МЕЖСИСТЕМНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ В РОССИИ В

Д.Г. Красильников
МЕЖСИСТЕМНЫЕ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ
В РОССИИ В ХХ ВЕКЕ:
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ
2001
Издательство
Пермского
университета
ББК 66.6
К 78
Красильников Д.Г.
К 78 Межсистемные политические ситуации в России в ХХ веке:
проблемы теории и истории. – Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. –
251 с.
ISBN 5-8241-0271-6
Монография посвящена анализу переходных политических процессов. Рассматриваются методологические, теоретические и истор ические аспекты формирования и развития межсистемных политических
ситуаций в России в ХХ веке.
Книга адресована историкам и политологам.
Научный редактор д-р ист. наук, проф. Перм. ун-та М.Г. Суслов
Рецензенты: межкафедральная группа факультета политологии МГИМО(У) МИД Российской Федерации; д-р ист. наук, проф. Перм. техн.
ун-та В.П. Мохов
Печатается по решению редакционно-издательского совета Пермского
университета
Издание осуществлено при финансовой поддержке Института «Открытое общество» в рамках Программы поддержки кафедр Мегапроекта
«Развитие образования в России» (грант НВА 917)
ISBN 5-8241-0271-6
2
© Д.Г. Красильников, 2001
ВВЕДЕНИЕ
Переломные периоды в истории человечества или отдельной
страны всегда привлекали внимание исследователей. В них, как в
зеркале, отражаются контуры формирующегося будущего, социальная и политическая борьба достигают своего апогея, определяется
выбор путей дальнейшего развития. Это время тектонических сдвигов в развитии общества и проявления феномена харизматических
личностей.
Вся история России ХХ столетия – это череда социальных и
политических взрывов, трагедий и величайших достижений. Однако для развития нашей страны по своей масштабности и значимости знаковыми явились два катаклизма. Первый пришелся на период революционных потрясений 1917 г., когда были низвергнуты
многовековая российская монархия и остатки того социального
строя, который она защищала, оборвана тенденция капиталистического развития страны, разрушена Российская Империя и созданы
условия для формирования нового большевистского порядка. Второй - на конец 80-х-начало 90-х гг. ХХ в., когда обозначился процесс разрушения советской модели организации общества, сопровождавшийся развалом Советского Союза и мировой системы социализма. Одновременно катастрофа советской системы создавала
условия для становления современной посткоммунистической России.
Наличие в новейшей истории России двух переходных периодов требует научного анализа общего и особенного в механизме
функционирования общества в этих условиях. Особое место в исследовании таких периодов революционных потрясений имеет изучение политической сферы общества. Ни при каких других исторических обстоятельствах вопросы власти и борьбы за нее различных
социальных и политических сил не приобретают такой значимости,
как в условиях разрушения старого порядка и возникновения нового, ибо от того, кто победит в этой борьбе, зависит вектор последующего развития страны на длительное время.
Изучение переходности имеет не только сугубо академический смысл, но и практическую ценность. Как установил еще Г егель, не результат есть действительное целое, а результат вместе со
своим становлением 1. Процесс формирования нового российского
общества ставит перед обществоведами проблему анализа тех глобальных изменений, которые имели место в конце восьмидесятых 3
начале девяностых годов ХХ века и обусловили существенные сдвиги экономического, политического, межнационального, социально-психологического, нормативно-ценностного порядка. Понимание современной России и тенденций ее развития в полной мере
невозможно без знания факторов формирования общественных
процессов и тенденций в период перестройки и постперестройки.
Проблемы переходного состояния общества и, в частности,
различные аспекты переходных политических процессов представляют предметный интерес для обществоведческих наук: философии, юриспруденции, политологии, истории, социальной психологии. Это означает, что переходные политические процессы в научной литературе исследуется на разном уровне абстракции, с разных
методологических и теоретических позиций.
В рамках указанной проблематики в философской литературе
рассматривались типы и формы переходов, соотношение революции и эволюции, революции и кризиса социальной системы, скачка
и постепенности 2. В работах О.А. Митрошенкова, Л.Г. Олеха предпринимались попытки анализа переходного периода и переходного
состояния как самостоятельных категорий социальных наук 3. Важное научное значение для формирования современных представлений о переходных процессах приобретают исследования катастроф
как скачкообразных изменений, являющихся внезапным ответом
системы на плавное изменение внешних условий 4.
В исследованиях по теории систем обращалось внимание на
специфику смены одной системы другой, исследовались факторы,
обусловливающие эти процессы5. В монографии В.Г. Афанасьева
была предпринята попытка рассмотреть теоретические аспекты
становления, развития и умирания социальных систем 6. В работах
С.А. Кузьмина, В.Д. Могилевского, В.Н. Костюка нашли отражение
современные тенденции в изучении переходных состояний с позиции теории систем 7. Проблемы межцивилизационных переходов с
позиции этой методологии рассматривались И.Б. Новиком8.
Процессы глобальных изменений, происходящих в нашей
стране и в мире в середине 80-х - начале 90-х гг. ХХ в., создали условия и социальный запрос на исследования переходных процессов
общественного развития с позиции системной методологии. Эта
проблематика нашла отражение в статьях Н.Ф. Наумовой, Г.Л. Куприяшина, обративших внимание на особенность развития общества в переходные этапы своего развития 9. Обозначилась также критика системной теории как методологии, неспособной адекватно
описать переходные процессы в обществе10.
4
Важным направлением исследования переходности в современных философских науках является синергетическое осмысление
переходных процессов. В работах И. Пригожина, И. Стенгерс, Г.
Хакена, О. Тофлера, а также отечественных философов и методологов Е.Н. Князевой, С.П. Курдюмова, С.П. Капицы, Г.Г. Малинецкого и других обосновывается возможность синергетического подхода
к анализу переходных процессов, указывается на доминирование
случайных аттракторов и флуктуаций в процессе перехода системы
к новому состоянию, рассматриваются место, роль и специфика
точки бифуркации в переходном процессе 11. В работах А. Венгерова, Н.Н. Моисеева, А.С. Панарина предпринимались практические
попытки применить основные методологические принципы, сформулированные в рамках синергетического подхода, к анализу политической жизни, революционных процессов и прочих аспектов
российской истории12.
Когнитивные возможности цивилизационного, формационного, модернизационного подходов, в том числе и в описании переходные политических процессов, рассматривались в работах В.В.
Согрина, С.Г. Кара-Мурзы, О.Л. Лейбовича, А. Ковалева, Т.В. Панфиловой и др.13
Институциональные аспекты функционирования органов государственной власти, политических партий и общественных организаций в условиях переходной реальности исследовались в работах В.С. Петрова, В.Е. Гулиева, Г.М. Манова, В.Е. Чиркина, А.Г.
Лашина, В.О. Тененбаума, В.Н. Якушика14. Тем не менее, как нам
представляется, многие теоретические аспекты существования политических институтов в переходные периоды остаются еще малоизученными.
Анализируя исторические исследования по проблемам переходных ситуаций, можно отметить, что наиболее полно изучены
политические процессы, протекавшие в 1917-1918 гг. Процесс исследования этой проблематики можно разделить на 3 периода:
I. Февраль 1917 г. - начало 20-х гг. ХХ в.
II. Начало 20-х гг. - середина 80-х гг. ХХ в.
III. Вторая половина 80-х гг. ХХ в. - до наших дней.
Критериями такого деления историографического процесса
служат качественные изменения в осмыслении политической истории, наличие и характер взаимодействия различных историографических концепций.
В первый из указанных периодов изучение проблемы шло параллельно или «по горячим следам» событий, в результате чего ис5
следования, как правило, базировались на довольно узком круге источников. Значительная часть исследований этого периода принадлежит перу не профессиональных историков, а политических
деятелей. Представляется, что данные работы можно рассматривать
как своеобразный вид историографических источников, поскольку
они содержат оценки существующей политической ситуации, анализ позиций политических партий, деятельности институтов государственной власти, а также различного рода органов, претендующих на власть.
В работах П.Н. Милюкова, Э. Понтовича, Д. Философова, И.Г.
Церетели, В.М. Чернова, М.В. Вишняка, В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого и других партийных деятелей той эпохи с разных теоретических,
методологических, идеологических позиций характеризовалась
сущность Советов, общественных исполнительных комитетов, анализировалась деятельность Временного правительства, давались
оценки двоевластия и тенденций установления единовластия Советов.
Своеобразие второго периода в изучении указанной проблематики (20-е - середина 80-х гг.) заключалось в установлении господства одной историографической концепции - большевистской и
вытеснении других. Этот большой по хронологическим рамкам период можно разделить на 3 этапа: 1) начало 20-х - середина 30-х
гг.; 2) вторая половина 30-х - середина 50-х гг.; 3) вторая половина
50-х - середина 80-х гг. Такое деление обусловлено особенностями
развития указанной концепции, связанными с изменениями политического курса правящей коммунистической партии.
Историографическая ситуация 20-х - первой половины 30-х гг.
– это начало систематического исследования проблем, связанных с
историей революции. С этого времени начинается выявление, систематизация и публикация источников, относящихся к революционному периоду. Обратим внимание на то, что историографическая
ситуация этого периода характеризуется сохранением достаточно
широкого спектра трактовок революционных событий 1917-1918 гг.
В трудах С.А. Пионтковского, К. Шелавина, А. Алавердовой,
коллективных исследованиях того периода рассматривались вопросы возникновения и сущности двоевластия, деятельности большевистской партии в условиях двух российских революций 1917 г.,
различные аспекты политики Временного правительства 15. Стали
появляться работы, в которых анализировались отношения власти,
складывавшиеся в 1917-1918 гг. в различных регионах страны. Как
правило, основное внимание уделялось вопросам становления и
6
развития Советов, их взаимоотношений с органами правительства и
местными исполнительными комитетами. В монографии В. Ундревича и М. Каревой были систематизированы накопленные к середине 30-х гг. сведения об этих отношениях16.
В середине 30-х - первой половине 50-х гг. ХХ в. плюрализм
мнений и широкий спектр концептуальных решений, что было
свойственно предшествующим этапам и в особенности историографической ситуации 1917 г. - начала 20-х гг., исчезают. Именно в
этот период происходит формирование нормативистской концепции истории. Невозможность для исследователей выйти за рамки
оценок, данных в «Кратком курсе», вело к снижению научного
уровня исследований. Работы по истории революции все больше
приобретали комментаторский характер.
На этом этапе историографического процесса основное внимание исследователи уделяли анализу стратегии и тактики большевиков в период между двумя революциями 1917 г., рабочему и крестьянскому движению, деятельности Советов. Между тем проблематика, связанная с анализом особенностей функционирования органов Временного правительства, местных исполнительных комитетов, взаимоотношений этих органов друг с другом, позиций небольшевистских партий, надолго уходит из поля зрения советских
историков.
Период с середины 50-х до второй половины 80-х гг. ХХ в.
характеризуется возрастанием интереса исследователей к полит ической жизни революционной России. В трудах И.И. Минца, Ю.С.
Токарева, Г.И. Злоказова, А.М. Андреева, В.И. Старцева, А.С.
Фарфеля, З.Л. Серебряковой и других всесторонне изучены процессы формирования Советов в 1917 г., их деятельность, осуществляемые функции, партийный состав и политическая борьба в
них, исследованы взаимоотношения советских учреждений и органов Временного правительства17.
В работах П.В. Волобуева, Н.Ф. Славина, В.И. Старцева, Е.А.
Скрипилева, Т.М. Баженовой, Е.П. Баранова рассматривались некоторые вопросы создания и деятельности Временного правительства, а также функционирования правительственных учреждений на
местах18. Однако степень изученности этой проблематики попрежнему была невысока по сравнению со степенью изученности
деятельности советской структуры.
В указанный историографический период более активно стали изучаться проблемы партийно-политической борьбы. Основным
лейтмотивом исследований оставалась борьба большевиков с бур7
жуазными и мелкобуржуазными партиями в 1917 г. В работах Х.М.
Астархана, Л.М. Спирина, В.В. Комина и других прослеживались
судьбы меньшевистских, эсеровских и кадетских организаций, рассматривалась их деятельность в условиях ситуации 1917-1918 гг.,
как в центре, так и на местах19.
Со второй половины 80-х гг. ХХ в. начинается новый период в
исследовании политических процессов в революционной России
1917-1918 гг. Для него характерно переосмысление исторического
процесса, в особенности узловых его моментов, что привело к отходу от принятых в советской исторической науке трактовок событий и явлений. Отказ от нормативистской концепции революции
сопровождается становлением различных историографических
концепций, интерпретирующих политическую ситуацию, сложившуюся в 1917-1918 гг., с разных методологических, теоретических и
политических позиций, включая, в известной мере, оценки, присущие кадетской, эсеро-меньшевистской, большевистской традициям.
Важным фактором формирования современных научных представлений о политических процессах, имевших место в революционной России, является публикация большого объема источников
по различным аспектам исследуемой проблематики20.
В работах П.В. Волобуева, Г.З. Иоффе, В.В. Шелохаева, О.В.
Волобуева, С.В. Тютюкина, К.В. Гусева, В.И. Миллера, Г.А. Герасименко и других современных отечественных исследователей обозначались новые подходы к анализу революционных событий, в том
числе по вопросам о закономерности захвата большевиками власти
в октябре 1917 г., функционировании правительственной вертикали
и советской структуры, деятельности местных общественных комитетов, борьбе различных политических партий, взаимодействии
общества и власти в условиях перехода 21.
Различные аспекты ситуации 1917-1918 гг. рассматривались в
трудах зарубежных исследователей. Знаковый характер событий
1917 г. для функционирования коммунистического режима обозначил достаточно высокий интерес к ним, особенно в период идеологического противостояния Советского Союза и западного мира.
Анализу политических процессов, имевших место в эти годы, посвящены монографические исследования Р. Пайпса, Э. Карра, Г.
Дитриха и др.22 Особую значимость в процессе формирования
представлений о революционных событиях 1917 г. имели труды, в
которых эта проблематика исследовалась через призму прихода к
власти большевистской партии23.
8
Проблемы революционных изменений, отношений власти в
этот период, социальная и политическая борьба в революционной
России являются предметом анализа западных исследователей и на
современном этапе развития историографического процесса. Попытка ревизии историографического наследия, оставленного как
советской исторической школой, так и западными исследователями
в период «холодной войны», была предпринята Э. Экшином 24. Важную роль в изучении и осмыслении переходной действительности
сыграли работы О. Файджеса, Р. Севиса и др. 25 Одним из направлений современных исследований межсистемной ситуации 1917-1918
гг. является изучение политических процессов под углом зрения
разрушения имперских отношений26.
Несмотря на незначительную временную удаленность ученых
от событий конца 80-х - начала 90-х, работы, посвященные анализу
тех или иных аспектов политической жизни того периода, могут
составить отдельную библиотеку. Процесс исследования периода
перестройки и постперестройки в отечественной обществоведческой науке условно можно разделить на 2 этапа.
На первом этапе историографического процесса (конец 80-х –
начало 90-х гг. ХХ в.) изучение различных сторон жизни трансформирующегося российского общества шло параллельно с самими
изменениями. Исследователи, как правило, анализировали сам
процесс преобразований в СССР и России, рассматривая возможные перспективы этого развития, делая те или иные прогнозы 27. В
работах Г.Х. Попова, А. Миграняна, М.Г. Суслова, В.М. Зубка и
других исследователей предпринимались попытки осмыслить различные стороны процесса разрушения традиционных для советской
системы отношений между властными институтами, выявить причины фрагментации властных структур, роста неуправляемости
общественными процессами со стороны партийных и государственных институтов, появления альтернативных властных институтов, исследовать факторы возникновения «парада суверенитетов» и
«войны законов»28. В трудах Н.С. Бондаря, С.А. Зинченко, В.Л.
Шейниса и других авторов исследовались различные аспекты противостояния двух ветвей власти в 1992-1993 гг.29 На этом этапе историографического процесса интерес исследователей вызывали
тенденция формирования новых политических образований, организационное и идеологическое разложение КПСС 30. Появляются
первые диссертационные исследования по проблемам становления
новой партийно-политической системы31.
9
Стремление понять и исследовать происходящие в СССР изменения были присущи эмигрантской литературе этого времени. В
таких периодических изданиях, как «Посев», «Форум», «СССР:
внутренние противоречия» и других, активно обсуждались проблемы, связанные с трансформационными процессами в Советском
Союзе, и возможные последствия этих процессов32.
В целом этот этап изучения проблематики переходного состояния советского (российского) общества характеризовался попытками оценить изменения, происходившие в обществе, понять
характер преобразований, обнаружить тенденции дальнейшего развития России. Далеко не всегда эти попытки научно беспристрастны. Этот этап историографического процесса характеризуется высоким уровнем идеологизированности и политизированности значительной части исследовательских работ.
Второй этап (начало 90-х гг. ХХ в. - по настоящее время) в
изучении политической ситуации, сложившейся в Советском Союзе (России) в конце 80-х - начале 90-х гг. ХХ в., отмечен более
взвешенными, основанными на анализе широкого круга источников, в том числе архивного происхождения, подходами к анализу
социально-экономических, национальных, внешнеполитических и
иных факторов, обусловивших политические изменения периода
перестройки и постпересткройки, а также последствия произошедших изменений 33. В монографии В.В. Согрина 34 предпринята попытка осмыслить переходные политические процессы в России с
позиции теории модернизации. В работах А.И. Зевелева, Ю. Павлова и других авторов исследованы причины происхождения, ход и
последствия противостояния президентской и советской структур в
постперестроечный период российской истории35.
На этом этапе историографического процесса продолжается
исследование процесса формирования и развития политических
партий и движений в конце 80-х - начале 90-х гг. ХХ в. В работе
Е.С. Дерябиной на широком источниковом материале анализируются процессы становления и эволюции политических партий. Исследуя их с позиций теории систем, автор предпринимает попытку
создать типологию политических партий и общественных движений, способную адекватно объяснить расстановку политических
сил и тенденции развития политических сил в переходный период36. Значительный вклад в анализ этой проблематики внесли ряд
исследований, изданных издательством РОССПЭН37.
Различные аспекты эволюции советской элиты и новой российской элиты в условиях переходного состояния общества рас10
сматриваются в трудах О. В. Крыштановской, В.П. Мохова, О.В.
Гаман-Голутвиной 38. В работах А.И. Зевелева, Ю. Павлова, Ю.
Олещука анализируется роль личности в трансформации советского (российского) общества в годы перестройки и постперестройки39.
В исследованиях А.Ю. Мельвиля, В. Я. Гельмана, Д.А. Фадеева, других политологов переходные политические процессы в
России анализируются в рамках теории демократического транзита: исследуются специфические черты российского перехода, осуществляется сравнительный анализ демократических преобразований в России, странах Восточной и Южной Европы, Латинской
Америки40.
Различные
аспекты
становления
партийнополитической системы в переходный период, эволюция политического режима в России, специфика становления гражданского общества рассматривались А.Ю. Мельвилем, Л. Шевцовой, И. Клямкиным, А. Миграняном, А. Цыганковым, И. Пантина и другими
отечественными политологами41.
Схожесть политических процессов, имевших место в России в
начале и конце ХХ в., обусловливают попытки исследователей найти интерпретационную модель для анализа переходной действительности в России. Так, в работе Я. Браткевича предлагается рассматривать события 1917 г. и периода перестройки как «смуты»
наряду с «великой смутой» XVII в.42
Интересной и своевременной является попытка создания интерпретационной модели для переходных процессов в России,
предпринятая А. Ахиезером 43. Анализируя процессы дезорганизации социальных систем, автор отмечает, что тенденция дезорганизации «всегда несет в себе опасность перехода некой границы н еобратимости, после чего общество, отдельные его элементы, уже не
в силах задержать свое сползание к распаду, катастрофе» 44. Рассматривая историю России через призму этой концепции, А. Ахиезер приходит к выводу, что превалирование дезорганизационных
процессов в истории России наблюдалось 4 раза и выразилось в падении Киевской Руси, «великой смуте» XVII в., свержении монархии в 1917 г. и крахе Советского Союза.
Анализ различных аспектов складывающейся в СССР и России ситуации осуществлялся и западными исследователями. Уже в
годы перестройки появляются монографические исследования Б.
Эклофа, З. Бжезинского, Дж. Сэлноу и других, в которых анализировались различные стороны изменений, происходящих в Советском Союзе, в том числе процесс гласности, смысл и ход экономи11
ческой реформы, реформа политической системы, рост националистических тенденций и др.45
Такие проблемы, как состояние и динамика властных отношений, процесс формирования политических партий и организаций, расстановка политических сил, тенденция дистанцирования
республик от союзного центра, электоральные процессы, вопросы
стратегии и тактики демократического движения, рассматривались
на страницах журналов «Soviet Studies», «Studies in Comparative
Communism», выходящем с 1993 г. под названием «Communist and
Post-Communist Studies», «Political Science Quarterly» и др.46
Еще одним направлением изучения политической ситуации,
сложившейся в СССР (России) в конце 80-х - начале 90-х гг. ХХ в.,
стал анализ событий через призму личностного фактора. Наиболее
яркой работой такого рода является монография профессора Оксфордского университета А. Брауна 47, в которой исследуется феномен личности М.С. Горбачева и его роль в произошедших преобразованиях. В этом же направлении предпринимали усилия К. Хойер,
М. Галеотти, М. Левин, Д`Эгостино, Дж. Миллер, Р. Кайзер и др.48
Достаточно полно в рамках зарубежной историографии исследована проблематика изменений взаимоотношений союзного
центра и республик в годы перестройки, рост и эволюция национальных и националистических движений, эволюция взаимоотношений федерального центра и субъектов федерации в России в
1991-1993 гг.49
В коллективной монографии Дж. Хоскинга, Дж. Эвиса и Дж.
Дункана подробно анализировалась проблема становления и развития политических партий и движений в период перестройки 50. Эта
проблематика нашла отражение и в ряде других работ 51. Важным
аспектом изучения переходных политических процессов конца 80-х
- начала 90-х гг. ХХ в. является их исследование с точки зрения вызревания предпосылок современных политических отношений и
конфликтов в России 52. В работах Д. Лэйна, К. Росса, А. Брауна и
других анализировались различные аспекты политической борьбы,
развернувшейся в 1991-1993 гг. между президентской и советской
структурами53.
Анализ степени изученности различных аспектов существования переходных политических ситуаций, позволяет сделать вывод о том, что в современной историографии остается недостаточно изученной проблема исторического значения таких ситуаций в
политическом процессе. Вопросы типологии, сравнительного анализа политических ситуаций также требуют своего рассмотрения.
12
Недостаточно исследованы и некоторые конкретно-исторические
аспекты политических ситуаций 1917-1918 гг. и конца 80-х - начала
90-х гг. ХХ в. в России. Отсутствует интерпретационная модель,
логично объясняющая генезис, развитие и исчезновение этих политических ситуаций, закономерности, присущие им.
Какой должна быть эта модель? Очевидно, она должна базироваться на современной научной теории, характеризоваться достаточным уровнем абстракции, объяснять политические процессы и
явления в разные исторические эпохи, в разных (внешнеполитическом, экономическом, политико-правовом, социокультурном) контекстах, обладать необходимым для этого методологическим инструментарием. Рискнем предположить, что в качестве такого рода
основы для анализа переходности может выступать теория систем.
Эта книга представляет собой попытку исследовать теоретические и исторические аспекты становления и развития межсистемных политических ситуаций на примере российского опыта ХХ
столетия на основе теории систем. Иными словами, речь идет о
создании интерпретационной модели переходных политических
явлений и процессов с позиций этой теории.
Очевидно, что исследуемая проблематика представляет собой
сложный, многоплановый комплекс проблем, включающий вопросы методологического, теоретического и научно-исторического характера. Не претендуя на их исчерпывающее исследование, автор
ставит перед собой следующие задачи:
изучить специфику теории систем как методологии исследования переходных политических процессов и явлений;
выявить особенности исследования политических процессов и
институтов с позиции заявленной методологии;
исследовать политические ситуации и возможность их типологии с позиций теории систем;
рассмотреть сущность переходных (межсистемных) политических ситуаций, их специфику в сравнении с другими политическими ситуациями;
проанализировать процесс становления и развития межсистемных ситуаций в России в 1917-1918 гг. и в конце 80-х-начале 90-х
гг. ХХ в., выявить общее и особенное в их формировании и трансформации.
Многоаспектность темы потребовала использования широкого круга источников. В монографии анализируются документы государственных и иных властных институтов, материалы партий и
13
общественно-политических движений, авторизированные политические декларации, мемуары, политическая публицистика.
Автор выражает искреннюю благодарность профессору М.Г.
Суслову, профессору Л.А. Фадеевой и декану историкополитологического факультета Пермского государственного университета профессору И.К. Кирьянову за поддержку и помощь в издании монографии, а также профессору колледжа Св. Антония
Оксфордского университета А. Брауну и доктору, члену совета этого же колледжа Р. Сѐвису за ценные советы в период работы над
книгой.
1
Гегель Г. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С.
228.
2
См.: Табачников В.И. О соотношении скачка и постепенности в
развитии // Марксизм-ленинизм - теоретическая основа научного мировоззрения. Днепропетровск, 1971. С. 115-126; Селезнев М.А. Социальная революция (методологические проблемы). М., 1971; Босенко В.А.
Диалектика как теория развития. Киев, 1966; Ковальчук А.С. Становление нового качества в развитии общества. М., 1968.
3
Митрошенков О.А. О ленинском понимании переходных состояний // Социально-политические науки. 1991. № 1. С. 3-12; Олех
Л.Г. Категория «переходный период» и ее методологическое значение
в социальном познании // Методологические проблемы социологической теории: Межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1984. С. 22-29.
4
См.: Арнольд В.И. Теория катастроф. М., 1990; Пригожин А.
Феномен катастрофы (динамика кризисного управления) // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С. 114-125.
5
Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного
подхода. М., 1973; Садовский В.Н. Основания общей теории систем:
Логико-методологический анализ. М., 1974; Аверьянов А.Н. Категория
«система» в диалектическом материализме. М., 1974; Он же. Система:
философская категория и реальность. М., 1976; Он же. Системное познание мира: методологические проблемы. М., 1985; Кузьмин В.П.
Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М., 1986;
Уемов А.И. Системный анализ как одно из направлений опосредован14
ного применения диалектики в научном познании // Диалектика и системный анализ. М., 1986. С. 61-70 и др.
6
Афанасьев В.Г. Системность и общество. М., 1980.
7
Кузьмин С.А. Социальные системы: опыт структурного анализа.
М., 1996; Могилевский В.Д. Методология систем: вербальный подход.
М., 1999; Костюк В.Н. Изменяющиеся системы. М., 1993.
8
Новик И.Б. Системность оптимального выбора // Общественные
науки и современность. 1995. № 1. С. 118-126.
9
Наумова Н.Ф. Системные характеристики переходного периода
// Системные исследования. Методологические проблемы: Ежегодник,
1989-1990. М., 1991. С. 205-214; Куприяшин Г.Л. Политическое развитие
// Кентавр. 1994. № 2. С. 109-127.
10
Белов Г.А. Современные концептуальные подходы и методы
исследования // Кентавр. 1993. № 5; Он же. Политология: Учеб. пособие. М., 1998.
11
Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. № 6. С. 46-52; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М., 1986; Тофлер О. Наука и
изменение // Пригожин И., Стенгерс И. Указ. соч. С. 11-33; Хакен Г.
Информация и самоорганизация: Макроскопический подход к сложным системам. М., 1991; Он же. Синергетика. М., 1980. Он же. Синергетика: Иерархии неустойчивости в самоорганизующихся системах и
устройствах. М., 1985; Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г.
Синергетика и прогнозы будущего. М., 1997; Князева Е.Н., Курдюмов
С.П. Синергетика: начала нелинейного мышления // Общественные
науки и современность. 1993. № 2. С. 38-51; Гамаюнов С.Г. От истории
синергетики к синергетике истории // Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 99-106; Аршинов В.И., Свирский Я.И. Философия самоорганизации. Новые горизонты // Общественные науки и с овременность. 1993. № 3. С. 59-70.
12
Венгеров А. Синергетика и политика // Общественные науки и
современность. 1993. № 4. С. 55-69; Моисеев Н.Н. Тектология Богданова - современные перспективы // Вопросы философии. 1995. № 8. С. 813; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.
13
Согрин В.В. Теоретические подходы к российской истории
конца ХХ века // Общественные науки и современность. 1998. № 4. С.
124-134; Ковалев А. Еще раз о формационном и цивилизационном подходах //Общественные науки и современность. 1996. № 1; Панфилова
Т.В. «Формационный» и «цивилизационный» подходы: возможности и
ограниченность // Общественные науки и современность. 1993. № 6;
Лейбович О.Л. Модернизация в России: К методологии изучения современной отечественной истории. Пермь, 1996; Кара-Мурза С.Г.
15
Россия как традиционное общество // Куда идет Россия? М., 1998. С.
16-25.
14
Петров В.С. Тип и форма государства. Л., 1967; Он же. Сущность, содержание и форма государства. Л., 1971; Манов Г.М. Государство и политическая организация общества. М., 1974; Чиркин В.Е. Переходные государственные формы. Свердловск, 1963; Он же. Формы
государства, переходные к социалистическому типу. М., 1966; Лашин
А.Г. Значение категорий сущности, содержания и формы для исследований закономерностей развития социалистического государства // Методологические вопросы обществоведческих наук. М., 1966; Тененбаум
В.О. Государство: система категорий. Саратов, 1971; Якушик В.Н. Государство переходного типа: Вопросы теории. Киев, 1991.
15
Пионтковский С.А. Октябрьская революция в России, ее предпосылки и ход: Популярно-исторический очерк. 2-е изд. М., 1924; Шелавин К. Очерки русской революции 1917 года (февраль-июльские
дни). 2-е изд. Л., 1924. Ч.1; Очерки по истории Октябрьской революции / Под общ. ред. М.Н. Покровского. М.; Л., 1927; Алавердова А.
Очерк аграрной политики Временного правительства. (Февраль - октябрь 1917 г. ) // Социалистическое хозяйство. М., 1925. Кн. 2. С. 143175.
16
Ундревич В., Карева М. Пролетарская революция и государственный аппарат. М., 1935.
17
Минц И.И. История Великого Октября: В 3 т. 2-е изд. М., 19771979. Андреев А.М. Местные Советы и органы буржуазной власти (1917
г.). М.,1983; Токарев Ю.С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март-октябрь 1917 г.).
М.; Л., 1965 и др.
18
Волобуев П.В. Экономическая политика Временного правительства. М.,1962; Старцев В.И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. Л., 1980; Он же. Крах керенщины. Л.,1982;
Баженова Т.М. Местные органы власти и управления Временного правительства на Урале в феврале-октябре 1917 года: Дис. ... канд. ист. наук. Свердловск, 1977; Баранов Е.П. Губернские комиссары Временного
правительства // Вестн. Моск. ун-та. Сер. Право. 1974. № 5. С. 61-68.
19
Астархан Х.М. Большевики и их политические противники в
1917 году: Из истории политических партий в России между двумя революциями. Л., 1973; Спирин Л.М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. (Начало ХХ в.-1920 г.). М., 1977; Рубан Н.В. Октябрьская революция и крах меньшевизма. (Март 1917 - 1918 гг.). М.,
1968; Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. (Октябрь
1917 - 1920 гг.). М., 1982; Комин В.В. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий России в период подготовки и победы Великой
16
Октябрьской социалистической революции. М., 1965; Банкротство непролетарских партий в России. 1917-1922 гг. М., 1977; Гусев К.В. Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции. М., 1975; Соболева П.И. Октябрьская революция и крах социалсоглашателей. М., 1968 и т.д.
20
См., например, сборники материалов о деятельности различных политических партий: Съезды и конференции конституционнодемократической партии. 1905-1920 гг.: В 3 т. М., 1997-2000; Правые
партии. 1905-1917: Документы и материалы: В 2 т. М., 1998; Партия социалистов-революционеров: Документы и материалы: В 3 т. – М.,
1996; Меньшевики. Документы и материалы. 1903 – февраль 1917 гг.
М., 1996; Меньшевики в большевистской России 1918-1924. М., 1999;
Анархисты: Документы и материалы. 1883-1935: В 2 т. М., 1998-1999.
21
См.: Волобуев О., Иоффе Г., Степанский А. Логика переворота. 1917 год, февральский демократизм: миф или реальность? // Родина.
1992. № 4; Волобуев П. Февральская революция: ее противоречия, альтернативы и историческое место // Наука и жизнь. 1992. № 10; Шелохаев В.В. Кадеты, или искусство компромисса // Полис. 1993. № 1; Колоницкий Б.И. Антибуржуазная пропаганда и «антибуржуйское сознание» // Отечественная история. 1994. № 1; Герасименко Г.А. Первый
акт народовластия в России: общественные исполнительные комитеты
(1917 г.) М., 1992; Гусев К.В. Небольшевистские демократические партии в революциях 1917 г. // Россия в ХХ веке. М., 1994. С.175-181; Волобуев П.В. Октябрьская революция: путь к демократии или к диктатуре // Россия в ХХ веке. С.147-152.
22
Карр Э. История Советской России. М., 1990. Кн. 1, т. 1, 2:
Большевистская революция. 1917-1923; Пайпс Р. Русская революция.
М., 1994, Ч. 1, 2; Dietrich G. The Russian Revolution. Hamburg; New York,
1987; Kochan L. Russia in Revolution. 1890-1918. London; Toronto, 1983;
Saton-Watson H. The Russian Empire. 1801-1917. Oxford, 1988.
23
Пайпс Р. Создание однопартийного государства в Советской
России (1917-1918 гг.) // Политические исследования. 1991. № 1; Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. London, 1990;
Ulam A. Lenin and the Bolsheviks. The Intellectual and Political History of
Triumph of Communism in Russia. Glasgow, 1977.
24
Action E. Rethinking the Russian Revolution. London, 1990.
25
Action E. Russia. The Tsarist and Soviet Legacy. London; New
York, 1995; Service R. The Russian Revolution. 1900-1927. New York, 1999;
Figes O. A people`s Tragedy. The Russian Revolution 1891-1924. London,
1997; Figes O. Peasant Russia, Sivil War. The Volga Countryside in revolution (1917-1921). Oxford, 1991; Fitzpatrick Sh. The Russian Revolution. Oxford, 1994.
17
26
Hagen, von M. The Russian Empire // After Empire: Multiethnic Societies and Nation-Building. The Soviet Union and the Russian, Ottoman, and
Habsburg Empires / Ed by K. Barkey, M. von Hagen. Boulder; Oxford, 1997.
Р. 58-72.
27
Социальная и социально-политическая ситуация в СССР. Состояние и прогноз. М., 1991; Клямкин И.М. Октябрьский выбор президента //Огонек. 1990. № 47. С. 4-7; Суслов М.Г. Деформации социализма
или деформированный социализм? // Пульс-90. Пермские ученые о некоторых теоретических проблемах и практических вопросах перестройки. Пермь, 1990. С. 37-60; Кургинян С. Россия: власть и оппозиция. М., 1993; Он же. Седьмой сценарий. В 3 ч. М., 1992; Шевцова Л.Ф.
На распутье, или какой выбор сделает советское общество // Родина.
1990. № 2. С. 33-35, 96 и др.
28
См.: Зубок В.М. Источники делегитимизации Советского режима // Полис. 1994. № 2. С. 88-97; Попов Г.Х. Перспективы и реалии. О
стратегии и тактике демократических сил на современном этапе // Огонек. 1990. № 50, 51; Суслов М.Г. Партия и Советы, или почему под лозунгом «Вся власть Советам» будет уничтожена Советская власть //
Товарищ. 1991. № 9-11; Шайкевич А.Я. Пространство народных депутатов СССР. (Анализ поименных голосований на II и III съездах народных депутатов) // История СССР. 1992. № 1. С. 4-40; Кубась Г.В. Рабочие комитеты Кузбасса // Социологические исследования. 1990. № 6. С.
49-53.
29
Бондарь Н.С., Зинченко С.А. Городской Совет и администрация: проблемы разграничения полномочий в сфере муниципальной
собственности // Государство и право. 1993. № 3. С. 86-96; Шейнис
В.Л. Судороги российского парламентаризма // Полис. 1992. № 3. С.
52-62.
30
См.: Березовский В.Н. Массовое политическое движение в Российской Федерации. Конец 80-х - начало 90-х годов: этапы развития //
История политических партий в вузовском курсе политической истории. Проблемы теории, методологии, методики: Всесоюз. науч.-метод.
конф. Тез. докл. и сообщ. М., 1991. Вып. 2. С. 58-61; Бондарь В.Я.
Коммунистическая партия на современном этапе перестройки // Вопросы истории КПСС. 1990. № 10. С. 3 - 15; Возьмитель А. Кризис в
партии // Свободная мысль. 1991. № 3. С. 15-21; КПСС в условиях политического плюрализма // Вопросы истории КПСС. 1990. № 6. С. 3 18; Суслов М.Г. Какую демократию предлагает «Демократический Союз»? // Позиция (журн. идеол. отдела Перм. обл. комитета КПСС).
1989. № 8. С.25-30; Тощенко Ж.Т., Бойков В.Э., Левонов Е.Е. Как обновляется КПСС. (Опыт социологического анализа) // Вопросы истории
КПСС. 1990. № 8. С. 3-14; Неформалы: кто они? Куда зовут? М., 1990;
18
Неформальная волна. Сб. науч. тр. М., 1990; Антонович А.А. Патриотические силы России: возможность объединения // Известия ЦК КПСС.
1991. № 7. С. 67-69; Бубенко А.П. Советская многопартийность: проблемы формирования. М., 1991; Пастухов В.Б. Российское демократическое движение: путь к власти // Политические исследования. 1992. №
1-2. С. 8-16 и др.
31
См.: Березовский В.Н. Российская многопартийность в конце
ХХ в.: процесс возникновения (1987-1991 гг.): Автореф. дис. ... канд.
ист. наук. М. 1993; Брушкова Л.А. Политические партии в посттоталитарном обществе: возникновение и развитие: Дис. ... канд. соц. наук.
М., 1993. Фролова Н.А. Становление политических партий в России
(1985-1993 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. М., 1993.
32
См.: Симис К. Новое поколение советских правителей: партократы или технократы? // СССР: внутренние противоречия. Benson,
1986. № 15. C. 11-32; Каценелибойн А. Парадокс Горбачева // СССР:
внутренние противоречия. 1987. № 19. С. 97-181; Чалидзе В. Однопартийная демократия (заметки о возникающих проблемах // СССР: внутренние противоречия. 1987. № 19. С. 18-29; Драган Н. Перестройка политической системы // Форум. 1989. № 21. С. 88-105; «Твердая рука»
погубит страну // Форум. 1989. № 21. С. 56-67.
Об эволюции позиции редакции журнала Народно-трудового союза
«Посев» в период перестройки и постперестройки см: Пушкарев Б.С.
От Августа к Октябрю: НТС в годы 1990-1995 // Посев. 1995. № 4. С.
91-103.
33
Перестройка десять лет спустя (апрель 1985-апрель 1995). М.,
1995; Гордон Л.А. Субъективные ошибки или объективные обстоятельства? // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 26-32;
Пантин И.К. Посткоммунистическая демократия в России: основания
и особенности // Вопросы философии. 1996. № 6.
34
Согрин В.В. Политическая история современной России. 19851994: от Горбачева до Ельцина. М., 1994.
35
Согрин В. Указ. соч.; Зевелев А., Павлов Ю. Расколотая власть.
14 дней и ночей гражданской войны в Москве осенью 1993 года. М.,
1995.
36
Дерябина Е.С. Политическая оппозиция в переходный период
отечественной истории (1985-1993 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Пермь,
1998.
37
См.: Политические партии России: история и современность.
М., 2000; Власть и оппозиция. Российский политический процесс ХХ
столетия. М., 1995.
38
Крыштановская О.В. Трансформация старой номенклатуры в
новую российскую элиту // Общественные науки и современность.
19
1995. С. 51-65; Мохов В.П. Эволюция региональной политической элиты России (1950-1990 гг.): Дис. ... д-ра ист. наук. М., 1998; ГаманГолутвина О.В. Бюрократия или олигархия // Независимая газета. 2000.
15 марта; Разуваев В.В. Власть в России: бюрократическое измерение //
Кентавр. 1995. № 4, 5, 6.
39
Зевелев А., Павлов Ю. Созидатель или разрушитель? Б.Н. Ельцин: Факты и размышления. М., 1998; Олещук Ю. Горбачев: промежуточная оценка // Власть. 1997. № 12.
40
Мельвиль А.Ю. Третья волна демократизации, посткоммунизм
и демократические транзиты // Полис. 1998. № 2. С. 6-33; Гельман В.
Трансформация в России: политический режим и демократическая о ппозиция. М., 1999; Он же. «Transition» по-русски: концепция переходного периода и политической трансформации в России (1989-1996) //
Общественные науки и современность. 1997. № 4. С. 64-83; Демократические переходы: варианты путей и неопределенность результатов.
Круглый стол // Полис. 1999. № 3; Бутенко А.П. От тоталитаризма к
демократии: общее и специфическое // Социально-политический журнал. 1995. № 6; 1996. № 1-3; Орачева О.И. Некоторые проблемы перехода от диктатуры к демократии // Вестн. Перм. ун-та. Сер. История.
1998. Вып. 2; Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода // Полис. 1992. № 1-2. С. 117-123.
41
Мельвиль А.Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза
структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам
// Полис. 1998. № 2. С. 6-33; Он же. Посткоммунистические политии и
переходы «третьей волны» // Полис. 1999. № 3. С. 33-34; Шевцова Л.
Политические зигзаги посткоммунистической России. М., 1997; Клямкин И., Шевцова Л. Внесистемный режим Бориса II: Некоторые особенности политического развития постсоветской России. М.: Московской центр Карнеги, 1999; Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина. М.,
1999; Россия: десять вопросов о самом важном. М., 1997; Мигранян А.
Россия в поисках идентичности (1985-1995). М., 1997; Пантин И.К.
Посткоммунистическая демократия в России: основания и особенности // Вопросы философии. 1996. № 6; Клямкин И.М., Лапкин В.В.,
Пантин В.И. Политический курс Ельцина: предварительные итоги //
Политические исследования. 1994. № 3.С. 148-178; Цыганков А. Между
либеральной демократией и сползанием в авторитаризм: предварительные итоги политического развития России, 1991-1996 гг. // Социальнополитический журнал. 1997. № 1. С. 15-37; Он же. Политический режим в послеавгустовской России // Кентавр. 1993. № 4. С. 3-21.
42
Браткевич Я. Смуты в России: попытка оценок и прогнозов //
Политические исследования. № 6. С. 32-41.
20
43
См.: Ахиезер А. Дезорганизация как категория общественной
науки // Общественные науки и современность. 1995. № 6. С. 42-52.
44
Там же. С. 43.
45
Eklof B. Soviet briefing: Gorbachev and the reform period. Boulder;
San Francisco; London, 1989; Бжезинский З. Большой провал. Рождение
и смерть коммунизма в ХХ веке. Нью-Йорк, 1989; Sallnow J. Reform in
the Soviet Union: Glasnost and the Future. London, 1989; Cockburn P. Getting Russia Wrong: The End of Kremnology. London, New York, 1989; Nove
A. Glasnost` in Action. Cultural Renaissance in Russia. Boston, 1990.
46
См., например: Miller R. Theoretical and Ideological Issues of
Reform in Socialist Systems: Some Yugoslav and Soviet examples // Soviet
Studies. 1989. Vol. XLI, № 3. P. 430-448; Urban M. Boris El`tsin, Democratic Russia and the Campaign for the Russian Presidency // Soviet Studies.
1992. Vol. 44, № 2. P. 187-207; Line D., Ross C. The CPSU Ruling elite.
1981-1991: Commonalties and Divisions // Communist and Post-Communist
Studies. 1993. Vol. 28, № 3. P. 339-360; Kiernan B., Aistrup J. The 1989
Elections to the Congress of People`s Deputies in Moscow // Soviet Studies.
1991. Vol. 43, № 6. P. 1049-1064; White St. «Democratisation» in the USSR
// Soviet Studies. 1990. Vol. 42, № 1. January. P. 3-25; Dunlop J. Russia:
Confronting a Loss of Empire, 1987-1991 // Political Science Quarterly. 19931994. Vol. 108, № 4. P. 603-634.
47
Brown A. The Gorbachev Factor. Oxford, New York, 1997; Brown
A. Mikhail Gorbachov: Systemic Transformer // Leaders of Transition. New
York, 2000. P. 1-26.
48
Häuer C. Gorbachev. The Path to Power / Ed. by J. Man. London,
1986; Galeotti M. Gorbachev and his Revolution. London, 1997; Lewin M.
The Gorbachev Phenomenon. A historical interpretation. London, 1988;
D`Agostino A. Gorbachev`s Revolution, 1985-1991. London, 1998. Miller J.
Mikhail Gorbachev and the End of Soviet Power. New York, 1994; Gorbachev and Perestroika / Ed by M. McCanley. London, 1990, Sheeky G. Gorbachev: The Making of the Man who Shook the World. London, 1991; Kaiser
R. Why Gorbachev Happened: His Triumphs and His Failure. New York,
1991; Tatu M. Mikhail Gorbachev. The Origins of Perestroika. New York,
1991; Ruge G. Gorbachev. A Biography. London, 1991.
49
The Soviet Empire: The Challenge Of National and Democratic
Movements / Ed. by U. Ra`anan. Lexington, 1990; Dunlop J. The Rise of
Russia and the Fall of the Soviet Empire. Princeton, 1993; Lieven A. The Baltic Revolution. Estonia, Latvia, Lithuania and the Path to Independence. New
Haven; London, 1993; Fowkes B. The Disintegration of the Soviet Union. A
Study in the Rise and Triumph of Nationalism. New York, 1997; Морен Э. О
природе СССР: тоталитарный комплекс и новая империя. М., 1995;
21
Росс К. Федерализм и демократизация в России // Полис. 1999. № 3. С.
16-29.
50
The Road to post-Communism: Independent Political Movements in
the Soviet Union. 1985-1991 / G. Hosking, J. Aves, J. Duncan. London, New
York, 1992.
51
См., например: Fowkes B. Op. cit., Vasudevan H. Party Formation
and the Russian Political System // Rethinking Russia / Ed. by M. Рalat, G.
Sen. New Delhi, 1996. P. 215-234.
52
Post-Soviet Political Order. Conflict and State Building / Ed. by B.
Rubin, J. Snyder. London; New York, 1998; Sakwa R. Russian politics and
Society. London; New York, 1996.
53
Line D., Ross K. Russia in Transition: politics, Privatization and Inequality / Еd. by D. Lane. London; New York, 1995. P. 3-20; Brown A. Political leadership in Post-Communist Russia // Russia in Search of its Future / Ed
by A. Saikal, W. Maley. Cambridge, 1995. P. 28-47.
22
ГЛАВА I
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ И ЯВЛЕНИЯ
В ИНТЕРПРЕТАЦИИ ТЕОРИИ СИСТЕМ
§ 1. Теория систем о переходных общественных процессах
Прежде чем исследовать возможность применения системной
методологии для изучения переходных общественных процессов,
обратимся к вопросу о том, как сами специалисты в области системных исследований оценивают степень изученности переходных
процессов и явлений с позиции теории систем.
По мнению С.А. Кузьмина, в изучении переходных процессов
имеется довольно много лакун. В частности, он обращает внимание
на то, что «механизм возникновения кризисов в социальных системах изучен еще сравнительно слабо» 1. Другой известный специалист в области системных исследований А.Н. Аверьянов отмечает,
что, как правило, системные исследования посвящены уже «ставшим» системам, обладающим устойчивой структурой. «Тем самым,
- пишет исследователь, - закономерности организации системы в
целостную, развитую систему остаются невыясненными» 2. Близкую
этой точку зрения высказывает Н.Б. Новик, считая, что в дальнейших исследованиях в области теории систем должны не только изучаться структуры состояний, но предполагаться анализ структуры
переходов между состояниями, а также структуры внесистемных
влияний на систему3.
В.Д. Могилевский связывает недостаточность изученности переходных состояний с свете теории систем с рядом объективных
обстоятельств: «В кибернетике и теории систем поведение неустойчивых систем практически не изучается, так как в этом случае
невозможно установить общие закономерности: каждый случай
уникален, все определяется видом системы и причиной дестабилизации. В рамках теории можно лишь найти границы области устойчивости, нарушение которых приводит к деструкции системы»4.
Обращает на себя внимание и тезис Е.Н. Мощелкова, согласно которому «создание общей теории переходных процессов (периодов)
является до сих пор нерешенной задачей»5. Эта оценка относится в
том числе и к системной методологии.
То обстоятельство, что переходные общественные процессы с
позиций системной методологии исследованы недостаточно, отме23
чается и специалистами-историками. В современной научной литературе справедливо указывается на тот факт, что в отечественной
науке практически нет работ по специфике применения системного метода к общественным системам, находящимся в переходном
периоде, в состоянии быстротекущих качественных изменений, подобно советской системе в период перестройки6.
Специалисты, работающие в области системных исследований,
считают, что степень изученности переходных общественных процессов с позиций теории систем невысока. И это при том, что 8090-е гг. ХХ в. ознаменованы глубокими системными сдвигами и
переходными процессами как в Советском Союзе, так и странах
Восточной Европы. Некоторые переходные процессы и их последствия характерны и для современной России. Очевидная потребность в исследованиях этих процессов с точки зрения системной
методологии при фактическом отсутствии системных исследований позволяет предположить, что существуют какие-то глубинные
причины, имманентные самой этой методологии, которые затрудняют применение теории систем к переходной реальности.
По мнению философа Г.А. Белова, исследовавшего когнитивные возможности различных современных методологических концепций, в том числе и системной, такое положение неслучайно. С
его точки зрения, системная теория и методология принципиально
неприменимы при анализе «ситуаций аномалии, кризисной и революционной ситуации»7. Делая этот вывод, исследователь справедливо указывает на тот факт, что ни западные, ни отечественные
специалисты в области теоретического анализа общественных систем не смогли ни объяснить, ни тем более предвидеть социальнополитические кризисы в странах Восточной Европы в конце 80-х
гг. ХХ в., не говоря уже о распаде мировой системы социализма8.
Анализируя возможности теории систем, Г.А. Белов пришел к
выводу, что она может применяться только при анализе объекта,
находящегося в статичном состоянии. Попытки же с помощью этого теоретического и методологического инструментария исследовать переходные процессы a priori обречены на неудачу. Этот вывод
Г.А. Белова является своего рода приговором теории систем, ибо
теория, которая не способна адекватно объяснить рождение нового
качества, не может предложить типологию явления, мотивировать
динамику его развития и годна лишь для анализа статичных состояний, вряд ли может претендовать на статус современной научной логико-методологической концепции.
24
Мы полагаем иначе. Выводы Г.А. Белова, безусловно, отражают кризисный характер современного состояния теории систем
и теории общественных систем в частности, но в то же время представляются несколько преувеличенными. По всей видимости, речь
может идти, скорее, о недостатках современной парадигмы этой
теории, чем о ее неприменимости к анализу переходных явлений
вообще. Таким образом, понимание недостатков этой парадигмы,
вероятно, позволит обнаружить потенциал системной методологии
в части анализа переходных процессов и явлений.
Как нам представляется, недостатки указанной парадигмы
теории систем во многом объясняются особенностями представлений о системе и, в частности, общественной системе. Поэтому,
прежде чем рассматривать переходные состояния в свете теории
систем, необходимо исследовать эволюцию представлений о системе в научной литературе второй половины ХХ в.
Уже в 60-80-е гг. ХХ в. в отечественной науке в трактовке понятия «система» обозначилось несколько подходов. Так, И.В. Блауберг и Э.Г. Юдин в качестве главного признака системы называли
целостность, указывая при этом на то, что не всякая совокупность
является системой. Близкий этому подход прослеживается в работах других исследователей. В.Н. Садовский определял систему как
«упорядоченное определенным образом множество элементов,
взаимосвязанных между собой и образующих некоторое целостное
единство»9. Схожие определения системы через категорию целостности дают Б.М. Кедров, А. Раппопорт, В.Д. Могилевский 10.
В.Г.Афанасьев в своем исследовании общественных систем также
разделяет эту точку зрения11. В.П. Кузьмин еще более определенно
связывает понятие целостности с понятием системы, говоря о том,
что последняя есть «интегральная целостность или интегральное
единство»12.
Поскольку эти авторы категорию системы увязывали с понятием целостности, то в соответствии с этим подходом те объекты, которые не обладают целостностью, не могут быть отнесены к системам. По мнению И.В. Блауберга и Э.Г. Юдина, такие нецелостные
объекты следует характеризовать как «неорганизованные совокупности». Такого рода совокупностью является, например, груда камней: она лишена «каких-либо существенных черт внутренней организации. Связи между ее составляющими носят внешний, случайный, несущественный характер». В силу этого неорганизованные
совокупности, утверждали исследователи, лишены системного характера13.
25
Вместе с тем к определению понятий «система» и «целостность» в отечественной науке обозначились альтернативные подходы. Ряд исследователей достаточно убедительно критиковали
линию на фактическое отождествление этих двух понятий. Так, в
частности, А.Н. Аверьянов отмечал, что выделяемые некоторыми
авторами «неорганизованные совокупности» тоже могут быть отнесены к системам. Он исходил из того, что эти совокупности так
же, как и системы, состоят из элементов, которые определенным
образом связаны между собой, и характер связи между ними не
имеет значения для определения системы. «Раз в такой совокупности существует связь между элементами, значит, - утверждал А.Н.
Аверьянов, - неизбежно проявление определенных закономерностей и, следовательно, наличие временнóго или пространственного
порядка»14. Таким образом, по мысли А.Н. Аверьянова, «свойства
любой совокупности никогда не совпадут с суммой свойств составляющих ее элементов, взятых изолированно в силу структурного
различия совокупности и ее элементов»15. Автор подчеркивал, что
целостность не является сущностным свойством системы, ибо существуют и нецелостные, недостроенные системы. Поэтому целостность, по Аверьянову, является лишь признаком «завершенности»
системы и указывает на конечность восходящего этапа данной системы16.
А.Ф. Аббасов, посвятивший проблеме соотношения категорий
«система» и «целостность» отдельное монографическое исследование, также соглашается с идеей, что «любое целое есть система,
но не всякая система есть целое» 17. По мнению С.А. Кузьмина, понятие «целостность», кочующее из одного определения в другое,
само по себе мало что объясняет: «Целостность в определенных условиях может быть и свойством отдельного элемента или группы
элементов; к тому же система в некоторых ее состояниях (становления, кризисов, разрушения) может не обладать этим свойством в
полной мере»18. Соглашаясь с этими доводами, отметим, что такое
понимание взаимосвязи двух категорий одновременно существенно
расширяет понятийное поле категории «система». В такой трактовке системой являются как целостные, так и любые нецелостные
объекты.
В связи с таким подходом изменился и характер категории
хаоса. Она перестала быть абсолютной противоположностью категории «система». Как заметил известный исследователь в области
системного анализа А.И. Уемов, «поскольку все можно рассматривать как системы, значит, и хаос тоже система» 19. В соответствии с
26
этой концепцией в монографии В.Д. и В.В. Морозовых обращалось
внимание на существование «целостных» и «суммативных» систем,
различия которых, по мнению исследователей, состоят в преобладании упорядоченности или хаотичности 20.
В работах А.Н. Аверьянова хаос также рассматривается как
«суммативная система»: он отражает 1) системы с непознанными
закономерностями связей и составляющих их элементов, 2) «системы с низшими формами связи составляющих их элементов, если
рассматривать их относительно систем с высшими формами связи», 3) систему или группу систем, являющихся «фоном» относительно исследуемой системы21.
Разграничение понятий «система» и «целостность» и расширение категориального поля понятия «система» позволяют говорить о том, что мы имеем дело с определенной парадигмой теории
систем. Ее логическим завершением является тезис, согласно которому «все совокупности являются системами»22.
Исследователи, работающие в русле данной парадигмы теории систем, определяют систему через иные, нежели «целостность», категории. Так, по мнению А.Н. Аверьянова, система - это
«отграниченное ... множество взаимодействующих элементов» 23.
С.А. Кузьмин дает близкое этому определение системы как объекта, который «обладает спонтанностью существования среди других
объектов и своими собственными закономерностями развития, отличными от закономерности развития как его собственных отдельных элементов, так и других независимых объектов»24. В настоящее
время такой подход является доминирующим. Как указывалось выше, он в известной мере снимает недостатки определения системы
через понятие «целостность». Однако, заметим, что сама эта парадигма имеет целую систему скрытых недостатков теоретического и
методологического характера. Особенно отчетливо это проявляется
при исследовании переходных состояний, в том числе общественных.
Рассмотрим, как особенности указанной парадигмы проявляются в этом контексте. В связи с этим еще раз обратим внимание
на важнейший вывод, логически вытекающий из данной парадигмы: «всякая совокупность есть система». При ближайшем рассмотрении можно обнаружить, что содержание этого тезиса по своему
характеру близко гегелевскому пониманию категории бытия. Рассматривая проблему начала, Гегель говорит о «чистом бытии», о
котором ввиду всеохватываемости этого понятия и в то же время
его «бедности» («чистое бытие» есть, по Гегелю, неопределенное
27
непосредственное, свободное от определенности) ничего нельзя
сказать, кроме того, что оно «есть». «Чистое бытие» у Гегеля суть
пустота, «пустое созерцание», «пустое мышление» и в этом смысле
такое «чистое бытие» есть «ничто»25.
Столь же ненасыщенным, пустым становится и понятие системы, вобравшее в себя все объекты материального и духовного мира, все состояния этих объектов. Пользуясь гегелевской терминологией, подобное понимание системы имеет смысл назвать «абстрактно-всеобщим», что указывает, с одной стороны, на всеобщность этого понятия, правомерность его использования для любых
объектов, а с другой - на бедность его содержания.
Этот изъян в понимании категория «система», пожалуй, впервые в отечественной науке был вскрыт А.И. Уемовым, который
вполне правомерно указал на чрезмерную широту трактовки понятия «система»: «Когда обо всем, что угодно, можно утверждать,
что это система, то из такого утверждения не извлекаются никакие
следствия… О белуге биолог может сказать неизмеримо больше,
чем о рыбе вообще, о рыбе больше, чем о живом, о теле же вообще
нельзя сказать ничего, кроме того, что оно занимает некоторый
объем»26.
Рассмотрим, как тезис «все совокупности суть системы» приложим к переходным процессам и явлениям. Как нам представляется, при исследовании таких процессов, в том числе общественных, ограниченность абстрактно-всеобщей парадигмы теории систем проявляется наиболее рельефно.
Очевидно, что рассмотренный выше тезис требует от исследователей совершенно определенного подхода к понятию переходности. Если не существует ничего, что бы не было системой, то, согласно этой логике, и переходные состояния должны описываться
как некие системы. Такое видение переходных состояний и процессов характерно как для сторонников общей теории систем, так и
для сторонников синергетического подхода. Однако для тех и других очевидно, что описывать одинаково «стабильные» и «переходные» состояния нельзя. Для того чтобы подчеркнуть отличия между
ними, исследователи, как правило, указывают на существование
двух типов (или классов) систем. При этом переходным системам
приписывается ряд черт, отсутствующий у стабильных систем, а
именно: нелинейность развития, быстрота протекания процессов,
непредсказуемость прошлого и будущего и др.27
Такой же подход проявляется и при исследовании социальных
процессов в переходные периоды. Так, Н.Ф. Наумова описывает со28
циальную переходность как нелинейный объект, как систему, которая находится «в состоянии «динамического хаоса»..., но активно
вынашивает внутри себя другое, качественно новое состояние системы»28. Аналогичную позицию занимает Г.Л. Куприяшин29.
Однако заметим, что в системных исследованиях не всегда
четко определено, что подразумевается под переходностью. В ряде
случаев авторы исходят не из одного, а сразу из двух не сводимых
друг к другу представлений о переходных состояниях. Так, в уже
цитированной статье Н.Ф. Наумовой переходное состояние социума описывается двояко. С одной стороны, переходность предстает
как самостоятельная «переходная социальная система», отличная
по ряду параметров от других, стабильных социальных систем. С
другой стороны, как «переходное состояние системы», отличное от
ее непереходных состояний 30.
Очевидно, что статус переходности в первом и во втором случаях существенно различается. Подобное смешение и взаимозаменяемость двух нетождественных представлений о переходных состояниях встречается и в других работах31. Полагаем, это красноречиво свидетельствует о недостаточной разработанности проблематики пограничных состояний с позиции теории систем и правомерности критики в этом аспекте современной парадигмы этой
теории такими исследователями, как Г.А. Белов и А.И. Уемов.
Представление о переходности как некой системе имеет, с нашей
точки зрения, очевидный методологический недостаток. поскольку
в этом случае сущность перехода от одной системы к другой остается невыясненной.
Ход рассуждений исследователей, работающих в русле данной парадигмы, при всех различиях их авторских подходов, примерно таков. Существует некая стабильная система, обладающая
рядом параметров, в частности устойчивостью и линейностью развития. По мере нарастания флуктуаций, накопления ошибок в репликации системы она начинает разрушаться. При этом параллельно формируются отрицающие данную систему элементы (структуры, неструктурные внутрисистемные пары и др.) Критическая масса этого материала приводит в итоге к взрыву, точке бифуркации,
когда старые закономерности, которые определяли развитие системы, перестают работать, а новые, еще только формирующиеся,
пока не стали доминирующими. Это логично приводит к появлению переходной системы с такими присущими ей свойствами, как
отсутствие устойчивости, прогнозируемости событий, нелиней-
29
ность развития, господство случайности над закономерностью, что
нехарактерно для стабильных систем.
Эта динамическая, переходная система, в свою очередь, при
стечении различных обстоятельств и факторов, в том числе случайного характера, превращается в новую стабильную систему, чье
развитие вновь определяется рядом новых закономерностей, линейностью и относительной устойчивостью движения. Схематически этот подход можно представить в виде триады: «старая» система (устойчивая, линейная)
«переходная» система (динамическая, неустойчивая)
«новая» система (устойчивая, линейная).
Тезис о существовании особой переходной системы, отличной как
от старой, так и от новой систем, имплицитно содержит утверждение о том, что эта переходная система обладает собственным качеством, отличным от качества как «старой», так и «новой» систем.
Следовательно, указанная триада может быть представлена в ином
виде: 1-е качество
2-е качество
3-е качество.
Тем самым, феномен перехода от одной системы к другой перехода, «скачка» от одного качества к другому обретает парадоксальный характер: переход от одного качества к другому осуществляется через некое «переходное качество». В этой связи возникает
следующий вопрос: каким образом осуществляется переход от первоначального качества (старой системы) к «переходному» качеству
(переходной системе) и от него к новому качеству (новой системе)?
Исследуемая парадигма с неизбежностью диктует предположение,
что между «старой» и «переходной», как и между «переходной» и
«новой» системами, должны лежать другие переходные состояния.
Но поскольку, согласно этой парадигме, всякий объект является
системой, то, следовательно, эти состояния есть состояния других,
своего рода переходных, систем. Такой поиск перехода можно
продолжать до бесконечности. Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что понимание переходности как некой «переходной системы» приводит к коллапсу понятий, что невозможно
преодолеть на основе исследуемой абстрактно-всеобщей парадигмы. Не безупречен и другой подход в понимании переходных состояний, где проблема статуса переходности выражена менее четко. Так, С.Г. Гамаюнов выдвигает концепцию двух моделей развития системы, называя первую «эволюционной», вторую - «бифуркационной». Общественное развитие он видит как развитие системы, в ходе которого имеют место как эволюционные периоды, так
и кризисные - бифуркации32. Противоречие понимания переходности в этой концепции выражено, пожалуй, даже в большей степени,
30
чем в описанной выше. С.Г. Гамаюнов подчеркивает, что «отличительной особенностью эволюционной модели является неизменность системного качества, которое определяется как системообразующий фактор»33. Однако в условиях усиления неравновесности
системы, ослабления связи внутри нее, система входит в бифуркационную фазу своего развития, «для которой характерно исчезновение прежнего системного качества» (курсив мой. - Д.К.) 34. По
логике автора, даже с утратой прежнего системного качества продолжает развиваться та же система.
