Языковая игра как факт современной языковой

Языковая игра как факт современной языковой
действительности
k albot yra
Языковая игра как факт
современной языковой
действительности
Language game as the fact of the modern language
validity
Language game as the fact of the
modern language validity
Maria ZAKHAROVA
Moscow City pedagogical university
Russia
mary-zaharova@yandex.ru
Summary
Work is devoted to the modern stage of development of Russian. The general lines of this period
are analyzed as pre-conditions for activation of role
of linguistic game in all its displays. The special attention is spared to clarification of determination of
term «linguistic game».
As determination the following formulation is offered: a linguistic game is intentional having a special
purpose violation of norm, accomplished by the transmitter of language for realization of certain tasks.
The use of elements of linguistic game is analyzed
in a modern language (and in writing and in verbal
forms).
Specified, that the elements of linguistic game are
inherent to the most developed languages practically
in any historical epoch, however most productive
from this point of view are transitional periods in
development of language and civilization/cultures
on the whole.
Intertekst in modern language is examined as
one of displays of linguistic game. Determined and
characterized specific literary genre, descendant a
linguistic game, - playing text in which a linguistic
game becomes the instrument of co-operation of
author and reader, both with each other and with the
real and virtual world.
Key words: linguistic game, intertekst, linguistic
joke, linguistic error, playing text, norm.
Работа посвящена современному этапу развития русского языка. Анализируются общие черты
данного периода в качестве предпосылок для
активизации роли языковой игры во всех ее проявлениях. Особое внимание уделяется уточнению
определения термина «языковая игра».
В качестве определения предлагается следующая формулировка: языковая игра – это
преднамеренное целевое нарушение нормы,
совершаемое носителем языка для реализации
определенных задач.
Анализируется использование элементов языковой игры в современном языке (и в письменной
и в устной формах).
Указывается, что элементы языковой игры
присущи большинству развитых языков прак-
60
тически в любую историческую эпоху, однако
наиболее продуктивными с данной точки зрения
являются переходные периоды в развитии языка
и цивилизации/культуры в целом.
Рассматривается интертекстуальность современного языка как одно из проявлений языковой
игры. Определяется и характеризуется специфический литературный жанр, порожденный языковой игрой, – игровой текст, в котором языковая
игра становится инструментом взаимодействия
автора и читателя, как друг с другом, так и с
реальным и виртуальным миром.
Ключевые слова: языковая игра, интертекст, языковая шутка, языковая ошибка, игровой текст, норма.
Maria ZAKHAROVA
Ðåçþìå
žmogus ir žodis 2010 III
Ââåäåíèå
Темой настоящего исследования является
языковая игра и, прежде всего, ее проявления
в современной русской языковой ситуации.
Цель работы – проанализировать особенности
функционирования различных проявлений и
модификаций языковой игры в различных сферах современного русского языка и вычленить в
современной языковой ситуации предпосылки и
условия активизации игрового процесса.
Отдельное внимание уделяется в работе
взаимоотношениям и взаимодействию автора и
адресата, реципиента высказывания в игровом
дискурсе.
Основными методами исследования послужили лингвистический анализ текста и семиотический анализ игрового дискурса.
Îñíîâíûå ðåçóëüòàòû
èññëåäîâàíèÿ
Термин «языковая игра» появился относительно недавно (в работах философа Л. Витгенштейна, определявшего «языковые игры» как «целостные и законченные системы коммуникации,
подчиняющиеся своим внутренним правилам и
соглашениям, нарушение которых означает выход
за пределы конкретной «игры»»), однако само
явление имеет в языке давнюю историю. Вероятнее всего, в той или иной мере языковая игра
присуща любому развитому языку во все периоды
его существования, различаются лишь сферы
применения игрового взаимодействия и степень
актуальности данного явления для носителей
языка в конкретной исторической ситуации.
Нам представляется целесообразным определять языковую игру как преднамеренное
целевое нарушение общепринятой нормы,
совершаемое носителем языка для реализации определенных задач. С одной стороны, это
позволяет отграничить языковую игру от языковой ошибки (нарушения нормы, вызванного её
незнанием, непониманием или неприятием), а с
другой стороны, даёт возможность избежать определенной узости в понимании языковой игры,
которую диктует определение Л. Витгенштейна,
и позволяет рассматривать в этой сфере не только
замкнутые игровые ситуации, существующие на
договорной основе (носители языка принимают
определенные правила и следуют им, находясь в
пределах игровой, но (одновременно) вне пределов реальной языковой ситуации), но и открытое
игровое взаимодействие адресата и адресанта
высказывания в потоке реальной речи.
