СОЦИАЛЬНАЯ АДАПТАЦИЯ В КОНТЕКСТЕ СВОБОДЫ*

© 1995 г.
М.А.ШАБАНОВА
СОЦИАЛЬНАЯ АДАПТАЦИЯ В КОНТЕКСТЕ СВОБОДЫ*
ШАБАНОВА Марина Андриановна — кандидат экономических наук, докторант отдела социальных
проблем Института экономики и организации промышленного производства СО РАН.
Пафос радикального общественного переустройства в стране, начатого по инициативе «верхов», состоял в переходе к свободному и процветающему обществу,
экономической основой которого должен стать рынок. Первоначально предполагалось уменьшить число административных запретов и ограничений, раскрепостить
энергию и предприимчивость людей, дать им возможность работать и зарабатывать
столько, сколько они хотят, самостоятельно делать выбор и нести за него ответственность, научиться жить и действовать по-новому, «ходить без внешней опоры».
Словом, одним из сущностных (стержневых) аспектов социальной адаптации становилось приспособление к условиям качественно иной (или большей) свободы во всех
жизнедеятельностных сферах.
Действительность как всегда оказалась сложнее. Прежде всего потому, что различные социальные группы и поколения, различные системы и эпохи вкладывают
неодинаковый смысл в понятие «свобода». Й то, что является свободой, скажем, для
современных инициаторов реформ, выглядит ограничением свободы или несвободой
для весьма многочисленной части граждан. Оказалось, что многие вообще чувствовали себя довольно свободно и комфортно в прежних условиях, когда государство
брало на себя всестороннюю «опеку» за индивидами, направляя их поступки и мысли,
когда принудительный (в западном смысле) труд спасал от безработицы и нестабильности занятости, обеспечивая более высокий, нежели теперь уровень жизни,
когда достаточно было пожаловаться в те или иные властные органы и, услышав
долгожданное «разберемся», «поможем», чувствовать себя защищенными под крышей всесильного государства. Называют эти группы по-разному: приверженцами
«рабской» психологии, отсталыми, непрогрессивными, слабыми, безответственными.
Но это проблемы не снимает. И если реформаторы, провозглашая переход к свободному предпринимательству, не учитывают этот факт и пытаются привить «единственно правильную» свободу тем общественным группам, у которых иное воззрение
на нее, то сие не приближает общество к цели, ради которой и замышлялись все
преобразования.
К тому же у общественных групп, воспринявших идею рыночной свободы, с осложнением реализации оной (инфляция, налоговая, кредитная политика и т.п.) намечается
известный пересмотр отношения к декларируемым нынешними реформаторами
принципам. Вместе с тем в достаточно широких слоях населения вообще формируется
искаженный образ рыночной свободы: она увязывается с произволом, вседозволенностью, возможностью наживаться нечестным путем, отсутствием ответственности и
институциональных механизмов защиты своих интересов. Оттого-то одни тоскуют по
утраченному порядку, «сильной, жесткой руке», что ассоциируется с административно-командной системой, а другие, не желая возврата к прошлому, отказываются и
от настоящего (выражаясь словами Б. Брехта: «Мне не по душе там, откуда я еду, мне
не по душе там, куда я еду»).
Насколько же декларированная свобода совмещается с представлениями о ней
* Работа выполнена при поддержке Московского отделения Российского научного фонда.
81
разных общественных групп, с присущими им ценностями, жизненными устремлениями, потребностями? В чем совпадает, а в чем не совпадает? Можно ли смягчить
выявившиеся рассогласования и какие способы тут пригодны? Ведь принуждение или
вынужденное подчинение новым свободам вовсе не делает индивида свободным.
Способны ли группы, поддерживающие провозглашенную свободу, ее реализовать?
Не возникает ли при этом противоречия между некоторыми декларациями и
наличием условий их практического претворения? И если возникает - к чему приводит?
