концептуальное осмысление национальной безопасности сша
advertisement
КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ США: РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ПОДХОД И ЕГО ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ПРОЦЕСС ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ (ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ) М.И. Рыхтик Нижегородский государственный университет В отечественной и зарубежной историографии идет давняя и острая дискуссия относительно того, какое влияние партийная идеология оказывает на формирование внешней политики Соединенных Штатов Америки. Одни ученые (причем принадлежащие к разным научным школам) считают, что партии не имеют четких принципов, позиций и, следовательно, идеологии. Одним из первых, кто дал такую характеристику существовавшим на тот момент партиям, был Алексис де Токвиль. В этом поддержали его и американские исследователи: В. Вильсон, Джеймс Брайс и др. [1]. В прогрессистско-радикальной историографии США, так же как и в литературе советского периода, утвердилось мнение, что между республиканцами и демократами с конца XIX века перестали существовать какие-либо различия. Обе эти партии стали обслуживать интересы крупного капитала [2]. Таким образом, отрицался конфликтный характер партийной системы. Однако это утверждение, как справедливо отмечает В.В. Согрин, скорее является преувеличением. Уже в первой половине XX века появились работы, в которых подчеркивались различия между политическими партиями. Межпартийная борьба периода президентства Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона подталкивала ученых обратить более пристальное внимание на природу межпартийных конфликтов. Одной из причин этих конфликтов, по мнению исследователей, и являлось различие в идеологиях двух партий: демократов и республиканцев [3]. Партийная идеология в США Достаточно сложно ответить на вопрос, что такое партийная идеология. В одной из последних работ американского ученого Джона Геринга, на наш взгляд, дается толкование этого понятия, которое может быть использовано и для данного анализа. Партийную идеологию составляют три основных компонента: логически связанные идеи и принципы, особенность и «отличность», а также их устойчивость. Природу этих положений он предлагает рассматривать в рамках конкретно-исторических исследований [4]. Для нас важно определить, насколько политика республиканской администрации в области национальной безопасности является отражением интересов каких-либо классов или социальных групп, продуктом внутрипартийной эволюции или же отражением конкретной социальноэкономической ситуации внутри страны. Каково влияние культурно-исторических факторов на восприятие проблем безопасности в американском обществе. Особое место следует уделить роли и влиянию внешних факторов на решение проблем национальной безопасности США. Анализ партийных документов, выступлений лидеров и, в первую очередь, программ партий позволит выделить устойчивые положения, которые рассматриваются руководством партии в качестве важнейших принципов, подлежащих соблюдению в случае победы на выборах. Партийная идеология в США и в Европе отличается друг от друга. Именно с этим связана, на наш взгляд, сложность в определении американской партии как консервативной или либеральной, радикальной или социалистической. Например, понятие «либерализм», широко распространенное в Европе и понятное большинству жителей «Старого света», в США стало применяться в его современном 73 смысле только в конце президентства Франклина Рузвельта. Либералами тогда называли всех тех, кто придерживался не только либеральных, но и левых взглядов [5]. Анализ межпартийной борьбы по внешнеполитическим проблемам показывает, что южные демократы иногда более консервативны, чем республиканцы. В.В. Согрин приводит, например, следующие цифры, характеризующие современную ситуацию по партийному размежеванию. 38% верхнего эшелона демократов против 10% у республиканцев идентифицируют себя как либералы. Одновременно 65% республиканцев против 27% у демократов определили себя как консерваторы [6]. Эмпирического материала можно подобрать достаточно, чтобы подтвердить любую концепцию относительно приверженности той или иной партийной идеологии. Тем не менее в новейший период идеологию республиканской партии неизменно называют консервативной. Как справедливо заметил В.В. Согрин, в основе американской двухпартийной системы лежат консенсус и альтернативность [7]. Консенсус означает согласие внутри партии и между партиями в отношении главных принципов политической культуры. В нашем случае речь идет о стратегической культуре. Политик, участвующий в выборах, апеллирует не только к своим сторонникам, но ко всем гражданам страны. Он действует как национальный лидер, стараясь предложить избирателям наилучший вариант развития общества. Принцип консенсуса стал важнейшей характеристикой двухпартийной системы после Гражданской войны и ликвидации рабовладения. С этого времени обе ведущие партии признали социально-экономические и конституционно-политические основы американского общества [8]. По мнению историка Джеймса Бернса, американскую партийную систему не следует рассматривать как исключительно двухпартийную. Кто бы ни был в оппозиции, и демократическая, и республиканская партии могут быть разделены на президентскую и парламентскую. Они имеют ряд отличий, поскольку у каждой своя идеология, организация, руководство и тактика поведения. Парламентская партия действует через лидеров обеих палат и руководителей комитетов. Президентская партия осуществляет свою деятельность через национальный партийный комитет, национальный конвент и политические организации на местах [9]. Не всегда республиканская президентская и республиканская партия в Конгрессе будут иметь одинаковую позицию по одним и тем же вопросам. Однако один вывод американского историка представляет особую ценность для нашего исследования. В вопросах внешней политики обе президентские партии (демократическая и республиканская) более либеральны и интернационалистски настроены, чем партии, работающие в Конгрессе. По мнению Бернса, президентская партия чаще всего настроена про-европейски. В то же время он отмечает, что «парламентские республиканцы» отдают приоритет азиатскому направлению [10]. Поведение ведущих лидеров «великой старой партии» в Конгрессе после Второй мировой войны подтверждает верность этого вывода. Нам трудно согласиться с выводами некоторых исследователей, считающих республиканцев приверженцами исключительно изоляционистской традиции во внешней политике. Социальная природа изоляционизма, как отметил Н.