Международно-политическая субъектность Евросоюза
advertisement
МЕЖДУНАРОДНОПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ Евросоюза ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК Университет им. Сулеймана Демиреля, Алматы, Казахстан Резюме Международно-политическая субъектность Европейского Союза продолжает оставаться предметом оживленных экспертных дискуссий. Традиционные теории международных отношений, прежде всего реализм, не содержат адекватных ключей к осмыслению его деятельности. Сохраняется точка зрения, что ЕС вообще не может рассматриваться в качестве субъекта мировой политики. Такое отношение определяется в первую очередь отсутствием у него инструментария обеспечения собственной военнополитической безопасности. В то же время получившие в последние годы признание расширительные трактовки безопасности подчеркивают значение тех областей международных взаимодействий, в которых потенциал влияния Европейского Союза увеличивается. Европейское интеграционное объединение с момента своего появления оказывало влияние на международную среду через экономические механизмы. После окончания биполярного противостояния оно смогло существенно активизировать свою деятельность, разработав для нее адекватный инструментарий в рамках Общей внешней политики и политики безопасности, а также Европейской политики безопасности и обороны. В связи с этим явным индикатором расширения активности ЕС на мировой арене стала его миротворческая деятельность. Усилия Европейского Союза в вопросах кризисного и посткризисного урегулирования получили высокую оценку и придали ему авторитет на международной арене. Инструментарий объединения не ограничивается только ОВПБ. Важнейшим элементом его деятельности становится структурная дипломатия, направленная на формирование правил и норм, которые бы принимались другими членами мирового сообщества. Вместе с тем, с учетом сохраняющегося разрыва между внешнеполитическими амбициями ЕС и его возможностями, в литературе распространение получила концепция «малой мощи», отражающей амбивалентность оценок его влияния на международной арене. Параллельно широкое распространение получили понятия «просвещенной», «нормативной» и «гражданской» мощи, подчеркивающие стремление Европейского Союза «цивилизовать» окружающее пространство и заставить его функционировать в соответствии с системой правил. Реальная практика международной деятельности интеграционного объединения зачастую резко контрастирует с идеалистическим посылом этих концепций. Тем не менее европейские исследователи полагают, что в условиях анархичной и враждебной среды подобные компромиссы неизбежны и не отменяют позитивной направленности усилий ЕС по формированию более совершенного миропорядка. Ключевые слова: Европейский Союз; Общая внешняя политика и политика безопасности; Общая политика безопасности и обороны; международно-политическая субъектность; нормативная мощь; малая мощь; постмодернистская мощь; кризисное реагирование; НАТО. После распада биполярной системы, когда НАТО стала трансформироваться из военного альянса с ограниченной зоной ответственности в военно-политическую орДля связи с автором / Corresponding author: Email: zhussipbek.galym@sdu.edu.kz ганизацию с глобальным охватом деятельности, ЕС также стал проявлять заинтересованность в принятии больших обязательств в сфере безопасности. В настоящее 133 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС время Европейский Союз объединяет 27 государств с населением почти в полмиллиарда человек и производит около четверти мирового валового продукта. Произо­ шедшие сдвиги отразились на системе меж­ дународных отношений в целом, способствовали изменению расклада сил в Европе и европейской системы безопасности. 1 Международно-политическая субъектность Европейского Союза и его субъектность в сфере безопасности находят различные толкования в исследованиях европейской интеграции и теории международных отношений. ЕС не может быть адекватно квалифицирован в соответствии с установками классических теорий, сформулированных для системы традиционных межгосударственных отношений. В этой связи сомнения в перспективах участия европейского интеграционного объеди­ нения в международных делах высказывались неоднократно. Например, один из основателей «английской школы» Х. Булл в 1982 го­ду писал, что «Европа не является актором международных отношений и вряд ли станет таковым» [Bull 1982: 151]. В этом смысле само существование ЕС и его действия на международной арене бросают прямой вызов многим классическим теориям и парадигмам. Вполне закономерно, что в теоретической литературе отсутствует консенсус относительно роли Евро­ пейского Союза в современном мире. С одной стороны, часть исследователей провозглашают появление «истинно глобальной супер-державы» [Haseler 2004; Leonard 2005; McCormick 2007], с другой – немало и тех, кто оценивает положение ЕС в глобальной политике как «сумбурное», «несистемное», даже «иллюзорное» [Menon 2008; Manners 2010: 67-87]. Существует группа исследователей придерживающихся «срединной» точки зрения, принимающих, что ЕС может влиять на определенные процессы, но только ограниченно и только с позиции «гражданской силы» посредством использования нормативных инструментов [Telo 2006]. Трудность определения международной субъектности Европейского Союза вытекает прежде всего из различных толкований самих понятий «безопасность» и «система международных отношений». Они полу­ чают различную интерпретацию в различных парадигмах и теоретических школах. Сложность толкования понятия «безопасность» вытекает из его полисемичности, многомерности и ценностно-обуслов­лен­ ной природы, напрямую зависящей от политических, экономических, социальнокультурологических установок исследователя. При этом «классическое» определение рассматривает его как «безопасность государства