АЛЕКСАНДР ИВАНОВ - Новая литература Кыргызстана
advertisement
© Иванов А., 2010. Все права защищены © Издательство «ЖЗЛК», 2010. Все права защищены Произведение публикуется с разрешения автора и издателя Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования Дата размещения на сайте www.literatura.kg: 9 января 2011 года Александр Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ Эта книга – о выдающемся русском историке и археологе Владимире Михайловиче Плоских, без научных трудов, археологических исследований которого невозможно представить историческую науку Кыргызстана. Его удивительная жизнь полна неожиданных поворотов, коллизий, неустанного труда и – открытий. По учебникам академика Плоских изучают историю в школах и вузах, с его научными трудами сверяют свою позицию маститые ученые и политические деятели, созданная им подводная археология Иссык-Куля стала поистине легендарной. Легендарны также и его любовь, верность дружбе, да и многое другое, о чем рассказывается в предлагаемой читателям книге. Публикуется по книге: Владимир Плоских. – Бишкек: Жизнь замечательных людей Кыргызстана, 2010. – 406 с. УДК 82/821 ББК 84 Р7-4 Т 20 ISBN 9967-23-354-0 Т 4702010201-06 Библиотека «Жизнь замечательных людей Кыргызстана» Главный редактор ИВАНОВ Александр Шеф-редактор РЯБОВ Олег Редакционная коллегия: АКМАТОВ Казат БАЗАРОВ Геннадий КОЙЧУЕВ Турар ПЛОСКИХ Владимир РУДОВ Михаил А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) СОДЕРЖАНИЕ ВСТУПЛЕНИЕ ГЛАВА ПЕРВАЯ: БЕССТРАШИЕ КАЖДОГО ДНЯ 1. У КОГО ПОВСЮДУ ДОМ? 2. ДРАМА ВОЗЛЕ ЛАРЬКА 3. ИСТОРИЯ С ТРИГОНОМЕТРИЕЙ 4. ПАШКА В ПРОРУБИ 5. РАЗГОВОР С ОТЦОМ ГЛАВА ВТОРАЯ: БЕЛЫЕ КОНИ В ВЫСОКОЙ ТРАВЕ 1. ДВЕРЬ «А-ЛЯ ПЛОСКИХ» 2. МОРДОБОЙ? ОТСТАВИТЬ! 3. СТРЕЛЬБА ВЛЕТ ГЛАВА ТРЕТЬЯ: КАК ТЕНЬ ПАРЯЩЕГО ОРЛА 1. 2. 3. 4. ПРИМЕРЯЯСЬ К МЭТРАМ НИЗВЕРЖЕНИЕ КУМИРА НА ПОРОГЕ ЛЮБВИ КРАСНЫЙ ДИПЛОМ ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: ПРИКОСНОВЕНИЕ К ПРОШЛОМУ 1. В ШТАБЕ НАУКИ 2. ОБОШЛИСЬ БЕЗ СВАДЬБЫ 3. ДРЕВНИЕ КУРГАНЫ АЛАЯ 4. ТУДА, ГДЕ ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГРИНОМ ГЛАВА ПЯТАЯ: ПОКАЙСЯ, ХОТЬ И НЕ ГРЕШЕН 1. ИДУЩИЕ ИЗДАЛЕКА 2. НОВОСЕЛЬЕ 3. СВИСТ СЕКИРЫ НАД ГОЛОВОЙ ГЛАВА ШЕСТАЯ: НОВАЯ ЭРА ИСКАНИЙ 1. НОГУ В СТРЕМЯ, АМАН ГАЗИЕВ! 2. НА ДАЧЕ 3. С ВЫСОКИХ ГОР – В ГЛУБИНЫ МОРСКИЕ ГЛАВА СЕДЬМАЯ: НАУКА НА ГОЛОДНОМ ПАЙКЕ 1. ДАЖЕ В СЛАБОСТИ – СИЛА 2. ПАЛАТА РАЗДУМИЙ 3. ЛЕКЦИИ АКАДЕМИКА ГЛАВА ВОСЬМАЯ: И В ПРОШЛОМ, И В БУДУЩЕМ 1. 2. 3. 4. 5. КАКАЯ ОНА, ВОДА В ДАВНО ЗАБЫТОМ КОЛОДЦЕ? ПОГРУЖЕНИЕ ВЕРА РОДОСЛОВНАЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ВСТРЕЧИ, ЗАПАВШИЕ В ПАМЯТЬ (Из дневников В. М. Плоских) ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ В.М. Плоских 2 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Историк – это вспять обращенный пророк Фридрих Шлегель ВСТУПЛЕНИЕ Задумывался ли ты, дорогой читатель, насколько различны возможности, дарованные людям свыше, а еще – насколько по-разному они умеют использовать эти возможности? Упрекая небеса за невнимание к своей персоне, мы зачастую бездарно распоряжаемся даже тем, что нам дано. Только редким человеческим экземплярам и отпущено сполна, и удается с разумной щедростью расходовать заложенный в них дар. К таким людям я отношу нашего героя. Созданное, сотворенное Владимиром Плоских поражает своей масштабностью, своим размахом. Кажется, одному человеку не под силу поднимать столь мощные пласты истории, чтобы извлечь из-под них веками хранившуюся там истину. Кажется, один человек не в состоянии охватить трепетной, ищущей мыслью тысячи разрозненных, противоречивых фактов, скользяще запечатленных то в наскальных изображениях, то в подземных или подводных находках, то в древних рукописях или заметках современников, охватить все это мыслью и прийти к единственно верному выводу, который в корне меняет взгляд на устоявшееся течение истории. Кажется, для одного человека слишком много, неподъемно, быть одновременно вице-президентом Национальной Академии наук, руководить Институтом мировой культуры, заведовать кафедрой истории и культурологии Кыргызско-Российского университета, писать научные и художественные книги, выступать с докладами на международных конференциях, организовывать археологические экспедиции, редактировать академические журналы, сборники и чьи-то монографии… И при этом оставаться прекрасным заботливым семьянином и надежным верным товарищем, готовым c удовольствием и чарочку пропустить. Собираясь писать об этом незаурядном человеке книгу, я вдруг подумал: а кого из широко известных исторических личностей напоминает внешне мой герой, историк божьей милостью Владимир Михайлович Плоских? В туманной дали подсознания, опережающего любые возникающие в нас замыслы, судя по всему, давно уже таился некий схожий с ним лик, некий близкий образ, который надо было только едва слышно кликнуть, позвать. Теперь он явился, и я ахнул. Для пущей верности полистал различные книжные иллюстрации, сравнивая и сопоставляя. Сомнений не было. Действительно, Владимир очень даже похож на Петра Великого, особенно если брать их одной возрастной поры: со смоляными гривами волос до плеч, черноусыми, богатырского роста… Представить Володю таковым для меня несложно, уж более полувека мы с ним знакомы. Это нынче он седовлас, пополнел, слегка дал осадку, а еще недавно… Что и говорить, сходство поразительное. Если вы, дорогой читатель, возьмете в своей библиотеке любую книгу о Петре Первом, то достаточно одного взгляда на его изображение и представленные здесь фотографии Владимира Плоских, чтобы вы сами убедились в этом. Но проводить прямую аналогию характера нашего героя с характером великого самодержца я вовсе не собираюсь. Один был рожден, чтобы стать могучим преобразователем, создателем новой России, провидящим ее будущее, другой 3 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – чтобы неустанно, неистово исследовать прошлое древнего кыргызского народа, на котором, как на фундаменте, возводится его настоящее и грядущее. А характер человека, как правило, даруется Всевышним под стать главному предназначению каждой конкретной жизни. Сколь ни тяжка была бы взваленная на крепкие плечи ноша, Владимир несет ее, выражаясь морским языком, не давая крена, не сгибаясь, «заводя» окружающих своим личным примером, силой убеждения, либо тем и другим вместе. Показывать, как надо действовать, любил и Петр Первый. Но делал это яростно, напористо в отличие от мягкой настойчивости Володи, а если требовалось, властность Петра, его жесткость, граничащая с жестокостью, способна была сокрушать все и вся. В чем-то роднит их неистребимая тяга к науке. Но если для царя России наука была нужна как мощный рычаг развития державы, то для Плоских она – тернистый путь в неизведанное, путь к установлению истины, без чего существование человечества неопределенно и зыбко, словно следы на сыпучем песке. Многим из нас кажется, будто исследование древней истории хоть и огромный труд, но безопасный по своим последствиям. В самом деле, если доказательная база ученого-историка подобна крепости, кому захочется атаковать ее? Да и зачем? Ведь то, что было, то было, и ничего поделать с этим нельзя. И потом, разве давнее прошлое путается под ногами, тормозит свершения в настоящем? Разве оно не становится с течением веков, тысячелетий некой абстракцией, символом, преподносящим нам уроки из своего далека, словно гувернантка, которая прибыла из развивающейся страны? Но правители обычно считают, что время, скрывшееся за горизонтом, им тоже подвластно. Карты истории перекраиваются гораздо чаще географических. А с них, карт истории, все, как правило, и начинается. Попадать под железную пяту власти приходилось и Владимиру Плоских. Этому также способствовали иные из его коллег. «Ученые сажали ученых», – справедливо замечал в свое время Л. Н. Гумилев. Наш герой, как пловец, который порой скрывается под набежавшей волной, но непременно снова и снова взлетает на гребни следующих волн, чтобы плыть дальше, к едва обозначившемуся в туманной дымке берегу. Он не избалован вниманием правителей. Наград за свою полувековую деятельность Плоских получил от государства, пожалуй, меньше, чем заслуживает, но вполне достаточно, чтобы не ощущать себя обиженным. А вот общественного признания – хоть отбавляй. Мало кто из прикоснувшихся к истории не вспоминает с благодарностью его имя. Пробую в кратком вступлении ваять академика, неоднократного лауреата Госпремии республики Владимира Плоских по законам скульптурного жанра, но он никак не дается, под напором его деятельной, мощной, полнокровной натуры трещит любая конструкция, какой бы прочный материал я ни пытался использовать. А посему, дорогой читатель, прекратим это занятие и подготовимся к длительной, изобилующей всякими непредвиденными обстоятельствами археологической экспедиции по истории жизни Владимира Плоских, чтобы к ее завершению он предстал перед твоим пытливым оком таким, каким он был и остается поныне. Иногда – благодаря, иногда – вопреки тому, с чем сталкивала его на протяжении десятилетий непреклонная госпожа судьба, совладать с которой, пожалуй, потрудней, нежели с самой своенравной супругой. 4 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) ГЛАВА ПЕРВАЯ: БЕССТРАШИЕ КАЖДОГО ДНЯ 1. У КОГО ПОВСЮДУ ДОМ? Письмо от сестры было пространным и тревожным, как далекое грохотание грома, опережающее появление на горизонте темно-синей брюхатой тучи. Она, эта туча, еще не выросла до угрожающих размеров, еще вполне возможно, что курс ее изменится, и она пройдет стороной, но просквозившие воздух громовые раскаты уже поселяют беспокойство в душе и так хочется поскорее обрести спасительную крышу над головой. В письме Нина сообщала об отце, Михаиле Харитоновиче: врачи обнаружили у него серьезную болезнь сердца и едва ли не главным условием и без того сложного лечения предписали полный покой и прекращение всяческого движения. Владимир Михайлович представлял, как трудно отцу выполнять то условие, как он мучается от вынужденного бездействия, усугубляя тем самым свою болезнь. Сколько ему помнится, отец всегда был деятельным, энергичным, до краев занятым и на службе, и дома чем-нибудь важным, необходимым. «Безделье хуже неволи», – любил повторять он, даже с сыном предпочитая общаться тогда, когда находил ему рядом с собой ту или иную работу. После войны им выделили участок почти в центре Акмолинска, на котором разрешено было поставить свой дом, а остальную землю, шесть-семь соток, отвести под огород. В ту пору Володя оканчивал третий класс, а Нина была на два года младше. Так что основная тяжесть по строительству дома легла на отца и мать, Елену Андреевну. Незадолго до этого Михаил Харитонович перенес две сложнейшие операции в связи с прободением язвы желудка, стал инвалидом второй группы. Но продолжал работать старшим бухгалтером в Управлении железной дороги, а в свободное время, когда выделили участок, занимался строительством своего дома, о котором, скитаясь до этого с семьей по случайным казенным углам, давно мечтал. «Быть повсюду дома могут только короли, девки и воры, – шутливо говорил словами кого-то из классиков Михаил Харитонович, большой книгочей, замешивая при этом вместе с сыном глину для кирпича-сырца. И уже серьезно добавлял: – Обычный же человек, сынок, чувствует себя хозяином только в доме, поставленном им самим. Дом, в отличие от многих других человеческих дел, переживает своего хозяина и служит напоминанием о нем даже после его смерти». – Ты хоть знаешь, где родился? – прищурившись, он смотрел на Володю. – Конечно. В Акмолинске. – Хе-хе-хе – с придыханием смеялся отец. – Какой знаток! Ему, видите ли, известен город, в котором он изволил появиться на свет. Но не под небом же, поцыгански, это произошло! А случилось сие таинство в доме бывшей еврейской синагоги, переоборудованной под жилье для работников нашего Управления. Там у нас была крохотная комнатка и кухня. Там мы с матерью и нарекли тебя Владимиром. – В честь Владимира Ильича Ленина, – показал свою политическую осведомленность Володя. – Я ведь, как и он, апрельский. 5 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Когда при рождении человеку дается имя, то родители надеются, что он не затеряется в лабиринтах бытия, будет хоть в чем-то под стать своим известным тезкам. А их у тебя… Володя с удовольствием слушал отца, говорившего, по словам матери, как по писанному. Рос он крупным парнишкой, уже в начальной школе значительно выделяясь среди сверстников. Телосложением явно пошел в деда, который был гораздо выше среднего роста, косая сажень в плечах, с широкими натруженными ладонями. Во всем Володя охотно помогал родителям. Его не надо было просить, а тем более заставлять. Брался за любую работу: месил босыми ногами глину, густо посыпанную саманом, полученный раствор набрасывал кетменем в деревянную форму на два кирпича, тащил его волоком на бечевке в отведенное место, где сушились на солнце и ветру их старшие собратья. Отец не обладал богатырской силой, был высок, сухощав, сутуловат, быстро уставал – сказывались операции, да и возраст уже поджимал – близко к пятидесяти, но он не подавал вида и старался все делать сноровисто, с улыбкой. Тогда Володя еще не догадывался, чего это ему стоило. Теперь, сидя дома, за стареньким письменным столом, на котором лежало не раз уже читанное им письмо сестры, Владимир Михайлович, уже ученый секретарь Президиума Академии наук Киргизии, привычно поглаживал черные, коротко стриженые усы и думал о том, что отцу слишком часто приходилось перенапрягаться, многое делать сверх силы, и это не могло не отразиться на сердце. У всего есть своя мера весов, предел прочности, как металла, так и человеческого организма. Но почемуто те, в ком не развито чувство чрезмерного самосохранения, бережливого отношения к самому себе, больше других привлекают людей. Володя с детства замечал это на примере отца, видел, как к нему тянулись и соседи, и сослуживцы, и, естественно, они с Ниной тоже. Как назвать такую способность держаться за краем возможностей, напрягаться сверх меры? Бесшабашностью? Беззаботностью? Нет. Скорее всего, бесстрашием каждого прожитого дня. Будучи железнодорожником, чья работа приравнивалась к передовой, отец не призывался на фронт. Но и в повседневности он вел себя как на фронте. Когда в начале войны понадобилось ехать из обжитого Акмолинска в сельскую глушь, под Боровое, он, пороптав для приличия, отправился туда с женой и двумя маленькими детьми на долгие четыре года. Там в сельской школе и начал обучаться Володя Плоских. Из тех лет его память сохранила только терпкие запахи сосновых боров и кристальную чистоту кишащих рыбой озер. Это уже потом он узнает, что рядом с их селом размещались секретные военные объекты, где работал известный всему миру ученый – академик Владимир Иванович Вернадский. И сельская глухомань окрасится в памяти совсем в иные тона. И возвращение в Акмолинск незадолго до Победы уже не будет выглядеть столь значительным. В окно его комнаты вплывало закатное, в оранжевых полосках небо. Верхушки набиравшей цвет сирени покачивались из стороны в сторону, словно во всем соглашаясь с ветром. Весна во Фрунзе приходит стремительно, в считанные дни устанавливая повсюду свой порядок. Уж сколько лет он здесь, а привыкнуть к этому не может, всякий раз удивляется, как быстро, без борьбы стирает она следы зимы. Да, такое ему, когда жил в Акмолинске, и не снилось… 6 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Взгляд туманился, перед Владимиром Михайловичем опять представали картинки далекого детства. После школы, быстренько сделав домашние уроки, Володя бежал в Управление железной дороги к отцу. На пути мрачно высилось облупленное, какого-то болотного цвета здание тюрьмы, обнесенное глухим кирпичным забором с тремя рядами колючей проволоки. По углам на вышках стояли часовые. Едва Володя придерживал шаг, косясь на «дяденек с ружьями», как от них доносилось: «Проходи, пацан, стоять здесь не положено». Со временем часовые привыкли, что он ходит мимо в Управление, а назад возвращается с отцом, и уже не пугали его окриками. Грамотных людей в Управлении не хватало. Володя, помогая отцу, подрабатывал: разбирал архивы, бесчисленные бухгалтерские отчеты, которые надо было подшивать и складывать в хронологическом порядке на стеллажи. Ненужные бумаги, которые зря занимали место, он безжалостно выбрасывал, чем приводил в восторг Михаила Харитоновича. – Смотри-ка, а тебе удается отделить зерна от плевел, – говорил он, выборочно проверяя подготовленный на выброс бумажный мусор. – Весь этот хлам, копившийся годами, мешает находить то, что действительно необходимо. Не ведал еще Михаил Харитонович, что это чутье сына, эта его способность быстро и точно отодвигать пустое, зряшное в продвижении к ценным сведениям будут потом постоянно помогать ему, ученому-историку, при работе в архивах (да и не только в архивах) своей страны и за рубежом. И тем самым сокращать путь от одного открытия к другому. Похвала отца, была, конечно, приятна, но куда приятней было слушать его рассказы о разных приключениях, столь густо насыщавших его жизнь. Еще восемнадцатилетним пареньком он стал участником Гражданской войны. Сначала – в партизанском отряде, а через год – в рядах Красной армии. Причем, оказался он среди красных скорее по случаю, чем по убеждению. Просто красные провели мобилизацию в их селе раньше белых. Прошел Михаил Харитонович красногвардейцем почти всю Сибирь, постигая между боями грамоту, занимаясь чтением книг. Где бы он ни очутился, первым делом старался найти библиотеку. Некоторые из рассказанных отцом эпизодов пережитого им особенно ярко запечатлевались в детской памяти. «Немало бед нашей армии, да и мирному населению доставлял отряд белых под командой барона Унгерна. Однажды темной ночью наша разведка внезапно напала на его штаб. Всех, кто сопротивлялся, перебили, остальных, в том числе и барона, взяли в плен. Гнали их пешком до самой Читы. Когда подошли к реке, барон, который вел себя с нами высокомерно, вдруг, смутившись, признался, что не умеет плавать, боится воды. Что делать? Не пускать же ему пулю в лоб. Пленный такого ранга высоко ценился. И вот наш командир Перцев, длинный, худой, взваливает на себя этого напыженного барона и говорит с эдакой классовой злостью: «Последний раз, баронская шкура, проезжаешь на пролетарской спине, больше тебе не придется ни на ком ездить». Охотно рассказывал Михаил Харитонович о своей жизни, да не все; то, что по тем временам вызывало разного рода опасения, он утаивал, отодвигал на задворки сознания. Зачем сыну знать о таких вещах, которые могут ранить его душу, повредить ему? Вернувшись после гражданской войны в родное село, он увидел, как бедствуют крестьяне: многие годы их поочередно грабили то белые, то красные. Кругом нищета, 7 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) впору по-волчьи выть. Но взялись они с отцом, Харитоном Ананьевичем, за хозяйство, впряглись так, что к ночи падали от усталости. Постепенно нужда отступала, в доме наметился достаток. А тут приезжают к нему боевые товарищи, Антон и Филипп, служившие теперь в какой-то управе, и предупреждают: «Идет повсеместное раскулачивание. Вы тоже в списке. Бросайте все и бегите куда-нибудь подальше, чтобы не нашли. Иначе…». Вот тебе и на! Да какие же они кулаки? Всего-то две коровы и лошадь. Но раз в списке… Харитон Ананьевич наотрез отказался бросать хозяйство. Столько сил в него вложено! Попрощался с отцом Михаил и подался в бескрайние казахские степи. Не знал, что прощается навсегда. Забрали все у них подчистую, и Харитона Ананьевича с собой увезли. Так и сгинул он, пропал его след. После долгих скитаний устроился Михаил на стройке близ Аягуза. Кем только ни работал. Попутно учился в школе. Грамотных людей было мало. Когда перебрался в Акмолинск, взяли его на стройку счетоводом. К середине тридцатых годов он уже бухгалтер Управления железных дорог. Все вроде бы шло хорошо. Ну, а вдруг узнают, что он бывший кулак, бежавший от наказания? Что будет тогда? Мысль об этом хоть и была усилием воли загнана в угол, но и оттуда доставляла беспокойство. Не хватало еще, чтобы и сын его, если ему открыться, тоже мучился, переживал. Володя рос любознательным, много читал вне всяких школьных программ. Для него не существовало деления книг на взрослые и детские. Только – интересные или нет. Перелистав все собранные отцом книги, надолго засел за энциклопедию. Сведения о некоторых выдающихся людях были густо вымараны чернилами. – Папа, а кто находится здесь, под чернильными кляксами? – спрашивал он, показывая на такие места в энциклопедии. – Леший его знает, – пожимал плечами Михаил Харитонович. Не будет же он называть имена расстрелянных полководцев Блюхера и Тухачевского, за одно упоминание которых можно было угодить в тюрьму. Так вот и жили: неправду скажешь – стыдно, а за правду свободой поплатиться можно. В домашних разговорах Михаил Харитонович избегал политических тем. Зато его жена, Елена Андреевна, мотнув головой в сторону висевшего на стене портрета Сталина, могла и матерок пустить, и в душегубстве обвинить. – Перестань! Не тебе судить! – одергивал он. – Зря пугаешь, – хорохорилась Елена Андреевна, – я пролетарских кровей! – Дура! – сердился Михаил Харитонович, суровея взглядом. – О детях хотя бы подумай. Судя по газетам, которые Володя вскоре пристрастился читать, преданность народа своему вождю была безграничной. Не могло в ту пору оно быть другим и у него со сверстниками. Откуда им было знать, к примеру, о существовании под Карагандой лагерей с политическими заключенными, которые обречены там были на смерть? Хотя находились КарЛАГи от Акмолинска совсем недалеко, а в самом Акмолинске был лагерь жен изменников Родины - АЛЖИР. Но чего-чего, а свои секреты власти тогда умели хранить. 8 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Прозрение наступает при получении иной информации, отличной от первоначальной, и, надо полагать, более взвешенной, достоверной. Будучи уже авторитетным ученым-историком, Владимир Плоских первым откроет, примется изучать архивы КГБ Киргизии, которые касаются репрессированных сталинским режимом, первым своими публикациями подвигнет власти к реабилитации выдающихся ученых, политических деятелей республики, погибших в застенках КарЛАГов. 2. ДРАМА ВОЗЛЕ ЛАРЬКА Самому Володе, как и мальчишкам его поколения, хоть и не довелось хлебнуть пороха войны, но ощутить свою причастность к ней все же пришлось. С первых дней Великой Отечественной Северо-Казахстанская железная дорога, на которой работал Михаил Харитонович, стала одной из важнейших артерий страны. И уж кому-кому, а вездесущим мальчишкам доподлинно было известно, что именно по ней отправлялись на фронт танки, артиллерийские орудия, снаряды, патроны, производимые на сибирских и среднеазиатских заводах, а также выращиваемые на здешних полях продукты питания. Им нравилась обстановка на железнодорожных путях, возле составов, которые после загрузки готовились к отъезду, отбытию в сторону передовой. Казалось, эта обстановка заряжает, наполняет окружающих боевым духом тех дальних опасных дорог, куда вот-вот помчится, разрывая воздух грудью, огнедышащий паровоз. Но однажды на их глазах разыгралась драма. Солдат, стоявший около последнего, еще не опломбированного вагона, оглянулся на чей-то отвлекающий крик, а внутрь вагона ловко, как мышь в нору, прошмыгнул какой-то мужичок. Солдат ничего не заметил, а до ребят пока не дошло, для чего он туда прошмыгнул. Спустя несколько минут опять послышался протяжный крик, будто бы призывающий на помощь. Когда солдат оглянулся, всматриваясь, что бы это значило, мужичок с полным мешком шустро спрыгнул на землю. Еще бы мгновение – и он скрылся бы под вагоном, исчез на противоположной стороне. Но тут первым из пацанов опомнился Володя. – Гляди, – крикнул он своему приятелю Мишке Буркову. – Это же вор! – и ткнул рукой в направлении подлезавшего под вагон мужичка. Услышав, солдат среагировал быстро. Подбежал к вагону, в последний момент успел схватить вора за ногу и вытащить на платформу. Раздался топот сапог. Сюда бежали двое дежурных по составу. Скрутив мужичку руки, они повели его в здание вокзала. – Смываемся, – скомандовал Бурков, и стайка мальчишек исчезла в густом кустарнике, растущем вдоль перрона. Вечером за скудным ужином – густой похлебкой из картофельных очисток с тонкими ломтиками черного хлеба – Михаил Харитонович рассказывал домашним: – Сегодня задержали вора, а через него и сообщников по банде. Они орудовали на нашем участке железной дороги. Действовали нагло, днем, когда этого меньше всего ожидают. Одни отвлекали охрану, другие лезли внутрь вагонов с продуктами, предназначенными для бойцов на фронте. Долго их не могли поймать. Нынче мальцы какие-то, Володиного возраста, подняв шум, помогли сделать это. Слышь, сынок, – спросил он, – ты случайно не знаешь, кто бы это мог быть? 9 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Володя помотал головой. Зачем раскрывать то, что пацаны считали своим секретом? Отец, видно, кое о чем догадывался, но настаивать, выяснять дальше не стал. С первым днем Победы у каждого взрослого или ребенка связаны свои воспоминания. Сохранились они и у Володи. Ранним утром мать послала его к хлебному ларьку, чтобы он заранее занял очередь, пообещав подойти туда попозже. Стояние в очередях было для Володи привычным делом, почти ежедневно он проводил в них не один час. Настроение тогда у всех было радостное, приподнятое, люди поздравляли друг друга с великим праздником. Было известно, что в ларек помимо кирпичиков черного хлеба впервые завезли белые круглые булки. Это усиливало общую праздничную атмосферу. Но тут кто-то пустил слух, будто белых булок завезли совсем мало, на всех не хватит. В толпе забродило недовольство, людей как подменили: лица стали хмурыми, взгляды настороженными, разговоры отрывистыми. И вот, когда зарешеченное окошечко ларька открылось, толпа заходила волнами. Задние давят на передних, передние, притиснутые к ларьку, отталкивают рядом стоящих. Володя был сбит с ног, упал. Благо, к этому моменту подоспела мать. Как птица, которая, раскинув крылья, закрывает собой своего птенца, так закрыла собою сына Елена Андреевна, упавшая поверх него. «Мальчонку моего задавите, сволочи!» – ее зычный голос, словно удар кнута, прошил толпу. Толпа вздрогнула, затихла, а потом медленно отступила от них. Володя еще не осознавал, что чудом остался жив, не покалечен. Ему помогли подняться, отряхнули, пропустили вместе с матерью вперед… Он с гордостью шел домой, неся перед собой большую белую булку. Все это видится ему нынче словно со стороны: восьмилетний мальчишка, улыбающийся во весь рот, в потрепанной курточке защитного цвета и черных штанах, едва достающих до щиколотки, держит в руках, будто пойманную им жар-птицу, светящуюся булку хлеба. Таким счастливым запечатлелся для него первый день Победы. Мать была в доме не столь заметна, как отец: она просто являлась естественной частью их дома – вела домашнее хозяйство, кормила и обихаживала мужа, детей. Выросшая в семье рабочего-шахтера из Подмосковья, она рано лишилась родителей и воспитывалась в детском доме, где, как ни странно, даже чтению и письму ее не обучили. Грамоту пришлось ей осваивать запоздало, с помощью детей – Володи и Нины. Как и многие, считавшие себя «из простонародья», Елена Андреевна была сметлива и расчетлива. Когда после окончания университета Володя женится, и в отпуск приедет к родителям со своей молодой женой Валентиной, русоволосой, с точеной фигуркой гимнастки, Валя, сама душа нараспашку, поинтересуется у свекрови, как же получилось, что та нигде не работала, даже трудовой книжкой не обзавелась. – Ага, – хитровато блеснет щелками глаз Елена Андреевна, маленькая, плотная, шустрая. – А ты считать можешь? Тогда считай, что больше: те 50 рублей, которые я бы зарабатывала в месяц, став уборщицей или разносчицей в столовой, или, допустим, 120 рублей, что набегали при продаже яиц, молока со своего хозяйства? А потом – дети накормлены, обстираны, присмотрены – город-то у нас не простой. Конечно, жизнь все равно не была сладкой. Того не хватало, другого… Но кому тогда легко жилось, а? 10 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Больше вопросов на эту тему у Вали не возникнет. Глядя на нее, стремящуюся во все вникнуть, все понять, Володя молча улыбнется. Жизнь родителей протекала у него на глазах, и ему было хорошо известно, отчего и почему она складывалась именно так, а не иначе. «Поиск смысла прошлых поступков, – подумается вдруг ему, – надо направлять не на обнаружение изъянов или достоинств, а на изучение причин, побуждающих к ним. Иначе слепок былого ведет в никуда». Уже с тех пор историк будет проявляться в нем помимо его воли, ассоциативно, порой и в бытовых обстоятельствах. Ибо ученый-историк – это еще и философ, определяющий свой подход, свой угол зрения на то, что исследуется им в глубокой древности или недавнем прошлом, что встречается им в повседневности. Всплески ассоциаций, которые Владимир Михайлович не старался в себе заглушать, приведут его впоследствии и к созданию художественных произведений. В студенчестве он оттачивал перо на небольших рассказах, новеллах, а позже его проза обретет историческую основу. Настоящее взросление человека начинается с самостоятельности, ответственности за порученное дело, причем такое, в каком он выступал бы не просто исполнителем, а умеющим выбирать и обосновывать свой выбор. После этой фразы читатель вправе гадать, что за сложное задание дадут родители Володе, едва переступившему порог двенадцати годков? Михаила Харитоновича в то время положили подлечиться в больницу, и Елена Андреевна, посоветовавшись с ним, обратилась к сыну с просьбой: – Вова, сходил бы ты на базар да купил корову, а? Огорошенный, Володя помолчал, подумал, наконец, спросил: – Когда надо? – Ну, хотя бы завтра. Отцу назначили диету – молоко, творог, сливки. А наша Милка как отелилась, так толку от нее никакого. Ты же знаешь. – А если послезавтра? – С уроками не успеваешь? Ох, и много вам задают. Ну, ладно. Когда соберешься на базар, деньги у меня возьмешь. Кое-как наскребли с отцом. Обычно Володя помогал матери по хозяйству. Вскапывать огород считалось мужским делом – и он по весне брался за лопату. Таскать ведрами воду из колонки, что находилась за два квартала от дома, тоже приходилось ему. А сажать и выкапывать картошку? А косить и заготавливать сено? Да мало ли чем он занимался. Но чтобы покупать корову!.. Прежде всего Володе хотелось узнать, как это делается. Не пойдет же он на базар покупать первую попавшуюся корову. Спросить у матери? В курах она разбирается, да и в утках тоже, а вот купленная ею Милка под большим вопросом. Ест будь здоров, бока раздуваются, лоснятся, а молока мало. Зачем еще одна такая нужна? Он слышал, что самой высокоудойной считается корова Мишки Буркова. Сходил к нему, поговорил с ним, с его матерью. – Может, и мне пойти на базар? – предложил Мишка. – Зачем? Я сам, – делить ответственность за возможную промашку Володя не хотел. 11 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Отгороженная часть базара, где продавали скот, встретила его густым мычанием. Продавцы рвали покупателей на части. А тут мальчишка, рослый, но мальчишка, кому не охота побыстрей столковаться с ним. Галдят, уговаривают, нахваливают своих коров. А он словно никого не замечает, идет по рядам и смотрит, идет и смотрит. Долго ходил, по второму, по третьему кругу… Наконец, остановился около невысокой, поджарой, гладкошерстной коровы с большим дыневидным выменем. – Сколько за нее просите? Хозяйка в длинном вылинявшем платье назвала цену. Володя поинтересовался, чем кормят корову, какой дневной надой, далеко ли их дом? – Пойдемте, – сказал он. – На месте подоите, там и рассчитаемся. Пока хозяйка доила, Володя заглянул в корыто для корма. К его дну и стенкам липли остатки ячменя, который на треть, по сравнению с сеном, повышает удой. Пойманная с поличным хозяйка не стала юлить. Когда торговались, сбавила цену. Напоследок спросила: – Скажи, чей ты будешь? – Плоских. – Тогда понятно, – последовал глубокий, уважительный кивок головой. Отношение к роду, фамилии зависит от их главных представителей. В округе, где они жили, благодаря Михаилу Харитоновичу фамилия Плоских была почитаема. За окном слышались женские голоса. Это Володина теща Нина Павловна обсуждает с дочерью, какие ранние цветы посеять нынче в палисаднике, где еще фиолетовую сирень подсадить. Валя очень похожа на мать, только та с годами вширь раздалась, но такая же словоохотливая, деятельная, готовая помочь всякому, кто в этом нуждается. Что Владимир Михайлович особенно ценил в Нине Павловне, так это редкостный для тещи дар не вмешиваться в семейную жизнь своей дочери. Правда, советовать она любила, как и все в ее положении, но этим и ограничивалась, не навязывала своего мнения, не настаивала, чтобы оно было безоговорочно принято к действию. Даже в воспитании их маленького сына Василия, который в первые годы проводил с ней почти столько же времени, сколько с матерью, Нина Павловна придерживалась очерченных родителями берегов. Не сюсюкала, не тряслась над ним, не хваталась за сердце, когда он падал и набивал себе шишки. Владимир Михайлович как-то сказал на сей счет лишь одну фразу, и она запомнила ее навсегда. – Мама, – сказал он – это наш сын и, что бы ни случилось, только мы за него в ответе, сегодня и всегда. Она обожала своего зятя. Молчалив, деликатен, умен, точно знает, чего хочет в жизни и неуклонно движется в этом направлении. Но главное все-таки – его любовь к дочери. О такой любви она прежде только в книжках читала. Носит ее на руках как какую-нибудь принцессу, цветы дарит чуть ли не каждый день, обращается с ней ласково, уважительно, чего еще желать? За ним она словно за каменной стеной. Так бы и всю жизнь продолжалось, думала Нина Павловна и, чтобы не сглазить, сплевывала через левое плечо. Мелькнула, правда, запоздало, вдогонку мысль: он бы еще сыном своим побольше занимался, а то все у него разные поездки, друзья да работа, 12 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) мальчонке не хватает мужского внимания. Мелькнула и тут же улетучилась, затерялась, словно что-то мимолетное, несущественное. Все-таки самым важным для Нины Павловны была прочность и святость союза ее дочери и Володи, Владимира Михайловича, союза, основанного на любви. Оно и понятно: ей самой так не хватало этого в собственной жизни! По молодости все спешила, не задумывалась, все боялась, что жизнь промчится, не дав ей насытиться счастьем. Впрочем, а если бы и задумывалась? Спорить с судьбой – это как плыть против течения горной реки: гребешь, гребешь изо всех сил, а тебя вниз сносит… Была она статной, белолицей, русые волосы до колен, сколько парней по ней убивалось. А тогда мода была на военных. Вот и выскочила за кадрового военного Алексея Ивановича Воропаева. Подруги от зависти сохли, еще бы – терский казак, весельчак, не мужик, а огонь, на гулянках среди парней первый. Жили они в военном городке под Нальчиком. Мир в то время исподволь наполнялся тревогой. В военном городке пропитан ею был даже воздух. Когда родилась Валя, Алексей Воропаев сражался на Халхин-Голе, был тяжело ранен. Только подлечился, а тут: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». Нина двухлетнюю дочь в охапку – и подалась с другими беженцами на восток. Паром, на котором плыли беженцы, немцы бомбили, обстреливали, но, слава Богу, они уцелели. Через месяц, вдоволь намыкавшись и хлебнув горя, Нина с дочерью на руках очутилась в селе Теплоключенка, что на Иссык-Куле. Там сердобольные люди приютили, пустили их на постой. Казачьей бурки, которая была у Нины, хватало, чтобы укрыться, ощутить тепло, а есть нечего, сельчане сами жили впроголодь. За себя Нина не очень переживала, молодая, крепкая, жальче всего было крошку свою, Валюшу. В то время стал приглядываться к пришлой казачке еще не старый потребсоюзовский снабженец Петр Филиппович. А ей лишь бы прислониться к комунибудь, опору обрести. Он предложил, и она, согласившись ради дочери, переехала в его дом. Узнав об этом, Алексей Воропаев средь боев нашел время черкнуть весточку: «Приеду, порублю его, гада, шашкой». Но не приехал, не порубил. Так и осталась Нина с Петром Филипповичем, да еще двух детей нажила, брата и сестру Вали. Однако чувствовала, что настоящей семьи, где муж был бы любим и желанен, у нее не получилось. Пыталась наладить связь с первым мужем, Алексеем, в чем ей помогала рано повзрослевшая Валя, но, увы, треснувший сосуд не сохраняет влагу. Все усилия оказались напрасны. Теперь у нее одно желание, чтобы жизнь детей удалась. Наблюдая за Валей, которая прогуливала по палисаднику маленького сына, с грустью вспомнила есенинское: «Не буди того, что отмечталось, не тревожь того, что не сбылось…». – Валя! – услышала она из комнаты мягкий и настойчивый голос зятя. У него и характер, как зов: сначала тянет откликнуться, а потом – нельзя ему ни в чем отказать. – Посмотри, мам, за Васей, я сейчас, – проговорила Валя, торопясь к мужу. Нина Павловна присела на скамейку, посадила рядом внука и стала рассказывать ему сказку. Вася вертел головой, недовольно бурчал, пытался слезть на землю, но постепенно успокоился, затих, и только маленькие серые глазен-ки внимательно следили за шевелением бабушкиных губ. 13 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Володя был погружен мыслями в далекое прошлое. На столе толпились книги по истории отечественных и зарубежных авторов, а также хаотично разбросанные, исписанные мелким, но четким почерком листы бумаги – наброски его будущей книги о первых киргизско-русских посольских связях. Он приучил себя работать дома не по жестко определенному регламенту, который могли разрушать разные обстоятельства, а всякий раз, когда для этого находилось время. От этого выигрывала и работа, и остальные дела и заботы, поскольку маневрировать, никого не обделяя, а твердо зная, что и зачем, Володя умел. Едва на пороге появилась Валя, он отложил ручку, хотя мысль о едущем через казахские степи и Сибирь киргизском посланнике к русской императрице продолжала свой бег, переместившись пока на запасную орбиту сознания, и улыбнулся, отчего дрогнули под усами кончики губ и посветлели в легком прищуре синие глаза. – Письмо от сестры получил, – сказал он. – Знаю, оно ж в моих руках побывало. Сама взяла его утром из почтового ящика и положила тебе на стол. – Так вот, хочу с тобой посоветоваться. Для начала прочти, пожалуйста. Просмотрев письмо, Валя вздохнула: – Сложная ситуация складывается, совсем для отца непривычная. Пока даже не представляю, какой можно предложить выход. – Мне кое-что уже пришло в голову. Слушай,– и он поделился с женой своими соображениями. Выслушав его, Валя загорелась: – А что, по-моему, в этом есть резон! Я двумя руками «за». Только… – Только вряд ли удастся убедить его, если это будет изложено в письме. Нужен прямой разговор с ним. А, значит, придется на недельку туда съездить. Или ты думаешь иначе? Ее белое, гладкое, как когда-то у матери, лицо, но в обрамлении пышных коротко стриженных русых волос слегка замкнулось, словно цветок, на который упали сумерки. Опять поездка… А вскоре у него предстояла еще двухмесячная экспедиция на юг республики. – Поезжай, – сказала она. – И с тайной надеждой поинтересовалась: – А ты уверен, что в Академии тебя отпустят? – Не переживай, отпустят, куда денутся, – сделал вид, будто не понимает, что именно ее волнует. – Там у меня переработок, то бишь отгулов, накопилось – воз и маленькая тележка. Да и повод такой, что вряд ли станут возражать. Поднявшись, Володя подошел к ней, обнял и зашептал, щекоча усами маленькое, зардевшее ушко жены: «Куда бы я ни уезжал, я все равно остаюсь с тобой, только с тобой, ты же знаешь. Быть вместе куда важней, чем рядом. А вместе мы навсегда, и никакая разлука нам не помеха. Обещай, что не будешь грустить, ну, пожалуйста!» И он, как пушинку, поднял ее на руки и закружил по комнате. «Ты сумасшедший!» – она обвила его шею руками, смеясь тихим, счастливым смехом. 14 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) 3. ИСТОРИЯ С ТРИГОНОМЕТРИЕЙ С тех пор, как в 1955 году Владимир Плоских уехал из Акмолинска во Фрунзе, чтобы учиться в здешнем университете, он познал все прелести многодневных поездок по железной дороге. А столичный железнодорожный вокзал, одетый в серую, шершавую, как кожа крокодила, шубу, с небольшими, на старинный лад окнами, стал для него словно родным. Даже не перечесть, сколько раз за минувшие десять лет ему довелось побывать в здании вокзала, пользоваться его услугами, а иногда и ночевать на лавках зала ожидания, причем, в качестве студента, которого застала врасплох ночь: возвращаться в общежитие поздно и потому – деревянная лавка да кулак под голову. Когда теперь он поднимался по отделанным мраморной крошкой ступеням на привокзальное крыльцо, ему вдруг подумалось, что и судьба его могла бы сложиться совсем иным образом, если бы во Фрунзе не соорудили этот вокзал. Ведь при образовании Киргизской ССР государственные люди в республике и в Москве долго ломали головы над тем, какой же город сделать ее столицей – Фрунзе или Джалал– Абад, в чью пользу говорила уже проведенная из России железная дорога. Но выбор все-таки пал на Фрунзе, где гораздо сильнее были возможности развития промышленности и культуры. А коли столица, то к ней, как и полагается, провели железную дорогу, поставили у ее изголовья, умно использовав при этом рельеф местности, здание вокзала. Сезон очередей в направлении Акмолинска, впрочем, переименованного к тому времени в Целиноград, уже наступил. Но опыт подсказывал Владимиру Михайловичу, что в последний момент перед отправлением поезда у кассира всегда найдется припрятанный про запас билетик. Правда, к его стоимости надо будет добавить трешку или пятерку рублей, в зависимости от обстоятельств. Операция незаконная, но в период всеобщего дефицита кто бы на это обращал внимание? Место в общем вагоне его ничуть не смущало. Подумаешь, он и на товарняке отмахивал расстояния в полстраны. Взяв билет, успел прыгнуть на подножку уже стоящего под парами поезда, протиснулся сквозь галдящую публику, бросил чемодан на верхнюю полку и, потеснив слегка хмельного мужика в белой кепке, уселся у окна. Все это он делал настолько спокойно и деликатно, как нечто само собой разумеющееся, что никакого ропота не последовало. Там, где пассажиры находятся в ограниченном, замкнутом пространстве, как в купейном или плацкартном вагонах, их поневоле тянет к сближению. Чем хорош общий вагон, так это размытостью и мимолетностью человеческих отношений. Поэтому Володя даже порадовался тому, что здесь ему удастся побыть наедине с собою: письмо сестры Нины не только встревожило его, но и всколыхнуло в нем воспоминания, нить которых все тянулась и тянулась. И когда поезд набрал ход, когда замелькали вперемешку дома, поля и деревья, он вновь окунулся в далекое прошлое… После окончания школьной семилетки отец повел с ним разговор о его дальнейшей учебе. – Со школой, сынок, ты, считай, распрощался. Не шибко, судя по отметкам, но кое-чему тебя там все-таки научили. Пора подумать о специальности, выбрать то, чем будешь заниматься всю жизнь. Да и мне надо помогать, сам видишь, здоровье у меня такое, что прежней нагрузки не выдерживает. Начнешь получать стипендию – это нам уже помощь. 15 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) В Акмолинске тогда было три училища: железнодорожное, сельскохозяйственное и педагогическое. Выросший в краю студеных зим с пронизывающими ветрами, пыльных бурь и жалкой растительности в остальные времена года, Володя не находил в сельском хозяйстве ничего для себя привлекательного. – Я бы пошел в железнодорожное училище, – сказал он, – буду водить поезда. Отец усмехнулся. – Не все так просто. После училища никто сразу машинистом не становится. Сначала, будь добр, поработай кочегаром. Выдержишь, не сбежишь, тогда могут повысить – помощником машиниста. И только потом, через несколько лет, если ты зарекомендуешь себя хорошим работником, тебе доверят водить поезда. – Подумал отец, подумал и предложил: – А не лучше ли тебе пойти в педучилище? Ты спокойный, рассудительный – самый раз детей учить. – Не хочу я в педучилище, – насупился Володя. – Почему? – Там одни девчонки! – Ну и что? Нашел чего бояться. Не важно, с кем ты учишься, а важно, что из тебя получится. Об этом, прежде всего, должна быть твоя забота. Любопытно, что в начальных классах школы Володя учился неплохо, а вот с пятого класса, когда сменились учителя, приноровился частенько пропускать уроки. Ему казалось, раз учителя еще его не знают, все это легко сойдет ему с рук. Спохватился поздно. Уже и мнение о нем, как несерьезном ученике, среди педагогов сложилось, и в учебе столько было упущено, что не наверстать. Впрочем, наверстать-то он смог бы, да не очень к тому стремился. Одного решения поступать в педучилище, стать педагогом оказалось мало. Нужно еще было, сдав вступительные экзамены, набрать необходимую сумму баллов. Ах, эта сумма баллов, стольким желающим перекрывавшая путь! По математике и физике Володя получил четверки, по литературе двойку, а за диктант и вовсе единицу. Он понимал, что не блещет знаниями, но чтобы до такой степени… И тут его выручила преподаватель русского языка и литературы, именно тех предметов, на которых он и споткнулся. Ксения Петровна предложила коллегам следующий вариант. Она выставляет Володе Плоских за диктант двойку, тогда по ее дисциплинам общая оценка – четверка, а поскольку мальчиков в педучилище почти нет, его, в порядке исключения, с такой суммой баллов можно будет принять. Эти доводы коллеги сочли резонными. Правда, в первом семестре он остался без вожделенной стипендии. Но тут уж никуда не денешься, пришлось смириться. Неловко и стыдно было Володе за те исключения, поблажки, благодаря которым его зачислили в училище. Вот что особенно его мучило. И тогда созрел выход: чтобы избавиться от этих гнетущих душу чувств, надо основательно взяться за учебу, и больше никогда не выглядеть слабаком, нуждающемся в снисхождении. С первых дней Ксения Петровна стала дополнительно заниматься с ним. «Каждый образованный человек, каковым считается педагог, должен быть безукоризненно грамотным, начитанным, знающим классическую и современную литературу,– говорила она. – Ведь по педагогу судят о будущем его учеников: каков у него уровень знаний, на такой предстоит им подняться». 16 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Методика обучения грамотному письму была у нее весьма странная. Володя писал под диктовку газетную передовицу, потом сам выправлял ошибки, сличая свой текст с оригиналом, затем переписывал передовицу набело. И это – каждый день на протяжении всего семестра. Газетными передовицами он был сыт по горло на всю последующую жизнь. Еще долго в нем чувствовалась политическая подкованность. Но главное в другом. Ему удалось достичь того, чего добивалась Ксения Петровна: он стал писать без ошибок. Экзамены зимней сессии Володя Плоских полностью сдал на пятерки. С той поры, где бы он ни учился, иных итоговых оценок у него не было. Среди текущих – да, всякое случалось, но оценки за семестр, курс, а тем более в дипломе сплошь высшей пробы. А как же иначе? Избавляясь таким образом от стыда за собственные прежние слабости, он укреплял свое достоинство. А это, согласись, читатель, немаловажное обстоятельство. Из преподавателей училища, кроме, конечно же, Ксении Петровны, ему запомнился учитель рисования Вениамин Дмитриевич Кравцов. Рисовал он с натуры быстро и точно, умело схватывая не только суть предмета, но и подчеркивающие его индивидуальность детали. Володя с детства имел склонность к рисованию, особенно – маслеными красками. Ах, как старался он, отыскав дома альбом с цветными репродукциями картин великих русских художников, часами копировать наиболее полюбившиеся ему картины Васнецова, Шишкина, Левитана! Некоторые из них до сих пор хранятся где-то в его запасниках. Кравцов и не расхваливал Володю, и не придирался по мелочам, а помогал ему хоть чуточку приблизиться к мастерству. Был он к тому же превосходным рассказчиком, которого все слушали, раскрыв рты, и внешность у него была колоритная – высокий рост, крупный мясистый нос, пронзительный, как у Врубеля, взгляд. Носил он светло коричневый сюртук, а вокруг шеи – небрежно намотанный шарф. От Кравцова Володя впервые услышал о столице Киргизии – Фрунзе, в котором тому довелось жить несколько лет. С его слов воображение рисовало райское место: прямые зеленые улицы на фоне сверкающих снегом гор; вокруг домов море фруктовых деревьев, обильно увешанных плодами; краснобокие яблоки, душистые груши, свисающая гроздями темно-красная сочная вишня, доступная каждому прохожему. Погода чудесная, солнечно, тепло, лишь по ночам с гор дует легкий прохладный ветерок. Осенью все перекрестки завалены арбузами и дынями, которые стоят копейки. Для акмолинских мальчишек и девчонок, привыкших лишь к своим зеленым и кислым яблокам, такую благодать невозможно было даже представить. «Прямо идешь по тротуару, а над тобой спелая сладкая вишня?» – недоверчиво вопрошали они. «Именно так», – улыбался учитель. Михаил Харитонович не вникал в разные перипетии жизни и учебы сына. Получает повышенную стипендию и – слава Богу. Значит, и детишек в школе будет учить уму-разуму на совесть. Пока еще и не думалось ему, что у Володи может быть другой, кроме школы, путь. Поработает сын в младших классах, мысленно рассуждал Михаил Харитонович, наберется опыта, а там вполне возможна и заочная учеба в университете, чтобы преподавать уже старшеклассникам или, скажем, студентам того же педучилища. Но когда Володя, окончив в 1955 году педагогическое училище, показал отцу диплом с отличием, дающий право поступать в любой вуз без экзаменов, мнение у Михаила Харитоновича переменилось. 17 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Поздравив сына, он заявил, что иметь такой шанс и не воспользоваться им могут позволить себе лишь моты, транжиры и недотепы. Так что Володе надо собираться в Алма-Ату. Все-таки своя, казахстанская, столица, она и примет по-родственному, да и к Акмолинску ближе других столиц. Казахский университет кругом славится. Поскольку у Володи явная склонность к точным предметам, идти ему прямиком на физикоматематический факультет. Елена Андреевна поддержала мужа. Пусть Вова едет, выбивается в люди, пока этот… как его… шанс имеется. Дома с ними остается Нина, ей еще два года в педучилище учиться, а там видно будет. Что касается младшей сестры, то она всегда была за брата горой. У них с детства сложились добрые теплые отношения, какие и должны быть у родных людей. Братом, высоким, крепким, красивым да к тому же теперь еще и отличником, Нина искренне гордилась и, пожалуй, дальше родителей видела, каким он станет. Сама она выглядела как истинная сибирячка – широколицая, плотная, чернобровая и черноглазая, медлительная в разговорах и быстрая в делах. Уже тогда Володя знал: о чем бы ее ни попросить, она все сделает и сделает лучшим образом. Ей повезло с братом, а ему – с сестрой. Кого, как ни родителей, им оставалось благодарить за это? Для самого Володи учеба в Казахском университете, жизнь в Алма-Ате представлялись чем-то заманчиво-несбыточным. Акмолинск тех лет был настолько провинциален, что желание молодежи выбраться из него старательно гасила боязнь, что такое вряд ли удастся. Это уж потом, преображаясь в Целиноград, а затем в Астану, город изменит психологию своих жителей. А тогда… Его отъезд для многих друзей попахивал авантюрой. Они были уверены, что к осени он вернется, и вся их компания останется нерушимой. «Ты только оттуда побольше алма-атинского апорта привези», – напутствовал друга вихрастый Мишка Бурков. Через год, когда Володя приедет домой на каникулы и они встретятся, Мишка признается, что просто подначивал его. Ведь он, как медведь, стоит его раздразнить – и все преграды ему нипочем. С Алма-Атой Володя решил ознакомиться после того, как сдаст документы, будет зачислен на физико-математический факультет университета и обоснуется в общежитии. На все это, по его прикидке, уйдет дня два. А потом до начала учебы у него будет достаточно времени, чтобы осмотреть город, где ему предстоит провести пять лет прекрасной студенческой жизни. И вдруг, словно обухом по голове: набор на физмат тех, кто окончил с отличием училище или школу, завершен. Принимаются лишь документы для сдачи экзаменов на конкурсной основе. Если хотите – пожалуйста. Узнав, по каким предметам сдают на физмат вступительные экзамены, Володя отказался. Дело в том, что в перечне значилась тригонометрия, а ее в педучилище почему-то не изучали. Алгебру и геометрию проходили, а тригонометрия, словно нечаянно выпавший зуб, отсутствовала. Естественно, знать ее в полном объеме он никак не мог. Что делает наш юный герой, получив от ворот поворот? Может, впадает в уныние и плетется на железнодорожный вокзал, чтобы взять обратный билет? Как бы не так! Уже через два часа он садится в старенький горбатый автобус, который направляется во Фрунзе, надеясь добраться туда к вечеру или ночи. Не зря учитель рисования нахваливал киргизскую столицу, она сразу пришла ему на ум, едва первоначальный его план оказался перечеркнут. Пусть жалеет теперь Алма-Ата, что потеряла такого молодца, он все равно добьется своего, став студентом другого университета. 18 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Это сейчас в Бишкеке куда, простите, ни плюнь, везде университеты. А в середине пятидесятых он был здесь один-единственный – Киргосуниверситет. Дождавшись на скамейке ближайшего сквера наступления утра, Володя Плоских собственной персоной явился в приемную комиссию и протянул заявление с просьбой зачислить его студентом физмата. Бывший в комиссии преподаватель Лачко бегло прочитал заявление и сказал то ли Володе, то ли сидящему рядом коллеге Чукубаеву: – На физмат в этом году прямо наводнение. Уже перебор всякого рода отличников, а они все идут и идут. Вы, молодой человек, опоздали, – обратился Лачко к Володе, – придется, если не против, поступать на общих основаниях. – А у историков как, нет перебора отличников? – спросил Володя. – Нет. Но при чем тут историки, вы же собираетесь поступать на физмат. Так согласны идти на общих основаниях? – видя замешательство абитуриента, добивался ясности Лачко. «Пролет» в Казахском университете не прошел даром. Володя взял первое заявление и порвал его на мелкие клочки. Достав из кармана заранее написанное второе заявление, но уже на истфак, протянул его члену приемной комиссии. Тот, пораженный, уставился на него, словно пред ним предстал сам Остап Бендер. – Вы только посмотрите, что он себе позволяет? – воскликнул Лачко, ища поддержки у Чукубаева. Лицо Володи выразило удивление невинной жертвы, которую грешно даже в чем-то подозревать. – А разве я не имею права передумать и поступать туда, куда хочу? – спросил он. – Испугались экзаменов на физмат и передумали? Ловко, ничего не скажешь, – Чукубаев тоже был возмущен. – Нам на историческом факультете не нужны студенты, меняющие свои решения, как перчатки. Из них ничего путного не выйдет. Чтобы смягчить ситуацию, Володя мог бы объяснить, что в педучилище не изучали тригонометрию, а значит… Но делать этого он не стал. Все с тем же невинным видом стоял и ждал, пока они успокоятся. Правда была на его стороне. Понимали это и в приемной комиссии. – На всякий случай у него в карманах приготовлены документы и на другие факультеты, – пробурчал, остывая, Чукубаев. Володя молча похлопал по карманам, а потом и вовсе вывернул их наизнанку, оставив в ладони платок и смятую трешку. – А вот на счет того, что из меня ничего путного не получится… это вы зря, – миролюбиво заявил он напоследок, еще не зная, что оба они, Лачко и Чукубаев, преподаватели исторического факультета. В ответ они только покачали головами: мол, посмотрим, посмотрим, как ты там у нас запоешь… 4. ПАШКА В ПРОРУБИ Ох, как вовремя вспомнилась Володе эта сценка с выворачиванием карманов! Видно, память, проводя мысленно эту операцию, настолько обострила его чувствительность в этой области, что он вдруг заметил то, чего бы иначе вряд ли заметил. К нему в карман медленно, крадучись проникали чьи-то длинные гибкие 19 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) пальцы. Вот они коснулись края кошелька, сжали его и потихоньку, не торопясь, словно бы нехотя, стали вытягивать наружу. В кошельке денег-то не густо, откуда их будет много у только что начавшего работать после очной аспирантуры ученого секретаря Президиума Академии наук? На обратную дорогу да родителям в качестве помощи. Но какое в данном случае имеет значение – много там денег или мало? Володя резко повернулся и схватил не успевшую вынырнуть из его кармана чужую руку. Продолжая держать ее чуть выше запястья, он поднял глаза на сидящего вплотную к нему хмельного мужика. Из-под глубоко надвинутой на лоб летней, белой кепки ему навстречу блеснул насмешливый взгляд, а губы раздвинулись в ироничной улыбке. – Не узнаете, Ваше Высочество? Всмотревшись, Володя признал школьного товарища, с которым когда-то сидели за одной партой. В ту пору Володя был самым высоким в классе, потому-то его и звали «Ваше Высочество». – О, ты, что ли, Федька? – воскликнул он. – Не Федька, а Федор Кузьмич Рагунский, – подмигнув, поправил тот. – Афиши надо читать. Или ты в филармонию не ходишь, романсы русских композиторов в исполнении известных артистов не слушаешь? – и, перейдя на шепот, попросил: – Руку-то отпусти. Они вышли в тамбур, разговорились. Оказывается, Федор окончил консерваторию по классу фортепьяно, каждое лето – гастроли, иногда выступает с сольными концертами, но чаще, как этот раз во Фрунзе, в качестве аккомпаниатора. Слышал от ребят, что Володя живет здесь, пытался найти, но… У артистов ведь как: то цейтнот со временем, то неожиданные паузы. В такую вот паузу он решил съездить к родителям, едва последний билет на поезд достался. Смотрит, Вовка Плоских в вагон вплывает, чернокудрый, стал еще шире в плечах, усы отрастил. Опешив, Федор не успел с ним поздороваться, как тот оттеснил его, уселся около окна и погрузился в думы. Чем же отвлечь его от этих дум? И так пробовал Федор, и эдак… – Выходит, что лучшее средство привлечь к себе внимание – это забраться в чужой карман? – засмеялся Володя. – Ведь мог бы и схлопотать ненароком по физиономии. – Мог бы, но кто не рискует, тот… – Ты-то уже выпил. Я сразу почуял, потому, извини, и проявил бесцеремонность, оттеснив тебя от окна. Думаю, сидит себе под хмельком, какая ему разница, где сидеть. – Было дело, провожали меня… Может, пообедаем вместе, а заодно и поужинаем? – предложил Федор. – Мне ведь тоже хочется послушать, кем ты стал, чем теперь занимаешься?.. А помнишь, как мы, сбежав с уроков, рыбачили на Ишиме? Удочки у нас всегда были наготове – спрятаны в прибрежных камышах. Червя насадишь, забросишь подальше и ждешь, не спуская глаз с поплавка. Ты был среди нас самым удачливым рыбаком. Рыба возле твоего крючка только и вилась. Пацаны, откровенно говоря, завидовали тебе. И подсечь ты умел вовремя, чтоб не сорвалась… А помнишь, как ты Пашку из второго «Б» спас, когда он провалился в прорубь? Кивнув, Володя поправил: «Не я, а мы». Как не помнить? Та зима была на удивление многоснежной и теплой для тамошнего декабря. Ишим давно уже встал, и по льду свободно ходили с берега на берег. Опасность представляли только рыбацкие лунки да проруби, в которых 20 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) женщины полоскали белье. Едва прихваченные ледком, они заметались снегом, и угодить в них мог, потеряв осторожность, каждый. Возле таких мест взрослые вбивали шесты, но ветер порой валил их, прятал под снег. Володя не очень-то любил подледный лов рыбы. Но куда меньше ему нравились уроки ботаники с их рыльцами и пестиками. Вела эти уроки занудливая учительница Роза Тимуровна, которая своей манерой рассказывать скучно и долго сделала этот предмет ненавистным для многих. Вот и тогда, увидев в расписании подряд два урока ботаники, он отправился на Ишим. За ним увязались двое одноклассников – Федька и Максат. При подледном лове удилище не нужно, леска наматывается на палец, и поэтому снасти легко помещаются, притаиваются в портфеле среди учебников. Ближайшая к берегу лунка была обозначена шестом. Выбрав к ней прямой путь и пробуя перед собой прочность льда ногой, Володя остановился возле этой лунки. – Ты начинай, мы пока постоим, поглядим, как у тебя получится, – сказал Федька, пряча зябнущие руки в карманы телогрейки. Очистив лунку от свежевыпавшего снега и продавив пяткой отцовского ботинка образовавшийся на ней хрупкий ледок, Володя полез в портфель за удочкой. И тут он увидел, что к ним бежит какой-то малыш, но бежит не по их следам, а откуда-то сбоку, наискосок. На ходу малыш кричал: «Можно, я возле вас побуду? Можно? Мне интересно». На его пути лежало ровное покрывало белого снега. И вдруг, успев только ойкнуть и взмахнуть руками, он провалился. Не сговариваясь, все трое бросились ему на помощь. Володя добежал до проруби, в которой барахтался малыш, первым. Сложность была в том, что края проруби находились под снегом, одно неосторожное движение – и вместо спасителя станешь утопающим. – Стойте! – приказал Володя. Сам лег и подполз к проруби. Течение влекло мальчишку под лед, но он держался из последних сил. Вытянувшись до предела, Володя сделал рывок и схватил его. – А теперь тащите меня! – Федя и Максат, взяв товарища за ноги, поволокли его вместе с мальчишкой от проруби. Очутившись на твердом льду и поднявшись, пацан, с которого ручьями текла вода, заканючил: – Пустите, пуговицу оторвали, меня мамка заругает, пустите… Хорошо хоть Пашка – так звали мальчишку – жил рядом. Сдав его перепуганной матери, все трое разошлись по домам. Рыбачить больше не хотелось. Ночью Володя долго ворочался, испуганно вскрикивал, видя во сне, как, спасая Пашку, сам проваливается под лед и его тянет вода в кромешную тьму. Этот сон возвращался к нему снова и снова, жуткий треск ломающегося вокруг него льда сеял липкий и знобкий страх. Неотступно лезла в голову мысль, что ему надо было сначала хорошенько прощупать ногой лед, а потом уже двигаться к проруби. Но ведь тогда, думалось ему, он мог бы опоздать, и река утащила бы Пашку. Во сне эти мысли сталкивались лбами друг с другом, высекая искры. То одна одолевала, то другая… – Да-а-а…– помолчав, протянул Федор Рагунский. – Давно это было, но как вспомнишь, живая картинка перед глазами стоит. А знаешь почему? Потому что в нашей жизни столько ситуаций, когда только шагни – и попадешь на хрупкий ледок проруби, присыпанный сверху снежком. Драма еще и в том, что рядом обычно не находится такого, как ты, человека, который бы так быстро сориентировался и, рискуя собой, кинулся на выручку. 21 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Володя поморщился. – Все это – глубокая философия на мелком месте, – сказал он. – Не лучше ли пойти в ресторан, сам же предлагал, и устроить обед, плавно переходящий в ужин? В вагоне-ресторане Федор быстро освоился. Перво-наперво сел за обшарпанное пианино – пусть Володя знает, что он не какой-нибудь враль – и так искусно стал исполнять романсы, что директор ресторана, пожилая, сухонькая женщина, растрогалась и пообещала бесплатно поить и кормить его до самого Акмолинска– Целинограда. – Ни в коем случае, – отказался Рагунский, – я человек не бедный, играю только в честь встречи с моим школьным товарищем. Единственная просьба, не подсаживайте к нам никого, у нас долгая дружеская беседа. Так они и проговорили всю дорогу. Правда, говорил больше Федор, а Владимир слушал. И удивлялся: только три старших класса проучились вместе, а сколько общих воспоминаний, как легко перебрасывается мостик из тех лет в настоящее… 5. РАЗГОВОР С ОТЦОМ В каждый новый приезд, подходя к отчему дому, Володя приостанавливался, смотрел на него, как смотрят на родное существо, с которым давно не встречались. Легкие, едва заметные свежему глазу признаки ветшания вызывали в нем щемящую грусть; она усиливалась, охватывала его полностью, когда вскоре он переступал порог и встречался с отцом и матерью. Годы никого не щадят, а тех, кто не щадил себя самого, особенно. Даже труд, если он непосильный, сжигает человека. А уж как всю жизнь трудились Михаил Харитонович и Елена Андреевна, их сыну хорошо известно. Вот и в этот раз, приехав домой после Нининого письма, Володя сразу обратил внимание, как сдал отец. Вынужденный теперь по настоянию врачей постоянно соблюдать постельный режим, он ослабел, стал беспокоен, мнителен. Думы о собственной бесполезности точили его, как точит жук-короед древесину. Все, что ни советовали жена и дочь, вызывало в нем только досаду. Женщины хотели, чтобы он как можно больше отдыхал, оберегали его от любых забот, готовы были хоть из ложечки кормить, лишь бы он был здоров, и у него было хорошее настроение. Обрадовавшись сыну, Михаил Харитонович потянулся к нему, приподнимаясь на кровати. Нина подложила под спину отцу две пышные подушки, и он невольно в позе восточного хана принял почтительные объятия сына. Володя, ощутив похудевшее тело отца, застеснялся своих крутых плеч, мускулистых рук, ему стало неловко, что он такой большой и здоровый рядом с больным и немощным отцом. – Здравствуй! – бодро говорил он ему, а у самого усы подрагивали, и на глаза наползала предательская влага. – Ты выглядишь молодцом! Надо держаться, кто нам всегда подавал в этом пример? – Вот и ты туда же, – покачал головой отец. – Разве я вас учил привирать? Тоже мне, нашел молодца. Молодцом я был, когда на коне за беляками гонялся, когда за твоей матерью ухлестывал, когда на стройках работал, вагоны разгружал, когда… – Он замолчал, задумался, потом неожиданно спросил: – Ты мне лучше скажи, только без барабанного треска, искренне скажи, зачем человеку жизнь, если он становится беспомощным, бесполезным? Как я, например? И сам мучаюсь, и других возле себя мучаю. 