Существование единого сомалийского государства мало кому
advertisement
23.10.09 Эксперт МГИМО: Никита *Асташин Существование единого сомалийского государства мало кому выгодно 19 октября сего года сомалийские исламисты заявили о том, что ими был сбит беспилотный летательный аппарат ВВС США. Американское командование факт потери отрицает. Это событие вновь возвращает нас к теме войны с терроризмом и системным проблемам государства Сомали. Об истоках и перспективах нынешней сомалийской ситуации редакция Портала МГИМО беседовала с младшим научным сотрудником Центра аналитического мониторинга ИМИ МГИМО Никитой Асташиным. — Этот всплеск американской активности специфичен или такие операции в Сомали ведутся регулярно? — Даже за последнее время это далеко не первый подобный случай. В 2007 году американцы нанесли ракетный удар по территории Сомали с целью накрыть одного из организаторов теракта 1998 года в Найроби, однако удар был неудачен: погибли только гражданские. В 2008 году от аналогичного ракетного удара гибнет очень перспективный сомалийский исламист — один из лидеров радикальной группировки «Аль-Шабааб» Аден Хаши Айро. Этот успех, по-видимому, и подхлестнул американское желание и дальше охотиться на сомалийской территории за исламистами. В 2009 году американский вертолёт обстрелял транспорт, который, по всей видимости, принадлежал сомалийским боевикам. После этого американское командование заявило об устранении одного из организаторов другого теракта в Кении, имевшего место в 2002 году. Как нетрудно видеть, помимо общепризнанных фронтов борьбы с терроризмом, таких как Афганистан, Пакистан, в меньшей степени — Ирак, существует и проблема Сомали. Малоизвестный, слегка подзабытый участок фронта, который не особенно жалуют отечественные СМИ, больше увлекающиеся проблематикой сомалийского пиратства. — Почему ситуация зашла так далеко? Почему сейчас ситуацию в Сомали начинают сравнивать с афганской, а при описании вероятности установления там исламистского режима используется термин «сомалийский Талибан»? 1 / 12 — Сомали появилось на карте мира в результате объединения британских (север территории) и итальянских (юг и центр) колониальных владений на Африканском Роге. Они были очень неравнозначны по уровню своего развития: итальянцы больше вкладывались в эти территории. Для Великобритании эти территории, скорее, выполняли функцию тактического назначения: решали задачу обеспечения флота углём и создания пояса безопасности Индийского океана и обеспечения господства на морях. Уже тогда закладывался фундамент будущих проблем. В Сомали существует несколько крупных кланов, которые в свою очередь делятся на субкланы и племенные группы. Итальянцы исповедовали в колониальном управлении принцип кланового фаворитизма и назначали на младшие посты в колониальной администрации представителей ряда определённых кланов. Отсюда, уже после создания независимого Сомали, в сознании тамошних элит чётко отпечаталось, что национальное государство — это всего лишь инструмент закрепления господства того или иного клана над территорией. Если поначалу в Сомали существовало подобие демократического режима: регулярно проходили выборы, существовало 69 политических партий, — то после переворота Мохаммеда Сиада Барре в 1969 году идея о государстве как способе увеличения влияния конкретного клана только усилилась. — Сомалийские кланы делятся по этническому признаку? — Нет, все они, так или иначе, относятся к гомогенному сомалийскому народу, они говорят на одном языке (с поправкой на местные диалекты), хотя для сомалийцев принадлежность к тому или иному клану всегда стояла выше принадлежности к одному народу. В принципе, в этой ситуации нет ничего специфического: она мало чем отличается от ситуации в других африканских странах к югу от Сахары, за исключением того, что конфликт развивается не между этническими группами, а между территориально-клановыми общинами, внутри которых, в свою очередь, соперничают малые племенные образования. Однако эти горизонтальные клановые структуры