И. Иноземцев, «весьма сложна» [11]. Изоляционизм использовали и как средство осуществления права на независимость и суверенитет, и как средство противодействия экспансии европейских государств в Латинской Америке, и как отказ связывать себя политическими обязательствами с другими странами, в первую очередь, европейскими. Республиканцы чаще, чем демократы, использовали лозунг изоляционизма в идеологических целях, находясь в оппозиции [12]. В то же время, заняв Белый дом, республиканские администрации не останавливались перед активным вмешательством в мировые процессы. Начиная с первой республиканской администрации А. Линкольна, ее лидеры проводили экспансионистскую политику, защищая торговые, экономические и политические интересы страны далеко за пределами национальных границ. 74 У. Сьюард активно участвовал в переговорах по покупке Аляски, а Ю. Грант лоббировал вопрос о приобретении Виргинских островов, Б. Харрисон поддерживал вхождение Гавайских островов в состав США, У. Макинли одобрял решение о начале войны с Испанией, аннексию Филиппин и политику «открытых дверей» в Китае. Все это свидетельствует о приверженности лидеров президентской республиканской партии в конце XIX — начале XX века интернационалистской традиции. XX век дает нам еще больше примеров проявления интернационалистской политики республиканских администраций США. Теодор Рузвельт и его преемник Уильям Тафт проводили активный внешнеполитический курс: Панама, Китай, конференция по международному праву и другие проблемы волновали официальный Вашингтон. Даже в 1920-е годы, которые по традиции принято именовать периодом изоляционизма [13], Соединенные Штаты выступили инициаторами созыва международной конференции по разоружению в Вашингтоне, Ф. Келлог (государственный секретарь в администрации К. Кулиджа) подписывает несколько двусторонних соглашений о ненападении. Г. Гувер пошел на сотрудничество с Лигой Наций и, в отличие от своего оппонента на президентских выборах демократа Ф. Рузвельта [14], искал совместно с другими странами коллективный выход из разразившегося мирового экономического кризиса. Однако, несмотря на эти факты, республиканская партия США традиционно отождествляется со сторонниками изоляционизма, который трактуется и понимается по-разному, однако, в общем, может быть охарактеризован как отказ принимать международные обязательства, особенно с участием европейских государств. Попытку разрешить это противоречие предпринял Бернс, который предложил выделять политику партии в период пребывания в Белом доме и тогда, когда она представлена лишь в Конгрессе. Таким образом, 1990-е годы для республиканской партии вполне логично стали временем проявления так называемой изоляционистской традиции. Источниками изучения позиции республиканской партии по проблемам национальной безопасности являются материалы слушаний в обеих палатах Конгресса, «Конгрешионал Рекордс», выступления лидеров партии, работы научноисследовательских институтов и «мозговых центров», близких к республиканской партии. Особое значение имеют программы партии, однако следует отметить тот факт, что внешнеполитическая проблематика не является основной в этих документах. Традиционно в ходе предвыборной кампании кандидаты стараются меньше внимания уделять международным проблемам. Хотя относительно термина «национальная безопасность» можно отметить, что в 1990-е годы многие внутренние проблемы стали ассоциироваться с безопасностью страны. Таким образом, в американской и отечественной исторической и политологической литературе существуют две основные тенденции в изучении политических партий. Одна восходит к исследованиям Токвилля, Джеймса Брайса и Вудро Вильсона, которые пришли к выводу, что партии в США не имеют идеологических различий, четких позиций по основным вопросам и ведут беспринципную политическую деятельность. Сторонников такого подхода среди американских исследователей достаточно много [15]. Однако во второй половине двадцатого века стали появляться работы, в которых доказывалось наличие принципиальных идеологических различий между партиями, приводились примеры острой межпартийной борьбы в ходе некоторых предвыборных кампаний. Исторические исследования Дж. Бэкера, Роберта Келлей, Пола Клепнера и др. на конкретном материале подтверждали наличие идеологического фактора в поведении партий [16]. В работе Джона Геринга на основе анализа программных установок обеих партий автор приходит к выводу о наличии у партий базовых идей и принципов, которые и формируют отличные друг от друга партийные идеологии [17]. В российской американистике история политических партий нашла отражение в работах А.С. Маныкина, В.О. Печатнова, В.А. Никонова [18]. По трудно 75 объяснимой причине история, идеология, политика демократической партии США привлекали большее внимание российских американистов. Последняя работа, посвященная комплексному анализу политики республиканской партии, была выполнена В.А. Никоновым в 1980-е годы. Традиционно политика республиканской администрации рассматривалась через эволюцию консервативных идей. Следует отметить тот факт, что консерватизм как идеологическое течение получил достойное внимание со стороны ведущих отечественных исследователей: А.Ю. Мельвиля, К.С. Гаджиева, В.В. Согрина, А.А. Галкина, П.Ю. Рахшмира. Особенности консервативной идеологии периода Р. Рейгана и также Дж. Буша-младшего нашли отражение в последних работах В.