Рассмотрим несколько примеров:
• ... Сколько раз им говорила: «Не ложите
зеркало в парту». А они все равно ложат...
(из к/ф «Доживём до понедельника») – нарушение нормы в данном случае вызвано
её незнанием и вовсе не планировалось
говорящей, не преследовало никаких целей,
а лишь замещало грамматически верный
вариант.
• Вызывают зайца в военкомат. Он говорит: Я не могу служить. Почему? – спрашивают. – Косой! (анекдот). В данном
случае, перед нами закрытое игровое взаимодействие, существующее лишь до тех
пор, пока реципиент готов воспринимать его
как игру; нарушение нормы здесь допускается сознательно и имеет смысл лишь в том
случае, когда реципиент так же, как и автор
высказывания, хорошо знаком с нормативным употреблением; однако, единственная
цель, преследуемая здесь – достижение
комического эффекта, что позволяет определить данный текст как языковую шутку
(на наш взгляд, именно её определение
предлагается Л. Витгенштейном и его последователями) – она существует вне реальной
языковой ситуации и обязательно позиционируется особым образом и продуцером и
реципиентом и осознанно дистанцируется
ими от реального речевого контекста своей
подчеркнуто комической сущностью.
• ... Как вы на это смотрите, Анатолий
Ефремович? – Отрицательно. Прокофья
Людмиловна.. ( из к/ф «Служебный роман»:
подчиненный в отсутствие начальницы заходит в ее кабинет и начинает беседовать
сам с собой от ее имени. Вернувшаяся
начальница включается в разговор) – нарушение нормы здесь не просто сознательное,
оно преследует четко прослеживаемую
автором высказывания цель, даже ряд целей
(ни одной из которых не является достижение комического эффекта как такового):
а) указать на неоправданную перестановку
понятий и лиц (подчиненный в кресле директора обращается к самому себе от имени
директора); б) подчеркнуть, что реципиент
не является ни женщиной, ни Людмилой
Прокофьевной, ни, соответственно, директором; в) и в то же время, показать свою
готовность принять предложенную игровую
ISSN 1392-8600
k albot yra
61
ситуацию, но с учетом собственной корректировки правил. Конечно, ощутим здесь
хотя и не комический, но явно сатирический
смеховой контекст, но смеховой контекст
характерен в различных формах для всех
видов языковой игры.
Элементы языковой игры присущи большинству развитых языков практически в любую
историческую эпоху (как уже отмечалось выше),
однако наиболее продуктивными с данной точки
зрения являются, на наш взгляд, переходные
периоды в развитии языка и цивилизации (культуры, нации, страны) в целом. Скорее всего, это
связано с большей проницаемостью и меньшей
стабильностью языковой и речевой нормы в эти
моменты развития языка, а также с возрастающим
стремлением носителей языка к экспериментам
во всех сферах жизни, в том числе и в языке.
Современный период развития русского языка оказался чрезвычайно благоприятным для
данного процесса, и языковая игра затронула
все сферы бытования языка как в литературной,
так и во внелитературных формах. Причём проявления игры в современном языке становятся
всё более разнообразными, многоплановыми и
многоуровневыми.
Здесь необходимо сделать несколько замечаний о современном этапе развития русского
языка (впрочем, примерно та же ситуация складывается сейчас, как показывает наблюдение,
в большинстве развитых языков). Иноязычное
влияние (усиление процесса заимствования иноязычных слов, появление иноязычных синонимов
у существующих слов и т.п.), попытки переосмыслить так называемое «наследие прошлого»
(переосмысление «советской» терминологии,
переход этого типа слов в разряд устаревших
слов, историзмов), усиление влияния сниженных
форм (проникновение в язык просторечий, жаргонизмов, ослабление позиций «высокой» лексики)
вызывающие ощущение необходимости переосмысления языка, – все это характерные черты так
называемого «переходного» периода в языке, когда
в связи с неким переломом в жизни народа-носителя устоявшиеся, привычные нормы перестают
восприниматься таковыми, нормативная база
расшатывается, чем и создается возможность для
качественного изменения языка, вслед за которым
начинается период стабилизации нормы.