Описывая далее бифуркационную модель системы, ее отличия от эволюционной (отсутствие прежних детерминант, появление «карты возможностей» системы, представляющей набор потенциальных путей выхода на новые системные качества, и др. 35),
автор отмечает, что «конкретная историческая личность (личности) выводит систему на новое системное качество»36 (курсив
мой. - Д.К.). Как следует из контекста, система получает новое качество, а бифуркация есть всего лишь один из этапов в развитии все
той же системы, которая в точке бифуркации лишается своего
прежнего системного качества и посредством случайного выбора
получает другое. Абсурдность идеи очевидна, поскольку из нее
следует, что система, лишаясь своей качественной определенности,
продолжает оставаться собою. И хотя затем автор переходит на позиции других представителей синергетики, утверждая, что наряду
со стабильными системами следует выделять класс нестабильных
систем37, и эта позиция так же не бесспорна.
Концепция перехода, предложенная С.Г. Гамаюновым, не
единственная в своем роде. Близкую этой трактовку переходности
дает с позиции общей теории систем С.А. Кузьмин. В своей монографии он различает 3 стадии в развитии системы: 1) нормальное
саморазвитие системы, 2) предкризисное состояние, 3) «переход к
новым качественным состояниям (кризис)» 38. Кризисное, переходное состояние включается им в структуру развития системы, как
стадия, наравне с другими. На предкризисной стадии, по мнению
С.А. Кузьмина, исчерпываются возможности экстенсивного развития и образуются «неструктурные внутрисистемные пары» 39. Содержание же собственно кризисной стадии состоит в качественном
преобразовании - замене «старой структуры новой, включение наиболее сильных и активных неструктурных элементов в существовавшую ранее структуру, преобразование старых структур». В результате этого «система приобретает новые свойства, не присущие ей ранее» 40 (курсив мой. - Д.К.).
31
Этот подход также выводит на неоднозначное понимание переходности. По существу автор вообще снимает проблему перехода,
утверждая, что развивается одна система, проходя различные этапы, меняя в ходе этого развития свою структуру и приобретая новые свойства. Внешне такая концепция выглядит непротиворечиво.
Но обратим внимание на то, что автор определяет структуру системы как «устойчивое сочетание функциональных внутрисистемных
пар»41. Близкое этому определение структуры дается в других философских работах42. Поскольку, по мнению С.А. Кузьмина, внутрисистемные пары образуют «субстанцию системы, ее материальную сущность и функциональную основу»43, структуру системы, то,
следуя этой логике, замена этих внутрисистемных пар «неструктурными внутрисистемными парами» одновременно означает, что
изменилась субстанция системы, ее функциональная основа, а значит, и системное качество. Таким образом, концепция С.А. Кузьмина также оказывается противоречивой, сталкиваясь с реальностью переходных состояний.
Анализ концепций переходности, существующих в рамках
теории систем и синергетики, позволяет констатировать, что системная теория, применяемая подобным образом для описания переходных процессов и явлений, коллапсирует, что совсем не означает, что системная теория нежизнеспособна или неприемлема для
анализа пограничных состояний. Абстрактно-всеобщая парадигма,
выраженная тезисом «все совокупности есть системы», не срабатывает и должна быть заменена другой.
Каким образом возможен переход от одной парадигмы к другой? Наиболее плодотворной с точки зрения преодоления указанных противоречий, по-нашему мнению, является идея, выдвинутая
А.И. Уемовым. Он отметил, что «уточнение понятия «система»
требует не обогащения содержания этого понятия конкретными
признаками, а его релятивизации, т.е. выяснения тех отношений, в
которых тот или иной объект является системой и не является
ею»44. Релятивизация, по мнению Уемова, должна быть связана с
нахождением категориальной оппозиции понятию системы, «соотнесением его с другим также всеобщим понятием, которое является
противоположностью понятия системы» 45. В качестве такого
контрпонятия им было предложено использовать понятие «хаос»,
что, как нам представляется, также в полной мере не решает проблемы, поскольку, как отмечалось выше, с позиции абстрактновсеобщей парадигмы хаос описывается как система с непознанными закономерностями связей, низшими формами связей и т.д. 46 В
32
исследованиях по синергетике, генетически связанной с теорией
систем, также подчеркивается системная сущность хаоса, который
наряду с функцией разрушения имеет созидательную функцию 47.
Тем не менее в самом подходе, предложенном А.И. Уемовым,
заложена позитивная основа решения проблемы. Продуктивной в
этой концепции является мысль о релятивизации понятия «система». Что это значит? С нашей точки зрения, обретение понятием
«система» относительного статуса не должно привести к отказу от
тезиса «все совокупности есть системы». Поступательное развитие
теории систем, вероятнее всего, связано с превращением абстрактно-всеобщей парадигмы теории систем в конкретно-всеобщую.
Суть последней состоит в том, что наряду с тезисом «все совокупности есть системы» должен существовать его антитезис «все совокупности не есть системы». При этом оба эти положения должны
рассматриваться не изолировано друг от друга, а в своем синтезе,
диалектической взаимосвязи. Представляется, что такое понимание
релятивизации позволит снять тот парадокс в понимании переходности, речь о котором шла выше.
Заметим, что условия для этого в известной мере содержатся
в определениях системы, данных с позиции абстрактно-всеобщей
парадигмы. Как уже отмечалось, отказываясь от определения системы через понятие целостности, ряд исследователей обращаются к
другим понятиям и категориям: «отграниченность» (А.Н. Аверьянов), «спонтанность существования» и «собственные закономерности развития» (С.А. Кузьмин), «автономность» (Е.П. Балашов, Ю.В.
Сачков и др.)48, которые имеют некоторое сходство, ибо указывают
на бытие системы, не тождественное бытию других систем. В известном смысле эти определения даже дополняют друг друга.
Так, понятие отграниченности указывает на внешнюю сторону бытия системы, что позволяет утверждать: любая система существует в определенных границах, выход за которые означает ее небытие. «Спонтанность существования», с другой стороны, указывает на внутреннюю сторону бытия системы. Это признание автономности ее существования, саморазвития на базе собственных закономерностей, отличных от закономерностей развития других
систем. Понятия отграниченности и спонтанности развития систем
в своей совокупности оказываются близки определению системы
через понятие «качество». В ряде работ указывается на тесную
связь понятий «система» и «качество». Так, в монографии В.Д. и
В.В. Морозовых указывается на системный характер категории качества49. Определение системы через понятие «качество» имеет ме33
сто у Л.А. Гриффена, Б.В. Ахлибинского, В.А.Ассеева, И.М. Шорохова50.
Понимание системы как некой качественной определенности
создает необходимые условия для преодоления противоречия, возникающего в случае применения системного подхода к анализу переходных состояний. Тем самым релятивизация понятия «система»
в направлении конкретно-всеобщей парадигмы должна учитывать
представление о системе как объекте, обладающем собственным
качеством, внешне и внутренне отграниченном от других системных качеств.
Такой подход к определению понятия «система», однако, не
снимает вопроса о возможности решения проблемы релятивизации.
Напомним, что решение проблемы не может состояться посредством отказа от тезиса «все совокупности есть системы». Каков выход, если исходить из утверждения, что не существует такого объекта, который бы не был системой? Вероятно, единственно возможным вариантом решения этой проблемы может стать изучение
свойств самой системы (отграниченного объекта, обладающего
спонтанностью существования и собственными закономерностями
развития, т.е. качественной определенностью) в ее отношениях с
собой и с иными системами.
Рассматривая систему в различных отношениях, очевидно,
следует исходить из идеи о существовании множества систем, отграниченных друг от друга, обладающих своим внутренним бытием,
качественной определенностью. Такой вывод позволяет сделать
следующий шаг: каждая система отрицает любую другую и отрицается любой другой системой. Они противостоят как некие особости, ибо обладают разными системными качествами. Каждая система в данном отношении есть иное для каждой другой системы,
является для нее несистемностью (не-системой) - тем, что не соответствует ее системному качеству, отрицает эту противостоящую
систему, обладает своим способом существования. Отрицая друг
друга, каждая система в то же время есть тождество с собой и в отношении самой себя выступает как системность - как то, что соответствует данному системному качеству.
Такой подход дает возможность заключить: любая система
есть тождество с собой и свое собственное отрицание, есть одновременно система и не-система. В силу этого любая система обладает двумя свойствами, проявляющимися в разных отношениях:
системностью и несистемностью. Этот вывод корреспондирует с
тезисом, высказанным В.Н. Костюком: «Нечто может не быть сис34
темой относительно данного отношения (свойства) R, но быть системой относительно другого отношения Q»51.
С одной стороны, в отношении себя самой, своих собственных
элементов и подсистем, система выступает именно как система,
как некое особое качество. В этом контексте ее элементы могут
быть описаны как системные элементы, поскольку их качество соответствует внутренней определенности данной системы. С другой
стороны, эта система, обладающая определенным качеством, ее
элементы и подсистемы в отношении другого системного качества
или среды52 выступают как несистемность, ибо отрицают его, являются чуждыми для него. В этом смысле несистемность указывает
на иносистемное происхождение данных элементов. Одновременно
элементы этой другой системы являются несистемными по отношению к первой системе, хотя в отношении к «своей» системе они
обнаруживают свою системную природу.
Этот подход при использовании категорий «системность» и
«несистемность», как нам представляется, наиболее продуктивен,
так как позволяет описать и динамику развития общественных систем в условиях их стабильного развития, и динамику переходных
состояний социума. При этом ключевыми аспектами системных
исследований, вероятно, могут стать следующие: 1) изучение взаимодействий существующей системы и ее элементов; 2) рассмотрение взаимодействий системных элементов друг с другом и эволюция этих отношений на разных фазах развития системы; 3) анализ
взаимодействий системных элементов с несистемными, потенциально или реально представляющими угрозу для существования
данной системы.
Указанные категории позволяют интерпретировать развитие
конкретной общественной системы как процесс развития данного
системного качества в направлении своей целостности, тотальности, однородности. Это процесс двоякой природы: он идет за счет
наработки собственных тождественно-дифференцированных элементов и посредством уничтожения или преобразования несоответствующих природе данной системы элементов. Как отмечал К.
Маркс, развитие общественной системы «состоит именно в том,
чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него
еще недостающие ей органы» 53. В результате такого развития система приобретает целостный, «законченный» вид 54.
Такой характер развития общественной системы указывает на
процесс становления системного качества через столкновение и
борьбу системных элементов, соответствующих данному систем35
ному качеству, с элементами несистемными. Возникшая общественная система обретает лишь некоторые системные черты. Как
отмечают А.А. Кочергин и Ж.М. Татиевский, на стадии формирования системности система только устремляется к бытию, таким
образом, «признаком системности оказывается отмечено нечто несистемное, но вместе с тем досистемное, а потому предсистемное»55. На этой стадии развития системы основная линия противоречия проходит между системными элементами и элементами, оставшимися от разрушенной системы и являющимися для нового
строя несистемными. Поэтому система еще не является целостной.
Эта целостность формируется в борьбе с несистемными элементами. Ее появление возможно лишь путем устранения несистемных
элементов. Следует заметить, что это стремление новой системы
ограничить разрушительную работу несистемных сил проявляется в
различных формах, что обусловливается как сущностью самой системы, так и степенью сопротивления несистемных элементов.
Так, если для стабильного функционирования советской системы было необходимо полное устранение несистемных политических сил, отсутствие не только многопартийной системы, но и
многопартийности, оппозиционных компартии организаций, то
общественная система, основанная на приоритете частной собственности, более гибка в решении вопроса о несистемности. При
отсутствии реальной угрозы со стороны несистемных сил устойчивому развитию современной западной общественной системы сохраняются ниши для их существования до тех пределов, пока не
обозначится опасность стабильности и самого существования системы.
На фазе зрелости системы на первый план выходят собственно
системные противоречия. Этот процесс сопровождается активностью системных тождественно-дифференцированных элементов, снижением роли несистемности. По мере развития общества
данная система перестает удовлетворять его потребности, что создает предпосылки для ее уничтожения. Латентное накопление несистемных элементов со временем приводит к тому, что внутри
старых отношений и структур рождаются новые, обозначая появление «теневой системы». Возрастание степени отрицания старого
системного качества и силы несистемных элементов в конечном
счете приводит к скачку, в ходе которого старая система разрушается, а несистемные элементы получают возможность свободного
развития. Вот на этом переходном состоянии с позиций конкретновсеобщей парадигмы теории систем мы и сосредоточим внимание.
36
Специфика переходных ситуаций и процессов в этом контексте состоит в том, что отсутствует единая общественная система.
Как отмечает В.Д. Могилевский, для подобных ситуаций характерно сосуществование двух образований: «старой» системы, которая
переродилась, так как выделила из себя нечто новое и в течение
этого акта взаимодействовала с ним, и нового образования, приобретшего законченную форму и, быть может, известную самостоятельность»56. Элементы двух систем не просто мирно сосуществуют, они переплетаются, отрицают и противостоят друг другу, образуя причудливую мозаику переходных процессов, обозначая конфликт двух систем, одна из которых разрушается, но еще не разрушена полностью, а другая находится в состоянии становления.
Обе эти противостоящие системы лишены целостности, хотя
каждая из них стремится к своей завершенности. В самом общем
виде можно сказать, что именно их борьба за свое существование и
является содержанием переходных процессов. Этой борьбой обусловливается реальная альтернативность исторического процесса в
подобных ситуациях. Старые детерминанты, закономерности развития перестают действовать, а новые, присущие новой системности, еще только формируются и не распространяются на все общество, все его элементы, связи и отношения. Поэтому если при исследовании стабильных состояний социума можно говорить о некоторой определенности, «заданности» развития, то в переходные
периоды будущее еще не предопределено, поскольку зависит от того, какая тенденция окажется ведущей, какая система победит в
этой борьбе.
Взяв за основу анализа переходных процессов борьбу систем
за свое существование, переходные состояния имеет смысл охарактеризовать как межсистемные. Межсистемность в данном случае
определяется как то, что частично соответствует «конкурирующим» системным качествам и не соответствует им. Такое представление о переходности позволяет уточнить выводы ряда исследователей о содержании переходных процессов в обществе. Так, по
мнению И.Б. Новика, переходность характеризуется взаимодействием и конкуренцией двух противоположных тенденций - конструктивной и деструктивной 57. В свете представлений о межсистемности как борьбе за свое существование и достройку двух различных общественных систем этот тезис видится недостаточным, что
обусловлено, на наш взгляд, тем обстоятельством, что нельзя однозначно ответить на вопрос, какая из конкурирующих в условиях перехода тенденций является конструктивной, а какая деструктивной.
37
Скорее всего, речь следует вести не просто о конкуренции двух полярных тенденций, а о наличии в специфических условиях перехода
противостоящих друг другу двух конструктивно-деструктивных
тенденций.
В той мере, в какой каждая из противостоящих
систем пытается обрести свою целостность и выйти из переходного
состояния, создать или воссоздать заново свою структуру, в той мере эта тенденция может быть описана как конструктивная. Однако
эта конструктивность в условиях переходности имеет и обратную
сторону. Реализация каждой из этих двух конструктивных тенденций в контексте межсистемной ситуации неизбежно зависит от
устранения «конкурента», связана с необходимостью разрушения
противостоящей системы, уничтожения, подчинения или преобразования несистемных элементов. В этом смысле обе конструктивные тенденции являются одновременно деструктивными. Такое сосуществование двух конструктивно-деструктивных тенденций и их
относительное равновесие являются специфической особенностью
межсистемных состояний.
Синтезирование понятия межсистемности требует рассмотрения вопроса о поле его применения и степени соответствия сущности явления переходности. Вернемся к толкованию рядом исследователей переходности как некой переходной, динамичной системы.
Выше уже отмечались его коренные недостатки, приводящие к коллапсу понятий. Вместе с тем такой подход не может быть полностью отвергнут. В известной степени и до определенных пределов
он способен «схватить» некоторые стороны реальности переходных состояний. Это связано с тем, что при определенном рассмотрении можно выявить системные характеристики социального объекта, находящегося в межсистемном состоянии. В частности, обнаруживаются такие специфические системные черты, как нелинейность, динамические характеристики и др.
Рассмотрение переходности как системы имеет под собой некоторые основания. Как отмечал В.И. Табачников, переход от одного качества к другому - всегда скачок, в котором главным являются
качественные изменения. Однако в процессе познания бывает необходимо рассмотреть этот переход «в его внутреннем саморазвитии, систему его внутренних противоречий, независимо от тех противоречий, которые он разрешает как скачок, тогда этот переход
представляет собой самостоятельное качество, в котором происходят количественные изменения, т.е. он выступает не как скачок, а
как постепенность»58 (курсив мой. - Д.К.). Эта точка зрения указывает на то, что процессы и явления, имеющие место в межсистем38
ный период, также могут быть рассмотрены в системном измерении. Так, специфическое явление переходного периода - двоевластие можно исследовать как особую динамичную систему организации власти в переходный период, как специфическую расстановку политических сил, возникающую в межсистемных ситуациях.
Вместе с тем представление о переходности как о постепенности (переходной системе), обладающей своим «переходным качеством», не может исключать представление о переходе как о
скачке. Результатом такого отрыва становится парадокс переходности, который уже рассматривался нами. Напомним, что разрешение
этого парадокса заключается в синтезе и диалектическом противоречии системности и несистемности как двух свойств любой си стемы. Из того же подхода следует исходить при выяснении характера, системного или межсистемного, переходных процессов. С
этих позиций в одном отношении переходность может быть описана как межсистемность, а в другом - как «переходная система».
При этом обе этих трактовки не могут рассматриваться изолированно в силу того, что отражают разные стороны бытия переходных
процессов. Анализ переходности как системы теряет смысл вне
представления о переходности как межсистемности и наоборот.
Иными словами, переход как постепенность, как система – это сторона скачка как процесса перехода от одного системного качества
к другому.
Синтез обоих подходов совсем не означает того, что они равнозначны. Вопрос о приоритете того или иного подхода можно поставить так: какое из всей совокупности отношений объекта в условиях переходного состояния является главным, ведущим, определяющим для характеристики явления переходности? Вероятно, таковым следует считать отношение переходного состояния к старому, умирающему качеству и, с другой стороны, к новому, формирующемуся качеству. Только посредством определения характера
этих отношений можно выявить сущность перехода. Следовательно,
понятие «межсистемность» не только имеет право на существование, но является ключевым для описания сути переходных процессов и явлений. Одновременно такая постановка проблемы оставляет нишу для исследования тех особенностей, которыми обладает
сама переходность как проявление постепенности.
Выделяя понятия «системность», «несистемность» и «межсистемность» и раскрывая их содержание, необходимо обратить
внимание на внешнюю сторону проблемы - на правомерность такого терминологического оформления этих понятий. Отметим, что в
39
системных исследованиях, а также в исследованиях по синергетике
авторы используют различную терминологию для описания процессов развития системы или процессов, имеющих место в переходное время. Так, понятие «несистемность» использовалось в качестве методологического инструментария в исследовании А.Н.
Кочергина и Ж.М. Татиевского, однако только применительно к
этапу формирования системы59, для описания же стабильных состояний это понятие в данной работе не применялось, что, с нашей
точки зрения, существенно обедняет эту категорию.
Близкие по смыслу понятия использует С.А. Кузьмин, указывая на процесс накопления системой «неструктурных внутрисистемных пар»60, которые являются для нее «нефункциональными
или недостаточно устойчивыми» и способны в условиях ослабления
системы образовывать параллельные структуры, искажать основные информационные потоки и, в условиях вхождения системы в
состояние кризиса, способны создавать новую структуру системы»61. Такая трактовка близка описанному выше понятию несистемности, но не тождественна ему. Представляется, что понятие
«несистемность» в большей степени (в том числе и на уровне терминологии) соответствует явлению отрицания данной системы некоторыми элементами и отрицания самой системой других систем
и элементов. Предложенное С.А. Кузьминым понятие «неструктурные внутрисистемные пары» важно для исследования структуры
системы, но не в полной мере раскрывает иносистемный характер
этих пар.
Заметим, что при ближайшем рассмотрении терминология,
используемая С.А. Кузьминым, содержит некоторые противоречия.
Так, на наш взгляд, противоречиво понятие «неструктурные внутрисистемные пары». В той мере, в какой они противоречат данному системному качеству и разрушают «структурные внутрисистемные пары», их лишь формально можно назвать «внутрисистемными». Между тем понятие «несистемность» в большей степени указывает на оппозиционность элементов, структур данному системному качеству.
В научной литературе последнего десятилетия довольно часто
стали прибегать к понятию «внесистемность». Как правило, его
используют для обозначения несистемного статуса тех или иных
политических и социальных институтов62. С методической точки
зрения было бы правомерным не объединять термины «несистемность» и «внесистемность», а развести их, вложив в них близкое, но
не тождественное содержание. Понимать их различие важно при
40
исследовании общественных и особенно политических систем. Так,
с помощью понятия «несистемность» можно было бы сказать о
факторах, отрицающих общественную систему, но находящихся
внутри нее, в то время как «внесистемность» позволила бы охарактеризовать внешние факторы, оказывающие отрицающее влияние
на систему. Речь идет в данном случае о действии иных общественных систем и их элементов, выполняющих одновременно роль среды исследуемой системы и разрушающего, отрицающего эту систему иносистемного качества.
Еще одним важным аспектом разграничения этих понятий является степень оппозиционности политических и социальных си л.
Так, представляется правомерным разделение оппозиционных системе политической сил на «несистемные» и «внесистемные». Степень оппозиционности первых предполагает отрицание данного
системного качества с позиции другого системного качества. В
иной общественной системе такая несистемная оппозиция может
выступать в качестве системной силы. Степень оппозиционности
внесистемных политических образований предполагает неприятие
не только данной общественной системы, но и всех других. Характерным примером, иллюстрирующим данный вид оппозиции, являются организации анархистов. В своей тактике и стратегии они
отрицали как буржуазную систему, так и систему реального социализма, выступая против любого варианта государственности.
Релятивизация понятия «система», выявление сущностных
свойств системы, отраженных в категориях «системность», «несистемность» («внесистемность») и «межсистемность», создают условия для анализа общественно-политической и исторической действительности с позиций системной методологии. Однако, прежде
чем перейти к анализу переходных процессов, попытаемся с помощью избранного инструментария исследовать некоторые общественные явления и институты с тем, чтобы в последующем определить их место и роль в межсистемных политических ситуациях.
§ 2. Политические институты в системной интерпретации
Рассмотрение различных общественных явлений и процессов
в системной интерпретации, вероятно, следует начать с анализа
института власти. Как отмечал еще Б. Рассел, именно власть является тем фундаментальным понятием общественных наук, которое
сопоставимо по своей значимости с понятием энергии в физиче41
ских науках63. Это важнейшее явление общественной жизни, если
рассматривать его в институциональном ключе, представляет собой совокупность институтов, обеспечивающую поддержание жизнеспособности общественной системы.
Если рассматривать власть с позиций теории систем, то необходимо обратить внимание на ряд ее важных функций. Во-первых,
властные институты осуществляют управление обществом. Это означает, что они обеспечивают функционирование системных элементов, способствуют сохранению и упрочению связей между ними. Как справедливо отметил С.А. Кузьмин, такая управляющая
структура «берет на себя функцию взаимодействовать с элементами «от лица всей системы» 64. Таким образом, функция управления
указывает на то обстоятельство, что именно власть становится концентрированным выражением общественной системы или, если так
можно выразиться, ее совокупной воли. Эта важнейшая системная
функция власти проявляется во множестве аспектов, актов взаимодействия как с системными, так и несистемными элементами.
Так, очевидным следствием той роли, которую играет власть
в системе, является защита ею общественной системы как некой
целостности от всех отрицательных воздействий, тенденций и явлений. На эту сторону функционирования властных институтов
неоднократно обращалось внимание в научной литературе 65. Этот
тезис подразумевает, что именно властные институты устанавливают те «правила игры», которым индивиды должны подчиняться.
Очевидно, что эти законы, нормы и правила устанавливаются в соответствии с типом общественной системы, с ее базовыми ценностями и при том или ином взаимодействии и степени участия общества. Чем демократичнее политический режим, тем степень участия общества в формировании «правил игры» выше и наоборот.
Поддержание созданных «правил игры» также является функцией власти. Однако сама общественная система развивается, и те
нормы и правила, которые были установлены властью при участии
общества или без него, требуют пересмотра в соответствии с новым
уровнем развития, но в пределах существующего системного качества. В этом смысле указанную функцию власти следует рассматривать шире - как функцию создания и защиты базовых системных
ценностей от разрушительных тенденций.
Защита базовых ценностей системы, являющаяся важной
функцией любой власти, может осуществляться в разных формах и
разными методами. Это зависит от характера самой системы, уровня политической культуры общества, традиций, а также, в немалой
42
степени, от существующего политического режима. Спектр методов и форм защиты может колебаться - от различного рода морального воздействия и давления до принуждения и насилия. Как
отмечал в связи с этим Т. Парсонс, «нарушение ценностных обязательств определяется как совершение нелегитимного деяния; наоборот, следование долгу является делом чести и совести, которые,
в свою очередь, не могут быть представлены без понятий бесчестия и вины»66. Очевидно, что существенную роль в регулировании
этих процессов играют власть и, в более узком смысле, государство.
Как уже отмечалось, функция защиты базовых системных
ценностей не исключает и насилия в отношении элементов и
структур, которые реально или потенциально опасны для существования системы. Весьма определенно эту роль власти в системе выразил Т. Парсонс в своей книге «Система современных обществ»:
«Ни одна крупная и сложная социальная система не сможет выжить, если согласие с большей частью ее нормативных оснований
не будет носить обязательного характера, т.е. если к непослушанию не будут применяться по ситуации негативные санкции. Такие
санкции отчасти и предупреждают непослушание тем, что «напоминают» добропорядочным гражданам об их обязанностях и служат наказанием для нарушителей»67.
Система принуждения, осуществляемая властью и направленная на защиту существующих системных отношений, может быть
применена и против системных элементов и структур. Однако
главное ее предназначение - борьба с несистемностью. Эта функция присуща властным институтам любой общественной системы,
вне зависимости от характера политического режима, разными являются лишь методы борьбы власти с несистемностью. Так, в условиях демократических режимов формы и методы, применяемые
властью против разрушителей системных устоев, могут быть относительно мягкими, вплоть до включения радикальных политических групп в существующую политическую систему при условии,
что это не будет ее дестабилизировать и не отразится на развитии и
функционировании общественной системы в целом. В условиях авторитарных и тоталитарных режимов меры принуждения, как правило, более жесткие.
Говоря об обусловленности политическим режимом характера мер принуждения, не следует забывать, что при демократии более «мягкие» способы воздействия на отрицающие власть и общественную систему элементы объясняются не только уровнем развития политической культуры, но и тем, что имеет место системная
43
однородность общества. Это означает, что большая часть индивидов лояльно относится к существующей власти и политическим
процедурам и, что самое главное, принимает те ценности (или
спектр ценностей), которые предлагает эта общественная система.
Этот тезис подразумевает также и то, что вызовы со стороны несистемных сил либо отсутствуют, либо минимальны и не представляют особой угрозы существованию как самого режима, так и системы в целом.
В известной степени этот тезис подтверждается исследованиями современных транзитологов, рассматривающих процесс перехода от недемократических политических режимов к демократическим. Так, известный политолог Х. Линц отмечает, что демократия может появиться и устойчиво существовать только тогда, когда
отсутствует политические акторы, обладающие возможностью вето
по отношению к демократически избранным институтам 68. Еще более категоричен в этом вопросе Г. О`Доннелл. По его мнению, демократия подразумевает, что все значимые акторы принимают существующие «правила игры» и, кроме того, отсутствуют внутриполитические условия для быстрого распада или трансформации демократии в иной политический режим 69.
Указывая на системный характер власти и ее деятельность на
благо поддержания общественных отношений и структур, в том
числе и посредством принуждения, мы не должны забывать, что
этим роль власти в системе не ограничивается. Деятельность институтов власти может меняться в зависимости от потребностей
общественной системы, фазы ее функционирования и т.д. В ряде
случаев, особенно на восходящей фазе развития системы, власть
выступает в качестве активного фактора ее эволюции: она не просто защищает системные устои, а стремится к созданию недостающих системных элементов и структур. И, наоборот, на фазе угасания и умирания системы властные структуры могут выступать в качестве консервативной силы, пытающейся удержать общество в
рамках заданных правил и норм поведения и всемерно использовать рычаги принуждения. В то же время власть может взять на себя роль реформатора, постепенно преобразующего систему и даже
внедряющего в нее чуждые ей несистемные элементы. В этом случае возможно перерождение самой власти из системной силы в силу межсистемную, пытающуюся синтезировать ценности старой и
новой систем. Такая реформирующая и реформирующаяся власть
способна на участие в уничтожении старой общественной системы.
Типичным примером такого рода является деятельность политиче44
ской элиты Советского Союза в 80-е- начале 90-х гг. ХХ в., приведшая к перерождению власти, ставшей не только проводником
рыночных преобразований, демократических реформ, но и фактором уничтожения самой советской общественной системы, которая
генетически отрицала и рыночную среду, и конкуренцию в политике, и парламентаризацию ее государственных структур.
Итак, теория систем способна адекватно описать различные
аспекты функционирования такого сложного явления, как власть.
Вполне применима эта теория и при анализе функционирования и
эволюции политических партий и общественно-политических движений. Она дает возможность выстроить на базе этой методологии
типологию политических партий, что обычно подразумевает их
систематизацию на основе сущностного критерия. Указанная типология позволяет посредством дальнейшей систематизации явлений и объектов создать различного рода классификации по различным основаниям, не отвергающим критерия типологизации.
Поскольку речь идет о создании типологии и классификаций
с позиций системной методологии, то сущностным критерием может выступать соответствие стратегии партии или движения данному системному качеству. Этот критерий подразумевает признание или отрицание политическим образованием фундаментальных
ценностей системы. Так, для современной западной системы таковыми, вероятно, следует признать рыночную экономику, институт
частной собственности, политическую демократию; для советской
общественной системы - нерыночную экономику, государственную
собственность, руководящую роль компартии в различных сферах
жизнедеятельности общества, слияние партийной и государственной власти70.
В соответствии с этим сущностным критерием все политические силы можно разделить на три типа. Политические партии, чья
стратегия соответствует данному системному качеству, могут быть
отнесены к системным политическим силам. Их платформа: принятие основных ценностей существующей общественной системы и
неприятие несистемности, непримиримое отношение к ее проявлениям. Одновременно нельзя исключить и того, что системные политические
образования,
являясь
тождественнодифференцированными элементами этой системы, могут находиться в противоречии друг с другом, а также с властью, что указывает на необходимость дальнейшей систематизации политических
партий внутри этого типа.
45
Поскольку системность в ином отношении является несистемностью, то можно сказать, что любая системная сила в иной
системной среде проявляет себя как несистемная. Так, коммунистические организации в условиях советской системы по своим
идейным и политическим установкам, по месту, занимаемому в
общественной жизни, являлись системной силой, основным носителем системного качества. После событий 1991 и 1993 гг. сформировавшиеся на обломках КПСС коммунистические партии, такие
как РКРП, ВКПБ, Большевистская платформа, РПК и ряд других,
превратились в несистемные политические образования, что выразилось в их идейных установках на уничтожение новых системных
экономических, политических и прочих отношений, на восстановление утраченного общественного порядка. Таким образом, то или
иное политическое формирование, будучи отнесенным к определенному типу по критерию его отношения к данной общественной
системе, в отношении иного системного качества обозначает себя
как политическая организация, принадлежащая к другому типу.
Итак, к несистемным политическим образованиям следует отнести
те политические партии и общественно-политические движения,
которые на стратегическом уровне отрицают данную общественную систему. Организациям этого типа свойственно неприятие как
отдельных институтов системы, отдельных ее элементов, так и всей
общественной системы в целом с ее элементным составом и отношениями между отдельными элементами. Такая степень неприятия
указывает на радикальность несистемности в условиях чуждой ей
общественной системы.
Выявление межсистемных состояний общества, характеризующихся сосуществованием недостроенных общественных систем,
позволяет вычленить еще один тип политических формирований межсистемный. Выше межсистемность определялась как то, что
частично соответствует сразу двум системным качествам и не соответствует им. Стратегически межсистемные политические формирования могут принимать некоторые ценности той и другой системы, при этом их политическая доктрина неизбежно приобретает
эклектический характер. Опыт функционирования подобных образований в России позволяет выдвинуть тезис о том, что своего максимального развития межсистемные политические формирования
получают не в условиях стабильного функционирования системы, а
в переходные, межсистемные периоды, когда старая система разрушается, а новая находится в стадии становления. В таких условиях политические образования этого типа получают максимальные
46
возможности для лавирования между силами, принадлежащими к
разным общественным системам.
Классическим примером межсистемных политических сил
является центристское течение в КПСС, возглавляемое М.С. Горбачевым и существовавшее в годы перестройки. В отличие от всех
других политических образований, центристы выступали за соединение элементов социализма советского типа с элементами кап итализма. Эта общая установка проявилась в таких проектах, как
создание «социалистического рынка» и «социалистической демократии», которая, по мысли М.С. Горбачева, должна была примирить сторонников «социализма без демократии» со сторонниками
«демократии без социализма» 71. Межсистемные политические образования могут существовать и вне переходных ситуаций, на что
убедительно указывает исследование, проведенное Е.С. Дерябиной72. Сохраняя в своей стратегии концепты, имеющие разную системную природу, они долгое время не могут в полной мере интегрироваться ни с системными силами, ни с несистемными.
Таким образом, исходя из теории систем выделим 3 типа политических образований: системные, несистемные и межсистемные. Используемый критерий для создания данной типологии подвижен, поскольку содержит отношение политических образований
к конкретному системному качеству. При использовании этой типологии в отношении иного системного качества и выделении тех
же типов политических образований содержание этих типов будет
совершенно иным, поскольку исследуется отношение к иной общественной системе. Анализ на основе применения типологии, разработанной на основе системной методологии, указывает на инверсию политических сил при их переходе из системной среды в н есистемную и наоборот.
Дифференцируя политические силы по критерию соответствия их стратегии существующему системному качеству, следует заметить, что для анализа политических процессов на разных фазах
функционирования общественных систем, а также межсистемных
политических ситуаций этого явно недостаточно. Проблема состоит, в частности, в том, что любая общественная система эволюционирует в рамках своего качества. Для нее, как справедливо отмечает в своем монографическом исследовании В.Д. Могилевский, характерна «множественность состояний, что является отражением
ее динамизма, многоальтернативности развития» 73. Этот фактор,
вероятно, в немалой степени влияет на характер позиции политических сил, принадлежащих к различным типам. Поэтому следует
47
обратить внимание на существование внутритиповых различий
рассматриваемых типов политических образований.
Поскольку все политические силы имеют дело с «ускользающей реальностью», с эволюционирующей общественной системой,
они вынуждены так или иначе модифицировать свои стратегию и
тактику. Зависимость стратегии и тактики политических формирований от состояния системы позволяет выдвинуть в качестве критерия внутритипового деления отношение политических образований к наличному состоянию системы.
Рассмотрим с этой точки зрения системный тип политических сил. Как уже отмечалось, все политические формирования,
отнесенные к этому типу, принимают и защищают системные ценности. Тем не менее их отношение к наличному состоянию системы может быть различным. Некоторые из них могут «принимать»
наличное состояние системы. Их преимущественно устраивают те
процессы, которые происходят в общественной системе и ее политической подсистеме в настоящий момент. И поскольку наличное
состояние системы, как правило, олицетворяется с существующей
властью, то, соответственно, эта группа системных политических
сил и на стратегическом, и на тактическом уровнях поддерживает
эту власть и предлагаемые ею «правила игры». Однако могут существовать и такие системные силы, которые, стратегически прин имая базовые системные ценности, в то же время негативно относятся к наличному состоянию системы, которое не является для них
идеальным и которое, с их точки зрения, следует изменить. Это
может подразумевать развитие или устранение тех или иных си стемных элементов, отношений или структур для того, чтобы изменить состояние системы, сохраняя при этом само системное качество и динамическое равновесие системы. Такая позиция политических образований свидетельствует о том, что эта группа системных сил способна дистанцироваться от той политической линии,
которую осуществляет власть. Следовательно, эту группу системных формирований можно охарактеризовать как системную оппозицию. Общая системная природа и власти, и системной оппозиции
указывает на то, что степень противостояния этих институтов невелика и в условиях, угрожающих самому существованию системы,
эти силы обозначают свою системную идентичность.
Отношение к наличному состоянию системы позволяет также
структурировать определенным образом и несистемные политические силы, хотя на первый взгляд это представляется невозможным.
Действительно, стратегически отрицая систему, несистемные п о48
литические силы должны отрицать и любое наличное состояние
системы. Однако степень этого отрицания также может быть разной, как и тактика, используемая той или иной несистемной политической силой для достижения своих целей. При ближайшем рассмотрении несистемность в соответствии с заданным критерием
может быть разделена на две группы. К первой мы отнесем те политические партии и движения, которые отрицают основополагающие ценности общественной системы, все ее элементы и структуры. При этом отрицается и возможность какого бы то ни было
использования системных элементов или институтов для достижения своих ближних и дальних целей. Наиболее часто указанную позицию можно встретить у представителей анархических течений.
Эту часть несистемности можно обозначить как внесистемную оппозицию, указывая тем самым на максимальную степень отрицания
ею системного качества. Очевидно также и то, что для этой части
несистемных сил характерно скрытое политическое поведение.
Другая часть несистемных политических сил так же, как и
внесистемная оппозиция, в своей стратегии отрицает существующее системное качество, но по тактическим соображениям при определенном наличном состоянии системы считает возможным использовать некоторые системные элементы и структуры для достижения своих целей. Однако, чтобы такое политическое формирование не потеряло своего несистемного статуса, участие в функционировании системных институтов не должно превратиться из
тактической задачи в стратегическую цель. Иначе говоря, наряду с
открытым политическим поведением у этой группы политический
сил должно присутствовать и скрытое политическое поведение,
причем последнее должно превалировать. При соблюдении этого
основного условия можно говорить о сохранении несистемного
статуса данной политической силой. Такую группу политических
организаций можно охарактеризовать как несистемную оппозицию.
Возможность использования такой оппозицией системных институтов обнажает проблему изменения представителями несистемной
оппозиции своего оппозиционного статуса и, следовательно, утраты своей системной идентичности. О подобном процессе размывания несистемной оппозиционности при наличии ряда условий может свидетельствовать практика, когда работа в системных институтах (например, в законодательных органах власти) становится ведущим направлением деятельности этой оппозиции.
Исследуя межсистемные политические силы через призму их
отношения к наличному состоянию системы, следует заметить, что,
49
являясь буферными, «промежуточными», эти политические силы в
одних случаях могут выступать как межсистемный центр, а в других - как межсистемная оппозиция. Существование межсистемного
центра связано с критическим состоянием системы, когда она н аходится либо в стадии своего разрушения, либо в процессе рождения. И в том и в другом случае это подразумевает наличие элементов и структур противостоящей системы. В такой ситуации межсистемный центр берет на себя функцию балансира между силами,
имеющими разную системную идентичность. Стратегически межсистемный центр ориентирован на поиск некоего «третьего пути»,
который проходил бы между двумя конкурирующими системами,
вбирая все то «положительное», что, с точки зрения центристов,
присуще «конкурирующим» системам. Эта стратегия подразумевает и особую тактику межсистемного центра. Она направлена на сохранение образовавшегося баланса политических сил и проявляется
в одинаковой степени оппозиционности по отношению к элементам обеих систем. При этом степень его оппозиционности может
усиливаться или уменьшаться в зависимости от усиления или ослабления одного из противостоящих политических лагерей.
Если рассматривать отношение межсистемных сил к другим
наличным состояниям системы, характеризующим ее (системы)
относительно стабильное существование, то мы имеем дело с межсистемной оппозицией. При таких наличных состояниях речь уже
не идет о равновесном существовании элементов двух систем. В
этих условиях межсистемные политические формирования находятся в оппозиции к системным силам, выступая за существенное
реформирование системы посредством включения в нее ряда элементов иной системы. При этом межсистемная оппозиция признает системные элементы как своего рода «неизбежное зло» 74. Это
обстоятельство указывает на самостоятельность межсистемной оппозиции, ее отличия как от системной, так и несистемной оппозиций. Промежуточное положение межсистемных политических
формирований свидетельствует о существовании двух взаимоисключающих тенденций их дальнейшего развития: к интеграции с
системной оппозицией, с одной стороны, и несистемными политическими силами - с другой. Таким образом, структурирование различных типов политических сил по отношению к наличному состоянию системы обнаруживает уже более пеструю палитру политических партий и движений, что отнюдь не противоречит использованному критерию типологизации - отношению политической
силы к системному качеству.
50
Классифицировать политические силы в рамках создаваемой
типологии можно и далее, используя различные критерии. Мы
укажем лишь на один, связанный с отношением тех или иных типов
и видов политических образований к власти. Имплицитно этот
критерий уже был задействован при выявлении отношений политических сил к наличному состоянию системы. Однако этого недостаточно, поскольку отношение к власти в рамках одного типа политических формирований может быть очень разным. Особенно это
характерно для системных политических сил, которые могут как
«сливаться» с ней или даже «растворяться» во власти, так и отрицать ее, стремясь установить иной политический режим. Как уже
отмечалось выше, власть представляет собой особую системную
силу, функции которой связаны с защитой данной общественной
системы от разрушения, в том числе посредством легитимного насилия над любой политической силой, отрицающей данную систему. Одновременно власть способна не только защищать базовые
ценности и определенное состояние системы, но и оказывать тормозящее или стимулирующее воздействие на развитие системных
отношений. Такой статус власти в обществе указывает на явные
противоречия не только между властью и несистемными политическими образованиями, но также и между властью, с одной стороны,
и системными силами - с другой.
В современной обществоведческой литературе не всегда учитывается специфика отношения системных и несистемных сил к
власти. Так, довольно часто встречается следующая классификация
политических сил: правящая партия (если таковая есть) противопоставляется различным видам оппозиции - лояльной (готовой к
соглашению и поддержке власти), конструктивной (формулирующей содержательные предложения), «непримиримой» или радикальной, деструктивной (не приемлющей власть, неспособной на
компромиссы с ней)75. Согласимся с мнением Е.С. Дерябиной, что
такой подход «в большей степени учитывает поведенческие проявления оппозиционности политических партий по отношению к
власти. Но при этом размывается качество (степень) оппозиционности, т.к. иерархия защищаемых ценностей не рассматривается» 76.
Действительно, такое понимание оппозиционности в ряде случаев
лишь запутывает дело. Так, по данной классификации к «непримиримой» оппозиции в период 1991-1993 гг. в равной степени исследователи относили как христианских и конституционных демократов (РХДД, КДП-ПНС), так и представителей партий и организаций коммунистического направления (ВКПБ, РКРП, «Трудовая
51
Россия», КПРФ). И те и другие в условиях противостояния президентской и парламентской (остаточно-советской) власти заняли
«непримиримую» позицию по отношению к политике Президента
России.
Существуют и другие классификации. Так, А.П. Кочетков,
разделяя политические партии по критерию отношения к власти на
правящие и оппозиционные, указывает на разную степень активности этих двух групп: «Правящие партии консервативны, оппозиционные - более динамичны, ориентированы на изменения и реформы»77. Этот тезис представляется спорным, поскольку не является доказанным фактом то, что правящие партии всегда консервативны, а оппозиционные, наоборот, динамичны. Характер деятельности правящих и оппозиционных сил зависит не только от их позиции по отношению к власти, но и от характера решаемых в той
или иной политической ситуации задач. Например, в ситуации, которая наступает за преобразующим политическое лицо общества
межсистемным периодом, оппозиционные политические силы,
ставшие правящими, призваны решать комплекс глобальных задач:
изменение политической машины общества, ее экономического
фундамента, распространение новых идеологем и др. Оппозиция
же на этом этапе развития системы может и не обладать таким динамизмом, особенно если речь идет о той политической силе, которая в прежних условиях была правящей или имела статус проправительственной. В новых условиях, когда она не только лишилась
этого статуса, а также массовой поддержки, легитимирующей ее
деятельность, но и оказалась совсем в иной системной среде, чуждой ей, указанная политическая сила вряд ли может быть активной,
несмотря на то, что неожиданно для себя приобрела оппозиционный статус.
В качестве примера укажем на состояние монархических организаций в условиях свержения самодержавия и после. Как отмечали российские газеты того времени, монархисты «чудесным образом исчезли», активизировавшись, и то слабо, лишь накануне
большевистского переворота. Не наблюдалось особого динамизма и
в среде коммунистического движения после запрета организационных структур КПСС и КП РСФСР, вплоть до заседаний Конституционного суда РФ по делу о КПСС. Лишившись власти, легитимности в глазах значительной части общества и массовой базы, коммунистическое движение на этом этапе решало задачи внутреннего
устройства, реструктурирования и, в известной степени, реконст-
52
руирования. В тот период это оказалось намного более важным для
коммунистической оппозиции, чем внешняя активность.
Представляет интерес дальнейшая дифференциация политических партий, предложенная А.П. Кочетковым. По его мнению,
оппозиционные партии следует разделить на «легальные, разрешенные и зарегистрированные государством, действующие, как
правило, в рамках закона; полулегальные, незарегистрированные,
но и незапрещенные; нелегальные, запрещенные государством и
часто действующие в условиях конспирации и подполья»78. По нашему мнению, критерий классификации носит внешний характер.
По существу автор предлагает рассматривать политические партии
под углом зрения отношения государства, а точнее говоря, политического режима, установившегося в определенном месте и в определенное время, к той или иной политической организации. Выбранный критерий является весьма условным и подвижным, потому
что при разных политических режимах границы между легальными, полулегальными и нелегальными партиями будут существенно
меняться. Из контекста предложенной классификации следует, что
автор имплицитно подразумевает связь между легальностью существования и лояльным отношением к общественному строю. Так, к
нелегальным политическим партиям А.П. Кочетков причисляет революционные и радикально-националистические партии, «поставившие своей целью насильственное изменение существующего
строя»79. Этот тезис вполне правомерен в отношении анализа политических ситуаций, возникающих в периоды стабильно функционирующей общественной системы, когда те политические силы,
которые стремятся к разрушению политической системы общества
и даже смене общественной системы в целом, оказываются на нелегальном положении, преследуются по закону. Но если применять
эту классификацию к реалиям межсистемной политической ситуации, она перестает «работать».
Проблема состоит в том, что в силу специфики переходных
политических процессов, речь о которых пойдет ниже, нелегальные
политические партии становятся легальными, не теряя при этом
своего радикального запала, не отказываясь от своих идей кардинальной перекройки политического ландшафта и общественной
системы в целом. В качестве примера укажем на легализацию
большевистской партии в условиях свержения царского самодержавия или легальность деятельности многочисленных некоммунистических и откровенно антикоммунистических организаций в условиях умирающей коммунистической государственности в 198853
1991 гг. И в том и в другом случае не применимо даже само определение легальности, данное А.П. Кочетковым, поскольку эти радикальные силы легализовались самостоятельно, не спрашивая ни у
кого разрешения или права на регистрацию, вне зависимости от
отношения к ним государственных структур и соответствия их целей и задач действующему законодательству. Такова особенность
переходных процессов.
Следует обратить внимание на еще один недостаток классификации политических партии по степени легальности: она не п озволяет определить степень оппозиционности легальных политических партий. Как отмечает А.П. Кочетков, легальные политические
силы, как правило, действуют в рамках закона. Однако таковыми
являются как политические силы, которые всецело поддерживают
существующую власть и готовы ее поддержать при любом кризисе
власти, так и силы, которые, сохраняя свою лояльность по отношению к существующим конституционным нормам, способны к жесткой критике власти и общественной системы в целом. Более того, в
условиях западных демократий, а также современной России на легальном положении находится значительная часть коммунистических организаций, несмотря на революционную патетику программных документов некоторых из них. Этот слабо объяснимый с
позиции данной классификации факт, вероятно, связан с довольно
прочными иммунными способностями современных общественных
систем, которые лишают революционные организации рычагов мобилизации масс (экономических, политических, идеологических и
др.) и делают тем самым невозможным осуществление любого антисистемного проекта. Наличие легальных политических сил, отвергающих общественное устройство, усложняет проблему дифференциации внутри категории «легальная политическая партия» с
позиции этой классификации, основная сложность применения которой на практике состоит в том, что ее критерий носит внешний,
формальный характер, что в значительной степени затрудняет анализ различных аспектов функционирования политических формирований в тех или иных ситуациях или анализ политических сил,
отнесенных данной классификацией к одному виду. Представляется, что недостатки обеих рассмотренных классификаций политических партий по критерию отношения к власти могут быть в полной
мере нивелированы лишь на основе включения этих классификаций в типологию политических партий и движений, созданной на
основе системного подхода.
54
Рассмотрим проблему отношения к власти различных групп
системных политических сил. Как уже указывалось выше, системные политические силы можно разделить на поддерживающие наличное содержание системы и системную оппозицию. К первой
группе системных политических сил, очевидно, следует отнести
собственно правящие партии, а также партии, которые условно
можно назвать «проправительственными». Если первая подгруппа
не только поддерживает существующую политическую власть, но и
сливается с ней, участвует в принятии и реализации политического
решения, то вторая, не имея такого доступа к власти, к принятию
политических решений, в то же время поддерживает все начинания
существующей власти. В условиях постсоветской России к этой
подгруппе можно отнести также политические формирования,
именуемые «партиями власти». На разных этапах постсоветского
развития функцию партий власти осуществляли ДВР, НДР, Единство. Специфика партий власти состоит в том, что они создаются, как
правило, самой властью (президентской вертикалью) с целью осуществления нужной политики и лоббирования интересов в органах
законодательной власти, как своего рода «машины для голосования».
При исследовании вопроса об отношении к власти политических сил, причисляемых к системной оппозиции, обнаруживается
более широкий спектр позиций. Несмотря на общность системного
происхождения, степень отрицания власти этой группой политических формирований существенно колеблется от критики власти по
отдельным тактическим вопросам до ее полного неприятия и
стремления сменить политический режим. В связи с таким довольно широким диапазоном отрицания власти системной оппозицией
представляется возможным использовать деление политической
оппозиции на лояльную, конструктивную, «непримиримую»,
включив ее в системную типологию политических сил. Будучи
включенной в нее, эта классификация позволяет дифференцировать системную оппозицию следующим образом: 1) лояльная системная оппозиция, 2) конструктивная системная оппозиция, 3)
«непримиримая» системная оппозиция. Две последних, в свою очередь, могут быть подразделены на левую и правую80.
С одной стороны, такая дифференциация указывает на общую
системную природу власти и оппозиции. К какой бы группе системной оппозиции не относилась та или иная политическая организация, насколько бы радикальным не было ее отношение к существующей власти, она является системной силой, не отвергает ос55
новополагающих системных ценностей, предлагая при этом свои
пути дальнейшего развития системы. С другой стороны, эта дифференциация важна потому, что указывает на разную степень такой
системной оппозиционности. Так, Е.С. Дерябина считает, что для
лояльной системной оппозиции в большей степени характерно наличие скрытой оппозиционности, нежели открытой, в силу чего
критика власти с ее стороны носит непостоянный характер. Данная
оппозиция в той мере поддерживает власть, в какой степени эта
власть способствует сохранению и (или) развитию общественной
системы. Системная лояльная оппозиция способна безоговорочно
принять сторону власти, когда обозначается реальная угроза общественной системе со стороны несистемных сил 81. Очевидно, что лояльная системная оппозиция примыкает к той подгруппе политических партий, которая выше была обозначена как «проправительственная». Как и в случае с проправительственными политическими организациями, обнаруживается совпадение программ власти и
лояльной оппозиции. В то же время власть может подвергаться
критике со стороны данной оппозиции тогда, когда «тактически
отходит от заданной программы» 82. Следовательно, при определенных условиях проправительственные организации легко могут принять статус лояльной оппозиции и наоборот.
В отличие от лояльной оппозиции конструктивная системная
оппозиция имеет собственную программу, не тождественную программе власти. В то же время, идентифицируя себя с существующей
общественной системой, конструктивная оппозиция готова пойти
на «разумный компромисс» с существующей властью при угрозе
общественной системе со стороны несистемных сил. По мнению
исследователей, занимающихся изучением оппозиции, чаще всего
нишу конструктивной оппозиции в условиях стабильных системных
ситуаций занимают политические партии центристского толка.
Поэтому системная конструктивная оппозиция «действует как противовес политическому радикализму»83.
Наибольшей радикальностью по отношению к существующей
власти в рамках системной оппозиционности обладает системная
«непримиримая» оппозиция. Этой группе оппозиционных организаций, как правило, чужда идея компромиссов с властью. Системный характер этой оппозиции проявляется в том, что, отрицая существующий политический режим, она не отрицает социальноэкономических основ общественной системы84. Характерным примером системной непримиримости является фашизм. Отрицая
буржуазно-демократический политический режим с его разделени56
ем властей, парламентаризмом, конституционализмом, фашизм
оказался способным создать свой политический режим в рамках
буржуазной общественной системы, существенно трансформируя
при этом не только политические, но и социально-экономические
отношения. В этом плане фашистские организации до момента
прихода к власти представляют собой разновидность правой системной «непримиримой» оппозиции. В научных исследованиях нередко встречается точка зрения, согласно которой левым аналогом
фашистских организаций являются коммунистические. При этом
авторы усматривают некую симметричность в их взглядах, стратегии и тактике. Полагаем, что этот вопрос может быть более полно
освещен с позиции типологии, создаваемой на базе системного
подхода.
Рассмотрим, как он решается на основе классификации, которая давно стала общепризнанной в западной политической науке.
Политическая оппозиция делится на системную и внесистемную по
принципу признания или непризнания основ конституционного
строя, т.е. критерий для выделения оппозиции является более узким и сводится к признанию или непризнанию данным политическим формированием определенной модели политической системы. Согласно этой типологии, политическое формирование, которое выступает за устранение, слом данной политической системы,
является внесистемным. Это означает, что фашистские или ультранационалистические организации, стремясь к созданию национального государства и к кардинальному изменения политической
системы, представляют собой внесистемную политическую оппозицию. Коммунистические партии, которые также стремятся к разрушению существующей политической (но не только) системы,
также оказываются наделенными статусом внесистемной оппозиции. Как справедливо отметил В. Гельман, «такая классификация,
являясь общепринятой в политическом лексиконе, объединяет в
одну и ту же группу совершенно разнородные оппозиционные течения»85.
Системный подход позволяет сформулировать более широкий
критерий типологизации, который включает отношение политического формирования не только к данной политической системе, но
к общественной системе в целом, к ее основополагающим ценностям и институтам. В этом контексте фашистские и коммунистические организации будут представлять разные виды оппозиции, поскольку эти движения обладают разной системной природой и соответственно степень отрицания буржуазных системных ценностей
57
у них разная. В рамках западной общественной системы фашистские формирования, не находящиеся у власти, следует отнести,
скорее, к «непримиримой» системной оппозиции, в то время как
коммунистические организации (сталинистского, маоистского и
троцкистского типов) - к левой несистемной оппозиции. Иными
словами, следует различать несистемную непримиримость и системную непримиримость. Если первая распространяется на всю
общественную систему в целом, в том числе на ее наличное состояние, а также власть, то системная непримиримость - лишь на
отдельные элементы этой системы (в первую очередь к власти), не
затрагивая базовых системных ценностей. Очевидно также, что непримиримость проявляется и в отношении к несистемным элементам86. Отличаясь друг от друга стратегией, эти две оппозиции, как
показал исторический опыт ХХ в., могут быть весьма схожи в методах осуществления своей политической линии.
Рассмотрев системные политические силы в их отношении к
власти, обратимся к дальнейшему структурированию несистемности, которая, с точки зрения своего содержания, не однородна по
своему составу. Для выявления этой неоднородности используемый критерий - отношение к власти не подходит, поскольку, как
уже отмечалась, принадлежность к лагерю несистемных сил диктует непримиримое отношение к этому важнейшему системном институту. Поэтому для анализа структуры несистемности требуется
иной критерий. Таким критерием может выступать системная принадлежность несистемной политической силы. Речь идет о том, что
любая общественная система может отрицаться с позиций разных
общественных систем. Развитие общества представляет собой длительный процесс смены одних общественных систем другими. При
этом наряду с собственно системными элементами сохраняется
«шлейф» элементов и отношений старой системы, который по мере
развития новой системности все более истончается ввиду отмирания элементов или их адаптации к новым системным условиям с
последующим изменением своего несистемного статуса. То же
можно сказать в отношении элементов новой системы, возникающих в старой иносистемной среде. В этом случае системные элементы могут соприкасаться как с элементами старой, разрушенной
системы, так и элементами новой.
Так, если исследовать несистемность в буржуазной общественной системе, то становится очевидным, что эта система отрицается не только теми политическими силами, которые разделяют
марксистскую доктрину, но и феодальными элементами (особенно
58
на ранних стадиях существования буржуазного общества). Конечно,
по мере развития общества феодальная оппозиция, выступавшая,
как правило, в форме аристократической или роялисткой оппозиции, исчезает, интегрируясь в буржуазный консерватизм и превращаясь в его правый фланг, но для теоретического анализа выделение «феодальной несистемности» представляется важным, поскольку ее политическое действие существенно отличается от деятельности коммунистических организаций. В структуре несистемной оппозиции советской системе также просматриваются эти два
направления. В частности, в диссидентском движении 60-80-х гг.
ХХ в. существовали как славянофильские, так и либеральные кружки. Если первые отрицали систему с позиции, близкой славянофилам ХIX в., и отстаивали идеи восстановления монархической государственности, русской духовности, соборности и требовали возвращения на путь, движение по которому было прервано революционным взрывом 1917 г., то либеральное крыло диссидентского
движения отрицало советскую систему с позиций классического
либерализма с его идеями прав человека, конституционализма,
разделения властных функций, минимизации роли государства и
т.д.87
Структурировав различные типы политических сил, можно
сделать вывод: теория систем является достаточно прочной методологической основой для типологии и классификаций политических партий. Однако, выделяя различные типы политических сил с
позиции этой теории, необходимо сделать ряд важных замечаний.
Во-первых, не всякая общественная система содержит все типы
указанных политических образований. Это зависит как от характера самой системы, так и от фазы ее функционирования. Так, если
наличие системных и несистемных сил и их разновидностей характерно для буржуазной общественной системы, плюралистичной по
своей форме, то монистичная советская общественная система исключала существование не только несистемности, но и системной
оппозиции, во всяком случае на институциональном уровне. Не
только несистемная, но и системная оппозиции в рамках советской
системы проявляли себя далеко не на всех этапах ее исторического
развития. Об их организационном существовании довольно уверенно можно говорить лишь в первые годы советской власти и в годы
перестройки.
Рассматриваемые типология и классификации политических
партий представляют собой лишь теоретическую модель. Реальная
же политическая жизнь намного сложнее и богаче любой схемы.
59
Поэтому в исторической и существующей политической действительности могут возникать те или иные проблемы с идентификацией политических партий и общественно-политических движений.
Рассмотрим несколько таких случаев. Так, определенные трудности в плане применения системной типологии возникают при анализе деятельности партии большевиков в период между первой
российской революцией и началом первой мировой войны (19071914 гг.). Как известно, в условиях спада рабочего движения в 19061907 гг. большевики отказываются от тактики бойкота Государственной Думы88. Смена тактики этой партии ознаменовалась признанием необходимости принять участие в выборах в Государственную Думу второго, третьего и четвертого созывов. Этот факт
российской истории говорит о том, что большевики частично интегрировались в существовавшую политическую систему. В пользу
такого вывода есть некоторые основания. Большевики самим фактом своего участия в выборах в Государственную Думу обозначили
степень принятия нового государственного института. Кроме того,
большевистская партия вынуждена была согласиться даже с существующим политическим ритуалом, составной частью которого являлась обязательная присяга-подписка депутата на верность царю.
Эту присягу были вынуждены принять и социал-демократы, в том
числе большевики. Все это ставит под вопрос несистемный статус
этой революционной организации в указанный период или во всяком случае обозначает проблему начала адаптации большевизма к
существующей политической и, шире, общественной системе.
Аналогичная проблема идентификации политических партий
возникает и при анализе позиции лагеря демократических сил в
период перестройки по вопросу об участии в выборах в местные и
республиканские Советы народных депутатов в 1990 г. По существу, многие демократические партии и организации признали необходимым свое участие в этих выборах. Более того, тактически демократическими организациями на вооружение был взят лозунг,
под которым совершалось вооруженное восстание большевиков и
левых эсеров в октябре 1917 г. и который вновь выдвинула КПСС в
конце 80-х гг.: «Вся власть Советам!» Налицо лояльное отношение
к основополагающим государственным институтам советской системы и принятие тех «правил игры», которые предлагала власть.
Можно ли в этих условиях говорить о сохранении демократическим
лагерем своего несистемного статуса? Несмотря на временные различия, характер деятельности политических формирований, специфику существовавших общественных систем, можно констатиро60
вать, что речь в том и другом случае идет о проблеме идентификации несистемных политических образований в контексте их участия в деятельности государственных институтов отрицаемой ими
системы. Таким образом, проблема состоит в том, меняется ли несистемный статус политических сил в случае их участия в органах
власти существующей системы или нет.
В этой связи рассмотрим, как сами эти организации видели
свое участие в органах государственной власти. В большевистской
партии по вопросу ее участия в выборах в Государственную Думу
мнения разделились. Так, партийные комитеты Москвы, Петербурга, Одессы и других городов были против участия в выборных кампаниях, добивались возврата к тактике бойкота Государственной
Думы, а позднее, когда участие социал-демократов в работе этого
органа все-таки состоялось, требовали отзыва депутатов - членов
партии из Думы89. Фактически эта часть партии видела в смене
партийной тактики опасность изменения несистемного статуса
партии большевиков.
Ту же опасность «растворения» демократического движения в
системных политических институтах видели и отдельные представители этого движения в годы перестройки. Так, Революционнодемократическая фракция гражданского пути Демократического
Союза, возглавляемая В. Новодворской, отрицала продуктивный
характер участия демократических сил во властных институтах существующей общественной системы. Отказ этой фракции от участия в выборах в Советы отразился и в ее самоназвании - «внесистемная оппозиция»90. В. Новодворская и возглавляемая ею фракция
исходили из постулата о невозможности эволюционирования тоталитаризма и его базовых институтов. Поэтому единственно возможной тактикой борьбы с коммунистическим режимом они считали тактику гражданского неповиновения, которая и должна была
со временем привести к крушению «тоталитарного колосса». Как
отмечала сама В. Новодворская, «нельзя сидеть на двух стульях.
Надо выбирать между демократической революцией и парламентскими играми»91. Другая фракция ДС («реформисты», или «реалисты») в противовес «внесистемникам» посчитали приемлемой в
новых политических условиях тактику участия в выборах92.
О расхождениях в лагере демократических сил говорит и тот
факт, что вторая конференция МАДО, проходившая накануне выборов 2-4 февраля 1990 г. в Вильнюсе, не смогла принять резолюцию по вопросу об отношении к выборам в республиканские и местные Советы в силу больших разногласий между участниками
61
конференции по этой проблеме 93. И все же в обоих случаях опасения наиболее радикальных элементов несистемных политических
образований оказались сильно преувеличенными. Участие большевиков в деятельности Государственной Думы и демократических
сил в Советах означало лишь смену тактики при сохранении основных стратегических целей - свержения существующего режима и
смены господствующей общественной системы.