Н. Гарбузова. В рамках статьи мы не можем претендовать на всестороннее изучение позиции республиканской партии, однако мы попытаемся определить ключевые вопросы национальной безопасности, по которым республиканцы занимали принципиально отличную позицию. Если по вопросам внутренней жизни ведущие политические партии достигли некоторого согласия по базовым принципам организации жизни американского общества, то внешняя политика представляет отдельный предмет исследования. Межпартийные дискуссии чаще всего начинались по вопросу о начале войны или в преддверии неизбежного военного участия США в каком-либо вооруженном конфликте. Взгляды партии на ключевые проблемы национальной безопасности и внешней политики не совпадают с эволюцией партийной позиции по внутригосударственным вопросам. То есть внешнеполитическая идеология республиканской партии менялась в другое время и по другим причинам, чем партийная идеология в целом. Наша задача — определить причины этих изменений. Одна из причин лежит в природе политической системы и необходимости реагировать на изменения в обществе и на общественное мнение. В этой связи особую роль играет эволюция стратегической культуры США. Республиканская партия как один из носителей внешнеполитического сознания В отечественной американистике накоплен большой опыт изучения американского общества, однако, говоря о связи американской идеологии и внешней политики, исследователи чаще ограничивались тремя основными характеристиками – американская исключительность, мессианизм и морализаторство. С появлением переводных работ Д. Бурстина, А. Шлезингера, П. Холландера [19] возродился интерес к изучению американских национальных традиций и национального характера. Особую роль сыграли конференции ассоциации изучения США, проводившиеся на историческом факультете МГУ [20]. Формат статьи не позволяет провести всесторонний анализ проблемы. Мы попытались определить базовые характеристики американского общества, оказывающие влияние на формирование стратегической культуры и концепции национальной безопасности США. Пытаясь обобщить взгляды на эволюцию республиканского подхода к проблеме национальной безопасности, мы постарались определить побудительные мотивы тех, кто принимал то или иное решение. Особая роль в этом процессе отводится понятию общественного сознания, которое «представляет собой не просто совокупность индивидуальных сознаний членов общества, а целостное духовное явление, обладающее определенной внутренней структурой» [21]. Вид общественного сознания, связанный с отношениями в сфере национальной безопасности, часто именуется «стратегической культурой». Что же такое стратегическая культура? Многие исследователи пытались дать ответ на этот вопрос. Американский ученый А. Джонсон, например, предлагает определять стратегическую культуру как интегрированную систему символов (язык, аналогии, метафоры и т.п.), которые определяют стратегические преференции общества, отраженные в основных принципах концепции национальной безопасности. Речь идет о том, как общество говорит, думает, пишет, снимает 76 кинофильмы, рассказывает анекдоты и т.п., о том, что сегодня составляет его представления о безопасности. Например, о роли, функциях и эффективности военной силы в межгосударственных отношениях, о том, что в настоящее время воспринимается в качестве угроз национальной безопасности. Таким образом, стратегическая культура представляет совокупность подвижных (не статичных) историко-культурных, лингвистических, социально-политических и этнических факторов, влияющих на разработку оптимальных решений, направленных на выживание данной системы. В нашем случае речь идет об американском обществе. Таким образом, принадлежность к американской нации определяет характер представления о проблемах безопасности. И.Ю. Жинкина использует более конкретное понятие «стратегическое мышление», которое определяет как «целенаправленный процесс и одновременно результат познания какой-либо социально значимой иерархической системы в интересах обеспечения ее развития… Таким образом, стратегическое мышление представляет собой определенную совокупность взаимосвязанных этапов аналитического процесса, направленного на поиск и обоснование оптимальных решений о развитии и использовании возможностей той или иной системы» [22]. Этот вывод российского исследователя очень ценен, поскольку дает нам методологическую основу для изучения представлений члена республиканской партии о внешней политике в целом и проблемах национальной безопасности в целом. Сам факт принадлежности к «великой старой партии» уже определяет характер концепций и теорий об оптимальном использовании имеющихся ресурсов для защиты национальных интересов. Ф. Хоффман считает, что изучение стратегической культуры выделилось в самостоятельную признанную дисциплину стратегических исследований (strategic studies). Стратегическая культура США — это комбинация социальнополитической культуры и американской военной субкультуры [23]. Стратегическая культура влияет на институциональные системы ценностей и идеалов. Правительственные ведомства, руководящие органы вооруженных сил, принимая решения, касающиеся национальной безопасности и внешней политики, всегда действуют в определенной ценностной системе координат. Она-то и определяет, по мнению авторитетного американского исследователя К. Грэя, «наш национальный подход к войне как инструменту политики» [24]. В понятии стратегической культуры есть две составляющие. Первая объединяет общие представления об окружающей действительности: взгляды на мир, внешнюю политику, отношение к армии, войне, союзам, другим странам, новым и старым угрозам и т.