не могли претендовать на всеобщий охват территории, и «сливать» кланы в единое государство начали европейцы. Кстати, некоторые исследователи пишут, что сомалийское общество, по-своему, является одним из самых демократических в мире. Низовые сетевые структуры в этом обществе изначально были сильнее, чем административные вертикали, и, в дальнейшем, начали жёстко сопротивляться централизации власти. — Сиад Барре законсервировал эту опасную для центральной государственной власти ситуацию и не пытался её изменить? — Как раз пытался, но его ошибка состояла в приверженности тому же клановому фаворитизму. Он происходил из крупного клана Дарод, и в результате его соплеменники начали занимать непропорционально большую долю в государственном аппарате. В свою очередь, Мохаммед Сиад Барре в попытках поддержать единство опирался главным образом 2 / 12 на репрессивные методы. При нём же расцвела ещё одна идея, ранее уже озвучивавшаяся сомалийскими националистами в условно демократический период. В поисках скрепы для нации ставка была сделана на ирредентистские идеалы пансомализма: попытку отвлечь население от внутренних проблем внешней экспансией. На флаге Сомали, как известно, изображена пятиконечная звезда. Это символ пяти частей разделённого сомалийского народа: два луча — это северное и южное Сомали, ещё один — это Джибути, а оставшиеся два — это оспариваемые пограничные области Эфиопии и Кении, населённые сомалийцами. И уже с первой половины 60-х годов начались пограничные инциденты между Сомали с одной стороны, и Кенией и Эфиопией с другой. Правительство Могадишо уже тогда начало спонсировать так называемых «шуфто» («бандитов») — вооружённые группировки, действовавшие в местах компактного проживания сомалийцев на территории сопредельных государств. Кения справилась с этой проблемой так же, как и ее бывшие британские колониальные власти при подавлении восстания мау-мау, применив метод реконцентрации, принудительно загнав гражданское сомалийское население спорных территорий в охраняемые населённые пункты и не выпуская за их пределы. А в случае с Эфиопией ирредентистские настроения Мохаммеда Сиада Барре дошли до крайности — в 1977 году началась война за Огаден. Огаден — пограничный район Эфиопии, населённый сомалийцами. Примечательно, что он был захвачен ещё в XIX веке эфиопским императором Менеликом. В дальнейшем, после оккупации Эфиопии фашистской Италией, Огаден был объединен с итальянским Сомали. После разгрома Муссолини союзники вернули Огаден Эфиопии. Война за Огаден по африканским меркам получилась достаточно масштабной. На стороне Эфиопии выступили Советский Союз и Куба, которые оказали Аддис-Абебе серьёзную поддержку, которая позволила разгромить сомалийскую армию и заставить её покинуть Огаден. Последствия войны за Огаден для режима Мохаммеда Сиада Барре оказались очень тяжёлыми. Против сомалийского лидера произошла неудачная попытка военного переворота, сам он объявил виновниками подрыва боеспособности представителей других кланов и усилил террор. Результат не заставил себя ждать: уже с 1978 года в Сомали начинает развёртываться партизанская война, которая, в конечном счете, и уничтожит власть Сиада Барре в 1991 году. — Как на эту партизанщину смотрела Эфиопия? 3 / 12 — Правительство Эфиопии длительное время в той или иной форме спонсировало племенные группировки, боровшиеся с властью Могадишо. В 1988 году было заключено соглашение, согласно которому Сомали и Эфиопия взаимно воздерживались от поддержки враждебных группировок. Но было поздно: в регионе накопилось огромное количество оружия, сомалийские оппозиционеры вошли в силу и в конечном итоге переиграли Сиада Барре. Тот был вынужден покинуть страну. — И начался известный нам хаос? — Да. Группировки принялись бороться за контроль над территорией. И вот тут можно вспомнить знаменитого Мохаммеда Фараха Айдида, который стал непосредственным участником событий 1993 года, лёгших в основу книги Марка Боудена, по которой впоследствии был снят художественный фильм «Падение «Чёрного