Еще одной чертой современного периода развития языка является усиление проницаемости
информационного поля, связанное прежде всего
с глобализацией в сфере информации и образова-
62
Language game as the fact of the modern language
validity
ния. Наиболее ярким проявлением проницаемости является интертекст, активно проявляющий
себя сегодня как в художественном тексте, так и
во всех остальных сферах языка и речи. Интертекст как намеренное скрытое цитирование-отсылка иного/чужого текста в своем высказывании
так же подпадает под сформулированное нами
определение языковой игры, а с учетом того, что
интертекст приобретает осмысленность только
при условии наличия у читателя достаточной
компетентности в данном вопросе и, одновременно, желания увидеть и осмыслить интертекстуальную связь, – игровая природа интертекста
становится еще более очевидной.
Если художественная речь прежде всего реализует эстетические и этическо-философские
задачи, то основной задачей разговорной речи
по-прежнему остается передача информации.
Соответственным образом трансформируется в
этих сферах и интертекст: в разговорной речи
интертекстуальные связи прежде всего служат
для упрощения процесса коммуникации, приближаясь по механизму воздействия к устойчивым
сочетаниям типа фразеологизмов, однако сохраняя способность интертекстуальной единицы
привносить в речевую ситуацию не столько
лексическое значение, сколько весь контекст
исходного текста.
Например, выражение «Извините, что помешал вам деньги прятать» из к/ф «Любовь и
голуби» в значении иронического извинения за
вмешательство в чужие дела, на которое (вмешательство) было указано:
- Что у вас тут стряслось? О чем сплетничаете?
- Ну, вот только тебя и не хватало! Не лезь!
- Ну, извините, что помешал вам деньги
прятать…
В разговорной речи последних лет встречается
любопытное явление: «сплошной» интертекст,
когда высказывание формируется из нескольких
цитат, слитых в новое смысловое единство:
- Ну что? Как получилось?
- Красота!.. среди бегущих первых нет и
отстающих, стра-а-ашная сила… эта ваша
заливная рыба… (см. «Красота! Среди бегущих
первых нет и отстающих…» (В. Высоцкий);
«Красота – это страшная сила!» (к/ф «Весна»); «Какая гадость, какая гадость эта ваша
заливная рыба…» (к/ф «Ирония судьбы, или С
легким паром»)
Подобное употребление связано с некоей интертекстуальностью, если можно так выразиться,
Maria ZAKHAROVA
Языковая игра как факт современной языковой
действительности
žmogus ir žodis 2010 III
сознания носителей современного русского языка:
слова, события, явления, ситуации связаны с определенным набором цитат из книг, фильмов, песен,
мультфильмов, рекламных роликов, речи политиков, выступлений юмористов, – цитат, известных
большинству носителей языка. Использование в
соответствующем контексте закрепленного за ним
блока цитат (или какой-либо одной) ведет, с одной
стороны, к привлечению в конкретную речевую
ситуацию контекста источника цитирования, с другой стороны, к снижению пафоса высказывания,
снятию напряженности ситуации и т. д. («высокий
слог», излишняя эмоциональность в современном языке оценивается чаще всего негативно,
более предпочтительно ироническое восприятие
и оценка действительности); и, наконец, в-третьих, к узнаванию интертекстуального элемента
реципиентом высказывания и, следовательно,
возникновению дополнительной общности между
участниками коммуникации.
Долгое утомительное сидение в очереди: группа людей оформляет договор купли-продажи. Все
устали, напряжены.
- Все… Я хочу кофе… - фраза из популярного
в тот момент рекламного ролика сразу снимает
напряжение: все улыбаются.
Усиливает указанные тенденции и декларированное постмодернизмом ( а теперь уже характерное и для сознания носителей языка в целом)
ощущение «все уже сказано до нас». В устной
речи к этому добавляется разрушение «высокого»
стиля, как наиболее знакомого образованным
носителям языка. Возникает стремление создать
новый текст, не повторяясь, не используя штампы. Отсюда постоянные попытки разрушения
«ожиданий» реципиента, постоянная языковая
игра, привлечение ненормативных форм при
неспособности (или невозможности) вести игру
в пределах литературного языка:
- Как это?