Итак, поскольку конечной целью реформ служит создание почвы для свободного
развития личности по законам собственной жизнедеятельности, а рынок - не цель, но
важное средство движения к свободе и благоденствию общества, осуществляемых
разными темпами и способами, то и механизмы, и результаты адаптации также стоит
рассматривать сквозь призму свободы, то есть с точки зрения соответствия более
важному (чем только становление рыночных отношений) критерию общественного
прогресса.
Предлагаемый подход отличается от развиваемого другими исследователями подхода, придающего, в частности, первостепенное значение способности выдержать
переходный кризис, где «разница между теми, кто сознательно мирится с нынешними
тяготами, как преддверием желанных перемен, и теми, кто просто смиряется с их
неизбежностью, даже сожалея о прошлом, не слишком существенна» [1, с. 4]. На наш
взгляд, эта разница, напротив, очень существенна. Готовность россиян к трудностям и
лишениям предстает хотя и необходимым, но в то же время чрезвычайно широким и
неустойчивым критерием вживания в новые обстоятельства даже для того чтобы
определить характер и перспективы политических изменений. Он не позволяет
судить, сколь выбранные стратегия и тактика реформирования соответствуют
главной цели преобразований и какую «социальную цену» приходится платить за них.
Но это отнюдь не противопоставление исследовательских позиций, скорее иллюстрация различия подходов к такому сложному и многоаспектному феномену, каким
видится современная адаптация.
Под адаптацией надо понимать процесс и результат взаимодействия индивида
(группы) с кардинально изменяющейся социальной средой, в ходе которого постепенно согласуются требования и ожидания обеих сторон, так что индивид получает
возможность выживания (и не только, но еще и процветания), а макросреда воспроизведения и вступления в иную, восходящую стадию.
Эту ситуацию применительно к нашим дням очень точно охарактеризовал Г. Горин: «Мы все сейчас как бы в эмиграции в незнакомой нам стране, живущей по
другим законам. Столкнулись с такими условиями, которые нам прежде были неведомы. К которым надо приспособиться, принять их, если хочешь выжить и работать
дальше» [2]. Важнейшие черты такого состояния, оказывающие существенное влияние на параметры и издержки адаптации: всеохватывающий характер, быстрота и
кардинальность изменения социального положения и окружения, видов деятельности
индивида. Сегодня он рядовой специалист, а завтра - руководитель собственной
фирмы, сегодня он житель престижного города, а завтра - беженец без крова над
головой, сегодня его труд относительно хорошо оплачивается, а завтра он безработный, сегодня он занят любимым делом в своей лаборатории, а завтра торгует на улице, вчера все было стабильно, сегодня - все шатко, неопределенно,
рушится.
Насколько желательны человеку происходящие с ним перемены в какой мере
подконтрольны ему? Ведь одно дело, когда адаптационные трудности возникают
вследствие свободного выбора, например, добровольный переезд в поселение, о
котором давно мечталось, или переход на приглянувшуюся работу. И совсем другое
дело, когда изменение обстоятельств инициируется другими лицами (группами) и
может не отвечать твоим потребностям. Ответ на этот вопрос предполагает выявление степени распространенности вынужденного и добровольного в механизмах
82
социальной адаптации, а следовательно, и изучение последней как вида отношений
между индивидом (группой) и социальной средой (и прежде всего - власть имущими
групцами как побудителями и проводниками нынешних реформ).
Добровольная адаптация имеет место тогда, когда согласованные в процессе
соотнесения личности со средой или не подлежавшие такому согласованию новые
ценности и способы действия, которые предлагает социальная среда, не противоречат
«скорректированной» или прежней системе ценностных ориентаций, открывающимся
возможностям. Она происходит, если:
1) декларируемые принципы и нормы социального бытия «вписываются» в систему
самых значимых интересов и потребностей человека или даже создают более
благоприятные условия для реализации таковых;
2) ценностные ориентации, ранее свойственные индивиду, изменяются в новых
условиях без особого напряжения и сопротивления с его стороны, ибо он сам поверил
или убедился в достоинствах нового по сравнению со старым;
3) провозглашаемые идеи, несмотря на активное или пассивное массовое неприятие индивидами, в той или иной степени корректируются, приближаясь к ценностным
ориентациям и намерениям тех или иных социальных групп.
