 жилых построек, а в слободе – более 130. Спустя полвека город занимал в длину менее одной версты на правом берегу Уды, имея всего три улицы и 118 деревянных домов. Напротив него раскинулась на 2,5 версты
слобода, в которой находилось почти 300 частных домов33. В первой половине
XIХ в. неоднократно делались предложения присоединить слободу к городу, но
только указ Сената от 12 февраля 1851 г. официально объединил поселения на
двух берегах Уды в один город. Присоединение хозяйственно развитой слободы
придало Нижнеудинску необходимый социально-экономический потенциал и содействовало его развитию как уездного центра. Показательна динамика роста его
населения. Если еще в 1840-х гг. в городе проживало 800 жителей, то к 1860 г. их
40
количество возросло в почти в 6 раз и составило 4689 человек. В конце же XIХ в.
население города выросло до 5725 чел., проживавших в 782 домах34.
Наряду с поселениями, получившими официальный статус города, на территории Байкальской Сибири насчитывалось немало острогов, которые по своим
функциям и составу населения более соответствовали городским, нежели сельским поселениям. По существу они представляли собой переходное состояние
между собственно сельским и городским населенным пунктом и играли заметную
роль в формировании урбанистической среды региона. Возникнув как сугубо военные крепости, они имели определенные возможности перерасти в малые городские поселения. В них проживало не только крестьянское население, но и посадские, разночинцы, мещане, занимавшиеся как хлебопашеством, так и различными
ремеслами, промыслами и извозом. В 1775 г. посадское население острогов насчитывало более 2 тыс. человек, что составляло 32,6 % всего торговопромышленного населения края35. Ильинский острог в Забайкалье по численности населения уступал только Иркутску. Всего же на территории Байкальской
Сибири числилось 22 сельских населенных пункта с посадским населением, в том
числе 14 острогов. Некоторые из них (Киренск, Верхоленск, Балаганск, Баргузин,
Чита, Сретенск, Доронинск) были преобразованы в города пусть даже и на короткое время, но основная их масса постепенно все более превращалась в сельские
поселения.
В северо-западных уездах Иркутской губернии заметную роль играли остроги, находящиеся на пересечении водных путей. Так, от Братского острога расходились пути в Забайкалье и на Енисей, через Ленский волок в Якутию. Здесь
существовала судоверфь, было развито железоделательное и кузнечное производства. Заметную роль на Лене в качестве транспортных и хозяйственных центров
играли Усть-Кутский и Чечуйский остроги. Усть-Кут был не только важнейшей
ленской пристанью, где сосредотачивались грузы, шедшие с Илима и верховий
Лены, но и крупнейшим центром солеварение. Другим значительным поселением
был Чечуйский острог, стоявший на важном транспортном волоке с Нижней Тунгуски на Лену.
41
В Верхнеудинском уезде наиболее заметными были Кабанский, Ильинский
и Итанцинский остроги. В них проживало не только крестьянское население, но и
посадские, разночинцы, занимавшиеся как хлебопашеством, так и различными
ремеслами, промыслами и извозом. По данным вехнеудинского городского
управления в 1792 г. в этих острогах числилось 356 купцов, мещан и цеховых, что
составляло почти 29 % всего торгово-промышленного населения Верхнеудинского уезда36. Однако строительство Кяхты, развитие Нерчинских горных заводов и
связанных с ними поселений, изменение путей сообщения привели к тому, что эти
«городские» функции забайкальских острогов не смогли развиться, и они в демографическом и хозяйственном отношениях сформировались как сугубо сельские
населенные пункты, сохранив, однако, за собой функции административнохозяйственных центров деревенской округи. Следует отметить также, что развитие рыночных отношений оказывало заметное влияние и на инфраструктуру сельских поселений региона. Речь идет, конечно, о крупных селах, ставших узловыми
транспортными или торговыми центрами. Например, ряд больших и богатых сел,
расположенных вдоль Московского тракта «особенно поражал своим городским
характером» 37. Население таких селений, как Тулунского и Куйтунского превышало две тысячи человек. Более трех с половиной тысяч числилось в Тельме. В
этих селах проходили оживленные торги, были десятки магазинов, лавок, небольших промышленных заведений, трактиров и постоялых дворов. Так, по сведениям П. А. Ровинского в Тулуне находилось до 40 кабаков38. В этих селах уже в
середине XIХ в. появились каменные здания и некоторые другие элементы городского обустройства. «Замечательно, – восхищался один из путешественников, –
что села Иркутской губернии, от Черемховой, украшены деревянными тротуарами, а с Кимильтейского селения даже довольно кокетливо, с тумбами»39.
Анализ городских поселений Байкальской Сибири будет не полон, если
обойти молчанием поселки, возникшие вокруг казенных заводов и предприятий
кабинетского ведомства в Нерчинском крае. Специфика и особенности правового
и экономического статуса подобных поселений и городов в сибирском городоведении рассматривалась только для поселений Алтайского горного округа40. Как
42
полагают некоторые исследователи, «горнозаводские поселки отчасти сами выполняли роль городов»41. Конечно, поселения при горнодобывающих заводах не
могли быть идентичны городу, так как не имели соответствующего юридического
статуса. Кроме того, значительная часть их населения состояла из людей подневольного состояния – ссыльных мастеровых и каторжан. В то же время в таких
поселениях концентрировалось большое количество людей, занятых в обслуживании производства и фактически оторванных от сельскохозяйственных операций. Если к ним добавить представителей администрации, охрану и инженерно –
технический персонал, то социальный состав поселения окажется несравненно
более сложным и многофункциональным, нежели в любом самом многочисленном селе. Так же как и города, поселки при горных заводах притягивали к себе
окрестное крестьянство, представляя возможности для заработка и для сбыта
сельскохозяйственной продукции. Уже в конце ХVIII в. при таких заводских поселениях появляются собственные предпринимательские слои, из которых, в частности, вышли такие представители капитала, как купцы Кандинские, державшие в своих руках все восточное Забайкалье. В середине XIХ в. Ю. А. Гагемейстер отмечал, что базары большого Нерчинского и Шилкинского заводов превосходили ассортиментом и оборотом уездный город Нерчинск. Всего же в этих заводских поселках насчитывалось около 4,5 тыс. жителей42.
Следует отметить, что городообразовательные процессы в таких специфических территориях, как горные округа, находящиеся в ведении кабинетского
управления, во многом зависели от позиции и задач Горного ведомства. Не только
хозяйственная, но и вообще вся административно-общественная жизнь подобных
поселений была жестко регламентирована. В результате из заводских поселений в
города были преобразованы лишь единицы. Пример Барнаула или Колывани был
скорее исключением из правил. Предпринимательские круги большого Нерчинского завода в 1873 г. обращались с ходатайством о преобразовании заводского
поселения в город. После длительной переписки с министерством императорского
двора рассмотрение вопроса в итоге было передано местному Горному совету, который посчитал, что отвод земельных участков под усадебные и выгонные земли
43
будущего города нанесет ущерб интересам Кабинета43. Так же неудачно закончилась в 1895 г. повторная попытка жителей Нерчинского завода получить городской статус. На этот раз власти кроме земельного вопроса посчитали, что в условиях роста городских поселений на Амуре и Читы и Сретенска в Забайкалье создание еще одного города в регионе будет нецелесообразным и нежелательным
для кабинетного ведомства44. При этом была высказана вполне справедливая
мысль, что механическое переименование поселка в город таковым его еще не делает. «Если согласиться с тем, – отмечалось в документе, – что в условиях только
переименования селения в город лежит причина процветания и развития городов,
то почему такие города в Забайкальской области, как Баргузин, Селенгинск и
Акша, существующие десятки лет, заметно падают…Ясно, что тут дело не в искусственном создании городов, а в естественных условиях, благоприятствующих
экономическому развитию данной местности»45.
Таким образом, на протяжении рассматриваемого периода на территории
Байкальской Сибири шли урбанизационные процессы, приведшие к созданию
разнообразной структуры городских поселений от высочайше учрежденных городов до острогов, торговых слобод и заводских поселков. Определяющими для их
развития факторами стали специализация на промысловых и обменных операциях, а также формирование торгово-промышленного населения. «Для страны колонизуемой, – справедливо замечал Д. Я. Резун, – какой являлась Сибирь в XVII –
XIХ вв., главным двигателем городского развития все же выступала торговля, которая успешно справлялась со своей градообразующей и регулирующей функцией не только тогда, когда уровень развития городского производства был еще недостаточным, но и тогда, когда города Сибири вышли на «мануфактурнопромышленную» стадию развития»46.
Новый облик города, значительные изменения, произошедшие за ХVIII век
в социально-экономической и культурной жизни Иркутска, оказали заметное
влияние на развитие потребительского рынка и бытовую культуру горожан. Еще в
середине века город ничем не напоминал столицу Сибири. Дома были скромные,
без украшений и обстановки, жители ходили в простых русских одеждах, хотя и
44
сшитых из-за дешевизны из китайского материала. Нравы и быт были патриархальными. В конце же ХVIII в. путешественники и бытописатели дружно отмечают европейский склад жизни горожан, связанный с новой планировкой города и
жилых зданий, его торговой специализацией, одеждой и украшениями, временем
препровождения, тягой к культуре. Еще более разительные перемены в губернском центре произошли в XIХ столетии, придав ему столичную элегантность и
лоск.
Изменения в других городах Байкальской Сибири были не столь показательны. Пожалуй, только Верхнеудинск и Троицкосавск с кяхтинской слободой,
где заметно преобладала торговая сфера, в целом соответствовали новым тенденциям организации городского пространства. Очень низкими темпами развития отличались уездные Нерчинск, Нижнеудинск, Киренск и другие малые города региона. Практически все они в той или иной степени сохраняли сельский вид. Связан он был в основном с хозяйственными занятиями городского населения, многие из которых имели огороды, пашни, держали скот и домашнюю птицу. Конечно, все это более было характерно для окраин и предместий городов, но и в центральных кварталах было немало замкнутых усадебных комплексов. Важно отметить, что внешний вид даже самых малых «сельских» городов региона отличался
от облика крестьянских поселений, прежде всего некоторой упорядоченностью
уличных и дворовых пространств, отражающих организационную систему плановой городской застройки, а также обязательным наличием ярмарок и торжков, лавочно-магазинной торговли и производственно-потребительских интересов городского населения.
1.2. Организация городского самоуправления
На протяжении ХVIII – первой половины XIХ вв. в управлении Сибири
происходили существенные изменения. Не могли не затронуть они и Иркутска
как центра обширной территории от Енисея до Тихого океана. Его административный статус в течение рассматриваемого времени неуклонно повышался. С
45
конца 1724 г. иркутское воеводство было переименовано в провинцию во главе с
вице-губернатором. 30 января 1736 г. обширная Сибирская губерния, в которой
«единому губернатору, за дальним расстоянием городов и слобод, великая неспособность в управлении имелась», была разделена на два управления. Иркутская
провинция была сделана самостоятельной и вверена особому вице-губернатору,
подчиненному непосредственно Сибирскому приказу.
Указом Сената от 19 октября 1764 г. Сибирь была переименована в Сибирское царство с разрешением чеканить монету со своим гербом. При этом было
указано «учинить в оном вторую губернию» – Иркутскую. Так Иркутск превратился в губернский центр. Первым иркутским губернатором был определен генерал-майор К. Л. Фрауендорф. Если предыдущая администрация полностью зависела от столицы, то теперь губернатор получил большую самостоятельность, имел
возможность сам принимать решения и именем государыни проводить их в
жизнь. По представлению губернатора Иркутская губерния в 1766 г. была разделена на три провинции – Иркутскую, Удинскую и Якутскую. При новом губернаторе генерал-майоре А. И. Бриле административное устройство еще более усложнилось. По указу 1775 г. Иркутская губерния была разделена на две провинции –
Якутскую и Удинскую. «Для удобнейшего же сбора податей и к разбирательству
между жителями споров и маловажных дел» учредили 12 комиссарств. В непосредственное подчинение губернскому Иркутску отнесли Иркутский уезд в составе Верхоленского, Кудинского и Тункинского комиссарств, вновь образованный
Балаганский уезд и выделенный из старого Илимского Усть-Киренский уезд, состоящий из Илимского комиссарства и 9 слобод47.
Новый этап в развитии местного управления края был связан с губернской
реформой 1775 г., по которой все губернии получили однообразное устройство.
Губернией управлял губернатор, возглавлявший губернское правление. В каждой
губернии были учреждены: казенная палата, казначейство, палаты гражданского и
уголовного суда и верхний земский суд, приказ общественного призрения, ведавший училищами, приютами, богадельнями и больницами. К реализации губернской реформы в Сибири приступили в 1779 г., когда была образована новая Ко46
лыванская губерния, а затем 21 января 1782 г., 6 марта и 16 мая 1783 г. выделили
с особыми штатами Тобольское, Иркутское и Колыванское наместничества, которые делились на области. Возглавлявшие их наместники или генерал-губернаторы
получили значительные полномочия, вплоть до военных и дипломатических.
Кроме того, они являлись командующими всеми военными частями на вверенной
им территории. Они имели право вмешиваться в административные и судебные
постановления, приостанавливать или отменять решения местной власти. Функции Иркутского и Колыванского наместника были поручены И. В. Якобию, хорошо знавшему край. Резиденцией объединенного управления стал Иркутск, куда
вместе с наместником прибыло более сотни чиновников разного ранга. Даже значительно позднее вспоминали иркутяне тот блеск и роскошь, которой окружил
себя новый хозяин края. Одной прислуги у него было 75 человек, кроме того, с
собой он привез домашний оркестр из 40 человек.
При Павле I наместничества в Сибири были упразднены. Внутри Иркутской губернии, которую стал возглавлять «военный губернатор с гражданской
властью», ликвидировали области-провинции, а все уезды непосредственно подчинили Иркутску. Их стало 15. С 1803 г., как и в петровские времена, вся Сибирь
составила одно генерал-губернаторство. Резиденцией сибирского генералгубернатора стал Иркутск, ставший с этого времени столицей Сибири. Новым
правителем Сибири был назначен генерал-майор И. О. Селифонтов, до этого ревизовавший сибирские губернии. По его предложению в Сибири было образовано
три губернии: Тобольская, Томская и Иркутская. В последней были ликвидированы почти все новые малонаселенные уезды. Оставлено было всего 6 (Иркутский,
Верхнеудинский, Нижнеудинский, Киренский, Нерчинский, Якутский). Для
управления обширнейшими северо-восточными районами в 1803 г. вновь особо
были введены Якутское и Камчатское областные правления, а также управление
Охотского порта. Кроме того, в нижнем административном звене были восстановлены комиссариатства со своим штатом чиновников. Несмотря на очевидные
недостатки, эта структура управления просуществовала до реформ М. М. Сперанского. Исключение составили Камчатка и Охотский порт, получившие в 1812 г.
47
особое «Положение», все функции по управлению которыми передали подчиненному Якутскому областному правлению начальнику.
Первоначально интересы посадской части города представлял земский староста. Избираемый посадом, он ведал сбором податей, следил за выполнением
распоряжений воеводской приказной избы. Реформа 1699 г., впервые вводящая в
России органы городского самоуправления, на Сибирь не была распространена. И
только с введением Главного магистрата на правах коллегии в России была создана система городского управления. В городах создавались городские магистраты и ратуши. В Иркутске городовая ратуша была открыта в 1722 г. Первыми бургомистрами были избраны купцы М. Сухой и И. Гранин, ратманами П. Верховцев, И. Толмачев и С. Котов. Иркутская ратуша на первых порах была подведомственна Тобольскому магистрату, но уже через год в Иркутске учреждается свой
магистрат, а ратуша упраздняется. После ликвидации в 1728 г. Главного магистрата были закрыты и подчиненные ему городские магистраты. В Иркутске вновь
открыли ратушу во главе с бургомистром купцом Трифоном Бречаловым. Бесправное положение ратуш, их полная зависимость от воеводской власти тормозили развитие городского общества, вызывали социальные конфликты. В 1730-х гг.
от купечества различных сибирских городов неоднократно поступали прошения
восстановить в полном объеме органы городского самоуправления. Тобольский
купец Я. Маслов в 1734 г. писал, что сибирское купечество «от губернаторов и
воевод имеет без заступления многие обиды, ... отчего пришло в немалый упадок
и истощение»48.
Указом 21 мая 1743 г. был восстановлен в прежнем основании Главный магистрат, а уже на следующий год были воссозданы магистраты в Тобольске, Томске, Тюмени. В 1745 г. вновь открыт губернский магистрат в Иркутске. Количественный состав городских органов управления зависел от величины города и количества «купеческих дворов». Так, в Тобольске магистрат состоял из 7, в Томске из
4, в Тюмени – 3 человек. Иркутский магистрат занимал второе место в Сибири по
численности членов, которых насчитывалось 5 человек: президент, два бургоми-
48
стра и два ратмана49. В ратушах состав руководства был значительно меньше.
Например, в Илимске ее членов насчитывалось всего 3 человека.
Иркутский магистрат ведал городскими ратушами на территории края, которые были открыты в Илимске, Селенгинске и Нерчинске. Одной из основных
функций магистратов была фискальная. Создавая эти органы, правительство
стремилось сформировать более или менее стройную систему сбора податей с городского населения. На магистраты была возложена обязанность контроля за правильной раскладкой и сбором государственных податей. Основным сбором с городского населения был подушный оклад, введенный в 1724 г. Посадские платили
ежегодно по 1 руб. 20 коп. с души мужского пола. Представители городской власти персонально отвечали за своевременность платежей. Если их сбор задерживался или поступал не в полном объеме, губернатор или воевода мог держать бургомистра под караулом или даже взыскивать недоимки с членов магистрата50.
Большой удельный вес среди городских служб принадлежал повинностям,
связанным с казенной продажей вина и питейными сборами, а также соляной
продажей. В этой связи из числа посадских ежегодно избирали большое число
выборных голов, целовальников, счетчиков, надсмотрщиков. Они обеспечивали
казенные интересы не только в Иркутске, но и по всей территории региона. Не
меньшее значение уделялось полицейскому надзору над населением. Магистратам предписывалась строгая регистрация прибывающих и отъезжающих, запрещалось принимать на ночлег беглых и беспаспортных. С целью охраны города от
«воров» на улицах ставились рогатки, и горожане по очереди несли караульную
службу. Городским властям поручалось размещение войск в городах. Для этого
выбирались квартирмистры, которые по очереди отводили обывательские дома
под постой. В их обязанности входили и противопожарные мероприятия. Устанавливался строгий порядок действий на случай пожара, которые были частыми
явлениями в сибирских городах. На каждую улицу определялся староста, на 10
дворов – десятский, на 50 – пятидесятник, на сто – сотский. Магистраты должны
были наблюдать за санитарным состоянием города – чистотой на улицах и торговых рядах, а также за исправностью мостов. Главная полицмейстерская контора
49
вновь подтвердила это требование в 1750 г., указывая, чтобы «каждый обыватель
против своих дворов и в рядах, и в рынках, и в прочих местах имели чистоту и
всякий помет и сор чистили и возили в удобные места далее от жилья и закапывали б в землю, и мосты, где были старые и обветшалые, то починять, а где мостов
не было, а быть надлежит, те построить обывателям, каждому против своего двора»51.
Надо отметить, что в это время в сибирских городах параллельно существовало два полицейских ведомства. С одной стороны, полицейские функции возлагались на магистраты. С другой, часть из них осуществляла местная администрация. В 1733 г. была учреждена полиция в 10 губерниях и 13 провинциальных городах России. Тогда же были открыты полицмейстерские конторы в Тобольске и
Иркутске. В 1740-х гг. полицмейстером в Иркутске был поручик Иван Замощиков. В 1749 г. на него была подана жалоба в местный магистрат за незаконный
арест и избиение сыновей иркутского купца П. Кузнецова. Иркутский магистрат
обратился в вышестоящий орган с просьбой «запретить брать купечество за малые вины под арест и подвергать наказанию, чтобы полицмейстерская контора
ведала только рогаточным караулом и пожарными случаями и больше ничем, и в
то, что касается купечества не вступать и никаких наказаний кроме магистрата не
чинить»52. Вероятно, вследствие этих событий полицмейстерская контора в Иркутске была закрыта, но ненадолго. В 1757 г. состоялся указ Сената об учреждении в Иркутске полиции и назначении полицмейстера. Им оказался все тот же И.
Замощиков, но уже в чине секунд-майора. В дальнейшем четко прослеживается
тенденция сосредоточения полицейских функций в руках коронной администрации. Логическим завершением стал указ 1762 г. об упразднении в городах должности полицмейстера и о передаче городской полиции в ведение губернских, провинциальных и воеводских канцелярий.
Еще одной важной сферой деятельности городских органов власти были
судебные дела. На протяжении всего периода существования магистратов, посадское население особенно упорно отстаивало свое право судиться в них. Регламентом Главного магистрата было определено городовым магистратам ведать «судом
50
и расправою» над купцами и ремесленниками. В их компетенции были гражданские и уголовные дела, за исключением государственных преступлений. Но, как и
воеводский, городской суд был неповоротливым, страдал судебной волокитой. В
1750-х гг. следственная комиссия подполковника И. Вульфа отмечала беспорядки,
царящие в Иркутском магистрате. Среди них и то, что посадские люди «в тех судах, особливо же в Иркутском магистрате по их прошениям не удовольствованы и
продолжаются без решения долговременно, а другие на решения того магистрата
показывают подозрение, и затем оные за дальностью главных над тем магистратом команд остаются без всякого рассмотрения»53.
Кроме гражданского и уголовного суда с 1754 года магистратом был передан словесный суд. Это был чисто торговый суд для разбора и решения споров и
исков по обязательствам и договорам о торговых сделках. В обязанности городских властей входила забота об экономическом развитии города, умножении его
товаров и ярмарок, ограждение купечества от иногородней конкуренции и от лиц
других сословий. Иркутский магистрат направил в местную земскую избу свою
инструкцию, в которой предписывал строго следить, чтобы иногородние торговцы и разночинцы не торговали из своих домов, ни тайно, ни явно под угрозой потери товаров. Магистрат был и своеобразным статистическим органом. Им предписывалось собирать сведения о числе городского населения, о состоянии торговли и ремесла, о размерах капиталов, о состоянии цен на городском рынке и т. п.
Полученные сверх установленного оклада суммы, так называемые «приборные деньги», оставались в ведении магистрата или ратуши. Они могли быть потрачены на содержание аппарата управления, градостроительство и благоустройство, а также другие городские нужды. Но по указу 1745 г. городские магистраты
могли ими пользоваться только по согласованию с Главным магистратом. Кроме
«приборных денег» с посадских собиралась специальная сумма на магистратские
расходы, раскладка которых производилась с общего согласия горожан. Иркутская земская изба, отвечая на запрос Комиссии о коммерции, сообщала в 1761 г.,
что иркутское купечество, помимо подушных и пошлинных денег, ежегодно собирает деньги на магистратские расходы с каждого купца первой статьи от 8 до 15
51
руб., второй – от 2 до 5 руб., третьей – от 1,5 руб., а остальные бедные граждане
платали по 20 копеек. Размеры сборов не были постоянными. Нередко они были
обременительны для неимущих людей. Так, в 1785 г. на общем посадском сходе
был составлен приговор о новом «магистратском трактаменте» в размере 3459
руб. или по 1 руб. 68 коп. с каждого домовладельца. Иркутское купечество и мещане подписали документ, а цеховые отказались, считая его для себя непосильным. Губернский магистрат назвал их действия «явным непокорством» и отменил
их общественный приговор, «дабы оные не согласными оговорками не могли наводить в переписках правительств затруднениев»54.
В целом, деятельность городских магистратов была своеобразной уступкой
усиливающейся роли городов. С одной стороны, они не обладали необходимой
самостоятельностью и зависели от центральных и местных органов. Они не только не могли самостоятельно распоряжаться своим бюджетом, но даже запись в
цех и купечество должна была утверждаться в Главном магистрате. Он же решал
все дела, касающиеся перевода купцов из одного города в другой. С другой стороны,
создание
структуры
городского
управления
выделяло
торгово-
промышленное население городов из общего звена местной власти и ограждало в
какой-то мере от их произвола и притеснений. Главный магистрат по мере возможностей пытался отстоять независимость вверенной ему структуры, требуя,
чтобы городские власти сообщали, «нет ли от губернских и воеводских канцелярий и протчих команд купцам обид и налогов». Зачастую он был единственной
преградой на пути чиновничьего самовластия. Так, Иркутский магистрат просил
защиты от вмешательства провинциальной канцелярии, которая требовала, чтобы
«купечество выбирало для нее счетчиков, целовальников и других служащих к
винокуренным заводам, всего ежегодно 8 человек». Губернский магистрат возражал против этого, ссылаясь на то, что купечество не обязано нести эти службы55.
Первоначально все члены магистратов были несменяемы. Их могли заменить только в случае смерти или болезни. Естественно, это вызывало недовольство крупного купечества, которое обычно и назначалось на эти должности. Главный магистрат специально разъяснял, что трехлетний срок службы приемлем
52
лишь для ратуш, находящихся в ведении губернаторов и воевод56. Однако со временем власти были вынуждены пойти на более регулярную ротацию кадров городского самоуправления. С 1773 г. выборы стали проходить тайным голосованием, особыми шарами. Как правило, бургомистрами и президентами магистрата
избирались наиболее уважаемые и богатые жители города. К примеру, Иркутский
магистрат возглавляли первостатейные купцы и заводчики М. Глазунов (1744–
1755), И. Ворошилов (1759–1760), С. Самойлов (1764–1766), М. В. Сибиряков
(1779–1780). Бургомистрами и ратманами в эти годы служили М. Мясников, И.
Елезов, Н. Бречалов, Ф. Дудоровский, З. Щегорин и др.57 Доверие сограждан и
определенная материальная независимость позволяли им выступать против неправедных действий губернских властей. Один из первых конфликтов между
представителями города и коренными властями в Иркутске произошел в 1724 г. В
основе его лежали действия иркутского бургомистра М. Сухого, записавшего в
купечество казачьего пятидесятника М. Кудрявцева без ведома воеводы Измайлова. Этот поступок главы города вызвал неудовольствие воеводы, начались взаимные упреки и обиды. М. Сухой публично упрекал Измайлова в воровстве, а начальника военной команды полковника Лисовского назвал бунтовщиком. Последние обратились с жалобой к фискалу Лазареву, началось следствие. Дело закончилось тем, что бургомистр был выслан в Тобольск, а там по определению губернского суда наказан плетьми и к тому же заплатил за бесчестие официальных
лиц денежный штраф58.
В связи с подготовкой деятельности Комиссии об Уложении правительство
провело реорганизацию городского управления. Города получили право для составления своего наказа в Комиссию, а также выбора депутата, представляющего
их интерес. Согласно «обряда выбора жителям городским» право посылать депутата получили те города, где имелось более 50 дворов, остальные – по желанию.
Для подготовки наказа и выборов депутата в городах создавалась новая должность – городской голова, избираемый всеми домовладельцами из своей среды.
Кандидат должен быть не моложе 30 лет, иметь недвижимость и пользоваться доверием общества. В Иркутске первым городским головой был избран Михаил
53
Афанасьевич Сибиряков (ок. 1726–1795). Он имел рудники и завод в Нерчинском
горном округе, чин берггешворена, а в 1767 г. получил личное дворянство. Именно при его личном участии составлялся наказ от Иркутска, и проводились мероприятия по его подписанию и выбору депутата. В дальнейшем на должность городского головы также избирали богатейших иркутских купцов. В 1781–1784 гг.
городским головой служил И. Н. Саватеев, а при открытии наместничества в
должность городского головы был выбран Н. П. Мыльников, а ратманами при нем
А. Калмынин, И. Зонов и И. Чеченев.
Для усиления административного аппарата на местах в 1775 г. были изданы
«Учреждения для управления губернией». Для суда и управлением городским населением учреждались губернские и городовые магистраты. Губернские магистраты становились правительственными органами и подчинялись наместническим
правлениям. В их структуру входили два департамента: уголовный и гражданский. Функции магистрата охватывали все вопросы правительственной политики
по отношению к городам. Магистрат наблюдал за выполнением указов вышестоящих властей, контролировал органы городского самоуправления, выполнял
роль второй, высшей после городовых магистратов, судебной инстанции, представлял интересы государства в раскладке и сборе налогов, занимался учетом городских сословий и т. д. В соответствии с этим в Иркутске был учрежден губернский магистрат, которому были подведомственны городовые магистраты в Нерчинске и Верхнеудинске. В остальных городах региона в силу малочисленности
посада действовали ратуши. Но в целом губернские магистраты просуществовали
недолго и в 1797 г. были упразднены59. В дальнейшем правительство отказалось
от попыток бюрократизации городского управления, оставив за собой лишь
функции контроля за выборными городскими органами. Они ложились на губернское правление и губернатора. Были предприняты попытки поднять престиж руководителей городской администрации, выделив их из общей массы податного
населения и приравняв к нижнему чиновничьему звену. В начале 1780-х гг. должности городского головы и ратмана была приравнены к XIII классу чинов, а жалованье составило 140 руб. в год. В уездных и губернских центрах бургомистры и
54
ратманы стали соответствовать ХII классу и получали соответственно 180 и 140
руб. Земский староста и словесный судья оказались на должности 14 класса, равного чину прапорщика или коллежского регистратора60. Однако правами классных чинов они пользовались недолго. С 1787 г. их сняли с казенного жалования и
перевели на содержание городского общества.
С преобразованием в 1783 г. Верхнеудинска в уездный город Иркутской губернии в нем было учреждено магистратское управление. По административной
линии Верхнеудинскому магистрату подчинялись Ильинская, Кабанская, Селенгинская и Кяхтинская земские избы. Интересно отметить, что некоторым другим
уездным городам Иркутского наместничества (Киренск, Нижнеудинск) в такой
привилегии было отказано. В решении Иркутского наместничества на этот счет
говорилось так: «пока купечеством не обзаведется, городовой магистрат не утверждать». Верхнеудинский магистрат ведал городскими доходами, содействовал
развитию ремесел и торговли, заботился о городском благоустройстве и порядке,
способствовал организации школ. При нем существовал сословный орган по опеке – сиротский суд. По торговым делам суду магистрата подлежали иногородние
и местные купцы, мещане, записанные в гильдию, и крестьяне, промышляющие
торговлей. Таким образом, несмотря на сословное деление, вплоть до создания
специальных коммерческих судов, магистраты исполняли роль общественных,
сословных инстанций по торговым тяжбам. Это был один из путей преодоления
корпоративности, стесняющей экономическую жизнь торгово-ремесленных городов Сибири. Крупной вехой в реформах местного управления было утверждение 8
апреля 1782 г. «Устава благочиния или полицейского», определившего устройство полицейского аппарата городов. На основе этого Устава вместо магистратов,
на местах стали появляться городовые управы, во главе которых стоял городничий и думы. Бургомистра сменил городской голова из «именитого купечества».
На управу возлагались полицейские и административно-хозяйственные задачи на
территории города. Управа охраняла порядок в городе, принуждала жителей к исполнению законов и постановлений, ведала городским благоустройством. В ведении управы находились школы, городская торговля, кредит, попечительство и
55
опека. Она выполняла также судебные функции: рассматривала гражданские дела
и мелкие уголовные.
«Жалованная грамота городам» 1785 г. еще более усложнила сословное деление горожан и систему городского самоуправления. Официально все домовладельцы получили статус горожан, в том числе и из неподатных сословий. Аппарат
самоуправления усложнился за счет вновь созданных органов: «собрания общества градского», общей градской думы и шестигласной думы. При этом магистраты
и ратуши не отменялись. Собрания или сходы созывались раз в три года для проведения выборов на основные должности общегородского управления. Уточнялась и проверялась обывательская книга, т. е. собрание решало дела о приеме и
исключении из состава обывателей. Здесь же выслушивались предложения губернатора по городским вопросам. Кроме того, сами горожане могли делать «представления» о своих общественных нуждах.
Право голоса на собрании, выбирать и быть избранным представлялось
формально всем сословным группам города. Нужно было только достичь 25 лет,
быть записанным в обывательскую книгу, то есть иметь недвижимость и капитал
не ниже 5 тыс. руб. Всем этим требованиям удовлетворяло только купечество, да
и то не ниже второй гильдии. Словом, в решении наиболее значительных вопросов и замещении высших должностей могла участвовать только купеческая верхушка. Так как в сибирских городах купечество первой и второй гильдий было
немногочисленно, и были города, где их не было вообще, приходилось пользоваться оговоркой к Положению, которая гласила, что при отсутствии крупных капиталов голос мог присваиваться и менее состоятельным горожанам «доброй совести и не бывшим в пороках»61.
Общая градская дума задумывалась как совет представителей граждан, избранных от каждого разряда населения. Ей отводилась распорядительная функция
в управлении городом. Эти же вопросы были возложены и на шестигласную думу, которая рассматривалась как исполнительный орган общей думы и избиралась
из ее состава. Столь сложная иерархия городского управления на практике зачастую упрощалась. Обычно постоянно действовала только шестигласная дума в со56
ставе городского головы, двух ратманов и шести гласных (по одному от всех шести разрядов горожан).
С разделением граждан на шесть частей в Сибири, и в Иркутске в частности, также было не так просто. «Жалованная грамота» выделяла «настоящих городовых обывателей», то есть всех имевших в городах недвижимость, купечество
всех трех гильдий, цеховых ремесленников, иногородних купцов и иностранцев.
К пятой категории относились именитые граждане – крупные предприниматели с
капиталом свыше 50 тыс. руб. и люди свободных профессий, получившие высшее
образование (ученые, художники, писатели и т. п.). Шестую категорию образовывали посадские – «старожилы или поселившиеся, или родившиеся, как в других
частях городской обывательской книги не внесены, промыслом, рукоделием или
работой кормятся в том городе». В Иркутске из перечисленных выше разрядов
отсутствовало дворянство, и в очень ограниченном виде были представлены именитые граждане. Основные податные сословия – купечество, мещанское и цеховое общества сохранили корпоративную структуру и действовали через своих выборных представителей – старост. Такая структура отделяла податные слои от остальной части города, разделяла население на сравнительно замкнутые категории,
предоставляя им разный объем прав.
Судебные дела оставались в ведении городового магистрата, в состав которого выбирали бургомистра, двух ратманов и четырех заседателей. Помимо
прежнего словесного суда был учрежден еще сиротский суд, который разрешал
вопросы, связанные с опекой, наследованием имущества и усыновлением.
Функции магистрата и думы не были четко разграничены, что приводило к
дублированию административно-хозяйственных и фискальных задач. К тому же,
они полностью подчинялись государственным учреждениям. Рядом с «всесословной» думой с 1782 г. была поставлена «управа благочиния», возглавляемая городничим. Обоим учреждениям законом поручался ряд одних и тех же задач. Городское хозяйство было подчинено как управе благочиния, так и думе. На практике
выходило, что городская дума собирала сборы и платежи с горожан, а распоряжалось денежными суммами губернское начальство. А стоящая над всеми ними
57
власть губернатора и других начальников края сводила на нет всю систему местного самоуправления, и определяла границы самостоятельности всех органов.
В 1788–1790-х гг. общие городские думы были образованы в четырех областных городах Иркутского наместничества: Иркутске, Нерчинске, Якутске и
Охотске, а шестигласные думы во главе с городским головой создавались там, где
уже действовали городские магистраты. Состав их формировался с учетом местных особенностей62. На территории Байкальской Сибири таковые были только в
Иркутске, Верхнеудинске и Нерчинске. Как и в целом по стране во главе городского самоуправления в основном находились представители крупного капитала.
В дальнейшем государство более четко ранжировало замещение руководящих
должностей в органах городской власти в зависимости от гильдейской принадлежности. Так, только купцы первой гильдии могли исполнять должности городского головы, заседателей палат, совестных судов, приказов общественного призрения, депутатов торговли, директоров банков и их контор, церковных старост.
От иных должностей они были вправе отказаться. Купцы второй гильдии могли
выбираться на должности бургомистров, ратманов, гласных. Также гласными городских дум и городскими старостами могли быть купцы третьей гильдии. Так, в
конце XVIII – первой половины XIX вв. в органах городского управления Вехнеудинска практически все должности занимали представители местного купечества: М. Курбатов, Д. Пахалков, В. Гирченко, Ф. Сотников, Д. Лосев, Налетов, Мордовский и др.
Торжественное открытие Иркутской городской думы нового образца состоялось 1 января 1787 г. Церемония была обставлена весьма торжественно. По
свидетельству «Иркутской летописи», купечество дало «великолепный обед для
всех чинов города и граждан, а к вечеру был бал с маскарадом и пушечной пальбою»63. Вскоре выяснилось, что при выборах была допущена серьезная ошибка.
Вместо шести гласных было избрано 20: по два человека от купцов, настоящих
обывателей и посадских, 14 человек от цеховых (по одному от каждого цеха). В
феврале состоялись перевыборы, и дума приступила к работе.
58
В первый состав городской думы вошли: Андрей Шалев – от настоящих городских обывателей; Григорий Трушков – от иркутских мещан; Петр Попов – от
городских обывателей; Андрей Савватеев – купец второй гильдии; Михаил Родионов и Андрей Фереферов – от цеховых. Иркутским городским головой был избран купец первой гильдии Михаил Васильевич Сибиряков (1744–1814). За свою
обширную торгово-промышленную и общественную деятельность он первым и
единственным из иркутян был удостоен звания «именитый гражданин». На первом заседании общего присутствия думы гласные приняли из губернского магистрата большую серебряную печать городского общества. Для ведения делопроизводства за отсутствием другой кандидатуры был определен, по совместительству, писарь сиротского суда отставной солдат С. Беляев. Ему в помощь были наняты два писца.
Городское самоуправление в Сибири со временем упрощалось. Так, в 1804
г. магистраты с полным штатом остались только в наиболее крупных городах, а в
остальных «по малости оных» надлежало быть ратушам. Поскольку посадское население Илимска было более многочисленно, то даже после переноса в Киренск
уездного управления, в бывшем воеводском центре была сохранена ратуша, подчиняющаяся Иркутскому магистрату. Киренские купцы и мещане были подведомственны илимской городовой ратуше. Текущие дела возлагались на земского
старосту, назначаемого ратушей. Подобное положение дел оставалось неизменным до начала XIX в., несмотря на то, что илимское мещанское общество приходило в упадок, а киренское, напротив, неуклонно росло. В 1806 г. по представлению илимского частного комиссара Петухова было возбуждено дело против бургомистра Ф. Я. Прейна и других членов илимской ратуши. Они обвинялись в злоупотреблении властью, произволе, неисполнении повелений уездного начальства.
Обнаружилась масса недостатков в ведении дел в ратуше, что явилось одним из
поводов для решения о ее переносе в Киренск. Об этом, кстати, просило и само
илимское общество, для которого содержание ратуши было обременительно.
64
К
этому времени в Илимске осталось всего два купца, остальное общество составляли мещане.
59
Следующий шаг в упрощении городского самоуправления сделала реформа
М. М. Сперанского. Согласно Уставу 1822 г. сибирские города разделялись на три
разряда в соответствии с количеством проживающего в них населения: многолюдные, средние и малолюдные. Иркутск был отнесен в число многолюдных, где
общественное управление определялось по полной схеме. В состав городского
управления входили: полицейское и хозяйственное управления, а также городской суд (вместо магистрата). Полицейское управление подразделялось на общую
управу, куда входили городничий и частные приставы (по числу частей города).
Ограниченная роль городской думы подчеркивалась ее новым названием – хозяйственное управление. Она состояла из городского головы и четырех гласных. Делопроизводство осуществляла канцелярия. В ведении городской думы было
управление городскими доходами и расходами, раскладка и сбор налогов, рекрутский набор, содержание городовых и сиротских судов и опека, выдача гражданам
паспортов для отлучек по торговле и промыслам, содержание и исправление общественных зданий, мостов, площадей и улиц, городское благоустройство и санитарное состояние, надзор за производством торговли, деятельностью мещанской и
цеховой управ и т. п.65
Первые выборы по новому «Учреждению» прошли 2 декабря 1822 г. Городским головой на новый трехлетний срок был избран Ксенофонт Михайлович Сибиряков. В помощь ему было выбрано пять гласных – по двое от купечества и
мещан, один от цеховых. Следует отметить, что в документе речь шла только о
городской шестигласной думе. «Общая градская дума» была официально отменена еще в 1819 г.
Управление средних городов – Нерчинска, Якутска, Верхнеудинска и Троицкосавска заключалось лишь в полицейском управлении во главе с городничим.
Сюда же входила частная управа – городничий и квартальные надзиратели, а также медицинская часть. Хозяйственным управлением и судом в таких городах ведала ратуша в составе городского судьи и двух заседателей. В малолюдных городах – Нижнеудинске, Киренске, Селенгинске, Баргузине управление осуществля-
60
ли только городничий (полиция), а также городские старосты (хозяйственное
управление) и словесный суд.
Данная система органов самоуправления просуществовала вплоть до городской реформы 1870 г. Новое городовое «Положение» отменило сословный характер городской власти, заменив его буржуазным принципом имущественного ценза. Фактически новая городская дума осталась в руках крупного капитала. Наибольшую заинтересованность в выборах проявляли купцы и домовладельцы. В
руках первостатейного купечества неизменно находилась должность городского
головы, да и среди гласных почти половина принадлежала к третьему сословию.
Большинство решений Думы, прежде всего по финансовым вопросам, проводилось, как и прежде, в интересах торгово-промышленных кругов.
По «Городскому положению» 1870 г., вместо существующих с 1785 г. сословных городских ратуш вводились бессословные городские думы – распорядительные органы и городские управы – исполнительные органы, избираемые через
каждые 4 года. В 1873 г. на первый срок по новому «Положению» иркутяне избрали бывшего председателя губернского правления статского советника В. В.
Петрова. В других городах региона городские думы по новому образцу были
сформированы в 1875 г., а в Илимске и Баргузине только в 1879 г.66
Большинство иркутских градоначальников старались оправдать доверие избирателей. Среди них встречались не только крупные предприниматели, но, прежде всего, ревнители просвещения и культуры, чья деятельность была социально
ориентирована. В памяти иркутян надолго остались имена Е. А. Кузнецова, В. Н.
Баснина, И. С. Хаминова, Д. Д. Демидова и других, на личные средства которых
строились учебные заведения, приюты, больницы, открывались библиотеки, научные общества, театр, менялся в лучшую сторону внешний облик города. Но даже среди этой плеяды городского руководства выделялся своей образованностью,
общественной позицией, кругозором В. П. Сукачев. С 1881 года он избирается в
думу сначала как гласный, а с 1885 г. иркутяне трижды доверяют ему должность
городского головы. Яркими личностями среди градоначальников Байкальской
Сибири были верхнеудинские купцы П. Т. Трунев, И. Г. Федченко, И. П. Фролов,
61
А. В. Овсянкин, первый нерчинский глава П. Першин, читинские купцы И. Замошников, Ф. Шульгин, И. Колеш и др.
Становление городского самоуправления в России содействовало общественному развитию и выработке общесословных ценностей и интересов. Наиболее
активной и общественно зрелой силой городского общества выступало купечество. Свое экономическое положение они подкрепляли ведущей ролью в городском
управлении. Выступая, прежде всего, за свои интересы, купечество, тем не менее,
являлось единственной оппозиционной силой, с которой не могла не считаться
местная администрация. В отстаивании общесословных и городских прав наиболее деятельные, волевые из элиты купечества приобретали общественный вес и
авторитет. Современники отмечали, что уже в конце XVIII в. в Иркутске сложилась сплоченная купеческая группировка, претендующая на монопольные права в
предпринимательской деятельности и сфере городского управления и хозяйства.
«В городе, – замечал один из мемуаристов, – где не было дворянства, кроме бедных и безгласных чиновников, купеческое общество одно составляло некоторый
оплот самоуправству и беззаконию, столь обыкновенному в прежнее время в отдаленных провинциях»67. Справедливости ради, следует сказать, что занятие купцами высших должностей нередко содействовало их предпринимательской деятельности. Они получали возможность захватить в свои руки выгодные казенные
контракты, подряды и откупа. Купец, успешно исполняющий свою службу, получал признание общества и правительства.
Формирование общественного сознания, понимание своей роли в обществе
и государстве, осознание того, что «среди всех сословий – звание купца, гражданина, столь же почетно, благородно и необходимо, как и другие звания», далось
сибирскому купечеству не просто и растянулось на все XVIII столетие. Купцы
Байкальской Сибири на себе испытали все прелести чиновничьего произвола и
беззакония. Среди иркутских воевод и губернаторов редко можно было найти человека честного, радеющего о процветании общества и края. Чаще встречались
такие, как Л. Ракитин или А. Жолобов. Оба закончили свою жизнь на плахе, настолько вопиющими были их преступления. Воевода Лаврентий Ракитин, по сло62
вам летописца, с самого начала правления проявлял чрезмерную жесткость, наказывая кнутом за самые малые преступления. В 1717 г. он встретил за Байкалом
идущий из Китая караван купца Гусятникова и отобрал у него золото, серебро и
различные китайские товары. В Иркутске говорили, что сделано это беззаконие
было по прямому распоряжению сибирского губернатора М. П. Гагарина. В следующем году воеводу вызвали в Петербург. Вскоре он разделил судьбу своего начальника.
Не менее колоритной фигурой был статский советник Алексей Жолобов. За
свое трехлетнее пребывание в должности вице-губернатора Иркутской провинции
(1731–1733) он смог правдами и неправдами нажить почти 35 тыс. рублей. Своих
противников, а среди них были чиновники и торговые люди, он «пытал безвинно
и при пытках жег огнем». В 1736 г. после продолжительного следствия он был
казнен в Петербурге68. Сменивший его полковник Андрей Плещеев также оставил в Иркутске недобрую о себе память: был «вспыльчив и корыстолюбив, промышленных и торговых людей за недачу подарков драл плетьми и кнутом и притеснял приказных служителей; приверженцев же своих любил постоянно угощать
и поить разными винами допьяна».
69
Плещеев не ужился с местным епископом
Иннокентием (Неруновичем), который также отличался вспыльчивостью и тяжелым нравом. Однажды они схватились на обеде у президента магистрата купца
Глазунова, да так, что епископ вынужден был спасаться бегством. Среди иркутян
долго жило предание об артиллерийской дуэли, устроенной ими70. Непомерным
корыстолюбием и взяточничеством отличался иркутский губернатор бригадир Ф.
Г. Немцов, возглавлявший Иркутскую губернию в 1776–1778 гг. Сохранилось
предание, что он покровительствовал разбойникам, которые делились с ним частью награбленного. При губернаторе состояла так называемая «глухая команда»,
которая терроризировала город и его окрестности. Сменивший его Ф. Н. Кличка
назвал Немцова «гонителем и разорителем» жителей губернии. «Он чрез свои выдумки, – отмечал он, – какие только к ненавистному его корыстолюбию приобресть мог, то не пропустил ни одного случая к поглощению у всех того, что на
вкус жадным казалось его глазам, буде же сам не мог до чего достигать, тогда на
63
оное злоупотребление имел пособствовавших ему привезенных с собой офицеров,
подьячих, купцов и собственных людей»71.
Франц Николаевич Кличка – редкий пример деятельного и образованного
администратора и честного человека. За свое короткое губернаторство (1779–
1783) он оставил в Иркутске «славу доброго и справедливого начальника» и своим «благоразумием, добротою и благонамеренностью напечатлел в сердцах иркутских жителей надолго о себе славное воспоминание». Особенно велик его
вклад в социально-культурное развитие города. При нем были впервые открыты в
Иркутске городская школа, преобразованная затем в училище для детей всех сословий, публичная библиотека и музейный кабинет при ней. Губернатор смог
объединить городское общество, направить его на решение задач развития просвещения и гражданственности. При нем был образован совет из лучших граждан
города, который собирался раз в неделю, а в экстренных случаях и чаще. Среди
прочих дел, по словам В. И. Штейнгейля, губернатор «совету поручал ссорившихся граждан примирять, поэтому в городовом магистрате не было дел»72. Не
случайно иркутяне устроили ему радушные проводы, провожали со слезами на
глазах десятки верст.
Не только воеводы и губернаторы, но и заезжие чиновники из столицы порой терроризировали все население города, творя произвол и беззакония. Чего
стоит один «крыловский погром», который со страхом вспоминало не одно поколение иркутян. Герой его коллежский асессор П. Н. Крылов был направлен в Иркутск для следствия по делам винных откупов, находящихся в руках иркутского
купечества. Настоящая причина была в стремлении генерал-прокурора Сената А.
И. Глебова захватить в свои руки столь доходное дело. Упорство иркутян, которых поддержал и вице-губернатор И. Вульф, лишь разожгло аппетиты. П. Н.
Крылову было поручено любыми средствами доказать виновность иркутских
купцов и сломить их сопротивление. Облеченный чрезвычайными полномочиями
и высоким покровительством следователь с усердием принялся за дело. Окружив
себя охраной из 77 казаков, он фактически отстранил от власти местную администрацию. В течение двух лет (1758–1760) он творил в городе все, что хотел. Де64
сятки иркутских купцов были арестованы и под пыткой были вынуждены оговаривать себя. П. Крылов со своими подручными захватывал их дома, расхищал
имущество, насиловал жен и дочерей. Богатейший иркутский предприниматель И.
С. Бечевин пытками и издевательствами был доведен до смерти, а почти весь его
капитал присвоил себе следователь. Всего же со 125 иркутских купцов была выбита огромная сумма – более 155 тыс. руб. Но это только официальные сборы. А.
М. Сибиряков, рассказывая о преступлениях Крылова в Уложенной комиссии,
отметил, что Иркутску был нанесен ущерб на 300 тыс. руб. Ни одно стихийное
бедствие не принесло бы столь ощутимых последствий.
Зарвавшийся следователь, ни в грош не ставивший местную администрацию
и церковную власть, почувствовал себя настоящим властителем края. Его самодурству не было предела. Чтобы увековечить свое имя в Иркутске, он распорядился укрепить на груди орла, венчавшего Сергеевскую башню острога, вместо
Георгия Победоносца жестяную доску с надписью: «Году 1760 месяца сентября
бытности в Иркутску начальника коллежского асессора Крылова»73.
Предел бесчинствам П. Крылова положил сибирский губернатор Ф. И.
Соймонов, распорядившийся арестовать следователя. Почти год он просидел под
арестом в Иркутске и только в ноябре 1761 г. был отправлен в Петербург. Конечно, «следствие» П. Н. Крылова – явление вопиющее даже на фоне обычной для
того времени системы вымогательств и злоупотреблений. Отсутствие гражданских прав и гарантий приводило к тому, что ни капитал, ни положение в обществе
не служили надежной защитой от произвола и самодурства. Вот почему иркутские купцы несколько лет упорно добивались осуждения Крылова – для них это
была борьба за свою честь и достоинство, определенный этап в консолидации городского общества. В 1761 г. в столицу с челобитной на «крыловский погром»
были отправлены выборные от купеческого общества Петр Мальцев и Иван Верховцев. Поднимался вопрос о Крылове и в начале царствования Екатерины II. В
итоге, иркутянам удалось добиться осуждения своего мучителя на пожизненную
каторгу.
65
Значительным этапом в становлении гражданского общества было участие
горожан в выработке наказов в Уложенную комиссию. Время правления Екатерины II вообще отличалось большим вниманием к потребностям развития российского города и нарождающейся буржуазии. Самой императрице принадлежит
удивительно точная формулировка рыночного процесса: «Никаких дел, касающихся до торговли и фабрики, не можно завести принуждением, а дешевизна родится только от великого числа продавцов и от вольного умножения товаров»74.
Немаловажным дополнением к этому было становление правового и общественного сознания в купеческом обществе. Еще в 1766 г. два представителя от Иркутска были приглашены в столицу для слушания Манифеста о создании нового
Уложения. Затем наступила очередь составления наказа от жителей г. Иркутска.
Утвержден он был на городском сходе 23 июня 1767 г. Сочинителями его были
сын боярский В. Лапин и купцы А. Шалин и Ф. Власов, а общее руководство
осуществлял городской голова М. А. Сибиряков. Наказ представлял интересы купечества и цеховых, разночинцев, сибирских дворян и детей боярских. Наиболее
обширным и детально прописанным был раздел наказа, включивший пожелания и
чаяния купечества и цеховых. Кроме чисто сословных требований в нем много
места уделялось ограждению чести и достоинства купцов и содержалось требование «положить за бесчестие денежное взыскание». Особо стоит отметить стремление регионального купечества взять в свои руки всю кяхтинскую торговлю.
Они просили предоставить право торга в Кяхте только сибирским купцам, а российским производить размен товаров только через их посредничество75.
Представлять интересы иркутян в Комиссии об Уложении было доверено
купцу А. А. Сибирякову Меньшому. Среди купечества он выделялся общественной активностью, был начитан, особенно интересовался правом. Избранный в
1767 г. депутатом в Комиссию, он более двух лет находился в столице, участвуя в
работе подкомиссии «О почтах и гостиницах». Помимо Иркутска свои наказы в
Комиссию направили городские общества Нерчинска, Якутска, Кяхты и Селенгинска. В подготовке наказа от Нерчинска активное участие приняли купец И. Бусыгин и посадские С. Попов, И. Фадеев, Ф. Черепанов, И. Волков76.
66
С самого начала городское общественное управление заняло твердую позицию по отношению к разветвленной и изощренной системе злоупотреблений со
стороны чиновников. Эта борьба способствовала сплочению купечества, придавала динамизм общественной жизни, выдвигала лидеров. Доверие сограждан обязывало ко многому, и даже первостатейные купцы почитали службу обществу за
великую честь. В этой связи вполне оправдан пафос и искренность Н. П. Мыльникова, который по поводу своего избрания городским головой писал: «... Не без
удовольствия я оное принял и при первоначальном бытии сие звание отменным
счастием то поставил в честь себе и своему роду в потомственную память! И положил, чтоб посвятить все мое усердие на исправление сей должности, не жалея
истощевать силы»77.
Не менее колоритной фигурой в иркутском обществе был М. В. Сибиряков.
Богатейший купец, самодур, человек волевой и решительный, он был типичным
представителем авторитарного стиля управления. Характерно замечание о нем
одного из современников: «Тоже дикий был человек; как начнет чубуком махать –
беда. А все-таки голова, защитник»78. Вот это последнее и привлекало к нему горожан. Несмотря на его необузданность и жесткость, противодействие администрации, формальные основания – неоднократно состоял под судом, – иркутяне четырежды выбирали его городским головой. Это был человек, который последовательно отстаивал права и свободы общества, вступая при необходимости в конфликт с городской и губернской администрацией. Кстати, к судебной ответственности Сибиряков привлекался именно за «дерзости» и «неисполнения» предписаний правительственных органов. «Купец Сибиряков, – указывал один из его оппонентов иркутский военный губернатор Б. Б. Леццано, – есть человек беспокойный и дерзкий, сужденный за многие противузаконные и лживые поступки, заводил со всеми почти бывшими здесь начальниками от лица городовой думы и собственно от себя несогласия и укорительные переписки, оказывая уже против
предписаний правительствующего Сената неповиновение»79. Под стать ему были
Н. Мыльников, С. Дудоровский и другие столпы общества – «суть люди первые
67
Сибирякова единомышленники, расстраивающие целое общество и поощряющие
к неповиновению».
Конечно, Сибиряков и его окружение действовали, прежде всего, в своих
интересах, стремясь монополизировать основные сферы торговой и промысловой
деятельности. Но их противодействие произволу и вымогательству неразборчивой
в средствах чиновной коррупции создавало иллюзию социального партнерства,
придавала их деятельности общественную значимость. Борьба иркутского купечества с губернской администрацией в конце XVIII – начале XIX в. объективно
содействовала активизации общественной жизни в столице Восточной Сибири,
формированию идеалов и мнения городского общества. Перед ними уже не «темное царство», где «нет ни света, ни тепла, ни простора», а вполне сложившаяся
купеческая олигархия, сознающая и отстаивающая свои корпоративные интересы.
И что немаловажно, – эти изменения в общественной жизни и быте сибирских
купцов происходят почти на полвека раньше, чем в России. Еще в середине XIX
века, по свидетельству московского купца Н. П. Вишнякова, значительная часть
московского купечества жила семейной, патриархальной жизнью. «В нашей среде, – писал он, – интересы общественные были слабо развиты, а политических и
вовсе не существовало... Все это нас трогало мало. О правительстве, всем том, что
могло иметь к нему отношение, старшие говорили с оглядкой, шепотом»80.
Показателем изменений, произошедших в правосознании иркутян к началу
XIX в., стала их известная борьба с сибирским губернатором И. Б. Пестелем и его
ставленником в Иркутске Н. И. Трескиным. Стержнем ее было осознание необходимости равенства всех граждан перед законом, создающим равновесие между
правами гражданина и государства. Трескин был весьма деятельным и умелым
администратором. Ему удалось навести порядок во всех сферах управления, привести Иркутск в лучшее состояние, но методы, которыми достигались перемены,
были чисто полицейские, полностью исключающие заботу о гражданах города.
Губернатор вникал во все мелочи, жестко регламентируя все и вся. За каждым самым незначительным нарушением следовало наказание. Н. И. Трескину удалось
довольно быстро разгромить купеческую оппозицию в лице все тех же М. В. Си68
бирякова и Н. П. Мыльникова. Они были высланы в отдаленнейшие города губернии. Сибирякова отправили в Нерчинск, а Мыльникова в Баргузин, где они и
закончили свои дни. Губернатор окружил себя доверенными лицами из числа чиновников и купцов, установив своеобразную чиновничью монополию. Все жалобы и прошения в корне пресекались, дошедшие до Петербурга попадали в руки
сибирского губернатора и возвращались обратно к Трескину. Поборы деньгами и
натурой, как с отдельных лиц, так и с целых обществ стали обыденным явлением.
Все стороны жизни были пронизаны коррупцией. Как отмечал впоследствии М.
М. Сперанский, «чем далее спускаюсь я на дно Сибири, тем более нахожу зла, и
зла почти нестерпимого: слухи ничего не увеличивали и дела хуже еще слухов».
Несмотря на репрессии, полицейский режим, отсутствие гласности, в иркутском обществе росло негодование против многочисленных злоупотреблений
чиновников. Самые разные социальные силы объединялись против деспотизма
Трескина. С гневными обличительными речами выступал приказчик И. Рогачев,
по рукам ходили обличительные письма, составленные чиновником С. Горновским, вокруг монголиста и китаеведа А. В. Игумнова группировалась местная интеллигенция. Не стояли в стороне от этой борьбы иркутские купцы и мещане. Во
главе противников «трескинской партии» стояли иркутские купцы Константин
Трапезников и Петр Баснин. Главным их орудием стали всевозможные жалобы,
челобитные и прошения, которые направлялись в Петербург81. Одну из таких жалоб тайно доставил в столицу мещанин Саламатов, человек решительный и находчивый. Он сумел лично передать донос иркутян Александру I. В марте 1819 г.
последовал указ о назначении генерал-губернатором Сибири М. М. Сперанского с
широкими полномочиями по ревизии действий местной администрации.
Не только борьба с произволом администрации сближало разные сословия.