Примечательно в этой связи объяснение по поводу смены
тактики партией большевиков в ситуации спада первой российской
революции, которое дал В.И. Ленин. Сравнивая внутриполитическую ситуацию 1907 г. и внешнеполитическую ситуацию марта
1918 г., он вспоминал на VII съезде РКП(б): «Когда в 1907 году мы
подписали неслыханно позорный внутренний договор со Столыпиным, когда мы вынуждены были пройти через хлев столыпинской
Думы, принимали на себя обязательства, подписывая монархические бумажки (речь идет о присяге депутатов Госдумы на верность
царю. - Д.К.), мы переживали то же самое (имеется в виду аналогия
с «позорным» Брестским миром. - Д.К.) ... Тогда люди, принадлежавшие к лучшему авангарду революции, говорили...: «Мы - гордые
революционеры,... мы в легальные столыпинские учреждения никогда не пойдем». Пойдете. Жизнь масс, история - сильнее, чем ваши
уверения. ... Мы сумели остаться революционерами, работать при
мучительных условиях и выйти из этого положения»94.
Действительно, принятие большевиками царской Государственной Думы было внешним, поверхностным. Они стремились использовать этот институт с единственной целью - пропаганда революционных, социал-демократических воззрений. Кроме того, участие в работе этого государственного учреждения совсем не означало перехода большевиков на легальное положение, а элементы
открытого поведения имели место при сохранении преимущественно нелегального характера их политической деятельности. На
это указывает резолюция V (Лондонского) съезда РСДРП «О Государственной Думе». Резолюция ставила следующие задачи перед
социал-демократами в Думе: «а) выяснение народу полной непригодности Думы, как средства осуществить требования пролетариата
и революционной мелкой буржуазии...; б) выяснение народу невозможности осуществить политическую свободу парламентским путем, пока реальная власть остается в руках царского правительства...»95 Что касается самой фракции социал-демократии в Государственной Думе, то перед ней ставилась задача играть критическую,
пропагандистскую, агитационную и революционную роль. «Имен62
но этим, а не непосредственно «законодательным» целям должны
служить и законопроекты, вносимые с.-д. думской фракцией», подчеркивалось в резолюции съезда96.
Это решение V съезда РСДРП впоследствии подтверждалось и
другими резолюциями социал-демократов. Так, принятая в июле
1907 г. на III конференции РСДРП резолюция подразумевала сохранение нелегальной революционной партии, которая соединяет в
своем тактическом арсенале легальные и нелегальные методы
борьбы. Отвергая бойкот III Государственной Думы, предлагавшийся некоторыми большевиками, конференция посчитала необходимым отметить, что «только непрерывное вмешательство пролетарских масс в ход развития политической жизни и постоянное проявление ими революционной активности (митинги, демонстрации,
забастовки и т.д.) способно подготовить массы к неизбежной решительной борьбе с существующим режимом» 97. Такой подход
большевиков к вопросу своего участия в представительных институтах, а также то обстоятельство, что эта линия большевиков выдержала натиск не только со стороны «отзовистов», но и так называемых «ликвидаторов», стремившихся, если пользоваться терминологией, базирующейся на теории систем, к постепенной смене
несистемного статуса большевистской партии и ее легализации, говорит о том, что большевики и на этом этапе своего существования
могут быть идентифицированы как несистемное политическое
формирование.
То же можно сказать и о лагере демократических сил в годы
перестройки, поскольку участие в выборах в сложившихся на тот
период условиях позволило им противопоставить Советы, в ряде
которых демократы получили большинство, партийным комитетам
и «консервативным» Советам и тем самым, используя и последовательно преобразуя Советы как основные системообразующие органы, уничтожить и власть КПСС, и советскую общественную систему в целом. Важно также заметить, что демократические образования периода перестройки не ограничивали свою деятельность тактикой участия в легальной политической борьбе на уровне Советов,
они продолжали придерживаться тактики гражданского неповиновения. Об этом свидетельствует «Программа действий - 90», разработанная Российским демократическим форумом (РДФ) в начале
1990 г.
С одной стороны, в Программе указывалось, что тактика участия в выборах в Советы принесла в ряде случаев победу демократическим силам и дальнейшее участие их в работе советских и н63
ститутов создает условия для эффективного слома остающихся бастионов «неофеодально-неокрепостнической системы» 98. С другой
стороны, РДФ обозначил и приверженность другой тактике - гражданского неповиновения. В «Программе-90» демократической общественности в тех регионах, где местные Советы находятся под
контролем «старых, реакционных сил», рекомендовалось проводить «революционную политику раскрепощения и демократизации» посредством организации массовых акций (митингов, демонстраций, пикетирований, забастовок, кампаний гражданского неповиновения, захватов партийных помещений и т.п.) 99. Использование демократическим движением Советов для борьбы с самой советской системой, а также иных способов разрушения этой модели
общества позволяет утвердительно ответить на вопрос о сохранении демократическим движением в годы перестройки своего несистемного статуса.
Анализ деятельности большевиков в период между первой
русской революцией и первой мировой войной, тактики демократических сил в годы перестройки по вопросу участия в выборах в
органы государственной власти позволяет обозначить те условия,
при наличии которых становится возможным изменение политическим образованием своего несистемного статуса: 1) принятие тех
правил политической игры, которые предлагает существующая система ; 2) переход от скрытого политического поведения (или преимущественно скрытого) к открытому (преимущественно открытому) ; 3) превращение одной из тактических задач (участие в выборах в органы власти данной системы) в стратегическую.
§ 3. Консерватизм, реформизм, радикализм в системном измерении
Имеются в виду предлагаемые системой способы и условия институционализации, каналы «выплеска» потенциально или реально
опасных настроений, безопасные для существования данной системы.
Этот фактор имеет значение только в системных политических
ситуациях. В межсистемных ситуациях всякая оппозиция, в том числе
несистемная, как правило, легализуется. Такое положение объясняется
тем, что в межсистемной ситуации власть не способна реализовать
свою функцию государственного принуждения в силу своей делегитимизации, в то время как бывшие несистемные политические образования сами становятся контрвластью.
64
Рассмотрев возможность типологии политических образований с позиций системной теории и обозначив некоторые классификации, связанные с этой типологией, обратимся к классификации политических формирований по типу осуществляемой ими политики. Как и в предыдущих случаях, эта классификация должна
входить в качестве частного момента в системную типологию и соответствовать основному критерию типологизации. Как правило, в
политической и исторической науках выделяют консервативный,
реформистский и радикальный типы политики.
В современном обществоведении отсутствует однозначное
толкование консерватизма. Существуют различные подходы к его
определению, по-разному определяется поле его применения, его
социальные и политические функции и т.д. 100 Оставляя за рамками
нашего исследования анализ различных представлений о консерватизме, попытаемся рассмотреть его с точки зрения заявленной м етодологии.
Возможность интерпретации феномена консерватизма в свете теории систем имеет под собой достаточные основания, обусловленные механизмом развития общественных систем. Как отмечается в системных исследованиях, для систем свойственно поддержание динамического равновесия или гомеостаза, если пользоваться терминологией, применяемой в биологических науках. Такое динамическое равновесие подразумевает поддержание параметров системы в определенном диапазоне, при котором только и
возможно ее функционирование 101.
Необходимость поддержания гомеостаза как необходимого
механизма существования системы позволяет заключить: любая
общественная система консервативна, допуская лишь количественные изменения своих параметров, причем в конечных пределах 102,
обладает неустранимой тенденцией к собственной стабилизации
наряду с другой, также неустранимой тенденцией к развитию в
пределах данного качества. В этом смысле обе указанные тенденции представляют собой сущностные свойства любой общественной системы. Отметим, что эти тенденции не только взаимоисключают и взаимодополняют друг друга, но и взаимопереходят друг в
друга. Каждая из них имеет другую в качестве своего внутреннего
момента. Так, тенденция стабилизации системы подразумевает не
только сохранение status quo, консервацию существующего положения вещей, но и не исключает возможности развития системного
качества для поддержания существующего порядка. С другой стороны, тенденция развития также не беспредельна. Она ограниче65
на рамками существующего системного качества и, следовательно,
своим внутренним моментом содержит тенденцию к стабилизации. Обратим также внимание на то, что по мере «насыщения»
данного качества, когда дальнейшее развитие возможно только посредством выхода за его границы, тенденция к развитию этой общественной системы все более трансформируется в консервативную благодаря тому, что содержит ее в качестве своего внутреннего
момента.
Такой подход позволяет выдвинуть следующие предположения. Тенденция к стабилизации системы, ее основных подсистем и
элементов в политической реальности может быть выражена определенным общественно-политическим течением, преобразующим
эту потребность в конкретные политические образы и формы. Основная функция этого течения, если исходить при этом из потребностей данной системы, состоит в сохранении системного качества, защите его как от опасных иносистемных влияний, так и от
чрезмерного реформирования. Такое идейное или общественнополитическое течение в силу выполняемых им функций в конкретной системе имеет смысл обозначить понятием «консерватизм».
Можно также предположить, что всякая общественная система,
имеющая относительно развитые политические институты и идеологическую подсистему, обладает своим собственным «консерватизмом»103. Следовательно, все «консерватизмы» имеют как общие
черты, обусловленные их ролью в общественной системе, так и отличительные признаки, связанные, с одной стороны, со спецификой конкретной общественной системы, а с другой - с национальными, региональными, историческими особенностями развития
общественных процессов.
Многие специалисты, исследующие консерватизм с разных
методологических позиций, указывают на традицию как на основное смыслообразующее начало консерватизма любого типа, как на
важнейшую составляющую его доктрины104. В современных исследованиях традиция понимается как «сохранение и развитие всего
ценного, что было накоплено тем или иным народом за всю его историю, и реконструкция политических институтов в соответствии с
этими культурно-историческими ценностями» 105. Осмысление консерватизма с точки зрения выбранной нами методологии также
требует рассмотрения традиций в системном измерении, что возможно на основе их определенного структурирования.
В свете теории систем традиции имеют по меньшей мере два
уровня. На первом уровне они предстают как системные традиции.
66
Любая общественная система в соответствии со своим качеством
вырабатывает собственные ценности в отношении организации
экономической, социальной, политической, духовной жизни. Эти
ценности играют существенную роль в процессе репликации системных элементов и отношений. Они нуждаются в сохранении, накоплении и передаче новым поколениям для сохранения жизнеспособности самой системы. Эти системные ценности и становятся
содержанием тех традиций, сохранение и ретрансляция которых
является основной функцией консерватизма. Существование системных традиций и их защита соответствующими консервативными
формированиями указывает на различия типов консерватизма. Так,
для доктрины консерватизма, функционирующего в зрелой рыночной (буржуазной) общественной системе, характерны идеи незыблемости рыночного хозяйства, института частной собственности,
правового государства, института разделения властей и т.д.
Если исходить из положения о том, что каждая общественная
система обладает соответствующим типом консерватизма, то представляется очевидным, что консерватизм был присущ и советской
системе и отстаивал совсем иные системные ценности. Поиск советского консерватизма имеет некоторую специфику. Во-первых,
самим своим рождением эта общественная система обязана леворадикальной силе - партии большевиков, ставшей в конечном итоге
ядром системы. В соответствии с этим установившаяся система являлась отрицанием всех предыдущих этапов развития России. Дореволюционная политическая и социокультурная традиция была в
значительной степени прервана 106. Преемственность традиций признавалась лишь в отношении революционно-освободительного
движения и соответствующей части культурного наследия.
Однако по мере своего развития революционная Россия приобретала свои, свойственные данному системному качеству традиции. Как заметил известный немецкий исследователь консерватизма Г. Рормозер, «даже завзятый революционер ... становится
консерватором в обществе, которое все дальше и дальше революционизируется … победоносная революция тоже должна стать
консервативной, чтобы утвердить и защитить свои завоевания» 107. О
возможности трансформации «негативной традиции» в «традицию
позитивную» писал также Е. Шацкий108.
Тем не менее сложность поиска консервативной идеологии и
движения в советской системе заключается еще и в том, что мы
имеем дело с монистической системой, когда существовала одна
партия, выполняющая как политические, так и собственно государ67
ственные функции. Характерными признаками этой системы являются запрет на создание альтернативных коммунистической партии политических групп, преследование всех иных идеологий. Таким образом, поиск консервативной идеологии, тем более движения в советской системе в их чистом виде является делом сложным.
Между тем советской системе так же, как и буржуазной, присуща
консервативная составляющая. Любая общественная система содержит консервативное начало, и созданная большевиками система не является исключением. Согласимся с мнением А.А. Галкина,
что этот консервативный момент связан с накоплением и передачей накопленной информации 109. Соответственно, чем больший
временнóй отрезок существует данная общественная система, тем
больший объем информации она накапливает и тем большие условия она создает для развития своей консервативной составляющей.
В рамках данного исследования мы не преследуем цели всестороннего изучения советского системного консерватизма. Для
нас достаточно лишь обозначить основные вехи его становления и
развития. Очевидно, что формирование советского консерватизма
началось сразу после октябрьской революции 1917 г. Так, выступающие с позиции превращения «войны империалистической в
войну гражданскую» большевики, сразу же после завоевания власти, стали революционными оборонцами. Из силы, дезорганизующей и разлагающей царское самодержавие, а затем власть Временного правительства, их силовые структуры, экономические и социальные устои общества, они превратились в силу, организующую
новую власть, новый экономический и социальный порядок. Следующим шагом на пути формирования советского консерватизма
стал отказ от идеи мировой социалистической революции и замена
ее доктриной построения социализма в одной стране 110. Это изменение означало смену приоритетов в развитии советской системы,
поскольку взятая на вооружение идея подразумевала в большей
степени сохранение, нежели экспансию системы вовне.
Дальнейшее развитие советского консерватизма было связано
с укоренившимся в 70-80-е гг. ХХ в. в СССР мнением, что в стране
построен «развитой социализм». Само появление этого понятия
указывает на некоторую консервативную тенденцию: если социализм в основном построен, является развитым, то дальнейшее развитие может идти только по пути его совершенствования, устранения отдельных недостатков, дальнейшей гармонизации отношений
между системными элементами. В этой связи напомним известную
68
метафору Э. Берка, сравнивавшего консерватора с заботливым садовником, бережно убирающим опавшие и вянущие листья.
Интуитивно процесс становления и развития советского консерватизма улавливался и западными консерваторами. Так, известный западно-германский консерватор А. Гелен после ввода войск
СССР в Чехословакию в 1968 г. назвал советскую державу последним оплотом порядка в Европе 111, обозначив тем самым парадоксальную общность подходов к миропорядку идейных антагонистов
- коммунистического руководства Советского Союза и представителей западно-европейского консерватизма.
Обратим внимание, что институционализация советского
консерватизма произошла лишь в годы перестройки, когда часть
системных сил осознала опасность, идущую со стороны как размывающих устои советской системы реформ Горбачева, так и появившихся в результате этих реформ несистемных политических формирований. К консервативным можно отнести появившиеся в годы
перестройки такие организации, как Всесоюзное общество «Единство - за ленинизм и коммунистические идеалы», общество «Сталин», Большевистская платформа в КПСС, Объединенный фронт
трудящихся (ОФТ), Движение коммунистической инициативы
(ДКИ) и др.
Консервативным явлением можно назвать и отчаянную попытку членов ГКЧП в августе 1991 г. вернуть страну на прежний
путь развития. Вряд ли можно согласиться в данном случае с первоначальным мнением Г. Рормозера, считавшего гэкачепистов
близкими по духу фашистам 112. Действительно, пропаганда и основные документы ГКЧП практически не содержат апелляции к
социалистическим ценностям, что имело скорее всего не стратегическую, а тактическую направленность, поскольку социалистическая идеология к середине 1991 г. находилась в глубоком кризисе.
На суть защищаемых гэкачепистами ценностей указывают и предпринятые ими шаги - приостановление деятельности всех оппозиционных КПСС организаций при сохранении самой КПСС, запрет
оппозиционных антикоммунистических изданий и др. Основополагающий тезис путчистов о сохранении государства от разрушения
также вряд ли может быть интерпретирован как фашистская ценность, учитывая, что речь шла о сохранении именно советского государства. Таким образом, гэкачеписты по существу являлись защитниками базовых ценностей разлагающейся советской общественной системы, а сам путч - последней отчаянной попыткой спа-
69
сти эту систему от разрушающей ее антикоммунистической тенденции.
Обратим внимание, что позднее Г. Рормозер, сравнивавший
гэкачепистов с фашистами и писавший, что считать путчистов консерваторами «было бы не только извращением», но и смещением
«всех понятий политики и идеологии» 113, отмечал: «Ныне мы воспринимаем представителей предшествующей революционной эпохи в России как консерваторов, как бы нелепо это ни было» 114. Более того, он обнаружил нечто общее между коммунистамиконсерваторами и представителями западного консерватизма. Эту
общность он увидел в использовании коммунистами в СССР традиционных консервативных ценностей: сильной государственности,
принципа иерархии, а также авторитета в общественных отношениях115.
В целом же для советского консерватизма на всех этапах его
развития и функционирования приоритетными являлись незыблемость возникших после революции 1917 г. порядков, господство
государственной и коллективной форм собственности, сохранение
партийного руководства всеми сферами человеческого бытия, советской государственности и т.д.
Совсем иные идейные установки вдохновляли русских консерваторов на рубеже XIX-ХХ вв. Центральной идеей консерваторов этого типа было сохранение самодержавия как «палладиума
России», неприятие парламентаризма, принципа разделения властей и иных западных веяний 116. Таким образом, несмотря на все
различие идейных установок западного консерватизма, советского
консерватизма и русских консерваторов конца XIX – начала ХХ вв.
мы имеем дело с консерватизмом, но консерватизмом разных типов. Все три течения выполняли типологически сходные функции,
осуществляя защиту системных традиций.
Осуществляемая консерватизмом функция защиты системных
ценностей не является единственной объединяющей чертой, присущей консерватизму любого типа. Важно отметить, что, реализуя
свою системную функцию, консерватизм может апеллировать и к
другим ценностям, не являющимся для него в полной мере системными. Поскольку консерватизм, по определению, есть сила, осуществляющая тенденцию системы к стабилизации, то ему свойственно обращение к таким ценностям, как порядок, стабильность,
сильная государственность, державность, защита самобытного национального пути развития и т.д. Таким образом, в доктрине консерватизма обнаруживается более глубокий пласт защищаемых тра70
диций. Это национальные исторические традиции, которые в интерпретации теории систем могут быть охарактеризованы как надсистемные. Именно этот уровень традиций подразумевает сохранение консерваторами того ценного, что, по их мнению, было накоплено народом за всю его историю. В известной мере этот пласт
традиций лишен системной определенности. Тем не менее следует
иметь в виду, что консерваторы неизбежно осуществляют отбор
этих традиций в соответствии со своей системной природой или
интерпретируют их с «системных» позиций.
Обращение консерваторов к надсистемным традициям оказывает важное влияние на тенденцию сближения консерваторов различных типов. Однако степень этого сближения также зависит от
системной природы консерваторов и соотношения системной и исторической составляющих их доктрины. В качестве примера укажем на историю западного буржуазного консерватизма, становление которого шло посредством «включения» в него феодальноаристократического компонента 117. Адаптация традиционалистского, феодального по сути, консерватизма к условиям буржуазной
системы во многом объясняется той значительной ролью, которую
играли в его доктрине идеи возрождения сильной государственности, утраченной вместе с «ancient regime». Идейно-политическое
наследие Ж. де Местра, Л. де Бональда, Э. Берка, выступавших
против революционных изменений и видевших идеал в традиционном обществе (в большей степени это характерно для первых двух
мыслителей) 118, стало важной составляющей современного консерватизма, который стоит на страже общества, родившегося в результате революционных изменений, отрицаемых отцами консерватизма.
В доктрине советского консерватизма надсистемные традиции выражены явно слабее и превалирующее значение имеют собственно системные традиции, носителями которых являлись большевики до их прихода к власти в 1917 г. и созданная ими общественная система. И все же исторический пласт традиций этого типа
консерватизма выявить можно. Так, в годы перестройки в СССР
лидер неокоммунистической организации - Всесоюзного общества
«Единство - за ленинизм и коммунистические идеалы» Н.А. Андреева неоднократно указывала на ценность, подвергающуюся разрушению и требующую своей защиты, - историческую роль русского народа «в многоязычном братстве советских людей» 119. Лидер
«Единства» требовала также и активизации борьбы с троцкистским
«безнациональным интернационализмом»120.
71
Более четко второй уровень традиций проявился в деятельности ДКИ в годы перестройки. Наибольший интерес в этом отношении вызывает выработанный этим движением новый проект Программы КПСС, принятый на Московском заседании II Инициативного съезда коммунистов России 30 июня 1991 г. В этом документе
восстановление советской власти в стране напрямую связывалось с
борьбой против «главного замысла» империалистических держав лишения Советского Союза и России, как главной составляющей
союзного государства, мировой державности. Спасение «тысячелетней Российской государственности» от уничтожения в результате этого мирового заговора увязывалось с жизнеспособностью
коммунистических идей в России 121. На существование исторической составляющей традиций, отстаиваемых ДКИ, косвенно указывает и тезис доклада Т.Г. Авалиани - одного из лидеров этого движения - II Инициативному съезду (июнь 1991 г.). В своем выступлении он обращал внимание на то, что в условиях разрушения коммунистической государственности необходимо искать союзников
среди патриотических организаций, служителей различных конфессий, которые, как и сторонники ДКИ, выступают «за сохранение единого и неделимого нашего государства» 122. В свою очередь
некоторые представители традиционалистского консерватизма
также обозначили свою заинтересованность в совместных действиях с развивающимся советским консерватизмом. О возможности и
необходимости такого сближения говорил в начале 90-х гг. А. Проханов. По его мнению, в условиях всеобщего хаоса и разрушения
«российская компартия и национально-патриотическое движение
нуждаются друг в друге»123.
Характерно, что некоторая близость прослеживается и между
консерватизмом советского типа и буржуазным консерватизмом.
На это указывает, в частности, приводившееся выше мнение известного немецкого консерватора А. Гелена о советском вторжении в Чехословакию в 1968 г. В качестве другого примера можно
привести факты взаимодействия коммунистических организаций, в
первую очередь КПРФ, с так называемыми «демократамигосударственниками» в лице христианских и конституционных демократов в условиях политического кризиса 1992-1993 гг.124 Проявлением такого сближения стало участие и тех и других в совместных парламентских и непарламентских коалициях. Эти примеры
указывают на наличие в доктринах консерватизма различных типов
наряду с системными ценностями ценностей надсистемных (н ациональных, исторических), оказывающих большое влияние на по72
иск общей платформы, казалось бы, совершенно различных политических сил.
В то же время степень сближения различных консервативных
сил нельзя преувеличивать, тем более, что даже в рамках одного
типа могут наблюдаться серьезные расхождения. В известной мере
это объясняется сложной структурой как системных, так и надсистемных традиции. Как отмечает О.Б. Подвинцев, у представителей
одной и той же нации может быть совершенно различная система
идентификаций, ориентированная на различные формы национальной (например, русские), субнациональной (например, казаки)
и наднациональной (например, «советский народ») общностей. То
же можно сказать и о государственных формах. Любая из них, будучи осуществленной на практике, рождает определенную традицию, которая, в свою очередь, может стать основой для формирования той или иной консервативной по своим ценностям партии»125. В этой связи обратим внимание на то, что сформировавшиеся в годы перестройки организации советского консерватизма
апеллировали к разным традициям, сложившимся в советское время. Так, представители ОФТ и ДКИ считали, что советское общество должно вернуться к ценностям и институтам досталинского периода, которые «из-за всепроникающего действия мелкобуржуазной тенденции», бюрократических извращений 30-х – 80-х гг. были
существенно деформированы126. В противоположность этому
«Единство» и Большевистская платформа в КПСС, всецело ориентировались на политические институты и отношения, сформировавшиеся в годы сталинизма.
Выше мы рассматривали состояние консервативных образований преимущественно в соответствующих им системных условиях, в которых они осуществляют функцию стабилизации системы.
Однако существуют исторические ситуации, когда данная функция
консерватизма бывает не востребована, например при становлении
новой общественной системы. Они характеризуются таким состоянием системы, когда системные изменения уже произошли, старая
система разрушена и развитие общественного организма осуществляется на основе нового системного качества. Рассмотрим, что в
этих условиях происходит с консерватизмом. Процесс становления
системы требует выяснения судьбы сразу его двух типов. Вопервых, выясним, каково место и роль в новой общественной системе того консерватизма, который защищал исчезнувший порядок,
разрушенную общественную систему. Во-вторых, следует рассмотреть состояние «нового консерватизма», чье рождение связано с
73
институционализацией новой системы, формированием новых системных ценностей и необходимостью их защиты. Очевидно, в новых условиях роль консерватизма, который выполнял стабилизирующую функцию в прежней системе, кардинальным образом меняется. Он оказывается в инородной, иносистемной среде и в силу
этого не может выполнять функцию стабилизатора устанавливающейся или уже установившейся системы. В сложившихся условиях
он вынужден играть совсем иную роль, не консервативную по своей сути.
Для анализа этой новой роли бывшего системного консерватизма с позиции системной теории обратимся к исследованию Е.
Шацкого, одного из первых обратившего внимание на проблему состояния консервативных формирований в иносистемной среде. Согласно его трактовке, следует различать собственно консерватизм и
архаизм. Первый является силой, поддерживающей status quo и появляющейся тогда, когда «существующий порядок начинает испытывать тотальную угрозу, но еще существует и кажется тем, кто его
защищает, жизнеспособным». Консерватизм способен превратиться
в архаизм, когда защищаемый им порядок разрушен и его возрождение требует «исправления» существующего порядка вещей. Таким образом, главной целью архаизма становится не сохранение, а
исправление или изменение существующих отношений с целью
возвращения того идеализируемого прошлого, которое составляет
суть его традиции. Как справедливо заметил Е. Шацкий, анализируя различия консерватизма и архаизма, «одно дело - консервация,
другое - реставрация»127.
Принимая этот тезис, проблему существования консерватизма
в условиях появления другой общественной системы с позиции избранной нами методологии исследования рассмотрим следующим
образом. Смена общественной системы делает консерватизм,
функционировавший до этой смены, несистемной по своей природе
силой. В соответствии с этим новым качеством консерватизм способен принять статус «непримиримой» несистемной оппозиции,
отвергающей как существующую власть, так и рождающиеся новые
системные отношения в целом. Тем самым из стабилизирующей
силы эти политические формирования в изменившихся условиях
становятся радикальными, из системного консерватизма - консерватизмом несистемным, который, как было уже отмечено, применительно к данной общественной системе консерватизмом уже не является. Такие сдвиги происходят в обществе каждый раз, когда рушится старая система и на ее месте формируется новая.
74
В качестве примера обратим внимание на изменение статуса
коммунистических организаций в России в начале 90-х гг. ХХ в.
После событий августа-декабря 1991 г. советский консерватизм
был вынужден функционировать в непривычной для себя ситуации
становления иной общественной системы. В этой иносистемной
среде советские консерваторы оказались в позиции архаистов, если
пользоваться терминологией Е. Шацкого. Некоторые организации
советского консерватизма, отстаивающие идеи возрождения советского государства и воссоздания коммунистической партии авангардного типа, приняли статус несистемной политической оппозиции, отрицая как существующую власть, так и становящуюся общественную систему. Некоторые из этих организаций сохраняют этот
статус и в настоящее время. Однако это совсем не означает, что несистемный консерватизм (архаизм) не может интегрироваться в
существующую общественную систему. Такая тенденция теоретически допустима и, более того, неоднократно имела место в историческом процессе.
Наиболее отчетливо она прослеживается в политической
жизни Западной Европы и США. Так, классическая консервативная
мысль, возникшая в результате неприятия Великой французской
революции, как аристократическая реакция на нее, проделала за
200 с лишним лет значительную эволюцию, вписываясь в современную политическую ситуацию 128. Тем самым традиционалистская разновидность консерватизма в Западной Европе успешно интегрировалась в существующую систему и со временем стала играть
важную стабилизирующую роль. Как отмечает П.Ю. Рахшмир,
«главным итогом его эволюции можно считать тот факт, что из
альтернативы либерально-демократическим ценностям и институтам он превратился в корректировку к ним. Основные разновидности консерватизма, либерально-реформистский и традиционалистский, на рубеже ХХ-ХХI столетий выступают в качестве стража либерально-демократической системы»129.
В определенной степени тенденция интеграции в современную российскую общественную систему присуща и советскому
консерватизму, а точнее, той его части, которая, сохраняя ностальгию по ушедшему советскому времени, не отвергает однозначно
произошедших перемен. В известной мере такая позиция характерна для КПРФ. Ее проявление можно найти в защищавшейся КПРФ
позиции «государственного патриотизма». Уже на II Чрезвычайном
восстановительно-объединительном съезде партии в феврале 1993
г. отмечалось, что в современной России нет возможности для ре75
волюционного противостояния власти, предлагаемого леворадикальными политическими формированиями 130. Отвергая революционный путь реставрации советских порядков, КПРФ взяла на вооружение тактику объединения «всех народно-государственных патриотических сил» и людей, «мыслящих национально и действующих государственно» (курсив мой. - Д.К.)131. Характерно, что более радикальные коммунистические организации в России крайне
негативно оценили ориентацию КПРФ 132.
В соответствии с идеей «государственного патриотизма» в
программе КПРФ, принятой в 1995 г., указывалось: «Защита национально-государственных интересов России органически сливается сегодня с борьбой против колониального порабощения и
контрреволюции, за социализм и советские формы народовластия»133. Тем самым в своей деятельности КПРФ исходит из идеи
единства борьбы за социализм и целостность российского государства, взятого вне зависимости от его исторического типа. Эти аспекты программы КПРФ сближают ее с системной оппозицией.
Характерным показателем эволюции позиции КПРФ является также положение ее программы, указывающее на необходимость добиваться поставленных целей «всеми законными средствами» 134.
Как справедливо отметил В.Б. Пастухов, консерватизм КПРФ - «такое же полноправное дитя эры преобразований, как и демократическое движение, но его костяк составили те «новые русские», которых охранительный инстинкт заставляет маскироваться «под старину», цепляться за кажущиеся надежными старые лозунги и правила политической (экономической, социальной, любой другой)
игры». «Мимикрия под коммунистическую ортодоксальность, - отмечает далее В.Б. Пастухов, - единственно возможная форма политического существования для КПРФ»135.
Подобные изменения статуса несистемного консерватизма
характерны и для других посткоммунистических стран. Анализируя
консервативную тенденцию на Украине, В. Шилов пришел к выводу, что в «социалистическом консерватизме» посткоммунистической Украины обозначилось реформистское направление. При
этом, как отмечает исследователь, наблюдается процесс постепенного перехода этого «социалистического реформистского консерватизма» в левый либерализм 136. Таким образом, можно констатировать, что советский консерватизм, а точнее, одна из его составляющих, оказался способным к интеграции в посткоммунистическую систему, построенную на основах рыночной экономики и
приоритете частной собственности. В то же время очевидна и дру76
гая тенденция - переход части последователей советского консерватизма в левую несистемную оппозицию и сохранение на ближайшую перспективу этого статуса.
Как уже отмечалось, проблема существования консерватизма
в условиях институционализации новой системы имеет и другой
пласт, требующий анализа специфики функционирования и перспектив развития того консерватизма, функцией которого является
защита новых системных ценностей и отношений. В отличие от
консерватизма, доставшегося в наследство от предыдущей системы,
этот новый консерватизм функционирует в системной среде. Однако, как и в отношении несистемного консерватизма, следует зам етить, что в специфических условиях становления новой системы
функция нового (системного) консерватизма остается по большей
части невостребованной. Причиной этого является то обстоятельство, что общественные ценности и институты, которые должны
стать содержанием защищаемых данным консерватизмом традиций, находятся в стадии становления или вообще не появились. В
этих условиях более значимой задачей новых системных образований является создание и развитие недостающих элементов системы, уничтожение несистемности, доставшейся в наследство от старой системы, чем проблема стабилизации системы. Таким образом,
рассматривая место и роль системного консерватизма на этой стадии развития системы, следует отметить, что о нем можно говорить
условно, лишь как о протоконсерватизме.
Возвращаясь к проблеме функционирования консерватизма в
иносистемной среде, нельзя обойти вниманием также и такие п олитические ситуации, в которых новая общественная система начинает формироваться как своего рода «теневая система» при сохранении доминирующего положения старой общественной системы, в первую очередь, в политической сфере. В таких условиях «будущий» консерватизм, защищающий системные ценности еще не
господствующей общественной системы, а потому находящийся в
процессе становления, также является консерватизмом несистемным. Как и архаизм, он имеет два пути своего развития в иноси стемных условиях. Первый связан с конфронтационной тенденцией,
с неприятием власти и существующих общественных отношений. В
этом случае этот «будущий» консерватизм оказывается на радикальных позициях и вместо идеи стабильности и порядка вынужден
прибегать к идеям изменения и радикального отрицания. Придерживаясь этой тенденции, несистемный консерватизм на этапе
борьбы со старой системой, как правило, выступает совместно с
77
другими несистемными формированиями, разделяя их общую цель
- свержение существующего строя. И только со сменой общественной системы, после того, как новые отношения укрепились и на
первый план выходят задачи сохранения достигнутого, сбережения
и развития новых системных ценностей, он становится способным
осуществить свою консервативную функцию.
Обозначая эту тенденцию, не следует забывать, что любой
консерватизм имеет два уровня традиций. Этот фактор играет важную роль и в данной анализируемой ситуации. Если другие несистемные силы, борясь с системой, способны уничтожить и обслуживающее ее государство, правомерно находя в нем один из системообразующих элементов, то несистемный консерватизм, в целом
разделяя радикальные установки своих союзников, в то же время
более болезненно реагирует на тенденции, разрушающие государственность. При этом гибель данного типа государственности нередко воспринимается им как слом государственности вообще. И
чем сильнее натиск радикальных сил на государственные институты существующей системы, тем более этот несистемный консерватизм дистанцируется от лагеря несистемной оппозиции и в ряде
случаев способен на диалог с существующей властью. Ярким примером такого рода позиции является деятельность таких членов
антикоммунистического движения «Демократическая Россия»
(«ДР») в 1990-1991 гг., как христианские демократы и конституционные демократы.
Первоначально эти организации активно поддерживали политику «ДР» как отвечающую целям и задачам этих партий. Так, анализ программных установок периода перестройки христианских
демократов показывает, что основными направлениями борьбы
признавались ликвидация монополии КПСС на власть, становление
парламентской демократии, закрепление демократических свобод,
требование перехода к рыночной экономике и т.д. 137 В программе
РХДД коммунизм объявлялся «мировым злом, нацеленным на духовную погибель человечества» 138. Тем самым и христианские демократы, и конституционные демократы, обозначили себя как несистемную оппозицию существующей советской общественной
системе, что логично привело их в антикоммунистическое, антитоталитарное движение «Демократическая Россия». Однако по мере
разворачивания борьбы этого демократического движения с КПСС
и олицетворявшейся с ней системой обнаружилось существенное
противоречие между официальной позицией «ДР» и мнением
РХДД и КДП (ПНС). Усиление этих противоречий было связано с
78
участием «Демократической России» в межреспубликанской коалиции «Демократический конгресс», созданной в январе 1991 г.
при активном участии «ДР» и объединившей демократические и
националистические организации, действующие на территории
СССР. «Демократический конгресс» ставил своей целью уничтожение Советского Союза и формирование на его территории независимых национальных государств139.
Ответом на этот шаг стало заявление ряда коллективных членов «ДР», в частности РХДД, КДП (ПНС), ДПР, Российского союза
молодых христианских демократов, в котором резко критиковалась
официальная позиция «Демократической России». «Борьба с коммунистическим режимом, опустошающим нашу Родину, - говорилось в заявлении, - не должна означать борьбу с государством как
таковым. Мы желаем смены политического режима, а не разрушения государственности, ибо осознаем, что под ее обломками погибнут и правые и левые... наша позиция - это борьба с коммунистической идеологией и тоталитарным режимом, но не путем ликвидации государственности» 140. Вслед за заявлением от 14 апреля
1991 г. последовало и организационное дистанцирование его подписантов. В рамках «Демократической России» был создан конструктивно-демократический блок «Народное согласие» («НС»). Новый блок объявил своей целью борьбу с монополией КПСС, с одной
стороны, и «леворадикальной стихией развала»- с другой141. Создание блока фактически привело к расщеплению единого демократического движения на два течения. Как отмечали сами участники
нового блока, в «ДР» сформировалось течение леворадикального
толка, выступающее за разрушение государства, и конструктивнодемократическое, отстаивающее идею сохранения единого союзного государства142. Продолжение политики «ДР» на развал единого
союзного государства привело к выходу в ноябре 1991 г. членов
блока «НС» из этого широкого движения демократических антикоммунистических сил.
Объясняя причины выхода РХДД из этого движения, лидеры
христианских демократов В. Аксючиц, Г. Анищенко, И. Константинов отмечали, что наряду с превращением «ДР» в большевистскую по сути организацию их не устраивает также то, что «по основному вопросу политики - государственному устройству - они
(«агрессивно-послушное большинство» движения. - Д.К.) скатываются к известному принципу «все разрушим до основанья, а затем...» Вся их деятельность была направлена на искусственное расчленение и государства и Русской православной церкви... Главным
79
для них оказался не демонтаж коммунистического режима как такового..., а разрушение государства как такового» 143. После завершения развала СССР позиция «НС» в отношении «Демократической России» и новой российской власти стала еще жестче. Так, ее
лидер В. Аксючиц отмечал: «События после августа (1991 г. - Д.К.)
показали, что курс Президента (Б.Н. Ельцина - Д.К.) ... это измена
национальным и государственным интересам России. ... Искусственный развал союзного государства стимулирует и развал России»144. В соответствии с этим создание СНГ признавалось РХДД
инструментом «дальнейшего и детального расчленения России» 145.
Тем самым христианские и конституционные демократы в условиях разложения и гибели советской системы проявили себя как несистемные консерваторы, которые, с одной стороны, всеми доступными им средствами боролись с коммунистическим режимом, а с
другой - не смогли принять ослабление российской государственности и распада СССР как геополитического образования, которое,
по их мнению, явилось преемником великой Российской Империи
и должно было стать основой для формирования нового единого
демократического государства.
Анализ деятельности РХДД и КДП (ПНС) в годы перестройки
показывает, что возможен иной вариант политического поведения
несистемного консерватизма грядущей общественной системы в
иносистемной среде. Он связан с тенденцией сближения несистемного консерватизма с системными политическими образованиями.
Такая тенденция исходит из двухуровневой структуры традиций и
проявляется в том случае, если удельный вес исторических, национальных традиций в доктрине этого несистемного консерватизма
выше, чем вес системных традиций. Такой дисбаланс характеризует
слабость «теневой системы», ее зависимость от господствующей.
При таком соотношении традиций несистемный консерватизм
предпочитает идти не на радикальное устранение существующих
общественных отношений и институтов, а постепенное их реформирование в нужном для себя направлении посредством договора с
властью. Очевидно, что такая позиция позволяет ему сблизиться с
системными силами. Несистемный характер такого консерватизма, с одной стороны, и приверженность к сохранению сильного государства - с другой, создают условия для постоянного лавирования
несистемного консерватизма между своими соседями слева и властью. В качестве примера такой ситуации можно назвать политические процессы в царской России конца XIX- начала ХХ в.
80
Рост капитализма, проявившийся в развитии торгового, финансового и промышленного капитала и соответствующих данной
общественной системе классов - буржуазии и пролетариата, указывает на то, что к началу ХХ в. капитализм в России превратился в
«теневую систему», существующую параллельно, рядом и внутри
господствующей, умирающей феодальной общественной системы,
наиболее прочно сохранившей свои позиции лишь в политической
сфере - в самодержавной форме правления. Такой уровень развития капитализма в России неизбежно вел к появлению новых социальных групп на политической арене, к созданию политических
партий, распространению новых идеологических течений, отвечающих новой системе. В данном случае нас интересуют только
буржуазно-консервативные политические организации и их взаимоотношения как с самодержавием, так и с буржуазнолиберальными силами. В качестве ведущей политической организации такого типа в России в начале ХХ в., вероятно, следует назвать октябристов.
С момента своего создания доктрина октябризма включала, с
одной стороны, комплекс этатистских идей, а с другой - либеральные требования личных свобод, формирования правового государства, развития частной инициативы и т.д. По существу эта доктрина
предусматривала возможность постепенного самореформирования
самодержавной власти при активной поддержке общественности в
направлении конституционной монархии и правового государства.
Отметим, что этатистские взгляды были важной составляющей
доктрины октябризма. Символично, что первый раздел программы
«Союза 17 октября» озаглавлен так: «Сохранение единства и неразделенности Российского государства». Октябристы исходили из того, что важнейшей их задачей является сохранение унитарного характера русской государственности, считая, что это является непременным условием укрепления внешней мощи и сохранения политической целостности России. Одновременно с этим октябристы
четко заявляли в своей программе о необходимости «коренного
преобразования нашего государственного строя на началах конституционных». Однако «коренное преобразование», по-октябристски,
должно было носить ограниченный характер и включало лишь требование осуществить те меры, которые были заложены в Манифесте 17 октября. Это проявилось, в частности, в резкой критике октябристами идеи созыва Учредительного собрания, которое, по их
мнению, «заключает в себе полный разрыв связи с прошедшим и
ведет к пересмотру таких начал нашего политического и общест81
венного быта, кои не могут быть поколеблены без тяжелого революционного потрясения всей страны».
В тех исторических условиях подобные идейные установки
фактически означали примирение октябристов с царским правительством. Так, в преамбуле Программы «Союза 17 октября» указывалось: «Новый порядок (установленный Манифестом 17 октября. - Д.К.)... налагает на всех, кто искренне желает мирного обновления страны и торжества в ней порядка и законности, кто отвергает одинаково и застой, и революционные потрясения, священную
обязанность... дружно сплотиться вокруг тех начал, которые провозглашены в Манифесте 17 октября... и оказать содействие правительству, идущему по пути спасательных реформ» 146. Такие программные положение нашли свое отражение и в политической деятельности октябристов вплоть до октября 1917 г. Свои цели в революции 1905 - 1907 гг. октябристы видели в противодействии как
революционной, так и реакционной пропаганде посредством разъяснения «действительного значения начал, провозглашенных в Манифесте 17 октября»147. Напомним, что члены «Союза 17 октября»
поддерживали репрессивную политику царизма, в частности введение кабинетом П.А. Столыпина военно-полевых судов, а также
приняли на своем II съезде резолюцию с осуждением революционного террора.
Став одной из ведущих политических сил в III и IV Государственных Думах, октябристы ввиду своего двойственного положения
(представители несистемного буржуазного лагеря и этатисты) играли роль буфера между властью и фракциями Думы, занимавшими
более левые, нежели октябристы, позиции 148. Эта двойственность
вела к тому, что в различных ситуациях та или другая составляющая
их политической доктрины оказывалась ведущей. Так, в ходе революции 1905 г. и вплоть до ноябрьской партийной конференции
1913 г. октябристы занимали проправительственную позицию. Как
отмечал В.В. Шелохаев, в ситуации, сложившейся после поражения
первой русской революции, октябристы «стремились наладить
прямую сделку с правительственным лагерем и одновременно вели
в откровенно черносотенной форме борьбу против революционнодемократического лагеря»149. Уступки самодержавия в ходе революции устраивали их, соответствовали пропагандировавшейся ими
идее мирной трансформации царизма в конституционную монархию при сохранении сильных позиций государственных структур в
России. Лишь к 1913 г. часть октябристов пришла к выводу о фак-
82
тической несостоятельности попыток реформирования царского
режима и необходимости смены высшей власти150.
Характерно, что и программа Республиканской либеральной
партии, возникшей на обломках октябризма после февральской революции 1917 г., наряду с усиленным (по сравнению с программой
«Союза 17 октября») блоком либеральных идей по-прежнему первым пунктом сохраняла тезис о единстве, могуществе и величии
Державы Российской 151. История партии октябристов весьма показательна в системном рассмотрении. Как считают А. и Н. Щербинины, у октябризма в тех исторических условиях было три перспективы: превратиться в самостоятельную и действенную политическую силу, пойти на сближение с реакцией или либерализмом 152.
Рассматривая трагедию октябризма как несистемного консерватизма, представляется правомерной мысль, высказанная А.Н. Медушевским, о месте и роли либерализма в условиях царской России: «Либерализм в России должен был считаться с отсталостью
страны и в силу этого был далек от классической модели. Не имея
поддержки широких слоев населения, он волей-неволей вынужден
был апеллировать к государству, просвещенной бюрократии, а следовательно, принимать соответствующие правила игры, главным из
которых являлось уважение монархического принципа. Речь шла,
таким образом, об особой позиции по отношению к монархическому государству, которое выступало, с одной стороны, противником
общества (когда нарушало права и свободы граждан), а с другой его союзником (когда выступало хранителем порядка и законности,
предпринимало демократические преобразования). Такая двойственная природа либерализма... на практике могла вести как к конфликту с монархическим государством, так и к компромиссу с
ним»153.
Заигрывание с самодержавием и принятие монархического
принципа, этатизм октябристов привели в конечном счете к тому,
что после свержения царского самодержавия «Союз 17 октября» не
смог стать силой притяжения буржуазных организаций, форпостом
на пути разрушения государственности и превратиться в системный консерватизм. С крахом октябризма образовалась ниша консервативной силы в формирующейся буржуазной системе. И по
причине того, что эта формирующаяся, избавившаяся от диктата
самодержавия буржуазная система подверглась отрицанию социалистической тенденцией, нишу консервативной буржуазной силы
была вынуждена занять партия русских либералов - конституционных демократов.
83
Вычленение типов консерватизма в соответствии с системным критерием ставит на иную основу сравнение конкретных консервативных течений того или иного периода в разных странах. В
современной политологической и исторической литературе нередки попытки сравнения западного и российского консервативного
наследия. Научная значимость такого сравнительного анализа не
вызывает сомнений. Однако без выявления системной принадлежности каждого из сравниваемых объектов результаты этого сравнения могут оказаться некорректными. Особенно часто подвергаются
компаративному анализу консерватизм конца XIX - начала ХХ в. в
Западной Европе (в первую очередь Англии) и консерватизм того
же периода в России в лице К. Победоносцева, Л.А. Тихомирова,
В.П. Мещерского и др. Как правило, результатом этого сравнения
является вывод о специфичности русского консерватизма, его слабой идентичности со сравниваемыми аналогами. Так, Н.Г. Щербинина, сравнивая британский и отечественный консерватизм начала
ХХ в., приходит к выводу, что каждый из них обладал важными отличительными чертами. Если британскому были свойственны
прагматизм, компромиссность, участие в двухпартийной системе,
то для его русского аналога - идеализм, бескомпромиссность, приверженность идеям государственности и антипартийности 154. Представляется, что выявленные отличия вряд ли носят характер национальных различий. Перечисленные Н.Г. Щербининой черты отражают разное системное содержание британского и русского консерватизма на рубеже XIX-XX столетий.
В системном контексте русские консерваторы конца XIXначала ХХ в. предстают как представители феодального консерватизма. Основной задачей русского консерватизма, в отличие от
британского аналога, была защита разлагающихся устоев традиционного общества, сохранение в стране самодержавного строя 155. Как
отмечает М.Н. Лукьянов, исследуя русский консерватизм кануна
первой мировой войны, «российский консерватизм … проявил себя
как антимодернизационная сила… Консерваторы в России выступили в качестве представителей докапиталистического порядка,
носителей феодально-патриархальных ценностей и стереотипов» 156.
Британский консерватизм конца XIX – начала ХХ вв. вполне адаптировался к рыночной общественной системе с ее политическими
отношениями и стал ее стабилизирующей силой. Без этого уточнения сравнение выглядит некорректным. Если же сравнивать консерватизм одного типа в его западно-европейском и российском
исполнении конца XIX – начала ХХ вв., то, скорее всего, следует
84
сопоставлять западный (британский) консерватизм с октябризмом
в России. Но такой сравнительный анализ возможен лишь при выявлении условий функционирования того и другого агента сравнения. Иными словами, в данном случае необходимо учитывать специфику деятельности консерватизма в системной среде (британский консерватизм) и иносистемной среде (октябризм). Только выявив это различие и факторы деформации консерватизма со стороны иносистемной среды, можно всесторонне рассмотреть общее и
особенное (включая и национальные особенности) в деятельности
различных отрядов консерватизма.
Анализ консерватизма в системной интерпретации позволяет
исследовать не только межтиповые отличия, обусловленные спецификой отстаиваемых консервативными силами системных ценностей, но и внутритиповые отличия. Речь идет о том, что каждый
тип консерватизма может содержать несколько разновидностей,
имеющих общую системную природу. Если подходить к проблеме
внутритиповых различий консерватизма обобщенно, то можно сказать, что они, как правило, связаны с отношением консерваторов к
наличному состоянию системы и к проблеме развития системы в
рамках существующего системного качества.
Рассмотрим разновидности консерватизма, возможные в рамках каждого из его типов, при введении критерия отношения к наличному состоянию системы. Первый из них можно охарактеризовать как «консерватизм status quo». Такой консерватизм, по определению, является системным, но его специфика состоит в том, что
он не только защищает системные ценности, но, что самое главное,
наличное состояние системы. Вполне очевидно, что такой консерватизм выполняет важную стабилизирующую функцию, препятствуя тенденциям, не только отрицающим данное системное качество, но и тенденциям, трансформирующим ее наличное состояние. В
этих условиях наличное состояние системы представляется консерваторам status quo идеальным или близким к идеальному.
В качестве примера, иллюстрирующего действие такого консерватизма, приведем цикличность американской истории в XVIIIXIX вв. Как отмечают исследователи-американисты, в истории
Америки XVIII-XIX вв. существовал трехчленный цикл, повторяющийся трижды (см. таблицу) 157.
Нарастание олигархических тенденций
Правление
олигархии
Борьба против
олигархии и количественное расширение буржуазии
85
1783-1789
Критический период
1789-1890
Федералисты
1816-1824
Эра доброго согласия
1848-1866
1824-1828
1866-1873
Радикальная реконструкция
1801-1805
Джеферсоновская
демократия
1829-1848
Джексоновская
демократия
1873-1877
Таким образом, прослеживается достаточно устойчивая закономерность, которая вероятнее всего корреспондирует с особенностями развития системы и господствующего социального класса.
На первом этапе цикла происходит формирование одной из групп
буржуазии и последующая концентрация ею политической власти.
На втором этапе артикуляция интересов этой группы приводит к ее
«капсуляции» (сосредоточению на реализации своих узких, клановых, интересов), что и выражается в олигархическом правлении. И,
наконец, третий этап характеризуется развитием других слоев господствующего социального класса, отчужденных пока от власти, их
борьбой за власть и, как следствие, демократизацией режима. Тем
самым фаза правления олигархии указывает на формирование консерватизма status quo, выразившегося в нежелании пришедших к
власти идти на дальнейшее развитие политических отношений и
демократизацию режима.
Заметим, что не всякая политическая ситуация порождает
консерватизм status quo. К таким ситуациям относятся ситуации
системного кризиса, когда нет политической силы, которая бы выступала за сохранение существующего порядка. В качестве примера
рассмотрим предреволюционную ситуацию в России. Status quo,
сложившийся накануне революционных событий 1917 г., не устраивал ни консерваторов, ощущавших процессы разложения отстаиваемых ими ценностей традиционного общества, ни либералов,
выступающих за углубление реформ, ни тем более социалистов158.
Самодержавие, вероятно, также не могло быть консерватором status
quo, имея в качестве постоянных раздражителей законодательный
орган, ограничивающий императорскую власть, и оппозиционные
царизму либеральное и революционное движения.
С позиций системного подхода можно обозначить и другие
разновидности консерватизма, отличающиеся друг от друга отношением к процессу развития данной системы. Как уже отмечалось,
всякая система содержит тенденцию к стабилизации, сохранению
86
и ретрансляции накопленной информации. Однако система подвержена и другой тенденции - развитию в рамках существующего
системного качества. Из анализа консерватизма status quo следует,
что когда существующее положение вещей меняется, то меняется и
отношение этой разновидности консерватизма к новому наличному состоянию системы, возникшему в результате действия тенденции развития. В новых условиях указанная политическая сила выступает за сохранение того состояния системы, которое она считает
идеальным или приближенным к идеалу, и находится в системной
оппозиции тем политическим силам, которые осуществляют тенденцию развития. Как отмечает И.Б. Сокольская, «попадая в силовое поле борьбы, консерватизм уже не тяготеет к центру политического спектра.... Он активизируется и, сопротивляясь переменам,
приобретает направление, противоположное вдохновляющим его
идеям. При этом нарушается основная функция консерватизма - сохранения, и он начинает выступать как сила противодействия изменениям»159. Таким образом формируется реакционный консерватизм.
Другая разновидность системного консерватизма, наоборот,
может исходить из необходимости не сохранения конкретного состояния системы, а защиты основных принципов ее функционирования, не являясь противником реформирования системы при условии, что оно не направлено на подрыв существующих системных
устоев, а повышает «иммунитет» системы в борьбе с противостоящими тенденциями и силами.
Классификация консерваторов по критерию отношения к наличному состоянию системы не является единственной, возможны
и иные классификации, которые также могут быть проведены в
рамках системной типологии. В связи с этим заслуживает вним ания классификация, предложенная К. Биденкопфом 160 и разделяемая частью исследователей. В соответствии с этой классификацией, как отмечает В. Шилов, наряду с реакционным консерватизмом,
консерватизмом status quo и реформистским консерватизмом моК «консерватизму status quo», действующему в посткоммунистической Украине, В. Шилов относит те коммунистические организации, которые хотели бы вернуться к апрелю 1985 г. (См.: Шилов В.
Указ. соч. С. 74.) Этот тезис спорен, поскольку само понятие status quo
подразумевает наличное состояние данной системы. Для «социалистического» же консерватизма, как называет его В. Шилов, сохранение наличного состояния неприемлемо. Поэтому идея возвращения общества
к апрелю 1985 г. указывает как на несистемный характер этого консер87
жет существовать деление на ценностных и структурных консерваторов. Если ценностные консерваторы, сохраняя верность принципам, готовы согласиться с изменением социальных структур, то
структурные занимают негативную позицию в этом вопросе161.
Различия в понимании проблемы защиты базовых ценностей
системы, а также реформирования системных отношений указывают на то, что в рамках консерватизма одного типа возможно сосуществование целого спектра политических партий и групп системно-консервативной ориентации: от консерваторов, мечтающих о
возвращении к некому прошлому состоянию системы, твердых защитников существующего порядка, противодействующих изменениям, до консерваторов, которые, хотя и сохраняют в своем идейном багаже в качестве основного постулата тезис о незыблемости
основ общественного порядка, тем не менее готовы идти на компромиссы и жертвовать второстепенным ради спасения главного.
Наличие различных типов в рамках системного консерватизма позволяет также сделать вывод о том, что по мере развития системы и соответственно пополнения системных ценностей консерватизм способен интегрировать чужие, ранее не присущие ему идеи
и ценности и выступать в качестве их стража. Разумеется, эти «чужие» ценности также должны носить системный характер. В этом
смысле вполне объяснимы изменения, произошедшие на протяжении XVIII-XX вв. в западном консерватизме. Так, длительное время
являясь соперником либерализма, в современных условиях консерватизм вобрал ряд основополагающих либеральных идей и, как отмечают исследователи западного консерватизма, стал последовательным защитником идей классического либерализма162.
Более того, на основе теории систем в отношении консерватизма можно предположить, что западный консерватизм, защищающий ценности общества, основанного на приоритете рыночных
взаимосвязей и института частной собственности, будет развиваться и дальше. Этот процесс, вероятно, будет связан не только с последующим усвоением либеральных идей, но и с присвоением и
защитой тех ценностей, которые отстаивает современная социалдемократия. Последняя наряду с консерватизмом и либерализмом
давно превратилась в системную силу, а следовательно, привносимые ею системные ценности со временем должны стать объектом
консервации.
ватизма, так и на необходимость более четкого определения его внутривидовых отличий.
88
Системная интерпретация консерватизма позволяет прояснить вопрос о настоящем и будущем российского консерватизма.
При этом следует учесть несколько факторов, уже отмечавшихся
выше: 1) уровневую структуру традиций, используемых в консервативных доктринах, 2) смену в ХХ в. в России трех общественных
систем и 3) возможность сосуществования системного консерватизма и несистемного консерватизма, воспринимающего данную
систему как иносистемную среду. В соответствии с этими фак торами представляется возможным выделить три типа консерватизма
в современной России: традиционалистский; советский; современный российский. Очевидно, что в условиях существующей общественной системы лишь последний является системным консерватизмом, выполняющим соответствующую функцию.
Кратко рассмотрим специфику этих трех типов. К традиционалистскому консерватизму, вероятно, можно отнести монархические организации. Они обращаются к традициям досоветской России, но по своим взглядам на экономические и социальные процессы традиционалистские консерваторы в современных российских
условиях ближе к системному консерватизму, чем к советскому. В
то же время ослабление государственности в результате событий
конца 80-х - начала 90-х гг. ХХ в., уход России из зон ее бывшего
влияния, утрата статуса супердержавы создавали условия для взаимодействия традиционалистского типа консерватизма с консерватизмом советским. Ослабление этого фактора с приходом к власти
В.В. Путина позволяет прогнозировать постепенную адаптацию
традиционалистского консерватизма к условиям современной российской общественной системы. На возможность такого исхода
указывает тот факт, что современные российские монархисты фактически полностью принимают основы экономической жизни общества, построенного на основе рыночных связей и приоритета частной собственности. Они не выступают за возвращение к экономическим основам феодального общества, в частности за возрождение корпоративной частной собственности, прикрепление крестьян к земле и восстановление внеэкономических форм принуждения. Как правило, современные российские монархисты ориентируются на восстановление и развитие института частной собственности и построение так называемого «народного капитализма»,
предполагающего законодательное закрепление равных возможностей для всех членов общества, создание своего рода «государства
собственников», благосостояние которого определяется богатством
граждан163.
89
То же можно сказать и о взглядах современных российских
монархистов на социальную структуру общества. Они выступают не
за воссоздание сословной структуры императорской России, а восстановление духовного влияния дворянства и духовенства в лице
Русской православной церкви на общество. Лишь в одном вопросе о политической системе общества - монархисты в определенной
мере сохраняют элементы несистемности, отстаивая идею реставрации монархического института. Однако и в этом случае о несистемности монархистов можно говорить с известной долей условности. Так, согласно программе одной из монархических организаций - Всероссийской партии монархического центра (ВПМЦ) она
выступает за восстановление наследственной монархии с передачей большинства властных полномочий, разделенных ныне между
различными ветвями власти, монарху. При этом следует иметь в
виду, что монархия в данном случае не является слепком российского самодержавия или абсолютистских режимов Западной Европы позднего средневековья, поскольку монархический принцип построения власти в России, отстаиваемый
ВПМЦ, предполагает
наличие Всероссийского Земского собора, который должен выполнять парламентские и представительные функции и тем самым ограничивать власть монарха. Иными словами, предусматривается
сохранение элементов системы разделения властей. Таким образом, несистемные тенденции ВПМЦ, как и других монархических
организаций, по вопросу об идеальной политической системе общества также незначительны.
Анализ платформы современных российских монархистов
указывает на тенденцию сближения традиционалистского консерватизма с системными политическими формированиями. В связи с
этим представляется правомерным вывод, сделанный Е.С. Дерябиной. Анализируя позиции монархических организаций конца 80-х начала 90-х гг. ХХ в., она отмечала, что для них характерна двойная
оппозиционность: «С одной стороны, отрицая ценности советской
системы, они входили в структуру несистемной оппозиции, с другой – всегда были и будут в оппозиции политическим силам демократической ориентации. Но данная оппозиционность в будущем
уже будет отражать системный характер, т.к., отвергая властные
институты парламентской демократии, они не отвергают в целом
системы, основанной на приоритете частной собственности»164. В
то же время этатистские идеи в идеологии современных российских монархических партий указывают на то, что адаптация традиционалистского консерватизма к современной общественной сис90
теме будет тем успешнее, чем скорее и сильнее обозначит себя тенденция усиления государственности в современной России.
Наряду с традиционалистским консерватизмом сохраняется
другой несистемный по своей сути консерватизм - советский. Как
уже неоднократно отмечалось в этой работе, выразителями этого
консерватизма являются коммунистические партии современной
России, в том числе КПРФ. Некоторые исследователи склонны
считать, что этот тип консерватизма является ведущим в современной России. Так, А. Рябов отмечает, что «достаточно долго знаменем российского консерватизма будет КПРФ. Причина здесь в том,
что дореволюционная политическая и социокультурная традиция
была в значительной степени прервана, а потому все усилия, имевшие целью выстроить новую политическую мифологию на образе
дореволюционной России, и связанная с этим кампания вокруг Николая II оказались абсолютно безрезультатными. В обществе не нашлось слоев, способных такую мифологию воспринять. Для современной России реальной традицией является советская традиция и в политическом, и в социальном, и в идеологическом плане.
Именно поэтому КПРФ объективно является консервативной партией. Другого консерватизма у нас сейчас нет и, видимо, быть не
может»165.
Другой известный исследователь А. Салмин также склонен
считать, что в постсоветских российских условиях КПРФ представляет собой консервативную альтернативу. «Избиратели коммунистов, - пишет А. Салмин, - психологически больше всего напоминают консервативные электораты западных стран. Что делать, если
нашим прошлым была революция, а дореволюционная Россия с
влиятельной Церковью, крепкой семьей, защищенной собственностью - для большинства сегодня образ отвлеченный. Коммунисты
начинают приписывать все эти ценности советской эпохе, даже
церквам поклоны бьют, впрочем - не крестясь»166.
Анализ современной российской общественной системы позволяет говорить о тенденции к появлению системного консерватизма. Первоначально на роль консервативной партии претендовала Партия российского единства и согласия (ПРЕС), созданная накануне выборов в I Государственную Думу. По мнению ее лидера С.
Шахрая, ПРЕС должна была представлять собой «в хорошем смысле слова консервативную политическую силу, которая будет поддерживать Президента в его реформаторских начинаниях» 167. На
своем I съезде, состоявшемся в феврале 1994 г., ПРЕС провозгласила себя «общероссийской консервативной партией – партией рос91
сийских провинций», альтернативной «Выбору России» 168. Осенью
того же года ПРЕС опубликовала «Консервативный манифест», в
котором указывала на необходимость при определении пути развития и проведении преобразований России исходить из ее традиций
и специфики, избегая чуждых схем169.
Консервативную эстафету ПРЕС подхватило движение НДР.
На своем VI съезде (апрель 1999 г.) оно приняла новую программу,
которая была охарактеризована одним из лидеров НДР, В.А. Рыжковым, как «консервативная революция» 170. В новой программе
подчеркивается, что наилучшим путем развития России является
развитие на базе традиций171. Как следует из этого документа, НДР
попыталось соединить системные ценности (принцип прав человека, политическую демократию, всевластие закона, принцип деловой свободы) и «исторический консерватизм народа России». К последнему, вероятно, следует отнести формулируемые НДР принципы сильного государства, духовного наследия и исторической памяти172.
К современному системному консерватизму России следует
отнести также и Консервативную партию России Л. Убожко (КПР).
Согласно программе этой организации основными ее принципами
являются «стабилизация, непререкаемость и святость закона, беспрекословное соблюдение прав человека, равенство возможностей,
основанное на конституции, опирающейся в свою очередь не на
пустые декларации вроде президентских указов или решений Верховного Совета России, а на реальную и конкретную силу, которая
стала бы реальным (вплоть до принуждения) гарантом осуществления Основного Закона государства – «Закон суров, но это закон!»173
Из цитаты следует, что в идеологии КПР достаточно четко обозначены те системные ценности, которые требуют защиты и дальнейшего развития. Как видно из их перечисления, мы имеем дело с защитой норм и ценностей общественной системы, основанной на
рыночных отношениях и примате института частной собственности. Одновременно в программе КПР наличествует указание на необходимость защиты того, что выше было охарактеризовано как
надсистемные традиции. Так, в частности, в программном документе консервативной партии указывается на неотвратимость наступления «консервативной революции», смысл которой «в жизни
по традиции». Согласно цитируемому документу «традиция - это
неписаный, но извечный образ жизни, который соблюдается всеми
живущими. Традиция - это как раньше жили, сейчас живут и дальше будут жить люди. Неписаный и неизреченный характер тради92
ция как образ жизни имеет только потому, что ее законы как бы
предшествуют государственным формам формирования жизни.