22 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Ну, и вопросики ты подбрасываешь, отец. Жизнь что, заводная игрушка: сломался завод – и ее выбросили? – Володе не хотелось дискутировать на общие темы, и он сделал поворот в конкретное русло подготовленного заранее разговора. – Откуда вдруг возникли эти странные мысли о твоей бесполезности? Столько пережито, столько всего видено-перевидено, а в памяти сколько хранится… – Что было, то было, да быльем поросло, – в голосе Михаила Харитоновича послышалась горечь. – Правильно говорится: прошлое не воротишь. – Да, вернуть, пожалуй, нельзя, но ведь сохранить-то можно. Сегодня из нас только ты один знаешь, откуда здесь появился род Плоских, как жили, чем занимались наш дед и прадед, из каких событий, тревог и надежд складывалась твоя жизнь, где тоже много любопытного намешано… Все это пока только в твоей памяти, а коснись уже меня или Нины – идущая издалека нить обрывается, пусто, словно с нас только, акмолинских, и начинается род Плоских. Михаил Харитонович усмехнулся. – Как же, с вас… Не много ли на себя берете?.. Разве я не рассказывал, что предки наши жили в давние времена на Черниговщине? Да… Возможно, так бы все и оставалось, если бы ваш прапрадед Ананий Емельянович, бывший крепостным крестьянином, не взбунтовался вместе с другими крестьянами против самодура помещика. Его усадьбу они сожгли, но были пойманы, жестоко выпороты и в 1865 году сосланы на вечное поселение за Урал, в Тобольскую губернию. Там, среди лесов и болот, они прожили около четверти века. И все мечтали о лучших землях. Наконец, им удалось перебраться в Барабинские степи, в Барнаульский уезд, село Половинное. А было их уже – ого! Ананий имел девять детей, шесть сыновей и три дочери, у его братьев тоже были большие семьи, так что род Плоских разрастался. До сих пор в Алтайском крае есть Плосковский район, где жители в большинстве своем носят такие же, как у нас, фамилии… Впрочем, что-то я разговорился, разворошил ты, Володя, мою память, как угли в золе. Когда-то мой отец подолгу мне рассказывал о наших предках, о нашей родословной. И там, – Михаил Харитонович коснулся пальцами лба, – чего только не хранится. Будто на каком-нибудь складе. – Так это же здорово! – обрадовался Володя. Все шло по намеченному им плану. И пока даже легче, нежели представлялось вначале. Правда, с Ниной он не успел предварительно переговорить, но она поймет и поддержит, тут у него не было сомнений. – Зачем столь ценные для нас факты, сведения хранить в голове, будто на каком-нибудь складе, как ты выразился? Есть такое предложение, отец. Оно исходит от меня и Нины. Нам хотелось бы, чтобы ты начал работать над книгой под условным названием: «Плоских. История нашего рода». В ней следует подробнейшим образом описать все, что тебе известно о давних и близких представителях нашей фамилии, о твоей собственной жизни. Михаил Харитонович отнесся к словам сына весьма скептически. – Зряшная, по-моему, эта затея, – сказал он. – Я понимаю, род, скажем, Романовых, Пушкиных, Чайковских, Шолоховых, Жуковых… да мало ли в России знаменитых фамилий, которые у миллионов людей на слуху. Когда о них пишут, тут все ясно. Великие примеры, замечательные образцы… А судьба рода Плоских вполне рядовая. Зачем писать? Кому это интересно? – Нам интересно. Интересно и важно. Мы ведь не перекати-поле, лишенное корней. Правильно, Нина? – Сестра кивнула. Она знала, что Володя найдет выход из того положения, в котором оказался прикованный к постели отец. А он продолжал: – Каждая нация, каждый народ, каждая страна имеют свою древнюю и современную историю, изучают ее. Почему же отдельный человек, как правило, лишен возможности 23 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) черпать из книги, созданной его предками и передаваемой по цепочке, информацию о своей родословной? Мы говорим о генетике, о генетическом коде поколений, но, обернувшись, охватываем взглядом лишь отца и мать, бабушек и дедушек. А дальше – выжженная степь беспамятства. Нормально ли это? Конечно же, нет! Ты называл великие имена… Я с удовольствием почитаю их родословную, но это ничуть не ослабляет моего желания побольше узнать о своей. В разговор вмешалась Елена Андреевна. Ну, нет у мужиков совести, все дела, дела, о какой-то книге уже час толкуют. А у нее по случаю приезда сына праздничный обед готов – борщ, пельмени, винегрет, и к ним – графинчик с холодной водочкой. Пора приступать. Если же говорить невтерпеж, то и за едой можно. Только теперь Володя почувствовал, как проголодался. Все-таки дорога есть дорога, и никакой ресторан не заменит материнской еды. Он ел, нахваливая, и краем глаза наблюдал за отцом. Только когда тот перестанет возражать, когда у него иссякнут аргументы и он согласится написать книгу, только тогда можно будет считать свою миссию выполненной. Но Михаил Харитонович не спешил продолжать прерванный разговор. Его больше интересовало, чем занимается в Академии наук Володя, как сочетается это с проводимой им научно-исследовательской работой, куда, в какие края собирается он в экспедицию. Оказывается, по просьбе отца Нина купила карту Киргизской ССР, и он со свойственной ему скрупулезностью отмечал места, где с научными целями бывал его сын. Знал бы он, что пройдут десятилетия, и даже на географической карте мира трудно будет найти интересную для академика Плоских страну, куда бы не пролег его путь. Нет ничего бесперспективней, чем навязанная идея. Понимая это, Володя не проявлял излишней настойчивости в том, ради чего он, собственно, и поспешил приехать. Всему свой черед. Отец наверняка думает об этом, хотя не показывает вида. Зерно брошено, и оно прорастет. Нина, умница, тоже не пытается форсировать события. – Что-то вы закинули удочку относительно книги, которую, якобы, мне надо писать, и замолкли, – на второй день, не выдержав, заявил отец. – Или закинули сгоряча, а сами в кусты? Убедились, что зряшное это дело, да? – Почему же? – спокойно возразил Володя. – Наша с Ниной точка зрения абсолютно ясна. Мы ее высказали. Такая книга будет очень полезна для твоих потомков, включая, разумеется, нас. Важно, чтобы ты отнесся к ней, как к очень серьезной и нужной работе. – Но вы учли, что я не какой-нибудь писатель, и буду излагать события далеко не так увлекательно, как хотелось бы? – Прежде всего, требуется достоверность, – успокоил его Володя. – Это не детектив, не психологический роман, а история конкретной семьи, конкретного рода, история, если по возможности и красочная, то лишь в определенных эпизодах. Разве сравнить манеру повествования, скажем, в «Бедной Лизе» Николая Михайловича Карамзина и в его же главном труде «История государства Российского»? Задача, которую ставит пишущий, определяет и стиль изложения. – Но ведь это огромная работа – рассказать обо всем, что мне известно, – опять заколебался Михаил Харитонович. – Справлюсь ли? Хватит ли у меня времени, сил, чтобы все закончить? 24 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Хватит, – заверил его сын. – Свеча горит, когда есть воздух. Наш воздух – это интерес к жизни, к тому, что мы делаем. Работа действительно большая, не на год, не на два. Мы потом ее отпечатаем, переплетем. И знаешь, чего бы еще хотелось? – Чего? – Чтобы твои потомки продолжали эту книгу рассказами о себе. Ведь когда будет заведен такой порядок, при котором каждому рано или поздно придется описывать все произошедшее с ним за целую жизнь, тем самым словно отчитываясь перед своими детьми и внуками, он и вести себя будет достойно, без фокусов и вывертов. Иначе же стыдно. Но основу закладывать придется, отец, тебе. Вот сюда, – Володя показал на привезенную стопку тонких тетрадей, – записывай все, что вспомнишь. Это твой черновик. А сюда, – рядом легла толстая общая тетрадь в дерматиновом переплете, – перепишешь все из черновика после доработки, набело… Знаешь, есть у великой русской поэтессы Анны Ахматовой такие замечательные строки: Ржавеет золото и истлевает сталь, Крошится мрамор – к смерти все готово. Всего прочнее на земле печаль И долговечней – царственное Слово. Не откладывая, еще до отъезда сына Михаил Харитонович приступил к работе. Писал он медленно, подолгу размышляя над каждой фразой, старался, чтобы мысль в тексте была выражена точно и доходчиво. Но иногда воспоминания захватывали его, торопили перо, речь письма получалась сбивчивой, неясной. И тогда он перечеркивал все, и сызнова брал разбег с чистого листа. Только в тех случаях, если болезнь сильно донимала его, хватала за горло, Михаил Харитонович позволял себе отлеживаться, не писать. В остальные дни график у него был жесткий – «ни дня без строчки». Около пяти лет создавал он свою книгу. Нужное, полезное дело, за которое благодаря сыну и дочери ему пришлось взяться, подобно ветру развеивало душевную хмарь, заряжало энергией. Вопреки прогнозам врачей его жизнь была значительно продлена. Когда же он переписал весь текст из черновых тетрадей в три толстых общих тетради и поставил точку, дарованный ему срок быстро истаял. Приехавшие на похороны Владимир Михайлович и его жена Валентина Алексеевна были удивлены. В последние годы отец никуда не ходил, вынужденно вел замкнутый образ жизни. Но едва известие о кончине старшего Плоских распространилось по Целинограду, возле его дома стала собираться масса людей, пожелавших проводить в последний путь одного из первых и, оказывается, очень известных работников Северо-Казахстанской железной дороги. «Иной раз и солдат, если они того заслужили, хоронят как маршалов», – сказала мужу Валентина Алексеевна. В ответ он только кивнул головой. …Елена Андреевна была гораздо моложе Михаила Харитоновича и в мир иной отправилась значительно позже него. Их дети, Володя и Нина, остались теперь за старших в этой ветви рода Плоских. В свое время, окончив педучилище, Нина по совету брата приехала во Фрунзе, поступила на заочное отделение филфака Киргосуниверситета. Окончив его, жила и работала в школе Горной Маевки. Когда серьезно заболел отец, она вернулась домой, и уже больше не покидала надолго Целиноград. Сестра сделала очень много для поддержки больных и стареющих родителей, считает Владимир Михайлович. Хоть и поздно она вышла замуж, но, слава Богу, не обожглась. Ее муж Володя Смыковский – из высланных в предвоенный период 25 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) поляков, – человек работящий и добрый. У них двое уже взрослых детей, один переехал в Польшу, другой остался в Казахстане. Сама Нина Михайловна продолжает педагогическую деятельность, пользуется среди коллег Астаны (ранее Акмолинск, Целиноград) заслуженным уважением. Вот так, в эскизной манере, автор завершает эту главу, чтобы, расставшись с близкими нашему герою людьми, уже не возвращаться к описанию их судеб в дальнейшем. Меня только интересовало: а как сам Акмолинск, город детства, зовет Володю, манит к себе воспоминаниями? Дрогнули брови, скосился в мою сторону синий глаз. «Никакой ностальгии, – сказал он. – Не я выбирал, где мне родиться и провести детство, а если бы выбирал… Брр… какие там холодные и злые ветра!» УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ …В конце сентября 1999 года довелось мне в числе других деятелей науки и культуры Кыргызстана гостить у президента Казахстана в недавно отстроенной новой столице наших соседей – Астане. Одним из главных «китов» нашей небольшой делегации был академик Владимир Михайлович Плоских. С Владимиром Михайловичем судьба свела нас уже несколько лет назад, и я была рада, что мы оказались «в одной обойме» – при его сверхзанятости любая беседа с ним дорогого стоит. Первая экскурсия была скорбной: рядом с Астаной воздвигли гигантский обелиск в честь невинно замученных в этих краях политзаключенных. Пробегая глазами бесконечные списки погибших, чьи имена были высечены на черном камне обелиска, я невольно поежилась от пронизывающего ледяного степного ветра и сказала Владимиру Михайловичу, поднимавшемуся рядом по гранитным ступеням: «В сентябре – и уже такой холод… Как они тут выживали?!..». А Владимир Михайлович ответил: «А мы здесь не только выживали… Мы рождались, росли здесь, становились теми, кем стали…». Совсем другим взглядом я увидела крепкую богатырскую фигуру академика, его широко расставленные глаза степняка, крутые седые кудри, не боящиеся ветра… Да, он же родился в Акмолинске, а это и есть нынешняя Астана! Едва мы разместились в новенькой роскошной гостинице, Владимир Михайлович умчался «на свидание с родными пенатами». Затем кыргызскую делегацию возили по красочным проспектам, бульварам и улицам прекрасной новой столицы, а он, академик Плоских, встречался с изменившимся городом своего детства «тет-а-тет». На следующий день – на встрече в университете им. Гумилева, – увидев Владимира Михайловича, я его даже не сразу узнала – так помолодело и оживилось его лицо, взгляд, даже в походке появилась какая-то юношеская стремительность. Ему вручали медаль, облачали его в роскошный халат, говорили заздравные речи. А он, синея глазами, словно всматривался во всю эту суету вокруг своей персоны из давней молодости: мол, как, не подкачал?.. Словно он, внесший очень весомый вклад в отечественную науку, убеленный сединами, окруженный почетом, держал ответ перед своим голодным детством и трудной юностью… И я невольно подумала: а ведь действительно – так закаляют сталь. Кто знает, родись он в изнеженной спокойной обстановке, проживи безбедную сытую жизнь, стал бы он тем, кем стал? Смог бы он в ущерб отдыху и не взирая на возраст мотаться по бесчисленным экспедициям в поисках затонувшего в Иссык-Куле древнего города Чигу, писать книги о репрессированных деятелях науки и культуры, проводить бессонные ночи над 26 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) рукописями в поисках единственной истины, создавать свои бесчисленные, столь важные для людей исторические труды?.. Позже, уже на прощальном ужине в честь нашей делегации, где сам Нурсултан Назарбаев, наградив всех нас золотыми медалями «Астана», вел этот замечательный вечер, я, улучив момент, вкратце пересказала Владимиру Михайловичу свои «мысли по поводу». Он улыбнулся, глядя как играет алое вино в хрустальном бокале, и ответил просто: «Хорошо, когда поиски венчаются успехом… А жизнь – это только поиск!». Светлана Суслова, поэт, Заслуженный деятель культуры Кыргызской Республики ГЛАВА ВТОРАЯ: БЕЛЫЕ КОНИ В ВЫСОКОЙ ТРАВЕ 1. ДВЕРЬ «А-ЛЯ ПЛОСКИХ» Читатель, вероятно, в недоумении: Владимир Михайлович Плоских предстает в предыдущей главе уже семейным человеком, ученым секретарем Академии наук республики. А куда подевались его студенческие годы, чем он занимался после окончания университета, почему ни слова не сказано о том, как он обрел эту самую семью в лице Валентины Алексеевны Воропаевой? Или автор, не посоветовавшись с читателем, намеренно упустил почти десятилетний период из жизни героя, самовольно посчитав его неважным? Ох, уж эти амбиции, поспешные обвинения!.. Вовсе не собирался я лишать дорогого читателя удовольствия познакомиться с тем, как Володя учился, обрастал друзьями, словно дерево ветками, как обхаживал свою будущую жену. Каюсь, если серпантины сюжета первой главы не убаюкали ваше внимание, и вы заметили пробел, восполнить который автор сам намеревается прямо сейчас. Итак, 29 июля 1955 года Владимир Плоских был зачислен на исторический факультет Киргосуниверситета. Диплом с отличием, полученный им в педучилище, позволил ему стать студентом без вступительных экзаменов, о чем он, естественно, ничуть не жалел. Временно его поселили в третьем общежитии, что находилось рядом с главным корпусом университета, на пересечении улиц Фрунзе и Западной (ныне Турусбекова). До окончания вступительных экзаменов здесь обитали только абитуриенты и такие счастливчики, как Володя. Войдя в указанную комендантом комнату, он поразился ее великолепию. На площади в шесть квадратных метров свободно умещались две кровати с провисшими, как брюхо у беременной собаки, сетками и высокими никелированными спинками, а также две обшарпанные тумбочки и узкий, как гроб, шкаф. Одну из кроватей занимал здоровый, лежащий на спине парень в синей трикотажной майке и черных сатиновых трусах до колен. Перед собой он держал какую-то книгу, но когда в дверном проеме, едва вмещаясь в него, возник Володя, он отложил ее и торжественно провозгласил: 27 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Мир входящему! – плавность и мягкость речи выдавала в нем украинца. – Мир лежащему, – в тон ему приветствовал Володя, останавливаясь у свободной кровати и ставя возле нее небольшой чемоданчик с вещами. Парень встал, и оказался чуть ниже Володи, такой же широкоплечий, тоже чернокудрый, только с рыжинкой, вскинутое приветливое лицо было щедро усыпано веснушками. Эти веснушки долго будут беспокоить его в силу своей немодности и соответствующего отношения к ним женского пола. Когда же, наконец, мода на веснушки наступит, они бесследно исчезнут с его крепкого, расширенного к низу носа и его окрестностей, будто не ко времени их удалось смыть. Впрочем, тогда уже он будет женат на золотоволосой красавице и музыкантше Раисе, и такие пустяки перестанут его волновать. Они познакомились. Соседом по комнате у Володи был Жора Хлыпенко, студент филологического факультета. После окончания школы в селе Садовом Московского района, явно метя на золотую медаль, он собирался поступать на факультет журналистики Казахского университета. Но из-за спора в районо вокруг его сочинения на вольную тему аттестат ему задержали, и с поездкой в Алма-Ату он опоздал. – Это же надо, – изливал свою неостывшую обиду Жора, – четверку поставили. Сроду у меня за сочинения четверок не было. И в результате – серебряная медаль. Пришлось сюда поступать. Правда, зачислили без экзаменов. Хочешь знать, из-за чего разгорелся весь сыр-бор? Есть в моем сочинении такое предложение: «Теперь нам понятно, что мы потеряли в лице товарища Сталина». Вот что их смутило. Надо, дескать, было написать кого. – Не вижу никакой ошибки, – поддержал соседа Володя. – Оба варианта верны. – Вот и я им это доказывал, – горячился Жора. – Приводил бессмертные строки из Лермонтовского стихотворения «На смерть поэта»: «Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал». Ты же помнишь, речь идет об убийстве Пушкина. А они мне: там поэтическая вольность, а здесь политическая. Чувствуете разницу? Пришлось ретироваться. – Увы, грамматика перед политикой снимает шляпу, – невесело улыбнулся Володя. – Два года после смерти Сталина прошло, а для нас он по-прежнему выше всех гениев, в том числе и Пушкина. Представляю, какой был бы итог, напиши ты нечто подобное два года тому назад или еще раньше. – Да-а-а, – грустно протянул Жора. И тут же обрадовался: – Выходит, мне повезло? – Выходит, – сказал Володя. Возможно, именно в этот момент ему подумалось, что было бы неплохо связать в своей судьбе историю и литературу. Ведь как здесь все тонко, интересно, неоднозначно… Реальный шаг к этому он сделает позже, став еще и студентом заочного отделения филфака. Пока они разговаривали, на электроплитке закипел низенький пузатый чайник. Жора заварил чай, достал из тумбочки булку серого хлеба и шмат сала. – Так выпьем, хлопец, за нашу ридну русскую речь и зарождение дружбы на этой основе! – Жора оказался мастер на тосты. У него была поллитровая алюминиевая кружка, у Володи – граненый стакан. Чокнулись, выпили по глотку, обжигаясь горячим чаем, закусили первейшим крестьянским продуктом. 28 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Как-то странно, не по-нашенски, не по-славянски, – прищурившись, Володя посмотрел на товарища. – За такой хороший тост… чаем? – Так это ж для пробы, для разбега. У меня в Садовом… – Чего уж там, – Володя достал из чемодана четвертинку водки, припасенную для такого вот редкого случая, плеснул в посуду. – Мы могли встретиться или разминуться в Алма-Ате, где намеревались учиться, а встретились во Фрунзе. Теперь мы оба студенты. За дружбу мы выпили. Предлагаю выпить, – помедлив, закончил с ударением на последнем слове, – за любовь! – это ударное слово будет на протяжении десятилетий венчать его тосты в дружеских застольях. Иногда при этом глаза у него подергиваются дымкой, тонут в печали, иногда в них пляшут бесенята, а порою, хоть и не так часто, они сияют, светятся, как утреннее синее небо после дождя. И никто никогда не знает точной тому причины, и никто не решится его об этом спросить. Уже с той давней поры друзья чувствовали, в чем он закрыт для вопросов, а в чем открыт, хотя явных внешних примет для такого определения не существовало. Мне самому не раз приходилось убеждаться в этом. Володя полагал, что пока остальные сдают экзамены, он свободен, как ветер, и прикидывал, на что же потратить свободное время. Но не тут-то было. О нем и ему подобных, уже зачисленных в университет, университет по-своему проявлял заботу. Шел капитальный ремонт первого общежития, там требовалась их каждодневная помощь. Естественно, в качестве чернорабочих. – Подъем! – едва открыв глаза, кричал Жора, адресуя команду то ли себе, то ли соседу. – В жаворонки ты явно не годишься, – слышал он насмешливый голос Володи. Постель у него была застелена, а сам он голый по пояс, с перекинутым через плечо полотенцем направлялся в умывальную комнату, расположенную в конце коридора. Жора быстро вскакивал, хватал полотенце, чтобы успеть за ним. – Ох, вижу, намучилась с тобой мать, – вздыхал, останавливаясь, Володя. Встретив недоуменный взгляд, пояснял: – За таким детиной ей, видимо, приходилось каждое утро заправлять постель. Жора возвращался, приводил постель в порядок, а Володя следил, чтобы на одеяле-покрывале не было ни одной морщинки. Так продолжалось почти неделю, пока Жора не довел эту операцию до автоматизма. Любопытно, что спустя пятьдесят с лишним лет Володя хорошо помнит, как учил этому Жору, а тот все отнекивается, считая, будто искусством наводить постельный лоск овладел еще с детства. Завтракать они ходили в университетский буфет, который находился, как и столовая, в подвальном помещении главного корпуса. Вокруг было столько юных, а потому прекрасных девичьих лиц, что глаза разбегались. Ни в Акмолинске, ни в Садовом такого обилия красивых девушек не встретишь. Путь до буфета в пять минут они проделывали за двадцать, а то и дольше. Чего добилась на продовольственном фронте страна за послевоенные десять лет? Подойдя к буфету, студент всегда мог взять на завтрак или ужин хлеб, колбасу, яйца, молоко, кефир, сметану, в которой не тонула ложка, фруктовые или овощные соки. Конечно, ассортимент был ограничен. Скажем, колбаса только любительская, из овощных соков только томатный, яблочный и морковный. Но все это стоило копейки. Горячие блюда, супы и борщи, котлеты и бифштексы, продавались тут же в столовой. 29 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Володя прикинул, что на стипендию, если не шиковать, прожить можно. Одежда у него пока есть, а когда понадобится подкупить, что-нибудь да придумается. Город большой, можно и подработать. Если столовая и буфет после шести вечера, как правило, закрывались, то для припозднившихся с ужином студентов еще часа три работал продовольственный магазин, расположенный во втором общежитии. Выходил он крыльцом на улицу Фрунзе, и туда так же заглядывали живущие в окрестном частном секторе. Здесь, кроме того, чем богат был студенческий буфет, продавались спиртные напитки, рыбные и мясные консервы. В глубине магазина стояли три большие дубовые бочки, в одной – маринованная селедка, в другой – квашеная капуста, а в третьей, хотите – верьте, хотите не верьте, – черная осетровая икра. Из этой третьей бочки, всегда почему-то полуоткрытой, торчала длинная ручка деревянной ложки-черпака, способной зачерпнуть враз до килограмма икры. Судя по всему, цена ее была не столь высока, ибо периодически бочка обнажалась до дна. Но наш герой и его друзья смотрели на черную икру равнодушно. Важно было хорошенько заполнить желудок, а для этого куда лучше подходили, к примеру, ломоть хлеба и кусок колбасы. И когда к завершению их учебы третья бочка навсегда исчезла из магазина, они безо всякого сожаления, но отметили сей факт – как историки и еще не гурманы. После завтрака Володя и Жора отправлялись в третье общежитие помогать строителям. Работа на их долю выпадала тяжелая, но не требующая квалификации. Переодевшись в старые брюки и рубашки, они таскали с этажей вниз битый кирпич, прочий строительный мусор, который сбрасывался неподалеку от входа в общежитие, а уже оттуда вывозился на грузовичке за город. Вверх они поднимали на носилках целый кирпич, мешки с цементом, песком, известью, в общем, со всем тем, что использовалось строителями для капитального ремонта. Но однажды бригадир, которого все звали Федотычем, дал им команду отнести сэкономленные на сооружении перегородки штук сто целого кирпича в ту же самую кучу мусора. – Зачем же их выбрасывать в мусор, – возразил Володя. – Они еще пригодятся. – Ишь, студент, рассуждать начинает. Сказано куда нести, значит, туда и неси. – Федотыч, имевший за плечами три класса, раздувался от гордости, что у него в подчинении медалисты, отличники, которых принимают в университет без экзаменов. – Нет, – сказал Володя, отходя от носилок. – Пусть туда несут другие. – Да ты что, еще и артачиться будешь? – вскипел бригадир. – Я вот скажу вашему начальству, что отлыниваешь от работы, быстро из университета выгонят. – Не скажешь, – Володя, словно от скуки, даже зевнул. – Это еще почему? – Начальство у нас умное. Узнав, что целый кирпич вместе с мусором вывозится, сразу сообразит, для чего это делается. – Ладно, топайте на обед, мы и без вас управимся, – миролюбиво заявил Федотыч. По пути в столовую Жора спросил товарища, в чем он заподозрил бригадира, тот даже в лице переменился. Все просто, пояснил Володя. Кирпич прикрывается мусором, даже прораб не заметит. А когда загрузят в машину, чтобы отвезти на 30 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) городскую свалку, машина возьмет да свернет к дому Федотыча или его приятеля. Стали бы мы носить, на нас, в случае прокола, Федотыч бы все и списал. – Голова! – уважительно произнес Жора. – И как ты сразу догадался? – Видишь ли, мой отец много лет на стройках работал, потом бухгалтером, каких только махинаций не насмотрелся. Его рассказы меня тоже кое-чему научили. Вопреки предположениям Володи бригадир не стал относиться к нему хуже. Все оставалось по-прежнему, как будто между ними ничего не произошло. Был он мужичок смекалистый, быстрее других находил выход из заковыристых ситуаций, а их в то время было тьма, за что прораб его особенно ценил. Случалось, скажем, что леса завезли много, а кирпича в обрез, и когда довезут, неизвестно. А тут торопят, надо выкладывать по стандарту дверной проем. Как выкрутиться? Бригадир зовет Володю, тот становится в проеме, расправив плечи и растопырив руки, как матрос на палубе при сильной качке. По его размеру выставляются косяки. В двери потом – хоть на коляске въезжай. Когда же кирпича вдоволь, а леса в обрез, картина меняется. В проем он ставит самого маленького и худосочного – медалиста Виленчика. Дверь получается чуть ли не вдвое уже предыдущей, благо, находящейся на другом этаже. Вот почему у студентов этого общежития долгое время широкая массивная дверь в одну комнату называлась «а-ля Плоских», а в другую, куда протискивались бочком, «а-ля Виленчик». 2. МОРДОБОЙ? ОТСТАВИТЬ! На субботу и воскресенье Жора уезжал домой, в село Садовое. Оставшись один, Володя решил прогуляться по улице Западной (Турусбекова) в сторону БЧК. Погода стояла тихая, солнечная, природа словно отдыхала после вихревой, короткой грозы, пронесшейся по городу ранним утром. Прибитая дождем пыль на дороге и тротуаре пахла детством. Глянцево блестела листва пышных садов, в которых тонули, как в омуте, частные дома. Кое-где сады перешагивали через низенький штакетник, окружавший ту или иную усадьбу, и теснили тротуар. Ветки яблонь и груш прогибались под приятной тяжестью плодов. А когда Володя увидел вишни, протягивающие ему навстречу полные ягод ладони, ему сразу вспомнился учитель рисования Кравцов. Действительно, таких райских мест в Акмолинске невозможно даже представить. Он ел спелые сочные ягоды, опасаясь, что кто-нибудь из хозяев соседних домов поднимет из-за этого шум. Но ни хозяева, ни прохожие не обращали на него внимания. Захотелось человеку полакомиться вишней, ну и – пожалуйста. На частных квартирах улицы Западной селилась масса студентов, и все здесь привыкли к нравам этой голодной или полуголодной публики. Конкурс на исторический факультет был в тот год высокий: восемь человек на одно место. Многие абитуриенты чуть ли не сутками готовились к экзаменам, заранее зная, что только отличные отметки гарантируют им поступление. К таким абитуриентам как-то вечером и заглянул Володя. Комната была большая, на семь человек, но в ней, судя по занятым кроватям, обитали пока трое. Один, то был Геннадий Харченко, лежал на животе, положив подбородок в скрещенные ладони вытянутых рук, которые опирались локтями на подушку. Его большая круглая голова висела, словно фонарь, над раскрытой книгой. 31 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Другой, Володя Мокрынин, читал учебник, ходя по комнате, шевеля при этом губами и вскидывая иногда к потолку темные, воспаленные от бессонницы, глаза. Третий, Юра Бородин, устав от однообразия поз при чтении, забрался на шкаф, сидел там, сгорбившись и свесив короткие босые ноги, и держал перед собой книгу, как молитвенник. На вошедшего никто не обратил внимания. Словно хлопнула дверь, и на пороге возникла некая субстанция, не достойная даже их взгляда. Володя кашлянул. Та же реакция. – Эй! – крикнул он, обиженный такой встречей. – Вы что, рабы, прикованные к галерам непознанных талмудов? Или несчастные зубрилки, которые боятся утратить смысл жизни, если их оторвать от книги? Еще его тезка Мокрынин продолжал по инерции свое движение поперек комнаты, бубня для лучшего запоминания какой-то текст, еще Юра Бородин успел только уставиться на вошедшего полными недоумения глазами, а уже Гена Харченко, зарычав, как разбуженный медведь, вскочил с кровати и в два прыжка оказался перед Володей. – Вы посмотрите на этого гуся! – не то возмущенным, не то издевательским тоном заговорил он, постепенно возвышая голос. – Ворвался, хотя никто его не звал. Да еще и оскорбляет! Ну-ка, братцы, проучим сию зазнавшуюся особь, чтоб другим неповадно было! Широкоплечий, но на голову ниже пришельца Гена устрашающе играл мышцами и осторожно подступал к нему, не желая сходу нарваться на приготовленные к драке тяжелые кулаки. – А, блатной отличничек! Почему бы и не проучить?! – Мокрынин дошел до конца комнаты и теперь, возвращаясь, заходил к Плоских со спины. Он тоже явно уступал своему тезке в силе, но вдвоем… В воздухе отчетливо запахло большой дракой. И тут сверху, со шкафа, как божий глас, раздалось будничное и отрезвляющее: – Перестаньте, пацаны. Завтра вас выпрут за мордобой из общежития. И университет в таком случае не видать вам, как своих ушей. Зачем тогда надо было сюда ехать, учить все эти предметы до одури? – И то верно! Эх! – выпуская пар, Харченко стукнул кулаком по столу, отчего стаканы на нем задребезжали, а стоящий на краю заварочный чайник полетел на пол. – Фу, черт! – Гена ползал по полу, собирал осколки и ругался на чем свет стоит. – Вот и попили чай, – с досадой сказал Мокрынин. Невозмутимым из троих оставался лишь Юра Бородин, невысокий, с выпуклым прямоугольником лба и карими насмешливыми глазами. – Надобно, Гена, – сказал он, – усвоить афоризм древних греков: «Если человек не в состоянии владеть собой, им овладевают бесы». – Да пошел ты вместе со своими греками!.. – продолжал кипятиться Харченко. В те годы заварочный чайник считался во Фрунзе вещью дефицитной, и огорчение ребят можно было понять. Пока между ними шла перепалка, Володя сходил в свою комнату и вернулся, протягивая привезенный из Акмолинска чайник. «У нас есть еще один, хлыпенковский, так что мы обойдемся», – объяснил он. Захватил Володя и пачку грузинского чая. С такими презентами не отказывали в гостеприимстве даже врагу. 32 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) То было чаепитие примирения и знакомства, которое чуть не началось с мордобоя, а постепенно перерастет в дружбу и свяжет их вместе на всю жизнь. Этому способствовало и еще одно обстоятельство. После окончания вступительных экзаменов часть бывших абитуриентов, что жили прежде на частных квартирах и сдали все экзамены на пятерки, стали расселять по студенческим общежитиям. Возвращались после каникул и старшекурсники. Мест в общежитиях не хватало, и тогда из комнат стали просить тех, кто попал в университет без экзаменов. Проводимая акция явно претендовала на бестолковость, и автор вряд ли упомянул бы о ней, если бы она не коснулась нашего героя. – Ну, что ж, парень, придется тебе съезжать, перебазироваться на какую-нибудь частную квартиру, – сказал комендант общежития, сам не понимавший, для чего устраивается вся эта чехарда. Жору Хлыпенко он уже переселил, теперь пришел Володин черед. – У тебя-то хоть деньжата на квартиру найдутся? Володя покачал головой. – Что же будешь делать? – Буду ходить по городу и рисовать на стенах домов сказочные сюжеты, – сказал Володя первое, пришедшее ему в голову, сказал скорее в шутку, нежели всерьез. Но комендант выхватил из ответа лишь то, что его заинтересовало. – Так ты рисуешь? – Рисую. – И красками? – Красками тоже, – Володя еще не догадывался, для чего комендант выведывает у него это. – Вот и хорошо. Тогда останешься в общежитии, мне нужна яркая стенная газета. Поможешь выпускать ее. Только из этой комнаты, предназначенной для старшекурсников, переберешься в другую, побольше. У тебя есть на примете, к кому бы ты хотел подселиться? Так Плоских попал в одну комнату с Харченко, Мокрыниным и Бородиным. Каждый из них был по-своему ему интересен. Приехавший из казахстанской глубинки, Белозерки, Геннадий был близок своим чутким отношением к природе этого края, красочными рассказами о рыбалке и охоте, в которых, по его словам, ему всегда чертовски везло. В Мокрынине привлекали впечатлительность, стремление проникнуть за грань прочитанного и увиденного, о чем он с удовольствием умел порассуждать. Юра Бородин увлекался философией, много читал о древних греках, древнем Риме и уже делал первые попытки в сочинительстве рассказов, что так же притягивало и Володю Плоских. Поначалу, правда, он как бы по инерции, идущей от прежних увлечений, отдавал предпочтение серьезным научным изысканиям в области физики, атомной энергии; имена таких корифеев, как Бор, Резерфорд, Ландау и Курчатов, рождали в нем душевный трепет. Но уже тогда он заметил у себя весьма странную, но четко обозначенную, упорную черту характера: то, чем он по разным причинам начинал заниматься, что вызывало сперва в нем почти безразличие, по мере изучения все больше и больше притягивало его, расталкивая локтями существующие до этого приоритеты. Аппетит приходит во время еды. Аппетит в познании той или иной научной сферы, тематики приходил к нему в соответствии со степенью проникновения в ее глубины. И как только историческая наука волею судьбы выплыла для него на 33 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) первый план, как только он окунулся в ее прихотливые воды, в нем все активней стал пробуждаться к ней интерес, пока не поглотил его полностью. Но и сама историческая наука настолько многообразна, столько внутри нее всяческих ответвлений, что процесс постижения ее бесконечен. 3. СТРЕЛЬБА ВЛЕТ Однако вспомним об университете, в который поступил наш герой. Существовала в нем, как и в большинстве советских вузов, железная традиция – каждый учебный год начинать с поездки на сельскохозяйственные работы. Длились они от двух до трех месяцев. На столько же времени потом урезалась учебная программа. Ущербности этого на местах старались не замечать, ибо какой смысл ломать копья, рвать нервы, если ничего, из спущенного сверху, не можешь изменить? И хотя студенческий труд был, пожалуй, самым дешевым в мире, студенты умудрялись на сельхозработах слегка пополнять свой скудный бюджет. Для Володи это был существенный момент. Стипендия не рассчитана на мир, полный соблазнов, каким он открывается восемнадцатилетнему парню, далеко не монашеского нрава. И любая прибавка в кармане поможет ему в этом. Обычно студентов Киргосуниверситета направляли на уборку хлопка. Все тут просто. Одел фартук, встал буквой «г» меж двух, определенных для тебя бригадиром, рядов хлопка, и собирай из раскрытых коробочек белое, пушистое, как вата, волокно. С утра до вечера, с утра до вечера. Набитые хлопком фартуки взвешиваются, их содержимое вываливается в общую кучу, и перед тобой опять необозримая плантация, и продвигающиеся по ней буквой «г» твои товарищи и подруги. В первые дни Володя ненавидел эту работу. Страшно болела спина, от жаркого солнца и наклонного положения рябило в глазах. Тем, кто помельче, было проще, а при его габаритах: рост – метр девяносто, вес – под девяносто килограммов, попробуй, покрутись десяток часов в известной позе. Но он сумел превозмочь себя, и через неделю его крепкий организм уже привык к таким нагрузкам. Длина рук позволяла ему собирать белое волокно не по одному ряду с каждой стороны, как делает это обычный сборщик хлопка, а по два. Оставалось только убыстрить одновременное движение рук, чего он тоже вскоре достиг, и пора рекордов подступила к нему вплотную. Троица друзей-однокурсников была в восторге. Наблюдая, как он работает, они изощрялись в репликах. - Бедный Леонардо да Винчи не мог даже представить столь совершенный аппарат. - Да что твой Леонардо! Перед нами лучший хлопкоуборочный комбайн последнего тысячелетия. - А, может, и следующего. Наши конструкторы от зависти лопнут, если увидят его в работе. У них с самого начала был уговор: все собранное сдавать колхозному учетчику вместе и записывать на каждого поровну. Пока по результатам они были на своем курсе чуть выше серединки. Но теперь!.. Мокрынин решительно выступил против рекордов. Неужели, сказал он, нас ничему не учат уроки Алексея Стаханова, Валентины Гагановой и других, вынужденных всю жизнь карабкаться из последних сил, чтобы повышать и повышать свои же показатели. Находиться на хлопковой плантации под увеличительным стеклом общественного внимания недостойно ученых34 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) историков, каковыми мы наверняка будем. Не лучше ли иметь возможность в течение дня, когда необходимый запас хлопка сделан, уединяться под кустик с интересной книгой? Чтение книг было для друзей любимым занятием. Собираясь на сельхозработы, они опустошили университетскую библиотеку. – Но как быть с необычайным талантом Владимира Плоских на хлопковой стезе? Или этому таланту суждено погибнуть под давлением большинства? – Карий глаз Бородина прошелся по удлиненному лицу Мокрынина и замер на переносице. – Никогда! – воскликнул тот, театрально всплеснув руками. – Вовчика не постигнет участь канувших в безвестность гениев. Но и транжирить его дар негоже. Пусть служит людям, то есть нам, но в разумных пределах. – Хватит, мужики, трепаться. И вообще, пора уже взваливать фартуки на горбы и нести к учетчику. Я разговаривал с одним тут старостой курса, он советует не отрываться от коллектива, – Гена любил ставить точку в разговоре, шутливом или серьезном, без разницы. Но на последнюю его реплику Мокрынин мгновенно прореагировал: Общаясь с дураком, не оберешься срама, Поэтому совет ты выслушай Хайяма: «Яд, мудрецом тебе предложенный, прими, Из рук же дурака не принимай бальзама». Как бы не так! Харченко в карман за словом не полезет. Хоть в прозе, хоть в стихах: Да не люблю я вашего Хайяма! Не нужно и бальзама от Хайяма! И что такое «суфий» непонятно. Вот православный, водка – это внятно. Ребята рассмеялись. Взмахом головы откинув со лба длинные темно-русые волосы, Мокрынин спросил: – Геночка, чем тебе суфии не угодили? – Да ну их!.. Сладкие они какие-то. – Ничего себе сладкие, – не выдержал Володя Плоских. – А Бабур, основатель великой династии Моголов, а Улугбек – внук Темирлана? Да знаешь ли ты, что тот же Хайям вывел математическую формулу, на которой основывается вся фундаментальная математика, а астрономическими таблицами Улугбека пользуются все обсерватории мира?.. Спор завершился так же легко, как и возник. Получалось, что работали они на поле часов до трех-четырех, остальное время дня посвящали чтению. А вечера? Чаще всего на танцплощадке или на чьем-нибудь дне рождения. Была безоглядная пора молодости, пора безумств, балагурства и бесшабашных поступков. Пили тогда студенты редко, крепко и все подряд. Но просыпаться особенно трудно и муторно было после самогона. Однажды они были разбужены слишком близким конским топотом и слишком громкой бранью: прямо в их палатку въехал на лошади разъяренный преподаватель Лачко. Время близилось к обеду. Увидев, в каком они состоянии, он обрушил на них поток негодования, перед которым 35 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Ниагарский водопад кажется заповедником тишины, и пригрозил им исключением из университета. Единственно, что могло спасти их в тот день, так это ударный труд. Вечером нужно было сдать хлопка ничуть не меньше, чем обычно. Друзья, поникшие и обессиленные, с надеждой смотрели на Володю: ну, включи, включи на полную мощность свой комбайн! Он попробовал было внять их просьбам, но чуть не упал в междурядье, зацепившись ногой за ком земли. К вечеру стало ясно, что провал им обеспечен. И тут у Володи возникла идея. – Слушай, Юра, – спросил он самого транспортабельного из друзей, – сколько ты весишь? – Килограмм шестьдесят, а что? – Прекрасно! Примерно столько же нам всем вместе не хватает до нормы. Свернувшегося клубком Юру, который безропотно согласился ради друзей на авантюру, положили в просторный мешок для хлопка, называемый канаром, с помощью маек и рубашек создали необычному грузу соответствующую форму. Володя взвалил мешок на плечо, ребята несли фартуки с хлопком, распушенные до необъятных размеров. Дождавшись, когда никого из студентов, кроме них, рядом не будет, поставили на весы мешок, прикрыв его фартуками. Мокрынин, умело лицедействуя, рассказывал учетчику одесский анекдот: «В магазин приходит рассвирепевшая женщина и обращается к продавцу: «Безобразие! Вы мне продали это одеяло как шерстяное, а дома я прочитала на этикетке, что оно на сто процентов состоит из синтетики». – «Правильно, мадам, – говорит продавец, – этикетка специально сделана для того, чтобы обмануть моль». Пока все смеются, Володя уносит мешок и освобождает полузадохнувшегося Бородина из вынужденного заточения. В результате успешной операции каждому из друзей удалось вписать в тот день по спасительной норме. Вскоре в молодежной республиканской газете «Комсомолец Киргизии» появилась заметка «Дружба крепится трудом» под авторством некоего Амана Газиева. Рассказывая о большой помощи, которую оказывают студенты университета колхозам и совхозам в уборке урожая, называя имена передовиков хлопковой страды, автор писал также о студенческих концертах для местного населения, о шефстве над многодетными семьями, приводил забавные эпизоды из полевой студенческой жизни. В одном из таких эпизодов описывалось, как студенты решили разыграть учетчика, поставив на весы мешок со своим товарищем. Сценка очень напоминала ту, что была блестяще сыграна Владимиром Плоских и его друзьями. Правда, автор умолчал о предшествовавшем этому случаю застолье, где студенты надрались, как сапожники, и в конце сценки, когда учетчик зафиксировал вес сданного хлопка, они тут же развязывают мешок и со смехом показывают, кто там находится: лишние килограммы им ни к чему. Факультет и фамилии действующих лиц в заметке не назывались. Сам автор для всех оставался тайной. Пощипывая реденькую бородку, Юра Бородин выразил сожаление, что Плоских не запатентовал свою идею. Теперь, когда какой-то хмырь Аман Газиев пронюхал и растиражировал ее, пользоваться этим приемом станут все, кому не лень. Вряд ли, возразил Мокрынин. Сделана точная наводка для учетчиков. Их больше на такой мякине не проведешь. Так что перед нами тоже шлагбаум закрыт. Для Харченко 36 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) важно было выяснить другое: как, от кого Аман Газиев узнал об этом случае? И он устрашающе обвел друзей слегка выпуклыми, с рыжинкой глазами. Молчавший до сей поры Володя усмехнулся. Нечего гадать, искать среди них секретного агента, он сам и есть автор заметки в газете, а Аман Газиев – его псевдоним. Что тут началось!.. Но потом, успокоившись, друзья все-таки сумели оценить достоинства газетной заметки и поздравили Володю с удачным журналистским дебютом. Использование псевдонима он объяснил просто: научные публикации, а таковые рано или поздно будут, появятся под его фамилией, что же касается всего остального, о чем ему тоже захочется высказаться, там его выручит псевдоним. Никто из них не мог тогда и предположить, что пройдет время и этот псевдоним понадобится им всем, чтобы подписывать исторические повести и романы, к созданию которых наш герой привлечет Бородина и Мокрынина. С начала восьмидесятых годов уже многие, многие тысячи заинтересованных читателей будут задаваться вопросом, а что это за таинственный писатель Аман Газиев – ни портретов его, ни биографии в книгах, вопреки обыкновению, не печатают? Каков он, великолепный знаток истории, так легко, так притягательно рассказывающий о жизни выдающихся представителей кыргызского народа, о важнейших событиях далекого прошлого, круто меняющих его судьбу? Но долго, долго не будет на это ответа… А ведь все началось с журналистского дебюта Володи Плоских. Началось на сельскохозяйственных работах, где студенты открывались друг другу с самых неожиданных сторон. Кстати, и меня, автора этого повествования, Володя впервые поразил именно в такой вот «полевой» период. До этого мы были шапочно знакомы, я знал, что учится он отлично, а к спорту довольно равнодушен. Надо сказать, что в те годы спортивность почиталась парнями гораздо выше отличных оценок. А поскольку Володя сторонился активных занятий спортом, лишь изредка выступая в команде истфаковских баскетболистов, многие, в том числе и я, считали его кем-то вроде увальня. Но иногда незначительный, на первый взгляд, случай коренным образом меняет взгляд на человека. Широкая полоса люцерны вклинивалась в бескрайние хлопковые поля и, постепенно сужаясь, уходила вдаль. Начало она брала у сельского клуба, на сцене и в зрительном зале которого мы, студенты филологического факультета Киргосуниверситета, нашли свое пристанище на время хлопкоуборочной кампании. За клубом похрустывали сочной зеленью стреноженные кони. Тот день был выходным, и к нам пожаловали гости с истфака – сплошь парни. У них, в отличие от нас, была напряженка с девушками, а потому они забрасывали сети в нашу промысловую зону. Могли возникнуть (и возникали!) конфликты интересов. Чтобы избежать их, мы стали заранее обговаривать степень свободы той или иной прелестной особы. Действительно, зачем тянуться с разных сторон к одному яблоку, когда дерево сплошь усыпано плодами? Закрепив рукопожатьем джентльменское соглашение, парни стали думать, как скоротать день до вечера. Так получилось, что мы с Володей, не сговариваясь, побрели в сторону зеленой полосы, где паслись кони, никак не связывая с ними свой случайный маршрут. Но вот, скосив глаз в их сторону, Володя сказал таким тоном, словно наткнулся на преграду. – История еще не знала столь вопиющего неравноправия! – Что ты имеешь в виду? 37 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Нет, это же возмутительно! В то время, как созданные Богом совершеннейшие существа горбатятся на хлопковых плантациях, эти четвероногие твари бездельничают, набивая животы люцерной. Посмотри, у них бока лоснятся от жира. Пропустив Володину тираду мимо ушей, кони продолжали заниматься обжорством. – С этим безобразием надо кончать, – решительно заявил Володя. – Иначе они пропадут. Едят и топчутся на пятачке, забыв свое предназначение – скакать, споря с ветром. – Ты хочешь напомнить им это? – А почему бы и нет? – Но как? Без седел и уздечек? Да и пастух куда-то слинял, дрыхнет, наверное. – И пусть себе дрыхнет. – А сбруя?.. – Обойдемся. Накинув на шеи коней веревки, чтобы хоть как-то ими управлять, мы запрыгнули на натруженные седлами спины. Кони только казались ленивыми. Освобожденные от пут, они, почуя волю, тут же рванули по зеленой полосе. Мне никогда не приходилось ездить без седла. Это было и неудобно, и опасно. Конь несется вперед, а ты неуклонно съезжаешь к его крупу. Тяну на себя веревку-повод, пытаясь замедлить бег своего скакуна, но это лишь подзадоривает его. Краем глаза вижу, как Володя плотно обхватил ногами бока скакуна, всем телом лег, навалился на него, слился с ним, держась руками не столько за веревку, сколько за его гриву, и тот мчится во весь опор. Конь хорошо чувствует своего седока. Черная грива скакуна и такая же черная, взлохмаченная грива наездника развеваются на ветру, и чем дальше они уносятся, тем труднее отделить их друг от друга. – Никогда не думал, что Володя может так лихо ездить, – вернувшись, сказал я наблюдавшим за нами парням. – Спортом не занимается, а прыти даже коню добавляет. – Так цеж цыган! – делая ударение на первый слог и имея в виду природную смуглость Володи, улыбнулся Геннадий Харченко. – Он еще многим, ох, многим нас всех удивит, я в этом не сомневаюсь. С тех пор минуло более полувека. Владимир Плоских – выдающийся ученый, профессор и академик, отец прекрасного семейства… Но нет-нет да и возникнет у меня странное видение, в котором происходит смещение, сплющивание времен, – молодой, крупный, пружинистый Володя, мчащийся к линии горизонта на быстроногом вороном коне; по мере удаления сам конь, его грива и грива наездника становятся все белее, белее, белее, пока не превращаются в белое облако, уплывающее за горизонт. И рождаются строки: Белогривый ученый на белом коне, Будет юность души на твоей стороне. Белый конь никогда не воротится вспять – Значит, надо скакать, еще долго скакать… Заядлым охотником слыл среди однокурсников Гена Харченко, научившийся, по его словам, раньше стрелять из ружья, чем читать, а тем более писать. Уже в старших 38 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) классах, говорил он, побродив после уроков по окрестным прудам, ему удавалось на неделю обеспечивать домашних дичью. В кругу друзей у него частенько вырывалось: «Эх, достать бы ружье да сходить на охоту – я бы на жаркое для всего нашего курса настрелял уток. Конечно, вам не понять этого. Крепкая рука и меткий глаз даются с рожденья». Как-то Бородин и Мокрынин, познакомившись на сельхозработах с местными охотниками, попросили дать им на вечер два ружья: Юре тоже вдруг вздумалось составить Харченко компанию. Но к вечеру на него нашла хандра, и он отказался от своего намерения. Тогда его заменил Володя: не валяться же ружью без толка. «Да ты не беспокойся, – уловив его колебания, говорил Гена. – Пойдем, я за нас двоих отстреляюсь». Когда пришли на место, Гена определил, где будет охотиться он сам, а где его товарищ. Выслушав массу наставлений от бывалого охотника, Володя отправился сквозь камыши в указанную ему сторону. Не успел он расположиться на берегу небольшого пруда, как оттуда, где находился Гена, раздались частые выстрелы. Судя по ним, утки летели густо. Вот одна из отколовшихся от стаи, испуганно махая крыльями, появилась над прудом. Вскинув ружье, Володя выстрелил. Утка падала медленно, словно для киносъемки, по кривой. Хотелось сразу же броситься за первым, горячившим кровь трофеем, но Володя остудил себя. Быстро перезарядил ружье и затаился. Из камышей выплыл пестрый и важный, как чиновник местного значения, гусь. Пруд принадлежал ему, он чувствовал себя здесь хозяином, а потому ничего не боялся. Расстояние было небольшое, дробь вошла в него кучно, и он даже не успел понять, что же случилось. Когда Володя добрался до условленного места встречи, Гена уже был там. На его поясе висела только одна утка. Обескураженный Володиными трофеями, он оправдывался: «Настрелял минимум десяток уток, но попробуй, отыщи их в этих кушерях. Без охотничьей собаки тут никак нельзя. Тебе просто очень повезло». Видя, как расстроился товарищ, Володя снял со своего пояса гуся и, несмотря на шумные протесты, прицепил к его поясу. Надо отдать должное Харченко: на все вопросы по поводу убитого наповал гуся он отделывался лишь многозначительными улыбками, а не выдавал его за свой, трудно доставшийся трофей. ГЛАВА ТРЕТЬЯ: КАК ТЕНЬ ПАРЯЩЕГО ОРЛА 1. ПРИМЕРЯЯСЬ К МЭТРАМ Историю обычно творят те, кто не изучает ее по толстым вузовским учебникам. Из самых крупных руководителей советского государства ни один не оканчивал исторический факультет какого-нибудь университета. Далеки от этого были, как правило, и многие другие выдающиеся деятели той поры – от Ворошилова, Жукова до Горького и Королева. Если пройтись по великим именам далекого прошлого – почти такая же картина. Тогда почему же, раздумывал Владимир Плоских, такая толпа рвущихся учиться на истфаке? Только для того, чтобы досконально знать древнюю и настоящую историю? Или каким-то образом влиять на нее? Влиять не так, как это делают творцы 39 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) истории, а как научные исследователи, составители, толкователи ее, благодаря которым люди узнают о прошлом своего народа и всего мира в целом. Ведь самые значительные события, если они не изучены и не закреплены в слове, исчезают, скрываются под вечно текущим песком времени. И былое не доходит до потомков в том виде, в том объеме, в каком творилось яркими личностями, целыми народами века, тысячелетия назад. Без историков люди были бы изолированы от прошлого, повисли бы в воздухе, оказавшись в положении жильцов верхних этажей небоскреба, внезапно утратившего всю нижнюю свою часть. Истории необходимы историки, ибо на их плечах эта своенравная и педантичная дама въезжает в вечность. Так или приблизительно так размышлял Володя, укрепляя позиции выбранной им профессии. Если еще на первом курсе физика по-прежнему тянула его к себе, то на втором ее путы значительно ослабли, и ему все очевидней становилась привлекательность тех знаний, что предоставляла историческая наука. Здесь тоже сказывалась уже упомянутая сквозная черта Володиного характера: чем больше он занимался каким-то делом, погружаясь в его глубины, тем сильнее рос интерес к нему. Своими размышлениями об истории и историках он подпитывал этот интерес. После первой же сессии Плоских плотно вошел в число отличников. Тогда по всем вузам Советского Союза действовало положение, согласно которому студентыотличники имели право на свободное посещение лекций. Экзамены, зачеты они обязаны были сдавать, как и обычные студенты, зачастую с них спрашивали даже строже, особенно те преподаватели, на чьих лекциях они никогда не появлялись, но выбор – к кому ходить, а к кому нет, оставался за ними. Время, которое высвобождалось от ненужных ему лекций, тратилось Володей на библиотеки, где он, обложившись томами книг и не желая превращаться в копилку бессистемных знаний, умело вбирал в себя наиболее важные, наиболее ценные научные сведения. Это было похоже на работу золотоискателя, промывающего в лотке огромную массу породы ради нескольких золотых крупинок. Но то, что оставалось, оставалось в нем надолго, порой навсегда. Когда потом Плоских спрашивали, кто же из преподавателей университета повлиял на формирование его, как ученого, он, подумав, отвечал, что таковых, в сущности, не было. Самообразование – вот главный учитель и наставник. И не только для него, но и для его друзей-ученых – Мокрынина и Харченко. Истины ради отмечу, что пропускал он далеко не все лекции. Узнав, что спецкурс по киргизско-российским отношениям читает академик Бегималы Джамгерчинов, Володя с друзьями решили непременно послушать его. Еще бы – академик, первый ректор университета! Ученые столь высокого ранга редко удостаивали студентов своим вниманием. Был Джамгерчинов невысок, худощав, с узким и жестким, словно высеченным из гранита, лицом. Сев за стол, он достал толстую тетрадь с лекциями и, не отрываясь от текста, стал читать. Читал ровным, лишенным эмоций голосом. Когда зазвенел звонок, Джамгерчинов сразу же встал и покинул аудиторию. Разочаровался ли Володя? Пожалуй. Но тема была важная, материал подобран интересный и он продолжал ходить на лекции академика. Доводилось ему слушать и светил союзного уровня, чьи выдающиеся труды порой называются классикой исторической науки. С каким трепетом, вспоминает Володя, студенты шли на лекции ленинградского ученого, великолепного этнографа Саула Матвеевича Абрамзона, посвятившего много лет изучению киргизской истории! 40 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Но, увы, их снова ждало разочарование. Ученый вел лекцию скучно, иногда глотал окончание слов, от чего речь его, хоть и основанная на глубоких знаниях предмета, вызывала у студентов невольные зевки. Легко и свободно излагал свои мысли по археологическим исследованиям на территории Киргизии другой ленинградский ученый Александр Натанович Бернштам. Единственно, что показалось Володе тогда излишним, так это его акцентированное описание незначительных археологических находок, ценность которых для студентов, еще далеких от археологии, была весьма сомнительна. Нужно, думал он, чувствовать аудиторию, понимать, насколько она подготовлена с интересом отнестись к тем или иным деталям рассказа. Любые изъяны: в манере говорить, держаться, – даже в одежде, – способны настолько отвлекать слушателей, что процент усвоения материала, каким бы превосходным он ни был, резко снижается. Вряд ли студент Плоских относился к разряду придир, всегда выискивающих у преподавателей недостатки. Скорее он, заранее пытаясь представить себя в их роли, искал способы освобождаться от предполагаемых недостатков, а то и превращать их в достоинства. Чьи лекции по истории Востока ему безоговорочно нравились, так это лекции ленинградского профессора Осипа Львовича Вайнштейна. Тот не просто блестяще знал предмет, а умел виртуозно преподнести его аудитории. Приехав сюда из блокадного Ленинграда, Вайнштейн до начала пятидесятых годов преподавал в этом же вузе, имевшем тогда статус пединститута. Позже, вернувшись в родной город, не прерывал связи с Киргизией. Свой курс лекций он читал безо всяких конспектов, лишь изредка, если раздел был перегружен датами, именами, заглядывал в специальные карточки. При этом он легко передвигался по аудитории, охватывая своим рассказом, своим вниманием всех в равной степени. А как же местные преподаватели истфака? Среди них Володя выделял декана Чукубаева и парторга Лачко, лекции которых, несмотря на установившиеся прохладные отношения с ними, он старался посещать, а также занятия Дмитрия Федоровича Винника – фигуры на истфаке весьма заметной и неоднозначной. Его лекции бывали достаточно интересны, преподносил он их с вдохновением, но… только когда бывал в приподнятом настроении. Каждое лето он проводил в экспедициях, однако богатый археологический материал фактически не использовал для своей научной карьеры. Трудно сказать, кто больше страдал от его неровного характера – он сам или окружающие? То Винник демонстрировал повышенное внимание к студенту Плоских – подолгу беседовал с ним на разные темы, приносил ему редкие книги, то вдруг ни с того ни с сего заявлял, что знать его больше не желает, забирал книги и переставал здороваться. Володя мучался, пытаясь понять, чем же продиктована лихорадочность этих поступков преподавателя, но так и не смог. Разгадывать человека настроения, каковым был Винник, с помощью логики столь же бесплодно, как определять погоду по часам. В дальнейшем, когда Володя окончил университет, пути их реже сходились, чем расходились, пока не разошлись совсем. Среди запомнившихся ему преподавателей, лекции которых, безусловно, оставили в нем след, кандидаты исторических наук Борис Михайлович и Анна Гавриловна Зима, профессора Лев Аврумович Шейман и Хусаин Бугазович Бугазов. Обладавший энциклопедическими знаниями Шейман щедро и свободно делился со студентами этими знаниями. А Бугазов, кроме того, был необычайно душевным человеком, вникал в житейские проблемы своих подопечных, всячески старался помочь им. Мало кто из преподавателей обладал такими качествами. 41 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) У читателей, знающих университетскую профессуру тех лет, может возникнуть вопрос: а какое отношение имели эти два уважаемых профессора к историческому факультету? Ведь они чистой воды филологи и на истфаке никогда не преподавали. Действительно, это так. Настала пора открыть кое-какие карты. После первого курса, чувствуя помимо истории склонность еще и к литературе, писательству, Володя решает поступать заочно на филологический факультет. У себя на факультете он отличник, времени, которое он рассчитывал строжайшим образом, достаточно, почему бы не взять на плечи дополнительный груз? Все бы ладно да вот загвоздка: по одному и тому же документу, в данном случае об окончании педагогического училища, поступать на разные факультеты было нельзя. Почему? Кто знает, нельзя – и все тут… Помните, в свое время Володя сдавал документы на физмат, но там был уже перебор отличников, и он сразу же, что называется, не отходя от кассы, достал из кармана второе заявление с просьбой принять его на истфак, куда и был зачислен? Нечто подобное, свидетельствующее, пожалуй, не о ловкости рук, а в какой-то степени о прозорливости нашего героя, его способности предугадывать те или иные обстоятельства, произошло и теперь. Он предоставил приемной комиссии аттестат об окончании им Акмолинской вечерней школы. Оказывается, эта школа находилась в здании педучилища, где учился тогда Плоских. Вот и окончил он ее как-то само собой, попутно. Родители узнали об этом только тогда, когда он принес домой аттестат зрелости. Любопытно, что подобная картина сложилась и здесь. В одном учебном корпусе Киргосуниверситета, на одном этаже располагались оба факультета – исторический и филологический, которые в дальнейшем помогли Володе укрепить основу его гуманитарных знаний. Стремление наращивать груз учебы, работы, ответственности, всего, что можно еще и еще взваливать на плечи и нести, не сгибаясь и не кляня судьбу, – стержневая черта характера Владимира Плоских, пронизавшая всю его жизнь. Читатель и сам в этом убедится, поднимаясь вместе с ним по лестнице его лет, то устойчивой, то шаткой, но всегда нагруженной до предела. 2. НИЗВЕРЖЕНИЕ КУМИРА В стране после смерти Иосифа Виссарионовича Сталина медленно и скрытно, как происходящие процессы в вулкане, зрели взрывной силы перемены. В марте 1956 года на двадцатом съезде партии новый руководитель советского государства Никита Сергеевич Хрущев в своем докладе развенчал культ личности вождя всех времен и народов, обвинив его в узурпации власти, репрессиях и прочих грехах. Доклад был воспринят неоднозначно. Многие люди были в шоке. Как же так? Сталин, с чьим именем на устах они бились насмерть с фашистами и – победили, восстанавливали разрушенные войной города, заводы и фабрики, сельское хозяйство и – восстановили, вдруг низвергнут. Недавний бог назван жестоким преступником, врагом ленинской партии, загубившим миллионы людей. Мыслимо ли это? Зато те, кто сам пострадал во время чисток, репрессий или у кого пострадали родные, близкие, друзья, отнеслись к докладу как к торжеству справедливости. Чтобы убедить большинство, не ропщущее, но пребывающее вроде как в сомнениях, ЦК КПСС подготовил закрытое письмо. В нем уже более подробно, на 42 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) цифрах и фактах, показывались масштабные чудовищные злодеяния Сталина и ряда его сподвижников, в результате которых советский народ в мирные годы понес неисчислимые потери. Отмечались также идеологические, политические и военные последствия культа личности для всей страны. Письмо предназначалось для коммунистов и беспартийного актива. Именно эта категория наиболее сознательных граждан должна была после ознакомления с письмом донести его суть до остальных народных масс, убедить их в правоте нынешней линии партии. К наиболее сознательным на историческом факультете университета относился и наш герой со своими друзьями – Мокрыниным, Харченко и Бородиным, о чем, дорогой читатель, ты, пожалуй, еще даже не догадывался. Собрание, на котором зачитывалось письмо, проходило в большом актовом зале университета. Заранее все были предупреждены: категорически запрещается делать какие-либо записи. Четверка друзей рассаживалась таким образом, чтобы прикрыть Володю, который собирался законспектировать услышанное. Письмо читал университетский парторг. Держа блокнот на коленях и лишь слегка скашивая под стол взгляд, Володя успевал записывать все, что представляло для него интерес. Конспект закрытого письма ЦК КПСС хранится у него до сих пор. Потом обнародованные факты и цифры, касающиеся репрессий, будут каждый раз варьироваться, отличаться друг от друга. Для Плоских, как историка, важно иметь самый первый документ, от которого, как от печки, пляшет все последующее. К низвержению того, кто на протяжении почти трех десятилетий был для советского народа кумиром, он отнесся весьма спокойно. Володю тогда увлекло в пучину страстей древнегреческой, римской истории, где и не такое бывало. Современные события скользили поверху его души, не особенно проникая вглубь. Когда Сталин умер, вспоминал Володя, в педучилище состоялся траурный митинг, многие, смотря на установленный в фойе большой портрет вождя в траурной рамке, горько плакали, будто потеряли родного человека, кормильца. Володя, хоть и попытался соответствовать моменту, но слезинки выжать не смог, как не смог долго сохранять скорбное выражение лица. Поэтому при первой возможности ушел домой. Дома, как и у многих, журнальный портрет Сталина, обвитый траурной лентой, висел на стене. Отец был молчалив и задумчив, а мать громко всхлипывала, утирая обильные слезы большим клетчатым платком. Наконец, Михаил Харитонович не выдержал. - Ну, чего ты ревешь? То костерила его, почем зря, да еще и матом обкладывала, а теперь в слезах утонуть готова. Вот бабы, никакой логики! - Так то ж я вождя нашего за дела ругала, – возразила Елена Андреевна. – А умер-то человек, по человеку и плачу. Чего ж тут непонятного? Отец долго не рассказывал Володе ни про раскулаченного деда, погибшего в лагерях, ни про брата Василия, красного офицера, который незадолго до войны заезжал к ним попрощаться, а вскоре исчез, канул бесследно. Как ржа, въелась в людей боязнь говорить открыто о том, о чем думаешь, знаешь, догадываешься; все опасались, что старые времена вернутся, и придется головой отвечать за откровенность. И только в середине шестидесятых, когда сын убедил Михаила Харитоновича написать книгу о роде Плоских, тот, наконец, поведал обо всем, что было. Историк, в отличие от публициста, не торопится по горячим следам запечатлевать событие. Оно должно отстояться во времени, как отстаивается вода в 43 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) озерах, куда впадает множество замутненных песком и глиной рек и речушек. Наверное, поэтому Володя тяготеет к изучению, исследованию древней истории, на разгадку которой не столь велико конъюнктурное влияние современников. Но когда появилась возможность, он объехал Казахстанские ГУЛАГи, воочию увидел, в каких условиях жили политические заключенные, том числе из Киргизии, услышал рассказы очевидцев о жестоком обращении с ними. Оказалось, что располагались те лагеря неподалеку от Акмолинска, в Карагандинской области, однако мало кто знал об этом, настолько плотна была завеса секретности. Уже работая заместителем директора Института истории Академии наук, он вместе с другими учеными под эгидой секретаря ЦК Компартии республики Аманбека Карыпкулова занимался подготовкой важного научного труда – пятитомной Истории Киргизской СССР. Для более точного описания событий, связанных с репрессиями, о которых речь шла в третьем томе, требовалось также изучение материалов секретных архивов КГБ, куда прежде не проникал еще ни один ученый. После долгих консультаций и согласований доступ к архивам получили трое членов редколлегии и авторов этого важного издания – президент Академии наук Курман-Гали Каракеев, директор Института истории Академии Салморбек Табышалиев и его заместитель Владимир Плоских. По разным причинам первые двое так и не воспользовались полученным разрешением. Володя был первым ученым, кто оказался в святая святых КГБ и кто основательно изучил имеющиеся там документы по репрессированным. Таким образом, в крупном научном труде была достигнута полная достоверность при освещении этого периода. Не случайно, на описанные в нем факты ссылались и ссылаются авторы многих других изданий, где рассматриваются вопросы, связанные с репрессиями в нашей республике. Но Плоских не был бы сам собой, если бы, занявшись этим благородным делом, не копнул глубже, чем планировалось первоначально. Его заинтересовали трагические судьбы выдающихся деятелей науки и культуры Киргизии, а также тех, кто жертвовал своим положением, авторитетом ради спасения добрых имен репрессированных. И вот рождаются пронзительные книги об одном из первых инициаторов создания киргизской советской государственности Абдыкериме Садыкове, о замечательном русском ученом-подвижнике, крупнейшем лингвисте-полиглоте Евгении Дмитриевиче Поливанове, о классике киргизской лингвистики, ученом, поэте и драматурге Касыме Тыныстанове, о видном партийном и государственном деятеле Торекуле Айтматове, о непревзойденном киргизском лексикографе Константине Кузьмиче Юдахине и ряде других. Кстати сказать, с Юдахиным Володя познакомился еще в студенческие годы благодаря Мокрынину, который приходился знаменитому ученому дальним родственником. Бывая в доме Константина Кузьмича, он поражался не только его гостеприимством, умением вести беседы на самые разные темы, но и огромной библиотекой, каких он больше ни у кого не видел. Книги представлялись ему главным богатством человека, свидетельством его мощного интеллекта и возвышенной души. Представлялись, возможно, еще и потому, что именно такими качествами обладал в его глазах хозяин этой уникальной библиотеки, чьи научные труды по исследованию дореволюционной киргизской письменности и, прежде всего, созданный им знаменитый киргизско-русский словарь, чьи мужественные поступки по возвращению науке и культуре незаслуженно отвергнутых и поруганных имен Молдо Кылыча и Касыма Тыныстанова достойны преклонения. 