от агрессии или угрозы агрессии» [Buzan 1991: 3-11]. По мнению исследователей, берущих за основу такое понимание и уделяющих первостепенное внимание наличию военной мощи и политической консолидированности (позиции которых оставались преобладающими до второй половины 1990-х го­ дах), и вообще согласно взглядам последователей школы «реализма», ЕС неуместно квалифицировать в качестве субъекта при рассмотрении вопросов безопасности. Для этого он не обладает адекватным военным потенциалом [Bailes 2005: 5; Salmon 2005: 378] и политическим и конституционным единством [Howorth 2010: 457-458]. Вместе с тем было бы неверным ограничиваться посылками реалистской парадигмы. При оценке субъектности Евросоюза в вопросах международной безопасности вообще нельзя ограничиваться только кругом рационалистических теорий. Пост­позити­ виская парадигма внесла значительный вклад в расширение понимания безопасности, включив в него финансово-эко­ номический, гуманитарно-социальный и экологический аспекты. В этих областях субъектность ЕС проявляется гораздо более заметно. Для анализа деятельности Евросоюза не менее полезными могут оказаться и установки «критических теорий», в том числе неограмшианской теории гегемонии. Они могут дать оригинальную трактовку создания Европейской политики в области безопасности и обороны 134 ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК (ЕПБО) и повышения роли ЕС в сфере безопасности. При рассмотрении международной субъектности Евросоюза в исторической ретроспективе, с учетом влияния внешнеэкономических связей на международную политику, можно утверждать, что Евро­пей­ские сообщества изначально по своей природе возникли как субъекты международных отношений, несмотря на то что договоры, положенные в их основу, не содержали положений относительно внешней политики и политики безопасности. Акти­ви­зация диалога государств-членов европейского интеграционного процесса (воплощенная в Европейском политическом сотрудничестве) началась еще в 1969 году. К 1973 г. они представляли уже самую эффективную группу стран в ходе Сове­щания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Не­слу­ чайно Франсуа Дюшен разработал свою концепцию «гражданского игрока» именно в эти годы [Garavini 2010: 199]. Хотя совместная активность государств-членов ЕЭС в последующие годы снизилась, она послужила фундаментом для будущих инициатив в политической сфере. Европейский Союз, ставший новой стадией развития европейского интеграционного процесса после распада биполярного порядка, постепенно начал восприниматься в качестве одного из ведущих игроков на международной арене. Этому способствовало решение государств-членов включить в орбиту интеграции определенные аспекты внешней политики и политики безопаснос­ ти. В результате была инициирована «Об­ щая внешняя политика и политика безопасности ЕС» (ОВПБ), а затем и «Евро­пейская политика безопасности и обороны». Норвежский аналитик П. Риекер отмечал, что после распада биполярной системы в Европейском Союзе начался процесс формирования концепции всеобъемлющей безопасности, которая характеризуется тем, что военные средства составляют лишь незначительную часть используемого инструментария. Яркими проявлениями концепции всеобъемлющей безопасности ЕС стали ориентация ЕПБО на управление кризисами, а также инициативы подобные Стабилизационному пакту для стран Бал­ канского региона и Евро­сре­ди­зем­но­мор­ скому партнерству [Rieker 2006: 511-512]. Политика расширения Союза и европейская политика партнерства со стра­ нами-соседями, которые преследуют цель трансформации национальных политик и обществ близлежащих регионов, могут быть представлены как одни из самых существенных инструментов обеспечения безопасности Евросоюза [Bailes 2005: 5]. ЕС, с одной стороны, старается помочь этим странам решить социально-эко­но­ми­ ческие проблемы, а с другой – хочет подстроить политики, общества и рынки этих стран под свои политические и экономи­ ческие приоритеты. В соответствии с данной логикой можно утверждать, что ЕС с учетом его интеграционной политики предстает одним из ведущих гарантов европейской безопасности. Корректная оценка субъектности ЕС в сфере безопасности требует понимания природы и особенностей Европейской политики безопасности и обороны (ЕПБО). Она изначально создавалась в рамках «второй опоры» Союза – ОВПБ. Включение после подписания в 1997 г. Амстердамского договора Петерсбегских задач1 в «оборонную политику» ЕС и тем самым инкорпорирование их в основополагающие правовые документы ознаменовало собой окончательный отказ ЕС от идеи создания «общей европейской оборонной политики». Продекларированная «оборонная политика ЕС» не предполагает коллективную оборону. В основном она охватывает координацию и совершенствование методов управления кризисами, логистику и сотрудничество в разработке и закупках вооружений [Kavun 2006: 53]. Таким образом, 1 Петерсбегские задачи: являются неотъемлемой частью ЕПБО. Согласно статье 17 Договора о Европейском Союзе они охватывают «гуманитарные акции или меры по эвакуации; меры, направ­ ленные на сохранение мира; задачи боевых групп в ситуации кризисного управления, включая меры по восстановлению мира». 