ж У р н а Л о ... Содержание 2 (18) 3
advertisement
Ж У РНА Л О Б У Д У Щ Е М Номер 2 (18) • Лето 2009 • выходит раза в год Главный редактор Александр Погорельский Содержание Шефредактор Валерий Анашвили Миропорядок Зам. глав­но­го ре­дак­то­ра Василий Жарков 3 Ульрих Бек. Критическая теория мирового общества риска. Космополитический взгляд на проблему Редакционный совет Михаил Блинкин, Вячеслав Глазычев, Георгий Дерлугьян, Владимир Попов, Руслан Хестанов 33 Колин Крауч. Изменения в европейских обществах с 1970‑х гг. 59 Шанталь Муфф. Демократия в многополярном мире 72 Майкл Манн, Дилан Райли. Макрорегиональные тенденции неравенства глобального распределения дохода (1950–2000) УЧредитель Фонд «ТерриториЯ будущего» Художник Валерий Коршунов Анатомия наших проблем 109 Кейт Дарден. Целостность коррумпированных государств: взяточничество как неформальный институт управления 135 Барри Р. Уэйнгаст. Почему развивающиеся страны так сопротивляются верховенству закона? 164 Эрик С. Рейнерт. Роль государства в экономическом росте верстка Сергей Зиновьев Email редакции: logos@orc.ru http://www.prognosis.ru Издательский дом «Территория будущего» Москва, 2009 Кризис. Продолжение следует… 196 2010-1_Prognosis.indb 1 Рэндалл Коллинз. Технологический сдвиг и капиталистические кризисы 11.04.10 3:04 Журнал зарегистрирован в Федеральной службе по надзору за соблюдением 210 226 законодательства в сфере Роберт Уэйд. Новые и старые уроки Лео Панич и Мартийн Конингс. Миф о неолиберальном дерегулировании массовых коммуникаций и охране культурного наследиЯ. Свидетельство о регистрации средства Авторский лист 241 массовой информации ПИ № ФС 7718936 от 10 ноЯбрЯ 2004 А. Зудин. Ассоциации в системе отношений бизнеса и государства: «классика» и современность. «Классические» формы отношений государства и бизнеса в странах Запада ОтпеЧатано в ОоО «ТИпография “момент”» Рецензии Московская обл., 288 г. химки ул. библиотечная, 11 Сергей Ермолаев. Нобелевское звание как повод для сомнений Тираж 1000 экз. 2010-1_Prognosis.indb 2 11.04.10 3:04 М ир о п о ря д о к Ульрих Бек Критическая теория мирового общества риска Космополитический взгляд на проблему К ритическая теория мирового общества риска должна отвечать по крайней мере на три вопроса: (1) Каково основание критики? Чтó именно «критическое» в критической теории? (этот вопрос образу‑ ет нормативный горизонт мирового общества риска) (2) Каковы ключевые тезисы и центральные аргументы данной теории? Следует ли ей быть эмпи‑ рической теорией общества с критической интенцией? (3) В какой мере эта теория порывает с автоматизмом в понимании модернизации и глобализа‑ ции, которые принимались как само собой разумеющиеся, и вновь разъяс‑ няет всем нам открытость человеческого действия будущим космополитиче‑ ским альтернативам в перспективах начала XXI в.? 1. Нормативный горизонт мирового общества риска: космополитизм нормативный и космополитизм дескриптивный Категория риска и ее двусмысленность Тонкость рассуждений, которую требует социологическая категория риска, часто недооценивают по нескольким причинам: • Прежде всего это неограниченное поглощение всей окружающей реально‑ сти: категория риска готова вобрать в себя и переработать все. Она подчи‑ няется принципу «Все или ничего». Если какая‑то группа интересна нали‑ чием риска, то все остальные ее свойства исчезают из поля зрения, и она определяется только через риск. Таким образом, она маргинализуется, если не вообще исключается из рассмотрения. • Классические дистинкции «растворяются» в разных степенях риска: полу‑ чается, что «функции риска» — интеллектуальная кислота, разъедающая любое классическое определение. В горизонте риска вообще не может существовать бинарных оппозиций: разрешенное / запрещенное, закон‑ ное / незаконное, истинное / ложное, «мы» / «они». Ведь на грани риска 2010-1_Prognosis.indb 3 11.04.10 3:04 4 Ул ь ри х Б е к люди уже не могут быть «хорошими» или «дурными», но только рискующи‑ ми в разной степени. Любой человек для любого человека представляет боль‑ шую или меньшую степень риска. Качественное различие или / и ли вытес‑ няется количественным различием большей степени и меньшей степени. Нет человека, который бы не рисковал, потому что, как мы только что сказали, каждый человек создает другому больший или меньший риск. • Неясен онтологический статус риска. Риск не тождествен катастрофе; но он представляет собой предвосхищение в настоящем катастрофы когда‑то в будущем. В результате риск оказывается вещью сомнительной, ломкой, мнимой, шаткой и смутной: он одновременно существует и не суще‑ ствует, наличествует и не наличествует, реален и сомнителен. В конце кон‑ цов хочется признать, что риск двусмыслен и что его настоящие основа‑ ния — политика страха и политика предупреждения опасности. Предвосхи‑ щение опасности заставляет быть осторожными, а это требует, например, расчетов: скажем, «евроцент евро бережет», только если как реально суще‑ ствующая принимается угроза разорения, которой нет или пока нет. • Индивидуальная и социальная ответственность также должна быть уточ‑ нена. Даже в наименьшем из подлежащих рассмотрению микрокосмов риск образует социальное отношение, отношение между по крайней мере двумя людьми: тем, кто принимает решение и потому берет на себя риск, и тем, кто провоцирует последствия для других, кто не может, или же может толь‑ ко с большими трудностями, себя защитить. Следовательно, необходимо различать между двумя пониманиями ответственности: индивидуальной ответственностью, которую принимает автор решения за последствия его (ее) решений, и социальной ответственностью, то есть ответственностью за других людей. Риски заставляют нас выдвинуть на первый план вопрос (одновременно отстаивающий и девальвирующий теорию), какие «побоч‑ ные эффекты» несет риск для других, кто эти другие и в какой степени они вовлечены в принятие решений. • Проблемным является также глобальное пространство ответственности. Глобальные риски, как мы уже не раз писали, порождают для всех нас слож‑ ную морально-политическую сферу ответственности, в которой все «дру‑ гие» могут присутствовать, а могут отсутствовать, могут оказаться близ‑ ко, а могут далеко, и в которой действия не могут быть «добрыми» или «злыми», но только более или менее рискованными. Значения таких слов, как «близость», «взаимность», «достоинство», «справедливость» и «дове‑ рие» трансформируются в горизонте ожидания глобальных рисков. • Следует заметить, что сообщества риска «склеивают вместе» любые раз‑ личия. Глобальные риски содержат в свернутой форме ответ на вопрос, каким образом нового типа сообщества риска, не имеющие ни четко выра‑ женного происхождения, ни пространственной привязки, могут возникать и утверждаться в какофонии глобализующегося мира1. Одной из самых 1. Исследуя, какой вызов теория мирового общества риска бросает привычным исследованиям в этой области, М. Дж. Уильямс (M. J. Williams) пишет в своей ста‑ 2010-1_Prognosis.indb 4 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 5 поразительных и при этом почти не рассматриваемых, несмотря на всю важность, черт глобальных рисков является их способность порождать сво‑ его рода «принудительный космополитизм», «склеивающий» любые разли‑ чия и любую множественность в мире, в котором границы так же прони‑ цаемы, как дыры в швейцарском сыре (во всяком случае, если иметь в виду коммуникацию и экономику). При этом важно, описываем ли мы единство в различии (во всяком слу‑ чае, при одномоментном замере) как созданное опытом угрозы или же исходим из того, что политика признания различий направляется каки‑ ми‑то отвлеченными нормативами — скажем, сопротивлением универса‑ лизму, который отрицает важность различия, или сопротивлением нацио‑ нализму, создающему равенство в различии только внутри национального контекста, или сопротивлением мультикультурализму, который утвержда‑ ет различие монокультур тоже в национальном контексте. А именно, космополитический момент мирового общества риска может пониматься и описательно, и нормативно. Поэтому я различаю между двумя пониманиями кос‑ мополитизма широкое понимание, в котором я отмечаю нормативность момента космополитизации, и узкое понимание, в котором любая эмпи‑ рическая космополитизация должна изучаться (во всяком случае, вначале) аналитически-описательно2. Не нужно повторять, что я всегда разрабатывал одну из критических тео‑ рий, а вовсе не Общую критическую теорию, и основывался только на тео‑ рии мирового общества риска. Поэтому сразу понятны границы компетен‑ ции нашей критической теории3. Угол зрения здесь смещается от описа‑ тельного подхода к нормативному4. Способ, которым «другой» представлен и явлен (presented and represented) тье «(ln) Security Studies, Reflexive modernization and the Risk Society» (Cooperation and Conflict. 2008. Vol. 43. № 1. Р. 57 – 79), что формирование сообществ риска стало одним из главных вопросов при изучении международных отношений, в частности реформы НАТО. 2. В своей критической рецензии Уильям Смит замечает: «Конечно, мы рискуем слиш‑ ком расширить понятие космополитизма, если хотим, чтобы оно включало в себя и социологическое объяснение, и философский анализ норм. Тогда будет трудно четко сфокусировать различие между „действительно существующей“ космополи‑ тизацией и ее фиксацией в философски рассматриваемых нормативах. Но в послед‑ них главах такой масштабной интеллектуальной постройки, какой является трило‑ гия Бека, содержится несомненное стремление вернуть понятие космополитизма вновь на грешную землю. Бек доказывает, что космополитический характер мыш‑ ления обогащает социологию и что социология, в свою очередь, тоже может обо‑ гатить космополитическое мышление» (Smith W. A cosmopolitan sociology: Ulrich Beck’s trilogy on the global age // Global Networks. 2008. Vol. 8. № 2. Р. 259). 3. Эти тезисы можно развить, подключив другие параметры, выясненные теорией рефлективной модернизации, в частности индивидуализацию и космополитизацию, см.: Deck V., Grande E. Cosmopolitan Europe. Cambridge: Polity Press, 2007. Р. 28 – 3 1. 4. Silverstone R. Media and Morality: On the Rise of Mediapolis. Cambridge: Polity Press, 2006. 2010-1_Prognosis.indb 5 11.04.10 3:04 6 Ул ь ри х Б е к свидетелям глобального риска, существенен для установления в мире моральных принципов. Этапный опыт текущих и возможных катастроф и войн стал ключевым в наши дни — он доказывает, что люди не могут быть друг без друга и что они делят друг с другом общие угрозы. Будущее оказы‑ вается непрочным и готовым рухнуть и погрести под своими обломками всю повседневную жизнь. Но если говорить о нормативах, то представление и явление другого требует не только воображения и слуха, но и понимания смысла. Предполагается понимание чужого другого, «космополитическое понимание», или, если говорить в терминах гуманитарных и социальных наук, «космополитическая герменевтика»5. Чарльз Хасбанд6 дополняет здесь Юргена Хабермаса. Раскрывая спектр значимости множества голосов, с которыми одни обращаются к другим, мы отстаиваем не только право на коммуникацию, но и право на то, чтобы быть понятыми. Наличие множественности голосов, доказывает Хасбанд, оста‑ ется бессмысленным в самой своей сути, если за голосами не кроется право быть услышанным и понятым. Космополитическое понимание сводится, с одной стороны, к специфиче‑ скому, хотя и тоже ограниченному, обоснованию космополитизма (прежде всего в связи с тем что все провалы слушания и понимания — оборотная сто‑ рона образовательной системы, замкнутой на национальную интеграцию и гомогенность), а с другой стороны — к осознанию невозможности слушать всех одновременно. Таким образом получается, что космополитизм слыша‑ ния и слушания (listening and hearing) заранее предполагает сознательное определение границ: что именно не будет услышано и потому понято. Кос‑ мополитическое понимание впервые сделало возможным, благодаря такому отрефлектированному «отбору», изменяющему наш угол зрения, включение «другого» в нашу собственную жизнь уже не на поверхностном, а на глубин‑ ном уровне. Осуществившееся образцовое понимание другого тогда расши‑ ряет наше поле зрения уже в космополитических масштабах. Глобальная угроза порождает своего рода импорт морали. Среди прочего в конфликтах космополитического риска, производимых в медиа: • все ресурсы служат выработке суждения, хотя бы избирательного и обоб‑ щенного; • сенсационные истории представляются так, что выводят нас из состояния апатии и дают нам новые позиции и перспективы, в результате: • мы подключаемся к передаче сообщений, игнорирующих границы; • уменьшается число институционализованных призывов к объективности и истине; 5. Хотя классическая социология много говорит о «другом», но это явно универса‑ лизированный «другой», а не чужие нам другие, говорящие на различных языках и живущие в своих частично пересекающихся, а частично несовместимых про‑ шлых и будущих временах. 6. Husband Ch. Media and the Public Sphere in Multi-Ethnic Societies. Philadelphia, PA: Open University Press, 2000. 2010-1_Prognosis.indb 6 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 7 • глобальные риски расширяют наши экзистенциальные горизонты, пото‑ му что вовлекают в наш мир, хотя бы на миг, другие вещи, других людей и предъявляют нам реальность страданий и разрушений, не считающих‑ ся с границами, которые пролегли некогда между нашими жизненными мирами. Как заметил Кэвин Робинс в своем разборе того, как была представлена война в Персидском заливе в массмедиа, эта форма импорта морали имеет свои пределы: Экран ставит обычного зрителя перед страшной реальностью, но при этом все страшное оказывается за границами экрана. Перед нами несо‑ мненная моральная легковесность: телевидение дарит нам острые ощу‑ щения (sensation), не требуя от нас никакой ответственности, и вовле‑ кает нас в спектакль, совершенно не знакомя нас с его действительной сложной реальностью7. Это замечание в чем‑то верно и в чем‑то неверно. Медийное освещение ката‑ строф действительно достигло уровня тотальности: оно всегда висит теперь над нашей мирной повседневностью. Но все же при этом нужно признать, что само утверждение шока в его уникальности и аутентичности сокращает дистанции между событиями, и возникшая близость заставляет нас принять этическую позицию, превосходящую любые условные границы. Категория гостеприимства заняла центральное место в каноническом космополитизме начиная с Иммануила Канта. Смысл этого этического принципа прост — принимать чужестранцев становится не актом доброй воли, но обязанностью. А это значит, что человек не просто распоряжается собственной свободой слова, но следует обязанности слушать и понимать. Кант думал о праве свободного перемещения, которое вытекает из общей сопричастности лиц друг другу как делящих ответственность за жизнь на земле. Так как размеры земли ограничены, люди не могут до бесконеч‑ ности уходить друг от друга, снимая с себя всякий раз ответственность, но вынуждены жить вместе. Мы видим, что на небольшой планете Земля люди живут по соседству друг с другом. И столь же несомненно, что ни один человек не может потребовать себе больше прав на пользование планетой, чем другие люди. Но что означает это право на гостеприимство с точки зрения глобальных рисков? Основное различие здесь состоит в степени, в какой гостеприимст‑ во строится на приглашении, и значит, в степени, в какой люди непригла‑ шенные, скажем, лишившиеся крова, могут требовать себе гостеприимства. Может ли гостеприимство быть «принудительным»? Ж. Деррида доказывает, что не может быть гостеприимства вне дома, места, куда приглашают, а зна‑ чит, не может быть гостеприимства без приглашения. 7. Robins K. Into the Image: Culture and Politics in the Field of Vision. New York: Routledge, 1996. Р. 80. 2010-1_Prognosis.indb 7 11.04.10 3:04 8 Ул ь ри х Б е к Но с точки зрения глобальных рисков это непринципиально. Ведь вся особенность здесь будет в том, что в глобальном пространстве ответствен‑ ности за глобальные риски никому нельзя отказать в гостеприимстве. А при свете исчерпывающего освещения в медиа глобальных катастроф другие и чужестранцы обрели для нас самые конкретные очертания, как и мы для них; неважно, нравится ли нам или им это или нет, признается ли это, осо‑ знается ли это или нет. С нами самими может случиться что угодно, и зна‑ чит, в угрожаемом мире каждый может оказаться чужестранцем, и таким образом, мы не можем отклонить призыва о помощи и жалости, и мы обя‑ заны слушать его и понимать. Конечно, все это происходит естественным путем. И нужно сразу добавить, что это происходит тем более эмоциональ‑ но и страстно, чем более несомненными становятся названные призывы. Эксцессы аморального безразличия, способные вызвать у нас только нена‑ висть, тоже должны быть поняты в этой перспективе — в настоящее время никто не может уйти от космополитической коллективной ответственно‑ сти, или по Дюркгейму «коллективного сознания», пробужденного глобаль‑ ными угрозами. Сама категория «гостеприимства», иначе говоря, дружелюбия к гостям [Gastfreundschaft], прямой оппозицией к которой является «негостеприимст‑ во», враждебность к гостям [Gastfeindschaft], не вполне внятна для того, чтобы объяснить неизбежность моральной близости людей, несмотря на геогра‑ фическую дистанцию. Много ли проку просто от разговоров о том, что люди сейчас все стали соседями? По-прежнему никто не знает, что из себя пред‑ ставляет на глубинном уровне «соседство всех со всеми» в глобализующем‑ ся мире, и кантовское понимание гостеприимства по‑прежнему остается единственным убедительным объяснением (приемлемым и для всех «сосе‑ дей по глобальному миру»). Если говорить в правовых терминах, то этический принцип признания других подразумевает некий космополитический закон глобального риска. Сей‑ час речь должна идти уже не о конкретных проявлениях гостеприимства, а о долгосрочном эффекте рискованных решений, которые теперь уже каса‑ ются всех. Сначала глобальный риск может показаться само собой разу‑ меющимся, но признание глобального риска подразумевает радикальную реконструкцию существующего национального и международного законо‑ дательства. Пока нам нужно сформулировать и ввести минимальные стан‑ дарты этого космополитического закона риска. Они включают следующие положения: •«мы» и «они» находимся на одной и той же моральной и правовой платфор‑ ме во всем, что касается стратегических рискованных решений; • это значит, что интересы самых уязвимых членов других обществ нужно ставить выше интересов своих соотечественников, просто исходя из уни‑ версального права человека на неприкосновенность. Глобальные риски могут причинить вред, который пересекает любые национальные грани‑ цы. Космополитический закон риска возможно ввести, только если рубе‑ 2010-1_Prognosis.indb 8 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 9 жи между моральными и политическими сообществами переопределены таким образом, что «другие», «чужестранцы» и «аутсайдеры» включены в принятие ключевых решений везде, где их существование, достоинство может быть попрано и задето. Теория мирового общества рисков Современное состояние человека, в начале XXI в., окрашено бессчетным числом рисков, погрузивших нас в состояние неуверенности; эти риски были вызваны торжествующей поступью модерности. Теперь существова‑ ние и ориентация в мире все больше подразумевают понимание, что всякий раз можно столкнуться с катастрофическими рисками. Это мы и называем новым историческим состоянием человечества — мировым обществом рис‑ ков. Такое столкновение с рисками включает в себя непременный конфликт с теми институциональными договоренностями (условиями), из которых и происходит угроза — это мы называем теорией институциональных про‑ тиворечий. Кроме того, в этом столкновении ставится под вопрос прежняя логика взаимных конфликтов (associated conflicts). Одни ожидают от риска выгоды, а другим придется нести издержки этого риска — это мы называем антагонизмом на почве риска. Космополитическая коммуникативная логика возникает в настоящее время из гущи противоречий и конфликтов. Глобальные риски способ‑ ны «завербовать» (press-gang) любое число акторов, которые даже и знать не хотят друг друга — они преследуют различные политические цели и живут чаще всего в несоизмеримых мирах. Из этого факта и исходит наша теория рефлективности и реального космополитизма глобальных рисков. Новая коммуникативная логика должна быть дифференцирована, в зависимости от того, о каких рисках заходит разговор, экологических, экономических или террористических. Мы должны исследовать, каким образом эти риски могут стать частью социальной теории, образовав реальную базу этой науки. С этим напрямую связан вопрос о политических перспективах в условиях постоянных рисков. Если говорить о политической стороне дела, то логика глобальных рисков должна привести к созданию космополитического политического реализма. В соединении с нормативным и аскриптивным космополи‑ тизмом такой реализм позволяет нам рефлективно осмыслять риски, вни‑ мать критике с разных сторон и учитывать все те противоречия, которые проявляются в жизни самого общества, сделав их научной базой социаль‑ ной критики в социологии. В результате теория мирового общества риска станет критической теорией социальной самокритики. Новый исторический характер мирового общества риска Основная проблема современной социологии — неверная постановка вопро‑ сов. Руководящие вопросы социальных теорий обычно завязаны на ста‑ бильность и (вос) производство порядка, а не на текущий опыт, который 2010-1_Prognosis.indb 9 11.04.10 3:04 10 Ул ь ри х Б е к и нужно схватывать в его эпохальности и прерывистости. Социальные изме‑ нения нужно теперь изучать в масштабе глобализующейся современности, как на Западе, так и в остальном мире. Критика социальных наук, в частно‑ сти самой социологии, становится необходимым предварительным услови‑ ем для создания социальной теории XXI в. Распавшаяся на множество спе‑ циализаций, плененная абстракциями социология, помешанная на своих «методиках» и «техниках», утратила свой смысл, потому что утратила исто‑ рическое измерение — она не может постичь прерывистое изменение совре‑ менного общества. В результате, она не может выполнять собственных задач, не имея для этого ни средств, ни желания: понимать и ситуативно определять (situate) текущие трансформации объекта своего исследования в социально-исторических рамках и таким образом диагностицировать эпо‑ хальные изменения в новую эпоху — Второй модерности. Такая неспособность в социальной истории привела к заторможенности исторического вообра‑ жения социолога, которое не способно даже осознать, не то что преодо‑ леть, свою слепоту к происходящим катастрофам и их политическому значе‑ нию (хотя эта слепота и обеспечивала продуктивное развитие социологии на заре ее существования, в начале катастрофического ХХ в.). Вместо того чтобы заглянуть в лицо катастрофе, социология продолжает растекаться по массивам данных, которые только затемняют процессы и эмпирические показатели глубокого и закономерного расстройства модерности. При этом перестает работать целый спектр практик, от самодеконструкции до само‑ любования; и социокультурная критика, подразумевавшая раньше непре‑ менную рефлексию, неожиданно для себя остается не у дел. Новоявленный исторический характер мирового общества риска может быть увиден только посредством детальной эмпирически-аналитической критики, вскрывающей невольную узость, усредненность и историче‑ скую незрелость социологии. Дело все в том, что изучаемые нами угрозы и ненадежности современности — это результат не ошибок модернизации, а ее успехов, а значит, и непрерывных человеческих решений, совершен‑ ствовавших науку и технологию, — все эти решения имманентны общест‑ ву и потому не могут рассматриваться обособлено от него. Все эти реше‑ ния на самом деле принимались коллективно, и потому ни один индивид не может заявить, что он тут ни при чем, хотя с объективной стороны они уже давно вышли из‑под контроля и не дают нам никаких гарантий: мы не знаем, к чему «все это в конце концов приведет». Историческая уникаль‑ ность мирового общества риска, которое позволяет противопоставить нашу эпоху индустриальному обществу времени национальных государств не в меньшей степени, чем те отличались от ранних цивилизаций, состоит в зависимой от решений возможности контролировать вообще всю жизнь на земле (включая исторически беспрецедентную возможность саморазру‑ шения планеты и возможность антропологической само-трансформации человеческого существа, возвещенную полной расшифровкой человеческого генома <официально объявленной> летом 2000 г.). Тридцать или сорок лет 2010-1_Prognosis.indb 10 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 11 спустя о мировом обществе риска будут писать в учебниках истории, видя его движущую силу в биополитике мирового масштаба8. Но тем не менее новизну возникающей на наших глазах общественной формации можно разглядеть, только если мы сопоставим последствия ради‑ кальной модернизации с социальными институтами, которые и сделали возможным такой радикализм, при этом учитывая и культурную базу этих институтов, и совокупность политических рисков. Тогда мы поймем, чему обязаны современные риски и современная неуверенность, и сможем обо‑ зреть культурные, социальные и политические параметры взрывоопасных рисков. Теория институциональных противоречий Как верно отметил Пит Стридом в 2002 г.9, первый набросок теории инсти‑ туциональных противоречий, представленный в книге «Экологическая политика в эпоху риска» (Ecological Politics in an Age of Risk 2002, нем. изд: Gegengifte, 1988), возник как спор (включавший в себя и рецепцию, и крити‑ ку) с книгой Никласа Лумана «Экологическая коммуникация» (Ökologische Kommunikation, 1986), вышедшей в том же году, что и мое «Общество риска». Луман выстраивает свою аргументацию вокруг простого лозунга, что то, что нельзя взять под контроль, не может быть реальностью. А так как совре‑ менное общество состоит из функционально дифференцированных систем, которые могут справиться с порожденными ими самими рисками только в пределах своей специфической системной логики (экономика — в пределах регулирования цен, политика — в пределах действий большинства, право — в пределах установления вины, наука — в пределах демонстрации истины и т. д.), современное общество не способно справиться с экологическими и прочими глобальными рисками — с проблемами, которые не существова‑ ли прежде. Те, кто придает этим проблемам значение, скажем, социальные движения или отдельные эксперты, становятся действительным источни‑ ком опасности, потому что «шум», который они производят, «сбивает» глад‑ кое функционирование системы. Я даже придумал для этого ироническую формулировку: «Schweigen entgiftet!»10 («Молчание обеззараживает!»). Поэтому я и решил перевернуть этот диагноз с головы на ноги. Вме‑ сто того чтобы с умным видом растворять реальность глобальных рисков в метафизике «рациональности систем» (исторически фальсифицируя при 8. Rose N. Neurochemical Selves // Society. 2003. Vol. 41. № 1. Р. 46 – 5 9; May St. Rechtspoli‑ tische Nebenfolgen und Entscheidungskonflikte der Biomedizin // U. Beck, Ch. Lau (Eds.). Entgrenzung und Entscheidung. Was ist neu an der Theorie reflexiver Moderni‑ sierung? Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2004. S. 193 – 2 08. 9. Strydom P. Risk, Environment, and Society: Ongoing Debates, Current Issues, Future Prospects. Philadelphia, PA: Open University Press, 2002. Р. 59. 1 0. Beck U., Lau Ch. Second Modernity as a Research Agenda: Theoretical and Empirical Explorations in the ‘Meta-Change’ of Modern Society // British Journal of Sociology. 2005. Vol. 56. № 4. Р. 525 – 5 57. 2010-1_Prognosis.indb 11 11.04.10 3:04 12 Ул ь ри х Б е к этом свою собственную системную теорию), я решил, напротив, исходить из того, что современное общество и его подсистемы не способны справить‑ ся с самыми насущными проблемами, порожденными ими самими. Полное соответствие безответственности науки — это имплицитная ответствен‑ ность бизнесов и единственная в своем роде ответственность политиков за легитимацию политики. Ответственность, конечно, может быть локали‑ зована, но пока что она распылена по уровням нескольких социальных суб‑ систем. Глобальные угрозы, принесенные модернизацией, следует поэтому приписывать не науке, не экономике и не политике, но «сопроизводству» этих подсистем. Все эти подсистемы производят обширный лабиринт свя‑ зей, сконструированный не по безответственности и не по уходу от ответ‑ ственности, но через сосуществование ответственности [Zuständigkeit] и без‑ наказанности [Unzurechenbarkeit] — а если говорить еще точнее, через ответ‑ ственность как безнаказанность, или «организованную безнаказанность». Противоречивая природа базовых институтов современного общества, из‑за которой компетенция не препятствует безнаказанности, коренится в растущей социальной дифференциации — в том факторе, в котором Луман думал найти метаразрешение всех проблем. Противоречия внутри и между институтами современного общества стали очевидны в последнее время из‑за опыта катастроф, который был усилен алармизмом массмедиа. Цент‑ ральное противоречие современного общества состоит в том, что преуспев‑ шая модерность под действием собственных научных инструментов и масс‑ медийной коммуникации вынуждена уделять первейшее внимание масштаб‑ ным угрозам, которые она сама породила — при том, что очевидна нехватка необходимых понятий для решения или далее понимания этой проблемы, не говоря уже о выработке надлежащей стратегии. Так будет продолжаться до тех пор, пока статус институций будет абсолютизироваться и антиисто‑ рическим образом считаться постоянным. Самокритика общества становится все более радикальной по мере того, как названные противоречия обостряются из‑за учащающихся катастроф и кризисов и их восприятия в опыте и памяти современности. Новейший пример, глобальный финансовый риск, вновь показал, что самокритика изначально должна развиваться как имманентная критика институциона‑ лизированных и постоянно вновь провозглашаемых обещаний безопас‑ ности, разбирая их провал в конкретном опыте катастроф. Это включает в себя неизбежную самокритику науки, выражающуюся в споре экспертов и их критиков, в связи с тем, что наука не способна восстановить уже в рам‑ ках логики предвосхищения свои былые обещания безопасности перед лицом новейшего «неведомого неведения», т. е. исчезновения способности даже понять, что происходит. Таким образом, неотрефлектированный внут‑ ренний конфликт модерности превращается в рефлективную модерниза‑ цию в узком смысле: конфликт пробуждает и запечатлевает в уме, что «недо‑ понимание века» проникло и в отношения между глобальными рисками и институциональными мероприятиями, из‑за которых эти риски возникли, хотя институции и претендовали на контроль над ними. Уже невозможно 2010-1_Prognosis.indb 12 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 13 пренебрегать рисками как побочными эффектами. Напротив, они становят‑ ся внутренней проблемой кажущихся самозамкнутыми социальных систем. В то же самое время любая попытка распорядиться сложностью риска вновь повергает нас в абстрактные модели, которые приводят к возникно‑ вению новых неуверенностей. Это и становится базой следующих институ‑ ционализованных противоречий. Риск и незнание взывают к обеспечению безопасности, а ведут к новым опасностям и неуверенностям, вынуждая тыкаться вслепую в тумане ненадежности и неведения. Более того, неразре‑ шимые проблемы, которые при этом требуется решить, возрастают по мере давления, заставляющего принимать решения11. Угрозы — это не вещи. Ведь конфликты и борьба вокруг определений воз‑ никает в сложном взаимодействии конструктивизма и институционализма. А это происходит вовсе не в институциональном вакууме. Ключевой ком‑ понент этой социальной конструкции, ее «годности» и «ресурсов истины», обеспечивающий ее влияние на коллектив, — это сами связи, которые под‑ разумевают определение. Таким образом, коммуникативная логика риска пронизывает общество во всех его институциях и жизненных мирах. В той мере, в какой всякий новый катастрофический опыт пробуждает память о предшествующих катастрофах, все отношения определяющей силы ста‑ новятся видимы публике, а значит, превращаются в политический фактор. Это сразу ставит перед нами вопрос о новой этике и системе ответствен‑ ности, имеющей в виду демократизацию отношений влиятельной власти в мировом обществе риска — иначе говоря, это вопрос о новой модерности, модерности ответственности. Конечно, сырой факт онтологической неуверенности всякий раз имеет конечного адресата: реципиент любого риска, засевшего в мировом обще‑ стве риска, — всегда индивид. Что бы ни провоцировало риск, который уже невозможно просчитать, что бы ни вызывало институциональный кри‑ зис на уровне режима правления и рынков, все это смещает ответствен‑ ность за принятие конечных решений на индивидов. Индивиды остаются наедине со своими собственными средствами (devices), со своим частичным и тенденциозным знанием, неспособные принять решения в силу собствен‑ ной многоуровневой неуверенности. Без сомнения, это важнейший источ‑ ник правого радикализма и фундаментализма в эпоху Второй модерности, и сдержать эти процессы непросто. Антагонизм риска Когда задают вопрос о социальном неравенстве в мировом обществе риска, то проблема не в том, как размещены риски, но в том, чем они действитель‑ но являются, или говоря точнее, от чего они происходят — что это, воз‑ 1 1. The Risk Society and Beyond: Critical Issues For Social Theroy / B . Adam, U. Beck, J. van Loon (Eds.). London: Sage Publications, Ltd., 2000; Beck, Lau. Entgrenzung und Entscheidung. 2004. 2010-1_Prognosis.indb 13 11.04.10 3:04 14 Ул ь ри х Б е к можности, с которыми нужно считаться, или угрозы, вызванные другими. И главный вопрос здесь, у кого есть власть предотвратить опасность рисков, направленную на других. Это — структурный конфликт, встроенный в саму коммуникативную логику риска. Никакой онтологии риска не существует: риски не существуют независимо, наподобие вещей. Риски — это всегда риско‑ ванные конфликты, подразумевающие множество различий между теми, кто принимает решения и может в конечном счете избежать риска, и невольны‑ ми потребителями опасностей, которые никак не могут повлиять на реше‑ ния и над которыми и зависает опасность как «невольный и непрозрачный побочный эффект». Риски систематически вторгаются в антагонистические и несоизмеримые миры уже готовых рисков: ведь все, кто вызывает риск или определяет его, это не те же самые, на кого риск оказался направлен. Это особенно отчетливо выступает, когда появляется риск новой войны: агрессивная нация пытается поддерживать иллюзию мира для самой себя, забывая о том, какое насилие сопровождает любую войну — она пытает‑ ся приписать все страхи, связанные с войной, противоположной стороне. «Побочный ущерб» — вот скупое выражение, единственный смысл которо‑ го — оставить жертв анонимными. Выражение одновременно приоткрывает и скрывает природу убийства других, изображая это как «невольный побоч‑ ный эффект»; а в действительности производит разделение мира на две несовместимых реальности: на мирное существование для тех, кто начал вести войну, и на опасность разрушения и смерти для тех, для кого война стала повседневным опытом. Понятие врага, принятое в войнах старого типа, войнах между государ‑ ствами, слишком недифференцировано, чтобы вместить в себя такой пере‑ нос риска насилия в войне с тех, кто принимает решение, на тех, кто этим решением затронут. Во время Иракской войны, скажем, правительство США вовсе не собиралось развязывать войну против иракского народа. Напро‑ тив, заявленной целью войны было освобождение иракского народа от угне‑ тавшей его диктатуры Саддама Хусейна, располагавшего большим аппара‑ том власти и военной мощью. Вероятно, США надеялись на внутреннюю революцию после начала боевых действий и успешного достижения цели военного вторжения — свержения режима Саддама Хусейна после военной операции на живом теле иракского народа. Но такая ограниченная цель (если мы предполагаем именно ее, выбирая при этом из множества альтер‑ нативных попыток администрации Буша обосновать начатую ей Иракскую войну) ставит такую форму перераспределения рисков в гущу серьезных противоречий. В частности, безликий термин «побочный ущерб» скрывает за собой жизни погибших граждан Ирака, которых и предполагалось осво‑ бодить — это принудительная плата за войну: чужими жизнями. Такой факт сразу же разрушает основание легитимации, не говоря уже о том, что трудно придумать более поучительный пример институционализованных противо‑ речий государственного управления риском войны. Война породила как раз то, что должна была предотвратить, — разгул террористического насилия — Ирак превратился в плацдарм и центр вербовки глобального терроризма. 2010-1_Prognosis.indb 14 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 15 Такой антагонизм рисков принимает различные формы. Интересно то, что он одновременно и обостряется, и сглаживается в условиях, которые чаще всего безоглядно описывают в терминах «глобализации риска». Он сгла‑ живается, потому что говорить о равенстве и уместности на национальном уровне становится уже невозможно: на этом уровне действует только несо‑ вместимость интересов и невнимание к ним, которое и институционализиру‑ ется национальными границами. Несоизмеримость, эта оборотная сторона внутренней ориентации национальной политики, усиливает комплексные отношения между странами, производящими риск, и странами, испытываю‑ щими этот риск на себе; и в любом случае выпутаться из этого конгломерата отношений нелегко. В то же самое время потенциал конфликта обостряет‑ ся, потому что смутность и неопределенность рисков открывает широкие двери всем культурным предубеждениям и неврозам. Все более откровенные глобальные риски показывают, сколь ненадежны научные методы их учета и сколь впечатляющим становится само восприятие риска. Различие между реальными рисками и ожиданием риска тогда расплывается12. А это значит, что необходимо рассмотреть, кто убежден в существовании постоянного риска и почему понятие риска начинает господствовать над всеми изощрен‑ но разработанными экспертами вероятностными сценариями. Основные свойства конфликта эпохи холодной войны были чисто поли‑ тическими, и вся взрывоопасность того положения происходила из проблем национальной и международной безопасности. Геополитические линии кон‑ фликта в мировом обществе риска уже пересекают различные культуры вос‑ приятия риска. В настоящее время мы стали свидетелями вторжения куль‑ туры в политику: наилучший пример тут — это та грозная реальность, кото‑ рую теперь видят за изменением климата и появлением международного терроризма, особенно в Европе и в США. Мы не должны недооценивать или игнорировать важнейший момент такой ситуации: возможность внезапной перемены самого восприятия, то, что мы называем «эффектом перевертыва‑ ния». До 11 сентября 2001 г. по обе стороны Атлантики конфликтовали вос‑ приятия и оценки климатического риска, а о террористическом риске никто не задумывался. Только после событий 11 сентября Северная Америка (если можно употреблять этот термин без оговорок) отказалась от своего общего неверия в риски и стала внимать предсказаниям о «коллапсе цивилизации», исходившим по большей части из Европы. Америка отреклась от своей роли поставщика оптимизма и стала ввозить пессимизм, правда, только в спе‑ цифическом секторе — международного терроризма. Но нужно говорить не просто о серьезном изменении культурного восприятия и общего опре‑ деления риска и угрозы в Европе и в Америке — европейцы и американцы, пережившие такой сдвиг восприятия, стали каждые жить в новом для себя мире. То же самое случилось во время финансовой катастрофы (financial meltdown): убежденные неолибералы в США мгновенно превратились в госу‑ 1 2. Douglas M., Wildavsky A. Risk and Culture: An Essay on the Selection of Technological and Environmental Dangers. Berkeley, CA: University of California Press, 1982. 2010-1_Prognosis.indb 15 11.04.10 3:04 16 Ул ь ри х Б е к дарственных социалистов для богатых. Но конфликтный нарратив миро‑ вого общества риска односторонен: скажем, изменение климата обостряет существующее неравенство между бедным и богатым центром и перифери‑ ей — но одновременно разрушает это неравенство: чем больше возрастает планетарная угроза, тем меньше остается возможностей даже для самых богатых и могущественных стран ее избежать. Таким образом, изменение климата — фактор и мирового разлада, и всемирной демократизации. Итак, глобальный характер мирового общества риска находит свое выра‑ жение в противоречивой динамике развития: возрастающее единство всегда соседствует с учащающейся дезинтеграцией. Несомненное в поли‑ тическом плане и сильнейшее «сообщество судьбоносного риска» (risk community of fate) расколото вопросом: какое определение риска следует выбрать и с какой стороны следует подойти к угрозе. Решающей важности здесь, скажем, становится проблема, в какой мере риск терроризма про‑ низывает теперь международную политику и к чему более склонно новое политическое мировосприятие: к превентивно-военному или к превентив‑ но-политическому взгляду на дела в мире. Дрейф в сторону срочных воен‑ ных решений скажется в разных регионах по‑разному: Европу он превратит в аутсайдера, который культивирует и героически преодолевает никчемную роскошь собственных проблем. Новые векторы конфликта, и маячащие при этом альтернативы, возникают в пробелах между различными конструкция‑ ми, измерениями и потенциальными источниками глобальных рисков. В современном обществе мы становимся свидетелями глубинной транс‑ формации когнитивной организации социальной жизни — и такое соревнование и конфликт обретают предельную выразительность в самом дискурсе риска. А именно — он предстает новой формой клас‑ сового конфликта, причем приобретшим уже гендерное измерение… Культурно заданные когнитивные структуры направляют теперь науку, технологию, промышленность, капитализм и само государство, что находит свою кульминацию в обществе экспериментов, но при этом они встречают неожиданный отпор. Это отпор в публичной сфере, моби‑ лизованной публики и новых социальных движений; его организуют граждане, пользуясь множеством ресурсов, по направлению к демо‑ кратии участия или принятия решений (participatory or deliberative democracy) и космополитической демократической форме правления… Коллективная ответственность как «со-ответственность» вполне отве‑ чает такому набору когнитивных структур. В этом смысле ответствен‑ ность, как и предполагает конструктивистский подход, вовсе не озна‑ чает совершенного запрета потенциально зловредных исследований и экспериментов, но только их разумное и сбалансирование распреде‑ ление, основанное на новых когнитивных структурах, появляющихся на новейшем эволюционном витке13. 1 3. Strydom P. Risk, Environment and Society: Ongoing Debates, Current Issues and Future Prospects. Philadelphia, PA: Open University Press, 2002. 152 f. 2010-1_Prognosis.indb 16 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 17 Йост фан Лун поставил ключевой вопрос: является ли умножение рисков тупиковым или же это побег от негативной диалектики риска — выворачива‑ ния риска наизнанку как энтропии его амбивалентности14. Теория рефлексивности и реальный космополитизм глобальных рисков Повторим еще раз ход нашей аргументации. Специфическая онтология риска нашла свое выражение в преодолении различий между реальностью и репрезентацией — а это ключевой фактор в восприятии становящегося реальным. Возрастающее число данных рисков обесценивает операционную логику таких институтов, как нация-государство и индустриальное общест‑ во, — ведь теперь эти предвосхищаемые в своем нарастании риски не могут быть ограничены какими‑то специальными географическими или времен‑ ными параметрами, но производят внезапные эффекты глобального мас‑ штаба. Что тогда приходится иметь в виду под «рефлективностью» риска? • Космополитическое событие (прежде всего событие 11 сентября 2001 г.): массме‑ диа продуцируют спонтанное развертывание (concurrence) катастрофи‑ ческого события (или его предвосхищения) в режиме реального времени в глобальном масштабе при активном присутствии и участии всего чело‑ вечества. Это травматический шоковый опыт, триллер реальной жизни в любой квартире, где стоит телевизор. Стены национального безразли‑ чия рушатся от всеобщего страха, любые самые большие географические дистанции преодолеваются, и создается некоторая космополитическая солидарность (во всяком случае, на какой‑то момент времени). • Усиленная коммуникация через границы: если говорить о горизонте глобаль‑ ных рисков, то каждый человек живет в непосредственной (и универсаль‑ ной!) близости от любого другого человека. Космополитизм в этом новом значении — это чувство единства, усиленное общей угрозой: теперь космо‑ политизм — это уже не выбор, а состояние. Мы предполагаем, что все люди объединены сегодня одним — мечтой о большей осмысленности происхо‑ дящего в мире. Такая негативная солидарность зиждется на страхе гло‑ бального разрушения, и она еще раз демонстрирует коммуникативную логику мирового общества риска. Я уже говорил ранее, что производство и распределение рисков в современном обществе, с его огромным поли‑ тическим потенциалом, невозможно вывести из возникающих попутно проблем. Другими словами — системная закрытость уже не может быть опцией: мы все повязаны всеобщей паутиной производства и назревания риска. Можно сказать, что рефлективность тогда приводит к разладу авто‑ пойесиса, но при этом сгоняет потоки коммуникации в гибридные систе‑ 1 4. van Loon J. Risk and Technological Culture: Towards a Sociology of Virulence. London: Routledge, 2002. Р. 41. 2010-1_Prognosis.indb 17 11.04.10 3:04 18 Ул ь ри х Б е к мы. Закрытости, которые указываются экспертизой, законодательством и моральной паникой, не вызывают никакого доверия в самих породив‑ ших их системах. Больше невозможно при всяком удобном случае ссылать‑ ся на технику. Новое изобретение политики… необходимо требует возвра‑ щения аутопойесиса, который будет представлять собой раскрытие вовне всех внутрисистемных закрытостей15. • Как раз именно такое действие производит рефлективность риска: она разрушает идентичность субъекта и идентичность самой рефлексии; это обратная сторона форсированной коммуникации, по‑прежнему привязан‑ ной к различным медиа, технологиям, акциям, значениям, сетям, «актан‑ там», ценностям (Бруно Латур). • Политический вызов общества риска кроется в системах, способных воз‑ действовать друг на друга, при этом не переходя друг в друга. Можно ска‑ зать, что политика, допускающая сообщение различной информации, воз‑ можна, только если она не сводит эту информацию к логике только одной из систем. Луман со своим политическим квиетизмом утверждает, что это невозможно. Но Бек и Хабермас говорят, что альтернативы нет16. • Многие отвергнут это, сочтя за грезы наяву (wishful thinking). Но у нас нет пока других средств описать поворот к «космополитической реальной политике», контуры которой уже вполне возможно различить в наши дни. • И наконец, рациональность риска развивает экзистенциальную «логи‑ ку» шока, страдания и скорби, на глобальном уровне находящуюся в оппо‑ зиции к «инструментальной рациональности», которую Макс Вебер сде‑ лал центральной мифологемой своей социологии и которую критиковали как Хоркхаймер и Адорно, так и сравнительно недавно Юрген Хабермас (хотя исходя уже из других предпосылок). Можно сказать, что рефлексия над риском — или, если говорить о более общем подходе, рефлективная модернизация — это амбивалентная, но реалистическая критика разума, низведшего себя на косный уровень инструмента. В ключевых областях социальной рационализации может быть эмпирически и теоретически продемонстрировано, как радикализация модерности приводит к самопро‑ тиворечивости, самоделегитимации и самотрансформации «инструмен‑ тальной рациональности». Все только что названное мотивируется исклю‑ чительно максимизацией эффективности и результативности (effectiveness and efficiency). Эмоции, напротив, представляют собой некое неизбывное сосредоточе‑ ние на бытии, привязанность к бытию собственному или чужому, что пред‑ ставляет собой один из центральных и переходящих все границы опытов мирового общества риска (Ritter, 2004). Глобальный опыт риска выводит на свет глубинное экзистенциально-травматическое чувство сострадания (например, жертвам цунами), но и бездну онтологической неуверенности 1 5. Ibid. P. 40, 43. 1 6. Ibid. P. 43. 2010-1_Prognosis.indb 18 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 19 (когда видно, что здесь ничем не может помочь ни наука, ни законодатель‑ ство, ни правоохранительные органы, ни военные подразделения) и нена‑ висти (например, к террористам-камикадзе). Тогда как инструментальная рациональность, как мы только что видели, предполагает некоторую сте‑ пень рефлексии — все начала и концы должны быть соотнесены и хотя бы как‑то уравновешены друг другом. Рефлективность глобальных рисков имеет полностью противоположный характер: она вбирает в себя одновре‑ менно вуайеризм глобальных массмедиа и антропологический шок, само‑ отверженную заинтересованность и страх, а также панический ужас и его инструментализацию целым спектром политических игроков. Дивергентная логика глобальных рисков: к различию между экономическими, экологическими и террористическими рисками В коммуникативной логике глобальных рисков необходимо различать по меньшей мере три оси конфликта: экологические конфликты риска, которые внезапно становятся производящим фактором глобальной дина‑ мики; глобальные финансовые риски, которые всегда прежде всего сказыва‑ ются на индивидуальном и национальном уровне; угроза со стороны теоре‑ тических сетей, которые и получают власть, и лишаются ее по инициативе государств. Если мы говорим об экологических рисках, то исследуем угро‑ зу окружающей среде, то есть говорим о разрушении природного слоя под влиянием человека, как, например, в случае гибели озонового слоя и пар‑ никового эффекта, вину за что нужно без обиняков возлагать на западный индустриальный мир, воздействие которого на природу давно приобрело глобальные масштабы. Отдельно мы должны сказать о разрушении окру‑ жающей среды, причиненном по бедности, например, истреблении лесов; но такой вид истребления природной среды обитания ограничен отдель‑ ными регионами и поэтому вызывает меньшую тревогу. Затем нужно ска‑ зать о глобальных экономических рисках, к которым податливы глобали‑ зованные валютные и финансовые рынки, в последнее время привлекшие к себе повышенное общественное внимание17. Риски глобального рынка — это также новая форма «организованной безответственности». Финансо‑ вые потоки, ускорившиеся благодаря информационной революции, сами определяют, кому победить и кому проиграть. В этом секторе структурно доминирует соревнование, и поэтому ни один игрок не может быть доста‑ точно силен, чтобы изменить направление этих потоков. Никто не может поставить под контроль риски глобального рынка. Мирового правительства в ближайшее время не предвидится, а на национальных рынках с рисками 1 7. Li Puma, Lee. Financial Derivatives and the Globalization of Risk. Durham: Public Planet Books, 2004. Р. 141 – 160; Holzer B., Millo Yu. From Risks to Second-Order Dangers in Financial Markets: Unintended Consequences of Risk Management Systems // New Political Economy. 2005. Vol. 10. № 2. Р. 223 – 2 45. 2010-1_Prognosis.indb 19 11.04.10 3:04 20 Ул ь ри х Б е к глобального рынка не совладать. Но при этом все мы знаем, что ни один национальный рынок не может уже отгородиться от глобализованных рынков. Неолиберальная экономическая политика ставит нас перед важнейшей проблемой. Только несколько из лидирующих интеллектуалов поняли, что мир неуклонно становится демократическим. Избиратели все более склон‑ ны голосовать против тех решений, которые налагают на них чувстви‑ тельные ограничения. Они не способны смотреть в отдаленное будущее, которое, по «кейнсианским» предсказаниям многих нынешних экономи‑ стов, наступит, когда мы все умрем, и ждать улучшения своей ситуации. «Азиатский кризис», «российский кризис», «аргентинский кризис» и, нако‑ нец, разразившийся глобальный кризис с центром в США показывают, что средний класс защищен от финансовых кризисов менее всего. Волны банк‑ ротств и безработицы захлестывают даже самые благополучные регионы. Западные инвесторы и комментаторы рассматривают «финансовые угро‑ зы» исключительно под тем углом зрения, что они угрожают финансовым рынкам. Однако глобальные финансовые риски, как и глобальные эколо‑ гические кризисы, не могут быть сведены к экономическим подсистемам: они перерастают в социальные потрясения, несущие с собой политиче‑ скую угрозу. Так, в случае «азиатского кризиса» такая цепная реакция при‑ вела к нестабильности в некоторых государствах и одновременно вызва‑ ла взрыв насилия против меньшинств, которым пришлось стать козлами отпущения. В настоящее время стало реальной возможностью то, чего нельзя было себе вообразить даже несколько лет назад: глобализованный свободный рынок, еще недавно казавшийся нерушимым, теперь может потерпеть крах вместе с сопровождающей его идеологией глобализации. Мы видим, как по всему миру, и не только в Латинской Америке, но и в арабских странах, и в Европе, политики принимают меры против глобализации. Протекцио‑ низм переживает новое рождение; некоторые политики призывают к соз‑ данию новых транснациональных институтов, которые будут контролиро‑ вать глобальные финансовые потоки, тогда как другие политики выступают за систему транснационального страхования или за укрепление междуна‑ родных организаций и усиление международных договоренностей. В резуль‑ тате эра идеологии свободного рынка на наших глазах отходит в прошлое, тогда как движется на нас прямо противоположное — политизация экономи‑ ки глобального рынка. Даже защитники глобального свободного рынка все чаще открыто высказывают подозрение, что после крушения коммунисти‑ ческой системы остался только один оппонент свободного рынка — нерегу‑ лируемый (unbridled) свободный рынок, который сбрасывает с себя ответ‑ ственность за демократию и общество и оперирует исключительно макси‑ мой краткосрочной «максимизации выгоды». Существуют поразительные параллели между Чернобыльской катастро‑ фой и азиатским финансовым кризисом. Традиционные методы сдержи‑ вания и контроля перестают работать и не могут быть применены перед 2010-1_Prognosis.indb 20 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 21 лицом глобальных рисков. Невозможно компенсировать финансовые поте‑ ри миллионам безработных и бедных; и нет возможности застраховаться от грядущего воздействия глобальной рецензии. Вместе с тем уже можно почувствовать и социально-политическую взрывоопасность рисков гло‑ бального рынка. Правительства уже зашатались над пропастью, а призрак гражданской войны широко высветился над горизонтом. Как только риски начинают касаться всего общества, во весь голос начинает звучать вопрос о том, кто за них отвечает. Такая социально-политическая динамика при‑ водит к инверсии неолиберальной политики: происходит не экономизация политики, о которой многие годы говорили с таким оптимизмом, но поли‑ тизация экономики. Необходимо серьезно подумать об образовании Совета экономической безопасности при ООН… Существует немало вопросов, включая управ‑ ление финансовыми рынками и предотвращение экологических рисков, которые могут быть решены только коллективным действием, в кото‑ рое вовлечено множество стран и групп. Даже самая либерализованная национальная экономика не сможет теперь работать без макроэкономи‑ ческой координации; и неважно, насколько «различной» мы предпола‑ гаем мировую экономику18. Конечно, экономические кризисы столь же стары, сколь и сами рынки. Все глобальные экономические кризисы, начиная с великого кризиса 1929 г. и кончая недавним, показали всем людям, что финансовый крах оказывает катастрофическое влияние на политику. Бреттон-Вудская система и другие институты, созданные после Второй мировой войны, были задуманы как гло‑ бальный политический ответ на глобальный экономический риск, и само их функционирование стало ключевым фактором в развитии европейских госу‑ дарств как государств всеобщего благоденствия. Но начиная с 1970‑х гг. эти институты были по большей части демонтированы, и на смену им пришли срочные решения применительно к нуждам каждого момента. Поэтому мы столкнулись с удивительной ситуацией: никогда еще рынки не были столь либеральными и столь глобальными, но при этом могущество глобальных институтов, способных осуществлять надзор за возникающими последствия‑ ми, неуклонно ослабляется. При таком раскладе мы не можем исключать мирового финансового краха, столь же катастрофического, как обвал 1929 г. В отличие от экологических и технологических рисков, при которых физические последствия давят извне на сложившуюся социальную обста‑ новку, финансовые риски затрагивают социальную структуру самым непо‑ средственным образом, поражая экономику, а точнее, гарантию плате‑ жеспособности, без которой экономика не заработает. Это означает, что влияние финансовых рисков теперь опосредовано другими социальными 1 8. Giddens A. The Third Way: The Renewal of Social Democracy. Cambridge: Polity Press: 1998. Р. 176. [Ср.: Гидденс Э. Навстречу глобальному веку [глава из указанной кн.] / Пер. С. П. Баньковской // Отечественные записки. 2002. № 6.] 2010-1_Prognosis.indb 21 11.04.10 3:04 22 Ул ь ри х Б е к структурами в гораздо большей степени, чем влияние глобальных экологи‑ ческих рисков. А это означает, что финансовые риски могут быть гораздо быстрее «индивидуализированы» и «национализированы» и что они зада‑ ют рост больших различий в восприятии риска. И наконец, глобальные финансовые риски, не в последнюю очередь в их всемирно-масштабном ста‑ тистическом восприятии, приписываются отдельным странам или регио‑ нам в качестве национальных рисков. Конечно, это просто обусловлено тем, что риски при большей экономической взаимозависимости менее риско‑ ванны. Так как все подсистемы современного общества поддерживают дру‑ гие подсистемы, провал финансовой системы окажется тотально катастро‑ фическим. Ни одна другая система из распределяющих функции не играет такой важной роли в современном мире, как экономика. Итак, мировая эко‑ номика, без сомнения, — важнейший источник производства неуверенности и ненадежности в мировом обществе риска. Совсем другое дело — угроза, представляемая глобальными террористиче‑ скими сетями. Как мы только что видели, экологический и экономический кризисы должны быть поняты как побочные эффекты радикальной модерни‑ зации. Тогда как деятельность террористов, напротив, представляет собой «намеренную катастрофу». А если говорить точнее, террористы приверже‑ ны принципу намеренного запуска непреднамеренных побочных эффектов. Здесь принцип сознательного эксплуатирования явной уязвимости совре‑ менного гражданского общества окончательно вытеснил прежний прин‑ цип вероятности / с лучайности. Понятие случайности, основанное на под‑ счете вероятности каждого случая ущерба, более неприменимо. Террористы выбирают в качестве цели своей деятельности так называемые резидентные риски, и, задействуя гражданское сознание в очень сложном и взаимозави‑ симом мире, они глобализуют «замеренное насилие» (felt violence), которое тогда уже парализует все современное общество и буквально заставляет его заледенеть от страха. Соответственно, риск террора приводит к предель‑ ной экспансии принципа (domain) «товаров двойного пользования», обслу‑ живающих одновременно гражданские и военные цели19. Международный терроризм отличается от террора внутри страны тем, что он никогда не пре‑ следует национальных целей и не зависит ни в первую очередь, ни исклю‑ чительно от национальных акторов внутри наций-государств. «Междуна‑ родный» терроризм подразумевает интернациональные террористические сети, которые могут атаковать «Запад» и «современное общество» где угод‑ но. Поразительно то, что все глобальное восприятие террористических атак в конечном счете изготовлено в невольном взаимодействии с могуществом западных массмедиа, западной политики и западной военной силы. А если свести все к одной точке разговора, то вера в глобальный терроризм проис‑ текает из невольного самозапугивания современного западного общества. При всех различиях экологический, экономический и террористический глобальные риски имеют две общих ключевых черты. Первое: все они навя‑ 1 9. Bauer M. Reflexive Modernisierung und Terrorismus. Unpublished MS, München, 2006. 2010-1_Prognosis.indb 22 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 23 зывают или предписывают политику активных контрмер, которые ставят под сомнение основу существующих форм и альянсов международной поли‑ тики, настаивая на необходимости соотнести новые определения и новые политические акции, чтобы в конечном счете создать новую политическую философию. Это означает, что все, что прежде обозначалось как «нацио‑ нальное» и «международное», и все, что достигнуто в ходе соотнесения и демаркации этих понятий, теперь потерпело крушение и теперь вновь должно быть обретено, уже под лозунгом предотвращения рисков в пре‑ вышающей любую власть игре глобальной и национальной политики без‑ опасности20. Среди прочего здесь возникает вопрос: способна ли Европа с ее пацифистским воззрением на мир (включающим в себя и отношение к экологическим рискам) опознать, что исламские террористы действуют не против Америки (как думают многие европейцы), но против Запада вооб‑ ще, против Европы и против космополитического мира? Не получится ли так, что возникнет тайная коалиция антиамериканских исламских терро‑ ристов и европейского антиамериканизма по принципу «враг моего врага — мой друг»? Или все же Европа будет стоять бок о бок с Америкой, понимая, что исламский террористический фундаментализм ненавидит и стремит‑ ся разрушить все, что защищает Европа: внерелигиозную свободу мысли, отсутствие пут традиций, непредвзятость суждений и уважение к людям, для которых неуверенность во всем — часть человеческого состояния? Другое общее между экологическим, экономическим и террористическим рисками — они не могут быть списаны на влияние среды и представлены как внешние обстоятельства: их следует понимать как следствие цивилизации, как неуверенность, порожденную ей самой. Но все эти риски цивилизации могут стимулировать более сбалансированную надежную глобальную нор‑ мативность, создать публичное пространство и в конце концов космополи‑ тический взгляд на вещи. 2. Созданное «науками о реальности» [­Wirklichkeitswissennchaftliche] основание космополитической социальной теории с критическим намерением Социальная теория, из чего бы она ни исходила, должна эксплицитно демонстрировать свое эмпирическое основание, если она не хочет остать‑ ся исторически и эмпирически бессодержательной и недоступной даже для опровержения. Раз социальная теория более не может быть наукой о нере‑ альном, забывшем о собственном историческом происхождении и демон‑ стративно отрешившемся от любой возможности историко-эмпирической фальсификации (а такая теория хуже, чем ложная, потому что ее невозмож‑ но ни подтвердить, ни опровергнуть), то ей вновь предстоит стать чуткой 20.Beck U., Lau Ch. Second Modernity as a Research Agenda: Theoretical and Empirical Explorations in the «Meta-Change» of Modern Society // British Journal of Sociology. 2005. Vol. 56. № 4. Р. 525 – 5 57. 2010-1_Prognosis.indb 23 11.04.10 3:04 24 Ул ь ри х Б е к к отдельным событиям нормативно исторической «наукой о реальности» (Wirklichkeitswissennchaft, по Максу Веберу), вдохновляющейся духом интел‑ лектуального пионерства социологической классики — только так она может себя оправдать в настоящем. Сам учитываемый нами переход к мировому обществу риска «основывается на реальности: конечно, он социально скон‑ струирован, но он представляет собой реальную коллективную результи‑ рующую бесчисленных социальных взаимодействий — он не более „нереа‑ лен“ или «только-желателен», чем тела погибших в Хиросиме в 1945 г.»21. Итак, основание обновленной социальной историографии коренится в социальной фактичности глобальных рисков. Чтобы постичь это «метаизменение» (т. е. изменение всей системы рефе‑ ренций социального выбора), необходимо выполнить два условия. Во-пер‑ вых, следует разработать «феноменологию жизненного мира», направлен‑ ную на рассмотрение мирового общества риска. А для этого необходимо в точности эмпирически фиксировать любые перемены в человеческой жизни под влиянием роста глобальных рисков. А это значит, что нам пред‑ стоит развить описательную теорию: новые категории и методы, которые позволят нам заметить и описать, как практический человеческий опыт отображается в условиях глобализованного мира в опознаваемо «космо‑ политических» социальных формах (т. е. тех формах, которые сглажива‑ ют существующие базовые различия и рубежи между нациями), равно как и проявления того же самого опыта в конструировании отдельными людь‑ ми, группами и населениями (populations) собственного образа, который потом находит выражение и на деле. Во-вторых, нужно будет создать объяснительную теорию мирового обще‑ ства риска. Она должна рассматривать институциональные условия, след‑ ствия, противоречия и окончательную динамику (resulting dynamic) новой эпохи, определять рабочий смысл новых приобретений опыта и освещать для нас взаимосвязь между каждым историческим изменением и опытом и практикой жизненного мира. Эдмунд Гуссерль описывал оба эти требова‑ ния в слишком общем виде. Он говорил, что «тотальное феноменологиче‑ ское отношение и принадлежащее ему эпохé назначены по сути своей про‑ извести в первую очередь полную трансформацию личности, которая пона‑ чалу будет сопоставима с религиозным обращением»22. Это основа теории мирового общества риска, и наука помещает ее среди фактов, по которым можно проследить, как именно глобальные риски пронизывают и револю‑ ционизируют жизненные миры повседневности: это действительно напоми‑ нает «религиозное обращение, которое неверующие встречают в штыки». Наилучший пример здесь, без сомнения, это изменение климата. Имен‑ но здесь глобализация риска действительно изменила рамки человеческого 2 1. Albrow M. The Global Age: State and Society Beyond Modernity. Cambridge: Polity Press: 1996. Р. 106. 2 2. Husserl Ed. Crisis of European Sciences and Transcendental Phenomenology. Evanston: Northwestern University Press, 1970. Р. 137. [Рус. пер.: СПб., 2004] 2010-1_Prognosis.indb 24 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 25 опыта и социального действия (хотя, по мнению многих, еще недостаточно экстенсивно). Всемирная «задействованность» побочных эффектов триум‑ фальной индустриализации содействует глобальному сознанию человече‑ ства и позволяет концептуализировать глобальные риски. Угроза всей планете становится моментом референции «человеческого действия», и глобаль‑ ный характер рисков неизбежно окрашивает и мысль, и действия. Скажем даже радикальнее — должный ответ на изменение климата сделает невоз‑ можное возможным: человечество осознает себя новым единым политиче‑ ским деятелем, который сдерживает порывы индустриализации и успешно дирижирует трансформациями стилей жизни — это осознание себя в поли‑ тике подобно религиозному обращению. Конечно, и «неверующих» тоже при этом будет немало. Итак, динамика мирового общества риска произ‑ водит сброс лавины актуальных и потенциальных изменений жизненного мира, которые пришли в движение, когда риск перестал быть ограниченной проблемой индивидов и стал глобальным феноменом долгосрочной поли‑ тической перспективы23. Как я уже доказывал, контуры мирового общества риска в своей сути обозначаются вне поля видения «непрозрачных и нежела‑ тельных побочных эффектов». Но это означает, что социальные факты уже нельзя рассматривать с прежней прямотой. Их нужно изъять из прежних линейных теорий модернизации, специфика которых состояла из сокры‑ тия рисков и производимых ими многочисленных побочных эффектов. Вот почему нам неизбежно предстоит установить специфическую (при этом методологически обоснованную) связь между описательной теорией и опы‑ том, дабы разработать феноменологию глобальных рисков. Только в таком сочетании возможно эмпирически реконструировать, каким образом новый практический опыт трансформирует наше понимание старых концептов и форматирует развитие новых. В основу такого сочетания ложится «уни‑ версализм контекстов» (contextual universalism)24, который требует скеп‑ тически относиться к возможности какого‑либо «открытия вечных истин» в человеческих, социальных и естественных процессах. В то же самое время он настаивает на необходимости раскрытия, познания и обозначения учи‑ тывающих контекст универсалий нашего повседневного опыта. Это все приводит к очередному соперничеству интерпретаций. Теории линейной модернизации и рационализации конфликтуют с теориями миро‑ вого общества риска, причем и те, и другие теории одинаково концентри‑ руются на «феноменологии жизненного мира» глобальных рисков. Если 2 3.Эмпирические исследования Межлабораторного исследовательского центра реф‑ лексивной модернизации в Мюнхене, где и велась работа над широким темати‑ ческим спектром подобных вопросов с 1999 г., по исследовательским проектам в сотрудничестве с несколькими университетами позволили создать описатель‑ ную теорию Второй модерности и показать, что указанные феномены метаизме‑ нений относятся к периоду между 1960 и 1990 г. Для этого периода и разработана систематически эмпирическая феноменология рефлексивной модернизации (дру‑ гое дело, что она не занимается примерами опыта глобальных рисков внутри жиз‑ ненного мира) (Beck, Lau. Second Modernity as a Research Agenda. 2005). 2 4.Beck U. What is Globalization? Cambridge: Polity Press, 2000. Р. 81 – 86. 2010-1_Prognosis.indb 25 11.04.10 3:04 26 Ул ь ри х Б е к смотреть реалистично, соперничающие подходы интерпретации могут привести к своего рода «патовой ситуации с объяснением». Даже там, где подтвержден и доказан водораздел между эрами, все равно возникают пере‑ мычки и гибридные формы старых и новых феноменов, те самые «и то — и то», в которых все соперничающие социальные теории могут найти подтверждение своим предположениям. Конечно, социологии структур‑ но присущ консерватизм, который превращает наступившую новую эпоху в придаток прошлой эпохи и одновременно опрокидывает в будущее свой‑ ства старого порядка. Такую процедуру социологов нельзя назвать бес‑ плодной — ведь и социальные структуры, и институции первой модерности потерпели полное крушение как целое на вполне определенном историче‑ ском стыке. Если говорить о методологии, то здесь нам пригодится исследо‑ ванная Максом Вебером «двойная бухгалтерия». Точно так же, как двойная бухгалтерия сыграла важнейшую роль в развитии капитализма, так же она понадобится для анализа развития мирового общества риска. Некоторые решающие моменты, связанные с тем, что Томас Кун в 1962 г. назвал «изме‑ нением парадигмы», впервые делают новизну социальных фактов подвласт‑ ной описанию и изучению. Расследование эмпирических фактов мирового общества риска предполагает не только наличие соответствующей теории, но и практические изменения социальной и методологической организации социальных наук. Прежде всего, в том нельзя сомневаться, необходимо пре‑ одолеть «методологический национализм». Если мы определяем «культуру» или «общество» как развитие универсально разделяемых смыслов на осно‑ ве практического опыта коллектива, то следует сказать, что мировое обще‑ ство риска порывает с понятием отдельных и замкнутых культур и дает нам практический опыт преодоления культурных различий в повседнев‑ ной жизни. В этом смысле «мировое общество риска» угрожает традици‑ онному пониманию культуры, сообщества и общества. Культурные рубежи и оппозиции рушатся под все большим давлением глобального опыта угроз, и становится очевидно, что присущая им несоизмеримость вся зиждется на решениях власти, направленных на сохранение национальных границ. Точно так же становится очевидно, что такие формы социальной органи‑ зации, как нация-государство, отделяющая себя стеной от всего остального мира, роковым образом мешают взаимопониманию. Другие культуры, рели‑ гии, нации не могут быть поняты на основе универсальных классификаций и подходов, которые социальные науки в свое время заимствовали из есте‑ ственных наук. И нормативно, и эмпирически совершенно необходима космополитическая герменевтика, чтобы понимать динамику конфликтов в отно‑ шениях народов и культур в мировом обществе риска. Только «сумма феноменологии» глобализующихся изнутри жизненных миров, основанная на соединении теории и описания, будет отвечать «кри‑ териям исторической фальсифицируемости». Такая новая социальная феноменология с ее «критериями фальсифицируемости» возникла благо‑ даря эпохальному сдвигу <в истории человечества>, и только она может стать отправной точкой и руководством для новаций в социальной тео‑ 2010-1_Prognosis.indb 26 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 27 рии25. В период раннего Нового времени таким критерием фальсифици‑ руемости стал крах трансцендентно обоснованного социального порядка, в начале XIX в. (индустриальной модерности) такими критериями стали уже лидирующий опыт внутренней динамики и наращивания мощностей посредством решений людей (развивающаяся рыночная экономика капи‑ тализма) и знание политической взрывоопасности совокупного классово‑ го конфликта; позднее таким критерием стал интегративный эффект смы‑ кания нации-общества и нации-государства, открывший широкую дорогу суверенитету, демократии и государству всеобщего благоденствия (это был национальный ответ на классовую борьбу, которую Маркс трактовал как интернациональную). Именно с этими критериями исторической фальси‑ фицируемости работали классики социологии, ища ответы на свои вопро‑ сы в ходе теоретических и эмпирических исследований. Уже в 1980‑е гг. наметился (в таких явлениях, как «экологический кризис» и «индивидуализация») и в начале XIX в. заявил о себе новый критерий — неуловимые неконтролируемые неуверенности, непрозрачности и риски, которые испытываются и находят выражение в самых значимых полити‑ ческих дебатах, спорах и конфликтах, каковые уже на глобальном уровне осуществляются социальными движениями, учеными, экспертами, полити‑ ками, государствами и не в последнюю очередь террористами. В ходе всего этого, как я уже говорил, выразилось новое эпохальное качество этой планетарной неопределенности, и поэтому важнее всего сейчас напрячь все силы, чтобы преодолеть создавшуюся ситуацию. Главное свойство современной повседневной жизни в большинстве сфер — это не конкретный опыт некон‑ тролируемости ситуации, но прямая потеря уверенности и доверия, что раз‑ лаживает непреложный идеал рациональности и контроля — об этом гово‑ рит опыт слишком многих людей. Наше понятие «практического опыта», близкое понятию «габитуса», вве‑ денному Пьером Бурдье в 1984 г., должно дать ответ на вопрос, как именно социологически концептуализировать доконцептуальное и неидеационное основание нашего дискурса26. Такая концептуализация создаст внетеоре‑ тическую и внесоциологическую отправную точку эмпирической социаль‑ ной теории мирового общества риска: на макроуровне и на микроуровне, в повседневной семейной жизни и в глобальной политике — везде, где люди сейчас в поисках утраченной уверенности и безопасности. Исходя из этого, мы смогли определить границы теории мирового обще‑ ства риска. Но нельзя не признать, что критическая теория должна изме‑ ряться и тем, насколько успешно она смогла преодолеть те препятствия к действию, которые созданы линейно-автоматизированной модерни‑ зации, и насколько широко она смогла открыть дорогу политическим альтернативам. 25.Beck U. Soziale Wirklichkeit und Modernität: Versuch einer gegenwarts-historischen Bestimmung der Soziologie (рукописный вариант). Ambach, 1983. 2 6.Poferl A. Die Kosmopolitik des Alltags. Berlin: Sigma, 2004. 2010-1_Prognosis.indb 27 11.04.10 3:04 28 Ул ь ри х Б е к 3. Политическая альтернатива: космополитическая «реальная политика» Во взаимодействиях и антагонизмах конфликтов риска нетрудно различить черты будущей альтернативы — космополитического политического реализ‑ ма, основные принципы которого могут быть обобщены в пяти пунктах. Первое: мировое общество риска представляет собой новую историче‑ скую реальность, в которой ни одна нация не может в одиночку справить‑ ся со своими проблемами. В нем не работает ни идеалистически сфор‑ мированный утопический интернационализм, ни замкнувшаяся в башне из слоновой кости философия социальных наук, но только политический реализм как необходимая точка зрения. Политический реализм — фунда‑ ментальный закон космополитической «реальной политики», вступающий в противоречие с концепцией одностороннего мира (unilateralism) прави‑ тельства США и со встречными по отношению к этой концепции фантазия‑ ми европейцев. Второе: глобальные проблемы требуют масштабной международной интеграции; и те, кто разыгрывает национальную карту, окажутся в про‑ игрыше. Выживут только те, кто понимает и ведет национальную полити‑ ку космополитическим образом. Неважно, сильны или слабы националь‑ ные государства — они больше не являются первичной инстанцией решения национальных проблем. Взаимозависимость теперь — это не бич человече‑ ства, а условие его выживания. Сотрудничество — это не средство, но цель. В настоящее время отдельные государства по большей части действуют односторонне и многосторонне, в зависимости от предметов их действия и области их применения. Глобальность все больше встречает сознатель‑ ное к себе отношение, и все больше культур, стран, правительств, регио‑ нов и религий ей затронуты — и тем более неэффективным и просто неле‑ пым выглядит одностороннее действие. При этом и эффективность, и обос‑ нованность многостороннего действия — производные от сотрудничества государств. Если говорить совсем коротко, космополитическая реальная политика как метод предусматривает «окольный путь» (detour). Ска‑ жем, прогресс в решении нескончаемого конфликта на Ближнем Востоке не может быть достигнут изолированным прямым взаимодействием изра‑ ильтян и палестинцев, но только кружным путем глобально продуманных и отмеренных региональных компромиссов, в которых каждая нация может что‑то выиграть, среди всяких потерь и приобретений: Израиль «выигра‑ ет» безопасность, Ливан — суверенитет, палестинцы — свое государство, а Сирия — Голанские высоты, в настоящее время контролируемые армией Израиля. Поэтому и необходимо всем разговаривать и взаимодействовать, несмотря на все разделения и накопившуюся взаимную ненависть, чтобы заменить национальную игру с нулевой суммой игрой с положительным балансом, основанной на мирно признанной взаимозависимости. Третье: международные организации — это не просто продолжение нацио‑ нальной политики другими средствами. Они связывают и трансформиру‑ 2010-1_Prognosis.indb 28 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 29 ют национальные интересы, полагая начало игре с положительным балан‑ сом между государствами, которая должна заместить игру с отрицательным балансом — игру в национальную автономию. Национальный (нео-) реализм до сих пор утверждает, что международные организации должны в первую очередь обслуживать национальные, а не международные интересы. А кос‑ мополитический реализм уже требует, чтобы международные не служи‑ ли ни национальным (в старом смысле), ни международным интересам, но чтобы они трансформировали все эти интересы (расширяя их до мак‑ симума) в транснациональные интересы, открывая нам новые транснацио‑ нальные ниши власти и действия для большого спектра глобальных поли‑ тических игроков, включая и отдельные государства. Но на кого или на что будет опираться эта космополитическая интеграция государств? Конечно, «национальные» интересы государств нельзя сбрасывать со счетов (как и требует реалистический подход в политологии), но нельзя не видеть, что они в корне трансформируются «космополитическим дополнением». Оно служит благу всех и каждого, потому что только так региональные и гло‑ бальные проблемы, которые и оборачиваются национальными проблема‑ ми, могут если не решаться, то хотя бы контролироваться в условиях рас‑ ширения пространств политического. Создание международных организа‑ ций требует, чтобы США ограничили свое влияние, которое служит только легитимации и дальнейшему распространению власти. Когда государства, обладающие различной степенью влияния, начинают сотрудничать перед лицом глобальных угроз, при этом следуя закону и высказывая уважение к демократическим ценностям — сама суть политического меняется. Четвертое: отказ ряда европейских государств и Совета Безопасности ООН закреплять своей печатью милитаристскую односторонность США вовсе не привел к ослаблению ЕС и ООН, как подозревали многие комментаторы: напротив, и США, и Европа, и ООН приобрели большее доверие в глобаль‑ ном мире. Легитимность политики глобального риска основывается в своем существе на глобальном разделении власти на власть применять военную силу и процедурную власть глобального общественного согласия. Только автономия ЕС и ООН перед наступлением военной силы США может наде‑ лить последнюю власть требуемой легитимностью. На первый взгляд неот‑ менимая прямая взаимосвязь между национальным могуществом и нацио‑ нальной легитимацией, принятая в парадигме национального суверени‑ тета, теперь на глобальном уровне антипродуктивна. Поэтому, если США добьются взаимопонимания с ЕС, это улучшит шансы США на обладание поддержкой ООН — а от единодушия США, ООН и ЕС все останутся в полити‑ ческом выигрыше. Пятое: односторонность неэкономична; тогда как космополитический реализм, напротив, является также реализмом экономическим. Он позволя‑ ет уменьшить и перераспределить расходы — не только потому, что военные расходы в любом случае во много раз выше, чем расходы на стратегию поли‑ тических превентивных мер, но и потому, что расходы возрастают по мере утраты легитимации. Следовательно, разделить друг с другом ответствен‑ 2010-1_Prognosis.indb 29 11.04.10 3:04 30 Ул ь ри х Б е к ность и суверенитет — это значит и разделить расходы. Например, тогда можно финансировать экспертов США из бюджета ООН, заставляя их при этом действовать под эгидой международного права. Национальная одно‑ сторонность пока часто мешает выигрышной на практике транснациональ‑ ной политике. Но мы уже знаем, что сотрудничество между государства‑ ми, как важный элемент космополитического реализма, приносит только выгоду. Критическая теория мирового общества риска как социально-политическая самокритика В большинстве современных социологических теорий даже не возника‑ ет неизбежный, но не имеющий ответа вопрос: «Как возможна критика?» Но при этом никакая «критическая социология» или «критическая тео‑ рия» никогда не смирится с релятивистской позицией или позицией чисто‑ го конструирования. Те социологи, которые принимают релятивизм или конструктивизм за основу своей методики, имеют особенность: они даже не шелохнутся, когда им показывают, что на самом деле они усвоили предпо‑ сылки того институционального порядка, который они как раз собираются исследовать, и потому просто пытаются укрепить (неважно, осознанно или нет) существующее положение дел в мире. Нормативность стала в послед‑ нее время вещью малоприятной: ее просто употребляют в тех процедурах, в которых нормативный идеал сопоставляют с деформированной реально‑ стью, и тем самым получают предсказуемые выводы. Такая исследователь‑ ская деятельность вызывает возмущение немецких социологов, которые все‑таки лелеют надежду, что им удалось избежать сомнительного удоволь‑ ствия принимать участие в таких зловредных упражнениях. Но при этом эти социологи не хотят понять, что социология, которая вне всякой рефлексии паразитирует на предпосылках исследуемого ей объекта и в этом смысле не является критической, не может справиться со своей основной задачей. Она следует навязчивым самоописаниям обще‑ ства, вместо того чтобы порвать с ними; и значит, по‑прежнему не способна ни к эмпирическому, ни к аналитическому определению (registering) того, что движет социальную и политическую реальность, со временем отсекая ее от нас. Самый удивительный, но при этом характерный для своего време‑ ни пример — это «методологический национализм», заставляющий социоло‑ гию без рефлексии обрекать себя быть «национальной социологией», когда представители нации изучают других представителей нации, удовлетво‑ ряя интересам третьих представителей нации. В национальной социоло‑ гии весь мир делится на две части: «нас» и «всех остальных». Социология изучает только «нас», тогда как «других» изучают антропологи, этнологи и представители подобных дисциплин. Не стоит даже удивляться, что при таком разделении труда социология систематически пропускала мимо себя все смешения, связи и сплетения мирового общества риска. Тогда как реа‑ листическая наука о мировом обществе риска предполагает открытую кри‑ 2010-1_Prognosis.indb 30 11.04.10 3:04 К рити ч ес ка я т е о ри я мир о в о го о б щ ест ва ри с ка 31 тику когнитивных контуров национальных контекстов действия, что воз‑ можно только при решительном разрыве с гомогенностью базовых пред‑ посылок политического и методологического национализма — только тогда можно будет изложить все структурные особенности, противоречия, воз‑ можности и ограничения национальных паттернов действия внутри миро‑ вого общества риска. При соблюдении этого условия критическая теория мирового общества риска станет одновременно реалистической и крити‑ ческой: конечно, она становится реалистической именно потому, что явля‑ ется критической, и это позволяет ей критическим путем дистанцировать‑ ся от когнитивных структур национального взгляда на вещи, который пока еще господствует в социальных и политических решениях. Реалистическая критическая теория такого рода не создаст никаких помех реалистической научной социологии, но напротив, впервые сделает ее возможной. Так как риск всегда имеет за собой конфликт, то антагонизм социальных акторов — внутри и между институциями, в рамках политических и сходных с политическими действий, в векторе социальных движений — становится плодотворным источником возможных альтернатив. Но при этом нельзя забывать, что только чувство реальности, а не изобилие норм, развивает в нас и способности, и чуткость — что впервые и позволяет нам фиксировать в социологических терминах целый спектр культурно определяемых альтер‑ натив, всегда связанных с институционализованными практиками и с кон‑ ституцией и организацией общества. Национальная социология, делая упор на интеграцию, имела неотрефлектированную уверенность в незыблемой норме, определяя по этому стандарту, что правильно, а что нет; но такой дуализм «нормы» и «девиации» не способен ухватить ничего из реальности мирового общества риска. Парадоксы и противоречия, встроенные в дина‑ мику мирового общества риска, разбивают на мелкие фрагменты хорошо организованные, но при этом одномерные категории нормального / деви‑ антного поведения, равновесия / разрыва, субъективизма / структурализма и т. п. Даже различие возможного / реального распадается в присутствии реальной виртуальности риска. Другими словами, любой человек, выбираю‑ щий реалистический подход к рискам, должен (-на) открыться альтернати‑ вам. Именно здесь чувство возможности становится чувством реальности (используя известное выражение из романа Роберта Музиля). Критическая теория мирового общества риска все больше проступает в самокритичных, реалистичных и полнозвучных голосах развивающего‑ ся мирового общества риска. Эксперты по страхованию критикуют тезис о нулевом риске инженеров и менеджеров, желающих сократить расхо‑ ды на страховку. Конечно, они делают это не потому, что хотят включить‑ ся в национальную или глобальную игру могущества как мнимые критики, но только из чисто экономического собственного интереса: высокие риски выгодны бизнесу. Постколониальные социальные движения клеймят «внеш‑ ние угрозы», которым они вдруг обнаруживают себя вновь подверженными, вовсе не из‑за отсутствия модернизации, но из‑за ввоза к ним проблем, соз‑ данных радикальной модернизации под ложным ярлыком «непрозрачных 2010-1_Prognosis.indb 31 11.04.10 3:04 32 Ул ь ри х Б е к побочных эффектов». Даже в организациях, кажущихся наиболее гомоген‑ ными, иерархичными и закрытыми, таких как вооруженные силы, эти кри‑ тические голоса раздаются внутри, но иногда и вырываются наружу, когда речь заходит о рисках запланированного развертывания. Это вовсе не про‑ сто выпускание пара, разумно отмечают эксперты, возражающие на теорию нулевых рисков. Любая катастрофа подтверждает правоту этих экспертов — это уже закон. Более того, в наше время конец одной катастрофы становит‑ ся прелюдией следующей. Поляризация риска расширяет спектр самокритики внутри общества. То, что невозможно понять исходя из ложного горизонта гомогенизированных ценностей и норм, поможет нам объяснить реалистическая наука, направ‑ ленная на создание космополитического реализма критической теории мирового общества риска. Март 2008 Автор благодарит Эдгара Граундса и Кристофа Лау за ценные замечания. Перевод с английского Александра Маркова 2010-1_Prognosis.indb 32 11.04.10 3:04 Колин Крауч Изменения в европейских обществах с 1970‑х гг. С оциология значительно отстает от политологии в области сравни‑ тельных исследований европейских обществ. Причиной тому отчасти является зависимость современной науки об обществе от статистиче‑ ских баз данных. Статистика же, как правило, собирается по отдельным странам местными агентствами, и в результате описание неформальных явлений, играющих большую роль в социологии, зависит от определений, весьма сильно различающихся по странам. Некоторые из этих проблем каса‑ ются и политологии, но последняя изучает более формализованные явле‑ ния, которые, несмотря на всю национальную специфику, можно по край‑ ней мере понять в их отношении друг к другу. Ситуация стала несколько улучшаться в последнее время, когда данные стала собирать Европейская комиссия и были начаты многие международные проекты. Имя континен‑ та содержится также в названиях Европейской социологической ассоциа‑ ции и двух ведущих общесоциологических журналов (European Sociological Review и European Societies), если не считать тех, что специализируются на более узкой тематике (например, социологии города). К настоящему времени накопилось достаточно материала, позволяю‑ щего поговорить об основных изменениях, которые произошли начиная с 1970‑х гг. в Западной Европе и в некоторой степени коснулись Централь‑ ной и Восточной. Преимущественное внимание мы уделим тем социаль‑ ным тенденциям, которые наиболее важны для понимания политических процессов, а в качестве отправной точки будет взята структура занятости общества. Хотя большая часть новейших исследований пренебрегает этой базовой для классической социологии областью исследования, предпочи‑ тая такие темы, как девиантное поведение, гендерные проблемы и фор‑ мирование идентичности, все же трудовая деятельность остается фунда‑ ментом организации общества и, в частности, его политической сферы. Но гендерной проблематике мы тоже уделим должное внимание, раскры‑ вая ее через исследование изменений в сфере занятости населения. Это, в свою очередь, подведет нас к исследованию семьи, а затем и других аспек‑ тов демографии, включая иммиграцию и культурное разнообразие, кото‑ 2010-1_Prognosis.indb 33 11.04.10 3:04 34 Колин К рау ч рые уже прямо относятся к итоговой теме: положению религии в Европе. Некоторые политические следствия этих изменений будут представлены в заключении. Изменения в структуре занятости населения Несмотря на то что постепенный спад занятости в промышленной сфере в пользу сферы услуг предсказывали еще в середине ХХ в., а «постиндуст‑ риальное общество» провозгласили уже в начале 1970‑х [Bell, 1973], евро‑ пейская политика в момент основания журнала «West European Politics»1 по‑прежнему твердо стояла на почве индустриализма. Особенно это отно‑ сится к южной части Западной Европы и Франции, где процесс перехода от занятости в сельскохозяйственной сфере к занятости урбанистической и индустриальной еще продолжался, когда начался сдвиг в сторону сферы обслуживания. Но это же касается и Северной Европы, и даже старейшей европейской индустриальной страны — Великобритании, поскольку вовле‑ чение широких масс населения в работу промышленности было частью тех процессов, которые создали саму форму современного государственного устройства и его характерные институты: массовые партии, рациональное бюрократическое государственное управление и — не везде — демократию. Столь могущественны были силы, участвовавшие в создании этих истори‑ чески уникальных форм трудовой деятельности и политики, что все после‑ дующие изменения привели скорее к «постиндустриализму», чем к новому своеобычному общественному устройству. Соответственно, современное политическое устройство отражает скорее закат политики индустриально‑ го общества, нежели рождение чего‑то нового. На восточной половине континента события развивались несколько иначе, но в области политики как таковой эта разница не столь существенна. Здесь также предшествующие десятилетия ушли главным образом на фор‑ мирование промышленного населения — в еще большей мере, чем на Западе, поскольку страны этого региона исходно были более «отсталыми» и аграр‑ ными, а политический курс на индустриализацию — более последователь‑ ным. Этот курс заставлял сознательно избегать любых постиндустриальных тенденций. В результате социалистические страны «вернулись в Европу», будучи обществами, последовательно индустриализующимися, в то время как их западные соседи уже в значительной степени отошли от этой формы общественного устройства. В таблице 1 представлены общие статистические данные по всем стра‑ нам, по которым есть более или менее сопоставимые данные исследова‑ ний середины 1970‑х гг., когда начинал свою работу журнал «West European Politics». Несмотря на то что тогда еще было принято рассматривать сферу обслуживания как единый «третичный» сектор экономики, у нас есть воз‑ 1. Основание журнала состоялось в 1978 г. — Прим. перев. 2010-1_Prognosis.indb 34 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 35 можность сверить данные по трем из четырех выделяемых ныне разделов сферы обслуживания, различающихся степенью отдаленности от производ‑ ства [Crouch, 1999, ch. 4]. Ниже представлена таблица занятости населения в пяти из шести выделяемых ныне секторов экономики, раздельно для муж‑ чин и женщин. За пределами Южной и Восточной Европы только в Ирландии первичный сектор (преимущественно сельское хозяйство) занимает больше 20 % всей рабочей силы, хотя в Австрии, Финляндии, Франции и Норвегии его доля до сих пор превышает 10 %. Производство, строительство и пр. было самым большим сектором во всех странах, за исключением Греции. Он занимал больше 40 % в Австрии и Западной Германии, а также в трех восточноевро‑ пейских странах (Болгарии, Чехословакии и Венгрии), но не в Восточной Германии. Во всех остальных странах, опять же за исключением Греции, он занимал от 30 до 40 %. Позиции этого сектора в мировой занятости среди мужчин были даже выше. Только в некоторых странах Центральной Евро‑ пы занятость женщин в этом секторе превышала треть. Службы распределения и коммуникаций забирали 20 – 25 % от рабочей силы по всей Западной Европе, но в Центральной Европе и Португалии их доля была меньше. В этой сфере был относительно высок уровень заня‑ тости женщин, исключая Грецию, Ирландию, Голландию и Португалию, в то время как в Чехословакии и Финляндии женщины составляли боль‑ шинство. Бизнес-сектор был очень невелик во всех странах. Зато социаль‑ ные и общественные службы, в основном обеспечиваемые государством, по численности уступали только производственному сектору. В двух сканди‑ навских странах (Дания и Швеция) они забирали более 30 % рабочей силы. В этом секторе, в отличие от остальных, женщины преобладали; только в Бельгии, Западной Германии, Нидерландах и Испании женщины были в меньшинстве, зато в Финляндии и Швеции они абсолютно доминиро‑ вали. Относительный размер этого сектора и высокий уровень занятости женщин в секторе II в части Центральной Европы во многом определяли гендерную структуру рабочей силы в этот период. Только в трех странах — в Болгарии, Чехословакии и Финляндии — женщины составляли более 45 % рабочей силы. В Ирландии, Голландии, Испании они занимали менее 30 % рабочих мест, а Греция лишь немного превышала этот уровень. В целом, середина 1970‑х — точка, когда занятость мужчин в промышленно‑ сти и связанные с нею политические формы середины XX в. достигли наи‑ высшего расцвета. Соперником индустриального сектора выступил сектор V: если первый был по преимуществу мужским, ориентированным на произ‑ водственную политику и (на Западе) в основном находился в частном владе‑ нии, то последний — в значительной мере женский — в основном в обществен‑ ной собственности и был ориентирован на политику предоставления услуг. Положение этих же областей в 1990 г. показано в таблице 2. Этот год — как раз середина исследуемого периода; сразу после крушения советского блока. 2010-1_Prognosis.indb 35 11.04.10 3:04 36 Колин К рау ч I. Сельское хозяйство и добывающая промышленность. II. Производство, коммунальные службы и строительство. III. Распределение; передвижение промышленных продуктов — сектор, наиболее близкий к производству: транспортировка и все службы продаж (включая магазины), почтовые службы, телекоммуникации. К сожалению, до последних лет было принято относить сюда же многое из того, что мы сейчас включаем в сектор VI (см. ниже). IV. Бизнес-услуги: сферы деятельности, не являющиеся частью процесса производства, но крайне важные для него: банковское дело, страхование и другие финансовые службы; юридические услуги; различные службы дизайна и консультации; службы уборки, охраны и поддержания в порядке. (Рост этого сектора отчасти объясняется несколько размытой границей между производством и обслуживанием, так как фирмы-производители часто наряду с прямой сферой своей деятельности заключают субдоговоры на услуги, а не прямо нанимают вспомогательные службы.) V. Социальные и общественные службы — службы, преследующие общую благую цель, более широкую, чем единичный получатель (например, образование и здравоохранение). Зачастую конкретного получателя вообще указать нелегко (сохранение окружающей среды, полиция), поэтому многие из этих служб исторически находятся на государственном обеспечении. VI. Персональные службы, нацеленные на конкретного потребителя: культурные и спортивные мероприятия, домашняя уборка, ремонт бытовых вещей и пр. До конца 1990‑х гг. этот сектор невозможно вычленить из общей статистики, часть его включалась в сектор III . Таблица 1. Европейские структуры занятости на 1975 г. (%) I II III (VI) IV V Всего Австрия Всего М Ж 13,3 7,3 6,0 40,4 30,0 10,4 23,0 13,0 10,0 4,7 2,4 2,3 18,5 8,9 9,6 99,9 6 1,6 38,3 Бельгия Всего М Ж 4,8 3,9 0,9 38,0 30,0 8,0 23,1 14,6 8,5 5,5 3,5 2,0 28,3 14,3 14,0 99,7 6 6,3 33,4 Болгария Всего М Ж 25,5 12,6 12,9 40,9 24,1 16,8 14,7 8,0 6,7 0,7 0,2 0,5 18,2 8,2 10,0 100,0 53,1 46,9 Великобритания Всего М Ж 4,1 3,5 0,6 38,6 29,0 9,6 23,2 13,1 10,1 5,8 2,9 2,9 28,3 12,5 15,8 100,0 6 1,0 39,0 Венгрия Всего М Ж 22,7 13,8 8,9 43,9 26,5 17,4 16,7 9,1 7,6 0,0 0,0 0,0 16,7 6,6 10,1 100,0 56,0 44,0 Восточная Германия (1981) Всего М Ж 4,0 2,5 1,5 38,0 28,2 9,8 21,8 11,1 10,7 8,4 4,3 4,1 27,6 12,6 15,0 99,8 58,7 41,1 Западная Германия Всего М Ж 8,0 4,4 3,6 44,3 32,8 11,5 20,2 11,0 9,2 5,1 2,7 2,4 22,4 11,9 10,5 100,0 6 2,8 37,2 Голландия (1977) Всего М Ж 6,1 5,1 1,0 34,7 30,8 3,9 22,5 15,6 6,9 7,2 4,8 2,4 29,7 16,3 13,4 100,2 72,6 27,6 2010-1_Prognosis.indb 36 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 37 I II III (VI) IV V Всего Греция (1977) Всего М Ж 33,8 19,3 14,5 28,6 23,1 5,5 21,0 17,1 3,9 3,0 2,0 1,0 13,6 8,3 5,3 100,0 6 9,8 30,2 Дания Всего М Ж 9,5 6,9 2,6 32,4 24,9 7,5 21,3 12,9 8,4 6,2 3,3 2,9 30,6 10,9 19,7 100,0 58,9 41,1 Ирландия Всего М Ж 23,2 21,1 2,1 30,9 24,2 6,7 21,3 15,1 6,2 2,8 1,4 1,4 22,1 10,3 11,8 100,3 72,1 28,2 Испания (1977) Всего М Ж 21,9 16,1 5,8 37,0 30,2 6,8 21,8 14,4 7,4 3,2 2,6 0,6 16,1 8,4 7,7 100,0 71,7 28,3 Норвегия Всего М Ж 10,2 7,4 2,8 34,3 28,2 6,1 24,7 14,5 10,2 4,4 2,4 2,0 26,5 10,1 16,4 100,1 6 2,6 37,5 Португалия (1978) Всего М Ж 30,3 15,8 14,5 35,3 25,2 10,1 16,2 10,8 5,4 1,9 1,3 0,6 16,2 7,6 8,6 99,9 6 0,7 39,2 Финляндия Всего М Ж 14,9 8,2 6,7 36,1 25,6 10,5 22,9 11,2 11,7 4,9 1,7 3,2 21,2 6,5 14,7 100,0 53,2 46,8 Франция Всего М Ж 10,9 7,8 3,1 37,8 28,5 9,3 21,2 13,1 8,1 6,2 3,4 2,8 24,0 10,6 13,4 100,1 6 3,4 36,7 Чехословакия (1980) Всего М Ж 13,3 7,8 5,5 49,3 30,4 18,9 16,3 7,2 9,1 1,2 0,5 0,7 20,0 7,5 12,5 100,1 53,4 46,7 Швеция Всего М Ж 6,9 5,2 1,7 36,0 28,0 8,0 21,1 11,9 9,2 5,3 2,8 2,5 30,8 9,8 21,0 100,1 57,7 42,4 Классификация сфер занятости — та же, что и для 1975 г., но данные доступ‑ ны для большего количества стран. Сельское хозяйство и добывающая промышленность остаются важны‑ ми отраслями для большей части центрально- и южноевропейских стран, а также Ирландии, но их значение постепенно падает. Сектор II также постепенно уменьшается, но остается наибольшим везде, кроме Скандина‑ вии и некоторых северо-западных стран Европы (а также особого случая — Литвы), где самым крупным становится сектор V. (Да еще в двух юго-восточ‑ ных странах — Хорватии и Греции — распределительный сектор больше, чем 2010-1_Prognosis.indb 37 11.04.10 3:04 38 Колин К рау ч оба вышеназванных.) Все страны, где преобладает производственный сек‑ тор, расположены в Центральной Европе; в Австрии и Западной (в отличие от Восточной) Германии сектор II также занимает 35 % рабочей силы. Толь‑ ко в Норвегии занятость в секторе II падает ниже 25 %. Распределительный сектор занимает от 20 до 29 % во всех западноевро‑ пейских странах, а в центральноевропейских — особенно в Литве и Румы‑ нии — меньше. Бизнес-сектор по‑прежнему невелик, но все же превышает 10 % в трех странах с коммерчески ориентированной экономикой — в Нидер‑ ландах, Швейцарии и Великобритании. Сектор V занимает более 20 % везде, кроме Хорватии, Греции, Румынии и Словакии. В странах Северной Европы, Франции, Бельгии и Голландии он достигает 35 %, как и в Восточ‑ ной (но не Западной) Германии. Только в Греции и Италии в этом секторе не преобладают женщины. В целом, доля женщин, занятых в сфере эконо‑ мики, достигает 45 % в двух типах стран: в Северной Европе (чуть меньше — в Великобритании) и в большинстве центральноевропейских стран. Суще‑ ствуют серьезные различия между этими двумя группами: в первой женщин много в V, но мало во II секторе; во второй группе женщин много и в про‑ мышленности тоже. К концу рассматриваемого периода, к 2005 г., сектор VI уже можно выде‑ лить как самостоятельный. В таблице 3 представлены данные для всех шести секторов. После краха промышленного производства и сокращения занятости в нем в некоторых частях Центральной Европы наблюдается новый подъем занятости в сфере сельского хозяйства; в Болгарии и Румы‑ нии этот сектор снова стал самым крупным. Если не считать Италии и Пор‑ тугалии, более 30 % рабочей силы в промышленном секторе остается только в странах Центральной Европы. В Германии, которая так долго была образ‑ цом индустриальной экономики, в конце концов возобладал сектор обслу‑ живания [Mayer, Hillmert, 2003]. Италия и Португалия, наряду с Ирландией и Испанией, остались последними западными экономиками, где этот сектор все еще больше, чем сектор V, в то время как Латвия — единственный случай в Центральной Европе, где сектор V больше сектора II. В Голландии, Нор‑ вегии и Великобритании сектор III сейчас больше, чем сектор II. Переход Западной Европы к постиндустриальному обществу можно считать завер‑ шенным. Сектор бизнес-услуг по‑прежнему небольшой, но он быстро растет и уже занимает больше 15 % в Ирландии, Голландии, Швеции, Швейцарии и Англии. Этот сектор начал расти и в Центральной Европе, хотя остается еще очень маленьким в Греции и Португалии. Сектор V сейчас обеспечива‑ ет уже 35 % занятости в Скандинавии и Бельгии. В Центральной и Южной Европе он по‑прежнему гораздо меньше, что придает ему отчетливо геопо‑ литический характер. Впервые мы можем посмотреть на занятость в персо‑ нальных службах. В смешанной группе стран — Юго-Западная Европа и Авст‑ рия, Хорватия, Франция и Ирландия — он занимает около 5 %. Как и в других секторах, связанных с обслуживанием, в нем преобладают женщины, — исключением остается только Ирландия. 