«Военная революция» и становление современной мир
advertisement
«Военная революция» и становление современной мир-экономики В.В.Цыганков В рамках мироаналитической традиции большой проблемой для интерпретации остается объяснение механизма детерминации изменений внутри отдельных обществ миросистемной конъюнктурой. Понятно, что для того, чтобы одно общество скатилось в Периферию, а другое обосновалось в «ядре» миросистемы, недостаточно бывает соображений о внешней причине такой динамики (уже хотя бы потому, что любая миросистема – мир-империя и мир-экономика – не формируют конкретные общества «с нуля», а застают их в том или ином состоянии). Соответственно, социетальный «материал» всякий раз сопротивляется различным образом. Одна из тем, позволяющих построить предварительную модель такой внутренней реакции на внешний вызов – так называемая «великая военная революция» в Европе, начавшаяся ориентировочно во второй половине XV в., и завершившаяся во второй половине XVIIв. (плюс/минус десятилетие для отдельных обществ-участников). Изначально миросистемный подход – это неомарксистское направление, так или иначе разделяющее всемирную историю на «докапиталистическую» и собственно «современную/капиталистическую». 1 Водораздел между «до» и «сейчас», согласно большинству оценок, приходится на XVI - XVII столетия – помимо прочего это как раз период «военной революции» и становления армий современного типа. Обычно такие совпадения в истории случаются неспроста, и специалисты военной истории отнюдь не считают это совпадением. Цель настоящей работы состоит в том, чтобы с использованием феномена «военной революции» (ВР) в первом приближении построить модель обеспечения «ответа» общества на требования, предъявляемые ему системой межсоциетального взаимодействия. Первоначально термин «военная революция», выдвинутый английским исследователем войн М.Робертсоном, которая им локализовывалась между 1560 и 1660гг., обозначал коренной переворот в практике ведения войны в Европе, связанный с применением огнестрельного оружия. Обычно в литературе повторяется тезис о том, что армия-мануфактура пришла на смену армии-ремесленной мастерской. Финансовые и административные сложности поддержания массовой «огнестрельной» армии были таковы, что привели к монополизации государствами самой способности к длительным систематическим военным действиям (войнам). Это коренным образом изменило все сферы социального взаимодействия в Европе, а затем и повсюду в мире. Впоследствии временные рамки военной революции были существенно расширены: 1530-1710гг. (поскольку, с одной стороны, черты «нового войска» обнаружились у итальянских кондотьеров, а с другой стороны, преобразования Морица Оранского и Густава-Адольфа еще отнюдь не завершили военную революцию)2. Пришлось расширить и 1 Исключение составляет позиция А.Г.Франка, согласно которой это «современное/капиталистическое» состояние характеризовало человечество всю его обозримую историю. 2 См. , напр.: Roberts M. The Military Revolution, 1560-1660 // Roberts M. Essays in Swedish History. L. 1967.; Rogers C.J. The Military Revolution in History and Historiography // The Military Revolution Debate. BoulderOxford, 1995. пространственные рамки: на первом своѐм этапе ВР географически охватывала как Европу, так и Азию (везде со своей спецификой). Поскольку трансформация практик применения военной силы, как и вызванные этой трансформацией общесоциальные изменения, оказались столь растянуты во времени, высказывалось предложение вовсе отказаться от термина «революция» (в пользу понятия «военная эволюция», которое не очень-то удобно применять ко всѐ-таки весьма ограниченному отрезку истории). Как бы то ни было, но большинство исследователей фиксируют явный «разрыв непрерывности» как в самом военном деле, так и в способах его организации, что в значительной степени делает схоластическими все доводы относительно того, что ВР на самом деле явилась естественным продолжением средневековой военной истории. Внутри ВР можно выделить три качественно различных этапа. На первом этапе (конец XV – конец XVI вв.) шла техническая и тактическая подготовка дальнейшей масштабной трансформации, связанная как с распространением ударной тактики глубокоэшелонированных порядков швейцарских пехотинцевпикинеров, так и профессионализацией армии (прежде всего это итальянские наѐмникикондотьеры)3, а также с внедрением огнестрельного оружия (бомбард, кулеврин, аркебуз/тюфенков) в качестве средств обеспечения пехотного удара. 4 Тылы подкреплялись новыми способами фортификации (т.н. «trace italienne»), что сделало осаду крайне затратным и редко удачным делом. Это период (в Европе) так называемой «испано-католической» школы ведения боя. Это же период вопиющей финансовой несостоятельности воюющих государей: хотя Испанская империя, перенасыщенная американским драгоценным металлом, притягивала к себе наибольшие силы европейских наѐмников, воюющих по новой тактике, однако как Франция, так и Испания в ходе т.н. «итальянских войн» (конец XV – пер.