44 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Позже Володя напишет: «Я бывал в эти годы у академика К. К. Юдахина, показывал ему фотокопии из архивов первых киргизских писем, разбирал редкие сохранившиеся дореволюционные рукописи на киргизском языке и видел, как переживал ученый, что нельзя их сейчас же опубликовать с полным лингвистическим анализом, сожалел, что все меньше остается людей, читающих на арабской графике киргизские тексты, а новых специалистов не готовят. Бывало, вспоминал и своего учителя Е. Д. Поливанова, и свои треволнения в связи с подготовкой киргизскорусского словаря, особенно в трагические тридцатые годы. И только много лет спустя, работая в партархиве, я столкнулся с документами той далекой эпохи и узнал подробности, которых так не любил касаться Константин Кузьмич». По материалам ранее закрытых архивов Владимир Плоских издаст также книгу «Манас» не признал себя виновным» – про жуткие репрессии тридцатых годов, про лидеров киргизской оппозиции, так называемую «тридцатку» и «Социал-Туранскую партию». В истории Киргизии будет им заполнена новая страница трагического тоталитарного режима. О многих репрессированных он скажет свое слово еще до того, как их реабилитируют в партийном плане, тем самым подвергая себя риску. Самому Владимиру Плоских в знак признания его научного вклада в изучение культурного наследия и истории кыргызского государства, а также за большой вклад в благородное дело восстановления справедливости в отношении репрессированных будет присвоено звание первого Лауреата премии имени Е. Д. Поливанова. Этим званием он дорожит ничуть не меньше, чем присвоенным ему также званием Заслуженного деятеля науки Киргизии. Характерно, что Поливановскую премию Владимиру вручит его товарищ, сын репрессированного известного литературоведа и драматурга Ташима Байджиева, пострадавшего за эпос «Манас», народный писатель Кыргызстана Мар Байджиев. 3. НА ПОРОГЕ ЛЮБВИ На втором курсе университета Володя почувствовал, что с сердцем у него творится неладное. То оно начинает бешено колотиться, то вдруг замирает на полном скаку, словно неведомый всадник, разогнав его до предела, внезапно изо всех сил натягивает поводья. При таких симптомах врачи обычно ставят жесткий диагноз: аритмия. И советуют, прежде всего, избавиться от причин, вызывающих столь резкие перепады в работе сердца. Но для Володи это было невыполнимо. Он сам вполне осознано шел навстречу своей погибели. И подстерегал только случай, чтобы сие безумство выглядело возвышенно, чтобы его поступок заставил обратить на себя внимание. Однажды подходящий случай представился. Действовать надо было со свойственной ему смелостью, смекалкой и размахом. Он все рассчитал: и где в тот момент должно находиться солнце, и собственное местоположение. Помогло знание законов физики, еще не утратившей над ним власть. Здание университета, его верхнюю часть он успел изучить в период ремонтных работ, как свои пять пальцев. Вряд ли ктонибудь другой мог пойти на такой шаг. Быстро поднявшись с площадки третьего этажа по приставленной к стене лестнице на чердак, Володя отыскал окошко, ведущее на крышу. Вид сверху открывался потрясающий. Солнце только выплыло на прогулку, и воздух вокруг наполнялся его нежным алым свечением. Трепетала листва деревьев, протягивая ему навстречу свои густо зеленые ветви. А студенты-первокурсники, которых вывели на 45 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) субботник, выбирали места, куда доставали солнечные лучи, где можно было наслаждаться их ласковым теплом. Среди студентов Володя сразу увидел ее – такую тонкую, легкую, что даже тяпка казалась в ее руках слишком громоздким орудием. Пора, подумал он, направляясь к самому краю крыши. Пусть теперь она знает, сколь неразумно играть с ним в прятки, делать вид, будто не замечает его. Настроение у Вали Воропаевой было прекрасное. Перейдя за линию тени, которую отбрасывал учебный корпус, она купалась в мягких солнечных лучах и взрыхляла подсохшую около молодых деревцев землю, чтобы при дожде или поливе они быстрей насыщались влагой. Внезапно что-то переменилось в мире. Валю накрыла тень – как от летучего облака или парящего в небе орла. Запрокинув голову, она утопила взгляд в чистейшей небесной сини. Странно, откуда же тень? Она отошла чуть дальше, потом еще… Тень преследовала ее по пятам. И только тогда, когда она догадалась посмотреть на крышу здания, все стало ясно. Там, на самом краю, стоял высокий парень в красной рубахе и махал ей руками. Валя испугалась: ведь он мог упасть, свалиться, это было бы ужасно. Но что предпринять, она не знала. И продолжала орудовать тяпкой, думая о том чудаке, который стоял на крыше. Она уже мельком встречала его в коридорах университета, в библиотеке, на улице. Он явно выделялся из всех, кого ей довелось видеть, – и ростом, и смуглым цыганистым лицом, и мягкой тигриной походкой, и гордо вскинутой головой с черной гривой вьющихся волос… В читальном зале, обложившись книгами, он надолго погружался в чтение, ни на кого не смотрел, будто вокруг пустота. Знать, он слишком высокого о себе мнения, привык, что девчонки заглядываются на него и готовы, лишь пальцем их поманит, идти за ним куда угодно. С ней такой номер не пройдет, она сама любому может голову вскружить. Если захочет, конечно… Так думала в то утро Валя Воропаева, добросовестно трудясь со своими однокурсниками возле университета. - А это что за небесное явление? Откуда на нашей грешной земле взялась такая изящная девушка? Парень в красной рубашке был уже рядом и смотрел на нее синими смеющимися глазами. От неожиданности она даже выронила тяпку и едва не лишилась дара речи. Ведь он только что был на крыше, она опасалась за него, и вот он здесь… - А ты… ты зачем загородил мне солнце? – попыталась она сердиться. - Неужели не понятно? – сделав большие глаза, удивился Володя. – Чтобы твое белое личико не потемнело, всегда оставалось гладким и нежным. Именно это тебе идет. Откуда Вале было знать, что в тени этого высокого парня, который с годами, как ученый, станет широко известен, ей предстоит пребывать очень и очень долго. Сочтя его фразу за пустой комплимент, она бросила в ответ: - Ты, наверное, так говоришь всем девчонкам. - Клянусь, я первый раз ради знакомства с девушкой на крышу залез. И потом, разве я похож на Дон-Жуана, ловеласа? - Еще как! Очень даже похож. Такими я и представляла всех этих… дон-жуанов. – Валя уже пришла в себя, на свежих губах играла ироничная улыбка. 46 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Жаль, очень жаль, – искренне огорчился Володя. – Теперь всю жизнь мне придется доказывать тебе обратное. Господи, как легко мы, сами того не ведая, произносим слова, которым суждено стать пророческими в нашей жизни. Но ничего не поделаешь. Утешает лишь то, что даже если бы Володя не произнес этих слов, ему все равно пришлось бы доказывать обратное. Пожалуй, чаще, чем следовало бы ожидать, чем требовала того многоликая реальность. Их отношения развивались неровно, пульсирующе, иногда, казалось, они вотвот оборвутся. Увы, сила любви пропорциональна силе встающего на дыбы эгоизма, когда каждый стремится взять полную власть над другим. Валя помнит, как однажды после вспыхнувшей на пустом месте ссоры она пришла к девчонкам-сокурсницам в общежитие, чтобы поплакаться, излить свою душу. Чего только не советовали ей подруги: и держаться, превозмогая себя, но первой к Володе не подходить; и порвать с ним сразу, чтобы потом не мучиться; и познакомиться с другим парнем – пусть Володя поревнует… Но Марийка из Белогорки тихо сказала ей то, о чем и сама Валя втайне думала. - Если любишь, научись уступать до разумных пределов. Ты же историк, вспомни, самые могучие армии погибали, обессилев, на чужой территории. Даже когда Москва сдавалась. - Ну и ну! Что ты в данном случае имеешь в виду под Москвой? – заинтересовались девчонки. - Неважно. Вам бы, дурочкам, лишь бы похихикать, а тут, может, речь о главном в жизни идет. Правильно, Валя? Валя кивнула. Поговорив и принарядившись, они все пошли в парк Панфилова. По вечерам этот парк наполнялся молодежью. Прогуливаясь группами или поодиночке, парни выбирали, с кем из девчонок можно поразвлечься. Потом возникал второй вопрос – где? В самом парке этой цели служили: кафе с дешевым портвейном, танцплощадка с духовым оркестром и летний кинотеатр с фильмами о любви. Валя и ее подружки остановились у кинотеатра, раздумывая, то ли брать билеты, то ли подождать у моря погоды. В воздухе пахло духами «Красная Москва» и сигаретами «Беркут» местной табачной фабрики… Толпы гуляющих кружили по аллеям, осматривая встречных с головы до пят. - Вон, гляди! – Ирка толкнула локтем Валю, показывая глазами, куда ей глядеть. По аллее медленно, чуть вразвалочку, демонстрируя полное безразличие к окружающим, шел Володя. Был он в белой рубашке, черных отутюженных брюках и черных туфлях. Вполне понятно, что общежитские парни редко надевали белые рубашки, и это поразило Валю больше всего. «Значит, у него здесь с кем-то свидание», – мелькнула шальная мысль. В тот вечер, когда в ней билось, металось чувство возможной потери, он показался ей особенно красивым. Володя проходил стороной, поодаль от них. И вдруг, случайно повернув голову, увидел ее. Внутри вспыхнуло, возник пожар. Но на лице даже мускул не дрогнул. У него вообще потрясающая способность оставаться невозмутимым в любой ситуации. Прошу запомнить это, дорогой читатель. Развернувшись, Володя направился к ней. Внезапность, даже благая, чревата последствиями. Валя побледнела и, потеряв на мгновенье сознание, рухнула бы на землю, не поддержи ее подружки. «Вот тебе и 47 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) на! – придя в себя, подумала она, – а я-то считала обморок уделом манерных дворянских барышень. Хоть бы Володя ничего не заметил». Впрочем, если бы и заметил, то не подал бы виду. Он еще тот маскировщик. Но это она поймет гораздо позже. Добиваясь расположения любимой девушки, Володя не форсировал события. До окончания университета было еще далеко. Они еще успеют по-настоящему узнать и понять друг друга. Уступки, которые делала ему Валя, он умел ценить сообразно своему мужскому кодексу. Об их романтических отношениях ходили легенды. Мой друг физик-теоретик Олег Жидков, живший по соседству с Воропаевой, как бы поздно ни возвращался домой после буйных компаний, всякий раз видел у могучего карагача, сохранившегося до сих пор, эту милующуюся пару. - Ну, прямо голубки, щебечут, целуются. Аж противно! – возмущался он, как мне казалось, с тайной завистью. – Даже зима им нипочем. Находился дом Воропаевой на улице Пушкина. Потом чего только здесь ни понастроили, включая Дворец спорта. Так вот, на западной стороне этого Дворца, сразу за подъездными дорогами к нему, растут карагачи, старые кусты сирени. Стоявшие рядом с ними довольно ветхие частные дома убрали, а деревья и кусты оставили. Как живых, неусыпных свидетелей той жизни, что проистекала на этом месте полвека назад. Если их хорошенько попросить, то они и про Володю с Валей столько интересного понарасскажут, что никакой книги не хватит. Впрочем, романтические отношения нашего героя и его возлюбленной развивались не только во Фрунзе... Представьте, например: середина лета, слегка всхолмленные, покрытые невысокой зеленой травкой степи Северного Казахстана. По мягкой земляной дороге мчится грузовик с открытым кузовом. На скамейках в кузове расположились студенты истфака Киргосуниверситета, которые направляются в Осакаровский район Карагандинской области, где им предстоит помогать рабочим совхоза в уборке целинной пшеницы. Гомон, песни, смех… Володя стоит в кузове у самой водительской кабины, придерживаясь за нее руками. Ветер бьет в лицо, упругими волнами заполняет грудь; вокруг простирается такая знакомая с детства картина необъятной степи… Вдали показывается небольшое озерко – словно на огромную ладонь положили блестящее стеклышко. Когда приближаются к нему, Володя стучит кулаком по кабине, чтобы шофер остановился. В озерке белыми лебедушками плавают, покачиваясь, раскрывшиеся цветы лилий. Перевалившись через борт машины, Володя спрыгивает на землю и направляется к озеру. Кое-кто из парней следует за ним. Он не суетится, не спешит, и потому его обгоняют. Валя с однокурсницами видят, как один за другим обогнавшие терпят фиаско. Сорвать цветы лилий, сколько они ни старались, им не удается. Володе известно: цветы можно только или срезать, или вырвать с корнем у самого дна. Он заходит по пояс в воду и, нырнув, выбирается из озера с целым букетом белых лилий. Весь мокрый, Володя возвращается к машине, а за ним, словно волосы русалки, тянутся длинные стебли. - Самой прекрасной девушке на свете! – говорит он, протягивая Валентине эти необыкновенные цветы… 48 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Сколько лет минуло, но и теперь, когда она вспоминает об этом, ее щеки пламенеют румянцем, а в глазах появляется молодой блеск. Можно представить, что с ней было тогда, в момент вручения лилий да еще у всех на виду… Сидящие в кузове студенты затихли. Но вот машина тронулась, ударил встречный ветер, и к небу понеслась песня: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я…». Проводя вместе с Валей немало времени, Володя никогда не признавался, что его карман бывает пуст. Зачем ему унижать свое достоинство? Нет, он, конечно, не миллионер, но студент весьма состоятельный и всегда готов выполнить любое желание своей возлюбленной. Благо, она весьма скромна и просьбы ее в разумных пределах. И все же, как выкрутиться, если до стипендии еще около недели, оставшихся денег едва хватит на ежедневные кефир и хлеб, а у тебя сегодня свидание? Когда на заре студенчества Володя делал расчеты неминуемых денежных трат, он многого не учел. Увы, того, чем можно легко обойтись в теории, на практике обычно не хватает. И тогда Володя с друзьями изобрели способ, как выходить в таком случае из щепетильного положения, когда девушка попросит купить ей мороженое, газводу или сок. Прогуливаясь с Валей по вечернему городу, Володя теперь уже был спокоен. Ее желания не застанут его врасплох, не заставят краснеть. С затаенной улыбкой он поглядывал на ее ладную фигуру, которую она оттачивала, занимаясь спортивной гимнастикой, на высокий чистый лоб, тонкую линию носа, чуть припухлые свежие губы… Она чувствовала его взгляд, вспыхивала и расцветала, словно цветок на солнце. Ему почему-то казалось, что именно тут, в этот момент нужен широкий жест с его стороны. – Валя, – говорил он, не дождавшись ее просьбы, – я хочу угостить тебя фруктовым мороженым. Надеюсь, ты не против? Подойдя к киоску, где торгуют мороженым, он протягивает продавщице сто рублей. Та смотрит на него ошалелыми глазами: тогда это была самая крупная купюра. Мороженое стоило шестьдесят копеек. – Да вы что! Где я возьму столько сдачи? – то ли возмущается, то ли недоумевает продавщица. – Жаль, – вздыхает Володя, небрежно кладя сторублевку в карман. – Из-за вас мне не удалось угостить свою прелестную спутницу. Взяв Валю под руку, он удаляется с гордо вскинутой головой. Подобная история повторяется в следующие дни с газ-водой, соками… Потом Володя получает свою повышенную стипендию, и в кармане у него постоянно позвякивают монеты, шуршат рубли, словно у богатея какого. Но рано или поздно приходится опять возвращаться к неизменной и неразменной сторублевке, которая на всех друзей одна и которая используется поочередно. Чтобы избежать промашек, друзья стараются назначать свидания со своими девушками в разные вечера. Поскольку в центре города киосков с лакомствами не так уж много и продавщицы могут раскусить его игру, Володя прибегает ко всяким уловкам. Вопервых, он расширяет зону прогулок, а во-вторых… – Валенька, – обезоруживающе улыбается он, – У меня только сторублевка осталась, может, тебе больше повезет со сдачей, купи, пожалуйста… 49 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Но Валя знает, чем закончится ее разговор с продавщицей, знает также, что у Володи родители на пенсии, отец к тому же болен. – Понимаешь, мне ничего не хочется, – безо всякого жеманства говорит она. – Давай лучше просто погуляем по Дзержинке... – Ну, смотри, – как бы нехотя соглашается Володя и поворачивает с ней к дубовым аллеям... 4. КРАСНЫЙ ДИПЛОМ Хоть и насыщена студенческая пора всем лучшим, чем светла наша жизнь, – безмятежностью, любовью и дружбой, высокими устремлениями, напоминая этим весну человеческую, но и она, не успеешь оглянуться, уж остается за порогом. Четверка друзей – Володя Плоских, Гена Харченко, Юра Бородин и Володя Мокрынин, – окончив университет с красными дипломами, перешагнули этот порог летом 1961 года. Перешагнули, не растеряв интереса друг к другу, совершенно уверенные, что со временем их дружба не только не ослабнет, а наверняка будет укрепляться. Еще в эту компанию прочно влился Валентин Ратман, однокурсник Плоских по заочному отделению филфака, имевший за плечами физкультурный институт. Благодаря дружбе, жизнь делает еще те кульбиты. Ратман не был историком, но по количеству археологических экспедиций, в которых он работал в свои отпуска вместе с Плоских, перещеголял многих историков. Да и по знаниям общих исторических реалий он тоже мало кому уступал. Валентин признается, что, едва познакомившись с Володей во время экзаменационной сессии на филфаке, он пошел за ним сквозь годы, во всем полностью на него полагаясь. Оказавшись в компании Володиных друзей, он был поражен и содержанием их разговоров, и чистой русской речью, без жаргонов и матерков, коими грешила среда физкультурников. Императоры древнего Рима, древнегреческие боги, философы глубокой древности – вот что естественным образом наполняло их споры, обнаруживало глубину их познаний. Кто-то высказывал мнение, что философская вера, а не материализм, являлась смыслом философского учения, у истоков которого стоял Платон – столп идеализма и бесспорный авторитет Западного мира. Другие тут же противопоставляли этому суждения софистов, агностиков и материалистов. Имена математика и астронома Анаксагора, «атомщиков» Демокрита и Эпикура, великих мыслителей Сократа и Аристотеля, а также автора «Сравнительных описаний» Плутарха то и дело сходило в беседах с их уст. Володя умел не только бродить мыслью в высоких философских сферах, но и неожиданно проводить параллели с чем-нибудь близким, земным, что оживляло отвлеченные разговоры. - Философ Диоген, – вдруг заявлял он, – своей категоричностью и принципиальностью напоминает мою прекрасную Валелю Воропаеву. – Обведя хитроватым взглядом недоумевающие лица друзей, продолжал: – Как вы знаете, философ жил в бочке, и когда Александр Великий попросил его покинуть это убежище, пообещав взамен исполнить любую его просьбу, Диоген, воскликнул: «Отойди и не заслоняй мне солнце!». Точно также воскликнула Валеля, когда я залез на крышу университета, чтобы обратить на себя ее внимание. 50 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Особый предмет тогдашних споров друзей – определение места и времени возникновения древних культур. В то время за рубежом господствовала точка зрения К. Яспера о трех очагах культуры – шумеро-вавилонском, египетском и эллинском. А друзья искали корни в Центральной Азии и восторгались каждой новой древнейшей находкой в курганах Тянь-Шаня, которая представлялась им самой уникальной. Но не только древняя история интересовала Володю и его товарищей. Еще в период студенчества им удалось впервые познакомиться и с переводными книгами немецких генералов и английских стратегов о Великой Отечественной войне. Их взгляды – прямо противоположны официальной совет-ской оценке всего хода Второй Мировой. Несмотря на студенческую бедность, Володя скупал эти дорогущие издания, которые заняли целый стеллаж в комнате общежития. Друзья зачитывались книгами Типпельскирха, фельдмаршалов Бока и Паулса, «Роковыми ударами» фашистских генералов. Уже тогда Володя понимал, насколько различно может быть толкование одних и тех же исторических событий, насколько все это зависит и от степени осведомленности, компетентности авторов, и от политической конъюнктуры. После споров Юра Бородин брал в руки гитару, и в комнате звучали песни Булата Окуджавы или Владимира Высоцкого. Володя, считавший, что у него «слон на ухо наступил», или тихонечко подпевал, или молча слушал, в задумчивости теребя усы. То было время пятидесятников-шестидесятников, которые выросли на новой почве страны после почти мифического двадцатого съезда КПСС и эмоциональной, экстравагантной политики Никиты Сергеевича Хрущева. Обретение в это время шараханий исторического образования требовало широкого кругозора и умения следить за меняющейся обстановкой в стране. Тем не менее, Володя и его друзья учились только на отлично. Для жизни позарез нужна была стипендия, особенно – повышенная стипендия. И они получали ее все пять лет учебы в университете. Здесь уместно было бы рассказать об одном событии из жизни нашего героя, связанном с окончанием университета. Ибо оно, это событие, в чем-то забавно, в чемто характерно для того времени. После торжественного вручения дипломов им выдали последнюю стипендию. Все это как-то само собой подразумевало, что дипломы надо обмыть. Бородин заторопился в Токмак, где жили его родители, чтобы порадовать их красным дипломом. Ратман, кажется, застрял у себя в Кара-Балте. Таким образом, друзья остались классической для выпивки тройкой. Они стояли в фойе университета и размышляли, куда же податься? Самое близкое кафе было в парке Панфилова, оттуда они в любом состоянии без труда доберутся до общежития. - Знаете, парни, что меня там смущает? – Харченко обвел их строгим немигающим взглядом. – Близость оркестра на танцплощадке. Петь нельзя. Как врежет труба или ударник – слова в горле застрянут. - При твоем голосище бояться нечего, – возразил Мокрынин. – Это нам с Вовочкой грозит безмолвие. – Имя своего друга он всегда произносил с ласкательным суффиксом. Еще и потому, возможно, что были они тезками и, произнося его имя, он так же произносил свое. К ним подошли выпускники филфака – прекрасный тенор, начинающий драматург, балагур и любимец женщин Мар Байджиев и подающий надежды в поэзии и 51 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) критике, редактор факультетской стенгазеты, весельчак Жора Хлыпенко, с которым Плоских, как помнит читатель, познакомился еще при поступлении в университет. Год назад историки и филологи были на месячных военных сборах в Ошской области, и Жора с Маром оказались во взводе под командованием Владимира Плоских. - Ну что, взводный, – лукаво глянул на него Мар. – Сегодня Министерство образования издало приказ: не обмытые дипломы уже завтра считать недействительными. Особенно наши, красные дипломы. Надо поторопиться, бери управление в свои руки. - Взвод, слушай мою команду!.. – Володины слова прозвучали так, что дремлющий у входа в университет старый солдат, вахтер Степан Никитич вскочил со стула и вытянулся по стойке «смирно» Обмывать решили в кафе «Лето», расположенном на юго-западной оконечности Центрального сквера. Стол был маленький, попробовали положить на его край принесенные красные дипломы стопкой – сразу стало тесно для бутылок с вином, стаканов и тарелок с котлетами. Жора Хлыпенко, мыслящий символами, предложил каждому усесться на свой диплом, чтобы всем нутром прочувствовать глубину документально подтвержденных знаний. Так и сделали. Выданные им ректором дипломы, видимо, для сохранности, были вложены в плотные бумажные конверты и от предстоящего испытания не могли физически пострадать. Пили и говорили много. Существовало положение: окончив университет с обычным синим дипломом, молодой специалист должен был в течение двух лет отработать его на периферии. Обладателю красного диплома срок сокращался вдвое. Из историков только Плоских стал исключением: его просили направить в распоряжение Академии наук республики. Сидящие за столом выпили за это отдельно. Впрочем, что значит какая-то отработка, когда перед тобой распахнута кажущаяся бесконечной жизнь, в которой почему-то видятся сплошные успехи и достижения? И не в туманной дали, а рядом, рукой можно дотянуться. Правда, рука опять упирается в бутылку… - Подумаешь, кандидатская, докторская диссертации… Для нас, если очень захотим, это семечки, – говорил раскрасневшийся, как после бани, Харченко. – По своему уровню мы уже почти профессора, а Володя даже академик, только… - А мне, друзья, ученых степеней и званий не надо, – наотрез отказывался, мотая головой, Мар Байджиев, будто все это ему навязывали прямо сейчас. – Вот увидите, я стану писателем. - И непременно знаменитым, – добавил Плоских. - Само собой. - Так выпьем за любовь! - Ох, Вовочка, в данном случае, как я понимаю, твою любовь звать не Валей, а Наукой? – чокаясь граненым стаканом, подмигнул Мокрынин. По лицу его тезки скользнула загадочная улыбка. Что за склонность у людей все выведывать, расшифровывать? Любая тайна уже тем хороша, что каждый волен истолковывать ее по-своему. В тот вечер чаще всего друзья погружались в будущее, словно бы лишенное тревог и неясностей. Оно, это будущее, вперемешку с прошлым, настолько завладело 52 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) ими, что они забыли о настоящем, которое стучало в их двери, о чем-то прося или напоминая. - Мальчики, мы закрываемся, – возле них остановилась пожилая официантка с усталыми глазами. – Вам тоже пора отдыхать. Рассчитавшись, четверо дружно, как по команде, встали и отправились в общежитие, по пути проводив Байджиева, жившего в двух кварталах от кафе, до дома. На темном полотне неба покачивались пьяненькие звезды. Гуляка-ветерок бродил среди деревьев, ища, с кем бы позабавиться. Прохлады не чувствовалось. Головы парней отяжелели, хотелось поскорее добраться до постели, рухнуть и заснуть. Сон у Володи был беспокойный, зыбкий. Видения, как мелкие волны, сменяли друг друга, не оставляя следа. И только перед утром ему приснилось то, что, пробудив, заставило его вскочить и поднять на ноги остальных. А приснилась ему покрытая льдом, а сверху еще и свежевыпавшим снегом река Ишим, на которую он вместе с Федькой и Максатом, сбежав с уроков, пришли ловить рыбу. Рыбацкие лунки обычно помечались вбитыми рядом шестами, чтобы кто-нибудь невзначай не провалился. К такому шесту, уминая перед собой пушистый снег и пробуя ногой надежность льда, направился кратчайшим путем Володя. Он уже полез в портфель за удочкой, когда увидел бегущего в их сторону малыша, Пашку, который на ходу кричал, что хочет посмотреть, как они рыбачат. Но бежал малыш не по их тропе, а откуда-то сбоку, наискосок. Перед ним было белое покрывало снега. И вдруг, едва успев ойкнуть, малыш исчез, провалился. Володя хорошо помнил, что когда-то уже спасал и спас его. Но времени на раздумья не было, и он кинулся туда, где барахтался в ледяной воде, зовя на помощь, Пашка. Федя и Максат за ним. Последние метры до проруби, края которой не были видны, Володя одолел ползком. Он собрался было сделать еще один сильный рывок, чтобы схватить и вытащить малыша, но вместо него увидел в воде некий красный предмет чуть больше ладони. Возле него – такие же красные продолговатые предметы. «Что это?» – обескураженный, он обернулся к Федьке и Максату. Но за ним стояли в тулупах Мокрынин и Харченко, обескураженные не меньше, чем он сам. Тут что-то щелкнуло в его сознании; еще не пробудившись, он метнулся рукой под подушку и стал судорожно ощупывать там каждый сантиметр. Пусто. Заглянул в чемоданчик. Тоже пусто. И тогда: - Подъем! Парни вскочили, протирая глаза и растерянно озираясь. Через минуту они уже поняли: произошло нечто ужасное, у них есть один только выход, и дай Бог, чтобы им повезло. Хотя было еще очень рано, друзья быстро оделись и вышли на улицу. Утренний воздух омывал лица и вселял надежду. Правда, совсем крохотную, но без нее совсем худо, хоть вешайся. Трусцой они быстро одолели расстояние до кафе «Лето». Вымытый пол из разноцветных плиток битого мрамора, натертые до блеска пластмассовые столы и составленные друг на друга стулья – вот и все, что предстало перед их взглядом. - А, может быть, Мар задержался после нас? Он ведь большой шутник, от него всего можно ожидать, – пытался утешить себя и друзей Жора Хлыпенко. Но все помнили, что возвращались в общежитие мимо Байджиевского дома и видели, как он туда вошел. - Пять лет коту под хвост! Эх, если бы не торопила нас эта костлявая официантка, разве мы допустили бы такую промашку, – кипятился Гена Харченко. 53 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Перестань, сами виноваты, – сказал Володя. – Неча на зеркало пенять, коль рожа крива… Кстати, вон и Мар собственной персоной. Обычно у Байджиева была гарцующая походка, словно он играл роль гусара или мушкетера. Но сейчас он играл самого себя – слегка испуганного, но не потерявшего способность шутить. - Итак, диспозиция верная. Надеюсь, вы всю ночь держали здесь осаду, не позволяя никому без проверки сумок улизнуть отсюда? Ну, и ладно. Чутье мне подсказывает, что ждать осталось недолго. Действительно, из подсобки показалась заспанная, с одутловатым лицом и красным носом уборщица кафе тетя Маша. - Это вы такие забывчивые? – хитровато улыбнулась она. – А ведь попади ваши документы в руки кому-нибудь другому, он бы, не разобравшись, запросто мог бы и на свалку их выбросить. У всех отлегло от сердца. Значит, с дипломами все в порядке! Но Мару не светило положение забывчивого и просящего. - Чтобы вы знали, уважаемая тетя Маша, мы проводили проверку работников вашего кафе на честность, – заявил он официальным тоном. – Экзамен вы блестяще выдержали. Несите наши дипломы и в качестве премии получите деньги на бутылку. - На две, – заупрямилась тетя Маша. Когда обмен состоялся, и каждый из друзей получил свой диплом, они, пожалуй, чувствовали себя счастливей, чем вчера, в момент вручения дипломов в университете. Обретение после потери, как бы это ни происходило, усиливает ценность того, что обретено. При ином исходе судьба нашего героя и его друзей могла бы сложиться совсем по-другому. Следует все-таки сообщить дотошному читателю: через год, окончив заочное отделение филфака и тоже, как и после истфака, получив красный диплом, Володя не стал его обмывать. Впрочем, никто из участников курьезной истории, о которой шел рассказ, на этом и не настаивал. Знать, умеют наши парни делать правильные выводы, а? ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: ПРИКОСНОВЕНИЕ К ПРОШЛОМУ 1. В ШТАБЕ НАУКИ Прежде Володя не интересовался, какая иерархическая лестница существует в республиканской Академии наук. Для него, как и для большинства тогдашних студентов, сама по себе Академия олицетворяла все самое высшее и ценное, что создавалось в науке Киргизии, что рождало стратегические научные направления, масштабные идеи, реализуемые в стенах многочисленных институтов. На партийных пленумах и съездах, в республиканской печати Академия всегда называлась главным штабом науки Киргизстана. Соответствующим было и отношение к ней. Достаточно сказать, что зарплата у президента Академии была в те годы самой высокой, значительно больше, чем у главы республики – Первого секретаря ЦК. 54 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) И вот Володя сразу после университета приходит в эту святая святых науки, приходит не как гость или посетитель, а по распределению – для работы в Институте истории. Его не смущает первая запись в трудовой книжке – младший лаборант, так не вяжущаяся ни с его обширными знаниями, ни с комплекцией. Он уверен, что это лишь мимолетная точка отсчета в череде длительных научных восхождений. Честолюбия ему не занимать. Оно для него подобно тайному костру души, который греет изнутри, а не снаружи и напрочь скрыт от посторонних глаз. Поначалу ему кажется, будто он равный среди равных в академическом научном братстве – лаборантов, научных сотрудников, академиков. Но не тут-то было. - Иду я как-то по коридору, – рассказывает он с легкой улыбкой, какая блуждает по его лицу, когда он посмеивается то ли над ситуацией, то ли над собой. – Смотрю, навстречу мне движется сухощавая фигура академика Бегималы Джамгерчинова. Я останавливаюсь, думаю, он сделает то же самое, а он, как ни в чем не бывало, проходит дальше, словно мы с ним вовсе и не знакомы. Я опешил. Ведь академик у нас на истфаке спецкурс читал, и мне доводилось частенько отвечать ему! Только спустя несколько лет, когда я был уже зам. директора института, Джамчерчинов и другие маститые академики стали замечать меня, удостаивать своим рукопожатьем. Работал Плоских младшим лаборантом в секторе досоветского периода. Заведовал этим сектором член-корреспондент Академии наук Сатар Ильясович Ильясов, человек доброй души, простой и отзывчивый. Он писал докторскую диссертацию о земельных отношениях в Киргизии в дореволюционный период, но материалов для этого у него явно не хватало. Пригласив Володю к себе в кабинет, Ильясов завел разговор о том, что молодому ученому, как воздух, нужна тесная связь с архивами. Ибо именно там хранятся наиболее ценные сведения о том или ином периоде прошлого, на которые одни не обратили внимания, потому что искали совсем другое, а вторые по разным причинам не смогли разглядеть, обратить на них внимание, хотя, как ни странно, искали именно это. Архивные хранилища чем-то напоминают клады: в них тоже надо уметь находить то, что ищешь. Иначе только время потратишь впустую. - Значит, так, Володя, – перевел он разговор в конкретное русло. – Поедешь в Ташкент, перероешь там архивы. Именно туда стекались прежде материалы на интересующую наш сектор тему – о земельных отношениях в Киргизии до революции. Кроме командировочных, получишь деньги на копировку. Чем больше соберешь материалов, тем лучше. Васики, иноят-наме обязательно бери, хидояты, мильк и чак тоже, вакфные документы просмотри особенно тщательно. Ничего нельзя упустить. Володя стоит и, по его словам, ушами хлопает, а переспросить считает неудобным. От Ильясова сразу же мчится в библиотеку. Часть непонятных слов с помощью словарей уточняется им прямо там, часть уже в Ташкенте. Оказывается, вакф – это передача недвижимой собственности, включая землю мусульманским духовным учреждениям, после чего она освобождается от налогов, мильк – государственные земли, васики, иноят-наме – государственные документы, чак – отдельный участок земли в частной собственности, хидоят – мусульманский комментарий законов… Самообразование, которым он занимался в университете, позволило ему не только получить основу знаний, работая с первоисточниками, но и воспитало в нем способность жестко относиться к своему времени, управлять им сообразно обозначенным целям и задачам. Согласитесь, одно дело, когда человек крепконакрепко привязан к лекциям, преподавателям и потому поневоле впитывает то, что ему дают, и совсем другое, если перед ним выбор – библиотека, прогулка с девушкой, футбольный матч, дружеское застолье, а он все-таки выбирает библиотеку. И причина 55 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) проста: он не любит догонять уходящий поезд, не любит завтра браться за вчерашние дела, ему стыдно, если он не знает того, что должен знать. А потому чем-то, не запланированным заранее, умеет жертвовать. Правда, это не касается тех редких случаев, когда он умудряется совмещать и одно, и другое, и третье... Я говорю об этой черте характера нашего героя, чтобы читатель в дальнейшем не удивлялся, как много он успевает, как много им сделано и делается. Пока же он только набирает обороты… В архивах Ташкента, как и Бишкека, процесс копирования отнимал массу времени. Ксероксов тогда не было. Володя быстро освоил фотографирование документов. Проявкой можно было заниматься уже дома. До сих пор, несмотря на многочисленные переезды, в его квартире хранятся алюминиевые коробки с фотокопиями полувековой давности. Своего рода раритеты. Когда он только начинал собирать материалы по заданной Ильясовым теме, ему это было неинтересно. Однако раз надо, значит, надо. Приходилось вчитываться в каждый документ, осмысливать его суть, варианты практического применения. И чем глубже он погружался в эту работу, тем все больше и больше она его захватывала, затягивала, как затягивает омут любопытствующего пловца. Возникали вопросы, и тогда он расширял поиск, читая и копируя материалы за границей обозначенной темы. Как в жизни разных людей многое связано, многое перекликается, так и в содержании, направленности документов существуют определенные связи, перекличка. Но и берега существуют. И он, как начинающий ученый, уже чувствовал все это. Приехав во Фрунзе, Володя бухнул на стол заведующего сектором полтысячи документов. - Ух, ты! – просматривая их, обрадовался Ильясов. – Молодец, Володя. Справился даже лучше, чем я предполагал. Бесценные материалы для сектора. Привезенные документы Сатар Ильясович использовал при подготовке докторской диссертации. Когда же Володя рассказал ему, что скопировал в Ташкенте еще немало других материалов, относящихся к тому же периоду, он призадумался, а потом сказал как бы между прочим, словно само собой разумеющееся: - Давай вместе посмотрим, может, это как раз то, что ляжет в основу твоей кандидатской? Поступишь в аспирантуру, тогда уж вплотную ей и займешься. Так оно и вышло. Тема, главным образом, была определена, исходя из имеющихся в наличии документов. Сформулирована она просто: «Земельно-водные отношения на юге Киргизии накануне вхождения в состав России». Естественно, что руководителем кандидатской диссертации был Сатар Ильясович Ильясов. С 1962 года, когда Володя поступил в очную аспирантуру Академии наук, ему представилась возможность работать в архивах не только Ташкента, но и Москвы, Ленинграда, Алма-Аты, Омска и других городов. Причем, основательно, каждый год по два-три месяца. А как же финансы? – поинтересуется читатель-прагматик. Деньги на командировочные он без проблем получал в Академии. Наука и культура финансировались в ту пору государством гораздо щедрее, чем нынче. И все-таки молодым ученым, их семьям приходилось экономить каждую копейку. В связи с этим Нина Харченко, жена Володиного друга Геннадия, 56 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) рассказывала мне такой случай. Возвращаясь домой, она встретила неподалеку от Главпочтамта Володю. Настроение у него было приподнятое. Оказывается, он только что получил аспирантскую стипендию. И торопился на почту, чтобы отправить большую часть денег больным родителям в Акмолинск. «Я тогда еще подумала, – говорила Нина, – вот это сын! Им с Валей так трудно, а он в первую очередь о больных стариках заботится. Этот эпизод так навсегда и сохранился в моей памяти». Обогащая новыми архивными документами свою диссертацию, Плоских опятьтаки не ограничивается рамками избранной темы, а расширяет и углубляет зону своего внимания. В нее попадают: возникновение и укрепление связей Киргизии с Россией, следствием чего явилось вхождение Киргизии в состав России, и растущее напряжение в отношениях Киргизии и Кокандского ханства, что привело в итоге к освобождению киргизов от господства могущественного соседа. Таким образом, когда в 1965 году нашим героем была успешно защищена кандидатская диссертация и опубликована на эту же тему брошюра, в запасе у него имелись по меньшей мере два серьезных, еще никем основательно не исследованных научных направления, которым он посвятит почти пятнадцать лет неустанной и плодотворной работы. Кроме того, изучая первые письма киргизов, направляемые русской царице Екатерине Второй, Плоских обратил внимание, что Атаке-бий пишет их на своем родном языке, используя арабскую графику. Как же так? Ведь повсюду официально утверждалось – и в партийных документах, и в школьных учебниках – только одно: письменность у киргизов возникла лишь в советский период. Хотя, выходит, на много десятилетий раньше. Озадачившись, он отыскал еще несколько брошюр и книг, подтверждающих его версию. Они тоже были написаны на киргизском языке с помощью арабской графики. Но разве определяющим, думал Володя, является то, с помощью какого алфавита – кириллицы, латиницы или арабистики, грамотные киргизы выражают свои мысли на бумаге? Главное, что они выражают мысли на своем родном языке, исходя из его лексического богатства. Да, в советский период, когда была введена кириллица, грамотность киргизского населения стала массовой, письменный киргизский язык получил мощное развитие, но ведь и о существовании до этого ручейка письменности тоже не след забывать. Написав под своим именем обстоятельную статью, Володя отнес ее в редакцию газеты «Комсомолец Киргизии». Там схватились за голову. Есть четкая официальная позиция и вдруг… Через несколько дней его пригласили в отдел науки и учебных заведений ЦК Компартии Киргизии. Инструктор отдела, молодой, при галстуке, в очках с толстыми линзами, молча вглядывался в него, словно пытаясь определить, не болен ли он? Потом спросил: – А чем вы можете подтвердить свои доводы? Письма и книги, на которые ссылаетесь в статье, у вас есть? – Володя кивнул. – Тогда принесите, пожалуйста. Книги навсегда исчезли в недрах ЦК. Инструктор ссылался на то, что их читает сам Первый секретарь. Статья так и не была напечатана. Спустя несколько лет, работая над книгой «У истоков дружбы», Володя проводит в ней мысль о существовании киргизской письменности еще в пору зарождения дружеских отношений между киргизами и русскими. И основательно подтверждает это документами. Конечно, тема киргизской письменности была не 57 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) главной для той книги, посвященной возникновению дружбы, установлению прочных государственных связей Киргизии с Россией. Может быть, поэтому в докладе первого секретаря ЦК на идеологическом Пленуме, где будет указано на допущенные в книге Владимира Плоских ошибки, позицию автора относительно киргизской письменности он обойдет молчанием?. А, может быть, к тому времени сам первый секретарь станет больше верить историческим документам, чем соответствующим установкам, и посчитает позицию ученого вполне приемлемой? Во всяком случае, факт остается фактом, что самые давние источники, служащие основанием для такого научного утверждения, найдены и опубликованы нашим героем. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ В 1976 году Владимир Михайлович Плоских, тогда уже зам. директора Института истории Академии наук, организовал уникальную археографическую экспедицию в поисках старинных книг и рукописей среди населения. Это было новое дело для экспедиции: заниматься сбором книг, рукописей и документов среди кыргызского народа, который по официальной версии считался в прошлом бесписьменным. Сам же В. М. Плоских так не считал, и в своих научных статьях не раз доказывал противоположную точку зрения. Фанатично преданным его помощником был Владимир Петрович Мокрынин. В состав экспедиции пригласили ведущих специалистов-востоковедов из Ленинграда. Среди них были: арабист Халидов, тюрколог Кляшторный, согдиевед Лившиц, иранист Настич, фотограф Шер. Из кыргызских специалистов в экспедиции приняли участие тогда еще молодые ученые Ормушев, Джумагулов, Бедельбаев и я. Нам на удивление повезло. Несмотря на скептицизм профессиональных лингвистов и литературоведов, утверждавших, будто поиски напрасны, потому как у кыргызов до революции не было письменной литературы, а, следовательно, и книг, экспедицией за три полевых сезона было выявлено у населения Киргизии около тысячи старинных рукописей, книг и документов, хронологически охватывающих почти полтысячелетия. Среди них в копиях такие уникальные произведения, как арабская грамматика Абдурахмана Джами, Шах-наме Фирдоуси в тюркском переводе, стихи Бедиля, Хафиза, Рудаки и Хайяма. А также фольклорные записи кыргызских молдо, первые опубликованные книги Осмоналы Сыдыкова, Молдо Кылыча, переписка кыргызов кокандского времени, вакфные документы. Находки экспедиции под руководством Владимира Плоских пополнили рукописные фонды республиканской Академии наук. Настала пора серьезно заняться письменным наследием кыргызского и других народов. Досбол Нур уулу, Госсекретарь Кыргызской Республики, доктор исторических наук 2. ОБОШЛИСЬ БЕЗ СВАДЬБЫ Ранним вечером Валя приехала домой из Сосновки, где после университета преподавала историю в школе. Погода стояла сырая, знобкая. Выпавший недавно 58 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) мокрый снег, смешавшись с грязью, хлюпал под ногами. И настроение у нее было под стать этой погоде. Вспомнилось, как они с Володей, едва отгуляв Новый год, стояли возле своего карагача, и он вдруг заявил, что уже сообщил своим родителям о намерении жениться на ней, а отец, дескать, ответил: привози ее, надо увидеть, поговорить. «Так что, Валечка, собирайся, я пообещал на днях вместе с тобой в Целиноград приехать», – заключил Володя. Она была настолько поражена, что даже не знала, как прореагировать. Возразить, мол, почему ты сначала меня не спросил? Но какой толк? С некоторых пор он взял бразды правления ее судьбой в свои руки и мягко, но настойчиво рулит туда, куда считает нужным. Правда, вовсе не вопреки ее желаниям, а скорее наоборот, но все-таки… Узнав, что дочь собралась ехать с Володей в Целиноград, Нина Павловна воспротивилась. «Ни в коем случае, – говорила она. – Сначала зарегистрируйтесь, а потом хоть на Аляску отправляйтесь. Ты меня поняла?» Володя обиделся и уехал к родителям один. «Все, наверное, он меня бросит», – переживала Валя. Сразу то, что было ею любимо, стало постылым. И школа, и все вокруг. В Сосновке она заболела, лежала в маленькой съемной комнатке, одолеваемая тоской. Потом, не выдержав неопределенности, вернулась во Фрунзе. Когда, хлюпая промокшими полусапожками, Валя зашла домой, Нина Павловна кинулась ей навстречу: – У тебя все нормально? Ты не простыла? Обняв мать и прижавшись к ней, Валя расплакалась, заговорила сбивчиво, сквозь слезы: – Ох, как мне плохо, мамочка, очень плохо. Никому я не нужна… Болела, так хоть кто-нибудь бы из вас позвонил… Володя вообще исчез, бросил меня, совсем бросил… За что такая несправедливость? – Успокойся, прошу тебя, он сейчас здесь, – поглаживая голову дочери, утешала Нина Павловна. – Кто? – не сразу поняла Валя. – Да твой разлюбезный Володя. С отцом, – она имела в виду Валиного отчима Петра Филипповича, – серьезные переговоры ведет. – Какие еще переговоры? – насторожилась Валя. А сама в зеркало на себя глянула, прическу поправила, глаза платочком вытерла. – Все честь по чести, доченька. Напрасно ты убивалась, напрасно. Радоваться, плясать тебе надо. Такой парень руки твоей просит! – Что? А меня он спросил? – невольно вырвалось у нее. Сама враз изменилась: голова уже вскинута, глаза блестят, вся подтянулась – стройная, красивая, от прежнего состояния и следа не осталось. Мать удивилась: – А зачем спрашивать? По тебе и так видно, что согласна. Это неуверенные в себе парни спрашивают у девушек, пойдут ли они замуж или нет? А сильные сами видят, что пойдут, и только с родителями обо всем договариваются. 59 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Валя не стала спорить. Мать права, на сто процентов права. Но каково ей придется потом, когда они, даст Бог, распишутся и будут жить вместе? Неужели и тогда он не будет спрашивать ее мнения? Возможно, она продолжала бы еще блуждать в дебрях предположений, но вспомнилась спасительная фраза обожаемого ею тогда Стендаля: «Чем сильнее у человека характер, тем менее склонен он к непостоянству в любви». Вот и замечательно, что у Володи сильный характер, тут же решила она. Значит, он будет всегда принадлежать ей, только ей, это главное, все остальное – пустяки. В это время из соседней комнаты, где шли переговоры, появились Петр Филиппович и Володя. По выражению их лиц можно было догадаться, что они довольны друг другом. Увидев Валю, Володя и вовсе просиял. – О, моя прекрасная невеста, которая скоро станет моей женой!.. Как ты доехала? Как себя чувствуешь? А я последним автобусом к тебе собирался. – Подошел, приобнял ее, она и растаяла, утонув в синей бездне его сияющих глаз. Меж тем Петр Филиппович коротко, деловито подтвердил, что согласился выдать Валю замуж за Володю, человека по всем статьям достойного. Более того, после регистрации молодые какое-то время поживут здесь, в этом доме, а там видно будет. 3 февраля 1962 года Валентина Воропаева и Владимир Плоских в качестве жениха и невесты отправились в ЗАГС. Ни машин, ни конных колясок, ни пеших сопровождающих при этом не было. Впрочем, ни в ком они и не нуждались. И хоть который день погода стояла сырая, промозглая, а под ногами хлюпал мокрый снег, они чувствовали себя как птицы, завершавшие перелет в долгожданные теплые края. Здание ЗАГСа тогда находилось на углу Советской и Фрунзенской, там, где ныне размещается аптека. Было это здание серым, неказистым, не очень-то подходящим для такого торжественного акта, как соединение на всю жизнь двух человеческих судеб. Рядом с комнатой регистрации брака размещалось бюро ритуальных услуг. – Смотри, – сказал Володя, показывая на соседнюю дверь, обитую черным дерматином, – здесь недвусмысленный намек: для тех, кто не выдержит испытания браком, прямая дорога сюда. Имей в виду. – Ну и шуточки у тебя, – покачала головой Валя. – Скорей это показывает, что узы Гименея должны быть крепки до самой смерти. – А ты разве сомневаешься? – Ничуточки! – Тогда вперед! Вспоминая сейчас о своем пребывании в ЗАГСе, оба они, и Валя, и Володя, отмечают какую-то особую атмосферу тепла, уюта и доброты, которая царила в комнате бракосочетания. Оставалось только взять хотя бы капельку этой атмосферы, поместить в свое трепещущее сердце и пронести через всю жизнь, не расплескав. Что уже почти полвека они и стараются делать. Как говорится, дай им Бог! Но был при бракосочетании один курьезный момент, о котором Валя рассказывает со смехом, а Володя…Дело в том, что после завершения всей положенной процедуры, когда они стали мужем и женой, работница ЗАГСа попросила уплатить регистрационный взнос в размере трех рублей и посмотрела при этом на Володю. «Я стал лихорадочно шарить по карманам – пусто, – говорит он. – Не предполагая, что в таком заведении придется платить, я не захватил с собой ни копейки. Чувствую, что 60 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) горю со стыда, лицо пошло красными пятнами. Выручила Валя. Она спокойно достала из кармана пальто три рубля и расплатилась с регистраторшей, объяснив, что в нашей семье она как хозяйка распоряжается финансами. С тех пор, кстати, так и повелось: всеми материальными ресурсами семьи ведает она. А мне, – добавил с улыбкой, – все никак не удается рассчитаться с ней за тот случай. Да и куда спешить?». 3 февраля для них – семейный праздник, день рождения семьи. Они отмечают его каждый год. Сначала за стол садились с детьми, а потом еще и внуки прибавились. Теперь и до правнуков недалеко. Впрочем, всему свой черед. Первенец появился на свет в конце октября 1962 года. Володя в это время работал в архивах Ленинграда. Узнав по телефону о рождении сына, отбил телеграмму: «Назвать Василием. Прислать фото». Когда получил, был несказанно рад: о, прямо красавец! Сумел пораньше завершить дела и, накупив на сэкономленные командировочные чемодан подарков, вернулся домой к Новому году, словно добрый Дед Мороз. За время его отсутствия многое переменилось у Валентины. Когда она готовилась стать матерью, то числилась по-прежнему учительницей Сосновской школы. Но после рождения сына нужно было искать работу во Фрунзе. Причем, не откладывая. Проведенная Хрущевым денежная реформа не облегчила, а осложнила положение в стране. Цены как взбесились. Начались перебои с продовольствием. Валентине все труднее становилось жить на те средства, которые оставались у них с Володей. Обзванивая в поисках работы различные учреждения, она учитывала, как близко они находятся от ее дома, и есть ли возможность отлучаться в течение дня. Ведь ей предстояло прибегать домой, чтобы кормить сына. Поиски были безрезультатны, пока ей не удалось связаться с заместителем директора Института истории партии при ЦК КП Киргизии Иваном Ерофеевичом Семеновым, бывшем ее преподавателем, большим эрудитом, знатоком киргизской истории, человеком чутким и внимательным. Выслушав Валентину, он предложил ей поработать для начала лаборантом. В дальнейшем, видя ее трудолюбие, безусловные способности в науке, он старался помочь, подсказать, ускорить продвижение молодой сотрудницы по служебной лестнице. Может, еще и потому, что уважал ее мужа, Владимира Плоских, чей научный талант уже тогда многими был замечен. Когда Валентина приступила к работе, сыну исполнился двадцать один день. А теперь, дорогой читатель, прежде чем приступить к следующей части, я хотел бы развеять миф, будто Володя чуть ли не с юности бредил археологическими экспедициями, будто он спал и видел, как участвует в раскопках древних городищ, извлекая из-под толщи вековых наслоений земли ценнейшие изделия далекого прошлого. Не будем превращать нашего героя в некое создание, запрограммированное небесами или собственными чувствами на овеянные романтизмом деяния. Да простят меня за примитивизм сравнения, но в этом плане Володин характер чем-то похож на кусок гранита, который не заискрит сам по себе, а лишь при столкновении его с кресалом. Только стечение определенных обстоятельств побуждают Володю медленно, но надежно приступить к горению. Так было, когда по совету отца он поступил в педучилище, так было, когда из-за тригонометрии он стал учиться не на физмате университета, куда стремился, а на истфаке, так было и с темой его кандидатской диссертации, напоминавшей ему сперва пересушенную воблу, так 61 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) было… Впрочем, имеющий глаза да прочитает, имеющий разум да поймет, что, зачем и почему. 3. ДРЕВНИЕ КУРГАНЫ АЛАЯ Летом Академия наук пустела, большинство сотрудников отправлялись в отпуска. Володя прикидывал, где бы в свободное время он мог заработать. Самое простое – это на стройке. Там всегда голод на кадры, всегда нужно что-то таскать, месить, кидать… Увы, тяжелый ручной труд был самым востребованным, а силушки у Володи хватало. Но вот встретился в институтском коридоре с начальником экспедиции археологов Юрием Баруздиным, с которым шапочно был знаком, заглянул вместе с ним в находящийся тут же археологический музей, и, получив от Юрия Дмитриевича приглашение, решил, что лучше, чем на стройку, поедет он все-таки в экспедицию, где тоже сравнительно неплохо платят. В Академию Баруздин попал из Оша, юг Киргизии он знал, как свои пять пальцев, и для исследований, раскопок намечал значимые, связанные с древностью места именно в том регионе. Экспедиция, в которую он предложил поехать Володе, была в Чон-Алай. Володя знал только долинную часть огромной тогда Ошской области, куда ежегодно студенты университета ездили на хлопок. Теперь ему предстояло вплотную познакомиться с горной ее частью. Но Баруздин, сухощавый, невысокий, быстрый в движениях, сразу заявил, что рассчитывать на продолжительное любование красотами природы будет некогда. Это археологическая экспедиция, а не турпоход. И действительно, работали они напряженно. Экспедиция была разведывательного характера. В светлое время суток раскапывались небольшие курганы, полная обработка которых требовала от одного-двух до пяти дней, а в темное, при звездах да луне, перекочевывали на новое место. Баруздин, его первый археологический учитель, объяснял Володе, чем нужно руководствоваться, на что ориентироваться, находясь здесь, в экспедиции. В целом перед учеными-археологами стояла непростая задача: изучить историю освоения человеком высокогорных районов Алая. С древности скот в этих краях являлся основным источником пищи и богатства. Чтобы содержать большие стада животных, ранние номады всегда искали высокогорные долины, пастбища. Вот почему Алай уже в давние времена становился одним из очагов обитания скотоводческих племен саков, усуней, гуннов, комедов и других. В Алае широко распространены могильники кочевых народов с пятого века до новой эры до пятого века новой эры. Под насыпями многих курганов находятся могилы в виде катакомб и подбоев. Люди этого времени принадлежали к европеоидному типу со значительной монголоидной примесью. Их черепа имеют следы характерной искусственной деформации, произведенной в раннем детстве с целью придания им удлиненной формы. Умерших хоронили на спине в вытянутом положении, а рядом с ними ставили вещи, которые считались необходимыми в загробном мире. Володя научился вести раскопки бережно, осторожно, чтобы не повредить то, что находится внутри кургана, ради чего, собственно, все и затеяно. И вот удача! На глубине двух метров ему довелось обнаружить акинак – бронзовый кинжал сакской эпохи середины первого тысячелетия до новой эры. 62 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Это была его первая находка, впервые он взял такой древний кинжал в руки и впервые узнал, как он называется. Рядом находился глиняный кувшинчик. Чуть ниже – вытянутый костяк того, кто обладал этими предметами. Древнее захоронение воина, каких на территории Киргизии сотни, а то и тысячи. Но для Володи, который сталкивался с предметами древности только в музеях, это было необычайно интересным и важным. И он, оставаясь в душе и по сути своей историком, почувствовал, как все сильнее притягивает его археология. К середине экспедиционного срока он уже знал, что и на следующий год посвятит свой отпуск археологии, а к концу уже был уверен – так будет всегда. С тех пор более сорока экспедиций у него за плечами, а находок, причем уникальнейших по мировым меркам, а всевозможных открытий, признанных на международном уровне, уже и не счесть. В Ошской области, помимо Чон-Алая, они объездили с Баруздиным КичиАлай, намечались еще интересные места для совместных археологических разведок, но дикий, нелепый случай все перечеркнул. В то лето Володя, переговорив с Юрием Дмитриевичем, пригласил в поездку своих друзей Владимира Мокрынина и Валентина Ратмана. В школе, где тот и другой работали, начались каникулы, и они с удовольствием согласились участвовать в археологических раскопках. Впрочем, авторитет и человеческое обаяние Володи уже тогда были для них столь велики, что они готовы были идти за ним в огонь и воду. Вся группа собиралась отправляться из Фрунзе в сторону Оша на грузовике. Но Володина жена Валеля – так Валентину Воропаеву называли в кругу его друзей, – вцепилась в мужа, плачет и твердит, что не отпустит его, не позволит ему ехать на машине. «Ладно, – махнул рукой Баруздин. – Летите утром с Мокрыниным и Ратманом самолетом. Встретимся в Оше». В два часа ночи друзьям передали по телефону страшную весть: машина потерпела аварию, загорелась, почти все, включая Баруздина, его малолетнего сына, погибли. Плоских, Мокрынин и Ратман помчались на место аварии. У Володи и сейчас темнеет лицо, когда он вспоминает об этом трагическом эпизоде. А тогда, зажав эмоции в кулак, два Володи и Ратман занимались опознанием обгоревших трупов, разбором уцелевшей экспедиционной документации, отправкой останков во Фрунзе, организацией похорон… Через две недели, чтобы хоть как-то отвлечься от горест-ных мыслей, они поехали в базирующийся на Иссык-Куле, неподалеку от Рыбачьего, отряд Дмитрия Федоровича Винника. Работали как черти, перебрасывая лопатами тонны грунта; стоявшая над ними пыль заслоняла солнце и озеро, до которых им не было никакого дела; уже затемно они присаживались перекусить у костра, а потом валились и засыпали на полужесте, на полуслове. Прерванную работу археологической экспедиции на Алай возглавил товарищ и старший коллега Володи Асан Абетеков. С ним он проработал несколько полевых сезонов. «То были трудные, но интересные годы, – говорит Плоских, – годы поиска истоков древней культуры протокиргизских племен на Алае». Об одном из памятных эпизодов его рассказ. «Наша экспедиция стояла компактным лагерем на берегу небольшой горной речки Демей, неподалеку от ее впадения в бурную реку Кызыл-Су. Участники 63 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) экспедиции были заняты кто хозяйственными делами, кто чтением детективов. Прихватив фотоаппарат и бинокль, я отправился провести рекогносцировку ближайшей местности. Вокруг высились серебристые вершины Алайских хребтов. Серые клочкастые облака жадно ловили солнечные лучи, не пропуская их вниз. У подножия гор лежала полутень с многочисленными солнечными пятнами. И вдруг на зеленой лужайке, что тянулась вдоль берега почти высохшей речки Демей, мне бросились в глаза около сотни еле заметных земляных насыпей. Они оказались древними захоронениями. Этот памятник мы условно назвали Джалпак-Дебе. Абетеков приказал тут же заложить раскоп. Почти все вскрытые там курганы были ограблены еще в древности. Однако один из них дал интересные находки. В погребальной камере отсутствовали останки покойного, а вместо него лежал небольшой брусок длиной около 25 сантиметров, один конец которого был покрыт миниатюрной маской, вырезанной из листового золота. Тут же находились в беспорядке около 30 золотых вещей: медальон овальной формы с инкрустацией и красным гранатовым камнем; золотая серьга; нашивные бляшки из фольги круглой и квадратной форм; цепочка; перстень с ромбовидными выемками для вставных камней; две застежки с язычком, украшенные вставными камнями… В этом же кургане лежали хорошо сохранившийся железный меч, железный нож с остатками ручки из слоновой кости, трехгранные железные наконечники стрел, фрагменты роговых накладок для сложносоставного лука, обрывки шелковых тканей, по-видимому, халата. Это были типичные артефакты сакского периода. Все предметы говорили о том, что кочевники первого-пятого веков до новой эры хорошо знали технику обработки различных драгоценных металлов и камней. Чрезвычайный интерес представила уникальная античная чаша («хрустальная ваза»), служившая, вероятно, ритуальным сосудом. Изготовлена чаша из литого матового стекла, украшена двумя боковыми ручками в виде головы льва: пасть открыта, уши слегка навострены, выразительно сделана сморщенная свирепая морда. Основное место в декоре сосуда занимает мотив вьющейся виноградной лозы; в завитках ее чередуются листья и гроздья винограда. Скорее всего, этой чашей пользовались в случаях, когда надо было преподнести ее, наполненную вином, особо отличившимся в бою. Обряд хоронить людей в ритуальных масках был характерен для многих народов древнего мира. Он существовал на рубеже нашей эры в античном Риме, а также в фараонском Египте. В Центральной Азии, в Киргизстане встречаются захоронения с золотой маской на Алае и в Чуйской долине (курган Шамши). Этот обычай одни исследователи связывают с культом предков, с желанием сохранить образ умершего, облагородить его лицо, другие же полагают, что по представлениям древних эти маски не давали душе покинуть тело покойного и причинять вред живым». 