2010-1_Prognosis.indb 38 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 39 Таблица 2. Европейские структуры занятости на 1990 г. (%) I II III (VI) IV V Всего Австрия Всего М Ж 9,0 4,7 4,3 36,6 28,5 8,1 25,0 12,8 12,2 6,4 3,2 3,2 23,1 9,9 13,2 100,1 59,1 41,0 Бельгия Всего М Ж 2,9 2,2 0,7 27,8 22,4 5,4 23,7 14,2 9,5 8,7 5,1 3,6 36,9 16,4 20,5 100,0 6 0,3 39,7 Болгария (1992) Всего М Ж 16,8 10,0 6,8 37,2 20,7 16,5 19,8 11,0 8,8 1,2 0,3 0,9 25,1 10,0 15,1 100,1 52,0 48,1 Великобритания (1993) Всего М Ж 2,7 2,1 0,6 29,1 22,0 7,1 26,5 14,3 12,2 12,8 6,7 6,1 28,8 9,9 18,9 99,9 55,0 44,9 Венгрия (1991) Всего М Ж 17,6 11,1 6,5 36,8 23,4 13,4 20,9 10,4 10,5 0,0 0,0 0,0 24,8 9,6 15,2 100,1 54,5 45,6 Восточная Германия (1991) Всего М Ж 8,1 5,3 2,8 34,8 23,5 11,3 17,7 8,1 9,6 3,9 1,7 2,2 35,6 13,6 22,0 100,1 52,2 47,9 Западная Германия (1991) Всего М Ж 4,0 2,5 1,5 38,0 28,2 9,8 22,3 11,6 10,7 8,4 4,3 4,1 27,6 12,6 15,0 100,3 59,2 41,1 Голландия Всего М Ж 4,8 3,5 1,3 26,0 21,7 4,3 23,7 14,6 9,1 10,2 6,2 4,0 35,5 16,3 19,2 100,2 6 2,3 37,9 Греция (1977) Всего М Ж 24,1 13,6 10,5 27,5 21,1 6,4 24,5 16,9 7,6 4,9 2,9 2,0 19,0 10,0 9,0 100,0 6 4,5 35,5 Дания Всего М Ж 5,5 4,2 1,3 28,0 20,4 7,6 21,9 12,6 9,3 9,0 4,8 4,2 35,6 12,0 23,6 100,0 54,0 46,0 Ирландия Всего М Ж 15,7 14,4 1,3 27,8 21,6 6,2 23,4 15,1 8,3 8,1 4,4 3,7 25,3 11,6 13,7 100,3 6 7,1 33,2 Испания Всего М Ж 12,8 9,3 3,5 33,2 27,3 5,9 25,9 16,3 9,6 5,2 3,5 1,7 23,1 10,8 12,3 100,2 6 7,2 33,0 Италия Всего М Ж 10,0 6,7 3,3 31,1 23,3 7,8 26,7 18,0 8,7 4,2 2,5 1,7 28,0 15,0 13,0 100,0 6 5,5 34,5 2010-1_Prognosis.indb 39 11.04.10 3:04 40 Колин К рау ч I II III (VI) IV V Всего Литва (1989) Всего М Ж 18,4 12,0 6,4 40,4 24,2 16,2 14,9 6,7 8,2 4,6 2,5 2,1 21,7 6,3 15,4 100,0 51,7 48,3 Норвегия Всего М Ж 7,4 5,4 2,0 23,8 18,9 4,9 25,8 13,9 11,9 7,4 4,0 3,4 35,8 13,0 22,8 100,2 55,2 45,0 Польша (1992) Всего М Ж 24,9 13,7 11,2 31,9 22,5 9,4 16,3 8,3 8,0 1,4 0,3 1,1 25,7 10,1 15,6 100,2 54,9 45,3 Португалия Всего М Ж 18,7 9,7 9,0 33,7 22,8 10,9 20,0 12,2 7,8 4,5 2,9 1,6 23,3 10,2 13,1 100,2 57,8 42,4 Румыния Всего М Ж 32,2 15,5 16,7 41,2 24,5 16,7 13,6 8,2 5,4 0,4 0,1 0,3 12,7 5,5 7,2 100,1 53,8 46,3 Словакия Всего М Ж 14,3 9,3 5,0 45,2 27,9 17,3 17,0 7,5 9,5 6,1 3,1 3,0 17,6 5,0 12,6 100,2 52,8 47,4 Словения (1991) Всего 15,0 42,0 17,9 5,1 20,2 100,2 М Ж 8,2 6,8 25,1 16,9 9,0 8,9 2,6 2,5 7,9 12,3 52,8 47,4 Финляндия Всего М Ж 8,4 5,5 2,9 30,8 22,5 8,3 22,9 12,0 10,9 8,1 3,6 4,5 29,9 9,3 20,6 100,1 52,9 47,2 Франция Всего М Ж 6,0 4,0 2,0 29,7 22,3 7,4 23,0 13,6 9,4 9,6 5,0 4,6 31,8 12,7 19,1 100,1 57,6 42,5 Хорватия (1991) Всего М Ж 15,5 9,3 6,2 42,3 27,2 15,1 20,8 11,7 9,1 3,5 1,5 2,0 18,0 7,3 10,7 100,1 57,0 43,1 Чехия Всего М Ж 11,9 7,4 4,5 46,3 28,5 17,8 17,4 7,5 9,9 1,6 0,6 1,0 22,8 8,3 14,5 100,0 52,3 47,7 Швейцария Всего М Ж 4,3 3,1 1,2 30,5 23,8 6,7 27,4 15,2 12,2 12,9 7,8 5,1 25,0 11,0 14,0 100,1 6 0,9 39,2 Швеция Всего М Ж 3,6 2,7 0,9 29,0 22,3 6,7 21,4 12,0 9,4 8,6 4,7 3,9 37,5 10,4 27,1 100,1 52,1 48,0 2010-1_Prognosis.indb 40 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 41 Таблица 3. Европейские структуры занятости на 2005 г. (%) I II III IV V VI Всего Австрия Всего М Ж 5,6 3,1 2,5 27,6 21,7 5,9 22,1 11,8 10,3 12,6 6,3 6,3 25,4 9,5 15,9 6,8 2,4 4,4 100,1 54,8 45,3 Бельгия (2003) Всего М Ж 1,9 1,4 0,5 24,8 19,8 5,0 21,5 13,4 8,1 13,3 7,6 5,7 35,1 13,1 22,0 3,5 1,7 1,8 100,1 57,0 43,1 Болгария (2002) Всего М Ж 29,4 16,1 13,3 26,1 15,1 11,0 17,9 10,2 7,7 3,9 2,0 1,9 18,8 7,1 11,7 4,0 1,6 2,4 100,1 52,1 48,0 Великобритания Всего М Ж 1,7 1,3 0,4 21,8 17,4 4,4 22,2 12,9 9,3 15,7 8,7 7,0 34,0 11,2 22,8 4,8 2,1 2,7 100,2 53,6 46,6 Венгрия Всего М Ж 5,3 4,0 1,3 32,5 22,5 10,0 22,2 12,1 10,1 9,0 4,5 4,5 26,7 9,1 17,6 4,1 1,8 2,3 99,8 54,0 45,8 Германия (целиком) Всего М Ж 2,7 1,9 0,8 29,4 22,2 7,2 19,8 10,8 9,0 13,2 6,9 6,3 30,9 11,7 19,2 4,1 1,6 2,5 100,1 55,1 45,0 Голландия Всего М Ж 3,4 2,4 1,0 20,7 16,8 3,9 21,6 12,6 9,0 15,8 9,3 6,5 34,3 11,9 22,4 4,2 2,0 2,2 100,0 55,0 45,0 Греция Всего М Ж 12,3 7,2 5,1 22,3 18,1 4,2 24,1 15,4 8,7 9,2 4,7 4,5 23,3 11,4 11,9 8,9 4,0 4,9 100,1 6 0,8 39,3 Дания (2002) Всего М Ж 3,3 2,5 0,8 24,4 18,2 6,2 21,3 13,1 8,2 12,5 7,1 5,4 35,8 11,2 24,6 2,7 1,1 1,6 100,0 53,2 46,8 Ирландия Всего М Ж 15,7 11,0 4,7 29,0 20,7 8,3 10,9 4,6 6,3 15,0 7,9 7,1 22,8 6,2 16,6 6,6 5,1 1,5 100,0 55,5 44,5 Испания Всего М Ж 5,8 4,2 1,6 29,4 24,4 5,0 21,1 12,4 8,7 11,2 5,7 5,5 21,9 9,3 12,6 10,7 3,6 7,1 100,1 59,6 40,5 Италия Всего М Ж 4,5 3,1 1,4 30,7 23,8 6,9 20,5 13,2 7,3 13,2 7,3 5,9 24,7 10,6 14,1 6,5 2,7 3,8 100,1 6 0,7 39,4 Латвия Всего М Ж 11,6 7,7 3,9 26,7 18,2 8,5 24,8 12,4 12,4 6,6 3,1 3,5 27,4 9,3 18,1 2,8 0,8 2,0 99,9 51,5 48,4 Литва Всего М Ж 14,0 8,5 5,5 29,4 19,1 10,3 22,5 12,2 10,3 5,2 2,5 2,7 25,8 8,0 17,8 3,1 0,8 2,3 100,0 51,1 48,9 2010-1_Prognosis.indb 41 11.04.10 3:04 42 Колин К рау ч Норвегия (2000) Польша Португалия Румыния Словакия Словения Финляндия Франция Хорватия Чехия Швейцария Швеция Эстония 2010-1_Prognosis.indb 42 I II III IV V VI Всего Всего 5,5 20,2 22,7 11,3 36,9 3,5 100,1 М 4,2 16,1 13,5 6,7 11,7 1,2 53,4 Ж 1,3 4,1 9,2 4,6 25,2 2,3 46,7 Всего 17,4 29,5 21,0 7,8 22,2 2,1 100,0 М 10,5 21,4 11,5 4,0 7,4 0,7 55,5 Ж 6,9 8,1 9,5 3,8 14,8 1,4 44,5 Всего 11,6 31,2 19,5 7,5 21,8 8,5 100,1 М 5,9 22,0 11,6 4,0 7,9 2,2 53,6 Ж 5,7 9,2 7,9 3,5 13,9 6,3 46,5 Всего 32,7 29,9 15,7 3,5 16,6 1,7 100,1 М 18,0 18,6 8,7 1,9 7,3 0,6 55,1 Ж 14,7 11,3 7,0 1,6 9,3 1,1 45,0 Всего 5,9 38,5 18,8 7,5 24,6 4,7 100,0 М 4,4 26,8 10,2 4,0 8,7 1,5 55,6 Ж 1,5 11,7 8,6 3,5 15,9 3,2 44,4 Всего 9,3 36,9 17,5 9,1 23,0 4,4 100,2 М 5,2 25,2 9,7 4,6 7,7 1,7 54,1 Ж 4,1 11,7 7,8 4,5 15,3 2,7 46,1 Всего 4,9 25,5 19,4 13,3 33,4 3,6 100,1 М 3,5 19,6 11,5 6,9 9,7 1,1 52,3 Ж 1,4 5,9 7,9 6,4 23,7 2,5 47,8 Всего 4,0 24,3 19,9 13,2 32,9 5,9 100,2 М 2,9 18,7 11,6 7,1 11,8 2,2 54,3 Ж 1,1 5,6 8,3 6,1 21,1 3,7 45,9 Всего 16,8 29,1 21,2 6,3 20,4 6,2 100,0 М 8,9 20,2 12,3 3,2 8,0 2,6 55,2 Ж 7,9 8,9 8,9 3,1 12,4 3,6 44,8 Всего 5,2 38,6 20,6 8,0 23,7 4,1 100,2 М 3,8 26,8 11,2 4,1 8,5 1,8 56,2 Ж 1,4 11,8 9,4 3,9 15,2 2,3 44,0 Всего 3,9 22,8 20,1 17,0 32,3 3,9 100,0 М 2,6 17,6 10,7 10,4 11,5 1,6 54,4 Ж 1,3 5,2 9,4 6,6 20,8 2,3 45,6 Всего 6,6 33,4 22,3 8,6 25,4 3,8 100,1 М 1,7 21,0 1,7 4,6 1,7 0,8 1,7 Ж 0,5 12,4 0,5 4,0 0,5 3,0 0,5 Всего 6,6 33,4 22,3 8,6 25,4 3,8 100,1 М 4,7 21,0 11,8 4,6 6,9 0,8 49,8 Ж 1,9 12,4 10,5 4,0 18,5 3,0 50,3 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 43 В целом же женщины составляют больше половины всех работников лишь в одной-единственной маленькой стране — Эстонии, — но лишь в 9 стра‑ нах их доля меньше 45 %, и только в Греции и Италии — меньше 40 %. Измене‑ ния, происходящие в Восточной и Центральной Европе после краха государ‑ ственного социализма, в целом можно расценить как постепенное движение в сторону социальных структур, характерных для Запада. Однако в социали‑ стических экономиках женщины были заняты больше, чем в большинстве стран Западной Европы; в этом аспекте они больше напоминали страны Северной Европы, Великобританию и США, чем страны, составлявшие ЕС до его расширения. В большинстве стран Центральной Европы «вестерни‑ зация» привела к замедлению или прекращению роста женской занятости, несмотря на постепенный сдвиг экономики в сторону сферы обслуживания, которая предполагает феминизацию. Это потому, что сокращение социаль‑ ного обеспечения ударило по службам, опекающим детей и престарелых, заботу о которых, как правило, берут на себя женщины. В то же время жен‑ ская занятость возросла на Западе, что указывает скорее на двустороннюю конвергенцию двух частей Европы в этом отношении, чем на простое следо‑ вание стран Центральной и Восточной Европы западному образцу. Политические следствия изменений в структуре занятости населения Политическая социология давно указала последствия сокращения ручного и роста механизированного труда для политического размежевания, моде‑ лей голосования и партийной системы. Но эти изменения легко спутать с некоторыми последствиями перераспределения рабочей силы между сек‑ торами. Классовая структура общества периода индустриализации, кото‑ рая обусловила едва ли не по всей Европе политические расколы вокруг процесса демократизации, переносила на все общество социальное устрой‑ ство промышленного предприятия: маленькая группа владельцев и управ‑ ляющих, которой помогает команда управленцев и клерков более низкого ранга, но столь же отделенная условиями от занятых физическим трудом рабочих, которые, в свою очередь, делятся по квалификации на две или три обширных группы. Хотя всегда и всюду на предприятиях такого типа рабо‑ тало лишь меньшинство населения (а если учитывать оба пола, то эта доля еще уменьшится), именно они породили язык и познавательный аппарат, с помощью которых структурировалось, особенно в политических целях, население в целом. Эта промышленно ориентированная структура общест‑ ва выросла из частных практик работодателей, но укоренилась в правитель‑ ственной практике, поскольку большинство явлений социальной политики ХХ в. (например, пенсии, социальное страхование и институты трудовых отношений, система повышения квалификации) исходит именно из этой классификации индустриального общества. Эти же явления, в свою оче‑ редь, сказываются на политической организации и структуре противоре‑ чий между группами. 2010-1_Prognosis.indb 43 11.04.10 3:04 44 Колин К рау ч Постиндустриальная структура занятости создает две проблемы для этого положения вещей. Одна, более очевидная, состоит в том, что на предприя‑ тиях с той социальной структурой, что была характерна для XIX – X X вв., сей‑ час трудится гораздо меньшая часть населения, чем в то время, когда эта структура доминировала. Менее очевидно, хотя, быть может, и более важно, что в новой экономике одного такого сектора, который служил бы моделью для общества в целом, нет. До некоторой степени фабрику в роли формооб‑ разующей для всего общества модели заменил офис: эта форма распростра‑ нилась на несколько секторов занятости, и притом поверх деления на част‑ ные и государственные предприятия. Офис порождает иерархию менедже‑ ров и специалистов (количественное соотношение этих групп значительно варьируется) и широкий слой мелких администраторов и клерков, который может быть шире или уже слоя специалистов. Дробное деление этой струк‑ туры пока что не порождает противостояний, хотя бы отдаленно напоми‑ нающих те противоречия между рабочими и управляющим персоналом, что определили политику ХХ в., — если не считать того, что наблюдается четкая тенденция преобладания на низших уровнях офисной иерархии женщин, а на высших — мужчин, что делает гендерные различия более важными, чем классовые. Вследствие этого крайне важно отметить, что во многих совре‑ менных политических спорах пол стал более важным фактором, чем класс. Место офиса в различных секторах сильно разнится: если где‑то он пред‑ ставляет собой центр всей деятельности организации (бизнес, государ‑ ственное управление), то в других секторах это вспомогательная служба, как это и было на фабрике в индустриальную эпоху (таковы по большей части распределительный сектор, образование, здравоохранение и частные услу‑ ги). Кроме того, службы различных секторов имеют очень разную внутрен‑ нюю структуру. В двух из них (бизнес и социально-коммунальные службы) основная рабочая сила состоит из профессиональных квалифицирован‑ ных работников. В распределительном секторе и секторе частных услуг она очень разнородна, но здесь часто встречается менее квалифицированная рабочая сила, более напоминающая «фабрично ориентированную модель», хотя ее труд лишь с натяжкой можно назвать ручным. Только один из этих секторов достаточно велик, чтобы стать потенциальной основой общества — это социально-коммунальные службы, но по всей Европе (и везде в развитых странах) они по большей части финансируются государством, а не рыноч‑ ными механизмами. (Это действительно даже для частных служб.) А внеры‑ ночному или даже частично рыночному сектору сложно стать образцовой формой организации труда в таком обществе, где работа преимущественно нацелена на рынок. Второй способ классификации современной рабочей силы — по формам трудового договора, где некоторые работники имеют постоянную ставку и гарантированное рабочее место, тогда как другие более уязвимы: времен‑ ные контракты, негарантированный срок занятости, различные виды инди‑ видуального предпринимательства (включая фиктивное) и прямо нелегаль‑ ную трудовую деятельность, которая играет во многих экономиках гораздо 2010-1_Prognosis.indb 44 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 45 большую роль, чем обычно предполагалось [Schneider, 1997, 2002]. Это раз‑ деление на относительно защищенных и незащищенных часто соотносится с демографическим делением. Молодежь и пожилые люди чаще нанимаются на рискованных условиях, максимальная концентрация молодежи на рабо‑ тах по временным контрактам наблюдается в Испании. Представители этнических меньшинств и недавние иммигранты в значительной степени сконцентрированы на незащищенных рабочих местах, включая теневую экономику. В Центральной и Южной Европе женский труд также зачастую не защищен, в Северной Европе женщины чаще работают на защищенных рабочих местах, но неполное время. Эти углубляющиеся различия между разными типами работников имеют множество последствий для политики европейских стран. Увидим ли мы постиндустриальное общество, в котором не будет серьезных расколов, как уверяли некоторые? Или, может быть, расколы существуют, но не нахо‑ дят прямого политического выражения, поскольку не обретают отчетли‑ вых форм, пригодных для политической мобилизации? Если так, то получа‑ ют ли расколы неявное выражение? Иными словами, может быть, расколы в постиндустриальном обществе существуют, но только за пределами трудо‑ вой сферы? Эти вопросы выходят далеко за пределы настоящей дискуссии, но проблемы, поднятые здесь, дают основание поставить вопросы о поли‑ тическом размежевании и организации общества. В первые 30 лет существо‑ вания «West European Politics» разговор о политической социологии обыч‑ но велся внутри концепции политических расколов ХХ в. С. Роккана и часто сводился к указаниям на то, что эти расколы теряют свое значение [Crewe, 1983; Wolinetz, 1979]. Однако в одной-единственной статье, к тому же доволь‑ но давней [Ersson, Lane, 1981], действительно обсуждались снижение занято‑ сти в промышленности и ее рост в сфере услуг. Мало где анализировались и потенциальные следствия новых возникших структур, а не только резуль‑ таты отмирания старых. Некоторые авторы настаивали, что социальная структура стала менее важной, чем движения на основе ценностной ориен‑ тации [Flanagan, Dalton, 1984], другие приводили доводы, опровергающие это мнение [Reiter, 1993]. Самыми сильными были те аргументы, которые показывали, что, может быть, прежние расколы и стираются, но на их место ничего не приходит, а потому они сохраняют существенное значение. Эти дискуссии, конечно, концентрировались на западноевропейской политике. В странах, переживших социалистический период, на уровне официальной идеологии и организации социальной политики существова‑ ла «перевернутая» классовая структура: рабочие подавались как ключевая группа, интересы которой обслуживала публичная политика, хотя структу‑ ры, созданные, чтобы создать впечатление этого особого статуса, не имели автономных возможностей самостоятельно выражать определяемые инте‑ ресы этой группы [Kivinen, 2006]. Крах этой системы сильно затруднил осознание интересов, связанных с занятостью, что стало причиной весь‑ ма нестабильного характера постсоциалистических партийных структур. Это не результат запрета на свободные политические организации во время 2010-1_Prognosis.indb 45 11.04.10 3:04 46 Колин К рау ч диктатуры как таковые: после краха реакционных диктаторских режимов в Греции, Португалии и Испании политика демократических партий быст‑ ро переняла привычную западноевропейскую форму, основанную на струк‑ туре занятости [Montero, 1998]. Это характерная черта классовой структуры при государственном социализме, затрудняющая установление зависимости между структурой занятости и политическими разделениями в сегодняш‑ них странах Центральной и Восточной Европы, даже при том, что эта струк‑ тура в меньшей степени подвержена постиндустриальному дробному деле‑ нию, чем в странах Западной Европы. Изменения гендерных ролей Как уже было отмечено, пол, частично в связи с трудовой занятостью, частично как таковой, может стать одним из источников размежевания в постиндустриальном обществе. В целом доходы работающих в бизнесе и социально-коммунальной сфере выше, чем в других отраслях, — возможно, из‑за различий в уровне образования задействованного в этих секторах насе‑ ления [Crouch, 1999, chs. 5, 6]. Однако хотя в этих высокооплачиваемых сек‑ торах работает больше женщин, чем мужчин, средний доход первых ниже. Очевидно, женщины занимают более низкие должности. Среди старшего поколения это может частично отражать тот факт, что уровень мужского образования был выше. Однако почти везде тенденция существенно изме‑ нилась, и среди младшего поколения различия в образовательном уровне мужчин и женщин изменились на противоположные [Shavit, Blossfeld, 1993]. Другой причиной того, что женщины занимают более низкие позиции в слу‑ жебной иерархии, является то, что их карьера прерывается на рождение ребенка и во многих странах на последующий период частичной занятости или полноценного отпуска. Сейчас это меняется, поскольку несколько фак‑ торов увеличивают возможности женщин оставаться на рынке труда, но эти факторы очень по‑разному работают в различных европейских странах. Во-первых, автоматизация кухни, которая произошла на Западе с ростом электрической бытовой техники в послевоенные десятилетия во времена растущего процветания, увеличила продуктивность домаш‑ ней работы так же, как автоматизация заводов повысила продуктивность промышленности. Во-вторых, в сегодняшних европейских семьях стало меньше детей, что сократило труд, необходимый для заботы о них [Blossfeld, 1995]. В-третьих, в основном в Восточной Европе, где кухня не столь автомати‑ зировалась, женщины получили «двойную ношу»: они отрабатывают пол‑ ный рабочий день за деньги, а затем занимаются домашними делами; иногда их мужья делят с ними домашние тяготы, но не слишком часто [Pollert, 1999]. В действительности в Западной Европе, как показали исследования, мужчи‑ ны также не спешили признать, что занятость жены на оплачиваемой рабо‑ те означает множество дополнительных домашних обязанностей для них самих. В некоторых странах (в основном в Голландии и Великобритании) 2010-1_Prognosis.indb 46 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 47 женщины часто работают неполный рабочий день, а остальное время про‑ водят за домашней работой и уходом за детьми. В-четвертых, другие члены семьи могут помогать исполнять семейные обязанности, к примеру, бабушки могут помогать матерям в уходе за детьми. Наконец, другие люди (почти всегда другие женщины) могут делать домаш‑ ние дела, если им за это заплатить. Это и ведет к созданию спирали жен‑ ской занятости [Esping-Andersen, 1999]. Виды работ, созданные вышеопи‑ санным образом, связаны, как правило, с уходом за детьми или присмот‑ ром за больными и престарелыми, то есть занятия, традиционно бывшие женским домашним трудом, не предполагавшим оплаты. Такого рода заня‑ тость может быть организована разными путями, и они, соответственно, по‑разному могут отражаться на официальной статистике. Зачастую это рабочие места в секторе коммунальных и социальных или частных услуг, включающих приготовление еды, выполнение домашних работ. Но неко‑ торые из этих видов работ выполняются и оплачиваются неофициально [Mingione, 1991]. К примеру, домработницам и няням нанимающие их жен‑ щины обычно платят неофициально; они не заключают трудового договора, не внесены ни в какие списки работников и не зарегистрированы как нало‑ гоплательщики. Поэтому объемы этого вида женской занятости в офици‑ альной статистике оцениваются весьма приблизительно. Как показано в таблицах 1 – 3, существуют значительные различия между моделями женской занятости, принятыми в разных странах. Большинство из них могут быть объяснены следующим образом. Некоторые страны, пре‑ имущественно североевропейские и до некоторой степени Великобритания, развили широкую систему прямого оказания услуг в рамках социального обеспечения. В этих странах рост женской занятости в социальном и ком‑ мунальном секторах услуг [Esping-Andersen, 1999] стал причиной увеличе‑ ния спроса на такие профессии, как сиделка и т. п. Несколько схожая карти‑ на наблюдалась во время социалистического периода в Центральной и Вос‑ точной Европе: на рабочие места, облегчающие уход за детьми работающим матерям, нанимали других женщин. Повсеместно в Европе социальное обес‑ печение преимущественно развивало системы различных выплат (пенсий, выплат по нетрудоспособности и пособий по болезни и т. п.), а не прямого оказания услуг (например, Германия и Италия) [Daly, 2000; von Wahl, 2006]. Это ограничивало рост занятости женщин на первичной работе и, как след‑ ствие, сдерживало и спираль умножения. В тех странах, где Римско-католи‑ ческая церковь оказывала существенное влияние на социальную политику, обязательства семейной взаимопомощи поколений оставались в силе, и жен‑ щины чаще брали на себя неоплачиваемую домашнюю работу, что давало возможность их дочерям, племянницам и сестрам пополнить рынок рабо‑ чей силы. Работа выполнялась, как если бы она была оплачиваемой, но, как и неформальная экономическая деятельность, никак не отражалась на ста‑ тистике занятости. Кроме того, таблицы показывают, что эти различия между странами относительно новы. В 1970‑е гг. различия в женской занятости между раз‑ 2010-1_Prognosis.indb 47 11.04.10 3:04 48 Колин К рау ч личными частями Западной Европы были слабее, за исключением юга [Crouch, 1999, ch. 2; Naumann, 2006]. Высокая численность женщин, рабо‑ тающих за плату, была только в Центральной Европе. С конца 1960‑х почти во всех демократических странах Западной Европы наблюдается значитель‑ ный рост расходов на социальное обеспечение. Различались размеры этих расходов и скорость, с которой они росли в отдельных странах, но, как мы уже отмечали, существеннее всего было различие в форме обеспечения: соз‑ давал ли данный вариант первичную женскую занятость в социально-быто‑ вых службах. Сейчас эти различия начинают сглаживаться, в то время как официальная занятость женщин в этих службах растет почти повсеместно, и в Западной Европе почти никакие политические силы не пытаются наме‑ ренно препятствовать женскому труду. Однако наследие прошлого сохраня‑ ет свою значимость. Как уже было отмечено, в странах Центральной и Восточной Европы динамика была иной. В частности, в Польше католическая социальная док‑ трина получила определенное политическое влияние только после краха социалистического государства. Во многих отраслях экономики это привело к резкому падению женской занятости, показатели которой прежде были очень высокими [Pollert, 1999]. Возвращаясь к Западу, в конце 1960‑х — начале 1970‑х гг. здесь наблюдает‑ ся значительный рост женского самосознания, что выразилось в широ‑ ком и стойком феминистском движении, имевшем — и имеющем и по сей день — весьма существенные последствия для политики и социальной сферы. Соотношение двух факторов — занятости в социальных службах и феминиз‑ ма — достаточно сложно. Нельзя сказать, чтобы одно было причиной друго‑ го, но их сочетание порождает серьезные следствия. Хотя существует мно‑ жество примеров социальных движений и лоббистских групп, организован‑ ных по половому признаку, политических партий на гендерной основе очень мало. Поскольку политическая принадлежность, как правило, определяется различными формами социальной сегрегации, в обществах, где мужчины и женщины живут вместе, гендерным конфликтам трудно найти себе выра‑ жение в форме партии. Однако гендерные различия долгое время проявлялись в политических симпатиях. Почти на всем протяжении XX в. в демократических странах женщины проявляли большую, чем мужчины, преданность правым парти‑ ям, особенно если последние были связаны с той или иной христианской церковью [Mayer, Smith, 1985]. На то есть две важные социологические при‑ чины. Во-первых, левые партии всегда позиционировали себя как защитни‑ ки интересов промышленных рабочих, среди которых преобладают муж‑ чины. Во-вторых, в соответствии с типичным для XX в. разделением труда между полами, жизнь женщины сосредоточена преимущественно на семье, доме и локальной общине, значимость которых отстаивает церковь. Но эти различия носят поверхностный характер: зарабатывают женщины своим трудом или нет, они разделяют жизненные перспективы своих мужей. К тому же, особенно в католических странах, христианские рабочие движе‑ 2010-1_Prognosis.indb 48 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 49 ния боролись со светскими и за голоса мужчин. Но в общем сохранялась раз‑ ница между мужским и женским электоральным поведением. Эта тенденция претерпела значительные изменения в последние два деся‑ тилетия. В большинстве европейских стран гендерные различия в элек‑ торальных предпочтениях и политических симпатиях исчезли или даже сменились на противоположные [Northcutt, Flaity, 1985]. Рост числа рабо‑ тающих женщин и (в Западной Европе) снижение религиозности населе‑ ния — при том, что и церкви уже не требуют от женщины быть в первую оче‑ редь домохозяйкой — подорвали прежние размежевания. Тем временем, как уже было отмечено, преобладание женщин в социально-бытовых службах и то, что левые партии ассоциируются преимущественно с государствен‑ ным финансированием этого сектора, по совокупности обеих тенденций побуждает женщин все чаще голосовать за эти партии. Демографические тенденции и изменения в семье Изменения в положении женщин относятся к числу важнейших трансфор‑ маций в структуре и поведении семьи, которые нужно рассматривать в кон‑ тексте более общих изменений в моделях поведения общества. Как следует из таблицы 4, западные европейцы живут дольше, чем несколько десятиле‑ тий назад. Эта тенденция, особенно среди мужчин, не столь явно прослежи‑ вается в центрально- и восточноевропейских странах. В некоторых из них, а также в России экономические трудности начала 1990‑х гг. снизили сред‑ нюю продолжительность жизни мужчин. Наряду с уровнем смертности снижается уровень рождаемости (см. табли‑ цу 5, в которой представлен коэффициент воспроизводства населения в ряде европейских стран). Это верно в общем виде для континента в целом, и теку‑ щая тенденция снижения рождаемости отличает европейцев от жителей остального мира — только в Японии наблюдаются схожие тенденции. В географии европейской демографии имеется несколько парадоксов. В период, предшествовавший рассматриваемым в данном обзоре десяти‑ летиям, и смертность, и рождаемость в Южной Европе были значитель‑ но выше, чем в Северной. Это легко объяснимо: индустриализация и рост благосостояния начались в Северо-Западной Европе; везде и всегда стро‑ гая взаимосвязь между модернизацией и снижением рождаемости является одним из неопровержимых социологических фактов. Кроме того, большая часть жителей Южной Европы — католики, а эта церковь борется с искус‑ ственной контрацепцией, тогда как протестантские церкви ее допускают. Рождаемость также выше в Центральной и Восточной Европе, которые менее индустриализованы, чем большинство западноевропейских стран, но вовлечены в ускоренный процесс индустриализации. Два следующих взаимосвязанных процесса опровергают, как кажется, неко‑ торые из этих обобщений [Crouch, 1999, ch 7]. Во-первых, развитие «социаль‑ ного государства», которое было описано применительно к северным стра‑ нам и в меньшей степени к Франции и Великобритании, позволило женщи‑ 2010-1_Prognosis.indb 49 11.04.10 3:04 50 Колин К рау ч Таблица 4. Ожидаемая продолжительность жизни в странах Центральной и Западной Европы (1960–2002) Страна Мужчины Женщины 1960 2005 1960 2005 Австрия 6 6,2 75,8 72,7 81,7 Бельгия 6 7,7 75,1 73,5 81,1 Болгария 6 7,8 6 8,9 71,4 75,6 Великобритания 6 7,9 75,7* 73,7 80,4* Венгрия 6 5,9 6 8,4 70,1 76,7 Германия ** 75,6* ** 81,3* Голландия 71,5 76,0 75,3 80,7 Греция 6 7,3 75,4 72,4 80,7 Дания 70,4 74,8 74,4 79,5 Ирландия 6 8,1 75,2 71,9 80,3 Испания 6 7,4 75,7 72,2 83,1 Италия 6 7,2 76,8 72,3 82,9 Латвия 6 5,2 6 4,8 72,4 76 Литва 6 4,9 6 6,3 71,4 77,5 Норвегия 71,6 76,4 76 81,5 Польша 6 4,9 70,4 70,6 78,3* Португалия 6 1,2 73,8 6 6,8 80,5 Румыния 6 4,2 6 7,5 6 7,7 74,8 Словакия 6 8,4 6 9,9 72,7 77,8 Словения 6 6,1 72,7 72 80,5 Финляндия 6 5,5 74,9 72,5 81,5 Франция 6 6,9 75,6 73,6 82,9 Хорватия 6 4,3 70,5* 6 9,0 77,8* Чехия 6 7,9 72,1 73,4 78,7 Швейцария 6 8,7 77,8 74,5 83 Швеция 71,2 77,7 74,9 82,1 Эстония 6 4,3 6 5,3 71,6 77,1 Источник: Eurostat, Population Statistics, 2004. * Хорватия, (2000); Германия, Польша (женщины) и Великобритания (2001). **нет сопоставимых данных по обеим Германиям в этот период. 2010-1_Prognosis.indb 50 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. нам совмещать работу и материнство. Рождаемость начала расти. Во-вто‑ рых, супружеские пары в Южной Европе, Германии и других стра‑ нах, где не проводилось специаль‑ ной социальной политики, поощ‑ ряющей женскую занятость, стре‑ мились вести не менее свободный образ жизни, чем семьи из Северной Европы, и достигали этого, сокра‑ щая количество детей, за которых им пришлось бы нести ответствен‑ ность. В 1990‑е гг. самая высокая рож‑ даемость в Западной Европе наблю‑ далась в Скандинавии, самая низ‑ кая — в Италии и Испании — полный переворот по сравнению с историче‑ ской традицией. Социальные сдвиги того же вре‑ мени в Центральной и Восточной Европе лишь усугубили уже сущест‑ вовавшую тенденцию к снижению уровня рождаемости. Если преж‑ де это было результатом «двойного бремени», возложенного на женщи‑ ну, то после смены режима это стало следствием высокого уровня эконо‑ мической нестабильности. Рождае‑ мость в этой части Европы теперь даже ниже, чем на юге. Уменьшение размеров семьи Почти во всех европейских странах молодые люди позже создают семьи и заводят меньше детей. Эта тенден‑ ция присоединяется к другим, и вме‑ сте они порождают следующее изме‑ нение: семьи становятся меньше. Другие причины включают расту‑ щую тенденцию молодежи и пожи‑ лых людей жить отдельно, не деля жилье с другими членами семьи. Это результат роста всеобщего благосо‑ 2010-1_Prognosis.indb 51 51 Таблица 5. Коэффициент рождаемости в странах Центральной и Западной Европы (1960–2002) Страна 1960 2002 Австрия 2,69 1,4 Бельгия 2,56 1,62 Болгария 2,31 1,21 Великобритания 2,72 1,64 Венгрия 2,02 1,3 Германия 2,37 1,31 Голландия 3,12 1,73 Греция 2,28 1,25 Дания 2,57 1,72 Ирландия 3,76 1,97 Испания 2,86 1,25 Италия 2,41 1,26 Латвия 1,74* 1,24 2,6 1,24 Норвегия 2,91 1,75 Польша 2,98 1,24 3,1 1,47 Румыния 2,33 1,26 Словакия 3,07 1,19 Словения 2,18 1,21 Финляндия 2,72 1,72 Франция 2,73 1,89 Хорватия 2,21 1,23 Чехия 2,11 1,17 Швейцария 2,44 1,4 Швеция 2,2 1,65 Эстония 2,16* 1,37 Литва Португалия Источник: Eurostat, Population Statistics, 2004. * — Эстония (1970), Латвия (1965). 11.04.10 3:04 52 Колин К рау ч стояния, включающего систему кредитов на покупку недвижимости, и (что важно для людей в возрасте) улучшения состояния здоровья пожилых людей и совершенствования приспособлений для ухода за ними. Однако имеют‑ ся и различия в рамках доминирующей тенденции. Например, в Южной и Восточной Европе уровень рождаемости ниже, чем на северо-западе, одна‑ ко молодежь предпочитает жить с родителями. Очевидно, причины данных процессов — комплексного характера. Уменьшение размеров семей также является результатом общей тенден‑ ции к снижению числа людей, состоящих в браке. На то есть несколько при‑ чин: вышеназванное повышение возраста вступления в брак, увеличение числа пар, чей брак формально не зарегистрирован, и рост числа разводов. Данный феномен наблюдается во всех европейских странах и во всем осталь‑ ном индустриальном мире. Однако и здесь имеется значительное число внутренних расхождений. Число разводов значительно выше в Северной и Восточной Европе, чем на юге. В то же время рост продолжительности жизни в большей части Европы означает то, что пары, остающиеся вместе, могут надеяться на более долгую совместную жизнь до смерти одного из них. Старение населения Увеличение средней продолжительности жизни вкупе с ростом рождае‑ мости порождает эффект, который принято называть «демографическим старением» — повышение среднего возраста населения. Это происходит в последнее время в Западной Европе и Японии в масштабах, неизвестных в других частях мира, как и в прежней истории человечества (об изучении его последствий на примере одной отдельно взятой страны, в данном слу‑ чае Германии, см. [Mayer, Hillmert, 2003]). Эта тема обсуждается в полити‑ ке главным образом с точки зрения так называемого пенсионного кризи‑ са: если процент работающего населения падает по отношению к проценту населения, живущего на пенсии по старости, возникают проблемы с финан‑ сированием пенсионных схем, которые основаны на том, что часть доходов ныне работающих людей идет на выплаты пенсий нынешним же пенсио‑ нерам [Ferrera, Rhodes, 2000]. Однако довольно редко отмечается, что низ‑ кий уровень рождаемости также уменьшает количество несовершеннолет‑ них иждивенцев и соответственно уменьшает процент бюджетных расходов на образование. Значительный демографический кризис в государственных расходах случается, только если в обществе высок процент и детей, и пожи‑ лых людей, что наряду с предшествующим снижением уровня рождаемости порождает низкий процент работающего населения, которое платит нало‑ ги. Это нехарактерно для современной Европы. Также редко отмечается вклад, который значительное число относи‑ тельно здоровых пенсионеров вносит в поддержку своих взрослых рабо‑ тающих детей в эпоху растущей экономической нестабильности. Продол‑ жительный послевоенный период полной занятости, сопровождавшийся значительными улучшениями в государственном финансировании пенсий 2010-1_Prognosis.indb 52 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 53 сразу после Второй мировой войны, а затем еще раз после 1970‑х гг., озна‑ чает, что для поколений, которые начали работать в это время, старость не влекла за собой бедность. Это стало значительным изменением по срав‑ нению с жизнью предшествовавших поколений. В большинстве западноев‑ ропейских стран в этот период возросло число домовладельцев. Большин‑ ство пожилых людей из числа обычных работников сегодня обладают зна‑ чительно большими денежными средствами, чем их предшественники. Роль этой стабилизирующей силы для современной экономики и рынка труда с их нестабильностью — плодотворная тема для исследования. Этот фактор, по идее, должен предотвратить раскол между поколениями [Goerres, 2007]. Подобный раскол иногда предсказывают по причине бро‑ сающегося в глаза конфликта между теми, кто получает хорошие пенсии, и теми, кто следует за ними и финансирует их пенсии, выплачивая налоги, и в то же время не может быть уверен в том, что сам в будущем будет полу‑ чать такую же пенсию. Вдобавок молодые люди осознают, что если их роди‑ тели не имеют солидных пенсий, бремя забот о них грозит лечь на их плечи. Вследствие этого они предпочитают поддерживать сохранение щедрых пен‑ сий до собственной старости, нежели приветствовать снижение налогов, которое может привести к снижению пенсионных выплат. Эта логика, воз‑ можно, объясняет, почему кампании против сокращения пенсии государ‑ ственным служащим во Франции были поддержаны той частью общества, которая не получала от этого никакой непосредственной пользы [Bonoli, 1997]. Иммиграция и культурное разнообразие Обширная иммиграция в Западную Европу из менее благополучных частей света была достаточно длительным явлением. В последние годы она распро‑ странилась на североевропейские страны, Италию и Испанию. Последние, сами долгое время бывшие странами эмиграции с преобладающей эмигра‑ цией, стали привлекать жителей Северной Африки, которая близка к ним географически. Вследствие распада советского блока ныне наблюдается зна‑ чительное движение жителей Центральной и Восточной Европы на запад, а из Восточной Европы — в Центральную. В отличие от миграционных процессов 1960‑х гг., которые происходи‑ ли в условиях недостатка рабочей силы в Западной Европе, сейчас мигра‑ ция идет на фоне значительной безработицы в большей части названных государств. Тем временем иммиграция середины прошлого века в некото‑ рых частях Западной Европы породила второе и третье поколения потом‑ ков иммигрантов, родившихся и выросших в Европе и иногда заключающих браки с представителями местного населения и создающих смешанные семьи. Хотя подобное культурное смешение всегда было характерно для многих евро‑ пейских стран, долгая история Европы отмечена также многими вспышками нетерпимости и кровопролития. Рецидивы этого продолжают преследовать формирование поликультурного общества и сегодня, и доминирующее боль‑ 2010-1_Prognosis.indb 53 11.04.10 3:04 54 Колин К рау ч шинство и иммигрантские и постиммигрантские меньшинства продолжают притираться друг к другу. Данные трудности часто выходят на политический уровень, так что антииммигрантские партии и фракции существующих пар‑ тий стали одной из важнейших инноваций партийно-политической сцены [Messina, 1990; West European Politics, 1994, 2006; Joppke, 2007]. В некоторых случаях эти новые культурные реалии затрагивают общест‑ ва, где уже существует напряженность — наследие прежних сложных отно‑ шений между большинством и старыми осевшими меньшинствами. Трудно‑ сти во взаимоотношениях между католиками и протестантами в Северной Ирландии и между басками и испанцами на севере Испании имели место и в старой Европе. Однако наиболее остро эти противоречия проявляются в Восточной и Центральной Европе. В 1990‑х гг. бывшая Югославия распалась под тяжестью радикального насилия, граничащего с геноцидом, между раз‑ личными культурными и религиозными группами (католиками, православ‑ ными и мусульманами). Подобные проблемы, например, отношение к вен‑ грам в Румынии, к туркам — в Болгарии, к русским — в странах Прибалтики, к цыганам — во многих странах, повсюду остаются средством политической мобилизации, источником дискриминации и внезапных вспышек насилия. Кризис религиозности в Европе Если о том, что считать показателем, до сих пор идут споры, сам факт не вызывает сомнений: религия — институт, отмирающий по всей Европе, за исключением нескольких иммигрантских сообществ, упомянутых выше. Эта тенденция проявляется прежде всего в снижении процента посещаю‑ щих религиозные службы среди тех, кто продолжает считать себя верую‑ щим. Но уже в последнее время снизился процент тех, кто называет себя верующим [Halman et al., 2005; West European Politics, 2003]. Кроме того, европейская ситуация в этой области значительно отличается от американ‑ ской, где религиозные верования, посещение церкви и политическое влия‑ ние религиозных организаций в последнее время значительно выросли. Европу наряду с Японией среди прочих мировых регионов отличает сниже‑ ние уровня религиозности, в то время как религиозные институты получа‑ ют все большее признание в США, исламском мире и в ряде других регионов. Однако имеются значительные различия в форме. В Великобритании и в последнее время в Голландии соблюдение разного рода религиозных ритуалов упало до самого низкого уровня. В странах Северной Европы при самом низком в мире проценте регулярно посещающих церковь значитель‑ ное большинство населения формально к ней принадлежит и предпочита‑ ет платить добровольный налог для поддержки своей церкви. В некоторых других странах, включая Италию, Ирландию и Польшу, уровень посещаемо‑ сти церкви остается высоким на протяжении последнего десятилетия или около того [Halman et al., 2005]. Кризис религиозности в Польше особенно поразителен, так как католи‑ ческая церковь была важнейшим источником национальной идентичности 2010-1_Prognosis.indb 54 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 55 поляков при советском режиме и приняла значительное участие в его свер‑ жении [Anderson, 2003]. Все ожидали мощного христианского возрождения, и не только в Польше, но и во всей Центральной и Восточной Европе, где церкви (православная, католическая, лютеранская) оставались символом национального самосознания на протяжении всего периода дезориентации. На политическом уровне во многом так и случилось, в частности, религи‑ озные лидеры в этих странах играли доминирующую роль в определении социальной политики. Однако эта тенденция пошла вразрез с поведением широких масс населения. В самом деле, в Польше и вообще повсюду в Цен‑ тральной и Восточной Европе после падения коммунизма христианские церкви стремительно потеряли популярность, когда все эти страны присо‑ единились к общеевропейской тенденции. В целом, история религии в современной Европе развивается по сле‑ дующей схеме [Martin, 2005]: повсюду, где господствующая церковь требу‑ ет от народа лояльности и оказывает значительное политическое влия‑ ние, народ начинает делиться на ее сторонников и открытых противников. Так и произошло с католической и кальвинистско-протестантской церк‑ вями, которые, как правило, процветают там, где есть противостояние, когда протестантизм сталкивается с жесткой католической и / и ли свет‑ ской или какой‑то другой оппозицией (в Голландии, Шотландии, Северной Ирландии, отчасти в Швейцарии, за пределами Европы — в Южной Афри‑ ке). Зато национальные церкви, удовлетворившиеся выражением общего духа национального государства и претендующие в политике только на то, чтобы сохранить собственное неомраченное существование, не привлекают ни той поддержки, ни той враждебности, которые вызывала католическая церковь. Все меньше людей интересуется их деятельностью, но мало кому приходит в голову оспаривать их право на тихое участие в национальной жизни. Такова была судьба англиканской церкви в Англии и лютеранских церквей в странах Северной Европы. С некоторыми отличиями то же самое произошло в Восточной Европе, где православная церковь приняла форму совокупности нескольких национальных церквей. Там, где та или иная религия выражает самосознание народа в противо‑ вес или, по крайней мере, независимо, от чужеземной политической власти, эта религия может привлекать мощные симпатии, как в случае с преобла‑ данием католической церкви [Anderson, 2003]. Но в этом случае обходится без антагонизма, вызываемого властью церкви над народом, поскольку эта власть воспринимается как альтернатива к стоящему от народа дальше поли‑ тическому авторитету. Однако таким церквям приходится опасаться утра‑ ты влияния, когда потеряет прежнее значение идентичность, которую они выражали. Примеры подобного феномена многочисленны и разнообразны. Католическая церковь играла подобную роль, когда католическое населе‑ ние находилось в подчинении у некатоликов — как в Ирландии (долгое время находившейся под английским господством) и Польше (наряду с прочими, испытывавшей русское господство). В этих странах не было сильного стрем‑ ления к секуляризации. Долгое время после освобождения Греции от турец‑ 2010-1_Prognosis.indb 55 11.04.10 3:04 56 Колин К рау ч кой зависимости Греческая православная церковь играла для греков похо‑ жую роль. Сегодня религии часто играют роль мощного фактора культурной иден‑ тичности для этнических меньшинств, и то, что раньше было выражени‑ ем местного внутреннего культурного разнообразия, во многих сегодняш‑ них европейских обществах стало заменой регионализма. Евреи достаточно долго были тому примером. Следуя за более ранними волнами иммиграции, исламом, индуизмом, буддизмом, различные формы христианства, обос‑ новавшиеся в Африке и на Карибах, обеспечили группам иммигрантов и их потомков удовлетворительную идентичность, став важным основани‑ ем для вышеупомянутого культурного многообразия. Поэтому, как прави‑ ло, этнические меньшинства гораздо более религиозны, нежели коренное население. Зак лючение Страны Центральной и Восточной Европы присоединились к генеральной линии исторического развития капитализма в тот момент, когда он сам пре‑ терпевал значительные изменения. Экономика конца XIX – X X в., постро‑ енная на мужской рабочей силе, занятой в производственной индустрии, уступила место другой, основанной на оказании разнообразных услуг. Это серьезная проблема для бывших социалистических стран, так как сфера обслуживания играла небольшую роль в их экономике. Тем временем обе части Европы оставили позади формы экономической организации, высту‑ павшие основной гарантией стабильности для трудящихся в десятилетия после Второй мировой войны: кейнсианское управление спросом на запа‑ де, централизованное плановое хозяйство на востоке. И тот, и другой тип сейчас столкнулись с гораздо менее стабильным мировым рынком эпохи глобализации. Борьба населения за уверенность в завтрашнем дне в данном случае отчасти принимает форму защитной роли социального государства (всего сильнее это выражено в Северной Европе), а отчасти разные уровни гарантий обеспечиваются разной формой трудового договора и тесно свя‑ занных с ним трудовых прав. До некоторой степени эти области становят‑ ся полем битв, связанных с распределением, а потому и политических кон‑ фликтов, так как различные демографические и профессиональные катего‑ рии достигают различных уровней социальных прав. Большую часть XIX – X X вв. политика большинства европейских стран формировалась двумя главными конфликтами. Первый — борьба между религиями или между религией и секуляризмом. Второй — классовая борь‑ ба. Партийные системы Европы по‑прежнему отмечены следами этих кон‑ фликтов сильнее, чем всем остальным. Но все они отсылают к событиям прошлого, и не потому, что в XXI в. нет религиозных и классовых противо‑ речий, а потому, что они решают другие вопросы. Во-первых, отношения между этническими и религиозными меньшинствами и обществами, впу‑ стившими их к себе, приняли форму больше потенциального столкновения 2010-1_Prognosis.indb 56 11.04.10 3:04 И зм е н е ни я в е в р о п е й с ки х о б щ ест ва х с 1 9 7 0 ‑х г г. 57 между культурами, чем религиозного конфликта в прямом смысле. Во-вто‑ рых, классовые конфликты, вокруг которых были организованы полити‑ ческие партии, все еще относятся к роли промышленного рабочего класса. Политическая программа действий отреагировала на происшедшие изме‑ нения. Результаты глобализации и изменений в формах занятости (от пред‑ назначенных для крупномасштабного производства к рассчитанным на новую сферу услуг) важны всюду: от преуспевающих экономик Западной Европы до стран центрально- и восточноевропейских, которые лишь всту‑ пают в сферу новых проблем, находясь в то же время в процессе перехода от социалистической к капиталистической экономике. Изменения в роли женщин и проблема создания социального государства усугубляют эти про‑ цессы; к тому же важную роль играют изменения в структуре занятости. Иммиграция — это и политическая проблема. В последнем случае все партии, расистские и популистские, или фракции партий, представляющие этниче‑ ские меньшинства, безусловно, вышли на политическую арену. Но в осталь‑ ном партийные структуры и риторика остались почти без изменений. Новые проблемы перехода к экономике услуг и новые социальные группы, созданные ею, пока не нашли для себя независимого выражения. На Запа‑ де это может отражаться в росте политической апатии населения и, види‑ мо, в увеличении разрыва между политическими классами и массой населе‑ ния. В Центральной и Восточной Европе мы наблюдаем затруднения с созда‑ нием стабильной системы партий, которые могли бы выражать конфликты и чаяния народа; вместо этого приходится наблюдать быструю смену лич‑ ных «клик», формирующихся вокруг отдельных политических деятелей. Литература Anderson J. (2003). Catholicism and Democratic Consolidation in Spain and Poland // West European Politics. 2003. Vol. 26. № 1. Р. 137 – 156. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. New York: Basic Books, 1973. Bonoli G. Pension Politics in France: Patterns of Co-operation and Conflict in Two Recent Reforms // West European Politics. 1997. Vol. 20. № 4. Р. 111 – 124. Crewe I. The Electorate: Partisan Dealignment Ten Years On // West European Politics. 1983. Vol. 6. № 4. Р. 183 – 215. Crouch C. Social Change in Western Europe. Oxford: Oxford University Press, 1999. Daly M. A Fine Balance. Women’s Labour Market Participation in International Comparison // F. W. Scharpf, V. A. Schmidt (Eds.). Welfare and Work in the Open Economy. Vol. II : Diverse Responses to Common Challenges. Oxford: Oxford University Press, 2000. Р. 467 – 510. Ersson S., Lane J.‑E. The Socio-Economic Structures of European Democracies // West European Politics. 1981. Vol. 4. № 1. Р. 120 – 133. Esping-Andersen G. Social Foundations of Postindustrial Economies. Oxford: Oxford University Press, 1999. Ferrera M., Rhodes M. Recasting European Welfare States: Introduction // West European Politics. 2000. Vol. 23. № 2. Р. 1 – 10. Flanagan S. C., Dalton R. J. Parties under Stress: Realignment and Dealignment in Advanced Industrial Societies // West European Politics. 1984. Vol. 7. № 1. Р. 7 – 23. Goerres A. Can We Reform the Welfare State in Times of ‘Grey’ Majorities? The Myth of an Electoral Opposition between Younger and Older Voters in Germany // MPI fG Working Paper 2007 / 5. Cologne: MPI fG. Halman L., Luijkx R., van Zundert M. Atlas of European Values. Leiden: Tilburg University, 2005. 2010-1_Prognosis.indb 57 11.04.10 3:04 58 Колин К рау ч Joppke C. Beyond National Models: Civic Integration Policies for Immigrants in Western Europe // West European Politics. 2007. Vol. 30. № 1. Р. 1 – 22. Kivinen M. Classes in the Making? The Russian Social Structure in Transition // G. Therborn (Ed.). Inequalities of the World. London: Verso, 2006. Р. 247 – 294. Mair P. Party Politics in Contemporary Europe: A Challenge to Party? // West European Politics. 1984. Vol. 7. № 4. Р. 170 – 184. Martin D. On Secularisation: Towards a Revised General Theory. Aldershot: Ashgate, 2005. Mayer K. ‑U., Hillmert S. New Ways of Life and Old Rigidities? Changes in Social Structures and Life Courses and Their Political Implications // West European Politics. 2003. Vol. 26. № 4. Р. 79 – 100. Mayer L., Smith R. E. Feminism and Realignment: Female Electoral Behaviour in Western Europe // West European Politics. 1985. Vol. 8. № 4. Р. 38 – 49. Messina A. M. Political Impediments to the Resumption of Labour Migration in Western Europe // West European Politics. 1990. Vol. 13. № 1. Р. 31 – 46. Mingione E. Fragmented Societies. Oxford: Blackwell, 1991. Montero J. R. Stabilizing the Democratic Order: Electoral Behaviour in Europe // West European Politics. 1998. Vol. 21. № 4. Р. 53 – 79. Naumann I. Childcare Politics in the West German and Swedish Welfare States from the 1950s to the 1970s. Florence: European University Institute, 2006 [unpublished PhD thesis]. Northcutt W., Flaity J. Women, Politics and the French Socialist Government // West European Politics. 1985. Vol. 8. № 4. Р. 50 – 70. Persistent Inequality. Changing Educational Attainment in Thirteen Countries / Y. Shavit, H.‑P. Blossfeld (Eds.). Boulder, CO : Westview, 1993. Pollert A. Transformation at Work in the New Market Economies of Central and Eastern Europe. London: Sage, 1999. Reiter H. L. The Rise of the «New Agenda» and the Decline of Partisanship // West European Politics. 1993. Vol. 16. № 2. Р. 89 – 104. Schneider F. The Shadow Economies of Western European Europe // Journal of the Institute of Economic Affairs. 1997. Vol. 17. Р. 42 – 48. Schneider F. The Size and Development of the Shadow Economy of 22 Transition and 21 OECD Countries. Linz: Forschungsinstitute für Zukunft der Arbeit, 2002. The New Role of Women. Family Formation in Modern Societies / H.‑P. Blossfeld (Ed.) Boulder, CO : Westview, 1995. von Wahl A. Gender Equality in Germany: Comparing Policy Change across Domains // West European Politics. 2006. Vol. 29. № 3. Р. 461 – 488. West European Politics. Special Issue on the Politics of Immigration. 1994. № 17. Р. 2. West European Politics Special Issue on Religion and Politics. 2003. № 26. Р. 1. West European Politics Special Issue on Immigration Control. 2006. № 29. Р. 2. Wolinetz S. B. The Transformation of Western European Party Systems Revisited // West European Politics. 1979. Vol. 2. № 1. Р. 4 – 28. 2010-1_Prognosis.indb 58 11.04.10 3:04 Шанталь Муфф Демократия в многополярном мире Я решила, что лучший способ подойти к теме конференции «Обсуж‑ дая демократию в международных отношениях» — исследовать предпо‑ сылки моего агонистического подхода, чтобы рассмотреть, чем может быть демократия в многополярном мире. Я начну с изложения основных теоретических принципов, повлиявших на мое видение политического. Мы с Эрнесто Лакло разработали эти прин‑ ципы в совместной работе «Гегемония и социалистическая стратегия»1. В этой книге мы утверждаем: чтобы понять природу политического, необхо‑ димы два понятия: «антагонизм» и «гегемония». Они оба требуют признания важности радикального негативизма и постоянной возможности противоре‑ чий, которые препятствуют полной тотализации общественности и делают невозможным общественный строй, лишенный разделения и власти. Эти концепции требуют смириться с отсутствием последнего основания и невозможностью окончательного знания для любого строя. Это, в нашем понимании, значит: нужно помнить, что природа любого социального строя основана на гегемонии и что общество есть порождение ряда практик, направ‑ ленных на установление порядка в определенных обстоятельствах. Практи‑ ка сочленения, создающая данный общественный строй и задающая смысл социальных институций, — это то, что мы называем «практикой гегемонии». Любой строй — это временное и хрупкое сочленение случайных практик. Все всегда может быть по‑другому: любой строй основан на отказе от других возможностей, он всегда выражает определенное сочетание властных отно‑ шений. То, что в каждый конкретный момент принято как «естественный порядок», вместе со здравым смыслом, который ему сопутствует, — резуль‑ тат установившихся практик гегемонии. Он никогда не бывает выражением более глубокой объективности, внешней по отношению к породившим его практикам. Следовательно, любая форма общественного строя может быть изменена при помощи контрпрактик гегемонии, которые пытаются расчле‑ нить этот строй с целью установить другую форму гегемонии. 1. Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Politics. Lon‑ don: Verso, 2001. 2010-1_Prognosis.indb 59 11.04.10 3:04 60 Ш антал ь М уфф В работах «Возвращение политического», «Демократический парадокс» и «О политическом» я изложила это видение «политического», понимаемого как антагонистическая область, присущая человеческому обществу как тако‑ вому. Я предложила различать «политическое» и «политику». «Политиче‑ ское» указывает на измерение антагонизма, который может принимать раз‑ личные формы и проявляться в разнообразных социальных отношениях — это измерение, которое, возможно, никогда не будет устранено. «Политика» обращается к системе практик, дискурса и учреждений, которые направле‑ ны на установление определенного порядка и на организацию человеческо‑ го сосуществования в условиях, которые всегда потенциально ведут к кон‑ фликту, так как затронуты областью «политического». Именно отрицание политического в его антагонистическом аспекте, как я пыталась показать, мешает либеральным теориям понять корни насилия и найти верный подход к политике. На самом же деле «политическое» в его антагонистическом аспекте не исчезнет, если просто отрицать его сущест‑ вование и надеяться, что все уладится само собой, как свойственно либера‑ лам. Такое отрицание приводит только к бессилию, характерному для либе‑ ральной мысли всегда, когда она сталкивается с антагонизмом и формами насилия, которые, по идее, должны были остаться в прошлом, когда рассу‑ док еще не управлял якобы архаичными чувствами. Основная проблема либерального рационализма состоит в том, что он строит логику социального, основанную на эссенциалистской концепции «бытия как присутствия», и понимает объективность как внутренний при‑ знак, присущий вещам как таковым. Из-за этого он не может понять процесс конструирования политических идентичностей. Кроме того, это мешает осознать, что идентичность может быть построена только через различие и что любая социальная объективность конструируется через действия вла‑ сти. Он отказывается признать, что любая форма социальной объективно‑ сти является, в конечном счете, и политической и неизбежно несет на себе следы актов исключения, которые управляют ее устройством. Это можно пояснить, введя понятие «конститутивного внешнего про‑ странства». Этот термин был введен Генри Стейтеном 2 применительно к ряду тем, развитых Жаком Деррида через понятия «дополнение», «след» и «дифферанс». Смысл этого понятия — в том, что создание идентичности подразумевает установление различия. Имея дело с политическими иден‑ тичностями, которые всегда суть идентичности коллективные, мы имеем дело с созданием категории «мы», которая существует только благодаря отграничиванию от «них». Это, конечно, не означает, что подобные отношения обязательно антаго‑ нистические. Но всегда существует возможность, что отношения мы / они превратятся в друзья / враги. Это происходит, когда другие — те, кто в дан‑ ный момент воспринимаются как просто «другие», — начинают ставить под вопрос нашу идентичность и угрожать нашему существованию. С этого 2. См. Staten H. Wittgenstein and Derrida. Oxford: Basil Blackwell, 1985. 2010-1_Prognosis.indb 60 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 61 момента любое противопоставление «мы / они» — неважно, религиозное, этническое или экономическое — становится очагом антагонизма. Важно понять, что необходимое условие формирования политической идентич‑ ности само по себе не допускает возможности существования общества, где антагонизм будет устранен. Поэтому антагонизм возможен всегда и везде. Агонистическ а я модель Важной частью моих рассуждений была разработка того, что я называю «агонистической моделью демократии». Моя цель — сделать то, что Ричард Рорти назвал бы «метафорическим переописанием» либерально демократи‑ ческих институтов, которое, как я утверждаю, лучше способно ухватить суть плюралистической демократической политики, чем две основных модели демократии, которые предлагаются сейчас — агрегативная и совещательная. Вкратце моя аргументация такова. Как только мы признаем измерение «политического», мы начинаем понимать, что одна из основных проблем плю‑ ралистической либеральной демократической политики состоит в попытке разрядить потенциальный антагонизм в человеческих отношениях. Дей‑ ствительно, основной вопрос не в том, как прийти ко всеобщему согласию, потому что это потребует создания таких «нас», которым бы не противопо‑ ставлялись никакие «они», что, как я уже доказала, невозможно, поскольку непременным условием объединения «нас» является разграничение с «ними». В таком случае важнейшей проблемой становится установить это неотъем‑ лемое от политики различие нас / и х таким образом, чтобы оно совмещалось с признанием плюрализма. Конфликт в либеральных демократических обще‑ ствах не может и не должен быть искоренен, так как спецификой «современ‑ ной демократии» является именно признание и легитимизация конфликта. Современная демократическая политика требует, чтобы «другие» восприни‑ мались не как враги, которые должны быть уничтожены, а как соперники, против идей которых можно бороться, даже отчаянно, но чье право защи‑ щать эти идеи никогда не будет поставлено под вопрос. Другими словами, важно чтобы данный конфликт принимал не форму антагонизма (схватки между врагами), а форму агонизма (борьбы соперников). Правильно функ‑ ционирующая демократия требует конфронтации демократических полити‑ ческих позиций. Если таковая исчезает, всегда существует опасность, что эта демократическая конфронтация перейдет в столкновение между не подле‑ жащими обсуждению ценностями или эссенциалистскими формами иденти‑ фикации. Слишком сильное подчеркивание согласия вместе с отвращением к конфронтации приводит к апатии и отвращению к политической деятель‑ ности. По этой причине либеральное демократическое общество требует дис‑ куссии о возможных альтернативах. Это должно обеспечить политические формы идентификации вокруг ясно дифференцированных демократических позиций, или, используя термин Никласа Лумана, должен быть ясный «рас‑ кол в верхах», реальный выбор между политикой, которую предлагают пра‑ вительство и оппозиция. Хотя согласие, вне всякого сомнения, необходимо, 2010-1_Prognosis.indb 61 11.04.10 3:04 62 Ш антал ь М уфф оно должно сопровождаться инакомыслием. Согласие необходимо в том, что касается институтов, которые являются основными для либеральной демо‑ кратии, или этико-политических ценностей, которые должны быть заявлены политическому сообществу, но всегда будет разногласие относительно значе‑ ния этих ценностей и способа, которым они должны быть проведены в жизнь. В плюралистической демократии подобные разногласия не только законны, но и необходимы. Они учитывают различные формы гражданской иденти‑ фикации и являются материалом для демократической политики. Когда аго‑ нистическому развитию плюрализма мешает недостаток демократических форм идентификации, человеческие страсти не могут найти демократическо‑ го выхода, и появляются основания для различных форм политики, основан‑ ных на эссенциалистских идентичностях националистского, религиозного или этнического типа, а также для учащения конфронтаций из‑за не подле‑ жащих обсуждению моральных ценностей, со всеми проявлениями насилия, которое влекут за собой такие конфронтации. К многополярному миру Цель моей агонистической модели — обеспечить надлежащее понимание природы определенного политического режима: либеральной плюрали‑ стической демократии. Однако я думаю, что некоторые ее представле‑ ния — например, непременная возможность законных, «агонистических» форм конфликта с целью избежать взрыва конфликтов антагонистиче‑ ских — могут быть использованы и в области международных отношений. В самом деле, ситуация на международной арене сегодня во многих отно‑ шениях подобна той, которую мы описали во внутренней политике, с недо‑ статком агонистических дискуссий о возможных альтернативах. С тех пор, как закончилась «холодная война», мы живем в однополярном мире, и отсут‑ ствие законных альтернатив основному господствующему порядку означает, что сопротивление этому господствующему порядку не может найти закон‑ ных форм выражения. А значит, это сопротивление становится причиной конфликтов, которые, когда они разражаются, принимают антагонисти‑ ческие формы, что ставит под вопрос всю основу существующего порядка. Как я предположила в своей работе «О политическом», именно нехватка политических каналов, позволяющих оспорить гегемонию неолиберальной модели глобализации, становится источником распространения дискурсов и практик радикального отрицания существующего порядка. Вопреки некоторым модным сейчас представлениям, я не верю, что выход из нашего текущего затруднительного положения состоит в учреждении кос‑ мополитической демократии. Космополитический подход, на мой взгляд, плох тем, что, как его ни формулируй, он постулирует возможность мира по ту сторону гегемонии и суверенитета, то есть отрицая аспект политического. Более того, он основан на унификации мира по западной модели и поэтому не оставляет места для множества законных альтернатив. Всякий, кто утвер‑ ждает, что целью политики — будь то на государственном или на международ‑ 2010-1_Prognosis.indb 62 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 63 ном уровне — должно быть установление консенсуса по одной-единственной модели, заканчивает тем, что исключает возможность законного инакомыс‑ лия и создает почву для появления сильных форм антагонизма. Как мне кажется, проблема, перед которой мы оказываемся, заключает‑ ся в следующем: если, с одной стороны, мы признаем, что любой порядок является гегемоническим и что политический строй «по ту сторону гегемо‑ нии» невозможен, а с другой стороны, нам также известны негативные сто‑ роны однополярного мира, организованного вокруг господства гипервла‑ сти, то какова может быть альтернатива? На мой взгляд, единственное решение — плюрализация гегемоний. Оставив иллюзорную надежду на политическое объединение мира, мы должны высту‑ пать за учреждение многополярного агонистического мира, организованного вокруг нескольких больших территориальных единиц с различными культу‑ рами и ценностями. Я не считаю, разумеется, что это прекратило бы конфлик‑ ты, но я убеждена, что эти конфликты с меньшей вероятностью примут анта‑ гонистическую форму, чем в мире, где только одна экономическая и политиче‑ ская модель считается единственно законной и навязывается всем сторонам во имя ее якобы большей рациональности и этичности. Здесь нужно разъяснить важную вещь. Говоря об агонистическом мировом порядке, я не пытаюсь применить, строго говоря, свою внутреннюю агони‑ стическую модель к области международных отношений. Я лишь вывожу на первый план некоторые общие черты между этими двумя совершенно разны‑ ми областями. Я стремлюсь подчеркнуть, что в обоих случаях нужно признать важность измерения «политического». Мы должны понять, что надо не пытать‑ ся добиться такого согласия, которое устранило бы саму возможность антаго‑ низма, а искать такие способы обращения с конфликтами, чтобы до минимума сократить риск, что эти конфликты примут антагонистическую форму. Но, конечно, условия во внутриполитической и международной областях сильно разнятся. То «конфликтное согласие», основанное на расходящихся интерпретациях общих этико-политических принципов, которое необходимо для существования агонистической модели либеральной демократии, нельзя распространить на мировой уровень: такое согласие предполагает существо‑ вание политической общности, а на международном уровне ее нет. Действи‑ тельно, рассмотрение устройства мира на основе множества блоков гегемо‑ нии требует отказа от идеи, что они должны представлять собой части все‑ охватывающего морального и политического единства. Иллюзии всеобщей этики, всеобщего гражданского общества и другие космополитические мечты мешают нам признать, что в области международных отношений можно достичь только благоразумных соглашений и что все попытки окончательно преодолеть межгосударственное «естественное состояние»3 путем учрежде‑ ния всемирного соглашения сталкиваются с непреодолимыми трудностями. 3. В оригинале — «State of nature» — термин Томаса Гоббса, означающий догосудар‑ ственное состояние общества, характеризующееся «войной всех против всех». — Прим. перев. 2010-1_Prognosis.indb 63 11.04.10 3:04 64 Ш антал ь М уфф Чтобы пояснить мою точку зрения, обращусь к модели «институцио‑ нального пацифизма» Норберто Боббио, так как она дает хороший пример подобных трудностей. Космополитический подход Боббио4 состоит в при‑ менении теории общественного договора Гоббса к отношениям между госу‑ дарствами. Используя гоббсовское различение pactum societatis и pactum subjectionis5, он утверждает, что для создания мирного международного порядка прежде всего необходимо, чтобы государства устанавливали между собой постоянную ассоциацию через соглашение о ненападении, а также свод правил для разрешения споров. Стадия pactum societatis должна сопровождаться подчинением общей вла‑ сти, которая гарантировала бы действительное соблюдение согласованных решений, применяя силу в случае необходимости (pactum subjectionis). Боб‑ био выделяет три стадии: первую, полемическую (воинственную) стадию, ситуацию в «естественном состоянии», когда конфликты решаются толь‑ ко силой; вторую, агонистическую стадию, которая соответствует pactum societatis, исключающему использование силы для решения двусторонних конфликтов и улаживающему их путем переговоров; и наконец, пацифист‑ скую стадию, когда pactum subjectionis установлен при помощи «третьей силы», способной провести в жизнь соглашения, установленные на агони‑ стической стадии. Пацифистская стадия стала бы преодолением «естест‑ венного состояния» в международных отношениях, и Боббио полагает, что, хотя мы еще не достигли стадии pactum subjectionis, создание Организации Объединенных Наций было огромным шагом вперед в этом направлении. Он предлагает различать два вида субъектов судебной власти: «те, у кого, несмотря на высокое влияние, нет принудительной власти для проведе‑ ния в жизнь своего решения (что в сегодняшнем международном праве все еще случается), и те, высокое влияние которых предоставляет им подобную власть, поскольку договор о повиновении поручил использовать силу в рам‑ ках закона им и только им. Только когда у судьи есть принудительная власть, стадия пацифизма достигнута полностью»6. При нынешнем порядке вещей Организация Объединенных Наций оказывается в положении бессильно‑ го независимого судьи. Это следствие того, что государства сохраняют свой суверенитет и еще не отдали монополию силы общей власти, которая обес‑ печивалась бы исключительными правами на принуждение. Для Боббио мирная международная система требует окончательного перехода от аго‑ нистической к пацифистской стадии при помощи концентрации вооружен‑ ных сил в руках высшего международного органа. Проект Боббио, хотя и вдохновляется Гоббсом, отступает от него в двух существенных аспектах. Гоббс действительно утверждал, что переход от «естественного состояния» к гражданскому союзу в области междуна‑ 4. Bobbio N. Democracy and the International System // Cosmopolitan Democra‑ cy / D. Archibugi, D. Held (Eds.). Cambridge, MA: Polity Press, 1995. 5. Буквально «договор об общности» и «договор о подчинении» (лат.). — Прим. перев. 6. Bobbio // Democracy. Р. 25. 2010-1_Prognosis.indb 64 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 65 родных отношений невозможен, и он неоднократно отрицал возможность и pactum societatis, и pactum subjectionis для государств. Договор подчине‑ ния, модель которого предлагает его «Левиафан», мог существовать толь‑ ко в пределах государства. Кроме того, он имел деспотическую природу. Боббио намеревается пойти дальше. Мало того что он хочет применить эту модель к отношениям между государствами, он также хочет, чтобы «третья сила» приобрела демократическую форму. Поэтому он настаивает, чтобы это вручение принудительной власти высшему юридическому лицу стало результатом всемирного соглашения, основанного на демократических про‑ цедурах. Он утверждает, что мир и демократия неразрывно связаны и что государства — инициаторы договора, устанавливающего «сверхгосударствен‑ ного» обладателя легитимной монополии на применение силы в междуна‑ родных отношениях, должны быть демократическими, конституционно обеспечивающими защиту фундаментальных прав их граждан, чтобы власть международного «Левиафана» не стала репрессивной. То, что не все нынешние государства демократичны, создает для проекта Боббио трудности, которые он сам открыто признает: «Моя аргументация, как мне самому хорошо известно, целиком основана на предположении, вдохновленном идеей Канта, что вечный мир осущест‑ вим только среди государств с одинаковой формой республиканского прав‑ ления (форма, при которой коллективные решения принимаются народом), дополненном идеей, что союз государств должен также быть по форме рес‑ публиканским… Как любая догадка, мой тезис может быть выражен только как гипотетическое суждение типа „если… — то…“: «Если бы все государства были республиканскими, если бы сообщество всех государств было бы рес‑ публиканским, то…»7 Камень преткновения — в этом «если». Боббио очевид‑ ным образом попал в порочный круг, который он формулирует следующим образом: «Государства могут стать демократическими только в полностью демократизированном международном обществе, но полностью демокра‑ тизированное международное общество предполагает, что все государства, составляющие его, демократичны. Завершению одного процесса препят‑ ствует незавершенность другого»8. Боббио, однако, надеется на будущее, поскольку, как ему кажется, число демократических государств увеличива‑ ется, и поэтому он полагает, что процесс демократизации международного общества действительно идет полным ходом. Разумеется, многие не согласятся с таким оптимизмом, в частности Роберт Каган, который в своей последней книге «Возвращение истории и конец мечтаний» утверждает, что мировое соперничество между либе‑ ральными и деспотическими правительствами в ближайшие годы, вероят‑ но, усилится. Каган, конечно, неоконсерватор, озабоченный поддержанием американской гегемонии, но и многие «левые» также скептически воспри‑ нимают оптимистический, «гладкий» взгляд на глобализацию. 7. Ibid. P. 38. 8. Ibid. P. 39. 2010-1_Prognosis.indb 65 11.04.10 3:04 66 Ш антал ь М уфф Дело, однако, не в спорах пессимистов и оптимистов, и дискуссию следует направить в другое русло. Если, как я пыталась доказать, любой строй осно‑ ван на гегемонии, ясно, что политическое объединение мира, защищаемое Боббио, если и случится когда‑нибудь, то только под гегемонией централь‑ ной власти. Описанный Боббио образ демократического международного Левиафана, созданного через договор подчинения, когда все государства через демократические процедуры соглашаются, что у третейского судьи будет власть решать их конфликты в принудительном порядке, может быть только мировым гегемоном. Демократическое мироустройство, на которое он надеется, фактически стало бы однополярным миром, где от имени уни‑ версализма западная модель демократии будет навязана всему миру. Послед‑ ствия были бы ужасны, и, как я уже говорила, мы сейчас воочию видим, как попытки гомогенизировать мир заставляют общества, специфические цен‑ ности и культуры которых оказываются незаконными с точки зрения навя‑ зываемой повсеместно западной модели, отчаянно сопротивляться силой. Я утверждаю, что пришло время оставить саму идею о pactum subjectionis среди государств и признать, что спокойствие в плюралистическом мире может быть достигнуто только через учреждение различных pactum socie‑ tatis, то есть разнообразия прагматических многосторонних соглашений, которые будут всегда оставаться хрупкими и условными. Вопреки иллюзиям Боббио, что международные отношения смогут когда‑нибудь достичь паци‑ фистской стадии, необходимо признать, что агонистическая стадия — един‑ ственная альтернатива «естественному состоянию». Рассмотреть, каковы при текущем состоянии глобализации самые адекватные формы строитель‑ ства подобного агонистического порядка, — вот стоящая перед нами задача. К ак а я демократия подходит многополярному агонистическому миру? Каково же место демократии при подобном многополярном устройстве мира? Это вопрос, к которому я хочу обратиться в последней части моей статьи. Оче‑ видно, что многополярный мир не обязательно будет демократическим и что его полюса могут быть организованы по разным политическим моделям. Так как мы отказались от идеи присутствия беспристрастного третейского судьи, способного обеспечить то, что считалось бы единственным законным поряд‑ ком, сосуществование политических режимов неизбежно. Такая ситуация и возникает сейчас на наших глазах с первыми признаками появления много‑ полярного мира, в котором Китай, демократией никак не являющийся, будет играть, несомненно, важную роль. Моя позиция в данном вопросе состоит в том, что многополюсный мир, составленный из множества режимов, был бы лучше сегодняшнего однополярного, так как он с меньшей вероятностью будет способствовать появлению крайних форм антагонизма. Я не думаю, что мы должны отрицать самое возможность установления демократии во всем мире. Но и в этом случае должны быть предусмотре‑ ны различные способы реализации демократической идеи. Нужно отказать‑ 2010-1_Prognosis.indb 66 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 67 ся от требования, чтобы процесс демократизации состоял в повсеместном копировании западной либерально-демократической модели. Демократия в многополярном мире может принять множество форм, исходящих из раз‑ личных формулировок демократического идеала в разных контекстах. Как я утверждала в «Демократическом парадоксе»9, либеральная демокра‑ тия — соединение двух различных традиций: либерализма с его акцентом на свободе личности и всеобщих правах человека и демократии, которая подчеркивает идею равенства и «народного правления», то есть народного суверенитета. Это соединение — не необходимое, а случайное, его породили специфиче‑ ские исторические условия. Либеральная демократическая модель с ее кон‑ цепцией прав человека является выражением специфического культурного и исторического контекста, в котором, как часто отмечалось, центральную роль играла иудеохристианская традиция. Такая модель демократии — осно‑ ва нашего образа жизни, что, конечно, заслуживает преданности, но нет никакой причины считать это единственным законным способом органи‑ зации человеческого сообщества и пытаться навязать ее остальному миру. Индивидуализм, доминирующий в западных обществах, чужд многим дру‑ гим культурам, традиции которых предлагают другие ценности, а потому и демократия, понимаемая как «народоправство», может принимать иные формы, в которых, например, польза для общества может оказаться важнее свободы личности. Во многих течениях политологии доминирует представление, что нрав‑ ственный прогресс требует принятия западной модели либеральной демо‑ кратии, так как только ее рамки обеспечивают соблюдение прав челове‑ ка. Этот тезис должен быть отклонен, что не обязательно означает отказ от самой идеи прав человека. Эту идею можно сохранить, но только если ее формулировка позволит толковать ее по‑разному. Чтобы пояснить эту мысль, мы приведем важные выводы из работы Раймундо Паниккара «Права человека — только ли западная концепция?»10, где он настаивает, что осознать смысл выражения «права человека» можно, только тщатель‑ но исследовав функцию этого понятия в нашей культуре. Это позволит нам, говорит он, позже посмотреть, нет ли соответствий этой функции в других культурах. Паниккар предлагает поинтересоваться, не может ли существо‑ вать того, что он называет «гомеоморфными», то есть функциональными, эквивалентами понятия прав человека. Смотря на западную культуру, мы видим, что права человека в ней, во‑первых, формулируют основные кри‑ терии человеческого достоинства, а во‑вторых, выступают как необходи‑ мое условие справедливого социального и политического строя. Поэтому вопрос, который мы должны задать, — не решают ли другие культуры те же проблемы как‑нибудь иначе. 9. Mouffe Ch. The Democratic Paradox. London: Verso, 2000. 1 0. Panikkar R. Is the Notion of Human Rights a Western Concept? // Diogenes. 1982. Vol. 120. Р. 81 – 82. 2010-1_Prognosis.indb 67 11.04.10 3:04 68 Ш антал ь М уфф Как только мы признаем, что права человека — это то, что защищает чело‑ веческое достоинство, становится очевидным, что к этой проблеме можно подойти по‑разному, и искать ее решение можно на разных путях. То, что западная культура называет правами человека, есть в сущности специфиче‑ ская для нашей культуры форма утверждения человеческого достоинства, и было бы очень самонадеянно считать ее единственно законной. Мно‑ гие теоретики указывали, что сама формулировка термина «права» зави‑ сит от моральной теории, которая, подходя для современного либераль‑ ного индивидуализма, может не годиться для ответа на вопрос о достоин‑ стве человека в других культурах. Согласно Франсуа Жульену, например, идея «прав» позволяет субъекту освободиться от жизненного контекста и обесценивает его интеграцию в разнообразные сферы, к которым он при‑ надлежит. Это соответствует оборонительному подходу, отказывающему‑ ся от религиозного измерения и представляющему человека как абсолют. Жульен отмечает, что понятие «прав человека» не находит отклика в мысли классической Индии, которая не представляет человека в отрыве от при‑ роды. В то время как ключевое слово в европейской культуре «свобода», для Дальнего Востока, от Индии до Китая, ключевое слово — «гармония»11. Развивая ту же мысль, Паниккар показывает, что понятие прав человека основывается на хорошо известном наборе предположений, каждое из кото‑ рых является отчетливо западным, а именно — существует универсальная человеческая природа, которая может быть изучена рациональными сред‑ ствами; человеческая природа принципиально отличается от всей осталь‑ ной действительности и стоит выше нее, индивид обладает абсолютным и самостоятельным достоинством, которое должно быть защищено от обще‑ ства и государства; автономия индивида требует, чтобы общество было орга‑ низовано не иерархическим способом, а как сумма свободных индивидуумов. Все эти предположения, настаивает Паниккар, являются целиком и полно‑ стью западными и либеральными, и они отличны от других концепций чело‑ веческого достоинства в других культурах. В частности, понятие «личность» вовсе не обязательно должно совпадать с понятием «индивид». «Индивид» — определенный способ, которым западный либеральный дискурс формули‑ рует понятие «самости». Другие культуры определяют самость по‑другому. Следствия этого многочисленны и многообразны. Одно из самых важ‑ ных таково: мы должны признать, что идея автономии, одна из централь‑ ных в западном либеральном дискурсе и центральная для нашего понимания прав человека, не столь важна в других культурах, где решения в меньшей степени принимаются индивидуально и в большей — сообща, чем в западных обществах. Это никоим образом не значит, что в этих культурах нет пред‑ ставления о достоинстве человека и условий для справедливого обществен‑ ного строя. Это означает лишь, что они решают эти вопросы иначе. Поэто‑ му поиск гомеоморфных эквивалентов абсолютно необходим. У обществ, чье видение человеческого достоинства отлично от западного понимания прав 1 1. Jullien F. // Le Monde Diplomatique. February 2008. 24. 2010-1_Prognosis.indb 68 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 69 человека, будет и другое представление о природе и роли демократических институтов. Для создания настоящего «плюрализма ценностей» во всем раз‑ нообразии его аспектов нужно оставить место плюрализму культур, форм жизни и политических режимов. Это означает, что, признав множество опре‑ делений прав человека, мы должны признать и множество форм демократии. Рядом с правами человека другая важнейшая проблема демократии — вопрос о секуляризации. На деле даже на Западе давно спорят об отноше‑ ниях между демократией и способом существования светского общества. Как убедительно показал Хосе Казанова12, споры между европейскими и аме‑ риканскими подходами и различными представлениями о природе светско‑ го общества и связи между секуляризацией и современностью зашли в тупик. С одной стороны, европейские социологи полагают, что снижение соци‑ альной власти религиозных учреждений и упадок религиозных верований и практик среди людей — необходимые компоненты процесса модернизации; с другой стороны, американские социологи религии отклоняют теорию секу‑ ляризации, так как не видят упадка религиозных верований и практик у аме‑ риканцев. Спор, в сущности, вот о чем: нужно ли рассматривать секуляриза‑ цию как необходимую черту современности и следует ли ее считать предпо‑ сылкой современной либеральной демократической политики? Я оставлю в стороне этот вопрос и вместо него хочу предложить другой: даже если в кон‑ тексте западной демократии ответ утвердительный, означает ли это, что секуляризация — необходимое условие для всех форм демократии? Не следу‑ ет ли предположить, что возможны такие демократические общества, где бы ее не было? Казанова спрашивает: «Можно ли теорию секуляризации как специфическую теорию исторического развития отделить от общих теорий глобальной модернизации? Может ли быть незападная, несветская совре‑ менность?»13 Я хотела бы еще уточнить этот вопрос и спросить: может ли существовать незападная, несветская современность с несветской формой демократии? Если, как многие утверждают, европейское понятие секуляри‑ зации не слишком приложимо к Соединенным Штатам, ясно, что оно еще менее приложимо к другим цивилизациям с совсем другими видами социаль‑ ной структуры. Как его отнести, например, к «мирским религиям» вроде кон‑ фуцианства или даосизма? Как отмечает Казанова, их модель трансцендент‑ ного едва ли можно назвать религиозной, и у них нет церковной организации. В некотором смысле они всегда были «мирскими» и не нуждаются в секуляри‑ зации. Можно сказать, например, что Китай и конфуцианская цивилизаци‑ онная область были светскими «avant la lettre»14. Лучший способ избежать этих ловушек — признать возможность множест‑ венных вариантов современности и согласиться, что путь, по которому идет 1 2. Casanova J. Rethinking Secularization: A Global Comparative Perspective // Hedgehog Review. Spring / Summer 2006. 1 3. Ibid. P. 10. 1 4. Ibid. P. 13. 2010-1_Prognosis.indb 69 11.04.10 3:04 70 Ш антал ь М уфф Запад, — не единственно возможный и законный, что незападные общества могут следовать различными маршрутами согласно специфике их культур‑ ных традиций и религий. Как только мы признаем, что набор учреждений, основных для либеральной демократии — с характерными для них определе‑ нием прав человека и формой секуляризации, — есть результат их случайно‑ го исторического соединения в определенном культурном контексте, у нас не будет причины считать их принятие во всем мире критерием полити‑ ческой современности и необходимым компонентом демократии. Поэтому плюралистический подход должен предусмотреть возможность других спо‑ собов формирования демократического идеала народовластия, где религия по‑разному соотносится с политикой и где права человека (если мы хотим продолжать использовать этот термин) могли бы определяться иначе, чем в индивидуалистической либеральной культуре. Конечно, во многих частях мира мы находим интеллектуалов и активи‑ стов, которые работают именно над такими определениями, разрабаты‑ вая национальную концепцию демократии, основанной на соответствую‑ щих культурных и религиозных традициях. В случае ислама, например, Ноа Фельдман показал, что задача состоит в том, чтобы описать конституцион‑ ный порядок, который основывался бы на шариате и принципе верховен‑ ства закона. Он исследует различные попытки наглядно показать, как демо‑ кратическое исламское государство, государство, которым управляют через мусульманское право и исламские ценности, могло примирить божествен‑ ный суверенитет с демократическим принципом народовластия. Основ‑ ные течения мусульманской мысли, отмечает он, признали совместимость шариата и демократии, но существуют разногласия по поводу того, как согласовать эти принципы между собой. Наиболее известное решение тако‑ во: «В конституции исламского государства признать носителем верховной власти Бога, а не установить суверенитет народа, а уже затем его именем ввести мусульманское право. В этой теоретической модели народ исполня‑ ет функцию, которая в обычном конституционном устройстве принадлежит правителю: он берет на себя ответственность за исполнение Божьих веле‑ ний»15. Согласно некоторым интерпретациям, этот демократически избран‑ ный законодательный орган, ответственный за исполнение предписаний шариата, должен контролироваться закрепленным в конституции ислам‑ ским судебным надзором. Фельдман знает о трудностях, с которыми столк‑ нется учреждение такого демократического исламского государства, но он настаивает, что для Запада было бы ошибкой видеть в этой системе угрозу демократии и пытаться уничтожить тех, кто ее защищает. Без сомнения, в других частях мира ситуация другая, и в каждом случае решение должно будет исходить из определенных обстоятельств и культур‑ ной традиции. Но всякий, кто хочет развить народные модели демократии, оказывается перед той же самой проблемой: Запад отказывается признавать 1 5. Feldman N. The Fall and Rise of the Islamic State. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2008. Р. 119. 2010-1_Prognosis.indb 70 11.04.10 3:04 Д ем о крати я в мн о го п ол я рн о м мир е 71 формы демократии, отличные от либеральной. Западные державы твердо убеждены, что единственная законная демократия — их сегодняшний вари‑ ант: многопартийные демократические выборы в наборе с индивидуалисти‑ ческой концепцией прав человека и, конечно, политикой свободного рынка. Это модель, которую они считают своей моральной обязанностью продви‑ гать или в случае необходимости навязывать. Пагубные последствия навя‑ зывания такой модели можно наблюдать во всем мире. Если взять, например, Африку, некоторые авторы указывают, что раз‑ руха, царящая во многих африканских странах, есть следствие неадекват‑ ной политической системы, унаследованной от колонизаторов. Независи‑ мость зачастую превращает их не в устойчивые национальные государства, а в мешанину этнических феодальных владений, обремененных парламен‑ тами, устроенных по образцу бывших властителей. В странах с большим количеством этносов с собственным языком, обычаями и культурой много‑ партийная демократия привела к политической раздробленности и мучи‑ тельным раздорам в политике. Многие специалисты признают, что нужны формы демократии, более приспособленные к африканским обычаям, и что правительства национального единства могли бы лучше удерживать эти страны вместе и способствовать их развитию. Что касается Азии, мы снова видим другую ситуацию. Там одна из проблем состоит в том, чтобы примирить демократический принцип народного суве‑ ренитета с конфуцианством и даосизмом. Идея «азиатских ценностей» часто отвергается на том основании, что она используется авторитарными прави‑ телями для оправдания собственной власти. В некоторых случаях в этом есть доля истины, но это не должно дискредитировать само это понятие. В конце концов, эти проблемы должны решать те, кого они касаются, и не нам, жите‑ лям Запада, указывать им, как обустраивать их собственные общества. И вот мысль, которой я хотела бы поделиться с вами в заключение: мы должны признать, что мир плюралистичен, и понять, что ради мира на земле нам лучше принять разнообразие политических форм организа‑ ции, чем навязывать всем единую модель. 2010-1_Prognosis.indb 71 11.04.10 3:04 Майкл Манн, Дилан Райли Макрорегиональные тенденции неравенства глобального распределения дохода (1950–2000) 1. Введение Е два ли не во всех исследованиях по неравенству дохода основной еди‑ ницей рассмотрения становится нация-государство или мир как целое. При изучении распределения доходов внутри страны каждое государ‑ ство рассматривается отдельно (Tsai, 1995; Alderson, Nielsen, 1999, 2002). А когда нужно сравнить неравенство доходов в разных странах (Firebaugh, 1999, 2000) или изучить обе названные проблемы в единой перспекти‑ ве (Goesling, 2001), применяется понятие «мирового неравенства дохо‑ да» и чаще всего противопоставляются развитый «север» слаборазвитому «югу». В этой статье представлен другой подход: мы вводим понятие «мак‑ рорегиона», считая, что в рамках этого концепта обсуждать вопрос о нера‑ венстве доходов более чем уместно. «Макрорегион» мы определяем как кла‑ стер стран, занимающих специфическую геополитическую нишу и распола‑ гающих сходными политическими институтами, а также обнаруживающих немало совпадений в культуре и устройстве экономики. В статье доказыва‑ ется, что уровни неравенства доходов внутри страны схожи во всех странах такого макрорегиона и при этом значительно различаются между макро‑ регионами. Мы попытались изобразить широкую перспективу межнацио‑ нального неравенства доходов, в которой важность учета региональной составляющей выступит особенно рельефно. При этом нам пришлось сфо‑ кусироваться на некоторых исторических процессах, таких как поражение или победа в войне, вторжение колониалистов и распространение специ‑ фических элементов культуры — все это необходимо для понимания причин возникновения паттернов распределения дохода. В конце статьи делается вывод, что при исследовании неравенства доходов нужно уделять макроре‑ гионам не менее пристальное внимание, чем нациям-государствам. 2010-1_Prognosis.indb 72 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 73 2. Международное неравенство доходов к ак предмет обсуждения Проанализировать неравенство дохода можно только в два этапа. На пер‑ вом этапе необходимо рассмотреть общепринятую трактовку динамики неравенства доходов в последние два десятилетия. На втором этапе требу‑ ется критически исследовать два способа объяснения этой динамики: ссыл‑ ка на обстоятельства внутри каждой страны и противопоставление «севе‑ ра» и «юга». Мы увидим, что ни одно из этих объяснений недостаточно для понимания того, почему страны легко объединяются в группы на основа‑ нии уровней неравенства доходов внутри страны. При том что различия в этом отношении между макрорегионами хорошо известны и на практике учитываются, теоретическая дискуссия по вопросу была скудной, поэтому в конце концов мы пытаемся наметить концептуальный подход к проблеме, показав, почему следует сосредоточиться на макрорегионах, не сводя все к проблемам отдельных наций-государств или противопоставлению цент‑ ра и периферии. 2.1. Уровень изученности проблемы В научной литературе по сравнению неравенства доходов к настоящему времени выдвинуто три хорошо обоснованных тезиса. Первый: неравен‑ ство доходов внутри отдельной страны в большинстве стран усилилось в 1980 – 1990‑х гг. после долгого постепенного его ослабления в послевоен‑ ный период. Второй: неравенство доходов между странами, особенно между странами развитого «севера» и слаборазвитого «юга», остается весьма зна‑ чительным и показывает тенденции к усилению, особенно в 1980‑е гг. Тре‑ тий: несмотря на повсеместную тенденцию усиления неравенства, сред‑ ний (overall) уровень неравенства между странами продолжает сильно раз‑ личаться. Далее мы даем краткий обзор литературы, в которой эти тезисы обосновываются. В 1978 г. известный экономист Генри Аарон в аналитической записке, изданной институтом Брукинга, доказывал, что «прослеживание измене‑ ний в распределении дохода в США подобно наблюдению за ростом травы» (цит. по: Gottschalk, Smeeding, 1997, p. 633). В наши дни так никто бы не ска‑ зал. В большинстве стран мира и неравенство рынка труда, и неравенство домохозяйств в этом отношении за последние два десятилетия ХХ в. значи‑ тельно усилилось (Gottschalk, Smeeding, 1997, p. 636). Подтверждения этому можно найти в последнем исследовании неравенства по 73 странам (Cornia, Addison, 2003): оказалось, что в 48 из этих стран неравенство в 1980‑х — нача‑ ле 1990‑х гг. усилилось, в 16 — осталось на том же уровне и только в 9 — ослаб‑ ло. Таким образом, последние двадцать лет ХХ в. стали временем усиления неравенства в большинстве стран, данные по которым изучены. Чем объясняют тенденцию к усилению неравенства доходов в 1980 – 1990‑е гг.? Дискуссия уже не сводится к определению двух основных 2010-1_Prognosis.indb 73 11.04.10 3:04 74 М айкл М анн , Д илан Райли позиций на этом поле: ситуации на рынке и классово-институциональной структуре. Экономисты неоклассической школы доказывают, что неравен‑ ство в первую очередь создается спросом и предложением на землю, капи‑ тал и труд различного типа. Такая модель предсказывает, что уровень нера‑ венства с либерализацией рынка будет изменяться по кривой, напоминаю‑ щей перевернутую букву U. Классическая кривая Смита показывает, что неравенство сначала усиливается, как только расширяется рынок в резуль‑ тате индустриализации, а потом начинает ослабевать (Higgins, Williamson, 1999; Dollar, Kraay, 2004). В наши дни давление рынка, как считается, слиш‑ ком различно в северных и южных регионах. На севере всегда больше ква‑ лифицированной рабочей силы, тогда как на юге уровень квалификации низок. Согласно теореме Столпера — Сэмюэльсона об интенсивности упо‑ требления ресурсов, по мере развития торговли ресурсы смещаются в сто‑ рону ориентирующихся на экспорт рынков, поэтому как только барьеры глобальной торговли становятся не такими непреодолимыми, как рань‑ ше, север начинает экспортировать блага, созданные интенсивным ква‑ лифицированным трудом, и ввозить блага, созданные столь же интенсив‑ ным неквалифицированным трудом. Юг делает то же самое: он вывозит блага, созданные интенсивным неквалифицированным трудом, а импорти‑ рует блага, созданные интенсивным квалифицированным трудом. Таким образом, на севере спрос возрастает на квалифицированный труд и снижа‑ ется на неквалифицированный, тогда как на юге происходит прямо про‑ тивоположное. Получается, что при открытости торговли между севером и югом на севере неравенство усиливается (обеспечивая вложения в обра‑ зование), тогда как на юге оно ослабевает (Wood, 1994, pp. 28 – 30; Gottschalk, Smeeding, 1997, p. 647). Именно так можно предварительно объяснить уси‑ ление неравенства доходов в странах севера: здесь действуют силы рынка, создающие непреодолимое различие между высоко- и неквалифицирован‑ ными работниками. Есть и другое объяснение, не слишком далекое от первого и в некото‑ рых случаях даже с ним совпадающее: в нем рассматривается не торговля, а институты. Специфика институтов бывает различной: она может быть связана с отношениями собственности, классовой организацией или кол‑ лективным соглашением (collective bargaining). Классики политической экономики, равно как и Маркс и его последователи, доказывали, что рас‑ пределение собственности вызывает классовую борьбу вокруг распределе‑ ния дохода (Dobb, 1963, p. 14; Marx, 1984, pp. 877 – 884; Smith, 1976, pp. 53 – 61). Это подтвердилось и тем, что деятельность профсоюзов и полевение пра‑ вительств привели к большему равенству доходов (Garrett, 1998; Hicks, 1999, pp. 145 – 1 47; Korpi, 2000; Rueda, Pontusson, 2000). Ученые, работающие сей‑ час в этой традиции, полагают, что глобализация способствует неравенству доходов, потому что меняет баланс отношений между классами. Националь‑ ные рабочие организации ослабевают в связи с упадком производственных объединений (unionized manufacturing) и увеличением разрыва между высо‑ кой и низкой квалификацией при усилении уже глобально организованного 2010-1_Prognosis.indb 74 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 75 капитала. Профсоюзы и отдельные государства теряют прежнюю энергию протеста и уже не могут сопротивляться стремлению капитала присвоить себе большую прибавочную стоимость. В некоторых работах последних лет неравенство доходов также связыва‑ ется с динамикой формирования классов на международном уровне. Эти исследователи предполагают, что финансовый капитал представляет собой наиболее пронизанную глобализацией часть современного капитализма: он способен обойти с фланга целое государство и ослабить труд. Это и приво‑ дит к фискальной «гонке на дно» (race to the bottom), поскольку государства вынуждены снижать налоги и свертывать социальные программы для того, чтобы привлечь мобильный капитал — а это, разумеется, усиливает неравен‑ ство. Все это рассматривается как фактор дальнейшего давления со сторо‑ ны США как крупнейшей геополитической и экономической силы. США — не просто самый сильный экономический игрок: нужно учитывать, что эко‑ номика США во многом из производственной стала финансовой (Arrighi, 1994, pp. 214 – 2 38; Brenner, 1998, p. 20; Brenner, 2002; Arrighi, Silver, 2003). В 1970‑е гг. глобальное экономическое могущество США сместилось от Брет‑ тон-Вудской системы глобального валютного и кредитного менеджмен‑ та, дипломатически обеспечиваемого и поддерживаемого правительством, к много более подвижной рыночной системе, основанной на значении дол‑ лара как резервной валюты (Gowan, 1999). США в первую очередь поддержи‑ вают открытые рынки, особенно в финансовом секторе. В конце 1970‑х гг. неолиберальная Чикагская школа распространила свое влияние в среде аме‑ риканских экономистов и в бизнес-школах, и через них это влияние стало ощущаться во многих южных странах. Американский контроль над развити‑ ем международной банковской системы также способствовал навязыванию неолиберальных реформ по всему миру. Ясно, что это тоже должно было привести к усилению неравенства, тем более что некоторые неолибераль‑ ные экономисты сами признают, что в краткосрочной перспективе усилив‑ шееся стремление «соответствовать рынку» усиливает неравенство. Многократно обсуждалась связь между ориентацией на свободный рынок (market-conformity) и экономическим ростом. Часто встречается утвер‑ ждение, что статические режимы производства порождают собственную эффективность, альтернативную эффективности, проистекающей от раз‑ вития рынков. Так, активная политика на рынке труда, стратегии инве‑ стиций в человеческий и физический капитал и «социальные соглашения» между работодателями и работниками, заключенные под началом государ‑ ства, могут много больше сделать для преуспевания экономики, чем режи‑ мы с большим соответствием свободному рынку. Такие стратегии обеспе‑ чивают и равенство, и рост; и рост тогда уменьшает фискальное давление на государство, потому что позволяет государству вырваться из круга долгов и еще в большей степени смягчить неравенство. Некоторые авторы отме‑ чают, что самые активные режимы производства в прошлом создавались в небольших государствах, в значительной степени зависимых от экспор‑ та и импорта. Иначе говоря, в прошлом давление глобализации приводи‑ 2010-1_Prognosis.indb 75 11.04.10 3:04 76 М айкл М анн , Д илан Райли ло к большей, а не к меньшей интервенции на рынках. А в настоящее время по большей части не наблюдается никакой корреляции между интернацио‑ нализацией экономики и неравенством. Иностранный капитал в настоящее время в страну может привлечь только общий экономический рост, а вовсе не какой‑то отдельный режим производства и тем более — уровень неравен‑ ства (Boix, 1998; Garrett, 1998; Goodin et al., 1999; Weiss, 1999; Hall, Soskice, 2001; Rhodes, 2001; Swank, 2002). Так, в странах юга высокая степень неравенства приводит явно не к увеличению, а к снижению экономического роста. Даже в одной из «публикаций точек зрения» (viewpoint publication) Всемирного банка (De Ferranti et al., 2004, pp. 11 – 1 4) защищается необходимость выделе‑ ния большего количества средств Латинской Америке, что будет финанси‑ роваться за счет поднятия налогов. И в самых развитых странах (где степень неравенства обычно ниже) не проглядывается никакой четкой взаимосвя‑ зи между неравенством и ростом (Kenworthy, 2004, ch. 4). Итак, существует несколько способов добиться экономического роста. Страны могут достичь низкого или относительно умеренного уровня неравенства (во всяком слу‑ чае, не допустить слишком большого усиления неравенства), не жертвуя при этом экономическим ростом. Сила рынка и эффективность рынка — разные вещи. Так, рынки могут поставить в привилегированное положение отдель‑ ных сильных акторов, которые в свою очередь создадут более высокий уро‑ вень неравенства, но это может никак не быть связано с динамикой эконо‑ мического роста или даже подорвать в некоторых отношениях эту динами‑ ку. Вокруг различия между силой и эффективностью возникла обширная литература, в которой на конкретных фактических примерах изощренно разбирается воздействие иностранных инвестиций, институций, демогра‑ фической ситуации и рыночных сил на неравенство дохода внутри страны (Burtless, 1995; Tsai, 1995; Gottschalk, Joyce, 1998; Alderson, Nielsen, 1999, 2002; Gustafsson, Johansson, 1999; Kentor, 2001). К обсуждению вопроса о причинах неравенства доходов принадлежит и дискуссия о причинах различий в степени неравенства между странами независимо от мировых тенденций. Так, в США уровень неравенства чуть ли не вдвое превышает уровень неравенства в Швеции, в Бразилии неравен‑ ство в три раза сильнее, чем в Южной Корее, разрыв между доходом квали‑ фицированных и неквалифицированных работников в Мексике вырастает с каждым годом, тогда как в Канаде ничего такого нет и вообще не отмечает‑ ся никакой «гонки на дно» в налоговой политике внутри стран Организации экономического сотрудничества и развития. Как уже отмечалось (Gottschalk, Smeeding, 1997, p. 636), «есть существенное различие в неравенстве домохо‑ зяйств по находящемуся в их распоряжении доходу среди крупнейших стран ОЭСР: самый высокий уровень неравенства отмечается в США, а самый низ‑ кий — в Скандинавских странах и странах Северной Европы». Таким обра‑ зом, несмотря на общемировые тенденции, различия на национальном уровне остаются существенными. В трудах по сравнительному изучению государственных режимов все‑ общего благосостояния наиболее подробно исследуются различия на раз‑ 2010-1_Prognosis.indb 76 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 77 ных уровнях. Ученые, ведущие исследования в этой традиции, признают, что самые богатые страны смогли амортизировать экономическое давление последних лет. При этом широко используется трехчастная модель ЭспинАндерсен, трактующая режимы «государств всеобщего благосостояния», согласно которой «либеральный режим» наиболее приспособлен к измене‑ ниям рынка, хотя при этом всеобщее благосостояние может быть сильно поражено растущей бедностью. Ведь хотя права признаются универсаль‑ ными, они не могут в достаточной степени ограничить вызванное рынком неравенство, которое в данной модели считается необходимым для эконо‑ мического роста. «Социал-демократический режим» распространяет прин‑ цип благополучия на все население страны, что в очень большой мере сни‑ жает как рыночное, так и гендерное неравенство. Наконец, «консерватив‑ но-корпоративный» режим в своих благодеяниях опирается на принципы социального страхования, которое напрямую зависит от прежних вложе‑ ний (а значит и от доходов), а государству удается гарантировать только некоторые социальные статусы, прежде всего мужчин-кормильцев и жен‑ щин-домохозяек. Хотя напрямую «режимы» не имеют в виду перераспре‑ деление доходов, многие цели этих режимов и сама вертикальная шкала трансферов косвенно приводят к этому перераспределению. Многие уче‑ ные считают, что социал-демократический и консервативно-корпоратив‑ ный режимы весьма «несговорчивы»: они модифицируют свои программы в случае давления крайне неохотно, но при этом сохраняют свои страте‑ гии всеобщего благосостояния в самом их существе. Только либеральный режим имеет возможность преобразовать экстенсивное усиление благосо‑ стояния (Esping-Andersen, 1990, pp. 25 – 27; Kersbergen, 1995; Pierson, 1998, 2001; Esping-Andersen, 1999, pp. 73 – 95; Huber, Stephens, 2001, pp. 223 – 241; Wildeboer Schut et al., 2001; Swank, 2002, 2003)1. Но тут возникает вопрос, может ли такая «несговорчивость» продержать‑ ся в условиях непрерывного усиления текущего давления. Некоторые иссле‑ дователи, как мы уже отмечали выше, отдельно отмечают давление глоба‑ лизации; другие говорят, что экономическое давление только частично связано с глобализацией, точно так же, как растущая безработица и пере‑ мещение рабочей силы в сектор услуг — менее производительный, при этом отличающийся большим неравенством и гораздо меньше находящийся под защитой профсоюзов. Некоторые исследователи говорят о демографиче‑ ских факторах воздействия на государственный бюджет — таких как «старе‑ 1. При этом теория Эспин-Андерсен иногда модифицируется, и внутри консерва‑ тивно-корпоративного режима начинают различаться «северная» и «южная» (она же «латиноамериканско-средиземноморская») подгруппы. Другие исследова‑ тели утверждают, что Австралия и Новая Зеландия не соответствуют этой теории режимов всеобщего благосостояния и представляют отдельный южнополушар‑ ный («антиподовский») режим, режим «наемного труда». Некоторые отдельные страны, например, Нидерланды, Италия или Канада, тоже иногда рассматрива‑ ются как пример отклонения от своего режима (Castles, 1985; Huber, Stephens, 2001, рр. 85 – 1 12, 169 – 180). Мы широко используем типологию Эспин-Андерсен, отмечая, какие страны выпадают из этой схемы. 2010-1_Prognosis.indb 77 11.04.10 3:04 78 М айкл М анн , Д илан Райли ние» населения, увеличение количества домохозяйств, состоящих из одного лица и поэтому менее способных нести расходы на всеобщее благосостоя‑ ние, вхождение все большего числа женщин в массу рабочей силы (от чего возрастает число применений низкооплачиваемой рабочей силы и увеличи‑ вается неравенство между домохозяйствами, где работают оба супруга и где не работает никто) и постепенное вызревание в населении за все это время притязаний на благосостояние (welfare entitlements) (см., например, Pierson, 2001; Kenworthy, 2004). Третий основополагающий факт, также широко обсуждающийся, — это неравенство в доходах не внутри стран, а между странами. Здесь существует два основных подхода. Часть исследователей доказывает, что «разрыв между богатыми и бедными нациями постепенно возрастал с 1965 г.» (Korzeniwicz, Moran, 1997, p. 1029). Многие исследователи относят это событие разрыва к рецессии 1980‑х гг. и связывают его прежде всего с режимом высоких про‑ центных ставок в США (Hobsbawm, 1994, p. 407; Baumann, 1998, ch. 4; Arrighi, Silver, 1999, pp. 211 – 212; Held, McGrew, 2000, p. 29; другую точку зрения см.: Castells, 1998, ch. 2; Goldthorpe, 2002). Гленн Файрбо (Firebaugh, 1999) попы‑ тался оспорить эти выводы, хотя в следующей работе признал (Firebaugh, 2000, p. 330), что «высокий уровень неравенства в средних доходах между различными государствами — важный компонент общего неравенства дохо‑ дов в мире». Даже те ученые, которые отрицают усиление разрыва, при‑ знают фундаментальное различие в доходах между севером и югом. Общие тенденции выглядят различно в зависимости от того, какие народы или страны становятся предметом (единицей) анализа. В большинстве южных стран средние доходы ниже в сравнении со средними доходами в большин‑ стве северных стран. Но пример Китая и Индии, двух крупнейших по чис‑ ленности населения стран мира, имеющих и самые высокие показате‑ ли роста экономики во всем мире, показывает, что средний доход многих людей на юге хотя бы немного, но приближается к среднему доходу на севе‑ ре (Korzeniewicz, Moran, 1997; Firebaugh, 1999; Rodrik, 2002; Milanovic, 2003; Dollar, Kraay, 2004). Другие исследователи пытаются показать, что сдвиг, который теперь происходит с неравенством дохода внутри страны, вновь обретает некоторую важность как влиятельный фактор в сторону мирового неравенства (Goesling, 2001). Но в этом споре все стороны согласны в одном: неравенство в доходе между странами, прежде всего неравенство между раз‑ витым севером и слаборазвитым югом — фундаментальное измерение миро‑ вого распределения дохода. 2.2. Регионы: теоретическая лакуна Обсуждение вопроса о неравенстве дохода внутри страны, как и вопрос о неравенстве доходов между странами, хорошо вписывается в устоявшиеся теоретические традиции. Имеются в виду дискуссии по теории между раз‑ личными видами марксистского анализа (анализ классовой борьбы, теория зависимости, теория миросистем) и классической и неклассической эконо‑ 2010-1_Prognosis.indb 78 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 79 мическим моделям. Ни одна из сторон спора не уделяет преимущественно‑ го внимания регионам, во всяком случае, регионам как культурно и геогра‑ фически конституированным кластерам наций-государств. Существующая обширная литература либо остается на уровне обсуждения проблем нациигосударства, либо рассматривает мир как единое целое. Единственные региональные экономические сущности, которые получили теоретическую разработку, — это «север» и «юг»: если они обозначают не географические, исторические или культурные ареалы, но «развитый» и «слаборазвитый мир». Но можно назвать и примеры работ, в которых более тонко модели‑ руется региональное воздействие на экономику. Такие авторы, как Тсай (Tsai, 1995, p. 480), Альдерсон и Нильсен (Alderson, Nielsen, 1999, p. 624), моде‑ лируют региональные различия как важный момент воздействия прямых иностранных инвестиций на неравенство доходов. Тсай просто говорит, что важно учитывать специфику региона, Альдерсон и Нильсен (Alderson, Nielsen 1999, p. 624) пытаются доказать, что нужно иметь в виду «сложное переплетение базовой модели и временного инварианта, специфических для региона факторов, запаса прямых иностранных инвестиций — все это в совокупности оказывает устойчивое воздействие, усиливающее неравен‑ ство дохода». Но хотя в обеих процитированных работах признается необ‑ ходимость учитывать региональную ситуацию, в них нет никаких попыток сделать региональные эффекты частью теоретического анализа. В литературе по сравнительному изучению государств «всеобщего бла‑ госостояния» (государств с широкими социальными программами) этот вопрос ставится напрямую. Вообще, понятие «государство всеобщего бла‑ госостояния» и особенно схема Эспин-Андерсен прекрасно подходят для этих целей и поэтому служат отправной точкой нашего анализа. Но пробле‑ ма в том, что теоретическая аргументация этих ученых остается на уровне базовых институциональных рамок — изучения различных режимов на уров‑ не национальных государств (о чем кратко мы уже сказали выше). По мнению исследователей, государства всеобщего благосостояния более эгалитарны, поскольку располагают институтами, распоряжающимися доходом должным образом. Это положение фундаментально, если характе‑ ризовать уровень нации-государства и соответствующие классовые струк‑ туры. Но эта схема совершенно не учитывает региональные кластеры этих государств. Мы постараемся поставить регионы (особенно имея в виду их культурную конституцию) в центр анализа неравенства. Наш ключевой довод состоит в том, что характеризовать режимы неравенства в отдельной стране можно только с учетом политической институционализации культу‑ ры всего макрорегиона, к которому эта страна принадлежит. Мы согласны, конечно, что культура — это только одно из обстоятельств неравенства дохо‑ дов. Мы согласны и с утверждением, высказанным в одной из статей, посвя‑ щенных положению дел в Латинской Америке (De Ferranti et al., 2004, p. 22), что неравенство производно от «экономических процессов… опосредован‑ ных социальными и политическими институтами, которые нужно пони‑ мать широко, включая в их число правила и нормы поведения в обществе». 