Ленинградский Ордена Ленина государственный университет имени А. А. Жданова.
advertisement
Ленинградский Ордена Ленина государственный университет имени А. А. Жданова. Толстой Ю. К. К теории правоотношения. В монографии исследованы основные вопросы теории правоотношения предпосылки, понятие, содержание и объект правоотношения, правоотношение и субъективное право, субъектный состав правоотношения. В книге использована новейшая юридическая литература по теории права, государственному, административному, гражданскому, процессуальному и другим отраслям права. Книга рассчитана на научных и практических работников, аспирантов и студентов юридических учебных заведений, а также всех других лиц, которые интересуются вопросами теории права. Толстой Ю.К. К теории правоотношения. – Л.: Издательство Ленинградского Университета, 1959. – 88 с. Глава I. Предпосылки правоотношений. 1. Норма права Всякое правоотношение может возникнуть лишь при наличии определенных предпосылок. К ним относятся: 1) норма права, которая, регулируя общественное отношение, придает ему характер (форму) правоотношения; 2) правоспособность, носители которой могут быть субъектами правоотношения, 3) юридический факт, с наличием или отсутствием которого норма права связывает возникновение, изменение или прекращение правоотношения Норма права и правоспособность называются абстрактными или общими предпосылками правоотношения, юридический факт – конкретной или частной его предпосылкой В области внутригосударственного, в том числе и собственно государственного права норма права выступает в качестве наиболее общей предпосылки возникновения правоотношений.[1] В литературе по общей теории права оживленно дебатируется вопрос о способах воздействия норм права на поведение людей. Одни авторы склоняются к тому, что правоотношения 3 [1] В международном праве наиболее общей предпосылкой образования правоотношений является международная правосубъектность государств «Нормы международного права, – отмечает Л А Моджорян, – создаются самими субъектами международного права, закрепляющими свои права и обязанности в соглашениях в результате свободного волеизъявления сторон» (Л А Моджорян Субъекты международного права Госюр издат, М, 1958, стр 7). являются единственным способом реализации нормы права, другие, напротив, считают, что действие норм прав не сводится к образованию правоотношений Так, А А Пионтковский писал «В реальной действительности действующая правовая норма всегда вместе с тем создает и соответствующие ей правоотношения»[2] Противоположную позицию в этом вопросе занимает С. Ф. Кечекьян Действие нормы права, указывает С Ф Кечекьян, выражается в определении общей и специальной правоспособности, установлении обязанностей без корреспондирующих им прав, субъективных прав, еще не конкретизированных в правоотношении или иным способом, и, наконец, в образовании правоотношений[3]. Н. Г. Александров предлагает различать три вида правовых норм 1) непосредственно направленные на установление правоотношений, 2) устанавливающие правоспособность граждан и организаций или компетенцию органов власти, управления, суда и прокуратуры, 3) устанавливающие общие запреты совершать определенные действия и предусматривающие тем самым эвентуальные правоотношения С учетом эвентуальных правоотношений, отмечает далее Н.Г. Александров, можно сказать, что вообще все нормы права реализуются в общественной жизни через правоотношения [4]. Следует различать три стадии воздействия норм права на поведение людей : 1) при определении правоспособности граждан и организаций, в том числе компетенции органов власти и управления, 2) при совершении правомерных действий, направленных на достижение правового эффекта, в частности на образование правоотношений. В тех случаях, когда в результате совершения таких действий наступают правовые последствия, указанные действия имеют значение юридических фактов. По4 [2] А А Пионтковский К вопросу о взаимоотношении объективного и субъективного права «Советское государство и право», 1958, № 5, стр 28 [3] См С Ф Кечекьян Правоотношения в социалистическом обществе Изд АН СССР, М, 1958, стр 19, 25, 31–32, 34, 62, 65 67 Многообразие способов воздействия права на поведение людей признают также О.С. Иоффе Правоотношение по советскому гражданскому праву Изд ЛГУ, Л , 1949, стр 51–52, «Советское государство и право», 1956, №3, стр 133 (выступление С С Студеникина), Б С Никифоров Объект преступления по советскому уголовному праву Автореферат докт дисс М, 1956, стр 12, Д М Генкин Право собственности как абсолют ное субъективное право «Советское государство и право», 1958, № 6, стр 97–98, и ряд других авторов [4] См Н Г Александров Законность и правоотношения в советском обществе Госюриздат, М, 1955, стр 91–92 скольку в результате совершения правомерных действий, по общему правилу, наступают те или другие правовые последствия, вторую стадию воздействия норм права на поведение людей условно можно назвать стадией юридического факта, 3 - стадию правоотношения В каждой из этих трех стадий способ воздействия норм права на поведение людей имеет свою специфику Определяя объем правоспособности граждан и организаций, нормы права воздействуют тем самым на поведение людей, указывая им, какие действия они могут и (или) должны совершать и от совершения каких действий обязаны воздерживаться В частности, возложенная на субъектов права обязанность соблюдать законы, является одним из основных элемента их общей правоспособности, получающих конкретизацию в соответствующей отраслевой правоспособности В стадии юридического факта нормы права воздействуют на поведение людей при совершении ими правомерных действий, направленных на достижение правового эффекта, хотя бы этот эффект и не возник Правоотношение может возникнуть не только из правомерного действия, но и как результат событий и правонарушений На поведение людей в стадии юридического факта норма права воздействует лишь тогда, когда это поведение, во первых, является правомерным и, во вторых, направлено на достижение определенных правовых последствий, хотя бы последние и не наступили Наконец, последней стадией воздействия норм права на поведение людей является стадия правоотношения Закрепляя за управомоченным лицом меру возможного поведения и предписывая обязанному лицу меру должного поведения, норма права юридически обеспечивает тем самым удовлетворение охраняемых законом интересов управомоченного. Исследуя способы воздействия норм права на поведение людей, необходимо учитывать, что во многих случаях стадии юридического факта и правоотношения сливаются, поскольку само правоотношение выступает в качестве юридического факта Таким образом, воздействие норм права на поведение людей проходит как бы три стадии, правоспособности, юридического факта и правоотношения Из этого следует, что норма права лишь в конечном счете реализуется в общественной жизни через правоотношения При этом в тех случаях, когда норма права предусматривает возникновение правоотношения из неправомерного действия, задача правопорядка состоит именно в том, чтобы правоотношение не возникло. 5 С вопросом о способах воздействия норм права на Поведение людей тесно связан вопрос о понятии правового регулирования. По мнению большинства авторов, правовым регулированием охватываются все способы воздействия права на поведение людей. Именно так рассматривают правовое регулирование Н. Г. Александров, Б. С. Никифоров, С. Ф. Кечекьян, Л. С. Явич и др. Так, Н. Г. Александров пишет: «Воздействие правовых норм на общественные отношения прежде всего характеризуется именно термином регулирование.[5] Ту же мысль проводит и С. Ф. Кечекьян.[6] Л. С. Явич понимает под правовым регулированием «... все формы юридического воздействия государства на сознательную деятельность людей».[7] Наконец, Б. С. Никифоров пишет: «... неправильно противопоставлять отрасли права по тому признаку, что одни из них закрепляют или «регулируют», а другие охраняют общественные отношения. Правовое регулирование в том и выражается, что норма устанавливает правило поведения и ставит это правило под государственную охрану. Точно так же и правовая охрана, как правило, предполагает установление охраняющей нормой определенного правила поведения, т. е выполнение ею регулирующей функции».[8] Как видим, Б. С. Никифоров также рассматривает правовое регулирование как универсальный способ воздействия права на поведение людей. Со столь широким пониманием правового регулирования нельзя согласиться. Выше было указано, что воздействие нормы права на поведение людей проходит три стадии: правоспособности, юридического факта и правоотношения. На первой стадии, а именно при определении правоспособности граждан и организаций, нормы права еще не регулируют поведение людей; они воздействуют на волю и сознание людей лишь самым общим образом. Между тем для правового регулирования, по сравнению с воздействием норм права на поведение людей в стадии правоспособности, характерна большая конкретность в определении юридически возможного и должного поведения участников общественных отношений. Норма права начинает регулировать поведение людей лишь на стадии юридического факта – при совершении ими правомерных действий, направленных на достижение правового эффекта, и за6 [5] H. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 83 [6] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 15–16, 31. [7] Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР Сталинабад, 1957, стр. 35 [8] Б. С. Никифоров. Об объекте преступления по советскому уголовному праву "«Советское государство и право», 1956, № 6, стр. 61 канчивает его в тот момент, когда в результате осуществления. Субъективных прав « обязанностей правоотношение прекратит свое действие. Раскрыв содержание понятия правового регулирования, мы можем рассмотреть вопрос, регулирует ли норма права общественные отношения между людьми. Необходимость рассмотрения этого вопроса вызвана тем, что, по мнению некоторых авторов, норма права регулирует лишь поведение людей, но не общественные отношения между ними. В частности, М. С. Строгович утверждает, что «...нормы права не регулируют производственных отношений... Нормы права охраняют производственные отношения, воздействуют на них, содействуют их развитию, но они не регулируют их в том смысле, в каком нормы права регулируют какие-либо конкретные общественные отношения».[9] С.Ф.Кечекьян не занимает в этом вопросе определенной позиции. В статье «Нормы права и правоотношения» автор писал: «...нормы права непосредственно регулируют общественные отношения..». [10] В докладе «К вопросу о социалистическом правоотношении» автор говорит уже нечто другое: «нормы права регулируют поведение людей, но не общественные отношения».[11] В монографии, опубликованной в 1958 г, автор вновь пишет «...о регулировании правом общественных отношений. »[12] С. Н. Братусь считает, что «...нормы права регулируют производственные отношения, но не непосредственно, а путем воздействия на поведение людей, которые действуют, будучи одаренными сознанием и волей».[13] "Наконец, ряд авторов признает, что, регулируя поведение людей как участников общественных, в том числе экономических отношений, право регулирует и сами эти отношения.[14] Как видим, наибольшие возражения встречает тезис о регулировании правом общественно-производственных, экономических отношений При этом указывают на то, что поскольку н право, и правоотношения порождены в конечном счете экономическими отношениями, нельзя говорить, что право регу7 [9] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 131 (выступление М С Строговича). Противопоставление М. С. Строговичем конкретных общественных отношении производственным отношениям непонятно. [10] «Советское государство и право», 1955, № 2, стр. 24. [11] «Советское государство » право», 1956, № 3, стр. 130 [12] С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 15. [13] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 133 (выступление С. Н. Братуся) [14] См. Н. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 85, 86, 116; О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении. Очерки по гражданскому праву Изд. ЛГУ, Л , 1957, стр. 24; Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 37. лирует эти отношения. Итак, регулирует ли норма права общественные, в том числе и экономические, отношения между людьми или она ограничивается регулированием поведения людей как участников общественных отношений. В своем труде «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» В. И. Ленин писал, что «...социолог-материалист, делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает и реальных личностей, из действий которых и слагаются эти отношения».[15] Как видим, В. И Ленин отмечает здесь, что общественные отношения слагаются из действий личностей, что, таким образом, действия личностей образуют содержание этих отношений. Следовательно, регулируя поведение людей как участников общественных отношений, право регулирует и те отношения, которые слагаются из действий людей. Но можно ли распространить этот тезис на общественно-производственные отношения, которые складываются как результат деятельности людей, направленной на поддержание их существования? Да, можно, ибо и в сфере материального производства действуют люди, одаренные сознанием и волей, ставящие перед собой определенные цели, вносящие изменения в технику производства, а тем самым – хотя бы они этого и не сознавали – в общественное бытие. Как правильно отмечает Н. Г. Александров, « .. всякое экономическое отношение «между отдельными лицами», составляя одно из многочисленных звеньев в цепи экономического развития, которая в целом является объективно необходимой, не зависящей от воли людей, представляет собой как конкретное отношение неразрывное единство материального содержания и волевого опосредствования».[16] Именно потому, что общественнопроизводственные отношения выражаются в актах волевого поведения людей, право способно регулировать эти отношения, хотя как право, так и правоотношения порождены в конечном счете экономическим строем данного общества. Само собой разумеется, что регулирование правом экономических отношений не является произвольным; его содержание обусловлено, в первую очередь, самими экономическими отношениями. Таким образом, право регулирует производственные отношения потому, что содержание всех общественных отношений слагается из действий их участников, что и производственные отношения, будучи необходимыми, выражаются в актах волевого поведения людей. Авторы, отрицающие регулирование 8 [15] В. И. Ленин. Соч. т 1, стр. 385 [16] Н. Г. Александров. Правовые и производственные отношения в социалистическом обществе «Вопросы философии», 1957, № 1, стр. 46, правом экономических отношений, сбрасывают со счета одно из основных положений теории исторического материализма– об активном обратном воздействии идеологической (в первую очередь политической и правовой) надстройки общества на породивший ее экономический базис.правом экономических отношений, сбрасывают со счета одно из основных положений теории исторического материализма– об активном обратном воздействии идеологической (в первую очередь политической и правовой) надстройки общества на породивший ее экономический базис. 2. Правоспособность Следующей общей предпосылкой образования правоотношений является правоспособность, т. е. способность иметь права и обязанности, признанные объективным правом.[17] Правоспособность, как правильно отметил Н. Г. Александров,– это длящееся отношение между ее носителем и государством.[18] Из этого, однако, не следует, что правоспособность – это элементарное правоотношение, как полагает М. П. Карпушин.[19] Сама по себе правоспособность никаких правоотношений между ее носителем и другими субъектами права, в том числе и органами государства, не порождает. Правоспособность порождает отношение между ее носителем и государством, взятом в целом, а не в лице отдельного государственного органа. От правоспособности следует отличать дееспособность, т. е. способность своими действиями приобретать, принимать и осуществлять права и обязанности.[20] Несколько лет тому назад никто в советской юридической литературе не сомневался в том, что правоспособность и правосубъектность – тождественные понятия.[21] Однако за последние годы в научной литературе и в устных дискуссиях было выдвинуто три варианта разграничения правосубъектности и правоспособности. Согласно первому из них, право9 [17] Иногда в юридической литературе ведется спор, следует ли определять правоспособность как способность иметь права и обязанности или как право быть субъектом прав и обязанностей (см. например, О. А. Красавчиков. Теория юридических фактов в советском гражданском праве: Автореферат канд. Дисс. Свердловск, 1950, стр. 4; И. Тишкевич. Правоспособность гражданина «Социалистическая законность», 1956, № 2, стр. 19) В научном отношении этот спор бесплоден оба определения правоспособности по существу равнозначны. [18] См Н Г Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 134 [19] См. М.П. Карпушин. Социалистическое трудовое правоотношение. Госюриздат, М, 1958, стр. 77 [20] Ни на чем не основано утверждение С. Ф. Кечекьяна, будто дееспособность является специальным видом правоспособности (см. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 85) [21] См. С.Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав «Советское государство и право», 1949, № 8, стр. 36, Н Г Александров Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 134. субъектность гражданина–это общее, правоспособность (политическая, административная, гражданская, трудовая и т. д.) – особенное. Согласно второму, понятие правосубъектности многозначно: в тех отраслях и институтах права, для которых закон устанавливает различные предпосылки право- и дееспособности, правосубъектность равнозначна правоспособности; в тех же отраслях и институтах права, для которых закон устанавливает одинаковые предпосылки право- и дееспособности, правосубъектность включает в себя как право-, так и дееспособность.[22] Согласно третьему, правосубъектность во всех отраслях права включает в себя как право-, так и дееспособность.[23] Ни один из этих вариантов не может быть принят. Утверждение, будто правосубъектность – это общее, а правоспособность –особенное, ни на чем не основано. С таким же успехом можно сказать, что правоспособность–это общее, а правосубъектность – особенное Второй вариант, автором которого является А В Венедиктов, неприемлем прежде всего потому, что лишает понятие правосубъектности той определенности содержания, которой оно должно обладать. Понятие правосубъектности – юридико-техническое понятие, имеющее важное прикладное значение. Чтобы выполнить свое целевое назначение, понятие правосубъектности во всех отраслях права должно обладать одинаковым содержанием. Этого как раз и не учитывает А. В. Венедиктов, отстаивающий многозначность понятия «правосубъектность». [24] Наконец, третий вариант, предложенный О. С. Иоффе, приводит к выводу, будто дети и душевнобольные не являются субъектами права. Предвидя это возражение, О. С. Иоффе пишет: «Для осуществления правосубъектности таких (недееспособных,– Ю. Т.) лиц требуется дееспособность, и именно потому, что у них дееспособность отсутствует, последняя восполняется при помощи дееспособности других лиц... Следовательно, правоспособность и дееспособность не всегда совпа10 [22] См. Ю.Ф. Доклад А. В. Бенедиктова «О субъектах социалистических правоотношений» «Вестник ЛГУ», 1956, № 5, стр. 142, А. В. Венедиктов. О субъектах социалистических правоотношении «Советское государство и право», 1955, № 6, стр. 20. [23] 23 См. О. C. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношения, стр. 54–56, Его же. Гражданское право, сб. «Сорок лет советского права 1917–1957», т. II. Изд. ЛГУ, Л, 1957, стр. 213, Его же. Советское гражданское право. Курс лекций. Изд. ЛГУ, Л , 1958, стр. 82– 83 [24]Аналогия между правосубъектностью и такими предельно широкими категориями исторического материализма, как «производство» и «собственность», которые действительно выступают в качестве многозначных, едва ли уместна. дают в одном лице. Но и та и другая являются необходимыми условиями осуществления и, в этом смысле, реального существования правосубъектности».[25] Эти аргументы не спасают положения. Во-первых, автор отходит здесь от первоначально принятой точки зрения и признает дееспособность необходимым условием осуществления, а не самого наличия правосубъектности. Во-вторых, ссылка на то, что право- и дееспособность не всегда совпадают в одном лице, лучше всего доказывает, что в содержание правосубъектности нельзя включать и право- и дееспособность В-третьих, далеко не во всех случаях необходимым условием осуществления правосубъектности является дееспособность Когда малолетний обнаруживает утерянную вещь и сдает ее в стол находок, он совершает правомерное, а не юридически безразличное действие и осуществляет тем самым свою правосубъектность Однако дееспособности как необходимого, по мнению. О С Иоффе, условия осуществления правосубъектности здесь нет. Таким образом, от предложенного О С Иоффе разграничения понятий правосубъектности и правоспособности также придется отказаться. Как видим, предпринятые в советской юридической литературе попытки разграничить понятия правосубъектности и правоспособности оказались неудачными И это не случайно. Для разграничения этих понятий нет ни теоретических, ни практических оснований Правоспособность можно определить как способность быть субъектом прав и обязанностей. правосубъектность – как способность иметь те же самые права и обязанности Едва ли за словесным различием этих формулировок кроется какое-либо различие по существу Интересы теории и практики требуют, чтобы понятия «право способность» и «правосубъектность» и впредь рассматривались как тождественные во всех отраслях и институтах права. Правоспособность, как неоднократно подчеркивал С. Н Братусь, означает лишь абстрактную предпосылку правообладания, суммарное выражение всех допускаемых правопорядком прав и обязанностей.[26] Противоположную позицию в этом вопросе занимают сторонники теории динамической правоспособности, выдвинутой М. М. Агарковым. Суть этой теории ее автор выразил в следующих словах: «.. правоспособность должна быть понята динамически. Гражданская правоспособность для каждого данного лица в каждый определенный момент означает возможность иметь определенные кон11 [25] О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 213. [26] См. С. Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 36, Его же. Субъекты гражданского права. Госюриздат, М, 1950, стр. 5. кретные права и обязанности в зависимости от его взаимоотношений с другими лицами».[27] Теория динамической правоспособности была подвергнута развернутой критике в советской юридической литературе, в первую очередь в работах С. Н. Братуся Однако за последние годы она вновь, хотя и в несколько смягченных вариантах, встречает поддержку в научной литературе Так, В. А. Дозорцев предлагает рассматривать правоспособность в абстрактном и в конкретном проявлениях.[28] С. Ф. Кечекьян различает общую и конкретную правоспособность,[29] Г. И. Петров – абстрактную и конкретную правоспособность и, соответственно этому, абстрактную и конкретную дееспособность.[30] Ни один из этих вариантов теории динамической правоспособности не может быть принят. Все они приводят к явно неприемлемому выводу, будто советские граждане не обладают равной правоспособностью, будто одни из них обладают большей правоспособностью, чем другие.[31] Между тем объем правоспособности субъекта права, даже с точки зрения формального равенства граждан перед законом, не может зависеть от его имущественного положения В. А. Дозорцев делает попытку спасти теорию динамической правоспособности ссылкой на специальный характер правоспособности госпредприятий и хозрасчетное построение их деятельности.