4. ТУДА, ГДЕ ВОЗДУХ ПАХНЕТ ГРИНОМ Следующий год выпал у Володи из экспедиционной обоймы. После окончания аспирантуры и успешной защиты кандидатской диссертации у него летом образовалось 64 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) окошко, и он решил съездить в Ялту, куда перебрался на жительство Юра Бородин. Надо было посмотреть, как друг там устроился, а если понадобится, помочь ему. - Ну что, составишь компанию? – спросил Володя Ратмана. – Только учти, денег, как всегда, в обрез, добираться придется самыми дешевыми способами. - Включая товарняк? – с интересом истинного романтика блеснул глазами Валентин. - А почему бы и нет? С собой – ничего лишнего. Форма одежды соответствующая. - В общем, экспедиция, где есть палатки, спальные принадлежности и запас продовольствия, в сравнении с этим путешествием покажется раем. Так я понимаю? - Вполне. Через Ташкент, Самарканд до Красноводска, а потом – Ялты они добирались более недели. Поездом, в кузове грузовика, паромом, а нередко и пешком. Ночевали на вокзалах, у случайных знакомых, даже… Под Самаркандом спросили путника, где можно отдохнуть, он в ответ махнул рукой куда-то в сторону. Очутились средь древних мусульманских могил. Стояла ночь. Не возвращаться же неизвестно куда. Улеглись на сухую, прокаленную солнцем землю, и проснулись, когда рассвело. Никаких кошмаров, самочувствие прекрасное. Совершив омовение арычной водой, пустились дальше в путь. В Ялту прибыли поздно вечером. К Бородину добираться на Золотые пески, в международный санаторий имени Тельмана, далеко. Опыт уже был. Нашли кладбище на окраине города и сладко выспались рядом с античными памятниками. Наверное, именно с той поры во внешности Владимира Плоских, его походке, повороте головы, жестах стала проявляться некая античность, усугубляясь с годами… - Кладбище – единственное, пожалуй, место, где не гоняет милиция, и можно быть спокойным за содержимое карманов, – будет потом рассказывать сам Володя. – А сколько во время путешествия мы увидели и услышали, как насытились необычнейшими впечатлениями и ощущениями. Все неудобства блекнут, кажутся ничтожными перед этим. Они были тогда чертовски молоды, и короткий сон прямо на земле или на узкой, жесткой скамейке освежал их на целые сутки. Володя постоянно делал записи, вел дневник, требуя того же и от Ратмана. Он не мог надолго и полностью расслабиться, в каждом летящем дне, обязательно найдя изюминку, старался непременно запечатлеть на бумаге все сколько-нибудь любопытное, оставляющее в памяти след. Пригодится ли это ему в дальнейшем? Кто знает. Скорее всего, вряд ли. Однако таким вот образом Володя поддерживал себя в форме, как спортсмен – постоянными тренировками. Юра Бородин, имевший красный университетский диплом, работал в котельной санатория и обитал в сторожке, находящейся вблизи моря. Сюда, где сам воздух пропитан великим романтизмом Грина, его привела романтическая, отвергающая бытовизм душа. Юра еще с юности пристрастился к писательству, считал его своей профессией, видел в нем смысл своей жизни. Журналы, издательства, куда он отправлял рукописи с рассказами и повестями на исторические темы, как правило, отвечали отказом, но сочинительство ему нравилось, Юра постоянно тянулся к нему, а на хлеб и бутылку вина он зарабатывал кочегаром или спасателем на закрепленной за ним лодке. Они переписывались, и Володя представлял все это как на ладони. Юрино бытие вызывало в нем противоречивые чувства. С одной стороны, ему было гораздо ближе, 65 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) когда все воедино, когда дело, которое кормит, и есть любимая профессия, когда творческий процесс приносит зримые плоды. Но разве мало других примеров? И если Юру устраивает такое положение, разве он вправе выказывать свое неприятие? Вот каким-то образом помочь ему с публикациями… Мысли об этом, поиск возможностей займут немало лет. Но, в конце концов, подходящий вариант будет найден. Время встречи троих друзей напоминало безостановочный поезд, который летит вперед, лишь постукивая на стыках дня и ночи. Они купались в тугих волнах Черного моря, лежали на песке, пили вино, вспоминали оставшихся во Фрунзе Гену Харченко и Володю Мокрынина и говорили, говорили… Казалось, это блаженное ничегонеделанье длится вечность. Вдруг Володя, словно пробудившись, поднял голову, скосил на друзей усмешливый взгляд и почесал затылок. - Юра, нас ждут большие неприятности, – сказал он. – Уезжая, мы с Валентином пообещали женам, что побродим по Ташкенту, Самарканду и через неделю вернемся, а прошло, сам понимаешь, вон сколько… Представляю, что с ними творится. - Ничего, Людмила и Валеля дамы понятливые, – голос Ратмана, как всегда, дышал оптимизмом. – Только обязательно нужно им позвонить. Не откладывая. К тому же деньги кончаются. - Ну, вы даете, пацаны. – Юра поднялся, стряхнул с бородки золотой песок. – Поедем в Ялту, из санатория во Фрунзе не дозвониться. Судя по всему, жены давно ждали от них звонка и, объединившись, хорошо подготовились. - Слушайте нас внимательно, – выражая общее с Валелей мнение, заявила Людмила. – Деньги мы вам, конечно, вышлем. Но домой можете не возвращаться. Развод оформим по почте. - А, может, ограничимся телефоном? – робко возразил Валентин. - Нет, по почте! – и положила трубку. - Она у меня человек сурьезный, – с уважением произнес Ратман. - Серьезные женщины самые надежные и верные. Думаю, все обойдется, – сказал Володя. – Но… надо поторопиться. Отдых сворачиваем. Расходы придется урезать до минимума. Попрощавшись с Бородиным и взяв билет до ближайшей станции, они сели в московский поезд. Дальше благополучно добирались зайцами. Из Москвы Володя позвонил домой. Сразу почувствовал – оттаяла! Валеля радостно сообщила, что Володина кандидатская диссертация ВАКом утверждена, можно получать диплом. (Тогда в союзных республиках проходила только защита диссертаций, без заключения экспертной комиссии ВАКа дипломы не выдавались). Весть была из разряда очень приятных, тем более что ему, находившемуся как раз в Москве, все это можно будет сделать попутно. Но в ВАКе существовали определенные правила этикета. В чем попало туда не зайдешь. Без галстука летом еще пропустят, а вот без пиджака никак. Для начала Володя постирал и заштопал брюки, рубашку. Благо, в студенчестве всему был обучен. А вот пиджак да еще подходящего размера… - Не горюй, – сказал Валентин. – Придумаем что-нибудь прямо на месте. Остановившись около здания ВАКа, они стали внимательно оглядывать прохожих. Да, выбор был небольшой. Все-таки лето. К тому же Володя крупен для москвичей. Но вот, наконец-то, удача. 66 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Молодой человек, извините, у нас к вам просьба. Обладатель светлого в полоску пиджака придерживает шаг, непонимающе смотрит на двух плечистых, темноволосых парней, которые стоят у входа в здание весьма внушительного вида. - Видите ли, моему другу, – говорит один из них, указывая на того, что повыше, – необходимо пройти в Высшую Аттестационную комиссию и получить кандидатский диплом. Но мы из Фрунзе, там сейчас оглушительная жара, приехали налегке, а его без пиджака не пускают. Не могли бы вы на десяток минут одолжить свой, предварительно освободив карманы. - Это какая-то новая форма ограбления? – чувствуется, мужчина ошалел от услышанного. - Вот мой паспорт, – Володя протянул ему «молоткастый, серпастый». – В качестве залога я оставляю своего друга. Напротив кафе, откуда хорошо просматривается вход-выход. Не успеете выпить с Валентином по чашке кофе, как я уже выйду и верну ваш прекрасный пиджак. Выручите? Мужчина, словно под гипнозом, молча снял пиджак и отдал Володе. Быстро одевшись, тот вошел в здание. Вся процедура получения диплома прошла без заминки. Когда Плоских показал диплом кандидата исторических наук новому знакомому, с ним случился приступ дикого хохота. Он ожидал розыгрыша, а вышло наоборот. - Я слесарь высшего разряда, – сказал он, отсмеявшись. – Но теперь, благодаря пиджаку, приобщился к науке. Понадобится, выручу еще… Поезд во Фрунзе шел полупустым. Заморочив голову проводницам, друзья расположились на верхних полках мягкого вагона. Детям они привезли всяких игрушек, а женам – по праздничной кофточке. И были милостиво прощены. В первом же письме от Юры, помимо всего прочего, были такие стихотворные строки: Тебе преграды не помеха: Студентом был простым когда-то, На авторучке долго ехал И вот приехал в кандидаты. Теперь ты очень много знаешь, Но только не бросай пера! И в скором времени ускачешь Из кандидатов в доктора. От письма веяло солеными брызгами моря, золотым песком и теми бесконечными разговорами, которые они вели, лежа на бархатном берегу. Володя чувствовал несовершенство стихов, но еще больше – их искренность, исходящее от них тепло. А что в данном случае может быть важнее? ГЛАВА ПЯТАЯ: ПОКАЙСЯ, ХОТЬ И НЕ ГРЕШЕН 1. ИДУЩИЕ ИЗДАЛЕКА Историк Владимир Плоских всегда считал и считает, что уходящие в глубь веков корни современных явлений и тенденций характеризуют их как более прочные, 67 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) устойчивые, прошедшие испытание временем. Им и сегодня любые бури нипочем. Другое дело только недавно возникшие явления и тенденции. Они напоминают дерево с расположенной вблизи поверхности корневой системой, которое, имея даже пышную крону, может не выдержать сильных порывов ветра и рухнуть на землю. В контексте этой аналогии он рассматривал и русско-киргиз-ские связи. Бытовавший тогда постулат, будто все лучшее, чем может гордиться Киргизия, возникло лишь в советскую пору, после Великого Октября, он не принимал всерьез, видя в нем сугубо пропагандистскую направленность. Разве может быть прочным сообщество людей, созданное на голом месте? Для всего необходимы предпосылки, основа. Безусловно, думал он, за десятилетия советской власти сделано чрезвычайно много для развития экономики, образования, культуры, для укрепления братских связей между народами, но зачем нынешние преобразования и культуру отрывать от истоков, особенно там, где они существуют в исторически доказанном виде? Истоки… А что, мелькнула у него мысль, это слово точно подходит к обозначению того начального процесса становления русско-киргизских отношений, которые он исследует. Материал получался обширный, статьей никак не ограничиться. Вскоре родилось и название будущей книги – «У истоков дружбы». При изучении первоисточников, сборе исторических фактов Владимир старался избегать однобокости в рассмотрении столь важной и деликатной темы. Надо было показать, что не только киргизы нуждались в союзе с Россией, но и у России тоже был интерес к этой небольшой и компактной восточной стране. Архивные лабиринты выводят ученого на конкретных людей, чья переданная российским властям информация о киргизах способствовала формированию у них позитивного мнения об этом народе. Среди таких людей и царский посол итальянского происхождения, и русский офицер, странствующий поневоле, и грузинский купец, и оренбургский ученый, и чиновники… Для Плоских слишком мало назвать только имена да преподнести суждения по данной конкретной теме. Он где коротко, а где пространно повествует об их жизни, о перипетиях, в которых они оказываются. И люди, несущие в Россию первые знания о киргизах, предстают не абстрактными фигурами, а живыми историческими личностями. «В знойный июнь 1774 года на заставу Донгуз – одну из крепостей Оренбургского края, – шел, обжигаемый степным суховеем, отряд из двадцати солдат и казаков с одной пушкой. Впереди гарцевал молодцеватый унтер-офицер. Он радовался предстоящим столкновениям с «разбойниками» и мечтал прославиться в бою… Славу этот поход Филиппу Ефремову не принес, но положил начало его скитаниям, принесшим пользу науке. Отряд вскоре был разбит пугачевцами, а сам Ефремов, получив несколько ранений, попал в плен. Ему с двумя товарищами ночью удалось бежать. Но через три версты – новая неприятная встреча, уже с кочевниками-казахами. Пленников с подвязанными под крупом коней ногами гонят вглубь степи. Вскоре они стали рабами, проданными на бухарском невольничьем рынке». Каких только мучений, пыток не перенес Ефремов, какие только приключения ни выпали на его долю, пока ему, наконец, удалось сбежать, вырваться из плена. Уже находясь на воле, он попадает в Киргизию и удивляется свободолюбию и терпимости к иноверцам местного населения. Его основательные сообщения о киргизах дополняют собирающиеся при царском дворе сведения других русских людей, чьи судьбы и настроения столь же доходчиво, точно рисует автор, чтобы читатель поверил в подлинность их существования, а, значит, позволил себя убедить в искренности обозначенной ими позиции. 68 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Исследования Плоских показали, что в 18 веке центрами торговодипломатических и политических связей Русского государства со среднеазиатскими народами являлись пограничные города и крепости Оренбургского края и Западной Сибири. Здесь русским пограничным властям приходилось встречать посланцев Хивы, Бухары, представителей казах-ских жузов и киргизских племен, следовавших в Петербург и обратно в родные пределы. Их рассказы о своих странах и народах внимательно выслушивались и записывались. В Оренбурге этими материалами широко пользовался Петр Иванович Рычков, а в Омске их собирал инженер Иван Григорьевич Андреев. Когда в 1784 году Екатерина Вторая распорядилась составить историю казахов, в которой также было необходимо коснуться истории их соседей-киргизов, выбор пал на образованного инженера, уроженца Сибири, знатока быта и обычаев восточных народов Ивана Григорьевича Андреева. Немедля тот выезжает в пограничные крепости, посещает Усть-Каменогорск, Омск, крепости Семипалатинскую, Петропавловскую и многие, многие другие, собирая как документы, так и рассказы бывавших на юге людей, дорожные расспросы купцов, дела пограничных канцелярий и сведения своих предшественников, дополнив все это богатыми личными наблюдениями сцен казахской и киргизской жизни. «Киргизы представлялись Андрееву, – пишет автор, – многочисленным и воинственным народом. Только такой народ мог выставить в случае необходимости 50 тысяч воинов. Он вел кочевой образ жизни, занимался земледелием. Самое примечательное заключалось в том, что, оказывается, у них «никакого хана или султана не находится», хотя все же князь или бий все-таки был. И звали его Атаке». Показывая в своих исследованиях, насколько всесторонне и глубоко старались в России изучить историю киргизов, их быт и нравы, включая отношение к религии, родовое или по-русски волостное деление населения, Владимир Плоских переходит к описанию встречного движения со стороны киргизов. Они все более склонялись к решению связать свою судьбу с могучим северным соседом. Дело в том, что конец 18 века был периодом напряженного внешнеполитического положения киргизского народа. На западе усиливается Кокандское ханство. На юге проявляет захватнические устремления МаньчжуроКитайская империя. На северо-востоке временами вспыхивали схватки с казахскими феодалами. К тому же внутри не прекращались постоянные родоплеменные усобицы, раздиравшие киргизов. Необходимо было отправлять в Россию первых посланников. «Зима наступила рано. Несколько дней непрерывно падали крупные снежные хлопья, ударили морозы. Заиндевела белая юрта бия Атаке. Даже рваные и прокопченные бедняцкие шалаши, скучившиеся, как застигнутые непогодой овцы, выглядели необычно богато под сплошным белым покрывалом. Несмотря на мороз, весь айыл вышел, чтобы добрым словом проводить путников, пожелать им удачи и легкой дороги. Но вот все было сказано, что обычно говорят в таких случаях, и три всадника двинулись в путь – на северо-запад. Оживленно переговариваясь, люди расходились по юртам. А бий еще долго стоял, плотно запахнув полы подбитого барсом чепкена, смотрел вслед удалявшимся всадникам и о чем-то думал. Впереди долгие годы ожидания, тревог и барымты…». Чувствуется, у читателя возникает недоумение: а не слишком ли подробно я остановился на книге, которая писалась нашим героем лет сорок тому назад? Конечно, подробно, и если таким образом продолжать рассматривать весь труд «У истоков дружбы», а не его малую часть, как сделано мною, то это займет не один десяток страниц. Но, думаю, уже достаточно для того, чтобы читатель познакомился с 69 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) подходом молодого ученого к становлению русско-киргизских отношений, ощутил атмосферу книги и увидел, насколько Плоских владеет не только научным, но и литературным даром, о чем свидетельствует приведенный мною последний отрывок. Необходимость в художественном сочинительстве на исторические темы появится гораздо позже, а вот крупный скандал, который разразится после выпуска этой книги, уже совсем недалек. 2. НОВОСЕЛЬЕ Жить в этом доме, ставшем для них первым приютом, становилось невмоготу. И дело не столько в тесноте, хотя крошечная комнатка, которую Валина мать и отчим выделили им для временного проживания, давила со всех сторон. Это бы еще полбеды, это бы они вполне перенесли, да вот сама атмосфера в доме стала давать сбои. Находясь изо дня в день, из года в год под одной крышей, сложно соблюдать правила, принятые на дипломатических раутах. Характер у отчима был своенравен и крут, мать тоже покладистостью не отличалась. Нет-нет, да и вспыхивали меж ними разборки. Невольной свидетельницей становилась молодая семья. А кому это понравится – иметь свидетелей своих разборок? Начались косые взгляды, мелкие придирки… Никто, вроде, не отказывал им в жилье, но и радости по поводу их присутствия хозяева проявляли все меньше и меньше. Володя был терпелив, шуткой или улыбкой умело гасил намечавшийся пожар. Однако и его тяготила такая обстановка в доме. Конечно, он это скрывал, но Валя-то чувствовала, ее-то не проведешь. Она уже тогда поражалась его сдержанности, способности избегать бесплодных конфликтов. Какие бы молнии ни полыхали внутри, он не позволял им вырываться наружу. Только кровь приливала к лицу, и синие глаза темнели, как небо перед грозой. В Академии наук с жильем для молодых ученых было совсем глухо. Все клонилось к тому, чтобы переезжать им на частную квартиру. Валя уже стала спрашивать вокруг, есть ли у кого на примете что-нибудь подходящее? Узнав о заботах своей сотрудницы, зам. директора Института истории партии Иван Ерофеевич Семенов пригласил ее к себе, поинтересовался, насколько обострилась у нее проблема с жильем. Валя рассказала все как есть, ничего не смягчая и не усложняя. – Да-а-а, – задумчиво протянул Семенов. – Давно замечено: чем дальше живут друг от друга родственники, тем ближе отношения между ними… Тут такое дело, Валентина Алексеевна. В данный момент жилищный резерв института пуст, как карман нищего. – Да я понимаю, мы же частную квартиру ищем. – Погоди, не торопись. Я ведь не просто так тебя позвал. В ближайшие месяцдругой высвобождается одна квартира, которая закреплена за нашим Институтом. Я постараюсь, чтобы она досталась вам с Владимиром Михайловичем. Думаю, Сатар Ильясович меня поддержит. Тем более что он Володю хорошо знает и ценит. Только вы пока не спешите никуда переезжать, договорились? – Спасибо, Иван Ерофеевич! – обрадовалась Валентина, даже не рассчитывавшая на столь благоприятный исход. Руководил Институтом истории партии бывший секретарь ЦК Компартии Киргизии Абдукаир Казакбаев, который благоволил молодым. Да и Владимира Плоских он уже знал, как подающего надежды ученого. Его супруге Валентине 70 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Алексеевне вскоре выделили двухкомнатную квартиру в четырехэтажном доме на пересечении Проспекта Мира и Ярославской (ныне Ахунбаева). Это была первая квартира, где они чувствовали себя хозяевами. В собственность государственное жилье тогда еще не передавалось, приватизацией даже не пахло, но жить в своей квартире они могли сколько угодно. А уж если потом им удастся получить квартиру попросторней, в качестве расширения, то прежнюю они непременно сдадут. Таков был порядок. Валя первым делом навела в квартире марафет – побелила, покрасила, почистила, помыла. Когда все вокруг засияло, приехал после работы Володя. – Ого! – воскликнул он, проходя по комнатам. – Столько свободного места! Да мы сюда, в случае финансовых трудностей, квартирантов на подселение можем пустить. Но едва перевезли всю имеющуюся в наличности мебель – старый самодельный буфет, списанный в какой-то конторе письменный стол, металлическую кровать, сколоченный из досок книжный стеллаж, который служил Володе еще в студенческом общежитии, новую кроватку для сына Василия – свободное пространство сжалось, и шуточки о чьем-либо подселении отпали сами собой. А тут еще Валя, заходя в соседний продуктовый магазин, увидела на двери объявление: продается письменный стол и кресло из польского гарнитура. Господи, да это как раз то, о чем мечтал Володя! При его комплекции имеющийся у них стол был словно насмешка. Если он положит на него руки, то документы, материалы не помещаются. Если он разложит на столе то, что ему необходимо для работы, самому уже с ручкой и бумагой приткнуться некуда. Мебель тогда была в страшном дефиците. Валя кинулась по указанному в объявлении адресу. Стол и кресло почти новые, цена сносная – 120 рублей. Чуть больше этой суммы получал в месяц ученый секретарь Президиума Академии наук Владимир Плоских. – Володя, давай в чем-нибудь ужмемся, но обязательно купим, – уговаривала Валентина. Он сомневался в целесообразности покупки лишь до тех пор, пока сам все не увидел. – Письменный стол очень похож на тот, что стоит в кабинете Юдахина, – говорил он, с удовольствием примеряясь к нему. – Тоже двухтумбовый, с удобными выдвижными ящичками, мощной столешницей… За таким стыдно плохо работать, стыдно писать на макулатуру. – Как будто ты можешь так писать, – возразила Валя. – Серость – не для тебя, Михайлович. – И после паузы: – Ну что, берем? Этот стол по сей день украшает домашний кабинет академика Плоских, служит ему верой и правдой. Сам академик верой и правдой служит исторической науке, той стране, что стала для него родным домом. На новоселье они пригласили только близких друзей вместе с женами. – Вот це у моего друга хоромы! – восхищался Геннадий Харченко, слегка толкая в бок свою очаровательную жену. – Ничего, у нас тоже скоро будет своя квартира. Это я тебе, Ниночка, обещаю. Мокрынин и Ратман уже обзавелись своим жильем, и теперь поздравляли с новосельем Володю и Валю. Их жены, Ольга и Людмила, отправились с хозяйкой 71 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) осматривать кухню, к ним присоединилась и Нина Харченко. Оставшись одни, без женского догляда, мужчины действовали молча и стремительно. У кого-то в руках мгновенно появилась бутылка водки. Остальные, словно фокусники, уже держали наготове рюмки. Раз – и начало торжеству было положено. Когда жены, неожиданно быстро завершив осмотр кухни, возникли на горизонте, Володя, которого трудно застать врасплох, заговорил, словно продолжая какой-то спор, возникший между друзьями: – А я вам так скажу: раскусить, каков уровень интеллекта у человека, совсем не сложно, если примерить к нему три ступени познания. Кто достиг первой ступени, тот высокомерен, заносчив. Кто достиг второй, тот скромен, предпочитает слушать других. А поднявшийся на третью вдруг осознает, что ничего не знает. – Бедняга Сократ, пляшут от его фразы: «Я знаю только то, что ничего не знаю», – сориентировавшись, подхватил Мокрынин. – Древние были до неприличия откровенны, – это уже Харченко. – В наше время Сократ сказал бы иначе: я знаю, что другие ничего не знают. – Хватит трепаться, мальчики, – прервала их Валентина. – Сейчас будем готовить грог. Есть сухое молдавское вино, сахар и фрукты. Кто знает, в какой пропорции их смешивать и до какой температуры греть? – У нас все знает и все умеет один Ратман, хотя он сам об этом не догадывается. Ратман почесал затылок, усмехнулся. – Ух, Володя, взял и подставил. А еще другом называешься, – и пошел, добрейшая душа, готовить грог. Новоселье отметили славно. Что связано в памяти Володи и Вали с той первой их квартирой, где они прожили десяток лет? Родилась дочь, Света, их радость и надежда. Вася стал учиться в школе. Валентина Алексеевна защитила кандидатскую диссертацию, получила повышение по службе. Кроме того, освоив швейную машинку, а потом и печатную машинку «Москва», шила, вязала, готовила еду, печатала материалы для мужа, а иногда, когда были посторонние заказы, выполняла их тоже. «Шабашила напропалую!», – скажет она потом, весело смеясь. Володя все глубже погружался в науку. Его знания, его умение работать с людьми отмечали все, с кем ему приходилось иметь дело, включая президента Академии наук Курман-Гали Каракеева. В 1968 году он становится старшим научным сотрудником Института истории АН, а через три года – заместителем директора по науке этого крупнейшего академического института. Каждое лето – археологические экспедиции. Большей частью по югу Киргизии. Новые находки, открытия. Изучение патриархально-феодальных отношений и традиционных форм хозяйствования киргизов Х1Х века, а также международных связей киргизов с Россией позволили ему подготовить и выпустить в свет три значительных книги: «Очерки патриархальнофеодальных отношений в Южной Киргизии», «Первые киргизско-русские посольские связи» и «У истоков дружбы». Последняя книга, которой я уже в общих чертах касался, едва не стала для него последней, едва не поставила крест на его научной деятельности. Но подробней об этом – в дальнейшем повествовании. 72 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) 3. СВИСТ СЕКИРЫ НАД ГОЛОВОЙ Тому злополучному идеологическому Пленуму ЦК Компартии Киргизии предшествовала большая, разместившаяся на двух крупноформатных газетных полосах, статья во всесоюзной «Литературной газете» – «Против антиисторизма» от 15 ноября 1972 года. Автором ее был доктор исторических наук Александр Яковлев, который спустя тринадцать лет выступит в роли главного идеолога горбачевской перестройки, будет считаться в СССР демократом номер один. Тогда же его статья, подготовленная с подачи ЦК КПСС и имевшая целью закручивание гаек, послужила удавкой для многих свободно мыслящих писателей, историков, общественных деятелей. Одни из них были исключены из партии, сняты с работы, другие лишены должности, книги, научные труды третьих оказались под запретом. Среди пострадавших был и ученый союзного масштаба, который посвятил себя исследованию киргизской истории, С. М. Абрамзон. Читая эту статью, Володя и не думал, что она аукнется, отзовется и в его судьбе. С присущей ему скрупулезностью он подчеркивал карандашом те места, где автор итожил свои наблюдения за разного рода отклонениями от линии партии, где им делались выводы относительно конкретных выступлений в печати. При этом Володя никак не соотносил критические положения Яковлева со своими книгами. Он был совершенно спокоен. Уж ему-то не свойственны какие-либо заблуждения, касающиеся далекого прошлого. У него все взвешено, обосновано, подтверждено архивными документами. Меж тем после яковлевской статьи из ЦК КПСС поступила команда в республиканские партийные организации о проведении соответствующих идеологических пленумов. Начали готовиться к нему и в Киргизии. Под эгидой местного ЦК формировались группы ученых, писателей, журналистов, перед которыми ставилась задача, во что бы то ни стало найти допущенные ошибки в освещении истории киргизского народа. Найти как в уже вышедших книгах и научных трудах, так и в тех, что только еще на подходе. Такая группа из трех ученых, чьи фамилии начинались на букву «А», была создана и в Академии наук. Они рьяно принялись за дело. Система подготовки доклада первого секретаря ЦК была весьма проста. Первичные материалы стекались в отделы ЦК, там они шлифовались, дотягивались до определенного уровня, затем кто-то один, назначенный самим Первым, объединял их в нечто цельное, органичное, тоже шлифовал и дотягивал, а уж после всего этого доклад ложился на стол Турдакуна Усубалиевича Усубалиева. Здесь шла последняя, очень серьезная доработка, как общей тематической направленности доклада, так и формулировок отдельных его положений. Обычно без изменений оставалась лишь фактологическая часть. Мне тогда довелось работать в секторе печати ЦК. Просматривая объединенный вариант доклада, который вечером должен был быть передан Первому, я увидел критику в адрес моего товарища Владимира Плоских. Речь перед этим шла о том, что только в СССР, великом содружестве советских народов, обеспечивается полная самостоятельность союзных республик, всестороннее и быстрое развитие их экономики и культуры, повышение благосостояния трудящихся. Звучавшая вслед за этим критика призвана была показать, что же делается в противовес этому замечательному явлению, мешает его единственно верному толкованию. 73 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Итак… «Не всегда правильно в ряде работ освещается история киргизского народа в период вхождения Киргизии в состав России. Например, в книге В. М. Плоских «У истоков дружбы» (издательство «Кыргызстан», 1972 год) возникновение и развитие дружественных связей русского и киргиз-ского народов в Х1Х веке рассматривается не с точки зрения социально-экономических причин, а с позиций личных пожеланий царских чиновников и киргизских феодалов. Такой подход, конечно, нельзя считать научным, марксистско-ленинским». Далее говорилось о необходимости принятия жестких мер для повышения ответственности научных учреждений, соответствующих министерств и ведомств за идейно-теоретический и политический уровень исследований, а также о том, что на страницах партийной печати следует давать решительный отпор проявлению научной некомпетентности, недобросовестности и безответственности. Саму по себе критику в адрес Плоских можно было бы считать вполне сдержанной, даже мягкой. Но не тон критики определял ее последствия для адресата. Важнее было, кто ее произнес и в каком контексте. Я позвонил Володе. - Поздравляю, – мрачно пошутил я. – В предстоящем докладе на Пленуме ЦК твоей персоне посвящен целый абзац. Не очень грозный, но все-таки… Володя помолчал, переваривая неприятную новость, потом спросил: - Можешь хоть что-нибудь изменить? - Увы! Я сам только сейчас увидел. Поздно даже пытаться. На этом абзаце, как на растворе, все утверждение держится. - О, какой я для вас ценный! – теперь уже Володя выдавил из себя шутку. – А нельзя ли прочитать это место из доклада? Услышав, он поблагодарил и сказал: «Теперь что бы ни произошло, для меня не будет громом среди ясного неба. Жаль, книжка «У истоков дружбы» еще не вышла и уже, скорее всего, не выйдет». Я промямлил что-то бодренькое, дескать, все образуется, старина, и книжку твою после критики читатели расхватают. Доклад, с которым на Пленуме ЦК выступил первый секретарь Т. Усубалиев, перепечатали республиканские газеты «Советская Киргизия» и «Советтик Киргизстан». Тираж каждой переваливал за сто тысяч. Доклад не только читали, его обсуждали во всех парторганизациях республики. Поэтому смело можно утверждать, что с 1972 года фамилия историка В. М. Плоских стала среди киргизстанцев широко известна. И потом многие из них, узнав о его новых книгах или археологических находках, долго еще восклицали: « Это тот самый Плоских, о котором говорил сам Усубалиев!». Забылось, что говорил, а вот факт упоминания его, молодого историка, первым лицом республики не забылся. Но сразу после доклада никто не мог предугадать, чем это для Владимира Плоских обернется. Он, конечно, сильно переживал. Видел, как рушились судьбы тех, кто тоже «попал в доклад». Причем, тогда более именитых, таких, например, как доктор юридических наук профессор К. Н. Нурбеков. Что же ждет его? Володе вспомнился иезуитский способ, который использовали в древности для запугивания провинившихся. К этому способу прибегали главным образом в тех случаях, когда надо было покорить человека, прочно посеяв в его душе страх. Приговор гласил – казнь. Человека сажали в специальную металлическую клетку, не позволяющую ему шевелиться. Только голова торчала снаружи. Палач с острой, как бритва, секирой становился рядом. По жесту повелителя он начинал махать секирой в 74 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) полутора вершках над головой, медленно опуская ее все ниже и ниже. Вот уже от взмахов секиры колышутся волосы, вот уже подрезанные кончики волос падают на землю… Человек инстинктивно вжимает голову в плечи. Но орудие казни неотступно следует к цели. Когда даже смельчак закрывает глаза, прощаясь с жизнью, палач вдруг прекращает свое зловещее действо. Казнь откладывается. И так может продолжаться не один день. На глазах зрителей смоляные волосы становятся белыми, крепкий молодец превращается в старика. Редко кто выдерживает такую пытку, не просит пощады. Все это в какой-то мере напоминало Володе его положение после критики главой государства. Он уже попрощался со своей должностью зам. директора по науке Института истории, со своей книгой «У истоков дружбы», тираж которой находился, в сущности, под арестом Главлита – главного цензурного ведомства. Где и в каком качестве ему придется работать дальше, он не знал. Дома Валентина успокаивала: «Ты не переживай, мы не пропадем. Была бы шея, хомут найдется. При твоих способностях за тебя еще драться будут. Вот посмотришь». А сама переживала, замечая, как их стали сторониться некоторые знакомые, как в волосах ее мужа пошла седина. Единственная отрада – времена другие, участь деда, сгинувшего в сталинских лагерях, Володе, слава Богу, не грозит. Отнюдь не успокаивало и то, что в критике его имя стояло после таких гигантов исторической науки, как Бартольд, Абрамзон и другие. Директором Института истории был тогда Керимкул Кенджеевич Орозалиев. Воспитанник детского дома, всего в жизни добивавшийся собственным трудом и потому умевший безошибочно оценивать человека по его делам, он на себе испытал перепады в отношениях с властью, сам бывал во власти – секретарем по идеологии ЦК КП Киргизии, и знал, кем и как приводятся в действие ее механизмы. После долгих раздумий, измучившись от неизвестности, именно к нему и решил обратиться Владимир Плоских. Керимкул Кенджеевич, одетый в белую рубашку, синий в красную полоску галстук и темно синий, прекрасно сшитый костюм, встретил его улыбкой. – Проходи, Володя, садись. Рассказывай, как дела, какие новости? – Орозалиев не дергал своего зама по мелочам, предоставляя ему свободу действий в рамках обговоренных научных планов, и каждый раз был рад его приходу. Догадывался ли он, зачем нынче Плоских к нему пожаловал? Вполне может быть. Однако ничем этого не показал. После Пленума он сам хотел предложить ему свою помощь. Но потом передумал. Видя в Володе сильную личность, не хотел делать это заранее, без его просьбы. Слабак в такой ситуации сломается, а сильный только окрепнет, извлечет урок, станет осмотрительней. – Керимкул Кенджеевич, мне нужен ваш совет. Как быть? Что предпринять? Может, мне самому написать заявление и уйти? – Не пори горячку, дорогой. Спешка – удел слабонервных. Ты-то совсем другой. Учись выжидать, рассчитывать каждый шаг и при обороне, и при атаке. Ишь, заявление вздумал писать. Разве тебе кто-то сказал или намекнул на это? Меня, как директора, ты очень даже устраиваешь. – Спасибо, конечно. Однако после критики на Пленуме надо же что-то делать, – по его опавшему лицу, утратившим озорной блеск глазам было видно, что он переживает, плохо спит. 75 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Орозалиев даже пожалел, что затянул с этим разговором, хотя понимал его неизбежность. – Ты должен написать письмо Усубалиеву и покаяться, – твердо сказал он. – Покаяться? В чем? – от удивления брови Володи поползли вверх. – Я же написал все так, как было на самом деле. Нигде не покривил против истины. Вы же до печати просматривали книгу, знаете. И социально-экономические условия внутри стран, и межгосударственная обстановка, толкнувшие Киргизию к объединению с Россией, все было учтено. А то, что царские чиновники и бии вели переговоры, так это естественно. Кто бы еще в те времена мог это делать? Меня, откровенно говоря, потрясла не сама критика, а то, что она необъективна. Было бы гораздо легче, если бы я действительно ее заслуживал. Орозалиев ослабил узел нарядного галстука, расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки. Выражение его лица напоминало выражение лица учителя, который втолковывает ученику-отличнику то, чего нет и не может быть в школьном учебнике. – Намотай на ус следующее. Есть положения, которые нуждаются в доказательстве, а есть положения, которые в них не нуждаются. Ибо, будучи произнесенными лидером, они становятся бесспорной истиной. К числу последних относится и все, что сказано в докладе первого секретаря на Пленуме ЦК. Доказывать обратное – это все равно, что плевать против ветра. Ты спросил моего совета, я тебе сказал: напиши письмо Усубалиеву. Согласись с высказанной им критикой. Покайся, что кое-где допущены неточности, размытости формулировок. В дальнейшем ничего подобного не повторится. Более того, в следующих публикациях избежишь подобных ошибок. Вот и все. Биться лбом об пол вовсе нет необходимости. – И все-таки… Покаяние – это освобождение от греха. А если его не совершил – достойно ли каяться? – На эти темы, Володя, беседуй со священником. Мир у нас отнюдь не идеален. Иногда мы каемся, чтобы выйти из тупика, в котором поневоле оказались, и обрести душевное равновесие. – Хорошо, – помедлив, согласился Володя, – письмо-то я напишу, а как передать его первому секретарю? Ведь к нему мне никак не пробиться. – Да, ты прав, – Орозалиев задумался. Потом, тряхнув головой, сказал решительно: – Ладно, я сам зайду с письмом к Первому и, если понадобится, скажу о тебе свое мнение. Дальше обошлось без неожиданностей. После встречи с Усубалиевым Керимкул Кенджеевич успокоил своего заместителя: «Все, гроза миновала. Первый – мудрый человек. Никаких оргвыводов не жди». Спустя неделю-другую в сектор печати ЦК позвонил начальник Главлита Ташибек Тургунов и поинтересовался, какие будут указания относительно книги Владимира Плоских «У истоков дружбы»: то ли пускать ее под нож, то ли отправлять тираж по назначению? «А вы как думаете?» – спросил я его. «С одной стороны, серьезная критика, а с другой… автор остался на своем посту», – в голосе главного цензора улавливалось сомнение. «Вы очень верно рассуждаете, Ташибек Тургунович. Если за автором сохранили весьма приличную должность, то значит и с книгой полный… Впрочем, сами, пожалуйста, делайте вывод». Вскоре книга В. М. Плоских «У истоков дружбы» была разослана по книжным магазинам республики. Несмотря на огромный по нынешним меркам тираж – свыше двух тысяч экземпляров – ее быстро раскупили читатели. 76 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) В следующем, 1973 году, уже в соавторстве с Владимиром Яковлевичем Галицким, слывшим среди историков мудрецом, он напишет книгу «Тропою первопроходцев», в которой ничуть не изменит своим принципам относительно зарождения дружбы между Киргизией и Россией. Но критики больше не последовало. То ли писавшие на него прежде устали притягивать факты за уши, то ли заказа не было. Пройдет много лет, Турдакун Усубалиевич, бывший у руля республики четверть века, оставит политику, займется мемуарами. И однажды Владимир Плоских, уже академик, вице-президент Академии наук, окажется с ним за одним столом в небольшой компании. Разговор потечет, как вода по камешкам, то о древней киргизской истории, то о советском периоде, то о развалившемся Союзе и нахлынувшем безвременье. Владимиру Михайловичу вспомнится, как первый секретарь ЦК критиковал его на Пленуме, хотя в сущности никаких ошибок он не допускал. В ответ на это Турдакун Усубалиевич, обезоруживающе улыбнувшись, скажет: «Вам надо было сразу же, не медля, зайти ко мне и все объяснить. Любое недоразумение без помех бы и сняли». Как же просто говорить об этом сейчас, усмехнется про себя академик. Его прежний шеф, Орозалиев, фигура тогда весьма внушительная, добивался приема к Первому почти неделю. Конечно, спустя какое-то время сам Плоских уже по-другому – иронически и даже с некоторой гордостью вспоминал критику партийного лидера, оставшуюся для него без последствий. Но попавший в эту же обойму профессор КГУ Нурбеков был разжалован в младшие научные сотрудники и вскоре скончался. Нет, Владимир Михайлович никоим образом не хотел кого-то винить. Даже тех трех ученых, справка которых, написанная с заведомо ложных позиций, послужила основой для критики его книги. Человек становится заложником той системы, которая господствует в его стране. Порой независимо от занимаемого положения. Он представил, какие чувства охватывали того же Турдакуна Усубалиева, находившегося на вершине власти, когда произведения его деда, Калыгула, талантливейшего поэта своего времени, были под запретом, когда его имя вымарывалось из учебников, а если где-то и упоминалось, то в негативном смысле. И Усубалиев ничего не мог поделать, ибо сама система отторгала творчество Калыгула. Только с крушением системы его стихи вновь стали печататься, переводиться на русский язык. А у внука Калыгула, персонального пенсионера, Героя республики Усубалиева, наконец-то открылась возможность воздавать ему достойные почести, и его мазар, его последнее пристанище привести в такое состояние, как он того заслуживает. Человеческое сообщество совершает во времени невообразимые зигзаги, предсказать, предугадать которые редко кому удается. Впервые Володя поразился этому, когда, будучи лаборантом, оказался в Ташкенте и стал случайным свидетелем любопытной сценки. Потом он даже запечатлел ее в маленькой новелле, датированной 1961 годом. Приведу лишь один эпизод оттуда. «Шел я однажды на работу, точнее в архив. Задумался. И неожиданно, как из тумана, в меня ворвался звонкий детский голос: – Папа, это дедушка Маркс? – Я невольно обернулся. За мной шел мужчина лет тридцати пяти, а рядом, вцепившись ручонкой в его пальто, колобком катилась 77 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) девочка-дошкольница. Она указывала пальцем на позолоченный бюст Сталина, еще чудом сохранившийся в узбекской столице, тогда как у нас во Фрунзе от него и следа не осталось. – Нет, это Сталин, – с легким раздражением сказал отец. Ему, видимо, надоело отвечать на бесчисленные вопросы дочки. – А кто такой Сталин? – Он был руководителем нашего государства. Как в настоящее время – Хрущев. – Папа, скажи, почему я Хрущева знаю, по телевизору видела, а Сталина нет? – Потому что он умер. И ошибок у него много нашли. Понятно? Малышка замолчала, озираясь на ходу, словно подыскивая объект для очередного вопроса. А до меня вдруг дошло, словно током пронзило: эта девочка не знает Сталина, ничего не слышала о нем! Как это возможно?! Ведь еще недавно он слыл божеством, и его имя было на устах даже младенцев. И если бы взрослый услышал от ребенка такой кощунственный вопрос, он бы задрожал, как осиновый лист, боясь, что кто-нибудь услышит, доложит об этом, и тогда ему крышка. Но бог умер, прошло лишь восемь лет, и шестилетней девочке ничего о нем не известно. А что будет еще через десяток лет? Возможно, имя Сталина останется лишь в многотомных исторических исследованиях, а в школьном учебнике его и не найдешь». Перебирая в памяти тот незамысловатый сюжет новеллы, Володя поймал себя на мысли, что был неточен в прогнозах. Из школьных учебников Сталин не исчез. Количество книг и кинофильмов последнего времени, где он показан крупным планом, пусть и со зловещим оттенком, побило все рекорды. По итогам общественного мнения среди лидеров советского государства, не считая Ленина, самый высокий рейтинг у Иосифа Сталина. Парадоксы времени, парадоксы истории. Чем мощней, противоречивей, неоднозначней личность, тем больше вокруг нее ломается копий и тем протяженней ее путь средь будущих поколений. Особенно – если она руководила своей страной в мятежные, роковые моменты ее истории. Как ни странно, в этом ряду немало тиранов. Трудно, порой жутко жилось при их правлении людям, а у потомков они на слуху. Словно и здесь парит над миром тень Герострата, который в 356 году до н. э., желая обессмертить свое имя, сжег храм Артемиды Эфесской (одно из семи чудес света). Сжег, был проклят, но до сих пор его имя встречается в исторических хрониках и энциклопедиях. Среди самых великих, выдающихся имен. Припомнился нашему герою еще и такой вот случай в продолжение этой темы. Вернувшись в двадцатые годы из Франции, где находился в эмиграции, Алексей Толстой приступил к работе над историческим романом «Петр Первый». Сталин заинтересовался, каким видится писателю образ великого самодержца России? Ведь до этого, как известно, он представлялся Толстому тираном, в период реформаторства которого Россия потеряла чуть ли не четверть своего населения. Когда же Сталин узнал, что писатель намеревается показать в романе Петра Первого, как преобразователя, собирателя великой державы, поднявшего авторитет России во всем мире, он был этим весьма удовлетворен. Обласканный властью Толстой получил столько материальных благ, сколько ему и не снилось, о чем он с гордостью писал Ивану Бунину. Кто знает, размышлял Владимир Плоских, может, уже тогда, заглядывая далеко вперед, Сталин примерялся к пьедесталу истории, надеясь в умах потомков занять место возле Петра Первого?.. 78 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) ГЛАВА ШЕСТАЯ: НОВАЯ ЭРА ИСКАНИЙ 1. НОГУ В СТРЕМЯ, АМАН ГАЗИЕВ! К этой теме Володя подбирался исподволь, издалека, чувствуя ее загадочность и необъятность. Она влекла его, томила, но пока еще забирала не целиком, а только частицу, краешек, чтобы однажды, когда он созреет, подчинить себе полностью, без остатка. Бывая в архивах, он обязательно просматривал, изучал материалы, связанные с этой удивительной женщиной. В истории много великих женских имен. Клеопатра, Мария Стюарт, Екатерина Великая… Но на Востоке, где женщинам издревле отводились вторые роли, столь значительные фигуры редки, как живительный родник в пустыне, как Эверест в ряду обычных горных хребтов. И понять, осмыслить сей феномен можно только в том случае, если удастся собрать множество фактов, рассказывающих о ее жизни. Археологические экспедиции по югу Киргизии, в которых участвовал Володя, непременно охватывали Алай. Крутые серпантины дорог, ввинчивающихся в небо, сочные травы долин, разместившихся на спинах предгорий, стремительные горные реки, прорезающие глубокие ущелья… И повсюду следы человеческого обитания. Далекое прошлое представлено в виде больших и малых курганов, недавнее – в виде мазаров, настоящее – разбросанными по всему горному пространству юртами, вокруг которых пасутся табуны лошадей и отары овец. Занимаясь в этих краях раскопками, поиском артефактов древности, Плоских вместе с тем старался найти приметы, отголоски событий, которые происходили на Алае менее века тому назад – именно тогда здесь правила та удивительная, величественная женщина Курманджан-датха. В своих исканиях он также обращался к старым жителям айылов, чьи рассказы могли бы помочь ему в воссоздании картины жизни правительницы Алая. И тут не обходилось без курьезов. На окраине Гульчи ему как-то встретилась шустрая старушка, пасущая стадо индюков. Поздоровавшись, Володя спросил, зачем ей так много индюков? – Как это зачем? – поразилась его несообразительности Джумагуль-апа. – У меня же сын алкоголик. Пьет, работать не хочет. Сколько я уговаривала его бросить эту гадость, он ни в какую. Наконец, согласился, но поставил условие: за это я должна купить ему мотоцикл. Откуда у меня деньги? Купила маленьких индюков, теперь выращиваю. Осенью продам, куплю ему мотоцикл, он бросит пить и пойдет работать. – А другого способа воздействовать на сына нет, что ли? – спросил Володя. – Через того же председателя колхоза, парторга… Старушка покачала головой. – Один только человек мог это сделать. Ей все было подвластно. Сколькими людьми повелевала и какими! Сказала бы моему оболтусу одно только слово – сразу бы перестал пить. – Это вы о Курманджан-датхе говорите? – догадался Володя. – О ком же еще? Таких, как она, у нас больше не было и нет. Одному Богу известно: будет ли? 79 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – А родственники? Знаете ли вы кого-нибудь из ее родственников? – Конечно! – Джумагуль-апа улыбнулась беззубым ртом, приосанилась. – Вот смотри, я правнучка Курманджан-датхи. Той самой, перед которой все склоняли головы. – Тут же приняла надменный вид и, подозрительно осмотрев Володю, строго спросила: – А ты кто такой, что выспрашиваешь? Ну-ка отвечай! Володя представился, рассказал и об экспедиции, и о своем намерении написать книгу о Курманджан-датхе. Поэтому, дескать, ему и хочется как можно больше узнать про эту легендарную женщину. – Ладно, спрашивай, – разрешила Джумагуль-апа. – Мне ее не довелось увидеть, она умерла раньше, чем я родилась, но от отца я кое-что о ней слышала. Хозяйка загнала индюков во двор, поставила самовар. Сидя под раскидистой кроной урючины и попивая чай, Володя слушал ее воспоминания, в которых реальность и фантазия сливались воедино, как сливаются воедино бегущие с разных сторон ручьи. И вот уже все смешалось в общем потоке, все становится неразделимым. Впрочем, когда вымысел не дополнял реальность, а шел с ней вразрез, Володя задавал уточняющие вопросы, чтобы полученные сведения привести в равновесие. Он испытывал какое-то странное чувство неловкости и даже, пожалуй, стыда. Перед ним была правнучка Курманджан-датхи, той, чье могущество распространялось вплоть до Кокандского ханства, с чьим богатством на юге Киргизии мало кто мог соперничать. А у этой правнучки, живущей в этих же краях, только в эпоху развитого социализма, ветхое, штопанное-перештопанное платье, калоши на босу ногу, глинобитный дом с дырявой крышей и алкоголик сын. Ну, почему, думал он, государство так безразлично относится к потомкам тех, кто творил его историю, способствовал сплочению киргизского народа? Ведь речь идет не о каких-то излишествах, а о самом насущном, элементарном. Хотя, с другой стороны, после Курманджан осталось два сына, две дочери, тридцать один внук и аж пятьдесят семь правнуков, в числе которых Джумагуль-апа… Интересуясь рукописями, древними книгами о дореволюционном прошлом Алая, Владимир как-то узнал, что в одном из айылов у чабана по имени Бектур хранится какая-то пожелтевшая от времени рукопись, исполненная арабской графикой. Айыл находился у черта на куличках, добираться до него пришлось то на перекладных, то пешком, но чутье подсказывало, что время он теряет не зря. Бектур был здоровенным малым лет сорока. На обветренном лице хитро поблескивали глазки-щелочки. Узнав, что Володя из Академии наук, что специально приехал посмотреть на древнюю рукопись, лежащую у него в сундуке, он сразу стал соображать, как бы повыгодней совершить намечавшуюся сделку. Рукопись книги была в плачевном состоянии. Первые и последние страницы ее оказались порванными и испорченными. Узнать, кто автор этого сочинения, было невозможно. Просматривая рукопись, написанную арабской графикой на киргизском языке, Володя понял, что в ней отражены отдельные эпизоды из жизни Курманджандатхи. Это было удачей. Он сумел уловить нить повествования. Безымянный автор добавлял много нового к тому, что Володе было известно. Подробней он решил изучить сочинение дома, во Фрунзе. Но когда речь зашла о приобретении рукописи, Бектур заломил такую цену, что Володя только развел руками. Это было выше его возможностей. Еще раз просмотрев рукопись, он с сожалением вернул ее хозяину, пообещав выкупить в следующий свой приезд. Однако очутившись в айыле почти через год, Володя не нашел дома, в котором 80 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) жил Бектур. Землетрясение полностью его разрушило. Куда подевался сам хозяин, никто толком не знал. Так что рукопись книги о Курманджан-датхе, подобно рыбе, миновавшей сети, махнула хвостом и исчезла в бесконечных водах неизвестности. Ждал Владимира Плоских и еще один сюрприз, связанный с датхой. Как-то его пригласил президент Академии наук Муса Мирзапаязович Адышев, крупный ученыйгеолог, чьим именем впоследствии будет назван академический Институт геологии. Среднего роста, с небольшими залысинами над широким лбом и задумчивым взглядом исследователя он даже на президентском посту оставался, прежде всего, ученым. К сотрудникам института он относился сообразно их вклада в науку. Поговорив с Владимиром Плоских о приоритетных научных направлениях, которыми занимается Институт истории, Муса Мирзапаязович, смущенно улыбнувшись, спросил: – Слышал, Владимир Михайлович, что вы собираете материалы о моей прапрабабушке Курманджан-датхе? Не могли бы их показать? Я посмотрю, добавлю то, чем сам располагаю, а потом все вам верну. Володя передал Адышеву три папки, в которых помимо материалов, касающихся непосредственно датхи, находились оригиналы туркестанских газет того периода и прочие сопутствующие жизни некоронованной царицы Алая сведения. Разговор этот состоялся накануне отъезда Володи в Москву, где ему предстояло защищать докторскую диссертацию: «Киргизы и Кокандское ханство». Его беспокоила не столько сама защита, сколько организация банкета – венца всего действа, призванного доставить удовольствие массе людей, которые прямо или косвенно были причастны к торжественному для диссертанта моменту. Это сейчас просто, когда ресторанов и кафе гораздо больше, чем защищающих кандидатские или докторские диссертации, когда материальная база у диссертантов стала, как правило, более крепкой. Тогда же было совсем наоборот. Не случайно гуляли шутки: «Защита – удовольствие, а банкет – работа», «Каков банкет, такова и защита». Валентина специально ездила в Москву, чтобы провести банкет как надо, соответственно научным достижениям своего обожаемого супруга. И ей, судя по многочисленным отзывам, это очень даже удалось. Правда, потом им пришлось затянуть пояса потуже. Находясь в Москве, Володя впервые в жизни получил правительственную телеграмму. Президент Академии наук Киргизии М.М. Адышев сердечно поздравлял его с блестящей защитой докторской диссертации и выражал уверенность, что это только одна из ступеней восхождения Владимира Плоских в большую науку. Вскоре Муса Мирзопаязович скоропостижно скончался. Володя так и не успел поговорить с ним о его прапрабабушке Курманджан-датхе. Таинственным образом исчезли и три папки с документами, которые он передавал президенту Академии во время их встречи. Что-то из них было невосполнимо, что-то пришлось искать по второму кругу. Работа над книгой откладывалась на неопределенное время. Занимаясь наукой, Владимир Михайлович старался по возможности сочетать ее с педагогической деятельностью. Общение со студентами родного истфака показало, что молодежь мало читает книги по древней истории Киргизии. К такому же выводу пришли и друзья Володи – Геннадий Харченко и Владимир Мокрынин, которые тоже, работая в Академии, выступали с лекциями перед студентами университета. 81 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – А все почему? – говорил Плоских. – Потому что эти книги написаны скучным, наукообразным языком. Вот студенты и скачут по верхам, ограничиваясь только скупыми сведениями из учебников. – Перестань, Володя, нельзя же требовать от ученых, чтобы свои научные исследования они преподносили как художественные произведения, – возразил Харченко. – Каждому свое, Богу – богово, Кесарю – кесарево. – Так-то оно так… Но, согласись, хотя бы о главных событиях древности, о выдающихся деятелях прошлого, что творили историю киргизов, должно быть написано интересно, захватывающе? Ведь серость изложения, не способная привлечь читателя, способна погубить в своем болоте любую идею, любое великое деяние, как отдельной личности, так и всего народа! – Вовочка тысячу раз прав, – подал голос Мокрынин. – О Чингисхане горы исследований, монографий, а большинство знает его лишь благодаря книгам Яна и Калашникова. – И все-таки я не возьму в толк, куда ты клонишь? – прищурившись, Гена посмотрел на Володю. – Даже ежу понятно, что серятина гораздо хуже, чем написанное интересно. А дальше, дальше-то что? – В самом деле, Вовочка, под какую авантюру ты выстраиваешь сей фундамент? Володя только добродушно улыбался. Нетерпение друзей означало, что почва взрыхлена и готова принять посевы. И он поделился с ними своими соображениями. – Я предлагаю вам творческое содружество. Будем писать вместе художественные произведения на малоизученные темы киргизской истории. А если изученные, то с новым подходом, новым взглядом на события, героев того времени. Копаться в архивах дело для нас привычное. Фантазией Бог не обделил. Тягу к художественному слову мы доказали еще в студенческие годы, когда писали новеллы и рассказы. Думаю, у нас получится неплохой авторский альянс. Опережая возможные вопросы, друзья, скажу: с Бородиным и Ратманом я уже по этому поводу связывался. Юрочке идея понравилась. Он загорелся и ждет от нас конкретных сюжетов. Валентин отказался, говорит, что у него к этому нет склонностей, не потянет. – Я тоже «пас», – заявил Харченко. – Меня ждут скоро бо-о-льшие перемены, и будет не до этого. – А нельзя ли, Геночка, поконкретней? – ласково спросил Мокрынин. – В общем-то, разглашать не рекомендуется, но какие могут быть от друзей тайны? – Харченко умел выражением лица подчеркнуть важность момента. – Меня приглашают в Отдел науки и учебных заведений ЦК. – Ого! – вырвалось одновременно у двух Владимиров. Мокрынин вдруг хлюпнул носом, промокнул платочком уголки глаз, вздохнул: – Вот так расстаемся, Вовочка, с друзьями. Один уехал в Ялту, другой перебирается в ЦК. Неизвестно, кто будет дальше и недоступней. – Да пошел ты!.. – вспыхнул Харченко. Но тут же остыл, и уже миролюбиво повернул разговор назад. – Значит, реально остается три соавтора – Плоских, Мокрынин и Бородин. Самый раз. Если больше – перегрузка. – Видишь ли, – сказал Володя, – я все равно для документально-художественных книг хотел бы использовать псевдоним. – Уже есть что-нибудь на примете? – с интересом глянул на него Мокрынин. 82 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Помните, у меня еще в студенчестве прошел обкатку Аман Газиев? Короткий псевдоним, без претензий и нейтральный, если иметь в виду этническую сторону. Помороковав, перебрав несколько вариантов, друзья остановились все-таки на псевдониме, предложенном Володей. «Ялтинский резидент», как в шутку порой называли Бородина, согласился с этим. Но с чего начинать? Когда у Володи вызревал этот замысел, он полагал, что первой будет книга о Курманджан-датхе. И материалы собирались им с таким вот прицелом. Но потом часть из них, оказавшихся в переданных Адышеву папках, была утеряна. Для восстановления потребуется время…. А что если взять под уздцы давно занимавшую всех их тему о великом полководце Александре Македонском, о его доблестных походах, в том числе против сакских кочевых племен, населявших в древности Центральную Азию? Какая махина известных ему исторических хроник, какой простор для художественного вымысла!.. Меж друзьями-соавторами был уговор: идея произведения, сюжетная основа, сквозные коллизии, то есть фундамент и каркас здания, за Володей, Мокрынин занимается уточнениями и добавлениями исторического характера, а Юра выписывает диалоги, рисует бытовые, военные или любовные картины, сопровождающие сюжет. Бывало так, что Володя, увлекшись, забывшись, переступал за границы творческих обязанностей, но друзья милостиво прощали такую забывчивость. Вскоре он убедился, что ему только казалось вначале, будто тот давний период, в который взошла полководческая звезда Александра Македонского, им хорошо изучен и особенно не придется выискивать документальные свидетельства завоевательных походов, блистательных побед, а иногда и горьких поражений. Историк, привыкший прежде всего опираться на факты, нередко придерживал, теснил в Володе беллетриста, пускающего вскачь свою буйную фантазию по едва приметной тропе исторического повествования. Сколько им было перелопачено различных источников, чтобы роман «На берегах Яксарта», изобилующий драматическими событиями, десятками исторических персонажей, множеством сюжетных линий, имел в необходимых случаях подтверждения в виде свидетельств очевидцев или тех, кто знал обо всем этом из первых уст. У молодого читателя может возникнуть вопрос: а как же рукопись передавалась жившему в Ялте Юрию Бородину и обратно во Фрунзе? Ведь интернета еще не было. А если по почте и часто, то на пересылку наверняка ухлопывалась масса времени и денег? Должен сказать, что в Советском Союзе почта, как редко какая еще служба, работала отменно. Простая бандероль от одного до другого из указанных пунктов добиралась за пять-шесть дней и стоила чуть больше рубля. Поэтому рукопись курсировала меж соавторами до полного изнеможения. Шлифовал и ставил последнюю точку Володя. В русской литературе Киргизии исторический роман «На берегах Яксарта» стал первым произведением о столь далеком прошлом, написанном на достаточно высоком профессиональном уровне. Республиканская газета «Слово Кыргызстана» отмечала, что публикация этого романа вызвала восторженные отклики читателей. («С. К.», 27. 09. 1991г.). Но особую радость доставила авторам книги опубликованная в этой же газете заметка школьного учителя Л. Никитина, где были такие строки: «Роман читал с огромным интересом… Вот если бы так же захватывающе были написаны учебники по истории, мои ученики знали бы историю в десятки раз лучше». 83 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Литературные критики были несколько сдержанней в оценках, но смысл их суждений сводился к тому, что с появлением в республике «нового талантливого автора, пишущего на исторические темы, горизонт читательского интереса значительно расширился, и нас ждет еще немало открытий в этой важной сфере». Так оно и вышло. Следующей их книгой была повесть «Курманджан-датха – некоронованная царица Алая». К моменту ее завершения Советский Союз распался, издательства перешли на самоокупаемость, и выпускать книгу пришлось за свой счет. При таком положении с тиражом не размахнешься. К тому же и распространение ложилось теперь на плечи самих авторов. Благо, в суверенном Кыргызстане решили отметить юбилей «алайской царицы». Президент Аскар Акаев стал формировать свиту: предстояла поездка на юг республики, где проводились основные торжества. Для внушительности в нее включили ученыхисториков Владимира Плоских и Владимира Мокрынина. Друзья обрадовались: на празднества стечется много заинтересованного люда, и попутно можно будет заняться продажей книги. Святая простота! Они еще не знали, что во время подобных торжеств приглашенные привыкли ко всему бесплатному, подарочному, к халяве, как принято нынче говорить. В итоге книга, конечно, разошлась, но убытки авторы понесли ощутимые. Одно радовало: их творение обрело читателей. На празднествах Володя встретился со старой своей знакомой, правнучкой Курманджан-датхи Джумагуль-апой. Она, конечно, сдала, ходила, опираясь на палочку, но по-прежнему была шустра и улыбчива. Володя представил ее Президенту и, пользуясь случаем, рассказал о бедственном положении, в котором она находится. Как ему потом удалось узнать, Джумагуль-апе была оказана весьма щедрая по тем временам помощь. Спустя десять лет Владимиру Михайловичу пришлось вновь вернуться к этой теме. Благотворительный фонд имени Курманджан-датхи, созданный Жылдыз Жолдошевой – знатока и пропагандиста жизни и деятельности Курманджан, получил благословление правительства на создание фундаментальной, богато иллюстрированной книги «Горная царица Курманджан и ее время». Возник вопрос: кто мог бы возглавить эту сложную научную и творческую работу? Единственная достойная кандидатура – Владимир Плоских. Почему? Не было ученых, которые бы знали о Курманджан больше, чем он, не было писателей, которые сумели бы рассказать о ее жизни лучше, чем он. К тому же у него, уже вице-президента Академии наук, огромный организаторский дар, что при коллективном создании книги весьма немаловажно. В то время, будучи чрезвычайно занят, Володя отказывался от многих заманчивых предложений. Но это принял сразу. Его привлекала значимость образа царицы Алая и открывшаяся возможность рассказать о ней, о ее времени шире и ярче, нежели это было сделано им и его друзьями в первой книге. Ему хотелось как можно полнее запечатлеть ее жизнь, чтобы память о ней прочно вошла в сознание многих поколений кыргызстанцев. Подбор авторов, определение каждому из них тематического раздела и направления, которые не пересекались бы, а дополняли друг друга, подготовка и написание наиболее важных глав, где использовались бы также произведения Амана Газиева… Мне довелось разговаривать с крупным историком и философом, академиком Аскаром Какеевым. Он поражается многогранностью, глубиной знаний Владимира 84 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Плоских во всем, что касается исторической науки и «прилегающего к ней пространства», и считает его лидером в этой области. – Когда создавалась книга о Курманджан-датхе, – говорит Аскар Чукутаевич, – он дал мне довольно трудное задание: раскрыть ее философские мировоззренческие взгляды. Естественно, в то время они формировались на основе господствующей идеологии, каковой был ислам. Однако написать лишь об этом я посчитал банальным. Мне удалось оправдать доверие Владимира Михайловича, обратившись к кошокуплачу Датхи, посвященному гибели сына Камчибека в прекрасном переводе Михаила Александровича Рудова. Ненавязчиво, одной-двумя фразами академик Плоских может направить работу автора в нужное русло, чтобы все, созданное творческим коллективом, воспринималось как единый и цельный организм. Книга «Горная царица Курманджан и ее время» вышла в свет на русском, киргизском, английском и китайском языках. Несомненным достижением самого Владимира Михайловича, как автора, является рассказ о деятельности царицы Алая, а также Екатерины Великой, Атаке-баатыра и Байтик-баатыра. Мне, продолжает Какеев, посчастливилось работать с Владимиром Михайловичем и по созданию монографии «Исторические этапы кыргызской государственности», а также учебника для вузов «История кыргызов и Кыргызстана». Авторский коллектив под его руководством сумел осветить историю кыргызов и страны с древнейших времен по нынешнюю пору. При работе над этим учебником для меня открылось редкое качество академика Плоских – увидеть новое и, не боясь, поддержать его. Помню, как я сомневался, переживал, когда впервые показал ему свои описания и рисунки символов кыргызской государственности по эпосу «Манас». Он сразу, что называется с лета, дал им точную оценку и включил мою интерпретацию в учебник. И сегодня эта интерпретация не сходит с экрана телевизора, ряда газет, вызывает постоянный интерес зрителей и читателей. Академик Аскар Какеев высоко отзывается и о таких крупных научных трудах нашего героя, как монография «У истоков киргизской национальной государственности», подготовленной в соавторстве с Т.К. Койчуевым, Т.У. Усубалиевым и др., многотомная «История Киргизской ССР», в создании которой ему принадлежит, пожалуй, ведущая роль. Но пора вернуться от сугубо научной к литературной деятельности Владимира Плоских, к Аману Газиеву, как было заявлено в заголовке. Однажды летом Володя, объезжая отряды археологов, – а он был уже руководителем комплексной археолого-этнографической экспедиции Академии – заглянул в Талас, где находился со своим отрядом его друг Мокрынин, проявивший себя как талантливый археолог, знаток древней истории Киргизии. Когда они сходились вдвоем, разговор с сегодняшних реалий нет-нет, да и съезжал в сторону далекого прошлого. В тот Володин приезд стояла оглушающая жара, не свойственная этому региону. Друзья отправились освежиться на текущую неподалеку реку Талас. Ее берега густо заросли ивами, что склоняли свои гибкие ветви к самой воде. Искупавшись, они улеглись на травке в тени деревьев. Долгожданная прохлада располагала к беседе. – А ведь где-то здесь, – Мокрынин приподнял голову, вглядываясь в мутноватые воды, словно они хранили память о давних событиях, – где-то здесь в 751 году арабы сошлись в великой битве с китайцами, которые до этого держали под пятой обитавшие в этих краях кочевые племена. 