Ястреба». Айдид бросил вызов другому клановому лидеру, Али Махди Мохаммеду, который провозгласил себя президентом Сомали. Война велась не только путём боевых действий, но и средствами экономической блокады, проще говоря — голода. Территория между городами Могадишо, Байдоа и Кисмайо была известна как «треугольник смерти». Две миссии ООН 1992 — 1995 гг., собственно, и были начаты с целью хоть как-то наладить подвоз продовольствия на эту территорию. — Ставилась ли миротворцам классическая ооновская задача по принуждению к миру? Осуществлялось ли разведение и разоружение противоборствующих сторон, или же речь шла только о гуманитарной миссии? –Речь шла в первую очередь о гуманитарных операциях по обеспечению продовольственной безопасности. Миротворцы имели полномочия защищать гуманитарные конвои и наблюдать за исполнением соглашений о прекращении огня. При этом нападения на сотрудников ООН не прекращались. Американцы начали проявлять инициативу, решив устранить одного из виновников голода — Мохаммеда Фараха Айдида, но потерпели неудачу. Задача же полномасштабного принуждения к миру, пример которого мы можем наблюдать в той же Сьерра-Леоне, изначально не ставилась. Нападения продолжались, и в итоге контингенты ООН были выведены. — Международное сообщество пыталось хоть как-то свести сомалийские группировки за столом переговоров? — Да, и такие переговоры с завидной регулярностью срывались, по самым разным причинам. 4 / 12 С одной стороны, обязательно находилась сторона, которая считала, что рассматриваемое соглашение ставит в привилегированное положение какую-то другую группировку. С другой стороны, за этим процессом совершённо отчётливо виделась эфиопская рука. Аддис-Абеба к тому моменту пережила потерю Эритреи и понимала, что ирредентистская идея в Сомали вновь может быть поднята на знамёна, что моментально возродит проблему Огадена. Так что со стороны Эфиопии наблюдалась своего рода «динамическая оборона»: они платили отдельным группировкам не только для того, чтобы воевать, а и для саботажа переговорного процесса, срывая тем самым возможность для появления консолидированной политической позиции в Сомали. После ряда попыток, к 2004 году в Могадишо появляется то, что сейчас принято считать потенциально жизнеспособным и международно признанным временным правительством Сомали, — вкупе с временным федеральным парламентом. Эти структуры были одобрены Эфиопией, и та не препятствовала их созданию. — В Сомали при этом параллельно существовало и до сих пор существует около десятка территориальных образований, по крайней мере, считающихся независимыми… — На севере существует Сомалиленд, своего рода наследник британского Сомали. Рядом с ним расположен Пунтленд, который принято считать непризнанным независимым государством, но по сути он скорее представляет собой широкую автономию, позиционирующую себя как союзника временного федерального правительства. Пунтленд не стремится к международному признанию независимости, — в отличие от Сомалиленда, который уже во многих справочниках числится независимым государством, хоть и никем не признанным. Что до ситуации в центральных и южных областях Сомали, там ситуация значительно более сложная. Стороны постоянно менялись: одна и та же группа могла регулярно менять лояльности, присоединяясь к той стороне, к которой сочтёт нужным. И интерес здесь не столько идейный, сколько экономический, управленческий. Собственно, к какому основному результату привело нарастание репрессивной составляющей режима Мохаммеда Сиада Барре, а потом и падение этого режима? Это вызвало к жизни старую идею о том, что если государство не справляется со своими обязанностями, то нужно вернуться назад, к клановой системе управления территориями, к родственно-кровным структурам. Эти сетевые, по сути своей, образования более-менее успешно справлялись с основными своими задачами: организацией поставок провианта, поддержанием порядка и обеспечением безопасности членов клана. — Предпринимались ли группировками попытки «самоорганизоваться»? 