Как видим, в первых двух случаях индивид не стремится изменить предложенные
«правила игры» (они либо не мешают действовать привычным образом, либо человек
убедился в их преимуществах, добровольно принял и по возможности реализует
новые ценности и способы социального действия); в третьем же - инициаторы
преобразований вынуждены учитывать ответную реакцию индивидов; последние
стремятся воздействовать на среду с тем, чтобы изменить ее, и это им в известной
мере удается, так что адаптация идет к скорректированной с учетом определенных
групповых требований социальной среде.
Вынужденная адаптация имеет место тогда, когда направления и методы преобразований не соответствуют, противоречат представлениям и установкам индивида,
который, однако, в конечном счете не может не считаться с ними, не содействовать их
реализации, дабы удовлетворить свои жизненно важные цели. Она обнаруживает
себя, если:
1) не принимая нового, индивид пытался (пытается) изменить социальные ценности
и поведенческие модели, вводимые утверждающейся средой, но эти попытки
оказались (оказываются) безуспешными, отчего приходится подчиниться (временно
или окончательно) новым «правилам игры»;
2) противясь новому, но опираясь на свой прошлый жизненный опыт, социальное
положение, возможности и другие обстоятельства, индивид вынужденно подчиняется,
вовсе не пытаясь что-либо изменить («А что я смогу сделать»?);
3) новые способы социального действия, даже не противоречащие ценностным
ориентациям индивида, менее, чем прежние, соответствуют его объективным качествам, однако он вынужден использовать их (ценой огромных усилий) ради выживания.
В первом случае мы подразумеваем вынужденную активную адаптацию (индивид
стремится изменить среду, но это ему пока не под силу); в двух других - преимущественно вынужденную пассивную адаптацию (индивид предпочитает старое новому — или будучи не удовлетворен старым, тем не менее не разделяет и того, что
предлагается в новых условиях, - но его мнение и возможности инициаторов изменений не интересуют). Таким образом, вынужденная адаптация, как и добровольная,
проявляется и на уровне сознания, и на уровне поведения.
Поскольку одним из главнейших критериев общественного прогресса служит
обеспечение возможностей развития личности по законам ее собственной жизнедеятельности, при выборе направлений реформирования социально-экономической
системы предпочтение следует отдавать стратегиям, способствующим расширению
(или по крайней мере, сохранению) области свободы как можно большему числу
индивидов (групп) в выборе средств достижения жизненных целей, средств и способов
83
адаптации. Имеются в виду такие стратегии преобразования социальной среды,
которые базируются прежде всего на добровольных адаптациях, когда роль вынужденных адаптации постоянно уменьшается.
Разумеется, с началом социально-экономического переустройства институциональные рамки декларируемой свободы существенным образом раздвинулись. Можно
зарабатывать столько, сколько можешь; можно вообще не работать; можно работать
в нескольких местах без всяких на то разрешений; можно создавать свое дела и т.п.
Но, исходя из обретенного опыта, социально-демографического, профессиональнодолжностного, образовательного, материального, жилищного и прочих статусов,
налоговой политики, общей ситуации в стране или каких-либо других факторов,
индивид может и не захотеть (не суметь) воспользоваться новыми возможностями.
Если при этом его жизненно важные цели не изменились и удается, как и в прошлом,
реализовывать их с помощью традиционных и предпочтительных моделей социального действия, то правомерно предположить, что уровень свободы, которой он
располагает, остался прежним. Если же не удается - очевидно ее сужение.
В соответствии с указанным выше критерием общественного прогресса, при
осуществлении социально-экономических реформ необходимо соблюдать два принципа. Во-первых, индивиды должны располагать возможностью включаться в новые
модели поведения совершенно добровольно, по мере осознания своих личных преимуществ от приобщения к новым ценностям и способам социальных действий, то есть
тогда, когда новое не противоречит их ценностным ориентациям и разделяемым ими
способам социальных действий. Иными словами, из каких бы «высоких» интересов ни
исходили реформаторы, вырабатывая стратегию социально-экономических преобразований, важно предоставить людям определенную свободу выбора при подключении
к ним. Во-вторых, коль скоро индивиды не воспринимают (независимо, по объективным или субъективным причинам) реформаторские цели и средства, коими те
намечают достичь, они вправе рассчитывать на возможность для воспроизводства
(как минимум в прежнем масштабе) по законам собственной жизнедеятельности.