Консервативная жизнь существует сама по себе, не требуя ничьей
санкции на это. И если про нее мало кто знает, то это лишь в силу
того, что государство тщательно скрывает эти законы и их роль в
формировании жизни от своих граждан» 174.
Однако жизнь по традиции, с точки зрения КПР, совсем не
означает безупречного следования ей. «Консерватизм означает то,
что мы консервируем все лучшее, что нам остается от прошлого,отмечается в программном документе КПР, - ценности, принципы,
напутствия, ибо далеко не все, что подходило нашим родителям,
может подойти и нашим детям» 175 (курсив мой. - Д.К.). Вероятно,
следует предположить, что отбор ценностей второго уровня, требующих консервации с позиции КПР, связан именно с системной
составляющей традиций. Нелепо было бы полагать, что КПР готова
защищать такую российскую традицию, как, например революционаризм.
Подытоживая взгляды современных российских системных
консерваторов, следует признать, что системные традиции в идеологии консервативных партий в России проглядываются еще недостаточно четко, обозначены «пунктиром». В связи с этим многие
отечественные исследователи консерватизма с известной долей
скепсиса относятся к попыткам всевозможных политических формирований заявить о себе, как о консерваторах. Так, С.П. Перегудов
считает, что современный российский консерватизм руководствуется абстракциями: «Он питается даже не западной реальностью, ...
он бьет поклоны академическому консерватизму, застывшему,
замшелому, интересному лишь историкам политической мысли…
Поэтому будущее нашего консерватизма очень проблематично» 176.
Аналогичные идеи высказывались другими отечественными исследователями, в частности А. Салминым, В. Никоновым, О. Подвинцевым, А. Федоровым и др.177 Автор одной из статей вообще считает, что «на данный момент консерватизма как политического течения в России не существует и в ближайшем будущем вряд ли стоит
ожидать появление такового»178.
Разделяя точку зрения о недостаточной зрелости консерватизма этого типа в современной России, мы склонны полагать, что
вопрос о его будущем следует рассматривать сквозь призму тенденций развития современной российской общественной системы.
Следует иметь в виду, что речь идет о консерватизме в условиях,
когда формирование новых, аналогичных западным общественных
93
отношений продолжается. И поскольку процесс становления новых
экономических, социальных, политических и прочих отношений
еще не завершен, не закончено и формирование тех системных
ценностей, защита которых является основной функцией данного
системного консерватизма. Это указывает на незрелость современного российского консерватизма, на незавершенность процесса
его идеологического и организационного оформления. С другой
стороны, продолжающийся процесс институционализации системы
позволяет прогнозировать появление социального запроса на консервативные политические силы и консервативную идеологию по
мере становления и развития новой общественной системы, новых
системных элементов и отношений. Вполне объяснимо и обращение российского консерватизма к «академическому консерватизму», на что указывает С.П. Перегудов. Это обусловлено тем, что
формирующиеся экономические и политические отношения в России пока явно не соответствуют уровню и степени развития аналогичных системных отношений в странах Западной Европы и Северной Америки. Поэтому упрек Перегудова по поводу того, что современный российский консерватизм не питается «западной реальностью», может быть отнесен, скорее, к неразвитости российского капитализма, нежели к потенциалу самого консервативного
течения, формирующегося в России.
Российский консерватизм, являясь системообусловленным (в
том смысле, что возник в условиях длительного существования зарубежных аналогов, прошедших длительную эволюцию и имеющих
вековую историю), в настоящий момент действительно в большей
степени способен на копирование формы, чем на заимствование
западного содержания. Нельзя не отметить наличие еще одного существенного препятствия на пути становления российского консерватизма. Это современная политическая система России. Она не
позволяет политическим партиям реализовать выражаемые ими
социальные интересы на уровне «большой политики» в силу того,
что отсутствуют механизмы институционализированного воздействия партий на исполнительную власть или формирования той или
иной партией органов исполнительной власти.
Участие партий в выборах в Государственную Думу по партийным спискам также, по всей видимости, не говорит о том, что
партии в России имеют возможность выполнять свою основную
функцию - бороться за государственную власть и реализовывать,
при достижении властных рычагов, выражаемые интересы. Это
94
связано в первую очередь с незначительными прерогативами Думы,
в том числе и по формированию Правительства РФ.
Другими факторами, также оказывающими негативное влияние на формирование зрелого российского консерватизма, являются слабость гражданских институтов, отсутствие в России длительной традиции формирования либеральных и консервативных течений западного типа, ориентация на жесткие формы противостояния. Эти факторы в свое время не позволили сложиться полнокровному буржуазному консерватизму в России в начале ХХ в. Как отмечает П.Ю. Рахшмир, самодержавие в России, задерживая процесс
формирования гражданского общества, «ограничивало развитие
консерватизма вне собственно государственной сферы. По сути дела, самодержавие брало на себя все: и функцию охранительную, и
функцию реформаторскую, сковывая и развитие либерализма, и
консерватизма»179. Таким же «бюрократическим» оказался советский консерватизм.
Все эти факторы, безусловно, влияют на состояние современного системного консерватизма и свидетельствуют о его деформации, которая может проявиться как на идеологическом, так и организационном уровнях. Вероятнее всего, российское общество получит еще один вариант государственного, бюрократического консерватизма, но буржуазного по своему системному происхождению.
Можно в самом общем виде прогнозировать и содержание такого
консерватизма. По-видимому, ключевыми положениями его доктрины станут следующие: защита государственности от разрушающих тенденций, русская идея как инструмент удержания странового тела России от распада; связанная с ней идея державности; ряд
системных ценностей: рыночная экономика, гарантирование условий для развития частной собственности, соблюдение принципа
разделения властей при ведущей роли президентской структуры и
т.д. Таковы возможные тенденции развития консерватизма в современной России.
Интерпретация консерватизма с позиций теории систем позволяет нам перейти к анализу другого типа политики, обычно
именуемого реформизмом. В отличие от консерватизма, ориентированного на защиту системных ценностей и выражающего тенденцию стабилизации общественной системы, реформизм связан с
тенденцией направленного изменения системы в рамках существующего качества.
Как уже отмечалось, развитие системы предполагает количественный рост в границах системного качества, что означает не
95
только появление новых системных элементов и соответствующих
отношений между ними, но и процесс трансформации, который характеризуется переходом к иным формам и фазам функционирования системы, определенными изменениями в содержании, обновлением и видоизменением существующих системных связей и отношений. Таким образом, в любой общественной системе, если резервы ее развития не исчерпаны, есть поле для реформизма и соответствующих этой политике реформистских сил, которые исходят
из возможности и необходимости изменения наличного состояния
системы, определенной трансформации ее структуры и элементного содержания. В качестве примеров проявления реформизма назовем либерализм, выполняющий данную функцию в западной системе. Что касается советской общественной системы, то наиболее
ярко реформистскую функцию осуществляло в 50-60-е гг. ХХ в. течение в КПСС во главе с Н.С. Хрущевым, стремившееся придать
новый импульс социализму, не выходя при этом за его пределы.
Связь реформизма с тенденцией развития системы требует
прояснения вопроса о соотношении реформизма и системного консерватизма. С одной стороны, отличие консервативных и реформистских политических сил очевидно. Если первые стремятся стабилизировать систему и способны идти на реформы только тогда, когда этого требует сохранение устоев самой системы, то вторые нацелены на изменение системы, ее улучшение и оптимизацию ее
развития. С другой стороны, оба течения носят системный характер, а значит, отрицают революционные, ведущие к установлению
другой общественной системы, изменения. Как и консерватизм,
реформизм в иносистемной среде превращается в несистемную политическую силу, способен занять нишу несистемной оппозиции.
Таким образом, противоречия между реформизмом и консерватизмом носят не абсолютный, а относительный характер. В силу системного происхождения обоих течений между ними нет непреодолимой преграды. Более того, между политическими группами,
представляющими оба течения, возможны различного рода союзы и
коалиции, заимствования отдельных идеологических положений,
взаимообогащение, причем степень восприятия этих норм и ценностей может быть очень высокой. Примером является 200-летняя история взаимоотношений западного либерализма, выполняющего
функцию реформизма, и консерватизма.
Системная природа реформизма налагает определенные ограничения на характер его функционирования. Предлагаемые и
проводимые реформистами изменения имеют определенные огра96
ничения. По мере «насыщения» системы, т.е. максимального развития всех ее свойств, исчерпания возможностей развития в рамках
данного системного качества и достижения реформистами своего
идеала (или по мере приближения к нему), реформизм все более
утрачивает свою реформаторскую сущность и все более обнаруживает тенденцию к сближению и сращиванию с консерватизмом.
Этот аспект еще раз указывает на системное родство консервати вных и реформистских элементов системы, которое ярко проявляется также в исторических ситуациях, когда возникает угроза существованию самой системы. Тогда реформизм скорее идет на контакт
с консерваторами с целью защиты разрушающихся системных устоев и способен временно отказаться от предполагавшихся реформ.
Характерным примером такой ситуации является период с
февраля по октябрь 1917 г. в России, когда с политической сцены
ушел октябризм. В этих условиях наивысшего противостояния буржуазной и социалистической тенденций роль консервативной силы
вынуждена была взять на себя реформистская по сути, либеральная
по содержанию конституционно-демократическая партия. Однако
вместо буржуазных преобразований, которые должны были последовать после свержения самодержавного строя, кадеты были вынуждены обратиться к тем же средствам, что и царское правительство: «сначала успокоение, потом реформы».
Анализ динамики развития системного реформизма приводит
к выводу о том, что спектр политических партий и движений, его
составляющих, может быть довольно широким. Разница позиций
политических сил внутри этого блока весьма значительна. Так, если на одном полюсе обозначаются позиции консервативного реформизма, имеющего прозрачные границы с консерватизмом, то на
другом - позиции радикального реформизма, стремящегося к существенной переделке содержания системы в рамках существующего
качества и приближающегося по своим целям к радикализму. Этот
диапазон функционирования реформизма в известной мере зависит
от того, каковы резервы внутреннего развития у данной системы, а
также возможности достигать перемен, не меняя данного системного качества.
Реформистская политика предполагает действие политических сил в направлении реформ, причем таких, когда изменение
качества происходит в рамках той же сущности, в результате чего
система не превращается в иную, а лишь переходит из одного своего качественного состояния в другое 180. Как следует из такого понимания реформы, функцию системного реформизма в ряде случа97
ев может на себя брать не только собственно реформистская сила,
но и иная другая системная сила. В этой связи вновь обратимся к
проблеме взаимоотношений западного либерализма и консерватизма. Так, если реформистский консерватизм XIX- начала ХХ в.,
по мнению К. Манхейма, основывался на замене одних единичных
фактов другими единичными фактами 181 в ответ на инициативы либерализма, то в конце ХХ столетия западный консерватизм уже не
ограничивается частностями. По мнению П.Ю. Рахшмира, «его амбиции носят системный характер... Он уже не является лишь реакцией на вызов со стороны либералов-прогрессистов или радикалов,
наоборот, теперь они вынуждены реагировать на его инициативы»182. Таким образом, западный консерватизм вполне освоил и
реформистскую функцию.
Итак, реформизм предполагает, что реформы проводятся исключительно в рамках системы, т.е. не всякая политическая сила,
осуществляющая реформы, может быть охарактеризована как сила
системного реформизма. Выше уже отмечалось, что эту функцию
могут присвоить другие системные образования, например западный консерватизм или социал-демократия. Однако реформы могут
осуществляться также несистемными и межсистемными политическими формированиями. В этом случае проводимые ими преобразования ведут к размыванию и смене существующей общественной
системы. Наиболее ярко такое реформирование проявляется в переходные (межсистемные) периоды. Отличия межсистемного и несистемного реформирования от системного мы рассмотрим при
исследовании межсистемных политических ситуаций. Что же касается системного реформизма, то еще раз отметим, что проводимые им реформы направлены на оптимизацию функционирования
системы.
Еще одним типом политики наряду с консерватизмом и реформизмом является радикализм, или революционаризм. Попытаемся определить его место в структуре политических категорий в
свете теории систем. В современной научной литературе содержание понятия «радикализм» довольно размыто. С радикализмом связывают попытки тех или иных политических сил осуществить коренные изменения основных общественно-политических институтов или политической системы в целом183. Данная Г.И. Авциновой
социокультурная интерпретация феномена радикализма в целом
также находится в рамках этой парадигмы184.
Явления, охватываемые понятием «радикализм», требуют
своего структурирования. Наиболее распространенной в этой связи
98
является дифференциация радикализма на правый и левый 185. Такая
классификация радикальных течений вполне правомерна и указывает на специфику их социальных доктрин. В то же время она явно
недостаточна для более глубокого анализа радикализма. Так, если в
качестве примера брать буржуазную общественную систему, то, как
правило, в этом контексте праворадикальными называют монархические, фашистские организации и «правобуржуазное течение,
ориентированное на коренные изменения в интересах крупной
буржуазии»186. К леворадикальным силам преимущественно относят коммунистические и анархистские группы. К этому виду радикализма Г.И. Авцинова также причисляет националистические организации187.
С одной стороны, понятия «правый радикализм» и «левый радикализм» создают иллюзию некой симметричности. Первый воспринимается как «свое иное» второго и наоборот. Уже сам перечень сил, составляющих в буржуазной системе правый и левый радикализм, показывает, что это далеко не так. Степень радикальности, например, фашизма и коммунизма разная, несмотря на схожесть устанавливаемых ими политических режимов, структуры политических партий, атрибутики и т.д. Эту проблема частично затрагивалась в предыдущем разделе при рассмотрении вопроса о
системной и несистемной непримиримости.
Деление радикализма на правый и левый не дают достаточного основания для анализа степени радикальности политических организаций, отнесенных к одному виду. Так, к левому радикализму
зачастую относят коммунистические организации. Если рассматривать эту составляющую левого радикализма в условиях современной России, то становится очевидным, что одним и тем же понятием приходится обозначать как КПРФ, интегрирующуюся в современную систему, так и такие ортодоксальные коммунистические организации, как ВКПБ и РКРП. Таким образом, к силам левого радикализма относят политические формирования как системного характера, так и несистемного, т.е. политические силы, обладающие разной степенью радикализма в отношении системного
качества и системных ценностей.
С учетом этих обстоятельств необходимо так структурировать
радикальные политические формирования, чтобы учесть их различную системную природу. Инструментарий теории систем позволяет исследовать проблему радикализма не только с помощью
понятий «правый» и «левый», но осуществить дифференциацию
«радикализмов» на системные и несистемные. Оба лагеря радика99
лизма выступают за кардинальное, коренное переустройство общества (системы), но степень радикальности в том и другом случае
разная. Политические организации, отнесенные к системному радикализму, оставаясь в парадигме системности и не разрушая данного системного качества, в то же время способны существенно его
модифицировать, в том числе путем устранения некоторых системных элементов или кардинальной перестройки отдельных подсистем. Так, организации системного радикализма способны на существенную трансформацию политической подсистемы общества и
полную смену политического режима. Их радикальный проект направлен против стабилизации системы, и в то же время они явно
идут дальше в деле переустройства системы, чем силы системного
реформизма.
Если мы описываем системный радикализм, присущий буржуазной системе, то его наиболее экстремистской правой разн овидностью, вероятно, следует считать фашистские организации.
Левой же разновидностью этого радикализма, оказавшей существенное влияние на трансформацию капитализма, является социалдемократия. Нишу системного радикализма в советской общественной системе, скорее всего, занимал троцкизм. Как известно, Л.
Д. Троцкий, разделявший основополагающие идеи октябрьской революции 1917 г., выступал против стабилизации советской системы в границах СССР, подвергнув критике тезис, впоследствии принятый И.В. Сталиным, о возможности построения социализма в
одной стране и выдвинув концепцию «перманентной революции».
Многочисленные труды Троцкого, его сторонников и последователей позволяют оценить троцкистов как критиков сталинской модели социализма, но критиков системных188. Э. Мандел, например,
так оценивает советскую историю после смерти В.И. Ленина: «Советский Союз являлся посткапиталистическим обществом, замороженным на переходной стадии между капитализмом и социализмом в результате, с одной стороны, его международной изоляции
от наиболее развитых индустриальных стран и, с другой стороны,
негативных последствий бюрократической диктатуры во всех областях социальной жизни. Оно могло бы регрессировать в направлении капитализма. Оно могло бы, если бы власть бюрократии была свергнута политической революцией, сделать значительные шаги в направлении социализма»189.
Рассматривая специфику системного радикализма, нельзя не
отметить, что в силу своей системной принадлежности он способен
эволюционировать в направлении других системных сил, утрачивая
100
со временем свою радикальность. Этот процесс обусловлен тем обстоятельством, что, несмотря на радикальную установку по преобразованию существующего порядка, этот тип радикализма не выходит за рамки существующего системного качества, а значит, по мере исчерпания ресурсов развития системы эта радикальная позиция может трансформироваться в позицию реформистскую и со
временем даже вобрать идеи системных консерваторов. В качестве
примера рассмотрим историю социал-демократии в Западной Европе. После бернштейнианского разрыва в 90-е гг. ХIX в. с классическим марксизмом часть социал-демократии оказалась на позициях системной леворадикальной силы, выступая за всемерную демократизацию политической системы, внедрение производственной демократии, социального государства в противовес идее государства-ночного сторожа, за внесение изменений в отношения собственности и т.д.190 Однако по мере удовлетворения этих требований, повышения уровня жизни населения в Западной Европе, расширения политических прав трудящихся западная социалдемократия из системной радикальной политической силы все
больше превращалась в реформистскую. Как образно заметил исследователь западной социал-демократии Б.С. Орлов, «реформа и
социал-демократия - близнецы - братья»191.
В отличие от системного радикализма несистемный способен
коренным образом изменить не только властные отношения, политическую систему общества, элементный состав системы или фазу
ее функционирования, но и само системное качество, предлагая
или навязывая обществу иные системные ценности и ориентиры. В
этом смысле все несистемные политические формирования представляют собой силы несистемного радикализма.
* * *
Рассмотрев возможности теории систем в интерпретации политических процессов и явлений, подведем некоторые итоги. Анализ методологического инструментария теории систем говорит о
том, что тезис о неприменимости этой теории для исследования
переходных, кризисных, революционных состояний не имеет под
собой достаточных оснований. Релятивизация понятия «система»,
указывающая на возможность существования как системных элементов, так и несистемных, проявляющих себя в иной системной
среде как системные элементы, позволяет утверждать, что переходное состояние социума представляет собой некое равновесное
состояние системных и несистемных элементов, которые не просто
101
мирно сосуществуют друг с другом, но отрицают и противостоят
друг другу, обозначая тем самым конфликт двух систем, одна из которых разрушается, но еще не разрушена полностью, а другая находится в процессе становления. Иными словами, межсистемные состояния общества характеризуются одновременно системоразрушающими и системосозидающими тенденциями.
Попытка анализа политических институтов и явлений с позиций теории систем показала, что в системной интерпретации
власть представляет собой важный системный институт, берущий
на себя функцию взаимодействия с системными и несистемными
элементами «от лица всей системы». В силу этого именно власть
оказывается той силой, которая в обычных условиях функционирования системы является хранителем, защитником системных ценностей от всех отрицательных воздействий и в первую очередь от
разрушающей силы несистемных элементов и структур. Эта особенность властных институтов в свете теории систем представляется особенно значимой при анализе состояния власти в условиях
межсистемных политических ситуаций.
Важным следствием применения теории систем при анализе
политических институтов является также возможность создания на
ее основе типологии политических партий и общественнополитических движений. Взяв за основу критерий соответствия политических сил данному системному качеству, вполне логичной
представляется их дифференциация на системные, несистемные и
межсистемные. Такая типология способна вобрать в себя массу
классификаций, построенных по принципу отношения к наличному
состоянию общественной системы, к власти и т.д.
Попытка системной интерпретации таких явлений, как консерватизм, реформизм и радикализм, показала, что имеет место их
инверсия. Этот вывод представляется особенно актуальным в свете
изучения межсистемных политических ситуаций, в период существования которых, а также в постпереходные периоды возможны
различные метаморфозы политических сил. Приведем лишь некоторые примеры из истории политического развития России. Системная интерпретация консерватизма позволяет заключить, что
консервативная политическая сила в иносистемных условиях может представлять собой образец несистемного радикализма, выступая с требованиями кардинального преобразования существующего
общественного порядка. Такова часть коммунистического движения в современной России, представленная РКРП, ВКПБ, Большевистской платформой в КПСС. Другим направлением развития не102
системного консерватизма советского типа может быть его постепенная адаптация к новым условия существования и «встраивание»
в новую систему отношений. Эта тенденция присуща такой организации советского консерватизма, как КПРФ. При определенных условиях возможна также инверсия несистемного по своей сути консерватизма в консерватизм системный. В качестве примера укажем
на историю монархического движения в России, проделавшего путь
от консерватизма феодального (традиционалистского) типа начала
ХХ в. до современных монархических организаций, интегрирующихся в современную российскую общественную систему и потенциально способных трансформироваться в правое крыло системного консерватизма.
Одновременно часть организаций традиционалистского консерватизма в 80-90-е гг. ХХ в. обозначила тенденцию инверсии в
направлении правого системного радикализма. Такая эволюция
просматривается по ряду монархических и
националпатриотических организаций в годы перестройки, когда на смену
традиционалистской платформе православно-монархического движения «православие + монархия» пришла новая - «авторитаризм,
национализм, империя». Наиболее отчетливо эта эволюция проявилась в платформе созданного в марте 1990 г. «Народноправославного движения», в которое вошли Русская народная партия, Российский освободительный союз, а также некоторые группы
«Памяти»192. Завершением этого процесса можно считать появление таких организаций, как Русское национальное единство, Русская партия и других, исповедующих идеи национализма, национальной диктатуры, а не монархической государственности193.
В свою очередь, системный консерватизм подвержен инверсии
в направлении системного реформизма, беря под свою защиту ценности, выработанные реформистскими силами. Что касается самого системного реформизма, то он способен сближаться с консерватизмом, выполняя часть его функций, что связано с ограниченностью возможностей развития в рамках определенного системного
качества. Обе эти тенденции, учитывая неразвитость системных
элементов и отношений в современной России, являются, скорее,
делом будущего, чем настоящего. С другой стороны, системный радикализм по мере удовлетворения своих основных требований способен также эволюционировать в направлении системного реформизма или даже консерватизма. Такой путь проделала КПСС. Придя к власти как леворадикальная политическая сила, большевики по
мере упрочения своей власти со временем стали не только рефор103
мистской, но даже консервативной силой. Правда, на организационном уровне эта тенденция обозначилась лишь в годы перестройки.
Примеры различных инверсий можно продолжать. Однако
важно подчеркнуть, что понятия «консерватизм», «реформизм»,
«радикализм» в интерпретации системной методологии отражают
многогранность политического процесса и специфику деятельности
политических партий различных направлений в той или иной ситуации. Как уже отмечалось, проблема инверсии актуализируется
при исследовании межсистемных ситуаций, что связано с процессами системных изменений и соответственно сменой ролей всех
политических акторов при переходе от одной общественной системы к другой.
1
Кузьмин С.А. Социальные системы: опыт структурного анализа.
М., 1996. С. 108.
2
Аверьянов А.Н. Категория «система» в диалектическом материализме. М., 1974. С. 42.
3
Новик Н.Б. Системный стиль мышления. (Особенности познания и управления в сложных системах). М., 1986. С. 15.
4
Могилевский В.Д. Методология систем: вербальный подход. М.,
1999. С. 37.
5
Мощелков Е.Н. Переходные общественные процессы: вопросы
для современного исследователя // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1995. № 5. С. 38.
6
Макаревич В.И. Применение системного подхода в изучении
проблем перестройки советского общества // Моделирование и системный подход в анализе общественных явлений: Матер. межрег. науч.теор. конф. Пермь, 1993. С. 55.
7
Белов Г.А. Современные концептуальные подходы и методы исследования // Кентавр. 1993. № 5. С. 146.
8
Там же.
104
9
Садовский В.Н. Методологические проблемы исследования
объектов, представляющих собой системы // Социология в СССР. М.,
1965. Т. 1. С. 48.
10
См.: Кедров Б.М. Принцип историзма в его приложении к системному анализу развития науки // Системные исследования: Ежегодник. М., 1974. С. 5-6.; Раппопорт А. Математические аспекты абстрактного анализа систем // Исследования по общей теории систем. М., 1969.
С. 88; Могилевский В.Д. Указ. соч. С. 19.
11
Афанасьев В.Г. Системность и общество. М., 1980. С. 24.
12
Кузьмин В.П. Принципы системности в теории и методологии
К. Маркса. М., 1986. С. 305.
13
Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного
подхода. М., 1973. С. 177.
14
Аверьянов А.Н. Система : философская категория и реальность.
М., 1976. С. 23.
15
Там же. С. 22; Он же. Системное познание мира: методологические проблемы. М., 1985. С. 41.
16
Аверьянов А.Н. Система : философская категория и реальность.
С. 32-33.
17
Аббасов А.Ф. Соотношение категорий и принципов системноцелостной парадигмы. Баку, 1994. С. 7.
18
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 5.
19
Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем. М.,
1978. С. 137.
20
Морозов В.Д., Морозов В.В. Диалектика: системы и развитие.
Минск, 1978. С. 88.
21
См.: Аверьянов А.Н. Система: философская категория и реальность. С. 28.
22
Там же. С. 23.
23
Там же. С. 25.
24
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 6.
25
Гегель Г. Указ. соч. С. 217, 222-224.
26
Уемов А.И. Системный анализ как одно из направлений опосредованного применения диалектики в научном познании // Диалектика и системный анализ. М., 1986. С. 65.
27
См.: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М., 1986; Тофлер О. Наука и изменение: Предисловие // Пригожин И., Стенгерс И. Указ. соч. С. 11-33.
28
Наумова Н.Ф. Системные характеристики переходного периода
// Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник.
1989 - 1990. М., 1991. С. 206.
105
29
Куприяшин Г.Л. Политическое развитие // Кентавр. 1994. № 2.
С. 112 - 113.
30
Наумова Н.Ф. Указ. соч. С. 206.
31
См.: Гамаюнов С.Г. От истории синергетики к синергетике истории // Общественные науки и современность. 1994. № 2. С. 101-102.
32
Там же. С. 101-102.
33
Там же. С. 102.
34
Там же.
35
Там же.
36
Там же.
37
Там же.
38
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 108.
39
Там же. С. 110.
40
Там же. С. 115.
41
Там же. С. 15.
42
См.: Могилевский В.Д. Указ. соч. С. 58; Краткая философская
энциклопедия. М., 1994. С. 438.
43
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 13.
44
Уемов А.И. Системный анализ … С. 67.
45
Там же.
46
Аверьянов А.Н. Система: философская категория и реальность.
С. 28.
47
Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика: начала нелинейного
мышления // Общественные науки и современность. 1993. № 2. С. 42.
48
Аверьянов А.Н. Система: философская категория и реальность.
С. 28; Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 6; Балашов Е.П., Сачков Ю.В. Развитие, системы и автономность // Диалектика фундаментального и прикладного. М., 1989. С. 37.
49
Морозов В.Д., Морозов В.В. Указ. соч. С. 89.
50
Гриффен Л.А. Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма). 2-е изд. Киев, 1994. С. 19; Ахлибинский Б.В.,
Ассеев В.А., Шорохов И.М. Принцип детерминизма в системных исследованиях. Л., 1984. С. 39.
51
Костюк В.Н. Изменяющиеся системы. М., 1993. С. 5.
52
В исследованиях по теории систем нередко отмечается, что
среда как часть реальности, не входящая в данную систему, но способная взаимодействовать с ней, может рассматриваться как другая система. Как отмечал А.И. Уемов, «среда противостоит системе не как нечто отличное от системы, а как иная система». См.: Уемов А.И. Системы и системные исследования // Проблемы методологии системного
исследования. М., 1970. С. 22; Костюк В.Н. Указ. соч. С. 12-13.
53
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч.1. С. 229.
106
54
Там же.
Кочергин А.А., Татиевский Ж.М. Отношения системности и
диалектика // Системные исследования в современной науке: Сб. науч.
тр. Новосибирск, 1982. С. 16.
56
Могилевский В.Д. Указ. соч. С. 31.
57
Новик И.Б. Системность оптимального выбора // Общественные науки и современность. 1995. № 1. С 118.
58
Табачников В.И. О соотношении скачка и постепенности в развитии // Марксизм-ленинизм - теоретическая основа научного мировоззрения: Сб. науч. тр. каф. философии. Днепропетровск, 1971. С.118.
59
Кочергин А.А., Татиевский Ж.М. Указ. соч. С. 16.
60
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 26.
61
Там же. С. 115.
62
См.: Цыганков А.П. Современные политические режимы:
структура, типология, динамика. М., 1995.; Ворожейкина Т.Е. Демократия и экономическая реформа. Опыт сравнительного анализа Ро ссии и Латинской Америки // Куда идет Россия? М., 1998. С. 104.
63
Russel B. Power. A new social analysis. London, 1985. Р.10.
64
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 24.
65
См.: Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997;
Кузьмин С.А. Указ. соч. С. 24.
66
Парсонс Т. Указ.соч. С. 28.
67
Там же. С. 29-30.
68
См.: Гельман В.Я. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М., 1999. С.20.
69
Там же.
70
См.: Клеменьев Д.С. Человек в кризисное время // Вестн. Моск.
ун-та. Сер. 12. Соц.-пол. исследования. 1992. № 2. С. 10-15.
71
См.: Горбачев М.С. Сохранить и обновить родную страну: Выступления в Белоруссии 26 и 28 февраля 1991 г. М., 1991.
72
Дерябина Е.С. Политическая оппозиция в переходный период
отечественной истории (1985-1993 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. Пермь,
1998. С. 142-152.
73
Могилевский В.Д. Указ. соч. С. 56.
74
Дерябина Е.С. Межсистемная политическая оппозиция в России на современном этапе // «Экватор» 90-х. Гуманитарные проблемы
России: Тезисы докл. на отчет. науч. конф. Пермь, 1995. С.80-82.
75
См.: Политология: Энциклопедический словарь. / Под ред.
Ю.И. Аверьянова. М., 1993. С.230.
76
Дерябина Е.С. Политическая оппозиция … С. 39.
77
Кочетков А.П. Политические партии и партийные системы //
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1998. № 6. С.11.
55
107
78
Там же.
Там же.
80
Подробнее о возможности использования данной классификации в качестве составляющей системной типологии см.: Дерябина Е.С.
Политическая оппозиция … С. 39-46.
81
Там же. С. 41.
82
Там же.
83
Там же.
84
Там же. С. 41-42.
85
Гельман В.Я. Указ. соч. С. 95.
86
Дерябина Е.С. Политическая оппозиция … С. 43.
87
См.: Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. Новейший
период. Вильнюс, 1992; Хоскинг Дж. История Советского Союза. 19171991. М., 1994. С. 415-456.
88
См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 339-347; Т.16. С.3 36.
89
См.: Шапиро Л. История коммунистической партии Советского Союза. Лондон, 1990. С. 171.
90
Панорама. 1990. № 8.
91
Огонек. 1990. № 40. С. 29.
92
См.: Панорама. 1990. № 8.
93
Ежедневная гласность. 1990. 9 февр.
94
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 17.
95
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). 9-е изд. М., 1983. Т. 1. С. 258.
96
Там же.
97
Там же. С. 292-293.
98
Государственный архив новейшей истории и общественнополитических движений Пермской области, ф. 100, оп. 66, д.6, л.112.
(Далее: ГАНИ ОПД ПО).
99
Там же.
100
О результатах дискуссий, ведущихся в отечественной науке по
данной проблематике см.: Консерватизм как течение общественной
мысли и фактор общественного развития: Матер. «круглого стола» //
Политические исследования. 1995. № 4. С. 33-59; Консерватор: эксперт,
гражданин, правитель. Государство, общество, частная жизнь, познание: Матер. «круглого стола» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1995. № 4. С. 3-32; Рормозер Г., Френкин А.А. Новый консерватизм: вызов для России. М., 1996; Исследования по консерватизму. Пермь, 1992-1999. Вып. 1-5; Подвинцев О.Б. Постимперская адаптация консерватизма. Дисс. … д-ра пол. наук, Пермь, 2001. С. 22-101.
101
Малинецкий В.Д. Указ. соч. С. 39.
79
108
102
См.: Прохоренко В.К. Методологические принципы общей
динамики систем. Минск, 1969. С. 107.
103
Согласимся с мнением известного польского социолога Е.
Шацкого, предлагавшего вслед за К. Манхеймом различать «примитивный традиционализм», характерный для традиционных, доиндустр иальных обществ и собственно консерватизм - «идеологический традиционализм», по терминологии Шацкого. См.: Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С.373-397.
104
См. подробнее: Шацкий Е. Указ. соч.; Раков В.М. Россия и
Запад: традиционализм, консерватизм // Исторические метаморфозы
консерватизма. Пермь, 1998. С. 6-11.
105
Консерватизм как течение общественной мысли и фактор общественного развития: Матер. «круглого стола». С. 41.
106
http://scenario.ng.ru/expertize/2000-01-12/4_iffuture.html
107
Рормозер Г., Френкин А.А. Новый консерватизм … С. 114-115.
108
См.: Шацкий Е. Указ. соч. С. 361.
109
Консерватизм как течение общественной мысли и фактор общественного развития: Матер. «круглого стола». С. 35-36.
110
См.: Мандел Э. Власть и деньги. М., 1992. С. 17, 61.
111
См.: Рормозер Г., Френкин А.А. Новый консерватизм ... С. 108.
112
Рормозер Г., Френкин А.А. Консервативная революция // Полис. 1992. № 1-2. С. 203.
113
Там же.
114
Рормозер Г., Френкин А.А. Новый консерватизм ... С. 115.
115
Там же. С. 108.
116
Анализ взглядов представителей русского консерватизма
конца XIX – начала ХХ вв. дан в работах: Гросул В.Я., Итенберг Г.С.,
Твардовская В.А., Шацилло К.Ф. Русский консерватизм XIX столетия.
Идеология и практика. М., 2000; Лукьянов М.Н. Российский консерватизм и реформа, 1907-1914. Пермь, 2001.
117
См.: Галкин А.А., Рахшмир П.Ю. Консерватизм в прошлом и
настоящем. М., 1987. С. 5.
118
Сравнительный анализ взглядов предтеч консерватизма и их
влияние на дальнейшее развитие этого течения см.: Галкин А.А., Рахшмир П.Ю. Указ. соч.
119
См.: Андреева Н. Неподаренные принципы или Краткий курс
истории перестройки. Л., 1992. С. 8.
120
Там же. С. 19.
121
Материалы Московского заседания II Инициативного съезда.
М., 1991. С. 29, 35.
122
Там же. С. 20.
123
Московские новости. 1990. 18 нояб.
109
124
Подробнее о взаимодействии КПРФ с РХДД и КДП (ПНС) в
условиях противостояния советской и президентской властей см.: Дерябина Е.С. Политическая оппозиция … С. 152-179.
125
Подвинцев О.Б. Указ. соч. С. 54.
126
См., например: Материалы Московского заседания Второго инициативного съезда коммунистов России. С. 27-28.
127
Шацкий Е. Указ. соч. С. 390.
128
Галкин А.А., Рахшмир П.Ю. Указ. соч. С. 5, 61.
129
Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998.
С.245-246.
130
Левая газета. 1993. № 6.
131
Там же.
132
См.: Молния. 1993. № 51; Андроповская правда. 1993. № 2.
133
Программа Коммунистической партии Российской Федерации.
М., 1995. С. 15.
134
Там же. С. 17.
135
Пастухов В.Б. Указ. соч. С. 76-77.
136
Шилов В. Н. Социалистический консерватизм в посткоммунистических обществах // Свободная мысль. 1995. № 3. 74-75.
137
См.: Конституционно-демократическая партия (Партия народной свободы Пермь, 1991; ГАНИ ОПД ПО, ф. 155, оп. 1, д. 1. л. 1-3, 41
об., 42; Возрождение России. Христианская демократия и просвещенный патриотизм: Сб. матер. и докум. РХДД. М., 1993.
138
ГАНИ ОПД ПО, ф. 155, оп. 1, д. 1, л. 3.
139
Там же. Ф. 105, оп. 353, д. 48, л. 12-14.
140
Там же. Ф. 155, оп. 1, д. 3, л. 19; Путь (газета РХДД). 1991. №
4/7. С. 5.
141
ГАНИ ОПД ПО, ф. 155, оп. 1, д. 3, л. 19.
142
Там же.
143
Там же. Д. 2, л. 8.
144
Там же. Д. 4, л. 18.
145
Там же. Д. 2, л. 12.
146
Полный сборник платформ всех русских политических партий.
СПб., 1906. С 97.
147
Устав «Союза 17 октября» // Октябрь 1917 и судьбы политической оппозиции. Гомель, 1993. Ч. 1. С. 149.
148
Политические партии России (первая четверть ХХ в.): Справочник. М., 1993. С. 54.
149
Шелохаев В.В. Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907-1914 гг. М., 1914. С. 31.
150
Боханов А.Н. Александр Иванович Гучков // Россия на рубеже
веков: исторические портреты. М., 1991. С. 84-100.
110
151
Программа Республиканской либеральной партии // Октябрь
1917 и судьбы политической оппозиции. Гомель, 1993. С. 152-155.
152
Щербинин А., Щербинина Н. Консерватизм: удила или путы? //
Вестн. высшей школы. 1992. № 1. С. 54.
153
Медушевский А.Н. Об особенностях либерализма в России и
странах Восточной Европы (сравнительный анализ социальных программ) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Социально-политические исследования. 1993. № 5. С. 81.
154
См.: Консерватор: эксперт, гражданин, правитель. Государство, общество, частная жизнь, познание: Матер. «круглого стола». С. 1112.
155
См.: Шацилло К.Ф. Консерватизм на рубеже XIX-XX веков //
Гросул В.Я., Итерберг Г.С., Твардовская В.А., Шацилло К.Ф. Указ.
соч. С. 361-416.
156
Лукьянов М.Н. Указ. соч. С. 157.
157
Исаев С.И. Трактат А. де Токвиля «Демократия в Америке»
как источник по истории политической мысли XIX в.: Автореф. дис. ...
канд. ист. наук. Л., 1990. С.13.
158
См.: Кирьянов И.К., Лукьянов М.Н. Парламент самодержавной
России: Государственная Дума и ее депутаты, 1906-1917 . Пермь, 1995.
С. 100.
159
Сокольская И.Б. Указ. соч. С.50.
160
См.: Гарбузов В.Н. Указ. соч. С. 60-68.
161
Шилов В. Указ. соч. С. 69.
162
См.: Рахшмир П.Ю. Консерватизм на грани веков // Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998. С. 189-240; Сокольская
И.Б. Указ. соч. С. 52.
163
См.: Партии и политические блоки в России. М., 1993. С. 156.
164
Дерябина Е.С. Политическая оппозиция … С. 94.
165
http://scenario.ng.ru/expertize/2000-01-12/4_iffuture.html
166
Там же.
167
http://www.nns.ru/parties/pres.html
168
Там же.
169
Там же.
170
http://notes.society.ru/bibl/partii/ndr/sezd.htm
171
http: //www.ndr.ru/main.html
172
Там же.
173
http://www.kpr.ru/ideology/conservatism_original.html
174
http://www.kpr.ru/ideology/foreword.html
175
Там же.
111
176
Консерватизм как течение общественной мысли и фактор общественного развития: Матер. «круглого стола» //Полис. 1995.№ 4.
С.55.
177
См.: http://scenario.ng.ru/expertize/2000-01-12/4_iffuture.html ;
Подвинцев О.Б. Указ. соч. С. 7.
178
Мусихин Г.И. Противоречие авторитета и традиции в мировоззрении немецких и российских консерваторов // Полис. 1999. № 1.
С. 176. С. 183.
179
Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998.С.
242.
180
См.: Хайдаров И.М., Калачинова Б.Д. Диалектика развития
системности качества. Ташкент, 1990. С. 64.
181
Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 601.
182
Рахшмир П.Ю. Эволюция консервативного реформизма // Исследования по консерватизму. Вып. 4: Реформы политические, социально-экономические и правовые аспекты. Пермь, 1997. С.15.
183
См.: Орачева О.И., Подвинцев О.Б. Указ. соч. С. 112; Авцинова
Г.И. Политический радикализм в России: концептуальные подходы к
понятию и пути нейтрализации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1995. № 3.
184
Авцинова Г.И. Мыслители России о феномене радикализма //
Социально-политический журнал. 1997. № 1. С. 187.
185
См., например: Орачева О.И., Подвинцев О.Б. Указ. соч. С.
112; Авцинова Г.И. Политический радикализм в России …
186
Авцинова Г.И. Политический радикализм в России… С. 54.
187
Там же.
188
См., например: Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификации. Поправки и дополнения к литературе эпигонов. М., 1990.
189
Мандел Э. Власть и деньги. М., 1992. С. 5.
190
Размежевания и сдвиги в социал-реформизме. М., 1983. С. 14.
191
Орлов Б.С. Социал-демократия и российские реформы // Исследования по консерватизму. Вып. 4: Реформы политические, социально-экономические и правовые аспекты. Пермь, 1997. С. 104.
192
См. подробнее: Дерябина Е.С. Политическая оппозиция…С.
93.
193
См.: Баркашов А.П. Азбука русского националиста. М., 1994.
С. 24, 27-28.
112
ГЛАВА II
ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ В СИСТЕМНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
§ 1. Политическая ситуация как категория общественных наук
Рассмотрев проблему содержания теории систем, ее ключевых
категорий, возможность применения этой теории для анализа политических процессов и явлений, попытаемся с этих методологических позиций исследовать политические ситуации. Под политической ситуацией будем понимать дискретный фрагмент политического процесса, ограниченный пространственно-временными рамками. Как следует из определения, политический процесс «квантируется» посредством политических ситуаций, а значит, его изучение связано с исследованием комплекса составляющих его политических ситуаций.
Поскольку политическая ситуация соотносится с политическим процессом как часть и целое, а сам политический процесс
представляет собой способ или форму функционирования политической системы, ее динамическую характеристику1, то, очевидно,
существует связь между политической ситуацией и политической
системой: политическая ситуация отражает состояние политической системы в конкретных пространственно-временных рамках.
Как отмечается в философской литературе, категория «состояние»
полярна категории «субстрат», поскольку указывает на изменения
форм субстрата. С другой стороны, она противоположна категории
«изменение», так как фиксирует момент устойчивости в некоторый
данный момент времени при определенных условиях2. В этом
смысле политическая ситуация имеет как статическую, так и процессуальную характеристики, представляя собой не просто «моментальное фото», схватывающее мгновение, а политический процесс в рамках определенного состояния системы.
Рассматривая связи понятия «политическая ситуация» далее,
подчеркнем, что политическая система, состояния которой отражают ситуации, является подсистемой общественной системы.
Причем именно политическая подсистема занимает особое место в
иерархии подсистем: она оказывает воздействие на все сферы жизнедеятельности общества, занимает центральное положение во
113
взаимоотношениях с другими подсистемами, осуществляя регулирующую функцию3. Все это позволяет предположить, что политическая ситуация отражает состояние не только этой подсистемы,
но и общественной системы в целом, дает представление о той фазе
функционирования, на которой эта общественная система находится.
Поскольку политические ситуации являются фрагментами политического процесса, то возникает проблема границ этих ситуаций и переходов от одной ситуации к другой. В научных исследованиях нет общепринятой точки зрения по вопросу о том, что считать границами ситуаций. Так, П.В. Малиновский считает, что
«всякое событие есть трансформация одной ситуации в другую» 4. В
этом случае и незначительное событие, и событие эпохальное оказывают одинаковое воздействие на смену ситуаций, а значит, и на
смену состояний системы. Более конструктивной, на наш взгляд,
является точка зрения И.А. Желениной. По ее мнению, степень
влияния события на смену ситуации зависит от масштабности самого события5. Таким образом, смена политических ситуаций происходит лишь при таком событии или череде событий, которые
способны вызвать изменения наличного состояния политической
или общественной системы в целом.
Учитывая связь понятий «политическая ситуация», «общественная система» и «политическая система», обратимся к вопросу о
различиях политических ситуаций. Представляется, что они имеют
двухуровневую структуру. С одной стороны, политические ситуации разнятся в зависимости от того, на какой фазе функционирования общественной системы они возникли, какое состояние этой
системы отражают; с другой стороны, от того, что отображают разные состояния политической подсистемы общества. Поэтому изучение политических ситуаций должно осуществляться через выявление состояния властных институтов, а также системных и несистемных политических формирований, взаимоотношений власти и
этих политических сил, отношений внутри каждого из типов политических сил и связи между таким состоянием политической си стемы и состоянием, фазой функционирования общественной системы в целом.
Критерии, используемые для дифференциации политических
ситуаций, указывают на возможность повторения последних. Как
правило, различают синхронную повторяемость («по горизонтали»)
и диахронную («по вертикали») 6. Повторяемость «по горизонтали»
связана с повторением основных сущностных черт, составляющих
114
ситуацию (фазы функционирования данной общественной системы, состояние власти и политических сил), в другом пространстве,
но в рамках той же общественной системы. На основе этой повторяемости возможно осуществление кросснациональных исследований. Диахронная повторяемость основана на том, что общественные системы имеют сходную структуру развития и фазы функционирования. Это значит, что политическая ситуация, соответствующая определенной фазе функционирования одной системы, в самых
общих чертах сходна с политической ситуацией, соответствующей
аналогичной фазе функционирования другой общественной системы. Как совершенно точно отметила Е.М. Штаерман, синхронная
повторяемость основана на сходстве их происхождения, в то время
как диахронная повторяемость - на общности функций7. Но в том и
другом случае повторяются не сами события, а их основные черты 8.
Таким образом, наличие двух типов повторяемости указывает на
возможность исследования и сравнения политических ситуаций в
рамках как конкретной общественной системы, так и политических
ситуаций, которые отражают специфику политической жизни схожих фаз функционирования разных общественных систем.
Заметим, что в отечественном обществоведении предпринимались попытки типологизировать ситуации, используя тот или иной
вид повторяемости. Одной из наиболее удачных в этом плане является работа Л.Е. Кертмана, предпринявшего попытку сравнительного анализа исторических ситуаций 9. По его мнению, в истории
наблюдается повторяемость ситуаций, которые, следовательно,
поддаются типологическому обобщению 10. Критерием для типологизации ситуаций была выбрана расстановка социальных сил: «исторические ситуации могут быть отнесены к одному типу, если
взаимоотношения классов в принципе одинаковые» 11. Л.Е. Кертман
указывал на возможность типологизации исторических ситуаций,
отражающих реальность одной общественной системы. Иными
словами, его анализ основывался на принципе синхронной повторяемости ситуаций, что позволило ему сформулировать закон буржуазно-демократических революций 12.
Предпринимались попытки типологизировать ситуации и на
основе диахронной повторяемости. Наиболее известным результатом такого исследования можно считать закон революционных ситуаций, сформулированный В.И. Лениным 13, на основе которого в
советской обществоведческой литературе предпринимались попытки классифицировать ситуации, отражающие переходные состояния социума. Например, М.А. Селезнев так структурировал
115
кризисные ситуации: 1) предреволюционная ситуация, 2) непосредственно революционная; 3) послереволюционная; 4) предконтрреволюционная; 5) непосредственно контрреволюционная; 6)
послеконтрреволюционная14. Близкие этим идеи высказывались в
работах Г.С. Хохлюка15.
Признавая правомерность подхода, основанного на использовании принципа диахронной повторяемости, все же укажем, что
большинство этих попыток носили ограниченный характер, поскольку исследовались лишь кризисные ситуации. Ситуации же,
отражающие относительно стабильные состояния общественной
системы, оставались вне поля зрения, хотя их анализ мог бы способствовать более полному исследованию проблемы.
Рассматривая проблему политических ситуаций с точки зрения
системного подхода, заметим, что он может быть весьма продуктивным, так как позволяет использовать принципы как диахронной, так и синхронной повторяемости для последующего создания
типологии политических ситуаций: принцип диахронной повторяемости позволяет выявить типы политических ситуаций в зависимости от того, какое состояние общественной системы те или
иные ситуации отражают, а принцип синхронной повторяеомсти
дает возможность исследовать разновидности ситуаций внутри каждого типа в соответствии с закономерностями, присущими конкретной общественной системе.
Очерчивая контуры исследования политических ситуаций, необходимо первоначально выявить различные состояния общественных систем. В самом общем смысле можно сказать, что существуют
такие состояния, когда доминируют элементы одной общественной
системы (в данном случае вопрос о том, на какой стадии своего
развития эта система находится, не представляется актуальным), и
такие состояния, когда доминирующая общественная система отсутствует. Последние характеризуются как переходные. Их специфика заключается в сосуществовании и относительном равновесии
элементов, отношений, структур, принадлежащих разным общественным системам.
Обозначим группу политических ситуаций, характеризующих
первый тип состояний, как системные ситуации, а группу ситуаций, характеризующих переходное состояние, как межсистемные
ситуации. Несмотря на то, что темой нашего исследования являются последние, считаем необходимым по ряду причин кратко остановиться также и на характеристике системных ситуаций. Вопервых, относительно полное исследование межсистемных поли116
тических ситуаций невозможно без обозначения их границ, что
предполагает более детальное рассмотрение специфики системных
политических ситуаций, их отличий от межсистемных. Во-вторых,
не следует забывать, что межсистемные ситуации характеризуют
переход от одной общественной системы к другой. Поэтому анализ
«непереходных» состояний и соответствующих им ситуаций может
содействовать анализу межсистемных ситуаций, так как позволяет
выявить специфику тех состояний системы, которые предшествуют
межсистемной ситуации и являются ее результатом. В-третьих, в
свете изучения межсистемных ситуаций представляется актуальным исследование свойств тех общественных систем, элементы которых присутствуют в переходные моменты развития общества, что
связано с исследованием не только их (систем) состояний, непосредственно предшествовавших переходу и последовавших за ним,
но и «зрелых» состояний этих систем, их «классических форм», когда основные черты процессов реализуются в своей развитой форме16. Это подразумевает исследование в том числе и тех системных
ситуаций, которые соответствуют этим «зрелым» состояниям.
§ 2. Системные политические ситуации
Итак, системные ситуации характеризуют комплекс состояний
общественного организма при доминировании элементов общественной системы. Это доминирование в любой системной ситуации
указывает на то, что мы имеем дело с функционирующей общественной системой, находящейся на той или иной фазе своего развития. Таким образом, системная ситуация, какому бы состоянию
общественной системы она не соответствовала, должна обладать
рядом черт, отличающих ее от межсистемных ситуаций. Обозначим
наиболее важные из них.
1. Системные политические ситуации отражают различные состояния общественной системы, как различные фазы ее функционирования, так и межфазовые переходы.
2. Из первого тезиса следует, что для системных ситуаций характерно преобладание элементов, отношений и структур, соответствующих данному системному качеству. Наиболее важным в этой
связи является доминирование системных элементов в экономике и
политике, что создает условия для формирования соответствующих
им элементов и отношений в других подсистемах. И наоборот, развитие системных элементов в других сферах (идеологии, культуре,
117
трудовых отношениях и т.д.) придает устойчивость развитию системных элементов и отношений в политике и экономике.
3. Указание на «доминирование» системных элементов при
определении системной ситуации указывает на то, что другим важным атрибутом таких ситуаций является определенный уровень
взаимоотношений системных и несистемных элементов, при котором несистемность не может достичь своей главной цели - разрушить существующую общественную систему и создать необходимые условия для развития «своей» общественной системы.
Доминирование системных элементов над несистемными в
этих ситуациях может проявляться в различных формах, выбор которых в каждом конкретном случае зависит от многих обстоятельств, в том числе от специфики данной общественной системы,
содержания конкретной фазы ее функционирования, соотношения
политических сил, социокультурных и национальных особенностей, характера сложившегося политического режима и др. Так, в
одних системных ситуациях вследствие развитости системных элементов и отношений несистемность может практически отсутствовать или ее проявления могут быть весьма незначительными. В
других ситуациях этого типа несистемные силы могут исключаться
из политического процесса, что означает их переход на нелегальное положение. В этом случае взаимоотношения системности и несистемности могут характеризоваться использованием силовых методов борьбы с несистемной оппозицией вплоть до ее физического
уничтожения.
Напротив, в ряде системных ситуаций несистемность может
включаться в политический процесс. Это становится возможным,
как правило, в условиях, когда несистемная оппозиция оказывается
неспособной на разрушение существующих системных отношений
и к созданию условий для развития элементов и структур другой
системы. Очевидно, что такое включение несистемности в политический процесс посредством системных общественных и политических институтов может со временем привести к ее интеграции в
существующие системные отношения и связи. Но так или иначе в
ситуациях этого типа несистемность не в состоянии реализовать
свою основную цель - уничтожение существующей общественной
системы и формирование основ той системы, элементом которой
эта несистемность является. Очевидно, для системных ситуаций
характерен также процесс уничтожения или преобразования несистемных элементов в соответствии с нуждами системы.
118
4. Специфика взаимоотношений системных и несистемных
элементов в рассматриваемых ситуациях обусловливает существование системных политических режимов. Специфика режимов
этого типа заключается в том, что в условиях их существования
наиболее полно реализовать свои интересы могут лишь элементы,
способ существования которых соответствует данному системному
качеству. Какие бы формы не приобретал системный политический
режим - демократические, авторитарные, тоталитарные или гибридные, власть остается институтом, обеспечивающим защиту базовых ценностей существующей системы, ее основополагающих
институтов от иносистемных влияний. В отношении несистемной
оппозиции такой политический режим проявляет свою иносистемную сущность и в зависимости от своей формы способен применять
различные меры воздействия к носителям разрушительных для этого политического режима и защищаемой общественной системы
тенденций.
5. Еще одна важная особенность системных политических ситуаций, вытекающая из всех вышеперечисленных, заключается в
наличии единой правовой системы, играющей важную роль в репликации системных элементов и отношений, а также в создании
механизма сдерживания несистемности.
Поскольку системные политические ситуации отражают состояния общественной системы в тот или иной момент ее существования, на той или иной фазе ее функционирования и развития, то
возникает вопрос о различиях внутри этой группы ситуаций. В самом общем смысле можно сказать, что системные ситуации различаются по тому, каким этапам развития системы они соответствуют: стабильным (эволюционным) или кризисным. Исходя из этой
позиции системные ситуации можно разделить на 2 большие группы: стабильные системные ситуации и кризисные системные ситуации.
Дадим краткую характеристику каждой из этих групп.
Для выявления отличительных особенностей стабильных системных ситуаций необходимо выяснить, что подразумевается под
стабильностью системы, поскольку в отечественной обществоведческой науке определений этой категории немало. Так, в некоторых исследованиях под стабильностью понимается способность
общественной системы функционировать и развиваться 17. Такая
трактовка представляется чрезмерно широкой. В некоторых кризисных ситуациях, особенно если кризис касается элементного состава системы, ее институтов и структур или связан с переходом к
119
иным, более совершенным формам функционирования системы,
развитие, а тем более функционирование системы не прекращается.
Не всякий кризис ведет к гибели системы, он может также быть и
фактором ее прогрессивного развития. Другое дело, что в этих кризисных ситуациях меняются формы и параметры некоторых процессов, протекающих в общественной системе.
Иное определение стабильности сводит ее к целостности 18.
Этот подход также не лишен недостатков. При таком понимании
стабильными можно считать лишь те ситуации, которые соответствуют зрелым, развитым состояниям системы. Политические ситуации, отражающие те состояния системы, которые возможны на
восходящей и нисходящей фазах ее развития, стабильными быть не
могут, хотя следует предположить, что и на этих фазах возможны
специфически стабильные состояния системы. С другой стороны,
зрелые состояния системы, казалось бы, в полной мере отвечающие
данному пониманию стабильности, могут испытывать различные
кризисы.
Существует и иная трактовка целостности. Согласно ей речь
должна идти «не о наличии или отсутствии целостности у того или
иного типа систем, а о различной степени целостности систем вообще»19 (курсив мой. - Д.К.). С этих позиций любая система, рассмотренная исторически, является становящимся целым, т.е. понимается как становящаяся система, выступает одновременно целой и
нецелой20. Следовательно, в том смысле, в каком система является
целой на различных фазах своего функционирования, она обладает
стабильностью, а в той мере, в какой она не является таковой, она
нестабильна. Как видно, определения стабильности через категорию целостности, с точки зрения различных подходов приводят к
совершенно различным представлениям о поле применения понятия «стабильность».
Наиболее удачным, с точки зрения выяснения сути стабильных
системных ситуаций, представляется подход Э.С. Гершгорина, полагающего, что понятие «стабильность» отражает единство устойчивости и изменчивости на каждом данном этапе развития сист емы: «Это такое состояние системы на определенном этапе ее развития, которое характеризуется нормальным (с точки зрения законов существования системы на этом этапе) соотношением устойчивости и изменчивости»21. Как следует из этого определения, стабильность системы не отождествляется исключительно с развитым
(зрелым) состоянием системы. Стабильные, как собственно и кри-
120
зисные, ситуации возможны на всех фазах функционирования системы - от ее становления до разрушения и гибели.
Такой подход к определению стабильности указывает еще на
одну проблему. Стабильность системы, возможная на одной фазе ее
функционирования, существенно отличается от стабильных состояний, возможных на других фазах развития этой же системы. «Стабильность,- отмечает Э.С. Гершгорин, - выступает как проявление
нормального течения процессов, соответствующее по времени закономерной норме»22. В соответствии с таким пониманием стабильности, а также учитывая тот факт, что всякая общественная
система проходит один и тот же жизненный цикл, представляется
возможным выделить следующие стабильные системные ситуации:
1) ситуации восходящей фазы развития системы, 2) ситуации, характеризующие зрелое состояние системы; 3) ситуации нисходящей
фазы развития системы. Каждая из перечисленных групп ситуаций
отражает специфическую стабильность, характерную для той или
иной фазы развития системы. Кратко опишем каждую из них.
Стабильные системные ситуации восходящей фазы системы
отражают определенный уровень развития системы. На этой фазе
своего развития система не является еще целостной, а представляет
собой становящуюся целостность 23. В соответствии с этим ее состояние, находящее свое выражение и в политических ситуациях,
характеризуется недостаточно развитым, но развивающимся элементным составом системы, процессами формирования ее структур и подсистем. Тем самым для политических ситуаций восходящей фазы развития системы характерна первичная институцион ализация системных структур и элементов, связи между которыми
еще слабы, неустойчивы, равно как и сама элементная структура.
В качестве примера такого развития системных элементов,
структур и связей между ними приведем политическую ситуацию
восходящей фазы развития советской системы, когда шла проверка
на жизнеспособность важнейших системных элементов. Именно в
этой ситуации отрабатывались механизмы взаимоотношений таких
политических институтов, как большевистская партия, Советы,
профсоюзы и др. Как известно, вплоть до начала 20-х гг. отношения
между этими структурами не были четко установлены. Так, первоначально после победы большевиков ведущая роль в принятии решений на местах отводилась Советам, в то время как большевистские организации на местах, по признанию их лидеров, превращались в «агитационные отделы Советов» 24. Неясность взаимоотношений двух важнейших системных элементов - Советов и партии
121
порождали многочисленные дискуссии о том, какими должны быть
эти отношения на практике 25. Лишь к началу 20-х гг. установились
единообразные и прочные взаимоотношения между двумя властными структурами при гегемонии партии. Только к этому времени,
как отмечает Л. Шапиро, первый секретарь местного партийного
комитета становится главным человеком в своем регионе и несет
ответственность за все, что происходит на вверенной ему территории26.
Типологически сходные процессы установления системных
отношений наблюдались в первые годы советской власти между
партией и профсоюзной структурой. Последняя в результате длительной и острой дискуссии в партии превратилась в один из приводных ремней большевистской партии, фактически лишившись
самостоятельности. Такая участь профсоюзного движения не была
предрешена заранее. Специфика политических ситуаций восходящей фазы развития системы и состоит в том, что связи между элементами и структурами еще не устоялись, отношения между ними
еще не предопределены и, следовательно, существует «веер возможностей» дальнейших путей развития системы, ограниченный,
правда, границами данного системного качества. Такой выбор
осуществлялся и в отношении определения характера дальнейших
взаимоотношений между партийной и профсоюзной структурами,
что нашло отражение в так называемой «дискуссии о профсоюзах».
Другой важной чертой этих политических ситуаций является
противодействие несистемности. В отличие от стабильных ситуаций зрелого состояния системы в этих ситуациях роль несистемности намного выше. Это вполне закономерно, если учесть, что мы
имеем дело с незрелым состоянием системы, которая вынуждена
принимать наследие, доставшееся от предыдущей системы. Роль
несистемности в этих ситуациях достаточно велика. Как отмечают
специалисты в области системных исследований, на этой фазе противоречие между системными элементами и элементами, доставшимися в наследство от старой системы, является ведущим противоречием27.
Заметим, что подобное противоречие характерно и для межсистемных ситуаций, однако тогда имеет место относительное равновесие сил между элементами, имеющими разную системную
принадлежность, в то время как в ситуациях, характеризующих восходящую фазу развития системы, перевес сил на стороне системных
структур и элементов. Таким образом, для этих ситуаций характерна борьба с несистемностью, которая может выражаться как в ее
122
уничтожении, так и в трансформации несистемных элементов в недостающие элементы и структуры новой системы.
Развитие системного качества на восходящей фазе приводит и
к развитию самих системных элементов, их дифференциации. Это
касается и политических институтов, в первую очередь политических партий и движений. В таких ситуациях возникают и развиваются различные виды системной оппозиции, но дифференциация
системных элементов, как правило, еще не достигает своих развитых форм. В частности, для политических ситуаций восходящей фазы нехарактерно наличие развитого системного консерватизма, что
также обусловлено данным состоянием системы, при котором ее
базовые ценности еще только формируются. Если же системный
консерватизм и возникает, как это произошло, например, с консервативными организациями в посткоммунистической России, то его
идеология, как уже отмечалось, чрезвычайно аморфна, а социальная база практически отсутствует. Именно поэтому многочисленные попытки создать в России консервативную партию оставались
малорезультативными. Вероятно, только в современной России
возникают необходимые предпосылки для развития системного
консерватизма как в идеологическом, так и в организационном
плане.
Вместе с тем для ситуаций восходящей фазы развития системы
характерно наличие несистемного консерватизма, испытывающего
ностальгию по утраченному порядку. В той мере, в какой живы
традиции умершей системы, в какой ресоциализация общества еще
не завершена и новая общественная система не достигла определенного порога своей зрелости, в той мере сохраняются условия для
воспроизводства этого консерватизма или архаизма, по терминологии Е. Шацкого. С созреванием системного консерватизма этот тип
консерватизма либо становится его составной частью, подвергаясь
определенной трансформации, либо угасает. Наиболее полно эта
тенденция проявила себя в условиях становления современной российской партийно-политической системы.
В свете рассмотрения стабильных политических ситуаций восходящей фазы развития системы представляет интерес проблема
участия власти в процессе становления системных элементов и
структур. Именно в этих ситуациях роль власти в формировании
нужных для развития системы элементов наиболее важна. Новая
власть, сформированная после победы над силами старой системы,
является системной силой, которая вынуждена действовать в сложных условиях, когда сохраняются элементы и отношения, находя123
щиеся в явном противоречии с новым системным качеством. В то
же время элементы, структуры и отношения, соответствующие этой
новой власти, по-прежнему не представляют собой целостной системы в силу того, что процесс становления этих элементов и их агрегации не завершен.