2010-1_Prognosis.indb 79 11.04.10 3:04 80 М айкл М анн , Д илан Райли Латинская Америка Восточно­ азиатский регион Южно­ азиатский регион Страны анг­ логоворяще­ го ареала Скандинав­ ские страны Страны евро­ пейского континента Аргентина Гонконг Бангладеш Австралия Дания Австрия Боливия Япония Индия Канада Финляндия Бельгия Бразилия Южная Корея Индонезия Франция Тайвань Малайзия Новая Зелан­ дия Норвегия Чили Швеция Германия Колумбия Таиланд Эквадор Гайана Мексика Великобри­ тания США Италия Нидерланды Испания Швейцария Перу Уругвай Венесуэла Рис. 1. Определение макрорегионов Мы будем говорить об этом систематически, с опорой на модель четырех «источников социальной власти»: идеологический, экономический, воен‑ ный и политический (Mann, 1986, ch. 1). 3. Метод Начнем анализ со статистических выкладок по шести макрорегионам. Далее попытаемся объяснить различия, представив их как производные конкрет‑ ных исторических процессов. Рассматриваемые макрорегионы представ‑ ляют собой кластеры стран с общими культурными чертами, ни на что не похожими, но при этом вполне объяснимыми исторически. Как показы‑ вает рис. 1, эти страны расположены в шести регионах: Латинской Америке, Восточной Азии, Южной Азии, англоговорящем мире, североевропейском (скандинавском) мире и на европейском континенте. Три региона (англого‑ ворящий, Латинская Америка и Скандинавия) пользуются общими языками или сходной группой языков. Еще два региона из оставшихся (европейский континент и Восточная Азия) в настоящий момент имеют общую политиче‑ скую культуру. Европейский континентальный регион после Второй миро‑ вой войны отличает преобладание христианско-демократической / соци‑ ал-демократической политической культуры, тогда как страны Восточной Азии следуют модели ускоренного политического и экономического разви‑ тия. В Южной Азии, наоборот, культурные различия велики внутри самих стран — о них можно говорить как о многоэтнических образованиях, паттер‑ ны неравенства в которых следует рассматривать с привлечением дополни‑ тельных методов. 2010-1_Prognosis.indb 80 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 81 4. Данные для исследования Теперь обратимся к текущему положению дел. Экономическое неравенство может быть неравенством богатства или неравенством дохода. Мы будем говорить только о неравенстве дохода: во‑первых, по этому вопросу больше сравнительных данных, во‑вторых, большая часть изменений в последние годы касалась распределения дохода (Atkinson, 2003, p. 488). Основные дан‑ ные возьмем из информационной базы ООН по неравенству доходов в мире (WIID), которая составляется на основании статистики по отдельным стра‑ нам, приведенной в соответствие с коэффициентом Джини. При этом используется кривая Лоренца, показывающая распределение национально‑ го дохода в отношении на каждую десятую часть населения. В случае полно‑ го равенства кривая Лоренца превращается в диагональ, так как каждая сле‑ дующая десятая получает на 10 % больший доход. При таком полном равен‑ стве каждая десятая и потребляет пропорционально свою долю дохода, так что нижние 10 % будут потреблять 10 % дохода и т. д. Но в реальности кри‑ вая Лоренца напоминает оборотно записанную букву L. Это означает, что нижняя десятая при распределении дохода не потребляет свою часть дохода. Скажем, нижние 60 % населения потребляют только 40 % дохода, а не 60 %. Коэффициент Джини позволяет обозначить такое неравенство неким про‑ стым коэффициентом, который представляет собой отношение площади, образующейся между кривой Лоренца и диагональю совершенного равен‑ ства, ко всей площади под этой диагональной линией совершенного равен‑ ства (технические подробности см.: Atkinson, 1975, pp. 45 – 46). Такой способ измерения неравенства удобен тем, что он широко используется и легко под‑ дается интерпретации, особенно в числовом выражении индекса Джини: если индекс растет, увеличивается неравенство доходов. Минимальное зна‑ чение индекса Джини составляет около 0,25, а максимальное — 0,60. Конечно, трудно сравнивать результаты, полученные в разное время с применением различных методик. До сих пор вспыхивают дискуссии вокруг альтернативных способов замера и примеров и предпринимаются попытки введения нового международного стандарта измерения, посколь‑ ку индекс Джини слишком упрощенно воспроизводит действительное рас‑ пределение дохода: сходный профиль может отвечать различным моделям распределения дохода. Так, замеры бедности часто вскрывают неучтенные факты и тенденции распределения. Тем не менее индекс Джини позволяет наиболее наглядно и просто представить такое общее явление, как нера‑ венство. Точно так же и данные базы ООН WIID используются широко, хотя они никогда не бывают исчерпывающими, и их качество и категориальное построение иногда вызывают вопросы. Считается, что эти данные гораз‑ до адекватнее для анализа тенденций во времени внутри отдельных стран, чем для сравнения стран, при котором можно внести множество неточно‑ стей и ошибок. Мы сравниваем группы стран, и такие ошибки могут сни‑ зить вероятность нахождения действительной сплоченности стран в макро‑ регионы. Мы берем ответственность за то, что нашли эти регионы, только 2010-1_Prognosis.indb 81 11.04.10 3:04 82 М айкл М анн , Д илан Райли потому, что уточнили метод. По большей части мы рассматривали данные базы WIID как корректные, но в некоторых случаях сочли уместным усом‑ ниться в их качестве. Скажем, данные по Латинской Америке собирались только в городах, но такой подход может быть оправдан только в отноше‑ нии стран с высоким уровнем урбанизации. В таких случаях нам приходит‑ ся сравнивать все данные по стране с качественными данными и смотреть, нет ли между ними существенных расхождений. Мы отбирали данные по домохозяйству / семье как по единице получения дохода. На первый взгляд, различие между домохозяйством и семьей незна‑ чительно. Большинство исследователей, занимавшихся неравенством дохо‑ дов, строили свои доказательства на чистом доходе, но различие между сум‑ марным (брутто, gross) и чистым (нетто, net) доходом в некоторых случаях нас тоже интересовало, особенно при оценке роли государства в различ‑ ных регионах. Тогда мы представляем статистическую роспись суммарного и чистого дохода. Тем более что значительная часть нашего анализа строит‑ ся на данных о неравенстве по суммарному доходу, предоставленным WIID. Для определения суммарного дохода в странах Южной Азии мы привлек‑ ли опросы по расходам домашних хозяйств. Исследователи предполагают, что расходы распределяются с меньшей степенью неравенства, чем доходы. Последовав процедуре Корниа (Cornia, 2001, p. 19), когда нужно было решить ту же проблему на основе тех же данных, мы скорректировали индекс Джини на семь пунктов вверх, что позволило включить в наше исследование данные по Индии, Малайзии и Индонезии. Также мы дополнили данные WIID дан‑ ными о распределении доходов на производстве, собранными в рамках про‑ екта Техасского университета по исследованию неравенства (The University of Texas Inequality Project) (UTIP, 2000; о нем см.: Galbraith, Kum, 2005). Техас‑ ский университет собирал данные не путем опроса индивидов или домохо‑ зяйств, но через изучение работающих предприятий. Поэтому проект вклю‑ чал только коэффициент Джини «на входе», рассчитанный по статистике Тэйла (Т-статистике). Он выстраивается из неравенства выплат на рынке труда до массированного вмешательства государства, поэтому оказывается ближе к данным WIID по суммарному доходу, чем к тем же данным по чистому доходу, и это расширяет наши возможности различать рыночные и государ‑ ственные детерминанты состояния неравенства. Итак, картина неравенства дохода, выводимая из данных WIID по суммарному доходу, для наших целей не будет заметно отличаться от картины, выводимой из данных UTIP, поэто‑ му ссылаться на данные UTIP мы будем только тогда, когда они будут сильно расходиться с выводами, полученными на основе данных WIID. На рис. 2 представлено два ряда схем2. Схемы типа «ящик с усами» пока‑ зывают медиану коэффициента Джини, полный диапазон коэффициентов 2. Таблица представляет описательную статистику и наблюдения по странам и состо‑ ит из графиков распределения диапазонов (box-plots, диаграммы типа «ящик с усами»). Под ней приведены данные UTIP. Таким образом, читателю представ‑ лены данные и по суммарному (данные WIID), и по чистому (данные UTIP) доходу. Таблица составлена по заказу Дилана Райли. 2010-1_Prognosis.indb 82 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 83 Суммарный доход Страны англоговорящего ареала Страны европейского континента Восточноазиатский регион Латинская Америка Скандинавские страны 60 50 50 50 40 40 40 40 30 30 Южноазиатский регион 60 50 30 40 40 30 30 Индекс Джини 20 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 Чистый доход 50 40 40 40 30 30 30 1960 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 ’90 50 40 40 40 30 1960 ’70 ’80 ’90 1950 ’60 ’70 ’80 1960 ’70 ’80 ’90 1960 ’70 ’80 Десятилетия Рис. 2. Индекс Джини по данным WIID Джини и любые «выбросы» (резко отличающиеся значения) по каждому десятилетию. Схемы составлены по обоим замерам WIID. Кратко проком‑ ментируем данные по каждому макрорегиону. Латиноамериканские страны продемонстрировали величайший уровень нера‑ венства за последние 50 лет: каждое десятилетие коэффициент Джини ска‑ кал от ~0,45 до ~0,55. Данные по чистому доходу домохозяйств, предоставлен‑ ные WIID, мало отличаются от данных по суммарному доходу домохозяйств, особенно если учитывать, что государства в Латинской Америке не ставят целью перераспределить доход в сторону уменьшения неравенства. Ника‑ ких особых тенденций здесь не намечается, хотя данные UTIP и показыва‑ ют некоторое усиление неравенства в 1980‑е гг., которое начало сглаживать‑ ся в 1990‑е гг. Все это показывает, что в последнее время давление в сторону роста неравенства проистекает по большей части из рыночной ситуации, а не из государственных решений. Конечно, многие исследователи и целые иссле‑ довательские институты отмечали, что Латинская Америка — лидирующий по степени неравенства доходов регион в мире (Deininger, Squire, 1996; InterAmerican Development Bank, 1999; Morley, 2001; De Ferranti et al., 2004). Согласно изученным нами данным, страны Южной Азии — вторая по степе‑ ни неравенства группа стран, где коэффициент Джини по суммарному дохо‑ ду домохозяйств колебался каждое десятилетие от ~0,40 до ~0,50. У нас нет данных по чистому доходу, но, во всяком случае, данные UTIP подтвержда‑ ют выводы, сделанные по паттерну суммарного дохода. В 1970‑е гг. уровень неравенства плавно возрастал, тогда как позднее в большинстве государств 2010-1_Prognosis.indb 83 11.04.10 3:04 84 М айкл М анн , Д илан Райли региона наметился спад. Вообще, этот регион весьма пестр по составу вхо‑ дящих в него государств. Движение к уравниванию доходов началось с 1950‑х гг.: большинство стран именно в это время вступило на путь индустриали‑ зации. Почти везде коэффициенты Джини по неравенству чистого дохода после 1950 г. держались на уровне 0,30. Схема, предоставленная WIID, пока‑ зывает отсутствие каких‑либо средне- и долгосрочных тенденций, но дан‑ ные UTIP говорят о тенденции в форме буквы U в диапазоне 1970 – 1990‑х гг., особенно в Гонконге и Тайване, где новейшие тенденции давления рынка встретили организованное сопротивление правительств. Необходимо отметить, что эти два наименее развитых региона мира пока‑ зывают различные паттерны и что не существует единого «южного» паттер‑ на. При этом первый же «северный» регион, англоговорящий, в этом отно‑ шении оказался поразительно сходен с Восточноазиатским регионом. Коэф‑ фициент Джини по суммарному доходу домохозяйств оказался на том же уровне, хотя с 1960‑х гг. наблюдается едва заметное его увеличение (дан‑ ные UTIP позволяют уточнить, что больше всего неравенство усилилось в 1980‑е гг., а потом, в 1990‑е гг., кривая стала снижаться, за исключением США и Новой Зеландии, где продолжает увеличиваться разрыв в заработ‑ ках на производстве). Что касается чистого дохода домохозяйств, то здесь разрыв сильнее, и усиление разрыва по чистому доходу в 1990‑е гг. оказалось более рельефным, чем по суммарному доходу. Это может означать, что стра‑ ны англоговорящего региона сейчас менее «зацеплены» на распределение доходов. Этот регион в 1950‑е гг. начинал с самой низкой степени неравенства среди всех регионов, но потом неравенство постепенно усиливалось. В этот пери‑ од страны континентальной Европы узнали устойчивое снижение неравен‑ ства суммарного дохода и более мягкое снижение неравенства чистого дохо‑ да домохозяйств. Данные UTIP, к нашему удивлению, стоят ближе к послед‑ нему паттерну, при этом значительно варьируя от страны к стране: Австрия, Италия и Нидерланды воспроизвели паттерн в форме буквы U — высокая степень неравенства пришлась на начало 1970‑х гг. и на 1990‑е гг. В Испании острота неравенства стала снижаться в 1980‑е гг., и эта тенденция и далее была довольно ровной, тогда как в Германии неравенство в 1990‑е гг. даже несколько усилилось. Баланс всех данных по 1990‑м гг. показывает весьма ограниченную тенденцию роста неравенства, тогда как до этого все эти страны больше приближались к среднему коэффициенту равенства. Североевропейский регион стал самым «равным» из всех регионов уже в 1970‑е гг. В 1990‑е гг. в нем не было даже попытки приблизиться к прежнему уровню неравенства, хотя данные UTIP показывают легкую тенденцию уси‑ ления неравенства начиная с 1980‑х гг., которая и привела к кратковремен‑ ной вспышке неравенства в Норвегии в начале 1990‑х гг. и в Швеции в конце 1990‑х гг. Последнее, вероятно, доказывает, что давление рынка труда дей‑ ствовало против режима высокой степени равенства, но государственные власти смогли оказать должное сопротивление, проводя удачную налоговую и социальную политику. 2010-1_Prognosis.indb 84 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … Латинская Америка 50 Индекс Джини 85 Южноазиатский регион 40 Восточноазиатский регион Страны англоговорящего ареала Скандинавские страны 30 Страны европейского континента 1950–1959 1960–1969 1970–1979 1980–1989 1990–1999 Десятилетия Рис. 3. Средний индекс Джини по макрорегионам (суммарный доход домохозяйства по данным WIID ) Источник: Университет ООН , Всемирный институт развития экономических исследований (2000). Чтобы с большей надежностью показать единство каждого из макрорегио‑ нов, приведем еще два графика. Первый представляет линейную зависимость (рис. 3) средних значений индекса Джини по суммарным доходам домохо‑ зяйств за последние пять десятилетий, по данным WIID. Рисунок показывает не просто отсутствие конвергенции среднего национального уровня индекса Джини между этими регионами, но даже некоторую дивергенцию. Мы видим, что в Латинской Америке, в англоговорящем и восточноазиатском регионах неравенство дохода усилилось, тогда как в Североевропейском, Южноазиат‑ ском и Континентально-европейском регионах доходы несколько выровня‑ лись. Воспользуемся анализом вариаций (АВ, ANOVA) (табл. 1), что позволит обозначить вариации различий внутри группы и между группами. К сожа‑ лению, у нас не было достаточных данных, чтобы произвести АВ чистого дохода, поэтому наш АВ ограничен суммарным доходом домохозяйства или семьи по данным WIID. Мы хотели проверить, действительно ли существу‑ ют макрорегиональные тенденции. При АВ вариации измеряются как сумма квадратов. Общая вариация образуется из суммы квадратов вариаций между группами и суммы квадратов вариаций внутри группы. Средняя сумма квад‑ ратов — отношение общей суммы квадратов к степеням свободы. Схема пока‑ зывает, что вариация объясняется степенью свободы. Статистика F получается путем деления средней суммы квадратов разли‑ чий между группами на среднюю сумму квадратов различий внутри груп‑ пы. Такая статистика помогает определить, не являются ли различия между группами случайно возникшими3. Проведенный анализ демонстрирует зна‑ 3. Распределение статистики F может быть употреблено для проверки «нулевой гипотезы», согласно которой примеры должны браться при тождестве размеще‑ ния населения. Если значение Р меньше 0,05, можно отвергнуть нулевую гипоте‑ зу, исходящую из данного тождества. Именно такие значения мы и определяем как Р-значения. Но, строго говоря, в данном случае речь не может идти об «образцах», поэтому статистика дополнительных обстоятельств здесь неуместна. 2010-1_Prognosis.indb 85 11.04.10 3:04 86 М айкл М анн , Д илан Райли Таблица 1. Анализ вариаций по индексам Джини неравенства национального суммарного дохода домохозяйства между макрорегионами и внутри макрорегионов Годы 1950 – 1959 1960 – 1969 1970 – 1979 1980 – 1989 1990 – 1999 Вариации Сумма квадратов Степени свободы Средняя сумма квадратов F-статистика 33,98* Между регионами 2721,94 5 544,39 Внутри регионов 1569,97 98 16,02 Суммарная переменная 4291,91 103 Между регионами 5654,96 5 1130,99 Внутри регионов 3771,38 140 26,94 Суммарная переменная 9426,34 145 Между регионами 7797,84 5 1559,57 Внутри регионов 4346,61 181 24,01 Суммарная переменная 12 144,45 186 Между регионами 9899,81 5 1979,96 Внутри регионов 4525,34 177 25,57 Суммарная переменная 14 425,15 182 Между регионами 11 662,61 5 2332,52 3413,45 157 21,74 15 076,07 162 Внутри регионов Суммарная переменная 41,98* 6 4,94* 77,44* 107,28* Источник: Университет ООН , Всемирный институт развития экономических исследований (2000). Примечание: * (Р) < 0,01. чительные различия между средними значениями макрорегионов за все рас‑ сматриваемые десятилетия. Вся статистика F округлена до 0,01. И далее эти различия не исчезают в течение всех этих десятилетий. Анализ позволя‑ ет предположить, что макрорегионы устойчиво имеют различные уровни неравенства дохода внутри страны. Такое рассмотрение позволило прийти к трем выводам. Первый: выделен‑ ные нами макрорегионы действительно различны по показателям средних коэффициентов Джини. Более того, эти показатели очень устойчивы во вре‑ мени. Второй: при анализе только противопоставления «севера» и «юга» недостаточно. Паттерны неравенства дохода весьма различаются и на «севе‑ ре», и на «юге». Третий: в настоящее время не наблюдается значимой кон‑ вергенции в сторону единого глобального паттерна неравенства доходов. Нам удалось обнаружить устойчивые, хотя и не вполне статичные, макроре‑ 2010-1_Prognosis.indb 86 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 87 гионы на севере и юге. Приведенные доказательства позволяют утверждать, что степень неравенства дохода внутри страны в первую очередь определя‑ ется принадлежностью страны к макрорегиону. 5. К ак объяснить неравенство доходов между макрорегионами Итак, можно ли как‑нибудь объяснить эти различия между макрорегионами? В литературе, посвященной сравнению неравенства доходов в разных стра‑ нах, часто утверждается, что различие определяется особенностями стра‑ ны, региона и исторического периода. Мы предлагаем другой подход, отча‑ сти заранее обобщая, что в разных регионах могут действовать различные каузальные механизмы. Далее будет доказано, что существует четыре источ‑ ника социального неравенства: идеологический, экономический, военный и политический. Эти источники соответствуют четырем видам социальной власти, выделенным Манном (Mann, 1986, ch. 1). Вкратце рассмотрим общее значение каждого из источников, а затем перейдем к более детальному изло‑ жению исторических траекторий в каждом регионе. 1. Власть идеологий связана с неравенством двояко. Такие основополагаю‑ щие идеологии, как либерализм, социализм и христианство, распростра‑ нились по всему миру, взаимодействуя с локальными идеологиями и порож‑ дая «само собой разумеющееся» принятое в данном регионе понимание «наилучших практик». Идеологии формировали политику государств, орга‑ низацию предприятий и те типы неравенства, с которыми мирится насе‑ ление. Нельзя забывать и о том, что идеологии меньше привязаны к госу‑ дарству, чем другие формы власти, и что они поэтому легко пересекают государственные границы. Второе: идеологии могут определять паттерны групповой закрытости, скажем, кастовое, национальное или расовое раз‑ деление, формирующее основание неравенства. 2. Отношения экономической власти также очень важны, что вполне дока‑ зано теми же исследователями. Некоторые исследователи рассматри‑ вают их в перспективе глобального рынка, но тем не менее различные формы классовых компромиссов, на которых настаивают внутри страны, могут оказаться решающими для полноценного понимания полученных результатов. 3. Отношения военной власти выражались в колониальных завоеваниях, мировых войнах и антиколониальных восстаниях — все это сформировало начальные параметры неравенства в 1950 – 1960‑е гг. Но даже в эпоху отно‑ сительного мира между народами, которая за этим последовала, геополи‑ тические отношения власти продолжают играть свою роль — особенно это заметно в том влиянии, которое оказывает США на развитие латиноамери‑ канских паттернов неравенства. 4. Отношения политической власти остаются важными по причине глобаль‑ ного распространения модели нации-государства: в мире существует уже 2010-1_Prognosis.indb 87 11.04.10 3:04 88 М айкл М анн , Д илан Райли более 190 политических образований, которые заявили суверенитет над своими территориями во имя народа или нации. Суверенитет подразумева‑ ет и политику формирования паттернов неравенства, которые могут силь‑ но варьироваться от страны к стране. Необходимо учитывать и различие политических институтов. Степень централизации государства и наличие избирательной системы, подразумевающей многопартийность и пропор‑ циональное представительство, весьма сильно влияют на общее благопо‑ лучие в положительную сторону (Swank, 2002), а значит, способствуют боль‑ шему равенству доходов. Теперь посмотрим, как именно эти четыре источника неравенства взаимо‑ действуют, порождая уровни и тенденции неравенства, рассмотренные выше. 5.1. Латинская Америка Латинская Америка, по выводам многих исследователей, — регион, отмечен‑ ный самым большим неравенством. Верхние 5 % при распределении дохода в Латинской Америке вдвое больше по доле, чем в странах Северной Европы, и на 60 % выше, чем в Восточной Азии. Исходя из чего мы можем понять специфику этого региона? Идеологически в этом регионе национальная идентичность развивалась только «на поверх‑ ности», что обусловило хищное поведение элит и небольшую степень социаль‑ ной солидарности. В то же время Латинская Америка отличается на удивле‑ ние небольшой мерой групповой закрытости: почти не наблюдалось конфлик‑ тов между туземным населением и иммигрантами из Европы. Экономически концентрация больших землевладений в одних руках усиливала неравенство, равно как и огромный рост теневой экономики. В военном отношении весь регион зависим от США. Политически он представляет собой совокупность слабых государств, неспособных ни к быстрому развитию, ни к обеспечению надлежащего распределения. Такой высокий уровень неравенства коренится в присвоении земли во время завоевания. Небольшая элита испанских и пор‑ тугальских конкистадоров, аристократов и купцов, захватила обширные зем‑ левладения, богатые шахты и успешные ресурсы торговли, эксплуатируя тех туземцев, которые не погибли в сражениях, или ввозя рабов. Конкистадоры встали у основания олигархии, контролировавшей постколониальные госу‑ дарства, а иммигранты из Европы впоследствии образовали средний класс. Различия между потомками туземцев, африканских рабов, обычными работ‑ никами, приехавшими из Европы, и правящей олигархией всегда были очень большими и остаются такими до сих пор. Различия между странами определя‑ ются этническим фактором, который оказывается весьма действенным (De Ferranti et al., 2004, ch. 4). Высокий уровень неравенства институционализи‑ руется из‑за исконно олигархического устройства государств, поощряющего патримониальность: отношения между выше- и нижестоящим как имущест‑ венно обусловленные отношения патрона и клиента. Если говорить о бюдже‑ те, то эти государства исторически невелики, и военная сила обычно исполь‑ 2010-1_Prognosis.indb 88 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 89 зовалась только для подавления внутренних волнений — за всю историю было всего несколько небольших войн. На всем южноамериканском континенте исповедуется католицизм, и во всех странах, кроме Бразилии, говорят по‑ис‑ пански. Таким образом, можно говорить скорее о культурных пересечениях на континенте, чем о культурном взаимодействии. Кроме того, этническая пестрота внутри каждой страны ослабляет сплоченность страны как нации (нации-государства) (Centeno, 2002). Чем более эффективно действовали эти государства, тем больше обостря‑ лось неравенство дохода — во всяком случае, тенденция всегда была такова. Господствующие классы и группы интересов преуспели в том, чтобы вытя‑ гивать из страны все соки, тогда как универсальная политика социального благоденствия редко где находила себе место (главное исключение — КостаРика). Патримониальные порядки в государствах и сейчас работают на уси‑ ление неравенства в Латинской Америке. Например, в развитии образова‑ тельной системы основной упор делается на среднее специальное и высшее образование (в противоположность Восточной Азии, где наибольшее вни‑ мание уделяется начальному и среднему образованию). Несмотря на уси‑ ленное финансирование образования, вложения в образование в 1990‑е гг. возросли. Как пишет Морли (Morley, 2001, p. 52), «дифференциал белых воротничков значительно снизился везде, кроме Латинской Америки, где он резко вырос сейчас после 1988 г., несмотря на рост доли выпускников кол‑ леджей и высших учебных заведений». Таким образом, вложения в образо‑ вание определяются не действием рыночных сил, скорее наоборот, люди с высоким уровнем образования извлекают ренту из своей образованности, а государство играет активную роль в их перепроизводстве. Региональные, этнические и классовые различия остаются большими, значительная часть населения не имеет постоянной работы в городской индустриальной сфере. Неучастие в двух мировых войнах было очень важно, потому что господствующим классам и этническим группам не было нане‑ сено никакого ущерба извне, а значит, они смогли отклонить масштабную реформу в сторону создания «социального гражданского общества», кото‑ рая обычно следовала в Европе и в Азии за разрушениями в результате миро‑ вых войн. В середине ХХ в. все попытки ускорить экономическое развитие сводились к созданию обширного внутреннего рынка путем защиты внут‑ реннего рынка и относительного уравнивания зарплат в индустриальном и общественном секторах. Для этого государственные власти поддерживали импорт, вводили протекционистские таможенные тарифы и национализи‑ ровали крупные предприятия. Социальное государство, в отличие от пути Великобритании, получилось наполовину универсалистским, наполовину секторным. Государственные власти расширяли привилегии работников современной индустрии, часто за счет работников аграрного и маргиналь‑ ного секторов. Таким образом, они действовали в качестве патронов, рас‑ пределяя ресурсы между своими клиентами внутри более модернизирован‑ ных секторов, учитывая позицию профсоюзов на крупных производствах и совершенно пренебрегая отсталыми секторами. 2010-1_Prognosis.indb 89 11.04.10 3:04 90 М айкл М анн , Д илан Райли В не раз уже цитировавшейся нами работе (De Ferranti et al., 2004) подчер‑ кивается «полновесность истории» в Латинской Америке. А если быть точ‑ нее, все историческое развитие этих стран не разрешилось глубоким кризи‑ сом, который помог бы преодолеть давным-давно порожденное завоевани‑ ем неравенство доходов. В конце 1970‑х гг. казалось, что некоторые из этих стран, прежде всего Бразилия, собираются порвать со своей исторической инерцией, чтобы достичь роста экономики и покончить с острым неравен‑ ством. Но здесь вмешались геополитические факторы. В геополитическом отношении Латинская Америка повинуется Соединенным Штатам Америки. Борясь против тяги к социализму, США поддерживали (часто с применени‑ ем военных средств) латиноамериканских олигархов и их режимы неравен‑ ства. Только кризис, связанный с внешним и внутренним долгом, заставил США поспособствовать свертыванию патримониальных порядков, предло‑ жив этим странам неолиберальные реформы, благоприятные для развития свободного рынка. Рост цен на нефть в начале 1970‑х гг. создал огромные резервы нефтедолларов, размещенных в банках США. Финансовые требо‑ вания сверху сделали бессмысленными инвестиции в условиях длитель‑ ного экономического спада, и таким образом банки свободно перемеща‑ лись в развивающиеся страны с низкими процентными ставками, и боль‑ ше всего — в Латинскую Америку. Но в 1979 г. США внезапно резко повысили процентные ставки, чтобы затормозить инфляцию, а в начале 1980‑х гг. бремя внешнего долга в пользу Латинской Америки повысилось с 33 до 100 % ВНП (Stallings, 1992, pp. 58 – 63; Fourcade-Gourinchas, Babb, 2002, p. 557). Между‑ народные финансовые институты, в которых доминировало влияние США, настаивали на новых кредитных условиях как средстве выхода из кризиса, а они подразумевали неолиберальную структурную перестройку экономики, при которой неравенство быстро обострится. Но суверенные государства этого региона вели собственную политику, и ни одно из государств (в том числе Чили в правление Пиночета) не при‑ няло весь пакет неолиберальных реформ. Все государства стремились защитить свои ключевые позиции в организации экономики, гарантиро‑ вав социальные права всем гражданам. В Бразилии намечалось движение к расширению гражданских и экономических прав (Ferreira, Litchfield, 1996; Baumann, 2001). Но в целом, как мы уже только что сказали, меры по струк‑ турному реформированию усилили неравенство (хотя исследователи спо‑ рят, насколько ощутимо), особенно в связи с реформой банковской сферы (Bulmer-Thomas, 1996; Panuco-Laguette, Szekely, 1996; Berry, 1998; Ocampo et al., 2000; Morley, 2001, pp. 46 – 50, 84 – 86; De Ferranti et al., 2004). Итак, мы связываем легкое усиление неравенства на южноамериканском континенте в 1980‑е гг. с началом неолиберальных реформ под давлением США, а последующие умеренные тенденции в сторону конвергенции в 1990‑е гг. считаем сложным запоздалым ответом на эту ситуации. Слабые страны Латинской Америки под давлением американского либерализма обнаружи‑ ли раскол в экономических позициях: классы собственников настаивали на политике обуздания инфляции путем ограничения бюджетного дефици‑ 2010-1_Prognosis.indb 90 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 91 та и развития внешней торговли путем ее либерализации и большего ориен‑ тирования всей экономики на экспорт (Bulmer-Thomas, 1996, pp. 10 – 12), тогда как политики сопротивлялись такому «снятию» мер социальной защиты с «клиентов», включавших работников общественного сектора и профсоюз‑ ных активистов. Бюджетная и коммерческая политика, приобретшая неко‑ торое международное значение, часто двигалась навстречу требованиям неолиберализма, но при этом государственное благосостояние и трудовая занятость росли медленно или вообще не показывали признаков роста, осо‑ бенно в провинции. Политическая борьба вокруг отдельных неолибераль‑ ных реформ характеризовала политическую жизнь этих стран за последние два десятилетия, а сложившаяся в результате этой борьбы политическая конфигурация только усиливает неравенство. Латинская Америка оказалась очень чувствительна к двум очень важным источникам неравенства: исторически сложившийся принцип неравен‑ ства, коренящийся в давнем социальном порядке после завоевания и дви‑ жение в сторону неолиберальных реформ начала 1980‑х гг. Регион оказался довольно податлив в отношении к этим реформам из‑за своей геополитиче‑ ски обусловленной зависимости от США и слабости национальных движе‑ ний и государственного аппарата. 5.2. Южная Азия График неравенства по Южной Азии показывает, что это область с очень высоким уровнем неравенства, но достаточно преуспевшая в его снижении за последние полвека. Если говорить о степени неравенства, то наибольшее сходство мы видим с Латинской Америкой, но тенденции здесь будут совсем иные. Так, если мы вспомним все четыре источника неравенства, то увидим несходство всех четырех на глубинном уровне с опытом Латинской Америки. В Южной Азии есть и стройные формы постколониального национализма, и развитые восходящие к древним временам паттерны социальной закрыто‑ сти, связанные с религиозными требованиями, прежде всего кастовой струк‑ турой общества. С экономической стороны распределение земли в Южной Азии всегда было более эгалитарным, чем в Латинской Америке: все знают, что в Индии значительную часть населения составляют мелкие землевладельцы, самостоятельно обрабатывающие землю. В военном отношении регион прак‑ тически независим от США. В частности, Индия обладает ядерным оружием, неуязвимым для американцев. И наконец, политически в регионе доминиру‑ ют активно развивающиеся государства, которые ставят целью свести на нет некоторые былые формы неравенства, в том числе кастово обусловленные. Наши данные, получившие дополнительное подтверждение (см.: Dollar, Kraay, 2004), показывают, что степень неравенства доходов в этом регионе достигла пика в начале 1980‑х гг., а в конце 1980‑х — начале 1990‑х гг. коэф‑ фициент Джини, напротив, несколько снизился. Но пока неясно, как такие результаты связаны с долговременными эффектами кривой Смита и неуклонной политикой постепенной либерализации. 2010-1_Prognosis.indb 91 11.04.10 3:04 92 М айкл М анн , Д илан Райли Южноазиатский регион не такой монолитный, как другие. Страны, его составляющие, отличаются от стран Восточной Азии более поздним раз‑ витием и значительными различиями между географическими областями и этносами внутри каждой страны. Единственным исключением здесь явля‑ ется Малайзия, которая должна считаться би-, а не полиэтнической. Все эти факторы способствуют сохранению неравенства и не дают нациям и граж‑ данам сплотиться. Конечно, под влиянием соседних стран Восточной Азии эти страны сознательно усваивают некоторые «программы» из их пакета мер по развитию. Первоначально в этих государствах преобладал протек‑ ционизм, они в большей степени опирались на внутренние финансовые ресурсы, чем страны Латинской Америки, и обычно субсидировали экспор‑ теров — исключение составляет Индонезия (см. пояснения в кн.: Rowen, 1998; Chan et al., 1998). Такие противоречивые тенденции делали непредсказуе‑ мым ответ стран на давление экономического неравенства. Во всем Южноазиатском регионе Индия вызывает наибольший интерес как самый показательный случай неравенства. В Индии было два сильней‑ ших источника неравенства: религиозное кастовое и экономическое клас‑ совое разделение. Исторически на полуострове существует два типа касто‑ вого деления: система варн и система джати (Deshpande, 2000, p. 322). Обе системы представляли собой формы социальной закрытости — каждой груп‑ пе назначался особый род занятий и особое место в социальной иерархии. Система джати отличается большей региональной вариативностью и вооб‑ ще менее жесткая, чем система варн. Еще в 1960‑е гг. в сельских районах представители низших каст жили вне деревни в «хижинах из глины и соло‑ мы, лепившихся друг к другу в центре их рисовых полей» (Béteille, 1977, p. 39). Тщательно был разработан ритуал отличия и социальной отделенно‑ сти брахманов от остальных каст (Béteille, 1977, p. 41). В постколониальном индийском государстве были предприняты значительные усилия по пре‑ одолению кастового разделения: была установлена «защитная дискримина‑ ция» для определенных каст (неприкасаемых, scheduled castes). Эти попыт‑ ки увенчались принятием конституции, гарантировавшей действительное гражданское равноправие (Béteille, 1983, p. 79). Многие исследования подтверждают, что кастовое неравенство за послед‑ ние 50 лет постепенно сильно ослабло. Во многом это ослабление связано с появлением новых видов трудовой занятости, что подорвало экономиче‑ ские основания кастовой системы. Скажем, работы на селе сейчас выпол‑ няются специальными трудовыми группами, а не сложной системой распре‑ деления обязанностей, которая требовала четкого соответствия каждого участника своей касте. Появление организованного труда на селе, конеч‑ но, не вполне надежно экономически, но тем не менее это путь к равен‑ ству в стране, потому что «в сельском хозяйстве больше всего проявлялась чуждость друг другу различных каст» (Jayaraman, Lanjouw, 1998, p. 15). Так, в деревне Паланпур представители низшей касты мурао, вкладывая все силы в сельское хозяйство, стали богаче, чем представители бывшей выс‑ шей касты такуров (Jayaraman, Lanjouw, 1998, pp. 37 – 38). Дальнейшая рыноч‑ 2010-1_Prognosis.indb 92 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 93 ная интеграция Индии, идущая быстрыми темпами, позволит резко сни‑ зить неравенство доходов, во всяком случае, в сельскохозяйственном секто‑ ре экономики. В Южной Азии существуют более эффективные государственные систе‑ мы и одновременно более закоренелые культурные формы неравенства, чем в Латинской Америке. Все это заставляет с оптимизмом смотреть на пер‑ спективы преодоления неравенства в этом регионе. В частности, современ‑ ная Индия — независимое и активно развивающееся государство, и усиле‑ ние индийского рынка приводит к уменьшению хотя бы некоторых форм неравенства. 5.3. Восточная Азия Восточноазиатский регион отличается средним уровнем неравенства: уро‑ вень неравенства здесь ощутимо ниже, чем в Латинской Америке и Южной Азии, но выше, чем во всем остальном развитом мире, за исключением США. В идеологическом отношении в странах Восточной Азии господству‑ ет иерархическая и одновременно коммунитарная модель построения обще‑ ства. С экономической точки зрения, большинство государств в этом регио‑ не провели экстенсивную реформу на всей территории (в отличие от стран Латинской Америки и Южной Азии). В военном смысле регион зависим от США, но США не в силах навязать свои модели экономического разви‑ тия или политического устройства этим странам. Политически этот реги‑ он можно назвать регионом эффективно действующих и активно вмешиваю‑ щихся в экономику правительств. Индекс Джини для стран Восточной Азии остается довольно низким бла‑ годаря планомерному вмешательству государства в экономику и отсутствию в культуре идеи законности неравенства. Так, японское Министерство внешней торговли и индустрии и аналогичные учреждения в Корее и Тай‑ ване вкладывают частные сбережения в отрасли промышленности, конку‑ рентоспособные на мировом рынке, добиваясь роста экспорта и увеличения доли рынка в каждой из этих областей, хотя бы для этого пришлось жерт‑ вовать краткосрочной выгодой. Это подразумевает высокую долю сберегае‑ мых средств и низкий уровень внутреннего потребления — это прямая про‑ тивоположность модели зависимости от импорта. Такая суровая политика была воспринята обществом и культурой, что говорит о глубинном запросе на экономическое равенство (Johnson, 1982, 1995, p. 65). Все эти государства унаследовали устойчивые бюрократические тра‑ диции, которые, в частности в культурном отношении, поддерживаются в местных университетах (Evans, 1995, pp. 47 – 60). Государственные управлен‑ цы могут чувствовать себя не связанными внешним долгом, равно как и тре‑ бованиями неолиберализма, в отличие от своих латиноамериканских кол‑ лег. Они ограничивали влияние международных рынков капитала, во вся‑ ком случае, до либерализации этой сферы в Корее в середине 1990‑х гг., что во многом способствовало азиатскому экономическому кризису 1998 г. 2010-1_Prognosis.indb 93 11.04.10 3:04 94 М айкл М анн , Д илан Райли (Gowan, 1999; Brenner, 2002). Текущее усиление демократии никак не подры‑ вает стремления государства снизить уровень неравенства, поскольку здесь считается, что и демократия, и равенство приветствуются большинством избирателей. Большинство государств и культур Восточной Азии хранят свои коллек‑ тивистские и при этом иерархизированные институты, которые иногда некорректно называют конфуцианскими. Однако крупнейшие войны ХХ в. привели к расколу в этих институтах: из политического процесса были исключены землевладельческие элиты, запятнавшие себя сотрудничест‑ вом с агрессорами из Европы и Японии. Полуавторитарные правительства, получавшие значительную поддержку со стороны США, стремились выстро‑ ить свою экономику как противовес растущему могуществу коммунистиче‑ ского Китая и СССР — единственным исключением была «складская эконо‑ мика» (entrepôt economy) Гонконга. Поэтому в этих странах экономический рост проводился за счет субсидий и ориентации на экспорт. Правительства искали внутренние источники инвестиций, избегая брать в долг у стран Запада, во всяком случае, до конца 1990‑х гг. В настоящее время все эти государства, за исключением Гонконга, приня‑ то относить к развитым. Гомогенность населения обеспечивается единством этнической принадлежности, языка и религии — и это позволило всем этим государством создать собственную национальную систему всеобщего средне‑ го образования (что не удалось в Латинской Америке). Всеобщее образование обеспечило относительное экономическое равенство, как мы видим по пер‑ вым коэффициентам Джини по этому региону. Данные государства заимст‑ вовали «лучший опыт» друг у друга и сообща учились координировать сотруд‑ ничество под эгидой правительства, наиболее могущественных экономиче‑ ских деятелей в каждой стране. Такую систему иногда называют встроенной автономией (Evans, 1995), иногда управляемой взаимозависимостью (Weiss, Hobson, 1995; Weiss, 1999). Такая система подразумевает корпоративное устройство сверху донизу и обеспечивает теснейшее взаимодействие элит. Поэтому все эти страны способны противостоять давлению рынка, которое могло бы нарушить их стратегию развития и социальную сплоченность. 5.4. Англоговорящий регион За исследуемый период испытал наибольшее увеличение степени неравен‑ ства. Идеологически данный регион отличается высоким уровнем терпимо‑ сти к неравенству доходов и некоторыми анахроническими формами социаль‑ ной закрытости, такими как расовая нетерпимость. Экономически страны этого региона представляют собой капиталистическую экономику в ее клас‑ сическом виде. В военном отношении регион доминирует на мировой арене в лице США. Это сразу делает социальную модель стран региона значимой в мировом масштабе: ее адаптация может происходить в любой точке мира. Наконец, в политическом смысле страны англоговорящего региона должны быть названы странами либерального типа модели всеобщего благоденствия. 2010-1_Prognosis.indb 94 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 95 После Второй мировой войны эти страны показывали пример наибольше‑ го равенства доходов. Коэффициент Джини по суммарному доходу домохозяй‑ ства в 1950 – 1960‑е гг. был значительно ниже, чем в североевропейских и кон‑ тинентальноевропейских странах, и такое положение дел во многом сохра‑ нялось до 1980‑х гг. Скорее всего, это следствие победы во Второй мировой войне, которая была добыта силами Великобритании и США. Если Европа и США испытали горечь разрушений и поражений, то победа Великобрита‑ нии и США заставила предпринять срочные реформы, в результате которых старые элиты не должны были пострадать. Реформы нужны были только для того, чтобы выпустить пар, и не должны были перерасти в изменение госу‑ дарством конфигурации рынка труда (Klausen, 1998). В США, которые первы‑ ми прекратили реформы, с 1980‑х гг. уровень неравенства стал расти, что под‑ тверждают все учтенные нами замеры. США лидируют, за ними следует Вели‑ кобритания, потом (с 1990‑х гг.) Новая Зеландия, после Австралия, а замыкает этот список Канада. По данным распределения заработка, собранным в рам‑ ках Люксембургской программы изучения доходов (Luxembourg Income Study), разрыв между заработками значительно увеличился в 1980 – 1990‑е гг. в США, Великобритании и Новой Зеландии, тогда как в других странах региона изменения были незначительными (Smeeding, 2002; Kenworthy, 2004). Получается, что существенное увеличение разрыва в распределении госу‑ дарственных средств, направленных на достижение всеобщего благосостоя‑ ния, произошло именно в либеральных странах. Самые либеральные пра‑ вительства действовали в Британии и Новой Зеландии, но самый сильный разрыв в уровне заработков произошел в США, где и так скудные социальные программы были сокращены до предела (сохранено было только пенсион‑ ное обеспечения). В Австралии либерально-консервативные правительства радикально урезали социальные программы, но лейбористские правитель‑ ства всякий раз открывали новые программы достижения всеобщего благо‑ состояния — при этом в условиях, когда либералы приходят к власти чаще, чем лейбористы, лейбористы также стали урезать социальную сферу. Недавно сокращение социальных расходов было произведено и в Канаде (Hicks, 1999; Huber, Stephens, 2001; Saunders, 2002; Swank, 2002, ch. 6). Глобализация и демографический прессинг в странах региона вряд ли сильнее, чем в других странах Организации экономического сотрудниче‑ ства и развития. И дифференциалы рыночного дохода в них не больше, чем в других развитых странах. Но при этом шкала оплаты в США гораздо более дифференцирована, и США готовы снижать безработицу за счет уве‑ личения разрыва доходов. Особенно силен уровень неравенства в тех шта‑ тах, где перераспределение доходов сведено к минимуму и политика этих штатов оказывает влияние на состояние дел во всем государстве, опреде‑ ляя общий уровень неравенства. Следует учитывать и то, что Австралия и Новая Зеландия во многом зависимы от экспорта сырья и полупродук‑ тов и потому страдают от долговременного падения цен: сразу же начиная испытывать дефицит бюджета. Но если говорить в общем и целом, приня‑ тая в странах англоговорящего региона политика циклического макроэко‑ 2010-1_Prognosis.indb 95 11.04.10 3:04 96 М айкл М анн , Д илан Райли номического менеджмента столкнулась с трудностями в 1970‑е гг., породив стагфляцию и экспорт капитала. Британские лейбористские правительства одно время пытались прово‑ дить корпоративно-ориентированную (corporatist) политику ограничения заработков, но они вскоре стали жертвами своего же волюнтаризма, пото‑ му что не смогли удовлетворить этим решением ни профсоюзы, ни работо‑ дателей. Такая макроэкономическая неудача, неспособность создать корпо‑ ративное государство-профсоюз / государство-работодателя гораздо боль‑ ше, чем давление глобализации или демографической ситуации, привело к принятию более сообразных рынку альтернатив во всех странах региона (King, Wood, 1999). Идеологически во всех этих странах в 1980‑е гг. торжествовал неолибера‑ лизм. Хотя, конечно, он ассоциируется прежде всего с деятельностью кон‑ серваторов Тэтчер и Рейгана, но Малруни в Канаде действовал в том же направлении. Эти политики проводили приватизацию государственных предприятий, подавляли деятельность профсоюзов и постоянно меняли налоговый кодекс с целью «поощрения производства». Частично их рито‑ рика была усвоена их левыми политическими оппонентами, которые хоте‑ ли обеспечить себе больше голосов, чем мог им дать их постоянный рабо‑ чий электорат — так произошел известный «сдвиг вправо», отразившийся и на идеологической ситуации в каждой стране. Блэр проводил рыночно ориентированную политику, стремясь создать новый либерализм, точно так же как и Клинтон создавал новый идеал демократов. То же самое делал в Канаде Кретьен, с тем лишь отличием, что он не разбрасывался лозун‑ гами. Проведенная Клинтоном реформа социального обеспечения приве‑ ла к крупнейшему сокращению американских «запасов». Но в Австралии и Новой Зеландии лейбористские партии стали первыми левыми партия‑ ми, которые попытались проводить политику в пользу свободного рынка в таких секторах, как международная торговля, приватизация и реформа социального обеспечения (Swank, 2002, ch. 6). В Британии Блэр признавал влияние на него политических идей австралийского премьера Пола Китин‑ га, хотя потом успех Блэра на выборах и авторитет Клинтона во всем мире позволил говорить об ответном влиянии уже в обратном направлении. В конце ХХ в. лейбористские партии в названных странах Южного полу‑ шария заявили о необходимости либерального «третьего пути», и разгово‑ ры об этой новой альтернативе длятся по сей день. Хотя США всегда изоли‑ рованно стоят во всемирной политике, это новое понимание «наилучших практик» свободно распространяется в других странах англоговорящего региона. Представители политической и государственной элиты в Австра‑ лии, Новой Зеландии и (в меньшей степени) Канаде часто получают высшее образование в Великобритании. Так произошел коллективный сдвиг в рам‑ ках единой макрорегиональной культуры. Великобритания, США, Канада, Австралия и Новая Зеландия образуют англоговорящий культурный блок. Все эти страны в свое время были частью Британской империи, и британские эмигранты всегда составляли ядро коло‑ 2010-1_Prognosis.indb 96 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 97 ниальных поселений. Все эти страны, за исключением США, остаются чле‑ нами Британского содружества. Все они обзавелись либеральными институ‑ тами в гражданской и политической сферах еще до Первой мировой войны. Истребив в свое время большинство аборигенов, колонизаторы требовали поддерживать минимальный уровень материального неравенства — исклю‑ чением являются США во времена расизма. Победив в мировых войнах, эти страны не были затронуты революцией и мирно развивали то, что Маршалл в 1963 г. назвал социальной гражданственностью рабочих, при этом опыт, приобретенный в войне, пригодился в эпоху демографического бума. В стра‑ нах региона был выработан компромисс либералов и лейбористов (lib-lab compromises), причем лейбористы больше всего заявляли о себе в Британии, Австралии и Новой Зеландии, в меньшей степени — в Канаде и совсем мало — в США. Поэтому во всех странах, за исключением США, в ту эпоху распростра‑ нилось убеждение, что классический либерализм изжил себя и необходимо скорректировать его в сторону коллективизма ради общего блага (Klausen, 1998). Перед нами институционализованные классовые компромиссы, неиз‑ бежные после окончания Второй мировой войны и, как мы сейчас видим, не особо укоренившиеся в политической жизни этих государств. Эти ком‑ промиссы были скорее волюнтаристскими, чем «корпоративными», и поэто‑ му партии (в полном соответствии с либеральными идеалами) смогли легко покончить с ними. Именно поэтому, хотя политическая жизнь по‑прежнему направлялась соперничеством либералов и лейбористов, позиции послед‑ них были уже явно слабее4. Напротив, в Северной Европе и континенталь‑ ной Европе государства следует назвать скорее корпоративистскими. Специальное исследование (Western, 1993) о связи труда и социальных программ показало, что и там, и там профсоюзы напрямую участвуют в при‑ нятии государственных решений, прежде всего в установлении налого‑ вых ставок и распределении налоговых поступлений. В Гентской и подоб‑ ных европейских схемах распределения бюджета деятельность профсоюзов оказывается более значимой, чем в странах англоговорящего региона, где все социальные программы осуществляют только государственные служ‑ бы, тогда как на долю профсоюзов остается лишь заключение соглашений на рынке труда. Страны англоговорящего региона не знают классовых ком‑ промиссов, которые были бы прописаны в законе, поддержаны государством и подкреплены влиятельнейшей идеологией социальной солидарности. 4. Некоторые считают, что одной из причин большего уровня неравенства в странах англоговорящего региона, чем в странах Северной и континентальной Европы, является более централизованная политическая система с однопалатным парла‑ ментом и мажоритарным принципом выборов. Такая система способна проводить неолиберальные реформы, не сталкиваясь с сопротивлением многочисленных групп вето, которые очень влиятельны в менее централизованных политических системах. Это следует учитывать и при рассмотрении движения государств англо‑ говорящего региона в сторону большего равенства в 1950‑е гг. и в противополож‑ ную сторону в 1980‑е гг. Но этот аргумент сомнителен просто потому, что полити‑ ческая жизнь в США и Канаде достаточно децентрализована, несмотря на все отли‑ чие политической жизни, скажем, в Великобритании и США. 2010-1_Prognosis.indb 97 11.04.10 3:04 98 М айкл М анн , Д илан Райли Поскольку участие рабочих, профсоюзов и самого государства в деятельно‑ сти социальных гражданских институтов остается добровольным, они могут уклоняться от этих обязанностей без серьезных юридических или институ‑ циональных последствий. Когда г-жа Тэтчер отказалась принять профсо‑ юзных лидеров на Даунинг стрит, 10, она покончила с одним из важнейших обычаев достижения договоренностей (ее предшественники, приведенные на этот пост лейбористской партией, были знамениты умением решать про‑ изводственные споры в доме 10 за пивом и бутербродами). Децентрализовать договоренности об оплате труда оказалось легче в Австралии, чем в Швеции. Ведь баланс либералов и лейбористов под внешним давлением легко смеща‑ ется в сторону неолиберализма по причине своего волюнтаристского харак‑ тера. Напротив, и в странах Северной Европы, и в странах континентальной Европы ни одна из партий не собирается покидать коридоры власти, и изме‑ нить политическую ситуацию в этих странах гораздо сложнее. Англоговорящий регион как целое имеет всемирное значение, хотя в него входит всего несколько стран. Он обязан этим двум последовательно сме‑ нившим друг друга лидерам глобализующейся экономики, Великобритании и США. Великобритания достигла экономических высот благодаря открыто‑ сти и свободе рынка, которую сейчас и защищают неолибералы. А США, если это не прозвучит слишком цинично, «одарили» неолиберализмом все осталь‑ ные страны. Либеральные традиции в странах англоговорящего региона сде‑ лали эти страны весьма восприимчивыми к неолиберализму. Но США и в этом отношении представляют некоторое исключение — они имеют богатейший опыт исторической автономии, слабую культурную инерцию, слабое рабочее движение и единственные в современном мире — статус сверхдержавы. Эти обстоятельства настолько важны, что мы должны всякий раз оговаривать исключительное положение США даже внутри англоговорящего макрорегио‑ на. Индекс Джини вырос в США с ~0,40 в 1967 г. до ~0,46 в 2001 г. Практически весь названный рост произошел после 1980 г., и, в отличие от Великобрита‑ нии, где неравенство доходов осталось на уровне начала 1990‑х гг., степень неравенства доходов в США продолжала расти дальше, в начале 2000‑х (United States Census Bureau, 2005; Office for National Statistics, 2006). Несомненно, тенденции в США в этом отношении представляют собой явное исключение. Следующие две группы стран, которые мы рассмотрим, обнаруживают сходство военной ситуации. Обе находятся под покровительством США, поэтому будем противопоставлять их только по идеологическому, экономи‑ ческому и политическому источнику неравенства, минуя военный. 5.5. Европейский континентальный регион Эта группа стран обнаруживает траекторию, удивительно похожую на тра‑ екторию стран Восточной Азии, за тем исключением, что уровень неравен‑ ства продолжил снижаться и после 1980‑х гг., тогда как в Восточной Азии он возрос. Идеологически этот регион характеризуется значительной нацио‑ нальной сплоченностью, относительным отсутствием групповой закры‑ 2010-1_Prognosis.indb 98 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 99 тости и важностью религиозного фактора — католичество находится либо в позиции влиятельного большинства, либо пренебрегаемого меньшинства. Экономически страны европейского континента отличаются корпорати‑ визмом. Соглашения между группами интересов институционализованы в самом устройстве государства. Европейский континентальный корпора‑ тивизм гораздо в большей степени эгалитарен, чем его латиноамериканское соответствие. Политически большинство государств региона представля‑ ют собой мощные социальные государства — государства всеобщего благосо‑ стояния. Некоторые из государств также смогли выработать эффективную стратегию развития. Европе понадобилось много времени, чтобы развить в себе эти свойства. Хотя некоторые авторитарные монархии и церкви сработали как пионеры патерналистской политики всеобщего благосостояния, Первая мировая война перечеркнула весь опыт в этой области и привела к кровавым конфлик‑ там социализма и фашизма. Социализм в Европе был подавлен, но впослед‑ ствии борьба СССР и англоговорящего мира с фашизмом стоила еще одной мировой войны. Фашистский тип корпоративизма был дискредитирован его военной агрессивностью (хотя до сих пор идут дискуссии о сущности фашист‑ ского корпоративизма с его откровенным антидемократизмом). Европей‑ ский континентальный регион показывает еще одно сходство с Восточной Азией. И там, и там старые аграрные элиты были практически истреблены после массовых военных мобилизаций. Только после 1945 г. в этом регионе началось консолидированное становление либеральных демократий, возник‑ ших в результате компромисса между правыми христианскими демократами с их патерналистскими принципами и левыми социал-демократами. Этот исторический компромисс позволил постепенно развивать сходную рыноч‑ ную, налоговую и социальную политику. Европейские народы с восторгом воспринимали этот межклассовый и межрелигиозный компромисс, памятуя, в какую страшную бурю бескомпромиссного насилия они попали еще недавно. Так как официальные языки стран этого региона различны, то в сравне‑ нии с Североевропейским или англоговорящим регионом распространение «наилучших практик» затруднено. При этом страны обнаруживали большие совпадения в практиках, так как вся политика в этих странах вращалась вокруг соперничества просоциалистической и проконфессиональной пар‑ тий. В Италии, Франции, Испании, Люксембурге и Австрии большинство населения разделяет католические ценности, тогда как Германия, Нидер‑ ланды и Бельгия отличаются большей пестротой политической жизни — католики и протестанты обычно поддерживают разные партии. Умеренные социалисты и христианские социалисты стремятся добиться сотрудниче‑ ства классов в производстве, на рынке труда и в распределении налогового бремени, хотя при этом перераспределение было ограничено влиянием тра‑ диционалистских религиозных идей. Такой режим власти лучше всего называть христианским социализмом, и хотя он и требовал умеренного уровня неравенства, его трудно было реа‑ лизовать в условиях рыночной экономики. Ответ на вызов рынка был двоя‑ 2010-1_Prognosis.indb 99 11.04.10 3:04 100 М айкл М анн , Д илан Райли ким: государства Северной Европы смогли сдержать недавнее демографиче‑ ское давление и давление глобальной экономики. Но сдерживание в государ‑ ствах континентальной Европы заключает в себе парадоксы. Большинство этих государств, в которых пенсионеры составляют значительную долю населения, следует принципу жизни по средствам, и все эти схемы внушают жителям чувство непременной компенсации за все их усилия (Myles, Pierson, 2001). Эти государства всеобщего благосостояния постепенно перешли к принципу страхования. Ясно, например, что при увеличении доли пен‑ сионеров такое страхование становится более затратным, а политически‑ ми средствами уже невозможно ограничить количество получателей соци‑ альных гарантий или урезать те блага, которые они получают. Тем более что ни христианские, ни социал-демократические партии в континенталь‑ ной Европе никогда не победят на выборах, если начнут отстаивать нео‑ либеральные схемы устройства экономики (Swank, 2002, ch. 5). В доверше‑ ние всего корпоративизм, воплотивший в себе высокую степень принуди‑ тельного сотрудничества, сыграл роковую роль в истории Европы первой половины ХХ в. Теперь демократия готовит и североевропейские, и конти‑ нентальноевропейские страны к новым вызовам — демократия становится гражданской святыней, общенациональным вариантом того, чем является Национальная служба здравоохранения в Великобритании и социальное обеспечение в США. Очевидно, что теперешний бюджетный кризис в стра‑ нах Европы требует реформы в этой сфере. Но пока что в Европе реформы предпринимаются только по частным поводам, таким как неудачные реше‑ ния правительства в Швеции в конце 1980‑х гг. (что привело ко взлету безра‑ ботицы), объединение Германии, коррупционные скандалы в Италии и т. п. В Швеции и Италии реформы усилили неравенство, но это был, как ока‑ залось, кратковременный эффект. А длительный кризис в Германии объ‑ ясняется тем, что христиански-социальное государство всеобщего благосо‑ стояние в 1990‑е гг. было вынуждено воспринять в себя и модернизировать восточногерманские земли. Германии пришлось сократить расходы на соци‑ альную сферу, но пока неясно, приведет ли это к усилению неравенства. 5.6. Североевропейский регион Страны Североевропейского региона пережили перелом в отношении нера‑ венства в 1960‑е гг., когда социал-демократическое государство, наконец, достигло определенной зрелости. К 1970 г. они были странами с самым боль‑ шим равенством в мире и таковыми остаются до сих пор. Страны, которые могут сравниться с ними в этом отношении, — небольшие страны: Тайвань, Нидерланды и Бельгия — как видите, размер имеет значение. Исторически страны Северной Европы имеют сходную судьбу. В идеоло‑ гическом отношении эти страны стали протестантскими до того, как появи‑ лась секулярная политика. Во всех этих странах, кроме Финляндии, гово‑ рят на языках скандинавской группы, похожих по звучанию и грамматике. Культурное единство стран имеет длительную историю, а сейчас оно усиле‑ 2010-1_Prognosis.indb 100 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 101 но институтами, находящимися под контролем Совета министров северных стран (Nordic Council of Ministers). Около 30 общескандинавских институтов координируют региональную деятельность, начиная от собирания фолькло‑ ра до решения энергетических проблем — при этом собирается исчерпываю‑ щая статистическая информация, напрямую связанная с отбором и выра‑ боткой наилучших практик. Экономически эти страны преуспели, выбрав правильную специализацию — производство конкурентоспособных высокодо‑ ходных товаров, таких как мобильные телефоны или автомобили класса люкс. Политически это устойчивые социал-демократические государства, в кото‑ рых уровень безработицы низок и политика властей на рынке труда активна. Высокая концентрация населения в городских индустриальных цент‑ рах, восходящая к Средним векам традиция парламентаризма и наличие радикальных протестантских сект, создавших идеологию среднего клас‑ са, — все это способствовало мобилизации труда, формированию среднего класса, классовым компромиссам и сглаживанию конфликта между городом и деревней путем корпоративной защиты населения и поддержания высоко‑ го уровня жизни, что включало в себя и активное участие в международной торговле. Во время мировых войн эти государства пытались сохранять ней‑ тралитет, но они не избежали разных форм вовлеченности в эти войны, что впоследствии также способствовало послевоенному классовому компромис‑ су. С 1930‑х гг. рабочие (включая квалифицированный средний класс) и фер‑ меры стали участвовать в работе государственного аппарата в рамках инсти‑ туциализированного распределения власти (Esping-Andersen, 1985; Baldwin, 1990). Соглашения были усилены государственными «корпоративными» агентами, взаимодействовавшими с основными группами интересов. Хотя политическое развитие в каждой из этих стран имеет свои отличительные особенности, все они постепенно перешли к социал-демократии. Потребо‑ валось несколько десятилетий, чтобы сложился устойчивый режим произ‑ водства, который способен влиять на состояние рынков, позволяет произ‑ водить перераспределение доходов между классами и в конце концов пере‑ распределять функции между мужчинами и женщинами (Klausen, 1998, ch. 5; Huber, Stephens, 2001). Так постепенно возникла та плотность институтов, которые позволили Североевропейскому региону легко выдерживать любое давление, которое и воспринимается как рост неравенства. США не оказывают значительного геополитического влияния ни на стра‑ ны Северной Европы, ни на страны континентальной Европы, в отличие от стран Латинской Америки. Культурное влияние США в этих странах тоже особенно не просматривается, в отличие от стран англоговорящего региона (показательным исключением здесь является, пожалуй, Италия, где Берлус‑ кони решил слепить себя по образцу Рейгана). Хотя американские полити‑ ки, банкиры и журналисты постоянно жалуются на неподвижность рынка труда Германии и на высокие налоги в социальном государстве Швеции, за этой риторикой не стоит никакой возможности повлиять на события в этих странах. Хотя Бундесбанк и критерии объединения ЕС бросают тре‑ вожную тень на государство всеобщего благосостояния, они же уменьша‑ 2010-1_Prognosis.indb 101 11.04.10 3:04 102 М айкл М анн , Д илан Райли ют долг Европы. В отличие от Латинской Америки, Европа в своих решени‑ ях не зависит от политики МВФ. Вашингтонский консенсус может перейти через Атлантику, но не может пересечь Ла-Манш. Необходимо отметить и различный ритм жизни макрорегионов. Севе‑ роевропейский регион показывает постепенное кумулятивное движение к социал-демократии, занявшее несколько десятилетий. Англоговорящий регион колебался между реформами труда и либерализмом. Континенталь‑ ноевропейский регион выработал в середине ХХ в. компромисс, неожидан‑ ный на фоне предшествующей истории войн и революций, но политика социального благоденствия вызревала здесь гораздо медленнее. Латинская Америка довольно мало изменилась в сравнении со временем первоначаль‑ ной безжалостной эксплуатации трудовых ресурсов. В Восточной Азии послевоенные реформы усилили социальную сплоченность, но только после периода жесткого авторитаризма они постепенно встали на путь демо‑ кратии. Южноазиатское постколониальное развитие началось позднее, чем у всех остальных макрорегионов, и остается весьма противоречивым. Эти макрорегиональные различия — вовсе не константы, а, напротив, результат конкретных исторических подвижек. 6. Зак лючение Представленный макросоциологический анализ позволил выделить две основных особенности неравенства доходов в современном мире. Пер‑ вое: неравенство доходов на национальном уровне зависит от региона. Ни отдельные нации-государства, ни мир в целом не могут быть адекватны‑ ми единицами анализа. А это значит, что исследователи должны тщательнее фокусироваться на кластерах стран. Второе: существует сложное перепле‑ тение причин, определяющих неравенство. Мы выделили четыре причины: идеологическую, экономическую, военную и политическую. В разных регио‑ нах в различные периоды формирование неравенства происходит по‑разно‑ му. Так, в корне различные процессы в Южной Азии и в Латинской Америке привели к сходному результату — высокому уровню неравенства (хотя и с раз‑ ными тенденциями). Мы полагаем, что для объяснения уровня неравенства доходов необходимо учитывать целый ряд случайных исторических факто‑ ров, таких как победа или поражение в войне, способ колонизации, распро‑ странение культурных влияний и изменение политической ситуации. Более плотное обсуждение вопросов позволяет сделать два важных замечания. Прежде всего многие исследователи отождествляют глобальную экономику и глобальное общество с опытом стран англоговорящего региона. Но в дру‑ гих регионах пока не наблюдается конвергенции с моделью этого регио‑ на. Большое число исследователей рассматривает скандинавскую социалдемократию как единственную эгалитарную альтернативу неолиберализму. Но достаточно обратиться к политическому опыту стран Восточной Азии и континентальной Европы, чтобы убедиться, что социал-демократия скан‑ динавского типа не является единственным опытом преодоления социаль‑ 2010-1_Prognosis.indb 102 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 103 ных противоречий. Падение социализма советского типа вовсе не остано‑ вило движения к большему равенству в других макрорегионах. Конечно, различия между макрорегионами остаются коренными и в новом тысячелетии. Разброс средних значений коэффициента Джини остается столь же значительным. Никакой конвергенции макрорегионов не наблюдается, равно как и роста поляризации между севером и югом. Полу‑ ченные выводы явно противоречат теориям как неоклассиков, так и «новых левых», равно как и многим идеям, связанным с глобализацией. Вопреки ожиданиям сторонников неоклассики, высокая степень неравенства дохо‑ дов в Латинской Америке осталась и после того, как эти страны открылись международному рынку, равно как там, где степень неравенства была низкой, как на севере, так и на юге, она такой и осталась (Swank, 2002, см. и другие примеры). Политически амбициозные идеологии макрорегионального мас‑ штаба критикуют неравенство доходов независимо от экономического или демографического давления. Мы не сомневаемся, что основной вектор этого давления — рынки труда и государственная политика. Но государства могут вести достаточно гибкую политику, чтобы справиться с обстоятельствами, не отбрасывая прежде обретенного понимания «наилучших практик». Но как долго смогут государства выдерживать теперешнее давление на рынки труда и бюджеты? Усиление неравенства сначала дало о себе знать в странах англоговорящего региона, а теперь уже распространилось повсюду. Конечно, проще всего сослаться на влияние могущественных США (в последние годы чуть ослабшее). Но если тенденции с середины 1980‑х до середины 1990‑х гг. можно связать с ролью США, то сейчас они останови‑ лись где‑то на границах Великобритании (Smeeding, 2002; Atkinson, 2003). Как показывает панельное исследование домохозяйств по доходам за выче‑ том налогов в 15 странах Евросоюза за 1993 – 1996 гг. (Alvarez-Garcia et al., 2002), в четырех странах неравенство ослабевало постоянно (Германия, Люксем‑ бург, Португалия, Австрия), в четырех оно то ослабевало, то оставалось на прежнем уровне (Бельгия, Италия, Франция, Греция), в трех не наблю‑ далось никаких значительных изменений (Дания, Великобритания, Испа‑ ния), в двух произошел прерывистый рост неравенства (Ирландия, Нидер‑ ланды) и ни в одной не было непрерывного усиления неравенства. Все страны, в которых неравенство уменьшалось, — континентальные страны (включая Португалию и Грецию, которые мы исключили из рассмотрения). В 1996 г. страной с самой большой степенью равенства была Швеция, за ней следовали Дания и Финляндия — все три страны относятся к Северной Евро‑ пе. За ними шли Германия, Нидерланды, Австрия, Франция, Люксембург (по нему доступны данные только за 1995 г.), Италия и Бельгия — страны кон‑ тинентальной Европы. И замыкала эту цепочку лидеров Великобритания, единственная из всех — страна англоговорящего региона5. Таким образом, мы вновь видим макрорегиональное распределение данных. 5. Наибольшее неравенство наблюдается в Ирландии, Испании, Греции и Португа‑ лии, которые мы не рассматриваем в нашем исследовании. 2010-1_Prognosis.indb 103 11.04.10 3:04 104 М айкл М анн , Д илан Райли Экономическое и демографическое давление последнего времени поро‑ дило умеренный бюджетный кризис, не зависящий от политического режи‑ ма страны (хотя тем странам, в которых был большой бюджетный дефицит, пришлось туже). Новое неолиберальное решение проблемы было предло‑ жено сначала в США. Два из макрорегионов, англоговорящий и Латино‑ американский макрорегион, оказались идеологически и геополитически податливее и приняли эту альтернативу почти сразу. Неолибералы действо‑ вали финансовыми средствами и вскоре усилили неравенство. Другие мак‑ рорегионы, испытавшие сходное давление, не проявили никакого желания решать свои проблемы с помощью неолиберализма. Конечно, сначала им пришлось потратиться на противодействие спровоцированному состояни‑ ем рынка неравенству, но разразившийся кризис заставил их отступить, при этом совершенно не упраздняя прежний режим налогообложения и соци‑ альных гарантий. В результате неравенство усилилось, но позднее и меньше, чем в англоговорящих странах. Некоторые страны пережили свои острые кризисы в связи с их частными обстоятельствами (падение цен на сырье в Австралии и Новой Зеландии, стагфляция в США и Великобритании, объ‑ единение Германии, коррупционные скандалы в Италии, политическая нестабильность в Аргентине, открытие Кореи для иностранного капита‑ ла и т. п.). Но эти кризисы не были затяжными, и их нельзя даже отдаленно сравнивать по глубине с теми кризисами, которые вызваны войнами, завое‑ ваниями или революциями. Вот почему недавняя тенденция роста неравен‑ ства оказалась слабее, чем более ранняя обратная тенденция. Вот почему и последующие реформы оказались столь зависимы от политической линии самого государства. Нынешнее демографическое давление также создает бюджетные трудности в большинстве государств ОЭСР, так как доля пен‑ сионеров среди населения увеличивается, а молодежь позднее приступает к работе в связи с увеличением числа лет, уходящих на получение образова‑ ния, — но политическая реакция на это может оказаться совершенно непред‑ сказуемой. Поэтому мы не знаем, будет ли степень неравенства в будущем усиливаться, и если будет, то до какой степени. Не существует никакого глобального консенсуса о том, какой режим политической экономии правилен. Неолиберализм как последний претен‑ дент на правильность достиг сейчас пика своего влияния. Но в любом слу‑ чае режимы скорее добиваются правильной констелляции власти, чем соз‑ дают эффективные механизмы. В каждом государстве есть то, что извне кажется помехой в его развитии: неподвижность рынка труда, общая инерт‑ ность населения (mañana culture), коррупция, избыток юристов или избы‑ ток заключенных, высокая степень неравенства доходов или низкая степень неравенства доходов и т. п. Но так как все эти практики привели к возник‑ новению нескольких макрорегиональных культур, простого глобального соревнования недостаточно, чтобы заставить эти страны принять ту модель «сверхэффективности», которую разрабатывают в своих кабинетах эконо‑ мисты. Страны и регионы продолжают продираться на ощупь через череду мелких и не очень мелких кризисов, адаптируя текущее понимание «наилуч‑ 2010-1_Prognosis.indb 104 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 105 ших практик» к новым условиям — новым формам давления, пока не грянули серьезнейшие кризисы. Только они могут привести к коренной макросоцио‑ логической реструктуризации, наподобие того, как мировые войны 60 лет назад создали изученные нами макрорегионы с их несходным историческим движением. Авторы благодарят Хуана Фернандеса за помощь в обработке данных. Перевод с английского Александра Маркова Литература Alderson A. S., Nielsen F. Income Inequality, Development, Dependence: A Reconsideration // American Sociological Review. 1999. Vol. 64. Р. 606 – 631. Alderson A. S., Nielsen F. Globalization, the Great U-Turn: Income Inequality Trends in 16 OECD Countries // American Journal of Sociology. 2002. Vol. 107. Р. 1244 – 1299. Alvarez-Garcia S., Rodriguez J. P., Salas F. The evolution of income inequality in the European Union during the period 1993 – 96 [версия: March 31, 2006] // Working Paper of the Instituto de Estudios Fiscales. 2002; режим доступа: http://www.ief.es / . Arrighi G. The Long Twentieth Century. London: Verso Books, 1994. Arrighi G., Silver B. J. Chaos, Governance in the World System. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1999. Arrighi G., Silver B. J. Industrial Convergence, Globalization, the Persistence of the North-South Divide // Studies in Comparative International Development. 2003. Vol. 38. Р. 3 – 31. Atkinson A. B. The Economics of Inequality. Oxford: Clarendon Press, 1975. Atkinson A. B. Income Inequality in OECD Countries: Data, Explanations // CES ifo Economic Studies. 2003. Vol. 49. Р. 479 – 513. Baldwin P. The Politics of Social Solidarity: Class Bases of the European Welfare State 1875 – 1975. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. Bauman Z. Globalization: The Human Consequences. Cambridge: Polity Press, 1998. Baumann R. Brasil en los años novena: una economia en transicion // Revista de la CEPAL . 2001. Vol. 73. Р. 149 – 171. Behind East Asian Growth: The Political, Social Foundations of Prosperity / H. Rowen (Ed.). London: Routledge, 1998. Béteille A. Inequality Among Men. Oxford: Basil Blackwell, 1977. Béteille A. The Idea of Natural Inequality, Other Essays. Delhi: Oxford University Press, 1983. Boix C. Political Parties, Growth, Equality: Conservative, Social Democratic Economic Strategies in the World Economy. Cambridge, NY: Cambridge University Press, 1998. Brenner R. The Economics of Global Turbulence // New Left Review. 1998. Vol. 229. Р. 1 – 264. Brenner R. The Boom, the Bubble. The US in the World Economy. London: Verso, 2002. Burtless G. International Trade, the Rise in Earnings Inequality // Journal of Economic Literature. 1995. Vol. 33. Р. 800 – 816. Castells M. The Information Age. Vol 3: End of Millenium. Oxford: Blackwell, 1998. Castles F. The Working Class, Welfare. Sydney: Allen & Unwin, 1985. Centeno M. Blood, Debt: War, the Nation-State in Latin America, University Park. Pennsylvania, The Pennsylvania State University Press, 2002. Chan S., Clarck C., Danny Lam. Beyond the Developmental State: East Asia’s Political Economy Reconsidered. New York: St Martin’s Press, 1998. Coping with Permanent Austerity: Welfare State Restructuring in Affluent Democracies // P. Pierson (Ed.) The New Politics of the Welfare State. Oxford: Oxford University Press, 2001. Cornia G. A., Addison T., Kiiski S. Income Distribution Changes, their Impact in the Post-World War II Period, Discussion Paper of UNU -WIDER , No. 2003 / 28 [версия: September 9, 2005]. Режим доступа: http://www.wider. 2010-1_Prognosis.indb 105 11.04.10 3:04 106 М айкл М анн , Д илан Райли unu.edu / publications / publications. htm. Cornia G. A., Kiiski S. Trends in Income Distribution in the Post-World War II Period: Evidence, Interpretation, Discussion Paper of UNU -WIDER No. 2001 / 89 [версия: September 9, 2005]. Режим доступа: http://www.wider. unu.edu / publications / publications. htm. De Ferranti D. M., Perry G. E., Ferreira F. H. G., Walton M. Inequality in Latin America: Breaking with History? Washington, DC : The World Bank, 2004. Режим доступа: http://www-wds.worldbank.org. Deininger K., Squire L. A new data set measuring income inequality // The World Bank Economic Review. 1996. № 10. Р. 3. Desphande A. Does Caste Still Define Disparity? A Look at Inequality in Kerala, India // The American Economic Review. 2000. Vol. 90. Р. 322 – 325. Dobb M. Studies in the Development of Capitalism. New York: International Publishers, 1963. Dollar D., Kraay A. Trade, Growth, Poverty // Economic Journal. 2004. Vol. 493. Р. 22 – 49. Esping-Andersen G. Politics Against Markets. Princeton: Princeton University Press, 1985. Esping-Andersen G. The Three Worlds of Welfare Capitalism. Princeton: Princeton University Press, 1990. Esping-Andersen G. Social Foundations of Postindustrial Economies. Oxford: Oxford University Press, 1999. Evans P. Embedded Autonomy: States, Industrial Transformation. Princeton, NJ : Princeton University Press, 1995. Ferreira F., Litchfield J. Inequality, Poverty in the Lost Decade: Brazilian Income Distribution in the 1980s // V. Bulmer-Thomas (Ed.) The New Economic Model in Latin America, its Impact on Income Distribution, Poverty. New York: St Martin’s Press, 1996. P. 249 – 270. Firebaugh G. Empirics of World Income Inequality // American Journal of Sociology. 1999. Vol. 104. Р. 1597 – 1630. Firebaugh G. The Trend in Between-Nation Income Inequality // Annual Review of Sociology. 2000. Vol. 26. Р. 323 – 339. Fourcade-Gourinchas M., Babb S. L. The Rebirth of the Liberal Creed: Paths to Neoliberalism in Four Countries // American Journal of Sociology. 2002. –Vol. 108. Р. 533 – 579. Galbraith J. K., Kum H. Estimating the inequality of household incomes: a statistical approach to the creation of a dense, consistent global data set // Review of Income, Wealth. Vol. 51. Р. 115 – 143. Garrett G. Shrinking States: Globalization, National Autonomy in the OECD // Oxford Developmental Studies. 1998. Vol. 26. Р. 71 – 98. Goesling B. Changing Income Inequalities within, between Nations: New Evidence // American Sociological Review. 2001. Vol. 66. Р. 745 – 761. Goldthorpe J. H. Globalisation, Social Class // West European Politics. 2002. Vol. 25. Р. 1 – 28. Goodin R., Heady B., Muffels R., Dirven H. J. The Real Worlds of Welfare Capitalism. Cambridge, Cambridge University Press, 1999. Gottschalk P., Joyce M. Cross-national differences in the Rise in Earnings Inequality-Market, Institutional Factors // Review of Economics, Statistics. 1998. Vol. 80. Р. 489 – 502. Gottschalk P., Smeeding T. M. (1997) Cross-National Comparisons of Earnings, Income Inequality // Journal of Economic Literature. 1997. Vol. 35. Р. 633 – 687. Gowan P. Global Gamble. Washington’s Faustian Bid for World Dominance. London: Verso, 1999. Gustafsson B., Johansson M. In Search of Smoking Guns: What Makes Inequality Vary over Time in Different Countries? // American Sociological Review. 1999. Vol. 64. Р. 585 – 605. Hall P., Soskice D. Varieties of Capitalism: The Institutional Foundations of Comparative Advantage. New York: Oxford University Press, 2001. Held D., McGrew A. The Great Globalization Debate: An Introduction // The Global Transformations Reader. Cambridge: Polity, 2000. Р. 1 – 45. Hicks A. Social Democracy, Welfare Capitalism: A Century of Income Securities Politics. Ithaca, London: Cornell University Press, 1999. Higgins M., Williamson J. G. Explaining Income Inequality the World Round: Cohort Size, Kuznets Curves // Openness’, NBER Working Paper Series, w7224, 1999 [версия: March 30, 2006]. Режим доступа: http://www.nber. org / papers / . Hobsbawm E. The Age of Extremes. New York: Pantheon, 1994. Huber E., Stephens D. J. Development, Crisis of the Welfare State. Chicago, University of Chicago Press, 2001. 2010-1_Prognosis.indb 106 11.04.10 3:04 М акр о р е г и о нал ь н ы е т е нд е нции н е ра в е н ст ва … 107 Inter-American Development Bank. Facing up to Inequality in Latin America // Economic, Social Progress in Latin America, 1998 – 1999 Report. Washington, DC : Inter-American Development Bank, 1999. Introduction // The New Economic Model in Latin America, its Impact on Income Distribution, Poverty / V. Bulmer-Thomas (ed.). New York: St Martin’s Press, 1996. P. 7 – 26. Jayaraman R., Peter L. The Evolution of Poverty, Inequality in Indian Villages. Washington, DC : World Bank, Development Research Group, Poverty, Human Resources, 1998. Johnson C. MITI , the Japanese Miracle: The Growth of Industrial Policy, 1925 – 1975. Stanford, Stanford University Press, 1982. Johnson C. Japan: Who Governs? The Rise of the Developmental State. New York, London: W. W. Norton, 1995. Kentor J. The Long Term Effects of Globalization on Income Inequality, Population Growth, Economic Development // Social Problems. 2001. Vol. 48. –Р. 435 – 455. Kenworthy L. Egalitarian Capitalism? Jobs, Income, Inequality in Affluent Countries. New York: Russell Sage Foundation, 2004. Kersbergen K. Social Capitalism: A Study of Christian Democracy, the Welfare State. London: Routledge, 1995. King D., Wood S. The Political Economy of Neoliberalism: Britain, the United States in the 1980s // H. Kitschelt, P. Lange, G. Marks, J. D. Stephens (Eds.). Continuity, Change in Contemporary Capitalism. New York: Cambridge University Press, 1999. Р. 371 – 397. Klausen J. War, Welfare. Europe, the United States, 1945 to the Present. New York: St Martin’s Press, 1998. Korpi W. Faces of Inequality: Gender, Class, Patterns of Inequalities in Different Types of Welfare States // Social Politics. 2000. Vol. 7. Р. 127 – 191. Korzeniewicz R. P., Moran T. P. World-Economic Trends in the Distribution of Income, 1965 – 1992 // American Journal of Sociology. 1997. Vol. 102. Р. 1000 – 1039. Mann M. The Sources of Social Power. Vol. I . Cambridge: Cambridge University Press, 1986. Marshall T. H. Sociology at the Crossroads, Other Essays. London: Heinemann, 1963. Marx K. Capital: A Critique of Political Economy. Volume III / E. Frederick (ed.). New York: International Publishers, 1984. Milanovic B. The Two Faces of Globalization: against Globalization as We Know It // World Development. 2003. Vol. 31. Р. 667 – 684. Morley S. The Income Distribution Problem in Latin America, the Caribbean, Santiago, Chile // CEPAL / E CLAC . 2001. Myles J. The Comparative Political Economy of Pension Reform // P. Pierson (Ed.) The New Politics of the Welfare State. Oxford: Oxford University Press, 2001. Ocampo J. A., Sanchez F., Tovar C. E. Mercardo laboral y distribucion del ingreso en Colombia en los anos noventa // Revista de la CEPAL . 2000. Vol. 73. Р. 53 – 78. Office for National Statistics. Income Inequality: Fall in Inequality since 2001 / 02 [версия: May 31, 2006]. Режим доступа: http://www.statistics.gov.uk / cci / nugget. asp? id=332. Panuco-Laguette H., Szekely M. Income Distribution, Poverty // V. MexicoIn Bulmer-Thomas (ed.) The New Economic Model in Latin America, its Impact on Income Distribution, Poverty. New York: St Martin’s Press, 1996. Pierson P. Irresistible Forces, Immovable Objects: Post-industrial Welfare States Confront Permanent Austerity // Journal of European Public Policy. 1998. Vol. 5. Р. 539 – 560. Poverty, Economic Reform, Income Distribution in Latin America / A . Berry (Ed.) Boulder, CO : Lynne Rienner, 1998. Rhodes M. The Political Economy of Social Pacts: ‘Competitive Corporatism’, European Welfare Reforms // P. Pierson (Ed.) The New Politics of the Welfare State. Oxford: Oxford University Press, 2001. Rodrik D. Feasible Globalizations. Harvard University Department of Economics. 2002 [версия: March 31, 2006]. Available at http://ksghome.harvard.edu / drodrik / papers. html. Rueda D., Pontusson J. Wage Inequality, Varieties of Capitalism // World Politics. 2000. Vol. 53. Р. 350 – 383. Saunders P. The Ends, Means of Welfare. Coping with Economic, Social Change in Australia. Port Melbourne: Cambridge University Press, 2002. Smeeding T. M. Globalization, Inequality, the Rich Countries of the G-20: Evidence from the Luxembourg Income Study (LIS ), LIS Working Papers. 2002. #320 [версия: March 31, 2006]. Available at http://www.lisproject. org / publications / wpapersg. htm. 2010-1_Prognosis.indb 107 11.04.10 3:04 108 М айкл М анн , Д илан Райли Smith A. An Inquiry into the Nature, Causes of The Wealth of Nations. Chicago: The University of Chicago Press, 1976. Stallings B. International Influence on Economic Policy: Debt, Stabilization,, Structural Reform // S. Haggard, R. R. Kaufman (Eds.). The Politics of Economic Adjustment: International Constraints, Distributive Conflicts, the State. Princeton, NJ : Princeton University Press, 1992. Swank D. Global Capital, Political Institutions, Policy Change in Developed Welfare States. New York: Cambridge University Press, 2002. Tsai P. L. Foreign Direct Investment, Income Inequality: Further Evidence // World Development. 1995. Vol. 23. Р. 469 – 483. United Nations University WIDER (World Institute for Development Economics Research). (2000) World Income Inequality Database, Version 1.0, 12 September 2000 [версия: January 15, 2002]. Режим доступа: http:// www.wider.unu.edu / wiid / wiid. htm. United States Census Bureau. Historical Income Tables: Income Inequality Table IE - I . [версия: September 9, 2005]. Режим доступа: http://www.census.gov / hhes / w ww / income / histinc / ie1.html. University of Texas Inequality Project. UTIP World Time Series 2000 [версия: January 15, 2002]. Режим доступа: http://utip.gov.utexas.edu / . Western B. Postwar Unionization in 18 Advanced Capitalist Countries // American Sociological Review. 1993. Vol. 58. P. 266 – 282. Weiss L. The Myth of the Powerless State. Oxford: Polity Press, 1999. Weiss L., Hobson J. States, Economic Development. Oxford: Polity Press, 1995. Wildeboer Schut J. M., Vrooman J. C., de Beer P. T. On Worlds of Welfare. The Hague, Dutch Government, Social, Cultural Planning Office. 2001. Wood A. North-South Trade, Employment, Inequality: Changing Fortunes in a Skill-Driven World. Oxford: Clarendon Press, 1994. 2010-1_Prognosis.indb 108 11.04.10 3:04 А нато ми я наши х пр о бл ем Кейт Дарден Целостность коррумпированных государств: взяточничество как неформальный институт управления1 В современных работах по теории государства само собой разумеется, что распространенность взяток в чиновнической среде означает дегра‑ дацию государственных институтов. У этой точки зрения определенно имеются серьезные основания: существует множество примеров неэффек‑ тивных и коррумпированных развивающихся государств, противополож‑ ных прозрачным и эффективным государственным структурам развитых индустриальных демократий. Однако есть страны с большим постоянным населением, которые справляются с обеспечением необходимых государ‑ ственных функций вопреки распространенному взяточничеству. С опорой на недавние исследования неформальных институтов государства2 в статье представлена теоретическая модель функционирования взяточничества в стабильных странах с широко распространенной коррупцией. Я полагаю, что взятка часто служит формой неофициальной компенсации, которая уси‑ ливает, а не подрывает формальные институты государства, и предоставля‑ ет лидерам дополнительные способы контроля над подчиненными. В итоге, несмотря на негативное влияние коррупции на демократическое и эконо‑ 1. Darden K. The Integrity of Corrupt States: Graft as an Informal State Institution // Poli‑ tics and Society. 2008. Vol. 36. № 1. Р. 35 – 59. 2. См., напр.: Easter G. M. Reconstructing the State: Personal Networks and Elite Identi‑ ties in Soviet Russia. New York: Cambridge University Press, 2000; Lily Lee Tsai. Substitut‑ ing for the State? The Logic of Private Efficiency in Chinese Local Governance (доклад, подготовленный для ежегодного заседания Американской ассоциации политиче‑ ской науки, Сан-Франциско, 30 августа — 2 сентября 2001 г.); Levitsky St., Way L. A. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democracy. 2002. April. Vol. 13. № 2. Р. 51 – 65; Way L. A. The Dilemmas of Reform in Weak States: The Case of Post-Soviet Fis‑ cal Decentralization // Politics and Society. December. 2002. Vol. 30. Р. 579 – 598; GrzymalaBusse A., Luong P. J. Reconceptualizing the State: Lessons from Post-Communism // Poli‑ tics and Society. December. 2002. Vol. 30. № 4. Р. 529 – 5 54; Hamilton-Hart N. The Singapore State Revisited // The Pacific Review. 2000. Vol. 13. № 2. Р. 195 – 2 16. 2010-1_Prognosis.indb 109 11.04.10 3:04 110 К е йт Д ард е н мическое развитие, взяточничество тоже может усиливать управленческую структуру государства. Рассматривая этот случай, я сосредоточусь на базовых государственных институтах, гарантирующих лояльность и подчинение чиновников, и пока‑ жу, как институционализированное взяточничество может использовать‑ ся для обеспечения этого подчинения. Я начну с краткого рассмотрения понятия государства. Далее, подвергнув критике теоретическую парадигму, согласно которой взяточничество неизбежно подрывает управленческую иерархию, и опираясь на данные по 132 странам, я эмпирически покажу, что достаточное количество сильных государств с распространенной коррупци‑ ей эффективно собирает налоги и / и ли способно обеспечивать обществен‑ ный порядок. Эта эмпирическая аномалия может быть объяснена существо‑ ванием нелегальных институциональных механизмов, с помощью которых взятка обеспечивает неформальную поддержку управленческой структуры формальных государственных институтов. Для практической демонстрации этих неформальных институтов мной приводится подробный анализ инсти‑ туциональной роли взяточничества на Украине 1990‑х гг. — коррумпирован‑ ном государстве, где смешение формальных и неформальных институцио‑ нальных механизмов способствовало созданию эффективных структур госу‑ дарственного принуждения. Наконец, мной приводятся дополнительные доказательства того, что взяточничество используется как элемент, усили‑ вающий управленческую иерархию в странах, где высокий уровень корруп‑ ции сочетается с устойчивостью государственной системы. Государство В отсутствие очевидного консенсуса в отношении государства или его сущ‑ ностных характеристик большинство определений располагается между двумя крайними позициями. Минималистская трактовка государства, осно‑ ванная на продолжительной традиции исторической социологии и теории международных отношений, определяет государство как насильственную организацию, контролирующую определенную территорию, и акцентиру‑ ет внимание на государственной способности к монополизации насилия и изъятию ресурсов3. Напротив, максималистская традиция, на сегодняш‑ ний момент доминирующая среди ученых, занимающихся вопросами пере‑ хода к демократии и рынку, как правило, отождествляет государство со мно‑ 3. См., напр.: Hintze O. The Historical Essays of Otto Hintze / ( Ed.) F. Gilbert. New York: Oxford University Press, 1975; Weber М. Economy and Society. Berkeley: Univer‑ sity of California Press, 1978; Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские госу‑ дарства: 990 – 1992 гг. М.: Территория будущего, 2009; Skocpol Th. Bringing the State Back // Strategies of Analysis in Current Research // Bringing the State Back In / (Eds.) Th. Skocpol, D. Rueschemeyer, P. Evans. New York: Cambridge University Press, 1985. Р. 3 – 4 3; Waltz K. N. Theory of International Politics. New York: McGraw-Hill, 1979; Krasner St. D. Defending the National Interest: Raw Materials Investments and U. S. Foreign Pol‑ icy. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1978. 2010-1_Prognosis.indb 110 11.04.10 3:04 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 111 жеством различных черт, встречающихся обычно только в наиболее разви‑ тых странах: верховенство закона, обеспечение общественных благ, защита договоров и прав собственности, существование беспристрастных институ‑ тов, благоприятствующих демократии и рынку. В соответствие с минималистской традицией я определяю государство как постоянно действующую насильственную иерархическую организацию, заявляющую «монополию на легитимное насилие в целях принуждения к порядку» в рамках определенной территории4. Хотя всякий выбор опре‑ деления сопряжен с определенными издержками, минималистский подход расширяет наши возможности для сравнения и в большей степени совме‑ стим с общепринятым восприятием государства. Исследование верховен‑ ства закона и защиты прав собственности достаточно полезно для анализа конкретных проблем, но рассмотрение их как определяющих черт государ‑ ства приводит к тому, что многие страны мира фактически оказываются «безгосударственными». Многие организации, которые мы обычно называ‑ ем государствами, угнетают своих граждан, попирают права собственности и пренебрегают законностью, выказывая при этом устойчивую способность к поддержанию общественного порядка, ведению войны или строительству дорог. Минималистская трактовка чревата слишком сильным размыванием категории «государство»5, но ее достоинством является возможность срав‑ 4. Вебер определяет государство как «насильственную организацию в пределах опре‑ деленной территории», которая «заявляет монополию на легитимное использова‑ ние физической силы для принуждения к порядку», под чем он понимает «исполь‑ зование силы, рассматриваемое как легитимное ровно настолько, насколько оно или разрешается государством, или предписывается им». Но в большей степени эта «легитимность» есть самопредписание; государство выделяет себе неотъемле‑ мое право на подчинение вопреки тому, признают ли подданные эту легитимность (Weber М. Economy and Society. Р. 54 – 56). 5. Важно отметить, что определение государства используется здесь в широком, но не всеобъемлющем смысле. См.: Herbst J. States and Power in Africa: Comparative Lessons in Authority and Control (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000); Spruyt H. The Sovereign State and Its Competitors (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994). Организации, которые не способны к постоянному осуществлению вла‑ сти на ограниченной территории, не являются государствами: бюрократические режимы Грузии и Таджикистана на протяжении 1990‑х гг. или многие африканские государства с большим числом отдаленных районов, описанные Джеффри Хэрб‑ стом в «Государства и власть в Африке», не являются государствами, поскольку правила, вводимые этими государствами, в отдалениях от столицы соблюдаются только косвенно. По тем же причинам захватнические империи прошлого и более современные военные диктатуры или повстанческие режимы не могут считаться государствами. См.: Spruyt H. The Sovereign State and Its Competitors. Там, где власть национальной бюрократии не монопольна и государство постоянно соперничает с упорными конкурентами вне бюрократического аппарата, такими как племенные вожди (например, король Буганды в Уганде), кланы, сообщества или ассоциации (например, Тамани-холл), государство слабо или не существует. Там, где подорва‑ на иерархическая природа бюрократии, где отношения подчинения между руково‑ дителями и служащими разрушены настолько, что государственная бюрократия становится лишь сообществом относительно независимых принципалов (вроде Ганзейского союза или провальной коалиции между несколькими африканскими 2010-1_Prognosis.indb 111 11.04.10 3:04 112 К е йт Д ард е н нивать государства по широкому кругу признаков; под сравнение подходят государства с иными механизмами организации охраны, иными преимуще‑ ствами и способностями, чем основанные на законе государственные режи‑ мы, встречающиеся на либеральном Западе. Несмотря на то что выбор определения имеет важные последствия, настоящее исследование фокусируется на том аспекте государства, который является фундаментальным для представителей обеих традиций: институ‑ циональные механизмы используются для поддержки лояльности и подчи‑ нения чиновников внутри любой управленческой иерархии. Относится ли это к проблеме установления легитимного доминирования руководителей над их подчиненными6 или же к иерархическому контролю принципалов над агентами7, или, наконец, к проблеме организационной целостности8, очевидно всеобщее принятие того, что успешное установление согласован‑ ности в административной системе необходимо для выполнения любых задач, поставленных государством. Без обеспечения лояльности и подчи‑ нения чиновников внутри административной иерархии государства неспо‑ собны собирать налоги, вести войну, поддерживать общественный порядок или устанавливать власть на подчиненной территории, так же как и под‑ держивать закон, права собственности или договорное право. Как отмеча‑ ет Скочпол в своей важной статье, «лояльные и хорошо обученные чинов‑ ники и обилие финансовых ресурсов составляют основу государственной эффективности в достижении самых разнообразных целей. Неудивительно, что всякое государственное строительство нацелено на достижение именно этого оплота государственной мощи»9. Коррупция и государство Состояние институтов, поддерживающих иерархическую власть внутри управленческих структур государства, особенно важно при изучении кор‑ рупции. Как было отмечено ранее, основной тезис всей литературы по кор‑ рупции достаточно прост: возникновение взяточничества показывает, что институты, призванные поддерживать согласованность действий чинов‑ 6. 7. 8. 9. 2010-1_Prognosis.indb 112 государствами), имеет смысл говорить скорее о синдикате, чем о государстве. Это определение также исключает все добровольно созданные организации, даже если они велики по размеру, собирают налоги и имеют иерархию (например, средневе‑ ковая католическая церковь). Это определение также вычеркивает любую органи‑ зацию, которая не заявляет о своем суверенном или эксклюзивном праве об уста‑ новлении господства над территорией, даже если эта организация — такая, как мафия, — оказывает серьезное влияние на фактическую жизнь общества. Weber М. Economy and Society. Р. 54 – 56. Gary S., Stigler B., Stigler G. Law Enforcement, Malfeasance, and the Compensation of Enforcers // Journal of Legal Studies. 1974. Vol. 3. Р. 1 – 19. Jowitt K. New World Disorder: The Leninist Extinction. Berkeley: University of California Press, 1992. Skocpol Th. Bringing the State Back In. Р. 16. 11.04.10 3:04 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 113 ников, ослабевают или становятся неадекватными, что свидетельствует о несостоятельности административной иерархии10. Наиболее чистое изложение этой позиции опирается на экономическую модель принципала — агента, рассматривающую государство как модель иерархических отношений, в которой лидеры (принципалы) заключают с чиновниками (агентами) договор по установлению и поддержанию зако‑ нов и декретов в обмен на зарплату и агентам вверяется власть и финансо‑ вые ресурсы государственной службы для того, чтобы они могли эффектив‑ но выполнять свою работу11. Взяточничество в этой модели является фун‑ даментальной угрозой базовому контракту между принципалом и агентом, поскольку в таком случае государственные чиновники совершают «измену», предпочитая личное обогащение соблюдению иерархического принципа и правил организации. Согласно модели государственные служащие оста‑ ются лояльными и не склоняются к участию в коррупционных практиках так долго, насколько государственные институты гарантируют адекватное вознаграждение чиновникам, контроль их работы и необходимые санкции за неподчинение. При недостаточном контроле или вознаграждении чинов‑ ники превращаются «из агентов организации в ее принципалов»12 — адми‑ нистративная иерархия рушится. Таким образом, взяточничество служит двояким свидетельством слабости государства: оно показывает, что госу‑ дарственные институты, призванные контролировать, санкционировать и награждать чиновников, более не отвечают соответствующим требова‑ ниям, что, в свою очередь, влечет разрушение государственных администра‑ тивных структур и делает всю организацию слабой и неэффективной. Но несмотря на свою убедительность логическая связка между взяточни‑ чеством и крахом управленческой иерархии работает только в той модели, где государство действительно выступает как формальный, основанный на законах, институт. Беккер и Стиглер утверждают, что лидеры стремят‑ ся к соблюдению законов, и поэтому нелегальность как таковая становит‑ ся сигналом к нелояльности и разрушению иерархии13. Сама возможность существования иерархии без ориентированной на закон и право бюрокра‑ тии или вероятность того, что взяточничество подчиненных может санк‑ ционироваться, предполагаться или поощряться руководителями, исклю‑ чается из модели по определению. Как следует из литературы по государ‑ 1 0. Bardhan P. Corruption and Development: A Review of Issues // Journal of Economic Lit‑ erature. 1997. Vol. 35. Р. 1320 – 1346. 1 1. См. напр., Becker, Stigler. Law Enforcement, Malfeasance, and the Compensation of Enforcers; Banfield Е. Corruption as a Feature of Government Organization // Journal of Law and Economics. 1975. Vol. 17. Р. 587 – 6 05; Rose-Ackerman S. The Economics of Cor‑ ruption // Journal of Public Economics. 1975. Vol. 4. P. 187 – 2 03; Rose-Ackerman S. Corrup‑ tion: A Study of Political Economy. New York: Academic Press, 1978; Solnick St. Stealing the State: Control and Collapse in Soviet Institutions. Cambridge, MA: Harvard Univer‑ sity Press: 1998. 1 2. Jowitt K. New World Disorder: The Leninist Extinction. P. 150. 1 3. Becker, Stigler. Law Enforcement, Malfeasance, and the Compensation of Enforcers. P. 1 – 19. 2010-1_Prognosis.indb 113 11.04.10 3:04 114 К е йт Д ард е н ственным структурам и развитию, иерархия и соблюдение законов берут начало из одной и той же институциональной формы, а именно — вебериан‑ ской бюрократии14. Это базовое предположение работает идеально, если речь идет о Сканди‑ навии, Германии или других странах, где верховенство закона прочно уста‑ новлено, а управленческая иерархия исторически сложилась как бюрокра‑ тия, но сложно применимо к опыту, наблюдаемому вне Организации эко‑ номического сотрудничества и развития — в тех странах, где коррупция наиболее сильно распространена. Несложно найти примеры, где (1) взяточ‑ ничество разрешено как часть неформального соглашения или контракта между руководителями и подчиненными или (2) государство не основыва‑ ется на верховенстве закона и функционирует в основном через неформаль‑ ные институты — устойчивые правила игры, не закрепленные в письмен‑ ном виде и не кодифицированные как закон. Во многих случаях закон сам по себе составлен не для того, чтобы ему подчинялись; безусловно, прак‑ тически невозможно следовать ему в ситуации, когда сталкиваются про‑ тиворечащие друг другу предписания из разных частей законодательства. В результате не стоит предполагать ни то, что соглашение, которое лиде‑ ры используют для поддержки согласия в чиновничьей среде, есть закон‑ ное соглашение во всех политиях, ни то, что целью государственных руко‑ водителей будет поддержка соглашения с помощью буквы закона. Коррупци‑ онные практики и другие нарушения закона могут показывать отсутствие веберианского типа бюрократии, но необязательно предполагают слабость или отсутствие административной иерархии. Достижение стабильной адми‑ нистративной иерархии возможно не только основанной на законе бюро‑ кратией, которую Вебер считал типичной для современных организаций, но и сетью личных обязательств, характерной для традиционного права. Распространенность сильных, «коррупционных» государств На самом деле, как видно из доступной нам информации, многие государ‑ ства справлялись с такой дилеммой. Существует большое количество стран, где сочетаются широко распространенная коррупция и устойчивость госу‑ дарственного аппарата, и нет эмпирического доказательства того, что взя‑ точничество и государственная эффективность негативно коррелируют. Чтобы проиллюстрировать этот тезис, воспользуемся двумя просты‑ ми показателями государственной эффективности: способностью к сбору налогов и общими государственными расходами в процентном отношении от ВВП. Сбор налогов — важная составляющая, и даже в случае отсутствия консенсуса относительно того, что считать показателем государственной мощи, существует общепринятое соглашение в том, что как минимум госу‑ дарством является организация, обладающая возможностью для сбора нало‑ 1 4. Weber M. Economy and Society. P. 956. 2010-1_Prognosis.indb 114 11.04.10 3:04 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 115 гов15. Налогообложение есть особенно точный индикатор в нашем случае, поскольку — в соотношении с нашим определением государства — оно позво‑ ляет нам измерить «экстракционную» (extractive) способность государства, не вдаваясь в обсуждение вопроса о том, какую задачу государство должно решать в первую очередь16. Подобным образом, рассматривая агрегирован‑ ные расходы, мы можем идентифицировать ресурсы, которые государство посвящает реализации выбранных им целей — без утверждения того, что эти цели одинаковы для всех государств17. Поскольку большинство государств должно извлекать и тратить при‑ быль на достижение своих целей, агрегированные данные по сбору нало‑ гов и государственным расходам служат лучшим средством измерения, нежели уровень здравоохранения, образования или других специфических служб и мер, которые не все государства могут желать или намереваться обеспечивать. Для измерения уровня коррупции в стране мной использовался Индекс восприятия коррупции18, составленный Transparency International в 2003 г. на основе того, как сильно респонденты воспринимают подкупы, откаты и другие формы взяток, принятые в среде государственных чиновников. Несмотря на то что эти измерения недостаточно точны (они представля‑ ют собой компилированное среднее по разным национальным опросам), в общих чертах они достаточно надежны: по крайней мере, страны со зна‑ 1 5. См., напр.: Chaudhry K. A. The Price of Wealth: Economies and Institutions in the Middle East. