Саша Денисова: «Наш театр – место, где можно почувствовать себя свободным»

Саша Денисова: «Наш театр – место, где
можно почувствовать себя свободным»
В октябре в Минске, наконец, – яркое театральное событие. В рамках
фестиваля «ТеАрт» впервые в беларусской столице московский Театр.doc со
спектаклем «Зажги мой огонь» – нестандартные этюды из жизни Джима Моррисона,
Дженис Джоплин и Джими Хендрикса.
Нестандартный драматург Николай Рудковский встретился с нестандартным
драматургом Сашей Денисовой, чтобы узнать, зачем, как и для кого «зажгла» она
свой огонь.
– Саша, ты впервые в Театр.Doc внесла западную, нерусскую тему. Так ты
могла посягнуть на устои этого театра?
– Не думаю, что на этот счет в Театре.doc были устои. Наш театр –
демократическое предприятие, здесь можно сделать спектакль о чем угодно, если это
касается реальности: внутренняя атмосфера и политика руководства способствует
тому, что, как в плодородной земле, все растет и колосится. Это и делает его
плацдармом эксперимента молодых – в отличие от репертуарного русского театра, в
котором новации останавливают традиции, труппа, политика. Здесь можно
почувствовать себя свободным – и это, безусловно, отразилось на внутренней
энергии спектакля «Зажги мой огонь».
Когда впервые худрук Михаил Угаров смотрел его, он сказал: «Это дикий спектакль».
Возможно, мы посягнули на аскетизм, в котором начинал Театр.doc. Да и то, аскетизм
раннего устава Дока – никаких декораций, музыки, костюмов – был связан с
обнулением, очищением от шлака нафталинового театра. Это было десять лет назад,
когда драматурги собрались в этом подвале, мечтая о своем новом театре, о том, как
будут звучать новые современные тексты на сцене. Прошло время, и мы сделали
спектакль «Зажги мой огонь» с музыкой, какими-никакими костюмами (девочки играют
Джоплин в моих ископаемых хипповых шмотках, мальчики – в том, что наш художник
Константин Шарков нашел из раритетов дома и на помойке, в общем, по сусекам
наскребли).
Что касается западной темы, то она свойственна поколению тридцатилетних, чья
юность пришлась на девяностые. С одной стороны, было ощущение страха перед
реальностью, когда тут тебе малиновые пиджаки, родители из институтов
переместились торговать на рынки. И одновременно было ощущение двадцатилетней
смелости: кругом дурдом, а ты такой весь из себя читаешь Павича, Кортасара,
Джойса, плеер с Моррисоном врубил и уже не так страшно, уже можно жить в своей
собственной реальности.
Сцена из спектакля "Зажги мой огонь"
Эти тексты и музыка действовали на меня особенно – и, конечно, дети Вудстока и
Монтеррея, «The Doors», Джоплин, «Jefferson Airplane», «Grateful Dead» в те годы
были моими лучшими друзьями. Как поет Моррисон – «music is your special friend».
Вдохновленный свободой рок-звезд разлива 1969 года, каждый из нашей труппы – и
я, и режиссер Юра Муравицкий, и актеры наши тридцатилетние – в годы юности
чувствовал себя Моррисоном – неистовым бунтарем, романтиком, анфан террибль,
звездой, идолом.
Нам, неизвестным, показалось, что можно создать пространство в
спектакле, в котором можно воплотить юношескую мечту и
почувствовать себя рок-звездой.
«В кино не очень повезло, в труппе театра не состою, из трех театров выгнали, в
личной жизни как-то не вполне», – говорят актеры в своих личных монологах, – «зато
могу зажечь». Вот и мы зажгли. Видимо, как-то прилично этого захотели и зажгли.
– Как чувствуют себя твои герои в реалиях сегодняшней России?
– Они совершают те же поступки, что и Моррисон, и арт-группа «Война», к примеру.
Если Моррисон снял штаны на концерте в Майами, изобразив мастурбацию, за что
его едва не посадили, то современные художники делают акцию на разводном мосту
в Питере. Милиционер допрашивает Моррисона на предмет: не финансирует ли его
госдеп, кто сообщники. Герои переживают то же, что и мы: фильм Моррисона
уничтожает преподавательская комиссия во ВГИКе, Джоплин, потусив в столице,
возвращается, преданная друзьями и женихом, в провинцию к маме, а мама, как и
наши мамы, говорит: «Только тут без гулек и не спать до двенадцати, патиссоны
будем закручивать, ничего, у нас тоже жить можно, дочка одной женщины тоже гуляла
и наркоманила, и все, а теперь вышла замуж и работает контролером на фабрике».