[32] Эта ссылка неубедительна. Верно, конечно, что правоспособность юридических лиц, в отличие от правоспособности граждан, является специальной. Однако, будучи специальной, она остается для каждого юридического лица абстрактной; ее объем совершенно не зависит от того, насколько успешна хозрасчетная деятельность данного юридического лица. Таким образом, теория динамической правоспособности должна быть отвергнута и при характеристике специальной правоспособности юридических лиц Основной порок теории динамической правоспособности состоит в том, что ее сторон12 [27] М. М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву. Госюриздат, М, 1940, стр 72 [28] См. В. А. Дозорцев. Права государственного промышленного предприятия на закрепленное за ним имущество: Автореферат канд. Дисс. М, 1955, стр. 15–18 [29] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 85 [30] См. Г. И. Петров. Сущность советского административного права. Докт. Дисс. Л, 1956, стр. 176 [31] В другой своей работе М. М Агарков, доводя теорию динамической правоспособности до логического конца, прямо писал, что «содержание правоспособности может быть большим или меньшим» (Теория государства и права. Учебник для вузов Макет. Госюриздат, М, 1948, стр. 485). [32] См. В. А. Дозорцев. ук. автореферат, стр. 16 ники смешивают объем ники смешивают объем правоспособности субъекта права (гражданина и организации) с объемом принадлежащих лицу в каждый данный момент субъективных прав. 3. Юридический факт В отличие от нормы права и правоспособности юридический факт выступает в качестве необходимой частной предпосылки образования правоотношений. Юридические факты – это такие обстоятельства, с наличием или отсутствием которых норма права связывает возникновение, изменение или прекращение правоотношений. Ни одно правоотношение не может возникнуть непосредственно из закона. Примеры правоотношений из закона, которые обычно приводят (наследование по закону, обязательства по уплате алиментов и т. д.) в действительности не являются таковыми. Так, к наследованию по закону призываются лица, которые состояли с наследодателем в браке, родстве, были усыновлены им или находились на его иждивении. Помимо этого, для возникновения наследственного правоотношения во всех случаях необходим и такой юридический факт, как открытие наследства. Обязательство по уплате алиментов также может возникнуть лишь при наличии предусмотренных законом юридических фактов. К ним относятся: состояние в родстве или в браке, несовершеннолетие, нетрудоспособность и т. д. Юридические факты подразделяются на две основные группы: события и действия События–это обстоятельства, не зависящие от воли людей; действия –это акты воли и сознания человека. Иногда различие между событиями и действиями усматривают не в источнике их происхождения, а в характере самого процесса, в котором они протекают.[33] Такое дополнение, на наш взгляд, излишне. Конечно, смерть может быть результатом убийства, а пожар – результатом поджога. Однако в качестве события, как правильно отметил С. И. Вильнянский, выступают все же смерть, а не убийство, пожар, а не поджог.[34] Поэтому в определении событий как обстоятельств, не зависящих от воли людей, нет ничего неточного. Некоторые авторы общепризнанную классификацию юридических фактов предлагают дополнить указанием на юридические обстоятельства[35] или состояния. При этом одни авторы 13 [33] См. О. С. Иоффе Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 120, Его же. Советское гражданское право, стр. 192. [34] См. С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву. Изд. Харьковского университета, Харьков, 1958, стр. 84. [35] См. О С Иоффе Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 122–123. (С.И. Вильнянский) рассматривают состояния как частный случай событий, другие (А. К. Стальгевич) предлагают выделить их в особую группу.[36] С. ф. Кечекьян вообще не признает состояние юридическим фактом, указывая, что значение юридического факта имеет не состояние само по себе, а те изменения, которые в нем происходят.[37] Наиболее правильную позицию в этом вопросе занимают те авторы, которые рассматривают состояния в качестве юридических фактов и при том выделяют их в особую группу юридических фактов. Было бы неверно отрицать за состоянием как таковым значение юридического факта. Так, состояние в браке, состояние в родстве сами по себе вызывают определенные правовые последствия, а следовательно, имеют значение длящихся юридических фактов. В то же время состояния должны быть выделены в особую группу юридических фактов, поскольку они могут иметь как волевой (состояние в браке, состояние дезертирства), так и неволевой характер (состояние в родстве).[38] Действия как юридические факты могут быть подразделены на правомерные и неправомерные, или правонарушения. М. М. Агарков предложил наиболее полную в советской литературе классификацию правомерных юридических действий, разделив их на три основные группы: юридические акты, юридические поступки и действия, создавшие предусмотренный нормами права объективированный результат. Под юридическими актами М. М. Агарков понимал правомерные действия, направленные на установление, изменение или прекращение правоотношений; под юридическими поступками–правомерные действия, которые направлены на признание фактов или уведомление о фактах прошлых, настоящих и будущих и которые вызывают юридические последствия, независимо от того, были ли эти действия направлены на указанные последствия или нет; наконец, к третьему виду правомерных действий автор относил действия, создавшие предусмотренный нормами права объективированный результат.[39] За истекшие годы в предложенную М. М. Агарковым классификацию правомерных действий было внесено немало поправок. Так, С. И. Вильнянский 14 [36] См. А. К. Сталъгевич. Некоторые вопросы теории социалистических правовых отношении. «Советское государство и право», 1957, № 2» сто 31- С. И. Вильнянскии, ук. соч., стр. 84–85. [37] С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 173–174. [38] Мы предпочитаем говорить именно о состояниях, а не о юридических обстоятельствах, поскольку термин «состояния» наилучшим образом выражает длящийся характер объединяемых этим термином юридических фактов. [39] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 508, 512, 513. [40] См. С.И. Вильнянский, ук. соч., стр. 85. придерживается двучленной классификации правомерных действий, относя юридические поступки и действия, создавшие объективированный результат, к одной группе.[40] С. Ф. Кечекьян вообще не признает за юридическими поступками, которые он именует юридически релевантными действиями, значения юридических фактов. К юридическим фактам С. Ф. Кечекьян относит юридические акты и результативные действия, понимая под последними то же, что М. М. Агарков понимал под действиями, создавшими объективированный результат.[41] Некоторые авторы вообще не склонны квалифицировать действие, создавшее объективированный результат, например, научное произведение, как действие юридическое.[42]. Нам представляется, что предложенная М. М. Агарковым классификация правомерных юридических действий выдержала испытание временем и нуждается лишь в частных поправках. Ни у кого не вызывает сомнений необходимость выделения в особую группу правомерных действий юридических актов, характерным признаком которых является направленность воли лица, их совершающего, на достижение определенных правовых последствий. В гражданском праве к юридическим актам относятся сделки, в .административном праве– административные акты. Оправдано выделение в особую группу правомерных действий и юридических поступков. Отметим лишь, что, давая определение юридического поступка, М. М. Агарков чрезмерно сузил это понятие, ограничив его признанием фактов или уведомлением о фактах. Более точное определение юридического поступка дал О. А. Красавчиков. Автор определяет юридический поступок как «. . . правомерное действие, с которым нормы права связывают юридические последствия, независимо от того, было ли направлено действие на указанные последствия или нет».[43] Утверждение же С. Ф. Кечекьяна, будто юридический поступок не имеет значения юридического факта, хотя и является юридически релевантным действием, ни на чем не основано.[44] Чтобы убедиться в научной несостоятельности этого тезиса, достаточно обратиться к действиям, которые сам С. Ф.. Кечекьян приводит в качестве примера 15 [41] См. С.Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 158-167, 175176. [42]Гордон. Советское авторское право. Госюриздат, М. 1955, стр. 31; ср. В. И. Серебровский. Вопросы советского авторского права. Изд. АН СССР. М., 1956, стр. 62. [43] О. А. Красавчиков, ук. автореферат, стр. 13 [44] См. С.Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 1б3–164. поступков. Классическим примером юридического поступка может служить признание должником своего долга, прерывающее течение исковой давности. Действие это относится к юридическим поступкам потому, что предусмотренные законом правовые последствия (перерыв исковой давности) наступают независимо от того, было ли направлено это действие на указанные последствия или нет. В то же время это действие является юридическим фактом, ибо его совершение повышает обеспеченность правоотношения исковой защитой.[45] Наконец, вполне оправдано выделение в качестве особой группы юридических фактов правомерных действий, создавших предусмотренный нормами права объективированный результат. Из того, что при совершении таких действий (например, при создании произведения) закон не требует от субъектов права дееспособности, вовсе не следует, что эти действия являются юридически безразличными. А. К. Юрченко с полным основанием рассматривает творческую деятельность в качестве юридического факта, порождающего изобретательское (и авторское, добавим мы от себя) правоотношение.[46] Во многих случаях для возникновения правоотношения недостаточно наступления единичного юридического факта; необходимо, чтобы наступила совокупность юридических фактов, которая носит название юридического состава.[47] Таким образом, юридический состав – это совокупность юридических фактов, с наличием которых норма права связывает возникновение, изменение или прекращение правоотношения. С. Ф. Кечекьян выступает против отождествления всего фактического состава, предусмотренного гипотезой правовой нормы, с юридическим фактом.[48] Нам представляется, однако, что для такого разграничения фактического состава и юридического факта нет оснований. Ошибка С. Ф. Кечекьяна связана с недооценкой им значения юридических составов в образовании правоотношений. Так, к юридическим фактам, вызывающим 16 [45] В качестве другого, не менее типичного, примера юридического поступка можно привести действие по передаче имущества (вещей, денег) бывшему управомоченному по истечении срока исковой давности (ст. 47 ГК). Действие это, будучи правомерным, не может быть отнесено к сделкам, поскольку последствия, указанные в законе, наступают независимо от того, входило ли достижение этих последствий в намерение лица при совершении действия. [46] См. А.К. Юрченко. Объект изобретательского права. Очерки по гражданскому праву. Изд. ЛГУ, Л., 1957, стр. 227. [47] Термин «юридический состав» в советской литературе ввел в научный обиход О. А. Красавчиков (см. его автореферат, стр. 5). [48] См. С.Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 160–163, 173–174. в своей совокупности обязанность освободить специальное жилой помещение (ст. 171-а ГК), следует отнести не только прекращение трудовых отношений, как полагает С. Ф. Кечекьян, но также то, что занимаемое помещение является служебным, предоставлено работнику, обязанному по характеру своих функций проживать по месту работы, наймодателем заявлено требование об освобождении помещения и с момента заявления этого требования истек месячный срок.[49] Именно эти обстоятельства в своей совокупности и образуют юридический состав, вызывающий прекращение жилищного правоотношения. Более сложен вопрос, вызывает ли правовые последствия наступившая часть юридического состава до наступления остальной его части. О. А. Красавчиков полагает, что наступление одного или нескольких элементов юридического состава до того, как процесс накопления юридических фактов полностью завершен, имеет значение лишь с точки зрения будущих правовых последствий.[50] Иначе к разрешению этого вопроса подходит О. С. Иоффе, который считает, что определенные правовые последствия, хотя и незавершенные, наступают уже с появлением части юридического состава. В качестве примера таких незавершенных правовых последствий О. С. Иоффе приводит состояние связанности, которое вызывает офферта на стороне офферента.[51] Наступление части юридического состава лишь тогда вызывает действительные правовые последствия, когда одним из элементов состава является правоотношение. В остальных случаях наступившая часть юридического состава – и здесь мы согласны с О. А. Красавчиковым – создает лишь возможность движения правоотношения в будущем. Глава II. Понятие правоотношения. 1. Определение правоотношения В советской юридической науке правоотношение определяют обычно как регулируемое или урегулированное правом общественное отношение, участники которого выступают как носители прав и обязанностей. Это определение имеет по крайней мере два существенных недостатка. Оно, во-первых, не позволяет разграничить правоотношение и то общественное отношение, которое лежит в его основе, и, во-вторых, не дает ответа на вопрос, для чего вообще возникает правоотношение, какую служебную роль в процессе воздействия норм права на поведение людей выполняет правоотношение. [49] См. п. 25 Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 12 декабря 1940 г. ГК РСФСР, 1957, стр. 188. [50] См. О. А. Красавчиков, ук. автореферат, стр. 5. [51] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 123. Пример незавершенных правовых последствий из наступления части юридического состава, который приводит О. С. Иоффе, неудачен. Офферта и акцепт–элементы единого юридического факта–договора. Поэтому в примере, приведенном О. С. Иоффе, юридического состава вообще нет. 17 С. Ф. Кечекьян правильно обратил внимание на то, что господствующее определение «... не выражает в достаточной мере надстроечного характера правоотношений».[1] Несколько иначе к критике традиционного определения подходит М. П. Карева. Она указывает, что вследствие своей неполноты определение правоотношения как общественного отношения, урегулированного нормой права, позволяет сделать вывод, будто «... и те фактические общественные отношения, которые, являясь базисными отношениями, опосредствуются правоотношениями, тем самым обращаются в надстроечные отношения, 18 [1] С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 18; Его же. Нормы права и правоотношения. «Советское государство и право», 1955, № 2, стр. 24. в то время как в действительности это исключено».[2] Важно. однако, подчеркнуть, что, по мнению обоих авторов, в общем определении недостаточно отражена специфика правоотношений как особых идеологических отношений, которые не сливаются с лежащими в их основе фактическими общественными отношениями, а выступают в качестве формы этих отношений. Защищая традиционное определение от участившихся нападок, О. С. Иоффе утверждает, что о правоотношении можно говорить в двояком смысле: имея в виду либо «.. . единство его экономического содержания и юридической формы, и тогда оно охватывает как область базиса, так и область надстройки», либо «... только его юридическую форму, и тогда перед нами идеологическое отношение, целиком включающееся в область юридической надстройки».[3] Этот тезис явно ошибочен. Верно, конечно, что содержание идеологической надстройки общества определяется лежащим в ее основе экономическим базисом. В этом смысле каждое надстроечное явление действительно выступает как форма экономического содержания. Однако, будучи формой экономических отношений, надстроечные явления сами обладают присущим им особым содержанием и формой, закрепляющей это содержание. Между тем, идя по пути О. С Иоффе, пришлось бы признать, что каждое надстроечное явление есть единство базиса и надстройки, что ведет к отказу от четкого разграничения материальных и идеологических общественных отношений. Поэтому о правоотношении можно говорить лишь как о форме лежащего в его основе общественного отношения, что обязывает, как мы увидим в дальнейшем, раскрыть содержание и форму самого правоотношения. С. Ф. Кечекьян определяет правоотношения как «...особые идеологические отношения, возникающие в результате воздействия права на поведение людей и представляющие собой связь прав одного лица с корреспондирующими ему обязанностями другого лица».[4] В этом определении четко выражен надстроечный характер правоотношений как особых идеологических отношений. Однако в нем не устранен другой существенный недостаток господствующего определения, а именно, не раскрыта служебная роль самого правоотношения. С. Ф. Кечекьян как будто склоняется к тому, что служебную роль в регулировании общественных отношений выполняют не 19 [2] М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях. Тезисы докладов. М., 1956, стр. 9 [3] О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 25. [4] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 130 (доклад-С Ф. Кечекьяна). только нормы права, но и правоотношения. Так, он указывает, что регулирующее воздействие норм права на общественную жизнь осуществляется через правоотношения, что регулирующее значение имеют как нормы права, так и правоотношения.[5] В то же время автор многократно подчеркивает, что правоотношения возникают как результат воздействия норм права на поведение людей.[6] В связи с этим служебная роль по регулированию общественных отношений, выполняемая правоотношениями, остается у С. Ф. Кечекьяна нераскрытой. Разумеется, было бы неверно считать, что норма права регулирует общественные отношения лишь до появления правоотношения, что в тот момент, когда возникает правоотношение, норма права перестает регулировать общественные отношения, уступая свое место правоотношению. Регулирование объективным правом общественного отношения с возникновением правоотношения не заканчивается, а по существу только еще начинается. Сам С. Ф. Кечекьян правильно отмечает, что «... нормы права регулируют также и поведение людей, уже связанных возникшими ранее правоотношениями .»[7] Правильнее определить правоотношения как особые идеологические отношения, возникающие в результате наступления предусмотренных правовой нормой юридических фактов, как отношения, при посредстве которых (через которые) норма права регулирует фактические общественные отношения [8] Преимущества отстаиваемого определения состоят в следующем: 1) определение позволяет четко очертить место правоотношения в ряду других общественных явлений и провести грань между правоотношением и тем общественным отношением, которое норма права регулирует через посредство правоотношения; 20 [5] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 9, 16 [6] См там же, стр 5, 24, 31. [7] Там же, стр. 24 [8] См. Ю. К. Толстой. Проблема обеспечения субъективных гражданских прав «Вестник ЛГУ», 1952, № 3, стр. 122, Его же. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР Изд. ЛГУ, Л , 1955, стр. 151–158, Его же. Рецензия на книгу Л. С. Явича. «Советское право – регулятор общественных отношении в СССР» («Правоведение», 1958, № 4, стр. 123–125) См. также: На философском семинаре юридического факультета Ленинградского Университета (Изложение доклада Ю. К. Толстого «О философских проблемах общей теории правоотношения» и прений по докладу) «Правоведение», 1958, № 2, стр. 157–161 [9] Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношении в СССР, стр. 39 2) определение отвечает не только на вопрос, как возникает правоотношение, но и на вопрос, для чего оно возникает, раскрывая тем самым служебную роль по регулированию общественных отношений, выполняемую правоотношением; 3) определение ориентирует на то, что и норма права, и правоотношения имеют один и тот же объект, каковым являются фактические общественные отношения; 4) определение позволяет рассматривать правоотношение в качестве юридической формы того общественного отношения, на которое правоотношение воздействует как на свой объект. Признание правоотношений посредствующим звеном между нормой права и фактическими общественными отношениями, составляющими предмет правового регулирования, встретило в юридической литературе ряд возражений. Наиболее отчетливо эти возражения сформулировал Л. С. Явич, который не признает за правоотношениями регулирующей роли. «Правоотношения,– отмечает Л С. Явич,– есть определенный результат правового регулирования фактических отношений, сами суть особый вид общественных отношений».[9] Признание правоотношений регулятором общественных отношений ведет, как полагает Л С Явич, к тому, что: 1) принижается роль закона и других нормативных актов в правовом регулировании, хотя бы потому, что закон может оказывать регулирующее воздействие и вне правоотношений; 2) правоотношения появляются каким-то образом до воздействия права на общественные отношения, 3) не отводится надлежащего места юридическому факту; 4) игнорируется наличие таких общественных отношений, которые не могут существовать иначе как правоотношения.[10] Таковы основные аргументы автора, отрицающего регулирующую роль правоотношений. Рассмотрим каждый из них в отдельности. Верно, конечно, что в ряде случаев норма права воздействует на поведение людей непосредственно, без правоотношений. Совершенно очевидно, что тезис о регулирующей роли правоотношений на эти случаи вообще не рассчитан. Правоотношение выполняет определенную роль в регулировании общественных отношений именно тогда, когда оно возникает. Таким образом, первый из выдвигаемых автором аргументов бьет мимо цели. Неубедителен и второй аргумент, особенно если учесть, что сам автор в другом месте правильно выступает против при21 [10] См. там же. [11] См. Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 78 – 80. знания правоотношений предметом правового регулирования, рассматривая правоотношения как специфическую форму общественных отношений и подчеркивая, что с возникновением правоотношения общественное отношение отнюдь не превращается в правовое.[11] Из этих правильных положений следовало бы сделать и правильный вывод: если предметом правового регулирования во всех случаях являются фактические общественные отношения, а последние есть специфическая форма общественных отношений, то правоотношения – это особые идеологические отношения, при посредстве которых (через которые) норма права регулирует фактические общественные отношения. Признав же правоотношение посредствующим звеном между нормой права и фактическим общественным отношением, мы признаем тем самым, что и правоотношение выполняет определенную служебную роль по регулированию фактических общественных отношений, лежащих в его основе. Отстаиваемый тезис, ни в какой мере не принижая роль нормативных актов в правовом регулировании, позволяет раскрыть способы правового воздействия на поведение людей во всем их многообразии, довести требования правовых норм до их непосредственных адресатов – участников конкретных общественных отношений. Разумеется, выделение правоотношений в качестве особого вида - идеологических отношений есть абстракция. Однако это – разумная научная абстракция,- ибо она позволяет нам, исходя из правильных методологических положений, объяснить, почему предметом правового регулирования являются фактические общественные отношения, хотя правоотношения и выступают в качестве формы этих отношений. Неубедительны и остальные аргументы, выдвигаемые автором против признания правоотношений регулятором общественных отношений. Примечательно, что и сам автор в другом месте пишет: «... и для возникновения второго вида правовых отношений (которые иначе как в правовой форме, существовать не могут,–Ю. Т.) необходимо, помимо юридических норм, существование определенных жизненных фактов (автор правильно не называет их здесь юридическими фактами,–Ю. Т.), определенных фактических отношений, опираясь на которые и возникают эти новые (курсив наш,–Ю. Т.) правового характера отношения».[12] Это правильное положение является вместе с тем ответом на оставшиеся аргументы автора, отрицающего регулирующую роль правоотношения. 22 [12] Там же, стр. 42. [13] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 129 (доклад М. П. Каревой). Юридический факт, с которым гипотеза правовой нормы связывает возникновение правоотношения, существует как вполне реальный «жизненный» факт (действие человека, рождение, смерть, наводнение и т. д.). Поэтому признание регулирующей роли правоотношения ни в какой мере не сбрасывает со счета юридический факт. Тезис о регулирующей роли правоотношения не опровергается и наличием таких общественных отношений, которые иначе как в правовой, форме не могут существовать. И здесь–путем абстракции–необходимо различать правоотношения и те фактические общественные отношения, процессы, явления, которые лежат в их основе. В противном случае мы придем к явно неприемлемому идеалистическому выводу, будто право регулирует самое себя. 2. Содержание и форма правоотношения Как реальное общественное явление всякое правоотношение имеет свое содержание и свою форму. Исследуя правоотношение, советские юристы обычно ограничиваются указанием на то, что правоотношение выступает в качестве идеологической (юридической) формы лежащего в его основе экономического отношения, и вслед за этим переходят к анализу юридического содержания правоотношения. Вопрос же о взаимодействии содержания и формы самого правоотношения остается в тени. Лишь в последнее время в ряде работ было указано на необходимость исследовать содержание и форму правоотношения. Наиболее четко эта мысль выражена М. П. Каревой и Ц. А. Ямпольской. Так, М. П. Карева указывает: «Правоотношения, выступая в отношении к своему социально-экономическому содержанию как форма его опосредствования, сами в качестве общественных отношений имеют свое особое содержание (классово-волевое), не сливающееся с опосредствуемым социально-экономическим содержанием, и свою форму».