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1997; Cheibub J. A. Political Regimes and the Extractive Capacity of Governments: Taxation in Democracies and Dictator‑ ships // World Politics. 1998. Vol. 50. P. 349 – 376; Weyland K. From Leviathan to Gulliver? The Decline of the Developmental State in Brazil // Governance: An International Jour‑ nal of Policy and Administration. 1998. № 11. Р. 51 – 75. 1 6. Существует проблема в расчетах, поскольку показатели мирового развития, рас‑ считываемые Всемирным банком (the World Bank’s World Development Indicators) и используемые мной, измеряют только официальную прибыль государства, хотя их оценка ВВП включают теневую экономику и черный рынок. Насколько часто взятки служат централизованным неформальным каналом государственных доходов (например, неформальные «блатные сети», пронзающие государствен‑ ный аппарат в СССР и описанные Грегори Гроссманом и Константином Симисом и др.), так много полученных государством средств будет «вынесено за скобки». По этой причине мы должны ожидать недооценивания реальных способностей государства к экстракции доходов в некоторых наиболее пропитанных коррупци‑ ей странах. Если официальные налоговые поступления низки, невозможно опре‑ делить, используя только базу данных Всемирного банка, насколько развит каж‑ дый из формальных и неформальных потоков государственных доходов и превы‑ шают ли неформальные доходы официальные налоговые сборы. См.: World Bank. World Development Indicators 2004. Washington, DC: World Bank, 2004. 1 7. Кроме того, экспертиза расходов параллельно с расчетами налогообложения позволяет нам обнаружить хищнические государства, которые просто извлекают ресурсы из общества и ничего не предоставляют взамен. Я благодарен анонимно‑ му оппоненту за привлечение моего внимания к этому моменту. 1 8. Transparency International Corruption Perceptions Index (CPI) 2003, http://www.trans‑ parency.org / p olicy_research / surveys_indices / c pi / 2 003 (accessed on December 10, 2007). 2010-1_Prognosis.indb 115 11.04.10 3:05 116 К е йт Д ард е н 10 Индекс восприятия коррупции TI (2003) Индекс восприятия коррупции TI (2003) 10 5 10 20 30 40 Налоговые поступления в % от ВВП Рис. 1. Взяточничество и способность государства к сбору налогов (106 стран) 5 5 10 15 20 25 30 35 Государственные расходы в % от ВВП Рис. 2. Взяточничество и государственные расходы (132 страны) Источник: индекс восприятия коррупции Transparency International 2003 г., http://www. transparency.org / policy_research / surveys_indices / cpi / 2003 (проверено 10.12.2007) и пока­ затели мирового развития Всемирного банка 2004 г. (Washington, DC : World Bank, 2004). R-квадрат = 0,30. ВВП = внутренний валовой продукт; TI = Transparency International. чением коррупции от 0 до 3 (наиболее коррумпированные) располагаются далеко от стран, которые относятся к числу наименее коррумпированных (значение коррупции от 7 до 10). На рис. 1 и 2 показаны значения по странам, для которых есть доступные данные. Как и предполагается теорией принципала — агента, на рис. 1 пока‑ зан большой кластер государств с низким уровнем налогообложения и высо‑ ким уровнем распространения взяточничества, а также некоторое число коррумпированных государств, не способных достичь высокого уровня налогообложения19. Однако заметны страны, где взяточничество распро‑ странено, но государство тем не менее сохраняет возможности присвоения значительной части ВВП через налоговые сборы. Фактически при превыше‑ нии 15‑процентного минимума по налоговым поступлениям статистически значимая связь между коррупцией и способностью к экстракции исчезает (значение критерия согласия R-квадрат = 0,06). Даже если мы ограничим наш анализ исключительно государствами с высоким уровнем коррупции (индекс восприятия коррупции, CPI<3), неко‑ торые из них также покажут высокий уровень налоговых поступлений. 1 9. Единственными исключениями из этого правила являются Объединенные Араб‑ ские Эмираты, Кувейт, Бахрейн и Оман. Имея оценку, превышающую 5 по шкале Transparency International, они имеют очень низкий уровень собираемости налогов. Но в каждом из этих случаев государство получает большую часть прибыли за счет прямого контроля над нефтяной промышленностью, а не сбора налогов. Таким образом, низкий уровень собираемости налогов не всегда отражает неэффектив‑ ность государственного аппарата. 2010-1_Prognosis.indb 116 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 117 Алжир (31,9), Никарагуа (28,7), Зимбабве (26,4), Румыния (23,1), Россия (22,5), Папуа — Новая Гвинея (21,9), Украина (21,7) и Кения (21,2), например, располо‑ жены намного выше среднего национального дохода, который государство получает за счет налогов. На рис. 2 показана подобная ситуация с государ‑ ственными расходами. Учитывая, что существующие теории говорят о жест‑ кой линейной отрицательной связи между коррупцией и налоговыми сбора‑ ми / государственными расходами, такое большое и стабильное число стран с устойчиво высоким уровнем взяток аномально. Концептуа лизация неформа льных мех анизмов а дминистративного контроля Поскольку взяточничество необязательно приводит к государственной неэффективности, мы должны расширить концептуальное поле для рас‑ смотрения трех различных типов взяточничества по отношению к госу‑ дарству: взяточничество, подрывающее административную иерархию (ослабляющее государство), не влияющее на административную иерархию (не угрожающее государству) и усиливающее административную иерархию (укрепляющее государство)20. Взяточничество, безусловно, ослабляет административную иерархию, когда служит для покупки нелояльности, когда чиновники принимают «воз‑ награждение за то, чего делать не должны»21. Тогда взяточничество не толь‑ ко нарушает закон, но и разрушает планы руководителей в администра‑ тивной иерархии. В таких случаях получение взятки точно описывается в логике модели принципала — агента. Эта логика в основном отражает суть коррупции в рациональных, легальных бюрократиях. Однако некоторые формы взяточничества практически не оказывают влия‑ ния на функционирование административной иерархии и играют незначитель‑ ную роль в определении того, насколько сотрудники лояльны в выполнении своих обязательств. Это просто один из способов воровства, распространен‑ ный там, где взяточничество приняло форму общественного договора, а долж‑ ностные лица получают дополнительную неофициальную плату за функции, которые они в любом случае обязаны выполнять. Если все признают, что нужно дать взятку для стимулирования должной работы чиновника, и каждый дает взятки (при условии, что все могут себе это позволить), то пронизанное коррупцией государство этого типа отличается от работы не берущей взяток бюрократии только методом распределения частных благ (они перераспреде‑ ляются от граждан к должностным лицам). Взяточничество «неопасно» в этих случаях лишь в том смысле, что оно не укрепляет, но и не подрывает лояль‑ ность в административной иерархии государства. Конечно, оно не так полезно с точки зрения индивида, доход которого присваивается чиновником. 2 0.Я крайне благодарен редакции за проработку четкой структуры соответствующих вопросов. 2 1. Bardhan Р. Corruption and Development: A Review of Issues. Р. 1323. 2010-1_Prognosis.indb 117 11.04.10 3:05 118 К е йт Д ард е н Но если взяточничество настолько важно для функционирования государ‑ ственной иерархии, что его ликвидация чревата распадом государства, то его следует воспринимать как средство укрепления государственной структуры. В таких случаях согласованная работа чиновников основана на неофициаль‑ ном договоре между государственными руководителями и их подчиненными, в котором взяточничество играет решающую роль. В отличие от «неопасно‑ го» случая, укрепляющее государство взяточничество обеспечивает, полно‑ стью или частично, основу для лояльности и повиновения среди чиновников. Незаконные практики, определяемые нами как коррупция, предполагают выполнение, а не нарушение неформального контракта. В случаях сильной поляризации общества, ограниченности или фрагментированности закон‑ ной власти или существования препятствий для развития стабильной легаль‑ ной бюрократии стимулы, порожденные организованным распределением взяток, обеспечивают целостность государства. В таких случаях широко рас‑ пространенные нарушения закона могут свидетельствовать о наличии надеж‑ ных неформальных институтов, а не о распаде административной иерархии. Как взяточничество может служить укреплению государственности? Существуют два возможных механизма, посредством которых взятка ста‑ новится альтернативой для официальных правовых институтов, обеспечи‑ вающих подчинение. Во-первых, в самом типичном случае, взятка может служить альтерна‑ тивной формой компенсации, второй зарплатой. В этом случае наблюдает‑ ся неофициальная, неявная и незаконная договоренность между государ‑ ственными руководителями и подчиненными им должностными лицами, в соответствии с которой доходы от взяточничества достаются чиновнику в обмен на эффективное осуществление указаний центра и отчисление доли от этих доходов. Такой договор явно компрометирует принцип верховен‑ ства закона, но не затрагивает саму административную иерархию и способ‑ ность государства действовать согласованно с распоряжениями официаль‑ ного руководства. Взятка будет нарушать закон, но усиливать или укреплять официальные государственные структуры. В крайних случаях взяточниче‑ ство заменяет собой чувство долга или личной лояльности, служа основой для прочной связи чиновников в эффективной иерархической организации. Во-вторых, взяточничество предоставляет лидерам новые возможности в оказании неофициального давления на своих формальных подчиненных. Использование взяточничества как повсеместного метода неофициальных платежей может усилить контроль центра над своими агентами, увеличивая объем потенциальных санкций в случае неисполнения. Как впервые было отмечено Уотербери 22, в свободной от взяток государственной структуре чиновник низкого ранга — в случае немедленного отказа от служения своему начальству и реализации распоряжений сверху — рискует лишиться своей должности и средств к существованию. Он сохраняет все активы, приобре‑ 2 2. Waterbury J. Endemic and Planned Corruption in a Monarchical Regime // World Politics. 1973. Vol. 25. Р. 533 – 5 55. 2010-1_Prognosis.indb 118 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 119 тенные за время экономической активности, и не заявляет о своих правах на будущие заработки. В той государственной иерархии, где значительная часть компенсации распределялась незаконно, непослушание бюрократа вле‑ чет гораздо более суровое наказание. Активы, приобретенные на незакон‑ ные средства, могут быть конфискованы, что делает все активы коррумпиро‑ ванных чиновников уязвимыми. Кроме того, доказательства злоупотребле‑ ния служебным положением могут быть основанием для лишения свободы, которое в дополнение к утрате свободы представляет собой потерю будуще‑ го дохода и, в целом, ведет к обнищанию семьи госслужащего. Жизнь и сво‑ бода должностного лица в «коррумпированном» государстве зависят от доб‑ рой воли его начальства в государственной иерархии. Следовательно, угроза разоблачения нарушителя негласных правил — чрезвычайно мощный стимул, который ставит чиновников нижнего уровня в особо уязвимое положение. Строгость санкций позволяет государственным лидерам систематически использовать шантаж, требующий не столько денег, сколько повиновения23. Оба этих механизма лучше всего считать дополнительными, так как трудно представить государство, в котором основным способом оплаты будет неза‑ конное вознаграждение чиновников во всех ветвях государственной адми‑ нистрации. Основанным на взятках неформальным институтам требуется надежный аппарат контроля для обеспечения эффективности. Государствен‑ ным лидерам необходимо контролировать своих подчиненных, чтобы (1) убе‑ диться в их соблюдении директив, (2) гарантировать, что они не вымогают больше, чем им разрешено, а также (3) сохранить полную осведомленность об их незаконной деятельности на случай применения наказания. В результа‑ те в дополнительном решении нуждается проблема контроля и обеспечения лояльности самих спецслужб, но я оставляю это за рамками текущего анализа. Тем не менее даже если мы признаем, что основанные на взятках инсти‑ туциональные механизмы в целях эффективности вынуждены полагаться на законные, формальные институты, ясно, что высокий уровень взяточни‑ чества необязательно означает, что административная иерархия государ‑ ства терпит крах. Степень влияния взяточничества на состояние государ‑ ства зависит не столько от масштабов взяточничества, сколько от способов вознаграждения и санкционирования государственных чиновников; она зависит от природы институтов, использующихся для поддержания админи‑ стративной иерархии. Там, где институты легальны, где административные команды даются в рамках закона, взятки действительно могут указывать на распад административной иерархии. Там, где институты никак не соот‑ носятся со взяточничеством, возникает «неопасная» коррупция. В частно‑ сти, при ограниченной способности к надзору за чиновниками взяточни‑ чество может приобрести «случайный и спорадический характер»24, что 2 3.Darden K. Blackmail as a Tool of State Domination: Ukraine under Kuchma // East Euro‑ pean Constitutional Review. 2000. Vol. 10. № 2 / 3. Р. 67. 2 4.Scott J. C. Corruption, Machine Politics, and Political Change // American Political Sci‑ ence Review. 1969. Vol. 63. Р. 1142 – 1 158. 2010-1_Prognosis.indb 119 11.04.10 3:05 120 К е йт Д ард е н не играет значительной роли в поддержании иерархии, но и не подрывает ее. Но есть и третий вариант: взятка становится частью договоренности, достигнутой между руководителями и подчиненными для сохранения адми‑ нистративной иерархии. Стабильность управленческой структуры в таком случае достигается сочетанием поощрений и ограничений, вытекающих из контролируемого, отслеживаемого и систематического использования взяточничества. Чрезвычайно важно, что государство, которое в поиске лояльности опи‑ рается исключительно на взятки, остается государством в веберовском смысле, не имея при этом легальной бюрократии: оно обладает монополи‑ ей, иерархически выстроено, безлично и эффективно в принуждении граж‑ дан и экстракции их расходов. Государство сохраняет монополию до тех пор, пока не возникнет параллельная организация, такая как клан, племя или партия, которая неформально заменит своей иерархией государственную и поставит других принципалов и агентов в рамки государственного аппа‑ рата. Оно остается иерархическим до тех пор, пока сохраняет способность к установлению четких правил неофициальной субординации, дополняю‑ щих официальную административную иерархию. И в отличие от патримо‑ ниализма или традиционных патрон-клиентских отношений, власть оста‑ ется безличной; согласие чиновников основано на ясной неформальной структуре денежных стимулов, а не на узах взаимных обязательств. И хотя распространенность таких институтов лишает государство демократиче‑ ских основ, эффективного рынка или учреждений, основанных на верховен‑ стве права, административная иерархия, полагающаяся на взятки, может быть не менее эффективной в ведении войны, поддержании общественно‑ го порядка, сохранении территориальной целостности, борьбе с преступ‑ ностью, организации крупных промышленных проектов, возглавляемых государством, подавлении политической деятельности и контроле движе‑ ния товаров, людей и информации. Иллюстрация мех анизма Вполне вероятно, что институт взятки играет ключевую роль во многих слу‑ чаях, где хорошо функционирующее государство соотносится с высоким уров‑ нем коррупции. Бардхан отмечает, что «крайне коррумпированная система, институционализированная РИП, позволила Мексике преодолеть десятиле‑ тия кровопролития после революции»25, и предполагает, сославшись на Рэйса и Симпкинса26, что «соглашениями от 1660 и 1688 гг. [в Англии]… была уста‑ новлена система патронажа, взяточничества и коррупции, заменившая крово‑ пролитие»27. Взятки, по‑видимому, играют аналогичную роль в деле государ‑ 25.Bardhan Р. Corruption and Development: A Review of Issues. Р. 1329. 26.Wraith R., Simpkins E. Corruption in Developing Countries. London: Allen and Unwin, 1963. 2 7. Bardhan Р. Corruption and Development: A Review of Issues. Р. 1339 – 1340. 2010-1_Prognosis.indb 120 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 121 ственного строительства в Малайзии28, Индонезии29, Марокко30 и Кении31. Упомянутые работы основаны на описании конкретных случаев; очевидно, что для обоснования утверждения об опоре государства на взяточничество как на систему, укрепляющую некоторые отрасли административной иерар‑ хии, мы должны вынести наш эмпирический анализ за рамки оперирования обобщенными данными. Чтобы показать, как гипотетические институцио‑ нальные механизмы работают на практике, я рассмотрю одну из стран с высо‑ кой коррупцией и высокой функциональностью: случай Украины 1990‑х. Украина полностью подпадает под категорию сильных государств с высо‑ ким уровнем коррупции. Страна, несомненно, имеет высокий уровень восприятия коррупции (она занимает 112‑е место из 133 стран в рейтинге Transparency International32, находясь рядом с Зимбабве, Македонией, Боливи‑ ей и Суданом). Однако уголовному преследованию по обвинению в корруп‑ ции чиновники подвергаются крайне редко. В 2000 г. в стране с населением в 50 миллионов человек лишь 505 были осуждены за взяточничество и толь‑ ко 14 были признаны виновными в хищении государственных средств33. Однако неспособность бороться с коррупцией не является следствием неспособности государства обеспечивать соблюдение закона. Например, в 2000 г. 25 592 человека были осуждены за преступления, связанные с нарко‑ тиками, хотя взяточничество наверняка распространено гораздо шире, чем употребление или торговля наркотиками. Кроме того, будучи региональ‑ но поляризованной, бедной страной, пережившей гражданскую войну 34, Украина показывает свою способность собирать налоги, предоставлять основные услуги и поддерживать общественный порядок. Уровень убийств, налогообложения и государственные расходы в Украине соответствуют 28.Crouch H. Government and Society in Malaysia. Ithaca, NY: Cornell University Pres, 1996. 2 9.Alatas S. F. Democracy and Authoritarianism in Indonesia and Malaysia: The Rise of the Post-Colonial State. New York: St. Martin’s, 1997. 3 0.Waterbury J. Endemic and Planned Corruption in a Monarchical Regime // World Politics. 1993. Vol. 25. Р. 533 – 5 55. 3 1. Mwangi S. Kimenyi, Njuguna S. Ndung’u. Sporadic Ethnic Violence: Why Has Kenya Not Experienced a Full Blown Civil War? // Understanding Civil War: Evidence and Analy— sis, Vol. I: Africa / (Eds.) P. Collier, N. Sambanis. Washington, DC: World Bank, 2003. Р. 123 – 1 56. 3 2. Lambsdorff J. G. The Transparency International Corruption Perceptions Index. 7th ed. 2003; http://www.uni-goettingen.de / ~uwvw (accessed on March 7, 2005). 3 3. Из-за высокой коррупции и низкого уровня соблюдения правопорядка даже спе‑ циалисты по Украине часто относили ее к слабым государствам на протяже‑ нии 1990‑х гг. См.: Motyl A. J. Structural Constraints and Starting Points: The Logic of Systemic Change in Ukraine and Russia // Comparative Politics. 1997. Vol. 29. № 4. Р. 433 – 4 47. На самом деле постсоветские государства часто воспринимались сла‑ быми из‑за распространенности государственных хищений. Стивену Холмсу при‑ надлежит наиболее глубокое и авторитетное исследование по этому вопросу. См.: Holmes St. Cultural Legacies or State Decay: Probing the Post-Communist Dilem‑ ma // Postcommunism: Four Views / (Ed.) M. Mandelbaum. New York: Council on For‑ eign Relations Press, 1996. 3 4.Rieber A. J. Civil Wars in the Soviet Union // Kritika: Explorations in Russian and Eura‑ sian History. — 2003. — Vol. 4. — № 1. — 129 – 162. 2010-1_Prognosis.indb 121 11.04.10 3:05 122 К е йт Д ард е н Взяточничество, налогообложение и общественный порядок. Украина в сравнении с США и Суданом США Украина Судан Индекс восприятия коррупции на 2003 г.* 7,5 2,3 2,3 Уровень налогообложения в % от ВВП 27,6** 21,7 6,4 Уровень убийств на 100 тыс. чел. 5,6*** 8,9**** 31,0 GDP = ВВП ; TI = Transparency International. Примечания: * доступно на http://www.transparency.org / policy_research / surveys_indices / cpi / 2003 (проверено 12.12.2007); ** заметим, что для подсчета налоговой ставки в США я совместил данные по пока­ зателям мирового развития (см. World Bank. World Development Indicators 2004 (Washington, DC : World Bank, 2004), фиксирующим только федеральные налоги, с данными по налогообложению как проценту от ВВП , полученными от Центра бюджетных и политических приоритетов, см. McNichol E., Harris M. Many States Cut Budgets as Fiscal Squeeze Continues (April 22, 2004); доступно на http://www.nihb. org / docs / rpt_cbpp_states_cut_budgets.pdf (проверено 12.12.2007); *** Федеральное бюро расследований, объединенный отчет по уголовным пре­ ступлениям (релиз 28.10.2002); доступно на http://www.fbi.gov / ucr / cius_01 / 01crime. pdf (проверено 12.12.2007). Отметим, что уровень убийств серьезно упал за 1990‑е гг. В 1994 г. уровень убийств на Украине и в США достиг 9 на 100 000 человек; ****) Seventh United Nations Survey of Crime Trends and Operations of Criminal Justice Systems, 1998 – 2000 // United Nations Office of Drugs and Crime; доступно на http:// www.unodc.org / unodc / crime_cicp_survey_seventh.html (проверено 21.03.2005). уровню Соединенных Штатов, хотя индекс восприятия коррупции сопоста‑ вим с уровнем Судана (см. табл.)35. Какую роль играет взяточничество в функционировании украинского государства? Чтобы непосредственно продемонстрировать неформальные государственные институты, принятые на Украине, я использовал уникаль‑ ный источник данных: набор аудиозаписей, которые были сделаны в период между 1999 и 2000 гг. в кабинете президента Украины Леонида Кучмы одним из членов службы президентской безопасности. Записи, по всей видимости, были сделаны без ведома президента или его собеседников и, следователь‑ но, представляют собой замечательный отчет о неофициальной практи‑ ке управления государством, не искаженный наблюдателем. Было записа‑ но более 1000 часов, из которых около 30 оказались доступны для анализа36. Использование этих записей в первую очередь посвящено иллюстратив‑ ным целям, ибо, какой бы ценностью они ни обладали, на них как на источ‑ 3 5.Office on Drugs and CrimeDivision for Policy Analysis and Public Affairs, Seventh Unit‑ ed Nations Survey of Crime Trends and Operations of Criminal Justice Systems, covering the period 1998 – 2 000. — March 31, 2004. Р. 468; http://www.unodc.org / p df / crime / sev‑ enth_survey / 7 pc.pdf (accessed on December 10, 2007). 3 6.Аудиозаписи доступны на http://www.wcfia.harvard.edu / melnychenko (проверено 07.03.2005). 2010-1_Prognosis.indb 122 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 123 ник материалов наложены некоторые очевидные ограничения. Записи фик‑ сируют лишь то, что происходило в кабинете президента, а не в кабинетах его подчиненных, так что охват отношений принципала — агента односто‑ ронний. Кроме того, неизвестны принципы отбора тех записей, которые были опубликованы; вероятно, они были призваны подчеркнуть те действия президента, в которых он выглядел наиболее отвратительно. Кроме дискре‑ дитирующих намерений, записи, однако, не содержат прямых доказательств использования взяток как стимулов и санкций для принуждения чиновни‑ ков к соблюдению нормативно полезных государственных задач, таких как ремонт дорог, строительство школ или своевременная выплата пенсий. Такие данные мы должны искать в другом месте37. Моя цель здесь — доказать, что взяточничество действительно является неотъемлемой частью институ‑ циональной системы поощрений и санкций, и из украинского примера нас интересуют лишь некоторые дополнительные эмпирические доказатель‑ ства. Для этой цели записи подходят, поскольку они обеспечивают пони‑ мание неформальных практик, которые было бы практически невозможно документально зафиксировать: это и тщательный контроль взяточничест‑ ва государственных чиновников, и редкие и избирательные уголовные пре‑ следования по обвинению в коррупции, и систематическое использование компрометирующих материалов для принуждения государственных служа‑ щих к подчинению. Я по очереди опишу каждую из перечисленных практик. Отслеживание и контроль коррупции В соответствии с теоретической моделью взяточничество на Украине неофициально контролировалось и санкционировалось, для чего руковод‑ ство государства использовало собственные органы слежения и наблюде‑ ния. Несколько записей показывают, что чиновникам разрешалось — если не поощрялось — совершать хищения государственного имущества под при‑ крытием служебного положения. Спецслужбы, в частности служба государ‑ ственной безопасности и налоговая инспекция, контролировали эту дея‑ тельность, но не для того, чтобы наказывать чиновников. Наоборот, в неко‑ торых случаях эти органы прикрывали виновных. Возьмем, к примеру, доклад руководителя налоговой инспекции Николая Азарова президенту Кучме по поводу разговора с Игорем Бакаем, тогда еще главой нефтегазо‑ вой монополии — «Нафтогаза Украины». Обратите внимание, что главной заботой Кучмы и Азарова является не само хищение Бакаем средств из госу‑ дарственной компании, а необходимость правильного сокрытия хищения от общественности: АЗАРОВ: Теперь, значит, по «Нафтогазу». Я пригласил Бакая, как мы с вами договорились, показал ему вот эти схемы — это мои люди делали, 3 7. Для блестящей критики мнения о слабости украинского государства, см.: Allina-Pisano J. Sub Rosa Resistance and the Politics of Economic Reform: Land Redistribution in Post-Soviet Ukraine // World Politics. 2004. July. № 56. Р. 554 – 5 81. 2010-1_Prognosis.indb 123 11.04.10 3:05 124 К е йт Д ард е н которым я доверяю. Переговорил с Александром Михайловичем, выяс‑ нил, сколько ж там реально поступило, и сказал ему дословно следую‑ щее. Значит, Игорек, ты, минимум, миллионов сто положил в карман. Минимум. Я… тебя, разумеется, подставлять не буду. Я тебе даю две неде‑ ли, ну, месяц (…) Я ему показал все эти схемы — уничтожь, так сказать, все эти бумаги, которые свидетельствуют, прямо или косвенно, о всех твоих делах. Ты делал тупо и глупо. И я показал, что он делал тупо и глупо. [Мужчины обмениваются резкими словами о Бакае.] КУЧМА: Я ему сказал. Слушай, дорогой, никто твою жопу прикрывать не будет. АЗАРОВ: Можно ж было по уму делать все это, — нет, он делал так, что любой тупой ревизор увидит липовую схему расчетов, тупой даже38. В дополнение к материалам на Бакая Кучма получил доклады от СГБ и нало‑ говой инспекции, в которых содержалась информация по различным сче‑ там и незаконной деятельности видных государственных и общественных деятелей. Со всех счетов, хранящихся как на Украине, так и за рубежом, тща‑ тельно были сделаны копии. Но несмотря на обширный мониторинг и сбор улик уголовное дело было возбуждено лишь в отношении очень небольшого числа людей39. Контроль и покровительство взяточникам выходили далеко за рамки верхних элитных эшелонов или тех, кто имел какие‑либо личные отноше‑ ния с Кучмой. Кучма прикрывал и чиновников из нижней части иерархии. В записанном разговоре между Кучмой и генеральным прокурором Михаи‑ лом Потебенко, к примеру, Кучма приказывает Потебенко приостановить прокурорское преследование экс-директора государственного инкубатора в Зборивском районе, укравшего двенадцать тысяч гривен (около $ 240040). Несмотря на то что только на основании записей делать выводы доста‑ точно трудно, качество работы спецслужб представляется очень высоким. В одном из записанных разговоров между Кучмой и главой СГБ Леонидом Деркачом Кучма дает Деркачу разрешение на исследование содержания всех сейфов по всей стране41. Основой для отличной работы спецслужб — в част‑ ности оснащенность всех правительственных зданий проводными прослу‑ шивающими устройствами и широкая сеть информаторов — стало наследие коммунизма, общее для многих из наиболее коррумпированных государств. 3 8.Юлю надо уничтожить // Украинска правда. — 2001. — 14 апреля; http://www.pravda. com.ua / r us / news / 4 b1aad1276b9a. 3 9.Заметим, к примеру, записанный спор между Кучмой и Деркачом относитель‑ но иностранных счетов Суркиса: «Все связи его киевские вывертаем» [We’ll turn inside out all his Kiev connections]. Авторский перевод. Записано 03.10.2000; источ‑ ник более недоступен online; в авторском распоряжении имеется копия. 40.Suddi vzagali podonki [Судьи — подонки]. Авторский перевод // Украинска правда. — 2001. — 1 февраля; http://www.pravda.com. ua / ? 1021‑1‑8 (проверено 07.03.2005). 4 1. Ob nyogo, yak ob tryaku, nogi vitrut… [Об него, как о тряпку, ноги вытрут]. Автор‑ ский перевод. Записано 29.03.2001 // Украинска правда. 2001. 13 апреля; http://www. pravda.com.ua / ? 10 413‑4‑8 (проверено 07.03.2005). 2010-1_Prognosis.indb 124 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 125 Угрозы и избирательное давление Поскольку взяточничество закреплено в институтах, судебное преследова‑ ние проводилось довольно редко и избирательно, ограничиваясь случаями неповиновения или политической нелояльности. Доказательства незакон‑ ной деятельности хранились в специальных папках, которые могли быть использованы в любой момент для судебного преследования лиц, обвинен‑ ных в коррупции и злоупотреблении служебным положением. Магнитофон‑ ные записи, например, показывают Леонида Деркача, начальника Службы государственной безопасности (Служба Безпеки Украины, или СБУ), сооб‑ щающего о завершении дела Юлии Тимошенко, занимавшей пост замести‑ теля премьер-министра42: ДЕРКАЧ (обращаясь к Кучме): У меня есть заготовка под Юлю, если вдруг завтра понадобится, она будет прокручена. У меня ж дело по контрабан‑ де, бандит. Оно не закончено и не закрыто, оно приостановлено… Дело лежит… То есть его завтра можно открывать и ее привлекать43. Эти досье могли быть использованы в любое время, но во многих случа‑ ях они были более эффективны, оставаясь лежать без огласки; сам факт их присутствия был важным механизмом контроля. Лица, уверенные, что они могут подвергнуться аресту в любое время, с большим желанием выпол‑ няли приказы сверху44. При необходимости эти файлы использовались для устрашения чиновни‑ ков. Например, Кучма, узнав, что заместитель премьер-министра Тимошен‑ ко тайно финансировала оппозиционного политика, газета которого публи‑ ковала негативные статьи о нем, в телефонном разговоре с главой СБУ Дер‑ качом приказал ему использовать файлы, чтобы запугать ее: КУЧМА: Так вот, ты приглашаешь Юлю… Ты приглашаешь Юлю и спра‑ шиваешь: «Милая, что же ты […] делаешь? Ты что, хочешь, чтобы мы […] тебя […] полностью […] или что? [в смысле „уничтожили тебя пол‑ ностью“]. И скажи: «Зачем ты финансируешь Омельченко, почему ты 4 2.Тимошенко была отстранена от должности и арестована по обвинению в корруп‑ ции весной 1999 г. 43.Fragmenti rozmov Leonida Kuchmi iz zapisiv, zroblenikh ofitserom Mikoloiu Meln‑ ichenkom [Фрагменты разговоров Леонида Кучмы, записанные офицером Нико‑ лаем Мельниченко]. Авторский перевод // Радио Свобода. 2001. Эпизод 20; http:// www.radiosvoboda.org / programs / kuchma / 2 001 / 04 / 2 0 010 420 061 624.asp (провере‑ но 07.03.2005). 4 4.Это был важный элемент политического контроля в советское время. Существуют доказательства подобных практик КГБ, собирающего компрометирующий мате‑ риал, но не разглашающего его, а использующего в качестве основы принужде‑ ния к подчинению. Марк Крамер, руководитель центра исследований холодной войны в Гарвардском университете (Mark Kramer, the Director of the Cold War Stud‑ ies Project), сообщает, что литовские архивы КГБ были полны отчетами о нелегаль‑ ной деятельности, по которым власти не принимали никаких решений (по мате‑ риалам дискуссии с автором; Кембридж, Массачусетс, 2004). 2010-1_Prognosis.indb 125 11.04.10 3:05 126 К е йт Д ард е н делаешь то‑то и то‑то». Ты не знаешь, как работать надо, что ли? Как это все делается во всем мире? Так, чтобы они […] тебя боялись45. Те немногие случаи, когда лица были действительно арестованы по обвине‑ нию в коррупции, представляются политическими действиями, направлен‑ ными на борьбу с оппозицией и профилактические зачистки по устранению ее возможных ячеек. Например, когда Павел Лазаренко, бывший премьерминистр, отвечавший за газораспределительную систему, объявил о своем намерении баллотироваться на выборах 1999 г., он был осужден по обви‑ нению в коррупции и хищении миллионов долларов из государственных средств. Доступные записи подсказывают, что это был не единичный слу‑ чай, и было бы ошибочно интерпретировать коррупционное преследование как попытку восстановления законности. Часть деятельности спецслужб также была посвящена поддержке непи‑ саного кодекса неформальных институтов. Из записей понятно, что значи‑ тельная часть доходов от коррупционных практик направлялась в фиктив‑ ные компании, контролируемые государственными лидерами46. Некоторые из разговоров между Кучмой и главами налоговой инспекции и СБУ направ‑ лены на выявление и наказание должностных лиц, которые слишком много берут себе, а не работают «на государство» (это прямая цитата)47. В одной из бесед Азаров сообщает, что Диденко, сотрудник государственной нефтега‑ зовой компании, украл $ 184 миллионов путем перевода этих средств на счета несуществующих фирм, контролируемых им и Игорем Бакаем. Опять же важно отметить, что Азаров и Кучма были озабочены не столько фактом хищения, сколько тем, что оно не прошло через государственную иерархию в соответствии с неформальными правилами игры. В этом случае отноше‑ ния принципала — агента — неформальный договор — разрывались и выстраи‑ вались уже насильно: АЗАРОВ: Я‑то деликатно с (Диденко?) поработал… но к 22‑му марта то же самое продолжается, я сначала подумал, хотя (наши фирмы?), все их я знаю… Я абсолютно… Я в первый раз слышу. КУЧМА: И… он на себя работал48. После обнаружения предательства Кучма сообщил Азарову, что намерен снять Диденко и Бакая с занимаемых должностей49. 4 5.Fragmenti rozmov Leonida Kuchmi iz zapisiv, zroblenikh ofitserom Mikoloiu Meln‑ ichenkom [Фрагменты разговоров Леонида Кучмы, записанные офицером Никола‑ ем Мельниченко]. 46.Эти ресурсы были использованы, кроме всего прочего, для финансирования пере‑ выборов Кучмы в 1990‑х гг. 47. Кучма использовал эти выражения в разговорах о Тимошенко. В нескольких запи‑ сях Азаров и Деркач отчитывались ему о тех, кто забирал больше положенного или брал взятки без разрешения. См.: дискуссию Фельдмана и Шубы в «Юлю надо уни‑ чтожить», 24.03.2000, разговор между Кучмой и Азаровым. 4 8.Yulyu nado unichtozhit [Юлю надо уничтожить]. 4 9.Ob nyogo, yak ob tryaku, nogi vitrut… [Об него, как о тряпку, ноги вытрут]. 2010-1_Prognosis.indb 126 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 127 Незаконная деятельность, которая не была частью неформальных госу‑ дарственных институтов, также становилась объектом применения силы. Преступные группировки, такие как воры в законе советского преступного мира50, представляли угрозу и нарушали неформальную командную структу‑ ру государственного аппарата, что стимулировало украинское руководство к расправе над ними. Например, доклад, сделанный министром внутренних дел Кравченко, раскрывает подробности попыток уничтожить преступную группировку, которая стала мощной силой в Виннице, одной из западных областей Украины, и проникла в государственный аппарат51: КРАВЧЕНКО: Значит, что нам надо по Виннице сделать… Фактически экономику области схватил некий Продиус — вор в законе. Магазины в центре Винницы его, рынки его, вода элитная его, несколько предприя‑ тий… Ну я сегодня послал с Харламовым шесть мужиков, группу… взял из республики самих опытных и приказал уничтожить экономику этого Продиуса… Зарегистрировали мы 60 человек разных бригадиров там… КУЧМА: Шестьдесят? КРАВЧЕНКО: Шестьдесят человек. Значит, сняли с работы на местах руководителей областного звена, трех заместителей начальников… начальников служб и двух начальников райотдела. Невозможно понять, насколько успешной была эта борьба за ликвидацию криминального влияния, но значительно то, что нарушения закона, которые совершались для себя или принципалов за пределами государства, были раз‑ граничены. По этому разграничению можно выделить четыре типа чинов‑ ников: «преступники», которые угрожали государственной власти в силу подчиненности кому‑то вне государственного аппарата (например, воры в законе); «эгоисты», нарушившие закон для увеличения личного богатства и не направившие доход вверх по служебной лестнице; «неблагонадежные» чиновники, которые стремятся сместить властную группу или поддержи‑ вают тех, кто бросает вызов текущему руководству страны; и «покладистые» чиновники, которые нарушают определенные законы, но присоединяют‑ ся к неофициальной институциональной иерархии. Первые три катего‑ рии должностных лиц нарушают неформальные отношения принципала — агента и подлежат наказанию. «Покладистые» чиновники не наказываются, но тем не менее контролируются своими руководителями. Репрессивные и насильственные методы Насколько эффективны были эти неформальные институты для укрепления управленческой иерархии Украины? Способность украинского государства 5 0.Историю и описание воров в законе см.: у Varese F. The Russian Mafia: Private Protec‑ tion in a New Market Economy. New York: Oxford University Press, 2001. 5 1. Kravchenko: Smirnov znav, zhto yomu tut govorili… [Кравченко: Смирнов знал, что ему тут говорили]. Авторский перевод // Украинска правда. 2001. 24 апреля; http:// www.pravda.com.ua / r us / news / 4 b1aad12debfe. 2010-1_Prognosis.indb 127 11.04.10 3:05 128 К е йт Д ард е н собирать налоги, обеспечивать общественный порядок и бороться с преступ‑ ностью обсуждалась ранее, а имеющиеся записи не проливают свет на эти аспекты государственности. Но в соответствие с тем, что государство также обладает эффективным репрессивным аппаратом, записи подтверждают эффективное использование этого аппарата в качестве средства управления политической оппозиции и манипуляции выборами. Хотя эти меры обыч‑ но не рассматриваются в качестве показателей государственного потенциа‑ ла, они также должны быть рассмотрены. Необходима отлично работающая организация для оказания достаточного давления на 50 миллионов человек с целью обеспечения победы на выборах крайне непопулярного президен‑ та, особенно если желательно сохранить видимость демократии. В Украине этой организацией стало само государство, а не политическая партия, клан или другая специализированная единица. Потому политические репрессии были важнейшей задачей государственного администрирования. Поэтому государственные чиновники были обязаны содействовать избирательным подтасовкам, чтобы обеспечить победу главы государ‑ ства, и Кучма использовал государственный аппарат, в частности налого‑ вую инспекцию, МВД и СБУ, для манипулирования президентскими выбо‑ рами 1999 г. Низшим должностным лицам угрожали лишением должности и тюремным заключением, если они не выполнят направленные сверху директивы по обеспечению голосов для переизбрания Кучмы. Чиновникам было ясно приказано использовать служебное положение для получения голосов любыми доступными средствами52. Данные инст‑ рукции были переданы по административной иерархии, а шантаж чиновни‑ ков их же коррупционными делами сыграл, судя по всему, решающую роль в обеспечении их соблюдения. Обратите внимание на следующий разговор между Кучмой и Азаровым, главой государственной налоговой инспекции: КУЧМА: Здравствуй. Садись, чайку попьем… Значит, есть у меня к тебе несколько (заданий?). Ты должен собрать всех своих… налоговиков, рай‑ онных — не знаю, ну, хоть бы областных. И предупредить: кто в районе проиграет выборы, после выборов работать не будет. АЗАРОВ: … КУЧМА: Ни одного не оставим. Ну, ты ж понимаешь, вплоть до сель‑ ского района. Ты с каждым главой должен сесть… и сказать: или ты… в тюрьме будешь сидеть (а у меня на тебя больше всего), или ты должен дать голоса. Так же или нет? АЗАРОВ: Я понимаю… Все будет… КУЧМА: Сейчас скажу Кравченко. А ты потом скажешь, это самое, чтобы они вместе… вместе с каждым председателем колхоза… АЗАРОВ: Хорошо… От начальника райотдела, да? КУЧМА (по телефону — министр внутренних дел Кравченко): У меня 5 2.New Tape Translation of Kuchma Allegedly Ordering Falsification of Presidential Elec‑ tion Returns // KPNews. 2001. February 14; http://www.kyivpost.com / news / n ation / de tail / 7458. 2010-1_Prognosis.indb 128 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 129 Азаров. Значит, есть такой механизм работы. У них почти на каждого председателя колхоза есть дело. Их надо в каждом районе собрать, чтоб начальник милиции и начальник налоговой службы… И сказать: хлоп‑ цы, если не дадите… столько, как сказать, сколько нужно, то завтра все будете там, где вам надо…53 Систематическое использование шантажа как средства обеспечения лояль‑ ности также четко проявляется в указаниях Кучмы Леониду Деркачу, руко‑ водителю СБУ, организации-преемника КГБ: КУЧМА: Милиция серьезно должна поработать, значит, налоговая… Надо, чтоб с каждым председателем колхоза, в каждом селе приехал налоговик и сказал: дорогой товарищ, ты ж прекрасно представля‑ ешь, сколько у нас материалов для того, чтобы ты завтра оказался в местах не столь отдаленных… А там же на каждого председателя колхоза можно найти более чем достаточно… Да или нет? Наверное, да. Поэтому милиция, значит. Служба… все они должны, значит, рас‑ пределиться и серьезно поговорить с каждым председателем колхоза. КУЧМА: Мы не должны расслабляться. Второе, мы должны выиграть с большим преимуществом. Это тоже важно. Понимаешь. Когда гово‑ рят — два-три процента — это не выигрыш. Из этих разговоров ясно видно, как неформальные институты государства использовались для принуждения государственных служащих к подавлению оппозиции и инакомыслия. И в дополнение к использованию налоговой инспекции, службы безопасности и МВД для шантажа или давления на мест‑ ные элиты с целью принуждения к фальсификации результатов выборов, как показывают записи, такие же методы запугивания чиновников — от пре‑ следований со стороны налоговых органов до заказных убийств оппозици‑ онных журналистов — использовались для эффективного устранения оппо‑ зиции СМИ и контроля над прессой54. Доклады по выборам, подготовленные Организацией по безопасно‑ сти и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), демонстрируют, что неформальные командные цепи действовали эффективно. Должностные лица государ‑ ственной администрации постоянно вмешивались в предвыборную гонку. Областные и районные главы по всей стране были замечены в организа‑ ции кампании, посвященной Кучме: печать брошюр и распространение их с помощью почтовых работников или милиции, угрозы и запугивание кан‑ дидатов от оппозиции, требования поддержки предпринимателей, принуж‑ 5 3.Ibid. 5 4.Записи показывают, что Кучма тщательно просматривал даже местную оппози‑ ционную прессу в каждом регионе страны. В нескольких случаях оппозиционные каналы заглушались специальным устройством. Телевизионные станции, кото‑ рые Кучма требовал закрыть, на самом деле временно были закрыты в ходе кам‑ пании. Organization for Security and Co-operation in Europe (OSCE) Office for Demo‑ cratic Institutions and Human Rights. Ukraine Presidential Elections 31 October and 14 November 1999, Final Report (Warsaw, Poland, 2000). 2010-1_Prognosis.indb 129 11.04.10 3:05 130 К е йт Д ард е н дения сотрудников медицинских и образовательных учреждений голосовать за Кучму55. ОБСЕ получила копию телекса от МВД к руководителям городов и районным властям с подробными инструкциями по тому, как администра‑ ция должна проводить кампанию в пользу Кучмы56. Учителям и медицинско‑ му персоналу (как работникам бюджетной сферы) было поручено проводить кампанию от имени Кучмы, причем отказывающимся угрожали увольнени‑ ем57. Несомненно, угроза потери работы и уголовного преследования стала очевидным фактом на всех уровнях политической иерархии — от элиты вроде региональных губернаторов до среднестатистического бюджетного служа‑ щего. В Харьковской, Одесской и Черниговской областях проверка наблю‑ дателей от ОБСЕ показала, что главы деревень и колхозов запуганы главами районов: им обещали снятие с должности, если они не добиваются поддерж‑ ки для Кучмы в первом туре выборов. По факту, политическая бойня была замечена в тех частях страны, в которых чиновники не смогли добиться серь‑ езной поддержки Кучмы. Сразу же после первого тура «добровольно» пода‑ ли прошение об отставке губернаторы трех областей, в которых основной соперник президента, Александр Мороз, получил больше голосов, чем Кучма. Есть сведения, что губернаторы по всей Украине подписали недатирован‑ ные заявления об отставке еще до выборов и что даты на этих заявлениях проставлялись в случае низких показателей по их области в первом туре58. Еще одиннадцать губернаторов были уволены в период между первым и вто‑ рым туром за их неспособность обеспечить сбор необходимых голосов. Голосование также использовалось для контроля над лояльностью само‑ го аппарата управления. Чиновники голосовали по их месту работы, и после выборов Кучма получил отчеты от СБУ по каждому региону страны, в которых подробно показывалось, как каждое подразделение государственного аппарата проголосовало на президентских выборах. Эти данные были очень тщательно отслежены самим Кучмой. В ходе встречи с главой СБУ Деркачом Кучма спро‑ сил его, почему члены одного отдела СБУ по Одесской области единогласно про‑ голосовали за другого кандидата в президенты. В завершение разговора Кучма говорит Деркачу, казалось бы в шутку, что он «должен пристрелить их всех»59. Таким образом, исходя из того, что мы можем себе представить из имею‑ щихся записей, очевидно, что по крайней мере часть коррупционных прак‑ тик на Украине при Кучме систематически контролировалась и прощалась, играя важную роль в обеспечении лояльности должностных лиц в рамках административной иерархии. Правительство Украины, организованное на этой основе, эффективно поддерживало общественный порядок, собира‑ ло значительную часть ВВП страны в виде налогов, обеспечивало оказание 5 5.OSCE Office for Democratic Institutions and Human Rights. Ukraine Presidential Elec‑ tions 31 October and 14 November 1999, Final Report. 5 6.Ibid. Р. 18. 5 7. Ibid. Р. 17. 5 8.Ibid. Р. 18. 5 9.Zver’yo Prosto! [Зверье просто!]. Авторский перевод // Украинска правда. 2001. 7 июня; http://www.pravda.com.ua / ? 1067‑1‑8 (проверено 07.03. 2005). 2010-1_Prognosis.indb 130 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 131 базовых социальных услуг и преследовало политическую оппозицию вплоть до выборов 2004 г., пока население не было взволновано неопределенностью по поводу преемника Кучмы. Необходимо провести дальнейшее исследование первопричин этих институтов, не ограничиваясь предварительными функционалистскими выкладками; однако мы уже можем выделить примеры аналогичных нефор‑ мальных договоренностей в других странах, где взяточничество и проч‑ ность государственной иерархии усиливают друг друга. Как и следовало ожидать, учитывая их схожесть с Украиной, взяточничество играет анало‑ гично институционализированную роль в ряде постсоветских государств, где коррупция распространена повсеместно, а спецслужбы, унаследованные от советского КГБ, обеспечивают эффективный контроль. Мы полагаем, что произошло складывание общей модели государства, использующего шантаж и политические репрессии. Бывший премьер-ми‑ нистр Беларуси Михаил Чигирь был арестован по обвинению в растрате средств в 1999 г., сразу после своего выдвижения на президентских выборах60. Бывший премьер-министр Казахстана Акежан Кажегельдин был подвергнут аресту и заочно осужден по обвинению в уклонении от уплаты налогов после выдвижения своей кандидатуры на президентских выборах 1999 г. За послед‑ нее время бывший министр энергетики Мухтар Аблязов и бывший губернатор Галымжан Жакиянов, соучредители оппозиционного казахстанского движе‑ ния «Демократический выбор», были арестованы и осуждены по обвинению в коррупции и злоупотреблении служебным положением вскоре после основа‑ ния движения61. Подобным образом Феликс Кулов, главный соперник киргиз‑ ского президента Акаева, был ликвидирован как кандидат на выборах 1998 г.: его арестовали за злоупотребление служебным положением за период, когда он занимал пост министра национальной безопасности, а также за хищения и зло‑ употребление служебным положением на посту мэра Бишкека и губернатора Чуйской области62. Председатель парламента Азербайджана, Расул Гулиев, был вынужден уйти в отставку в 1996 г. и искать убежища в Соединенных Штатах, чтобы избежать ареста по обвинению в коррупции после того, как он открыто бросил вызов президенту Гейдару Алиеву. Зураб Жвания, бывший председатель грузинского парламента и руководитель предвыборной кампании бывшего пре‑ 60.Хищением считались невыплаченные кредиты, выделенные, когда Чигирь был пред‑ седателем совета государственного банка в 1994 г., еще до назначения премьер-минист‑ ром. Чигирь утверждал, что вся кампания по «погашению кредитов» была иницииро‑ вана Лукашенко с единственной целью — устранить его как политического оппонента (Белорусская газета. 1999. 15 марта). Обратите внимание, что президентские выборы в данном случае являются неофициальными и организованными оппозицией. 61. Жакиянов утверждал, что он разгневал Назарбаева, бывшего покровителя, своей оппозиционной политикой (источник более не доступен онлайн; печатная стено‑ грамма в распоряжении автора). 6 2.«Международная амнистия» классифицирует Кулова как «политического заключен‑ ного» и заявляет, что обвинения были явно политически мотивированным. См.: The Amnesty International Report 2002 // Amnesty International Publications. 2002; http:// web.amnesty.org / web / a r2002.nsf (accessed in April 2003). 2010-1_Prognosis.indb 131 11.04.10 3:05 132 К е йт Д ард е н зидента Грузии Эдуарда Шеварднадзе в 1999 г., отмечал, что все «антикорруп‑ ционные» кампании в Грузии были политическими чистками и Шеварднадзе держал свое окружение под контролем за счет шантажа компрометирующими материалами63. Шантаж как метод контроля в России использовался и против ключевых социальных акторов. Предприниматели Борис Березовский, Влади‑ мир Гусинский и Михаил Ходорковский оказались под обвинением в корруп‑ ции и растратах, когда они открыто заявили о своей оппозиции Кремлю. Использование государства как инструмента политических репрессий является особенно важным фактором, поскольку отражает одновременно и эффективность государства, и устойчивость режима. Одной из отличитель‑ ных особенностей украинского и других постсоветских государств является одновременное исполнение чиновниками как политических, так и админист‑ ративных функций в рамках административной иерархии. Учителя должны проводить предвыборные кампании параллельно с обучением детей. Чинов‑ ники на местах одной рукой подавляют оппозицию, а другой ремонтируют дороги. Чрезвычайно важно, что организует и выполняет обе функции одна и та же административная иерархия. Кроме того, эффективность админист‑ ративной иерархии и средств политического контроля обеспечивают одни и те же институты. Увеличивающийся выигрыш и рост возможностей приме‑ нения налагаемых на подчиненных санкций также обеспечивают руководите‑ лей средствами для эффективного управления и сохранения власти. Несмот‑ ря на то что в правовом государстве с демократическим режимом лояльность чиновников рассматривается как нечто, подрывающее государственные осно‑ вы, в украинском случае институциональные механизмы эффективного госу‑ дарственного управления и политического контроля неразделимы64. Уникальность постсоветского государства заключается в одновременном совмещении политических и административных функций, и похоже, что эта черта является общей для всех недемократических государств. Их скрытые механизмы поощрения, наказания и контроля элиты скрывают государствен‑ ные репрессии за формальными правилами избрания руководства65. Широ‑ кое распространение государств, построенных на коррупционных нефор‑ мальных институтах, может объясняться их эффективностью и как админи‑ стративного инструмента, и в качестве инструмента политических репрессий. Взяточничество и шантаж могут заменить подлинную лояльность, находясь в основе функционирования административной иерархии, но они неспособ‑ ны служить основанием для стабильности режима. Ахиллесова пята таких 6 3.Интервью с автором, 19.02.2002. Нью-Хэвен, Коннектикут. 64.В то же время эта форма правления не является «личностной». В отличие от патри‑ мониализма или другой формы правления, где личные связи верности или узы обя‑ зательств между конкретными лицами заменяют безличный иерархический аппарат государственной службы, полномочия, привилегии и ограничения чиновников в зави‑ симости от их официальной позиции существуют независимо от их индивидуальности. Потеря официальной позиции приводит к потере неофициальных вознаграждений. 65.Levitsky St., Way L. A. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democra‑ cy. — 2002. — April. — Vol. 13. — № 2. — Р. 51 – 65. 2010-1_Prognosis.indb 132 11.04.10 3:05 Ц ел о стн о ст ь ко ррумпир о ванн ы х го судар ст в … 133 коррупционных государств заключается в совершенном отсутствии народной поддержки или легитимности. Как видно из свержения правительств в Гру‑ зии, на Украине и в Киргизии народными волнениями в 2003, 2004 и 2005 гг. соответственно, этот недостаток может быть использован массовыми движе‑ ниями, особенно при всесторонней международной поддержке. Но если мас‑ совую мобилизацию еще можно сдержать, то поощрения и санкции системы неформальной компенсации только укрепляют административную иерархи‑ ческую структуру государства, одновременно расширяя полномочия испол‑ нительной власти и внося свой вклад в укрепление недемократических норм. Несмотря на широкую распространенность на посткоммунистическом пространстве, примеры использования систематического взяточничества и шантажа с целью получения лояльности от подчиненных применялись для построения государственной сплоченности и в других местах. Мы находим аналогичные примеры использования взяточничества и шан‑ тажа для усиления контроля центральной власти в Пакистане 1970‑х. Как было документально подтверждено военным правительством, свергнувшим премьер-министра Зульфикара Али Бхутто, им был создан «отдел по досье», собиравший информацию о членах правящей партии, оппозиции и ключе‑ вых социальных фигурах. Должностным лицам этого отдела было поручено, в дополнение к другим базовым задачам разведки, фиксировать «участие каж‑ дого в убийствах и уголовных делах, связанных с нравственной распущенно‑ стью», и составлять «красочное описание» — подробный отчет о компроме‑ тирующих материалах и преступных правонарушениях66. В докладе прави‑ тельства, раскрывающем факты взяточничества режима Бхутто, отмечалось, что более чем на 8000 страниц, собранных в отделе, «было уделено особое внимание… размеру прибыли, полученной [участниками] обманным путем или с согласия правительства. Многие из описаний вскрывали преступные деяния объектов слежки (или деяния, совершенные при их попустительстве), однако против участников не было принято никаких законных действий67. Опять же высокий уровень взяточничества явно не является результатом неспособности пакистанского руководства к наблюдению за подчиненными, а, напротив, является частью неформальной системы, усиливающей эффек‑ тивность властного контроля. Сочетание взяточничества и шантажа для обеспечения соблюдения ука‑ заний центра наиболее широко использовалось в Перу в 1990‑х гг.: распро‑ страненное взяточничество поощрялось, практиковалось, строго контро‑ лировалось и документально фиксировалось государственными органами. В период правления президента Альберто Фухимори национальная раз‑ ведывательная служба была расширена более чем в семь раз68. Усиленные спецслужбы собрали архив более чем из 2500 видеокассет, подтверждаю‑ 6 6.Government of Pakistan. White Paper on the Performance of the Bhutto Regime, Vol. III: Misuse of the Instruments of State Power (Islamabad, Pakistan, 1979). 6 7.Ibid. Р. 129. Курсив добавлен. 6 8.От 300 до 2300 сотрудников; см. об этом: Hinton I. The Government Is Missing // The New Yorker. — 2001. — March 5. 2010-1_Prognosis.indb 133 11.04.10 3:05 134 К е йт Д ард е н щих получение «серой зарплаты», выплачиваемой руководству парламента, армии, судебной власти и других государственных учреждений. Взятка слу‑ жила неформальным аргументом в пользу лояльности и поддержки власти, а доказательства ее получения использовались спецслужбами для шантажа и политического контроля более, чем для судебного преследования69. Зак лючение Такие коррупционные практики, как взяточничество и хищение, обыч‑ но воспринимаемые учеными как свидетельства распада административ‑ ной иерархии государства, могут усиливать эту иерархию при определен‑ ных условиях. Традиционная аргументация справедливо строится на том, что широко распространенное взяточничество является противореча‑ щим и вредным государству, основанному на верховенстве права. Однако эта точка зрения несколько ограничена. Если рассматривать государство в широкой исторической перспективе как форму организованного господ‑ ства, которое не обязательно основано на законе, то становится ясно, что взяточничество и другие виды коррупции могут служить основой для проч‑ ных государств иного типа. Там, где взяточничество систематически отсле‑ живается, контролируется и поощряется руководителями государства как средство неформальной платы за лояльность, оно может стать необходи‑ мым условием целостности некоторых государств, предоставляя дополни‑ тельный стимул для выполнения указаний руководителей и гарантируя мощные меры уголовного преследования в случае неповиновения. В резуль‑ тате государственные организации с надежной беспристрастной иерархией становятся весьма эффективными при сборе налогов или выполнении дру‑ гих централизованных задач, при этом предоставляя своим лидерам значи‑ тельно большую свободу, чем в веберианской бюрократии. Несмотря на то что такие государственные институты могут подорвать развитие либеральной политики и рынка, «неформальные» государства обладают высокими способностями к принуждению, сбору налогов и дру‑ гим функциям, по которым они значительно отличаются от слабых, раз‑ дробленных государств или преступных синдикатов, за которые они часто ошибочно принимаются. Представленный альтернативный подход к связи между коррупцией и государством объясняет широкое распространение взяточничества и объ‑ ективную стабильность государств, которые до сих пор классифицируются как слабые. Если бы распространенность коррупционных практик свиде‑ тельствовала исключительно о крахе политической власти, то политиче‑ ские лидеры имели бы четкие стимулы для борьбы с ними, но если взяточ‑ ничество играет важную роль в неформальных институтах государственно‑ го управления и политического господства, то руководство страны имеет все стимулы для его поддержания. 6 9.Hinton I. The Government Is Missing. 2010-1_Prognosis.indb 134 11.04.10 3:05 сопротивляются… Барри Р. Уэйнгаст Почему развивающиеся страны так сопротивляются верховенству закона?1 Введение Р азвивающиеся страны удивительно упорно сопротивляются установ‑ лению верховенства закона и, если говорить в общем, грамотному управлению. Это проблема значительной важности, так как институ‑ циональные технологии для обеспечения верховенства закона — права соб‑ ственности, гражданские права и личные свободы, общее корпоративное право, структуры корпоративного управления, договорное право и судеб‑ ная система — относительно хорошо известны. Обращаясь к этому предме‑ ту, я привлеку внимание к новому подходу, разработанному Нортом, Уолли‑ сом и Уэйнгастом [North, Wallis, Weingast, 2009] — NWW, который описывает, как верховенство закона развивалось на Западе и почему главенство закона не может быть быстро перенесено в развивающиеся страны. В рамках традиционного подхода в экономике, политологии и юриспру‑ денции развивающиеся общества рассматриваются как неполные версии развитых; как если бы им не хватало некоторых неотъемлемых составных частей зрелых, развитых обществ. Экономисты, демократы, юристы-гра‑ мотеи — все рекомендуют «пересадку» институтов и политик из развитых обществ в развивающиеся, обычно в виде капиталов, технологий и конку‑ рентных рынков; партийной системы и выборов; а также прав, конститу‑ ций и судебных учреждений. И пока что подобные реформы лишь в редких случаях достигают успеха в создании долгосрочного экономического роста, стабильной демократии, которая контролирует государственных служащих и верховенство закона вкупе с эффективным правосудием. Подход, предложенный NWW, представляет собой новое объяснение, поче‑ му так трудно перенести эти институты из развитых обществ в развивающие‑ 1. Weingast B. R. Why Are Developing Countries So Resistant To The Rule Of Law? Инсти‑ тут Европейского университета во Флоренции, цикл лекций в рамках програм‑ мы им. Макса Вебера, 02 / 2 009 (European University Institute, Florence, Max Webber Programme, Max Webber Lecture Series, 2009 / 0 2). 2010-1_Prognosis.indb 135 11.04.10 3:05 136 Барри Р. У эйн гаст ся. С этой точки зрения, современные общества делятся на два совершенно разных типа общественного устройства, и утверждается, что развивающиеся страны разительно отличаются от развитых по своей организации. В устояв‑ шихся подходах не хватает ответа на вопрос, каким образом общества умень‑ шают или контролируют уровень применения насилия. Самый распростра‑ ненный общественный порядок на протяжении всей истории (порядок огра‑ ниченного доступа, или государство естественного права) решает проблему насилия с помощью создания рент, гарантирующих власть предержащим или группам ценные права и привилегии, что побуждает их к сотрудниче‑ ству, а не к борьбе. Возникающие ренты, ограничения конкуренции и огра‑ ниченный доступ к организациям препятствуют долгосрочному экономиче‑ скому развитию этих обществ. Напротив, при порядке открытого доступа используют конкуренцию, свободный доступ к организациям и институтам, контролирующим уровень применения насилия; он характеризуется посте‑ пенным разрушением рент и долгосрочным экономическим ростом. В этом исследовании я сосредотачиваюсь на двух аспектах верховенства закона: во‑первых, на идеях непоколебимости закона и равенстве перед законом, а также отсутствия злоупотребления властью должностными лица‑ ми; во‑вторых, на динамической составляющей, которой недостает в боль‑ шинстве трактовок, подчеркивающей необходимость верховенства зако‑ на не только сегодня, но и завтра. Динамический аспект поднимает вопрос переворотов в правящей или доминирующей коалиции в государстве: что заставляет новых политиков уважать существующие правила и институты? Вопрос особенно актуален для авторитарных режимов, но важен и для всех государств естественного права, в том числе и для номинально демократи‑ ческих: неспособность привязать политический режим победителей к суще‑ ствующим институтам и правилам — это фундаментальное препятствие на пути к установлению верховенства закона. Неважно, насколько хороши и привлекательны сегодняшние институты и права, если от них нет пользы в будущем, если завтрашний режим сможет изменять их согласно своей воле. Этот вопрос тесно связан с проблемой создания постоянного жизнеспособ‑ ного государства — государства, свойства и институты которого не зависят от личности лидера или доминирующей коалиции. Слишком часто сторонники верховенства закона сосредотачиваются на форме прав — например, на природе и подробном описании закона или на форме институтов, которые должны воплощать и следить за соблюде‑ нием этих прав — например, на природе и детальном описании судебных институтов. Они не справляются с проблемой поддержания и защиты этих институтов от неправомерных действий должностных лиц и чиновников. Как показывает практика — Адольф Гитлер в нацистской Германии, Влади‑ мир Путин в России, Уго Чавес в Венесуэле или Роберт Мугабе в Зимбаб‑ ве — лидеры в государствах естественного права обычно обладают властью отменять институты, когда они становятся неудобны. Похожим образом многие лидеры заполучили власть силой — такие лидеры часто напрямую подрывают основы существующих институтов; например, Августо Пиночет 2010-1_Prognosis.indb 136 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 137 в Чили и Франциско Франко в Испании. В конце концов многие государства естественного права приходят к гражданской войне, что приводит к краху институтов, как показали нам примеры бывшей Югославии в начале 1990‑х, Руанды в 1994 г., Сомали с начала 1990‑х гг. Все три формы нестабильности мешают возможности установления верховенства закона. Эти примеры показывают, что достижение первого условия верховенства закона (равен‑ ства перед законом и отсутствия злоупотребления властью) напрямую зави‑ сит от создания постоянного государства, в котором правила и институты управления не зависят от личностей должностных лиц и политиков. Основная идея статьи заключается в том, что государства естественного права не могут прийти к верховенству закона путем принятия институтов и схем управления, которые имеются у открытых режимов. Чтобы добить‑ ся главенства закона, государства естественного права должны начать пере‑ ход к порядкам свободного доступа. Верховенство закона развивается как часть этого перехода, когда общество из основанного на личных отношени‑ ях и личном обмене превращается в общество, основанное на безличных отношениях и безличном обмене. Часть перехода — институциональная. В самом деле, установление верховенства закона требует двух независимых институциональных изменений: институтов, отвечающих за соблюдение законов, и набора достойных доверия обязательств, которые бы защищали эти институты и обеспечивали бы их выживание. Далее во второй части статьи в общих чертах описаны взгляды Норта, Уоллиса и Уэйнгаста, в третьей — определены аспекты верховенства зако‑ на, которые рассматриваются в данном исследовании, в четвертой — этот подход применяется к изучению процесса установления главенства закона в исторической перспективе, показывая его тесную связь с переходом и тем, как западное общество боролось с возникающими проблемами по мере перехода от государства естественного права к порядку открытого доступа. В пятой части объясняется, почему процедуры, права и институты, свой‑ ственные верховенству закона, не могут быть перенесены в развивающиеся страны. Далее следуют мои выводы. Концептуальный подход к интерпретации письменной истории человечества Чтобы понять, как организуются и функционируют общества, я буду опи‑ раться на концептуальный подход, разработанный Нортом, Уоллисом и Уэйнгастом (2009) — NWW 2. Подход NWW выделяет отдельные способы организации общества из общественных порядков. Каждый обществен‑ ный порядок представляет собой конкретный образец человеческих взаи‑ моотношений, устроенных таким образом, чтобы можно было ограничи‑ вать насилие. Способ, которым общество сдерживает применение насилия, 2. Норт, Уоллис, Уэбб и Уэйнгаст (2007) детально рассматривают некоторые результа‑ ты использования данного подхода для изучения экономического развития. 2010-1_Prognosis.indb 137 11.04.10 3:05 138 Барри Р. У эйн гаст влияет на все общество. Концепция общественного порядка обеспечивает подход, который позволяет нам понять, как политическая, экономическая и другие системы соотносятся друг с другом. Подход объединяет основопо‑ лагающие понятия: насилие, институты, организации и убеждения. Цен‑ тральное место в данном подходе занимают следующие вопросы: контро‑ лируется и сдерживается ли насилие и каким образом; как организовано общество и какие институты его поддерживают и, наконец, основано ли взаимодействие на личных или безличных отношениях? История человечества видела три типа общественного порядка. Порядок фуражирования, существовавший задолго до письменной истории челове‑ чества, при котором люди жили небольшими группами, обычно от 25 до 100 человек. Порядок ограниченного доступа, также называемый естественным состоянием (правом), развивался вместе с историей человечества примерно 10 000 лет назад и ассоциируется с первой социальной революцией и возник‑ новением первых цивилизаций. При этом общественном порядке политиче‑ ская система манипулирует экономической системой с целью создания рент для сдерживания насилия и поддержания порядка. Перераспределяя ренты среди тех, кто обладает возможностью применять насилие, такие общества существенно уменьшили проблему использования насилия. Наконец, поря‑ док открытого доступа полагается на конкуренцию в политической и эконо‑ мической системах для поддержания порядка. Этот общественный порядок впервые появился во время второй социальной революции, которая также называется промышленной революцией, или революцией знаний. Индивиды и индивидуальности Отношения в государствах естественного права являются личными; в осо‑ бенности отношения личные среди членов доминирующей коалиции — они зависят от личностей индивидов. То, как государство естественного права относится к индивиду — его правам, привилегиям, рентам и обязанно‑ стям, — зависит от его личности, то есть эти права, привилегии и обязан‑ ности обычно будут различаться от человека к человеку. Эти государства построены на повторяющемся игровом взаимодействии индивидов с целью создания доверия и осведомленности друг о друге для осуществления обме‑ на. Так как все люди и все отношения разные, повторяющееся взаимодей‑ ствие необходимо для осуществления обмена. Сотрудничество и обмен пре‑ кращаются, когда отношения нечасты. Человек состоит из двух частей. Первая — каждый человек обладает уни‑ кальным материальным телом, которое включает в себя размер, внешность, интеллект. Вторая — каждый человек обладает набором приписываемых обществом характеристик, основанных на положении, власти, привилегиях, правах и обязанностях3. 3. Более того, закон может наделять индивидуальностью и нематериальных индиви‑ дов, таких как организации, чтобы они могли предстать перед законом. Юриди‑ 2010-1_Prognosis.indb 138 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 139 В обществе доминируют личные отношения, когда каждая социальная личность уникальна. Напротив, в обществе доминируют безличные отно‑ шения, когда социальная личность больших классов людей одна и та же. Государства естественного права Все государства должны справляться с основополагающей проблемой кон‑ троля за применением насилия. В государствах естественного права эту проблему разрешает доминирующая группа власть предержащих4. Коали‑ ция предоставляет членам привилегии, создает ренты через ограниченный доступ к ценным ресурсам и организациям, а потом использует их для под‑ держания порядка. Поскольку борьба уменьшает размер получаемой ренты, члены коалиции имеют стимул к тому, чтобы не вступать в борьбу и тем самым поддерживать свои ренты. Государства естественного порядка обя‑ зательно стремятся ограничить доступ к организациям и ограничить конку‑ ренцию во всех сферах. Если этого сделать не удается, происходит размыва‑ ние ренты, из‑за этого снижается стимул воздерживаться от борьбы. Мы называем этот порядок государством естественного права, так как в течение последних почти 10 000 лет человеческой истории (в самом деле, если не считать последних двух столетий) это было единственным решени‑ ем проблемы насилия, которое породило иерархическое общество с суще‑ ственным богатством5. По сравнению с предыдущим порядком государства естественного порядка обеспечили внушительный экономический рост, и даже сейчас мы можем наблюдать впечатляющее богатство, накопленное многими ранними цивилизациями. Но, в отличие от порядка открытого доступа, государства естественного права имеют существенные негативные последствия экономического роста. В государствах естественного порядка личные отношения характеризуют и политические, и экономические сферы. Внутри правящей коалиции все отношения личностные. Например, более влиятельные члены коалиции получают более ценные привилегии. Государства естественного порядка, которые не справляются с задачей распределения выгод подобным образом, рискуют быть подвержены насилию. Когда властные отношения находят‑ ся в дисбалансе с распределением выгод, те, кто обладает большей властью, чем выгодами, вероятно, будут требовать увеличения их доли; если они этого не получают, то у них появляется соблазн за нее побороться. Систе‑ ма патронажа обычно соединяет тех, у кого власти меньше, с теми, у кого ее ческое лицо — это сущность, способная принимать права и обязанности. Западное право еще со времен древних римлян признавало за юридическими лицами оба набора атрибутов. 4. В данной работе я использую термин «власть», чтобы обозначить тех, кто контро‑ лирует организации, способные осуществлять принуждение и насилие. 5. Некоторые древние государства, такие как античные Афины и Римская республи‑ ка, начали процесс перехода, но так и не завершили переход к порядку открытого доступа. 2010-1_Prognosis.indb 139 11.04.10 3:05 140 Барри Р. У эйн гаст больше: любой, у кого нет власти, должен быть присоединен к организации, которая имеет власть, на случай вспышки насилия. Личностные отношения также характеризуют большую часть экономических отношений. Принци‑ пиальный способ обеспечения экономического обмена — это повторяющая‑ ся манера. Институты верховенства закона, такие как суды, начинают появ‑ ляться только в зрелых государствах естественного права, и те скорее рас‑ пространяются на организации, нежели на индивидов. Государства естественного права стабильны, но не статичны. Они регу‑ лярно приспосабливаются по мере изменения обстоятельств. Различ‑ ные неожиданности: погодные катаклизмы, демографические изменения, изменения цен, технологические перемены, военные действия — все имеет последствия для судеб участников коалиции. По мере того, как одни участ‑ ники становятся сильнее, а другие — слабее, коалиция должна подстраивать систему распределения привилегий и рент. Неспособность это делать чрева‑ та насилием, так как те члены, ренты которых не соответствуют силе их вла‑ сти, угрожают насилием, чтобы получить то, что по их убеждению являет‑ ся их законной долей. Поэтому в государствах естественного порядка часто происходит серьезное приспособление правил, привилегий и правящих объединений, которое часто осуществляется вместе с экспроприацией иму‑ щества и привилегий у одних элит и передачей другим. Типология государств естественного права В рамках подхода NWW различаются три типа государств естественного права в зависимости от их отношения к организациям и параллельно по сте‑ пени их институциональной сложности. В слабых государствах естествен‑ ного права единственная организация, поддерживаемая государством, — это само государство, доминирующая коалиция. В таких государствах низок уро‑ вень дифференциации и потому низок уровень экономической специализа‑ ции и обмена. Такие государства бедны, подвержены насилию и обладают ограниченным набором институтов и доверительных обязательств. В каче‑ стве примера можно привести Чад, Ирак, Мозамбик, Сомали и Судан. Стабильные государства естественного права имеют набор организаций, которые тесно связаны с государством. Эти организации обеспечивают зна‑ чительную специализацию, например, сбор налогов, религиозные меро‑ приятия, специализированные экономические функции, в том числе добы‑ чу полезных ископаемых и торговлю с отдаленными пунктами. Стабильные государства естественного права имеют большой выбор институтов, кото‑ рые поддерживают государственные организации, и они более гибки в слу‑ чае непредвиденных обстоятельств, нежели предыдущий тип. Такие госу‑ дарства могут также иметь и некоторые гражданские институты, такие как правила преемственности для лидеров, правила, по которым регулируют‑ ся ставки налогов, или правила дележа трофеев от завоеваний. Если и есть предприятия, то это государственные предприятия. Все это подразумевает возможность жестоких диспутов, а правила, которые институционализиру‑ 2010-1_Prognosis.indb 140 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 141 ют принятые решения, снижают вероятность насилия. Примеры стабиль‑ ных государств естественного права: империя ацтеков, средневековая импе‑ рия Каролингов, Ирак под властью Саддама Хусейна, бывший Советский Союз и Египет. Наконец, зрелые государства естественного права развивают сложные частные организации, которые существуют отдельно от государства. Тор‑ говые организации и прочие частные фирмы могут существовать независи‑ мо, а не в форме государственных предприятий. Параллельно с частными организациями существуют система частного права и система обеспечения договоров, которые поддерживают эти организации. Тем не менее зрелые государства естественного права ограничивают доступ к частным органи‑ зациям — часть процесса создания ренты. Только элита, члены доминирую‑ щей коалиции имеют доступ к частным организациям, и это право досту‑ па остается ценной привилегией. Зрелые государства естественного права еще более гибко изменяются под действием обстоятельств, чем стабильные государства естественного права; как и во всех других государствах естест‑ венного права, в них тоже случаются кризисы и периодические изменения в распределении прав и привилегий среди участников коалиции. Приме‑ ры: Великобритания XVII в., современные Аргентина, Бразилия, Мексика и Индия. По мере продвижения от слабых к зрелым государства естественного права становятся богаче. Увеличение богатства происходит по нескольким причинам. Во-первых, разнообразие организаций и степень специализации и обмена увеличиваются по ходу продвижения. Во-вторых, степень наси‑ лия уменьшается по мере прогресса. Уровень насилия напрямую и косвен‑ но влияет на богатство. Напрямую — более низкий уровень насилия озна‑ чает, что меньше богатства будет разрушено. Косвенно — более низкий уро‑ вень насилия означает, что произойдет большее количество потенциально выгодных сделок, так как стороны, которые бы понесли потери в случае вспышки насилия, желают совершить обмен, когда риск применения наси‑ лия убывает. Тем не менее во всех государствах естественного права необходимость ограничения доступа, чтобы контролировать насилие, соответственно, ограничивает и права организаций, что, в свою очередь, угнетает конкурен‑ цию в экономике. В таких государствах также ограничивается конкуренция в государственной иерархии, что, в свою очередь, ведет к уменьшению коли‑ чества новых идей и средств решения различных политических и прочих дилемм, с которыми неотвратимо сталкиваются все общества. Общества открытого доступа Общества открытого доступа поддерживают свободный вход в полити‑ ческие и экономические организации. Как следствие, они представляют политическую и экономическую конкуренцию, и эта конкуренция занима‑ ет центральное место в общественном порядке и предотвращении наси‑ 2010-1_Prognosis.indb 141 11.04.10 3:05 142 Барри Р. У эйн гаст лия. В отличие от государств естественного права, все граждане в обще‑ ствах открытого доступа имеют возможность образовывать организации на договорной основе и пользоваться государственными судами для обеспе‑ чения контрактов организации. Открытый доступ, таким образом, созда‑ ет и поддерживает богатое гражданское общество. Конкуренция и откры‑ тый доступ в экономической системе усиливают конкуренцию и открытый доступ в политической системе, и наоборот. Традиционные подходы и в экономической, и в политической науке не могут понять отрытого общественного порядка, потому что они обычно концентрируются только на одной системе. Экономисты предпринимают попытки изучить экономическую стабильность, сосредотачиваясь на равно‑ весных свойствах рынков без отсылок к политической системе, игнорируя факт, что права собственности, правовая система и обеспечение договоров, а также макроэкономическая стабильность — это все результат политиче‑ ских и демократических решений. Политологи изучают свойства демокра‑ тических систем при порядке открытого доступа, принимая их как данность и не объясняя ни того, как демократия поддерживает конкурентные рынки, ни того, как поддерживается сама демократия, в то время как в большинстве стран она терпит неудачу6. Порядок открытого доступа отчасти держится благодаря системе убеж‑ дений, которая акцентирует внимание на равенстве и объединении. В XIX в. эти убеждения воплотились в объединении граждан в законе, рын‑ ках и демократии, откуда ранее элиты их исключали. В ХХ в. эти убежде‑ ния включают в себя безличное равенство перед законом, таким образом, верховенство закона беспристрастно ко всем гражданам. Далее эти убеж‑ дения актуализировались в широком спектре политики и общественных благ, которые обозначают явную тенденцию делиться: общественные блага (такие как образование), социальное страхование (медицинское страхова‑ ние, пособия по безработице, пенсии и страхование от несчастных случаев на производстве) и обеспечение инфраструктуры (доступ к широкому спек‑ тру местных общественных благ). Хоть и не обязательно, чтобы все люди, живущие в обществе, были гражданами, для поддержания порядка открыто‑ го доступа большая их часть должна быть гражданами. Тем не менее, чтобы был порядок открытого доступа, все граждане в нем должны быть равны; то есть государство должно относиться к ним обезличенно. Равенство и сплоченность граждан и политика, направленная на дележ, снижают спрос на ущербное перераспределение, которое могло бы разру‑ шить общество открытого доступа. Способы, которыми происходит дележ при порядке открытого доступа, — общественные блага, социальное стра‑ хование и инфраструктура — все они дополняют конкурентные рынки 6. Большая часть новых демократий терпит крах. Очевидно, что поскольку общест‑ ва открытого доступа могут поддерживать стабильную демократию, что‑то должно быть в них по‑другому. Пока в литературе не встречается неопровержимого ответа на вопрос, почему это так. Для справок см. Уэйнгаст (2006). 2010-1_Prognosis.indb 142 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 143 и имеют значительно меньшие издержки, нежели чистое перераспределе‑ ние [Lindert, 2005]. Это наблюдение существует параллельно с утверждени‑ ем, что все успешные конституции ограничивают власть [Weingast, 2006]. Поскольку для властных групп вероятность угрозы со стороны действующей власти невелика, конституции, которые ограничивают ставки в политиче‑ ской игре, реже становятся жертвами переворотов, так как эти группы под‑ держивают перевороты в целях самозащиты. Порядок открытого доступа поддерживает политическую конкуренцию в форме конкурентной партийной системы. Успех этой конкуренции зависит от открытого доступа не только к партиям, но и к организациям. Открытый доступ к организациям воспитывают гражданское общество, позволяя граж‑ данам мобилизоваться и защищать свои интересы в случае угрозы. Органи‑ зации всех типов — благотворительные общества, церкви, футбольные лиги, фирмы — это потенциальные политические инструменты для мобилизации интересов перед лицом политической угрозы. Политические партии не толь‑ ко организуют электорат, но и следят друг за другом. Политическая оппо‑ зиция — это ключ к успешной демократии. Оппозиция не только предлагает альтернативные планы, но и представляет достаточную угрозу для должност‑ ных лиц и заставляет их изменять свою политику под действием меняющихся обстоятельств. Это состязание идей и политических решений дарует порядку открытого доступа степень адаптивной эффективности, которой не облада‑ ют государства естественного права [North, 2005; NWW, гл. 4]. Порядки открытого доступа также поддерживают конкурентные рынки. Тем самым такие общества обеспечивают долгосрочный экономический рост. Конкурентные рынки при порядке отрытого доступа обладают серь‑ езными механизмами обратной связи, которые ограничивают возможность политической системы создавать слишком много рент. Рыночная конкурен‑ ция подрывает многие ренты. Финансовые интересы дают правительствам стимул ограничивать создание рент. Глобальные программы по созданию рент, которые бы нанесли существенный вред экономике, находят немед‑ ленный отклик: уменьшающаяся экономия снижает налоговые поступле‑ ния на перераспределение и общественные блага; и уменьшающаяся эконо‑ мия напрямую вредит избирателям. Оба этих эффекта, как показала исто‑ рия, настраивают избирателей стабильных демократий против политиков и чиновников. Наконец, рассмотрим соотношение между порядком открытого доступа и ростом правительства. Убеждения о равенстве и включенности, политика, направленная на социальное страхование, означают существенное увеличе‑ ние государственных расходов на финансирование этих программ. В основе этих программ лежит способность порядка открытого доступа предостав‑ лять блага обезличенным категориям граждан. Поскольку государствам естественного права не хватает способности относиться к гражданам обез‑ личенно, они сталкиваются с огромными проблемами в создании общест‑ венных благ. Подобным образом включенность в порядке открытого досту‑ па ведет к обеспечению инфраструктурой в форме местных общественных 2010-1_Prognosis.indb 143 11.04.10 3:05 144 Барри Р. У эйн гаст благ и услуг (дороги, электричество, телефонная связь, водоснабжение, канализация, очистка от мусора) и государственного образования, которое требует существенных расходов. При порядке открытого доступа прави‑ тельства обычно больше, чем в государствах естественного права, по боль‑ шей части потому, что они предоставляют своим гражданам больше обще‑ ственных благ и услуг [Lindert, 2005]. Если говорить в общем, то при поряд‑ ке открытого доступа правительства больше благодаря доверию — граждане считают, что правительство скорее будет обеспечивать их общественными благами, чем транжирить деньги на патронаж, поэтому они с большей охо‑ той платят государству за услуги, чем граждане государств естественного права. Государства естественного права против порядка открытого доступа Государства естественного права имеют много тех же институтов, кото‑ рые есть в государствах открытого доступа, такие как партии, выборы, рынки, суды. Почему при порядке открытого доступа они работают иначе? Ответ заключается в том, что в государствах естественного права не хва‑ тает конкуренции, постоянства государственности и ограничен доступ к организациям. Ограниченный доступ к организациям и наличие привилегий угнета‑ ют рынки. Даже если в государствах естественного права есть некото‑ рые рынки, то они гораздо более угнетены обременительными ограниче‑ ниями, нежели в государствах открытого доступа. Законодательство этих стран, как правило, не в состоянии обеспечивать контрактные обязатель‑ ства или выступать посредниками в спорах между индивидами и организа‑ циями на основе принципов верховенства закона. В самом деле, большая часть судебных заведений в государствах естественного права является лишь формой коррумпированных организаций, получающих ренту. Нако‑ нец, отсутствие стабильного государства означает, что само государство мешает рынкам деспотичными действиями. Как показывает Haberet с соавт. (2008) на примере Мексики, государство регулярно предоставляет привиле‑ гии и монопольную власть в банковской сфере только для того, чтобы иметь возможность экспроприировать банки во время кризисов, а потом повто‑ рить цикл заново. Неспособность государства уважать права собственности сильно компрометирует рынки в государствах естественного права. Похожим образом многие зрелые государства естественного права про‑ водят выборы; некоторые на протяжении десятилетий (например, Мексика с 1930 г. или Чили до 1973 г.). Но и в данном случае выборы системно отлича‑ ются от тех, что проходят в обществах открытого доступа. Как уже говори‑ лось, действующий режим может подавлять способность оппозиции к кон‑ куренции разными путями. Ограниченный доступ к организациям меша‑ ет гражданскому обществу, подрывая возможность граждан выражать свои взгляды. Отсутствие судебной системы, которая бы действовала в соответ‑ 2010-1_Prognosis.indb 144 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 145 ствии с законом, основательно трансформирует законодательство в таких странах. Это затрудняет принятие законодательными органами законов, которые бы контролировали бюрократию, так как не существует механиз‑ ма принуждения к соблюдению этих законов. Это позволяет исполнитель‑ ной власти в лице правительства доминировать и колоссально уменьшать эффективность разделения властей и возможность законодательной власти выступать в качестве сдержки и противовеса исполнительной. Другая проблема естественных государств — их неспособность предостав‑ лять выгоды беспристрастно. Это отрицательно влияет на их способность предоставлять общественные блага, что существенно затрудняет прове‑ дение самых общих мероприятий, свойственных государствам открыто‑ го доступа, о которых говорилось ранее: общественные блага, социальное страхование, образование и инфраструктура. Наконец, стоит обратить внимание на то, что Хайек [Hayek, 1960] и Норт (2005) назвали «адаптивной эффективностью» — способность государств реагировать на различные потрясения. Все государства оказываются перед лицом кризисов и трудностей. Как они реагируют? Прежде всего, так как в обществах открытого доступа имеются лучшие методы контроля насилия, то вероятность его вспышки в случае кризиса меньше. Следовательно, менее вероятно, чтобы граждане отреагировали желанием защищаться. Напро‑ тив, там, где вероятно или возможно применение насилия, граждане или группы граждан в государствах естественного права могут быстро среагиро‑ вать на перспективу применения насилия и защищать себя, чтобы не быть уязвимыми, если другая группа прибегнет к насилию. Такая обратная связь означает, что возможное насилие делает такие общества изменчивыми. Во-вторых, при порядке открытого доступа практикуется конкуренция идей. Партии соревнуются, предлагая способы выхода из кризисов, а конку‑ ренция организаций при порядке открытого доступа в гражданском обще‑ стве означает, что частные лица, группы и организации независимо произ‑ водят множество новых идей, которые могут обсуждаться всем обществом. Оппозиционные партии и группы интересов, в частности, имеют хороший стимул отслеживать, критиковать и предлагать альтернативные варианты решений, предложенных действующими официальными лицами. Таким образом, при порядке открытого доступа гораздо легче отметать плохие, провальные идеи. В-третьих, благодаря большей возможности создания доверительных обя‑ зательств при порядке открытого доступа перед лицом кризиса новые согла‑ шения заключаются с большей вероятностью. В самом деле, история всех государств открытого доступа полна пактов, которые помогли справиться с кризисами; вот лишь некоторые из них: создание Пятой французской рес‑ публики в 1959 г., Компромиссы 1820, 1833, 1850 и 1877 гг. в США и различные реформы в Великобритании XIX в. Сила подобного разделения двояка. Во-первых, государства естественно‑ го права обладают многими из тех же институтов, как при порядке открыто‑ го доступа, такими как рынки, выборы и судебные заведения. Но эти инсти‑ 2010-1_Prognosis.indb 145 11.04.10 3:05 146 Барри Р. У эйн гаст туты работают иначе в государствах естественного права, поскольку они ограничивают доступ, им не хватает постоянства и они не могут оказывать услуги гражданам на беспристрастной основе. Во-вторых, системы откры‑ того доступа тоже несовершенны, и на практике все государства открыто‑ го доступа создают значительные ренты. Но по сравнению с естественны‑ ми государствами конкурентные механизмы в обществе открытого доступа работают довольно хорошо и предоставляют куда более лучшие средства для долгосрочного экономического роста и сопротивляемости к различным проблемам и кризисам, с которыми сталкивается общество. Переход от ограниченного к открытому доступу Точка зрения NWW заново определяет процессы политического и эконо‑ мического развития как переход от общественного порядка ограниченно‑ го доступа к порядку открытого доступа. Такой переход — это трудный про‑ цесс, и только две — две с половиной дюжины стран успешно его завершили. Так как я привожу материал сжато, кратко опишу процесс перехода (подроб‑ нее см. NWW, главы 5 и 6). Так как переход начинается с естественного государства, начальный этап перехода должен согласовываться с логикой государства естественного порядка. Некоторые естественные государства занимают такое положение, что могут происходить некоторые перемены в сторону открытого доступа. В государстве естественного права могут возникнуть такие условия, кото‑ рые бы позволяли развиваться безличным отношениям среди элит. Когда такое происходит, элитам может показаться выгодным институционализи‑ ровать подобные отношения. NWW разделяет переходный процесс на две части: пороговые условия и изменяемая часть. Вот эти пороговые условия (ПУ). ПУ1. Верховенство закона для элит. Некоторые зрелые естественные госу‑ дарства институционализируют отношения между элитами таким обра‑ зом, что привилегии трансформируются в права элиты; если перефрази‑ ровать, то привилегии перестают быть уникальными и становятся без‑ личными, и применяются в равной степени ко всем элитам. Как будет рассказано далее, примером может служить средневековое английское земельное право. В XI в. после смерти лорда права на землю возвраща‑ лись обратно королю. За оговоренную плату, которая зависела от ценности земли и от ожидаемой власти наследника, последний мог приобрести права на землю. Со временем этот процесс стал стандартизированным и обезли‑ ченным по суммам платежа. Подобным образом конкуренция между разны‑ ми судебными системами в Англии заставляла их привносить нововведения, что в итоге приводило к созданию правил, которые лучшим образом отве‑ чали интересам элиты. Важно отметить, что возникли правила, которые давали землевладельцам право контроля над тем, как будет передаваться земля разным наследникам после смерти, в том числе возможность остав‑ 2010-1_Prognosis.indb 146 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 147 лять права на землю с условиями, из‑за невыполнения которых земля пере‑ давалась другому наследнику7. ПУ2. Постоянство государства. Почти все естественные государства смертны в том смысле, что как только меняются доминирующая коалиция и прави‑ ла, так тут же меняются и основополагающие аспекты государственности, например, правила, определяющие политический выбор. Такие государства имеют ограниченную возможность создания надежных договоренностей по соблюдению разнообразных прав и правил, которые связывают после‑ дующих лидеров и коалиции, которые часто решительно пересматривают природу институтов, правил и политики. Идея постоянства заключается в создании таких сторон государственности, которые стояли бы над нынеш‑ ними чиновниками и политиками, что обеспечивало бы независимость институтов от их служителей. Особенно важной стороной постоянства является создание постоян‑ но действующих организаций, чье существование простирается за грани‑ цы жизней людей, которые их создали. Товарищества — господствующая форма организации бизнеса на протяжении истории до середины XIX в., требовали реорганизации или роспуска в случае смерти или добровольно‑ го ухода одного из товарищей. Создание обществ с долями (акциями), кото‑ рые можно покупать и продавать, позволило акционерам передавать свои доли после смерти наследникам, что решило эту проблему и создало посто‑ янно живущие организации. Корпорации тем самым позволяют объединять риски и имеют гораздо большие временные горизонты, чем товарищества. ПУ3. Консолидированный контроль над насилием и вооруженными силами. Тре‑ тье пороговое условие одновременно самое сложное и для понимания, и для достижения. Без объединенного политического контроля за всевозможны‑ ми источниками насилия, включая вооруженные силы, не может быть удер‑ жано ни одно из выполненных условий. Ни верховенство закона, ни надеж‑ ные договоренности не могут существовать, пока одна сторона может использовать насилие, чтобы склонить других согласно своей воле. Немно‑ гие обсуждения верховенства закона касаются этой проблемы. И, несмотря на то, насколько важно это условие, мы слишком мало знаем о том, как про‑ исходит такая консолидация [NWW, гл. 5]. Переход. Переход происходит, когда достаточное количество людей стано‑ вятся гражданами в том смысле, что государство относится к большой кате‑ гории людей безлично и одинаково. В то же время должны быть запущены процессы, которые бы позволяли гражданам осуществлять доступ к орга‑ 7. Эти вопросы довольно сложны и в смысле разных прав собственности (разделение собственности на различные группы; установление разных условий для разных объектов собственности), и в смысле разных правовых норм; и так далее, см. NWW (гл. 3). 2010-1_Prognosis.indb 147 11.04.10 3:05 148 Барри Р. У эйн гаст низациям как в политической сфере, так и в экономической, что даст им возможность конкурировать в каждой из систем. В США этот процесс про‑ исходил на протяжении нескольких поколений вплоть до XIX в., оставив позади колониальную эру и Конституцию. В самом деле, идея о соревнова‑ нии партий при наличии законной оппозиции не возникала до середины XIX в., примерно до 1840‑х гг. [Hofstadter, 1969; NWW, гл. 6]. Похожим образом основные законы об обществах, позволяющие любому создать корпорацию, также возникли в 1840‑х гг. [NWW, гл. 6]. Те же события несильно запаздыва‑ ли — и в Великобритании, и во Франции все это произошло в 1880‑х. Неискоренимые проблемы в установлении верховенства закона Ученые используют понятие «верховенство закона» для обозначения раз‑ ных вещей в различных контекстах, и этот ярлык иногда используется для обозначения всего хорошего — грамотного управления, демократии и прав человека. Во имя целей, которые преследует данное исследование, я делаю акцент на двух основных аспектах верховенства закона. Первый — внелично‑ стная сторона закона: определенность и предсказуемость закона, отсутствие произвольных действий со стороны государства по отношению к гражда‑ нам, прозрачность и требование, чтобы государство относилось ко всем гражданам как к равным перед законом. Второй — динамический аспект вер‑ ховенства закона, который требует, чтобы государство уважало эти стороны верховенства закона в будущем, даже если на деле сменится власть. Если исходить из этого определения, то естественные государства испы‑ тывают существенные трудности с принятием верховенства закона. Во-пер‑ вых, это определение противоречит обычному естественному государству, в котором доминируют личностные отношения. В государствах естествен‑ ного права личность индивида определяет то, как к нему относятся; в част‑ ности, государство по‑разному относится к более влиятельным индивида‑ ми и группам и к более слабым. Например, герцог А отличается от герцогов Б и В (де-юре или де-факто), и ко всем герцогам относятся иначе, нежели к рыцарям, не говоря уже о крестьянах. Во-вторых, государства естественного права испытывают трудности с предсказуемостью, которая необходима для верховенства закона. Так как эти государства строятся вокруг доминирующего альянса, по мере измене‑ ния нужд и властных отношений внутри альянса меняются и правила, поли‑ тика, права и привилегии. Аналогично нехватка постоянства в государствах естественного права делает очень трудным следование долгосрочным пра‑ вилам, институтам и политике. В-третьих, кажется, что государства естественного права часто ведут себя произвольно. Такое поведение обычно отражает логику доминирующей коа‑ лиции в государстве. Например, по мере того, как удача улыбается и повора‑ чивается спиной к разным участникам коалиции, правитель соответствую‑ щим образом регулирует их права, привилегии и ренты, часто перерас‑ пределяя их от одних членов к другим. С точки зрения порядка открытого 2010-1_Prognosis.indb 148 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 149 доступа такой выбор выглядит капризом; политика и права оказываются слишком тесно связанными с выбором правителя, его прихотью, а вовсе не законом. Личность и характер власти индивидов и групп составляют суть поведения государства естественного права. Отражая динамику логики коа‑ лиции государства естественного права, такое поведение является противо‑ положностью верховенства закона. Наконец, возможно, это самое важное, верховенство закона подразумева‑ ет динамическую составляющую вопроса об определенности закона не толь‑ ко сегодня, но и того, каким он будет завтра. Мы принимаем как данность это свойство верховенства закона при порядке открытого доступа, но этим не могут похвастаться жители государств естественного права8. Вопрос динамики вызывает некоторые соображения. Во-первых, рассмотрим экс‑ проприацию с политической и экономической точек зрения. Инвесторов всех мастей интересует, не только каковы правила сегодня (например, права собственности и ставки налогов), но и каковы они будут завтра. Инвестиции, выгодные при нынешних правилах, могут не быть выгодными завтра, в част‑ ности, если государство ведет себя оппортунистически, используя полити‑ ку для экспроприации инвестиций. Так, например, фермеры Ганы опаса‑ ются, что их долгосрочные инвестиции в кофейные деревья, выгодные при нынешней ставке налога, будут изъяты, если государство повысит ставки налогов ко времени, когда деревья вырастут и начнут приносить плоды. Во-вторых, политические осложнения включают в себя проблему смены доминирующей коалиции и правителя — в государствах естественного права имеется слишком мало институтов, которые связывают новые коа‑ лиции и их лидеров с существующими правилами. Вопрос стоит особенно остро в авторитарных режимах. Как будет изложено в следующих парагра‑ фах, эта проблема тесно связана с трудностью создания постоянно живого государства. Идея доверительных обязательств является решением обеих этих про‑ блем. Государства не могут просто объявить об обезличенных правах и пра‑ вилах, потому что их правители или последователи этих правителей могут впоследствии их изменить. Создание государства, которое бы уважало пра‑ вила и сегодня, и завтра, требует институтов, обладающих двумя харак‑ теристиками. Во-первых, эти институты должны подходить государству, чтобы политики, судьи и бюрократы уважали эти правила и права. Во-вто‑ рых, они должны подходить всем основным игрокам в обществе, чтобы они уважали конституционные правила. В частности, всякий, кто имеет воз‑ можность применения насилия и совершения государственного перево‑ рота, должен иметь стимулы, которые бы удерживали бы его от подобных поступков. Также сильные мира сего должны иметь стимул уважать прави‑ 8. Эта динамическая составляющая не всегда гарантирована и в обществах откры‑ того доступа. Отношение администрации Буша к подозреваемым в терроризме продемонстрировало, что в крайнем случае возможно отступить от правил, когда порядок открытого доступа сталкивается с трудными обстоятельствами. 2010-1_Prognosis.indb 149 11.04.10 3:05 150 Барри Р. У эйн гаст ла, в том числе права оппозиции, и, если это демократическое общество, слагать с себя полномочия, если проигрывают выборы. Эти стимулы тесно взаимосвязаны с созданием доверительных обязательств, необходимых для постоянного государства и динамических аспектов верховенства закона. К сожалению, большую часть естественных государств минули подобные обязательства, и случаются они только в тех государствах, которые начина‑ ют переходный процесс. Историческое развитие верховенства закона на Западе Развитие верховенства закона происходит вместе с переходом от государ‑ ства естественного права к порядку открытого доступа. Государства есте‑ ственного права имеют лишь ограниченную возможность воплощения вер‑ ховенства закона; они не могут создавать ни доверительных обязательств перед институтами и правилами, которые обеспечивают определенные ожидания, ни безличных правил, которые рассматривают большие общно‑ сти граждан равным образом. Тогда как верховенство закона требует, чтобы государство относилось к гражданам обезличенно, государства естественно‑ го права относятся к людям индивидуально, следовательно, дифференциро‑ ванно. Естественные государства также делают акцент на силе власти; когда меняются властные отношения, меняется не только членство в доминирую‑ щей коалиции, но и привилегии, ренты, институты и политика. Такие пере‑ мены можно наблюдать не только на примере изменения коалиции в XVII в. в Англии, когда Стюарты перераспределили власть и ренты от одной фрак‑ ции к другой, но и в современных государствах естественного права, напри‑ мер, в России под властью Владимира Путина и Венесуэле под властью Уго Чавеса. Государство естественного права не может поддерживать безличные права большой группы граждан, которые равны перед законом. Не могут подобные современные государства обеспечить и связь с режимом преем‑ ников. Система прав и реформы в естественных государствах терпят крах, когда правителю требуется внести изменения в коалицию в ответ на изме‑ нившиеся обстоятельства. Таким образом, даже если нынешний режим в государстве естественного права институционализирует соответствую‑ щую реформу, оно не может заставить себя или своих последователей завер‑ шить эти реформы. Однако естественные государства начинают меняться в переходном про‑ цессе по мере принятия пороговых условий. Все три пороговых условия необходимы для установления верховенства закона. Первое пороговое усло‑ вие — верховенство закона среди элит, в которых различные формы элитар‑ ных привилегий трансформируются в права элиты. Обратимся к средневе‑ ковой английской истории9. Сразу после вторжения Уильяма Завоевателя в 1066 г. король распределил свои земельные права среди последователей 9. Обсуждение средневекового английского земельного права см.: NWW, гл. 3. 