85 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Судя по ряду источников, это произошло ближе к Кировскому водохранилищу,– поправил Володя. – Все это не столь важно, Вовочка. Важно, что в результате вторжения и завоевательских походов арабских войск в Центральную Азию пришел ислам. – Ты прав, однако заметь, если бы местные племена не были замордованы китайскими поборами и не выступили против китайцев, все могло бы повернуться совсем по-иному. И кто знает, какую веру исповедовали бы азиаты. Лежа ни тихом берегу, возле бесшумно катящей свои воды реки, они, казалось, слышали воинственные клики противоборствующих сторон, видели, как мчится лавиной под зелеными знаменами ислама арабская конница, врезаясь в неповоротливые ряды китайских воинов… Но армии китайцев несть числа. И тогда против своих поработителей выступают здешние кочевые племена… Так, во время беседы и сопутствующих ей размышлений, зародилась у Володи мысль написать об этом историческую повесть. Друзьям-соавторам, Мокрынину и Бородину, его идея пришлась по вкусу. Отрывки из повести «Таласская битва» сначала были опубликованы в журнале «Литературный Кыргызстан», а затем вышли отдельной книгой. Уже тогда Юра Бородин стал задерживать возвращение рукописи, свои дополнения писал неразборчиво, пляшущими строчками, да еще и сокращая слова… Перепечатка обычно ложилась на Валентину Алексеевну. Она звонила, высказывала ему неудовольствие. В ответ Юра отшучивался: – Ты же знаешь, что я пишу только тогда, когда выпью. В таком состоянии до почерка ли? Ничего, разберешься в моих каракулях лучше меня. Для Володи, который и задумал соавторство во многом ради Бородина, чтобы занять его делом, имеющим результат, такие заходы были ударом. Но как он мог повлиять на него, живущего за тридевять земель, в Ялте? Телефонные разговоры, письма, личные мимолетные встречи действовали лишь на короткий срок. Видя свою жизнь только такой, какой она сложилась, Юра ничего уже не собирался в ней менять. Да и возраст нашептывал ему, что все лучшее позади… Следующая книга, вышедшая под псевдонимом Аман Газиев, – роман «Пулатхан». Нити к этому роману давно были в руках у нашего героя. Еще работая над монографией «Кыргызы и Кокандское ханство», он обнаружил материалы, рассказывающие о самозванце, который взял имя известного в народе Пулат-хана, возглавил восстание против кокандского хана, а заодно и против русского царя. Немало усилий понадобилось знаменитому генералу Скобелеву, чтобы усмирить восставших. Понимала бессмысленность восстания и Курманджан-датха, чья позиция всегда отличалась мудростью. Сюжет этого романа был для Володи ясен. История показала, что участь самозванцев, коих в той же России было немало, предрешена. Однако честолюбие, жажда славы снова и снова толкают их на гребень событий, чтобы потом низвергнуть в пучину краха. В людской памяти они, как правило, оставляют свой след. Разные, порой резко противоположные складываются впоследствии о них мнения. Так случилось и на сей раз. Гораздо раньше, чем роман Амана Газиева, вышел в свет роман выдающегося кыргызского писателя Тологона Касымбекова «Сломанный меч», получивший широкое признание кыргызских читателей. В нем Пулат-хан наделен чертами народного героя, 86 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) борца за независимость кыргызов. Скобелев же наоборот представлен жестоким уничтожителем ни в чем не повинных людей. Поэтому не случайно роман «Пулат-хан», написанный легко, занимательно, рассматривающий те события, их героев с иных позиций, встретил поначалу весьма настороженную реакцию местных критиков. Кое-кто не преминул сразу пойти в атаку. Несмотря на то, что автором значился Аман Газиев, обвинения посыпались в основном на вице-президента Академии наук Владимира Плоских. Увы, стреляющий по крупной мишени кажется себе смельчаком. Один из критиков договорился до того, что будто бы в руководстве Академии находится шовинист и необходимо срочно принимать меры. И это о человеке, который сделал для истории Кыргызстана столько, что уже сейчас крупные ученые, истинные знатоки кыргызской истории ставят его в один ряд с такими выдающимися представителями русского народа, внесшими огромный вклад в национальную науку республики, как Поливанов, Юдахин и Батманов. Несправедливые нападки переживаются особенно болезненно. Оставаясь внешне невозмутимым, Володя порой испытывал такие приступы тоски, что хотелось выть. «Во все времена тем, кто по воле Бога оказывался в обществе на виду, приходилось несладко», – эти мысли, основанные на массе известных ему примеров, служили для него пусть слабым, но утешением. Конечно, поддерживала жена, поддерживали друзья, коллеги, однако он принимал обиды слишком близко к сердцу, чтобы оно оставалось сродни бесстрастному часовому механизму. На его сбои Володя, всегда отличавшийся могучим здоровьем, до поры до времени не обращал внимания. Ну, побаливает, ну, колотится слишком сильно, словно хочет вырваться из грудной клетки, ничего страшного, на то оно и сердце, чтобы реагировать на все соответствующим образом. И когда Валентина Алексеевна, уловив в состоянии мужа тревожные симптомы, начинала беспокоиться, расспрашивать его о самочувствии, он только улыбался: «Все хорошо, прекрасная маркиза!..». А то еще обнимет ее и пустится танцевать под эту песенку фокстрот. Тут уж любое беспокойство улетучится. Как ученый, общественный деятель, Владимир Плоских глубоко вникал в историю киргизской государственности на всех этапах ее становления и развития. Возникшее в конце III века до н. э. государство кыргызов достигло могущества в конце VII века, когда его возглавил Барс-бег. Мощная фигура правителя кыргызов покорила ученого. Он увидел в нем и мудрого объединителя своего народа, и храброго воина, готового до конца сражаться за его независимость. Барс-бег, думал Володя, вполне мог стать у кыргызов прообразом легендарного Манаса, несмотря на то, что Манас, если судить по народному эпосу, проявил себя в другие времена, при других обстоятельствах и совершенно в иных масштабах. Что ж, гигантская волна фольклора способна вознести героев повествования в немыслимую высь, как и подобает океаноподобному народному эпосу. Но почему Барс-бег? Да потому что он единственный чистокровный кыргыз, каган кыргызов, чье имя, высеченное на камне, сохранилось для истории с тех давних пор. Конечно, Володя не настаивает на своей версии, но и сбрасывать ее со счетов не собирается. Просто нужны еще аргументы, аргументы… А пока… пока он пишет новеллу «Барс-бег, каган кыргызов», в которой трагедию, гибель своего героя тесно связывает с общенациональной трагедией кыргызов того времени. Подписывается новелла тем же псевдонимом – Аман Газиев. Но соавторов уже осталось двое. Скончался в Ялте Юра Бородин. И хоть было это предсказуемо, хоть сам он гнал себя на вороных к этому финалу, смерть его стала 87 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) для Володи потрясением. Это была первая потеря друга юности, первая утрата той высокой ноты надежд и мечтаний, которая со студенчества звучала в душе, объединяя их всех – Мокрынина, Харченко, Ратмана, Плоских и, конечно же, его, Юру Бородина… Трудно предсказывать дальнейшую судьбу писателя-историка Амана Газиева, тем более что за первой потерей соавтора спустя годы последует и еще одна. Уйдет из жизни Владимир Петрович Мокрынин, талантливый археолог, прекрасно владеющий любым материалом, за который он брался. Эта утрата была особенно ощутима для Владимира Михайловича. Примиряла с ней лишь только мысль, точно выраженная еще Шекспиром: «То участь всех: живущее умрет и сквозь природу в вечность перейдет». Но примечательный факт: до сих пор, давно оставшись без соавторов, Володя публикует под этим псевдонимом исторические новеллы, эссе, таким образом словно продолжая творческую жизнь и Бородина, и Мокрынина. Пока же мне представляется необходимым дать возможность высказаться высоко профессиональному критику, доктору филологических наук Абдылдажану Акматалиеву, опубликовавшему в журнале «Литературный Кыргызстан» большую статью о творчестве Амана Газиева. С твоего позволения, уважаемый читатель, я приведу лишь некоторые, наиболее характерные места из статьи, чтобы общая его оценка ряда произведений писателя была ясна. «Академик Владимир Михайлович Плоских, уже в течение полувека плодотворно исследующий историю кыргызского народа, автор многочисленных монографий, учебников и статей, под псевдонимом Аман Газиев (в соавторстве с друзьями-историками Юрием Бородиным и Владимиром Мокрыниным) написал и издал исторические романы, повести и новеллы, среди которых «Пулат-хан» (1995), «Курманджан-датха – некоронованная царица Алая» (1991), «Барс-бек – каган кыргызов» (2003) и др. …Блестящее владение автором научными источниками является одной из выигрышных составляющих в определении его творческой поступи... Встречаются случаи, когда некоторые авторы допускают искажение исторических фактов в угоду своим личным взглядам. Но В. Плоских, Ю. Бородин и В. Мокрынин подходят к историческим сведениям весьма ответственно, как к той данности, которой нельзя манипулировать. И все-таки надо учитывать, что процессу создания образов героев любых произведений присущи некоторый субъективизм, авторская интерпретация, придание особого, индивидуального колорита. В самом деле, в различных исторических произведениях легко угадываются симпатии и антипатии авторов к своим героям – через внутренние миры, взгляды и внешние портретные характеристики. Это во многом определяет восприятие читателя… …Если у Т. Касымбекова Пулат-хан – символ народных восстаний и общенародный герой, то у А. Газиева он в основном показан как властелин, склонный к насилию, бунтарь… Какому художественному образу верить? Размышляя над этим, нужно иметь в виду, что «Сломанный меч» был написан в конце 60-х, т. е. в годы процветания махрового соцреализма, а роман «Пулат-хан» – после крушения социалистических идеалов, ликвидации классового антагонизма, появления нового взгляда на историю…А. Газиев постарался найти новые краски образа, глубоко вошедшего в сознание народа… Писатель эффектно использует лирические отступления и пейзажные картины, логически верно составляет диалоги персонажей, образно рисует портреты героев. В произведении удачно использованы смешанные научно-популярные, публицистические 88 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) и художественные стили. Подытоживая сказанное, можно назвать роман «Пулат-хан» синтезом научных изысканий и художественного творчества… Цикл новелл «Курманджан-датха – некоронованная царица Алая» имеет документальные основы… События, рожденные фантазией автора, четко определяют особенности характеров. Внутренние переживания Курманджан и Алымбека, их глубокая симпатия друг к другу по мере развития событий в новеллах раскрываются все шире. Здесь А. Газиев не использовал исторические документы, в них просто не было необходимости. Поэтому среди других произведений эти новеллы по художественному уровню и по раскрытию внутреннего мира главной героини стоят особняком… … Новелла «Барс-бек – каган кыргызов» посвящена важнейшим событиям в истории кыргызского народа. В батальных картинах героизм, решительность, стойкость Барс-бека, Тексин-ата, Куличора, в то же время мужество, изворотливость и неправедность Культегина переданы ярко, образно. Автор в одной сюжетной линии сочетает художественную манеру при показе природы с историческими событиями. Барс-бек не считает трагедией собственную смерть, для него главная трагедия – падение кыргызской государственности… Подытоживая сказанное, заметим, что произведения А. Газиева исторического жанра помогают понять и осознать пройденный кыргызским народом путь в собственное бессмертие». («Литературный Кыргызстан», 3, 2008 г.). Даже приведенные здесь короткие характеристики мэтра литературной критики, которые он дает произведениям Амана Газиева, показывают, насколько сильны и полнокровны его творения, насколько точно достигают они поставленной писателем цели. Что ж, значит, не зря, вставив ногу в стремя, вскочил в свое время Аман Газиев на своенравного Пегаса, коли уже нынче речь идет о заметном вкладе его в русскоязычную литературу Кыргызстана. Полагаю, что с годами процесс осознания большой значимости историко-литературного творчества Владимира Плоских, Юрия Бородина и Владимира Мокрынина будет только возрастать. 2. НА ДАЧЕ Был вечер. Густые синие сумерки занавесили окно, поглотив деревья, улицы, редких прохожих. Только пучеглазые фонари проглядывали сквозь раннюю темень. – Укоротились деньки,– вздохнул Геннадий. – Осень,– согласился я. – И все-таки если б работать не по часам, а от темна до темна, мне бы подошел декабрь. Хороший месяц, в нем я родился. – Не трепись. Тот, у кого ноша всегда на горбу, без нее и шага не ступит. Совесть замучает. – Плевать, к легкому легче и привыкнуть. – Тогда что ж тебе мешает? Возьми да смени контору. Зачем тебе ЦК партии? Будешь в эту пору сидеть у речки, потягивать пиво и рассказывать приятелям рыбацкие байки. 89 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Генкино лицо, широкое, как казахская степь, откуда он родом, стало медленно наливаться краснотой. Ненароком я коснулся его больного места: рыбак он заядлый, но последнее время у нас на службе величайшая замотка, идет подготовка к съезду партии, ни суббот, ни воскресений свободных, так что о рыбалке и помышлять нечего. И стоит о ней упомянуть, как он взрывается. – Послушай,– начал Гена с расстановкой, будто процеживая слова сквозь зубы, – если ты еще хоть раз, хоть один-единственный раз посмеешь... – Меня спас телефонный звонок. – Ты до сих пор на работе? – послышался удивленный голос Вали Воропаевой. – Нет, в кабаке. – Вот грубиян! Ну, да ладно, я сегодня добрая. Ты собираешься на дачу? – Дня через два, не раньше. – Жаль, я думала, может, сейчас поедешь... И Геннадия Владимировича что-то нет. – Он у меня. Под занавес работы решил разнести здесь все в пух и прах. А чего это тебе приспичило па дачу? – Телеграмма из ВАКа пришла. Утвердили Володину докторскую! – Ну! – Вот тебе и ну! Доктор он теперь, доктор! – Ура! – заорал я и, видя Генкино недоумение, пояснил: – С Володей порядок. Подтверждение пришло. Весь Генин гнев как дождем смыло. Такая раздольная улыбка заиграла на его лице, что казалось, будто глаза совсем исчезли, а нос в пляс пустился. Давно он столь бурно не восторгался. – А кто звонит? – продолжая светиться, спросил он. – Валеля, жена Вовкина. Спрашивает, смогу ли я смотаться сейчас на дачу и сообщить Вовке об этом. – И ты еще раздумываешь?! Вот балда! Конечно, поедем! Мужик там терзается в неизвестности, извелся, не ест, не спит, бедолага... В общем, собирайся! А утром назад вернемся. Машина у тебя в порядке? Ну и отлично! Твой бензин, а я прихвачу все, чтобы отметить это событие. Спущусь только к себе в кабинет, бумаги в сейф брошу и – домой. Через полчаса выезд. Годится? Несмотря на свои сорок с хвостиком, Володя – по привычке мы называем друг друга запросто, без отчеств, как в давние студенческие времена, – Володя – уже известный ученый, востоковед, на его труды ссылаются крупнейшие ученые Союза. Защита докторской диссертации в Москве прошла с блеском. Да и банкет, которым командовала Валеля, удался на славу. А утверждение вдруг затормозилось. Как потом стало известно, один из Володиных академических «доброжелателей» накатал в ВАК «телегу». Потянулись месяцы ожидания. Выдержка у Володи железная; из ружья рядом пальнут, Валеля сцену закатит – он и усом не поведет. А работается ему лучше всего, если рядом поют, готовят обед, болтают всякую чушь. Невозмутим, как Будда, говорили о нем. 90 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Мокрынин, Харченко, Ратман могли в любое время нагрянуть на дачу и встретить самый радушный прием. Накормив и напоив их, он забирался в какой-нибудь уголок, соответствующий его габаритам, и продолжал прерванную работу, лишь изредка подбрасывая в дружеский разговор реплики. А тут, замечаем, стал Володя сдавать. Спросит кто-нибудь из знакомых, как, мол, дела, а его всего передергивает, трясти начинает. В конце концов он взял отпуск за прошлый и нынешний годы и укатил к себе на дачу. Хлебосольный по натуре, Володя превратился в затворника. Знай только обложится томами научных трудов – самое лучшее у него отвлечение от назойливых мыслей, ни тебе компаний, ни прогулок в горы. Иногда, правда, к нему наезжали из города утешители в виде аспирантов и аспиранточек. Человек Володя безотказный, посочувствуют, попросят – он не только подскажет, но и напишет все, что им надо. Девицы, глядишь, и на ночь норовят остаться. Но плохо, ой, плохо знали они Валентину Алексеевну! Интуиция у нее потрясающая. Появлялась она на даче внезапно, будто с неба, будто молния и гром в одном лице, и поднималась там такая буря, что представительницы прекрасного пола в испуге бросались в свирепые воды реки Ала-Арча, чтобы, перебравшись через нее, если повезет, скорее попасть на идущий во Фрунзе автобус. И больше никто их здесь никогда не видел. Володя оставался вне всех этих разборок. Если не нужна была его конкретная помощь, связанная с наукой, он уходил в себя, переживал ту неопределенность, которая повисла над его докторской диссертацией, и никак не мог понять, почему ему не объясняют истинную причину задержки. Чувствуя его смятенное состояние, я не докучал Володе своими посещениями, хотя наши дачи находятся по соседству. Забредешь, бывало, на минуту-другую, поговоришь о том, о сем, глянешь на его понурую фигуру, облаченную в чапан, и поворачиваешь назад, проклиная бюрократов из ВАКа, которые калеными щипцами из людей душу вытаскивают. И, вот, наконец-то, сбылось! О, как мы спешили, как торопились передать Володе добрую весть! Ликующих, нас нес будто на крыльях белый «Жигуленок», Геннадий Харченко сидел рядом со мной, а его авоська, содержимое которой и булькало, и источало соблазнительные запахи, покоилась на заднем сиденье. Он заявил, что всухомятку Володя не осилит это сообщение, поперхнется, и человечество может лишиться доктора исторических наук на заре его творческих и физических возможностей. Спорить против такого довода – это все равно, что плевать против ветра. Я и не спорил. А Гена потирал руки и похохатывал, представляя, какие великолепные тосты можно будет произнести в компании из трех мужчин. Спустя несколько дней у Володи, конечно, соберется уйма народа, все полезут поздравлять и целоваться, станут превозносить его таланты, называть и гением, и пророком, но все это – потом. А пока только мы двое, везущие ему самую желанную весть, и он, томящийся на даче и не ведающий, что все опасения уже позади. И когда мы соединимся, когда Володя впервые от нас все узнает, когда содержимое авоськи перекочует на стол – вот тогда начнется истинное пиршество, сдобренное ядреным словцом, замешенное на самом высоком чувстве. Выехав из Фрунзе, я прибавил скорость. Гена мог вмешиваться во все – в манеру есть, воспитывать детей, общаться с друзьями и подругами, но водителя он милостиво оставлял в покое. Лишь иногда бросал вскользь: «Газуешь сильно» или «Возьми правее», чтобы я, дескать, не очень-то зарывался. 91 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) На конечной остановке городского транспорта чернела мятущаяся толпа. Видимо, последнего автобуса в сторону горных селений не было, и люди не знали, что предпринять. Пешком да на ночь глядя особо не разгуляешься, а попутных машин кот наплакал. Нам навстречу взметнулись десятки рук. – Подвезем кого-нибудь? – спросил я. – Еще чего! – возразил Геннадий, откидывая крепко сбитое тело на спинку сиденья. – Пусть топают. Нам надо поспешать. Несколько человек кинулось вслед за машиной. Я не выдержал, остановился, подал немножко назад. – И все-таки подвезем. – Смотри,– буркнул он. Первыми около машины оказались здоровенные ребята, которым, в общем-то, и ночью пройтись не грех. А за ними робко жались друг к дружке муж и жена, уже пожилые, в очках, нагруженные всякими корзинками, сумками, ведрами. Уж если помогать, так тому, кому особенно трудно. Я выбрал их. Разместившись, они стали дружно благодарить нас. Чтобы прибавить им удовольствия от поездки, я решил разговорить Геннадия. Он прекрасный рассказчик, а знает столько, что порой удивительно, как в одной, хоть и очень большой голове, столько укладывается. Заинтересуют ли кого киргизские предания о развалинах ТашАкыра или проблемы современной общеобразовательной школы, сейсмичность ИссыкКуля или данные о каком-нибудь чемпионе Олимпиады, новый роман Ирвинга Шоу или тип пистолета у Штирлица – обо всем Харченко может дать совершенно исчерпывающие сведения. При всем том Гена имел солидную должность и тоже подбирался к докторской диссертации. Недавно мы с ним смотрели своеобразный фильм «Экипаж», где психологизм и авантюрность на равных правах. И теперь едва я намекнул об этой ленте, он тут же завладел инициативой и начал рассуждать о сверхзадаче режиссера, о влиянии на его позицию мирового кинематографа, об игре актеров и вообще об актерском профессионализме. Говорил Гена, как и всегда, вкусно, убедительно, умело подмешивая шутку в серьезные рассуждения! Порой я посматривал в зеркальце перед собой и с удовольствием отмечал, сколь внимательны и почтительны лица пассажиров. Трудно сказать, видели они сами фильм или нет, но слушали моего товарища, как Ираклия Андронникова. Дорога постепенно набирала высоту. Усилившийся горный ветер гонял по асфальту сухую листву, тоненько просвистывал у боковых окон. В машине было подомашнему тепло и уютно. Казалось, что мы с пассажирами давно знакомы, у нас с ними общие дела и заботы, что едем вместе с одной целью – поздравить нашего друга Володю. Мне даже захотелось рассказать им об этом дорогом для нас человеке, замечательном ученом-историке и археологе, чтобы и у них потеплело на душе. А уж Гена добавит что надо и когда надо, на эпитеты он горазд. – Сейчас будет мостик, остановите возле него, пожалуйста, – попросил мужчина и стал шарить по карманам, гремя мелочью. – Да вы что? – обиделся я. – Никаких денег! Вот народ, чуть что – за кошельком. По пути же вас подвезли, по пути! Признательно поблескивая очками, они попрощались и пошли к чернеющим за маленькой рощей сельским строениям. 92 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Ну, началось! – Гена посмеивался, потирал руки. – Вечер добрых дел! Людям помогли добраться, а скоро и друга порадуем. Универсальный сервис. Мы стали прикидывать, как лучше преподнести Володе долгожданную весть. Подъехать и сразу же выпалить – много ума не надо. А вот подготовить исподволь, настроить человека, чтобы он сам почти догадался, с чем мы к нему пожаловали – тут, конечно, понадобится изобретательность. То споря, то соглашаясь, мы набросали такую примерно картину: подъезжаем к даче буднично, без воплей и сигналов, как будто никаких новостей у нас и в помине нет; рассказываем Володе сказку о том, что заскочили к нему просто так, поглядеть, не околел ли он со скуки; пока Володя готовит что-нибудь перекусить, один из нас невзначай вспоминает: «Братцы, ведь и мы не с пустыми руками!», достает из машины авоську, выставляет все на стол; начинается хоть и необычная трапеза, но по-обычному: первый тост – о том, о сем, второй – за науку, за тех, кто, не щадя живота своего, направляет ее по истинному пути, а третий тост, перед которым Володя уже созреет, мы посвятим ему... Дорога вильнула влево, обогнула водохранилище и, прижимаясь боком к горам, побежала дальше вдоль шумной горной реки Ала-Арча. Асфальт кончился, стало тряско и горьковато от пыли. Огромные чабанские псы, сторожившие поблизости отару, яростно кинулись на машину, облаяли ее со всех сторон и с чувством исполненного долга повернули восвояси. Узкая полоска неба меж горами прогнулась под тяжестью звезд, чье изобилие всегда к перемене погоды. Гена умолк, ушел в себя, то ли утомившись, то ли просто задумавшись в предвкушении встречи с Володей. Странная штука – наши жизни в общем течении времени. Мы втроем знаем друг друга не один десяток лет; часто бывая вместе, сравнивая себя только со своими одногодками, что несутся в том же временном потоке, мы не замечаем подступающего старения. Нам кажется, что мы почти такие, как и прежде, что почти совсем не изменились. Увидишь красивое девичье лицо, полыхнет внутри пожар, рванешься вослед и не сразу остудишься мыслью, что она-то, пожалуй, теперь уже не для тебя. Разве часто мы говорим себе откровенно: «В этом ты уже опоздал, вышло времечко твое»? У Гены вон уже внук, да и у нас с Володей это не за горами, а затянет приехавший на побывку Бородин песню про первый тайм, который мы, дескать, уже отыграли, и как-то не принимаешь слова на свой счет, относишь их к тому поколению, что постарше... В окне Володиной дачи еще горел свет. Услышав, как мы подъехали, он вышел из дома, высокий, с отвисшими, как у донского казака, усами, в своем неразлучном чапане, молча пожал нам руки и пригласил чаевничать. Все шло, как и было задумано. Очутившись в комнате, сняв пиджак и галстук, Геннадий вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: – А ведь мы кое-что с собой прихватили! – и вприпрыжку понесся на улицу. Минуту спустя раздался его недоуменный голос: – Алек, поди-ка сюда. Он копался внутри машины, наружу торчали только его коротковатые ноги, удачно завершенные красными сандалиями на толстой подошве. – Посвети. – Я посветил. – Куда же она задевалась? – Кто? – задал я идиотский вопрос и тут же спохватился: – А, может, она вниз упала? 93 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Гена продолжал обследовать салон сантиметр за сантиметром. После задних сидений он обыскал передние и все закоулки возле них. Авоська исчезла, как в воду канула. – Послушай, а не переложил ли ты ее в багажник?! – Вроде бы нет. И все-таки мы на всякий случай переворошили все в багажнике, затем снова принялись за салон. – Это все ты!– медленно свирепея, начал он. – Это твоя блажь – радеть за одних в ущерб другим. Понасажал кого попало, вот и уперли они авоську. – Правильно, надо было мне паспорта потребовать: нет ли у них судимости? – огрызнулся я, не меньше Гены обескураженный случившимся. – При чем тут паспорт? Я же предупреждал: нечего подбирать на дороге всяких обормотов! А то двери перед ними распахнул – садитесь, пожалуйста, к дому подвез, ни копеечки не взял да еще снабдил моей водкой и закуской. Ну, молодец, ну, услужил! Теперь они посмеиваются над тобой, простофилей, а заодно и надо мной, и тянут из стаканов святую водичку, закусывая балычком. Ух, попались бы они мне сейчас! – Гена в сердцах так стукнул кулаком по стволу яблони, что с нее шумно посыпались плоды. – Зря ты худо судишь о людях,– пытался я заступиться за пассажиров. – Видел, как они были нагружены. Вполне естественно, что по нечаянности могли захватить и твою авоську. Это ж не чемодан какой-нибудь. – Да вы только поглядите, он еще и защищает этих прощелыг, подонков, которые оставили нас с носом! – простонал Геннадий, воздев руки к небу, словно призывая Всевышнего в свидетели моего безумия. – Нет, вы только посмотрите на него! Выгораживает тех, кто ответил на добро черной неблагодарностью. Да их, как паршивых щенят, топить надо! Гарантирую! – А меня, наоборот жалость берет. Представь: пришли они домой, разложили свои вещи и обнаружили эту злополучную авоську. Стыдобина – хоть вешайся. Что делать? Как возвратить ее владельцам? Мужик берет авоську и идет опять к дороге. И будет всю ночь там торчать, с надеждой вглядываясь в проходящие машины: авось, подвернется и наша. – Как же, будет он ждать! Держи карман шире! Уж точно полбутылки вылакали, отдохнут – все прикончат. ...Пустая наша перебранка утомила Володю. Да и час уже был поздний. Когда мы вернулись к столу, он разлил по пиалушкам чай, пододвинул банку с малиновым вареньем, а сам, подперев щеку ладонью, углубился в свои мысли. Нас же с Геннадием ничто не могло ни смутить, ни выбить с наезженной колеи пререканий. Распаленные, раскрасневшиеся, мы пили чай и по-разному поминали своих попутчиков. – Скромные, хорошие люди,– говорил я. – Варвары, растоптавшие наш праздник,– отвечал он, яростно сверкая глазами. – Просматривай «Вечерку»,– советовал я,– на днях они дадут объявление о том, что ищется владелец этой дурацкой авоськи. 94 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Они уже допивают мою пшеничную, и балычка то-о-ненький кусочек остался. Даже не подавятся, черти! Впервые за целый месяц удалось вырваться сюда – и на тебе, все рухнуло. Трудно сказать, сколько времени мы проговорили о пропаже авоськи, сколько раз икалось нашим бывшим пассажирам, но только настал момент, когда все это нам надоело и мы, наконец, замолчали. Известно, что обозреть гору полностью можно только на расстоянии, отойдя подальше от ее подножия. Чтобы понять бессмысленность предшествующей болтовни, нам понадобилось минут пять молчания. – А для чего авоська-то? И вообще, зачем мы приехали? – словно очнувшись от долгого забытья, спросил я не то Гену, не то самого себя. Как это для чего? – с удивлением он глянул на меня: вот, мол, олух царя небесного, совсем свихнулся. Заговорил назидательным тоном: – На дачу мы приехали, чтобы, значит, по-человечески, как полагается отметить крупное событие...– тут он запнулся, завращал большой головой, растерянно озираясь. – Куда же Володя запропал? Ведь мы его даже не поздравили!.. Володя спал в соседней комнате. Крутые витки черных волос, едва припорошенные сединой, падали на лоб, тщетно пытаясь скрыть следы томительного ожидания, всяких опасений, в которые наш друг ученый был погружен последние месяцы. Мы виновато потолклись около кровати, а потом осторожно, на цыпочках, вышли вон. Спать не хотелось. Меж тем если бы мы могли проникнуть в Володин сон, то нам бы открылось прелюбопытнейшее зрелище. По зимней, заметенной снегом тропинке, с потрепанным портфельчиком в руке шел Вовка Плоских. Следом за ним едва поспевали его одноклассники Федька и Максат. Направлялись они не в школу, а к остановившейся, схваченной льдом реке Ишим. С крутого берега, по каким-то известным ему приметам Вовка спустился на застывшую, покрытую снегом реку, туда, где еще недавно рыбаки выдалбливали лунку. Продавив свежий ледок ботинком, Вовка полез в портфель за удочкой. В это время раздался крик: второклассник Пашка, бежавший к ним, чтобы посмотреть, как они рыбачат, провалился в прорубь. Все трое кинулись на помощь. Когда до барахтавшегося Пашки оставалось несколько шагов, Вовка лег на снег и быстро подполз к самому краю проруби. Мальчишку тянуло под лед, и он бился из последних сил. Изловчившись, Володя схватил его за руку и поволок наверх. Он чувствовал, как тяжело волочь этого маленького, как воробышек, пацана. Сзади самого Вовку, пыхтя и отдуваясь, оттаскивали от проруби его дружки. Поднявшись, Вовка остолбенел. Перед ним стоял высокий, широкоплечий мужчина лет сорока в черном костюме, белой рубашке и ярком, как заря, галстуке – точь-в-точь как на фотографии, где Владимир Плоских запечатлен после защиты докторской диссертации. Щуря синие глаза, он смотрел на Вовку и улыбался. Оказывается Вовка вытянул из проруби самого себя, каким ему предстоит быть в далеком-далеке. А Пашка… Пашка на время затерялся в другой яви и другом сне. Так ведь тоже случается. 95 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Утром, когда мы с Геннадием вскочили пораньше, чтобы поздравить нашего друга, покаяться за вчерашнее и укатить в город, он встретил нас подтянутым, гладковыбритым, с просветленным лицом человека, получившим хорошую весть. На столе Гену и меня ждала скворчащая сковорода с яичницей, источал аромат свежезаваренный чай. Мы еще рта не успели раскрыть, а Володя уже стал благодарить нас за приятное сообщение и попросил непременно передать огромный привет Валеле… УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ Лет тридцать пять тому назад я пришла в Академию наук младшим научным сотрудником, а Владимир Михайлович был тогда уже ведущим ученым, заместителем директора Института истории. Что сразу бросалось в глаза? Обладая энциклопедическими знаниями, он щедро делился ими с сотрудниками, никогда не кичился своим положением, был прост, доброжелателен, и это помогало нам быстрее войти в колею. Вместе с тем он умел жестко требовать, добиваться, чтобы человек работал с полной отдачей. Помню, как у меня застопорилась диссертация, и я уже подумывала уйти из Института на другую работу. Владимир Михайлович волевым решением отправил меня на полугодовую стажировку в Москву, оторвав от малых детей и мужа, который активно сопротивлялся этому. Откровенно говоря, поминала я его тогда частенько недобрым словом – уж больно трудно было вдали от дома, в совершенно незнакомом городе, где все время поглощала «каторжная» работа в архивах и библиотеках. И только через полтора-два года, когда я уже защитилась все в той же Москве, до меня, наконец, дошло, что не создай Владимир Михайлович такую ситуацию в моей жизни, я бы вряд ли достигла того, чего достигла. Тамара Кравченко, доцент КРСУ 3. С ВЫСОКИХ ГОР – В ГЛУБИНЫ МОРСКИЕ Видя в Иссык-Куле трепетное и мудрое живое существо, имеющее жизненный опыт в десять миллионов лет, Володя мог подолгу мысленно разговаривать с ним то на уходящие вглубь веков, то на близкие к нынешним временам темы. И оно откликалось, помогало ему распутывать клубки таинственных загадок, которые волновали его проницательный ум и тревожили не знающую покоя душу. Иногда оно выносило из больших глубин в зону его поиска предметы войны, быта, культуры сакских или усуньских племен, кочевавших когда-то в этих краях, иногда выбрасывало на самый берег украшения женщин Александра Македонского…Таким образом озеро-море выказывало благожелательное отношение к нашему герою, а также к тому, что он делал в этом заповедном водном пространстве. В свою очередь, Володя был слишком горд, чтобы просить у столь величественного существа, каким представлялось ему озеро, подобную помощь, и достаточно великодушен, чтобы отвергнуть ее. Молчаливая его благодарность легко прочитывалась озером, которое за свою историю научилось больше верить человеческим мыслям, нежели словам. 96 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Общий язык с Иссык-Кулем они нашли сразу, словно были знакомы тысячи лет. Каждый раз Володя ехал сюда, наполненный радостным ожиданием чуда, и каждый раз озеро оправдывало его ожидания. С этой непогрешимой и верной связью могло сравниться лишь то, что было меж ним и его возлюбленной супругой Валентиной Алексеевной, которая по слабости женского характера все-таки порой ревновала его к всемогущему озеру. Нет, она, конечно, понимала, что безраздельное владение вниманием столь деятельного, ищущего ученого, каким является Владимир Михайлович, ни теоретически, ни практически невозможно. Однако когда чуть ли не с марта, задолго до экспедиции, он начинал исподволь готовиться к ней, у Валентины каждый раз возникало ощущение, будто коварное озеро все накатывает и накатывает издалека свои мятущиеся волны, чтобы поскорее забрать его в полон. По ночам ей снилось: вот идет ее Володя вдоль береговой полосы Иссык-Куля, загорелый, могучий, в вылинявших шортах, оставляя на влажном песке четкие отпечатки босых ног. А озеро медленно подкрадывается к нему, ласково лижет широкие ступни, словно приглашает в свои бескрайние водные просторы. Володя поворачивается к озеру лицом, коротко задумывается и, улыбаясь, направляется ему навстречу. Валей овладевает тревога. Озеро заманит, поглотит его. Но что это? Удаляясь от берега, Володя не погружается в воду, а идет по ее поверхности, по водной, чуть мерцающей глади, словно посуху, и его ладно сложенная фигура с развевающимися волосами не уменьшается при удалении, а становится все заметней, все рельефней, точно подчеркивая вершащееся чудо. И вот уже из воды поднимаются древние города, чьи дворцы и сторожевые башни едва достают ему до пояса, муравьями копошатся там люди, то ли от испуга, то ли от восторга замирающие при его приближении, и низкое багровое солнце отбрасывает его тень на все четыре стороны света. А берег, от которого он отправился на пешую прогулку по озеру, усыпан жителями окрестных селений, слетевшимися сюда, словно птичьи стаи на призыв весны. Валентина слышит их гомон, их восхищенные возгласы, и возникшее в ней беспокойство сменяется осознанием торжественности, величественности момента. Древние цивилизации, исторгнутые озером из недр своих, благодаря Володи соединяются с нынешними. Такого в истории еще не случалось. В благоговейном порыве она тянет к нему руку, но…рука натыкается на расслабленную во сне спину лежащего рядом мужа, и Валентина просыпается. После ее невольного толчка Володя что-то бормочет, затем утихает. А она какое-то время не спит, все еще находясь во власти только что увиденного. Сколько лет они вместе, столько лет Валентина, свято веря в высокое предназначение своего мужа, в его особую роль на поприще исторической науки, прилагает все усилия, чтобы это было именно так. Заботу о доме, о детях она берет на себя. Для него она и машинистка, и корректор, а порой и редактор. Чем-то она походит на тибетских шерпов, которые несут часть принадлежащего альпинистам груза, чтобы те не тратили на это своих сил, сохраняя их для подъема на главную вершину. А уж подобного ей пропагандиста его идей и талантов, пожалуй, не сыскать. Отсюда, возможно, и некоторые преувеличения, которые слышат о нем окружающие из ее уст. Отсюда и этот ее удивительный сон, показывающий, как Володя идет по бескрайней озерной глади словно посуху, а из воды возникают сооружения древнего города – это тоже предмет его поисков… Но, с другой стороны, думается ей, она ведь чувствует, знает его возможности гораздо лучше, чем кто-либо, а потому ею просто слегка опережаются события. На этой мысли, полностью, как ей кажется, объясняющей ее действия, Валентина снова засыпает. 97 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Володя понимал и ценил жертвенность жены. В одном из газетных интервью он прямо сказал, что процентов семьдесят из всего, что он сделал в науке, достигнуто благодаря Валентине Алексеевне. И это не было всего лишь красивым жестом, проявлением галантности успешного человека. По разным причинам многие не замечают поддержки родных, близких людей, как не замечают воздуха, которым дышат, а он замечает, и потому, словно оправдывая такое к себе отношение, не тратит время попусту, а каждый божий день до предела насыщает делами, будь то в Академии наук, Славянском университете или в экспедиции на Иссык-Куле. Вот короткие дневниковые записи нашего героя: «Приехав к намеченному месту у с. Чон-Койсу, разбили палатки прямо на берегу озера, напротив отмели. Ранним утром моторная лодка вытягивала в нужную точку плотик, с которого осуществлялось наше погружение с аквалангами. Сняли на план отмель шириной в 215 м., уходящую километровым языком на юг, в глубь озера. С восточной стороны она имела крутые, до 6 м., склоны, тогда как в западной части уклон был пологим. При погружении в воду оказываешься в другом мире. Повсеместно видны обожженные кирпичи квадратной формы, характерные для Х-ХII в.в., они перемежаются с прямоугольными кирпичами ХII-ХV в. в. Вот остатки керамической водопроводной трубы, которые уходят в илистый песок, встречаются керамические плитки шестигранной и прямоугольной формы с рельефным орнаментом, нередки плиты с голубой поливой, а также отсвечивающие желтизной кости животных. Внимательно обследуем дно, метр за метром. На берегу разбиты квадраты, на них раскладываются археологические трофеи озера. В 212 м. от берега на восточном крае отмели натолкнулись на стену из крупных камней… Обнаружили несколько заплывших каменных выкладок – мощенного двора или пола дома…Далее к юго-востоку – остатки постройки из жженного кирпича. Стены местами имеют вертикальные трещины – свидетельство гибели сооружения от разбушевавшейся стихии… Длительные кропотливые исследования говорили нам о том, что некогда отмель была островом, на котором возвышалось кирпичное сооружение – крепость. Легенда об иссык-кульском замке, в котором жестокий хромец Тимур держал в заточении знатных своих пленников, постепенно наполнялась реальным содержанием. Добытый археологический материал подкреплял это предположение, были внесены коррективы и в хронологию: на острове люди жили не только в ХII-ХV веках, но и много ранее – начиная с Х века». «Между селами Корумды и Темировкой, а так же в зоне Григорьевской пристани на большой глубине прибрежной полосы обнаружили фрагменты котлообразных сосудов и горшков… Более разнообразными оказались находки у сел Ананьево и Каменка. Кроме многочисленной керамики археологи подняли со дна озера каменные зернотерки, каменный нож, фрагмент бронзового котла с припаянной к днищу подставкой… В районе села Ойтал, на расстоянии 400 метров от берега, среди волн поднимался небольшой островок, буквально усыпанный глиняными черепками. Обожженные кирпичи, черепки виднелись и под водой. Создавалось впечатление, что здесь когда-то было разрушено большое поселение. Станковая керамика уверенно датировалась Х-ХII веками, но здесь же были найдены и фрагменты с поливой – яркозеленого, голубого и сине-фиолетовых цветов, характерных для ХII-ХV веков… Подъемная керамика и подводные трофеи позволили четко определить хронологические рамки некогда существовавшего здесь поселения. Это был бурный полутысячный период с Х по ХV века – время возвышения карахинидского государства, все уничтожающих полчищ татаро-монгольских завоевателей…». 98 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Основательные исследования, проводимые Владимиром Плоских сначала с Дмитрием Винником, Владимиром Мокрыниным, а затем самостоятельно, показывали, что когда-то в тех местах, где ныне плещутся воды Иссык-Куля находился большой цветущий город. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ С 1985 года мы сотрудничаем с Иссык-Кульской подводной археологической экспедицией В.М.Плоских. Мы тогда были начинающими аквалангистами, подводный отряд возглавлял профессор Московского Института стали и сплавов, мастер спорта по подводному ориентированию Станислав Станиславович Прапор, непосредственно водолазными работами руководил наш учитель – известный водолаз Лев Николаевич Шурыгин. Многое было впервые – незнакомый край, экзотичная природа, – одним словом, романтика дальних странствий. И вот в один из первых вечеров в наш лагерь на берегу Иссык-Куля приехали руководители экспедиции Владимир Михайлович Плоских и Владимир Петрович Мокрынин. Уже смеркалось, и после ужина у костра за неспешным разговором – понятно, на исторические темы, – Владимиры показали нам рабочие материалы готовящегося к изданию первого тома Истории Киргизской ССР. Многое было необычно и сопровождалось интересными рассказами ученых, знающих древнейшую историю края не из учебников, а непосредственно с ней соприкасающихся. Удивительно было слушать о том, что раньше было чем-то академически абстрактным, а теперь оказалось совсем рядом – понятным и доступным в непосредственном изложении ученых, познающих суть древних исторических процессов. Потом был не один полевой сезон интереснейшей совместной работы, результатом которой как синтез знаний ученых и усилий аквалангистов, в частности, стало открытие под водой античной столицы Усуньского государства – г. Чигу. Владимиры выполняли, пожалуй, самую сложную и ответственную часть работы: давали задания и контролировали ход работ группы аквалангистов. Находясь на берегу и не имея возможности своими глазами увидеть подводные объекты, они должны были оценить перспективные направления поиска, давать советы по отбору предметов, представляющих историческую ценность, оценивать важность поднятого материала. И, самое тяжелое, – многочасовое монотонное ожидание, пока группа выйдет из-под воды. А ведь далеко не каждое погружение завершалось результативно. Такое терпение присуще лишь подлинным энтузиастам своего дела. Тот первый вечер, да и вся последующая экспедиция, остались в памяти ярким событием, повлияли не только на формирование нашего мировосприятия, но и на дальнейшую судьбу, по сей день связавшую нас вместе с историей Иссык-Куля. Светлана и Николай Лукашовы, руководители группы аквалангистов Конфедерации подводной деятельности России Москва – Кутурга, август 2009 г. Завеса многих тайн далекого и очень далекого прошлого, витавших над ИссыкКулем, уже приподнята археологами и геологами. Сотни миллионов лет тому назад, еще задолго до появления озера, на всем этом пространстве гуляли волны древнейшего океана, включавшего в себя Средиземное, Черное, Каспийское моря, весь 99 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Среднеазиатский бассейн и почти всю Центральную Азию вместе с пустыней Гоби. Подтверждений тому предостаточно: учеными на теперешней суше обнаружены осадочные породы именно морского происхождения. Так, на Джеты-Огузе встречаются окаменелые раковины брахиопод в породах карбонового периода, в известняковых толщах пещеры Ак-Чункур, что находится в высокогорном Сары-Джазском бассейне, – морские ракушки… За прошедшие миллионы лет на этой территории неоднократно возникали горы, которые затем разрушались, а впадины, образовавшиеся при этом, заполнялись водой. Так появился и прекрасный Иссык-Куль, чей возраст – десять миллионов лет. За это время периодически поднимался и опускался уровень озера, которое то становилось бессточным бассейном, то связанным с Чуйской орографической системой. Менялся здесь растительный и животный мир. Судя по свидетельствам наших ученыхархеологов Вадима Ранова и Мелиса Юнусалиева, древность истории человеческого общества на Иссык-Куле не менее 100 тысяч лет. О каком же городе может идти речь? Владимир Плоских уверен: затопленное водами озера городище является развалинами Чигу – столицы усуньского государства, с которым две тысячи лет назад считался сам Китай. Артефакты, найденные археологами в озере близ береговой линии, протянувшейся вдоль сел Михайловка, Николаевка, Песчаное и Якорь, убедительно, на его взгляд, подтверждали выдвинутую им версию. Он пишет об этом статьи, публикует их в научных журналах России и Европы, обсуждаются его доклады на различных международных симпозиумах. Как результат – его точка зрения принята учеными и считается ныне доказанной. Но почему город оказался под водой? На сей счет у кыргызов Прииссыккулья существуют разные легенды. В одной из них говорится, что озера прежде не было, а на его месте был крупный по тем временам город. В середине города находился большой колодец, закрывавшийся каждую ночь. Однажды колодец забыли закрыть, вода вышла из него и затопила весь город. Но наиболее популярной является другая, романтическая легенда, которая, кстати, больше нравится и нашему герою и он чаще других рассказывает ее своим бесчисленным слушателям. В ней тоже повествуется о существовании в долине, где раскинулось озеро, древнего города. Над городом, на вершине взметнувшейся к небу горы, высился каменный замок. Принадлежал он старому хану – богатому и жестокому. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из окрестных жителей не стал жертвой его каприза. Несмотря на старость, хан был сластолюбив, но не знал ни любви, не привязанности. Как-то до него дошел слух, что в одной бедной семье ремесленника есть девушка сказочной красоты, и он решил овладеть ею. К девушке этой сваталось много славных джигитов, однако всем она отвечала, что у нее уже есть любимый. Но имени счастливчика и откуда он родом никто не мог узнать, да и сама девушка тоже не знала. Помнила только, что в одно раннее утро, когда солнце окрасило золотом вершины окрестных гор, явился перед нею на белом коне красавец-джигит, посадил ее рядом с собою и взвились они высоко-высоко, к плещущему синевой небу. Помнила, как с быстротою вихря неслись они в вышине, как он обнимал ее, целовал, а, расставаясь, снял с руки кольцо, надел ей на палец и сказал: «Я скоро вернусь. Кольцо никогда не снимай. Пока оно с тобой, ничего не бойся, никакое несчастье, никакая беда тебя не коснутся». И теперь, когда посланники хана приехали к ней с богатыми дарами и предложением выйти за него замуж, она с негодованием все отвергла. Пока те советовались, что же им делать, она незаметно ушла в горы, надеясь встретить дивного всадника, чей образ хранила в сердце, и найти у него защиты. И тут только заметила, 100 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) что подаренное им чудодейственное кольцо исчезло с ее руки. Заплакав, девушка решила возвратиться домой. Но там ее схватили ханские слуги и быстро скрылись в мрачном ущелье. Когда ей сняли с глаз повязку, она увидела себя среди сказочного великолепия ханского замка. Хан окружил ее неслыханной роскошью, обещал за любовь все, даже свободу, но ничто не могло поколебать девушку. «Я люблю другого!» – был прежний ответ. Тогда хан вознамерился силой взять то, чего бесплодно добивался подарками. Но едва он кинулся к ее ложу, чтобы овладеть ею, она быстро оказалась у раскрытого окна, над зияющей бездной. - Нет, хан, я не буду твоей! – и бросилась вниз. В тот же миг дрогнули неприступные стены, рухнули гранитные своды, провалился мрачный замок старого хана. А девушку бережно подхватили хлынувшие изо всех ущелий мощные потоки воды. В мгновение ока поглотив все вокруг вместе с городом, они понесли красавицу на другую сторону долины, где ждал ее возлюбленный на своем белом крылатом коне… Легенда, конечно, хороша, скажет читатель, она очаровывает, ей хочется верить, но, получается, простите, несостыковка: если озеру десяток миллионов лет, следам первого человеческого пребывания здесь около ста тысяч лет, а усуньскому государству и того меньше, то как Иссык-Куль мог возникнуть лишь после поглощения его водами столицы усуней Чигу? Согласен. Меня тоже мучил этот вопрос. Для создателей легенд важна не хронология, важны метафоричность, привлекательность образов, с помощью которых описываемое событие обретает реалистичные черты. Другое дело историки, им сам Бог велел быть точными в летоисчислении, в последовательном расположении событий. Уж они-то всегда знают, что было раньше, а что позже – курица или яйцо? Наш герой объяснил мне, как же все обстояло на самом деле. «Озеро живет по своим, установленным природой законам, – сказал он. – Период существования человека рядом с ним ничтожен. Но это с трудом сознается людьми – и теми, кто жил здесь давно, строя свои поселения на берегу озера, и теми, кто ныне живет в Прииссыккулье и тоже строит города и села. По нашим данным усуньская столица Чигу находилась в прибрежной зоне озера порядка двух тысяч лет назад, на рубеже старой и новой эры. В те времена произошел первый, зафиксированный наукой, и наиболее сильный подъем воды в Иссык-Куле. В результате город Чигу оказался под водой. Как и некоторые другие поселения, поменьше, расположенные близ озера. Когда Иссык-Куль поднимался второй раз, а случилось это примерно в ХV веке, урон для окрестных селений был не столь велик. В остальные времена уровень воды в озере колебался в пределах его обычного дыхания. Замечательно, что Иссык-Куль сохраняет для нас следы древней человеческой цивилизации. Оставленные на земле они вряд ли дошли бы до наших дней в таком виде. Не берусь предсказывать, но если существует цикличность в значительном подъеме иссыккульских вод, а, скорее всего, это именно так, то до очередного осталось менее века». По интонации, по взгляду, устремленному в неведомую даль времен, мне показалось, что Володя слегка лукавит, что ему-то более точно известно, когда могучий Иссык-Куль выкинет очередную фортель. Но с некоторых пор он весьма осторожен в прогнозах, ибо понимает, сколь невероятным образом они могут быть истолкованы, какого рода действия могут за этим последовать. К слову академика Плоских прислушиваются, тем более, на Иссык-Куле, где его экспедиции имеют особый статус. Глядишь, поднимется сначала легкая зыбь 101 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) беспокойства за судьбу находящихся у самого берега санаториев, пансионатов, больших и малых селений, потом, не дай бог, пойдут волны паники, на чем не преминут погреть руки спекулянты землей и недвижимостью. Тут ведь достаточно порой незначительного фактика, чтобы обыватель сразу же поверил в такого рода предсказания. Например, кто-то вдруг узнает, что семья дочери академика, Светланы Владимировны, обзавелась дачей на Иссык-Куле, но не в прибрежной зоне, а в трех километрах от озера, у самых гор. Ага! Вот оно! Значит, скорое затопление прибрежной части действительно неминуемо. Иначе они купили бы коттедж со всеми удобствами рядом с озером, а не какую-то дачку в горах!.. Тебе, Читатель, как знатоку человеческой психологии, тоже хорошо известно, чем все это может обернуться. Кинутся предлагать Светлане Владимировне в обмен на их дачу какие-нибудь роскошные особняки, расположенные близ берега, а что начнется в случае отказа и представить без валериановых капель невозможно. Потому-то, я думаю, Владимир Михайлович и не дает точных временных ориентиров очередного сильного подъема воды в озере, хотя, мне кажется, они ему известны. При том внутреннем доверительном контакте, установившемся у него с озером, Иссык-Куль вряд ли станет держать от нашего героя столь серьезные свои планы в глубокой тайне. По молодости Володя был куда более распахнут, откровенен, не боялся публиковать сведения, способные подвигнуть любителей острых ощущений на захватывающие дух действия. Так, в своей книге «Иссык-Куль: путешествие в историю», изданной в 1981 году, он рассказывает о несметных богатствах, спрятанных в пещере, что находится в верховьях реки Курменты. Кому же принадлежал этот клад? В книге даны две версии-легенды. Согласно первой, это сделали христианские монахи, спасая сокровища и церковную утварь от приближающихся полчищ Чингисхана. До двухсот верблюдов, груженных тюками с золотом и серебром, было направлено ими вглубь Тянь-Шаня. Боясь вражеской погони, они поспешили схоронить богатства в потаенной горной пещере с извилистыми ходами. Согласно приведенной тут же второй версии-легенде, обладателями золотого клада, который привезли в пещеру уже на шестидесяти верблюдах, были калмыки, непродолжительное время господствовавшие на Тянь-Шане в ХVII-ХVIII веках. Далее автор сообщает, что в разные периоды советской власти клад этот пытались найти, но безуспешно. Он, словно заговоренный, никому не давался в руки, хотя работа проводилась огромная. Ученый даже приводит фамилии конкретных людей, участвовавших в долгих и трудных поисках. Тогда Владимир Плоских еще не пользовался таким безоговорочным авторитетом, как нынче, когда его размашистый автограф на крутой иссыккульской волне ценится наравне с шестисотым «Мерсом». Да и в обществе царили другие настроения. Зато в начале нового тысячелетия и научный вес академика Плоских поднялся к зениту, и склонность людей к авантюризму, дарованная природой, стала находить выход. Теперь о рассказанном им в книге кладе не просто стали бредить. Меж строк пытались обнаружить некие путеводительные знаки. Нашелся человек по имени Аман, который стопроцентно поверил в этот клад, в то, что о нем написано, и, продав собственную квартиру и не только, основательно занялся его поиском. Целая бригада с привлечением современной техники уже не один год раскапывает якобы заваленный хранителями клада вход в пещеру. Сотни тонн скального грунта выброшено на поверхность, а река, которая мешает кладоискателям, поворачивается ими в сторону от пещеры… 102 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Аман, пообещавший часть несметных сокровищ отдать на погашение долгов государства, уже прославлен газетами, о нем написал остросюжетную повесть Виктор Кадыров, да и не он один. Но клад, увы, словно заговоренный… Иногда Аман, приехав к археологам, подолгу с надеждой смотрит на академика, будто молвит тот заветное слово – и сокровища будут найдены. Однако молчит Владимир Михайлович, не собирается он ни утешать, ни обнадеживать кладоискателя. Только качает головой и улыбается… Ну, ладно Аман со своей бригадой. А сколько ему подобных любителей спрятанных в земле древних ценностей, забросив дом, работу и вооружившись металлоискателями, разбредаются каждым летом по полям и предгорьям республики? И все почему? Написал в начале девяностых годов Володя с тезкой своим Мокрыниным книгу «Клады в Кыргызстане: мифы и реальность». В ней, наряду с открытыми археологами кладами, столько туманных, а потому особенно влекущих ориентиров! Как тут избежать соблазна? А вдруг повезет? Ведь везет же иным в лотерее. Жаль, редко люди читают предисловие. А в нем авторы приводят немало примеров, предостерегающих тех, кто обуян азартом разбогатеть таким вот образом, о поджидающем их плачевном исходе. «Судьба фанатичного кладоискателя, как правило, трагична. Поведаем лишь об одной. Легковерные современники прочно связали имя знаменитого английского писателя Стивенсона, автора «Острова сокровищ», с полумифическими кладами пиратов. В конце своей жизни писатель купил участок земли на острове Уполу (архипелаг Самоа) и построил там виллу. Баснословная сумма, уплаченная за участок, и прочная репутация писателя как знатока кладов породили легенду, что под домом писателя или вблизи него зарыты несметные сокровища. Слухи были настолько убедительны, что богатый владивостокский купец Аким Седых купил усадьбу Стивенсона и дотла разорился в тщетных десятилетних поисках клада. Аким стал бродягой и умер в нищете». Трудно предугадать, как твое слово отзовется. Не потому ли наш герой говорит теперь куда меньше, чем знает? И когда его спрашивают о кладах, и когда я попытался выведать следующий срок сильного подъема воды в Иссык-Куле, и когда… Молчит Владимир Михайлович, и только в синих глазах таится улыбка. Во всем его облике чтото неуловимо проглядывает от Иссык-Куля. И с каждым годом все больше и больше. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ «Археологические находки со дна озера Иссык-Куль свидетельствуют о распространении металлургии и бронзового литья среди кочевников I тыс. до н. э., говорят о наличии торгово-ремесленных центров, к которым были привязаны скотоводы, ведущие кочевой или полукочевой образ хозяйствования и жизни, об их высокой культуре. Мы бы сказали – об особом виде цивилизации. Возможно, значительный сакский центр располагался на берегу Иссык-Куля, как свидетельствуют работы, проведенные усилиями подводной археологии. В числе находок здесь имеются раннекочевнические удила, псалии и предметы вооружения. Особое значение имеют многочисленные каменные изделия, в том числе зернотерки и орудия, связанные, как показала трасологическая оценка Г.Ф.Коробковой, с металлургией. Не исключено, что под воду ушел важный центр сакского общества, которое в основном известно по погребальным памятникам». В.М.Массон, профессор, академик РАЕН, почетный академик НАН КР 103 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) *** «Мы опускались под воду во многих морях и океанах планеты. Но чтобы всего за неделю со дна в таком количестве были извлечены столь уникальнейшие предметы многотысячелетнего возраста – в нашей, да и в мировой практике подводной археологии, – случай небывалый. Мы любовались бронзовым жертвенным котлом, на боках которого переливалось солнечное сияние. Сосуд прекрасно украшен: в художественной манере выполнены витые ручки. Казан поменьше покоился на сработанных древним мастером птичьих ножках. Наконец-то провидение повернулось к нам лицом. Дух захватывает, когда думаешь о том, что скрыто под волнами благословенного озера. Речь даже не о кладах, а о несметных культурных богатствах. О затонувшем духовном наследии, которое мы просто не имеем права не извлечь на свет божий. Это наш долг перед потомками!» С.С.Прапор, профессор Московского Института стали и сплавов, член президиума конфедерации подводной деятельности России, мастер спорта по подводному ориентированию ГЛАВА СЕДЬМАЯ: НАУКА НА ГОЛОДНОМ ПАЙКЕ 1. ДАЖЕ В СЛАБОСТИ – СИЛА Студенческая пора была для Володи Плоских щедра на друзей. Кто-то из них в силу профессиональных, человеческих качеств сразу тесно сошелся с нашим героем, оказался на годы, десятилетия в русле его жизни. Кто-то после университета находился на параллельных с ним путях, они знали все или почти все друг о друге, радовались коротким встречам, но пламя общих интересов еще не вспыхивало в них. Когда же пути их пересекались, смотришь, и начиналось сближение, и обнаруживалось столько точек соприкосновения, что просто удивительно, как все это не случилось раньше. Так бывает в футболе, когда запасной игрок во время какого-то матча плотно входит в основной состав команды, и уже без него эта команда не мыслится. Турар Койчуев учился в Киргосуниверситете одновременно с Володей, только на экономическом факультете. Будучи незаурядными фигурами, они не могли не заметить друг друга в общем студенческом потоке. Порой сталкивались на университетских танцевальных вечерах или в студенческих компаниях, где пили красное вино, слушали Окуджаву и спорили о сроках прихода советской страны к коммунизму. Родом из Московского района, Койчуев тоже жил в общежитии, тоже знал, что такое тянуть целый месяц на одну стипендию. Правда, Турар был превосходным боксером, от его прямого молниеносного удара правой падали на пол именитые противники, и ему частенько перед крупными соревнованиями выдавали талоны на питание – для поддержания спортивной формы. При этом он мог пригласить в столовую своих сокурсников, растративших стипендию, и накормить их до отвала за свой счет. А потом сам оставался на мели. 104 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Был Турар высок, худощав и улыбчив. Даже на ринге улыбка не сходила с его лица, чем он необычайно злил соперников; они кидались вперед, забыв про защиту, и тут же наталкивались на резкий встречный удар… Нет, он не заманивал их улыбкой, чтобы затем сокрушить. Просто его жизнерадостный нрав требовал выплеска в виде улыбки. Что же касается ударов, так то был спорт, была игра. Впрочем, порой мне казалось, будто он сам страдает, глядя на поверженного соперника. К такой мысли меня, тоже увлеченного боксом и знающего Турара, склонял его добродушный, компанейский характер. Но назвать его выдержанным, терпимым у меня не повернулся бы язык. Любая несправедливость – и он взрывался, словно был начинен динамитом. Окончив университет, Койчуев несколько лет работает на крупной Ошской автобазе, там вызревает его кандидатская диссертация. В Академии наук, куда он пришел, чтобы посвятить себя науке, ему поначалу было скучновато, тесно, не хватало того бурлящего жизнью простора производства, к которому он привык, который старался поставить на рельсы экономической целесообразности. Увидев Володю, он жаловался: - Как вы тут работаете? Сплошное бумагомарание. Смотрю на своих коллег, дальше кабинета шага боятся ступить. Из пальца высасывают никому не нужные научные труды. Боюсь, зачахну среди них. - Это лишь первое время так кажется, – успокаивал его Володя. – Разве я похож на забившегося в нору крота? А уже третий год здесь. И у меня диссертация отнюдь не связана с производством. Тебе же совсем просто. Объяснил зав. сектором, что необходимо пополнить фактологическую базу своей работы – и отправляйся хоть на луну. Всему голова – результат. Володя действительно не был похож на кабинетного ученого. От его крупной фигуры веяло силой и вальяжностью. К природной смуглости добавлен плотный загар, не успевающий сойти от одной археологической экспедиции до другой. В прищуренных глазах озорной блеск: эй, дружище, не вешай носа! Турар, у которого случаются резкие перепады настроения, расплывается в улыбке. - Все нормально, старик, – говорит он, – хандра во мне мимолетна, как тучки на летнем небе. - О, так ты еще и лирик! А стихами случайно не балуешься? - Бывает, – слегка смущается Турар. – Настоящий джигит должен уметь покорить свою возлюбленную. Гульсум вряд ли сдалась бы, не посвяти я ей тетрадку стихов. - В младые годы многих тянет к поэзии. Признаюсь, Турар, я тоже чуточку этим грешил. Но… Взрослея, мы смотрим на мир уже иными глазами. - Ошибаешься. Дело не в возрасте, а в состоянии души. Поэт для меня лишь тот, кто сохраняет юношескую способность удивляться и восторгаться. - Может быть, может быть… Вернемся к этой теме лет эдак через тридцатьсорок. В каждом человеке есть своя заповедная зона. Он приоткрывает ее только тому, в ком видит родственную душу. И хотя у Володи была иная стезя, и читатель о ней уже 105 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) знает, увлеченность Турара его согревала. Ему вообще нравились творческие люди самых различных устремлений. С тех пор они стали встречаться чаще, а иногда вместе с женами – Валей и Гульсум. Но все-таки каждый оставался на орбите своих профессиональных интересов, их еще не связывало общее дело, которому оба они в равной степени были бы преданы. Турар Койчуев почти одновременно с Владимиром Плоских защищает кандидатскую, а потом докторскую диссертацию, и к середине восьмидесятых оба ученых становятся член-корреспондентами Академии наук, причем Володя года на три раньше. В 1987 году, будучи избран вице-президентом Академии, Койчуев возглавляет Отделение общественных наук, спустя два года он уже – академик. В то время Советский Союз переживал свой последний, Горбачевский период. Огромная страна кипела политическими борениями, страстями, каждый новый политик стремился перещеголять предыдущего в провозглашении небывалых для советского общества свобод. Страна напоминала смертельно больного, которого напичкали наркотиками в виде гласности, приватизации, демократии, и он, находясь в эйфории, кажется себе сильным, выздоровевшим. Серым кардиналом перестройки, правой рукой Горбачева был Александр Яковлев, тот самый «крестник» нашего героя, что выступил в начале семидесятых с махровой черносотенской статьей «Против антиисторизма», которая послужила началом партийной чистки в рядах крупных ученых-историков. Теперь Яковлев занимал диаметрально противоположную позицию. Увидев на телеэкране его широкую, пухлую физиономию с маленькими глазками, Володя молча вставал и уходил в другую комнату. Ему претило хамелеонство. Какое может быть будущее у страны, когда роль первой скрипки в ее руководстве играют такие люди? Он усмехнулся, вспомнив слова Василия Ключевского: «Надобно найти смысл в бессмыслице: в этом – неприятная обязанность историка, в умном деле найти смысл сумеет всякий философ». Его, исследующего древнюю историю, не очень-то тянуло постигать то, что творится за окном. Хотя каждодневно им просматривалась кипа газет, хотя он был в курсе главных событий, происходящих в стране и республике, хотя к нему постоянно идут ходоки то из ЦК, то от депутатского корпуса с просьбой подготовить разного рода материалы, касающиеся как далекого прошлого, так и настоящего. Истина, таящаяся в древности, напоминает ему воду давно забытого колодца, загадочную и притягательную. Она отстоялась, она прозрачна, сквозь нее, если хорошенько присмотреться, как сквозь дымку времен проступают контуры былого. А до чего мутны, бурливы и непостоянны воды настоящего!.. Истина не рыбка, ее в такой воде не поймаешь. Развал Советского Союза наш герой воспринял с печалью и горечью, но – как неизбежность. Слишком сильна была инерция идущего под откос поезда. Многие ученые, которые связывали свои научные работы с руководящей ролью КПСС, единством братских республик, в одночасье оказались в ауте. Их труды были теперь никому не нужны. Превратилась в пепел и только что завершенная докторская диссертация Володиного друга – Геннадия Харченко. Работая в ЦК Компартии Киргизии, он все свободное время посвящал науке развития современного советского общества, ища в нем основу для свершений в будущем. И вдруг все развалилось, все пошло иным путем. 106 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) «Почти пять лет коту под хвост. Ух, я бы вам!..», – подняв вверх крепкий кулак, грозил он кому-то. Благо, хоть пригласили его заведующим кафедрой истории в Бишкекский гуманитарный университет.