Таким образом, специфика ситуаций восходящей фазы развития системы заключается в том, что процесс институционализации
власти нередко обгоняет процесс создания адекватных экономических, социальных, идеологических, культурных и прочих условий
для стабильного существования власти. Очевидно, что такая ситуация потенциально опасна как для власти, так и для становящейся
общественной системы в целом. В этих условиях власть становится
основным фактором системного развития: именно на ее плечи ложится основное бремя «выращивания» новых общественных элементов и отношений, создания соответствующей им правовой базы.
В зависимости от того, насколько сильно отстает процесс становления системы от состояния и устремлений самой власти, формирование системных элементов может в ряде случаев обрести
форму их насаждения, насильственного внедрения новых элементов и отношений в социальную ткань общества. Таким образом,
«эксперименты» новой власти в подобных ситуациях вполне объяснимы с точки зрения теории систем.
Рассмотрим, насколько этот вывод справедлив в отношении
характера процессов в ситуациях, характеризующих восходящую
фазу развития советской и современной российской систем. Пришедшие к власти большевики сразу же начали строить соответствующие новой власти экономические, социальные, политические,
культурные элементы и отношения. В русле этой тенденции лежат
их первые акции: «красногвардейская атака на капитал», устранение старого управленческого персонала на производстве, введение
рабочего контроля и др. Конечно, насильственный характер первых
преобразований большевиков обусловлен еще и спецификой устанавливаемой общественной системы и характером самой большевистской власти. Однако с укреплением власти и переходом к нэпу
элемент насилия в экономической и социальной сферах был несколько ослаблен. Следовательно, только формой установившейся
власти и общественной системы нельзя в полной мере объяснить
колебания политики большевиков.
В.И. Ленин, разъясняя необходимость перехода к более осторожным методам воздействия большевистской власти на экономические процессы, отмечал: «Значит ли это, что всегда уместна, при
124
всяких обстоятельствах уместна «красногвардейская» атака на капитал, что у нас нет иных способов борьбы с капиталом? ... Мы победили легкой кавалерией, но у нас есть и тяжелая артиллерия. Мы
побеждали методами давления, мы сумеем побеждать и методами
управления... Мы не так глупы, чтобы на первое место ставить
«красногвардейские» приемы в такое время, когда эпоха необходимости красногвардейских атак в основном закончена... и когда в
дверь стучится эпоха использования пролетарскою государственною властью буржуазных специалистов для такого перепахивания
почвы, чтобы на ней вообще не могла расти никакая буржуазия»28.
Насильственный характер устранения элементов старой общественной системы и внедрения элементов и отношений новой был
присущ политике российской власти и в первой половине 90-х гг.
ХХ в. Косвенно об этом можно судить по высказываниям самих
российских реформаторов. Так, Е.Т. Гайдар полагал, что институты
гражданского общества в России можно сформировать за считанные месяцы29.
В известной степени насильственный характер был присущ одной из важнейших реформ - приватизации государственной собственности. В работах многочисленных исследователей процесс приватизации оценивается весьма жестко. Как правило, указывается на
то, что он проводился «большевистским наскоком», в спешке, со
многими нарушениями законности, несмотря на объявленный курс
формирования правового государства, в ущерб экономической выгоде государства и общества в целом 30. Однако если учитывать, что
процессы приватизации проходили в ситуации становления новой
российской общественной системы, то их, в известном смысле, насильственный характер не случаен. Демократическая российская
власть, начавшая осуществление рыночных преобразований в нерыночной среде и формировавшая в этих условиях новые общественные отношения, не имела ни достаточной экономической базы в
лице развитого частного сектора экономики, ни широкой социальной опоры в лице класса собственников. И хотя массовое сознание
было на стороне рыночных преобразований, его вряд ли можно
считать долговременным фактором, обеспечивающим искомую
стабильность для новых властных структур и общественной системы в целом. Как справедливо заметил Г.Х. Попов еще в 1990 г. относительно намечавшихся демократическими силами рыночных
преобразований, «то, что должно прийти, вовсе не продукт всеобщего согласия»31.
125
В контексте этих процессов политика приватизации имела
глубинный системный смысл и, несмотря на все издержки, представляла собой механизм, посредством которого власть из «подручного материала», доставшегося в наследство от советских времен, формировала недостающие базовые системные элементы: рыночную среду, частную собственность и класс собственников, который и должен был стать той силой, которая придавала власти определенную стабильность и делала бы невозможным коммунистический реванш. Все эти факты позволяют заключить, что власть в
подобных ситуациях оказывается важнейшим институтом в создании и репликации системных элементов и отношений.
Очертив контуры политических ситуаций, характерных для
восходящей фазы развития системы, перейдем к анализу тех ситуаций, которые возникают на фазе зрелости общественной системы.
Их особенность обусловлена характером переживаемого системой
этапа в своем развитии.
Для зрелой фазы развития системы характерны сформированность всех основных системных элементов, подсистем и структур,
устойчивость связей между ними, минимизация роли несистемных
факторов. Все это указывает на зрелость системы, что, в свою очередь, означает, что закономерности, присущие этой системе, проявляют себя в наиболее чистом и зрелом виде.
Такие условия благоприятны для деятельности системных сил.
Системные элементы получают возможность действовать в однородной системной среде. Такое положение вещей весьма точно
описано еще К. Марксом применительно к исследовавшейся им
буржуазной системе: «Если в законченной буржуазной системе каждое экономическое отношение предполагает другое в буржуазноэкономической форме и, таким образом, каждое положенное есть
вместе с тем и предпосылка, то это имеет место в любой органической системе»32.
Все эти факторы задают совсем иные параметры функционирования политических процессов, нежели на восходящей фазе развития системы. Так, для стабильных политических ситуаций, отражающих зрелое состояние системы, характерно свободное существование, в соответствии со своими системными закономерностями,
системных институтов и явлений. Создаются условия для максимально четкого, насколько это возможно в рамках данного системного качества, функционирования властных институтов, которые
получают возможность осуществлять не только и даже не столько
карательные функции в отношении несистемных элементов, сколь126
ко свою основную функцию регулирования и управления основными жизненными процессами системы, функцию взаимодействия с
элементами «от лица всей системы».
В этих ситуациях создаются условия для достижения политическими образованиями системного характера своего зрелого состояния как в организационном, так и идеологическом плане. Этому, в известной мере, способствует то, что дифференциация системных политических сил на этой фазе достигает своего апогея. В
частности, получают возможность сформироваться как системные
консервативные, реформистские, так и радикальные течения.
Этот тезис о дифференциации политических сил применим не
ко всем общественным системам. Очевидно, что в большей степени
эта тенденция характерна для плюралистической западной системы и в гораздо меньшей степени – для монистической по своей сути советской системы. Так, стабильным ситуациям 30-50-х гг. в
СССР свойственны, скорее, максимальное развитие партийнобюрократических структур и отсутствие какого-либо существенного проявления системной оппозиции.
Рассматривая политическую ситуацию в России, сложившуюся
после прихода к власти В.В. Путина, мы склонны полагать, что она
также в большей степени относится к ситуациям, характеризующим
зрелое состояние общественной системы, нежели ее восходящую
фазу. Этот вывод напрашивается при сравнении политических процессов и явлений, имевших место в период президентства Б.Н. Ельцина и В.В. Путина.
Для эпохи Ельцина были характерны уход государства из экономики, приоритет развития ее частного сектора, тенденция минимизации социальной роли государства, утрата статуса великой
державы, включая и добровольный отказ от завоеванных СССР позиций в мире, трактуемый политической элитой как отказ от «тоталитарного прошлого». Важной чертой политических процессов
периода правления Ельцина было существенное усиление позиций
регионов в их взаимоотношениях с федеральным центром при одновременной неспособности центра сдерживать центробежные
тенденции и т.д.33 Эти и другие факты позволяют утверждать, что
для этого периода была характерна тенденция минимизации роли
государства.
С конца 90-х гг. ХХ в. отчетливо стала проявляться другая тенденция. Во внешнеполитической сфере обозначились попытки вернуть России статус великой державы или хотя бы не допустить
дальнейшего ослабления ее позиций в мире. Усилилось внимание
127
политической элиты к вопросу сохранения военного и морского
потенциала страны, военно-промышленного комплекса. Для внутренней политики стало характерным стремление противодействовать центробежным тенденциям. Это проявилось во второй «чеченской войне», в создании федеральных округов, изменении порядка
формирования Совета Федерации, усилении контроля федеральных
властей за деятельностью органов законодательной и исполнительной ветвей власти субъектов федерации и в контроле последних за
деятельностью органов местного самоуправления34.
Описывая тенденцию усиления «присутствия» государства,
исследователи по-разному представляют себе ее причины. Некоторые связывают усиление государства с личностью второго президента России, его «чекистским» прошлым. Другие видят причину в
необходимости адекватного ответа России на глобальные вызовы
современности (формирование однополярного мира, вытеснение
России с мировых рынков и зон традиционного влияния и т.д.) Ряд
исследователей склонны связывать эту тенденцию с социальными
и политическими процессами, в частности с потребностью противостоять наметившейся в период второго президентства Ельцина
тенденции олигархизации политического режима и необходимостью сгладить резкую имущественную дифференциацию в российском обществе. Немало специалистов указывает на фактор российской ментальности, а также на исторические особенности развития
России (мобилизационный характер развития, ведущий к усилению
государственного начала).
Также обращается внимание на роль евразийского пространства, занимаемого Россией, в инверсии первоначальных реформаторских замыслов. Как прогнозировал в связи с этим А.С. Панарин,
«основателям августовского режима 1991 г. для сохранения своей
власти предстоит в ближайшем будущем занять позиции, прямо
противоположные тем, с которых они начинали свою реформаторскую деятельность. Неистовые «западники» станут «восточниками», предающими анафеме «вавилонскую блудницу» - Америку.
Либералы, адепты теории «государства-минимум» станут законченными этатистами. Мондиалисты и космополиты станут националистами, да в такой степени, что это превзойдет все, до сих пор
виденное в России. Критики империи, сторонники демократического федерализма и нового мирового порядка станут воинствующими империалистами и централистами-державниками, наследниками традиций Ивана Калиты и Ивана Грозного» 35.
128
Вероятно, все это в той или иной степени оказывает влияние
на тенденцию усиления роли государственных структур в современной России. В то же время недостаточное внимание уделяется
еще одному важному фактору, связанному со спецификой современного этапа развития общественной системы в стране. Если исследовать процесс усиления государственности в России на современном этапе с позиции теории систем, то можно заключить, что
он носит закономерный характер и вписывается в процесс формирования современной российской общественной системы. Такие
крупномасштабные изменения, вероятно, можно объяснить тем,
что произошла смена политических ситуаций, отражающая глубинные системные изменения в российском обществе, смену фаз
функционирования современной российский общественной системы.
В этом контексте смысл первой фазы в развитии российской
общественной системы заключался в становлении нового системного качества, что подразумевало двусторонний процесс. Деструктивная сторона этого процесса заключалась в преодолении всего
того, что оставила после себя советская система; конструктивная в создании соответствующих новому системному качеству элементов, структур и отношений. Деструктивная сторона подразумевала
разрушение советской государственности, включая союзное государство - форму существования коммунистического режима, отречение от внешнеполитического наследия СССР, отказ государства
от многих присущих ему ранее функций. При этом конструктивная
сторона также предполагала ослабление государственности. Это
было связано с тем, что на этом этапе для форсированного создания таких системообразующих элементов, как рыночная экономика
и институт частной собственности, потребовалось разрушить монолит государственной собственности. Политика «выращивания»
предпринимательского класса требовала от новой политической
элиты создания условий для быстрого первоначального накопления
капитала. Наиболее эффективно такие процессы могли протекать
только в условиях ослабления государственности, слабой и плохо
функционирующей правовой системы, усиления прав и значения
местных политических элит.
По мере того как элементы советской системы были по большей части устранены или преобразованы в соответствии с новым
системным качеством, а с другой стороны, сформированы основные элементы экономической, политической, социальной, идеоло-
129
гической подсистем современной российской системы, появились
условия и потребность в усилении государства.
Анализ динамики внутренней и внешней политики России
конца 90-х гг. ХХ в. и начала ХХI в. позволяют говорить о том, что
российская общественная система вступает в новую фазу своего
развития. На этой фазе государство должно выступить гарантом
произошедших преобразований и законсервировать те экономические, социальные и политические ценности, которые появились в
результате реформ. Обязанность государства как основополагающего системного института - защитить эти системные ценности от
иносистемных влияний и разрушительных тенденций. В частности,
государство становится востребованным в силу того, что сформировавшийся институт частной собственности требует защиты, которая предполагает следующие шаги: 1) защиту самого института
частной собственности от несистемных тенденций; 2) гарантию
недопущения национализации и передела собственности между более широким кругом физических и юридических лиц; 3) протекцию
национальному капиталу на международных рынках; 4) создание
условий для беспрепятственного функционирования российского
капитала во всех регионах страны и т.д. В русле этих тенденций
лежат высказывавшиеся и отчасти реализовавшиеся руководством
страны идеи по уменьшению прав региональных элит, усилению
силовых структур, созданию условий для беспрепятственного развития рыночных отношений и структур по всей стране, защите российских интересов за рубежом и др.
Учитывая системную природу тенденции усиления государственности в России на современном этапе, а также исторические
особенности развития государства, можно прогнозировать относительно устойчивый характер этой тенденции.
Своей спецификой обладают и политические ситуации, характеризующие нисходящую фазу системы. Таким состояниям системы присущи тенденции развития несистемных элементов и явлений, отрицающих данное системное качество. Вначале спорадически, латентно, а затем и регулярно продуцируются новые, отрицающие эту систему факторы, элементы и отношения. Все это в конечном счете ведет к накоплению ошибок в репликации системных
элементов, к увеличению числа флуктуаций при функционировании системы.
Классическим примером, иллюстрирующим этот тезис, является вызревание так называемой «теневой экономики» в недрах советской системы. Это явление представляло собой фактор, деста130
билизирующий плановое хозяйство, ведущий к дисфункции советской экономики и к серьезным изменениям социального и идеологического порядка, а также к трансформации советской номенклатурной элиты36. В этих новых условиях видоизменяется характер
деятельности власти, перед которой вновь возникает проблема
борьбы с несистемностью. Правда, если в ситуациях восходящей
фазы власть борется с нею посредством революционного насилия,
то в этих ситуациях власть оказывается в роли консервативной силы, охраняющей от разрушительных тенденций те ценности, которые были накоплены в процессе развития системы.
Роль консервативных тенденций усиливается и в среде системных политических партий и движений. Острота противостояния,
имевшая место между системными политическими формированиями, спадает в силу того, что уменьшается способность системы к
реформированию в рамках данного качества, и политические силы,
которые ранее воспринимались как реформистские или даже радикальные, все более сближаются по своим идейным установкам с
консервативными организациями. Этот фактор способствует взаимному обогащению, идеологическому обмену между ними.
Беглый обзор стабильных системных ситуаций показывает, что
они представляют собой целый спектр ситуаций, отражающих разные фазы развития систем, разные ее состояния, а потому нуждаются в специальном изучении. Нашей задачей было лишь кратко их
описать, чтобы в большей степени оттенить межсистемные политические ситуации. Однако рассмотрение системных ситуаций на
этом не заканчивается. Нам предстоит исследовать кризисный тип
системных ситуаций.
Кризисные системные ситуации отражают такие состояния
общественной системы, которые представляют собой нарушение
обычных условий существования системы, нормального течения
процессов в ней. Системность таких ситуаций заключается в том,
что данное нарушение «обычных условий» не приводит к замене
существующего системного качества. Соответственно результатом
таких кризисных ситуаций является не замена одной общественной
системы другой, а новая фаза функционирования той системы, которая подверглась кризису, переход к новой парадигме развития
этой системы.
Согласимся с мнением С.А. Кузьмина, отмечающего, что кризисное состояние системы связано с «возмущением» в системе. По
его мнению, возмущение - это «всякое нетривиальное, не соответствующее процессам обычной жизнедеятельности системы, воздей131
ствие на нее или ее отдельные элементы, приводящее хотя бы к
временным отклонениям от обычных (функционально обусловленных) результатов этой деятельности»37.
Понимая кризисы как проявление нестабильности системы 38,
отметим, что они возможны на любой фазе ее функционирования.
В зависимости от стечения обстоятельств, а также фазы функци онирования системы кризисы могут быть разной силы, а значит,
имеют различное значение для существования системы. В современной обществоведческой литературе выделяется несколько типов
кризисов: элементный, структурный и системный 39.
Элементный кризис связан с невозможностью выполнения
своих функций в прежнем виде и объеме отдельными элементами
системы. Результатом такого кризиса является модификация отдельных элементов или отношений. Структурный кризис обусловливается конфликтом группы элементов с прежними структурами,
что вызывает острую напряженность во всей системе. Его результатом может быть модификация всех основных элементов системы и
отношений между ними или замена (полная или частичная) субструктур40. Системный кризис заключается в неустранимом обычным путем конфликте «между всеми элементами системы, разрешение которого возможно путем замены старой системы на другую, более дееспособную»41.
Принимая такую трактовку кризисов, следует все же заметить,
что она нуждается в уточнении, поскольку недостаточно четко указывает на обусловленность кризисов развитием системы и ее фазовыми переходами, а также на соотношение системных и несистемных элементов в условиях кризиса. В зависимости от результатов
кризисы можно разделить на «кризисы роста системы» и кризисы,
ведущие к смене систем. Первые возникают в процессе развития
системы и связаны с необходимостью замены ее устаревших, отживших, омертвевших элементов, связей между ними, подсистем
или структур новыми, но также имеющими системное происхождение. В этом контексте такие кризисы часто обозначают переход
системы от одной фазы своего функционирования к другой. К кризисам роста системы можно отнести преимущественно элементные
и структурные кризисы.
Системные кризисы, как правило, не являются «кризисами
роста», и само их появление сигнализирует об исчерпании возможности развития в рамках данного системного качества, о невозможности разрешить кризис старыми, фигурально выражаясь,
«системными» методами и средствами. Это обстоятельство гово132
рит о том, что роль несистемности в кризисах также может быть
разной. В последнем случае ее роль явно выше, поскольку исчерпание возможностей развития системы указывает на наличие несистемных тенденций. В кризисах роста, определенных выше как элементные и структурные, несистемные элементы могут играть более
важную роль, чем в стабильных системных ситуациях, но их столкновение с системными элементами и структурами не достигает такого напряжения и масштабов, как в ситуациях, отражающих системный кризис, а тем более в межсистемных ситуациях.
Для анализа кризисных ситуаций принципиальное значение
также имеет вопрос о причинах кризисов. Некоторые из них, как
уже отмечалось выше, связаны с процессом развития системы, фазами ее функционирования. Однако кризисные состояния могут
быть вызваны и внешними факторами, в том числе нарушением
обычного взаимодействия системы с внешней средой, другими системами. Войны также могут вызвать кризис общественной системы, поскольку нарушают обычные условия ее существования.
Учитывая разную степень кризисов, различное соотношение их
с процессами развития системы, различное влияние внешних и
внутренних факторов, представляется возможным выделить несколько видов кризисных системных ситуаций: 1) ситуации внутрисистемных переходов, 2) ситуации внешних и гражданских войн,
3) ситуации системного кризиса.
Ситуации внутрисистемных переходов характеризуются процессами перехода от одного состояния системы к другому, от одной
фазы функционирования данной системы к другой фазе, т.е. они
отражают состояние системы в момент того или иного межфазового перехода. Появление такой ситуации свидетельствует о кризисе
роста системы, при котором истрачены возможности развития данной парадигмы системы, но существуют возможности развития в
границах данного системного качества.
Очевидно, что ситуации внутрисистемных переходов существенно отличаются от межсистемных ситуаций. Если в первом случае речь идет о переходе в рамках одного и того же системного качества, от одной фазы функционирования системы к другой, то во
втором - о смене общественных систем.
Переход от одной фазы функционирования системы к другой
не может не отразиться на политических отношениях, для которых
также характерны кризисные явления. Они могут выражаться в
частичной делегитимизации властных институтов, а также необходимости крутой смены политического курса. В качестве примера
133
укажем на политическую ситуацию 1920-1921 гг. в советской России, возникшую при переходе от политики военного коммунизма к
нэпу, которая выразилась в сужении социальной базы большевистской власти, ее частичной делегитимизации, крестьянских восст аниях против политики военного коммунизма, росте выступлений
под лозунгом «Советы без коммунистов» и т.д. Еще одним примером ситуации внутрисистемного перехода может служить ситуация, сложившаяся в СССР весной-осенью 1953 г. после смерти И.В.
Сталина. Его уход с политической арены обозначил кризис, проявившийся в отсутствии одного из важнейших элементов тоталитарного режима - вождя и невозможности в силу этого осуществлять политику старыми методами. Краткий период «междуцарствия», или так называемого «коллективного руководства», представляет с точки зрения системного подхода ситуацию внутрисистемного кризиса.
Существенным отличием ситуаций внутрисистемных переходов от межсистемных ситуаций является также ролевая специфика
несистемных сил. Если в межсистемной ситуации несистемность
допущена в политический процесс и активно работает над разрушением «старых» системных отношений, то в ситуации внутрисистемного перехода несистемность не играет столь заметной роли.
Конечно, в условиях политических катаклизмов, борьбы за установление того или иного политического режима роль несистемности может быть намного выше, чем в стабильной системной ситуации, но в то же время в ситуации внутрисистемного перехода несистемность не становится властью, как это происходит в межсистемной ситуации.
Некоторые отличия есть также в деятельности системных сил в
той и другой ситуации. В межсистемный период, когда само существование системы находится под угрозой, создаются реальные условия для консолидации системных политических образований.
Естественно, что вопрос о том, воспользуются ли они этой ситуацией для коллективного спасения системных ценностей от иносистемного вызова, есть вопрос практического характера, поскольку
такая консолидация партий и движений может иметь место лишь
при наличии соответствующей воли со стороны указанных субъектов политического процесса. В ситуации внутрисистемного перехода, суть которого заключается в борьбе двух или нескольких направлений, парадигм развития данной системы, создаются условия
для дальнейшей дифференциации системных политических формирований, которые могут предлагать тот или иной вариант даль134
нейшего развития данной общественной системы. Таким образом,
как и в любой другой системной ситуации, в ситуации внутрисистемного перехода сохраняется противоречие между системными
силами (тождественно-дифференцированными элементами данной
системы).
Заметим, что в политологических и исторических исследованиях не всегда разграничиваются межсистемные ситуации и ситуации внутрисистемных переходов, что приводит к существенным неточностям и ошибкам как при анализе исторического прошлого,
так и при прогнозировании политических процессов. Характерным
примером является прогноз развития советского политического
режима, данный известным отечественным исследователем А. Миграняном в 1989 г.42 По его мнению, переход от тоталитаризма к
демократии западного образца в СССР был возможен через промежуточный этап - авторитарный политический режим, функционирование которого обеспечит плавное и постепенное развитие демократических структур. В качестве аргумента правомерности такого
вывода А. Мигранян указывал на испанский опыт перехода от режима Франко к демократии. Практика же развития Советского
Союза в конце 80-х - начале 90-х гг. ХХ в. существенно разошлась с
этим прогнозом, и причина не только в том, что политический режим в СССР к 80-м гг. ХХ в. утратил многие тоталитарные черты, а
прежде всего в том, что при сопоставлении политических процессов в Испании и СССР были отождествлены две ситуации, относящиеся к разным типам.
С одной стороны, испанский переход можно описать как ситуацию внутрисистемного перехода, когда наблюдается не процесс
смены общественной системы, а более частный процесс - смена
политического режима в рамках все той же системы. С другой стороны, в Советском Союзе конца 80-х - начале 90-х осуществился
переход не только от одного политического режима к другому, но и
смена общественных систем. В этом случае мы имеем дело с межсистемной ситуацией, параметры политического процесса в которой существенным образом отличаются от процессов, имеющих
место в ситуациях внутрисистемных переходов.
Кризисные системные ситуации не ограничиваются ситуациями внутрисистемных переходов. Несколько иными характеристиками обладают кризисные ситуации, возникающие в условиях
внешних и внутренних войн. Война также может нарушать обычные
условия существования данной системы, требовать от нее мобилизации ресурсов, преобразования политических отношений и соци135
альных связей, активизации усилий системы по регенерации своих
элементов и т.д. Характерным примером такого рода является Великая Отечественная война, ставшая испытанием регенерирующих
способностей советской системы, в том числе ее кадрового потенциала. Согласимся с мнением В.Н. Нефедова, справедливо указывающего на устойчивость в годы Великой Отечественной «системы
номенклатур», а также на ее способность к восстановлению, особенно отчетливо проявившуюся в условиях войны. В этой кризисной ситуации, несмотря на значительную потерю управленческого
персонала, управление страной было сохранено, а властное поле
«быстро и оперативно монтировалось и ремонтировалось»43.
С другой стороны, известны ситуации, в которых чрезвычайное
напряжение системы в условиях войны приводило к системному
кризису, а затем и к межсистемной ситуации. Так, участие России в
первой мировой войне ускорило процесс разложения самодержавия. Война не только обострила все системные и межсистемные
противоречия, существовавшие в России, но и выявила неспособность царской администрации действовать в условиях чрезвычайных военных обстоятельств. Существовавшая система управления
оказалась не в состоянии преодолеть финансовый, продовольственный кризисы, дисфункцию железнодорожного транспорта, товарообмена между регионами. Неспособность царской власти решить сколько-нибудь важные общественные задачи усиливала ее
идейное, политическое и нравственное разложение, проявлением
чего были распутинщина, министерская чехарда, упорное нежелание идти на создание ответственного перед Думой министерства.
Именно эти обстоятельства привели к тому, что в России сложилась такая ситуация, в которой власть была так дискредитирована,
так неуважаема и отдалена, отчуждена от общественности и низов,
как никогда ранее44. Таким образом, как отмечает Р. Пайпс, «непосредственным толчком к революции 1917 года можно, пожалуй,
считать крушение ветхой российской политической и экономической структуры, не устоявшей под ударами войны» 45. Такое состояние системы государственного управления оказало существенное
влияние на формирование ситуации системного кризиса.
В качестве еще одного примера ситуации системного кризиса
укажем на Советский Союз 1-й половины 80-х гг. ХХ в. Эта ситуация характеризовалась нарастанием негативных тенденций в эк ономике (падение темпов промышленного производства и производительности труда, износ основных средств, исчерпание возможностей экстенсивного пути развития, увеличение масштабов теневой
136
экономики, необходимость отвлечения значительных объемов
средств на нужды холодной войны, усиление дисбаланса в развитии
отраслей народного хозяйства, слабая восприимчивость экономики
к инновациям и т.д.), в политике («геронтократия», возросшая потребность номенклатуры не только во власти, но и в собственности46), в идеологической сфере (нарастание в массовом сознании
негативного восприятия действительности и существующей общественной системы в целом, неспособность догматизированного
марксизма-ленинизма объяснить мировые процессы и тенденции).
В этих условиях правящие круги, как и царское самодержавие в
свое время, не сумели преодолеть кризис обычными «системными» мерами и ситуация системного кризиса переросла в межсистемную ситуацию.
Если в других кризисных системных ситуациях кризис охватывает одну или некоторые сферы функционирования системы, то в
ситуации системного кризиса в кризисном состоянии находятся все
или почти все системные элементы, структуры и подсистемы, что
отражается на политической жизни общества.
В целом, для политических процессов в ситуациях общесистемного кризиса характерны следующие особенности: 1) неспособность репликации системных элементов, 2) активизация несистемности в различных ее проявлениях, 3) процесс делегитимазации
власти, 4) дистанцирование системной оппозиции от власти, 5)
коллапс механизма реализации политических решений, 6) частичная или полная утрата контроля за функционированием различных
подсистем, в том числе политической и экономической.
Масштабность кризиса указывает на то, что эта ситуация является связующим звеном между системными и межсистемной ситуациями. Поэтому результатом этой ситуации может стать либо
выход из кризиса посредством «системных» мер при сохранении
прежнего системного качества в той или иной форме, либо выход
за его пределы и разрешение данного кризиса с помощью других
мер, которыми данная система не располагает.
§ 3. Межсистемные политические ситуации
Анализ различных видов системных ситуаций позволяет нам
обратиться к исследованию ситуаций иного типа. В самом общем
виде можно определить, что межсистемные политические ситуации отличаются от системных тем, что отражают состояния, в ко137
торых системные элементы перестают доминировать. Для таких
состояний характерен двусторонний процесс разрушения одной
системы и формирования элементов и структур другой.
Такие состояния, как правило, являются следствием системного кризиса, в ходе которого система утрачивает способность воспроизводить себя и противостоять натиску несистемности. Межсистемная ситуация не только генетически связана с ситуацией
системного кризиса, но и содержит в качестве одного из своих
структурных элементов общий системный кризис «старой» системы, вступившей в стадию своего разложения. Вместе с тем межсистемная ситуация не сводится к этому кризису: он протекает на фоне развития элементов и структур «новой» общественной системы.
Таким образом, межсистемная ситуация имеет иную природу, нежели рассмотренная выше ситуация системного кризиса.
В чем специфика межсистемных ситуаций при сопоставлении
с ситуациями системными? Отсутствие позиции доминирования у
системных элементов указывает на то, что несистемность достигла
некой критической массы. В системных ситуациях несистемные
элементы способны лишь деформировать систему, в то время как
сама система имеет возможность либо устранить эту несистемность либо преобразовать ее в необходимые для своего функционирования элементы и структуры. В условиях переходности система
оказывается неспособной «переварить» несистемность. Применение обычных методов борьбы с отрицающими систему силами уже
не дает нужного эффекта и может привести к актам гражданской
войны.
Такое необычное состояние имеет множество далеко идущих
последствий. Во-первых, «накопление» несистемности и утрата
системой способности канализировать негативные для нее последствия неизбежно ведет к ослаблению власти. Властные институты,
чьим долгом является защита основополагающих системных ценностей различными средствами вплоть до организованного насилия в
отношении несистемных образований, в условиях межсистемной
ситуации оказываются неспособными реализовать свои функции.
Это связано в первую очередь с тем, что растет число политических
акторов, которые оспоривают правомочность власти и не принимают тех правил игры, которые она устанавливает и защищает. Окрепшая несистемность оказывается способной противостоять тем
«законным» требованиям, которые предъявляет ей власть. Это, в
свою очередь, означает, что устойчивая тенденция делегитимиза-
138
ции власти является важным индикатором формирования межсистемной ситуации.
Если понимать под процессом делегитимизации эрозию правомочности47, то в каждом конкретном случае он протекает в специфических формах, которые обусловлены как своеобразием разрушаемой и приходящей ей на смену системы, так историческими
традициями данного общества. В основе этого процесса лежат системная неоднородность и многократное усиление роли несистемных элементов и структур.
Процесс делегитимизации власти, порожденный экстремальным усилением несистемности, создает благоприятные условия для
дальнейшего роста несистемной оппозиции. По мере усиления несистемных политических формирований растет их стремление к
завоеванию политической и государственной власти. Только получив власть, несистемная оппозиция может преобразовать общество
в соответствии со своей системной природой, только тогда она обнаруживает себя не только как разрушительная, но и как созидательная сила. Процесс делегитимизации «старой» власти является
необходимым условием этого. Таким образом, именно межсистемная ситуация становится тем моментом в развитии общества, когда
несистемность получает возможность реализовать свои намерения
по его переустройству в соответствии со своими системными ценностями.
Однако стремление несистемности к власти в условиях межсистемного состояния общества не может быть удовлетворено полностью, так как «старая» властная структура по-прежнему существует, как и другие системные элементы и структуры, для которых
эта власть по-прежнему остается вполне легитимной. Поэтому институционализация несистемности как власти в этих специфических условиях происходит не столько на руинах старой властной
структуры, сколько внутри нее или параллельно с ней и может носить очаговый характер.
Частичная институционализация несистемности в качестве
власти позволяет нам указать на другие особенности межсистемных ситуаций, в первую очередь на установление баланса системных и несистемных сил. Этот баланс проявляется в том, что несистемные политические формирования еще недостаточно сильны,
чтобы полностью реализовать свои цели по захвату власти и переустройству общества. С другой стороны, системные элементы и
структуры теряют способность гасить несистемные возмущения и
контролировать, в достаточной для нормального функционирова139
ния системы степени, политические, социальные, экономические
процессы, но при этом продолжают существовать. Таким образом,
межсистемное состояние общества характеризуется наличием сразу
двух общественных систем, из которых ни одна не обладает целостностью: одна из них частично разрушена, другая еще «не достроена», находится в стадии формирования.
Противостояние сторон в этих условиях и одновременно их
неспособность нарушить сложившееся равновесие сил создают
предпосылки для их временного, относительно мирного сосуществования. Заметим, что это явление нехарактерно для системных ситуаций. В них деятельность несистемных политических образований, как правило, пресекается или ограничивается теми или иными методами и, следовательно, степень непримиримости властных
институтов, системных элементов и структур с несистемностью
высока. В межсистемных ситуациях есть условия для реализации
другой тенденции. Системные институты и элементы вынужденно
уживаются с отрицающими их силами, возрастает их готовность к
компромиссам. Но все же значение этой тенденции не стоит преувеличивать: ее действие возможно только на протяжении очень
незначительного временного отрезка, она исчезает, как только равновесие системных и несистемных сил нарушается и одна из сторон этого противостояния берет верх.
Возвращаясь к проблеме властных отношений в условиях
межсистемных ситуаций, следует отметить, что «прорыв» несистемности к власти также является важнейшим индикатором межсистемного характера политической ситуации. Этот прорыв задает
иное направление борьбе системных и несистемных сил, которая в
условиях межсистемной ситуации может протекать и в форме противостояния властных структур. Эта тенденция проявляется в
стремлении «старой» властной структуры уничтожить нарождающуюся власть и предотвратить тем самым гибель «старого» общественного порядка. С другой стороны, новая властная структура,
представляющая собой институционализировавшуюся таким образом несистемность, в конечном счете призвана легитимизировать
новый общественный порядок при разрушении старой властной
структуры . Борьба властей идет за обладание монопольным правом
Такого рода новые властные институты, отбирающие часть
компетенции старых властных структур, можно обозначить как контрвластные. Представляется, что это понятие оптимизирует исследование властных отношений в межсистемных ситуациях, поскольку указы140
принятия и реализации решений от имени всего общества. Результатом противостояния в итоге должно стать единовластие, если
понимать под этим термином наличие власти одного типа и ее исключительное право действовать от лица всего общества.
Итак, своеобразие взаимодействия системных и несистемных
структур в межсистемной ситуации состоит в том, что они противостоят друг другу как две власти. Каждая из них, будучи властью,
находится в оппозиции другой власти. Специфической чертой
межсистемных политических ситуаций является двоевластие.
Классическим историческим примером такого рода явления остается двоевластие, сложившееся в России в 1917 г. Суть его состояла
в том, что общественные организации классового характера - Советы присваивали многие властные функции, которые должны были
осуществлять «законные» органы Временного правительства. Так,
постановлениями Советов вводился 8-часовой рабочий день, налоги, закрывались промонархические газеты, осуществлялись реквизиции имущества, арестовывались бывшие чиновники царской администрации и т.д.48
Существование двоевластия указывает на то обстоятельство,
что ни одна из сторон противостояния не имеет возможности осуществить власть в полном объеме. В какой мере властные функции
сосредоточены одной стороной двоевластия, в той же мере другая
сторона их лишена и наоборот. Каждая из противостоящих властей
имеет лишь частичную легитимность. Органы власти, представляющие разрушающуюся общественную систему, еще не превратились полностью в «незаконные». Частично они сохраняют свою легитимность и находят поддержу части общества. В то же время альтернативные им властные институты еще не стали для большинства
населения в полной мере законными носителями власти.
Частичная легитимность обеих сторон противостояния имеет
далеко идущие последствия. Как отмечает Н.М. Кейзеров, «два органа ... не могут быть носителями одновременно одной и той же
власти, хотя орган, от которого она ушла, порой создает видимость,
что он ею обладает, и тешится внешними аксессуарами и атрибутами иллюзорного властвования. Власть категорична: либо она есть,
либо ее нет»49. Таким образом, каждая из сторон двоевластия обладает властью постольку, поскольку ею не обладает другая сторона. Чем больше властных полномочий у одной из властных структур, тем, по принципу сообщающихся сосудов, ее меньше у другой.
вает на параллельность, альтернативность этих властных органов в
противовес старым.
141
Такого рода отношения приводят к выводу: обе стороны двоевластия одновременно являются властью и не являются ею.
Рассмотрим более подробно последствия такого рода явлений. Наиболее очевидным из них является то, что двоевластие, проявляющееся в частичной способности каждой из сторон реализовывать свою власть, создает ситуацию выбора для общества. В системных ситуациях такая возможность ограничена наличием только
одной властной воли и реализуемой ею системы правовых отношений. В условиях межсистемных ситуаций общество получает возможность выбирать, какому из двух противоречащих друг другу
властных импульсов следует подчиняться. Это, с одной стороны,
еще более ослабляет каждую из сторон двоевластия, а с другой стороны, превращает общество в реальный субъект политического
процесса: именно от его выбора в конечном счете зависит, какая из
властей получит недостающую легитимность.
Важно отметить, что свободу выбора в этих условиях приобретает не только общество, но и звенья противостоящих властных
структур. Ни одна из противостоящих сторон в условиях межсистемной ситуации не может в полной мере контролировать свою
собственную структуру, отдельные элементы которой приобретают
относительную самостоятельность. Это означает, что звенья той
или иной властной структуры начинают властвовать самостоятельно, невзирая на те правовые нормы, которые учреждают вышестоящие органы власти.
Таким образом, еще одной особенностью политической жизни в межсистемной ситуации является фрагментация властных
структур, причем не только старых, но и новых, контрвластных,
структур. Нередко процессы фрагментаризации достаточно отчетливо улавливаются современниками. В качестве примера приведем
прогноз, данный московской газетой «Панорама» по итогам I Съезда народных депутатов РСФСР. Как показали последующие события, этот прогноз оказался пророческим. Указывая на противодействие республиканских органов союзному законодательству, газета
отмечала: «Нам предстоит ощутить на себе невиданную доселе
форму демократии - плюрализм законодательств. Хочешь - по ельцинским законам живи, хочешь - по лукьяновским, а не хочешь провозглашай суверенитет квартала и пиши свои»50.
Поскольку существует двоевластие, власть расколота надвое:
наличествуют два источника принятия решений, два канала их реализации, две поддерживающие ту или иную сторону части общества. Но процесс распада власти в межсистемной ситуации не завер142
шается ее делением на конфликтующие структуры. Превращение
нижестоящих институтов управления из орудия реализации властных решений в самостоятельные институты власти, проводящие автономную политику, указывает на наличие многовластия как одного из факторов межсистемной ситуации. Однако фрагментация не
является единственным его источником. Противостояние двух
взаимоисключающих властных структур ослабляет обе стороны
двоевластия и создает условия для появления иных политических
институтов, которые, не входя ни в одну из противостоящих властных структур, в условиях ослабления властного поля легко присваивают некоторые властные полномочия.
Наличие многовластия, в свою очередь, указывает на еще одну
особенность властных отношений в межсистемной ситуации, связанную с проблемой использования властью мер государственного
принуждения. В условиях системной ситуации гарантами осуществления власти являются ее легитимность (органы власти воспринимаются обществом как законный источник распоряжений51), наличие структуры, осуществляющей эту власть и имеющей средства
государственного принуждения, а также возможность применить
их в нужный момент против тех общественных сил и элементов,
которые покушаются на устои системы и само существование этой
власти. При этом использование властями мер государственного
принуждения подчиняется определенной закономерности. Как
подчеркивал А. Грамши, при активном согласии индивидов с существующей властью роль государственного принуждения снижается, поскольку «нет нужды применять его по отношению к тем,
кто поддерживает данный строй, оно резервируется только для недовольных или бунтующих»52.
В условиях межсистемной политической ситуации также
происходит минимизация государственного насилия над обществом и индивидами, однако причины, ее породившие, отличаются от
тех, которые описывал А. Грамши. Его тезис, верно схватывающий
суть процессов, характерных для стабильных системных ситуаций,
вряд ли применим к условиям межсистемных.
Причины, порождающие минимизацию государственного насилия в межсистемной ситуации, коренятся в существовании двоевластия и многовластия. Условия таковы, что каждая из сторон, осуществляющих
власть, имеет лишь частичную легитимность. Это обстоятельство,
как уже отмечалось, порождает фрагментацию властных структур и
многовластие. Следствием «рассыпания» власти является весьма
ограниченная возможность любого властного института довести
143
свое властное решение до реализации. Проблема реализации своей
властной воли осложняется еще и тем, что в силу «рассыпания»
властных структур каждый из источников властной воли имеет ограниченную возможность использования мер государственного
принуждения по отношению к тем силам общества, которые отрицают их власть и соответственно ту общественную систему, которую эта власть представляет и защищает. Таким образом, еще одним следствием указанных процессов во властеотношениях является минимизация государственного насилия.
Эта тенденция может сопровождаться дезорганизацией таких
важных с точки зрения функционирования власти институтов, как
армия, полиция, прокуратура и др. Она может проявляться и в неспособности властных структур обеспечить сбор налогов, осуществить пополнение свежими силами самих силовых структур, утрачивающих доверие со стороны общества. Весьма своеобразным проявлением этой тенденции в период весны-осени 1917 г. стали так
называемые «тюремные республики», суть которых сводилась к самостоятельному обустройству заключенными жизни в тюрьмах с
созданием соответствующих выборных органов самоуправления53.
Одним из самых важных последствий минимизации государственного насилия является снижение возможности применения
силы в случае сопротивления «законным» решениям властных инстанций. Поэтому можно говорить о наличии элемента безвластия
во властных отношениях в условиях межсистемной ситуации. Действительно, в той мере, в какой стороны двоевластия (многовластия) не способны реализовать свою власть, в том числе посредством применения мер принуждения против сил, противящихся этой
реализации, в той мере они безвластны. Иными словами, неизбежным следствием двоевластия в межсистемной ситуации и его обратной стороной является двоебезвластие. Характерно, что Л.
Троцкий, впервые употребивший это понятие, именно таким образом характеризовал властеотношения, сложившиеся после крушения самодержавия в России54.
Элементы безвластия институтов власти, в свою очередь, способствуют процессу вторжения масс в политический процесс.
Факторы, его стимулирующие, достаточно очевидны. Поскольку ни
одна из участвующих в политической жизни властных структур не
обладает достаточной легитимностью и силой для того, чтобы превратиться в единственный легитимный для общества источник
принятия решений, объективно возрастает роль народных масс как
носителя этой легитимности. Из объекта власти или формального
144
субъекта, роль которого сводится к выбору один раз в несколько
лет лиц в органы власти, народные массы в специфических условиях межсистемных периодов становятся реальным субъектом власти,
активным фактором властеотношений. Проявлениями этой тенденции могут быть различного рода митинги, манифестации, шествия,
в ходе которых митингующая масса принимает и осуществляет то,
что принято называть властным решением. Роль митингов и других
массовых акций тем значительнее, чем острее проявляется несп особность властных органов управлять общественными процессами,
чем сильнее выражена эрозия власти этих органов.
Такого рода массовые акции в условиях межсистемных ситуаций способны низвергать органы управления, наделять властью
другие институты или даже формировать их из самой манифестирующей массы. Таким образом, появление так называемой «митинговой демократии» в подобных обстоятельствах является вполне
закономерным явлением.
Еще одной важной особенностью межсистемных политических ситуаций является расстановка политических сил. Выше уже
указывалось, что именно в этой ситуации обозначается ослабление
системных элементов и делегитимизация прежней власти при усилении несистемности и появлении контрвластных структур. Эти
факторы приводят к балансу системных и несистемных политических формирований.
Все эти явления и процессы, наблюдаемые в условиях межсистемной ситуации, указывают на легальное сосуществование политических организаций разной системной идентичности. Характерно, что в системных ситуациях легальность несистемности возможна лишь в тех случаях, когда она не представляет угрозы системным элементам, структурам и отношениям. При этом система
резервирует за собой право применять меры принуждения к этим
иносистемным образованиям в случае их усиления или появления
угрозы самому существованию системы. В межсистемной ситуации
условия совершенно иные. Несистемность легализуется в силу неспособности власти справиться с ней. В то время как отрицающие
систему политические силы открыто добиваются своих целей по
уничтожению системы, делегитимизирующаяся власть не в состоянии поставить пределы на пути ее дальнейшего развития.
Рассмотрим основные тенденции функционирования политических сил в межсистемной ситуации. Исследуя эту проблему теоретически, мы можем предположить, что системные политические
силы находятся в состоянии кризиса. Действительно, межсистем145
ная ситуация коренным образом меняет привычную среду их функционирования. Их деятельность находит мощное противодействие
со стороны свободно существующих несистемных формирований.
Та правовая система, в рамках которой они привыкли действовать,
разрушается, и на смену ей приходят другие правила игры, непри
емлемые для сил старой системы. А власть, которая ранее ограждала их от «свободной конкуренции» с несистемностью, не способна
в полной мере защитить их.
Важно также отметить, что процесс делегитимизации, поразивший эту власть, напрямую отражается и на состоянии системных элементов. Значительная часть общества отрицает не только
право старых властных структур продуцировать общие нормы поведения, но перестает доверять тем политическим силам, которые
представляют разрушающуюся систему.
Кризис системных политических сил может проявляться как
на идеологическом, так и организационном уровнях. Идеологический кризис связан с процессами разложения старой системы и обнаруживается во множестве аспектов. Во-первых, что касается восприятия обществом идеологических доктрин системных политических образований, то обозначается процесс неприятия определенной частью общества предлагаемых этими организациями ценностей и идеалов. То, что раньше казалось незыблемой истиной, в условиях межсистемной ситуации подвергается сомнению, неприятию и даже активному поношению.
Проблема утраты веры в старые ценности имеет и другой ракурс. Сомнения в прежних истинах обозначаются не только извне со стороны общества, но и со стороны тех лиц, которые являются
членами того или иного системного образования. Это обстоятельство является не менее опасным для существования этих организаций, чем идеологическая делегитимизация со стороны общества,
поскольку обозначает проблему системной идентичности этих системных формирований.
В качестве примера, иллюстрирующего такого рода внутренний идеологический кризис, укажем на разрушение идеологических стереотипов у членов КПСС в период перестройки. В доперестроечные периоды советской истории генеральная линия партии
воспринималась как нечто абсолютно верное, не поддающееся никакой критике. Так, известный большевик Ю. Ларин в апреле 1923
г. отмечал: «РКП никогда не ошибается, РКП всегда права, РКП
всегда предвидит правильный ход событий, РКП обладает в максимальной мере талантом, умом и характером. В промежутке между
146
партийными съездами этими качествами обладает ЦК РКП, а в
промежутках между заседаниями пленума они принадлежат Политбюро ЦК»55. В годы перестройки политика, осуществляемая
партией, ее история стали восприниматься значительной частью
КПСС совершенно иначе: «История нашей партии - есть история
ошибок, - заявил один из участников Пермской областной партийной конференции (май 1990 г.). - Мы шарахались и вправо, и влево,
допускали умопомрачительные эксперименты в народном хозяйстве, искали врагов народа среди этого же народа...»56
В условиях межсистемной ситуации идеологический кризис
неизбежно сопровождается и кризисом организационным. Его результатом является деградация, распад и возможная гибель системных политических образований. Размывание общих цементирующих организацию ценностей и идей влечет за собой появление
внутри нее различных групп и фракций. Особенно отчетливо такая
тенденция заметна в системах монистического типа.
Вместе с тем в условиях межсистемных ситуаций у системных
политических образований возникает возможность и необходимость интеграции в целях противостояния натиску разрушительных
тенденций и сил. Можно предположить, что наиболее приемлемым
фундаментом для такой системной интеграции в экстремальных
условиях межсистемной ситуации является системный консерватизм. В условиях, когда разрушению подвергаются основы существующей системы, именно функция ее стабилизации оказывается
более востребованной, нежели функция ее реформирования. Все
это позволяет сделать вывод, что в межсистемной ситуации есть
реальные условия для сокращения спектра системной оппозиционности.
Затронув проблему функционирования системного консерватизма в рассматриваемой ситуации, следует учесть тот факт, что он
действует в условиях деградации системы, делегитимизации как
властных структур, так и всех иных системных формирований. Это
значит, что консерватизм для осуществления своей функции не
может апеллировать к ценностям системы. В его идеологии все
большую роль могут приобретать общеродовые консервативные
ценности, такие, например, как защита порядка, государства, семьи, нравственности от разрушительных тенденций.
Возвращаясь к проблеме интеграции системных образований
перед лицом несистемного вызова, нельзя забывать о том, что у нее
есть реальные пределы. Так как эта тенденция осуществляется в
период разложения системности, то вполне допустима эрозия сис147
темной идентичности. В этих экстремальных условиях сами системные формирования, входящие в них индивиды могут потерять
свою системную принадлежность и превратиться в проводника
идей межсистемного центра, проповедующего коэволюцию системных и несистемных тенденций и ценностей, или же стать проводником отрицающих систему идей.
Такое внутреннее перерождение системности было характерно, например, для стержневого элемента советской системы КПСС. В период перестройки эта организация из внешне монолитной все более превращалась в идейно и организационно рыхлую
структуру, члены которой имели самые различные политические
убеждения. Как остроумно было подмечено одной из неформальных газет того времени, «членство в КПСС- все равно, что членство
в Обществе спасения на водах: ничего не говорит о политических
убеждениях члена»57. Действительно, утрата системной идентичности в годы перестройки привела к тому, что вплоть до самого конца
КПСС объединяла в своих рядах представителей различных политических течений. В одной организации соседствовали несистемные по своей сути течения (Демократическая платформа, оформившаяся впоследствии в Демократическое движение коммунистов
(ДДК), Демократическая партия коммунистов России), центристское течение, возглавляемое М.С. Горбачевым, и системное по своей сути Движение коммунистической инициативы (ДКИ).
Заметим, что внутреннее разложение было присуще правящим коммунистическим партиям и в других странах бывшего социалистического лагеря. Такие схожие тенденции, вероятно, были
связаны с монистическим характером существовавшей общественной системы, которая, с одной стороны, не оставляла возможности
для институционализации несистемности, а с другой - создавала
условия, при которых профессиональная карьера и распределение
благ зависели от членства в господствующей партии. Отсутствие
каналов выплеска потенциально опасной энергии и моносубъектность политической системы в условиях межсистемной ситуации
неизбежно вели к тому, что эти политические партии оказывались
вместилищем различных политических тенденций и сил.
Специфика межсистемных ситуаций позволяет указать на некоторые черты поведения системных политических формирований
в этих экстремальных условиях. Выше уже отмечалось, что системным образованиям присуще стремление сохранить и защитить разрушающиеся системные ценности. Особую актуальность эта проблема приобретает в межсистемной ситуации. В этих условиях сис148
темные политические формирования обозначают себя как силу,
стремящуюся к утверждению единовластия государственных институтов старой общественной системы, поскольку именно вопрос
о власти является краеугольным камнем борьбы сил разной системной принадлежности. От того, насколько успешной будет деятельность системных формирований по возвращению всего объема
властных функций этим властным структурам, зависит будущее
как самой системы, так и системных образований.
Логическим следствием этой позиции является негативное
отношение системности к возникающим контрвластным структурам и складывающемуся двоевластию. Деятельность новых властных органов представляется этим силам незаконной. Негативно
воспринимаются и многочисленные последствия двоевластия:
фрагментация властных структур, многовластие, минимизация государственного насилия, вторжение масс в политический процесс.
Борьба с многократно усилившейся несистемностью и контрвластными структурами свидетельствует о том, что в этих условиях
системные политические формирования могут выступать с позиций усиления мер принуждения против тех сил и тенденций, которые разрушают сложившийся порядок. В этих экстремальных обстоятельствах они могут пойти даже на такие меры, как осуществление государственного переворота для устранения своих политических противников и изменения сложившегося баланса сил в свою
пользу. Однако обстоятельства политической борьбы в межсистемной ситуации таковы, что эти стремления не всегда могут реализоваться. Во всяком случае обе межсистемные ситуации в ХХ в. в нашей стране показывают, что попытки осуществления переворота
системными политическими формированиями (корниловский мятеж августа 1917 г. и путч ГКЧП августа 1991 г.) привели к обратному эффекту - изменению баланса сил в сторону усиления несистемности58.
Опасность минимизации государственного насилия, вероятно, требует от системных политических формирований особого
внимания к состоянию силовых структур: армии, органам правопорядка и др. Возвращаясь к историческому опыту России, укажем на
тот примечательный факт, что всякий раз, входя в состав Временного правительства, кадеты выдвигали требование укрепления дисциплины в армии. При этом подразумевалось, что армия, как опора
государственности, должна была надежно ограждена от пропаганды «анархистов и ленинцев». Особую озабоченность кадетов вызывала политика, осуществляемая контрвластной советской структу149
рой, направленная на демократизацию армии 59. Неоднократные
попытки призвать силовые структуры к выполнению своего конституционного долга предпринимались и коммунистами в годы перестройки60.
В свете выявленных тенденций развития системных политических сил в описываемых ситуациях логично заключить, что эти
формирования обозначают себя в качестве защитников государственности, державности от разрушения со стороны анархистских,
нигилистических тенденций. Обстоятельства, в которых системные
элементы осуществляют эту деятельность, указывают и на возможные метаморфозы их идеологии. Поскольку ценности, проповедуемые системными силами, не являются в достаточной степени привлекательными для широких масс, именно идея сохранения державности, защиты государства от разрушения может в условиях
межсистемной ситуации стать той интегрирующей идей, которая
призвана сплотить все системные силы с целью выживания и спасения системы.
Иначе в этих условиях обстоит дело в лагере несистемных политических сил. Основным отличительным признаком несистемности в межсистемных ситуациях является ее многократное усиление и приобретение легального статуса. Условия ситуации таковы,
что роль сдерживающих рост несистемности факторов минимизируется. Речь идет в первую очередь о процессе делегитимизации
старой властной структуры, а также о разложении, вплоть до утраты системной идентичности, системных элементов и структур.
Подобные обстоятельства оказывают благоприятные воздействия на тенденцию развития несистемных политических формирований. В этих новых условиях раздвигаются рамки их функционирования благодаря снижению степени насилия со стороны системных факторов. Более того, несистемность институционализируется как власть. Это означает, что она получает возможность конституировать иные правила поведения, альтернативные прежним.
Однако возможность создания несистемностью иных «правил игры» в этой ситуации ограничена тем, что существует власть, представляющая прежнюю систему. Продолжает функционировать и
прежняя правовая система. Это значит, что в рамках межсистемной
ситуации несистемность не может в полной мере достичь желаемого результата - уничтожить старую власть и задать иные параметры
развития общества в соответствии с собственным системным качеством. Достижение этого результата возможно лишь при наруше-
150
нии сложившегося баланса и, следовательно, с выходом из межсистемной ситуации.
Обратим внимание, что прорыв несистемности к власти может осуществляться разными путями. Как показывает исторический
опыт, это достигается посредством создания несистемностью совершенно новой, альтернативной властной структуры и наделенных
всеми необходимыми атрибутами властных институтов. В этом
случае мы имеем дело в полном смысле слова с контрвластной
структурой. Такой вариант в наибольшей степени соответствует
описанным выше взаимоотношениям, складывающимся между институтами «старой» и «новой» власти.
Однако это не единственный вариант прорыва несистемности
к власти. Можно предположить, что в ряде случаев несистемные
политические образования могут использовать для своих целей институты разрушающейся системы. В условиях утраты авторитета и
влияния в массах системными политическими формированиями
несистемность получает шанс победить на выборах в представительные органы власти. В этом случае двоевластие приобретает
специфические формы и черты, поскольку контрвластная, альтернативная структура не создана. Ее роль в данном случае выполняют
те системные институты, которые оказались под контролем несистемных политических образований. Своеобразие такой ситуации
заключается в том, что эти институты, имея системное происхождение, должны противодействовать другим подобным институтам,
в которых еще сохраняется господство системных элементов. В
этом случае двоевластие может осуществляться в специфических
формах, скорее всего как фрагментация властной структуры, как
борьба институтов одной и той же властной структуры за властные
полномочия.
Реализация такого сценария прорыва к власти несистемности
влечет за собой необходимость преобразования используемых несистемностью властных институтов. Эти органы власти, генетически и функционально связанные с прежней системой, не соответствуют тому качеству, носителем которого являются несистемные
политические образования. Таким образом, эта тенденция может
привести как к смене формы функционирования этих институтов,
так и к более глобальным преобразованиям, связанным с изменением их функций. Очевидно также, что поскольку использование
системных институтов является для несистемности тактическим
шагом, который связан с особенностью расстановки политических
сил, то в случае окончательной победы несистемности возможны
151
полный демонтаж этих институтов и создание новой целостной
властной структуры, которая в полной мере будет соответствовать
требованиям формирующейся системы.
Роль несистемных политических акторов в анализируемой
ситуации требует от них определенного отношения к тем тенденциям, которые в этой ситуации проявляются. Так, для несистемных
формирований в условиях межсистемной ситуации характерно
стремление устранить сложившийся баланс сил, нарушить установившееся двоевластие. В этом смысле они представляют собой силу, пытающуюся осуществить передачу всей полноты власти новым
властным институтам или тем органам власти, которые они контролируют. Позиция несистемности в этом вопросе представляет
собой зеркальное отражение позиций системных политических
формирований.
Знаменательной в этом отношении является оценка, данная
политике большевистской партии в условиях после свержения царизма лидером эсеров В. Черновым. Полемизируя с Лениным на I
Съезде Советов, он заметил, что идея большевиков о единовластии
Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов есть
«стройный классовый план власти», есть «полное исключение всего, не относящегося к Совету..., полное исключение, последовательное исключение из политической жизни. Ценз навыворот.
Раньше нас цензовая Россия исключала из власти, теперь же цензовую Россию исключить из власти»61.
Позиция несистемных политических образований находит
свое отражение и в решении вопроса об использовании мер государственного принуждения. Поскольку несистемные радикалы действуют вопреки существовавшему ранее законодательству, то для
них естественно стремление минимизировать возможность применения мер государственного принуждения со стороны «старой»
власти. Поэтому вполне логичными выглядят попытки несистемности стимулировать процесс делегитимизации старой власти, усилить недоверие общества к силовым структурам, внести бациллу
разложения в силовые структуры.
Весьма отчетливо эта тенденция проявила себя в 1917 г.
Большевики, являясь несистемным политическим формированием,
обозначили себя как силу, которая стремится к максимальной демократизации царской армии. В тех условиях большевистская партия выступала за уравнение в правах офицеров и солдат, выборность командного состава. По мнению большевиков, войсковые
комитеты должны были обладать правом не только контроля над
152
действиями выборных командиров, но и отвода офицеров, изгнания из частей тех командиров, которые вели контрреволюционную
деятельность62. Процесс демократизации армии, всемерно поддерживаемый большевиками, фактически означал деградацию и разложение армейских структур и не позволил Временному правительству использовать армию для устранения внутренних беспорядков, а также для борьбы с самими «ленинцами».
Обозначая несистемность как силу, стремящуюся к минимизации государственного насилия со стороны институтов, представляющих разлагающуюся систему, нельзя не отметить тот факт, что,
будучи сторонником единовластия, несистемность стремится к
максимальному, насколько это возможно в условиях анализируемой ситуации, усилению функции государственного принуждения
контрвластных структур. Обладание вооруженной силой, разветвленным карательным аппаратом создает предпосылки для овладения властью в полном объеме.
Попытки наделить такой функцией контрвластные институты
были присущи большевикам в 1917 г. Именно они активно пропагандировали идею создания на местах милиции и отрядов Красной
гвардии для охраны завоеваний революции. Причем, не полагаясь в
полной мере на изменчивый характер Советов, большевики стремились взять эти институты, особенно Красную гвардию, под свой
партийный контроль. Напомним также, что в некоторых Советах,
где большинство составляли представители этой партии, действовали так называемые «судебные комиссии», осуществляющие судебные функции в отношении «контрреволюционных элементов».
Ряд таких Советов имел и собственные тюрьмы63. Так же проявляли
себя демократические силы в период перестройки: предпринимали
попытки создать собственные республиканские армейские структуры, переподчинить прокуратуру, милицию тем Советам, большинство в которых им принадлежало.
Для выполнения своей разрушительной работы в межсистемной ситуации несистемность должна стремиться к максимальной
демократизации существующих политических отношений. Показательной с этой точки зрения является «Программа-90», принятая
Российским демократическим форумом, который объединял несколько десятков демократических организаций периода перестройки. В качестве одной из задач, стоящих перед демократическим движением, в программе выдвигалось следующее положение:
«Взламывать местные недемократические порядки и проводить ре-
153
волюционную политику раскрепощения и демократизации с помощью организации массовых акций»64.
Так же апеллировали к народным массам и большевики в
1917 г. Большевистская «Правда», характеризуя общую позицию
партии в вопросе о власти, отмечала, что от гибели страну может
спасти только народ, «взяв всю полноту власти из рук буржуазии в
свои собственные - в руки Всероссийского Совета рабочих, солдатских, крестьянских и проч. депутатов» 65. В связи с этим большое
значение большевики придавали самоорганизации масс, которую
они считали необходимым условием уничтожения буржуазных отношений. Именно большевики призывали рабочих устанавливать
рабочий контроль над производством и банками, создавать фабрично-заводские комитеты с широкими правами по управлению
производственными процессами и т.д.66
Равновесие политических сил, имеющих разную системную
идентичность, которое складывается в условиях межсистемных ситуаций, способствует развитию еще одного явления политической
жизни - межсистемного центризма. Поскольку системные и несистемные элементы уравновешиваются друг другом и не могут доминировать в анализируемой ситуации, постольку формируются благоприятные условия для осуществления политики балансирования,
лавирования, а значит, для функционирования особого типа центризма. Специфичность представлений и политической практики
этого центризма обусловлена его особой ролью в механизме взаимодействия противостоящих сил в межсистемной ситуации.
Проблема лавирования между «правыми» и «левыми» и примирения крайних позиций не является спецификой только межсистемной ситуации. Центристские течения в политике характерны и
для разных видов системных ситуаций, в которых они выполняют
функцию стабилизатора. Указание на эту роль центризма мы находим уже в трудах древних философов. Аристотель в «Политике»
обращал внимание на то, что двум противоположным, противостоящим друг другу силам «не найти никакой иной конституции,
помимо «средней»67.
Тем не менее воззрения и политическая практика «центризмов» существенно отличаются друг от друга в зависимости от типа
ситуации. Так, в условиях системных ситуаций, где доминируют
системных элементы, а несистемность в той или иной степени п одавляется, может существовать такой центризм, который балансирует между окружающими его справа и слева системными политическими силами. Очевидно, что, будучи системным политическим
154
течением, такой центризм отличается «негативным отношением к
радикальным решениям и действиям» 68 и в этом качестве стремится к отсечению и изоляции несистемности. Попытки создания такого рода системного центризма присущи и политической жизни
современной России 69.
Межсистемный центр так же, как и системный, балансирует,
лавирует между течениями, которые, однако, не являются тождественно-дифференцированными элементами одной системы, а представляют собой полярные политические силы, имеющие разную
системную идентичность, борьба между которыми осуществляется
по принципу «кто кого». В этом противостоянии появление межсистемного центра возможно лишь постольку и настолько, поскольку и насколько устанавливается относительный баланс этих
сил. В таких условиях роль межсистемного центра заключается в
смягчении накала борьбы, придании ей относительно мирного характера.
