Сотникова С.В. Андроновский (федоровский) обряд кремации

либо скоплений на могильном поле. Однако сопоставление планиграфии могильника и антропологических данных позволяет отметить определенную тенденцию. По признакам, наиболее четко
дифференцирующим в данном случае черепа протоевропеоидного
и средиземноморского типов (черепной и верхний лицевой указатели), в мужской серии наблюдается небольшая трансгрессия (рис.
1). Обеспечивают ее в основном черепа из могил, расположенных в
северо-восточной части могильника (рис. 2), и в которых, вероятно,
захоронены метисы от браков представителей протоевропеоидного
и средиземноморского антропологических типов. Данное наблюдение подтверждает вывод, сделанный на материалах могильников на
Енисее, о том, что кладбища андроновцев разрастались с югозапада на северо-восток (Кожин М.П., 1997, с. 47).
Таким образом, изучение антропологических материалов
эпохи ранней и развитой бронзы позволяет выявить две модели
освоения пришлым населением территории Верхнего Приобья и
его взаимодействия с местным. Отличия этих моделей, вероятно,
объясняются уровнем различий хозяйственно-культурных типов
мигрантов и местного населения, а также другими факторами. В
эпоху ранней бронзы пришлые скотоводы-елунинцы вступали в
контакты с автохтонным населением, с преимущественно присваивающими формами хозяйства, в основном путем брачных связей с
местными женщинами. При этом по материалам керамических
комплексов и других категорий инвентаря елунинской культуры
прослеживается определенная преемственность с предшествующим
населением южных районов Верхнего Приобья (Кирюшин Ю.Ф.,
2002, с. 83–84). В эпоху развитой бронзы какая-либо преемственность пришлых андроновцев с местным населением по археологическим данным не прослеживается (Удодов В.С., 1991, с. 74; Кирюшин
Ю.Ф., 2002а, с. 53), и только привлечение антропологических материалов позволяет наметить механизмы их взаимодействия.
С.В. Сотникова
Тобольский государственный педагогический институт
АНДРОНОВСКИЙ (ФЕДОРОВСКИЙ) ОБРЯД
КРЕМАЦИИ: К РЕКОНСТРУКЦИИ РИТУАЛА
Для западной группы федоровского (андроновского) населения, локализующейся на территории Южного Зауралья, характерной
чертой погребального обряда являлся ритуал сожжения умершего.
178
Кремация осуществлялась на стороне с последующим захоронением
останков в могиле. Кремированные останки размещались на дне
компактно, в виде небольших скоплений в центре или в восточной
части погребальной камеры, тогда как сосуды и кости животных
(ребра) локализовались преимущественно в западной части. Следовательно, актуальное ритуальное пространство могилы было невелико.
Вместе с тем нередко могильные ямы федоровского населения Южного Зауралья достигают крупных размеров (длина 3 м и
ширина 2–2,5 м и более). Средние размеры могильных ям западных
федоровцев достаточно точно соответствуют размерам ям взрослых
погребений восточных федоровцев, в которых совершены захоронения по способу трупоположения. Это позволяет предположить,
что федоровский погребальный ритуал предусматривал временное
нахождение в могиле трупа умершего до совершения сожжения и
окончательного захоронения (Сотникова С.В., 2002, 2003).
Существует еще одна возможность объяснения непропорционально больших размеров федоровских погребальных камер по
сравнению с площадью, занимаемой в них кремированными останками. В момент захоронения в погребение могла помещаться «кукла». Именно на таком предположении строится интерпретация материалов из алакульско-федоровского могильника Кулевчи-VI. Н.Б.