… Впрочем, все это отступало, меркло в сравнении с масштабами тех разрушительных процессов, которые лавинообразно вершились повсюду. Первым президентом Кыргызстана стал ученый-физик, академик Аскар Акаев. До этого он успел поработать в ЦК Компартии Киргизии, президентом республиканской Академии наук. Естественно, первое время, принимая кадровые, реформистские решения, он опирался на деятелей науки и культуры. Киргизская интеллигенция, проявляя растущее самосознание, усиленно стала интересоваться своей историей, своими традициями, культурным наследием. Поиск своих корней вел в такие дебри веков, что без ученых-историков можно было и заблудиться. Знания Владимира Плоских и его коллег, занимающихся древней историей кыргызов, оказались вдруг на гребне востребованности. Уже около двадцати лет наш герой работал заместителем директора Института истории по науке. И кто бы ни был его непосредственным руководителем – Керимкул Орозалиев, Каниметов или Салморбек Табышалиев, все они высоко ценили Владимира Михайловича, не желая видеть на его месте никого другого. «Откровенно говоря, без него невозможно представить нашего Института, всей отечественной исторической науки, – говорил мне в те времена Керимкул Кенджеевич, с которым я был достаточно хорошо знаком. – Он не просто много, очень много знает, но умеет сделать так, чтобы эти знания служили людям. Его научные труды, научнопопулярные книги не пылятся на полках, не валяются без толку. Их читают, на них учатся, о них спорят. Он никогда не выпячивает себя. А посмотри, как к нему тянутся наши сотрудники. Планируя институтскую науку, курируя ее, он помогает им то с диссертацией, то с выступлением на конференции, то с научной статьей в какой-нибудь журнал. А археология? Отряды археологов – от определения мест их поисковых исследований до снабжения всем необходимым – держатся на нем. Делается это спокойно, без суеты, без спешки и криков. И еще знаешь, что я тебе по секрету скажу? – Орозалиев с хитрецой посмотрел на меня. Был он мастер на розыгрыши, и я приготовился. – Руководителю при таком заместителе ох как нелегко. Сотрудники-то невольно сравнивают, каков шеф и каков его зам. Попробуй тут расслабиться. Того и гляди попадешь впросак. Нет, ошибаются те, кто утверждают, будто с Володей у директора не жизнь, а малина. Это как с красавицей-женой: все время надо быть на уровне». Что ж, прав Орозалиев. Но то, что он говорил, – это в идеале. Не потому ль меж ним и Плоских сложились добрые товарищеские отношения, поддерживать которые не мешали ни разница в двадцать с лишним лет, ни служебные перемещения того и другого?.. Табышалиев же выразил свое отношение к Володе весьма своеобразно. Года через два-три после того, как его утвердили директором Института истории, он признался своему заму: - В первые дни ко мне, как новому руководителю, сотрудники шли, чтобы пожаловаться, похвастаться или поплакаться. Среди них были и твои ближайшие коллеги ( он назвал конкретные имена). Меня не интересует, чем ты им не угодил, но они предлагали смешать тебя с грязью. Извини, но люди они именитые, я полушутяполусерьезно пообещал им. Однако когда мы стали работать вместе, я понял, что все их наговоры – ерунда, что работать с тобой легко и надежно. И забыл про обещание. А 107 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) тебе говорю только для того, чтобы ты не зазнавался и не думал, будто все от тебя в восторге. На академическом Олимпе помимо президента управляют институтами с разнопрофильными науками три вице-президента. Один – по техническим, другой – по естественным, третий – по общественным наукам. Я уже писал, что с 1987 года общественные науки находились под крылом вице-президента Турара Койчуева. Он же являлся председателем Отделения по этим наукам. Сюда входили институты истории, экономики, языка и литературы, философии и права. В период политических борений, переосмысления прошлого и стремления изменить жизнь общества на первый план вышли именно общественные науки. Объем работы у соответствующих академических структур значительно вырос. Академику Койчуеву удалось добиться дополнительной должности для возглавляемого им Отделения – штатного заместителя председателя. Читатель, полагаю, уже догадался, кого хотел видеть Турар Койчуевич на этом месте. - Володя, – позвонил он по рабочему телефону Плоских, – не мог бы ты заглянуть ко мне на чашечку чая? Ну, да, прямо сейчас, если не очень занят. Турар понимает толк в чае. Ублажать собеседника ароматным бодрящим напитком для него удовольствие. После этого даже жесткий разговор воспринимается смягченно, а приятная тема кажется приятной вдвойне. - Так чем могу служить? – шутливо поинтересовался Плоских, садясь напротив вице-президента. Тот налил ему и себе горячего чаю, пил мелкими глотками и с добродушной улыбкой смотрел на товарища. Со студенческих пор он прибавил килограмм двадцать, но при этом не потерял спортивной собранности, хотя узнать в нем боксера-легковеса было уже непросто. - Не томи, Турар, по глазам вижу, что есть у тебя какое-то заманчивое предложение. И касается оно, если я не ошибаюсь, совместной работы над какой-то книгой. - Тоже мне экстрасенс, – коротко засмеялся Койчуев. – Ошибаешься, да еще как. Мы должны решить вопрос не творческий, а кадровый. Пойдешь ко мне заместителем? – и тут же пояснил: – В структуре Отделения общественных наук теперь появилась должность заместителя председателя. Ну и как? Володя задумался, теребя кончиками пальцев щетину щеголеватых усов. Так повелось, что разного рода информация стекалась к нему помимо его усилий, словно льющийся дождь – с крыши в водосток, а оттуда в находящуюся под ним емкость… Он, конечно, знал о стремлении Койчуева усилить Отделение дополнительной должностью зам. председателя. Однако занятый массой навалившихся на него дел никак не связывал эту должность с собою. Когда человек столько вот лет тянет одну и ту же лямку, то уже как-то и не пытается примерить к себе другую. - Для меня это неожиданность, – сказал он. – Направленность работы здесь гораздо шире, все-таки вместо одного института – четыре. В общих чертах, правда, тематика мне их известна, ведь в одном котле варимся. И потом, надо поговорить с директором, Салморбеком Табышалиевичем. А вдруг он упрется? - Не упрется. Предварительный разговор у нас с ним уже был. Хоть он и ценит тебя очень, но понимает: ты там крепко засиделся. Пора подниматься на новую ступень обзора академической науки. От этого, полагаю, и ты, и наука только выиграете. 108 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Действительно, Табышалиев не возражал против перехода Владимира Михайловича на новое место. Как крупный ученый, организатор, много лет возглавлявший Киргосуниверситет, он без труда угадывал суть того или иного человека и знал, что где бы его заместитель потом ни работал, а уж своему родному Институту истории никогда не откажется помочь. Так потом на самом деле и было. Несмотря на разность характеров, Плоских и Койчуеву работалось вместе легко. Как историк дополнял экономиста, так терпеливый, неспешный Володя дополнял кипящего энергией, обладающего мгновенной реакцией и порой заводящегося с полоборота Турара. Оба отличались честолюбием, обязательностью и верностью слова. В их отношениях, конечно же, вспыхивали разногласия, случались неувязки. Но все, в конце концов, уравновешивалось взаимной уважительностью к мнению товарища, к его высокому профессионализму. Принцип: начальник всегда прав, был чужд Койчуеву. И Володя ценил это. Всякие ситуации, в которых надо было разбираться Койчуеву и Плоских, подкидывала академическая жизнь. То предстоял жесткий разговор с проштрафившимся директором одного из институтов, человеком сколь талантливым, столь и безалаберным, то президент Академии, которому, видно, нажаловались, требовал объяснения по поводу закрытия некогда актуальной темы в области экономики… – Володя, будь добр, займись-ка этим, ладно? – на лице Турара просительная улыбка. – А то я разгорячусь, сорвусь, наговорю лишнего, а потом сам же буду жалеть. Ходить по лезвию ножа – твой конек. Я даже не слышал, чтобы ты на кого-нибудь голос повысил. С любым человеком находишь нужный тон. – Ну, вот, – вздыхает Плоских, – опять мне брать огонь на себя. – Какой огонь? Ты его в зародыше тушишь. – Послушала бы тебя Валентина Алексеевна… – А что, – Турар внимательно посмотрел на Володю, – у нее другое мнение? Давай соберемся вечерком, и я ей на фактах все докажу. – Не знаешь ты женщин, Турар. Им факты приводишь, а они уже видят печальные последствия этих фактов. Моя жена считает, что я, сглаживая, гася всякие рабочие конфликты, накапливаю внутри себя некую взрывчатую смесь. Вот дома, дескать, она нет-нет, да и бабахает. – Странно, я, вроде, ничего не накапливаю, а Гульсум толкует мне о том же. Посмеявшись над этим загадочным явлением, они принимались за дело. Круг забот вице-президента и его зама простирался от определения направлений научных исследований всех четырех институтов и постоянного наблюдения за их выполнением до связей между институтами, международных связей, издания научных трудов и координации всего издательского дела. Сюда же еще приплюсовываются вопросы финансов, кадров и т. д. Через год вся или почти вся эта работа ляжет на плечи нашего героя. А произойдет вот что. Президент республики Аскар Акаев, формируя состав правительства, предложил Турару Койчуеву стать заместителем Председателя Совмина, ответственного к тому же за проведение экономической реформы. Турар согласился. Он регулярно выступал в 109 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) печати со своим видением реформ, и ему было интересно возглавить столь важный для республики процесс преобразования экономический системы. Но он не тешил себя иллюзиями, понимая, что Акаев, которого он хорошо знал еще по Академии, вряд ли пойдет на последовательные кардинальные действия. Он приверженец полумер, популизма, а потому их пути-дорожки рано или поздно разойдутся. Дай Бог, хоть успеть сделать для республики что-то полезное. Согласиться-то Койчуев согласился, но поставил условие: вице-президентом Академии он остается, только теперь на общественных началах. Владимир Михайлович Плоских, сильный ученый, организатор, прекрасно умеющий рулить на всем поле общественных наук, вполне справится пока сам. Достаточно, если он, Койчуев, будет каждодневно контактировать с ним. Акаев не стал возражать. Так свыше трех лет Владимир Плоских, являясь замом, по сути, руководил всей деятельностью Отделения общественных наук, исполнял обязанности вице-президента. Загруженный работой в Правительстве, Койчуев далеко не всегда успевал впрягаться в академическую колесницу. Наиболее острые, проблемные вопросы они обсуждали либо по телефону, либо поздно вечером. Все основывалось на полном доверии. Кто из них и в чем разбирался больше, того предложение было решающим. Республика переживала сложнейший период. Бешено галопировала инфляция. Советский рубль, имевший тогда хождение в большинстве республик бывшего Союза, быстро обесценивался. Мешок с деньгами уже не сулил его обладателю богатой жизни. Койчуев один из первых в стране осознал необходимость разработки собственной национальной валюты. Только ее введение могло преломить критическую ситуацию. Созданную в обстановке секретности официальную комиссию по нацвалюте возглавлял премьер-министр Турсунбек Чынгышев, но фактически ее инициатором, ее мотором был Турар Койчуев, который привлек к работе комиссии Владимира Плоских – как историка, знакомого с монетной системой средневекового Кыргызстана, а также с историей денежного дела в России и СССР. Его знания, советы пригодились при разработке сомовых денежных знаков, особенно в связи с изображением на купюрах разного достоинства тех или иных выдающихся деятелей кыргызского народа и памятников культуры. Параллельно с подготовкой собственной нацвалюты в республике Плоских и Койчуевым велась подготовка к изданию двух книжечек: «Сом – проблемы и надежды» и «В мире денег». Обе – научно-популярные. В мае 1993 года сом был введен в оборот, и в это же время запущены в печать обе книжечки. В них рассказывалось об истории существования и использования денег на территории Кыргызстана с древности до суверенитета, о закономерностях их появления и исчезновения, о разных курьезных случаях, связанных с монетами и нумизматикой. Непосвященному становилось известно, откуда, по свидетельству истории, взялся сом – грубо обработанный слиток драгметалла, и тыйын – шкурка белки, являвшаяся эквивалентом обмена в средние века. Естественно, авторы рассматривали и перспективы введения первых в истории кыргызского народа собственных денег, и возможные сложности выхода республики из рублевой зоны. Таким образом, внимательный читатель может сделать для себя очередную пометку: наш герой оказался впрямую причастен к важному событию в жизни каждого кыргызстанца, событию, определившему, какой валютой пополняется наш бюджет, 110 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) семейный и республиканский, и чем мы рассчитываемся за приобретенный на рынке товар. В своем предвидении Койчуев не ошибся, экономические реформы стали тормозиться руководством республики, и его, проводящего эти реформы, горячо отстаивающего свои взгляды, постарались быстренько переместить из Белого дома в Академию. Но чтобы пока это не выглядело опалой, на соответствующий его рангу пост – президента Академии наук, которая, став теперь Национальной, тоже нуждалась в серьезных переменах. Относительно кандидатуры вице-президента по общественным наукам у Койчуева сомнений не было – Плоских Владимир Михайлович. Он уже показал, что, безусловно, справляется с этим. И время на притирку тратить не надо. Турар мог положиться на него, как на самого себя. В начале девяностых на почве растущего национального самосознания случались и всплески национализма. Даже среди маститых ученых проскальзывало мнение, что заместитель еще может быть русским, а вот вице-президент - извините. Такие соображения высказывались и Койчуеву, но он сразу же отсекал их. Тогда к нему подкатывали с другой стороны: – Вокруг столько академиков, причем, есть из твоего же рода, а ты берешь членкорреспондента. Зачем? Тебя не поймут… – Во-первых, в академической элите мы с ним самые молодые. Можем работать по пятнадцать-двадцать часов в сутки. Во-вторых, понимаем друг друга с полуслова. А, значит, сумеем добиться тех целей, что ставятся сейчас перед Академией. И больше, прошу, ко мне с такими разговорами не приходить. Общее собрание Академии наук, на котором обсуждался новый состав Президиума, избрало Владимира Плоских вице-президентом. Это было в декабре 1993 года. С тех пор, за исключением короткого периода, он работает в руководстве НАН Кыргызстана. Наука переживала трудные времена. Бюджетного финансирования едва хватало на мизерную зарплату сотрудникам. Зимой Академия почти не отапливалась. Оборудование в ее институтах устарело, из-за отсутствия материалов опыты не проводились. Археологи, геологи, ботаники и медики перестали выезжать в экспедиции. Ученые уходили в предприниматели, челноки. Родной для Володи Институт истории «усох» почти втрое. Но его беспокоило и другое: кое-кто из видных ученых-историков, работавших вне Академии и попавших под сокращение, вообще остался не у дел. В дикий рынок, основанный на принципе купи-продай, они не вписывались. Помочь им и одновременно самой Академии – вот чем Владимир Плоских был озабочен. Без работы оказался и бывший директор Института истории партии при ЦК КП Киргизии Джениш Джунушалиев. Подобно многим, кто в советскую пору был в первых рядах идеологов Компартии, а когда ее сбросили, не стал юлить и приспосабливаться, он находился в опале. Плоских знал Джениша еще по университету, ценил его как ученого, глубоко порядочного человека. Встретившись с ним, предложил: – В Отделении общественных наук есть вакансия ученого секретаря. Зарплата не бог весть какая. Но это – пока. Нынче все быстро меняется. Пойдешь? – Конечно! – обрадовался Джениш. 111 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Спустя несколько лет Джунушалиев станет член-корреспондентом, директором Института истории НАН. В 2009 году выйдет их совместный с Плоских «классический университетский учебник» КРСУ «История кыргызов и Кыргызстана». Однако поддержка, оказанная Володей в трудный момент его жизни, для Джениша незабываема. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ После окончания университета я впервые увидел Владимира Михайловича в кабинете нашего товарища Геннадия Харченко, который тогда работал зам. зав. отделом ЦК КП Киргизии. Мы поздоровались, обнялись. Все-таки студенческие годы очень сближают людей. А Геннадий напустил на себя эдакую почтительность и говорит: «Ты только, Джениш, без панибратства. Володя скоро бо-о-льшим человеком станет. Чтобы войти к нему в кабинет, придется стучаться». – «Ладно, – киваю в ответ, – постучусь, а если будет повод, поздравлю». В те времена в ЦК решали, кого избирать член-корром, кого академиком. В 1990 году я закончил монографию «Время созидания и трагедий 20-30 годов». Володя уже выпустил несколько книг о репрессированных кыргызстанцах, был знатоком того трагического периода. Я решил с ним посоветоваться, показал ему монографию. Внимательно прочитав, он высказал кое-какие замечания, пожелания. Не успел я издать монографию, как развалился СССР, разогнали компартию. Вскоре я сам остался без работы. Куда ни обращусь, везде нулевой результат. А тут Владимир Михайлович приглашает меня на работу в Академию… И напоминает о том, о чем я последнее время даже не думал. «Джениш, у тебя же почти готовая докторская диссертация. Или ты забыл? Давай-ка, займись ею вплотную». Какая диссертация? Все рушится, будущее неопределенно, люди живут одним днем... Пытаюсь возражать в этом духе, а он твердо мне заявляет: «Докторскую надо сделать в этом году. Значит, сделаем. И не сомневайся». Его тон вселил в меня уверенность. Как не сделать при такой-то поддержке! «Только ты будешь моим научным консультантом», – набравшись наглости, сказал я. «Без проблем», – ответил он. В декабре того же года я защитил докторскую диссертацию. А когда Владимир Михайлович стал заведовать кафедрой в Кыргызско-Российском университете, позвал туда и меня. Давай, говорит, к нам на полставки. Вот и получается, что в крутые периоды моей судьбы он сыграл определяющую роль. Джениш Джунушалиев, доктор исторических наук, член-корреспондент НАН На серьезные перемены, о которых Койчуев договаривался с Акаевым перед тем, как прийти президентом Академии, средств не выделялось. Реорганизация сводилась к тому, что некоторые институты объединяли, другие сокращали. Турар Койчуевич пропадал в Белом доме, где оставались его добрые знакомые по прежней совместной работе, хлопоча хоть о какой-то помощи для существования науки. Меж тем сама наука пыталась всеми способами доказать свою жизнеспособность. И, прежде всего, изданием научных трудов. Владимир Плоских, 112 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) стоящий у руля общественных наук, понимал, сколь это важно. История кыргызского народа тоже нуждалась в свежих подходах, переосмыслении. Разные идеи обуревали его. Как композитор, который пишет музыку, заранее имея в виду определенных исполнителей, так и руководитель в науке продумывает тематику, рассчитывая на конкретных ученых. Лишенный возможности ездить в археологические экспедиции Мокрынин, Володин друг, тосковал. Его светлая голова мучилась, изнывала от вынужденной незанятости, простоя. А тоска у него оборачивалась, как в свое время у Бородина, выпивкой. Никакие дружеские упреки не действовали. Как-то вечером, заглянув к нему домой, Володя завел разговор о том, что давненько они вместе ничего не писали. Историческая наука, как и современное общество, переживает потрясения. Меняется угол зрения на многие исторические факты. Если ты промолчишь, вместо тебя выскажутся другие. И тебе останется только наблюдать и ворчать на несовершенство мира. Мокрынин поднял голову с небрежно зачесанными назад темнорусыми длинными волосами, его серые глаза, под которыми набрякли мешочки, внимательно смотрели на друга. – Вовочка, умница, – заговорил он медленно, с растяжкой. – Я же тебя хорошо знаю. Ты не из тех, у кого в багаже лишь пустая риторика. Давай, выкладывай свои конкретные соображения. Обсудим, а там, глядишь, примемся за дело. Я так и думал, что ты вытащишь меня из депрессии. В тот вечер они еще долго говорили о предстоящей совместной работе, о тех новых направлениях, которые следует в ней использовать. Володя видел, как постепенно загорается Мокрынин, как у него самого рождаются предложения. – Следующий раз соберемся уже втроем, всем авторским коллективом, – сказал он, собираясь уходить. – Как это втроем? А кто еще? – в голос Мокрынина вкралась подозрительность. – Ты его хорошо знаешь, – тая улыбку, успокоил Володя. – Койчуев Турар Койчуевич. – Турарчик? Так это же превосходно! Оригинально мыслящие люди нынче большая редкость. А он из их числа. Экономист, но и в истории дока. Любопытно, отметил про себя Володя, что и Турар лестно отозвался о Мокрынине, чей стиль письма ему очень нравится. А когда меж соавторами складываются уважительные отношения, успех работы обеспечен. Вышедшая в первой половине 1994 года книга «Кыргызы и их предки. Нетрадиционный взгляд на историю и современность» на строго документальной основе, с привлечением совершенно новых материалов популярно рассказывала об известных и умалчиваемых страницах истории Кыргызстана с древнейших времен до суверенитета. Именно с нее берут начало исследования ученых республики по этногенезу кыргызов, их государственности, по тысячелетнему юбилею эпоса «Манас» и других важных исторических событий. Увы, даже в отображении определенных реалий истории можно оказаться в изголовье и быть замеченным, востребованным, как получилось в данном случае, или пристроиться в хвосте, остаться вне научного и общественного интереса. Сколько Володя себя помнит, «хвостизмом» он не страдал. Ему всегда удавалось быть первым или в ряду первых, еще начиная с педучилища. В науке немало 113 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) направлений, тем, которые «застолбил» именно он. Да разве только в науке? Помните, как он первым прибежал по льду Ишима спасать мальчишку? Первым и на всю жизнь он стал, отодвинув всех остальных, у любимой девушки Вали. Первым он приходил на помощь друзьям и знакомым, едва над ними нависала беда… В те годы вице-президентства Владимира Плоских шел активный процесс интеграции науки и образования. Наметился серьезный разрыв между состоянием образования и тем, что происходило в обществе. Особенно это сказывалось на учебниках – и школьных, и вузовских. Известен такой парадокс: в школьном расписании значился предмет «История Отечества», а преподавание велось по московским учебникам истории России. В 1995 году Плоских и Мокрынин подготовили первый школьный учебник по истории Кыргызстана для 8-9 классов общеобразовательных школ, который вышел массовым тиражом на русском и кыргызском языках. Тогда же этими авторами в составе группы академических ученых-историков, философов и экономистов было подготовлено и издано под редакцией Турара Койчуева учебное пособие для вузов (первое в республике) «История кыргызов и Кыргызстана», которое через три года вышло уже как вузовский учебник, сначала на русском, затем на кыргызском языках. Бывают такие вехи в науке, что даже в безвременье, когда жизнь, как пыль, клубится вокруг, их нельзя не заметить. За комплекс историко-философских и экономических работ группа соавторов В. Плоских, Т. Койчуев, В. Мокрынин, А. Брудный, Д. Джунушалиев удостоились Государственной премии Кыргызской Республики в области науки и техники. Вскоре наш герой был избран академиком Национальной академии наук. На него обрушился поток поздравлений, в его честь сочинялись речи и оды. Не знаю, что там у Володи творилось внутри, но внешне все это никак на нем не отразилось, какихлибо следов монументальности в походке, выражении лица я не обнаружил. Только стал он еще более молчалив и сдержан. Помню, собрались мы небольшой компанией на даче тогдашнего российского посла Георгия Алексеевича Рудова, человека замечательного, много сделавшего для возвышения России в глазах кыргызстанцев, для укрепления отношений Кыргызстана и России. Ну, конечно же, тосты за Володю поднимаем. А он сидит грустный, и лишь, чокаясь, для приличия улыбается. - Не пойму я что-то, Владимир Михайлович, – сказал, наконец, посол, – ты рад академическому званию или нет? Такое впечатление, будто тебе его насильно всучили. Иль водка не крепка и слова затерты? - Все замечательно, друзья, – ответил Володя. – А настроение?.. Спасибо вам за добрые слова, однако, звания, награды – это суета сует. Есть куда более высокие ценности. Так давайте-ка выпьем лучше за любовь! – и он повеселел, распрямился, снова стал душой компании. В 1998 году произошло непредвиденное событие. То ли по установке Белого дома, то ли сработали какие-то внутренние пружины в самой Академии, но ее Президиум был досрочно переизбран. В том числе президент и оба вице-президента. После этого Владимир Плоских полностью связывает свою научнопедагогическую деятельность с Кыргызско-Российским (Славянским) университетом, где возглавляет созданную им ранее кафедру истории и культурологии, а Турар 114 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Койчуев становится директором Центра экономических и социальных программ при правительстве республики. Работая в разных коллективах, они по-прежнему поддерживают дружеские отношения, встречаются на всевозможных собраниях в стенах родной Академии. Спустя пять лет Владимир Михайлович был вновь избран вице-президентом НАН Кыргызстана. Что касается президента, то им остался на второй срок видный ученый-физик, человек бескомпромиссного, крутого нрава Жаныбек Жеенбаев. Он сам перед общим академическим собранием попросил Плоских взять на себя бремя Председателя Отделения общественных наук и заявил, что во всем доверяет ему и надеется на его объективность. Поблагодарив Жеенбаева, Володя все-таки отказался. Но тот продолжал настаивать. - Пойми, – говорил он, – это не только мое желание. На самом верху, – и Жеенбаев показал пальцем в потолок, – видят на этой должности именно тебя. Идти наперекор руководству Белого дома Володе не хотелось. Ему было известно, чем это может обернуться. И он опять впрягается в работу вице-президента, отдавая Славянскому университету лишь часть своего времени. Помогало не только неукоснительное соблюдение установленного им же самим графика, но и, прежде всего, четкое распределение обязанностей между подчиненными, умение ставить перед ними определенные задачи и жестко требовать их выполнения. «Этому, – признается Владимир Михайлович, – я научился за долгие годы аппаратной, чиновничьей работы Ученым секретарем – помощником президента Академии, заместителем директора Института истории, заместителем председателя Отделения общественных наук. Занимаясь чистой наукой, этих качеств не приобретешь». Вскоре произошел случай, о котором сначала я даже не хотел рассказывать. Не потому, что он мешает созданию безупречного образа моего героя. На протяжении всей книги я меньше всего стремился к этому. А потому, что сам по себе случай столь противоречив, что его можно истолковывать по-разному, и осуждая, и оправдывая поступок главного действующего лица. Об одном прошу тебя, уважаемый читатель, не торопись выносить свой вердикт. В 2004 году Турар Койчуев вместе с группой соавторов подготовил ряд работ, анализирующих социально-экономическое развитие различных регионов республики на современном этапе и предлагающих комплексные программы для их дальнейшего подъема. Выполненные исследования тянули, по мнению авторов, на Государственную премию Кыргызской Республики. Но рассчитывать на столь высокую премию без рекомендации Академии бессмысленно. Первое «сито» – Отделение общественных наук НАН Кыргызстана. Через него, заручившись поддержкой вице-президента Владимира Плоских, работы благополучно проходят. Следующий этап – пленарное заседание маститых ученых всей Академии. Вот тут-то коллективный труд, встретив жесткое сопротивление, был отклонен. Койчуев с горечью отмечал, что против выдвижения голосуют даже те, кто и академиками-то стали только благодаря ему, когда в период своего президентства он подставлял им плечо. Но больше всего Турар поразился позиции Владимира Плоских, неожиданно тоже проголосовавшего против. Ведь на Отделении он не высказал особых замечаний по представленным работам, поддержал, обнадежил его.… Обида душила Койчуева. И едва они остались наедине, он с присущей ему горячностью набросился на своего товарища: 115 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) – Эх, ты, Володя!.. Так подвести!.. Не ожидал я этого от тебя, не ожидал. Моя обида вовсе не в том, что мы не прошли, а в твоей позиции. Даже если все остальные были бы против, ты один, по совести, должен был голосовать «за». И не только как близкий друг. А потому, что до этого поддержал выдвижение нашего труда. Чего ты потом испугался? Кресла своего лишиться?.. Потупившись, Володя выслушал гневную тираду друга. - Прости, Турар, – сказал он, – но иначе я просто не мог. Накануне был разговор с президентом… В общем, пошло такое давление, что…– и он только развел руками, давая понять, как сам все это переживает. Конечно, Володя не стал полностью раскрывать карты, по привычке многое оставляя за кадром. Прежде, чем принять решение, он, пожалуй, прикинул еще и крайний вариант. Удастся ли ему что-либо изменить, если хлопнуть дверью, повернуть против течения? Увы, его голос никак не влиял на исход заседания, уже предопределенный заранее. Но дело, которому он служит, наверняка пострадает. И тогда рассудок взял верх над чувством. Обычный прием дипломатов: уступить сегодня, чтобы выиграть в главном завтра. Мельком вспомнился Брестский мир. Но оправдания, которые услужливо подсовывало сознание, лишь слегка успокаивали его. Спустя какое-то время, когда мы с Тураром Койчуевым завели разговор о том случае, он высказал интересную мысль: - У Володи есть ценное качество: он умеет признавать свои слабости. И этим обезоруживает. На него нельзя долго обижаться. Настолько он искренен в объяснении поступка, который поначалу вызывает обиду, возмущение, настолько он действительно переживает из-за всякого рода недоразумений, что его самого хочется утешить. Мы с ним были и остаемся друзьями. Когда после «Тюльпановой революции» 2005 года сменилось руководство страны, возникла необходимость проведения реформ во всех сферах политической, экономической и культурной жизни. Требовались реформы и в науке. Речь шла о смене приоритетных направлений для врастания в рыночную экономику, о возможном переподчинении Академии от Правительства к Министерству образования, об омоложении кадров, о более широком привлечении женщин к руководству Академией. В подготовке новых базовых документов «Закона о науке и научной инновационной политике», закона об Академии наук, новых проектов реформирования, новых уставов Академии и Институтов Владимир Михайлович Плоских был занят по самую макушку. В это время уходит из жизни президент Национальной академии наук, академик Ж.Ж. Жеенбаев. Исполняющим обязанности президента назначается крупный ученый, известный химик-экспериментатор Шарипа Жоробековна Жоробекова, которая до этого, как вице-президент, возглавляла Отделение химико-технологических, медикобиологических и сельскохозяйственных наук. Вскоре собрание Академии единогласно избирает ее президентом НАН. Прежде всего, она приступает к формированию Президиума. Из Белого дома требуют: омолаживайте кадры. Но ведущие должности по уставу должны занимать только академики, а где найдешь среди них и молодых, и с соответствующими организаторскими качествами? Так что вице-президентами стали, в основном, семидесятники. В том числе наиболее политизированного Отделения общественных наук. Это было третье пришествие на столь ответственную должность нашего героя Владимира Плоских. Заметь, дорогой читатель, такой примечательный факт: трижды видный русский ученый, опытный организатор науки возглавляет самое национальное Отделение 116 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Академии наук Кыргызской Республики. Подобного не было ни в одной Академии наук ни советского, ни постсоветского времени. После выборов в кулуарах слышались шутки: «Наукой будут править молодые… когда состарятся». А в ответ: «Зато гендерная политика соблюдена на все сто!» 2. ПАЛАТА РАЗДУМИЙ Валя лежала в больничной палате на одиннадцать коечных мест, одолеваемая болью и тоской. Что теперь будет с ней, что теперь будет с ее большой семьей – мужем, детьми и внуками? Странно, однако, о детях она почему-то беспокоилась гораздо меньше, чем о муже. У Светы крепкая, устоявшаяся семья, да и сама она умница, по стопам отца идет, кандидатскую диссертацию уже подготовила, а потом, глядишь, и за докторскую возьмется, заранее тему к себе примеряет. Вася? С ним, конечно, еще бывают сложности, однако совсем не такие, как тогда, когда он вернулся после службы в армии из Мозамбика. Советские войска выполняя там свой интернациональный долг, попадали в жуткие переделки, уцелеть в которых удавалось далеко не всем. Изматывали также тропический климат, высокая влажность, жара, муссоны, всякая кусучая нечисть. Вася вернулся контуженный, с тропической лихорадкой и расшатанной до предела нервной системой. Чего стоило родителям, ему самому найти выход из той кромешной, нависшей над ним тьмы, знают только они сами. Но нынче он уже окреп, полон жизнелюбивых устремлений, старается даже другим помогать. Вновь подумалось о Михайловиче, ее дорогом Володе, каково ему будет, если с ней, не дай Бог, что-нибудь случится? Ведь в быту он как большой ребенок, совершенно ни к чему не приспособлен. Это в Академии или Славянском университете он всех знает, к нему все прислушиваются, в науке он вообще знаковая фигура, сам президент республики иной раз с ним советуется. А дома? Забарахлит ли сантехника, свалится ли гардина, дверь ли станет скрипеть – он и ухом не поведет. Ему же всегда некогда. Обложится книгами, архивными документами и работает до полуночи. Вызывай, говорит, мать, мастера, пусть сделает что надо, а я сам с ним расплачусь. Хотя в молодости за все брался, все у него получалось. Но вырос масштаб научных и служебных забот, и на дом его уже не хватает. Если она задержится по каким-то делам, он и пищу себе не приготовит. Будет сидеть голодный или перекусит чем-нибудь из холодильника, даже не разогревая. Нет, без нее ни поесть, ни одеться, как ему положено по статусу, он не сможет. Так что ей, во что бы то ни стало, надо держаться, и операцию перетерпеть, и лечение, и снова нести дом на плечах своих. К вечеру боль становилась невыносимой. Опять придется просить медсестру, чтобы сделала перед сном обезболивающий укол. Господи, когда это кончится? А впереди еще операция…Она поморщилась, тихо застонала. Услышав, соседка по палате, говорливая и жалостливая, не преминула посочувствовать: - Бедненькая, сильно болит? Оно и не удивительно: вон как щеку-то разнесло. Как бы на вторую воспаление не перекинулось. Ты с операцией поторопи хирурга. А еще лучше, если этим твой муж займется. Видный он у тебя, красавец. И пост, наверное, имеет высокий. Врач с ним уважительно разговаривает, а остальных едва замечает. Но главное, к тебе он относится так, словно вы только поженились. Придет, 117 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) смотрит ласково, заботой тебя окружает, ты за ним, как за каменной стеной. И дети твои, подстать отцу, постоянно с тобой рядом… Боль слегка притупилась, соседка продолжала говорить, и под неспешное журчание ее речи опять потекли, закружились Валины мысли. Вспомнилось то ясное осеннее утро возле университета, когда она с однокурсницами окапывала деревья и вдруг почувствовала, будто чья-то тень закрыла солнце. А на крыше здания стоял высокий парень в красной рубахе и махал ей рукой. Спустившись, он подошел к ней. «А ты… ты зачем загородил мне солнце?» – попыталась сердиться она. «Неужели не понятно? – сделав большие глаза, удивился Володя. – Чтобы твое белое личико не потемнело, всегда оставалось гладким и нежным. Именно это тебе идет». С тех пор, пожалуй, лет сорок минуло. У них взрослые сын и дочь. И кожа ее лица, хоть и в тени Володиных успехов, уже, увы, не та. Да и точеная фигурка гимнастки куда-то запропала. А теперь… Операция может испортить, обезобразить лицо, сделать его отталкивающим. Если же воспаление перейдет на мозг, тогда уже все равно, тогда ее ничто не спасет. Думалось об этом отстраненно, как будто это происходит, может произойти с кем-то другим, чужим, незнакомым человеком. Не сближая беду с собой, она, по сути, водила ее за нос. Водила по ту сторону роковой черты, подсознательно желая, чтобы она заблудилась. Валя еще не знала, что шансы выжить у нее, по мнению врачей, сводились к нулю. Она также еще не знала, какие усилия прилагают ее муж и дети, чтобы опрокинуть это мнение, сделать ставку только на благополучный исход. А началось-то все с пустячка. Заболел зуб. После осмотра стоматолог предложил удалить его. Валентина согласилась. Зуб удалили, а корешки остались. Была зима, небольшая простуда – и развился бурный воспалительный процесс. В поликлинике, куда она обратилась, решили, что у нее воспаление тройничного нерва. Лечили прогреванием, что в ее положении делать было нельзя. Стало еще хуже. И вот она в клинике челюстно-лицевой хирургии. Остается надеяться на чудо. А оно, это чудо, свершается лишь тогда, когда в него верят, в нем нуждаются. Верила ли она? Пожалуй. Но что очень нуждалась – абсолютно точно. Опять подумала о Володе. Для него этот год такой тяжелый!.. В апреле внезапно случилась беда с близким ему человеком, другом их семьи Геннадием Харченко. Шел в Славянский университет, где работал доцентом, споткнулся о выступ на тротуаре и упал, сильно ударившись головой об асфальт. Казалось, все было сделано, чтобы спасти его, но… В тот же день он скончался. Жизнерадостный, кипящий энергией… На людях Володя держался, занимался организацией похорон, а дома сидел опрокинутый, сжав голову руками... Выпьет очередную рюмку и молчит, выпьет и молчит… Лицо белое, как полотно. Валя боялась, что сердце у него не выдержит. Пыталась растормошить, отвлечь разговорами. Бесполезно. Днем вроде бы ничего, а вечером… Потом он решил выпустить книгу, где были бы главные Генины работы и рассказы друзей, коллег о нем… А раз решил, значит, стал заниматься, готовить книгу… Нет, думала Валя, с ней ничего плохого не случится, не должно случиться… Операция прошла удачно. Выздоровление было не за горами. Но шрам – от уха до уха – ее ужасал. Хотя врачи говорили, что через два-три месяца он будет едва заметен. Впрочем, не в нем и даже не в навалившейся вдруг усталости крылась причина Валиной хандры, подавленного настроения, столь не характерного для нее. Копаясь в себе, в своих делах, она неожиданно обнаружила, что в жизни ею сделано куда меньше, чем ей хотелось бы сделать. 118 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Может, она удовлетворилась ролью жены известного ученого и не попыталась полностью раскрыть свои возможности? Кандидатская защищена в конце шестидесятых, с тех пор все делается ею в каком-то рядовом режиме. Муж и дети, дети и муж. По-настоящему серьезных научных или научно-популярных работ у нее почти нет. Работает преподавателем на кафедре, которой заведует ее обожаемый супруг. Иногда, оказавшись в высоких кругах, куда вхож Владимир Михайлович, она слышала чей-нибудь шепот: «Воропаева? Не знаете? Так это ведь жена академика Плоских». Было приятно и… немножко грустно. А нынче, когда задумалась поглубже, стало почему-то совсем грустно. Может, зря она голову себе морочит? Никакими особыми талантами она не обладает и надо с достоинством, добросовестно выполнять привычные обязанности, которые, вероятно, предписаны ей небесами. Вспомнилась статья о Наталье Гончаровой, которую она чуть ли не полгода назад отнесла в республиканскую газету «Слово Кыргызстана». Эта статья о жене гениального русского поэта, пленившей Валентину своей чистой и возвышенной душой, писалась в порыве вдохновенья, на документальных материалах и напрочь опровергала всяческие наветы, что все еще обрушиваются во след давно ушедшей жизни Натали. Но статья, увы, так и не опубликована. Видимо, ее забраковали, выбросили в корзину, значит, она не умеет писать интересно, чтобы это захватывало, волновало, заставляло поверить автору. Значит, ей больше и не следует в своей работе пытаться выходить за рамки научной, учебной литературы. Вон Володя только что опять выпустил популярную книгу «С отрогов небесных гор до Северной Пальмиры», посвященную 300-летию Санкт-Петербурга и 265-летию Атаке-батыра, опять рассказал о малоизвестных страницах из истории установления кыргызско-российских отношений. И как рассказал!.. Потому что ему это свыше дано, а ей, увы, нет. Поставить диагноз собственной судьбы на каком-либо ее вираже столь же важно, как и диагноз одолевающей тебя болезни. Только бы не ошибиться. За окном палаты то начинался снег, и все заоконное пространство празднично расчерчивалось белыми пушистыми хлопьями, то снег внезапно прекращался, и все вокруг становилось серым и будничным. Засмотревшись на эти меняющиеся картинки зимы, Валя не сразу заметила Володю, который стоял в дверях и с улыбкой наблюдал за ней. Был он в кожаной куртке на меху, в густых седых волосах до плеч поблескивали растаявшие снежинки. С трудом поднявшись, она вышла в коридор. Он усадил ее на обшарпанный стул, достал из портфеля газету и протянул ей. Это был пятничный, наиболее популярный номер «Слова Кыргызстана», где публиковались самые читабельные материалы. Среди них была помещена и ее большая статья о Наталье Гончаровой, занимавшая почти две газетных страницы. - Я разговаривал с Вилором Акчуриным, который готовил статью к печати, так он о ней превосходного мнения. Ни строчки не сокращал, дал в полном объеме. Позволь, дорогая, поздравить тебя! – и Володя коснулся губами ее щеки. – О, рубец уже не красный, а лишь слегка розовый. Вот увидишь, все будет еще лучше, чем обещают врачи. Валя готова была разреветься от охвативших ее радостных чувств. Текст ее статьи плыл перед глазами, словно праздничный хоровод снежинок. - Спасибо тебе, – тихо сказала она. - А мне-то за что? – сделал большие глаза Володя. – Акчурину потом скажешь спасибо. 119 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Скажу. Но… Если статья действительно превосходная, почему они так долго ее держали? - Это ж не литературная, а общественно-политическая газета. Ей для публикации такого рода материалов нужен повод. Январь, сама понимаешь, хоть и печально, однако связан с Пушкиным. - Вот оно в чем дело… Вряд ли стоило столь подробно рассказывать об этом эпизоде с газетной статьей, если бы он не повлиял решительным образом на духовное возрождение Валентины Воропаевой. В ней, как она говорит, словно что-то стронулось, сместилось, словно клапан какой-то открылся. Она поняла, что может писать не только на сугубо научные, но и на другие темы, требующие живого популярного письма. Оказывается, где-то в глубине, подспудно у нее скопилось столько всяких замыслов, что как только она стала их реализовывать, многие ахнули. Впрочем… Поначалу публикации, автором которых была Валентина Воропаева, встречались с недоверием, налетом подозрительности: дескать, за этим стоит академик, писатель Плоских, дескать, он подсказывает, направляет, водит своей рукой ее руку. Каюсь, какое-то время и мне так думалось. Хотел даже по-дружески спросить его об этом. Но постепенно стало очевидно, что и стиль, и подбор фактов, и компоновка, подача материала у нее совсем иные, чем в публикациях Плоских. А, главное, то, чем она увлеченно и упорно занималась, находилось вне круга его научных, писательских интересов, хоть и очень обширного, но все-таки имеющего свои пределы. И всякие сомнения в открывшемся даровании Воропаевой улетучились. Долечивалась Валентина дома. Очень помогали ей в этом дети – Вася и Света. И не только тем, что взяли на себя домашние заботы, но и тем, что всячески старались «зарядить» ее своей молодой энергией. Над экстрасенсами Валя посмеивалась. Да и никакими экстрасенсами, если всерьез, ее дети и не были. Но по проводам их любви, когда они делали свои манипуляции, текла к ней живительная сила, и она чувствовала это. Болезнь отступала. Хотелось работать, хотелось творить. Из-под ее пера один за другим стали выходить основательные очерки о жизни замечательных людей – Фаворском, Вернадском, Чижевском… «Слово Кыргызстана» с удовольствием предоставляло ей свои страницы. Вилор Акчурин, этот мастер журналистики, тонкий знаток человеческих душ, сумел так построить с ней, как автором, отношения, что она твердо знала, когда и какой материал от нее ждут. Освежила Валентина Алексеевна и свой курс истории Кыргызстана, истории культуры Кыргызстана, который она преподает в Славянском университете. Этот курс все гуще стал населяться людьми, сыгравшими заметную роль в развитии экономики и культуры, науки и искусства республики. - Валя, ты собери вместе все свои очерки, – сказал ей как-то Володя. - Для чего? – не поняла она. - Пора книгу издавать. Первое популярное издание Воропаевой, рассчитанное на широкий круг читателей, называлось «По тропе времени». Она продолжала изучать архивные и прочие материалы и писать очерки о российских подвижниках. 120 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Валя, а не пора ли собрать твои очерки для новой книги? – поинтересовался снова Володя. Шел 2005 год. Тогда же была издана объемистая книга Валентины Воропаевой «Российские подвижники в истории культуры Кыргызстана», уже самим названием определившая сквозную мысль, тему сборника очерков-исследований. Время раскручивало земную человеческую обитель, отмеряло всему свои сроки. Проведя занятия в университете, Валя садилась за письменный стол. В доме на Молодежной, около парка Ата-Тюрка, где теперь квартира четы Плоских, у профессора Воропаевой тоже есть свой рабочий кабинет. - Валя, а не пора ли?.. – в очередной раз, три года спустя, интересуется Володя. И вскоре читатель держит в руках новую книгу Воропаевой «Пушкин и российские подвижники в периодике». А еще отдельные книги о Пушкине, а еще учебники…Из них эталонный «классический университетский учебник» КРСУ «Культурология», изданный в 2009 году с соавторами Г.Д. Данильченко, В.М. Озмитель, Н.А. Харченко. Вот и не верь после этого, что у человека, побывавшего в критической ситуации, на волоске от смерти, могут открыться такие возможности, которых он в себе даже не предполагал. Валентина Воропаева вышла из тени. Ее знают, ее узнают. Сама она на презентациях своих книг, когда речь, естественно, заходит о ее семье, о знаменитом муже-академике, скромно говорит, что старается соответствовать своему положению, чем приводит окружающих в восторг. Теперь, читатель, уместно привести слова твоего старого знакомого, товарища Володи Плоских по студенческим годам Георгия Николаевича Хлыпенко. Он известный в республике литературный критик, профессор Славянского университета. В опубликованной в газете «МСН» статье, посвященной 210 годовщине со дня рождения А.С. Пушкина, Хлыпенко пишет: «… следует сказать, что Пушкиниана Валентины Воропаевой – только одно из направлений ее научной деятельности. Другое, не менее значительное, связано с изучением подвижнической роли российских деятелей науки, искусства, литературы в культурной жизни нашей республики в ХХ столетии. Так вот, в ряду названных и неназванных подвижников – самоотверженных людей, принявших на себя тяжелый труд ради достижения высокой цели, непременно должно стоять имя историка культуры профессора Валентины Алексеевны Воропаевой». 3. ЛЕКЦИИ АКАДЕМИКА Если жизнь человеческую сравнить с растущим деревом, то ветви его, составляющие крону, говорят о многообразии земного пути человека, о делах и свершениях на этом пути. Сколь различна жизнь каждого, столь различна и крона. У Владимира Михайловича она так же пышна, как его роскошная шевелюра. Заблудиться в его жизненной «кроне» – пара пустяков. Того и гляди проморгаешь ту или иную ветвь, упустишь что-нибудь важное, и рассказ о нашем герое будет неполным. Мельком я уже упоминал, что он заведует кафедрой истории и культурологии Кыргызско-Российского Славянского университета. Заведует с самого создания вуза, уже добрых шестнадцать лет. 121 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Своим рождением это учебное заведение в столице Кыргызстана обязано президентам Борису Ельцину и Аскару Акаеву. Когда же созревшая в их головах идея стала нуждаться в реализации, была создана рабочая группа из пяти человек – авторитетных ученых, организаторов образования и науки, общественных деятелей, среди которых был и Владимир Плоских. На них легла вся предшествующая открытию университета работа. Не случайно Валерия Лелевкина, Владимира Нифадьева, Владимира Плоских, Абдыкадыра Орузбаева, Валерия Вишневского называют отцамиоснователями КРСУ. Мне доводилось слышать, будто при подборе кандидатур на ректорский пост довольно высоко котировалась кандидатура вице-президента Академии наук Владимира Плоских. Но на мои расспросы он лишь загадочно улыбался и говорил, что тогдашний выбор – единственно правильный, самый выигрышный. В этом он совершенно убежден. Столько, сколько сделано Владимиром Ивановичем Нифадьевым за все эти годы, никому другому не под силу. Кто бы спорил… С Нифадьевым Плоских был знаком давно, когда еще тот работал в отделе науки и учебных заведений ЦК Компартии Киргизии. До этого ему доводилось только слышать о нем – Нифадьев занимался сложными проблемами созидательной природы взрыва, приручением его энергии для нужд народного хозяйства, доказательно утверждал, что наша планета Земля произошла в результате галактического взрыва. Причем, сам он обладал такой мощной энергией, что в ЦК посчитали необходимым использовать ее на благо партии и народа. На благо народа получилось, а вот на благо коммунистической партии – увы, осечка вышла. Даже с помощью Нифадьева ей не удалось сохранить в стране свою руководящую и направляющую роль. Или он не очень старался? После перестройки Владимир Иванович возглавляет Институт физики и механики горных пород Академии наук, и уже оттуда в 1993 году его приглашают на должность ректора КРСУ. По существующему положению Плоских, оставаясь вице-президентом Академии наук, мог одновременно заведовать кафедрой в университете. Когда он завел разговор с Нифадьевым о создании кафедры истории, Владимир Иванович сказал: - Я обеими руками «за». Создавай, заведуй, у меня хотя бы на одну головную боль будет меньше. Полагаю, по всем вопросам мы найдем общий язык. - Надо бы, Владимир Иванович, кое-что обговорить заранее. – В Плоскихученом всегда присутствовало недреманное око многоопытного чиновника, умеющего вовремя застолбить свои интересы, точнее, интересы своего любимого дела. – Так вот, кадры преподавателей на кафедру я подбираю сам, без вмешательства ректората. Кто отвечает за работу, тот и обеспечивает свой участок кадрами. Логично? Чтобы потом мне никого со стороны не подсовывали. То же самое, надеюсь, будет и с учебным процессом. Без дерганий, советов и понуканий извне. Взгляд у Нифадьева хоть и со смешинкой, но проницательный, умеет он понять человека, согласиться с разумными доводами, а в нужный момент и барьер поставить. Крутолобый, с копной темно-русых волос он со всеми держится уважительно, но на равных, будь то министр, академик или госсекретарь. - Все, что ты говоришь, приемлемо. Я согласен, – сказал, как точку поставил. – Но я-то тебя хорошо знаю. Ты же не ограничишься возможностями кафедры. Твоим замыслам, идеям всегда тесно, как джину в бутылке. А для их реализации, как известно, нужны деньги. И немалые. Так вот, идеи твои, предложения я поддержу на 122 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) всех необходимых уровнях. Что же касается денег… Безотказного спонсора из университета не получится. Деньги придется находить тебе самому. На том тогда и порешили. Этот джентльменский договор соблюдается обеими сторонами и поныне. Конечно, было бы наивно думать, будто бы оба Владимира напрочь откажутся от намерения прощупывать оборону друг друга. Одержимый мыслью нашпиговать университет лабораториями, делающий для этого все возможное и невозможное, Нифадьев на кафедре истории, к которой по просьбе Плоских добавилась и культурология, начинает с подзаводки: - Слушай, Владимир Михайлович, естественники на пустом месте открыли еще одну лабораторию. Как? Да очень просто. Нашли спонсора, обзавелись оборудованием, у них отладился учебный процесс…А вы? И это при твоих-то связях, начиная с Белого дома, Российского посольства и кончая крутыми бизнесменами. - Молодцы! – хвалит естественников Плоских. – Но нам, – вздыхает, – лаборатория пока ни к чему. Вот если мы возьмемся, скажем, определять генетический код или ДНК у обитателей древних курганов или жителей подводных городов ИссыкКуля, тогда археологам лаборатория понадобится. А для наших скромных запросов на нынешнем этапе вполне достаточно методкабинета. Кстати, совсем недавно мы его основательно обновили. Занятия стали и наглядней, и доступней. Может, зайдешь, глянешь? - С удовольствием! – и Нифадьев тут же со скоростью звука устремляется на смотрины методкабинета, ибо все новое, появившееся в университете, он должен сам, а не с чьих-то слов, увидеть и оценить. Хоть они по комплекции схожи, но Плоских едва поспевает за ним. Увидев в методкабинете, помимо всего прочего, два мощных компьютера нового типа, Владимир Иванович восхищенно прищелкивает языком: - А эта красота откуда? Если не секрет, конечно. - Какие у нас от начальства могут быть секреты? – улыбаясь, пожимает плечами Владимир Михайлович. – Мне эти компьютеры фонд «Сорос-Кыргызстан» в качестве гранта для одной моей работы выделил. О чем я в первую очередь подумал? Естественно, о родной кафедре в родном университете. - Эх, все бы так! – только и нашел, что сказать Нифадьев. Обычно бывало наоборот: добившись чего-нибудь непосредственно для университета, люди старались отломить кусочек и для себя. Сегодняшним преподавателям, студентам Славянского сам факт с двумя компьютерами, которыми нынче университет, что называется, вооружен до зубов, может показаться не столь уж масштабным. Но то были другие времена с совершенно другими возможностями. И потом, разве величина содеянного, а не сама его суть определяет позицию человека по отношению к окружающим? Тогда же преподаватели кафедры истории и культурологии решили – ежемесячно один процент от зарплаты отдавать на технические нужды. Ведь иной раз хватишься, то бумаги, то скрепок нет. К ректору или проректору бежать клянчить? Нет уж, лучше покупать за свои, кровные деньги. Для себя же, для своей кафедры. Академик Плоских, словно крейсерский авианосец, свободно бороздит грантовое море. Для многочисленных фондов его авторитета порой достаточно, чтобы выделить ученым кафедры гранты на подготовку и выпуск научных и научнопопулярных книг, учебников. Потом все эти издания пополняют, прежде всего, 123 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) университетские библиотеки, служат хорошим подспорьем для тех, кто изучает историю. Такие вот факты и породили в Славянском внутреннюю установку: сначала университет, его факультеты и кафедры, а потом все остальное. Теперь, пожалуй, наступил подходящий момент для того, чтобы сказать о принципе нашего героя в подборе кадров и о тех, кто делит с ним кафедральные заботы. Сам по себе принцип прост и общеизвестен, либо со времен до новой эры, либо с недавних, советских: сотрудники подбираются по деловым и нравственным качествам. Но если деловые качества еще более или менее на виду, то нравственные зачастую – как чемодан с двойным дном. Впрочем, о двойном дне чуть позже. А пока – с кого начиналась кафедра, помимо, естественно, ее заведующего. Перво-наперво Плоских пригласил двух преподавателей, достаточно хорошо зарекомендовавших себя в других вузах: кандидатов исторических наук Нину Андреевну Харченко и Валентину Алексеевну Воропаеву. Вижу, скептически настроенный читатель усмехается: одна из них жена Володиного друга, а вторая собственная жена. Ничего, дескать, не скажешь, хорош альянс. Но постараемся понять руководителя, войти в его положение. Кафедра только создана, ничего, кроме приказа на сей счет, нет. А нужно готовиться к приему студентов и следом – к учебному процессу. Вот и приглашает он тех, кого досконально знает, кто не требует никакой проверки и подстраховки, а будет, как и он сам, пахать денно и нощно без всяких просьб и напоминаний. Пусть простят меня за вольность сравнения, но когда рыбаку срочно понадобится рыба, разве он поплывет за ней в море, если она есть под рукой, в садке, и именно такая, какая ему нужна? Кого-то Владимир Михайлович приглашал на кафедру из Академии, кого-то ему предлагали Харченко и Воропаева, хорошо знавшие преподавателей других вузов. Валентина Михайловна Озмитель, Тамара Федоровна Кравченко, Галина Дмитриевна Данильченко, Гульмира Джунушалиева… Связав себя с кафедрой еще в первые годы, они и по сей день продолжают работать на ней, отдавая преподавательской, научной деятельности все свои знания, весь накопленный опыт. Так что Плоских есть на кого опереться, когда ему нужно подобрать заместителей по истории, по культурологии, по учебному процессу, чтобы в какой-то мере разгрузить себя от массы текущих дел. Ведь кафедра расширяется, здесь только штатных около тридцати сотрудников, а вместе с почасовиками далеко за сорок. Главным образом, это кандидаты и доктора наук, дипломированные профессора и доценты. Сейчас на кафедре много молодежи – лаборанты, секретари. Он старается помочь, создать им необходимые условия, чтобы они учились в аспирантуре, защищались. Бывает, сидит наш шеф, задумавшись, в кабинете, рассказывает Нина Харченко, вид у него отрешенный, кажется, мыслями бродит где-то далеко-далеко отсюда. Ни шум, ни разговоры его не отвлекают. Потом вдруг встрепенется, как пробудившаяся большая птица перед полетом, и тут же выдаст идею, которая преобразит работу всей кафедры. Это может быть какое-то новое направление в кафедральной деятельности или актуальная проблема для обсуждения на конференции, созревшая необходимость открытия кабинета математических методов в истории или археологического музея. На кафедре, конечно же, глубоко и основательно занимаются наукой. Здесь созданы две научные школы, где исследуются проблемы кыргызско-российских 124 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) взаимоотношений, к чему еще с младых лет имеет тяготение наш герой, и проблемы межкультурных коммуникаций – область сугубо культурологическая. Кроме того, развивается политологическое направление, касающееся проблем международных отношений в условиях нарастающей глобализации… Благодаря своему научному весу Плоских удалось создать при Российском ВАКе, куда в середине шестидесятых, как помнит читатель, он проникал в пиджаке с чужого плеча, Совет Славянского университете (на базе кафедры) сначала по защите кандидатских, а теперь и докторских диссертаций. Уже более двадцати сотрудников кафедры успешно защитили кандидатские диссертации. Владимир Михайлович гордится тем, что по изданию научных трудов, по количеству защитившихся сотрудников его кафедра занимает в университете первое место среди восьмидесяти кафедр. Естественно, сотрудники питают к нему особое отношение. Ведь слишком многое в их жизни завязано на шефе. Он для них не только крыша, но и атмосфера под этой крышей. И чуть стрясется что-нибудь такое, что направлено против него, что ставит под сомнение правильность его воззрений, действий, как они тут же, ощетинившись, готовы ринуться в драку. Появилась как-то в газете не то «Белый пароход», не то «Белый парус» статья, автор которой обвинил Владимира Плоских, ведущего на Иссык-Куле поиск места захоронения мощей святого Матфея, в том, что делает он все это лишь для собственной популярности. Раздувает, мол, академик огонь там, где и гореть-то нечему. Зато везде дает интервью, старается прославиться. Прочитав статью, сотрудники кафедры возмутились. Уж они-то доподлинно знают, какими помыслами руководствуется Владимир Михайлович при проведении своих экспедиций, как не просто ему даются ежегодная организация поездок на ИссыкКуль, кропотливые исследования по отработке все новых и новых версий. Решено было написать в газету опровержение. По сочности языка и точности метафор оно не должно было уступать известному письму запорожских казаков турецкому султану. С поправкой на то, что писать его все-таки будут в основном женщины. Запечатлеть эту безусую компанию в юбках не успел бы не только Илья Репин, но и местный фотограф. На пороге возникла крупная фигура Владимира Плоских, своей колоритностью так похожего на истинного казака. - Что за шум, а драки нет? – он обвел собравшихся этаким отеческим взглядом, в котором, как в коктейле, перемешались теплота, заботливость и знание проблем каждого. - Да вот, Владимир Михайлович, готовим опровержение, – сказала Галина Данильченко. – Чтобы не возводили напраслину, не пачкали доброе имя. - А, вы об этой газете? Бог с ними, пусть себе кукарекают. Зачем им показывать, будто эта чепуха нас задевает? Зачем унижать себя опровержениями? С годами Плоских не стал менее ранимым. Но научился, как говорят боксеры, держать удар, сохранять внешне полную невозмутимость. Обида, переживания перекочевывают в самую глубь души, куда никому не дано заглядывать. Там они, помучив его изрядно, через какое-то время сгорают дотла, не вызывая ни малейшего желания мстить, отвечать обидчику его же приемами. Правда, иной раз хваленая сдержанность изменяет ему. Поведаю тебе, читатель, именно о таком случае, тем более что он хоть чуточку разрядит нарисованную мной 125 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) благостную кафедральную картину. В самом деле, и на старуху бывает проруха. Итак… Тот молодой человек, стройный и симпатичный, назовем его Петром, был знаком ему с давних пор. Еще бы, сын достаточно близкого товарища, мастера на все руки, порядочного и деликатного. И когда Петр, окончив истфак БГУ, решил учиться дальше, Владимир Михайлович помог ему поступить в аспирантуру, подготовить кандидатскую диссертацию, а после защиты взял к себе на кафедру. Через год-другой до него дошел слух, что его подопечный во время сдачи студентами экзаменов и зачетов берет с них мзду. Для Владимира Михайловича это было ударом. После бессонной ночи, едва появившись в университете, он вызвал к себе Петра. Все в нем кипело. - Было?! – грозно спросил он, подступая к стоящему у стены парню. - О чем это вы, Владимир Михайлович? – лепетал тот и все сильней прижимался к стене, словно надеялся просочиться сквозь нее на улицу. - Говори, брал со студентов? - Брал, – не стал отпираться Петр. Его широко открытые глаза, казалось, молили о пощаде. - Как же ты мог? Ведь в нашем деле нет ничего пакостней поборов. Как же ты мог? – Для Плоских все это было непостижимо, и он мучился, пытаясь понять, откуда в молодом преподавателе вдруг появился такой вредоносный изъян. - Бес попутал. Клянусь, Владимир Михайлович, больше никогда не повторится. Простите меня и поверьте мне, пожалуйста. Я не посмею вас подвести. Тогда он пожалел его. Но стал внимательней относиться ко всему, что с Петром и вокруг него происходило. И вскоре ему стало ясно, что тот продолжает поборы, только куда более скрытными, тонкими способами, которые и доказать-то сложно... - Вот что, – сказал он Петру, – давай-ка пиши заявление, увольняйся по собственному желанию. На нашей кафедре тебе не место, – в усталом голосе Владимира Михайловича сквозило полное разочарование. - А что такое? Ничего не было! Это пустые наговоры! – Петр протестовал, возмущался, а глаза бегали, косили в сторону. - Садись и пиши! Сейчас же! Иначе я выпру тебя с волчьим билетом! Можно только представить, какие бури происходили внутри этого уже седовласого ученого и педагога, чьи жизненные установки предал тот, кому он отдал столько сил и времени. Любопытно, что Плоских, окончивший педучилище, а затем исторический и филологический факультеты университета, где главным тоже было педагогическое направление, изначально особой тяги к учительству не испытывал. Его друг Валентин Ратман рассказывает, что после студенчества какое-то время, совсем короткое, Володе все-таки пришлось поработать в школе. Но едва дело дошло до проверки ученических тетрадей, при виде которых он морщился, как от зубной боли, Володя сгреб со стола три солидные стопки и сжег их в печке. После этого в школе он больше не появлялся. Чем же теперь привлекли его, уже маститого ученого, обремененного высокими степенями и званиями, студенческие аудитории университета? Зачем ему это надо? Ведь и без того тяжка ноша вице-президентства, повседневной научной деятельности. 126 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Оказывается, наступил момент, когда критическая масса его знаний, всего, что им сотворено, стала остро нуждаться в обратной связи, в тех, для кого он, в общем-то, и творил. Иначе терялось равновесие, в определенной степени терялся смысл его накопленного за полвека научного опыта. Да, книги, да, учебники, у которых, безусловно, масса читателей. Но ему хотелось непосредственного контакта, хотелось видеть одухотворенные лица студентов, стремящихся познать историю в его изложении, в его трактовке, хотелось понять, что они впитывают легко, как губка, в чем сомневаются, а что даже готовы отвергнуть. Никакие обсуждения его очередных научных исследований с коллегамиучеными не могут заменить царящей в студенческой аудитории атмосферы, когда он ведет свои спецкурсы, – кыргызско-российские отношения и актуальные проблемы истории Кыргызстана. Как отзовется в студентах его слово? Как понесут они его, это слово, дальше? Ему важно знать сегодня, сейчас, что труды его жизни не уходят в песок, что они помогают постичь истинное, а не придуманное или извращенное прошлое. Ведь извращенное прошлое, как в зеркале, отразится в будущем. Прав был Николо Макиавелли, заявивший: «Все вещи в мире во все времена на свой лад сходны с античными временами. Ибо их творят люди, у которых всегда одни и те же страсти, с необходимостью приводящие к одному и тому же результату. И это облегчает узнавание будущих вещей посредством прошлых». Есть лекторы, обладающие ораторским талантом. О чем бы ни шла речь, они так построят лекцию, так преподнесут материал, что студенты слушают их, затаив дыхание. Великолепным лектором был Геннадий Владимирович Харченко. Едва начав лекцию, он преображался. Сильный, богатый оттенками голос, щедрое на мимику широкое лицо с взлетающими при необходимости рыжеватыми бровями, движения то вальяжные, то задиристые – все играло, все работало на подачу лекционного материала. Не случайно, когда в Славянском проводился конкурс на лучшего лектора, первое место присуждалось ему. У Владимира Михайловича нет, пожалуй, подобного артистизма. Скажем так: он лишь пассивно использует свою импозантную внешность в лекционных целях. Главное, чем он берет и берет наверняка, так это глубиной познания предмета разговора, такой глубиной, что у каждого, кто попытается представить ее, голова может закружиться. Это о нем шутят меж собой студенты: «Ему задашь вопрос, а он заведет тебя в такие дали, что оттуда без его подсказки уже не выбраться». В отличие от большинства коллег его возраста Владимир Михайлович не склонен считать, будто студенты шестидесятых или семидесятых годов гораздо любознательней, целеустремленней нынешних. У каждого поколения, говорит он, свои плюсы и минусы. Как у каждого отрезка времени, которое лепит эти поколения на свой лад. И брюзжать по этому поводу бессмысленно. Чувствуя, с каким непредвзятым интересом академик относится к ним, студенты отвечают ему тем же. Они увлеченно слушают его лекции не только в течение учебного года, но и во время археологических экспедиций, когда по вечерам зажигается костер, и Владимир Михайлович ведет рассказ на самые разные темы – иной раз, что называется, по их заявкам, иной раз по собственному усмотрению. Профессор Нина Андреевна Харченко, внимавшая в свое время лекциям академика Дмитрия Лихачева, вспоминает как-то невольно вырвавшиеся у него слова: «Я не боюсь уйти, поскольку мой отклик есть в вас, кого я учил». Как просто и точно сказано! В этом смысл человеческой жизни: иметь отклик в умах и душах окружающих тебя людей, отклик твоим делам, знаниям, нравственному опыту. 