п. Вторая носит более оперативный характер. Речь идет о том, что будет считаться приемлемым к использованию для нейтрализации тех угроз и вызовов, которые представляются жизненно важными или требующими обязательного вмешательства со стороны властных структур. Таким образом, стратегическая культура становится важнейшей определяющей политики национальной безопасности. И необходимо рассматривать стратегическую культуру как целостную постоянно развивающуюся систему взглядов на цели и средства их достижения. Другое понятие, которое часто употребляется исследователями стратегической культуры, — это нормы. «Нормы — коллективные ожидания соответствующего поведения акторов с данной идентичностью… нормы дают этим акторам идентичность» [25]. Идентичность, в свою очередь, отражает общее представление о себе самих, отличающих «нас» от «них». В национальной идеологии представлена коллективно выраженная особенность, отличающая «своих» от «чужих». Таким образом, нам необходимо выделить постоянные факторы, влияющие на формирование этих норм, которые, в свою очередь, не являются статичными. Однако стратегическая культура не всегда одинаково влияет на институты. Довольно часто возникают противоречия с общественным настроением, которое может иметь иное представление о роли армии и войне как инструменте внешней 77 политики. На общественное мнение влияние оказывают исторические, геополитические и мифологические факторы. Роль мифов вообще представляет отдельную тему исследования. Тем не менее, государственные институты характеризуются постоянством и определенной инерционностью. Появляясь в нем, новый элемент получает господствующую здесь нарративную систему ценностей и набор поведенческих алгоритмов в стандартных ситуациях. Происходит это в процессе социализации и подготовки сотрудников госаппарата [26]. Для Соединенных Штатов характерно наличие элитарности в процессе образования. Есть список престижных обязательных университетов, пребывание в которых является важным условием карьерного роста. В этих учебных заведениях существуют клубы и организации, членство в которых становится обязательным элементом студенческой жизни будущих лидеров. Таким образом сохраняется преемственность идей и традиций в процессе принятия решений. В военной области особую роль играют Военная академия в Вест-Пойнте и Национальный университет обороны, обучение в которых является обязательным этапом в карьере любого командира высшего ранга. Появление профессиональной армии США позволило сформировать «касту неприкосновенных профессионалов» со своей системой ценностей и идеалов. В профессиональной военной среде формируются отличные от общества нормы, следование которым становится обязательным. В период кризисов различия между политической культурой и военной могут привести к противоречиям, которые в США разрешаются в рамках формализованных военно-гражданских отношений [27]. Таким образом, стратегическая культура – сложная развивающаяся система, определяющая систему ценностей, стереотипы, мифы, знания, интуицию тех, кто участвует в процессе решения проблем национальной безопасности. Если речь идет о лицах, принимающих решения, то удобнее говорить о стратегическом мышлении [28]. Этот процесс затрагивает политические, социальные, экономические и военные сферы. Порой противоречия между ними приводят к трениям и кризисным ситуациям, которые разрешаются в рамках формальных процессов. Стратегическая культура оказывает влияние на процесс принятия решения в области национальной безопасности. Стратегическую культуру не следует рассматривать как статичную, раз и навсегда сложившуюся систему. Для нее характерна диалектичность социальной основы. За несколько веков американская стратегическая культура претерпела ряд объективных изменений [29]. Особенно большие произошли с переходом на профессиональный принцип формирования вооруженных сил, с изменением социально-демографической ситуации в стране. Большое влияние оказывают и тенденции глобализации, которые наиболее глубоко проникают в жизнь американского общества. Все эти процессы происходили в период после Второй мировой войны, что является обоснованием выбранных нами хронологических рамок. Таким образом, республиканская партия может рассматриваться как один из специализированных носителей, в функции которого входит хранение, преемственность и развитие сознания о национальной безопасности, которое имеет достаточно глубокие исторические корни. Национальная безопасность: проблема дефиниции С первых лет существования Соединенных Штатов отцы-основатели определили фундаментальные национальные ценности и идеалы, однако их восприятие конкретным субъектом в конкретное время было и будет различным. Учитывать этот факт важно, когда предметом научного исследования является концепция национальной безопасности, которая постоянно эволюционирует, в том числе и под влиянием изменений в самом обществе. Являясь одним из практических воплощений геополитических представлений, американская доктрина не могла не меняться вместе с изменениями как международной обстановки, так и самого общества. «Национальная безопасность не существует в вакууме, — пишет Д. Кауфман, — она определяется в контексте международной и внутренней ситуации» [30]. 78 Уже стало хрестоматийным утверждение, что среди американских ученых и политиков отсутствует единство в определении понятия «национальная безопасность». У. Липпман, например, определял «национальную безопасность» в категории «национальных интересов». «Государство находится в состоянии безопасности, когда ему не приходится приносить в жертву свои законные интересы с целью избежать войны и когда оно в состоянии, при необходимости, защитить эти интересы с использованием военной силы» [31]. А. Уолферс характеризовал «национальную безопасность» как двусмысленный символ, возможно, совсем не имеющий какого-либо точного определения [32]. Известный американский политолог Р. Барнет, так же как и Уолферс, считает, что со времени принятия Соединенными Штатами в 1947 г. закона о национальной безопасности это понятие выглядит очень туманно: «Достаточно было заявить, что у Америки есть враги и что противопоставить им надо наращивание вооруженных сил и — время от времени — их применение» [33]. Именно к этому исследователь сводит свое определение «национальной безопасности». Для политиков важно практическое наполнение самого термина. Им, в отличие от представителей академического сообщества, необходимо принимать конкретные решения, выполнение которых гарантирует высокий уровень безопасности страны. Особый интерес в этой связи представляет анализ инаугурационных выступлений президентов США, где вновь избранные руководители страны, не боясь быть обвиненными в излишней увлеченности внешнеполитическими проблемами, говорили о своем понимании актуальных проблем национальной безопасности [34]. Д. Эйзенхауэр, например, одним из первых увязал экономическое благосостояние с