Известие о нашествии Наполеона вызвало подъем патриотизма в сибирском обществе. И. Т. Калашников приводит трогательную картину прощания горожан с
уходящим в действующую армию иркутским батальоном: «Слезы благословения
и молитвы сопровождали защитников отечества. Весь город сошелся на берег Ангары, чрез которую переправлялись воины».
82
Иркутяне собирали деньги и вещи
69
на содержание ополчения, средства «на отражение врагов отечества». Так, мещанское общество внесло 782 руб., гласные городской думы – 560 руб., иркутские
купцы собрали 3145 руб. Всего в 1812 г. было собрано 3900 руб., а по Иркутской
губернии на ополчение было собрано 185,7 тыс. руб. По сумме взноса она была
первой в Сибири и девятнадцатой в России. На следующий год по Иркутской губернии было собрано 101,9 тыс. руб. пожертвований, в том числе 45,9 тыс. на
ополчение и 39,2 тыс. руб. на помощь разоренным от военных действий83.
Колокольным звоном и пушечной стрельбой приветствовал Иркутск известие об освобождении Москвы, а затем и России от французов. В небывалый народный праздник вылилось получение манифеста о взятии Парижа в июне 1814 г.
«Несмотря на отдаленность, – вспоминал И. Т. Калашников, – сердца иркутские
не менее забились от радости, как и в центре России. Сибирь смотрит на Россию,
как на мать свою, и сибиряк никогда не отделял, не отделяет и не отделит себя от
общей судьбы отечества»84. Праздник начался общим молебном и колокольным
звоном. Затем состоялся военный парад, завершившийся стрельбой из ружей и
пушек. После парада высшее общество города было приглашено на обед и бал в
загородный губернаторский дом. В саду резиденции было организовано гуляние
для народа85.
И еще об одном своеобразии Иркутска следует сказать. В облагораживании, «окультуривании» нравов местного общества большую роль сыграло влияние дворянства и чиновничества, а позднее и политической ссылки. В истории города были не только губернаторы-самодуры, но и настоящие государственные
люди, много сделавшие для развития края. Имена Ф. Н. Клички, М. М. Сперанского, Н. Н. Муравьева говорят сами за себя. Именно благодаря им, Иркутск стал
настоящей столицей Сибири или, как его называли, «сибирскими Афинами». По
словам Г. Н. Потанина, «нигде местное богатое купечество не подвергалось такому сильному воздействию чиновничьей среды, как в столице Сибири; эти чиновники, иногда с университетским образованием, наезжавшие из Европейской России, поднимали в местном обществе не только запросы внешней культуры, но и
70
приучали его интересоваться и русской литературой, и вопросами общественной
и государственной жизни»86.
Малочисленное дворянство, в большинстве своем связанное с Сибирью
лишь периодом служебной деятельности, не играло заметной роли в сибирском
городском обществе. Оно поневоле должно было искать сближения с верхушкой
купечества, образуя своеобразный «высший свет». Уже с 1780-х гг. начинается их
сближение в сфере досуга и быта, что оказывало значительное влияние на европеизацию городского образа жизни. Совместные приемы, балы и маскарады придавали купечеству столичный лоск. В 1799 г. В Иркутске было открыто благородное собрание, где работал буфет, устраивались вечера и балы, любительские спектакли. Доступ в него был открыт далеко не каждому чиновнику. Годовой билет
стоил 20 руб., а чиновник средней руки получал в год не более 300 руб. При Н. И.
Трескине этот своеобразный клуб был закрыт. Разгромив купеческую оппозицию,
он вообще на время заморозил общественную жизнь. Вот как описывал это время
один из чиновников: «В Иркутске не было никаких публичных увеселений, существующих в столицах и лучших губернских городах, не было лиц и мест, которые
могли бы служить точкою соединения граждан и чиновников; не было общего
мнения. Каждый жил и действовал отдельно и сближался с другими, сколько требовали личные выгоды»87.
При М. М. Сперанском все снова оживилось, было восстановлено и благородное собрание. Короткое пребывание его в Иркутске заметно повлияло на вкусы и манеры горожан. «Его образ жизни, – вспоминала позднее Е. А. АвдееваПолевая, – его манера обращаться, его мнение, все было наблюдаемо, пересказываемо и служило образцом для многих»88.
Развитие сословных рамок в сибирском обществе, «частое общение» между
чиновниками и купцами создавали благоприятную атмосферу для развития культурной жизни Иркутска и творческих импульсов его граждан. Этим он выгодно
отличался от других сибирских городов, тем более от российских. В России подобная ситуация была в принципе невозможна. Уже упоминавшийся нами Вишняков писал: «Отношение купечества к дворянству было, естественно, полно не71
доверия, зависти и недоброжелательства. Встретить дворянина или дворянку в
купеческой среде было такою же редкостью, как купца или купчихой в дворянской»89. В Иркутске же было в порядке вещей, когда генерал-губернатор Восточной Сибири М. М. Сперанский открывал бал в паре с женою городского головы
купчихой Саватеевой. Демократизация общественных отношений затронула даже
верхушку иркутского общества. Здесь не было места сословным и национальным
предрассудкам. «В Иркутске очень мало интересовались происхождением, –
вспоминал сын иркутского генерал-губернатора А. П. Игнатьева, – и в доме родителей весело танцевали и евреи Кальмееры, и гвардейские адъютанты отца, и богатые золотопромышленники, и интеллигенты-ссыльнопоселенцы, и скромные
офицеры резервного батальона. Такое пестрое общество ни в одном губернском
городе Центральной России, а тем более в Петербурге – было немыслимо»90.
Таким образом, в рассматриваемое время в Байкальской Сибири происходило формирование системы городского самоуправления. Создание городских
магистратов и ратуш, а затем городских дум и управ при всей их громоздкости,
подконтрольности коронной власти все же значительно изменили структуру и характер городского общества. Конечно, городские органы того времени были неповоротливы. Функции их не были четко определены и часто дублировались. Зависимость от государственной власти часто сводила на нет самостоятельность органов самоуправления. Но в тоже время они достаточно успешно решали вопросы
городского хозяйства и обустройства, содействовали экономическому развитию
городов, осуществляя контроль и поддержку местным рыночным отношениям и
капиталам. Выборность органов городской власти, многочисленные общественные службы содействовали социализации и сплоченности городского социума,
выдвигали лидеров и подвижников общественного служения.
К середине XIХ в. в городском обществе наиболее крупных городов Байкальской Сибири (Иркутск, Троицкосавск, Верхнеудинск) произошли значительные изменения, свидетельствующие о формировании буржуазного менталитета.
Показателями их были большая динамичность хозяйственной жизни города, расширение коммерческого кругозора и торговых связей купечества, стабилизация и
72
растущее влияние капитала в городском управлении и общественной жизни, разительные перемены в образе жизни и культуре горожан.
73
1.3. Финансовая политика городов
Становление городского самоуправления в России в ХVIII в. было невозможно без финансового обеспечения его деятельности, которая отчасти удовлетворялась доходами с городских имуществ, но главным образом либо личными
повинностями горожан, либо различными нерегулярными сборами с них. «Города
от предков наших и от нас самих, – провозглашала «Жалованная грамота городам
1785 г.», – не токмо для живущих в них, но и для общественного блага основаны
суть; умножая доходы государственные, устройством подают подданным способы
к приобретению имущества посредством торговли, промыслов, рукоделия и ремесла»91. Этим же документом юридически закреплялись за городскими обществами основные источники доходов, причем запрещалось их употреблять иначе,
«как на законные городовые расходы». Таким образом, городской бюджет стал
важнейшим нововведением нового городового положения. До этого для удовлетворения городских нужд существовали только добровольные «складки» обывателей.
Следует понимать, что протекавшие в городе социально- экономические
процессы в значительной степени отражались в зеркале городского бюджета. Конечно, его величина и структура не являлись интегральным показателем развития
города, но все-таки многие стороны городской жизни находили в нем свое отражение. Главными источниками городских доходов были определены: сборы с городского общественного имущества и оброчных статей, сборы с городских обывателей (за запись в городскую обывательскую книгу и добровольные взносы, не
более 100 руб. с хозяина), поземельный налог (оценочный сбор) со всех жителей
города, предназначенный на содержание полиции. Вспомогательные доходы
включали 1 % с питейных сборов, доходы случайные от продажи выморочных
имений и разного рода штрафов.
Необходимо отметить, что в конце ХVIII – начале XIХ в. основные источники развития городского хозяйства не были еще в достаточной мере подкреплены ни законодательно, ни материально. Городское общественное управление и
74
вся городская жизнь полностью зависели от местной администрации, которая по
собственному разумению пеклась о нуждах города. Достаточно хорошо известна,
например, забота о благоустройстве Иркутска гражданского губернатора Н. И.
Трескина, вылившаяся в настоящий чиновничий произвол. Например, им была
введена так называемая хрящевая повинность. Все въезжающие в город должны
были доставить телегу битого камня (хряща) для засыпки топких улиц. Очень быстро эта необходимая мера превратилась в непосильное бремя для населения,
особенно после того, как она стала заменяться денежным взносом на городских
заставах и переправах. Его предшественник Б. Б. Леццано ввел специальные сборы на содержание городской полиции с лавок, чанов кожевенных и мыловаренных заводов, кузнечных горнов. Он же почти в два раза поднял повозочный сбор.
Эти меры вызывали недовольство горожан, так как были отяготительны даже для
купечества. Городские власти резко протестовали против подобных решений,
ссылаясь на то, что они принимались без согласия местного общества92.
Надо сказать, что власти постоянно стремились увеличить податное обложение населения. С большим рвением занимался оптимизацией земских податей,
в том числе и с городского населения, иркутский гражданский губернатор Н. И.
Трескин. В 1812 г. им был образован специальный комитет, куда были выбраны
депутаты от всех городов губернии, кроме Якутской области. Комитет составил
новую раскладку смет по городам и уездам Иркутской губернии, которая должна
была собрать податей на сумму в 537,2 тыс. в год93. Для этой цели всех жителей
края разделили на 4 класса в зависимости от численности населения. Первую
группу составили Иркутск, Верхнеудинск, заштатные города Селенгинск, Баргузин, Кяхта, уезды Иркутский и Верхнеудинский. Податное население этих территорий должно было платить по 3 руб. 45 коп. с ревизской души. Во вторую группу вошли Киренск и Нерчинск с уездами, а размер податей составил 3 руб. 25 коп.
Еще один разряд составили мещане г. Нижнеудинска. В силу их бедности годовая
подушевая плата составила 3 руб. Наконец, в последнюю группу вошли крестьяне, приписанные к Нерчинским заводам. На их долю пришлась самая меньшая
сумма сборов – 2 руб. 85 коп.94 Следует признать, что суммы обложения податно75
го населения после этой раскладки несколько выросли. Так, купцы и мещане упраздненных городов Селенгинска и Баргузина ранее платили подати по 2 руб. 84
коп. с души. Теперь же, несмотря на сложное финансовое положение, их приравняли к жителям более состоятельных городов.
С ростом городов и укреплением городского самоуправления заметно расширяется городское хозяйство. Крупнейшим городом не только региона, но и
всей Сибири, был Иркутск. Но даже для него острой необходимостью было расширение источников формирования городского бюджета. Город занимал не только территорию, застроенную обывательскими и казенными постройками. Ему была отведена также пашенная и выгонная земля, оброчные статьи, которые сдавались в аренду. Так, в 1790-х гг. не менее 602 десятин оброчных сенных угодий
были в аренде у различных людей. Территория Иркутска и его окрестностей быстро росла. В конце 1780-х гг. городу было отмежевано 2493 десятины удобной
земли и еще почти 1,5 тыс. десятин неудобной, занятой лесами и водами. К 1798
г. общая площадь городских земель выросла до 7230 десятин95. При новом межевании 1826 г. городу было отведено уже 10 855 десятин. Часть этих земель ежегодно сдавалась в аренду по цене от 25 коп. до 2 руб. за десятину. Также в подряды сдавалось содержание городских весов при рынках, подводная гоньба, оброчные рыбные статьи, перевоз людей и грузов через Ангару. В Иркутске действовало два перевоза: у Чудотворской церкви при выезде на московский тракт и от
Троицкой церкви на дорогу, ведущую к южному берегу Байкала и далее в Кяхту.
В 1788 г. эти перевозы содержали иркутские мещане Максим и Андрей Пинегины
и Филимон Любимский за 118 руб. в год96.
Важной доходной частью бюджета были сборы с торговых помещений. Иркутск отличала насыщенная инфраструктура. На городских рынках и площадях
находились сотни лавок, шкафов, столов и балаганов. На Тихвинской площади
сдавались места под устройство качелей и каруселей, для мелочной торговли по 3
руб. за квадратную сажень. В общий бюджет поступали сборы с доходов трактирных и питейных заведений, постоялых дворов, доходы от извозного промысла и т.
п. Одной из заметных статей доходной части городов был повозочный сбор с ка76
ждого воза с кладью, проследовавшего через городские заставы, и речных судов.
Для Иркутска, как и для других городов, лежащих на основной торговой дороге,
связывающей Россию с Кяхтой, где происходила основная русско-китайская торговля, сборы с транзитных обозов и дощаников ежегодно давали более десятка
тысяч рублей. Так, в 1828 г. он составил 13,7 тыс. руб.97. Повозочной сбор составлял до 35 коп. с воза. В 1817 г. Дума подняла его до 1 руб., считая, его «для торгующего купечества, получающего от кяхтинского торга большие выгоды, не
только не отяготительным, но и весьма умеренным»98.
Иногда в городах региона возникали особые, присущие только им дополнительные бюджетные поступления. Таким, например, была акциденция в Кяхте –
особый, добровольно вносимый в общую кассу сбор с каждого ввозимого ящика
чая. Так, за счет сборов, которые платили при вывозе из Кяхты чая (по 15 коп. с
ящика кирпичного чая и 30 коп. с ящика байхового) городская администрация собирала значительные суммы, позволявшие финансировать строительство социальных объектов и благоустройство города. В 1818 г. для покрытия городских
расходов троицкосавское городское общество постановило взимать с товаров,
привозимых из Кяхты в Троицкосавск сбор по 25 коп. с воза. За эти деньги общество содержало дорогу между поселениями в «устроенном по возможности виде».
В 1827 г. этот сбор прекратили собирать на основании распоряжения высочайшего начальства, но это привело к ухудшению состояния дороги, и в 1836 г. этот
сбор восстановили, правда, уменьшив его до 7 коп. В итоге, он просуществовал до
1861 г.99
Не менее половины всех поступлений в общий бюджет составляли различные сборы и повинности с городских жителей. Обременительными для горожан
были сборы на содержание полиции, пожарной охраны, благоустройство города,
постойная повинность. До середины XVIII в. заботы о противопожарных мероприятиях и борьба с огнем были уделом самих горожан. С появлением полиции
эта задача была возложена на городничих. По «Уставу благочиния» город делился
на части и кварталы. В каждой части назначался частный пристав, при котором
создавалась небольшая полицейская команда, в состав которой входил брандмей77
стер или «огнегасительный» мастер. Также рекомендовалось заводить в городах
пожарные заливные машины и другие инструменты, выносить за город ремесленные и промышленные заведения, использующие открытый огонь. По указу 1797 г.
устройство пожарной части и вообще содержание полиции было отнесено к обязанностям городского самоуправления. Еще с 1780-х гг. в Иркутске появился свой
пожарный обоз, представляющий собой большую бочку на телеге с заливными
трубами. Пожарные машины выписывались из московского пожарного депо. В
целях предупреждения пожаров иркутские городские власти предписали вывести
кожевенные, мыловаренные заводы, кузницы и другие опасные производства за
черту города. Все они были сосредоточены на правом берегу Ушаковки100.
Заметное улучшение пожарного дела произошло в начале XIX в. при гражданском губернаторе Н. И. Трескине. Он разработал специальную инструкцию по
противопожарной безопасности, выписал несколько новых заливных машин. Во
второй части города была построена новая пожарная часть с каланчой и теплым
помещением для пожарных инструментов. В первой половине XIX в. в Иркутске в
каждой части находилось по одной пожарной машине. Кроме того, при городской
думе состояло еще 4 заливных машины со всеми принадлежностями. Хотя собственной городской пожарной команды еще не было, ее функции выполняли полицейские служители при помощи местных обывателей. К середине XIХ в. постоянные пожарные команды были только в Иркутске и Якутске. В 1851 г. троицкосавский градоначальник вышел на губернские власти с предложением создать полицейско-пожарную команду из 25 человек за счет местных городских доходов101. В
остальных городах региона полицейские и противопожарные мероприятия оставались натуральной повинностью горожан и выполнялись ими по очереди. Всего
же на содержание пожарных команд и инструментов в Восточной Сибири из городских доходов было выделено более 16 тыс. руб., что составило всего 9 % от
общей расходной части102.
Городское общество неоднократно ходатайствовало о сокращении числа казенных служб и платежей. Из-за отсутствия в Сибири дворянства, малочисленности и слабости административного аппарата на плечи «лучшей» части горожан
78
ложились самые различные казенные и общественные службы. Купцов привлекали к оценке казенных товаров, работе в таможнях и магистратах, приему и продаже вина и соли, сбору подушных денег и т. п. Особенно тяжелы были службы,
связанные с разъездами по губернии. Они требовали материальных и временных
затрат. В наказе от Иркутска купцы указывали, что от тех дальних служб они лишаются «всей своей купеческой коммерции и в путевых проездах приемлют себе
убыток». И это были не пустые слова. В 1760-х гг. из иркутского купечества ежегодно к различным службам привлекалось до 250 человек. Причем, все службы,
кроме магистратских, они несли собственным «коштом». Перечень служб с течением времени менялся, как правило, в сторону увеличения. В среднем, для заполнения всех вакансий ежегодно требовалось от 130 до 150 человек. Если вспомнить, что в Иркутске по официальным данным к 1766 г. насчитывалось всего 452
посадских двора, то количество служб впечатляет.
Все службы были выборными, но городская администрация постоянно
сталкивалась с низкой социальной активностью посада. Причем, имелась в виду
не только низкая явка избирателей, но и вообще отсутствие выбираемых, хотя
служба по общественному выбору являлась не правом, а непосредственной обязанностью всего взрослого мужского населения посада, и при выборах соблюдалась определенная очередность. Многие купцы и цеховые под разными предлогами пытались избежать службы. Часто возникали конфликты из-за того, что если
при несении службы образовывалась недостача, а сам должник или его наследники не могли ее погасить, то сумма долга раскладывалась на его выборщиков.
Причем, именно тех, кто являлся на выборы и подписывал соответствующие документы. Так, в марте 1766 г. посадские просили у магистрата, чтобы долг взыскивался «не с одних тех, кои подписались под выбором,… но со всего купечества, ибо для каждого выбора повестка всему наличному купечеству происходит,
однако, небольшее число бывает по повестке к согласиям»103. Пытаясь бороться с
массовой неявкой к выборам, городские власти вводили штрафы, а оказывавшие
сопротивление подвергались аресту. Могли, к примеру, «за нехождение по повесткам на согласии и к выборам с первостатейного купечества взыскивать на со79
держание богадельных за первое небытие по пяти рублев». Если на согласие не
являлись лица, подлежащие по очереди к выбору, они могли быть назначены к
службе и заочно. С течением времени одна из основных натуральных повинностей посадской общины – выполнение казенных служб – заменялась денежными
сборами. Более состоятельные ее члены платили штрафы или нанимали вместо
себя «вольножелающих». Так, в 1785 мещанин Курмачев нанял за себя для сбора
подушных денег И. Лопанова «за договорную между ними плату».
Значительное число казенных и общественных служб вынуждало магистраты и думы стремиться к расширению податного общества. Сибирский губернатор
Д. И. Чичерин доносил в 1760-х гг., что бедняки в сибирский городах «великим
множеством начали определяться в купечество и в цехи..., а магистраты оных
требуют и определяют единственно в пользу свою..., разделяя их по себе в работники, употребляя во все посылки и службы казенные, в отдачу в рекруты, а сами
уже остаются в дома своих»104.
Различные сборы и повинности особенно тяжелым бременем ложились на
плечи горожан малых городов Сибири. Так, став городом, Киренск должен был
обзавестись системой городского самоуправления, а присутствие в нем уездной
администрации многократно повышало расходы горожан. Помимо городской ратуши в Киренске были открыты нижняя земская расправа, состоящая из судьи и
четырех заседателей от городского общества, городнических дел правление, нижний земский суд, заведовавший полицией. Позднее появились окружной суд, полицейская управа, окружное казначейство и другие службы. Из-за малолюдности
города с 1822 г. здесь было введено упрощенное общественное самоуправление.
Вместо ратуши была введена должность городового старосты, при котором находился письмоводитель. Кроме того, из мещан и купцов выбирались оценщики,
десятники и другие должностные лица. Обременительными для горожан были
сборы на содержание полиции, пожарной охраны, благоустройство города, постойная повинность. Последняя выражалась в необходимости принимать на постой и содержание военных чинов. В 1809 г. в Киренске была учреждена квартирная комиссия, которая первоначально определила к несению постойной повинно80
сти 22 двора. Уже на следующий год их число достигло 66. Размещение военных
и приезжих чиновников было обязанностью податной части городских домовладельцев. Некоторые купцы имели по 2–3 дома, чтобы использовать один из них
под постой. В 1840-х годах, чтобы как-то облегчить свое положение общество
предприняло строительство воинских казарм за свой счет.
Специальной полицейской команды в Киренске не было, функции ее выполняла находящаяся при городовой управе небольшая команда из 2 казаков и 4
десятников из мещан. К ней также принадлежало несколько ходоков, избираемых
от общества. Обязанностями команды было поддержание порядка в городе, наблюдение за торговлей, санитарным состоянием, поимка «беспашпортных» бродяг. Пожарная часть находилась в ведении городничего. Особой каланчи для обнаружения пожара не было. Оповещение жителей производилось трещетками и
барабанным боем с гауптвахты. Пожарная заливная машина в Киренске появилась
в первые годы XIX в. К 1830 г. их было уже две. Пожарную команду составляли
нанимаемый обществом машинист и 4 десятника из мещан. Кроме того, к пожарной части было прикомандировано до 20 рядовых инвалидной команды. Обычно
же на пожар сбегался весь город и помогал тушить подручными средствами105.
Говоря о тяжести и разорительности для жителей городов указанных выборных служб, следует иметь в виду их воздействие на общественную жизнь города. Выборы и службы содействовали расширению кругозора купцов, осознанию
их роли в обществе, становлению общественного мнения, ибо, по справедливому
замечанию Д. Я. Резуна, «человек, несущий большую ответственность, не может
не быть личностью»106. Выполнение различных общественных служб содействовало укреплению связей между купечеством и губернской администрацией. В ряде случаев эти взаимоотношения приобретали коррумпированный характер.
Помимо постоянного роста числа служб и выборных должностей год от года увеличивались издержки на содержание городского управления и хозяйства. В
1805 г. иркутское городское общество обратилось с жалобой на отягощение их
службами и повинностями к полномочному послу в Китай графу Ю. А. Головкину. В частности, они жаловались на то, что должны содержать 59 лошадей для
81
почтовой гоньбы. Из них – 37 в Иркутске, 16 на Лиственичной станции и 6 лошадей на Тулунской. В этом же документе приводится перечень платежей в пользу
города. Содержание магистрата и городской думы обходится в 6150 руб., городских часов – 128 руб., пробирного мастера – 72 руб., полиции и пожарной команды – 2390 руб., 39 будочников – 1404 рубля. Еще 1808 руб. собиралось на ремонт
пожарных инструментов и содержание лошадей. Заметную сумму в 3436 руб. 50
коп. составляли расходы на отопление общественных зданий, полиции, военных
казарм. Еще 1550 руб. предназначалось для содержания двух перевозов через Ангару. Прочие расходы достигали еще 4974 руб. Всего же, только на городские нужды собиралось с податного населения Иркутска 20 362 руб. 66 коп. В достаточно
значительную сумму – 15 003 руб. 79 коп. обходилась городу подводная повинность. Кроме того, на различные нужды собиралось с мещанского и цехового обществ 2800 руб. (по 50 коп. с 901 ревизской души). В результате расходная часть
городского бюджета составляла до 38 166 руб. 64 коп. 107
Естественно, такой значительный бюджет мог иметь только самый большой и экономически развитый город Восточной Сибири. В других городских поселениях региона приходно-расходные статьи были гораздо скромнее. Например,
в таких заштатных городах как Баргузин, Балаганск или Селенгинск доходы не
составляли даже тысячи рублей, зачастую уступая расходной части. В 1816 г. доходы городов Иркутской губернии составили 44 916 руб. 63 коп. Из них 80,5 %
приходилось на губернский центр. Остальные города были очень маломочны. В
Троицкосавске, который жил только за счет обменной торговли с Китаем, доходы
составили 2889 руб. 92 коп. В Верхнеудинске – 1617 руб. 90 коп. В Якутске с подведомственными ему ратушами Зашиверска, Средне и Нижнекалымска вся доходная часть составляла 3058 руб. В остальных городах губернии менее тысячи
рублей108. Мещанское общество Нижнеудинска, составлявшее чуть больше ста
человек, неоднократно ходатайствовало о своем бедственном положении, вызывавшем значительные трудности в собирании средств на казенные и городские
повинности. К 1840 гг. доходы города составляли 1615 руб. 82 коп. и постоянно
уменьшались. Их не хватало даже на содержание полиции и пожарной части109.
82
О финансовом состоянии городов Байкальской Сибири в 1828 г. наглядно
свидетельствует приведенная ниже таблица.
Таблица 1110
Бюджеты городов Байкальской Сибири в 1828 г.
Города
Доходы
Расходы
Иркутск
76 551 руб. 33 коп. 59 139 р. 11 коп.
Верхнеудинск 6350 р. 76 коп.
5159 р. 64 коп.
Нижнеудинск 910 р. 33 коп.
867 р. 81 коп.
Нерчинск
6295 р. 37 коп.
5330 р. 54 коп.
Киренск
3581 р. 56 коп.
3119 р. 59 коп.
Балаганск
463 р. 30 коп.
378 р. 21 коп.
Троицкосавск 15 292 р. 32 коп.
9295 р. 00 коп.
Баргузин
460 р. 13 коп.
415 р. 67 коп.
Селенгинск
1332 р. 17 коп.
1328 р. 47 коп.
Итого
111 237 р. 27 коп.
85 034 р. 04 коп.
В первой четверти XIХ в. некоторое сокращение доходов было вызвано
значительным уменьшением купеческих капиталов. Одной из причин, наряду с
общим ухудшением экономической обстановки в крае в период правления Н. И.
Трескина, было увеличение сборов с купеческих капиталов, доходивших до 7 коп.
с объявленного рубля. С 1807 по 1823 гг. только из иркутского купечества выбыло 144 капитала, из них всего 10 из-за смерти111. Большинство приходилось на самую многочисленную, но в тоже время экономически неустойчивую группу – купечество третьей гильдии. Ситуация стала меняться только в 1830-х гг. С 1838 по
1844 гг. общее число купеческих капиталов региона выросло с 302 до 372, причем
более быстро росла численность первых двух гильдий. Повышение гильдейских
сборов положительно сказалось на динамике городских доходов. За этот период
они возросли в Иркутской губернии более чем в пять раз. В 1835 г. все городские
доходы губернии составили 125,7 тыс. руб., расходы – 120,7 тыс. руб.112 Необходимо отметить, что благодаря таким городам, как Иркутск, Троицкосавск, Верх83
неудинск бюджеты Байкальской Сибири были заметно больше, чем в соседних
регионах. Так, например, Енисейская губерния собирала в 3,3 раза меньше. Доходы ее городов составили в том же году 39,1 тыс., расходы 38,5 тыс. руб.113 К 1851
г. городские сборы по Иркутской губернии возросли до 187,2 тыс. руб. серебром.
Если же учесть официальный курс серебряного рубля (1 руб. серебром составлял
3,5 руб. ассигнациями), то эта сумма составит 655,5 тыс. руб. ассигнациями114.
В 1820-х гг. губернские власти были весьма озабочены отысканием дополнительных средств для увеличения городских доходов. Определенный шаг в этом
направлении сделала городская реформа М. М. Сперанского 1822 г., разделившая
городские поселения Сибири на многолюдные, средние и малолюдные. В соответствии с этим делением строилось все общественное самоуправление, в том
числе и бюджетная сфера, которая была передана вновь образованному хозяйственному управлению. Ежегодно в январе Дума должна была представлять городскому обществу отчет о городских доходах и расходах за прошлый год. После утверждения отчет вместе со всеми книгами препровождался в казенную палату на
ревизию.
Борясь с последствиями произвола предыдущей администрации, М. М.
Сперанский утвердил «Подтвердительные правила о свободе внутренней торговли». В них, в частности, была сделана попытка упорядочить некоторые городские
пошлины. Так, запрещалось производить сбор с извозчиков и с купеческих кладей, проходящих или временно останавливающихся в сибирских городах. Отменялся также существовавший в Иркутске на заставах сбор по 10 коп. со всех приезжающих в город. Запрещение взимать повозочный сбор значительно снижало
доходную часть городских поселений, лежащих на главном торговом пути. Встретив негативную реакцию городских властей по этому поводу, М. М. Сперанский
временно приостановил введение данного запрета, передав его на усмотрение и
утверждение Сибирского комитета. Окончательного решения так и не было принято, и городские Думы продолжали собирать пошлины со всех купеческих обозов. С развитием внутренней торговли и путей сообщения в конце XIХ в. данный
сбор обеспечивал поступление в доходную часть городов значительных сумм.
84
Только в Иркутске его собирали на 37–38 тыс. руб. Железная дорога, прошедшая
через Иркутск, несколько видоизменила характер сбора. В 1911 г. иркутская Дума
утвердила проект соглашения с управлением Забайкальской железной дороги о
взимании попудного сбора с грузов, проходящих через станцию Иркутск115.
На протяжение всего XIХ в. наблюдался медленный, но стабильный рост
городских бюджетов региона. Особенно быстро рос бюджет Иркутска. С 1816 по
1888 гг. он увеличился почти в 24 раза, что, несомненно, отражало общую динамику его народонаселения и капиталов. Иркутск вообще был самым богатым городом Сибири. Его доходная часть в 1844 г. составляла более 30 тыс. руб. серебром, что в 1,3 раза превосходило сборы Томска (22,6 тыс.), в 3,7 раза Тобольска
(8,1 тыс.) и в 5 раз Красноярска (5,9 тыс.)116.
Достаточно динамично рос бюджет Верхнеудинска. В 1830–1870-х гг. он
увеличился почти в 5 раз117. При этом основная структура доходов и расходов города во многом соответствовала той, которая сложилась в губернском центре.
Очень динамично развивался Троицкосавск, получивший в 1822 г. статус города.
К середине XIХ в. он фактически слился с Кяхтой, составив единое градоначальство с населением в 7776 чел.118
Более медленно развивались другие города. Одни из них так и не смогли
оправиться после переноса городской застройки на новое место (Нерчинск, Селенгинск), другие только недавно были преобразованы из сельских поселений и
не имели возможностей для быстрого роста. Так, образованные при создании в
1822 г. Енисейской губернии новые уездные города Минусинск, Канск, Ачинск,
Туруханск «не имели ни той степени устройства, ни тех доходов, которые могли
бы их поставить на степень городов»119. Но в целом даже в малых городах региона при всей нестабильности их экономического развития можно отметить некоторый рост доходной части. Если в Киренске в 1807 г. она составляла менее 1,5 тыс.
руб., то к 1833 г. достигла уже 9,8 тыс. руб. Значительную часть доходов давали
сборы с киренских и илимских мещан, процентные платежи с капиталов купечества, акциз с купцов и мещан, торгующих в городе не в ярмарочное время. Из
85
расходных же статей почти 70 % шло на содержание управленческого аппарата и
полиции, на пожарную команду около 23 %, на содержание перевозов – 5 %120.
Следует отметить, что городские власти нередко прибегали к введению новых сборов и штрафов для пополнения доходной части. В 1842 г., например, городская дума Иркутска приняла решение о введении штрафа в 5 коп. за бродячий
по улицам скот. Собранные суммы направлялись на благоустройство города. В то
же время власти очень неохотно шли на увеличение расходных статей. В том же
1842 г. специально образованный в думе комитет по благоустройству, рассматривая сенаторский указ об устройстве в губернских городах мостовых, посчитал излишним исполнять его в Иркутске, «ибо улицы здесь по твердому грунту земли
состоят в хорошем положении»121.
К середине XIХ в. городские расходы почти повсеместно превысили доходы. Города стали быстрее тратить деньги, чем накапливать. В 1851 г. недоимки
составили по г. Иркутску 14 826 руб. 88 коп., по г. Киренску 332 руб. 65 коп., по г.
Нижнеудинску 57 руб. 66 коп.122 Такая же тенденция отличала и остальные города
региона за исключением Троицкосавска. Доходы от русско-китайской торговли
позволяли ему не только безбедно жить, но и направлять значительные суммы на
благоустройство города. В том же 1851 г. доходная часть его бюджета составила
22 220 руб., а расходы всего 8856 руб. 45 коп. Остальные суммы пополняли запасной капитал города.
С другой стороны, власти требовали больших расходов на благоустройство
Кяхты и Троицкосавска, считая, что это лицо российского государства. Так, в документах отмечалось, что новое монументальное каменное здание гостиного двора важно «для безопасности занимающимся оной торговлей, а не менее и для виду
заграничным в благовидности и устройстве города»123. Естественно, что для поддержания статуса центра российско-китайской торговли только городского бюджета не хватало. За пятилетие (1854–1858) его доходная часть составила в среднем 17 тыс. руб., расходы же превосходили 16 тыс. Остаток был так незначителен,
что город с начала своего существования до 1859 г. имел запасной капитал в 14
тыс. руб. Еще в 1837 г. городское общество предложило в дополнение к город86
ским сборам производить отчисления из пошлинных сборов. По закону это пособие предоставлялось местностям, где казна получала значительные пошлинные
доходы (Анапа, Новороссийск, Одесса и др.) По подсчету купечества эта сумма
могла составлять до 0,5 % от всех пошлинных сборов124. При этом купечество
старалось уклониться от всех попыток контроля за расходованием этих сумм, заявляя, что акциденция имеет характер частного сбора по полпроцента с рубля.
Надо сказать, что у городской верхушки были все основания не афишировать
свои расходы. Из этих дополнительных сборов ежегодно тратилось до 19,5 тыс.
руб. на благоустройство города и до 14 тыс. руб. на представительские расходы
(общественные угощения во время праздников, прием китайских делегаций,
встречи и проводы духовных миссий в Пекин и т. п.). В конце 1850-х гг. акциденские суммы заметно увеличились и составляли до 51 тыс. руб. в год. Из этих сумм
оплачивалось содержание кяхтинского училища, пожарная команда, ремонт дорог, содержание общественных зданий и т. п. В статьях расходов были и совсем
экзотические – на поддержание дружественных связей с Китаем (300 руб.), на содержание оркестра (1,5 тыс. руб.), на угощение приезжих чиновников и китайских
купцов (6 тыс. руб.), на коммерческих агентов в Пекине и других городах Китая
(3 тыс. руб.)125 Некоторые современники ставили купцам в вину такое распределение средств, считая, что эти сборы должны содействовать развитию торговли
или направляться на улучшение дорог.
Обеспокоенные городские власти и губернская администрации искали пути
увеличения поступлений в городскую казну. В 1858 г., например, был предложен
ряд мер по пополнению доходной части городов Иркутской губернии. Среди них
– создание на Киренге оброчной рыболовной статьи, передача в оброчное содержание городских весов, введение акцизного сбора за причаливание и выгрузку на
городской берег различных товаров, а также введение платы за провоз через город
грузов на лошадях в зимние время. В Нижнеудинске предполагалось увеличить
сборы с владельцев ремесленных мастерских, мелочных лавок, постоялых дворов,
с проезжающих и торгующих по дороге предпринимателей. В Иркутске было
предложено провести переоценку городской земли, находящейся под строениями,
87
и увеличить сборы с пригородных территорий, отводимых под добывание песка,
глины, камня, леса. Кроме того, вводились пошлины за использование берегов
Ангары в черте города для складирования леса и других товаров, причаливание и
зимовку судов. По предварительной оценке думы введение новых доходных статей должно было принести бюджету Иркутска до 7433 руб. в год126. В целом, эти
меры способствовали стабилизации городских бюджетов региона.
Однако расходная часть городских бюджетов была более консервативна.
По-прежнему, большая часть расходов была направлена на административные
нужды, в то время, как затраты на социальное и культурное развитие городов были минимальны, либо вообще отсутствовали. К 1851 г., например, регулярная полицейская команда из 108 нижних чинов была только в Иркутске. Во всех других
городах, кроме Якутска, полицейские команды отсутствовали, а обязанности их,
как и раньше исполняли выборные от обывателей. 127
В полном забвении находилась медицинская часть. Сами губернские власти
признавали, что «вообще медицинская часть в Восточной Сибири весьма недостаточно восстановлена, особенно в отдаленных ее пределах» 128. На всю Восточную
Сибирь приходилось всего 40 врачей, 5 частных и казенных аптек и 22 больницы.
В том числе в городах Байкальской Сибири 12 больниц, которые могли принять в
год до 1847 человек129. На этом фоне настоящим оазисом выглядел Троицкосавск.
В конце XIХ в. в Троицкосавске и Кяхтинской слободе на 9,5 тыс. жителей было
11 врачей130. Впрочем, как писал в свое время И. Попов: «В Кяхте все богаче и
грандиознее…»131.
Во второй половине XIХ в. произошли значительные изменения в бюджетной политике сибирских городов. Городовое положение 1870 г. закрепило за местным самоуправлением права юридического лица, дав ему возможность приобретать и отчуждать имущество, заключать займы, вступать в договора, выступать
истцом и ответчиком в суде и т. д. Изменилась и структура доходной части. Прямые сборы с населения фактически прекратились, зато резко увеличилось количество «прочих доходов». Сюда входили различные частные пожертвования, сборы
с недвижимого имущества, извозного и перевозного промыслов, с документов на
88
право торговли и промыслов, различные второстепенные сборы и штрафы с населения. Определенное место в городских бюджетах стали играть проценты с городских капиталов, размещенных в Приказе общественного призрения и других
кредитных учреждениях. В 1886 г. в Иркутском городском общественном управлении была учреждена ссудо-сберегательная касса с целью приема денежных
вкладов и выдачи нуждающимся ссуд. Кроме того, город был одним из пайщиков
Прибрежно-Витимской золотопромышленной компании и Ленско-Витимского
пароходства. Для организации сбора доходов при иркутской городской Думе была организована в 1872 г. «подготовительная комиссия» – финансовый орган,
учитывающий поступление доходов и контролирующий правильность их использования. В следующем году была сформирована оценочная комиссия, в обязанности которой входили оценочный сбор, казенный налог, оценка и переоценка недвижимого имущества.
Следует отметить, что налог на недвижимость был одной из основных в
структуре городских доходов Иркутска. Еще в 1831 г. натуральная постойная повинность городского населения была заменена денежными сборами. В конце
1850-х гг. этот сбор превысил все другие поборы. Ежегодно для содержания и
размещения все увеличивающихся воинских команд и офицеров требовалось ежегодно до 20 тыс. рублей. В 1839 г. губернская администрация предложила составить особый капитал, проценты с которого направить на погашения квартирной
повинности. Предполагалось единовременно собрать с купечества по 4 % с объявленных капиталов, а с мещан и цеховых по 75 коп., но городское общество не
поддержало эти шаги администрации. В 1842 г. было принято новое положение,
по которому квартирную повинность необходимо было выплачивать в соответствии с оценкой недвижимости, в которую включали не только жилые дома, но и
торговые и промышленные помещения, огороды и незастроенные участки Переоценка городской недвижимости должна была производиться каждые три года. С
недвижимости, оцениваемой ниже 50 руб., сбор не производился. Со стоимости
остальных строений собиралось в зачет квартирной повинности до 1 %. По первой оценке стоимость недвижимости Иркутска составила чуть более 2 млн. руб89
лей, что позволило внести в доход города 20 тыс. руб.132 К 1859 г. сумма на содержание военных возросла до 37,4 тыс. руб., составляя в среднем до 15 руб. на
обывательский дом. В дальнейшем, рост населения и города способствовал значительному увеличению стоимости его недвижимости. В 1881 г. она оценивалась в
6,8 млн руб., а в 1904 г. составила уже 13,7 млн руб.133 Одновременно росли и
сборы с оценки недвижимости. В 1884 г. иркутская Дума увеличила эти сборы до
10 % с оценочной стоимости городского имущества. В 1897 г. налог с недвижимости составил в Иркутской губернии 54 тыс., Енисейской – 18 тыс., Забайкальской области – 20 тыс., Якутской – 6 тыс. руб.134. Сборы с городской недвижимости превосходили реальные затраты на содержание военных команд, поэтому излишки поступали в городской запасной капитал наряду с пожертвованиями и использовались для экстраординарных расходов.
Иркутск оставался наиболее крупным городом края, и доходная часть его
продолжала расти, составив к концу XIХ в. 717 810 руб. Однако, дальнейшее развитие и модернизация коммунального хозяйства, усложнение системы управления и расширение социальной сферы города не могло не сказаться на объеме его
расходов. Не редко они обгоняли доходы, и для погашения дефицита бюджета
приходилось прибегать к займам и запасным капиталам. Важнейшими расходными статьями были содержание городского управления и полиции. На эти цели
уходило более половины бюджета. На рубеже ХХ в. несколько возросли расходы
на образование и медицинское обслуживание населения, составив около 23 %.
Этого, конечно, было недостаточно, но все же можно говорить об определенной
тенденции к росту. В целом, на одного жителя Иркутска приходилось до 10,7 руб.
Это было значительно больше, чем в Красноярске (4,2 руб.), но уступало показателям столицы (14 руб.). Затраты на капитальное строительство приводили к тому, что задолженность Иркутска постоянно возрастала. По расходной части бюджета Иркутску среди городов Сибири не было равных. Несмотря на многочисленные проблемы городского хозяйства, официальная печать отмечала в 1914 г.:
«Иркутск богат. Это едва ли не единственный город в России, не только не
имеющий крупного долга, но еще владеющий большим капиталом и недвижимо90
стью»135. Бюджеты остальных городов региона были значительно меньше, но повсеместно имели тенденцию к росту. Даже в самом северном городе Иркутской
губернии Киренске, не имеющем, к тому же, развитой торговли и промышленности, доходная часть бюджета возросла к 1910 г. более чем в три раза, составив
18,8 тыс. руб.136
Эволюция бюджетной политики городов Байкальской Сибири была теснейшим образом связана со спецификой их развития и хозяйства. Изменения в
структуре городских бюджетов, с одной стороны, проявлялись в тенденциях к
росту доходов и постепенному смещению источников пополнения городской казны от прямых сборов с населения к поступлениям от торговли и имущества. Заметную роль в жизни городов стали играть к концу XIХ в. доходы на проценты с
капитала и недвижимости, а также различные пожертвования граждан. С другой
стороны, расходная часть бюджета отличалась консервативностью и устойчивостью своей структуры. По-прежнему, крайне невелики были ассигнования на развитие социальной и культурной сферы городов.
Недостаточность городских средств являлась общей чертой российской
провинции. Исключением были лишь крупные портовые или пограничные города,
а также региональные центры торговли. В рассматриваемом регионе таковыми
были Иркутск и Троицкосавск. Финансовые затруднения были характерны для
большинства городов России на протяжении всего дореформенного периода. Одной из главных причин недостаточности городских средств была общая экономическая слабость города, отсутствие серьезных инвестиций, а для сибирского региона еще плачевное состояние городской промышленности. Кроме того, в силу
традиционной инертности сами Думы не проявляли большой активности в поиске
новых источников доходов и в максимально полном использовании существующих.
В свою очередь, недостаточное бюджетное финансирование сдерживало
инициативу городского общества и не давало в полной мере реализовать возможности городского управления. В результате деятельность городских органов вла-
91
сти была направлена преимущественно на решение текущих вопросов городского
хозяйства и управления, в ущерб перспективному развитию города.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Подробнее см.: Миронов Б. Н. Спорные и малоизученные вопросы истории русского
позднефеодального города в современной советской историографии // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы историографии. Л., 1983. С. 165–187.
2
Миронов Б. Н. Русский город в 1740–1860-е годы: демографическое, социальное и эко-
номическое развитие. Л., 1990. С. 15.
3
Там же. С. 18–19.
4
Там же. С. 22.
5
Семенов-Тян-Шанский В. П. Город и деревня в Европейской России // Зап. ИРГО.
СПб., 1910. Т. Х, вып. 2. С. 87.
6
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 2 :
Игры обмена. М., 1990. С. 512.
7
Корнилов П. Н. Замечания о Сибири. СПб., 1828. С. 20.
8
ОР РГБ. Ф. 20. К. 4 об. – 13. Д. 12. Л. 11.
9
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 28–29.
10
Иркутск в панораме веков. Очерки истории города. Иркутск, 2002. С. 139.
11
Иркутск. Материалы для истории города ХVII и ХVIII столетий. М., 1883. С. 12.
12
Более подробно о развитии Иркутске см.: Иркутск в панораме веков. Очерки истории
города. Иркутск, 2002.
13
Цит. по: Артемьев А. Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во второй половине
XVII–XVIII вв. Владивосток, 1999. С. 68.
14
Минерт Л. К. Памятники архитектуры Бурятии. Новосибирск, 1983. С. 86.
15
Паршин В. Поездка в Забайкальский край. М., 1844, С. 71.
16
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 112. Л. 39 об.
17
Описание Иркутского наместничества 1792 года. Новосибирск, 1988. С. 80.
18
Там же. С. 81.
19
Минерт Л. К. Два памятника архитектуры города Троицкосавска – Кяхты // Городская
культура Сибири: история, памятники, люди. Новосибирск, 1994. С. 117.
20
Артемьев А. Р. Указ. соч. С. 92.
21
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели (фрагменты истории повсе-
дневности) // Процессы урбанизации в центральной России и Сибири. Барнаул, 2005. С. 141.
92
22
Цит. по: Артемьев А. Р. Указ. соч. С. 57.
23
Там же. С. 59.
24
Петряев Е. Д. Нерчинск. Очерки культуры прошлого. Чита, 1959. С. 23.
25
ОР РНБ. Ф. 883. Бумаги Элпидова. Т. 2. С. 136.
26
Петряев Е. Д. Указ. соч. С. 28.
27
Паршин В. Указ. соч. С. 136.
28
ГАИО. Ф. 29. Оп. 2. Д. 41. Л. 19.
29
Константинов А. В., Константинова Н. Н. История Забайкалья (с древнейших времен
до 1917 года. Чита, 2002. С. 171.
30
31
Шунков В. И. Очерки по истории земледелия в Сибири (ХVII век). М., 1956. С. 98.
Малый город. Социально-демографическое исследование небольшого города. М.,
1972. С. 22.
32
РГИА. Ф. 1287. Оп. 36. Д. 1051. Л. 52 об.
33
Описание города Нижнеудинска // ЖМВД. 1860. № 7. Июль. Ч. 43, отд. 4. Смесь. С. 5–
34
Энциклопедический словарь. СПб., 1897. Т. 21. С. 46.
35
ПСЗРИ-1. Т. ХХ, № 14242. С. 23–32.
36
НАРБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 2122. Л. 1 об.
37
Ровинский П. А. Очерки Восточной Сибири// Древняя и новая Россия. 1875. № 1. С.
38
Там же.
39
В. П. Описание пути от Иркутска до Москвы. М., 1851, с. 31.
40
См. например: Города Алтая (эпоха феодализма и капитализма). Барнаул, 1986; Борб-
6.
78.
лик Е. М. Город в горнозаводском ведомстве Западной Сибири в XVIII – первой трети XIХ века
//Сибирский город XVIII – начала ХХ веков. Вып. 1. Иркутск, 1998. С. 26–37.
41
Рындзюнский П. Г. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958. С. 33.
42
Гагемейстер Ю. А. Статистическое обозрение Сибири. СПб., 1854. Т. 2. С. 186.
43
ГАИО. Ф. 29. Оп. 1. Д. 229. Л. 10.
44
Там же. Л. 14 об.
45
Там же. Л. 14.
46
Резун Д. Я. О некоторых проблемах современной сибирской исторической урбанисти-
ки// Сибирский город XVIII – начала ХХ веков. Вып. 1. Иркутск, 1998. С. 6.
47
Быконя Г. Ф. Русское неподатное население Восточной Сибири в XVIII–XIX вв. Крас-
ноярск, 1985. С. 33.
48
РГАДА. Ф. 248. Оп. 13, кн. 761. Л. 34–34 об.
93
49
Рафиенко Л. С. Проблемы истории управления и культуры Сибири XVIII–XIХ вв. Но-
восибирск, 2006. С. 116.
50
Рафиенко Л. С. Функции и деятельность сибирских магистратов в 40–70-х гг. XVIII в.
// Бахрушинские чтения 1966 г. Вып. 2. Новосибирск, 1968. С. 46.
51
Там же. С. 48.
52
Там же. С. 49.
53
Там же. С. 55.
54
Кудрявцев Ф. А., Вендрих Г. А. Иркутск. Очерки по истории города. Иркутск, 1958. С.
55
Рафиенко Л. С. Функции и деятельность сибирских магистратов в 40–70-х гг. XVIII в.
56
Рафиенко Л. С. Проблемы истории управления и культуры Сибири XVIII–XIХ вв. С.
57
Там же. С. 116–117.
58
Лосев А. И. Географическо-статистическое описание Иркутской губернии // Весь Ир-
5.
С. 64.
114.
кутск. Иркутск, 1992. С. 233.
59
Рабцевич В. В. Управление городами в Сибири последней четверти XVIII – первой по-
ловины XIX в. // Сибирские города XVIII – начала ХХ века. Новосибирск, 1981. С. 157.
60
Быконя Г. Ф., Федорова В. Н., Бердников Л. П. Красноярск в дореволюционном про-
шлом. XVII–XIX века. Красноярск, 1990. С. 79.
61
Рабцевич В. В. Управление городами в Сибири … С. 164.
62
Акишин М. О. Российский абсолютизм и управление Сибирью XVIII века: структура и
состав государственного аппарата. М. ; Новосибирск, 2003. С. 314–315.
63
Иркутская летопись... С. 116.
64
ГАИО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 5. Л. 12.
65.
Шахеров В. П. Города Восточной Сибири в XVIII – первой половине XIХ вв. Очерки
социально-экономической и культурной жизни. Иркутск, 2001. С. 131.
66
Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири.
1032–1882 гг. Сургут, 1993. С. 419.
67
Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 269.
68
Иркутская летопись... С. 47
69
Там же. С. 50.
70
Кудрявцев Ф. А., Вендрих Г. А. Указ. соч. С. 58–59.
71
РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 58. Л. 4 – 4 об.
72
Штейнгейль В. И. К иркутскому летописцу пояснение. Записки о Сибири // Сочинения
94
и письма / В. И. Штейнгейль. Иркутск, 1992. Т. 2. С. 185.
73
Манасеин В. С. Указ. соч. С. 22–23.
74
Цит. по: Кузьмичев А., Петров Р. Русские миллионщики: Семейные хроники. М., 1993.
75
Рафиенко Л. С. Ответы сибирских городов на анкету комиссии о коммерции как
С. 8.
исторический источник // Археография и источниковедение Сибири. Новосибирск, 1975. С. 26.
76
Покровская И. М. Наказы от городов Сибири в Уложенную комиссию 1767 года как
исторический источник. // Археографический ежегодник за 1961 год. М., 1962. С. 92–93.
77
РГИА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62, ч. 1. Л. 19–19 об.
78
Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М. М. Сперанского в Сибири с
1819 по 1822 год. СПб., 1872. Т. 1. С. 575 – 576.
79
Из бумаг о Сибирякове и Мыльникове // Сборник газеты «Сибирь». СПб., 1876. Т. 1. С.
461 – 462.
80
Вишняков Н. П. Сведения о купеческом роде Вишняковых, собранные Н. Вишняко-
вым. М., 1911. Ч. III. С. 19.
81
Кудрявцев Ф. А., Вендрих Г. А. Указ. Соч. С. 100.
82
Записки иркутских жителей... С. 279.
83
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 45. Л. 469 об.
84
Там же.
85
Там же. С. 280.
86
Потанин Г. Н. Города Сибири// Сибирь, ее современное состояние и ее нужды. СПб.,
1908, с. 46.
87
Тукалевский И. Воспоминания. СПб., 1834. С. 99 – 100.
88
Вишняков Н. П. Указ. Соч. С. 39.
89
Записки иркутских жителей… С. 58.
90
Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1989, т. 1, с. 37.
91
ПСЗРИ – 1, т. ХХП, № 16188.
92
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 70. Л. 96.
93
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 45. Л. 130 об.
94
Там же. Л. 133 -134.
95
РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 174. Л. 1.
96
Там же. Л. 2 об.
97
Богашев В. Иркутск в статистическом отношении // Сын Отечества. СПб., 1833. Т. 35.
98
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 138. Л. 108.
С. 370.
95
99
ГАИО. Ф. 24. Оп. 6. К. 2305. Д. 18. Л. 11–13.
100
Иркутская летопись (летописи П. И. Пежемского и В. А. Кротова). Иркутск, 1911. С.
134–135.
101
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. Л. 13 об.
102
Там же, л. 14 об.
103
Василенко М. В. Выборы для человека или выборы сами по себе? // Сибирский архив.
Вып. 1. Иркутск, 2000. С. 75.
104
Рафиенко Л. С. Ответы сибирских городов на анкету Комиссии о коммерции как ис-
торический источник…С. 20.
105
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья в XVII – пер-
вой половине XIХ в. Иркутск, 2000. С. 53–54.
106
Резун Д. Я., Беседина О. Н. Городские ярмарки Сибири XVIII – первой половины XIХ
в. Ярмарки Восточной Сибири. Новосибирск, 1993. С. 13.
107
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 578. Л. 11.
108
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 46. Л. 183.
109
РГИА. Ф. 1287. Оп. 36. Д. 1051. Л. 84.
110
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 47. Л. 28–28 об.
111
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2340. Л. 32–34.
112
РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 1128. Л. 46–46 об.
113
Там же.
114
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. Л. 74.
115
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902–1924 гг. Иркутск, 1994. С. 157.
116
Дитятин И. Устройство и управление городов России. Ярославль, 1877. Т. 2. С. 344–
117
Ким Н. В. Очерки истории Улан-Удэ. Улан-Удэ, 1966. С. 36, 56.
118
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели… С. 141.
119
РГИА. Ф. 1281. Оп. 2. Д. 27. Л. 66 об.
120
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья…. С. 54.
121
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 595. Л. 3.
122
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 86. Л. 24 об.
123
РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6805. Л. 2.
124
ГАИО. Ф. 24. Оп. 6. К. 2305. Д. 18. Л. 1–4 об.
125
Стахеев Д. Кяхта // Живописная Россия. Т. 20, ч. 1 : Восточная Сибирь. СПб. ; М.,
345.
1895. С. 196.
126
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 45 об.
96
127
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. Л. 11 об.
128
Там же. Л. 28 об.
129
Там же. Л. 108 об. – 110.
130
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели… С. 150.
131
Попов И. И. Минувшее и пережитое. Ч. 2 : Сибирь и эмиграция. Л., 1924. С. 68.
132
РГИА. Ф. 1287. Оп. 42. Д. 75. Л. 87.
133
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902–1924 гг. С. 31.
134
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1881–1901 гг. Иркутск, 1993. С. 378.
135
Азиатская Россия. Т. 1. СПб., 1914. С. 309.
136
Оглезнева Г. В. Экономическое и культурное развитие Киренска во второй половине
XIХ – начале ХХ в. // Сибирский город XVIII – начала ХХ веков. Иркутск, 2002. Вып. 4. С. 70.
97
Глава 2. Торгово-предпринимательские слои сибирского города
2.1.
Формирование сибирского купечества
В Иркутске очень рано сложился слой торгово-промышленных людей, но
превращение их в подлинную общественную силу, осознание своей роли в обществе и стремление служить ему шло постепенно, вбирая в себя все изменения, которые происходили в стране и крае. Из разных мест России и Сибири стекались к
Иркутскому острогу люди предприимчивые, неординарные, рассчитывающие
только на себя, на свою удачу. Привлекало их выгодное географическое расположение города, стоящего в центре пересечения торговых путей с севера и востока
Сибири, а также близость к монгольскому и китайскому рынкам.
Уже в конце XVII в. в Иркутске появляются торговые и промысловые люди. Причем, значительная их часть переселялась из городов северо-востока России. Среди них были выходцы из Устюга Великого, Яренска, Пинеги, Вологды,
Тотьмы и других городов Поморья. По крайней мере, треть иркутских купцов вели свои родословные от предпринимателей Поморья. Большинство из них приходили в Сибирь без какого-либо значительного состояния и активно использовали
возможности природных ресурсов края, прежде всего пушных, а также пограничную торговлю с монгольскими княжествами и Китаем. На сибирских окраинах в
это время с фантастической быстротой складывались огромные капиталы, правда
столь же быстро могли и теряться. Среди тех, кому посчастливилось обрести
здесь значительные капиталы и основать купеческие династии были выходцы из
сольвычегодского и тверского купечества Яков Дудоровский и Максим Ворошилов, устюжский посадский Никифор Трапезников, поморские черносошные крестьяне Бречаловы, Стрекаловские, Медведниковы, Баснины, Пахолковы. Из северорусских крестьян происходил и основатель одного из самых знаменитых иркутских купеческих родов Афанасий Сибиряков, поселившийся в 1722 г. со своими 6
сыновьями и 3 внуками на землях Посольского монастыря, а спустя три года приписавшийся в иркутский посад. Выходцы из северорусских территорий положили
начало формированию купечества и в других городских поселениях региона. Исключением была Кяхта, которая изначально создавалась как основное место по98
граничной русско-китайской торговли. Строительство и развитие ее как торгового
поселения приходятся на вторую треть XVIII в. В 1743 г. вновь переселившихся
жителей торговой слободы освободили на несколько лет от уплаты податей и рекрутского набора, а с 1745 г. разрешение на поселение получили купцы, ремесленники и крестьяне из Московской, Казанской, Архангельской губерний и сибирских городов. Все это привело к быстрому росту населения. В 1767 г. в Кяхте уже
числилось 299 чел., больше, чем, например, в Якутске или Кузнецке того времени,
причем, купцов первой гильдии насчитывалось 48 (больше даже чем в Тюмени!),
второй гильдии – 109 и третьей гильдии – 103 чел. Основная масса записанных в
купечество, занималась, конечно, внешней торговлей – 258 чел., а весь их оборот
составлял 38 950 руб., уступая только Иркутску, Тобольску и Енисейску. Причем,
процент «старых, дряхлых, увеченных и малолетних», не принимавших активного
участия в торговой деятельности, был по сибирским меркам незначителен – всего
12,7 % от общего количества купечества. 1
Таким образом, фундамент купечества Байкальской Сибири был заложен
купцами и промышленниками северных губерний России. По крайней мере, до
35 % иркутских купцов вели свои родословные от предпринимателей Поморья. В
дальнейшем прирост купечества в основном шел за счет местных капиталов. Так,
среди иркутского купечества конца XVIII – первой трети XIХ вв. иногороднее купечество составляло всего 14,8 %. Да и в остальных городах региона, за исключением Кяхты, также преобладали местные капиталы. В Кяхте же пришлый капитал
составил до половины (42,4 %) всех гильдейцев. Причем значительная часть их
была выходцами из различных мест Байкальской Сибири. Иркутяне, например,
составляли до трети всего иногороднего купечества или около 12 % кяхтинских
купцов2.