135 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС концепция безопасности ЕС в том виде, в каком она получила отражение в Амс­тер­ дамском договоре, не оправдала существовавших ожиданий создания “une Europe puissance à la Française” («европейской мощи подобно Франции»). Парадоксальным образом Амс­тер­дам­ ский договор, направленный на укрепление позиций ЕС, закрепил преобладание НАТО в вопросах европейской безопасности [White 2001: 148-149]. В достигнутых между НАТО и ЕС к концу марта 2003 г. договоренностях «Берлин Плюс», дающих ЕС возможность использовать силы и средства НАТО при проведений операции в ЕПБО, за Альянсом признается роль основополагающего института евроатлантической безопасности [Байков 2009]. НАТО и лидирующие в ней США недвусмысленно поддержали создание ЕПБО, поскольку последний «является инструментом повышения эффективности кризисного управления за счет перераспределения ответственности в Евро-Атлан­тическом сообществе и оптимизации военных ресурсов и структур среди союзников» [Данилов 2002]. При этом ЕПБО заложил фундамент «нормативных амбиций» ЕС в глобальном масштабе. Лиссабонский договор наделил Евро­ союз правосубъектностью, статусом юридического лица, учредил Европейскую службу внешних связей и пост Высокого представителя по иностранным делам и политике безопасности, что заметно усилило позиции ЕС как самостоятельного международного игрока. Поэтому согласно мнению Дж. Ховорта, желал он этого или нет, но Евросоюз стал субъектом международных отношений в результате вступления договора в силу [Howorth 2010: 454]. Включение в него статьи, обязывающей государства-члены ЕС помогать друг другу всеми возможными средствами в случае агрессии против одного из них (ст. 28 А/7), напоминающей пятую статью Северо­ат­ лантического договора, стало индикатором политической воли европейцев соз- дать «общее пространство безопасности». Вместе с тем оно не превращает ЕС в военно-политический блок, каким остается НАТО. Показательно, что даже созданный в рамках ОПБО2 военно-гражданский потенциал, принадлежит государствамчленам и выделяется ими на добровольной основе для проведения операций под эгидой Союза. Субъектность ЕС однозначно нельзя приравнивать к субъектности государства. В то же время он заметно отличается и от традиционных международных организаций. В отличие от них, он обладает делегированными ему государствами-членами полномочиями в сфере внешней политики. Концептуальная и институциональная эволюция ЕПБО/ОПБО напрямую связана с политическим развитием ЕС, в частности с изменением взглядов его крупнейших государств-членов на европейскую без­ опасность. Тем не менее нередко опре­ деленные процессы в ЕС могут предвос­ хищать трансформацию подходов госу­ дарств‑членов. 2 Зародившаяся в конце 1990-х – начале 2000-х годов миротворческая деятельность ЕС остается одним из доказательств его субъектности в сфере безопасности. Рас­ ши­рение потенциала ЕС в сфере кризис­ ного и посткризисного реагирования представ­ляется логичным в свете истоков европейской интеграции, которая была призвана не допустить новый конфликт в Европе [Байков 2010]. После развала биполярной системы все региональные организации были вынуждены адаптироваться к новым условиям, в частности к новым вызовам и угрозам в сфере безопасности. К началу 2013 г. становится очевидным, что только НАТО и ЕС смогли провести надлежащие реформы и на данный момент только они обладают широким спектром возможностей и потенциалом эффективного реагирования на 2 После принятия Лиссабонского договора в 2009 г. ЕПБО была переименована в Общую политику безопасности и обороны. 136 ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК новые угрозы. При этом ЕС в этом вопросе также остается зависимым от Северо­ат­ лантического альянса (что нашло свое воплощение в договоренностях «Берлин Плюс») и его роль остается дополняющей. Тем не менее миротворчество занимает важное место в многогранной деятельности ЕС и остается «важнейшим системообразующим фактором в формировании ОПБО» [Арбатова 2011]. Осуществление миротворческих операций превращает ЕС в «один из важнейших международных центров силы в урегулировании региональных конфликтов, в обеспечении европейской и международной безопасности». Вместе с тем не стоит переоценивать возможности ЕС в области безопасности. По­ ли­тический кризис и смена власти в Ливии наглядно показали слабость ОВПБ и ЕПБО, в особенности нежелание крупных странчленов ЕС объединять свои усилия во внешней политике. Позиция интеграционного объединения в ливийском кризисе была охарактеризована как «очень запоздалая, слабая, не консолидированная и в своей основе не последовательная» [Koenig 2011]. Некоторые аналитики увидели в этом кризисе конец ОВПБ [Kundnani et al. 2011]. В то же самое время миротворческая деятельность ЕС представляется более приемлемой для многих стран по сравнению с политикой США, которую критикуют за односторонность. К тому же Евро­ пейский Союза имеет более ясные, четкие цели в деле регулирования конфликтов, нежели Соединенные Штаты и НАТО. Развитие миротворческой миссии ЕС связано с траснформацией идентичности, прежде всего в больших и северных государствах-членах. В отличие от обществ постсоветских стран, в постиндустриальных обществах государств-членов Евро­ союза растет гражданская активность и акцент (в особенности среди интеллигенции) смещается с материалистических ценностей на постматериалистические (среди которых защита экологии, прав и свобод человека, распространение идей гу3 манизма и демократии по всему миру). Постматериалистические ценности отражают системное повышение качества жизни и субъективного благополучия [Inglehart, Welzel 2005]. Приоритетом постматериалистических ценностей можно объяснить интерес евросоюзовского общественного мнения к гуманитарным кризисам в мире, в первую очередь в сопредельных с ЕС регионах. Именно приоритетом постматериалистических ценностей, как представляется, способствовал превращению ЕС в ведущую миротворческую силу. Хотя миротворческая деятельность таких стран, как Великобритания, Испа­ ния, и особенно Франция, ориентирована прежде всего на страны их прежних ко­ лониальных интересов [Воронов 2011], было бы неверным оценивать европейское миротво­рчество исключительно как неоколониальное или неоимперское явление. В деятельности ЕС по урегулированию региональных конфликтов гуманитарные соображения играют значительную роль. Даже боснийские мусульмане гораздо лестней отзывались о немцах и англичанах, нежели о некоторых мусульманских странах, помогавших, по их мнению, временами менее искренне, чем европейцы3. Таким образом, развитие ЕПБО/ОПБО предоставило ЕС потенциал кризисного и посткризисного урегулирования и превратило его в одну из самых эффективных организаций безопасности. Тем не менее ряд исследователей предупреждают, что рассмотрение лишь инструментов ЕПБО/ ОПБО и ОВПБ не позволяет составить полное понимание субъектности Евро­ пейского Союза в сфере безопасности [Zwolski 2009]. ЕС оказывает влияние на среду безопасности не только через механизмы ЕПБО, но и посредством других политических и экономических инструментов, а также благодаря широкому спектру средств структурной дипломатии. Дан­ ный термин, подразумевает деятельность, направленную на формирование правил Интервью с преподавателями факультета религиоведения университета Сараево. 