[13] Аналогичное утверждение можно найти и у Ц. А. Ямпольской. Под собственным содержанием правоотношения автор понимает волевое общественное отношение; что же касается форм правоотношений, то они разнообразны. Для административных правоотношений, отмечает Ц. А. Ямпольская, характерны такие формы, как институт государственной службы, институт подотчетности и т. д.14[14] Нетрудно заметить, что М. П. Карева и Ц. А. Ямпольская по существу лишь ограничились постановкой вопроса о необ23 [14] См. Ц. А. Ямпольская. Субъекты" советского административного права. Автореферат докт. дисс. М., 1958, стр. 7. [15] М. П. Карпушин. Социалистическое трудовое правоотношение, стр. 12. ходимости различать содержание и форму правоотношения. Если М. П. Карева вообще не дает ответа на вопрос, что же следует понимать под формой правоотношения и чем эта форма отличается от классово-волевого содержания правоотношения, то Ц. А. Ямпольская смешивает форму и отдельные виды правоотношений. Решая вопрос о содержании и форме правоотношения, следует учитывать, что предметом правового регулирования могут быть как экономические, так и идеологические отношения. Так, для гражданского права основной предмет правового регулирования составляют экономические (имущественные) отношения, для административного права– управленческие отношения, складывающиеся в сфере надстройки. Такая отрасль права, как судебное, имеет своим предметом только идеологические отношения. Вопрос о содержании и форме правоотношений, по-видимому, не может быть решен единообразно для правоотношений, опосредствующих экономические и идеологические отношения. Выше уже было отмечено, что всякое экономическое отношение является воплощением единства материального содержания и волевого опосредствования. В этом единстве волевой процесс выступает в качестве внутренней формы организации материального содержания. При этом речь должна идти именно о волевой форме и материальном содержании единого экономического отношения, а не о двух отношениях: экономическом и идеологическом. Нельзя согласиться с М. П. Карпушиным, который в полемике с И. Г. Александровым утверждает, что «.. в процессе производства материальных благ между людьми устанавливаются не только материальные (производственные) отношения, но и волевые (идеологические) отношения».[15] В процессе материального производства между людьми устанавливаются только одни отношения: экономические отношения, имеющие материальное содержание и волевую форму. М. П. Карпушин недоумевает: «.. . каким образом. материальное отношение лишь в своей основе является материальным, каким образом материальное отношение является неразрывным единством материального содержания и волевого опосредствования».[16] Автор забывает при этом, что экономические отношения – это отношения между людьми, одаренными сознанием и волей, что сами эти отношения слагаются из действий людей. Из того, что производственные отношения объективно необходимы, что люди не могут жить, не 24 [16] Там же, стр. 30. вступая в эти отношения, и что общественные результаты участия людей в производственных отношениях никогда не охватываются полностью ни сознанием отдельного индивида, ни сознанием всего человечества, вовсе не следует, что волевые акты людей, из которых как раз и складывается их производственная деятельность, являются для производственных отношений чем-то потусторонним. В то же время необходимо еще раз подчеркнуть, что волевой процесс является в производственном отношении именно формой, развитие которой определяется материальным содержанием, не зависящим от воли и сознания людей С иных позиций к разграничению экономических и идеологических отношении подходит В П. Мозолин. Правильно констатировав, что действия людей составляют содержание всех общественных отношений, В. П Мозолин утверждает, что эти действия имеют двоякую природу. «По содержанию, т. е. по обусловленности, не зависимой от воли людей, указанные действия являются экономическими, по форме же совершения – юридическими, т. е. волевыми. Разграничение указанных отношений, имеющих различный характер, должно проводиться не по различным действиям (ибо нет отдельно экономических и юридических действий), а по характеру одних и тех же действий».[17] Этот тезис требует существенных поправок. Во-первых, действия людей в процессе производства являются экономическими как по содержанию, так и по форме. Другое дело, что в единых по своей природе действиях людей в процессе производства необходимо различать материальное содержание и опосредствующею его волевую форму. Во-вторых, далеко не всегда волевые акты людей в процессе производства выражаются в правовой форме Они не выражались и не будут выражаться в правовой форме в обществе без государственно-правовой надстройки. Кроме того, поведение людей в процессе производства во многих случаях опосредствуется не правовыми, а техническими нормами. Что же является содержанием и формой правоотношения в тех случаях, когда правоотношение опосредствует лежащее в его основе экономическое отношение? В экономическом отношении волевой процесс выступает в качестве формы, опосредствующей материальное содержание. Напротив, в правоотношении тот же волевой процесс образует содержание правоотношения; формой же этого содержания является та направленность, которую придает ему воля господствующего класса, 25 [17] В. П. Мозолин. О гражданско-процессуальном правоотношении. «Советское государство и право», 1955, № 6, стр.52. [18] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 480; О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37; Его же. Советское гражданское право, стр. 68–69; С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 40, 42, 53. закрепленная в правовых нормах. Таким образом, то, что в одном процессе выступает в качестве формы, в другом является содержанием. В тех же случаях, когда предметом правового регулирования являются идеологические отношения, волевой процесс образует содержание указанных отношении. Разумеется, волевые акты участников идеологических отношений в конечном счете обусловлены экономическими отношениями, однако эта обусловленность не составляет непосредственного содержания идеологических отношений. Идеологические отношения, составляющие предмет правового регулирования, образуют содержание правоотношений; формой этого содержания является та направленность, которую придает волевому процессу социальная воля, закрепленная в правовых нормах. 3. О волевом характере правоотношении С вопросом о содержании и форме правоотношений тесно связан вопрос, в каком смысле правоотношения являются волевыми отношениями. Общепризнано, что правоотношение является волевым, во-первых, потому, что его возникновение немыслимо без нормы права, в которой воплощена воля господствующего класса, имеющая общеобязательное значение, и во-вторых, потому, что для осуществления правоотношения необходимы волевые акты по крайней мере одного из его участников. Известно, однако, что в ряде случаев правоотношение может пройти все стадии своего развития помимо волевых актов его участников. На этом основании многие авторы сделали вывод, что правоотношение не является волевым с точки зрения субъективной воли его участников. Такого мнения придерживаются, в частности, М. М. Агарков, О. С. Иоффе и С. Ф. Кечекьян.[18] Существеннно иной взгляд по этому вопросу отстаивают М. П. Карева, Б. Л. Назаров и Ц. А. Ямпольская, которые считают характерным для правоотношения взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной. волей субъектов правоотношений. [19]Так, Ц. А. Ямпольская от26 [19] См. «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 129 (доклад М. П. Каревой); Б. Л. Назаров. Роль советских правоотношений в развитии социалистического общества. Автореферат канд. дисс. М., 1956, стр. 2, 4, 5; Ц. А. Ямпольская. О правовой норме и правовом отношениинии. «Советское государство и право», 1951, № 9, стр. 42, 44, 45 ; Ее же. Субъекты советского административного права, стр. 6. [20] См. Ц. А. Ямпольская. Субъекты советского административного права, стр. 6. мечает, что воля в правоотношении выступает и как государственная воля (через нормы права), и как индивидуальная: Юридическая воля участников правоотношений.[20] М. П. Карева подчеркивает, что «... конкретные правоотношения выполняют роль своеобразного социального трансформатора, благодаря которому государственная воля, выраженная в нормах права, трансформируется, перерабатывается в соответствующие волевые акты субъектов конкретных правоотношений».[21] К тому же выводу приходит Б. Л. Назаров, который считает, что «... волевое содержание правоотношений не исчерпывается проявляющейся в них волей господствующего класса. В правоотношениях практически выступает не только государственная воля, но также индивидуальная воля субъектов данных правоотношений. Здесь государственная воля вступает в конкретную непосредственную связь с волей отдельных граждан».[22] Своеобразную позицию в этом вопросе занимает Л. С. Явич, который, по-видимому, склоняется к тому, что правоотношение является волевым с точки зрения индивидуальной воли его участников. «Если юридические нормы имеют своим непосредственным содержание государственную волю, то в правовых отношениях воля не составляет их содержания. Своим непосредственным содержанием они имеют волевое поведение субъектов, предусмотренное как должное или возможное государственной волей, выраженной в праве».[23] Как же должен быть решен вопрос о волевом характере правоотношений? Нам представляется, что для правоотношения типично взаимодействие социальной воли, выраженной в правовых нормах, с индивидуальной волей субъектов правоотношений. Именно в этом и состоит активное воздействие норм права и правоотношений на общественные отношения. При этом было бы неверно относить взаимодействие социальной и индивидуальной воль лишь к моменту осуществления правоотношения. Такое взаимодействие наступает, как правило, значительно раньше и во многих случаях (например, при заключении договора) предшествует возникновению правоотношения. 27 [21] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 129 (доклад М. П. Кареевой) [22] Б. Л. Назаров, ук. автореферат, стр. 4. [23] Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 77. Авторы, которые считают правоотношение волевым лишь с точки зрения государственной воли, по существу не различают содержание норм права и правоотношений. Так, О. С. Иоффе указывает, что идеологическим содержанием правоотношения является воля господствующего класса, выраженная в нормах права.[24] Совершенно очевидно, что эта воля образует содержание и самой нормы права. Возникает вопрос: в чем же состоит различие между содержанием нормы права и правоотношения? Сам О. С. Иоффе в другом месте правильно отмечает, что нормы права не входят в состав правоотношения.[25] Справедливости ради следует отметить, что в одной из своих работ О. С. Иоффе подчеркивает, что государственная воля, выраженная в правовых нормах и образующая идеологическое содержание правоотношения, индивидуализируется в правоотношении.[26] Непонятно, однако, как может произойти такая индивидуализация, если не признавать правоотношение волевым и с точки зрения субъективной воли его участников. Иногда говорят, что тезис о взаимодействии в правоотношениях социальной и индивидуальной воль опровергается существованием так называемых прекращенных правоотношений, которые могут пройти все стадии своего развития помимо волевых актов их участников.[27] Между тем наличие таких правоотношений не опровергает, а лишь подкрепляет выдвинутый тезис. Указанные правоотношения потому и оказываются прекращенными, что взаимодействия социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей не произошло. К тому же правоотношения, возникшие помимо волевых актов их участников и впоследствии не осуществленные, не типичны для правового регулирования общественных отношений. Наличие таких правоотношений означает, что активного воздействия норм права на общественные отношения ни на одной стадии развития правоотношения не произошло. Но если авторы, признающие правоотношение волевым лишь с точки зрения государственной воли, впадают в крайность, то еще большую ошибку допускает Л. С. Явич, который, хотя и с известными оговорками, проводит мысль, будто правоотношение является волевым лишь с точки зрения индивидуальной воли. Для правоотношения характерно именно взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной 28 [24] См. О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр. 68 [25] Там же, стр. 71 [26] См. О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37. [27] См., например, О С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 67. [28] М. С. Строгович. Уголовно-процессуальное право в системе советского права. «Советское государство и право», 1957, № 4, стр. 103 волей. Решающее значение в этом взаимодействии принадлежит государственной воле, направляющей развитие индивидуальной воли. 4. Регулируют ли нормы права правоотношения Решение вопроса – регулируют ли нормы права правоотношения – имеет для теории права важное методологическое значение. Исследуя взаимосвязь нормы права и правоотношений, советские юристы обычно исходят из того, что норма права регулирует фактические общественные отношения, но не правоотношения; последние же рассматриваются как результат регулирования нормой права фактических отношений. Аргументация против признания правоотношений предметом правового регулирования значительно ослаблена двумя обстоятельствами. Во-первых, правоотношения рассматриваются лишь как результат регулирования нормой права общественных отношений, что нельзя признать правильным. При таком подходе к понятию правоотношения нельзя ответить на вопрос, для чего вообще возникает правоотношение, какую служебную функцию по регулированию лежащих в его основе общественных отношений оно выполняет. Во-вторых, игнорируется наличие таких общественных отношений, которые не могут существовать иначе как в форме правоотношений. Можно ли и в этих случаях считать, что нормы права регулируют фактические общественные отношения, и рассматривать правоотношения лишь как результат правового регулирования? Из всех авторов, писавших по этому вопросу, только М. С. Строгович сделал попытку – применительно к процессуальному праву – объяснить, что регулирует норма права в тех случаях, когда ее предмет составляют общественные отношения, которые могут выступать только в форме правоотношений. К сожалению, эта попытка оказалась неудачной. Опровергая тезис о регулировании правом правоотношений, М. С. Строгович пишет: «Во-первых, правовые отношения не есть само право, а есть результат правового регулирования соответствующих общественных отношений. А, во-вторых, некоторые общественные отношения идеологического характера могут выступать не иначе, как в форме правовых отношений».[28] Нетрудно заметить, что эти разъяснения не только не снимают вопроса, регулируют ли нормы права правоотношения, а еще более усложняют его. 29 Не вдаваясь в дальнейшую оценку аргументации против признания правоотношений предметом правового регулирования, можно констатировать, что подавляющее большинства советских юристов настойчиво проводит тезис, согласно которому нормы права регулируют только фактические общественные отношения, но не правоотношения. Противоположное мнение по данному вопросу высказала М. П. Карева: «...чтобы регулировать поведение людей в области тех фактических общественных отношений, которые нуждаются в воздействии права, правоотношения, как специфическая форма воздействия на эти фактические отношения,. сами должны быть урегулированными, что и осуществляется нормами права».[29] В случае же принятия тезиса, будто правоотношения не регулируются нормами права, указывает М. П. Карева, «... возникает странная концепция, рассматривающая правоотношения как ничем не регулируемые отношения».[30] В аргументации М. П. Каревой есть рациональное зерно; оно состоит в том, что автор признает правоотношения регулятором фактических общественных отношений. Однако из этого правильного положения автор делает неверный вывод, будто нормы права регулируют правоотношения. Следует признать, что нормы права регулируют фактические общественные отношения, но регулируют их через посредство правоотношений, последние выступают в качестве посредствующего звена между нормой права и теми общественными отношениями, на которые норма права воздействует, как на свой объект. Обоснование этого тезиса связано с особыми трудностями для тех случаев, когда общественные отношения» регулируемые нормами права, могут выступать только в форме правоотношений Мы полагаем, однако, что и в этих случаях необходимо различать правоотношения и те общественные отношения, явления, процессы, которые лежат в их основе и на закрепление которых они направлены. Ни одно правоотношение не возникает на пустом месте, оно всегда вырастает из определяющих его общественных отношений, в первую очередь – материальных условий жизни общества. «Правоотношение потому и является общественным отношением,– отмечает Б. С. Никифоров,– что оно представляет собой юридиче30 [29] М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 9 [30] «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 129 (доклад М. П. Каревой) О. С . Иоффе в свое время также писал, что правовое отношение регулируется нормами права (См О С Иоффе Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 19). В дальнейшем, однако, он признал, что допустил словесную неточность (См О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр 26, прим 1 е). [31] Б. С. Никифоров. Об объекте преступления по советскому уголовному праву «Советское государство и право», 1956, № 6, стр. 63 ское отражение, или выражение, иных общественных отношений между людьми, в первую очередь или в конечном счете экономических отношений между ними».[31] Так, процессуальное правоотношение направлено на закрепление материально-правового отношения, а это последнее, в свою очередь, выступает в качестве формы, опосредствующей лежащее в его основе фактическое общественное отношение. Всякое правоотношение в конечном счете направлено на урегулирование и закрепление фактического общественного отношения; речь может идти лишь о различной степени удаленности правоотношения от опосредствуемого им фактического общественного отношения. Таким образом, разделяя тезис о регулировании нормами права лишь фактических общественных отношений, мы расходимся с его сторонниками при определении роли и места правоотношения в правовом регулировании. Правоотношения – это посредствующее звено между нормой права и теми общественными отношениями, которые составляют предмет правового регулирования. 31 Глава III. Содержание и объект правоотношения. 1. Содержание правоотношения Определяя содержание правоотношения, необходимо исходить из того, что всякое правоотношение состоит из прав и обязанностей его участников, что в правоотношении правам одних лиц соответствуют обязанности других. В то же время следует помнить, что этот тезис служит лишь элементарной общей предпосылкой для раскрытия содержания правоотношения. Этим тезисом ни в коем случае нельзя ограничиться. Вряд ли можно сомневаться в том, что если мы не сумеем определить содержание субъективных прав и обязанностей, из которых состоит правоотношение, то и само правоотношение останется бессодержательным. Расходясь между собой при определении субъективных прав и обязанностей, почти все советские юристы настойчиво подчеркивают, что содержание правоотношения может быть раскрыто лишь через определение прав и обязанностей его участников. Правда, иногда в юридической литературе такой путь исследования встречает возражения. Так, Л. С. Явич возражает против признания субъективных прав и обязанностей содержанием правоотношения. «Постановка вопроса о правомочиях и юридических обязанностях, как содержании правоотношений, неосновательно формализует юридические отношения».[1] Это утверждение нельзя признать правильным. В 32 [1] Л.С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 79. известной мере ошибка Л. С. Явича противоположна той, которую допускают авторы, не идущие при определении содержания правоотношения дальше субъективных прав и обязанностей. Разумеется, правильнее вначале констатировать, что содержанием правоотношения являются права и обязанности его участников, и лишь затем переходить к наиболее сложному этапу научного исследования – определению содержания прав и обязанностей. Лишено всякого смысла и противопоставление Л. С. Явичем в вопросе о месте в правоотношении субъективных прав и обязанностей позиции М. М. Агаркова и С. Н. Братуся, с одной стороны, и О. С. Иоффе, с другой. Не говоря уже о том, что значение этого спора в нашей литературе сильно преувеличено, ни М. М. Агарков, ни С. Н. Братусь никогда не отрицали того очевидного факта, что правоотношение состоит из прав и обязанностей его участников. Так, М.М.Агарков писал: «Гражданское правоотношение, как и всякое правоотношение, является общественным отношением, в котором правам одних лиц соответствуют обязанности других».[2] С. Н. Братусь также подчеркивал, что «...соотношение права и обязанности и есть само правоотношение...» [3]С другой стороны, и О. С. Иоффе в своих последних работах, не ограничиваясь констатацией того элементарного факта, что содержанием правоотношения являются права и обязанности его участников, указывает: «... желательное и должное поведение участников правоотношения фиксируется в их субъективных правах и обязанностях».[4] Все дело в том, что многие авторы, в том числе М. М. Агарков и С. Н. Братусь, признавая тезис о субъективных правах и обязанностях совершенно элементарным, считали возможным непосредственно перейти ко второму этапу научного исследования – определению содержания субъективных прав и обязанностей. Однако тезис о субъективных правах и обязанностях неизменно витал в их работах в качестве необходимой предпосылки. С иных позиций тезис о субъективных правах и обязанностях как содержании правоотношения критикуют В. И. Серебровский и М. А. Гурвич. Анализируя юридическую природу 33 [2] М. М. Aгapков. Обязательство по советскому гражданскому праву, стр. 21. [3] «Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление С. Н. Братуся). [4] О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37–38. Впрочем, автор не придерживается этого мнения вполне последовательно. Ср. стр. 38–40 указанной статьи. права на принятие наследства, В. И. Серебровский пришел к выводу, что далеко не всякому субъективному праву корреспондирует чья-либо обязанность, что есть и такие субъективные права, которые не являются элементом правоотношения.[5] В монографии «Вопросы авторского права» В. И. Серебровский вновь подчеркнул – на этот раз уже применительно к авторскому праву,–что нет оснований непосредственно связывать субъективные права с правоотношениями.[6] Сходную позицию в этом вопросе занял М. А. Гурвич, который предлагает различать два вида правоотношений: правоотношения, в которых субъективные права раскрываются через обязанности, и правоотношения, в которых субъективные права раскрываются через собственные действия управомоченного, вызывающие возникновение, изменение или прекращение прав и обязанностей других лиц. М. А. Гурвич в отличие от М. М. Агаркова[7] рассматривает правомочия на односторонние волеизъявления не как элементы правоспособности, а как субъективные права. Однако "таким субъективным правам, отмечает М. А. Гурвич, не соответствуют чьи-либо обязанности; поэтому их содержание может быть раскрыто только через собственные действия самого управомоченного лица.[8] Аргументация В. И. Серебровского и М. А. Гурвича явно ошибочна. Оставляя пока в стороне вопрос, всякое ли субъективное право является элементом правоотношения, отметим, что всякому субъективному праву соответствует обязанность, точно так же, как не может быть обязанности без корреспондирующего ей права. Право на принятие наследства является субъективным правом, которому соответствует обязанность всякого и каждого не препятствовать наследнику осуществить свое право.