Виноградов, на основании наблюдений за расположением двух
скоплений кремированных останков и бронзовых украшений в погребении 2 кургана №3 этого могильника, интерпретировал их как
захоронения праха, помещенного в «куклы». Наибольший интерес
представляет скопление 1, с которым были связаны следующие
находки: сосуды 1 и 4, три ребра крупного животного у сосуда 1,
скопление украшений №1, накосник, низки бронзовых бус у северо-восточного окончания кальцинированных костей. Относительно
расположения находок, связанных с этим скоплением, Н.Б. Виноградовым сделаны следующие выводы: «Если исходить из этого
(наличия в погребении «куклы». – С.С.), то становится понятным
расположение погребального инвентаря. Накосник ориентирован по
линии СЗ–ЮВ и начинается с крупной обоймы. На скелетах алакульских женщин, погребенных по способу ингумации, начало накосника находится у основания черепа сзади. Стало быть, сосуд 1 и
ребра животного (кусок мяса) располагались за головой «куклы», а
сосуд 4 и скопление украшений 1 – перед лицом ее. Украшение
верхнего края обуви низками бронзовых бусин традиционно для
179
алакульских женщин, захороненных по обряду трупоположения. Не
случаен, видимо, и факт залегания накосника и низок бус непосредственно на обломках кальцинированных костей». Сходная картина
наблюдается и в других погребениях этого могильника. Так, в яме 3
кургана №2 поверх кальцинированных костей лежали два бронзовых
браслета (Виноградов Н.Б., 1984, с. 140–141, 143–145, 151).
Данный вывод о наличии кукол в андроновских погребениях
Н.Б. Виноградов сделал на основании аналогий с погребальными
куклами-манекенами таштыкской культуры, где также практиковалось сожжение умершего. Как свидетельствуют таштыкские материалы, оставшийся в ходе сожжения пепел собирали в кожаный
мешочек. Затем шили человекообразный манекен размером с покойника. Изготовляли такие куклы из травы и обшивали кожей, а
возможно, берестой и материей. Внутрь помещали мешочек с пеплом (Вадецкая, Э.Б., 1986, с. 134).
Помещение в могилу украшений вместе с остатками кремации имело место и в других андроновских могильниках. Так, в
алакульско-федоровском могильнике Солнце-Талика захоронение
в кургане №2 было совершено в яме крупных размеров
3,35х2,85х0,4 м. На дне ямы, вдоль западной – юго-западной
стенки стояли 6 сосудов. Вдоль восточной – северо-восточной
стенки тремя компактными скоплениями располагались мелкие
обломки кальцинированных костей. Из заполнения ямы и норы
извлечены обломки бронзовых украшений, в частности, височного кольца или браслета выпукло-вогнутого сечения (Виноградов
Н.Б. и др., 1996, с. 133–134).
Находки украшений в погребениях с сожжением характерны
также для андроновских погребений Центрального Казахстана. В
расположении остатков кремации, украшений и другого инвентаря
прослеживаются те же закономерности, что и в погребениях Южного Зауралья. В могиле 1 ограды 1 атасуского могильника СангруII у западной стенки находились три сосуда. У северной стенки –
слой полупережженных костей погребенного (80х25 см). Среди них
обнаружены четыре бронзовых бляшки, две пронизи и кусочек фаланговой кости животного с отверстием. В могиле 7 ограды 1 северозападную половину ящика занимал слой полупережженных костей
(80х30 см), среди которых находились 64 бронзовые бусины. У восточной торцовой плиты – три сосуда. В могиле из ограды 5 на дне у
западной стенки располагались три сосуда. Рядом с ними – два брон-
180
зовых кольца с раструбом, два браслета со спиральными навершиями, обломки лентовидного браслета и две бусины. В западной половине зафиксирован слой красной краски вперемежку с полусожженными костями погребенного (Маргулан А.Х. и др., 1966, с. 100–102).
В нуринском могильнике Бугулы-I в погребениях с сожжением также обнаружены украшения, но их местоположение по отношению к
остаткам кремации точно не указывается. В могиле из ограды 1 найдена бронзовая пронизка, в могиле ограды 3 – около 50 бронзовых
бусин и круглое бронзовое зеркало, в могиле 2 ограды 4 – около 50
бронзовых пронизок (Маргулан А.Х. и др., 1966, с. 73, 75–76).
Некоторые атасуские комплексы Центрального Казахстана
содержат следы неполного трупосожжения с характерным набором
украшений. В могильнике Бегазы в северном ящике ограды 11 «отдельные фрагменты костей сохранили следы огня», среди них обнаружены обломок бронзовой привески и несколько бронзовых
бусин и пронизок. В комплексе Ельшибек в ящике 4 ограды 73 найдены бронзовая бусина и костяная трехгранная пронизка с резным
орнаментом, у юго-западной стенки – бронзовые пластинки. В ящике 5 той же ограды обнаружены бронзовая и аргиллитовая бусины
(Маргулан А.Х. и др., 1966, с. 132, 138–140).