пол. XVI в.) многократно обанкротились. Отличительной чертой этапа для Европы явилось то, что средства ведения войны не были до конца монополизированы государствами, что сделало внутриобщественные вооруженные конфликты затяжными и разрушительными (как, например, религиозные войны во Франции). На втором этапе (конец XVI – первая треть XVII вв.) произошел собственно сам переворот в тактике на поле боя. На первый план резко выходит массовая пехота мушкетеров, поддерживаемая лѐгкой полевой артиллерией, реализующая оборонительноогневую «линейную» тактику. Сама трансформация структуры армии (пехота теперь составляет от 70 до 80% от общей численности) косвенно означает уход от средневековой конно-поместной практики комплектования. Средством обеспечения стали разработанные в Нидерландах приемы полевой фортификации. Это так называемая «протестантская» военная школа (начала разрабатываться голландцами в ходе Восьмидесятилетней войны с Испанией, а развитие получила в шведской армии Густава-Адольфа). Гораздо более важно новое качество, которое получили армии данного периода: они превратились не только в 3 В Восточной Европе и в Малой Азии нюансом были либо финансируемые из казны государя массовые кавалерийские формирования (коронная гусария Речи Посполитой, «мюселлем» Османской империи), либо массовая, финансируемая из казны же, вооруженная стрелковым оружием (арбалеты, аркебузы), пехота (капыкулу Турции, стрельцы Московского царства). Куда более актуальная угроза конницы заставила пехоту укрываться в полевых крепостях –«таборах»/ «вагенбургах», которые быстро стали тактическим элементом армий как на Востоке, так и на Западе. 4 Параллельно достигла высшей точки развития средневековая милиционная система конных формирований: французских жандармов, турецких тимариотов, русской поместной конницы как разновидностей войска, «поселѐнного» государем на условии несения службы. массовые (где наѐмников и разного рода «условных землевладельцев» вытеснили рекруты, принудительно набираемые из числа подданных государя), но в постоянные и государственные. На предыдущем этапе складывающаяся военно-политическая ситуация сделала неприемлемым роспуск по домам войск по окончании каждого конфликта, но содержание их в мирное время было невозможным по хозяйственным соображениям. Выходом и стали отчасти армии наѐмников в Европе (по окончанию одной войны нанимающихся на другую в другом регионе), отчасти содержание позднефеодальных иррегулярных формирований (жандармы, «посполитое рушение», сипахи, поместная конница и т.п.), в мирное время находящихся на самообеспечении. Второй этап ВР ознаменовался открывшимися возможностями государств содержать постоянно (регулярно) крупные армии мирного времени (это же касается и флота, ставшего в рассматриваемый период неимоверно затратным предприятием)5. Это как раз то, что сделало эти формирования армиями современного типа. Для этого были найдены соответствующие организационные средства, о которых – ниже. В политической сфере главное на данном этапе то, что ведение войны современного типа окончательно становится прерогативой больших государств. Третий этап ВР (первая треть XVII – начало XVIII/либо даже начало XIXвв.) был потрачен на совершенствование массовой регулярной армии и приведение в соответствие с нею госаппаратов участников европейской военно-политической игры (куда в качестве инструмента преобразования входит и Великая французская революция, вылившаяся в наполеоновские войны). Этот этап не демонстрирует качественной специфики в тактике или в средствах обеспечения военных действий, как предыдущие; это – этап завершения ВР во всех общественных сферах, постепенное затухание еѐ новизны, а также реализация как геополитических и геоэкономических возможностей, предоставляемых армией современного типа, так и требований, накладываемых ею на то или иное обществореципиент. Военные революции в истории – не редкость. Выделение профессионального войска наряду с племенным ополчением, возникновение кавалерии, постоянное войско Римской империи и Древнего Китая, изобретение стремени, стальное оружие, глубокое седло, применение пороха и т.п. – всѐ это шаги, существенно менявшие технологии ведения войны в различных регионах ойкумены. Однако ни один из предыдущих переворотов не предоставлял его адептам «окончательных» преимуществ над «не приобщившимися» противниками. И римские легионы, и китайские армии неоднократно терпели серьезные поражения в столкновении с противниками, применявшими альтернативную тактику и принцип строительства вооруженных сил. И блистательная тяжелая феодальная конница риттеров-жандармов, столкнувшись с легкой поместной конницей Ближнего Востока, не демонстрировала заметных преимуществ. Это же можно сказать и о тяжелой итальянской наѐмной пехоте, венгерских гусарах и «посполитом рушении» Польши в столкновении с янычарами и тимариотами Порты. Рассматриваемая ВР резко изменила ситуацию: она толкнула военную историю в безальтернативный коридор, где реализовался принцип «сдавайся или делай как мы». 