5 / 12 — В 2006 году из вооружённых группировок, обеспечивающих функционирование в Сомали исламских шариатских судов, возникает так называемый СИС (Союз Исламских Судов). Это объединение произошло на надклановом фундаменте, основной его целью было поддержание порядка и стабильности. Клановые интересы в этом объединении отошли на второй план, хотя нельзя не отметить, что в структурах СИС доминировали выходцы из могущественного клана Хавийе. Несмотря на этот факт, группировка СИС смогла себя позиционировать как равноудалённую от клановых интересов и не акцентирующую межклановые различия. И тут СИС, в сущности, попался в ту же ловушку, что и афганский «Талибан». «Талибан», в принципе, мог довольно долго оставаться у власти в Кабуле, если бы в него не затесались «плохие парни», которые, собственно, и скомпрометировали движение в целом. «Талибан» натворил массу недобрых дел, стоит вспомнить хотя бы только разрушение статуй Будды в Бамиане (собственно, как и сомалийские исламские радикалы сейчас оскверняют могилы местных суфийских святых). Но и это могло остаться за кадром. Не осталось за кадром другое: международное сообщество понимало, что эти радикалы начнут встраиваться в дугу нестабильности, в так называемый «мировой террористический интернационал», и что к этим людям уже присматривается «Аль-Каида». Сама группировка СИС могла быть использована как «тело», на которой структуры «Аль-Каиды» смогут взрастать и паразитировать. — «Союз Исламских Судов» придерживался традиционного ислама или же, по примеру многих новых радикальных группировок, был близок к салафизму? — СИС с этой точки зрения был достаточно разношёрстен, но в целом менее радикален, чем уже упоминавшийся «Аль-Шабааб». И при этом СИС оставался почти идеальным вариантом выбора в условиях возможных альтернатив: бесконечной свары полевых командиров (как в случае с афганскими моджахедами) с одной стороны, и радикальной централизацией по образцу «Талибана» с другой. Идея-то была простая: мир, порядок и поддержание консервативных ценностей. И тут начали раздаваться голоса, что должна быть оказана помощь «братьям по крови» в Огадене. Что немедленно переполошило Аддис-Абебу. Собственно, как уже было сказано, подобную же ошибку допустили талибы, когда позволили находиться в своих рядах людям, готовым экспортировать «чистый ислам» за пределы Афганистана. И начавшим его экспортировать в Среднюю Азию. Эфиопия приняла решение вторгнуться в Сомали и разрушить влияние СИС, что достаточно успешно было проделано в конце 2006 года. Эфиопская армия заняла территорию Сомали, ликвидировала структуры исламских судов — и немедленно столкнулась с партизанской войной. СИС как таковой отказался от военных действий, многие представители этой группировки сложили оружие, передав его местным ополчениям (как было, например, со сдачей оружия группировкам клана Хавийе, охранявшим бизнес-сообщество в Могадишо). Некоторые ушли в подполье. 6 / 12 После этого наступило время «Аль-Шабааба». «Аль-Шабааб» (по-арабски это значит «молодёжь») представлял собой молодёжное военизированное крыло Союза Исламских Судов. После катастрофы СИС «Аль-Шабааб» проявил себя как наиболее активная и сплочённая группировка, к которой начали перетекать сторонники. Столкнувшись с партизанской войной, эфиопская армия в январе 2009 года покинула сомалийскую территорию. Временное федеральное правительство Сомали, формально состоявшее в жёсткой оппозиции к Союзу Исламских Судов, было дискредитировано эфиопским вторжением, которое чисто формально декларировалось в интересах центральной власти Могадишо. Многие специалисты утверждают, что существовала возможность отыскать некий общий знаменатель на платформе умеренного ислама, однако ввод войск Эфиопии озлобил многих в Сомали и положил конец попыткам нащупать хрупкий межклановый консенсус. — Каковы позиции федерального правительства в Сомали? — Они очень слабы, фактически и до вторжения оно контролировало только часть Могадишо и город Байдоа, где находился временный федеральный парламент. К началу 2009 