Ну, естественно, Джоплин бежит от такой перспективы к рок-н-роллу.
Это и про нас всех: что-то никто не закручивает патиссоны. Все
свой выбор сделали.
– Почему ты выбрала именно Джима Моррисона, Дженис Джоплин и Джими
Хендрикса? Другие культовые рокеры тебя «не возбуждают» на творчество?
Или это не ты их выбирала?
– Нельзя сказать, что я собираюсь делать серию байопиков. В байопиках есть
странная вещь – тот же Оливер Стоун в фильме о Моррисоне, за который его
клавишник Дорз Рэй Манзарек тихо проклял, берет ключевые моменты, яркие,
которые взял бы любой драматург. А мы взяли те моменты, которые случились и с
нами, и с Моррисоном. Я думаю, что мы сделали в каком-то смысле интереснее, чем
Стоун. Человечнее хотя бы. Для него Моррисон – звезда враждебная, он счеты
сводит, он сам из этого поколения, но пока Стоун служил во Вьетнаме, по мнению
Стоуна, Моррисон жрал наркоту и извивался на сцене, и, как результат, сгорел до
срока. Так думает Стоун. Он же жив, а значит прав! А мы Моррисона пожалели – как
себя. Он нам родной по крови, такой же больной на голову, как и мы, трогательный и
беззащитный.
– Получается, что ты, как Энди Уорхол, который (по легенде), не зная что
творить, решил нарисовать то, что он больше всего любит. Так и появилась его
знаменитая картина «Доллар». А ты, значит, больше всего любишь
Моррисона:)?
– Вообще спектакль с этого фокуса и родился. Мне пришла в голову мысль, а что
если я – Моррисон, или Моррисон – это я, живу в московском районе Выхино или
Бирюлево, хожу в советскую школу. Как сделать такой фокус, что мы такие же
большие, крупные, как они, ну хоть на время спектакля, а они так же чувствовали,
страдали, любили, как мы, над ними также дебильно шутили в школе, и карьера не
задалась.
Сцена из спектакля "Зажги мой огонь"
И мы стали идти по биографии звезд, актеры импровизировали в рамках заданных
сцен, только две сцены были написаны, для затравки, а потом все пошло, как по
маслу. Если Джоплин в Сан-Франциско выгоняли друзья, потому что задолбала уже
сидеть на шее и жрать из холодильника, я вспоминала аналогичный случай из своей
хипповой жизни. Образовалась пьеса – от детства до смерти, – где три героя
попадают в разные житейские ситуации, которые случались и с нами, и с рокидолами.
Об американской жизни мы ничего не знали особо, пришлось Моррисону учиться
среди русских детей – актеров Маракулиной, Ефимова, Баталова, Вилковой,
Юдникова, Тамеева. И есть также в спектакле монологи актеров, которые торчат
посреди этой пьесы перпендикулярно, среди игровых веселых сцен, настоящая речь
о своей жизни.
Это сочетание во многом дает странный двойной фокус спектаклю
– мы, как они, и они, как мы.
Потому что интимнее рассказать про самих себя можно не напрямую, а хитро, через
кого-то другого, обходным путем. Так же про свою жизнь приличному человеку
неловко рассказывать.
– Как песня «Light My Fire» вдохновила тебя взять спички, чтобы «поджечь
старый театр с унылой классикой и пыльными кулисами»?
– Я из тех, кто не вынимает айпод из ушей. Говорят, что первое поколение хиппи
оглохло – дорвалось до свободы во всех смыслах. Я слушаю музыку постоянно, она
есть во всех моих спектаклях, разная. От фокстрота сестер Эндрюс до «Depeche
mode», хипстерских «Franz Ferdinand» и тяжелого индастриала вроде «Slayer» и
«Ministry». И да, мне постоянно хочется что-то поджечь. Особенно старый театр.
– Герой пьесы «Самый чистый город» призывает молодых героев поджечь
минские театры. Как реально можно заставить режиссеров, народных артистов
и зрителей перестать жевать нафталин и надевать кринолин? Или никого
нельзя заставлять и они сами начнут испытывать изжогу?
– Да, в репертуарном театре нужна санация, потому что больной больше мертв, чем
жив. В большинстве случаев. Но, знаешь, у нас, в России, есть тут хорошее
движение: формируется молодое поколение, которое может прийти командами, с
продюсерами, администраторами, в старые театры. Движение это идет, и можно
увидеть, какое сопротивление оно вызывает. Крику будет много, да и гореть театры
начнут – в переносном смысле. Уже горят.