Разумеется, оба принципа (условия) относятся к разряду «критериальных» или
«идеальных» и на практике никогда не могут быть реализованы стопроцентно, ибо
пока не найден рецент, как жить в обществе и одновременно быть свободным от него.
Однако, думается, в периоды коренных социальных перемен степень продвижения в
следовании этим принципам выступает показателем результативности и издержек
выбранной реформаторами стратегии.
Оценивая результаты адаптации индивида (группы) в контексте свободы, представляется важным выявить соотношение между объективными и субъективными
приобретениями и потерями, причем не сиюминутными, а значимыми, касающимися
ценностных ориентаций, жизненных потребностей и целей, как краткосрочными, так
и долгосрочными, как связанными с обладанием чей-либо, так и «деятельностными»,
проистекающими из необходимости действовать в том или ином направлении.
Скажем, субъективные приобретения (свобода слова, творчества и т.д.) могли для
части индивидов обернуться столь существенными достоинствами, что перевешивают
немалые объективные потери (например, снижение уровня жизнь). Ожидание возможных благ в отдаленной перспективе также в состоянии уменьшить ощущаемые
тяготы и смягчить дисбаланс приобретений и потерь.
Адаптация к новым условиям может способствовать сохранению прежних параметров воспроизводства индивида или группы (назовем ее стабилизирующей или
«сохраняющей статус-кво»), а может изменять (улучшать или ухудшать) их.
«Прогрессивную» (созидательную) адаптацию определяют те виды контакта с
преобразуемой социальной средой, которые приносят индивиду (группе) больше приобретений, чем потерь (совокупный значимый «плюс» выше совокупного значимого
«минуса»). Об углублении «прогрессивной» адаптации допустимо говорить, когда
разность между значимыми «плюсами» и «минусами» возрастает во времени; об ее
ослаблении - когда эта разность уменьшается.
84
«Регрессивная» (разрушительная) адаптация свидетельствует о том, что индивид
(группа) обретает меньше, чем теряет (совокупный значимый «плюс» ниже совокупного значимого «минуса»). Ее частный случай (нижний уровень) означает получение индивидом только «минусов», без обретения чего-либо практически весомого,
хотя потребности, предполагающие выживание, продолжают удовлетворяться.
Какие же виды и типы адаптации в настоящее время наиболее распространены?
Рассмотрение механизмов и результатов современного адаптационного процесса дает
основание утверждать, что до сих пор в нем в большей мере присутствовали вынужденные и регрессивные (разрушительные) адаптации, чем добровольные и прогрессивные (созидательные). Во многом это было связано с тактикой и стратегией
социально-экономического реформирования: состояние общественного сознания не
поспевало за взятыми темпами преобразований, а вызванные последними изменения в
экономической системе сужали возможности выбора громадным контингентом
населения предпочтительных способов социального действия.
Социологические исследования, осуществленные коллективом сотрудников
ИЭОПГТ СО РАН в Новосибирской области, свидетельствуют о том, что ни в самом
начале проведения рыночных реформ (1992 г.), ни год спустя свыше половины
опрошенных не смогли назвать какого-либо преимущества общества, основанного на
рыночных отношениях1. Исключив тех, кто вообще не имел никакого представления
о рыночном обществе («Объясните, что такое рынок? Куда нас ведут?!»), получим
многочисленную группу (42-45%), которую рынок устойчиво ничем не влечет, полагающую, что и с его помощью люди не станут свободнее. Зато число выраженных
тревог по поводу ожидаемых потерь у нее в среднем равнялось четырем.