5 Как раз второй этап ВР превратил столкновение полевых армий с их линейной тактикой боя в подобие столкновения двух пушечных флотов с выстраиванием в параллельные линии и интенсивным огневым взаимовоздействием. В определенном смысле «протестантская» школа и перенесла морскую тактику с еѐ материалоѐмкой пороховой перестрелкой – на сушу. Известно, что мироаналитики – это приверженцы экономцентризма, согласно которому всѐ – есть проявление хозяйственной активности обществ. Период ВР в этом смысле – как раз то время, когда трудно разделить хозяйственную и военную эффективность конкретных обществ. Здесь проходит водораздел, критический «момент истины» для сообщества ойкумены: кому удастся перешагнуть рубеж, за которым можно поддерживать армию современного образца (а кому - нет)? Этот инструмент в свою очередь позволил перевести становление колониальной системы из состояния «точечных» факторий (соседствующих с местными традиционными режимами, которые стараются извлечь из факторий собственную выгоду) в состояние глубокой колонизации (с ликвидацией местных традиционных режимов путѐм прямого применения военной силы), в которой используются либо регулярные войска (Индия, Новая Англия), либо практики регулярной армии, используемые иррегулярными формированиями (освоение Дикого Запада, невозможное без массированного применения огнестрельного оружия и тактики «вагенбургов»). Понятно, что в тяжелое положение попали государства, военная революция в которых сорвалась. Однако известно, что и завершённая ВР для одних еѐ адептов становится ключом к колониализму, для других – превращает подконтрольные общества в периферийные хозяйственные образования (в качестве такого победителя-проигравшего мироаналитики рассматривают, например, Россию). Т.е., очень может быть, что «ответ» каждого конкретного общества на требования ВР в имплицитном виде содержит механизм, описание которого остаѐтся главной проблемой МСА: грубо говоря, почему одно общество попадает в «ядро» мир-экономики, а другое – в придаток-Периферию? Постараемся ответить на этот вопрос применительно к феномену ВР. Здесь не обойтись без методики сравнения, достаточно формальной, чтобы идиографические нюансы конкретных примеров не заслоняли универсальных факторов, которые можно рассматривать как переменные. Имеется в виду методы «единственного сходства» и «единственного различия» Бэкона-Милля. Для начала определимся с наиболее значимым фактором второго этапа ВР, т.е., собственно самого скачка в технологии войны. Для этого следует иметь в виду всю совокупность факторов, обычно упоминаемых для объяснения самой возможности ВР. При этом нам будут нужны только такие факторы, которые можно представить в качестве переменных – поэтому, например, «за кадром» останутся все коллизии предыдущей военной истории, вся совокупность уникальностей, с помощью которых обычно объясняется изобретение огнестрельного оружия, трансформация тактических приемов и т.п. Факторы-переменные, обычно называемые, немногочисленны: абсолютизм, а также практики фискально-бюрократического администрирования. По общему мнению, это как раз те инструменты, которые позволили казне государств-реципиентов ВР нести материальные издержки нового, небывалого прежде масштаба. Интересно, что сторонники концепции ВР исходят из того, что сама необходимость обеспечивать армии «нового образца» тем-то и тем-то повлекла за собой изменения в политической, экономической, социальной, культурной и прочих сферах. Это подход по принципу «Сказав «а», скажешь и «б»». Понятно, что при этом в воздухе повисает вопрос: а что же стало тем сепаратором, который отделил «успешные» с точки зрения ВР общества от «неуспешных»? Почему в Швеции логика ВР сработала и повлекла за собой социальнополитический переворот, а в Турции – нет? Безусловно, это вопрос о специфике «местной почвы» военной революции. На него необходимо ответить таким образом, чтобы выявляемые специфические обстоятельства можно было сравнивать между собой: т.е., они должны обладать качеством всеобщности («универсальны»). По этой причине «за кадром» остаются, например, разного рода соображения о цивилизационной специфике (изрядно сдобренной, к тому же, девелопментализмом). Например: цивилизационное ядро Турции (ислам, политический авторитаризм) одновременно есть тот особый груз архаики, который не тяготил в рассматриваемый период общества Европы. Именно по этой причине турки «отстали навсегда». В случае с Россией такая логика действовать уже не будет (цивилизационное ядро в принципе схожее, но результаты иные). Не будет она действовать и в случае с Речью Посполитой (цивилизационное ядро явно европейское, а результаты те же, что и в Турции). Выходит, что «цивилизационная» причина срыва ВР в Турции – это объяснение, пригодное исключительно для Турции. Никакой практической пользы (предсказательной силы и пр.) такая фрагментация метода не даѐт. Попытаемся «взвесить» значимость того и другого фактора. Америку здесь мы не откроем, но зато «поверим гармонию алгеброй», встанем на более-менее твѐрдую почву сравнительного анализа. Итак. Странами, совершенно точно прошедшими через второй этап ВР, являются: Нидерланды, Швеция, Англия, Россия, Пруссия, Франция, США. Абсолютистские режимы совершенно точно сложились в четырех из них – всѐ остальное ограниченные монархии или республики. Т.