2010-1_Prognosis.indb 150 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 151 из Нормандии. На этих землевладениях не были смещены существующие земельные лорды, но вместо этого землевладельцев обязали платить дань и делить ренту с новоприбывшими. После их смерти права на землю возвра‑ щались королю, который мог вернуть земельные права наследникам изна‑ чального владельца, как правило, за плату. Но король мог и перераспреде‑ лить права на землю. Если, например, изначальному владельцу не повезло (например, наследник оказался плохим лидером), в то время как другие под‑ нялись (например, сделали одолжение королю и заслужили награду), король мог передать землю не наследнику, а кому‑то другому. Таким образом, логи‑ ка поддержания доминирующей коалиции диктовала распределение прав на землю, которая работала как система привилегий для сильных мира сего, а не как совокупность прав. Англия в то время была слабым государством естественного права; у нее было мало организаций вне государства. Тот же сценарий действовал по отношению к большому набору прав, имев‑ ших отношение к земле. В качестве другого примера рассмотрим возмож‑ ность передавать собственность посредством завещания. Хоть наследники в средневековой Англии и могли наследовать землю, закон не обеспечивал свободы землевладельца в вопросах разделения земли среди нескольких наследников или в вопросах передачи земли по наступлении определен‑ ных условий, при невыполнении которых земля переходила бы к следую‑ щему наследнику. В данном случае эволюция защищаемых, гибких прав элит по отношению к завещанию различной собственности потребовала нескольких столетий. В конце концов, по прошествии столетий, медлен‑ но, права на собственность стали надежными и оставались таковыми, когда Англия стала зрелым государством естественного права в XVII в. и начала выполнять пороговые условия. В качестве последнего примера рассмотрим развитие права продавать и торговать корпоративными акциями (долями). Изначально доли обществ развивались как привилегия, ассоциировавшаяся с конкретным предприя‑ тием с целью получения рент, связанными с конкретными возможностями, например Ост-Индская компания или Банк Англии. Но когда корпорация была создана, владельцы долей лелеяли надежду на право торговать этим долями и как дополнение к этому праву передавать их существенно боль‑ шему количеству людей: подобным образом ценность их долей повышалась. Другими словами, хотя эти предприятия начинались как личные, естест‑ венно-правовые образования, нашлись стимулы для создания безличного рынка ценных бумаг с целью повышения стоимости фирм и повышения лик‑ видности капитала владельцев. Каждый из этих случаев иллюстрирует превращение элитарных привиле‑ гий в элитарные права. Каждый из них также включает процесс трансформа‑ ции государства таким образом, что оно создает систему, которая обеспечивает эти права, и, следовательно, достигается аспект верховенства закона для элит. Второе пороговое условие — постоянно действующие организации и госу‑ дарство — также критично для установления верховенства закона. К сожале‑ нию, этим аспектом верховенства закона часто пренебрегают в литературе, 2010-1_Prognosis.indb 151 11.04.10 3:05 152 Барри Р. У эйн гаст отчасти потому, что не удается изучить проблему поддержания верховен‑ ства закона во времени. Скажем просто: отсутствие постоянного государства позволяет будущим должностным лицам государства естественного права пренебрегать прави‑ лами, законами и институтами, которые оставлены государством сегодняш‑ ним. По мере того как государства естественного права приспосабливают‑ ся к изменяющимся условиям, они преступают основные черты верховен‑ ства закона. Иными словами, постоянство — это очевидное условие, которое государствам необходимо выполнить для достижения верховенства закона. В самом деле, многие классические идеологи верховенства закона выража‑ ли мнения, которые согласуются с этой логикой. Когда Аристотель (1988, с. 90 – 91) в «Политике» осуждает управление людьми, а не законом, он, судя по всему, имеет в виду отсутствие постоянства. Похожим образом, Джон Локк (1980 [1690], с. 17) в своем «Втором трактате» говорит: «Свобода челове‑ ка под властью правительства должна иметь неизменное правило (по кото‑ рому и жить), общее для каждого в этом обществе и возведенное законо‑ дательной властью в нем… и не быть предметом непостоянства, неопреде‑ ленности или злоупотребления со стороны другого человека». Воплощение этих идей зависит от определенности закона, который, в свою очередь, зависим от постоянства государства. Поскольку правители в государствах естественного права, представляю‑ щие доминирующую коалицию, сталкиваются с относительно меньшим количеством доверительных обязательств по сравнению с правителями при порядке открытого доступа, они могут отменять или уничтожать зако‑ ны и институты, которые оказываются для них неудобными. Бывший пре‑ зидент Владимир Путин постоянно проделывал такое в России, превра‑ щая зрелое государство естественного права со многими независимыми от государства организациями в обычное государство естественного права, в котором для выживания организаций требуется их тесная связь с госу‑ дарством. Широкий спектр некогда независимых частных организаций потерял свою независимость. Схожим образом ряд политических институ‑ тов, которые служили умеренными сдержками и противовесами для быв‑ шего российского президента Бориса Ельцина (Дума, губернаторы, пресса и гражданское общество), либо более не существует, либо сильно ослаб‑ лен. Отсутствие этих сдержек позволило Путину устранить его политиче‑ ских оппонентов и обрести неоспоримую власть над Россией, даже несмот‑ ря на то, что он формально сложил с себя полномочия президента и позво‑ лил быть избранным своему преемнику Дмитрию Медведеву. Поскольку этим институтам недоставало постоянства, они могли быть упразднены. Президент Венесуэлы Уго Чавес стоял за похожей, если не более полной трансформацией в Венесуэле, как и президент Роберт Мугабе в Зимбаб‑ ве. В 1930‑х гг. Адольф Гитлер разработал схожую, но гораздо более злове‑ щую трансформацию веймарского режима, зрелого естественного государ‑ ства, в нацистскую Германию — простое государство естественного права. Эти лидеры достигали своих целей в ответ на менявшиеся обстоятельства, 2010-1_Prognosis.indb 152 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 153 такие как экономический спад или существенное увеличение государствен‑ ных доходов10, что позволило укрепить их позицию путем уничтожения привилегий других участников коалиции, чья поддержка больше не нужна для выживания. Обеспечение постоянства требует установления различных доверитель‑ ных обязательств, благодаря которым у правителя и доминирующей коа‑ лиции будет стимул уважать институты и права. Стимулы, создаваемые доверительными обязательствами, подразумевают, что институты и права не зависят от личностей политиков и чиновников или участников домини‑ рующей коалиции. Хоть правители, политики и альянсы меняются, государ‑ ственным институтам и гражданским правам тем не менее удается выжи‑ вать, и элементы верховенства закона могут поддерживаться дальше. Так как постоянство — наиболее новый аспект верховенства закона, я при‑ веду несколько иллюстраций этой идеи. Во-первых, рассмотрим достижение второго из пороговых условий, постоянного государства, на примере одно‑ го из первопроходцев — Англии во время Славной революции 1688 – 1689 гг. Эта революция была не только переворотом, в ходе которого был свержен один король и поставлен другой, но также и конституциональным пересмот‑ ром, в ходе которого прежде разделенная английская элита уладила многие разногласия, по поводу которых она конфликтовала большую часть этого столетия (в том числе гражданская война 1640‑х, обезглавливание короля в 1649 г., неудавшееся формирование парламентской республики, за кото‑ рым последовало восстановление монархии в 1660 г.). Разрозненная элита уладила многие из своих разногласий путем ограни‑ чения исполнительной власти короля как главы доминирующей коалиции. В частности, законодательные полномочия Парламента и парламентский контроль за налогообложением, которые были предметом споров в тече‑ ние всего предыдущего столетия, стали неприкосновенными. Часть Слав‑ ной революции, известная как Соглашение, гласила, что любой король, который пренебрегает парламентским законом, рискует быть сверженным [Jones, 1972, p. 318; Норт, Уэйнгаст, 1989]. Новое соглашение создало довери‑ тельные обязательства, которые связывали короля с новыми правилами. Подкрепленное угрозой объединения элиты против короля Революцион‑ ное соглашение заложило основу постоянной государственности. Законы Парламента теперь связывают короля — главу коалиции в государстве есте‑ ственного права. Важно, что что соглашение связывало и всех будущих коро‑ лей [Weingast, 1997]. Парламентарии — участники переговоров по поводу Революционного соглашения обращались к прошлому, пытаясь решить проблемы предыду‑ щего столетия. Но, наделяя государство постоянством, институциональные перемены имели огромное влияние на будущее. 1 0. Перечень таких обстоятельств обширен — это то, что Норт (1981) называет «измене‑ нием относительных цен»: демографические сдвиги, природные катаклизмы, вне‑ запное начало войны, открытие новых технологий. 2010-1_Prognosis.indb 153 11.04.10 3:05 154 Барри Р. У эйн гаст Эффект от постоянства хорошо виден на трех важных примерах. Первый рассматривает вопрос суверенного долга. До Славной революции суверен‑ ный долг представлял отношения личного персонифицированного обме‑ на между королем и заимодавцем. Будучи монархом и выше закона, король мог решать возвращать ли долг кредиторам. Если он хотел снизить про‑ цент по долгу, отложить выплату или отказаться от займа, то это был его личный свободный выбор. Как следствие, существовала кредитная норма для короля; кредиторы одалживали только ограниченные объемы средств. После Славной революции вопросы новых долгов стали компетенцией Пар‑ ламента. С точки зрения права, это означало, что изменение условий пре‑ доставления долга требовало издания нового парламентского закона. Если король пытался в одностороннем порядке изменить условия долга, напри‑ мер отказывался платить проценты по долгу, то он автоматически нару‑ шал закон, изданный Парламентом. Иначе говоря, новый порядок резко увеличивал цену изменений условий королевского долга: пренебрежение парламентским законом грозило королю свержением. Тем самым у короля были все резоны чтить новый порядок; выплата займов стала более надеж‑ ной. Вследствие повышенной вероятности возврата долга объемы креди‑ тов, доступные правительству, чрезвычайно возросли. Размер долга вырос почти на порядок всего за несколько лет (1689–1697): с примерно 5 % от ВНП (по оценкам) до почти 40 % (Норт, Уэйнгаст, 1989). Этот долг позволил Анг‑ лии удерживать Францию во время войны, которая началась вместе со Слав‑ ной революцией, предотвращая (среди прочих причин) восстановление Францией смещенного короля. Во-вторых, рассмотрим возможно самый важный элемент верховенства закона — независимую судебную систему. Эта независимость — один из самых сложных институтов, который пытаются установить современные естест‑ венные государства. Хотя многие развивающиеся страны и провозглаша‑ ют независимую судебную систему в своих конституциях, мало кто может ее поддерживать, и большая часть развивающих стран компрометирует ее независимость, когда она оказывается неудобна11. В самом деле, в XVII в. Стюарты долгое время открыто убирали судей за отправление правосудия не в их интересах — особенно известны главный судья Коук (Coke) — 1616 – 1617 и Крю (Crew) — 1627 г. [Hirst, 1986]. Корона была ответственна за повседнев‑ ную деятельность Парламента, который платил судьям. Так как судьи служи‑ ли короне, Стюарты пользовались своей властью, чтобы влиять на их реше‑ ния. В результате угроза смещения с должности породила череду поклади‑ стых судей. После Славной революции судьи стали более независимыми от короны. В 1701 г. Парламент издал акт, гарантировавший судьям офици‑ альную независимость от короны. В этом случае постоянство также защи‑ 1 1. Манипулировавшие судебной властью — обычное дело в государствах естественно‑ го права современного развивающегося мира: Чавес в Венесуэле, бывший прези‑ дент Карлос Менем в Аргентине, бывший президент Первез Мушарраф в Пакиста‑ не, бывший президент Индира Ганди в Индии и Путин в России. 2010-1_Prognosis.indb 154 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 155 щало независимость судебной власти. Парламент как представитель доми‑ нирующей коалиции пытался официально защитить судей от зависимо‑ сти от короны путем издания закона. Манипулирование судьями со сторо‑ ны короны с тех пор включало риск нарушения закона Парламента, то есть угрозу свержения, что делало судей гораздо более независимыми. Используя методики ивент-стади, Клермен и Махоуни [Klermen, Mahoney, 2005] предо‑ ставили статистические свидетельства, подтверждающие значимость этого закона. В-третьих, важным следствием постоянства государственности являет‑ ся возможность создания постоянно живущих организаций. Такие органи‑ зации существенно увеличивают объем богатства, которое может генери‑ ровать общество. Например, постоянство позволяет страховым компани‑ ям объединять огромное количество рисков и таким образом значительно уменьшать его для фирм и физических лиц. Для корпораций становится возможным аккумулировать капитал и осуществлять долгосрочные инве‑ стиции, которые живут дольше, чем существующие учредители. Поскольку товарищества необходимо реорганизовывать после смерти любого товари‑ ща, они становятся очень громоздкими по мере того, как накапливают боль‑ шие объемы капитала от большого количества инвесторов. Если говорить в общем, то постоянство очень важно для процесса долго‑ срочного планирования развития общества. Как хорошо известно, кратко‑ срочные горизонты планирования приводят лидеров государств к решени‑ ям, которые имеют неблагоприятные экономические последствия (Норт, 1981, гл. 3; Бейтс, 1983; Олсон, 1993). Отсутствие долгосрочных горизонтов планирования значительно снижает возможность делать долгосрочные вло‑ жения, которые жизненно необходимы для долгосрочного экономического развития. Если просто, то инвесторы не могут иметь далеко идущих планов и делать долгосрочные вложения, если государство не обладает постоян‑ ством, но имеет краткосрочный горизонт планирования. Отсутствие посто‑ янного живого государства тем самым подразумевает отсутствие и постоян‑ но существующих организаций. Таким образом, создание постоянства — сущностная черта верховенства закона. Это необходимое условие для создания государства, которое будет существовать за гранью личной власти конкретных лиц в естественных государствах, где институты и политика зависят от членов коалиции, кото‑ рая правит государством. Обеспечение постоянства требует доверительных обязательств, которые институционализируют политические и обществен‑ ные механизмы, которые мотивируют и должностных лиц, и граждан ува‑ жать правила не только сегодня, но и завтра. Это, очевидно, часть соответ‑ ствия двум условиям определения верховенства закона, которое сформули‑ ровано в части третьей. Третье пороговое условие, консолидированный контроль над вооружен‑ ными силами, — это очевидное предшествующее верховенству закона усло‑ вие. В самом деле, NWW (гл. 5) утверждают, что другие два пороговых усло‑ вия не могут поддерживаться, если это условие выполнено не полностью. 2010-1_Prognosis.indb 155 11.04.10 3:05 156 Барри Р. У эйн гаст Отсутствие консолидированного контроля над вооруженными силами позволяет тем, кто имеет доступ к военным ресурсам, захватывать то, что они хотят, если не всегда, когда они хотят, то по крайней мере как только им позволят обстоятельства. До тех пор, пока остается возможным такое военное вмешательство, верховенство закона держаться не может. Имею‑ щие доступ к рычагам насилия могут обойти закон, так что верховенство закона неизбежно остается неполным. Хотя, возможно, это самое важное из трех условий, о нем мы знаем меньше всего. Соучастие Развитие верховенства закона тесно связано с переходом от государства естественного права к порядку открытого доступа. Каждое из пороговых условий, представляющих начало перехода, необходимо для достижения верховенства закона. Государства естественного права испытывают огром‑ ные сложности при установлении институтов, обеспечивающих поддер‑ жание верховенства закона. Они не могут предоставлять услуги на бес‑ пристрастной основе. Отсутствие постоянства означает, что они не могут проводить долгосрочную политику, так что эти государства становятся сви‑ детелями серьезных институциональных и политических преобразований либо посредством резких переворотов, как, например, в Чили (в 1973 г.) или финансовые кризисы в Аргентине (2001 г.) и Таиланде (1997 г.), или более тонких и продолжительных трансформаций, проводимых президентами России, Зимбабве, Венесуэлы, Кении и ЮАР. Все эти трансформации госу‑ дарств естественного права отражают отсутствие постоянства, что позво‑ ляет лидерам приспосабливать институты, политику, ренты и привилегии к изменяющимся нуждам доминирующей коалиции с целью поддержания политической стабильности (или иногда малой доли политической стабиль‑ ности перед лицом угрозы серьезного неповиновения). Часто такие переста‑ новки, наряду с резкими изменениями политик, наносят разрушительный урон инвестициям и экономике; они также могут положить конец вчераш‑ ним свободам, например, демократии. Слишком часто институты, создавав‑ шиеся для продвижения верховенства закона, оказываются провалом. Почему правила, права и институты, поддерживающие верховенство закона в развитом мире (государства открытого доступа), не могут быть перенесены в развивающийся мир (государства естественного права) Система привилегий и создания рент в государствах естественного права возникает не просто потому, что люди жадные, злобные и безнравствен‑ ные. На самом деле привилегии и ренты возникают потому, что это вариант решения проблемы насилия. Ренты мотивируют властных людей и группы, которые имеют доступ к рычагам насилия, кооперировать с другими участ‑ никами доминирующей коалиции. По сравнению с хаосом все члены обще‑ ства выигрывают от получающегося мира. 2010-1_Prognosis.indb 156 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 157 В этот мир с лучшими побуждениями приходят реформаторы — эконо‑ мисты, ратующие за экономические реформы, демократы, продвигающие выборы и демократию, юристы, выступающие за правовые реформы и спе‑ цификацию гражданских прав. Реформаторы утверждают, что предложен‑ ные ими реформы сослужат гражданам хорошую службу. Но они ошибают‑ ся. Дело в том, что их реформы — это институты и политики из мира поряд‑ ка открытого доступа. Выполняя свои программы, реформаторы пытаются трансплантировать множество институтов открытого общества в государ‑ ства естественного права, не понимая, чем эти государства сущностно отли‑ чаются от порядка открытого доступа, в частности, почему естественным государствам не удается стать государствами открытого доступа. Эти реформы почти всегда терпят неудачу по двум причинам: насилие и отсутствие постоянства. Рассмотрим эти вопросы по очереди. Попытки реформирования обычно не учитывают роли насилия в структуре государств естественного права Попытки реформирования почти всегда игнорируют проблему применения насилия, которую решают политическая и экономическая система в государ‑ ствах естественного права. Системы привилегий, рент и ограничений досту‑ па непроизвольны; они служат ценному и необходимому, даже если и затрат‑ ному, предназначению; они — средство контроля за применением насилия. Пересадка институтов порядка открытого доступа, таких как рынки, выборы и правовые системы не может создать порядка открытого доступа. Этот спо‑ соб реформ был опробован сотни раз, и не оправдал себя. Проблема заклю‑ чается в том, что через реформы предпринимаются попытки демонтировать системы привилегий и ограниченного доступа; тем самым они повышают степень угрозы возможного насилия и беспорядка. Вместо того чтобы всем сделать лучше, эти реформы грозят все сделать хуже. Рассмотрим проблему рыночной реформы. Существующие рыночные привилегии — это часть большей системы привилегий и ограничений досту‑ па, которая обеспечивает элитам мотив воздержания от применения наси‑ лия. Рыночная реформа, которая убирает эти ограничения, уничтожа‑ ет и эти ренты; реформы, которые продвигают открытый вход на рынки, разъедают эти ренты. Оба типа рыночных реформ уничтожают стимулы, которые поддерживают кооперацию среди элит. Вероятность применения насилия особенно возрастает во время кризиса. Похожий результат получа‑ ется при реформе выборов, которая повышает степень политической кон‑ куренции, и при реформе правовой системы, которые грозят отменой мно‑ гих привилегий, на которых и держится общество. Поскольку эти реформы грозят обществу насилием, члены этих обществ сопротивляются им. Парадокс заключается в том, что реформам будут про‑ тивостоять не только те, кто получает прямую выгоду от рент, но и те, кого эксплуатируют в государстве естественного права благодаря наличию при‑ вилегий. На то есть причина — быть эксплуатируемым в мирном обществе 2010-1_Prognosis.indb 157 11.04.10 3:05 158 Барри Р. У эйн гаст гораздо лучше, чем жить в хаосе. По этой причине ни один из основных институтов открытого доступа — рынки, демократия или правовые систе‑ мы — не может быть напрямую перенесен в развивающиеся страны, то есть в государства естественного права. По этой же причине, несмотря на сотни миллиардов долларов, лучшие намерения и лучшие рекомендации, Всемир‑ ный банк, МВФ и Агентство США по международному развитию могут похва‑ статься немногими историями успеха12. Демократия и выборы служат основной сдержкой для правительства при порядке открытого доступа. Хотя многие зрелые государства естественного права поддерживают выборы в течение довольно долгого времени, напри‑ мер, Аргентина, Чили, Бразилия, Индия, Россия и Венесуэла, не похоже, что выборы в этих странах обуздали коррупцию, что они служат противове‑ сом злоупотреблениям правительства, защищают гражданские права, или, если говорить в общем, способствуют установлению верховенства закона. В самом деле, эти государства часто ограничивают возможность оппозиции состязаться, например, ограничивают свободу прессы, налагают ограниче‑ ния на деятельность организаций открытого доступа таким образом, что они не могут поддержать оппозиционные партии и кандидатов, которым они благоволят, или на кандидатов, когда им прямо мешают соревноваться (иногда их берут под стражу). Сторонники демократии только начинают понимать, что заставля‑ ет демократию работать в обществах открытого доступа. Большая часть новых демократий терпит крах, и мы обладаем лишь несколькими догад‑ ками по поводу того, почему некоторые демократии добиваются успеха, в то время как большинство нет. Хотя, кажется, одно условие равно для всех успешных демократий — они стремятся уменьшить ставки в политическом конфликте. Причину этого нужно искать в Чили в 1973‑м, в Испании в 1936‑м или Кении в 2007 – 2008‑х гг. Когда ставки слишком высоки, властные груп‑ пы, чьим интересам угрожают законно избранные правительства, обеспе‑ чивают поддержку государственного переворота или других насильствен‑ ных действий, которые уничтожают демократию. Демократические консти‑ туции, которые ограничивают ставки, тем самым увеличивают вероятность выживания, так как они уменьшают вероятность переворотов и проявления насилия [Weingast, 2006]. Тот же самый принцип применяется другим способом, который иногда называют «трагическим великолепием» (Диац — Diaz, Магалони — Magaloni и Уэйнгаст, 2008): государство естественного права устраивает предостав‑ ление ценных местных общественных благ, например воды, таким образом, что оно зависит от того, поддерживают ли местные жители правительство. Отсутствие поддержки правителя приводит к тому, что жителей отреза‑ ют от воды. В этом случае граждане формально имеют право участвовать в выборах, но они не могут обладать полной свободой выбора, поскольку 1 2. Истерли [Easterly, 2001] приводит благоразумную оценку программ гуманитарной помощи и их систематических неудач. 2010-1_Prognosis.indb 158 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 159 существует реальная угроза наказания со стороны правительства в случае, если они поддержат оппозицию. Из числа мексиканских муниципалите‑ тов в середине 1990‑х гг., которые получали в среднем 80 % своего бюдже‑ та из вышестоящих бюджетов, те, которые голосовали не за стоящую у вла‑ сти Институциональную революционную партию, известную по испанско‑ му акрониму PRI, получали на четверть меньше средств (Диас, Магалони и Уэйнгаст, 2008). PRI использовала эту технику, чтобы манипулировать избирателями, чтобы они поддерживали ее во время ее долгого господ‑ ства в мексиканской политике (1930 – 2000 гг.). Родригес [Rodriguez, 1995] и Уорд [Ward, 1995] продемонстрировали, что, когда первые два мексикан‑ ских муниципалитета выбрали оппозиционных мэров в 1983 г., они получи‑ ли падение объемов бюджетного финансирования примерно на 50 %. Эта система одновременно трагична и великолепна, поскольку она заставляет граждан, которые предпочитают оппозицию, поддерживать коррупцион‑ ный режим. Напротив, общества открытого доступа предоставляют общественные блага на беспристрастной основе, на основании гражданства, а не на базе политической поддержки. Обезличенное предоставление общественных благ одновременно снижает ставки в политической борьбе и предупреж‑ дает действующий режим от попыток шантажа граждан угрозой лишения ценных общественных благ и услуг. Получается, что выборы в государствах естественного права работают не так, как при порядке отрытого доступа, поэтому часто далеки от демократического идеала. Отсутствие постоянства Для обеспечения верховенства закона критически необходимо создание государства, чьи институты, правила и политика не зависят от личности действующих чиновников и правящей коалиции. Проблема государств есте‑ ственного права в развивающемся мире заключается в том, что почти нигде в них нет постоянной государственности. Рассмотрим самое институцио‑ нализированное и сложноустроенное государство естественного права — то, которое в рамках подхода NWW называется зрелым. Великое множест‑ во зрелых государств естественного права имеют конституции, которые специфицируют разделение властей, выборы, законодателей, президентов и независимую судебную власть. Почти все зрелые государства естественно‑ го права, например Аргентина, Бразилия, Чили, Индия, Мексика, Россия и Венесуэла, прошли через конституционные переломы или низложение конституционных институтов за последние три десятилетия. Отсутствие открытого доступа к организациям означает отсутствие гражданского обще‑ ства, которое бы помогало контролировать должностных лиц. Законодате‑ ли не могут эффективно контролировать исполнителей без работающей судебной системы — не существует иного института, способного навязывать законодательные ограничения исполнителям, поэтому коррумпированные судьи государств естественного права препятствуют разделению властей. 2010-1_Prognosis.indb 159 11.04.10 3:05 160 Барри Р. У эйн гаст Отсутствие постоянства отражает отсутствие доверительных обяза‑ тельств, которые заставляли бы политиков уважать политические институ‑ ты и права, которые они защищают. Когда эти институты или права стано‑ вятся неудобными, политики не обращают на них внимания, злоупотребля‑ ют ими и отменяют их. Я уже упоминал Россию во время правления Путина. В последние годы несколько латиноамериканских стран, включая Венесуэ‑ лу с Чавесом и Аргентину с президентом Карлосом Менем, противостояли верховным судам либо прямо нарушая законы, либо, как Стюарты, увольняя судей, которые отправляли неблагоприятное правосудие, либо просто наби‑ вая суды сговорчивыми судьями, чтобы обрести желаемое судейство. Наряду с отсутствием других пороговых условий, отсутствие постоянства в большинстве государств естественного права помогает объяснить, поче‑ му долгая история реформ — последние четыре десятилетия попыток транс‑ плантации рынков, выборов и судебных институтов в великом множест‑ ве естественных государств — не привела к процветающим рынкам, живым демократиям и независимому судейству во всех уголках развивающегося мира. Действие этих реформ может ощущаться несколько лет, но не может поддерживаться. Когда естественное государство настигает кризис, оно обычно сворачивает с пути. Позвольте проиллюстрировать это утверждение примером падения демократии: например, когда действующая власть отказывается прини‑ мать результаты выборов (или признает их фальсифицированными, чтобы остаться у власти) или когда оппоненты захватывают власть силой. В каж‑ дом из этих случаев рушится верховенство закона, так как основополагаю‑ щие правила жизни общества отставляются в сторону. Примеры имеют‑ ся в большем количестве: падение Второй Испанской республики в омут гражданской войны в 1936 г., драматический чилийский переворот в 1973 г., мошенничество PRI на выборах 1988 г. Недавние события в Кении подтверждают эту точку зрения. Многие наблюдатели считали, что в Кении настал перелом и началось движение в несколько шагов от жесткой диктатуры Даниэля арап Мои к демократии (с 1990‑х до начала 2000‑х гг.). Новые организации и гражданское общест‑ во процветали. Экономические реформы и экономический рост, который последовал за ними вплоть до 2007 г. сделал Кению символом надежды для африканских стран к югу от Сахары. И все равно большая часть прогресса канула в Лету после выборов в конце 2007 г. Отчасти потому, что ставки были слишком высоки, партия у власти разыграла карту мошенничества на выбо‑ рах и отказалась уступать власть. Результатом стало повсеместное насилие. Кенийский прогресс, за которым последовал рецидив, рисует нам дина‑ мическую проблему верховенства закона, на которую обращается внимание в этом докладе. Государства естественного права могут выставлять напоказ реформы, демократию и экономический рост; но отсутствие постоянства означает, что, когда возникнут трудности, действующая власть или внеш‑ ние силы, способные применять насилие, нарушат правила с целью про‑ движения собственных интересов перед лицом большей угрозы. Поддержа‑ 2010-1_Prognosis.indb 160 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 161 ние верховенства закона — это вопрос не только о том, каковы правила сего‑ дня, но и вопрос существования постоянства и доверительных обязательств, которые бы обеспечивали существование этих правил в будущем. Чем государства естественного права сегодня отличаются от государств переходного периода Существование порядков открытого доступа в современном мире видоиз‑ меняет проблему развития и создания верховенства закона. Очевидно, что существование и богатство порядков открытого доступа представляет нам понимание того, что может быть достигнуто путями, которых не нашли пер‑ вопроходцы во время переходных процессов. Если подходить более тонко (и парадоксально), существование порядка открытого доступа сочетает‑ ся с глобализацией, чтобы уменьшить потребность в верховенстве закона во многих современных государствах естественного права. Причина этого в том, что элиты и средний класс могут выносить доверительные обяза‑ тельства из общества открытого доступа через размещение активов в бан‑ ках обществ открытого доступа (а не дома) и через партнерство с трансна‑ циональными корпорациями, которым даются привилегии, защищающие их инвестиции (Норт, Уоллис, Уэбб, и Уэйнгаст, 2007). Заключение Главная функция верховенства закона — создание определенности и равен‑ ства перед законом и отсутствие произвольного злоупотребления — требует не только превосходства закона, как на этом традиционно настаивают, но и динамического компонента, благодаря которому закон держится не только сегодня, но и в будущем. Чтобы поддерживать верховенство закона во време‑ ни, государство должно постоянно существовать; то есть государственные институты должны жить дольше тех, кто их создал, чтобы личности поли‑ тиков для них были незначимы. Чтобы обрести такую способность, необ‑ ходимы доверительные обязательства, которые обеспечивают политики и чиновники, наряду со стимулами уважать эти институты и права, которые они защищают, таким образом, чтобы смена должностных лиц не вызывала серьезных изменений институтов и прав. Эта точка зрения объясняет, почему так трудно перенести верховенство закона на развивающиеся страны; и далее, почему развивающиеся стра‑ ны часто активно противостоят попыткам обеспечить верховенство зако‑ на. Государства естественного права решают проблему применения наси‑ лия, предоставляя сильным привилегии и ренты. Такие государства под‑ страиваются к изменяющимся условиям путем изменения распределения привилегий. Большие перемены обстоятельств, например кризисы, часто требуют серьезных изменений в привилегиях, институтах и политике. Эти изменения часто сочетаются с применением насилия или угрозой его при‑ менения. Правительства падают, случаются перевороты, права изменяют‑ 2010-1_Prognosis.indb 161 11.04.10 3:05 162 Барри Р. У эйн гаст ся, собственность экспроприируется, конституции произвольно меняются или игнорируются, политика меняется. Государствам естественного права не хватает постоянства, что означает, что в этих государствах нет довери‑ тельных обязательств, которые бы мотивировали игроков политической арены уважать конституционные права, что делает трудным поддержание многих прав и институтов в этих государствах. Даже когда государства естественного права принимают правильные кон‑ ституционные дары демократии — разделение властей и спецификацию лич‑ ных прав, — они не могут создать постоянной государственности, чтобы под‑ держивать эти достижения в долгосрочной перспективе. Проблема заклю‑ чается в том, что большинство реформ пытается перенести правила, права и институты из порядка открытого доступа напрямую в государства естест‑ венного права. Эти попытки почти всегда терпят неудачу, потому что они не могут изменить основную структуру и стимулы государства естественно‑ го права. Когда государства естественного права сталкиваются с кризисом, они неизбежно проходят через трансформации, которые заставляют пере‑ сматривать институты, правила и политики, что делает трудным поддержа‑ ние верховенства закона. Чтобы обрести верховенство закона, государство естественного права должно начать переходный процесс от порядка ограниченного доступа к порядку открытого доступа13. Это означает, что слабые государства есте‑ ственного права сначала должны стать стабильными, стабильные государ‑ ства естественного права становятся зрелыми, а зрелые начинают переход с помощью преодоления пороговых условий. Только на этой стадии разви‑ тия государства способны начать создавать институциональный и органи‑ зационный базис для верховенства закона. Тон этого доклада, таким образом, пессимистичный. Предполагается, что создание верховенства закона подразумевает переход от ограниченно‑ го к открытому порядку, который оказался довольно трудным. Государства естественного права преобладали на протяжении всей истории и состав‑ ляют большую часть существующих сегодня государств. Хотя государства естественного права существовали на протяжении 10 000 лет, только лишь немногим более чем две дюжины стран преуспели в этом переходе, большая часть из которых расположена в Европе. Литература Aristotle. The Politics / St. Everson (Ed.). — Cambridge: Cambridge University Press, 1988. Diaz-Cayeros D. A., Magaloni B., Weingast B. R. Tragic Brilliance: Equilibrium Party Hegemony in Mexico //Working Paper. Hoover Institution. — 2008. Ginsburg Th. The Politics of Courts in Democratization. — Chicago. — 2007. — November 6 [Unpublished paper presented at the American Bar Foundation Rule of Law Workshop]. Easterly W. The Elusive Quest for Growth: Economists’ Adventures and Misadventures in the Tropics. — Cambridge, Mass.: M. I . T. Press, 2001. 1 3. Эти идеи и далее разрабатывают Норт, Уоллис, Уэбб, и Уэйгаст (2007). 2010-1_Prognosis.indb 162 11.04.10 3:05 П оч ему раз в и ваю щ и ес я стран ы так с о пр оти вл я ютс я … 163 Haber St. H., Klein H. S., Maurer N., Middlebrook K. J. The Second Mexican Revolution: Economic, Political, and Social Change in Mexico since 1980. — Cambridge: Cambridge University Press, 2008. Hayek F. A. The Constitution of Liberty. — Chicago: Chicago University Press, 1960. Hirst D. Authority and Conflict: England 1603 – 1658. — New York: Cambridge University Press, 1986. Hofstadter R. The Idea of a Party System. — Berkeley: University of California Press, 1969. Jones J. R. The Revolution of 1688 in England. — New York: W. W. Norton, 1972. Klerman D., Mahoney P. The Value of Judicial Independence: Evidence from Eighteenth-Century England // 7 American Law and Economics Review 1. — 2005. Lindert P. H. Growing Public: Social Spending and Economic Growth Since the Eighteenth Century. — Cambridge: Cambridge University Press, 2005. Locke J. Second Treatise of Government / C. B. Macpherson (Ed.). — Indianapolis, Ind.: Hackett, 1980 [1690]. Municipal Autonomy and the Politics of Inter governmental Finance: Is it Different for the Opposition? // V. E. Rodriguez, P. M. Ward (Eds.). Opposition Government in Mexico. — Albuquerque: University of New Mexico Press, 1995. Nelson R. L. Global Perspectives on the Rule of Law. — New York: Routledge, forthcoming, 2009. North D. C. Structure and Change in Economic History. — New York: Norton, 1981. North D. C. Understanding the Process of Economic Change. Princeton: Princeton University Press, 2005. North D. C., Wallis J. J., Weingast B. R. Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Understanding Recorded Human History. — Cambridge: Cambridge University Press, 2009. North D. C., Wallis J. J., Webb St. B., Weingast B. R. Limited Access Orders in the Developing World: A New Approach to the Problems of Development // Working Paper. World Bank. — 2007. North D. C., Douglass C., Weingast B. R. Constitutions and Commitment: The Evolution of Institutions Governing Public Choice in 17th Century England // Journal of Economic History. — 1989. — December. — Vol. 49. P. 803 – 832. Olson Mancur. Democracy, Dictatorship, and Development». American Political Science // Review. — 1993. — Vol. 87. — № 3. — Р. 567 – 575. Policymaking and Policy Implementation among Non- PRI Governments: The PAN in Ciudad Juarez and in Chihuahua // V. E. Rodriguez, P. M. Ward (Eds.) Opposition Government in Mexico. Albuquerque: University of New Mexico Press, 1995. The Nature and Origins of Agricultural Policies in Africa // R. H. Bates (Ed.). Essays on the Political Economy of Rural Africa. — Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Weingast B. R. The Political Foundations of Democracy and the Rule of Law // American Political Science Review. — June 1997. — Vol. 91. P. 245 – 263. Weingast B. R. Self-Enforcing Constitutions: With An Application to Democratic Stability in America’s First Century // Working Paper. Hoover Institution. — 2006. — November. Перевод с английского Андрея Авершина 2010-1_Prognosis.indb 163 11.04.10 3:05 Эрик С. Рейнерт Роль государства в экономическом росте1 Без утопистов прежних времен люди по‑прежнему жили бы в пещерах, голые и несчастные. Именно утопи‑ сты обрисовали контуры первого города… Щедрые мечта‑ ния обернулись благотворной реальностью. Утопия — это принцип любого прогресса, набросок лучшего будущего. Анатоль Франс (цит. по: Fuz, 1952) 1. Введение: «Ренессансное государство» против «естественной гармонии» В 1338 г. Амброджио Лоренцетти завершил работу над фресками «Алле‑ гория хорошего и плохого правления» в ратуше Сиены. На фреске, символизировавшей хорошее правление, художник изобразил про‑ цветающие лавки, красивые здания и танцующих горожан, весело проводя‑ щих свой досуг. Символами плохого правления выступали руины, насилие, грабежи и убийства. «Аллегория хорошего и плохого правления» выступа‑ ет как выражение оптимистического ренессансного представления о без‑ граничных возможностях человека по улучшению своей жизни. Ренессансу было свойственно понимание истории как непрерывного оптимизационно‑ го процесса, при котором «разум и воля человека», применяемые для обузда‑ ния сил природы, несут в себе колоссальный потенциал по облегчению его участи: «У познания нет пределов». Отправной точкой ренессансной экономики и рождения современного государства служило острое осознание несовершенства текущего положе‑ ния, в котором пребывало человечество, погрязшее в невежестве и нище‑ те Средневековья. Эта ситуация, очевидно, могла быть исправлена, и такая оптимизация превратилась в погоню за вечно удаляющейся целью на гори‑ зонте. Движущей силой этого процесса стало обучение — приобретение новых знаний, а сам этот процесс напоминал современную эволюционную экономику в ее наилучших разновидностях (см., например: Lundvall, 1994; динамическая оптимизация обсуждается в: Nelson, 1995). 1. Journal of Economic Studies. 1999. Vol. 26. № 4 / 5 . Р. 268 – 3 26. 2010-1_Prognosis.indb 164 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 165 Польза, приносимая государством в этом процессе, вытекает из ренес‑ сансной концепции общего блага2 — системного параметра, затерявшегося в атомизированной и статичной структуре современной мейнстримной эко‑ номики. В данной статье мы будем пользоваться термином «ренессансное государство», понимая под ним активное и идеалистическое государство, которое, как мы постараемся показать, являлось «обязательной контроль‑ ной точкой» на пути, пройденном всеми современными индустриальны‑ ми нациями; оно побуждало нацию к экономической активности, насаждая общее благо путем повышения отдачи и создания самоподдерживающихся механизмов обратной связи. На простейшем уровне общее благо создается синергизмом, источником которого служит совместное бремя фиксирован‑ ных издержек, чего можно добиться либо специализацией орудий, либо спе‑ циализацией знаний, примерно как в притче о слепом и глухом, которые улучшили свое положение, объединив усилия. Мы также укажем, что разви‑ тие сложных экономик обладает существенным сходством с развитием слож‑ ных технологических систем и что в обоих случаях работа механизмов поло‑ жительной обратной связи, повышающих благосостояние, в первую очередь основана на повышении отдачи. Кроме того, такой системный синергизм основан на разнообразии — точно так же, как само существование и благоден‑ ствие семьи принципиально зависит от синергизма, коренящегося в разли‑ чии между мужчиной и женщиной. Таким образом, общее благо оказывается системным явлением, основанным на синергизме, представляя собой дина‑ мическую концепцию, связанную с процессом увеличения размеров эконо‑ мического пирога — приблизительно такой же процесс был описан Адамом Смитом, который еще до своих встреч с французскими физиократами в «Тео‑ рии моральных чувств» (Smith [1759], 1812) выступал за государственное вме‑ шательство в поддержку отдельных отраслей (работающих с возрастающей отдачей), не помогающее ни потребителю, ни производителю, но оказываю‑ щее благоприятное воздействие на систему в целом ради «общего блага». Тут важно отметить, что действия, проистекающие из понимания «системного общего блага», принципиально отличаются от идеи распределительных кол‑ лективных действий — в условиях статичного рентоискательства и игр с нуле‑ вой суммой — в современных англосаксонских экономиках3. Участие государства в ренессансной экономике носило крайне активный и в то же время крайне идеалистический характер. В книге Альберта Хирш‑ мана (Hirschman, 1991) приводится обзор аргументов, которые еще с конца 2. Интересно отметить, что люди, заботившиеся об «общем благе», воспринимались как враги тиранов. См. такое высказывание 1579 г.: «Он сумеет сохранить свою тиранию, лишь избавившись от всех добрых граждан» (Golding, De Mornay, цит. по: The Oxford English Dictionary. Oxford: The Clarendon Press, 1933. Vol. 3. P. 696). 3. Наш анализ основан на роли позитивных и динамических системных эффектов, влияющих на размер экономического пирога. Такая аргументация принципиаль‑ но отличается от той, которая доказывает, что конфликты по поводу распределе‑ ния пирога — и статичные, и развивающиеся во времени — вполне могут уменьшить его размер, как и антисоциальные коллективные действия, описанные, например, в работах Мэнкура Олсона. 2010-1_Prognosis.indb 165 11.04.10 3:05 166 Э рик С . Р е йн е рт XVIII в. выдвигались против такого типа активного и идеалистического вмешательства в «естественную гармонию», создаваемую рыночным меха‑ низмом. Хиршман знакомит нас с историей идей, аргументированно объяс‑ няя, почему оптимистические фрески Амброджио Лоренцетти, иллюстри‑ рующие способность человека к улучшению своей участи, в лучшем случае были наивными и несерьезными. У Хиршмана собраны аргументы в поль‑ зу пассивности как стратегии4, выступающей как логическое следствие «печальной науки» Рикардо. В этой статье мы рассмотрим роль государства в экономическом росте и в истории экономической мысли, разрывавшую‑ ся между двумя диаметрально противоположными экономическими подхо‑ дами: активно-идеалистической ренессансной традицией, в центре кото‑ рой стоит производство, и пассивно-материалистической традицией Адама Смита, Дэвида Рикардо и неоклассических экономистов, в центре которой стоит обмен. Хиршман разделяет аргументы против какой‑либо активной стратегии со стороны государства на три категории и, к своему удивлению, выясняет, что и традиционные «правые», и традиционные «левые» постепенно скло‑ няются к аргументации одного и того же типа: 1) пагубность. Любая попытка улучшить экономический или социальный порядок влечет за собой последствия, противоположные замышлявшим‑ ся. Этот аргумент четко прослеживается уже в последних работах Адама Смита; 2) тщетность. Любая попытка изменить экономический или социальный порядок обречена на неудачу; 3) рискованность. Любая попытка изменить экономический или социальный порядок влечет за собой издержки, которые настолько велики, что ставят под угрозу уже ранее достигнутое. «Zeitgeist» конца 1990‑х гг., несомненно, более близок к тому, о чем говорит Хиршман, чем к оптимизму Лоренцетти и его эпохи. Однако падение Бер‑ линской стены дает нам возможность переосмыслить роль государства в экономическом развитии, не подвергаясь тому идеологическому давлению, которое давало о себе знать не только во времена холодной войны, но и с тех пор, как 150 лет назад на сцену вышел «призрак коммунизма». В то же время наша задача серьезно осложняется тем, что краеугольным камнем современ‑ ной мейнстримной экономики — как следствие стандартных предположений неоклассической теории — по‑прежнему является естественная гармония мира, лишенного каких‑либо системных эффектов, мира самуэльсоновско‑ го выравнивания цен на производственные факторы: та естественная гар‑ мония, которая сделает всех получателей жалованья на планете одинаково богатыми — если только нам удастся установить «правильные» цены и соз‑ дать «равные условия для всех». 4. Выражение позаимствовано мной у Арно Даастёля. 2010-1_Prognosis.indb 166 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 167 Такая философия естественной гармонии ведет к отрицанию государства как такового, что мы видим в «Гражданском неповиновении» Генри Дэвида Торо (Thoreau, 1849) и современных проявлениях этой идеологии — таких как взрыв Федерал Билдинг в Оклахома-Сити в 1995 г. Мы живем в общест‑ ве, разрывающемся между стремлением к простой индивидуалистической жизни Торо, корни которой восходят к концу XVIII в. с его идеалом жизни за пределами любого общества («Почему люди так озабочены? — вопроша‑ ет Торо. — Ведь тому, кто не ест, и работать не приходится»), и между при‑ верженностью к жизненным стандартам, которые возможно поддерживать лишь в условиях чрезвычайно узкой специализации, синергизм и масштабы которой необходимы для создания системных эффектов, ведущих к «обще‑ му благу» ренессансных экономистов. Эти экономисты отмечали, насколь‑ ко богаты многолюдные и экономически диверсифицированные горо‑ да — такие как Венеция — по сравнению с нищетой недиверсифицированной экономической базы в сельской местности и в сельскохозяйственно-адми‑ нистративных городах наподобие Неаполя. Даже пессимист Макиавелли, который «стремится показать нам человечество в его самых отталкиваю‑ щих и печальных аспектах» (Canina, 1937), выражается таким образом: «Il bene commune è quello che fa grandi le città» — «Общее благо — вот что делает города великими». Однако в наши дни ситуация осложняется тем, что всякие системные эффекты в экономике — и соответственно, какая‑либо роль государства — оказались вытолкнуты за пределы господствующей экономической тео‑ рии. Этот факт тем более пагубен в силу того, что, как мы попытаемся показать в нашей статье, опыт современных индустриальных стран сви‑ детельствует о том, что необходимость государственного вмешательства тем сильнее, чем беднее данная страна. Авторы экономической теории живут в странах, где сильное государство воспринимается как данность, где «обязательная контрольная точка» государства ренессансного типа уже давно пройдена. Предположения неоклассической экономики соответствуют миру, кото‑ рый отвечает идеалу Генри Торо: никаких институтов, созданных людь‑ ми, и никаких системных эффектов. Чтение Торо — ключ к пониманию того недовольства, которое средний американец испытывает по отношению к правительству любого вида. Торо разделяет с Адамом Смитом решитель‑ ное неприятие каких‑либо созданных людьми институтов и коллективных действий, придерживаясь взгляда — несомненно, навеянного произведе‑ ниями Руссо — о том, что институты цивилизованного общества испортили человечество. В глазах Адама Смита любые созданные людьми институты — как частные, так и общественные — «столь неизменно приводят к „абсурд‑ ным“ результатам, что по определению не обладают никакой легитимно‑ стью» (McGraw, 1992). Неоклассические экономисты поддерживают на плаву миф, создан‑ ный Торо и Адамом Смитом, будучи не в состоянии учесть в своих теори‑ ях системный синергизм обществ, складывающихся из многообразия про‑ 2010-1_Prognosis.indb 167 11.04.10 3:05 168 Э рик С . Р е йн е рт фессий, каждая из которых обладает минимальным размером, ниже кото‑ рого лишается эффективности, что, в свою очередь, диктует минимальный эффективный размер самого общества. Этот минимальный размер, а также минимальный уровень жизни растут по мере прироста знаний и появления новых профессий, формируя фундаментальную взаимосвязь между геогра‑ фией и экономикой (Bücher, 1918 – 1919; Polanyi, 1957). Те же самые факторы последовательно вели к созданию сперва средневековых городских эконо‑ мик, затем национальных экономик, а потом и к «глобализации». Необхо‑ димость в государстве фактически возникает из того же самого синергиз‑ ма и взаимозависимости, а также из неодинаковых возможностей различ‑ ных видов экономической деятельности обеспечить возрастание отдачи, на котором и основана эта система. Таким образом, одна из проблем современной мейнстримной экономики состоит в том, что из нее — вследствие предпосылок о полном отсутствии возрастающей отдачи от масштаба и наличии идеальной информирован‑ ности – вытекает теория, настолько же индивидуалистическая, насколько таковыми были взгляды Генри Дэвида Торо: эта теория не признает систем‑ ных внешних эффектов. Современная экономическая теория не может объ‑ яснить нам, почему мы не можем одновременно и обладать своим пирож‑ ком (атомистический индивидуализм), и съесть его (высокие стандарты материальной жизни). По сути, именно в этом состоит причина того, что теории государства, компании или любых других институтов, созданных человеком, являются внешними по отношению к ядру экономической тео‑ рии. Ренессансные экономисты говорят нам, что государство существует благодаря системным эффектам в экономике — тем эффектам, которые под‑ нимаются на щит и в ранних трудах Адама Смита. Современная практика навешивать — более или менее по принципу ad hoc — ярлык «экстерналий» или «сбоев рынка» на любые непредвиденные экономические последствия не слишком способствует пониманию экономических систем. Исключения типа ad hoc более заметны и легче поддаются воздействию у нас, в индуст‑ риальных странах, нежели в далеких странах третьего мира. По этой при‑ чине ключевым аргументом за существование единого рынка в Европей‑ ском союзе служит наличие возрастающей отдачи, наблюдаемое на практи‑ ке (Доклад Чеккини), но никак не объясняемое в теории торговли. С другой стороны, теоретической основой для политики ЕС в отношении третьего мира служит отсутствие там возрастающей отдачи (традиционная торговая теория не допускает асимметричной торговли между сферами с возрастаю‑ щей и снижающейся отдачей). Это нередкое и непоследовательное «жонг‑ лирование допущениями» в экономической теории уже подверглось осужде‑ нию со стороны Джоан Робинсон. С точки зрения третьего мира это можно рассматривать как альтернативную версию «золотого правила» — о том, что законы устанавливает тот, кто владеет золотом. Важной задачей, стоящей перед экономической теорией, мы считаем интернализацию тех экстерна‑ лий, которые повышают благосостояние: системного синергизма от разно‑ образия и от масштаба, истоки которого лежат в создании новых знаний 2010-1_Prognosis.indb 168 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 169 и их применении к тем производственным процессам, которым свойствен‑ на возрастающая отдача. Главной темой доклада Всемирного банка 1997 г. о мировом развитии — который получит название «государсто в меняющемся мире» — станет роль государства в экономическом развитии. Очевидно, доклад продолжит дис‑ куссию о роли государства, начавшуюся с публикации «Восточноазиатского чуда» (World Bank, 1993). В этой статье рассматривается историческая роль государства в рамках иных предположений, нежели те, которых придержи‑ вается Всемирный банк. Эти предположения перечислены во втором раз‑ деле. По нашему мнению, своим успехом восточноазиатские страны в пер‑ вую очередь обязаны стратегиям, несущим несомненное сходство с теми, которые применялись сперва Англией (начиная с 1480‑х гг.), а затем и дру‑ гими современными индустриальными нациями на ранних этапах разви‑ тия. Исследования Всемирного банка не углубляются в прошлое более чем на 50 лет, вследствие чего это сходство едва ли будет ими вскрыто. Подоб‑ ным образом история экономической мысли в наши дни в основном сводит‑ ся к генеалогии неоклассической экономики, уроки же прежней экономи‑ ческой политики современных индустриальных стран по большому счету остаются «невыученными». У нас нет академической субдисциплины, кото‑ рая бы называлась «история экономической политики», а индустриальные державы Европы и Северной Америки, по всей видимости, едины в общем непонимании своего прошлого и той роли, которую сыграло государство, выводя их из нищеты. В данной статье мы попытаемся расширить поле зрения за пределы нынешней послевоенной эпохи, чтобы показать в 500‑летней перспективе, что активная роль государства в «восточноазиатском чуде», о котором писа‑ ли такие авторы, как Амсден (Amsden, 1989) и Уэйд (Wade, 1990), как обыч‑ но, носила фактически деловой характер, будучи «обязательной контроль‑ ной точкой» при переходе от неразвитого к развитому состоянию. Во вто‑ ром разделе мы приведем альтернативный набор предположений о том, как создается и распределяется экономическое благосостояние, отличающийся от предположений мейнстримной экономики. В третьем разделе мы стре‑ мимся выявить те роли, которые исторически играло государство, содей‑ ствуя общему благу. В четвертом разделе мы более внимательно рассмот‑ рим системные теории, стоявшие за этими политическими мерами. В пятом разделе мы попытаемся показать, что такая политика «шумпетеровско‑ го меркантилизма», практически бессмысленная в узких неоклассических рамках, вполне совместима с различными новыми подходами к экономиче‑ ской теории. В шестом разделе наша тема будет рассмотрена в перспективе двух параллельных экономических канонов. Седьмой раздел посвящен кон‑ чине «ренессансной экономики», а в восьмом разделе вкратце освещается роль государственных предприятий в этой системе. В девятом разделе будет показано, как с подачи Адама Смита новые знания стали в экономической теории пониматься как игра с нулевой суммой, а десятый раздел выполняет роль заключения. 2010-1_Prognosis.indb 169 11.04.10 3:05 170 Э рик С . Р е йн е рт 2. Мех анизмы, вызывающие и распространяющие экономический рост и благосостояние (с точки зрения активно-идеалистической ренессансной традиции, основанной на производстве) Автор, взявший на себя задачу выявить влияние государства на экономи‑ ческий рост, обязан — явно или неявно — опираться на ту или иную модель механизмов, вызывающих экономический рост. Ниже мы попытаемся пока‑ зать, в чем наши предположения отличаются от постулатов Адама Смита и неоклассической системы. Если пользоваться терминологией Верне‑ ра Сомбарта, можно сказать, что наш анализ основан на наборе предпо‑ ложений активно-идеалистического характера, выстраивающихся вокруг производства, в противоположность современной мейнстримной теории, которую в этом контексте можно назвать пассивно-материалистической и выстроенной вокруг обмена. Наш набор предположений, отличаясь от предположений современ‑ ной мейнстримной экономической теории, в силу этого приходит к иному взгляду на роль государства в экономическом росте. Поясним: если бы усло‑ вия «реального мира» соответствовали предположениям неоклассической теории, мы бы тоже разделяли мнение о тщетности любых попыток повли‑ ять на рост дохода и его распределение. Однако, как мы укажем, факто‑ ры, вызывающие неравномерное экономическое развитие, — когда опреде‑ ленную роль может сыграть вмешательство государства — являются теми самыми факторами, от которых отмахивается неоклассическая теория. Когда неоклассическая теория «права», она в отношении ключевых момен‑ тов «права по неверным причинам». Например, можно указать, что выгоды, приносимые международной торговлей, имеют своим источником главным образом то, что Шумпетер называл исторически возрастающей отдачей — сочетание возрастающей отдачи и технических изменений — а не статич‑ ную прибыль, о которой говорит теория Рикардо. Из подобных факторов, упускаемых мейнстримной теорией, вытекает необходимость «управлять рынком». В этом вопросе, по‑видимому, можно выделить три основных аспекта: 1) как создается экономический рост; 2) альтернативные механизмы, посредством которых экономический рост и благосостояние распределяются в национальном государстве и между государствами, доходя до индивидуума; 3) каким образом это альтернативное понимание опирается на иную фило‑ софскую основу. Три эти аспекта вкратце обсуждаются в трех следующих подразделах. 2010-1_Prognosis.indb 170 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 171 2.1. Предположения о причинах экономического роста Важной отправной точкой, по нашему мнению, является тот факт, что современной мейнстримной экономике — в качестве набора вариантов, опи‑ рающихся на неоклассическую парадигму, — в принципе не хватает теории экономического развития, которое в этой экономике понимается просто как процесс прибавления капитала к труду. В 1956 г. стэнфордский эконо‑ мист Мозес Абрамовиц показал, что накопление капитала отвечает только за 10 – 20 % экономического роста в США — назвав эту цифру «мерой нашего невежества о причинах экономического роста». Какие же силы порождают благосостояние? Создается впечатление, что процесс поиска «приблизительных причин роста», как называет их Абрамо‑ виц, проводится по принципу ибсеновского Пера Гюнта, для которого луко‑ вица — как и собственное внутреннее «я» — лишь раскрывалась слой за слоем, не обнаруживая никакого ядра. Можно указать, что перечисленные ниже факторы следует рассматривать как «реактанты», т. е. факторы, которые порождают экономическое благополучие лишь тогда — и только тогда, — когда все они имеются в наличии. Эти «реактанты» один за другим вскры‑ вались в современной экономике, начиная от тех, что перечислены первы‑ ми. Причинами повышения экономического благополучия назывались: 1) рынки; 2) капитал; 3) технология (с упором на «техно-»: новые орудия и оборудование); 4) технология (с упором на «-логию»: новые навыки, новые знания); 5) отношение к новому знанию (со стороны людей и наций); 6) системные аспекты, обеспечивающие возникновение механизмов положительной обратной связи (возрастание отдачи, «от масштаба и от разнообразия»); 7) 7. рациональная воля человека («разум и воля»). Современная мейнстримная экономическая теория в принципе ограни‑ чивается рассмотрением лишь первых двух факторов. Рынки и капитал — очевидно, необходимое условие, но только из них одних едва ли построишь теорию экономического роста. Новые исследования под лозунгом «эволю‑ ционной экономики», спонсируемые ОЭСР по программе TEP («Технологи‑ ческо-экономическая программа»), учитывают фактор 3, а также во все боль‑ шей степени фактор 4. Еще одной поразительной чертой экономики Адама Смита — в дополнение к его неприязни к вышеупомянутым институтам, соз‑ данным людьми, — являются приводимые им длинные и тщательные доказа‑ тельства того, что производство знания, с точки зрения как индивидуума, так и общества, является игрой с нулевой суммой. Вероятно, именно в этом отношении наиболее заметен разрыв Адама Смита с ренессансной традици‑ ей; этот ключевой момент мы более подробно рассмотрим в девятом разделе. Сегодня — отчасти в результате выполнения программы TEP — в наше созна‑ 2010-1_Prognosis.indb 171 11.04.10 3:05 172 Э рик С . Р е йн е рт ние медленно проникает противоположный вывод Адама Смита: движущи‑ ми силами экономической системы служат инновации, создаваемые новым знанием. Нации, отказывающиеся от инноваций, не в состоянии сохранить свой жизненный уровень, который снижается даже при сохранении эконо‑ мической эффективности. 2.2. Предположения о механизмах распределения экономического роста и благосостояния Другой, и наиболее важной, стороной в феномене экономического роста является то, что он представляется порождением ряда системных эффек‑ тов, которые не учитываются в теориях, атомистически изучающих лишь отдельных игроков в системе. Эти аспекты — синергизм, экономия от раз‑ нообразия и системная экономия от масштаба — являются отправными точками механизмов положительной обратной связи в экономике, стано‑ вясь заметными лишь в том случае, когда объектом анализа служит систе‑ ма как таковая. Наличие или отсутствие таких факторов определяет, каким образом экономический рост распространяется на всю экономи‑ ку — в первую очередь в одной из двух разновидностей: либо в виде повы‑ шения заработка человека-производителя, либо в виде снижения цен для человека-потребителя. В замкнутой системе между двумя этими способами извлечения благ из технических изменений не существует практической разницы. Напротив, в международной торговле, осуществляемой между двумя различными рынками труда с асимметричной структурой торгов‑ ли (обмен продукции, отдача от которой возрастает, на продукцию, отда‑ ча от которой снижается), результат зависит от того, какая из двух этих моделей задействована. В предыдущей статье мы ссылались на два этих альтернативных меха‑ низма как на «коллюзивный» и классический варианты распределения благ, приносимых технологическими изменениями (Reinert, 1994). «Кол‑ люзивный» способ распределения дохода имеет общесистемный характер и происходит параллельно во всех индустриальных странах, преодолевших порог, созданный массовым производством фордовского типа. Удовлетворе‑ ние требований о повышении номинальной заработной платы производит‑ ся одновременно с увеличением денежной массы, происходящим как мини‑ мум в том же темпе, что и повышение национальной физической произво‑ дительности. В классической модели распределения доходов с ее идеальной конкуренцией люди должны становиться богаче от того, что их покупатель‑ ная способность растет благодаря снижению цен — в точности так, как пред‑ сказывали Адам Смит и Риккардо, — а не благодаря повышению номиналь‑ ной зарплаты. Кроме того, мы указывали, что термин «конкурентоспособ‑ ность» и его исторические эквиваленты использовались для того, чтобы описать наличие подобных системных результатов динамичной неидеаль‑ ной конкуренции и коллюзивного распространения благ, создаваемых тех‑ нологическими изменениями (Reinert, 1995). 2010-1_Prognosis.indb 172 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 173 Практические последствия всемирного распределения дохода, созда‑ ваемые двумя различными способами распространения благ, приноси‑ мых технологическими изменениями, наиболее бросаются в глаза в сфере услуг. В этом секторе, играющем колоссальную роль в любой экономике, обычно почти не существует различий в производительности трудящих‑ ся из стран первого и третьего мира. Производительность труда шофе‑ ра автобуса, парикмахера или горничной почти одна и та же, что в Боли‑ вии или на Гаити, что в Норвегии или Италии. Почему же тогда реаль‑ ная заработная плата парикмахера или шофера автобуса в Боливии или на Гаити составляет лишь малую долю — 10 – 20 % — от реальной заработной платы парикмахера или шофера автобуса в Норвегии или Италии? Почему «невидимая рука» настолько по‑разному вознаграждает людей с одинако‑ вой производительностью труда в разных экономиках? Мы полагаем, что эта ситуация является результатом Strukturzusammenhänge — системных эффектов, — порождаемых тем фактом, что значительная часть благ, про‑ исходящих от технологических изменений в сферах деятельности с воз‑ растанием отдачи, распространяется в коллюзивном режиме, т. е. в виде более высокой заработной платы на местном рынке труда, нежели в виде общемирового снижения цен. С точки зрения бедной африканской страны то, что мы называем «экономическим развитием», по сути выглядит как система, основанная на «индустриальной ренте» от деятельности с возра‑ станием отдачи, которая распределяется по всем национальным рынкам труда. Существование отраслей с возрастанием отдачи — и соответствую‑ щих порогов, препятствующих участию в них, — порождает национальное общее благо, благодаря которому реальная заработная плата у норвежско‑ го водителя автобуса впятеро выше, чем у его боливийского коллеги, хотя производительность труда у того и у другого равны. Как нам представляется, источником этих системных эффектов явля‑ ются фиксированные издержки, свойственные орудиям человека: повы‑ шающееся усложнение орудий (и соответствующее повышение фиксиро‑ ванных издержек) и специализация навыков, необходимых для работы с этими орудиями, ведут к увеличению минимально эффективного мас‑ штаба операций во все большем и большем числе профессий и ко все боль‑ шему разнообразию товаров и услуг. Это вызывает кумулятивную при‑ чинность и зависимость от пути. Например, деревня, дающая достаточно работы своему кузнецу (при фиксированной сумме затрат на поддержа‑ ние огня в горне), получает явное преимущество над маленькой дерев‑ ней, у которой нет своего кузнеца; так производится очередной кумуля‑ тивный шаг вверх по лестнице технологического усложнения. Именно в этом кроется причина того, что «разделение труда определяется разме‑ ром рынка», — важного наблюдения Адама Смита, которое было забыто неоклассическими экономистами. Кроме того, этим объясняется то зна‑ чение, которое экономисты досмитовской эпохи единодушно придавали высокой численности населения. 2010-1_Prognosis.indb 173 11.04.10 3:05 174 Э рик С . Р е йн е рт 2.3. Различные философские основы активно-идеалистической традиции Получение новых знаний представляло собой ключевую движущую силу экономической политики Ренессанса — а впоследствии любой «реальной эко‑ номики», будь то меркантилизм, камерализм или кольберизм. Если соста‑ вить список экономических интервенций в ренессансной экономике, подоб‑ но тому, что приводится на рис. 1, нам станет ясно, что элементом, объеди‑ няющим эти с первого взгляда крайне разнородные виды экономической политики, является получение новых знаний и их защита. Более того, вся эта политика явно или неявно строилась на предположении о том, что одни виды знаний имеют большую ценность, чем другие. Соответственно, госу‑ дарство было заинтересовано в том, чтобы приобретать и защищать такие знания. На философском уровне это ценное знание производится разумом человека. Поэтому любая теория, не учитывающая разум и душу человека, не сможет объяснить улучшение материальных условий человека, т. е. эко‑ номический рост. В активно-идеалистической традиции экономика и общественные науки требуют понимания иного типа, нежели естественные науки. Обществен‑ ные науки, изучающие не законы, а цели и ценности, должны стремить‑ ся к пониманию (verstehen). С другой стороны, естественные науки наце‑ лены в первую очередь на описание и концептуализацию (begreifen). Суть Gesteiswissenschaften — гуманитарных наук, или буквально наук о разу‑ ме — составляют качественные отношения. Поэтому ключевым аспектом этих наук является их несводимость к естественным наукам. Хотя в эко‑ номике тоже фигурируют числа, существует принципиальная несоизме‑ римость между числами (количествами) и некоторыми фундаментальны‑ ми аспектами экономической науки, так же, как между разумом и волей человека. Немецкая экономическая традиция продолжала ренессансную традицию. Отсюда и внутреннее единство (Strukturzusammenhang), при‑ сущее Gesteiswissenschaften — скажем, отказ изолировать «экономическо‑ го человека» от человека вообще, — ярко дававшее о себе знать в немец‑ кой традиции от Лейбница до Вернера Зомбарта. Общее благо в ренес‑ сансной экономике также является результатом такого синергетического Strukturzusammenhang’а. Тот факт, что два наши водителя автобуса — один в Боливии, другой в Норвегии, — работая с одинаковой эффективностью, получают совершенно разную реальную заработную плату, есть резуль‑ тат экономических Strukturzusammenhänge, абсолютно не учитываемых современной атомистической экономической теорией и экономической политикой. Экономическая политика, проистекающая из подобных теорий, про‑ водится с разной степенью понимания принципов, лежащих в ее основе. Такая политика, в нашем понимании слова, не была основана на том, что принято называть научным анализом, а эти теории основывались на «клю‑ чах», на способе умозаключений, называемом «абдукцией», или фронези‑ 2010-1_Prognosis.indb 174 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 175 Создание академий наук — «Новая Атлантида» Бэкона: дом Соломона — Основание с подачи Лейбница академий в Берлине, Вене и Санкт-Петербурге Поощрение изобретений и содействие изобретателям — Бэкон: «За каждое ценное изобретение мы возведем памятник изобретателю и дадим ему щедрую и почетную награду» — Вольф: «Следует запретить насмешки над изобретателями» Распространение новых знаний и образования — Бэкон: «Мы объедем с визитами важнейшие города королевства и, узнавая о новых при­ быльных изобретениях, обнародуем* те из них, которые заслужат наше одобрение» — Вольф как «просветитель германской нации» Создание системы профессионального образования — В Англии при Елизавете I (1558–1603) — В Германии в результате просветительской деятельности Лейбница и Вольфа Защита новых изобретений патентами (Венеция, XV в.) — В этом проявилось углубленное понимание проблемы присваиваемости новых знаний Государственные мануфактуры как «места обучения» — Момент, подчеркивавшийся Вернером Зомбартом Субсидии компаниям, работающим в отраслях, новых для страны или для региона — Серра: разнообразие профессий как ключевой фактор, объясняющий богатство города Налоговые послабления и премии компаниям, развивающим новые технологии — Систематически использовались в Англии с начала правления Генриха VII в 1485 г. — Импорт квалифицированного труда Ограничения на перемещение квалифицированного труда — Из Венеции под страхом смерти было запрещено выезжать представителям некоторых профессий Запрет на вывоз машин — Действовал в Англии до 1830‑х гг. Запрет на использование машин в колониях — Наследие этой экономической политики до сих пор ощущается во многих странах третьего мира, которые, подобно Гаити, специализируются на отраслях экономики, не подвергшихся механизации Пошлины на экспортируемое сырье — Вводились с той целью, чтобы местные производители получали сырье по более низким ценам, чем иностранные конкуренты Пошлины на импортируемые промышленные товары при гарантии внутринациональной конкуренции — Машины рассматриваются как фактор, содействующий приобретению новых знаний; такая мера максимизирует приток капитала и труда в отрасли, где преобладает не руч­ ной труд, а машинное производство Усиление военно-морского флота — Позволяет воспользоваться выгодами «экономии от масштаба при использовании силы» Источник: Bacon (n. d. (1930s), p. 272). Примечание: * «обнародовать» здесь понимается в смысле «сделать общедоступным, рас­ пространять, предлагать публике». Рис. 1. Шумпетеровский меркантилизм: содействие новым знаниям и их защита в экономической политике Ренессанса (начиная с XVI в.) 2010-1_Prognosis.indb 175 11.04.10 3:05 176 Э рик С . Р е йн е рт сом, третьей формой познания по Аристотелю. (Более подробное обсужде‑ ние этой темы см. Reinert, Daastøl, 1995.) Эта традиция нашла продолжение в работах итальянского философа Джамбаттисты Вико (1668–1744), в аме‑ риканской философской традиции Ч. С. Пирса и в экономике «стилизован‑ ных фактов» Калдора (дискуссию о стилизованных факторах у Калдора см.: Lawson, 1989). Согласно Пирсу, «(индукция) никогда не в состоянии поро‑ дить никаких идей, равно как и дедукция. Источником всех научных идей служит только метод абдукции. Абдукция сводится к изучению фактов и соз‑ данию теории, которая бы их объясняла. Единственное оправдание абдук‑ ции — в том, что если мы желаем хоть что‑то понять, то лишь таким спосо‑ бом, и не иначе» (Pierce, 1867). Пирс здесь описывает роль, которую играло формулирование гипотез как ключевой элемент при приобретении новых знаний с точки зрения германских философов XVIII в. Лейбница и Вольфа. Мы покажем, как политика вырабатывается путем абдуктивных рассуж‑ дений, приведя параллель из истории медицины. Начиная с XII в. среди‑ земноморские моряки употребляли лимоны как противоцинготное сред‑ ство (Villner, 1986), и это была очень эффективная политика. Однако объ‑ яснение того, почему эта политика работает, было получено лишь в 1929 г., после открытия витамина C (Mervin, 1981). Аналогично можно утверждать, что вполне реально в течение какого‑то времени проводить удачную эконо‑ мическую политику, не вполне понимая все задействованные в ней факторы. Например, отождествление «прогресса», или способности платить больше налогов, с использованием машин во все большем числе отраслей приводит к удачной государственной политике, даже если причинные взаимосвязи между применением машин и благосостоянием не вполне четко установле‑ ны или остались непознанными. Интуитивная абдукция нередко предше‑ ствует тому, что мы назвали бы более «научным» типом познания. Мнение о том, что абдукция предшествует «науке», в 1623 г. выражал английский эко‑ номист Эдвард Мисселден: «Прежде мы это чувствовали, а теперь знаем это из науки» (Misselden, 1623). Можно сказать, что деловые решения принимаются — как правило, в усло‑ виях очень высокой неопределенности — на основе интуитивной абдукции в отношении того, что хорошо для компании; в школах бизнеса это называ‑ ется «менеджментом на основе нутряного чутья» (management by gut feeling). По-видимому, таким же образом в прежние эпохи осуществлялось управ‑ ление государством. Изучая объемистые письма и инструкции Кольбера (Clément, 1861 – 1872), поражаешься его роли бизнесмена, стоявшего во главе огромной империи: в качестве предприимчивого менеджера корпорации «Франция», пытаясь развивать отрасли, основанные на знании, он сталки‑ вался с тем, что историки техники называют «отстающими направления‑ ми» (reverse salients) (обсуждение этой концепции см.: Wiebe et al., 1989) — или динамическими «узкими местами», тормозящими систему и требующими менеджерского внимания. Если проводить различие между интуитивной абдукцией и «наукой», то позиция таких авторов, как Фридрих Лист, предстает в совершен‑ 2010-1_Prognosis.indb 176 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 177 но новом свете. Лист высказывал множество интересных идей и обладал интуитивным пониманием различных работающих механизмов (он при‑ знавал, что лимоны помогают против цинги, и выступал за их примене‑ ние), но не сумел разработать концепции, которые бы четко объясняли нам происходящее (не знал, что все дело в витамине C). Как говорил о Листе Вернер Зомбарт, «его концепции витают в воздухе, подобно бесплотным душам на берегах Аида»5. Однако точно так же, как лимоны помогали про‑ тив цинги за 800 лет до того, как были выяснены точные механизмы, поче‑ му это происходит, так и экономический рост успешно поощрялся путем использования «новых знаний» и «машин», в первом приближении заменяв‑ ших собой скрытые факторы, вызывающие системный экономический рост. 3. Три роли государства В целях данной статьи мы считаем, что полезно разделить роли государства на три широкие категории: 1) государство создает институты — понимаемые в самом общем смысле («уста‑ новление правил игры» / «обеспечение равных условий для всех»); 2) государство распределяет доходы и выполняет роль «страховой компании» (предотвращение ущерба / «дележ пирога»); 3) государство поощряет экономический рост (повышение благосостоя‑ ния / «увеличение размеров пирога»). Разумеется, существуют и другие классификации роли государства. Виль‑ гельм фон Гумбольдт писал: «Таким образом, государство ставит перед собой одну из двух целей: оно призвано либо содействовать благоденствию, либо просто предотвращать зло» (Humboldt, 1996, p. 19). Другой немецкий экономист, Адольф Вагнер, выделял два разных типа задач, стоящих перед государством: право и власть (Rechts- und Machtzweck) и культуру и благосо‑ стояние (Kultur- und Wohfahrtszweck)6. Однако нам важно разделять аспект благосостояния, учитываемый в этой классификации, на две совершенно различные категории: создание дохода и его распределение. Наша статья в первую очередь посвящена третьему пункту — роли госу‑ дарства в создании (но не в распределении) дохода, однако необходимо сде‑ лать ряд замечаний по пунктам 1 и 2, чтобы выявить границы между ними, а также показать, где и как эти категории пересекаются. О пункте 1: «Государство создает институты». Эти институты можно, с одной стороны, рассматривать как предпосылки, без которых «невиди‑ мая рука» не сможет обеспечить экономический рост. С другой стороны, 5. «…seine Begriffe „schweben“umher wie die unerlösten Seelen an den Ufern des Hades» (Sombart, 1928. P. 929). 6. Эти формулировки взяты из: Wagner. Handwörterbuch der Staatswissenschaften. Vol. 7. 4‑е изд. Jena: Gustav Fischer, 1926. Р. 773. 2010-1_Prognosis.indb 177 11.04.10 3:05 178 Э рик С . Р е йн е рт их можно рассматривать как составную часть более широкой и более актив‑ ной стратегии, с которой связан пункт 3, — «государство активно увеличи‑ вает размеры пирога». Однако мы предпочли выделить основополагающие институты — которые едва ли уязвимы для тезиса о пагубности, тщетности и рискованности — в отдельную категорию. В число ключевых институтов входят частная собственность и успевшая набить оскомину германская кон‑ цепция Rechtsstaat (гражданское или правовое государство). С повышением жизненного уровня возникают вторичные запросы и государство превраща‑ ется в Kulturstaat (культурное государство) с его учебными, научными, бла‑ готворительными, санитарными институтами и пр. (Cohn, 1895). Подводя итог, один немецкий автор писал: «Пища, вода, одежда, кров, развлечения, социальное взаимодействие — вот основные потребности, удовлетворением которых занимается главным образом частная экономика; что же касается мира, порядка, безопасности, культуры, благотворительности — это более высокие потребности, которые удовлетворяет в первую очередь государ‑ ственная экономика» (Cohn, 1895, p. 73; также цит. в: Baumol, 1952). О пункте 2: «дележ пирога и распределение рисков» — идея о распреде‑ лении неизбежных жизненных рисков имеет очень давнюю историю — те, кто путешествовал с верблюжьими караванами на Ближнем Востоке еще за 2200 лет до н. э., уже создали систему распределения рисков. Корни совре‑ менного страхования восходят к середине XIV в. Те же идеи о разделении риска лежали в основе государства социального обеспечения, зачатки кото‑ рого наблюдаются уже в Византийской империи, где идея о распределении жизненных рисков постепенно нашла выражение в распределении дохо‑ дов. Размышления о социальном обеспечении очень четко просматрива‑ ются в произведениях немецких философов Готфрида Вильгельма Лейб‑ ница (1646–1716) и Кристиана фон Вольфа (1679–1754). Лейбниц предлагал создать национальную систему здравоохранения7 с тем, чтобы такая систе‑ ма стала основой для социального обеспечения, гарантируемого государ‑ ством (Müller et al., 1973). Вольф подчеркивает, что выступает за государ‑ ство, которое бы гарантировало индивидууму социальное обеспечение, а не предоставляло бы его автоматически («Ein Wohlfahrtsstaat, aber kein Versorgungsstaat» (Namslau, 1932)) — баланс, соблюдение которого и по сей день представляет собой сложнейшую задачу. Очевидно, что «дележ пирога» нельзя рассматривать в полном отрыве от «увеличения размеров пирога». Экономические аргументы в пользу пере‑ распределения доходов включают в себя и то соображение, что определен‑ ное перераспределение доходов необходимо для создания и поддержания массового рынка. По-видимому, именно этим аргументом оправдываются колоссальные трансферты средств в рамках Европейского сообщества — т. е. «бедность вредит бизнесу». Можно далее указать, что неравное распре‑ деление доходов угрожает социальной ткани общества, а соответственно и самой стране, и ее экономике. Но самый важный аргумент — аналогич‑ 7. См. его Directiones ad Rem Medicam Pertinentes. 1672. 2010-1_Prognosis.indb 178 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 179 ный тому, что выдвигался американскими экономистами XIX в., — состоит в том, что непрерывное повышение цены труда по отношению к цене капи‑ тала является ключевым фактором в механизме положительной обратной связи, создаваемом государственным вмешательством: повышение отно‑ сительной цены труда служит серьезным стимулом к дальнейшей механи‑ зации, которая приводит к дальнейшему повышению заработной платы и прибылей и т. д. Повышая квалификацию труда, мы увеличиваем и его ценность. Кроме того, этот аргумент играл важную роль в выступлениях американских экономистов XIX в. против мрачных теорий пауперизации в английской классической экономике и служил основой для двойной поли‑ тики «высоких зарплат» и «американской системы производства», обеспе‑ чивавшей защиту отраслям с возрастающей отдачей. Ниже мы увидим, как аргумент о перераспределении доходов задействован в работе механизмов положительной обратной связи, создаваемых вмешательством государства в соответствии со следующим пунктом. О пункте 3 — «Роль государства в увеличении национального богатства (увеличении размеров пирога)». Очевидно, что институты, упомянутые в пунктах 1 и 2, являются необходимыми, но, по нашему мнению, недостаточ‑ ными условиями для экономического роста. Цель нашей статьи — выявить более активную роль, которую государство играет в экономическом раз‑ витии, представляя собой «государство развития». Необходимо выйти за рамки отношения к государству как создателю институтов, на которые существует «естественный спрос», и рассмотреть его роль при создании спроса на вещи, на которые не существует осознанного спроса, но которые тем не менее необходимы. Если люди не хотят давать образование своим детям — потому что сами не получили образования и нуждаются в повсе‑ дневной помощи детей по хозяйству, — государству приходится играть новую роль: оно использует «свои способности к принуждению с целью создать все‑ общий спрос на созданные им институты», — пишет Кон (Cohn, 1895). Здесь в игру вступает более зримая рука — роль «государства как фактора произ‑ водства», если использовать термин Луиджи Эйнауди (Einaudi, 1942), восхо‑ дящий к Адаму Мюллеру (Adam Müller, 1809). Нас в первую очередь интере‑ сует именно эта роль зримой руки. Сущность роли, играемой государством, сводится к удачному термину, сформулированному Робертом Уэйдом (Wade, 1990): «управление рынком». Очевидно, именно эта роль выступает мише‑ нью обвинений в тщетности, пагубности и рискованности. В историческом плане те роли, которые государство играло при обеспе‑ чении экономического роста, можно разделить на следующие категории: 1) указание стране на «правильный бизнес», т. е. признание в качестве истори‑ ческой отправной точки специфически-отраслевой природы экономиче‑ ского роста. Мы интуитивно понимаем, что Япония не занимала бы сво‑ его нынешнего места, если бы производила не недорогие автомобили и электронику, а недорогие рубашки, и что Паваротти не заработал бы столько денег, если бы не пел, а мыл тарелки, но это интуитивное понима‑ 2010-1_Prognosis.indb 179 11.04.10 3:05 180 Э рик С . Р е йн е рт ние несовместимо с современной экономической теорией, выстроенной вокруг обмена. В историческом плане все современные индустриальные нации (см.: Reinert, 1980; 1994; 1995) — по тем или иным причинам — прошли через первоначальный этап политики, основанной на понимании того, что не всякая экономическая деятельность в равной мере годится в качестве отправной точки для самоподдерживающейся системы положительной обратной связи, которую мы называем развитием; 2) создание сравнительных преимуществ в «правильном бизнесе». Общим элемен‑ том всех успешных стратегий, позволивших догнать более богатые стра‑ ны, служило убеждение в том, что свободная торговля нежелательна до тех пор, пока страна не создаст сравнительные преимущества в «правильной» отрасли (что среди всего прочего означает опору на навыки, а не на ресур‑ сы). В основе этого убеждения лежало понимание того, что если во все‑ мирной экономической системе существует всемирный спрос как на ква‑ лифицированный (высокооплачиваемый), так и на неквалифицированный (низкооплачиваемый) труд, то страна может застрять в тупике, имея срав‑ нительное преимущество бедности и низкой квалифицированности; 3) очень большое значение придается роли государства как создателя инфра‑ структуры. Этот момент объединяет большинство «врагов» классической и неоклассической экономической теории, начиная от Кольбера (каналы, заставы, порты, торговый и военно-морской флоты) и Фридриха Листа (известного в Германии как «отец немецкой железнодорожной системы») и заканчивая Элом Гором — Робертом Райхом («электронная супермагист‑ раль»). Инфраструктура, как и все прочие системные элементы экономи‑ ки, вопиющим образом не учитывается в современной экономической тео‑ рии (скажем, ее нет в экономическом словаре «The New Palgrave»). В то же время инфраструктура — ключевой фактор при расширении рынков; она выполняет роль тех «магистралей», в которых нуждаются механизмы поло‑ жительной обратной связи для своего правильного размещения в геогра‑ фическом плане; 4) очень важной задачей государства является установление стандартов; с нео‑ классической точки зрения, речь идет о снижении транзакционных издер‑ жек, с эволюционной — задание основы для стандартизации массового про‑ изводства. Посетитель ренессансных городов Италии и по сей день может видеть железные бруски, прикрепленные к церковной стене на главной пло‑ щади, которые представляют собой стандартные эталоны мер, действо‑ вавшие в этом городе. В каждом городе были приняты свои меры, а сбор информации о них и составление таблиц перевода из одних мер в другие являлся важной задачей для авторов первых книг по экономике8. В наши дни задание стандартов очень важно для таких высокотехнологичных 8. Пример такой книги объемом в 218 страниц, впервые изданной в 1503 г. и выдержав‑ шей пять переизданий: (di Pasi B.) Tariffa di pesi e mesure (sic) correspondenti dal Levante al Ponente; da una terra al laltra (sic): e a tutte le parte del mondo, Bindoni, Venice, 9 октября 1521 г. 2010-1_Prognosis.indb 180 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 181 отраслей, как мобильная телефония. Очевидно, что государству также при‑ надлежит важная роль по установлению юридических стандартов и обес‑ печению социальных добродетелей, необходимых для процветания9. Этот момент, которому придавали большое значение ренессансные философы, был заново открыт Фукуямой в его книге «Доверие» (Fukuyama, 1995); 5) государство отвечает за поставки квалифицированного труда и предпри‑ нимательских кадров, если в них ощущается нехватка. Ранние политиче‑ ские меры, которым нередко способствовали религиозные войны, были направлены на то, чтобы переманить в страну квалифицированный труд и предпринимателей из‑за границы, наделяя их эксклюзивными правами (патентами) на ограниченный период времени, а также бонусами, налого‑ выми послаблениями и пр. В крайнем случае государство само может сыг‑ рать роль предпринимателя; 6) за исключением тех, кто твердо верит в закон Сэя — о том, что предложе‑ ние само создает спрос, — все остальные согласятся с тем, что государство выполняет важную и очевидную роль создания спроса вообще. Более рав‑ номерное распределение растущего экономического пирога вымостило дорогу из викторианских трущоб, которые знали спрос лишь на продукты первой необходимости, на массовый рынок. Это событие — т. е. установле‑ ние минимальной заработной платы — создало условия для промышленно‑ го производства и «фордизма». Американские экономисты XIX в. особен‑ но четко понимали то значение, которое повышение квалификации имело для повышения рыночной цены труда — такая политика называлось «стра‑ тегией высокой зарплаты». Есть причины полагать, что резкое снижение экономического благосостояния, с которым сталкиваются слаборазви‑ тые страны в результате «структурной перестройки», в частности, проис‑ ходит из‑за ликвидации спроса, создаваемого государством. В этом кон‑ тексте важно иметь в виду, что так называемое экономическое развитие по сути сводится к коллективной индустриальной ренте, национальное распределение которой — несмотря на нашу мифологию laissez-faire — явля‑ ется итогом десятилетий «искусственного» перераспределения, отчасти связанного с усилиями профсоюзов. Сегодня мы весьма слабо понимаем взаимосвязь между ключевыми переменными: ростом спроса, перераспре‑ делением дохода и более высокими зарплатами, подталкивающими к меха‑ низации. В некоторых современных странах — например, в таких как Перу — налицо очевидное отсутствие положительной обратной связи, создаваемой этими факторами; 7) государсто играет очень серьезную роль в раздвижении технологических границ, создавая высококачественный спрос на национальную продук‑ цию — т. е. спрос на товары, производство которых находится на пределе технологических возможностей данной эпохи. Ключевыми механизмами в этой сфере всегда были инфраструктурные проекты и военные заказы. Вернер Зомбарт в 1913 г. называл военные разрушения отправной точкой 9. Выражаю благодарность за это наблюдение Арне Дишу. 2010-1_Prognosis.indb 181 11.04.10 3:05 182 Э рик С . Р е йн е рт для творческого духа человека (Sombart, 1913a) — скажем, для поиска искус‑ ственных заменителей дефицитного сырья, — а также для организацион‑ ных возможностей государства10. Это наиболее важный аргумент в духе Чандлера и Лазоника. Спрос со стороны государства имеет решающее зна‑ чение не только в военной и инфраструктурной области; лица, персони‑ фицирующие государство — королевская семья и знать, — выступают как портеровские требовательные потребители роскоши, создавая основу для будущей технологической экспансии в низкозатратное массовое производ‑ ство. В историческом плане спрос на предметы роскоши играл ту же роль, которую играли люди, десять лет назад готовые заплатить 4 тысячи долла‑ ров за сотовый телефон, что позволило наладить современное массовое производство более совершенных телефонов ценой всего по 80 долларов. Опять же функция государственного спроса на предметы роскоши блестя‑ ще описана Вернером Зомбартом (1913b); 8) акцент на ценность знаний и образования per se. См. список политических мер, объединенных на рис. 1 под рубрикой «Шумпетеровский мерканти‑ лизм» (академии наук, образование, патентное право и защита авторских прав, тарифы, защищающие немногие отрасли, в которых сосредоточено получение новых знаний, и пр.); 9) долговременная задача, аналогичная тому, что в США XIX в. называлось стратегией высоких зарплат, т. е. высокие цены рассматриваются как цель per se. Основой для такого экономического мышления являлись человек и его потребности («Der Mensch und seine Bedürfnisse») вместо «полного равновесия», которое низводит человека до одного из нескольких факторов производства, а хорошо или плохо оно вознаграждается, система не учиты‑ вает. Значение уровня заработной платы для ВНП в целом иллюстрирует‑ ся тем фактом, что в наше время заработная плата составляет обычно 70 % от ВНП: т. е. максимизация богатства фактически означает максимизацию заработной платы в стране; 10) понимание значения юридической системы, создаваемой для укрепления вышеперечисленных структур. Христиан Вольф — немецкий экономист и философ права XVIII в. — рассматривал систему прав собственности, содействовавшую динамическому симбиозу между «лицами, накапливаю‑ щими знания, и лицами, накапливающими деньги»11, как фундамент систе‑ мы, создающей — так же как и более ранняя система Фрэнсиса Бэкона — бес‑ конечный процесс развития; 11) государство в крайнем случае само играет роль предпринимателя и капиталиста. Нет никаких оснований считать, что в каждый конкретный момент времени в каждой культуре существует «достаточный» запас предприни‑ мательства; более того, вероятность такого запаса тем меньше, чем беднее 1 0. Зомбарт здесь говорит о творческом разрушении: «Wiederum steigt aus der Zerstö‑ rung neuer schöpferischer Geist empor…» (Sombart, 1913. P. 207). Шумпетер в отно‑ шении творческого разрушения употребляет немецкий термин «schöpferischer Zerstörung». 1 1. См.: Reinert, Daastøl, 1995. 2010-1_Prognosis.indb 182 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 183 данная страна. Как мы увидим в коротком разделе о государственных пред‑ приятиях, взятие на себя государством роли капиталиста или предприни‑ мателя вызвано наличием «отстающих направлений» в системе, а не каки‑ ми‑либо идеологическими предпочтениями. Мы полагаем, что государства в качестве экономических агентов сущест‑ вуют принципиально по тем же причинам, что и компании — по причинам, которые не вполне улавливаются современной экономической теорией с ее атомизмом и зацикленностью на обмене. По нашему мнению, теория ком‑ пании отсутствует в современной экономической теории по тем же причи‑ нам, что и теория государства. И компании, и государства — это институ‑ ты, порождаемые теми разновидностями системного синергизма, которые исключены из неоклассической теории вследствие предположения о пол‑ ной разделяемости всех ресурсов, об идеальной информированности, иде‑ альной конкуренции и отсутствии возрастающей отдачи. Продолжая аналогию между государством и компанией, мы можем ска‑ зать, что размер и мощь компании в значительной степени определяются суммой уравновешивающих друг друга сил — экономии от масштаба и дизэко‑ номии от масштаба. Крупные химические компании возникают благодаря колоссальной экономии от масштаба в производстве, рекламе и финансо‑ вом секторе, однако подвержены и противоположному эффекту — дизэко‑ номии от бюрократизации — в сферах управления и координации. Анало‑ гичным образом мощь и размер государства разрываются между двумя про‑ тивоположными тенденциями, удачно сформулированными Гумбольдтом (Humboldt, 1996, p. 22): «наивысшее благо», порождаемое такими объедине‑ ниями, как государство, «представляет собой то самое разнообразие, кото‑ рое создается союзом множества индивидуумов». Это разнообразие явля‑ ется ядром синергизма, порождающего общее благо, и, по моему мнению, им же в конечном счете объясняется, почему, как полагал Адам Смит, так важно «разделение труда» (см. об этом также у Серра, о котором пойдет речь ниже: Serra, 1613). Однако «это разнообразие, несомненно, перерожда‑ ется в однообразие пропорционально степени вмешательства государства». Таким образом, существование государства создает тенденцию к «однооб‑ разию и инертности», которые представляют собой полную противопо‑ ложность тому, что в первую очередь и послужило причиной вмешатель‑ ства государства в экономику: потребности в «разнообразии и активности», т. е. в создании большого числа профессий («разделение труда») посредством предпринимательства. Размер компании и размах ее деятельности определяются конкурирующи‑ ми силами — зависящими от отрасли и от вида продукции, — в основе кото‑ рых лежит баланс повышения и снижения отдачи от масштаба. Аналогич‑ но размер и степень активности государства (которое мы могли бы назвать «оптимальным государством») в каждый момент времени должны отвечать парадоксу, гласящему, что единство, создаваемое для того, чтобы воспользо‑ ваться синергизмом и экономией от масштаба, которые порождаются раз‑ 2010-1_Prognosis.indb 183 11.04.10 3:05 184 Э рик С . Р е йн е рт нообразием человечества и его активностью, в потенциале влечет за собой пагубный эффект12 однообразия и инертности. Эти однообразие и инерт‑ ность угрожают разнообразию и активности, синергизм которых государ‑ ство в первую очередь и призвано поощрять и эксплуатировать. И в случае компании, и в случае государства важный ответ на дизэкономию от масшта‑ ба, порождаемую размером и растущей сложностью, заключается в концеп‑ ции организационных способностей. Ответом на эти вызовы в мире бизне‑ са являлась «революция менеджмента» (см.: Chandler, 1977; 1990). Под ролью государства в индустриальных странах часто понимают защи‑ ту «гражданских свобод» или той разновидности свободы, которую мы называем «свобода на…». Однако роль государства на ранних этапах эконо‑ мического развития заключалась в создании системных эффектов, которые были призваны обеспечить «свободу от…» — свободу от голода, от неспра‑ ведливости, от невежества. Впрочем, с течением времени начинает про‑ являться другой аспект динамического баланса, создающего «оптималь‑ ное государство», когда действия государства по обеспечению «свободы от…» постепенно начинают восприниматься как посягательство на «свобо‑ ду на…». Бунт Смита против ренессансной экономической политики можно воспринимать как именно такой конфликт, что видно и из выступлений Тюрго против крайностей кольберизма. В Англии того времени политика «государства развития» вступила в сферу снижения отдачи от статичного и индивидуального рентоискательства вместо синергетического коллектив‑ ного рентоискательства. Очевидно, стране требовалась большая доза «рын‑ ков». Однако, как активно указывали немецкие, американские и японские экономисты XIX в., это не означает, что страны, достигшие уровня Англии, могут в любой момент и при любых обстоятельствах применять ту же самую политику. Роль государства — подобно конкретному балансу между акцентом на свободу на и свободу от — очень сильно зависит от контекста. 4. Новые знания, системные эффекты, положительные обратные связи в ренессансной экономике и соответствующа я роль государства Ренессанс представлял собой порождение таких философов-политиков, как Фрэнсис Бэкон (1561–1626), который сознательно рассматривал свой утопический трактат «Новая Атлантида» как эссе, предсказывающее буду‑ щее с целью оказать на него вдохновляющее влияние — сам он называл этот процесс «подделкой истории» (Crother, 1960). В «Новой Атлантиде» Бэкона (изданной в 1627 г.) и его же «Эссе о новшествах» (ок. 1605 г.) описывается раз‑ витие общества, происходящее под влиянием новых изобретений и инно‑ ваций; эти произведения, по моему мнению, должны рассматриваться как самые первые труды о том, что мы сегодня называем «шумпетеровской эко‑ номикой». В нашей статье мы попытаемся показать, что экономическая 1 2. См. ссылку на хиршмановский «тезис о пагубности» во введении к статье. 2010-1_Prognosis.indb 184 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 185 политика, проводившаяся европейскими национальными государствами со времен Ренессанса, не имея особого смысла с точки зрения неоклассиче‑ ской экономики, все же обладает колоссальным смыслом, если рассматри‑ вать ее не только с точки зрения шумпетеровской экономики, но и в свете других последних достижений в экономической теории. Не только в «подделанной истории» Бэкона, но и в реальной истории ран‑ ние изобретения и инновации появляются как результат того, что, в соот‑ ветствии со словарем Чандлера, следовало бы назвать организационными способностями государства (см.: Chandler, 1990; Lazonick, 1991). Вследствие наблюдавшегося в нашем столетии конфликта между плановой и рыночной экономикой взаимоотношения между государством и частными предприни‑ мателями по‑прежнему зачастую понимаются как состояние естественной вражды. Однако в историческом плане государство и частные предприни‑ матели чаще действовали в духе взаимности и партнерства, когда государ‑ ство содействовало частным предпринимателям и принуждало их зани‑ маться тем или иным бизнесом, или же — когда это не помогало — в крайнем случае само брало на себя роль предпринимателя. Мотивацией, стоявшей за «Зеленым документом об инновациях», принятым в 1995 г. Европейской комиссией и растиражированным в количестве 30 тысяч экземпляров, было желание повысить организационные способности современных европей‑ ских государств по сохранению «конкурентоспособности» Европы путем укрепления ее Национальных инновационных систем (см.: Lundvall, 1992; Nelson, 1993). В предисловии к самому современному и передовому учебнику по эконо‑ мическому росту утверждается, что «источником экономического роста в первую очередь выступает накопление знаний» (Barro, Sala-i-Martin, 1995). Мы попытаемся показать, что ключевая историческая роль, которую госу‑ дарство играло со времен Ренессанса, заключалась именно в содействии новым знаниям и инновациям и их защите. На рис. 1 приведен список самых важных, по нашему мнению, примеров государственного вмешательства в экономическую политику с эпохи Ренессанса. Мы полагаем, что общим моментом всех этих разновидностей экономической политики — их объ‑ единяющей чертой — была именно заинтересованность в приобретении и защите новых знаний. При взгляде на историю с примитивной точки зре‑ ния обмена, а не производства, и в условиях снижающейся отдачи / просто‑ го равновесия / и деальной информированности значение этой политики утрачивается. С точки зрения снижающейся отдачи / равновесия любые факторы, приводящие к неравномерности экономического роста, пропада‑ ют, и мы оказываемся в мире искусственной гармонии и всемирного вырав‑ нивания цен на факторы производства. Как мы попытаемся продемонстри‑ ровать ниже, наиболее важная историческая роль Адама Смита состояла именно в том, что он заложил основы для «идеальных рынков» и «естест‑ венной гармонии», объявив стремление к знанию игрой с нулевой суммой — если воспользоваться метафорой лотереи — с точки зрения как индивидуу‑ ма, так и государства. Таким образом Адам Смит фактически вывел из рас‑ 2010-1_Prognosis.indb 185 11.04.10 3:05 186 Э рик С . Р е йн е рт смотрения стремление к неидеальной конкуренции путем приобретения новых знаний, занимавшее столь важное место в ренессансном мышлении. Именно этим в конечном счете объясняется, почему новые знания и новые технологии в современной мейнстримной экономике воспринимаются как манна небесная. Досмитовское экономическое мышление отталкивалось от холистиче‑ ской отправной точки — народа, государства. Существует ключевая идея о том, что положение каждого индивидуума можно улучшить посредством мер, которые учитывают коллективизм индивидуумов. Иными словами, есть системные эффекты, которые невозможно выявить, если ограничить поле зрения атомистическим изучением отдельных индивидуумов. Мы пола‑ гаем, что наличие таких системных эффектов представляет собой фунда‑ ментальную причину, по которой государство играет определенную роль в экономическом росте. Мы по‑прежнему находим решительную склонность к такому системному подходу у раннего Адама Смита — прежде, чем он под‑ пал под влияние физиократов. У позднего Адама Смита берет верх атомизм Джона Локка, однако фундаментальная идея Смита о том, что «разделение труда ограничивается размерами рынка», представляет собой описание одного из вышеупомянутых системных эффектов. Мы полагаем, что разде‑ ление труда важно лишь в том случае, если работает системная экономия от масштаба. Разумеется, «разделение труда» выпадает из неоклассической теории. В данном разделе мы рассмотрим прежние теории в их связи с эко‑ номическим ростом, а также попытаемся оценить эти теории с точки зре‑ ния современной эволюционной экономики. Как мы уже говорили, цель экономической политики государства состоит в увеличении всеобщего блага, т. е. в процветании сообщества. Это отправ‑ ная точка практически всех экономических произведений того перио‑ да. По-видимому, ренессансные экономисты впервые заметили действие системных эффектов, сделав наблюдение о том, что богатство явно скапли‑ вается в городах, а не в сельской местности. В этом заключался ключевой момент одного из первых экономических бестселлеров — «Delle Cause della Grandezza delle Citta», — написанного Джованни Ботеро (1543–1617) (Botero, 1590). Английский перевод, изданный в Лондоне в 1606 г., назывался «При‑ чина величия городов». Однако между отдельными городами — между богат‑ ствами Венеции и нищетой Неаполя — наблюдались колоссальные различия, и эту проблему подверг всестороннему рассмотрению Антонио Серра в 1613 г. В лучших теоретических работах того времени различие между богатством и бедностью городов и деревни, а также между городами, объяснялось сле‑ дующими главными факторами: • размером и плотностью населения; • разным «качеством» экономической деятельности; • разнообразием видов экономической деятельности или его отсутствием, а также различной способностью разных видов экономической деятельно‑ сти по запуску механизмов положительной обратной связи. 2010-1_Prognosis.indb 186 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 187 4.1. Размер и плотность населения Ключевым аспектом этих теорий являлось значение, придававшееся нали‑ чию большого населения. «Могущество государства следует не из обширно‑ сти его территорий, а из числа подданных и того, хорошо ли оно управля‑ ется». Такую фразу в различных формулировках можно найти в произведе‑ ниях буквально всех экономистов и философов той эпохи — у Муна, Чайлда, Петти и Давенанта в Англии, у Монкретьена, Форбоннэ и Неккера во Фран‑ ции и у Лейбница, Вольфа, Бехера и Юсти в Германии. Одной из причин повышенного интереса к Китаю, наблюдавшегося в XVII в., была большая плотность населения этой страны, считавшаяся пропорциональной уров‑ ню знаний и мудрости. Такой образ мысли очень далек от современного zeitgeist, в этом отношении всецело согласного с мрачными прогнозами Рикардо и Мальтуса. Исключив из современной экономики знания и техно‑ логию, мы опасаемся перенаселения в Боливии (с плотностью населения в 5 человек на квадратный километр) и в Перу (где плотность населения состав‑ ляет 15 человек на квадратный километр), но не беспокоимся за Голландию с ее 400 жителями на квадратный километр. Фактор населения имеет значение в том случае, если, как утверждал Адам Смит, «разделение труда ограничивается размерами рынка». При нали‑ чии фиксированных издержек и минимального эффективного масшта‑ ба (Chandler, 1990), связанного с созданием новых профессий — а это, без‑ условно, так, — увеличение населения действительно влечет за собой углуб‑ ление разделения труда. Мы увидим, что Антонио Серра в своей работе 1613 г. четко указывает на значение разделения труда, тем самым пример‑ но на 70 лет предвосхищая Петти и почти на 160 лет Адама Смита. Здесь можно отметить, что важнейший вклад последнего в понятие о разделе‑ нии труда в реальности несовместим с предположениями неоклассической торговой теории: в условиях отсутствия экономии от масштаба, т. е. отсут‑ ствия фиксированных издержек, и идеальной информированности ника‑ кое разделение труда не имеет смысла. Теория Самуэльсона, доказываю‑ щая выравнивание цен на факторы производства, по‑видимому, основана на предположениях, устраняющих те самые стимулы, которые ведут к раз‑ делению труда. 