- Да так это?
- Ну, как?
- Как, как?! Каком кверху!
Широкое распространение получил в последнее время особый вид юмористического афоризма, главная цель которого и есть обман ожиданий
реципиента. На втором плане целью может быть и
напоминание об исходном значении устойчивого
сочетания, положенного в основу, и создание
юмористического эффекта, и ироническое переосмысление действительности:
Ни пуха вам, ни пятачка.
Уходя, гасите всех.
Сеанс одновременной игры в ящик.
То же может быть отнесено и к несколько иному
явлению – языковой шутке – такой разновидности
языковой игры, основной и единственно важной
целью которой является создание комического
эффекта. Представление о языковой шутке всегда
было присуще русскому языковому сознанию и
находило свое отражение прежде всего в устном народном творчестве, то есть фольклоре. В
современном языке языковая шутка становится
атрибутом обыденной разговорной речи, а в
некоторых случаях может служить индикатором
интеллектуальной значимости индивидуума.
Иронический контекст вообще характерен для
речи носителей современного русского языка.
Это связано с действием нескольких факторов:
уже упомянутое ощущение «все уже сказано»;
стремление не выставлять свои чувства, эмоции, переживания напоказ, так как «всем сейчас
непросто»; общее ироническое восприятие
действительности («Если жаловаться на свою
проблему, она становится больше; если над ней
посмеяться – она исчезает»). Из-за этого ирония
сопровождает сегодня большинство устойчивых
выражений (говорящий осознает их общеизвестность и как бы извиняется за нее). Именно с этой
подчеркнутой ироничностью связано стремление
носителей языка употреблять устойчивые выражения (пословицы, поговорки, фразеологизмы,
цитаты) чаще в намеренно искаженном виде, чем
в исходной форме:
• Без труда не выловишь и селедку из
лужи.
• Не делай из мухи космический корабль.
• Одна голова хорошо, а две уже некрасиво.
Более того, носители языка, использующие
такие единицы в общепринятой, традиционной
форме, воспринимаются многими (особенно, в
молодежной среде и среде интеллигенции) как
недостаточно интеллектуально развитые или не
современные личности. Тогда как любое искажение, даже приводящее к нарушению грамматических норм, воспринимается нормально: Вы
хочете песен, их есть у меня, и более позднее
употребление: Если вам нужны хорошие приборы, их есть у нас. Вам нужна совершенная
технология, как говорится, их есть у меня.
Цель такого искажения – передать смысл
выражения, разрушив при этом лексический стереотип, существующий в сознании слушающего.
С одной стороны, это приближает устойчивые
выражения к интертексту, создавая текст в тексте, с другой стороны, подобное употребление
ISSN 1392-8600
k albot yra
63
часто стремится не к созданию, а к разрушению
дополнительного смысла текста.
То есть к традиционным функциям языковой
игры (а все рассмотренные явления так или
иначе входят в игровую сферу) добавляется еще
и система опознавания «свой – чужой», позволяющая выделить среди участников коммуникации
индивидуумов, компетентных либо некомпетентных в сфере языка. Интересно отметить, что
подобная функция вообще-то всегда присуща
языковой игре, однако именно в переломные
периоды это становится очевидным (например,
игра с церковнославянизмами на рубеже 16-17
веков как символ принадлежности к культуре
семинаристов).
Языковая игра сейчас активизировалась и в
языке литературы. Так как практически все выразительные и изобразительные средства представляют собой либо нарушение нормы, либо использование элементов языка и речи в непрямом либо
несвойственном значении (что также является
нарушением или искажением нормы), то с точки
зрения языка, все они могут быть отнесены (в той
или иной мере) к проявлениям языковой игры.
До пятнадцатого оставалось десять дней и
четыре рубля. (И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать
стульев»)
Пусть ты черт. Да наши черти/ Всех чертей/ В сто раз чертей. (А. Твардовский «Василий
Теркин»)
Языковая шутка также активно присутствует в
языке литературы, прежде всего как законченные
литературные произведения комического характера (каламбуры, остроты, эпиграммы).
На современном этапе роль языковой игры и
языковой шутки усилилась и в языке литературы.