Это означает, что внушительное количество респондентов вынуждено адаптироваться к условиям, которые не воспринимаются ими как благоприятные ни с позиции
сегодняшнего дня, ни грядущего. Между тем надежда на позитивные возможности (с
упрочением полноценного рынка) сама по себе заметно облегчает социальную
адаптацию. Не случайно абсолютное большинство (71%) тех, кого рынок
решительно
не устраивает, осваиваются с реальной действительностью довольно трудно, в то
время как среди тех, кого он хоть чем-то да привлекает, таких в 1,9 раза меньше
(37%). Почти 40% «рыночников» считают, что, окончательно утвердившись, рыночные отношения в конце концов улучшат качество жизни, в то время как в рядах «нерыночников» подобную точку зрения разделяют лишь 14%.
Масштабы вынужденных адаптаций (на уровне как сознания, так и поведения)
будут особенно велики, если рассматривать их в плане не только отдаленной
перспективы, но и нынешней ситуации. Так, даже среди тех, кто рассчитывал (когда
сформируется полноценный рынок) обрести какие-либо из ранее недоступных благ,
доля указавших на психологическую готовность к рынку в момент опроса составила
1/3. В целом по массиву о внутренней готовности к нему заявили всего-навсего 18%.
Многие респонденты (27%) сообщили о том, что хотя они внутренне и не были
готовы, тем не менее вынуждены начать строить свое существование по законам
рынка (стали «вынужденными рыночниками»). В жизнь самой, многочисленной
группы опрошенных (38%), также психологически неподготовленных, да и не
пытавшихся подстроиться под требования времени («консерваторы»), рынок пришел
сам. Они могут не признавать новых ценностей, целей и способов их достижения, не
вписываться в рыночные структуры, но развертывающиеся реформы как или иначе
сказываются во всем, заставляя вносить коррективы в привычные поведенческие
стандарты и жизненные притязания.
В итоге большие группы вынуждены приспосабливаться к таким изменениям
окружающей общественной среды, осуществление которых они не поддерживают
или участие в которых по разным причинам принять не могут. Вот почему только
8%
1
N = 1 200 человек. Выборка репрезентирует население по полу, возрасту, образованию и типу поселения (город, село).
85
жителей области поддержали либерализацию цен, 9% - выдачу ваучеров. А это
именно те экономические мероприятия, которые коснулись буквально всех! Сторонники прочих реформаторских акций тоже находятся в меньшинстве: куплю-продажу
земли одобрили 13%, приватизацию предприятий - 20%, введение частной собственности на землю - 26%. Отметим тут же, что создавшаяся социально-экономическая
ситуация и в первую очередь рост цен больно ударили по семейному бюджету абсолютного большинства охваченных опросом, поставив на грань нищеты из-за отсутствия средств даже на покупку предметов первой необходимости (31%), лишив
значительной части денежных накоплений (44%), вынудив отказаться от привычной
структуры питания (26%), приобретения ряда предметов длительного пользования
(43%), поездок к родным и близким (26%), санаторно-курортного лечения (13%),
необходимых медицинских услуг (10%), попыток улучшить жилищные условия (19%),
туристических поездок по стране (13%), рождения ребенка (11% среди ответивших в
возрасте до 40 лет). Неопределенность материального положения, неясность житейских горизонтов, утрата уверенности в завтрашнем дне, бесспорно, фактор, затрудняющий социальную адаптацию.