137 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС игры и преобразование внутреннего устройства третьих странах, в том числе путем распространения ценностей и норм (таких как демократия, права человека, верховенство закона, рыночная экономика). Данный термин в последнее время вошел в широкое употребление для описания внешнеполитической деятельности Евросоюза. Политика ЕС в этой области представляет собой выстраивание диалога и ведение переговоров с третьими странами с целью последовательного формирования политических, правовых, экономических, финансовых, социальных структур и структур безопасности в интересующих ЕС странах (концепция европеизации). Структурная дипломатия ЕС имеет серьезные ограничения, так как она предполагает неравноправие сторон, на что многие страны не соглашаются. Примерами успеха деятельности такого рода стала только политика ЕС в отношении стран ЦентральноВосточной Европы, а также на Балканском полуострове, то есть в тех регионах, где он мог способствовать проведению структурных изменений, предлагая «взамен членство в союзе» [Keukeleire, Justaert 2012]. 3 Европейские исследования существенное внимание уделяют концептуализации специфической международной субъектности ЕС. Например, в одной из последних работ Заки Лаиди характеризует интеграционное объединение как «мощь, избегающую рисков» [Laidi 2010]. Растущую популярность в последнее время приобрела концепция «Евросоюз – малая мощь». Она призвана отразить «разрыв между ожиданиями и возможностями» в деятельности ЕС. Низким потенциалом концепция объясняет оборонительный характер стратегии ЕС на международной арене и его стремление избегать рисков. Яркий пример ограниченности участия ЕС в международных делах: в ходе двадцати двух миротворческих операций его военнослужащие ни разу не были втянуты в вооруженное столкновение. Все военные миссии Брюсселя были операциями малого масштаба и проводились в тех регионах, где риски неконтролируемой эскалация конфликта практически отсутствовали [Toje 2010]. Еще одним доказательством тезиса «Евросоюз – это малая мощь» может служить присоединение к ОПБО четырех нейтральных государств-членов ЕС [Toje 2010]. Невзирая на то что ЕС позиционирует себя как одного из главных глобальных участников кризисного и посткризисного урегулирования, поле его деятельности остается узким. Подобное положение интеграционного объединения обусловлено как внешнеполитическими установками его членов, так и преимущественно межправительственным характером принятия решений в области внешней политики. Согласно альтернативной точке зрения, ЕС трактуется как «просвещенная мощь». По мнению ирландского профессора Бен Тонра, он стремится стать моделью, прообразом такой мощи [Tonra 2009]. Подобный взгляд предлагает очередное идеалистическое толкование субъектности ЕС, продолжая логику ранее сформулированных концепций «нормативной мощи» и «гражданской мощи». Идентификация ЕС с нормативной мощью [Sjursen 2004; Manners 2002] была обусловлена его ролью одного из локомотивов выработки ценностных принципов и правил поведения государств и внедрения этих правил в практику межгосударственного общения [Богатуров 2003]. Аналогичным образом участие ЕС в международных делах нередко характеризуются с помощью понятия «мягкой мощи». Согласно определению американского теоретика Джозефа Ная, мягкая мощь предполагает несиловое влияние на международной арене. Она оказывает воздействие на международные отношения путем формирования образца для подражания, а не посредством принуждения или применения силы [Nye 2004]. Ассоциирование Европы с прогрессом и процветанием, цивилизованностью и культурой, несомненно, составляют основу «комплекса привлекательности» Евро­сою­за. На глобальном уровне существует стойкое 138 ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК восприятие ЕС как субъекта, «разрешающего конфликты исключительно мирными средствами». Мягкая мощь ЕС более всего заметна в его отношениях со странами бывшего советского блока и странами третьего мира. Например, она находит свое воплощение в программах содействия реформированию экономик южных и юго-восточных соседей Евро­союза [Троицкий 2007]. Таким образом, распространение и защита европейских ценностей становится одним из важных компонентов формирования общей внешней политики ЕС. Лидерство в правозащитной деятельности и, как следствие, в нормативной сфере дает ему определенные дивиденды и рычаги давления в международных отношениях и обеспечивает его морально-политическое влияние [Троицкий 2007]. Вместе с тем, как отмечает Ричард Розекранс, то, что континент в недавнем прошлом колонизировавший и эксплуатировавший другие части света посредством грубой политики империализма, в настоящее время стал устанавливать нормативные стандарты поведения для остального мира, представляется парадоксальным [Rosecrance 1998]. Известный британский теоретик и дипломат, бывший заместитель Высокого представителя по ОВПБ Роберт Купер определяет принятие другими