безопасностью, что, по нашему мнению, явилось логическим шагом со стороны администрации, которая вынуждена была продолжить курс на безусловное лидерство в мире. Государство, созданное, в том числе, и для извлечения прибыли, не могло не относиться к экономическому благополучию как ценности. Политика национальной безопасности — это часть деятельности правительства, имеющей целью создание внутренних и внешних условий, способствующих защите и распространению жизненно важных национальных ценностей в условиях реально существующих и потенциальных угроз [35]. Цель политики национальной безопасности США — защита и распространение национальных ценностей. В отечественной историографии этот факт очень часто сводился преимущественно к идеологическому обеспечению распространения влияния США в мире. Однако пока государство остается основным действующим субъектом международных отношений, оно будет стремиться к распространению своего влияния в мире. Американская общественная система выигрывает с точки зрения повышения эффективности своего функционирования и, следовательно, улучшения качества жизни населения, если в мире в целом превалируют ценности и идеалы свободной экономики и демократии. Это понимали отцы-основатели [36], это осознают и современные лидеры Соединенных Штатов. «Наши интересы наилучшим образом обеспечены в таком мире, в котором демократия и ее идеалы широко распространены и надежно защищены», — было записано в докладе Джорджа Буша-старшего о стратегии национальной безопасности США, выпущенном в августе 1991 г. [37]. «Всеобъемлемость» понятию безопасность придает его ценностная составляющая. Уже при зарождении термина он четко ассоциировался с особым, либеральным западноевропейским образом мышления, причем об этом говорили как либералы, так и реалисты. Особое отношение республиканцев к религии делает их большими моралистами во внешней политике. «Безопасность, — писал А. Уолферс, — объективно означает отсутствие угрозы основным ценностям, субъективно — отсутствие страха, что этим ценностям действительно что-то угрожает» [38]. В конце 1970-х — начале 80-х гг. начинается новый этап в изучении проблем безопасности. Идеи, которые раньше находились на периферии, были заново 79 предложены научному сообществу, что послужило началом новой дискуссии о содержании понятия безопасность. У современных исследователей и политиков понятие безопасность соотносится с идеями свободы и демократии. У республиканцев она приобретает некий религиозный, мессианский смысл. Либеральные ценности и идеалы стали составляющим компонентом определения [39]. Более того, для либеральной традиции, которая стала довольно популярной среди западных интеллектуалов, характерно рассматривать безопасность индивида в качестве как коллективного, так и индивидуального блага. Она является для него и условием, и целью, которая может быть достигнута только коллективно [40]. Для них характерно также принижение роли государства, которое, по их мнению, являет собой проблему. Нации и общества, через международные институты, могут более эффективно решать вопросы безопасности, которые, в идеале, должны полностью уйти в историю. Однако провал Лиги Наций и не всегда эффективная деятельность ООН и других международных институтов способствовали росту популярности другой парадигмы – реализма, традиционно более популярного среди приверженцев республиканской партии. Достигнуть единого мнения по вопросам идеологического характера (ценности, нормы, права человека) оказалось куда сложнее, чем полагали либеральные исследователи. Если по вопросу о «жестких» (т.е. военносиловых) рисках, угрозах и опасностях можно достигнуть согласованной позиции большинства современных действующих лиц на международной арене, то добиться консенсуса в идеологической сфере более чем проблематично. Многолетняя дискуссия между Западом и Востоком по проблеме прав человека наилучшим образом иллюстрирует проблему. Однако либеральная традиция не ушла в прошлое. Многие идеи и концепции были восприняты следующим поколением политологов, и на свет появились «теория режимов», «теория гегемонистской стабильности», «либерального институционализма» и др., которые с той или иной долей успеха восполнили теоретические пробелы в современной теории международных отношений. В 1983 году начался новый этап в изучении проблем безопасности. Профессор Принстонского университета Ричард Ульман инициировал дискуссию о значении понятия «безопасность». В своей статье «Заново определяя понятие безопасность» он утверждал, что узкое определение безопасности (когда акцент делался только на военные угрозы) уводит внимание от невоенных угроз [41]. Он предположил, что некоторые из наиболее опасных угроз национальной безопасности могут исходить изнутри самого государства. В том же 1983 г. известный британский ученый Барри Бузан опубликовал работу «Народ, государство и страх» [42], где он кардинально смещал акценты в традиционном понимании «безопасности». Он одним из первых в новейшее время задался очень важным вопросом — насколько безопасность отдельной личности и общенациональная безопасность могут не совпадать или даже противоречить друг другу. Таким образом, автор подводил к мысли, что само государство может быть основным источником опасности для отдельных людей, живущих в этом государстве. После этой публикации стало модно говорить о безопасности человека, которая имеет две основные стороны. Во-первых, она означает свободу от таких угроз, как голод, болезни и т.