4.2. Различное «качество» экономической деятельности «Ренессансная экономика», обосновывая политическое вмешательство, прибегала к нескольким уровням аргументации, которые приблизительно можно разделить на три категории: от наблюдений за отдельными разли‑ чиями в благосостоянии, связанными с родом деятельности, через описа‑ ние системного синергизма, проистекающего из этих родов деятельности, до описания — в одном случае особенно тщательного — полноценных систем положительной обратной связи: 2010-1_Prognosis.indb 187 11.04.10 3:05 188 Э рик С . Р е йн е рт • наблюдение о том, что одни виды экономической деятельности приводят к большему благосостоянию, чем другие; статичное и несистемное наблю‑ дение о зависимости благосостояния от рода деятельности. (Допустим, если в наши дни адвокаты получают больше денег, чем сборщики салата, значит, нация сборщиков салата будет беднее, чем нация адвокатов.); • некоторые виды экономической деятельности лежат в основе систем‑ ного синергизма, который производит благосостояние и распределяет его на местном уровне или в масштабах страны («там, где многие приме‑ няют машины, лавочники будут богаче, чем в других местах, где машины не используются»); • существует разная степень понимания того, как этот системный синергизм приводит к возникновению систем положительной обратной связи, одна‑ ко наивысших похвал достоин Антонио Серра, который в 1613 г. дал описа‑ ние Венеции как подлинно автокаталитической системы, причем увели‑ чение отдачи и разнообразие — последнее выражалось в числе различных профессий в государстве (т. е. в степени разделения труда) — выявляются в качестве факторов, которые лежат в основе механизмов положитель‑ ной обратной связи, порождающих богатство. В системе Серра Неаполь выступает как пример противоположного явления, поскольку в производ‑ стве сырья не наблюдается возрастания отдачи. (Кроме того, Адам Смит в своем «Богатстве народов» задается вопросом: почему в сельском хозяй‑ стве почти нет разделения труда? С другой стороны, сельское хозяйство для него — единственное «естественное» занятие. Однако Смит так и не сде‑ лал вывода о том, что «неестественная» неидеальная конкуренция порож‑ дается углубленным разделением труда.) Подобно тому, как сегодня мы усматриваем в профессии мойщика посуды в ресторане ничтожный потенциал для получения дохода по сравнению с профессией адвоката, так и ренессансные экономисты распространяли свою аргументацию на всеобщее благо как таковое. Иными словами, они полагали, что одни и те же факторы создают и различие в благосостоя‑ нии в рамках конкретной экономики, и различие в благосостоянии тех или иных наций. В результате действия дорикардовского здравого смысла мы не сможем добиться выравнивания цен на факторы производства, заставив всех людей одной страны мыть тарелки, а всех людей другой страны сде‑ лав адвокатами и разрешив свободную торговлю между обеими странами. В этих теориях экономический рост определяется видом деятельности; он возможен лишь в некоторых видах экономической деятельности, в которых существует динамичная неидеальная конкуренция, но не в других. Как мы увидим ниже, Адам Смит в своей поздней работе тщится доказать, что раз‑ личий в доходах между профессиями не существует. Здесь мы говорим о раз‑ личиях в заработной плате — составляющей более 70 % ВНП в индустриаль‑ ной экономике, — а не о различиях в прибылях. Что, спрашивал Джованни Ботеро в 1590 г., более важно для того, чтобы страна стала богатой: плодородие ее почвы или промышленность? Несо‑ 2010-1_Prognosis.indb 188 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 189 мненно, промышленность, говорит Ботеро. Во-первых, «потому, что уме‑ лые руки человека способны произвести намного больше вещей, и вдобавок намного более ценных, чем производимое природой13. Природа дает сырье, но вещь… это творение рук человеческих. Шерсть — простое, грубое природ‑ ное сырье. Сколько же прекрасных вещей, различных формой и размерами, ремесло может сделать из него…» Мы встречаем аналогичные рассуждения у немецких экономистов-каме‑ ралистов. Немецкие авторы-экономисты — в противоположность их англий‑ ским коллегам — по большей части состояли на службе у правителей мелких немецких государств. Одной из их главных задач было повышение доходов от налогов, уплачиваемых правителю. Их наблюдения совпадали с наблюде‑ ниями итальянских экономистов: те подданные, что используют машины, способны платить намного более высокие налоги, чем подданные, не приме‑ няющие машин. В этом отношении использование машин стало пониматься как аналог тех профессий, которые нужны стране. Начало промышленной революции в Англии — создание текстильной отрасли Генрихом VII — осно‑ вывалось на точно таких же рассуждениях14. Понимание того, что экономическое развитие определяется видом дея‑ тельности, приводило к двум различным политическим подходам, кото‑ рые применяло государство. Один из них заключался в наборе позитивных мер, имевших своей целью направить отечественную экономическую дея‑ тельность в «правильные» отрасли — те, которые в данный момент времени позволяли накапливать новые знания, использовать машины и т. д. То же самое понимание зависимости экономического роста от вида деятельности иногда приводило и к негативным мерам, имевшим целью не позволить дру‑ гим странам развивать у себя «правильные» отрасли. Одной из таких мер был запрет на использование машин в колониях. Другие меры, направлен‑ ные на разрушение уже существующей высококачественной отрасли, вклю‑ чали в себя британскую политику в Ирландии начиная с 1699 г., когда был запрещен прибыльный экспорт продукции высокоразвитых шерстяных мануфактур, а вместо них создавалось более трудоинтенсивное и менее механизируемое производство изделий из льна (Hely-Hutchinson, 1779). В начале XIX в. подобная политика применялась против индийского тек‑ стильного производства. Одновременно с тем американские источники того времени описывают английскую коммерческую политику как направлен‑ ную на предотвращение индустриализации США. Даже в 1904 г. в официаль‑ ной истории Республиканской партии США, снабженной панегирическим предисловием, которое принадлежит перу президента Теодора Рузвельта, отмечалось: «До революции мы претерпели немало страданий от политики Великобритании, стремившейся обуздать наши устремления в сфере про‑ изводства и механизации и превратить нас в народ покупателей, а не произ‑ водителей…» (Curtis, 1904, p. 42). Англичане не делали секрета из того факта, 1 3. Botero (1590). P. 362. (Перевод мой. — Э. Р.) 1 4. См. дискуссию на эту тему: Reinert (1994). 2010-1_Prognosis.indb 189 11.04.10 3:05 190 Э рик С . Р е йн е рт что их стратегия направлена на недопущение индустриализации других стран. В 1816 г. Брогам так объяснял английскую стратегию в Палате общин: Дело стоит того, чтобы причинить убытки поставщикам, чтобы заду‑ шить в колыбели те молодые производства в Соединенных Штатах, которые обязаны своим появлением войне (с Наполеоном) (Curtis, 1904, p. 40). Отметим, что такое заявление весьма типично для XIX в. Да и Ричард Кобден — защитник свободной торговли — видел в отмене зерновых зако‑ нов средство для ослабления производства в других странах. Кобден пола‑ гал, что высокая цена на зерно — основная причина, из‑за которой Англия не в состоянии сохранить почти полную монополию на мировое промыш‑ ленное производство. В глазах Кобдена свободная торговля зерном в первую очередь представляла собой способ, не позволяющий другим странам угро‑ жать британской монополии на экспорт промышленных товаров: Фабричная система, по всей вероятности, не появилась бы в Амери‑ ке и в Германии; она наверняка не смогла бы добиться процветания ни в этих странах, ни во Франции, Бельгии и Швейцарии без преиму‑ ществ, причина которых — в низких расходах на пропитание работни‑ ков этих стран по сравнению с британскими работниками (этот момент обсуждается в: Reinert, 1996). В историческом плане экономическая политика, рекомендовавшаяся для экономики на основе производства, основывалась на двух альтернативных соображениях: 1) риски и опасности ресурсной экономики с ее специализацией на отраслях, не требующих высоких трудовых навыков и подверженных снижению отда‑ чи. Одновременное воздействие двух этих факторов может загнать стра‑ ну в ловушку нищеты («боливийский синдром»), из которой не выбраться путем технических изменений. Экспорт естественных ресурсов считался «плохой торговлей» в английской экономической традиции долгие годы спустя после работ Адама Смита и Дэвида Рикардо. Самое четкое выраже‑ ние этого убеждения мы находим в трех томах, изданных в 1721 г. Чарльзом Кингом (King, 1721). Согласно таксономии Кинга, экспорт сырья является «плохой торговлей». Впоследствии аналогичные рассуждения можно было услышать в США, Германии и Японии XIX в., а также в Австралии и Кана‑ де в XX в.; 2) выгоды, приносимые сосредоточением экономической деятельности нации в механизируемых отраслях, требующих высоких навыков и при‑ носящих возрастающую отдачу, т. е. обладающих набором характеристик, которые в течение долгого времени фактически понимались как синоним промышленности. Экспорт продукции этих отраслей в таксономии Кинга назывался «хорошей торговлей» и представлял собой традиционную анг‑ лийскую стратегию, которая и сделала из этой страны великую державу. 2010-1_Prognosis.indb 190 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 191 Впоследствии канадцы и австралийцы показали, что наличие отечествен‑ ной производственной базы ведет к повышению навыков в ресурсодобы‑ вающих отраслях, не допуская снижения отдачи от этих отраслей — вслед‑ ствие чего экспорт сырья из промышленной страны становится разумной стратегией. Каковы же в таком случае характеристики «хороших» видов экономической деятельности, порождающих экономический рост? В некоторых наших пуб‑ ликациях мы приводили «индекс качества» экономических отраслей, пере‑ числяя те характеристики, которые в системе с динамичной неидеальной конкуренцией позволяют ранжировать отрасли в соответствии с их способ‑ ностью обеспечивать повышение экономического благосостояния нации. Этот «индекс качества» воспроизведен на рис. 2. Различия в уровне заработной платы, как в пределах страны, так и между странами, по‑видимому, являются следствием различий в уровне неиде‑ альной конкуренции — вызываемых как статическими, так и динамиче‑ скими факторами. Эти факторы уже давно известны и в бизнесе, и в инду‑ стриальной экономике, и они коррелируют друг с другом. Вертикальная шкала на рис. 2 дает наглядное представление о «качестве» данной отрасли в любой момент времени: белый цвет соответствует «идеальной конкурен‑ ции», черный — «монополии». Последняя представляет собой лишь времен‑ ное состояние, поскольку новые технологии с течением времени опускают‑ ся вниз по шкале. 4.3. Разнообразие, синергизм и механизмы положительной обратной связи в экономике Ренессанса Статичное наблюдение более высокого благосостояния, обеспечиваемого некоторыми отраслями экономики, — явление весьма распространенное. Даниэль Дефо дает нам системное развитие этой аргументации, рассуждая о том, какие причины побудили Генриха VII развивать текстильную инду‑ стрию в Англии, когда тот пришел к власти в 1485 г.: живя со своей теткой во Франции, будущий английский король заметил не только то, что фран‑ цузские текстильщики (которые получали все сырье — шерсть и сукноваль‑ ную глину — из Англии) живут гораздо богаче, чем их английские постав‑ щики сырья, но и то, что это богатство распространяется на всю общину: там, где имелось промышленное производство, лавочники тоже были бога‑ че. В этом заключался эффект синергизма между производственной отрас‑ лью и общим благом людей, не занятых в производственном секторе. Существует несколько вариантов аргументации, основанной на этой раз‑ новидности системного синергизма, порождаемого промышленным про‑ изводством. Адам Смит в своей «Теории моральных чувств», сочиненной еще до его знакомства с французскими физиократами, в этом отношении еще стоит на позициях традиционного меркантилизма. Причины, кото‑ рыми немецкие философы и политики Лейбниц и Вольф объясняли, для 2010-1_Prognosis.indb 191 11.04.10 3:05 192 Э рик С . Р е йн е рт инновации новые технологии Динамичная неидеальная конкуренция (высококачественные отрасли) Обувь (1850–1900) Мячи для гольфа Автомобильная эмаль Характеристики высококачественных отраслей: — крутые кривые обучения — быстрый рост продукции — ускоренный технологический про­ гресс — высокая доля НИОКР — необходимость и возможность обуче­ ния в процессе работы — неидеальная информированность — инвестиции поступают крупными пор­ циями и разделимы (лекарства) — неидеальная, но динамичная конку­ ренция — высокий уровень заработной платы — возможность серьезной экономии от масштаба и от разнообразия — высокая концентрация производства — высокие ставки: высокие барьеры на входе и на выходе — фирменная продукция — не действуют стандартные предполо­ жения неоклассической теории Характеристики низкокачественных отраслей: Краска для домов Обувь (1993) Мячи для бейсбола Идеальная конкуренция (низкокачественные отрасли) — пологие кривые обучения — медленный рост производства — незначительный технологический прогресс — низкая доля НИОКР — низкая потребность в личном или институциональном обучении — идеальная информированность — разделяемые инвестиции (оборудова­ ние для фабрики бейсбольных мячей) — идеальная конкуренция — низкий уровень заработной платы — незначительная экономия от масшта­ ба / риск снижения отдачи — фрагментированное производство — низкие ставки: низкие барьеры на входе и выходе — анонимная продукция — неоклассические предположения являются разумным приближением Рис. 2. Индекс качества экономических отраслей 2010-1_Prognosis.indb 192 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 193 чего нужно государство, включали в себя акцент на обучении, которое вле‑ чет за собой положительные системные эффекты. Причина, по которой в их системе интересы индивидуума почти не вступают в противоречие с общим благом, заключается именно в том, что увеличение знаний приво‑ дит к повышению прибылей и индивидуума, и общества: грубо говоря, «при‑ ливная волна (знания) поднимает все лодки». Вольф отмечает, что «неко‑ торые люди накапливают знания так, как другие накапливают деньги», и выделяет те выгоды, которое общество получает, сводя людей двух этих типов друг с другом. Самым замечательным из всех экономических трактатов до Адама Смита, по мнению автора данной статьи, несомненно, является книга Антонио Серра 1613 г. «Краткий трактат о причинах, по которым королевства, где нет рудников, изобилуют золотом и серебром» (Serra, 1613). Название отве‑ чает нашему стереотипному представлению о меркантилистских тракта‑ тах, будто бы их авторов интересует только золото и серебро (Coquelin, Guillaumin, 1854). На самом же деле Серра создает чрезвычайно продуман‑ ную модель, которая при одних обстоятельствах приводит к системному экономическому развитию, а при других — к недоразвитости. Отправной точкой для Серра служат знания. На посвятительном листе он обличает «невежество как причину и начало любого зла», отмечая далее «врожденное стремление к знаниям», присущее каждому человеку. План своего трактата он определяет следующим образом: 1) причины того, поче‑ му некоторые страны, даже не имеющие рудников, очень богаты, и 2) опи‑ рающееся на эти причины объяснение видимого парадокса, почему его соб‑ ственная страна, Неаполитанское королевство, изобилуя естественными ресурсами, погрязла в такой вопиющей нищете, которая «не позволяет нам ни вздохнуть, ни наслаждаться тем, что дает нам природа». Серра был пер‑ вым экономистом, описавшим возрастание отдачи (Roscher, 1882; Schumpeter, 1951); отталкиваясь от этого явления, он объясняет механизмы положитель‑ ной обратной связи, обеспечивающие развитие национальной экономики. Серра выделяет два типа факторов, обеспечивающих богатство наций: частные (или специфические) факторы (accidenti propri), которые наблюдают‑ ся лишь в одной стране, но не в других, и общие факторы (accidenti communi), которые могут действовать в любой стране. Частные факторы Первым частные фактором в системе Серра является излишек продукции на экспорт. Фраза Серра «Излишек (soprabbondanza) производимых в коро‑ левстве товаров, превышающий его нужды и потребности» напоминает нам о теории международной торговли как об «избавлении от излишков» в духе Адама Смита, но длинные и изощренные рассуждения Серра на этом толь‑ ко начинаются. Серра объясняет, что он включает это обстоятельство в спи‑ сок частных, а не общих факторов, указывая, что наличие излишков — или положительный торговый баланс — присуще не всяким странам. Его второй 2010-1_Prognosis.indb 193 11.04.10 3:05 194 Э рик С . Р е йн е рт частный фактор — географическое положение (il sito) страны «по отношению к другим королевствам и частям света… создающее серьезную возможность для обширной торговли королевства и являющееся едва ли не ее причиной». Составляя рейтинг стран по их географическому положению, Серра ставит на первое место Венецию. Общие факторы Серра выделяет четыре общих фактора, приносящих богатство, и, что самое важное, объясняет, как эти факторы взаимодействуют друг с другом и с вышеупомянутым частным фактором географического положения: 1. число и разнообразие профессий, связанных с производством (La quantità degli artifici… diversi). «Число профессий», как я полагаю, в принципе является той же самой концепцией, что и «разделение труда», и в этом отношении Серра на 64 года предвосхищает Уильяма Петти с его часовой мастерской и на 173 года Адама Смита с его фабрикой, выпускающей булавки. Очевидно, что число профессий, связанных с производством, в данной стране — при‑ знак наличия различных экономических факторов, в первом приближении выступающий как их замена: передовой технологии, сложной структуры спроса, широкого разнообразия навыков и — благодаря наличию минималь‑ ных эффективных масштабов производства в каждой профессии — круп‑ ного рынка. Серра оценивает этот фактор выше, чем фактор «избавле‑ ния от излишков», который был им зачислен в частные факторы. Причи‑ на этого в первую очередь кроется в наличии, по мнению Серра, большой разницы между промышленными и сельскохозяйственными профессиями; 2. качество населения (la qualità delle genti). О высоком качестве населения можно говорить тогда, когда «жители страны от природы трудолюбивы или же прилежны и изобретательны в торговле не только предметами своего ремесла, но и созданными чужими руками, и не упускают возможностей применить свое трудолюбие». В этом отношении высочайшую оценку полу‑ чает Генуя, затем идет Флоренция, а Венеция находится лишь на третьем месте, поскольку «хотя она ведет более обширную торговлю, чем все горо‑ да Италии, вместе взятые, она тем не менее занимает третье место в отно‑ шении этого обстоятельства». Серра, очевидно, связывает бесплодие Гену‑ эзской республики (il loro paese sterilissimo) с ее трудолюбием и богатством; 3. наличие обширной торговли (il traffico grande). Здесь мы находим приведен‑ ное Серра описание того, как различные факторы, порождающие богат‑ ство, взаимодействуют и взаимно усиливают друг друга, создавая меха‑ низмы положительной обратной связи. Как пишет Серра о Венеции, «ей на помощь приходят ее обширные производства; это обстоятельство при‑ водит сюда множество людей, не только из‑за самих их ремесел, в каковом случае причина заключалась бы только в них, но и благодаря совокупно‑ сти двух этих обстоятельств, потому что одно усиливает другое: стечение народа, обязанное торговле и географическому положению, становится 2010-1_Prognosis.indb 194 11.04.10 3:05 Р ол ь го судар ст ва в эко н о ми ч ес ко м р о ст е 195 еще больше благодаря производствам, а производства процветают благо‑ даря наплыву людей, обязанному торговле, при том, что сама торговля рас‑ ширяется из‑за того же самого наплыва людей»15. Не постесняемся лишний раз подчеркнуть, что отправной точкой для описанных у Серра механизмов обратной связи служит возрастание отдачи от производства; 4. законы государста (la provvisione di colui che governa). Здесь Серра подчеркивает роль государственной политики, направленной на создание национально‑ го богатства. Это самая сложная задача, говорит Серра, потому что одна и та же политика может привести к самым разным последствиям в различ‑ ных отраслях: «Подобно тому, как глина на солнце затвердевает, а воск тает, подобно тому, как тихий свист раздражает собаку, но успокаивает лошадь». (Можно привести в пример экономическую политику, содействующую инновациям путем субсидирования исследований, которая весьма благо‑ творно сказывается на фармацевтической промышленности, но нисколь‑ ко не помогает полиграфии, в то время как политика субсидирования заку‑ пок новейшего оборудования поможет полиграфии, но едва ли скажется на фармацевтике.) Невзирая на эти затруднения, Серра ясно дает понять, что экономическая политика — самый важный фактор из тех, от которых зависит богатство наций. Продолжение следует Перевод Николая Эдельмана 1 5. «…ma ancora giova la quantità dei artifici che in essa si ritrovano, il di cui accidente causa concorso grandissimo di gente, non solo per gli artefici, mentre in tal caso a quelli si attribuirebbe la causa, ma per il concorso di questi due accidenti insieme, poiché l’uno somministra forza all’altro, e il concorso grande che vi é al rispetto del traffico e della ragione del sito cresce per la quantità degli artefici, e la quantità degli artifici cresce per il concorso grande del traffico, il quale per il concorso predetto diventa maggiore». 2010-1_Prognosis.indb 195 11.04.10 3:05 кризисы… К ризи с . П р од олж е ни е с л е ду ет… Рэндалл Коллинз Технологический сдвиг и капиталистические кризисы: выходы и тупики1 С овременный мировой экономический кризис должен напомнить нам о Марксе. Это разумное приглашение, а не призыв к мобилизации старых партийных организаций. Марксизм как политическая систе‑ ма имел свои сильные и слабые стороны, и я не предлагаю возвращаться в эпоху идеологических битв и партийной борьбы. Я привожу марксизм не как практику, а как рациональный инструмент, который сейчас так нужен нам, социологам. Я не делаю заявлений об истинности или аутентичности урока, кото‑ рый я извлек из Маркса. Сегодня, если социология и верит во что‑то, то это множество процессов, множество причин и множество парадигм, кото‑ рые могут быть использованы для взаимодействия с теми аспектами окру‑ жающего мира, которые мы избрали. В социологии Вебер во многом одер‑ жал победу над Марксом, и сейчас все мы тоже говорим об интерпретации понятий «класс», «политика», «культура» и «пол». Тем не менее есть аспек‑ ты, в которых ключевые особенности долгосрочных структурных измене‑ ний стоят под вопросом — и прежде всего, это вопрос о структурном кризи‑ се. Тут, несмотря на наше знание многих дисциплин и прославление интел‑ лектуального разнообразия, мы имеем тот случай, когда, как мне кажется, одна из теорий на голову выше других в том, что касается кризисных меха‑ низмов и направления долгосрочных структурных изменений. Теория, кото‑ рую я преподнесу, — это сокращенная версия марксизма, фундаментальный вывод, который Маркс и Энгельс сформулировали уже в 1840‑х. Главный механизм, который я буду называть технологическим сдвигом. Это действительно сокращенный марксизм. Никакой трудовой теории стои‑ мости, никаких упоминаний об отчуждении средств производства от рабочей силы, никакого отстранения от животного существования. Здесь нет ника‑ ких онтологических притязаний и не утверждается, что наступит какое‑ли‑ 1. Выступление на пленуме по случаю 100‑й годовщины Sociological Review Conference, Billesley Manor, Соединенное Королевство, июнь 2009 г. 2010-1_Prognosis.indb 196 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 197 бо глубокое очищение как результат кризиса. Я сократил марксизм до теории о долгосрочном экономическом кризисе; мы используем другие направления социологии для изучения того, что происходит как реакция на кризис и воз‑ никает после него в обществе и политике. Более того, это не теория о завоева‑ нии государства как следствии экономического кризиса и не сама по себе тео‑ рия о революции, хотя в конце я расскажу о причинах и об уроках революции, которые извлекли социологи. И хотя в теории и подразумевается наступление социалистического будущего, это не теория социализма и она не рассказывает о том, что нужно делать, чтобы в будущем социализм функционировал лучше, чем раньше. Нет, это прежде всего теория кризиса. Технологический сдвиг — это механизм, посредством которого инновации в области организации и технического оборудования сокращают трудоза‑ траты, таким образом позволяя меньшему количеству наемных рабочих про‑ изводить больше с меньшими затратами. Маркс и Энгельс утверждали, что капиталисты стремятся увеличить прибыль, соревнуясь друг с другом; те, кто не справляется с этой задачей, выводятся с рынка. Но по мере того как трудосберегающее оборудование замещает работников, растет безработица и падает потребительский спрос. Технология сулит достаток, но продукцию, которую можно будет произвести, не удастся продать, потому что слишком мало людей имеют достаточный доход, чтобы ее купить. Экстраполируя эту основополагающую структурную тенденцию, Маркс и Энгельс предсказали падение капитализма и его замену социализмом. Почему же этого не случилось за 160 лет, которые прошли с тех пор, как теория была изложена? Как всем хорошо известно, в тех местах, где социа‑ листические режимы пришли к власти, этот переход был вызван не капита‑ листическим экономическим кризисом, не из‑за него же они и пали. Я счи‑ таю, это потому, что не случилось окончательного капиталистического краха из‑за технологического сдвига. Маркс и Энгельс сосредоточили свое внима‑ ние на сдвиге в труде рабочего класса, они не предвидели роста многочис‑ ленного среднего класса «белых воротничков», административных и офис‑ ных работников, образованных профессионалов. Именно поэтому я теперь заявляю о возвращении кризиса, вызванного технологическим сдвигом. До 1980‑х или 1990‑х механизация в основном замещала физический труд. Сей‑ час, на новом витке развития технологий, мы имеем замещение администра‑ тивного персонала, уменьшение среднего класса. Информационные техно‑ логии — а это суть технологии коммуникации, запустили вторую великую эру сокращения объемов работы, замещение коммуникативного труда — именно того, чем занимаются работники среднего класса. Механизации теперь сопут‑ ствуют роботизация и электроницизация — уродливый и неловкий термин в наш словарик скверных терминов для обозначения неоднозначных соци‑ альных процессов, определяющих наше будущее в долгосрочном периоде. В то время как рабочий класс уменьшился из‑за механизации, капитализм был спасен ростом среднего класса. Теперь компьютеризация, Интернет и лавина новых электронных устройств начинают выдавливать средний класс. Сможет ли капитализм пережить эту вторую волну технологического сдвига? 2010-1_Prognosis.indb 197 11.04.10 3:05 198 Р эндалл Коллинз В прошлом капитализм преодолел кризисы, вызванные технологиче‑ ским сдвигом, пятью основными способами. Я покажу, что все пять выхо‑ дов теперь становятся тупиками. Выход 1. Новая технология рождает новые рабочие места и целые новые виды занятости. Пессимизм, касательно новых технологий долгое время считался напрасным и ошибочным. Луддиты, которые в 1811 г. ломали маши‑ ны, лишившие работы ремесленников, не видели того, что их система про‑ изводства уступала дорогу промышленности, которая могла многократно расширить производство и за столетие увеличить количество фабричных рабочих. Теория развития, изложенная в середине ХХ в., утверждает, что естественная тенденция — это путь через стадии преобладания первичного, вторичного и третичного секторов экономики, то есть добывающего, обра‑ батывающего и обслуживающего. Но теория развития была только эмпири‑ ческим обобщением для конкретного исторического периода; нет никакой гарантии, что этот процесс будет идти вечно. Шумпетер, лучший теоретик в области капиталистических инноваций, приводит теорию о том, что новые продукты, следовательно, основные источники доходов, появляются на рынке благодаря складыванию фак‑ торов производства в новые комбинации; это всегда приводит к тому, что Шумпетер назвал «созидательным разрушением». Тем не менее экономисты, вдохновленные Шумпетером, слишком полагаются на не более чем экстра‑ поляцию прошлых закономерностей, в соответствии с которыми количе‑ ство рабочих мест, возникших благодаря новым продуктам, компенсирует рабочие места, потерянные из‑за исчезновения старых рынков. Ни одна из этих теорий не принимает во внимание технологический сдвиг коммуникативного труда — спасительный клапан, который в прошлом приносил новые работы взамен потерянных. Считалось, что когда опера‑ торы на телефоне и клерки теряли свои работы из‑за автоматизированных и компьютеризированных систем, равное количество людей находило рабо‑ ту в качестве разработчиков программного обеспечения, компьютерных техников и продавцов мобильных телефонов. Но никто не привел ни одно‑ го удобоваримого теоретического довода, почему эти числа должны быть равными, почему автоматизация этих видов технических и коммуникатив‑ ных задач, например виртуальный шопинг, не может уменьшить количество «белых воротничков». Технологический сдвиг в области труда среднего клас‑ са все еще на ранней стадии — в целом, он не старше 20 лет; тогда как на уни‑ чтожение рабочего класса потребовалось примерно 120 лет. Я не думаю, что разрушение среднего класса займет время, сопоставимое со 120 годами. Выход 2. Географическое расширение рынков. Мы говорим об этом как о глобализации, хотя глобализация — это только количественная степень, а не качественное отличие в происхождении. Даже в ограниченных государ‑ ственными границами пространствах рынки росли, расширяясь в направ‑ лении регионов, в которых некий продукт был изначально неизвестен; 2010-1_Prognosis.indb 198 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 199 таким образом, условия в регионах благоволили получению доходов для инноваторов, пришедших откуда то ни было. Географическое расшире‑ ние работает в тандеме с новшествами, поддерживая существование объе‑ мов рынка. Динамичные рынки всегда имеют налет новизны и изменений, культурный образ центра или нахождения рядом с ним или отрицательный образ попыток избавиться от отсталости. Либеральная версия этого меха‑ низма, в глобальном или межрегиональном масштабе, — это теория модерни‑ зации или теория развития; в каждом уголке мира успешно пройдут через три стадии, пока все предположительно не станут полностью развитыми в третичном секторе экономики услуг. Сейчас мы наблюдаем, как это стано‑ вится реальностью на примере Индии и Китая — больших государств треть‑ его мира, непреклонно идущих к современности. Неомарксистская версия этого процесса называется теорией мировых систем. Это менее мягкое толкование географического расширения капи‑ талистических рынков; доминирование мирового рынка поддерживается военной мощью и политическими влияниями; центр-гегемон эксплуатиру‑ ет рабочую силу или сырье из периферии с помощью передаточного ремня полупериферийных регионов. Теория мировых систем усложняет модель, вводя последовательные гегемонии, отмеченные основными войнами и при‑ вязанные к длинным волнам Кондратьева относительного роста и стагнаций мировых рынков. Но эта последовательная смена гегемонов — Испания, Гол‑ ландия, Великобритания, США, предположительно Китай — логически закон‑ чится, когда исчезнет периферия и все области на свете выйдут на капита‑ листический рынок. Больше не существует предохранительного клапана, не осталось регионов для эксплуатации; капиталистический доход иссякает. Оставляя в стороне конкретные заслуги предсказаний теории мировых систем, момент, на котором я бы хотел акцентировать внимание, это то, что глобализация рынков подрывает занятость среднего класса. Интернеттехнологии позволяют «белым воротничкам» из Индии или откуда угодно, конкурировать за рабочие места в сфере обслуживания компьютеризован‑ ного бизнеса в главных капиталистических регионах мира. Если раньше работники, составляющие средний класс, были защищены от конкурен‑ ции в большей степени, чем работники физического труда, то теперь это не так; Интернет создает куда больший фонд работников, которые могут занять имеющиеся рабочие места, особенно если им не приходится физиче‑ ски перемещаться к отдаленному месту работы. С уверенностью можно ска‑ зать, что современная глобализация также подразумевает куда более быст‑ рое перемещение в пространстве. Менеджеры и специалисты переносят свой опыт и навыки ведения переговоров на предпринимательские сайты по всему миру; этот факт, в свою очередь, делает труд высшей прослойки среднего класса более однородным, объединяя его в один рынок труда, что влечет за собой возможность уменьшения затрат на менеджмент и смеще‑ ния даже технократов высшего звена. Бо`льшая однородность ведет к боль‑ шей конкуренции за рабочие места, подрывая доходы среднего класса. Я еще раз подчеркну, что этот процесс начался относительно недавно; бум высше‑ 2010-1_Prognosis.indb 199 11.04.10 3:05 200 Р эндалл Коллинз го среднего класса в последние десятилетия теперь становится уязвимым для тех же самых структурных изменений, которые эксперты предрекали их подчиненным. Раньше международная миграция обеспечивала промышленные центры дешевой рабочей силой, и с недавних пор еще и для низших уровней продви‑ нутой экономики услуг, таким образом подрывая рабочий класс более бога‑ тых государств. Сейчас, когда коммуникативные технологии распростра‑ няют культурный капитал по земному шару более однородно, подрывается благополучие среднего и высшего среднего класса. Вызод 3. Финансовые метарынки. Если рабочий класс, а затем и средний класс технологически вытесняются с рынка труда, может ли провал быть компенсирован тем, что каждый станет капиталистом? Этот аргумент был выдвинут, когда пенсионные фонды стали играть существенную роль на финансовых рынках и когда фирмы, предоставляющие финансовые услу‑ ги, стали расти и агрессивно расширять клиентскую базу. В таких государ‑ ствах, как США, где широко распространено домовладение, раздувание цен на жилье открыло возможности не только для рассмотрения домовладения как способа спекулятивного вложения, но и для выведения собственности с рынка с раздутыми ценами и перевода в наличные для потребительских расходов. Такие финансовые практики были в числе краткосрочных причин нынешнего экономического кризиса и особенно финансового спада в 2008 г. Не берусь утверждать, что существующий кризис — это начало конца капи‑ тализма. Мы, без сомнения, выйдем из этого кризиса, как и из других кри‑ зисов в краткосрочной перспективе, хотя и понесем определенные убытки в будущем. Но современные финансовые манипуляции являются свидетель‑ ством более глубокой структурной тенденции капитализма: нагромождения метарынков друг на друга на финансовых рынках. Капитализм, с тех пор как он вошел в фазу самоподдерживаемого роста или бесконечно продолжающе‑ гося расширения, объединил рынки товаров и услуг с рынками финансовых инструментов. Шумпетер определил предпринимательский капитализм как предприятие, осуществляемое на заимствованные деньги. Статичные рынки просто воспроизводят существующий ассортимент и рабочую силу, до тех пор пока новые комбинации не возникают из цикла воспроизводства; это делается взаймы за счет будущего. Таким образом, с точки зрения Шум‑ петера, банки являются главным элементом капиталистической системы, поскольку решают, в какой сфере произойдет перераспределение ресурсов для развития. Но так как финансирование по сути спекулятивно, его соот‑ ношение с имеющейся материальной базой может очень сильно варьиро‑ ваться. Высшие атмосферные слои финансовой системы могут многократно превышать стоимость того, что на самом деле продается и покупается в виде товаров и услуг; мы можем наблюдать это на примере огромных денежных сумм в международной валютной торговле по сравнению с объемами ВВП или чрезвычайно раздутыми суммами хедж-фондов, особенно перед обва‑ лом в 2008 г. 2010-1_Prognosis.indb 200 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 201 Под нагромождением метарынков я понимаю исторически сложившую‑ ся тенденцию для любого финансового рынка давать рост рынку высше‑ го порядка с помощью финансовых инструментов нижестоящего порядка. Таким образом, специалисты в области финансов могут давать обещания оплатить и так далее до почти любого уровня сложности. Займы, права удер‑ жания, акции, облигации — это все сравнительно низкий уровень нагромо‑ ждения. Краткосрочные продажи акций, объединение залогов на вторич‑ ном рынке, выкупы компаний с использованием кредита, фонды взаимопо‑ мощи, хедж-фонды и другие сложные трейдерские схемы являются рынком высшего порядка по отношению к инструментам обмена. Новая причуда — так называемые индексные фонды (ETFs, exchange traded funds), расхвален‑ ные Financial Times от 1 июня 2009 г.: «Кредитные и инверсные индексные фонды, которые, по заверениям, должны приносить доход в двукратном или даже трехкратном объеме по сравнению с основными индексами или во много раз превышающий инверсный показатель… сейчас составляют 40 % объема фондового рынка США. Но многие из этих индексных фондов успешно не справляются с тем, чтобы приносить ожидаемый доход, если держатся дольше очень краткого периода — обычно более чем один день для обеспеченных имуществом ценных бумаг». В принципе, нет предела количе‑ ству уровней, которые могут быть добавлены. Очень большие суммы могут генерироваться на высших уровнях, хотя конвертация этих денег в товары и услуги затруднительна. Такая иллюзия создается из‑за того, что все они измеряются в одних и тех же единицах — долларах, фунтах, евро; но номи‑ нальное количество денег может достигать таких объемов, что их выброс в реальный, материальный мир практически невозможен. Финансовые рынки, созданные на основе друг друга, с высокой степенью уверенности можно назвать социальным конструктом. Конечно, почти все в какой‑то мере является порождением общества, но некоторые понятия при‑ вязаны к материальным объектам гораздо меньше, чем другие. Армия, напри‑ мер, в большей степени социальный конструкт, особенно в бою, где, как гово‑ рил Наполеон, мораль относится к физическому, как три к одному; тем не менее армия, превосходящая своего оппонента в пять раз по вооружению и числу, почти наверняка одержит победу, даже если имеет минимальную сте‑ пень сплоченности. В мире финансовых инструментов, происходящих друг из друга, мораль, то есть процесс взаимодействия сети и ее настроений, отно‑ сится к реальной экономике, как примерно 6 к 1 (что соответствует соотноше‑ нию между выданными ссудами и реальными объемами банковских депози‑ тов), а возможно, и как отношение сотен тысяч к одному в сфере кредитных финансовых манипуляций. Как социологи мы должны рассматривать соци‑ альные конструкты не в качестве философских констант, а как набор пере‑ менных, которые могут изучаться наукой и в их статичном отношении к сете‑ вым структурам, и во времени, в их динамике резких подъемов и провалов. Мой главный аргумент по данному вопросу заключается в том, что чем более сложно построены друг на друге финансовые метарынки, тем они более волатильны и подвержены кризисным явлениям с сопутствующими 2010-1_Prognosis.indb 201 11.04.10 3:05 202 Р эндалл Коллинз взлетами и падениями, во много раз превосходящими по интенсивности те, что происходят в реальном секторе экономики. Но есть и положитель‑ ная сторона, положительная, если вы стремитесь сохранить капитализм. Финансовые рынки по своей природе эластичны, как огромные воздуш‑ ные шары, сделанные из чудесного материала, который может сколь угод‑ но растягиваться. Это придает правдоподобие той идее, что каждый может стать финансовым капиталистом и серьезно играть на финансовых рынках. И действительно, массовое участие в функционировании финансовых рын‑ ков существенно возросло в конце ХХ — начале XXI в. благодаря пенсионным фондам, миллионам малых акционеров-инвесторов и домовладельцев, спе‑ кулировавших закладными по схеме Понци на инфляционном рынке жилья. Как далеко это может зайти? Может ли это спасти капитализм? Есть как минимум три препятствия: первое — неизбежная волатильность финансо‑ вых рынков, их предрасположенность ко взлетам и падениям. Так исто‑ рически сложилось со времен инвестиционной истерии в 1637‑м (голланд‑ ские тюльпаны) и Пузыря южных морей в 1720‑м. Спекулятивные коллапсы случались настолько часто, что Шумпетер считал циклы чертой, заложен‑ ной в природе капитализма, а их наличие — историческим доказательством существования самостоятельной капиталистической динамики. Можно истолковать исторический факт и по‑другому: спекулятивные подъемы все‑ гда оканчивались спуском на дно, но, в конце концов, финансовые рынки снова шли вверх. Финансовые кризисы в природе капиталистического чудо‑ вища, и исторические свидетельства показывают, что мы всегда оправим‑ ся от любого финансового кризиса. Здесь мы снова имеем эмпирическое обобщение без достойного теоретического обоснования. Что будет, когда финансовый кризис случится вкупе со структурным уменьшением рабочих мест для среднего класса — кризисом технологического замещения, который затронет почти всю рабочую силу? Смогут ли доходы финансового сектора вырасти настолько, что смогут заменить жалование и заработную плату как основные источники дохода для большинства? Здесь возможны два варианта: либо все станут капиталистами, живущими на доходы от инвестиций, или же финансовый сектор станет главным рабо‑ тодателем — увеличится количество работников финансовой сферы. Если рас‑ сматривать первый вариант, то довольно трудно представить себе будущее, в котором каждый живет будучи финансовым инвестором. Необходимо перво‑ начальное накопление капитала для создания финансовых ресурсов с целью осуществления инвестиций — игорные фишки, чтобы войти в игру. Малые инвесторы начинают со своих зарплат, сбережений и пенсий; но это как раз те денежные источники, которые иссякнут из‑за технологического сдвига. Тут мы находимся на пределе теоретических знаний, и будущее политэкономии может содержать вещи, «друг Горацио, что и не снились нашим мудрецам»; но может ли нас убедить то, что в будущем, когда все будет автоматизирова‑ но, целые нации будут проживать свои жизни в роли финансовых инвесто‑ ров, как армия азартных игроков в казино длиною в жизнь? Не всем удается зарабатывать деньги на поприще инвестора; многие люди теряют свои вложе‑ 2010-1_Prognosis.indb 202 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 203 ния даже в хорошие времена, а во время спекулятивного спада это случается со многими. И, единожды вымытые со спекулятивного рынка, вернутся ли они обратно, отвергая возможность другого плодотворного трудоустройства? Более того, финансовые рынки по своей природе не являются уравни‑ тельными и концентрируют богатство в руках небольшого числа крупных игроков на вершине пирамиды. Лучшая работа информационных сетей, взгляд изнутри, преимущество первого хода, способность лучше пережи‑ вать колебания по сравнению с мелкими игроками — это все то, что позволя‑ ет участникам высших метарынков получать доход за счет средних и мелких игроков на рынках низшего порядка. Пирамидальная денежная структура иллюстрирует теорию Вивианы Зелицер (Viviana Zelizer) о том, что деньги не однородны, а множественны и представляют собой разные наборы кон‑ кретных валют, обращающихся в их собственных социальных сетях. Напри‑ мер, игроки на поле хедж-фондов — очень ограниченная по количеству уча‑ стников группа людей и организаций; малым игрокам даже законодательно запрещено входить на эти рынки. Возможно, это сейчас не по делу — в идил‑ лической финансовой утопии будущего основные инвесторы станут мега‑ богатыми, но мелкие инвесторы тоже получат свою долю. Будет ли этого достаточно для того, чтобы поддерживать потребительский спрос в масшта‑ бах всей экономики и, таким образом, поддерживать машину капитализма на ходу? Есть подозрения, что будут запущены процессы по Марксу, такие как стремление финансовых рынков к большей концентрации, что пустит мелких участников ко дну. Пока мы не знаем, как это подтвердить; но этот факт заслуживает самого тщательного рассмотрения. Другой недостаток: ожидается, что технологическое замещение может вторгнуться и на территорию занятости в финансовом секторе. Как я уже говорил, описывая оптимистичный сценарий капиталистического разви‑ тия, финансовый рынок может поддержать средний класс (в противном слу‑ чае исчезающий) либо сделав всех капиталистами, либо сделав всех работ‑ никами финансового сектора. Похоже ли последнее на правду? Когда вся другая работа будет технологически вытеснена, восполнит ли работа в обла‑ сти финансов провал? Но почему технологический сдвиг не может про‑ изойти в самом финансовом секторе? Мы наблюдали подобное, но в мень‑ шем масштабе, когда интернет-банкинг сделал ненужными ряд банков‑ ских служащих и клерков, а банки урезали штат, хотя стали использовать более широкий инструментарий. Мантра, которую повторяют экономисты капитализма, заключается в том, что неквалифицированный труд замеща‑ ется более умелым и профессиональным. Но на сколько может увеличить‑ ся количество финансовых профессионалов? Временный рост их числа, который наблюдался в 1990‑х, может оказаться лишь проходным этапом; и в любом случае трудно представить, что в автоматизированном будущем большинство работников будет работать менеджерами в хедж-фондах. Хотя, может быть, это лучшее будущее нашей мечты, которое может предложить капитализм: никто не будет трудиться на реальном производстве, все будут жить как финансовые операторы. Может быть, мы вступим в эту фазу разви‑ 2010-1_Prognosis.indb 203 11.04.10 3:05 204 Р эндалл Коллинз тия когда‑нибудь позже в ХХI в.; если так, то я предскажу, что это будет заход на последний крах капитализма. Выход 4. Государственные инвестиции и госслужба, кейнсианский путь нацио‑ нального благосостояния. Теперь мы перейдем к путям спасения, которые не свойственны самому капитализму, а суть спасение извне. 50 лет назад широко обсуждалось то, что капитализм был спасен процветающими стра‑ нами в 1930‑х, 1940‑х и 1950‑х — либеральные «левые» спасали капитализм, в то время как «правые» показали неспособность спасти самих себя. Могут ли государственные расходы решить проблему вытеснения среднего класса? Основная форма прямого государственного найма среднего класса — адми‑ нистративная работа; таким образом, любая дальнейшая автоматизация и компьютеризация таких работ будет препятствовать и занятости в госу‑ дарственном секторе. Достаточно жесткий политический режим мог бы про‑ тивостоять этому через отказ от автоматизации рабочих мест; тем не менее такая неолуддитская политика, вероятно, повлечет сатирическое порицание (чтобы понять, о чем идет речь, посмотрите фильм Питера Селлера (Peter Sellers) 1959 г. «I’m All Right Jack» о британских профсоюзах на пике их силы). Оставаться на задворках технологического развития ради поддержания занятости, вероятно, было бы деморализующим и политически нежизне‑ способным. Другой вариант, который в прошлом сработал, — это «военное кейнсианство» — формирование занятости за счет вооруженных сил наряду со стимулированием экономики через военное производство. Но современ‑ ные вооруженные силы стали высокотехнологичными, они трансформиру‑ ются в небольшие боевые подразделения, координируемые компьютерами, спутниками, авиасенсорами, приборами наблюдения и системами наведения. Вооруженные силы находятся на передовом краю роботизации, и сомни‑ тельно, чтобы даже в случае мировой войны и всеобщей мобилизации были созданы столь масштабные военные подразделения, виденные в ХХ в. Кроме прямого государственного найма, существуют и государственные расходы — любимый инструмент из числа мер стимулирования. Большая их часть — это вложения в материальную инфраструктуру: дороги, мосты, аэропорты, энергетика и так называемый информационный хайвей (инфор‑ мационная магистраль). Но эти области тоже подпадают под компьютери‑ зацию и автоматизацию, следуя тренду технологического сдвига. Еще менее вероятно, что государственные инвестиции в частный сектор сумеют сдер‑ жать волну технологического замещения рабочих мест. Желая осуществлять эти вложения эффективно, государство берет на себя роль капиталиста или по меньшей мере капиталистического смотрителя, также желающего уре‑ зать затраты на персонал, то есть сократить занятость. Другой способ вмешательства в действие рыночного механизма — регу‑ лирование частного рынка, установление более короткой рабочей недели, защита работающих от сокращений. Такая политика широко использова‑ лась Континентальными штатами, но достигла немногим более, чем замед‑ ление шествия технологического сдвига. В целом, такая политика направ‑ 2010-1_Prognosis.indb 204 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 205 лена на защиту существующих рабочих мест, но сдерживает молодежь. Эта проблема может быть решена путем сознательного массового найма молоде‑ жи государством; такие попытки редко предпринимались (если не считать военного пути), хотя в «Выходе 5» я выдвину предположение, что это дела‑ лось скрыто благодаря обесцениванию дипломов об образовании. В принципе, политическая стратегия может подразумевать все что угодно, будучи ограниченной лишь политической волей, которая, так сказать, есть мобилизованная политическая власть, и ее видением, определяемым поли‑ тической культурой. Очевидно, что политические культуры «могут отдыхать в стороне» в случае, если государство собирается серьезно подойти к реше‑ нию проблемы технологического вытеснения среднего класса. Я не утвер‑ ждаю, что смешанные либеральные линии поведения государства, поддер‑ живающие частный сектор, не смогут спасти капитализм от прихрамыва‑ ния на большей части пути в будущее. Но комбинированный подход вряд ли решит проблему технологического замещения в долгосрочном периоде, пока экономикой движет стремление к получению прибыли. Выход 5. Обесценивание дипломов об образовании и прочее скрытое кейн‑ сианство. Обесценивание дипломов — это повышение образовательных тре‑ бований для приема на работу по мере того, как большее количество насе‑ ления достигает более высоких научных степеней. Ценность выданных сертификатов и дипломов уменьшается обратно пропорционально росту количества их обладателей. В США до Второй мировой войны дипломы об окончании высшей школы (то есть 12 лет средней школы) встречались относительно редко; теперь они настолько распространены, что их цен‑ ность при поиске работы ничтожна. 60 % когорты молодых посещают уни‑ верситеты, что приведет дипломы к той же судьбе, что и у аттестата о сред‑ нем образовании. Главное, для чего годятся обесцененные ученые степени, — так это выбросить их обратно на рынок для получения все более высоких степеней. Вообще, это бесконечный процесс; вполне возможно, что дойдет до ситуации, которая наблюдалась в Китае в классе мандаринов последних династий, когда студенты продолжали сдавать экзамены в свои 30 – 40 лет, только теперь это коснется абсолютного большинства населения, а не толь‑ ко элиты. Разные страны переживают инфляцию образования в разных масштабах, но со второй половины ХХ в. все они идут по этому пути. Ученые степени — это тип валюты, измеряющей респектабельность, обме‑ нивающейся на доступ к рабочим местам; как и любая валюта, она увели‑ чивает цены (или уменьшает покупательную способность), когда самостоя‑ тельно увеличивается денежное предложение при ограниченном наборе товаров, в данном случае при уменьшающемся количестве рабочих мест для среднего класса. Образовательная инфляция порождает сама себя; с точки зрения единичного соискателя степени, лучшим ответом на его уменьшаю‑ щуюся ценность будет получение дополнительного образования. Хоть это и основной механизм образовательной экспансии, он поддерживается гос‑ подствующей технократической идеологией. Это значит, что повышающие‑ 2010-1_Prognosis.indb 205 11.04.10 3:05 206 Р эндалл Коллинз ся технические требования к работе вытесняют неквалифицированный труд и нынешние высокопрофессиональные должности требуют стабиль‑ но растущего уровня образования. Тридцать лет назад в своей книге «The Credential Society» (Collins, 1979) я собрал свидетельства того, что технологи‑ ческие изменения не являются движущей силой повышающихся требова‑ ний к дипломам. Содержание образования определяется преимущественно не технологическими требованиями; большая часть технических навыков, включая даже самые сложные, приобретаются на работе или через инфор‑ мационные сети, а бюрократическая организация образования в лучшем случае старается стандартизировать навыки, освоенные где‑то еще. В обнов‑ ленном исследовании инфляции образования в отношении технологиче‑ ских изменений я не увидел ничего такого, что бы опровергло мои заключе‑ ния, опубликованные в 1979 г. То, что небольшой процент работ выигрывает от научно-технического образования, — это правда, но это не то, что движет массовым распространением образования. Невероятно, чтобы в будущем большая часть людей станет учеными или квалифицированными техника‑ ми. Несомненно, самый большой рост количества рабочих мест в богатых странах произошел за счет низкоквалифицированных рабочих в сервисной сфере, где дешевле нанимать людей, чем заниматься автоматизацией. Хоть теория образования развивается на ложных предпосылках: вера в то, что больше образования приведет к большему равенству возможностей, более техничному функционированию экономики и большему числу хоро‑ ших работ, предлагает решение проблемы технологического замещения среднего класса. Такое возможно благодаря исключению большого количе‑ ства людей из числа работающих; если студенты получают финансовые суб‑ сидии, либо прямо, либо через кредиты с низким (почти нулевым) процен‑ том, получается, что это скрытые трансфертные платежи. В местах, где идея социального государства непопулярна, мифология образования поддержи‑ вает скрытое социальное государство. Добавьте сюда миллионы учителей и административных работников начального, среднего и высшего образо‑ вания; срытое кейнсианство образовательной инфляции сможет букваль‑ но держать капиталистическую экономику на плаву. Существует, конечно, опасность технологизации образования: замена учителей компьютерами; если это произойдет, едва ли образование станет спасением от технологи‑ ческого замещения. Является ли продолжающееся распространение обра‑ зования вероятным путем кейнсианского способа решения проблемы тех‑ нологического сдвига? Образование — одна из основных статей расходов государства, и оно пытается ограничить дальнейшую экспансию. При высоких затратах есть соблазн приватизации, переноса бремени финансирования на студентов или их родителей; но тут тоже есть предел, так как средний класс эконо‑ мически зажимается. Расширяющаяся система образования, ведомая обес‑ цениванием дипломов, достигнет потенциальной точки кипения внут‑ ри самой образовательной системы. Это не обязательно означает конец. Можно вообразить несколько таких стадий остановки и возобновления, 2010-1_Prognosis.indb 206 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 207 по мере того как наша светская вера в спасение через образование пройдет через стадии лишения иллюзий и возрождения. Это повлияет на нас самих — университетских преподавателей. Даже несмотря на то, что система образования основана на ложных суждениях, я не хочу публиковать свою критику инфляции образования, так как от нее зависит работа большинства моих коллег. После завершения книги в 1979 г. я, собственно, ушел из университета и стал постоянно писать; но препода‑ вание более прибыльно — и теперь я вернулся. Все должно откуда‑то черпать ресурсы, то же касается и существования социологии. Ирония заключается в том, что социология изобличает ложные исходные положения, которые идеологически обеспечивают ее материальную базу. Стало бы политическое большинство поддерживать образование, если бы оно не имело утопических представлений о нем? Возможно, в одно из этих десятилетий мы это увидим. Наконец, развязка. Куда это все ведет? Я делал акцент на том, что это не теория революции, но теория кризиса. Если кризис технологического сдвига зайдет слишком далеко, произойдет ли революция в автоматизиро‑ ванном и компьютеризированном мире, в котором очень мало людей рабо‑ тают, а большая часть населения безработна или конкурирует за низкоопла‑ чиваемые работы в сфере обслуживания? Оставим в стороне теорию экономического кризиса и рассмотрим тео‑ рию революции. С 1970‑х гг. в теории революций произошла революция. Тед Скочпол, Джек Голдстоун, Чарльз Тилли, Майкл Манн (Theda Skocpol, Jack Goldstone, Charles Tilly, Michael Mann) и другие в своих сравнительных исследования о взлетах и падениях политических режимов придумали то, что можно назвать теорией революционного крушения государств. Успеш‑ ные революции начинаются сверху, а не с недовольного и нищего много‑ численного низа. Основные ингредиенты: во‑первых, фискальный кри‑ зис в государстве — государство оказывается неспособно платить по счетам, а самое главное — оплачивать расходы на силы безопасности: свои вооружен‑ ные силы и полицию. Финансовый кризис становится смертельным, когда он смешан со вторым ингредиентом: раздором в элитах по поводу того, как с ним справиться. Мы можем добавить сюда и второстепенные факторы, необязательно военного происхождения, заглянув назад в прошлое, но госу‑ дарственный фискальный кризис часто случается из‑за накопившихся рас‑ ходов на вооруженные силы; безвыходное положение элиты особенно обост‑ ряется военным поражением, которое делегитимизирует правительство и провоцирует призывы к решительным реформам. Расколы в элите пара‑ лизуют государство и открывают путь новым коалициям, ставящим ради‑ кальными цели. В этом «вакууме власти» — то, что теоретики общественных движений теперь называют «структурой политических возможностей» — успешно мобилизуются общественные движения. Это часто случается под прикрытием жалоб «со дна», но обычно такие радикальные действия осуще‑ ствляются фракциями из высшего среднего класса с лучшими коммуника‑ ционными сетями и организационными ресурсами. Как давным-давно заме‑ тил Токвиль, радикальность движения не коррелирует со степенью обни‑ 2010-1_Prognosis.indb 207 11.04.10 3:05 208 Р эндалл Коллинз щания; то, что на самом деле определяет степень радикализма, находится скорее в поле идеологической и эмоциональной динамики взрывающегося конфликта, хотя как перенести это в теоретическое поле, пока неизвестно. Повторюсь: практически все известные до сегодняшнего дня революции произошли не из‑за экономического кризиса капиталистических рынков, а от государственного упадка; фискальный кризис заключен в самом госу‑ дарственном бюджете, но он обычно не зависит от основного кризиса в эко‑ номике. Это означает, что революции могут случаться и в будущем через механизмы государственного упадка, государственного фискального кри‑ зиса, тупика в деятельности элиты и обеспечивать тем самым паралич госу‑ дарственного аппарата принуждения. Государственные кризисы случаются чаще, чем полномасштабные экономические кризисы. Что получится, если мы посмотрим на это в контексте долгосрочного тренда технологическо‑ го замещения рабочей силы? Возможно несколько вариантов: революции могут случаться в тех или иных странах, необязательно в тех, где наиболее заметен технологический сдвиг. Или могут случаться революции, не при‑ нимающие во внимание политику разрешения проблем, связанных с техно‑ логическим сдвигом. Но также могут случаться революции, носящие ярко выраженный антикапиталистический характер. Так как история развивается благодаря множеству причин, будущее похо‑ же на выкидывание множества игральных костей, как в китайской игре Yahtzee, в ожидании, скажем, что на всех пяти костях одновременно выпа‑ дут шестерки. Таким образом, мы когда‑нибудь можем получить антикапи‑ талистическую революцию, которая была бы результатом сочетания госу‑ дарственного упадка, возможно, поражения в войне, плюс вездесущего тех‑ нологического смещения. Возможная альтернатива: технологическое смещение может стать настолько очевидным и трудноизлечимым, что некая политическая партия может получить власть на выборах, представив антикапиталистическую программу. Я не уверен в том, как оценить вероятность такого события; воз‑ можно, она меньше, чем вероятность выкинуть сразу все шестерки. Станет ли антикапиталистическая революция концом истории? Конеч‑ но, нет. Она не уничтожит политику. Даже если она будет социалистиче‑ ской, она вряд ли положит конец экономическому неравенству. Прошлый опыт социалистических режимов показывает, что им удалось снизить уро‑ вень экономического неравенства примерно на половину — сравните индекс Джини в социалистических и капиталистических обществах и разительное увеличение неравенства после распада СССР. Сделает ли антикапиталистическая революция людей счастливыми? Дюркгейм утверждал, что уровень счастья в человеческой истории всегда примерно одинаков; новые обстоятельства создают новые желания и новые поводы для сравнения. В любом случае конфликт, судя по всему, заложен в природе человеческой организации. Нам удалось узнать из истории социа‑ листических режимов в ХХ в., что в них тоже есть свои участки напряжения и что нам не следует ожидать от них слишком многого. Главным образом 2010-1_Prognosis.indb 208 11.04.10 3:05 Т е х н ол о г и ч ес кий с д в и г и капитали сти ч ес ки е кризи с ы … 209 их заслуга состоит в том, что они не являются капиталистическими и могут избежать капиталистических кризисов. Я даже не рискнул бы предположить, что антикапиталистические режи‑ мы будут постоянными. Вполне возможно, что они сами будут меняться либо путем выборов, либо будущих революций через 50 или 100 лет. Я не вижу каких‑то основополагающих причин, по которым социалистические режимы могли бы быть более стабильными, чем капиталистические; как говорил Макс Вебер, все организации государственной власти стремятся к престижу вла‑ сти, когда существуют такие возможности на мировой арене; и путь к револю‑ ции через расходы на вооруженные силы может снова повториться — фактиче‑ ски это то, что привело СССР к концу (Collins, 1999). Задолго до конца истории будущие века покажут нам серию колебаний между капитализмом и социализ‑ мом, а возможно, и еще между другими непредвиденными формами. При возвращении к нашему наиболее неотвратимому кризису (траекто‑ рии движения к технологическому замещению среднего класса) возникает вопрос: через какое время это случится? Я не думаю, что полномасштабный кризис наступит в ближайшие 20 лет; но наши потомки должны будут испы‑ тать удивление, если он не случится ко второй половине XXI в. Существует, конечно, масса других процессов и проблем, которые услож‑ нят будущее: экологический кризис, старение наций, колоссальный рост расходов на здравоохранение, гигантские межконтинентальные мигра‑ ции, этнические и религиозные конфликты и вспышки насилия, возмож‑ но, новые конфликты полов и сексуальных предпочтений. Сфокусируемся на главном: как все вышеперечисленное повлияет на кризис технологиче‑ ского замещения? Что‑то из этого будет обострять его; что‑то подтолкнет к государственному упадку и таким образом повысит вероятность соверше‑ ния революции — выбрасывания нескольких шестерок на игральных костях. Обратит ли что‑то из этого технологическое замещение вспять, повысив занятость среднего класса и создав новые рабочие места, потеснив автома‑ тизацию и компьютеризацию? Возможно, это удастся, но до какой степени? Я не вижу хорошо изложенной теории, на самом деле даже более или менее хорошо обоснованной теории, доказывающей, что мы избежим кризиса, вызванного технологическим сдвигом, маячащего где‑то в этом столетии. Я могу ошибаться. Поверьте, я не желаю кризиса такого масштаба, только чтобы подтвердить правоту Маркса. Вышеизложенное собрано из того, что социологи узнали за столетие нашего существования как научной дисципли‑ ны. Я уверен, что основная альтернативная теория, технократическая уто‑ пия, неверна; она исходит из предыстории социологии, мечты Сен-Симона из 1820‑х. Наследие Маркса, Вебера, Дюркгейма и Зиммеля, а также их про‑ должателей (Скочпола, Тилли, Манна и многих других) дало нам гораздо более острый, реалистичный взгляд на мир. Ясно, что мы увидели недоста‑ точно. Но нам есть от чего отталкиваться; следующие поколения социоло‑ гов должны потрудиться, и мы будем видеть лучше, чем раньше. 2010-1_Prognosis.indb 209 11.04.10 3:05 Роберт Уэйд Новые и старые уроки Мировой экономический спа д: Более глубокие причины и более жесткие уроки А втор полагает, что многие из тех, кто дает оценки, слишком оптимистичны в своих суждениях о скором окончании экономического кризиса. Однако его гораздо больше беспокоит то, что мы слишком скоро забудем те немногие уроки, которые извлекли, и так и не сумеем понять гораздо более важные вещи: истинные причины и пути выхода из всемир‑ ного финансового и экономического коллапса. Хотя изучающие экономические кризисы сейчас с интересом проводят время, большинство людей по всему миру страдают от снижения уровня жизни и обеспокоены своим будущим1. Большая часть развивающегося мира была отброшена назад на пути своего развития. Только в странах Африки южнее Сахары по меньшей мере 10 млн человек ощутили снижение доходов в 2009 г., которое переместит их за черту крайней бедности (по международ‑ ным стандартам), стирая достижения последних восьми лет и урезая госу‑ дарственные расходы на общественные нужды: здравоохранение, образова‑ ние, поддержание инфраструктуры и сельского хозяйства. В Юго-Восточ‑ ной Азии к концу 2009 г. будут освобождены 60 млн рабочих мест. В перспективе ожидается череда долговых кризисов в развивающихся странах, начало которым будет положено сбоями экспорта, денежных перево‑ дов и прямых иностранных инвестиций (FDI: foreign direct investment). Взять, например, объемы экспорта каучука из Индонезии, которые упали на треть за I квартал 2009 г., и цены на олово (другая основная статья индонезийского экспорта), которые упали почти на 50 % с июля 2008 по апрель 2009 г. Падение объемов экспорта, денежных переводов и прямых иностранных инвестиций приведет к спаду объемов импорта, темпов экономического роста и неспособ‑ ности оплачивать внешний долг. Обесценивание валюты еще более ухудша‑ 1. По теме эссе, см.: Wade R. The First-World Debt Crisis of 2007 – 2 010 // Challenge. July — August 2008. Vol. 51. № 4; Wade R. Financial Regime Change? // New Left Review. September — October 2008; Wade R. Steering Out of the Crisis // Economic & Political Weekly. 2009. March 28; Wade R. From Global Imbalances to Global Reorganizations // Cambridge Journal of Economics. July 2009. Vol. 33. № 4; Wade R. Refl ections: Robert Wade on the Global Crisis // Development and Change. November 2009. 2010-1_Prognosis.indb 210 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 211 ет экономическое положение многих стран, так как повышаются внутренние цены на импортные товары и тяжелеет бремя обслуживания долга в местной валюте. Примерно 90 развивающихся стран имеют государственный долг, равный 100 % и даже более от их валового внутреннего продукта — ВВП (GDP: gross domestic product), а многие из них имеют обязательства по обслужива‑ нию долга, растущие быстрее объема ВВП, — весьма тревожный признак. Судя по опыту прошлого, многим развивающимся странам понадобится несколько лет, чтобы достичь среднего уровня доходов за 2007 г. После восточ‑ ноазиатского кризиса 1997 г. Тайланду потребовалось 7 лет, чтобы восстано‑ вить уровень средних доходов 1996 г., Индонезии — 8 лет, Малайзии — 4 года2. Однако с апреля 2009 г. настроения западных средств массовой информа‑ ции сменились на оптимистичные. Всюду сообщается о «зеленых ростках» восстановления по мере того, как рынки акций взлетают из низин начала 2009 г., а банки сообщают о рекордных доходах во II квартале. Возможно, это звучит парадоксально, но перемена настроения весьма опасна, посколь‑ ку она подрывает политическую поддержку радикальных изменений. Но без решительных (а вовсе не осторожных) перемен на уровне самой архитекту‑ ры денежной системы в ближайшие 10 лет или около того, вероятно, слу‑ чится другой мировой кризис. В самом деле, вполне возможно, что мы вый‑ дем из кризиса не просто с «финансовым бизнесом, как он был до этого», а с финансовой системой, еще более подверженной кризисным явлениям, по сравнению с той, что была до нее. В этом эссе рассматриваются причины, породившие кризис, вне часто слышимого утверждения о том, что причиной является слишком распу‑ щенная денежная политика США вкупе с провалом США и Великобрита‑ нии в области регулирования. Утверждается, что за этими поверхностны‑ ми причинами лежат более глубокие структурные предпосылки, связанные с глобальными дисбалансами в мировом неравенстве доходов, и что рефор‑ мы, направленные на снижение вероятности повторения кризиса, должны иметь дело именно с этими более глубокими причинами, наряду с теми, что лежат ближе к поверхности. Причины глоба льного спа да: мнение оптимистов Оглянувшись в прошлое, мы увидим, что IV квартал 2008 г. и I квартал 2009 г. (с сентября 2008 по март 2009 г.) были этапом паники — все находились будто в тумане. В середине марта Гиллиан Тетт (Gillian Tett) из Financial Times ска‑ зал: «Столпы веры, на которых был построен новый финансовый капита‑ лизм, рухнули. [Падение] лишило нас… виртуального компаса, ошеломило и озадачило всех»3. 2. 2. Edsel Beja. The Tenth Anniversary of the Asian Financial Crisis: A Retrospective on East Asian Economic Performance // Challenge. September — October 2007. Vol. 50. № 5. Р. 57 – 7 2. 3. Tett G. Lost in Destructive Creation // Financial Times. 2009. March 10, 9. 2010-1_Prognosis.indb 211 11.04.10 3:05 212 Р о б е рт У эйд Оптимистичный нарратив, который стал набирать обороты с апреля 2009 г., неявно и ошибочно ставит знак равенства между концом паники и возобновлением роста. Это утверждается в форме трех предположений. Первое: кризис был вызван сочетанием слишком фривольной денежной политики США в начале 2000‑х, которая явилась ответом на падение рынка акций и колоссальный провал финансового регулирования и надзора со сто‑ роны обоих международных финансовых центров: США и Великобритании. Для примера подобной аргументации: Алан Блиндер (Alan Blinder), про‑ фессор экономики в Принстоне и бывший вице-председатель Федерально‑ го резерва, утверждает, что кризис в США был порожден сочетанием шести стратегических ошибок, которых можно было избежать4. Подразумевается, если бы денежная политика США не была столь распущена и если бы регу‑ лирование не провалилось, то и кризис бы не случился. Второе предположение заключается в том, что восстановление ВВП будет происходить по V-образной кривой, хотя занятость будет запаздывать по сравнению с ростом ВВП; поворотный момент для величины ВВП Вели‑ кобритании и США настал в конце 2009 г., за ними последует континенталь‑ ная Европа, а потом и развивающиеся страны (включая Китай уже в режи‑ ме восстановления). Некоторые аналитики, принимая во внимание циклич‑ ную природу рынков акций, утверждают, что сейчас мир находится в точке равновесия перед долгим подъемом, поскольку выпускается новое поколе‑ ние продуктов в области информационно-компьютерных телекоммуника‑ ций (information computer telecom — ICT) — цикличный ответ на резкие паде‑ ния рынков акций в течение последних полутора лет. Третье предположение заключается в том, что восстановление пойдет достаточно быстрыми темпами и упредит политическую поддержку серьез‑ ных финансовых реформ и ужесточение регулирования. Будущее междуна‑ родных финансов будет несильно отличаться от прошлого, что подтверждает‑ ся убеждениями нью-йоркского юриста, известного «серого кардинала» Уоллстрит: «Я далек от мысли, что по существу с системой было что‑то не так»5. Не будет наложено новых ограничений на деятельность финансовых органи‑ заций (таких как потолок размера займа), хотя разговоры о серьезной рефор‑ ме, далекие от дел, будут еще какое‑то время продолжаться». 4. «Это в большей степени были серии человеческих ошибок, которых можно было бы избежать, — да, избежать. Осознание и понимание этих ошибок поможет нам починить систему, чтобы она больше не работала неправильно. И мы можем это сделать без конца капитализма в том виде, в котором мы его знаем» (Blinder A. 6 Bad Moves That Led U. S. into Crisis // International Herald Tribune. 2009. January 26). Серия ошибок, по Блиндеру, включает в себя слишком свободную денежную поли‑ тику США в начале 2000‑х гг., неудачу в регулировании внебиржевых производных финансовых инструментов, решение в 2004 г. Комиссии по ценным бумагам и бир‑ жам США о разрешении фирмам резко увеличить соотношение заемных и собст‑ венных средств (в среднем до примерно 33 к 1, обязательства и активы соответ‑ ственно; при соотношении 12 к 1 в среднем ранее), неудачу попыток удержания волн субстандартных закладных плюс еще две. 5. Krugman P. Stressing the Positive // International Herald Tribune. May 2009. № 9 – 10. 2010-1_Prognosis.indb 212 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 213 В самом деле, именно это и происходит в США. 17 июня 2009 г. президент Барак Обама представил то, что он описал как «тщательно вычищенную систему регулирования финансов, трансформацию невиданного масштаба со времен реформ после Великой депрессии». На самом деле план Обамы даже приблизительно не похож на то, что президент Франклин Рузвельт проделал во время Великой депрессии, несмотря на жесткую оппозицию со стороны Уолл стрит. Вот что пишет обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Джо Носера (Joe Nocera): «План Обамы — не более чем попытка загнать несколько „штифтов регулирова‑ ния“ в очень сильно протекающую финансовую плотину, вместо того, чтобы перестроить саму плотину… На какое бы место плана вы ни взглянули, вы уви‑ дите одно и то же: дополнительное регулирование маржи, но ничего, что бы относилось к настоящему пересмотру… Когда финансовый кризис закончится, по всей вероятности, бизнес вернется к своему обычному состоянию»6. Это повторение событий после восточноазиатского кризиса 1997 – 1999 гг. Первоначальная волна требований того, что в то время называлось «новой международной финансовой архитектурой» (new international financial archi‑ tecture — NIFA), исчезла без следа, как только стало ясно, что кризис не уда‑ рит рикошетом от периферии по европейскому и североамериканскому ядру. Вместо этого мы получили узкоспециальные обсуждения, которые назы‑ вались Форум по вопросам финансовой стабильности (Financial Stability Forum), и набор новых рекомендованных стандартов лучших практик в обла‑ стях банковского надзора, корпоративного управления, распространения информации и тому подобного, в разработке которых мнения правительств развивающихся государств и компаний практически не были представлены. Международному валютному фонду (the International Monetary Fund — IMF) досталась существенная роль в наблюдении за степенью соответствия эко‑ номик этим стандартам, но ни МВФ, ни какие‑либо другие органы не полу‑ чили большей власти для управления финансовой сферой. Предполагалось, что стремление правительств и фирм соответствовать стандартам должно было децентрализовано вызываться финансовыми фир‑ мами, поощряющими экономические системы, которые более полно соот‑ ветствуют, и наказывающими тех, кто соответствует в меньшей степени7. Надежда нынешнего оптимистичного нарратива заключается во внимании к вопросу со стороны политиков, которое приведет к действиям таким же быстрым, как это было во время восточноазиатского кризиса, что позволит отложить серьезные реформы в долгий ящик. 6. Nocera J. Not Enough Roosevelt in Obama Plan // International Herald Tribune. 2009. June 19. 7. Wade R. A New Financial Architecture? // New Left Review. July August 2007; Wade R. Choking the South // New Left Review. March — April 2006; Wade R. The Post-AsiaCrisis System of Global Financial Regulation and Why Developing Countries Should Be Worried About It // Lessons from the Asian Financial Crisis / R . Carney (Ed.). New York: Routledge, 2009; а также Vestergaard J. Discipline in the World Economy: International Finance and the End of Liberalism. New York: Routledge, 2008. 2010-1_Prognosis.indb 213 11.04.10 3:05 214 Р о б е рт У эйд Мировые дисба лансы Разумеется, неудача в осуществлении регулирования сыграла большую роль в качестве причины кризиса8. А отмена Конгрессом в 1999 г. акта Гласса — Сти‑ галла (Glass-Steagall Act), который был введен в 1929 г. именно для того, чтобы не допустить участия финансовых организаций в финансовых спекуляциях, которые способствовали краху 1929 г., была одной из основных причин для провала в области регулирования. Однако фокус оптимистичного наррати‑ ва на провальном регулировании подобен ножницам с одним лезвием. Недо‑ стающее второе лезвие — глобальные дисбалансы и силы, стоящие за глобаль‑ ными дисбалансами. Кризис стал результатом сочетания провала в осуществ‑ лении регулирования с одной стороны, и мировых дисбалансов — с другой. Алан Блиндер (Alan Blinder) ненамеренно указал, почему игнорировать глобальные диспропорции опасно. Он говорил: «Осознание и понимание этих [шести] ошибок поможет нам починить систему, чтобы она больше не работала неправильно. И мы можем это сделать без конца капитализма в том виде, в котором мы его знаем». «Без конца капитализма в том виде, в котором мы его знаем» — вот ключ к «постепенному претворению измене‑ ний в жизнь». Если мы принимаем это заключение, то ставим себя перед лицом большего количества подобных кризисов в будущие десятилетия, поскольку не разберемся с более глубокими причинами нынешнего спада. Быстрый рост мировой экономики и развивающихся стран в 2003 – 2007 гг., который многие экономисты принимали за долгожданное наступление момента, когда страны с низкими доходами в разных частях света «повернули за угол» и вошли в стадию постоянного нагоняющего роста, основан на оши‑ бочной модели роста. Перефразируя Хаймана Мински (Hyman Minsky), все типы капитализма хрупки, но некоторые из них более хрупки, чем другие. Тип американского капитализма, полагающегося на избыточный импорт, взаи‑ модействовал с другими типами, полагающимися на избыточный экспорт (Китай, Япония, Германия), чтобы создать системную хрупкость из‑за полу‑ чающихся огромных дисбалансов и связанных с ними международных пото‑ ков капитала. Заметьте, что в 2006 г. внешний долг США был равен ВВП Индии. Многие экономики «развивающихся рынков» (развивающиеся страны, появляющиеся на мониторах международных инвесторов) внесли свой вклад в усиление диспропорций, накопив большие денежные излишки в течение 2000‑х, по двум основным причинам. Во-первых, правительства желали больших резервов в качестве страховки от нехватки валюты (на слу‑ чай отсутствия кредитора последней надежды сопоставимого с централь‑ 8. Причинная роль свободной денежной политики председателя Федерального резер‑ ва Алана Гринспэна после краха взлета хай-тек-рынка в 2001 г., является более спор‑ ной. По крайней мере, в Японии на протяжении многих лет были очень низкие ставки процента и не случалось спекулятивных пузырей, которые случались в США. Великобритания поддерживала довольно высокие ставки процента и страдала от спекулятивных пузырей. Более того, остаются вопросы касательно механизма передачи избыточной ликвидности США финансовому кризису в остальном мире. 2010-1_Prognosis.indb 214 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 215 ным банком на национальном уровне). Во-вторых, домохозяйства сберега‑ ли большую часть своих растущих доходов в качестве защиты от возможных бед в отсутствие государственного социального обеспечения, здравоохране‑ ния и даже начального и среднего образования. Результатом стремления достигнуть обеих целей стала тенденция к огра‑ ничению внутреннего потребления и расширению чистого экспорта, обыч‑ но с недооцененным обменным курсом. Тенденция имела несколько разру‑ шительных эффектов для мировой экономики. Кроме того, это заставило других влезать в долги (не бывает профицитов без дефицитов). Это также сделало более трудным для других экономик, особенно для экономик с низ‑ кими доходами, прорыв на международные рынки и конкуренцию с произ‑ водителями в странах, где ограничен внутренний спрос и правительствен‑ ная политика ориентирована на экспорт (в особенности Китай). В конце концов мировой капиталистический рост стал заложником нена‑ сытного спроса со стороны США, Великобритании и других государств с дефицитным бюджетом. Потоки капитала из стран с профицитом имели два последствия: (1) они финансировали спрос в странах с дефицитом по низким процентным ставкам посредством повышения суммы долга; (2) они поощряли распространение все более сложных и рискованных кредитных инструментов. Получившаяся хрупкость проявила себя в проблемах двух видов. Пер‑ вый — это внешняя проблема переливания валюты из стран, где она в избыт‑ ке, в страны, где ее не хватает (особенно из Китая с его огромными запаса‑ ми долларов в США с их огромным дефицитом)9. Второй — соответствующая внутренняя проблема возвращения кредитов в США и Великобритании, так как домохозяйства и фирмы взяли на себя долговые обязательства, сопоста‑ вимые с внешним долгом, и подняли отношение долгов к доходам на рекорд‑ но высокий уровень10. По мере того, как это происходило, кризис в США и Великобритании пере‑ шел в кредитную часть процесса, нежели в валютную часть (по мнению неко‑ торых аналитиков, именно в последней должен был случиться прорыв в виде долларового цунами). Далее подобная тенденция быстро и повсеместно рас‑ пространилась через длинную цепочку кредитных отношений. Банкротства в одном секторе и в одной экономике при прочих равных условиях задевали ста‑ бильные компании в других секторах и других экономиках в той мере, которая была бы гораздо меньше, если бы мировая экономика не выстроила такую боль‑ шую вывернутую наизнанку пирамиду кредитных и долговых обязательств. 9. Ограничение азиатской части проблемы глобальных дисбалансов «избытками в Китае и дефицитом в США» удобно для условного обозначения, но на самом деле обманчиво. Китай как конечный пункт сборки деталей, произведенных где бы то ни было в Восточной Азии, имеет торговый дефицит по отношению к другим странам Восточной Азии. Ограничение было бы более точным в такой формули‑ ровке: «восточно-азиатские избытки и дефициты США». 1 0. The distinction between currency recycling and credit recycling is made by Dorman Р. The Financial Crisis Through the Lens of Global Imbalances // Evergreen State College. December 2008. 2010-1_Prognosis.indb 215 11.04.10 3:05 216 Р о б е рт У эйд Самую большую часть движения капитала и займов, которые за ними сле‑ дуют (в США среднее соотношение заемных средств в банках в 2007 г. состав‑ ляло 35 к 1, а в Европе 45 к 1)11, преодолели даже, несомненно, очень слож‑ ные режимы регулирования США и Великобритании. Этот факт составляет большую часть ответа на вопрос, который Алан Блиндер не задает, поэтому регулирование и надзор потерпели масштабные неудачи даже на, очевидно, самых сложных, искушенных рынках. Если утверждение верно, предполагается, что без принятия мер для уменьшения подверженности дисбалансам и связанных с ними движений капитала экономические мыльные пузыри будут снова надуваться и их раз‑ рывы (их мутация в раздутые неприятности) продолжат наносить урон по уровню доходов во многих странах мира. Неравенство доходов Глобальные дисбалансы — вовсе не конец истории. За глобальными диспро‑ порциями лежат тенденции в распределении национальных и мирового доходов за последние четверть века. В общем (хотя не без исключений), тен‑ денция заключалась в повышении неравенства доходов12. Среди экономик с наиболее высоким уровнем доходов США являются наиболее «неравными», и рост неравенства за последние три десятиле‑ тия был самым высоким. Эту идею можно проиллюстрировать, если взять долю располагаемого дохода, который достается 1 % самых богатых домохо‑ зяйств в США с 1913 по 2006 г. (включая прирост капитала). Доля 1 % верхуш‑ ки достигла своего пика в 22,5 % в 1929 г., а потом почти непрерывно падала до своего нижнего значения в 9 % в конце 1970‑х13. Тем временем три средних квинтиля существенно увеличили свою долю. Это «великое сжатие» (в вер‑ хах) озлобило элиты и правых политиков. Подогреваемой их недовольством тайной повесткой дня революции Рейгана / Тэтчер было обращение вспять «великого сжатия» и разрешение «законным обладателям» восстановить доходы и богатство — комбинирование либерализации рынка с набором государственных мер, преднамеренным и непреднамеренным результатом которых стала интенсификация перераспределения, направленного вверх. Стратегические изменения Рейгана / Тэтчер были феноменально успеш‑ ными и помогли создать на Западе крупнейший более чем за столетие поток перераспределения, направленный вверх. С 1980 г. доля 1 % верхушки в США взлетела как ракета, чтобы достичь 22,5 % к 2006 г. (как и в 1929 г.). За время 7‑летнего роста в период администрации Клинтона, хозяйства 1 % верхушки 1 1. Wolf M. The Cautious Approach to Fixing Banks Will Not Work // Financial Times. 2009. July 1. 1 2. Wade R. Globalization, Growth, Poverty, Inequality, Resentment and Imperialism // Glo‑ bal Political Economy / J. Ravenhill (Ed.). Oxford: Oxford University Press, 2008; Wade R. Is Globalization Reducing Poverty and Inequality? // World Development. 2004. Vol. 32. № 4; Milanovic B. Worlds Apart. Princeton: Princeton University Press, 2005. 1 3. Th. Piketty и E. Saez на сайте http://elsa.berkeley.edu / ~saez / Tab-Fig2006.xls. 2010-1_Prognosis.indb 216 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 217 аккумулировали 45 % от общего роста доходов до уплаты налогов; а при адми‑ нистрации Буша за время 4‑летнего роста дела пошли еще лучше и цифра достигла 73 %14. Все в большей степени такие домохозяйства стали похожи на пассажиров воздушного шара, которые поднимаются вверх, свободные от гражданских обязательств общества, в котором они жили. Достичь такой левитации в гладко функционирующей демократии — политический трюк высшего класса, поэтому неудивительно, что элиты в других уголках света стремились последовать этому примеру15. Такое перераспределение в сторону верха во многих странах с высоким уровнем доходов и во многих странах с развивающимися рынками привело к эффекту смещения доходов в сторону тех, кто имеет меньшую предельную склонность к потреблению16. Падение предельной склонности к потреблению 1 4. Palma G. The Revenge of the Market on the Rentiers: How Neo-liberal Reports on the End of History Turned Out to Be Premature // Cambridge Journal of Economics. July 2009. Vol. 33. № 4. 1 5. Частью трюка было сделать «здравым смыслом» утверждение, что рынки умны, а правительства глупы, что частный сектор по своей природе более продуктивен, чем государственный, где бы они ни соперничали. Вот примеры того, как далеко зашло формирование эмпирического «знания» под влиянием этого утверждения. Сначала кембриджский экономист Майкл Китсон (Michael Kitson) сравнивал рост эффективности национальной системы здравоохранения и частных услуг в той же области в середине 1980‑х. Он обнаружил, что в начале 1980‑х гг. рост эффектив‑ ности в частном секторе превысил рост в национальной системе здравоохране‑ ния и остановился на более высоком проценте. Озадаченный таким фактом, он связался с ответственным статистиком из национальной статистической службы. Последний проинформировал его о том, что так как медицинские услуги с трудом поддаются измерению, не говоря уж о затратах, и так как «очевидно», что частный сектор эффективнее государственного, он просто добавил правдоподобное коли‑ чество процентных пунктов росту в частном секторе. Других оснований для роста преимущества частного сектора не оказалось. Второй пример — Дэвид Стаклер (David Stuckler), Лоуренс Кинг (Lawrence King) и Грег Паттон (Greg Patton) — в рабо‑ чем докладе 199 («Общественное конструирование успешных рыночных реформ» — «The Social Construction of Successful Market Reforms», Институт политической эко‑ номии, Университет штата Массачусетс, Амхерст, март 2009) показали, что индекс политических реформ, который использует Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) для измерения прогресса переходных экономик в приватиза‑ ции и либерализации (цен, импорта), систематически искажается для поддержа‑ ния мнения, что страны с более высоким баллом по индексу имеют, соответствен‑ но, и более высокие темпы экономического роста. Было ли искажение намерен‑ ным или нет, но оно, по‑видимому, было оправданно в глазах сотрудников ЕБРР благодаря тому самому здравому смыслу. 1 6. При длительном рассмотрении могут быть выявлены факторы, влияющие на тен‑ денции глобального неравенства. Показатель ВВП на душу населения в развиваю‑ щихся странах в Северном полушарии (взвешенных по населению и с валютами, конвертированными по паритету покупательной способности [по ценам до 2005 г.]) постоянно рос с середины 1980‑х и далее, показывая догоняющий рост или сниже‑ ние неравенства (по этому конкретному показателю). Однако, если исключить одну страну, Китай, тенденция станет обратной: соотношение падает в 1980‑х, остается примерно на таком же уровне в 1990‑х, и сдвигается только после 2003 г. С валюта‑ ми, обменивающимися по рыночному курсу, тренд оказывается сильно подвержен отклонениям или меняет свое направление, если включить или исключить Китай. 2010-1_Prognosis.indb 217 11.04.10 3:05 218 Р о б е рт У эйд вызвало тенденцию к «перепроизводству» или «недостаточному совокупному спросу». Увеличение количества представителей класса богатых существен‑ но способствовало увеличению количества финансовых спекуляций тех или иных видов, помогая росту финансового сектора, который все больше сосре‑ дотачивался на финансировании самого себя («финансирование финансиро‑ ванных финансов»). Однако тенденция недопотребления во многих развитых странах (особен‑ но в США и Великобритании) и в некоторых странах с развивающимися рын‑ ками была уравновешена благодаря тому, что внутренняя и мировая финан‑ совая системы способствовали распространению кредитных инструментов, помогая компаниям инвестировать в качестве ответа бум на рынке активов и помогая домохозяйствам потреблять больше даже при остановившемся росте доходов. Это краткий ответ на вопрос, почему такое существенное перераспределение доходов в сторону верха (дополненное вторыми, после Великобритании, самыми низкими уровнями мобильности внутри поколе‑ ний в обществах с высокими доходами) не вызвало общественных волнений. Другими словами, после отказа от политики кейнсианства в 1970‑х гг. и господства неолиберальной политики Рейгана и Тэтчер кредит, долг и спе‑ кулятивные вложения стали ключом к стимулированию совокупного спроса. Нынешний кризис подорвал эту основу, но в то же время и хрупкий, ограни‑ ченный по своей сути механизм поддержания совокупного спроса. Разруше‑ ние этого механизма объясняет почему кризис ликвидности в 2007 г. в США и Великобритании превратился в мировой экономический кризис. Сам кризис ликвидности обязан своим существованием владельцам секь‑ юритизированных финансовых активов, которые внезапно стали пани‑ ковать из‑за неуверенности в надежности займов, заключенных в их цен‑ ных бумагах; и финансовым организациям, накладывающим ограничения на кредиты, поскольку они не знают, насколько их потенциальные заемщи‑ ки предрасположены к обладанию «токсичными» активами или органи‑ зациям, которые владеют «токсичными» активами. Тогда кризис ликвид‑ ности трансформировался в глобальный экономический кризис, так как тенденция к перепроизводству прорвала защитные кредитно-долговые барь‑ еры против перепроизводства (само перепроизводство частично является последствием ширящегося неравенства доходов). Уменьшение вероятности н аступления повторного мирового сп а да Теперь, когда закончилась паническая стадия мирового кризиса, а спад замедляется, есть возможность продвинуться с серьезными реформами институтов и линий поведения с целью сделать мировую экономику менее подверженной финансовой неустойчивости, нежели она была на протяже‑ Для понимания динамики, которая лежит в основе глобального спада, последний тренд более релевантен, чем паритет покупательной способности. 2010-1_Prognosis.indb 218 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 219 нии последних двух десятилетий. Но это окно захлопнется, как только в сле‑ дующем году вернется видимость стабильности, а сильные мира сего будут выступать против введения финансового регулирования. Как говорилось ранее, Уолл-стрит и Сити уже одержали несколько побед на поле лоббиз‑ ма в ходе государственных реформ в битве за изменение законодательства в желаемую для них сторону. Забавно, что лоббисты тратят миллионы долла‑ ров из тех миллиардов долларов, которые получены в качестве помощи, для того, чтобы препятствовать проведению ощутимых реформ. Реформаторам срочно необходимо поддать жару. В каких направлениях? Одной из первостепенных задач глобальной реформы должны быть изме‑ нения в национальных моделях роста, которые были приняты в 2000‑х гг., в направлении уменьшения дефицитов и профицитов. Последние про‑ гнозы МВФ касательно будущих дефицитов и профицитов очень далеки от заверений, что проблема глобальных дисбалансов, вероятно, может быть ослаблена. На государственном уровне правительства стран, которые в прошлом накапливали большой экспортный профицит, могут приложить гораздо больше усилий для подъема внутреннего спроса, чтобы таким образом мень‑ ше полагаться на спрос из‑за границы. Они (особенно развивающиеся стра‑ ны) должны стремиться к укреплению: • трудовых организаций, чтобы увеличить вес наемных работников в пере‑ говорах; • организаций по защите прав потребителей; • систем социального страхования, обеспечивающие основной медицинский уход, пособия по безработице и даже пенсии; • защиты инвесторов, прав собственности и договорного права; антикорруп‑ ционных организаций; • законодательства в области защиты окружающей среды. Большая часть этих мер обычно рассматривается как дополнение к опре‑ деленной и реалистичной слаженной политике Вашингтона по макроэко‑ номической стабилизации, свободной торговле и свободному движению капитала. Напротив, они являются критическими в реальной задаче ста‑ билизации мировой экономики и предотвращения наращивания финан‑ совой неустойчивости. Они способствуют конвертации роста ВВП в более высокий внутренний спрос и тем самым снижают государственный импе‑ ратив наращивать профицит за счет экспорта. Вспомогательные организа‑ ции могут прикладывать гораздо больше усилий, нежели они прикладыва‑ ли, для усиления институционального фундамента роста внутреннего спро‑ са в развивающихся странах и для смягчения смещения в сторону экспорта. Как уже отмечалось, многие развивающиеся рыночные экономики накап‑ ливали внешние излишки не только потому, что домохозяйства стремились делать накопления на «черный день» (при условии плохого государственно‑ 2010-1_Prognosis.indb 219 11.04.10 3:05 220 Р о б е рт У эйд го социального обеспечения), но также и потому, что правительства хоте‑ ли нарастить большие профициты как страховку от нехватки собствен‑ ной валюты. Вопрос заключается в следующем: каковы гарантии, которые может им дать мировая общественность, если они урежут свои внешние профициты и резервы в иностранной валюте? Он ведет нас к МВФ, кото‑ рый сейчас вернулся к жизни (при том, что последние пару лет он находился в свободном падении навстречу бесполезности). Он установил изменяемую в зависимости от обстоятельств кредитную схему (гибкая кредитная линия — Flexible Credit Line [FCL]), для использования которой государствам необхо‑ димо подать заявку и быть одобренными и утвержденными в МВФ. Но пока что только три страны (Мексика, Польша и Колумбия) прошли испытание. Что еще и на каких условиях необходимо для увеличения роли МВФ в каче‑ стве квазикредитора последней надежды? Или какой можно создать надеж‑ ный альтернативный источник антициклического финансирования, такой как, например, небольшой всеобщий налог по сделкам на рынке ценных бумаг? Оставим этот вопрос открытым. Также срочно необходима международная денежная реформа. Суть вопро‑ са в том, как получить более эффективные инструменты управления ликвид‑ ностью в мировых масштабах по сравнению с нашим нынешним устройством, при котором доллар США остается главной резервной валютой — договорен‑ ность, пагубным последствием которой является дозволение США иметь огромный внешний долг при гораздо меньшем давлении к его уменьшению по сравнению с тем, с которым столкнулись бы другие страны. Каким‑то обра‑ зом должна быть достигнута договоренность, которая оказывала бы давле‑ ние и на страны с дефицитом, и на страны с избытком (а не только на стра‑ ны с дефицитом с валютами, не являющимися резервными, как это имеет место быть сейчас), и которая положила бы конец связи национальной валю‑ ты с международной резервной валютой (сейчас это доллар США). Использование национальной валюты в качестве мировой резервной валюты всегда проблематично, какая бы национальная валюта это ни была, поскольку правительство страны вряд ли подчинит цели внутренней поли‑ тики нуждам мировой экономики. Кроме того, что касается доллара США, который остается якорем мировой экономики, то он никогда не был сла‑ бее из‑за широко распространенного беспокойства об устойчивости долла‑ ра со стороны центральных банков, которые держат большую часть своих резервов именно в долларах: по оценкам, 65 – 75 % резервов центральных банков хранятся в долларах, и многие центральные банки ищут мирный выход из долларовой зависимости. С другой стороны, нет очевидной альтернативы доллару — не подходит ни евро, ни йена, ни юань, ни золото, ни специальные права заимствования17, 18. 1 7. По СПЗ см. Wade R. Are Special Drawing Rights the Deus ex Machina of the World Economy? // Challenge. September — October 2002. Vol. 45. № 5. Р. 112 – 1 24. 1 8. Ousmene Mandeng. Dollar’s Role May Shrink in Multi-Currency Global Regime // Finan‑ cial Times. 2009. June 17. 2010-1_Prognosis.indb 220 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 221 Идея создания мировой валюты и соответствующего Международного кли‑ рингового союза (International Clearing Union) — идея, которая разрушит частный рынок обмена валют, наряду с кейнсианскими предложениями на Бреттон-Вудской конференции, — сейчас несбыточная мечта. Дать орга‑ низации типа МВФ власть управлять изменениями номинальных обменных курсов наряду с инфляцией и продуктивностью, чтобы таким образом под‑ держивать реальные курсы стабильными, — немного более реальная альтер‑ натива. В то же время мы должны стремиться к мультивалютному мировому денежному режиму, при котором валюты с развивающихся рынков соста‑ вят большую часть мировых резервов. Это несколько поможет восстановить симметрию между разнообразием международных экономических транзак‑ ций и концентрацией международных денежных транзакций через доллар США. Экономики развивающихся рынков представляют более трети миро‑ вого выпуска продукции в рыночных ценах, и их доля растет, в то время как валюты развивающихся рынков практически не представлены в резервах центральных банков. Необходимо обратить внимание на сдерживание спе‑ куляций центральных банков на разницах валют. Уменьшение приоритета экспорта как главный путь к экономическому росту в развивающихся странах (а также в Германии и Японии) и отступ‑ ление от доллара США как мировой резервной валюты — вот два основных направления для реформ. Третье — стимулирование управлять или не справ‑ ляться с неопределенностью в финансовой системе. Современная структу‑ ра с гигантскими, слишком большими и слишком взаимосвязанными друг с другом, чтобы можно было допустить их падение, банками и слишком низ‑ кими требованиями к объему капитала — готовый рецепт для финансовой нестабильности19. Акционеры и менеджеры (едва ли имеющие собственный капитал в акциях, но зато с бонусами, которые не могут быть отрицатель‑ ными) имеют стимул играть ва-банк. Решение проблемы заключается в (а) переработке антимонопольного законодательства и законов о конкуренции, чтобы позволить банкам, которые выросли слишком большими, чтобы было возможно уменьшиться, получить немного больше конкуренции на нынеш‑ нем олиполистическом рынке финансовых монстров; и (б) повышении тре‑ бований к собственному капиталу для всех финансовых организаций, вклю‑ чая банки и «теневые банки» (такие как фонды денежного рынка), и всех значительных стран (чтобы уменьшить регулирование фондового рынка). Более того, требование к объему капитала нужно сделать контрциклически‑ ми и повышать их во время бумов и понижать их во время рецессий. Эти шаги сейчас становятся все более срочными, так как мировой спад сократил количество важных для системы мировых банков (примерно пятнадцать) вполовину, а выжившие сейчас генерируют рекордные дохо‑ ды, зная, что они сейчас даже больше, чем просто «слишком большие, чтобы можно было позволить им потерпеть неудачу». Они открыли секрет 1 9. Wolf M. The Cautious Approach to Fixing Banks Will Not Work // Financial Times. 2009. July 1. 2010-1_Prognosis.indb 221 11.04.10 3:05 222 Р о б е рт У эйд совместных действий по надуванию пузырей для получения доходов рынок за рынком, страна за страной. После этого они утверждают, что им нужна возможность выплачивать бонусы, которые бы соответствовали богатству, которое они якобы «создают» (из экономических пузырей, которые они действительно создали). При частом взаимообмене персоналом между бан‑ ками и регулирующими институтами последним это кажется вполне нор‑ мальным. Это готовый рецепт морального риска, известного также как без‑ рассудные азартные игры. А. Н. Уайтхед (A. N. Whitehead) когда‑то написал: «В любое время есть общая форма формы мысли. И как воздух, которым мы дышим, эта форма так прозрачна и так вездесуща, и так, кажется, необходи‑ ма, что только огромным усилием мы можем осознать ее». События с сере‑ дины 2008 г. «сговорились» осведомить нас об общей форме преобладающих форм мысли20. В экономике общая форма форм мысли, которая превалировала в дисцип‑ лине с 1980‑х, утверждает, что экономические агенты обладают «рациональ‑ ными ожиданиями» касательно результатов работы рынков, основанными на вероятностях наступления будущих событий, которые мыслятся верны‑ ми (то есть больше основанными на «рисках», нежели на «неопределенно‑ сти»). Такое предположение было выдвинуто, поскольку оно было необходи‑ мо для использования математических и дедуктивных методов в экономике, что превратило дисциплину в ветвь прикладной математики. Одно из про‑ явлений допущения приняло форму теории эффективного рынка (efficientmarket hypothesis — EMH), которая утверждает, что рыночные цены являют‑ ся правильными, в том смысле, что они отражают «основы» (предпочтения, технологии и ресурсы). Пока развивалось допущение, поскольку оно было необходимо для исполь‑ зования математического и дедуктивного обоснования, экономисты доволь‑ но превратно приняли его за утверждение о реальном мире. Их предполо‑ жение, что экономические агенты в реальном мире на самом деле облада‑ ют способностью обоснованно оценивать риски, которые математически количественно определимы, вдохновило финансовые организации, такие как Lehman Brother, s и регулирующие организации, такие как центральные банки и органы финансовой системы на разрешение финансовых спекуля‑ ций и распространение кредитов, продолжавшиеся до 2007 г. в уверенности, что каждый тщательно управлял количественно-определимыми рисками. В подобной же манере использование экономистами дифференциаль‑ ных исчислений породило утверждение об инкрементальных изменениях, и потом они предположили, что мир действительно двигается благодаря постепенно нарастающим изменениям — утверждение, охраняемое исчезно‑ вением истории экономических учений из учебного плана по экономике. Допущения рациональных ожиданий и инкрементальных изменений под‑ держали общее согласие в Европе и Северной Америке касательно соответ‑ ствующих границ того, что государства должны и не должны делать, — креп‑ 2 0.Carroll J. Abolishing Nuclear Arms // International Herald Tribune. 2009. June 19. 2010-1_Prognosis.indb 222 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 223 кое соглашение даже между США и шведским краем спектра, если сравни‑ вать с точкой зрения китайских и других азиатских политиков. Текущий кризис обнажил фатальные изъяны этих допущений. В част‑ ности, они исключают концепцию неопределенности, означающей отсут‑ ствие количественно-определимых вероятностных распределений будущих событий. Неопределенность и реакция экономических агентов на неопре‑ деленность являются основополагающими для понимания природы финан‑ совых пузырей и кризисов, как это одним из первых продемонстрировал Кейнс. Неопределенность и «рациональные ожидания» рисков — вещи взаимоисключающие. Одна из положительных сторон нынешнего кризиса — возвращение неопределенности в центр внимания. Например, без признания того, что банки предпочитали высокую ликвидность в качестве ответа на неопреде‑ ленность (не риск), никто не может объяснить, почему ликвидность, обеспе‑ чиваемая центральными банками в 2007 и 2008 гг. имела такой малый стиму‑ лирующий эффект на банковское кредитование. Если говорить в общем, в форме форм экономической мысли последние тридцать лет по Уайтхеду, или то, что Дж. С. Милл (J. S. Mill) назвал «глубо‑ ким сном устойчивого мнения», — то кризис открывает путь к переосмыс‑ лению экономического образования и возрождению серьезного внимания к кейнсианству, институционализму и даже (тихим шепотом) к марксизму, не говоря уже о подразделах бихевиористской и психологической экономи‑ ки.21 Таким образом, он открывает путь к переосмыслению некоторых осно‑ вополагающих истин глобализации. Например: • чем больше торговли / ВВП, тем лучше; • таможенные тарифы и пошлины должны быть ниже; • нужно поощрять свободное движение капиталов; • миграция рабочей силы взаимовыгодна; • правительствам не следует волноваться о неравенстве доходов (Уиль‑ ем Буйтер [Willem Buiter], экономист из Лондонской школы экономики, зафиксировал широко распространенное поветрие среди экономистов, когда сказал: « [Абсолютная] бедность меня беспокоит. Неравенство — нет. Мне просто все равно»22; • экономическое развитие происходит в ответ на совершенствование на «рынках», что автоматически вызывает совершенствование «производ‑ 21. Wade R. Beware What You Wish For: Lessons for International Political Economy from the Transformation of Economics // Review of International Political Economy. February 2009. Vol. 16. № 1. Здесь цитируется Джон Хикс, который признает, что решил не пытаться вводить предположение о росте доходов, поскольку видел в этом угрозу крушению большей части общей теории равновесия. 22. Buiter W. Economists Forum // Financial Times. 2007. February 14. См. также Wade R. Does Inequality Matter? // Challenge. September October 2005. Vol. 48. № 5. Р. 12 – 38; Wade R. Should We Worry About Income Inequality? // Global Inequality / D. Held, A. Kaya (Eds.) (Cambridge, UK: Polity, 2007). 2010-1_Prognosis.indb 223 11.04.10 3:05 224 Р о б е рт У эйд ства», таким образом, государственная политика должна сосредоточиться на повышении эффективности рынков и не должна заботиться о росте про‑ изводства напрямую (лейтмотив: «Установите правильные цены и институ‑ ты, а остальное приложится»). Кризис ставит эти основополагающие утверждения глобализационного соглашения под вопрос, так как проливает свет на: (а) постоянную проблему капитализма по поддержанию уровня потребления, необходимого для впиты‑ вания произведенного продукта при полной занятости (при условии техноло‑ гических инноваций); (б) тенденцию к повышающемуся неравенству доходов и (в) необходимость комплекса мер государственной политики по поддержа‑ нию предельной склонности к потреблению. Правительства должны сдер‑ живать рост неравенства доходов внутри страны хотя бы для обеспечения финансовой стабильности (уж не говорим о справедливости). И они долж‑ ны перераспределять доходы в международном масштабе — от богатых стран к бедным, что в таком ключе, кажется, должно быть к прямой материальной выгоде богатых стран, так как это способ ослабления тенденции к перепроиз‑ водству и кризису. Более того, перераспределение, направленное вниз, также поможет сдерживать потребление продуктов гонки вооружений среди элит в богатых странах, чье потребление стремится принять форму позиционных благ с естественно ограниченным предложением. Торговый протекционизм с этой точки зрения выглядит иначе, нежели в привычном дискурсе. Система свободной торговли для всех стран, кото‑ рую пытались продвигать на Доха-раунде, не только пристрастна, но и неэф‑ фективна, особенно в нынешних условиях снижающейся мировой торговой активности. Имеется существенное различие между странами с очень огра‑ ниченными резервами в иностранной валюте и теми, у кого такие резервы велики (плюс США, которые выпускают мировую резервную валюту). Пер‑ вые могут использовать ограничения на торговлю эффективно и объективно. Они могут избирательно ограничивать импорт предметов роскоши в целях повышения импорта сырья и промежуточных товаров, необходимых для под‑ держания внутреннего производства. Если избирательные торговые ограни‑ чения не разрешены, то альтернативой может быть сведение всей экономики к положению, в котором совокупный импорт падает настолько, чтобы дер‑ жаться платежных ограничений, что гораздо хуже для других стран. Другой вариант — положиться на доброту МВФ и «Большой семерки» — судьба, кото‑ рой большинство развивающихся стран справедливо хотело бы избежать. С другой стороны, развивающимся и развитым странам с избытком резер‑ вов в иностранной валюте (включая Китай и Германию) и стране, выпу‑ скающей мировую резервную валюту (США), должно быть предписано не использовать ограничения в торговле. Скорее, они должны использовать свои резервы или способность выпускать мировую резервную валюту для финансирования неограниченного импорта. «Большая двадцатка» могла бы укрепить доверие к себе как к защитнику мирового порядка путем утверждения права развивающихся стран извле‑ 2010-1_Prognosis.indb 224 11.04.10 3:05 Н о в ы е и стар ы е ур о ки 225 кать гораздо больше пользы из гарантий обеспечения, таких как статья 28В Генерального соглашения по таможенным тарифам и торговле (Agreement on Tariffs and Trade — GATT), которые были маргинализированы по принци‑ пу один размер для всех компанией за свободную торговлю. При прочих равных условиях можно быть скептиком относительно того, обойдется ли кризис ощутимо дорого пустой приверженности экономистов идеям эффективных рынков, свободной торговле и расширенной неолибе‑ ральной модели. Многие экономисты похожи на владельца зоомагазина в зна‑ менитом скетче комик-группы Монти Пайтон (Monty Python) про мертвого попугая23. Мужчина приходит в зоомагазин, где он купил попугая чуть ранее, неся птичью клетку, в которой на полу, подняв лапы вверх, лежит определен‑ но мертвый попугай. Покупатель требует вернуть деньги. Хозяин магази‑ на отказывается, настаивая на том, что попугай не мертв, а просто отдыха‑ ет. То же самое и с экономистами, гипотезой эффективного рынка и свобод‑ ной торговлей. Конечно, экономика вряд ли непривычна к такой инерции. Как заметил Макс Планк (Max Planck), «наука посещает одни похороны за раз». Но сейчас нет прочих равных вещей. Восстановление набирает силу, мы станем более осведомленными о долгосрочной цене приверженности Запа‑ да неолиберальной модели, особенно в области финансового давления, которое грозит правительствам буквально всех развитых стран и многим правительствам развивающихся стран в течение более чем десятилетия как результат множащихся государственных долгов, стагнирующих нало‑ говых поступлений и повышающихся требований к государственным рас‑ ходам не только от стареющего населения. Мы также станем свидетелями смещения баланса экономической силы в мире в сторону Китая и Индии и в целом в сторону Азии. Правительства поднимающихся азиатских эконо‑ мик, вероятно, будут гораздо менее очарованы западными моделями управ‑ ления и рынков, частью которых они были, теперь, когда они видят ее дис‑ функции, включая перенос издержек на будущие поколения из‑за больших долгов, которые суть внутренняя черта этой модели роста. Как отмечалось в начале, те, кто изучает экономический кризис, сейчас с интересом проводят время. То же касается или должно касаться изучаю‑ щих экономическое развитие в общем. Кризис подбросил несомненные факты о положительных свойствах рынков и «хорошего управления» высоко в воздух и открыл дорогу неортодоксальным утверждениям, которые следу‑ ет рассматривать более серьезно, чем это делалось на протяжении несколь‑ ких десятилетий. И, пока влиятельная группа комментирующих наблюдате‑ лей продолжает утверждать, что неолиберальный попугай не мертв, а про‑ сто отдыхает, амнезия гарантирует быстрое возвращение к status quo ante. Как сказал Дж. К. Гэлбрейт, «может быть мало областей человеческих уси‑ лий, в которых с историей считаются так же мало, как в мире финансов». 