е., единственным сходством здесь оказываются те самые «практики фискально-бюрократического администрирования», которые позволили интегрировать местные сообщества в единый корпус государственного налогообложения. В развѐрнутом виде эти практики получили ѐмкое обозначение: «сквозная государственность», что означает сквозное проникновение государства во все сферы социальной жизни (сквозная система власти сверху донизу с разрушением административной локальности, обеспечение универсализации внутреннего рынка, обучение по единым образцам, единый официальный язык, национально-государственная самоидентификация подданных, обеспечивающая солидарность и пр.)6. По методу «единственного сходства» из выделенных факторов значимым для второго этапа ВР является фактор «сквозной государственности», а не сам абсолютистский режим (с которым «сквозную государственность» нельзя связать однозначно), как привыкли писать историки. Остается только выяснить, каков причинный механизм, увязывающий «сквозное государство» с потребностями ВР. Обычные объяснения историков - «сквозное государство» возникло потому, что иначе проблему обеспечения армии современного типа решить было нельзя – такое объяснение от функциональной причинности ничего не дает для понимания посредничества в отношении между тем обстоятельством, что государству требуются более интенсивные расходы, и конкретными практиками бюрократизированного абсолютизма (вариант: бюрократизированной республики). Когда дело касалось только заимствований в военно-технической сфере – здесь успех сопутствовал обширному списку обществ – от Испании и Португалии до Турции и Ирана. Но заимствования в самой сфере социальной организации оказались возможными отнюдь не для всех участников этого списка (и дело тут вовсе не в цивилизационно-культурных 6 Подробно об этом см.: Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены. – М.: Логос, 2002. С. 356-359. барьерах, что доказывает опыт, с одной стороны, Испании, Польши и Священной римской империи, а с другой стороны - России). Следовательно, необходим поиск факторов, делающих возможным возникновение «сквозной государственности», а с нею – решение проблем «запитывания» второго этапа ВР. Можно обнаружить множество таких факторов, которые обычно приводятся как значимые для объяснения «сепарации» стран на участников/неучастников второго этапа ВР. Эти факторы: разновидность геокультурного (политико-конфессиональный фактор, объясняющий распространение «протестантской» военной школы с точки зрения общекультурных заимствований), геополитического (та или иная версия «сверхрасширения» или «позиционного преимущества» конкретного общества a la Р.Коллинз)7, геоэкономического (положение территории государства относительно мировых торговых развязок, деловых центров, предоставляющее/лишающее его преимущества с хозяйственной точки зрения), а также фактор большей/меньшей успешности на предыдущем этапе (военные успехи, финансово-экономическая, политикоконфессиональная успешность – словом, всѐ, что могло заставить следовать в дальнейшем «инерции успеха», «почивать на лаврах»). В поисках факторов, значимых для возможности поддержания «сквозной государственности», можно обратиться к другому методу – «единственного отличия». Он понадобится для сравнения следующей группы участников военного состязания: России, Франции и Турции. Известно, что первым удалось провести второй – ключевой этап ВР, а Порта не смогла этого сделать. Сравнивать этих участников ВР позволяют похожие внутренние условия поддержания военной машины. Первый этап ВР в целом начался для всех трѐх политических субъектов сходным образом: более или менее выраженный абсолютизм, а также поместное войско совмещалось с соединениями «огнестрельной» пехоты, содержащимися из казны (капыкулу, стрельцы, мушкетѐры) – т.е., первый этап ВР с той или иной спецификой характерен для всех этих участников. Причем, в Турции всѐ это достигло наиболее выраженного вида. Феномен турецкого военного отставания обычно объясняется либо «восточной спецификой» (говорить, что Порта отличалась особой косностью, не принимая европейские военные новинки, не приходится, поэтому упирают на некую социальную или технологическую косность), либо традиционным характером хозяйства османской империи (с экстенсивным типом поведения аграрного «райята», задавленного бременем непрерывных войн), либо более или менее красочно описывается административно-политический кризис, поразивший Турцию уже в XVII в. «Социальная косность» (ислам, культурный барьер с Европой и пр.) – это апелляции к цивилизационному дискурсу, не имеющему познавательных перспектив. Хозяйство Турции в рассматриваемый период было не более аграрным, чем хозяйства России или Франции. Это был период крайне разорительных войн на востоке и на западе Европы (Ливонская война, «итальянские войны»), оплачиваемые русским и французским крестьянством. Что же касается кризиса политического режима Порты (дефицит бюджета, укрепление позиций чиновничества и торговцев-ростовщиков, взятки, покупка должностей, правление всесильных временщиков, деморализация корпуса янычар и пр.), то всѐ это – аналоги процессов, которые можно обнаружить и во Франции Бурбонов, и в Московском государстве, и даже в довикторианской Британии. С точки зрения метода «единственного отличия» все три эти фактора не могут быть признаны значимыми. 7 Об этом см., напр.: Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: Случай советского коллапса // Время мира. – Новосибирск, 1998в. – Вып. 1. Остаются общие перечисленные выше геоэкономический, политикоконфессиональный факторы, фактор «позиционного преимущества» (геополитического расширения), и фактор успешности на предыдущем этапе. Каждый из них требует по себе отдельного анализа. Политико-конфессиональный фактор сразу наталкивается на случай успешности ВР в России. Применительно к этому случаю в литературе существует известный «обход» от исторической эмпирики: Московское государство уже в XVII в. оказалось «естественным» союзником протестантских стран в их борьбе против католиков – общей предпочтительностью контактов и объясняется выбор между двумя «прогрессивными» военными школами того времени. Почему так не могли поступить в Турции? Где Порта – и где Нидерланды со Швецией, что им было делить? Серьезные противники, с которыми столкнулась Порта – это католические Габсбурги, венецианцы и Речь Посполитая. Т.