Записавшиеся в иркутский посад предприимчивые выходцы из русского
Севера нанимались в приказчики и лавочные сидельцы к крупным российским и
сибирским купцам. Другие курсировали с небольшими партиями товаров от Иркутска до Енисейска, Илимска, Якутска, Селенгинска, Нерчинска и обратно. Размеры их оборотного капитала, как правило, были невелики, примерно от 100 до
99
300 руб. Тем не менее, они участвовали в формировании хозяйственных связей
региона. Среди первых иркутских предпринимателей заметно выделялись крупнейшие сибирские торговцы Иван и Андрей Ушаковы. Занимаясь в больших размерах хлебной торговлей, Ушаковы построили в 1678–1681 гг. две мельницы в
районе города на р. Иде, которая уже с конца XVII в. стала называться Ушаковкой. Кроме хлебного Ушаковы владели в Иркутске квасным, пивным и винокуренным производством. Если учесть, что Ушаковым принадлежали также солеваренный промысел в районе Усолья и мыловаренный завод, то их следует признать
крупнейшими предпринимателями Иркутска3. Кроме того, им принадлежали
предприятия в Тобольске и Енисейске. К 1690-м годам Ушаковы сосредоточили в
своих руках всю частную хлебную торговлю в Енисейском, Илимском и Иркутском уездах. В разное время винокурением и торговыми операциями занимались
посадский С. Максимов, дети боярские И. Перфильев и Е. Курдюков, братья Пивоваровы. Одним из самых богатых иркутских посадских был И. Штинников,
имевший мыловаренный и винный промысел4. В 1690-х гг. он был приказчиком
гостя Ивана Ушакова, ходил с торговыми караванами в Китай, а затем стал иркутским таможенным головой.
Условия формирования и деятельности купечества Сибири заметно отличались от ситуации в Европейской России. Сибирь не знала крепостного права и
помещичьего землевладения. Не играло здесь такой значительной роли, как в
Центре страны, дворянское предпринимательство, что открывало более широкие
перспективы перед местным гильдейским купечеством и определяло его ведущую
роль в хозяйственной и общественной жизни сибирских городов.
Начало обособлению торгового населения сибирских городов в отдельную
сословную категорию положил принятый в 1721 г. Устав Главного магистрата,
согласно которому все городские жители страны были разделены в зависимости
от капитала и рода занятий на две группы – «регулярных граждан», состоящих из
двух купеческих гильдий, и «подлых людей», куда входили чернорабочие, поденщики и тому подобные наемные работники. В 1742 г. в дополнение к двум купеческим гильдиям была образована третья, в которую вошли выходцы из уп100
раздненной категории «подлых людей». Таким образом, в первой половине XVIII
в. в купечество входило практически все дееспособное городское население, так
или иначе связанное с торговлей, промыслами и ремеслом. Только в Иркутске в
1724 г. в купечестве числилось почти 2,5 тыс. человек, что составляло более 80 %
всех жителей города. Следует, правда, иметь в виду, что запись в гильдию была
во многом формальной. Этому способствовал и низкий имущественный ценз, что
приводило к тому, что в составе купечества оказывалось немало лиц, вообще не
занимавшихся предпринимательством. Большинство из них едва сводили концы с
концами, и даже не всегда могло заплатить за себя подати. В середине столетия
реальное число сибирских купцов, занимавшихся коммерцией, составляло в разных городах всего 35–45 % от общей численности гильдейцев. Остальные были
ремесленниками, приказчиками, наемными работниками или вообще значились
среди «старых, дряхлых, увечных и малолетних»5. Все они находились в
купечестве только в силу наследственного принципа, характерного для
сословного деления российского общества.
В 1765 г. в предпринимательской сфере участвовало 820 иркутских купцов.
Из них 50 человек были заняты в русско-китайской торговле. Это были наиболее
состоятельные иркутяне, капитал которых составлял до нескольких десятков тысяч рублей. В эту группу входили Сибиряковы, Ворошиловы, Сизых, Киселёвы,
Шалины и др. Кроме китайского торга, они имели различные промышленные
предприятия, участвовали в освоении тихоокеанских промыслах, являлись крупными откупщиками. Ещё семь купцов имели торги на северо-востоке Сибири, остальные участвовали во внутренней торговле региона самостоятельно, либо выступая в качестве агентов других купцов. Всего же в городах Иркутской губернии
числилось 4711 ревизских душ, состоящих в купечестве. В развитии внешнеэкономических связей было занят 651 человек (13,8 %) на общую сумму в 232 510
руб. Наиболее состоятельными были иркутские купцы, капитал которых в среднем на одного торгующего доходил до 2029,8 руб. Заметно меньше было у нерчинских (1646,7 руб.) и селенгинских (451,7 руб.) купцов6. Несмотря на то, что
абсолютное большинство кяхтинских купцов (87,3 %) были связаны с русско101
китайской торговлей, они в основном были представлены небольшими капиталами в 150–200 руб., и, главным образом, обслуживали торговые интересы крупных
российских предпринимателей.
Еще около 1478 человек (31,4 %) были включены в структуру регионального рынка, обеспечивая развитие торговых связей региона. В таблице № 2 приводятся сведения об основных занятиях иркутских купцов, занятых во внутреннем
торге.
Таблица 27
Иркутское купечество, занимавшееся внутренней торговлей в 1765 г.
????????????
1-й статьи
2-й статьи
3-й статьи
в купечестве
88
247
275
лавочные сидельцы
20
34
12
приказчики
6
–
1
14
21
45
128
302
333
отпущенные по паспортам в
другие города
Всего
В тоже время, значительная часть купцов лишь числилась в сословии, занимаясь различными ремеслами, хлебопашеством, работой по найму. Таковых по
губернии насчитывалось 2582 души мужского пола, или 54,8 % всех купцов Байкальской Сибири.
Высокая степень социального разложения купечества, отсутствие четкого
определения его правового статуса вызвали специальные распоряжения и указы
правительства. Реформа 1775 г. официально закрепила раскол купечества. Преследуя цель «очистить» его ряды от малоимущих, она в десять раз подняла имущественный ценз. Все купцы, имевшие капитал менее 500 руб., образовали новое
сословие мещан. Граница между ними определялась лишь наличием необходимого капитала, т. е. фактором несословного характера. В то же время, чтобы повысить авторитет предпринимателя, за ним закреплялись чисто сословные привилегии. Купечество исключалось из подушного обложения, с него были сняты рек102
рутская повинность, ряд обременительных казенных служб, а первые две гильдии
освобождались от телесных наказаний. Разделение на гильдии осуществлялось
согласно размеру объявленного капитала, минимум которого составлял для третьей гильдии 500 руб., для второй – одну тыс., для первой – 10 тыс. руб. В дальнейшем правительство неоднократно повышало минимальные размеры капитала, доведя их к 1807 г. соответственно до 8, 20 и 50 тыс. руб.
«Чистка» купеческих рядов привела к резкому сокращению купечества. До
реформы 1775 г. в Иркутске числилось более 2 тыс. купцов. По новому разделению в сословии осталось всего 77 капиталов. Наибольшие потери понесли первые
две гильдии. По первой гильдии на весь регион был зафиксирован всего один
капитал, по второй – 19, по третьей – 1458. Впрочем, подобная картина имела общероссийский характер. По сведениям Сената в Российской империи в составе
купеческого сословия осталось только 12,2 % прежней численности.
Формирование купеческих капиталов сопровождалось острой конкурентной
борьбой и разорением мелкого купечества. Периодическое повышение минимума
объявленного капитала «очищало» купеческие ряды от малосостоятельных и случайных лиц. Ежегодно происходило обновление рядов купеческого общества. Социальная мобильность купечества характеризовалась высокой степенью внутри
сословного передвижения. Из 122 семей, числящихся в иркутском купечестве в
1795 г., смогли сохранить свои позиции спустя два десятилетия всего 44, а остальные перешли в низшие сословия9. Причины разорения были различны. Торговля не только приносила высокие прибыли, но нередко приводила и к полной
потере капитала. Острая конкурентная борьба на местном рынке, все возрастающее проникновение российского капитала, а также увеличение числа торгующих
за счет других слоев городского населения приводили к постоянному обновлению
купеческих рядов. Одной из причин выхода из гильдии являлось стремление избежать уплаты процентов с капитала. О возможности производить торговлю без
записи в гильдию говорит тот факт, что среди мещан и мелкого купечества Иркутска встречались предприниматели, состояние которых достигало сотен тысяч
103
рублей. К ним можно отнести купцов третьей гильдии Лычаговых, Поповых, Саламатовых, Зубовых, мещан Дегтевых, Храмцовых, Сизых и др.
Наконец, в качестве причин выхода из гильдии можно отметить такие, как
смерть главы семейства, смена местожительства, долги и т. п. Нельзя не обратить
внимания и на свидетельство иркутского гражданского губернатора Н. И. Трескина, утверждавшего, что немало купцов и целых купеческих домов «ежегодно разоряется от праздности, распущенной жизни и особенно от пристрастия к пьянству»10. Все указанные причины, конечно, влияли на колебания численности купеческих рядов. Но определяющим обстоятельством являлась налоговая политика
правительства, сделавшая невозможным пребывание в купечестве для малосостоятельных и неимущих лиц.
Многие разорившиеся купцы, выходя в мещане, продолжали заниматься
предпринимательской деятельностью и не оставляли надежды восстановить свое
положение. Значительная часть их оседала в верхней прослойке мещанства, представляющей вполне сложившуюся мелкую буржуазию. Поэтому неудивительно,
что формирование капиталов шло в основном за счет купеческого и мещанского
сословий. Как видно из приводимой ниже таблицы, более 80 % иркутских купцов
были либо потомственными, либо вошли в гильдию из мещан. Участие остальных
сословий было малозаметно.
Таблица 311
Происхождение купечества Иркутска (1795–1833 гг.)
Социальный состав
Купцы
Количество %
150
38,2
Мещане
175
44,3
Цеховые
23
5,85
Крестьяне
16
4,2
Разночинцы
6
1,6
23
5,85
393
100
Происхождение неизвестно
Всего купцов
104
Анализ персоналий иркутского купечества позволяет утверждать, что наиболее стабильной была его зажиточная верхушка. Родословная некоторых ее
представителей насчитывала до 3–4-х поколений. Так, купеческие фамилии Сибиряковых, Саватеевых, Трапезниковых были известны еще в первой половине
XVIII в. После реформы 1775 г. среди гильдейцев появились такие крупные в будущем предприниматели, как Мыльниковы, Солдатовы, Киселевы, Баснины и
другие. В свою очередь, ряд старых купеческих родов – Глазуновы, Бичевины,
Ворошиловы, Пахолковы – по разным причинам прекратили свое существование.
Как правило, чаще подвергались разорению представители второго-третьего поколений. Объяснялось это тем, что при разделе наследственного капитала он дробился между несколькими наследниками. Кроме того, у многих из них не было
уже той деловой хватки и умения, которая отличала основателей родов. Так, прервались в начале XIX в. богатейшие купеческие дома Мыльниковых, Дудоровских, Киселевых, Щегориных.
Реформы последней четверти XVIII в. укрепили правовое положение купечества, его главенствующую роль в городском самоуправлении, способствовали
росту его рядов. По сравнению с 1780 гг. численность иркутского купечества к
1807 г. утроилась, правда, рост происходил в основном за счет третьей гильдии. В
дальнейшем наблюдается сокращение численности купечества. Оно объяснялось
очередным возрастанием минимума объявляемого капитала и следствием манифеста 1807 г., передавшего всю внешнюю торговлю в руки первогильдейцев, что
особенно больно ударило по мелкому и среднему купечеству, связанному с русско-китайской торговлей. Манифест 1807 г. способствовал еще большему размежеванию иркутского купечества. Капиталы первой гильдии в течение года выросли в четыре раза. Рост первогилъдейцев наблюдался и в других городах региона.
В Верхнеудинске, например, до 1807 г. не было ни одного купца первой гильдии,
а после реформы объявили капитал сразу четыре семейства12. Рост первой гильдии происходил главным образом за счет купечества второй и, в меньшей степе-
105
ни, третьей гильдий. Из 16 капиталов, объявленных по первой гильдии в 1809 г. в
Иркутске, восемь перешли из второй, пять – из третьей13.
Особенно чувствительно реагировало на налоговую политику правительства мелкое купечество. Его численность к 1823 г. сократилась более чем в четыре
раза. За период с 1807 по 1823 гг. иркутское купеческое общество покинуло около
144 капиталов14. Подавляющую часть банкротов – 94 % составляли мелкие купцы.
К концу первой четверти XIX в. правительство начинает беспокоить постоянное
сокращение процентных сборов, и оно предпринимает ряд мер по обеспечению
роста капиталов. С 1825 г. численность купечества третьей гильдии начинает возрастать. Этому способствовало понижение цены гильдейского свидетельства, а
также меры, ограничивающие возможность торговой деятельности для лиц некупеческого сословия.
К концу первой четверти XIX в. явственно выявилась тенденция к постепенному сокращению купеческих капиталов на фоне заметного роста числа предпринимателей из других социальных групп. Например, в 1817 г. в Иркутске по
данным городской думы из 168 представителей торгового капитала, только 53
торговца были купцами, в числе остальных: 47 торгующих мещан, 44 приказчика,
13 иногородних гостей и 11 цеховых15.
Утверждённые в 1824 г. дополнительные постановления «Об устройстве
гильдий и о торговле прочих состояний» расширили круг лиц, которым разрешалась предпринимательская деятельность, введя категории крестьян и мещан, торгующих по свидетельствам различного рода. Этими же правилами были конкретизированы взаимоотношения между местными предпринимателями и иногородними. Городские власти получили возможность более действенного контроля за
незаконными торговыми операциями на городских рынках. Функции по проверке
незаконной и неуставной предпринимательской деятельности были возложены на
специально создаваемые при городских думах торговые депутации. Этот коллегиальный орган имел место только в больших городах. Члены депутаций выбирались из купцов, заслуживающих доверие общества на срок в 3 года. Число членов
колебалось от 3 до 7 членов. Они подчинялись думе. В других городах были тор106
говые смотрители или торговые гласные. Кроме того, во всех городах были еще
торговые или рядские старосты.
Следует сказать, что отмеченные тенденции были более характерны для немногих крупных городов региона, прежде всего Иркутска. В малых городах с их
неторопливым экономическим и социальным развитием формирование купеческого капитала проходило более медленно и имело существенные особенности.
Так, купеческое сословие Киренска, лежащего на крупной транспортной артерии
края – Лене, хотя и начало формироваться в конце XVIII в., сложилось только к
1820–1830 гг. По своим капиталам киренские купцы принадлежали в основном к
самой низшей категории – третьей гильдии. Лишь во второй четверти XIX в. в городе появляются купцы второй, а затем и первой гильдий, но таковых было 1–2
семейства. Большинство первых киренских купцов – Д. Тарасов, И. Попов, П. Арбатский, И. Косыгин – уже в начале XIX в. по разным причинам выбыли из гильдии. По словам местного краеведа И. Затопляева: «Почти все старинные купцы
киренские более или менее подверглись банкротству, заплатя дань общему перевороту торговли и несчастный опыт не переменил торговой системы в счетах молодых купцов, слепо читающих историю здешней торговли»16. На их фоне стабильностью отличалось многочисленное семейство Пежемских. Происходили они
из крестьян д. Хабаровской, занимались земледелием, различными промыслами,
мелочной торговлей. В 1782 г. Семен Пежемский с братьями Андреем и Василием
подал прошение «по наличии у него 500 руб. капитала быть по городу УстьКиренску в 3-й гильдии». В 1834 г. сын Андрея – Илья Пежемский с семейством
переехал в Иркутск, где также занимался купеческой торговлей. Из этой семьи
вышел П. И. Пежемский – иркутский историк и краевед, автор «Иркутской летописи».
В свою очередь, ряд иркутских купцов и мещан, совершающих торговые и
промысловые операции в Киренском уезде, пополнили ряды местного купечества.
Так, с конца 1790-х. гг. в Витимской слободе обосновались иркутские купцы П.
Черепанов, Д. Ширяев, мещанин М. Митков. Они занимались слюдяным промыслом, винными откупами, вели небольшую торговлю. Со временем все они записа107
лись в киренское купечество. Подобным же образом оказались среди киренских
купцов братья Сычевы. Отец их И. Сычев с 1803 г. стал содержателем УстьКутского солеваренного завода, в 1807 г. купил дом в Киренске. После его смерти
содержателем завода стал старший сын Дмитрий, одновременно являвшийся киренским купцом. Младший же брат состоял в мещанском обществе17.
Дальнейшая динамика роста купеческих капиталов в Киренске выглядит
следующим образом. В 1809 г. в городе считалось 9 капиталов третьей гильдии, в
1817 г. – 10, в том числе один купец 2-й гильдии (С. Ширяев). Сын последнего в
1832 г., повысил свой социальный уровень, объявив капитал по первой гильдии,
но продержался всего несколько лет. В 1841 г. по Киренску было объявлено 14
капиталов, из них два по второй гильдии. Наконец, в 1855 г. в городе проживало
18 купеческих семейств, в том числе двое купцов второй гильдии18.
Во второй половине XIХ в. в правовом положении купечества происходят
значительные изменения. После отмены в 1863 г. третьей гильдии заметно сокращается число сибирских купцов. В тоже время, появляются другие возможности
для занятия торговлей и промышленностью. Возникает, например, категория так
называемых «временных купцов». В нее входили предприниматели из других сословий, которые могли приобрести торговые права купечества без изменения своего сословного статуса. Таким образом, расширялся слой предпринимателей, занимающихся бизнесом без записи в купеческое сословие. Окончательно ликвидировало ведущее положение гильдейского купечества в экономике страны в 1898 г.
«Положение о государственном промысловом налоге», разрешавшее занятие
коммерцией без получения гильдейского свидетельства.
Сфера приложения капиталов деловых кругов региона была разнообразной.
Стремление к прибыли и дух предпринимательства заставляли их отправляться к
неведомым островам и странам, преодолевать огромные расстояния, терпеть холод и голод. «Наше предприимчивое, деятельное, неусыпное купечество, – писал
современник, – не боялось ни убийственного якутского холода, ни морской бездны, ни вражды и неприязни диких народов, открывало пути и способы к торговле,
развивало ее при самых трудных обстоятельствах, образовывало капиталы, упро108
чивало доверие к себе честностью расчетов и, обязанное за все это благодетельному покровительству и пособию правительства, поддерживает собственное благосостояние такою же заботливостью к делам торговым для пользы
своих преемников»19.
Следует отметить, что основная часть товарообмена между Европейской
Россией и Сибирью приходилась на транзитную торговлю, которая обеспечивала
интересы русско-китайской торговли. Лишь немногие сибирские предприниматели были задействованы в осуществлении товарообмена между метрополией и сибирскими окраинами. Хотя, конечно, транзитная торговля содействовала развитию путей сообщения и сибирского транспорта, стимулировала мелкое предпринимательство и простейшие виды обрабатывающей промышленности. Необходимо также добавить, что восточная часть Сибири специализировалась на промысловом хозяйстве, в то время как на западе основу экспорта составляло сельскохозяйственное сырье. Продукция Западной Сибири была более ориентирована на
Ирбитскую ярмарку. Крупные же предприниматели из Иркутска и Забайкалья
предпочитали разменивать свою продукцию на российские товары на Нижегородской ярмарке. Эту особенность в направлении товаропотоков из основных регионов Сибири отмечал в свое время Г. Н. Потанин. «Купцы западной половины Сибири, – писал он, – со своими тяжелыми и громоздкими, но дешевыми товарами
ездили сбывать их на Ирбитскую ярмарку, где и покупали для своей половины
Сибири продукты московской мануфактуры; купцы же восточной половины Сибири проезжали со своими легкими для провоза, но дорогими мехами и чаями до
Нижегородской ярмарки и здесь закупали фабрикаты»20. Возможно, эта специализация содействовала увеличению численности купечества на восточных окраинах.
Доля купечества Иркутской губернии была неизменно выше среднесибирской,
иногда значительно. Так, в 1816 г. на 100 мещан здесь приходилось 7,3 купца, что
в два с лишним раза превышало среднесибирский уровень. Абсолютное большинства купечества региона было сосредоточено в губернском центре. В конце XVIII
– первой трети XIХ вв. в городах Иркутской губернии насчитывалось около 600
109
купеческих капиталов (с членами семей до 3 тыс. душ), из которых на долю Иркутска приходилось до 70 %21.
Основной сферой приложения сибирских капиталов была торговая и промысловая деятельность. Крупнейшее иркутское купечество вкладывало капиталы
в развитие кяхтинской торговли, скупало и перепродавало пушнину, отправляло
корабли к островам северной части Тихого океана, монополизировало отдельные
виды производства и торговли. В русско-китайской торговле участвовало до 40
иркутских предпринимателей, некоторые из которых переселились в Кяхту и составили костяк тамошнего купечества. Уже в середине XVIII в. собственные промысловые компании на Тихом океане имели Н. Трапезников, Е. Югов, И. Бечевин. Со второй половины столетия Иркутск превратился в своеобразную базу
промыслового освоения островов Тихого океана и Русской Америки. Здесь формируются купеческие компании, заключаются торговые сделки, нанимаются промышленные люди. По справке городской думы в 70–90 гг. XVIII в. на судах различных компаний работало 165 иркутян22. В Иркутске почти постоянно проживали устюжские купцы И. Бахов и Н. Шалауров, курский И. Голиков, рыльский Г.
Шелихов, якутский П. Лебедев-Ласточкин и другие «колумбы Росские». Не менее
успешно промысловой деятельностью занимались иркутяне братья Киселевы, Дудоровские, Л. Шабалин, Н. Мыльников, М. Сибиряков. Неслучайно иркутяне играли на первых порах ведущую роль в Российско-Американской компании23.
Еще одним из источников накопления капиталов служила тесная связь купечества с местной администрацией. Разнообразные подряды и откупа давали
возможность делить крупные казенные суммы между купцами и чиновниками.
Проводивший в Сибири ревизию сенатор И. О. Селифонтов нашел в Иркутске
подрядчиков из числа крупного купечества, «которые здесь с давних пор непременные, привыкшие считать себя необходимыми в казенных поставках и потому
неумеренные в своих выгодах, приобвыкшие притом к слабости начальства, делавшего им потачки, а иногда и одни с ними виды имевшие»24. Крупнейшими откупщиками были все те же богатейшие иркутские купцы Сибиряковы, Мыльниковы, Баснины, Дудоровские, Солдатовы, занимавшиеся производством и постав110
ками вина, соли, хлеба, перевозками свинца и меди из Забайкалья на Алтайские
заводы. В подрядных операциях участвовали и верхнеудинские купцы Курбатовы,
Шевелевы, Фроловы, Голдобины, Похолковы.
Отмечая ведущую роль крупного капитала в развитии экономической жизни
Сибири, не следует забывать, что и в плане общественно-политическом купечество являлось значительной силой, консолидирующей и ведущей за собой общество. Проблема взаимоотношения государства и купечества, купечества и городского общества сложна и почти не изучена. В Сибири она, к тому же, имела свою
специфику. В силу отсутствия здесь дворянства, малочисленности и слабости административного аппарата на плечи «лучшей» части горожан ложились самые
различные казенные и общественные службы. Социальному и личностному становлению сибирского купечества во многом способствовало то, что его представители были заняты на таких службах, которые требовали образования и смекалки, предприимчивости и имущественной ответственности.
В разделе об общественном самоуправлении отмечалась ведущая роль купечества в становлении городского общества. Наиболее активные и успешные
представители купеческой элиты, выделяясь из основной массы, становились
признанными лидерами посадского мира, приобретая авторитет и в глазах власти.
Государство старалось найти формы дополнительного поощрения крупного купечества, проявившего себя в делах коммерции и на общественном поприще. Еще
«Жалованная грамота городам» учреждало почетное звание «именитый гражданин». Первым в Сибири это звание получил М. В. Сибиряков. Кроме него, в Иркутске это отличие имел только Г. И. Шелехов, удостоенный его по ходатайству
Рыльского городского общества. В 1807 г. указом Александра I категория «именитых граждан» упразднялась, а вместо неге было учреждено звание «первостатейное» купечество, которое вносилось в особую «бархатную» книгу25. В книгу
вписывались исключительно российское потомственное купечество христианского происхождения высшей гильдии. Первостатейному купечеству дозволялось
приезжать к императорскому двору, носить шпагу, а 1-й гильдии ездить в карете,
111
запряженной парою или четвернею. Права не распространялись на детей купца, и
принадлежали купцу, пока он являлся первостатейным купцом.
На практике, однако, далеко не все положения указа были реализованы. Когда, например, иркутский купец первой гильдии Константин Трапезников обратился в 1848 г. в городскую думу с просьбой внести его со всем семейством в
бархатную книгу, оказалось что таковую в Иркутске вообще не заводили. Губернские власти обратились в министерство финансов с просьбой разрешить учредить
ее в Иркутске. Ответ последовал более, чем любопытный. В соответствие с указом подобная книга должна быть открыта в одном месте, а именно в одной из
столиц. Но так как таковой так и не было заведено, то и ходатайство из Иркутска
не было удовлетворено. Вместо этого, иркутским властям сообщили, что для отличия купечества есть другая возможность – звание почетного гражданина.
26
Звание это было введено манифестом Николая 1 в апреле 1832 г. «Почетные граждане» составляли привилегированную сословную группу, выделявшуюся от остальной массы купечества освобождением от податного обложения. Для купечества привилегии, даваемые почетным гражданством, не связывались с членством
в гильдии, что устраняло опасность скатиться вниз в социальной иерархии в случае невозможности по каким-либо причинам приобрести гильдейское свидетельство на очередной год. Тем самым купеческой верхушке обеспечивалось стабильное общественное положение, не зависящее от возможных неуспехов в делах.
«Почетное гражданство» было как личное, так и потомственное, распространяющееся на наследников. Уже в 1830-х гг. получили звание потомственных почетных граждан иркутские купцы Баснины, Сибиряковы, Медведниковы, Трапездниковы и др.
Для поощрения купцов, отличившихся в торговой деятельности 27 марта
1800 г. было учреждено звание коммерции советника, приравненное к 8-му классу
гражданской службы «Табели о рангах», а затем мануфактур советника с аналогичными правами. Среди иркутских купцов звание коммерции советника первыми получили купцы Мыльниковы, в последствии братья Баснины, Н. П. Трапезников, П. Ф. Медведников, кяхтинский купец Н. Игумнов и некоторые другие. За
112
выборную общественную службу и благотворительную деятельность купцы награждались золотой медалью «За заслуги» и серебренной на алой ленте для ношения на шее. Кроме того, не редко они получали и государственные знаки отличия. В частности, орденами Святого Владимира 3-й степени были награждены
купцы Е. А. Кузнецов (3-й и 4-й степени), П. Т. Баснин; святого Станислава 3 степени: Д. Ф. Игнатьев, И. Ф. Голдобин, М. Д. Бутин (3-й и 2-й степени); святой
Анны 3 степени: М. Д. Бутин, Н. А. Полевой, Ю. И. Базанова, Е. А. Кузнецов, И.
Ф. Голдобин и др. На этом поприще всех превзошел иркутский купец и городской
голова И. С. Хаминов, обладавший орденами Св. Станислава 3-й, 2-й, 1-й степени,
Св. Анны 2-й и 1-й степени, Св. Владимира 4-й и 3-й степени, а также имевший
высокий чин тайного советника.
На формирование социально-психологического климата в городском обществе наложила отпечаток самобытность городской культуры. В конце XVIII в.
Иркутск превосходил все другие сибирские города по степени насыщенности
культурной среды. Здесь действовало несколько училищ, публичная библиотека с
музейным кабинетом, любительский театр и музыкальные коллективы, во многих
купеческих семьях имелись библиотеки и велось летописание. Восточная ориентация города сказывалась в преподавании монгольского, китайского, маньчжурского и даже японского языков. Такая интенсивность социокультурных процессов
являлась прямым следствием стабилизации коммерческого и общественного положения иркутян. «Самый образ тамошних дел и промышленности, – справедливо
отмечала Е. А. Авдеева-Полевая, – требующий смелости, беспрерывно новых соображений и некоторых сведений, способствовал направлению общества к образованности, ибо известно, что промышленность и торговля, не ограничивающиеся
только делами своего города, всего больше способствуют развитию умов и общей
образованности. Оттого являлись в Иркутске между торговым сословием люди
необыкновенные и множество лиц достопамятных и оригинальных»27.
Нельзя отказать иркутскому купечеству в стремлении ко всему новому, к
знанию, но рождались эти черты постепенно. Еще в 1760-х г. г. власти сообщали,
что школ в городе нет, «а обучают детей своих словесно, как оное есть обыкно113
венно грамоте у разных, а особливо духовных чинов». Далеко не все купцы сознавали необходимость и пользу образования. В Иркутске на обращение губернатора Ф. Н. Клички о необходимости учреждения городского училища положительно ответили только трое купцов. «Прочие же, имеющие детей, подписали: некоторые – дома учить будем, а другие – учить не желаем». Губернатору пришлось
применить все усилия, в том числе и административные, чтобы достичь желаемого28. Впрочем, таков был культурный уровень всего российского купечества. В
наказе архангельских купцов в Уложенную комиссию проводилась даже мысль о
необходимости принудительного приобщения купечества к грамотности. Они
предлагали всем жителям городов предписать, «чтоб они детей своих обоего пола
без всякого изъятия под чувствительными штрафами российской грамоте и катехизису учили бы»29. Впрочем, уже тогда наиболее просвещенные из купцов говорили о необходимости не только общего образования, но и коммерческого. Так,
депутат от Енисейска Самойлов считал, что для купечества необходимы «познание закона Божия, российская грамматика, чистое письмо, немецкий язык и
другие, если найдутся учителя, арифметика, знание разных товаров и цен их, также мер и весов, географии и истории» 30.
За одно-два поколения в купеческом обществе Байкальской Сибири произошли разительные перемены. Если купечество середины XVIII в. далеко не все
могло подписаться за себя, то их дети и внуки получали образование, ездили в
столицу и даже за границу, обладали более широким кругозором и уже по-иному
расценивали свое значение в экономической и общественной жизни страны. Примечательно, что среди сибирского купечества растет интерес к совершенствованию своих профессиональных знаний, появляются молодые предприниматели,
которые «занимаются торговлей не как ремеслом, но как наукою, изучают ее по
фактам и на практике»31. Все это способствует не только совершенствованию
приемов и правил предпринимательской деятельности, но и появлению в купеческой среде новых морально-этических норм и ценностей, среди которых приоритет получают просвещение, собирание культурных ценностей, любовь к книге,
благотворительная деятельность.
114
Все эти изменения конца XVIII – первой половины XIХ в. превратили сибирское купечество в ведущую силу городского общества, и значительно выделяли его из общей массы российского купечества, которое радикально меняется
только во второй половине XIХ в. после отмены крепостного права. О сибирском
купечестве с большим уважением отзывались многие современники. Так, известный экономист Г. Пейзен отмечал, что «купечество здешнее по своим умственным понятиям, сметливости, стоит несравненно выше купечества Европейской
России»32.
Один из иркутских краеведов, Н. С. Щукин, имел все основания гордиться
уровнем культуры родного города. «Представь себе, – писал он, – здешние купцы
имеют богатые библиотеки, выписывают все журналы, все вновь выходящие книги. Дочери их и жены, занимаются чтением, играют на фортепиано. В Сибири,
любезный друг, в Сибири, о которой все имеют такое низкое мнение, – в этой дикой и хладной стране, удивляются стихам Пушкина и читают Гомера»33. И что
самое интересное: среди этих любителей книг, картин, театра, щедро дающих
деньги на культурное и социальное развитие общества, всё те же имена Сибиряковых, Басниных, Дудоровских, Медведниковых, Кузнецовых, Трапезниковых.
Вокруг этих купеческих домов группировались небольшие кружки местной
интеллигенции, куда помимо купечества входили молодые чиновники, офицеры,
учителя, врачи. Их отличал интерес к книге, краеведческим изысканиям, литературному и научному творчеству. Их было немного, представителей первого поколения сибирской интеллигенции, но именно они определяли своеобразие и тенденции культурного развития края. Именно с этими купеческими домами тесно
общались ссыльные декабристы, неизменно находя здесь не только материальную
поддержку, но и чутких и внимательных собеседников. В Иркутске своеобразными культурными гнездами в разное время были усадьбы купцов Полевых, Басниных, Дудоровских. В Нерчинске душою общества были Зензиновы, Юренские,
Бутины. Центром культурной жизни Верхнеудинска были купеческие дома А. М.
Курбатова и Г. А. Шевелева. В Селенгинске немногочисленное образованное общество тянулось к Старцевым, Лушниковым, Наквасиным. Богатая Кяхта с ее
115
купцами-миллионерами во второй половине XIХ в. становится не только деловым, но и общественно-культурным центром всего Забайкалья. Тон задавали
усадьбы купцов Сабашникова, Игумнова, Носкова, Немчинова.
Разумеется, не следует идеализировать купеческие нравы и характеры того
времени. Были и такие купцы, которые богоугодными делами стремились замолить собственные грехи. Уместно будет вспомнить язвительную эпиграмму П.
Ершова на тобольского купца Плеханова:
«Сибирский наш Кащей
Всю жизнь обманывал людей,
И вот на старости, чтоб совесть успокоить,
Давай молебны петь и богадельни строить»34.
Но всё же для большинства купцов-меценатов помощь «сирым и убогим»,
служение общественным нуждам было нравственным долгом и своеобразной
формой местного патриотизма. Не случайно, большее число пожертвований шло
на нужды просвещения, социального призрения, медицинской помощи, благоустройства городов, т. е. в те сферы городской жизни, где государственные затраты
были минимальны или вообще сведены к нулю. Губернская и местная администрация поощряла и направляла купеческую благотворительность в нужное русло.
В 1806 г., например, в Иркутске была открыта первая общественная больница, построенная на капитал купца Н. С. Чупалова. Информация об этом достойном подражания примере была направлена во все уезды губернии, в том числе и в Киренский, «чтоб оное сообщить публике города Киренска». Здесь также нашелся свой
меценат – купец П. З. Черепанов. Городские власти планировали открытие лазарета для военной команды. Черепанов же предложил сделать в будущей больнице два отделения – одно для военных, другое для жителей города и уезда. Он
предполагал начать постройку здания для больницы, «не иначе как по основанию
опытно сделанного плана, который составить чрез искушавшихся в том людей»35.
Постройка и приобретение необходимого оборудования и мебели обошлись ему в
9 тыс. рублей. Еще более 4 тыс. для содержания больницы и медицинского персонала было собрано киренскими гражданами. Торжественное открытие больницы
116
состоялось 29 мая 1818 г. На средства того же Черепанова в 1816 г. при Спасском
соборе была открыта богадельня для престарелых и инвалидов, рассчитанная на
девять мест. Современники высоко оценили благотворительную деятельность
купца Черепанова. Его портрет долгие годы украшал стены городской больницы.
По ходатайству Иркутского гражданского губернатора Н. И. Трескина он был награжден золотой медалью на алой ленте36. В дальнейшем подобные заведения
были открыты на купеческие деньги и в других городах региона. Активной меценатской деятельностью отличались иркутские купцы Баснины, Медведниковы,
Сибиряковы, Трапезниковы, Е. А. Кузнецов, верхнеудинские Г. А. Шевелев и М.
К. Курбатов, селенгинские Старцевы, Наквасины, кяхтинские Н. М. Игумнов, И.
И. Котельников, Лушниковы, нерчинские И. А. Юренский, Зензиновы, М. и Н.
Бутины.
Разумеется, не стоит преувеличивать масштабы указанных перемен. Они
затрагивали лишь небольшую часть купечества, экономически независимую и социально зрелую, которая к тому же жаждала уже «не столько богатства, сколько
славы». Среди мелкого купечества и мещанства людей, подобных Басниным, Е.
А. Кузнецову, М. К. Курбатову найти было гораздо сложнее. Но общая тенденция
к «окультуриванию» общества была налицо. Она набирала силу в течение всего
XIX в. по мере развития просвещения и общественной мысли. Из среды купечества выделяются не только меценаты и общественные лидеры, но творческие личности – врачи, художники, ученые, путешественники, публицисты. «В настоящее
время в Сибири – писал Г. Н. Потанин в 1883 г., – начинает появляться класс людей, которых можно назвать благородной буржуазией. Это ряды жертвователей
по убеждению, люди, сами принимающие участие в трудах интеллигенции»3.
Таким образом, развитие торгово-промыслового хозяйства в Сибири и близость к китайскому рынку привели к возникновению купеческого капитала в городах Байкальской Сибири уже в первой половине XVIII в. Причем фундамент
местного купечества был заложен торговыми и промышленными людьми северных губерний России. Формирование регионального купечества в целом отвечало
процессам и сословно-общественной организации городского населения, произо117
шедшим в России в дореформенный период. Особенностью было отсутствие дворянского сословия и предпринимательства в Сибири, что открывало более широкие перспективы перед местным гильдейским купечеством и определило его ведущую роль в хозяйственной и общественной жизни сибирских городов.
Несмотря на то, что в сибирском городе, как и по всей стране, численно
преобладало мелкое купечество, лидирующие позиции в экономической и общественной
структуре
города
принадлежали
небольшой
группе
купцов-
первогильдейцев, которые во многом и определяли социальную активность и зрелость городских обществ. Именно в их среде формируются новые жизненные
ценности и ориентиры, включающие в себя не только коммерческие приоритеты,
но и стремление к просвещению, общественной деятельности, благотворительности.
Качественные изменения, произошедшие в составе сибирского купечества в
конце XVIII – начале XIХ вв. содействовали его консолидации и повышению роли в городском сообществе. Активное участие в экономической и социокультурной жизни города, борьба с чиновничьим произволом выделяли региональное купечество из общей массы российского, которое радикально меняется только во
второй половине XIХ в. после отмены крепостного права.
Отмеченные тенденции были характерны для крупных городов региона,
прежде всего Иркутска. В малых городах с их неторопливым экономическим и
социальным развитием формирование купеческого капитала проходило более
медленно и в целом соответствовало тенденциям российского провинциального
города.
2.2.
Социальный состав городского предпринимательства
Торговый капитал выступал, прежде всего, как капитал купеческий. Монопольное право купечества на производство торговли закреплялось рядом правительственных постановлений и указов, обобщением которых стала «Жалованная
118
грамота городам» 1785 г. Однако свои привилегии им приходилось отстаивать в
острой конкурентной борьбе, как с иногородними предпринимателями, так и с
местными торговцами из числа крестьян, городских низов и других слоев общества. Уже в середине XVIII в. иркутские купцы жаловались властям на то, что крестьяне и буряты из близлежащих селений имеют в городе свободный мелочный
торг и, «перекупая выменом товары российские, разнашивают по улицам и по домам продают»38. Среди нарушителей правил торговли особенно часто встречались
торгующие крестьяне из северорусских губерний. Особенно широкую известность в Сибири получили крестьянские предприниматели из Ковровского и Вязниковского уездов Владимирской губернии, так называемые «вязниковцы». Это
были типичные представители развозной торговли, стремящиеся ускользнуть от
всяких форм контроля, постоянно отыскивающие новые рынки сбыта, налаживая
новые цепочки экономических связей. Этим они создавали серьезную конкуренцию склонным к монополии сибирским купцам, сбивая цены и показывая примеры оборотистости. Следует отметить, что многие из крестьян российских губерний вели торговлю не самостоятельно, а по кредиту или доверенности от купцов
или помещиков, являясь, по существу, их приказчиками. Они хорошо ориентировались в местных условиях, и могли, поэтому, продавать свои товары дешевле,
успевая не только реализовывать привезенный товар, но и, стараясь «предуспеть
входить в новыя покупки товаров не токмо российских, но и здесь пышных и, таким образом, воспользоваться зделать до несколько крат оборотов в один год»39.
Обычно, они начинали распродажу своих товаров уже по дороге. А по приезде в города старались уклониться от досмотра и реализовывать привезенные
партии вне стен гостиных дворов. Очень часто они производили торговлю на значительно большие суммы, чем определялось их свидетельствами. Были случаи,
когда некоторые из них пытались торговать по просроченным свидетельствам.
Так, в конце 1818 г. тюменский крестьянин И. Пыткеев привез в губернский центр
партию товаров на 25 тыс. руб.й, а предъявил свидетельство, по которому уже
производил торговлю в январе этого же года40. Как правило, эти оборотистые
мелкие предприниматели стремились «ускользнуть от всяких форм контроля, пе119
ренося свою деятельность подальше от городских центров, отыскивая новые рынки сырья и сбыта продукции, налаживая новые цепочки экономических связей,
взламывая скорлупу натурального хозяйства»41.
Не менее активным было участие в предпринимательской деятельности местного сельского населения. На иркутские и верхнеудинские ярмарочные торги
съезжалось большое количество русских и бурятских крестьян. Они привозили
сюда хлеб, мясо, масло, мед, мыло, дрова, рыбу, пушнину, сырые скотские кожи и
предметы крестьянского промысла. Уже в начале XIХ в. губернские власти констатировали, что «зажиточные крестьяне из корыстных видов захватывают в одни
руки все избытки хлеба». Пытаясь бороться с хлебной монополией перекупщиков,
администрация предпринимала меры к ограничению их деятельности вплоть до
конфискации незаконно приобретенного товара.
Изданные М. М. Сперанским в ноябре 1819 г. «Правила о свободе внутренней торговли» значительно расширили возможности поступления крестьянских
товаров на городской рынок и способствовали развитию межрайонных рыночных
связей. Надо сказать, что купечество по-разному относилось к предпринимательству местных сельских жителей и торгующих крестьян из Европейской России.
Если коммерческие права первых, занимавших свою нишу в системе сибирского
рынка и часто выступавших в качестве доверенных лиц купцов, они готовы были
признать, то деятельность российских крестьян, привозивших мануфактурные товары и, тем самым, конкурировавших с купечеством в той же сфере коммерции,
вызывала у них активное неприятие. Эта двойственность четко прослеживается в
решениях собрания иркутских купцов, состоявшегося в декабре 1824 г., на котором обсуждались меры по защите сословных привилегий местного купечества.
Если в отношении местных торгующих крестьян предлагалось ограничиться более эффективным контролем, то «приезжающим сюда из Европейской России
крестьянам, торгующим по свидетельствам», рекомендовалось вообще «въезд
воспретить». При этом иркутские купцы предлагали передать сегмент рынка, который высвобождался в результате реализации этого запрета, местным мещанам42.
120
Практически вся мелочная и разносная торговля в городах осуществлялась
посадским населением. Среди мелочных торговцев было много женщин, торговавших со столов и полок предметами рукоделия, табаком, кондитерскими изделиями, овощами. В конце 1790-х гг. только на иркутском хлебном рынке торговало 92 человека. Их социальный состав был достаточно пестр: мещан – 50, цеховых – 28, купцов – 2, ссыльнопоселенцев – 2, солдат – 7, прочих – 343. Зажиточная
верхушка мещанства достаточно успешно конкурировала с купечеством, особенно в розничной торговле. В Иркутске, например, торговлю, свойственную купечеству, производило около 30 мещан. В Bepxнеудинске непозволительной для мещан торговлей занималось 20 человек: 12 по домам, а 8 – в лавках гостиного двора44. В документах многих сибирских городских дум зафиксированы жалобы купечества на незаконную торговлю в городах посадского населения и разночинцев,
крестьян, представителей коренных народов, ссыльных.
Городской рынок привлекал крестьянское население окрестных деревень, а
также представителей коренного населения, прежде всего, бурят, которые привозили в город продукцию скотоводства, кожи, пушнину. Традиционно, как отмечала Е. А. Авдеева–Полевая в Иркутск на зиму оставалось много бурят, которые
жили по домам, выполняя разнообразную дворовую работу. «Многие, сами перекупая у своих товар, носят его по домам, а обыкновенно принесут товару рублей
на сто, и придет их человек пять»45. И в дальнейшем присутствие представителей
коренного населения среди было обычным делом для городов региона. Так, в
1850-х годах до 30 бурят с осени до весны постоянно проживали в Иркутске, занимаясь перекупкой пушнины и разносной торговлей по улицам46. Со временем,
некоторые из бурят пополняли состав городских жителей. В 1825 г. к верхнеудинскому мещанскому обществу был приписан бурят Петр Лосев, а в 1838 г. в городе
числилось уже девять бурят-мещан. 47
Занятия трудового населения городов Байкальской Сибири были многообразны. Мещане и цеховые участвовали в мелочной торговле, обслуживали купеческие предприятия, занимались промыслами, земледелием. Относительная слабость сословных перегородок в Сибири приводила к тому, что городское населе121
ние часто меняло сферу деятельности, переключалось на другие хозяйственные
занятия, причем не только внутри своего города. В 1787 г., например, цеховые
Иркутска насчитывали 1273 ревизских душ. Но реально в 14 ремесленных управах состояло всего 468 человек (36,8 %), да еще 195 иркутских цеховых (15,3 %)
производили ремесло в различных уголках губернии48.
Внутри мещанского и цехового обществ отчетливо проявлялась дифференциация имущественного положения. Мизерные обороты розничной торговли,
полная зависимость от крупного капитала, конкурентная борьба, – все это приводило к банкротству многих мелких собственников. Только в течение 1823–1829
гг. в Иркутске разорилось 64 мещанина и 16 цеховых49. Документы показывают
сокращение количества мещан, занимающихся мелочной торговлей и ремеслом.
Это было следствием, как общего сокращения численности купеческих капиталов, так и возрастающей конкуренции со стороны российского капитала и местных разночинцев и крестьян.
Таблица 450
Численность и основные занятия мещан Иркутска
Занятия мещан
1799 г.
Кол-во
1816 г
%
кол-во
%
Всего хозяйств мещан
мещан
648
100
мещан
623
100
Торговля
146
26,5
81
13,0
Ремесло
150
23,1
99
15,9
Промыслы
38
5,9
59
9,5
222
34,3
267
42,9
92
14,2
117
18,7
Работа и «услуги»
Род деятельности не
установлен
Многие из мещан занимались обслуживанием торговых операций в качестве
приказчиков и доверенных лиц. В 1819 г. мещане составляли 88,6 % всех приказ122
чиков, торговавших в Иркутском гостином дворе51. В заметке «Взгляд на Иркутскую губернию», относящейся к началу 1830-х гг. сообщалось, что городские низы почти не заняты в промышленности и ремесле, «находясь большею частью в
приказчиках и услугах у купцов, а другие в мелочных занятиям и работе»52. Многие из торговых служащих, скопив капитал, со временем переходили в купечество. Большинство же мещан и цеховых вынуждено было кормиться собственным
трудом.
Несмотря на то, что иногородним предпринимателям право осуществлять
торговые операции разрешалось только во время ярмарок, а для производства постоянного торга они должны были записываться в иногородние гости с выплатой
определенных сумм в доход города, обычной практики было нарушение установленных постановлений. Иркутские купцы неоднократно указывали, что многие
иногородние торговцы, имеющие лавки в гостином дворе, незаконно торгуют в
них после окончания ярмарок, часто по просроченным свидетельствам, а также
продают товары прямо из домов, в которых квартируют. Особенно большие размеры приняло проникновение пришлого капитала на рынки Иркутска. В начале
XIX в. только в мещанском гостином дворе иногородним торговцам принадлежало почти 35 % торговых помещений.
Существенным конкурентным фактором для купечества была торговопромысловая деятельность местного казачества. Так, неоднократно на протяжении рассматриваемого периода жаловались властям на «подрыв» местным казачеством их монопольных прав на торговлю забайкальские купцы. А Иркутская городская дума рассматривала возросшую конкуренцию со стороны казаков в таких
важных для местного купечества сферах предпринимательства, как подряды на
перевозку казенных и частных грузов по Байкалу и рыбопромышленность, в качестве одной из причин сокращения численности местных купцов, наблюдавшегося
в первой четверти XIX в.53
К концу первой четверти XIX в. явственно выявилась тенденция к постепенному сокращению купеческих капиталов на фоне заметного роста числа предпринимателей из других социальных групп. Например, в 1817 г. в Иркутске по
123
данным городской думы из 168 представителей торгового капитала, только 53
торговца были купцами, в числе остальных: 47 торгующих мещан, 44 приказчика
из тех же мещан, 13 иногородних гостей и 11 цеховых54.
Упадок гильдейских капиталов в первой трети XIX в., ухудшение положения мещанства и цеховых сопровождались противоположной тенденцией – ростом конкурентоспособности разночинцев, крестьян, ссыльных, возрастанием их
роли в хозяйственной жизни города. Часть из них прочно обосновалась в городе,
другие приходили сюда в поисках работы. Они активно включались в хозяйственную жизнь городов, конкурируя не только с мещанами и цеховыми, но даже с
мелким купечеством. Кроме того, в городах было много временных и нелегальных жителей. Только в 1800 г. в губернском центре было задержано 592 человека,
у которых не было паспортов, среди них – 44 крестьянина, 157 поселенцев из разных уездов, 391 беглый ссыльный55. Эти люди брались за любую работу и вместе
с городскими низами составляли основную среду, из которой в дальнейшем формировался сибирский пролетариат. В исторической литературе неоднозначно
оценивают роль и место этой категории населения. Формально входившие в нее
социальные группы не составляли основные податные городские сословия, но по
своему положению, образу жизни и хозяйственным занятиям, были чрезвычайно
близки к ним. Я. Е. Водарский определял эту группу как «постороннее население»56. Но, пожалуй, более точным было выделение С. И. Сметаниным данной
категории в особую группу «примыкающее самодеятельное население»57. Они не
входили в состав основных городских сословий, а лишь «примыкали» к ним в
процессе совместного участия в развитии городской экономики. «Именно в росте
этой «внесословной группы, – справедливо замечает исследователь, – проявлялось разложение сословий, разрушение сословного принципа»58.
Численность и удельный вес «примыкающего самодеятельного населения»
за рассматриваемый период значительно выросли. Данные таблицы 5 позволяют
выявить тенденцию к повышению удельного веса «примыкающего населения»
при продолжающемся падении доли городских сословий.
Таблица 559
124
Динамика численности торгово-промышленного населения Иркутска
Годы
Все городское
Городские со- Примыкающее Торгово-промышленное
словия
население
население
население всего
%
всего
%
всего
%
1823
21 007
9102
43,3
2137
10,2
11 239 53,5
1835
25 391
10 175 40,1
3734
14,7
13 909 54,8
Группа, выделенная нами в «примыкающее население», состояла из лиц,
фактически утративших определенное сословное положение и вынужденных искать новые источники существования. Они активно включались в хозяйственную
жизнь городов, конкурируя не только с мещанами и цеховыми, но даже с мелким
купечеством. Документы отмечают многих людей, занимающихся розничной торговлей и ремеслом, но не принадлежащих к городским сословиям60. Именно они в
основном составляли значительную часть малого городского бизнеса. В 1857 г. в
Иркутске, например, только разносчиков мелочных товаров было до 40 человек.
Заметную группу составляли ломовые извозчики и развозчики речной воды. Их
насчитывалось более 30 человек на 70 лошадях. В среднем их заработок на каждую лошадь составлял до 300 руб. в год. Еще около 70 человек на 150 лошадях
занималось булыжным извозом61.
Если купцы и мещане негативно относились к хозяйственным занятиям разночинцев и крестьян, то политика администрации была противоречивой. В конце
XVIII – начале XIX в. местные власти старались оградить городские сословия от
конкуренции «примыкающего населения», представителей которого пытались
выселять из городов или принудить к зачислению в городское общество. Так, в
1794 г. иркутская казенная палата распорядилась выслать из города девять цеховых из бывших ссыльных. Среди них были и такие, как Н. Черных, который более
15 лет состоял в цехе и имел недвижимость на 1 тыс. руб.62 Но по мере роста
«примыкающего населения» и размывания сословного принципа к такого рода
предпринимателям власти стали относиться более терпимо.
125
Активное участие в предпринимательской сфере самых разных социальных
групп размывало сословный монополизм купеческого капитала и заставляло правительства искать компромиссные решения. Так, в 1812 г. была учреждена сословно – податная группа торгующих крестьян, получившая торговые права,
сравнимые с купеческими. Утвержденные в 1824 г. дополнительные постановления «Об устройстве гильдий и о торговле прочих состояний» расширили круг
лиц, которым разрешалась предпринимательская деятельность, введя категории
мещан и крестьян, торгующих по свидетельствам различного рода. Этими же правилами были конкретизированы взаимоотношения между местными предпринимателями и иногородними. Городские власти получили возможность более действенного контроля за незаконными торговыми операциями на городских рынках.
Функции по проверке незаконной и неуставной предпринимательской деятельности были возложены на специально создаваемые при городских думах торговые
депутации. Первая такая депутация в Иркутске в составе купцов Я. Солдатова, Е.
Сапожникова, М. Мягкоступова, Г. Саломатова приступила к работе уже в 1825
г.63 Сразу же члены депутации столкнулись с многочисленными нарушениями
правил торговли со стороны приезжих торговцев. Последние должны были выкупать в думе специальный билет на право торговли, но многие старались избежать
этого. Товары привозились и складировались в частных домах, оттуда же производилась и розничная торговля. Среди нарушителей были иногородние купцы,
крестьяне из российских губерний, бурятские перекупщики. Нередко, нелегальная
торговля принимала значительные объемы. Так, у илимского крестьянина M. Погадаева, квартирующего в доме мещанина Баженова было обнаружено около 7
тыс. беличьих шкурок, у киренского купца Сычева их было более 2 тыс. штук64.
По ходатайству депутации городская дума приняла решение запретить торговлю
из частных домов, а крупные партии товаров складировать только в гостиных
дворах и на бирже, где их можно было освидетельствовать и обложить акцизом.
Следует сказать, что выявление нарушителей торговых правил далеко не всегда
проходило спокойно. Так, барнаульский купеческий сын Стремнев набросился на
членов депутации с руганью, оскорбил и выгнал со двора65.
126
Даже в самых отдаленных и маловажных городах региона местные власти
стремились контролировать правильность производства торговли в ярмарочное и
вне ярмарочное время, взимать штрафы с нарушителей, облагать сборами все торговые сделки. Далеко не во всех городах были торговые депутации, поэтому проверки носили разовый характер. Сохранились сведения о подобной проверке киренской торговли, производимой чиновниками из Иркутска. Почти половину
предпринимателей не удалось застать на месте. Они находились в отлучке в различных местах края. Поэтому были освидетельствованы торговые помещения
купцов Маркова, Лаврушина, Полоскова, Синицына, С. Пежемского, А. Курбатова и П. Курбатова. Особых нарушений торговли отмечено не было. Торговые обороты киренских купцов сильно различались. Если у купца 2-й гильдии В. Маркова
имелось 8 приказчиков, то у большинства остальных купцов приказчиков не было
вообще, и они сами производили торговлю. Нарушения по торговой части были
замечены у ряда киренских мещан. Так, В. Шильников и А. Калашников, не имея
торгового свидетельства, производили в своих домах продажу, первый мясом и
рыбой, второй разными товарами66.
Существенное влияние на сословную структуру сибирского города оказывала ссылка. Среди основных занятий ссыльных были батрачество, промысловые
работы, обслуживание водного и гужевого транспорта, ремесло. Хозяйственная
деятельность их сдерживалась рядом правительственных постановлений. Выступая как один из отрядов наемной рабочей силы, ссыльные в то же время продолжали оставаться поднадзорными со значительными ограничениями свободы передвижения. Несмотря на противодействие властей, часть ссыльных оседала в городах. Со временем некоторые из них закрепляли свое положение переходом в городские сословия. В конце 1780-х гг. в обывательской книге Иркутска было зафиксировано 50 домохозяев из ссыльных. Из них в мещанство было записано 10
человек, в цех – 3267. Активно участвовали ссыльные в товарообмене с сельским
населением. Иркутская городская дума неоднократно обращала внимание администрации на то, что ссыльные и разночинцы фактически захватили в свои руки
развозной торг по уезду, превратившись в скупщиков крестьянского хлеба68. Зна127
чительная часть ссыльных была задействована в мелочной торговле, объемы которой были невелики, но давали возможность прокормиться. Так, сосланный в
Иркутск в цех слуг А. Путет занимался выделкой и разносом по улицам калачей.
Некоторые поселенцы использовали даже наемный труд. К примеру, ссыльный Н.
Титов организовал производство пряников, коврижек и т. п. на продажу. Он нанимал разносчиков, в числе которых был, например, посельщик Идинской волости А. Петров69.
Труд поселенцев и ссыльных широко использовался в городском товарном
производстве. Многие нанимались к богатым ремесленникам, работали на промышленных предприятиях, но среди ссыльных были и такие, которые сами имели
работников, нередко из числа своих же товарищей по несчастью. Свои изделия на
рынок поставляли также мещане, крестьяне, разночинцы, ссыльные, которые, по
признанию местных властей, «гораздо удобнее и дешевле приготовляют для городских жителей вещи всякого мастерства. « По данным иркутской ремесленной
управы, в 1828–1829 гг. в городе, помимо цеховых, занимались ремеслом 142 человека, большую часть которых составляли мещане и ссыльные70.
Значительные размеры принимало участие забайкальских жителей в мелочной и контрабандной торговле вдоль российско-китайской границы. Обороты ее
составляли до полумиллиона рублей в год, а участие принимали сотни человек с
обеих сторон. Крупное купечество не без основания видело серьезных конкурентов в мелких торговцах, которые в обмен на свою продукцию приобретали китайские товары и развозили их по всей Байкальской Сибири. После введения беспошлинной пограничной торговли между Россией и Китаем в середине XIХ в. в городах Байкальской Сибири наблюдается заметное расширение китайской диаспоры. Ранее их активность проявлялась только в приграничных поселениях, в первую очередь, в Кяхте. Е. А. Авдеева-Полевая, побывавшая в торговой слободе в
1805 г., записала, что мелочные китайские торговцы из Маймачена приносили для
продажи «шелк сученый и шеневой для шитья гладью, картинки, куклы, каменные колечки, будумиловые духи в подушечках, веера, деревянные и фарфоровые
чашки, благовонные четки и множество других мелочей, изящных в своем ро128
де»71. Со второй половины XIХ в. китайские торговцы стали более заметны и в
других городах Байкальской Сибири. В основном это были мелкие торговцы и
ремесленники. «Сильное впечатление производила на нас, – вспоминал детские
годы А. А. Игнатьев, – Китайская улица, находившаяся почти в центре, близ городской часовни. В 80-х гг. китайцы торговали в Иркутске морожеными фруктами, китайским сахаром, сладостями, фарфором и шелковыми изделиями»72. О
массовой и разнообразной мелочной китайской торговле в Иркутске вспоминает
В. А. Обручев: «Единственно, что здесь значительно дешевле и притом лучшего
качества, чем в России, – это чай, который продается настоящими китайцами с
длинными косами и в национальных костюмах. Кроме того, у них можно купить
китайский фарфор, чесучу и прекрасные шелковые материи» 73. Всего же в начале
ХХ в. в Иркутске действовало несколько десятков китайских лавочек и магазинов,
а всех китайских торговцев насчитывалось около 200 человек.