п. Во-вторых, она означает защиту от неожиданного и болезненного нарушения повседневной жизни. Таким образом, понятие безопасность наполнялось тем содержанием, которое было характерно для либералов эпохи Просвещения. Однако не все исследователи восприняли эти нововведения. Представители реалистической школы не видят необходимости в смене парадигмы. Действительно, большинство угроз, которые принято рассматривать как «новые», не кажутся таковыми. Организованная преступность и коррупция; терроризм; этнический сепаратизм; нелегальная иммиграция; экологические проблемы — суть лишь новое прочтение «старых» угроз, в основе которых — геополитическое противо80 стояние, борьба за ресурсы, экономическое благополучие. Более того, по мнению А. Русса, многие российские исследователи считают, что западные аналитики преувеличивают значение нетрадиционных угроз, поскольку не хотят или не могут видеть реальных традиционных угроз [43]. Итак, безопасность по-разному трактуется в различных слоях общества. В период глобализации государствоцентричная модель безопасности, где существует разрыв в понимании ключевых факторов безопасности между властью и народом, постепенно утрачивает приоритет. В настоящее время все больше внимания привлекают идеи тех исследователей, которые выступают за смену парадигмы, выводя понятие «безопасность» на новый уровень. Исследование безопасности в геополитических рамках уходит в прошлое. Решение этих проблем выходит на новые уровни, где приоритетными становятся так называемые «нетрадиционные» ее аспекты [44]. По нашему мнению, республиканская партия была всегда открыта для широкого понимания «безопасности». Прагматичный подход к определению угроз безопасности и выбору средств их нейтрализации создал республиканцам репутацию более надежного партнера. По крайней мере, для Советского Союза и России. Как справедливо отметил в своем фундаментальном исследовании истории дипломатии Г. Киссинджер, на протяжении всего ХХ века американские президенты публично выделяли только одну внешнеполитическую задачу — достижение всеобщего мира и прогресса [45]. Однако анализ инаугурационных выступлений президентов после Второй мировой войны позволяет выделить тенденцию. Республиканские президенты куда меньше уделяли внимания внешнеполитическим проблемам, чем президенты-демократы. Об особой роли США говорил первый послевоенный президент США Г. Трумэн. В 1949 г. в инаугурационной речи он отметил: «Американский народ хочет и полон решимости трудиться ради построения мира, в котором все страны и люди вольны распоряжаться собой, как считают уместным, и добиваться достойной, удовлетворительной жизни. Превыше всего наш народ хочет и полон решимости трудиться ради мира на земле – справедливого, прочного мира, основанного на подлинном соглашении, свободно принятом равными… Вместе с другими странами мы движемся к построению еще более прочной структуры международного порядка и правосудия. Мы будем вступать в партнерство со странами, которые больше не озабочены только проблемой национального выживания и трудятся ныне над повышением уровня жизни своих народов» [46]. Инаугурационное выступление Д. Эйзенхауэра было более конкретным с точки зрения целеполагания. Однако и здесь не обошлось без выделения особой роли Америки в деле защиты свободы и сохранения мира. «Мы оглядываем содрогающуюся землю и провозглашаем свою твердую и нерушимую цель — обретение справедливого мира во всем мире, где преобладает нравственный закон. Построение такого мира — смелая и серьезная цель. Провозгласить ее легко. Служить ей будет трудно. А для достижения этой цели мы должны полностью понимать ее смысл и приготовиться заплатить полную цену» [47]. Дж. Кеннеди и Л. Джонсон говорили о всеобъемлющих обязательствах Америки, которые не имели национальных границ. Особую заботу президенты уделяли ООН, называя ее «последней надеждой на лучшее в наш век, когда орудия войны значительно совершеннее орудий мира, мы вновь обещаем поддержку, чтобы эта организация не превратилась в форум для инвектив, а укрепила свой щит, ограждая молодые и слабые государства, и расширила сферу действия своих предписаний» [48]. Ричард Никсон объявил о «величайшей чести, которую может даровать история, — звание миротворца. Эта честь манит сегодня Америку — возможность помочь всему миру выйти из долины беспорядка к вершине мира и спокойствия, о которых человек мечтал от зари цивилизации» [49]. Дж. Картер, который вошел в историю американской внешней политики как идеалист, не мог не затронуть «вечной темы». «Страсть к свободе растет. Улавли81 вая новый дух, Америка в этот день нового начала не найдет более благородной задачи, чем помощь в строительстве справедливого, мирного, поистине гуманного мира» [50]. Справедливости ради надо отметить, что, в отличие от предшественников, в выступлении Дж. Картера было больше внешнеполитической тематики. То же, но еще в большей степени, характерно для двух выступлений Рональда Рейгана, который занял пост в очень трудный для страны момент национального унижения и экономических трудностей. Весь пафос республиканского президента был направлен на поднятие духа американского народа для решения внутренних задач. Уже во второй своей речи, когда удалось снять наиболее острые проблемы в течение первого срока пребывания в Белом доме, Р. Рейган говорил о мировых проблемах, но был довольно конкретен в том, что касалось внешнеполитических задач [51]. Сменивший Р. Рейгана Джордж Буш-старший получил уникальную возможность зафиксировать определенную победу американской внешней политики. По крайней мере, в трактовке Г. Киссинджера, считавшего, что главная цель США в отношении Советского Союза — это добиться внутренних перемен в самом обществе [52]. Дж. Буш стал свидетелем кардинальных изменений, происходивших не только в Советском Союзе, но и во всем социалистическом лагере. «Великие страны мира идут к демократии через дверь свободы… Мы знаем, что эффективно — эффективна свобода. Мы знаем, что правильно — правильна свобода. Мы знаем, как обеспечить человеку Земли более справедливую и благополучную жизнь: через свободный рынок, свободу слова, свободу выборов и проявление свободной воли, не подавляемой государством» [53]. Несмотря на то, что инаугурационные речи имеют особую пропагандистскую роль и направлены, в первую очередь, на внешнего потребителя, они тем не менее демонстрируют позицию вновь избранного президента по проблемам, которые он считает наиболее важными. Более того, предвыборная борьба в США имеет специфику. Внешнеполитическая тематика очень редко находится в центре внимания. Кандидаты стараются мало говорить о международных проблемах, а предвыборные программы имеют сравнительно небольшие разделы, посвященные международным отношениям. Именно поэтому инаугурационная речь – это первый публичный документ главы