Рассмотрим более подробно механизм политического лавирования, осуществляемого межсистемным центром в ситуациях анализируемого типа. Важнейшей составляющей такого механизма является наличие и постоянное поддержание со стороны межсистемного центра баланса политических сил, имеющих разную системную идентичность. Это означает, что при более или менее кратковременном усилении одной из сторон противостояния межсистемный центр должен, восстанавливая равновесие, усиливать ослабевшую политическую силу, поддерживая ее скрыто или явно, идеологически, организационно или иными средствами. Следовательно,
чтобы не допустить нарушения равновесия, что в конечном счете
может привести к доминированию одной из противостоящих сторон и нивелированию роли самого межсистемного центра, он, для
блага собственного существования, должен стремиться к сдерживанию обеих разрушительных для него тенденций.
Таким образом, обе противостоящие стороны нужны межсистемному центру и опасны для него одновременно. Вероятно, это
обстоятельство может продуцировать некое равноудаленное отношение центристов к «крайностям», между которыми он балансирует. В этой связи заметим, что меньшевики и эсеры в условиях межсистемной ситуации 1917 г. называли кадетов и «цензовые элементы» не иначе, как «большевиками справа» или «максималистами
справа», позиция которых была для меньшевиков и эсеров столь же
неприемлема, как и воззрения «большевиков слева». Как вспоминал впоследствии И.Г. Церетели, «революционная демократия вела
155
одновременно борьбу против максимализма правого и против максимализма левого»70, подразумевая под этим ограничение устремлений буржуазного лагеря в отношении установления всевластия
буржуазии и сдерживание большевиков в их политике установления
власти Советов.
Тактика лавирования между системными и несистемными
политическими силами указывает на то обстоятельство, что межсистемный центризм стремится совместить ценности и идеи,
имеющие разное системное происхождение. Классическим примером такого отношения к системным ценностям является идеология
центристского течения в КПСС, возникшего в период перестройки
и возглавлявшегося М.С. Горбачевым. Формулируя идейные установки этого течения, Горбачев указывал, что для него неприемлем
«авантюризм» сил, которые называют себя радикальными, демократическими, и, с другой стороны, тех сил, которые ведут к реставрации «сталинизма и застоя» 71. Такая срединная позиция проявлялась и в идеологии этого течения, включавшей как идеи сохранения плановой экономики и КПСС, так и «новые» рыночные концепты. Так, в программах организаций КПСС на местах могли
уживаться такие идеи, как создание «гибких структур, реагирующих на рынок», формирование рыночной среды и инфраструктуры,
создание сети малых предприятий, в развитии которой коммунисты
планировали принимать «самое непосредственное участие» 72, и
идеи поддержки рабочего движения против массовых увольнений,
противодействия снижению жизненного уровня населения, коммерциализации культуры, здравоохранения, народного образования, идеи неприятия развития «частнособственнической идеологии
и психологии», «клеветы на марксизм, В.И. Ленина, коммунистическую партию»73.
Межсистемный характер центра, проявляющийся в стремлении совместить концепты разных общественных систем, накладывает отпечаток и на его тактику. Так, очевидным проявлением
межсистемной природы этого центризма является его стремление к
сохранению равновесия противостоящих политических сил. Этим
же объясняется и негативное отношение межсистемного центра к
единовластию. Попытки каждой из сторон противостояния добиться передачи всей полноты властных полномочий контролируемым
ими властным структурам всемерно пресекаются межсистемным
центром.
Противясь установлению единовластия того или иного типа,
межсистемный центр объективно работает на сохранение и упро156
чение существующего двоевластия. В качестве примера укажем на
политику «контроля» и «давления», осуществляемую меньшевистско-эсеровском большинством Советов в отношении к Временного правительства первого состава. Отвечая на обвинение «цензовой» прессы в неправомерности вмешательства Советов в дела государственного управления и пагубности создавшейся в результате
этого ситуации двоевластия, газета «Известия», отражавшая настроение эсеро-меньшевистского большинства Петроградского Совета, писала: «Оставьте, господа, лицемерные разговоры о «двоевластии»! Революционный народ не для того свергал иго царской
власти, чтобы подпасть под неограниченную власть буржуазии народ уступил правительственную власть представителям буржуазии, но он не допустит самодержавия класса буржуазии... Она
(буржуазия. - Д.К.) настойчиво борется против всяких попыток ограничить эту власть. Ведь все эти вопли о «двоевластии» - не что
иное, как борьба буржуазии за полноту власти. Дело вовсе не в том,
что необходима «единая власть», а только в том, чтобы вся власть
была исключительно в руках буржуазии»74.Очевидно, что такое
«ограничение» всевластия буржуазии, осуществляемое меньшевистско-эсеровским большинством, способствовало сохранению властных полномочий в руках Советов при существовании структуры
Временного правительства и, следовательно, работало на сохранение двоевластия.
Стремление межсистемного центра сохранить равновесие сил
указывает на то, что он в условиях исследуемой ситуации играет
роль арбитра, стоящего одновременно между борющимися сторонами и над ними, что говорит о намерении осуществлять «надклассовую», «надпартийную» политику, примиряющую враждующие
стороны, каждую из которых межсистемный центр определяет как
«узкоклассовую» и строго партийную.
Попыткой создать такую «возвышающуюся» над крайностями
идеологию и в соответствии с ней осуществлять политику отмечена
позиция М.С. Горбачева и его сторонников в период перестройки.
Выступая с программной речью в Белоруссии в феврале 1991 г.,
Горбачев отмечал, что реальной компромиссной основой для примирения «демократов» и «консерваторов» могла бы стать концепция гуманного демократического социализма, содержащая «достаточно универсальные, общедемократические требования: правовое
государство, разделение властей, смешанная рыночная экономика,
социальная справедливость, свободы человека» 75. Такое общественное устройство, по его мнению, должно было объединить раз157
личные общественные течения, предотвратить столкновение сил,
выступающих «за социализм без демократии» и «за демократию
без социализма».
Однако в условиях межсистемных ситуаций попытки создания такого рода моделей «третьего пути» оказываются возможными только потому, что существует баланс сил и системные элементы вынужденно уживаются с несистемностью. Как только этот баланс нарушается, всякий арбитраж, нацеленный на осуществление
надклассовой и надпартийной политики, теряет свое прежнее значение и смысл.
Поиски межсистемным центром компромиссной платформы,
удовлетворяющей и левых, и правых, указывают на органицистский характер позиции межсистемного центра, когда общество
рассматривается как единый организм, каждая часть которого
должна мирно уживаться с другими, подчиняясь нормам жизнедеятельности целого. Ни одна из сторон (социальных и политических
групп) не может навязывать обществу свою волю, и управление
может осуществляться лишь в интересах всего целого. Очевидно,
что органицистский подход межсистемного центра отражается и на
его взглядах на власть. Вполне закономерно отрицание им идей
установления единовластия одной из противостоящих сторон, ибо
при таком состоянии легитимными оказываются те общественные
силы и те отношения, которые соответствуют определенному системному качеству, в то время как деятельность других общественных сил, отрицающих эти общественные отношения, неизбежно ограничивается. В связи с этим укажем, что А.Ф. Керенский считал
возможным осуществление «общенародной» политики в послефевральской России как раз потому, что в сложившихся условиях «ни
один из классов и не одно сословие в государстве не может достигнуть своих главных, максимальных и величайших желаний»76.
Из органицистских представлений межсистемного центра о
власти логично вытекает идея о возможности и необходимости
осуществления широкой демократии, которая давала бы всем общественным силам возможность легально существовать, пропагандировать свои взгляды, действовать в соответствии со своими интересами и системными ценностями. Существование демократии, вбирающей в себя как системные, так и несистемные элементы, является своего рода гарантом сохранения сложившегося равновесия
политических сил. Такой подход к демократии является особенностью межсистемного типа центризма. Если системный центр, балансирующий между системными же силами, стремится ограни158
чить деятельность оппозиционных власти и системе политических
сил, то для межсистемного центра характерно стремление предоставить полярным политическим силам «место под солнцем свободы»77.
А.Ф. Керенский считал, что после свержения самодержавия в
России формируется «не какой-нибудь английский или немецкий
строй, а демократическая республика в полном смысле этого слова»78. Основное достоинство такого строя, по его мнению, заключалось в свободном сосуществовании всех политических сил: «У
нас, слава Богу, люди, такие как Либкнехт, проповедуют спокойно,
а он сидит в тюрьме»79. Аналогичное представление о демократии
можно найти и в идеологии центристского течения в КПСС: «Мы
будем спокойно реагировать на организацию новых политических
сил, мы готовы с ними сотрудничать, если они за социализм, ... если же вся их деятельность направлена на отрицание социализма,
компартии - мы будем вести с ним принципиальный, но без оскорблений, выпадов спор, будем стремиться разъяснять людям разницу наших позиций. Так и только так мы понимаем демократию,
гласность, свободу»80.
Приведенные выше цитаты указывают на особое толкование
проповедуемой центром демократии. Очевидно, что она «шире»
демократии, отстаиваемой другими политическими силами, в частности системными центристами. Эта специфика взглядов межсистемного центра на демократию становится еще более очевидной, когда речь идет о проблеме применения мер государственного
принуждения. Именно межсистемный центр оказывается той политической силой, которая наиболее последовательно выступает против использования репрессивных и других мер принуждения в отношении своих политических противников. Это обусловлено необходимостью сохранения баланса между полярными силами, арбитражной ролью межсистемного центра и его органицистскими
представлениями о природе политических отношений и процессов.
Иными словами, межсистемный центр в условиях этой ситуации
способен выступать с позиции ненасилия. Как считал, например,
М.С. Горбачев, преобразования, осуществляемые в СССР в период
перестройки, могут стать «началом эпохи ненасильственных, бескровных преобразований»81.
В условиях обострения противостояния полярных политических сил может обнаружиться противоречие между идеями ненасилия и демократии, допускающей в политический процесс все общественные силы, с одной стороны, и стремлением сохранить целост159
ность социума - с другой. Очевидно, тот вариант демократии, который исповедуют межсистемные центристы, позволяющий свободно
сосуществовать политическим силам разной системной принадлежности, не может являться надежным гарантом сохранения неустойчивого равновесия этих сил. Требования центристов «вести
борьбу в рамках законности, политической культуры, сопоставления позиций»82 остаются благими пожеланиями, ибо, в отличие от
межсистемного центра, обе противостоящие силы видят в широкой
демократии не идеал общественного устройства, а средство достижения своих системных целей. Характерно, что при нарушении
указанного равновесия и устранении двоевластия такая демократия
неизбежно сворачивается.
Упомянутое противоречие может проявиться в попытках
межсистемного центра усилить государственную власть, осуществить диктатуру в интересах всего общества в случае обострения политической борьбы и усиления опасности победы одной из «крайностей». Таким образом, сутью их попыток является насильственное поддержание равновесия двух разнонаправленных тенденций
общественного развития и в конечном счете сохранение самого
межсистемного центра. В качестве примера укажем на установившуюся летом 1917 г. в России «керенщину». Однако такого рода
диктатура, осуществляемая межсистемным центром в интересах
всего общества, не может быть диктатурой «всерьез и надолго», поскольку она не может нарушить основное условие функционирования межсистемного центра - баланс политических формирований.
Такая диктатура способна лишь «отсекать крайности», попрежнему пытаясь сохранить паритет сил, поэтому ее возможности
весьма ограничены. В ее силах лишь на весьма короткий срок ослабить накал противостояния, но не преодолеть его. Она остается
«диктатурой на холостом ходу», как писал о керенщине лидер эсеров В.М. Чернов.
* * *
Итак, применение инструментария теории систем при анализе политического процесса позволяет «квантировать» его на политические ситуации. В соответствии с тем, какое состояние общественной системы эти политические ситуации отражают, они могут
быть охарактеризованы как системные или межсистемные.
160
Исследование системных политических ситуаций, характеризующих комплекс состояний общества, окрашенных доминированием системных элементов, показало необходимость дальнейшего
дифференцирования ситуаций этого типа в силу того, что доминирование имеет множество аспектов и форм. В зависимости от того,
каким фазам функционирования системы они соответствуют, системные ситуации этого типа были поделены на стабильные и кризисные.
Анализ стабильных системных ситуаций показал: они возникают на разных фазах развития системы и отражают нормальное,
закономерное течение процессов, соответствующее по времени закономерной норме. Иными словами, стабильные политические ситуации отражают разную степень зрелости систем. Кризисные системные ситуации по ряду параметров отличаются как от стабильных системных ситуаций, так и от межсистемных. Поэтому попытки сравнительного анализа политических явлений и тенденций,
имеющих место в системных кризисных и межсистемных ситуациях, без учета того, что они относятся к разным типам ситуаций,
вряд ли можно считать корректными.
Анализ межсистемных политических ситуаций в теоретическом ракурсе показал, что ситуациям этого типа присущи черты,
которые отличают их от всего спектра системных политических
ситуаций. Основой такой специфики является то обстоятельство,
что межсистемные ситуации отражают особую социальную реальность, характеризующуюся отсутствием доминирования системных
элементов, наличием относительного, неустойчивого и, как правило, непродолжительного по времени равновесия системных и несистемных элементов и структур. В качестве основных параметров
межсистемных ситуаций отметим следующие: 1) процесс делегитимизации власти, представляющей старую, разрушающуюся систему; 2) легализацию и легальное сосуществование политических
сил как системной, так и несистемной ориентации; 3) процесс институционализации несистемности как контрвластной структуры;
4) тенденцию к сосуществованию старых и новых институтов власти (двоевластие); 5) фрагментацию властных структур, усиление
автономности их нижестоящих звеньев в процессе принятия решений; 6) ослабление степени государственного принуждения и, как
следствие, 7) возрастание роли масс в политическом процессе; 8)
появление условий для осуществления политики лавирования между системными (консервативными) и несистемными (радикальн ы-
161
ми) политическими силами, что способствует генезису и развитию
межсистемного центризма.
1
Основы теории политической системы. М., 1985. С. 92.
Симанов А.А. Понятие «состояние» как философская категория.
Новосибирск, 1982. С. 60; Желенина И.А. Историческая ситуация. Методология анализа. М., 1987. С. 91.
3
См.: Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С.
273.
4
Малиновский П.В. Методологическое значение понятия «ситуация» в историческом исследовании // Философско-методологические
проблемы социально-гуманитарного познания. М., 1983. С. 31.
5
Желенина И.А. Указ. соч. С. 114.
6
Более подробно проблема повторяемости ситуаций рассмотрена
в работах: Кертман Л.Е. Законы исторических ситуаций // Вопросы
истории. 1971. № 1. С. 55-68; Желенина И.А. Указ. соч. С. 101-106.
7
Штаерман Е.М. О повторяемости в истории // Вопросы истории. 1965. № 7. С. 12.
8
Желенина И.А. Указ. соч. С. 102.
9
Кертман Л.Е. Указ. соч. С. 55 - 68.
10
Там же. С. 59.
11
Там же.
12
Там же. С. 61.
13
См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 215-219; Т. 41. С. 70.
14
Селезнев М.А. Социальная ситуация и социальный кризис как
категория социальной диалектики // Методологические проблемы социологической теории: Межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1984. С. 36.
15
Хохлюк Г.С. Ленинское учение о революционной ситуации и
современность. М., 1967; Он же. Уроки борьбы с контрреволюцией (к
вопросам теории). М., 1981.
2
162
16
См.: Каракозова Э.В. Моделирование в общественных науках.
(Философско-методологические проблемы). М., 1986. С. 29.
17
См., например: Исследования причин нестабильности капитализма // Проблемы мира и социализма. 1976. № 12. С. 16.
18
См.: Методологические проблемы научного коммунизма. М.,
1975. С. 16.
19
Игнатьев В.И. Всемирная история как целостность. (Проблемы
методологии). Новосибирск, 1993. С. 13.
20
Там же. С. 18
21
Гершгорин Э.С. Стабильность социальной системы как социологическая категория // Методологические проблемы социологической
теории: Межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1984. С.44.
22
Там же. С. 45.
23
Игнатьев В.И. Указ. соч. С. 18.
24
Девятый съезд РКП(б). Март-апрель 1920 года. Протоколы. М.,
1960. С. 32.
25
См.: Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.) СПб., 1997.
26
Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза.
Лондон, 1990. С. 362.
27
См.: Аверьянов А.Н. Системное познание мира: Методологические проблемы. М., 1985. С. 194.
28
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 178.
29
Гайдар Е.Т. Дни поражений и побед. М., 1996. С. 9.
30
См.: Сулакшин С.С. Реформы в масштабе десятилетий // Свободная мысль. 1995. № 3. С. 54; Ханин Г.И. Экономика самоедства и
мыльных пузырей // Куда идет Россия? М., 1997. С. 187-192; Ильин
В.В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Указ. соч. С. 4-12; Осипов Г.В. Реформирование России: итоги и перспективы // Вестн. Моск. ун-та. Сер.
18. Социология и политология. 1995. № 2. С. 3-15.
31
Попов Г.Х. Перспективы и реалии // Огонек. 1990. № 51. С. 5.
32
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т 46, ч . 1. С. 229.
33
См.: Росс К. Федерализм и демократизация в России // Полис.
1999. № 3. С. 16-29.
34
См.: О порядке формирования Совета Федерации Федерального
Собрания Российской Федерации: ФЗ // Российская газета. 2000. 8 авг.;
О внесении изменений и дополнений в федеральный закон «Об общих
принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации. ФЗ // Российская газета. 2000. 8 авг.; О государственном Совете
Российской Федерации: Указ Президента Российской Федерации //
Российская газета. 2000. 5 сент.; Положение о полномочном представи-
163
теле Президента РФ в федеральном округе // Российская газета. 2000. 16
мая.
35
Панарин А.С. Политология. М., 1998. С. 320.
36
См. например: Меньшиков С. Советская экономика: катастрофа
или катарсис? М., 1990.
37
Кузьмин С. А. Социальные системы: опыт структурного анализа. М.. 1996. С. 24.
38
См.: Гершгорин Э.С. Указ. соч. С. 45.
39
См.: Мохов В.П. Эволюция региональной политической элиты
России (1950-1990 гг.). Дис. ... д-ра ист. наук. М., 1998. С. 117-118.
40
Там же. С. 117.
41
Там же. С. 118.
42
Мигранян А. Долгий путь к европейскому дому // Новый мир.
1989. № 7; Нужна «железная рука»? // Литературная газета. 1989. 16 авг.
43
Нефедов В.Н. Регенерирующие способности номенклатурного
механизма // Горьковская область в Великой Отечественной войне:
взгляд через 50 лет: Матер. науч.-практ. конф. Нижний Новгород, 1995.
Ч.2. С. 50-52.
44
Иоффе Г.З. Февральская революция. Крушение царизма // Вопросы истории КПСС. 1990. № 10. С. 87.
45
Пайпс Р. Русская революция. М., 1994. Т. 1. С. 220.
46
См.: Мохов В.П. Указ. соч.
47
См.: Гайда Ю. Процесс легитимизации политической власти //
Элементы теории политики. Ростов-н/Д., 1991. С. 403; Фетисов А.С.
Политическая власть: проблемы легитимности // Социальнополитический журнал. 1995. № 3. С. 101-112.
48
Вопросы, связанные с осуществлением этих и других властных
функций, достаточно подробно исследованы в отечественной истор ической науке. См.: Токарев Ю.С. Народное правотворчество накануне
Великой Октябрьской социалистической революции (март - октябрь
1917 г.). М.; Л., 1965; Вотинова К.Я. Борьба за победу Октябрьской
революции в Пермской губернии // Установление Советской власти на
местах в 1917 - 1918 годах. М., 1953. Обухов Л.А. Советы Урала в 1917
году: Учеб. пособие. Пермь, 1992. Серебрякова З.Л. Областные объединения Советов России (март 1917 - декабрь 1918). М., 1977.
49
Кейзеров Н.М. Доктрина персонализации власти // Социс. 1990.
№ 3. С. 80.
50
Панорама. 1990. № 8.
51
См.: Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М.
Избр. произв. М., 1990. С. 646; Кравченко И.И. Власть и общество //
Власть: Очерки современной политической философии Запада. М.,
1989. С. 49.
164
52
Грамши А. Избранные произведения. М., 1959. Т.3. С. 215.
См.: Скрипилев Е.А. Тюремная политика и тюремное законодательство Временного правительства. М., 1968. С. 44 - 45.
54
Троцкий Л.Д. Двоебезвластие // Троцкий Л.Д. Соч. Т. 3, ч. 1.
М., 1924. С. 61-69.
55
Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1968.
С. 113.
56
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105, оп. 352, д.2, л.132.
57
Панорама. 1990. № 8.
58
Любопытна идея Дж. Боффа, полагающего, что многие черты
этих двух переворотов совпадают: неорганизованность в проведении
переворота, недооценка осуществляющими его силами новой расстановки политических сил, слепая вера в эффективность силы. «Особенно схожи были последствия, так как в обоих случаях единственным результатом были ускорение и радикализация процессов, которые намеревались заблокировать». См.: Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994. М., 1996. С. 240.
59
Речь. 1917. 11 марта.
60
Так, например, в специально принятом II Инициативным съездом коммунистов России «Обращении к коммунистам Советской Армии и Военно-Морского Флота, КГБ и МВД» прозвучал призыв к работникам силовых структур встать на защиту разрушаемого конституционного порядка. «Помните! Вы присягнули на верность социалистическому Отечеству: только совместными действиями мы спасем нашу
Родину». См.: Материалы Московского заседания II Инициативного
съезда. М., 1991. С. 24.
61
Известия. 1917. 7 июня.
62
Минц И.И. Указ. соч. Т. 2. С. 414 - 415.
63
Подробнее об этом: Фарфель А.С. Борьба народных масс против контрреволюционной юстиции Временного правительства. Минск,
1969.
64
ГАНИ ОПД ПО, ф. 100, оп. 66, д. 6, л. 113.
65
Правда. 1917. 15 июня.
66
См.: Правда. 1917. 15 июня.
67
Аристотель. Политика. М., 1911. IV. 1296 b.
68
Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 392.
69
Характерным примером такого рода центристского течения в
современной России является сформированное накануне выборов
1999 г. в Государственную Думу РФ Российское движение политического центра (РДПЦ). В докладе на Программном съезде летом 1999 г.
лидер РДПЦ С.С. Сулакшин указывал на то, что возглавляемое им
движение есть «политическая организация системной центристской
53
165
оппозиции» (Вестник фонда развития политического центризма. 1999.
№ 6 (18). С. 5.) Обозначая место РДПЦ в политическом ландшафте
России, Сулакшин подчеркивал, что новая центристская сила должна
дистанцироваться как от «крайне правых» (НДР В. Черномырдина,
«Правого дела» Е. Гайдара, «Новой силы» С. Кириенко, «Яблока» Г.
Явлинского), так и от «крайне левых» (КПРФ). Таким образом, РДПЦ
обозначила себя как сила системного центризма, располагающаяся между окружающими его справа и слева системными силами. Заметим,
что на «крайне левом» фланге, в представлениях лидера РДПЦ, находится КПРФ - партия, все более проявляющая себя как системная сила,
а не РКРП, ВКПБ или другие организации коммунистической ориентации.
70
См.: Церетели И.Г. Кризис власти. М., 1992. С. 219.
71
Горбачев М.С. Сохранить и обновить родную страну: Выступления в Белоруссии 26 и 28 февр. 1991 г. М., 1991. С. 34.
72
ГАНИ ОПД ПО, ф. 1, оп. 113, д. 80, л. 67.
73
Там же. Ф. 106, оп. 72, д. 16, л. 13.
74
Известия. 1917. 11 апр.
75
Горбачев М.С. Указ. соч. С. 31.
76
Вестник Временного правительства. 1917. 5 мая.
77
Там же. 18 мая.
78
Там же. 11 мая.
79
Там же.
80
ГАНИ ОПД ПО, ф. 106, оп. 71, д. 8, л. 12.
81
Горбачев М.С. На пути решительных преобразований: Выступление на Президентском Совете СССР 27 марта 1990 г. М., 1990. С. 6.
82
Горбачев М.С. Сохранить и обновить родную страну. С. 17.
166
ГЛАВА III
МЕЖСИСТЕМНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ
СИТУАЦИИ В РОССИИ В ХХ ВЕКЕ:
ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
§ 1. Россия в межсистемной ситуации 1917-1918 гг.
Исследование теоретических аспектов формирования и развития межсистемных политических ситуаций позволяет перейти к
анализу межсистемных ситуаций, сложившихся в России в ХХ в.
Первая из них обозначилась в 1917-1918 гг.
В ходе февральских событий 1917 г. в Петрограде была свергнута царская власть. Быстрота произошедших изменений позволила
кадетской «Речи» заключить: «Бутафорским оказался старый режим, павший вдруг с какой-то сказочной быстротой, словно по мановению волшебного жезла»1. Падение самодержавия было обусловлено комплексом причин экономического, социального, политического, психологического характера. Эта проблематика нашла
свое отражение как в советской, так и новейшей российской историографии2. Отметим лишь, что процесс делегитимизации царской
власти начался задолго до февральских событий. Как отмечал В.Н.
Коковцев, вспоминая поездку царя в 1913 г. по стране в связи с
празднованием 300-летия дома Романовых, у народа отсутствовал
энтузиазм при виде царствующей особы: «Помню хорошо, как в
Нижнем Новгороде, когда мы оба (Коковцев и Рухлов. - Д.К.) думали одну и ту же думу и выразили ее одним общим впечатлением очень тусклого и слабого проявления скорее любопытства, нежели
истинного подъема в настроении народной толпы»3.
В условиях первой мировой войны процесс делегитимизации
царской власти существенно ускорился, способствуя развитию системного кризиса. Самодержавие оказалось неспособным обеспечить устойчивое функционирование общественных институтов в
сложных военных условиях. Как отмечал П. Волобуев, самодержавие ухитрилось изолировать себя от общества так, что «в решающий
момент не нашлось ни военных, ни общественных сил, готовых
встать на защиту монархии» 4. Процесс делегитимизации царского
правительства в условиях войны приобретал обвальный характер. В
конечном итоге, как отмечал В.В. Шульгин в своих дневниковых
167
записях конца февраля 1917 г., «правительство ушло как будто даже
раньше, чем кто-либо этого требовал... Весь огромный механизм
остановлен на полном ходу, остановлен и обезглавлен»5.
После свержения самодержавия в России обозначилась как
тенденция к формированию общества, построенного на основе частной собственности, так и пролетарско-социалистическая тенденция*, представленная на политическом уровне большевистской
партией и ее сторонниками 6. Таким образом, специфика этой
межсистемной ситуации состояла в том, что буржуазная модель
общественного развития, не исчерпавшая в полной мере богатства
своего содержания, подверглась разрушению со стороны пролетарско-социалистической тенденции, как и остатки царского самодержавия. Это указывает на то обстоятельство, что в этой ситуации
присутствовали элементы сразу 3 общественных систем, что придавало особую остроту политическим процессам.
Свержение самодержавия означало, что вместе со старым режимом рухнул и прежний механизм организованного государственного насилия, направленный против тех общественных сил, которые стремились к ликвидации самодержавия, что привело к
мгновенной легализации всех ранее находившихся в подполье несистемных и оппозиционных самодержавию сил. Начали легальную деятельность партийные комитеты большевиков, меньшевиков,
эсеров, открылись их явочные столы, стала выходить партийная печать. Одновременно с этим исчезли политические организации монархической ориентации. В результате сформировалась ситуация
определенного равновесия сил, представляющих «цензовые» элементы и низшие слои города и деревни.
На уровне властных отношений этот баланс проявился в становлении двух структур: структуры Временного правительства,
сформированного Временным комитетом Государственной Думы с
согласия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и
Советов, являющихся органами народного правотворчества и присвоивших некоторые властные функции. Таким образом, в условиях
*
Проблема, связанная с выяснением того, насколько эта тенденция была пролетарской и в какой мере социалистической, является
дискуссионной. В контексте данного исследования не рассматривается
вопрос о правомерности такого названия тенденции, выразителями которой стали большевики и их союзники. Важно то обстоятельство, что
тенденция общественного развития, выраженная этими политическими
силами, имела иную системную природу, нежели другие.
168
1917 г. формирование двоевластия шло посредством создания параллельных Временному правительству и его институтам органов
власти.
Феномен двоевластия состоит в том, что ни одна из противостоящих сторон, выступающих с позиции защиты разных системных ценностей, не имеет возможности осуществить власть в полном объеме. Действительно, в условиях февраля-октября 1917 г. законодательство Временного правительства, постановления и распоряжения его представителей реализовывались на практике лишь
частично. Косвенным доказательством этого является тот факт, что
уже 19 марта правительство на своем заседании вынуждено было
специально рассматривать вопрос о необходимости широкого оповещения населения о мерах, принимаемых правительством. В связи
с этим комиссарам Временного правительства было предложено
озаботиться вопросом размножения, рассылки и расклейки постановлений и воззваний правительства по населенным пунктам 7. В
дальнейшем правительство было вынуждено неоднократно обращаться к обсуждению вопроса о реализации своей власти в провинции8.
Важно также подчеркнуть, что слабая власть Временного
правительства в значительной степени делала таковым и институт
комиссаров правительства. Немаловажное значение имело также
отсутствие у него реальной возможности применять карательные
меры против тех сил, которые объективно мешали утверждению его
единовластия. За время своего существования правительство так и
не смогло в полной мере превратить институт комиссаров Временного правительства в послушный орган реализации своей власти.
Попытка Временного правительства придать своей структуре
гомогенный характер посредством назначения комиссаров из центра натолкнулась на мощное сопротивление снизу, связанное с
ожиданиями демократических перемен. Уже в марте 1917 г. начался процесс переизбрания назначенных правительством комиссаров9. В апреле сообщения об изгнании назначенных циркуляром
Временного правительства комиссаров поступали в адрес правительства почти ежедневно, причем острота борьбы против комиссаров - председателей управ нарастала 10. Нередко правительственные комиссары на местах подвергались арестам 11. Характерно, что
смещению подвергались как уездные, так и губернские комиссары
Временного правительства. По данным Е.П. Баранова, 22 губернских комиссара были избраны губернскими общественными ко-
169
митетами, из них двое - на совместном заседании губернского комитета и Совета рабочих и солдатских депутатов12.
Как правило, посты комиссара Временного правительства
(губернского или уездного) и председателя местного комитета занимал один человек. В Сибири, например, из 10 комиссаров (краевых, областных и губернских) 7 были председателями соответствующих временных исполнительных комитетов 13. Выборность комиссара местным комитетом делала его ответственным не столько
перед утвердившим его в этой должности Временным правительством, сколько перед выбравшим его местным органом. В этой ситуации комиссары получали возможность выбирать, чьи интересы
защищать - местного комитета или правительства. Учитывая, что
эти интересы далеко не всегда были тождественными, становится
очевидной двойственная роль комиссаров. Как бы комиссар не относился к правительству, он в той или иной степени вынужден был
учитывать и реализовывать интересы исполнительного комитета,
председателем которого он являлся и с помощью которого он занял
должность комиссара Временного правительства. Таким образом,
из проводников политики Временного правительства на местах
комиссары нередко превращались в «полупроводников», а в ряде
случаев прямо противодействовали этой политике.
Некоторые
из них утверждали, что будут исполнять лишь те законы, которые
«приносят пользу и не расходятся с общегосударственными интересами, но там, где частично устаревшие и несовершенные законы
приносят вред, законом для него будет его совесть революционера
и справедливое желание народа» 14. Такое положение, когда государственный чиновник в своей деятельности исходит не из законов
и постановлений, принятых правительственными органами, а из
субъективных представлений о праве и пользе народа, указывает на
межсистемный характер отношений власти.
Зависимость комиссаров от местных комитетов, расстановки
политических сил в нем вели к усилению фрагментации структуры
Временного правительства, что выражалось, в частности, в усилении независимости уездных комиссаров в отношениях с комиссаром губернским. Нередко губернские комиссары жаловались в министерство внутренних дел, перед которым они были ответственны,
что уездные комиссары являются ставленниками не правительства,
а местных комитетов, а потому вступают в должность без ведома
губернского комиссара, отказываются признавать себя ответственными перед ним 15.
170
Еще одним показателем фрагментации власти Временного
правительства стало неподчинение местных органов, относящихся
к различным министерствам и ведомствам, власти комиссаров
Временного правительства. Создаваемые на местах полномочные
органы центральных ведомств (продовольственные управы, земельные комитеты, комиссариаты министерства труда и др.) в условиях
фрагментированности властной структуры Временного правительства, неналаженности механизма реализации его власти часто не
контролировали деятельность губернских и уездных комиссаров,
что фактически ослабляло власть Временного правительства на
местах.
Более того, низовые звенья структуры Временного правительства вообще имели тенденцию к отпадению от нее, в корне противореча его узаконениям. Классическим примером этого явления
были так называемые земельные комитеты - низшее звено министерства земледелия, созданные на местах для подготовки земельного законодательства для будущего Учредительного собрания и
сбора сведений о нуждах крестьянства 16. Комитеты имели право
издавать обязательные постановления в рамках постановлений
Временного правительства 17. Их создание представляло собой отчаянные попытки правительства успокоить крестьян и уладить возможные конфликты18.
На практике земельные комитеты, созданные по правительственному постановлению и по сути своей являющиеся правительственными органами, не оправдали возложенных на них надежд. Если губернские земельные комитеты, лишь частично включившие в
свой состав представителей крестьянства, стремились действовать
«в согласии с распоряжениями Временного правительства и в пределах действующих законоположений» 19, то волостные комитеты,
избиравшиеся всем населением волости, не подчинялись им. Созданные на крестьянских сходах земельные комитеты стали использоваться крестьянскими общинами для отчуждения помещичьих
земель20. Они осуществляли захват и раздачу покосов, принуждали
крупных землевладельцев отдавать землю в аренду по «справедливой» цене, расторгали старые арендные договоры, отбирали инвентарь, военнопленных и т.д. 21 Попытки некоторых волостных комитетов следовать постановлениям Временного правительства в области земельного законодательства и противостоять «самовольным
действиям крестьян», как правило, заканчивались их поражением и
вели к смене всего состава комитета22.
171
В целом же, оценивая тенденции в развитии структуры Временного правительства, можно заключить, что правительству так и
не удалось создать четкой, являющейся проводником правительственной политики структуры. Ни правительственные комиссары, ни
земельные комитеты, ни продовольственные управы, ни какие-либо
другие органы Временного правительства на местах не смогли в
полной мере выступать в роли проводников политики Временного
правительства. Эта слабость и, как выяснилось, фрагментированность структуры Временного правительства были одним из факторов, обусловивших гибель этого института и той социальной системы, гарантом которой он выступал23.
Фрагментация правительственной структуры во многом объяснялась тем, что существовали альтернативные институты, осущевляющие властные функции, многие из котороых оказались присвоенными Советами как в Петрограде, так и на местах. О масштабах присвоения ими власти можно судить по установлению на
местах 8-часового рабочего дня. Исследование деятельности 29
крупнейших местных Советов России (губернских и городских),
проведенное Ю.С. Токаревым, показывает, что в 18 случаях из 29
установление 8-часового рабочего дня произошло посредством
принятия Советами соответствующих постановлений. В остальных
случаях новый режим продолжительности рабочего дня был установлен посредством соглашения между Советами и предпринимателями или по решению местных исполнительных комитетов24.
Советы активно вмешивались в экономические процессы.
Нередки были случаи организации Советами и их комиссиями наблюдения за производством, торговыми операциями предприятия,
доходами владельцев25. Наблюдалась тенденция отстранения отдельных лиц администрации от управления по решению Советов
рабочих и солдатских депутатов. Так, на Урале за первые 4 месяца
революции было удалено 145 лиц административного персонала, в
том числе 14 управляющих, 3 директора, 26 заведующих цехами, 5
смотрителей, 33 мастера 26. В ряде случаев смещение административного персонала носило и более радикальный характер. Так, по
решению Анжеро-Судженского Совета рабочих и солдатских депутатов, принятому на совместном заседании с союзом служащих 29
апреля 1917 г., вся администрация каменноугольных копей Михельсона, была отстранена. Управление передавалось особому совету из 18 лиц, созданному при участии Совета рабочих и солдатских депутатов, союза служащих и комитета порядка и безопасно-
172
сти. При этом контрольной функцией наделялся исключительно
Совет рабочих и солдатских депутатов27.
Нередко местные Советы облагали промышленников сборами
на содержание Совета28. В Тюмени Совет рабочих депутатов вынес
постановление, по которому члены Совета объявлялись лицами неприкосновенными, на основании чего они освобождались «с сохранением содержания от работ во всякое время, когда депутат занят
по делам Совета»29.
Контрольные функции, осуществляемые Советами на производстве, выполняли созданные при соответствующих Советах контрольные комиссии. В ряде случаев они наделялись значительными
полномочиями. Так, в письме Орехово-Никольского исполнительного комитета начальнику станции Орехово МосковскоНижегородской железной дороги предлагалось не принимать к отправке грузы от фабрик С. Морозова, сына и К° и В. Морозова без
разрешения контрольной комиссии при Орехово-Зуевском Совете
рабочих депутатов и делегатов от Владимирского и Покровского
гарнизонов30.
Советами применялась и более радикальная мера против владельцев предприятий - реквизиция. Так, к июлю 1917 г. Красноярский Совет рабочих и солдатских депутатов реквизировал лесопильные заводы общества «Абакан», Кукина, медные рудники
«Юлия», Андреевского31. Летом 1917 г. реквизицию некоторых
производств произвел Кронштадтский Совет 32. Реквизиции заводов,
помещений, издательств приобрели в период весны-лета 1917 г.
значительные масштабы33.
Присвоение властных функций Советами не ограничивалось
их вмешательством в экономические отношения. В ряде случаев это
«присвоение» превращало Советы в полновластные органы на местах. Такую роль играли Советы рабочих и солдатских депутатов
Красноярска, Кронштадта, Орехово-Зуева, Лысьвы и др. О переходе
власти в свои руки в период весны-лета 1917 г. объявили также
Тюменский Совет крестьянских депутатов 34, Канский Совет крестьянских депутатов35, Совет солдатских депутатов Ошского уезда
Ферганской области 36, Кизлярский Совет рабочих и солдатских депутатов37, Глазовский Совет рабочих, солдатских и крестьянских
депутатов38 и др.
Несмотря на объем властных полномочий, осуществляемых
Советами, этой структуре также была присуща тенденция фрагментации. Во многом ее наличие обусловливалось партийнополитической пестротой Советов, что отражалось на существе при173
нимаемых решений. В результате этого политика, проводимая тем
или иным местным Советом, могла не отвечать той линии, которую проводили Петроградский Совет, а впоследствии ЦИК Советов. Так, большевистские по составу Советы отрицали власть Временного правительства на местах и противодействовали политике
центральных Советов на минимизацию советской власти. Имели
место случаи, когда местные Советы проводили политику более
правую, чем та, которую осуществляли ЦИК и Петросовет. Например, некоторые уральские Советы стремились не допустить влияния на местные гарнизоны Приказа № 1 Петроградского Совета,
опасаясь, что это приведет к падению дисциплины и развалу армии. В ряде случаев Советы принимали резолюции, кадетские по
своему содержанию39.
По мере большевизации Советов их позиции по основным политическим вопросам сближались. В частности, к октябрю 1917 г.
около 80 Советов приняли резолюции, аналогичные резолюции
Петроградского Совета «О власти»40. Преодоление фрагментации
советской структуры было длительным и завершилось лишь после
того, как большевикам удалось полностью подчинить своей власти
территории бывшей Российской Империи.
В условиях двоевластия Советы, как и органы Временного
правительства, обладали лишь частичной правоспособностью, ограниченной наличием правительственной структуры. Даже те Советы, которые концентрировали властные функции и по существу
осуществляли управление в том или ином регионе, не всегда и не
всеми признавались органами власти. Например, Красноярский
Совет, осуществлявший фактическую власть в своем регионе, вынужден был обсуждать казус, имевший место с одним из членов
исполнительного комитета, членскую карточку которого на почте
не признали в качестве документа41.
Двоевластие, проявляющееся в частичной правоспособности
осуществляющих власть институтов, представляло серьезную опасность для силовых структур, поскольку нарушало жесткую связь
между приказом и его исполнением, создавало необычную и губительную для силовых структур ситуацию. Уже в первые дни после
февральского переворота 1917 г. армия начала ощущать последствия устанавливающегося двоевластия. В марте 1917 г. ряд виднейших военачальников в письме, адресованном Временному правительству, отмечали: «Двоевластие подрывает доверие между подчиненными и военачальниками и разрушает ... дисциплину... Создалось положение, при котором в каждый данный момент распо174
ряжение Временного правительства, переданное через начальников, может столкнуться с противоположным приказанием Совета
рабочих депутатов, переданным непосредственно подчиненным.
Практически это ведет к обсуждению подчиненными целесообразности и правильности каждого распоряжения Временного правительства и старших начальников, что лишает флот боевой мощи»42.
Резюмируя, офицеры требовали возродить единую власть в центре
и на местах как важнейший фактор сохранения целостности армейской структуры.
Согласимся с точкой зрения В.И. Старцева, отметившего, что
в результате сложившейся в марте - апреле 1917 г. расстановки сил
«армия перестала выполнять свою задачу в области защиты буржуазного государства от внешнего врага. Абсолютно невозможно было в это время использовать ее и в борьбе против потенциальных
противников Временного правительства внутри страны»43. О правомерности этого тезиса свидетельствует письмо военного министра А.И. Гучкова на имя начальника штаба верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 9 марта. В этом секретном
послании министр отмечал: «По военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не
идут коренным образом вразрез с постановлениями ... Совета»
(речь идет о Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов. - Д.К.) 44.
Разложению подверглись не только армейские структуры, но
и карательный аппарат, обслуживающий царскую власть. По существу с первых дней функционирования Временное правительство
осталось без карательных органов: институты полиции и жандармерии были уничтожены, чины полиции излавливались, разоружались, арестовывались, имели место случаи самосудов и революционных судов над наиболее одиозными представителями этих органов45.
Под давлением Петроградского Совета на переговорах по созданию правительства, последнее включило в свою декларацию
пункт о замене полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления 46. Но, как
отмечал в воспоминаниях один из руководителей Петроградской
городской милиции, ее руководство не смотрело на эту структуру
как на «лафайетовскую национальную гвардию», а все время подчеркивало ее аполитичность и нейтральность по отношению к действиям Временного правительства 47. Даже в ходе октябрьских со-
175
бытий городская милиция Петрограда не встала на защиту Временного правительства, считая себя «нейтральной» силой48.
Проблема минимизации возможности осуществления организованного насилия со стороны правительственной структуры имела
и еще один аспект. Отчасти она была связана с тем, что наряду с
народной милицией создавались отряды рабочей милиции, а затем
и Красной гвардии, что также ослабляло позиции Временного правительства и его органов на местах.
Ситуация невозможности для Временного правительства использовать для поддержки своей власти воинские части или какуюлибо иную силу оставляла правительству лишь один путь - действовать увещеваниями и уговорами. Эта особенность анализируемой
политической ситуации нашла свое выражение в меткой характеристике министра-председателя А.Ф.Керенского как «главноуговаривающего». Его грозное выступление в августе 1917 г. на Государственном совещании в Москве, полное угроз тем политическим силам, которые стремились к захвату власти, была названа современниками речью «Федора Иоанновича, который очень хотел бы быть
Борисом Годуновым»49.
Противостояние структур в условиях двоевластия создавало
ситуацию, при которой возможность развития приобретали институты, не принадлежащие ни к структуре Временного правительства,
ни к структуре Советов. Наиболее типичным проявлением этой
тенденции стало возникновение всевозможных местных комитетов,
строительство которых в первое время даже опережало становление Советов. Политика этих комитетов, выражавших по большей
части интересы и устремления широких слоев города и деревни,
часто расходилась как с политикой Временного правительства, так
и с линией Советов. Нередко они присваивали функции, принадлежавшие правительственной структуре, вмешивались в дела государственного управления. Так, в первые недели существования Временные комитеты в Сибири осуществили некоторые социальные
преобразования, выходившие за рамки объявленной правительством Декларации. В частности, решениями комитетов устанавливался 8-часовой рабочий день, коллегиальное управление в войсках,
вводился минимум заработной платы для рабочих и служащих, другие меры. В результате правительство не только не передавало им
правительственных функций, но стремилось пресекать их создание,
боролось против тех из них, деятельность которых не согласовалась
с политикой правительства50.
176
Вмешательство комитетов в дела управления было чрезвычайно распространенным и разносторонним явлением. Имели место случаи вмешательства комитетов в компетенцию казенных палат, что вызывало резкий протест со стороны министерства финансов; в деятельность органов управления железными дорогами, частных предприятий 51. Предпринимались попытки поставить под
контроль комитетов операции частных банков 52. Проводились реквизиции помещений, закрывались буржуазные, в том числе кадетские, газеты, шли аресты служащих частных торговопромышленных учреждений53. В Сибири комитеты явочным порядком вводили земство54. Вмешивались комитеты и в организацию
продовольственного дела, стремясь к контролю над продовольственными органами, подчиненными министерству продовольствия55.
В ряде случаев местные комитеты, как и Советы, облагали налогами на собственное содержание, а также другие нужды предпринимателей и население в целом56. Имели место факты открытого неподчинения комитетов распоряжениям и постановлениям Временного правительства. В ряде случаев эти органы заявляли о переходе
всей власти в данной местности в свои руки 57.
«Противоправные» действия комитетов вызывали соответствующую реакцию правительства. В письме министра торговли и
промышленности А.И. Коновалова министру-председателю кн. Г.Е.
Львову указывалось на вредные для интересов правительства и общества тенденции в деятельности местных комитетов, которые, по
словам министра, «встали в коллизию не только с сими органами
(земскими управами и городскими думами. - Д.К.), но и с центральной правительственной властью, ... вносят полный хаос в без
того расшатанную хозяйственную жизнь страны, ... подрывают авторитет Временного правительства в глазах широких масс, деморализуют эти массы»58.
Неоднозначными были и взаимоотношения комитетов с Советами. Характер этих отношений определялся расстановкой социально-политических сил в данном регионе, социальным и партийным составом как Советов, так и комитетов. Эсероменьшевистские по составу Советы стремились к активному сотрудничеству с комитетами, провозглашая их «всесословными»,
«надклассовыми» органами. Так, в резолюции Киевского областного съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, принятой в конце апреля 1917 г., Советы призывались к активному участию в деятельности исполнительных комитетов общественных организаций.
Эта тактика обосновывалась в резолюции тем, что комитеты явля177
ются «коалиционной властью революционно-демократических сил
данного места»59. Идея участия местных Советов в деятельности
комитетов, как известно, приветствовалась и Петроградским Советом60. При таких отношениях Советы передавали часть властных
полномочий комитетам. Ряд вопросов (например, организация
продовольственного дела, милиции, контроль за местным гарнизоном и т.д.) нередко решался совместно61.
Когда Совет занимал более радикальные позиции, возникали
противоречия между ним и местным комитетом. Так, определенные трения возникли между Комитетом общественной безопасности Екатеринбурга и Советом рабочих и солдатских депутатов, в
исполнительном органе которого превалировали большевики. Комитет обвинял Совет в захвате власти в свои руки, признавал его
действия контрреволюционными 62. Противоречия между этими институтами власти наметились также в других городах Урала: Верхотурье, Кунгуре, Соликамске 63. В ряде случаев местный комитет
переставал играть сколько-нибудь значимую роль в осуществлении
власти по причине концентрации властных полномочий Советом 64.
Нередко наряду с органами Временного правительства, Советами, местными комитетами в борьбу за власть включались городские думы, земские учреждения, продовольственные управы, органы казацкого самоуправления, гарнизонные комитеты, войсковые
комитеты и другие общественные организации. Таким образом, для
политической жизни российской провинции того периода в большей степени было характерно многовластие, чем двоевластие.
Рассматривая явление многовластия, следует заметить, что
очертить границы власти каждого из институтов, осуществляющих
функцию власти и управления в межсистемной ситуации, непросто. Различные по своей социальной природе, партийному составу
институты иногда мирно уживались друг с другом и даже формировали в ряде случаев органы для координации деятельности. Так, в
дни корниловского мятежа на местах создавались комитеты, формировавшиеся при участии различных органов, в том числе Советов, комиссаров Временного правительства, городских дум, земских управ, местных исполнительных комитетов, гарнизонных комитетов и других институтов, так или иначе участвующих в осуществлении властных функций 65. По партийному составу такие комитеты нередко представляли собой довольно пестрые образования,
включающие представителей меньшевиков, эсеров, большевиков, а
в ряде случаев и кадетов66. Однако те Советы, в которых преобладали большевики, в условиях корниловского мятежа стремились са178
ми возглавить борьбу с контрреволюцией. В этом случае Временные революционные комитеты формировались при Советах, а их
взаимодействие с другими органами, в том числе с комиссарами
Временного правительства, городскими думами и прочими, было
слабым67.
Зыбкость ситуации двоевластия, временное усиление то одной стороны, то другой, отражалась и на тенденции минимизации
государственного насилия. При усилении одной из сторон двоевластия увеличивалась и ее способность использовать известные меры
против противостоящих сил. Если первоначально власть Временного правительства была слабой и, как отмечали правительственные чиновники на местах, носила «примирительный, сглаживающий трения, действующий путем увещевания, разъяснения и иных
т.п. способов морального порядка» характер 68, то при относительном усилении власти Временного правительства после июльских
событий 1917 г. возможность применения мер принуждения правительственными структурами на местах несколько возросла 69. Однако выполнить эту функцию в полном объеме Временному правительству так и не удалось.
Наличие тенденции минимизации государственного насилия
в условиях двоевластия стимулировало процесс вторжения народных масс в политический процесс.
Роль митингов и других массовых акций была тем значительнее, чем острее проявлялась неспособность властных органов управлять общественными процессами, чем сильнее была выражена эрозия власти этих органов. В
ряде случаев митинги, демонстрации и т.п. становились источниками власти, формируя из своего состава органы и наделяя их некоторыми властными полномочиями 70. Вторжение масс в политический процесс проходило и в других формах. В качестве таковых
можно назвать самочинные аресты бывших чинов полиции, царских министров и других чиновников непосредственно восставшими, самосуды. Проявлением этой тенденции были и упоминавшиеся выше «тюремные республики»71.
Специфика отношений власти в этой межсистемной ситуации
обусловливала и специфику функционирования политических партий и общественных движений: их деятельность стала легальной,
открыто велась борьба сил, имеющих разную системную идентичность.
Как уже отмечалось, после свержения самодержавия в России
политическая жизнь характеризовалась наличием элементов сразу
3 общественных систем. Однако на партийно-политическом уровне
179
они были представлены неравномерно. Так, политические силы,
выступающие за восстановление самодержавия и тех общественных
отношений, которые защищал царизм, «чудным образом исчезли».
Монархические организации, неоднократно заявлявшие о своей
поддержке монархического строя, ни в дни февральского переворота, ни позже не проявляли особой активности. Причиной такой
пассивности было их идейное, политическое и организационное
разложение, в том числе наиболее крупной из них - Союза русского
народа. Поэтому черносотенцы встретили революцию в состоянии
идейного разброда и шатаний. Кроме того, следует учитывать силу
антимонархического движения, проявившуюся в дни борьбы с самодержавием и обусловленную широкой социальной базой этого
движения72. В результате февральских событий в Петрограде и провинции отделы черносотенных организаций стали самораспускаться. Выпуск монархических газет был прекращен по решению Петроградского Совета. Последующие попытки В.М. Пуришкевича создать осенью 1917 г. нелегальную монархическую организацию на
основе распавшегося Союза Михаила Архангела потерпели неудачу73.
Произошли существенные подвижки и в лагере политических
сил, которые, будучи оппозиционными царизму, выступали за развитие буржуазных отношений и структур. Важнейшую роль среди
этих организаций стали играть кадеты. Специфика ситуации состояла в том, что из оппозиционной царизму силы партия кадетов в
результате февральского революционного взрыва превратилась в
системную политическую силу, цель которой отныне состояла в
развитии и сохранении тех общественных отношений и элементов,
которые соответствовали буржуазной модели общественного развития. Однако трагизм положения партии кадетов состоял в том, что
эта еще не сформированная полностью, еще только превращающаяся из теневой системы в реальную буржуазная система подверглась
мощному отрицанию пролетарско-социалистической тенденцией.
В этих условиях кадеты, будучи либералами, были вынуждены для
осуществления своей системной роли занять нишу системных консерваторов.
Этому способствовали не только угроза системоформирующим процессам со стороны социалистических сил, но и ряд других
обстоятельств. Во-первых, сошел с политической сцены октябризм,
выполнявший функцию несистемного консерватизма в годы царизма. Вследствие своего этатитского комплекса и промонархических
идей октябристы оказались дискредитированными в глазах общест180
венности. Все попытки И.И. Дмитрюкова, А.И. Гучкова и Н.В. Савича воссоздать «Союз 17 октября» после февральского переворота
1917 г. под новыми названиями («Республиканская демократическая партия» и «Республиканская либеральная партия») и новыми
лозунгами (республика, предоставление широких политических
свобод и др.) не увенчались успехом. Революция ушла дальше тех
программных требований, которые предлагали или могли бы предложить октябристы74. Изменению места кадетов в политическом
ландшафте способствовало также и исчезновение монархических
организаций. В результате этих перемен кадетская партия неожиданно для себя оказалась самой правой легальной политической
силой и, как писал В.Д. Набоков, «она естественно сделалась складочным местом для всего, что было когда-то правее ее»75. Консервативность кадетов оказалась усиленной «вливанием» в эту партию
более правых сил.
Системный консерватизм кадетов выразился в их стремлении
завершить революционный процесс и передать все властные функции Временному правительству. Уже с первых часов существования
Временного комитета Государственной Думы и Временного правительства лидеры кадетов и других родственных им политических
формирований требовали от общества полного подчинения новой
власти. В воззвании Партии народной свободы, опубликованном в
«Речи», говорилось: «Граждане, доверьтесь этой власти все до единого, ... дайте созданному Государственной Думою правительству
совершить великое дело освобождения России от врага внешнего и
водворения в стране мира внутреннего, основанного на началах
права, равенства и свободы»76.
Идея поддержки Временного правительства и наделения его
всей полнотой власти нашла свое логическое воплощение в резолюции VII съезда кадетов, делегаты которого высказались за полное доверие Временному правительству «как к единой власти,
стоящей над всеми партиями» 77. VIII и IX съезды этой партии подтвердили приверженность кадетов этой позиции.
Очевидным следствием отстаиваемых кадетами позиций стало неприятие ими того двоевластия, которое сложилось в результате осуществления Петроградским Советам некоторых властных
функций. С первых дней после февральского переворота 1917 г.
представители буржуазных кругов развернули кампанию против
осуществления Советами властных функций. На VII съезде кадетской партии отмечалось: «Мы должны тщательно оберегать свою
страну от того, чтобы рядом не создавалось другого источника вла181
сти. Временное правительство должно быть общенациональным»78. В заявлении ЦК кадетской партии накануне формирования
первого коалиционного Временного правительства одним из важнейших условий вхождения кадетов в правительство вместе с представителями социалистов было требование решительного отказа
«всех без исключения групп и организаций от присвоения себе
права распоряжений, отменяющих либо изменяющих акты Временного правительства и вторгающихся в область законодательства и
управления»79. По мере усугубления негативных последствий двоевластия критика со стороны консервативного лагеря органов
контрвласти становилась все более жесткой, приняв летом 1917 г.
вид дилеммы: «или Советы, или Россия»80.
Одновременно кадетам и другим системным формированиям
было присуще стремление ограничить деятельность тех радикальных политических сил, которые разрушают формирующуюся систему. В этом смысле вполне логичными представляются усилия кадетов, направленные на сокращение масштабов пропаганды большевиков как на фронте, так и в тылу. Указывая на необычность ситуации, при которой наблюдается рост большевистской пропаганды, кадетская «Речь» отмечала: «При нормальных условиях и нормальном строе голос «Правды» был бы одним из очень маленьких
голосов в громадном, стройном всероссийском хоре» 81. Правительству предлагалось действовать «более революционно» в отношении
такой пропаганды82. Неоднократно представители кадетской партии настаивали на необходимости коллективных действий различных политических сил против набирающего силу большевизма83.
После приезда в Россию В.И. Ленина и известной корректировки
курса большевистской партии отношение кадетов к левым радикалам стало еще более определенным. П.Н. Милюков с этого времени настойчиво требовал ареста Ленина84.
Рост влияния большевизма и тенденция минимизации власти
Временного правительства заставляли кадетов и их сторонников
предпринимать усилия по защите силовых структур от разрушительных тенденций. Каждый раз, входя в состав правительства, кадеты выставляли требование укрепления дисциплины в армии.
Особую их озабоченность вызывала политика Советов на ее демократизацию. В связи с распространением Приказа № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов на фронте, кадетская
«Речь» отмечала: «Восстановление дисциплины - то необходимое
условие, без которого стройная и сильная армия легко превращается в людское стадо ... Это, конечно, аксиома. Но увы! Вся серьез182
ность положения в том, что эту аксиому приходится твердить. На
ней нужно настаивать - мало того, ее иногда заставляют отстаивать»85.
Системный характер кадетской партии в условиях межсистемной ситуации способствовал и формированию негативного отношения кадетов к росту массовой активности, к тенденции вторжения масс в политический процесс, поскольку те отношения, которые несли с собой массы, совсем не походили на тот политический и экономический строй, сторонниками которого объявляли
себя кадеты. Поэтому кадеты последовательно выступали против
«аграрных беспорядков», попыток установления рабочего контроля
над производством и т.д. Если в первые месяцы революции они,
как правило, ограничивались поддержкой правительства по земельному, рабочему и военному вопросам, то при относительном
усилении правительственных структур после разгона июльской демонстрации стали выступать за более жесткие методы борьбы с
«незаконными» действиями иных сил.
Этатизм взглядов системных политических формирований в
условиях анализируемой ситуации проявился, в частности, в их отношении к тенденции нарушения территориальной целостности
Российской Империи. Известна умеренная позиция кадетов в решении национального вопроса: они соглашались на предоставление
независимости Польше, оставляя за другими территориями бывшей
Российской Империи лишь права автономии. Это сказалось на обострении отношений Временного правительства с Украинской радой и сеймом Финляндии. Как отмечалось на VIII съезде партии
кадетов, «сохранение государственного единства - это тот предел,
которым диктуется крайнее решение партии. Разложение государства на суверенные, независимые единицы, представляется ей совершенно невозможным»86. Позиция кадетов, в основе которой после февраля 1917 г. лежала идея спасения государственности от губительных последствий продолжения революции и большевизма,
нашла понимание в среде тех политических сил, которые в условиях царизма занимали более правые, чем кадеты, позиции.
Стремлением сохранить разрушающуюся государственность
объяснялось и участие кадетов в корниловском мятеже, они были
его идейными вдохновителями, подготавливая мятеж идеологически 87. Накануне августовских событий 1917 г. «Речь», оценивая
сложившуюся обстановку, отмечала: «Этим путем дальше идти
нельзя, не рискуя полной погибелью родины... Поворот на другую,
на правильную дорогу должен быть крутым и решительным. Пора
183
перестать клеймить всякую мысль о повороте этого рода кличкой
«контрреволюции». Именно для спасения того, что есть ценного и
важного в завоеваниях революции, и необходим этот поворот»88.
Рассмотрев место и роль системных политических формирований, из которых в условиях 1917 г. ведущую роль играли кадеты,
обратимся к анализу специфики функционирования и взглядов несистемных политических формирований. Наиболее последовательной разрушительной силой, направленной на уничтожение остатков царского самодержавия, а также той формирующейся системы,
выразителями которой были кадеты, в ситуации после февраля
1917 г. являлись большевики и их сторонники. В условиях политической легальности и слабости правительственной вертикали власти большевики взяли курс на передачу всей полноты власти Советам. Вместе с тем они понимали значимость использования и других институтов для сокрушения власти Временного правительства.
Так, большевики принимали участие в выборах в городские и районные думы. Если они не получали большинства, то старались использовать эти органы как трибуну для пропаганды большевистских идей или же парализовать их работу. Если они добивались в
них большинства, городские думы и земства превращались «в местные очаги, опорные пункты революции, действующие в полном
контакте с революционной демократией - с Советами»89. Таким образом, тенденция использования уже существующих органов власти
и управления в качестве инструментов ликвидации буржуазной
системы была важным, но не определяющим шагом в борьбе большевиков за власть.
Основным же направлением работы большевиков в этой ситуации стало завоевание большинства в Советах и через изменение
их партийного состава превращение их в полноправные органы
власти. Если сравнить деятельность меньшевистско-эсеровских и
большевистских Советов в этот период, то именно последние стремились обессилить и окончательно подорвать на местах авторитет
органов Временного правительства, сконцентрировать в своих руках функции органов государственной власти и местного управления одновременно90.
Разрушительная роль большевизма в межсистемной ситуации
1917 г. проявилась и в вопросе об использовании мер государственного принуждения. Стремление предельно демократизировать
русскую армию, вывести ее из-под подчинения Временного правительства одновременно сопровождалось попытками наделить этими функциями Советы, а также сами большевистские комитеты на
184
местах. Под воздействием местных большевистских организаций
Советы создавали рабочую милицию, отряды Красной гвардии 91. В
ряде случаев при Советах создавались судебные органы (Саратов,
Кронштадт, Красноярск, Лысьва, Николаев, Осташково и т.д.), осуществлявшие надзор за исполнением революционной законности и
решений Совета, противодействием контрреволюции и ряд других
функций92.
Вполне логичными, исходя из несистемной природы большевиков, выглядит их отношение к тенденции вторжения масс в политический процесс. Так, в принятой на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП (б) резолюции указывалось, что аграрные преобразования могут быть успешны и прочны лишь при полной демократизации всего государства, при уничтожении полиции, постоянной армии, привилегированного чиновничества, а
также «при самом широком, вполне свободном от надзора и опеки
сверху, местном самоуправлении» 93. В соответствии с этой резолюцией большевистская пропаганда в деревне была направлена на организацию борьбы крестьянства против существующих поземельных отношений.
Таким образом, платформа большевиков в период между двумя российскими революциями 1917 г. носила ярко выраженный
несистемный, радикальный характер, что проявлялось в стремлении к окончательному разрушению «старых» общественных отношений. При этом двоевластие, многовластие и минимизация государственного насилия воспринимались этими силами как шаг на
пути к полному низвержению как остатков самодержавного строя,
так и устанавливающейся буржуазной системы.
Баланс системных и несистемных политических тенденций и
сил, характерный для межсистемных ситуаций, создавал необходимые условия для развития балансирующего между «крайностями»
межсистемного центра. В исследуемой межсистемной ситуации
эту функцию выполняли меньшевики и эсеры. В условиях столкновения элементов 3 общественных систем они оказались, с одной
стороны, силой, разрушавшей остатки царизма, с другой стороны,
силой, которая балансировала между кадетами и большевиками.
Меньшевистско-эсеровский блок не устраивало ни стремление кадетов к упорядочению жизни на основах буржуазных ценностей, ни
попытки большевиков установить социализм посредством передачи
власти Советам.
Различные группы меньшевиков и эсеров, несмотря на разногласия, существующие между ними по ряду вопросов, были едино185
душны в оценке произошедших в феврале революционных изменений. С их точки зрения имела место буржуазная революция, основным смыслом которой было уничтожение самодержавия и создание условий для развития капиталистического способа производства. Представители революционной демократии считали, что после
ликвидации царизма власть должна перейти к буржуазии, т.е. к тому классу, «которому на ближайший, хотя бы и короткий, период
истории, на время укрепления в стране порядка развитого капиталистического строя, уготовлена роль хозяина - распорядителя»94.