странами западных стандартов как «добровольный или либеральный» империализм и открыто ратует за «постмодернистский империализм» [Cooper 2002]. Подобные трактовки поднимают вопрос о цели, ради которой просвещенный субъект распространяет свои нормы. Не преследует ли он в первую очередь собственные политические, экономические и социокультурные интересы? Или подобная политика стала следствием цивилизационной травмы, полученной европейцами в результате двух мировых войн, многовековой колониальной политики и бурного процесса демократизации и деколонизации капиталистического мира во второй половине XX века? Обострению этих вопросов способствуют двойные стандарты в деятельности интегра- ционного объединения. При­вер­жен­ность ЕС «гражданским принципам», в частности правам человека, довольно трудно назвать последовательной и универсальной. Нор­ мативная мощь ЕС оказывается на втором плане, если речь идет о сырьевых ресурсах (особенно углеводородах) или привилегированных условиях внешней торговли, инвестирования и доступа на рынки государств, управляемых авторитарными режимами. К тому же существуют вполне объективные ограничения для «нормативной» мощи ЕС. Среди них – ограниченная эффективность применения норм международного права за пределами ЕС, особенно в сфере соблюдения прав человека. В этой связи все большую популярность приобретают концепции, которые проводят разграничение между внутренней и внешней средой деятельности ЕС. В частности, Р. Купер характеризует ЕС как «островок постмодерна». Среди особенностей «постмодернистского» мира он отмечает отказ от применения силы в разрешении конфликтов, стирание различий между внутриполитической и внешнеполитической сферами, взаимное вмешательство во внутренние дела друг друга и взаимное наблюдение друг за другом, постепенное снижение значения межгосударственных границ [Cooper 2000]. По мнению британского исследователям, для постмодернистской организации вмешательство в дела премодернистского мира является «нормой жизни». В противном случае, наступит прямая угроза самой постмодернистской системе и её ценностям. «Объединенная Европа» вынуждена приспосабливаться к миру двойных стандартов: раз она оказалась в условиях «джунглей», то она должна руководствоваться и их законами. В этой связи ей приходится подчас прибегать к применению самых жест­ких мер, обмана, превентивных атак. Вместе с тем тезисы данной макиавелистской концепции идут в столкновение с представлением о «нормативной» или «гражданской мощи» ЕС и постматериалистическими ценностями европейской общественности. 139 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС Попытку снять это противоречия предприняла также группа ученых Трирского университета под руководством Ханса Маула, которая модифицировали концепцию «гражданской мощи» Ф. Дюшена. Авторы исходят из того, что влияние должно быть использовано для упорядочивания международных отношений, находящихся в состоянии анархии. Она стремится превратить международные отношения в сферу цивилизованного взаимодействия, организованную в соответствии с нормами и законами. Следовательно, гражданская мощь направлена на укрепление международных режимов и международного права [Maull 2005]. Европейская стратегия безопасности, принятая в 2003 году, подчеркивает, что безопасность и процветание Европы всё больше зависят от эффективно функционирующей международной системы, и ЕС заинтересован в повышении роли международного права. Российский ученый М. Троицкий также обращает внимание на то, что «создатели Европейских Сообществ зак­репляли за своим детищем роль международного лидера, структурирующего международную среду посредством совершенствования практик глобального управления». В то же время Х. Маул подчеркивает, что «гражданская мощь» не только не иск­лючает, а скорее даже предполагает применение военной силы для упорядочивания международных отношений (например, в форме гуманитарной интервенции)или для индивидуальной и коллективной самообороны. Более того, концепция «граж­данской мощи» требует использования военных инструментов даже в большей степени, чем это было характерно для традиционных великих держав, которые меньше были обеспокоены структурированием международной среды. Таким образом, гражданская мощь не означает «невозможность применения военной силы или полного отмежевания от применения военной силы как таковой», а скорее предполагает использование военных инструментов только для достижения определенных целей и только в определенных рамках. Поэтому создание в рамках ЕПБО/ОПБО оперативного потенциала кризисного реагирования, предоставляющего ЕС возможность применять военную и гражданскую силу, никак не меняет сущность гражданской мощи ЕС [Maull 2005]. Создание ЕПБО само по себе показывает, что европейцы не исключают полностью применение инструментов военного воздействия [Anderson, Seitz 2006]. В этой связи Евросоюз после создания оперативной ЕПБО выступает в качестве мягкой силы только тогда и там, когда и где для этого существуют надлежащие условия. Из Европейской стратегии безопасности 2003 г. также следует, что Евросоюз не исповедует «пацифизм», хотя и рассматривает применение военной силы как крайнею меру. В документе отмечается, что «ЕС должен выработать такую стратегическую культуру, которая санкционировала бы раннее, быстрое и, при необходимости, жесткое вмешательство». Создание «боевых групп быстрого реагирования» стало практическим подтверждением таких устремлений [Verwick 2006]. Согласно «Белой книге европейской обороны», подготовленной специалистами Института исследований безопасности ЕС, в некоторых случаях применение жесткой силы бывает неизбежным условием, создающим возможность последующей эффективности мягкой силы. Своеобразный итог современных дискуссий о субъектности ЕС подводит Дж. Хо­ ворт, который подчеркивает, что интеграционное объединение