Они используются и в авторском тексте, и в речи
персонажей. Подобные процессы наблюдаются
не только в русском тексте, но и в мировой литературе в целом.
Однако на первый план выходит уже не комический эффект, а вовлечение читателя в авторский
замысел. На фоне реализации указанной тенденции формируется особый тип художественного
текста – «игровой текст», основной отличительной
особенностью которого является необходимое
сотворчество автора и читателя, а основной авторской задачей, соответственно, выстраивание
стратегии вовлечения читателя в языковую и культурологическую игру, предложенную автором.
Игра ведется на всех уровнях текста, начиная
от имени автора и заглавия и до глубинных философских смыслов, заложенных в текст. В игре
64
Language game as the fact of the modern language
validity
участвую все уровни языка от графики и фонетики до текстологии и экстралингвистики.
Игровое взаимодействие автора и читателя
приводит к формированию надреальности, только
погрузившись в которую читатель может постигнуть авторский замысел.
К разряду «игровых» текстов в современной
русской литературе, на наш взгляд, стоит отнести
такие произведения, как: А. Жвалевский, И. Мытько «Порри Гаттер и Каменный Философ»; их
же «Личное дело Мергионы» и «Девять подвигов
Сена Аесли»; большинство романов В. Свержина
и А. Лютого, цикл об Эхо Макса Фрая, весь проект
Хольма Ван Зайчика, многие работы О. Шелонина,
В. Баженова. Среди наиболее известных западных
авторов следует назвать прежде всего Терри Пратчета и Роберта Асприна.
Язык этих произведений не только средство
выражения авторского замысла, но и способ
включения читателя в текст, в искомую надреальность. В какой-то мере здесь можно проводить
параллели с «открытым произведением» Умберто
Эко, однако, если для автора «открытого» текста,
с точки зрения У. Эко, важно моделирование наилучшего читателя для своего произведения, то
для авторов «игровых» текстов основная задача,
на наш взгляд, заставить любого грамотного (во
всех смыслах этого слова) читателя, как минимум,
взглянуть на свой собственный мир со стороны,
а лучше – попытаться изменить его (хотя бы в
своем сознании).
Вообще, необходимо отметить, что появление у
читателя желания трансформировать действительность, частично или, реже, полностью, по образцу
смоделированной надреальности является ключевым моментом в восприятии игрового текста.
Интересно отметить, что подобную же реакцию
до появления игровых текстов художественные
произведения уже вызывали (например, общества
толкинистов во многих странах), однако там имело
место желание оказаться в удачно созданной текстовой реальности, нежели потребность в трансформации действительности. Принципиально же
важным отличием, на наш взгляд, является то, что
надреальность индивидуальна для каждой пары
автор-читатель, так как имеет место сотворчество
создающего и воспринимающего, тогда как удачная текстовая реальность едина для всех.
Рассмотрим только один пример, характерный
для «игрового» текста.
– Всем выйти из сумрака! – во все горло командовал Лис, разряжая в сторону ворот оба
пистоля. – Ночной дозор!
Maria ZAKHAROVA
Языковая игра как факт современной языковой
действительности
žmogus ir žodis 2010 III
k albot yra
Блокбастер «Ночной дозор» является в значительно большей
степени объектом массовой культуры, чем художественным
произведением.
прямом значении. То же самое относится и к
понятию «ночной дозор».
Многоуровневая игровая задача заставляет
читателя не только погружаться в текстовую
реальность, но и вступать с этой реальностью в
контакт, то есть превращаться из читателя – стороннего наблюдателя в участника коммуникативной деятельности не только автора, но и героев
произведения.
Âûâîäû
Таким образом, можно утверждать, что языковая
игра является одним из наиболее важных элементов
современного русского языкового сознания и находит свое отражение во всех сферах бытования русского языка; современный игровой дискурс содержит
в себе практически все типы фрагментарных и
полных высказываний, проявляется в большинстве
возможных речевых жанров и существенно модифицирует роли автора и адресата.
Основной задачей автора здесь становится
прогнозирование и формирование реакции
реципиента на высказывание; задачей читателя/слушателя – включение в предлагаемую игру,
сотворчество с автором.