Как следует из вышеприведенного обзора, основная масса
комплексов с остатками кремации не содержит столь ярких, как в
могильнике Кулечи-VI, свидетельств, позволяющих предполагать
наличие погребальной куклы. Как правило, находки инвентаря
(помимо сосудов) в погребениях с сожжением вообще редки и расположение их не столь выразительно. В некоторых случаях оружие
и украшения вообще локализуются отдельно от кремированных
останков, рядом с ритуальной пищей. Так, в могильнике Урефты-I
(курган №7, могила 2) бронзовый нож располагался на дне рядом с
сосудом, в северо-восточном углу, углистые пятна с золой находились на дне около северной стенки и в юго-восточном углу (Стефанов В.И. и др., 1983, с. 161). В могильнике Путиловская Заимка-II
(курган №7) на дне у восточной стены обнаружены два скопления
кальцинированных костей, у западной – три сосуда, лопаточная
кость животного, бронзовый нож с перехватом и два бронзовых
разомкнутых височных кольца, обернутых золотой фольгой (Зданович Г.Б., 1988, с. 99).
Вместе с тем компактное расположение и достаточно определенные границы скоплений остатков кремации, наличие коллек-
181
тивных захоронений по способу трупосожжения с четким разделение на два (Кулечи-VI, Путиловская Заимка-II ) или три скопления
(Солнце-Талика) дают основание предполагать, что останки могли
быть во что-то завернуты. Учитывая находки среди костей разнообразных украшений, обычно нашиваемых на одежду (бус, пронизок, бляшек, подвесок), либо прикрепляемых к головному убору
(накосники, височные кольца), можно предположить, что это была
одежда умершего. В этой связи следует внимательнее отнестись к
наблюдениям, сделанным в ходе изучения таштыкских кукол. Как
отмечает Э.Б. Вадецкая, одевали их, видимо, в подлинную одежду
покойного, прикрепляли к голове волосы трупа, таким образом
кукле стремились придать сходство с покойником, подчеркивая его
индивидуальные черты (Вадецкая Э.Б., 1985, с. 36–38; 1986, с. 134;
1990, с. 116–118). «Андроновцы» же могли, к примеру, собирать
кремированные кости в мешочек, но помещать его не в куклу, а
заворачивать в одежду умершего, расшитую бусами, бляшками и
пронизками. Вероятно, женские погребения сопровождались еще
головными уборами и браслетами.
Определенные аналогии такому обряду имеются в культуре
хеттов, сложившейся при участии индоевропейского населения.
Среди табличек из Богазкея есть ряд фрагментов, относящихся к
описанию ритуала похорон царя или царицы. В первый день совершалась кремация тела. «На второй день, как только рассветает,
женщины идут…, чтобы собрать кости… Они берут кости серебряной лаппа и погружают их в очищенное масло в серебряном кувшине, затем они вынимают кости из очищенного масла и кладут их на
льняной гаццарнулли, под который подложена «красивая одежда».
Кончив собирать кости, они заворачивают их вместе с льняной тканью в «красивую одежду» и кладут их на стул; а если это женщина,
они кладут их на скамеечку… Перед стулом, на котором лежат кости, они ставят стол и угощают горячими хлебами… И всех, кто пришел собирать кости, они потчуют едой… [Затем] они берут кости…
и приносят их в его «Каменный дом» (Герни О.Р., 1987, с. 146–147).
Во многом сходный вариант обращения с кремированными
останками умершего практиковался ведийскими ариями. Как следует из комментария к Погребальному гимну, содержащемуся в
«Атхарваведе» (XVIII, 4. 16–28), кости, оставшиеся после кремации, складывали в виде человеческой фигуры. Затем, ориентируясь
на стороны света, ставили вокруг этой фигуры блюда с ритуальной
182
пищей и сопровождали обряд произнесением соответствующих
ритуальных формул (Атхарваведа, 1995, с. 377–378). В федоровских комплексах отсутствует непосредственная антропоморфизация кремированных останков умершего, но для этой цели могла
служить его одежда.
М.П. Грязнов сравнивал орнаментацию посуды эпохи бронзы, в том числе и андроновской, с орнаментацией кожаной и меховой одежды некоторых коренных народов Южной Сибири и Казахстана. Он указывал на возможность перенесения орнамента с одежды на посуду (Кирюшин Ю.Ф., 1995, с. 58–59). Учитывая пышную
и сложную орнаментацию федоровской погребальной посуды,
можно утверждать, что для андроновцев значение одежды вряд ли
ограничивалось чисто утилитарным смыслом.