127 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Особенно ощутимо это у преподавателей. При внимательном взгляде здесь сразу можно определить, воспламеняет ли высеченная тобой искра тех, для кого предназначена, или она гаснет тут же, на лету. Разговаривая со многими коллегамипреподавателями, учениками Владимира Михайловича, я убедился, сколь широк и многообразен рождаемый в них отклик на все его подвижнические усилия. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ У кого-то из знаменитых я прочитала, что настоящий руководитель – это тот, кто умеет собрать команду, доверять ей и не дергать по пустякам, в то же время оставаясь ее внутренним нервом, вдохновителем и невидимым организатором. Написано точно про Владимира Михайловича. У него, как вице-президента, масса дел в Академии наук по созданию научных трудов и учебников, он организатор или активный участник многих республиканских и международных конференций, однако кафедральные дела никогда не были для него второстепенными. Руководство кафедрой осуществляется им хоть вроде бы и незаметно, но настолько твердо и уверенно, что мы чувствуем себя словно за каменной стеной. Владимиру Михайловичу известно про нас все: на кого и в чем можно больше, а в чем меньше положиться, кому и когда необходима его поддержка, а кто нуждается в постоянном подталкивании, чтобы вовремя завершить то, что ему самому во благо. Трудно найти руководителя, который бы так пекся о своих подчиненных, настойчиво и деликатно побуждая их заниматься научными исследованиями, поступать в аспирантуру, защищать диссертации. При этом Владимира Михайловича беспокоят не столько кафедральные «показатели», сколько сам человек – его творческий, научный рост, возможность стать классным специалистом, улучшить свое материальное положение. Иные даже ворчат на него: не дает спокойно жить, зачем, мол, торопиться? А потом осознают, насколько он был прав. Хочу рассказать об одном, чисто личном эпизоде. Вышла на защиту кандидатской диссертации моя дочь, обыкновенная аспирантка, каких у Владимира Михайловича десятки. Казалось бы, при его загруженности сверх достаточно того, что он помогал ей по ходу подготовки диссертации. Так нет же, он сам повез ее в ту типографию, где можно было издать монографию гораздо дешевле, чем в других. Подобных примеров заботы Владимира Михайловича, его бескорыстного желания помочь всем и во всем у нас на кафедре – море. Валентина Михайловна Озмитель, доцент КРСУ Казалось бы, все, что касается университетской деятельности нашего героя, пусть не слишком подробно, но все-таки отмечено. И тут обнаруживается целая ветвь, мной даже не упомянутая. Речь идет об Институте мировой культуры, который является структурным подразделением университета. Лет десять тому назад, когда Нифадьев и Плоских находились в Германии, знакомясь с системой тамошнего высшего образования, Нифадьев вдруг предложил: - Слушай, Владимир Михайлович, а почему бы в Славянском не создать Институт мировой культуры? 128 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Интересная мысль. Но как ты его себе представляешь? - Во-первых, научным. Во-вторых, неким симбиозом, сочетающим высокие ценности мировой культуры и различные теологические направления. В-третьих, чтобы он крепко был связан с таким крупными зарубежными образовательными центрами, как Лейпцигская академия образования и науки, где мы с тобой только что побывали. В-четвертых… Свои соображения высказал и Плоских, который загорелся этой идеей. Потом начался длительный процесс подбора учредителей, поездок и согласований. В конце концов, учредители определились – Кыргызско-Российский Славянский университет, Лейпцигская академия образования и науки, Айхштетский католический университет, Российский православный университет св. Иоанна Богослова, Муфтият Кыргызстана. Читателям, полагаю, ясно, что возглавил Институт мировой культуры Владимир Михайлович Плоских. Замах, на который первоначально рассчитывали в своих проектах создатели Института, несколько сузился, стал ближе к реальности, приобрел во многом региональный характер. Каковы в общих чертах задачи этого научного заведения? Исследование этнических культурных и религиозных проблем в Центральной Азии, распространение гуманных ценностей, углубление духовности. Хотя, конечно же, проблемы мировой культуры тоже весьма активно вплетаются в деятельность Института. Среди них в последние годы активно изучаются вопросы религиозной толерантности, истории мировых религий на территории Кыргызстана, государства и общества, влияние библейских сюжетов и мотивов на художественную литературу. Внутри Славянского университета Владимир Михайлович находит точки соприкосновения научных интересов Института с кафедрой истории и культурологии, кабинетами по изучению русской и кыргызской культур, Центром изучения еврейской культуры. С ними налажено тесное взаимодействие по подготовке научных трудов, проведению различных конференций. А зарубежные связи Института? В ряду тех, с кем он сотрудничает, и ЮНЕСКО, и московские, петербургские, казахстанские институты соответствующего профиля, и турецкий, кувейтский университеты, и германская академия наук, и университет… Благодаря этому в Бишкек ежегодно приезжают ведущие ученые для чтения лекций и проведения совместных исследований, экспедиционных работ в Иссык-Кульской области, где выявляются памятники древних культур, в том числе христианских. С год назад мне довелось лететь с Володей в Москву. Там ему предстояло заключать договора с Министерством культуры и кафедрой истории культуры РГУ. Затем неотложные дела ждали его в Бишкеке, откуда он летел на международную конференцию в Санкт-Петербург, возвращался домой, улетал в Турцию по поводу археологического подводного музея, опять возвращался и снова улетал уже в Германию. И все это в течение полумесяца. Помнится, я поразился такой напряженной, изнурительной командировочной жизни моего товарища. - Слушай, как ты выдерживаешь? Тебе, прости, сколько годков? - Просто совпадение. Обычно на земле я бываю гораздо больше, чем в воздухе, – успокоил он меня. – А уж когда летней порой начинаются экспедиции, подводные исследования…– В его улыбчивых глазах плескалась синь. Ну, прямо два маленьких Иссык-Куля в солнечную погоду. Кроме научных трудов, которые выпускает Институт мировой культуры, здесь еще издается журнал «Диалог цивилизаций». Главный редактор – Владимир Плоских. В журнале публикуются статьи не только кыргызских ученых, но и российских, немецких, казахских, арабских. 129 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Со времени создания Славянского университета, а, значит, и кафедры истории и культурологии, минуло пятнадцать с лишним лет. И университет разросся – если его корпуса, разбросанные по столице, собрать воедино, целый городок получится. И кафедрой, тоже разросшейся, сделано столько, что ни в какие отчеты не вмещается. Набирает постепенно силу Институт мировой культуры. Чтобы подвести итоги по этой главе, иду к ректору университета академику Нифадьеву. В его кабинете ощутим пороховой запах вступительных экзаменов, столы – и письменный, и приставной, – ломятся от бумажной канители, телефоны мельтешат голосами высокопоставленных чиновников. - В первые годы, помнится, звонили из Белого дома и буквально требовали зачислить родственника или знакомого. Возражаешь им – начинают угрожать. А теперь, – Владимир Иванович делает паузу, в его усталых глазах появляется озорной блеск, – теперь они только просят. О чем это говорит? - О том, что по своему рангу университет поднялся над уровнем Белого дома, – не задумываясь, отвечаю я будничным тоном, как нечто само собой разумеющееся. - Шутник! – качнув поседевшей копной густых волос, Нифадьев одобрительно смотрит на меня. Затем с вдохновением, достойным большого поэта, рассказывает о достижениях своего университета, о его месте в мировой университетской элите. Напоминаю, что меня интересует Владимир Михайлович Плоских, работа его кафедры и все, что с ним связано. - А разве я не об этом веду речь? – искренне удивляется Нифадьев. – Плоских во многих случаях является флагом университета. Каков Славянский, таков и его флаг. И наоборот. Трудно найти среди нынешних наших ученых столь популярную и востребованную личность, как Владимир Михайлович. Его авторитет помогает нам. На международных и республиканских форумах он представляет не только Академию наук, но и наш университет. Кстати, по количеству ежегодно защищаемых кандидатских – порядка сорока пяти, – и семи-восьми докторских диссертаций мы уже обогнали Академию. О вузах я уж и не говорю. - Как вам работается с Владимиром Михайловичем? Ведь он тоже человек чрезвычайно занятой и не всегда может явиться пред светлые очи ректора, когда вы того пожелаете. Бывают ли меж вами серьезные разногласия? - Откровенно скажу: работается мне с ним легко. Он сдержан в обещаниях и точен в их выполнении. Очень организованный человек. Я бы отметил три важных его качества: компетентность, обязательность и коммуникабельность. Во всем, за что он берется, чувствуется глубокое знание дела и умение верно определить его перспективу. Причем, это касается не только истории и культурологии. Скажем, вначале, в первые годы после создания университета, кафедра Плоских проводила также занятия по философии и психологии. Затем, когда состав преподавателей по этим предметам расширился, когда ситуация созрела, были образованы две самостоятельные кафедры – философии и психологии. А родом-то они оттуда, с кафедры истории. Позже по предложению Владимира Михайловича при его кафедре было создано отделение архитектуры, которое с годами, отпочковавшись, переросло в большой факультет архитектуры, дизайна и строительства. Теперь на кафедре Плоских – своеобразном испытательном полигоне, – проходит путь становления отделение рекламы… Я думаю и здесь им, как руководителем, предусмотрено развитие по перспективному сценарию. 130 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Естественно, все это мы с Владимиром Михайловичем не однажды обговариваем, и не помню случая, чтобы у нас возникли какие-нибудь недоразумения. Будучи сильным организатором, он заранее проигрывает в голове сразу несколько вариантов и всегда имеет в запасе компромиссный, который порою бывает очень и очень кстати. - Как, по-вашему, это хорошо или плохо? Ведь обычно именно с бескомпромиссностью связывают твердый характер, способность несмотря ни на что отстаивать свои принципы. - Все зависит от обстоятельств, – Владимир Иванович коротко задумывается, будто что-то вспоминая, потом продолжает: – Говорят, что Бог создал равновесие, а все остальное – от лукавого. Поиск компромисса – это как раз стремление к равновесию. В главном здравомыслящие люди чаще всего сходятся. А вот на подступах к главному могут возникать неувязки. Тут и нужна система взаимных уступок. Например, каждому ясно, что знания студентов следует оценивать объективно. Но был недавно такой случай. Студент с естественно-технического факультета блестяще сдавал экзамены по базовым дисциплинам, явно тянул на красный диплом, и только история у него слегка хромала. Я попросил Владимира Михайловича посмотреть, как можно выправить положение. Все-таки студент-физик, с большими задатками… Он не стал вставать на дыбы, доказывать, сколь важно знание отечественной истории для любого студента. Вник в ситуацию, все отладил и сказал мне об этом. При таком подходе ничьи принципы не ущемлены. Зато одаренному студенту оказана поддержка, которая наверняка отразится на его будущем. Иногда мне Владимир Михайлович кажется слишком мягким. Может, на него влияет сама профессия историка? Оперируя веками, тысячелетиями, он видит на исторических примерах тщетность всяческих амбиций – будь то у отдельных личностей или у целых народов. Впрочем, когда речь идет о чем-то важном, затрагивающем, допустим, интересы кафедры, он проявляет достаточную твердость. Работала на кафедре известный археолог. Сначала все было хорошо. Но потом, когда она стала критиковать его, критиковать порядки на кафедре, когда в коллективе, созданном им по крупице, пошли волны, он от нее решительно освободился, хотя специалист она, говорят, неплохой. - Мне рассказывали эту историю. Коллектив кафедры полностью на стороне своего шефа. Оно и понятно. Какому руководителю понравится, если от него получают все положенное и сверх того, а вместо выполнения соответствующего объема работы занимаются критикой всего и вся? Ну, да ладно… Плоских у вас, помимо кафедры, еще и директорствует в институте мировой культуры, выпускает журнал «Диалог цивилизаций», является председателем ряда научных советов… Не раздувается ли таким образом его авторитет? Владимир Иванович смеется. Смеется, чуть склонив голову на бок и поблескивая глазами. Ерунду, мол, братец, городишь. - У Плоских все настоящее, всего он добивается своим трудом, совершенно заслуженно, – говорит он. – Вон сколько липовых академиков. А посмотри на его продвижение, как ученого. Никаких прыжков через ступеньки с чьей-то помощью. Кандидат наук, доктор, член-корреспондент, академик. И между ступеньками солидная временная дистанция. Потому что сам, не по верхам, основательно. Вот и людям с ним просто – хоть в экспедициях, хоть в командировках. Ни малейшего чванства, ни выпячивания своих высоких регалий. По природе он молчалив. Но если затрагивается тема, которая его волнует, трудно найти лучшего собеседника. 131 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Мы частенько бывали с ним вместе в Москве, в дальнем зарубежье. Иной раз погрузится каждый в свои думы, и часами ни слова. А за ужином рюмочку-другую выпьем, завяжется разговор, постепенно нащупывается то, что любопытно обоим, и уже только сон останавливает нас. Плоских, продолжает Владимир Иванович, создал свою школу историков, археологов. Им очень много сделано в изучении истории российско-кыргызских взаимоотношений, исследовании истоков кыргызской государственности, реабилитации жертв сталинских репрессий… А открытие подводных тайн ИссыкКуля? А поиск в районе Ак-Булуна (Светлого Мыса) средневекового христианского монастыря и места упокоения мощей святого Матфея? Это уже выход на мировой уровень, это уже имеет мировое значение. Так что научный, педагогический и, наконец, человеческий авторитет Владимира Михайловича сложился благодаря его результативной многолетней деятельности. Разве можно такой авторитет искусственно поднять или принизить? Если смотреть глубже, то Плоских не только изучает, исследует древнюю историю, но нередко сам творит настоящую. Я имею в виду хотя бы историю нашего университета, которую с первого дня он творит вместе с нами. А ведь еще и Академия наук, да и вся республика, исследованиям истории которой он посвятил свою жизнь. ГЛАВА ВОСЬМАЯ: И В ПРОШЛОМ, И В БУДУЩЕМ 1. КАКАЯ ОНА, ВОДА В ДАВНО ЗАБЫТОМ КОЛОДЦЕ? Володя вышел из дома позже обычного. Сегодня кафедра и Академия обойдутся без него. Он приглашен на международную конференцию, которая проводится в находящемся неподалеку от его дома Кыргызско-Турецком университете. Впрочем, это для Володи неподалеку. Живя под боком парка Ата-Тюрка, он доходил за час до Академии наук и за час пятнадцать до Славянского университета. Отмахивал дистанцию на зависть коллегам. Лишь в последнее время решил прибегать к транспорту: воздух вдоль крупных автомагистралей настолько загазован, что такие пешие переходы уже не доставляют ему удовольствия. Осень набирала силу. Пригасшая, словно в дымке, небесная синь все ниже опускалась над городом. Деревья ждали только крепкого ветра, чтобы приступить к стриптизу: сбрасыванью с себя разноцветных одежд. Странно, подумалось Володе, человек встречает зиму, закутавшись в шубу, а деревья наоборот, раздевшись донага. А ведь тоже – живые существа. Его всегда манили загадки природы. Иссык-Куль – малая частица этой природы – в своем характере отразил ее суть. Сколько лет, десятилетий он ездит на озеро с археологическими экспедициями, и всякий раз как будто заново, но не до конца открывает его. Задумавшись, Володя шагнул на дорогу, когда загорелся красный. Из окна резко затормозившего автомобиля высунулась голова в длиннокозырьковой фуражке. «Куда прешь!?» – гаркнула голова и, словно опомнившись, уже другим тоном, но тоже громко: «Извините». По лицу водителя Володя понял, что тот узнал его. Оно и не удивительно: завершение очередной экспедиции сопровождалось интервью в «Слове Кыргызстана», «Вечерке», где непременно помещаются также его, академика Владимира Плоских, фотографии на фоне археологических находок. А телевидение?.. 132 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Этот инцидент так взбодрил его, что он приосанился, взмахнул, как флагом, своей впечатляющей седой гривой и тверже стал припечатывать к асфальту размашистый шаг. Но все было проще: водитель увидел стоящего за пешеходным переходом гаишника, который мог оштрафовать его за грубость, вот и извинился. А Володя, естественно, на гаишника не обратил внимания. Так и хочется воскликнуть: до чего же хорошо, когда погруженные в мысли о вечном мы не замечаем того, что способно помешать нашему осознанию собственной значительности. Хотя к 2001 году, в который все описываемое и происходит, Владимир Плоских действительно становится фигурой весьма узнаваемой. Правда, еще не до такой степени, чтобы автомобилисты, завидев его, уступали ему дорогу. Но иные встречные незнакомки и незнакомцы уважительно здоровались с ним и скашивали глаза вослед. Нравилось ли это нашему герою? Честно признаюсь, не спрашивал. Но пусть бросит в меня камень каждый, кому совершенно безразличны простые знаки общественного признания. Валентина Алексеевна в таких случаях шутливо подливала масла в огонь: «Это ж надо, Михайлович, тебя кругом все знают. Еще немного – и по улице нельзя будет пройти без раздачи автографов». Теперь же, сам того не ведая, он подходил к событиям, которые призваны были вознести его на волну популярности. Телеведущие станут наперебой приглашать его в студии для бесед на самые разные темы. Телеоператоры в своих репортажах с любых важных мероприятий, где находится Владимир Михайлович, не преминут задерживать на нем телеобъективы, показывая его крупным планом. Газетчики умудрятся повсюду следовать за ним по пятам с диктофонами и фотоаппаратами наперевес. Не последнюю роль сыграет во всем этом и его колоритная внешность, впечатляющий облик патриарха и умение интересно, со вкусом рассказывать о том, чему посвящает свою жизнь. Наш общий дачный товарищ Геннадий Войтенко скажет мне с восхищением: «Слушай, а Володя прямо настоящий телегерой, историк и писатель в одном лице. Включишь телевизор – там Плоских, откроешь газету – там опять он собственной персоной. И как говорит, как пишет! Невольно увлекаешься его делом, сколь разноплановым бы оно ни было». Настоящий ученый не только совершает открытия, но и добивается, чтобы они служили людям, становились их достоянием. Популярность настоящего ученого – это, безусловно, популярность дела, которому он предан больше всего на свете. Международная конференция в Кыргызско-Турецком университете, посвященная 2200-летию этнонима «кыргыз», рассматривала актуальные проблемы истории и культурологи древних кыргызов. Маститые ученые Турции, стран Центрально-Азиатского региона выступали с докладами, затрагивающими как вопросы рождения и становления своих государств, так и вопросы консолидации тюркских народов, которые в прошлом нередко воевали друг с другом. Читатель помнит, что своей книге о легендарном Барсбеке, кыргыз-ском кагане, Володя довольно подробно писал о жестоких столкновениях кыргызов и тюрок. Рядом с ним сидел его старый добрый товарищ, академик Аскар Какеев, сухощавый, среднего роста, с удлиненным лицом, своей невозмутимостью напоминавший китайского мудреца или тибетского ламу. Обычно Аскар Чукутаевич то пребывал в состоянии глубокой задумчивости, то становился порывистым, горячим, когда требовалось отстаивать свою нестандартную точку зрения. В данный момент его, как советника Президента, заботили мысли о юбилее кыргызской государственности. Сам по себе этот вопрос давно витал в воздухе, но решение его требует основательного 133 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) подхода. Надо воспользоваться тем, что на конференции присутствуют крупные ученые из других стран, чья поддержка так необходима. - Аскар Чукутаевич, – наклонившись к нему, заговорил Плоских, – а ведь мы выпадаем из этой обоймы. - Какой обоймы? – не понял Какеев, еще продолжая оставаться на берегу своих размышлений. - Общей для тюркских народов юбилейной даты государственности. Здесь называют полтора тысячелетия. Однако кыргызы создали свое государство гораздо раньше, - Подождите, Владимир Михайлович. Откуда у вас такая уверенность? Пока лишь доказано, что этноним «кыргыз» существовал еще двести лет до новой эры. Вот и все. Но это вовсе не свидетельствует… - Будут свидетельства, будут. Я встречал их в китайских источниках. Но они тогда не были мне нужны. Только в памяти зафиксировал. Надо просто-напросто эти источники пересмотреть заново, под углом соответствующих требований. Не сомневайтесь, искомые аргументы отыщутся. Те, кто определял срок существования этнонима «кыргыз», не учли одного важного обстоятельства… Они уже выпустили немало совместных научных трудов, провели вместе множество серьезных мероприятий, и привыкли во всем полагаться друг на друга. Загоревшись желанием активно взяться за подготовку к юбилею, Какеев попросил Плоских познакомить его с прибывшим из России известным историком-тюркологом Сергеем Григорьевичем Кляшторным, чья научная объективность казалась ему бесспорной. Владимир Михайлович согласился. И предложил сразу после знакомства обсудить вопрос о сроках кыргызской государственности, в последние годы особенно волнующий умы отечественной интеллигенции. - Только давайте сделаем это завтра, в Бишкекском гуманитарном университете. Кляшторный там будет посвободней, – сказал он. Сам Володя уже давно был знаком с Сергеем Григорьевичем. И на следующий день, договорившись с ним, представил ему Аскара Какеева. И тут Аскар Чукутаевич против обыкновения поспешил. То ли боясь упустить момент, то ли еще по какой-то причине, но он сходу решил брать быка за рога и заявил, что у республики, в принципе, уже имеются основания для проведения юбилея кыргызской государственности, причем, отдельно от остальных тюркских стран, и он надеется, что Сергей Григорьевич поддержит своих коллег – кыргызских историков. Первая реакция Кляшторного была ошеломляюще резкой. «Надо прекратить заниматься самодеятельностью, связанной с разного рода юбилеями», – коротко бросил он и отошел в сторону. Какеев опешил. Он не ожидал такой реакции. - Все будет нормально, – успокоил его Володя. – Сергей Григорьевич человек отходчивый и хорошо чувствует ситуацию. Так оно и вышло. Спустя какое-то время, поворчав для приличия, Кляшторный сам вернулся к этой теме. Из дальнейшего с ним разговора Володе стало понятно, чем вызвана его первоначальная реакция. При проведении 3000-летнего юбилея Оша, где Кляшторный принимал участие, местные власти допустили субъективизм, а отсюда – ошибки, искажение исторических реалий. Надо сказать, что академик Плоских тоже 134 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) попадал с этим юбилеем в неловкое положение: ему приходилось дипломатично объяснять журналистам кое-какие несостыковки между научными фактами и официальными утверждениями. Ученые доказали трехтысячелетие селения эпохи бронзы на месте города Ош, что незаметно трансформировалось в трехтысячелетие самого Оша А это далеко не одно и то же. Поэтому, прежде всего, следовало предупредить саму возможность повторения подобных просчетов. Какеев пообещал донести это мнение ученых до Президента страны Аскара Акаева. И не только довел, но и добился, чтобы оно возобладало впоследствии над любыми попытками субъективизма и волюнтаризма. Плоских, Какеев и Кляшторный также договорились, на какой фундамент придется опираться при подготовке к юбилею кыргызской государственности. Решили однозначно: только на конкретные письменные источники. Для выработки точных ориентиров, во избежание кривотолков необходимо было обсудить все вопросы среди ученых-историков республики, затем провести международную научную конференцию и лишь тогда, имея выверенную общую позицию, приступать к пропагандистским, практическим действиям. Вскоре «добро» Президента было получено. Колесо завертелось. На республиканской конференции в Национальном университете, кроме общей темы древнекочевой цивилизации и юбилея кыргызской государственности, обсуждался также конкретный вопрос о том, сколько же лет этой государственности? Разные ученые высказали три предложения, каждое из которых они обосновывали, – полторы тысячелетия, пять тысячелетий и две тысячи двести лет кыргызской государственности. Последнее предложение отстаивал академик Владимир Плоских. - Уже считается общепризнанным, что этнониму «кыргыз» две тысячи двести лет, – говорил он. – На чем строится это доказательство? На китайских источниках, в которых впервые упоминается название кыргызского народа в связи с покорением его гуннами. Эти источники дают нам крайне скупую, но достаточно четкую и точную информацию, на основании которой можно делать столь же определенные выводы. Я хочу зачитать вам короткое сообщение из знаменитого труда по истории Китая «Ши цзи». Его автор – человек энциклопедических знаний, главный историограф Ханьского двора Сымя Цянь, между сюжетами о ратном мастерстве гуннов и политическом состоянии империи Хань, описанными с завидной полнотой, упоминает следующее: «Впоследствии на севере они, – имеются ввиду гунны, пояснил Плоских, – покорили владения Хуньюй, Кюеше, Динлин, Гэгунь и Цайли». Это событие отнесено к 201 году до новой эры. Больше никаких сведений того периода о «Владении Гэгунь» нет. Но для нас, ученых-историков, картина ясна. Во-первых, установлено, что китайский иероглиф, который читается «Гэгунь», точно передает слово «Кыргыз», из чего исходили ученые, определяя время его существования. Однако при этом не было учтено, что в сообщении Сымя Цяня речь идет не просто о кыргызах, но и об их владениях, то есть о государственном образовании. Во-вторых, поскольку гуннская держава Маодуня, как нам известно, возникла в 209 году до новой эры, мы вправе сделать вывод, что и «Владение Кыргыз» возникло тогда же, может быть, чуть раньше или чуть позже. Владимир Михайлович сделал паузу и, вскинув голову, оглядел собравшихся в зале. Слушали его внимательно. Впрочем, оно и понятно, уж слишком важен был сам вопрос. - Конечно, – продолжал он, – государственные образования той поры, и кыргызское в том числе, находились на ранней стадии становления и сильно 135 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) отличались от современных. Но главное при этом – они обладали основными институтами государственности. Имелся народ, осознающий свою этническую общность, менталитет, язык и культуру. Имелся вождь или правитель. Имелись властные структуры управления и подчинения. Имелась армия, собирались налоги, осуществлялись внешние связи. А, значит, было и государство, которому ныне насчитывается две тысячи двести лет. Научная гипотеза обрела политические очертания. Не буду утомлять читателя рассказом о развернувшейся вокруг предложений ученых дискуссии. Прямо скажу, достаточно вялой. Да и отчего ей было быть бурной, если аргументы Владимира Плоских явно перевешивали, если доказательность его предложения не вызывала сомнений? Республиканская научная конференция ученыхисториков единодушно высказалась за проведение празднования 2200-летия кыргызской государственности. С таким же единодушием приняла соответствующую резолюцию и международная конференция. Хотя, откровенно говоря, Володя опасался возражений со стороны кое-кого из соседей, ревниво относящихся к тому, что кыргызское государство оказалось древнее их государства. Но этого не произошло. В среде ученых здравый смысл чаще берет верх. Затем последовал Указ Президента Кыргызской Республики Аскара Акаева, объявивший 2003 год Годом кыргыз-ской государственности. А вскоре Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о признании за великим историческим событием в жизни Кыргызстана – 2200-летием кыргызской государственности – международного статуса. Несмотря на колоссальную занятость в Национальной Академии наук и Славянском университете, Владимир Михайлович взял на себя заботу по подготовке и написанию целой серии научных и научно-популярных книг, статей, призванных показать общественности, насколько исторически обоснован предстоящий юбилей. Для этого он привлек ведущих ученых историков. Особенно, как ему помнится, велика была работа, проводимая Аскаром Какеевым и директором Института истории НАН республики Дженишем Джунушалиевым. Втроем они, словно идущие к вершине альпинисты, работали в одной связке. Ими написана и выпущена в 2003 году книга «Исторические этапы кыргызской государственности» и в том же году – фундаментальный научный труд «Проблема политогенеза кыргызской государственности», где они выступили как редакторы-составители и авторы многих статей. Ощутима была помощь российских ученых-тюркологов академика В. М. Массона и доктора исторических наук С. Г. Кляшторного. Неоценимой Володя считает поддержку всемирно известного писателя и общественного деятеля Чингиза Торекуловича Айтматова. Потом проводились юбилейные торжества, звучали речи и тосты. Наш герой Владимир Плоских был удостоен высокой награды – ордена «Манас». В качестве десерта мне хочется предложить читателю взгляд на все это со стороны. У Володи есть давний верный товарищ Борис Прохоров. В восьмидесятые годы, работая собственным корреспондентом «Известий» по Киргизии, он публиковал на страницах всесоюзной газеты очерки об археологических экспедициях Владимира Плоских. Прекрасный журналист, обладающий, надо подчеркнуть, великолепным чувством юмора, Борис Васильевич высказался таким вот образом: 136 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ В последние пятнадцать лет я как-то запустил научные консультации с Владимиром Михайловичем Плоских. У него, ставшего академиком, круг задач значительно расширился. Куда теперь той же столице усуней городу Чигу, открытому им под толщей вод Иссык-Куля! А сколько других его знаменитых открытий, которые меркнут пред нынешними… Недавно, приехав по делам в Бишкек, я увидел на боку троллейбуса огромную надпись: «2200 лет кыргызской государственности». И сразу подумал, что к этой мысли, ошеломившей ООН и всю ЮНЕСКу, мой товарищ Владимир Михайлович Плоских кровно привязан. Прямо спросил его: «Ваша работа?» «Моя», – не стал отпираться он. Мол, где-то в дебрях древнекитайских записей отыскал запись о том, что гунны покорили владения кыргызов, и стал плясать от той печки. Ну, и доплясался до общереспубликанского, а то и мирового празднества. И взяла меня жуткая зависть. Что же это творится на белом свете? Всему миру известно, что вся цивилизация пошла от государства Ария, находившегося в Сибири. От него одна половина откололась, поползла на юго-восток и создала цивилизацию в Индии. А другая поползла на юго-запад и создала всю египетскую цивилизацию, научила Египет пирамиды строить. И было это порядка 10 тысяч лет назад. Народ этот, нашенский, сибирский, назывался тогда этрусками. Даже Тутанхамон считал этрусков непостижимо древними. А русские наплевали на свою 10тысячную историю, отсчет ведут от какой-то Велесовой книги, которой чуть больше тысячи лет. Выходит, Плоских доказал, что кыргызская государственность вдвое древнее русской? Да нет же, он доказал, что кыргызы чтут свою историю, а мои уважаемые россияне даже ни одного города Арии не откопали. А какие раскопали – тут же залили водохранилищами... Эх, нам бы в Россию да все семейство историков Плоских! Они бы навели у нас исторический порядок. Говорил я об этом Владимиру Михайловичу. Какой там, и слышать не хочет. Захлопнул вопрос, как книгу на последней странице... Борис Прохоров, журналист, г.Ставрополь Если собрать воедино все, что написано Владимиром Плоских, то получится солидная библиотека. Кроме сугубо научных трудов, масса популярной литературы – от учебников по истории Кыргызстана для школ и вузов до повестей и романов на исторические темы. А сколько выпущено им книг в соавторстве с коллегами или под его редакцией, с его предисловием? А сколько еще – благодаря подаренной им путеводной идеи? Пораженный таким обилием исторической литературы, выпускаемой Владимиром Плоских, как автором, или под его творческим патронажем, я еще в начале второго тысячелетия новой эры говорил ему: «Володя, что же ты не щадишь живота своего? Ну, ладно, когда это твои книги или, если по делу, в соавторстве. А все остальное? Ведь куда ни глянь, повсюду на небосклоне исторической науки твоя фамилия в том или ином ракурсе присутствует. Не истощишь ли преждевременно свой творческий ресурс?». Володя не склонен к пафосу. А вот пошутить горазд. Выбросил вперед свою огромную ручищу с распахнутой вверх трудовой ладонью и воскликнул: «Да не оскудеет рука дающего, да не отсохнет рука берущего!». Затем уже серьезно: «Вот 137 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) один из примеров. Около ста лет пролежал в Архиве Императорского РусскоГеографического общества (в Санкт-Петербурге) фундаментальный труд одного из полузабытых ученых конца Х1Х века Н.А. Аристова. Случайно или не случайно, но в руках у меня оказалась фотокопия машинописного авторского экземпляра этого объемного труда под названием «Усуни и кыргызы или кара-кыргызы. Очерки истории и быта населения западного Тянь-Шаня и исследования по его исторической географии». Глянул я мельком, глаз уже наметан – интересно! Но работы!.. Можно было, конечно, отложить. Тогда бы этот труд навсегда пропал для науки. А сведения в нем – бесценные. Нашел время, засел за него, отредактировал, написал предисловие. И вот, – он положил передо мной выпущенный в Бишкеке небольшим тиражом огромный том. – Кстати, и второй том Аристова «Труды по истории и этническому составу тюркских племен» уже подготовлен мной к печати». А вскоре после этого (случайно или не случайно – тебе, читатель, судить) Владимир Михайлович получает предложение от Международного Центра Рерихов. В чем его суть? Необходимо заняться подготовкой рукописи Юрия Николаевича Рериха «История Средней Азии» для издания ее в трех томах издательством МЦР в Москве, а также подготовить обстоятельное предисловие. Оказывается, после долгих поисков Центру стало ясно: тот, на кого можно положиться и кто способен выполнить столь серьезнейшую и большую работу на должном уровне, – это Владимир Михайлович Плоских. В Центре он уже был известен, как знаток и ценитель подобных трудов исторического наследия, успешно прилагающий творческие и организаторские усилия для их издания. Ему вспомнилось, что еще в молодости, пристрастившись к живописи, он с восхищенным вниманием подолгу останавливал взгляд на картинах Николая Константиновича Рериха. Его привлекали в них яркие контрасты гор и облаков, икон и старорусского быта. Приезжая в Москву, он непременно посещал Третьяковскую галерею, Пушкинский музей, а позже и Дом-музей Рерихов. При его участии создавалось в Кыргызстане Тянь-Шаньское общество Рерихов, проводились выставки его картин. Естественно, немало он знал и о сыне великого художника Юрии Николаевиче, востоковеде и археологе, ушедшем из жизни в конце пятидесятых годов прошлого века, о его научных исканиях. У этого труда, как выяснил Володя, сложная и запутанная судьба. Написанный в основе своей в Индии, он дорабатывался в России, куда ученый вернулся на закате своей жизни. Но доработать, полностью завершить трехтомный труд ему не удалось. После его смерти были попытки издать «Историю Средней Азии» в Москве. Не получилось. Перепечатанные издательством экземпляры рукописи стали блуждать по свету. Два из них попали в распоряжение брата ученого – Святослава Николаевича Рериха. Оберегая репутацию Юрия Николаевича, довольно высокую в научном мире, он решил, что публиковать труд в таком «сыром» виде нельзя. Один экземпляр был им послан через советское посольство в Дели для передачи тибетологу В.С. ДылыковойПарфионович, с которой предварительно договаривался о доработке труда. Но тот экземпляр так и не дошел до адресата. Второй Святослав Николаевич передал в Международный Центр Рерихов вместе со всем рериховским наследством. - Сам подумай, разве мог я отказаться? – спрашивает меня Володя, хотя при таком раскладе двух мнений не бывает. – Важность этого классического и вместе с тем первопроходческого труда науке еще в полной мере предстоит оценить. В рукописи была не одна тысяча страниц. После определенной доработки и систематизации нам удалось подготовить первый и второй тома. Но особенно сложно с третьим. Здесь, кроме всего прочего, придется даже увеличивать количество глав, кое-что добавлять, тщательно изучив для этого стиль работы ученого по его черновикам. 138 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Забегая вперед, скажу, что красочные, богато иллюстрированные первый и второй тома «Истории Средней Азии» Ю.Н. Рериха изданы в Москве в 2004 и 2007 годах соответственно, изданы с большим, проникновенным предисловием, а третий том, работа над которым благополучно завершилась гораздо позже, вышел в конце 2009 года. Редакционный совет – из видных ученых-востоковедов В.С.ДылыковаПарфионович, В.М. Плоских, Л.В. Шапошниковой. Замечательно, что этот уникальный труд не только вводится в научный оборот как важный источник по изучению истории Центральной Азии, в том числе и Кыргызстана, но и становится достоянием многих читателей, интересующихся древней историей этого региона. В процессе тесного сотрудничества Владимира Плоских с Международным Центром Рерихов он был избран членом научного Совета по Космическому Мышлению МЦР в Москве. Вместе с ним членом этого научного центра был избран и ректор КРСУ академик В.И. Нифадьев. Двое из Кыргызстана стали представлять науку республики в авторитетном Международном Центре. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ Многие годы благодаря подвижническим усилиям вице-президента НАН Киргизстана, академика В.М. Плоских Центр-Музей имени Ю.Н. Рериха имеет тесные связи с крупнейшими научными центрами республики – Национальной Академией Наук и Киргизско-Российским Славянским университетом. Будучи руководителем высокого уровня, Владимир Михайлович находит возможность принимать участие в жизни единственного в России общественного Центра-Музея, созданного последним членом великой семьи – Святославом Николаевичем Рерихом. Мы премного признательны ему, человеку высокой культуры и нравственности, за ту поддержку и помощь, которую он нам постоянно оказывает. Публикации Владимира Плоских в журнале «Культура и время» по подводной археологии, написанное им предисловие к фундаментальному труду известного востоковеда Ю.Н. Рериха «История Средней Азии», его участие в работе Объединенного Научного Центра космического мышления приняты с большим уважением и интересом в российских научных кругах и среди широкой общественности. Библиотека Центра-Музея из года в год пополняется научными изданиями Института мировых культур, которым он руководит с момента его создания. В России хорошо известна деятельность Владимира Плоских как дипломата Культуры, сделавшего очень много для укрепления киргизско-российского межгосударственного и культурно-научного сотрудничества. Служение делу подлинной науки – труднейшая задача в жизни. История киргизско-российских отношений, запечатленная в трудах Владимира Михайловича, сохранит для потомков свои лучшие черты, свидетельствующие о глубинных корнях исторических связей русского и киргизского народов. Ю.М. Воронцов, президент Центра-Музея имени Н.К. Рериха, специальный Представитель Генерального Секретаря ООН, Чрезвычайный и Полномочный Посол Л.В. Шапошникова, Первый вице-президент МЦР, Генеральный директор Центра-Музея имени Н.К. Рериха, Заслуженный деятель искусств РФ 139 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Все это, конечно, впечатляет, все это замечательно. Однако всегда ли творческие усилия Володи, не связанные с собственными трудами, устремлены столь же высоко? Просматривая книги по истории местных авторов, нередко выпущенных лишь благодаря тому, что к ним приложился академик Плоских, я встречал не только значительные исследования, но и такие, в которых угадывалась второсортность. «Володя, а это-то зачем?! Неужто не жалко тратить свой дар на посредственность?» Он сокрушенно разводит руками, вздыхает. «Ну, как тебе сказать… Попросили… У этого тяжелое положение в семье… Тому перед защитой срочно нужна публикация… Да мало ли какие у людей проблемы?..». Когда в очередной раз сильно прижало сердце, и он попал в кардиологическое отделение больницы, я отправился проведать его. В коридорах больницы напряженная тишина. Лишь изредка, словно тени, проскальзывают врачи и медсестры. Подчиняясь общей атмосфере, иду чуть ли не на цыпочках. Единственная палата, откуда доносится шум голосов, находится в углу коридора. По табличке на двери определяю: мне как раз сюда. Осторожно вхожу, беспокоясь, что в палате или консилиум врачей, или моему товарищу ставят капельницу, или… Володя, которого привезли с острым сердечным приступом, сидит за столом и пишет отзыв на диссертацию. Сам диссертант расположился рядом и умоляюще бубнит, чтобы уважаемый Владимир Михайлович не скупился на лестные эпитеты. Поставив под отзывом свою размашистую роспись, Володя протянул его диссертанту. Тот поблагодарил и, приплясывая от радости, скрылся за дверью. Мое появление слегка смутило больного, будто его застали за какой-нибудь шалостью. «Поболеть не дают, – улыбнулся он, перемещаясь на кровать. – На сегодня, надеюсь, поток иссяк. Так что мы с тобой наговоримся всласть». Но не тут-то было. За минут сорок, проведенных мной в палате, к нему просочились еще три ходока с просьбами разного калибра. «Прямо паломничество к мощам святого Владимира», – невесело пошутил я, видя бесплодность любых попыток помешать этому. Врачи тоже ничего поделать не могли: в больнице строго регламентировано только время, когда разрешается навещать больных, остальное зависит лишь от них самих. То посещение Володи оставило во мне странный след. Откуда, думал я, в нем угнездилась такая безотказность, такая отзывчивость на чужую просьбу? Почему он готов помочь каждому или почти каждому, кто нуждается в помощи? Или у него существует на сей счет своя теория? Может быть, он считает, что если человек оказывает кому-то поддержку, если он распахнут для помощи, то его от этого не убудет? А, скорее, наоборот, – приносимая людям радость, их благодарность дают ему столько энергии, что ее с лихвой хватит и на собственные труды? Кто знает, кто знает… Во всяком случае, вывод, который следует из разговора с ним, вовсе не пронизан поэзией альтруизма. Поскольку, видите ли, он поднимался по ступеням науки в благодатное для развития науки время, то теперь, когда положение усложнилось, ему необходимо подтягивать молодых коллег до требуемого уровня. Если не слышны шаги идущих тебе вослед, какой смысл в твоих свершениях? – вопрошает он. Более того, убежден Володя, все сделанное им когда-то и для кого-то, проявило или обязательно проявит себя, пусть в трансформированном виде, в его собственной многоплановой деятельности. «Давным-давно я работал помощником президента Академии наук Курман-Гали Каракеева, – воспоминание о годах молодости бодрит, разглаживает Володино лицо. – Сколько материалов перелопатил для его докладов, выступлений и разных публикаций! А сколько подготавливал выступлений, справок секретарям ЦК! Но ведь и себе кое-что 140 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) припасал, по крупице, по зернышку откладывал. Хорошая хозяйка, – смеется Володя, – как бы обильно гостей ни кормила, а сама голодной не остается». В самом деле, за те же пять лет, о которых в этом разделе идет речь, Владимир Плоских выпустил семь внушительных книг, четыре полностью его, авторские, в трех он выступает как соавтор. Достаточно сказать о двух, чтобы представить, каков размах и масштаб его научных и научно-популярных творений. На участие в создании учебника для вузов «История кыргызов и Кыргызстана» его подвигнул академик Аскар Какеев. С некоторых пор у них уж так повелось: то Плоских приглашает Какеева к совместной работе над каким-то изданием, то Какеев отвечает ему тем же. Вместе ими был сформирован коллектив авторов, среди которых – Д. Джунушалиев, А. Асанканов, Д. Сапаралиев, Г. Харченко, В. Воропаева, В. Мокрынин и другие. Выпущенный на кыргызском языке столь важный для вузов учебник получил широкий резонанс. Его авторы стали лауреатами Государственной премии Кыргызской Республики в области науки и техники. Володя, уже дважды лауреат самой престижной для наших ученых премии, несказанно был рад, что и его друг Геннадий, и супруга Валентина тоже стали лауреатами. Таким образом, все ученые их дружной со студенчества компании, включая Володю Мокрынина, взяли эту высокую планку. - Жаль, Валентин, – говорил Харченко Ратману, – что ты не подался в науку. А то представляю, как был бы тебе к лицу знак лауреата. – Видишь ли, мне больше нравится поднимать тост за всех вас, чем слушать поздравления в свою честь, – под веселый гомон друзей парировал Валентин. С каждой новой поездкой на Иссык-Куль Володя все глубже проникал в его подводные тайны. Постепенно накапливался материал для очередной книги. Раздумывая, где лучше ее издать, он решил обратиться в фонд «Сорос-Кыргызстан», с которым давно и плодотворно сотрудничал. Но выяснилось, что в данное время лимит на книги научно-исследовательского направления у фонда исчерпан. Не желая, видимо, огорчать именитого автора, ему тут же предложили подготовить объемное популярное издание «Наш Кыргызстан» для массового читателя. Его цель – рассказать об истории Кыргызстана на основании тех знаний, которые ученые республики и других стран мира накопили за сто с лишним лет изучения нашего края. Спустя год после этого заказа прекрасно иллюстрированная книга «Наш Кыргызстан», названная издателями энциклопедией, вышла в свет. Вышла на русском и кыргызском языках общим тиражом 6000 экземпляров, которые бесплатно были разосланы по всем библиотекам, вузам и школам республики. На ее презентации, куда были приглашены представители иностранных посольств, руководители вузов, издатели и библиотекари, журналисты и научные работники, отмечалось, сколь велико значение этой популярной исторической энциклопедии в культурной жизни республики, какой огромный вклад в популяризацию исторических знаний о Кыргызстане внес автор книги академик Владимир Плоских. Пораженный выходом этой сложной, многоярусной книги в необычайно короткие сроки я поинтересовался у автора, сколько же времени он сам потратил на ее создание? Прикинув, Володя сказал, что около полугода. - Историческую энциклопедию за полгода? – не поверил я. – Это ведь нереально. - Ну, почему же? – пожал он плечами. – Десятилетиями, работая в архивах, собирая материалы для научных трудов, я параллельно накапливал легенды, а также 141 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) популярные сюжеты, из которых складывались новеллы, эссе на исторические темы. Мне оставалось только, как в сказке, окропить их живой водой, чтобы они заиграли в русле книги. Все основное было либо в набросках, заметках, как те же подводные исследования Иссык-Куля, либо наготове вот здесь, – Володя тихонько, словно боясь потревожить, постучал кончиками пальцев по лбу. – А когда структура книги ясна, когда все накопленное только и ждет, как бы скорее запечатлеться на ее страницах, то и тянуть нечего. - В этой связи мне вспоминается интересный случай с Пабло Пикассо, – сказал я. – Великому художнику заказал картину то ли миллионер, то ли миллиардер, в общем – богач. Творение художника привело его в восторг. «Сколько времени вы потратили на это полотно?» – спросил он. «Один месяц», – ответил Пикассо. «И какую сумму я вам за него должен?». – «Полтора миллиона долларов». – «За один месяц – полтора миллиона?» – вскричал богач. «Да, я работал только месяц, но готовился к этому всю жизнь», – таково было резюме художника. У Володи темные, с легким вкраплением седины, брови. А взгляд из-под них весел и юн. - Аналогия, конечно, хороша, но кое в чем хромает, – говорит он. – Особенно в плане материального поощрения. За историческую энциклопедию я не получил ни гроша. Так, кстати, было предусмотрено контрактом. И я не в обиде. Это у нас правило, а не исключение. Что же касается главного… Действительно, иной труд вроде бы и немного времени забирает, однако готовишься-то к нему всю жизнь. Еще в ту далекую пору, когда Володя работал над докторской диссертацией, писал свою знаменитую книгу о кыргызах и Кокандском ханстве, я никак не мог взять в толк, откуда у него такое богатство документальных материалов. В архивах он тогда не пропадал. То в Академии, то на даче. Не из воздуха же он их берет! Потом друзья мне открыли секрет: он процветает на запасах, собранных в течение многих-многих лет. И вот из этих запасов, которые в свою очередь регулярно пополняются, Володя постепенно, дозировано использовал ровно столько фактологических материалов, сколько надо было на одну, вторую, десятую научную или научно-популярную книгу. Меня тогда поразило, да и по сей день поражает не столько существование запасников, хранящих несметные богатства всего, что связано с историей, а то, с какой скрупулезной точностью, с какой расчетливостью он ими распоряжается. Другой бы ухнул все это враз, как ухарь-купец в ресторане, дабы все подивились его щедрости, широте его натуры. А у Володи все стратегически выверено, каждый исторический факт ждет своего часа. По-моему ни одна экономка мира не могла бы соперничать с ним в способности проявлять такую дальновидную скупость при столь крупных ежедневных тратах. Обширная, четко отлаженная система организации труда нашего героя, лишь о некоторых деталях которой в этой и в других главах мне удалось поведать, полностью соответствует богатству и глубине его знаний. А еще, будучи чрезвычайно контактен, он обладает потрясающей способностью свободно вписываться в крутые повороты научной и общественно-политической жизни. Благодаря всему этому так необычайно плодотворна его деятельность, так популярен и востребован он в мире людей. Истина, таящаяся в древности, напоминает ему воду давно забытого колодца. Какая она? Только ученому, посвятившему исследованиям всю свою жизнь, дано определить ее вкус. 142 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ Людей выдающихся немного. Их потому и именуют выдающимися, потому что их мало, и они известны. Известность академика Владимира Плоских определяется его трудами и личными качествами. Их отличает главное – масштаб. Он не просто академик, он – вице-президент Национальной академии наук. И, надо отметить, уже третий срок, чего в истории нашей академии еще не бывало. То, что гуманитарные науки Кыргызстана пользуются международным признанием, – несомненная заслуга и Владимира Плоских, высококомпетентного во многих сферах знаний о человеке и обществе. Он не просто крупный историк. Он организатор и дальновидный руководитель научных коллективов, работающих с неизменным успехом, о чем объективно свидетельствует присуждение Государственных премий республики. Как верно заметил Борис Пастернак, есть такие отрасли духовной жизни общества, где преуспеть может лишь хороший человек. Поэзия, история – в их числе. Здесь знание и понимание срастаются воедино. Это требует глубины. Все это есть у Владимира Михайловича Плоских. Его научные достижения замечательны. Я бы даже рискнул сказать, что изучение Центральноазиатской Атлантиды, которое он предпринял, является яркой метафорой исторической науки как таковой. Разве не принцип работы историка – искать то, что скрыто под толстым слоем минувшего, извлекать его на яркий свет дня, делать прошлое достоянием настоящего? Я знаю Владимира Михайловича много лет. И все эти годы он обладал редким, а в наши дни – неоценимым качеством: он был верен. Верен научным принципам, верен себе, верен друзьям. Как это достойно. Как это по-человечески. И какой это пример. Арон Брудный, доктор философии, академик РАЕН, член-корреспондент НАН КР, лауреат Госпремии республики 2. ПОГРУЖЕНИЕ Во время наших бесед Владимир Михайлович всякий раз пытался внушить мне, а через меня и читателю, настойчивую мысль, что он, прежде всего, историк, а не археолог. Это, мол, обозначено в его университетском дипломе, да и все ученые степени, звания вплоть до академика, награды и Государственные премии – результат его достижений именно на поприще исторической науки. Среди определенных им столбовых направлений собственной научной деятельности, от кыргызско-российских отношений до истории кыргызов и Кыргызстана, тоже почему-то не значатся открытия, совершенные его археологическими экспедициями. «Может, наш уважаемый мэтр просто пытается заморочить мне голову?», – думал я, зная его склонность к разного рода розыгрышам. Однако, как ни крути, с формальной точки зрения он прав. И относительно диплома, и касательно всего остального. Археология, словно Золушка, сидит на краешке стула, и ей в лучшем случае достаются лишь крошки от государственного пирога. В то же время благодаря археологическим экспедициям, которые дарят обществу многочисленные, порой сенсационные находки из далекого прошлого, 143 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) фигура ученого-историка Владимира Плоских становится все более колоритной, вызывает все больше доверия и почтительности у массы самых разных людей. Кабинетный ученый, достигший больших высот в мире науки, воспринимается совсем иначе, когда вдобавок выходит на голубые просторы Иссык-Куля, погружается в его глубины, исследует там историю с помощью артефактов. Вещественные доказательства всегда понятней, чем те, что основаны на архивных исторических источниках. Свет доступности, доверия охватывает всю фигуру ученого – и археолога, и историка. Прогуливаясь как-то в парке Панфилова, я слышал разговор двух родительниц, которые неспешно направлялись в соседнюю школу. Одна из них, худенькая, шустрая, говорила другой, полнолицей и длинноволосой: - С этого года у моего Андрюшки добавился новый предмет – история. Боюсь, не дастся она ему. Так уж заумно пишутся эти учебники, что ни черта не поймешь. Даже взрослые путаются. - Ну, положим, не все учебники, – мотнула головой полнолицая. – Мой-то сын постарше твоего, он историю уже проходил. Учебник читал с интересом, будто роман какой-то. Автор там есть – академик Плоских. - Это тот археолог, который на Иссык-Куле древний город под водой открыл? Которого мы каждое лето по телевизору смотрим? - Он самый. Хоть учебник без его фотографии, но уверена – он самый, других-то ученых с такой фамилией у нас нет. - Мне нравится, как он рассказывает. У него все коротко и ясно. И такой спокойный, уверенный голос… Если учебник, как ты говоришь, им написан, я за Андрюшку уже не переживаю. - А какой он мужчина! – мечтательно заметила полнолицая. – Лучшей рекламы для Иссык-Куля и не придумаешь. - Это уж точно, – подтвердила худенькая. Нетрудно догадаться, каким будет продолжение разговора. Женщины никогда не могут ограничиться главным. Я повернул в другую аллею. Мне почему-то вспомнилось, что образ государя Петра Первого, столь схожего внешне с нашим героем, прекрасно дополняла работа на верфях Голландии, на строительстве российского флота, железных дорог, его непосредственное участие в военных походах… Человека, каким бы могучим от природы он ни был, создает, формирует среда. И чем менее она ограниченная, замкнутая, окаменелая, тем лучше. И все-таки, возвращаясь к Владимиру Плоских, не следует заблуждаться, будто археология совершенно безвозмездно расширяет ему горизонты, как ученомуисторику. Происходит и обратное взаимовлияние. Собранность, аналитичность мышления, умение ценить время, наконец, организаторский талант ученого-историка и руководителя Плоских, а также его научный вес, его связи – все это помогает археологическим экспедициям в их ежегодных подвижнических исследованиях. Это как сообщающиеся сосуды. Одно немыслимо без другого. И вполне вероятно, что в скором времени археология, превратившись из Золушки в принцессу нашего государства, станет играть в судьбе Владимира Михайловича куда более важную, чем сегодня, роль. Пишущая и снимающая журналистская братия нарабатывает для этого рывка мощный плацдарм. Об археологических экспедициях Владимира Плоских на ИссыкКуле написаны сотни очерков, статей, интервью, снято множество документальных 144 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) фильмов, а известные путешественники, знатоки природы горного края Сергей Дудашвили и Виктор Кадыров, не один сезон участвующие в работе экспедиции, посвятили уникальным подводным исследованиям академика документальные рассказы в своих замечательных приключенческих книгах. Сохранившиеся под водой древние поселения, которые тысячелетиями, веками хранят будоражащие воображение тайны, вызывают растущий интерес и за рубежом. Но все, кто собирается приехать, чтобы написать или снять фильм об этом, уже заранее знают, что заветным ключом от загадочного Иссык-Куля владеет лишь Владимир Михайлович Плоских. И стараются заблаговременно договориться с ним, когда ему будет удобно принять их сначала в Бишкеке, проконсультировать, а затем, если появится у него возможность, показать все на месте, на Иссык-Куле. Володя, как правило, не отказывает зарубежным журналистам в их просьбах, жертвуя чаще всего выходными днями, чем-нибудь личным. Он понимает, сколь важно поддерживать, развивать их интерес к Иссык-Кулю, а, значит, ко всему Кыргызстану. Ведь через них о республике узнает огромная масса людей в разных странах. И потому от него исходит увлекательная позитивная информация, обладающая высокой степенью притяжения. Зачем повторять без конца, что мы ждем туристов, инвесторов? Не лучше ли так преподнести таинственный подводный мир Иссык-Куля, а заодно и все озеро в целом, с его насыщенной дивной историей, с живущим вокруг него трудолюбивым и любознательным народом, чтобы туристы и инвесторы сами потянулись к нам? Тут уж Владимир Михайлович не уступает дипломатам. А по знанию предмета разговора, по сочности изложения мысли, несомненно, превосходит их. Ведь это, как говорится, его епархия. Даже оказавшись на Иссык-Куле по каким-то другим каналам, иностранные журналисты вряд ли минуют нашего героя, если у них возникает желание получить компетентный комментарий или поглубже проникнуть в прошлое самого озера и всего, что веками неразрывно связано с ним. Летом минувшего 2008 года сюда приезжала съемочная группа одной известной в Японии телекомпании. Тележурналисты интересовались обычаями кыргызов, их бытом, национальным музыкальным искусством, а также легендами, подводным миром Иссык-Куля. По древним китайским источникам им было известно, что в озере когда-то водились драконы. Так ли это? Возможно ли сейчас в здешних водах встретить морское чудище? А затонувшие города? Мифы это или реальность? «На все эти вопросы, – сказали японским тележурналистам, – лучше всего ответит академик Плоских. Он как раз находится на Иссык-Куле». И переправили их в археологическую экспедицию. Владимир Михайлович вынужден был разочаровать японцев относительно обитания в озере драконов. Зато по затонувшим городам он нарисовал настолько захватывающую картину, что тележурналисты были в восторге и остались в экспедиции, чтобы посмотреть работу археологов, аквалангистов под водой, запечатлеть на пленку их поиски и находки. Снятый этой телекомпанией получасовой фильм уже посмотрели сто пятьдесят миллионов телезрителей Японии и Дальнего Востока. Кстати, в тот раз японцы побывали и в археологическом музее Славянского университета. Помимо поднятых со дна озера различных предметов войны и быта (кинжалов-акинаков, наконечников стрел, кувшинов, котлов и прочих экспонатов) Владимир Михайлович показал им один поистине уникальный образец, аналогичного которому во всей Центральной Азии доселе найдено не было. В 2,5 километрах от берега аквалангисты экспедиции обнаружили довольно увесистый золотой слиток восьмигранной формы – первую, по его предположению, предшественницу золотой 145 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) монеты в нашем регионе, предназначенную для товарообмена и служившую мерилом стоимости. Разглядывая этот древний слиток, японцы цокали языками от восхищения. Каковы же научные последствия этой находки? – спрашивали они. Владимир Михайлович избегает категорических утверждений. По его лицу блуждает улыбка, спутница надежд и открытий. Золотой слиток нуждается в детальном изучении. Но если все получится так, как он думает, можно будет говорить о новой странице в исследовании истории нашей страны. Прежде сакский период считался историками эпохой дикого кочевого скотоводства. Теперь возможен иной взгляд: здешнее население той поры находилось на более высокой ступени развития, занимаясь, кроме скотоводства, земледелием и металлургическим производством. Успешно ли прошел показ прошлогоднего японского телефильма на огромную аудиторию? Конкретными зритель-скими откликами, если таковые вообще имеются, Володя пока не располагает. (Сам он просмотрел переданный ему на диске телефильм и остался доволен). Мне тоже удалось его посмотреть. Рядом с хрупкой и обаятельной японской телеведущей наш герой выглядел, как Шварцнеггер рядом с Джулией Робертс. Встречает он ее возле экспедиционного лагеря в видавших виды шортах, выгоревшей многоцветной рубашке, из-под ворота которой выглядывает тельняшка. Настоящий морской волк. Легко поднимает с полки найденный под водой керамический кувшин, кажется, эпохи бронзы, что-то (фильм на японском языке) объясняет ей. Желая приобщиться к древней цивилизации, ведущая пробует взять этот кувшин в руки, но он настолько тяжел, что она, вскрикнув, чуть не роняет его. Благо, Володя успевает перехватить ценный экспонат. После этого он уже показывает ей артефакты полегче. Впечатляющие кадры: они на палубе катера, под ними затонувшая столица усуней Чигу, поодаль уходящие вглубь Иссык-Куля аквалангисты… И под занавес – плывущий академик Плоских прощально машет телезрителям рукой… Любопытно еще и другое: нынешней осенью к нему обратилась еще одна японская телекомпания. Снимается телефильм о путешествии через Иссык-Куль из Китая в Индию древнего буддийского монаха-мыслителя Сюань Цзаня, роль которого исполняет известный японо-голливудский актер Якуше. Консультантом, комментатором подводных находок и памятников буддийской культуры на Иссык-Куле предложено быть ему, Владимиру Плоских. Что ж, ради популяризации родного Иссык-Куля наш герой охотно согласился. Как согласился бы с этой целью и в случае необходимости сыграть роль самого монаха-мыслителя. Цель для него оправдывает средства даже таких перевоплощений. Кроме японцев, имеют с ним договоренности посетить Иссык-Куль и провести съемки исторических подводных памятников, исследовательских работ археологической экспедиции телекомпании России, Америки и Франции. Налицо телекинематографический бум вокруг того, чем занимается историк и археолог Владимир Плоских. Он, конечно, был рад всему этому, но вместе с тем и озабочен. Материальное обеспечение археологических экспедиций из года в год остается тяжелым. В тех бюджетных средствах, которые выделяются Академии, нет даже графы, связанной с финансированием экспедиционных работ. Когда Володе не удается договориться относительно спонсорских вливаний, что, увы, чаще всего и бывает, помогает ректор Славянского университета Владимир Нифадьев. Но и у него руки связаны теми же бюджетными сложностями. Единственная возможность – выделить автобус с водителем да минимальные суточные студентам-практикантам. Хорошо, что заместитель руководителя экспедиции, а по совместительству еще и сын его, Василий Плоских, человек необычайно контактный, у которого почти половина мужского населения побережья в товарищах, умеет договориться и 146 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) относительно бесплатного места для экспедиционного лагеря, и снабжения продуктами по сходной цене. По его также части обеспечение экспедиции водным транспортом – катером и лодками. Тут Василий творит чудеса изобретательности… С легкой руки кого-то из пишущих, академика Плоских называют губернатором Иссык-Кульской Атлантиды. Хорош губернатор, не имеющий нормального финансирования! Может, в этом названии скрыт намек: не из-за такого ли отношения высших сфер Атлантида и пошла ко дну? - Но теперь-то, – говорю Володе, – при столь явном интересе мира к твоим экспедициям госчиновники наверняка зашевелятся. Ведь нельзя же каждое лето работать на голом энтузиазме для общего блага. - Жди, зашевелятся, – грустно усмехается он. – Как там у Некрасова: «Жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Эх, насколько бы мы продвинулись по всем направлениям подводных исследований, будь у экспедиции хотя бы нормальное снаряжение. Спасибо московским фанатам из Конфедерации подводной деятельности России профессору С. С. Прапору, кандидатам наук Светлане и Николаю Лукашовым, безвозмездно организующих каждый полевой сезон аквалангистов для работы под водами Иссык-Куля. Но при всем при том он далек от настроений, когда хочется махнуть рукой и послать все подальше. Исследования подводных и наземных тайн Иссык-Куля так много значат для Владимира Плоских, что его уже от этого не оторвать. Озеро ему – родственная душа, здесь – заповедная часть его научной жизни. А раз деятельность экспедиции привлекает людей отовсюду – значит, все в порядке, значит, курс у него верный. А остальное… Остальное тоже, надо полагать, когда-нибудь наладится. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ Признаюсь, что полегоньку пишу мемуары под общим названием «Может, так оно и было…». Там есть разные: «Как я выбирал папу римского», «Как я был Львом Толстым», «Как я воровал невесту для однокурсника», «Как я поработал послом Пакистана»… А вот мемуар об академике В.М.Плоских: «Как я чуть было не назначил в Туркменистане нового митрополита…». Приехали мы в 2002 году в Ашгабат весьма представительной кыргызстанской делегацией на юбилейную научную конференцию, жили в отеле «Шератон», встречались с Туркменбаши, и вообще жизнь была прекрасна. Туркмены, оказывается, делают превосходную водку под названием «Туркменбаши» и великолепно умеют ее потреблять. Талантливые люди. Поить и кормить нас начинали с утра, и, как мы ни сопротивлялись, к обеду жизнь была еще прекраснее. И вот как-то сошлись мы перед обедом в вестибюле отеля. Стоит Владимир Михалыч Плоских с его седой роскошной львиной гривой, о чем-то думает. Мы перекинулись парой слов, я не спеша иду через огромный вестибюль к лифту… А тут какая-то толпа женщин с постными лицами – догадываюсь, это православные верующие, тусовка у них вроде бы. Я прохожу себе мимо, а они у меня спрашивают: «Извините, скажите, кто это?» – и показывают на Владимира Михайловича. 