е., такое объяснение «адресное» - применяется только в рамках отечественной истории. При внимательном рассмотрении политико-конфессиональный фактор вообще не может быть признан значимым. В рассматриваемый период Россия вела войны не только с католической Польшей (из-за Смоленска), но также с протестантской Швецией (из-за старых крепостей балтийского побережья). Т.е., конфессиональные ограничения в рассматриваемый период не являлись непреодолимым барьером – в сходной ситуации (равной конфликтности с католиками и протестантами) православная Россия, тем не менее, решила проблему заимствования «протестантской» военной школы и обеспечивающего еѐ «сквозного государства». Причем, известно, что пик такого заимствования пришелся на период Северной войны, где петровская Россия вместе с католической Польшей воевала против протестантской Швеции. История Франции (хотя и с учетом «гугенотского сектора» французской социально-политической реальности) также демонстрирует отсутствие «конфессионального барьера». Словом, данный фактор не является отличием только Османского государства, а, следовательно - значимым для настоящей темы. Что касается фактора успешности на предыдущем этапе, то здесь Турция в исторической литературе действительно вне конкуренции. Ситуация там обычно представляется как зеркальная по сравнению с кризисом Европы 15 -16 вв. Попробуем всѐ-таки провести сравнение. Следует учесть, что значимый период (рождение и становление «протестантской» военной школы и обеспечивающей институциональности) относится к началу - первой трети 17 в. Нас должно интересовать, насколько успешным было существование трех рассматриваемых государств накануне этого периода. Московское государство, потерпев поражение в Ливонской войне, перенесло Смуту; Франция, потерпев поражение в «итальянских войнах» и войнах со Священной римской империей (пер.пол. 16 в.), перенесла внутренние религиозные войны (1562 – 1598гг.). Выраженные геополитические победы России и Франции относятся уже к середине 17 века: Россия присоединила Украину; Франция по Вестфальскому (1648г.) и Пиренейскому (1659г.) миру сделала значительные территориальные приобретения в Европе. Увы, в случае с Турцией процесс развивался почти аналогично: вторая половина 16 века – неуклонный закат военной мощи (в войне с Габсбургами 1593 – 1606 гг. военная машина Порты окончательно забуксовала). В начале 17 века в Османской империи вспыхнула Джелялийская смута, до основания потрясшая устои турецкого общества (в т.ч. старую военную организацию). Т.е., ко времени вызревания второго этапа ВР Турция в целом не только была неуспешной в военно-политическом смысле, но тимарная система была дискредитирована внутриполитически (как позже казаки и стрельцы в России). В таком случае утверждения о том, что Турция проиграла военную гонку потому, что выиграла первый еѐ этап – выглядят несколько абстрактными. Фактор «позиционного преимущества» (геополитического расширения, «центральности/окраинности» и т.п.) также имеет место в литературе по проблеме объяснения заката Порты. Так, по мнению В.Макнила, эффективный радиус действия турецкой армии составлял 900 миль (то расстояние, которая она могла пройти пешим ходом, чтобы до зимы успеть вернуться домой)8. Именно столько надо было пройти от Стамбула до Вены.9 Суть в том, что Порта достигла логистических пределов, в которых армия могла эффективно воевать. Дальше начинались уже чрезмерные издержки, они-то и съели все средства, которые можно было направить на инновации. Более сложная версия «позиционного преимущества» связана со всѐ более диверсифицированным пространством для контроля (в империю включались всѐ новые этносы и экономические регионы, требовавшие всѐ более разнообразных видов контроля), что увеличивает нагрузку по управлению, а соответственно, и фискальное напряжение. Еще одна версия связана с собственно военным напряжением: в еѐ рамках выделяется «центральное» и «окраинное» положение конкретного общества. «Центральное» обладает очевидными минусами, поскольку имеет более протяженную границу с большим количеством врагов, нежели «окраинное», обладающее в этом смысле «позиционным преимуществом». Стоит сказать, что гипотеза геополитического «сверхрасширения» Р.