2 3.Montier J. The Effi cient Markets Theory Is as Dead as Python’s Parrot // Financial Times. 2009. June 25. 2010-1_Prognosis.indb 225 11.04.10 3:05 Лео Панич и Мартийн Конингс Миф о неолиберальном дерегулировании1 Е сли при объяснении текущего глобального финансового кризиса ука‑ зывают некую коренную причину, то в качестве таковой, как прави‑ ло, называют дерегулирование. Об отсутствии контроля государства над финансовыми рынками говорят повсеместно — не только колумнисты финансовых изданий, но и левые комментаторы — как о том, что сделало воз‑ можной крайне опасную ситуацию, связанную с чрезмерным привлечением заемных средств финансовыми институтами на базе слабосекьюритизио‑ ванных долгов, которая и обусловила нынешнюю катастрофу. Это заключе‑ ние о причине кризиса также указывает путь к возможному решению: если дерегулирование позволило рынкам выйти из‑под контроля, то мы долж‑ ны стремиться к ререгулированию, которое является средством спасения. К примеру, Уилл Хаттон рассматривает кризис субстандартной ипотеки как результат десятилетий политики laissez-faire, завершившейся избыточным финансовым ростом и нестабильностью, так что теперь, когда «англосак‑ сонский финансовый капитализм подвержен фундаментальной обратной тенденции», он ожидает возвращения кейнсианской политики регулирова‑ ния. Эрик Хелляйнер также надеется на то, что «кризис может подтолкнуть нас к более децентрализованному и ререгулируемому финансовому поряд‑ ку… более совместимому с различными формами капитализма», который был бы «не столь комфортабелен для всего либерального набора правил, касающихся движения капитала и финансовых услуг». Напротив, Робин Блэкберн, анализируя кризис, отмечает, что «финансиализация родилась в довольно строго регулируемом мире», и спрашивает, действительно ли «большее и лучшее регулирование», если оно вообще нужно, «будет доста‑ точным». Однако его видение кризиса придает особое значение безумным финансовым инновациям в нерегулируемой теневой банковской системе2. Для многих авторов эта концентрация на дерегулировании при объяснении нынешнего кризиса близко ассоциируется с представлениями Поланьи о сме‑ 1. Panitch L., Konings M. Myths of Neoliberal Deregulation // New Left Review. 2009. Vol. 57 (May–June). P. 67 – 8 3. 2. Hutton W. The US took action in the face of crisis // Observer. September 2008. № 21; Helleiner E. The return of regulation // Globe and Mail. 2008. 18 September; Blackburn R. The Subprime Crisis // New Left Review. 2008. Vol. 50 (March-April). 2010-1_Prognosis.indb 226 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 227 щении границ между государством и рынком, в соответствии с которыми рынок хотят видеть «оторванным» от государства. С этой точки зрения, мы являемся свидетелями начала движения, посредством которого рынок будет возвращен под контроль регулирующих институтов и государственных норм. Как недав‑ но писал на станицах этого журнала Роберт Уэйд, «ответ правительств на кри‑ зис свидетельствует о том, что мы вступили во вторую фазу „двойного движе‑ ния“ по Поланьи — циклической закономерности в капитализме, в ходе которой, серьезно упрощая, режим свободных рынков и растущей товаризации приво‑ дит к таким страданиям и деформациям, которые вызывают попытки введения более жесткого регулирования рынков и детоваризации»3. Центральной проблемой такой перспективы является тенденция анали‑ зировать финансовую динамику прошедших десятилетий в терминах гос‑ подствующей саморепрезентации эпохи, т. е. в свете ключевых догматов неолиберальной идеологии: отстраненность государственных институтов от социальной и экономической жизни и возвращение к докейнсианской эре невмешательства. Однако утверждение о том, что государство могло устра‑ ниться, выглядит слишком традиционалистским и поверхностным. Неоли‑ беральные практики включали не столько институциональное отстране‑ ние, сколько расширение и консолидацию сети институциональных взаимо‑ связей, поддерживающих имперское могущество американских финансов. Конечно, утверждение, что государство и рынок не должны рассматри‑ ваться как реальные противоположности, стало общим местом, но такого рода высказывания, как правило, остаются незамеченными, а большинство исследований по‑прежнему руководствуется идеей о том, что финансовая экспансия сопровождается ослаблением государства. Конкретная оценка множества способов, посредством которых взаимообустраиваются амери‑ канское государство и рынки, должна включать осознание того, что прак‑ тические следствия неолиберальной идеологии не слишком хорошо пред‑ ставлены в самом этом дискурсе. Неолиберализм и финансовая экспансия не вырывают рынки из их социального контекста, скорее они еще глубже внедряют финансовые формы и принципы в ткань американского общества. Это вовсе не предполагает отрицания того, что изменения в сфере регули‑ рования сыграли важную роль в том развитии ситуации, которое привело к кризису, скорее речь идет о том, что они должны рассматриваться в более широком контексте финансиализированных классовых отношений. «Дере‑ гулирование» было предопределено не столько идеологической привержен‑ ностью неолиберализму, сколько серией прагматических решений, обуслов‑ ленных, как правило, требованиями момента и нацеленных на устранение законодательных барьеров для финансовой динамики, которая уже оконча‑ тельно оформилась в рамках старых форм регулирования; прежде всего это касается отмены клинтоновской администрацией закона Гласса — Стигалла. Более того, даже при устранении некоторых ограничений, все еще было бы верным утверждением, что «американские финансовые рынки почти навер‑ 3. Уэйд Р. Смена финансового режима // Прогнозис. Осень 2008. № 3 (15). С. 109 – 1 10. 2010-1_Prognosis.indb 227 11.04.10 3:05 228 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс няка являются наиболее регулируемыми рынками в истории, если регули‑ рование измерять страницами законодательных актов или, возможно, раз‑ махом надзора, или, вероятно, энергией принуждения»4. «Благотворное» регулирование Куда более полезным, чем рассмотрение отношений между государством и рынком в терминах дерегулирования неолиберальной эры, может стать отслеживание путей, по которым развивалась финансиализация — как при старых, так и при новых механизмах регулирования. Секьюритизация ком‑ мерческих банков и развитие инвестиционных банков были заметны уже в 1960‑х, с ростом рынка евродолларов и созданием первых работоспособных компьютерных моделей для анализа финансовых рисков. Банковский кризис 1966 г., жалобы пенсионных фондов на фиксированную комиссию за услуги брокеров и серия скандалов на Уолл-стрит стали индикатором того, что — при явной поддержке государства — игровая площадка американских финанси‑ стов вышла далеко за пределы тех возможностей по регулированию, кото‑ рыми обладали механизмы эпохи «Нового курса»; давление достигло куль‑ минации с «Большим взрывом» на Уолл-стрит в 1975 г. В то же время коллапс Бреттон-Вудской системы фиксированного валютного курса (как по при‑ чине инфляционного давления на доллар, так и в силу роста международ‑ ной торговли и инвестиций) способствовал началу революции деривативов при возрастании спроса на хеджирование рисков при торговле фьючерсами и опционами на валюту и на правительственные и частные ценные бумаги. В 1974 г. для регулирования деривативов с целью содействия их разви‑ тию была создана Комиссия по торговле товарными фьючерсами (CFTC) (не в последнюю очередь, чтобы удовлетворить растущий спрос на спрединг и хеджирование рисков на расширяющихся валютных и кредитных рынках). Лео Меламед, который (при помощи Милтона Фридмена) руководил развити‑ ем в рамках Чикагской торговой палаты фьючерсного рынка валют, откры‑ то признавал, что CFTC была бы «благотворной для роста наших рынков; наши планы касательно новых фьючерсных финансовых инструментов были весьма амбициозны, и было бы замечательно получить одобрение со сторо‑ ны федерального правительства»5. Вовсе не либеральная идеология разру‑ шила старую систему финансового регулирования, скорее она пала жерт‑ вой внутренних противоречий. Государственные агентства, такие как CFTC, активно продвигали спрединг и хеджирование рисков частными субъектами, которые занимались девелопментом, инвестициями и спекуляциями в обла‑ сти деривативов. Отношение по принципу «почему бы и нет» получило одоб‑ рение, и это открыло значительное пространство для саморегулирования и инноваций. Данный подход был подтвержден в 1978 г., когда министерство 4. MacKenzie D. Opening the black boxes of global finance // Review of International Politi‑ cal Economy. 2005. Vol. 12. № 4. Р. 569. 5. Melamed L. Leo Melamed on the Markets. New York, 1992. Р. 10; Tamarkin B. The Merc: The Emergence of a Global Financial Powerhouse. New York, 1993. Р. 217. 2010-1_Prognosis.indb 228 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 229 финансов пришло к выводу, что обмен деривативов на казначейские облига‑ ции, с которым вышел на рынки Федеральный резервный банк Нью-Йорка, может помочь стабилизировать и повысить долговые активы США6. По мере роста финансовых рынков в течение 1980‑х (как в США, так и в дру‑ гих странах) рисковая торговля распространилась на все формы кредита, а не только на ставки процента и обменные курсы. Новые типы дериватив‑ ных контрактов, такие как кредитно-дефолтные свопы, все активнее торго‑ вались между финансовыми институтами напрямую, минуя биржу. Нежела‑ ние CFTC, ФРС и Комиссии по ценным бумагам и биржам обуздать эту тенден‑ цию было законодательно закреплено администрацией Клинтона в 1993 г., когда определенные категории свопов и гибридных деривативов были выве‑ дены из сферы действия регулирующих механизмов. В канун коллапса хед‑ жевого фонда «Долгосрочное управление капиталом» в 1998 г., председатель CFTC Бруксли Борн предупреждала, что «этот эпизод должен послужить тре‑ вожным сигналом, предупреждающим о тех неизвестных рисках, которыми может угрожать экономике США и финансовой стабильности во всем мире внебиржевой рынок деривативов». Однако попытка Борн сохранить зако‑ ны, которые позволили бы CFTC изучить рынок, натолкнулась на серьезную оппозицию в лице Рубина, Саммерса и Гринспена в министерстве финансов и ФРС, а также сенаторов вроде Фила Грэмма, которые, как известно, нахо‑ дились под контролем Enron. «Регулирование сделок по деривативам, кото‑ рые осуществляются профессионалами в частном порядке, ненеобходимо, — заявил Гринспен. — Регулирование, которое не является полезным, снижает эффективность рынков в улучшении жизненных стандартов»7. За этой нео‑ либеральной ложью скрывалось опасение, что начало регулирования вне‑ биржевых деривативных свопов могло запустить механизм кризиса (по при‑ чине того, что могло создать «юридическую неопределенность» в отношении триллионов долларов по соответствующим контрактам, как осторожно отме‑ чал в 1999 г. отчет Президентской рабочей группы по финансовым рынкам, одним из главных авторов которого был Ларри Саммерс8). В последние месяцы клинтоновской администрации, когда Саммерс уже стал министром финансов, был принят Закон о модернизации товарных 6. Seeger Ch. The Development of Congressional Concern about Financial Futures Mar‑ kets // A. Peck (Ed.) Futures Markets: Regulatory Issues. Washington, DC, 1985. Р. 12 – 1 4. 7. Born B. International Regulatory Responses to Derivatives Crises: The Role of the us Commodity Futures Trading Commission //Northwestern Journal of International Law and Business. 2001. Vol. 21. № 3; Faiola A. et al. The Crash: What Went Wrong? //Washing‑ ton Post. 2008. 15 October. 8. Summers L., Levitt A., Greenspan A., Rainer W. Report of the President’s Working Group on Financial Markets. November 1999. В своих мемуарах Роберт Рубин утвер‑ ждает, что опыт работы в Goldman Sachs показал ему, что были «ситуации, когда деривативы оказывали дополнительное давление на волатильные рынки», и что «многие из тех, кто использовал деривативы, не подозревали о принятых на себя рисках», но Саммерс «думал, что я уделяю слишком много внимания рискам, свя‑ занным с деривативами». Рубин не объясняет, почему возобладала точка зрения его заместителя. См.: Rubin R., Weisberg J. In an Uncerain World: Tough Choices from Wall Street to Washington. New York, 2003. Р. 287 – 288. 2010-1_Prognosis.indb 229 11.04.10 3:05 230 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс фьючерсов, который подкрепил законы 1993 г. о выводе некоторых катего‑ рий деривативов из сферы действия регулирующих механизмов. Притом что Рубин вернулся на Уолл-стрит (перейдя из Goldman Sachs в Citygroup), перемеще‑ ние Саммерса на пост президента Гарварда могло предполагать его большую независимость от крупного капитала. Таким образом, получение Саммерсом должности старшего советника по экономике в администрации Обамы явно контрастировало с той традиционной линией, которая связывала Уолл-стрит (и особенно Goldman Sachs) с министерством финансов и Белым домом в эпоху как Клинтона, так и Буша. Тем не менее 4 апреля 2009 г. Washington Post обна‑ родовала сведения о том, что в 2008 г. Саммерс «получил вознаграждение от хеджевого фонда D. E. Shaw в размере приблизительно 5,2 млн долларов, а также более 2,7 млн долларов в виде гонораров от нескольких испытываю‑ щих трудности фирм и организаций Уолл-стрит». Все, что мы можем здесь увидеть — сложное переплетение общественных и частных карьер и интере‑ сов, которое формировало отношение между государством и рыночными институтами, взаимодействовавших в поощрении финансиализации. К апита л и империя Финансиализация многочисленными и разнообразными способами подпи‑ тывала экспансию американского империализма в 1990‑х — начале 2000‑х гг. Развитие секьюритизированных рынков и интернационализация американ‑ ских финансов обеспечила страхование рисков в сложной мировой экономи‑ ке, без которого накопление было бы существенно ограничено. Кроме того, глобальное доминирование американских финансовых институтов помогло мобилизовать дешевый международный кредит для американской экономи‑ ки и поддерживать ее роль главного мирового потребителя даже в условиях утечки американского капитала через прямые международные инвестиции и военные расходы. Доллар играл роль главного средства сбережения и обме‑ на, в то время как обязательства американского министерства финансов стали стандартом расчета стоимости в мировой экономике в целом. Как мы увидим, финансиализация сыграла жизненно важную роль и для самой эко‑ номики США: посредством, во‑первых, интегрирования подчиненных клас‑ сов в сеть финансовых отношений через частные пенсионные фонды, потре‑ бительский кредит и ипотеку и, во‑вторых, развитием потребительского спроса в эпоху стагнации зарплат и ограничения социальных пособий. Но, несмотря на всю эту пользу для имперского могущества, финансиали‑ зация принесла с собой и новые противоречия. В то время как инфляция активов куда больше отвечала целям американского капитала, чем инфля‑ ция потребительских цен предшествующих десятилетий, она оказалась крайне неровным процессом, ответственным за чудовищную волатильность. Надувание и схлопывание финансовых пузырей стали обычным явлени‑ ем для системы, а успешные вмешательства государства, направленные на сохранение контроля над ними, укрепили убежденность в том, что и буду‑ щими пузырями можно будет управлять. Высокая активность Вашингтона 2010-1_Prognosis.indb 230 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 231 в сдерживании отечественных и международных кризисов с 1980‑х и далее является, наверное, самым очевидным доказательством того, что устране‑ ние государства от рынков было идеологической иллюзией. Если неолибе‑ ральная политика породила колоссальную финансовую активность, то след‑ ствием этого стало не подчинение государства рыночным силам, скорее политическое вмешательство стало более необходимым (не в последнюю очередь — для устранения последствий финансовой волатильности), а также более осуществимым. Финансиализация усилила роль государства, прямо и косвенно, даже при том, что она расширила стратегическую свободу дей‑ ствий для капитала. Результатом стало постепенное возникновение «слиш‑ ком большого, чтобы пасть» режима, где участники, которые были настоль‑ ко значительны и столь прочно связаны между собой, что их коллапс мог бы обвалить значительную часть системы, могли рассчитывать на то, что США и в первую очередь Министерство финансов придут на выручку. Повторяющиеся экономические интервенции американского государства, хотя и происходили согласно требованию момента, никогда не были случай‑ ны и не носили исключительный характер, как это нередко представляют. Напротив, они были составной частью политических практик, характерных для неолиберальной эры. Как ФРС, так и Министерство финансов столкну‑ лись с непрекращающейся финансовой волатильностью и перемежающими‑ ся кризисами, поэтому они разработали ряд институциональных механиз‑ мов для того, чтобы справиться с ситуацией. Однако эти институциональные механизмы не следует представлять себе находящимися над финансовым миром, который они регулируют, скорее они были впутаны во все его проти‑ воречия. Постоянное усиление роли государства (включая дискриминацион‑ ную практику вливания ликвидности в пораженные кризисом банки на севе‑ ре с одновременным навязыванием глобальному югу дисциплины и аскетиз‑ ма) наносило «моральный вред», даже если и обусловливало финансовые инновации и экспансию. Хотя политика «слишком большой, чтобы пасть» часто описывается как «крайний вариант», свидетельствующий о принци‑ пиальной некогерентности либеральной доктрины, случаи, когда американ‑ ское правительство возглавляло вмешательство при сдерживании кризисов, явно не выглядят исключениями из правила. В этом смысле масштабные вме‑ шательства, осуществленные администрациями Буша и Обамы в ходе теку‑ щего кризиса, являются лишь кульминацией долгой череды вмешательств, которыми была отмечена неолиберальная эра. Ипотек а для «Великого общества» Кризис сложно осмыслить без ясного понимания его американских корней, которые лежат в сетях финансиализированной власти, подчинившей рабочий и средний класс Америки долговому режиму. После поражения, нанесенного профсоюзному движению в 1970 – 1980‑х гг., возможности заработков для амери‑ канских рабочих были ограничены, и в эпоху неолиберальных финансов они оказались втянуты в логику инфляции активов: не только через институцио‑ 2010-1_Prognosis.indb 231 11.04.10 3:05 232 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс нальные инвестиции в пенсии, но и через наиболее значительные свои акти‑ вы — семейные дома. Когда в 1960‑е гг. государственные расходы по програм‑ мам, известным под общим названием «Великое общество», выросли на фоне раздутого военного бюджета и потребовали антиинфляционной полити‑ ки для поддержки доллара, были созданы финансовые рынки для решения социальных проблем, таких, например, как неадекватное состояние жилищ‑ ного комплекса в американских городах. В 1977 г. администрацией Карте‑ ра был принят Закон о местных реинвестициях, согласно которому Freddie Mac и Fannie Mae стали выступать гарантами банковской ипотеки для бед‑ ных районов. Это открыло рынок ценных бумаг, обеспеченных закладными на недвижимость семей с низким доходом. Едва ли не главная ирония, связан‑ ная с феминистским движением и движением за права человека, заключалась в том, что банки и компании — эмитенты кредитных карт, под их давлением были вынуждены разработать модели кредитования, не берущие в расчет расу и пол, однако создав большее равенство в возможностях для получения кре‑ дита, эти модели вовлекали все больше и больше людей в ограничения и кри‑ зисы, сопутствующие функционированию современных финансовых рынков. Эта политика не только обусловила бум на рынке ипотеки и рост числа собственников домов, но и создала инфраструктуру для резкого роста дол‑ гов домохозяйств в следующие десятилетия. Эра либерализма не приве‑ ла к абсолютному снижению уровня жизни для большинства семей амери‑ канских рабочих: высокий уровень потребления поддерживался за счет накопления долгов домохозяйств и интенсификации труда — больше членов семьи работали большее количество часов и на худших условиях, подчиня‑ ясь необходимости осуществлять выплаты по кредитам. Антиэгалитарные эффекты неолиберальной политики способствовали тому, что американцы стали принимать финансовые решения, исходя из уверенности в том, что домовладение не предполагает рисков и гарантирует ежегодное увеличе‑ ние стоимости части заложенного имущества, оставшейся после удовлетво‑ рения претензий кредиторов. Государство также активно способствовало распространению такого подхода. С 1980‑х, в то время, пока администрация Рейгана усиливала давление на права рабочих и систему социального обес‑ печения, обладатели домов наслаждались «эффектом богатства» от роста цен на недвижимость, используя такие механизмы, как кредиты под залог жилой недвижимости. Основанная на секьюритизации реструктуризация ипотечного сектора, имевшая место в канун кризиса ссудно-сберегательной системы, укрепила связь между потреблением и стоимостью недвижимости; в сочетании с вневременной привлекательностью самого факта обладания собственным домом это обстоятельство создало саморазвертывающуюся спираль растущего рыночного спроса и роста цен на дома. Рынки секьюритизированной ипотеки значительно ослабли после рецес‑ сии начала 1990‑х. Администрация Клинтона стремилась создать рыночную альтернативу социальному обеспечению, чтобы положить конец «систе‑ ме социального обеспечения в привычном виде». Прежде всего она искала возможности интегрировать рабочий класс негритянских и испаноязыч‑ 2010-1_Prognosis.indb 232 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 233 ных районов в мейнстрим рынка недвижимости. Приток новых покупате‑ лей (и спекулянтов) обусловил устойчивый рост цен на дома. В канун азиат‑ ского финансового кризиса и сдувания пузыря доткомов, резко понизивших гарантии, предлагавшиеся фондовой биржей инвестиционным и пенсион‑ ным фондам, рынок недвижимости оказался главным источником благосо‑ стояния многих американских наемных рабочих. Тем не менее реализация американской мечты для владельцев домов на этом уровне стала возмож‑ ной только благодаря тому, что финансовые посредники упорно создавали ипотечный долг домохозяйств — для того, чтобы произвести его пакетиро‑ вание и перепродать на рынке структурированного кредита. Зародившаяся еще в 1990‑х, эта тенденция получила существенную поддержку, когда ФРС понизила реальную процентную ставку после краха доткомов и 11 сентяб‑ ря. Коммерческие банки соревновались в выдаче кредитов под залог жилых домов, чтобы пакетировать долги и передавать их инвестиционным бан‑ кам. Организации, выдающие займы, все больше превращались в переда‑ точные звенья, доставляющие долги на финансовый рынок. Эти процеду‑ ры секьюритизации позволили банкам подключиться к новым источникам доходов, когда они столкнулись со снижением прибыльности традиционных услуг. Возможность извлекать прибыль из долгов, которые могли бы отра‑ жаться во внебалансовом счете, обусловили стремление банков усилить воз‑ действие на домохозяйства с низкими доходами. Между 1990 и 2006 г. общий объем долга владельцев заложенной недвижимости, который держали орга‑ низации — эмитенты ценных бумаг, обеспеченных активами, вырос с 55 млрд долларов до 2,117 трлн9. Большинство из таких финансовых инструментов было создано в рам‑ ках теневой банковской системы. Для увеличения своих ресурсов и воз‑ можностей как заемщика банки стали все чаще обращать внимание на так называемые особые средства инвестирования (SIVs), которые не подпада‑ ли под регулирование ФРС. Теневая банковская система обратилась к более обширному миру структурированных финансов: ценные бумаги, обеспечен‑ ные активами, деривативы от них, деривативы от этих деривативов и бес‑ конечное многообразие страховых инструментов. Если бы ФРС имела жела‑ ние, она могла бы положить предел умножению внебалансовых финансо‑ вых обязательств. Но Гринспен решил ничего не предпринимать. Как он отметил в 2005 г., «технологии обработки информации позволили кредито‑ рам достичь значительных успехов в сборе и усвоении данных, необходимых для устранения рисков». В сочетании с уравнениями риска в моделях кре‑ дитного скоринга это дает уверенность в том, что «там, где некогда сомни‑ тельному кандидату просто отказывали в кредите, теперь кредитор имеет возможность довольно точно определить риск в каждом конкретном случае и назвать соответствующую этому риску цену». Именно эти усовершенство‑ вания «привели к быстрому росту в области субстандартной ипотеки». Гран‑ диозные достижения, полученные «благодаря инновациям и структурным 9. US Census Bureau. Statistical Abstracts of the United States. 2008. 2010-1_Prognosis.indb 233 11.04.10 3:05 234 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс изменениям в сфере финансовых услуг, увеличили активы подавляющего большинства потребителей, включая и тех, кто ограничен в средствах»10. Трансформация долгов (не только ипотечных, но и долгов по кредитным картам и образовательным займам и т. д.) в ценные бумаги, обеспеченные акти‑ вами, стала для американского капитализма главным источником создания ликвидности, произведя целую кучу деривативов и секьюритизированных инструментов, которые быстро оказались на балансах большого числа разно‑ образных институтов, включая крупнейшие нью-йоркские инвестиционные банки и страховые компании. Миры высоких и низких финансов вошли в силь‑ ную зависимость друг от друга в этой нестабильной смеси денег и бедности. Проблемы на рынке жилищной ипотеки непосредственно связаны с воз‑ растанием долгового бремени домохозяйств. В краткосрочной перспективе американцы имели возможность управлять ситуацией при помощи рефи‑ нансирования по привлекательным процентам, но это, безусловно, только отягощало структурное долговое бремя. Так как семьи достигли пределов в непрерывном увеличении количества рабочих часов, с конца 2001 г. реаль‑ ный доход среднего американского домохозяйства продолжил снижение. После того как рынок среднего класса был насыщен, ипотечные компании начали структурирование займов с целью охватить более бедные домохо‑ зяйства, предлагая «ипотеку с плавающей ставкой» с низкими «завлекаю‑ щими» процентами на начальный двухлетний период. К 2006 г. субстан‑ дартные займы составляли 28 % от всей американской ипотеки, а ценные бумаги, обеспеченные субстандратной ипотекой, стали главной составляю‑ щей рынка обеспеченных активами бумаг11. В то же время на фоне войны в Ираке и Афганистане и экономической нестабильности ФРС была вынуж‑ дена поддержать падающий доллар посредством поднятия процентной став‑ ки на целых четыре процентных пункта между 2004 и 2006 г.; это обернулось еще большей прибыльностью субпрайм-бумаг. К 2006 г. процент просрочки по субстандартной ипотеке превышал 4 %, к 2007 г. он был уже около 17 %12. В течение лета 2007 г. участились сообщения о том, что значительная часть долга лежит на домохозяйствах, которые просто не имеют доходов, необходи‑ мых для погашения кредитов. Ход последующих событий хорошо известен. По мере роста дефолтов по субстандартной ипотеке инвесторы начали про‑ давать свои коммерческие бумаги, обеспеченные закладными, распростра‑ няя тем самым пожар падения уровня ликвидности на более широкий рынок коммерческих бумаг. Когда же еще большее количество бумаг стало требовать оплаты и рефинасирования, усилилось давление на SIVs, так что инвесторы были вынуждены продать некоторые свои активы на плохом рынке, продол‑ жая держать, однако, сотни миллиардов долларов в долгосрочных секьюри‑ тизированных долгах. «Гангрена страха» начала заражать крупные банки, 1 0. Greenspan A. Federal Reserve System, Community Affairs Research Conference // Wash‑ ington DC. 2005. 8 April. 1 1. Weaver K. US Asset-Backed Securities Market: Review and Outlook // Deutsche Bank. Global Securitization and Structured Finance. 2008. Table 3. 1 2. US Census Bureau. Statistical Abstracts of the United States. 2005 – 2 007. 2010-1_Prognosis.indb 234 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 235 поскольку инвесторы обнаружили, что они неожиданным образом оказались уязвимы для SIVs13. Они начали запасать ликвидность, так как падение стои‑ мости их CDO-портфелей смыло со счетов сотни миллиардов долларов. Имен‑ но такие события обусловили крах Bear Stearns и Lehman Brothers. Когда болезнь ипотечного рынка перекинулась на другие сектора, что привело к практически полному замораживанию рынка межбанковского кредитования, власти заглянули поглубже в свой политический арсенал и стали использовать то одно, то другое средство, чтобы разблокировать систему. Однако сохраняющаяся неликвидность рынков, отражающаяся в нехватке денежных потоков, и обусловленная ею фундаментальная несо‑ стоятельность финансовых институтов были проявлением глубоких про‑ тиворечий. Гарантии и спасения, предложенные и осуществленные спер‑ ва Полсоном, а затем Гайтнером, предотвратили полный коллапс систе‑ мы, но не смогли удалить из нее долги и восстановить ликвидность рынка. Приблизительные потери американских активов оцениваются в масштабах от 2,2 трлн долларов (МВФ) до 3,6 трлн (Нуриэль Рубини); последняя оценка в пять раз превышает размеры первого фонда «токсичных» ценных бумаг (TARP)14. Однако разрастающийся скандал, связанный с выплатой бонусов менеджерам спасенных фирм, ясно показал, что принятие американским государством на себя еще большей ответственности за риски банков явля‑ ется для него, вероятно, политически вредным мероприятием, если выгоды от этого продолжат получать частные лица. Результатом этих неизбежных трений стало то, что проект по национализации банков — в масштабах боль‑ ших, чем можно было когда‑либо представить (не говоря уже о тех масшта‑ бах национализации, которые реально практиковались американским госу‑ дарством), — занял одно из главных мест в публичных дискуссиях. Национа лизация? Мейнстримные комментаторы и лица, определяющие политику (и Гринспен в их числе), начали обсуждать идею о государственном контроле над значи‑ тельной частью финансовой системы. Хотя для них сама мысль о государствен‑ ной собственности может показаться в принципе кошмарной, многие пришли к осознанию того, что институты национализируются по частям. Менедже‑ ры хеджевых фондов призвали к более последовательной национализации банков, однако такой, при которой сохраняется приверженность базовым принципам рыночной экономики: «Если гибнущая фирма „слишком боль‑ шая“, чтобы погибнуть, тогда она, безусловно, должна быть национализиро‑ вана: во‑первых, чтобы ограничить ее воздействие на другие фирмы и, во‑вто‑ рых, чтобы защитить саму сердцевину системы. Ее акционеры должны быть удалены, а менеджмент заменен. Ее ценные части должны быть распроданы 1 3. Tett G. US Treasury hopes actions speak louder than words // Financial Times. 2009. 23 March. 1 4. Wolf M. Why Obama’s new Tarp will fail to rescue the banks // Financial Times. 2009. 10 February. 2010-1_Prognosis.indb 235 11.04.10 3:05 236 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс в качестве функционирующих бизнесов тем, кто больше заплатит — возможно, каким‑то банкам, которые не были сметены кредитным кризисом. Все прочее должно быть ликвидировано при спокойных рынках. Сделайте это, и для всех, кроме тех фирм, которые заварили кашу, боль, вероятно, утихнет»15. Эти слова отражают аргументы в пользу национализации банков, кото‑ рые 17 сентября 2008 г. привел в своем блоге в Financial Times Виллем Бойтер, бывший член Комитета по денежной политике Банка Англии: «Существу‑ ет старый аргумент, почему нет никаких оснований для передачи сберега‑ тельных банковских институтов в частные руки: потому что они не могут быть надежными без гарантирования вкладов и / и ли средств „кредитора последней инстанции“, которые, в конечном счете, гарантированы налого‑ плательщиками… Аргумент о том, что финансовое посредничество нель‑ зя доверять частному сектору, теперь может быть распространен на новые, ориентированные на финансовые операции и основанные на рынке капи‑ тала формы финансового капитализма. Риск внезапного исчезновения как рыночной ликвидности для системно важных классов финансовых акти‑ вов, так и структурной ликвидности для системно важных фирм слишком серьезен, чтобы позволить частным предпринимателям играть в свои игры. Несомненно, социализация большинства функций финансового посред‑ ничества обойдется весьма дорого в том, что касается динамизма и инно‑ ваций, но если риск нестабильности слишком велик, а последствия неста‑ бильности слишком дорогостоящи, эту цену, вероятно, следует заплатить… От финансиализации экономики — к социализации финансов. Небольшой шаг для законодателей — гигантский шаг для человечества». Логика этой аргументации была весьма убедительна. Но как лейборист‑ ское правительство Великобритании, осуществив массированную госу‑ дарственную помощь банкам в октябре 2008 г., заверило их, что они про‑ должат «работу на коммерческой основе» «на расстоянии вытянутой руки» от правительственных контролирующих организаций, так и Министерство финансов США (что под управлением Полсона, что под управлением Гайт‑ нера) отказывалось принимать на себя прямой контроль над компаниями, в которых оно стало главным акционером16. Сохранение старых договорен‑ ностей между Уолл-стрит и Вашингтоном представляло собой политиче‑ скую ловушку. Конгрессмены, которые настаивали на том, что условиями по вливанию государственных средств в автомобильные компании являют‑ ся разрыв и пересмотр контрактов с рабочими автопрома, почувствовали, что Гайтнер поставил их в крайне неудобную позицию, когда выяснилось, что исполнительные директора AIG получили миллионные бонусы — отсюда и гнев, который выплеснулся на министра финансов в марте 2009 г. Когда Гайтнер в конце марта 2009 г. обнародовал окончательный вариант детального плана Министерства финансов, он был представлен как новая 1 5. Lewis M., Einhorn D. How to Repair a Broken Financial World // New York Times. 2009. 3 January. 1 6. Hampton P., Kingman J. Mandate to protect taxpayers’ investment // Financial Times. 2008. 13 November. 2010-1_Prognosis.indb 236 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 237 версия частно-государственного партнерства, которое стало столь обычным в эпоху неолиберализма. В соответствии с основными принципами правитель‑ ственной Трастовой корпорации по урегулированию (RTC), созданной в пери‑ од кризиса ссудно-сберегательных институтов, должны быть учреждены пять частно-государственных «фондов по управлению активами», которые будут использовать остатки средств TARP как субсидии в форме беспроцентных зай‑ мов от ФРС и Федеральной корпорации по страхованию вкладов (FDIC) для того, чтобы запустить рынок «наследственных банковских активов» (новое обозначение для «токсичных» ипотечных и долговых деривативов). Мартин Вулф тщательно суммировал суть этого плана: «Согласно этой схеме, прави‑ тельство предоставляет практически все средства и несет практически все риски, однако использует частный сектор для определения рыночной стоимо‑ сти активов. В обмен частные инвесторы получают вознаграждение — возмож‑ но, немалое — сообразно их, наряду с Министерством финансов, долевому уча‑ стию. Я понимаю эту схему как помощь со стороны „фондов-стервятников“»17. Новое регулирование Практики неолиберальной эры были укоренены не только в гегемонии идей Хайека и Фридмена, но и в широкой сети капиталистических властных отно‑ шений, сформированной в течение многих десятилетий. Скорость, с кото‑ рой излюбленные неолиберальные идеологемы уступили путь новому «здра‑ вому смыслу», подчеркивающему необходимость разумного регулирования, должна предупредить нас об уровне связности практик, лежащих в их осно‑ ве: оба дискурса служат сглаживанию более фундаментальной социальной и экономической напряженности, возникшей в неолиберальную эпоху. Эта ранняя гармонизация социальных противоречий, если пользоваться тер‑ мином Эрнста Блоха, имеет широкий резонанс. Оправдание регулирования играет важную роль в реинтеграции озлобленных социальных страт в эко‑ номическую систему, характеризуемую высоким неравенством. Ранее суще‑ ствовало представление о том, что прибыли от капиталистического богат‑ ства могут быть обобществлены и оно подпитывало кампанию за сохранение «финансиализации равных возможностей». «Реформа» финансовых инсти‑ тутов долгое время развивалась в направлении передачи контроля финансо‑ вым элитам, которые эксплуатировали ее в своих интересах. Практически нет никаких оснований предполагать, что новый здравый смысл, свидетель‑ ствующий о выгодах разумного регулирования, будет представлять собой какое‑то исключение из этой схемы — если только эти новые идеи не будут связаны с куда более широким движением инакомыслия и активизма. Негодование, обращенное сегодня на Уолл-стрит, напоминает давнюю традицию популистской неприязни к финансистам, и это предполагает, 1 7. Wolf. Successful bank rescue still far away // Financial Times. 2009. 24 March. См. также: Tett. US Treasury hopes actions speak louder than words; Edmund Andrews, Dash E., Bowley G. Toxic Asset Plan Foresees Big Subsidies for Investors // New York Times. 2009. 21 March. 2010-1_Prognosis.indb 237 11.04.10 3:05 238 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс что элементы этой традиции продолжают существовать наряду со все воз‑ растающей интеграцией «рабочего люда» в капиталистические финансо‑ вые отношения. Тем не менее популизм уже давно используется для мани‑ пулирования антиавторитарным чувством масс для укрепления полити‑ ческой власти; странная смесь индивидуализма и конформизма, которую Токвиль заметил в американском обществе, сегодня выражается Fox News. Американские элиты развили у себя сверхъестественную способность играть на этом чувстве. Эта диалектика возмущения и интегрированности может быть хорошо проиллюстрирована событиями кануна краха доткомов, когда широко распространились практики корпоративного мошенничест‑ ва. Последующие изменения в законодательстве дают лишь слабую защиту от «энронистов» и не предполагают никакой помощи для тех, кто потерял свою работу или пенсию18. Однако демонстрация нескольких директоров, выводимых из офисов в наручниках, помогла погасить вспышку народного гнева, в то время как финансовые элиты продолжали разрабатывать посред‑ нические схемы, в которых они получали наибольшую выгоду, как и ранее. С углублением кризиса поношение финансистов становится все более излюбленным занятием. Проводя свой TARP-план через Конгресс, Полсон был вынужден признаться Финансовому комитету Сената, что «американ‑ ский народ разозлен вознаграждениями, полученными исполнительными директорами, и в этом он прав». Сильное заявление — если учесть, что оно исходило от человека, который, перед тем как перейти на работу в мини‑ стерство финансов, был одним из самых высокооплачиваемых директо‑ ров Уолл-стрит, имея годовой доход в 38,3 млн долларов (в зарплате, акци‑ ях и опционах) плюс бонус в 18,7 млн долларов при уходе из Goldman Sachs плюс около 200 млн долларов налоговых льгот при продаже акций компа‑ нии почти на 500 млн долларов (для того чтобы избежать «конфликта инте‑ ресов» на новой работе)19. При отсутствии традиционной государственной бюрократии ведущие финансисты и юристы корпораций уже давно пере‑ мещаются между Уолл-стрит и Вашингтоном, действуя в одном месте как адепты нового регулирования «в интересах народа», а в другом занима‑ ясь поиском дыр в регулирующих механизмах, через которые можно про‑ сочиться. Они показали себя экспертами в усмирении вспышек народного гнева, вызванного финансовыми скандалами и кризисами, обещаниями соз‑ дать новые регулирующие механизмы, осуществить процесс «кодификации, институализации и законотворчества», что на самом деле заложит фунда‑ мент для дальнейшего роста финансового капитала20. Признав перед слушаниями в Конгрессе, что схемы чрезмерных возна‑ граждений, практикующиеся на Уолл-стрит, были «серьезной проблемой», 1 8. Soederberg S. A Critique of the Diagnosis and Cure for «Enronitis»: The Sarbanes-Oxley Act and Neoliberal Governance of Corporate America // Critical Sociology. 2008. Vol. 34. № 5. 1 9. Stou D. Paulson Gives Way on ceo Pay // New York Times. 2008. 24 September; Bowers S. Wall Street Man // Guardian. 2008. 26 September. 2 0.Moran M. The Politics of the Financial Services Revolution: The USA, UK and Japan. New York, 1991. P. 13. 2010-1_Prognosis.indb 238 11.04.10 3:05 М иф о н е оли б е рал ь н о м д е р е гулир о вании 239 Полсон немедленно добавил, что «мы должны найти способ, как отреаги‑ ровать на это в законодательном порядке, не поставив одновременно под угрозу эффективность программы»21. К этому же шестью месяцами позже призвал Обама, когда на фоне массового возмущения бонусами AIG был обнародован план его министра финансов по поддержке частных инвестиций за счет мас‑ штабных государственных субсидий. «У вас тут вопиющая ситуация, кото‑ рая вполне обоснованно раздражает людей, — сказал Обама. — Так что давай‑ те посмотрим, имеются ли способы предпринять какие‑либо меры для под‑ держания наших принципов справедливости, которые были бы законными и конституционными, но в то же время не помешали бы нам вернуть банков‑ скую систему обратно на рельсы»22. Это «но в то же время» красноречиво свидетельствует о том, что социальная справедливость неизбежно отодви‑ гается на второй план ради возвращения бизнеса в его исходное состояние. Глоба льное спасение банкиров Когда в марте 2009 г. разразился скандал по поводу 165 млн долларов, выпла‑ ченных исполнительным директорам AIG, критически настроенные коммен‑ таторы стали подчеркивать, что эта сумма составляет «меньше 0,1 % — одной тысячной — от 183 млрд долларов, выделенных AIG Министерством финансов в качестве „откупа“ от противных сторон»23. Еще один комментатор увидел «Момент Катрины» в публичных уклонениях Саммерса, нового главного эко‑ номического советника Обамы, от ответа на вопрос относительно тех «про‑ тивных сторон», с которыми расплатилась AIG. Тем не менее «как раз, когда Саммерс говорил, AIG запоздало сообщила о том, что он обошел молчанием. Компания, по сути дела, осуществляла отмывание денег на сумму в 170 млрд долларов, взятых из кармана налогоплательщиков, расплачиваясь со своими безответственными коллегами по алчности и спекуляциям — от Goldman Sachs и Citigroup на Уолл-стрит до Société Générale и Deutsche Bank за рубежом»24. Таким образом, остается открытым вопрос о том, может ли этот факт использования Вашингтоном государственных средств для спасения не только Уолл-стрит, но и иностранных банков, нарушить шаткое равновесие, которое американское государство сохраняет между своей внутренней и имперской ролями. Обычно, по меньшей мере с 1930‑х гг., американскому правительству удавалось сохранять баланс. Администрация Обамы не меньше, чем ее предше‑ ственники, стремится к поддержанию своих имперских обязательств в сфере мировой политической экономии. Европейские лидеры быстро выдали аме‑ риканскому министерству финансов кредит доверия на «совершение дей‑ ствий не только в американских интересах, но и в интересах других наций»25. 2 1. Цит. по: Stout. Paulson Gives Wa’. 2 2. Ward A. Obama urges restraint over bonus penalties // Financial Times. 2009. 24 March. 2 3.Hudson M. The Real aig Conspiracy // Counterpunch. 2009. 18 March. 2 4.Rich F. Has a «Katrina Moment» Arrived? // New York Times. 2009. 22 March. 25.Немецкий министр финансов Пер Штайнбрюк, цит. по Benoit B. US «will lose financial superpower status» // Financial Times. 2008. 25 September 2010-1_Prognosis.indb 239 11.04.10 3:05 240 Л е о П ани ч и М артийн Ко нин гс Для Америки это не станет проявлением альтруизма, поскольку бездействие повлечет риски для доллара. Однако суть в том, что Вашингтон не может дей‑ ствовать в интересах американского капитализма без того, чтобы не прини‑ мать во внимание логику интеграции американского капитала в глобальный капитализм, как в экономическом, так и в политическом отношении. В этом контексте не стоит слишком распространяться об отличиях в походах европейских правительств, которые предпочитают более многостороннее регу‑ лирование, и американской администрации, которая больше занята улучше‑ нием координации финансовых стимулов. Более того, нынешние инициативы по улучшению документирования и регулирования внебалансовых операций и внебиржевой торговли дривативами, а также тенденция, обратная приватиза‑ ции функций рискового менеджмента и кредитного рейтинга, может рассмат‑ риваться как процесс создания рынка. Возрастающая вовлеченность государ‑ ственных институтов в оценку финансовых рисков вполне может заложить новые основы для будущей товаризации и еще более глубокого проникновения финансовых форм и принципов в общественную жизнь. И как планы по рере‑ гулированию могут быть использованы для игры на опережение против внут‑ ренней оппозиции, так и предложения по возврату к основанному на сотрудни‑ честве, многостороннему мировому порядку могут «заранее гармонизировать» противоречия, порожденные глобальными властными структурами26. Политизация экономической жизни, на которую реакция простых людей на нынешний кризис пока лишь намекала, тем не менее побуждает к чет‑ кому артикулированию видений и стратегий социальной трансформации, которые не обсуждались уже на протяжении нескольких десятилетий. Без‑ условно, подчеркивание возможностей реальных изменений не должно вво‑ дить нас в заблуждение относительно мощности трансформирующих сил. Неолиберальная эпоха подорвала не только жизненный уровень людей, но и их возможности воздействия на политическую ситуацию. Рост зависи‑ мости семей рабочих в их обыденной жизни от кредитов, равно как и стра‑ тификация внутри рабочего класса, произошедшая за три последних деся‑ тилетия, привели к разрушению классовой солидарности и коллективизма. Вместо того чтобы защищать спущенные сверху инициативы по ререгулиро‑ ванию, которые ориентированы лишь на восстановление финансовой геге‑ монии, нам нужно рассмотреть (на интеллектуальном, культурном и поли‑ тическом уровнях) вопрос о том, сможет ли кризис открыть пути для обнов‑ ления радикальной перспективы, продвигающей системную альтернативу глобальному капитализму. Перевод с английского Алексея Апполонова 26.В этом отношении мы согласны с трезвыми выводами относительно последствий кризиса, к которым приходит Питер Гован, критикующий точку зрения, что «финан‑ совые режимы являются скорее продуктом интеллектуальной парадигмы, нежели властных отношений»; см.: Gowan P. Crisis in the Heartland // New Left Review. 2009. Vol. 55. Jan-Feb. 2010-1_Prognosis.indb 240 11.04.10 3:05 И ГОСУДАРСТВА А вто р с кий ли ст А. Зудин АССОЦИАЦИИ B СИСТЕМЕ ОТНОШЕНИЙ БИЗНЕСА И ГОСУДАРСТВА: «КЛАССИКА» И СОВРЕМЕННОСТЬ «Классические» формы отношений государства и бизнеса в странах Запада КЛЮЧЕВЫЕ ФАКТОРЫ В научной литературе принято выделять несколько крупных факторов, которые оказывают определяющее воздействие на взаимоотношения государства и бизнеса. На первое место среди этих факторов обычно ставят «структуру государства», т. е. особенности конституционного строя и конфигурации центров принятия стратегически важных решений. Фраг‑ ментация государства (разделение властей, федерализм и коалиционные правительства), как правило, содействует повышенной фрагментации инте‑ ресов бизнеса: предприниматели будут стараться последовательно оказы‑ вать влияние на широкий круг центров принятия решений, один за другим, до тех пор, пока не обнаружат места, где к их запросам отнесутся с достаточ‑ ным пониманием. Различные формы политической централизации государства, напротив, ограничивают доступ к центрам формирования правительственной поли‑ тики, и побуждают группы интересов бизнеса к консолидации и централи‑ зации [Coleman, 1988]. Помимо конституционной структуры государства большую роль играют и особенности «малой» институциональной среды, непосредственно определяющие условия доступа и формы участия групп интересов в политическом процессе [Berger, 1981]. Важную роль во взаи‑ моотношениях государства и бизнеса играют также исторические особен‑ ности, которые на языке институционалистов получили название логики «обусловленного развития» (path dependence). Отношения между государ‑ 2010-1_Prognosis.indb 241 11.04.10 3:05 242 А. З удин ством и бизнесом приобретают различные формы под влиянием различий в траекториях обусловленного развития, а также под влиянием особенно‑ стей выбора политического курса в поворотные моменты истории, который был сделан наиболее сильными акторами [Martin, 2003]. На взаимоотношения государства и бизнеса серьезный отпечаток накла‑ дывают национальные особенности экономических систем. В рамках сравнительной политической экономии, анализирующей разновидности капиталистических систем (varieties of capitalism) принято выделять две основные модели рынка, построенные на механизмах координации проти‑ воположных типов — «либеральная рыночная экономика» (направляемая рынком, а не государством; основанная на рыночном обмене, а не на дове‑ рии; опирающаяся на банковскую систему, а не на систему коммерческо‑ го кредита; индивидуалистическая, а не коммунитарная) и «координируе‑ мая рыночная экономика» (ведомая государством, а не рынком; основанная на доверии, а не на рыночном обмене; опирающаяся на систему коммерче‑ ского кредита, а не на банковскую систему; коммунитарная, а не индивидуа‑ листическая). В «либеральной рыночной экономике» фирмы координируют свои действия главным образом через иерархии, механизм цен и формаль‑ ные контракты. В «координированной рыночной экономики» контракты носят «реляцион‑ ный» и незавершенный характер (т. е. не накладывают жестких обязательств и зависят от внерыночных соображений). Связи сетевого типа играют гораз‑ до более важную роль для обмена информацией частного и конфиденциаль‑ ного характера, а «кооперативные» отношения встречаются гораздо чаще, чем конкурентные. Как правило, к категории «либеральной рыночной эконо‑ микой» относят небольшую группу стран — США, Великобританию и Ирлан‑ дию. В разряд стран с «координированной рыночной экономикой» попадает значительная часть Европы — Германия, Швейцария, Нидерланды, Бельгия, Швеция, Норвегия, Финляндия и Австрия [Hall, Soskice, 2001]. (Частным слу‑ чаем бинарной классификации национальных экономических систем можно считать различия между «англосаксонским» и «рейнским» капитализмом [Albert, 1993; Hodges, Woolcock, 1993; Crouch, Streeck, 1997; Rhodes, Apeldoorn, 1997].) В последнее время Францию, Италию, Испанию, Португалию и Гре‑ цию выделяют в особую третью группу — «этатистскую» («рыночная эконо‑ мика, направляемая государством») [Schmidt, 2003]. Историческое развитие сформировало относительно устойчивые, но достаточно разнообразные типы соотношения публичной и частной сфер, а также государства и экономики. Становление рыночной системы и демо‑ кратических институтов сопровождалось дифференциацией и функцио‑ нальной специализацией публичной и частной сфер, признанием их взаим‑ ной автономии, а также полномочий элит, базировавшихся в этих сферах. Но проекция публичной и частной сфер на государство и экономику, была различной. Нарушение функциональной дифференциации между публичной и част‑ ной сферами, государством и экономикой в одних случаях приводила к пря‑ 2010-1_Prognosis.indb 242 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 243 мому или косвенному огосударствлению бизнеса, а в других случаях порож‑ дала различные формы приватизации государства. Границы между государ‑ ством и экономикой, а также мера автономии элит в соответствующих сферах также понимались по‑разному и закреплялись в национальной политиче‑ ской (в том числе «государственнической») традиции. Различные масштабы и формат полномочий публичной власти во взаимоотношениях с экономикой и обществом способствовали формированию различных политических моде‑ лей государства, группировавшихся вокруг двух «полярных» типов — класси‑ ческого либерального («минималистского») государства и «этатистского» (самодостаточного и доминантного) государства [Dyson, 1980]. I. ГОСУДАРСТВО И ЭКОНОМИКА В «ПОЗДНЕИНДУСТРИАЛЬНЫЙ» ПЕРИОД В ХХ в. интервенционистская политика государства становится общим пра‑ вилом в развитых странах Запада вне зависимости от особенностей исход‑ ных моделей, исторических традиций и сложившихся форм взаимоотно‑ шений с бизнесом. Государство активно начинает вмешиваться в экономи‑ ку и социальные отношения с использованием различного инструментария. Новые полномочия государства сопровождаются расширением взаимодей‑ ствия с группами интересов. В «позднеиндустриальный» период (1945 — конец 1970‑х гг.) большая часть известных типов отношений государства и бизнеса в той или иной степени тяготели к одной из двух основных моделей — «плюра‑ листической» или «неокорпоративистской». В общих чертах сфера распро‑ странения «плюралистической» модели совпадала с ареалом стран с «либе‑ ральной рыночной экономикой», а разнообразные версии неокорпоратив‑ ной модели — с зоной «координированной рыночной экономики». «Плюралистическая» модель отношений государства и бизнеса базирует‑ ся на расширенном понимании частной сферы при четкой функциональ‑ ной дифференциации государства и экономики и высокой автономии уча‑ стников. Она предусматривает наличие многочисленных, но относительно слабых и конкурирующих между собою ассоциаций бизнеса, полицентриче‑ скую и децентрализованную систему представительства интересов, поли‑ тические партии, не отличающиеся высокой внутренней дисциплиной (а значит, и возможность для бизнеса продвигать интересы, не прибегая к посредничеству ассоциаций и политических партий), контрастный режим публичности (в зависимости от конкретных отраслей и ситуаций), невысо‑ кий уровень бюрократизации и ориентацию на открытое соперничество при продвижении интересов. В «позднеиндустриальный» период плюра‑ листическая модель взаимоотношений государства и бизнеса была скорее исключением. «Неокорпоративная» модель основана на расширенном понимании пуб‑ личной сферы, размытой функциональной дифференциации государства и экономики и сниженной автономии участников. (В политической науке принято отличать «неокорпоративизм», совместимый с демократической 2010-1_Prognosis.indb 243 11.04.10 3:05 244 А. З удин политической системой, от традиционного (государственного) корпора‑ тивизма, тесно связанного с авторитарными и тоталитарными режимами ряда европейских стран: фашистской Италии, предвоенной Австрии, Испа‑ нии в период правления генерала Франко и Португалия в период правления Салазара.) Неокорпоративизм предполагает сильные ассоциации бизнеса, высокий уровень централизации представительства групповых интере‑ сов, наделение «головных» ассоциаций фактической монополией на пред‑ ставительство интересов и ролью главных посредников во взаимоотноше‑ ниях бизнеса и государства, «классовые» и дисциплинированные полити‑ ческие партии (тесно связанные с крупными социальными общностями), низкий уровень публичности и высокую бюрократизацию, а также ориен‑ тацию на продвижение интересов в режиме согласований [Schmitter, 1974; Schmitter, 1984a; Schmitter, 1984b]. Каждая модель предусматривала разный статус и различные формы уча‑ стия групп интересов бизнеса в формировании государственной политики: либо высокая автономия, но конкурентный и негарантированный доступ к механизму принятия решений («плюрализм»), либо постоянное участие в формировании государственной политики, но сокращение автономии («неокорпоративизм») [Lembruch, 1984]. В «позднеиндустриальный» период неокорпоративная модель стала предметом интеллектуальной моды. Утвер‑ дилось убеждение, что «более плановые и более организованные формы капитализма» обладают большими достоинствами, чем те, которые в боль‑ шей степени основаны на рыночных отношениях. (Наиболее ярким пред‑ ставителем этого подхода считается Эндрю Шонфилд [Shonfield, 1967].) Неокорпоратизм воспринимался как успешный образец организации отно‑ шений государства с группами интересов и превращался в предмет институ‑ ционального экспорта. В некоторых случаях выбор в пользу неокорпорати‑ вистских систем согласования групповых интересов был обусловлен также стремлением политических и экономических элит небольших по размеру стран вписаться в мировой рынок [Katzenstein, 1985]. Обе модели взаимоотношений государства и бизнеса отличаются высо‑ кой вариативностью. Помимо уже упоминавшихся факторов («структура государства», институциональная среда групп интересов и «обусловленное развитие»), разнообразие корпоративистских и плюралистических систем взаимодействия государства и бизнеса связано с особенностями националь‑ ной экономики (степень зависимости от экспорта) и политических «кливад‑ жей», а также с «силой» соперничающих групповых интересов и характером отношений между ними. Отношения государства и бизнеса всегда в той или иной степени испытывали активное влияние «третьей стороны». В эпоху «интервенционизма» этой «третьей стороной» повсеместно становятся организованные интересы наемных работников. Они оказывали влияние на политические приоритеты государства и часто стимулировали нацио‑ нальные сообщества бизнеса к самоорганизации. Системы представительства интересов бизнеса и наемных работников формировались в тесной взаимосвязи. Исторический опыт показывает, что 2010-1_Prognosis.indb 244 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 245 уровень и формы организации интересов бизнеса в Европе и США тесно связаны не только со «структурой государства», но и с состоянием группо‑ вых интересов наемных работников, основными показателями которого принято считать уровень юнионизации рабочей силы, степень централи‑ зации и консолидации представительства интересов (количество нацио‑ нальных профцентров), уровень централизации коллективно-договорной системы, наличие левых политических партий и степень их политического радикализма. Наконец, важным «фоновым» фактором во взаимоотношени‑ ях с государством играет степень легитимности бизнеса в обществе. Пони‑ женный уровень легитимности ослаблял автономное политическое влия‑ ние бизнеса, побуждал его сторониться публичности, обрекал на зависи‑ мость от политических и административных посредников (послевоенные Франция, Австрия, Швеция, Италия, Япония), а иногда и побуждал к поиску союзников в гражданском обществе, располагавших более внушительным «символическим капиталом» (союз крупного бизнеса со средним и мелким во Франции в период Четвертой республики). Либеральный интервенционизм: две модели Классическое «либеральное государство», практическим воплощением которого были Великобритания и США, предполагало отсутствие посто‑ янных отношений между государством и бизнесом. В действительности образ «ночного сторожа» был скорее метафорой, чем моделью, описываю‑ щей реальные отношения. Либеральное государство в той или иной форме участвует в конструировании национальных рынков и проводит импер‑ скую внешнюю политику (Великобритания в первой половине ХХ в., США — со второй половине ХХ в.). Тем не менее в экономике и внутренней полити‑ ке «минималистское» государство было реальностью и выступало в качест‑ ве образца, на который ориентировались основные отряды национальной элиты. Переход к интервенционизму трансформирует либеральное государ‑ ство: увеличивает полномочия, расширяет масштабы и повышает политиче‑ ский вес. Но соединение классического либерального государства с интер‑ венционистским курсом дает различные результаты. Отчасти различия обусловлены фактором «структуры государства». В одном случае — унитарное и централизованное государство, классиче‑ ский парламентский режим («Вестминстерская система»), предполагающий ответственные министерства, сильное правительство и слабые альтерна‑ тивные центры власти (недееспособность парламента со взаимоотношени‑ ем с правительством большинства), политические партии дисциплиниро‑ ванные, «классовые» и идеологические «Великобритания), в другом — феде‑ ральное и децентрализованное государство, президентская республика, основанная на разделении властей и предполагающая сильные альтерна‑ тивные источники власти (национальный парламент и судебную систему), «секционистские» политические партии с низкой внутренней дисциплиной, «смешанным» электоратом и аморфными идеологиями (США). 2010-1_Prognosis.indb 245 11.04.10 3:05 246 А. З удин Важным дифференцирующим фактором стали существенные различия в экономической и политической силе профсоюзов, а также наличие аль‑ тернативной идеологии. Британский плюрализм предполагал сильные профсоюзы, влиятельную, тесно связанную с профсоюзами левую партию, американская версия опиралась на слабые профсоюзы, а фактор левой пар‑ тии и альтернативной идеологии отсутствовал. В результате в Великобрита‑ нии возникает структурный конфликт «интервенционистского» курса госу‑ дарства и групп интересов и происходит эрозия плюралистической модели взаимоотношений с бизнесом. В США либеральному государству и орга‑ ничным для него формам взаимоотношений с группами интересов удается более успешно адаптироваться к «интервенционистской» политике. Конфликт либерального государства и групп интересов: эрозия плюралистической модели Неудачная адаптация либерального государства, интервенционистского политического курса и групп интересов бизнеса в Великобритании была вызвана сочетанием нескольких факторов. Интервенционистское государ‑ ство выстраивалось на фундаменте «безгосударственной» (no state) полити‑ ческой традиции. Эта традиция проводит четкую границу между государ‑ ством и гражданским обществом. Основой государства выступает скорее договор, а не естественное право. Гражданские служащие лишены кон‑ ституционного статуса. Исторически либеральное государство в Велико‑ британии вырастает не из моноцентрической концепции «правительства» (government), а из полицентрической концепции «политического правле‑ ния» (governance). Классическая концепция «политического правления» была основана на «молчаливом понимании, что сфера взаимоотношений между правительством (государством) и обществом должна быть ограниче‑ на. За гражданским обществом признавался высший приоритет на шкале политических ценностей, в то время как государство воспринималось как институт второстепенной важности. Корпоративная жизнь гражданского общества выражается через добровольные ассоциации и местные сообще‑ ства» [Bevir, Rhodes, 2001]. Административное управление подчинено модели «общественных инте‑ ресов», для которой характерно подозрительное отношение к руководству со стороны правительства. Управление ориентируется на обретение согла‑ сия общественности в отношении мер, которые предпринимаются прави‑ тельством в ее интересах. Институционализация либерального государства прежде всего как полицентрического «правления» утвердило плюралисти‑ ческую модель взаимоотношений с гражданским обществом. В эпоху интервенционизма «минимальное государство» начинает заме‑ щаться государством-гибридом. В экономике расширился национализиро‑ ванный сектор, захвативший не только инфраструктурные, но и ведущие для своего времени сектора экономики (сталелитейная, угольная, газовая, железные дороги и каналы). Появление «государства благосостояния» резко 2010-1_Prognosis.indb 246 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 247 расширило социальные обязательства. В попытках решить обостряющие‑ ся экономические проблемы правительство обращается к «дирижистскому» инструментарию. В 1961 – 1962 гг. правительство консерваторов делает попыт‑ ку перейти к общенациональному экономическому планированию. Создается Национальный совет экономического развития (НСЭР) — инструмент подго‑ товки долгосрочных экономических программ, призванных оживить вялые темпы экономического роста. Бизнес сделал попытку приспособиться к пово‑ роту государственной политики. Началась трансформация традиционной плюралистической системы представительства интересов. В 1965 г. на основе слияния трех общенациональных союзов была создана Конфедерация бри‑ танской промышленности (КБП), попытавшаяся превратиться в головное корпоративное объединение. Связи с правительством удалось укрепить. КБП признается официальным представителем промышленности и наде‑ ляется правом доводить свои позиции до министра финансов по бюдже‑ ту (перед его окончательным формированием), а также по общим вопро‑ сам экономической политики. КБП получила представительство в Нацио‑ нальном совете экономического развития и ряде других консультативных органах, стала обеспечивать правительство необходимой технической информацией, но полностью консолидировать представительство бизнеса не удалось. Значительная часть финансового сообщества (Сити) сохрани‑ ла автономные каналы связей с правительством через Банк Англии. Асим‑ метрия в организации интересов бизнеса и наемных работников остает‑ ся не преодоленной. В отличие от бизнеса, профсоюзы располагали кон‑ солидированным и централизованным представительствам, опиравшимся на двухзвенную структуру: «корпоративное» звено представлено Британ‑ ским конгрессом тред-юнионов (БКТ), а политическое звено — Лейборист‑ ской партией (профсоюзы входят в партию на правах коллективных чле‑ нов). При этом профсоюзы отказываются подчинить классический атрибут плюралистической модели — свободную систему коллективных договоров — логике неокорпоративистских проектов правительства. Политически влия‑ тельные профсоюзы превратились в ключевую «вето-группу» в формирова‑ нии государственной политики. На средних уровнях принятия решений политическая система сохраня‑ ла открытость группам интересов бизнеса. Стилистической особенностью взаимоотношений государства с бизнесом (policy style) в Великобритании стало «бюрократическое приспособление», в ходе которого «наиболее важ‑ ными участниками выступали группы интересов и правительственные министерства, а способом принятия решений были переговоры, а не навя‑ зывание» [Jordan, Richardson, 1982]. Стиль политического управления отли‑ чали также ориентация на постепенные решения («инкрементализм»), ком‑ промисс и поиски консенсуса, и это приводило к тому, что система приня‑ тия решений оказывалась весьма восприимчивой к давлению со стороны групп интересов [Jordan, Richardson, 1987]. Модели «бюрократического приспособления» благоприятствовал и «нацио‑ нальный стиль регулирования». В административной практике Великобрита‑ 2010-1_Prognosis.indb 247 11.04.10 3:05 248 А. З удин нии закон и суды не играют активной роли. Сотрудники регулирующих орга‑ нов традиционно избегают использования легалистских инструментов право‑ применения и руководствуются стратегиями примирения и приспособления. Акцент делается на переговорах между регулирующим органом и объектом регулирования вне формализованной процедуры и при показательном неже‑ лании обращаться в суд и применять санкции [Vogel, 1986]. Но переориентация правительства на централизацию взаимоотноше‑ ний с группами интересов способствует размыванию границ между госу‑ дарством и гражданским обществом. Начинается эрозия плюралистиче‑ ской модели. Политическая централизация способствовала постепенно‑ му ослаблению «полицентрических» моделей политического управления («governance»). Автономия многих добровольных организаций стала посто‑ янно сокращаться: «они стали все больше превращаться в агентов и клиен‑ тов государства, держателей правительственных лицензий, бенефициари‑ ев налоговых поблажек со стороны государства, получателей государствен‑ ной финансовой помощи и конкурентов в борьбе за эту помощь — или просто в группы давления, которые стремились побудить правительство изменить свою политику в какой‑то конкретной области. Граница между публичной и частной сферами стала более расплывчатой, чем в XIX в.» [Bevir, Rhodes, 2001]. Без неокорпоративной системы согласования интересов гибрид либе‑ рального государства и социал-демократического государства благосостоя‑ ния оказался неустойчивым. Адаптация либерального государства и групп интересов: укрепление плюралистической модели В отличие от Великобритании, США можно считать относительно удачным примером взаимной адаптации либерального государства, интервенцио‑ нистского политического курса и групп интересов бизнеса. В зоне ответ‑ ственности либерального государства оказалось общее состояние эконо‑ мики и социальных отношений. Наряду с классическими «сторожевыми» функциями появились и новые — «арбитра» и «гаранта» макроэкономиче‑ ского равновесия и социетального равновесия между групповыми инте‑ ресами, а также функция «пожарного», предусматривающая возможность государственного вмешательства в критических ситуациях в любую сферу. Либеральное государство взяло на себя и отдельные функции, свойствен‑ ные «государству развития»: проект создания атомной бомбы, космическая программа, программы борьбы с бедностью. В то же время США удалось в наибольшей степени сохранить преемствен‑ ность с либеральной моделью государства. Несмотря на расширение сферы ответственности, объем полномочий либерально-интервенционистского государства оказался существенно уже. В экономической политике исполь‑ зовались только косвенные рычаги. Государство не пошло на подмену субъ‑ ектов рынка (госсектор в экономике создан не был), а «государство благосо‑ стояния» оказалось ограниченным. Государственная система социального 2010-1_Prognosis.indb 248 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 249 обеспечения выросла из частных пенсионных планов [Berkowitz, McQuaid, 1988], и в дальнейшем обе системы продолжали существовать параллельно. (Фактически рядом с официальным «государством благосостояния» сосед‑ ствует «теневое государство благосостояния», созданное бизнесом [Stevens, 1986].) Реформы трудового законодательства со второй половины 1940‑х гг. предотвратили дальнейшее повышение экономического и политического веса профсоюзов. Неизбежные модификации отношений государства и биз‑ неса в эпоху интервенционизма, в целом, полностью укладывались в рамки плюралистической модели: бизнес участвует в проведении интервенцио‑ нистского курса на правах равного партнера, сохраняя экономическую и политическую автономию. «Структура государства» в США наложила серьезный отпечаток на взаи‑ моотношения с бизнесом. Американская политическая система во мно‑ гом уникальна: для нее характерна относительная слабость государства и подвижность конфигураций групп интересов [Broadbent, 2000]. (Попыт‑ ка теоретического объяснения повышенной подвижности конфигураций групп интересов в США предложена в модели «государства организаций» («organizational state» model) [Laumann, Knoke, 1987].) «Архитектура» пар‑ тийной системы США стимулировала фрагментацию групп интересов биз‑ неса: конкуренция в рамках двухпартийной системы в сочетании с ранним распространением всеобщего избирательного права и значительными сек‑ торными различиями в политических партиях повысила восприимчивость партий и кандидатов к широкому кругу разнородных интересов. Система представительства интересов бизнеса отличается повышенным полицентризмом и децентрализацией, слабой ролью общенациональных ассоциаций (Национальная ассоциация промышленников, Торговая палата США, Национальная федерация независимого бизнеса) и высоким удельным весом индивидуалистических политических стратегий, на которые ориен‑ тируются крупные фирмы. Политическая система отличается повышенной открытостью для групп интересов, прежде всего сообщества бизнеса. При‑ сутствуют и внутренние ограничители, сдерживающие беспрепятственное усиление политического влияния бизнеса: проблемы, которые вызывают повышенное внимание и по которым группам интересов бизнеса удается выработать единую позицию, как правило, привлекают внимание прессы и вызывают ответные действия со стороны гражданских групп [Smith, 1999]. Во взаимоотношениях государства и бизнеса утвердились две институ‑ циональные формы — режим политической конкуренции и неформальные «политические сообщества». Доступ групп интересов к системе формиро‑ вания власти и принятию политических решений обеспечивается в режи‑ ме конкуренции, главными инструментами которого выступают частное финансирование выборов и легальный лоббизм в законодательной и испол‑ нительной власти. В рамках конкурентного режима взаимоотношений с государством бизнес выступает как типичная «группа давления», ориен‑ тированная на использование публичной власти для достижения «частных благ» (public provision of private goods). Со временем конкурентный поли‑ 2010-1_Prognosis.indb 249 11.04.10 3:05 250 А. З удин тический режим формализуется. Регламентация конкурентного политиче‑ ского режима направляется идеологией обеспечения равенства прав уча‑ стников и укреплением гарантий от «неправомерного влияния» («undue influence») на принимаемые решения. Вводится правовая регламентация и административный надзор за лоббистской деятельностью. Влияние групп интересов бизнеса на формирование системы власти частично ограничива‑ ется. Создание государственного финансирования президентских выборов вывело ведущее звено политической системы из‑под прямого влияния кон‑ курирующих интересов бизнеса. Реформа середины 1970‑х гг. способствова‑ ла децентрализации системы политического финансирования и сделала ее доступной для широкого круга групп интересов. В то же время в отраслях и секторах, охваченных системой государствен‑ ного регулирования между представителями политической, администра‑ тивной и экономической элиты возникают достаточно тесные и постоян‑ ные отношения, на основе которых формируются относительно закрытые «сетевые» образования — неформальные «политические сообщества» (policy communities, policy networks, issue networks). Как правило, они выстраива‑ лись по схеме «профильный комитет Конгресса — регулирующее агент‑ ство — группа интересов бизнеса». В рамках «политических сообществ» бизнес выступает уже не как «группа давления», а как участник полицент‑ рической системы правления (governance). Неравенство ресурсов между участниками время от времени приводило к фактическому «захвату» регу‑ лирующих органов отраслевыми группами интересов бизнеса («agency capture»). Неконкурентный характер этих сообществ побудил американских политологов назвать их «железными треугольниками» (iron triangles). (Наи‑ большую публичную известность приобрел «железный треугольник» в обо‑ ронной сфере — «военно-промышленный комплекс».) Разнонаправленные конфигурации групп интересов фактически «коло‑ низовали» политические ниши вокруг конкретных направлений государ‑ ственной политики (specific policy domains). На некоторых участках госу‑ дарственной политики группы интересов, опирающиеся на широкую базу, по характеру выполняемых функций типологически сближались с головны‑ ми общенациональными ассоциациями бизнеса в неокорпоративистских системах [Martin, 2003]. Постоянные изменения конфигурации групп инте‑ ресов в зависимости от конкретного «домена» государственной (публич‑ ной) политики укрепляют плюралистические основы политической систе‑ мы, но способствуют растущей «балканизации» государства. (Исследования «сетевых социологов» и политологов показывают, что в США отсутствует устойчивая сеть организаций, постоянно занимающих центральное поло‑ жение в процессе формирования политического курса [Knoke, Broadbent, Tsujinaka, Pappi, 1996; Heinz et al., 1993].) Наиболее влиятельные фракции бизнеса в США не только встраивались в текущий политический курс в каче‑ стве групп давления или участников «политических сообществ», но и при‑ нимали активное участие в подготовке и обеспечении перемен. В перио‑ ды крутой смены политического курса группы интересов бизнеса играли 2010-1_Prognosis.indb 250 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 251 активную и важную роль: они становились частью коалиций, создававших‑ ся политическими элитами [Ferguson, 1984]. Адаптация к расширенным функциям государства потребовала институ‑ ционального обновления системы представительства бизнеса. В прошлом для поддержания отношений вполне было достаточно «закрытых клубов», парламентских кулуаров (lobby) и таких элементарных форм, как взносы в партийную кассу. Теперь для крупных фирм поддержание связей с органа‑ ми законодательной и исполнительной власти на постоянном уровне пре‑ вратилось в важное условие предпринимательской деятельности. В штабквартирах компаний и секторе независимых консультантов возникают соот‑ ветствующие подразделения и агентства (government relations — GR). Вслед за специализацией начинается профессионализация: в «вашингтонских представительствах» и штабных отделах отставных журналистов постепен‑ но сменяют бывшие сотрудники аппарата Конгресса и лица, получившие специальное профессиональное образование. Все более важную роль в отношениях бизнеса и государства начинают играть специальные политические подразделения внутри крупных фирм, в которых произведена интеграция связей с общественностью, отношений с законодательными и исполнительными органами власти — «политиче‑ ские отделы» (public affairs departments) [Post, Murray, Dickie, Mahon, 1983]. Новым институциональным каналом для участия бизнеса на выборах стали «комитеты политического действия». Для обеспечения долговременного присутствия в государственной политике деловыми кругами были созданы корпоративные институты политического планирования (policy planning institutes), такие как Комитет экономического развития (Committee for Economic Development — CED). К концу «позднеиндустриального» периода более четкие институциональные очертания приобрела и роль большого бизнеса во взаимоотношениях с государством: в середине 1970‑х гг. была соз‑ дана новая организация — «Круглый стол» бизнеса, объединивший руково‑ дителей ведущих фирм. Избранный формат институционального обнов‑ ления позволил повысить уровень профессионализации и институцио‑ нализации связей с государством, не выходя за рамки плюралистической модели. Государство и бизнес в «координируемых экономиках» В «координируемых экономиках» рынок в той или иной форме направля‑ ется государством. В зависимости от политической роли, которую берет на себя государство, все разнообразие форм взаимоотношений с бизнесом в «координируемых экономиках» можно свести к двум основным типам. Это «ассистирующее государство» и «авангардистское» государство. Эти два типа существенно различаются по трем основаниям: кто осуществляет руко‑ водство (политики или чиновники, правая или левая элита), как это руко‑ водство осуществляется (указания или переговоры) и, наконец, на какие цели ориентируется государство (собственные, сформулированные авто‑ 2010-1_Prognosis.indb 251 11.04.10 3:05 252 А. З удин номно, компромисс с группами интересов, включая бизнес, или преимуще‑ ственно на равновесие между целями бизнеса или интересами избирателей). Всем «координируемым экономикам» свойственны различные разновид‑ ности «неокорпоративной» модели взаимоотношений государства и биз‑ неса. В зависимости от политической роли государства происходит диф‑ ференциация неокорпоративных форм взаимоотношений с бизнесом: «ассистирующему государству» соответствуют три наиболее известных неокорпоративистских модели («корпоратизм с „рамочным“ государством» в Германии, однопартийный «мягкий» корпоратизм в Швеции и двухпар‑ тийный «жесткий» корпоратизм в Австрии), а «авангардистскому государ‑ ству» — две («этатистский корпоративизм» во Франции и «административное руководство» в Японии). «Ассистирующее государство» и неокорпоратизм Политическая модель «ассистирующего государства» отличается рядом важных особенностей. (Понятие «ассистирующего государства» («enabling state») было введено в оборот немецким политологом В. Штреком для опре‑ деления политической роли государства во взаимоотношениях с группами интересов. Речь идет о государстве, которое выступает в роли «ассистента» высокоорганизованных групп интересов, которым передаются часть госу‑ дарственных функций.) Ведущая роль во взаимоотношениях с группами интересов принадлежит государству, но во многих случаях осуществляется в мягкой, косвенной форме. «Ассистирующее государство» проводит взаим‑ ную адаптацию «государства благосостояния», которое оно включает как свою органическую часть, и системы взаимоотношений государства с эко‑ номикой и группами интересов. Система правления предполагает широкое делегирование публичных функций организованным интересам. Доминирующая роль в правящей группе принадлежит партийно-поли‑ тической элите (а не административной): «ассистирующим государством» руководят партии, а не чиновники. Круг правящих элит расширяется: поми‑ мо политико-административной элиты и бизнеса к формированию государ‑ ственной политики на позициях «сильного игрока» подключается альтерна‑ тивная элита и новые группы интересов из гражданского общества в лице левых партий и профсоюзов. Обязательным условием сочетания всех раз‑ новидностей «неокорпоративистских» моделей с «ассистирующим государ‑ ством» служит высокий уровень социетального консенсуса, охватывающий большую часть общества. «Корпоратизм с „рамочным“ государством» За послевоенной Германией прочно закрепился образ «организованного капитализма», но государство выполняет скорее «рамочные», а не руководя‑ щие функции в отношении национальной экономики. Систему взаимоотно‑ шений государства и бизнеса можно назвать «корпоратизмом с „рамочным“ 2010-1_Prognosis.indb 252 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 253 государством». Эта система стала продуктом нескольких факторов — структу‑ ры государства, особенностей государственной традиции, структуры групп интересов и условий послевоенного политического компромисса. Сочета‑ ние федерализма, парламентской республики, коалиционных правительств и конституционных ограничений власти правительства и парламента поро‑ дило особую модель политического правления — «консенсусную демократию со слабым правительством». Возможности государства в экономике оказались серьезно ограниче‑ ны. Вместе с тем германская политическая традиция наделяет государство широкими экономическими функциями. Государство представляет собою самодостаточную силу и образует органическое целое с гражданским обще‑ ством. Рынок, безусловно, признается основой экономики, но свободный рынок оценивается скептически. Государству отводилась важная роль в соз‑ дании устойчивой конкурентной рыночной экономики. Оно также наделя‑ лось правом определять, что в рыночной экономике следует считать пози‑ тивными, а что негативным. Государство играет важную «интегрирующую» роль: оно подталкивает все экономические группы в обществе к позиции социальной ответственности [Dyson, 1980]. Новое противоречие породило асимметричное сочетание структуры государства и структуры представительства групповых интересов. Органи‑ зация интересов и бизнеса и профсоюзов отличается консолидированно‑ стью и централизацией. В системе представительства бизнеса центральное место заняла «большая тройка» головных общенациональных предприни‑ мательских организаций: Федеральный союз германской промышленно‑ сти, Федеральный союз германских работодателей, Немецкая торгово-про‑ мышленная палата. Государство во многом утратило возможность предла‑ гать группам интересов «частные блага»: конституция обязала его защищать конкурентные рынки и твердую валюту и лишила возможности проводить селективную промышленную политику. Монетарная стабильность и сохра‑ нение конкурентного рынка были выведены из сферы возможного вме‑ шательства правительства и деполитизированы. Результатом стала более характерная для плюралистической модели повышенная автономия групп интересов от государства. Автономия групп интересов защищена и консти‑ туционными гарантиями (в частности, права профсоюзов и ассоциаций работодателей регулировать заработную плату и условия труда без вмеша‑ тельства со стороны правительства). Еще одно противоречие создал послевоенный компромисс. Демократи‑ ческое государство и «социальное рыночное хозяйство» были учреждены в результате исторического компромисса трех основных сил: либераль‑ ной рыночной экономики, социал-демократии и христианской демократии [Streeck, 1995]. По условиям этого компромисса государство взяло на себя широкие социальные обязательства. Но его возможности оказались серьез‑ но ограничены. Как отмечает немецкий политолог В. Штрек, «с тем, чтобы увеличить свои возможности (capacities) в соответствии с расширением сферы своей ответственности, государство в Германии развило в себе чрез‑ 2010-1_Prognosis.indb 253 11.04.10 3:05 254 А. З удин вычайную способность помогать группам в гражданском обществе в самоор‑ ганизации и стало передавать им функции управления, которые в против‑ ном случае отошли бы либо государству, либо рынку. Именно при помощи организованного при помощи государства коллективного действия и квази‑ публичного самоуправления „корпоратистских“ групп политико-экономи‑ ческая система Германии порождает большую часть регулирующих правил и коллективных благ, которые ограничивают, корректируют и поддержива‑ ют учрежденные рынки «социальной рыночной экономики» [Ibid]. Ассоциации заняли центральное место в отношениях государства и биз‑ неса в Германии [Ibid, 1983, 1992]. Но их роль изменилась. Это не про‑ сто группы интересов: они специально наделяются государством правом выполнения важных функций в сфере государственной (публичной) поли‑ тики. В качестве субъектов государственной (публичной) политики ассо‑ циации бизнеса несут большие обязанности устанавливать баланс между приоритетами повышения конкурентоспособности на международных рын‑ ках и необходимостью поддержания социального мира. Государство деле‑ гировало ассоциациям бизнеса статус участников систем правления в соот‑ ветствующих секторах экономики, а вместе с ним и возможность решать проблему «безбилетников» (free riders), сопряженную с производством кол‑ лективных благ при помощи принудительного или квазипринудительного членства. По словам В. Шрека, наделение организованных интересов пуб‑ личным статусом позволило создать в Германии одно из самых высокоорга‑ низованных гражданских обществ [Ibid, 1995]. Произошло перераспределение возможностей в формировании эконо‑ мической политики: если правительство лишилось многих политических возможностей и части традиционных инструментов, то возможности групп интересов для влияния на экономическую политику, напротив, расшири‑ лись. Наиболее характерные черты, которые отличают стиль политическо‑ го курса в Германии, — стремление к консенсусу и реактивность, т. е. отказ — или неспособность — политических и административных элит играть веду‑ щую роль в формировании политического курса в конкретных областях [Dyson, 1992]. Его следствием стали «иммобилизм», обусловленный ограни‑ ченными возможностями правительство добиваться изменений в политиче‑ ском курсе, и «секторизованный» подход: правительство преимущественно просто реагирует на инициативы, исходящие от интересов в конкретных секторах экономики [Bulmer, Paterson, 1987; Dyson, 1992]. Головные союзы предпринимателей установили постоянные и тесные связи с правительственными министерствами. Плотное взаимодействие приводит к «организационному изоморфизму»: внутренняя структура голов‑ ных предпринимательских союзов превращается в «слепок» со структуры государственного аппарата. Структурное подобие участников взаимоотно‑ шений облегчает взаимодействие и продвижение интересов. Но способно‑ сти групп интересов бизнеса добиваться «частных благ» (private goods) при помощи государственной политики также сократились. Правительствен‑ ный «иммобилизм» и его оборотная сторона — высокая предсказуемость 2010-1_Prognosis.indb 254 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 255 политического курса позволили экономическим акторам формировать ста‑ бильные ожидания, ориентироваться на долгосрочные цели и выстраивать долговременные отношения друг с другом. Группы интересов получили больше возможностей ориентироваться на коллективные и общественные блага (collective goods, public goods). Использование «рамочного» подхода, отвергающего резкое разделение рынка и государства, позволило создать систему регулирования, которая часто называется «жесткой извне, но гиб‑ кой внутри»: она предотвращает легкий «вход» и «выход» фирм и отраслей из числа участников системы, но взамен часто наделяла институты и фирмы значительной гибкостью [Allen, 1997]. Однопартийный корпоратизм Модель отношений, утвердившуюся в отношениях государства и бизне‑ са в Швеции, можно назвать «однопартийным корпоратизмом». Как и дру‑ гие разновидности корпоратизма в рамках «ассистирующего государства», она не может носить двусторонний характер: в этих отношениях в качест‑ ве сильного политического актора всегда будут присутствовать профсою‑ зы. Решающую роль в становлении «однопартийного корпоратизма» сыгра‑ ло сочетание двух факторов: структуры государства и условий предвоенно‑ го политического компромисса. Важнейшей особенностью политической системы Швеции было контрастное сочетание консолидированного лево‑ го фланга и расколотого правоцентристского, которое обусловило долго‑ временное политическое доминирование Социал-демократической рабочей партии Швеции (СДРПШ). Прочный контроль социал-демократов над правительством и ограничен‑ ность каналов доступа к принятию ключевых правительственных решений (governmental veto points) были в числе основных причин, которые выну‑ дили шведский бизнес занять позицию переговоров и компромисса [Huber, Ragin, Stephens, 1993]. Неокорпоративная модель отношений с государством и профсоюзами была навязана шведскому бизнесу. Тем не менее он смог найти себе место в ней. Отличительные особенности экономической идео‑ логии шведской социал-демократии облегчили процесс адаптации бизнеса к новым правилам игры. СДРПШ одной из первых впитала кейнсианские идеи и предложила альтернативу национализации, основанную на концеп‑ ции «функционального социализма». Эта концепция основывалась на диф‑ ференцированном (функциональном) подходе к институту частной собст‑ венности и предполагала постепенное ограничение прав владельцев соб‑ ственности в пользу общества — посредством проведения государственной политики социализации результатов функционирования собственности. «Функциональный социализм» помог сделать долговременным поли‑ тический компромисс правящей социал-демократии со шведским бизне‑ сом. Бизнес превратился в активного архитектора новой системы. Имен‑ но головная ассоциация шведского бизнеса стала инициатором создания одной из ключевых структур неокорпоративистского порядка — централи‑ 2010-1_Prognosis.indb 255 11.04.10 3:05 256 А. З удин зованной коллективно-договорной системы [Olsson, Burns, 1987]. Как и везде в неокорпоративных системах представительство бизнеса отличается высо‑ ким уровнем консолидации, централизации и ограниченной автономией. В отношениях государства и бизнеса ведущую роль играет головной союз — Шведское объединение предпринимателей (ШОС). В отношениях с разными ветвями власти привлекаются разные посред‑ ники: в контактах с правительством партнером выступает СДРПШ, а в кон‑ тактах с парламентом — три правоцентристкие партии. В отношения бизне‑ са и профсоюзов государство прямо не вмешивается, поэтому значительная их часть осуществляются без его участия. Основным интерфейсом высту‑ пают трехсторонние органы социального партнерства и консультативные комитеты при канцелярии премьер-министра. Все стороны отношений объ‑ единяет заинтересованность в экономической экспансии и поддержании конкурентоспособности Швеции на внешних рынках. Двухпартийный корпоратизм Если Швецию принято причислять к «мягким» вариантам неокорпора‑ тизма, то Австрия считается классическим примером «жесткого» корпо‑ ратизма. Для бизнеса такой вариант отношений с государством — самый некомфортный из всех рассматривавшихся. После 1945 г. происходит рез‑ кое сокращение частного сектора в национальной экономике. Роль государ‑ ства «на входе» в «позднеиндустриальную» фазу резко повышается и остает‑ ся на высоком уровне на протяжении всего периода. В Австрии был создан огромный (по масштабам страны) национализированный сектор. Сильный государственный сектор превратился в ядро послевоенной экономической системы, а государство и государственные предприятия — в мотор нацио‑ нальной экономики. Главная причина того, что режим «жесткого» корпоратизма все‑таки утвердился, состоит в исходной слабости сообщества бизнеса и государства. Реальным «хозяином» жесткого корпоратизма стали две ведущие полити‑ ческие партии — Социалистическая партия Австрии (СПА) и Австрийская народная партия (АНП), которые подчинили себе и группы интересов, и государство. Реальным центром системы власти стал симбиоз АНП — СПА, получивший название политического партнерства, при котором каждая сторона фактически не принимала ни одного важного решения, предвари‑ тельно не договорившись с другой. Основной центр принятия политиче‑ ских решений переместился в «коалиционный комитет». Государство, эко‑ номику и группы интересов СПА и АНП разделили на сферы влияния. Кура‑ тором бизнеса стала АНП. Главной особенностью «двухпартийного корпоратизма» стала система палат — Австрийская торгово-промышленная палата (впоследствии — Пала‑ та бизнеса), Палата труда и Палата сельского и лесного хозяйства. Наряду с палатами продолжали действовать Австрийское объединение промышлен‑ ников и ведущий профцентр, но палаты образовали ведущее звено в системе 2010-1_Prognosis.indb 256 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 257 представительства групповых интересов. Членство в Палатах было прину‑ дительным. Палата включает в себя в качестве интегрированных корпора‑ ций предпринимательские союзы всех отраслей экономики, вырабатывает общую позицию по важнейшим проблемам и представляет ее вовне. В то же время Палаты наделялись важными правами в формировании экономиче‑ ской и социальной политики: от имени высококонсолидированных группо‑ вых интересов палаты дают рекомендации правительству по социально-эко‑ номическим вопросам. Если корпоратизм с рамочным государством и однопартийный корпора‑ тизм создавали институциональные стимулы, призванные побудить груп‑ пы интересов бизнеса переориентироваться в политике с «частных благ» на «коллективные», то двухпартийный корпоратизм исключал любую аль‑ тернативную возможность, кроме «коллективных благ». Внешняя жесткость системы компенсировалась повышенной гибкостью: процесс переговоров, призванный согласовать широкий спектр интересов, интегрированных в систему палат, шел постоянно. Несмотря на свою жесткость, система палат пустила глубокие корни в группах интересов. Она с успехом выдержала испы‑ тание референдумами в середине 1990‑х гг. и демонстрирует наибольшую устойчивость перед лицом глобализации [Tálos, Kittel, 2002; Viebrock, 2004]. «Авангардистское государство» и бизнес Крайней формой послевоенного интервенционизма стало «авангардист‑ ское государство», сформировавшееся в разное время во Франции и Японии после Второй мировой войны. Его главной особенностью была ориентация на автономные цели. Государство берет на себя функцию ведущего агента модернизации экономики и общества. Это накладывает большой отпеча‑ ток на политический курс и формы взаимоотношений с бизнесом. «Аван‑ гардистское государство» опирается на высокий удельный вес внерыночных механизмов координации в экономике, но предполагает более высокую цен‑ трализацию принятия решений относительно экономического курса, чем в типичных странах «рейнского капитализма». Политический стиль варьируется от «героического», предполагающего претензию на повышенную автономию [Birnbaum, 1982] и избирательность в отношении партнеров в сообществе бизнеса («дирижизм» во Франции был ориентирован главным образом на поддержку крупных, сильных и совре‑ менных компаний), до достаточно «мягкого», с преимущественной ставкой на переговоры («государство развития» в Японии). (Термин «государство развития» применительно к Японии был предложен американским полито‑ логом Чалмерсом Джонсоном [Johnson, 1995].) Для раннего «авангардистско‑ го государства» характерно постоянное сотрудничество с бизнесом, кото‑ рое укладывается в формулу: доминирующее государство — ведомый бизнес. В ряде отраслей происходит подмена частного предпринимательства аген‑ тами государства — национализированными предприятиями (в ключевых отраслях — во Франции, преимущественно в инфраструктурных — в Японии). 