[9] Еще более неприемлема позиция М. А. Гурвича, допускающего существование таких правоотношений, в которых субъективным правам не соответствуют обязанности. В самом деле, если субъективному праву не соответствует обязанность, то с кем же находится в правоотношении носитель права? Ведь не считает же возможным М. А. Гурвич конструировать правоотношение субъекта с самим собой? 34 [5] См В И Серебровский Очерки советского наследственного права Изд. АН СССР, М, 1953, стр. 48–50 [6] См. В И Серебровский Вопросы советского авторского права, стр 100 [7] См, М. М. Агарков, УК. Соч., стр. 67–73 [8] См. М А Гурвич. К вопросу о предмете науки советского гражданского процесса Ученые записки ВИЮН, вып. 4. Госюриздат, М., 1955, стр. 46–48, 53. См. также «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 77 (выступление М. А. Гурвича). [9] См Б С Антимонов, К. А. Граве Советское наследственное право Госюриздат, М, 1955, стр. 60–61 Таким образом выдвинутые в юридической литературе аргументы против признания субъективных прав и обязанностей содержанием правоотношения неубедительны. Однако– подчеркнем это еще раз – вслед за признанием субъективных прав и обязанностей содержанием правоотношения необходимо определить содержание самих прав и обязанностей. 2. Определение права и обязанности Многочисленные теории субъективного права, выдвинутые в советской юридической литературе, могут быть сведены к трем основным группам. К первой группе следует отнести теории, авторы которых рассматривают субъективное право прежде всего как средство обеспечить управомоченному определенное поведение обязанного лица. Напротив, представители второй группы теорий усматривают существо субъективного права в поведении, дозволенном правопорядком самому управомоченному лицу. Наконец, к третьей группе могут быть отнесены комбинационные теории, сторонники которых подчеркивают, что для субъективного права одинаково важно как поведение, дозволенное управомоченному, так и поведение, предписанное обязанному. Наиболее ярким представителем первой группы теорий является М. М. Агарков. Субъективное право М. М. Агарков отождествлял с притязанием и определял его как закрепленную за лицом возможность привести в действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности.[10] Определение субъективного права, предложенное М. М. Агарковым, встретило немало критических замечаний. Многие авторы, в частности Л. А. Лунц и С Ф. Кечекьян,[11]указывали, что определение М. М Агаркова весьма близко к построению германского юриста А Тона. Этот упрек неоснователен. Излагая свои взгляды на соотношение субъективного права и притязания, А. Тон писал: «Субъективное право не тождественно притязанию; оно может существовать и чаще всего существует еще до того, как созрело («выросло») притязание. Однако лишь предоставление со стороны правопорядка эвентуального притязания возвышает защищенное нормой состояние теперь уже к праву защищенного (лица). Субъективное право получает обоснование благодаря обещанию 35 [10] Теория государства и права Макет. 1948, стр. 475. [11] См. «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 76 (выступление Л. А. Лунца) ,С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 59 эвентуальных притязаний; оно существует в надежде на таковые. Или точнее, оно вырастает для защищенного нормами лица из предписания объективного права, согласно которому ему на случай нарушения норм для осуществления требуемого или устранения запрещенного гарантируется средство а именно, притязание».[12] Напротив, М. М. Агарков критиковал А. Тона за то, что последний определял субъективное право лишь как возможность притязания, которое возникает только в момент нарушения обязанности. Между тем, по мнению М. М. Агаркова, субъективное право–это не возможность притязания, а самое притязание, которое возникает в тот же момент, что и правоотношение, хотя бы соответствующая притязанию обязанность и не была нарушена, и прекращается вместе с ним. При этом притязание есть лишь возможность привести в действие аппарат государственного принуждения, а не самое приведение его в действие.[13] Как видим, для сближения теории М. М. Агаркова с позицией А. Тона нет достаточных оснований. Сказанное, однако, не означает, что концепция М. М. Агаркова правильна. Если субъективное право – это притязание, а последнее есть возможность привести в действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности, то из этого следует, что осуществлению субъективного права препятствуют действия обязанного лица по исполнению обязанности. Поскольку именно они «препятствуют» управомоченному лицу привести в действие аппарат государственного принуждения. Без нарушения субъективного права не может быть и его осуществления – вот в чем суть теории М. М. Агаркова. Выходит, что подавляющее большинство субъективных прав в социалистическом обществе, где обязанности, как правило, не нарушаются, а исполняются добровольно, вообще осуществлено быть не может. Концепция, сводящая субъективное право к притязанию, принципиально неприемлема для советской теории права. В работе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» О. С. Иоффе определял субъективное право как «...средство регулирования поведения советских граждан, осуществляемое нормами советского социалистического граждан36 [12] A. Them. Rechtsnorm und subjectives Recht. Weimar, 1878, S. 218. [13] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 481–482. Из этих положении, между прочим, следует, что, хотя М. М. Агарков и отождествлял субъективное право с притязанием, однако в отличие от М. А. Гурвича он не приравнивал притязание к праву на иск. (Ср. М. А. Гурвич. Право на иск. Изд. АН СССР, М.–Л., 1949, стр. 143, 145, 146–151.) ского права, путем обеспечения определенного поведения других лиц, в целях удовлетворения интересов управомоченного, совпадающих с интересами социалистического государства или не противоречащих им».[14] В этом определении субъективное право выступает перед нами как право на чужие действия, которые служат средством удовлетворения интересов управомоченного. Здесь нет указания ни на возможность собственных действий управомоченного, ни на юридическое обеспечение этой возможности. Определение О. С. Иоффе вызывает целый ряд возражений. В труде «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» В. И. Ленин указывал, что о помыслах и чувствах личности мы можем судить только по ее действиям.[15] О. С. Иоффе правильно отмечает, что интерес, удовлетворение которого обеспечивается субъективным правом, входит в содержание последнего. Справедливо также указание, что индивидуальный интерес должен соответствовать закрепленному в правовой норме интересу господствующего класса и уж во всяком случае не противоречить ему. Однако, когда О. С. Иоффе удаляет право управомоченного на совершение собственных действий из содержания субъективного права, он допускает ошибку, которая становится особенно очевидной в свете приведенного выше указания В. И. Ленина. По чему судить, соответствует ли интерес управомоченного интересу господствующего класса, закрепленному в правовой норме, как не по поведению управомоченного? Нельзя поэтому, правильно включив интерес в содержание субъективного правд и выставив требование соответствия индивидуального интереса общему, удалить из содержания субъективного права поведение управомоченного. Возможность совершения тех или иных действий самим управомоченным не может быть удалена из содержания субъективного права и по другим основаниям. О. С. Иоффе отмечает, хотя это и противоречит данному им определению субъективного права, что собственные действия управомоченного выступают как средство удовлетворения его интересов.[16] Но если из содержания субъективного права удалено средство удовлетворения интересов управомоченного – его, поведение, то, по-видимому, интерес также не остается в субъективном праве. 37 [14] О.С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55. [15] См. В.И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 385. [16] См. О.С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55. Таким образом, вне содержания субъективного права оказывается у О. С. Иоффе не только поведение управомоченного, во по существу и его интерес, хотя, по правильному замечанию самого О. С. Иоффе, классовая природа всякого права обнаруживает себя прежде всего в характере удовлетворяемого правом интереса. Поведение управомоченного не может быть удалено из содержания субъективного права не только тогда, когда это поведение выступает как ближайшее средство удовлетворения интересов управомоченного (например, при использовании самим собственником принадлежащей ему вещи), но и тогда, когда действия управомоченного лишь обеспечивают ему определенное поведение обязанных лиц, благодаря которому происходит удовлетворение интересов управомоченного. О. С. Иоффе много говорит о необходимости юридически обеспечить управомоченному определенное поведение обязанных лиц. Против этого возражать не приходится. Но почему бы ему не поставить вопрос: каким образом юридически обеспечивается управомоченному определенное поведение обязанных лиц? Очевидно, путем закрепления за управомоченным возможности требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий, опираясь в случае необходимости на аппарат государственного принуждения. Таким образом, и здесь не обойтись без собственного поведения управомоченного. Исключение собственного поведения управомоченного из содержания субъективного права привело бы к юридической необеспеченности поведения обязанных лиц, в котором нуждается управомоченный, и, следовательно, к невозможности удовлетворения его интересов. Наконец, при том понимании субъективного права, из которого исходил О. С. Иоффе, невозможно разграничить содержание права и обязанности. В самом деле, если «...содержание субъективного права действительно заключается в том, что предписано или запрещено делать обязанному лицу»,[17] то ведь в том же самом состоит и содержание обязанности, которая призвана обеспечить определенное поведение обязанных лиц в целях удовлетворения интересов управомоченного. Таким образом, от предложенного О. С. Иоффе в 1949 г.1 определения субъективного права придется отказаться.[18] 38 [17] О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 49. [18] Более развернутая критика концепции О. С. Иоффе была дана нами в работах: Проблема обеспечения субъективных гражданских прав («Вестник ЛГУ», 1952, № 3, стр. 119–123); Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Изд. ЛГУ, Л., 1955, стр. 153–157.) В настоящее время и сам О. С. Иоффе отказался от ранее выдвинутого им определения субъективного права, признав его односторонним (см. О. С. Иоффе. Советское гражданское право, 1958, стр. 71–73.) С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян при определении специфики правоотношения также переносят центр тяжести на поведение обязанных лиц. Так, С. И. Вильнянский сводит субъективное право к закреплению за управомоченным возможности требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий.[19] С. Ф. Кечекьян. специфику правоотношений усматривает прежде всего в том, что «...с их образованием для одних лиц (управомоченных) открывается предусмотренная нормами права и обеспеченная государством возможность использовать в своих интересах и целях поведение других лиц (обязанных), для которых соответствующее поведение становится общественно необходимым».[20] В другом месте своей монографии С. Ф. Кечекьян указывает, что содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц.[21] Это мнение нельзя признать правильным. Из того, что не может быть субъективного права без корреспондирующей ему обязанности, вовсе не следует, что юридическое значение имеют лишь те действия управомоченного лица, которые направлены на понуждение обязанного лица к исполнению обязанности. Действия управомоченного, с помощью которых могут быть непосредственно удовлетворены его интересы (например, по использованию собственником принадлежащей ему вещи), также не являются юридически безразличными уже потому, что без них нельзя определить содержание поведения (действия или бездействия) обязанного лица, которое необходимо управомоченному. Следует отметить, что С. Ф. Кечекьян допускает явную непоследовательность, определяя содержание субъективного права. С одной стороны, как мы уже видели, он усматривает содержание субъективного права в действиях других лиц. Тем самым в содержание субъективного права не включается даже предоставленная управомоченному возможность требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий. В то же время автор определяет субъективное право как возможность действовать определенным образом, в частности, требовать определенного поведения другого лица или других лиц и возражает против сведения субъективного права к «воз39 [19] См. С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78[20] С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 6, 9. [21]Там же, стр. 143. можности заставить».[22] Но если в содержание субъективного права включается возможность поведения самого управомоченного лица, то действия других лиц, повидимому, не составляют содержания права. Таким образом, субъективное право не может быть сведено ни к возможности привести в действие аппарат государственного принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности, ни к возможности требовать от обязанного лица совершения предписанного ему действия или воздержания от действия; субъективное право нельзя рассматривать и как средство регулирования поведения обязанного лица, в котором нуждается управомоченный, поскольку при таком подходе к субъективному праву стирается всякое различие между правом и обязанностью. Значительно ближе к правильному пониманию субъективного права подошли те авторы, которые усматривают его существо в поведении, дозволенном нормами права самому управомоченному лицу. Теория положительного содержания субъективных прав в советской юридической литературе получила наиболее развернутое обоснование в работах С.Н. Братуся. Субъективное право С. Н. Братусь определяет как обеспеченную законом меру возможного поведения управомоченного лица.[23] Такая трактовка субъективного права в принципе не вызывает возражений; в ней верно схвачено основное, что характеризует субъективное право, а именно то, что субъективное право является мерой возможного поведения самого управомоченного лица. Однако предложенное С.Н.Братусем определение субъективного права все же недостаточно. Во-первых, как правильно отметила Р.О.Халфина, в определении следует подчеркнуть, что субъективное право является мерой возможного поведения лица не вообще, а в данном правоотношении.[24] Во-вторых, как мы увидим в дальнейшем, неоправдано исключение С.Н.Братусем интереса из содержания субъективного права. В то же время против определения С.Н.Братуся был выдвинут и ряд необоснованных возражений. Так, по мнению Д. М. Генкина, в определении следует указать на обеспеченность поведения управомоченного лица возможностью притя40 [22] См. С.Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 9–10, 59. [23] См. С.Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 33–35; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 11. [24] См. Р.О. Халфина. Рецензия на книгу С. Н. Братуся «Субъекты гражданского права». «Советское государство и право», 1951, № 3, стр. 72 зания.[25] Такое дополнение излишне, ибо обеспеченность возможностью притязания уже включена в определение субъективного права как обеспеченной законом меры возможного поведения.[26] С. Ф. Кечекьян возражает против термина «мера возможного поведения», указывая, что мера – понятие количественное, предполагающее соизмеримость различных величин. Между тем возможности действовать, обеспечиваемые законом и именуемые субъективными правами, многообразны и несоизмеримы.[27] Это возражение явно надумано. О мере возможного поведения говорят отнюдь не для сравнения одного Субъективного права с другим, а для определения тех пределов, в каких управомоченный может действовать. Термин «мера» удачно отражает то, что всякое субъективное право обеспечивает управомоченному возможность действовать в пределах, установленных законом. Не нравится С.Ф.Кечекьяну в определении С.Н.Братуся и слово «поведение». Субъективные права, замечает С.Ф.Кечекьян, принадлежат не только гражданам, но также юридическим лицам, органам государства и т. д. Применительно к ним, продолжим мы мысль С.Ф.Кечекьяна, едва ли уместно говорить о предоставленной субъективным правом возможности поведения.[28] Этот упрек также неоснователен. Государственные и общественные образования выступают в качестве субъектов права именно потому, что уполномоченные законом, уставом или положением живые люди (органы, представители, члены и т. д.) вырабатывают и осуществляют волю данного образования. Предоставление государственным и общественным организациям субъективных прав означает закрепление возможности определенного поведения за теми живыми людьми, которые в данном правоотношении уполномочены выражать волю субъекта права. Поэтому в термине «мера возможного поведения» нет ничего одиозного и применительно к субъективным правам государственных и общественных организаций. Оставим, впрочем, в стороне чисто терминологические споры и перейдем к .характеристике комбинационных теорий субъективного права. Несмотря на разнообразие оттенков общим для всех этих теорий является то, что их авторы не ограничиваются определением субъективного права как обеспе41 [25] См. «Советское государство и право», 1949, № 11, стр. 79 (выступление Д. М. Генкина). [26] См. С. Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных прав, стр. 35. [27] См С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 56–57. [28] Там же, стр. 57. ченной управомоченному меры возможного поведения или возможности поведения, а делают попытку ввести в определение поведение обязанных лиц. Так, Н. Г. Александров предлагает различать троякого рода возможности, которыми характеризуется субъективное право: «1) вид и мера возможного поведения для самого обладателя субъективного права; 2) возможность требовать известного поведения от других лиц – поведения, обеспечивающего реализацию первой возможности; 3) возможность прибегнуть в необходимых случаях к содействию принудительной силы государственного аппарата для осуществления второй возможности».[29] Нетрудно заметить, что и вторая и третья возможности вполне охватываются первой. Как в тех случаях, когда управомоченный требует от обязанного лица совершения предписанных ему действий, так и в тех, когда управомоченный обращается за содействием к аппарату государственного принуждения, действует все же он сам, а не кто-либо другой. Поэтому вторая и третья возможности, как и первая, являются мерой возможного поведения самого управомоченного лица. Несколько иной путь избрал О. С. Иоффе, который предлагает различать в субъективном праве две стороны: дозволенность поведения самого управомоченного и возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц. Как мера дозволенного поведения субъективное право связывает управомоченное лицо с государством; как возможность требовать определенного поведения от обязанного лица субъективное право связывает управомоченного с обязанным лицом. Соответственно этому, пишет О.С.Иоффе, «...субъективное гражданское право есть обеспеченная гражданским законом мера дозволенного управомоченному поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанного лица в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного».[30] Определение О. С. Иоффе вызывает ряд возражений. Во-первых, нужно подчеркнуть условность разграничения терминов «дозволенность» и «возможность». В известном смысле оба они верны, хотя оба несколько односторонни. Термин «дозволенность» наилучшим образом выражает тот факт, что субъективное право есть возможность юридическая, а не фактическая. Термин «возможность» не оставляет никаких сомнений в том, что содержанием права является обеспеченная субъекту возможность поведения, а не то поведение субъекта, 42 [29] И. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 108– 109. [30] О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр.71. которое уже было им совершено. Не случайно поэтому, что О. С. Иоффе, как бы забыв о различии употребленных им терминов, говорит и о «двух возможностях», предоставляемых субъективным правом.[31] Во-вторых, не ограничиваясь указанием на возможность (дозволенность) поведения управомоченного лица, О. С. Иоффе, как и Н. Г. Александров, не учитывает, что возможность требовать определенного поведения от обязанного лица–это тоже мера возможного поведения самого управомоченного.[32] К тому же, за исключением тех случаев, когда осуществление права является одновременно обязанностью, правопорядок именно дозволяет управомоченному, но отнюдь не заставляет его требовать от обязанного лица определенного поведения. В-третьих, нельзя согласиться с тем, что при совершении действий, дозволенных правопорядком, управомоченный не связан с лицами, обязанными по данному правоотношению. Такая конструкция искусственно выводит часть субъективного права за рамки правоотношения и противоречит отправным положениям самого О.С. Иоффе о единстве субъективного права и обязанности. Следует признать, что при свершении любых действий – как непосредственно направленных на удовлетворение своих интересов, охраняемых законом, так и вынуждающих к определенному поведению обязанное лицо – управомоченный связан как с обязанными лицами, так и с государством. При этом до нарушения субъективного права никакого особого правоотношения между управомоченным и органом государства, осуществляющим юрисдикцию, не возникает:[33] правоотношение едино, оно существует между управомоченным и обязанным; исполнение обязанности обеспечивается принудительной силой государства. Выдвинутые в советской юридической науке комбинационные теории субъективного права представляются нам ненужным усложнением и без того трудной и запутанной проблемы субъективного права. Для методологически обоснованного определения субъективного права необходимо установить место интереса в субъективном праве. Большинство советских юристов, занимав43 [31] Там же. [32] Следует признать, что в свое время мы допустили аналогичную ошибку. См. Проблема обеспечения субъективных гражданских прав, стр. 122; Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. стр. 158. [33] Не возникает уже потому, что во многих случаях от характера правонарушения зависит, какой именно орган государства будет уполномочен на защиту права. шихся интересом, настаивают на включении его в определение субъективного права. К ним относятся, в частности, А.В.Венедиктов, С.И.Аскназий, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров, С.Ф.Кечекьян.[34] При этом А.В.Венедиктов и С. И. Аскназий рассматривают интерес в качестве ведущего элемента субъективного права. А. В. Венедиктов примат интереса над волей объясняет тем, что содержание юридического (волевого) отношения определяется самим экономическим отношением.[35] С.И.Аскназий указывал, что «воля и интерес являются понятиями коррелятивными. Воля всегда направлена на достижение определенных эффектов, на осуществление определенных интересов волящего, на достижение выдвинутых им целей. Из этих двух неразрывно связанных друг с другом понятий – воли и интереса – ведущая роль... приходится на долю интереса. Воля, взятая вне учета объекта (цели, интереса), на который она направлена, – это лишь психологическое понятие и в такой абстрактной форме оно едва ли может быть эффективно научно использовано в социальных дисциплинах». В дальнейшем С. И. Аскназий отметил, что содержанием воли являются цель и интерес, на достижение которых она направлена.[36] Высказываясь за включение интереса в содержание охраняемой правопорядком возможности поведения, Б.С.Никифоров считает даже, что, с точки зрения уголовного права, эти1 две категории–«возможность» и «интерес»–«можно, ноне нужно различать».[37] За включение интереса (цели) в содержание субъективного права высказался и С. Ф. Кечекьян: «Право в субъективном смысле немыслимо без цели (тем самым, без интереса), а где имеется цель, там необходимо предполагается и воля, способная ставить цели и подбирать для них средства».[38] 44 [34] См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. Изд. АН СССР, М.