года федеральное правительство фактически держалось на эфиопских штыках. После вывода эфиопских войск, федералы утратили контроль над Байдоа, сохранив за собой только некоторые районы Могадишо. Это правительство никогда не имело заметного представительства на территории страны. Его властные структуры условны, неэффективны и не укоренены нигде, кроме нескольких районов. Оно, бесспорно, международно признано, но роль штыков, на которых оно держится, перешла от эфиопской армии к АМИСОМ — миссии Африканского Союза в Сомали. Это порядка 5000 бойцов из Уганды и Бурунди. — Чем обусловлен интерес этих стран (у которых своих проблем более чем достаточно) к посылке своих войск в Сомали? — Тому есть целый ряд причин. К примеру, президент Уганды Йовери Мусевени — давний клиент США, он относится к той категории, которую называют «ненаглядные игрушки Запада». Наряду с президентом Руанды Полем Кагаме и премьером-министром Эфиопии Мелесом Зенауи, он входит в новую когорту африканских лидеров, которые сумели преодолеть кровопролитные этнические конфликты у себя в стране и обеспечить стабильность и даже некоторый уровень экономического роста. Они подвергаются критике за нарушение прав человека (особенно это касается Мелеса Зенауи и Мусевени), однако выступают в качестве своего рода «ударного кулака» в деле сдерживания угроз, которые США видит для себя в Африке. Есть мнение, что за решением 7 / 12 Мелеса Зенауи отправить войска в Сомали стояли не только собственно эфиопские, но ещё и американские интересы. Это тоже сыграло свою роль в озлоблении и радикализации многих группировок в Сомали, которые теперь группируются вокруг салафитской организации «АльШабааб». Но почему угандийцы? В своё время Йовери Мусевени, ещё на заре своей политической карьеры в 1980-х годах, столкнулся с проблемой мусульманских повстанцев-нилотов на западе Уганды. Это был скорее этнический бунт, чем религиозная война, но с тех пор идея опасности ислама для государств региона овладела сознанием Мусевени, в связи с чем он время от времени пытается по мере сил внести свой вклад в дело борьбы с радикальным исламским экстремизмом. Принято считать, что численность сил Африканского Союза совершенно неудовлетворительна для выполнения поставленных задач. По изначальному замыслу контингент должен был как минимум составить 8000 человек, а оценки экспертов указывают, что для обеспечения хоть какой-то адекватной миротворческой деятельности требуется ввести в Сомали не менее 27-30 тыс. человек. На сегодняшний день АМИСОМ фактически подпирает собой временное федеральное правительство в Могадишо, во многом так же, как международные силы в Афганистане поддерживают правительство Карзая в Кабуле. В чём схожесть ситуаций? Обе страны отличаются если не этническим, то территориальным разнообразием, не тяготеют к формированию властной вертикали, а их столицы — крупные, достаточно космополитические города, важные в первую очередь как символы контроля и международной репрезентативности. — Кто контролирует остальную территорию Сомали? — К примеру, «Аль-Шабааб» контролирует южные и центральные районы Сомали. Но ему нет доступа в районы Сомалиленда, Пунтленда и на территории, подконтрольные группировке «Аль Сунна Ва аль-Джамаа», а также ещё одной радикальной исламистской структуре «Хизб уль-Ислам», также возникшей на руинах Союза Исламских Судов. «Хизб уль-Ислам» был собран одним из ведущих функционеров СИС шейхом Хасаном Дахиром Авейсом и находится в сложных отношениях с «Аль-Шабаабом». С одной стороны, эти группировки заявили, что будут совместно воевать против федерального правительства, но не так давно они не поделили контроль над городом Кисмайо, что привело к боестолкновениям, в результате которых силы «Хизб уль-Ислама» были вытеснены из города. — Существует ли реальность превращения «Аль-Шабааба» и других исламистских группировок в сомалийский «Талибан»? 