Сообразно взглядам на характер революции меньшевики и
эсеры выступили с идеей поддержки буржуазного Временного правительства, но поддержки неполной, частичной, «постольку, поскольку». «Рабочая газета» так определяла отношение меньшевиков к правительству: «Не бороться за его устранение, не бороться за
его замену правительством, состоящим из представителей демократии, но оказать на него максимальное давление для проведения демократических требований...»95
Обладая большинством в Петроградском Совете, меньшевики
и эсеры оказывали определяющее воздействие на его политику,
благодаря чему Совет уступил право формирования правительства
Временному комитету Государственной Думы, отвергая предложения большевиков о формировании Временного революционного
правительства самим Советом 96. Ю.Стеклов, выражая позицию эсеро-меньшевистского большинства Петросовета, отмечал на Всероссийском совещании Советов в конце марта 1917 г., что одной из
важнейших причин, по которой Совет отказался взять власть в свои
руки в момент падения самодержавия, было убеждение: «Революционная демократия берет власть в свои руки лишь тогда, когда
буржуазия делается банкротом и становится на путь контрреволюционный. Такого положения не было, нет и сейчас»97.
Отношение к правительству предопределяло отношение
меньшевиков и эсеров к советской структуре. Как показывают факты, оно было довольно противоречивым и неоднозначным. С одной
стороны, меньшевики и эсеры не соглашались с большевистской
трактовкой Советов как органов власти зарождающейся пролетарской государственности. В то же время они выступали против идеи,
отстаиваемой буржуазной прессой, согласно которой Советы были
лишь одной из многочисленных форм организации населения, не
имеющей права вмешиваться в дела государственного управления98.
Осознание меньшевиками и эсерами того обстоятельства, что
власть находится в руках Советов при одновременном признании
186
буржуазного Временного правительства, заставляла их следовать
тактике сдерживания или «самоограничения» Советов. Лишь в исключительных случаях от этой тактики отступали. Так, И.Г. Церетели, описывая ситуацию апрельского кризиса 1917 г., отмечал в
своих воспоминаниях, что руководящее большинство исполнительного комитета Петроградского Совета, не желающее брать на
себя властные функции, в тот момент сделало решительный шаг,
«взяв на себя правительственные функции для спасения страны от
гражданской войны»99.
Рассматривая политику самоограничения меньшевиков и эсеров, вероятно, следует учитывать также фактор, на который указывает в своей монографии О. Файджес: «Устойчивая приверженность советских лидеров этой догме (идее самоограничения Советов.- Д.К.) была отчасти оправдана их собственной неопытностью в
вопросах управления. Буржуазные лидеры имели годы опыта законодательной работы как в Думе, так и в земстве. Но социалисты не
имели реального опыта работы в государственных структурах,
только долгие и нелегкие годы политической борьбы в полулегальной оппозиции и подполье»100.
Так как политика революционной демократии, с одной стороны, была направлена на то, чтобы не допустить преждевременного захвата власти Советами, а с другой - на ограничение власти
Временного правительства, можно заключить, что объективно это
способствовало сохранению и упрочению двоевластия в стране. Согласимся с выводом, сделанным американским исследователем У.
Розенбергом: «В представлении ... социалистов двоевластие, адекватно отражая реальную расстановку политических сил, создавало
необходимый барьер на пути любых поползновений режима и злоупотреблений властью»101.
Некоторые подвижки во взглядах меньшевиков и эсеров на
власть произошли после создания коалиционного министерства. В
ходе апрельского кризиса эсеро-меньшевистское большинство Петроградского Совета, отказавшись от идеи перехода власти в руки
Совета, санкционировало участие своих представителей в работе
Временного правительства вместе с кадетами. Одновременно была
принята резолюция, выражающая полную поддержку коалиционному министерству. Несмотря на это, Временное правительство не
получило всей полноты власти. Одним из условий присутствия социалистов в составе правительства стали отчеты министровсоциалистов перед Петроградским Советом. Было также зафиксировано право Совета отзывать своих представителей из Временного
187
правительства102. Вошедшие во Временное правительство социалисты, по меткому определению Л.Д. Троцкого, перенесли двоевластие в само правительство: «Сверху мы имеем власть, расколотую
надвое, и не потому, что есть Советы и Временное правительство, а
потому, что Временное правительство построено не по принципу
твердой власти, а по типу постоянной конференции, постоянной
примирительной камеры»103.
Таким образом, взгляды «мягких» социалистов по-прежнему
сохраняли буферный характер. Как отмечал в своих воспоминаниях
И.Г. Церетели, главной ошибкой эсеро-меньшевистского блока в
период между февралем и октябрем 1917 г. было то, что революционная демократия не сумела создать сильной революционной власти, идея которой не имела ничего общего ни с линией кадетов, направленной на замораживание революционного процесса, ни с линией большевиков на установление однородно-пролетарской власти в лице Советов. По мнению И.Г. Церетели, сильная революционная власть, осуществляемая революционной демократией, «могла парализовать усилия максималистов левого и правого лагеря тех, которые обращались к разрушительным инстинктам масс, чтобы бросить страну в хаос гражданской войны»104.
Октябрьский переворот, осуществленный большевиками и левыми эсерами, знаменовал собою нарушение равновесия политических сил, начало процесса постепенного изживания межсистемного состояния, устранения из политической жизни тех элементов и
структур, которые не соответствовали ценностям устанавливаемой
большевиками новой общественной системы.
Кардинальные метаморфозы произошли с самими большевиками. Из силы несистемной, стремящейся к полному слому существовавшей государственности, они постепенно стали силой, созидающей новый общественный порядок и новую государственность.
В.И. Ленин, характеризуя эти изменения, писал: «Государство есть
орган или машина насилия одного класса над другим. Пока оно
есть машина для насилия буржуазии над пролетариатом, до тех пор
пролетарский лозунг может быть лишь один: разрушение этого государства. А когда государство будет пролетарским, когда оно будет машиной насилия пролетариата над буржуазией, тогда мы
вполне и безусловно за твердую власть и за централизм»105.
Став правящей партией, большевики объективно были заинтересованы в укреплении Советов в центре и на местах, формировании единой структуры государственной власти, укреплении своих
позиций в Советах и вытеснении с политической арены тех партий,
188
которые советскую власть не принимали или были политическими
оппонентами большевиков в Советах. Приход большевиков к власти
обозначил также переход кадетов и других «цензовых» организаций
в несистемную оппозицию, ведущую непримиримую борьбу с советской властью и большевизмом посредством организации саботажа чиновников, участия в организации похода генерала П.Н.
Краснова на Петроград, а затем и белого движения. Неприятие кадетами новой власти (как, впрочем, и неприятие большевистской
властью
кадетов) привело к объявлению конституционнодемократической партии вне закона решением СНК 28 ноября
1917 г.
В условиях установления советской власти, а затем и гражданской войны меньшевики и эсеры продолжали метаться между
большевиками и буржуазным лагерем 106. Так, Ю.О. Мартов отмечал
в одном из своих писем, написанных в разгар гражданской войны:
«Всѐ задавленное большевизмом охотно поддерживало нас, как самых смелых борцов против него. Но усваивало из нашей проповеди
только то, что ему было нужно, - только обличительную критику
большевизма. Пока мы его клеймили, нам аплодировали, как только мы переходили к тому, что другой режим нужен именно для успешной борьбы с Деникиным и т.п.,... наша аудитория становилась
холодной, а то и враждебной»107. Политическое оппонирование в
адрес большевиков привело к временному изгнанию меньшевиков и
эсеров из Советов в июне 1918 г., и, хотя 30 ноября 1918 г. постановление ВЦИК от 14 июня 1918 г. было отменено, их влияние на
политический процесс в России угасало108.
Формирование новых общественных отношений по большевистскому образцу обусловили последующий разрыв большевистсколевоэсеровского блока. Левые эсеры, принявшие активное участие
в октябрьском перевороте 1917 г. и поддержавшие стратегический
курс, взятый II Съездом Советов, одновременно выступили против
диктатуры пролетариата, огосударствления собственности, что сделало их оппозиционной большевистской власти силой109.
Изменение сложившегося равновесия политических сил оказало существенное влияние и на процессы, происходившие в отношениях власти. С приходом большевиков и их сторонников к власти
в октябре 1917 г. начался процесс утверждения единовластия Советов в центре и на местах, что сопровождалось устранением как органов власти Временного правительства, так и органов местного
самоуправления (городских дум и земских институтов). Однако в
той мере, в какой позиции большевиков были слабы, на местах со189
хранялось двоевластие. Имела место и фрагментация советской
структуры, окончательно преодоленная лишь с утверждением власти большевистской партии в регионах страны.
Устранение двоевластия способствовало и усилению мер государственного принуждения против несистемных для формирующейся системы политических сил. После октябрьского переворота
одним из первых решений центральной советской власти было
предоставление Советам на местах права закрывать контрреволюционные органы печати, производить аресты, распускать организации, в деятельности и пропаганде которых обнаруживалось противодействие новой власти110. Декретом ВЦИК от 16 января 1918 г.
контрреволюционными признавались действия, направленные на
присвоение функций государственной власти 111. С этими же процессами связаны факты закрытия новой властью буржуазной прессы, объявление кадетов «врагами народа», изгнание меньшевиков и
эсеров из Советов. Эти и другие факты указывают на процесс смены межсистемной ситуации ситуацией иного типа.
§ 2. Межсистемная политическая ситуация
конца 80-х - начала 90-х гг. ХХ века
Рассматривая специфику межсистемной ситуации, сложившейся в СССР в конце 80-х - начале 90-х гг., необходимо несколько
слов сказать о специфике функционирования советской общественной системы, подвергшейся в этот период разрушению и системному кризису, который стал важной составляющей анализируемой ситуации.
Этой системе была присуща унифицированность субъектов
политического процесса и отношений между ними. В этом смысле
эта система являлась монистичной, построенной по единому шаблону, состоящая из похожих друг на друга элементов и структур.
Основную роль в процессе принятия решений и механизме их реализации в советской системе играла партийная структура: комит еты КПСС разного уровня и организации КПСС на местах. Как отмечал А.А. Зиновьев, партийная структура выполняла роль стрежня, остова всей системы власти в стране, «была такой частью вла190
сти, которая управляла всей остальной властью, т.е. властью над
самой властью, властью второго уровня»112.
Действительно, для советской системы была характерна зависимость всех государственных органов власти, общественных организаций от партийной структуры, определявшей реальную политику в стране и осуществлявшей ее через свои «приводные ремни»,
важным элементом которых были Советы как органы государственной власти. Примером такого рода отношений можно назвать
так называемые «совместные постановления» партийного комитета, Совета народных депутатов соответствующего уровня, исполнительного комитета, профсоюзного органа и комитета ВЛКСМ, которые рассматривались органами власти и управления, советскими
общественными организациями как руководство к действию, в том
числе и в законотворческой деятельности. Таким образом, все наиболее важные для страны или данного региона вопросы решались
первоначально в соответствующем партийном комитете, а государственные и общественные органы и организации лишь проводили в
жизнь, узаконивали то или иное партийное решение. Этот факт,
безусловно, является определяющим при анализе политических отношений в догорбаческий период, однако к нему не сводится.
Обратим в этой связи внимание на взаимоотношения между
органами КПСС и Советами. Подчеркнем, что это была именно
взаимосвязь, подразумевающая определенную степень взаимозависимости между партийной и советской структурами. Эта взаим освязь заключалась в том, что, с одной стороны, КПСС использовала
советскую структуру для превращения своей партийной воли в волю советского государства, облекая тем самым свое партийное решение в форму законодательного акта, и в этом смысле нуждалась в
Советах.
С другой стороны, Советы также нуждались в партийной
структуре. Дело в том, что в условиях однопартийного государства
именно КПСС обладала всепронизывающей структурой, доходя до
низовой ячейки общества - трудового коллектива. Никакой другой
институт советского общества (в том числе сами Советы) такой
структурой не обладал. Кроме того, компартия концентрировала в
своих руках кадровые назначения на все сколько-нибудь важные
государственные и хозяйственные должности, а также обладала
монополией на идеологию. Вследствие этих факторов именно
компартия становилась силой, способной организовать выполнение
тех решений, которые принимали Советы народных депутатов соответствующего уровня. Другими словами, КПСС являлась не толь191
ко инициатором политического решения, источником властного
импульса, но одновременно представляла собой важнейший инструмент механизма реализации решений органов государственной
власти.
Унифицированность всей системы органов власти, строгая
иерархия всех институтов советского общества и зависимость их от
партийной структуры создавали почву для симметричности действий органов власти различного уровня. Под симметричностью в
данном случае подразумевается «однотипность, единообразие поведения (властных институтов. - Д.К.) в пространстве (на всех территориях) по содержанию деятельности, по ее мотивации, по размаху и формам реализации» 113. Одновременно с этим принципом
существовал и принцип синхронности, который предполагал «одновременное или осуществляемое строго по указанию вышестоящего органа власти действие «низов» 114. Синхронность политических
действий органов власти и их симметричность, в свою очередь, порождали такое явление, как резонансность политического действия. Как отмечает В.П. Мохов, благодаря совмещению по времени
множества однотипных воздействий со стороны властных институтов происходило многократное увеличение мощности первоначального властного импульса, посланного Центром. В результате
этого каждый отдельный человек оказывался окруженным многомерным воздействием, идущим от различных властных и общественных институтов, сопротивление которым означало одновременное сопротивление всем звеньям системы115.
Особенность организации власти в советской политической
модели заключалась еще и в том, что Советы, как органы государственной власти, являлись синкретичным носителем функций исполнительной, законодательной и судебной властей. Поэтому в условиях межсистемной ситуации обозначился процесс не только
устранения партийной структуры как важней составляющей механизма реализации власти, но и «разблокирования» монолита советской власти посредством создания на его базе различных органов с
ограниченным набором полномочий, соответствующих в той или
иной мере принципу разделения властей.
В межсистемной ситуации конца 80-х-начала 90-х гг. шел
распад советской модели с присущими ей политическими отношениями, формировалась новая система со своими принципами и
ценностями.
Важным фактором формирования исследуемой межсистемной политической ситуации стал кризис доверия общества власт192
ным институтам, кризис легитимности традиционных для советского общества властных органов. Значимую роль на пути делегитимизации существующей партийно-советской власти играла политика гласности, подтолкнувшая процесс переосмысления советской
истории. В результате этого обозначились заметные подвижки в
массовом сознании в сторону неприятия норм и ценностей советской системы. Эта тенденция прослеживается по степени нарастания критики советской действительности и истории в средствах
массовой информации, по результатам социологических опросов и
т.д.116
Процесс делегитимизации партийно-советской власти имел
определенную логику. В первые годы перестройки обозначилась
лишь критика отдельных представителей руководства страны 70-х
- начала 80-х, стиля и методов работы управленческого аппарата,
что, впрочем, не выходило за рамки обычного для советской системы процесса консолидации власти новым генсеком, когда развенчивался культ предыдущего вождя и обозначался поворот к «ленинским основам»117. Необычность процесса консолидации власти в
годы перестройки с точки зрения функционирования советской
системы заключалась в том, что в результате политики гласности
обозначилась тенденция переосмысления всего советского этапа
российской истории. От критики «застойного периода» общество
достаточно быстро перешло к критике Сталина и его окружения.
На рубеже 1988-89 гг. сформировался качественно новый блок критики. Как справедливо отмечает С. Кургинян, образ «злого вождя»
был замещен образом «злой силы», в роли которой выступали партаппарат, командная экономика, существующий тип власти118. Этот
рубеж можно проиллюстрировать цитатой из письма читателя,
опубликованного в газете «Аргументы и факты»: «Если система
ошибочна, можно без конца винить конкретное руководство... Сейчас кругом ругают Сталина. ... Но вместе с тем представим себе: на
месте Сталина был бы кто - то другой: Троцкий, например, или Бухарин. Что изменилось бы? Принципиально ничего». Резюмируя
сказанное, автор статьи заключал: «Начинать надо всегда с системы, а замена конкретных лиц - это бесплодная оттяжка времени»119.
По мере углубления экономического кризиса и развития процесса гласности в годы перестройки властные институты, представляющие старую общественную систему, подвергались делегитимизации, утрачивали доверие широких масс населения и проделали эволюцию от вполне законных органов власти до незаконных
и преступных120. Характерно, что идея нелегитимности КПСС как
193
властного института в годы перестройки активно распространялась
и в самой партии 121, что указывает на тенденцию размывания и утраты ею своей системной идентичности.
Делегитимизация партийно-советской власти, ее ослабление
обусловливали легализацию тех общественных сил, которые раньше
принято было называть «антисоветскими» и в отношении которых
при известных обстоятельствах были бы применены разного рода
репрессивные меры. Легализация была вызвана и другими причинами: политизацией общественного сознания, курсом руководства
партии на «социалистический плюрализм», а также отменой в 1988
г. ряда репрессивных статей Уголовного кодекса РСФСР, в частности ст. 70 («антисоветская агитация»), ст. 190 1 («пособничество антисоветской агитации») и аналогичных статей уголовных кодексов
других союзных республик.
Легализация и развитие несистемных сил способствовали установлению хрупкого, временного баланса сил противостоящих политических лагерей. Однако институционализация несистемности
как власти в годы перестройки имела свою особенность.
В отличие от аналогичной ситуации начала века в межсистемной ситуации конца 80-х -начала 90-х гг. тенденция создания альтернативных органов власти была выражена значительно слабее. Фактически она была обозначена только органами самоуправления рабочих в шахтерских регионах страны (стачечными и рабочими комитетами), а также органами казацкого самоуправления. И те и другие в условиях кризиса доверия традиционным для советского общества властным институтам выступали в роли контрвластных
структур.
Так, с первых часов существования стачечных комитетов, созданных в ходе забастовок шахтеров летом 1989 г., обозначилась
тенденция присвоения ими ряда властных функций. Источником
власти для комитетов являлась горняцкая масса и поддерживающее
их население. В отличие от других органов власти стачечные комитеты в первое время своего существования пользовались значительным доверием и поддержкой населения. По данным исследования общественного мнения, проведенного ВЦИОМ в регионах забастовок сразу после их окончания летом 1989 г., 80% опрашиваемых доверяли стачкомам, 11% - традиционным властным структурам и 12% - народным депутатам 122. Газета «Комсомолец Кузбасса» констатировала: «Все неработающие и работающие предприятия подчинялись только стачкому, порядок на улицах поддерживали пикеты рабочих ... Своей властью комитеты должны были не
194
только запрещать работать целым предприятиям, но и запрещать не
работать, что в условиях забастовки вдвойне сложно»123. Так, по
распоряжению стачкома г. Прокопьевска, после одного дня забастовки была возобновлена работа предприятий оборонного комплекса124.
Ввиду того, что стачкомы присваивали часть властных функций, представляет интерес проблема их взаимоотношений с «традиционными» институтами власти. В ходе забастовки партийные
комитеты, Советы народных депутатов и другие институты были
сохранены. В то же время их реальная власть была предельно ослаблена. Как признавал председатель Кемеровского облисполкома,
в результате деятельности стачкомов в области сложилось двоевластие125. Не выступая против Советов как органов власти, стачкомы
выдвигали требование их досрочных перевыборов. Так было в 1989
г. и в ходе летних забастовок 1990 г. 126 Примечательно, что в состав
стачкомов иногда входили представители администрации шахт,
секретари партийных комитетов127.
Стачечные комитеты, осуществляя властные функции и обессиливая тем самым Советы и партийные комитеты, не стали реальной альтернативой партийно-советской власти, поскольку не представляли сколько-нибудь целостной властной структуры, не были
достроены «доверху», не преодолели локальных рамок и, как правило, не были нацелены на полное уничтожение институтов советской системы. Рабочее движение изначально ограничивалось узкими целями, воплощенными в согласительном протоколе с правительством и не имело четко продуманной стратегии. Так, в требованиях шахтеров, предъявлявшихся властям, можно обнаружить как
рыночные, антикоммунистические тенденции, усилившиеся в 19901991 гг., так и антирыночные 128. Рабочим движением не было выработано представление о роли стачкомов как органах власти, поэтому стачкомы выполняли властные функции вынужденно, в силу
сложившихся обстоятельств, так и не перешагнув локальных рамок.
Являясь зародышами органов власти рабочего класса на местах, они
оказались силой, способствовавшей департизации и десоветизации
общества, формированию основ рыночной экономики, упрочению
позиций демократических сил в органах власти.
Наиболее отчетливо эта тенденция проявилась в ходе забастовочного движения летом 1990 г. - весной 1991 г. В этот период рабочие комитеты, как правило, выступали инициаторами борьбы
против монополии КПСС на власть, против сохранения парткомов
на предприятиях, за департизацию государственных и особенно
195
силовых структур. Важным аспектом указанной тенденции является требование передать шахты в собственность республиканских
органов власти129.
Таким образом, тенденция к созданию альтернативных партийно-советской власти структур в межсистемной ситуации конца
80-х - начала 90-х гг. ХХ в. выглядит относительно слабой. Формирование двоевластия в этой ситуации шло преимущественно иным
путем. Оппозиционное системе и власти демократическое движение избрало путь участия в выборах в Советы. В условиях победы
на выборах в некоторые из них несистемные политические силы
стремились превратить Советы из послушных проводников политики КПСС в реальные властные институты. В результате такой
политики сформировавшееся в этой ситуации двоевластие имело
многомерный характер. С одной стороны, оно проявлялось в противостоянии демократических Советов партийной структуре, в попытках этих Советов минимизировать властные функции партийных комитетов различных уровней.
Наиболее значимыми в этой связи были решения, принятые
российскими структурами. Так, первый Съезд народных депутатов
России (1990 г.) принял «Декрет о власти», согласно которому запрещалась «система партийно-политического руководства на государственных предприятиях, в учреждениях и организациях, в правоохранительных органах, КГБ, Вооруженных Силах и других военизированных формированиях» 130. Другим документом, указывающим на тенденцию устранения партийных структур из механизма
принятия и реализации властного решения, стал указ Президента
России Б.Н. Ельцина о департизации государственных структур.
Борьба против партийных комитетов разворачивалась и на региональном уровне. В Москве, Ленинграде, Львове, Свердловске и
других городах Советами предпринимались попытки минимизировать влияние партийных комитетов на государственные органы, в
том числе на силовые структуры, деполитизировать государственные и правоохранительные органы с тем, чтобы лишить КПСС
влияния на эти структуры, изъять полиграфическую базу у партийных комитетов131. Нередки были случаи оказания давления на комитеты КПСС посредством экономических санкций (увеличение
арендной платы, вытеснение партийных органов из помещений и
т.д.)132.
С другой стороны, двоевластие проявлялось одновременно
как противостояние различных Советов друг другу. В силу того, что
часть Советов различных уровней продолжали контролироваться
196
партийными органами, а другая часть выражала интересы несистемной оппозиции, обозначилась фрагментация советской структуры. В результате этого система Советов в годы перестройки приобрела вид слоеного пирога. Это проявлялось, например, в том, что
советские органы союзных республик отказывались выполнять союзное законодательство. Более того, большинство из них провозгласило приоритет республиканских законов над союзным, все более превращая Советский Союз в конфедеративное образование. В
то же время Советы областного, краевого уровня не всегда выполняли постановления союзных и республиканских органов власти .
Таким образом, складывающееся в годы перестройки двоевластие проявлялось по большей части как фрагментация советской
структуры, подразумевающая невыполнение решений вышестоящих
советских органов нижестоящими. Вслед за институтами власти
союзных республик самозахват прав стали осуществлять властные
институты автономных образований, краев и областей, органы власти и управления городов и районов. Так, в Ленинграде, имевшем
«демократический» городской Совет, районные Советы, на выборах
в которые демократы не получили большинства, дистанцировались
от политики Ленсовета. Проявлением этой тенденции стало принятие районными Советами Ленинграда деклараций о власти, согласно которым указанные районные органы объявляли о переходе в
собственность районов земельных участков, архитектурных сооружений и т.д.133 В Москве Краснопресненский районный Совет делал попытки установить контроль над городской собственностью,
расположенной на территории района, и воздушным пространством134. Еще одним характерным примером такого рода является
«Концепция развития Мотовилихинского района», обсуждавшаяся
на сессии Мотовилихинского районного Совета народных депутатов г. Перми осенью 1990 г. В документе проводилась идея признания недействительными ряда решений вышестоящих органов власти, в том числе Совета Министров СССР, ВЦСПС, ЦК КПСС, министерств и ведомств, областного и городского Совета, которые касались размещения на территории района предприятий и учреждений135. Сама возможность появления на свет этого документа свидетельствует о создании объективных условий для формирования
многовластия.
Волна фрагментации власти достигла самого основания властной пирамиды. В ряде случаев сельские Советы признавали незаконными некоторые решения вышестоящих советских органов136. В
качестве примера укажем на ситуацию, сложившуюся в Литве по197
сле принятия Верховным Советом Литвы 11 марта 1990 г. «Акта о
восстановлении независимого Литовского государства». Появление
этого документа сразу обозначило проблему атомизации Советов
внутри самой республики по национальному признаку. Снечкусский поселковый Совет народных депутатов, отражающий настроение русскоязычного населения, не признал факта восстановления
независимости Литвы, ее Конституции и возвращения прежней национальной символики. Этот поселковый Совет выступил против
выхода республики из СССР и, обращаясь к различным союзным
органам, требовал обеспечить особый статус поселка либо его
вхождение в состав Белорусской ССР137.
Нижестоящие институты управления из орудия реализации
властных решений становились самостоятельными институтами
власти, проводящими автономную политику, что указывает на то,
для межсистемной ситуации конца 80-х - начала 90-х гг. также было характерно многовластие. К 1990 г. сложились условия, при которых на одной территории могли действовать некоторые союзные
законы, отрицающие их республиканские и, наконец, решения местных органов власти, которые могли противоречить и первым, и
вторым.
Как уже отмечалось, двоевластие и дробление властных
структур ведут к тому, что каждый из атомизированных властных
институтов оказывается неспособным реализовать свой собственный властный импульс. Эта тенденция в полной мере проявила себя и в годы перестройки. Так, I Съезд народных депутатов РСФСР в
принятом постановлении «О механизме народовластия в РСФСР»
четко высказался против совмещения партийных и советских постов138. Несмотря на категоричность принятого решения, направленного против власти партийных комитетов на местах, практика
совмещения постов в России продолжалась более года вплоть до
разрушения самой партийной структуры в ходе августовских событий 1991 г. По всей видимости, неисполнение столь важного с точки зрения ликвидации КПСС и ее власти решения российского парламента говорит о недостаточной способности российской власти
реализовывать принятые решения.
Фрагментация, проявившаяся в годы перестройки, имела
множество аспектов. Так, если рассматривать ее применительно к
Советам, то она проявлялась не только в атомизации советской
структуры, но и в тенденции дистанцирования Советов от структуры КПСС, что, безусловно, способствовало разрушению существовавшего ранее механизма реализации власти.
198
В условиях делегитимизации власти КПСС сама партийная
структура оказалась подвержена фрагментации, правда, в меньшей
степени, нежели структура Советов. Фрагментация партийной
структуры проявилась в выходе ряда республиканских организаций
из состава КПСС и создании независимых от нее компартий. Фрагментация коснулась и других традиционных для советской системы
институтов, таких как профсоюзы и комсомол, которые наряду с
Советами играли весьма важную роль в советской общественной
системе, мобилизуя трудящихся и молодежь на реализацию властных решений, исходящих от партийной структуры и превращенных
посредством Советов в акт государственной власти. С одной стороны, эти организации подвергались деструкции. С другой стороны,
имела место тенденция их дистанцирования от партийной структуры. В известном смысле это указывает на процесс утраты этими
институтами своей системной идентичности.
Очевидно, что кризис профсоюзной и комсомольской структур являлся частным проявлением кризиса, охватившего всю общественную систему и ее ядро – КПСС, который имел всеобщий характер. Он проявился на идеологическом, организационном и других уровнях. Так, для комсомола, как и для КПСС, было характерно
резкое сокращение численности его рядов. Если в 1985 г. в ВЛКСМ
состояло 41,9 млн человек, то в 1991 г. - только 23,6 млн139. При
этом следует учитывать, что к этому времени большая часть комсомольцев сохраняла членство в ВЛКСМ формально, не уплачивая
членских взносов и не участвуя в жизни этой молодежной организации. Кризис в ВЛКСМ сопровождался постоянной сменой руководящих работников комсомольских органов. Так, только за 1990 г.
сменилось 41,6 % секретарей первичных организаций, 38,1 % секретарей райкомов, горкомов, окружкомов ВЛКСМ140. Наблюдался
выход руководящих работников из комсомола, а иногда и переход
их на освобожденную работу в оппозиционные КПСС организации141, на работу в Советы в отделы или комитеты по делам молодежи142. Еще одним проявлением кризиса в комсомоле стала тенденция разрыва горизонтальных и вертикальных связей между организациями ВЛКСМ, усиление противоречий между союзным
центральным комитетом и республиканскими ЦК по вопросам организационного строения ВЛКСМ и собственности. Отчетливо
обозначилась и тенденция к разрушению иерархической структуры
комсомола. В 1990-1991 гг. в ряде случаев райкомы (горкомы)
ВЛКСМ упразднялись, а вместо них образовывались Советы секре-
199
тарей и другие подобные структуры, качественно отличавшиеся от
ранее существовавших как по форме, так и функционально143.
В условиях провозглашенного перехода к рыночным отношениям проявилась тенденция коммерциализации ВЛКСМ, что само
по себе является доказательством его кризиса и разрушения как
коммунистической организации молодежи. Уже к 1990 г. под комсомольской крышей функционировало свыше 4000 малых предприятий144. В то же время усиливались противоречия между комсомолом и органами КПСС, что указывает на кризис самоидентификации ВЛКСМ. Особенно отчетливо это проявилось на втором этапе
перестройки (1988-1991 гг.) после решений XIX партконференции
о невмешательстве партии в дела государственных и общественных
организаций.
Следует обратить внимание на то, что в ряде случаев дистанцирование этих двух важных элементов системы было обоюдным. С
одной стороны, комсомольские органы и организации не спешили
выполнять партийные решения, подчас открыто противодействовали им145. С другой стороны, органы КПСС, отчасти ввиду разложения самой партии, отчасти выполняя решения XIX партконференции о необходимости отказа от директивного руководства государственными и общественными организациями, снижали контроль за
деятельностью своего резерва. На эту тенденцию также оказывал
влияние процесс снижения удельной численности членов КПСС,
работающих в ВЛКСМ (с 1,5 млн в 1985 г. до 0, 35 млн в 1991 г.) 146.
В условиях надвигающегося рынка комсомол стал рассматриваться
некоторыми партийными комитетами как источник финансовых
поступлений в партийную казну. Партийные комитеты стали взимать арендную плату с комитетов комсомола за использование
партийных помещений и транспорта, за курсы переподготовки
комсомольских кадров и т.д.147
В результате к середине 1990 г. все более отчетливо стала
обозначаться тенденция превращения комсомола в независимую от
КПСС структуру148. Как заявил в октябре 1990 г. первый секретарь
Орджоникидзевского райкома ВЛКСМ г. Перми, «у районной партийной организации молодежной организации нет... Районный
комсомол является самостоятельной политической организацией,
которая не содержится на деньги компартии и существует независимо»149. Однако полного разрыва между КПСС и ВЛКСМ не произошло. С усилением процессов разложения и распада обеих организаций наметилась тенденция их некоторого сближения. На состоявшихся летом 1991 г. зональных семинарах-совещаниях комсо200
мольских работников многие участники указывали на улучшение
взаимоотношений между комсомольскими и партийными структурами. Во многом это объяснялось тем, что КПСС оставалась единственной партией, сотрудничавшей с ВЛКСМ150. Тем не менее все
попытки объединения перед лицом разрушения старой системы
были запоздалыми и не смогли каким-либо образом повлиять на
расстановку политических сил, предотвратить дальнейшее разрушение КПСС, ВЛКСМ и всей общественной системы151.
Делегитимизация власти, фрагментация властных структур,
как и в межсистемной ситуации начала века, вели к правовому нигилизму, к минимизации насилия со стороны государства над обществом, способствовали разложению силовых структур. В октябре
1990 г. заместитель генерального прокурора СССР В. Кравцов вынужден был констатировать: «Авторитет союзного закона низок,
как никогда»152. Однако и исполнение республиканских законов
носило выборочный характер. Известный участник демократического движения О. Попцов отмечал: «Парадоксальная ситуация:
нет выбора товаров, зато есть выбор законов, постановлений, директив, которые можно не исполнять. Один готов пощекотать союзное правительство, другой - республиканское, третий - высморкаться в указ президента»153.
Такая дисциплина выполнения законов в межсистемный период ослабляла одну из важнейших функций власти - борьбу с антиобщественными явлениями, что вело к росту преступности. Другим проявлением тенденции минимизации государственного насилия в рассматриваемой ситуации был резкий рост показателя уклонений от призыва на военную службу в Советскую Армию. Так,
уже в 1989 г. число уклонившихся возросло в 6 раз по сравнению с
1988 г.154 В 1990 г. этот процесс существенно усилился. Численность уклонившихся от военной службы возросла по сравнению с
1989 г. в 13 раз155. Призыв на военную службу в 1990 г. оказался
сорванным в Грузии, где плановое задание по призыву было выполнено на 10,9%, в Литве (17,3%), Латвии (29,3%), Эстонии
(31%), Армении (33,9%). Как отмечал председатель комиссии ЦК
КПСС по военной политике партии О. Бакланов, такое положение
явилось следствием прямого игнорирования союзного законодательства, а также введения «антиконституционного законодательства по военным вопросам в ряде регионов страны»156.
По данным комиссии ЦК КПСС по военной политике партии,
к маю 1990 г. Верховными Советами и правительствами союзных
республик было принято более 30 законов и нормативных актов,
201
противоречащих Конституции СССР, общесоюзному законодательству по вопросам военного строительства и комплектования вооруженных сил157. Заметим, что схожая картина наблюдалась в русской армии в межсистемной ситуации 1917 г., когда имели место
многочисленные факты дезертирства, отказа солдат выполнять
распоряжения командиров и т.д.158
Отношения власти, формирующиеся в межсистемные периоды, открывают путь вторжению масс в политический процесс. Эта
тенденция в полной мере проявила себя в рассматриваемой ситуации, в частности, в волне митингов и демонстраций, захлестнувших
страну в 1990-1991 гг. В специфических условиях межсистемной
ситуации митинги становились силой, способной делегитимизаровать тот или иной властный орган и, в конечном счете, устранить
его с политической арены. Следствием многих митингов, состоявшихся в начале 1990 г. во многих областных и республиканских
центрах (Свердловске, Перми, Донецке, Душанбе, Харькове, Полтаве, Воронеже, Владивостоке и т.д.) 159, были отставки отдельных
партийных руководителей или всего местного партийного руководства. Нередко выборы нового партийного и советского руководства проходило при непосредственном участии митингующих160.
Такого рода митинги с учетом их масштабов и последствий довольно точно были охарактеризованы прессой того времени как
«революции местного значения»161.
Тенденция превращения митингов в источник власти прослеживается также и на примере создания стачечных (забастовочных)
комитетов в ходе шахтерских забастовок летом 1989 и 1990 гг. В
некоторых горняцких центрах эти комитеты выбирались и сменялись непосредственно на митингах162. Как отмечали западные исследователи, во многих шахтерских поселениях Кузбасса стачечные
комитеты практически полностью зависели в своей деятельности
от митингов рабочих, не имея права принимать решения, а только
осуществлять предложения, внесенные на общем митинге 163. В результате этого митинг превращался время от времени в функционирующий властный институт. В любой момент рабочие, недовольные политикой своего стачкома, могли собраться на новый митинг и переизбрать старый состав комитета, выдвинув из своей
среды новых лидеров. Такой принцип формирования стачкомов
указывает на то, что в условиях межсистемной ситуации, когда одна система власти рушится, а другая еще не создана, могут возрождаться простейшие, рудиментарные формы самой власти и формы
202
ее передачи, для которых характерны неопределенность норм, неукорененность процедур и непредсказуемость результатов.
Формирование межсистемной ситуации конца 80-х - начала
90-х гг. ХХ в. сопровождалось поляризацией и установлением баланса политических сил, имеющих разную системную идентичность. С одной стороны, импульс к созданию и развитию получили
несистемные антикоммунистические силы как либерального, национал-либерального, социал-демократического, так и националпатриотического, монархического характера.
Несистемные политические формирования либерального, национал-либерального, социал-демократического толка в этой ситуации обозначили себя как единый лагерь демократических сил.
Несмотря на идейные разногласия, существовавшие внутри этой
группы организаций по ряду вопросов тактического характера, они
занимали близкие позиции по ключевым проблемам, представляя
собою оппозиционную существующему общественному строю и
власти КПСС силу. Специфика этого лагеря заключалась в том, что
он состоял из двух отрядов: собственно политических партий и
движений указанных направлений, существующих вне КПСС, а
также демократического движения в самой КПСС, представленного
такими течениями, как Демократическая платформа в КПСС (ДП),
Движение демократических сил (ДДК) и Демократическая партия
коммунистов России (ДПКР).
В рассматриваемой ситуации шел процесс формирования и
развития партий и движений монархического, националпатриотического характера (Национально-патриотический фронт
«Память», Христианско-патриотический союз, Конституционномонархическая партия (ПРАМОС), Народно-православное движение и др.). Эти организации, как правило, отличало негативное
отношение к власти КПСС и существовавшему общественному
строю. В то же время в силу своих теоретических и идеологических
установок указанные организации противостояли партиям либерального, социал-демократического и националистического характера. Таким образом, несистемные политические силы в этой ситуации были представлены тремя группами, две из которых (демократическое движение вне КПСС и в КПСС) фактически выступали
единым фронтом и представляли реальную угрозу для существующей общественной системы.
В противовес несистемным политическим формированиям в
условиях разрушения системных устоев заявили о себе организации
неокоммунистической направленности. Их общей идеей стала за203
щита советской системы от разрушительных несистемных тенденций и сил, что подразумевало сохранение власти КПСС, ее авангардного характера, противодействие тенденции создания и легализации некоммунистических и антикоммунистических партий и
движений. Эти организации выступали против такого реформирования политической и экономической систем советского общества,
которое вело к разрушению существующей модели общественного
устройства. Особенностью неокоммунистического движения в годы
перестройки было то, что оно охватывало часть КПСС и противостояло не только организациям, оппозиционным компартии, но и
официальной линии своей партии и той части КПСС, которая
стремилась к реформированию партии изнутри.
Как и в условиях межсистемной ситуации начала века, в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ в. также обозначилась тенденция к
созданию межсистемного центра, играющего роль балансира между полярными политическими формированиями. Она была представлена течением в КПСС, возглавлявшимся М.С. Горбачевым.
Идейным выражением этого течения стала «Платформа ЦК КПСС к
XXVIII съезду партии».
Специфика исследуемой межсистемной ситуации состояла в
том, что шел процесс разрушения монистичной по своей сути советской системы, что потребовало от несистемных политических
формирований, за исключением партий и организаций монархического и национал-патриотического характера, объединения с целью
сокрушения как самой системы, так и ее стержневого элемента КПСС.
Возможность совместных действий политических организаций
либерального,
национал-либерального
и
социалдемократического характера была обусловлена близостью их позиций по ключевым вопросам политической жизни в этой ситуации:
ликвидация монопольной власти КПСС в обществе, формирование
гражданского общества, демократического политического режима,
рыночной среды, частной собственности 164. Тенденция к их сближению выразилась в тактике блокирования. Начиная с 1989 г. партии и политические организации этой ориентации предпринимали
попытки создать общедемократическое движение для достижения
своих целей. Первым шагом на этом пути, вероятно, следует считать появление в 1989 г. Межрегиональной депутатской группы
(МДГ), созданной на I Съезде народных депутатов СССР. МДГ, а
также Межрегиональная ассоциация демократических организаций
(МАДО), объединившая народные фронты, общественно204
политические клубы и партии, сыграли значительную роль в консолидации оппозиционных КПСС демократических сил. Другая
попытка блокирования была связана с образованием в феврале 1990
г. Российского демократического форума (РДФ), частично включившего в себя организации, входившие и в МАДО. И, наконец, в
январе 1990 г. был создан предвыборный блок «Демократическая
Россия», превратившийся в октябре того же года в движение с одноименным названием.
Особенность структуры «ДемРоссии» делала этот антикоммунистический блок относительно устойчивым и широким политическим образованием на период борьбы с властью КПСС. Важную роль с этой точки зрения играла норма устава «Демократической России», предусматривающая как коллективное, так и индивидуальное членство в движении. В обращении оргкомитета по
созданию движения указывалось: «В рамках этого движения будут
сохранены все оформившиеся или не оформившиеся партийные и
им подобные структуры, будет гарантирована полная самостоятельность в идеологии и тактике (в том числе на данном этапе для
значительной части участников движения альтернативой может
стать беспартийность)» 165. Эта норма устава, с одной стороны, учитывала специфику ситуации, при которой круг лиц, разделявших
антикоммунистические идеи, был шире, чем тот, который вбирали
в себя политические партии. С другой стороны, провозглашение в
качестве основной цели движения борьбу с монополией КПСС на
власть при сохранении автономности входящих в «ДР» партий делало «Демократическую Россию» приемлемой для партийных организаций.
Заметим, что в условиях исследуемой межсистемной ситуации механизм легализации несистемных сил был различным. Если
в условиях падения самодержавия и фактической ликвидации карательного аппарата царизма в 1917 г. легализация произошла мгновенно и «снизу», то в годы перестройки этот процесс шел постепенно. В известном смысле его можно назвать процессом легализации «сверху», поскольку он был связан с изменением политики
руководством страны и созданием в результате этого условий для
деятельности оппозиционных власти и общественной системе сил
(терпимое отношение к немарксистской идеологии, идеи гласности
и демократизации советского общества, концепция «социалистического плюрализма», отмена статей Уголовного кодекса о преследовании за антисоветскую деятельность и пропаганду).
205
Согласимся с точкой зрения А. Миграняна, справедливо отмечавшего, что вплоть до выборов в местные и республиканские
Советы в 1990 г. новые социальные и политические силы опирались исключительно на М.С. Горбачева в своей борьбе с номенклатурной структурой, причем их легитимность ничем не была гарантирована, а потому их настоящее и будущее были связаны с личной
судьбой Горбачева и реформаторского крыла в партаппарате 166.
Лишь после выборов народных депутатов СССР и нижестоящих Советов они получили возможность «легализовать себя с помощью
избирателей, т.е. помимо Горбачева». Таким образом, лишь на рубеже 1989-90 гг. тенденция легализации радикальных сил, осуществлявшаяся ранее преимущественно «сверху», сменилась тенденцией их легализации преимущественно «снизу». К этому выводу пришли и другие исследователи167.
Характерным примером, иллюстрирующим действие этих
двух тенденций в годы перестройки, является деятельность народных фронтов. Появившиеся в 1987-88 гг. фронты избрали тактику
«шага за шагом» (постепенная радикализация требований, предъявляемых властям в соответствии с изменением политической обстановки). Первоначально руководство НФ не ставило открыто вопроса о выходе республик из состава СССР, о необходимости низложения партийной и советской власти. Тем самым народные фронты
отмежевывались от идеологии националистических партий (Движение за национальную независимость Латвии, Лига свободной
Литвы и др.), четко обозначивших к этому времени свой несистемный характер.
На этом этапе деятельность большинства НФ сводилась к
борьбе за «восстановление исторический справедливости» к репрессированным в годы сталинизма народам, культивирование
ценностей национальной истории, придание национальному языку
статуса государственного. Претензии к существующей общественной системе ограничивались требованиями ее демократизации,
развития перестройки, что подчеркивалось в первоначальных названиях некоторых фронтов («Народное движение за перестройку»
- Рух, «Литовское движение за перестройку» - Саюдис). На скрытый характер оппозиционности системе народных фронтов указывает и тот факт, что на этом этапе активными участниками НФ
были члены компартии (в Народном фронте Эстонии эта группа
составляла до 30% 168), а также представители русскоязычного населения, для которого народные фронты первоначально олицетворяли демократические, антибюрократические тенденции. По мере
206
ослабления властной машины и усиления процесса делегитимизации партийной власти произошел частичный, а затем и полный
переход фронтов на позиции отрицания существующей общественной системы, на позиции национализма.
Легализация несистемных политических формирований в условиях разрушающейся советской общественной системы и ослабления властных институтов обозначила проблему институционализации лагеря демократических сил как власти. Только тогда, когда
несистемность получает возможность использовать властные рычаги, вероятность достижения ею своих целей существенно увеличивается. Как уже отмечалось, в условиях этой межсистемной ситуации формирование альтернативных органов власти имело место, но
не являлось ведущей тенденцией. Тем не менее, со стороны демократических сил предпринимались попытки поставить деятельность этих органов под свой контроль. Активную работу в среде
рабочего движения развернули «Демократическая Россия», Рух,
Белорусский Народный фронт, СДПР и другие оппозиционные
КПСС организации.
Ведущей тенденцией в борьбе за власть лагеря демократических сил стало его проникновение в существующую структуру государственных органов и противопоставление ее власти партийных
комитетов. После выборов в местные и республиканские органы
власти в 1990 г. и победы в ряде случаев демократических и националистических организаций обозначилась тенденция к установлению единовластия «демократических» Советов. Подчеркивая специфику борьбы радикальных сил за власть после выборов 1990 г.,
известный деятель «Демократической России» А. Мурашев отмечал: «Самым логичным планом прихода к власти, видимо, следует
считать усиление республиканских вообще и российских в частности органов власти. Важнейшими звеньями этого плана являются
принятие новой Российской Конституции и ... всеобщие выборы
Российского Президента»169.
Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в актах принятия республиканскими органами власти решений о верховенстве
республиканских законов над союзным законодательством. Существовало множество форм реализации этого курса на практике:
противодействие решениям партийных органов, неисполнение законов, принимаемых союзными органами власти, перевод союзной
собственности на республиканский баланс, попытки переподчинения ведомств, лишения партийных комитетов зданий, типографий,
печатных органов и др.
207
Против власти КПСС выступали не только демократические
организации вне КПСС, но и демократическое течение внутри
КПСС, оформившееся в январе 1990 г. в движение сторонников
Демократической платформы в КПСС. В платформе, принятой на
всесоюзной конференции партклубов и парторганизаций 20 - 21
января 1990 г., указывалось на идейное родство этого течения и демократических организаций вне партии. «Мы считаем, - отмечалось в документе, - что только союз прогрессивного крыла КПСС с
независимым демократическим движением народа способен дать
перестройке реальную социальную базу, выведя ее из нынешнего
кризисного состояния»170.
Определяя КПСС как основной образующий элемент тоталитаризма, сторонники Демплатформы заявили о необходимости реформирования партийной структуры. Компартии предлагалось отказаться от номенклатурного принципа подбора и расстановки
кадров, осуществить переход от производственного принципа построения партии к территориальному171. Высказывалась идея моральной ответственности КПСС за установление тоталитаризма 172.
Важным тезисом ДП была идея замены существующих партийных комитетов демократическими органами. Как заявил один
из лидеров платформы В. Лысенко, «в будущем необходимость в
горкомах, райкомах во многом будет символичной, ибо советы секретарей партийных организаций, межрегиональные группы коммунистов смогут взять многие из их функций на себя. Аппарат тогда
будет сугубо наемным и станет работать на договорных началах»173.
Очевидно, что все эти предложения по демократизации компартии, избавлению ее от пережитков тоталитаризма, от строго иерархической структуры построения имели целью трансформировать КПСС из партии авангардного типа в партию парламентскую,
что объективно вело бы к отстранению КПСС от власти: лишенная
партийного аппарата и строгой иерархической структуры компартия оказалась бы неспособной выполнять прежние властные функции.
Позиция радикального лагеря в вопросе об установлении полновластия контрвласти находит свое отражение в решении вопроса
об использовании мер государственного принуждения. Поскольку
радикалы действуют вопреки существовавшему ранее законодательству, пытаются противопоставить ему другую правовую систему, защищающую иные системные ценности, то для этой политической силы естественно стремление минимизировать возмож208
ность применения мер государственного принуждения со стороны
«старой» власти и максимально наделить этой функцией контрвласть.
Наиболее отчетливо эта тенденция обозначилась после выборов в Советы в 1990 г. Это проявилось в использовании различных
методов, выбор и сочетание которых зависели от особенностей расстановки политических сил в том или ином регионе, взаимоотношений с союзными органами власти, партийными органами. Наиболее частыми были попытки создания собственных силовых и
правоохранительных структур, независимых и в известном смысле
противостоящих союзным, а также попытки переподчинения этих
органов.
В Литве, первой вставшей на путь противодействия союзным
органам, преобладал путь создания альтернативных правоохранительных и силовых структур. Саюдистским руководством республики был создан Департамент охраны края, осуществлявший комплексную функцию защиты новой республиканской власти и устанавливаемых ею порядков. Наряду с существовавшими органами
прокуратуры, образованными в соответствии с требованиями Конституции СССР и Конституции Литовской ССР, была создана альтернативная структура прокурорского надзора, перед которой была
поставлена задача осуществлять контроль за исполнением законов
Литовской республики и противодействовать реализации союзного
законодательства174.
В России, Латвии и ряде других республик преобладающим
был путь переподчинения этих органов республиканским органам
власти. Так, 26 сентября 1990 г. Верховый Совет Латвийской ССР
принял постановление «О порядке введения в действие Закона
Латвийской республики о прокурорском надзоре», в котором Генеральному прокурору республики надлежало отсылать обратно
бумаги, приходящие из Прокуратуры СССР. Одновременно с этим
до сведения республиканских органов управления доводилось, что
«для них не являются обязательными изданные органами Прокуратуры СССР документы и они без рассмотрения должны быть возвращены издателям»175. Действие закона СССР «О Прокуратуре
СССР» на территории Латвии было прекращено. Тот же принцип
расстановки кадров на важнейшие посты в силовых органах был
использован демократическим движением России. Выступая в марте 1991 г. на всероссийской встрече демократических сил, Председатель Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцин обратил внимание
присутствующих на продолжение практики вмешательства секре209
тарей обкомов в дела местных Советов, в связи с чем заметил:
«Прокурор - то ведь наш человек, и он будет судить по российским
законам»176.
Важным звеном осуществляемой радикальным лагерем борьбы с системой государственного принуждения стало противодействие деятельности органов КГБ, военных комиссариатов Советской
Армии, других силовых институтов. В ряде случаев республиканским органам КГБ отказывалось в финансировании 177. Радикальные силы, пришедшие к власти в республиках, активно противодействовали набору на службу в Советскую Армию.
Специфична была позиция радикального лагеря в межсистемный период и по вопросу национально-государственного строительства: несистемные политические формирования либерального
и социал-демократического характера, выступая за разрушение существовавших социально-экономических устоев, в то же время объективно содействовали разрушению и Советского Союза как порождения этих отношений. В связи с этим обратим внимание на попытку противостоящих КПСС демократических организаций создать общий фронт борьбы с существующей системой, объединив
усилия с националистическими движениями и партиями, реальным
воплощением чего стало появление «Демократического конгресса»,
сплотившего для единой борьбы националистические, либеральные, социал-демократические и иные организации, стремящиеся к
разрушению общественной системы.
Другим проявлением этой тенденции стала позиция демократических организаций по вопросу о проведении референдума 17
марта 1991 г. Как отмечалось в листовке союза демократических
сил г. Перми и Пермского клуба избирателей, занимающих позиции, близкие платформе «Демократической России», «скрытый
смысл референдума - скрепить Союз насилием над республиками
под главенством Союзной власти, которую сейчас нельзя признать
законной, ибо в большинстве своем она состоит не из представителей народа, а избравшей самою себя партноменклатуры. Результат
такого объединения - нищета народов, экономическая отсталость ...
Нет союзному договору Горбачева!» 178 Идея разрушения существующего национально-государственного устройства столь же четко
и однозначно высказывалась в листовках «ДР» к мартовскому референдуму 1991 г. В одной из них указывалось, что проведение референдума является «попыткой реанимации псевдосоциалистической империи, опорой для которой могут быть только штыки, танки, саперные лопатки, страх и насилие»179.
210
Специфическая роль радикального лагеря во властеотношениях переходного периода проявляется в его отношении к процессам демократизации, характерным для межсистемных состояний.
В своей деятельности по разрушению устоев системы несистемные
политические силы способствовали предельной демократизации
общественных отношений, испольуя практику устранения партийного руководства в ряде областей и регионов страны посредством
организованных или использованных представителями демократической несистемной оппозиции митингов и других массовых акций. Заметим также, что борьба радикалов с существующей системой велась под флагом уничтожения тоталитаризма и осуществления демократических преобразований. При этом любые попытки
союзных органов власти, органов КПСС, направленные на соблюдение действующего законодательства, законности и порядка, расценивались радикалами как наступление диктатуры, возвращение к
тоталитаризму, попрание тех демократических свобод, которые
появились в переходный период180.
Использование несистемностью советской структуры - одного
из важнейших элементов системы для уничтожения самой этой
системы обозначило еще одну проблему: необходимость преобразования советской структуры в соответствии с системными ценностями радикальных несистемных формирований. Уже летомосенью 1990 г. в демократической среде стал культивироваться тезис о необходимости кардинального реформирования советской
системы власти и, в конечном счете, десоветизации общества. Известный деятель демократического движения Е. Яковлев, подводя
итоги пребывания демократов в Советах, писал: «Все годы перестройки демократы, повторяя лозунг Октябрьской революции, требовали: «Вся власть Советам!». И это случилось, но стало очевидным: абсолютная власть Совета ... вновь диктатура, только не одного лица, а групп лиц, которые по большей части не могут между собой договориться. Логика развития неумолимо подталкивает к тому, чтобы взять под вопрос то государственное устройство, которое
мы так привычно именуем Советской властью» 181.
Еще более определенно о необходимости избавления от лозунга «Вся власть Советам!» заявил один из теоретиков демократического движения периода перестройки Г. Х. Попов. Из его рассуждений становится очевидным тактическое использование идеи
всевластия Советов демократическим лагерем: «У нас продолжает
действовать ленинская концепция «Вся власть Советам!», которая
перечеркивает идею разделения властей на законодательную, ис211
полнительную, судебную. Вся власть Советам - путь к тоталитаризму. Вся власть Советам - это примат обсуждений над работой,
примат принятых решений над их исполнением»182.
Автор считал, что Советы в силу своих родовых черт (многочисленности состава, синкретичности властных полномочий, отрицающей разделение властей, и т.д.) неспособны эффективно выполнять функции органов государственной власти 183. «Если раньше
прокламировалась идея, что плохая работа Моссовета или Ленсовета связана с монополией МГК или ЛГК на власть, то после того,
как эти Советы оказались под контролем демократов, стало очевидно, что дело не только в руководителях Советов, сколько в самой системе Советов как таковой» 184. Соответственно этому выводу
Попов предлагал осуществить десоветизацию общества, постепенно
разрушая советскую систему власти, заменяя ее системой, базирующейся на разделении властей.
В результате выборов 1990 г. деятельность ряда Советов была
взята демократами под контроль, однако существующая система
государственной власти была сломана не сразу, а постепенно, шаг
за шагом видоизменялась и трансформировалась. Идея постепенного реформирования советской власти хорошо прослеживается в
интервью одного из лидеров «ДР» И. Заславского, в котором он
предлагал не ломать сразу структуру низовых звеньев советской
власти, а создавать параллельно с ними новые, альтернативные
структуры с тем, чтобы постепенно они брали на себя функции
старых подразделений исполкомов Советов, «перетягивая» вместе с
функциями работоспособных, компетентных специалистов185.
Попытка наиболее полной десоветизации российского общества была связана с разработанным Конституционной комиссией
под руководством Председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н.
Ельцина и опубликованным в ноябре 1990 г. проектом новой Конституции России. В этой связи обратим внимание на некоторые ее
положения.
Статья 1.5 проекта предусматривала распространение на систему органов государственной власти в России принципа разделения властей, так же как и на систему органов местного самоуправления (ст. 5.8.1) 186. Высший представительный орган, хотя и сохранял название Верховного Совета, становился двухпалатным парламентом. Отсутствовала система Советов и на нижних этажах власти. Кроме того, проект завершал «превращение» депутата в парламентария. В обоих вариантах проекта Конституции (проекты
парламентской и президентской республики) предусматривалось
212
вознаграждение за выполнение депутатских обязанностей (ст.
5.2.12А и 5.4.31Б2). Во время осуществления полномочий депутат
не мог занимать какую-либо должность вне парламента (ст.
5.2.12А2 и 5.4.31Б1). Полностью ликвидировался институт отзыва
депутата своими избирателями.
Оценивая проект Конституции, один из лидеров «ДР» А. Мурашов на совещании «Демократической России» УральскоПоволжского региона в ноябре 1990 г. отмечал: «Эта конституция
не имеет ничего общего с советской конституцией. Она положила
бы конец советской истории. В соответствии с Конституцией будут
проведены президентские выборы. Если Ельцин будет выбран всем
народом, любой бухгалтер будет выполнять его указы... Вслед за
выбором Президента России пройдут выборы мэров и губернаторов. Мы кончаем не только с социализмом, но и с советской властью»187. Расстановка сил в депутатском корпусе Съезда народных
депутатов России не позволила провести десоветизацию посредством принятия новой Конституции, поэтому лагерь демократических сил вынужден был осуществлять этот процесс постепенно, посредством внесения соответствующих поправок в действующую
Конституцию РСФСР 1978 г. Этот вариант осуществления изменений обозначал длительный путь преобразований остаточно советской системы государственной власти в систему, построенную на
принципе разделения властей.
Несмотря на это, можно заключить, что деятельность несистемных политических формирований либерального и социалдемократического характера в условиях исследуемой межсистемной ситуации была направлена на десоветизацию общества. Поэтому деятельность демократического лагеря имела следующую логику: борьба с властью КПСС посредством максимального перераспределения функций между партийными и советскими органами
под лозунгом «Вся власть Советам!», завоевание большинства в Советах, противопоставление их партийным комитетам и последующее их превращение в сугубо парламентскую структуру в рамках
создания системы разделения властей.
Идея постепенного преобразования советской структуры в
нечто иное обозначает еще одну важную теоретическую проблему проблему реформирования в условиях межсистемной ситуации.
Поскольку межсистемные политические ситуации отражают
совсем иную реальность, чем любая из системных ситуаций, то
многое из того, что присуще политическим процессам в системных
ситуациях, в переходных условиях перестает действовать или при213
обретает совершенно иной смысл и параметры. Этот тезис в полной мере применим и для анализа реформ .
Обычно в современной обществоведческой литературе реформа определяется как «изменения какой-либо сущностной стороны жизни общества при сохранении основ его экономического и
социального строя»188. Определения социальной реформы указывают на преимущественно постепенный характер преобразований,
а также на то, что при реформах изменение качества происходит в
рамках той же сущности 189. Большинство таких определений восходят к представлению В.И. Ленина о реформе, полагавшему, что
реформы - это такие преобразования, «которые не отнимают власти в государстве из рук старого господствующего класса»190. В
рамках этого подхода реформаторскими могут быть названы только те политические силы, цели которых направлены на сохранение
и развитие данного системного качества. Таким образом, реформы
есть лишь системные изменения, следовательно, те, кто их воплощает в жизнь, могут действовать только в заданных рамках существующей общественной системы.
Такое представление о реформе и реформаторах, в полной
мере применимое для анализа системных ситуаций, дает сбои, будучи обращенным к реалиям межсистемных ситуаций. Изменения,
предлагавшиеся и осуществлявшиеся в условиях межсистемной ситуации конца 80-х - начала 90 гг. ХХ в., в являются доказательством
этого. Действительно, по логике цитированных выше определений
реформы, реформаторами, скорее, следует назвать политиков неокоммунистического движения, нежели межсистемных центристов, а тем более представителей несистемных политических сил. В
тех условиях деятельность политиков консервативного лагеря и
предлагаемые ими меры переустройства общества не выходили за
рамки существовавшей системы. Так, Н.А. Андреева, выступая
против горбачевских преобразований, которые, по ее мнению, вели
к установлению «торгашеского социализма», а затем и к реставрации буржуазных отношений, в то же время неоднократно заявляла о
необходимости проведения «социалистической перестройки», что
не исключало некоторых преобразований в рамках существующей
общественной системы, призванных придать устойчивость социалистическим порядкам 191. Однако, если строго следовать вышеуказанному представлению о реформе, мы не можем назвать реформаторскими те изменения, которые осуществляли М.С. Горбачев и
российское руководство периода перестройки во главе с Б.Н. Ельциным, поскольку деятельность этих политиков и их команд не
214
только не сохраняла и развивала существовавшие общественные отношения, но размывала и разрушала их.
Таким образом, указанное представление о реформе не отражает специфики преобразований, возможных в межсистемных ситуациях. В этой связи представляется правомерной попытка, предпринятая В.В. Ильиным, А.С. Панариным и А.С. Ахиезером, разграничить собственно реформу и инновацию. Под первой авторы
этой концепции понимают «направленное, радикальное, фронтальное, всеохватывающее переустройство (или планируемая модель такового), предполагающее изменение порядка сущностного
функционирования, социальной структуры, обретение его принципиально иного фазового состояния»192. Соответственно, под инновацией понимается «рядовое, однократное улучшение, связанное с
повышением адаптационных возможностей социального организма
в данных условиях»193.
Как видно, в этом случае понятие «реформа» наделяется более широким смыслом, указывает на богатство содержания подобных социальных действий, их большую глубину и размах.
Однако это определение решает проблему лишь частично, поскольку в данном случае к реформаторским можно отнести различные политические силы и их лидеров, чьи предложения по переустройству общества имеют ту или иную степень радикальности.
Возвращаясь к нашему примеру, к реформаторам можно отнести и
горбачевское руководство на первом этапе перестройки (1985-1988
гг.), осуществлявшее изменения в рамках существующих системных
отношений, и «позднего» Горбачева, пытающегося «улучшить» социализм капитализмом, и российское руководство во главе с Ельциным, посредством реформ взламывающее устои старой советской системы.
Учитывая определение реформ, данное В.В. Ильиным, А.С.
Панариным и А.С. Ахиезером, и базируясь на системном подходе,
представляется возможным исследовать реформы, осуществляющиеся в межсистемных ситуациях, дифференцируя их по степени
радикальности предлагаемого или осуществляемого общественного
переустройства. Исследуя межсистемную политическую ситуацию
конца 80-х - начала 90 гг. ХХ в., мы сталкиваемся с 3 различными
типами реформ и реформаторов.
Первый из этих типов реформаторов можно обозначить как
системный. Для него характерен выход на такие преобразования,
которые не только сохраняют основы экономического и государственного строя, но призваны придать общественной системе второе
215
дыхание, очистить ее от несистемных, а потому не способствующих
ее развитию элементов. Иными словами, такое реформирование
сводится лишь к замене «одних единичных факторов другими единичными факторами»194. Политическое кредо этого типа реформаторов периода перестройки можно выразить словами Е.К. Лигачева: «У социализма - колоссальный ресурс, его нельзя улучшить капитализмом»195. Реформы, которые осуществляются этим типом
реформаторов, наиболее близко подходят к тому, что выше было
охарактеризовано как инновация.
Если иллюстрировать деятельность системных реформаторов
в период перестройки, то можно отметить, что наиболее бурную
деятельность они вели на первом этапе перестройки (1985-1988
гг.), когда процессы разложения, саморазрушения и разрушения
существующего общественного строя не были обозначены еще достаточно четко. Такие преобразования, как внедрение хозрасчета и
самофинансирования, поощрение индивидуальной трудовой деятельности и кооперации, расширение прав трудовых коллективов,
реформирование номенклатурного механизма и другие, в целом не
противоречили существующему системному качеству. Вместе с тем
идеи перехода к многоукладной экономике с созданием условий
для развития частной собственности, внедрения преимущественно
рыночных регуляторов, формирования многопартийности и ликвидации монополии КПСС на власть не могли найти поддержку системных реформаторов, поскольку не отвечали их целям.
В отличие от системных реформаторов межсистемные имеют более радикальные взгляды на проблему переустройства общества. Для них характерно стремление улучшить существующую систему посредством привнесения в нее инородных элементов. Наиболее типичными представителями этого направления были М.С.