Коллинза, превосходно объясняя его конечный результат (фрагментацию государства), всѐ же малопригодно для объяснения разного рода промежуточных состояний (одно из которых нас интересует). В самом деле: нас интересует не то, почему распалась Османская империя, а почему не был завершен один из социальных процессов, вследствие чего уже в 19 веке Порта терпела поражения «по всем азимутам». Для выделения факторов по двоичному принципу «был/не был» гипотеза «сверхрасширения» мало что даѐт. Действительно: логистические издержки Порты вряд ли превосходили российские – 900 миль Стамбул-Австрия (1450 км) ненамного существеннее, чем 1200 км Москвабалтийское побережье (или почти такой же отрезок Москва-Киев), конечные точки русских притязаний накануне второго этапа ВР. Надо также учитывать, что в распоряжении Турции было «внутреннее» Чѐрное море, а также монополия на восточную часть Средиземного моря, что очень сильно компенсировало логистические издержки. Что касается «центральности», то к середине 17 в. Россия граничила с Турцией, Ираном, Речью Посполитой и Швецией. Дуга военно-политического напряжения получилась ничуть не менее длинная, чем у Турции (при меньшем количестве людских ресурсов и больших транспортных издержках). Принимая во внимание обстановку на юге и юговостоке Порты, можно сказать, что она в данный период – государство скорее «окраинное», нежели «центральное». Что касается культурной диверсификации Османской империи, то и Россия и Франция демонстрируют аналогичную (Украина, Карелия, Поволжье и Прикаспий, Урал и Сибирь; юго-восток Канады, устье Миссисипи, южно-американская Гвиана вплоть до Амазонки, часть Сенегала и Гвинеи, часть побережья Индии). Можно спорить о большей или меньшей «лоскутности» сравниваемых 8 9 Здесь надо заметить, что войска Порты громили противника гораздо дальше – дальше территории современного Египта и вплоть до территории современного Йемена. участников ВР, однако с позиции «был/не был» и здесь нельзя обнаружить искомого различия. Геоэкономический фактор в нашем случае, пожалуй, и будет тем самым «единственным отличием». Известно, что заокеанская экспансия Испании и Португалии открыла обходной путь в Индию, Индонезию и Китай (обессмыслив мир караванов Среднего Востока), а также обеспечила Европу товаром для обмена с Востоком – драгоценными металлами Мексики, Бразилии и Аргентины (без чего перехват торгового пути вообще не мог состояться). Параллельно для обеспечения заморского хозяйства иберийцами была перехвачена африканская работорговля. Средиземноморье, бывшее до этого средоточием деловой активности, уступает свои позиции атлантическому побережью Европы. Соответственно и вся транспортно-хозяйственная система с «внутренним» Средиземным морем уступает позиции аналогичной системе с «внутренним» Балтийским морем. Узел транзитной Левантийской торговли «улизнул изпод носа» не только республиканской Венеции, но и имперской Порты, «снимавшей сливки» самим поддержанием флота в Средиземноморье. Что, кстати, почувствовал Пѐтр в ходе «Великого посольства» (даже столицу сдвинул, чтобы после него никто сдуру к геополитике «левантийского образца» не вернулся). В случае с Францией всѐ ясно: она как раз оказалась в центре ядра новой трансконтинентальной торговли. Что касается России, то московскому правительству оставалось сделать один шаг – в Прибалтику. Этот шаг и совпал с завершением второго этапа ВР в России. Хозяйственная система Прибалтики кроме известной роли хлебной базы теперь играла роль базы строительного сырья для флотов всех торговых гигантов Атлантики. Подключиться к нему означало участие в прибылях всех Ост-Индских компаний (и прочих компаний) того времени. Словом, для Франции и России геоэкономическая ситуация была иной, чем в случае Порты. Т.о., «единственное отличие» в данном сравнительном ряду найдено – это геоэкономический фактор, значимый для устройства «сквозного государства» в странах с абсолютистским режимом и значительным сектором феодально-милиционной комплектации войск. Прежде чем говорить о том, какого рода связи могут существовать между условиями «сквозной государственности» и способами социальной организации, следует предпринять сравнительный анализ случаев иного рода. Это – случаи республик, квази-республик, и ограниченных монархий периода ВР: Англии, Речи Посполитой, Ганзейского союза и Нидерландов.10 На сей раз сравнительный ряд получился еще более пѐстрым, однако важными объединяющими характеристиками в данном случае будут: наличие во внутреннем устройстве значительного слоя автономных держателей значимых ресурсов (АДЗР) (в большинстве работ считается, что именно поэтому абсолютизм оказался там невозможен); а также того или иного рода успешность в проведении первого этапа ВР. Под этой успешностью в случае Польши понимается наѐмно-милиционная система комплектования войска (а также казѐнный сектор «кварцяное войско»); в случае Голландии – наѐмная армия и успешная «война крепостей» первого периода «восьмидесятилетней войны», в случаях с остальными участниками – сильный пушечный флот первого этапа ВР (Ганзейский флот еще в первой трети 16в. был самым могущественным на Балтике, и во многом послужил образцом для английского, В данном случае представление об «автоматическом» возникновении СГ в абсолютистски ориентированных политических образованиях «не работает». 