нельзя поставить в один ряд с глобальными державами в класси­ ческом понимании, так как оно не обладает политическим и конституциональным единст­вом. Вместе с тем оно обладает потенциалом направлять ход мировой истории и международных отношений в XXI веке в позитивном ключе. При этом самому ЕС стоит избегать попыток позиционировать себя в качестве нормативной модели, ибо бренд «Евросоюз» не предназначен для экспорта. Как субъект международных отношений он призван способствовать формированию плюралистичного в политическом и культурном плане и полицентричного мира. Такой «интер-по­люсный» порядок 140 ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК должен строиться на реальной многосторонности, устойчивом развитии, стабильности, коллективной безопасности и справедливой торговле [Howorth 2010]. По утверждению Дж. Ховорта, появление и укрепление гражданского и военного потенциала ЕС будет приветствоваться США, Китаем, Индией, Бразилией, ООН, Африканским Союзом, АСЕАН, которые сегодня не склонны рассматривать нормативную мощь ЕС как нечто серьезное [Троицкий 2007]. *** «Объединенная Европа» становится одним из формирующихся глобальных игроков как в экономической, так и в политической сферах. Кроме того, ЕС обладает широким набором инструментов кризисного и посткризисного урегулирования. В этой связи потенциал международного влияния ЕС постоянно нарастает. За последние пятнадцать лет ЕС оброс кругом функций, ранее характерных исключительно для государств, в частности в области внешней политики и безопасности. В то же время утверждать, что ЕС идет по пути превращения в сверхгосударство, было бы неверным. ЕС остается своеобразным и уникальным формированием, сочетающим в себе как наднациональные, так и межгосударственные черты. В одном из недавних исследований международной субъектности ЕС, он был охарактеризован как «многоцелевой, многоуровневый, полунаднациональный и полумежгосударственный субъект» [Toje 2010]. «ЕС был и будет военным субъектом новой и необычной формации», – резюмирует в этой связи Дж. Ховорт [Howarth 2010: 466]. Действительно, в последние пятнадцать лет он стал играть заметную роль в предупреждении конфликтов и в их разрешении. Можно даже говорить об особой модели миротворческих миссий ЕС, комбинирующей наряду с «мягкой», некоторые элементы «жесткой» мощи. Будучи уникальным образованием, в вопросах безопасности он обладает как большей легитимностью по сравнению с НАТО, так и большими возможностями и эффективностью по сравнению с ОБСЕ и многими другими региональными организациями. ЕС располагает влиянием на международную среду безопасности не только потому, что располагает ОПБО с ее широким набором инструментов кризисного и посткризисного урегулирования, но и из-за того, что имеет большой потенциал невоенных методов воздействия на международную безопасность, прежде всего структурную дипломатию. Современный мир усложнился, и несравненно большую роль в его хитросплетениях, по сравнению с эрой безраздельного господства Вестфальского порядка, в нем играют финансовые, экономические, образовательные и нормативные факторы. Думается, что Евросоюз располагает комплексным инструментарием, отвечающим обозначенным новым реалиям мировой политики. Вместе с тем эволюционирующую международную роль ЕС и его влияние на международную среду безопасности сложно определить однозначно. Наблю­дается плюрализм нередко противоречивых оценок. Современные исследователи напоминают мудрецов из восточной притчи, которые с завязанными глазами ощупывая слона, пытаются объяснить, с чем имеют дело. Список литературы Арбатова Н. 2011. ЕС и кризисное регулирование // ЕС и региональные конфликты. М.: ИМЭМО. Байков А. 2010. Формы интеграционных взаимодействий в Восточной Азии: опыт проверки Европейским Союзом // Сравнительная политика. №1. Байков А. 2009. Эволюция подходов ЕС в сфере безопасности и интересы России // Россия в мировой экономике и международных отношениях. М.: ИМЭМО. Богатуров А. 2003. Современный международный порядок // Международные процессы. Т. 1. No. 1. Январь-апрель. Воронов К. 2011. Страны Северной Европы // ЕС и региональные конфликты. М.: ИМЭМО. 141 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС Данилов Д. 2002. Европейский союз: формирование политики безопасности и обороны // Космополис. Электронный ресурс]. URL: http://www.rami.ru/cosmopolis/archives/1/danilov.html. Троицкий М. 2007. Евросоюз в мировой политике //Международные процессы. Т. 5. № 3(15). Сентябрь-декабрь 2007. Anderson S., Seitz T. 2006. European Security and Defense Policy Demystified Nation-Building and Identity in the European Union. Armed Forces and Society. Vol. 33. No. 1. Annawitt Philipp. Global Security and Regional Responses: Conflict Management in a Fractured World, GCSP Geneva Papers. Conference Series. No.°18. Bailes A. 2005. Common Foreign and Security Policy (CFSP)/ European Security and Defence Policy (ESDP) Challenges and Prospects. Hamburger Vortr ge am Institut f r Friedensforschung und Sicherheitspolitik, Hamburg. Bull H. 1982. Civilian Power Europe: A Contradiction in Terms? Journal of Common Market Studies. Vol. 21 No. 2. Buzan B. 1991. People, States and Fear: An Agenda for International Security Studies in the Post- Cold War Era, Boulder: Lynne Rienner. Cooper R. 2000. The Postmodern State and the World Order, London: Demos. Cooper R. 2002. The New Liberal Imperialism. Guardian. 07 April. Garavini Giuliano. 