-Л., 1948, стр. 36–38, прим. 75-е; С. И. Аскназии. Рецензия на книгу С. Н. Братуся «Юридические лица в советском гражданском праве». «Советское государство и право», 1948, № 5, стр. 59; О, С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву,. стр. 73; Его же. Советское гражданское право, стр. 73; Б. С. Никифоров. Объект преступления по советскому уголовному праву. Автореферат докт. дисс. М., 1956, стр. 9, 10, 10–11; М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22. [35] См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность, стр. 36, 38, прим. 75-е. [36] См. С. И. Аскназий. Рецензия на книгу С. Н. Братуся, стр. 59. [37] См. Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 10–11. [38] М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22 Против включения интереса в определение субъективного права решительно выступил С.Н.Братусь. Субъективное право, полагает С.Н. Братусь, не может быть определено через интерес, который является предпосылкой и целью субъективного права, но не его сущностью.[39] В вопросе о месте интереса в субъективном праве явно неопределенную позицию занял В. И. Серебровский, С одной стороны, автор выражает согласие с мнением С. Н. Братуся о соотношении субъективного права и интереса. Это не помешало ему тут же заявить, что «...интерес, понимаемый как социально значимый, классовый интерес, имеет решающее значение для субъективного гражданского права».[40] Более того, авторское право в субъективном смысле В.И.Серебровский определяет «...как обеспеченную государством за автором исключительную возможность использования по его усмотрению созданного им произведения в целях удовлетворения своих имущественных и неимущественных интересов дозволенными законом способами и в пределах, установленных законом».[41] Как видим, интерес прямо введен здесь в субъективное право в качестве необходимого его элемента. А ведь именно против этого и возражает С. Н. Братусь. Следует признать, что интерес является необходимым и притом ведущим элементом содержания субъективного права. С. Н. Братусь неправ, когда рассматривает интерес лишь в качестве предпосылки и цели субъективного права. Подобно тому, как классовый интерес определяет содержание воли господствующего класса, возведенной в закон, который как раз я направлен на защиту этого интереса, так и заслуживающий охраны индивидуальный интерес управомоченного лица определяет содержание его воли, наполняя ее тем реальным общественным содержанием, без которого понятие воли – пустая абстракция. Если верно, что классовая природа права обнаруживает себя прежде всего в характере удовлетворяемого правом интереса, что утрата социально значимого интереса приводит и к утрате права, то есть все основания для того, чтобы включить интерес в определение субъективного права. Исходя из изложенного, субъективное право может быть определено как закрепленная за управомоченным в целях удовлетворения его интересов мера возможного поведения в 45 [39] См. С. Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав, стр. 34 ; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 19 – 21. [40] В. И. Серебровский. Вопросы советского авторского права, стр. 95, прим. 1-е. [41] Там. же, стр. 27. данном правоотношении, обеспеченная возложением обязанностей на других лиц. Таким образом, субъективное, право выражает способность самого управомоченного к определенному поведению, в том числе способность вызывать требуемое для удовлетворения интересов управомоченного поведение обязанных лиц. Определив субъективное право, мы без труда сможем определить и содержание её коррелята– субъективной обязанности. Если субъективное право–это дозволенная управомоченному мера возможного поведения, то субъективная обязанность – это предписанная обязанному мера должного поведения. Если мера возможного поведения предоставляется управомоченному в целях удовлетворения его интересов, то мера должного поведения предписывается обязанному в целях удовлетворения интересов управомоченного. Если мера возможного поведения, дозволенного управомоченному, обеспечивается возложением обязанностей на других лиц, то мера должного поведения, предписанная обязанному, обеспечивается предоставлением управомоченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного принуждения. Соответственно этому субъективная обязанность может быть определена как предписанная обязанному лицу в целях удовлетворения интересов управомоченного мера должного поведения в данном правоотношении, обеспеченная предоставлением управомоченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного принуждения. С. Ф. Кечекьян возражает против определения обязанности. как должного поведения, поскольку сама обязанность состоит в «долженствовании должного поведения; словами же «должное поведение» обозначается исполнение обязанности, а не сама обязанность.[42] Следует согласиться с тем, что обязанность может, выражаясь словами С. Ф. Кечекьяна, «простираться только на будущее время». Однако этот существенный признак обязанности наилучшим образом выражен именно в определении ее как предписанной обязанному лицу меры должного поведения. Тем самым в определении подчеркивается, что содержанием обязанности является именно предписанное субъекту поведение, а не то поведение субъекта, которое им уже совершено. Определив содержание субъективного права и корреспондирующей ему обязанности, мы можем рассмотреть вопрос», 46 [42] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 60. представляет ли правоотношение двустороннюю или трехстороннюю связь. Суть этого вопроса состоит в следующем. Для юриста-марксиста правоотношение немыслимо вне связи каждого из его субъектов с государством. На этом основании Н. Г. Александров сделал вывод, что «всякое юридическое отношение (в силу необходимой связи с государством,– Ю. Т.) представляет собой не только двустороннюю связь, но всегда вместе с тем и трехстороннюю связь. Всякое правоотношение заключает в себе потенциальную связь каждого из субъектов с государством».[43] Мнение Н.Г.Александрова по этому вопросу поддержал Л. С. Явич.[44] Напротив, Г.А.Аксененок, С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян выступили против тезиса о наличии в правоотношении трехсторонней связи.[45] Аргументация противников «трехсторонней связи» сводится к следующему. Из того, что правоотношение не может возникнуть без нормы права, а права и обязанности субъектов правоотношения обеспечены государством, вовсе не следует, что правоотношение представляет собой не только двустороннюю связь его субъектов, но и трехстороннюю связь–между его субъектами и между ними и государством. Связь с государством субъектов данного правоотношения, во-первых, потенциальна и, во-вторых, вообще находится за его пределами; она, эта связь, лежит в основе другого правоотношения, которое возникнет, если обязанность будет нарушена. Кроме того, не следует забывать, что субъекты правоотношения в пределах, установленных законом, действуют самостоятельно. Некоторые из этих аргументов неубедительны. Нельзя согласиться с тем, что связь субъектов данного правоотношения с государством до момента правонарушения потенциальна. На всех стадиях развития правоотношения связь его субъектов с государством носит вполне реальный характер и выражается в, том, что, во-первых, правоотношение вообще. немыслимо без нормы права, в которой воплощена воля государства, и, во-вторых, в случае нарушения обязанным лицом 47 [43] Н. Г. Александров. Некоторые вопросы учения о правоотношении. Труды научной сессии ВИЮН 1–6 июля 1946 г. Госюриздат, М., 1948, стр. 37. Ср.: Его же. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 99–100. [44] См. Л. С. Явич. Проблема содержания и формы в праве. «Ученые записки Таджикского государственного университета», т. VIII. Сталина-бад, 1955, стр. 61. Ср.: Его же. Советское право – регулятор общественных отношении в СССР, стр. 77. [45] См. Г. А. Аксененок. Земельные правоотношения в СССР. Госюриздат, М., 1958, стр. 71–73; С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78; С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 25–27. возложенной на него обязанности управомоченный может привести в действие аппарат государственного принуждения. Вне связи каждого из субъектов с государством, которая возникает и прекращается вместе с правоотношением, не может быть и связи между самими субъектами правоотношения. Однако термин «трехсторонняя связь» действительно неудачен, поскольку правоотношение существует только между его субъектами, но не между ними и государством. Что же касается правоотношения между государством в лице органа, осуществляющего юрисдикцию, с одной стороны, управомоченным и обязанным, с другой, то оно возникает, как правило, лишь тогда, когда обязанный субъект нарушит возложенную на него обязанность. К тому же во многих случаях для возникновения правоохранительного отношения недостаточно, чтобы обязанность была нарушена; необходимо, помимо этого, чтобы управомоченный обратился к органам государства за содействием в защите принадлежащих ему прав. Благодаря действию принципа диспозитивности такое обращение, как правило, необходимо для возникновения гражданско-процессуального правоотношения между судом, с одной стороны, истцом и ответчиком, с другой Таким образом, ни одно правоотношение немыслимо вне связи его субъектов с государством, однако как правоотношение оно существует все же только между его субъектами и с этой точки зрения характеризуется двусторонней, а не трех сторонней связью. 3. Общее понятие объекта правоотношения Проблема объекта правоотношения принадлежит в теории права к одной из наиболее трудных. Здесь все подвергается сомнению начиная от того, нужна ли вообще такая категория как объект правоотношения, и кончая вопросом, что же следует понимать под объектом правоотношения Исследование этой сложной и многогранной проблемы следует начать с определения общего понятия объекта правоотношения. По вопросу о понятии объекта правоотношения в советской юридической науке выкристаллизовались, в основном, две точки зрения Согласно первой из них, объектом правоотношения уделяется то, по поводу чего правоотношение устанавливается;[46] согласно второй, под объектом следует понимать то, 48 [46] См например Н. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр 117, 119 на что правоотношение направлено.[47] Некоторые авторы так и не заняли в этом вопросе определенной позиции Так, М. М. Агарков в монографии «Обязательство по советскому гражданскому праву» предлагал «…считать объектом права то, на что направлено поведение обязанного лица.» [48]В макете учебника по теории государства и права, опубликованном в 1948 г., тот же автор дал следующее определение объекта права «Объектом права в юридической науке принято называть то, по поводу чего возникает правоотношение, что составляет предмет притязаний и обязанностей в правоотношении» [49]Наконец, есть и такие авторы, которые считают, что ничего не изменится от того, определим ли мы объект как то, на что правоотношение направлено, или как то, по поводу чего оно возникает [50] Спор о том, что же следует понимать под объектом право отношения, не является праздным. От его решения во многом зависит определение места правоотношения в ряду других общественных явлений и раскрытие его служебной роли. Для определения общего понятия объекта правоотношения следует исходить из того, что всякое правоотношение выступает в качестве посредствующего звена между нормой права и тем фактическим общественным отношением, на которое норма права воздействует как на свой объект Следует поэтому согласиться с О С Иоффе, который определяет объект правоотношения как то, на что правоотношение направлено и что способно реагировать на воздействие правоотношения.[51] В этом определении четко раскрыта служебная роль по регулированию общественных отношений, выполняемая правоотношением. Напротив, определяя объект как то, по поводу чего правоотношение устанавливается, мы лишаем себя возможности ответить на основной вопрос, для чего вообще возникает правоотношение С вопросом о понятии объекта правоотношения неразрывно связан вопрос, возможны ли безобъектные правоотношения. Существование безобъектных правоотношений допускают, в частности М М Агарков, С Н Братусь, Г. Н. Полянская.[52] 49 [47] См О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–82 [48] М. М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву, стр. 22–23 [49] Теория государства и права Макет 1948, стр 498–499 [50] См , например, А 1К Ю р ч е н к о, vk соч , стр 236 [51] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–82, Его же Советское гражданское право, стр. 168 [52] См Теория государства и права Макет 1948, стр. 474, «Советское государство и право», 1950, № 9, стр 85 (выступления С. Н. Братуся и Г. Н. Полянской) Против безобъектных правоотношений выступили О. С. Иоффе, Д. М. Генкин, И. Б. Новицкий, И. Л. Брауде.[53] Не допускает существование безобъектных правоотношений, по-видимому, и М. В. Гордон.[54] Всякое правоотношение выполняет определенную служебную роль по регулированию лежащих в его основе общественных отношений, явлений, процессов. Поэтому безобъектных, т. е. ни на что не направленных, ни на что не воздействующих правоотношений быть не может. Существенно расходясь в определении объекта правоотношения, подавляющее большинство советских юристов не отвергает самой категории объекта правоотношения. Правда, иногда раздаются голоса и противников данной правовой категории. Так, М. П. Лебедев предлагает отказаться от категории объекта правоотношения, сосредоточив внимание на исследовании правовых результатов отдельных правоотношений.[55] С. Ф. Кечекьян считает, что термин «объект права» неприменим ни к объективному праву, ни к правоотношению; речь может идти лишь об объекте субъективного права, который автор определяет как объект правового господства управомоченного лица.[56] Возражения против категории' объекта правоотношения несостоятельны. Исследование результатов правоотношений не должно приводить к отказу от категории объекта правоотношения. Появление законченного результата правоотношения влечет за собой прекращение данного правоотношения, поскольку цель последнего достигнута. Между тем правоотношение выполняет служебную роль по регулированию общественных отношений как раз до тех пор, пока оно существует. Ничем не обоснована аргументация С. Ф. Кечекьяна против категорий «объект нормы права» и «объект правоотношения». Если еще можно сомневаться в том, выполняет ли правоотношение роль регулятора общественного отношения, то служебная роль правовой нормы ни у кого не вызывает сомнений. Когда говорят об объекте нормы права, то имеют в виду 50 [53] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 84; «Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление Д. М. Генкина); И. Б. Новицкий, -Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве. Госюриздат, М., 1950, стр. 41–43; И. Л. Брауде. К вопросу об объекте правоотношения по советскому гражданскому праву. «Советское государство и право», 1951, №3, стр.56. [54] См. М. В. Гордон. Советское авторское право, стр. 56–57. [55] См. «Советское государство и право», 1956, №3, стр. 131 (выступление М. П. Лебедева). [56] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, етр. 137, 138, прим. 1-е на стр. 137–138, 140, 142. объект воздействия или объект регулирования правовой нормы, каковым являются общественные отношения. Попытка же выбросить за борт категорию «объект правоотношения», предпринятая С. Ф. Кечекьяном, ведет к безобъектности субъективной обязанности. Совершенно очевидно, что правовая обязанность, которая ни на что не воздействует, вообще никому не нужна. Неудовлетворительно и предложенное С. Ф. Кечекьяном общее понятие объекта, поскольку под него может быть подведено все то, по поводу чего правоотношение устанавливается.[57] Многие авторы, исследовавшие проблему правоотношения, предлагают различать объект правового регулирования и объект правоотношения; объект правоотношения и объект права; объект правоотношения и объект прав и обязанностей и т. д. Так, О. С. Иоффе различает объект нормы права и объект правоотношения; О.А.Красавчиков – объект правового регулирования и объект правоотношения; А.К.Юрченко – предмет правового регулирования и объект правоотношения; С. И. Вильнянский – объект воздействия объективного права и объект правоотношения; Л. С. Явич – объект правового регулирования и объект прав и обязанностей; Г. А. Аксененок–предмет правоотношения (предмет регулирования) и объект права; А. К. Стальгевич – объект правоотношения и объект прав и обязанностей; В.С.Тадевосян – объект сделки, договора и объект правового воздействия; Г. И. Федькин – объект права собственности и объект правоотношения и т. д.[58] Все эти попытки представляются нам искусственным усложнением и без того сложной проблемы объекта правоотношения. Прежде всего, для тех случаев, когда норма права регулирует общественное отношение через посредство правоотношения, нет необходимости различать объект норм права (объект правового регулирования) и объект правоотношения (объект прав и обязанностей, как это делают О. С. Иоффе, О. А.Красавчиков, А. К. Юрченко, С. И. Вильнянский, Л. С. Явич. Объект нормы права совпадает в этих случаях с объектом. правоотношения. Неубедительна и попытка Г. А. Аксененка различать предмет правоотношения, каковым автор считает 51 [57] Как мы увидим в дальнейшем, именно так С. Ф. Кечекьян и поступает. [58] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 85; О. А. Красавчиков, ук. автореферат, стр. 4; А. К. Юрченко, ук. соч., стр. 236; С. И. Вильнянский, ук. соч., стр. 82–83,. 281; Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 92, прим. 1-е; Г. А. Аксенен ок, ук. соч., стр. 134; А. К. Стальгевич, ук. соч., стр. 30, 31; «Советское государство и право», 1954, № 6, стр. 120 (выступление В. С. Тадевосяна); Теория государства и права. Учебник для вузов. Госюриздат, М., 1955, стр. 417. общественные отношения, и объект права, каким в земельных правоотношениях является земля.[59] Во-первых, мы считали бы правильным «перевернуть» предложенное автором решение проблемы, признав общественное отношение объектом, а землю – предметом правоотношения; во-вторых, земля является предметом земельного правоотношения в целом, а не только одного субъективного права как элемента правоотношения.[60] Нельзя согласиться и с А. К. Стальгевичем, который предлагает различать объект правоотношения и объект прав и обязанностей субъектов правоотношения.[61] С нашей точки зрения, объект правоотношения и объект субъективных прав и обязанностей, из которых состоит правоотношение,–это одно и то же. Проводимое А. К. Стальгевичем разграничение тем более странно, что сам он признает элементами правоотношения только субъективные права и обязанности.[62] Наконец, явно неубедительны предложения В. С. Тадевосяна и Г.И.Федькина различать объект правоотношения и объект сделки, договора, объект правоотношения и объект права собственности.[63] В. С. Тадевосян не учитывает, что понятие сделки, в том числе и договора, рассматривается в теории права не только в качестве юридического факта, но и в качестве правоотношения. Когда говорят об объекте сделки, то имеют в виду сделку как правоотношение, а не как юридический факт. Поэтому проводимое В.С.Тадевосяном разграничение объекта сделки и правоотношения лишено всякого смысла. Аналогичную ошибку допускает и Г. И. Федькин, забывающий о том, что право собственности как субъективное право – элемент правоотношения собственности. Совершенно очевидно поэтому, что объект субъективного права собственности совпадает с объектом правоотношения собственности. Таким образом, в ходе дальнейшего изложения мы будем исходить из того, что объект нормы права и правоотношения, правоотношения и субъективных прав и обязанностей, правоотношения и «сделки», правоотношения и права собственности – это одно и то же. 52 [59] См. Г. А. Аксененок, ук. соч., стр. 134. [60] Впрочем, в дальнейшем и сам Г. А. Аксененок многократно геворит о земле как об объекте земельных правоотношении (см., например, стр 135, 136). [61] См. А. К. Стальгевич, ук. соч. стр. 30–32. [62] Там же, стр. 31. [63] См. «Советское государство и право», 1954, № 6, стр. 120 (выступление В. С. Тадевосяна); Теория государства и права, 1955, стр. 417. 4. Теории объекта правоотношения и их критика Многочисленные теории объекта правоотношения, выдвинутые в советской юридической науке, могут быть разбиты на две основные группы. К первой из них следует отнести теории, авторы которых признают множественность объектов правоотношения (так называемые плюралистические теории); ко второй – теории, авторы которых отстаивают единство объекта правоотношения (так называемые монистические теории). За признание множественности объектов правоотношения в разное время высказались М.М.Агарков, Н.Г.Александров, И.Л.Брауде, С.И.Вильнянский, М.В.Гордон, О. А. Красавичков, И.Б.Новицкий, Г.И.Петров, В.И.Серебровский, Л. С. Явич, К. К. Яичков и др.[64] Несколько особняком стоит концепция С. Ф. Кечекьяна, который выступает за множественность объектов, но не правоотношения, а права.[65] В качестве сторонников монистических концепций объекта правоотношения могут быть названы С.Н.Братусь, Д.М.Генкин, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров, Я.М.Магазинер и др.[66] Наряду с этим, острая научная полемика происходит нетолько между сторонниками плюралистических и монистических теорий объекта правоотношения, но и внутри каждой из этих двух основных групп теорий. Остановимся вначале на характеристике плюралистических теорий объекта правоотношения. Некоторые авторы (С. И. Вильнянский, О. А. Красавчиков,. К. К. Яичков) под объектом правоотношения понимают то 53 [64] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 500; Н. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 117; И. Л. Брауде, ук. соч., стр. 58; С. И. Вильнянский, ук. соч., стр. 82–83; М. В. Гордон, ук. соч., стр. 56–60; О. А. Красавчиков, ук. автореферат, стр. 4; И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве, стр. 43–45; Г. И. Петров. Сущность советского административного права. Докт. дисс. Л., 1956, стр. 180–181; В. И. Серебровскии. Вопросы советского авторского права, стр. 30–31; Л. С. Явич. Советское право–регулятор общественных отношений в СССР, стр. 32, прим. 1-е; К. К. Яичков. К учению о гражданском правоотношении. «Вестник МГУ», серия экономики, философии и права, вып. I, 1956, стр. 130, 140. [65] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 137–156. [66] См. «Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление С. Н. Братуся); «Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступление Д. М. Генкина); О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–84; Его же. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 49–50; Его же. Советское гражданское право, стр. 168–172; Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 18; Я. М. Магазинер. Объект права. Очерки по гражданскому праву. Изд. ЛГУ, Л., 1957,. стр. 65–78. материальное или нематериальное благо, по поводу которого возникает правоотношение. Так, К.К.Яичков к объектам правоотношения относит вещи, услуги, продукты духовного творчества, личные блага, права и т.д ;[67] С.И.Вильнянский – материальные предметы (вещи), деньги, личные блага, услуги, произведения творческой деятельности.68[68] М. М. Агарков в число объектов права включает вещи, продукты духовного творчества и личные блага.[69] Н. Г. Александров предлагает различать объект правового воздействия и внешний объект поведения людей. К внешним объектам автор относит вещи и объективированные продукты интеллектуального творчества. Внешний объект поведения людей существует лишь в имущественных правоотношениях; в неимущественных правоотношениях его вообще нет.[70] По мнению И. Л. Брауде, объектами правоотношений могут быть результаты действий граждан и организаций, вещи, продукты духовного творчества и личные блага.[71] И.Б.Новицкий объектом права собственности признает вещь, обязательства – поведение обязанного лица.[72] Г. И Петров считает объектами советских правовых отношений материальные и духовные ценности, поведение людей и личные нематериальные блага [73] Л С Явич к объектам прав и обязанностей субъектов правоотношений относит предметы, действия и права [74] М В Гордон делает попытку теоретически обосновать признание множественности объектов правоотношения. Он указывает, что монистические теории объекта дают слишком общий ответ на вопрос об объекте правоотношения. Таким ответом не снимается дальнейшее изучение проблемы объекта правоотношения и необходимость искать за «первичным» объектом более конкретный «вторичный» объект. К объектам правоотношения автор относит вещи, действия и результаты творчества.