10 голландского и шведского флотов; в конце 16в. английский военный флот заявил о себе разгромом «Непобедимой Армады»). Основное значимое различие между данными участниками состоит в том, что Голландия и Англия смогли начать второй этап ВР (смогли наладить регулярные армию и флот), а Ганза и Польша – нет. Для первых обычно указывается геокультурная причина возникновения «сквозной государственности» (заимствование): Голландия заимствовала практики бюрократического администрирования у Испании, а Англия, в свою очередь – у Голландии. Для Англии отдельно указывается плодотворное взаимодействие крупного торгового капитала11 и королевской власти, приведшая к монополизации заморской торговли и развѐртыванию крупного торгового/военного флота (то же самое касается и взаимодействия голландского капитала и Генеральных Штатов). В качестве основной причины военного неуспеха Ганзы называется отсутствие политической централизации, а для Речи Посполитой – наличие автономной «благородной» шляхты (сейма, магнатов), не заинтересованной в росте могущества короны. Геокультурный фактор как значимый для объяснения военно-экономического неуспеха Ганзы и Польши сразу может быть снят: ведь этот путь оказался вполне открыт, например, для Англии. По поводу взаимодействия власти и капитала в деле монополизации торговли – здесь голландцы и англичане не открыли ничего нового – торговых преимуществ и привилегий активно добивалось для себя купечество Ганзы у окрестных государей на Балтийском и Северном морях (при помощи представления денежных ссуд, торгового посредничества, а иногда и каперства). Отсутствие политической централизации Ганзы12 «перекрывается» политической централизацией Речи Посполитой, примерно аналогичной британской. Однако известно, что Корона не спасла Польшу от поражения в военно-экономической гонке. Польская шляхта, защитница «золотой вольности», вряд ли существенно превосходила своей автономностью голландских регентов (в отношении штатгальтера) или английских лендлордов (в отношении короля), и поэтому тоже не может считаться «единственным отличием». Что касается геоэкономических преимуществ, то данный сравнительный ряд подобран удачно: все фигуранты расположены в пределах, открывающих доступ к морским коммуникациям Атлантического делового узла (что же касается Ганзы и Нидерландов, то именно их посреднические операции привели к возникновению самого этого узла). В действительно значимый фактор военно-экономического неуспеха превращается фактор геополитического «сверхрасширения». Все торговые республики Средних веков и Нового времени начинаются как части/вассалы неких крупных политических образований (Венеция – вассал Византии, Ганза – «вольные города» Священной Римской империи, Нидерланды – провинции габсбургской Испании), и с фрагментацией этих образований для республик начинается как возрастание могущества, так и возрастание угроз. Для Ганзы кризис империи стал вызовом безопасности и толкнул к осуществлению первого этапа ВР на море (создание «регулярного» сектора на флоте). Противостояние окрестным 11 Этот торговый капитал был, кстати, организован по образцу ганзейского. Хотя элементы политической централизации просматриваются и у Ганзы: главный город союза Любек имел право представлять весь союз при подписании внешнеполитических документов, а также содержал союзный военный флот. 12 курфюрстам, герцогам и епископам в определенном смысле компенсировалось преобладанием над заморскими соседями. Однако военно-политическое возвышение Швеции, Англии и, отчасти – Дании и Норвегии – открыло «второй фронт» военносилового противодействия «монополизирующей» роли ганзейского флота. В итоге в 1630г. Ганза ответила отказом на предложение императора Фердинанда о военно-морском сотрудничестве: это были уже совершенно неподъемные военные траты для союза. Что касается Речи Посполитой, то во второй половине 16 – начале 17 вв. она на востоке выходит к Московии, на юге к Турции и Крымскому ханству (с которыми теперь, после экспансии на Украину, должна более плотно взаимодействовать), на севере в соседях оказывается Швеция (с которой Польша борется за Ливонию). На момент распространения практик второго этапа ВР ничего подобного «второму фронту» не наблюдается ни в Нидерландах, ни в Англии. Т.о., можно выделить две группы сообществ, принявших активное участие в военной революции. Критерии выделения – это и исходные позиции военной организации, и политического устройства, а в итоге – значимые факторы успешности построения «сквозной государственности». Говоря о внутренних исходных позициях, можно получить второй слой сравнения для нахождения других значимых факторов. Второй не-успешной участницей «гонки вооружения» (кроме Порты) оказалась Испанская империя. При сравнении еѐ с Францией и Россией можно выявить следующую линию различения: это то, что можно назвать «организационная компенсация». Если в первом случае это будут наѐмные армии, поддерживаемые заокеанским колониальным сектором, то во втором – отсутствие такого сектора и полуфеодальные армии как способ содержания крупных непроизводительных структур на собственном «подножном корму». Практики этого рода являются одним из возможных средств для возведения «сквозного государства». Ни Испания, ни Португалия не стали лидерами «военной революции», хотя имели средства для приобретения самых боеспособных воинских контингентов Возрождения. В случае с торговыми республиками и ограниченными монархиями с выраженной институциональностью заморской торговли (Ганза, Нидерланды, Англия) бросается в глаза отсутствие заокеанского колониального сектора у городов Фландрии (как торгового центра Северной Европы). В связи с чем монополия торговли ганзейских купцов ограничивалась «государями» прилегающих европейских территорий. Т.