Еще в большей степени китайское присутствие было заметно в Забайкалье.
По мнению путешественников, уже в Верхнеудинске явственно ощущалось соседство с Китаем: «Все лавки на базарной площади имеют надписи на китайском
и русском языках. В городе проживает несколько сотен китайцев и значительная
часть розничной торговли сосредоточена в их руках»74. Не только в городах, но и
во многих забайкальских селах встречались небольшие китайские лавки с китайскими и русскими товарами.
Таким образом, к середине XIX в. в предпринимательской среде Байкальской Сибири произошли значительные изменения, свидетельствующие о глубоких качественных изменениях в составе городского сообщества. Расширение социального состава торгующих явилось важным стимулом развития внутригородской и транзитной торговли, содействовало формированию местных капиталов.
Устойчивой тенденцией экономического развития на протяжении рассматриваемого периода становится постепенное размывание сословных форм организации
хозяйственной и общественной жизни, проявлявшееся в возрастающем участии в
городской торговле и промышленности других, помимо купечества, социальных
групп населения. В силу непоследовательности и искусственности российского
129
феодального законодательства социальная структура города не отличалась стабильностью, а сам характер рыночных отношений взрывал изнутри все попытки
монополизировать основные сферы производства и торговли за отдельными сословными группами. Купечество составляло лишь верхушку предпринимательского айсберга, в то время как малый и, отчасти, средний бизнес был значительно
шире по своему социальному составу, включая в себя представителей практически всех податных сословий, а в Сибири еще и таких специфических групп как
ссыльные, инородцы, торгующие бухарцы, китайские предприниматели.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 445/24. Л. 9–9 об.
2
ГАЗК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 17539. Л. 2–18.
3
Вилков О. Н. Очерки социально-экономического развития Сибири конца XVI – начала
XVIII вв. Новосибирск, 1990. С. 306.
4
Кашик О. Н. Ремесло и промыслы в Прибайкалье в XVII – XVIII в. // Очерки истории
Сибири. – Иркутск, 1973. Вып. 4, с. 12.
5
Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. Новосибирск,
1995. Т. 2 : (Ж–К), кн. 2. С. 139.
6
РГАДА. Ф. 19. Госархив, финансы. Оп. 1. Д. 40. Л. 164–165.
7
Таблица составлена по: РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 445/16. Л. 8–8 об.
8
РГАДА. Ф. 219. Оп. 4. Д. 20723. Л. 2; Ф. 1069. Оп. 1. Д. 126. Л. 9.
9
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 87.
10
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 45. Л. 35.
11
Таблица составлена по : ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1484; Ф. 308. Оп. 1. Д. 87, 300, 335.
12
НАРБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 4021. Л. 9–12.
13
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 72. Л. 1–4.
14
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2340. Л. 32–34, 37–38.
15
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1975. Л. 17–19.
16
ОР РНБ. Ф. 608. Оп. 2. Д. 116. Л. 26 об.
17
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья…С. 47.
18
Там же. С. 48.
19
Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 438–439.
130
20
Потанин Г. Н. Города Сибири // Сибирь, ее современное состояние и ее нужды. СПб.,
1908. С. 238–239.
21
Шахеров В. П. Купечество Иркутской губернии в XVIII – первой половине XIХ в. : ос-
новные тенденции социально-экономического развития // Вестн. НГУ. Сер.: История, филология. Новосибирск, 2003. Вып. 2. С. 28.
22
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1189. Л. 3–8
23
Подробнее см.: Шахеров В. П. Иркутское купечество и образование Российско-
Американской компании // Земля Иркутская. 2000. № 12. Л. 2–7.
24
ГАКО. Ф. 655. Оп. 2. Д. 263. Л. 87.
25
РГИА. Ф. 1405. Оп. 65. Д. 90.
26
РГИА. Ф. 18. Оп. 4. Д. 646. Л. 23–23 об.
27
Записки иркутских жителей... С. 55–56.
28
Летопись города Иркутска XVII–XIХ вв. Иркутск, 1996. С. 212–215.
29
Бочкарев В. Культурные запросы русского общества начала царствования Екатерины
II. Пг., 1915. С. 39.
30
Там же. С. 61.
31
Записки иркутских жителей... с. 445.
32
Пейзен Г. Заметки о производительных силах Восточной Сибири. // Экономист. 1858.
Т. 1, кн. 1. С. 20.
33
Щукин Н. Письмо из Иркутска // Северная пчела, 1828. №3.
34
Ершов П. Сузге. Иркутск, 1984. С. 167.
35
ГАИО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 29. Л. 82 об.
36
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья…С. 72.
37
Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1989. Т. З. С. 230.
38
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1101. Л. 1.
39
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2340. Л. 1 об.
40
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 147. Л. 27–27 об.
41
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 2.
Игры обмена. М., 1988. С. 218.
42
Разгон В. Н. Отстаивание сибирским купечеством сословных привилегий в сфере тор-
гово-промышленного предпринимательства (XVIII – первая половина XIХ в.) // Предприниматели и предпринимательство в Сибири. Барнаул, 2001. Вып. 3. С. 32.
43
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1751. Л. 10–13.
44
НАРБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 5740. Л. 7.
45
Записки иркутских жителей… С. 21.
131
46
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 40.
47
Евдокимова С. В. Социально-экономическое развитие г. Верхнеудинска в XVII–XIХ
вв. // Улан-Удэ в прошлом и настоящем. Улан-Удэ, 1996. С. 39.
48
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1124. Л. 346 об. -347.
49
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2793. Л. 48.
50
Таблица составлена по: ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 28; Ф. 70. Оп. 10. Д. 17.
51
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 158. Л. 2–3.
52
Журнал мануфактур и торговли. 1833. № 11. С. 56.
53
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2340. Л. 18.
54
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1975. Л. 17–19.
55
Из бумаг о Сибирякове и Мыльникове // Сборник газеты «Сибирь». СПб.,1876. Т. 1. С.
56
Водарский Я. Е. Население России в конце XVII – начале XVIII века. М., 1977. С. 124.
57
Сметанин С. И. Разложение сословий и формирование классовой структуры городско-
472.
го населения России в 1800 – 1861 гг. // Исторические записки. Т. 102. М., 1978. С. 154–155.
58
Там же. С. 156.
59
Таблица составлена по: Гагемейстер Ю. А. Статистическое обозрение Сибири. М.,
1854. Т. 2, прил. 8.
60
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2340. Л. 18; Д. 2793. Л. 4.
61
РГИА, ф. 1287, оп. 31, д. 1664. Л. 40, 43 об.
62
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 6. Л. 25.
63
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2511. Л. 7–8.
64
Там же. Л. 10 об.
65
Там же. Л. 8.
66
ГАИО. Ф. 472. Оп. 1. Д. 73. Л, 16.
67
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1076. Л. 5–7.
68
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1339. Л. 11–11 об.
69
ГАИО. Ф. 70. Оп. 10. Д. 43. Л. 223.
70
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2658. Л. 4, 9–10
71
Записки иркутских жителей… С . 51.
72
Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. Т. 1. М., 1986. С. 29.
73
Обручев В. А. В старой Сибири. Иркутск, 1958. С. 64.
74
Батуева Т. Б. Краткие заметки Э. Котто о Верхнеудинске // Улан-Удэ в прошлом и на-
стоящем. Улан-Удэ, 1996. С. 76.
132
Глава 3. Городская торговля и промыслы
3.1. Торговая инфраструктура сибирского города
В экономической жизни дореформенной Байкальской Сибири торговые отношения играли особую роль. По мере развития промысловой колонизации, роста
городских поселений и вообще российского населения шел процесс формирования местных сибирских торговых связей. Пушные ресурсы Сибири и торговля
«мягким золотом» постепенно включали ее в общесибирский товарооборот, делая
неотъемлемой частью России. Развитию торговли содействовали также значительные природные различия сибирских территорий, неодинаковая степень их освоения, наличие самобытного хозяйственного потенциала аборигенного населения, близость к границам Средней Азии, Монголии и Китая.
Важнейшим торговым и товарораспределительным центром региона с конца XVII в. становится Иркутск. Через него проходила вся торговля с Забайкальем
и Приамурьем. Сердцевиной торговой жизни города являлся гостиный двор с
одиннадцатью лавками, но они не справлялись с объемом торговых операций.
Уже в 1681 г. приезжавшие в Иркутск приказчики гостей Е. Филатьева, С. Лузина,
И. Ушакова и другие торговцы просили расширить торговые помещения на местном гостином дворе и построить новые лавки, погреба, а также избы для жилья.
Особенно оживлялось торговое движение в марте, когда в Иркутск прибывали
обозы с российскими товарами и пушниной. Как отмечал один из торговцев в
1697 г., «как зачался быть Иркуцкой, такова иногородним купецким людям в приезде многолюдства и на хлеб и на скот и на харчи и на сено и на дрова никогда не
бывало такой дорогой цены»1. Главную роль в развитии торговли играли в этот
период иногородние купцы. Через них и их приказчиков и сидельцев Иркутск
поддерживал связи с большим числом торговых центров страны, прежде всего
Устюгом, Яренском, Сольвычегодском, Тобольском, Енисейском. Из Иркутска
товаропотоки распределялись на Лену, в Забайкалье, в города и слободы Иркутского и Илимского уездов.
133
Данные таможенных книг позволяют определить ассортимент товаров, вывозимых на Лену и в Забайкалье. Из Иркутска вывозили пушнину, «русские товары», китайские шелковые и хлопчатобумажные ткани. К примеру, в 1688 г. В. Давыдов, лавочный сиделец гостя А. Филатьева, вывез из Иркутска большую партию товаров в Удинск и Нерчинск на сумму в 617 руб. Среди его товаров были
грубое и сермяжное сукно, сафьян, кумачи, миткаль, кушаки, вязанные чулки, попоны, зеркала ярославские, воск, мед, кремни, медные изделия и др. В небольших
размерах из Иркутска в Забайкалье поступала продукция местного производства:
железо, соль, рыба, хлеб и мука, слюда, кожи, мыло, рогатый скот и лошади.
В начале XVIII в. в иркутском посаде появляются мелкие торговцы, производящие развозную торговлю в пределах уезда. Некоторые из них нанимались в
приказчики и лавочные сидельцы к крупным российским и сибирским купцам.
Другие курсировали с небольшими партиями товаров от Иркутска до Енисейска,
Илимска, Якутска, Селенгинска, Нерчинска и обратно. Размеры их оборотного
капитала, как правило, были невелики, примерно от 100 до 300 руб. Тем не менее,
они участвовали в формировании хозяйственных связей региона. Среди них были
не только посадские, но и служилые люди. Так, вкладчик Вознесенского мужского монастыря селенгинский казак Вавила Григорьев разъезжал с товарами между
Иркутском и забайкальскими городами, и имел состояние в 1 тыс. руб.2 С начала
XVIII в. наиболее выгодные статьи торговли (вином, солью, табаком, хлебом) перешли в руки казны, которая отдавала их реализацию в руки местных торговцев,
создавая условия для становления регионального капитала.
Образование устойчивых межрайонных связей содействовало формированию регионального рынка. Вплоть до начала XIХ в. можно говорить лишь о развитии местных рынков, основанных на простом товарообмене городской и сельской продукции, или на определенной специализации отдельных территорий.
Межрегиональные связи были развиты слабее. Например, товарооборот между
Западной и Восточной Сибирью сводился лишь к ограниченным статьям сельскохозяйственной продукции и крестьянских промыслов. Отмечая отсутствие собственной обрабатывающей промышленности в регионе, официальные источники
134
еще во второй половине XIХ в. указывали, что Восточная Сибирь «снабжается не
только всеми мануфактурными произведениями из Европейской России и из-за
границы, но даже некоторые предметы первой необходимости и сырые произведения привозятся издалека, так, например, коровье масло, кожи, рогожи, циновки
и т. п. получаются из Западной Сибири»3.
В рассматриваемое время в Иркутской губернии были представлены все основные формы торговли: развозная, ярмарочная и стационарная. До середины
XVIII в. господствовала караванно-развозная. Торговая жизнь в населенных пунктах оживлялась с приходом купеческих транспортов. Съезды торговых людей
происходили почти каждый месяц, но наиболее крупных размеров они достигали
осенью, когда через Иркутск транзитом шли купеческие обозы в Кяхту. Отвечая
на анкету «Комиссии о коммерции», руководство иркутской земской избы, отмечало: «Ярмарки в г. Иркутске во весь год от приезжающих разных городов и в
разныя числа бывают с начала октября месяца, а зачинаются от приезду как водяным, так и сухим путем летом и зимою обыкновенно; а товары приходят на дощаниках разного продукту: воск, медь, холст, сукна сыромяжные, шубы овчинныя,
юфть и прочия разных родов пышныя товары, а именно белки разных родов, лисицы, соболи, выдры, россомахи, рыси, горностаи, ушканы, песцы, недопески и
прочие: потом же и разные шелковые и полотняные, також и прочие всякие мелочные всякие товары»4. С появлением ярмарок разъездная торговля становится
уделом мелкого купечества и приказчиков. Закупив партии товаров, они отправляли их в отдаленные районы «для распродаж в розницу с работниками, которые
туда посланы и, ходя по домам, распродавывают». 5 Разъездной торг в основном
выполнял функции обмена промышленных товаров на продукцию сельских промыслов. Привезенные товары обменивались на пушнину, хлеб, рыбу, кожи. Разъездно-меновая торговля была тесно связана с ростовщичеством. Практиковалась
раздача товаров в долг под будущий урожай или улов. Вообще, следует отметить,
что при огромных сибирских расстояниях весь внутренний торг представлял собой постоянное движение товаров от более крупных рынков и ярмарок к мелким
торжкам и базарам. К этому необходимо добавить транзитный характер россий135
ско-китайской торговли, при котором шло постоянное встречное движение из
России к югу Байкальской Сибири и обратно. Таким образом, как отмечала официальная печать: «Наша внутренняя торговля имеет характер временной и кочевой, переносящей с одного места на другое громадные массы товаров и заставляющей наших купцов и их агентов находится в постоянном движении». 6
До поры до времени сложившаяся система внутреннего торга устраивала
иркутское купечество. Однако, с ростом его численности и укреплением финансового положения, оно начинает более решительно бороться за свое монопольное
положение на местном рынке. Еще в 1750-х гг. иркутские купцы отказывались открывать в городе ярмарку, на которую иногородние торговцы могли бы привозить
свои товары и продавать их в розницу. И все же устоять перед давлением иногородних конкурентов, прежде всего российских коммерсантов, иркутское купечество не смогло. Многочисленные случаи нарушения приезжими торговцами установленных правил, незаконная торговля вне стен гостиного двора заставили местных предпринимателей пойти на регламентацию сроков ярмарочной торговли.
В учреждении ярмарок была заинтересована и администрация края. Иркутские
губернаторы получали различные ходатайства об учреждении ярмарочных институтов. С одной стороны, «жаловались забайкальские служащие и военные чины,
что они покупают там необходимые вещи дорогою ценою», с другой, от купечества поступали предложения об устройстве ярмарок в различных местах губернии, «чтобы иногороднее купечество привозило товары и продавало из первых
рук».
До середины XVIII в. торговля на ярмарках носила нерегулярный характер,
и была слабо подконтрольна центральной и местной администрациям. Ярмарки в
это время возникали во многом стихийно, как центры скупки пушнины у сибирских инородцев для последующего формирования в крупные оптовые партии, направляемые на российский и азиатский рынки. Во второй половине XVIII в. ярмарки становятся преобладающей формой торговли, выполняя накопительные,
распределительные и транзитные функции в движении товаров, а также формируя
местные потребности и спрос.
136
Со второй половины XVIII в. ярмарочная торговля получает распространение по всей России. Городовым Положением 1785 г. предписывалось во всех городах «учреждать ежегодно одну ярмарку или более». Но далеко не каждый город
мог стать центром межрегионального обмена, замыкая на себе все хозяйственные
операции. Поэтому ключевых, межрегиональных ярмарок в Сибири было не так
много. В первую очередь государство стремилось взять под свой контроль основные центры пушного промысла и торговли, которые в этот период сместились в
восточные районы Сибири. В августе 1768 г. последовал указ Сената об учреждении в крупнейших центрах Восточной Сибири – Иркутске, Верхнеудинске и
Якутске – торговых ярмарок, действующих по определенным правилам и в строго
установленное время7.
В Иркутске предписывалось установить две ярмарки:
осеннюю с 15 ноября по 1 января и весеннюю с 15 марта по 1 мая. В остальных
городах учреждалось по одной ярмарке продолжительностью не менее двух месяцев. Создание же реальных ярмарочных учреждений произошло только в 1775 г.,
когда в Иркутске открылась первая официальная ярмарка. Обороты ее были весьма значительны. Уже в конце XVIII в. ее товарооборот достигал 3,7 млн. рублей,
что составляло почти 6 % от общероссийского ярмарочного оборота9.
Вообще губернский центр неизменно отличался насыщенной торговой инфраструктурой. В конце XVIII в. в городе насчитывалось более 400 торговых
мест. Только в лавках гостиного двора ежегодный оборот достигал 550 тыс. рублей. К концу первой четверти XIХ в. он возрос почти в три раза. 9 Ведомости привозных товаров включали до 348 видов российских, европейских, китайских и сибирских товаров. По свидетельству «Описания Иркутского наместничества»:
«Товары получают из Москвы, от города Архангельского, а также с ярмарок Макарьевской, Ирбитской и Енисейской. Азиатские – из Китайского государства. И
во все оныя места отвозят для продажи пыжныя товары. Нет недостатка ни в виноградных винаx, ни в водках, ни в сахаре, ни в чае, ни в сукнах, полотнах и ни в
шелковых материях. Легко можно достать всякую посуду: серебряную, медную,
оловянную, хрустальную и деревянную, масло, уксус, спирты, травы, краски и все
137
почти, что только есть в Москве и Петербурге, только что не в равном качестве,
количестве и цене»10.
Перечень товара, поступавших на ярмарки Иркутска, позволяет представить
себе потребности и вкусы горожан. Нa первом месте находились ткани и различные изделия из них. Особенно широк был выбор китайских шелковых и хлопчатобумажных тканей. На втором месте в структуре привоза находились металлы и
изделия из них для домашнего пользования и в качестве орудий труда. Из продуктов в Иркутск больше всего привозили мед и хмель, сахар и, конечно, различные
сорта китайского чая. Иркутяне могли приобрести и товары из Западной Европы –
главным образом, некоторые виды тканей, предметы роскоши и сладости. В привозимых товарах заметно преобладали предметы, предназначенные для массового
употребления широкими слоями горожан.
Ценным и востребованным товаром на иркутской ярмарке была пушнина,
поступавшая из различных мест Сибири: камчатские бобры, коты морские, соболя, лисицы (красные, белодушки, сиводушки островные, сиводушки охотские),
бобры обские, белки ленские, илимские, нерчинские, чикойские, горностаи, песцы, рыси, россомахи и т. п. В числе товаров упоминается также мамонтовая и
моржовая кость, китовый ус, нерпичий жир.
Наряду с ярмарками, имевшими значение центров внутренней торговли региона, в Иркутской губернии существовало много ярмарок и торжков сельского
типа, обслуживающих местный рынок. Транзитная торговля доставляла солидные
барыши крупным оптовым торговцам и не могла существенно повлиять на развитие городской экономики. Гораздо большее значение в жизни жителей Байкальской Сибири имела местная торговля. Еще М. Д. Чулков в свое время отмечал,
что в Сибири почти в каждой слободе и большом селе бывают ярмарки в тот день,
когда церковь празднует свой годовой праздник, так что по окончанию обедни
открываются лавки с разными товарами для подлого народа»11.
Большинство ярмарок байкальского региона появилось в период с 1810 по
1815 гг. вследствие распоряжений иркутского гражданского губернатора Н. И.
Трескина. В 1818 г. в Восточной Сибири насчитывалось 57 различных ярмарок и
138
торжков с годовым оборотом почти в 5 млн руб.12 Продолжительность их колебалась от одного дня до двух месяцев. Наиболее оживленный торг происходил зимой. На этот период приходилось до 70 % всего привоза товаров. Например, оборот зимней иркутской ярмарки достигал 378 600 руб., а весенней только 17 000
руб. Исключение составляли ленские ярмарки. Они отличались многочисленностью и специализировались на пушной торговле. Кроме уездного центра торговля
происходила в 6 волостях и 4 инородческих родах. Определенных ярмарочных
мест здесь не было, и торговля происходила на всем протяжении реки с купеческих паузков и барок. Для летней ярмарки время проведения устанавливалось с 10
мая по 1 июля и совпадало с началом навигации на Лене. Кроме того, в мае заканчивался весенний пушной промысел. С конца апреля начинался съезд торговых
людей на Качугскую пристань, где издавна существовала преднавигационная торговля. В 1844 г. ее официально узаконили, учредив ярмарку с 25 апреля по 15 мая.
Зимняя ярмарка в ленских селениях проходила в декабре – январе в период выхода промышленников и инородцев с осеннего промысла. Обороты летней и зимней
ярмарок почти совпадали, с той, правда, разницей, что на первой преобладали
привозные товары, а на второй – местная пушнина.
Рост ярмарочной торговли наблюдался на протяжении всей первой половины XIX в. В начале 1830-х гг. в Иркутской губернии действовало уже 34 ярмарки,
на которые съезжалось до 15 тыс. торговцев13. А в середине столетия на территории Байкальской Сибири реально функционировало 93 больших и малых ярмарочных центров. На них поступило товаров на 2 244 088 руб. 32 коп., продано было на 911 199 руб. 32 коп серебром14. Справедливости ради, следует отметить,
что некоторые ярмарки существовали только на бумаге. Нередко распоряжения
об их открытии, особенно у инородцев, делались наспех, без учета местных условий и традиционных торговых связей. В 1859 г., например, в Восточной Сибири
числилось 133 городских и сельских ярмарок, но на 57 (42,9 %) из них торги не
производились15. Данные о степени развития ярмарочной торговли в Байкальской
Сибири приведены в таблице.
Таблица 616
139
Ярмарочная торговля в Иркутской губернии в 1818 г.
Ярмарки
про- Привезено Продано Количество
Год
Время
основа-
ведения
ния
(день, месяц) руб.
руб.
чел.
1768
15.11–1.01
378 600
378 600
На обеих до
1768
15.03–1.05
17 000
17 000
1 тыс.
Верхнеудинская
1817
15.01–1.03
529 551
150 541
–
Якутская
1768
1.12–1.01
–
–
–
1768
1.06–1.08
950 000
544 505
3100
1841
25.01–25.02
На обеих –
10.05–1.06
до 50 000
10.05–1.07
100 000
100 000
На обеих до
15.11–15.01
50 000
50 000
5000
10.05–1.07
63 412
63 412
–
15.11–15.01
57 340
57 340
Иркутская
Нерчинская
Кяхтинская
Ярмарки
1815
при- -
ленских эвенков
товаров,
товаров, торгующих,
–
Чертовкинская
1816
20.07–15.08
102 000
102 000
2500
Кударинская
1812
24.11
4200
4200
–
Кабанская
1812
06.12
15 000
10 000
–
1812
09.05
10 000
10 000
1812
25.12–1.01
22 135
20 590
–
Верхнеангарская 1812
1.11–15.12
60 000
50 000
–
Тункинская
–
54 465
54 465
–
Баргузинская
1812
На вторую половину XVIII – середину XIX в. вообще приходился рассвет
российской ярмарочной торговли. П. И. Лященко отмечал, что в этот период ярмарочная торговля являлась «основной организационной формой торгового обращения». 17 В это время на территории России большими темпами увеличивается
число ярмарок. Если в 1750-х гг. их насчитывалось 627, в 1790-х гг. уже 4044, то в
1850-ые годы их количество достигло 562018. В 1851 г. по данным Ю. А. Гагемей140
стера на территории Сибири насчитывалось 176 ярмарок, в том числе в Тобольской губернии – 81 ярмарка (46,0 %), в Енисейской губернии 17 (9,6 %), в Иркутской губернии – 40 (22,7 %), в Забайкальской области – 14 (7,9 %), в Якутской –
19 (10,7 %), в Томской – 5 (2,8 %)19.
Ярмарочная сеть Байкальской Сибири была достаточно развита, при этом
каждая ярмарка выполняла важную задачу, которая заключалась в том, чтобы необходимые товары из разных мест доходили до покупателя. Безусловно, городские ярмарки имели большее значение для региона, и обороты их были несравненно выше сельских. В то же время, для крестьян ярмарка выступала еще и в роли культурно-массового мероприятия, где попутно приобретались необходимые
мануфактурные изделия. Как правило, сельские ярмарки и торжки устраивались в
воскресные дни и церковные праздники, что обеспечивало приезд в волостные
центры крестьян из самых отдаленных деревень. Они отличались от городских
своей особой организацией, ассортиментом товаров, социальным составом торгующих. Здесь происходили совсем иные отношения между покупателем и продавцом. Участники товарообмена были в основном выходцами из простого народа: крестьяне, городские обыватели и представители коренного населения. Сельские ярмарки представляли собой важное первичное звено в ярмарочной сети региона. Главной функцией их было насыщение ближайшего рынка товарами местного производства, главным образом, продуктами сельского хозяйства и крестьянских промыслов. Особенностью сельских торгов являлось также слабое развитие торговой инфраструктуры. Торговля на селе обходилась без значительных
торговых и складских помещений, осуществлялась прямо с возов, из палаток или
наскоро построенных лавочек, которые не отличались изяществом архитектурного строения.
Сельские ярмарки отличались небольшими оборотами. Сумма товаров в
привозе колебалась в пределах 2–8 тыс. руб., хотя существовали и более крупные
ярмарки. Так, пограничная Тункинская ярмарка собирала до 71 тыс. руб., Хоготская в Верхоленском округе до 67 тыс., Братская до 20 тыс. руб.20. Расположение
сельских ярмарок на территории региона напрямую было связано с направления141
ми основных транспортных артерий – рек, московским трактом и местными дорогами. Исходя из этого, ярмарки можно подразделить на притрактовые, которые
притягивали продукцию ближайших деревень. К ним относились ярмарки в селах
Голуметское, Черемхово, Зиминское, Иларское, Хоготы и др. Другим типом были
ярмарки, расположенные в населенных пунктах, лежащих по берегам Лены, Ангары, Селенги и других рек. К их особенностям можно отнести сезонный и сплавной характер торговли.
Кроме чисто крестьянских ярмарок, охватывающих небольшой местный
рынок, в сельской местности иногда располагались ярмарки, специализировавшиеся на определенных видах промысловой продукции. Их обороты и охват территории мог быть более значительным. Таковой была, например, Чертовкинская
ярмарка, находящаяся в устье Селенги и специализировавшаяся на рыбной торговле. Эта ежегодная ярмарка была открыта в 1816 г. и начиналась с 15 июля.
Позднее ради удобства начало ярмарки перенесли на 1 августа – дня начала массового промысла омуля на Байкале21. В это время в небольшом Чертовкинском
селении собиралось до 2,5 тыс. человек, а обороты ярмарки достигал нескольких
сот тыс. рублей. Со временем заметно расширяется ассортимент товаров, поступающих на этот торг. Во второй половине XIX в. Чертовкинская ярмарка превращается в крупнейший торгово-скупочный пункт и перевалочную базу для грузов,
идущих из Иркутска в Забайкалье. Вследствие бурного торгового развития в селе
был построен гостиный двор и до 30 торговых и складских помещений.
По значимости и масштабности выделялись Иркутская, Якутская и Верхнеудинская ярмарки, обороты которых достигали сотни тысяч рублей. Общий привоз на ярмарки Иркутской губернии составлял в 1818 г. около 3,8 млн руб., почти
половина его (47,4 %) приходилась на вышеуказанные ярмарки. Вокруг них сосредотачивался весь торговый товарооборот региона. Центрами внутренней торговли Байкальской Сибири были городские уездные ярмарки, которые обеспечивали приток товаров на рынки отдаленных районов. Сельские ярмарки, находившиеся на трактовых и водных путях, были ориентированы на обслуживание местного рынка.
142
Характерной особенностью ярмарочной торговли было преобладание привоза по сравнению с количеством распродаваемых товаров. Как правило, реализовывалось не более 50–60 % привезенных на ярмарки товаров. Не распроданные
товары частью оставались в городе для стационарной торговли, но в большинстве
своем переходили на другие ярмарки. Как правило, купцы, получив партии товаров с Нижегородской или Ирбитской ярмарок, реализовывали их в декабре в Иркутске, а в январе переезжали на Верхнеудинскую ярмарку и далее в Кяхту. К
марту они возвращались в Иркутск на вторую ярмарку уже с китайскими товарами, а в мае выезжали на Ленские и Якутскую ярмарки. В сентябре торговцы вновь
собирались в губернском центре с большими партиями пушнины и дожидались
новых обозов с российскими и европейскими товарами. Таким образом, устанавливался своеобразный товарообмен в виде кругооборота с движением товаров в
ту или другую сторону. Несколько ярмарок составляли цепочку, в определенной
последовательности сменяя друг друга в течение года. Как правило, такие цепочки выстраивались вокруг узловых межрегиональных ярмарочных центров (Иркутск, Якутск, Верхнеудинск), в свою очередь связанных с общероссийскими ярмарками и местами пограничной торговли.
Как справедливо отмечала Т. К. Щеглова, развитие сибирского товарооборота осуществлялось «через механизм ярмарочных кругов и ярмарочных цепей,
которые взрывали административно-территориальные границы и устанавливали
свои границы по диаметру влияния важнейших ярмарок (ярмарочные круги) или
цепочки передвижения товаров»22. Причем, если западносибирские цепочки ориентировались в юго-западном направлении (Урал, казахские степи, Средняя
Азия), то ярмарки Байкальской Сибири включали в свою схему северо-восток и
пограничную торговлю с Монголией и Китаем. С присоединением Приамурья и
Приморья их снабжение всем необходимым также шло из Иркутска. Но по мере
развития дальневосточного региона логика экономического развития заставляла
искать более удобные источники снабжения, в основном через тихоокеанскую
торговлю и из Северного Китая. Доставка морским путем товаров из Одессы оказалась более выгодной. Она занимала около 65 дней, тогда как на их транзит через
143
Сибирь уходило до 10 месяцев. Успехи хозяйственного развития на Амуре способствовали тому, что с 1880-х гг. даже Забайкалье стало в большей степени
снабжаться промышленными товарами через Амурский край. Это привело к тому,
что забайкальский рынок отошел к торговому району с центром в Благовещенске.
В совокупности ярмарки Байкальской Сибири выстраивали сложную ярмарочную цепь, которая, с одной стороны, создавала ярмарочный механизм для насыщения регионального рынка необходимыми потребителю товарами и вывоза
местной продукции в другие районы, с другой стороны, была связана со всероссийским рынком и распределяла потоки товаров в северные районы, на Дальний
Восток и сопредельные азиатские страны. Торговля Байкальской Сибири, таким
образом, носила разноуровневый характер. Она вплотную была связана с ярмарочной торговой иерархией: международный уровень (торговля с Китаем, Монголией, Манчжурией), в котором участвовали купцы первой гильдии; всероссийский уровень (торговля с разными регионами России, прежде всего с Москвой и
Нижним Новгородом), объединявшая купцов второй и третьей гильдии; региональный уровень предпринимательства, социальный состав которого был чрезвычайно пестрым. По-своему уникальной была иркутская ярмарка, сочетавшая все
выше перечисленные торговые уровни. Иркутск являлся транзитным торговым
центром между Россией и Китаем, товарораспределительной базой как внутри губернии, так и важным ярмарочным звеном продвижения товаров на Восток. И ассортимент товаров иркутской ярмарки наглядно демонстрировал эту специфику.
Таблица 723
Ассортимент товаров зимней иркутской ярмарки 1833 г.
Наименование товаров
Привезено,
руб.
Продано,
Непроданный
руб.
товар, руб.
1 064 592
624 527
Российские:
1 095 949
шерстяные изделия
219 917
67 074
152 843
ленные и пеньковые изделия
129 134
75 705
53 425
шелковые изделия
76 229
31 229
45 000
мягкая рухлядь
–
894 242
–
144
кожи и изделия из нее
52 418
34 252
18 166
металлы
71 346
54 859
16 212
фарфоровая и фаянсовая посу-
5770
1457
4313
хлеб
1700
1700
–
рыба
–
4292
–
москательные
6761
2748
4013
разные товары
157 708
81 657
7605
лошади, крупнорогатый скот
32 212
30 933
1279
Иностранные:
58 383
26 461
31 922
228 963
241. 595
144. 368
чай цветочный
90 000
90 000
90. 000
чай кирпичный
17 000
12 500
4. 500
сахар леденец
70 201
32 201
38. 000
шелк пекинский
660
660
–
халаты
80
80
–
выбойка
1200
450
750
бухарская материя
5489
2465
3024
Всего товаров
1 383 295
582 477
да
европейские и колониальные
Азиатские:
Китайские:
Бухарские:
800 818
Среди привозных товаров ведущее место принадлежало продукции российских заводов, изделиям кустарной промышленности и промыслов. Рассматривая
состав товаров, привезенных на иркутскую ярмарку в следующем году, можно
отметить, что на долю российских и местных товаров приходилось до 53,5 %,
40,1 % составляли азиатские, главным образом, китайский чай, 4,7 % – европейские и совершенно ничтожной по сравнению с другими статьями выглядела торговля скотом – 1,7 %24. Среди российских товаров преобладала продукция тек145
стильной промышленности, составлявшая более трети всего привоза. Хорошо
реализовывалась продукция металлургических и железоделательных заводов, кожи и изделия из нее. Из китайских товаров заметно преобладал чай и ткани. Пушнина в товарообороте иркутской ярмарки занимала весьма скромное место. Основные партии мехов направлялись в Кяхту, на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки.
Таким образом, к середине XIХ в. в Сибири сложилась своеобразная иерархия ярмарок, охватывающих все ее экономическое пространство, от группы оптовых узловых ярмарок до мелких сельских ярмарок и базаров. Тем не менее, во
второй половине XIХ в., несмотря на рост числа ярмарок, объемы и роль их на
местных рынках падает. Да и расширение сферы ярмарочной торговли в это время наблюдается в районах сельскохозяйственного производства, что свидетельствовало, в первую очередь, о росте аграрного рынка Сибири, особенно после прокладки железной дороги. Падение же торга на крупнейших ярмарках Сибири, по
мнению Т. К. Щегловой, свидетельствовало о начале перехода с уровня «рыночной экономики» к уровню «капитализма»25. В наиболее крупных торговых центрах, таких как Иркутск и Верхнеудинск, купечество выступало за сокращение
числа ярмарочных дней и самих ярмарок. К этому времени иркутские предприниматели окрепли, вышли на сибирский и даже общероссийский рынок, и «начали
уже сами на многотысячные суммы доставлять в Россию китайских товаров и на
обмен оных привозить оттуда российских».
26
Количество привозимых ими това-
ров вполне удовлетворяло потребности в них не только города, но и всего уезда.
В 1830 г иркутскими купцами было доставлено товаров почти на 6 млн. рублей,
что в 8 раз превосходило общий привоз на иркутскую ярмарку27. В этих условиях
существование двух продолжительных ярмарок в Иркутске не отвечало интересам местных предпринимателей. По их требованиям ярмарочная торговля здесь
была ограничена одной месячной ярмаркой, проходящей в декабре. Еще ранее, в
январе 1817 г., в Верхнеудинске вместо двух ярмарок была учреждена одна – с 15
января по 1 марта28.
146
Показателем отмеченных изменений может служить динамика привоза и
продаж на Иркутскую ярмарку в первой половине XIХ в. (табл. 8).
Таблица 829
Товарооборот Иркутской ярмарки в первой половине XIХ в.
Годы
Привезено товаров, руб. Продано товаров, руб.
1818
395 600
395 600
1830
763 522
713 522
1832
1 383 295
582 477
1835
2 470 590
645 005
1851
1 180 369
189 276
1866
1 341 800
833 590
1868
1 751 060
1 119 255
Данные табл. 8 свидетельствуют, что привоз товаров на Иркутскую ярмарку
оставался достаточно высоким вплоть до 1860-х гг. Таким образом, ярмарка сохраняла свою главную функцию – насыщение региона товарами. Что касается соотношения привоза и продажи, то вследствие развития стационарной торговли на
ярмарке продавалось уже до половины, а то и менее всего привезенного товара.
Не имея развитой фабричной промышленности, Байкальская Сибирь все необходимое получала из Европейской России. Были годы, когда ярмарка не могла похвастаться живостью своей торговли, в другие же, как, например, в 1876 г. «привоз товаров на ярмарке очень велик, и товары относительно дешевы». Характер
иркутской ярмарки, как товарораспределительного центра подтверждают данные
о ее оборотах в 1880 г. Товаров было привезено на 7,3 млн руб., из которых в течение ярмарки реализовано на 1,9 млн руб., отправлено для продажи в Верхнеудинск на 2,6 млн руб., приготовлено к сплаву по Лене до Якутска на 1,1 млн руб.,
147
и осталось для реализации в магазинной системе города еще товаров на 1,7 млн
руб. 30
В 1880-е гг. значение иркутской ярмарки заметно упало. «Ныне ярмарки не
видно, – записывал в 1882 г. Н. С. Романов, – торгуют одни местные купцы и небольшая часть торговцев томских, последние – маслом, свечами и разными жировыми товарами. Особенных мест, назначаемых для ярмарочной торговли, не существует, как не существует и статистических о ней сведений».
31
Зимняя иркут-
ская ярмарка носила оптовый характер и для большинства иркутян была просто
недоступна. Большее значение для них имела крестьянская Прокопьевская ярмарка, проходившая ежегодно 7–8 июля. Торговля занимала все пространство устья
Ушаковки и берег Ангары вплоть до Московских ворот. К этому времени в город
стекались крестьянские возы, лодки и плоты из близлежащих деревень. Торговали
сеном и дровами, лесом, овощами, рыбой, мясом и птицей, изделиями крестьянских домашних промыслов. Цены на все товары «были вдвое выше, чем в остальные дни». Вообще о ценах на товары и продукты питания в Иркутске следует сказать особо. Из-за слабости местной промышленности город довольствовался привозными товарами, цены на которые включали в себя накладные расходы. Губернский статус города, монополизация торговой сферы крупным капиталом, –
все это заметно повышало стоимость товаров и услуг. По сравнению с другими
сибирскими городами Иркутск всегда отличался более высокими ценами. Вообще
по дороговизне жизни его можно было сравнить только «с Петербургом и Николаевском, – с двумя конечными точками России». 32
Развитие региональных хозяйственных связей, их координация вокруг городских центров и между ними, содействовали формированию в городах Байкальской Сибири деловых кварталов. Ядром их обычно становились торговые
площади с крупными объемами гостиных дворов, торговых рядов, лавок, рынков,
таможенных помещений. Как справедливо замечал Ф. Бродель, «став достоянием
городов, рынки растут вместе с ними. Они множатся, взрываясь в городском пространстве, слишком стесненном, чтобы их сдержать»33. Как правило, торговые
центры становились «средоточием всей многообразной» городской торговли, оп148
ределяя собой специфику сибирского города. Особенно ярко торговая инфраструктура проявлялась в ярмарочных городах региона Иркутске и Верхнеудинске.
Гостиные дворы были центральной частью города также в Кяхте и Нерчинске.
В гостиных дворах была сосредоточена вся ярмарочная торговля. Сюда свозились товары, производилась их оценка, реализовывались оптовые партии. До
1782 г. торговля вне стен гостиного двора вообще была запрещена. В целях безопасности и сохранности товаров в крупных городах региона деревянные гостиные
дворы постепенно заменялись на каменные. Их массивные объемы наряду с высотными доминантами каменных храмов создавали своеобразный архитектурный
ансамбль, придавая сибирскому городу некоторое изящество и неповторимый образ.
Проект иркутского каменного гостиного двора был заказан только что
приехавшему в Петербург из Италии архитектору Джакомо Кваренги. По словам
последнего этот проект стал одной из первых крупных работ, выполненных им в
России.
34
Гостиный двор представлял собой массивное каменное двухэтажное
сооружение в виде замкнутого в плане квадрата с обширным внутренним двором
и арочными галереями по всему внутреннему и наружному периметрам.
35
В нем
разместилось более двухсот торговых помещений. Кроме того, на втором этаже
находилась пространная зала, служившая для торжественных церемоний и балов.
В 1790 г. рядом с ним было построено здание каменного двухэтажного мещанского торгового ряда на 80 лавок.
Главным экономический центром Верхнеудинска был деревянный гостиный
двор на 40 лавок, возведенный в 1789–1791 гг. на средства местного купечества. В
1803 г. на его месте началась постройка каменного двора по проекту иркутского
архитектора А. И. Лосева. По мнению крупнейшего знатока забайкальской архитектуры Л. К. Минерта, по лаконизму архитектурных средств и мощи художественного образа гостиный двор в Верхнеудинске был одним из лучших образцов
торговой архитектуры в провинциальной России36. Работа по его сооружению велась с большими перерывами и была закончена лишь к 1856 г., но уже в 1830 г. в
наполовину построенном здании началась торговля. Гостинодворская площадь
149
стала основным композиционным ядром центральной части города. Параллельно
южному крылу гостиного двора построил свои торговые ряды купец М. К. Курбатов. Здесь же появились каменные купеческие особняки А. Шевелева, А. Титова,
Д. Пахолкова, того же М. Курбатова.
Не меньшую роль в формировании торговой инфраструктуры играл гостиный двор в торговой слободе Кяхте. Уже к 1735 г. гостиный двор значительно
расширили, увеличив число лавок до 44. С 1770-х гг. появляются проекты строительства каменного гостиного двора, реализованные спустя полвека. Еще планом
города 1797 г. предполагалось разместить западнее стен крепости, на незастроенных еще землях большую торговую площадь, центром которой должен был стать
новый каменный гостиный двор. В 1799 г. был составлен проект двухэтажного
гостиного двора на 35 больших и 12 малых лавок. В подготовке проекта участвовал столичный архитектор П. И. Висконти, один из создателей здания Фондовой
биржи в Санкт-Петербурге. По разным причинам строительство было отложено.
Вновь вопрос о сооружении гостиного двора в Кяхте был поднят в 1828 г. по ходатайству генерал-губернатора Восточной Сибири А. С. Лавинского. Общее руководство работами в 1837–1842 гг. осуществлял инженер-полковник А. А. Медведев. Монументальное здание кяхтинского гостиного двора было одним из красивейших сооружений подобного типа в Сибири. В плане оно представляло собой
два огромных корпуса, построенных в форме замкнутых прямоугольников (один
внутри другого) вокруг внутреннего двора. Над центральным фасадом с западной
стороны возвышалась башня со шпилем. Всего в здании насчитывалось 73 лавочных и складских помещения37. Во внутреннем дворе его размещались пакгаузы
для складирования привозимого из Китая чая. Следует пояснить, что кяхтинский
гостиный двор предназначался только для крупномасштабных оптовых торговых
операций и для складирования товаров, поэтому его архитектура заметно отличалась от обычных образцов. В 1865 г. казна передала гостиный двор в ведение кяхтинского купечества, после чего содержание и ремонт здания производился за их
счет.
150
Первый деревянный гостиный двор в Троицкосавске был открыт в 1797 г.
Он вмещал 3 малых и 30 больших лавок. В 1847–1853 гг. в восточной стороне городской площади вдоль главной улицы происходило строительство новых каменных торговых рядов. Новое торговое здание представляло собой прямоугольный в
плане корпус с галереями вдоль длинных сторон. План города 1859 г. предусматривал возведение еще одного такого же корпуса торговых рядов, но этот проект
не был осуществлен. Во второй половине XIХ в. в разное время восточнее торговых рядов были построены несколько зданий, замкнувших пространство городского торгового центра.
Таким образом, развитие крупной ярмарочной торговли в городах Байкальской Сибири привело к заметному изменению их архитектурного облика. Неизменной принадлежностью их стало формирование торговых площадей и кварталов, доминантой которых в первой половине XIХ в. выступали монументальные
массивы каменных гостиных дворов. Конечно, подобные здания могли появляться только в наиболее значительных торговых центрах региона. В массе малых городов и сельских поселений торговля происходила в лучшем случае в небольших
деревянных торговых рядах, либо вообще на торговой площади.
Ярмарочная торговля носила сезонный характер, имела временные и пространственные рамки, являясь формой оптовой торговли. Она исключала широкие
слои городского населения из непосредственных торговых операций. Основной
торг происходил между крупными иногородними и местными предпринимателями. В этих условиях необходимым дополнением к ним становилась стационарная
торговля, имевшая более продолжительные контакты между продавцом и покупателем.
О степени распространения постоянной торговли свидетельствовало большое количество лавок в ведущих городах Иркутской губернии. В Иркутске уже в
конце 1780-х гг. действовало 2 гостиных двора с 467 лавками, хлебный рынок, где
находилось 67 торговых точек, 13 харчевен, мясные и рыбные ряды. Современники справедливо называли его «средоточием всей многоразличной Сибирской торговли, через который проходят или провозят разные товары, как следующие из
151
России в Кяхту, в Якутск и в Камчатку, так и отправляемые из многих мест в Москву, на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки лучшие пушные и также разные китайские товары» 38. Губернский центр выступал в роли гигантской перевалочной
базы, распределяя партии товаров по обширной территории Восточной Сибири.
Значительное количество лавок гостиных дворов говорило в основном о высокой степени развития оптовой торговли. Большинство из них действовало только в период ярмарок, а в остальное время пустовали или использовались под
складские помещения. Так, в 1823 г. в Иркутске из 146 лавок купеческого гостиного двора было занято товарами 110, в мещанском ряду – 58 из 73, а торговля
производилась всего в 13 лавках39. Розничная же торговая велась на торговых
рынках и в рядах, а также в лавках под домами. С 1767 г. когда горожане получили право открывать лавки при своих домах, их численность быстро растет. В начале XIХ в. в Иркутске насчитывалось до 30 каменных купеческих домов, первые
этажи которых были предназначены для лавочной торговли. В доме Н. Баснина,
например, располагалось 10 торговых лавок и 5 харчевок40. Купеческие лавки при
домах появились и в других городах губернии. Так, у верхнеудинского купца
Курбатова их было около 20. Многие лавочные помещения использовались под
хранение товаров или сдавались в аренду. Из 22 лавок купца Н. Чупалова в аренде
находилось 14, у М. Красногорова 5 из 8 лавок, у И. Красногорова – 7 из 15 и так
далее. В качестве арендаторов выступали менее состоятельные купцы, городские
торговцы из мещан и цеховых, иногороднее купечество и крестьянство. Всего, по
данным А. Мартоса, в Иркутске при домах числилось 108 лавок, 18 погребов, 13
шкафов. Кроме них, 30 лавок находилось в мясном ряду, 26 – в рыбном, на мелочном рынке – 35 лавок, 24 шкафа, 110 балаганов, 96 столов41.
Городские власти стремились установить жесткий контроль над всей
розничной торговлей. С этой целью требовали производить ее только в
общественных торговых рядах и рынках. В ходе постоянных проверок торговая
депутация постоянно сталкивалась с небольшими лавками, открытыми без
всякого разрешения Думы. Так, в 1832 г. депутация инициировала постановление
иркутского губернского правления о запрещении торговать соленой рыбой из
152
бочек в лавках, устроенных при домах местных жителей. Торговали рыбою
обычно во время массового промысла и в зимнее время. Всего была обнаружена
31 такая лавка. Показателен социальный состав их владельцев. Только 3 из них
принадлежали купечеству. Владельцами 15 были мещане, 4 лавки принадлежали
цеховым, 7 – отставным казакам и солдатам, по одной архиерейскому служителю
и жене тункинского ясашного бурята. При этом только 4 владельца имели еще
торговые помещения в общественных рядах.
Вокруг верхнеудинского гостиного двора сформировалась торговая площадь, на которой размещались торговые ряды и лавки М. Курбатова, А. Шевелева, Д. Пахолкова, а также кузницы, мясной ряд и хлебный рынок. К наиболее
крупным магазинам того времени относились торговые ряды купца М. К. Курбатова, возведенные в начале 1830-х гг. «Дом с лавками» представлял собой одноэтажный корпус с двухэтажным средним объемом. По главному фасаду вдоль одноэтажной части, предназначенной для торговых помещений, на каменном ступенчатом стилобате тянулась крытая галерея с колоннами. Всего в рядах Курбатова сдавалось в наем 16 лавок. Кроме того, в городе были винные магазины, питейные дома и амбары для хранения товаров. В 1838 г. торговую инфраструктуру
в Верхнеудинске составляли 3 провиантских, 2 винных, 2 соляных магазина, 3 питейных дома, съестной рынок и два гостиных двора на 74 торговые лавки42.
Оживленная торговая жизнь кипела в Кяхте. Кроме оптовой торговли здесь
значительное развитие получила мелочная торговля, в которой участвовало значительное количество забайкальских жителей. В гостиных дворах Троицкосавска
и торговой слободы насчитывалось 123 лавки. Кроме них, на мелочном и съестном рынках торговля производилась из 45 лавок, 2 лавок хлебного амбара, соляного и провиантского магазинов, 5 питейных домов и 2 погребков с виноградным
вином. То есть всего здесь насчитывалось 181 место стационарной торговли43.
По удельному весу купечества Кяхта была самым торгующим городом не
только Сибири, но и России. В 1850-х гг. торговый оборот градоначальства составлял более 30 млн руб. в год, а в обоих населенных пунктах (с Троицкосавском) проживало в 960 домах почти 5,5 тыс. человек. Здесь официально было за153
регистрировано 58 торговых фирм. В 1862 г. только в самой торговой слободе состояло 276 купцов и находилось 165 торговых лавок44.
Торговые обороты малых городов региона были невелики. Годовой оборот
Киренска в середине 1850-х гг. составлял всего около 30 тыс. рублей. В то время
как летом мимо города на 53–55 судах сплавлялось различных товаров на 580 тыс.
рублей и более45. В Нижнеудинске в 1857 г. было 3 больших постоялых двора, 7
малых, и 11 мелочных лавочек46. Но город после объединения с подгородной слободой быстро рос. В 1865 г. в нем насчитывалось уже 546 жилых домов, 8 складских магазинов, 47 торговых лавок47.
Торгово-распределительная специализация Иркутска, сформированная еще
на рубеже XIХ в., оставалась неизменной вплоть до начала ХХ в. В разноуровневых торговых операциях, от оптовых поставок до мелочной торговли, была занята
значительная часть горожан разной социальной принадлежности. Для города была характерна все более повышающаяся роль стационарной торговли. С ростом
городского населения заметно увеличивается численность торговых мест.
На фоне постепенного сокращения торговли из лавок и складов гостиных
дворов заметнее выступает роль магазинной торговли, специализирующейся на
определенных группах товаров, что увеличивает возможность выбора для горожан, содействует формированию потребительского спроса. Число мест постоянной торговли росло на протяжении всего периода. По данным иркутской торговой
депутации в 1828 г. в городе было 396 постоянных мест торговли, в том числе 192
лавки и 204 более мелких заведений (балаганы, столы, шкафы, лари). В 1843 г. в
губернском центре действовало 177 торговых лавок, 247 кладовых лавок и магазинов, 230 столов, шкафов и балаганов, 16 лавок при домах, 6 ренсковых погребов, 1 ресторация, 2 харчевки, 70 постоялых и доходных дворов. Всего 749 торговых точек. Но и это было еще не все. В перечень не попали трактирные заведения, лавки мясного и рыбного рядов. Кроме того, в статистику практически не
включалась разносная торговля, продажа товаров с лодок и возов.
48
Так, по дан-
ным за 1857 г. в Иркутске около 170 чел. занимались мелочной и развозной торговлей49.
154
В середине XIХ в. количество торговых заведений Иркутска превышало показатели Тобольска, Томска и Тюмени вместе взятых50. Из более чем полутора
тысяч мест стационарной торговли, что насчитывалось в городах Байкальской
Сибири к середине ХIХ в. почти половина находилась в губернском центре. В
среднем приходилось по одной лавке на 20 горожан. Более высокой степени коммерческого сервиса не было ни в одном другом сибирском городе. Да и в России
подобных торговых городов было не так много. Словом, как отмечал М. Александров, «торговля и нажива – вот два термина, которые ярко блистали на горизонте
иркутском в то время и в центре которых, как в фокусе зажигательного стекла,
сосредоточивались жизнь и жизненная деятельность».
51
Следует сказать также,
что развитие специализации в торговом маркетинге важно не только для самой
торговли, но и для «формирования ценностных социальных категорий городской
культуры, ибо она создает материальную основу избирательности горожанина как
поведенческой привычки» 52. В Иркутске каждый покупатель мог найти свой товар соответственно своим доходам и потребностям.
Во второй половине XIX в. интенсивность и специализации торговой инфраструктуры Иркутска еще более возрастает. В 1862 г. в городе насчитывалось
234 магазинов и лавок, 308 кладовых, 200 балаганов, ларей и столов, 181 небольшая лавочка при домах. Кроме того, действовали три базара: «мелочный, где сосредотачивается торговля овощами, птицей, изделиями городских и сельских ремесел, а также старыми вещами; хлебный и сенной с дровяным, между которыми
помещаются рыбные ряды и часть мясных». Особенно заметно растет сеть магазинной торговли в 1870–1880-х гг. В этот период наступает расцвет ленской золотопромышленности, которая в значительной степени находилась в руках иркутского купечества. Число людей со значительными и даже очень крупными средствами в Иркутске сразу увеличилось. «Разбогатевшие золотопромышленники
строили в городе новые особняки, конторы, магазины, приобретали предметы
роскоши, словом жили на широкую ногу, шумно и разгульно: «крупная игра, новый театр, маскарады, балы, вечера, ели и пили много»53.
155
Даже, несмотря на иркутский пожар 1879 г., истребивший практически всю
центральную часть города, наблюдается стабильный рост и специализация торговой инфраструктуры. Число мест крупной магазинной торговли выросло со 185 в
1877 г. до 200 в 1881 г. Еще более заметным был рост мелочной торговли: соответственно 391 и 485 торговых точек. Следует добавить, что в эти данные не
включены заведения, специализирующиеся на торговле спиртными напитками,
которых только в 1877 г. было 238.
Весь оборот внутренней торговли Байкальской Сибири в первой трети XIX
в. превышал 13 млн. рублей. Однако товаров проходило через город значительно
больше, чем он мог потребить. В 1828 г. через Иркутск в разных направлениях
прошло почти 43 тыс. возов и 54 судна с российскими, сибирскими и китайскими
товарами. Весь поступивший в город товар оценивался примерно в 30,5 млн руб.
Львиная их доля приходилась на внешнюю торговлю, ведущие позиции в которой
занимал российский капитал. Отправлено из Иркутска дальше товаров на 10,9
млн руб., остальная же товарная масса предназначалась для реализации в торговой сети города и губернии. Внутренняя торговля в Прибайкалье была представлена суммой в 8,8 тыс. руб.54 Кроме того, обороты внутренней торговли в Забайкалье составляли около 4,8 млн руб.55
Четкой специализации среди торговцев не наблюдалось. Купеческая торговля носила смешанный характер и отличалась использованием всех трех форм
торговой деятельности. Даже первогильдейское купечество сочетало оптовую
торговлю с розничной, а через своих агентов развозило товары в самые отдаленные уголки губернии. Основным стимулом любого предпринимателя являлось
получение торговой прибыли, определяемой разницей между покупной и продажной стоимостью вещи. О размерах прибыли, получаемой предпринимателями,
можно судить лишь по единичным и косвенным примерам, так как она составляла
одну из наиболее тщательно скрываемых коммерческих тайн. Норма прибыли зависела от размеров оборота, сочетания разных видов торговли, использования
кредитных операций. Численно преобладала масса мелких торговцев, доход которых не превышал 8–10 коп. на рубль. Лишь возможность совершать по нескольку
156
оборотов в год позволяло им сводить концы с концами. У крупного капитала, использующего различные сферы деятельности, норма прибыли была значительно
выше. Так, доходы купечества, занятого в русско-китайской торговле в первое десятилетие XIХ в., составляли по 50–80 %56. А прибыль сибирских купцов, реализующих на Ирбитском ярмарке в 1809 г. китайские и пушные товары, достигала
40–60 коп. на рубль57.
Монопольное положение купеческого капитала на рынке приводило к тому,
что купец приобретал товар ниже, а продавал выше его реальной стоимости. Таким образом, в основе торговой прибыли лежал неэквивалентный обмен. Значительные территориальные колебания цен в России можно объяснить незавершенностью процесса образования всероссийского рынка, неравномерным экономическим развитием отдельных областей, в первую очередь центра и окраин. Огромные сибирские расстояния и бездорожье требовали увеличения издержек на перевозки, которые также оплачивал потребитель. Так, в XVIII в, пуд сахара стоил в
Архангельске – 5 руб., в Тобольске – 7, в Иркутске – 14–20, в Якутске – до 40
руб. 58
Особенно резкая диспропорция в ценах наблюдалась в торговле с коренными народами Сибири. Здесь неэквивалентный обмен соседствовал с неприкрытым
грабежом и закабалением инородцев. Торговля с малыми народами происходила в
форме примитивного обмена. Инородцы не знали реальной стоимости привезенных товаров и, нередко, ценная пушнина доставалась торговцу почти даром. В
Охотске, например, в конце XVIII в. за обычный топор отдавали бобра, стоящего
до 80 руб. Разница в ценах на самые простые товары по мере удаления от губернского центра достигала астрономических цифр. Так, пуд муки стоил в Иркутске
15 коп., а на Камчатке до 3,15 руб., пуд масла соответственно 1,75 и 20 руб., стопа
бумаги – 50 коп. и 3 руб.59
Для развития рыночных связей всегда важен ассортимент товаров, который
присутствует на местном рынке. Если попытаться обобщить и выделить самые
ходовые товары на сибирском рынке, которые способствовали быстрому обращению капитала и, следовательно, придавали особый динамизм экономической жиз157
ни, то в первую очередь это будет «съестные припасы». В силу сибирского бездорожья и протяженности торговых путей экономически было невыгодно подобные
товары экспортировать из Сибири в европейскую часть России. В таможенных
книгах сибирских городов второй половины XVII в. не зафиксировано ни одной
сделки по закупке русскими купцами хлеба или других изделий и товаров сибирского происхождения. Купцы, приезжающие «с Руси», закупали лишь пушнину,
что никак не могло повлиять на внутренний рынок Сибири. Подобная практика
продолжалась в последующие столетия. Так как хлебный рынок Сибири определялся только внутренним спросом и колебаниями урожайности, то уже в конце
XVIII в. предложение хлеба на местном рынке заметно превышало спрос, снижая
цены, что отнюдь не стимулировало процесс интенсификации земледелия и в целом сельского хозяйства. Это ценовое сдерживание сохранялось до постройки
железной дороги, позволившей Сибири вывозить свой дешевый хлеб на российский и мировой рынки.