2010. «Foreign Policy beyond the Nation-State». In: Wolfram Kaiser (ed.). EU History Themes. Palgrave, Macmillan. Haseler S. 2004. Super-State: The New Europe and its Challenge to America, London: I.B. Tauris. Howorth J. 2010. The EU as a Global Actor: Grand Strategy for a Global Grand Bargain?. Journal of Common Market Studies. Vol. 48. No. 3: 455-474. Inglehart R., Welzel C. 2005. Modernization, Cultural Change and Democracy, N.Y.: Cambridge University Press Keukeleire S., Justaert A. 2012. EU Foreign Policy and the Challenges of Structural Diplomacy: Compre­ hensiveness, Coordination, Alignment and Learning. DSEU Policy Paper 12. Keukeleire S., Thiers R., Justaert A. 2009. Reappraising Diplomacy: Structural Diplomacy and the Case of the European Union. The Hague Journal of Diplomacy. No. 4: 143-165. Koenig Nicole. 2011. The EU and the Libyan Crisis: In Quest of Coherence? IAI Working Papers, No 11, July 19, Istituto Affari Internazionali. Kundnani H., Vaїsse J. 2011. EU foreign policy: moving on from Libya [Электроный ресурс]. URL: http:// www.opendemocracy.net/hans-kundnani-justin-vaїsse/eu-foreignpolicy- moving-on-from-libya Laїdi Z. 2008. Norms over Force: The Enigma of European Power. New York: Palgrave. Leonard M. 2005. Why Europe will run the 21st Century. London: Fourth Estate. Liaidi Z. 2010. Europe as a Risk Averse Power. GARNET Policy Brief [Электронный ресурс]. URL: http:// www2.warwick.ac.uk/fac/soc/garnet/policybriefs/policybrief11.pdf. Manners I. 2002. ‘Normative Power Europe: A Contradiction in Terms? Journal of Common Market Studies. № 40: 245–252. Manners I. 2010. Global Europa: Mythology of the European Union in World Politics. Journal of Common Market Studies. Vol. 48, No. 1: 67–87. Maull H. 2005. Europe and the New Balance of Global Order. International Affairs. Vol. 81. No 4: 779-780. McCormick J. 2007. The European Superpower. London: Palgrave. Menon A. 2008. Europe: The State of the Union. London: Atlantic Books. Nye J. 2004. Soft Power. The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs Rieker Pernille. 2006. From Common Defence to Comprehensive Security: Towards the Europeanization of French Foreign and Security Policy? Security Dialogue. Vol. 37, No 4. Rosecrance R. 1998. The New Type of International Actor. In: Zielonka J. (ed.). Paradoxes of European Foreign Policy, ed. The Hague: Kluwer Law International. Salmon Trevor. 2005. The European Security and Defence Policy: Built on Rocks or Sand? European Foreign Affairs Review. No. 10 (3). Sjursen H. 2004. Changes to European Security in a Communicative Perspective. Cooperation and Conflict. Vol. 39 No. 2:121-122. Telo M. 2006. Europe: A Civilian Power? European Union, Global Governance, World Order, London: Palgrave. Toje A. 2010. The European Union as a Small Power. Journal of Common Market Studies. Vol. 49. No. 1. Tonra B. 2009. The European Union as a Global Actor, October 7 [Электронный ресурс]. URL: http:// ssrn.com/abstract=1484740 or http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.1484740. Varwick J. 2006. European Union and NATO Partnership, Competition or Rivalry? Kieler Analysen zur Sicherheitspolitik. No. 18. White B. 2001. Understanding European Foreign Policy. Basingstoke: Palgrave. Zwolski K. 2009. The European Union as a Security Actor: Moving Beyond the Second Pillar. Journal of Contemporary European Research, Vol. 5, No. 1. 142 ГАЛЫМ ЖУСИПБЕК INTERNATIONAL POLITICAL IDENTITY OF THE EUROPEAN UNION Galym Zhussipbek Suleyman Demirel University, Almaty, Kazakhstan, 040900 Abstract The international political identity of the European Union is still fiercely debated in the expert community. Traditional theories of international relations do not contain adequate keys for the assessment of its activities. The view that the EU cannot be identified as an actor in international relations is still present. Such attitudes are defined by the fact that the EU does not possess tools to ensure its security in military terms. Meanwhile, more broad interpretations of security, which have become more pronounced in recent years, highlight the significance of those spheres of international interaction where the European Union has the greatest potential. From the onset, European integration has exerted an impact on th international environment through economic channels. However, after the end of bipolarity, the European entity was able to intensify its activities due to the newly established Common Foreign and Security Policy as well as European Security and Defense Policy. The EU peacekeeping activities clearly indicate its growing presence in international relations. The EU efforts in crisis management and post-crisis reconstruction received high recognition and increased its reputation in the global arena. Meanwhile, EU capabilities are not limited to the CFSP alone. Its structural diplomacy, which is aimed at constructing norms and rules accepted by other actors, emerges as the crucial tool of its influence. However, due to the remaining gap between the EU’s ambitions and its capabilities, the notion of “small power” was developed in literature to reflect ambiguity in the assessments of its influence. Another group of scholars proposed such notions as “enlightened”, “normative”, or “civil power” in order to reflect the desire on the part of the EU to “civilize” its environment and force its partners to act in accordance with a set of rules. The practice of the EU’s foreign policy significantly diverges from the idealistic foundations of these models. Still, European scholars believe that in the current hostile environment such compromises are inevitable and they do not cancel out the positive impact of the EU in contributing to the emergence of a more perfect global order. Keywords: European Union; Common Foreign and Security Policy; Common Security and Defense Policy; foreign policy identity; normative power; small power; post-modern power; crisis management; NATO. References Anderson S., Seitz T. (2006). European Security and Defense Policy Demystified Nation-Building and Identity in the European Union. Armed Forces and Society. Vol. 33. No. 1. P. 24-42. Annawitt Philipp. (2010). Global Security and Regional Responses: Conflict Management in a Fractured World, GCSP Geneva Papers. Conference Series. No. 18. 