государства, в котором он может высказать свои (а не партийные) идеи, в том числе и по международным проблемам. Целый ряд внутриполитических факторов оказывает влияние на внешнюю политику США. Изменение демографической ситуации влечет за собой изменение настроений в обществе по вопросу участия американских военных в международных конфликтах, а также меняет региональный вектор внешней политики США. Продолжающаяся дискуссия о размерах, характере иностранной помощи, на наш взгляд, закончится появлением новых реципиентов. Старые приоритеты и направления должны быть заменены новыми. Европоцентристская традиция уйдет в прошлое вместе с уходящим поколением современной внешнеполитической элиты. В ближайшее время произойдет системное крушение существовавшего национального консенсуса, обеспечивавшего строгий порядок в определении американских целей. «Вектор исторического развития североатлантической зоны начал смещаться с центростремительного на центробежное направление» [54]. Несмотря на увеличение взаимозависимости экономические интересы разных центров силы различны. США имеют НАФТА, Западная Европа — Европейский союз. В этой связи просматривается один стабилизирующий фактор американской внешней политики — это традиционная инерция государственного аппарата, который базируется на защите традиционных интересов, и особая роль политических партий, воспитывающих будущих лидеров в рамках устоявшейся системы ценностей и идеалов. После Второй мировой войны пять республиканских президентов руководили внешней политикой США: Д. Эйзенхауэр, Р. Никсон, Д. Форд, Р. Рейган и Д. Буш-старший. Несмотря на существенные отличия их внешнеполитических 82 курсов, есть некоторые факты, позволяющие говорить об их принадлежности к одной партии. Находились любые поводы, чтобы обратить больше внимания на внутренние проблемы. Внешняя политика при республиканцах чаще работала на внутреннюю, а не наоборот. Республиканцы очень осторожно подходили к универсалистским идеям [55], критикуя демократов за излишнюю открытость и приверженность идеалистической традиции. Принимая участие в создании новых альянсов или подписывая соглашения, США шли не столько на ограничение своих прав, сколько на то, чтобы освободить руки от слишком больших и дорогих обязательств по поддержанию безопасности в мире. Именно при республиканских президентах Соединенные Штаты предпочитали использовать вооруженные силы для проведения молниеносных точечных операций. Другой важный инструмент — тайные подрывные операции специальных служб, поддерживать которые начал Д. Эйзенхауэр. И еще один момент: республиканцы не были столь ориентированы на Европу, как демократические администрации. Для них Азия была фактически тем же Новым Светом, который, в отличие от старого, был более привлекателен. Несмотря на то, что американские политические партии традиционно мало внимания обращают на международные проблемы, тем не менее в ходе предвыборных кампаний, в пылу пропагандистских нападок друг на друга проявляются идеологические расхождения во взглядах республиканцев и демократов [56]. Идеологические доктрины играют важную роль на стадии планирования и формулирования целей и задач внешней политики, но уже на каждом последующем уровне их влияние ослабевает [57]. Тем не менее религиозный компонент традиционно занимал особое место во внешнеполитической риторике республиканцев. Занимая высший государственный пост, президент отбирается партийной машиной, при этом считается, что его основные взгляды и идеи скорее совпадают (а не противоречат) с господствующим на данном этапе большинством. Мы попытались ответить на вопрос, что же может объединять это большинство республиканской партии при формировании базовых принципов концепции национальной безопасности США. Моральные критерии для представителей республиканской партии всегда имели большее значение по сравнению с демократами. В сентябре 2002 г. увидела свет новая стратегия национальной безопасности США, которая должна была дать ответ на вопрос: как отразятся трагические события сентября 2001 г. на внешнеполитических приоритетах США. Анализ обнародованного документа позволяет сказать, что новых идей и предложений республиканская администрация Джорджа Буша-младшего не имеет. Если оставить в стороне риторику, то мы увидим реанимацию идей, разработанных еще в команде администрации Дж. Буша-старшего и обсуждавшихся последние десять лет сотрудниками аналитических институтов и политиками, близкими к республиканской партии. Важнейший тезис новой стратегии — оправдание превентивных ударов для нейтрализации потенциальных угроз с целью обеспечения национальной безопасности США. Географически возможные районы нанесения превентивных ударов совпадают с государствами, составившими так называемую «ось зла». В начале 1990-х г. в официальных американских документах они именовались «rogue states», или государства — «нарушители спокойствия». Если говорить об идеологии новой стратегии национальной безопасности США, она была выражена в названии новой доктрины, разработанной комитетом политического планирования при государственном департаменте — «доктрине интеграции». Главная идея, о которой в 1990-е годы много писал нынешний руководитель комитета Ричард Хаас, — интегрирование других субъектов международных отношений в единую систему безопасности на основе ценностей и идеалов западной цивилизации. Актуализация ценностной составляющей безопасности стала объективным этапом в эволюции американской внешней политики в целом и представлений республиканской партии США о ней в частности. 83 ЛИТЕРАТУРА 1 Алексис де Токвиль. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 146; James Bryce. The American Commonwealth. 2 vols. Chicago: Charles H. Segel, 1891. Р. 20; Woodrow Wilson. «Cabinet Government in the United States» in The Political Thought of Woodrow Wilson. Ed. E. David Cronon. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1965. Р. 48. 2 Согрин В.В. Политическая история США XVII–XX вв. М.: Весь мир, 2001. С. 174–175. 3 Beard, Ch. The American Party Battle. N.Y.: The Macmillan Company, 1929; Binkley, W. American Political Parties: Their Natural History. N.Y.: Alfred A. Knopf, 1945; Croly H. The Promise of American Life. N.Y.: E.P. Dutton, 1909. 