Излишки продукции крестьянских хозяйств реализовывались на небольших
сельских ярмарках и торжках, а в городах – на хлебных или толкучих рынках (как
правило, в воскресные дни, а зимой почти ежедневно). С городским рынком непосредственно было связано лишь крестьянство ближайшей округи, подавляющая
же масса сельских жителей прибегала к услугам перекупщиков. Фактически вся
хлебная торговля находилась в руках скупщиков. Купечество закупало хлеб в селах через своих агентов или подставных лиц. Часто в роли скупщиков выступала
богатая верхушка деревень. В 1820 г. губернские власти констатировали, что «зажиточные крестьяне из корыстных видов захватывают в одне руки все избытки
хлеба»60. В результате перекупных операций резко сократилась свободная хлебная торговля в Иркутске. Если в конце XVIII в. на местный рынок привозилось от
200 до 400 возов с хлебом, то в первые десятилетия XIX в. подвоз его значительно
упал, а цены возросли. Крупнейшим потребителем хлеба являлась казна, закупавшая его для снабжения воинских частей, населения Нерчинского горного округа, казенных винокуренных заводов, дальневосточных окраин. Пытаясь бороться с хлебной монополией перекупщиков, администрация предпринимала меры к
158
ограничению их деятельности, конфисковала незаконно приобретенный хлеб.
Наиболее остро эта борьба развернулась в бытность иркутского гражданского губернатора Н. И. Трескина, при котором «вся почти внутренняя торговля была в
зависимости от чиновников»61. Вся закупка хлеба была передана в руки земских
чиновников, а продажа его населению осуществлялась через казенные хлебозапасные магазины. Фактически вместо купеческой хлебной монополии была введена чиновническая, которая также сопровождалась грабежом и притеснением
народных масс. Меры, введенные Трескиным, тормозили развитие внутренней
торговли, ограничивали предпринимательскую деятельность крестьянства. Поэтому одним из первых шагов новой администрации, возглавляемой М. М. Сперанским, было издание в 1819 г. «Предварительных правил о свободе внутренней
торговли» для всех слоев сибирского населения. Этот указ расширил возможности поступления крестьянских товаров на городской рынок, способствовал развитию межрайонных рыночных связей, поскольку отменял все внутренние сборы и
пошлины.
Помимо хлеба важное место в рационе жителей Иркутской губернии занимали мясо и рыба. Основным потребителем этих продуктов был Иркутск. На его
рынок поступало около 75 % всей добываемой в крае рыбы. Центром рыбопромышленности был Байкальский бассейн. В первой половине XIX в. здесь добывалось более трети годового сибирского улова рыбы. Наряду с крестьянским рыболовством, носившим в основном потребительский характер, широкое распространение на Байкале получила промышленная добыча рыбы с последующей ее переработкой и продажей на местных рынках. Рыболовный промысел требовал совместных усилий многих людей. Всего в рыбопромышленности на Байкале было занято около 3 – 4 тыс. человек. Только на Селенге в 1840 г. ловом омуля занимались 770 работников, еще 400 женщин чистили и солили ее62. Из Иркутска омуль
развозился по всей Восточном Сибири и за ее пределы. Общие доходы от продажи рыбы достигали почти 600 тыс. руб.63
Торговля мясом была монополизирована небольшой группой иркутских
купцов. В первом десятилетии XIX в. вся мясная торговля в Иркутске была отдана
159
на откуп купцам Ланину, Попову, Кузнецову. Иркутск постоянно испытывал недостаток в мясной продукции. Скот в основном закупался в Красноярском округе
и в небольшом количестве в Забайкалье. Широко практиковался перекуп скота.
Так, балаганский ясачный Ф. Татаринов скупил в 1788 г. до 120 голов и содержал
его на своих пастбищах до осени, после чего продал с прибылью. Мясопромышленники иногда искусственно создавали дефицит мясопродуктов, чтобы поддержать высокие цены. Используя значительную разницу между покупной и продажной ценой (туша стоила в Иркутске 14–15 руб., а приобреталась за 4–5 руб.) торговцы получали до 10 % чистой прибыли64. О размере ежегодного потребления
мяса в губернском центре можно судить по тому, что в 1833 г. в Иркутск было
доставлено на продажу 7650 голов рогатого скота. Кроме того, у иркутян находилось до 1700 голов рогатого скота и около 1000 лошадей65.
Винная и соляная торговля осуществлялась, как правило, в форме подрядов
и откупов. Они составляли сферу деятельности крупного капитала. Мелкое купечество, мещане и крестьяне участвовали в них лишь на стадии транспортировки и
реализации. Распределение откупов находилось в ведении правительства, отдававшего их преимущественно дворянству и крупнейшему купечеству Центра. Но
все же сибирскому купечеству удавалось проникать в винные откупа. Среди винных откупщиков мы встречаем таких известных иркутских купцов, как Баснины,
Солдатовы, Сибиряковы, Игумновы, Киселевы и других. Винная продажа осуществлялась через разветвленную сеть питейных домов, погребков, выставок, подвалов, охватывающих все населенные пункты губернии. В Иркутске ещё в 1730 г.
было около 10 трактиров, которые вопреки распоряжениям правительства были
полны людей все ночи напролёт. В архивных документах сохранились яркие и
меткие названия иркутских кабаков конца XУIII в. : Каменный подвал, Дворянка,
Новый, Разгуляй, Залупаиха, Косоголиха, Зырянка, Аптека, Большой, Облупа,
Прилука, Девкин, Тычок66.
В конце XVIII в. торговля вином в Иркутской губернии производилась в 257
питейных домах и выставках, а чистая прибыль составляла до 500 тыс. руб.67
Также через подряды производилась развозка и продажа соли по губернии. В 1824
160
г. было реализовано около 186 тыс. пудов соли, а доход от её поставок оценивался
в 300 тыс. руб. Торговля производилась в 68 магазинах и стойках.
Число специализированных мест для продажи спиртных напитков постоянно росло. Если в 1830-х гг. в Иркутске вино продавалось только в 19 питейных
домах и гербергах, то спустя полвека в городе действовало 4 водочных завода, 9
оптовых складов, 110 харчевен и 36 кабаков, где можно было приобрести спиртные напитки на вынос и распивочно. Заведения эти принадлежали 39 хозяевам,
среди которых наиболее крупными были иркутские купцы Осокин, Попов, Ожигов и Мальмберг68.
Основным товаром, с которым выходило сибирское купечество на внешний
рынок и на российские ярмарки, была пушнина. Скупщики и агенты купцов собирали её в кочевьях инородцев, по местным торжкам и ярмаркам, а затем перепродавали представителям крупных оптовиков. Оказавшийся в августе 1787 г. в Иркутске американец Дж. Ледиард со слов иркутских купцов записал, что в разных
частях Америки находится до 2 тысяч русских промышленников. Он же отзывался о них как «об очень интересных и смелых людях». «Некоторые из них, – писал
Ледиард, – побывали до этого в устье Енисея, другие – в устье Лены или на Колыме. Едва ли найдется такое место на севере или востоке, где бы не был ктолибо из них»69.
В начале XIХ в. торговлей пушниной в больших размерах занималось 13
иркутских купцов. Среди них были Ф. Медведников, закупавший до 250 тыс. белок, П. Трапезников – 128,6 тыс., В. Сухих – 130 тыс., П. Солдатов – 130 тыс., И.
Малышев – 160 тыс. и др. Всего ими было закуплено более 1 млн. беличьих шкурок, главным образом ангарских и ленских70. Более половины её (53,3 %) было
променяно в Китай, остальная продавалась на Иркутской и Ирбитской ярмарках.
Иркутское купечество было основным поставщиком пушнины на китайский рынок. В сентябре-октябре 1822 г. в Кяхту было доставлено около 1,3 млн белки, из
которой 80 % принадлежало иркутским купцам Медведниковым (471 тыс.), Трапезниковым (271 тыс.), Сибиряковым (329 тыс.)71.
161
Развитие торгово-предпринимательской деятельности в Байкальской Сибири сдерживалось общим недостатком капиталов в крае. Россия еще не имела своей системы кредита, оказывая некоторую поддержку лишь дворянскому предпринимательству. В этих условиях приходилось пользоваться услугами частного кредита. Необходимость обращения к дополнительному кредитованию вызывалась
отсутствием свободного капитала даже у крупнейшего купечества. Как правило,
все наличные деньги вкладывались в финансирование промыслов или торговых
операций. В качестве кредиторов выступали, прежде всего, сами купцы. Клиентура их складывалась их торговцев более низкого ранга, торгующих мещан и крестьян. Так, огромный для своего времени капитал иркутского купца первой гильдии Н. Н. Мыльникова более чем наполовину состоял в долгах за разными людьми по векселям. Нередко купцы выступали одновременно и как кредиторы, и как
векселедатели.
Иногда в роли типичных ростовщиков выступали представители местной
администрации и дворяне, превращая свои накопления в капитал и эксплуатируя
его путем получения процентов. В начале XIX в., например, иркутский купец П.
Солдатов взял кредит в 5 тысяч рублей у гражданского губернатора А. Толстых.
Кроме него брали в долг крупные суммы: торговавшие в Иркутске курский купец
А. Полевой – 12 тыс. руб. у надворной советницы Штевенговой и сольвычегодский С. Пьянков – 3,3 тыс. руб. у губернского секретаря Боброва72. В основном
ссудный капитал вкладывался в торговые операции. Использование кредита для
расширения или заведения промышленного производства встречалось эпизодически. Можно отметить лишь Я. П. Солдатова, широко использовавшего частный
кредит и государственное финансирование для создания комбинированного производства на базе Тальцинской стекольной фабрики в начале XIX века.
Первое кредитное учреждение в Сибири появляется во второй половине
XVIII в. В 1776 г. была учреждена Банковская контора в Тобольске с капиталом в
1 млн руб. Спустя три года подобная контора была открыта в Иркутске. Ее капитал составил 500 тыс. руб. Возглавлял ее известный ученый-натуралист А. М. Карамышев. Надо признать, что появление этих учреждений оказалось несколько
162
преждевременным. Сибирское купечество не обладало еще достаточным капиталом и не могло осуществлять кредитные операции в больших размерах. Иркутская банковская контора просуществовала около 10 лет и была ликвидирована
вместе с Тобольской в 1776 г. из-за малого обращения капиталов. Кроме них занимались кредитованием приказы общественного призрения, учрежденные в 1775
г. Они имели право выдавать займы купечеству под залог недвижимого имущества. Размеры ссуд составляли от нескольких сот рублей до нескольких тысяч. В
1802 г. , например, в течение года было предоставлено 13 кредитов иркутским
купцам на общую сумму в 28,3 тыс. руб.73 Наиболее крупные ссуды получили Н.
Мыльников и Н. Чупалов по 5 тыс. руб., Н. Баснин и С. Киселев – по 4 тыс. руб. В
обеспечение ссуд выдавались закладные на дома, торговые и промышленные заведения, акции Российско-американской компании.
Право заниматься кредитными операциями получали и органы городского
самоуправления. В 1809 г. городским думам было разрешено использовать для
кредитования купечества часть сборов с их капиталов. Купечество использовало и
другие источники. Так, когда после смерти купца Пелопонесова его капитал в
размере 16,8 тыс. рублей за неимением наследников поступил в ведение иркутского сиротского суда, купечество добилось разрешения использовать его как
ссудный капитал. За тридцать с лишним лет только за счет процентов наследство
Пелопонесова выросло на 2 тыс. руб. и составило к 1823 г. почти 19 тыс. руб. Из
этой суммы брали ссуды как крупные иркутские купцы К. Сибиряков (5 тыс.
руб.), Е. Литвинцев (4 тыс. руб.), так и многие мелкие торговцы города. Их займы
колебались от 70–80 тыс. руб. до 300–500 руб.74 Необходимо отметить, что все
указанные учреждения не являлись специализированными кредитными органами,
и осуществление кредитных операций в их деятельности занимало весьма скромное место.
Первый частный банк в Иркутске появился лишь в 1837 г. при сиропитательном доме Е. Медведниковой. С него и начинается история становления кредитного дела в городе. Его первоначальный капитал составлял 14,3 тыс. руб. Цель
банка заключалась в возможности получения гражданами Иркутска всех сословий
163
кредита для развития торговых операций. Несмотря на то, что банк назывался частным, он был по сути своей городским общественным банком, так как контролировался городской думой, а управляли им лица, избираемые городским обществом. Обороты банка быстро росли и к 1870 гг. составляли около 6,8 млн руб.75
Возраставшая потребность в кредите для торговых и промышленных целей
вызвала появление в Иркутске новых банков. В 1860 г. был создан Государственный банк России с целью «обновления торговых оборотов и упорядочения денежной кредитной системы». С 1865 г. его отделение появилось в Иркутске. Именно
Государственный банк спас от неизбежного краха «Ленское золотопромышленное
товарищество». Он для начала открыл ему краткосрочный кредит на текущие расходы в размере 6–8 млн руб., а затем предоставил долгосрочный кредит в 7 млн
руб. При этом банк упрочил свое влияние в компании, введя в состав правления
своих людей. В 1873 г. в Иркутске появляется отделение Сибирского торгового
банка, в 1890-х гг. – филиалы Русско-Китайского и Русско-Азиатского банков.
Эти банки специализировались на финансировании внешнеторговых операций с
Китаем и Монголией и открыли свои представления в городе, учитывая его заметную роль в развитие торговых связей с этими странами. Все же размеры банковского кредитования были ограничены, доступ к нему имели не многие, да и
носил кредит, как правило, краткосрочный характер. Банки активно вмешивались
в управление промышленными предприятиями, подчиняя их своему влиянию.
Таким образом, решающая роль в развитии экономической жизни городов
Байкальской Сибири и создании местных меновых связей принадлежала внутренней торговле. Увеличение ее объемов способствовало расширению социального
состава торгующих, развитию в городах региона разветвленной торговой инфраструктуры, росту потребительского спроса.
В течение всего рассматриваемого периода в Байкальской Сибири шел процесс формирования местных торговых связей. Пушные ресурсы Сибири и торговля «мягким золотом» постепенно включали ее в общесибирский товарооборот,
делая неотъемлемой частью России. Тем не менее, именно формирование торговых связей вокруг городских центров определяло степень развития городов ре164
гиона, их рыночную инфраструктуру и своеобразие. Расширение рыночных отношений в той или иной степени содействовало открытости экономики. На практике это означало установление добровольных и взаимовыгодных обменных процессов как внутри локальных территорий, так и между ними. Образование устойчивых межрайонных связей содействовало формированию регионального рынка.
Внутренняя торговля Байкальской Сибири носила многоуровневый характер. Различные формы торговли не подавляли, а дополняли друг друга. Стационарная торговля обслуживала города, развозная – сельскую местность, а ярмарки
соединяли регионы Сибири в единый хозяйственный комплекс. Господствующей
формой торговли на протяжении всего периода была ярмарочная, охватывающая
все экономическое пространство Байкальской Сибири системой торговых цепочек
от оптовых узловых ярмарок до мелких сельских торжков и базаров. К середине
XIХ в. все заметнее становится роль стационарной торговли, лучше отвечающей
повседневному потребительскому спросу городского населения.
Развитие торговли в городах Байкальской Сибири привело к заметному изменению их архитектурного облика. Центрами городских поселений становились
торговые площади, доминантой которых выступали монументальные массивы
каменных гостиных дворов. Конечно, такие деловые кварталы появлялись только
в наиболее значительных торговых центрах региона. В массе малых городов и
сельских поселений торговля происходила в небольших деревянных торговых рядах, либо вообще на торговой площади.
3.2.
Городские поселения Байкальской Сибири в системе внешнеэко-
номических торговых связей
Близость городских поселений Байкальской Сибири к юго-восточным пограничным рубежам оказало заметное влияние на особенности и структуру их
торговых связей, которые носили ярко выраженный фронтирный характер. Влияние пограничной торговли в первую очередь ощущали южные города региона. На
первом этапе активно участвовали в русско-китайской торговле предприниматели
Нерчинска и Селенгинска. Позднее на ведущие позиции вышло купечество Ир165
кутска и Верхнеудинска. Особое место в истории российского предпринимательства было отведено Кяхте с Троицкосавской крепостью, которые, собственно, и
были созданы как единственное место торговли между Россией и Китаем. Во второй половине XIХ в. в связи с присоединением Амура и Дальнего Востока роль
Иркутска и забайкальских городов в укреплении позиций российского предпринимательства в Азиатско-Тихоокеанском регионе заметно возрастает. В северных
городах региона влияние внешнеторговых оборотов сказывалось опосредованно,
только через доставку небольших партий китайских товаров на местные ярмарки.
Усилению торговой роли Иркутска заметно способствовало развитие пограничной торговли с Монголией и Китаем. Из Иркутска через Тунку служилые и
торговые люди регулярно ездили в Монголию « для скотинной покупки». Так, в
ноябре 1675 г. из «дальних улусов» тайши Цынбена были пригнаны в Иркутск табуны лошадей и верблюдов, купленные служилыми людьми. Через бухарцев и
монгольских торговцев в Иркутск поступали китайские товары, а оттуда вывозились на Ирбитскую ярмарку и в Россию. Бухарские торговцы, заинтересованные в
установлении торговых связей с русскими купцами, с 1680-х гг. стали регулярно
появляться в восточносибирских городах. В Красноярске в дополнение к гостиному двору был выстроен особый «бухарский двор». Воспользовавшись частыми
поездками монгольских послов в Иркутск, они стали отправлять караваны и туда.
Первый такой караван подошел к стенам острога в ноябре 1684 г. Он пришел из
Северной Монголии через хребет Хамар-Дабан и Тункинскую долину. На 170
верблюдах были доставлены китайские ткани, хлопчатая бумага, чай, табак, мерлушка. Около острога они разбили городок из 30 юрт и начали торговлю. Товары
обменивались на сибирскую пушнину. Посольство было весьма предупредительно встречено воеводой Л. Кислянским, а первый опыт торговли оказался достаточно успешным. Через год в Иркутск пришел новый караван из 130 верблюдов в
сопровождении 15 торговых бухарцев. Самым многочисленным оказался третий
караван. На 172 верблюдах было привезено китайских и бухарских товаров на 2
тыс. рублей. К их прибытию в Иркутск собрались торговые люди со всей Сибири.
Съезд торговых и промышленных людей был настолько велик, что в городе стало
166
не хватать складских помещений76. Последний караван прибыл в Иркутск в конце
1687 г. В дальнейшем из-за военных действий Китая в монгольских землях бухарские караваны перестали приходить в Иркутск.
Большое значение для экономики края имело установление торговых отношений между Россией и Китаем. Центром этой торговли до начала XVIII в. был
Нерчинск. Именно отсюда отправлялись казенные и частные караваны в Пекин.
Весь торг держали в своих руках хозяева сибирского рынка торговые гости Филатьевы, Г. Никитин, С. Лузин, И. Ушаков и др. Производя обороты на десятки
тысяч рублей, они вывозили китайские товары в Россию. Через Иркутск они проходили транзитом. «У торговых людей в Ыркуцку, – читаем в документе, – с русских и китайских товаров пошлин не емлют…, ездят они мимо в проезд, а в Ыркуцку теми товары не торгуют».
Активным участником торговли была казна. Иркутский воевода Л. Кислянский уже в 1689 г. предлагал всю «мягкую рухлядь», собранную в Иркутске с
ясачных людей и таможней, посылать для обмена на китайскую границу и ожидал
от этого «прибыль немалую» 77.
На обслуживании караванной торговли широко использовались служилые,
посадские и гулящие люди из различных сибирских городов. За работу они получали китайские товары, которые сбывали в местах своего жительства. Кроме того,
десятки сибирских торговцев съезжались в Нерчинск к приходу караванов из Пекина и разменивали свои товары на китайские. Этим, в частности, объясняется
появление на иркутском рынке китайских товаров. Например, осенью 1699 г. в
Иркутске было зарегистрировано 37 таких продаж на 7834 руб.
Большое значение для Иркутска имело освоение нового пути в Китай через
Селенгинск и монгольские степи. Еще в 1675 г. по этому пути проехал в Китай
российский посланник Н. Г. Спафарий. Затем в течение длительного времени этот
путь использовался для торговли с монголами. Впервые использовал его для целей русско-китайской торговли И. Савватеев. Новый путь хотя и был значительно
труднее, но занимал почти в два раза меньше времени. С 1703 г. казенные караваны в Пекин стали уходить из Иркутска через Селенгинск, что превращало его в
167
центр караванной торговли. В 1706 г. эта дорога официально была одобрена Сибирским приказом. После открытия нового пути в Иркутске наблюдалось большое оживление. Осенью 1704 г. таможенный голова П. Соловаров привез собранные в виде пошлины китайские товары в количестве «до сего времени невиданном». Из Иркутска выслали в Москву китайских товаров, взятых в виде пошлины
с каравана И. Савватеева почти на 36 тыс. руб.78 С этого времени караваны П. Худякова, Г. Осколкова, М. Гусятникова и других, сменяя друг друга, отправлялись
из Иркутска.
Значительная часть торговцев скупала китайские и монгольские товары в
самой Монголии и в приграничной полосе. В одном из документов 1725 г. отмечалось, что русских купцов бывает в Урге «человек по двести и называются все
купеческими людьми… В том числе и такие есть, которые лет по пяти и по шти
там живут»79. «Прозрачность» границы открывала широкое поле деятельности
для контрабандной торговли. В 1739 г., например, казенный караван обнаружил
на пекинском рынке втрое больше мехов, привезенных китайскими купцами с пограничной линии, чем имел сам.
Новый этап в развитии русско-китайской торговли наступил в 1728 г. после
заключения Кяхтинского договора, который устанавливал границу между двумя
государствами, определял порядок дипломатических отношений и открывал пограничную торговлю в двух пунктах – на реке Кяхте и урочище Цурухайтуй. Была
также сохранена казенная караванная торговля в Пекине. Оба государства обязывались пресекать контрабандную торговлю. Пограничная канцелярия была переведена из Нерчинска в Селенгинск. Неподалеку от него в местности «Стрелка»
была выстроена Петропавловская крепость, где положено было иметь складку
всех товаров до отправления их с караванами в Пекин. Там же была устроена и
пограничная таможня. По Кяхтинскому договору вдоль всей границы устанавливались на возвышенных местах 63 маяка. Между ними были разбросаны пограничные караулы из казаков и бурят. Небольшие дозоры постоянно разъезжали от
маяка к маяку. Они должны были пресекать самовольные переходы границы и
168
контрабандную торговлю. Из захваченной нелегальной партии товаров две трети
поступала в казну. А одна шла в качестве вознаграждения досмотрщикам.
Кяхтинская торговля строго регламентировалась правительствами обоих государств. До 1762 г. существовала казенная монополия на торговлю с Китаем.
После ее отмены русско-китайская торговля перешла в руки российских купцов,
объединенных по территориальному признаку в несколько компаний: Московскую, Тульскую, Архангельскую, Вологодскую, Казанскую и Тобольскую. В
1790-х гг. компании стали выделять из своей среды доверенных лиц, получивших
название «компаньонов» или «комиссионеров», которые производили предварительный осмотр и оценку товаров, определяли цены и порядок торговли. В 1800 г.
система компаний была ликвидирована, но институт компаньонов получил официальное признание властей80.
Существование в Кяхте практики простого товарообмена создавало затруднения в определении соотношения цен, часто приводило к разногласиям и, в конечном счете, тормозило развитие торговли. Китайское купечество, имевшее более сложную и развитую систему торговли, нередко ставило кяхтинских торговцев в очень сложное положение. Китайцы действовали централизованно, совместными усилиями стараясь добиться выгодного для них соотношения цен. Российские ж купцы выступали разрозненно, конкурируя друг с другом, променивая
свои товары значительно ниже их стоимости. В одном из документов они характеризовались как «люди, стекшиеся из разных стран для корысти без правил, не
собственными, а большая часть вверенными от хозяев капиталами, спешат какнибудь променять свой товар; если тут не вытарговывают, то увеличивают цену
выменянного им товару в тягость своим согражданам»81.
Следует отметить, что кяхтинские комиссионеры, в обязанности которых
входил надзор за торговлей, в первую очередь заботились о собственной выгоде.
Они получали до 8 коп. с рубля, но только за променянные товары и были заинтересованы в приобретении дорогих сортов чая, особенно не следя за их качеством.
Обычно они представляли интересы нескольких хозяев. В конце первой трети
XIX в., например, торговлю в Кяхте производили до 60 торговых домов, из кото169
рых 10 управляли своими делами лично, 9 – через приказчиков, остальные – посредством комиссионеров82. Причем, некоторые из комиссионеров имели право
на производство собственного торга и могли променивать свои товары в первую
очередь, а из полученных китайских «большую часть низкой доброты» отправляли «к верителям, оставляя у себя все хорошее»83. Не случайно из кяхтинских комиссионеров вышли такие известные впоследствии забайкальские предприниматели, как Л. Молчанов, М. Стрижев, Н. Сабашников, Н. Игумнов, И. Носков и др.
Положение российского купечества осложнялось также значительным превышением привоза товаров над возможностями промена. В результате в Кяхте
скапливались значительные партии товаров. Так, в 1817 г. у русских купцов не
променяно было почти две трети всего привоза на 10,5 млн руб, в 1826 г. – на 6,3
млн руб., в 1828 г. – на 4,8 млн руб. Постоянное затоваривание кяхтинских складов приводило к порче товаров и понижению цен. Превышение российского привоза над китайским можно объяснить еще и его многообразием, в то время как
китайский экспорт был сведен фактически к одному чаю. «Сколько бы ни выгодны были промены, – отмечал М. М. Сперанский, – но одна статья сия не может
вынести всего прилива наших товаров, а при неумеренном стечении их мы принуждены бываем половину их отдавать почти даром»84.
Расцвет кяхтинской торговли пришелся на конец XVIII – первую четверть
XIX вв. В этот период товарооборот вырос на 90 % и достиг к 1824 г. 16 млн. рублей. Затем последовали застой и постепенное снижение. В 1830-х гг. общий объем
кяхтинской торговли не превышал 13,5–13,8 млн руб.85 В пору своего расцвета
феодально-монополистическая организация русско-китайской торговли способствовала достижению максимально высоких прибылей. Можно привести обобщенные данные о ходе торговли за 1813–1832 гг. Общий оборот за это время составил
771 млн руб.86 Всего было выменяно около 1,2 млн мест разных сортов чая, на
обшивку и упаковку которых затрачено 5,75 млн руб. Еще 63,2 млн руб. было выплачено за доставку китайских товаров к местам реализации. Таким образом, накладные расходы достигали 9 % всего оборота. За вычетом расходов чистая прибыль торгующих определяется в 37,4 млн руб. или в среднем до 678,2 тыс. руб. на
170
каждого из торгующих, число которых в эти годы не превышало 55 человек. Исходя из этих расчетов, среднегодовой доход чаеторговцев доходил до 34 тыс. руб.
Обороты крупнейших кяхтинских торговцев превышали средний показатель в 2–3
раза. Так, семейство Басниных выручило в 1828 г. около 82,5 тыс. руб. чистой
прибыли87.
Монопольное положение кяхтинцев на чайном рынке России позволяло им
устанавливать такие цены, которые не только компенсировали огромные накладные расходы и пошлины, но и обеспечивали получение высоких доходов. Продажная цена (оптовая) обычно в 4–6 раз превосходила тарифную. Основные партии китайского чая реализовывались на крупнейших российских ярмарках в Нижнем Новгороде и Ирбите, а также в Москве. Нижегородская ярмарка была основным местом размена азиатских товаров на европейские и российские. Здесь закупались мануфактурные товары не только для кяхтинского торга, но и для продажи
их по всей Сибири. Нижний Новгород превратился в главное место распределения китайского чая по всей России. Миллионы, уплачиваемые за китайские товары, прежде всего за чай разных сортов, приводили в движение весь оборот ярмарки. Как отмечали современники, «чай являлся своеобразным рычагом, дававшим
движение торговле»88.
Контрагентами кяхтинских торговцев выступали крупные оптовики, через
которых чай шел в розничную торговлю. Так, в 1823 г. иркутские купцы Баснины
реализовали свою партию чая крупным оптовикам Ламакину, Корзинкину и Лобкову. В 1834 г. они продали московскому коммерсанту Шестову до 800 мест чая
по 520 руб. за место. Еще одну большую партию продал ему другой иркутский
купец А. Свешников89. В 1836 г. Баснины продали партию чая купцам Усачевым,
Перлову и Боткину. Всего 1350 ящ. по 510 руб. на 688 500 руб. В среднем цена за
ящик чая хороших сортов была 510–520 руб., высший цветочный сорт по 650 руб.
На следующий год Баснины променяли до 1902 места чая. Всего же их вывоз из
Кяхты составил 2388 мест. Из иркутян больше было только у Трапезниковых.
Весь товар был продан в Нижнем Новгороде московским купцам Попову, Усачеву, Шестову90.
171
Большие торговые прибыли привлекали в Кяхту купцов из различных мест
России. Первоначально здесь полностью господствовал российский капитал, что
отразилось на составе основных торговых компаний, из которых лишь одна – Тобольская – объединяла сибиряков. К концу XVIII в. ряд российских компаний
распался, их место заняли сибирские – Тобольская, Иркутская, Заморская. Сибиряки специализировались на промене пушнины, которая в этот период играла заметную роль в структуре российского экспорта. Они имели некоторое преимущество перед российскими купцами в том, что вели торговлю лично и лучше знали
состояние дел в Кяхте. Кроме того, им требовалось меньше времени для оборота
капитала, так как основная часть выменянных товаров расходилась в пределах
Сибири. Однако сибиряки значительно уступали своим коллегам из России по
размерам торгового оборота. В 1804 г., например, проследовало в Кяхту и вышло
из нее 11,7 тыс. возов с товарами. Так как грузоподъемность воза не превышала
20 пудов, можно определить общий объем товарооборота в 234 тыс. пудов91. Этот
груз принадлежал 176 хозяевам из 28 городов страны, что свидетельствует о значительной географии участников кяхтинского торга. Сибирское купечество составляло 65,3 % всех хозяев, но уступало по размерам товарооборота, который не
превышал 36 %.
Близость кяхтинского рынка привлекала сюда не только крупные капиталы.
А. Н. Радищев подчеркивал, что китайский торг питал многих маломощних купцов и мещан Иркутска92. Делая в год до двух-четырех оборотов, они накапливали
капиталы и переходили в более высокую гильдию. Обмен сибирской пушнины на
китайские товары и реализация их на крупнейших ярмарках страны, а также в
розницу на сибирских рынках являлась одним из основных источников накопления местных капиталов. На подобных операциях один из богатейших иркутских
купцов И. Медведников сколотил состояние в 7 млн руб.
Манифест 1807 г., ограничивший состав кяхтинских торговцев только купцами первой гильдии, нанес серьезный удар по мелкому и среднему купечеству.
Резко сократилось число участников русско-китайского торга. До манифеста в
Кяхте постоянно торговало до 40 иркутских и около 25 забайкальских купцов. В
172
1820-х же годах количество всех кяхтинских торговцев не превышало 50 человек,
из которых сибиряков было не более 11 человек. Монополия крупного капитала
во внешней торговле ставила остальное купечество в зависимое положение. В течение первой четверти XIX в. иркутское купечество низших гильдий неоднократно выступало с требованиями допустить их к китайскому торгу и запретить первогильдейцам розничную торговлю. В их среде возникали планы создания компаний для торговли с Китаем, в которой могли бы принимать участие все желающие. Еще в 1770-х гг. иркутский губернатор А. Бриль просил разрешить в Иркутске учредить компанию наподобие голландской Ост-Индской, чтобы каждый купец или промышленник мог отдавать в контору свой капитал, не подвергая его
никакой опасности93.
В 1817 г. группа купцов третьей гильдии обратилась в городскую Думу с
ходатайством о допуске их к китайскому торгу, хотя бы «здешними пышными товарами и произведениями»94. Дума поддержала их прошение, но губернская администрация не рискнула обратиться с представлением в высшие инстанции. Тем
не менее, иркутское купечество не оставляло надежды на расширение участников
кяхтинского торга. Наиболее отчетливо эта мысль прозвучала в записке иркутского городского головы Е. Кузнецова, поданной в министерство финансов в 1827 г.
«Купечество всех гильдий, – указывал он, – не токмо могло бы участвовать в сей
торговле вкладом денежных сумм в компанию, но имело бы возможность производить и внутреннюю торговлю с большей пользой против настоящего времени»95.
Закрытие кяхтинского торга для менее состоятельных деловых людей заставляло их искать другие возможности товарообмена с Китаем. Так, быстрое
развитие получает мелочная торговля продуктами скотоводства и земледелия, которая была разрешена кяхтинским купцам и мещанам, пограничным казакам и забайкальским бурятам. Ее оборот в первой четверти XIX в. не превышал 180 тыс.
руб., но уже к 1840-м гг. удвоился и продолжал расти. Крупное купечество не без
основания видело серьезных конкурентов в мелких торговцах, которые в обмен на
свою продукцию приобретали китайские товары и развозили их по всему Забай173
калью. Конечно, в качестве конкурентов выступали в первую очередь зажиточные
слои русского и бурятского населения. Иногда в нарушение закона они производили даже оптовую торговлю. Так, в 1838 г. хоринский бурят Шанжеев продавал
крупные партии чая и китайки троицкосавским купцам третьей гильдии. В подобных же нарушениях был замечен отставной канцелярист П. Мостовский.
96
Ме-
лочная торговля в Кяхте привлекала многих предпринимателей края, являясь для
них единственной возможностью выйти на внешний рынок. Среди них встречались торгующие крестьяне, разночинцы, даже ссыльные. Близость Кяхты к границе создавала благоприятные условия для развития мелочной беспошлинной торговли ее жителей, уследить за которой было крайне сложно. Сибирский губернатор Соймонов даже предлагал перенести торговую слободу подальше от границы.
Но правительство не согласилось с ним, предложив в отношении «покупки и продажи товаров наиприлежное смотрение иметь», а с виновными поступать по закону.
Значительные размеры получила нелегальная торговля приказчиков, обозных служителей и ямщиков. Практически каждый из них привозил в Кяхту с купеческими караванами свои товары, обменивая их на чай, который затем сбывали
на обратном пути. Ежегодно в Сибири расходилось до 4 тыс. так называемого
«совкового» чая, похищенного обозными служителями. Проверяя специальными
совками – железными штырями с желобом количество и качество чая, они отсыпали фунт – другой из каждого цыбика97.
На границе с Китаем процветала контрабандная торговля. Малочисленные
русские пограничные караулы не могли оказать ей серьезного противодействия.
Более того, она совершалась при прямом попустительстве местных властей, которые нередко делили доходы с контрабандистами. Особенно большие размеры незаконная торговля приобрела в Нерчинском крае. В приграничные селения и караулы пригонялись табуны лошадей и крупного рогатого скота, привозились хлеб
и другие товары. В контрабандной торговле участвовало не только пограничное
население, но и представители крупного капитала. В широких масштабах, например, незаконные сделки с китайцами осуществляли купцы Кандинские. Более то174
го, говоря о контрабандной торговле, современники признавали, что «все выгоды
ее служат лишь обогащению людей зажиточных» и что «мысль будто бы караульная мена в упомянутом крае (Нерчинском. – В. Ш.) облегчает нужды бедных его
жителей более или менее ошибочна»98.
Таким образом, торговые отношения с Китаем принимали различные формы: от крупного оптового промена до контрабандной торговли, что способствовало расширению состава участников кяхтинского торга, развитию межобластных
связей и росту капитала. В 1812 г., например, чаем торговали в Иркутске 62 человека. Социальный состав их был весьма пестрый: 31 купец, 19 мещан, 5 цеховых,
7 разночинцев99.
Вторая четверть XIХ в. отмечена конкурентной борьбой между сибирскими
и российскими купцами. Одним из приемов борьбы являлся перенос сроков промена. Наиболее удобное время для расторжки пушнины приходилось на ноябрь –
декабрь. Однако российские купцы старались оттянуть ее до марта, ссылаясь на
необходимость дождаться привоза мануфактурных товаров с Нижегородской ярмарки. В результате спрос на пушнину – основную статью промена сибирского
купечества падал. Китайцы неохотно брали весной меха, опасаясь их порчи. Отсрочка промена затягивала оборот, так как товары не успевали на Нижегородскую
ярмарку. Сибирские купцы, связанные кредитными обязательствами, не могли
вовремя рассчитаться с долгами и терпели значительные убытки.
В середине XIX в. положение в Кяхте изменилось. Среди торговцев возрос
удельный вес сибиряков за счет перехода в высшую гильдию ряда иркутских купцов, а также из числа разбогатевших приказчиков и комиссионеров. Изменения в
соотношении между российскими и сибирскими купцами наглядно представляют
данные следующей таблицы.
Таблица 9100
Соотношение российских и сибирских купцов, торгующих в Кяхте
Российские купцы
Годы
Число
Оборот,
руб.
Сибирские купцы
млн
Число
Оборот,
млн руб.
175
1824
17
8,9
7
2,9
1828
19
7,2
14
3,3
1841
24
9,6
31
4,7
1851
22
4,7
55
7,1
Таким образом, кяхтинская торговля постепенно становилась сибирской. За
первую половину XIХ в. количество сибирских чаеторговцев выросло в 7,8 раз, а
объем оборота в 2,5 раза. Значительную часть сибиряков составляли купцы из городов Байкальской Сибири. Так, из объявивших в Кяхте капитал на 1958 г. 65 были сибиряками, 34 – российскими чаеторговцами. 101 Из сибиряков 25 представляли купечество Западной Сибири, 40 – восточносибирский регион.
Российские и сибирские товары постепенно завоевывали рынки ЮгоВосточной Азии, успешно конкурируя с английскими и французскими. Рост русского экспорта сочетался с изменениями в его структуре. Если первоначально он
почти полностью обеспечивался сибирской пушниной, то в XIХ в. уже начинает
преобладать продукция промышленного производства, в основном российского.
Ее доля в русском экспорте в середине XIХ в. составляла уже более 80 %. В итоге,
являясь по отношению к России чисто аграрно-промысловым краем, Сибирь выступала на азиатских рынках и в Китае как представитель передовой промышленной державы, поставляя из центра страны ткани, изделия из металлов, кожи и т. п.
Прямо или косвенно Кяхта стимулировала развитие транспортной системы,
ориентировала на удовлетворение своих нужд ряд местных промыслов и отраслей
промышленности. Наконец, трудно переоценить ее роль в становлении крупного
сибирского предпринимательства. На эту сторону русско-китайского торга обращали внимание сами его участники, видевшие в нем «единственный двигатель
огромных капиталов на всем протяжении от Кяхты до Тюмени». Значительный
капитал формировался в сфере грузоперевозок, пушном промысле, кожевенном
производстве. Восточная Сибирь была основным поставщиком пушнины на китайский рынок. В 1822 г., например, из всей привезенной в Кяхту пушнины 80 %
принадлежало иркутским купцам. Важной статьей в обороте русско-китайской
176
торговли была продукция кожевенного производства, в первую очередь, юфть. В
развитие кожевенного производства вкладывали капитал такие крупные купцы,
как Д. Ворошилов, Н. Мыльников, М. Сибиряков, С. Дудоровский и др. Все они
были участниками кяхтинского торга. На нужды внешнего рынка работали и многочисленные мелкие кожевенные заведения забайкальских крестьян и мещан.
Большинство из них действовали по заказам верхнеудинских и кяхтинских купцов102.
На ряд отраслей сибирской промышленности близость к китайскому рынку
оказала негативное влияние. Ввоз в Сибирь дешевых китайских тканей и российского полотна обусловил слабость местного текстильного производства. Официальные источники еще в середине XIX в. отмечали, что «полотно в здешнем крае
вообще мало употребляется, почти во всеобщем употреблении... китайская материя, которая по дешевизне своей более доступна для жителей всех состояний»103.
В свою очередь, ввоз из Китая сахара-сырца способствовал появлению в Сибири
сахарного производства. В 1842 г. живший в Иркутске кяхтинский купец И. Пиленков обратился с предложением устроить в городе сахарный завод для изготовления белого сахара – рафинада. Купив у цехового Пономарева мыловаренный
завод, он переоборудовал его и в июле того же года выдал первую продукцию104.
Еще один сахарный завод купцов Нерпина и Ременникова действовал в УстьКяхтинской слободе.
Развитие торговых отношений с Китаем сопровождалось увеличением грузопотока и способствовало развитию водного и гужевого транспорта. Одной из
главных функций байкальского судоходства являлась переброска через озеро российских и китайских товаров. Обслуживание транзитных перевозок приносило
значительный доход судовладельцам и довольно быстро эта отрасль была монополизирована крупными иркутскими предпринимателями. Сплавом кяхтинских
грузов занимались М. Сибиряков, С. Дудоровский, П. Иванов, К. Малышев, М.
Шигаев и другие. Кяхтинская торговля значительно оживила крестьянскую извозопромышленность. Наибольшее развитие она получила в районах, прилегающих
к Московскому тракту: в Прибайкалье – в Нижнеудинском и Иркутском уездах, в
177
Забайкалье – в Верхнеудинском, особенно в Ильинской и Итанцинской волостях,
где извозом занималось до 2 тыс. человек. Чайная торговля способствовала созданию в Сибири целой системы извоза, включавшей в себя как непосредственную
транспортировку, так и ее обслуживание. Вдоль основных трактов процветало
дворничество – содержание постоялых дворов. Здесь торговали фуражом и продовольствием, занимались кузнечным, тележным, кожевенным делом. По образному выражению Н. Щукина, Кяхта рассыпала «на пути до Нижнего миллионы
рублей»105.
Несмотря на то, что жители городов Байкальской Сибири имели довольно
смутное представление о многообразии духовно-нравственных представлений и
образов китайской культуры, на бытовом уровне они в той или иной степени проникали в их образ жизни. Так, еще в начале XVIII в. И. Георги отмечал в иркутских домах «китайский вкус», выражавшийся в обилии китайских ваз и посуды,
статуэток, картин, бытовых вещей. Почти у каждого дома был садик или огород, в
котором выращивали китайские цветы. Китайская материя разных сортов и изделия из нее, чай, сахар имели повсеместное употребление. В еще большем масштабе китайские вещи формировали бытовую культуру городского населения Забайкалья, особенно Кяхты и Троицкосавска. Так, в кяхтинской торговой слободе составной частью домашнего обихода были частые встречи с китайскими торговцами, совместные обеды и переговоры, постоянно звучал китайский язык106.
Даже в деревянном декоре городов Байкальской Сибири явно проступает
причудливый восточный колорит, привнесенный близостью Китая и монгольских
степей. В растительном и геометрическом орнаменте отчетливо просматриваются
стреловидные узоры, остроконечные звезды и завитки, похожие на бараньи рога.
На некоторых деталях деревянных украшений домов можно разглядеть фигурки
львов, стоящих на задних лапах. Образы Востока, сошедшие с китайских рисунков и миниатюр, нередко входили в повседневную жизнь, создавая причудливый
сплав стилей и архитектурных элементов. Так, иркутский краевед начала XIХ в.
А. И. Лосев отмечал, что в городе «в садах искусством устроенных амфитеатров и
178
бельведеров не имеется, а беседки в употреблении более китайского вкуса (какие
в городе Кантоне) с чертежей и китайских картин»107.
Российско-китайская торговля, несмотря на взаимовыгодный для обеих сторон характер, была ограничена территориально и хронологически. Она имела черты пограничной меновой торговли и была сосредоточена в одном пункте – Кяхте.
Основной промен продолжался в течение всего нескольких месяцев с ноября по
март. Представители крупного капитала неоднократно делали попытки к расширению торговых связей с китайским государством, искали новые рынки сбыта. Во
второй половине XVIII в. появилось много различных проектов установления
торговых отношений с государствами Юго-Восточной Азии: Китаем, Японией,
Кореей, Индией, Филиппинами, а на Американском материке с испанцами и американцами. Еще Г. И. Шелихов стремился установить морскую торговлю с Китаем через Кантон, а затем подобные попытки неоднократно предпринимала Российско-Американская компания.
Огромный китайский рынок, предъявлявший повышенный спрос на пушнину, был значительным фактором, стимулирующим освоение новых промысловых
территорий на северо-востоке Сибири, островах Тихого океана и северо-западном
побережье Америки. С середины XVIII в. обширные территории тихоокеанского
и американского севера были включены в зону воздействия российского капитала, а позднее и политического влияния Российской империи. По уточненным данным с 1741 по 1799 гг. было совершено 110 плаваний в Тихом океане, а общий
промысел частных компаний составил до 8 млн. рублей108. С 1799 г. все заокеанские владения были переданы под управление Российско-Американской компании, объединившей все частные промысловые компании на Тихом океане. Следует признать, что выбранная модель освоения русских колоний в Новом Свете по
аналогии с соответствующими колониальными компаниями Англии, Франции,
Голландии, действующими от имени и при поддержки своих государств, была в
целом удачной. Русско-Американская компания активно выходила на мировые
океанские рынки, расширяя экономическое пространство Азиатской России на
огромный, стратегически и экономически очень важный для России северо179
тихоокеанский регион. Однако, ресурсов для того, чтобы удержать эти территории и хозяйничать на океанских путях в условиях жесточайшей конкурентной
борьбы с более развитыми европейскими державами и США, у компании было
явно недостаточно. А переживающее кризис крепостнической системы государство не могло поддержать все ее начинания.
В развитии торговых связей с Японией иркутские купцы проявляли особую
заинтересованность. Еще с середины XVIII в. в городе было введено преподавание японского языка в местной навигационной школе. В начале 1790-х гг. в группе иркутских купцов и чиновников возник проект установления торговли с Японией. В сентябре 1791 г. появился именной указ «Об установлении торговых отношений с Японией». Поводом послужило желание Екатерины II вернуть на родину группу японских моряков, потерпевших кораблекрушение у российских берегов. Экспедиция отправлялась от имени иркутского генерал-губернатора, видимо, для того, чтобы не уронить престиж императрицы. Несмотря на то, что Япония уклонилась от подписания дипломатических и торговых договоров, российским купцам было позволено приходить в порт Нагасаки и производить торговлю.
Полученные результаты вызвали в правительстве противоречивые оценки.
Екатерина II ожидала большего и в ряде писем не скрывала своего разочарования
его итогами. Тем не менее, по ее распоряжению началась подготовка новой экспедиции в Японию. «Торгующее в Иркутске и по Северо-Восточному океану купечество, – доносил императрице Э. Лаксман, – весьма желает... осенью будущего
1796 года... снарядить мореходное купеческое судно и отправить оное из Охотска
в Нагасаки. Особливо же из числа оного Степан Киселев, Алексей Полевой и Влас
Бибиков»109. Лишь смерть основных вдохновителей проекта Г. И. Шелехова, Э.
Лаксмана и самой Екатерины II помешала реализации планов иркутян.
В 1796 г Мыльниковы с группой иркутских купцов разработали проект
дальнейшего развития торговых отношений с Японией. Любопытно, что замыслы
Шелихова об объединении разрозненных капиталов были неплохо усвоены иркутянами. Их проект предполагал создание единой торгово-промышленной компании для морской торговли на Южных Курилах и Японии, так как «разные компа180
нии, торгуя одинаковыми товарами, делают одна другой подрыв». Эти планы так
и остались на бумаге, но в итоге их обсуждения появилась возможность создания
объединенной компании иркутских купцов-промышленников, во главе которой
встал Н. П. Мыльников с сыновьями. Так в начале 1796 г. возникла Иркутская
коммерческая компания, ставшая предтечей будущей Российско-Американской
компании.
Таким образом, наибольшую активность в реализации планов проникновения на азиатские и тихоокеанские рынки проявляли иркутские предприниматели.
Именно в их среде возникают планы переноса торговых операций на внутренние
рынки Монголии и Китая. Интересен в этой связи проект создания компании на
паях для организации и отправки в Пекин купеческих караванов, поданный в 1793
г. группой купцов110. Начальный капитал устанавливался в 200–400 тыс. руб. Составление каравана, закупка лошадей и повозок, наем работников должны были
осуществляться в Иркутске. Считая, что кяхтинская торговля все более и более
становится зависимой от китайской стороны, которая в основном привозит в Кяхту товары «совсем избыточны и коих с рук в другие места не могут сбыть», компаньоны предлагали закупать в Пекине и вывозить в Россию такие необходимые
стране предметы, как драгоценные металлы, сырье для промышленных предприятий (шелк-сырец, ревень, сахар и т. п.). Предполагалась даже промышленная переработка некоторых видов сырья. Так, планировалось в Иркутске или близь него
строительство сахарного завода, для чего авторы проекта испрашивали государственные привилегии.
В 1798 г. на рассмотрение Государственного совета поступили прошение и
ряд записок иркутского купца Ф. Щегорина, неоднократно бывавшего в Китае и
хорошо знакомого с организацией китайской торговли. Без ложной скромности он
сам это подчеркивал: «Быв дважды в Пекине, скажу, что едва ли кто лучше меня
сию коммерцию знает во всей Российской империи, да и вся Европа точных сведений о том не имеет»111. Подробно рассмотрев состояние российской и китайской
коммерции, он отдавал предпочтение последней и предлагал преобразовать торговлю России по образцу и правилам китайской. К лучшим сторонам китайской
181
торговли он относил организацию их компаний, стремление изучить российский
рынок, поддерживать высокие цены на свои товары, не променивать их на дорогие и ненужные вещи, а также на такие, которые производят в самом Китае. Несмотря на негативную в целом оценку бумаг Щегорина, некоторые мысли иркутянина нашли отражение в правилах Кяхтинской торговли 1800 г. Личность Ф.
Щегорина оказалась малоизученной в исторической литературе. Между тем это
был один из интереснейших представителей нового поколения сибирских предпринимателей112.
В начале XIX в. правительство попыталось предпринять практические шаги
по реализации требований кяхтинских торговцев. При отправке в 1803 г. посольства Ю. Головкина в Китай, ему поручалось среди прочих поднять вопрос о разрешении торговли по всей пограничной линии, а также об открытии для российского купечества Кантона113. Цинские власти, как известно, не приняли российского посольства и на долгое время эти очень важные для китайского торга проблемы исчезли из дипломатического диалога России с Пекином. Боясь осложнений на Востоке, правительство занимало в отношении Китая нерешительную, уступчивую позицию. «Не только погрозить,- писал об отношениях с Пекином М.
М. Сперанский, – но даже показать вид недовольства мы здесь не смеем и должны
терпеть все унижения не только хладнокровно, но даже с улыбкой»114.
В середине XIX в. наступает новый этап в борьбе купечества за расширение
китайского рынка. В этот период торговля с Китаем оказалась в состоянии застоя.
В условиях острой конкурентной борьбы с англичанами и голландцами за преобладание на китайском рынке, Россия с ее отсталой меновой формой торговли, к
тому же ограниченной лишь одним пунктом, испытывала серьезные затруднения.
Вновь появляются проекты и записки о преобразовании кяхтинской торговли,
раздаются голоса о необходимости возродить караванную торговлю. Характерен в
этом отношении проект кяхтинского купца И. Носкова, предлагавшего организовать специальную «Кяхтинскую» компанию для переноса торговых операций на
территорию соседнего государства. Согласно его планам в сфере деятельности
182
компании оказывалась значительная территория, включающая Монголию, Даурию, Маньчжурию и всю Северо-Восточную Азию115.
Убыточная торговля привела к тому, что многие кяхтинские торговые дома
из-за расстройства своих дел оказались не в состоянии платить пошлины и были
вынуждены брать необходимые суммы под залог, в том числе у казны. Обеспокоенное нарастающим кризисом русско-китайской торговли и ростом казенных долгов, русское правительство приняло ряд мер по облегчению положения кяхтинских чаеторговцев. В 1854 г. было разрешено отпускать китайцам в обмен на чай
серебряные изделия с условием, чтобы стоимость их не превышала трети стоимости мануфактурных и половины стоимости пушных товаров. Еще через год последовало разрешение относительно частной торговли на деньги, а в 1861 г. было
дозволено вывозить и ввозить золото и серебро без всякого ограничения. В марте
того же года русское правительство уменьшило пошлину с китайского чая, а уже
в октябре разрешило свободную беспошлинную торговлю в Кяхте и в Забайкалье.
Еще ранее к китайскому торгу были допущены купцы второй и третьей гильдий, а
затем и крестьяне116. Все эти меры способствовали усилению позиций сибирских
предпринимателей, которые стали играть ведущую роль в торговых операциях
России и Китая. Многолетняя борьба сибирского купечества завершилась заключением в 1860 г. Пекинского договора, установившего свободную и беспошлинную торговлю на всем протяжении китайской границы и позволившего русскому
купечеству ездить с караванами в Пекин и другие города «Поднебесной».
Решение амурской проблемы и укрепление российского присутствия на
Дальнем Востоке еще более укрепили позиции предпринимателей Байкальской
Сибири. Наибольший интерес в расширении российского влияния на Восток и на
территорию Юго-Восточной Азии проявляли иркутяне и жители забайкальских
городов Верхнеудинска, Троицкосавска, Читы. В 1857 г. иркутский купец А. В.
Белоголовый писал в одном из писем: « У нас в настоящее время открываются такие вопросы, край невольно начинает заинтересовывать: Амур, американцы, торговля с Японией, пароходство по Байкалу, пароходство по Амуру, посольство в
Китай, бандероли на чай, поставка графиту в Европу и Америку, экспедиция к
183
урянхам (тувинцам), железная дорога от Иркутска до Читы. Это такие события, за
которыми начнется ряд новых и, может быть, гораздо замечательнейших»117. Из
перечисленных проектов далеко не все осуществились, но само их разнообразие и
широкое обсуждение в деловых кругах Сибири стимулировало активность местных капиталов на Востоке. Сибирские предприниматели хорошо понимали, что с
занятием Амура Н. Н. Муравьев «прорубил окно к Тихому океану и открыл нам
водяное сообщение со всем остальным миром!»118.
Уже в первых сплавах по Амуру принимали участие иркутские и забайкальские купцы. По инициативе генерал-губернатора была предпринята попытка создания компании на основе частно-государственного партнерства. Амурская компания создавалась специально для активизации торгового и промышленного развития новых территорий. Она задумывалась в духе Ост-Индской компании, но в
итоге смогла вести только мелочную торговлю, а все ее более масштабные начинания окончились неудачами119.
В среде иркутских и кяхтинских предпринимателей обсуждались планы организации торговли с Китаем и другими странами через Амур и Тихий океан. В
1859 г. иркутские купцы И. С. Хаминов и К. Г. Марьин направили на Амур своего
родственника П. И. Пахолкова с целью установления торговых отношений с Китаем и Японией для организации доставки чая морем на Амур и далее в Забайкалье. Почти одновременно своих агентов с аналогичной целью направили кяхтинские купцы И. А. Нерпин, В. А. Петров и Я. А. Немчинов. Первые опыты по доставке чая морским путем были настолько успешными, что военный губернатор
Приморской области посчитал ввоз чая через Николаевск полезным и необходимым. Для реализации этих планов вскоре было создано «Кяхтинско-Амурское товарищество»120.
Практически вся дальневосточная буржуазия сложилась из сибирских купцов, их приказчиков и доверенных лиц. Д. Есипов, первый николаевский купец
первой гильдии, был приказчиком верхнеудинского купца А. Курбатова, А.
Плюснин начинал как доверенное лицо другого верхнеудинца И. Фролова. На
службе в Российско-Американской компании начинали свою деятельность такие
184
известные в будущем хабаровские предприниматели, как М. Чардымов, Расторгуев, Рафаилов. Из иркутских купцов происходил основатель крупнейшего торгового дома на Дальнем Востоке И. Я. Чурин. Отделения фирмы «И. Я. Чурин и К»
были открыты во всех городах региона, а после постройки КВЖД и в городских
поселения северного Китая: Харбине, Порт-Артуре, Инькоу, Имяньпо. По мнению Приамурского генерал-губернатора С. Духовского, компания Чурина являлась наиболее надежным и крупным представителем русского торгового дела на
Амуре121.
Произошедшие перемены усилили позиции сибирских, прежде всего, иркутских и кяхтинских предпринимателей в торговле на Амуре и на китайской
границе. Уже в 1860-х гг. некоторые из них смогли перенести торговые операции
на территорию сопредельных стран. Во второй половине XIХ в. заметно падает
роль кяхтинской торговли. С переносом таможни из Кяхты в Иркутск в 1861 г. в
последний смещается и центр русско-китайской торговли. Прокладка железной
дороги, особенно ее восточного участка (КВЖД) привело к появлению новых торговых центров уже на китайской территории (Харбин, Маньчжурия, Хайлар), что
заметно изменило географическую направленность русско-китайской торговли.
Торговля через Кяхту сокращается в двое, в то время как в десятки раз вырос экспорт через восточный участок границы и морскую торговлю с Китаем. Крупные
российские и сибирские предприниматели, освоившись на внутреннем китайском
рынке, включились в промышленное освоение региона. В 1863 г. возникла чайная
фирма иркутян Н. Л. Родионова и И. С. Хаминова, которая владела чайными
плантациями близь города Ханькоу. В 1876 г. это предприятие приобрел иркутский купец П. А. Пономарев. Он сумел значительно расширить производство.
Кроме плантаций были устроены три фабрики по изготовлению плиточного и
кирпичного чая. Магазины Пономарева имелись во всех крупных городах Сибири. Фирма «Пономарев и К» установила деловые отношения с Японией, Турцией,
рядом стран Европы. Сам владелец занимался усовершенствованием технологии
изготовления чая. Он первый стал производить прессованный плиточный чай.
Много времени он уделял изучению китайского языка и культуры. В 1870-х гг. он
185
занимал пост русского вице-консула в Ханькоу и за свою деятельность был удостоен звания коммерции советника122. Не менее яркой фигурой был верхнеудинский предприниматель А. Д. Старцев, сыгравший заметную роль в создании Русско-китайского банка, способствовавшего росту инвестиций в торговлю обоих государств. Сам он имел торговые предприятия в Тяньцзине и Шанхае.
Создание беспошлинной таможенной зоны на Амуре и Дальнем Востоке
содействовало экономическому подъему в этих регионах, росту товарооборота
России с Монголией, Китаем, Кореей. Неуклонно росли и доходы иркутской таможни. В 18870–1880-х гг. она давала 2–3 млн руб. ежегодно, в 1890-х гг. – до 9
млн руб., в 1900 г. – 13 млн руб. По таможенным доходам она занимала пятое место по стране, давая до 7,5–8 % от общего поступления всех таможенных сборов123.
Активность русского и сибирского капитала на азиатском рынке заставляла
власти определить свою экономическую стратегию. Расширение экономического
пространства соответствовало геополитической стратегии России в АзиатскоТихоокеанском регионе и в какой-то мере компенсировало потерю экономического и политического влияния на Тихом океане после продажи Русской Америки.