Активизация игрового дискурса, языковой
игры в современном русском языке происходит
прежде всего из переломной, нестабильной языковой ситуации, когда происходит разрушение,
преобразование старых и формирование новых
языковых и речевых норм. В таких ситуациях
носители языка более активно «играют» в языке,
то есть целенаправленно нарушают нестабильные
нормы, участвуя в общем процессе модификации
языковой среды.
Литература
Барт Р., 1989, Избранные работы. Семиотика.
Поэтика. – Москва.
Берн Э., 1989, Игры, в которые играют люди. Люди,
которые играют в игры. – Москва.
Витгенштейн Л., 1985, Философские исследования //
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. –
Москва. – С. 79-128.
Норман Б. Ю., 2006, Игра на гранях языка. – Москва.
Санников В. З., 2002, Русский язык в зеркале языковой
игры. – Москва.
Эко У., 2005, Роль читателя: Исследования по
семиотике текста. – Санкт – Петербург –
Москва.
ISSN 1392-8600
Уж не знаю, почему Сергею вспомнилось это
полотно кисти Рембрандта, но распоряжение
его было выполнено незамедлительно. (В. Свержин «Железный сокол Гардарики»)
На первом уровне игровой ситуации – стандартная аллюзия: скрытая цитата из фильма «Ночной
дозор». Однако источник аллюзии слишком новый
и массовый (обычно источниками являются цитаты
из литературных произведений, хорошо известных
образованным носителям языка и закрепившихся
в их сознании как значимый факт культуры). В
современной языковой ситуации данная цитата
воспринимается скорее как отсылка к использованию ее в разговорной практике, где она закрепилась
в значении «Внимание! Беру ситуацию под свой
контроль!», а также к многочисленным пародийным
использованиям данного высказывания.
Таким образом, столкнувшись с этой фразой,
грамотный читатель уже на первом уровне получает двойную игровую ситуацию: установить
происхождение цитаты (стандартная задача
при аллюзии) и разобраться с контекстуальным
шлейфом, который существенно различается в
зависимости от предполагаемого источника цитирования: непосредственно фильм, текст книги,
разговорное употребление, пародия.
А далее фиксируется и второй, и третий уровень игры: во-первых, рассказчик не опознает
цитату. Это разъединяет героев произведения по
фоновым знаниям и, одновременно, объединяет
читателей с одним из героев в противопоставлении остальным, то есть реальность в сознании
читателя распадается не на внетекстовую действительность и внутритекстовой вымысел, а на
свою реальность (мир Лиса = мир читателя) и
чужую реальность (мир Вальдара), причем раздел
проходит не между читателем и текстом, а внутри
текста, что приравнивает фрагменты текстовой
реальности к действительности.
Во-вторых, возникает еще одна аллюзия (отсылка к картине Рембрандта «Ночной дозор»),
что, в то же время, нарушает ожидания читателя,
который соотносит данную цитату исключительно с эпосом о борьбе добра и зла и не фиксирует
совпадение названия фильма с названием полотна
Рембрандта (даже зная о существовании этой картины). Вторая аллюзия придает высказыванию
Лиса еще и прямое значение: бой происходит
ночью, то есть в темноте, следовательно, слово
«сумрак» может интерпретироваться и в своем
65
Языковая игра как факт современной языковой
действительности
Language game as the fact of the modern language
validity
Источники
Фильмография
Высоцкий В. С., 1989, Утренняя гимнастика //
Высоцкий В. С. Поэзия и проза. – Москва.
С.107-108.
Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев – (Электронная
библиотека Машкова – URL������������������������
���������������������������
: http://lib.baikal.net/
ILFPETROV/author12.txt)
Свержин В., 2007, Железный сокол Гардарики. –
Москва. С. 47.
Твардовский А.Т., 1961, Василий Теркин. – Москва.
С. 89.
«Весна» (1947, СССР) – режиссер Г.Александров.
«Доживем до понедельника» (1968, СССР) – режиссер
С.Ростоцкий.
«Ирония судьбы, или С легким паром…» (1975, СССР) –
режиссер Э.Рязанов.
«Ночной дозор» (2004, Ро ссия) – режисс ер
Т. Бекмамбетов
«Служебный роман» (1977, СССР) – режиссер
Э. Рязанов.
Maria ZAKHAROVA
Исследование выполнено при финансовой
поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Коммуникативная
структура текста: образ автора и образ
адресата в разных типах дискурса», проект
№ 08–04-00322а
66