Особое отношение к одежде умершего, как к его заместителю, прослеживается в похоронно-поминальной обрядности иранских народов. Осетинский обряд «сидения мертвых» совершался
спустя неделю после Нового года и в день Богоявления в семьях,
которые в течение предшествующего года потеряли кого-либо из
близких. В честь умершего пекли хлеб огромной величины. Затем
делали изображение покойного, распялив на палках его одежду,
перед которым ставили любимые вещи покойного, чашку и бутылку
арака. Существует мнение, что душа на это время вселяется в изображение умершего. В течение дня происходит оплакивание, а затем
угощение (Дюмезиль Ж., 1990, с. 189).
В среде федоровского (андроновского) населения антропоморфизированные с помощью одежды кремированные останки также могли рассматриваться как временное вместилище души покойного. Подтверждением этому служит ритуал последующего кормления умершего, о чем свидетельствует наличие в западной половине
погребальной камеры сосудов и ребер животных (чаще всего лошади). Помещение еды в погребение говорит о том, что кремированные
кости рассматривались не как безликая и бесполезная масса, а как
достойный заместитель умершего.
Вероятно, «федоровцы» сжигали умершего без одежды, так
как в противном случае среди кремированных останков должны
были бы сохраниться расплавившиеся остатки металлических украшений, нашитых на одежду.
Интересные параллели можно провести с иранской традицией. Согласно воззрениям зороастрийцев, в момент выставления
трупа на дахме, что, по мнению М. Бойс, заменило у иранцев риту-
183
ал сожжения (Бойс М., 1987, с. 23–24), на нем не следовало оставлять одежды. Более того, в Авесте (Видевдат) предусматривалось
жестокое наказание за нарушение этой традиции (Vd. VIII. 25): «О
Создатель плотского мира, праведный! Кто одежду оставит поверх
покойника, – тканую или кожаную, – такую, как вся одежда мужчины, какое ему наказание? – И сказал Ахура-Мазда: Пусть нанесут ему тысячу ударов конской плетью, тысячу [ударов плетью]
«делающей послушными».
Опираясь на данные различных источников, имеется возможность отчасти реконструировать федоровский ритуал. Вероятно, умерший сжигался вне могилы без одежды. Затем кремированные останки заворачивались в одежду и помещались в восточную
половину могилы, после чего совершался ритуал кормления умершего.
А.Д. Степанов, В.М. Дьяконов
Якутский государственный университет
К НАХОДКАМ КЕРАМИКИ С МЕЛКОСТРУЙЧАТЫМ
ОРНАМЕНТОМ В ЯКУТИИ
В 2000 г. при раскопках на поселении Вилюйское шоссе, находящемся в г. Якутске, было найдено 38 фрагментов гладкостенного сосуда (рис. 1.-1). Цвет черепков снаружи красновато- и светло-коричневый, изнутри светло-коричневый и коричневато-бурый,
в изломе черный. Структура теста рыхловатая, неяснослоистая, с
сильной примесью песка. Внешняя и внутренняя поверхности местами сильно повреждены. Сосуд был орнаментирован в привенчиковой части несколькими (не менее трех), далеко разнесенными
между собой рядами мелкоструйчатого (змейковидного) штампа,
нанесенного под бортиком вертикально, с небольшим наклоном
вправо. Длина оттисков 1,2–1,5 см. Бортик сосуда был прямой, часто рассеченный косыми, узкими, полукруглыми в сечении вдавлениями. Толщина бортика составляла 0,7–0,8 см, стенок – 0,2–0,3 см.
Фрагмент подобной керамики был найден в 1988 г. при
подъемных сборах, произведенных у с. Владимировка в 20 км к
югу от г. Якутска, на стоянке Владимировка-VI («пашня») археологами ЯГУ А.С. Кириллиным и Е.И. Елисеевым (неопубликованный
материал). На внешней поверхности сохранились оттиски мелкоструйчатого штампа и, обрамляющих его сверху и снизу, округлых
ямочных вдавлений (рис. 1.-2). Цвет черепка палевый. Тесто этой
184