51 p. Arbatova N. (2011). ES i krizisnoe regulirovanie [EU and Crisis Management]. ES i regionalnye konflikty [The EU and Regional Conflicts]. Moscow: Institute of World Economy and International Relations Press. P. 6-23. Bailes A. (2005). Common Foreign and Security Policy (CFSP)/ European Security and Defence Policy (ESDP) Challenges and Prospects. Hamburger Vortr ge am Institut f r Friedensforschung und Sicherheitspolitik, Hamburg. 8 p. Baykov A. (2010). Formy integratsionnykh vzaimodeistvij v Vostochnoj Azii: opyt provrki Evropejskim Sojuzom. [Integration in East Asia Through the Lens of the EU Experience]. Sravnitelnaya politika. No. 1. P. 166-187. Baykov A. (2009). Evolutsiya podkhodov ES v sfere bezopasnosti i interesy Rossii [The Evolution of EU Approach to Security]. Rossiya v mirovoy ekonomike i mezhdunarodnyh otnosheniyah. Moscow: IMEMO. P. 109-116. Bogaturov A. (2003). Mezhdunarodnij poryadok v nastupivshem veke [Contemporary International Order]. Mezhdunarodnye protsessy. Vol. 1. No. 1. P. 6-23. 143 МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС Bull H. (1982). Civilian Power Europe: A Contradiction in Terms? Journal of Common Market Studies. Vol. 21 No. 2. P. 149-170. Buzan B. (1991). People, States and Fear: An Agenda for International Security Studies in the Post- Cold War Era, Boulder: Lynne Rienner. 399 p. Cooper R. (2000). The Postmodern State and the World Order, London: Demos. 50 p. Cooper R. (2002). The New Liberal Imperialism. Guardian. 07 April. Danilov D. (2002). [The European Union: The Emergence of the Common Security and Defence Policy]. Kosmopolis. Available at: http://www.rami.ru/cosmopolis/archives/1/danilov.html (accessed 30.05.2013). Garavini Giuliano. (2010). Foreign Policy beyond the Nation-State. In: Wolfram Kaiser (ed.). EU History Themes. Palgrave, Macmillan. P. 230-244. Haseler S. (2004). Super-State: The New Europe and its Challenge to America, London: I.B. Tauris. 212 p. Howorth J. (2010). The EU as a Global Actor: Grand Strategy for a Global Grand Bargain?. Journal of Common Market Studies. Vol. 48. No. 3: 455-474. Inglehart R., Welzel C. (2005). Modernization, Cultural Change and Democracy, N.Y.: Cambridge University Press. 333 p. Keukeleire S., Justaert A. (2012). EU Foreign Policy and the Challenges of Structural Diplomacy: Comprehensiveness, Coordination, Alignment and Learning. DSEU Policy Paper 12. 8 p. Keukeleire S., Thiers R., Justaert A. (2009). Reappraising Diplomacy: Structural Diplomacy and the Case of the European Union. The Hague Journal of Diplomacy. No. 4: 143-165. Koenig Nicole. (2011). The EU and the Libyan Crisis: In Quest of Coherence? IAI Working Papers, No 11, July 19, Istituto Affari Internazionali. 21 p. Kundnani H., Vaїsse J. (2011). EU foreign policy: moving on from Libya. Available at: http://www. opendemocracy.net/hans-kundnani-justin-vaїsse/eu-foreignpolicy- moving-on-from-libya (accessed 30.05.2013). Laїdi Z. (2008). Norms over Force: The Enigma of European Power. New York: Palgrave. 179 p. Leonard, M. (2005). Why Europe will run the 21st Century. London: Fourth Estate. 170 p. Liaidi Z. (2010). Europe as a Risk Averse Power. GARNET Policy Brief. Available at: http://www2.warwick. ac.uk/fac/soc/garnet/policybriefs/policybrief11.pdf (accessed 30.05.2013). Manners I. (2002). ‘Normative Power Europe: A Contradiction in Terms? Journal of Common Market Studies. № 40: 245–252. Manners I. (2010). Global Europa: Mythology of the European Union in World Politics. Journal of Common Market Studies. Vol. 48, No. 1: 67–87. Maull H. (2005). Europe and the New Balance of Global Order. International Affairs. Vol. 81. No 4: 779-780. McCormick J. (2007). The European Superpower. London: Palgrave. 212 p. Menon A. (2008). Europe: The State of the Union. London: Atlantic Books. 290 p. Nye J. (2004). Soft Power. The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs. 191 p. Rieker Pernille. (2006). From Common Defence to Comprehensive Security: Towards the Europeanization of French Foreign and Security Policy? Security Dialogue. Vol. 37, No 4. P. 509-528. Rosecrance R. (1998). The New Type of International Actor. In: Zielonka J. (ed.). Paradoxes of European Foreign Policy, ed. The Hague: Kluwer Law International. P. 15-23. Salmon Trevor. (2005). The European Security and Defence Policy: Built on Rocks or Sand? European Foreign Affairs Review. No. 10 (3). P. 359-379. Sjursen H. (2004). Changes to European Security in a Communicative Perspective. Cooperation and Conflict. Vol. 39 No. 2:121-122. Telo M. (2006). Europe: A Civilian Power? European Union, Global Governance, World Order, London: Palgrave. 291 p. Toje A. (2010). The European Union as a Small Power. Journal of Common Market Studies. Vol. 49. No. 1. P. 43-60. Tonra B. (2009). The European Union as a Global Actor, October 7. Available at: http://ssrn.com/ abstract=1484740 or http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.1484740 (accessed 30.05.2013). Troitsky M. (2007). The European Union in World Politics. Mezhdunarodnye protsessy. Vol. 5. No. 3(15). P. 43-58. Varwick J. (2006). European Union and NATO Partnership, Competition or Rivalry? Kieler Analysen zur Sicherheitspolitik. No. 18. P. 155-174. Voronov K. (2011). Strany Severnoj Evropy [Strany The North European Nations]. ES i regionalnye konflikty [The EU and Regional Conflicts]. Moscow: Institute of World Economy and International Relations Press. P. 124-140. White B. (2001). Understanding European Foreign Policy. Basingstoke: Palgrave. 196 p. Zwolski K. (2009). The European Union as a Security Actor: Moving Beyond the Second Pillar. Journal of Contemporary European Research, Vol. 5, No. 1. P. 82-96.