Наши обследования показали, что на распространенности вынужденных и разрушительных адаптаций сказался, в частности, сложившийся «на пороге рынка» у одной
части населения его «устрашающий» образ: рынок принесет угрозу нищеты, бедности
(54%), усиление агрессивности, озлобленности в обществе (52%), разгул предступности (59%), социальную незащищенность (44%), невозможность по причине дороговизны получить медицинскую помощь (32%) или хорошее образование (23%),
потерю перспектив на решение жилищной проблемы (21%). Для сравнения укажем,
что даже такие очевидные превосходства рыночной экономики, как многообразие и
качество товаров и услуг, признавали лишь 20% респондентов. Другая же часть, как
раз наоборот, идеализировала новое общество и отдельные свободы, первоначально
не учитывая трансформаций в иных, также, как потом выявилось, немаловажных
ипостасях. Об этом неплохо сказал Е. Евтушенко: «Нам представлялась, например,
свобода слова волшебным ключом к процветанию. А оказалось, что это не совсем
так, потому что свободу слова нельзя есть, в свободу слова нельзя одеваться, свободой
слова нельзя отапливать дома во время холодной зимы. Кроме того, идеализируя
свободу, мы думали, что у свободы бывает только прекрасное лицо» [3]. Согласно
полученным данным, львиная доля опрошенных вообще рассчитывала на синтез
выгод административно-командной и рыночной систем, приветствуя свободу экономической деятельности и предпринимательства (60%), право частной собственности
на средства производства (59%), и вместе с тем полагала важным не терять гарантированные государством занятость (80%) и доход в виде достаточного прожиточного
минимума (86%). Примечательно, что рыночное общество, если и привлекает
россиян, то гораздо отчетливее в потребительском смысле, чем в «деятельностном».
Только 22% респондентов рынок (помимо всего прочего) манит возможностью
полнее проявить личностные способности, стать собственником, организовать свое
дело. Превалируют же пассивные ожидания улучшения своего положения, связанные
с рынком, которое он будто бы сам по себе вызовет.
В том, что современный адаптационный процесс мог бы стать не таким сложным,
будь заботливее власть имущие о согражданах в новой общественной атмосфере,
убеждает и структура барьеров (социально-психологических, социальных, социетальных), мешающих индивидам встраиваться в рыночную действительность. И дело не
столько в болезненно и трудно воспринимаемом населением, социализировавшемся
при административно-командном режиме, акценте на индивидуализацию и материальный успех как чуждые ему «буржуазные ценности». Напротив, всего 20% респондентов обеспокоены повальной утратой прежних духовных ценностей и идеалов
(бескорыстие, общественные интересы, коллективизм). Однако весьма симптоматично то, что большинством обследованных (60%) названы такие барьеры адаптации,
которые связаны с проявлениями их характера преимущественно в плане «актив86
ность-пассивность»: «не имею деловой хватки, недостаточно предприимчив» (26%),
«не люблю менять привычный жизненный уклад, опасаюсь всего нового» (22%), «не
вполне уверен в своих силах, успехе, удаче» (19%), «не могу постоять за себя, нет
бойцовских свойств» (16%), «не склонен рисковать» (14%) и т.п. Понятно, всегда
найдутся люди, которые не готовы к риску, и люди, для которых «риск - благородное
дело»; те, кто бесстрашно вторгаются в неведомое, стремятся периодически подвергать изменению устоявшийся порядок своего бытия, и те, кто всячески противятся
всему новому. Но нельзя не считаться с тем, что долгие десятилетия наше общество
развивало в человеке качества, отнюдь не содействовавшие самостоятельности
мышления и поступков, умению обходиться без «внешних подпорок». Освоение этих
навыков, вероятно, займет немало времени. А пока многие опрошенные не знают,
куда же направить свою активность: серьезную преграду на адаптационном пути 29%
усматривают в недостаточности знаний о том, как плодотворнее распорядиться своим
трудом, выгоднее вложив деньги, что нужно делать в той или иной экономической
ситуации, каков положительный опыт уже попробовавших себя в свободном
предпринимательстве. Все это говорит о том, что ныне большие группы людей,
оказавшихся не по своей воле в незнакомом жизненном пространстве и потерявших
ориентиры, почувствовали бы себя несравненно спокойнее и увереннее, если бы
государственные структуры им постоянно помогали постичь особенности «рыночной
механики», не оставляя равнодушно на произвол судьбы.