2010-1_Prognosis.indb 257 11.04.10 3:05 258 А. З удин Административная элита пользуется большим влиянием, которое опи‑ рается на «наполеоновскую» традицию унитарного централизованного государства, глубоко проникающего в гражданское общество (Франция) или привычки иерархического подчинения, укорененные в традициона‑ листской социальной структуре (послевоенная Японии). Политическая элита тесно связана с административной через доминантную партию (ЮДР во Франции, ЛДПЯ в Японии), но занимает разное место: полноправного, хотя и более слабого партнера высшей бюрократии в Японии (конституци‑ онно «сильный» парламент) и младшего партнера — во Франции (конститу‑ ционно «слабый» парламент). «Авангардистское государство» опирается на высокий уровень интегри‑ рованности основных отрядов элиты (административной, политической и экономической) как во Франции, так и в Японии (особую роль играет элитная система образования и сети горизонтальных связей). Но во взаи‑ моотношениях с административной и политической элитой положение элиты бизнеса варьируются от младшего партнера (в Японии) до клиента (в некоторых случаях во Франции). Бизнес отличается политической слабо‑ стью, а отдельные национальные отряды бизнеса и экономической слабо‑ стью (во Франции перед началом «голлистской модернизации»). Происхо‑ дит частичная политическая ассимиляция элиты бизнеса административ‑ ной элитой, символическим выражением которой стала практика перехода отставных чиновников и политиков в крупные компании частного сектора («пантуфляж» во Франции и «амакудари» в Японии). «Этатистский корпоратизм» На взаимоотношения государства и бизнеса во Франции решающее влия‑ ние оказал фактор изменения конституционной структуры государства и типа экономической политики. В период Четвертой республики («парла‑ ментской») отношения государства и бизнеса имели гибридный характер. Центральное место парламента в системе власти и фрагментированная пар‑ тийная система задавали центробежный вектор для организации интере‑ сов бизнеса, а преимущественно конкурентный режим доступа к принятию политических решений наделял бизнес статусом «группы давления». Сла‑ бые союзы предпринимателей, фрагментированное и децентрализован‑ ное представительство интересов, слабые профсоюзы, высококонфликт‑ ные индустриальные отношения сближали систему групповых интересов с плюралистической моделью. Но феномен «большого государства» (хотя и малоэффективного), низ‑ кий уровень легитимности крупного бизнеса и сильные левые партии объ‑ ективно приближали к неокорпоративистскими системами. Переход к пре‑ зидентской республике задал центростремительный политический вектор. Снижение политической роли парламента и возникновение доминантной партии (ЮДР) способствовали консолидации политической системы и цен‑ трализации каналов доступа к принятию политических решений. Превра‑ 2010-1_Prognosis.indb 258 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 259 щение государства в лидера экономического развития изменило главного посредника: теперь им стала исполнительная власть. Появился и новый тип экономической политики — «дирижизм». «Дирижистская» экономическая и промышленная политика направляется государством и носит ярко выра‑ женный интервенционистский характер. Политический курс в экономике базируется на «индикативных планах», а промышленная политика в различ‑ ных отраслях концентрируется вокруг «больших проектов» (grands projets) и стимулирует появление «национальных чемпионов» как в государствен‑ ном, так и в частном секторах [Shonfield, 1967, сh. 5; Zysman, 1983]. Возникновение «дирижистского государства» вынудило сообщество биз‑ неса к консолидации и централизации корпоративных организаций. Клю‑ чевым событием в развитии системы представительства стала реформа Национального совета французский предпринимателей (НСФП) в 1969 г. Происходит централизация: отраслевые союзы теряют полномочия в поль‑ зу общенационального НСФП. Усиление «головной» национальной орга‑ низации сопровождалось расширением ее полномочий, увеличением чис‑ ленности и профессионализацией аппарата. Автономия лидеров и аппара‑ та национальной организации укрепилась. В руководящих органах НСФП ведущую роль заняли представители крупного бизнеса, функционеры сою‑ зов и менеджеры. НСФП перестал жестко зависеть от своих членов и полу‑ чил возможность подписывать соглашения, обязательные для своих членов. Важная особенность «реформированного» НСФП состояла в том, что организация совмещает экономические и социальные функции, тогда как в ФРГ и Скандинавских странах эти функции разграничены между различ‑ ными общенациональными предпринимательскими организациями. Систе‑ ма представительства консолидируется вокруг НСФП, происходит маргина‑ лизация ассоциаций мелкого и среднего бизнеса — Всеобщая конфедерация мелких и средних предприятий и Всеобщая конфедерация французско‑ го ремесла. Внутри системы представительства повышается роль крупно‑ го бизнеса. После реформы НСФП превратился в полноценного партнера «дирижистского государства». В отраслевых и секторных ассоциациях про‑ исходит аналогичный процесс: там лидерство постепенно переходит к «син‑ дикатам», возглавляемым крупными бизнесменами или представителями аппарата союза. Во взаимоотношениях государства и групп интересов утвердилась модель, которую можно назвать «этатистским корпоративизмом». Ее главная осо‑ бенность — безусловное доминирование исполнительной власти в системе постоянных консультаций с группами интересов. «Героическая» полити‑ ка «дирижистского государства» формулируется и реализуется при мини‑ мальном участии ведущих сил гражданского общества. Принятие решений по экономической политике осуществляется в рамках этатистской парадиг‑ мы с определенными модификациями в случаях конфронтации с группа‑ ми интересов, приспособления к их запросам и кооптации их представите‑ лей [Schmidt, 1996]. В центральном институте неокорпоративисткой систе‑ мы, экономическом и социальном совете, государство постоянно «слушает» 2010-1_Prognosis.indb 259 11.04.10 3:05 260 А. З удин группы интересов, но не прислушивается ним [Wilson, 1982]. Государство занимает командные позиции и в разветвленной системе консультативных комитетов. (По оценкам, к середине 1960‑х гг. в общей сложности насчиты‑ валось 15 тыс. консультативных комитетов, 5 тыс. при центральной админи‑ страции и 10 тыс. в регионах [Wilson, 1983].) В то же время «этатистский кор‑ поратизм» отличается селективностью. Формулирование политики в кон‑ кретных областях часто основывалось на переговорах и соглашениях между правительственными министрами и политическими партиями, а также оставляло возможность для существенного влияния со стороны привилеги‑ рованных групп интересов [Schmidt, 1996]. Бизнес был привилегированным участником системы «этатистского кор‑ поратизма». Из всех групп интересов именно бизнес поддерживал наиболее тесные и содержательные контакты с правительством по вопросам эконо‑ мической и промышленной политики. Профсоюзы были формально вклю‑ чены, но часто не допускались к принятию решений, и в ответ прибегали к протестным «прямым действиям». В системе «индикативного планиро‑ вания» бизнес занимал привилегированные позиции в «горизонтальных» советах («комиссиях по модернизации в регионах) и доминирующие в «вер‑ тикальных» (т. е. отраслевых) советах, несмотря на формальный контроль со стороны чиновников. Временные консультативные комитеты при премь‑ ер-министре полностью комплектовались из руководителей ведущих фирм. Неокорпоративистские структуры — не единственное место взаимодей‑ ствия «дирижистского государства» и бизнеса. Очень большую роль играли прямые связи между правительственными ведомствами и бизнесом. Кон‑ такты отраслевых звеньев госаппарата замыкались либо на нескольких кор‑ порациях, либо на предпринимательских организациях. В нефтяной про‑ мышленности и в производстве цветных металлов, как в отраслях с наи‑ большей концентрацией производства и капитала, основным контрагентом профильных госструктур выступали крупные корпорации. Напротив, в тек‑ стильной промышленности отношения между партнерами были более фор‑ мализованы, а в роли посредника выступали предпринимательские союзы. Отношения министерства промышленности (через отраслевые департамен‑ ты) с отраслями, которые находились в их компетенции, устанавливались исключительно через союзы предпринимателей соответствующих отраслей («синдикаты»). Постоянные связи отраслевых звеньев госаппарата и «синдикатов» типо‑ логически приближались к патрон-клиентским отношениям, построен‑ ным на обмене ресурсами. Группы интересов рассматривали контролирую‑ щие административные учреждениях как своих «естественных опекунов», а те, в свою очередь, часто нуждались в поддержке с их стороны. Отрасле‑ вой бизнес вовлекался в «бюрократическую политику», вступая в коалиции со «своими» ведомствами против «чужих» (синдикальная палата металлур‑ гической промышленности вместе с соответствующей дирекцией мини‑ стерства промышленности вела борьбу против министерства финансов за расширение государственных субсидий своей отрасли). Но соотношение 2010-1_Prognosis.indb 260 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 261 между бюрократическими патронами и бизнес-клиентами было достаточно подвижным. Превосходство в ресурсном обеспечении (финансовом, инфор‑ мационном, экспертном) над департаментами министерств часто позволяло группам интересов бизнеса добиваться преобладающего влияние на прини‑ маемые решения. В ретроспективных оценках часто отмечается, что на практике француз‑ ский бизнес успешно манипулировал «дирижистским государством» и экс‑ плуатировал его ресурсы. Разработка правил игры, за соблюдением кото‑ рых следило государство, фактически делегировалась группам интересов [Schmidt, 2003]. «Промышленную политику часто „захватывали“ сектора эко‑ номики, которые она была призвана обслуживать и развивать, в результате чего государство превращалось скорее в поставщика отраслевой ренты, чем в инструмент национальной экономической модернизации» [Loriaux, 2003]. Административное руководство Особые формы взаимоотношений государства и бизнеса в Японии в позд‑ неиндустриальный период получили название административного руко‑ водства. Как и во Франции, государство играет ведущую роль в этих взаи‑ моотношениях, но проводит свой курс в более мягких формах. Во многом это объясняется различным соотношением сил: по сравнению с Франци‑ ей государство в Японии менее консолидировано, а бизнес более консоли‑ дирован. Для Японии характерно несоответствие формальной и реальной структуры государства: номинально основная власть принадлежит парла‑ менту, но исполнительной власти удалось перетянуть основные полномо‑ чия на себя. Тем не менее в структурном отношении государство в Японии больше напоминает послевоенную Германию, чем «голлистскую» Францию. Система представительства бизнеса в Японии отличается высокой консоли‑ дированностью и централизацией и тоже больше напоминает не француз‑ ский аналог (особенно в период парламентской республики), а немецкий. Центральное место в системе представительства японского бизнеса при‑ надлежит «Большой четверке» предпринимательских организаций, кото‑ рые объединяют основную массу промышленных, финансовых и торговых компаний: «Кейданрен» (Федерация экономических организаций), «Кедзай даюкай» (Общество экономического сотрудничества), «Никкейрен» (Ассо‑ циация предпринимательских организаций Японии) и «Ниссе» (Торговопромышленная палата Японии). Отношения внутри «четверки» построе‑ ны на функциональной специализации. Ведущую роль играет «Кейдан‑ рен»: она занимает центральное положение во взаимоотношениях бизнеса и с исполнительной властью, и с ЛДПЯ. «Кедзай даюкай» выполняет функ‑ ции «мозгового центра». «Никкейрен» тесно связан с «Кейданрен» и специа‑ лизируется на индустриальных отношениях, социальных проблемах и свя‑ зях с общественностью. «Ниссе» занимается проблемами малого и среднего бизнеса. Лидеры «Большой четверки» ассоциаций образовали политически влиятельную верхушку в элите японского бизнеса, получившую название 2010-1_Prognosis.indb 261 11.04.10 3:05 262 А. З удин дзайкай. В большинстве случаев это члены руководства (преимущественно менеджеры) шести ведущих финансово-промышленных групп (Мицубиси, Сумимото, Мицуи, Фудзи, Дайити-Кангё и Санва). Несмотря на определенные различия в уровне консолидации интересов бизнеса, по своим основным чертам административное руководство в Япо‑ нии приближается к «этатистскому корпоративизму» во Франции. Парла‑ мент располагается на периферии отношений государства и бизнеса. Хотя депутаты парламента часто выполняют роль лоббистов, эпицентром связей с бизнесом выступает фракция доминантной партии. Фракция ЛДПЯ разде‑ лена на неформальные группировки («кланы»), связанные с определенны‑ ми группами интересов бизнеса (наибольшей известностью пользовались «нефтяной клан», «клан сухопутных перевозок», «рисовый клан»). (В после‑ дующем роль парламента в отношениях государства и бизнеса несколько повысилась.) Гораздо более важное место в отношениях государства и биз‑ неса занимает ЛДПЯ. Большой бизнес служит основным источником финан‑ совых ресурсов для доминантной партии. Политическое финансирование было сильно централизовано и осуществлялось через «Кейданрен». Как и во Франции, ведущую роль в отношениях государства и бизнеса в Япо‑ нии играет исполнительная власть. В первую очередь группы интересов биз‑ неса стремятся установить контакты с экономическими ведомствами прави‑ тельства, ключевую роль среди которых прежде всего играют министерство финансов, министерство внешней торговли и промышленности [Johnson, 1982] и управление экономического планирования. Основным институцио‑ нальным интефейсом во взаимоотношениях исполнительной власти и биз‑ неса служит разветвленная система консультативных комитетов. Они созда‑ ются как постоянно действующие органы при центральной и региональной администрации. (Место и роль консультативных комитетов закреплены спе‑ циальным законом 1947 г.) При госаппарате действует эшелонированная систе‑ ма консультативных комитетов: они создаются при канцелярии премьер-ми‑ нистра, при министерствах, а также при конкретных руководителях различ‑ ных звеньев правительства («персональные консультативные органы»). Ядро комитетов составляет руководящее звено головных предпринима‑ тельских ассоциаций и представители элиты бизнеса. Комитеты сильно влияют на государственную политику: предварительный проект бюджета не может быть принят кабинетом, пока он не прошел обсуждение в консуль‑ тативных комитетах. Долговременное влияние на экономическую политику со стороны бизнеса призван обеспечивать экономический совет при управ‑ лении экономического планирования. (Из 30 постоянных членов экономи‑ ческого совета 20 были президентами или ведущими менеджерами крупней‑ ших корпораций.) В работу системы консультативных комитетов глубоко интегрирована «Кейданрен». Исходящие от комитетов рекомендации пра‑ вительству обязательно предварительно рассматриваются в ведущей ассо‑ циации японского бизнеса. Особую роль в системе связей «Кейданрен» с госаппаратом играет коми‑ тет по структуре промышленности при Министерстве внешней торговли 2010-1_Prognosis.indb 262 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 263 и промышленности. В рамках так называемой практики «открытых окон» отраслевые отделы министерства взаимодействуют с отраслевыми сою‑ зами предпринимателей (форма отношений, имеющая аналоги не только во Франции, но и в Германии). Тесное взаимодействие государства и бизнеса постоянно воспроизводит консенсус основных отрядов элиты по ключевым вопросам экономической и социальной политики. Как показали исследова‑ ния «сетевых социологов», в Японии (в отличие от США и отчасти в Герма‑ нии) сложилась «ядерная» сеть организаций, объединяющих представи‑ телей административной, политической и экономической элиты, которая постоянно занимает центральное положение в формировании политиче‑ ского курса [Knoke, Broadbent, Tsujinaka, Pappi, 1996]. II. ГОСУДАРСТВО И БИЗНЕС: «ВЕЛИКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ» Неолиберальная реформа и новые модели «интервенционистского государства» За последние десятилетия в отношениях между государством и бизнесом произошли глубокие перемены. На Западе основными факторами пере‑ мен стали вступление в постиндустриальную фазу развития и глобализа‑ ция. Неоконсервативные революции конца 1970‑х — начала 1980‑х гг. поло‑ жили начало неолиберальной реформе государства. Начался процесс, кото‑ рый получил название выдавливание или опустошение государства [Rhodes, 1994]. Но возврата к модели классического либерального государства не про‑ исходит. Нельзя говорить и о полном отказе от интервенционизма. Обозна‑ чилось явное несоответствие между официальной идеологией в лице неоли‑ берализма и реальной экономической политикой, которая сочетала неоли‑ беральные и интервенционистские характеристики. Эту дилемму неолиберального государства отметил немецкий социолог У. Бек: «С одной стороны, идеалом такой модели является минималистское государство, все возможности которого направлены на укоренение в той или иной стране правил, принятых глобальной экономикой. Государства, „лояльные“ мировому рынку, должны быть исключительно подвижными, способными допускать непринужденную смену правительств, конкури‑ ровать с максимально широким кругом подобных им государств и в пре‑ дельно возможной степени воплощать в своих институтах неолибераль‑ ный рыночный порядок. Однако, с другой стороны, рыночное дерегулиро‑ вание и приватизация общественного сектора не могут быть реализованы слабым государством. Для этого нужна мощная власть, так как юридические установления, соответствующие принципам функционирования миро‑ вой экономики, должны быть санкционированы государством и проведе‑ ны в жизнь зачастую вопреки общественному сопротивлению. Следующей задачей выступает модернизация институтов надзора и подавления (таких, например, как пограничная служба) и подготовка к противодействию тер‑ роризму — “оружию слабых”. Наконец, государство должно иметь возмож‑ 2010-1_Prognosis.indb 263 11.04.10 3:05 264 А. З удин ность демонстрировать, что мобильность капитала ни при каких услови‑ ях не порождает сопоставимой по масштабам мобильности рабочей силы» [Бек, 2004]. И масштабная приватизация, и появление новых форм государствен‑ ного регулирования предполагают наделение государства новой силой (re-empowering of the state) [Wolfe, 1999]. Неолиберальное (или неоконсер‑ вативное) государство — «сильное государство», которое активно ведет себя в экономике и социальных отношениях. При проведении реформ сильное неолиберальное государство парадоксальным образом напоминает «госу‑ дарство развития». В Великобритании реформу начинало идеологически ориентированное и политические сильное правительство, опирающееся не на поддержку групп интересов, а на электоральную базу. Это породило новый «героический» политический стиль, более свойственный раннему «авангардистскому государству». Либерализация и приватизация экономи‑ ки проводились с опорой на новый политический стиль, который отлича‑ ли сильное централистское начало, инициативность (pro-active) и жесткая целевая ориентация, игнорирование оппозиции и сопротивления со сторо‑ ны групп интересов [Moran, Prosser, 1994]. «Героический» политический стиль «неоконсервативного» правительства сломал прежнюю модель взаимоотношений с группами интересов бизнеса, основанный на стратегиях «бюрократического приспособления» и «инкре‑ ментализма». (Именно этот стиль отличал приватизационную реформу телекоммуникаций и электроэнергетики, проведенную неоконсерваторами в Великобритании в 1980‑е гг. [Bartle, 2001].) «Героический» стиль отличает и режим консультаций политически сильного «неолиберального» государства с группами интересов бизнеса. Неолиберальная реформа государства в Вели‑ кобритании, начатая «неоконсерваторами» и продолженная «новыми лейбо‑ ристами», превратилась в образец для подражания в других странах Запада и новых демократиях. На смену старому интервенционизму, основной зада‑ чей которого было совмещение экономического роста и социальной интегра‑ ции общества («государство благосостояния», «ассистирующее государство» и «государство развития») приходит новый интервенционизм, главной целью которого становится адаптация национальной экономики к требованиям гло‑ бального рынка. Новое интервенционистское государство на Западе концеп‑ туализируется в различных терминах: «новое регулирующее государство» (new regulatory state), «государство конкуренции» (competition state) и «госу‑ дарство-брокер» (broker-state) [Majone, 1994)]. В связи с появлением новой гло‑ бальной угрозы в лице международного терроризма все чаще стали говорить о «государстве национальной безопасности» (national security state). Поиски адекватных институциональных форм Трансформация взаимоотношений государства и бизнеса в странах Запада определяется переплетением двух разнонаправленных тенденций — инсти‑ туционального обновления и институциональной преемственности. Инсти‑ 2010-1_Prognosis.indb 264 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 265 туциональное обновление сопровождается возросшей привлекательно‑ стью плюралистической модели в ущерб неокорпоративной [Streeck, 1991]. В цитаделях «неокорпоративизма» происходит частичный демонтаж кор‑ поративистких режимов (Швеция и Австрия). Началось сближение отно‑ шений государства и бизнеса по обе стороны Атлантики. Характерные для неокорпоративной парадигмы модели отношений государства и бизне‑ са, классифицированные У. Грантом как «государство ассоциаций» (ФРГ) и «партийное государство» (Италия и Япония), оказались отодвинуты на периферию, а на первый план выдвинулась новая модель отношений — «государство компаний», ранее характерное только для плюралистической парадигмы в США [Grant, 1993]. Институциональная преемственность в отношениях государства и бизнеса проявляется в сохранении остатков прежних форм во Франции, Германии, Швеции, Австрии, Японии, а также случаями «локального ренессанса» неокорпоративизма (в Нидерландах и Ирландии). На пересечении этих разнонаправленных тенденций во взаимоотноше‑ ниях государства и бизнеса складываются новые институциональные ком‑ плексы. В Европе место замкнутых «корпоративистских» режимов взаимо‑ действия начинают занимать институциональные образования, которые отличают большая открытость, автономия и асимметричность статуса уча‑ стников (сообщества и сети) и которые описываются различными моделя‑ ми «политического соуправления». Специалисты заговорили о переходе от «правительства» (government) к «системам правления» или «политиче‑ ского соуправления» (governance) [Rhodes, 1997; Pierre, 2000]. В США наме‑ тился переход от сообществ и сетей к рынкам посредничества. Сфера взаи‑ моотношений государства и бизнеса утрачивает свойства «политического сообщества», точнее сети относительно обособленных «политических сооб‑ ществ» (policy communities, issue networks), и приобретает черты конкурент‑ ного «рынка» (industry), специализирующегося на посреднических услу‑ гах, т. е. сведении воедино представителей государства и бизнеса [Loomis, Struemph, 2003]. Внутри плюралистических форм происходит деполитизация отноше‑ ний государства и бизнеса. Модели «политического соуправления» облада‑ ют многими достоинствами: они привносят в отношения государства и биз‑ неса гибкость, оперативность, снижают роль бюрократических процедур. В то же время эти новые формы породили новые проблемы, связанные с асимметричным статусом участников. Разница в ресурсном обеспечении и политическом весе (прежде всего слабость профсоюзов) делает системы «политического соуправления» неравновесными и политически уязвимыми. Модели «политического соуправления» не преодолели проблему «демокра‑ тического дефицита», от которой в недавнем прошлом страдали неокорпо‑ ративистские системы. Эта проблема свойственна всем наднациональным организациям: международное гражданское общество пока менее развито, чем гражданские общества в рамках национальных государств. 2010-1_Prognosis.indb 265 11.04.10 3:05 266 А. З удин III. БИЗНЕС И АССОЦИ АЦИИ В СТРАНАХ ЗАПАДА: опыт последних 30 лет Представительство интересов бизнеса: основные формы Функции ассоциаций Как форма коллективного (согласованного) действия агентов рынка ассо‑ циации бизнеса обладают двойным институциональным статусом. С одной стороны, они образуют одно из звеньев в механизме управления экономи‑ ческой системой (economic governance system), наряду с рынком, иерархия‑ ми, сетью взаимных обязательств и т. д. С другой стороны, ассоциации слу‑ жат одной из форм организации интересов. В этом качестве они выступают составной частью гражданского общества и политической системы. Особенности институционального статуса определяют основные функ‑ ции ассоциаций бизнеса и как части механизма управления экономической системой, и как формы организации интересов. Можно выделить четыре такие функции: рыночная координация, предоставление услуг, переговоры с профсоюзами, представительство интересов. Функции рыночной коорди‑ нации и предоставления услуг своим членам ассоциации бизнеса выполня‑ ют скорее как часть механизма управления экономической системой, а пере‑ говоры с профсоюзами и представительство интересов — в основном как часть гражданского общества и политической системы. Основные типы ассоциаций Среди конкретных разновидностей ассоциаций бизнеса, сложившихся под влиянием обстоятельств, принято выделять три основные типа: ассоциа‑ ции бизнеса как таковые, союзы работодателей, торговые палаты. Первые два типа, в свою очередь, обычно подразделяются на общенациональные и отраслевые. Наряду с чистыми типами выделяются смешанные: межот‑ раслевые, региональные. Ассоциации бизнеса (branch / trade / industry associations) — наиболее распростра‑ ненный тип. Это добровольные объединения участников какой‑либо отрас‑ ли или сектора экономики. Профильная функция — регулирование гори‑ зонтальной конкуренции среди своих членов и вертикальной конкуренции между участниками сбытовой цепочки. Конкретными проявлениями этой функции служат распределение экспортных квот, разработка профессио‑ нальных стандартов, повышение качества выпускаемой продукции. Часто выполняют функции представительства интересов. Достаточно однородная членская база позволяет легче «гармонизировать» интересы, вырабатывать согласованные позиции (коллективные интересы), представлять и продви‑ гать эти коллективные интересы в общественном мнении и органах вла‑ сти. Ассоциации бизнеса также занимаются предоставлением селективных услуг своим членам, например, организацией обмена сырьем в масштабах 2010-1_Prognosis.indb 266 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 267 отрасли, обеспечением разработки и соблюдения стандартов для продук‑ ции, выпускаемой в отрасли. Одна из часто встречающихся разновидностей — ассоциация малого биз‑ неса, которая объединяет мелких предпринимателей и оказывает им про‑ фильные услуги (В последнем случае определяющим фактором членства служат не отрасль или функция, а размер фирмы.) Ассоциации работодате‑ лей (employers associations) — добровольные объединения, которые специа‑ лизируются в области трудовых отношений. Сфера деятельности — стан‑ дарты труда, переговоры по заработной плате, вопросы подготовки кадров. Чаще всего создаются на отраслевой основе, но по договоренности с проф‑ союзами, могут объединять и компании различных отраслей. Торговые и / и ли торгово-промышленные палаты (Chambers of Commerce and / or Industry) создаются для представительства интересов предпринимателей какого‑то географического региона (критерий членства — территориаль‑ ный). В принципе, все предприятия соответствующего региона вне зависи‑ мости от отраслевой принадлежности, размеров и т. д. могут быть членами конкретной палаты. Членская база отличается принципиальной разнород‑ ностью. Палате приходится примирять конфликтующие интересы компа‑ ний самых различных категорий. Общую позицию выработать очень труд‑ но. По этим причинам палаты концентрируются на предоставлении своим членам наиболее необходимых для них услуг. В то же время наличие широ‑ кой членской и региональной базы делает палату удобной для выполнения функций, делегируемой правительством «Континентальная» и «англосаксонская» модели В зависимости от наличия специального закона, а также принципа членства (добровольное или обязательное) выделяют две основные модели палаты — «континентальную» и «англосаксонскую». Согласно «континентальной» моде‑ ли, палаты представляют собою корпорации, созданные на основе отдельно‑ го закона, а членство в них обязательно. Палаты континентальной модели обладают публично правовым статусом, что наделяет их определенными при‑ вилегиями в отношениях с правительством, как правило, официальным пра‑ вом на консультации и выполнение публичных функций, делегируемых пала‑ те публичной властью. В соответствие с «англосаксонской» моделью палата представляет добровольное объединение (членство — добровольное), не пред‑ полагающее никакого специального закона, регулирующего ее деятельность. К сильным сторонам палаты «континентальной» модели можно отнести высокую защищенность со стороны закона и публичной власти. Обязательное членство гарантирует полностью представительный характер палаты, отсут‑ ствие проблемы «безбилетника», а также широкие и надежные источники денежных поступлений. Палата континентальной модели располагает гаран‑ тированным доступом в органы власти, монополию на региональное предста‑ вительство и отсутствие конкуренции. В то же время континентальная модель обладает существенными минусами: отсутствует добровольность, монополия 2010-1_Prognosis.indb 267 11.04.10 3:05 268 А. З удин на представительство и гарантированный доступ во власть порождают утрату сильных стимулов к эффективной работе и ориентации на спрос, трудность в представлении четких позиций вследствие обязательства представлять сба‑ лансированную точку зрения, гарантированная защита со стороны власти может обернуться постоянным вмешательством в дела палаты. Свои плюсы и минусы имеет и «англосаксонская» модель палаты. Плюсы: независимость, добровольное членство создает сильные стимулы к эффек‑ тивной работе и ориентации на спрос, свобода определяет характер рабо‑ ты и набор конкретных функций, реализуемых палатой. Минусы: проблема «безбилетников», конкуренция с другими палатами за предоставление услуг и выполнение представительской функции, отсутствие надежных источни‑ ков финансовых поступлений и политического влияния. Проблема специализации Как правило, конкретные разновидности ассоциаций бизнеса в различной пропорции совмещают эти основные функции. Существующие типы ассо‑ циаций не вполне совпадают с функциональной специализацией. Несмот‑ ря на существование ассоциаций работодателей, специализирующих‑ ся на отношениях с профсоюзами, только в немногих случаях наблюдает‑ ся последовательное разделение ролей между отраслевыми ассоциациями и отраслевыми союзами работодателей. Во Франции отраслевые ассоциа‑ ции бизнеса наряду с профильными функциями часто выполняют функ‑ ции союзов работодателей. Функциональная специализация гораздо более характерна для ассоциаций бизнеса в Германии, там разделений ролей между ассоциациями бизнеса и союзами работодателей проводится более последовательно. Наиболее завершенную форму специализация по функ‑ циям приобретала в немногих случаях: до недавнего времени такая полная специализация была характерна для Швеции, где функциональное разделе‑ ние между ассоциациями бизнеса и союзами работодателей последователь‑ но прослеживалась с отраслевого до общенационального уровня. То же самое можно сказать и про функцию представительства интересов: до недавнего времени эта функция не становилась объектом специализации в работе ассоциаций бизнеса. Как правило, представительство интересов совмещалось с выполнением каких‑либо других функций: переговоров с проф‑ союзами, рыночной координации или предоставления услуг. В то же время функциональная специализация или ее отсутствие в работе конкретной ассо‑ циации бизнеса не является постоянной величиной. Она возникает под влия‑ нием конкретных обстоятельств и со временем может меняться: специали‑ зированные функции могут превращаться во вспомогательные и наоборот. Альтернативные формы представительства Ассоциации бизнеса не являются чем‑то уникальным ни как часть механиз‑ ма управления экономикой, ни как форма организации интересов. Наряду 2010-1_Prognosis.indb 268 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 269 с ассоциациями существуют альтернативные формы организации интере‑ сов. Функции представительства неорганизованных или слабоорганизован‑ ных интересов отдельных отраслей и секторов могут брать на себя мини‑ стерства и другие правительственные ведомства. (Наиболее известный при‑ мер — министерство сельского хозяйства во многих странах.) В последнее время крупная фирма все чаще воспринимается как особая форма организации интересов, обладающих значительным весом в экономи‑ ке и повышенной социальной значимостью. В данном случае фирма тракту‑ ется как сообщество связанных с нею разнородных участников (stakeholders), в состав которых, как правило, включают акционеров, менеджмент, наемных работников, члены их семей, поставщиков и покупателей, жителей местных сообществ и т. д. [Donaldson, Preston, 1995]. Представительство интересов крупных компаний, как правило, осуществляется внутренними подразделе‑ ниями соответствующего профиля («политические отделы») и специализи‑ рованными внешними посредниками (консалтинговые фирмы). Этапы и направления перестройки ассоциаций бизнеса в развитых странах Запада: (1970 — начало 2000‑х гг.) К настоящему времени ситуация в системе ассоциаций бизнеса в разви‑ тых странах Запада определяется совокупными итогами долговременной трансформации. Перемены в системе ассоциаций бизнеса начались в разное время и растянулись на длительный период. Условно их можно разделить на два периода или две «волны». Первая волна Началась в США и прошла в середине 1970‑х — начале 1980‑х гг. Основными факторами перемен стали переход в постиндустриальную стадию развития: структурная перестройка экономики, связанная с сокращением промыш‑ ленности и расширением сектора услуг, глобализация экономики, т. е. более свободное перемещение капитала через национальные границы, а также «кризис государства», вызванный исчерпанием освоенного к тому времени инструментария вмешательства в экономику. По сравнению со своими аналогами в Европе и Японии ассоциации бизне‑ са США традиционно были более слабыми, нестабильными и гибкими. Разви‑ тию ассоциаций как официального механизма координации экономического поведения систематически препятствует антитрестовское законодательство. Конечно, есть исключения в отдельных отраслях, но они остаются единич‑ ными (страхование, сельское хозяйство, профессиональный спорт). Коллек‑ тивные политические действия также сильно затруднены: государству запре‑ щено наделять ассоциации какими‑то особыми полномочиями. Постоянным ограничителем для превращения ассоциаций бизнеса в самостоятельную силу стали проблема «безбилетников» и невозможность дисциплинировать потенциальных членов, накладывать на них формальные санкции. 2010-1_Prognosis.indb 269 11.04.10 3:05 270 А. З удин Основные направления перемен в системе ассоциаций бизнеса США можно охарактеризовать следующим образом: маргинализация союзов работодателей в результате снижения уровня охвата рабочей силы проф‑ союзным членством и децентрализации коллективно-договорных процедур (перенесение заключения коллективных договоров на уровень фирмы), фор‑ мирование дуалистической системы ассоциаций бизнеса, бурное развитие индивидуальных каналов представительства. В США тенденция к ослабле‑ нию роли ассоциаций получила особенно выраженный характер: в различ‑ ной степени эта тенденция затронула все три основные функции ассоциа‑ ций бизнеса. Уменьшается значение ассоциаций и как посредника во взаи‑ моотношениях с государством и профсоюзами, и как поставщика услуг. В результате перестройки система ассоциаций бизнеса в США приобре‑ ла повышенную неоднородность. В ней выделились два сектора, которые сильно отличались по ресурсному обеспечению [Spillman, Gao, 2004; Drope, Hansen, Mitchell, 2004; Bauer, Schneider, 2005]. Лидирующий сектор ассоциа‑ ций представлен значительным меньшинством крупных организаций, рас‑ полагающих развитой внутренней структурой. Портрет высокоресурсной ассоциации бизнеса выглядит следующим образом. Членскую базу состав‑ ляют фирмы, в том числе крупные компании. Среди ассоциаций, объеди‑ няющих фирмы, присутствует значительное меньшинство, представляю‑ щее крупные организации, располагающие развитой внутренней структу‑ рой. В начале 2000‑х гг. 10 % ассоциаций бизнеса насчитывало более 5 тыс. членов. Из числа ассоциаций, объединявших фирмы, 10 % располагало чис‑ ленностью более 3 тыс., а около 5 % — численностью более 10 тысяч. Высоко‑ ресурсные ассоциации, как правило, специализируются на политическом представительстве интересов. Выполнение политических функций в боль‑ шей степени было характерно для крупных ассоциаций, а также для ассо‑ циаций, объединяющих компании, а не физические лица. (Всего политиче‑ ские функции выполняет около трети ассоциаций.) Высокоресурсные ассоциации бизнеса располагают крупным бюджетом, но достаточно скромным штатом постоянного персонала, среди которого преобладают специалисты и технические работники и фактически отсут‑ ствуют функционеры. В начале 2000‑х гг. около трети ассоциаций бизне‑ са располагали бюджетом не менее 2‑х млн долларов. Постоянный аппарат этих ведущих ассоциаций насчитывал в общей сложности 41 тыс. человек (в качестве администраторов различного уровня, технического персона‑ ла и членов правлений). Четверть ассоциаций располагает аппаратом от 13 и более человек. Для такой ассоциации характерна высокодифференци‑ рованная и подвижная внутренняя структура и активное участие высше‑ го менеджмента (руководства) компаний-членов в работе ассоциации, что позволяет компаниям-членам сохранять высокую автономию и возможность реализации индивидуальных политических стратегий. Политические связи высокоресурсных ассоциаций отличаются децентрализацией. Для них характерно тесное, но ситуативное сотрудничество с внешними консультан‑ тами при осуществлении политических действий. Роль высокоресурсных 2010-1_Prognosis.indb 270 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 271 ассоциаций изменилась: они выступают не столько автономными акторами, сколько координаторами согласованных, но индивидуальных политических стратегий членов. В высокоресурсном секторе доминируют ассоциации, свя‑ занные с крупными и крупнейшими корпорациями, но там же присутствуют отдельные успешные ассоциации, представляющие интересы малого бизне‑ са [Young, 2003]. Типичная ассоциация бизнеса США довольно сильно отличается от высо‑ коресурсной. Типичные ассоциации преимущественно немногочислен‑ ные и примитивные по своей структуре. Средняя численность — немно‑ гим более 300 членов, четверть ассоциаций насчитывает менее 105 членов, одна шестая — менее 50 членов. Членскую базу составляют физические лица и небольшие компании. Типичная ассоциация недостаточно обеспечена необходимыми ресурсами и тяготеет к модели «минималистской органи‑ зации». Средняя численность постоянного аппарата ассоциаций бизнеса США — 4 человека, а в четверти ассоциаций постоянный аппарат не превы‑ шает 1 – 2‑х человек. Типичная ассоциация бизнеса США специализируется на предоставлении услуг и производстве «социального капитала». Наибо‑ лее распространенные виды услуг, из числа предоставляемых ассоциация‑ ми бизнеса США своим членам, так или иначе были ориентированы на реше‑ ние внутриотраслевых проблем. Чаще всего упоминались услуги, связанные с профессиональным образованием и производственной подготовкой (44 % ассоциаций), предоставление статистической и иной информации о поло‑ жении в отрасли (35 %). Среди других услуг, ориентированных на удовлетворение внутриотрас‑ левых запросов, фигурировали обеспечение обмена информацией между членами ассоциации (27 % ассоциаций), разработка отраслевых стандар‑ тов и аккредитация (22 %), содействие в создании деловых сетей и прове‑ дения дискуссий (20 %). В предоставлении этой группы услуг не наблюда‑ лось каких‑либо вариаций, обусловленных принадлежностью ассоциаций к различным типам или размерами ассоциаций (крупные — мелкие). Главная функция большей части ассоциаций бизнеса в США — производство «соци‑ ального капитала», т. е. связей внутри соответствующих сообществ бизнеса, а также системы правил и норм, которые регулируют поведение участников этих сообществ. В этом смысле ассоциации бизнеса США стоят в одном ряду с деловой прессой и школами бизнеса [Spillman, Gao, 2004]. Повышенную гибкость и динамизм дуалистической системе ассоциаций придавал сектор независимых посредников. В результате появления новых инструментов влияния (разветвленная сеть агентств политического консал‑ тинга, комитетов политического действия, неоконсервативных «мозговых центров») расширились возможности для индивидуальных политических действий крупных компаний и ситуативной политической мобилизации малого бизнеса [Loomis, Struemph, 2003]. Утвердилась трехзвенная система представительства интересов бизнеса: высокоресурсные ассоциации, сла‑ боресурсные ассоциации и сектор обеспечения индивидуальных политиче‑ ских действий. 2010-1_Prognosis.indb 271 11.04.10 3:05 272 А. З удин Вторая волна С начала 1980‑х гг. перемены в системе представительства интересов бизнеса распространились за границы США, сначала — на Великобританию, а затем — на страны Европы и Японию. Как и в США, ключевую роль сыграли переход в постиндустриальную стадию развития (сокращение промышленности и рас‑ ширение сектора услуг) и глобализация экономики. Крупный бизнес в опреде‑ ленном отношении перерос не только национальные экономики, но и нацио‑ нальные государства. Важную роль сыграли развитие Европейского союза (появление наднациональных органов власти способствовало расширению точек доступа к принятию политических решений), политическая децентра‑ лизация (расширение полномочий региональных органов власти во Франции, Великобритании, Италии, Японии), трансформация партийных систем (крах доминантных партий в Швеции, Италии, Японии, идеологическая модерни‑ зация левых в Великобритании, ФРГ, Франции) и неолиберальная реформа государства (сокращение возможностей для традиционных форм вмешатель‑ ства в экономику, повышение институциональной совместимости админист‑ ративного аппарата с рынком, деполитизация экономической политики). Но в отличие от США, в странах ЕС и Японии центральное положение в системе представительства интересов бизнеса наделило ассоциации зна‑ чительным запасом прочности и повышенной способностью к адаптации. Национальные системы ассоциаций бизнеса в этих странах приспосабли‑ вались к переменам при помощи трех основных стратегий: консолидации, внутренней реформы и рационализации. В результате «ландшафт» ассоциа‑ ций в целом изменился незначительно, гораздо серьезнее была внутренняя перестройка. Наиболее крупные перемены захватили только две националь‑ ные системы ассоциаций, где произошли слияния головных объединений бизнеса — в Швеции и в Японии. В Швеции в 2001 г. в результате слияния двух головных ассоциаций бизнеса была создана Конфедерация шведских пред‑ приятий. В Японии в 2002 г. также прошло слияние двух головных ассоциа‑ ций, в итоге которого возникла укрупненная организация «Ниппон Кейдан‑ рен». Стратегия внутренней реформы получила более широкое распростра‑ нение: масштабной перестройке подверглись ведущие ассоциации бизнеса пяти стран — Франции, Италии, Австрии, Швеции, Японии (в двух послед‑ них случаях перестройка организационной структуры стала неизбежным результатом слияния). Можно выделить следующие общие черты реформы организационной структуры ассоциаций: ограничение полномочий центральной организа‑ ции, «облегчение» организационной структуры (сокращение промежуточ‑ ных звеньев, переход к организационным структурам «плоского» типа), «менеджеризация» (сближение аппарата ассоциации с аппаратом частных компаний), повышение внутренней дифференциации, т. е. способности улавливать и откликаться на запросы разнородной членской базы; консо‑ лидация внутренней структуры за счет укрепления связей с региональны‑ ми и местными ассоциациями, повышения их статуса внутри объединения, 2010-1_Prognosis.indb 272 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 273 а также введения «прямого членства», усиление значения системы услуг, ориентированных на запросы членов. Во Франции и Швеции результа‑ том внутренней реформы стало закрепление ограниченных полномочий центральной организации посредством превращения конфедеративного принципа в основу построения ведущей ассоциации бизнеса (соответствен‑ но, при преобразовании НСФП (Национального совета французских пред‑ принимателей) в МЕДЕФ (Движение предприятий Франции) и создании Конфедерации предприятий Швеции). В последнем случае в уставе новой ассоциации специально было подчеркнуто, что центральная организация и входящие в нее ассоциации признаются полностью независимыми и авто‑ номными в отношении друг друга. Слияние двух головных союзов в Швеции сопровождалось структурной реформой аппарата нового объединения: значительная часть функций, которые ранее выполнялись постоянным аппаратом ассоциации (инфор‑ мационное обеспечение, управление финансами и заработной платой) была передана в специально созданную для этих целей по принципу «внешней контрактации» сервисную компанию. Во Франции преобразование Нацио‑ нального совета французских предпринимателей (НСФП) в МЕДЕФ в 1998 г. также было сопряжено с перестройкой организационной структуры, в ходе которой комиссии общего профиля (экономическая и социальная) сме‑ нились дифференцированной сетью рабочих групп, ориентированных на решение конкретных проблем (всего девять). Внутренняя реорганизация МЕДЕФ прошла под знаком консолидации организационной структуры: усилилось внимание к системе коммуника‑ ций, а также к коллективным и индивидуальным членам — ассоциациям более низкого уровня и компаниям. Первоначально рабочую группу по ком‑ муникациям лично возглавил президент конфедерации, но впоследствии рабочая группа была упразднена, а ее функции включены в сферу прямых полномочий президента ассоциации. Влияние ассоциаций-членов внутри МЕДЕФ было поставлено в прямую зависимость от вклада в общий бюджет конфедерации. (Например, доля взносов только одной отраслевой ассоциа‑ ции, объединяющей металлургические компании, в бюджете МЕДЕФ состав‑ ляла приблизительно 30 % бюджета МЕДЕФ, в то время как на долю всех меж‑ отраслевых местных ассоциаций приходилось менее 10 % бюджета МЕДЕФ.) Инструментом укрепления связей с компаниями стало введение «прямо‑ го членства». Ранее членами МЕДЕФ могли становится только ассоциации. Отдельные фирмы могли присоединяться к ассоциации только через член‑ ство в отраслевых или местных межотраслевых ассоциациях. Теперь усло‑ вия вступления в конфедерацию были изменены и отдельные компании получили возможность напрямую присоединяться к ассоциации. Введение индивидуального членства позволяло уравновесить центробежный эффект, порождаемый превращением в конфедерацию. Прямое членство расширяло влияние в конфедерации крупных фирм [Coulouarn, 2004]. Институт прямого членства не был ограничен только МЕДЕФ: на общеев‑ ропейском уровне также появились ассоциации, объединявшие индивиду‑ 2010-1_Prognosis.indb 273 11.04.10 3:05 274 А. З удин альных членов. Реформа Конфиндустрии 2001 г. также сопровождалась рас‑ ширением полномочий региональных федераций бизнеса с тем, чтобы пре‑ вратить их в полноценного партнера региональных властей, усилившихся в результате политической децентрализации [Constantelos, 2004]. В Авст‑ рии повышение роли региональных ассоциаций бизнеса стало составной частью нескольких волн реформы «системы палат» во второй половине 1990‑х — начале 2000‑х гг. [Viebrock, 2004]. Внутренняя реформа в головных ассоциациях бизнеса сопровождалась более плотным сближением системы услуг с запросами членов (МЕДЕФ, Палата бизнеса в Австрии). Стратегия рационализации оказалась самой распространенной, она захватила большую часть ведущих ассоциаций бизнеса. Целью рационали‑ зации стало сокращение ресурсов, непосредственно контролируемых ассо‑ циациями (размеры бюджета, постоянного штата, величина членских взно‑ сов). Головные ассоциации бизнеса в Швеции и Австрии, контролировав‑ шие самые крупные объемы финансовых ресурсов, существенно сократили свои бюджеты. Уменьшился бюджет головных ассоциаций бизнеса в Герма‑ нии и Великобритании. Сократились и размеры членских взносов: в 1992 г. впервые в своей истории это сделала Шведская конфедерация работодате‑ лей, во второй половине 1990‑х — начале 2000‑х гг. на этот шаг пошла Пала‑ та бизнеса Австрии. Повсеместно прошло сокращение постоянного штата. В Великобритании постоянный аппарат ведущей национальной ассоциации бизнеса, Конфедерации британской промышленности (CBI), заметно «поху‑ дел» за время правления М. Тэтчер и Дж. Мейджора. В Швеции объединение двух головных ассоциаций привело к сокращению персонала новой органи‑ зации более чем на треть. В Австрии Палате бизнеса также пришлось умень‑ шить количество функционеров. В результате консолидации, реформы и рационализации повсеместно усиливается зависимость ассоциаций бизнеса от своих членов, а это расши‑ ряет влияние крупных компаний внутри многих национальных ассоциаций. В союзах работодателей ослабление центральных организаций сопровож‑ далось перераспределением функций в пользу отраслевых ассоциаций или крупных компаний. В Швеции крупные компании внутри ШКР в 1991 г. ини‑ циировали отмену централизованного коллективно-договорного регулиро‑ вания заработной платы. В ФРГ крупные компании в начале 1990‑х гг. доби‑ лись права не участвовать в тарифных соглашениях, заключаемых отрасле‑ выми союзами работодателей. В Великобритании внутри КБП усилили свои позиции крупные компании («Группа председателей многонациональных корпорация» — Multinational Chairmen’s Group). В то же время укрепление влияния крупнейших фирм в национальных ассоциациях не было повсеместным. Структурная перестройка экономи‑ ки и глобализация привели к повышению удельного веса мелких и средних компаний и ослаблению влияния внутри ассоциаций традиционных отрас‑ левых лидеров национальной экономики. В Италии в 2000 г. президентом Конфиндустрии впервые был избран не представитель концерна «Фиат», поддержанный ведущими промышленными группами севера, а южанин 2010-1_Prognosis.indb 274 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 275 А. Д. Амато, тесно связанный с интересами мелких и средних фирм. Рефор‑ ма 2002 г. изменила ориентацию ведущей ассоциации итальянского биз‑ неса в соответствии с интересами мелких и средних предпринимателей. Во Франции первоначально в руководстве МЕДЕФ (как ранее и в руковод‑ стве НСФП) большим влиянием пользовались крупные компании и ассо‑ циации металлургической промышленности. Однако в 2005 г. представи‑ тель сектора услуг Л. Паризо (глава ведущего центра изучения обществен‑ ного мнения) впервые победила представителя промышленных федераций И. Жакоба в борьбе за пост президента МЕДЕФ [Woll, 2006]. Недовольство лидерством руководителей компаний традиционных отраслей промышлен‑ ности проявляется и в «новой» «Кейданрен» в Японии. Укрепление позиций большого бизнеса не ограничивается националь‑ ными ассоциациями. Еще в начале 1980‑х гг. было создано головное общеев‑ ропейское объединение большого бизнеса с координационными функция‑ ми: Европейский «круглый стол» промышленников (European Round Table of Industrialists — ERT). Как составная часть механизма саммита ЕС — США появился и канал связи элиты европейского бизнеса и элиты бизнеса США — «Трансатлантический диалог бизнеса» (The Transatlantic Business Dialogue). В результате интеграции общенациональных и отраслевых союзов рабо‑ тодателей в ассоциации бизнеса общего профиля произошло размывание функциональной специализации в представительстве коллективных интере‑ сов работодателей. В Великобритании в 1980 – 1990‑е гг. несколько отраслевых союзов работодателей было ликвидировано. Часть из них преобразовывались в ассоциации, специализирующиеся на выполнении политических функций. Консолидация крупнейших головных ассоциаций бизнеса в Швеции и Япо‑ нии сопровождалась ликвидацией автономного коллективного представи‑ тельства работодателей (исчезли Шведская конфедерация работодателей и «Никкейрен», головной союз работодателей Японии). В Швеции этому пред‑ шествовали постепенный упадок отраслевых союзов работодателей и процесс слияний с отраслевыми ассоциациями бизнеса, развернувшийся с начала 1980‑х гг. (Наиболее значительные слияния в отраслевых ассоциаций бизнеса и отраслевых союзов работодателей произошли в конце 1980‑х гг. в строитель‑ ной промышленности и в начале 1990‑х гг. в машиностроении [Pestoff, 2005].) Еще одной причиной ослабления союзов работодателей стала децентра‑ лизация коллективно-договорных функций. Роль центральной организа‑ ции работодателей там, где она сохраняется, ограничивается выполнением функций координации, а основной коллективно-договорной процесс пере‑ носится преимущественно на уровень отраслевых ассоциаций работодате‑ лей, в отдельных случаях соответствующие полномочия передаются отдель‑ ным крупным фирмам. На протяжении длительного времени сокращение численности ассоциаций работодателей происходит в Германии. Прав‑ да, Федеральное объединение союзов германских работодателей (ФОСГР), сохраняет свое место в «ведущей тройке» национальных союзов бизнеса. Но ослабление классической коллективно-договорной функции проис‑ ходит и в этом случае: институциональным воплощением этой тенденции 2010-1_Prognosis.indb 275 11.04.10 3:05 276 А. З удин в Германии стало распространение «двухярусной» модели членства и так называемых бестарифных ассоциаций работодателей [Schroeder, Silvia, 2007; Hornung-Draus, 2004]. Будущее коллективно-договорной системы стало причиной конфликта между ведущими национальными ассоциация‑ ми немецкого бизнеса. ФОСГР выступает за децентрализованную и гибкую модель, которая в наибольшей степени соответствует возможностям сред‑ них и мелких предприятий, а Федеральный союз германской промышленно‑ сти (ФСГП) отстаивает традиционную централизованную модель, в большей степени отвечающую интересам крупных фирм. Произошла дифференциация связей ведущих ассоциаций бизнеса с политическими партиями. В Великобритании партнером ведущей ассо‑ циации КБП и крупных компаний теперь стала уже не только консерватив‑ ная, но и новая лейбористская партия. В Италии дифференциация поли‑ тических связей произошла в результате краха старой партийной систе‑ мы и развала доминантной Христианско-демократической партии (ХДП) [Lanza, Lavdas, 2000]. В Японии дифференциация политических связей «Кейданрен» также произошла в результате краха старой партийной систе‑ мы: теперь помимо ЛДПЯ партнером головной ассоциации и ее членов стала демократическая партия. Одновременно с дифференциацией идет и децентрализация полити‑ ческих связей: члены ведущих ассоциаций становятся более автономны‑ ми в выстраивании отношений с партиями, а роль центральной организа‑ ции ограничивается координацией. Наиболее рельефно децентрализация связей с политическими партиями проявилась на примере «Кейданрен». В 2003 г., когда ведущая ассоциация японского бизнеса решила возобновить участие в политическом финансировании, старая централизованная схема на основе квот восстановлена не была. Новая схема предлагает членам «Кей‑ данрен» самостоятельно выделять средства, ориентируясь на рекомендации ассоциации [Curtis, 2004]. Децентрализация связей с политическими пар‑ тиями — еще одно проявление растущей роли членов, прежде всего крупных компаний. В Европе раньше это было характерно только для Франции, где функции политического представительства интересов крупных компаний не делегировались отраслевым ассоциациям бизнеса. Дифференциация и децентрализация связей с политическими партиями объективно сближа‑ ют ассоциации бизнеса в странах Европы и Японии с их аналогами в США. Правда, в самих США длительное время (до прихода к власти президента Б. Обамы) в отношениях ассоциаций бизнеса с республиканской партией наблюдается противоположная тенденция — «партизация». Ведущая четвер‑ ка ассоциаций бизнеса (Торговая палата, «круглый стол» бизнеса, Нацио‑ нальная федерация независимого бизнеса и Национальная ассоциация про‑ мышленников) фактически превратилась в составную часть политической коалиции, на которую опирается республиканская партия [Loomis, 2006]. В отношениях между национальными правительствами и национальны‑ ми группами интересов появилась определенная дистанция. В ряде случа‑ ев национальные правительства принимают решения, игнорируя сложив‑ 2010-1_Prognosis.indb 276 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 277 шиеся группы интересов, опираясь на электоральную поддержку, и руковод‑ ствуются при этом собственными приоритетами, сформированными без учета приоритетов национальных групп интересов (примером могут слу‑ жить переговоры французского правительства по вопросам сельскохозяй‑ ственной политики с ГАТТ). В ответ национальные группы интересов начи‑ нают напрямую выстраивать отношения с институтами ЕС, отказываясь от посредничества национальных правительств [Richardson, 2000]. Но дис‑ танция сохраняется даже в тех случаях, когда ассоциации бизнеса заведомо имеют дело с правительствами, настроенными на сотрудничество. В Великобритании после прихода к власти лейбористского правительства Т. Блэра КБП снова оказалась включена в диалог с правительством, который был прерван при правительствах М. Тэтчер и Дж. Мейджора. Однако воз‑ можности каждой из сторон заметно сократились. Деполитизация эконо‑ мической политики ограничивает набор инструментов в руках правитель‑ ства. Для правительства ценность КБП, представляющей преимущественно кризисные отрасли промышленности, также сократилась. По оценкам спе‑ циалистов, правительство Т. Блэра предпочитает прямые контакты с руко‑ водством ведущих компаний [Grant, 2000]. И для бизнеса, и для государства ассоциации перестают быть безальтернативным посредником. В этом смыс‑ ле можно говорить об определенном ослаблении посредничающей роли ассоциаций. Ассоциации бизнеса также дистанцируются от неокорпоративных двух- и трехсторонних органов сотрудничества. Конфедерация работодателей Швеции в 1992 г. отозвала своих представителей из всех неокорпоративных органов. Во Франции в 2000 г. МЕДЕФ вышла из исполнительного совета фонда социального обеспечения и пригрозила прекратить участие в фонде помощи безработным, а в 2001 г. не возобновила свое представительство в нескольких двусторонних структурах, которые управляли системой соци‑ ального обеспечения Франции. Ведущие ассоциации бизнеса активно осваивают новые инструменты политического влияния. В некоторых случаях ведущие ассоциации биз‑ неса фактически стали отказываться от «политического нейтралитета» и прямо вмешиваться в избирательные кампании (как это сделали голов‑ ные ассоциации бизнеса Швеции, выступив против СДРПШ). Во Франции МЕДЕФ в 2002 г. публично заявила о своей позиции на президентских выбо‑ рах [Coulouarn, 2004]. В Японии решение «Кейданрен» об отказе от центра‑ лизованного политического финансирования политических партий в 1993 во многом предопределило поражение правящей ЛДПЯ на выборах и крах «системы 1955 г.» [Arase, 1998]. Ведущие ассоциации бизнеса демонстрируют растущую способность привлекать на свою сторону общественное мнение: они активно работа‑ ют с общественностью, проводят массовые акции. Особой активностью в этой области отличался МЕДЕФ, наращивавший коммуникативные ресур‑ сы с начала 1970‑х гг. Преобразование НСФП в МЕДЕФ прошло под знаком возросшего акцента на политической активности: официальное название 2010-1_Prognosis.indb 277 11.04.10 3:05 278 А. З удин новой конфедерации — «движение». Реформа МЕДЕФ развернулась на фоне серии политических кампаний, целью которых было поставить бизнес в центр общественного внимания и провести мобилизацию своей член‑ ской базы. Пропагандистское наступление началась в ноябре 1997 г. с созы‑ ва «Генеральных штатов» компаний. В конце 1998 г. последовала новая кам‑ пания «Вперед, вместе с предприятиями! Вперед, вместе с Францией!». В 1999 г. началось продвижение в общественном мнении нового проекта МЕДЕФ под названием «Социальное реформирование», главной целью кото‑ рого была пропаганда реформы индустриальных отношений. В октябре 1998 г. в Париже МЕДЕФ был проведен 30‑тысячный митинг предпринима‑ телей в защиту свободного предпринимательства. В Италии в 1998 г. Конф‑ индустрия провела серию демонстраций протеста предпринимателей про‑ тив экономической политики правительства, судя по всему, под впечатлени‑ ем французского опыта. В Японии «Кейданрен» в 1990‑е — начале 2000‑х гг. активно сотрудничала с общественностью в продвижении проектов полити‑ ческой реформы. С начала 1980‑х гг. ведущие ассоциации бизнеса стран ЕС и Японии активно используют для продвижения либеральных реформ «моз‑ говые центры», специально создаваемых для этих целей (сначала в Велико‑ британии, затем во Франции, в настоящее время — в Японии). Там, где ведущим ассоциациям удалось успешно ответить на новые вызо‑ вы, связанные с экономическими и политическими переменами, их цент‑ ральное положение в системе ассоциаций укрепилось. Во Франции произо‑ шла легитимация МЕДЕФ как института, представляющего интересы всего сообщества бизнеса. Название ведущей ассоциации бизнеса стало коллек‑ тивным брендом французских предпринимателей, фактически заменив старый родовой термин «патронат» [Coulouarn, 2004]. То же можно сказать о позициях «Ниппон Кейданрен» в Японии и Конфедерации предприятий Швеции. В Италии Конфиндустрия в значительно степени восстановила центральное положение в представительстве итальянского бизнеса. К нача‑ лу 2000‑х гг. заметно ослабли факторы, которые в прошлом способствовали повышенной раздробленности представительства итальянского бизнеса: предприятия госсектора были приватизированы, а традиционные полити‑ ческие партии (Христианско-демократическая партия, Социалистическая партия и Итальянская коммунистическая партия) прекратили свое суще‑ ствование. Исчезли и альтернативные центры: в 1998 г. общенациональная ассоциация работодателей «Интерсинд», объединявшая государственные предприятия, входившие в группу ИРИ, была окончательно ликвидирована, а ее члены напрямую вошли в состав Конфиндустрии [Negrelli, 1998]. В тех случаях, когда ведущим объединениям пока не удалось найти адек‑ ватного ответа на вызовы, они сталкиваются с перспективой лишиться центрального положения в системе ассоциаций. В таком положении фак‑ тически оказалась КБП в Великобритании. Членская база ассоциации по‑прежнему базируется в переживающих упадок традиционных отрас‑ лях экономики, а в новые отрасли экономики как следует проникнуть пока не удается. Серьезной проблемой КБП становится противоречие между 2010-1_Prognosis.indb 278 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 279 функциями представительства (стремлением удержать традиционную базу) и заявкой на роль политического лидера национального сообщества бизне‑ са [Grant, 2000]. Укрепление центрального положения ведущих ассоциаций в сочетании с расширением автономии в отношениях с национальными правительства‑ ми и политическими партиями способствовало повышению их политиче‑ ского статуса. В ряде случаев ведущие ассоциации превратились в полно‑ ценных политических акторов, т. е. автономную политическую силу, участ‑ вующую в политическом процессе наравне с партиями, движениями, СМИ. Именно таким образом оценивается изменение политического статуса МЕДЕФ во Франции, Конфедерации предприятий Швеции и «Ниппон Кей‑ данрен». В 1990 – 2000‑е гг. ведущие ассоциации бизнеса в этих странах пре‑ вратились в важную (иногда главную) силу, подталкивавшую правительства к экономическим и политическим реформам. (Нечто подобное происходило с ведущими ассоциациями бизнеса США во время политической мобилиза‑ ции бизнеса во второй половине 1970‑х гг. [Himmelstein, 1990].) Образование институтов ЕС также способствовало изменению поведения национальных ассоциаций и их роли в отношениях бизнеса и националь‑ ных государств. Институты ЕС, в целом, отличаются открытостью и ори‑ ентацией на сотрудничество с группами интересов. Решающее значение для интересов бизнеса имеет Европейская комиссия, обладающая исклю‑ чительным правом инициировать европейское законодательство. Важную роль в принятии решений играет и Совет министров, но он состоит из пред‑ ставителей правительств и международных организаций, и «вход» интере‑ сам бизнеса в него затруднен. Национальные ассоциации бизнеса активно осваивают институты ЕС. Но приспособление идет по‑разному. Например, отраслевые ассоциации бизнеса Германии легче приспосабливаются к евро‑ пейским институтам, чем ассоциации аналогичного профиля Франции. Во взаимодействии с институтами ЕС отраслевые ассоциации бизнеса и Германии, и Франции в большей степени склонны полагаться на посред‑ ничество национальных органов власти. В то же время в своих контактах с европейскими органами отраслевые ассоциации Франции демонстриру‑ ют повышенную зависимость от посредничества национального правитель‑ ства, чем ассоциации аналогичного типа Германии. Это объясняется тем, что группы интересов из «неокорпоративистских» систем типа германской, где уже накоплен опыт тесного взаимодействия с органами государственной власти, в отношениях с европейскими органами находятся в более выиг‑ рышном положении по сравнению с группами интересов из «этатистских» систем, вроде французской, где по традиции группы интересов допускаются к участию в процессе формирования публичной политики только в ограни‑ ченной форме [Eising, 2005]. К настоящему времени отраслевые ассоциации бизнеса прочно «укорени‑ лись» в институтах ЕС. Европейская комиссия полагается на знания техни‑ ческих экспертов при разработке норм регулирования и решений по эконо‑ мическим вопросам и техническим стандартам [Kohler-Koch, Quittkat, 1999]. 2010-1_Prognosis.indb 279 11.04.10 3:05 280 А. З удин В то же время национальные и общеевропейские ассоциации бизнеса стал‑ киваются с растущими трудностями на уровне ЕС. Одна из причин состоит в том, что общеевропейские ассоциации бизнеса отличает излишне громозд‑ кий характер: часто это федерации федераций, в которых трудно догова‑ риваться и принимать решения по конкретным вопросам. В этих услови‑ ях активизировались альтернативные формы представительства интересов бизнеса в структурах ЕС. Национальные ассоциации бизнеса, межотрасле‑ вые и отраслевые, устанавливают самостоятельные контакты с института‑ ми ЕС. Одной из важных целей реформы Конфиндустрии в 2002 г. стало уси‑ ление присутствия в Брюсселе с целью консолидации представительства итальянского бизнеса [Constantelos, 2004]. Но и национальные ассоциации далеко не всегда способны предоста‑ вить адекватное представительство на европейском уровне. Широкое рас‑ пространение получили прямые контакты между крупными компаниями и Европейской комиссией («прямой лоббизм»), не опосредованные участием общеевропейских и национальных ассоциаций бизнеса. В нескольких круп‑ ных отраслях общеевропейские «федерации федераций» бизнеса оказались вытеснены или, по крайней мере, дополнены общеевропейскими ассоциа‑ циями с прямым членством, организованными ведущими фирмами [Grant, 2000]. Достаточно типичным примером можно считать Европейскую ассо‑ циацию производителей автомобилей (European Automotive Manufacturers Association), объединяющую 13 компаний. Отличительными чертами этой европейской ассоциации бизнеса служат членство компаний, а не соответ‑ ствующих отраслевых федераций, и прямое участие высшего менеджмента фирм-членов в работе совета директоров ассоциации. Под влиянием оттока полномочий из национальных центров власти вверх, в наднациональные органы ЕС, и вниз в регионы в результате широкомас‑ штабной децентрализации происходит размывание территориальной спе‑ циализации ассоциаций бизнеса. Ассоциации различных уровней начинают активно действовать за границами своей официальной юрисдикции как это свойственно группам интересов в «федерированных» политических систе‑ мах (прежде всего США). Похоже, решающее значение для масштабов раз‑ мывания территориальной специализации играет глубина административ‑ ной децентрализации в соответствующих странах. Например, региональ‑ ные ассоциации бизнеса Италии, где политическая децентрализация была более глубокой, более активно самостоятельно выходят на прямой контакт с институтами ЕС, чем региональные ассоциации бизнеса Франции, где децентрализация 1970 – 1980‑х гг. была более скромной [Constantelos, 2005]. Децентрализация коллективного действия бизнеса и двухсекторная модель представительства Основные изменения в системе представительства интересов бизнеса, в различной степени проявившиеся в большинстве развитых стран Запада, можно сформулировать следующим образом. Снизилось значение традици‑ 2010-1_Prognosis.indb 280 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 281 онных ассоциаций бизнеса, прежде всего союзов работодателей (в масштаб‑ ной форме — в США и отчасти в Великобритании, в ограниченной форме — в странах ЕС и Японии). Усилилось политическое влияние крупного бизнеса в ведущих ассоциациях и за их пределами. Обозначилась тенденция к отхо‑ ду от наиболее «жестких» форм согласования интересов агентов рынка в институтах коллективного представительства (централизованные коллек‑ тивно-договорные соглашения, практика «обязательного членства» в «систе‑ ме палат»). Расширились возможности для ситуативной политической моби‑ лизации как крупных фирм, так и среднего и малого бизнеса. В отношениях с государством относительно уменьшилась роль классических посредников (традиционные ассоциации бизнеса и политические партии) и повысилось значение новых посредников (сектор индивидуальных политических дей‑ ствий — политические подразделения внутри крупных фирм и независимые консалтинговые агентства). Характерные для неокорпоративизма модели отношений государства и бизнеса, классифицированные английским политологом У. Грантом как «государство ассоциаций» (ФРГ) и «партийное государство» (Япония и Ита‑ лия), оказались отодвинуты на периферию, а на первый план выдвину‑ лась новая модель отношений — «государство компаний», ранее характер‑ ное только для плюралистической системы США [Grant, 1993]. (Тенденция к «партизации» групп интересов бизнеса в США вряд ли окажется устойчи‑ вой в долговременном плане.) Перестройка системы ассоциаций бизнеса в странах Запада проходила под знаком активного заимствования классиче‑ ских атрибутов «американской модели». По внутренней структуре и поведе‑ нию ассоциации бизнеса стран ЕС и Японии начинают сближаться со сво‑ ими аналогами в США. Влияние институционального импорта на пере‑ стройку системы представительства бизнеса в странах ЕС и Японии было еще более выраженным. Главная причина сдвига состоит в усложнении и возросшей дифферен‑ циации представительства за счет повышения роли крупных компаний и специализированных посредников. Возникает двухсекторная система представительства интересов. Раньше в системе представительства инте‑ ресов бизнеса в странах ЕС и Японии доминировали ассоциации. Теперь в этой системе обозначились два различных сектора: один по‑прежнему занимают ассоциации, другой представлен альтернативными посредника‑ ми. Разделение на два сектора наделяет систему представительства интере‑ сов повышенной гибкостью. Возможность продвижения «агрегированных» интересов через традиционные ассоциации бизнеса сохраняется, но наря‑ ду с этим появляется возможность продвигать индивидуализированные интересы крупных фирм через альтернативных посредников, как внутрен‑ них, так и внешних. Связующим звеном двухсекторной системы выступают крупные компании: они в разной степени встроены и в сектор ассоциаций, и в сектор альтернативных посредников. В то же время ассоциации и системы представительства интересов бизне‑ са в странах ЕС и Японии продолжают сохранять институциональное свое‑ 2010-1_Prognosis.indb 281 11.04.10 3:05 282 А. З удин образие. Сохраняются и укрепляются системы с головными ассоциациями как на национальном уровне, так и в отраслях и секторах (в последнем слу‑ чае продолжает действовать принцип: «один сектор — одна ассоциация»). Такие системы не характерны для ассоциаций плюралистической модели, свойственной странам с «либеральной рыночной экономикой». На укрепле‑ ние головных звеньев работает консолидация системы ассоциаций, а в Евро‑ пе — еще и влияние институтов ЕС, которые во взаимодействии с организо‑ ванными интересами бизнеса руководствуются принципом: «одна страна — один объединенный голос бизнеса» Из всех основных типов ассоциаций в ведущих странах Запада больше всего оказались ослаблены головные союзы работодателей в результате децентрализации коллективно-договорных процедур. Но несмотря на ослаб‑ ление союзы работодателей сохраняют важное место в системе ассоциаций бизнеса в странах ЕС и Японии. Децентрализация коллективно-договорной практики свелась к передаче полномочий из центральных союзов — в отрас‑ левые, и лишь в отдельных случаях сопровождалась перемещением на уро‑ вень отдельных фирм. В странах ЕС и Японии тенденция к уменьшению зна‑ чения ассоциаций получила менее выраженный характер и захватывает пока две основные функции из трех. Несколько снижается роль ассоциа‑ ций во взаимоотношениях бизнеса с профсоюзами и государством. Напро‑ тив, роль ассоциаций как поставщика услуг для своих членов увеличилась. Выход бизнеса из неокорпоративистских структур оказался частичным. Фактически изменилась форма присутствия в органах двух- или трехсто‑ роннего сотрудничества. В Великобритании крупные компании в инди‑ видуальном качестве продолжили работу в ряде двух- и трехсторонних структур (Low Pay Commission (LPC), Learning and Skills Council (LSC) and Health and Safety Executive (HSE) [Behrens, Traxler, 2004]. Во Франции выход МЕДЕФ из неокорпоративистских структур ограничился сферой социаль‑ ного обеспечения. В остальных ведущая ассоциация сохранила свое при‑ сутствие (UNEDIC, UPA). Ассоциации — члены МЕДЕФ, как отраслевые, так и межотраслевые, не вышли ни из одной двусторонней или трехсторонней структуры [Coulouarn, 2004]. В Швеции федерация промышленников отка‑ залась следовать примеру конфедерации работодателей и сохранила пред‑ ставительство в трехсторонних структурах после 1992 г. Компании — члены конфедерации работодателей также сохранили присутствие в структурах двухстороннего и трехстороннего сотрудничества в индивидуальном каче‑ стве [Pestoff, 2005]. В Австрии «система палат», основанная на обязательном членстве, выдержала испытание референдумами [Viebrock, 2004]. Национальные системы отраслевых ассоциаций бизнеса в ведущих стра‑ нах ЕС и Японии выдержали испытание трансформацией. Они сохранили ключевые параметры и прежде всего относительную однородность по обес‑ печенности основными ресурсами (за исключением Великобритании). Об этом свидетельствует сравнительный анализ отраслевых ассоциаций во Франции и Германии. Хотя системы ассоциаций бизнеса в этих странах сохранили своеобразие, по нескольким ключевым показателям произошло 2010-1_Prognosis.indb 282 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 283 сближение. К началу 2000‑х гг. отраслевые ассоциации Франции и Герма‑ нии оказались вполне сопоставимы по количеству постоянного персонала и сблизились по размерам бюджета. Правда, Германия продолжала несколь‑ ко опережать Францию по удельному весу ассоциаций, располагающих круп‑ ным бюджетом (более 500 тыс. экю). Во Франции доля малобюджетных ассо‑ циаций (не более 500 тыс. экю) достигала 50 %, а в Германии была заметно меньше — 44,2 %. Тем не менее Франция перестала быть страной с «минима‑ листскими» ассоциациями бизнеса. Во Франции, как и в Германии, в системе ассоциаций бизнеса утвердил‑ ся принцип: «один сектор (отрасль) — одна ассоциация», хотя территориаль‑ ные отделения французских ассоциаций бизнеса по‑прежнему пользуются большей автономией: они могут ориентироваться на различные стратегии и входить в различные национальные межотраслевые ассоциации бизнеса. Традиционный конфликт между двумя основных межотраслевых ассоциа‑ ций, МЕДЕФ (ранее — НСФП) и Всеобщей конфедерации мелких и средних предприятий (ВКМСП) остыл и переместился на периферию. Большинство отраслевых и суботраслевых ассоциаций входят в состав МЕДЕФ, а многие отраслевые и суботраслевые или, по крайней мере, некоторые из их регио‑ нальных отделений также входят в состав Всеобщей конфедерации мелких и средних предприятий. Центральные организации МЕДЕФ и ВКМСП доста‑ точно часто сотрудничают. По сравнению с Великобританией уровень кон‑ куренции между ассоциациями бизнеса во Франции можно считать доста‑ точно низким. Соперничество между отраслевыми ассоциациями бизне‑ са во Франции дополнительно ослабляется достаточно высоким удельным вес ассоциаций, на которых приходится более 76 % потенциальных членов. Во Франции на долю таких ассоциаций приходится 55,66 %. Этот показатель практически идентичен тому, который характерен для ассоциаций бизнеса в Германии — 55,43 %. По масштабам освоения трех неспециализированных сфер деятельности (представительство интересов, предоставление услуг и рыночная координа‑ ция) между отраслевыми ассоциациями Франции и Германии наблюдаются сходство и различия. Отраслевые ассоциации бизнеса Германии активно участвуют во всех трех сферах деятельности, в то время как активность ассо‑ циаций бизнеса Франции распределяется крайне неравномерно. Отрасле‑ вые ассоциации бизнеса Франции и Германии приблизительно в одинако‑ вой степени выполняют функции по обеспечению рыночной координации. Отраслевые ассоциации бизнеса Франции в наибольшей степени вовлече‑ ны в предоставление услуг своим членам, опережая свои аналоги в Герма‑ нии. В то же время в реализации функций по политическому представитель‑ ству интересов французские ассоциации резко отстают от ассоциаций Гер‑ мании. Серьезные различия между ассоциациями двух стран сохраняются и в сфере индустриальных отношений. Больше половины отраслевых ассо‑ циаций Франции по совместительству выполняют функции союзов работо‑ дателей, в то время как для ассоциаций Германии в данной области в гораз‑ до большей степени характерна специализация. 2010-1_Prognosis.indb 283 11.04.10 3:05 284 А. З удин Результатом перестройки системы ассоциаций в странах ЕС и Японии становится распространение гибридных форм, соединяющих в различных пропорциях черты «плюралистической» и «неокорпоративной» модели. В среднесрочной перспективе ассоциации бизнеса в странах Запада стал‑ киваются с двумя вызовами — альтернативными формами представитель‑ ства интересов и альтернативными способами предоставления услуг аген‑ там рынка. По мере того как политическое представительство интересов начинает концентрироваться в крупных компаниях, ведущих ассоциациях и секторе независимых посредников, появляются признаки новой функцио‑ нальной специализации. В этом также прослеживается сближение с плю‑ ралистической моделью групповых интересов. Институциональная авто‑ номия представительства интересов крупных компаний, характерная для США (а в Европе — для Франции), постепенно перестает быть исключени‑ ем. Основная часть ассоциаций бизнеса, теряющих функции политическо‑ го представительства в пользу крупных компаний и независимых посредни‑ ков, коллективно-договорные функции — в пользу отдельных фирм, а функ‑ ции координации — в пользу рыночных механизмов, все больше вытесняется в нишу производства «социального капитала». Литература Бек У. Трансформация политики и государства // Свободная мысль. — 2004. — Vol. ХХI . — № 7. Albert M. Capitalism against Capitalism. — London: Whurr, 1993. Allen C. S. Institutions Challenged: German Unification, Policy Errors And The «Siren Song» of Deregulation // L. Turner (Ed.). Negotiating the New Germany: Can Social Partnership Survive? — Ithaca: Cornell University Press, 1997. — Р. 137 – 156. Arase D. Political Reform in Japan: Is It Becoming More Democratic? // JPRI Working Paper. — 1998. — No. 42. — February. Bartle I. Transnational economic and technological forces, institutions and policy change: the reform of telecommunications and electricity in Germany, France and Britain // Paper presented in the workshop: National regulatory reform in an internationalised environment. Joint Sessions of Workshops, Grenoble France. 6 – 11 April 2001. Bauer J. M., Schneider V. H. Networks of Political Action and Socio-Technical Coordination: Business Associations in the U. S. Information and Communications Sector // Paper prepared for the 2005 Conference of the Midwestern Political Science Association, Chicago, Ilinois. April 2. 2005. Behrens M., Traxler F. Employers’ organisations in Europe. 2004; http://www.eurofound.europa.eu / eiro / 2003 / 11 / study / tn0 311 101s. htm. Berkowitz E., McQuaid K. Creating the Welfare State. New York: Praeger, 1988. Bevir M., Rhodes R. A. W. De-centering British Governance: From Bureaucracy to Networks. Working Paper 2001 – 11 // Paper to a colloquium at the Institute of Governmental Studies, University of California, Berkeley, 9 March. 2001. Birnbaum P. The Heights of Power: An Essay on the Power Elite in France. — Chicago — London: University of Chicago Press, 1982. Р. 83. Broadbent J. The Japanese Network State in U. S. Comparison: Does Embeddedness Yield Resources and Influence? — July 2000. Bulmer S., Paterson W. E. The Federal Republic of Germany and the European Community. — London: Allen and Unwin, 1987. Coleman W. Business and Politics. — Toronto: University of Toronto Press, 1988. 2010-1_Prognosis.indb 284 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 285 Constantelos J. The Europeanization of Interest Group Politics in Italy: Business Associations in Rome and the Regions // Prepared for the Journal of European Public Policy and for delivery at the 2004 Annual Meeting of the American Political Science Association, September 20 September 5. 2004. Р. 10 – 11. Constantelos J. Interest Group Responses to Regional Integration: Does Political Decentralization Matter? // Prepared for presentation to the 46th Annual International Studies Association Convention, March 1 – 5, 2005. Honolulu, Hawaii. Р. 10 – 11. Coulouarn T. A. Reformation of Industrial Relations? The reform of the French Business Confederation (Medef) and the evolution of the role of employers’ organisations // Paper presented at the workshop «Changing industrial relations in contemporary capitalism» at the ECPR joint sessions of workshops in Uppsala, 13 – 18 April 2004. Curtis G. L. Institutional Change and Political Reform: Back to Basics // Discussion Paper No. 33, Discussion Paper Series. APEC Study Center, Columbia Business School, September. 2004. P. 10. Donaldson T., Preston L. E. The Stakeholder Theory of the Corporation: Concepts, Evidence, and Implications // The Academy of Management Review. — 1995. — Vol. 20. — № 1, (Jan.). — Р. 65 – 91. Drope J. M., Hansen W. L., Mitchell N. J. 2004. The Political Participation of Business Associations in the United States // Prepared for presentation at the annual meeting of the Midwest Political Science Association, Chicago, IL (April). 2004. Р. 1 – 18. Dyson K. The State Tradition in Western Europe. — Oxford: Oxford University Press, 1980. Eising R. The access of business interests to European Union institutions: notes towards a theory // Working Paper No. 29, November, Centre for European Studies University of Oslo. 2005. Р. 20 – 29. Ferguson T. From Normalcy to New Deal: Industrial Structure, Party Competition, and American Public Policy in the Great Depression // International Organization. — 1984. — Vol. 38. — № 1. — Р. 41 – 94. Grant W. Business and Politics in Britain. 2nd edition. — London: Macmillan, 1993. — Р. 13 – 17. Grant W. Globalisation, Big Business and the Blair Government // CSGR Working Paper No. 58 / 00. August 2000. Р. 14. Hall P. A., Soskice D. An Introduction to Varieties of Capitalism // P. A. Hall, D. Soskice (Eds.). Varieties of Capitalism. The Institutional Foundations of Comparative Advantage. — Oxford: Oxford University Press, 2001. — Р. 1 – 68. Heinz J. et. al. The Hollow Core: Private Interests in National Policy Making. — Cambridge, MA : Harvard University Press, 1993. Himmelstein J. L. To the Right: The Transformation of American Conservatism. — Berkeley: University of California Press, 1990 (ch. 5. The Mobilization of Corporate Conservatism). Hodges M., Woolcock S. Atlantic Capitalism versus Rhine Capitalism in the European Community // West European Politics. — 1993. — Vol. 16. — № 3. — Р. 329 – 344. Hornung-Draus R. The Role of National and European Employer Organisations in the 21st Century // Warwick Papers in Industrial Relations. № 73, March. Industrial Relations Research Unit, University of Warwick, Coventry. 2004. Huber E., Ragin C., Stephens J. 1993. Social Democracy, Christian Democracy, Constitutional Structure and the Welfare State // American Journal of Sociology. — 1993. — Vol. 99. — Р. 711 – 749. Introduction: Politics, Privatisation and Constitutions // M. Moran, T. Prosser (Eds.). Privatisation and Regulatory Change in Europe. — Buckingham: Open University Press, 1994. — Р. 1 – 13. Johnson C. MITI and the Japanese Miracle: Industrial Policy 1925 – 75. — Stanford: Stanford University Press, 1982. Johnson C. Japan: Who Governs? The Rise of the Developmental State. — New York: W. W. Norton and Company, 1995. Jordan A. G., 1982. The British Policy Style or the Logic of Negotiation // J. Richardson (Ed.). Policy Styles in Western Europe. — London: George Allen and Unwin, 1982. — Р. 80 – 110. Jordan A. G., Richardson J. J. Government and Pressure Groups in Britain. — Oxford: Oxford University, 1987. Katzenstein P. J. Small States in World Markets: Industrial Policy in Europe. — Ithaca: Cornell University Press, 1985. Knoke D., Broadbent J., Tsujinaka Y., Pappi F. Comparing Policy Networks: Labor Politics in the U. S., Germany and Japan. — New York: Cambridge University Press, 1996. Kohler-Koch B., Quittkat C. ntermediation of Interests in the European Union. — Arbeitspapiere. Mannheimer Zentrum für Europäische Sozialforschung Nr. 9. 1999. 2010-1_Prognosis.indb 285 11.04.10 3:05 286 А. З удин Lanza O., Lavdas K. 2000. The disentanglement of interest politics: Business associability, the parties and policy in Italy and Greece // European Journal of Political Research. — 2000. — Vol. 37. — Is. 2 (March). — Р. 203. Laumann E. O., Knoke D. The Organizational State. — Madison: University of Wisconsin Press, 1987. Lembruch G. Concertation and the Structure of Corporatist Networks // J. Goldethorp (Ed.) Order and Conflict in Contemporary Capitalism. — New York: Oxford University Press, 1984. — Р. 60 – 80. Loriaux M. France: a new «capitalism of voice»? // Weiss (Ed.) States in the Global Economy. — C. U. P., 2003. — P. 105. Loomis B., Struemph M. Organized Interests, Lobbying, and the Industry of Politics: A First-Cut Overview // Paper prepared for presentation at the Midwest Political Science Association meeting, April 4 – 7, 2003, Chicago, Illinois. Loomis B. A. Does K Street Run Through Capitol Hill? Lobbying Congress in the Republican Era // Paper presented at 2006 meeting of the Midwest Political Science Association, the Palmer House, Chicago, Illinois, April 19 – 22, 2006. Majone G. 1994. The Rise of the Regulatory State in Europe // West European Politics. — 1994. — Vol. 17. — № 3. — Р. 77 – 101. Martin C. J. Consider the Source! Determinants of Corporate Preferences for Public Policy // Working Paper 1, School of Public Policy, University College London, February 2003. Negrelli S. Dissolution of Intersind ends Italy›s experience of public sector employers› associations; http://www. eurofound.europa.eu / eiro / 1998 / 02 / feature / it9 802 221f. htm. Olsson A., Burns T. Collective Bargaining Regimes and their Transformation // T. Burns, H. Flam. The Shaping of Social Organization. — London: Sage, 1987. Р. 283 – 344. Pestoff V. Globalization and Swedish Business Interests Associations in the 21st Century // W. Streeck et al. Governing Interests: Business Associations in the National, European and Global Political Economy. — Routledge, 2005. — Р. 16 – 25. Pierre J. Debating Governance: Authority, Steering and Democracy. — Oxford: Oxford University Press, 2000. Political Economy of Modern Capitalism. Mapping convergence and diversity / C. Crouch, W. Streeck (Eds.). — London: Sage, 1997. Post J., Murray E. Jr., Dickie R., Mahon J. 1983. Managing Public Affairs. — California Management Review. — 1983. — Vol. 26 (1 Fall). — Р. 135 – 150. Regime and Interest Representation // S. Berger (Ed.). Organizing Interests in Western Europe. — Cambridge: Cambridge University Press, 1981. — Р. 83 – 101. Rhodes M., Apeldoorn B. van. Capitalism versus capitalism in Western Europe // M. Rhodes, P. Heywood, V. Wright (Eds.). Developments in West European Politics. — London: Macmillan, 1997. — Р. 171 – 189. Rhodes R. The Hollowing Out of the State // Political Quarterly. — 1994. — Vol. 65. — Р. 138 – 151. Rhodes R. A. W. Understanding Governance. Buckingham: Open University Press, 1997. Richardson, J. Government, Interest Groups and Policy Change // Political Studies. — 2000. — Vol. 48. — Р. 1006 – 1025. Schmidt V. A. From State to Market? The Transformation of French Business and Government. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996. Schmidt V. A. 2003. French capitalism transformed, yet still a third variety of capitalism // Economy and Society. — 2003. — Vol. 32. — № 4. — Р. 526 – 554. Schmitter P. 1974. Still the Century of Corporatism? // Review of Politics. — 1974. — Vol. 36. — Р. 85 – 131. Schmitter P. Regime Stability and Systems of Interest Intermediation in Western Europe and North America // S. Berger (Ed.) Organizing Interests in Western Europe. — Cambridge: Cambridge University Press, 1984a. Schmitter P. 1984b. Interest Intermediation and Regime Governability in Western Europe and North America // S. Berger (Ed.) Organizing Interests in Western Europe. — Cambridge: Cambridge University Press, 1984b. Schroeder W., Silvia S. J. Why Are German Employers Associations Declining? // Comparative Political Studies. — 2007. — Vol. 40. — № 12 (December). — Р. 1433 – 1459. Shonfield A. Modern Capitalism: the Changing Balance of Public and Private Power. — Oxford: Oxford University Press, 1967. Smith M. Public Opinion, the Electorate, and Representation within a Market Economy // American Journal of Political Science. — 1999. — Vol. 43. — Р. 842 – 863. 2010-1_Prognosis.indb 286 11.04.10 3:05 АССО Ц И А Ц И И B С И СТ ЕМ Е ОТ Н О Ш Е Н И Й Б И З Н ЕС А И ГОСУД А Р СТ ВА 287 Stevens B. Complementing the Welfare State. — Geneva: International Labor Org., 1986. Spillman L., Gao R. What Do Business Associations Do? // Working Paper and Technical Report Series, Number 2004 – 04, Department of Sociology University of Notre Dame. Streeck W. 1983. Between Pluralism and Corporatism: German Business Associations and the State // Journal of Public Policy. — 1983. — Vol. 3. — № 3 (August). — P. 265 – 284. Streeck W. From National Corporatism to Transitional Pluralism. — Notre Dame, Indiana; Kellogg Institute, 1991. Streeck W. Social Institutions and Economic Performance, Beverly Hills: Sage, 1992. Streeck W. 1995. German Capitalism: Does It Exist? Can It Survive? / C. Crouch, W. Streeck, (Eds.). Modern Capitalism or Modern Capitalisms? — London: Francis Pinter, 1995. Tálos E., Kittel B. Austria in the 1990s: The Routine of Social Partnership in Question? // St. Berger, H. Compston (Eds.). Policy Concertation and Social Partnership in Western Europe. Lessons for the 21st Century. — New York — Oxford: Berghahn Books, 2002. — Р. 35 – 50. The Politics of German Regulation / K . Dyson (Ed.). — Aldershot: Dartmouth, 1992. Viebrock E. Coping with Corporatism’s Legitimacy Deficit: Recent Attempts at Reforming the Austrian Chamber System // [Paper] Prepared for delivery at the 2004 Annual Meeting of the American Political Science Association, September 2 — September 5. 2004. Vogel D. National Styles of Regulation. — Ithaca — London: Cornell University Press, 1986. Wilson F. L. 1982. Alternative Models of Interest Intermediation: The Case of France // British Journal of Political Science. — 1982. — Vol. 12. — Is. 2 (Apr.). — Р. 173 – 200. Wilson F. L. 1983. French Interest Group Politics: Pluralist or Neocorporatist // The American Political Science Review. — 1983. — Vol. 77. — Is. 4 (Dec.). — Р. 895 – 910. Wilson G. K. Thirty Years of Business and Politics // Working Paper 2, School of Public Policy. University College London. February 2003. P. 8. Wolfe J. D. Power and regulation in Britain // Political Studies. — 1999. — Vol. 47. — № 5. — Р. 890 – 905. Woll C. The Difficult Organization of Business Interests: Lessons from the French Case // Paper presented at the Fifteenth International Conference of the Council for European Studies, Chicago, March 29 — April 2, 2006. P. 15. Young M. Advocacy Innovation and Political Opportunity: Assessing the Rise of the NFIB // Prepared for delivery at the 2003 Annual Meeting of the American Political Science Association, August 28 — August 31. 2003. Zysman J. Government, Markets, Growth: Financial Systems and the Politics of Industrial Change. — Ithaca: Cornell University Press, 1983. 2010-1_Prognosis.indb 287 11.04.10 3:05 И ГОСУДАРСТВА Р е ц е нзии Сергей Ермолаев Нобелевское звание как повод для сомнений Рецензия на книгу: Кругман П. Возвращение Великой депрессии? Миро‑ вой кризис глазами нобелевского лауреата. М.: Эксмо, 2009. В исконном названии труда П. Кругмана слов «Мировой кризис глазами нобелевского лауреата» нет, они добавлены только в русскоязычном переводе книги. Иначе говоря, российские издатели с ее заглавием обошлись вольно, не побоялись отступить от оригинала. Их можно понять. Любое издательство пытается преподнести выпущенную им книгу в самом благоприятном свете. В данном случае рекламный ход напрашивался. Книг, посвященных кризису, много, но эту работу писал не кто‑нибудь, а свежеис‑ печенный обладатель Нобелевской премии по экономике. В общественном мнении это звание сродни знаку качества, нобелевскому лауреату доверятся многие люди. Естественно, резко возрастают шансы, что люди предпочтут его книгу другим по той же тематике. И все же не все читатели купятся на подобную рекламу. Меня она так и вовсе насторожила. Сразу вспомнилось, что Нобелевская премия по экономике за сравнительно недолгое существование присуждалась за весьма сомни‑ тельные достижения, которые вскоре были дискредитированы. Известный историк Э. Хобсбаум пишет, что с середины 1970‑х гг. премию стали все чаще давать сторонникам свободного рынка, «экономического ультралиберализ‑ ма» (или неолиберализма): в 1974 г. Ф. А. фон Хайеку, в 1976‑м М. Фридману1. Но едва их доктрины стали в мировой экономике руководством к действию, как выяснилось, что они себя не оправдывают. Отказ от государственно‑ го участия в экономике, широкой социальной политики, торговых барье‑ ров в этих доктринах был объявлен необходимым условием экономического роста. Однако на практике все эти меры воплотились в «странное сочетание низкого темпа роста и увеличивавшегося неравенства доходов»2. Как не раз отмечали критики неолиберализма, именно в эпоху государственного регу‑ 1. Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М.: Независи‑ мая газета, 2004. С. 435. 2. Харви Д. Краткая история неолиберализм. Актуальное прочтение. М.: Поколение, 2007. С. 123. 2010-1_Prognosis.indb 288 11.04.10 3:05 Н о б ел е в с ко е з вани е как п о в од дл я с о мн е ний 289 лирования, объявленного злом и тормозом прогресса, экономика росла наи‑ более быстрыми темпами. А когда для экономического роста были созданы, как полагают неолибералы, оптимальные условия, он вдруг замедлился3. Вот почему нобелевское звание автора не располагало к завышенным ожиданиям насчет книги. И интерес к ней возник по другим причинам. Автор известен как «главный публичный адвокат в пользу кейнсианской политики»4 — той самой, которая отождествляется с государственным регу‑ лированием и является основной мишенью неолибералов. А еще я помнил предыдущую книгу Кругмана, вышедшую на русском языке. В ней автор свою кейнсианскую репутацию вполне оправдал: сполна воздал республи‑ канским правительствам США (от Рейгана до Буша-младшего) за сокраще‑ ние налогов на богатых и уменьшение социальных программ, дерегулиро‑ вание энергетической промышленности Калифорнии, повлекшее естест‑ венным образом известные перебои с поставками энергии, и многие другие мероприятия в духе неолиберализма5. Вызывал согласие один лишь при‑ зыв автора: «Не стремитесь принять решение в пользу рынка, когда суще‑ ствуют серьезные сомнения в том, будет ли работать этот рынок»6. Можно было надеяться, что и новая книга будет написана в том же ключе — отнюдь не в духе все еще модных, но давно надоевших рыночных рецептов. Теперь я даже не знаю, сбылись ли мои надежды. Не могу сказать одно‑ значно. Казалось бы, многое из того, что пишет Кругман, вполне уклады‑ вается в кейнсианскую линию. Мир, по мнению Кругмана, проходит сей‑ час пусть и не через депрессию, но через «депрессивную экономику», то есть испытывает груз «проблем, особенно характерных для мировой экономики в 1930‑х и с тех пор не проявлявших себя» (с. 282). Ее возвращение было впол‑ не закономерным. Во многом оно объясняется, если верить автору, произо‑ шедшим в экономическом мышлении за последние несколько десятилетий «смещением акцентов» и уходом «от спроса в экономике в сторону предложе‑ ния». В данном случае Кругман делает прозрачный намек на все те же нео‑ либеральные принципы или на «совокупность глупых идей, претендовав‑ ших на название „экономика предложения“» (с. 283). Именно они призывали не мешать бизнесу (стороне предложения), не обременять его социальными расходами — одним словом, сделать так, чтобы фирмы могли бесперебойно создавать продукт на продажу. Но чем дальше заходила такая помощь бизне‑ су, тем сильнее она била по потребителям, сокращала вместе с социальными гарантиями возможности населения покупать выставленную бизнесом про‑ дукцию. Возникал тупик: ситуация, когда предложение все труднее находи‑ ло спрос, должна была, как и в конце 1920‑х гг., прийти к коллапсу. Поэтому, как полагает Кругман, надо начинать с исправления изъянов «теорий предложения» — фактически принять те самые меры, которые 3. См.: Кагарлицкий Б. Ю. Мы слишком много знаем… // Скепсис. 2005. № 3 – 4 . С. 5. 4. Харви Д. Почему набор мер для стимулирования экономики США обречен на про‑ вал? // Прогнозис. 2008. № 4. С. 14. 5. Кругман П. Великая ложь: Сбиваясь с пути на рубеже нового века. М.: АСТ, 2004. 6. Там же. С. 360. 2010-1_Prognosis.indb 289 11.04.10 3:05 290 С е р г е й Ерм ола е в в этих теориях считались недопустимыми. Нужно, по мнению Кругмана, сде‑ лать все то же самое, что в более суровых условиях предлагал Дж. М. Кейнс. Автор напоминает, что в 1930‑е гг. капитализм был, по мнению многих, обре‑ чен и выжил «в основном благодаря мерам, предложенным Кейнсом, хотя нынешние энтузиасты свободного рынка вряд ли с этим согласятся» (с. 162). Сейчас нужно воспользоваться рецептами тех лет. В плане «операции спа‑ сения», как называет ее Кругман, легко угадывается рука Кейнса. По сло‑ вам Кругмана, «политикам всего мира надо предпринять два шага: опять запустить в действие поток кредитов и повысить объемы расходов» (с. 286). Одно это должно вызвать протест неолибералов: в их понимании прави‑ тельственные расходы надо ограничивать, так как они всегда осуществля‑ ются за счет бизнеса. А Кругман делает следующий шаг: для выхода из кри‑ зиса, как выясняется, «потребуется более сильный правительственный контроль». «На какое‑то время, — говорит Кругман, — мы фактически подой‑ дем к полной национализации значительной части финансовой системы» (с. 289). Вот здесь неолибералы разразятся праведным гневом: они ведь все‑ гда стремились к приватизации как финансов, так и других сфер экономики. Идею Кругмана они сочтут за издевательство. И вряд ли их успокоит тут же сделанная Кругманом оговорка, что национализация будет лишь временной мерой, что «сразу же, как только будет обеспечена безопасность, финансы снова следует сделать частными» (с. 289). А еще Кругман предлагает вернуть‑ ся к оправдавшей себя практике 1930‑х гг. по организации правительством общественных работ (с. 291), — очевидно, с целью обеспечить население рабо‑ той и, следовательно, доходами, которые помогут восстановлению спроса в экономике. Реакцию поборников свободного рынка боюсь представить. Они всю сознательную жизнь посвятили критике программы по выходу из Великой депрессии. А теперь один из экономических авторитетов при‑ зывает к возрождению той программы. Не ожидали люди такого поворота. Так получается, в лице Кругмана мы имеем еще одного разоблачите‑ ля неолиберальных доктрин? Как ни странно, это не так. Удивительно, но тот же самый Кругман на других страницах работы по сути дела отстаи‑ вает все те идеи, которые по традиции связывают с неолиберализмом. Чело‑ век, с явным сарказмом говорящий об «энтузиастах свободного рынка», сам часто предстает точно в таком качестве. Как результат, книга — особенно в начале — переполнена характерными для подобного рода «энтузиастов» штампами, сильно смазывающими о ней впе‑ чатление. Например, разве может хоть один «энтузиаст свободного рынка» обойтись без панегирика в честь «процветающей» чилийской экономики при Пиночете? Вот и Кругман диктатора вспомнил добрым словом. Из книги узнаем, что «экономические реформы, предпринятые им в Чили, оказались очень успешными» (с. 57). Хотя на самом деле было все наоборот. Впечатляю‑ щий рост чилийской экономики сначала во второй половине 1970‑х гг., затем с середины 1980‑х приходился на время после еще более впечатляющих спа‑ дов, оба раза вызванных воспетыми Кругманом «реформами». Мог ли этот спад не последовать, например, в первые годы правления Пиночета, когда 2010-1_Prognosis.indb 290 11.04.10 3:05 Н о б ел е в с ко е з вани е как п о в од дл я с о мн е ний 291 снятие торговых барьеров сразу же сделало чилийские товары неконкурен‑ тоспособными?7 Последующий рост был всего лишь результатом того, что дальше падать экономике было некуда, она в эти годы отвоевывала обратно потерянную территорию. И как правильно отмечает С. Кангас, если смот‑ реть на годы не только подъема, но и спада, показатели чилийской экономи‑ ки за годы правления Пиночета будут одними из худших во всей Латинской Америке8. Или разве «энтузиасты свободного рынка» упускают возможность посма‑ ковать ускорение экономического роста в странах третьего мира в годы гло‑ бализации? Кругман тоже не упустил. В книге можно прочитать про пол‑ ную беспросветность в отсталых странах вплоть до конца 1970‑х гг., про неудачу их протекционистского курса. «А затем, — пишет Кругман, — вдруг что‑то изменилось» (с. 49). Страны третьего мира стали снижать торговые барьеры, открывать границы для иностранного проникновения. Результа‑ ты, если верить Кругману, не заставили себя ждать. Правда, не во всех стра‑ нах: многие «все еще остаются очень бедными». Зато «в тех государствах, где начали формироваться новые отрасли, все‑таки происходит улучше‑ ние жизни обычных людей, и этот процесс очевиден» (с. 50). Какие именно государства имеются в виду, тоже понятно — страны Юго-Восточной Азии. На их будто бы позитивный пример очень любят ссылаться защитники гло‑ бализации, и Кругман следует в общем русле. Эти государства, если верить Кругману, показывают, что «быстрое раз‑ витие все‑таки возможно, и оно достигается… путем интеграции, насколь‑ ко это возможно, в глобальный капитализм» (с. 52). Сразу хочется спросить: а как насчет других регионов, например Африки? Если судить по отноше‑ нию объемов внешней торговли к ВВП, то Африка, как пишет С. Амин, ока‑ жется «интегрирована в мировую систему даже больше, чем все осталь‑ ные развитые и развивающиеся регионы»9. Но плоды от этой интеграции отнюдь не радуют. По данным экономиста М. Вайсброта, в 1980 – 1990‑е гг., то есть в период распространения глобализации, средний доход в африкан‑ ских странах на душу населения упал на 15 %. Кстати, и для Латинской Аме‑ рики глобализация привела к сходным последствиям. Здесь доход на душу населения в те же сроки вырос на 7 %, то есть не вырос вовсе сравнительно с 65‑процентным ростом в предыдущие два десятилетия10. И в целом отста‑ вание «третьего мира» от «первого» с момента отказа (как правило, под дав‑ лением извне) от протекционистских мер только выросло — с 30:1 в годы Вто‑ рой мировой войны до 70:1 к концу ХХ в.11 7. См.: Кляйн Н. Доктрина шока. М.: Добрая книга, 2009. С. 111. 8. См.: Кангас С. Чикагские мальчики и чилийское экономическое чудо; http://www. scepsis.ru / l ibrary / id_557.html. 9. Амин С. Африка: жизнь на грани; http://www.scepsis.ru / l ibrary / id_486.html. 1 0. Приведено по: Кагарлицкий Б. Ю. Восстание среднего класса. М.: Ультра. Культура, 2003. С. 162. 1 1. Джордж С. Доклад Лугано. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. С. 57; См. также: Харви Д. Краткая история неолиберализма… С. 31. 2010-1_Prognosis.indb 291 11.04.10 3:05 292 С е р г е й Ерм ола е в Даже неловко после этого призывать к «интеграции в глобальный капи‑ тализм». Хотя, безусловно, Кругман прав: для восточноазиатских стран она прошла не так, как для других регионов. В Юго-Восточной и Восточной Азии и впрямь была создана промышленность, которой раньше не было. Только ее создание не имело, как правило, ничего общего с «улучшением жизни обычных людей». Если Кругману «этот процесс очевиден», то другим наблюдателям очевидно противоположное. При чем здесь, в самом деле, улучшение жизни, когда, по популярному мнению, предприятия в этих стра‑ нах «опускаются до свойственного прошлому веку (то есть XIX в. — С. Е.) уров‑ ня эксплуатации»?12 Другого и быть не могло. В 1970 – 1980‑е гг. западные кор‑ порации для удешевления производства начинали переносить его в регионы с дешевой рабочей силой. Юго-Восточная и Восточная Азия выиграла борь‑ бу у остальных регионов третьего мира за то, чтобы разместить западную промышленность у себя13. Но главным условием победы было поддержание максимально низких стандартов труда. Именно в этом, а вовсе не в повы‑ шении уровня жизни граждан, восточноазиатские страны весьма преус‑ пели, потому и победили. А главным победителем, в конечном счете, стал Китай, еще одна держава, активно прославляемая поклонниками рыночной идеологии и Кругманом в том числе. Китай обеспечил корпорации самыми дешевыми работниками и в награду превратился, по выражению Н. Кляйн, «в потогонное предприятие для всего мира»14. Очень сомнительное дости‑ жение, которым вряд ли стоит гордиться. Реальное улучшение жизни населения в годы глобализации имело место совсем в небольшом количестве азиатских стран. Но такие страны все же есть. Кругман справедливо указывает на Южную Корею и Тайвань, гово‑ рит, что в той же Корее средняя часовая ставка за последние 30 лет возрос‑ ла от 5 % часовой ставки в США до 62 % (с. 50 – 5 1). Однако и здесь Кругман использует стандартный трюк неолибералов. К настоящему свободному рынку прогресс в этих странах (и социальный, и экономический) не имеет никакого отношения. Например, Корея на протяжении своих успешных десятилетий с интеграцией в глобальный капитализм отнюдь не торопи‑ лась, вела протекционистскую политику с созданием при активной помо‑ щи государства высокотехнологичного производства15. Зато когда дошло до более серьезной интеграции в глобальный капитализм, благосостояние людей, вопреки Кругману, сразу поползло вниз. Сработала цепочка: откры‑ тие финансового рынка привело к известному азиатскому кризису, кри‑ зис позволил МВФ навязать Корее программу дерегулирования экономики и в том числе свободной торговли, программа привела во второй половине 1990‑х гг. к почти двукратному сокращению в Корее «среднего класса»16. 1 2. Кляйн Н. NO LOGO. Люди против брэндов. М.: Добрая книга, 2003. С. 275. 1 3. См.: Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М.: Логос, 2003. С. 72 – 74. 1 4. Кляйн Н. Доктрина шока. С. 250. 1 5. Там же. С. 346; Кляйн Н. NO LOGO… С. 271. 1 6. Кляйн Н. Доктрина шока. С. 345 – 3 54. 2010-1_Prognosis.indb 292 11.04.10 3:05 Н о б ел е в с ко е з вани е как п о в од дл я с о мн е ний 293 Таких примеров заимствования Кругманом идей «энтузиастов свобод‑ ного рынка» можно привести еще много. Их Кругман вроде бы критикует, но с удовольствием предается свойственным им заблуждениям. Как же объ‑ яснить такую двойственную позицию автора? Кажется, разгадка в том, что он просто не видит этой двойственности. В данном отношении Кругман от неолиберальных идеологов, в том числе самых авторитетных, отличает‑ ся сильно. Когда‑то фон Хайек в работе с красноречивым названием «Доро‑ га к рабству» объявил политику государственного регулирования экономи‑ ки в западных демократиях первым шагом в сторону национал-социализма17. Нынешние неолибералы такую позицию в значительной степени разделя‑ ют: для них «Новый курс» Рузвельта стоит куда ближе к национал-социа‑ листической и советской, чем к настоящей рыночной экономике18. В пред‑ ставлении неолибералов, рынок и государственное регулирование несовме‑ стимы. Но Кругман, со своей стороны, вполне совмещает то и другое. Он ссылается на идею Кейнса о том, a что для нормального функционирования капитализма «требуется лишь очень небольшое вмешательство в его кон‑ струкцию», которое «в основном оставит частную собственность и право принятия частных решений в прежнем виде» (с. 162). Это вмешательство государства служит не упразднению свободного рынка, как обычно пола‑ гают неолибералы, но единственно тому, чтобы «сохранять экономику сво‑ бодного рынка стабильной при более или менее полной занятости» (с. 163). По Кругману выходит, что свободный рынок может выступать в различных вариантах, и в форме «кейнсианской конвенции» он тоже вполне возможен. И не просто возможен, но даже предпочтителен, раз кейнсианская страте‑ гия принесла в свое время столь хорошие результаты. Как в таком случае оценить перемены в политике ведущих стран мира в эпоху глобализации? По общепринятой точке зрения, они были разитель‑ ны, социологи говорят о «неолиберализации» в 1980 – 1990‑е гг. как об особом «политическом проекте», полностью изменившим жизнь не только третьего мира, но и Запада19. Произошла, по популярному мнению, целая смена эпох, означавшая «конец проекта, столь смело названного „современностью“»20. Но у Кругмана ни особого «политического проекта», ни тем более новой эпохи не получается. Третий мир в эти годы повернулся к свободному рынку, но Запад от него, если верить Кругману, и не отворачивался. А потому явных перемен политического курса не было, он лишь подвергся коррективам. Коррективы Кругману в значительной степени не нравятся. Они, соглас‑ но авторской точке зрения, во многом снижают возможности к предот‑ вращению кризисов. Уже упоминавшаяся переориентация экономики на формирование предложения при игнорировании спроса — только одна 1 7. См.: Хайек фон Ф. А. Дорога к рабству. М.: Экономика, 1992. 1 8. Илларионов А. Мир сравнил, что приносят верные идеи, а что — ложные; http://www. libertarium.ru / l ibertarium / 100 283. 1 9. Харви Д. Краткая история неолиберализма… С. 31. 20.Мартин Г.‑П., Шуманн Х. Западня глобализации: атака на процветание и демокра‑ тию. М.: Альпина, 2001. С. 52. 2010-1_Prognosis.indb 293 11.04.10 3:05 294 С е р г е й Ерм ола е в из таких корректив. Другие, впрочем, во многом к ней восходят, и особен‑ но они заметны в политической линии Запада по отношению к остальному миру. В западных странах кейнсианскую конвенцию, по словам Кругмана, «по‑прежнему ценят» (с. 163). Но по отношению к другим странам ситуация выглядит иной. Многие из них «обнаружили, что в основном политику для них диктует Вашингтон, а точнее Международный валютный фонд и Каз‑ начейство США» (с. 164). И диктует совсем не тот курс, какой выбирает для себя: «в основе приемов, навязываемых Вашингтоном многим странам, ока‑ завшимся в кризисе, было почти полное выворачивание наизнанку сущ‑ ности кейнсианской конвенции» (с. 178). «Выворачивание» выходило стра‑ нам боком. Свидетельством является все тот же азиатский кризис. Как при‑ знает Кругман, азиатские страны, открыв финансовые рынки, сделались более уязвимыми, «хотя с точки зрения свободного рынка стали действовать в целом лучше» (с. 156). Хотя столь же уязвимыми оказались и жители многих других стран. Пра‑ вительства по идее должны ограничивать банковские операции, так как «не могут позволить, чтобы вдовы и сироты потеряли свои накопления только потому, что они положили их в неправильный банк» (с. 108). Однако, как тут же добавляет Кругман, «в 1980‑х эти ограничения во многих регио‑ нах оказались сняты, в основном по причине отмены госконтроля» (с. 109). Последовало наказание в виде надутых спекулянтами финансовых пузы‑ рей. У них, по словам автора, есть одно свойство: рано или поздно они все лопаются (с. 110). Они и лопнули там, где только появились: в Мексике в ходе «текилового кризиса» в середине 1990‑х гг., когда, как узнаем из книги, при‑ шедшие в страну капиталы мало влияли на производство, а при первых тре‑ вожных симптомах побежали в другие страны (с. 74 – 84); в Японии, превра‑ тившейся еще в начале 1990‑х гг. в «экономику мыльного пузыря, японский эквивалент „ревущих 20‑х“ в США» (с. 102); «в Юго-Восточной Азии, чьи стра‑ ны „к началу 1996 года начали в значительной степени напоминать экономи‑ ку мыльного пузыря Японии конца 1980‑х“ (с. 132) и пришли в итоге к кризису в «текиловом стиле» (с. 94); в России, ставшей в 1998 г. «жертвой потемкин‑ ской экономики» (с. 206); и т. д. А нынешний кризис так и вовсе уникален. Он, по словам Кругмана, «напо‑ минает все, что мы видели до этого, но на этот раз все сразу» — от взрыва «пузыря недвижимости», аналогичного случившемуся в Японии, до волны «валютных кризисов, очень сильно похожих на развитие событий в Азии в конце 1990‑х» (с. 258). Но что означает повторение старых бед? Если верить автору — только то, что из прошлого опыта не были сделаны должные выво‑ ды. Политики несколько сбились с правильного кейнсианского курса, когда‑то обеспечившего достаточно долгое развитие экономики без серьез‑ ных рецессий, но причиной являются простые ошибки во взглядах. Ошибки всегда можно исправить. Кругман искренне полагает, что «единственными важными структурными преградами на пути к процветанию мира являют‑ ся устаревшие доктрины, которые затуманивают мышление людей» (с. 296). 2010-1_Prognosis.indb 294 11.04.10 3:05 Н о б ел е в с ко е з вани е как п о в од дл я с о мн е ний 295 Миром правят идеи, и достаточно лишь стремиться к торжеству самых пра‑ вильных из них, отвечающих всеобщим интересам. Снова просится вопрос: не слишком ли Кругман для нобелевского лау‑ реата наивен? Чем‑то он похож на социалистов-утопистов начала XIX в. Утопизм их состоял среди прочего в искренней вере в то, что их проекты социального переустройства сами собой будут востребованы, как только люди увидят преимущества этих проектов. Кругман рассуждает в схожем ключе. Но тех утопистов, как известно, ждало горькое разочарование. Они так и не дождались, что люди по доброй воле начнут перестраивать жизнь в соответствии с идеалами справедливости. И вполне понятно, почему так произошло. Господствующие слои в тогдашних обществах были довольны существующим порядком, имели от него серьезную выгоду. Так зачем же от нее добровольно отказываться? Программу Кругмана, боюсь, ждет аналогичная судьба. И все по той же причине — существующий порядок при всех его недостатках предпочтите‑ лен тем, кто находится на его верхних ступенях. Вспомним еще раз приве‑ денные в начале статьи слова о «странном сочетании низкого темпа роста и увеличивающегося неравенства доходов». От роста неравенства страдает огромное число людей, даже подавляющее большинство, но ведь есть и те немногие, кто оказался ближе к противоположному социальному полюсу. Они от углубления неравенства только выигрывают, чем больше оно будет, тем для них лучше. И именно ради такой цели они вели на протяжении лет социальную борьбу, названную по заглавию книги К. Лэша «восстанием элит»21, как раз против кейнсианской конвенции с ее высокими социальны‑ ми расходами. В этом низвержении «государства благосостояния» и состоя‑ ла глубина изменений, произошедших в ходе того «восстания» и олицетво‑ рявших новую эпоху. О ней говорят многие, но вот Кругман ее наступления даже не заметил, остался целиком в старой эпохе. А теперь самое прискорбное для Кругмана. Если разобраться, то смена эпох, или же, следуя Кругману, просто негативные «смещения акцентов», оказались возможными во многом благодаря основополагающему для его же программы призыву к «интеграции, насколько это возможно, в глобальный капитализм». Эта интеграция и «уход от спроса в экономике в сторону пред‑ ложения» очень даже связаны между собой. И вместе они сделали необхо‑ димыми усиление финансовых спекуляций с постоянно лопающимися пузы‑ рями. Разве перенос западных производств в отсталые регионы по мере их интеграции не привел к росту безработицы в развитых странах и заод‑ но к снижению зарплат? Одно логично вытекает из другого22. Корпорации, понятное дело, от такого снижения зарплат оказались в выигрыше. Одно плохо: спрос на товары в странах «первого мира» стал постепенно падать. Капиталисты на урезании расходов скопили серьезные суммы, которые все менее выгодно было вкладывать в производство. Выходом стали те самые 21. Лэш К. Восстание элит и предательство демократии. М.: Логос, Прогресс, 2002. 2 2. См.: Мартин Г.‑П., Шуманн Х. Указ. соч. С. 135 – 186. 2010-1_Prognosis.indb 295 11.04.10 3:05 296 С е р г е й Ерм ола е в финансовые спекуляции, приносившие куда более значительный и быст‑ рый доход, чем реальный сектор экономики 23. Навязанный остальному миру курс на интеграцию эти спекуляции только облегчил, он и понадобил‑ ся в том числе для облегчения финансовых операций в мировом масштабе со всеми вытекающими последствиями. Последствия печальны, но такова плата за вхождение в пропагандируемый Кругманом свободный рынок. Они к неудовольствию Кругмана включены в комплект, отказаться от них нельзя. Пишу и ловлю себя на ощущении дежавю. Кажется, подобные мысли я однажды высказывал. Некоторое время назад у меня была рецензия на книгу экономиста Дж. Бхагвати «В защиту глобализации»24. Уже по назва‑ нию ясно, что очень во многом книга перекликается с работой Кругмана. Бхагвати тоже неистово отстаивал свободный рынок, спекулировал будто бы позитивными примерами Чили, Китая, стран Юго-Восточной Азии и пока‑ зывал, как при правильном подходе можно устранить или свести к минимуму негативные аспекты глобализации. Мне еще тогда все эти аргументы показа‑ лись сильно устаревшими. Поэтому в заключении я выразил надежду на то, что, может быть, апологеты глобализации приостановят свою работу по соз‑ данию ее позитивного образа, раз все равно не могут придумать новых аргу‑ ментов. Теперь я понимаю, насколько эти надежды были тщетными. Процесс не остановится: мы еще увидим много книг во славу свободного рынка с одни‑ ми и теми же давно разбитыми в пух и прах доводами. Людям есть во имя чего стараться. За это ведь даже нобелевские премии дают. 2 3.См.: Кагарлицкий Б. Ю. Восстание среднего класса. С. 133 – 1 49. 2 4.Бхагвати Дж. В защиту глобализации. М.: Ладомир, 2005; Ермолаев С. А. Почему авто‑ мобиль едет только задним ходом? Глобализация в сладких мечтах неолиберала и на самом деле // Скепсис. 2008. № 5. 2010-1_Prognosis.indb 296 11.04.10 3:05