8 / 12 — Лидер «Хизб уль-Ислама» Хасан Дахир Авейс заявил в связи с призывами «Аль-Каиды» к свержению временного правительства Сомали, что это дело только самих сомалийцев — определять дальнейшую судьбу своей страны. В свою очередь, лидер «Аль-Шабааба» Мухтар аль-Зубайер не так давно выпустил видеообращение, в котором солидаризируется с действиями «Аль-Каиды». И это вызывает закономерные опасения как в Вашингтоне, так и в Аддис-Абебе. Отсюда и американский интерес к региону, с которого мы начали наш разговор. Понятно, что не может идти и речи о возвращении в Сомали с полномасштабным военным присутствием, особенно на фоне потребности в усилении контингента в Афганистане, поэтому вмешательство в конфликт пока носит точечный характер. В связи с этим надо отметить ещё один момент. В своё время возвышение Союза Исламских Судов произошло на фоне поддержки после 11 сентября 2001 года Соединёнными Штатами некоторых сомалийских группировок, которые получили в качестве задачи борьбу с терроризмом. Американцы платили полевым командирам, которые, как утверждалось, должны были отслеживать и ликвидировать опасных для США лиц. Тем самым США пытались обзавестись в регионе неким «орудием с дистанционным управлением». Поскольку в рамках этого «антитеррористической» группировки объединился ряд изрядно поднадоевших местному населению лидеров, то борьба Союза Исламских Судов с этими полевыми командирами встретила поддержку, и вскоре эта наёмная структура была разгромлена. — Итак, что же ждёт Сомали дальше? — Что мы имеем на сегодняшний день? Федеральное правительство, международно признанное, но ничего реально не контролирующее в стране. На большей части территории Сомали господствуют силы, которые декларируют свою заинтересованность в сотрудничестве с «Аль-Каидой», и, следовательно, могут быть использованы в качестве среды, на которой могут взращиваться ячейки террористических сетей исламистов. В 2009 году в состав федерального правительства вошла часть бывших функционеров Союза Исламских Судов. Собственно, нынешний президент Сомали Шейх Шариф Шейх Ахмед был одним из крупнейших лидеров СИС. Он начал вести работу по формированию почвы для компромисса на основе реинтеграции умеренных исламистов, в частности, принялся достаточно мягко вводить действие законов шариата. В свою очередь, на территориях, подконтрольных «Аль-Шабаабу», нормы шариата внедряются очень жёстко. Дело доходит до запрета просмотра телевидения и искоренения потребления традиционного местного наркотика ката. 9 / 12 При этом продолжается подспудная, но достаточно активная циркуляция малых группировок между «зонтичными организациями»: федеральным правительством, «Аль-Шабаабом» и «Хизб уль-Исламом». В принципе, мы видим перед собой не раскол и распад Сомали, как принято считать, а скорее — борьбу альтернатив, по результатам которой мы можем увидеть на этой территории что-то новое. Но прежде чем говорить о будущем Сомали, нужно задаться другим вопросом: а, в сущности, заинтересован ли мир в появлении единого сомалийского государства? И выясняется, что никому из соседей единое Сомали не нужно. Оно не нужно Эфиопии, потому что после объединения Сомали моментально возникнет вопрос о скрепляющей население идее, роль которой сейчас будет исполнять исламистская платформа — умеренно-суфийская ли, радикально-салафитская ли. А значит, возможна реинкарнация пансомализма и проблемы Огадена. Существование единого Сомали невыгодно Кении. Исламисты Сомали неоднократно обвиняли Кению во вмешательстве. Последний раз это произошло буквально только что, в октябре, когда последовали заявления о том, что кенийские власти вербуют на севере Кении этнических сомалийцев для участия в борьбе против «Аль-Шабааба» и «Хизб уль-Ислама», — что, естественно, отрицается Найроби, хотя нельзя не отметить, что кенийские власти симпатизируют федеральному правительству в Могадишо. Но единое Сомали представляет угрозу для Кении, так как северные её районы, сложные для контроля в силу климата и рельефа, населены как раз теми самыми этническими сомалийцами. Добавляем сюда проблему Джибути, где проживают исса, которых считают частью разделенного сомалийского народа. На самом деле