е., способ «запитывания» СГ сообществ этого типа как-то связан с поддержанием монопольного права вести обмен с неевропейскими политическими центрами. Эти два способа компенсации издержек построения «сквозной государственности» очень сильно похожи на представление о «мир-империях» и «мир-экономиках» в МСА. Как можно объяснить получившуюся структуру из двух элементов, для первого из которых значимы территориальное соседство с геоэкономическим центром ойкумены, а также экономический «локализм», а для второго – геополитическая «окраинность», а также институционализация заморской торговли и интенция к поддержанию монополии на заокеанскую торговлю? Понятно, что для участников ВР первого типа важен доступ к «валюте» для обмена на технологии построения СГ (закупались специалисты, брались уроки «повышения квалификации», как это было у Петра в Голландии), а для этого требовалось овладеть ресурсами, значимыми для существования узла заокеанской торговли (зерно, сырьѐ для корабельной оснастки). Для участников второго типа важна поддержка монополии на обменные и посреднические операции. Утрата геополитического «окраинного» преимущества для них собственно означает, что вокруг вырастают новые политические центры, которые монополию больше не подтверждают, а, наоборот, оспаривают. И при этом нет «отдушины» в виде заведомо слабых политически колоний.13 Именно слабость политических субъектов (курфюрстов, королей, навабов и пр.) делает гарантии монополий дешевле. Тогда возникают «треугольники извлечения прибыли» (вроде: «Япония-Голландия-Китай», «Индонезия-Голландия-Европа»). То есть, в случае, если есть выход в военно-политически слабую окраину (западную и не-западную периферию), успешность в построении неабсолютистских СГ имеет высокую вероятность (Голландия, Англия). Если такой выход закрыт (обременѐн геополитической напряженностью нескольких политических центров) – успешность в построении СГ демонстрируют абсолютистски организованные сообщества. Здесь не играют роли АДЗР и институты торговли с их стремлением к монополизации дальних операций. Зато критически важно сохранение фрагментов «поместного» способа комплектации вооруженных сил, а также близость к мировому узлу деловой активности. Там, где не смог состояться в военном отношении Ганзейский союз, выросло три гиганта «военной революции» - Швеция, Россия и Пруссия (все – на геоэкономических ресурсах Прибалтики). Вкратце динамика взаимовлияния двух способов устройства СГ выглядит так. Некие, по внутренней логике, «мир-имперские образования» (где интересы накопления капитала – «автохтонны», обычно это центры морского побережья) возникают как зоны, приспособленные к заморской торговле, и прикрытые (зависимые от) от крупных, но «рыхлых» политических центров (Византия, Священная Римская империя, владения испанских Габсбургов) с развитой институциональностью обменных операций. В период упадка этих политических центров торговые республики достигают пика могущества и и создают систему накопления торгового капитала (торговое посредничество, монопольная торговля, займы). Окрестные государи, которые предоставляют монополии и получают займы, спонсируют этот быстрый рост. Этой системой накопления начинают пользоваться эти самые окрестные государи (для них она – система накопления престижа и собственной локальной политической значимости). Происходит увеличение военных возможностей окрестных политических центров, в результате торговые республики теряют монополии. Там, где их удается сохранить – там можно наблюдать наибольший успех в создании СГ и революционного прорыва в военном деле. А сохранить их удается, если положение «торговой республики» «окраинное» (есть выход к слабым, еще не вовлеченным в лоно центра деловой активности режимам). Колониальные захваты и военно-политическое подчинение местных режимов начинается с завершением второго этапа ВР. Предшествует же ей монополия на торговые операции как способ компенсации фискального кризиса, сопровождающего строительство «сквозного государства». 14 13 Т.н. «первую британскую империю» (до завоевания Индии) связывают с американскими переселенческими колониями, политически неполноценными хозяйственными очагами Англии. / см. об этом: Ерофеев Н.А. Империя создавалась так…М., 1964. С. 24 – 112. 14 Очень извиняюсь, что не смог сделать электронный вариант соответствующих тренд-графов. Будут на семинаре. Литература Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV - XVIII вв. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 2006. Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. М., 2003. Т. II. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. СПб., 1996. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. IV. СПб., 2001. Ерофеев Н.А. Империя создавалась так…М., 1964. История западноевропейских армий. М., 2003. Кревельд М. ван. Трансформация войны. М., 2006. Маккенни Р. XVI век. Европа. Экспансия и конфликт. М., 2004. Мак-Нил У. Восхождение Запада. Киев - М., 2004. Мир и война: культурные контексты социальной агрессии. М., 2005. Нефедов С.А. Первые шаги российской модернизации: реформы середины XVII века // «Вопросы истории». 2004. № 4. С. 33-52. Поршнев Б.Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976. Свечин А.А. Эволюция военного искусства. М., 2002. Тарле Е.В. Политика: история территориальных захватов. XV - XX века. М., 2001. Вайнштейн О.Л. Россия и Тридцатилетняя война. Л., 1947.