[75] Множественность объектов права в принципе признает и В И. Серебровский. В соответствии с задачами своего исследования В. И Серебровский определяет объект [67] См. К. К. Яичков, ук соч., стр. 130. в8 См. С. И. Вильнянский, УК. соч, стр 82–83 [68] См. С. И. Вильнянский, УК. Соч., 82 – 83. [69] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 500 [70] См. Н Г Александров Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 117– 118 [71] См. И Л Брауде, ук. соч, стр. 58. [72] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, ук. соч., стр. 43–45 [73] См. Г. И. Петров, УК. соч., стр. 181 [74] См. Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 92, прим. 1-е. [75] См. М. В. Гордон, УК. Соч., стр. 57–58. авторского права как продукт духовного творчества данного лица, т. е. созданное им произведение.[76] Считая надуманным термин «объект правоотношения», С. Ф. Кечекьян выступает за множественность объектов права. Вначале С. Ф. Кечекьян относит к объектам права действия обязанного лица, действия управомоченного лица, вещи и нематериальные блага. Однако в дальнейшем он включает в число объектов права вещи, действия обязанных лиц, действия управомоченных лиц, продукты духовного творчества» Что же касается нематериальных благ, то автор отрицает за ними значение самостоятельного объекта права, считая, что их содержание может быть раскрыто через действия управомоченных и обязанных лиц.[77] Как видим, плюралистические теории объекта правоотношения довольно разнообразны, однако всем им присущи по крайней мере два общих недостатка. Во-первых, во всех плюралистических теориях отсутствует научно обоснованное общее понятие объекта правоотношения. Между тем наличие такого общего понятия не только не обедняет содержание объекта правоотношения, как полагает М. В Гордон, а как раз напротив, только и дает возможность раскрыть содержание объекта во всей его полноте. Именно отсутствие общего понятия объекта правоотношения и позволяет сторонникам плюралистических теорий подводить под понятие объекта все то, по поводу чего правоотношение возникает, в результате чего действительно происходит обеднение содержания подлинного объекта. Во-вторых, плюралистические теории противоречат самой цели научного исследования, которая состоит в том, чтобы внешнее многообразие явлений, выступающее на поверхности, свести к согласованному внутреннему единству. Особенно неудовлетворительны те из плюралистических теорий, в которых в качестве объектов правоотношений фигурируют как вещи, так и действия людей Можно подумать, что в правоотношениях, которые имеют дело с вещами (например, в правоотношениях собственности), нет места поведению людей. Покажем на примере концепции С. Ф. Кечекьяна, насколько противоречивы и несогласованы в отдельных своих частях плюралистические теории объекта права. При этом следует иметь в виду, что у С. Ф. Кечекьяна речь идет именно об объ55 [76] См В. И. Серебровскии. Вопросы советского авторского права, стр. 30–31. [77] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 142, 150, 155–156. ектах права, но не об объектах правоотношения,[78] что само по себе лишено прочного научного основания. Под объектом права автор понимает объект правового господства управомоченного лица.[79] После ряда колебаний он относит к числу объектов права вещи, действия обязанных лиц, действия управомоченных лиц, продукты духовного творчества.[80] С. Ф. Кечекьян отмечает, что объект права – это нечто отличное от содержания права или содержания правоотношения и упрекает сторонников монистической теории объекта, признающих объектом правоотношения только поведение обязанных лиц, в том, что объект правоотношения совпадает у них с содержанием правоотношения.[81] Однако сам он тут же признает, что в тех случаях, когда объектом права является действие или бездействие обязанного лица, объект права совпадает с содержанием права.[82] В дальнейшем автор вновь делает явно неудачную попытку разграничить действия как содержание прав и обязанностей и действия как объект права Он отмечает, что, во-первых, содержание данного конкретного правоотношения может не исчерпывать всех правомочий субъекта права, связанных с его господством над данным объектом, и, во-вторых, действия, образуя содержание правоотношения, выступают именно как объект права, но не как объект правоотношения.[83] Нетрудно заметить, что эти разъяснения не помогают делу. Вопрос о разграничении содержания правоотношения и объекта права так и остался у О. Ф. Кечекьяна нерешенным. Не вдаваясь в оценку других плюралистических теории, перейдем к характеристике монистической теории объекта правоотношения, разработанной О. С. Иоффе и Я М. Магазинером. Монистическая теория объекта правоотношения первоначально была изложена Я.М.Магазинером в статье «Заметки о праве» Позднее автор перенес ее в курс советского хозяйственного права.[84] В течение двух десятков лет эта теория пребывала в зачаточном виде, пока, наконец, в 1947 г. она не получила глубокого обоснования и дальнейшего развития в диссертации О. С. Иоффе «Правоотношение по советскому 56 [78] См. С. Ф. Кечекьян, ук соч., стр. 142 [79] См там же, стр. 137 [80] См. там же, стр. 150, ср стр. 142 [81] См там же, стр. 138, 142–143 [82] См там же, стр. 142, 147 148 [83] См там же, стр. 143–144, 148 [84] См. Я. М. Магазинер. Заметки о праве «Вестник юстиции Узбекистана», 1925, № IV– V, Его же Советское хозяйственное право. Л , 1928. стр. 174–186 В 1957 г Я. М. Магазинер вновь выступил с защитой этой теории См его статью «Объект права», стр. 65–78 гражданскому праву». В 1949 г. те же взгляды были изложены О. С. Иоффе в одноименной монографии Суть монистической теории объекта, развитой О. С. Иоффе и Я. М. Магазинером в указанных работах, сводится к следующему. Содержанием всякого правоотношения являются права и обязанности его участников. Что же касается поведения участников правоотношения, то оно не может быть включено в содержание права и обязанности. Поведение управомоченного не может быть включено в содержание субъективного права, поскольку право всегда является правом на чужие, а не на свои собственные действия; права на собственные действия, как и на собственную личность, вообще нельзя иметь. Поведение обязанного лица также не составляет содержание обязанности, поскольку в момент возникновения правоотношения поведение обязанного лица, как правило, только еще обусловливается; в тот же момент, когда обязанное лицо совершит предписанное ему действие, правоотношение прекратит свое существование, поскольку содержание его будет исчерпано. Включив поэтому поведение обязанного лица в содержание правоотношения, мы были бы вынуждены признать, что правоотношение существует лишь постольку, поскольку оно не приобретает реального содержания. Оба автора настойчиво подчеркивают, что не может быть безобъектных правоотношений. Под объектом же правоотношения (субъективных прав и обязанностей) О. С. Иоффе и Я. М. Магазинер понимают то, на что правоотношение направлено и что способно реагировать на воздействие правоотношения. Поскольку только человеческое поведение способно реагировать на воздействие правоотношения, поведение и должно быть признано объектом последнего. При этом объектом правоотношения является поведение только обязанного лица, поскольку и право, и обязанность призваны обеспечить управомоченному определенное поведение обязанного лица. Таким образом, содержанием правоотношения О.С.Иоффе и Я.М.Магазинер признают права и обязанности его участников, а объектом – поведение обязанного лица.[85] При этом, если О.С.Иоффе рассматривает объект в качестве необходимого элемента правоотношения, то Я. М. Магазинер, хотя и не признает существование безобъектных правоотношений, не относит объект к элементам правоотношения. 57 [85] К разработанной О. С. Иоффе и Я. М. Магазинером теории правоотношения в 1950 г. в основном присоединился Д М. Генкин См. Советское гражданское право, т. I. Учебник для вузов Госюриздат, М., 1950, стр-103–111; см также «Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступление Д М. Генкина). Концепция О. С. Иоффе и Я. М. Магазинера имеет ряд бесспорных преимуществ по сравнению с плюралистическими теориями объекта правоотношения. Принципиально правильным представляется нам прежде всего самый подход авторов к изучению объекта правоотношения, который выражается, во-первых, в признании единства объекта правоотношения и, во-вторых, в научно обоснованном общем определении объекта. В то же время концепция О. С. Иоффе и Я. М. Магазинера не свободна от весьма существенных недостатков. Укажем на основные из них. Верно, конечно, что содержанием правоотношения являются права и обязанности его участников. Необходимо, однако, идти дальше констатации этого очевидного факта и определить, что является содержанием самих этих прав и обязанностей. В противном случае бессодержательными окажутся не только права и обязанности, но и правоотношение в целом. Именно так и получилось у О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера, которые не включают в содержание правоотношения ни поведение, дозволенное управомоченному, ни поведение, предписанное обязанному. Названные авторы не учитывают, что поведение, дозволенное и предписанное субъектам правоотношения, находится не вне, а внутри субъективных прав и обязанностей, образуя содержание последних.[86] Аргументы, выдвинутые против включения поведения субъектов в содержание правоотношения, неубедительны. Во-первых, поведение управомоченного лица не является чем-то юридически безразличным, как полагают О.С.Иоффе и Я.М.Магазинер. Во-вторых, авторы, предлагавшие включить поведение субъектов в содержание правоотношения, никогда не имели в виду поведение субъектов, которое уже было ими совершено. Речь шла именно о дозволенном и предписанном субъектам правоотношения, но еще не совершенном ими поведении. При этом было бы неверно считать, что поведение субъектов приобретает реальное содержание лишь в момент осуществления ими субъективных прав и обязанностей. Взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей участников правоотношения, как правило, имеет место до возникновения правоотношения и во всяком случае предшествует его осуществлению. Нельзя поэтому согласиться с тем, что, включая возможное и должное поведение субъектов в содержание правоотношения, мы лишаем последнее реального содержания. 58 [86] Не случайно поэтому О. С. Иоффе, оставив бессодержательными права и обязанности участников правоотношения, включил в правоотношение в качестве необходимого его элемента объект правоотношения. Тем самым роль содержания правоотношения у О. С. Иоффе по существу выполняет его объект. Таким образом, первый недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера состоит в том, что оба автора лишили субъективные права и обязанности, а тем самым и правоотношение в целом реального содержания. Второй недостаток состоит в том, что О. С. Иоффе и Я. М. Магазинеру не удалось разграничить содержание субъективной обязанности и ее объект. Вряд ли можно сомневаться в том, что содержанием обязанности является предписанное обязанному лицу, еще не совершенное им поведение. У О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера то же самое поведение выступает в качестве объекта обязанности, поскольку право воздействует на волю и сознание субъекта обязанности, вынуждая его к совершению предписанных действий. Совершенно очевидно, что объектом обязанности не может быть то поведение субъекта, которое уже было им совершено. Таким образом, одно и то же поведение образует и содержание и объект обязанности. Но разве одно и то же поведение может быть одновременно и содержанием обязанности и ее объектом. Таков второй существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера, на который обращалось внимание в литературе вопроса.[87] Правда, не все авторы, отметившие этот недостаток, сами достаточно последовательны. Мы уже отмечали колебания С. Ф. Кечекьяна в вопросе о разграничении содержания и объекта правоотношения. Не отличается достаточной четкостью и позиция в этом вопросе М. П. Карпушина. С одной стороны, автор критикует О. С. Иоффе за то, что последний смешивает содержание и объект правоотношения. В то же время сам М. П. Карпушин содержанием правоотношения признает поведение его участников, а объектом – их волю и сознание.[88] Для разграничения содержания и объекта М.П.Карпушину придется, повидимому, исключить из поведения субъектов правоотношения их волю и сознание, но в таком случае выходит, что реально совершаемое субъектами действия направлены (воздействуют) на волю и сознание тех же субъектов. Неприемлемость этого вывода, который логически вытекает из аргументации М. П. Карпушина, очевидна.[89] 59 [87] См. Г. А. Аксененок, ук. соч., стр. 135, 136, прим. 3–е; «Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступления С. Н. Братуся и Г. Н. Полянской); С. И. Вильнянскии, ук. соч., стр. 82, 281; М. П. Карпушин, ук. соч., стр- 127–128: С. Ф. Ке ч е к ь я н. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 142–143; А. К. Ю р ч е н к о, ук. соч., стр. 236–237. [88] См. М. П. Карпушин, ук. соч., стр. 127–128, 129. [89] К тому же волю и сознание вообще нельзя рассматривать лишь в качестве начального этапа поведения субъекта, поскольку само поведение – акт воли и сознания человека. Таким образом, второй существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я. М. Магазинера состоит в том что оба автора смешивают содержание обязанности и ее объект. Выступая против этого возражения, О. С. Иоффе указывает, что «содержание правоотношения составляют права и обязанности, т. е. возможное поведение, а объект – реально совершаемые действия, т. е. действительное поведение».[90] Точно так же содержание и объект правоотношения пытается разграничить Вальтер Новотка, который пишет: «Различие между содержанием и объектом соответствует разграничению между возможностью и действительностью в процессе осуществления правоотношений. Объект правоотношения образует последнюю стадию осуществления права в правоотношении, а именно стадию, в которой субъекты права путем своих действий осуществляют субъективные права и обязанности, соответствующие объективному праву, соответственно, поступают в согласии с ними».[91] Этот аргумент неубедителен. Если под объектом правоотношения понимать то, что способно реагировать на воздействие правоотношения, то объектом может быть лишь то поведение субъекта, которое еще не было им совершено. На уже совершенное субъектом поведение воздействовать нельзя. Что же касается «совершающегося» поведения, то оно всегда может быть расчленено на поведение, которое уже было и еще не было совершено. Таким образом, этот последний случай сводится к двум предыдущим. К тому же признание объектом правоотношения «совершающегося» поведения субъекта означало бы, что объект появляется лишь на определенной стадии развития правоотношения и что до этого последнее вообще не имеет объекта. Поэтому объектом правоотношения можно признавать лишь будущее, т.е. возможное поведение субъекта. Интересно отметить, что Бирлинг, который под объектом правоотношения в строгом логическом смысле слова также понимал то, на что направляется определенная деятельность определенного субъекта, и признавал объектом правоотношения поведение обязанного лица, прямо указывал, что речь идет именно о будущем поведении субъекта. Бирлинг писал: «Под объектом права или объектом правоотношения, строго говоря, следует понимать то, что нормы права, представляющие содержание правоотношения, требуют от одного из его субъектов, на которого 60 [90] «Правоведение», 1958, № 2, стр. 160 (выступление О.С. Иоффе по докладу Ю. К. Толстого «О философских проблемах общей теории правоотношения») [91] W. Nowotka Die Rechtsverhaltmsse in der DDR Berlin, 1957, S 64 они прямо направлены, или, иными словами, будущее (курсив наш,–Ю. Т.), безразлично, положительное или отрицательное, абсолютное или относительное определенное поведение (действие или бездействие) обязанного лица».[92] Что речь идет именно о будущем поведении обязанного субъекта Бирлинг считал настолько очевидным, что считал даже бесцельным всякое дальнейшее рассмотрение этого вопроса.[93] Нужно отметить, что в вопросе о том, признавать ли объектом правоотношения будущее или действительное поведение обязанного лица, позиция Бирлинга, с точки зрения отстаиваемой им концепции, была правильна. Наконец, третий существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера состоит в том, что в развитом ими учении об объекте правоотношения не отводится надлежащего места вещам. Дело здесь, разумеется, не в том, что вещь – наиболее понятный и близкий сердцу каждого простого смертного «объект» права, как отмечают И. Б. Новицкий и С.И.Вильнянский,[94] а в том, что отношения собственности, которые изучаются политической экономией, будучи отношениями между людьми и в конечном счете между классами, в то же время всегда связаны с вещами и проявляются как еещи.[95] Экономические отношения собственности, будучи закреплены в нормах права, выступают в форме правоотношений собственности, которые, как и экономические отношения, связаны с вещами и проявляются, как вещи. Экономические отношения собственности, и прежде всего собственность на средства производства, составляют для любой системы права – как эксплуататорской, так и социалистической – основной предмет правового регулирования. Совершенно очевидно, что средства производства и предметы потребления не могут быть выброшены за борт при определении объекта правоотношений собственности. Таковы наиболее существенные возражения, которые могут быть выдвинуты против монистической теории объекта правоотношения, изложенной Я.М.Магазинером в тридцатых годах и развитой О.С.Иоффе в 1947–1949 гг. Дальнейшее изучение проблемы правоотношения привело О. С. Иоффе к выводу о необходимости внести ряд дополнений и уточнений в ту концепцию, которую он первоначально 61 [92] E. Bterling Juristische Prmzipienlehre Erster Band 1894, S, 239. [93] См. там же, стр. 241. [94] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, УК. соч, стр. 44; С. И. Вильнянскии, ук. соч., стр. 82 [95] См. Ф. Энгельс. Карл Маркс. «К критике политической экономии» К. М. Маркс. К критике политической экономии. Госполитиздат, М, 1949, стр. 237. защищал. В настоящее время О.С.Иоффе предлагает различать материальное, идеологическое и юридическое содержание правоотношения и, соответственно этому, юридический идеологический и материальный объект правоотношения. Под материальным содержанием правоотношения автор понимает то общественное отношение, которое им закрепляется; под идеологическим – волю господствующего класса, которая воплощена в правовых нормах и индивидуализируется в правоотношении; под юридическим – права и обязанности субъектов правоотношения. Под юридическим объектом правоотношения автор понимает поведение обязанного лица; под идеологическим – волю участников правоотношения; под материальным – вещь или иное благо, с которым связано закрепляемое правом общественное отношение.[96] Нетрудно заметить, что эта концепция является в известной мере отходом от монистической теории объекта правоотношения, "которую первоначально защищал О. С. Иоффе. К тому же она не только не сняла, тех вопросов, которые стояли перед монистической теорией объекта, а присоединила к ним новые. Постараемся критически рассмотреть эту концепцию. Прежде всего вызывает возражения попытка различать идеологическое и юридическое содержание правоотношения. Не следует забывать, что само право является одной из специфических форм выражения идеологии господствующего класса, хотя и не сводится к идеологии. Далее, что бы ни понимать под содержанием правоотношения – только социальную волю, закрепленную в правовых нормах, или только индивидуальную волю участников правоотношения, или взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей,–совершенно бесспорно, что воля находится не вне, а внутри субъективных прав и обязанностей, образцу содержание последних. Таким образом, и с этой точки зрения нельзя различать идеологическое и юридическое содержание правоотношения, объявив первым социальную волю, а вторым–права и обязанности субъектов правоотношения. Наконец, содержание правоотношения или, что то же самое, прав и обязанностей его участников образует не воля господствующего класса сама по себе, а именно взаимодействие социальной и индивидуальной воль. Признание О, С. Иоффе содержанием правоотношения воли класса не дает возможности различать содержание объективного права и правоотношения. Еще большие возражения вызывают суждения автора об объектах правоотношения. Прежде всего, лишено всякого 62 [96] См. О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37, 48–51; Его же. Советское гражданское право, стр. 67–69; 167–172. смысла разграничение идеологического и юридического объекта правоотношения. Поведение человека–акт его воли и сознания. Невозможно представить себе человеческое поведение, лишенное воли. Нельзя поэтому согласиться с выделением воли в качестве самостоятельного (идеологического) объекта правоотношения, наряду с поведением как юридическим объектом. Если же воля включается в поведение, то так -называемый идеологический объект (по крайней мере в той части, в какой речь идет о воле обязанного лица) входит в состав юридического. Далее, совершенно непонятно, почему идеологическим объектом правоотношения автор признает волю обоих его участников, а юридическим объектом – поведение только обязанного лица. Наконец, концепция О. С. Иоффе не снимает вопроса о разграничении содержания и объекта правортношения, точнее, содержания обязанности и ее юридического объекта. По указанным основаниям выдвинутая О. С. Иоффе концепция содержания и объектов правоотношения должна быть отвергнута. Монистический взгляд на объект правоотношения отстаивают С.Н.Братусь и Г. Н. Полянская. Оба автора подчеркивают, что поведение субъектов правоотношений образует содержание их прав и обязанностей. В тех правоотношениях, в которых есть вещь, именно она и выступает в качестве объекта. Поскольку, однако, не во всех правоотношениях можно обнаружить вещь, существуют и безобъектные правоотношения.[97] С этой точкой зрения, не получившей, правда, развернутого обоснования, нельзя согласиться. Вопервых, признание вещи единственным объектом правоотношения неизбежно приводит к выводу о существовании безобъектных правоотношений; между тем, безобъектных правоотношений не может быть. Во-вторых, признавая вещь объектом правоотношения, С. Н. Братусь и Г. Н. Полянская по существу рассматривают правоотношение лишь как рефлекс действия правовой нормы и отрицают служебную роль по регулированию общественных отношений, выполняемую самим правоотношением. Так, Г. Н. Полянская прямо указывает, что правоотношение не воздействует на поведение. Но тогда позволительно спросить, для чего вообще возникает правоотношение? Едва ли авторы, признающие вещь объектом правоотношения, смогут дать на этот вопрос удовлетворительный ответ. Наконец, из монистического понимания объекта правоотношения исходит Б. С. Никифоров, исследуя объект преступления. Особо должна быть отмечена следующая мысль автора: 63 [97] См. «Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступления С. Н. Братуся и Г. Н. Полянской). «...при более глубоком исследовании объекта именно как общественного отношения проблема предмета преступления по сути дела снимается. ...То, что в настоящее время принято именовать предметом, соотносится с объектом не как части неназванного единства, расположенные внешне по отношению друг к другу, а как составная часть целого – с самим этим целым, которое помимо „предмета" включает в себя и другие элементы. При ином подходе к делу... происходит обеднение богатого содержания подлинного объекта, неполное исследование объекта».[98] Эти мысли автора плодотворны и могут быть использованы при определении объекта правоотношения. 