вся проблема в том, что, несмотря на заявления о необходимости урегулирования ситуации и приведения Сомали к некоторой единой форме, существование единого сомалийского государства мало кому выгодно. В Эфиопии и Кении проживает в разы больше людей, чем в Сомали. Дилемма носит жестокий, нелицеприятный, но очень жизненный характер — что более приемлемо: кризис в стране с населением в 7,5 миллионов человек (Сомали) или большой кризис в странах с населением в 70 миллионов человек (Эфиопия) или хотя бы порядка 40 миллионов человек (Кения)? Если ситуация будет и дальше ухудшаться и возникнет реальная угроза обрушения власти даже этого — маленького, невлиятельного — федерального правительства и возникновения на его месте более-менее внятного государственного института, вполне возможно, что соседи пойдут на точечную дестабилизацию обстановки. То есть, фактически, повторят аналогичную ситуацию 2006 года, когда вторжение армии Эфиопии опрокинуло опасную для Аддис-Абебы власть Союза Исламских Судов. 10 / 12 Конечно, речь идёт только о ситуации, когда такое вторжение получит международный мандат, о чём не так давно чётко заявили эфиопские военные. Без гарантий «легитимности» вторжения ни Кения, ни Эфиопия не пойдут на новый ввод войск в Сомали. Что опять возвращает нас к вопросу о том, насколько единое Сомали нужно мировому сообществу. Потому что существуют проблемы пиратства и исламского экстремизма, но в случае решения задачи реинтеграции страны они могут перерасти в нечто гораздо более опасное (ирредентизм), особенно если эту задачу решит кто-то, имеющий соответствующую сильную волю и желание. Это чревато гораздо более глубоким кризисом на Африканском Роге. То, что мы сегодня можем наблюдать в Сомали — это ещё не самый страшный, по региональным меркам, сюжет. Возникновение жёсткого централизованного государства — на основах радикального ли ислама, светского ли национализма, но проводящего ирредентистский курс, — может иметь не менее, а даже и более разрушительные последствия, чем текущая война всех против всех. Наиболее оптимальным вариантом реорганизации Сомали стала бы рыхлая конфедерация. Иными словами, «то же самое, что сейчас, но без войны». Собственно, экспертные предложения по урегулированию и указывают, что нужно найти компромисс между умеренными и чуть более радикальными силами, но результаты этого компромисса не нужно сводить в единую централизованную структуру управления. Вполне возможно, что достаточно будет формального признания общих границ, признание единого формального центра, осуществляющего международное представительство — и, в сущности, всё. Это позволит наилучшим образом использовать в управлении территорией укоренившийся сомалийский клановый уклад и задействовать людей в развитии страны. Ведь та же самая проблема пиратства, в сущности, выросла из того, что людей нечем занять. Сомалиленд и Пунтленд отличаются достаточно хорошим потенциалом развития, люди в них готовы работать, но в силу неясного статуса этих территории и высоких рисков туда не идут инвестиции. Что, в свою очередь, создаёт благодатную почву для развития криминальных сетей, которые держат в страхе торговое судоходство возле Африканского Рога. Можно, конечно, сказать, что рыхлая конфедерация — это паллиатив. Но этот паллиатив в текущих условиях оптимален, поскольку потенциальное усиление доктрины централизованной государственности Сомали с помощью ирредентизма может быть чревато крупными проблемами для сопредельных государств. А это в свою очередь вызовет гуманитарную катастрофу — и куда более глубокую, чем ту, которую мы наблюдаем сейчас. Беседовал Константин БОГДАНОВ Точка зрения авторов, комментарии которых публикуются в рубрике «Говорят эксперты МГИМО», может не совпадать с мнением редакции портала. Источник: Портал МГИМО 11 / 12 Коммерческое использование данной информации запрещено. При перепечатке ссылка на Портал МГИМО обязательна. Постоянный адрес материала: http://www.mgimo.ru/news/experts/document124505.phtml 12 / 12 Powered by TCPDF (www.tcpdf.org)