Так, в 1862 г. кяхтинский градоначальник А. И. Деспот-Зинович представил генерал-губернатору Восточной Сибири записку «О мерах для сближения с Монголией», в которой в качестве главной задачи региональной политики определялось
«распространение влияния на Китай и в особенности Монголию, Маньчжурию и
Тибет». В ней, в частности говорилось о создании в Восточной Сибири самостоятельной хозяйственной базы, ориентированной на Китай. В другом документе –
«Записке о Китайских делах», определявшей внешнеторговую стратегию региона,
приоритетными направлениями считались содействие дальнейшему заселению
русского Дальнего Востока, развитие в крае промышленного производства, в том
числе угледобычи и лесообработки как экспортных отраслей, удешевление грузоперевозок за счет устройства новых путей сообщения и модернизации транспорта124.
186
О необходимости более активного инвестирования капитала в развитие восточных территорий и усиления там государственного присутствия высказывались
многие представители крупного сибирского капитала. Только таким образом
можно было преодолеть негативные последствия утраты Русской Америки и вытеснения русского капитала с тихоокеанских промыслов. «Кроме вывоза чая из
Китая, – писал известный забайкальский предприниматель М. Д. Бутин, – мы стоим совершенно вне движения и торговли, развивающейся вблизи нашей отдаленной восточной границы. На нашу восточную окраину мы почти не обращаем никакого внимания, а между тем один Амурский край мог бы послужить нам прочным базисом для водворения нашего влияния на Восточном океане»125.
Таким образом, в течение XVII–XVIII вв. в Сибири была сформирована
южная пограничная линия, составляющая несколько тысяч верст, практически не
охраняемой, «прозрачной» границы с Китаем, Монголией, казахстанской Степью.
Сибирь не только выполняла роль своеобразного посредника между Россией и
азиатскими странами, но и, благодаря своему соседству, имела возможности
включится в международную торговлю. Тем более, что постоянное расширение
русских территорий в южном и восточном направлениях создавало условия для
развития сибирского рынка вширь. Города южной части Байкальской Сибири так
или иначе были включены в процесс транзитной русско-китайской торговли, что
не могло не сказаться на их специализации и экономическом своеобразии. Особая
роль в развитии международной торговли в течение рассматриваемого периода
принадлежала Иркутску и Троицкосавску (Кяхте). Русско-китайская торговля, несмотря на свой транзитный характер, содействовала развитию транспортной системы региона, ориентировала на удовлетворение своих нужд ряд местных промыслов и отраслей промышленности. Наконец, трудно переоценить ее роль в становлении крупного сибирского предпринимательства.
Сибирское экономическое пространство отличалось подвижностью своих
условных рубежей. На их расширение или сужение влияли различные факторы.
Так, потеря огромного тихоокеанского пространства была следствием политической и экономической слабости России на Дальнем Востоке и неэффективной
187
коммерческой деятельности Российско-Американской компании. Новое расширении экономических горизонтов на восточных окраинах России в конце XIХ в. было связано с изменением геополитических приоритетов и введением в действие
железнодорожной магистрали, которая, по мнению одного из современников
«создает могущественное материальное средство объединения великой окраины с
Империей»126.
Предприниматели Байкальской Сибири стояли у истоков хозяйственного
освоения Амурского бассейна и юга Дальнего Востока, и в дальнейшем активно
содействовали экономическому развитию нового края.
3.3.
Предпринимательство в сфере транспорта
Основные транспортные пути Байкальской Сибири определились еще на
рубеже XVII–XVIII в. В условиях полного бездорожья, наличия огромных лесных
массивов, малочисленности населения, естественными магистралями служили сибирские реки. Именно по ним двигались отряды служилых людей и промышленников, достигая самых отдаленных уголков. Также вдоль рек редкой цепочкой
располагались немногочисленные русские остроги и села с заимками. В местах
пересечения основных дорог и волоков возникли узловые центры: Иркутский,
Илимский, Усть-Кутский, Верхнеудинский, Нерчинский и другие остроги. Наиболее значительные из них со временем получили статус городов. Заметную роль
в их развитии сыграло то, что многие из них стали важными транспортными
пунктами в транзитной торговле Байкальского бассейна. Перемещение значительных масс товаров в различном направлении содействовало рыночным функциям городов региона, формировало соответствующую транспортную инфраструктуру (пристани, верфи, складские помещения, таможенные заставы и т. п.).
Как справедливо отмечал Ф. Бродель, «любой город принимал (такие) перевозки,
создавал их заново, рассеивал товары и людей, с тем, чтобы сызнова собрать другие и других, и так далее. Как раз передвижение внутри стен и за их пределами
служило признаком настоящего города»127
188
Сама гидрография сибирского края содействовала процессам колонизации и
хозяйственного освоения. Территорию Восточной Сибири пересекали с юга на север такие крупные реки как Енисей, Ангара, Лена, Селенга. Вместе с притоками
они создавали системы, охватывающие огромные площади. Исключительное значение для заселения и экономики края играл бассейн озера Байкал, находившийся
в центре пересечения крупнейших миграционных и торгово-транспортных путей.
Через реки своей системы он охватывал практически всю территорию региона от
Енисея и Лены на севере, до Монголии и Амура на юге. Речные пути в Сибири
использовались круглогодично. Летом движение осуществлялось судоходным
транспортом, зимой по льду рек гужевым. Между речными системами устраивались волоки. Наибольшее значение имели Маковский волок, соединявший бассейны Оби и Енисея, а также Ленский и Чечуйский, через которые осуществлялась связь с Леной. Водные пути в бассейне Лены имели большое значение в сообщении с северо-востоком Азии и Тихоокеанским побережьем.
Наличие в крае огромных водных бассейнов, исключительная роль речных
путей сообщения в XVII–XVIII вв. способствовало развитию судоходства. В важнейших центрах «судоходного дела» – Енисейске, Илимске, Иркутске, Нерчинске
существовали верфи (плотбища). Строящиеся здесь суда обеспечивали все перевозки водой. В 1663 г. в Илимске числилось 23 плотника и один «кочевой уставщик», занимавшихся строительством дощаников для нужд администрации128. Из
Енисейского и Братского острогов десятки дощаников направлялись вверх по Ангаре в Забайкальские и Даурские остроги. С конца XVII в. задачи снабжения провиантом этих территорий были возложены на Иркутский острог. Здесь была открыта специальная провиантная контора, а около острога находилось плотбище,
где строились карбаза и дощаники для перевозки хлеба в Забайкалье. Для отправки за Байкал различных грузов и товаров требовались десятки дощаников. Много
судов строилось для казенных целей. В городе существовала даже должность
«дощаничьего приемщика». В 1688 г. ее занимал Иван Полуяновских. В его ведении были казенные суда, которые он выдавал иркутским казакам и служилым людям. С началом отправки торговых караванов в Пекин необходимость в судах еще
189
больше возросла. В 1712 г. к приходу каравана П. Худякова были наняты 29 промышленных людей из разных сибирских городов для строительства 10 дощаников. По мере возрастания значения байкальской переправы судоходство выделяется в самостоятельный промысел, обеспечивающий перевозку частных и казенных грузов, людей и нужды развивающегося рыболовства.
С 1726 г. на Байкале появляются постоянные перевозочные суда – небольшой пакетбот и лодка. Они служили для перевозки служивых людей и почты,
позднее было дано разрешение «возить и частную кладь и частных людей за деньги, которые употреблять на поддержку судов». Вскоре было построено еще несколько судов. С 1736 г. байкальское судоходство было передано в ведение Адмиралтейской коллегии, которая приняла ряд мер к расширению флота на Байкале: увеличивается число судов, команды их комплектуются опытными моряками,
строится маяк, создаются навигационные школы в Иркутске и Нерчинске. В 1754
г. возникает Иркутское адмиралтейство, в ведении которого находилось снабжение судовым снаряжением и продовольствием морских команд Камчатки и Охотска129. Адмиралтейство в Иркутске просуществовало до 1839 г. За это время правительство неоднократно пыталось передать перевоз через Байкал в руки частных
судовладельцев. Дело в том, что частное судоходство оказывало серьезную конкуренцию адмиралтейским судам, небольшое количество которых не справлялось
с постоянно растущими объемами грузоперевозок и пассажиров. К тому же, адмиралтейские суда – галиоты, построенные по чертежам и планам из Петербурга
без учета местных особенностей, были малопригодны в условиях Байкала. Преимущества частного судоходства признавало и правительство, нанимавшее ежегодно десятки судов для доставки провианта в Забайкалье и для вывоза с Нерчинских заводов железа и свинца. Следует заметить, что в общей массе грузоперевозок казенные клади заметно преобладали. В начале XIХ в. на их долю приходилось более 70 % всех речных перевозок130. Казенное судоходство не справлялось
даже с перевозкой воинских команд, переселенцев и ссыльных. Губернские власти в первой четверти XIХ в. отмечали, что «здешние купцы, торгующие на Кяхте
и в других местах за Байкалом, перевозки кладей на казенных судах никогда не
190
производили, да и казенные тягости как-то соль и прочие перевозятся большею
частию частными людьми, занимающимися судоходством»131.
Одной из главных функций частного судоходства было обслуживание постоянно растущих объемов российско-китайской торговли. По данным А. Н. Радищева, в период временного прекращения кяхтинского торга по Ангаре и Байкалу проходило не более 20 судов в год, в то время как в период действия торговли
их количество возрастало, по крайней мере, вдвое132. Отправка китайской клади
водным путем начиналась в верховьях Чикоя в местности Стрелка. Дальнейший
маршрут пролегал по Селенге, Байкалу и Ангаре до Енисейска, откуда уже на телегах товары перевозились по Маковскому волоку до реки Кети. Затем уже по
Иртышу и Оби транспортировались до Тобольска и Тюмени. Далее шли пути через Урал в Европейскую Россию. Обратная дорога вверх по течению рек занимала
еще больше времени. Суда приходилось тянуть лошадями и работными людьми.
При движении вверх по Ангаре, к примеру, на каждое судно полагалось до 15 лошадей и 10 бурлаков, а весь путь от Енисейска до Байкала занимал около 2,5 месяцев133.
Переброска крупных партий купеческих грузов из России в Кяхту и обратно
приносила значительный доход и довольно быстро стала монополией крупного
капитала. Транспортные расходы на организацию перевозок, строительство и
аренду судов, наем работников и лошадей достигали значительных сумм, что было не по карману судовладельцам из мещан и разночинцев. На их долю приходились главным образом вспомогательные операции: перевозка небольших партий
через Байкал, обслуживание рыбопромышленности.
Кроме обслуживания кяхтинской торговли значительные прибыли судовладельцам приносила перевозка казенных грузов: продовольствия, соли, хлебного
вина в Забайкалье, а также доставка свинца, серебра и железа с Нерчинских заводов в Барнаул и Екатеринбург. С середины XVIII в. этими доходными перевозками занимались иркутские посадские и купцы И. Хорхорин, А. Шалин, Ф. Киселев,
а в первой половине XIX в. их монополизировали два купеческих клана – Сибиряковы (1808–1823) и Мичурины (1831–1850)134. Так, купцы Сибиряковы ежегод191
но заключали контракты с казной по доставке провианта и руды на сотни тысяч
рублей135. Для выполнения своих обязательств они имели десятки судов на Селенге, Байкале и Ангаре. В 1817 г., например, сибиряковская флотилия достигала 89
судов136. Большая часть этих дощаников, так называемых «свинечных», служила
только для сплава в Енисейск серебро-свинцовой руды, поэтому ежегодно строились новые суда.
Уже в 1770-х гг. стало очевидным, что существующий в Байкальском бассейне парусный флот не справляется с постоянно растущими оборотами русскокитайской торговли. Участники торга жаловались, что из-за недостатка транспортных средств они вынуждены месяцами дожидаться судов, терпя значительные убытки. 137 Губернская администрация вынуждена была предпринимать меры
по развитию частного судоходства в регионе, что привело к росту судовладельцев
на Байкале. Среди них появились такие крупные предприниматели, как Т. Сычев,
С. Шестунов, С. Дудоровский, стремившиеся захватить все водные грузоперевозки в свои руки. Наиболее крупным было предприятие Степана Шестунова, ежегодно доставлявшего из Кяхты в Тобольск на своих четырех судах до 6–7 тыс. пудов китайских товаров138.
Монополизация перевозок приводила к росту цен на доставку товаров. В
конце XVIII в. стоимость провоза пуда китайской клади до Тобольска достигла
двух рублей. В это время несколько иркутских судовладельцев объединились в
купеческую компанию «судовых поставщиков». В нее входили купцы второй
гильдии С. Дудоровский и М. Саватеев, третьей – П. Иванов. Компания осуществляла переброску до Тобольска крупных партий китайских товаров, привезенных
в Иркутск зимним путем через Байкал из Кяхты. В мае 1800 г. с первой партией
товаров общим весом в 4253 пуда на трех судах из Иркутска отплыл приказчик
компании енисейский мещанин Т. Сопов. По прибытии в Енисейск он должен
был организовать перевозку товаров через Маковский волок, а затем уже водой
брался доставить груз к месту назначения до наступления морозов.
139
Компания
иркутских судовладельцев просуществовала недолго. Компаньоны предпочли
действовать самостоятельно. Львиную долю всех поставок из Кяхты сумел захва192
тить в свои руки С. Дудоровский. За два года он перевез на своих судах около 24
тысяч пудов, подняв цену за доставку клади до 3,5 руб.140
Иркутские судовладельцы ревностно охраняли свою монополию от проникновения иногородних предпринимателей. А так как «водоходство» считалось
привилегией купечества, то борьба велась и с представителями других сословий –
мещанами, казаками, крестьянами, пытавшимися заняться доходным промыслом.
Конкурентная борьба в сфере перевозок заметно обострилась в конце XVIII в.
Широкий размах на Лене получили крестьянские перевозки, заметно потеснившие позиции купечества в хлебной торговле с Якутском. Крестьянские суда составляли до половины всей ленской флотилии141. Демократизация судоходного
промысла вызывала многочисленные протесты и жалобы крупного капитала. В
Иркутске борьбу с проникновением крестьян и мещан в речной транспорт возглавил городской голова М. В. Сибиряков. Он неоднократно обращал внимание губернской власти на нарушение прав купечества, протестовал против участия байкальских рыбопромышленников в грузовых перевозках. По его мнению, право
судоходства в байкальском бассейне должно принадлежать только небольшой
группе купцов, в числе которых он включал себя, П. Солдатова и братьев Дудоровских142. Впрочем, сибирская администрация отрицательно относилась к монополистическим устремлениям крупных судовладельцев. Захватив в свои руки все
грузоперевозки по сибирским рекам, крупный купеческий капитал диктовал условия, необоснованно поднимая цены. В результате доставка обходилась казне едва
ли не дороже, чем собственная цена товаров. Неудивительно поэтому, что местные власти были заинтересованы в расширении конкуренции в этой сфере. Так,
иркутский военный губернатор Б. Б. Леццано не только отклонил очередное прошение городских властей о воспрещении мещанам и цеховым заниматься водным
промыслом, но и наложил на них штраф в 200 руб. за неправильное представление143.
Выступая против проникновения в судоходный промысел мещан и крестьян, иркутское купечество старалось сохранить высокие проездные цены на Байкале. Обычно они устанавливались самими судовладельцами и колебались летом от
193
20 до 50 коп. с пуда, а осенью от 50 коп. до 1 рубля. Их колебания зависели от
объема грузоперевозок, количества плавсредств, цен на провиант и материалы.
Так, резкое повышение цен в 1800 г. хозяева судов объясняли тем, что «припасы
пропитания и судовые такелажи» по сравнению с прежними годами стали дороже
втрое, а оплата рабочим возросла в два раза144. Высокие цены на перевозки в
осеннее время объяснялись усложнением условий плавания, увеличивающейся
опасностью кораблекрушений. Нередко цены завышались искусственно. Монополисты – судовладельцы скупали или брали в аренду суда мелких предпринимателей и рыбопромышленников «дабы более заиметь товаров и цену поставить»145.
Следует отметить, что в октябре – ноябре к Байкалу начинали поступать
большие партии китайских товаров, и крупнейшие судовладельцы, повышая цены, получали значительные прибыли. Особым рвением отличались Дудоровские и
Сибиряковы, которые «каждую осень при перевозе через Байкал на судах товаров
домогались с проезжающих непомерных цен, невзирая на опасность морскую, ни
на отягощение ближних, которые при необходимости принуждались удовлетворять их желанию»146. Подобные злоупотребления, затрагивающие и интересы казны, не могли не обратить на себя внимание губернских властей. Иркутский военный губернатор Б. Б. Леццано специально занялся вопросом упорядочения проездных цен через озеро. Под его давлением городская Дума приняла решение об
установлении твердых цен за перевоз груза по Байкалу. Было определено три цены: с первого мая до 1-го сентября по 20 коп. с пуда, с 1-го сентября по 1-е октября – 35 коп., с начала октября по ноябрь до 50 копеек. А с 15 ноября «особливо по
трудности уже сего времени к судоходству назначать цены по добровольному согласию»147.
Как ни важны были речные пути и судоходство в налаживании и расширении связей между различными областями Сибири, нельзя вместе с тем недооценивать и значение сухопутных дорог. Хотя бы уже потому, что, по меньшей мере,
полгода сибирские реки были скованы льдом. Кроме того, движение по ним практически прекращалось в период весеннего вскрытия и во время ледостава. К тому
же не все сибирские реки были судоходны. С развитием торговых отношений и
194
ростом населенных пунктов все более актуальной становится задача создания путей сообщения круглогодичного действия. Уже во второй половине XVII в. сухопутные дороги и вьючные тропы связывали отдельные территории края, особенно
в Забайкалье. В первой половине XVIII в. значительное место уделяется строительству транссибирской транспортной магистрали, которая с 1772 г. официально
стала называться государственной восьмой дорогой, но чаще Московским или
Большим Сибирским трактом148. Уже в 1721 г. проводился промер тракта между
Красноярском и Иркутском через Канский, Удинский и Балаганский остроги.
Весь путь составил 1282 версты149. От Иркутска тракт разветвлялся: на север к
Якутску и далее на Охотск, к востоку на Нерчинск и на юг к Кяхте. От главной
магистрали Московского тракта отходили второстепенные местные линии. Перевозки по трактовым дорогам осуществлялись круглогодично. Следует отметить,
правда, что наибольшая интенсивность движения приходилась на зимние месяцы.
Летом предпочитали использовать традиционные водные пути.
С развитием внутренней торговли в крае все большее значение стали приобретать местные тракты. Общая протяженность их составляла 1363 версты150. С
прокладкой Московского тракта упало значение Ленского волока через долину р.
Илим, и, наоборот, более заметна стала роль Иркутска. Якутский (Качугский)
тракт связывал его с Ленским бассейном. К 1743 г. был проложен ИркутскоЯкутский почтовый тракт. Движение по нему осуществлялось, главным образом,
зимой и в межсезонье. Летом предпочитали сплавное судоходство. Почту и людей
возили на почтовых лодках – «шитиках» или на «проходных павозках». Почтовые
лодки с гребцами менялись на каждой станции. Павозки шли без перемены до конечного пункта, а на станциях менялись только гребцы. Вверх по Лене ехали медленно, так как лодки тянули бечевою на лошадях. Сухопутьем ездили лишь тогда,
когда почему-либо нельзя было плыть водой. Дорога шла преимущественно по
более удобному левому берегу Лены. Тракт этот был в основном верховой, лишь
на отдельных участках можно было проехать на телегах. По свидетельству современников в летнее время все движение шло только водою, так как «распутица во
время весны и лета делает сообщение в Киренском округе почти невозмож195
ным»151. В зимнее время тракт прокладывали по льду Лены. Путешествующий по
нему в 1854 г. И. А. Гончаров нашел его «весьма исправным», а выше Киренска
даже «чудесно проторенным»152.
Из дорог Забайкалья наибольшее значение имели следующие направления:
Верхнеудинск – Чита, Чита – Нерчинск, Верхнеудинск – Баргузин. В начале XIX
в. проводились работы по улучшению местных трактов. За счет спрямлений и ремонта стали более исправны тракты в Тунку, Баргузин, Кяхту. Особой заботой
центральной и местной администраций было установление регулярного и безопасного сообщения с Забайкальем. Как отмечалось в одном из документов XVIII
в. «недостаток проезжего пути около озера Байкал производит всегда великое
препятствие не только коммерции, но и всякому нужному сообщению Иркутска с
находящимися по ту сторону российскими городами и с неограниченными торговыми местами; ибо в некоторые месяцы в году путь за Байкал совсем пересекается»153. Существовавшая в то время конная тропа через Тунку и далее через ХамарДабан к Кяхтинской слободе для перевозки товаров не годилась. Необходимо было проложить новую колесную дорогу в Кяхту. В 1780–1790-х гг. проводились
изыскательские работы, в итоге которых выбранное направление более чем на 100
верст сокращало прежний путь. К 1805 г. строительство Кругобайкальского или
Кругоморского тракта было закончено. Однако состояние новой дороги не удовлетворяло ни купечество, ни администрацию. Движение по ней было возможно
лишь зимой и требовало значительных затрат на расчистку и ремонт.
В течение всей первой половины XIX в. производились работы по совершенствованию дороги вокруг Байкала. Один из проектов ее улучшения был разработан будущим декабристом Г. С. Батеньковым. В 1830-х гг. была проложена
так называемая «Игумновская» дорога, выходившая к пристани Мысовой и далее
идущая к югу, смыкаясь в Усть-Кяхте с казенным почтовым трактом. После нескольких лет изысканий в 1850-х гг. был проложен самый простой путь по южному берегу Байкала от селения Култук до Посольского монастыря «не уклоняясь
нигде в горы». В районе Посольска дорога выходила на «Игумновский» тракт.
Окончательно дорога была достроена к 1870 г.
196
В последней трети XVIII в. серьезную конкуренцию судоходству начинают
составлять сухопутные перевозки. Более безопасные, они давали к тому же значительный выигрыш во времени. В 1798 г. иркутское купечество отмечало, что
«ныне сплавка китайских товаров весьма уменьшилась по причине увеличения
сухопутной перевозки из Иркутска прямо в Томск ради выгоды во времени»154.
Почти полностью прекратилась доставка товаров вверх по Ангаре, где быстрое
течение и пороги препятствовали движению. Сухопутный путь был более удобен,
а главное занимал в 4 раза меньше времени. С появлением извозного промысла
водный транспорт перестал быть единственным средством доставки. Размеры его
несколько сократились, а в ряде мест он исчез совсем. Тем не менее, следует признать ошибочными высказывавшиеся в литературе мнения, что с устройством дорог судоходство в Сибири пришло в упадок, а в начале XIX в. было почти полностью остановлено155.
Несмотря на все неудобства водного пути, многие купцы предпочитали отправлять свои товары водой, что было гораздо дешевле. Низкая себестоимость
водных перевозок объяснялась меньшими первоначальными затратами труда и
капитала и большей грузоподъемностью. Так, судно, вмещающее до 3 тыс. пудов
клади, заменяло 100 подвод с возчиками156. Не случайно, в первой трети XIX в. по
официальным данным водой перевозилось до трети всех товаров, следующих
транзитом через Сибирь из Кяхты157. Стоимость перевозки водой не превышала
3–4 руб. за пуд, в то время как доставка одного пуда гужевым транспортом достигала 13–15 руб.
Несмотря на устройство Кругобайкальской дороги, переправа по озеру оставалась основным способом сообщения с Забайкальем. Местные власти еще в
1811 г. отмечали, что «по крайне затруднительному сухопутному сообщению Иркутска с Кяхтою и другими за Байкальскими местами, водяной путь есть единственное к тому средство»158. Общее состояние судоходства в Байкальском бассейне
в первой трети XIХ в. представлено в таблице 10. Анализ ее показывает постоянный рост водных перевозок вплоть до начала 1820-х гг., затем наступает резкий
197
спад. Уже в середине 1820-х гг. их объем сокращается втрое, а число судов на
Байкале в семь раз.
Таблица 10159
Речное судоходство Ангаро-Байкальского бассейна в первой трети XIХ в.
Годы
Количество судов
Объем грузоперевозок, тыс. пуд
1806
сведений нет
227,7
1815
134
256,2
1817
134
359,3
1821
75
364,6
1826
19
118,1
1830
39
175,4
1836
63
286,6
1839
136
362,7
Новое оживление водного транспорта в регионе наступает в 1830-х гг. В
1839 г., например, по Байкалу, Ангаре, Селенге и Лене прошло до 180 судов, а
общий объем перевозок составил почти 363 тыс. пудов160. В обслуживании водного транспорта было занято до 3 тыс. человек. Социальный состав судорабочих
был достаточно пестрым. Среди них преобладали маргинальные элементы – выходцы из городских низов, крестьян, отставных солдат и казаков, ссыльных и
инородцев. Для них была характерна значительная ротация кадров и сезонность
работы. В тоже время в составе судовых работников сформировалась группа квалифицированных рабочих: передовщики, кормщики, лоцманы, для которых судовая работа стала основным занятием и источником доходов. Так, лоцманы получали от 350 до 450 руб. за навигацию, кормщики от 80 до 100 руб., судорабочие –
30–50 руб.161
Оживление водного транспорта Сибири в 1830–1840-х гг. было вызвано рядом причин. Во-первых, уже в начале 1830-х гг. стало ясно, что пропускная способность Московского тракта не удовлетворяет потребностям возросшего товаро198
оборота русско-китайской торговли. К тому же рост торговых оборотов привел к
повышению цен за перевозку до 13–15 руб. за пуд. Если раньше перевозка ящика
чая обходилась в среднем от 20 до 30 руб., то теперь она составляла уже до 120–
150 руб.162 В результате большие партии чая, особенно низших сортов оставались
в Кяхте, так как доставка их обходилась дороже продажной стоимости. В тоже
время водный путь был значительно дешевле, не более 5 руб. с пуда. Неудивительно, что многие чайные торговцы стали проявлять заинтересованность в сплаве этих товаров водою. Сплав по воде был особенно активен в годы, когда цены
на сухопутные перевозки заметно повышались.
Во-вторых, мощным стимулом роста водных перевозок стало развитие золотопромышленности. Прииски, как правило, располагались в глухих таежных
местах, доставить необходимое оборудование, провиант и рабочих до которых
можно было только водным путем. Если в 1832 г. вниз по Ангаре прошло всего 10
мещанских лодок и 5 судов со свинцом, то уже в 1840 г. в Енисейск было отправлено до 60 судов с хлебом и другим провиантом для золотых приисков163. Активизация водных перевозок по Ангаре заставила власти и бизнес вновь обратить
внимание на сложные условия плавания, связанные с необходимостью преодолевать братские пороги. В этот период было подано несколько записок с проектами
улучшения водного пути по Ангаре. Среди авторов были купцы Герасимовы и
Баснины. Губернские власти также были заинтересованы в безопасности речного
судоходства. Так, в 1840 г. в Иркутске был создан особый комитет для улучшения
Ангарского пароходства и учреждено лоцманское управление.
Наконец, в 1840-х гг. в Сибири появляется пароходный транспорт. В 1838 г.
ростовский купец и золотопромышленник Н. Ф. Мясников обратился в министерство финансов с предложением завести пароходство по рекам Оби, Тоболу, Иртышу, Енисею, Лене и озеру Байкал. Правительство посчитало, что пароходство в
Сибири «не будучи ни в каком случае вредным, послужит основанием к улучшению судоходства»164. В результате Мясников получил 10-летнюю привилегию на
учреждение парового судоходства на сибирских водных путях. В 1844 г. в с. Грудинино близ Иркутска был построен и выведен на Байкал 32-сильный пароход
199
«Император Николай I», а в следующем году еще один 50-сильный «Наследник
Цесаревич». Появление пароходов на Байкале существенно облегчило связь с Забайкальем, увеличив объем грузоперевозок и пассажиров. Так, в 1855 г. было перевезено 2829 пассажиров, 600 бочек спирта и более 71 тыс. пудов грузов, отбуксировано 8 купеческих судов165.
В первой половине XIХ в. социальный состав судовладельцев не претерпел
серьезных изменений. Приведенная ниже таблица показывает, что, несмотря на
тенденции к проникновению в судоходный промысел мелкобуржуазных элементов, позиции крупного купечества были достаточно сильны. В 1817 г., например,
в руках купцов находилось 88 % байкальских судов, на которых было перевезено
92,7 % всех товаров166. В 1830-х гг. удельный вес купеческих перевозок несколько уменьшился, но по-прежнему оставался достаточно высоким – 71,9 %167. Ведущее положение в водном транспорте Восточной Сибири принадлежало купеческим домам Сибиряковых и Шигаевых. В 1836 г., например, они вдвоем перевезли 62,5 % всего товарного грузопотока168.
Таблица 11169
Состав иркутских судовладельцев в первой половине XIХ в.
Социальный
1815 г.
1821 г.
состав
1833 г.
1836 г.
кол-во (%)
судовладельцев
Купцы
5 (50)
5 (38,5)
4 (21,0)
14 (51,9)
Мещане
3 (30)
6 (46,1)
13 (68,4)
6 (22,2)
Цеховые
2 (20)
1 (7,7)
1 (5,3)
2 (7,4)
Казаки
–
1 (7,7)
1 (5,3)
3 (11,1)
крестьяне
–
–
–
1 (3,7)
инородцы
–
–
–
1 (3,7)
Всего
10 (100)
13 (100)
19 (100)
27 (100)
200
Таким образом, в судоходном промысле региона преобладал купеческий капитал. Как отмечал в свое время К. Маркс, по своей природе «мореплавание было
определенно буржуазным промыслом»170.
Значительной транспортной артерией в первой половине XIX в. оставалась
Лена. Судоходство здесь было сплавным, рассчитанным на одну навигацию.
Лишь единицы судов возвращались в верховье Лены. Строительство судов и обслуживание навигации давали стабильный доход верхоленским крестьянам. Судоходство на Лене продолжалось с мая по ноябрь, но основной поток судов приходился на первые два месяца. В основном по Лене перевозили купеческие товары и хлеб до Якутска. Особенности судоходства здесь привели к появлению такой
формы обмена как сплавная ярмарка. По мере движения судов по Лене во всех
более-менее значительных населенных пунктов оживлялась торговля, чаще всего
проводившаяся прямо с судов. С конца XVIII в. наблюдается постоянный рост
объема грузоперевозок по Лене. В начале XIX в. общий грузооборот речного
транспорта достигал примерно 100–150 тыс. пудов. К середине века он увеличивается в связи с развитием золотопромышленности в Лено-Витимском районе. В
1845 г. по Лене прошло 135 судов, а общая стоимость груза составила почти 400
тыс. руб. В 1852 г. по Лене и рекам ее системы сплавлялось около 100 различных
судов и почти 500 плотов, на которых было перевезено груза на 552,7 тыс. руб.171
Значительные изменения произошли в речном транспорте региона во второй половине XIХ в. Увеличение объемов перевозок, концентрация капитала, замена парусного флота паровым, появление первых купеческих объединений свидетельствовали о развитии в этой отрасли капиталистических отношений. Развитие парового судоходства на Байкале, Ангаре, Лене, в свою очередь, способствовало формированию кадров судовых рабочих, включавших не только плавсостав,
но и службы берегового обеспечения навигации.
После закрытия в 1839 г. Иркутского адмиралтейства все грузоперевозки по
Байкалу перешли в руки частных судовладельцев, лидирующие позиции среди
которых занимали иркутяне. В 1830-х гг. только на Байкале перевозили купеческие клади и пассажиров до 70 парусных судов. С появлением на озере первых
201
пароходов, быстрыми темпами происходит монополизация отрасли. Несмотря на
значительные затраты по постройке и оснащению пароходов, их появление существенно облегчило связь с Забайкальем. Парусный флот с этого времени используется в основном для нужд рыбопромышленности.
В 1860-х гг. на Байкале действовала пароходная компания иркутских купцов И. С. Хаминова и И. Е. Русанова, владевшая пятью пароходами, в 1870–1880х «Байкальское пароходство» рыбопромышленников братьев Шишеловых, И. Могилева и А. Елезова. С конца 1880-х гг. серьезную конкуренцию им составляет
пароходная компания кяхтинских купцов, со временем перешедшая в руки крупного предпринимателя и золотопромышленника А. Я. Немчинова.
Иркутское купечество активно вкладывало средства в развитие пароходства на Лене, получившего значительное развитие благодаря золотопромышленности. К концу XIХ в. здесь существовало 10 пароходных компаний, которым принадлежал 31 пароход и 21 баржа. Наиболее крупным было «Ленско-Витимское
пароходства компании Сибирякова и Базанова». Компания имела 7 пароходов, 24
баржи, 13 паузков. Общая стоимость имущества достигала 1,5 млн руб. Вторым
по значению была пароходная компания иркутского купца Н. И. Глотова, которой
принадлежало 10 пароходов и 18 барж. Все его имущество оценивалось в 900 тыс.
руб. Остальные компании А. И. Громовой, А. М. Кушнарева, Я. Фризера, М. Мишарина и других были гораздо скромнее172.
В отличие от судоходства извоз представлял собой в основном подсобный
крестьянский промысел. Большая часть гужевых перевозок осуществлялась в
зимние месяцы, т. е. в свободное от сельского хозяйства время. К тому же, состояние большинства трактов в летние месяцы оставляло желать лучшего. Проезжавший Московским трактом осенью 1803 г. чиновник Н. М. Картвелин отмечал,
что «выбитые ямы, обрубленные пни и коренья, препятствуют совершенно езде
карет или колясок»173. Использование же зимника позволяло спрямить некоторые
направления за счет передвижения по льду рек, и, тем самым, сократить путь. В
1804 г., например, в зимние месяцы по дорогам края было перевезено до 83,6 %
202
всего годового грузопотока174. Летом извоз практически замирал. В это время товары в основном перевозились водным путем.
Наибольшее распространение извозный промысел получил среди населения
притрактовой зоны. В Прибайкалье среди крестьянского населения Нижнеудинского и Иркутского уездов, в Забайкалье в Верхнеудинском уезде, в первую очередь среди крестьян Ильинской и Итанцинской волостей и Иволгинского отдельного общества. В 1827 г. извозом занималось здесь до 2 тыс. человек175. В других
местах региона гужевые перевозки были не столь значительны. Развитие гужевых
перевозок было напрямую связано с увеличением товарооборота кяхтинской торговли и ростом объема казенных грузов, направляемых в различные уголки губернии. Наибольшие выгоды получали крестьяне притрактовых и пригородных
селений, расположенных вдоль Московского тракта. По меткому замечанию иркутского краеведа Н. С. Щукина, Кяхта рассыпала «на пути до Нижнего миллионы рублей»176. Так, в 1813 г. кяхтинскими чаеторговцами было израсходовано на
перевозку товаров в оба конца до 4 млн руб.177 Серьезные капиталы, вращающиеся в этой отрасли, привлекали даже купеческие капиталы. В том же 1813 г. кяхтинский купеческий сын П. Осипов заключил контракт на поставку из Иркутска в
Кяхту более 3 тыс. пудов российских товаров. Как правило, крупные предприниматели, заключив контракты на перевозку частных и казенных грузов, в последующем переподряжали более мелких подрядчиков, которые и организовывали
перевозку товаров. В прочем, нередко зажиточные крестьяне оказывали серьезную конкуренцию купечеству. Ожесточенные торги развернулись, например, в
1809 г. между крестьянами Итанцинской волости и богатейшим сибирским купцом М. Сибиряковым за право на перевозку 20 тыс. пудов казенной соли в Забайкалье. Лишь ценой значительных уступок Сибирякову удалось сохранить этот
подряд за собой178. Крупные подрядные операции осуществлял в первой четверти
XIХ в. забайкальский крестьянин Ф. Заиграев. В 1819 г. он заключил контракт на
доставку 48 тыс. пудов муки. В 1826 г. он подрядился доставить из Верхнеудинска на Александровский винокуренный завод до 50 тыс. пудов хлеба и еще 10
тыс. пудов для Селенгинского солеваренного завода179. Извозом занимались и
203
другие богатые крестьяне – забайкальские Лосевы, Сафронов, Батков, черемховские Чернышевы, уриковские – Малых, Ширяевы, Давыдовы, кудинские Гранин и
Макаров. Интересно, что крестьяне притрактовых сел, будучи основными «свозчиками» казенных и купеческих товаров, в то же время сами нанимали подрядчиков на выполнение почтовой гоньбы. В 1800–1802 гг. крестьяне Посольска, Кабанска, Ильинска и Кудары нанимали на почтовую гоньбу торбагатайских и мухоршибирских крестьян. Видимо, гоньба была менее выгодной для подрядчиков
из прибайкальских деревень, чем извоз «купеческих кладей».
Прибайкальские крестьяне обслуживали в основном направления от Иркутска до Кяхты и вспомогательные линии: Иркутск – Качуг, Верхнеудинск – Нерчинск, Верхнеудинск – Чита. В 1813 г. крестьянами Иркутского уезда было перевезено в Забайкалье более 9 тыс. пудов различной купеческой клади и 510 бочек с
хлебным вином. Перевозку китайской клади от Иркутска до Томска осуществляли
в основном томские и енисейские крестьяне и ямщики. Но иногда среди них
встречались и местные подрядчики. В том же 1813 г. иркутскими крестьянами
было доставлено в Томск чуть более 7 тыс. пудов, за что было получено около 41
тыс. рублей.
180
Наиболее заметные поставки на запад производили уриковские
крестьяне Давыдов и Арсентьев (2400 пуд.) и черемховские братья Чернышевы
(1800 пуд.).
Цены на перевозку товаров устанавливались в зависимости от расстояния.
Если доставка товаров от Иркутска до Кяхты через Байкал не превышала 2 руб. за
пуд, то при движении через Кругобайкальскую дорогу цена удваивалась. Кроме
того, стоимость могла колебаться в зависимости от времени года, состояния дорог, условий климата. Так, транспортировка товаров до Томска зимой составляла
от 4 до 5 руб. за пуд, а с наступлением весенней распутицы поднималась до 8,5 и
более рублей181. Для ускорения сроков доставки владельцы груза устанавливали
своеобразную систему поощрения. В случае привоза товара ранее срока, оговоренного в контракте, цена провоза каждого пуда увеличивалась на 10 копеек. Соответственно, при опоздании цены снижались.
204
Увеличение оборотов русско-китайской торговли через Кяхту способствовало созданию в Сибири целой системы извоза, включавшей как непосредственную транспортировку товаров, так и обслуживание ее. Вдоль основных трактов
процветало дворничество – содержание постоялых дворов, производилась торговля фуражом, продуктами питания, развивались кузнечный, тележный, шорный и
другие промыслы. В приведенной ниже таблице подведены итоги развития извозопромышленности в первой половине XIХ в. Ее анализ позволяет сделать вывод
о постоянном росте гужевых перевозок, объем которых увеличился к 1840-м гг. в
два раза. Некоторый спад, отмеченный в 1816 г., объясняется снижением товарооборота кяхтинской торговли в связи с войной 1812 г. Значительное превышение
количества обозов, отправленных из Кяхты, по сравнению с приходящими из России, объясняется тем, что перевозка чая требовала значительно больше подвод,
чем транспортировка мануфактурных товаров и пушнины.
Таблица 12182
Объем гужевых грузоперевозок в сфере русско-китайской торговли
в первой половине XIХ в.
Годы
Прошло в
Отправлено
Всего
Объем перево-
Кяхту возов
из Кяхты возов
возов
зок, тыс. пудов
–
–
10 000
200,0
1804
6284
5420
11 704
234,1
1816
3480
5620
9100
188,0
1840
6768
13 757
20 525
410,5
1842
6851
16 602
23 453
462,1
1845
5921
21 145
27 066
541,3
1850
4325
20 422
24 747
495,0
1790-е
205
Нам не удалось найти конкретные данные о состоянии извоза в 1820–1830х гг. Но некоторые косвенные свидетельства говорят, что развитие его шло по
восходящей линии. За период с 1813 по 1832 гг. товарооборот кяхтинской торговли составил ок. 5,2 млн. пудов, т. е. в среднем по 260 тыс. пудов в год. 183 Учитывая, что грузоподъемность одного воза составляла в среднем до 20 пуд., не сложно подсчитать, что для перевозки всей этой массы товаров требовалось до 13 тыс.
возов в год. В конце 1830-х гг. извозом в южных районах Восточной Сибири занималось более 5 тыс. человек, использующих для этой цели 19 338 лошадей.
184
Доходы от извозного промысла составляли более половины всех поступлений от
неземледельческих занятий крестьян. В целом по Иркутской губернии доход от
извоза достигал 231 тыс. руб. серебром или почти по 12 руб. на каждую лошадь185.
Таким образом, сухопутные дороги и водные пути Байкальской Сибири
представляли единую транспортную сеть. Разделение грузов между ними зависело от природно-географических условий местности, степени ее заселенности и
освоенности в хозяйственном отношении, административных соображений. Гужевой и водный транспорт дополняли друг друга в общем деле транспортировки
грузов. Извоз обычно производился в зимние и весенние месяцы, судоходство –
летом и осенью. Распределение грузопотоков не оставалось неизменным, оно менялось в зависимости от тех или иных потребностей. Механизмом их регулирования, совершенствования выступали целесообразность, соображения выгоды. Если
в 1816 г. более половины (56 %) всего грузового потока перевозилось водой, то к
1840 г. на долю речного транспорта приходилось 47 % грузов, а 53 % обеспечивались гужевыми перевозками. Общий же объем ежегодных грузоперевозок по сухопутным и водным путям губернии за этот период увеличился с 428 тыс. до 773
тыс. пудов186.
В целом же, транспортная составляющая была важнейшим фактором развития сибирского города, позволяя держать в руках крупного капитала организацию
и контроль за транзитными товарными потоками. Города, находившиеся в центре
пересечения магистральных дорог, становились товарораспределительными пунктами, что содействовало росту населения и экономической специализации. В те206
чение всего рассматриваемого периода ведущая роль в организации транспортных
перевозок по Сибири принадлежала гильдейскому купечеству, став тем самым
одним из источников накопления местных капитала.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Вилков О. Н. Очерки социально-экономического развития Сибири конца XV1 – начала
XVIII вв. Новосибирск, 1990. С. 306.
2
Ионин А. А. Новые данные к истории Восточной Сибири XVII в. Иркутск, 1895. С. 21.
3
РГИА. Ф. 1290. Оп. 2. Д. 975. Л. 20.
4
Корейша Я. Материалы по истории города Иркутска в XVIII в. // Труды иркутской уче-
ной архивной комиссии. Иркутск, 1914. Вып. 2. С. 159.
5
Колотилов П. Н. Несколько данных о г. Иркутске и его торговле в 1761 г. // Труды ир-
кутской ученой архивной комиссии. Иркутск, 1913. Вып. 1. С. 16.
6
Военно-статистический сборник. Вып. 4. Россия. СПб., 1871. С. 529.
7
ПСЗРИ-1. Т. XVIII. С. 693.
8
Иркутск в панораме веков… С. 81.
9
Там же. С. 82.
10
Описание иркутского наместничества 1792 года. Новосибирск, 1988. С. 70.
11
Чулков М. Д. Историческое описание российской коммерции при всех портах и грани-
цах…Т. 3, кн. 1 : О сибирских торгах. М., 1786. С. 67.
12
РГИА. Ф. 18. Оп. 4. Д. 129. Л. 165–174, 178–180 об.
13
РГИА. Ф. 1264. Оп. l. Д. 54. Л. 199.
14
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 63.
15
РГВИА. Ф. 414. Оп. I. Д 418. Л. 38 об.
16
Таблица составлена по: РГИА. Ф. 18. Оп. 4. Д. 129. Л. 165 об. – 174, 178–180 об.;
Гольдфарб С., Самоделкин В., Шахеров В. Иркутская ярмарка: очерк истории. Иркутск, 1991.
С. 45.
17
Лященко П. И. История народного хозяйства. Т. 1. М., 1950. С. 483.
18
Миронов Б. Н. Внутренний рынок России во второй половине XVIII – первой полови-
не XIХ вв. Л., 1981. С. 319.
19
Гагемейстер Ю. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 575.
20
Ларионов Д. Д. Очерк экономической статистики Иркутской губернии. Иркутск, 1870.
21
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 242. Л. 14.
С. 337.
207
22
Щеглова Т. К. Ярмарки Сибири второй половины XVIII – начала ХХ в. в свете новых
подходов // Вопросы археологии и истории Южной Сибири. Барнаул, 1999. С. 272–273.
23
Таблица составлена по: ГАИО. Ф. 70. оп. 1. Д. 1840. Л. 56–72.
24
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3299. Л. 94–114.
25
Щеглова Т. К. Указ. соч. С. 276.
26
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2793. Л. 29об.
27
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 47. Л. 421об.
28
НАРБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 5771. С. 88.
29
Таблица составлена по: ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1840. Л. 56–72; Д. 2091.
30
Иркутск в панораме веков…С. 178.
31
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1881 – 1901 гг. … С. 28.
32
Загоскин М. В. Иркутск и Иркутская губерния. Иркутск, 1870. С. 16.
33
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. М.,
1988. Т. 2 : Игры обмена. С. 15.
34
Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII – начала XIХ в. Новосибирск,
1974. С. 150.
35
Оглы Б. И. Иркутск. О планировке и архитектуре города. Иркутск, 1982. С. 28.
36
Минерт Л. К. Памятники архитектуры Бурятии. Новосибирск, 1983. С. 28.
37
Резун Д. Я., Беседина О. Н. Городские ярмарки Сибири XVIII – первой половине XIХ
в. Ярмарки Восточной Сибири. Новосибирск, 1993. С. 88–89.
38
Семивский Н. В. Новейшие, любопытныя и достоверныя повествования о Восточной
Сибири. СПб., 1817. С. 32.
39
Мартос А. Письма о Восточнои Сибири. СПб., 1827. С. 152.
40
ГАИО. Ф. 308. Оп 1. Д. 62. Л. 257 об.
41
Мартос А. Указ. соч. С. 152–153.
42
Резун Д. Я., Беседина О. Н. Указ. соч. С. 69.
43
Статистические сведения о Кяхте и Троицкосавске // ЖМВД. 1837. № 10. Ч. XXVI. Л.
44
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели… С. 141.
45
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 48.
46
Там же. Л. 46об. – 47.
47
РГИА. Ф. 1287. Оп. 42. Д. 494.
48
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 5654. Л. 16.
49
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 40.
50
Гагемейстер Ю. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 570.
276.
208
51
Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 416.
52
Резун Д. Я. О некоторых исторических категориях городской культуры Сибири XVII–
XIX в. // Роль Сибири в истории России. Новосибирск, 1993. С. 6.
53
Иркутск. Его место и значение в истории и культурном развитии Восточной Сибири.
М., 1891. С. 106.
54
Богашев В. Иркугск в статистическом отношении // Сын Отечества. 1833. Т. 35. С.
320–321, 365–366.
55
РГИА. Ф. 1589. Оп. 1. Д. 503. Л. 75–76.
56
Словцов П. А. Письма о Сибири. СПб., 1828. С. 295.
57
РГИА. Ф. 13. Оп. 1. Д. 422. Л. 23 об.
58
Яковцевский В. Н. Купеческий капитал в феодально-крепостнической России. М.,
1958. С. 102.
59
Громов П. В. Несколько мыслей о Камчатке // Сборник газеты «Сибирь». СПб., 1876.
60
Вагин В. Исторические сведения о деятельности гр. М. М. Сперанского в Сибири с
С. 307.
1819 по 1822 г. СПб., 1872. T. 1. С. 357.
61
Шашков С. С. Сибирское общество в начале XIX в. // Дело. 1879. № 2. С. 66.
62
Шмулевич М. М. Крестьянские промыслы в Западном Забайкалье в первой половине
XIX в. // Тр. Вост.-Сиб. ин-та культуры. Улан-Удэ, 1972. Вып. 7. С. 173–174.
63
Курбатов А. Статистические сведения о лесной и рыбной промышленности Верхне-
удинского округа // Материалы для статистики Российской империи. СПб., 1841. С. 41.
64
Серебряников А. М. Очерк некоторых сторон из жизни города Иркутска в первые три
года по введению Городового положения 21 апреля 1785 г. Иркутск, 1894. Вып. I. С. 77.
65
Трапезников Н. О состоянии г Иркутска в 1836 г. // Иркутские губернские ведомости.
1858. № 17.
66
Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Т. 2. Иркутск, 1957. С. 503.
67
ГАКК. Ф. 796. Оп. I. Д. 5308. Л. 7 об. – 8.
68
Иркутск в панораме веков… С. 182.
69
Болховитинов Н. Н. Россия и война США за независимость. 1775–1783. М., 1976. С.
70
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 30. Л. 248–250.
71
PГАДА. Ф. 183. Оп. I. Д. 84 а. Л. 213–213 об.
72
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 15. Л. 91об. – 93об.
73
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1329. Л. 17–39.
74
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2164. Л. 50–51 об.
183.
209
75
Иркутск в панораме веков… С. 183.
76
Александров В. А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.
Хабаровск, 1984. С. 113.
77
Иркутск в панораме веков… С. 32.
78
Кашик О. И. Торговля в Восточной Сибири в XVII – начале XVIII вв. (по данным
таможенных книг Нерчинска, Иркутска, Илимска) // Вопросы истории Сибири и
Дальнего Востока. Новосибирск, 1965. С. 196.
79
Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы. М., 1990. Т. 2. С.
80
Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений России с Китаем (до
46–47.
1917 г.). М., 1974. С. 195.
81
РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 107. Л. 7–7 об.
82
Неболсин Г. П. Статистические записки о внешней торговле России. Ч. 1. СПб. С. 191.
83
РГИА. Ф. 183. Оп. 1. Д. 42. Л. 4.
84
Вагин В. Исторические сведения о деятельности гр. М. М. Сперанского в Сибири с
1819 по 1822 г. Т. 2. СПб., 1872. С. 205.
85
Сладковский М. И. Указ. соч. С. 206.
86
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 150.
87
РГИА. Ф. 183. Оп. 1. Д. 135. Л. 1 об. – 2.
88
Богородицкая Н. А. Торговля иностранными товарами на нижегородской ярмарке в
первой половине XIХ в. // Макарьевско-нижегородская ярмарка. Очерки истории. Нижний Новгород, 1997. С. 104.
89
РГИА. Ф. 183. Оп. 1. Д. 83. Л. 101 об.
90
Шахеров В. П. Предпринимательская деятельность купцов Басниных //Связь времен:
Баснины в истории Иркутска. Иркутск, 2008. С. 20.
91
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1391. Л. 1–15.
92
Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 2. М. ; Л., 1941. С. 20.
93
РГИА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 51. Л. 15 об.
94
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 75. Л. 60–63.
95
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 46 об.
96
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 607. Л. 14.
97
Гагемейстер Ю. А. Статистическое обозрение Сибири. Ч. 2. М., 1854, С. 555.
98
РГИА. Ф. 183. ОП. 1. Д. 146. Л. 8–9.
99.
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1645. Л. 12 об.
100.
Гагемейстер Ю. А. Указ. соч. С. 609.
210
101
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели… С. 143.
102
Шахеров В. П. Обрабатывающая промышленность Юго-Восточной Сибири в первой
половине XIX в. // Промышленное развитие Сибири в XlX – начале XX вв. Иркутск, 1989.
103
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 87. Л. 31.
104
РГИА. Ф. 18. Оп. 2. Д. 1091. Л. 1–2.
105
Щукин Н. Быт крестьянина Восточной Сибири // ЖМВД. 1859. №2. С. 42.
106
Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели… С. 157–159.
107
Резун Д. Я. К вопросу об образе жизни горожан Иркутской губернии начала XIХ в. //
Русские Сибири: культура, обычаи, обряды. Новосибирск, 1998. С. 178.
108
Алексеева Е. В. Русская Америка. Американская Россия? Екатеринбург, 1998. С. 21.
109
Русская тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979. С. 517.
110
ГАКО. Ф. 655. Оп. 2. Д. 205. Л. 9–25.
111
Архив Государственного Совета. СПб., 1888. Т. 2. С. 764.
112
О Щегорине см. : Шахеров В. П. Реформатор из Иркутска (Жизнь и взгляды иркут-
ского купца Федора Щегорина) // Земля Иркутская. 1994. № 1.
113
Сладковский М. И. Указ. соч. С. 189.
114
Вагин В. Указ. соч. С. 204.
115
ГАЗК. Ф. Р-1бб1. Оп. 1. Д. 2. Л. 144–155.
116
Хохлов А. Н. Кяхта и кяхтинская торговля (20-е гг. XVIII – середина XIX вв.) // Буря-
тия XVIII – начала XX в. Экономика и социально-культурные процессы. Новосибирск, 1989. С.
47.
117
Цит. по: Матханова Н. П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIХ ве-
ка. Новосибирск, 1998. С. 180.
118
Мемуары сибиряков. XIХ век. Новосибирск, 2003. С. 161.
119
Шахеров В. П. Иркутское купечество и хозяйственное освоение северо-восточных
территорий Сибири // Сибирское общество в контексте мировой и российской истории (XIХ –
ХХ в.) : материалы всерос. науч. конф. Иркутск, 2010. С. 80.
120
Там же. С. 81.
121
Там же. С. 81–82.
122
Иркутск в панораме веков… С. 184.
123
Шахеров В. П., Козлов И. И., Гаврилова Н. И. Таможенное дело в Восточной Сибири.
Иркутск, 1999. С. 45.
124
Синиченко В. В. К вопросу о выборе стратегии развития внешнеэкономических свя-
зей восточно-сибирского региона в 60-х гг. XIХ в. // Иркутский историко-экономический ежегодник 2000 г. Иркутск, 2000. С. 67–68.
211
125
Бутин М. Д. Письма из Америки. СПб., 1872. С. 53.
126
ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 265. Л. 80 об.
127
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 2 :
Игры обмена. М., 1990. С. 532.
128
Ионин А. А. Новые данные к истории Восточной Сибири XVII в. Иркутск, 1895. С.
129
Шахеров В. П. Паруса над Байкалом // Байкал. 1980. № 2. С. 154.
130
РГИА. Ф. 155 Оп. 1. Д. 61. Л. 44.
131
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2775. Л. 11.
132
Радищев. А. Н. Полн. Собр. Соч. М., 1941. Т. 2. С. 14–15.
133
Сгибнев А. Байкал и его судоходство // Морской сборник. 1870. № 8. С. 42–43.
134
Разгон В. Н. Купечество и кабинетское хозяйство на Алтае во второй половине XVIII
64.
– первой половине ХIХ вв. (к вопросу о недрах как источнике накопления капиталов) // Проблемы генезиса и развития капиталистических отношений в Сибири. Барнаул, 1990. С. 46–49.
135
ГАЗК. Ф. 31. Оп. 1. Д. 560. Л. 47 об.
136
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1966. Л. 28.
137
РГАДА. Ф. 291. Оп. 1. Ч. 4. Д. 17362. Л. 2.
138
ГАИО. Ф. 447. Оп. 1. Д. 104. Л. 44 об. – 45.
139
ГАИО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 5. Л. 76 об. – 77.
140
Там же. Л. 129.
141
Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Т. 2. Иркутск, 1957. С. 487–489.
142
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1206. Л. 41.
143
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1238. Л. 2.
144
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1238. Л. 17 об.
145
РГАДА. Ф. 276. Оп. 2. Д. 349. Л. 4 об.
146
ГАКО. Ф. 655. Оп. 2. Д. 255. Л. 23.
147
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1238. Л. 42 об.
148
Большаков В. Н. Очерки истории речного транспорта Сибири. XIX век. Новосибирск,
1991. С. 14.
149.
Памятники Сибирской истории XVIII в. СПб., 1885. Т. 2. С. 289.
150.
Вагин В. Исторические сведения о деятельности гр. М. М. Сперанского в Сибири с
1819 по 1822 гг. СПб., 1872. Т. 2. С. 736.
151
ОР РНБ. Ф. 608. Оп. 2. Д. 116. Л. 52.
152
Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». М., 1951. С. 643, 645.
153
РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 51. Л. 16.
212
154
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1206. Л. 74.
155
Смотрите, например,: Кабо Р. М. Города Западной Сибири. М., 1949. С. 148; Воробьев
В. В. Формирование населения Восточной Сибири. Новосибирск, 1975. С. 44.
156
Большаков В. Н. Указ. соч. С. 17.
157
РГИА. Ф. 18. Оп. 5. Д. 1469. Л. 22 об.
158
РГАВМФ. Ф. 166. Оп. 1. Д. 3986. Л. 1.
159
Таблица составлена по: РГИА. Ф. 155. Оп. 1, д. 61. Л. 44; ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1966.
Л. 19–21; Д. 2077. Л. 95–96; Д. 2531. Л. 33–34; Д. 2775. Л. 134–135; Д. 3100. Л. 103–104; Д. 3630.
Л. 155–157; ЖМВД. 1840. Ч. 37. № 10. С. 5
160
Извлечение из отчета Иркутского гражданского губернатора за 1839 г. // ЖМВД. 1840.
Ч. 38. № 10. С. 5.
161
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3100. Л. 114.
162
РГИА. Ф. 18. Оп. 5. Д. 616. Л. 11 об.
163
Там же.
164
Большаков В. Н. Указ. соч. С. 99.
165
РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 2560. Л. 818.
166
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1966, Л. 28–42.
167
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3630. Л. 128–145.
168
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3630. Л. 128–131, 137–138.
169
Таблица составлена по: ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1781. Л. 32–33; Д. 2077. Л. 95–96; Д.
3100. Л. 210–211; Д. 3630. Л. 155–157.
170
Марк К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 409.
171
Большаков В. Н. Указ. соч. С. 93.
172
Иркутск в панораме веков… С. 188.
173
ОР РНБ. Ф. 682. Оп. 1. Д. 372. Л. 4.
174
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1391. Л. 1–15 об.
175
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 51. Л. 87 об.
176
Щукин Н. Быт крестьянина Восточной Сибири // ЖМВД. 1859. № 2. С. 42.
177
Семивский Н. В. Новейшие, любопытные и достоверные повествования о Восточной
Сибири. СПб., 1817. С. 174.
178
Шмулевич М. М. Очерки истории Западного Забайкалья (XVII – середина XIX в.).
Новосибирск, 1985. С. 95.
179
Там же. С. 96–97.
180
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 98. Л. 275, 288, 298–299, 302–306, 325.
181
Там же. Л. 339 об.
213
182
Таблица составлена по: Радищев. А. Н. Полн. Собр. соч. М., 1941. Т. 2. С. 15; НАРБ.
Ф. 158. Оп. 1. Д. 326. Л. 2–39; ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1391. Л. 1–15; РГАДА. Ф. 183. Оп. 1. Д.
84а. Л. 104; Крит Н. Материалы для обсуждения вопросов о чайной торговле. СПб., 1864. С . 91.
183
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 150
184
РГИА. Ф. 1589. Оп. 1. Д. 539. Л. 180; Д. 543. Л. 38; Д. 544. Л. 120; Д. 521. Л. 104 об.
185
Кожухов Ю. В. Русские крестьяне Восточной Сибири в первой половине XIX века
(1800–1861). Л., 1967. С. 308.
186
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1966. Л. 19–21.