5. Объект правоотношения. Разграничение содержания и объекта правоотношения Определяя объект правоотношения, необходимо исходить из того, что правоотношение– это особое идеологическое отношение, при посредстве которого (через которое) норма права воздействует на фактическое общественное отношение. Из этого следует, что и норма права, и правоотношение имеют один и тот же объект, каковым является фактическое общественное отношение. При этом объектом правоотношения является общественное отношение в целом. Было бы неверно выхватить из содержания этого отношения какой-то отдельный элемент, например поведение одного из его участников, и возвести этот элемент (произвольно выхваченный) в ранг объекта правоотношения. Общественное отношение является общим объектом всякого правоотношения. Если общественное отношение, на которое воздействует правоотношение, связано с вещами, то вещи входят в состав общественного отношения и тем самым рассматриваются в качестве составной части объекта правоотношения. Признание общественного отношения объектом правоотношения отнюдь не означает, что правоотношение одинаково воздействует на все элементы своего объекта. Как и объективное право, правоотношение может непосредственно воздействовать лишь на волю и сознание людей, подчиняя поведение людей правовым требованиям; на предметы внешнего мира – вещи – правоотношение непосредственно воздействовать не может; оно воздействует на них через поведение людей. Из этого, однако, не может быть сделан вывод, будто объектом правоотношения является только поведение людей. Обеспечивая участникам общественных отношений совершение дозволенных и предписанных действий, правоотношение воздействует–в конечном счете–и на вещи. 64 [98] Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 18. которые входят в состав общественных отношений. То же самое можно сказать и о воздействии правоотношений на продукты духовного творчества, возникающие в результате деятельности людей. Признание общественного отношения в целом общим объектом правоотношения не исключает возможности выделения вещей и продуктов духовного творчества в качестве предметов или специальных объектов правоотношений.[99] Однако при таком выделении нужно постоянно помнить, что и вещи, и продукты духовного творчества являются составной частью единого общественного отношения, а тем самым и составной частью общего объекта правоотношения. Выделение вещей и продуктов духовного творчества в качестве предметов или специальных объектов правоотношений необходимо для изучения тех их свойств, с которыми нормы права связывают определенные правовые последствия. Познание этих свойств имеет не только научное, но и важное прикладное значение при определении правового режима вещей и продуктов духовного творчества в законодательстве и практике его применения (например, в области права собственности, авторского и изобретательского права). Что же касается личных благ, то выделение их в качестве предметов правоотношения представляется нам нецелесообразным. Блага эти настолько срослись с личностью субъекта права, что их характеристика вполне может быть дана при изучении понятия субъекта права. Определение «правового режима» личных благ является по существу составной частью вопроса о защите субъекта права от противоправных посягательств. Поскольку не всякое общественное отношение связано с вещами или продуктами духовного творчества, далеко не все правоотношения имеют свои предметы или специальные объекты. Однако ирония по поводу «беспредметных правоотношений» не должна нас смущать, ибо всякое правоотношение имеет свой объект, каковым является фактическое общественное отношение. Таким образом, общим объектом правоотношения является то фактическое общественное отношение, на которое правоотношение воздействует; кроме того, у правоотношения может быть специальный объект или предмет в виде вещи или продукта духовного творчества. Определив понятие общего и специального объекта правоотношения, мы можем перейти к наиболее трудному вопросу 65 [99] Мы не придаем значения тому, как будут именоваться вещи и продукты дузовного творчества : предметами или специальными объектами. всей теории правоотношения – разграничению содержания и объекта правоотношения. Именно этот вопрос оказался ахиллесовой пятой для многих теорий объекта правоотношения, в том числе и для монистической теории объекта, развитой О.С.Иоффе и Я.М.Магазинером. Объектом правоотношений могут быть как экономические (материальные), так и идеологические отношения. Во всяком экономическом отношении необходимо различать материальное содержание и волевое опосредствование. Объектом правоотношения является экономическое отношение в целом, т. е. как его материальное содержание, так и волевое опосредствование. Между тем в содержание правоотношения входит лишь волевое опосредствование материального содержания экономического отношения. Уже по одному этому содержание правоотношения не сливается с его объектом в тех случаях, когда в качестве последнего выступает экономическое отношение. Но дело не только и не столько в этом, а прежде всего в том, что содержанием правоотношения является не просто волевое поведение его участников, а взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей субъектов правоотношения; между тем в качестве объекта правоотношения выступает волевое поведение как таковое.[100] Это обстоятельство и позволяет разграничить содержание и объект правоотношения. По тем же основаниям содержание и объект правоотношения могут быть разграничены и в тех случаях, когда объектом правоотношения является идеологическое общественное отношение. И здесь содержание правоотношения составляет не идеологическое отношение как таковое, а отношение преобразованное, переработанное, благодаря воздействию на него социальной воли, возведенной в закон. Таков, как нам кажется, наиболее правильный путь для разграничения содержания и объекта правоотношения. 6. Элементы правоотношения В юридической литературе были высказаны различные точки зрения по вопросу о том, что следует относить к элементам правоотношения. По мнению одних авторов, элементами правоотношения являются субъекты, права и обязанности, объект. К этим авторам относятся, в частности, М.М.Агарков, И.Л.Брауде, С. И. Вильнянский, О. С. Иоффе.[101] По мне66 [100] Которое должно рассматриваться в качестве составной части единого экономического отношения. [101] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 474; И. Л. Брауде, УК. Соч., стра. 56 ; С. И. Вильнянский, УК. Соч., стр. 77 ; О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр. 77 нию других авторов, элементами правоотношения являются лишь права и обязанности его участников. К авторам, исключающим субъектов и объект из числа элементов правоотношения, относятся, в частности, Я. М. Магазинер, А.К. Стальгевич, К. К. Яичков.[102] Наконец, некоторые авторы, не затрагивая данной проблемы в целом, либо включают (И. Б. Новицкий), либо исключают (Г. А. Аксененок) объект из числа элементов правоотношения.[103] Не придавая большого значения этому спору, перешедшему в советскую юридическую науку из буржуазной юриспруденции, считаем необходимым отметить лишь следующее. Если определять объект правоотношения как то, на что направлено правоотношение и что способно реагировать на воздействие последнего, то нельзя рассматривать объект в качестве необходимого элемента, т.е. составной части самого правоотношения. Такую ошибку допускает, в частности, О.С.Иоффе, который, определяя объект как то, на что правоотношение направлено, в то же время рассматривает объект как необходимый элемент самого правоотношения. Верно, конечно, что не может быть безобъектных, ни на что не направленных правоотношений. Из этого, однако, вовсе не следует, что объект является элементом правоотношения. Как раз напротив, определяя объект как то, на что правоотношение направлено, мы тем самым исключаем объект из числа элементов правоотношения, ибо последнее не может быть направлено на самое себя. Что же касается субъектов, то они – наряду с субъективными правами и обязанностями, которые к ним приурочены, – должны рассматриваться в качестве элемента правоотношения. Важно при этом подчеркнуть, что не может быть бессубъектных правоотношений, ибо всякое правоотношение является общественным отношением, существующим между людьми или группами людей. [102] См. Я. М. Магазинер. Объект права, стр. 68; А. К. Стальгевич, ук. соч., стр. 31; К. К. Яичков, ук. соч., стр. 131, 132. [103] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, ук. соч., стр. 41–42; Г. А. Аксененок, ук. соч., стр. 135. Глава IV. Правоотношение и субъективное право. Традиционное учение о соотношении нормы права, правоспособности, юридического факта, правоотношения, субъективного права и правомочия сводится к следующему. Всякое субъективное право может возникнуть лишь при наличии необходимых предпосылок, каковыми являются норма права, правоспособность и юридический факт. Поскольку субъективное право немыслимо без корреспондирующей ему обязанности, оно, соответственно, немыслимо и вне правоотношения (последним мы называем такую форму общественной связи между людьми, которая закрепляется в их взаимных правах и обязанностях). Что же касается соотношения субъективного права и правомочия, то субъективное право может состоять из одного или нескольких правомочий. Из этих положений следует, что, во-первых, субъективные права непосредственно из правоспособности возникнуть не могут, поскольку правоспособность есть лишь абстрактная предпосылка правообладания, суммарное выражение всех допускаемых правопорядком субъективных прав и обязанностей; для возникновения субъективного права необходимо, чтобы наступил юридический факт, предусмотренный гипотезой правовой нормы; во-вторых, субъективные права не составляют содержания правоспособности; в-третьих, всякое субъективное право является элементом правоотношения, вне правоотношения субъективное право существовать не может; вчетвертых, как субъективное право, так и правомочие, буду68 чи юридически обеспеченными возможностями поведения субъекта в конкретном правоотношении, являются реализацией абстрактных возможностей правообладания, заложенных в правоспособности. Если субъективное право состоит из одного правомочия, понятия субъективного права и правомочия тождественны; если же субъективное право состоит из нескольких правомочий, то каждое из них выступает в качестве дробной (составной) части субъективного права. В то же время против изложенных выше взглядов на соотношение нормы права, правоспособности, юридического факта, правоотношения, субъективного права и правомочия было выдвинуто немало существенных возражений. Так, П. Е. Недбайло утверждает, что «... значение субъективного права в социалистическом обществе не сводится только к элементу правоотношений. Оно определяет собой правовой статус советского гражданина».[1] Сходную позицию занимает Ц. А. Ямпольская, по мнению которой «конкретное право советского гражданина в своем развитии проходит три важнейшие стадии: I. Стадия правоспособности–потенциальное состояние субъективного права. II. Возникновение субъективного права, как такового, благодаря наличию определенных юридических фактов. Эти субъективные права образуют правовой статус гражданина. III. Реализация субъективного права, т. е. стадия правомочия в конкретном правоотношении, стадия притязания».[2] Л. С. Явич также считает, что субъективное право выходит за рамки правоотношения, и возражает против сведения субъективного права к одним лишь правомочиям субъектов правового отношения. По мнению Л. С. Явича, в понятие субъективного права в широком смысле входит их правоспособность, определяющая правовой статус граждан, государственных и общественных организаций.[3] Д. А. Керимов возражает против отождествления субъективного права с правомочием как одним из элементов конкретного правоотношения. Правомочие Д. А. Керимов рассматривает как реализацию субъективного права в действиях лица,. вступившего в конкретное правоотношение.[4] 69 [1] П. Е. Недбайло. Применение советских социалистических правовых норм. Автореферат докт. дисс. М., 1956, стр. 8. [2] Ц. А. Ям польская. Субъекты советского административного права, стр. 32. [3] См. Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в 1СССР, стр. 74, 88–90. [4] См. Д. А. Керимов. Обеспечение законности в СССР. Госюриздат, М., 1956, стр. 26. С. Ф. Кечекьян отмечает, что из нормы права для лица может следовать определение общей и специальной правоспособности, установление обязанностей без корреспондирующих им прав, субъективных прав, еще не конкретизированных в правоотношении или иным способом, и, наконец, образование правоотношений. Юридические факты, по мнению С.Ф.Кечекьяна, не могут рассматриваться в качестве обязательной предпосылки возникновения всех прав и обязанностей. Права и обязанности, в частности, права, предоставляемые всем и каждому, могут следовать для субъектов права непосредственно из нормативных актов. В тех случаях, когда правам гражданина корреспондируют обязанности неопределенного множества пассивно обязанных субъектов, права оказываются шире правомочий по данному правоотношению.[5] Таким образом, С. Ф. Кечекьян, во-первых, допускает возникновение субъективных прав и обязанностей непосредственно из нормативного акта, без юридического факта и, во-вторых, считает, что содержание субъективного права может быть шире правомочий лица в данном правоотношении. Наконец, Д. М. Генкин предлагает различать три способа правового регулирования отношений между людьми и, соответственно этому, три вида субъективных прав: 1) норма права реализуется через правоотношение, что характерно для относительных субъективных прав. В этом случае субъективное право возникает при наличии юридического факта и является элементом правоотношения. Субъективному праву корреспондирует обязанность другого участника правоотношения; 2) субъективное право возникает при наличии юридического факта, предусмотренного нормой права, однако конкретного правоотношения между конкретными лицами здесь нет. Такая форма правовой связи между людьми имеет место тогда, когда обязанности, соответствующие субъективному праву, носят всеобщий характер. Таким образом, в этом случае субъективное право не является элементом правоотношения; 3) субъективное право и соответствующая ему абсолютная обязанность всех могут возникнуть непосредственно из норм права, без какого-либо юридического факта. Такая форма правовой связи между людьми имеет место тогда, когда всеобщий характер носят не только обязанности, но и субъективные 70 [5] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 19, 25, 31–32, 34, 62, 65, 67, 151, 169–170. права. И в этом случае правоотношение невозникает, а потому субъективное право не является его элементом.[6] Таким образом, и Д. М. Генкин допускает, во-первых, возникновение субъективных прав и обязанностей непосредственно из норм права, без юридического факта и, во-вторых, существование субъективного права вне правоотношения. Итак, общим для всех рассмотренных выше взглядов является попытка вывести субъективное право за рамки правоотношения, рассматривать субъективное право вне правоотношения. В то же время некоторые авторы продолжают отстаивать традиционное учение от участившихся нападок. Так, А. В. Мицкевич указывает, что необходимо всегда учитывать грань между правоспособностью как общей предпосылкой субъективного права и конкретным субъективным правом. Правовой статус советских граждан, по мнению А. В. Мицкевича, определяется их правоспособностью, а не субъективными правами и обязанностями. Основные права граждан, как права по отношению к государству, являются элементами правоспособности.[7] Нам представляется, что нет достаточных оснований отказываться от традиционного учения о соотношении нормы права, правоспособности (правосубъектности), юридического факта, правоотношения, субъективного права и правомочия. Ни одно субъективное право не может возникнуть непосредственно из нормы права, без наступления предусмотренного нормой юридического факта. В качестве примера субъективных прав, возникающих непосредственно из закона, приводят обычно конституционные права советских граждан. Между тем конституционные права при наличии у гражданина соответствующей правоспособности (политической, административной, трудовой и т. д.) возникают первоначально в качестве элементов последней и лишь с наступлением предусмотренных законом юридических фактов переходят в состояние субъективных прав. Так, с достижением трудового совершеннолетия право на труд возникает на стороне гражданина лишь в качестве элемента правосубъектности. Субъективным правом право на труд становится лишь тогда, когда гражданин вступает в конкретное правоотношение в качестве рабочего или служащего или в качестве члена кооперативной организации (колхоза, 71 [6] См. Д. М. Генкин. Право собственности как абсолютное субъективное право. «Советское государство и право», 1958, № 6, стр. 97–98. [7] См. А. В. Мицкевич. Некоторые вопросы учения о субъективных правах. «Правоведение», 1958, № 1, стр. 34–36. промартели). Признанием конституционных прав советских граждан элементами правоспособности не только не умаляется их значение, а как раз напротив, подчеркиваются их всеобщность и гарантированность всякому и каждому. При определенных обстоятельствах субъективное право может возникнуть и тогда, когда соответствующие органы или другие граждане препятствуют носителю правосубъектности реализовать ее в пределах и в порядке, установленных законом. Так, право гражданина на неприкосновенность личности, до тех пор пока никто не нарушает его, существует как элемент политической правоспособности гражданина. Если же право гражданина на неприкосновенность личности будет противоправно нарушено органом государства или другим лицом, то на стороне потерпевшего возникнет субъективное право требовать от органов государства защиты нарушенного права и устранения последствий правонарушения. Для марксистской теории права принципиально неприемлемо утверждение о возможности существования прав без корреспондирующих им обязанностей и обязанностей без прав. В неразрывной связи и взаимообусловленности прав и обязанностей и выражается прежде всего общественный характер отношений, опосредствуемых правам. Но если субъективное право немыслимо без корреспондирующей ему обязанности, возложенной либо на конкретное лицо, либо на неопределенное множество пассивно обязанных субъектов, подчиненных данному правопорядку, то субъективное право немыслимо к вне правоотношения, ибо последним – не углубляясь в содержание этого понятия – мы называем такую форму общественной связи между людьми, в которой правам одних лиц. соответствуют обязанности других. Наконец, нельзя согласиться с тем, что правомочие является стадией реализации субъективного права в правоотношении. Приведем элементарный пример. В силу ст. 58 ГК. собственнику принадлежит в пределах, установленных законом, право владения, пользования и распоряжения вещью. Таким образом, в силу прямого указания закона содержание права собственности, как юридически закрепленной за собственником меры возможного поведения в правоотношении собственности, образуют три правомочия: владение, пользование и распоряжение. Каждое из этих трех правомочий является юридически закрепленной за собственником мерой возможного поведения, а отнюдь не реализацией права собственности. Осуществлением права собственности является не само наличие у собственника правомочий по владению, пользованию и распоряжению, из которых как раз и слагается право 72 собственности, а только их реализация. Не случайно поэтому утверждение Д.А.Керимова, будто правомочие является реализацией субъективного права в действиях лица, вступившего в конкретное правоотношение, встретило возражения даже со стороны тех, кто выносит субъективное право за рамки правоотношения и считает, что субъективное право шире правомочия.[8] Что же касается правового статуса советских граждан, то самая постановка вопроса, чем он определяется (правоспособностью или субъективными правами и обязанностями), кажется нам неверной. Правовой статус советских граждан определяется и правоспособностью, и возникшими на ее основе в результате наступления юридических фактов, предусмотренных правовой нормой, субъективными правами и обязанностями, образующими в своем единстве правоотношения. 73 [8] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 33–34; Л. С. Яви ч. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР", стр. 90, прим 2-е Глава V. Субъективный состав правоотношения. 1. Абсолютные и относительные правоотношения Все правоотношения по их субъектному составу подразделяются на абсолютные и относительные. Абсолютным называется правоотношение, в котором управомоченному лицу противостоит неопределенное множество пассивно обязанных субъектов. В качестве типичного примера абсолютного правоотношения приводят обычно правоотношение собственности. Относительным называется правоотношение, в котором управомоченному лицу противостоит конкретно обязанное лица, Обязанности в относительном правоотношении могут состоять не только в воздержании от действий, но и в совершении определенных положительных действий. В качестве типичного примера относительного правоотношения приводят обычно обязательственное правоотношение между кредитором и должником, между потерпевшим и причинителем вреда. Такова наиболее распространенная классификация правоотношений по их субъектному составу. В советской юридической литературе деление правоотношений на абсолютные и относительные получило наиболее глубокое научное обоснование в монографическом очерке В. К. Райхера «Абсолютные и относительные права».[1] 74 [1] См. В.К. Раихер. Абсолютные и относительные права (К проблеме деления хозяйственных прав). Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института, вып. I (XXV), Л., 1928. В то же время некоторые авторы выступают против деления правоотношений на абсолютные и относительные. Так, С. И. Аскназий писал, что «...правоотношениями могут считаться лишь конкретные экономические или иные отношения, урегулированные правом». На этом основании автор приходил к выводу, что «...вещные права (собственность) лица открывают перед ним лишь возможности многообразных правоотношений с любым другим участником гражданского оборота»[2] Таким образом С. И. Аскназий склоняется к тому, что до вступления собственника в обязательственные правоотношения с конкретными лицами либо до нарушения права собственности, последнее нельзя рассматривать как элемент правоотношения. Более того, из некоторых суждений автора может быть сделан вывод, что право собственности, как таковое, он вообще не относил к числу субъективных прав, а рассматривал лишь как определенный момент в развитии гражданской правоспособности.[3] С наиболее развернутой критикой классификации абсолютных и относительных правоотношений выступил Д. М. Генкин. Взгляды Д. М. Генкина по этому вопросу претерпели существенную эволюцию, рассмотрение которой само по себе представляет известный научный интерес. В Учебнике гражданского права (1950) Д. М. Генкин еще не отходит от деления гражданских прав на абсолютные и относительные. При этом речь идет у него именно о классификации правоотношений. Так, право собственности автор относит к абсолютным правам в том смысле, что обязанным субъектом в правоотношениях собственности являются не конкретные лица (как это имеет место в обязательственных правоотношениях), а неопределенное число лиц, окружающих собственника.[4] Однако в докладе о классификации гражданских прав (1949) Д. М. Генкин пришел к диаметрально противоположному выводу, заявив, что «...деление прав на права абсолютные и относительные ничем не оправдывается». Основанием для столь категорического вывода для Д.М.Генкина послужило то, что, как он полагает, «определение правоотношения как отношения управомоченного лица со всем населением земного шара выхолащивает всякое содержание права».[5] Ввиду отказа от деления правоотношений на абсолютные и 75 [2] С. И. Аскназий. Основные вопросы теории социалистического гражданского права. Докт. дисс. Л., 1947, стр. 713. [3] См. там же, стр. 715–716, прим. [4] Советское гражданское право. Учебник для вузов, т. I. Госюриздат, М., 1950, стр. 111– 113, 269–270. [5] См. «Советское государство и право», 1949, №11, стр. 75–76. относительные Д. М. Генкин оказался перед необходимостью объяснить, существует ли правоотношение собственности до нарушения права собственности и, если существует, то с кем именно находится собственник в правоотношении? На этот вопрос Д. М. Генкин в разное время давал различные ответы. В 1955 г. автор утверждал, что «...субъективное право собственности, вне случаев его нарушения или использования для установления других правоотношений, базируется на правоотношении собственника с государством». Право собственности, указывал Д. М. Генкин, порождает правоотношение, но только не между собственником и всеми третьими лицами, а правоотношение как самого собственника, так и всех других лиц с государством.[6] Наконец, в 1958 г. Д. М. Генкин уже не воспроизводит прежней формулы о правоотношении собственника и всех других лиц с государством. Автор приходит к выводу, что «...деление субъективных прав на абсолютные и относительные имеет существенное познавательное значение...», и в то же время отвергает деление правоотношений на абсолютные и относительные. Таким образом, автор различает классификацию абсолютных и относительных прав, с одной стороны, абсолютных и относительных правоотношений, с другой, приемля первую и отвергая вторую. Право собственности автор относит к той группе субъективных прав, которые возникают по его мнению, «...