147 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Если бы мы с утра не приняли в трех местах под давлением гостеприимных хозяев, мне бы и в голову не пришла невинная шутка. А тут черт меня дернул. «Это, – говорю, – митрополит Бишкекский и Среднеазиатский, Владыка Владимир. Только он инкогнито, видите – не в рясе, а в пинжачке». Ка-ак они бросились всей толпой на него, да как стали ему руки целовать! Он поначалу ничего не понял, а уж рука обслюнявлена была! Он давай их о чем-то спрашивать, а руку, бедный, прячет, прячет, а они ее находят, находят. А я приостановился на пути к лифту, мне интересно, чем это кончится. Стою, приветливо улыбаюсь. Не знаю, что они ему сказали – но на меня показывают. В.М. повернулся в мою сторону, я на миг вгляделся в его налившиеся кровью глаза – и побежал к лифту что было сил. Но он побежал еще быстрее. Бог меня спас за мои грехи – успел я закрыть двери. И прятался потом чуть ли не сутки. … Когда мы улетали в Бишкек, подмывало меня спросить у В.М., почему он не остался в Ашгабате – митрополитом. Но вовремя понял: в самолете-то не убежишь!.. И промолчал. Впервые в жизни. Вячеслав Шаповалов, доктор филологических наук, Народный поэт Кырпгызстана 3. ВЕРА Воспитанный в советское время, когда мировоззренческий путь советского человека обычно определялся этапами взросления – пионерия, комсомолия, партия, Володя никогда не был верующим, но и к воинствующим атеистам не примыкал. Он шел по отработанному эпохой пути, избегая шараханий, крайностей, которые вообще, на мой взгляд, не присущи его натуре. Он и коммунистом стал только тогда, когда иначе тормозилось продвижение по служебной лестнице. Вспоминается такой курьезный случай. Его работа по подготовке партийных документов не осталась незамеченной в ЦК партии. Владимира хотели взять инструктором в аппарат, но оказалось, что он… беспартийный. Срочно «посоветовали» вступить. Но получилась осечка: он не прошел «собеседование» у старейшинпартийцев. Это ж надо: историк с красным дипломом, за все годы обучения в двух вузах имевший по предмету «История КПСС» только отличные оценки, успешно сдававший кандидатские экзамены в аспирантуру и защищавший диссертацию, «провалился» на собеседовании с аксакалами партии. Вмешался партком Академии, и Владимир Плоских был все-таки принят в кандидаты, а потом и в члены партии. А как же ЦК? То место занял Геннадий Харченко. Его друг, Володя, продолжал упорно продвигаться в науке. А вот отец нашего героя всю жизнь оставался беспартийным, хотя занимаемая им должность главного бухгалтера Казахстанской железной дороги в Акмолинске, казалось бы, требовала партийности. Впрочем, в ту тревожную пору, заяви он о желании стать коммунистом, могли копнуть его «кулацкое» прошлое, чего он всегда опасался… К тому же в душе Михаил Харитонович был человеком верующим, сам по возможности ходил в церковь святить пасхи, правда, об этом не распространялся, и сын ни разу не видел, чтобы он крестился. 148 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Зато мать, Елена Андреевна, зачем-то старалась демонстрировать, что она верующая, неумело крестилась то на портрет Сталина (портреты вождя висели практически во всех домах) то на икону, которую повесили в углу уже после Сталина. Но при этом могла лихо выплеснуть свое недовольство жизнью, вплоть до матерков, то на вождя, то, уже позже, глядя в угол с иконой. Затем, спохватившись, перекрестится и скажет с мимолетным раскаянием: «Бог все видит, Бог простит меня, грешницу». И отец, и мать, каждый по-своему, исподволь влияли на отношение Володи если не в целом к религии, то, во всяком случае, к вере. И потом, спустя многие годы, став ученым, педагогом вуза, Володя проявлял сдержанность в беседах о религии, причем, не только православной, выказывал понимание ее сути, но не поддавался фанатизму в ту или иную сторону. Лишь после изменения отношения государства к религии (начиная с перестроечного горбачевского периода) он все больше проникается интересом к духовной сфере человека. В результате крушения коммунистической идеологии в душах людей образовался вакуум, и его стала заполнять религия. Тогда Володю осеняет мысль: необходимо и здесь просвещать молодежь, обогащать ее объективными знаниями о разных религиях. У себя на кафедре истории и культурологии КРСУ, наверное, первым в республике он вводит три направленных на это спецкурса. При обязательной истории религии студентам читаются специальные курсы лекций о Библии и православии, о мусульманстве и Коране, об иудаизме и Талмуде. Для занятий со студентами приглашаются представители Бишкекского собора, Бишкекской мечети и синагоги. Володино начинание одобрил и благословил епископ (теперь митрополит) Бишкекский и Среднеазиатский Владимир (Яким). Такое доброжелательство и внимание к религии, которое исходило от видного ученого-историка Плоских, было отмечено священнослужителями. Как и то, что это диктовалось отнюдь не конъюнктурными соображениями. Просто он стремился для себя и своих подопечных расширить границы познания мира, частью которого, несомненно, выступала религия, имеющая давнюю и достаточно противоречивую историю. В тысячелетнюю годовщину принятия христианства на Руси в России проводились как раз парламентские выборы. Впервые было разрешено и священникам баллотироваться в высший орган государственной власти. Володя был делегирован в Москву выборщиком от Киргизии. Кандидатура второго после патриарха Алексия человека в церковной иерархии, за которую он голосовал, не прошла в парламент. Зато Владимир Михайлович сблизился с нашим Бишкекским митрополитом Владимиром, обсуждал с ним духовные, учебные и научные проблемы. Вскоре после этого они вместе участвовали в работе первого Конгресса российских соотечественников, который проходил в Москве, вместе были с группой профессоров и деканов КРСУ в поездке по германским университетам, где набирались опыта, знакомясь в том числе с религиозным образованием в немецких вузах. И не случайно, когда патриарх Московский и всея Руси Алексий впервые посетил суверенный Кыргызстан, на прием к патриарху в Бишкекский собор был приглашен и Владимир Плоских. Как, пожалуй, заметил из предыдущих глав пытливый читатель, для нашего героя весьма характерно следующее: в водоворот каких бы событий он ни был вовлечен, с кем бы ни завел дружбу, какая бы новая сфера жизнедеятельности ни заинтересовала его, все непременно свяжется, в конце концов, с его научными устремлениями. 149 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Множество разных притоков у Иссык-Куля, каждый из них проходит сквозь разные земные породы, насыщаясь теми или иными минеральными веществами, каждый из них, казалось бы, живет собственной жизнью, но рано или поздно все они вливаются в озеро, становясь его частью, растворяясь в нем. Так, на мой взгляд, происходит и у Володи. Свойственное ему многообразие увлечений, интересов соединяется в главном, что составляет существо его жизни. Верующим в привычном смысле слова он не стал. Даже пасху, в отличие от отца, не ходит святить в церковь. Смысл веры для него вовсе не в том, чтобы поселиться на небесах, а скорее в том, чтобы поселить небеса в себе. Создавая и преображая свой внутренний мир согласно собственным представлениям, Володя издавна занимается его духовным насыщением. Он никогда не говорит об этом. Но это чувствуется, ощущается, когда десятки лет видишь его поднимающимся по крутым ступеням бытия. Знать не без дальней цели, не без определенного умысла и митрополит Владимир попросил Владимира Плоских просмотреть свою рукопись «Земля потомков патриарха Тюрка. Духовное наследие Киргизии и христианские аспекты этого наследия». Просмотреть и написать предисловие к этой книге. Читая рукопись, Владимир Михайлович наткнулся на сюжет, который приковал его внимание: «На Киргизской земле нашло посмертное упокоение нетленное тело святого Апостола и евангелиста Матфея. Как известно мученическую кончину за Христа он принял в Сирии. Оттуда, по-видимому, еще во втором или третьем веке бежавшими от древнеримских гонений христианами честные мощи Матфея были унесены в край, славившийся широкой веротерпимостью. Эта святыня хранилась в монастыре, расположенном на берегу озера Иссык-Куль; весь христианский мир знал о ее местонахождении. На Каталонской карте мира, датированной 1375 годом, на северном берегу озера Иссык-Куль изображено здание с крестом, а рядом имеется надпись: Место, называемое Иссык-Куль. В этом месте монастырь братьев армянских, где пребывает тело святого Матфея, Апостола и евангелиста. Впоследствии город, где находилась древняя армянская обитель, был затоплен водами озера»… Было ли все это новостью для Володи? Конечно, нет. Еще много лет назад он встречал в трудах П.П. Семенова-Тян-Шанского сведения и о христианском монастыре на Иссык-Куля, и о хранящихся там останках святого Матфея, и о Каталонской карте, надпись с которой великий путешественник впервые перевел на русский язык и опубликовал в середине Х1Х века. Но тогда эти сведения были восприняты им лишь как сведения, не более того, и просто отложились в архивах его памяти. А тут он прочитал – и его словно толкнули, словно ущипнули, призывая проснуться и приступить к действию. Настолько уверенно, как о чем-то не подлежащем сомнению, был написан этот сюжет митрополитом Владимиром. В самом деле, думал Володя, он уже столько лет работает на Иссык-Куле, изучил если не все, то почти все места затонувших городищ, а монастырь, где, возможно, таится одно из величайших археологический открытий современности, оказался вне его поисков. Слава Богу, теперь, не откладывая, он займется исследованиями. С таким настроением Володя возвращал митрополиту Владимиру рукопись его книги, которая в 2002 году вышла в издательстве Московской Патриархии. У них состоялся об этом весьма обстоятельный разговор, и митрополит пообещал для начала ощутимую поддержку археологическим исканиям, что и было им сделано. От патриарха по поручению монастырских старцев приезжали в экспедицию иеромонах Матфей (нареченный в честь апостола) из Свято-Николо-Шартомского 150 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) монастыря и теолог, доктор философских наук В. Я Саврей из Института мировой культуры МГУ. Володя попросил коллег из Германии прислать ему копию Каталонской карты (ее оригинал хранится в Париже). Анализ карты провел участвовавший в работе экспедиции ученый, священник из Германии Василиус Кляйн. Его уточненное прочтение надписи на карте не было столь категорично утверждающим, как у митрополита Владимира. Называя местом, где хранятся в монастыре мощи Святого Матфея, – Иссык-Куль, картограф Крескес, слывший лучшим картографом ХIV века, добавляет уклончивое: «как говорят». Но Володю это вовсе не смутило. Судя по всему, считает он, Крескес перестраховался, опасаясь в случае чего скорой на расправу инквизиции. Полтора столетия назад уклончивый характер надписи на карте тоже не смутил предшественника Плоских Семенова-Тян-Шанского, который даже сделал попытку найти тот монастырь. Прикинув разные варианты, он пришел к выводу, что для его строительства могла быть использована одна из многочисленных бухт Кунгея, защищенная от волнений озера и богатая рыбой. «Под эти условия вполне подходит Курментинская бухта, – писал Петр Петрович, – но, к сожалению, я не нашел ни на берегу ее, ни в береговых наносах соседнего берега никаких предметов, оправдывающих мое предположение». Здесь же, в районе Светлого мыса, начинает вести поиски экспедиция под руководством Владимира Михайловича Плоских. Ее возможности значительно расширяет сотрудничество с Конфедерацией подводной деятельности России, возглавляемой профессором Станиславом Станиславовичем Прапором. Они знакомы еще с середины восьмидесятых годов, Плоских и Прапор, когда судьба свела их на Иссык-Куле, где Володя вместе с Мокрыниным занимались археологическими исследованиями, а Станислав изучал движение прибрежных песков под воздействием озера. С тех пор Прапор часто бывает на Иссык-Куле, участвует в подводных работах экспедиции. Приезжает сюда и его дочь Светлана, сначала одна, потом с Николаем Лукашовым, который вскоре становится ее мужем. Планы экспедиции, деятельность археологов захватывают их. Как профессиональные аквалангисты, мастера своего дела, они оказывают неоценимую помощь в поиске артефактов, которые, накапливаясь, позволяют обосновывать то или иное открытие археологов. Статья Владимира Плоских «Атлантида Центральной Азии» – тайна Великого Шелкового пути», посвященная археологическим исследованиям на Иссык-Куле, была опубликована в московском журнале «Культура и время» (3/4 – 2004 год). Коротко касаясь находок экспедиции по определению местоположения монастыря армянских братьев, он пишет буквально по свежим следам: «В ходе полевых разведочных работ 2003 года нами были подняты два фрагмента (боковины керамических сосудов) с четким изображением креста, оба найдены в северной акватории озера в районе КараОй и с. Джаркинбаево. Аквалангисты обследовали дно Курментинского залива, археологи прошлись по прибрежным средневековым городищам. Намечен фронт экспедиционных работ в 2004 году». Тон статьи спокойный, деловой. Как и следует писать, когда экспедиция в начале пути. Но какой шум подняла пресса! Словно стараясь перещеголять друг друга в сенсационности, газеты преподносили сведения об этих первых находках таким образом, будто рака с мощами Матфея уже почти в руках археологов. Еще совсем немного – и христиане всего мира могут ехать на Иссык-Куль, чтобы поклониться останкам апостола и евангелиста. 151 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Причем, выдавать научную версию, выдвигаемую академиком Плоских, за свершившийся факт поспешили не только газеты, у чьих публикаций жизнь коротка, точно у бабочек-однодневок, но и солидные издания. Передо мной популярное теологическое издание «Букварь школьника. Путеводитель», выпущенное многотысячным тиражом московским издательством «Сибирская Благозвонница» все в том же 2004 году. На 224-226 страницах этой впечатляющей по объему книги сообщается, что на дне Иссык-Куля уже найдены не только средневековый христианский монастырь, но и рака с мощами Святого Матфея, апостола и евангелиста. Ну, ладно, подняли бы авторы статей и заметок шум, всколыхнувший массу верующих, беря ответственность на себя. Так нет же, на авторитетного академика ссылаются. Будто бы именно он убедил их в близости, а то и в достижении успеха. Володя только головой качает. Журналисты порой как политики, любят выдавать желаемое за действительное. Пользуясь доступностью, общительностью академика, они не прочь приукрасить, переврать иные его высказывания. Не будешь же с каждым из них судиться, требовать уточнения. Вот и получается: кругом всем известно, что рака с мощами или найдена, или почти найдена, а экспедиция после этого который сезон все ищет монастырь да ищет. Хоть смейся, хоть плачь. Бывают случаи иного порядка, покруче, напоминающие Володе начало семидесятых годов, когда его книга «У истоков дружбы» подверглась осуждению на пленуме ЦК партии. Вроде бы теперь ни цензуры, ни ЦК уже нет, а указующий перст власти все еще дает о себе знать. В столичном Доме кино показывали фильм начинающего, но талантливого режиссера о работе археологической экспедиции на Иссык-Куле. Фильм яркий, красочный, проникнутый романтизмом археологических исканий, где кадры подводных и наземных находок перемежаются с рассказом сидящего у костра Владимира Плоских о древних народах, живших когда-то на этой земле. Внутренний поэтический лейтмотив повествования академика можно было выразить строками Анны Ахматовой: «Как грядущее в прошлом зреет, так в грядущем прошлое тлеет». На просмотре присутствовал и новый посол России в Кыргызстане Валентин Степанович Власов. Впереди меня сидел высокопоставленный чиновник из Белого дома. Когда на экране возникали очередные кадры утреннего или ночного Иссык-Куля во всем богатстве красок и оттенков, он удовлетворенно потирал руки, причмокивал, будто находился за роскошным дастарканом. Но вот рассказчик повел речь о христианах, издавна селившихся на побережье, о доставленных сюда останках Святого Матфея, а экран осветился золотыми куполами соборов, в том числе Каракольского, – и шея чиновника напряглась, за щеками резко обозначились желваки. До конца фильма он так и не пошевелился, пребывая в каком-то настороженном состоянии. Началось обсуждение картины. Выступающие говорили горячо, порой восторженно, благодарили режиссера и ведущего, участников его экспедиции. Наконец, поднялся чиновник. Сказав несколько общих фраз о благородных задачах археологов, о том, как документальное кино должно приобщать кыргызстанцев ко всему интересному, важному, происходящему в республике, он вдруг заволновался и стал срываться на крик: - Но при чем тут купола с крестами? Зачем их так много и красиво показывают? Получается, будто весь этот край был и остается христианским? Как это понимать? – чиновник сделал передышку, выхватывая взглядом лица людей, которые, как ему 152 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) казалось, поддержат его. Но зал, замерев, молчал. Тогда он слегка смягчил тон. – Режиссер, конечно, молодой, он всего этого не чувствует. Но вы-то, Владимир Михайлович, считаетесь в стране мудрым, уважаемым человеком, на вас во многом вся наша историческая наука держится. Зачем нагнетать ситуацию с христианами? Можно же обо всем этом мельком сказать, не акцентируя, тем более видеорядом. Народ ведь может обидеться, если почует, будто запахло экспансией православия на нашу землю. А тогда попробуй его остановить… Поэтому лучше сразу фильм доработать, а уж потом демонстрировать в кинотеатрах. Господи, да о чем он толкует? – возмущались зрители, покидая зал. Фильм, прежде всего, свидетельствует о толерантности кыргызского народа с древних времен по наши дни. Экспедиции под руководством Владимира Плоских, окажись они удачными, послужат мощным толчком для паломничества сюда христиан со всего света. И отнюдь не только в курортный сезон. Республиканская казна получит такой приток средств, который перекроет все остальные доходы от туризма. Но бессмысленно доказывать это белодомовскому чиновнику. Володя тоже не стал этого делать. Зачем? Поистине, никто так ни глух, как тот, кто не желает или не умеет слушать. Выдержав этикет и проводив чиновника до служебного «Мерседеса», он возвратился к поджидавшим его многочисленным друзьям. Предстояло небольшое застолье, где можно будет расслабиться. Однажды, вернувшись в полевой лагерь поздно вечером, Василий Плоских заглянул в палатку к отцу. Тот, как всегда в свободное от экспедиционных забот время, делал какие-то черновые наброски для будущей книги. - Тут такое предложение… – заговорил Василий. – У меня есть товарищ, Куван, интересная личность, тоже, как и я, суфизмом, метафизикой увлекается. Он хочет помочь нам в поисках монастыря. - Каким образом? – оторвавшись от бумаг, Володя окинул атлетическую фигуру сына внимательным, чуть насмешливым взглядом. – Он что, располагает возможностью стать нашим спонсором? - Нет, речь о другом. Тринадцатилетняя дочь Кувана обладает даром прорицательницы. Она может вызвать дух Святого Матфея и задать ему такие вопросы, какие ты посчитаешь нужным. Если в принципе дашь добро, она подготовится и определит время. Там все связано с расположением планет и со многими необходимыми совпадениями. - Ты сам-то хоть веришь во все это? – спросил Володя, отмечая про себя, что сын все чаще подключает своих друзей к решению тех или иных задач экспедиции. - А почему бы и нет? – пожал плечами Василий. – Психические способности человека безграничны. Надо только научиться ими пользоваться. Скажем, у атлантов это прекрасно получалось… Как ученый, Володя скептически относился ко всякого рода экстрасенсам и прорицателям. Но вместе с тем ученым всегда движет любопытство испробовать разные пути к достижению цели. Не зря же говорят: ученый не столько тот, кто дает правильные ответы, сколько тот, кто ставит правильные вопросы, продиктованные любопытством. - Хорошо, – сказал он. – Обговаривай время сеанса. Тихое звездное небо парило над Иссык-Кулем. Луна, своей таинственностью схожая с озером, уже оставила на нем отливающую медью дорожку. Выбрав удобное для обзора место, они расположились на склоне горы. Рядом с Владимиром 153 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Михайловичем – Куван, затем его дочь, несколько в сторонке находился Василий, чутко улавливающий все вершившееся. Очертание озера, побережья с разбросанными по нему строениями просматривались отсюда смутно, размыто, как сквозь запотевшее стекло. Не слышно ни звука, словно все звуки умерли на земле. Может, у меня, подумал Володя, заложило уши? Но тут враз, сильно зазвенели цикады. Запрокинув лицо вверх, девочка стала что-то шептать, то на кыргызском, то на русском языке и делать направленные к звездам пасы руками. - Пожалуйста, два коротких вопроса, – тихо сказал Куван. - На правильном ли месте мы стоим? Где находится монастырь? – так же тихо произнес Володя. Куват передал вопросы дочке, и та опять обратилась к небесам, настойчиво и четко произнося вопросы. Звон цикад прекратился так же внезапно, как и начался. - Там, – тонкая рука девочки простерлась в сторону Светлого мыса, где археологами велся основной поиск. – Там монастырь… Глубоко под водой. Крест не так глубоко… Его можно увидеть, – и она замолкла. - Мы найдем монастырь? – вырвался у Володи еще один вопрос. Девочка долго молчала, прикрыв глаза, будто мысленно советуясь с небесами. - Надо верить, надо быть посвященным – и тогда все откроется, – наконец, ответила она ослабевшим голосом. И поникла, как цветок в ночи. - Все, – Куван поднялся. – Она очень устала. Пора возвращаться. На другой день аквалангист экспедиции профессор Станислав Прапор обследовал те места в озере близ побережья, на которые указывала маленькая прорицательница. Никакого креста, венчающего купол монастыря и якобы торчащего из многометровой толщи ила, обнаружить не удалось. Такой же результат был и в последующие дни. Впрочем, по руке, указующей ночью вдаль, конкретного ориентира не угадаешь. Хотя именно в этих местах несколько сельских жителей видели в полночь исходящий из воды мощный столб света, образующий на темном небе яркий православный крест, о чем не преминули поведать нашему герою… И опять – поиски и находки, надежды и разочарования. Сокровенное прошлое неохотно, со скрипом открывает перед современниками свои тайники. Археологи экспедиции работают в разных местах, с разными целями и задачами. Поиск монастыря – лишь одно из направлений. Вдоль берега Светлого мыса ведутся раскопочные работы на Курментинском городище. Скромность средств, имеющихся у экспедиции, рождает скромные результаты. И все-таки кое-что уже проясняется. Фрагменты керамики, структура стен, планировка городища подтверждают датировку памятника – VII-XIV века н. э. Предварительные выводы, которые делает академик Владимир Плоских: судя по размерам городища (около пяти гектаров) и дважды укрепленным стенам, можно с уверенностью говорить, что городище просуществовало долго, не менее восьми веков. Неровная поверхность внутри городища предполагает наличие больших зданий. Не исключено, что именно здесь или где-то рядом на побережье находился и сам монастырь. (Свидетельства не научного характера им не берутся в расчет, они остаются как бы за спиной артефактов). 154 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) В тот полевой сезон в экспедиции находился археолог, кандидат исторических наук Александр Камышев. Владимир Михайлович в качестве объекта дальнейших исследований определил для него Курментинское городище. Но он опоздал, и когда приехал в лагерь, студенты-практиканты, на которых он рассчитывал, уже были переданы в помощь другому археологу, Светлане Громовой. Что делать? Плоских поддерживает любую инициативу, ведущую к достойной цели. И Александр вспомнил, что по давним рассказам товарища-геолога в этих местах находится нора монаха, как называют жители побережья лаз в пещеру. Какая она, эта нора? Когда, кому и для чего служила? Вместе с Василием Плоских, готовым всегда подключиться к поиску чего-то необычного, они стали интересоваться у рыбаков, не встречалась ли случайно им эта нора? Оказывается, встречалась. Тут, неподалеку, на полуострове Заячий. Лаз в пещеру естественного холма был узким, заросшим травой. Протиснувшись в сырое подземелье, Камышев и Василий огляделись. Сооружение явно было рукотворным. От лаза шли ответвления, каждое из которых заканчивалось небольшой комнаткой-кельей. Имелся запасной вход-выход, а так же ход, ведущий вниз, но основательно, наглухо засыпанный. «А здесь, – Василий показал на нишу в стене, – наверное, помещалась икона». Обнаруженные Александром крепежные металлические штыри, проржавевшие и прогнившие насквозь, привели искателей в неописуемый восторг. Камышев знал: нужны века, чтобы довести металл до такого состояния. - Мы нашли монастырь! – примчавшись в лагерь, доложили они руководителю экспедиции. Спокойно выслушав подробный рассказ Александра и Василия, Владимир Михайлович отправился вместе с ними на место. Все он осматривал молча, не спеша, без всяких восклицаний. Сразу обратил внимание на профессионально выведенные своды, хорошо продуманную планировку, пересекающиеся под прямым углом галереи. Когда ему показали забитые в глину, изъеденные временем штыри, последние сомнения у него улетучились. Это мог быть древний, типично монастырский катакомбный храм с четко обозначенными монастырскими кельями, пристанищами отшельников-монахов. Старожилы, узнав, что сам академик побывал в этом подземном сооружении, которое в любое время может начать обваливаться, сообщили еще, что в юности им доводилось проникать и в нижний ярус, куда нынче вход завален. Кроме каких-то общих помещений, там, кажется, еще тридцать келий… На Иссык-Куле в местности Ак-Булун был проведен международный круглый стол историков, археологов и религиоведов Кыргызстана, Казахстана, Армении и России, посвященный истории христианства в Средней Азии, на котором с докладом выступил Владимир Плоских. Ознакомившись с памятниками истории, с представленными археологами экспедиции артефактами, специалисты из разных стран детально обсудили все аспекты проблемы, возникшей особенно в связи с обнаружением древнего монастыря на полуострове Заячий. «В итоге мы пришли к единому мнению, что, вероятно, найден мифический монастырь армянских братьев, – писал Владимир Михайлович в первом номере (2008 г.) журнала «Культура и время», издаваемого Международным Центром-Музеем имени Н.К. Рериха. – Хотя до окончательного ответа на вопрос предстоит еще много поработать и на полуострове Заячий, бывшем пять столетий тому назад островом, и на Курментинском городище, которые в комплексе могли представлять селение и монастырь древности, отмеченные на Каталонской карте. 155 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Весь этот христианский комплекс – пещерный катакомбный храм, средневековое городище Курменты («Ак-Булун – Светлый мыс»), остатки первого переселенческого Свято-Троицкого монастыря, – сосредоточенный в одном месте, требует безотлагательного, всестороннего и куда более интенсивного, чем в настоящее время, изучения. В первую очередь археологического – как на суше, так и под водой. Затем – реставрации и консервации с целью воссоздания уникального историкотуристического объекта…». Естественно, результатами экспедиционных исследований, своими мыслями о дальнейшей судьбе этого комплекса Владимир Михайлович делится с митрополитом Владимиром, в свое время ненароком подтолкнувшим его к поискам монастыря армянских братьев. И получает полное понимание и одобрение своих устремлений. Более того, митрополит Владимир с благословения Патриарха Всея Руси митрополита Кирилла предлагает создать здесь, на побережье Светлого мыса, филиал патриаршего подворья для сохранения комплекса памятников истории – этого важного духовного христианского наследия. Осуществление такого проекта требует немалого времени и огромных усилий. Но уже то, что он исходит от столь высоких духовных лиц, чье влияние в мире очень велико, говорит о многом. Значит, думает Володя, работа идет в правильном направлении, и если экспедиция получит серьезную поддержку, туман вокруг некоторых гипотез, в том числе и монастыря, быстро развеется. Уже проявляют интерес к проекту подвижники святой веры России и Кыргызстана. В разговоре с Владимиром Михайловичем кое-кто из них достаточно твердо заявляет о своем желании участвовать в его реализации, и для начала возвести на берегу святых мест Иссык-Куля православную часовню. Конечно, это его радует. Конечно, ему хочется, чтобы благое дело свершилось. Он пишет письма, ходит по инстанциям… А летом в свой единственный трудовой отпуск опять отправляется на Иссык-Куль, с которым судьба связала его так же крепко, как с возлюбленной супругой Валентиной Алексеевной. - Знаешь, – говорит Володя, – помимо сакской мы еще основательно исследуем андроновскую культуру. Не слышал про андроновский период? Это же прародители ариев, чья цивилизация проходила также и через Иссык-Куль. Какие мощные пласты самых разных древних культур таятся на территории Кыргызстана! Столько любопытного, что дух захватывает. Археологам здесь работать и работать... - Вот к чему в итоге приводит незнание тригонометрии, – вздохнув, говорю я ему. - А при чем тут тригонометрия? – он с недоумением смотрит на меня. Наконец, вспомнив про свое педучилище, где не изучали тригонометрию, и о том, как это обстоятельство помешало ему поступить на физфак двух университетов, расплывается в улыбке. – Правильно говорят, случайно брошенный камень может изменить течение реки. Я доволен, что так получилось. Доволен, если не всем, то почти всем в своей жизни. А как же иначе? Ведь не жизнь выбирает нас, а мы выбирает ее – такую, какую хотим прожить на этом свете. УМЕСТНЫЕ ЗАМЕТКИ Когда размышляешь о деятельности академика Владимира Михайловича Плоских, прежде всего, хочется отметить, что многое в отечественной 156 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) исторической науке открыто, сделано именно им. В частности, впервые на территории Кыргызстана начались планомерные подводные археологические исследования. Его археологические находки, принадлежащие периодам античности и средневековья, стали сенсацией. Они в корне изменили представления о палеоэкономике, социальной структуре и культуре населения Тянь-Шаня времен античности. Уровень развития того общества оказался значительно выше, чем предполагали историки. Полученные академиком В.М. Плоских данные позволяют отодвинуть начало оседлой земледельческой деятельности на территории республики, по меньшей мере, на 1300 лет. Крупный ученый-историк, неутомимый археолог, исследователь древней истории кыргызов, исторических тайн земли кыргызской от алайских гор до глубин Иссык-Куля, Владимир Михайлович принадлежит к тому редкому типу ученых, которые не ограничиваются тишиной научных кабинетов и лабораторий. Одержимый исследованием далекого прошлого, он стремится рассказать о результатах своих экспедиций, о своей работе на страницах газет и журналов, в телепередачах, приобщая к этому широкий круг читателей и зрителей, помогая им по-новому взглянуть на историю древних цивилизаций, существовавших на кыргызской земле, историю становления и развития кыргызской дипломатии, на генезис религий, диалог культур народов, живших здесь в предшествующие века. Особое место в его деятельности занимает работа над выпуском учебной литературы. По учебникам В. М. Плоских изучают историю родной страны в школах и вузах. Наша совместная с Владимиром Михайловичем работа в Президиуме Национальной академии наук началась почти десять лет тому назад, когда академическое сообщество избрало его и меня в состав руководства Академии. Я возглавила Отделение химико-технологических, медико-биологических и сельскохозяйственных наук, а Владимир Михайлович – Отделение общественных наук. Наши кабинеты были рядом, мы часто виделись и обсуждали вопросы работы Президиума отделений не только на совещаниях, но и в рабочем порядке, советовались друг с другом. Он сразу стал импонировать мне своей интеллигентностью, деловыми качествами и приятностью в общении. Постепенно между нами установились дружеские отношения. После избрания меня Президентом Национальной академии возникла необходимость формирования нового руководства Президиума. Наша команда возглавила академическую науку в довольно непростой период экономической и социальной жизни страны. Поэтому отделение, которое занимается экономикой, политологией, историей, культурой, проблемами языка, национальными проблемами должен был возглавить крупный ученый и опытный организатор. Самой подходящей кандидатурой на эту должность был, по моему мнению, академик В. М Плоских. Авторитетный ученый с мировым именем он имеет огромный опыт подготовки научных кадров, у него широкий круг личных контактов с ведущими учеными многих стран, его хорошо знают, с ним сотрудничают иностранные посольства, находящиеся в нашей республике. Не случайно академическое собрание, поддержав мой выбор, вновь, в третий раз, избрало его вице-президентом. Возглавляя общественные науки, он в свойственной ему мягкой, но решительной манере делает все возможное, чтобы они становились преображающей силой общества. Шарипа Жоробекова, Президент Национальной академии наук Кыргызской Республики, академик 157 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) 4. РОДОСЛОВНАЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ В те годы, когда дети были еще маленькими и семья Плоских наезжала сюда в полном составе, вся дача словно светилась и звенела от восторга. Здесь всегда было весело и шумно. Валентина Алексеевна занималась цветами, и чего только ни росло, ни благоухало на ее каждую весну обновляемых клумбах. Хозяин либо трудился над очередной книгой, статьей, либо обпиливал деревья, освобождая их от сухих веток, либо разрисовывал внешние стены веранды сюжетами из русских народных сказок. Дети по мере своих сил помогали то матери, то отцу в зависимости от того, кто в их помощи больше нуждался. Всякий раз, по-соседски заглядывая к ним на чашку чая, я замечал, сколь уважительно, любовно Вася и Света относятся к родителям. В Свете рано стала чувствоваться рассудительность. Девочка с косичками и ангельским личиком могла так построить фразу, задать такой вопрос, что сходу на него даже трудно было ответить. Чаще всего вопросы ее касались истории и литературы. Отличница по своей натуре, по складу своего характера, в школе она была, как говорит сама, среднестатистической ученицей, не доставляющей хлопот родителям. Может быть, просто для нее нужен был разбег?.. Она предпочитала основательные, уверенные четверки легковесным пятеркам. Но могла и блеснуть, если в том возникала потребность. Подобные натуры не всегда совершают крутые взлеты, но успешность заложена в них изначально. Мало кто сомневался, что Света пойдет по стопам отца, многого достигнет, и она с готовностью, пусть не сразу, подтверждала и подтверждает эти ожидания своей судьбой. Далеко не так предсказуемо складывалась жизнь у ее старшего брата Василия. Хотя он был начитан, умен и сообразителен, блестящей его учебу, особенно в старших классах, трудно назвать. Но школьные оценки не определяли истинный уровень его знаний. И он это хорошо понимал. Как, впрочем, и его родители. Сам Владимир Михайлович только с педучилища стал учиться сплошь на пятерки. Да и то, как помнит читатель, скорее из принципа. У Васи еще оставался шанс повторить путь отца и со временем войти в когорту известных историков. Не то в пятом, не то в шестом классе он пишет сочинение, где восхищается отцом, его исследованиями древней истории, видит в нем пример для подражания. Крупный, общительный Вася с детства походил на него. Летние каникулы манили мальчишку археологическими экспедициями... Там он чувствовал себя вольготно, как рыба в воде, не чураясь самой тяжелой работы. Потом с удовольствием рассказывал товарищам об интересных находках сакского или усуньского периода, о всевозможных забавных случаях, столь характерных для экспедиционной жизни. Казалось бы, выбор им профессии уже предопределен. Однако после школы Вася легко поступает в политехнический институт, куда был самый высокий конкурс. Это вызвало если не шок, то сильное недоумение у многих знакомых семьи Плоских. На даче его уже не видать. Свободное время он больше проводит с друзьями. Встречаться с ним мне доводилось все реже. Прежний жизнерадостный мальчик, каким он казался мне раньше, превращался в весьма сдержанного молодого человека. 158 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) - Жизнерадостный? Да вы посмотрите! – сегодняшний Василий достает сразу, будто она у него всегда под рукой, фотографию. На ней он сам в те далекие годы. Не берусь сказать точно, но по моей прикидке ему тогда было около десяти лет. – Может быть, таким я был на самом деле? – продолжает он, показывая на портрет. – Неприкаянным, с тоской во взгляде? Может быть, фотограф неожиданно разглядел мою детскую суть, отозвавшуюся эхом в определенный период? А что если мы вольно или невольно предстаем перед людьми не настоящими, а в том состоянии, в каком им хочется нас видеть? И только потом, когда нам достанет сил порвать условные путы, мы твердо, а не случайно обнаруживаем свою истинность? Василий посматривает на меня не с желанием найти поддержку, в которой, судя по всему, не очень-то нуждается, а в поисках понимания его позиции. Иногда у него появляется весьма своеобразная манера строить беседу. Утверждение звучит в форме неназойливого вопроса; на него можно ответить, можно промолчать – без разницы. Он сразу улавливает, каково отношение собеседника к его размышлениям вслух. И тогда либо замолкает, либо выводит разговор на новую ступень. В Мозамбик Вася Плоских попал в начале восьмидесятых, еще не окончив политехнический институт. Засекреченная группа советских войск, в рядах которых он находился вскоре после призыва в армию, помогала правящему режиму в борьбе с повстанцами. Там наши ребята испытали ничуть не меньше тех, кто воевал в Афганистане. А еще изматывающий тропический климат, гигантские змеи, тучи комаров и дикие звери, чье нападение бывало столь же внезапным, как и повстанческих отрядов. Чтобы солдаты выдержали, не спасовали перед опасностями, подстерегавшими их на каждом шагу, им как бы между прочим давали разного рода допинги местного и неместного происхождения, к которым легко можно было привыкнуть. Вася писал оттуда бодрые письма, чтобы не волновать родителей, а когда через два года вернулся, мать чуть в обморок не упала. Тяжелая контузия и тропическая лихорадка едва не доконали его. Нервная система истончилась до предела. При встрече с родителями у него едва хватало сил на слабую, с трудом дающуюся ему улыбку. Помню, когда я увидел его после Мозамбика, то поразился: парень, чей рост зашкаливал за метр девяносто, настолько исхудал, что весил чуть более пятидесяти килограммов. И процесс, как говорят врачи, продолжался. Чтобы одолеть укоренившуюся в нем болезнь, родителям и ему самому понадобились годы. Годы беспрестанных неимоверных усилий, бессонных ночей, страшного напряжения и постоянной боязни враз потерять все достигнутое. У Валентины Алексеевны голос дрожит, на глаза набегают слезы, когда она вспоминает то время. Владимир Михайлович молчит, подперев большую седовласую голову сомкнутыми у подбородка ладонями и погрузившись взглядом в былое, где таится столько перенесенных, рвущих душу тревог и бед. Опять его мучил тот давний тревожный полузабытый сон… Прорубь на заснеженном Ишиме… И в ней – его сын, Вася, которого сносит течением под лед… Он хватает его за руку, тянет изо всех сил, но течение неодолимо… Рядом Валя… Напрягаясь, они тянут вместе… Сколько раз этот сон возвращался и возвращался, пока Вася не оказался с ними, около них… Спасибо, Господи! Вася подолгу живет на даче, очень много читает, предается размышлениям, стараясь обрести себя в этом пошатнувшемся для него мире. Вместо политехнического института оканчивает заочно экономический факультет университета, того самого, где когда-то учился отец. Ездит с ним в экспедиции. Но особо его интересуют – энергия, питающая человеческую жизнь, параллельные миры, многомерность окружающего 159 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) пространства и все, что несет загадку человеческого бытия, что не всегда стыкуется с традиционным мышлением. Этот путь, чувствуется, дарует ему силы. Он уже крепок, могуч и все более похож на отца в его постсорокалетнем возрасте. Я видел, и неоднократно, как тянутся к нему люди, вдруг потерявшие в жизни опору, веру в возможность подняться, и Василий, судя по всему, помогает им. - Было бы здорово, – делится он своими мыслями, – научиться проникать в прошлое, очищать его от совершенных ошибок – и собственных, и своих родных, близких, чтобы этот груз не отражался на будущем, не отягощал его. Найдя поддержку у родителей, Василий совершает поездки к пирамидам Египта, на Тибет, Гималаи, насыщается энергетической информацией, ощутимо укрепляет свой дух. Когда он рассказывал мне об одной из своих поездок, у него так светилось лицо, будто ему удалось не только увидеть чудо, но в какой-то степени и постичь его. - Слушай, Василий, напиши о своем путешествии для журнала «Литературный Кыргызстан», – предложил я ему. – У тебя настолько красочным получается рассказ, настолько ты в деталях умеешь передать свои впечатления, что читателям наверняка будет интересно узнать обо всем этом. Он сначала загорелся, но потом, подумав, отказался. Потому что, дескать, фамилия Плоских достаточно известная и писать под ней надо соответственно. А он, Василий, пока к этому не готов. Ну, что ж, если человек сам определяет планку, до которой ему предстоит расти, чтобы соответствовать фамилии, это не так уж и плохо. Важно только стремиться, тянуться и дотягиваться, в конце концов. А способности у него к сочинительству, судя по другим публикациям, есть. Добавлю еще, что работает сын нашего героя в Славянском университете директором археологического музея. Каждый полевой сезон, как заместитель руководителя экспедиции, он вместе с отцом занимается исследованием подводных тайн Иссык-Куля. Его дочь, Вика, окончив с красным дипломом знакомый читателю гуманитарный факультет кафедры истории и культурологии КРСУ, поступила в аспирантуру Московского государственного университета (МГУ). Таким образом, уже третье поколение семьи Плоских намерено сделать историю своей профессией, а ее изучение – смыслом жизни. Теперь мне хочется вернуться к Свете, Светлане Плоских, чья жизнь хоть и не изобиловала крутыми перепадами, осложнениями, как у Василия, однако все-таки не столь прямолинейна и однозначна, как ожидалось теми, кто знал ее с детства. Начну с того, что она серьезно увлекалась игрой на фортепьяно. О ее учебе в музыкальной школе имени Шубина педагоги говорили только в превосходных тонах. Затем совершенно естественно последовало Куренкеевское музучилище. И тоже все шло прекрасно, тоже окончила его Света с красным дипломом. Казалось бы, выбор очевиден, и впереди – консерватория, концертная и педагогическая деятельность в музыкальных сферах. Но срабатывает силовое поле отца. И она поступает на его родной истфак Киргосуниверситета. С первого курса ощущает, что прохлаждаться в тени авторитетной и влиятельной в исторических кругах фамилии Плоских никак нельзя, нужно ей соответствовать. Если однокурсники могли пропустить лекцию или не ответить на семинаре, то она не могла. Приходилось спрашивать с себя вдвойне. Иначе возникало чувство неловкости, как будто она кого-то подводит. У Светланы уже тогда сформировалось кредо: «Живи так, чтобы не мешать другим». В этом – ее позиция совмещения собственной свободы с обязательствами 160 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) перед людьми. «Я всегда старалась делать то, – говорит она, – что от меня ждали. Ведь ожидание – словно немая просьба, словно поселившаяся в людях надежда. Ну, как их обмануть? Не берусь, конечно, судить, хорошо это или плохо». В шесть лет Света впервые поехала с отцом в экспедицию. По сей день помнит отмечавшийся в тот раз праздник Нептуна. Все было торжественно, красочно. И вдруг она услышала чей-то шепот: «Давайте Владимира Михайловича утопим». Приняв все это всерьез, девочка испугалась. Бегала по берегу, дергала взрослых за одежду и кричала сквозь слезы: «Не трогайте, пожалуйста, моего папу! Не трогайте, он хороший!». С пятнадцати лет Света уже полноправный участник экспедиций, проводит на Иссык-Куле весь полевой сезон. Так что она не понаслышке знает о нахождении под водой и на суше артефактов, подтверждающих версию о существовании в этих местах столицы усуней Чигу, средневекового христианского монастыря, в котором, по преданию, хранились мощи святого апостола и евангелиста Матфея, и многого-многого другого. Вместе с ней в экспедиции (для проверки на вшивость, смеется она) побывал тогда еще негласный ее жених, красавец, выпускник политехнического института Володя Антонов. И когда она заканчивала первый курс, Владимир Михайлович пригласил своего тезку для короткой беседы: - Со Светой у тебя что-то серьезное? – спросил ученый, пристально вглядываясь в лицо парня, как вглядывался в обнаруженную им ценную рукопись Джами или древний сосуд с полустертой надписью. - Да, – ответил тот. – А что он еще мог ответить под таким взглядом? - Тогда, значит, так: сдадите сессию, а там и свадьбу сыграем. Володя выскочил из домашнего кабинета будущего тестя красный и смущенный, словно ученик, которого вызов к доске застал врасплох. Кто знает, может, Владимир Михайлович торопил события, вспоминая историю своей молодости? Ведь сколько лет ему приходилось в любую погоду стоять вечерами, прислонившись к могучему карагачу, со своей возлюбленной Валентиной возле ее дома. Лишь после университета, расписавшись в ЗАГСе, они получили возможность жить вместе под одной крышей. Когда Света возвращалась домой, Антонов вылетел из подъезда и, не заметив ее, стремглав помчался к автобусной остановке. - Мама, а что тут делал Володя? – с удивлением спросила она Валентину Алексеевну. - Что-что... Чем задавать вопросы, лучше быстренько переоденься и помоги мне на кухне. К приходу гостей надо подготовиться. - Каких гостей? - Вечером придут родители Володи. Зачем? Будут сватать тебя, поняла? А после сессии, отец говорит, сыграем свадьбу. - А вы меня хоть спросили? – возмутилась Света, повторив слова, интонацию и мимику своей матери, когда та оказалась в подобной ситуации тридцать лет тому назад. Далее разговор шел по той же давней схеме, и читатель вряд ли нуждается в его пересказе. Между первым и вторым курсами Света вышла замуж. Завершила она учебу на истфаке по специальности «История СССР» в 1991 году, как раз накануне распада Союза. Получив красный диплом, отправилась 161 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) учительствовать в школу. Почти сразу Света поняла – это не для нее. Через два месяца, как и отец, распрощалась со школой. И тут же поступила в очную аспирантуру при КГНУ. После нее – работа в Министерстве иностранных дел, педагогическая деятельность в Международном, а затем Кыргызско-Российском Славянском университетах. Когда оба родителя фанатично преданы истории, считает Светлана, детям избежать магнетизма этой профессии почти невозможно. Исподволь им прививается историческое мышление. Дома полки ломятся от книг, но даже художественная литература, в основном, исторического направления. Все это не загоняет тебя в угол, а пробуждает интерес, желание знать в этой сфере науки как можно больше. Еще со студенческих лет ее внимание привлекали судьбы отечественных интеллигентов, которые жили и творили в период культа личности. На четвертом курсе она посвятила этому курсовую работу. И тема кандидатской диссертации – репрессированная культура Кыргызстана в 20-30 годы – определилась как бы сама собой. Семь лет тому назад Светлана успешно защитилась. Читатель помнит, что Владимиром Плоских много было сделано для реабилитации крупных ученых, пострадавших в период репрессий, выпущены книги о них. Спрашиваю Светлану, не послужила ли эта деятельность отца толчком или подспорьем в ее научных исследованиях? Видимо, не у меня одного родился столь «оригинальный» вопрос. Потому что она тут же коротко отвечает с ироничной улыбкой: «Если и да, то весьма и весьма косвенно». Мне даже чуточку становится неловко… В самом деле, разве один и тот же временной пласт в жизни общества не может изучаться разными учеными, ставящими, причем, различные цели? Рассказывая о Светлане, я как-то отметил, что она отличница по своей натуре. В подтверждение приведу еще и такую историю. Муж ее, Володя Антонов, став предпринимателем, решил: одного политехнического образования ему маловато, нужно еще юридическое. «Света, – сказал он, – присоединяйся ко мне, вместе веселей будет грызть гранит еще одной науки». – «А почему бы и нет?» – согласилась она. В конце концов, у Володи что-то не сложилось: то навалился дефолт, то наступил сезон горных лыж, которым он предан до умопомрачения, то еще какая-то причина, мешающая продолжать учебу… А Света вперемежку с другими делами спокойно окончила юридический факультет университета, пополнив свою копилку красных дипломов. Когда я завожу речь об отце, о том, какие черты его характера она бы выделила, Светлана задумывается. - Ну, прежде всего, работоспособность. Даже дома, вернувшись из Академии, он большую часть времени проводит за письменным столом. Книги, рукописи, домашние архивы – это его мир. Придут гости, папа побудет немного с ними, потом, оставив их на маму, незаметно удаляется в свой кабинет. А в экспедиции? Мы еще потягиваемся, пробуждаясь и готовясь к завтраку, а он уже сидит где-нибудь на пеньке или раскладном стульчике и, подставив планшетку, пишет в блокноте. Редко, очень редко отец позволяет себе расслабиться. Еще, пожалуй, продолжает она, я отметила бы его терпимость к людям, их мнениям, поступкам, его выдержанность. Он старается никого не обидеть. За всю жизнь он только однажды, в далеком детстве, крикнул на меня. Я уже забыла, чем так сильно допекла отца, но когда услышала его разгневанный голос, то сжалась от неожиданности… Ничего подобного никогда больше не происходило. Есть в характере моего отца, о чем, возможно, мало кто знает, здравая доля романтизма. Не всеохватного романтизма, когда ко всему, что окружает, относятся возвышенно или восторженно-мечтательно, а избранного, сфокусированного лишь на 162 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) редких объектах. Известно, насколько он собран, пунктуален и рационален по роду службы. Но вот пример иного порядка. Недавно заехал папа по пути домой на нашу иссык-кульскую дачу. А у нас там ромашек тьма-тьмущая. И каких! Как глянул он, так лицо его мечтательностью подернулось, прямо как озеро – солнечной рябью. Уж больно мама любит эти цветы. Но не магазинные, в целлофане, а выращенные на воле, как у нас. И вот, собравшись домой, папа говорит: «Пойду-ка, нарву ромашек, они здесь так хороши!». Я было возражать стала, отговаривать его, ведь пять часов езды, наверняка завянут цветы. Но он лишь снисходительно, как взрослый ребенку, улыбнулся в ответ. Тогда я еще не знала, сколь сильно цветам передаются чувства того, кто везет их в дар любимому человеку. Мама потом сказала, что ромашки были свежими, точно их только что сорвали… Светлана сама уже мама со стажем. Ее старшая дочь Катя заканчивает экономический факультет Славянского университета. Замужем с четвертого курса. Младшая дочь, Ксеня, учась в общеобразовательной школе, окончила музыкальную школу имени Шубина по классу фортепьяно. Знающая толк в музыке Светлана считает ее очень талантливой. «Сейчас мы с Володей решаем, куда ей дальше пойти учиться, – говорит она. И тут же качает головой. – Она у нас очень самостоятельная. Как надумает, так и поступит». О детях Владимира Михайловича, а тем более его внуках я намеренно рассказываю эскизно, лишь в общих чертах. И вот почему. Предлагая в свое время Михаилу Харитоновичу написать книгу об истории рода Плоских, которая помогла бы ему, обретшему таким образом важное дело, уйти от болезни и продлить свою жизнь, Владимир Михайлович для убедительности предложения добавил: - Еще хотелось бы, отец, чтобы твои потомки продолжили эту книгу рассказами о себе. Ведь когда будет заведен такой порядок, при котором каждому рано или поздно придется описывать все произошедшее с ним за целую жизнь, тем самым словно отчитываясь перед своими детьми и внуками, он и жить будет достойно, как и положено жить представителям нашей фамилии на этой земле. Ныне есть книга, написанная Михаилом Харитоновичем – о нем самом и его предках, и та, что держит терпеливый читатель в своих руках, – о сложной и впечатляющей судьбе Владимира Михайловича Плоских. Охватить все его прошлые и настоящие деяния, ничего не упустив, даже мысленно, пожалуй, не под силу. Столь они обширны и многоярусны. И все-таки надеюсь, что повесть «Владимир Плоских» поможет достаточно рельефно и полно представить, понять этого замечательного человека, а также позволит узнать о нем немало любопытного, интересного и поучительного. Да и не только о нем, но и о тех, кто шел, кто идет по жизни с ним рядом. 163 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) 5. ВСТРЕЧИ, ЗАПАВШИЕ В ПАМЯТЬ (Из дневников В. М. Плоских) ЧИНГИЗ АЙТМАТОВ С Чингизом Айтматовым мне впервые довелось встретиться, если не изменяет память, в октябре 1960 года. Была объявлена встреча с автором «Джамили», и я, только что окончивший университет и поступивший на работу в Институт истории Академии наук, естественно, поспешил в наш конференц-зал, чтобы успеть занять место. Айтматов пришел точно в назначенное время, но зал был практически пуст. Собралось человек девять-десять. Молодой писатель, восходящая звезда киргизской литературы, еще не избалованный большим вниманием публики, запросто повел разговор о литературе, о ее предназначении в жизни общества. Мы задавали вопросы, касающиеся и повести «Джамиля», и более ранних его произведений. Он с удовольствием отвечал, иногда, загораясь, рассказывал различные истории, которые затем, переосмыслив, использовал в своей творческой работе. Так, в узком кругу, тепло и доверительно, прошла наша встреча. Потом было еще много встреч и доверительных разговоров. Особенно после того, как я начал работать над материалами архивов (тогда еще «закрытых») по истории репрессий и реабилитации невинно осужденных в сталинские годы. Меня, одного из трех первых историков (вместе с К.К. Каракеевым и С.Т Табышалиевым), допустили к засекреченным архивным документам КГБ в связи с началом работы над новым пятитомным изданием «Истории Киргизской ССР». Каракеев и Табышалиев, как большие чиновники – президент и вице-президент Академии, – никакими архивами заниматься не стали, а я, зам. директора Института истории, считающийся «рабочей лошадкой», основательно окунулся в эту работу. Окунулся в еще неведомый всем мир темной, кровавой стороны советской истории, трагедий великих людей и простых граждан, безоглядно веривших в дела партии и поплатившихся за это собственной жизнью. Это были доносы и протоколы допросов, сфальсифицированные показания и страшные по своей циничности приговоры с «немедленным исполнением» – смертью. Здесь я познакомился с судьбой арестованного в Москве и привезенного во Фрунзе слушателя комуниверситета, бывшего второго секретаря ЦК Компартии Киргизии Торекула Айтматова, судьбой первого киргизского профессора, бывшего министра просвещения и директора Института киргизского языка и письменности Касыма Тыныстанова, его друга и коллеги, уникального советского ученоговостоковеда, полиглота Евгения Дмитриевича Поливанова, с судьбой одного из первых инициаторов и организаторов создания киргизской государственности, историка и экономиста Абдыкерима Садыкова. Позже о каждом из них я написал в своих статьях и книгах, и на этой почве ближе сошелся с Чингизом Торекуловичем Айтматовым. Участвовал вместе с ним в конференциях памяти, обменивался мыслями и книгами (у меня есть практически все его книги с автографами). Сегодня, когда уже канул в Лету год со дня смерти великого гуманиста мира, классика художественной литературы, ставшего символом и знаменем Кыргызстана (все самые лестные эпитеты достойны его), в моей памяти всплывает последняя встреча с Ч.Т. Айтматовым. 164 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Хорошо помню, как осенью 2008 года он пришел ко мне в кабинет и сказал: все, с дипломатической службой покончено, теперь он («я же ваш академик»!) в нашем полном распоряжении. Зашла президент Академии, известный ученый-химик, академик Шарипа Жоробековна Жоробекова. Нас волновало положение (довольно тяжелое, можно сказать, бедственное), республиканского штаба науки, предстоящее реформирование Академии, пути выживания в этих условиях. Конкретное предложение внес и Чингиз Торекулович Айт-матов (чувствовалось, что он его уже продумал) – об объединении Института языка и Центра манасоведения (практически литературы) в единый Институт кыргызского языка и литературы. Конечно, его предложение было одобрено. Во всех инстанциях. Хотя прежде эта идея, исходящая от нас, кое-где блокировалась. Мы выделили Чингизу Айтматову персональный кабинет, в который он собирался переселиться. Национальной академии наук предстояло стать творческим ковчегом мэтра мировой литературы. Но судьба распорядилась иначе. Через месяц Айтматов поехал на родину матери в Татарстан, откуда уже больного, в бессознательном состоянии его вывезли на президентском самолете в германский госпиталь. А затем… Вся страна хоронила своего гения на кладбище Ата-Беит, где были перезахоронены останки жертв репрессий 1937-1938 годов, в том числе и его отца – Торекула Айтматова. Символично, что название этому мемориальному комплексу – «Ата-Беит» – дал сам Чингиз Айтматов. Скульптурную композицию выполнил профессор КРСУ, известный художник Кыргызстана В.А. Шестопал. Увековечена память о Чингизе Айтматове и в Национальной академии наук. Его кабинет переоборудован в музей писателя, а Институту кыргызского языка и литературы Указом Президента Кыргызстана К.С. Бакиева присвоено имя Чингиза Айтматова. ИЛЬЯ ГЛАЗУНОВ Как-то мне случайно встретилась журнальная версия романа-воспоминания Ильи Глазунова «Россия распятая». Воспоминания художника всегда занимательны. Хочется постичь «кухню» неординарно мыслящих гениев. А Глазунова я отношу к тем истинно русским художникам-гениям, какими так славится Русь. В книге «Россия распятая» меня особенно поразил и заинтриговал один сюжет. Автор только обозначил его, но не развил. В далекую-предалекую эпоху Ариев предки славян жили в пространстве от Западной Европы до Гималаев и от Тянь-Шаня до Урала. Такая гипотеза действительно существует, и ее яркий представитель – доктор наук из Российского Института культуры Елена Ефимовна Кузьмина. Она даже выпустила книгу «Откуда пришли арии?». Глазунов же выдвинул фантастическую идею (хотя – фантастическую ли?), что русский мифический град Китеж покоится на дне Иссык-Куля и на всем этом пространстве проживали арии! Обозначив идею, Глазунов обещал во второй части книги опубликовать ее продолжение, опираясь якобы на весьма обстоятельные труды одного дореволюционного автора, исследовавшего эту тему. Находясь в Москве вместе с ректором КРСУ академиком Владимиром Нифадьевым и предпринимателем, интеллектуалом Виталием Бусселем, я созвонился с Ильей Сергеевичем, представился и сказал, что занимаюсь археологическим изучением 165 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Иссык-Куля и что мне нравится его идея о затонувшем городе (там действительно таковые есть и мы их изучаем), но это никак не может быть градом Китежем. Время было позднее, однако Глазунов тут же пригласил нас к себе в мастерскую (это рядом со знаменитым Арбатом). В одиннадцать часов вечера мы с Бусселем (Нифадьеву предстояла другая встреча, которую он не мог перенести) были у его подъезда. После дополнительных переговоров нас, наконец, пропустили в святая святых художника – его мастерскую на последнем этаже. Надо ли говорить, что мастерская нас поразила. Стены были увешаны оригиналами картин французских, немецких, голландских и других европейских художников. Мы были ошарашены. Принесенный коньяк не помешал. Выслушав нас, Глазунов перехватил инициативу и дальше говорил практически сам, нам лишь изредка удавалось вставлять реплики. Он был воодушевлен, сразу высказал желание принять участие в нашей экспедиции, пригласить на Иссык-Куль Жака Ив Кусто ( который в том году работал свой последний сезон на Байкале). И закончил тем, что докажет свою правоту о городе на дне кыргызского озера. Надо сказать, что еще в 1998 году он написал картину «Град Китеж на дне озера» – очень похоже на Иссык-Куль, под водой храм с колокольней, на берегу современные здания. Договорились встретиться завтра после обеда у него в мастерской. Утром, по его словам, он должен будет идти в Кремль, отстаивать свой новый проект по оформлению Красной площади. А мы поздним вечером улетали в Бишкек. Но… созвониться с ним до самого вечера мы уже не смогли. Не отвечал телефон. Наконец, чей-то женский голос, спросив, кто звонит и зачем, печально сказал, что у Ильи Сергеевича инфаркт, его положили в реанимацию. Мы улетели. И больше не виделись с художником. Долго пролежав в больнице, он все-таки выздоровел, но о поездке на Иссык-Куль нельзя было даже заикаться. Когда мы созванивались, то он просил фотографии видов Иссык-Куля и почему-то особенно пика Хан-Тенгри. Намеченная в феврале 2009 года встреча с ним так и не состоялась. В последний момент Илью Сергеевича перехватили перед Академией художеств, где мы дожидались его. Но надежда еще осталась. АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВ То были годы наивысших достижений академической науки в фундаментальных и прикладных исследованиях, гуманитарной области, годы участия киргизских ученых в создании лунохода и Токтогульской ГЭС, первого выпуска многотомной «Истории Киргизской ССР», первых лауреатов Госпремии республики (Б.Д. Джамгерчинов, К.К. Каракеев, В.П. Шерстобитов, О.Д. Алимов, С.Д. Басов, Б.О. Орузбаева и др.). Пришлось это время, в основном, на президентство замечательного организатора академической науки Курман-Гали Каракеева, которому нынче исполнилось 96 лет. Тогда к нам в Академию приезжали выдающиеся ученые, гордость советской науки. Мне приходилось присутствовать на встречах с президентами Академии наук СССР академиками, трижды Героями Соцтруда М.В. Келдышем (одним из руководителей советских космических программ) и А.П. Александровым (одним из отцов ядерной энергетики). 166 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) Особенно мне запомнились встречи с Анатолием Петровичем Александровым, чей приезд был приурочен к 25-летию республиканской Академии наук. Крупный, с большой, яйцевидной, совершенно лысой головой и пронзительным взглядом, он и юбилей поворачивал в деловое русло, ища возможность помочь республиканской науке. Естественно, как и все высокие гости, Анатолий Петрович стал знакомиться с деятельностью Академии, но, в отличие от других, посетил даже гуманитарные институты, в том числе Институт истории. Я оказался в свите сопровождавших. Когда в присутствии первого секретаря ЦК Компартии Киргизии Т.У. Усубалиева мной были показаны Анатолию Петровичу музейные экспонаты Института истории, он довольно пространно дал похвальную оценку древним рукописным книгам, собранным в минувшем 1978 году (я был начальником палеографической группы и археологоэтнографической экспедиции). Выступая же перед научными сотрудниками Академии как бы с итогом своих наблюдений (а говорил он всегда «без бумажки», что на высшем уровне считалось безумством храбрых), Александров ничего не сказал о гуманитариях. Президент нашей Академии, талантливый математик Мырзабек Иманалиев, просматривая стенограмму, спросил меня: - Володя, а почему здесь ничего нет про общественников, про археологический музей, который ему так понравился? Ведь Анатолий Петрович, помнится, говорил о вас. - Самое приятное, – ответил я, – это восстановление исторической справедливости. – И с большим удовольствием вписал в стенограмму сказанные Александровым в наш адрес, в адрес нашей экспедиции лестные слова. Все встало на свои места. Таким этот документ остался и для потомков. *** Подобных встреч, описанных в дневнике нашего героя, немало. Есть и другие – личные, пронизанные не столько мыслью, сколько чувством. Думаю, если Владимир Михайлович решится опубликовать дневник, это будет одновременно и полезное, и волнующее чтение. 167 А.И.Иванов ВЛАДИМИР ПЛОСКИХ (биографическая повесть) ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ В.М. Плоских (в том числе – с соавторами) 1. Очерк земельных отношений в Южной Киргизии накануне вхождения в состав России. 1965. 2. Первые киргизско-русские посольские связи. 1970. 3. У истоков дружбы. 1972. 4. Тропою первопроходцев. 1973. 5. Русские путешественники и исследователи о киргизах. 1973. 6. Киргизы и Кокандское ханство. 1978. 7. Иссык-Куль: путешествие в историю. 1981. 8. На «крыше мира». Исторические очерки о памиро-алайских киргизах. 1983. 9. История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней). Т. 1. Гл. ред. и соавтор. 1984. 10. Старинный Ош. Очерк истории. 1987. 11. Иссык-Куль: затонувшие города. 1989. 12. Абдыкерим Сыдыков – национальный лидер. 1992. 13. Кыргызская диаспора за рубежом. 1992. 14. На берегах Иссык-Куля. 1992. 15. Клады в Кыргызстане: мифы и реальность. 1992. 16. В мире денег. 1993. 17. Манас не признал себя виновным. 1993. 18. Сом – проблемы и надежды. 1993. 19. Город великого путешественника. 1994. 20. Кыргызы и их предки. Нетрадиционный взгляд на историю и современность. 1994. 21. Введение в историю кыргызской государственности. Курс лекций для вузов. 1994. 22. Кыргызы между Кокандом, Китаем и Россией. 1995. 23. История Кыргызстана. Учебник для 6-9 классов русской школы. 1995. 24. История кыргызов и Кыргызстана. Учебное пособие для вузов. 1995. 25. Е.Д. Поливанов и «Манас». 1995. 26. У истоков кыргызской национальной государственности. 1996. 27. Аскар Акаев. Ученый, политик. Штрихи к политическому портрету первого Президента Кыргызской Республики академика А. Акаева. 1996. 28. Источниковедение Кыргызстана (с древности до XIX в.). 1996. 29. История кыргызов и Кыргызстана. Учебник для вузов. 2003. 30. Исторические этапы кыргызской государственности (III в. до н.э. – XIX в.). 2003. 31. Проблемы политогенеза кыргызской государственности. 2003. 32. С отрогов небесных гор до Северной Пальмиры. 2003. 33. Наш Кыргызстан. Популярная историческая энциклопедия. 2004. 34. «Атлантида» Центральной Азии – тайна Великого Шелкового пути. 2004. 35. Подводные тайны Иссык-Куля. 2008. 36. История кыргызов и Кыргызстана. Серия: классический учебник вуза. 2007, 2009. Под псевдонимом Аман Газиев 1. На берегах Яксарта. 1990. 2. Таласская битва. 1991. 3. Курманджан-датха – некоронованная царица Алая. 1991. 4. Барс-бег, каган кыргызов. 1992. 5. Серебряная камча. 1992. 6. Кыргызы: исторические предания и легенды. 1995. 7. Пулат-хан. 1995. 8. Байтик-батыр. 2005. 9. Шабдан-батыр. 2009. 168