Поскольку население испытывает социально-психологические затруднения в адаптации к рынку, то, как справедливо заметил Л. фон Мизес: «Тот, кто хочет изменить
своих соотечественников, должен прибегнуть к убеждению. Это единственный
демократический способ добиться изменений...» [4, с. 27]. В определенных обстоятельствах механизм убеждения-разъяснения может играть огромную роль, безусловно, превосходя механизм принуждения. Не случайно психологическому аспекту
придавал такое значение Л. Эрхард в своей программе перехода от принудительно
направляемого хозяйства к рыночному в послевоенной Западной Германии, создавший основу нынешнего благополучия страны. Предложенный им метод экономической политики, получивший название «душевного массажа», неизменно учитывал
реакцию граждан на различные явления хозяйственной деятельности государства,
апеллируя «к представлению о выгоде и личному интересу хозяйствующего человека»
[5, с. 224].
По данным наших обследований, среди социетальных препятствий адаптированию
наиболее явственны политическая и экономическая нестабильность в стране (51%),
непоследовательность реформаторского курса правительства (38%) и слабость предусматриваемых государством социальных гарантий (37%). Дополним эту картину
результатами опроса ВЦИОМ (март, 1994 г.): в ряду самых острых проблем, которые
тревожат абсолютное большинство респондентов, рост цен (84%), преступность
(68%), кризис в экономике, спад производства в промышленности и сельском
хозяйстве (51%), безработица (49%), беспомощность государственной власти (34%) [6,
с. 34-35].
Приняв во внимание все эти социетальные ограничители (прежде всего экономического порядка), следует признать, что социальная адаптация у нас носит, как
правило, кратковременный характер: это - приноравливание к сегодняшней ситуации,
и с позиции более или менее отдаленного будущего выглядит довольно хрупкой,
проблематичной. Настоящее состояние производственной системы, которая много
лет уже не обновляется, а разрушается, «проедается», бегство капитала из сферы
производства, бездумная интенсивность эксплуатации природных ресурсов, политика,
касающаяся импорта продуктов питания и других потребительских товаров, не
оставляют сомнения в том, что при сохранении такого положения в перспективе
«несоциальные» факторы неуклонно будут превращаться в «узкое место», сдерживая
свободу как производителей, так и потребителей, а вместе с этим и возможности
общества стать свободным и процветающим.
87
Переломить неблагоприятные тенденции, очевидно, могло бы изменение роли
государства в проводимых преобразованиях. Речь идет не только о социально-психологических, но и социально-экономических аспектах практики, которые дополняли
бы друг друга. Одно дело, когда государство освобождает от своей «опеки» граждан
по мере выздоровления экономики, когда у них возрастает потенциал самостоятельного приложения сил, когда инфляция не съедает сбережений, когда возникают
условия для независимой производительной работы и сложились надежные институциональные механизмы защиты интересов как сильных, так и слабых общественных групп. И совсем другое дело, когда государство говорит своим гражданам:
«Будьте свободны! Я вам больше не опора» - в обстоятельствах огромной инфляции
(которая тоже есть государственная политика), непрекращающегося спада производства, постоянно ограничивающихся возможностей реализации индивидуальных способностей и других неблагоприятных моментов, сформировавшихся не без участия
государства. Конечно, при этом важно «не перегнуть палку» и не смести те пока еще
некрепкие ростки нового, что сумели уже пробиться.
Общий вывод состоит в следующем. Целям движения к свободному и процветающему обществу отвечала бы такая ситуация, когда социальная адаптация осуществляется на базе добровольных проявлений, исходя из расширения той области
свободы (в выборе жизненных целей и средств их достижения), которую имеют
разные индивиды (группы) «на входе в процесс». Однако возможности воплощения
этой положительной связи между феноменами освобождения и адаптации сейчас
неотвратимо сужаются.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гордон Л.А. Социальная адаптация в современных условиях // Социол. исслед. 1994. № 8-9.
2. Аргументы и факты. 1992. № 32.
3. Аргументы и факты. 1993. № 6.
4. Фон Мизес Л. Бюрократия Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность / Пер. с англ.
М.: Дело, 1993.
5. Эрхард Л. Благосостояние для всех: Репринт, воспроизведение / Пер. с нем. М.: Начала-Пресс, 1991.
6. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Интерцентр; ВЦИОМ,
1994. №3.
88