при наличии юридического факта, предусмотренного в норме права, непосредственно в силу самой нормы, без возникновения конкретного правоотношения между конкретными лицами». Субъективное право собственности автор рассматривает как абсолютное право в том смысле, что обязанность воздерживаться от нарушения права носит всеобщий характер, однако это право не является элементом правоотношения.[7] Таким образом, в советской юридической литературе имеются как сторонники (большинство), так и противники (меньшинство) деления правоотношений на абсолютные и относительные. Компромиссную позицию в этом вопросе занял Н. Г. Александров, который, признавая в принципе деление правоотношений на абсолютные и относительные, тем не менее считает обязанными лицами в правоотношении собственности лишь тех лиц, «...которые находятся в более или менее 76 [6] См. Д. М. Генкин. Рецензия па книгу В. Кнаппа «Собственность в странах народной демократии». «Советское государство и право», 1955, № 6, стр. 129. [7] См. Д. М. Генкин. Право собственности как абсолютное субъективное право. «Советское государство и право», 1958, № 6, стр. 92–102. непосредственном соприкосновении с собственником».[8] В другом месте своей работы Н. Г. Александров указывает, что нормы, содержащие общие запреты совершать те или иные действия, предусматривают эвентуальные правоотношения. Поскольку нормы об абсолютных правах предусматривают всеобщие запреты посягать на эти права, может быть сделан вывод, что абсолютные правоотношения, в том числе и правоотношения собственности, автор рассматривает как эвентуальные правоотношения.[9] Аргументы противников абсолютных правоотношений научно несостоятельны. Их основной аргумент сводится к тому, что правоотношение всегда может существовать только между конкретно определенными лицами; отсюда делают вывод, что абсолютных правоотношений в действительности нет. С этим как раз и нельзя согласиться. Решающее значение для осуществления абсолютных прав имеют собственные действия управомоченного лица. Обязанные лица в абсолютных правоотношениях должны лишь не препятствовать управомоченному совершать действия по осуществлению абсолютного права. Именно поэтому обязанность в абсолютных правоотношениях и носит всеобщий характер, т. е. возлагается на всех. Абсолютному праву соответствует обязанность всякого и каждого воздерживаться от совершения действий, препятствующих нормальному осуществлению права. При этом речь идет не о всем населении земного шара, как иронически замечает Д. М. Генкин, а только о лицах, подчиненных данной системе правопорядка. С этой точки зрения обязанные лица определены и в абсолютных правоотношениях. Отрицая существование абсолютных правоотношений, Д. М. Генкин опирается на тезис О. С. Иоффе, согласно которому, правоотношение всегда есть отношение между конкретными лицами.[10] Едва ли, однако, эта опора надежна. Все дело в том, что абсолютное правоотношение, в том числе правоотношение собственности, тоже существует, по мнению О. С. Иоффе, между конкретными лицами. В абсолютных правоотношениях конкретизация лежащих в их основе общественных отношений достигается всеобщим методом, т. е. путем возложения обязанности на всех.[11] В своей аргументации Д. М. Ген77 [8] См. Н. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском--обществе, стр. 115–116. [9] См. там же, стр. 89–90. [10] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 20. [11] См. О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 33. кин не учитывает того, что возлагаемая на всех третьих лиц обязанность пассивного воздержания существует именно по отношению к абсолютному праву, а не к чему-либо другому абсолютному праву, подчеркнем это еще раз, соответствует возложенная на всякого и каждого обязанность пассивного воздержания Исполнение третьими лицами обязанности пассивного воздержания достаточно для того, чтобы обеспечить управомоченному возможность совершения собственных действий, в результате которых и происходит удовлетворение охраняемых законом интересов управомоченного Таким образом, от третьих лиц для удовлетворения интересов носителя абсолютного права ничего другого, кроме соблюдения обязанности пассивного воздержания, во-первых, не нужно требовать, а во-вторых, и нельзя требовать, ибо нельзя требовать от всех третьих лиц совершения в пользу собственника каких-то положительных действий. Столь же неудачна попытка Д М Генкина доказать, что право собственности порождает правоотношение не между собственником и третьими лицами, а между собственником и третьими лицами и государством Прежде всего, невозможно ответить на вопрос, в качестве кого выступает государство в этом правоотношении управомоченного или обязанного Если считать, что по отношению к собственнику государство выступает в качестве обязанного, то выходит, что собственник располагает в отношении государства властными правомочиями, которых, как указывает Д.М.Генкин, он не имеет даже в отношении третьих лиц. Если же считать, что государство выступает по отношению к собственнику в качестве управомоченного, то государство выступает уже не как сторона в правоотношении, а как суверен, установивший нормы права, определяющие содержание права собственности. По отношению ко всем третьим лицам государство, с точка зрения Д.М.Генкина, очевидно, может выступать только в качестве «управомоченного» Однако и здесь государство выступает не как сторона в правоотношении, а как орган власти, издавший нормы права, определяющие поведение всех третьих лиц по отношению к собственнику. Что третьи лица находятся в правоотношении именно с собственником, а не с государством, доказывается также и тем, что в случае нарушения права собственности правонарушитель будет нести гражданскую ответственность – в широком смысле – именно перед собственником, чье право он нарушил[12] 78 [12] См О. С. Иоффе Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 30 Неприемлема и компромиссная теория, выдвинутая Н.Г.Александровым Включение автором в субъектный состав правоотношения собственности лишь тех лиц, которые находятся в более или менее непосредственном соприкосновении с собственником, вызывает существенные возражения. Не говоря уже о том, что предложенный автором критерий теоретически и практически непригоден, в субъектный состав абсолютного правоотношения должны быть включены все лица, подчиненные данному правопорядку, а не только те из них, которые более или менее непосредственно соприкасаются с носителем права. Необходимость включения всех этих лиц в субъектный состав абсолютного правоотношения обусловлена уже тем, что нарушить абсолютное право может всякий и каждый, а не только тот, кто непосредственно соприкасается с его носителем Столь же неудачна и выдвинутая Н.Г.Александровым идея «эвентуального правоотношения». Если правоотношение только эвентуально, т.е. возможно, то это значит, что в данный момент оно еще не существует Поэтому, признав абсолютные правоотношения эвентуальными, мы тем самым признали бы, что они не существуют. Как видим, в этом вопросе позиция Н Г Александрова смыкается с мнением тех, кто прямо отрицает существование абсолютных правоотношений. Следует, таким образом, признать, что деление правоотношений на абсолютные и относительные является в принципе правильным и имеет важное теоретикопознавательное и практическое значение. В то же время необходимо учитывать, что классификация абсолютных и относительных правоотношений, как и всякая научная классификация вообще, условна и подвижна. И дело здесь не столько в том, что до сих пор остается спорным вопрос о критериях классификации правоотношений (хотя нахождение наиболее точного и совершенного критерия классификации само по себе имеет важное значение), а прежде всего в том, что абсолютные и относительные правоотношения нередко обусловливают друг друга и переходят друг в друга Подвижность научной классификации является теоретическим отражением того движения правоотношений, которое происходит в реальной жизни. С вопросом о субъектном составе абсолютных и относительных правоотношений тесно связаны два вопроса о так называемом «внешнем» действии относительных правоотношений и о субъектном составе правоотношений собственности. К рассмотрению этих вопросов, которые служат пробным камнем общей классификации абсолютных и относительных правоотношений, мы сейчас и перейдем. 79 2. О «внешнем» действии относительных правоотношений В абсолютном правоотношении праву противостоит обязанность всякого и каждого воздерживаться от нарушений права, в относительном правоотношении управомоченному противостоит конкретное лицо, которое может быть обязано либо к совершению положительного действия, либо к воздержанию от действия. Не опровергается ли этот критерий разграничения абсолютных и относительных правоотношений тем, что относительное правоотношение оказывает «внешнее» действие и на тех лиц, которые не являются участниками данного правоотношения. В самом деле, если относительное право действует не только против конкретно обязанного лица, но и против других лиц, то чем относительные правоотношения отличаются от абсолютных? Приведем элементарный пример. В силу ст. 170 ГК наниматель имеет право судебной защиты против всякого нарушителя своего владения, в том числе и против собственника. Наймодатель (собственник) и наниматель связаны между собой относительным правоотношением. В то же время принадлежащее нанимателю право владения и пользования нанятым имуществом защищается не только против наймодателя, но и против всех третьих лиц, с которыми наниматель относительным правоотношением не связан. Вопрос о «внешнем» действии относительных правоотношений наиболее глубоко исследовал В. К. Райхер. Автор пишет: «Существующее деление прав (правоотношений,–Ю. Т.) на абсолютные и относительные является правильным и подлежит сохранению. Основанием, критерием этого деления является различие в субъектном составе тех и других правоотношений, а следовательно, и в самой структуре их и, вместе с тем, в характере междулюдской связи, образующей сущность всякого правоотношения. Эта связь устанавливается либо по типу прямых проводов, протянутых между определенными точками пространства, либо по типу «беспроволочной» связи, соединяющей данную точку пространства с абсолютно неопределенным числом всех «прочих» точек. В первом случае (относительные правоотношения) правовая энергия струится лишь по данному проводу, хотя и рассеивается, вместе с тем, в окружающем пространстве (косвенное, отраженное действие по адресу 3-х лиц). Во втором случае (абсолютные правоотношения) право излучает энергию из одной точки волнообразно, непосредственно во все стороны социальной среды». Развивая эту мысль, В.К.Райхер подчеркивает: «Различие между абсолютными и относительными правами–в самом характере связи.., соединяющей в обоих случаях управомоченного со всем обществом. В одном случае – связь со всем обществом 80 является прямой, непосредственной; в другом случае–она оказывается прямою и непосредственною лишь с «одним» лицом и непосредственною (косвенною, отраженною) со всеми прочими лицами».[13] Таким образом, абсолютное правоотношение оказывает лишь «внутреннее» действие, не выходящее за рамки данного правоотношения; относительное правоотношение оказывает как «внутреннее» так и «внешнее» действие. Поэтому «внешнее» действие относительных правоотношений не стирает установленного ранее различия между абсолютными и относительными правоотношениями. 3. Субъектный состав правоотношения собственности Значительно более сложным является вопрос о субъектном составе правоотношения собственности. Одну из первых попыток конкретного анализа субъектного состава правоотношения собственности предпринял С.И. Аскназий в своей докторской диссертации (1947). Подробное рассмотрение концепции С. И. Аскназия выходит за пределы нашей темы.[14] Отметим лишь следующее. Экономическое содержание собственности как присвоения индивидом предметов природы, указывал С. И. Аскназий, максимально положительно; такое же положительное содержание должны иметь и правомочия собственника, при посредстве которых он по своей воле и в своих интересах осуществляет это присвоение. Поэтому существо собственности заключается в особых отношениях собственника с теми, кто к его имуществу (средствам производства) прилагает свой труд. Основным в институте права собственности должно быть признано правовое опосредствование общественного отношения между собственником и теми лицами, с которыми он в процессе использования своей собственности в данных исторических условиях необходимо ,соприкасается, и прежде всего с теми, кто прилагает свой труд к принадлежащим собственнику средствам производства. Что же касается притязаний собственника ко всем третьим лицам, направленных на недопущение нарушения его права, то их, по мнению С. И. Аскназия, вообще нельзя рассматривать как субъективные гражданские права; они не могут быть отнесены даже к числу Gestaltungsrechte. Таким образом, С. И. Аскназий отказывается включить в субъектный состав правоотношения 81 [13] В. К. Райхер, ук. соч., стр. 303–304. [14] Концепция С. И. Аскназия более подробно была рассмотрена в нашей работе «Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР», стр. 19–20. собственности всех третьих лиц, обязанных воздерживаться от нарушения права собственности; субъектный состав правоотношения собственности он очерчивает куда более узко, включая в него лишь тех лиц, которые прилагают свой труд принадлежащим собственнику средствам производства [15] Взгляды С. И Аскназия по этому вопросу, в основном, разделял и О.С.Иоффе в своей кандидатской диссертации (1947). Автор писал. «…собственность на средства производства важна с общественной точки зрения не потому, что к ней никто не смеет прикасаться, а потому, что она эксплуатируется, используется. В отношениях собственности как правовых отношениях, если они действительно являются юридическим выражением отношений общественного производства должны получить свое отражение отношения между конкретными лицами, являющимися представителями главных общественных классов. Таким образом, и в отношениях собственности на обоих его полюсах должны фигурировать конкретные лица, выполняющие определенные активные функции, а не только совокупность всех пассивно обязанных третьих лиц, с которыми мы имеем дело при первоначальном определении субъектного состава этих отношений». [16]Как видим, О.С.Иоффе не решился все же элиминировать из субъектного состава правоотношений собственности всех третьих лиц, обязанных к пассивному воздержанию. Однако вслед за С. И. Аскназием он, во-первых, включил в этот субъектный состав активно обязанных субъектов, и, во вторых, подчеркивал, что именно функций этих субъектов имеют для собственника решающее значение. При анализе субъектного состава правоотношений собственности как С.И.Аскназий, так и О.С.Иоффе допустили одну и ту же ошибку оба они не учли, что процесс соединения средств производства с рабочей силой далеко не во всех общественно-экономических формациях опосредствуется только нормами о праве собственности Поэтому их вывод о включении в субъектный состав правоотношения собственности не только пассивно, но и активно обязанных субъектов не может иметь общего значения Именно это обстоятельство, по видимому, побудило О. С. Иоффе уже в 1949 г круто изменить свою позицию в вопросе о субъектном составе правоотношения собственности В соответствии с развитой им концепцией отрицательного содержания субъективных прав О.С.Иоффе пришел к выводу, что 82 [15] С. И. Аскназий, УК. соч. стр. 687, 694–695, 705, 713, 715–716, прим , 716–717, 747 [16] О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву Канд дисс, Л, 1947, стр. 297–298, см также стр. 457 во-первых, в субъектный состав правоотношения собственности входят все третьи лица, обязанности которых сводятся к пассивному воздержанию, и, во-вторых, удовлетворение интересов собственника юридически вполне обеспечивается пассивным воздержанием всех третьих лиц. Этот последний вывод соответствовал взгляду на собственные действия управомоченного как на действия юридически безразличные, который О. С. Иоффе развивал вслед за Я М. Магазинером. О.С.Иоффе предпринял также попытку объяснить, почему в правоотношениях собственности собственнику противостоят все третьи лица, обязанности которых сводятся к пассивному воздержанию. Поскольку производственные отношения охватывают все общество, указывает автор, то такой же всеобъемлющий характер имеют и правоотношения собственности, закрепляющие производственные отношения.[17] Эта концепция была подвергнута в советской юридической литературе обоснованной критике. Указывалось, в частности, на то, что она неприменима к государственной социалистической собственности, поскольку обязанности советских людей по отношению к последней не могут быть сведены к пассивному воздержанию. Основной порок концепции О.С.Иоффе состоит в том, что автор выбросил из содержания субъективного права собственности действия управомоченного лица, возможность совершения которых как раз и обеспечивается пассивным воздержанием всех третьих лиц. Соблюдение третьими лицами возложенной на них обязанности пассивного воздержания само по себе еще недостаточно для того, чтобы интересы собственника юридически были удовлетворены, необходимо, чтобы сам собственник совершил те действия, которые составляют содержание его права. О.С.Иоффе не удалось также объяснить почему правоотношения собственности должны строиться как отношения, охватывающие все общество Во-первых, сам автор признает, что как производственные отношения в целом, так и их основа–собственность на средства производства опосредствуются ни только правоотношениями собственности, но и другими правоотношениями;[18] во-вторых, вслед за другими авторами О. С. Иоффе утверждает, что сущность права собственности не сводится к закреплению статики общественного производства, ибо нельзя свести право собственности к праву Владе 83 [17] См. О. С Иоффе Правоотношение по советскому гражданскому праву, 1949. стр. 103– 106 [18] См О. С. Иоффе Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 33, 34 ния.[19] Неясно поэтому, почему только правоотношения собственности должны строиться как всеобъемлющие отношения, охватывающие все общество. В 1957 г. О.С.Иоффе внес ряд уточнений в ранее выдвинутую им концепцию, признав, что для осуществления права собственности «...решающее значение имеют действия самого управомоченного...».[20] Следует признать, что в субъектный состав правоотношения собственности действительно входят все третьи лица, обязанности которых в данном правоотношении сводятся к пассивному воздержанию. Правоотношения собственности строятся как всеобъемлющие отношения потому, что осуществление права собственности происходит прежде всего в результате собственных действий управомоченного лица. Возможность совершения этих действий юридически вполне обеспечивается пассивным воздержанием всех третьих лиц. Попытаемся проверить этот общий вывод, проанализировав субъектный состав правоотношения государственной социалистической собственности. В советской науке вопросу о субъектном составе правоотношения государственной собственности до последнего времени уделялось явно недостаточное внимание. Мало сказать, что государственная собственность является всенародным достоянием; задача состоит в том, чтобы подвергнуть субъектный состав правоотношения государственной собственности конкретному анализу, показать, как соотносятся в этом правоотношении права и обязанности. Государственная собственность – всенародное достояние. Это значит, что субъектом права государственной собственности является весь советский народ в лице социалистического государства. Кто же в таком случае выступает в правоотношении государственной собственности в качестве обязанных лиц? Следует согласиться с О. С. Иоффе, что в качестве обязанных лиц в правоотношении государственной собственности выступают «...те же советские люди, но уже не в качестве единого целого, а в качестве членов социалистического общества».[21] Этим, однако, существо дела не исчерпывается. Советское государство принадлежащее ему право собственности осуществляет через свои органы (административноуправленческие, 84 [19] См. О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр. 274. Ср. Ю. К. Толстой. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР, стр. 18. [20] О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 43. [21] Там же, стр. 32. социально-культурные, оперативно-хозяйственные). Государственные органы, в непосредственное оперативное управление которых переданы соответствующие части единого фонда государственной собственности, наделяются правами самостоятельных, не связанных с казной юридических лиц. Государственные юридические лица в целях осуществления возложенных на них задач и, в частности, в целях охраны и использования закрепленной за ними части государственной собственности вступают в трудовые правоотношения с теми самыми лицами, которые в своем единстве образуют тот всенародный коллектив, которому принадлежит право государственной собственности. Таким образом, советские люди по отношению к государственной собственности выступают в трех качествах: во-первых, как члены единого всенародного коллектива, которому принадлежит право государственной собственности; во-вторых, как те третьи лица, которые обязаны воздерживаться от нарушения права государственной собственности; в-третьих, как субъекты относительных, в первую очередь трудовых правоотношений с государственными организациями, обязанные обеспечить сохранность и надлежащее использование государственной собственности и, прежде всего, умножать ее своим трудом. Основная особенность права государственной социалистической собственности состоит в том, что его осуществление происходит, прежде всего, путем приложения к общенародным средствам производства труда тех лиц, которые связаны с отдельными государственными организациями трудовыми правоотношениями. При этом речь идет об осуществлении именно права собственности, поскольку лица, прилагающие свой труд к обобществленным средствам производства, образуют тот единый всенародный коллектив, которому принадлежит право государственной собственности. Поэтому тезис, согласно которому для осуществления права государственной собственности решающее значение имеют действия самого собственника, является для нас не теоретической абстракцией,[22] а теоретическим выражением всенародного характера государственной собственности. Таким образом, лица, выполняющие активные функции, находятся как в пределах, так и за пределами правоотношения государственной собственности. Как члены единого всенародного коллектива, которому принадле85 [22] Ср. О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 43–44. Более правильную, хотя и недостаточно четкую позицию в этом вопросе О. С. Иоффе занял в своем Курсе (См. О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр. 275.) жит право государственной собственности, указанные лица находятся в пределах правоотношения собственности; как субъекты относительных правоотношений с государственными организациями указанные лица находятся за пределами правоотношения собственности. ОГЛАВЛЕНИЕ ГЛАВА I. ПРЕДПОСЫЛКИ ПРАВООТНОШЕНИЯ 1. Норма права……………………………………………………………3 2. Правоспособность……………………………………………………..9 3. Юридический факт………………………………………………...…13 ГЛАВА II. ПОНЯТИЕ ПРАВООТНОШЕНИЯ 1. Определение правоотношения………………………………………18 2. Содержание и форма правоотношения……………………………..23 3. О волевом характере правоотношении……………………………..26 4. Регулируют ли нормы права правоотношения? …………………...29 ГЛАВА III. СОДЕРЖАНИЕ И ОБЪЕКТ ПРАВООТНОШЕНИЯ 1. Содержание правоотношения……………………………………….32 2. Определение права и обязанности………………………………….35 3. Общее понятие объекта правоотношения…………………….……48 4. Теории объекта правоотношения и их критика………...………….53 5. Объект правоотношения. Разграничение содержания и объекта правоотношения…………………………………………….64 6. Элементы правоотношения………………………………………….66 ГЛАВА IV.ПРАВООТНОШЕНИЕ И СУБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО 1. Правоотношение и субъективное право……………………………68 ГЛАВА V.СУБЪЕКТНЫЙ СОСТАВ ПРАВООТНОШЕНИЯ 1. Абсолютные и относительные правоотношения…………………..74 2. О «внешнем» действии относительных правоотношений………...80 3. Субъектный состав правоотношения собственности………...……81 Толстой Юрий Кириллович К теории правоотношения Редактор Г.А. Щербакова Техн. Редактор Е.Г. Жукова Корректор А.А. Кузьмин Сдано в набор 17.3.1959 г. М—22323 Подписано к печати 9.1.1959.г Уч. Изд. Л. 5,5 Печ. л. 5,5 Бум. Л. 2,75. Формат бум. 60х80/16 Тираж 1900 экз. Заказ 566. Типография №14 УГП ЛСНХ, г. Петродворец, Б. Советская ул.