214
Глава 4. Промышленность и ремесло городов Байкальской Сибири
4. 1. Городские промыслы и ремесленное производство
По мере роста посадского населения в городских поселениях Байкальской
Сибири уже к концу XVII в. появляются ремесло и домашняя промышленность.
Задачи освоения края, развитие торговых связей, бытовые нужды и потребности
населения предъявляли спрос на различные изделия из металлов, дерева, кожи,
тканей. В первую очередь развивалось производство, основанное на местном сырье и предназначавшееся для реализации на городском рынке. Наиболее крупными ремесленными центрами края становятся уездные центры Илимск и Иркутск,
хотя и здесь ремесленное производство заметно уступало торгово-промысловым
занятиям посадского и служилого населения.
В хозяйственной жизни края на первых порах преобладало промысловое освоение. Местом притяжения промышленных и посадских людей, служилого населения были байкальские промыслы. На многочисленных реках и речках, впадающих в озеро, стояли промысловые зимовья зверопромышленников. Еще Н. Спафарий отмечал «по тем рекам по всем зимовья промышленных казаков, которые
промышляют соболя». По данным О. И. Кашик, в этот период через Иркутск ежегодно проходило более 300 человек на соболиные и омулевые промыслы «на Байкал-море». 1 Важным подспорьем в рационе питания иркутян была рыба, которая
в изобилии водилась на Ангаре и, особенно, на Байкале. Об изобилии рыбы на
Селенге и юге Байкала писал позднее С. П. Крашенинников: «Сею рыбою не
только живущие по Селенге реке по целому году довольствуются, но ради излишнего довольствия и в Иркутск соленую уже бочками привозят, которая такожде и
Иркутским жителям немало пользует»2.
Строительство Иркутского острога знаменовало собой окончательное закрепление Прибайкалья за Русским государством. Благодаря своему местоположению, он быстро занял ведущее положение среди ангарских и байкальских острогов и зимовий, содействуя развитию региональных хозяйственных связей. Приходившие в Иркутск ремесленники заводили кузницы, мыловарни, кожевни,
215
скорняжные и другие мастерские. Прозвища иркутских посадских людей конца
XVII в. свидетельствуют об их специализации: Семен Котельник, Евсевий Кузнец, Иван Кваснин, Иван Кирпишник, Иван Колокольник, Семен Скорняк, Тихон
Шорник, Любим Выжигальщик. Свои изделия они изготовляли по заказам торговых и служилых людей, пашенных крестьян. К концу XVII в. крупные города Западной Сибири имели достаточно развитое ремесло, и оброчные крестьяне и посадские из Европейской России уходили дальше на восток. В 1701 г. крестьяне из
Суздальского уезда И. Куприянов и И. Иванов указывали в челобитной: «Приволоклись мы, сироты твои, с Руси в Тобольск покормитца портным ремеслишком и
дехти курить, и от той… работишки в Тобольску нам не прокормитьца»3. Исхлопотав проезжую грамоту, они отправились в Иркутск. И такие случаи были не
единичны.
Кроме частных заказов иркутские ремесленники часто привлекались к работам на казну. Например, для обеспечения переброски крупных военных сил Ф. А.
Головина в Забайкалье иркутяне в 1687 г. обеспечивали строительство и снаряжение дощаников для переправы через Байкал и колесный транспорт для воинского
обоза. Кузнечных дел мастера гнули ободья для сотен колес, ковали гвозди, скобы, крюки; бондари изготовляли бочки для перевозки соленой рыбы, муки и других продуктов4. В 1693 г. в Иркутске было две кузницы, одна из которых обеспечивала государственные нужды. Из Енисейска отправляли квалифицированных
мастеров кузнечного и оружейного дела. В 1695 г. был послан «для починки ружья» кузнец Андрей Бронников. Через год ему на смену прибыл П. Леонтьев, но и
Бронников в Енисейск не вернулся. В эти же годы старостой над иркутскими кузнецами был назначен иркутский посадский Иван Хром, в ведении которого было
7 человек. В металлообработке можно было уже заметить признаки специализации. В 1711–1712 гг. городские кузнецы поставили по порядку в казну 31 тыс.
скоб конопатых по 1 руб. 20 коп. за тысячу. Кузнец Семен Сазонов поставил по
подряду 2000 гвоздей по 2 руб. за тысячу. Мастера-котельники Прохор Миронов с
товарищами делали котлы для казенного винокуренного завода5. Некоторые кузнецы, не ограничиваясь сбытом своей продукции на местном рынке, вывозили из216
делия в Нерчинск и другие города Забайкалья. В таможенной книге Нерчинска за
1710 г. встречаем запись о привозе иркутским «казачим братом» Никифором
Большаковым своей «домовой работы» 30 топоров, 30 кос горбуш, 10 сошников,
которые он выменял на китайские ткани.
Если плотницкое мастерство было доступно почти всему взрослому мужскому населению города, то начало каменного строительства вызвало необходимость появления каменных дел мастеров и кирпичников. Еще в 1699 г. из Иркутска писали в Сибирский приказ о том, что «каменного дела мастеров и камени и
тесу годного и извести нет», на что из Москвы требовали привлекать к строительным работам ссыльных и всех праздношатающихся, которые «под образом нищеты по дворам шатаются, а работы никакой делать не хотят». Для строительства
первых каменных зданий города за Знаменским женским монастырем были построены кирпичные сараи. Один из первых построил посадский Иван Кирпичник.
Уже в 1701 г. в строительных работах было занято 43 ссыльных. Они заготавливали глину, ломали и тесали камень, строили кирпичные сараи. Всеми работами
руководил присланный из Верхотурья «каменного дела подмастерье» Моисей
Иванов Долгих. Под его руководством в городе был выстроен первый каменный
храм – Спасская церковь. Каменное строительство в Иркутске было полностью
обеспечено местным строительным материалом. Лес, камень, глина, известь заготавливались в окрестностях города.
Некоторое развитие в городе получила обработка животного сырья. Десятки
ремесленников были заняты в выделке кож, изготовлении мыла и свеч. Некоторые из них работали не только по заказам, но и поставляли продукцию в уезд и
даже Забайкалье. Так, сын боярский Шестаков имел небольшие «мыльный» и кожевенных заводики. Еще большие масштабы имело мыловаренное производство,
организованное Иваном Штинниковым. Это был очень предприимчивый человек.
Он брал подряды на ломку слюды и соляное производство, занимался байкальскими рыбными промыслами и скупкой хлеба у крестьян. В 1683 г. вместе с родным братом, селенгинским казаком Андреем Штинниковым и енисейским мастером-мыловаром Иевом Мыльником он построил в Иркутске мыловаренный завод.
217
Его постройка и оборудование обошлось в 476 руб. 52 коп. Производство мыла
было рассчитано не только на городской рынок и уезд, но и на вывоз в Забайкалье. И. Штинников имел лавочных сидельцев в Нерчинске и Албазине, к которым
отправлял продукцию на своих дощаниках и подводах. В 1680-х гг. только в Нерчинске он ежегодно выручал до 600 рублей. С 1685 г. И. Штинников отказался от
услуг компаньонов и стал единоличным хозяином завода. В среднем завод вырабатывал до 200 косяков мыла, из которых около половины реализовывалось в Иркутске. Видимо, в эти годы его производство полностью обеспечивало потребности города. Во всяком случае, таможенные книги привоз мыла на иркутский рынок из других мест не зафиксировали. Следует сказать также, что стоимость косяка мыла в Иркутске не превышала 1 руб. 20 алтын, в то время как в Нерчинске он
продавался уже по 3 рубля. К концу XVII в. Штинников стал самым богатым посадским Иркутска. В 1690-х гг. он был приказчиком гостя Ивана Ушакова, ходил
с торговыми караванами в Китай, а затем стал иркутским таможенным головой 6.
В первые десятилетия существования Иркутского острога хлебное вино
привозили из Тобольска и Енисейска, но уже в 1680-х гг. появляются небольшие
винокурни и пивоварни. Подряды на производство и поставку вина брали служилые люди, представители местной администрации, торговые люди. В разное время винокурением занимались посадский С. Максимов, дети боярские И. Перфильев и Е. Курдюков, братья Пивоваровы. В 1695 г. Иван Перфильев и Семен Максимов обязались «подрядом сварить» 400 ведер вина по 50 коп. за ведро. Пивоваровы в 1700–1704 гг. получили право винокурения и винной продажи в Иркутском уезде и за Байкалом за 3 000 руб. в год. Они производили не менее тысячи
ведер «горячего вина». Еще большие размеры имело винокуренное производство
гостей Ушаковых. Скупая в большом количестве хлеб у иркутских крестьян, они
организовали в Иркутске крупное квасное, пивоваренное и винокуренное производства. На их винокуренном заводе, построенном в 6 верстах от города за Ушаковкой, выкуривалось более 10 тыс. ведер7.
Учитывая успехи местного земледелия, Сибирский приказ распорядился в
1699 г. построить казенные винокурни в Иркутске и Илимске. Для завода была
218
использована винокурня Ушаковых. В ней было установлено 6 новых медных
котлов и закуплено 3 тыс. пудов хлеба. В течение осени 1700 г. на заводе было
выкурено 881 ведро вина. Работали на нем вначале всего семь человек-винокуров,
два браговара и четверо работных людей 8. В 1705 г. здесь трудилось уже 13 работных людей, а к 1717 г. их число возросло до 16 человек. Росли и размеры производства спиртных напитков. Только в 1717 г. в Забайкалье было вывезено вина
почти на 7 тыс. руб. Производство и продажа вина приносила казне значительные
доходы. Себестоимость одного ведра составляла около 35 коп., а продавалось оно
в казенных кабаках по 3 рубля. Вводя казенную монополию на производство вина, правительство жестко пресекало нелегальное винокурение, конфискуя орудия
производства и ломая тайные каштаки.
Роль Илимска во многом определялась его местоположением у знаменитого
Ленского волока, связывающего Приленье с Западной Сибирью. Здесь изготовлялись дощаники, кочи и лодки для отправки грузов в Якутию, и в конце ХVII – начале ХVIII в. на «судовых работах» было занято 28 плотников, набранных из служилых, промышленных, гулящих людей и пашенных крестьян. Помимо «судовой
работы» «…они ж плотники в Ылимском, которые домами живут, делают городовые всякие зделья и в отпуск в Енисейск всякими посылщиком суды и лотки починивают», причем заработная плата их была довольно высокой9. Всего же по
подсчетам В. Н. Шерстобоева, за сто лет с середины XVII в. на илимских и ленских плотбищах было построено до 700 различных речных судов10. Но с устройством в начале XVIII в. новой дороги на Лену через Качуг и Иркутск объем судостроения резко пошел на убыль.
С конца ХVII в. в Илимске проживали специалисты серебряного, чеканного,
портного, токарного, кузнечного, кожевенного, мыльного, шапочного, сапожного,
чарочного (шили мягкую кожаную обувь – чарки), кирпичного, оконничного дела,
«только каждого рода не более как от одного до четырех человек. « Документы
илимской ратуши сообщают о причислении разных пришлых людей в «цех чеботарного художества, портного художества в вечный цех», «в вечный цех кирпичного художества», кожевенный, иконописный и другие. Из местных ремесленни219
ков лишь единицы могли выходить со своими товарами за пределы уезда. В
Илимске мыловарением занимался посадский человек Андрей Калашников. В
июне 1708 г. в таможенной избе Киренска отмечена его явка с 20 косяками мыла
простого. Местные таможни из года в год фиксировали явки киренского посадского Якова Полоскова и его сыновей, вывозивших в Якутск, Иркутск и Забайкалье «киренской работы» кожи красные «средней и малой руки и мыло». В 1718 г.
он вывез за Байкал «домашней работы промыслу своего 23 юфти кожи красной
средней руки и 15 юфтей малой руки на 30 рублей11». Весной этого же года сын
Полоскова отправился в Якутск с партией мыла. В 1720 г. Полосковы вывезли в
Якутск 32 пуда мыла.
В 1767 г. в Илимске ремеслом занималось 46 чел., а в 1775 г. уже 94 чел.
Среди ремесленников по 21 специальности были кузнецы, серебряники, чеканщики, токари, плотники, посудники, оконничники, кожевники, мыльники, свечники,
сапожники, чирошники и др.12 Помимо этого, илимские жители славились изготовлением глиняной посуды и берестяных «турсучков» – лукошек, корзинок, коробок. О них даже сложилась поговорка: «Илимские мещане божии люди, питаются турсучком да мякиной, что им насыплют, то и везут»13.
Ремесленным производством в городах занимались не только посадские. В
1775 г., например, у казенных работ каменщиком в Киренске был казак местной
команды Федор Садовников. В помощь ему для изготовления кирпичей были
приданы 6 человек из солдат и казаков. В начале 1776 г. по данным местной ратуши во вновь образованном Киренском уезде только 94 мещан занимались ремесленным производством. Среди них были мастера 7 специальностей: кузнец –
1, сапожник – 1, «сребряников» – 2, токарей – 2, «кирпишников» – 2, плотников –
7, «чарошников» – 59. «В науках мастерством обучаетца»: токарному – 2, плотничному – 6, «чарошному» – 12 человек14.
В первой половине XVIII в. ремесленное производство появляется и в забайкальских городах. В окладных книгах Селенгинска конца XVII в. встречаются
фамилии казаков и посадских, явно говорящие об их ремесленных специальностях: А. Бронников, И. Иконник, О. Иконник, П. Кожевник, И. Сапожник, Е.
220
Плотник, Ф. Серебреник и др. Причем, некоторые из этих ремесленников были из
числа иркутских посадских людей15. По подсчетам Д. Я. Резуна в Селенгинске в
начале 1720-х гг. было около 60 ремесленников самых различных специальностей16. Наибольшее развитие получили кожевенное и связанное с ним мыловаренное дело. В 1723–1724 гг. из 48 человек, определенных в Селенгинский посад, 36
были кожевниками. Ими изготовлялись и продавались не только «низшие» сорта
кожи как «дубленные», «мякотные», но и «высшие» – юфть, которая выделывалась на чистом дегте и отпускалась в промен на китайские товары. В 1730-х гг. по
численности ремесленного и посадского населения Селенгинский дистрикт занимал одно из первых мест в Байкальской Сибири. Часть горожан, «записанных в
купечество», также занималась ремеслом (89 чел.), и вместе с цеховыми ремесленниками это составляло 179 чел. Как гласил ответ на анкету Комиссии о коммерции «посацкие и цеховые по бедности питаются от работы своею разного рукоделия, а другие, которые имеют лошадей, то от ямщичества и перевоски купеческих и по подрядам разных казенных товаров». Из «рукоделия» наиболее развито было кожевенное дело17.
Верхнеудинск, ставший уездным центром только в 1775 г., достаточно быстро превратился в крупный городское поселение, уступавшее по численности населения только Иркутску. Основу его жителей составляло многочисленное и
«трудолюбивое» мещанство, насчитывающее чуть более 2 тыс. душ м. п. Гильдейского купечества в городе было 396 чел., «цеховых» ремесленников – 506. В
процентном отношении ко всем горожанам это было выше даже, чем в областной
«столице» – Иркутске. Что касается развития ремесла в Верхнеудинске, то топографическое описание 1792 г. отметило лишь, что «мастеровых очень мало, и те
упражняются в домашних поделках»18. Но думается, что это не совсем точная
картина. А. И. Лосев немного позднее дал более точную характеристику ремесленных занятий верхнеудинцев: «В числе мещанства есть такие, которые делают
кирпичи, ломают из гор фундаментные камни и готовят природныя, собирают булыжники, умеют обжигать известь, приготовлять строевые леса, куют из железа
221
разные вещи, в кожевнях выводят кожи, занимаются портным и сапожным ремеслом, делают горшки и корчаги…»19.
Особое положение Кяхты, ставшей с середины XVIIIв. единственным местом пограничной торговли между Россией и Китаем, способствовало быстрому
росту торгово-ремесленного населения. Обслуживание крупной меновой торговли
привлекало сюда мастеровых и ремесленников из разных мест Сибири. Уже в
1774 г. в Кяхте насчитывалось до 908 цеховых. Наиболее развито было кожевенное производство, так как для упаковки китайских товаров требовалось большое
количество кож. При кяхтинской таможне находилась специальная ширельная артель, занимавшаяся упаковкой китайских товаров, главным образом, разных сортов чая. Сначала она состояла из 40 кяхтинских мещан, но быстро выросла до 150
человек. 20 Они занимались не только обшивкой товаров, но и прочими работами,
как то: перевозкой товаров из Троицкосавска в Кяхтинскую слободу и обратно,
навеской на товарные места и тюки пломб, подрезкой литер на китайских упаковках и очисткой их от бумаги и плесени. Ширельная работа стала в Кяхте наследственным занятием части местного населения. В среднем двумя кожами обшивали три чайных места. В течение же года приходилось упаковывать в кожи до 120
тыс. чайных мест, на что уходило до 80 тыс. кож.
21
В первой половине XIХ в.
Троицкосавске и Кяхте ремесленное производство становиться более разнообразным, обеспечивая запросы и потребности местных чаеторговцев. В 1837 г. в Троицкосавске насчитывалось 172 ремесленника, в том числе портных – 36, сапожников – 23, кузнецов – 13, оловянщиков – 2, жестянщиков – 2, каретников – 2,
плотников и столяров – 35, золотых и серебряных дел – 3, трубочистов – 2, часовых дел – 2, живописи – 1, маляров – 4, скорняков – 6, каменщиков – 14, кирпичников – 2722. По-прежнему, значительное количество мещан и цеховых были заняты в расфасовке и укупорке чая. Ежедневно до 500 человек приходили для этих
работ в слободу из Троицкосавска.
Преобладание в Сибири торгово-промыслового капитала и избыток торговых возможностей привели к тому, что промышленность в сибирских городах не
получила достаточного развития, оставаясь в течение всего периода на уровне
222
мелкотоварного производства. С ростом посадского населения заметно растет
число ремесленников. Если в 1744 г. иркутские цеховые насчитывали 271 ревизских душ, то в 1779 г. их уже было 742, а в 1785 г. в цехах состояло 1275 человек.
По количеству цеховых Иркутск уступал только Кяхте, где работали ремесленники, обслуживавшие приграничную торговлю с Китаем. Надо сказать, что ремеслом и разными рукоделиями занимались и другие слои городских низов.
В «Топографическом описании Иркутского наместничества» 1792 г. приводятся сведения о 24 ремесленных специальностях иркутян, что свидетельствовало
об интенсивной торгово-промысловой жизни города и возросшем уровне потребностей горожан. На первых порах численность и специализация ремесленников в
целом удовлетворяла запросы горожан и ближайшей округи. Характерен следующий эпизод. В 1739 г. иркутский вице-губернатор Л. Ланг содействовал переезду из столицы в Иркутск нескольких немецких мастеров. Среди них были сапожники, столяр, серебряник, портной, перчаточник и седельник. Все они получили ссуды от 60 до 150 руб. на переезд и обзаведение на новом месте. Но уже
через четыре года все покинули город, объясняя свой отъезд тем, что «пользы никакой себе от мастерства не имеют… Промышленных сапожников и протчих мастеровых людей многое число здесь имеется»23. При всем разнообразии ремесленного производства Иркутска ряд производств был еще слабо представлен на местном рынке. Так, немецкий ученый Д. Мессершмидт, покидая Иркутск летом
1725 г., накупил здесь большое количество китайских тканей, шелковых китайских фигурок и цветов на сумму в 1139 руб. В тоже время из-за невозможности
достать в городе гвозди и смолу его отъезд задержался почти на месяц24.
Находясь недалеко от озера Байкал, Иркутск очень рано стал центром рыбопромышленности. На его рынок поступало около 75 % всей добываемой в крае
рыбы. Наряду с крестьянским рыболовством, носившим в основном потребительский характер, широкое распространение на Байкале получила промышленная
добыча рыбы с последующей её переработкой и продажей на местных рынках.
Рыболовный промысел требовал совместных усилий многих людей. Всего в промышленности на Байкале было занято около 3–4 тыс. человек. Из Иркутска омуль
223
развозился по всей Восточной Сибири и за её пределы. Так или иначе, в рыбных
промыслах на Байкале и Селенге были заняты жители прибрежных крупных селений, острогов и городов. Заметным подспорьем как в рационе, так и в мелкой торговле для посадских Иркутска, Верхнеудинска, Баргузина, Селенгинска было их
участие в рыбопромышленности на Байкале.
Со второй половины XVIII в. наблюдается активное проникновение торгового капитала в рыболовный промысел в лице скупщиков и арендаторов оброчных статей. Монополизация рыбного промысла объяснялась также значительными издержками по его организации. Необходимо было закупать орудия лова,
соль, заготовлять тару, приобретать суда, нанимать работников. Так, затраты
верхнеудинских купцов и мещан, выставлявших в конце XVIII в. до 30 неводов в
устье Селенги, достигали значительной для того времени суммы в 5,7 тыс. рублей25. Естественно, при таких затратах промыслы были доступны лишь очень состоятельным лицам. Уже в конце XVIII в. на озере выделилось несколько крупных артелей, состоящие из 20 и более пайщиков, держащих в своих руках весь
промысел26. Свои названия они получили по местам основного лова: Култукская,
Каргинская, Березовская, Сухинская, Ольхонская. Каждая из артелей имела десятки неводов, суда для доставки работников к промыслам и вывоза улова. Во
главе артелей стояло иркутское купечество. В Березовскую входили купцы Медведниковы, в Ольхонскую – Солдатов и Литвинцев, в Култукскую – братья Дудоровские, П. Трапезников, Т. Харинский. Кроме названных артелей рыбопромышленностью на озере занимались М. Сибиряков, П. Артенов, П. Иванов. Одной из
первых стала осваивать рыболовные ресурсы севера Байкала артель купца Киселева. Большинство из этих предприятий прекратили свое существование в первой
четверти XIX в. Связано это было не только с упадком промыслов в юговосточной части озера и с повышением оброчных сумм, но главным образом с переходом крупных промышленников от артельного рыболовства к созданию самостоятельных предприятий по добыче, обработке и сбыту рыбы.
Развитие рыбопромышленности вызвало появление таких кустарных промыслов и ремесел, как строительство судов и лодок, вязание сетей и неводов, из224
готовление бочек. Причем специализировались на этих домашних работах в основном жители городов. В Иркутске весь период существовал цех рыбопромышленников, в состав которого входили не только промысловики, но сетовщики, канатчики, прядильщики и даже рыбники – мелкие торговцы рыбой. В 1829 г. в цехе числилось 91 цеховой, что составляло почти 19 % всех цеховых. Кроме того,
более 5 % иркутских мещан также были связаны с рыбопромышленностью27. Таким образом, можно вполне согласится с утверждением властей, что рыбный
промысел в Прибайкалье составлял «одну из главнейших и выигрышных статей;
обеспечивая с избытком продовольствие народное, он доставляет очень выгодные
работы прибрежным жителям»28.
Во второй половине XVIII в. численность цеховых ремесленников в Иркутске заметно увеличилась. Но по-прежнему не хватало опытных, квалифицированных мастеров. В 1769 г. в городе состояло 726 цеховых, но Иркутская земская изба считала, что этого числа мало для удовлетворения местных нужд и рекомендовала увеличить их количество в три раза. Ремесленные цеха в Сибири появляются
в 1720-х гг. Введение цеховой системы в России было во многом явлением искусственным, преследовавшим, прежде всего, фискально-полицейские цели. Запись в
цех была свободной для всех категорий трудового населения. Открытым был и
выход из него. Для цеховой организации была не характерной жесткая регламентация количества и качества изделий, числа подмастерьев и учеников, свойственная западноевропейским цехам. Все цеховые составляли особое общество, во главе которого стоял староста, выбираемый на общем сходе. Цех же возглавлял свой
алдерман. Необходимо уточнить положение Ф. А. Кудрявцева, который считал,
что все ремесленники Иркутска состояли в одном цехе29. Быть может, так и было
при создании цеховой организации в Иркутске, но уже в 1767 г. в документах называются алдерманы по шести специальностям (цехам): кирпичному – Василий
Чупров, плотницкому – Алексей Рысев, чарошному – Григорий Сафронов, слесарному – Семен Ефимов, шерстобитному – Иван Белых и по «серебренному мастерству» – Андрей Обухов30. В 1820-х гг. в Иркутске отмечено уже 14 цехов. Ремесленных специальностей было, конечно, значительно больше. Как правило, в
225
цех входило несколько родственных производств. Так, иркутский алдерман А.
Рысев возглавлял плотницкое, кадочное и ушатное мастерство.
Наглядное представление о состоянии ремесленного производства в Иркутске дает «Ведомость цеховых и мастеровых» за 1785 г. По ее данным в городе насчитывалось в 14 цехах 1275 ремесленников, представляющих 54 специальности.
За вычетом малолетних и умерших реальное число занимающихся различным ремеслом составляло 1189 чел.
Таблица 1331
Отраслевая специализация ремесленников г. Иркутска в 1785 г.
№
Виды ремесел
Число
цехо-
п/п
Число специ- В % к цеальностей
вых
В % по
ховым
всем
отрасли
цеховым
Обработка животного сырья
1
Изготовление кож и изделия
329
8
78,5
–
из нее
2
Переработка шерсти
76
4
18,1
–
3
Мыловарение
14
1
3,4
–
Всего по отрасли
419
13
100
35,2
Обработка растительного сырья
1
Деревообработка
198
11
61,3
–
2
Переработка зерна
36
3
11,1
–
3
Изготовление одежды
69
3
21,4
–
4
Иконописание
20
1
6,2
–
Всего по отрасли
323
17
100
27,2
Обработка минерального сырья
1
Металлообработка
107
7
58,2
–
2
Каменное и кирпичное дело
70
5
38,0
–
3
Изготовление стекла
7
2
3,8
–
226
Всего по отрасли
Итого занятых в обрабатываю-
184
14
100
15,5
926
44
–
77,9
1189
49
–
100
щих ремеслах
Всего цеховых Иркутска
Анализ таблицы показывает, что абсолютное большинство цеховых
(77,9 %) занималось переработкой сельскохозяйственного и минерального сырья.
Остальные специализировались в добывающих промыслах. Первостепенное значение получила обработка животного сырья, где ведущей специальностью было
кожевенное производство. В обработке кожи, приготовлении изделий из нее, утилизации отходов было занято более 300 цеховых. К числу ведущих ремесел можно отнести также деревообрабатывающие, портновские, приготовление металлических изделий и кирпича. В самостоятельный цех выделялись мастера иконописи и малярных работ. В Иркутске насчитывалось 20 иконописцев. Наиболее известной среди них была династия иконописцев и серебряных дел мастеров Харинских. А. И. Лосев отмечал, что хотя в городе нет дипломированных художников, «но искусные иконописцы из цеховых и мещан занимают их места, пишут
образы на масле и снимают портреты в натуральном виде, а маляры раскрашивают внутри покоев потолки и стены по желанию хозяев по трафаретам или вырезкам, и алфрескою по сырому алебастру»32.
Ремесленное производство было чрезвычайно раздроблено, отличалось
низкой производительностью. Лишь в отдельных ремеслах можно было встретить
зачатки кооперации труда с привлечением незначительного числа наемных работников. Так, в 1820-х гг. лишь в 5 из 14 иркутских цехов имелись небольшие
мастерские. Они существовали в кожевенном, мыловаренном, кузнечном, столярном и котельном производствах. Но только в первых двух наемный труд применялся систематически.
Занятия ремеслом не являлись сословной привилегией цеховых. В разной
форме и объемах ремеслом занимались мещане, разночинцы, крестьяне и даже
ссыльные, которые по признанию местных властей, «гораздо удобнее и дешевле
227
приготовляют для городских жителей вещи всякого мастерства»
33
. По данным
иркутской ремесленной управы в 1828 г. в городе помимо цеховых ремеслом занимались 142 человека, большую часть которых составляли мещане (52,1 %) и
ссыльные (22,5 %)34.
Цеховые не являлись замкнутым сословием, а были скорее социальной
группой, занятой в одной сфере деятельности и организационно объединенной.
По своему положению, правам, привилегиям они приближались к мещанам. Правительство предписывало: «B цехи писать всякого, кто в городе ремесло или рукоделие производит и кого можно зачислить в мещанское общество»35. А цеховой
устав разъяснял, что ремесленник пользуется правом и выгодами мещанина.
Занятия трудового населения городов были многообразны. Мещане и цеховые участвовали в мелочной торговле, обслуживали купеческие предприятия, занимались промыслами, земледелием. Относительная слабость сословных перегородок в Сибири приводила к тому, что городское население часто меняло сферу
деятельности, переключалось на другие хозяйственные занятия. В 1787 г., например, цеховые Иркутска насчитывали 1273 ревизских душ. Но реально в 14 ремесленный управах состояло всего 468 человек (36,8 %), да еще 195 иркутских цеховых (15,3 %) производили ремесло в различных уголках губернии36. Таким образом, лишь более половины цеховых занимались свойственной их сословию деятельностью. В 1806 г. в обывательской книге Иркутска зафиксировано 1809 мещанских и 891 цеховых семей. Из них в хозяйственной жизни города участвовало
мещан – 70,8 %, цеховых – 78,1 %37. Но из числа последних по цехам было расписано не более трети. Остальные занимались промыслами, нанимались в работы и
«услужения».
Несмотря на старания правительства, городское население так и не приобрело замкнуто-сословный характер. Задачи экономического развития города требовали гибкую социальную структуру, дающую возможность свободного выбора
сферы хозяйственной деятельности. Пытаясь найти стабильные источники существования, мещане и цеховые устремлялись на заработки в различные места Сибири, переселялись в села. Документы отмечали, что многие мещане, «будучи не
228
в состоянии иметь промысел в городе, проживают по селениям и нанимаются в
работы крестьянские»38. Практически все податное население городов, кроме основных занятий, имело огороды, рабочий скот, плантации табака, запашки хлеба.
Однако не следует преувеличивать земледельческие занятия горожан, так как они
в основном носили подсобный характер и «по своей экономической сущности
приближались к таким типичным городским занятиям, как торговля и промышленность»39.
Число ремесленников в городах Байкальской Сибири увеличивалось постоянно. К концу XVIII в. их насчитывалось более 2. 000 человек. Значительная часть
из них была сосредоточена в Иркутске и Кяхте. Кроме свободных ремесленников
к различным ремеслам широко привлекались ссыльнопоселенцы. Некоторые из
них даже записывались в цех. Для более действенного использования ссыльных
была создана система ремесленных или рабочих домов. В Иркутске такой дом
был устроен в 1799 г. Первоначально он назывался «конторой строения домов и
разных ремесел» и объединял до 100 ссыльных. Спустя два десятилетия в нем и в
слободе, возникшей вокруг ремесленного дома, проживало уже до 1000 чел. В
1826 г. ремесленный дом был устроен в Верхнеудинске, а в Нерчинске и Нижнеудинске открыли его отделения40.
В большинстве малых городов региона ремесло в течение всего рассматриваемого периода оставалось на уровне домашнего, кустарного производства, почти не связанного с рынком. Эти города больше отличала торгово-промысловая
направленность и услуги по обеспечению транзитной сферы обмена. В Нерчинске, например, даже в середине XIХ в. практически не было ни одного профессионального ремесленника, все были самоучки. А само ремесло, как, впрочем, и
промышленность находились в самом жалком состоянии41. В Нижнеудинске в
1857 г. ремеслом в малых размерах занимались 6 кузнецов, 2 портных, 2 столяра,
4 сапожника42. Для города и столь небольшое количество ремесленников было
уже определенным ростом, так как еще в конце ХVIII в. отмечалось, что в городе
«торговых людей и художников (т. е. ремесленников. – В. Ш.) нет, такоже и ярмонок не бывает»43.
229
В Киренске так же ремеслом занимались лишь отдельные умельцы из мещан, разночинцев, военнослужащих, даже чиновников. Так, губернский секретарь
И. Черных занимался сапожным ремеслом, обслуживая собственные потребности
и близких знакомых. В рассматриваемый период в Киренске существовали чеканное, портное, кузнечное, кожевенное, мыловаренное и плотницкое ремесла. Промышленные заведения и мастерские отсутствовали. Из состоящих в мещанском
обществе Киренска 85 семейств только 11 занимались предпринимательской деятельностью, да еще 15 различными ремеслами. Среди них было 3 каменщика, 4
сапожника, 2 кузница, 2 плотника, по одному портному, маляру, разнорабочему,
оспенному ученику44. Остальные специализировались на слюдяном и пушном
промыслах, судоходстве, занимались земледелием и овощеводством. Думается,
что не совсем справедливой выглядит характеристика киренских мещан в описании И. Затопляева. «Мещане местные, – писал он, – занимаются земледелием или
лучше сказать ничем не занимаются, отдыхая под сенью лености, малая только
часть пробивается торгашеством с крестьянами, самые же трудолюбивые ремеслами»
45
. Здесь налицо некоторое пренебрежение к повседневной, обыденной
трудовой жизни. Причиной бедности большинства горожан была не столько леность и пьянство, сколько крайне узкие возможности приложения труда и капитала. Неудивительно, что проезжавший через Киренск в 1830 г. иркутский литератор и публицист Н. С. Щукин с изумлением восклицал: «Поверит ли кто-нибудь,
что в Киренске не умеют делать горшков; что там нет хорошего плотника, сапожника и портного»46.
На фоне значительных и постоянно растущих торговых оборотов Иркутска
заметно скромнее выглядело его ремесленное производство, хотя и здесь во второй половине XIХ в. происходят радикальные перемены. Развитие капиталистических отношений привело к капитализации таких добывающих промыслов как
судоходство и рыбопромышленность. Байкальские рыбные промыслы все более
превращаются в крупные промысловые предприятия по добыче, переработке и
продаже рыбы. В 1870–1880-х гг. на Байкале действовало более 100 артелей, общее количество работников которых достигало 4 тыс. человек. Только на Селенге
230
на промысле было занято до 800 работников, да еще около 400 женщин и детей
чистили и солили рыбу47.
Владельцами рыбных промыслов на Байкале были иркутские рыбопромышленники. В их руках были невода и сети, рыболовные суда, в том числе пароходы
и паровые катера, рыбоделы (специально оборудованные места для разделки рыбы), лучшие рыболовные участки. Они же контролировали цены на рыбную продукцию на рынках Байкальской Сибири. Дальнейшая монополизация промыслов
привела к тому, что в 1883 г. в Иркутске образовалось «Товарищество рыбодобычи на Байкале» с целью, как утверждали его участники, достичь «возможного
удешевления обстановки промысловых работ через сокращение найма рабочих,
заготовки материала и через это на понижение цен на добываемый продукт». В
состав «Товарищества» вошло 13 иркутских рыбопромышленников, среди которых были братья Могилевы, Шишеловы, Улишевы, П. Ф. Сверлов и др.
С образованием «Товарищества» монополизация Байкальских рыбных промыслов была почти полностью завершена. Компаньоны арендовали все лучшие
рыболовные угодья на озере, кроме Селенги. Имущество их было объединено, а
для ведения дел и реализации продукции в Иркутске была открыта контора. В
итоге в руках компаньонов оказалось 15 паровых и парусных судов, на которых
работало более тысячи человек. Только на севере Байкала из выставлявшихся там
65 неводов 50 принадлежали «Товариществу». Вытесняемые с промыслов мелкие
рыбопромышленники, среди которых было много иркутских мещан и казаков,
оказывались на грани разорения, и неоднократно требовали воспретить деятельность монополистов, справедливо считая, что «…такими путями почти весь промысел ангарского омуля может сосредоточиться в руках участников упомянутого
Товарищества, остальные же рыбопромышленники вынуждены будут или примкнуть к этой компании на каких угодно ей условиях и тогда почти всякая конкуренция в этом деле исчезнет, или прекратить свой промысел»48.
Чем крупнее был город, чем быстрее он развивался, тем более разнообразны
были занятия его жителей, прежде всего, в торгово-промышленной сфере. Пожалуй, наиболее показательны были эти процессы в Иркутске, значительная часть
231
жителей которого занималась торговлей, ремеслом и рукоделием. Со временем в
связи с изменениями, происходящими в бытовом поведении и культуре горожан,
появлялись новые рукоделия и занятия. Б. Н. Миронов отмечал, что в городах, население которых превышало 20–25 тыс. чел., создавались условия для радикального изменения образа жизни по сравнению с деревней.
49
Подобным параметрам
в регионе отвечал только Иркутск, где эти изменения были более отчетливее выражены. Но и в таких городах, как Верхнеудинск и Троицкосавск, также можно
было наблюдать значительные перемены в экономической и общественной жизни. Переселенцы и ссыльные привносили в экономическую жизнь Иркутска и
других крупных городов региона моду на новые бытовые изделия и услуги. Так, в
немалой степени содействовали развитию ремесел и сферы услуг польские
ссыльные. «Студент математик, – писал Н. С. Романов, – делался здесь слесарем,
красильщиком, столяром, часовых дел мастером, помещик учился печь и продавать колбасу, булки и печенье. Колбасное, кондитерское и некоторые другие производства исключительно полякам обязаны основанием и развитием в Сибири. До
поляков здесь почти не было ни кафе-ресторанов, ни трактиров, ни порядочных
гостиниц»50.
Численность квалифицированных ремесленников в Иркутске постоянно
росла. В 1851 г. в Иркутске ремесло производило 525 чел., среди которых мастеров считалось до 300 чел., подмастерьев 80, учеников 50, биржевых артельщиков
25 чел.51 В целях упорядочения сословной структуры городского общества в 1855
г. в Иркутске было принято решение об объединении мещанской и цеховой управ
в одно мещанское управление. Эта мера позволила уменьшить затраты на административные расходы и упростить общественное устройство. В решение общего
собрания отмечалось, что значительное количество цеховых в цехах не состоит и
ремеслом вообще не занимается52. Их то и объединили с мещанским обществом.
В ведение ремесленной управы остались только те цеховые ремесленники, которые были расписаны по 15 цехам53.
В 1862 г. в Иркутске насчитывалось уже 1315 ремесленников, из них 440
мастеров. Больше всего было кирпичников и печников (237), извозчиков (104),
232
портных (132) и сапожников (104). Крупных ремесленных мастерских было немного. Обычно работал один хозяин – мастер с двумя-тремя учениками и рабочими. Кроме цеховых ремесленников в Иркутске было много кустарных мастеров. В
Глазковском предместье, например, жители занимались плетением пеньковых сетей для рыбной ловли и выделкой канатов. В Знаменском предместье была распространена выделка кожи, плетение кружев и золотошвейные работы. Многие
женщины шили белье, вязали шарфы, ткали кушаки и сбывали их на городском
базаре.
К концу XIХ в. в городе появились десятки кустарных мастерских Больше
всего их было в дамско-портновском ремесле, сапожном, шубно-овчинном, булочно-кондитерском. «Ремесленников в городе много, – вспоминала Л. И. Тамм, –
Идешь по улице, а перед тобой и слева, и справа вывески. На них имена владельцев, а рядом изображение товара. Висит сапог – значит здесь живет сапожник,
связка баранок или большой крендель – пекарь. Шляпы, часы, платья и костюмы
говорят о профессии мастера, предлагавшего свои услуги»54.
В целом, в городах Байкальской Сибири в дореформенный период преобладало мелкотоварное производство, представленное цеховым ремеслом и небольшими промышленными заведениями. Как и по всей Сибири, ремесленное производство заметно уступало торгово-промысловым занятиям городского населения
и в течение всего рассматриваемого периода оставалось кустарным, едва обеспечивающим потребности ближайшей округи простейшими домашними изделиями.
Ремесленники, состоящие в цехах, не являлись замкнутым сословием, а были скорее социальной группой, занятой в одной сфере деятельности и организационно объединенной. По своему положению, правам, привилегиям они не отличались от мещанства. Занятия ремеслом не являлось их сословной привилегией. В
разной форме и объемах ремеслом занимались мещане, разночинцы, крестьяне и
даже ссыльные.
Большинство ремесленников были заняты в переработке сельскохозяйственного и минерального сырья. Остальные специализировались в добывающих
промыслах. Первостепенное значение получила обработка животного сырья, где
233
ведущей специальностью было кожевенное производство. К числу ведущих ремесел можно отнести также деревообрабатывающие, портновские, приготовление
металлических изделий и кирпича. Из добывающих промыслов наибольшего размаха достигла рыбопромышленность, центром которой стал Иркутск. Развитие
рыбопромышленности вызвало появление таких кустарных промыслов и ремесел,
как строительство судов и лодок, вязание сетей и неводов, изготовление бочек.
Активное проникновение торгового капитала в рыболовный промысел привело к
его монополизации в руках нескольких крупных иркутских купцов – рыбопромышленников.
Наибольшее развитие ремесленное производство получило в крупных городах региона Иркутске, Кяхте, Верхнеудинске, которые отличались разнообразием
хозяйственных занятий населения и специализацией ремесленных услуг. В большинстве малых городов региона ремесло в течение всего рассматриваемого периода оставалось на уровне домашнего, кустарного производства, почти не связанного с рынком.
4.2. Обрабатывающая промышленность
На территории Байкальской Сибири, как и по стране в целом, развитие торгового капитала и мелкотоварного производства создавало необходимые предпосылки для формирования местной обрабатывающей промышленности. По мере
разложения натурального крестьянского хозяйства отдельные виды обработки
сырья превращались в особые отрасли производства. Преимущественное развитие
в Сибири получили предприятия по обработке продукции земледелия и скотоводства. Основная масса подобных заведений находилась на стадии мелкотоварного
производства и ремесла, крайне редко поднимаясь до уровня мануфактуры. Одной из главных причин преобладания мелкотоварного уклада было весьма незначительное воздействие крупного капитала на развитие материального производства Сибири, а также почти полное отсутствие не только квалифицированной, но
и вообще любой рабочей силы.
234
Сибирские города, даже такие крупные как Иркутск, не знали примеров перерастания ремесленных мастерских в мануфактурное производство. Более характерным было внедрение купеческого капитала в те или иные отрасли, но оно не
нашло массового характера и почти всегда было подчинено торговой деятельности. Развитие сибирской промышленности тормозили также узость рынка рабочей
силы, медленное накопление капиталов, дороговизна оборудования и сырья. «Нет
здесь материалов и нет свободных трудолюбивых рук и нет места куда бы, что
можно выгодно сбыть», – сетовал забайкальский купец А. Курбатов.
55
Малочис-
ленные и маломощные сибирские предприятия не могли серьезно конкурировать
с продукцией российских фабрик и заводов. Они возникали и развивались лишь в
тех отраслях обрабатывающей промышленности, которые были тесно связаны с
местной сырьевой базой и обслуживали ближайший рынок. Лучше всего этим условиям отвечали производства, основанные на переработке животного сырья, –
кожевенные, мыловаренные, салотопенные. В подавляющем большинстве это были так называемые «безуказные» заведения, значительная часть которых представляла собой своеобразный переходный тип от мастерской мелкого товаропроизводителя к капиталистической мануфактуре. Первые мануфактуры как бы исчезали в общей массе мелких заведений, отличаясь от них лишь степенью концентрации рабочих рук и разделением труда между ними.
В 1830-х гг. П. А. Словцов писал, что «местные искусства (т. е. промышленность. – В. Ш.) замечаются в самой низшей степени, а потому и рукодельная
промышленность Тобольска справедливее может называться посадскою. Такова и
промышленность всей губернии!»56. Продолжая эту мысль, другой краевед видел
причины слабого развития промышленного производства в Сибири в удаленности
и малозаселенности края, в необразованности жителей и в отсутствии у них привычки к роскоши, в недостатке капиталов, в трудности и нередко невыгодности
сбыта изделий, а также в недостатке «всех способов к успешному фабричному
производству»57. Все сказанное вполне применимо и к другим сибирским территориям, в том числе к Байкальской Сибири. Чем дальше на восток, тем в менее
развитом состоянии находилось промышленное производство. В этих условия
235
большее значение для экономического развития городов имели не столько малочисленные и маломощные «заводы и фабрики», сколько общее развитие ремесленного производства и рост числа ремесленников.
Становление ремесла в крупных городах региона, в первую очередь Иркутска, привело к первым попыткам создания более крупных, чем ремесленная мастерская, заведений. Уже в начале XVIII в. Г. Ф. Миллер отмечал в Иркутске на
реке Ушаковке три больших хлебных мельницы и «долчеты, где кожевенный дуб
толкут»58 К крупным заведениям для того времени можно отнести частные винокуренные заводики, сосредоточенные за Ушаковкой в местности Каштак. Описание их оставил в 1735 г. И. Гмелин. Ближний к городу завод имел 37 перегонных
кубов в одном ряду, на среднем было 53 перегонных котлов, а самый дальний, видимо, был и самым большим, так как здесь находилось 60 котлов59. Кроме них,
владельцами небольших каштаков были иркутские посадские Глазуновы, А. Мясников, М. Ворошилов с сыновьями, И. Бечевин и др. Купцы и посадские просили
эти «посторонние каштаки» запретить, чтобы «ни явно, ни тайно курения не происходило и подрядов вину подрядчикам не производить»60. Протесты против частного винокурения были связаны с дороговизной и нехваткой хлеба. С 1740-х гг.
винные откупа по Иркутской провинции были переданы в руки иркутских купцов.
В середине XVIII в. в документах мануфактур-коллегии учитывалось всего
три иркутских заведения. В 1747 г. «на выгоне Иркутска, по левую сторону Ангары» посадским Прокопьевым были основаны две небольшие мануфактуры: стеклоделательная и шелкоткацкая. На одной выделывалась посуда из зеленого стекла, на другой ткались из китайского шелка платья и кушаки. В документах земской избы за 1761 г. упоминается Степан Прокопьев, имевший в городе дом со
всякими строениями для шелковой фабрики, да «купленную деревню от иркуцкого дворянина Петра Петрова, на ней стеклянный собственно им заведенный завод
на пахотной земле»61. В 1760-х гг. в Иркутске существовало небольшое стеклоделательное заведение аптекаря Бранта. В 1772 г. его приобрел московский купец И.
Савельев. В производстве стекла было занято до 13 работников, а производитель-
236
ность фабрики составляла около 2 тыс. штук различной посуды на сумму в 1720
руб.62
В 1755 г. богатейший иркутский купец М. Глазунов приобрел у московского
предпринимателя Мамонтова шелковую фабрику. Заведению Глазунова предписывалось «делать платки и ленты самым добрым мастерством». После смерти
промышленника в 1761 г. фабрика пришла в упадок, «потому что от него наследников мужиска полу, кроме одной жены да дочери, никого не осталось». Еще несколько иркутских купцов имели промышленные предприятия за пределами города. В 1757 г. к иркутскому купцу И. Бестужеву отошла суконная фабрика на р.
Тельме, основанная группой московских и великоустюжских купцов еще в 1731 г.
На ней было занято 87 работников из числа приписных ссыльнопоселенцев63. С
1773 г. она стала принадлежать Алексею и Михаилу Сибиряковым. На территории изучаемого края можно было еще отметить Усть-Кутский соляной завод, который с 1750 г. принадлежал братьям Ворошиловым, а также соляные промыслы
около Селенгинска, сменившие несколько владельцев и с 1757 г. отошедшие к иркутскому купцу М. Пахолкову. Этим перечнем ограничивались все мануфактурные заведения Байкальской Сибири в первой половине XVIII в. Как видим, все
эти попытки предпринимались купечеством, но по разным причинам они оказывались неудачными, либо недолговечными.
В основном частный капитал пытался использовать местные сырьевые ресурсы и ближайший рынок. Попытки внедриться в горнодобывающую промышленность были еще более неудачными. Здесь безраздельно господствовало государство, а со второй половины XVIII в. Кабинет, являющийся по своей сути органом вотчинного управления. Центром крупного горнометаллургического производства стали районы Восточного Забайкалья. Вплоть до 1740-х гг. Нерчинский
горный округ был единственным в России поставщиком серебра, и только после
образования Алтайского сереброплавильного района отошел на второе место. Запрещение в 1747 г. устраивать частные предприятия по добыче серебра и золота
избавляло государство от конкуренции. Во второй половине XVIII в. здесь возникает целая сеть серебросвинцовых заводов, рудников и приисков. К 1804 г. заводы
237
Нерчинского округа дали почти 22,5 тыс. пудов серебра64. Кроме того, на них
ежегодно добывали от 10 до 30 тыс. пудов свинца, который направляли на Алтайские заводы, где использовали для плавки серебросодержащих руд. В 1787 г.
Нерчинские заводы были переданы в ведение Кабинета. Всего в состав кабинетского округа входило 7 сереброплавильных заводов и 10 рудников. Кроме того, в
управлении начальника Нерчинских заводов состояли Петровский железоделательный завод и Ононские оловянные прииски. На всех производствах округа использовался труд каторжан. Нерчинские заводы и рудники превратились в крупнейшее в Сибири место ссылки и каторги. В 1852 г. здесь насчитывалось около
5,5 тыс. рабочих-каторжан. Кроме того, к заводам были приписаны десятки тысяч
забайкальских крестьян.
В течение XVIII в. известны лишь отдельные попытки частного капитала
вклиниться в добывающие отрасли промышленности. Однако железоделательные
заводы иркутских купцов Ф. Ланина, П. Артенова, медеплавильные И. Савельева
и Е. Сабинина на Лене действовали всего по несколько лет. Хроническое отсутствие в крае свободных рабочих рук, недостаточные капиталы, противодействие
казны, скудные по качеству и количеству месторождения – все это изначально
обрекало подобные попытки на неудачу. Единственное крупное горнорудное
производство в Нерчинском крае удалось создать иркутскому купцу М. А. Сибирякову. Ему принадлежали Воздвиженский сереброплавильный завод, 4 рудника,
19 приисков, а все его имущество, включая разведанные запасы руды, оценивалось почти в миллион рублей65. Но даже такой богатейший предприниматель был
не в силах противостоять жадной и завистливой администрации горнозаводского
ведомства. Постепенно все его предприятия отошли к Кабинету, а сам он умер разоренным.
В первой половине XIX в. Нерчинские заводы вступают в период упадка.
Отсталая технология и обветшалое оборудование, нерентабельность принудительного труда каторжан приводит к падению производства. С 1820 по 1845 гг.
выплавка снизилась на 43,4 %, а в 1859 г. продукция составила всего 10 пудов 18
фунтов серебра66. Заводы стали приносить Кабинету ощутимые убытки. На фоне
238
упадка кабинетной промышленности особенно впечатляющим был рост золотодобычи. Первые золотые прииски в Иркутской губернии появляются в конце
1830-х гг. сначала в районе р. Бирюсы (1836 г.), затем в Лено-Витимском районе
(1846 г.) и Западном Забайкалье (1844 г.). Уже с 1840-х гг. Восточная Сибирь становится главным золотопромышленным районом страны. К 1860 г. здесь было
добыто до 89,5 % всего сибирского золота67. При этом более 90 % добычи золота
приходилось на частные прииски и золотопромышленные компании, использующие вольнонаемную рабочую силу.
К концу XVIII в. в Байкальской Сибири сложились благоприятные условия
для развития местной обрабатывающей промышленности. Освоение островов Тихого океана и создание поселений в Русской Америки способствовали расширению рынков сбыта. Постоянно возрастал оборот русско-китайской торговли, важной статьей в которой являлась юфть. А. Н. Радищев отмечал, что кяхтинская торговля способствовала развитию кожевенного дела в Иркутске и Забайкалье. Иркутские кожевники больше всего страдали от временного прекращения китайского торга, что неоднократно происходило в течение XVIII в., но и тогда часть иркутской юфти шла через Ишимскую линию за границу.
68
Характерной особенно-
стью этого периода было появление купеческих предприятий, которые по своим
размерам и объему производства заметно превосходили небольшие заведения
мещан и цеховых. В Забайкалье действовали кожевенные заводы верхнеудинских
купцов Ф. Сотникова, В. Черняева, Д. Ворошилова, небольшие мыловаренные заведения имели кяхтинский купец А. Нечаев, селенгинские мещане К. Шигунов, С.
Дерябин, Ф. Саламатов. Кроме того, небольшие кожевни и мыловарни принадлежали мещанам и крестьянам Ильинского и Кабанского острогов. Из этих предприятий к мануфактурам можно отнести лишь кожевенный завод Д. Ворошилова,
построенный в 1793 г. в деревне Шагуновой. К 1809 г. у него было уже два кожевенных завода, дававшие в год до 2650 кож. В изготовлении их было занято 22
наемных работника69.
Другим очагом промышленности в крае стал губернский центр, где существовало довольно развитое ремесленное производство, которое в сочетании с капи239
талами и предприимчивостью местного купечества способствовало появлению
мануфактур. В первые годы XIХ в. в Иркутске действовало 42 предприятия, в том
числе 16 кожевенных и один козловый завод, 11 мыловаренных, 3 салотопные
свечные, шляпная и полотняная фабрики, по два пивоваренных, солодовых и
пильных заведения, водочный, котельный и колокольный заводики70. Кроме того,
были еще кирпичные заводики, кузнечные ряды, небольшое фарфоро-фаянсовое
заведение А. Е. Полевого в окрестностях Иркутска. Практически вся промышленность Иркутского уезда была сосредоточена в Иркутске. Так, в конце XVIII в. в
уезде находилось лишь несколько мыловаренных заведений в Балаганске, стекольная фабрика Э. Лаксмана и А. Баранова в устье р. Тальцинки и казенная
Тельминская суконная мануфактура.
Конечно, многие из иркутских «заводов» только по своему громкому названию относились к мануфактурным заведениям. По сути же, это были небольшие
мастерские с 2–3 работниками. Из-за трудностей с квалифицированной рабочей
силой, сырьем и сбытом продукции многие из них были недолговечны. На их фоне выделялись своей основательностью, большими размерами и количеством работников купеческие предприятия.
Анализируя социального состав владельцев предприятий обрабатывающей
промышленности Иркутска начала XIХ в. можно сделать вывод о значительном
участии купеческого капитала в сфере производства. Иркутским купцам принадлежало 26 заведений (62,8 %), тогда как в руках мещан и цеховых находилось всего 16 (37,2 %)71. Среди промышленников мы видим купцов первой гильдии Н.
Мыльникова, М. Сибирякова, второй – С. Дударовского, С. Киселева, В. Ситникова. Так, Н. П. Мыльникову принадлежали кожевенный и козловый заводы,
шляпная фабрика. На всех его предприятиях в 1801 г. работало 44 постоянных работника, кроме того, для временных работ в кожевенном производстве нанималось еще 10–15 человек72. Само внедрение купеческих капиталов в производство
во многом определялось торговыми интересами. Не случайно купечеству принадлежала ведущая роль в развитии кожевенного производства, специализировавшегося на изготовлении черной юфти для китайского рынка.
240
Распределение обрабатывающей промышленности по территории Байкальской Сибири было неравномерным. Фактически сложилось два основных центра –
Иркутский и Верхнеудинский уезды. В Прибайкалье практически вся промышленность была сосредоточена в Иркутске. В Забайкалье же городская промышленность была развита слабо. В 1810 г. в Верхнеудинске действовало всего 7 небольших кожевенных заведений и один мыловаренный заводик, производивший
не более 40 пуд. мыла в год73. Вместе с тем, значительное развитие получила крестьянская кожевенная промышленность, располагавшаяся в Ильинской и Итанцинской волостях. В 1811 г. из 32 кожевенных предприятий Верхнеудинского
уезда более 80 % составляли крестьянские заведения74.
Отмеченное размещение промышленности Прибайкалья и Забайкалья сохранялось на протяжении всего рассматриваемого периода. Изменилось лишь соотношение между городской и сельской промышленностью Верхнеудинского
уезда. В 1831 г. из 96 предприятий обрабатывающей промышленности региона в
Иркутском уезде находилось 50, в Верхнеудинском – 46. В уездах они распределялись следующим образом: Иркутск – 45, в уезде – 5; Верхнеудинск – 23, в уезде
– 2375.
Несколько слов следует сказать об общем уровне промышленного развития
в регионе, который, несмотря на всю слабость и одностороннее развитие, опровергает сложившееся в литературе мнение о почти полном отсутствии промышленности в Восточной Сибири. Так, В. В. Воробьев, характеризуя города региона,
писал, что собственной промышленности они не имели и вели в основном торговлю привозными товарами76.
Между тем, в конце XVIII – начале XIX в. обрабатывающая промышленность Байкальской Сибири почти не уступала западносибирской. Так, в 1805 г.
кожевенные предприятия Иркутской губернии, составляя 36,2 % всех сибирских
заводов, сосредоточивали у себя 26,6 % оборудования, 47,2 % рабочей силы и
31,25 % вырабатываемой продукции77. Если же взглянуть на соответствующие
показатели Тобольской губернии, то окажется, что иркутские кожевни превосходили их по численности и концентрации работников, но почти в два раза уступали
241
по объему производства. Основной специализацией как тобольских, так и иркутских заводов была выделка юфти. На ее долю приходилось 90,7 % продукции кожевенных заводов Тобольской губернии и 80,4 % – Иркутской. Всего в 1805 г. в
Сибири было изготовлено 86,5 тыс. кож, что составило 3,4 % общероссийской
выделки78. Иркутские мыловаренные и свечные заводы также выделялись на общесибирском фоне, концентрируя у себя 36 % оборудования, 56 % наемных рабочих и около 41 % продукции. В пересчете на одно заведение состояние сибирской
промышленности по обработке животного сырья в ее ведущих производствах выглядело в начале XIX в. следующим образом.
Таблица 1479
Состояние сибирской промышленности по обработке животного сырья в
начале XIХ в.
Губернии
Иркутская
Тобольская
Томская
основное оборудование (чаны)
3,5
9,2
2,7
количество рабочих (чел.)
12,7
15,2
2,7
Объем продукции (кож)
1289
3057,3
499,5
Кожевенное производство
Мыловаренное и свечное
Производство
основное оборудование (котлы)
0,9
1
1
количество рабочих (чел.)
4,2
2,3
2,2
Объем продукции (пуд.)
365,3
270
421
В дальнейшем, несмотря на некоторый рост предприятий обрабатывающей
промышленности региона, размеры их значительно мельчают, а отставание от Западной Сибири по общей сумме производства становится более заметно. Собственно и рост заведений наблюдается лишь по линии крестьянского кожевенного
производства. Если в 1805 г. кожевенные заводы региона выпускали 27 тыс. раз242
ных видов кож, то к 1828 г., несмотря на то, что их число возросло почти в 2,5
раза, объем производства сократился до 19,8 тыс. кож, т. е. на 26,6 %80. Среднегодовая производительность в расчете на одно предприятие за эти годы упала в 3,3
раза. В 1820 г. местные кожевенные заведения по объему производства уступали
тобольским почти в 3 раза, а если сопоставить среднюю выработку на одно предприятие, то разрыв достигнет пятикратного размера (478,7 кож в Иркутской губернии против 2409,5 кож в Тобольской)81. С упадком купеческих капиталов в
первой четверти XIХ в. размеры промышленного производства сократились, и
практически вся обрабатывающая промышленность перешла в руки мещан и крестьян. Эта тенденция носила общероссийский характер и была связана с колебаниями налоговой и таможенной политики государства. Сокращение капиталов
приводило к их оттоку из тех отраслей экономики, которые не приносили быстрой отдачи. В Иркутске в это время заметно сокращается число крупных предприятий.