4 Gerring, J. Party Ideologies in America, 1828–1996. Cambridge University Press, 1998. Р. 6. 5 Гарбузов В.Н. Философия «сострадательного консерватизма» — «США и Канада: экономика, политика, культура», 2002. № 3. С. 57. 6 Согрин В.В. Указ. соч. С. 290. 7 Согрин В.В. Указ. соч. С. 288. 8 Там же. 9 Burns, James. The Deadlock of Democracy: Four-Party Politics in America. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, Inc., 1967. 10 Ibid. Р. 34–35. 11 Иноземцев Н.И. Внешняя политика США в эпоху империализма. М., 1960. С. 50. 12 См., например, анализ политики изоляционизма в монографии Егоровой Н.И. Изоляционизм и европейская политика США. 1933–1941. М, 1995. 13 Американский изоляционизм всегда был специфичным. Он, скорее, был направлен против Европы, что не означало полной изоляции и неучастия в решении задач в других жизненно важных регионах мира. Michael J.Hogan, eds. The Ambiguous Legacy: U.S. Foreign Relations in the «American Century». N.Y.: Cambridge University Press, 1999. Р. 338– 339. 14 Ф. Рузвельт сделал ставку на национальные ресурсы, отказываясь от сотрудничества с другими странами, которые также переживали последствия кризиса 1929–1932 гг. 15 См. подробнее анализ Джона Герринга. J. Gerring, Party Ideologies in America, 1828– 1996. Cambridge University Press, 1998. Р. 4–5. 16 Ibid. Р. 5–6. 17 Ibid. Р. 6. 18 Маныкин А.С. История двухпартийной системы США (1789–1980). М., 1981; Печатнов В.О. Демократическая партия США: избиратели и политика. М., 1980; Никонов В.А. От Эйзенхауэра к Никсону. Из истории республиканской партии США. М.: Изд-во МГУ; Он же. Республиканцы: от Никсона к Рейгану. М: Изд-во МГУ, 1988. 19 Бурстин Д. Американцы: национальный опыт. М.: Изд. группа «Прогресс» – «Литера», 1993; Он же. Американцы: колониальный опыт. М.: Изд. Группа «Прогресс» – «Литера», 1993; Он же. Американцы: демократический опыт. М.: Изд. группа «Прогресс» – «Литера», 1993; Шлезингер-младший А.М. Циклы американской истории. М.: Изд. Группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992; Холландер П. Антиамериканизм рациоанльный и иррациональный. СПб.: Изд-во «Лань», 2000. 20 США: становление и развитие национальной традиции и национального характера. (Материалы VI научной конференции ассоциации изучения США). М.: Изд-во МГУ, 1999. 21 Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М.: НОФМО, 2002. С. 209. 22 Жинкина И.Ю. Стратегическое мышление США. «США и Канада: экономика, политика и культура». 2002. № 3. С. 79. 23 Hoffman, F. Decisive Force. The New American Way of War. Westoprt, Connecticut: Praeger, 1996. Р. 1; Carnes Lord, «American Strategic Culture» // Comparative Strategy, 1985.Vol. 5, № 3. Р. 269–291. 24 Gray, С. «National Style in Strategy: The American Example» // International Security, Fall, 1981. Р. 22. 25 The Culture of National Security: Norma and Identity in World Politicss. Edited by Peter J. Katzenstein. N.Y.: Columbia University Press, 1996. Р. 54. 26 Klein, Yi. «A Theory of Strategic Culture» // Comparative Strategy, 1991.Vol. 10. Fall. Р. 8. 27 См., например: Степанова Е.А. Военно-гражданские отношения в операциях невоенного типа. М.: Изд-во «Права человека», 2001. 28 См. подробнее. Жинкина И.Ю. Указ. соч. С. 80. 84 29 См., например: Жинкина И.Ю. Стратегическое мышление США // США: экономика, политика, идеология, 2002. № 3. 30 US National Security. A Framework for Analysis... P. 6. 31 Lippman, W. US Foreign Policy: Shield of the Republic. Boston, 1943. P. 5. 32 Wolfers, A. Op. сit. P. 6. 33 Barnet, R. Roots of War. 34 Изучение всех текстов сегодня возможно благодаря проекту Гуманитарного и политологического центра «Стратегия». Инаугурационные речи президентов США от Джорджа Вашингтона до Джорджа Буша (1789–2001 гг.) с историческим комментарием. Общ. ред. и комментарий Э.А. Иваняна. М.: Издательский дом «Стратегия», 2001. 35 Trager, F., Simone, F. An Introduction to the Study of National Security // National Security and American Society: Theory, Process and Policy. Ed. by Trager F., Kronenberg P. Lawrence: University of Kansas Press, 1973. P. 36. 36 См., например: Инаугурационные речи… 2001. С. 53–73. 37 The White House. National Security of the United States. Wash.: GPO, 1991. P. 4. 38 Wolfers, A. Discort and Collaboration. Essays on International Politics. Baltimore: John Hopkins University Press. 1962. Р. 150. 39 Rothschild, E. What is Security // Daedalus, Number 3, Summer 1995. P. 60–63. 40 См. подробнее: Введение в теорию международных отношений и анализ внешней политики. С. 92–94. 41 Ullman, R. Redefining Security // International Security. Number 1, Volume 8, 1983. P. 133. 42 Buzan, B., People, State and Fear: The National Security Problem in International Relations. Chapel Hill, NC: Univ. Of North Carolina Press, 1983. 43 Руссо А. Нетрадиционные угрозы безопасности России и Евразии. Московский Центр Карнеги. Рабочие материалы. 1999. № 7. С. 5. 44 См. подробнее: «Мягкие» и «жесткие» вызовы безопасности в Приволжском федеральном округе. Аналитический доклад. Нижний Новгород: НГЛУ, 2001. С. 10–12. 45 Киссинджер Г. Дипломатия. М.: НИЦ Ладомир, 1997. С. 561. 46 Инаугурационные речи… 2001. С. 405. 47 Там же. С. 424. 48 Там же. С. 430–431. 49 Там же. С. 444. 50 Там же. С. 461. 51 Там же. С. 478. 52 Киссинджер Г. Указ. соч. С. 465. 53 Инаугурационные речи… С. 484. 54 Уткин А.И. Указ. соч. С. 163. 55 О позиции республиканцев по важнейшим внешнеполитическим проблемам см. подробнее: Рыхтик М.И. США в поисках более совершенного Союза: как живут американцы сейчас, к чему они готовятся, и что из этого может получиться. Исторические очерки. Н. Новгород: ИФ ННГУ, 2002, глава 4. 56 В этой связи следует четко разделять внешнеполитическую риторику, которая часто изобилует идеологическими символами, и политику национальной безопасности, сферу реальных и практических действий. 57 Сетов Р.А. «Новый ревизионизм». Современные тенденции в оценке «холодной войны» // Американское общество на пороге XXI века: итоги, проблемы, перспективы: Материалы научной конференции. М.: Изд-во МГУ, 1996. С. 50. 85