Горбачев и его окружение на втором этапе перестройки (1988-1991
гг.). Отстаиваемая ими в этот период концепция «гуманного демократического социализма» по сути являлась одной из попыток эклектического соединения элементов реального социализма с элементами капитализма. Именно в русле этой основополагающей
идеи межсистемные реформаторы пытались построить плановорыночную экономику, создать условия для многоукладности, сосуществования коммунистических и антикоммунистических политических сил как в обществе, так и в органах государственной власти.
Объективно реформаторский курс, осуществляемый М.С.
Горбачевым, размывал основы существующей общественной систе216
мы, создавал предпосылки для перехода к иному системному качеству. Именно это обстоятельство оттолкнуло от Горбачева системных реформаторов, которые поддерживали его начинания на первом этапе перестройки. О характере разногласий между этими двумя отрядами реформаторов можно судить, в частности, по мемуарам В.И. Воротникова, отмечавшего, что долгое время высший эшелон партийного и государственного руководства убаюкивал лозунг
Горбачева об осуществлении преобразований исключительно в
рамках социализма196.
Процессы разложения общественной системы и формирования новой в условиях межсистемных ситуаций создают почву для
развития еще одного типа реформаторов - несистемного. В отличие
от предыдущих он ориентирован на ценности формирующейся системы и ставит своей целью разрушение существующего общественного порядка. В то же время, имея стратегическую цель вне данной
системы, несистемные реформаторы в условиях анализируемой
межсистемной ситуации были вынуждены взять на вооружение
тактику ненасильственного, поэтапного, относительно продолжительного реформирования существующих институтов и отношений,
постепенно превращая их в нечто иное.
Источники формирования этого отряда реформаторов в годы
перестройки были разными. Отчасти это представители других типов реформаторов, радикализовавшихся в процессе проведения реформ или получивших возможность в условиях ослабления системы
заявить свои истинные политические позиции ( Б.Н. Ельцин, А.Н.
Яковлев); представители некоммунистических организаций. Лишь
некоторые из них отказывались участвовать в реформировании и
говорили о необходимости слома существующей системы извне.
Позиция несистемных реформаторов относительно разрушаемого
системного качества определила их негативное отношение к системным реформаторам и вызвала критику межсистемных за непоследовательность.
Сосуществование указанных трех типов реформаторов в годы перестройки - достаточно редкое явление в истории, связанное с межсистемной политической ситуацией. Только
на этом историческом «перекрестке», в условиях, когда старая система слаба настолько, что неспособна предотвратить разрушающие
ее тенденции, а новая еще слишком слаба, чтобы окончательно
уничтожить или трансформировать доставшиеся ей в наследство
элементы, возможно сосуществование этих типов реформаторов,
имеющих разные цели и векторы развития. Поэтому при изменении
условий, при нарушении баланса сил в пользу несистемных поли217
тических образований вопрос о постепенном реформировании старых системных структур в нужном направлении уже не стоит, уступая место политике кардинальной замены отживших институтов
новыми. Что касается курса на замену советской структуры системой институтов, отвечающей принципу разделения властей, то это
оказалось возможным сделать лишь в 1993 г. посредством силового
воздействия.
Тенденция размывания и разрушения системности в условиях
межсистемной ситуации конца 80-х – начала 90-х гг. ХХ в. создавала почву для формирования и развития политических организаций
неокоммунистической направленности, выполнявших в этих условиях консервативную функцию. Заметим, что это политическое течение, как и несистемное, функционировало как внутри КПСС, так
и вне ее. Первое направление было представлено деятельностью
появившейся летом 1990 г. КП РСФСР, а также Движением коммунистической инициативы (ДКИ), второе - организацией «Единство
- за ленинизм и коммунистические идеалы», группой «Сталин»,
Объединенным фронтом трудящихся (ОФТ) и др. Все они в этих
условиях выступали с позиций защиты системы от разрушения.
Стремясь предотвратить разрушение советской системы, консерваторы выступали за сохранение ее базовых институтов, в первую очередь КПСС и Советов. Однако достижение этой цели осложнялось тем, что эти институты в значительной степени оказались под контролем либо несистемных, либо межсистемных политических формирований. Поэтому борьба за сохранение КПСС и
Советов подразумевала освобождение их от разрушающих изнутри
тенденций и сил. Достаточно отметить, что сам процесс генезиса
консервативного крыла в КПСС и консервативного лагеря вообще в
немалой степени шел под флагом отрицания тех идей, которые
провозгласило и осуществляло на практике руководство КПСС. Таким образом, в идею единовластия органов разрушающейся системы была вплетена идея коренного изменения того политического
курса, который осуществлялся руководством КПСС и советского
государства в конце 80-х – начале 90-х гг.
Показательным документом в этом смысле является резолюция, принятая на расширенном заседании Координационного совета ОФТ по завершению работы XXVIII съезда КПСС. Обращая
внимание на положение дел в партии, Координационный совет отмечал: «Внутрипартийная власть прочно удерживается оппортунистическим, пробуржуазным руководством во главе с М.С. Горбачевым, которое вовсю пользуется механизмом единоначалия для
218
идейно - организационного развала партии... От имени партии проводится преступная, антинародная, эксплуататорская политика ...
ради возрождения власти класса капиталистов, ... она расширяет
социальную базу буржуазной контрреволюции, совершаемой с
1987 г. под видом перестройки»197. Таким образом, идея сохранения
партии как основного системного института, отстаиваемая консерваторами, одновременно означала очищение рядов партии от сторонников как демократического социализма, так и либерализма.
Приход представителей демократических сил в Советы в результате выборов 1989 и 1990 гг., наметившаяся тенденция противопоставления этих органов структуре КПСС, усилившаяся линия
на парламентаризацию советской структуры обозначили двоякое
отношение представителей неокоммунистических организаций и
объединений к институту Советов. С одной стороны, сохранялась
их приверженность Советам как наилучшей форме организации государственной власти, с другой - выражалось недоверие существующим Советам, которые, по словам консерваторов, превращались
«в органы прямого реакционного переворота»198.
Наиболее ранней реакцией неокоммунистических организаций на процесс реформирования советской системы власти была
попытка Объединенного фронта трудящихся добиться изменения
территориального принципа выборов в Советы на производственный. Поводом к этому послужили выборы народных депутатов
СССР, в результате которых представительство рабочих и крестьян
в высшем органе государственной власти резко сократилось199.
Смысл предложения ОФТ заключался в стремлении обеспечить
представительство рабочего класса в органах государственной власти, упростить процедуру отзыва депутатов.
Относительно целостную концепцию восстановления советской власти разработало Движение коммунистической инициативы. В программе «К возрождению советской социалистической
России!» была сделана ставка на создание членами КПСС и беспартийными сторонниками Движения коммунистической инициативы так называемых «инициативных комитетов коммунистов»,
главной задачей которых являлось «возрождение Советской власти»200. С одной стороны, эти комитеты должны были содействовать работе существующих Советов, возродить отчетность перед
коммунистами тех народных депутатов СССР, которые были избраны от партии, налаживать работу коммунистических фракций в
действующих Советах различных уровней 201. С другой стороны,
инициативным комитетам предлагалось, «не отказываясь от борь219
бы за интересы людей труда внутри имеющихся органов власти,
приступить к восстановлению Советов в России в их истинном, ленинском понимании, создаваемых снизу, самими трудящимися, посредством выборов в трудовых коллективах и обеспечивающих
простоту и реальность отзыва не оправдавших доверия депутатов»202.
Эта концепция формирования параллельных органов советской власти при разрушении существующей системы Советов была
затем включена Инициативным съездом в свой проект Программы
КПСС. В нем обращалось внимание на классовый характер создаваемых альтернативных Советов. В качестве основных ячеек воссоздаваемой системы советской власти признавались стачкомы,
рабочие комитеты, комитеты трудящихся, созданные в ходе забастовочного движения в годы перестройки203.
Анализ документов ОФТ, ДКИ, общества «Единство», Большевистской платформы позволяет сделать вывод о том, что в условиях исследуемой межсистемной ситуации лагерю системных сил
так и не удалось сплотиться в борьбе за сохранение разрушающейся
системы. На это указывают многочисленные разногласия между
этими организациями. Так, в частности, тезис ОФТ и ДКИ о восстановлении системы посредством воссоздания заново советской
структуры оспоривался представителями «Единства» и Большевистской платформы204. Не нашла поддержку этой части консервативного лагеря и идея возвращения к производственному принципу
формирования Советов, существовавшему до принятия Конституции СССР 1936 г. Все это, безусловно, ослабляло позиции системного лагеря в целом, тормозило процесс выработки единой тактики
и стратегии действий, хотя попытки компромиссов между организациями этого направления существовали. Так, выступая с докладом на Всесоюзной конференции сторонников Большевистской
платформы 13 июля 1991 г. в Минске, Н. Андреева высказала
мысль о возможности «из тактических соображений» поддержать
проект Программы КПСС, разработанный Инициативным съездом,
и отказаться от создания собственного205.
Видя своей основной задачей восстановление разрушаемой
общественной системы, консерваторы в условиях межсистемной
ситуации конца 80-х - начала 90-х гг. ХХ в. выступали с позиций
максимального ограничения деятельности несистемных политических формирований. Н.Андреева, лидер «Единства», утверждала:
«Многопартийность в нашем обществе может быть только социалистическая ... Нельзя давать даже малейшей возможности дея220
тельности партиям, которые не борются за социализм» 206. Поэтому
представители консервативного лагеря неоднократно указывали на
необходимость применять меры государственного принуждения к
силам, разрушающим социалистический порядок, требовали использовать аппарат КГБ по своему назначению - для защиты «завоеваний Великого Октября и рожденного им социалистического
строя». «Недопустимо,- подчеркивала Н. Андреева, - чтобы «щит и
меч» социализма превратились в бутафорию. Еще более недопустимо, чтобы расплодившиеся президенты - антикоммунисты использовали их в антинародных целях»207.
Системный характер неокоммунистических организаций указывает и на их негативное отношение в условиях межсистемной ситуации к вторжению масс в политический процесс, поскольку в результате процесс разложения защищаемых устоев и институтов
усиливался. Лидер общества «Единство» оценивала эту тенденцию, обозначившуюся в годы перестройки, как охлократическую,
ведущую к беззакониям и анархии208. Близкую этой оценку процессу демократизации советского общества дал другой видный представитель консервативного лагеря периода перестройки Ю. Белов.
Подвергая критике темпы и методы демократизации, он отмечал:
«Мы объявили демократию вдруг, одноактно, открыв простор для
всех сил, в том числе и для антигосударственных» 209. Эта цитата
еще раз указывает на то обстоятельство, что в условиях межсистемной ситуации системные политические силы все более становятся
на позиции системного консерватизма, важной составляющей которого является идея сохранения сильного государства, сближающая системных консерваторов периода перестройки с представителями национально-патриотического движения.210
Вряд ли было случайным и то, что основной идеей ГКЧП стала мысль о спасении государственности, в то время как собственно
коммунистические идеи в документах ГКЧП были выражены слабо211. В условиях разрушения устоев советской системы именно защита государственности представлялась многим системным консерваторам шагом на пути к спасению системы в целом. Позднее
эта идея найдет свое развитие в доктрине КПРФ.
Появление и развитие несистемных политических формирований, с одной стороны, и консолидация системных сил - с
другой, способствовали оформлению межсистемного центра, лавирующего, балансирующего между обоими лагерями. Как отмечал
М.С. Горбачев, в условиях углубившегося противоречия демократических (радикальных) и консервативных сил «самая ответственная,
221
спасительная роль выпадает как раз на долю политического центра,
который призван воспрепятствовать столкновению крайних позиций, предложить обществу реальный путь выхода из кризиса» 212.
Таким образом, одной из важнейших задач этого центра стало достижение общественного консенсуса, что позволило бы сохранить
общественную стабильность и продвинуть общество вперед по пути
реформирования советской системы.
По мнению некоторых зарубежных исследователей, тактика
лавирования М.С. Горбачева как представителя центристского течения между противостоящими силами была доведена до совершенства. В частности, Б. Эклоф, анализируя деятельность реформистского руководства КПСС на XIX партконференции, обращает
внимание на то, что, позволяя выступать самым радикальным сторонникам реформ, Горбачев затем решительно критиковал их позиции, что несколько успокаивало представителей консервативного
крыла в КПСС и обеспечило в итоге победу центристской линии213.
Такая тактика была характерна для межсистемного центра и в п оследующем: в зависимости от политической конъюнктуры усиливалась критика то консервативного лагеря, то радикального.
Промежуточная роль центристского течения в годы перестройки отчетливо проявилась в его отношении к советской модели
общественного развития. С одной стороны, указывалось, что она
является «тоталитарной», «сталинской системой», нанесшей «огромный урон стране, народу, партии, самой социалистической
идее»214. Отрицая эту модель социализма, центристское течение
выступало и против другой «крайности» - полной ликвидации социализма, в связи с чем подвергались критике позиции несистемных политических формирований. Формулируя основные принципы центристского течения, М.С. Горбачев, выступая в феврале 1991
г., отмечал: «Подлинная центристская позиция не приемлет возврата к сталинизму и застою ... Но для подлинно центристской позиции неприемлем авантюризм сил, которые себя называют радикальными»215 и которые «взяли в последнее время откровенно антикоммунистический курс»216.
Промежуточное положение центристского лагеря в расстановке политических сил в годы перестройки нашло свое отражение
в оценке им роли компартии в обществе. Центристы отстаивали
идею возрождения «ленинской концепции партии как авангарда
общества»217. Эта концепция, по мысли центристов, предполагала
отказ КПСС от выполнения властных государственных функций,
которые назывались ими «несвойственными», и передачу их совет222
ским и хозяйственным органам. Кроме того, подразумевался отказ
партии от «формального» номенклатурного подхода, от контроля
за деятельностью администрации предприятий. Взамен центристы
предлагали сосредоточиться на теоретической разработке важнейших вопросов развития страны и идеологии перестройки218.
Такая концепция реформирования КПСС, с одной стороны,
отрицала представления неокоммунистов о закономерном огосударствлении компартии, превратившейся в своего рода «мотор»,
обеспечивающий функционирование всей государственной машины219. С другой стороны, она явно противоречила и концепции Демократической платформы о необходимости превращения компартии в парламентскую партию. Наиболее остро критика межсистемным центром позиции ДП прозвучала в открытом письме ЦК КПСС
к коммунистам страны «За консолидацию на принципиальной основе». В нем содержалось обвинение в адрес ДП как ликвидаторской тенденции в КПСС220.
Установки межсистемного центра на будущее КПСС в полной
мере находили отражение и в документах местных партийных комитетов. Так, в частности, в рекомендациях изучающим проект
Платформы ЦК КПСС к XXVIII съезду, подготовленных Пермским
горкомом КПСС, указывалось: «КПСС, перестав быть стержнем
административно-бюрократического механизма управления, отходит от законодательной и исполнительной функции. Предстоит колоссальная переориентация работы партии» 221. Положительно оценивая отход КПСС от «несвойственных» ей функций, составители
документа одновременно предупреждали: «Нельзя допустить, чтобы страну захлестнул политический хаос, чтобы для общества отказ
от монополии одной партии обернулся монополией других» 222. Таким образом, позиция межсистемного центра по вопросу о власти
КПСС, с одной стороны, способствовала процессу устранения
КПСС с политической арены, но, с другой - тормозила его.
Такое отношение к КПСС предопределило реакцию центристского течения на тенденцию департизации государственных
структур, в частности правоохранительных органов. В докладе М.С.
Горбачева на XXVIII съезде позиция по этому вопросу была отчетливо центристской. С одной стороны, в нем отвергалась позиция
консервативного лагеря, основывающаяся на необходимости сохранения руководящей роли КПСС во всех институтах общества. С
другой - признавалась неприемлемой полная департизация, на которой настаивали демократические силы в КПСС и вне ее. В результате тезис о работе КПСС в органах государственного управле223
ния, суде, прокуратуре, армии, КГБ в докладе приобрел следующий
вид: «Трудно представить себе деполитизированные государственные органы, трудно найти в мире армию, где бы не действовали органы по поддержанию морального духа, воспитанию солдат и офицеров. Здесь мы также не претендуем на исключительность - это
естественное право всех партий, которые будут у нас зарегистрированы на законном основании» 223. Очевидно, что такой подход, хотя
и сохранял право КПСС на политическую работу в силовых структурах, одновременно был одним из факторов ее сворачивания.
Этот вывод подтверждается и характером последующих действий руководства КПСС при попытках департизации силовых органов и органов государственного управления, предпринимаемых
республиканскими властными институтами. В связи с этим вызывает особый интерес информационная записка Секретариата ЦК
КПСС «К вопросу о деполитизации правоохранительных органов»,
датированная 16 октября 1990 г. 224 В документе содержался анализ
ситуации, осложненной попытками департизации силовых структур. Эти попытки были охарактеризованы как «противоправные акты», направленные на вытеснение членов КПСС из правоохранительных органов225.
В соответствии с такой оценкой ситуации перед партийными
органами на местах была поставлена задача бороться против этой
тенденции, поставив во главу угла строжайшее исполнение всеми
органами власти и общественными организациями закона «Об общественных объединениях». Излагая далее смысл этой борьбы,
Секретариат ЦК отмечал: «Там, где приняты противоправные акты,
запрещающие создание таких организаций (партийных организаций в силовых структурах. - Д.К.), следовало бы использовать опыт
партийных комитетов, которые, исходя из положений Устава
КПСС, объединяют членов партии, работающих в правоохранительных органах, в первичные организации по месту жительства,
придерживаясь, если позволяют условия, компактного объединения
этих работников в единые партийные коллективы или создают такие партийные организации при соответствующих городских и
районных партийных комитетах»226.
Из текста документа становится очевидным, что, провозглашая на словах борьбу против «противоправных актов», на деле рекомендации Секретариата были сведены к идее непротивления департизации при сложившихся обстоятельствах. Вероятно, такая позиция объясняется общими подходами центристского течения к роли КПСС в обществе и позицией, сформулированной в цитирован224
ном тезисе доклада Горбачева на ХXVIII съезде партии. Можно
предположить, что столь спокойная реакция Секретариата ЦК на
департизацию государственных структур объяснялась заявлением о
необходимости развития территориальной структуры КПСС, прозвучавшим в отчетном докладе XXVIII съезду КПСС. Важность
формирования и развития территориальных организаций КПСС
связывалась в нем с перемещением власти в Советы и особой значимостью выборов народных депутатов. Как указывалось в докладе,
«именно на территорию перемещается центр политической работы
в ходе таких крупных политических кампаний» 227.
Эти факты
свидетельствует о том, что взгляды центристского лагеря на положение КПСС в обществе и ее реформирование способствовали отстранению КПСС от власти, обусловили постепенный, мирный характер департизации государственных и правоохранительных
структур.
Взгляды центристского течения на Советы, как и его позиция
в отношении власти партии, отличались от позиций демократического и консервативного лагерей. С одной стороны, многое в воззрениях центристов было близко позициям демократов (в частности, идеи разделения властей, необходимость численного сокращения депутатского корпуса и т.д.). Это сближение позиций в вопросе
о парламентаризации Советов позволило органам КПСС на местах
делать следующие выводы: «Мы считаем, что основные положения
программных заявлений РПР, СДПР и ДПР о демократизации, о
рынке, о формах собственности, Советах и т.д. совпадают с идеями
Программного заявления XXVIII съезда, решениями последней
конференции нашей районной партийной организации»228. Однако,
как нам представляется, это «совпадение» было лишь частичным.
Хотя взгляды центристского течения менялись и постепенно радикализовывались, существенным расхождением оставалась приверженность центристов идее сохранения Советов как формы организации власти при условии их парламентаризации, в то время как
представители демократического лагеря стремились к полной десоветизации. Иными словами, эти две политические силы поразному отрицали советскую власть.
Подчеркивая эти различия, сторонники демплатформы отмечали: «Платформа ЦК нацеливает на сочетание преимуществ советской системы с выгодами парламентаризма. Снова попытка совместить несовместимое. Парламентская демократия предполагает
разделение законодательной, исполнительной, судебной властей.
Советская же система основана на совмещении всех ипостасей вла225
сти, рассчитана на непосредственное народовластие... Демократическая платформа прямо указывает на необходимость создания
парламентской демократии, правового государства, гражданского
общества»229. В то же время позиции центристов в отношении реформирования советской системы власти подвергались обструкции
со стороны неокоммунистов230.
Специфичны представления представителей межсистемного
центра о том, как должна вестись борьба в Советах в условиях реальной многопартийности, в условиях присутствия в Советах как
системных, так и несистемных элементов. Как указывалось в одном
партийном документе того времени, дело политических партий в
Советах - предлагать свою политику, «а дело Советов выбирать, по
какому пути идти, это и есть проявление подлинного народовластия... Советам нужны альтернативные варианты предлагаемых решений. Их могут выработать политические партии. Не «долой партии из Советов», а равноправие и сотрудничество партий, союзов,
движений в Советах!»231 Таким образом, взгляды и политическая
практика того течения в КПСС, которое возглавлялось М.С. Горбачевым, указывают на его межсистемный характер в условиях изучаемой ситуации.
Изменение сложившегося равновесия политических сил, произошедшее в августе 1991 г., обозначило тенденцию разрушения
межсистемной ситуации. Победа лагеря демократических сил
многократно усилила процессы крушения советской общественной
системы и формирования новой. Важнейшим отличительным моментом формирующейся ситуации стала тенденция преодоления
советско-партийного двоевластия в центре и на местах и создание
условий для развития элементов развивающейся общественной системы во всех сферах. Однако процесс формирования однородной
системной среды осложнялся наличием советской структуры власти, не уничтоженной в ходе августовского переворота и не превратившейся в полной мере в парламентскую структуру в ходе ее реформирования в 1988-1991 гг., а также в последующий период
1991-1993 гг. В силу своего происхождения, социального состава,
специфики формирования и функций советская, а точнее, остаточно-советская структура232 не соответствовала тенденции формирования нового общества.
Таким образом, рассматривая конфликт властей, разгоревшийся в 1991-1993 гг., следует иметь в виду по меньшей мере два
типа противоречий между президентской и законодательной
структурами233. С одной стороны, были противоречия, носящие
226
внутрисистемный характер в той мере, в какой законодательная
структура была зачатком, эмбрионом парламентской структуры. В
этом смысле противоречия возникали из разного понимания темпов и методов проведения рыночных реформ, соотношения прерогатив законодательной и исполнительной ветвей власти. Заметим,
что законодательная власть в период постперестройки отчасти соответствовала складывающимся общественным отношениям. На это
указывают принятые Верховным Советом и Съездом народных депутатов решения, направленные на развитие рыночных отношений.
Об этом же говорит принятый конституционной комиссией Верховного Совета в 1993 г. проект Конституции РФ, отличающийся от
президентского проекта лишь приданием больших прав законодательной ветви власти в ущерб исполнительной. Как и президентский вариант, этот проект предусматривал полное отстранение советских основ организации от власти. С другой стороны, противоречия носили очевидный межсистемный характер. В той мере, в
какой законодательная власть была остаточно советской, она противостояла исполнительной власти как власти другого типа, соответствующей иной общественной системе.
Двоевластие, обнаружившееся в 1991-1993 гг., проявилось на
всех этажах властной машины - от верховной власти до местных
Советов и сопровождалось соответствующими двоевластью явлениями (фрагментацией властных структур, изданием противоречащих и парализующих друг друга законов и т.д.). Это состояние продолжалось вплоть до устранения Верховного Совета и Съезда народных депутатов от власти и последующей ломки советской
структуры осенью 1993 г.
Устранение КПСС с политической арены и формирование
новой системы власти оказали существенное влияние на расстановку партийно-политических сил в обществе. Если до августа 1991 г.
лагерь демократических партий и организаций представлял собою
силу, преимущественно направленную на разрушение коммунистического режима, то после победы над ГКЧП он обозначил себя
как политическую силу нового общества, защищающую новый устанавливающийся общественный порядок. Вместе с тем достижение цели - отстранение КПСС от власти, объединяющей различные
политические образования в единый лагерь демократических сил,
обусловило их размежевание. Наиболее очевидным доказательством этого процесса стал выход ряда политических партий из
блока «Демократическая Россия» (ноябрь 1991 г., январь, март
1992 г.)234.
227
В результате процесса размежевания бывших союзников образовались две группы партий и движений, различающихся своим
отношением к существующей власти. Часть из них («ДР», ДС, Партия экономической свободы, Движение демократических реформ и
др.) заняли проправительственную позицию, поддерживая сторону
Президента России в конфликте с законодательными органами.
Эта группа организаций приветствовала курс на формирование
сильной президентской власти, призывала к окончательной ликвидации советской власти в России235. Другая часть бывшего единого
лагеря демократических сил оказалась в оппозиции президентскому курсу. Либералы-державники (РХДД, КДП-ПНС), поддерживая
идею рыночных отношений, в то же время заняли нишу «непримиримой» системной оппозиции к президентской структуре, связывая
с фигурой Б.Н. Ельцина распад СССР и дезинтеграционные процессы в самой России 236. Это обстоятельство сближало их с формирующейся несистемной оппозицией режиму, представленной коммунистическими организациями.
В условиях межсистемной ситуации коммунистические организации представляли собой системную, консервативную по сути
силу, защищая государство, законность и советский порядок от разрушительных несистемных и межсистемных тенденций. Однако с
изменением расстановки политических сил и усилением тенденции
к формированию новых системных элементов и отношений после
августовских событий 1991 г. они стали последовательными противниками новых общественных отношений и соответствующей им
власти. В новых условиях этот политический лагерь становится силой антигосударственной, выступающей против нового формирующегося законного порядка.
Оформившиеся на обломках КПСС неокоммунистические
партии и движения заявили о неприятии нового строя. В программных документах этих организаций фиксировались идеи восстановления советского государства «как органа власти рабочего
класса, выступающего в союзе с колхозным крестьянством», руководящей роли марксистской партии в обществе в целом и государственных структурах в частности237.
Данные факты позволяют заключить, что по мере установления новой власти лагерь демократических сил и неокоммунистические организации как бы поменялись местами. Своеобразным подтверждением этого тезиса является оценка, данная спикером российского парламента Р.И. Хасбулатовым тем изменениям, которые
произошли во взглядах на власть двух противостоящих лагерей по228
сле августа 1991 г. В своих воспоминаниях он отмечает: «Убежденные демократы эволюционировали в фанатичных автократовбольшевизанов, как только приблизились к власти. И, наоборот,
бывшие коммунисты - обладатели партийных постов стали рьяными демократами, оказавшись вдали от этой самой власти»238.
Отметим также, что нарушение баланса политических сил в
августе 1991 г. подорвало и значение межсистемного центра, чей
арбитраж оказался ненужным для победившей стороны. Тем не менее определенные черты центристского лавирования сохранились
вплоть до устранения советской структуры осенью 1993 г. Сохранение элементов межсистемного центризма было связано с формированием в российском парламенте так называемого «хасбулатовского болота», балансирующего между политическими силами,
поддерживающими радикальные экономические реформы Президента и силами несистемной коммунистической и системной «н епримиримой» оппозиций.
Лишь с принятием Конституции России в декабре 1993 г.
элементы межсистемной ситуации окончательно были устранены и
новая российская общественная система получила мощный импульс для своего дальнейшего развития.
* * *
Исследование политических процессов, происходивших в
России в 1917-1918 гг. и в СССР (России) в конце 80-х - начале 90-х
гг. ХХ в., позволяет заключить, что и та, и другая рассматриваемые
ситуации являются однотипными, межсистемными ситуациями и,
следовательно, имеют присущие ситуациям этого типа черты и
особенности, описанные в предыдущей главе. На это указывают
приведенные выше факты. Это подтверждается и всей массой исторического материала239.
Тем не менее анализ этих ситуаций показывает, что, несмотря
на общие черты, явления и тенденции, каждая из них имеет и собственную специфику. Так, одним из важнейших отличий стало то
обстоятельство, что в 1917-1918 гг. набирающая силу советская
система боролась как с остатками феодальной (самодержавной)
системы, так и с нарождающейся буржуазной. В отличие от этих
процессов, в конце 80-х - начале 90-х гг. имели место процессы
разрушения советской, монистической по своей сути, системы и
формирования современной, плюралистической по духу общественной системы.
229
Другим важным отличием следует назвать специфику оформления тенденции двоевластия. Так, если в условиях революции обозначил себя «классический» вариант двоевластия, характеризующийся созданием параллельных властных структур, то период перестройки и постперестройки ознаменовался процессом превращения
системных властных институтов в «орудие убийства» самой системы.
Вообще следует говорить о том, что черты межсистемной политической ситуации в 1917-1918 гг. были выражены более отчетливо, чем во второй анализируемой ситуации. Одним из факторов
этого, вероятно, стало участие России в первой мировой войне.
Огромные людские, экономические и прочие ресурсы, задействованные в войне, выявившаяся в результате военных действий недееспособность царского режима, усиление социальных противоречий
- все это усиливало радикальность перемен.
Вторая исследуемая ситуация протекала в несомненно более
благоприятных внешнеполитических условиях. Более того, западные страны активно поддерживали процесс трансформации советского общества как идеологически, так и экономически. Другим
фактором, делавшим межсистемную ситуацию конца 80-х - начала
90-х гг. менее острой по накалу борьбы, было то обстоятельство,
что изменения начинались «сверху», а не «снизу», как это было в
1917 г., поэтому и «вхождение» в межсистемную политическую ситуацию было более плавным.
1
Речь. 1917. 5 марта.
См.: Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в
Петрограде. М., 1967; Октябрьское вооруженное восстание (семнадцатый год в Петрограде). Л., 1967. Кн. 1; Минц И.И. История Великого
Октября: В 3 т. 2-е изд. М., 1977. Т.1; Пушкарева И.М. Февральская
буржуазно-демократическая революция 1917 года в России. М., 1982;
Исторический опыт трех российских революций. М., 1986. Кн.2; Иоффе Г.З. Февральская революция. Крушение царизма // Вопросы истории
КПСС. 1990. № 10, 11; Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Кризис власти в
России. Реформы и революционный процесс. 1905 и 1917 годы // История СССР. 1991. № 2; Волобуев П. Февральская революция: ее про2
230
тиворечия, альтернативы и историческое место // Наука и жизнь. 1992.
№ 10 и др.
3
Коковцев В.Н. Из моего прошлого. 1911-1919. М., 1991. С. 228.
4
Волобуев П. Указ. соч. С. 40.
5
Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки. М., 1989. С. 197.
6
См.: Волобуев П. Указ. соч. С. 43.
7
Вестник Временного правительства. 1917. 21 марта.
8
Там же. 17 мая.
9
См.: Красный архив. 1926. Т. 2 (15). С.40.
10
Герасименко Г.А. Земства в Февральской буржуазно - демократической революции // История СССР. 1987. № 4. С.80.
11
Там же.
12
Баранов Е. П. Губернские комиссары Временного правительства // Вестн. Моск. ун-та. Сер. XII. Право. 1974. № 5. С. 67.
13
Бабикова Е.Н. Временное правительство и создание органов
диктатуры буржуазии в Сибири в 1917 г. // Из истории социальноэкономической и политической жизни Сибири. Конец XIX века - 1918
г. Томск, 1976. С. 113.
14
Вестник Временного правительства. 1917. 22 авг.
15
Там же. 20 июня.
16
Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958. С. 316 - 317.
17
Речь. 1917. 20 июля.
18
Байрау Д. Янус в лаптях: крестьяне в русской революции, 1905
- 1917 гг. // Вопросы истории. 1992. № 1. С. 25.
19
Минц И.И. Указ соч. Т.2. С. 435.
20
Байрау Д. Указ. соч. С. 25.
21
См.: Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы М., 1959. С. 299,
322; Кострикин В.И. Земельные комитеты летом 1917 года // Труды
Московского государственного историко-архивногоого института. М.,
1968. Т. 26. С. 93 - 96; Минц И.И. Указ. соч. Т.2. С. 435- 436.
22
Речь. 1917. 10 авг.
23
Eklof B. Soviet briefing: Gorbachev and the reform period. Boulder,
San Francisco, London. 1989. Р. 23; Raef M. Understanding Imperial Russia:
State and Society in the Old Regime. New York, 1984.
24
См.: Токарев Ю.С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март - октябрь 1917
г.). М.; Л., 1965. С. 87 - 89.
25
См.: Революционное движение в России в апреле 1917 г. … С.
189, 211.
231
26
Вотинова К.Я. Борьба за победу Октябрьской революции в
Пермской губернии // Установление Советской власти на местах в 1917
- 1918 годах. М., 1953. С.251.
27
Революционное движение в России в апреле 1917 г. … С. 287 288.
28
Революционное движение в мае - июне 1917 г. Июньская демонстрация. М., 1959. С.181 - 182.
29
Борьба за власть Советов в Тобольской (Тюменской) губернии
(1917 - 1920 гг.): Сб. док. материалов. Свердловск, 1967. С. 21.
30
Революционное движение в России в апреле 1917 г. … С. 292.
31
Правда. 1917. 6 июня; Красноярский Совет. Март 1917 г. июнь 1918 г. (Протоколы и постановления съездов Советов, пленумов
исполкома и отделов): Сб. документов. Красноярск, 1960. С. 131; Сидоренко С.А. Победа буржуазно-демократической революции и двоевластие в Сибири // Свержение самодержавия: Сб. статей. М., 1970. С.
225.
32
Речь. 1917. 27 июня.
33
Там же. 10, 16, 30 мая. Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 г. - март 1919 г.: Сб. документов и материалов.
Белгород, 1967. С. 97.
34
См.: Борьба за власть Советов в Тобольской (Тюменской) губернии (1917-1920 гг.). С. 65 - 66 .
35
Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис. С. 281.
36
Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 387.
37
Революционное движение в России в мае - июне 1917 г. … С.
224 -225.
38
Вестник Временного правительства. 1917. 15 июля.
39
См.: Обухов Л.А. Советы Урала в 1917 году. Пермь, 1992. С. 23.
40
Андреев А.М. Местные Советы и органы буржуазной власти
(1917 г.). М., 1983. С. 252.
41
Красноярский Совет. Март 1917 г. - июнь 1918 г. С. 112.
42
Вестник Временного правительства. 1917. 17 окт.
43
Старцев В.И. Внутренняя политика Временного правительства
первого состава. Л., 1980. С. 170.
44
Революционное движение в России после свержения самодержавия. С. 429- 430.
45
Суханов Н.Н. Записки о революции: В 3 т. М., 1991. Т. 1. С.
109; Минц И.И. Указ. соч. Т.1. С. 655-686.
46
Вестник Временного правительства. 1917. 5 марта.
232
47
Кельсон З. Милиция Февральской революции. Воспоминания //
Былое. 1925. № 1 (29). С. 172; № 2 ( 30). С. 154.
48
Кельсон З. Падение Временного правительства // Былое. 1925.
№ 6 (34). С. 194.
49
«Первый герой и первая жертва русской революции» // Слово
лектора. 1990. № 10. С. 32.
50
См.: Бабикова Е.Н. Указ. соч. С. 108, 111.
51
Вестник Временного правительства. 1917. 17 июня, 19 авг.
52
Революционное движение в России мае - июне 1917 г. … С.
249 - 250.
53
Речь. 1917. 6 июля; Вестник Временного правительства. 1917.
13 мая, 17 июня, 19 авг.
54
Борьба за власть Советов в Тобольской (Тюменской) губернии
(1917 - 1920 гг.) С. 63 - 64.
55
Вестник Временного правительства. 1917. 17 июня.
56
Речь. 1917. 3 июня, 2 авг; Вестник Временного правительства.
1917. 13 мая; Борьба за победу Великой Октябрьской социалистической революции в Пермской губернии: Документы и материалы. Молотов, 1957. С. 389.
57
См.: Вестник Временного правительства. 1917. 5 июля; Речь.
1917. 3 июня.
58
Вестник Временного правительства. 1917. 13 мая.
59
Организация и строительство Советов рабочих депутатов: Сб.
документов. М., 1928. С. 115, 276.
60
Там же. С. 54 - 56, 270 - 271.
61
Революционное движение в России после свержения самодержавия. С. 282; Организация и строительство Советов рабочих депутатов. С. 34.
62
Горовой Ф.С. Революционные события 1917 г. в Пермской губернии // Борьба за победу Великой Октябрьской социалистической
революции в Пермской губернии. Молотов, 1957. С. 15.
63
Там же.
64
Красноярский Совет. Март 1917 г. - июнь 1918 г. С. 35, 90.
65
См.: Организация и строительство Советов рабочих депутатов.
С. 361; Революционное движение в России в апреле 1917 г. … С. 578.
Токарев Ю.С. Указ. соч. С. 150 - 153; Борьба за Советскую власть на
Белгородщине. … С. 65.
66
См.: Борьба за власть Советов на Дону. 1917 - 1920 гг. : Сб.
документов. Ростов н/Д, 1957. С. 88 - 89.
67
Борьба за власть Советов на Дону. … С. 80 - 81, 91; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мя-
233
тежа. С. 483-485, 493, 557, 559, 571; Борьба за власть Советов в Тобольской (Тюменской) губернии (1917 - 1920 гг.). С. 102 - 103.
68
Вестник Временного правительства. 1917. 23 авг.
69
Там же.
70
В качестве примера такого рода функций митингов приведем
ситуацию, сложившуюся в Ташкенте в сентябре 1917 г. Рост массового недовольства неспособностью Туркестанского комитета Временного правительства, краевого Совета рабочих и солдатских депутатов, а
также городской думы Ташкента справиться с продовольственным
кризисом привел к многотысячному митингу в Ташкенте, в ходе которого был выбран Временный революционный комитет. Одновременно
участники митинга выразили недоверие существующему исполкому
Ташкентского Совета солдатских и рабочих депутатов, который в тот
же день вынужден был сложить свои полномочия. Временный революционный комитет, избранный на митинге и наделенный им властными
полномочиями, совместно с новым исполнительным комитетом Совета
слились в один орган, который и взял власть в городе и окрес тностях в
свои руки (Речь. 1917. 16 сент.; Революционное движение в России после свержения самодержавия. С. 177)
71
См.: Скрипилев Е.А. Тюремная политика и тюремное законодательство Временного правительства. М., 1968.
72
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 16.
73
См.: Политическая история России в партиях и лицах. М.,
1993. С. 337-338.
74
См.: Октябрь 1917 и судьбы политической оппозиции: В 3 ч. Ч.
1: Политические партии в России. Гомель, 1993. С. 152 - 155; Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С.128.
75
Набоков В.Д. Временное правительство // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г. М., 1991. С. 353.
76
Речь. 1917. 5 марта.
77
Там же. 29 марта.
78
Там же.
79
Там же. 6 мая.
80
Там же. 26 июля.
81
Там же. 16 марта.
82
Там же. 11 марта, 7 мая.
83
Там же. 29 марта.
84
См.: Думова Н. Опоздавшая партия // Наука и жизнь. 1990. №
10. С.68.
85
Речь. 1917. 11 марта.
86
Речь. 1917. 10, 13 мая.
234
87
См.: Корниловский мятеж. Из белых мемуаров. Л., 1928. С. 152
- 153.
88
Речь. 1917. 27 авг.
Рабочий путь. 1917. 7 окт.
90
См.: Минц И.И. Указ. соч. Т. 2. С. 722 - 723.
91
См.: ГАНИ ОПД ПО, ф. 99, оп. 1, д. 1, л. 37, 38, 57; Токарев
Ю.С. Указ. соч. С. 73 - 79.
92
См: Фарфель А.С. Борьба народных масс против контрреволюционной юстиции Временного правительства. Минск, 1969. С. 62 109; Токарев Ю.С. Указ. соч. С.114.
93
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 427.
94
Дело. 1917. № 3.
95
Рабочая газета. 1917. 4 марта.
96
Шляпников А.Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год: В
3 кн. Т.2: Семнадцатый год. М., 1992. С.414.
97
Речь. 1917. 31 марта.
98
Известия. 1917. 26 апр.
99
Церетели И.Г. Кризис власти. М., 1992. С.24.
100
Figes O. A people`s tragedy. The Russian Revolution. 1891-1924.
London., 1997. P. 323.
101
Розенберг У. Формирование новой российской государственности // Отечественная история. 1994. № 1. С. 6.
102
См.: Церетели И.Г. Указ. соч. С. 83.
103
Троцкий Л.Д. Соч. М., 1924. Т.3, ч.1. С. 117.
104
Церетели И.Г. Указ. соч. С.226-227.
105
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 318.
106
См.: Волобуев О.В., Ильящук Г.И. Послеоктябрьский меньшевизм // История СССР. 1991. № 2. С. 32 - 51; Иоффе Г., Тютюкин С.
Меньшевики // Наука и жизнь. 1990. № 11. С. 87-88.
107
Иоффе Г.З. Город иллюзий (памяти Ю.О. Мартова) // Кентавр.
1993. № 4. С. 159.
108
Гусев К.В., Миллер В.И. Система политических партий России. К постановке вопроса // Кентавр. 1992. № 11 - 12. С. 93-94.
109
См.: Гусев К.В. Крах партии левых эсеров. М.. 1963; Марченкова Н.П. Левые эсеры в октябрьской революции 1917 года // История
политических партий в вузовском курсе политической истории. Проблемы теории, методологии, методики: Тез. докл. и сообщений Всесоюз. науч.-метод. конф. М., 1991. Вып. 1. С. 93-95.
110
Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского
правительства. 1917. № 12. Ст. 180.
89
235
111
Очерки по истории органов Советской государственной власти. (Материалы к изучению истории Советского государства и права).
М., 1949. С. 6 - 7.
112
Зиновьев А.А. Гибель «империи зла». (Очерк российской
трагедии) // Социологические исследования. 1994. № 10. С.72.
113
См.: Мохов В.П. Указ. соч. С. 222.
114
Там же.
115
Там же. С. 223.
116
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105, оп. 342, д.4, л. 60; До основанья ... А
затем? // Родина. 1990. № 2. С. 35 - 37; Мы снова в бой пойдем? // Родина. 1990. № 10. С. 30 - 31; Московские новости. 1990. 9 дек.; Аргументы и факты. 1990. № 8.
117
Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.
118
См.: Постперестройка: концептуальная модель развития нашего общества, политических партий и общественных организаций. М.,
1990. С. 48-49.
119
Аргументы и факты. 1990. № 32.
120
ГАНИ ОПД ПО, ф. 1, оп. 113, д. 84, л. 2, 10, 12, 69; д. 121, л.
50- 51; ф. 105. Идеологический отдел. Ед.хр. «План мероприятий, рекомендации, информации по разъяснению и реализации решений XXVIII
съезда КПСС» (июль 1990 г.); Ед.хр. «Письма, телеграммы идеологического отдела обкома КПСС по разным вопросам» (1 января - 17 декабря 1990 г.); Правда. 1990. 13 сент.; Попов Н. Кризис доверия - кризис власти // Огонек. 1990. № 7. С. 2 - 4; Московские новости. 1989. 7
мая, 1990. 8 июля, 23 окт.; Литературная газета. 1990. 14 февр.
121
ГАНИ ОПД ПО, ф. 231, оп. 85, д.2, л.52; ф. 105, оп. 352, д.2,
л.132.
122
Кубась Г.В. Рабочие комитеты Кузбасса // Социологические
исследования. 1990. № 6. С.51. См. также: Литературная Россия. 1989.
№ 38.
123
Комсомолец Кузбасса. 1989. 22 июля.
124
Литературная Россия. 1989. 22 сент.
125
См.: Кубась Г.В. Указ. соч. С. 49.
126
См.: Московские новости. 1990. 22 июля; Олейник А. Даешь
стране угля // Диалог. 1991. № 11. С.51.
127
Комсомольская правда. 1989. 19 авг.; Литературная газета.
1989. 30 авг.
128
Антирыночные настроения в горняцкой среде проявлялись, в
частности,
в негативной реакции на существование торговопосреднических и медицинских кооперативов. В ряде случаев шахтеры
требовали закрыть эти предприятия как имеющие «нетрудовые дохо236
ды». См.: Комсомольская правда. 1989. 19 авг.; The Road to postCommunism: Independent Political Movements in the Soviet Union. 19851991 / G. Hosking, J. Aves, J. Duncan. London; New York, 1992. P. 141.
129
См.: Московские новости. 1990. 22 июля; Заполярье. 1990. 13
июля; Аргументы и факты. 1990. № 38; Труд. 1991. 10 апр.
130
Аргументы и факты. 1990. № 25.
131
См.: Аргументы и факты. 1990. № 23, 32; Правда. 1990.12 апр.;
Отчизна. 1990. № 2; Комсомольская правда. 1990. 15 мая; Литературная
газета. 1990. 25 апр.
132
Аргументы и факты. 1990. № 28, 38; Московские новости.
1990. 12 авг., 30 сент., 28 окт.; Комсомольская правда. 1990. 1 июня;
Панорама. 1990. № 8.
133
См.: Панорама. 1990. № 8.
134
См.: Buckley M. Redefining Russian Society and Polity. Boulder;
San Francisco; London, 1993. P. 226.
135
Концепция развития Мотовилихинского района // Архив автора.
136
Правда. 1990. 30 сент.
137
Согласие. 1990. № 32/54.
138
Аргументы и факты. 1990. № 25.
139
ГАНИ ОПД ПО, ф. 100, оп. 67, д. 5, л. 73.
140
Там же. Л. 73 об.
141
См.: Панорама. 1990. № 8. С. 1.
142
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105, оп. 352, д. 5, л. 82.
143
Комсомольская правда. 1990. 6 апр.
144
Комсомольская правда. 1990. 190 апр.; Правда. 1990. 10 марта.
145
ГАНИ ОПД ПО, ф. 100, оп. 66, д. 1, л. 51.
146
Там же. Оп. 67, д. 5, л.74 об.
147
Там же. Д. 5, л. 73; оп. 66, д. 1. л. 52; ф. 1, оп. 113, д. 1, л. 104.
148
Там же. Ф. 100, оп. 67, д. 5, л. 73; Дзержинец. 1990. 12 окт.
149
ГАНИ ОПД ПО, ф. 100, оп. 66, д. 1, л. 51.
150
Там же. Оп. 67, д. 5, л.74.
151
Там же. Л. 15.
152
Аргументы и факты. 1990. № 41.
153
Московские новости. 1990. 7 окт.
154
Комсомольская правда. 1990. 4 мая.
155
О некоторых выводах из итогов призыва граждан на действительную военную службу в 1990 г. // ГАНИ ОПД ПО, ф.105. Идеологический отдел. Ед.хр. «Письма, поступившие в идеологический отдел
обкома КПСС» (16 января-3 сентября 1991 г.).
156
Там же.
157
Там же.
237
158
См.: Минц И.И. Указ. соч. Т. 2. С. 403-415.
См.: Правда. 1990. 23 мая; Комсомольская правда. 1990. 6, 13,
15, 18, 23 февр.; 2 июля; Огонек. 1990. № 6. С. 1-3; Московские новости. 1990. 25 февр.
160
Комсомольская правда. 1990. 13 февр., 2 июля. Литературная
газета. 1990. 11 апр.
161
Комсомольская правда. 1990. 13 февр.
162
Там же. 1 авг.
163
The Road to Post-Communism: Independent Political Movements in
the Soviet Union. 1985-1991. P. 141.
164
См.: Неформальная Россия: О «неформальных» политизированных движениях и группах в РСФСР (опыт справочника). М., 1990;
Данилов А.А., Дубровский М.Л. Новые политические партии и движения
Российской Федерации. М.: Знание, 1991; Партии и политические блоки в России. М., 1993. Вып.1.
165
Огонек. 1990. № 38. С.3.
166
Московские новости. 1990. 1 июля.
167
См.: Капустин Б. Демократический тупик. Полемика с демократами о демократии // Диалог. 1991. № 3. С. 41.
168
Комсомольская правда. 1988. 21 нояб.
169
ГАНИ ОПД ПО, ф. 100, оп. 67, д.68, л.5.
170
Правда. 1990. 3 марта.
171
Там же.
172
Комсомольская правда. 1990. 12 мая.
173
ГАНИ ОПД ПО, ф. 1, оп. 113, д.122, л.110-г.
174
Правда. 1990. 9 дек.
175
Там же.
176
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105. Идеологический отдел. Ед. хр. «Информация о Всероссийской встрече демократических сил России с
Б.Н. Ельциным» (9 марта 1991 г.).
177
Панорама. 1990. № 8.
178
ГАНИ ОПД ПО, ф. 106, оп. 72, д. 17, л. 45.
179
Там же. Ф. 100, оп. 67, д. 68, л. 7.
180
См.: ГАНИ ОПД ПО, ф. 105. Идеологический отдел. Ед. хр.
«Информационный материал о работе движения «Демократическая
Россия» Устав, Декларация и другие материалы движения «Демократическая Россия» (1990 г) ; ф. 155, оп. 1, д.2, л. 1.
181
Московские новости. 1990. 4 нояб.
182
Там же. 21 окт.
183
Попов Г.Х. Перспективы и реалии. О стратегии и тактике демократических сил на современном этапе // Огонек. 1990. № 51. С.5.
184
Там же.
159
238
185
Литературная газета. 1990. 25 апр.
Аргументы и факты. 1990. № 47.
187
О совещании движения «Демократическая Россия» в Ижевске
Уральско-Поволжского региона 17-18 мая 1990 г. // ГАНИ ОПД ПО, ф.
105. Идеологический отдел. Ед.хр. «Отклики на публикации в газетах и
распространяемые листовки антисоветского и антикоммунистического
содержания. Сведения о конференции движения «Демократическая
Россия», анализ декларации, программы, Устав Демократического
союза».
188
Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С.341.
189
См., например: Хайдаров И.М., Калачинова Б.Д. Диалектика
развития системности качества. Ташкент, 1990. С. 64.
190
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 164.
191
Андреева Н. Неподаренные принципы или Краткий курс истории перестройки. Л., 1992. С.97.
192
Ильин В.В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Указ. соч. С. 13.
193
Там же.
194
Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 601.
195
Аргументы и факты. 1989. № 42.
196
Воротников В.И. А было это так...Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995. С.119.
197
Что делать? 1990. № 5.
198
Андреева Н.А. Указ. соч. С. 101.
199
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105. Идеологический отдел. Ед.хр. «Устав
Объединенного фронта трудящихся СССР. «Что делать?» - издание
Объединенного фронта трудящихся» (1990 г.); ф. 100, оп. 67, д. 5, л.
60; ф. 106, оп. 70, д. 2, л. 89; Корельский В.М. Власть, демократия, перестройка. М., 1990. С. 69; Керимов Д.А. и др. Демократизация советского общества: Учеб. пособие. М., 1989. С. 114; Аргументы и факты.
1989.№ 14, 21; Литературная газета. 1989. 29 марта; 1990. 21 февр.;
Правда. 1990. 26 февр., 22 мая.
200
ГАНИ ОПД ПО, оп. 105. Идеологический отдел. Ед.хр. «Тезисы Ленинградского инициативного комитета по подготовке Учредительного съезда Российской коммунистической партии в составе
КПСС; тезисы к предсъездовской дискуссии. Резолюции и заявления I
и II этапа Инициативного съезда Российской коммунистической партии
в составе КПСС» (14 февраля-12 ноября 1990 г.).
201
Там же.
202
Там же.
203
Материалы Московского заседания II Инициативного съезда.
М., 1991. С. 35 - 36.
186
239
204
Материалы Второй межрегиональной конференции сторонников Большевистской платформы в КПСС. М, 1992. С.32.
205
Андреева Н.А. Указ. соч. С. 194- 195.
206
Аргументы и факты. 1990. № 22.
207
Андреева Н. Указ. соч. С. 189.
208
Там же. С. 187.
209
Советская Россия. 1990. 12 дек.
210
Московские новости. 1990. 18 нояб.
211
Правда. 1991. 19, 20, 21 авг.
212
Горбачев М.С. Сохранить и обновить родную страну: Выступления в Белоруссии 26 и 28 февр. 1991 г. М., 1991. С. 15.
213
Eklof B. Op. sit. Р. 34.
214
ГАНИ ОПД ПО, ф. 1, оп. 113, д. 123, л.3; Материалы XXVIII
съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1990. С. 69.
215
Горбачев М.С. Указ. соч. М., 1991. С.28.
216
Там же. С. 10.
217
Материалы XIX Всесоюзной партийной конференции Коммунистической партии Советского Союза. С. 115.
218
Там же.
219
Материалы Второй межрегиональной конференции сторонников Большевистской платформы в КПСС. М, 1992. С. 34.
220
Правда. 1990. 16 апр.
221
ГАНИ ОПД ПО, ф. 1, оп. 113, д. 80, л. 23.
222
Там же. Л. 24.
223
Материалы XXVIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. С. 47.
224
ГАНИ ОПД ПО, ф. 105. Общий отдел. Секретный сектор.
Ед.хр. «Постановления, письма ЦК КПСС по вопросам организацио нной и политической работы, направленные горкомам, райкомам
КПСС» (16 января-5 декабря 1990 г.).
225
Там же.
226
Там же.
227
Материалы XXVIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. С. 46.
228
ГАНИ ОПД ПО, ф. 231, оп. 85, д.62, л.7.
229
Там же.
230
См.: Материалы Московского заседания II Инициативного
съезда. С. 33.
231
ГАНИ ОПД ПО, ф. 7755, оп. 37, д. 32, л. 6.
232
Различные аспекты проблемы советской остаточности рассматривались подробно в работах: Суслов М.Г. Партия и Советы, или
почему под лозунгом «Вся власть Советам!» будет уничтожена Совет240
ская власть // Товарищ. 1991. № 9-11; Красильников Д.Г. Власть и политические партии в переходные периоды отечественной истории (19171918 гг.; 1985-1993 гг.): опыт сравнительного анализа. Пермь, 1998.
233
В современных исследованиях, посвященных анализу причин
противостояния, особое внимание уделяется личностному аспекту этого конфликта. См.: Россия: драма перемен. М., 1994. С.21; Хасбулатов
Р.И. Великая российская трагедия. М., 1994. Т. 1. С. 14, 64; Т.2. С. 209,
21.
234
ГАНИ ОПД ПО, ф. 155, оп. 1, д. 2, л. 7-11; Партии и политические блоки в России. Вып. 1. С. 173 - 174.
235
Партии и политические блоки в России. С. 65-67;176-178.
236
ГАНИ ОПД ПО, ф. 155, оп. 1, д. 2 л. 12,16-17; д.7, л. 3; д.11, л.
15-16; д. 4, л. 1 об.; Путь. 1992. № 7/20. С. 3; Возрождение России. Христианская демократия и просвещенный патриотизм: Сб. матер. и документов РХДД. М., 1993. С. 16-24, 68-79.
237
См.: Единство. 1991. дек., № 29; Народная правда. Российская
общественно-политическая газета. 1992. 3 сент.; Андреева Н. Указ. соч.
С. 217-239; Юридическая газета. 1992. № 11 (29); Партии и политические блоки в России. Вып. 1. С. 115 - 125; Материалы Второй межрегиональной конференции сторонников Большевистской платформы в
КПСС. М., 1992.
238
Хасбулатов Р.И. Указ. соч. Т. 2. С. 226.
239
Более подробный анализ политических процессов, протекавших в исследуемых ситуациях см.: Красильников Д.Г. Указ. соч.
241
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проблема переходных политических процессов и явлений одна из ключевых проблем, исследующихся всем комплексом общественных наук. Непредсказуемость, неопределенность процедур
и результатов, нелинейность политического развития, характерные
для политических процессов в переходные периоды жизни общества, создают объективные сложности в исследовании переходности.
В то же время, они формируют условия для проверки правомерности тех или иных теоретических выводов, действенности того или
иного методологического инструментария.
Как показывает анализ научной литературы, в которой исследуются проблемы переходных политических явлений и процессов,
большинство работ базируются на формационном, цивилизационном или модернизационном подходах. Более того, в научной литературе последних двух десятилетий сложилось некоторое предубеждение в отношении возможности аналогичного применения методологического инструментария теории систем, поскольку считалось, что на основе этой теории адекватно можно объяснить состояние объекта, находящегося лишь в статичном состоянии, а не в
состоянии бурных изменений. Анализ теории систем как методологии исследований переходных политических процессов, осуществленный в этой работе, показал, что теория обладает достаточным
методологическим потенциалом для анализа сложной специфической переходной реальности и может стать методологической основой интерпретационной модели, объясняющей общее и особенное в развитии политических процессов в условиях переходных ситуаций, интегрирующей различные подходы к анализу переходности. Теория систем, на наш взгляд, позволяет понять переходные
политические ситуации как целостные, имеющие свои параметры и
признаки, явления в истории.
Описание переходного состояния общества как межсистемного указывает на специфику переходной реальности, заключающейся в утрате системными элементами и структурами доминирующей
роли, в борьбе конкурирующих систем за свое существование.
Межсистемные политические ситуации, обладая очевидной спецификой, принципиально отличаются от любых других политических
ситуаций. Во-первых, возникает особое соотношение политических
сил в обществе, не имеющее аналога в других ситуациях, - баланс
системных и несистемных политических сил. Это явление обуслов242
ливается рядом факторов: делегитимизацией власти, размыванием
системных ценностей и системной идентичности политических
сил и, как следствие, легализацией несистемности. Во-вторых, указанный баланс сил способствует формированию контрвластных институтов, фрагментации властных и контрвластных структур, обозначает тенденцию минимизации государственного принуждения,
способствует вторжению масс в политический процесс, дальнейшему размыванию системной идентичности и создает условия для
консолидации несистемных образований. Нарушение баланса сил в
ту или иную сторону неизбежно ведет к формированию иной политической ситуации, для которой характерны совершенно иные черты и тенденции, когда системные элементы начинают доминировать над несистемными. Таким образом, теория систем при анализе
переходных политических процессов позволяет выявить и исследовать механизм функционирования политических институтов в условиях специфической переходной реальности.
Заметим также, что определение однотипности процессов
осуществляется в рамках этой теории вне зависимости от направления хода истории. Так, применение теории систем к анализу российской действительности 1917-1918 гг. и конца 80-х - начала 90-х
гг. ХХ столетия позволяет говорить об этих ситуациях как о ситуациях межсистемных, несмотря на то, что исходные и конечные
«пункты» осуществлявшихся в эти периоды переходов были разными.
Исследование этих ситуаций с позиций заявленной методологии показал, что они являются типологически сходными. На это
обстоятельство указывают многие факты. Например, для той и другой ситуации было характерно двоевластие, хотя его формы были
различны. Имели место и легализация несистемных политических
формирований, которая в каждой ситуации протекала своеобразно,
и минимизация государственного насилия, и усиление влияния
масс на политический процесс, и др.
Применение системного подхода к анализу переходной реальности говорит о его универсальности и эффективности: теория
систем позволяет адекватно трактовать исторические коллизии,
история, в свою очередь, подтверждает правомерность основных ее
положений.
Как показало исследование, универсальная типология политических сил, созданная на основе теории систем, продуцирует целый ряд классификаций, что особенно важно для изучения функционирования политических формирований в переходное время.
243
Традиционные классификации политических сил, будучи примененными к политическим формированиям, находящимся в условиях
межсистемной ситуации, нередко лишь осложняют проблему. Так,
вычленение «правых» и «левых» в условиях смены систем представляется делом непростым, поскольку в экстремальных обстоятельствах межсистемной ситуации «правые» становятся «левыми»,
а «левые» неожиданно для общества – «правыми». Типологизация
политических сил на основе теории систем, предполагающая в качестве критерия дифференциации отношение политических формирований к конкретному системному качеству, позволяет исследовать метаморфозы, происходящие с политическими силами различной ориентации в переходный период, проанализировать их
дальнейшую эволюцию как в иносистемной, так и в системной для
них среде.
Анализ межсистемных политических ситуаций не является
сугубо академическим занятием, поскольку создает условия для
изучения современных политических процессов в России. Системная интерпретация переходных политических процессов позволяет
с достаточной долей уверенности полагать, что современные тенденции, обозначившиеся в политическом развитии России в конце
ХХ - начале XXI в., во многом связаны с процессами «взросления»
современной российской общественной системы, которые обусловливают появление тенденции усиления роли государственных институтов в жизни российского общества. На современной фазе государство приобретает важную системную функцию – это консервация экономических, социальных и политических ценностей, которые появились в результате реформ 80-х - 90-х гг. ХХ в., с целью
создания жизненного пространства для дальнейшего развития таких системообусловливающих элементов, как частная собственность и рыночная инфраструктура. Следовательно, процессы усиления государства в современной России носят объективный характер.
Системное исследование переходных процессов и явлений
представляет собой сложную комплексную проблему. Данная работа указывает лишь на одну - политическую - составляющую. Но даже в рамках изучения политических переходных процессов в интерпретации теории систем остается множество проблем. В частности, необходимо более детально, с привлечением широкого круга
источников, проанализировать сложившиеся в истории России ХХ
в. межсистемные ситуации. В этой работе мы обратились лишь к
наиболее важным сюжетам и явлениям, имевшим место в этих по244
литических ситуациях. Создание такого обобщающего труда при
условии использования методологического инструментария теории систем позволило бы сформировать целостное представление
о наиболее сложных периодах в истории России ХХ столетия.
Требуют анализа ситуации, сложившиеся в странах Восточной Европы в конце 80-х гг., которые в той или иной степени также
можно охарактеризовать как межсистемные. Их сравнительное исследование, включая советский вариант такой ситуации, может открыть новые горизонты в познании переходных процессов и явлений, позволит на более широком историческом материале исследовать общие закономерности и национальную специфику развития
межсистемных ситуаций. Важным направлением дальнейших исследований может стать изучение причин и предпосылок «вхождения» в межсистемные ситуации и механизмов «выхода» из нее, что
будет способствовать формированию более полных представлений
о переходных состояниях общества.
В одной из статей Е.Н. Мощелков поставил весьма интересную и актуальную проблему: возможна ли общая теория переходных процессов, имеют ли эти переходные процессы некую общую
логику, являются ли они закономерностью исторического процесса?1 Как показывает опыт системной интерпретации переходных
политических процессов, создание такого рода теории возможно.
Системная теория в силу универсальности своего методологического аппарата способна объяснить не только переходные политические процессы и явления, но и переходные явления и тенденции в
экономической, социальной, социально-психологической и других
сферах. Понимание переходных процессов как системоразрушающих и системосозидающих одновременно, заложенное в системном
подходе, может стать ключом к решению этой важнейшей научной
проблемы.
1
Мощелков Е.Н. Переходные общественные процессы: вопросы
для современного исследователя // Вестн. Моск. ун-та. 1995. Сер. 12.
Политические науки. 1995. № 5. С. 37-42.
ОГЛАВЛЕНИЕ
245
Введение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Политические процессы и явления в интерпретации теории систем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
§ 1. Теория систем о переходных общественных процессах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
§ 2. Политические институты в системной интерпретации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
§ 3. Консерватизм, реформизм, радикализм в системном измерении . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3
Глава I.
Политические ситуации в системной интерпретации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
§ 1. Политическая ситуация как категория общественных наук . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
§ 2. Системные политические ситуации . . . . . . . . . . . .
.
§ 3. Межсистемные политические ситуации . . . . . . . . .
23
23
42
65
Глава II.
115
115
119
140
Глава III. Межсистемные политические ситуации в России
в ХХ веке: исторический аспект . . . . . . . . . . . . . . . 170
..
§ 1. Россия в межсистемной ситуации 1917-1918 гг. . . 170
§ 2. Межсистемная политическая ситуация конца 80-х
- начала 90-х гг. ХХ века . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 194
Заключение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 246
246
Научное издание
Красильников Дмитрий Георгиевич
Межсистемные политические ситуации в России в ХХ веке:
проблемы теории и истории
Редактор Л.В. Хлебникова
Технический редактор Н.В. Петрова
Корректор Г.А. Гусман
ИБ № 254
Лицензия ЛР № 020408 от 17.06.1997
Подписано в печать 15.09.2001. Формат 60х84/16. Бум. тип. № 1.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 17,2. Уч.-изд. л. 16. Тираж 800 экз. Заказ 383
Издательство Пермского университета. 614600. Пермь, ул. Букирева, 15
Ризография ЗАО «Диалог-Пермь». 614600. Пермь, ул. Горького, 76
247