В 1824 г. в связи с гильдейской реформой проводилось обследование промышленных заведений Иркутска. Социальный состав промышленников отражал
характер происшедших перемен. Купечеству третьей гильдии принадлежало 3
предприятия, мещанам – 13, цеховым – 4. В прошении, адресованном в городскую
Думу, владельцы этих предприятий указывали: «Мы не настоящие имеем фабрики или заводы, которыми управляют содержатели оных с помощью от казны в рабочих людях и с получением указанных привилегий, но рукодельные токмо и то
малозначительные заведения»82. Общая сумма производства иркутских заведений
составляла всего 46,6 тыс. руб. в год, т. е. в среднем по 2320 руб. на предприятие.
Наиболее значительными были купеческие предприятия. Так, из приведенной
выше суммы 20,7 % приходилось на долю купца третьей гильдии Н. Брянского.
Продукция иркутских промышленных заведений не удовлетворяла и половины городского спроса на мануфактурные изделия. В 1828 г. в Иркутске было
потреблено различного привозного товара на 7,7 млн руб., в том числе только мануфактурных изделий на 142 тыс. руб., что в 1,5 раза превышало общую сумму
производства местной промышленности83. Среди них были и такие, на выпуске
243
которых специализировалась местная промышленность: кожи и изделия из них,
свечи, оконное стекло.
Следует учитывать, что в стоимостном отношении сибирская продукция в
несколько раз уступала более дорогим российским фабричным товарам. Вывоз
свободных денег лишал Сибирь капиталов, необходимых для промышленного
развития края, что еще более усиливало ее зависимость от России, превращая в
аграрно-сырьевой придаток. «Потребности, – писал Н. М. Ядринцев о Сибири, – у
нее развились сильно, но окупить их своими продуктами она не в силах: сколько
она не дает продуктов, она все в долгу у мануфактуристов»84. Невысокая мотивация инвестиций сибиряков в местную промышленность объясняется также достаточно высокими доходами, которые давали торгово-предпринимательские операции, особенно на пушном рынке. По подсчетам М. Константинова, в карман купца, торгующего на севере Якутии, денег возвращалось в среднем в 4 раза больше,
чем выходило из него85. Поэтому доходы, полученные от посреднических и торговых операций, не являлись стимулом для поиска новых рынков и иных форм
предпринимательской деятельности. «При таких барышах, – отмечал забайкальский купец В. М. Зензинов, – капиталистам, конечно, нечего заботиться о новых
предприятиях, новых рейсах, новых путях – старое, испытанное, верное вполне
удовлетворяло их аппетит, и ничто не побуждает их искать нового, может быть
неверного, ненадежного»86.
Все же обрабатывающая промышленность региона продолжала пусть и
медленно, но численно расти. В конце 1830-х гг. в Байкальской Сибири насчитывалось 59 предприятий87. В основном они находились в Иркутске и в небольшом
количестве в Забайкалье. Так, в 1837 г. вся промышленность Троицкосавска
включала один кожевенный, три свечных и мыловаренных завода и одну пильную
водяную мельницу. К середине XIХ в. количество фабричных заведений в регионе выросло в 3,4 раза и составило в 1851 г. 201 предприятие. Всего на них было
произведено товаров на 219,6 тыс. руб., т. е. в среднем каждое такое заведение
производило продукции на 1092,5 руб. в год. Таким образом, в основном это были
небольшие заведения, «устройством своим более подходящие к крестьянским
244
промыслам, чем к настоящим фабрикам». По своему качеству и объему известность приобрели только свечи и мыло кяхтинского купца Н. Игумнова и сахар
кяхтинских купцов Нерпина и Ременникова, который вываривается из сахарного
песка, получаемого от китайцев88.
Даже в главном экономическом центре Байкальской Сибири мелкие и мельчайшие производства составляли большинство. В 1851 г. в Иркутске и его округе
действовало 88 промышленных заведений, вырабатывающих продукции на 85,6
тыс. руб. 89 Тем не менее, даже небольшие размеры заводов и фабрик определяли
основные тенденции экономического развития крупных городов. Не случайно уже
в 1836 г. в Иркутске обсуждался вопрос о создании выставки изделий местной
фабрично-заводской и кустарной промышленности90. В 1857 г. численность промышленных заведений в Иркутске немного выросла и достигла 96, в том числе 7
кожевенных, 10 мыловаренных, 1 восковых свечей, 9 сальных, 14 маслобойных,
21 табачных, 6 скорнячных, 26 кирпичных, 2 водочных и пивоваренных91.
Ведущим производством обрабатывающей промышленности региона являлось кожевенное дело. В 1804 г. насчитывалось 12 заведений, а к 1808 г. их число
выросло в 3 раза. В дальнейшем численность их неуклонно возрастала и к 1820-м
годам по количеству кожевенных фабрик Иркутская губерния вышла на 8 место в
стране92.
По своему экономическому строю кожевенные предприятия были далеко не
равноценны. Показателем уровня развития промышленности является мера применения наемного труда. Именно концентрация рабочих рук и разделение труда
отличает мануфактуру от мелкотоварного производства. По официальным данным в это время на одно кожевенное заведение России приходилось 8,7 чанов, 6,5
рабочих, 2548,5 выделанных кож. В Иркутской губернии соответствующие показатели выглядели следующим образом: 2,9 чанов, 11,7 рабочих, 772,6 кож93. Таким образом, местные кожевенные заводы почти вдвое превосходили средний показатель занятости, составляя до 4,8 % всех рабочих отрасли по стране. В то же
время бросается в глаза их значительное отставание по объему производства, что
объяснялось небольшими размерами многих предприятий. Как показывают но245
вейшие исследования, в кожевенной промышленности к мануфактурам можно
отнести предприятия с числом рабочих в 10 и более человек94. Такие заведения в
Байкальской Сибири в 1809 г. составляли более половины всех предприятий.
В целом, к мануфактурам можно отнести все купеческие заведения. Составляя менее трети общего числа заведений, они концентрировали у себя 46 % основного оборудования, 31,7 % наемных рабочих и 71,9 % выпуска продукции95. К
концу первой четверти XIX в. численность купеческих заведений значительно
упала, но и тогда они сохранили за собой лидирующее положение. В 1820 г. доля
купеческих предприятий составляла всего 7,7 %, но они выдавали третью часть
всей кожевенной продукции96. Для Забайкалья характерным было преобладание
мелкой крестьянской кожевенной промышленности. М. М. Шмулевич относил ее
к местным промыслам промышленного типа97. Он правильно указал на широкое
проникновение купеческого капитала в промышленность крестьян, на скупку кож
купцами, но оставил без внимания тот факт, что почти все крестьянские заведения
работали по купеческим заказам. В 1811 г. из 26 крестьянских кожевенных заведений 19 (73,1 %) работало по заказам верхнеудинских и кяхтинских купцов98.
Для крестьянских заведений была характерна крайне низкая производительность
труда. По средней выделке кож одним работником крестьянские заведения в 3
раза уступали купеческим. Наряду с наемным трудом в крестьянской промышленности широко использовался труд членов семьи. Кроме того, рабочий период
большинства заводов был крайне невелик и продолжался обычно не более 3–4-х
месяцев. Такие заведения могли большую часть года находиться на уровне мелкотоварных, а затем в течение нескольких недель или месяцев довести производство
до размеров простой кооперации и даже мануфактуры. На это время и производился наем рабочей силы, часто просто на отдельные операции.
Некоторое развитие в крае получило мыловарение, салотопление, изготовление свеч, но они оставались в рассматриваемое время на уровне мелкотоварного производства и были в основном сосредоточены в губернском центре. Дешевизна сырья – сырое говяжье сало, примитивная технология привлекала сюда как
правило мелкие капиталы. Численность заводов в течение первой половины XIX
246
в. практически не менялась. В 1805 г. в Иркутске работало 11 мыловаренных и
салотопных предприятий, а к 1851 г. их насчитывалось 1699. Как и кожевенные,
мыловаренные заведения отличались низкой производительностью. В 1809 г. на
одно предприятие по стране приходилось 4,4 рабочих и 2494,1 пуд. продукции, в
то время как по Иркутской губернии – 5,1 рабочих и 407,8 пуд100. Типичным было
заведение, вырабатывающее в год 200–400 пудов, мастером в котором был сам
хозяин и 4–5 наемных работников. В этих отраслях производства не было разделения труда и по своей экономической форме они представляли собой простую
капиталистическую кооперацию.
Среди отраслей по переработке продуктов растениеводства одной из первых перешла к мануфактуре винокуренная промышленность. Основанное на широкой зерновой базе, винокурение в Сибири приносило огромные доходы. После
введения государственной монополии в конце 80-х гг. XVIII в. все частные винокуренные заводы были взяты в казну. Казенное винокурение было сосредоточено
в Иркутском уезде, где действовали три завода — Александровский, Николаевский, Илгинский. В начале XIX в. в производстве вина на них было занято 720 рабочих из ссыльных, а общая выкурка достигала 171 307 ведер101. По экономическому строю эти заводы представляли собой казенные мануфактуры, основанные
на подневольном труде.
Частный капитал проникал в винокуренную промышленность на стадии
реализации в виде винных откупов и подрядов. В подряды сдавалось также обеспечение заводов зерном, а иногда и производство винокурения. Отдельные винные откупщики имели небольшие заведения по производству некоторых видов
вина и водок. Так, иркутский купец Ситников содержал небольшую солодовню,
на которой работало 2 человека, пивоваренный и водочный заводики102. Винные
откупа и подряды отвлекали из сферы производства огромные средства, которые
к тому же почти не оседали в Сибири, поскольку местное купечество вытеснялось
из столь прибыльной отрасли российским капиталом.
Мукомольная промышленность на протяжении всего периода была представлена мелкотоварным крестьянским производством, обслуживающим узкий
247
местный рынок. Развитие мукомольного дела в Байкальской Сибири определялось степенью крестьянской колонизации края и успехами земледелия. В 1823 г.
здесь насчитывалось 842 мельницы, а через десятилетие их численность возросла
в 2,6 раза. В 1831 г. в регионе находилось 2132 водяных, 10 ветряных, 17 конных
мельниц103. К этому времени относится появление крупчатых мельниц, перерабатывающих пшеницу в белую муку. В 1834 г. группа иркутских купцов вложила
в создание крупяной мельницы капитал в 50 тыс. руб.104 В Забайкалье первые
крупчатки появляются в 1840-х гг.
Широкое распространение в Сибири дешевых китайских тканей и российского полотна обусловило замедленное развитие собственного сибирского текстильного производства. Официальные документы еще в середине XIX в. отмечали, что «полотно в здешнем крае вообще мало употребляется, почти во всеобщем
употреблении китайская материя, которая по дешевизне своей более доступна для
жителей всех состояний»105. Единственной крупной текстильной фабрикой была
Тельминская суконная мануфактура, принадлежавшая казне.
Частные суконные мануфактуры появляются на территории Байкальской
Сибири в конце первой трети XIX в. Небольшое производство сукна существовало при Тальцинской стекольно-фаянсовой фабрике, а в 1834 г. в семи верстах от
города компанией иркутских купцом во главе с А. Векшиным была приведена в
действие новая суконная фабрика106. Можно упомянуть еще о неудачной попытке
завести полотняное производство известным иркутским купцом М. В. Сибиряковым. В 1798 г. он обратился в Мануфактур-коллегию с просьбой разрешить ему в
Иркутске производство ревендука, тика, холста и других полотен, и передать ему
до 15 ссыльных с Тельминской фабрики. Фабрика была открыта в его каменном
доме, но просуществовала всего несколько лет. В 1802 г. из-за дороговизны сырья
и продуктов производство было приостановлено. А вскоре фабрику уничтожил
пожар.
Деревообработка приняла в Сибири значительные размеры и отличалась
широкой специализацией, но почти не выходила за уровень мелкотоварного производства и подсобных крестьянских промыслов. Некоторая кооперация труда
248
наблюдалась лишь в лесопильном производстве и судостроении. С 1790-х гг. в
губернском центре действовал пильный завод купцов Киселевых, который в начале XIX в. перешел в собственность П. Курсина. Производительность его была невелика. В 1811 г. было приготовлено не более двух тыс. досок107. Пильное производства действовало и при Тальцинской фабрике.
Заканчивая обозрение основных производств переработки растительных материалов, несколько слов нужно сказать о табачной и сахарной промышленности.
Появление первой относится к 1820-м гг., когда цеховой Я. Докукин произвел на
рынок 125 пуд. табака108. К 1851 г. в Иркутске уже действовало 17 ручных табачных мельниц. Табачное производство находилось на стадии цехового ремесла и
основывалось, в основном, на местном сырье. В 1842 г. живущий в Иркутске кяхтинский купец И. Пиленков обратился с предложением устроить в городе сахарный завод для изготовления белого сахара-рафинада из привозимого в Кяхту из
Китая сахара-леденца. Купив у цехового Пономарева мыловаренный завод, он переоборудовал его и в июле того же года выдал первую продукцию109. Еще один
сахарный завод кяхтинских купцов Нерпина и Ременникова действовал в УстьКяхтинской слободе.
Существование в крае казенных и кабинетных горнодобывающих и железоделательных заводов значительно затормозило развитие частной обработки металлов. Несмотря на ее повсеместное распространение, она носила ремесленный
характер. Неотъемлемой частью хозяйственного быта сибирской деревни являлись кузницы. Они представляли собой мельчайшие заведения, базировавшиеся в
основном на семейной кооперации. В производстве было занято не более 2–3 человек. Наемный труд применялся очень редко, в основном в городских кузницах.
Работа производилась на заказ. Сельские кузницы были тесно связаны с земледелием. Кузнечное производство в городах носило более специализированный характер. В Иркутске в начале XIX в. существовали кузнечные ряды, в которых
действовала 21 кузница.
Развитие транспорта, обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства в первой половине XIX в. увеличило спрос на продукцию кузнечного, ко249
тельного, медного ремесел. За этот период число кузниц в регионе возросло более
чем в 3 раза. Медное производство в Иркутске ограничивалось двумя небольшими мастерскими: медным заводиком цехового П. Унжакова и колокольным – А.
Унжакова. Они применяли наемный труд, правда, в небольшом размере. В 1811 г.
на колокольном заводе работало 3 наемных рабочих. Производительность его
достигала 60 колоколов в год. Кроме того, производилось небольшое количество
медной посуды.
Рост каменного строительства повысил спрос на продукцию кирпичного
производства. Но последнее, представленное в основном небольшими цеховыми
мастерскими, не всегда могло удовлетворить потребности города. В 1794 г. Иркутская городская Дума обращалась в губернское правление с просьбой устроить
около города кирпичный завод «по причине недостатка кирпича и весьма дорогой
оному цены». В качестве рабочих она намеревалась привлечь до 150 ссыльных из
острога. Попытка устроить в губернском центре крупное кирпичное производство
не увенчалась успехом, и на протяжении рассматриваемого периода оно сохраняло черты цехового ремесла. О размерах его можно судить по стоимости отдельных предприятий, которая в первой четверти XIX в. не превышала нескольких
десятков рублей. Так, кирпичный сарай мещанина Толстикова был продан цеховому Протопопову за 26 руб.110 Для сравнения – мыловаренный завод Бутыгина
был приобретен в 1819 г. мещанкой А. Резанцевой за 1210 руб.
В ноябре 1810 г. Иркутский гражданский губернатор Н. И. Трескин подписал указ об увеличении кирпичных заводов. Он считал, что часть этих заводов необходимо перенести за город в целях пожарной безопасности. В это время в городе занималось кирпичным производством 13 человек из мещан и цеховых. Кроме
того, небольшие кирпичные сараи имели отставные солдаты, казаки, и других
званий люди. Их было 14 человек. Всего, по данным думы, в городе насчитывалось 27 владельцев кирпичных мастерских.
111
Кроме Иркутска кирпичное произ-
водство существовало в Верхнеудинске, Нижнеудинске, Нерчинске, Кяхте.
В XVIII в. в Сибири появляется новая отрасль обрабатывающей промышленности – стекольная. С 1760-х гг. в Иркутске действовало небольшое заведение
250
аптекаря Бранта. Новую страницу в истории местной стекольной промышленности открывает Тальцинская фабрика, устроенная в 1784 г. известным ученым Э. Г.
Лаксманом и каргапольским купцом А. А Барановым. Их предприятие применяло
новую технологию изготовления стекла, основанную на использовании глауберовой соли вместо поташа.
Тальцинская фабрика представляла собой посессионную мануфактуру, работающую на подневольном труде. Для обслуживания производства государство
направило на фабрику 20 ссыльных, в 1789 г. – еще 8 человек, в 1794 г. – 4. После
смерти Лаксмана фабрика пришла в запустение и действовала не более 3 – 4 месяцев в год. В 1812 г. ее приобрел молодой иркутский предприниматель Я. Солдатов. Годом ранее он купил фарфоро-фаянсовое заведение А. Полевого, действовавшее в Иркутске с 1808 г. На этом предприятии в 1811 г. в работах находилось
7 вольнонаемных рабочих, да еще 4 человека обслуживали выделку черепицы, которой приготовлялось до двух тыс. штук в год. Соединив оба производства, Солдатов добился монопольного права на выделку фарфора и фаянса в Сибири. Ему
дополнительно было выделено до 40 рабочих из ссыльных. Всего же к концу первой трети XIX в. на территории фабричного поселка проживало 278 душ рабочих
и членов их семей112.
Предпринимательская деятельность Я. Солдатова заслуживает особого разговора уже потому, что это был один из немногих представителей промышленного капитала в крае. Его фабрика представляла собой комплекс различных производств. Ведущее место принадлежало выделке стекла. За период с 1819 по 1830
гг. его производство возросло в 2,6 раза. Почти в три раза увеличился выпуск фаянсовой посуды. Фарфоровое производство началось только с середины 20-х годов, но объем продукции возрастал с каждым годом. В 1827 г. было изготовлено
582 изделия, а в 1830 г. – более двух тысяч штук113.
С 1827 г. начала действовать небольшая суконная фабрика, на которой частично были заняты вольнонаемные рабочие. Кроме того, на речке Тальцинке располагались мукомольная мельница и лесопильное заведение, на котором сверх
собственных нужд ежегодно распиливалось для продажи до четырех тыс. досок.
251
Сочетание различных производств и эксплуатация подневольного труда позволяли владельцу расширять дело и приносили определенную прибыль. Позднее
Тальцинская фабрика перешла в руки компании иркутских купцов.
В Забайкалье работал небольшой стекольный завод верхнеудинского купца
Курбатова. В производстве было занято 18 наемных работников. С 1850 г. в 35
верстах от Иркутска начал производство Богословский стекольноплавильный завод предпринимателей Попова и Саламатова. В первый год работы он выпустил
продукции на 4163 руб. 114. Если продукция Тальцинской фабрики расходилась по
всей губернии, то Богословский завод, в основном, обслуживал местный рынок.
В середине XIХ в. заметно возросло промышленное производство в Забайкалье, хотя размер предприятий и численность рабочих соответствовали уровню
мелкотоварного производства. Новая динамика промышленного развития была
связана с началом заселения и освоения амурского бассейна. В 1852 г. в Забайкальской области действовали 10 заводов, в 1856 г. уже 17. 115 Одним из крупных
заводов был свеклосахарный завод, открытый в 1856 г. компанией купцов иркутского 2-й гильдии П. Нефедьева, тарского 1-й гильдии А. Верещагина, кяхтинской
2-й гильдии купчихи Трубчаниновой близь Бичуринского села. Завод разместился
в 2 деревянных и 4 каменных строениях. Рабочих на заведении было 400 человек,
при них 1 мастер и 2 подмастерья. На заводе имелось 4 гидравлических пресса, 13
медных котлов и масса другого инвентаря. Действовали две конноприводные машины для терки свекловицы и 4 пресса, приводимые в действие 8 человеками. 116
Сахарную свеклу частью разводили сами, засеивая до 90 десятин, частью покупали у местных жителей. Тростниковый сахар выменивали у китайцев. В мае 1856 г.
был сделан опыт разведения сахарного сорго из семян, полученных из России, но
оно вымерзло. В 1856 г. на заводе было изготовлено сахара из свеклы – 500 пуд.,
из сахарного тростника – 850 пуд. Продукция продавалась в Иркутске, Кяхте и
Верхнеудинске. Общий объем продаж составил 18,4 тыс. руб. При заводе также
было организовано производство для выделки спирта из отходов. Он употреблялся для отбеливания сахара при рафинировании. На этом производстве в отдельном деревянном строении работало 10 человек.
252
Остальные заводы были значительно меньше. Так, на 3 мыловаренных заводах вываривалось до 900 пуд. мыла на 3,3 тыс. руб. Всех работников считалось
7 человек. Еще два работника были заняты в производстве свечей. Мощность заводика была невелика. Производилось продукции всего около 400 пуд. на 1,5 тыс.
рублей. Также маломощными были кожевенные предприятия. На 10 полукустарных заведениях было выделано 820 кож на 476 руб. Всех рабочих насчитывалось
29 чел., т. е. в среднем по 3 человека.
Более крупным было стеклоделательное производство, на котором работали 22 человека. Завод изготавливал стекла и посуды почти на 6 тыс. руб. в год.
Еще один завод по изготовлению фаянсовой посуда начал работу в конце 1855 г.
В качестве первого опыта было произведено посуды на 266 руб. 88 коп. Всего в
Забайкальской области в 1856 г. действовало 17 заводов, которые произвели продукции на 31,5 тыс. руб. Всех работников на них считалось 476 чел.117
Промышленное производство в Чите стало расти только после того, как она
стала центром Забайкальской области, что содействовало привлечению населения, в том числе торгово-промышленного. В конце 1850 г. купец Юдин завел канатный, свечный и мыловаренный заводы для сбыта на Амур. Ему же принадлежал юфтевый завод, мастера на который он выписал из Кунгура118.
В сравнении с размахом торгово-промыслового предпринимательства промышленное развитие Иркутска также шло крайне медленно. Вплоть до начала ХХ
в. в городе преобладала мелкая промышленность и ремесло, лишь изредка достигая мануфактурной стадии. Промышленные предприятия для большинства иркутских предпринимателей имели подсобное значение. Занятия торговлей они считали более выгодным вложением капитала. Исключение составляла золотопромышленность. Богатейшие запасы золота, огромный спрос на него на российском и
мировом рынках, быстрота кругооборота капитала, исключительно высокая норма
прибыли обусловили приток в эту отрасль горнодобывающей промышленности
крупных капиталов и рабочей силы. Первые признаки золота были обнаружены
на Ангаре в 1827 г., но содержание его оказалось крайне незначительным. Спустя
два десятилетия золото было найдено на территории Лено-Витимского района, а в
253
1863 г. около Бодайбо. Во второй половине XIХ в. Восточная Сибирь становиться
настоящим краем золотодобычи. «Сибирь, – говорилось в записке горного департамента, – представляет такое золотое дно, которое поспорит со всеми рудниками
Австралии и Калифорнии»119.
Уже в середине XIХ в. в числе первых привилегии на поиски и добычу золота получили иркутские купцы Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины, Е. А. Кузнецов. Им и принадлежала честь открытия новых месторождений в Саянах, на
Лене и в Витимской тайге. Открытие золота на Лене в исторической литературе
связывают с легендой, по которой иркутский купец Трапезников увидел на ярмарке в Жигалово золотой самородок у местного эвенка, купил его и упросил показать место находки. На речке Хомолхо им был заложен прииск Вознесенский,
который дал первое золото в 1846 г. С этого года и начинается история золотопромышленности на Лене. 120 А в 1859 г. на 247 золотых приисках Восточной Сибири было добыто 1113 пудов золота. Золотодобыча стала одним из основных
фактором формирования рынка рабочей силы в крае. На всех золотых промыслах
было задействовано более 30 тыс. рабочих и служащих. Крупные предприятия
принадлежали К. П. Трапезникову. Из 13 разрабатываемых им приисков 10 были
его собственностью, а 3 арендованы у других владельцев.
Золотодобыча требовала значительных денежных вложений. Предпринимателям было трудно заниматься добычей в одиночку, и они все чаще создавали акционерные общества и компании. В 1865 г. иркутские купцы Сибиряков, Базанов,
Трапезников и Немчинов основали две компании: «Прибрежно-Витимскую» и
«Компанию промышленности в разных местах Сибири». В 1885 г. обе эти компании слились в одно предприятие, которому принадлежали 177 отводов участков,
Ленское пароходство и Бодайбинская железная дорога. Компания в среднем получала до 275 пуд. золота в год и получала колоссальные прибыли.
Основателями «Ленского золотопромышленного товарищества» также были
иркутские предприниматели П. И. Катышевцев, П. Н. Баснин и Кокорин. В 1872 г.
к ним присоединяется петербургский банкир Е. Гинцбург. Постепенно он выкупает паи иркутян и с 1882 г. «Лензото» становиться собственностью Гинцбургов, а
254
его влияние распространяется на всю приленскую золотопромышленность. Еще
одна крупная компания иркутских купцов – «Бодайбинская» – возникла в 1872 г.
Паи ее принадлежали Немчиновой, Осокиным, Корзухиным, Котельниковым и
Похолковой. Иркутские купцы Катышевцевы, Малых, Бутины, Фризер и др. владели значительными золотыми месторождениями в Забайкалье.
Еще в одной отрасли промышленности – винокуренной – традиционно были
сильны купеческие капиталы. С 1840-х гг. государство дозволяет частным лицам
устраивать винокуренные заводы. Уже в 1860-х гг. в Иркутске действует четыре
винокуренных завода, производящих продукции на 165 тыс. рублей. Но наиболее
крупные производства спирта и водок организуются за пределами города ближе к
сырьевой базе. В 1860-х гг. были образованы Вознесенский завод в Балаганском
округе, принадлежавший И. И. Базанову, наследникам Трапезникова, Я. С. Домбровскому, братьям Лейбовичам и М. О. Осокину; Елизаветинский в Манзурской
волости, владельцем которого был купец 2 гильдии И. Голдобин; Яковлевский в
селении Захал, принадлежавший Я. С. Домбровскому; Васильевский в с. Тельма
иркутского купца первой гильдии В. А. Останина и Ново-Александровский близь
деревни Горохово, владельцами которого были почетные граждане Юдин и Медовиков. К 1869 г. на этих заводах выкуривалось более 366 тыс. ведер спирта. В
1880–1890-х гг. было открыто еще несколько винокуренных производств. Среди
них особенно выделялся Троицкий завод купца первой гильдии Я. Г. Патушинского. На винокуренных заводах использовался паровой двигатель, а кое-где и
электроэнергия, количество рабочих составляло несколько сот человек. Иркутские заводы полностью обеспечивали потребности в крепких спиртных напитках
не только в городе, но в губернии.
В самом Иркутске некоторое развитие получила лишь обрабатывающая
промышленность, прежде всего по переработке животного и растительного сырья.
Большинство предприятий были маломощные и не могли удовлетворить потребности даже местного рынка. В 1830-х гг. в Иркутске насчитывалось всего 60 промышленных заведений, на которых было занято 357 рабочих. Кроме того, ремеслом занималось 791 цеховой и 113 ссыльных мастеров из Рабочего дома. К сере255
дине XIХ в. число предприятий выросло до 81, но общая сумма из производства
едва достигала 50 тыс. руб. Для сравнения, одна Тальцинская фабрика вырабатывала в год продукции на 30 тыс. руб.121 Из новых производств можно отметить
только небольшую суконную фабрику А. Векшина, заведенную в 1834 г. в 7 верстах от города, и появление табачных и сахарных заведений. В 1851 г. в Иркутске
действовало 17 ручных табачных мельниц, а само производство не выходило за
пределы цехового ремесла. В 1842 г. кяхтинский купец И. Пиленков устроил в
Иркутске сахарный завод для изготовления белого сахара-рафинада из китайского
сахара-леденца.
После смерти Я. Солдатова Тальцинская стекольная фабрика перешла в руки компании иркутских купцов, создавших для ее управления в 1832 г. акционерное общество, которое просуществовало более 30 лет. В 1870 г. Тальцинскую
фабрику приобрел известный иркутский предприниматель и золотопромышленник В. П. Катышевцев. Он переоборудовал производство, стал выделывать хрусталь, закупил импортное оборудование для производства тонкого сукна, выписал
из России мастеров. Продукция фабрики продавалась в Иркутске в магазине под
вывеской «Тальцинская фабрика». На фабрике при нем работало 152 мастеровых
и рабочих. В 1880-х гг. финансовые дела Катышевцева расстроились. Он был вынужден продать часть оборудования и материалов. Часть мастеров переехала в
Хайту на вновь открытое фарфорово-фаянсовое производство братьев Переваловых.
В 1870 г. в Иркутске находилось 92 промышленных предприятий, которые
производили продукции едва на 400 тыс. руб. Среди них было 35 табачных, 16
кирпичных, 10 свечных, 8 мыловаренных, 7 кожевенных, 4 маслобойных. Некоторых отраслей в городе не было вообще, их заменяли товары, привозимые из России. По словам М. В. Загоскина, «Иркутск только привозит товары и продает, а
сам ничего не производит, даже для местного употребления, а не только для вывоза в другие места… Нет здесь такого ремесла, которое бы удовлетворяло хотя
бы сам город. И обувь, и мебель, и деревянные ложки – все привозное, местных
изделий для самого города недостаточно»122.
256
На всех промышленных предприятиях города применялся ручной труд.
Первый опыт использования машинного производства произвел в 1865 г. П. Катышевцев. На своем кирпичном заводе он использовал два станка Клейтона, приводившихся в движение локомобилем в 16 сил. Для обслуживания двух станков
кирпичной машины требовалось 22 работника. Введение машинного производства увеличило производство кирпича и сделало его стоимость более дешевой. Если
кирпич ручной выделки продавался по 16 руб. за 1000, то машинного производства – по 10 руб. Остальные предприятия были невелики. Типичным было производство, где было занято в производстве в среднем 4–5 человек. В 1882 г. в городе
насчитывалось 65 небольших фабрик и заводов, на которых трудилось 525 человек, а сумма производства достигала 726 тыс. руб. Кроме того, действовало 90 небольших заведений и мастерских с числом работников в 339 человек. В год они
производили продукции на 267 тыс. руб. Еще чуть более 70 тыс. вырабатывали
цеховые ремесленники, которых считалось с учениками и работниками 292 человека123. Таким образом, все промышленное производство Иркутска едва достигло
1 млн руб. К наиболее крупным можно было отнести табачно-сигаретную фабрику Мыльникова и Зазубрина (200 тыс. руб.), спичечную Киселева (30 тыс. руб.),
мыловаренный завод Пономарева (15 тыс.), лесопильное производство (40 тыс.
руб.) и ряд других. В городе также действовали небольшой медеплавильный завод
в Ремесленной слободе и железоделательный завод купца Н. П. Лаврентьева, несколько водочных и пивоваренных заводов.
В Иркутске, как и вообще в Сибири, остро ощущалась нехватка техников,
инженеров, квалифицированных рабочих и технических учебных заведений, что
также служило причиной неразвитости фабричного производства. Для распространения технических знаний и навыков, содействия развитию местной промышленности уже спустя год после учреждения Российского технического общества в 1867 г. в Иркутске было открыто его отделение. Его усилиями в городе были устроены публичные выставки «местных произведений Восточной Сибири».
Первая из них открылась в октябре 1868 г.124 На ней были представлено около
3000 экспонатов, преимущественно мануфактурного и ремесленного производст257
ва. Демонстрировались строительные материалы, продукция кирпичных заводов,
изделия из кожи, дерева, металлов. Привлекали внимание образцы кулинарного
искусства и живописи, печатной продукции, фотографические работы Гофмана.
За 12 дней работы выставки ее посетило более 4 тыс. человек. Еще более представительной оказалась вторая выставка, состоявшаяся в следующем году. В ней
приняло участие 253 человека, выставившие образцы своей продукции и творчества.
Имена и фирмы иркутских предпринимателей можно было встретить в каталогах многих российских и даже международных выставок. Если на первых
всемирных выставках Байкальская Сибирь вообще не была представлена, то для
участия в парижской выставке 1867 г. в Иркутске был создан специальный комитет под председательством начальника штаба Восточно-Сибирского военного округа генерал-майора Б. К. Кукеля. В дальнейшем участие предпринимателей из
городов Байкальской Сибири становится более регулярным. Так, в 1876 г. в Филадельфии были присуждены бронзовые медали иркутским предпринимателям
Мыльникову и Зазубрину за табак и папиросы. В 1882 г. на Всероссийской выставке в Москве была представлена сибирская экспозиция из Иркутска.
Подытоживая сказанное, следует отметить, что развитие обрабатывающей
промышленности в XVIII – первой половине XIX в. сдерживалось общей экономической отсталостью Сибири, узким рынком сбыта, недостатком капиталов и
рабочих рук. Промышленное развитие региона характеризовалось господством
мелкотоварного производства, в общей массе которого первые капиталистические
предприятия были едва заметны. Тем не менее, ростки внедрения капиталистических отношений были налицо. Особенно заметны они были в купеческих предприятиях, большинство из которых достигало уровня мануфактуры. В то же время рынок потребления промышленных изделий ограничивался только территорией Байкальской Сибири и не был способен полностью обеспечить потребности
местного населения.
Распределение обрабатывающей промышленности по территории Байкальской Сибири было неравномерным. Фактически сложилось два основных центра –
258
Иркутский и Верхнеудинский уезды. Но если в Прибайкалье практически вся
промышленность была сосредоточена в Иркутске, то за Байкалом городская промышленность была развита слабо. Основная часть небольших предприятий кожевенной промышленности размещалась в сельской местности и принадлежала крестьянам, но, работая по заказам и на сырье верхнеудинских и кяхтинских купцов,
они представляли собой разновидность рассеянной мануфактуры.
Среди отраслей обрабатывающей промышленности наибольшее развитие
получила переработка животного сырья, ведущее производство которой – кожевенная промышленность – в числе первых вступила на капиталистический путь.
Отдельные мануфактуры появлялись в винокурении, стекольно-фаянсовом, суконном, сахарном и в некоторых других производствах.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Кашик О. И. К вопросу о положении пашенных крестьян в Восточной Сибири // Сибирь
периода феодализма. Вып. 3. Новосибирск, 1968. С. 131.
2
С. П. Крашенинников в Сибири. Неопубликованные материалы. Л., 1966. С. 82.
3
Кашик О. И. Ремесло и промыслы в Прибайкалье в XVII–XVIII в. // Очерки истории Си-
бири. Иркутск, 1973. Вып. 4. С. 5.
4
Александров В. А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). Хаба-
ровск, 1984. С. 157.
5
Иркутск в панораме веков: Очерки истории города. Иркутск, 2002. С. 27.
6
Вилков О. Н. Очерки социально-экономическо развития Сибири конца XVI – начала
XVIII в. Новосибирск, 1990. С. 304–305.
7
Иркутск в панораме веков: С. 29
8
Кашик О. И. Ремесло и промыслы в Прибайкалье. С. 42.
9
Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Иркутск, 1949. Т. 1. С. 481.
10
Там же. С. 570.
11
Кашик О. И. Ремесло и промыслы в Прибайкалье. С. 7–8.
12
Вилков О. Н. К истории Енисейска, Илимска... С. 203.
13
Ровинский П. А. Между Ангарой н Леной // Изв. СОРГО. Иркутск, 1871. Т. 2, № 4. С. 14.
14
Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Иркутск, 1957. Т. 2. С. 474.
15
Сибирские города. Материалы для их истории XVII–XVIII столетий: Нерчинск, Селен-
гинск, Иркутск. М., 1866. С. 43–44.
259
16
Резун Д. Я. О числе ремесленников в городах Сибири ХVII в. // Промышленность Си-
бири в феодальную эпоху (конец XVI – середина XIX в.). Новосибирск, 1982. С. 93.
17
Рафиенко Л. С. Ответы сибирских городов на анкету комиссии о коммерции как исто-
рический источник // Археография и источниковедение Сибири. Новосибирск, 1975. С. 19.
18
Описание Иркутского наместничества 1792 года. Новосибирск, 1988. С. 82.
19
АРГО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 49. Л. 93об. – 94.
20
Птицын В. В. Селенгинская Даурия. Очерки Забайкальского края. СПб., 1896. С. 166–
167.
21
Гагемейстер Ю. А. Статистическое обозрение Сибири. М., 1854. Т. 2. С. 542.
22
Статистические сведения о Кяхте и Троицкосавске // ЖМВД. 1837. № 10. Ч. XXVI. С.
23
Шерстобоев В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 44.
24
Новлянская М. Г. Даниил Готлиб Мессершмидт и его работы по исследованию Сиби-
277.
ри. Л., 1970. С. 116.
25
НАРБ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 3788. Л. 14.
26
РГАДА. Ф. 183. Оп. 1. Д. 14. Л. 1–1об.
27
ГАИО. Ф. 70. Оп. 10. Д. 43. Л. 528–529.
28
ЖМВД. 1840. Ч. 37. С. 306.
29
Кудрявцев Ф. А., Вендрих Г. А. Иркутск. Очерки по истории города. Иркутск, 1958. С.
30
Рафиенко Л. С. К вопросу о возникновении цеховой органимзации ремесленников Си-
52.
бири в XVIII в. // Города Сибири (эпоха феодализма и капитализма). Новосибирск, 1978. С.
130–131.
31
Таблица составлена по: ГАИО. Ф. 336. Оп. 1. Д. 7. Л. 3–4.
32
Лосев А. И. Географическо-статистическое описание Иркутской губернии // Весь Ир-
кутск: Информационно-рекламный ежегодник-календарь на 1992 г. Иркутск, 1992. С. 238.
33
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 59.
34
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2658. Л. 4, 9–10.
35
ПСЗРИ-1. Т. 22, № 16188. С. 369.
36
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1124. Л. 346об. – 347.
37
ГАИО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 62. Л. 137–138.
38
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 605. Л. 59.
39
Рындзюнский П. Г. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958. С. 505.
40
ГАЗК. Ф. 53. Оп. 1. Д. 13. Л. 4.
41
Щукин Н. Нерчинский округ // Северное обозрение. 1850. Т. 3, кн. 1. С. 133.
260
42
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664.
43
Описание Иркутского наместничества... С. 94.
44
Шахеров В. П. Социально-экономическое развитие верхнего Приленья…. С. 50.
45
РНБ ОР. Ф. 608. Оп. 2. Д. 116. Л. 36 об.
46
Щукин Н. С. Поездка в Якутск // Записки иркутских жителей. Иркутск, 1990. С. 159–
47
Шмулевич М. М. Крестьянские промыслы в Западном Забайкалье в первой половине
160.
XIXв. … С. 173–174.
48
Шахеров В. П. «Тащат купцы омулевые бочки…» (Из истории рыбопромышленности
на Байкале) // Былое. 1995. № 11. С. 8–9.
49
Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.) Т.
1. СПб., 2000. С. 288.
50
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1881–1901 гг. С. 90.
51
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. Л. 44.
52
РГИА. Ф. 1287. Оп. 37. Д. 1506. Л. 12.
53
Там же. Л. 22 об.
54
Тамм Л. И. Записки иркутянки. Иркутск, 2001. С. 58.
55
РГИА. Ф. 1589. Оп. 1. Д. 503. Л. 79.
56
Словцов П. А. Прогулки вокруг Тобольска в 1830 г. М., 1934. С. 129.
57
Пиленков Н. О мануфактурной и торговой промышленности, звериных и рыбных про-
мыслах в Тобольской губернии // Журнал мануфактур и торговли. 1836. Ч. 1. № 2. Отд. 3. С. 36.
58
РГАДА. Ф. 199. Д. 517. Ч. 1. Д. 26. Л. 2.
59
Зиннер Э. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых
XVIII в. Иркутск, 1968. С. 162–163.
60
Кашик О. И. Ремесло и промыслы в Прибайкалье в XVII–XVIII в. // Очерки истории
Сибири. Иркутск, 1973. Вып. 4. С. 5.
61
Кудрявцев Ф. А., Вендрих Г. А. Иркутск. Очерки по истории города. Иркутск, 1958. С.
62
РГАДА. Ф. 277. Оп. 3. Д. 218. Л. 44 об.
63
РГАДА. Ф. 199. Д. 385. Ч. 1. Л. 7.
64
История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII – февраль
43.
1917 г.). М., 1991. С. 140.
65
Изгачев В. Г. Частный рудный промысел в Нерчинском горно-заводском округе в
XVIII в. // Экономика, управление и культура Сибири XVI–XIX вв. Новосибирск, 1965. С. 199.
66
История Дальнего Востока СССР... С. 110.
261
67
История Сибири с древнейших времен до наших дней. Т. 2. Л., 1968. С. 395.
68
Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М. ; Л., 1941. Т. 2. С. 25.
69
РГИА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 32 об. – 33.
70
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1329. Л. 84 – 85.
71
Там же.
72
ГАКО. Ф. 655. Оп. 2. Д. 234. Л. 61.
73
Кудрявцев Ф. А. К характеристике городов южной части Восточной Сибири в конце
XVIII и первой половине XIX в. // Города Сибири. Новосибирск, 1974. С. 247.
74
РГИА. Ф. 1290. Оп. 5. Д. 1. Л. 145–175.
75
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 54. Л. 190–199, 213–219.
76
Воробьев В. В. Формирование населения Восточной Сибири. Новосибирск, 1975 С. 95.
77
РГАДА. Госархив. Р. XIX. Д. 379. Л. 1об. – 2.
78
Копылов Д. И. Развитие городской и сельской промышленности Сибири в связи с ее
колонизацией в XVIII в. // История городов Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1977.
С. 69.
79
Таблица составлена по данным: РГАДА. Госархив, р. XIX. Д. 379. Л. 1 об. – 2.
80
РГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 47. Л. 198–198 об.
81
РГИА. Ф. 18. Оп. 4. Д. 225. Л. 16.
82
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2336. Л. 29.
83
Богашев В. Иркутск в статистическом отношении // Сын отечества. 1833. Т. 35, № 20.
84
Ядринцев Н. М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историче-
С. 366.
ском отношении. СПб., 1892. С. 362.
85
Старцев А. В. Торговля сибирской пушниной на ярмарках во второй половине XIХ –
начале ХХ вв. // Проблемы генезиса и развития капиталистических отношений в Сибири. Барнаул, 1990. С. 64.
86
Зензинов В. М. Очерки торговли на севере Якутской области. М., 1916. С. 95.
87
Извлечение из отчета по управлению Иркутской губернии за 1839 г. // ЖМВД. 1840. Ч.
37. С. 74.
88
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. С. 54–54 об.
89
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 86. Л. 134–134 об.
90
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3640. Л. 20.
91
РГИА. Ф. 1287. Оп. 31. Д. 1664. Л. 7 об.
92
Взгляд на состояние мануфактур в России // Сын отечества. 1822. №3. С. 253–256.
93
РГИА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 32 об. – 33.
262
94
Копылов Д. И. Указ. соч. С. 82.
95
РГИА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 32–33.
96
РГИА. Ф. 18. Оп. 4. Д. 225. Л. 16, 64.
97
Шмулевич М. М. Крестьянские промыслы в Западном Забайкалье в первой половине
XIX в. // Тр. Вост.-Сиб. гос. ин-та культуры. Улан-Удэ. 1972. Вып. 7. С. 162–165.
98
РГИА. Ф. 1290. Оп. 5. Д. 1. Л. 160–173.
99
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 86. Л. 134.
100
РГИА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 44. Л. 57.
101
ГАКО. Ф. 655. Оп. 2. Д. 259. Л. 43–44.
102
РГАДА. Ф. 1239. Оп. 3. Д. 59723. Л. 31.
103
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 54. Л. 213.
104
ГАИО. Ф. р-2698. Оп. 1. Д. 2. Л. 688.
105
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 87. Л. 31.
106
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 3113. Л. 21.
107
РГИА. Ф. 1290. Оп. 5. Д. 1. Л. 131 об.
108
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 2103. Л. 41 об.
109
РГИА. Ф. 18. Оп. 2. Д. 1091. Л. 1–2.
110
ГАИО. Ф. 70. Оп. 1. Д. 1545. Л. 10.
111
Там же. Л. 12 об.
112
РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 613. Л. 131.
113
Там же. Л. 135 об. – 136.
114
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 86. Л. 134–134 об.
115
Мануфактурная промышленность Забайкальской области в 1856 году // Журнал ма-
нуфактур и торговли. 1857. Ч. 1, отд. 2. С. 137.
116
Там же. С. 139.
117
Там же. С. 142.
118
Щукин Н. Очерки торговли в Нерчинском крае. // ЖМВД. 1860. Ч. XLIV. Окт. Отд. 3.
119
Мухин А. А. Промышленность Сибири во второй половине XIХ в. // Тр. ИГУ. 1968. Т.
С. 66.
LV, вып. 1. С. 78.
120
Хроленок С. Ф. Золотопромышленность Сибири (1832–1917). Иркутск, 1990. С. 26.
121
РГИА. Ф. 1265. Оп. 1. Д. 154. Л. 134.
122
Загоскин М. В. Иркутск и Иркутская губерния. Иркутск, 1870. С. 23.
123
Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1881–1901 гг. С. 64.
124
ГАИО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 827. С. 1 об.
263
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В течение ХVIII – первой половины XIХ в. происходил процесс формирования и развития городских поселений Байкальской Сибири, который при всем
региональном своеобразии отражал основные закономерности российской урбанизации. Исследование этих процессов на конкретном региональном уровне позволяет сделать ряд выводов общесибирского характера.
Возникновение городских поселений было следствием и одним из главных
факторов формирования общесибирского экономического пространства. Процесс
этот был весьма противоречив, имел чисто сибирские особенности, что не могло
не сказаться на специфике сословно-демографической ситуации, эволюции социально-экономических структур и динамике городского пространства.
Все городские поселения региона, так или иначе, были связаны друг с другом системой хозяйственных цепочек, сформированных под влиянием становления региональных транспортных и рыночных отношений. Результатом стало создание в Байкальской Сибири разнообразной структуры городских поселений от
высочайше учрежденных городов до острогов, торговых слобод и заводских поселков. Определяющим для их развития стали специализация на промысловых и
обменных операциях, а также становление торгово-промышленного населения.
Как и в России, сибирские города формировали своеобразный каркас экономических связей на определенной территории и между собой. Он включал в себя региональные центры, средние зоны и периферийные территории с соответствующей инфраструктурой. В центре сложившейся региональной структуры Байкальской Сибири в течение рассматриваемого периода находился Иркутск, ставший со временем «средоточием всей многоразличной сибирской торговли». Заметными экономическими центрами были Верхнеудинск и Кяхта. Остальные города региона были представлены небольшими уездными городами и малолюдными поселениями городского типа. Они вырастали на определенном пространстве
от большого города и были связаны друг с другом системой хозяйственных цепочек, сформированных под влиянием регионального рынка. Следует отметить, что
264
малые города были одной из самых устойчивых во времени и пространстве форм
поселений в Сибири. Большинство из них выросло из первых острогов и зимовий.
Вместе
с
сельской
округой
они
составляли
единый
территориально-
хозяйственный и социокультурный комплекс, представляя в совокупности наиболее эффективную форму колонизации сибирских территорий.
Становление городского поселения представляло собой сложный социально-экономический и культурно-поведенческий процесс. Превращение любого поселения в город тесно связано с формированием в нем городской среды, включающей в себя не только экономическую составляющую, градостроительный образ и природный ландшафт, но демографические и ментальные характеристики
городского общества.
В силу незавершенности городообразовательных процессов в Сибири в рассматриваемое время существовали поселения, не получившие статус города или
по разным причинам потерявшие его. Они отличались более сложной, чем сельские поселения социальной структурой своих жителей и вместе с городами играли важную роль в формировании и реализации товарно-денежных отношений.
Все эти остроги, пригороды, подгородные слободы, заводские поселки не только
были тесно связаны с окружающей их сельской округой, но и являлись важным
звеном в межлокальных хозяйственных связях крупных городов и территорий в
целом. Более того, в тех территориях, где город только формировался или был
слабым, эти населенные пункты брали на себя выполнение хозяйственных функций, формируя экономическую иерархию поселений в рамках существующего регионального рынка. Тем самым, они наполняли сельскую округу «городским сознанием» и отчасти возмещали недостаток официальных городских поселений в
регионе.
В течение всего рассматриваемого периода в Байкальской Сибири, как и во
всей стране в целом, происходило формирование системы городского самоуправления. Создание городских магистратов и ратуш, а затем городских дум и управ
при всей их громоздкости, сложности, подконтрольности коронной власти все же
значительно изменило структуру и характер городского общества. Городские ор265
ганы власти достаточно успешно решали задачи городского хозяйства и обустройства, содействовали экономическому развитию городов, осуществляя контроль и поддержку местных рыночных отношений и капиталов. Выборность органов городской власти, многочисленные общественные службы содействовали
социализации и сплоченности городского социума, выдвигали лидеров и подвижников общественного служения.
Одной из главных задач городского самоуправления была экономическая
самостоятельность. Наполняемость городских бюджетов во многом зависела от
количества населения и разнообразия его хозяйственных занятий, объема и степени развития городской экономики. Финансовые затруднения были характерны для
большинства городов России на протяжении всего дореформенного периода. Одной из главных причин недостаточности городских средств была общая экономическая слабость города, отсутствие серьезных инвестиций, а для сибирского региона еще плачевное состояние городской промышленности. Кроме того, в силу
традиционной инертности сами городские власти не проявляли большой активности в поиске новых источников доходов и в максимально полном использовании
существующих. В свою очередь, недостаточное бюджетное финансирование
сдерживало инициативу городского общества и не давало в полной мере реализовать возможности городского управления. В результате деятельность городских
органов власти была направлена преимущественно на решение текущих вопросов
городского хозяйства и управления в ущерб перспективному развитию города.
Развитие торгово-промыслового хозяйства в Сибири и близость к китайскому рынку привели к возникновению купеческого капитала в городах Байкальской
Сибири уже в первой половине ХVIII в. Формирование регионального купечества
в целом отвечало процессам и сословно-общественной организации городского
населения, сложившимся в России в дореформенный период. Особенностью было
отсутствие в Сибири дворянского предпринимательства, как и самого дворянства,
что открывало более широкие перспективы перед местным гильдейским купечеством и определяло его ведущую роль в хозяйственной и общественной жизни
сибирских городов.
266
Несмотря на то, что в сибирском городе, как, впрочем, и по всей стране,
численно преобладало мелкое купечество, лидирующие позиции в экономической
и общественной структуре города принадлежали небольшой группе купцов – первогильдейцев, которые во многом и определяли социальную активность и зрелость городских обществ. Именно в их среде формируются новые жизненные
ценности и ориентиры, включающие в себя не только коммерческие приоритеты,
но и стремление к просвещению, общественной деятельности, благотворительности.
Торговый капитал выступал, прежде всего, как капитал купеческий. Однако
свои привилегии купцам приходилось отстаивать в острой конкурентной борьбе,
как с иногородними предпринимателями, так и с местными торговцами из числа
крестьян, городских низов и других слоев общества. Устойчивой тенденцией на
протяжении рассматриваемого периода становится постепенное размывание сословных форм организации хозяйственной и общественной жизни, проявлявшееся
в возрастающем участии в городской торговле и промышленности других, помимо купечества, социальных групп населения. В силу непоследовательности и противоречивости российского феодального законодательства социальная структура
города не отличалась стабильностью, а сам характер развивающихся рыночных
отношений взрывал изнутри все попытки монополизировать основные сферы
производства и торговли за отдельными сословными группами. Купечество составляло лишь верхушку предпринимательского айсберга, в то время как малый
и, отчасти, средний бизнес был значительно шире по своему социальному составу, включая в себя представителей практически всех податных сословий, а в Сибири еще и таких специфических групп как ссыльные, инородцы, торгующие бухарцы, китайские предприниматели.
Процесс формирования экономического пространства Азиатской России
носил многогранный характер, связанный как с общим вектором хозяйственного
развития империи, так и с региональными особенностями. Функцию пространственной локализации экономических связей выполняли ярмарки, связанные между
собой своеобразными цепочками, по которым и осуществлялся весь товаропоток.
267
Различные формы торговли не подавляли, а дополняли друг друга. Стационарная
торговля обслуживала города, развозная – сельскую местность, а ярмарки соединяли регионы Сибири в единый хозяйственный комплекс, который складывается
к середине XIХ в. С этого времени можно говорить и о вхождении сибирского регионального рынка в общенациональный. На более раннем этапе экономического
развития Сибири могли образовываться лишь отраслевые рынки. Таковым был,
например, пушной рынок Сибири, на формирование которого оказывали влияние
неравноправные отношения с метрополией и раннее включение края в орбиту
международных связей. Следует понимать, что экономическое пространство Сибири было заметно шире географических и политических рубежей. Используя
экономическую эрозию границы с азиатскими государствами и Китаем, российский капитал выходил из пределов собственно сибирских территорий и стремился
укрепиться на внешних рынках Юго-Восточной Азии и Тихоокеанского региона.
Сибирь являлась своеобразным транзитным мостом между Россией и Востоком,
выступая перед ним, как представитель промышленно развитой державы.
Города южной части Байкальской Сибири уже на ранней стадии своего становления были включены в процесс транзитной русско-китайской торговли, что
не могло не сказаться на их специализации и экономическом своеобразии. Особая
роль в развитии международной торговли в течение рассматриваемого периода
принадлежала Иркутску и Кяхте. Русско-китайская торговля, несмотря на свой
транзитный характер, содействовала развитие транспортной системы региона,
ориентировала на удовлетворение своих нужд ряд местных промыслов и отраслей
промышленности. Наконец, трудно переоценить ее роль в становлении крупного
сибирского предпринимательства.
Городская экономика оказывала заметное влияние на формирование транспортной сети Байкальской Сибири. Гужевой и водный транспорт дополняли друг
друга в перевозках грузов по территории края. Транспортная составляющая была
важнейшим фактором развития сибирского города, позволяя держать в руках
крупного капитала организацию и контроль за транзитными товарными потоками.
В течение всего рассматриваемого периода ведущая роль в организации транс268
портных перевозок по Сибири принадлежала гильдейскому купечеству, став тем
самым одним из источников накопления капитала.
Как и по всей Сибири, ремесленное производство Байкальской Сибири заметно уступало торгово-промысловым занятиям городского населения и в течение всего рассматриваемого периода оставалось кустарным, едва обеспечивающим потребности ближайшей округи простейшими домашними изделиями. Развитие городского ремесла и промышленности сдерживалось общей экономической отсталостью Сибири, узким рынком сбыта, недостатком капиталов и рабочих рук. Абсолютно преобладало мелкотоварное производство, в общей массе которого первые капиталистические предприятия были едва заметны. Тем не менее,
ростки внедрения рыночных отношений были налицо. Особенно заметны они были в купеческих предприятиях, большинство из которых достигало уровня мануфактуры. В тоже время рынок потребления промышленных изделий ограничивался только территорией Байкальской Сибири и не был способен полностью обеспечить потребности местного населения.
На наш взгляд, своеобразие российской урбанизации в период феодализма
позволяет внести существенные коррективы в классическое определение города
как продукта отделения ремесла от земледелия. В этом определении, конечно,
много истины, но смысл вообще-то в том, что это отделение требует для дальнейшей взаимосвязи обязательное присутствие сферы обмена. Город и является,
таким образом, центром обменных отношений между производством и ремеслом,
с одной стороны, и земледельческим освоением территории, с другой. При этом
совершенно не обязательно связывать город только с индустриальным развитием.
Многие города, особенно сибирские, были в большей степени центрами региональной и транзитной торговли, нежели промышленного производства.
Изучение изменений, происходивших в законодательстве, городской экономической и общественной среде, позволяет выделить два хронологических этапа.
Первый связан с появлением первых городских поселений и становлением системы городского хозяйства и населения Байкальской Сибири с конца XVII в. до
1780-х гг. Наиболее важные изменения, ставшие следствием реформ второй поло269
вины XVIII в., происходят в городском обществе и самом городе в конце XVIII –
первой половине XIХ в. К середине XIХ в. в городском обществе наиболее экономически развитых городов Байкальской Сибири произошли значительные изменения, свидетельствующие о формировании буржуазного менталитета. Показателями их были большая динамичность хозяйственной жизни города, расширение
коммерческого кругозора и торговых связей купечества, стабилизация и растущее
влияние капитала в городском управлении и общественной жизни, разительные
перемены в образе жизни и культуре горожан. Так, уже с конца XVIII в. путешественники и бытописатели дружно отмечают в Иркутске европейский склад жизни горожан, связанный с новой планировкой города и жилых зданий, его торговой
специализацией и развитием потребительского рынка, временем препровождения
и досуга, тягой к культуре, заметными переменами в повседневной жизни. Еще
более разительные перемены происходят в Иркутске в XIХ столетии, придавая
ему столичную элегантность и лоск. Изменения в других городах Байкальской
Сибири были не столь показательны. Пожалуй, только Верхнеудинск и Троицкосавск с торговой слободой Кяхтой, где заметно преобладала торговая сфера, в целом соответствовали новым тенденциям организации городского пространства.
Очень низкими темпами развития отличались уездные Нерчинск, Нижнеудинск,
Киренск и другие малые города региона. Практически все города региона в той
или иной степени сохраняли сельский вид. Связан он был в основном с хозяйственными занятиями городского населения, многие из которых имели огороды,
пашни, держали скот и домашнюю птицу. Конечно, все это более было характерно для окраин и предместий городов, но и в центральных кварталах было немало
замкнутых усадебных комплексов. В этом отношении сибирский город мало чем
отличался от так называемых «аграрных городов» провинциальной России. Но
важно отметить, что внешний вид даже самых малых городских поселений региона отличался от облика крестьянских селений, прежде всего некоторой упорядоченностью уличных и дворовых пространств, отражающих организационную систему плановой городской застройки, а также обязательным наличием ярмарок и
270
торжков, розничной торговли и производственно-потребительских интересов городского населения.
271
Список принятых сокращений
АРГО – Архив Русского географического общества.
ГАЗК – Государственный архив Забайкальского края.
ГАИО – Государственный архив Иркутской области.
ГАКК – Государственный архив Красноярского края.
ГАКО – Государственный архив Костромской области.
ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации.
ЖМВД – Журнал министерства внутренних дел.
НАРБ – Национальный архив Республики Бурятия.
ПСЗРИ – Полное собрание законов Российской империи.
РГАДА – Российский государственный архив древних актов.
РГИА – Российский государственный исторический архив.
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив.
РГАВМФ – Российский государственный архив военно-морского флота.
РГБ ОР – Российская государственная библиотека. Отдел рукописей.
РНБ ОР – Российская национальная библиотека. Отдел рукописей.
272
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
273
Научное издание
Шахеров Вадим Петрович
Экономика сибирского дореформенного города
(на материалах городов Байкальской Сибири)
ISBN
Редактор: ????????
Корректор: ???????????
Темплан 2011. Поз. 6
Подписано в печать 31.01.2011. Формат 60х90 1/16.
Уч.-изд. л. 13,9. Усл. печ. л. Тираж 500 экз. Заказ
Издательство Иркутского государственного университета
664003, Иркутск, бульвар Гагарина, 36
Отпечатано в типографии «Оттиск»
Адрес
274